S-T-I-K-S. Начни сначала бесплатное чтение

Увертюра

Растревожил звук. Отбивала такт ударами метронома распахнутая сквозняком форточка. Хлопала, бренчала, лязгала, заставив вернуться в сознание и открыть глаза. Потолок, знакомый до последней выбоины, потек и изогнулся. От такого зрелища тугим комком в груди заворочался страх. Она зажмурилась и быстро открыла глаза. Ничего страшного нет, это просто слёзы, искажающие реальность, а потолок вот он, такой же, как всегда: плоский, серый, ободранный.

“Блим, блим, блим” – словно будильник, стучала форточка расхлябанным замком. В голове вертелась мысль: “Будильник, подъем, надо встать”. Она завозилась на жесткой кровати, подтянулась, тело отозвалось острой болью, отчего в глазах потемнело, сознание стремительно убежало из реальности, предоставляя телу самостоятельно справляться с командой “подъём”. Форточка бьется под сквозняком: “Блим, блим, блим…” И вторит ей металлическим лязгом открывшийся электромагнитный замок двери палаты. “Бли…м–ги… бли…м–ги…бе…ги,.. бе–ги!”

Рука уперлась в шершавую стену, ноги жжет холод кафельного пола, жгуты от катетера запутались вокруг колена, словно скользкая змея. “Беги!” – раздается одновременный грохот форточки и двери: “Беги–ги!”

Она делает шаг. Пол опасно приближается, тело теряет равновесие, она наступает на шланг катетера, и снова боль пронзает её от паха до макушки. Вспышка в глазах, но тело движется, ему хочется жить. Это ей хочется жить. Одна-единственная мысль бьется жилкой по виску: “Прочь… прочь… прочь отсюда! Пока тюремщики и мучители не опомнились, пока двери открыты. Беги!”

И она пошла за звуком, придерживаясь рукой за стену, шла на этот стук. Ну, как шла, она еле еле переставляла ноги в такт ударам, задыхаясь и грозясь упасть на каждом шагу от слабости. Пол предательски менял положение в пространстве, желудок пытался выскочить наружу. Мокрая от пота больничная операционная рубашка противно липла к коже. И только пульсирующая в голове мысль: “Беги!” заставляла двигаться.

Стена палаты наконец закончилась. Она с удивлением смотрела на свободно болтающуюся дверь. Впервые за всё её пребывание здесь путь на свободу был открыт. Откуда сквозняк в больнице? В этом особо охраняемом учреждении для тех, кому отказано в праве на свободную жизнь. Но незакрытые окна и дверь её тщательно охраняемой палаты вслед за движением ветра брякали разблокированными замками, устраивая концерт. Этот разноголосый оркестр лязгающих, звякающих, стучащих и скрипящих инструментов был самой прекрасной для неё музыкой. Увертюра свободы!

Она робко толкнула дверь палаты. За ней тусклый коридор с тремя окнами, едва освещаемый аварийным светом. За окнами серой стеной шумит ливень, литаврами и барабанами гремит гроза. Теперь по коридору направо, там будка охранника, санитарный пост отделения судебной психиатрии. Над ним тускло светится зеленая вывеска с бегущим человечком. Она оценила расстояние до манящего свободой человечка – тридцать два. Тридцать два мучительных шага до заветной таблички “Выход”.

За коридорными решётками находится будка охранника-санитара. Он следил в основном за тем, чтобы пациенты трёх палат не сбежали, несмотря на сигнальные браслеты, принудительную кому и накрепко закрытые двери с окнами. Этот охранник заботился о том, чтобы другие обитатели больницы не совали нос в «судебное психиатрическое отделение», мол, здесь буйные и очень-очень страшные психи. В тусклой подсветке аварийки надпись «Судебная психиатрия» спровоцировала набор бессвязных мыслей и образов: рука, открывающая дверь, быстрый укол в изгиб локтя, испуг в груди, сползающее по косяку тело. Свет, боль, темнота, безумие. И снова страх и боль. Машет рукой бегущий человек на зелёной полоске над дверью, бьётся молоточками в висках: “Беги!”.

С миром что-то не так. Пол шатается, стена иногда вырывается из-под руки. Надо передохнуть пару минут. Осталось всего три шага до заветной двери. Она прислонилась к стене напротив будки санитара. В будке темно. Рука тянется к задвижке на двери, и тут кто-то прыгает на стекло будки. Сжатые до боли пальцы продолжают судорожно дергать задвижку, страшное распухшее лицо напротив прижимается к стеклу и вращает глазами, нечеловеческими темными зрачками, серые руки скребут по стеклу, оставляя влажные полосы.

Тишина.

Психи не должны никого беспокоить, стекло будки прочное, зарешеченное и звуконепроницаемое. Липкий холодный пот стекает от ужаса, пальцы, наконец, справились с задвижкой, и она рвёт на себя дверь, вываливаясь в темный холл. “Беги!” – разрывается в висках, а впереди призывно мигает человечек на зеленой табличке “Выход”. Горло сдавливает, рвётся наружу её собственный крик, лёгкие разрываются от спазма, но звука нет. Она бросается к выходу: тело дёргается, сопротивляется боли. “Беги!”

Слева в темноте холла – переход в другое отделение. Там движение, гулкий удар в дверь. Что-то страшное бьется за дверью, и в животе стягивается тугой комок ужаса. “Беги!” – гремит форточками и замками больница. Снова в мозгу злорадное: “Нет, у нас не те двери! У психов они открываются вовнутрь”.

Выход на лестничную площадку. В замке – связка ключей. Поворот. Ей кажется, что она несется вниз, как ветер, судорожно сжимая ключи в кулаке. Но в реальности тело шатается, цепляясь то за перила, то за стену.

Второй этаж.

Те же зарешеченные двери, лестничный пролет, и человечек бежит на зелёной мерцающей табличке “Вниз”.

Первый этаж.

Широкий предбанник заканчивается подъездом с крыльцом, накрытым полуразвалившимся козырьком, с которого струями льют нити дождя. Дождь, словно ледяной душ, хлещет по телу.

Холодно.

В десяти метрах от крыльца – две столкнувшиеся машины скорой помощи. Одна подозрительно накренилась на бок и прижалась к старому дубу. Вторая пока твердо стоит на четырех колесах, отчаянно мигая маячками. Никого вокруг. Но в затуманенном мозгу эта картина не вызывает паники или удивления. Маячки машин подмигивают и взвизгивают: «У-уходи! У-уходи!»

Она прижимается к шероховатой стене больницы, и измученное тело, пронизанное болезненными ударами, снова отпускает сознание в темноту.

Акт 1. Сцена 1. Безымянная.

Свет. Страх.

Стена, покрытая каменной крошкой.

Новый приступ тошноты и головокружения застал её крадущейся вдоль стены больницы к кустам буйно цветущей сирени. В зарослях пряталась тропинка, по которой можно было незаметно дойти до конца больничного забора, к пролому в стене. Там снова выскользнуть в переплетении веток и, прячась за нестриженной городской растительностью, уходить и уходить прочь. Метра за три до кустов она замерла, показалось, что услышала хлопки, очень похожие на выстрелы. Задумалась: «Куда? Домой. Да, домой. Дом где? Дом там – повернула голову направо – обязательно дойду».

Кое-как добравшись до конца больничной ограды, она снова нырнула в едва заметную тропинку в плотных кустах сирени.

Тело живёт какой-то своей жизнью, жизнью бесконечной боли. Шатается и бьётся в ознобе. Один раз она неудачно упала прямо в мелкую лужу, перемазав своё странное одеяние, и оно потеряло бледно-зелёный больничный цвет, превратившись в липкую серую тряпку. Встала. Пришлось отдышаться.

Ей надо домой. Сколько сейчас время? Неизвестно. А какое время суток? Утро? День? Вечер? Серая мгла и дождь никак не помогли с ответом.

На следующих пятидесяти метрах к ней под ноги вывалился из кустов большой рыжий кот. Молча потёрся о её ноги мокрой шкурой, и она с удивлением обнаружила, что стоит босая. Как она за это время не рассекла в кровь ноги? И где найти хоть какую-то обувь, ведь любой встречный сразу сообщит в психушку. Вернёт к мучителям. От этой мысли внутри вспыхнула всепоглощающая ненависть, перекрывая дыхание, вливая адреналин в тело. Обратно нельзя.

Шагов через двадцать дурнота снова накатила на неё, и пришлось делать перерыв. Кот, семенивший перед ней, остановился, уселся на мокрую тропинку в ожидании. Ещё через десять минут шатания по тропинке кусты прерывались протоптанной дорожкой к остановке.

И тут она увидела первого человека, вернее то, что от него осталось: обглоданный костяк рёбер и гладко обгрызенный череп. Рук и ног у скелета не было, зато тянулась дорожка внутренностей, воняя кислым дерьмом.

Раскиданные кости перекрывали прогалину, которую надо было преодолеть, чтобы нырнуть в следующую полосу кустов. Сюрреализм, остро пахнущий смертью.

Её вывернуло. Горло отказывалось издавать хоть какие-то звуки, но желудок отчаянно рвался наружу. Она упала на колени и, опираясь руками, выплевывала из себя испуг. В больнице её, наверное, не кормили, кроме болезненных спазмов и воздуха ничего не выходило. Кот укоризненно посмотрел на неё, фыркнул, потряс лапками, спокойно перепрыгнул через костяк, уверенно пошёл к кустам. Там он снова уселся на тропинку, внимательно посмотрел на неё и, как ни в чём не бывало, начал приводить в порядок промокшую шкуру.

Почему-то ей стало стыдно перед котом. Зажмурив глаза, она решительно пошла через прогалину. Это был неумный поступок, в любой момент можно было наткнуться на скользкие внутренности или запнуться о кости. Но ей повезло. Добежав до кота, она решительно понеслась прочь от трупа. Рыжий ободрил такой подход к проблеме, поднял хвост трубой, обогнал её весёлой припрыжкой и снова возглавил их маленький отряд. Внутри поселилось чувство уважения к коту. Она тут же уверилась, что кот специально пришёл за ней, и его надо слушаться.

Дикие заросли упирались в небольшой облагороженный сквер у перекрёстка. Кот остановился у последних кустов и внимательно стал оглядывать дорогу, нервно подёргивая кончиком хвоста. На перекрёстке столкнулись несколько машин и автобус, оттуда несло гарью и ещё каким-то смутно знакомым неприятным запахом. Слева от перекрёстка послышались выстрелы и звук мотора какого-то тяжёлого транспорта. Рыжий оглянулся на неё, затем крадучись заскользил вправо. Ей захотелось стать таким же котом и так же незаметно красться прочь от опасных звуков. Прятаться у неё получалось плохо, но Рыжий выбирал безопасные пути, и устрашающие звуки остались позади. Пару раз кот замирал, вжимался в куст, скамейку или машину. Она пыталась повторить его маневры, не шуметь и быть незаметной.

Мимо них проходили странные люди, спешащие в сторону канонады. Часть из этих странных прохожих двигались какой-то неестественной походкой, были среди них и очень резвые, некоторые почему-то без штанов. От этих людей пахло экскрементами, кислятиной и гнильём. Коту они не нравились, ей тоже. Она не хотела бы встречаться с людьми вообще, а с этими в особенности.

Через квартал Рыжий решительно пересёк дорогу, направился к небольшому магазину с крыльцом шириной в два окна на первом этаже пятиэтажки. На вывеске красовалась большая рыба рядом с надписью «Мастер карп». Окна магазина были закрыты рольставнями, а вот дверь приоткрыта, словно человек утром пришёл на работу, открыл дверь, но что-то отвлекло его, и он ушёл, забыв закрыть за собой. Она с трудом взобралась на крыльцо, скользнула в магазин за котом и быстро закрыла дверь. На прилавке нашла ключи, проверила замок, опустила рольставни на дверь. Делала всё на автомате, вообще не отдавая себе отчёт в том, зачем именно так надо поступать.

В магазине стало сумеречно. Свет пробивался из небольшой незакрытой фрамуги в торцевой стене дома, прямо под ней стояла касса на столе. Кот решительно забрался на стойку, внимательно посмотрел на нее, а затем начал вылизывать мокрую шерсть.

Она начала собирать вещи: футболку, штаны, куртку, термобелье, носки, прорезиненные кроссовки, шляпу с сеткой, майку, жилет, купальник. Вещи она показывала коту, почему-то решив, что его одобрение необходимо. Ей вообще показалось, что кот знает, что нужно делать, и именно он среди них двоих главный. А может, она боялась одиночества или это воспалённый, ещё не отошедший от препаратов, мозг нашёл того, кто о ней может позаботиться. Пусть небольшого и не сильного, но однозначно умного и понимающего толк в её побеге. То, что это был просто кот, её не смущало.

И она тащила вещи, тряся перед рыжей мордой, он или фыркал, или одобрительно молчал. Наконец, куча вещей была сложена рядом с примерочной. Она сняла с себя грязную больничную рубашку и посмотрела в зеркало. Из полумрака на неё смотрело измученное, худое существо неизвестного пола, бледное, с ввалившимися глазами и ёжиком из волос. На шее виднелся глубокий розовый шрам, такой же безобразный шрам с нитями швов шёл по животу и спине. Ко всему прочему, она была заляпана грязью.

У кассы нашлась бутылка воды и влажные салфетки. Она принялась оттирать себя от грязи. Ярость на больничных мучителей и жалость к себе давили на горло, слёзы катились из глаз, а она всё тёрла, тёрла и тёрла, пока кот не спрыгнул со стойки и не боднул её головой в колени. Она прижала его к себе, Рыжий замурлыкал, и она беззвучно заплакала.

Минут пятнадцать её трясло, но после истерика иссякла. Она начала собирать всё нужное, как ей казалось: сметая с полки и скидывая в рюкзак вещи по принципу “чтоб не большое”. Нашла наколенники и налокотники, перчатки без пальцев, складной матрас-пенку, палатку-“одноместку”. Эти девайсы Кот явно одобрил. В результате рюкзак распух, отяжелел. А она стала натягивать вещи, одевшись, как капуста: пару футболок, белье, штаны, носки в двух экземплярах, но почему-то разного цвета, поверх сапоги-чулки то ли для подводного плавания, то ли для шастанья по плавням. Еще штаны с верёвками под коленками и кучей карманов, прорезиненные, для лазания по болоту. Два пояса, один с подводным ружьём, второй с ножом. Плащ-непромоканец, большая широкополая рыбачья панама с сеткой от комаров. Рюкзак на плечо. Из зеркала на неё смотрела копна из одежды на тонких ножках.

Закончив грабить магазин рыбаков, она задумалась и прислонилась отдохнуть к кассовой стойке, мучила жажда, стало жарко, но кот решительно пошел к служебной двери. Перебрав несколько ключей, они выбрались в небольшую комнату без окон, но с двумя дверьми: одной в туалет и второй дверью в подсобку продуктового магазинчика. Увидев еду, она побросала свои пожитки. Кот тоже не стал стесняться и залез в витрину с колбасами. Сначала она ела всё подряд: булочки, конфеты, колбасу, запивая всё это газировкой. Еда нещадно драла горло, но голод был сильней боли. Затем бросилась набить рюкзак по тому же непонятному принципу “что поменьше”. В дело пошли «дошираки», тушёнка, овощные консервы, кошачья еда, чай и конфеты. Прихватила полторашку воды, открыла и жадно залила в себя. И без того набитый рюкзак ещё добавил несколько килограмм. Она с трудом его подняла, но расстаться хоть с одним полезным предметом было жалко.

После еды хотелось спать, живот надулся, а ещё болела голова. И очень не хотелось выходить на улицу под дождь. Но Рыжий нервничал, упорно топчась у наружной двери магазина. И она натянула большой рюкзак, шатаясь от тяжести и головокружения, вышла за котом.

Улица уходила вниз, ей показалось, что внизу улица должна упереться в набережную. Кажется, за рекой через пару кварталов был её дом. Дом… вернуться домой. Кот решительно повернулся в ту сторону и снова заскользил вдоль стен домов, прячась за кустами палисадников. За ним, пыхтя и очень стараясь быть незаметной, пошла она.

Внезапно снизу улицы послышались взрывы, частая стрельба. Кот вжался в куст в палисаднике очередной пятиэтажки и замер. Она плюхнулась рядом, замаскировавшись за клумбой буйно разросшегося водосбора.

Канонада длилась минут двадцать. Всё это время она прижималась к земле, старательно смотря вниз, как будто, если не смотреть по сторонам, то ничего не случится.

Наконец, стрельба утихла, но они продолжали лежать. Через некоторое время снизу показалась колонна, впереди ехала машина с кузовом, утыканным арматурными прутьями, словно ёж иголками, наверху кабины стоял пулемёт, и огромный мужик в камуфляже с яркими наушниками подпрыгивал, ворочая стволом вправо-влево. От колонны доносился усиленный мегафоном голос: «Граждане, это эвакуация, выходите к колонне на площадь, мы вас эвакуируем в безопасное место». Проехал автобус, такой же камуфляжный, как остальная техника, с зарешеченными окнами, а потом остроносая, явно военная машина на восьми колесах.

Несмотря на призыв, ей не хотелось встречаться с этими людьми, да и с людьми вообще. Ненависть ворочалась внутри тела. Кот тоже не желал с этими людьми контактировать. Колонна проехала, громыхая и пованивая выхлопами. А они с котом снова пошли вдоль улицы вниз к набережной.

Через квартал обнаружилась причина канонады. Посреди улицы стояла и чадила развороченная военная остроносая машина и грузовой Урал. На дороге валялись трупы людей в камуфляже. Кот начал обходить место боя по дуге, все так же придерживаясь защитных кустов и деревьев. На одном из пригорков в зарослях они наткнулись на тело усатого мужика, который обнимал большую винтовку с оптическим прицелом. Под ним расплывалась лужа крови, рядом валялся пустой одноразовый шприц, в метре – небольшой пухленький рюкзачок. Рыжий вдруг начал яростно царапать карман на бедре мужика, она сняла с себя свой огромный рюкзак, наклонилась, открыла клапан, и кот выудил из кармана полулитровую плоскую пластиковую флягу. Она же подобрала рюкзачок мужика, бегло осмотрела содержимое находки: аптечка, магазины к винтовке и гильзы в мешочке, пара банок тушенки, сухой спирт, какая-то замызганная книжка и бумажки, пластиковый контейнер с чем-то непонятным внутри. Из оружия у мужика, кроме винтовки, оказался нож, ледоруб, пистолет и пара гранат. Обалдев от такого количества оружия, она зависла. Взяла винтовку, которая была почти с нее ростом, пистолет засунула к себе в рюкзак, нож, ледоруб и гранаты оставила. С гранатами она не знала, что делать, а вот винтовка почему-то внушала уверенность. Кажется, когда-то занималась биатлоном? Слово это в голове крутилось. Стоп, а точно занималась? Да, занималась, кажется. Винтовка в руках немного отодвинула страх. Только пугали размеры оружия. Вот те винтовки, с которыми она наматывала круги на лыжах, были легче и меньше, намного меньше. Руки привычно перекинули тяжелое оружие за спину, широкие лямки двойного ремня легли на плечи. Приклад повис ниже ягодиц, а дуло возвысилось над головой, выше шляпы. Она убедилась, что приклад не будет больно колотить при ходьбе по ногам. А еще надо было натянуть свой рюкзак. С винтовкой на плечах, которая не давала сгибаться, натянуть ужасно тяжелый рюкзак было трудно. Вся эта конструкция грозила придавить её прямо на месте, ну или через пару шагов. А ещё хотелось взять рюкзак убитого мужика. Мужик, кстати, почему-то не вызвал у неё никакой паники или эмоций. Он был обычным человеком, не вонял, лежал спокойно.

Пока пыхтела, напяливая груз, и размышляла о добыче, кот активно жевал пробку фляги. Заметив, с каким остервенением он кусал пластиковую крышку фляги, она опустила свой рюкзак с плеч. Нагнулась параллельно земле, так как винтовка не давала возможности нормально согнуть позвоночник. Взяла флягу у кота, открутила крышку, понюхала содержимое: воняло какой-то гадостью и алкоголем. Кот впервые тихо мяукнул, глядя на флягу. Она налила содержимое в крышку и поставила перед котом. Винтовку при этом пришлось снять снова. Рыжий жадно вылакал вонючую жидкость и уставился на нее. Они переглядывались пару минут, и она поняла, что кот предлагает ей тоже выпить. Так как из их парочки именно кот был в авторитете, то она подумала, что стоило бы послушаться более умного собрата по несчастью, и поднесла флягу ко рту. Вонь вызвала рвотный спазм. Но она решилась. Сделала глоток и чуть не выплюнула гнилостно-алкогольное содержимое вместе с недавно съеденным. С трудом проглотила. Что-то теплое прошло по горлу и согрело тело. Через несколько минут тошнота прошла, ещё через пару минут и головная боль стала отпускать. «Лекарство» – приняла она очевидный вывод и сделала еще три жадных глотка прямо из фляги, стараясь убедить себя, что лекарство может вонять как угодно, главное, чтобы лечило.

Она кивнула коту, одобряя такой подход к делу, и снова повторила навьючивание на себя пожитков. Показалось, что груз существенно «потерял» в весе, и она решилась поднять маленький рюкзак бородача и надеть его спереди. Вся эта процедура повторного одевания и раздевания ужасно доставала. Но бросить то, что она уже посчитала своим, не было никаких сил. Два рюкзака дополнили ее худую фигуру почти до полного шара, увешанного камуфляжными лохмотьями и широкополой шляпой на голове. Зрелище со стороны, наверное, было тем ещё: нечто круглое на тонких ногах, с торчащей поверх палкой ствола винтовки. Рыжий одобрительно потерся о её ноги и засеменил к реке через очередные кусты.

Они снова крались, перебегали, переползали или замирали в кустах. В очередных зарослях американского клёна они наткнулись на мертвое чудовище. Вид животного её озадачил. Такого она в жизни не видела. Огромная, гориллоподобная туша, лишенная волос, с тёмно-серой кожей и пастью, как у акулы, вся в костных наростах, была разорвана пополам. Один его вид испугал её до трясучки в коленях. Кот же не испугался, он прыгнул чудовищу на затылок и стал яростно царапать шишку в основании черепа. Кот царапал, ворчал и поглядывал на неё. В конце концов до неё дошло, что он что-то пытается вытащить из шишки. Нарост был похож на утопленную в череп головку чеснока. Она повторила операцию, вытащила нож с пояса и стала ковырять нарост по бороздам. Нож с трудом вгрызался в полоски между дольками, но нарост держался. Тогда она подобрала валяющийся рядом кирпич и стала стучать по рукоятке ножа. Звук ударов показался ей слишком громким, она занервничала, но тут кожа на наросте лопнула, и он раскрылся. Кот запустил лапу внутрь, вытаскивая какой-то комок черной паутины с шариками и бусинами. Рыжий выбрал из паутины зеленую бусину-виноградину и начал ее жевать. «Ну, раз ему это нужно, возьмем» – подумала она и положила всю массу в карман рюкзака убитого снайпера. Кот, пожевав виноградину, зажал ее во рту, словно пойманную мышь, и уверенно побежал к реке. Она повторила манипуляции с рюкзаками и поспешила за спутником. Вскоре они добрались до набережной. И тут её ждал сюрприз: вместо привычного пейзажа знакомых домов на противоположном берегу реки стояли корпуса какого-то завода. Она точно знала, что в ее городе такого не было; теперь на месте ее дома стояли ангары, в свинцовое небо тянулись трубы. Её охватила паника и отчаяние – как ей вернуться домой? Из ступора вывел кот, боднувший её по ноге. Затем он нетерпеливо зацепил когтями штанину и бросился в лесопосадку слева от набережной, за которой виднелась лодочная станция. Она рванула за единственным близким существом – котом. И вовремя. Сверху по улице вслед за ними спускалась группа странных людей, позади которых мелькала горилоподобная фигура, очень напоминающая мертвое чудовище, которое они недавно обобрали. Липкий страх охватил тело. Кот спешил к мосткам, где были зашвартованы лодки. Перед мостками высился большой ангар и небольшая бревенчатая контора с террасой. На террасе, покачиваясь с пятки на носок, стояли два странных человека. Перед самыми мостками стоял джип с раскрытыми дверями и багажником, на мостках – ящик с шестью бутылками водки. Машина перегораживала вход на причал, оставив слева и справа узкий проход.

Кот прошмыгнул мимо джипа, пронесся по деревянным мосткам и заметался, не понимая, в какую лодку прыгнуть. Она же с трудом протиснулась своим немалым багажом из рюкзаков в узкий проход к мосткам. Пот заливал лицо, рюкзаки и оружие пригибали к деревянному настилу, она задыхалась от тяжести и бега. Но ужас от возможной встречи лицом к лицу с толпой, возглавляемой чудовищем, подстрекал её, и она бежала.

У мостков стояли лодки и катера самых разных видов. Но у большинства моторы были зачехлены и подняты, и она не была уверена, что справится с ними. Да и в открытые лодки дождь изрядно налил воды. К концу мостков были пришвартованы железные понтоны, у крайнего она увидела алюминиевый катер с высоким тентом, такой прямо с рекламного проспекта для рыбаков. На корме торчал погруженный в воду подвесной мотор. На понтоне стоял еще один ящик водки и какой-то пластиковый органайзер. Похоже, что люди, разгружавшие джип у мостков, как раз собирались куда-то на этом катере. Самое главное, в уключины на бортах были вставлены весла, а сам катер привязан к понтону двумя капроновыми веревками с синими овальными подушечками. Боковой отсек тента был поднят. Это существенно облегчало угон лодки. Чтобы оценить ситуацию и сделать выбор, понадобилось несколько секунд, но за это время толпа опасно приблизилась. Она бросилась к катеру по понтонам, железо под ногами гулко забухало, и два качающихся человека на террасе резко повернули в её сторону головы. Раздалось урчание.

У катера скинула рюкзаки и винтовку, в панике заталкивая свои баулы под тент лодки, которая от её усилий ходила ходуном. Туда же полетел ящик водки и органайзер. Затем судорожно вцепилась в веревки, привязывающие катер к понтону. Руки дрожали, она не знала, как развязать накрученные швартовые узлы, схватила нож и яростно начала пилить плотный реп-шнур, сам по себе приспособленный переносить нагрузки и истирание, поэтому процесс обрезания концов затянулся. Урчащие странные люди уже бежали по деревянным мосткам, а из-за кустов появились те, что спускались с улицы во главе с гориллой.

Носовой шнур лопнул, катер стал отходить от понтона, качаясь и заваливаясь от её дёрганных, неумелых движений. Она кинулась к корме, яростно пиля второй шнур. Толпа очень быстро приближалась к понтону. Урчащие то ли люди, то ли уже животные толкали друг друга. Несколько особей свалилось в воду.

Едва конец лопнул, она оттолкнула причал руками и рванула к вёслам, нелепо тарабаня по воде, загребая кормой на реку. Катер из-за её неумелых и суетливых движений двигался вдоль понтона крайне медленно, значительно медленнее, чем бежали преследователи. Лодка только-только прошла край понтона, а группа с гориллой догнала двух стражей лодочной станции и уже загрохотала по металлическому настилу. Метр, два, три. Разогнавшись, чудовища прыгали, целясь в лодку, но промахивались. Она яростно гребла вёслами, поднимая кучу бесполезных брызг. Часть преследователей, неудачно спрыгнувших с понтона, барахтались, хлопая по воде руками, и тонули. Задние напирали на передних и сталкивали их с причала. Расшвыряв мешающих, горилла утробно зарычала, примерилась и прыгнула, когда лодка отошла от понтона на пять метров. Прыжок почти удался, монстр зацепился за край борта, катер накренился, угрожая зачерпнуть воду. Чудовище тянуло ко дну и не могло вытащить своё тело на борт лодки, не имея опоры под ногами, вода же сильно сковывала движения. Взвыл кот, она бросила вёсла и кинулась долбить ножом по руке гориллы, ещё сильней накреняя катер на тот же борт с риском зачерпнуть воды и потонуть. Ужас подстегивал, она яростно колотила по руке, рубила по конечностям чудовища. Пара крючковатых лап с когтями отлетели в лодку. Но горилла упорно подтягивала своё тело наверх. Вдруг голова чудовища дёрнулась, и туша тут же камнем ушла под воду, пару раз проскрежетав по днищу. Не дав себе отдышаться, она кинулась снова к вёслам: «Грести, надо грести прочь от берега. Как развернуть этот чёртов катер носом к реке?» Она тарабанила вёслами по воде, влево-вправо. Катер медленно разворачивался. Надо грести, грести, катер широкий, а руки слишком маленькие, и вёсла явно не для спортивной гребли. Кое-как отгребя от понтона метров на двадцать, она вздохнула и затряслась. А где кот? И закричать нечем. Она осмотрелась: рыжий кот забился у двери в носовую каюту и с ужасом таращился на неё. Бросив вёсла, кинулась, обняла единственное родное существо в этом страшном мире, прижала к себе мокрое тельце и снова беззвучно заплакала. Катер подхватило слабое течение, и понесло от берега, слегка покачивая с бока на бок на мелких волнах. Тем временем к лодочной станции стекались всё новые и новые существа. Вскоре маленькая площадка перед пирсом наполнилась урчащей на все тональности толпой. Рыча на удаляющуюся добычу, толпа потянулась вдоль берега за катером. Никем не управляемую лодку слабое течение волокло дальше к стремнине. Двум пассажирам внутри не пришло в голову оглядеться по сторонам, выбрать маршрут движения или, на худой конец, поправить расставленные в разные стороны вёсла, отчего лодку изрядно крутило. На стремнине сильное течение подхватило катерок, понесло вниз, где русло реки разливалось так, что противоположный берег едва было видно. Через пару километров, закрутив ещё несколько раз катер, течение выбросило его в слабый поток, огибающий небольшой остров. Могучая река когда-то намыла мель вокруг гранитного останца, куда регулярно выбрасывало несомый рекой мусор, там же нашёл своё последнее пристанище старый речной корабль, разбитые лодки и другой хлам. Постепенно коса белого речного песка выросла вокруг холма мусора, затянулась кустами ивы, наверху, среди гранитных плит, прижились несколько тополей и осин, а мелководье занял рогоз и кусты ивы. Угасающее течение прижало катер к кустам, неубранные вёсла стали цепляться за торчащие из воды ветки ивы и тростник. Эти скрежещущие звуки вывели её из оцепенения, она выглянула из-под тента катера, увидела остров и снова заработала вёслами, заметив небольшую протоку в плотных зарослях тростника. Наконец катер заскрипел днищем по песку, она неуклюже перевалилась через борт в холодную воду, пыхтя, подтащила катер к берегу.

Познаний в морском деле у неё, видимо, не было, но в памяти всплывали какие-то простые рыбацкие истины, то ли из детства, то ли подслушанные где-то, то ли подсмотренные в кино. Лодку следовало вытащить хотя бы на треть на берег и закрепить. С крепежом были проблемы: канат, скромно привязанный к носу, она обрубила у понтона, и метровый огрызок веревки некуда было привязать. Наверное, стоило поискать в катере или в вещах что-то подходящее. С этой мыслью она вернулась под тент и принялась раскладывать вещи. Погружаясь в процесс, мозг, ещё не отошедший от препаратов, мысль о верёвке потерял. Зато её обуяла радость приобретения: вещи раскладывались на кучки – на полезное и не очень, но смысл этого перебора тоже очень скоро забылся. Простые, хотя и бессмысленные действия её успокоили. В конце концов она бросила возиться с вещами, обнаружив, что на улице наступили сумерки. Внутри лодки было сухо, но с реки поднимался холодный влажный ветерок, и всё ещё шёл небольшой дождик. Она расчехлила и опустила тент до бортов, отчего катер превратился в маленький домик на воде. Сложила кресла, распахнула мини-дверку в носовую каюту, постелила коврик-пенку на дно, переоделась в сухие вещи и уже собралась закутаться в спальник, который нашла в носовом отсеке лодки. Тут кот отвлек её: Рыжий снова вытащил флягу с вонючей жидкостью из кармана рюкзака и требовательно посмотрел на спутницу. «Как в больнице», – подумала она, вздохнула и налила в крышку коту, сама сделала два глотка из фляги. «Обязательные лекарства для психов приняты», – усмехнулась она сама себе. Кот вытащил из развала вещей маленький пакетик корма, она молча протянула руку, открыла пакет и высыпала на скамейку рядом. И сама захрустела кошачьей едой вместе с котом. Затем завернулась в спальник, уставилась в потолок тента.

Безумный день подошел к концу. Был ли это день вообще? Может, ей все снилось? Завтра придет санитарка, грубо растолкает ее, затем принесут капельницу, и она снова уснет. Может, так и будет. Закрыв глаза, она прислушалась: в борт лодки мелодично стучали мелкие волны, шумел тростник и ивы, шуршал под дном катера песок, тихо моросил по крыше дождь, и с тента в воду капали звенящие капли. Чуть поодаль заплакала мелкая птичка-крапивник, начали в заводях разводить трель лягушки. Мягкие, мирные звуки окутывали ее, сплетались в незатейливую мелодию жизни. Где-то на границе звуков она услышала далекие хлопки и урчание, но так далеко, что общей канвы музыки реки они не нарушили. Мягкая мелодия успокоила, и она уснула спокойным сном человека, которому нечего терять. Рядом удовлетворенно вытянулся рыжий кот и замурлыкал.

Акт 1. Сцена 2. Антей.

Я устроил точку на крыше двенадцатиэтажки. Палило полуденное солнце. Мысли текли вяло, и все в сторону философии, что для этого мира было плохим признаком. В Улье или Стиксе философствовать некогда, но мысли крутились сами по себе, с размышлениями о природе Улья, куда нас всех, тут живущих, закидывало непонятной силой перезагрузки. И мы сразу попадали в кошмар. Да, именно в кошмар, потому что даже самые продвинутые бойцы, самые четко ориентированные на насилие, не ожидали такого. Стикс – то ли божественная синекура, дающая второй шанс и бессмертие, то ли преддверие ада.

Люди, и не только люди, попадая сюда, заражались разумным грибом, который просто жил и размножался внутри тел. Большая часть попавших в Улей теряла контроль над своим телом и сознанием, превращаясь в биомассу. Постоянно изменяющуюся биомассу. Каждый стремился стать крупней, мощней, и ел своих собратьев по несчастью, переводя белки, жиры и углеводы в реформацию своего тела. Не все теряли разум, были те, кто имел иммунитет к заразе Стикса. Очень небольшой процент, прямо скажем, и из него еще меньший процент адаптировался, выживал здесь, и еще меньше из выживших оставались людьми.

В мире, где всё, что тебе надо, подгрузит Улей, надо только выжить и не стать кормом для зараженных. В мире, где каждый иммунный новичок, по сути, получал бессмертие, правда, бессмертие в вечно жрущем аду. Крышу сносило многим. Ибо Стикс – это право сильного. Многие это право, вместе со съехавшей от чудачеств Улья психикой, переводили в право безнаказанности. По сути, все жители Улья – конченные отморозки.

Да, можно сказать, что рейдеры, таскающие хабар из вновь прибывших кластеров, – самые что ни на есть "простецкие"парни, с "понятиями", которые просто выживают. Или трейсеры – герои, чтоб их, сокращающие поголовье разожравшихся зараженных, – тоже с "понятиями", делают нужное дело. Или вот такие, как я, работающие на организацию исследования Стикса, Институт. И я тоже с "понятиями". Но вот прижми нас в угол, и первое, что мы станем делать, – убивать. А если, не дай бог, лишить ресурсов, то любой, даже очень приличный, рейдер или трейсер должен рассматриваться как враг. Кто его знает, что там в черепушке у пожившего в Улье иммунного? Да и я, по сути, мало чем отличаюсь. Так же, сначала устраню угрозу, а потом буду говорить с тем, что осталось, а может, и не буду вовсе. Каждую минуту, час, день – сплошная борьба и напряжение. Немудрено, что психику сносит даже у стрессоустойчивых.

М-да. А самое главное в этой вечной борьбе теряется смысл. Вроде как я жил когда-то в другом мире, где меня звали, кажется, Андреем, а теперь болтаюсь между выживанием и смертью, строю, понимаешь, какую-то жизнь. Я усмехнулся. Жизнь! Ну да! Грузятся в Улей стандартные кластеры – осколки или кто-то считает, что копии чужих миров, принося новую биомассу. Жмутся иммунные к стабильным кластерам, стабам, строя свои общины, налаживают быт и даже вот философию какую-то. Рвутся в мир Улья вечно жадные до бессмертия внешники из нормальных миров, вылавливая иммунных, словно скот. Все жрут друг друга. Вот и вся философия Стикса. От таких мыслей настроение резко пошло вниз. Хотя, возможно, это предчувствие? Задание, которое всучил мне в стабильном кластере "Последнее убежище"руководитель местного отделения Института, мягко говоря, раздражало. И злился я не на Улей, а на этот приказ. Мою изыскательскую бригаду редко обременяли какими-то "почтовыми поручениями", как их называл Бастард. Не наша специфика – таскать по кластерам "пассажиров", понадобившихся зачем-то Институту. Тем более тех, кто большую часть своей жизни в Улье сидит по стабильным кластерам. В конце концов, для этого есть другие, хм… специалисты. А мои бойцы совсем не трейсеры и тем более не телохранители, чтобы таскать чьи-то тушки в узком горлышке перехода на соседний домен Улья. Тут и так хватает безумия, бардака в перезагрузках и вечной войны.

Хотя в Стиксе всегда война всех со всеми и с зараженными, конечно. Но опять же, нам-то что с того? Я собирал мою пятерку для изучения и описания Улья, ну, в крайнем случае, для разведки маршрутов или для поиска чего-нибудь полезного Институту. А тут – доведи и передай из рук в руки. Да еще и не спрашивай ни в коем случае, кого ведешь, и что он может, хотя бы в плане своей защиты. Вообще от такого поручения сразу попахивало дерьмом. А я не очень-то хотел, чтобы мои парни запросто так отдали вечно голодному Стиксу душу.

Но возражения и уточнения никто слушать не стал, и нам всучили три тушки “стабистов”, два “Водника”, которых велено было оставить на ближайшем к Червертаку стабе. А дальнейшую транспортировку обеспечивать на месте теми средствами, которые найдем. Так себе план, да ещё и без подготовки.

Развязку “Червертак” никто из моих парней не любил. Но в радиусе трехсот километров почитателей этого места было множество. И их понять можно. Хабар, который вывозили с четырех последовательно перезагружающихся кластеров, всегда был четкий. Потому что здесь первым загружался полигон научно-исследовательского института военного министерства России вместе с образцами новейшего оружия для диверсионных подразделений. Прилетал этот лакомый кусок раз в полтора месяца по земным меркам. Приносил только что прибывшую на полигон в двух вагонах экипировку и всякое нужное: от боеприпасов до стволов. Все это богатство в смазке, новенькое, хорошо упакованное и приготовленное к транспортировке, преспокойно лежало прямо в кузовах “Уралов”, рядом со складами полигона. Вот прямо садись за баранку и рви когти, верней, тащи в свои закрома.

Следом за Полигоном с интервалом в полтора суток прилетел еще один вкусный кусок: Сборочный цех специальных машин Уральского Автозавода. В этом самом цеху к нехилому хабару со стрелковой с Полигона прилагались пять “Водников”, а также спецтехника для разгона демонстраций в количестве семнадцати готовых единиц и десяти почти собранных. То, что доктор прописал для прогулок по Улью. Собранное при этом заводским способом, бронированное. Был в цеху еще то ли болотоход, то ли какая-то уникальная машина на конусообразных понтонах. Как раз шастать по плавням и болотам близлежащего водного Меридиана.

Третий кластер грузился ещё через двенадцать часов от перезагрузки цеха, с ним прилетал кусок учебной части не чего-нибудь там “инженерного”, а ЗРВ ВКС России. Ну да, те самые зенитно-ракетные войска – самые нужные для обороны любого поселения в Улье: и люди, и техника, и боеприпас.

Четвертым в гирлянде “рейдерского рая” загружался целый ДОС, где расположена танковая дивизия со скадами, полигонами и различными видами техники, разумеется. С полным комплектом боезапаса, топливом и наличием работоспособной обслуги и машин, упакованными для военных действий, видимо, где-то в “миротворческой миссии”. Этот грузился с интервалом в двадцать восемь часов от Учебки.

Итого имеем четыре “вкуснейших” загрузки в течение почти трех суток с интервалом в полтора месяца. И все это богатство прилегало прямо к “горлышку”, которым заканчивался наш центральный домен. В этой сужающейся воронке с мешаниной кластеров, мигающих, зависших, стандартных и черноты, артерией протекала река, связывающая, по сути, два домена. Эту реку, или нанизанные на нее каскады озер, болот и кусков заливов, которые так любит стыковать Улей, назвали Меридианом. Все бы ничего, но Меридиан, по которому нам предстояло тащить в другой домен нашу “посылку”, отделял четвертый кластер от третьего, соединяя их ровно посередине водной артерии автомобильным мостом из двух неравнозначных кусков. ДОС прилетал с востока, а первые три – с запада. И вот раз в полтора месяца к этому “Четвертаку” стекались все, кому неймется: от внешников, муров, стронгов, конфликтующих альянсов стабов Запада и Востока и, конечно, мигрирующих тварей. Да и сам “Четвертак” приносил ни много ни мало около миллиона душ, жадно перерабатываемых Стиксом.

Проблема была в том, что в радиусе двухсот километров не было ни одной более-менее большой перезагрузки с коротким периодом и достаточным количеством еды, чтобы прокормить успевших отожраться в Четвертаке зараженных. А это означало, что к началу следующей перезагрузки мигрировали к Четвертаку далеко не слабые твари.

И вот я лежу себе на крыше двенадцатиэтажки подгрузившегося первым Полигона, с которым прилетел кусок приволжского города вместе с набережной и частью Саратовского водохранилища. Всего пару кварталов многоэтажек в западной части и сам Полигон в восточной части кластера.

Мой наблюдательный пункт расположен фактически на границе с Цехом, которая проходила по проспекту Ленина, а за ним… За ним виднелись развалины прошлой загрузки Цеха. От него тянуло трупным застарелым запахом. К этой границе Полигона собралась толпа удивленных, но местами уже “поплывших” жителей. Так как период перезагрузки был достаточно большим, то и обращение шло в течение первых двух суток. И это было плохо. Бойня, которая вот-вот должна была начаться, захватывала почти разумных людей. Нам предстояло наблюдать апокалипсис, в котором убивать будут людей, ещё говорящих и ещё что-то соображающих. Сначала закончится грызня за Полигон и его сокровища, а затем в городок хлынут зараженные и иммунные отморозки всех мастей, как плохих, так и условно хороших. А еще внешники обязательно придут собирать урожай потрохов с таких готовеньких честных рейдеров. За ними подтянутся стронги. И начнётся война.

Бой за Полигон уже начался, кто там стрелял, в кого, было непонятно, да и для нашей задачи знать не нужно. В город уже втянулась колонна муров с одной стороны, а с другой должны были находиться бойцы Печкина, и целых три группы со стороны речного альянса независимых стабов, гордо именовавших себя “Анархисты”, расположенных вдоль Меридиана немногим дальше двухсот семидесяти километров южнее Четвертака. Мне прекрасно были видны их позиции, но, честно говоря, ни вмешиваться, ни поддерживать кого-то смысла не было.

У нас груз, у них вечная война, у Стикса вечное изменение и постоянное перетекание биомассы в желудки зараженных.

Я старался не смотреть на толпу, приблизившуюся к границе кластера. Там шумно обсуждали и предполагали. Иногда вспыхивали громкие разговоры на грани ругани и даже пара потасовок. Задние напирали на передних, стремясь разгадать, куда подевалась часть города за проспектом и почему там квартал, как после бомбежки. Передние тщательно упирались, не стремясь перевалить через ровную линию границы кластера. Люди начинали бузотерить.

По большей части эти нервы обуславливались тем, что народ “плыл” к обращению. И процент агрессивных придурков рос с каждым часом. Не способствовала тишине и разумной деятельности приближающаяся с Полигона стрельба. Вот-вот кто-то кого-то начнет кусать и заурчит…

И я вынужден был в своем убежище слушать гул нового мяса Стикса. “Гудят, как пчелы”, – усмехнулся я, подумав, что Улей не зря ульем называют. И ещё подумал, что, несмотря на свой статус, совсем негоже забывать про правила, а вдруг там в толпе есть иммунные новички: скинуть им что ли листовки?

Порылся в рюкзаке, вытащил пачку листовок и, перегнувшись через парапет, швырнул их на головы стоящих внизу людей. Ветер подхватил листы, расшвырял их в разные стороны, почти треть улетела на соседний кластер. “Тьфу ты”, – проворчал я, но увидел, что кое-кто в толпе листочки всё-таки подобрал, а ещё минут через пятнадцать несколько человек стали выбираться из толпы в город. “Ну вот, будем считать, что новичкам я все-таки помог, поди зачтет Улей”, – одобрительно подумал я и вернулся к созерцанию диспозиции, отслеживая, где там мои парни.

Стабильный кластер, в котором остался наш “груз”, находился в пяти километрах и прекрасно просматривался с моего наблюдательного пункта. Кусок сельской местности, видимо откуда-то из Ставрополья, с развалинами частного дома и старым садом, в котором разрослись плодовые деревья, склоняя ветви к земле под грузом налитых спелостью плодов. Почти равнобедренный километровый треугольник. “Водники” бросили технику у развалин, но своих подопечных “Стабистов” я не разглядел, так как Бастард остался не только охранять, но и накрыть “невидимостью” наших пассажиров. Я вызвал Бастарда. В ответ в наушнике раздалось смачное чавканье. “Ты хоть мне набери груш, или чем ты там чавкаешь?” – сказал я. В ухе хрюкнуло басом.

До перезагрузки Цеха оставалось еще восемь часов.

Оставшаяся тройка моих парней сейчас собирала на кластере технику, на которой нам нужно было прорваться через Цех и Учебку к мосту. Если бы мы были без пассажиров, то прогулка через Четвертак была бы даже приятной. Хабар нас не интересовал, а вот возможность отдохнуть в еще живых городах, до того как там начнется бойня, была вполне реальной. В Учебке обычно работало два ресторана, а в Цеху самая что ни на есть баня с бассейном, массажным салоном и девицами с низкой социальной ответственностью, которым не надо было платить спорами за “любовь”. Достаточно было притащить никому не нужную бумагу и, возможно, на пару часов почувствовать себя в своем “старом” нормальном мире. Конечно, все эти простые радости пользовались популярностью, но большинство рейдерских групп, как правило, стремились в этот момент не к утехам, а поближе к позициям, с которых можно было устранить соперников в деле добывания хабара. Мне, Бастарду, Дарвину, Колумбу и Менделю было все равно до войн за плюшки, или стронгов с внешниками и мурами. От размышлений отвлек вызов:

– Командир, а Цех у нас решил загрузиться на час раньше, чем обычно, – доложил Колумб. Я вздохнул, достал из чехла приготовленную палатку, надувной матрас и принялся обустраивать свое место: впереди ожидалась перезагрузка Цеха, а за ней настоящая гроза с хорошим ливнем. Цех прилетал из конца апреля с холодным воздухом и высокой влажностью, а у нас стоял жаркий июнь. Это столкновение заканчивалось хорошими шквалами и дождем, а в этот раз еще и со стороны равнины шли низкие черные тучи. У Стикса, кроме всего прочего, был и свой собственный климатический режим. Низкие темные тучи, надвигающиеся на Полигон, намекали на нехилое в будущем светопреставление. Закончив с обустройством лежки, проверил своих парней. Дарвин с Колумбом караулили инкасаторскую службу. Мендель где-то гулял. Для транспортировки груза было решено взять бронированную инкасаторскую машину из местных. Товарищи устроились с комфортом напротив гаража в небольшой полуподвальной кафешке, явно набивая животы, пока персонал общепита еще помнил, как готовить и разговаривал осмысленно. Заверили меня, что “кадиллак” в порядке, “водятел” с ключами под присмотром и на прицеле, чтоб не сбежал, как заурчит. Я в ответ им похихикал, что, мол, еще не ясно, заурчит ли водитель, и не придется ли к посылке еще и его тащить. И что если они его прихватят, будут сами ему сопли подтирать и рассказы рассказывать.

– Эй, Крузенштерны, человеки-пароходы, – я, если что, вашего новичка прихвачу, – вклинился в наш эфир Печкин.

– Хороший ты мужик, Печкин, правильный, – похвалил его Колумб, – только вот закончишь когда-нибудь, спасая чужие жизни, да ещё неизвестно кого.

– Почему неизвестно? – уточнил Печкин, – Ясное дело, людей спасаю. Я спасу, мурам меньше достанется, глядишь, человека приведу. В Улье с настоящими людьми-то дефицит.

– А почему это мы человеки-пароходы? – переспросил Дарвин, – Мы исследователи, я вот вообще биолог.

– А потому что вы в круизы ходите, как есть круизенштерны, а это и человек, и пароход. Хотя в моем мире он парусник. Большой такой парусник, учебный, – ответил биологу Печкин.

Шутка была банальной и старой, но веяло от нее тем самым безопасным прошлым миром, так что в груди снова зашевелилась позабытая на несколько лет тоска по нормальной, человеческой жизни. Я снова себя одернул: "Ох и накажет Улей за такое нарушение правил". Мне с моей крыши позиция Печкина была видна как на ладони. Он прятался на небольшом холме, поросшем сиренью, через которую шла асфальтовая беговая дорожка. Так как его холм был почти у выхода к реке, народу рядом не наблюдалось. Зато с его позиции как раз было видно круговое кольцо на Жигулевском проспекте, по которому до сих пор полз какой-то городской транспорт. И это несмотря на стрельбу и общий порезанный за пределами Полигона пейзаж. Хотя к стрельбе здесь люди были привычные, а пейзаж… А что пейзаж? Люди этого кластера по большей части военные или около того. Сразу после тумана власть сказала "разбираемся"и "быть спокойными", вот они и были спокойными.

– Командир, с запада ахтунг, – пробасил Бастард, – около сотни зараженных, крупняк. А чуть левее – смотри, колонна внешников с мурами.

Я посмотрел. С запада действительно, прямо перед накатывающей волной низких грозовых туч, по выбеленному солнцем полотну разного оттенка желтого степных кластеров, неслась толпа. Я посмотрел в прицел – ниже топтуна в толпе тварей не было. Чуть левее по довольно широкой лоскутной автостраде неслась колонна из пятнадцати единиц техники разной направленности: от тяжелых БТР до рефрижераторов. Вдоль трассы сновали местные "шайтан-машины"– пикапы с пулеметными гнездами. А сверху над колонной носились акулоподобные беспилотники. Две волны должны были сойтись прямо в горле Жигулевского проспекта. В колонне тварей явно заметили и ускорились, чтобы завязать бой внутри застройки, а не в чистом поле. Твари тоже заметили людей и тоже ускорились. Я наблюдал, как два живых массива ворвались в окраины города, ударили друг по другу. И тут справа со стороны Полигона выползла ещё одна колонна машин с размалёванными бортами анархистской вольницы. Началось.

Стрельба на проспекте привела толпу жителей, стоящих под моей двенадцатиэтажкой, в движение. Большая часть отхлынула, потянулась в город. Но остался с десяток человек, которые, похоже, тоже были иммунными, но недоверчивыми и не поверившими на мои листовки, они не спешили присоединиться к бою, разгорающемуся на западе этого кластера. Я приник к прицелу винтовки, рассматривая разворачивающееся сражение. Два рубера налетели на рефрижератор, рвали обшивку больших машин. По ним отстреливались беспилотники, приводя в хлам собственную технику. Стая зараженных под предводительством почти элитника устремилась в хвост колонны, к машине связи. Туда же рванули пикапы. С полигона на полном ходу в город ворвалась колонна анархистов. Впереди шёл карьерный самосвал с навешанным отвалом, сгребая машины с проспекта, освобождая проезд колонне. За ним шла установленная на гибриде карьерного самосвала "зушка", расплёвывая очереди по беспилотникам внешников. Сверкало, гремело, дымилось, выли сирены сигналок машин, покореженных, сброшенных с проспекта. Расползались люди, а кто-то уже урчал и лез на агрессивную технику. С запада сверкнула первая молния и громыхнуло, перекрывая канонаду. Закапали первые крупные капли дождя.

Вызвал парней:

– Колумб, как ваш кадиллак, готов? Вы бы под шумок убрали его, от греха подальше. Хотя до вас колонне ещё три квартала, но там же не только организованные анархисты, там и рейдеров всяких разных полно. Приберут технику.

– Окей, мы уже начали. Прибрали. Мы справа от ангара. А водятел скис, – ответил Колумб, и я нашел их позицию.

Инкассаторская машина спряталась за угол ангара, отгораживаясь от нашествия с запада. Снова посмотрел в гущу боя. Твари разбегались вокруг уже двух колонн, плавно перемещаясь к позиции Печкина.

Машина связи внешников пока была активна. Беспилотники носились за зараженными, отстреливая боезапас. Отрабатывали пулеметы.

Я увидел, как топтуна разорвало напополам снарядом недалеко от позиции Печкина.

– Печкин, приём, – сказал я и, услышав отзыв, продолжил: – К тебе тащатся, Печкин, ты бы поостерегся.

В прицел разглядел, как Печкин поднял руку в жесте “Понял. Принял”.

Тем временем гроза набрала полную силу. С неба сплошным потоком лилась ледяная вода. Потемнело. По улицам ветер нес всякий хлам, и вода шла к реке сплошным потоком. Но воюющие стороны небесные хляби не остановили. Так же, как и оголодавших зараженных.

Мини-орда втянулась в город, несясь по улицам и ловя пока ещё не спрятавшихся в укрытиях людей. Колонна анархистов ввязалась в бой со стаей из трех руберов. Внешники добили элитника, но потеряли почти треть колонны.

Я поймал себя на мысли о том, что вся эта канитель: эти перестрелки, бои, орущие от ужаса и уже урчащие люди меня не трогают. Очерствел я, похоже, в Стиксе, раз душа моя не маялась от гибели ребенка, разорванного на куски его же урчащей мамашей. Дошёл уже до того, что разборки стронгов и муров, внешников и рейдеров меня совсем не беспокоят. Я просто рассматриваю диспозицию, видя, как крохотные фигурки в прицеле падают или сбегают.

Однако бой приближался к лёжке Печкина. И я сосредоточился на его позиции, перевел винтовку в автоматический режим. Печкин, в отличие от меня, переживал за людей и взял какую-то дурацкую миссию по спасению. Не то чтобы его увлечение таскать из кластеров новичков меня привлекало. Просто, прожив в Улье почти семь лет, я впервые встречал такого вот чудака из старожилов, да ещё с эмоциями, героизмом и человеколюбием. И таскался Печкин на перезагрузку Четвертака регулярно. И выводил с кластеров новичков иногда по два десятка. И что примечательно, практически все его новички становились приличными людьми. В этом домене Улья было даже престижно быть крестником Печкина. У меня он вызывал уважение, у Клумба – иронию, у Дарвина – желание исследовать его таланты, у Менделя – предложение организовать новую секту “Последователей Печкина”, а у Бастарда – сыновье желание, так как последний был его крестником, впрочем, так же как и Колумб.

Ворчание Бастарда вывело меня из созерцания:

– Антей, прикрой папашку Печкина, что-то неспокойно мне, – сказал он.

– Понял, принял, – ответил я, сменив созерцание на боевой режим.

Бой действительно очень нехорошо разворачивался, забирая в клещи позицию Печкина. С одной стороны тянулась колонна внешников, а с другой воевали со стаей зараженных во главе с рубером целых две ватаги трейсеров. Я успел отстрелять несколько зараженных, отработал по пикапам, опасно приближавшимся к холму. Но тут увидел, как в Печкина попала очередь. Увидел, как он вытянул из спецнабора шприц со спеком, вколол его в бедро и обмяк. Я выругался, но следующие десять минут был вынужден прикрывать неподвижное тело ото всех участников событий, пока колонна не ушла вглубь города, оттянув на себя зараженных.

– Бастард, приём. Не уберег я Печкина, прилетело ему. Но он жив, только в отключке. Беда в том, что мы со своих позиций еще часа два не сдвинемся. Я-то уж точно. Хотя сейчас попробую найти нашего эскулапа, может, он до героя этого недоделанного доберется, пока тот не отошёл к Улью.

Бастард тоже выругался. А я стал вызывать Менделя. Но тот отмалчивался. Нет, за цельность Менделя я не боялся. Это только глупые новички и не очень умные жители Улья могут посчитать лекаря, особенно лекаря со стажем, легкой добычей. Иногда даже муры считают, что попавший в лапы знахарь – что-то похожее на жителя стаба, обслугу и неумеху. Но умные люди не стали бы задирать любого целителя, надеясь на его немощность и безобидность. Тот, кто умеет сращивать кости и сосуды условным мановением рук, тот, кто может накачивать энергией другого человека, ушедшего практически за грань – очень опасный человек, так как любое из этих умений может иметь обратный ход.

Мендель супербойцом не выглядел, он был худ, носил всякие яркие тряпки, которые больше подходили новичку, брился, в том числе гуляя по кластерам, хотя большинство рейдеров зарастали щетиной. А наш лекарь выглядел самым настоящим шалопаем-новичком, разве что загар Стикса мог его выдать. Своим обманчивым видом он пользовался, вводя в заблуждение всех, кого встречал. Никто не ожидал от голубоглазого, загорелого юнца лет этак девятнадцати, с соломенной челкой и бритыми висками, какого-то подвоха. И обычно круто ошибался насчет его безобидности. Из всей нашей исследовательской группы Мендель был самым независимым. Он часто просто бродил по кластерам в одиночку, аргументируя и отстаивая свое право на одиночество тем, что “возьмешь вас с собой, придурков, а потом вместо познавательной приятной прогулки будешь или по кластерам таскать на носилках, или сращивать кости. Мне хватает этих развлечений в наших исследовательских рейдах…” – говорил он, украшая очередного напрашивающегося в попутчики эпитетами, раскрашивая и высмеивая все таланты последнего и его бесполезность.

Мне тоже доставалось, хотя именно я был его крестным. Но в рейды группы Мендель выходил, дело свое делал. Мне же его мотивация таскаться с исследовательской группой института была понятна. Он объяснял, что изучает и составляет какие-то там карты умений Стикса, разыскивает взаимосвязи и варианты даров. Мол, всё это надо ему, и что на конференции целителей он тоже сделает доклад по своим наблюдениям. Они вот-вот разгадают загадки Стикса, и как он, Стикс, распределяет дары между иммунными. Хотя бы цель у человека есть. Уважаю.

Минут пятнадцать толку от вызова Менделя не было. Наконец я услышал тяжкий вздох человека, явно оторванного от какого-то важного дела:

– Антей, нам торчать на этом кластере до перезагрузки Учебки. А ты издергал меня уже всего, хотя мы только-только прибыли в это чудное место. Неужели вы, боевики недоделанные, успели чем-то повредиться?

– Нет, о Великий эскулап, слава Стиксу, вся группа жива-здорова, с костями, с оружием, и, не поверишь, даже с головами на месте. Тут Печкину прилетело. Видел, как он вколол спек и обмяк. Ты бы подлечил нашего героя-спасателя, что ли.

Послышался глубокий вздох, Мендель проворчал:

– В каком месте лежит пациент?

Я обрисовал ему позицию Печкина, Мендель подтвердил, что спасателя иммунных не оставит без помощи и прямо сейчас, в течение минут двадцати или тридцати, к пациенту прибудет. И отключился.

Я снова приник к прицелу, эти полчаса прогулки Менделя придется прикрывать несчастного Печкина. Вот интересно, а где его собственные бойцы?

Город уже урчал основательно, толпы потерявших разум бывших людей спешили на звук канонады. Собирались в группы по нескольку особей и тянулись за боем к границе Цеха. Я заметил, что среди вновь прибывших в Стикс уже есть прыгуны, есть и те, кто потерял штаны. Стикс начал перемалывать прибывшую биомассу, а его трапеза всегда благоухала одинаково. Я представил, как там пахнет внизу: сладковатым запахом смерти, внутренностей и экскрементов. Стикс жрал. Он урчал многоголосьем, и жевал тысячами челюстей, он раздавал дары, он приветствовал смелых, он благословлял отбросы, он наслаждался жестокостью. И раздавал бонусы новичкам.

Я заметил движение справа от Печкина в кустах палисадника старой хрущевки. Перевел прицел: в кустах прижимался к земле большой рыжий кот, а рядом с ним громоздилась какая-то куча. Кот внимательно осматривал пространство, перемещался на пять-шесть метров до следующего укрытия, и куча ползла за ним. Двое явно перемещались в сторону Печкина, а я размышлял, стоит или не стоит прервать жизнь кучи, которая, видимо, все-таки была человеком. Любопытство взяло верх. Недалеко от позиции Печкина куча поднялась с земли и превратилась в нечто: на тоненьких ножках что-то шарообразное в лохмотьях маскировочного костюма охотника, натянутого на рыбацкий плащ, завершала конструкцию широкополая шляпа с антимоскитной сеткой.

Наткнувшись на почти упокоенного Печкина, шарик на ножках застыл, а потом начал разоблачаться. Снял лохмотья, снял большой шарообразный рюкзак, шляпа с антикомариной сеткой при этом осталась на голове. Невообразимая глупость – закрывающий обзор головной убор, но это существо явно не испытывало каких-то неудобств и не думало совсем о безопасности.

Первым делом человек заинтересовался оружием Печкина. Потрогал клевец, ножи, связку гранат и, наконец, заинтересовался винтовкой. Агрегат у Печкина был знатный, и огромный, не для всякого крепкого мужчины подходил. Таскать модифицированную в одном из миров СВ, с эксклюзивным пламегасителем, глушителем и обвесом, может не всякий. Неудобное такое оружие, если ты, конечно, не снайпер. Для ближнего боя так совсем ни к чему. Но у Печкина было три таланта: соколиный глаз, умение управлять весом и маскировка. Если бы не его страстное увлечение спасением, он с ватагой был бы одним из лучших трейсеров. И, не побоюсь сказать, одним из лучших в этом домене снайперов, если бы кто-то взялся меряться в Стиксе качеством умений пострелять.

Человечек со шляпой, закончив обзор добычи, надел винтовку как рюкзак: двумя широкими лямками через спину. Челюсть у меня так и отпала: винтовка торчала выше шляпы с сеткой, а приклад болтался чуть ниже того места, которое у нормальных людей чует все неприятности. Следующие действия шарика меня поставили в тупик. Он пытался надеть свой огромный рюкзак поверх винтовки. Из чего я сделал вывод, что это явно сумасшедший или реально крутой житель Стикса, типа нашего Менделя, ибо прикрывать оружие рюкзаком в условиях постоянно жрущего Стикса – это явное самоубийство или…

Но тут человек меня снова удивил, ибо он попытался нагнуться к чему-то заинтересовавшему его, у него не получилось, и он снова стал разоблачаться. Снял накидку, рюкзак, стянул винтовку и… вытащил, по-моему, флягу с живцом, которую Печкин таскал на поясном ремне. Шарик открутил крышку и налил пойло… коту! Затем сам хлебнул из фляги, и я подумал снова, что, видимо, человечек явно не новичок. Но он вновь меня удивил: он поднял тревожный малый рюкзак Печкина, натянул его спереди и снова начал натягивать на себя свои пожитки, так же надев винтовку, а поверх нее свой рюкзак. Теперь его фигура стала полным шаром на хлипких ножках в лохмотьях.

Человечек и кот потеряли всякий интерес к Печкину и двинулись к набережной. Я снова подумал, что это явно новичок. Очень странный шарообразный новичок, потому что любой в Улье знает, что зараженные не любят воды, но берега водных преград становятся для них тропами миграций. Следующая остановка шарика в лохмотьях была у трупа топтуна, разорванного пополам. Человек снова все снял, а затем стал ковырять нарост на голове, и снова я предположил, что передо мной новичок из этого кластера. Шарик вставил нож, но, видимо, сил не хватало раскрыть нарост, он подобрал обломок кирпича и начал долбить по ножу. Глупый и сильно шумный новичок. Рядом с водой, без оружия шумный новичок, прямо-таки громкое приглашение на обед для обитателей Стикса.

Но Шарику снова повезло, им никто не заинтересовался. Закончив с шумной работой, он снова облачился в свой рюкзак. Промелькнул рыжий кот, и парочка поплелась к набережной.

В этот увлекательный момент из жизни Шарика и кота ожила связь. Я принял. Мендель добрался до Печкина и вызывал меня:

– Антей, а куда этот спасатель подевал свою винтовку? – Ушла его винтовка, своими ногами, метрах в пятиста сейчас, двигается вдоль Меридиана, – сказал я.

– Ты не поверишь, Мендель, что я сейчас наблюдал. Даже стрелять не стал, ибо такой цирк Стикс показывает не часто.

– Потом расскажешь, прикрой пока, а то я тут пациентом займусь, а на мои тылы кто-нибудь позарится.

– Ой, Мендель, ты свои тылы-то как сам оцениваешь? Пару килограммов костей, и даже Улей не смог нарастить что-то приличное. Да любой рубер, глядя на тебя, задумается об откорме, так как твои маслы могут его погубить во время приема пищи, да и ценности в твоих костях, кажется, немного. Мендель ничего не ответил, лишь показав какой-то странный жест рукой, нагнулся над Печкиным и занялся пациентом вплотную. Мне снова пришлось контролировать местность, и "шарика"из виду я потерял.

Следующие пятнадцать минут Мендель возился с Печкиным, а я гасил вокруг их позиции ненужное. Наконец эскулап проворчал по связи, что пациент жив и будет жить, и даже своими ногами дойдет, но не сейчас, а часика так через два. Пришлось мне уговаривать парней доехать на инкассаторской машине и забрать потерпевшего вместе с лекарем. Еще полчаса пришлось контролировать путь нашего броневичка. Затем парни прибрали Печкина, спрятали снова машину, ворча о том, что оставшиеся два часа могли бы провести не в душном фургоне, а в приличном месте.

Дело было сделано, и я снова зашарил по местности через прицел, отыскивая Шарика с котом. Каково же было мое удивление, когда я увидел толпу падающих с причала лодочной станции зараженных, пытающихся допрыгнуть до катера, который странно дергался от неумелых взмахов гребца. Затем увидел, как топтун прыгнул с понтона, зацепился за борт лодки, отчаянно ее накренив, а безумный новичок в шляпе стал колотить по борту. Я прицелился – до катера было далеко, практически предел выстрела, даже с моим умением. Выстрелил. Несмотря на то, что пуля попала в шею топтуна на излете, удар по шейному наросту убивал любого зараженного. Топтун пошел ко дну.

Следующие пару часов я поглядывал на разлившийся в этом месте Меридиан – катер несло к группе стабильных кластеров в трех километрах от нашего берега. Заметил, как он ткнулся в кусты, увидел, как скрылся в небольшой прибрежной протоке. А Шарик-то удачлив.

Акт 1. Сцена 3. Печкин

К очередному рейду в “Четвертак” моя команда поредела. Из пяти человек отряда за последние полтора месяца выбыли двое. Они не ушли по каким-то идеологическим соображениям или за лучшей долей, все проще. Из очередного рейда по восточным кластерам мы привезли двух тяжелораненых. А вчера решался вопрос – идти в рейд к Четвертаку, или в этот раз пропустить?

Правда, лично меня этот выбор не касался. Раз стою на ногах, значит, к своему родному кластеру, с которым четыре года назад загрузился в Улей, я пойду.

Мои напарники это знали. Так же как и о мотивах, и лично их я ни к чему не принуждал, разговорами не уговаривал.

Вечером за ужином в баре “Веселый Топтун” Семен Семеныч и поручик Ржевский просто кивнули, обозначили время и ушли собираться. Нам надо было преодолеть долгих двести семьдесят километров от Последнего убежища до Полигона. Не расстояние в условиях какой-нибудь развитой и не очень страны моего прошлого мира. По хорошей трассе да на неплохой машине каких-то три часа, но не в условиях Улья. С технологиями, трассами и с машинами проблем не было. Проблемы были в другом: весь путь пролегал вдоль водного Меридиана, делящего наш домен Улья на восток и запад. Меридиан раскидывался то заболоченной местностью, то сжимался полноводной рекой или разливался водохранилищем. Каждый житель Улья знает: вдоль воды идут миграции зараженных, а значит, риск нарваться на стаю или даже орду велик.

Если бы мы располагались со стороны востока, или внешки, то нам грозила встреча максимум со стаями. Так как внешники регулярно сокращали поголовье со своей стороны, то и к узкому горлу перехода между доменами, зажатыми кластерами черноты, приходили только те зараженные, что умудрились выжить. Они были не сильными, но даже топтун, пусть не самый прокачанный зараженный, мог открутить голову любому иммунному, если тот даст ему шанс. С нашей же, западной стороны, территория кишела тварями намного сильней, которые регулярно пополнялись мигрирующими из Пекла ордами.

Стоит посмотреть на карту, которую мне подарил мой крестник Бастард, состоящий ныне в команде исследователей от Института, то видно, что наш домен и соседние домены, словно сосиски в гирлянде, нанизаны на Меридиан и перевязаны в узких местах чернотой, надежно разделяющей “сосиски” друг от друга. С одной, условно восточной стороны, “сосиски” ограничены активностью внешников, с другой – ужасами Пекла. Вот и живут более-менее прилично иммунные в узкой полосе между западом и востоком, и не стараются перебраться из своего домена в соседний. Да и с какой целью туда лезть? Твари везде одинаковые, местность вокруг изучена слабо, ресурсов хватает, и конечно Улей не то место, где можно перемещаться по кластерам в качестве познавательной прогулки. Тут надо выживать.

Поймав себя на мысли о географии Стикса, я усмехнулся. Надо же! Четыре года назад я не то чтобы мог подумать о географии этого мира, я до жути боялся выйти в рейд на десять километров от стаба. Таких жмущихся в задавленных Стиксом поселениях людишек основная масса. И уж конечно география мира их не интересует, максимум – три десятка кластеров вокруг какого-нибудь стаба, с пометками, что интересного приносит каждая перезагрузка. Или, может быть, и интересует кого-то более масштабные сведения, но вот такой простой взгляд на карту местности большинству иммунных не доступен, это суть секретные сведения Института.

Собрав свои рюкзаки, проверив оружие и одежду, я завалился на диван. До выхода в рейд оставалось десять часов. Лучше всего их было потратить на спокойный сон. Ещё бы уметь впрок высыпаться. Закинув руки за голову, я уставился в потолок гостиной моего коттеджа. Да, в Улье я могу себе позволить шикарный рубленый дом, напичканный всяким нужным и современным. А вот в своей прошлой жизни не мог. Ни дома, ни современного всего, что нужно. В прошлой жизни я был, по сути, списанный с довольствия ВС России инструктор-испытатель, приписанный после комиссования по ранению к Полигону. К моменту приписки, вернее официального приема на работу, за спиной у меня было две официальных командировки в очень горячие точки, одна из которых закончилась размахиванием табельным оружием перед носом штабной сволочи, по вине которой погиб мой друг, практически брат. Хотя не только размахивал табельным, но и прострелил этой гниде ногу. Полковой дело замял увольнением по “ранению”, а в моем личном деле появилась пометка о нестабильности психики.

Психику, увольнение, и гибель брата я, в силу традиций, врачевал соответствующими дозами спиртного. В конечном итоге жена, не видевшая ранее меня по полгода и больше, не смогла вынести моего тотально-пьяного присутствия, сменила меня и место жительства. Да и ладно, её уход я не заметил. Детей у нас не было, и кроме совместного счета в банке, более ничего не связывало.

В день Улья я отмечал крутой поворот в моей жизни банькой и душевными разговорами с прапором моей бывшей боевой части, на его “фазенде”, стоящей на берегу Саратовского водохранилища. Праздновали мы не что-нибудь, а последнюю неделю моей холостяцкой жизни. За год до этого дня в мое подразделение испытателей стрелкового оружия была зачислена Анна Сергеевна. Молодая женщина, мать-одиночка, закончившая музыкальное училище по классу хоровое пение. Её музыкальные таланты в городке рядом с Полигоном применять в общем-то было негде. Вернувшись в родной городок вместе с дочерью-подростком в родительскую квартиру, она не нашла ничего лучше, как пойти работать на Полигон. Занесла ее судьба нелегкая в наш дружный коллектив, отладчиков-испытателей экспериментальных видов оружия для спецподразделений и диверсионных операций. Да уж. У Судьбы свои собственные приколы. За последний я до сих пор благодарен, этот год с Анной Сергеевной внёс в мою жизнь новые чувства и какой-то смысл.

Анечка с тонкими пальчиками, и с не менее тонкой душой, прекрасно обращалась с метрическим и лабораторным оборудованием, и неплохо справлялась с проведением экспериментов. Впрочем, последнее было понятно, в юности, кроме занятий в музыкальной школе, она занималась биатлоном, достигнув в этом неплохих результатов, для девушки, нацеленной на музыку и возвышенное, а не на спортивные достижения. На последнем настаивал ее отец, как и большинство местных жителей, привязанный к Полигону и армии. Отец – знаменитый в узких кругах специалист по всякому интересному оружию. Он свое дело любил, и хотел бы воспитать сына-преемника, но не повезло, родилась только дочь. Романтическая натура Анечки пела и стремилась к прекрасному, а руки настраивали прицелы, чистили стволы, снаряжали патроны. Делала она свою работу так же утонченно, как и играла на фортепиано и скрипке, под удивительную музыку, к которой приучила весь разношерстный коллектив. Моя же циничная и замершая к тому времени душа, оттаяла рядом с этой немного грустной женщиной. Через год я не представлял свою жизнь без неё и её дочери.

Но случилась не свадьба, случился Стикс.

Утром четверга, после мальчишника я вышел на мостки. Плотный туман – не редкость над великой русской рекой, так что кроме запаха меня ничего не насторожило. Туман, утро, всплески рыбы, далекий говор чаек. Красота, если бы не вонь. Уставшее от праздника тело, требовало лекарств. Я пошел за баню к пригорку, где должен был стоять дом и припаркованные машины. Однако ни дома, ни машин там не было. Уже позже я понял, что граница кластера проходила прямо по ступенькам бани. Вот что нам стоило тогда продолжить пьянку в доме, а не в бане? Днем мои помятые похмельные друзья заурчали. И начался первый день моего личного наказания в чистилище.

Наверное, каждый житель Стикса помнит свои первые дни до последней мелочи. Я не исключение, помню каждый свой шаг, свои чувства, ошарашенность, страх, своё отчаяние, когда, добравшись до разграбленного Полигона, обнаружил тела сотрудников и растерзанный труп Анечки. Красивое платье в мелкий синий цветочек, задранное вверх, вымазанные кровью ноги, пустые синие глаза и крохотная дырка во лбу. Я взвыл, хотел то ли умереть, то ли убить всех, до кого дотянусь.

В городе шел бой, в городе бродили двуногие чудовища. Я вытащил из стационарного подпольного сейфа модернизированную Анечкиным отцом СВ, выгреб экспериментальные боеприпасы и пошел по следам налетчиков. И нашел колонну техники, куда сгоняли горожан. Одетые в камуфляж люди, в том числе и бабы, заталкивали в кунги людей со связанными руками, но не всех, кого-то прямо на месте отстреливали. Среди гражданских стоял крик, плач. Но охранников это не смущало. Нисколько не колебаясь, я четко понимал, кто тут свой, а кто чужой. Переводя прицел с одного мерзавца к другому, я стрелял и стрелял. Помню троих тварей, насиловавших девчонку, помню, как зарядил в них экспериментальный дозвуковой разрывной патрон. С наслаждением отметив результат. Перед глазами стояла мертвая Анечка. Глаза и разум застилала ярость.

Закончился мой бой попаданием снаряда с беспилотника в частный дом, где я укрылся на чердаке. Следующее, что помню, – бородатого по самые глаза мужика, хлопающего меня по щеке. “Очнулся, бро?” – спросил он – “ну ты и задал мурам по самые гланды” – рассмеялся он. Протянул руку: “Я – Север, тебе значит крестным буду. Как же мне тебя крестить-то, бро? Смотрю, ты тут прямо удачно так в печку провалился. Печник прямо, а, вот Печкиным будешь. Добро пожаловать в Улей, Печкин”.

Следующие два часа, пока мы ждали перехода зараженных и мародеров в соседний загружающийся кластер, Север мне подробно рассказывал, где я очутился и как тут все устроено. До меня доходило трудно, меня давило знание, что Анечки больше нет. Север, видя такое мое нетипичное отношение к Улью, уточнил, что не так? И я выложил ему об Анечке, о свадьбе, о том, что всё потерял прямо вот только что. На что Север ответил, что Улей тем и хорош, что дает всем шанс начать сначала. Что для меня это прямо отличный повод повеселеть. Приду к следующей перезагрузке, и чем Стикс не шутит, даст Улей мне шанс на счастье.

И я уже четвертый год подряд не пропустил ни одной перезагрузки Полигона, но Анечки так и не нашел. Улей чуть поменял время загрузки, пьянка моя начиналась в среду, утром в четверг загрузился в Стикс, первый бой на Полигоне произошел днем четверга. Почти десять раз я приходил в лабораторию, успевал перекинуться с ошарашенной Анечкой несколькими фразами, но затем ее прибирал Стикс, и мне приходилось собственной рукой её убивать. Каждые полтора месяца надежды и расставания. Но Улей сжалился надо мной. Раз за разом Стикс смещал время загрузки на несколько минут вперед, и наконец стал грузиться в пятницу утром. Освободив меня от Анечки, так как утром в пятницу она ни разу больше на работу не пришла. Теперь меня занимала другая история – что с ней случилось с четверга на пятницу в нашем мире? Я расспрашивал об Анечке с каждой перезагрузкой слабо соображающих бывших сослуживцев, затем водителей автобусов, просто знакомых. Выяснил только одно, что в пятницу утром она осталась дома и больше на работу не выходила. Слава богу, её дом стоял на другой стороне реки, и эта часть города не попадала в Стикс. Хотя, может конечно, и попадала, но не в нашем домене. Улей избавил меня от боли и ежемесячного акта мазохизма. Теперь я просто приходил в Четвертак на каждую перезагрузку, просто помогал новичкам, оплачивая свою благодарность Улью, хотя, чего греха таить, всё ещё надеялся на встречу.

Акт 1. Сцена 4. Безымянная.

Разбудил её организм, настойчиво требующий удовлетворения естественных потребностей. Дождь прекратился под утро, небо расчистилось, и солнце начало нагревать воздух под тентом лодки. Она выползла из спальника. Кокпит катера представлял собой странное зрелище: вещи были набросаны кучками повсюду, словно воронье гнездо, в лотке которого расположилась походная постель. Надо было вылезать на улицу. Она неуклюже перевалилась через борт катера, опустила ноги в прохладную воду реки. Это её взбодрило. Для нужды подошли ближайшие кусты.

Белый речной песок приятно охватывал ступни, слабый утренний бриз ласково обдувал лицо. Над островом пролетали чайки, и где-то в зарослях ивы весело перекрикивались пичуги. Это мирное утро так резко контрастировало со вчерашним кошмаром, что она засомневалась: а был ли вчерашний день в реальности, или это был морок и сон? Она бодро зашагала к тополям на вершине острова, где уже суетился рыжий кот, за кем-то гоняясь в скудной опавшей листве.

С вершины косы хорошо просматривались окрестности: вверх по течению широкой реки в утреннем тумане виднелся силуэт города, откуда они сбежали; вниз река разливалась широким простором, так что правый берег только угадывался далеко-далеко. Коса, к которой она пришвартовала лодку, сверху походила на наконечник стрелы, словно ножом разрезала реку на две части, а ниже водная гладь дробилась тремя вытянутыми вдоль течения островами. В памяти всплывали похожие картины из прошлой жизни: пейзаж напоминал Саратовское водохранилище, но знакомых из детства линий берегов она не находила. Словно внося штрих к воспоминаниям, над рекой пролетел тяжелый белохвостый орлан. Вид величественной птицы её восхитил, и внутри беспокойство отступило, стало хорошо-хорошо, как в детстве, когда она с дедом ходила на рыбалку по Волге. Кажется, тогда он называл её ласково Ленточкой?

В голове не было никаких планов и мыслей, что делать, куда идти. Вымотанный психушкой мозг не желал ничего анализировать и рассуждать, да и реальность, перемешанная событиями прошлой ночи, казалась бредом. Ещё час она бродила по острову, обследовала остов старого кораблика, который оказался останками колесного парохода, шлепала по мелководью, поднимая песок со дна и наблюдая за мальками. В общем, исследовала окружающий мир, словно ребенок. Затем вернулась к катеру, так как желудок настойчиво потребовал пищи.

Царивший в катере хаос удивил её. «Непорядок, Ленточка», – подумала она, вспоминая, как у деда были уложены снасти и вещи в лодке. Следующие полтора часа ушло на уборку. Вещи разложила уже как надо – еду и посуду на «камбуз», спальник и одежду в «кубрик». Долго мучилась с оружием, не зная, куда пристроить. В конце концов длинная винтовка расположилась рядом с «кроватью», а остальное было равномерно распихано по бортам катера. Хаос в катере прекратился, и кокпит стал походить на комнату безумной студентки. Наконец она принялась за готовку. Аппетитно запахло тушенкой, и тут же появился кот. Они молча чавкали, наслаждаясь едой. Затем кот ушёл по своим делам, а она отправилась на остров загорать. Мыслей в голове не было, не было и беспокойства, что делать дальше. Она просто наслаждалась свободой и покоем.

Этот день она провела на пляже. Стояла чудесная летняя погода. Белый песок нагревался на солнце, она закапывалась в него, грелась, затем плескалась на мелководье, где стайки мальков щекотали и покусывали кожу. Измученное, изувеченное в больнице вивисекторами тело впитывало силу окружающего мира. Вода ласкала и смывала боль, солнце напитывало энергией. Кожа, давно не знавшая солнечного света, обгорела и была горячей. Не хотелось одеваться, но к вечеру дневной ветер угас, и над островом загудели тучи комаров. Пришлось ретироваться в лодку, завешивая пожитками щели, спасаясь от местных кровопийц.

Поужинав рыбными консервами и чаем с конфетами, она налила из фляги коту «лекарство», сделав несколько глотков сама. И отметила, что жидкость заканчивается. Эта неприятная новость прошла мимо мозга, и не разрушила состояние счастья, которое бывает у ребенка после насыщенного летнего дня.

Следующим утром она разделила остатки жидкости из фляги между котом и собой. Она чувствовала, что без «лекарства» может вернуться боль. А значит, надо было добыть где-то это живительное питье. И логика подсказывала, что оно вполне может оказаться у кого-то ещё, или ей могли подсказать, где его приобрести. Мозг, сбросивший, наконец, морок больницы, заработал. Второй день на реке не было признаков людей. Нет, конечно, по реке иногда несло какой-то хлам от человеческой жизнедеятельности, и на острове лежал старый кораблик с несколькими разбитыми лодками. Но не было привычных звуков, которые создают люди. Ни разу не загудела моторка, и из города не доносилось привычных звуков городской суеты. Людей вокруг не было. С одной стороны, это было хорошо, люди в ее положении означали возможные неприятности. Но и решить насущные проблемы она тоже не знала как. Во-первых, закончилось «лекарство», во-вторых, продукты, которые она притащила из города, тоже сокращались. И с этим надо было что-то делать.

Она решила сначала провести ревизию всего, что у нее есть, изучить берега реки, и потом, если повезет, сплавать до ближайшего магазина. Не бог весть какой план, но все же.

И снова принялась за разбор вещей. На этот раз она внимательно провела ревизию продуктов, разложив их на кучки, составляя свое меню. Не густо, но неделю на запасах протянуть можно. Затем осмотрела катер внимательно и обнаружила за носовой каютой еще один отсек, где стояли две канистры с бензином, моторное масло, чемоданчик с рыбацкими принадлежностями, и две телескопические удочки, а так же моток веревки и якорь-кошка. К тому же у нее самой было подводное ружье с гарпуном. В лодке еще нашелся камуфляжный спасательный жилет, сетка-садок и сложенный сачок, а еще свернутая сеть. Вполне можно было бы половить рыбу. Идея неплохая, но вот все познания в рыбной ловле ограничивались воспоминаниями о рыбалке с дедом из далекого детства.

Хозяин катера явно собирался на рыбалку, жаль, что не положил продуктов и ещё чего-нибудь полезного. После осмотра катера она принялась за ревизию оружия. Пришло время распотрошить рюкзак убитого снайпера. Рюкзачок, по сравнению с тем огромным баулом, который она утащила из магазина, имел скромные размеры, но в нём она нашла сокровища, которые сразу повысили настроение и дали пищу для размышлений.

Кроме патронов двух калибров, она обнаружила магазины к винтовке и пистолету. В отдельном пакете мужик зачем-то собрал гильзы. Ещё там обнаружилось изрядно затёртое руководство к винтовке, набор для чистки оружия и пластиковый контейнер с зеленоватыми виноградинами, похожими на ту, что вытащил кот из мёртвого монстра. В контейнере, кроме виноградин, нашлись двадцать горошин желтоватого цвета, похожие на подмоченный чаем кусковой сахар, и завёрнутые в тряпицу два круглых шарика-бусины иссиня-чёрного и красного цвета. Зачем нужны были мужику такие странные предметы, было непонятно. Ещё в рюкзаке оказался мультитул, небольшой складной нож, алюминиевая ложка, механическая кремниевая зажигалка-огниво, а также аптечка с перевязочными пакетами, сшивным материалом, иглой, пара шприцов с желтоватой жидкостью, две капельницы и пакет с физраствором на 500 миллилитров и поллитровая бутылка коньяка.

Из вещей мужика особенно заинтересовал исписанный блокнот с привязанной к нему ручкой, а в руководстве к оружию нашлось несколько тоненьких брошюр на десять листов, явно выпущенных самиздатом. «Добро пожаловать в Улей» – гласил заголовок на обложке.

Разложив перед собой найденные бумаги, она задумалась. Можно было бы пойти к холму острова и начать осматривать берега в оптику винтовки. Не бинокль конечно, но оптика на винтовке имеет хорошее приближение и чёткость. Но логичней было бы изучить оружие досконально, а для этого надо почитать руководство. Руководство было толстым, блокнот значительно меньше в размерах, и уж совсем немного информации предлагала брошюрка. Заварив чай в котелке, она решила начать с брошюры. «Привет, новичок!» – радостно начиналась книженция – «Ты оказался в Улье. Это другой мир, если хочешь, другая планета. Здесь есть свои законы, и жизнь потребует от тебя усилий. Изучи это руководство к жизни в Улье внимательно, это поможет тебе выжить и добраться до нас. Как это сделать, ты узнаешь в конце руководства.» Начало её озадачило. Позитивный настрой не вязался с предположением о возможной гибели новичка. Но слова, которые шли дальше, её насторожили. «Мы все попали в Улей одинаково: сначала был странный, пахнущий кисловатой химией туман, затем люди начали сходить с ума, стали поедать других людей. Затем каждый из нас бежал и обнаруживал совсем незнакомую местность». Мда, туман точно был, это она помнила, и охранника, кинувшегося на неё, тоже, и этих сумасшедших людей на лодочной станции, и убитого мужика, монстра, и вот она, винтовка, лежит рядом, подтверждая реальность воспоминаний. «Сейчас тебе кажется, что всё это какая-то сказка или выдумки. Но посмотри по сторонам – узнаешь ли ты знакомые места?» Следуя руководству из книжки, она выглянула из-под тента и осмотрела ещё раз округу. Нет, эти места она точно не знала. Вспомнились корпуса какого-то завода на месте, где должен быть её дом. «Теперь, когда ты знаешь, что оказался в новом мире, тебе следует знать некоторые важные вещи, без которых ты быстро погибнешь».

«Улей состоит из сот – кластеров. В твоём мире, когда появился туман, большой кусок территории со всем на нём: от домов, машин до живых существ был перенесён в этот мир. Такие куски других миров называются кластеры или соты. Они могут быть разных размеров, от небольших в несколько метров до огромных многокилометровых. Соты бывают стандартные и стабильные. Те кластеры, которые обновляются раз за разом, называются стандартными. Обновление кластера начинается с кислого запаха и тумана. Это явление называется перезагрузка. Находиться на перезагружающемся кластере смертельно опасно. Если ты увидела или почувствовала такой кислый туман, беги до границы кластера как можно быстрей.

Стабильные кластеры – те, которые не перезагружаются или перезагружаются очень редко. Такие кластеры называются стабами, и там относительно безопасно. В таких стабильных кластерах живут местные люди, иногда в них строят целые города. Именно в стаб тебе надо идти.» Она фыркнула, откуда знать неизвестным авторам брошюрки, куда ей надо? И зачем? Но продолжила чтение. Ниже шло описание, как понять, что кластер является стабом. По признакам её остров-коса очень походил на стаб. Вопрос только – почему на этом так удачно расположенном острове никто не поселился.

Почти полдня она изучала руководство для новичков. Несмотря на тощий вид книжечки и шутливый тон автора, информации было много, и вся она в голову не укладывалась, к тому же одолевали сомнения. Первые полезности в книжечке все же были. Её действительно обрадовал способ приготовления «чудо-лекарства», «живца или живчика». То, что основным ингредиентом были потроха монстров, её не задело: монстры и вообще этот мир больше казались бредом или сном. А во сне и в бреду всякое бывает, так что расстраиваться по пустякам не стоит.

Прочитав рецепт, она вспомнила, что засунула в боковой карман рюкзачка снайпера «добычу» из мертвого монстра. Пришло время полюбопытствовать, чем же их порадовал первый в Улье добытый хабар. В трофее оказалось четыре горошины и восемнадцать споранов. Спораны походили на виноградины кишмиш зеленовато-серого цвета. К слову сказать, пролежав в комке чёрной паутины почти трое суток, они пахли осенними опятами и нисколько не изменились на вид.

В рецепт входил алкоголь, и плоская бутылка коньяка у неё была. Положив все спораны в одну кучку (из монстра и из коробочки снайпера), пересчитала их. Вышло сорок шесть споранов, двадцать четыре горошины и две жемчужины. Так что в ближайшее время вопрос по добыче ингредиентов из монстров не стоял, зато не хватало алкоголя, который использовался в рецепте. У неё оказалось только пол-литра коньяка, так как закинутый с причала ящик с водкой разбился. А этого пол-литра хватит для приготовления живчика на шесть дней, если, конечно, они с рыжим котом не начнут увеличивать дозу приема. Так что за ближайшие несколько дней надо было решить, что делать, ибо бытовая необходимость прижмёт. «Улей богат, он дает своим жителям все необходимое, только возьми. Для этого надо бродить по этому миру», – вещала брошюрка.

Судя по информации из книжки, её остров был безопасным, а вот что её ждёт на других кластерах? Один бестиарий этого мира приводил в ужас даже при взгляде на нарисованных монстров. Ну и комментарии составителя тоже радости не прибавляли. Выходило, что реальные шансы уцелеть при встрече с двумя типами – пустышами и бегунами, были только при схватке один на один. А вот всё, что было выше рангом, грозило нешуточными неприятностями, часто смертельными. Так что решение, что делать и как жить дальше, требовало серьёзных размышлений.

Пока же она занялась насущными проблемами: сделала «живчик», растворив в коньяке три виноградины-спораны, и, процедив раствор, попробовала. Вкус был так себе, да и алкоголя для неё было слишком много. Она вскипятила воду, добавила в неё собранные на острове листья дикой смородины и малины, остудила и смешала с раствором. Вкус живца несколько улучшился, да и градус алкоголя снизился. Она разлила живец в пустую флягу снайпера и в полторашку из-под воды. Запас припрятала в «кубрике» катера.

Чтение брошюры и приготовление живца заняли у неё почти две трети дня. Закончив с делами, она снова растянулась на песке, наслаждаясь отдыхом и летним солнцем. «Какой удивительный мир!» – подумала она. – «Здесь всегда лето, и это здорово!» И снова как на курорте – купалась и загорала, пока комариный рой не загнал её под тент лодки. Вечером пришел Рыжий, попробовал живец, оценил, замурлыкал, закусил скромным ужином. Кот и она весь вечер просидели на корме катера и глазели на простор реки. На Реке шла обычная речная жизнь: пролетали чайки, плескалась рыба. Всё как на Земле, но на закате солнце, едва коснувшись горизонта, взорвалось черными пятнами, доказывая, что она не на Земле, а в совершенно другом мире – Улье.

Акт 1. Сцена 5. Печкин.

По традиции мы покинули Последнее Убежище утром. На КПП нам пожал руки старший смены и покачал головой, мол, куда вы такой куцей командой. В стабе у нас остались суперводитель, он же слабенький лекарь по совместительству, и силовик-пулеметчик, он же бегун, он же загонщик. В Улье не бывает узконаправленных специалистов, в команде всегда должны быть “сменщики” или разработанная и отлаженная система взаимодействия при потере кого-то. Я, снайпер, “скрытник”, “грузчик”, руководитель отряда по совместительству, как наиболее подкованный в диверсионных действиях бывший военный. Сенс – Поручик Ржевский, он же штатный медработник, так как в прошлом Ржевский был студентом-медиком, работавшим помощником патологоанатома. Его второй дар – “заморозка”, или охладитель. Не самый плохой дар, в Стиксе даже самые странные дары всегда можно использовать на благо. Например, если шел дождь, Ржевский вполне мог заморозить топтуна. Семен Семеныч был кинетиком, то есть мог вложить в контактный удар силу, равную воздействию двух тонн, двигающихся со скоростью семьдесят километров в час. Особенностью Семен Семеныча было то, что он мог как сосредоточить свою силу в одном месте, скажем, в кулаке, так и встретить летящее в него что-то в виде щита, способного выдержать эти самые две тонны. А еще Семен Семеныч, при отсутствии штатного водителя, брался за баранку. Так что назвать нашу команду “куцей” или “беспомощной” никак нельзя. Мы вполне слаженная боевая группа, правда, в этот раз нам пришлось существенно снизить темп продвижения и объемы боеприпасов, переносимые с собой.

Маршрут до Четвертака занимал трое суток. Ночевали в заранее обустроенных убежищах, днем двигались. Весь путь был порезан на отрезки: часть проходила по водному меридиану, часть по степным кластерам. Первый отрезок в тридцать километров был ничем не примечательным. Территория вокруг Последнего убежища тщательно патрулировалась, зачищалась от зараженных, была напичкана минными полями и дополнительными КПП. Эту часть пути мы проехали с ветерком, использовали “УАЗ-буханку”. Как раз для такой небольшой команды и не сильно большого груза. Оставив машину на небольшом стабе недалеко от берега Меридиана, который в этом месте разливался неглубокими лиманами, заросшими камышом с сетью узких проток, накачали надувной катерок с жестким дном, загрузили в него наши пожитки, пару аккумуляторов и электрический лодочный мотор. И потащили наше плавсредство, готовое к спуску, следующие сто метров по плавням до более глубокой протоки.

Ржевский мониторил окружающую территорию на наличие зараженных и людей, поэтому приходилось останавливаться часто. Но Стикс полностью оправдывает поговорки “лучше меньше, да лучше” или “Тише едешь, дальше будешь”. Как только вода в протоке дошла до середины бедра, группа погрузилась в катер, и мы очень медленно и очень тихо пошли вверх по Меридиану. За следующие двенадцать часов надо было преодолеть почти семьдесят километров. Бесшумное и очень осторожное движение по лениво текущему Меридиану. Один из основных законов этого мира – изменение. В Стиксе нет постоянства, любой, попавший сюда и проживший хоть сколько-нибудь, знает, что ходить даже знакомыми тропами надо очень осторожно. Как только расслабишься, Улей на знакомой дороге навстречу тебе выведет рубера или элитника, чтобы ты, зарвавшийся иммунный, не забывал: Стикс всё время меняется, течёт, как и та легендарная река между миром мертвых и живых. Тихие протоки, жарящее солнце, плавящее тела, плеск воды у носа катерка и едва слышное журчание электромотора. Три напряженных человека, словно взведенные арбалеты с готовыми сорваться болтами, смотрят, слушают. Это напряжение выматывало. К концу дня, причалив к крохотному стабу, затерянному среди проток и плавней, мы молча выгрузились и упали во влажную траву, пролежав полчаса без движения.

Чем хороша слаженная группа? Тем, что каждый делает свое дело, не задавая вопросов, и все мы действуем как единый слаженный организм. Семен Семеныч развел небольшую газовую плитку, разогрел припасенные пайки, вскипятил чайник. Я достал из лодки “спальные места” числом три, несмотря на то, что один из нас по очереди будет бдить. Вот думаю, что наши “спальные места” надо запатентовать или договориться с кем-то из оружейников на выгодный контракт. Пусть спораны капают с продаж, не всё же за зараженными по кластерам носиться ради местной валюты.

Неплохое решение для кочующих рейдеров – и тепло, и спать можно, и в то же время отличное прикрытие от поисковых команд внешников. Это я два года назад из своей лаборатории унёс прототип – диверсионный костюм с поглощением теплового излучения. Да, на нашем Полигоне тестировали не только оружие. Костюм со специальной блестящей подкладкой прекрасно скрывал от тепловизоров и приборов, использующих инфракрасное распознавание. Доработал, сделал специальную разгрузку под “сон”, так чтобы спать, не снимая с себя готового боекомплекта. В Стиксе нельзя расслабляться никогда. Даже в условно безопасном стабе, затерянном посреди плавней лимана Меридиана.

Поужинав и дождавшись, когда Солнце Стикса коснулось горизонта и погасло черными пятнами, распределили вахты и пошли спать. Первым заступил в дозор Ржевский. Ставить в первую вахту сенса было правильно. Зараженные не любят холода, и пока первые часы воздух остывал от зноя дня, риск попасться вышедшему на охоту зараженному был велик, а под утро снижался. Я лег, пристроил рядом тяжелую СВД, полностью снаряженную для стрельбы, и бесшумный пистолет-пулемет "Вал". Все как обычно: для ближнего боя "Вал", для резкого снятия с точки, а по установлению достаточного разрыва с целью – винтовка. Еще одно правило Стикса – оружие должно быть всегда готово и всегда рядом. Прилаживая оружие, поймал воспоминание, как мы группой отрабатывали до автоматизма выход из сна к бою. Теперь мои парни могут начать бой через 30 секунд после пробуждения.

Мало кто задумывается, что на тренировках и слаживании группы надо довести до автоматизма бытовые нужды и регламент: кто и что делает. Да, самая распространенная ошибка даже очень продвинутых бойцов в Стиксе – пойти в кусты по нужде в незащищенный сектор. А уж приучение новичков к тому, что нужду надо справлять практически на глазах у окружающих, всегда вызывает ажиотаж. И только объяснение, что лучше снять штаны и "сходить"рядом с товарищем, чем оставить в ближайших кустах свою жизнь, приводит в чувство. Правда, не всех.

Проснулся я от касания. Ржевский показал жестами о приближении зараженного. И я услышал всплески и шуршание в камышах, едва отличимые от обычных звуков лимана, если бы не предупреждение Ржевского. Ржевский жестами показал, что в плавнях, скорей всего, зараженный элитного класса. Так же жестами распределили точки. Роли у нас отработаны давно. При единичной цели Семен Семеныч ставит щит на отвлекающего монстра Ржевского, а я с удаления стреляю. Мы замерли. Надежды на то, что плавно двигающийся в камышах элитник пройдет мимо, были минимальные. Не затем он шарахался рядом с этим стабом, практически в середине двухкилометрового лимана, чтобы пройти мимо. Он точно по наши души пришел. Или Стикс его привел взбодрить зарвавшихся иммунных, привыкших шарить по одному и тому же маршруту. Хищник крался. Я рассматривал через ночной визир силуэт. Для хорошего страйк-выстрела мне нужен был или затылок с наростом, или открытая пасть. Задача сложная, расстояние небольшое, место для боя всего сто квадратных метров. Сместиться, чтобы сменить сектор обстрела, некуда. Я видел, как тенью сместился вправо Ржевский, и за его движением силуэт монстра развернулся вправо. Слишком малый угол атаки, и я плавно смещался влево. Держать на весу СВД, четко удерживая прицел, может далеко не каждый снайпер или охотник.

Активировал дар, поле будущего боя покрылось сеткой возможных траекторий выстрела, руки налились силой, удерживая винтовку. Вес на левую ногу, перетекание тела, шаг накрест правой, снова перетекание веса, снова шаг влево. Лишь бы ничего не зашуршало под ногами. Увидел, как подобрался элитник для прыжка. Огромный, корявый и удивительно проворный зверь. Я вглядывался в вероятные траектории выстрела, изменяющиеся при моем скольжении влево и при движении монстра, пока удачная не проявилась. Хищник приготовился, нагнул голову, открыв узкую щель между пластинами костяной брони. И я, ухватив лучшую линию прицела, стал заваливаться на траву, уже сжимая курок. Три пули устремились к цели, но только одна попала куда нужно: в нарост спорового мешка, спрятанный под броней. Всё это действие длилось доли секунды, зараженный коснулся земли уже мёртвым, бьющимся в агонии телом. Но за мгновение до того его увенчанная костяными наростами лапа пробила щит Семеныча и отбросила поручика Ржевского в камыши.

Дар схлынул, сетка трассеров погасла. Плечо отозвалось острой болью. Да, такой трюк с заваливанием на землю с одновременной стрельбой из снайперской винтовки с рук возможен только под даром. Всё на бешеной скорости, в движении, и силу качать в руки, но вот отдача, которая, конечно, была во время выстрела, выбила плечо. Рука повисла плетью.

Секундный бой кончился, "наши"победили. Справа к упавшему в воду Ржевскому бросился Семеныч, и я проковылял мимо затихающего элитника к ним. Ржевский был жив, но три глубоких раны в наличии, пусть и поверхностных, задевших только мышечный корсет, но главное не внутренности. Ржевский тихо ругнулся. И это были первые слова с того момента, как мы разошлись по точкам на ночь. Я вздохнул. Кровь льётся. Плохо. Надо зашить раны, забинтовать и обмотать тело пленкой, чтобы ни грамма запаха крови наружу. У зараженных такое чутье, что, как акулы в воде, чуют свежую кровь на довольно большом расстоянии. Шить раны Ржевского пришлось Семенычу. А я стал ждать своей очереди на скорую медицинскую помощь – надо было вправить плечо на место.

К утру боли не останется, у иммунных, особенно тех, кто в Улье несколько лет, регенерация ускорена. И у Ржевского тоже раны затянутся, хотя бы частично, к вечеру завтрашнего дня. И если бы наш путь дальше шёл по воде, но в середине следующего дня мы должны будем сделать марш-бросок по суше по восточному берегу. Меридиан изгибался и сужался бурной рекой, там наш катерок с электромотором не пройдет. А это значит нужен будет транспорт, и пятнадцатикилометровая поездка через несколько кластеров на том, что найдем на кластерах, или пешком.

Территория, которая отделяла Четвертак от Последнего Убежища, была пустыней, но это если применять за норму заселение самого Четвертака или другие городские кластеры. В этой полупустой лесостепи попадались небольшие деревеньки, куски железнодорожных станций, заправки и даже базы отдыха. Но, конечно, все эти небогатые локации не могли прокормить армию зараженных, выходящих каждые полтора месяца с Четвертака. Поэтому конкуренция охотников за пищей в чахлых кластерах резко возрастала, нарваться на стаю во главе с ру́бером или элитником можно было легко. Именно поэтому мы выбирали для объезда бурного участка реки восточный берег, так как с востока в Четвертаке загружался лишь один кластер, пусть и большой, но исходящие с него стаи были меньше, несравнимо меньше, чем на западном берегу Меридиана, куда кроме всего прочего, часто откочевывали мигрирующие зараженные из Пекла.

Через полчаса Ржевский красовался перебинтованным и упакованным в пленку торсом, а я избавился от немощи в плече. Пришло время осмотреть добычу. Картина, которая предстала перед нами, была еще той: бронированная костяными наростами туша больше походила на… да ни на что она не походила. Огромный горб на спине, отсутствующая шея, шипастый хвост, передние лапы с когтями как у медведя, вытянутая пасть с торчащими вверх загнутыми клыками, как у секача. Шерсти на образине не было.

– Похоже это бывший кабан, – задумчиво сказал Ржевский.

– Кабан и есть, только это объясняет его ползание по плавням в лимане. Хотя, честно говоря, от кабана только вытянутая морда и клыки, торчащие вверх.

– А теперь нам пилить ему голову и вытаскивать этот кошмар с кластера, иначе он тут все провоняет, – сказал Семеныч, и скривился.

И я с ним согласился. Достать из затылочной части споровый мешок зараженного и его содержимое невозможно без снятия броневых пластин. А ведь они реально из кости, примерно такой же, как панцирь черепахи. А потом надо придумать, как перетащить тушу со стаба, отбуксировать метров на 50 в сторону, на стандартный кластер, и заякорить ее там, чтоб назад не прибило, в ожидании перезагрузки. Если этого не сделать, то наш перевалочный пункт использовать будет невозможно, пока от элитника не останутся голые кости. Семеныч отхлебнул живца и ударил снизу по костяному наросту, чтобы освободить доступ к споровому мешку. Пластина отлетела в воду, вместе с куском мышц, по туше заструилась сукровица.

– Тьфу, – фыркнул Ржевский, – сейчас еще в этом перемажемся.

– Да ладно тебе, поручик, все равно пока будем вытаскивать тушу, вымажемся и костюмы придется менять, но давайте уже по утру это всё. Семеныч выскреб содержимое спорового мешка, и мы, развалив его на полиэтиленовой пленке, стали считать добычу.

Монстр подарил нам три красных жемчужины, избавив от расчетов и учета деления добычи между нами, пятьдесят три горошины и почти полторы сотни споранов. Жемчужины разобрали каждый себе, так же как по десятку горошин и по двадцать споранов, а остальная добыча должна была идти в актив группы. Семеныч, а он у нас был казначеем, собрал хабар, переложив его в пластиковый контейнер-органайзер, и сказал, что в Четвертак не потащит, а оставит на этом стабе, в нашем схроне вместе с запасом продуктов, боекомплекта, одежды. Мы с Ржевским такое решение поддержали. Закончив на этом, разошлись по точкам спать.

Остаток ночи караулить в плавнях некого, туша элитника отпугивала всех менее развитых зараженных, если они тут были, а людям сегодня взяться уже было не откуда. Полночи прошло, прогуливающихся сумасбродов по ночам Стикс наказывает. Обычно одним единственным способом – окончательной смертью.

Как только горизонт окрасился предрассветной красноватой полосой, мы приступили к уборке крохотного стаба. Мне пришлось лезть в плавни и вместе с Семен Семенычем оттаскивать тушу элитника на стандартный кластер. Для этого надо тушу максимально порубить на куски, залить все кровью и перепачкаться самим. Мыться пришлось в холодной воде лимана. Затем переодеваться в чистую одежду, а грязную и испачканную кровью упаковывать в мешки и транспортировать к туше, заякорить, чтобы ее не унесло обратно на стаб. Все эти манипуляции были необходимы. Ведь обратный маршрут идет через этот же стабильный кластер, и чужого присутствия в виде зараженных или людей нам не надо. Мы сложили в схрон лишние вещи, пополнили свой боекомплект. Схроны на стабах по ходу маршрута пополнялись регулярно. Ведь выводить новичков до Последнего Убежища без соответствующей экипировки нельзя, слишком много будет потерь. Ещё раз проверив стаб на наличие улик, указывающих на наше присутствие, тронулись в путь. Этот день обещал быть насыщенным, а судя по началу рейда, тяжелым.

И я угадал. Первые проблемы начались сразу, а мы даже не успели пристать к восточному берегу. Урчащая на два голоса проблема – два топтуна кинулись на нас по мелководью. Надо же, как оголодали, даже не удержались в засаде и в воду полезли. Топтунов сняли тихо. Выгрузились. Пока Ржевский бдил окружающий пейзаж, перебрали экипировку и приготовили манок: вскрыли пакет с окровавленной одеждой Сенса, расположили тряпки на сиденьях, развернули наш катерок к течению, закрепили двигатель под небольшим углом к оси и завели мотор. Лёгкий катер без нас в качестве груза будет пыхтеть по реке; слегка развёрнутый мотор не даст прибить его к берегу течением, и он будет двигаться тихим ходом ещё часа два. А это ни много ни мало почти половина маршрута, который нам надо преодолеть. Ветер дует с реки и вверх по течению. На запах прибежит большая часть заражённых, что слоняется вдоль Меридиана. Если повезёт, то все они соберутся к берегу, и на три-пять километров от берега концентрация проблем снизится.

Отошли от реки на нужное расстояние, задержались на полчаса, давая нашему манку поработать. С места привала река была видна отлично. И, как и предполагалось, через полчаса на берегу вслед за катером потянулись первые заражённые, привлекая своим урчанием тех, кто ещё не учуял. Вскоре за манком по берегу потащилась толпа с дюжину топтунов, а в отдалении замаячил рубер. Я тронул за плечо Ржевского, он кивнул, подтверждая, что путь на километр в окружности чист. И мы тронулись, стараясь взять хороший темп, пока ситуация складывалась благоприятно.

Пятнадцать километров марш-броска в условиях Улья могут растянуться на весь день или даже на два. Всё зависит не от выносливости или от способности быстро бегать, а от… да, от всего скорость передвижения в Улье зависит. Застрять можно на любой случайности, мелочи. Неожиданно выскочивший заурчавший пустыш может привлечь кого-то покрупнее и поумнее. Или вдруг именно эти кластеры привлекли муров, или перезагрузка внештатная случилась. Улей горазд на сюрпризы, как правило, неприятные. И мы спешили, и спешили, не утрачивая бдительности. Пройдя почти за три часа пятнадцатикилометровый перешеек почти до конечной точки маршрута. В этой точке находился кусок водохранилища с частью дамбы, охранным постом, куском береговой линии и небольшой “дикой” стоянкой для катеров. В чистом поле стоянка для машин, будка охранника на курьих ножках, склад-гараж для ГСМ и несколько мостков-причалов среди тростника с пришвартованными лодками всякого вида: от простых рыбацких баркасов, “казанок”, до небольших речных трамвайчиков. В этот раз нас подвёл неутомимый манок, который практически привёл собранную толпу заражённых к дамбе. Заряда батареи хватило.

– Чтоб его! – выругался Ржевский. – Тут, кроме этого паровозика, – он кивнул на собранную катерком-манком толпу, – хватает заражённых. В радиусе километра около трёх десятков, и на территории стоянки с десяток.

Да, ситуация была патовая. Нам надо было выбрать какой-нибудь катер или речной трамвайчик, проверить его, загрузить топливо. А для этого надо было шариться на территории катерной стоянки. Бесшумно убрать заражённых со стоянки не получится; пусть слабо, тихо, но успеют заурчать, и тогда на их зов прибежит растревоженная манком толпа. Стоит пошуметь подольше, и с близлежащей территории соберутся ещё оголодавшие, а может, подтянется и элита. А нас трое, один недавно ранен, оружие не для массового истребления заражённых, и задача другая – выбрать плавсредство, загрузить топливом на следующие сто километров и тихо уйти.

– Думать надо, братцы, – тихо высказался я, – тут дело такое, с наскока абы какой катер не возьмём. Время надо: проверить движок, топливо. А если тут пошумим…

Минут десять мы молчали, осматривая местность. Толпа монстров так и толкалась на конце дамбы, недовольно урча на пустой катер. Кровавые тряпки выволокли оттуда, борта покусали, голосили возбужденно и зло. Рубер напал на какого-то жрача, тот жалобно заскулил, и толпа просто прикончила невезучего.

– Совсем оголодали, озверели, – вздохнул Семен Семеныч, – так и в орду сбиваться начнут.

Мысль была здравой. Только оголодавшие твари, собирающиеся в орду, ещё больше ухудшали наше положение.

– А давай ещё один манок сделаем, из трактора, например, или болтушку-колотушку. Пару километров назад я видел трактор в поле. Только надо придумать, как его отсроченно завести, и потом как уйти к воде, чтобы след сбить, – предложил Семеныч.

Ещё несколько минут мы молча думали. Потом я подвел итог:

– Семеныч, с трактором или колотушкой тебе возиться придётся, так как в катерах, моторах у нас только Ржевский понимает. Мне придется вас прикрывать. Причем сначала ты заводишь колотушку. Я к тому моменту должен присмотреть позицию где-то повыше. Как только зараженные начнут уходить отсюда, Ржевский рванет к катерам. А тебе надо "ноги в руки"и назад.

Придумать-то легко, а вот как реализовать? Для болтушки-колотушки нужны были или две хорошие пружины от дверей, или хорошая резиновая лента, лёгкие, хорошо гремящие предметы, типа консервных банок, две, а лучше три пустых канистры, ну и верёвка подлиннее. От её длины зависит фора, с которой запускающий колотушку будет убегать. Хотя можно было нагородить, например, спусковой механизм из отвеса с высыпающимся песком.

Конструкция простая. В пластиковые канистры загружаются бренчалки, канистры связываются между собой, чтобы грохота побольше было. Импровизированные барабаны прикрепляются к двум резинкам или пружинам. Обе резины растянуты до предела и закреплены на отведённые в сторону гибкие ветки, которые, в свою очередь, зафиксированы на растяжках со спусковым механизмом. Спусковой механизм простой – колышек с оттяжкой с хитрым узлом и высыпающимся грузом. Песок из первого груза высыпается, конец из узла вытягивается, удерживающий конструкцию колышек выскакивает, отпуская растяжку. Отпущенная ветка пытается занять свое положение, и вся конструкция, гремя, летит ко второму закрепленному краю. А там такая же растяжка с такой же натянутой резиной и веткой. И пока колебания в этой системе не угаснут, болтушка-колотушка будет греметь, привлекая к себе зараженных. В некоторых случаях удавалось погреметь почти десять минут. Достаточно, чтобы все зараженные в округе, куда доносится грохот, отправились осмотреть, что там такое нестандартное гремит. Может, что-то питательное?

Хорошо, что в нашей экипировке были самые главные части этой конструкции: резина и репшнур для оттяжек. "Гремелки", мешки для песка, канистры Семёнычу надо найти самостоятельно. Дело это тонкое, хлопотное, а вот результат не очевидный. Собрав необходимое для Семёныча, мы с Ржевским залегли в кустах. Почти два часа на подготовку. Но в Стиксе два часа подготовки диверсии – это мелочи по сравнению с жизнью.

Болтушку-колотушку Семёныч запустил. Гремела она добрых семь минут, но этого было достаточно, чтобы толпа зараженных оторвалась от катерка-манка и двинулась на звук, очищая нам поле деятельности. Как только дамба стала свободной, я рванул к полуразрушенной башне охраны. Пусть не очень высокая, но она всё-таки возвышалась над местностью, давая мне возможность хоть как-то контролировать территорию и прикрывать своих парней. Рванул гружённый, таща не только свою экипировку и рюкзаки, но и львиную долю груза, который был у Семёныча. Ржевский начал пробираться к катерной стоянке.

Не все зараженные ушли к колотушке, кое-кто остался. И как только я занял позицию, пришлось начать отстрел. Время летело для нас, утекали драгоценные минуты, увеличивая риск привлечения зараженных. Ржевский метался по катерной стоянке, а я целил и стрелял, разрываясь между двумя направлениями: контролировать катерную стоянку и путь Семёныча.

Мы почти успели. Снова это “почти”. Ржевский подготовил баркас с навесом, поставил его на растяжку. Семёныч уже пересекал забор катерной стоянки, когда я увидел, как за Семёнычем мелькнула тень. Стая! Два рубера загоняли Семёныча по всем правилам охоты. Я активировал дар выцеливания траектории страйк-выстрела. Руберов два, одного завалю, но не обоих сразу.

И понеслось. Затарахтел двигатель баркаса, натягивая кормовой швартовый, Ржевский замер с ножом над струной репшнура. Семёныч перекатом уходит от удара лапы рубера. Выстрел. Первый загонщик падает в агонии. Выстрел. Второй рубер ранен, заваливается в бок, но прыгает и бьет по моему товарищу, попадает по его щиту. Отдача. И этот загонщик падает, отстает. Ещё рывок Семёныча к причалу. Шевелятся прибрежные кусты. Пять метров до кормы баркаса. Почти ушли. И тут на мелководье вздрагивает тростник, и в мареве нагретого воздуха проступает фигура огромного элитника. Мой дар ещё активен, но ни одной благоприятной траектории нет. Семёныч уже летит в кокпит баркаса, мощное тело зараженного рвется за ним, вытягивая огромную лапу, утыканную шипами. Выстрел. Не страйк, но над глазом ломается бронированная пластина, сбивая бросок элитного охотника. Острые когти вырывают кусок из предплечья Семёныча, и он падает в уходящий от причала баркас окровавленной сломанной куклой.

Парни в безопасности, медленно уходит от катерной стоянки баркас. Но ничего ещё не закончилось. Элитник в бешенстве рычит. Он знает, кто его отвлек. Он меня высматривает. Бесится. Рёв, рык. И его стая бежит к дамбе, прямо к моей лёжке.

Выстрел, выстрел. Ещё два зараженных тормозят.

Выстрел. Дар молчит, у меня уже нет никакого резерва. Пора срываться вниз к бетонному основанию дамбы, уходящему в глубину. Лишь бы баркас подошел как можно ближе. Ржевский уже снес навес. Теперь это просто большая лодка, и я должен в неё попасть всеми своими баулами, словно в баскетбольную корзину. У нас не так много оружия, чтоб его бросать.

Шприц в руке, укол в бедро. Спек.

Мне нужно сделать невозможное, на пределе всех моих прокачанных и развитых Ульем умений. Снова дар, теперь уже не мои резервы, а наркотик активирует. Летит груз по единственно верной траектории, а на самого себя уже нет сил. Я качусь кубарем по откосу дамбы, падаю в воду, захлебываюсь. Мелькает тень надо мной поверх воды. Ныряю. Протягиваю себя на глубину и дальше от берега. Вспыхивает пузырьками над головой удар по воде. Легкие разрывает, в глазах краснота.

Ещё гребок. Вверх. В десяти метрах от меня по грудь в воде ревет и бесится элитник. А еще сотню метров как-то плыть до спасительного борта баркаса.

Мир расцвечен яркими красками, эйфория. Я тянусь к борту, выжигая последние силы из организма. Выдергиваю себя вверх. С меня льется вода. Семёныч валяется бледный, в отключке, кровью залит кокпит баркаса.

Отлично начался рейд. Уже двое ранены, и я под спеком. Надо успеть залатать Семёныча, не напортачить под наркотой с медпомощью, а то пришью что-нибудь не то. Еще бы успеть отойти от кайфа до того, как мы пристанем к берегу Полигона. Похоже, условно белая полоса от Улья точно закончилась.

Всё. Спать, пока не издох от неимоверной нагрузки.

Акт 1. Сцена 6. Антей

Дождь то прекращался, то усиливался. Уже через восемнадцать часов после перезагрузки Полигон обзавелся развалинами, пожарами в высотных домах, покорёженными машинами, урчащими толпами пустышей. И внутри этого безобразия жили своей обычной жизнью жители Улья: убивали друг друга и заражённых, насиловали, грабили, а кто-то выводил с кластеров новичков. Все участники акта перезагрузки были заняты. А мы просто ждали. Я даже успел вздремнуть на своей точке целых три часа, пока мои парни убрались в укрытие. Роскошь в условиях агонизирующего обломка другого мира, занесенного в Стикс.

Ночью загрузился Цех. Находиться в пятидесяти метрах от новой загрузки всегда бодряще. Все эти всполохи, потрескивания, клубы тумана – величественная магия Улья. Мне иногда кажется, что когда идёт перезагрузка вокруг нового кластера всё замирает, не только иммунные, но и зараженные. И я не спал, сверялся со временем предсказанной загрузки и радовался, что Улей забросил ночной кластер, а это значит, что принесло в мутные воды Стикса не так много людей, как принесло бы, если бы кластер загружался днём. Но это означало, что боевые действия на ближайшие двенадцать часов перенесутся в пустой Цех. Уплотнятся ватаги рейдеров, чтобы со следующей загрузкой рвануть в Учебку. Вот тогда мы выдвинемся с волной рейдеров и зараженных к третьему кластеру Четвертака, чтобы на берегу Меридиана, куска очередной неизвестной реки, пересесть на катер. А по дороге запастись всем необходимым, так как до следующего домена нам пробиваться целую неделю, и по дороге раздобыть продукты, топливо будет просто негде. Да, тропа, или, лучше сказать, путь, – развлечение то ещё.

Как только отгремело и отсверкало чудо перезагрузки, хлынули толпы страждущих иммунных в Цех, за ними потянулась урчащая на все голоса орда заражённых. Однако не стоило расслабляться и думать, что теперь, на уже раскрученном Полигоне, наступит счастье тишины и покоя. Колонна внешников всё так же призывала людей прийти на “эвакуацию”, то там, то тут слышались выстрелы. Изворотливые и умные элитники продолжали охотиться на людей. Обычная жизнь мира Улья в агонизирующем кластере. А для нас еще несколько часов ожидания, уже настороженного и в то же время нудного, пропитанного окружающими эманациями смерти. Но по крайней мере одному из моей команды скучно точно не было.

Дарвин, биолог наш институтский, занимался любимым делом: вёл учёт поголовья заражённых, миграций и биоценоза удивительного мира Улья. Добывал сведения, между прочим, секретные, безусловно, полезные не только для сотрудников института или руководства дружественных Институту альянсов людей, но и для любого рейдера, если, конечно, последний хотел бы повысить, так сказать, свой профессионализм.

Дарвин – талантище! Талантище с пылким сердцем, пытливым умом и неуёмным фанатизмом в глазах. В своём старом мире таким был и тут остался тем же биологом-экологом, защитником теперь уже своего нового мира. Попал он в Улей в лесостепном кластере, в осколке своего мира, где на тот момент находился в научной экспедиции и изучал каких-то эндемичных сусликов. Его кластер загрузился ночью, а утром, просматривая, что наснимали камеры, выставленные у сусликовых нор, он увидел вместо шустрых зверьков кочующего рубера. Сначала его обросшие костяными наростами лапы, а затем красавца в полный рост. И вы думаете, он испугался? Заметил, что окружающий горизонт изменился? Нет! Этот ученый фанатик, увидев в камере чудовище, пошёл к месту съемки, отснял следы рубера, записал свои думы и… пошел по следу “уникального” зверя, нисколько не задумываясь о том, что оставленные вмятины от когтей и лап явно принадлежат хищнику, о гастрономических предпочтениях которого ученый ничего не знал. Он шёл по следу, изучал экскременты хищника, его лежки, остатки трапезы и вышел под мой выстрел, на точку, где закончил свой путь изучаемый объект.

Увидев тело рубера, двух мужиков, обвешанных оружием и ковыряющихся в туше, Дарвин подошёл, начал осматривать и фотографировать экспонат, как ни в чём не бывало, допрашивать нас о том, что мы можем сказать об этом уникальном объекте. А у нас отвисли челюсти, первые минуты мы просто смотрели на увлечённого новичка, который сыпал терминами, чесал затылок, вдохновлённо щупал когти, заглядывал в пасть руберу, удивлялся броне, рассказывал о своих выводах, которые он сделал по помёту данного экземпляра. А попутно выдвигал теории, как такое вообще могло вырасти, и чем, согласно теории Дарвина, это могло быть вызвано.

Оценив новичка, я хлопнул его по плечу, хмыкнул:

– Теория эволюции, говоришь? А ты в курсе, где находишься, что это за место или… хм, зверь? Дарвин, блин.

Мы рассмеялись, и я, протянув руку, представился:

– Здорово, Дарвин, я – Антей. Добро пожаловать в Улей, биолог.

А дальше мы просто шли через Стикс, удивляясь, как легко вошёл в наш коллектив этот увлечённый учёный. Его не пугал новый мир, его законы, он восторгался огромным полем деятельности, записывал, фотографировал, уточнял и при этом был человеком, знающим, как ходить на охоте, стрелять. Через неделю, когда мы дошли до большого стаба на западе домена, я уже точно знал, что предложу Дарвину институтскую должность и место в своей команде.

Вот и сейчас, принимая решение о том, когда выдвигаться к следующему кластеру, я опирался на исследования Дарвина. А исследования говорили, что толпа, перекинувшись в другой кластер, унесла с собой не всех тварей, наиболее умная элита заражённых и их хорошо слаженные боевые стаи остались здесь, планомерно и спокойно истреблять остатки биомассы, оставшейся в запертых квартирках, испуганной, иммунной и очень вкусной. И именно теперь моей команде стоило озаботиться мерами повышенной осторожности.

Как только колонны рейдеров перестали проезжать мимо моего поста, я дал команду Бастарду выдвинуться в город, инкассаторский броневичок подогнать к магазину охотника и рыболова, спаренного с продуктовым отделом, и начать процесс сборки всего необходимого для нашего рывка к меридиану. Вода, еда, газовые баллоны, подвесной лодочный электромотор, спасательные жилеты, несколько многометровых бухт репшнуров – это для нас, и что там ещё может понадобиться Печкину, так как я собирался расстаться с ним у реки. У него свои задачи и путь, у нас свой.

Пока парни подтягивались к намеченной точке, я приготовился эвакуироваться со своего наблюдательного пункта на соседний дом, оставив на крыше приготовленные для отвлечения внимания самых опасных заражённых сюрпризы.

Дислокацию фишки менял не просто так. Во-первых, с текущей не просматривался коридор и подходы к нему, по которому нам придётся продвигаться, а также пятиэтажка, в котором находились два магазина, где затаривались парни, так что прикрыть со своего насеста я их просто не мог. Во-вторых, нам нужно полноценное убежище на следующие восемнадцать часов. Убежище, которое имеет много путей отхода, хорошо защищено и легко покидаемо в случае всякого нехорошего.

Поэтому я приготовил спортивный арбалет с бухтой тонкого репшнура, отстрелил подвес на соседнюю многоподъездную девятиэтажку, которую местные называли Пентагоном за длину и конфигурацию. Почти полкилометра крыш. Замечательная хозяйственная будка, отличные целых четыре пожарных лестницы и две пожарные цистерны с водой, уже разогретые теплым воздухом Улья. Пентагон возвышался над старыми пятиэтажками и разворачивался к границе Цеха торцом, у подножья была чистая автомобильная стоянка и удивительно свободный проезд через проспект Ленина. И что самое приятное – Улей пристыковал к перекрёстку широкое асфальтированное шоссе Цеха, которое из-за ночной перезагрузки радовало полным отсутствием машин. Рейдеры этот перекрёсток не очень уважали, так как он не примыкал ни к каким широким сквозным магистралям Полигона. Не нравятся большим колоннам перекрёстки и закоулки, резкие повороты, поставляющие технику под бортовой обстрел или под засаду. А вот нам с одной единственной машиной, взятой в этом кластере, этот путь в самый раз. Осталось только собраться всем на точке, переждать, отдохнуть и тронуться в путь, как только загрузится третий кластер Четвертака.

Я в последний раз оглядел крышу двенадцатиэтажки, достал из рюкзака альпинистское снаряжение, обвязался, прицепил карабин к репшнуру, навьючил своё барахло и скользнул вниз к крыше Пентагона. Дотянулся до козырька балконной крыши последнего этажа, перелез через поребрик и пошёл по крыше длинной девятиэтажки к торцевой части, где громоздилась одна из пожарных цистерн. Шёл, заглядывая в шахты выхода из подъездов, ставя растяжки с сюрпризами и сигналками так, чтобы, если полезут из подъезда заражённые, надстройка рухнула вниз, заблокировав проход. Привычное занятие, отработанное со спецами-подрывниками из Института, когда проходил обучение в качестве специалиста разведки и сбора информации. А по сути учился на диверсанта с упором на повадки заражённых и, конечно, повадки людей. Вот чем Улей хорош: если ты будешь упорен – станешь кем захочешь. И времени на это Стикс даёт сколько унесёшь, то есть сумеешь выжить. Вот приспичило мне стать снайпером, подрывником, альпинистом – и стал. Хотя последнее занятие не очень нравится, если честно, так же как прыгать с парапланом в условиях городской застройки. Этому тоже пришлось научиться, так же как моим парням. Был у нас один такой рейд в Пекло.

Что это меня сегодня на воспоминания да на философию тянет? Никак Стикс о чём-то намекает? Прислушаться бы и понять. В хозяйственной будке из профнастила я начал подготавливать место под отдых. Всех дел – кинуть свой рюкзак. Достал ещё один комплект альпинистского снаряжения, включая легкую, но удивительно прочную люльку для подъема раненых альпинистов. Она нам заменит подъемник на крышу. И только успел закрепить снасти на торце дома, как ожила гарнитура, – парни уже подъезжали к Пентагону. Дальнейшее дело было привычным, отработанным до мелочей и ролей в этом самом деле. Броневичок подогнали к торцу дома вплотную, только чтоб дверь пассажира распахнуть на две трети. Открыли задние двери, вытащили шнур на крышу фургона, чтобы открыть двери сразу, как только спустимся. На крыше подготовили пакет сюрпризов для защиты от зараженных, если таковые будут докучать при эвакуации. Водитель оставил ключи на “тайном месте”, так чтоб одним движением вытащить и сразу завести машину. В общем, все для отработанной быстрой эвакуации. Последний штрих добавил Бастард: выгрузил из фургона легкий мотокросс и привалил его к дому, с ключом зажигания в замке. Это возможный путь для меня, так как прикрывать эвакуацию группы – моя задача, они выдвигались непосредственно на броневичке, я же буду отстреливать помехи и только потом улепетывать сам. Кроме этого, Дарвин побрызгал и фургон, и следы нашей группы мятно-горчичным раствором, отпугивающим зараженных и делающим для них наши средства передвижения неинтересными. А то бывает, зараженные запросто так гробят технику, только из-за того что она пахнет свежим иммунным. Затем по периметру парковки заложили хлопушки-фейерверки, тоже для той же цели – отвлекать от нас и привлекать к светопредставлению, пока мы сматываемся. Я, как обычно, выцеливал опасности, пока команда с пассажирами и покалеченным Печкиным поднималась наверх. Разместились мы с определённым комфортом. Мендель принялся готовить то ли обед, то ли ужин – греть то, что было взято из какого-то ресторана. Бастард расставил камеры, зарядил маленький беспилотник, поставил датчики на звук и движение по периметру, сунул планшет управления с боксами подзарядки мне в руки и ушел первым на фишку, бдить пространство, беречь наш покой. Хотя тоже вся эта охранная система одноразовая, на выброс, если придется эвакуироваться из убежища. Пока ели, лениво переговаривались, в общем-то ни о чём. А после я отозвал бледного Печкина в сторону, расспросить, что он собирается делать и где его команда, и поделиться, куда делась его знаменитая винтовка. Мой рассказ о странном шарике с котом, умыкнувшем его оружие, у Печкина вызвал странную радость.

– Заберу на обратном пути со стрелки, если, конечно, этот новичок там окажется. Думаешь, он иммунный, Антей?

– Скорее всего да, ты же знаешь, животные точно знают, кого стоит бояться, а кому доверять. Кот не пошёл бы рядом с будущим зараженным, да и времени прошло после перезагрузки достаточно.

– Лады, – вздохнул Печкин, – заберу. Продержится поди несколько дней с моим живцом и литературой о Стиксе. А то мне ещё отработать Полигон надо: собрать новичков, кто остался и до кого дотянусь, отконвоировать к яхт-клубу на берегу с Учебкой, там нас подберут мои парни, они катером должны обзавестись и припасами. Ржевский нехорошо ранен, и Семен Семеныч тоже. – Ты ж без оружия, Печкин, после ранения. Куда бродить одному в разграбленном кластере? – удивился я.

Печкин пожал плечами:

– Мендель подлатал, я на ногах, оружие – не вопрос. Частично амуницию подобрал с твоими ребятами в магазинах. Не пропаду, не впервой. За помощь вам спасибо, должен буду.

Я усмехнулся:

– Печкин, какое должен? Ты ж половине моей команде крестным будешь. Это я тебе за них должен, – рассмеялся я, – когда думаешь отправиться?

– А вот как Учебка загрузится, и отправлюсь, с вами эвакуируюсь.

– Принял, – кивнул я, – пойдём пока отдыхать про запас, и Мендель тебя ещё подлечит, да и живцом тебя надо обеспечить на первое время.

– Лады, – снова вздохнул Печкин, – я к крестнику пока присоединюсь, помониторю окрестности.

Я согласился и пошел выспаться впрок. От вахты меня освободили, так как я основное прикрытие при отходе. И делать было нечего, спать и спать, пока Стикс даёт.

В этот раз Учебка загрузилась ночью. Загрузка сопровождалась грозой, причем гроза шла как внутри загружаемого кластера, так и снаружи. Интересно, кластеры Четвертака грузятся с одинаковым интервалом – раз в полтора месяца, а скорость заражения разная. И это противоречит общей теории, что скорость заражения зависит от частоты загрузки кластера. Философствую.

Пока мы ждали рассвета, задал этот вопрос. Мендель и Дарвин тут же начали сыпать терминами, но неожиданно пришли к общему выводу, что последовательная загрузка подряд кластеров с большим числом биомассы повышает количество спор в данной конкретной территории. Они тут же принялись составлять чек-лист, как проверить свою теорию на ДОСе, который загружался последним.

Свои научные изыскания моя команда любила обсуждать. Кто-то на привале обсуждает рейды, свои приключения или баб, а мои орлы – теории и предположения. Действительно, поговорить о нашей работе на Институт в стабе нельзя, разве что на базах института. Остается только своей командой в рейдах. И хотя сегодня мои бойцы обсуждали не особо ценный эксперимент, я краем зрения увидел, как насторожились наши пассажиры. Им было интересно, а еще они старались не смотреть друг другу в глаза и делали вид, что не знакомы. Обычно незнакомые люди присматриваются к нечаянно организованной группе, задают вопросы, даже просто бытовые движения, жесты и просьбы. А эти – молчали, причем молчали и настолько не контактировали друг с другом, что с головой выдавали свою командную слаженность. Снова заскреблось нехорошее предчувствие, поднялась личная паранойя, и я, выходя проверить, как там дежурит на фишке Бастард, попросил его поставить прослушку на наших пассажиров и присмотреться. Мимоходом обсудил с Печкиным план прохода к горлышку перехода на соседний домен по воде. Он передал мне отзыв для контакта с остатками его команды в яхт-клубе, а также целевые указания для них.

Поехали!

Акт 1. Сцена 7. Юрка

За стеной летней каюты компании в старейшем яхт-клубе Урала, в богом забытом городке, уже распевали песни. Пели нескладно, но зато с большим душевным рвением на несколько луженых и, естественно, смазанных спиртным глоток. Я, выбивший себе право ночевать в старом эллинге, а не уехать в гостиницу со всеми участниками соревнований, неоднократно об этом пожалел. Три недели назад дал зарок не пить. Хватит уже, допился так, что чуть не женился. Скоропалительно и очень глупо. И вот лежу, злюсь на этот хор имени Пятницкого. И опять на себя, вот зачем поехал? Зачем остался при эллинге? Почему я такой… дол… Черт, да слов нет. Опять сглупил.

На эти соревнования уговорила меня моя бывший тренер. Как раз сразу после того, как я чуть не женился. Или лучше сказать, сразу после похмелья, которое плавно переросло в трагикомедию с моим непосредственным участием в качестве лопуха, шута, и просто дол… приличных слов так и не нашлось, чтобы себя обозвать.

Утром того похмельного дня одна из вертихвосток, что ночевали на яхте, порадовала меня двумя полосками на тесте и претензиями на моё отцовство. Честно, даже мысли не возникло, что отцом мог быть не я. Тфу, девушка красивая, неплохая, правда, пару недель назад была подругой моего друга, но они же расстались? Я такой: с яхтой, с открытой душой. Утром две полоски и разговоры о скорой свадьбе. Я ж сын офицера. Благороден и всё такое. Не стал думать, раз две полоски предъявили, значит, жениться надо. Тут же порадовал отца и мать. Все в шоке, невеста на пьедестале местных подмостков трагедию отыгрывает. Сижу я благородный на деревянных ступеньках к эллингу, отравляю перегаром свежий воздух. Жизнь то ли кончилась, то ли началась.

Елена по утру обозрела всю нашу честную компанию, на мать посмотрела, и ко мне подошла. Похлопав по плечу, отмахнулась от перегара:

– Ты с чего это, Юрка, такой бледно-зеленый, гриву повесил?

– Женюсь, – ответил я кисло.

– О, дело хорошее, жениться-то, только морда у тебя кислая. А случаем невеста кто у нас? Ну я и рассказал и гривой кивнул на счастливую невесту. Елена хмыкнула, посоветовала на солнце в таком виде не сидеть, о мечтах своих про море подумать, и ушла. Через два часа трагикомедия подошла к завершающему акту. Елена как-то незаметно переговорила со всеми участниками действа, и дело внезапно разрешилось: невеста отошла к нужному жениху, мать оставила валерьянку в сторону, отец, правда, уже набрался коньяка, но был важен и явно мной гордился. А Елена дала мне заслуженный подзатыльник со словами:

– Учи матчасть, жених. То есть физиологию женщин и, блин, календарь что ли заведи, пьянки свои отмечать. А то так придется сразу на всех жениться. И чему я тебя такого взрослого и красивого научила? Явно не жизни.

Через пару дней снова выловила меня в нашем яхт-клубе и предложила поработать помощником тренера, то есть её помощником, хотя бы пару недель.

– Вот поработаешь с пацанятами, глядишь, поймёшь про жизнь хоть что-нибудь. И я за тобой, хм-с,… присмотрю.

Елена вообще классная тётка, если бы она была помладше или я постарше. Эх, вот точно бы женился. Меня к ней отец привёл в одиннадцать лет. Ей было тогда двадцать. Привёл, сдал со словами: – Вот, Елена, прошу, научи парня понимать ветер. Разрешаю, если тугой к науке будет, учить по-боцмански. И Елена научила. Незаметно как-то, легко, мягко. Так что я твёрдо решил, как окончу институт, пойти в кругосветку на парусной яхте, хотя бы просто матросом. И вот так оказался сначала в роли помощника Елены и приехал сюда с десятком её воспитанников на соревнования. Так сказать, начал путь к кругосветке. Певцы за соседней стенкой угомонились далеко за полночь. А после разбушевалась гроза. Ливень хлестал по металлической кровле эллинга громко и гулко, заглушая раскаты грома. Внутри пахло детством: парусиной, пенькой, деревом. И паруса уже давно не шьют из хлопка, а всё из дакрона и лавсана, и концы из репшнура, а не из пеньки, и корпуса пластиковые, а в эллинге всё равно пахнет ветром и лодками. Загадка. “Пахнет ветром”, – говорила Елена, когда мы учились собирать паруса: “Ветер всегда разный, но всегда приносит запах моря, даже если ты где-нибудь в центре континента и до моря этак две-три тысячи километров. Не веришь, Юрка? Вот будешь ходить на каком-нибудь катамаране, вспомни мои слова: ветер всегда пахнет морем и тем, где он пролетал”.

Мне нравился этот запах, нравился шум дождя, даже гроза нравилась. Но я не выспался совсем. Как только первые лучи раскрасили небо в винно-розовый цвет, я выбрался из старого эллинга. Собрал свои вещи в рюкзак. Сегодня предпоследний день соревнований, и в следующую ночь точно поеду в город ночевать. Ну их, певцов этих. Пить я не буду, в компанию не вписываюсь, да и мучиться с похмельем, когда надо собирать пацанят в обратную дорогу, таскать лодки, мачты, закреплять это всё в машине. С больной головой и тошнотой да на жаре не стоит этого делать. Как этим господам тренеры будут заниматься с похмелья, не знаю. Я точно пас. Закончив упаковывать личные вещи, выбрался на слип. Сегодня, кроме заключительной гонки пацанят, ещё одна гонка для тренерского состава и тех, кто на разряд сдаёт. Они, наверное, специально бухают перед гонкой, чтобы их питомцы точно разряд получили. Хочешь первый взрослый? Надо обогнать мастера или пару первых взрослых. Точно из-за этого пили и песни пели. А мне, как участнику, надо набросать план, посмотреть, как тут ветер рождается, подумать. Хотя Елена всегда смеётся: “Ты, Юрка, не понимать и рассчитывать должен, а чувствовать. Яхтинг – это тебе не только и не столько расчёт, а сколько умение сливаться с парусом, с водой, с ветром. Вот птица летит – она же не рассчитывает, как крыло повернуть или сколько взмахов делать, для неё это естественный процесс, полёт. Вот так и твои знания и прикидки. Хорошо, что головой думаешь, но пока твой парус и лодка не станут частью твоего тела, никуда ты не полетишь, сокол ясный.” Вот ведь королева штиля. Она может с ветром и водой договориться, все соревнования выигрывает. Иногда в шоке: все еле тащатся, а её яхта впереди, как с мотором. Даже пытались бить и ругались на неё страшно. Но Елена – это Елена, ей пофигу. Она и вдарить может, и обозвать, и напинать. Да и подзатыльник. Да, вот вспомнил про подзатыльник. Пойду попробую дзен ловить, ветер прочувствовать, с водой договориться. Над водохранилищем стоял плотный туман, что обычно бывает после ночной грозы. Пахло чем-то едким. Хотя чего удивляться, тут металлургических и химических производств вокруг – море. Скинули под грозу что-то, и туман прижал запах к земле. Сел рядом с выигранным в лотерею “финном”. Корпуса спортивных яхт среди участников распределяют, а такелаж и паруса свои. Достался мне розовый пластиковый корпус с "чётким"названьицем: “Пряник”. У кого “Синий сокол”, “Белая ласточка”, а у меня “Пряник розовый”. Судьба отжигает.

С воды потянул легкий утренний бриз. Пожалуй, стоит спустить "Пряник"на воду, вооружить и прогуляться по будущей акватории гонок, всё равно делать нечего. Заодно и с ветром договорюсь, если получится. И следующие полчаса потратил на то, чтобы поставить мачту, заправить парус в гик, полирнуть перо руля, заправить шкоты. Закинул ещё в кокпит фляжку с водой, завтрак и мультитул с инструментом. Проверить блоки, оттяжки, стопора – вдруг что подтянуть надо? "Пряник", чувствую, тут в отстойнике в основном стоял, не ласточка, как-никак. Следующие два часа я доводил розовый "Пряник"до ума. Поворачивал, ловил ветер, виснул на ремнях, подтягивал под себя. Не люблю "финн". Конструкция, конечно, классическая, временем проверенная и всё такое, но, во-первых, экипаж нужен весом от девяноста и выше на сильный ветер, а я так, если до семидесяти дотяну, и ладно. А во-вторых, гик низко, парус низко, и подлостью это грозит на полных курсах, особенно на фордевинде. И это тебе не какой-нибудь там современный "луч"или "лазер". Если прилипнет к воде парус – хрен я со своими маслами его за пару минут оторву от воды. Мне показалось, что днем поднимется ветер, и я решил сменить дакроновый парус на старый лавсановый. Елен бы точно "настоятельно рекомендовала". Пока я возился, яхт-клуб оживал. Уже заправили катера, приготовили знаки для соревнований, умылись и привели себя в порядок тренеры. Вот-вот должны приехать из гостиницы пацанята и Елен. Обязательно пожалуюсь ей на жизнь, на утро, на ветер, на этот розовый "Пряник". Знаю, что обсмеет, но и дельное подскажет. Азарт перед гонкой разгорается, хочу выиграть. Время шло к девяти утра, а автобус из города не ехал. Меня это не волновало, уж за Елен с компанией волноваться точно не стоило. Я пока проверял лодки пацанят. Затем отвел свой розовый "Пряник"к понтону, ошвартовался и пошёл к живописной группе похмельных тренеров узнать, в чём задержка. Тренеры были хмурыми. – Да черт его знает, электричества нет, телефоны не работают. Надо сгонять до гостиницы, может, автобус сломался? Вот ты, Юрка, как самый молодой и здоровый, и сгоняй. Права-то есть? Я кивнул. Права были, а вот особого опыта не было, сдал на права два месяца назад. Тащиться в незнакомый город никак не хотелось. Но эти хмурые рожи настаивали и уговаривали:

– Нам, Юрка, никак нельзя, ты ж чуешь, какой перегар? Так мы еще с утра подлечились. Так что только ты в строю.

Я отнекивался, мол, в страховку не вписан. Ключи у меня только от микроавтобуса Елен, а она, сами знаете, как относится к своему старому "Фиату". Распустит на ленточки. Да и там куча хлама всякого – от парусов, спасжилетов и инструмента до канистр с бензином – куда все девать?

– Если попадёшь на штраф, мы заплатим. Не ссы, Юрок. Елен тоже все объясним. Вещи выгрузим в прицеп. Канистры еще возьмешь, бензина на заправке закинешь. Да и лекарства нам купишь, у тебя ж паспорт есть?

Мне совсем не нравилась перспектива таскаться по городу, покупать бензин, искать, где выпить, закусить. И, естественно, огрести от Елен. Та точно не обрадуется, что меня сделали молодым на побегушках, затащили водителем в её бусик и вытащили все вещи из него. Сейчас вытащили, а кто потом назад складировать будет? Правильно, я, или она, или пацанята. Тьфу. Но через двадцать минут бусик выруливал со стоянки, я пыхтел за баранкой, сумочка раздувалась от бабла, из которого я мог потратить на свои хотелки аж две штуки. Компенсация за всё, что ещё получу от Елен.

Город встретил меня сумятицей. На первой попавшейся заправке я заполнил канистры, хотя тётка в будке ругалась – после грозы пришлось запускать резервный генератор. Закупил в магазинчике пойло и закуску. Там покупателям рады, особенно если с наличкой. Не с Елен же потом заезжать, она не даст тратиться на алкоголь. Светофоры не работали, не работал и навигатор на телефоне, так что пришлось узнавать путь к гостинице у редких прохожих. Снулая тётка на перекрестке махнула рукой «туда», такой же снулый недружелюбный мужик через два светофора махнул направо, и потом налево: «там проедешь частный сектор и увидишь бизнес-центр и башню гостиницы». Через пару кварталов частного сектора я уперся в шоссе, за которым не было никакой офисной застройки и гостиницы – стояли корпуса завода. На кольцевом перекрестке авария: гаишник в жёлтой жилетке о чём-то спорил с тремя водителями. И никого ни справа, ни слева. Я сдал назад, припарковал бусик в кармане автобусной остановки, включил аварийку и поплёлся к застывшим на кольце машинам.

Разговор мне не понравился. Люди друг на друга кричали. Ладно бы ругань затевалась между участниками аварии, там станется, и морду друг другу набьют. Но эта троица ругалась с гаишником. Со стороны речь казалась непонятной, больше походила на рычание. Я подошел ближе к стражу порядка. “Вежливость и уравновешенность – это наше всё”, – внушала мне Елена. “Тихой и вежливой просьбой можно добиться гораздо больше, чем матом и кулаком. Не всегда, конечно, но, как правило”. И вот, следуя этому правилу, я спросил:

– Здравствуйте, могу ли я прервать ваш спор на пару минут? – и, увидев, как собравшиеся спорщики замолкают, обратился к гаишнику, повысив его в звании: – Товарищ капитан, не подскажете, как мне добраться до гостиницы “Нептун”? Что-то я заблудился.

Вместо капитана ответила растрепанная тётка – водитель старой Audi, поигрывая брелоком с логотипом:

– Заблудился он! Мы тут все заблудились. Нет твоей гостиницы.

– Как это нет? – удивился я. – А вот так. Была, вместе с моим кафе, а теперь это, – она широко обвела рукой панораму завода.

– И от этого, – ткнула пальцем в гаишника, – тоже толку нет. Объяснить не может, с какого это кольца завод, придурки вот эти, – тётка зло пнула по обломку бампера на дороге. Мужик, стоящий рядом, заворчал что-то нечленораздельное. Гаишник вытер потный лоб, и я заметил, что бисеринки пота есть у всех участников ссоры, хотя на улице и не жарко.

– Нету гостиницы, полгорода исчезло, а это вот – не наше совсем. И шоссе не наше, у нас тут две полосы, а не шестиполосная трасса с отбойниками. И кольца тоже не было. Но это не повод тут орать, дистанцию надо соблюдать, – махнул он в сторону участников аварии, повышая голос: – Давайте свои права.

Тётка, которая последней въехала в корму Газели и явно несла убытки перед остальными, снова заверещала, что вины её нет нисколько, кольцо и это безобразие она оплачивать не будет. Я отошел от ругающихся в сторонку, раздумывая о том, что мне делать. В этот момент увидел, как водитель Газели, который бурчал что-то невразумительное, распахнул дверь своей машины и вытащил монтировку. Следующее, что он сделал, – треснул орущую тётку по голове и заурчал. Монтировка выпала из рук, тётка осела, урчащий мужик встал на карачки и, нагнувшись к тётке, укусил. Гаишник задергал кобуру пистолета, крича:

– Руки за голову, стрелять буду! Но водителю Газели было наплевать – он рвал зубами тётку. Урчал, обмазался кровью и вырывал куски с тёткеного плеча. Меня вывернуло. Железистый и какой-то кислый запах крови, урчание, крики гаишника, выстрел. Из распахнутой двери первой машины вылезла молодая женщина. Медленной, шатающейся походкой пошла к развернувшейся сцене и тоже тихо урчала. Я попятился к обочине, прикидывая, как мне добраться незаметно до бусика. Между тем молодая женщина дошла до жрущего мужика, плюхнулась на колени и потянулась к телу. Заторможенный водитель первой машины вскрикнул жалобно:

– Настя, ты что? Настя, прекрати немедленно! Настя! – бросился к ней, пытаясь поднять на ноги и оттащить от трупа.

Бывшая Настя развернулась к своему бойфренду и вцепилась ему зубами в руку. Он заорал, пытаясь то ли оторвать её от себя, то ли успокоить. Водитель газели с окровавленной рожей привстал и бросился на гаишника, сбивая с ног. Пять тел оказались на земле: один уже поеденный труп тётки, урчащая дама, взвизгивающий под ней мужик, пара извивающихся в непотребной позе мужских тел, одно из которых пыталось оттолкнуть окровавленную рожу, параллельно пытаясь подставить трясущейся левой рукой пистолет к голове нападавшего. Выстрел. Голова разлетелась как арбуз, брызнув красным. Гаишник с трудом отвалил тело, пополз на четвереньках в сторону. Встал, шатаясь, побежал к моему бусику, подальше от затихающего мужика с тёткой, которая добралась до его шеи и вырвала кусок. Ужас придавил меня к двери фиата, я дёргал ручку в попытке открыть. Гаишник орал мне: – Заводи, бля, скорей!Я втиснулся в кабину одновременно с ним. Повернул ключ. Бусик фыркнул, загудел басовито. Посмотрел с ужасом на гаишника. Одежда на правой руке разорвана, льётся кровь. В левой – пистолет, измазанный кровью и кусочками серого, желтая жилетка, трясущееся тело, пот на лице, ужас в глазах, шепот:

– Психи, зомби, погрызли. Психи, а я стрелял, покусали… Я отметил, что гаишник не намного старше меня. Сейчас это видно, и никакой он не капитан, конечно, сержантик. Выдохнул ему, прерывая бормотание: – Куда ехать-то? Я тут ничего не знаю.

– Разворачивай. Надо вернуться к базе. И снова он забормотал про психов и укусы. Но до того, как я успел тронуться с места, по шоссе к круговому кольцу подъехала колонна. Очень живописная и сюрреалистичная, как и сцена, что разыгралась только что: первым шёл карьерный самосвал с притороченным отвалом, сгрёб три мешавшие машины, следом – лёгкий джип-пикап, в кузове которого стояла турель с пулемётом, а за ней – мужик в камуфляже. Прорычали несколько бронированных Уралов, новых, окрашенных в серое с надписью “гвардия”. И дальше – носатые БРДМ. Второй БРДМ чуть зацепил колесом рвущую своего бывшего френда молодуху. Брызнуло красным по асфальту. И тут я порадовался, что фиат стоит в кармане примыкающей к кольцу улице и прикрыт от шоссе тополями. Незаметный и не опасный для такой “гвардии”. Колонна проехала, я подождал минут пять.

Ткнул бормочущего гаишника в плечо:

– Куда ехать?

Тот замолчал, попытался сосредоточиться на вопросе:

– На светофоре направо, через два перекрестка налево, там увидишь. Речь его была невнятной, он сам бледный, покрывшийся потом, с мутными глазами. Мне это не понравилось.

Я снова его ткнул:

– Пристегнись.

Парень выполнил просьбу. Бусик развернулся и покатил по указанному маршруту, параллельно размышляя, а зачем, собственно, еду? Надо вернуться в клуб. Там хоть и пьяные, скорее всего, уже, но надёжные тренеры. Они могут придумать, что дальше делать. А этот покусанный боец мне совсем не нравится, а вдруг он сам зомби станет и на меня накинется? Но совесть не позволила выкинуть его на улицу, а самому уехать. Я ехал медленно, то и дело поглядывая на пассажира, что-то бормотавшего себе под нос. Минут через пятнадцать выехал к зданию ГИБДД. На большом плацу перед зданием красовались два одиноких Рено. Подъехав поближе к крыльцу, я попытался растолкать гаишника. Ему явно стало хуже: он еще мог разглядеть меня и реагировал на слова, но взгляд стал какой-то мутный, зрачок расширился, слабо реагируя на свет. Решил, что лучше сдать его товарищам из конторы, от греха подальше. Ну, может, про психов расскажу, а они уж по поводу скорой и прочего сами как-нибудь, без меня. Я отцепил ремень, обошёл Фиат и открыл дверь пассажира, подхватывая его под руку. Подобрал пистолет, сунул в карман. Потащил парня ко входу. Ногами он худо-бедно перебирал, вяло нёс какую-то чепуху. Вход перегораживал турникет, рядом стояла стеклянная будка, в которой сидел краснорожий мужик.

Прислонил своего спутника к стене, постучал, краснорожий мужик рявкнул:

– Чего тебе?

Я махнул рукой на гаишника:

– Вот подвёз вашего. Покусали его, скорую надо.

– А где я тебе её возьму? Как перед рассветом началась после грозы свистопляска, так и осталось пара человек на всё здание.

Я пожал плечами:

– Так и мне помочь нечем. Я не местный, на соревнования приехал, вернуться в клуб надо, там люди ждут. Вот выехал в город, а там такое. И рассказал ему про дорогу, аварию и проехавшую колонну военной техники.

– Ладно, – сказал красномордый, – устрою его в медкабинете, кровь вроде не бежит. Пока там отдохнет, а я, может, и найду скорую. Хотя вряд ли.

Он вышел из своей будки, подхватил гаишника под руку и поволок куда-то внутрь здания. Мне показалось, что тихий бред, который нес пострадавший, всё больше походил на урчание.

– Слушай, служивый, ты это. Учти, те на дороге, прежде чем кинуться людей кусать, тоже урчать начали. Берегись, мало ли что с укусом передается, а то кинется на тебя.

– Понял. Поберегусь, – ответил мужик, прихватив пострадавшего за подмышки со спины. – Так он, если что, до меня зубами не доберется, – пояснил он и попятился спиной вглубь коридора.

Я вышел, залез в фиат и потащился на малой скорости по узким улочкам частного сектора к водохранилищу. В конце концов, на берегу, кроме условно своих, не было никого, психов там не водилось. Хотя мои похмельные соратники тоже выглядели утром неважно.

У ворот клуба меня никто не ждал. Сами ворота были закрыты на цепочку. Я мысленно выругался: мало того, что погнали в город, и там я насмотрелся на всё хорошее, так ещё и ворота прикрыли. Вышел из фиата: створки ворот обмотаны цепочкой с замком, и ладно, что замок не защёлкнули. Вот так-то они ждут своих воспитанников? Открыл. Заехал. Подумал. Вернулся и закрыл ворота. Я точно знаю, что Елена не приедет, нет её там и пацанов. Ждать, собственно, некого, кроме кусачих неприятностей, так что лучше закрою, от греха подальше.

Съехал вниз к слипам – не на себе же канистры тащить. И хоть бы один поднялся встретить, помочь. Вот гады похмельные! Я выставил канистры, оставил задние двери фиата открытыми, поплёлся в кают-компанию, подозревая, что найду всю честную компанию именно там. Так оно и было. Стол в каюте компании был накрыт прямо поверх судейских бумаг: громоздились початые бутылки, куски хлеба и открытые консервы. Двое посапывали, пристроившись на старом диване, кто-то спал, уткнувшись в стол. Классика! Разве что салата в тарелке нет. Два самых стойких тренера чего-то бормотали друг другу, обнимаясь за шею, упершись лбами. Дошли, похоже, до стадии "ты меня уважаешь". Вот как они могли? Ведь с детьми приехали соревнования проводить, а наклюкались как яхтсмены, блин, на день ВМФ.

– Вы, похоже, сами нашли где-то поблизости водку. Не дождались.

Одна голова оторвалась от стола, глянула на меня мутными глазами и проворчала:

– Юрка? А мы тут дезинфицируемся. А то нас Михалыч покусал. Мы его, ик… в одном кубрике заперли, … ик… ты там двери не открывай. И вот раны промываем, … ик, от бешенства лечимся…

Голова еще раз икнула и опустилась на стол. Я тронул его, пытаясь получить что-то осознанное. Голова приподнялась, смотрела на меня совсем помутневшими глазами, он что-то бессвязно буркнул. Вот от алкоголя поплыл или уже того? У меня ж мозги так и зашуршали. И тут кусаются. А чужих нет. Похоже, зараза какая-то. А вот мне что теперь делать? Я возвращался в надежде, что мужики тут тёртые, расскажу им, что случилось, они подумают и придумают, что делать. А тут думать, похоже, некому. И покусанные уже есть. Да уж. Хотел я ещё раз расколошматить только что говорившего со мной или хотя бы тех двоих, но услышал с дивана бормотание, переходящее в поскуливание и еле слышное урчание. Ну его, обойдусь без просвещения этой компании. Вышел и плотно закрыл дверь на защёлкивающийся замок.

Что сказала или сделала бы Елен? Она бы тут всем вставила. Это факт. А потом собрала бы барахло и отчалила. Да, скорее всего, так. Растолкала бы по лодкам пацанят, собрала бы, что нашла из еды, и вытолкала всех от беды подальше. Вот и мне так надо. Машину, конечно, я на место поставлю. Мало ли – чем чёрт не шутит, вдруг вернётся Елен? Лишних подзатыльников мне не надо. Вещи и продукты на "переждать"тут наберу. Яхтсмены они такие – у них по рундукам всё есть: от плитки походной, надувных матрасов до тушёнки и презервативов. Придумал план, пошёл делать. Машину отогнал на стоянку, поставил рядом с прицепом. Вещи, вытащенные с утра, сложил назад. Ну его, от греха, не дай бог чудо случиться, Елен вернётся и увидит.

Потом пошёл по рундукам, пошарился, набрал необходимое. Комплект котелков и посуды, плита с газовым баллоном нашлись аж в четырёх вариантах. Тушёнка с макаронами, пара бутылок коньяка, заварка, жаль, без сахара. Надувной двуспальный матрас. А вот палатки не нашлось. Взял вместо палатки кису с парусами. И накрыться, и постелить. Даже жарко ночью под лавсаном будет, и дождь не пропускает. Оттащил всё до понтона, упаковал в непромокаемую сумку и загрузил в "Пряник". Всё приготовил, решил проверить, как там тренеры? И вот зря это сделал.

Осторожно заглянув через стеклянную дверь, чуть не заорал. В кают-компании было жутко. Мужик, что со мной говорил, растянулся на полу, а над ним, урча, сгрудились бывшие собутыльники. Пахло кровью. Я осторожно шагнул назад, стараясь не шуметь. Подумал, что так беспечно ходил, шумел по всему клубу, совсем не думая об опасности. Но знал же, чем укусы заканчиваются! Дурак! Осторожно пятился назад, стараясь не выпустить из поля зрения дверь. Тихо спустился до слипа и побежал к понтону, к розовому "Прянику". Отвязал швартовы, соскользнул в кокпит яхты. Аккуратно перебирая руками по покрышкам, которыми был обвешан понтон, финн повёл в акваторию яхт-клуба. Достал весло и погреб к ближайшему буйку с зашвартованной яхтой. Привязался к нему, сел и перевёл дух. Сердце бухало в груди, заболела голова и затошнило.

На воде почувствовал себя в безопасности, и организм сразу дал знать о пережитом стрессе. Похоже, что-то реально случилось в этом городе. И это нехорошее явно указывает на необходимость обратиться к врачам в больницу. А если быть точнее, по воздуху зараза передаётся! Почему тренеры, защищённые изоляцией, превратились за несколько часов в зомби? Я могу предположить, что в городе что-то произошло: кто-то на кого-то чихнул или руки не помыл. В нашем уголке последние два дня обитали только приезжие, даже охрана территории детско-юношеской школы из Екатеринбурга приехала. Прислушался к себе. Кроме адреналинового отката с небольшой тошнотой и головной болью, никаких отклонений. Тошнота понятна: сначала я насмотрелся и нанюхался, а теперь желудок еду не принимает. Пить хочется – солнце уже к зениту тащится, да и на воде ультрафиолет в два раза интенсивнее из-за отражения. А что руки-ноги трясутся – так это адреналиновый откат. Слабость – оттуда же. Говорю внятно, думаю тоже, жевать людей не хочется. Тушёнку даже не хочу. Значит, я точно пока не больной. По крайней мере, если и инфицирован, то не болею в той же стадии, что урчащие тренеры.

И что дальше делать? А дальше всё по плану. По тому самому, который всегда вдалбливала в головы Елена, для всех будущих яхтсменов. Первое. Оказавшись в нестандартной ситуации, прими меры для сохранения своей жизни: вода, еда, тепло. Второе. Найди максимально безопасное место там, где оказался. Третье. Запасись терпением. Думай, ожидай стабилизации ситуации. Тяни время, помощь придёт. А если не придёт, то при стабилизации ситуации сам выбирайся к людям. Четвёртое. Помни, всё, что ты обязан делать, – сохранять свою жизнь. Вот такие у неё правила. Проверенные всякими шквалами, грозами, потеряшками, оверкилями. По первому пункту отработал: воды, пусть в небольшом количестве, хватит; еды тоже достаточно; теплом обеспечен. Надо приступать к поиску максимально безопасного места. А какое оно? То, что меня отделяет вода от прокажённого города и яхт-клуба, – это хорошо. Кажется, что заражённые не очень способны плавать. Вода – не та среда, где даже очень уверенный в себе человек может расслабиться. Люди не рыбы, жабр и плавников нет. Но и торчать в акватории яхт-клуба, в спортивном финне, несколько суток, пока помощь придёт, – не вариант. Воды у меня немного, надо ставить плиту, кипятить. Финн – не прогулочная яхта с каютой, а гоночный инструмент. Если только калачиком свернуться, чтобы поспать. Ладно, пару-тройку часов, но не сутками. Так что место вроде бы безопасное, но очень некомфортное. Надо по водохранилищу походить; судя по гоночным картам, здесь было много островов. Найду какой-нибудь поменьше, чтобы точно не встретить людей. Но сначала надо передохнуть хоть пару часов. Понаблюдать за обстановкой.

Я расправил парус на гике так, чтобы он сложился надо мной, как импровизированная палатка, – хоть какая-то тень от палящего солнца. Кое-как вытянулся в кокпите и принялся смотреть по сторонам. Наблюдательный пункт так себе. Привязанный к буйку "Пряник"водило из стороны в сторону из-за течения и небольшого ветерка. Поэтому я из своей лёжки наблюдал то яхт-клуб, где стояла тишина, то берег с однообразными кустами, то часть водохранилища. Яхт-клуб располагался в условной лагуне, поэтому кусок водохранилища, который я мог наблюдать, был очень скромным. Смотрел я на этот калейдоскоп однообразных пейзажей и не заметил, как отключился.

Очнулся от жажды. Порылся в прихваченных вещах – две полторашки минералки и ополовиненная пятилитровая баклажка воды, что закинул рано утром, когда готовил швертбот к гонкам. Подумал, что воду из баклажки лучше оставить для чая, минералку как-то несподручно кипятить. Выпил половину бутылки шипучей воды в один присест, однако жажду это не сильно уменьшило. Такое бывает: организм от стресса и нагрузки потерял жидкость, а влитая вода не сразу разойдётся по телу. Надо подождать. Конечно, в таком случае лучше всего не просто наливаться водой до краёв, а прополоскать рот и удерживать воду какое-то время, прежде чем глотать. Это тоже наука будущих мореходов. Да, вокруг много воды, однако не всякую воду можно пить. Вообще правила показывают, что пить много нельзя. Даже если хочется. Это как в пустыне: с водой из организма уходит соль, начинает меняться состав крови, и организм забарахлит. А у меня ещё одно правило номер один: вода, еда, тепло. Так что, несмотря на неутихающую жажду, воду отложил усилием воли. Прислушался к организму на предмет признаков неизвестной болезни. Кроме жажды, немного побаливала голова. Но пока это объяснимо – мало спал ночью, а краткий дневной сон под палящим солнцем пользы никакой не даёт. Но чтобы убедиться в своём уме, проговорил вслух несколько скороговорок и перечислил фамилии, имена и отчества своих родственников по матери и отцу. В совокупности тридцать два человека. Никого не забыл, со скороговорок не сбился. Посмотрел на капитанские часы: проспал почти два часа. Снова начал оглядывать берега. Издалека слышались звуки какой-то невнятной жизни в городе – то гул машин, то стрельба, даже пару раз что-то крупное бабахнуло. Но это неудивительно, если учитывать то, что я уже видел. Ещё раз порадовался своему решению уйти на воду, подальше от безумцев и людей с оружием.

Берег, проплывающий в оконце палатки из паруса, был тихим и безлюдным. Со стороны водохранилища тоже царила тишина – ни звука моторов, ни движения. Это хорошо. Есть шанс найти-таки безлюдное место и отсидеться. Надо только решить, когда отчалить от негостеприимного яхт-клуба. И тут вопрос: а если кто-то из тех, кто сейчас разъезжает по городу и стреляет, заинтересуется парусом на воде? С одной стороны, швертбот движется без звука, с другой – мишень большая, не промахнешься. Ночью, понятное дело, в неизвестной акватории шастать в поисках острова не стоит. Вечером шансов найти до темноты пристанище тоже мало – может, банально не хватить светлого времени. Поэтому лучше всего рано утром, пока все страждущие приключений спят. С другой стороны, придется просидеть ночь в неудобном для таких целей финне. Есть еще вариант: отчалить, когда солнце будет стоять напротив берега. Обычно при таком ракурсе белый парус плохо виден, да и прицелиться против солнца в цель на бликующей воде сложнее. Ждать такого положения еще минут сорок. За это время надо аккуратно подготовить все к старту.

Я почти всё закончил, уже был готов поднимать парус и отшвартоваться от буйка. Но в это время услышал характерный звук захлопывающейся двери автомобиля. Быстро переместился в наблюдательную позицию: с верхней стоянки машин к эллингу спускались двое мужчин. Один – широкоплечий, крупный с коротким ёжиком светлых волос, второй – верткий, жилистый, невысокий по сравнению со спутником, чернявый. Одеты они были в камуфляж, обвешаны всякими жилетами и разгрузками, имели за спинами рюкзаки, а в руках – оружие. Шли они мягко и тихо, ни один камушек не скрипнул и не покатился от их шагов. Один шёл чуть впереди, второй явно прикрывал. Если бы не тихо хлопнувшая дверь автомобиля, я бы их не заметил. Обругал себя всяко за то, что ворочался, как мышь в гнезде, пока готовился к выходу, не думая о тишине, скрытности и наблюдении за окрестностями.

Мужики заглянули в распахнутые ворота эллинга. Затем худощавый поднялся к пристройке кают-компании. Махнул напарнику какие-то знаки, убрал оружие и достал с поясного ремня что-то, похожее на молоток. Дальше сделал немыслимое: открыл дверь кают-компании и отскочил назад на пару метров. Послышалось многоголосое урчание. Бывшие тренеры рванули к добыче, но застряли в двери. Мужики в прошлом были не мелкие, и, застряв в проеме, не смогли договориться из-за потери разума, да и координация у них явно была не в порядке. Потолкавшись в проеме, они дали вертлявому время, чтобы нарастить дистанцию, пока первый из урчащих тренеров наконец вывалился в дверь. Надо отдать должное мужику: он, словно всю жизнь занимался только тем, что водил хороводы из зомби. Спокойно дождался, пока расстояние между покачивающимся безумным тренером и ним сократится до пары метров, и мягко двинулся к дальнему забору, лучше сказать, к кустам, которыми заканчивалась территория яхтклуба, где у забора, уходящего в воду, стояли непролазные заросли тростника и ивы. Его напарник уже протоптал тропу в зарослях, застыл на небольшом пригорке, держа в руках аналогичный инструмент – молоток. Процессия прошла около двухсот метров, урча, шатаясь, протягивая руки к вертлявой добыче. Добыча у самого забора просто взмахнула молотком и ударила первого страждущего зомби по голове. Брызнуло. Молоток взвился ещё и ещё раз, но печальная участь первого упавшего зомби урчащих сотоварищей нисколько не смутила, они так же упорно двигались к добыче. Недолго. Сзади к расправе присоединился второй боец. Через пару минут зомби упокоились, мужики пошли назад к кают-компании, передвигаясь всё так же тихо, плавно. А меня чуть не вывернуло, так как, несмотря на расстояние, вид устроенной бойни и воображение, в подробностях дорисовавшее картину, напрягли желудок. Пришлось снова отхлебнуть минералки. Отметил про себя, что эти два товарища сделали всё слаженно, без единого слова и как-то рутинно.

Моего неугомонного “Пряника”, привязанного к буйку, снова развернуло, и в моем поле зрения появился противоположный берег лагуны, затем выход в водохранилище. Минут через пятнадцать швертбот снова повернулся кормой к яхт-клубу. А там вовсю шла работа. Мужики также без слов расправлялись с гоночным имуществом: разгрузили оба катера от лишних буйков-знаков и занялись установкой швартовых растяжек. Я застал тот момент, когда первый катер отошел на веслах от понтона, вертлявый скинул с носа катера буй гоночного знака с якорем и стал вытравливать швартовый конец, пока крупный выгребал обратно к понтону кормой. Зашвартовали катер на растяжке: теперь достаточно было прыгнуть в кокпит, скинуть две петли кормовых швартовых и, перебирая руками, перетянуть катер к буйку. То же самое провернули со вторым катером. Очень продуманные мужики, явно готовящиеся к быстрому старту с воды.

Мое скромное убежище снова отвернулось от яхт-клуба, а я задумался. Вот как мне теперь по-тихому уйти? Как только парус подниму, он зашелестит, привлекая внимание. Ещё надо учесть, что стартующий с буйка швертбот – отличная практически неподвижная мишень, вместе с копошащимся в нём человеком. И если сам процесс ловли ветра и маневров по выходу из бухты яхт-клуба представлял собой пусть сложную, но вполне решаемую задачу, то постановка паруса и процесс отдачи швартовых концов – то ещё развлечение. Елена бы над этой моей проблемой усмехнулась и снова дала бы подзатыльник, приговаривая: “Вот вы поголовно испорчены современной техникой. То вам двигатели давай, то пирсы и понтоны все покрышками и подушками увешайте, чтобы вы, деточки, не повредили дорогостоящее имущество. А на самом деле высший пилотаж – делать все эти маневры только парусом, постановкой экипажа, рулём и, конечно, мозгами того, кто держится за румпель. И нечего говорить про силу ветра, неблагоприятные направления. Не бывает неблагоприятных направлений в местных озерах и реках. Не океан – чай. И всё снова сводится к тому, как ты чувствуешь свой гоночный швертбот. Как ты распределил вес, заглубление шверта, натяг шкотов. Всё только в этом. Очень кстати припомнились уроки на тему подхода и отхода, да ещё мини-гонки без руля вовсе. "Это вам наука, что такое парусная яхта на самом деле", – говорила Елена. – "По-хорошему, чтобы понять ветер, себя и научиться этим всем пользоваться, надо отобрать у вас руль совсем и посмотреть, до кого мои теоретические умствования дошли."И вот теперь мне эта наука наконец пригодилась в деле спасения своей собственной шкуры. Следующие полчаса я потратил на изучение течения, которое есть даже в замкнутом озере, ветра и прогноза погоды. Финн мотало вокруг буйка, поэтому у меня была возможность изучить обстановку и небо, которое, судя по жаре и тёмным облакам, наползающим со стороны города, говорило о будущих сильных шквалах и грозе. Облака были примечательные: клубящиеся и тянущиеся вверх башни. Чем сильнее распалялось солнце, тем ближе намечалась смена направления ветра. Минус только один – пока слабый ветер дул с берега, то есть из-под грозовых туч. Направление выгодное для отчаливания, но сила такого ветра совсем не для быстрого расставания с водами яхт-клуба. Минут через сорок или через час ветер сменит направление под грозу; для меня это встречный ветер, а значит, больше галсов, больше поворотов, больше шелестящего под порывами ветра паруса. Следует добавить, что при смене направления ветер станет шквалистым и сильным. С одной стороны, это способствует скорости яхты. С другой стороны, мой вес недостаточен при сильном ветре, а барахло, закрепленное по корпусу, не в счёт – противовеса парусу оно не составит, только осадку уменьшит. Так что имеем одни риски: непонятные мужики с оружием и готовыми к старту катерами, ухудшение погоды, усиление ветра, мой малый вес для Финна, жажду, которая только нарастает, и головную боль, которая тоже радости не добавляет. Несмотря на всё это, я решился. У меня есть всего минут сорок, чтобы удрать из лагуны до того, как ветер рванет навстречу. А уж в чистой воде я смогу выбрать любой оптимальный курс, без риска перевернуть швертбот. Я приподнял шверт и перо руля, чтобы корпус максимально скользил по воде от слабого ветра, пусть чуть боком – так даже естественней, имитация брошенной и неуправляемой никем лодки. Переполз под сложенным парусом к носу, снял кольцо швартового конца с карабина, карабин зацепил на корпус, а свободный конец, пропущенный через кольцо буйка, намотал на правую руку. Достаточно отпустить, и швартовый выскользнет из кольца на буйке, вытянется в воде вдоль корпуса. Потом подберу. Теперь удлинитель руля под пятую точку, руль чуть-чуть на себя, чтобы ветерок тащил швертбот к противоположному берегу залива, дальше от пирса, за несколько болтающихся на якорях каютных яхт. Условно прячась за ними, я подниму парус. Осталось только дождаться, когда финн развернёт кормой к понтонам, чтобы начать движение прочь. И тут мне крупно повезло. Со стороны верхних въездных ворот послышался звук – кто-то или что-то дергало створку ворот, затем раздался треск и скрежет железа. Пока яхту разворачивало, я не мог видеть происходящего, да и из положения лёжа под сложенным парусом особо разглядеть что-то было трудно. Но за этим звуком послышалось три тихих хлопка выстрелов. Я приподнял парус, чтобы увидеть, как от искорёженных, смятых в гармошку створок ворот вниз к эллингу спускается нечто: огромный бронированный, словно динозавр, монстр, что-то среднее между гориллой и медведем, размером почти с Еленин Фиат. Увидел, что два товарища безусловно теперь заняты этой проблемой, а значит, у меня появился шанс уйти отсюда с минимальными ущербами.

И я, не раздумывая больше, отпустил конец швартового, перехватывая фал для подъёма паруса, нисколько не заботясь теперь о звуке и привлечении внимания к себе. Монстр то ли заурчал, то ли заревел и кинулся в эллинг, откуда, судя по всему, по нему вели стрельбу. На фоне грохота и рева, который устроил этот персонаж, трепыхание паруса точно никто не заметит, и даже если заметят, то мой побег и бушующий монстр на берегу несопоставимы по степени проблем. Ветерок подхватил мой розовый “Пряник”, и я начал выбирать фал подъема паруса, молясь о том, чтобы его не заело в ликпазе мачты. Елен бы оценила, с какой скоростью я делал сразу несколько дел: рулил буквально задницей, прижимая удлинитель руля, поднимал парус, перехватывая фал правой рукой через стопор и собственные зубы, а левой закреплял шкот, устанавливая правильно гик под ветер. Я поправлял переднюю шкаторину паруса, чтобы он шел вверх споро. Конец швартового соскользнул с кольца, но в тот момент надо мной уже был наполненный ветром парус, опущенный на всю длину шверта, и руль. Висел на ремнях, а под носом финна журчала разрезаемая вода, отсчитывая ускорение яхты. За спиной хлопали выстрелы, бушевал разъярённый монстр. Я не оборачивался: теперь моя задача была убраться как можно быстрее и дальше от яхт-клуба. Ветер, вот что мне было нужно, нормальный стабильный ветер, галфвинд, бьющий в бок финна. Я прямо молился о ветре. Замер, разлегшись вдоль борта, чтобы не нарушить разгон яхты лишним движением. И вдруг разом понял, что чувствую всё: натяжение парусов под слабым ветром, струи воды, гладящие дно швертбота, недовольные завихрения у руля. Я словно врос в яхту, словно растворился в окружающей действительности, почувствовав за миг до того, как ветер сменил направление и ударил шквальчиком со стороны мыска, прикрывающего лагуну яхт-клуба. И уже до того, как парус внезапно хлопнул, кинул тело в кокпит яхты и резко переложил руль.

Всё шло, как я и предполагал: ветер рванул под грозу, усиливаясь, стелясь по воде, зло вбиваясь в парус. Пряник накренился, закрыв от меня парусом яхт-клуб, я откинулся за борт на оттяжке, так что почти коснулся затылком воды. Прислушивался к тому, что делается на оставленном берегу: рев монстра и грохот чего-то ломающегося не прекращался. Если бы кто-нибудь через десять минут посмотрел мне вслед, то ничего, кроме бликующей воды и черной полоски над ней, не разглядел бы. Я уже приблизился к горловине залива, чтобы обогнуть закрывающий его мыс. Прежде чем скрыться за ним, я обернулся к яхт-клубу, чтобы увидеть, как бусик Елены движется к покореженным воротам яхт-клуба, а за ним по земле волочится что-то круглое – голова того монстра? Хотя с моего расстояния уже не разглядеть. А еще я заметил, как второй человек вскинул в мою сторону оружие: на солнце блеснул оптический прицел, но в следующий момент я уже скрылся за мысом.

Окинув неожиданно широкие просторы водохранилища, я почувствовал, как страх и напряжение последнего часа отпустили. Сразу усилилась жажда и тупая головная боль. Главное, чтобы это был откат от стресса и усталости, а не зараза, переводящая меня в статус зомбака. Это было бы печально: столько пережить, выжить и заурчать. Водохранилище показалось намного больше, чем представлялось по карте. Вода, взъерошенная порывистым ветром, бликовала, и противоположный берег с трудом проглядывался. Я припомнил карту: острова были ниже по течению, в трех-четырех километрах, но из-за яркого солнца и бликов были мне не видны. Береговая линия с этой стороны изрезана мысами, мелкими заливами, оканчивалась покрытыми тростником косами, языки которых простирались далеко в воде, указывая на мелководье. Следовало отойти от неё подальше, обогнуть, и там, видимо, должны были появиться долгожданные острова. Ветер крепчал, волнение усиливалось, гроза наползала. Надо было торопиться. Одно плохо: ветер дул как раз оттуда, куда мне было нужно. В следующий час я лавировал против ветра, отвисая на ремнях, неоднократно облитый водой и трясущийся от холода. Всё старался разглядеть среди воды хоть какой-то намек на интересующие острова, какое-то укрытие. В душе ворочалось беспокойство и удивление; всё, что я наблюдал, совсем не походило на карту. Обогнув наконец тростниковый мыс, от увиденного чуть не выпустил руль и шкоты. Передо мной на километрах трех водохранилище сужалось, так что стал виден противоположный берег с застройкой. В этом месте над водой высился мост. Течение усиливалось, ветер поднял навстречу волну, и "Пряник"почти застыл на месте, несмотря на наполненный парус, стал подпрыгивать на волнах, как неваляшка. Я решил изменить курс, стараясь уже не к какой-то цели, а чтобы максимально безопасно уйти от взбесившейся реки и встретить грозу хоть в каком-то более спокойном месте. Развернул швертбот в галфвинд и понесся в сторону моста, прикидывая, смогу ли я укрыться или пришвартоваться к опорам моста и там переждать грозу.

Приблизившись к мосту, я понял, что мне не только не удастся пристроиться к опоре, но и надо удирать от этого места как можно быстрее. Мост был странный, словно составленный из двух мостов, настолько разных, что стало понятно: тут что-то не так. Слева, от моего покинутого берега, высота опор была ниже, чем справа. Мост справа шел вверх, как бы изгибался, а слева – ровно, словно шоссе. Там, где эти два куска соединялись, высота полотна расходилась на два метра, и часть моста справа, висящая после опоры, обрушилась, торча арматурой и болтающимися на ней кусками бетонных плит. Внизу, под опорой справа, стоял пенистый бурун воды, указывая на скорость течения, словно там билась какая-то горная речка. Левая часть составного моста тоже не прельщала – на мосту были люди, или уже нелюди. Пока я приближался, живая масса, словно та же волна, накатила на перила и пялилась на меня. И я решил, пока есть возможность, обойти мосты по правому берегу, там по крайней мере никого у перил не было. И снова заложил галс, и снова прыгал неваляшкой по волнам, и снова болтался на ремнях, мокрый, измученный жаждой. Тело уже изрядно потряхивало. Под ногами в кокпите скопилась вода, финн осел ниже, пошел менее ходко. И перспектива найти хоть какое-то пристанище никак не вырисовывалась. Ещё через час противоположный берег стал ближе настолько, что я смог детально разглядеть разрушенный, словно после военных действий, город. Мертвый город. К тому моменту, когда я прошел под пустым, таким же мертвым мостом, потряхивало не только тело, но и затрепетала душа. В голове скакали мысли одна за другой, пытаясь найти оправдание увиденным картинам. Настроение от придуманного лучше не становилось.

Гроза, так и не разродившаяся громом и молниями, разлилась противным холодным дождем, скрыв солнце за пеленой. Сколько я проболтался на воде? Часов пять. Скоро стемнеет, а я так и буду болтаться в полузатопленном финне посреди неизвестности. Еще час я просто шел вниз по течению, отмечая, что берега снова расходятся шире. Вглядывался в горизонт, стараясь разглядеть признаки острова. Еще через час разглядел слева редкие кроны деревьев в зарослях тростника. Дело шло к вечеру, я решил пристать хотя бы к плавням, а утром продолжить поиски. Словно подбадривая меня, внезапно вышло из-за пелены солнце. Судя по всему, до сумерек оставалось часа три, не больше. Растаявшая в неизвестность гроза забрала с собой ветер. Теперь тянулся нестойкий слабый ветерок. Я, закрепив руль и шкоты, начал откачивать воду из финна. Старался отвлечься от головной боли и мучившей жажды, занимаясь монотонной работой, поглядывая на приближающиеся чахлые деревья и тростник. Ветер совсем скис. За полкилометра достал весло, спустил парус, приподнял шверт и руль, начал грести прямо через тростник к кустам. Через полчаса финн уткнулся носом в песок.

Островом назвать десять квадратных метров песка и три чахлых ивы можно было только с очень большой натяжкой. Выбрался на сушу, прошёлся. Под ногами чавкала вода. Спать или располагаться на ночлег на такой земле точно не стоило. Начал выполнять правило номер один: вода, еда, тепло. Поставил на газовую плиту кипятиться воду. Переоделся в сухое, сверху натянул спасательный жилет, который был не только средством спасения, но и средством сохранения тепла. Приготовил ночлег. Несмотря на то что яхта была залита в течение дня, все мои пожитки были сухими. Всё было упаковано в специальные мешки, мешки убраны, насколько это возможно, в отсеки плавучести под плотно пригнанные пробки. Что не влезло, было спрятано в носу «Финна», завернуто в непромокаемую кису. Устроил спальное место, пусть в скрюченном виде, но все-таки спать можно. Снова разложил парус на гике палаткой. Съел разогретую тушенку, попил чай, разлил остатки кипяченой воды в бутылки. Перестал мерзнуть и дрожать. Разлегся на борту «Финна», поверх торчащих стопоров и оттяжек, не замечая неудобства, рассматривая окружающую местность.

Ничего, кроме камыша и воды, на фоне катящегося к горизонту солнца. Болела голова, снова мучила жажда, ломило уставшие, натруженные мышцы. Я снова перебирал имена родственников и проговаривал скороговорки, убеждая себя в том, что все еще соображаю. Старался не думать о том, что увидел сегодня и как пережил день. Из тупого оцепенения меня вывело солнце, едва коснувшись горизонта и растаявшее чёрными пятнами. Совсем темно не стало; на тёмном небе россыпью крупных огней выступили незнакомые созвездия. Внутри кольнул страх, в голове понёсся круговорот мыслей и образов пережитых событий, и я забился в кокпит «Финна». Стараясь отстраниться от жужжащих в голове мыслей, пресекая панику и неуверенность, "Завтра я разберусь с этим завтра утром", – бормотал я, пока уставшее, измученное тело не отключило взбесившийся разум.

Акт 2. Сцена 1. Безымянная

Следующим утром её разбудил удар волны о катер. Сначала лодку подбросило вверх, затем хлопнуло о дно реки, и снова подбросило. После чего волна прошла ещё два раза и затихла. Несмотря на то, что волну гасили прибрежные камыши и заросли ивы, удар был внушительным, на неё посыпались плохо закреплённые предметы, и лодка зачерпнула бортом воды. Пережив местное цунами, она выползла из-под тента и посмотрела на реку. Тишина. Сверху по течению реки поднялся ветерок, и внезапно она услышала привычное многоголосие большого города: звук клаксонов машин, шум двигателей. Звуки шли издалека, но в уже привычной размеренной мелодии пустого мира они были оглушительны. Она наскоро переоделась в сухое и вышла на вершину косы. Справа был привычный пейзаж: там, километрах в трёх, виднелись многоэтажки её родного города, вернее того, что от него осталось. А вот слева, вверх по течению, откуда тянуло ветром, пейзаж обновился, вместо унылых развалин виднелись цветные полоски крыш, и оттуда доносились звуки городской жизни. До левого берега было дальше, чем до правого, и разглядеть подробности не получалось. А посмотреть очень хотелось. Тут она вспомнила, что на винтовке есть отличный оптический прицел, и, может, через него что-то можно увидеть? Она вернулась в катер, откопала громадную винтовку. Снять прицел или тащить винтовку? С одной стороны, настроенный прицел был залогом хорошей точности, с другой, она так неаккуратно таскала винтовку, столько раз её роняла, хранила кое-как. Оглядев оружие, она всё-таки решила не снимать прицел, а нести винтовку. Дотащив своё оружие до вершины косы, она огляделась: смотреть было удобно, установив винтовку на сошки, но хорошей позиции для лёжки среди кустов и деревьев она не нашла. Тут стоило сначала окопаться и расчистить обзор. Зато чуть ниже виднелись останки рубки колёсного парохода. Вот туда она и направилась. С трудом забравшись по останкам ржавого железа на плоскую крышу рубки, она поставила винтовку на сошки. Нагретое утренним солнцем железо приятно согревало тело и скрипело, угрожая провалиться под её небольшой тушкой. Оружие её не пугало. Она хорошо помнила, что когда-то занималась биатлоном. Тренированное тело не забыло движений и поз. Так что легла она, слегка сместившись с линии прицела, раскинула ноги в стороны и вывернула носки, как будто была одета в лыжи. Корпус приподняла на локтях, и руки привычно легли по месту: приклад в правое плечо, ладонь на затворе, левая держит цевьё. Винтовка была тяжёлой, значительно тяжелее легковесных ТОЗ-13 и БИ-3А, из которых она когда-то стреляла. Раздвинутые сошки хорошо удерживали ствол. Вот только промучилась, подстраиваясь под прицел, то выглядывая береговую линию двумя глазами, то закрывая один глаз, пока зрение не приноровилось к оптике.

Наконец она смогла начать внимательно осматривать берег. Приближение было хорошим, хотя прицел был выставлен покойным снайпером не на максимальную кратность, но она хорошо разглядела набережную неизвестного ей города и ряд цветных малоэтажных домиков, видимо старой дореволюционной постройки, расположенных вдоль неё, которые примыкали к хрущёвским пятиэтажкам, переходящими в свою очередь в современные высотки. Слева весёлые домики с новенькими крышами из цветного профнастила обрывались как-то сразу, вместе с ними обрывалась и набережная, вдоль которой шла городская широкополосная дорога. Рядом с этим местом обрыва скопилось несколько машин и автобусов. Видно было, что люди повылазили из машин и о чём-то спорили. Несколько машин, уткнувшихся в хвост пробки, развернулись и покатили по набережной вправо, вдоль реки. Она уцепилась взглядом за красненькую малолитражку и повела за ней прицел: вот в поле зрения попала небольшая пристань – цветастенький дебаркадер, к которому прислонился небольшой речной трамвайчик, чуть дальше к набережной пришвартовано несколько представительских катеров. Красная машинка ехала дальше, мелькали витрины каких-то то ли магазинов, то ли кафе. На набережной кое-где столпились люди. Машинка проскользила мимо многоэтажек несколько километров, упершись в хвост очередного затора из автомобилей, за ним набережная внезапно закончилась берегом реки, поросшим кустами. Красная машина развернулась снова, чтобы через пару километров свернуть на улицу, подходящую к набережной перпендикулярно, и скрыться в глубине города. Она еще внимательно просматривала видимую часть набережной, но скоро затекли руки и спина. Пришлось подняться и размяться, отчего крыша рубки парохода снова застонала. Солнце начинало припекать. Она стянула с себя камуфляжную футболку, а других у неё просто не было. Накинула её на винтовку. И пошла «топлес» по своему острову – искупаться, позавтракать, хлебнуть живца. Просто отдохнуть не получилось, позавтракав консервами и выделив еду и порцию живца коту, она принялась за уборку беспорядка в катере и просушку вещей. По ближайшим кустам развесила промокшую одежду, вытащила спальник и пенку. Катер хлебнул изрядно воды, так что пришлось на корме вычерпывать потоп специальным совком, благо тот плавал прямо под полом-настилом. В конце концов пришлось вытащить практически всё барахло, чтобы поднять пол и откачать воду. Под сланями обнаружились разбухшие фаланги пальцев монстра, который прыгнул за ней в реку. Они уже пованивали падалью. Она хотела их выкинуть, но вдруг вспомнила, что какая-то рыба может клюнуть на эту наживку. Вонючие пальцы отложила в полиэтиленовый мешок. Закончив с откачкой воды, она принялась начищать кокпит и палубу своего убежища. Затем снова начала обустраивать своё жилище, с перерывами на отдых, купание и чай с сухарями, убив на всё это несколько часов.

Затем ей показалось, что катер стоит не очень-то хорошо. Несмотря на свои габариты – почти шесть метров в длину и высотой борта в самой высокой части почти метр, – катер всё-таки хлебнул воды. Ей захотелось перевести его в более спокойное место. И оно нашлось: остров был похож на оголовок стрелы, или стрелку указателя. Между двумя концами был небольшой заливчик, так же заросший по берегам рогозом и ивняком. Она кое-как столкнула катер на воду и ещё час гребла неудобными веслами, огибая «оперение стрелы», стараясь придерживаться края камыша, чтобы течение не унесло её прочь. Неожиданно посередине берега «лагуны» нашлись остатки старых мостков: настил давно развалился, но вот бревенчатые сваи стояли прочно. Это было приятно – если починить мостки, то не придётся каждый раз мочить ноги, выбираясь из катера. Но пока она снова попыталась вытащить катер на песчаный берег. С узкой полоски песка к центру острова уходила тропинка, вернее, намек на неё. Когда-то тут была проложена «гать» из стволов плавника и жердей, которая сгнила, практически потонула в песке, затянулась травой. Звуки города здесь слышались хуже, на пределе слышимости, но тональность явно поменялась: всё больше сигналили машины, и шум стал напоминать гудящий пчелиный рой. Затем она услышала гул лодочного мотора, который пронёсся мимо её острова и стал удаляться куда-то. Что её подстегнуло бросить переезд и пойти к своей позиции, чтобы снова посмотреть на город. А в нём произошли существенные изменения. Где-то в многоэтажной застройке поднимался густой дым, и стала слышна трескотня выстрелов. Набережная была забита машинами и людьми. Какая-то толпа ломилась на дебаркадер, на пристани, поодаль от дебаркадера, где стояли катера, тоже шла возня. Она увеличила приближение на прицеле: люди таскали какие-то баулы в катера из двух микроавтобусов, по периметру этот переезд охраняло несколько бойцов в камуфляже. Они-то и постреливали в шатающиеся, приближающиеся к месту погрузки силуэты. Она ещё увеличила кратность, поймала в прицел одну из фигур: это пока ещё походило на человека, да и, может, с час назад точно было им. Скорее всего, молодой парень в цветастой футболке и светлых джинсах, теперь перемазанных кровью. Он шатался, при этом руки, словно плети, раскачивались в такт неспешному, но целенаправленному движению. Один из охранников выстрелил по нему, она увидела фонтанчик крови, вылетевшей из живота парня, но, несмотря на попадание, тот не упал, не изменил движения, точно двигаясь к своему обидчику. С пятой попытки парню попали в голову, и он затих. Фигур вокруг джипов становилось больше, выстрелы слышались ещё чаще. Через полчаса в поле зрения попалась крупная, горилла-подобная фигура, быстро приближающаяся к месту погрузки. Охранники тоже заметили её, стали стрелять, но безуспешно. В панике бросили погрузку и кинулись к катерам, видимо, что-то крича, она видела, как раскрываются рты. На катерах засуетились, взревел мотор, один из катеров скоро отошёл от пристани. На втором замешкались, и это стоило одному из охранников жизни: горилла скакнула прямо к нему, рванула, словно игрушку, и отшвырнула, нацелившись на мечущиеся по катеру фигуры. Но расстояние между набережной и катером увеличилось, и монстр прыгать не стал. Вся эта картина живо ей напомнила её собственное бегство. Передернуло. Но действие с беглецами не закончилось. Катера рванули вниз по реке, придерживаясь правого берега. Её это порадовало, так как река переходила в огромное озеро, и катера, следуя за береговой линией, пройдя мимо её острова, неизбежно отдалятся от неё. Делить своё одиночество и безопасность с вооружёнными людьми, да и с людьми вообще, она не хотела.

Минут через двадцать один из катеров резко сбавил ход, закрутился, выписывая странные кульбиты на воде. Грохнуло несколько выстрелов. Двигатель замолчал. Второй катер тоже затормозил и осторожно приблизился к стоящей посудине. Люди, видимо, переговаривались, затем снова грохнул выстрел, и с подошедшего катера на второй перешли два человека. Моторы снова взревели, и беглецы пошли прочь от острова.

Между тем над городом поднялось ещё несколько дымов. Она перевела прицел на левый край города, отметив там какое-то движение. Действительно, откуда-то с «материка» к городу приближались «точки» – колонна грузовых машин и военной техники. Она втянулась где-то на окраине в застройку. К звукам прибавилась очередь крупнокалиберного пулемета. Она переводила прицел с места на место, выхватывая картины каких-то стычек. Пару раз глухо бахнуло орудие. На набережной она заметила, как огромный, размером с "газель", монстр прыгал по оставшимся автомобилям, отчего те взвывали сигнализацией. От него в стороны разбегались фигуры людей. В городе перед её прицелом разворачивался полномасштабный рукотворный разгром. Страшно и странно было сидеть на острове в безопасности и наблюдать картину катастрофы.

К вечеру она устала бояться и расстраиваться, сползла со своего наблюдательного пункта, прихватив винтовку. Она уже корила себя за глупость, что оставила своё оружие днём на острове. Не справься она с катером, или унеси её течение прочь от острова, осталась бы безоружной. Пистолет не в счёт, стрелять она из него толком не умеет, да и монстрам, которых она наблюдала, от такой пальбы ничего не будет.

Вечером, чтобы хоть как-то успокоиться, она решила закинуть удочку. Захватив незнакомые снасти, которые нашла в лодке, и протухшую наживку, вышла через заросли на край левой косы острова. Пройти эти триста метров до края косы было ещё тем делом. Снасти цеплялись за кусты, на лицо липла паутина, она запиналась за валежник и старый камыш. На конце косы течение реки ускорялось, переваливая отмель, за которой образовалась подводная яма. Следующие полчаса она боролась со снастями. Нацепив приманку, вскидывала удилище, стараясь закинуть как можно дальше. С первого раза не получилось, и со второго тоже. Пока до неё не дошло, что катушку надо переключать, а леску придерживать, леска с насадкой улетала в кусты, путалась. Насадка слетала, она ползала за ней по кустам, чертыхаясь и проклиная всю затею, но собственная твердолобость не давала отступать.

Наконец, через час снасть удачно улетела в яму за перекатом, хотя уверенности в том, что в воду попал не один голый крючок, не было. Она подпёрла кусок бревна, прижала удилище и уселась наблюдать за снастью. Полчаса ничего не происходило. Дело шло к закату, после которого наступала темнота. Появились комары, и она уже хотела уйти в катер, бросив всю эту затею с рыбалкой. Как вдруг удилище изогнулось, а леска зазвенела и дёрнулась, тут же затрещала катушка, потому что она снова не переключила её на стопор. Кинулась к удилищу, судорожно тормозя катушку и стопоря её. Леска снова натянулась струной, вырывая удилище из рук, затем обмякла. Она стала выкручивать катушку, леска дёрнулась. Ещё полчаса она то тянула и крутила, то упиралась, чтобы не отпустить снасть из рук. Устала, но добычу было бросать жалко. Затем на мелководье показалась морда рыбы, которая тоже устала от её упрямства. Следующие минут пятнадцать она сидела на берегу, а рыба валялась и шуршала в кустах, безнадёжно перепутав леску вокруг себя и веток. Уже почти в темноте она добралась до лагеря, таща свою добычу и испорченную снасть. Сом, совсем чуть-чуть не дотянувший до метра, заглотил наживку, и только стальной поводок не дал ему сорваться. Она завернула добычу в разорванный пакет, так и не сняв с крючка, и оставила прямо на берегу. Утолкавшись в катер вместе с вернувшимся с охоты котом, приняв дозу репеллента и перекусив консервами, завернулась в спальник, закрыла глаза. Настроение было пустым, никаким. Трудная рыбалка вынесла из тела все переживания дня, хотелось спать и ничего больше. Снова на неё обрушился сонм звуков ночной реки, но теперь к нему примешивались звуки агонизирующего города. Ей казалось, что она слышит крики умирающих, рев монстров и звуки боя. Чем больше прислушивалась, тем чётче и выразительней были звуки, а воображение дорисовывало страшные картины. Чтобы хоть как-то отстраниться, она выбрала из безумного хора спокойную песню ночного крапивника, следуя за ней сознанием как за маячком. И о чудо, адские звуки города ушли на третий план, и она уснула. Проснулась она от странных звуков. Кто-то рядом пыхтел и шуршал. Выбравшись из лодки, она увидела, как рыжий кот, вцепившись в голову пойманной вчера рыбы, пыхтел, урчал и тянул добычу из завернутого полиэтилена. При свете солнца она ещё раз удивилась, как сумела вытащить такую большую рыбину. Теперь надо было как-то почистить и приготовить сома. А с этим снова нарисовалась проблема: ни разделочной доски, ни достаточно большой ёмкости у неё не было. Вокруг было много воды и столь же много мелкого речного песка. Если песок внедрится в мясо, будет скрипеть на зубах, испортит всю готовку. Дотащив сома до носовой части катера, она начала отпиливать голову и потрошить. Пришлось помучаться, чтобы, не повредив снасть, вытащить крючок из внутренностей. Затем встала проблема – как сохранить рыбу, днём поднимется жара, сварить всю рыбу в маленьком походном котелке не представлялось возможным. Да и не съесть за раз столько. Поэтому она разрезала сома на куски, хребет, хвост и голову решила сварить сразу. А остальное, нарезав на полоски, посыпала солью, затолкала в полиэтиленовые пакеты, проложив ивовыми листьями, и закопала в песок. Так селёдку залом солили когда-то с дедом. Вся возня с рыбой заняла полдня. Ей удалось позавтракать-пообедать пустым рыбным бульоном-ухой, в которой ничего, кроме рыбы, не было. Но эта еда показалась ей верхом гастрономического изыска. Она вытащила на берег туристический коврик, растянулась под солнцем и мечтательно уставилась на небо. «После сытного обеда, по закону Архимеда, полагается поспать», – прокрутилась в голове присказка. Но поспать не получалось, в голове вдруг разом понеслись мысли, словно мозг, наконец, очистился от морока больницы, отдохнул и начал работать. А мысли были в основном о том, что делать дальше. Остров ей нравился относительной тишиной и безопасностью, но, если подумать, то она, скорей, заложница острова: выгрести на катере против течения она не сможет. Весла на катере были для парковки или отхода от берега на глубину, а с мотором она не знала, что делать. Да и звук от мотора будет очень сильным, если она его заведёт. Но и жить Робинзоном тут невозможно, может, ещё пару-тройку дней она протянет, а элементарный быт надо налаживать. Всё, что ей нужно, есть по обоим берегам реки, но рискнуть и выйти по магазинам она не готова. А выйти и приобрести всё необходимое рано или поздно придётся. Тело, хоть и наливалось энергией, всё ещё было слабым. Если она рискнёт пересечь реку до берега, надо быть готовой хотя бы с тем, что у неё есть, защищать свою жизнь. «Всё, с завтрашнего дня начну тренироваться: как ходить, как стрелять, как защищаться. Вот такая стратегическая задача, товарищ боец», – пронеслась в голове знакомая фраза. Память то и дело услужливо подбрасывала какой-то прошлый опыт, но точно описать свою биографию или назвать своё полное имя она не могла.

Остаток дня она потратила на планы-мечты и осмотр окрестностей с рубки парохода. В перезагрузившемся городском кластере дела с прошлого дня еще ухудшились. Дыма от пожарищ было еще больше, гражданских машин и людей уже не было видно совсем. Цветные домики на набережной тоже горели, а вот монстров, шастающих по набережной, уже не было. Зато было слышно, как где-то между домов то и дело работали пулеметы и бахало взрывами. Кто с кем воевал, было непонятно. Отметив про себя, что монстры, видимо, ушли с набережной внутрь города вслед за развоевавшимися там людьми, она подумала, что вот в этот момент, когда одни воюют, а другие за вояками охотятся, она вполне могла бы заглянуть в пару магазинов на набережной, по-быстрому пополнить свои запасы. Отметила, что запасы пополнить можно и сразу после перезагрузки: монстры еще не набежали, а люди еще в здравом уме. Но для променада нужны деньги. А где их взять? Ну и до города как-то добраться еще надо.

Укутавшись в спальник, вслед за упавшим черным солнцем, она подумала, что все-таки стоит освоить управление моторной лодкой. Не посчитала, что это сложнее, чем мотоцикл или машина. Потихоньку сознание стало засыпать. И в какой-то момент звуки ночной реки снова ворвались в сознание, как будто она растворилась в окружающем мире. Снова шуршал песок, плескалась в борт вода, шумел камыш и кусты, заплакал ночной крапивник. Она потянулась за звуком трели птицы, и вдруг как будто очутилась рядом с пичугой. Вон покачивается под певцом камышинка, вон висит рядом на трех сплетенных стеблях гнездо, в котором возится над птенцами его подруга. Тих-тих-тих – слышно, как часто-часто бьется ее сердечко. Картина была настолько ясной, что ей показалось, она рядом стоит с птицами и может протянуть руку, дотронуться до них. Вздрогнула, сбросила морок. Завтра надо обязательно найти это место. Что за чудеса такие – она может летать за звуком?

Оттолкнувшись от звука песни птицы, она снова ощутила все многообразие ночной жизни. И эти звуки были очень громкие, они мешали уснуть, они раздражали, так что хотелось надеть наушники и отгородиться от мира. Она закуталась с головой в спальник, звуки стали чуть тише. Но не ушли. Помучавшись целый час с ощущением звукового разнообразия, она устала, голова болела, затем она сосредоточилась на успокаивающей мелодии ночной реки. Шир-мур, шуршала волна. Шир-мур. Звуки волны все четче, звуки мира все блеклее. В конце концов она уснула.

Акт 2. Сцена 2. Юрка

Финн неожиданно подскочил. Я приложился спиной о торчащий из стланей стопор и от боли проснулся. Швертбот снова подбросило, зашатало, по кокпиту бренча покатился котелок, в котором вечером кипятил воду. Проснуться то я проснулся, но вот сразу встать и выползти из-под разложенного палаткой паруса не сумел. Пока распутался из спальника, сумел встать на четвереньки, откинуть парус, финн таскало, он подпрыгивал на волне, а меня швыряло внутри него. Странная какая-то ситуация – все было тихо и мирно, и бац, откуда ни возьмись не хилая такая волна. И схлынуло волнение так же быстро, как началось.

Вылез из под паруса и огляделся – по воде шла небольшая зыбь, ветра не было, вокруг тростник весь полег в воду. От острова яхту отнесло. Хорошо, что все свои пожитки я убрал вечером на швертбот, ничего кроме порядка внутри моего плавучего убежища, не пострадало. Вот с наведения порядка я и начал этот день. Умылся, глотнул холодного вчерашнего чая из бутылки. Начал снова упаковывать вещи, раскладывая их по местам. По плану было сегодня дальше исследовать акваторию и искать тот самый нормальный для отсидки остров.

Сегодня мне было хуже, чем вчера. Голова теперь надоедала постоянной тупой болью, горло пересохло, жажда мучила как-будто неделю селедку трескал, болели суставы и мышцы. Но судя по всему температуры не было, я ещё раз провел тест на свою вменяемость: проговорил пару скороговорок, и снова начал вспоминать свою многочисленную родню, для верности к именам прибавив даты рождения, какие помнил. Память работала, людей есть не хотелось, впрочем есть я не хотел вообще, только пить.

Но как бы то ни было, несмотря на самочувствие, стоять посреди плавней смысла не было. И я взялся за весло, чтобы выгрести из залегшего тростника на чистую воду. Над водой поднимался не густой туман, самый обыкновенный, какой бывает после хорошего дождя в преддверии жаркого дня – вся видимость на полкилометра. Поэтому я просто греб. Туман потихоньку поднимался, и я снова проникся шириной просторов водохранилища, берега виднелись еле-еле, тонкой полоской. Я озирался по сторонам надеясь увидеть кусты или деревья, символизирующие наличие острова. Углядел несколько мест, осталось только решить как до них добраться, ветра пока не было от слова совсем. Поэтому я убрал весло, уселся по удобней внутри финна, и предоставил течению куда-то меня нести. Вокруг просыпалась обычная жизнь реки: птицы, всплески. И такое всё умиротворяющее, но что-то царапало сознание. Я попытался понять что не так, перебирая в памяти похожие из моей жизни моменты. Через полчаса меня торкнуло: над водой стелились отголоски жизни большого города!

А между тем ещё вчера вечером природа радовала ласковыми звуками и девственной античеловеческой пустотой. Где-то, судя по всему, в киллометрах четырех-пяти, шумела многоголосая городская суета. И я сразу задумался – “а мне оно надо? Ну в смысле – к людям надо или нет? Или придерживаться изначального плана?“

Сейчас я полусидел в кокпите финна, плавно несомого ленивым течением, пусть измученный жаждой и головной болью, но в безопасности. Я, как и большинство любителей парусных гонок, на воде чувствовал себя именно в безопасности. Меня не укатал вчерашний ветер, река, гроза. Всё прошло штатно. Швертбот не перевернулся, и даже если бы перевернулся, и то было бы просто мокро, холодно, но не смертельно. Да, именно не смертельно, гроза прошла, течение вынесло бы все равно рано или поздно на мелководье, так уж любая река устроена. А уж поднять швертбот даже совсем затопленный и с полным оверкилем – дело техники. На такие ситуации я, как и все воспитанники Елен, натаскан. Однако вчерашний день ужасен не простым яхтингом и водным экстримом. И пора признаться самому себе, что пришло время подумать и оценить все, что со мной произошло в предыдущие сумасшедшие сутки. Начиная от пропавшей гостиницы, безумных людей, разрушенных городов, изменившегося водохранилища, чёрного солнца и чужих звёзд.

Вот с чего начать? Как в таких условиях оценить обстановку? Ладно начну с простого. Река или водохранилище, или залив чего-то там, есть в наличие. Не скажу, что в самом водном объекте есть что-то сверхестественное. Вялое течение уныло толкающее мой швертбот проносило меня над песчаными косами с глубиной над ними около метра, перемежающимися с непроглядными в толще воды ямами. Ничего необычного. Словно я где-нибудь на Волге. Нет, на водохранилище, где проходили парусные гонки, тоже такие вот пейзажи, но масштабы все таки разные. Даже в том месте, где сошлись два моста расстояние от берега до берега километров семь восемь, а уж где развивалось это чудо море все пятнадцать, а то и двадцать, судя по тому, как далека от меня полоска берега. Итак, всё в общем похоже, на то что я знал, но только место не совсем то, где я был сутки назад. При этом в это “не совсем то место” угодил не просто я лично, а весь яхт клуб, часть города, кусок моста, и не просто угодили наши родные пейзажи куда-то там в чистое поле, а прикрепились прямо к другим объектам. Вернее сказать я наблюдал как куски одной территории смешались с кусками совсем других территорий. И все они примерно одной степени гадости, то есть более менее походят друг на друга. Вот и мое водохранилище пристыкованно к похожему водному объекту, а не к “море-окияну” где нибудь в тропиках. И что мне это дает? А ничего пока, кроме того, что тут вс` привычное. Самый простой вывод – есть местную рыбу, пить местную воду можно, не отравлюсь. Чай фугу рыбу из этих вод не вытащу.

Второе, люди, попавшие сюда, “не знаю куда”, начали съезжать с катушек и плавно превратились в безмозглых каннибалов. Но не все поголовно, я вот, к примеру, не превратился, и кажется мне, что красномордый мужик из ГИБДД тоже крышей не поехал. А еще я видел и явно местных людей, приспособленных к жизни здесь, пока не знаю где именно это “здесь”. Люди эти вооружены, а значит следует как минимум не бросаться в объятия к первым встречным местным, а хотя бы понаблюдать. То, что к людям придется выходить на контакт ясно, не ясно к каким именно стоит выходить, а к каким нет. Вот те, что гарцевали в колонне на шоссе мне совсем не понравились, да и те, что возились в яхт клубе теплых чувств не вызывают, особенно учитывая то, что последний смотрел на удирающего меня сквозь прицел. И это опять укладывается в принятый план: найти остров, отсидеться. Отоспаться и отдохнуть в конце концов, прежде чем выбираться на вылазки в поисках людей.

Третье, стоит учитывать в этом месте есть своя живность, причем агрессивная, достаточно было посмотреть на монстра, который громил яхт клуб. И это ещё один довод обосноваться на острове – небольшое пространство можно исследовать, да и такой туше надо что-то есть, судя по всему гибрид носорога с гориллой рыбой не питается, и переплывать расстояние в несколько километров, чтобы сожрать меня, не станет. Как это не прискорбно, но для такой пасти еды достаточно в городе. Но это значит, что я должен стать на порядок внимательней, тише и ещё раз внимательней. Н-да…

И на закусочку, солнце и звёзды. Я, конечно, не был во всех уголках Земли, но мне кажется, что звезды чужие, совсем. А уж солнце распадающееся черными пятнами и ночь, которая наступает практически без сумерек это вообще просто… Просто… Чёрт. Если всё это сложить то получается я не на Земле, а где-то … где-то в другом мире? На другой планете, если смотреть на звезды. Но это, конечно, невозможный бред, хотя все факты именно за эту версию. Допустим, я ещё соглашусь на какую-то версию попаданства себя лично, пишут-то про такое много, чем черт не шутит? Но чтобы такие масштабы! Нет, не думать об этом, думать о том, что есть. Иначе…

Вот что твердила Елен для таких, хотя нет, не таких конечно, ситуаций? Самое подходящее из слов Елен: “Не фантазируй сверх меры! Прогноз и план действий – это не фантазии. Оценивай всегда то, что тебя окружает – вода, ветер, ты сам, твоя яхта. И не крути по сторонам, никто тебе не подскажет! Наплевать, что там думает о тебе Гришка, или Ванька, или что они со своим парусом делают! Оценивай себя! Я говорю именно “себя” и то, что ты можешь сделать сам! Лично.” Примерно так бы и сказала.

Вот с этого и начну.

Ветра нет. Течение слабое, но грести больше не буду. Силы потрачу только. Солнце раскочегарится днём, ветер появится. Он не может не появиться, хотя бы потому, что вода и суша прогреваются неравномерно, восходящие потоки разные, так что ветер будет. Вот тогда и решу какой из островов первым исследовать.

Пока дожидался ветра, решил сориентироваться по сторонам света. Да, возможно это другая планета, но как-то привязаться к ходящему по небосводу солнцу можно? Вот если я на Земле в северном полушарии буду смотреть на юг, тогда восток у меня будет по левую сторону, а запад по правую, а север значит будет в затылок смотреть. Сейчас, если смотреть по течению реки восток был по правую руку, а запад по левую. Или моя река-море течёт с юга не север, или,… или это южное полушарие другого мира, если примерять эту планету на… Тфу, не буду применять, итак географический кретинизм развивается. Я в Австралии не был, по Лене и Енисею не ходил, все по рекам текущим с севера на юг, и мне тяжко поменять координаты, блин. Будем считать, что река течет именно с юга на север. И что мне это дает? Типа левый берег будет низкий, а правый высокий и загибаться вправо будет река? Типа по ходу вращения планеты? Проверю конечно, куда течение сносит, но такие глобальные выводы мне пока ни к чему. Хотя… если я и об этом могу рассуждать, то и могу утверждать, что зомби-каннибалом мне в ближайшее время стать не светит. И тут моё воображение подкинуло следующую картинку: сидит перемазанный кровищей наш яхтклубовский моторист, в руке чужое откусанное ухо, а сам, понимаешь, на звезды смотрит. И морда такая умная-умная, не хай, что кровью вымазана. Тфу.., привидится же такое.

Ветра я дождался. Вместе с ветром совсем растаял утренний туман и появилась возможность хоть как-то сориентироваться. На севере, то есть там, где я север прикинул, виднелся мост, расстояние до него от трех до пяти километров. И если присмотреться в восточную часть моста то там, где вчера были развалины стоял новенький современный город, даже с многоэтажками. Сегодня уже живой город, именно оттуда доносились звуки цивилизации.

На юге в ну очень большой дали есть острова, практически по середине этого чуда-моря. Хотя нет, острова ближе все таки к западному берегу. На моем траверзе тоже есть острова как на востоке, так и на западе, и расстояние до берегов в этом месте уже, чем ниже по течению. С этих островов и начну. И я решительно повернул руль и пошел удобным галсом прямо к ближайшему острову.

Однако в отличие от прошлого дня ветер не радовал, и финн тащился вяло. Иногда, попадая в более сильное течение, радовал бурунчиком под форштевнем, но всеравно несчастные три километра до ближайшего острова я тащился больше часа. А солнце, между прочим, наращивало градус, и, честно говоря, уже мечталось встать на землю, сходить по большой надобности в кусты и начать обустраиваться. Все таки люди – не рыбы, а финн – не круизная яхта, в нём живого места, свободного от стопоров и оттяжек, куда тело можно пристроить практически нет, чуть повернешься и уже что-то острое впивается в ляжку.

Первый ближайший остров оказался выходом песчанной косы, едва заросшей тростником и ивами. Под ногами то и дело хлюпало. Обустраиваться на таком не стоит, уже попробовал: первая волна смыла. Но осмотрелся, наметил следующий объект в паре километров с высокими деревьями, довольно длинный. Пешком огибал первый остров еще час, волоча финн на поводке, расслабляя ноги в прибойном плотном песке, купаясь по ходу, чтобы хоть как-то охладиться. Воду пил как не в себя. Стал переживать, что с такими темпами питьевая вода быстро закончится, а кипятить пока негде. Когда подошел к краю вытянутого острова, ветер порадовал – стал ровным, но недостаточно сильным, чтобы повиснуть на ремнях откренивая швертбот. Хоть что-то приятное, так как снова висеть за бортом и напрягаться не хотелось, хотя и тащиться со скоростью хромой собаки под палящим солнцем тоже “не айс”.

Второй остров с первого взгляда прямо порадовал: так же вытянутый вдоль течения реки, но поросший хорошими толстыми деревьями, кустами. Берег выше прибойной линии не менее, чем на метр. Решил обойти его по воде кругом, чтобы осмотреть все прежде, чем высаживаться. Начал подниматься вверх по течению лавируя галсами, и потратил на это ещё с полчаса. Остров оказался треугольным, причем углом разрезающим течение на два потока. Сторона к которой я изначально подошёл оказалась короче других, радовала хорошей глубиной у берега, вялым течением, но напрягала поваленным в реку деревьями. Вторая сторона треугольного острова была длинней, естественно вдоль нее поток воды понесся быстрей. Базовый принцип гидродинамики в действии.

Это позволило мне спустить парус и наслаждаться окрестностями, пока стремнина несла меня вдоль берега. Вода подмывала берег, оставляя обвалы и пляжики, от которых вглубь острова отходили протоптанные тропинки. Значит люди облюбовали это место для отдыха. Но ни одной палатки на этой стороне острова не было. Когда обогнул остров, разочаровался: на третьей стороне треугольника расположилась дикая база для рыбаков: мостки, два понтона, а в тени деревьев будки домики, типа “гараж обыкновенный, железный”. И риск нарваться людей сразу вырос. Хорошо, что финн идёт очень тихо, да и я лишних звуков не издавал. Помялся, помялся в сомнениях, но все таки решил высадиться и исследовать остров. Взял весло, уселся на борт и тихо, тихо стал грести к мосткам.

Мостки для причала выбрал специально – к ним можно бесшумно швартоваться, и ходить тоже, а понтон он железный, будет бренчать под ногами. К тому же у москов болталась казанка с мотором и торчащими удочками, есть шансы на то, что внутри найдутся кошка-якорь, подходящий линь и может что-то полезное для меня. Я человек ученый чужим опытом: поставлю финн на такую же растяжку, как ставили катера пришлые мужики в яхт клубе, так чтобы сбросить с кормы швартовый и одним рывком линя оттащить швертбот на открытую воду от мостков метра на три-четыре. Убил на швартовку пожалуй ещё час, пока тихо добрался до казанки, перебрал по борту руками, нашел то, что рассчитывал, пока достал якорь кошку, пока отплыл, закинул его, пока назад к мосткам догреб, умаялся. Но плюс все таки был – быстрая эвакуация обеспечена, и якорем обзавелся с много метровым линем. Ещё минут пятнадцать таращился на берег вытащив над мостком только голову, словно суслик у дороги. Никого. И это, кстати, напрягло больше всего, лодки на месте, людей нет, значит или по домикам кого-то жуют или по кустам в засаде сидят. Присматривался к живности – она всегда знает есть человек рядом или нет. По берегу важно расхаживало несколько ворон, деловито что-то подбирая из травы. Вороны птицы очень чуткие, и умные, на рожон лезть не станут. И я решился – аккуратно вылез на мостик, крадучись пошел к берегу. Никого. Но я, помня о том, что уже видел, следил за обстановкой и двигался очень медленно, стараясь не удаляться от мостика с пришвартованным финном.

Всё было относительно мирно и спокойно. У первого гаража разбросанная посуда. Но выглядит все так, как на утро в палаточном лагере у компании хорошо подгулявшей накануне. Из полезного нашелся туристический железный топор, которого, кстати, я почему-то из рундуков яхтсменов не догадался захватить. Обзавелся сейчас. Представил себя зверобоем и чингачгуком в одном лице. В руке топор, на ногах старые промокшие кеды, из одежды замызганный спасжилет поверх длинной футболки цвета “хаки”. Крадусь вдоль кустов, выглядывая бледнолицых. Ещё пару веток прилепить к голове и вымазаться сажей для полноты образа. А вокруг мечта туриста: солнышко, птички покрикивают, листья шевелятся, речка блестит. Но вот тянет откуда то тонким запахом падали. Или рыба тухлая в кустах, или..? И вот свербит где-то в душе, что надо улепетывать с этого прекрасного острова, да побыстрей. Интуиция прямо орала, и пошел я бочком-бочком пятясь к мосткам, стараясь не упускать из виду окрестности. Но несмотря на то, что я был внимателен и ждал чего нибудь “этакого”, первую урчащую неприятность все-таки проворонил. Оно выпрыгнуло на меня из-за второго гаражика, когда я почти добрался до мостков. Вот только что там никого не было, и вдруг крупное тело кидается на меня. Я инстиктивно отпрыгиваю, замахиваясь топориком, промазываю, меня разворачивает, разбухшая мышцами серая рука с кривыми желтыми когтями проноситься мимо горла. Нападающий по инерции летит вперед, я ударяю топориком прямо по темечку. Любимое оружие индейцев застревает у него в голове, а я валюсь задницей в воду у мостков. Копошусь и на четвереньках ползу к причалу. Серая туша дергается в агонии. Я бегу по мосткам к спасительному финну, путаясь в своих собственных ногах, а сзади раздается новый басовитый рык. Как я оказался в кокпите швертбота, знают только мои разбитые в кровь коленки. Я туда нырнул прямо с мостков, “рыбкой”, скручиваясь в полете, чтобы не долбануться головой. Рукой прямо в прыжке дергая швартовый и натянутый к якорю линь. И так дернул и так оттолкнулся, что финн отскочил от мостков на три метра и весело побежал прочь от берега. За спиной с треском ломались доски мостика, рычало и урчало. Я обернулся лишь тогда, когда над головой зашелестел наполненный ветром парус. Мостик разносил в щепки монстр. Фигура отдаленно напоминающая человека, руки длинные, увитые мышцами, на голове клочки волос, кожа серая, а на бычьей шее поблескивает золотая цепь. Твою ж то маму… Это было человеком?

От влитого в тело адреналина тряслись руки. Как хорошо, что все швартовки и отходы, ныряния в кокпит хоть с воды, хоть с причала, отработаны до автоматизма. Вот если найду какой-нибудь храм, точно свечку за Елен поставлю, хотя ни в кого до сего дня не верил. Но поставлю.

От страха я пронёсся мимо первого острова и пошуршал галсами на восток, оставив за спиной на западе россыпи мелких и крупных островов среди заросших тростником мелей, проток, заливов большого водохранилища. На востоке тоже были острова с крупными деревьями, но меньше мелей с плавнями, и я решил, что надо выбирать только небольшие острова, и ни в коем случае не высаживаться, если на острове есть хоть намек на присутствие людей.

Подходящий остров был четвертым из обследованных за этот день. Длинный, почти на полкилометра, но узкий, так что через стройный ряд старых тополей на его гребне просматривалась вода. Я приткнул швертбот к нижнему по течению краю острова, над глубокой ямой у края песчаной косы. Снова соорудил растяжку швартовых, снял парус. Воткнул в кокпит ветки ивы, типа замаскировал. Остров радовал полным отсутствием людей и намеков на их пребывание. Да и что тут делать? Коса в самом широком месте достигала чуть более семидесяти шагов, одиноко стоящие на гребне тополя укрытия от ветра и солнца не давали, песчаные пляжики заросли рогозом, небольшими кустами ивы и молодой ольхи. Последняя порадовала широкими листами как альтернатива туалетной бумаги для одинокого робинзона.

Я обошёл остров, ещё раз убедившись, что людей и нелюдей на нём нет. Вернулся к стоянке моего лучшего друга “Пряника”. Настроил газовую плитку и занялся заготовкой воды. Жажда не проходила. И мне уже казалось, что я реально водяной, никогда не пил столько воды за сутки, почти десять литров!

Из еды у меня осталось три банки тушенки, одна рыбная консерва, макароны и целых два нарезных хлебных батона. Без всякого удовольствия посмотрел на консервы и убрал их. И так напиться не могу, а с соленой тушенки ещё хуже станет. Хлеб вытряхнул из упаковки, разложил кусками на палубе Пряника, чтобы подсушить. А то вот-вот плесень поползет по запасам, она хоть и пенициллином богата, но все таки лучше без неё. Закончив с хозяйственными делами, стал думать, что дальше делать. Остров неплох, удовлетворяет моим требованиям, можно остаться здесь. Тем более солнце перевалило уже за полдень, я устал, натерпелся всякого за вчера и уже за сегодня, настроение на отметке “глубокая унылость”, того и гляди переползет в депресняк. Знаю из теории и немного из практики, такое настроение в кризисной ситуации как правило приводит к гибели экипажа. Да, большинство трагедий в море случается не столько от стихий, сколько от неадекватного поведения людей. Этой теме и Елен регулярно уделяла внимание, вдалбливая правила, и мой отец со своими сослуживцами. А он у меня настоящий морской офицер в отставке. Сколько мы не обсуждали трагедий в море, практически всегда и везде пассивность, усталость и отчаяние приводили к гибели людей.

“Главное, Юрка, поймать тот момент, когда апатия вот-вот тебя захватит. Правило номер пять: не допустить до самого себя эту сволочь. Если ты вдруг, вот вдруг окажешься в ситуации когда руки опускаются, или готов их опустить вот-вот, вспомни, что надо делать. Вызубри наизусть, доведи до своей подкорки и до полного автоматизма.” – твердила Елен, заставляя каждый раз отжиматься до дрожи в руках, когда после гонок или тренировок я буквально полз с яхты, желанием бросить всё, и никогда больше не связываться ни с яхтингом, ни с Елен.

“Сначала дай пинка своему телу. В разогретом организме, когда кровь бурлит в мышцах, сердце долбился в грудную клетку, апатия не выживает. Почувствовал, что вот-вот накатит отчаяние, упал, отжался до трясучки в руках. Затем умойся, лучше холодной водой. Твоё настроение это просто набор химии, внутри твоего тела. Так наподдай всей этой чепухе гормонами злости, адреналином, выбей из себя дурь сам. А потом начинай просто наблюдать, что вокруг тебя твориться, включай мозг и думай.” – твердила Елен, – “И никогда, слышишь меня? Никогда не сдавайся.”

Я отчетливо помню её первый, и как мне казалось тогда, жестокий урок. Мне было двенадцать и я, мажущийся соплями, сорвался в истерику от своего первого проигрыша. Шесть гонок. Уставший, злой, обиженный на соперников, залитый по уши собственным позором, я бросил мачту с парусом прямо на слип и пошёл, твердо решив: “Всё, ноги моей не будет больше в этом яхт клубе”. “Куда?” – возмутилась Елен, когда я твердо намеревался уйти со слипа, где убирали свои яхты другие пацаны. “А ну стоять” – рыкнула до той поры очень вежливая и заботливая Елен. “Да пошла ты!” – взвизгнул я в ответ, стараясь бегом прошмыгнуть мимо неё. А она просто поставила мне подножку, так что я плюхнулся на землю пузом. “А ну быстро отжиматься.” – рявкнула, заставила. И хотя я ныл, обзывался, но пыхтел и отжимался. Маленький пацан, двенадцати лет, против этой стервы. Я отжимался и ненавидел её, ненавидел пацанят, которые смотрели на моё унижение, злился и мечтал их всех уничтожить. А когда злые слезы перестали застилать глаза, услышал дружное сопение. Рядом с моей детской ладошкой загорелая ладонь Елен, которая тоже отжималась вместе со мной, правда на одной руке, а рядом с ней все её тогдашние старшие воспитанники также тяжко дышали и отжимались. Когда я, обессиленный, упал, один из старших протянул руку, молча помог подняться. В тот день мы ещё час всей командой вместе с Елен убирали вооружение, таскали корпуса. И ни одного злого слова или взгляда. А потом топали пешком до города ещё пять километров в темноте августовского вечера. И прежде, чем расстаться у моего двора, Елен ткнула меня пальцем в плечо, сказала: “Запомни, Юрка. Никто кроме тебя самого не сделает из тебя ни супер яхтсмена, ни просто нормального мужика.”

А вот сейчас засада, я то уже чувствовал, что прямо сейчас на этом чертовом острове, в этом проклятом месте, растекусь лужицей жажды, головной боли, полной апатии. Сдернул себя с КОРТОЧЕК, начал разогревать уставшее, ноющее тело до звенящей пустоты в голове, до вышедшей по всему телу каплями пота водой. Затем нырнул в реку, постирал грязную одежду и почувствовав себя лучше, пошел наблюдать.

До города на востоке было далековато. Часть моста, ведущая к городу располагалась выше моего убежища, а ниже по течению виднелась речная пристань, с трехпалубным речным теплоходом и дебаркайдером на набережной. Вдоль берега по набережной сновали бусинки машин. Расстояние было большим, разглядеть какие-то подробности, кроме обыкновенной городской суеты не удавалось. Но в нескольких местах раскинувшегося города поднимались плотные дымы пожаров, а до слуха доносились отголоски сирен. Я чувствовал тревожное настроение человеческого муравейника. Заметил, как от разных участков набережной расползаются по водохранилищу точки катеров, лодок. Не один я такой умный, решивший убраться на воду от скопления начинающих паниковать людей. Вот только и мне никакие новые “робинзоны с пятницами” на моем острове не нужны. Или снова надо быть готовым сорваться с места, и уйти как можно дальше вниз по течению. В конце-концов там тоже были видны россыпи островов. Беспокойство нарастало. Я ещё раз проверил состояние “Пряника”, убрал выстиранные вещи, приготовил все для быстрого отхода. Свой наблюдательный пункт расположил в десяти метрах от стоянки швертбота, на стороне выходившей на панораму города. Точки лодок расползались по всем направлениям, но по большей части вверх по течению или вниз. Это тоже понятно, островов, расположенных ближе к берегу, чем занятый мной, было в достатке. Однако эта суета заставляла нервничать меня всё больше и больше. И то ли я накаркал, то ли дождался, то ли до “предчувствовался”, в сторону моего острова направилось целых две точки, через полчаса ставшие двумя пластиковыми катерами, за которыми как правило таскают лыжников, или плюшки. Вот засада. Но я точно с этими людьми на этом острове оставаться не стану. Ни за что! Уже знаю, чем может закончится общение, минимум – урчанием. Из встреченных мной людей уж очень небольшой процент остался в разуме.

Стартовать буду, как только они пристанут к острову. Пока суетятся, выдыхают, пока осматриваются, я соскользну под ветер и назад, на запад, к плавням, под прикрытие заросших лиманов.

Катера приближались. Судя по всему нацеливаясь пристать к середине острова, что мне на руку. Рев мощных моторов уже заглушил все окружающие звуки, и видимо поэтому я не заметил то, от чего надо было закапываться в землю. Когда лодкам до берега оставалось пара десятков метров, рулевые снизили обороты, и стал слышен еще один звук, высокий, свистящий, какой-то жуткий. А потом из-за противоположного края острова, едва касаясь кромки деревьев вылетел черный, крестообразный самолет. Вжикнула очередь прямо по катерам, бухнуло взрывом, в небо рванулся черный дым. Я дернулся к финну, но в этот момент самолет круто развернулся и пошел снова в атаку на прыгнувших в воду людей. Шел он вдоль острова, стреляя короткими очередями. Что-то тонко взвизгнуло рядом со мной, цапнуло за ногу, я покатился в прибрежные кусты ивы, вжимаясь в ветки и рогоз, вдавливая себя под воду. А потом воющий звук самолета удалился, и только треск и рев пламени от горящих катеров доносился с той стороны.

Я выполз на берег. Осмотрел икру, рана была сквозная, кровь лилась, нога неимоверно болела. Хотелось заорать и я еле сдерживался. Стянул футболку, разорвал ее, перебинтовал ногу, чтобы хоть как-то остановить кровь. Поскуливая от боли, пыхтя, поднялся. Осмотрелся. Чуть-чуть не дойдя до берега, пылал катер, несколько тел в синих спасжилетах плавали в воде, один человек уткнувшись носом в песок лежал на линии прибоя. Я похромал к месту трагедии, хотя делать этого не хотелось по вполне понятным причинам. Однако не совсем же я эгоист конченный, вдруг кто-то просто ранен. Но моя совесть и человеколюбие никому уже помочь не могли.

Осознавая, что теперь на этом острове, рядом с трупами и чадящими катерами мне делать нечего, я вернулся к финну, и отправился вниз по течению, попутным курсом забирая чуть-чуть к западу. Там, вдали от этого проклятого города, практически на линии горизонта высились холмы высоких островов с густым лесом.

К головной боли, жажде, добавились дергающая боль в ноге, слабость. Моя импровизированная повязка пропиталась кровью. Я, откопав в моем барахле аптечку, снова ее перебинтовал, но ещё через час повязка опять потемнела. Оптимизма мне вся ситуация и собственное самочувствование не добавили.

Финн плавно переваливаясь с боку на боку, шёл под попутным слабым ветром медленно. Я то и дело прислушивался, осматривал небо. Честно говоря не понимая, а что я буду делать, если черный самолет вернется. Вспоминая его очертания, размеры, я понял, что это скорей всего небольшой беспилотник. И именно поэтому, отсреляв свой запас боеприпаса, он не стал ещё раз проходить над островом и ушёл на восток в агонизирующий город. Однако мне было без разницы: что самолет, что беспилотник, один хрен, если вернется, мне конец. И я молился неизвестному мне богу, или всем богам, лишь бы без проблем дотянуть до спасительных островов.

Валкая “походка” финна укачивала, я старался удерживать себя в сознании, с каждой уходящей минутой это становилось делать всё трудней и трудней, острова слишком медленно приближались. В конце-концов, я раскрепил руль, чтобы зафиксировать курс, так как пару раз отключался. И только когда солнце уже почти коснулось горизонта, ближайший крупный остров с высоким холмом по центру оказался в каком-нибудь километре, но тут ветер скис, пришлось достать весло и грести.

Солнце, коснувшись горизонта снова распалось черными пятнами, резко потемнело. Проступившие крупные звезды давали немного света, и я правил финн прямо к темнеющему берегу, через небольшие заросли тростника. “Пряник” ткнулся в песок, уперся швертом в дно. К тому моменту я уже был не в силах вытащить распертый шверт, чтобы вытянуть швертбот на берег и пришвартовать. Перевалился через борт в воду, доплелся до берега, еле-еле нашел за что закрепить швартовый, уже в полуобморочном состоянии спустил парус. Тут из меня словно стержень кто то вытащил, я упал прямо у линии прибоя под метровый скат берега, и отключился.

Акт 2. Сцена 3. Антей

Расстались с Печкиным на парковке у Пентагона. Несмотря на интенсивную помощь нашего знахаря он был бледен, под глазами залегли черные тени. Однако, на моё предложение добросить его до товарищей в яхт клубе, просто махнул рукой и криво улыбнулся:

– Мы ж всё обсудили. У меня, Антей, свой регулярный маршрут. И не надо за меня беспокоится. Стикс сам решит что кому положено.

– Фаталист – усмехнулся я, – что-то ранее я не замечал за тобой покорности к воле Улья.

Но тут к нам подошёл Мендель, хлопнул меня по плечу и разрушил всю атмосферу таинственности:

– Командир, да ты брось в мистику впадать. Он же такой загадочный и бледный от спека. Дважды укололся за последние сутки. С первого выкачал всю энергию из себя, а со второго от смерти бежал. И на этом не успокоился, снова у меня взял пару флаконов. Ты, Печкин, давай без фанатизма. Вроде иммунный со стажем, а так свой организм ушатал за последние двое суток, что я бы тебя не по кластерам гулять отправил, а в больничку, под присмотр и полный покой дней на десять.

Видя, что его сентенции на Печинка никакого благотворного воздействия не оказали, Мендель пнул мелкий камешек и полез внутрь нашего броневичка, ворча себе под нос. Я передал Печкину пульты управления от заложенных на парковке и на крышах фейверков, пожал руку и мы разошлись. Ещё до того, как микроавтобус выехал с парковки на широкополосное шоссе, Печкин растворился. Вот только что стоял одинокой фигурой, глядя нам вслед, и вдруг подернулся дымкой и исчез. Хорошее умение “скрыт”, ничего не скажешь.

Цех мы проскочили без приключений. За зарешеченным окном броневичка мелькали покореженные машины, пятна пожаров на стенах промышленных ангаров и разрушенный в нескольких местах заводской забор. Брошенный пикап с развороченной турелью, обгорелый остов армейского Урала, потерявшая задний мост новенькая бронемашина для разгона демонстраций. Да… Славные рейдеры, мародёры и прочие веселые жители Улья прошли Цех с размахом. На кольце, к которому Стикс пристыковал узкую улицу пригорода Учебки несколько искореженных машин, сдвинутые к обочине, на асфальте раздавленные трупы. Ветром колышет цветастую тряпку, остатки платья. Эта картина зацепила что-то внутри меня, злое и грустное. Снова заскреблась паранойя, хотя с чего бы? Обычная картина в Стиксе после перезагрузки, привычная картина…

В приоткрытую форточку тянуло запахами разогретого железа, гарью.

Это запахи погибающей в Улье цивилизации.

Наш транспорт тащился по узкой улице, по сторонам зажатую малоэтажной застройкой, заросшей старыми липами. Типичный провинциальный городок из глубинки России. Люблю частный сектор, в нём на порядок меньше пустышей, а значит на порядок меньше рисков нарваться на большую стаю. Несмотря на то, что у меня условно “крутая” команда, состоящая не из новичков, Стикс приучил к постоянной боеготовности, и давно отбил всякое чувство превосходства. Лучше всегда думать, что ты в опасности, и бдить, чем глупо попасться и потерять жизнь.

Коллектив молчал. Только тарахтение броневичка сопровождало нашу поездку. Мендель таращился в окно, так же как и я, нервно перебирая в руках черные бусины четок. На лице застыла гримаса Пьеро. Заостренные черты, опущенные уголки губ. А вот каково ему здесь? Я привык к независимости Менделя, к его манере балагурить и отрицать саму суть Стикса. Как и большинство целителей он больше всего вписывается в этот мир. А на самом деле, что он чувствует? Девятнадцатидетним пацаном попавшим чуть больше трех лет назад в Улей, удачно выжившим среди мигрирующей с Запада орды. Удачно выжившим… Мда.

Большинство жителей Улья – моральные калеки. Очень редко новичок попадает в стаб сразу, переехав из привычной цивилизации с ее устоями и законами в условно такое же место, не успев отравить свою душу атмосферой разрушения и гибели. Основное качество, что объединяет всех жителей Улья – сорванные печати человечности. Надо бы записать и потом включить эту мысль в пособие для новичков. Да, понимаю, мало кого насторожит и поможет, но все таки. Хотя терминология “Печать человечности” – какая-то мистическая. Видимо щелкающие черные четки в руках Менделя на меня так влияют. Я очнулся от своих рассуждений в тот момент, когда броневичок вывернул на перекресток у двухэтажного здания ГИБДД. С плаца на перекресток фактически под колеса броневичка кинулся крупный мужик в форме. В зарешеченном окне промелькнула его красная морда, и он умудрился хлопнуть по корпусу машины ладонями. Бастард даже ногу с педали не снял, так и катил вперед. Но тут щелкнули четки Менделя, он вынырнул из своего транса и зло сказал:

– Стой, это имунный. Заберем. – Отчеканил приказом, даже не посоветовавшись: а надо ли нам такое пополнение?

От резкого торможения машина качнулась, нас дернуло вперед, Бастард, выдохнул, словно согласие дал на приказ Менделя:

– Печкину передадим, все равно к его парням в клуб собираемся.

Я уже хотел одернуть их, ведь субординацию в группе принято соблюдать, а главный тут я, но, заметил как переглянулись пассажиры, а у одного из них чуть-чуть скривился краешек губ, нашей посылке изменение состава команды не нравилось. Отлично!

– По закону Улья, аминь – подвел итог я, словно представлял не научную организацию, а был сектантом – проповедником. И снова увидев искривленные губы пассажира, злорадно усмехнулся. Чем дальше, тем все подозрительней и подозрительней казались наши подопечные.

Задняя дверь броневичка распахнулась и в салон ввалился запыхавшийся мент:

– Ой, спасибо мужики, ой выручили, – забормотал он слова благодарности, утирая пот с лица.

Мендель молча протянул ему алюминиевую армейскую флягу с живцом. И тот не принюхиваясь глотнул. Перекосился, занюхал рукавом, просипел:

– Ну и гадость же, но к месту, к месту, – отдал флягу хозяину. – А вы мужики знаете, что тут твориться? Мне бы до дома, жену проверить.

– Служивый, мы тут не доставка по адресам, – ответил за всех Бастард, не отрываясь от дороги. – Что твориться знаем, но помочь тебе с доставкой на дом, не можем, дела у нас свои. Но если по пути, не вопрос, высадим. Мы к яхт клубу едим. Знаешь где?

Мужик закивал:

– Да мне по пути, по пути, тут одна дорога, вот прям у заправки дом стоит. Практически на съезде к водохранилищу.

– Хорошо, – кивнул ему Бастрад, – приторможу, если к тому времени, ты не передумаешь.

– На вот, почитай пока, – я сунул мужику в руки листовку.

В броневичке снова воцарилась условная тишина, прерываемая ревом двигателя и сопением мужика, изучающего листок. Он смешно шевелил губами, читая листовку, и, дойдя до конца, снова начал читать, будто чего-то не понял и бормотал: “Дак, как же этой, вот ишь, ешкин кот”. Затем поднял на меня взгляд.

– Да, именно то, что написано. – ответил на его немой вопрос я. – мы, конечно, притормозим у твоего дома. И даже дадим тебе минут десять. Сам понимаешь, с моей точки зрения нет шансов, что у тебя дома еще один … хмс… иммунный обретается. Но дадим время проверить. Если за десять минут не управишься, извини, ждать не будем. Сам тогда до яхт клуба добирайся. И вот внимательно слушай, что сейчас скажу. Во-первых, крестным твоим, если что, или кто спросит будет Мендель. Да вот этот пацан. Он настоял тебя подобрать, и теперь ты его ответственность. Но особо не надейся на крестного, тебе не нянька. Он тебе имя сам даст, чуть позже. И… Мендель выдели припаса крестнику, мало ли. – кивнул я лекарю. Мендель начал копаться в своих скудных пожитках.

Мужик уселся на лавку рядом с Менделем, уставился в окно, периодически давая Бастарду подсказки как быстрей доехать до яхтклуба. Хотя водитель в таких подсказках не особо нуждался. Сколько раз мы проезжали этим маршрутом за последние четыре года? Но старался новичок быть полезным. Что ж, это только в плюс ему. Недалеко от заправки, расположенной близко к нашей цели, попросил притормозить у небольшого кирпичного домика, с буйно цветущей сиренью в палисаднике. Такое всё мирное, домашнее.

– У тебя десять минут, не больше, – напомнил Бастард. А я подтолкнул к выходу Дарвина, сенсорить обстановку, а сам открыл верхний люк и занял позицию.

Через полминуты Дарвин стал описывать все отслеженные биологические объекты в радиусе трехсот метров. Крупных зараженных не было.

Через пять минут из домика послышались три выстрела, а к концу выделенного срока, из калитки вывалился бледный гаишник со спортивной сумкой в руках.

Трясущимися руками распахнул дверь броневичка, молча уселся на то же место, плотно сжав побелевшие губы. За ним внутрь скользнул Дарвин и мы тронулись к яхт клубу.

– Кто? – равнодушно спросил его Мендель

– Жена, мать парализованную загрызла, я её… – выдохнул мужик и приложился к протянутой фляге с живцом.

Я кивнул:

– Молодец, что не скатился в истерику. Доберемся до места, твой крестный тебя просветит что тут и к чему. А пока историй в голове своей и эмоций не генери. Относись как к фильму, или и компьютерной игре.

Через несколько минут наш транспорт подкатил к воротам. Встретил нас клуб смятым в гармошку профнастилом на воротах, перекрыты проездом каким-то автомобилем. Я стал вызывать товарищей Печкина. Вскоре от ворот отъехал микроавтобус, броневичок вполз на территорию, и мы спустились от въездных ворот к воде.

Уютненькое место этот яхт клуб. Расположился он в небольшом заливе. С одной стороны ровная полоска пляжа, переходящая в болотце, с другой высокий холм, а в месте, где холм переходит в пляж рукотворная площадка с ангаром эллинга, рельсами с киль блоками под килевые яхты и бетонным слипом, заканчивающаяся понтонной пристанью. Напротив слипа, прицепившись боком к стене эллинга, кают компания – небольшой домик на сваях с панорамными окнами. Кумбы, отсыпанная белой мраморной крошкой площадка для построений, открытая терраса перед кают компанией, у пирса гусак кронштейна под тяжелую бронзовую рынду. На слипе словно воробьи на жердочках примостились детские спортивные яхточки. Красота, тишина, вот только смятые в гармошку створки ворот эллинга да темная полоса крови на мраморной крошке дорожки портили картину.

Я поздоровался за руки с Семенычем и Ржевским. Выглядели они чуть лучше Печкина, чувствовалось, что ребята совсем недавно побывали в передряге. Голова рубера, валяющаяся рядом с верхними воротами яхт клуба, подсказывала, что и здесь они уже успели повоевать. Переговорив с соратниками Печкина о наших планах и идеях их командира, я раздал указания своим бойцам. Надо было найти довольно вместительный катер, чтобы на хорошей скорости пройти вверх по течению Меридиана с большим грузом и восемью пассажирами. Спасательные катера, стоящие у понтонов для наших целей не годились. Осталось найти подходящую посудину среди множества лодочных станций, расположенных в изрезанной береговой линии трех подгруженных кластеров.

Своих пассажиров, Менделя и его крестника я определил пока отдыхать в кают компании. Помещение напоминало капитанскую кормовую каюту какой-нибудь каравеллы, если бы не пластиковые окна и двери. Сразу видно яхтсмены любили свой клуб. Вкладывали в стиль душу и немалое умение работать с деревом. Вот только в кают компании был срач. Обыкновенный срач, который образуется после мужских пьянок. Да и крови на полу было достаточно.

– Да уж… – протянул недовольно чистоплюй Мендель, – и в таком гадюшнике придется торчать сутки, а то и двое?

Вышел и вернулся минут через десять с ведром, шваброй и двумя пластиковыми ящиками.

Свел светлые брови к носу, грозно поглядев на мнущихся возле диванов пассажиров:

– Давайте полезное сделайте, убраться надо. – грохнул перед ними ведро со шваброй.

Строгая мина на его худом лице в совокупности с молодежным прикидом из ярко салатовой футболки и потертых джинс, на пассажиров влияния не возымели. Один даже умудрился огрызнуться, мол а мы-то с какого тут уборщицами должны заделаться?

Это они зря. Через несколько секунд фигура Менделя напоминала стойку боевого цыпленка: вытянутая шея, вздыбленная соломенная челка над бритыми висками, вздернутый нос, искривленные губы, руки в карманах джинс, подтянутые кверху штанины, и расставленные в стороны локти, словно крылья. Я заулыбался. Послышался звук втянутого воздуха, раздалось шипение:

– Да, вы не охренели? Все заняты, чтобы благополучно дотащить ваши задницы до места, Антей опять зависнет на фишке, Бастард, который между прочим рулил и всю ночь и бдил, а до этого выкладывался прикрывая вас в кустах на стабе за лодкой уходит, так же как и Дарвин, а вы, ..ляди не можете тут убрать, чтоб было где отдохнуть и поесть?

Мендель начал распыляться не на шутку, потрясая ведром, напирал на довольно крупных, по сравнению с ним, пассажиров. На самом деле Мендель очень уравновешенный иммунный, и этот рукотворный скандальчик был провокацией. Пассажиры не нравились никому из моей команды, а наш лекарь банально их начал колоть. И у него и у меня давно чесались руки, чтобы наконец получить ответы, а кого и главное зачем нам впихнули, и какие радости нам ждать в конце нашего пути?

Крестник Менделя хотел вмешаться и заняться уборкой самостоятельно. Плюс ему в карму конечно, мужик не хочет бесполезным грузом быть группе. Это хорошо. Но я легонько придержал его, давая понять, что вмешиваться не стоит, если уж хочет, пусть уберет мусор со столов в ящики, да только далеко не уносит, в эллинге запрем в какой-нибудь кубрик. Я вышел из кают компании. Надо было идти на фишку. Это, конечно, прекрасно, что голова рубера и его вонь будет отгонять часть зараженных от яхт клуба, но кроме пустошей, бегунов и топтунов в город пришли и покруче твари, которых запах крупного зараженного скорей привлечет, а не отпугнет. Да и люди. Люди могут появиться разные. Повел плечами. На улице моросил дождь, дул злой пронизывающий ветер. А мне пришлось устраиваться наверху эллинга прямо под открытым небом.

На пирсе готовилась отчалить команда мародеров: Бастрад, Дарвин, Колумб и Семеныч. Бледный Ржевский подошел ко мне уточнить роли и порядок смен на фишке. Я пожал плечами:

– Ты, Ржевский, к Менделю подойди, он тебя пусть подлатает и обновит. Я пока на фишку. Не думаю, что в ближайший час у нас будут неприятности. Город ещё полон добычи для зараженных, ваш рубер тоже отпугивает не нужное. Так что передохнуть у тебя есть пара часов, только сканируй местность регулярно. А как вернутся наши матросы-мародеры, так определимся. Но мне надо, чтобы мои люди хорошо отдохнули перед рывком. Нам через черноту идти. Так что не обессудь, мы отдыхаем, а охрана периметра на вас с Семенычем ляжет, пока ваш командир не вернулся. Новичка в рассчет не беру. Кстати, вы его заберете?

Ржевский кивнул, одновременно отвечая на вопрос, и соглашаясь с предложенным порядком вахты. И мы разошлись. Я карабкаться по скользкой металлической лестнице наверх эллинга, он в кают компанию, где бушевал праведным гневом Мендель.

Я мок на крыше умостившись как воробей на узкой смотровой площадке, сваренной из арматуры рукастыми яхтсменами. Представлял как с этого места выглядит водохранилище и сам яхт клуб в солнечный летний день. Наверняка красиво. А вот нам ни разу не попалось хорошей погоды, а то можно было бы отдохнуть здесь как на курорте. Подумал, даже как-то затосковал, но потом вспомнил, что чаще всего перезагрузка приносила вместе с яхт клубом детей и подростков. Картинка отдыха в мечтах сразу потеряла привлекательность. Стикс жалости к биомассе не знает. Спорам все равно кого модифицировать, лишь бы был достаточный вес. Это нам сегодня повезло, уже шесть упокоенных командой Печкина мужиков, один пустышь, скребущийся внутри эллинга. Надо кстати подсказать Менделю, чтоб на нем своего новичка натренировал клевцом работать. Тоже надо научить преодолевать человеколюбие и брезгливость, а то не выживет. Да, нам повезло, товарищи Печкина даже успели недогрызенный труп убрать из кают компании. Вообще Печкин идеально натренировал свою команду. Даже объяснять ничего не надо, и говорить тоже. Мне нравится наблюдать вот за такими слаженными группами, особенно за теми, кто натренирован на взаимозаменяемость. Конечно такое гармоничное взаиможействие без постоянных тренировок не достичь. А многие трейсеры и рейдеры на этот важный момент не обращают внимание, предпочитая набирать боевой опыт в кластерах. Дохнут такие с завидной регулярностью. Нас же тренирует Институт, посылая в обучение ко всяким спецам, организация как ни как. А Печкин сам собрал, сам тренировал. Впрочем чего ещё ожидать от бывшего спеца?

Внизу шла работа. Мендель всё-таки убедил наших пассажиров заняться уборкой. А сам вместе с Ржевским и своим крестником разгружал на понтон наши вещи. Все для быстрой эвакуации. Интересно удалось Менделю прикоснуться хотя бы к одному из подопечных и считать умения? Зудит прямо внутри, что что-то не так с этими товарищами. И знать, на что они способны очень хочется, прям жизненно необходимо.

Дождь всё лил. Словно стремился смыть всю грязь и жестокость с обломков чужих миров, а заодно и горечь с души. Непосильная задача для дождя, и горечь там до конца моих дней. Я протер лицо от капельь, разглядывая слип, по которому вышагивал в желтой яхтенной куртке-непромоканце Мендель. Парень обходил спортивные яхточки, поглаживая белые глянцевые бока правой рукой, левой щелкал своими черными четками.

Тогда тоже шёл дождь. Дарвин и Колумб наметили очередной отбор генетического материала для основной научной работы группы. О которой, между прочим, никто из Института даже не догадывался. Мы не просто тщательно скрывали суть исследования, свою базу-лабораторию, но и всячески демонстрировали совсем иные интересы. Основная цель наших скрытых исследований – найти блокиратор заразы Стикса, катализатор или ингибитор для симбионта или же условия в которых можно держать симбионта в рамках, сохраняющих разум человека. Знаю, над этим бьются все внешники и практически все более-менее оснащенные команды Института и не только его. Это да. И даже предположу, что каких-либо результатов кто-то уже добился. Но вот в чем соль, пока мы занимались исследованием одной проблемы, по ходу нашли много интересного в части того как устроен Стикс, его биоценоз и кое-что ещё. За любой, даже не самый важный из лабораторных или экспедиционных журналов убили бы не задумываясь. И мы мимикрировали.Об исследованиях не говорили нигде кроме одиноких стоянок, или в лаборатории. Остальным демонстрировали служебное рвение и определенную степень тупизны, особенно в делах научных.

В тот день, прикрывшись непогодой и отсутствием каких бы то ни было задач от руководства Института, мы отправились бродить по кластерам, а на самом деле в свою лабораторию. Обсудить, подвести итоги, наметить план действий. Лаборатория располагалась в остатках подземного бомбоубежища, на одном из стабов, затерянном среди степных пустынных кластеров, почти на границе с Пеклом. За два года лабораторию обустроили основательно, включая видеоконтроль за тем, что творится наверху. Мы сидели в общей гостинной, обедали, разговаривая о важном. На одной из стен Бастард организовал трансляцию видео наблюдения. Кроме помещений бункера, в режиме онлайн шел радиальный обзор местности. И вот на нескольких мониторах увидели начало исхода орды из пекла. Несмотря на ливень, мимо камеры, то и дело проходили группы зараженных различного класса. Дарвин между делом поглядывал, что-то отмечал в своем блокноте. Видимо подсчитывал объём орды. И вот, он в очередной раз прилип к монитору, и заволновался:

– Смотрите, смотрите. Там среди стаи иммунный.

Все вглядывались в монитор, куда указывал Дарвин. Действительно, в хвосте группы из одиннадцати зараженных плелся вполне себе человек. Худой, в замызганной куртке кислотного лимонного цвета, в изрядно потрепанных джинсах, руки в карманах, локти расставлены в стороны. такой каррикатурный цыпленок. Брёл этот птиц рядом с топтуном. И топтун никакого внимания на спутника не обращал.

– Смотрите, ну прям из игры престолов белый ходок, чтобы его… – проворчал Бастард.

– А мне вот что интересно, – сказал Дарвин, – как он умудряется среди мигрирующей орды спокойно бродить? Надо бы изъять экземпляр, изучить.

И они засуетились. Если Дарвина и Колумба накрывает научный интерес, пиши пропало, ради результата они способны и в орду залезть. Я только успел сказать:

– Аккуратней там… – а моя взбалмошная научная бригада, уже бежала к тамбуру бункера, ловить понравившийся экземпляр. Мне же оставалось наблюдать в мониторы и координировать действия.

Если кто-то думает, что орда, это такая плотная масса заражённых, идущая, бегущая стройными колоннами или плотной толпой, то он круто ошибается. Вообще, ордой мы называем целенаправленное движение групп зараженных в одну сторону, если плотность на один километр становится выше ста особей, и если во время движения зараженные перестают конкурировать друг с другом, пожирать более слабых. Однако в орде зараженные чаще всего идут группами, стаями. И есть моменты, когда в потоке появляются разрывы. Так что моим бойцам немного повезло, или Улей просто давал шанс новичку. Парни вылетели из распахнутых ворот бункера, Бастард накрыл группу скрытом и они понеслись за иммунным, догнали, стукнули того по голове, чтобы не мешал эвакуации и бодро засеменили назад в убежще. Не нарвались на обратном пути на новые стаи, или на элитника, на которого скрыт Бастарда мог и не сработать.

Я осмотрел добычу группы уже на больничной кушетке, куда его поместили, принайтовав ремнями и воткнув капельницу с раствором живца. Новичок был крайне истощен, находился в стадии глубочайшего спорового голодания, ещё немного и заурчал бы, потеряв разум.

Следующие трое суток, новичок спал, ел и молчал. А потом заговорил, да так что не остановишь. Рассказывал всё подряд: какие-то истории из своей жизни, какие-то истории из его жизни уже в Улье. Оказалось, что загрузился его кластер аж две недели назад. Большинство иммунных через пять дней, без дозы живца уже превращались в пустышей, а паренек протянул почти две с половиной недели.

Мои парни по очереди его опрашивали, верней допрашивали. Постепенно выводя на нормальное общение и рассказывая о Стиксе. Нормальное в рамках понимания группы ученых, изучающий подопытного. Через пять дней допросы превратились в жаркие споры людей, захваченных одной или несколькими идеями. Парня звали Григорием, он закончил медицинскую академию по специальности биоинженерия и биоинформатика, и успел поработать в какойто исследовательской лаборатории. Как только он озвучил эту часть своей биографии, то был переквалифицирован из подопытного в младшего сотрудника научной группы. Не мной, а активными участниками моей бригады.

Я же заглядывая к нему в палату, где шли горячие споры, делал жест рука-лицо, и нейтрально хмыкал. В конце концов, при очередных посиделках в общей гостинной, Дарвин от лица большей части моей команды произнес:

– Антей, мы тут подумали и решили взять Менделя в свою команду.

– Это хорошо, конечно, что вы решили, плохо, что когда решали забыли опросить меня, – строго сказал я, хотя по правде все решения о приеме кого-то в команду мы так и решали общим голосованием. – А почему Мендель?

– Так он же Григорий, почти Грегори, и специальность соответствующая.

– Я честно говоря не понял, как молекулярная биология сочетается с генетикой, но Мендель, так Мендель. У нас не боевая группа, а прямо какой то научный симпозиум. – вздохнул я.

– Из великих светил тут только двое, Я и Мендель – сказал Дарвин.

– А еще хакер Бастард, и я… Хотя по твоей логике я должен зваться не Антеем, а Менделеевым, как минимум. – вздохнул я, понимая, что споров по поводу нового члена комаенды не будет. Поодолжил, обращаясь уже к новичку:

– Ладно Мендель, общим голосованием ты принят в группу. Мы работаем на Институт, но это прикрытие наших собственных интересов. Завтра я тебя проинструктирую. И учти Мендель, мы не только изыскатели, мы боевая группа. Так что каждый тут умеет убивать, выживать и хорошо бегать. Без этого в Улье не выжить. Так что советую тебе в ближайшее время уделить пристальное, прямо скажем, научное внимание именно этим вопросам.

Акт 2. Сцена 4. Печкин

Я стоял посреди своего бывшего рабочего кабинета, и пялился на желтоватую картонную папку с завязками с угловым красным штампом. Двадцать минут назад я прочел её содержимое трижды. И никак не мог поверить в написанное. Запрос личного дела, характеристик с места работы, опросный лист контактов. Стандартная процедура получения информации с места работы лица, задержанного и подозреваемого по статье “измена родине”. Запрос данных на Соколову Анну Сергеевну, работающую в должности старшего лаборанта. На мою невесту, мою любимую, которая пропала в ночь с четверга на пятницу в моем прежнем мире.

Тридцать шесть перезагрузок Полигона, и вот она – правда. Да что же со мной такое? Четыре года жизни в Улье, у меня новое имя, новая реальность, а эта желтая папочка напрочь выбила меня из равновесия. Сколько раз я видел Анечку мёртвой или убивал её сам? Шесть и пятнадцать. А я ещё радовался, как дурак, когда Улей перестал подгружать мой родной кластер в один и тот же день. Избавил меня от акта самоистязания. Хотел узнать, что случилось? Вот, радуйся дурак, узнал.

Стоп. Это только одна загрузка из множества вариантов мультиверсума. Есть миры, где мы счастливы, где точно всё хорошо. Хотя теперь я точно знаю, что случилось. И знаю, что мне делать. Внутри зудели мысли, я сжимал и разжимал кулаки, пытаясь успокоить эмоции и начать думать ясно. Радость, чёрт, неимоверная, что спецприемник грузится в моем кластере. Теперь где искать знаю. Вот только, что я могу изменить, находясь здесь, в Улье?

Я вытащил из папки листки, сунул их в пластиковый файл и убрал во внутренний карман. Оттащил убитого пустыша с моим собственным лицом, чтобы добраться до подпольного сейфа с оружием. Вот тоже загадка мультиверсума, миров множество, вариантов событий множество, а отпечатки пальцев у копий одни и те же, до последней загогулины и радужка глаз одинаковая.

Открыл панель в стене, прижал палец, считал радужку, открыл сейф. Вот она – моя СВ, боеприпас. Экипировался, закрыл сейф, сдвинул пустыша на место. Подумал и поджег несколько бумаг на столе. Почему-то захотелось сделать это, хотя раньше не переживал за обнаружение сейфа. Еще раз осмотрел свой кабинет, прошел через инженерный зал, где среди офисной мебели уже лежали упокоенные бывшие сотрудники, вышел в первую лабораторию, где должны были проводить исследования новых типов бронежилетов. Лаборатория представляла собой стрелковую комнату, напичканную датчиками, снимающими множество параметров выстрела. В этот раз расстреливали новый бронежилет, созданный из полимерного композитного материала. Очень удачная разработка, жаль, что на месте испытаний, было два экземпляра, один раскуроченный за полдня испытаний, второй готовился занять его место. Он мне и достался. Отлично! Осталось упаковать комплект белья, забрать малошумный пистолет-пулемет Вал, разгрузку, ножи, накидку и два рюкзака специальных моделей. Через полчаса я был заново укомплектован и готов приступить к обязанностями спасателя новичков. К тому моменту, как я покинул территорию испытательной площадки, лабораторный корпус дымил разгорающимся пожаром. А я двигался новым курсом: сначала в спецприемник. Вероятность того, что застану Анечку внутри его недр живой стремилась к нулю. Прошло полтора суток, или её снова призвал Стикс в ряды зараженных, или уже закусили бывшие безопасники и заключенные. Но я должен просмотреть документы, чтобы сделать выводы и наметить дальнейший план. Конечно по пути буди подбирать новичков, если встречу.

Я шёл сквозь разрушающийся и погружающейся в хаос родной городок, стараясь отстранится от мыслей о прошлой жизни, так настойчиво впадающих в мою текущую жизнь. Одергивая себя, настойчиво напоминая, что Улей не то, место, где можно рефлексировать, поддаваться эмоциями, воспоминаниями. И видимо именно из-за моего настроения, чуть не попался. Я продвигался по узкой улочке, лавируя между бараками, построенными сразу после второй мировой войны, и вынырнул из-за угла очередного дома, примыкающего к небольшой площади, рядом с Жигулевским проспектом, да так и замер. На площади стояло два военных Урала, два пикапа с турелями, и прямо на асфальте сидело с десяток гражданских, охраняемых местными вооруженными чем попало людьми. Завернул, замер на несколько секунд и резко ушел в скрыт. Надо было разобраться, что это за люди. Маркировки на машинах не было. Муры? Честные рейдерские команды? Мародеры? Гражданские вели себя тихо, руки не связаны. Хотя это ничего не значит. И муры часто ведут себя по началу дружественно, пока человеческий скот не окажется на ферме по выращиванию органов.

Обругав себя по всякому, вернулся во двор дома и поднялся на чердак, так чтобы видеть, что творится на площади. Выбранная позиция была не очень хорошая. Треугольная скатная крыша, имела несколько окон, но вот только площадь из них просматривалась частично, так что все цели, которые возможно придется накрывать не попадали в обзор. Зато из моего окна прекрасно было видны здания и двор местного спецприемника, что снова меня вернуло к размышлениям об Анечке. Я смотрел, ждал и…

Моросящий дождь прекратился, на асфальте блестели лужи, под ярким солнцем Стикса, слабый ветерок шевелил листву тополей и нёс запах свежести, весны и сирени. Сирени?

Внезапная догадка подбросила меня, и я ринулся в подъезд дома, к почтовым ящикам, чтобы найти хоть одну газету. Я нёсся вниз, ругая себя за невнимательность, и привыканию к одному и тому же сценарию перезагрузки. На втором этаже на меня кинулось заурчавшее тело, и я, отработанным движением ткнул бегуна в шею ножом, отшвырнув на стену, перепрыгнул дергающееся в агонии ноги, двумя прыжками преодолевая лестничный пролет к площадке второго этажа, где на стене красовались покореженные временем и вандалами почтовые ящики.

Взламывая ящики, вытряхивая кучу корреспонденции и рекламы, искал любую газету с датой выпуска. Матерясь тихо, на то, что люди не выписывают газет, наконец нашел одну единственную прессу “Жигулевская правда”, номер тридцать шесть, от пятого мая две тысячи двадцатого года. Я стёк по стене, удерживая проклятый листок, гоняя в голове беспорядочно метающиеся мысли. Двадцатый год, это год и одиннадцать месяцев, после моего попадания в Стикс. Проклятье.

Привычка складывать все факты в единый массив выручила меня снова, заменив рассуждениями эмоции. Итак, что я имею, июль, восемнадцатый год, пятница, Анечка пропадает. Пятое мая двадцатого года – папка с запросом из спецотдела. Итак, мне предстоит восстановить год и одиннадцать месяцев потерянных Стиксом в перезагрузках. Шансы на удачу? На то, чтобы найти Анечку прямо скажем минимальны, на то, чтобы вытрясти из участников всю правду довольно большие, если Стикс оставит даты перезагрузки как есть. Но это Стикс, ему доверять нельзя. Поэтому сегодня надо максимально порыться в документации спецприемника, и если будет удача в следующих загрузках, основной целью делать безопасников.

Из размышлений меня вырвали глухие выстрели и крики. Я взметнулся снова на чердак, посмотреть, что творится на площади. А там прибавилось транспорта, людей и началась суета погрузки. И всё встало на свои места. На крыше подъехавшего БРДМ красовался перечеркнутый белый круг. “Нули”, условно элитные части приспешников внешников. Муры, чтобы их пустыш сожрал. Эти “нули” условно дисциплинированные, действуют слаженно, как нормальное воинское подразделение, да они и есть бывшие военные с этого же полигона и частично признанные и завербованные внешниками. Именно поэтому все походит на эвакуацию, именно поэтому гражданские не связаны и даже кто-то держит в руках пожитки. Но выстрелы, крики и суета начались не из-за паники среди новичков. Муры работали по стае зараженных. Хорошо организованной стае, состоящей из загонщиков и засады. Внизу муры старались запихать в кунги новичков, а с пикапов работали вдоль Жигулевского проспекта крупнокалиберным по шести топтунам, мечущимся по примыкающим к проспекту пешеходным дорожкам, заросшим старыми липами. В тыл к стреляющим заходили два рубера. Топтуны гремели, переворачивая машины, привлекая к себе внимание, а засадная группа медленно, но верно приближалась к площади, не замеченная никем.

Вспомнил разговор с Дарвиным о том, что стая и руководящий ей высокоуровневый зараженный по своим повадкам напоминает волчью стаю, а иногда действия группы зараженных очень разумны, с поправкой, что глава стаи часто не жалеет свою пехоту. Разговор, в который я не очень-то поверил, но вот имел возможность теперь наблюдать охоту стаи. Шесть топтунов, доросших почти до руберов, два, а нет, три рубера. Итого девять, а в стаях бывает и по одиннадцать голов, и по тринадцать. Я внимательно осматривал пространство, пытаясь угадать, где тот, кто руководит облавой? Ещё один рубер? Элитник?

Уралы с гражданскими сдали к окнам первого этажа моего дома, и видимо приготовились, если, что выскакивать новичков внутрь здания, БРДМ выдвинулся, прикрывая транспорт, ощетинившись ещё одним пулемётом в сторону атаки, на пикапах по очереди заменили стволы. Послышался визжащий звук приближающегося беспилотника истребителя. Он пронесся над топтунами и устремился к затаившимся руберам. А муры и их друзья с внешки не идиоты, да и работает беспилотник по тепловизорам. Однако что его четыре ракеты? Помножил на ноль беспилотник только одного из стаи, и то, не факт что убил. И ушел черным крестом чиркнув по голубому небу. Потеряв трёх загонщиков, топтуны кинулись в прилегающие к проспекту улочки, бросив огрызающуюся огнём добычу. Ещё дважды пролетал над площадью беспилотник, не найдя никого, и муры, обманувшись тишиной обстановки, стали выводить с площади технику. Первым выдвинулся бардак за ним один из Уралов, потом пикап, и снова Урал, замыкал колонну второй пикап. Машины подъехали к выезду с площади к проспекту, пройдя каких-то сто метров, как я заметил дрогнувший маревом воздух рядом с тем углом, из которого недавно выскочил на площадь я.

Марево подернулось, из воздуха материализовалась серая когтистая лапа, ухватив кубовый мусорный контейнер, и зашвыривая его в последний пикап. И появился хозяин разбежавшегося воинства. Мусорный бак, рассыпая хлам на головы пулеметного расчета, грохнулся на кабину пикапа, выведя транспорт из строя. Элитник в три огромных прыжка оказался рядом с кормой Урала, по пути зацепив лапищей пулемётчика, и откинув его, как игрушку, в сторону. Одновременно с ним в борт второго пикапа влетел рубер, а второй вцепился в колесо бардака. Зараженные грамотно выводили из строя огневое прикрытие. Через несколько секунд к начавшемуся по новой бою присоединились остатки стаи.

Надо отдать должное мурам, они старались продать свою жизнь подороже. Бардак огрызался огнём, стучали очереди, из боя вышла тройка топтунов, один из руберов потерял контроль за ногами и волочил свою тушу рывками на руках, оставляя на асфальте черный кровавый след. Но за первые минуты боя, муры потеряли оба пикапа, а элитник начал рвать БРДМ, не обращая внимания на редкие очереди и фырчащие моторами покореженные Уралы, пытающиеся покинуть поле боя.

Я разложил винтовку, зарядил магазины бронебойными дозвуковыми патронами, со смещенным сердечником. Как и все жители Улья, я ненавидел муров и внешников, для которых мы были просто мясом, хорошо продаваемым мясом в мирах внешников, но ещё я был человеком, иммунным, а там, в кунгах Уралов были люди. Ничего не знающие о Стиксе новички.

Активировал дар, выцеливая траекторию страйк выстрела. Элитник был настолько подвижен, словно мерцал, так что выцелить споровый мешок не было никакой возможности и я выстрелил в шею рубера, который кинулся к Уралу. Новая попытка выцелить командира банды зараженных не увенчалась успехом, и я убрал раненого рубера, под шум боя, пока элитник не учуял опасности от меня. В этот момент снова раздался высокий режущий звук беспилотника. Элитник взревел, спрыгнул с БРДМ, рванувшего в тот же момент по проспекту прочь от места боя. Беспилотник выпустил ракеты в охотника, но только одна ударила ему прямо под костяные наросты у позвоночника, разбрызгивая красное. Туша дернулась, удачно покатившись под бок Урала, словно прикрываясь им. Затихла. Я смотрел вослед уезжающему БРДМ, из которого никто не вышел, чтобы подобрать раненых, или распотрошить поверженных зараженных. Муры, что с них взять.

Удалился визжащий звук беспилотника и рёв бардака, а я ещё минут пятнадцать осматривал поле боя, прежде чем решился спустится к покореенной технике. Я человек, и не надо об этом забывать ни через год, ни через десять лет жизни в Улье. Обошёл по дуге, осматривая трупы зараженных, потроша их, проверяя людей. Добрался до первого Урала, заглянул через разбитые окна в кунг. Отметив раскиданные тела и залитые кровью пол стены, даже потолок. Подтянулся, пошёл проверять живых. Из десяти человек живыми оказались пятеро, один сломал ногу, и был в отключке, второй видимо сломал ключицу, стонал, был белым как мел, и еле ворочал языком, девушка и пацан лет пятнадцати, зажатые сдвоенным сиденьем практически не пострадали, но находились в шоке. Средних лет мужик, видимо, получил по голове, смотрел мутным взглядом, и попытался подняться, поскальзываясь на мокром и скользком от крови полу. Вот черт, измажутся кровью, придется всех отмывать и переодевать, причем поблизости от элитника, чтобы хоть запах крупного зараженного отпугнул других тварей, пока мы не команда, а кучка калек.

Приложив к губам контуженного мужика флягу с живцом, заставил его сделать три глотка.

– Молчи, и соблюдай тишину. Будем сейчас выбираться. Понял? – спросил я, и дождавшись, когда его взгляд стал чуть осмысленней, сказал: Теперь вставай, и вытаскивай молодежь на улицу. стойте у колеса Урала со стороны водителя. Дашь им по три глотка из этой фляги.

Видя как мужик попытался что-то сказать, врубил командира в голос:

– Тут я начальник, ты слушаешься меня от и до, дословно. Если жить хочешь конечно. Все вопросы потом. Сейчас я говорю, ты делаешь. Усёк?

Дождался от него кивка. Ткнул пальцем в сторону девушки и пацана.

– Сначала их. Затем выходите и стойте не отсвечивая у колеса. Тихо, без вопросов, пока я проверяю второй Урал. Дальше распоряжения дам.

Вернулся к раненому со сломанной ногой. Спека у меня две дозы. Всего две, и это последний шанс. Покрутил шприц в руках, убрал назад в сумку. Достал капельницу с физраствором, растворенным в нем живцом и микродозой спека. Разрезал рукав, закрепил жгут, воткнул иглу. Прицепил пакет на дужку сиденья. Второго в отключке ощупал, убедившись что переломов конечностей нет,есть шишак на голове и подвижная ключица. Его туго бинтовать придется и шину ставить на плечи. Этого потом, пусть пока валяется, пока я проверю второй Урал.

Выпрыгнул из разбитого окна, пошёл ко второй машине, по пути осматривая трупы муров. Живых – ноль. Это хорошо, а то бы мучался человеколюбием, не зная что с этими мурами делать. Вот они бы не раздумывали, найдя меня раненным – затолкали бы на ферму. Второй кунг наполовину был разорван и смят. Только в передней части, ближе к кабине на меня смотрели расширенные от ужаса три пары глаз. Женщины, чтоб их. Ладно, что не истерят. Только орущих баб мне не хватает, в комплекте к калекам. Из живых нашелся еще один молодой парень, зажатый сдвух сторон покореженными сиденьями. Врубил дар, вытащил его из плена. Пока он пытался отдышаться, поманил рукой трёх тёток. Сказал:

– Так, товарищи новички. Слушайте меня, вопросов пока не задавать, истерик не закатывать, выполнять всё, что сказано, если хотите жить. Сейчас, выходим. Идём за мной к второй группе. И молчим, чтобы не увидели. Это вас касается, – я ткнул пальцем в баб, – Усекли?

Три головы кивнули. Губы у них подрагивали, носы шмыгали, но они упорно давили в себе слёзы. Что ж, хорошо.

– На, – сунул я в руки парню флягу, – сделай три глотка. Через не могу. Да это противно, но надо.

Забрал флягу. Сунул первой женщине:

– Теперь ты, тоже три глотка. Да, воняет, но пей. И не кривись.

Толкнул флягу к губам. Она закашлялась, но живец сглотнула.

– Теперь вы, тоже самое.

Одна пробормотала что-то про гигиену и стаканчик. Я усмехнулся, бабы были забрызганы мозгами и кровью.

– Не о гигиене надо сейчас думать, а как выжить. Все на выход.

Спрыгнул первым. Помог спуститься женщинам, все таки высота кунга больше метра. Показал куда идти. Замкнул группу. Когда новички собрались у левого борта первой машины, сказал:

– Так, вопросы что, куда, почему – потом. Сейчас задача, собрать оружие, упаковаться, добраться до места, где можно помыться и сменить одежду. Здесь в кровавой экипировке ходить нельзя. Поэтому давайте знакомится. Я, Печкин. Ваш крестный, проводник до безопасного места, инструктор и командир. Путь у нас долгий почти триста километров. Чтобы добраться живыми надо соблюдать правила и приказы. Кто из вас держал оружие в руках?

Парень из первой машины помялся:

– Я, в армии служил, но стрелял из автомата два раза, за всю службу.

Я с трудом сдержал не довольную усмешку. Главное, что он знает с какой стороны дуло. Женщины молчали. Понятно. Эти просто груз. Пацан, вытащенный из первой машины, поднял руку:

– Я в тире стрелял из винтовки.

Я кивнул. Конечно не боец, но хоть что-то.

Посмотрел на мужика, из второй машины. Он пожал плечами:

– Служил на флоте, но это было почти тридцать лет назад.

Я снова кивнул. Ладно, этот хотя бы дисциплину знает, на флоте не забалуешь. Продолжил:

– Кто с медициной знаком?

Робкое “я” послышалось совсем не от троицы женщин, а от девчонки.

– Я в медучилище учусь на втором курсе.

– Практику уже проходила? – спросил я. И она кивнула.

– Теперь про имена, позывные – продолжил я. – рассчитаемся по номерам. Первый – я ткнул в матроса, – второй, – показал на парня из второй машины, – третий – сказал пацану.

Четвертой стала студентка медучилища, номера с пятого по седьмой достались женщинам. Восьмой и девятый – получили раненые.

– Так, товарищи новички, слушайте команды. Первый, второй, третий – пойдете со мной собирать оружие и полезное. Сносить всё будем сюда. Пятая, шестая, седьмая – вы принимаете вещи, сортируете по девяти комплектам: одна фляга, одна аптечка, одно оружие огнестрельное, один клевец, это топор такой на ледоруб похож, один нож, одна бутылка воды если есть, один рюкзак. Повторите, как комплектовать.

Женщины повторили.

– Четвертая. Ты лезешь в Урал, там двое раненных. Одному надо зафиксировать ногу, у него перелом. Досмотреть капельницу. У второго, снять одежду, подготовить под наложение шин, у него перелом ключицы. Пока не буди. Поставь систему – я вытащил аптечку и второй комплект капельницы, сунул ей. Задача понятна?

Девушка кивнула. Не фонтан конечно, губы трясутся тоже, но вроде понимает, что делать.

Я прислонил свою СВ к борту Урала, вытащил пистолет-пулемет Вал.

– Пошли, – махнул первому, Второму и Третьему.

Остановился у трупа второго номера пулеметного расчета.

– Вот смотрите, что искать и что брать. Фляга – открутил крышку, дал понюхать. – примерно такой запах, плюс минус. Клевец – ткнул на соответствующий инструмент на поясе у мура. – Пояс тоже берем. Огнестрельное, патроны, магазины, ножи. И вот что ещё, – я ощупал карманы у трупа, вытащил пластиковый органайзер и показал содержимое: бусины споранов, горошины, – И ещё смотрите аптечки, перевязочный материал, и вот такие шприцы, – показал им спек, продолжил – Рюкзак, небольшой, главное, чтобы почище. Понятно?

Моя мародерская команда кивнула. Я продолжил:

– Собираем, отдаем Третьему, он несёт нашим женщинам. Внимание. Делаем всё тихо. Кабины тоже осматриваем, там тоже может быть барахло. Так Первый – вот твой участок – я указал ему поле для осмотра, – Второй, вот твой. А я пошёл ранеными заниматься.

Девочка медсестра сделала даже больше, чем я ожидал. Восьмой был прислонен к сиденью и посажен на чью-то одежду, без рубашки, с воткнутой в руку капельницей.

У Девятого разрезана штанина в месте перелома. Голень. Хреново, надо костыли ему какие-то городить. Нога конечно срастется, но через неделю примерно.

Капельница почти подошла к концу. Пациент порозовел. Того и гляди глазами захлопает. Я оглядел кунг на предмет досок, чтобы сделать лубки. Свободного ничего не нашлось, пришлось отодрать обшивку, в кунгах довольно часть под обшивку ставили доски. Тот ещё совок, но вот пригодилось. Врубил дар. Разломал доску. Подточил лубки ножом до нужного размера. Обмотал бинтом. Вдвоём пристроили конструкцию потерпевшему.

Скатал два кольца-шины для Восьмого, вдвоём натянули ему на плечи, стянули бинтами, чтобы не двигались. Перетянули туго плечо.

– Такс, куртку потом найдем, как очнется. Теперь смотри. Как капельница закончится – позовешь меня. Я их разбужу от обморока. Не кричи только. Пацану передашь, он меня позовет.

Я выпрыгнул наружу. Отметил, что Первый и Второй закончили собирать хабар из вверенных секторов. Указал им на следующие сектора, со стороны водителей, предупредив, чтобы к тушам зараженных не приближались. Не надо мне сейчас впечатлений от них, разговоров и истерик. Пошёл осматривать правую часть распотрошенной колонны и думать, куда мне своё воинство пристроить, чтобы умыться, привести в порядок и провести инструктаж.

Осмотрел всё, собрал, что нужно. Отдал пацану, чтобы отнёс. Подошёл к туше элитника. Он так неудачно для меня упал – прижавшись спиной и затылком к Уралу, так что до спорового мешка не подберешься. Постоял, посмотрел, плюнул. Да и Стикс с ним, с жемчугом и споранами, один не оттащу, некогда возится. Стал рассматривать монстра. Туша переливалась от глубоко черного до блестяще серого. Множество шишек и шипов по телу, каждая крупная пластина заканчиваются крючьями шипов к центру пластины в три четыре сантиметров, как выпущенные когти у кошки. Посмотрел ближе. Так и есть из края пластин словно когти выставлены, и даже отверстия есть, куда они втягивались. Надо же. Впервые такое вижу. На голове, над ушами двойные рога, загнутые вперед и назад, угольно черные. Ну прям черт из ада. Морда похожа больше на тираннозавра, но не такая длинная челюсть, более широкая, и зубы скрыты под губами. Утопленные глазницы, прямой нос, клапаны ноздрей. Губы тоже сейчас усеяны колючками когтей, плотно сжаты. Руки и ноги тоже в броне, костяных шишках и колючках. Судя по развороту костей, оно и прямо ходило и на четырех ногах не плохо бегало.

На шее под челюстью блеснуло что-то металлом. Присмотрелся. между бронированный пластин впечаталась золотая пластинка с номером и круглый кулон. Когда-то это определенно было человеком. Я смотрел на золотые безделушки, и вдруг заметил, как они шевельнулись. Пригляделся: ну точно, словно под кулонами пульсирующая жилка редко бьется. Меня прошиб холодный пот. Я осторожно сделал шаг назад, другой. Вдруг глаз чудовища открылся, на меня уставилась серо голубая радужка с крестообразным зрачком. Взгляд сфокусировался на мне и зрачок сжался в круг. Вот с таким круглым зрачком глаз был почти человеческий. Я сделал ещё шаг назад, поднимая для стрельбы Вал. Глаз моргнул. Я увидел, как по всему телу внутрь пластин втянулись крючки колючки. Я плавно поднял вал, уставив дуло в глаз. Колючки тут же выросли и монстр вздохнул. Словно давая мне понять, что я с моей смешной пушкой умру сразу же, как только… Я опустил дуло вниз, колючки втянулись, глаз моргнул. Приподнял дуло, колючки вышли наверх, элитник потянул воздух. Я повторил подъем и опускание оружия, получая один и тот же эффект. Выдохнул сам, тихо сказал:

– Понял тебя. Я не трогаю тебя, ты нас тоже. Даешь нам уйти. Так?

Голубой глаз моргнул. Колючки втянулись. По какому-то наитию, я убрал Вал за спину, сделал шаг к морде, протянул руку. Элитник втянул воздух, словно запоминая мой запах.

Я отошел на пару шагов, присел на асфальт, не прерывая зрительного контакта. И поймал себя на мысли, что собираюсь сморозить какую-то глупость. Мысль, словно жужжащий комар засела в голове “контракт, давай контракт”, и я проговорил её вслух:

– А если мы с тобой договоримся? Я прикрою тебя, то того момента, пока ты не встанешь на ноги. А ты прикроешь меня до следующего кластера, с моей инвалидной командой?

Глаз мигнул. Я пробормотал:

– Чувствую себя идиотом.

Зрачок расплылся крестом, словно монстр улыбнулся глазами. Снова собрался в круг.

– Будем считать, что договорились. – Сказал я, и глаз снова мигнул. – Я Печкин, а тебя буду звать десятым. Прости, но другого имени нет. У меня девять новичков, я командир, а ты будешь десятым.

Глаз снова расплылся крестом и затем моргнул.

– Ладно, Десятый. Я буду вон там – ткнул на рядом стоящий дом. – Тебя прикрывать. Инвалиды мои там же, пока ты на ноги не встанешь. Затем мы пойдем к реке. Не знаю, что ты из этого понял, но контракт есть контракт. И прости уж, больше мне помочь тебе нечем.

Он улыбнулся глазом снова и моргнул. А я встал и тихонечко попятился, от него, а затем быстрым шагом пошел к новичкам.

Моя команда закончила мародерить. Рассказал им свой план:

– Так, сейчас перемещаемся в этот дом. – Показал за спину. -Там ждем сутки, а то и двое, изучаем всё, что положено знать вам, учимся как будем двигаться. Отмоемся, переоденемся. Подождем когда раненые придут в транспортировочный вид.

У одной из женщин на лице так и читался вопрос и предположение: “зачем нам раненые, мы с ними умрем”. Я ответил на ее невысказанный вопрос:

– Нет, мы никого здесь не бросим. И никто не умрет, если вы будите вести себя как вам скажу. И дурить не станете. Первый, Второй. Пошли вытаскивать наших раненных.

Я залез в кунг. Девятый уже пришел в сознание и на его лице отражалась масса вопросов.

– Подожди, сейчас разбужу второго потерпевшего и все объясню.

Капельница у пациента с переломом ключицы закончилась, но в он все ещё был в отключке. Жаль, но придется будить своими методами. Я достал из-за пазухи кожаный органайзер с специальными иглами. Ткнул иглой сначала в две точки на голове, а потом в нервный узел на локте. Человек вздрогнул, ойкнул и открыл глаза. Я убрал иглы.

– Так, товарищи раненые. Сейчас мы вас транспортируем в другое место, там вы получите полные объяснения что, почем, куда, и как быть. Ваша задача быть тихими и помогать вас перемещать. Пока к вам будут обращаться по номерам. Ты – восьмой, а ты девятый. В группе не считая меня девять человек, из них четверо женщины. Давайте Первый, Второй, работаем.

И мы начали перемещаться. Два часа я потратил на то, чтобы довести всю группу до квартир второго этажа. Разместить, раздать поручения. Затем пройтись по дому, упокоить пустышей, уча этому делу первую тройку. Женщин не рискнул брать, и так на грани истерики, задавливают только тем, что боятся как бы их не бросили. А тут ещё учится по черепушкам клевцом бить. Вся тройка хорошо проблевалась. Упокоить пустыша удалось только первому, остальные тряслись и мотали головами. Заставил их потом бить клевцом трупы. Отрабатывать удар и перебороть брезгливость к мозгами и крови. Пустышей во всем доме оказалось десять штук. И дом не большой и этажность не великая, и на работу с утра многие ушли, так и шляются где-то урча в городе.

Забаррикадировали вход в первый подъезд, я пробил на втором этаже проход во второй подъезд. Заставил натаскать воду из квартир в ванны квартир, где мы расположились. Заставил всех отмыться от крови. Найти одежду, переодеться. У женщин и второго нашлись вещи, взятые из дома. Заставил сварить ужин. Выпить всем живца. Провел лекцию о Стиксе. Выдал листовки, которые мне всучил Антей. Жаль, что моих брошюр не осталось. Дал первую вводную о заразе Стикса, мультиверсуме, о возможностях. Предложил подумать, составить список интересующих вопросов для следующей лекции.

И ушел на фишку выше этажом, забрав с собой пацана, назначив порядок дежурства для живого мужского населения.

Пацана взял не просто так. Теперь каждый, кто собирался со мной дежурить на фишке, получал не только дополнительные разъяснения, но и допрашивался подробно, чтобы понять что за человек, какие у него могут быть полезные навыки для выживания в Улье. Не дары, а именно навыки. И я учил конечно азам наблюдения, распорядку и некоторым правилам выживания. Так что последние десять часов чувствовал инструктором среди новобранцев. А ещё, все это время мне пришлось постоянно мониторить обстановку, памятуя про контракт с элитником. Зараженных я не боялся, запах и эманации элиты отгонял от нашего места более слабых зараженных, и будет отгонять ещё какое-то время. В нашем случае большую опасность несли люди. Именно поэтому, до того, как мы выдвинулись к дому, мне с первой тройкой пришлось сначала разделать двух руберов и топтунов, вытащить на широкий проспект их головы за сто метров, демонстрируя, что охота прошла отлично и никакой ватаге мародеров, трейсеров и рейдеров тут ловить нечего. Но это не избавило меня от постоянной напряженности и контроля за окружающей территорией.

Элитник так и лежал не шевелясь. Ночью я решился на безумство. В одной из квартир на первом этаже при осмотре дома обнаружил морозильный ларь с замороженной птицей и рубленным мясом. Не смотря на то, что заканчивались вторые сутки загрузки мясо в ларе еще поблескивало льдом и было пригодно. Часть всучил женщинам, чтобы приготовили еды. А килограмм пятнадцать свалил в сумку-китайку и ночью пошел кормить раненого Десятого. Безумец, знаю.

Накинул скрыт и дотащил сумку с мясом до монстра. Присмотрелся. Теперь было видно, что бок охотника пусть не часто, но поднимается. Замер не доходя пару метров и тихо сказал:

– Слушай Десятый, я тут тебе мяса принес. Вот только не знаю как отдать.

Блеснул открытый глаз, послышался шум всасываемого ноздрями воздуха. Я продолжил:

– Могу подтащить к твоей пасти. А ты как нибудь съешь.

Снова вздох, и тихий звук, больше подходящий на бульк.

– Даже не знаю, что думать Десятый, это твое согласие?

– Бульк.

– Ладно, будем считать, что согласие, и ты гарантируешь, что меня не перепутаешь с мясом.

– Бульк, бульк.

Я вытащил из сумки кусок килограмма на три. Аккуратно приблизился к морде, со стороны ноздрей. Опустился на корточки, поднес кусок. Монстр снова втянул носом воздух. Я положил кусок мяса прямо у губ. Сделал шаг назад. Челюсти едва приоткрылись, из пасти высунулся липкий язык, и на этом все. Ни поднять голову, ни подцепить кусок, чтобы сглотнуть, элитник не мог.

– Да уж, Десятый, или ты притворяешься, или ты реально слаб, даже пожрать не можешь.

– Бульк, бульк.

– Не знаю, что я сейчас делаю, но давай попробуем тебя покормить. Ты главное челюсти разожми.

Я снова приблизился к пасти. И придерживая кусок с одной стороны засунул его в щель между челюстями.Теперь кусок лежал прямо в пасти, прижатый языком,потекли слюни, вяло шевельнулся язык, но монстр не смог даже проглотить.

– Да твою же маму, Десятый! – выругался я, понимая, что по факту, ему надо этот кусок засунуть не на язык, а прямо в глотку. На подвиг, чтобы засунуть руку прямо в пасть элитнику, пусть почти дохлому, я не был готов.

Тихо выругался. В ответ Десятый глубоко вздохнул и забулькал.

Я встал, пошел искать какую-то палку, или прут, или арматуру, на которую можно было бы насадить мясо и толкнуть его поближе к горлу зверюги. Минут через пятнадцать нашел кусок торчащей арматуры из рухнувшего жби столба. Ещё минут десять отчаянно матерясь выламывал арматуру из бетона, используя свой силовой дар. Арматурина получилась длиной около семидесяти сантиметров, почти сравнялась с длиной челюстей монстра. Подлиннее бы конечно. Насадив на нее как на вилку кусок мяса я снова приблизился к Десятому. Предыдущий кусок так и болтался между его челюстями залитый слюной. На меня пялился поблескивающий в звездном свете голодный голубой глаз.

– Да уж, Десятый. Тут одним контрактом на не нападение ты не отделаешься. – Сказал я и положил второй кусок нанизанный на арматуру сбоку между челюстями.

Дальше я ругался и сопел, пытаясь с помощью арматуры, протолкнуть два куска ближе к горлу. Но челюсти монстра не раскрывались, а язык откровенно мешался, и я боялся ткнуть арматурой во что-нибудь внутри. Мало ли как оно расценит эти действия. Я пыхтел, матерился, и уговаривал его сделать “ам”. Зверюга же вяло сопела, булькала и шевелила языком, доказывая что жрать хочет, но не может. Элитник даже глаз закрыл, видимо, чтобы меня не смущать. В какой-то момент я увлекшись понял, что уговариваю его, ворча прямо в то место, где должно быть ухо, держась руками за изогнутый рог. Затем махнул на страхи, взялся за ноздрю одной рукой, за нижнюю губу второй и под даром начал раскрывать челюсти. Совсем как дрессировщик тигров, который готовится засунуть голову в пасть. Пытаясь удержать челюсти раскрытыми, подставил ногу к нижней, а рукой продолжал орудовать арматурой, проталкивая злосчастное мясо к горлу, Наконец, вяло шевельнувшийся язык отправил первый кусок вовнутрь. За ним протолкнул второй. Монстр удовлетворенно пробулькал.

Я подтащил сумку к морде, запихивая в раскрытую пасть всё, что в ней было и проталкивая уже рукой, от усталости перестав боятся, что прямо сейчас челюсти захлопнутся и я лишусь ноги или руки. Закончив с едой, сел, оперся спиной на нижнюю челюсть, погладил сегменты брони рядом с глазом.

– Умаял ты меня, Десятый. Знаю, что для такой туши доза смешная, попробую найти ещё. Людьми кормить тебя не буду, не обессудь.

Он забулькал в ответ. Медленно сомкнул челюсти, словно боясь, что испугаюсь.

Я поплелся в дом. Проверил спящих вповалку подопечных. Разбудил Второго для смены на фишке, а сам нашел ведро, наполнил его до половины водой и закинул в него несколько кусков. Как напоить охотника не знал, решил, что мясо наберет воды и это сойдет за питье. Прилег на два часа.

Акт 2. Сцена 5. Безымянная

Разбудил кот, нетерпеливо топчущийся по груди. Солнце уже успело нагреть темный тент катера, в кокпите стало душно. Она вылезла из спальника, потянулась навстречу ласковому утру. Купание, завтрак, тренировка которую она себе придумала и выдвижение на наблюдательный пост. План на день был прост и понятен.

Когда с утренними процедурами закончила, решила потренироваться до завтрака. Упражнения были просты, нацелены на выж