Возвращение в Ангкор бесплатное чтение

Настоятель

Настоятель понял, что ждать её больше нет смысла, госпожа Сэмпа Гьялмо не придёт, и они попусту теряют драгоценное время. Он вернулся в круг из двенадцати буддийских монахов, сидящих на каменном полу под сводами храма Ангкор Ват. Шестеро из них были облачены в оранжевые одежды, остальные – в тёмно-красные. То были приглашённые монахи из Тибета. Они низким голосом распевали мантру[1] и мерно покачивались из стороны в сторону. Монахи повторяли её бесчисленное количество раз на протяжении более чем ста дней. В центре круга стоял резной сосуд из золота, инкрустированный большим рубином. От него исходило красноватое свечение и едва доносился низкий гул.

Руки Настоятеля безвольно лежали на коленях. Он смотрел куда-то вдаль невидящим взглядом. Перед его глазами снова поплыли виды Ангкора. Но не того Ангкора, что он представлял собой сейчас: ажурного храмового комплекса, сплошь украшенного золотом и драгоценными камнями, а другого – разрушенного, разграбленного, изувеченного. Он видел этот образ уже много раз: впервые это видение пришло к нему пять лет назад, во время праздника Весак[2]. Тогда он не обратил на него должного внимания, а спустя какое-то время и вовсе о нём забыл. Но оно повторилось снова три года назад, потом год назад, и вот уже буквально преследовало его каждую ночь.

Настоятель пригладил чёрные волосы, забранные в тугой хвост, которые в его семьдесят лет нисколько не тронула седина, и закинул моток жёлтой накидки поглубже за спину. Он редко надевал жёлтую накидку монаха, отдавая предпочтение чёрному кимоно. Это была его личная привилегия, такая же, как и носить волосы, а не брить их, как это делали все монахи. Эти привилегии дались ему не просто так, а за особые заслуги, о которых Настоятель не любил вспоминать.

«Надо спрятать сосуд так, чтобы ни одна душа в этом мире, кроме монахов, не знала, где он, – твердил себе Настоятель, запечатывая сосуд. – Это не спасёт Ангкор от падения, но на какое-то время этого хватит, чтобы оградить мир от древней необузданной силы. Придёт время, и они смогут довершить начатое до конца. Госпожа Сэмпа Гьялмо должна прочитать свою молитву. Во что бы то ни стало! Только она может и должна запечатать на веки это древнее зло… Возможно, уже не в этой жизни…»

Карина

Карина встала из-за рабочего стола, сомкнув руки в замок. Лёгкая улыбка, тронувшая её губы, была вовсе не дежурной. Она любила свою работу и отдавала ей всю душу. Прядь каштановых волос выбилась из пучка, собранного на затылке, придавая девушке дополнительный шарм, которого у неё и так было в избытке. Дети просто обожали эту хрупкую, слегка курносую девчушку с ямочками на щеках, которая умела подать материал так увлекательно, как почему-то не мог никто из преподавателей в школе.

– Let’s talk about flight[3]. Артём, what’s in English for example[4] «самолёт»? – спросила Карина.

– Э-м-м… plant. Нет, plane, – ответил Артём.

Его щёки слегка подёрнулись румянцем из-за возникшей заминки.

– Хорошо, а какие ещё есть синонимы этого слова? – уточнила Карина.

Она написала на доске все ранее названные варианты.

– Aircraft, – ответила отличница Катя, не дождавшись пока ей дадут слово.

– Good! Взлёт? Иван? – продолжила Карина.

– Take off, – ответил Иван.

– Молодец! Ты, наверное, помнишь и как будет посадка? – с энтузиазмом вскинула брови Карина.

– Landing, – не растерялся тот.

– Руление?

– Taxi, – выпалил Иван.

– Ворота?

– Gate, – опередила Ивана Катя.

Иван скорчил той рожицу и пригрозил кулаком.

– Прекрасно! – похвалила учеников Карина. – Итак, напоминаю, что на следующем занятии продолжим эту тему, а также более подробно остановимся на теме путешествий и достопримечательностей. И не забудьте принести поделку: будем голосовать за лучшую! Жду всех вас в четверг! Our lesson is over! Goodbye![5]

– Goodbye! Goodbye! – доносились детские голоса со всех сторон.

Кабинет наполнил звук отодвигающихся стульев и суетящихся учеников, поспешно рассовывающих учебные тетради по рюкзакам. Карина сидела за рабочим столом и улыбалась, наблюдая за копошащимися детьми.

Идея открыть школу английского языка пришла ей пять лет назад вскоре после получения диплома о высшем образовании. Только что вылупившийся студент-экономист с прекрасным знанием английского языка уровня Advanced в то время мог претендовать только на должность менеджера в кафе быстрого питания: в стране бушевал очередной кризис, опытные специалисты попадали под сокращение, даже они оказывались никому не нужными, что уж говорить о только что оперившихся молодых выпускниках.

Тогда Карина сидела на кухне у подруги и макала пакетик чёрного чая в кипяток, водя пальцем по цветочкам, отпечатанным на затёртой клеёнчатой скатерти. Слюнявая осень стучала в окно корявой веткой берёзы, с листьев которой капали первые капли нудного осеннего дождя.

– Люд, я просто в отчаянии. Работы нет, никаких перспектив тоже. У меня заканчиваются деньги, заработанные на помощи студентам с выпускными дипломами. Через неделю, боюсь, что мне уже нечего будет есть, – сказала Карина, положив чайный пакетик на блюдце.

В глазах заблестели слёзы, которые она еле сдерживала.

Люда с сочувствием посмотрела на подругу. В отличие от Карины, должность менеджера в кафе быстрого питания ей не претила, но, зная отношение Карины к такой работе, Людмила глубоко вздохнула в знак поддержки.

– Я даже не знаю, что мне делать, – продолжила монолог Карина, разведя руки в стороны. – Я встала на биржу труда, но им мне тоже особо нечего предложить. Ходила на днях по направлению в управляющую компанию на должность экономиста. Жуть такая, как они там только работают! Всё ветхое, обои на стенах облезлые, пожелтевшие, потолок весь сыплется. И пахнет пылью и безнадёгой. Мне с порога тут же заявили: «Зарплаты низкие, премий не бывает». Ну а что мне делать? Я конечно же отказалась. Только вот это был третий отказ. Завтра получу пособие в последний раз.

Глубоко вздохнув, Карина склонила голову и прикрыла ладонью лицо. Люда достала из мешочка колоду карт и предложила:

– Давай разложу карты, и мы посмотрим, что там у тебя с работой?

Карина оживилась.

– Ой, спасибо, Людочка! Давай!

– Смотри, первый дом – твоя личность. Здесь карта Шута. Ты займёшься чем-то новым в жизни. Сейчас по другим картам увидим, чего именно это касается. Так, второй дом – финансы, недвижимость. Тут карта Мир. Это расширение, увеличение…

Телефон Карины зазвонил, прервав поток предсказаний Людмилы.

– Алло, Кариночка! Здравствуй, это Григорий Петрович из института, преподаватель по английскому языку, помнишь?

– Да, да, конечно, помню, здравствуйте! Чем могу помочь? – сердце Карины забилось сильнее. Может, в институт позовут?

– Карин, у меня тут такое дело… Не знаю, с чего начать. В общем, мне срочно уехать надо на конференцию в Петербург, а у сына какая-то контрольная работа нарисовалась по временам. Он не понимает ничего, и преподаватель в школе попалась бестолковая. Ну я же помню, что ты хорошо английский знаешь. Позанимайся с ним, пожалуйста. Ну прям очень надо.

– С удовольствием, Григорий Петрович! А может, у него в классе ещё есть желающие? – с надеждой спросила Карина.

Григорий Петрович выдержал паузу.

– Наверное. Я поспрашиваю! Могу двух студентов тебе из вуза прислать. Приезжай завтра ровно в пять на Горького пятьдесят семь, квартира сорок. Сможешь?

– Договорились! Григорий Петрович?..

– Да, Карин?

– Спасибо вам огромное! – ответила Карина.

С того момента она решила, что брать школьников и студентов на репетиторство вполне даже по силам и по нраву. Постепенно к ней потянулись не только дети, но и люди постарше, которые перед поездкой заграницу желали немного подтянуть уровень языка, чтобы хотя бы не заблудиться в аэропорту и быть в состоянии объясняться не только жестами. Сначала Карина исправно принимала всех у себя дома, но, когда её однокомнатная съёмная квартирка превратилась в проходной двор, решение снять отдельное помещение стало вполне очевидным.

Небольшое полуподвальное помещение на окраине города сурово смотрело на неё тёмно-серыми бетонными стенами. На полу были разбросаны окурки, где-то валялись осколки бутылочного стекла. Пахло мокрым бетоном и плесенью. Свет осторожно заглядывал внутрь помещения через единственное мутное окошко, расположенное под самым потолком. Окно ещё не мылось ни разу, потому что многоквартирный дом, в котором и было это помещение, сдался только год назад.

Карина глубоко вздохнула. Выглядело это пространство неприветливо, однако на другое помещение её бюджета просто не хватало, а её молодой человек Алексей больше не был готов жертвовать личным пространством в маленькой квартире, построенной ещё во времена Хрущёва, где его регулярно притесняли розовощёкие школьники и «всякий другой сброд», как он их называл.

– Лёш, мы что-нибудь придумаем, правда? – спросила Карина и закусила нижнюю губу.

– Кис, да тут всего пятьдесят квадратов! Я за неделю-другую сделаю тебе из него конфетку, – обнадёжил Алексей, – ну или хотя бы печеньку.

Через десять дней, как и было обещано, угрюмые стены превратились в благородно-оливковые, потолок из мрачно-серого стал белым и засверкал модными светодиодными светильниками. Там, где ещё вчера валялись окурки и осколки стекла, теперь лежала светлая плитка под мрамор. Магнитная доска ждала, когда же на ней начнут вырисовываться первые английские буквы.

– Парты расставим в два ряда или в один? – спросил Алексей, наклоняя голову то в одну сторону, то в другую в попытке представить, как будет лучше.

– Нет, нет, нет! Ни за что! – активно замахала руками Карина. – Я хочу, чтобы здесь царила непринуждённая атмосфера, не вызывающая стресса. И никаких ассоциаций со школой! Вот тут мы поставим кофе-машину, – и она указала пальцем на дальний от входа угол. – Вот здесь разместим столики с крутящимися мягкими креслами, как в кафе. Вон там кинем пару пуфиков для опоздавших. А сюда надо направить проектор, – Карина кивнула на стену напротив окошка. – Мы будем смотреть фильмы на английском языке и разные передачи.

Она сжала кулачки и так широко улыбнулась, обнажив чуть ли не весь верхний ряд ровных зубов.

– Карин, а у тебя на всё это хватит денег? – спросил Алексей.

Карина отвела глаза в сторону и вздохнула, затем снова посмотрела на друга:

– Я всё посчитала. Должно хватить. Но это всё, что у меня есть. И мне нужно как можно скорее начать работать, иначе в следующем месяце нам, увы, нечего будет есть. Через год я должна выйти в плюс. Только придётся немного повысить цены.

– А ещё запустить рекламу. И сделать сайт. Тебе нужно привлекать больше клиентов, – заметил Алексей.

– Согласна. Но лучшая реклама – это сарафанное радио! – ответила Карина.

Алексей шаркнул ногой, теребя что-то в кармане:

– Карин, ты же понимаешь, как всё это сложно? А если не пойдёт?

– Лёш, ты неправильно рассуждаешь. У меня нет выхода. Должно пойти. И точка! Вопрос лишь в том, что для этого надо сделать, – с энтузиазмом ответила Карина.

Анна

– Да святится имя Твоё, да прибудет Царствие Твоё как на небе, так и на земле…

До Анны, которую часто сравнивали с солисткой шведской группы Roxet, доносились слова молебна из основной залы церкви. Батюшка зычным голосом распевал «Отче наш».

– Держите, это на нужды храма, – полушёпотом сказала Анна, протянув конверт с деньгами матушке в церковной лавке, которая скромно притулилась в углу внутри церкви.

– Да благословит вас Господь! – тихо ответила матушка, мельком заглянув внутрь толстого конверта.

– И ещё сорокоуст за упокой моего отца, – попросила Анна.

– Да-да, конечно! Имя? – спросила матушка, листая журнал записи.

– Георгий. И давайте ещё за здравие: муж Александр и дочь Кира, – добавила Анна.

Она решила ещё немного постоять на службе и послушать батюшку. Анна очень хорошо себя чувствовала в храмах, ей нравилась атмосфера строгой церемониальности, насквозь пропитанной запахом ладана. Особенно она любила этот храм с огромной иконой Иисуса, который так по-доброму, так сочувственно смотрел на неё, что здесь она ощущала себя прощённой за все грехи.

Анна стала осматривать залу. Недавно сюда должны были привезти какую-то старинную икону Богородицы, которая якобы помогает зачать и выносить ребёнка. Анна мечтала ещё об одном ребёнке. Надеялась, что рождение малыша поможет сохранить трещавший по швам брак.

Анна покрутила головой, но, не заметив ничего необычного в убранстве храма, переключилась на прихожан. Её взгляд остановился на женщине, которая беспрестанно крестилась и кланялась. Раньше Анна её здесь никогда не видела. Женщина была одета в мешковатое коричневое платье до щиколоток, голову покрывал белый платок в мелкий цветочек.

Рассмотрев её внимательнее, Анна с трудом узнала в ней мачеху Ирину: будучи ещё лет девять назад пышущей здоровьем женщиной, сейчас она выглядела, как ссохшаяся старушка. Костлявые пальцы она с трудом складывала в крестное знамение: те тряслись и не слушались.

– Молись, молись! Всех своих грехов ты всё равно не замолишь, – прошипела себе под нос Анна.

Когда она собралась выйти из залы, платок скользнул по её светлым коротким волосам и слетел на пол. Анна подняла его, но на нём уже успели потоптаться прихожане, и она решила не надевать его.

– Ничего уже не стыдятся, даже самого Господа Бога! Вы посмотрите! Прикрой свою голову! Шалава! – услышала Анна откуда-то сбоку хриплый старушечий голос.

Она почувствовала, как щёки начинают гореть, и пулей вылетела из церкви.

«Ох уж эти всюду сующие свой поганый нос чрезмерно набожные старухи! До всего им есть дело!» – возмущённо подумала Анна и стала массировать золотой крестик, который ей подарила покойная мать. Она всегда так делала, когда нервничала.

Речной воздух ударил Анне в нос. Зазвенели колокола. Не раздумывая, она двинулась в сторону парка на Стрелке. Она с детства любила это место, где сливались воедино Волга и Которосль. Зелёный ухоженный парк всегда притягивал жителей города и его гостей. Здесь в любое время года можно было привести мысли в порядок.

Анна села на скамью, закрыв глаза и подставив лицо тёплым лучам солнца. Рядом скрипнули дощечки.

– Анют. Ты прости меня! Я так перед тобой виновата! – услышала тихий голос Анна, отдалённо напоминавший голос мачехи.

Она открыла глаза и увидела перед собой ту самую сухонькую старушонку, так рьяно крестившуюся в церкви.

– Ирин, простите, но я даже слушать вас не хочу, – проговорила Анна, скрестив руки на груди.

Обида клокотала в ней. Когда её мама умерла от рака, Анне было около десяти лет. Через год отец привёл в дом Ирину, которая прилежно стала исполнять роль хрестоматийной злой мачехи. Анна старалась не вспоминать о тех годах жизни.

– Анют, я должна тебе кое в чём признаться! – пропищала Ирина, примерно сложив руки на коленях.

– Я не собираюсь облегчать вашу совесть! Боритесь со своими демонами самостоятельно! – бросила Анна, скрестив ещё и ноги.

– Анют…

Не желая продолжать общение, Анна поднялась со скамьи и, сдвинув брови и плотно сжав губы, пошла в сторону выхода из парка.

Настоятель

Настоятель с трудом поднял сосуд. Монахи, как по команде, встали и последовали за ним, ни на секунду не прекращая чтение мантры. Ещё несколько месяцев назад они заметили, что стоит прекратить чтение мантры хоть на мгновение, как кто-то чужой начинает пробираться в голову, копошиться в воспоминаниях и подсовывать странные, чуждые им мысли.

Ламы в тёмно-красных одеяниях шли впереди, монахи в оранжевых накидках замыкали процессию.

«Чтобы бороться с внутренним злом, буддизма тхеравады[6] хватает более чем. Когда приходится бороться со злом извне, без тибетского буддизма не обойтись, а ещё лучше – бон[7]», – думал Настоятель. Именно поэтому он и послал пять месяцев назад в Тибет гонца по имени Самнанг с просьбой о помощи. Но в ответ прислали только шестерых лам из Лхасы. Это было совсем не то, на что рассчитывал Настоятель, однако всё же лучше, чем совсем ничего. Он ждал госпожу Сэмпу Гьялмо.

Вечерний сумрак успел уже опуститься на землю. Едва ступив за порог храма, Настоятель ощутил, что сосуд стал в разы тяжелее. Вены на его руках вздулись от напряжения. Им предстояло идти три километра.

Внезапно процессию оглушил пронзительный гул. Руки Настоятеля задрожали, но он удержал сосуд. Небо затянуло грозовыми облаками, резко стемнело, поднялся ураганный ветер. Он трепал одежду монахов, плотно облегая их тела. Монахи дрожали от холода и страха. Дорога была едва различима, временами путь освещали всполохи молнии. То и дело кто-нибудь вскрикивал, оступаясь во тьме.

Процессию озарила вспышка молнии, которая ударила куда-то за спинами монахов. Раздался треск, за ним грохот, и откуда-то с вершины храма, из которого они только что вышли, упал огромный камень. Когда Настоятель обернулся, то увидел, что второй камень попал в замыкавшего процессию Висну, размозжив ему голову. Монахи, как птенцы, сбились плотной стайкой. Кого-то стошнило. Монах, шедший предпоследним, сидел на земле, раскачивался взад-вперёд и лил слёзы, не в силах унять эмоции.

– Надо продолжать путь. Позже мы вернёмся за нашим братом, чтобы предать тело огню, – строго сказал Настоятель.

Несмотря на произошедшую трагедию, монахи всё же смогли собраться и двинуться дальше. Они понимали, что сейчас их долг – заточить сосуд во что бы то ни стало.

Ветер не унимался и дул с ещё большим остервенением. Листья падали с деревьев и хлестали по лицу идущих. Несколько монахов встали и от изумления раскрыли рты: молнии били в землю каждую секунду.

Вскоре вдали замаячил нужный им храм. Лики Будды на его вершинах надменно взирали на шествовавших монахов. Удивительно, как такое возможно: днём эти лица улыбались, но стоило солнцу зайти, как улыбки разом сползали со всех лиц и на глядящих уже смотрело суровое божество, не знающее пощады.

Процессия продвигалась в глубь храма Байон. Мощные удары сотрясали массивные стены этого многовекового строения, словно кто-то пытался взять его штурмом. Оставалось всего чуть-чуть, буквально метров тридцать. Своды храма трещали, как при землетрясении. Каменный пол вздыбился и заходил ходуном под монахами, будто земля под ними исчезла, а её место заняла огненная лава.

Процессия с трудом продвигалась вперёд. Её накрыл гул такой мощи, что все монахи присели, закрыв уши ладонями. Все, кроме Настоятеля. Он самозабвенно продолжал держать сосуд и читать мантру.

Настоятель подошёл к низкому каменному постаменту с круглым цилиндрическим отверстием внутри: в такие в Ангкоре помещали урны с прахом умерших правителей и значимых настоятелей. Камни, слагающие стены и своды храма, местами стали осыпаться и выпадать из своих гнёзд. Один из монахов взревел: ему придавило ногу. Другой тщетно пытался вызволить собрата из каменного капкана.

Настоятель вставил сосуд в отверстие для урны с прахом. Два мощных удара сотрясли стены храма. Вновь повторился дикий гул. Монахи, скривившись от боли, схватились за уши – сквозь пальцы стала сочиться кровь. Настоятель склонился над постаментом и начал читать нечто, вовсе не похожее на буддийские мантры, и совершать диковинные пасы руками. Затем он жестом показал монахам разместить над схороненным сосудом статую Будды.

Когда они водрузили её на постамент, всё смолкло, словно ничего и не было. Буквально через минуту солнце заглянуло в окна храма, осветив лучами ещё не осевшую пыль. Монахи почти разом глубоко выдохнули, на их лицах забрезжили улыбки. Они стали переглядываться и пожимать друг другу руки, обниматься.

Когда первая волна радости схлынула, все обернулись в сторону Настоятеля. Повисла гробовая тишина. Настоятель неподвижно стоял к ним спиной. Один из монахов решился обратиться к нему и робко произнёс:

– Настоятель… Настоятель, у вас получилось!

Но тот не слышал. А когда обернулся, монахи увидели, что его глаза подёрнулись белой пеленой.

Карина

Большой чёрный глаз пугливо смотрел на неё, выдавая страхи и опасения его обладателя. В нём читался немой вопрос: «А что, если она причинит мне боль? Или заставит делать то, на что у меня сегодня и вовсе нет настроения?» Карина взяла щётку и стала бережно чистить Зефира. Среди густой белой шерсти зияли затянувшиеся раны. Сердце Карины сжалось при виде свидетельства плохого ухода за питомцем прежними владельцами. Она аккуратно обошла эти места, не желая ненароком причинить боль.

Снарядив Зефира, Карина вывела его на манеж и неуверенно оседлала. Когда все стандартные начальные этапы тренировки были пройдены, можно было переходить к самому любимому моменту: тренер отпускал корду, и Карина сама управляла конём.

Осень уже уступала место зиме и небольшие лужицы в манеже подёрнулись тонким льдом, который звучно хрустел под копытами Зефира. Карина слишком поздно поняла, что выбрала неудачную куртку для верховой езды. Та то и дело шелестела при каждом движении, заставляя коня нервно подёргивать ушами.

Зефир, почуяв не очень опытного ездока, решил воспользоваться моментом и отклониться от дорожки по своим лошадиным делам. Карина вздохнула и стала хаотично тянуть поводья то влево, то вправо, тряся обеими ногами попеременно. От обилия противоречащих команд конь встал как вкопанный.

– Ну зайчик, ну пошли, давай! – не сдавалась Карина, дёргая поводья.

Тут она вспомнила: чтобы заставить лошадь идти, надо сжать ногами её круп с обеих сторон. После этого нехитрого трюка Зефир всё-таки начал движение.

– На дорожку, возвращаемся на дорожку! И помним про осанку! – крикнул издалека тренер, который в остальное время без умолку болтал с кем-то по телефону.

Карина выпрямила спину и потянула поводья вправо. Зефир послушался, начав шагать, как положено, по дорожке. Карина с облегчением выдохнула. Уголки рта поплыли вверх. Она смотрела на белую холку Зефира и его забавно торчащие уши, когда окружающий пейзаж поплыл и перед глазами предстала совсем иная картина: тоже конь, но чёрного окраса мчал её по знойной степи. От земли поднималось марево. Навстречу попадались редкие чахлые кустики.

Карина посмотрела на свои руки и не узнала их. Чёрные шёлковые рукава прикрывали загорелые предплечья, на левой руке был широкий кожаный браслет с кармашками, в которых прятались бутылочки, травы, длинные иголки и всякая всячина. Вороной перешёл на рысь, а следом и на галоп. Карина ощутила лёгкость в теле. В районе груди разлилось тепло, горячая волна ударила в голову. Восторг от скорости прервала неясно откуда взявшаяся мысль, что она ещё не умеет управлять лошадью в галопе. В ту же секунду холка вороного коня стала белой, степь померкла, пейзаж залился осенними красками, а до слуха Карины донеслись крики:

– Немедленно остановись! Да ты что творишь-то?!

Липкая грязь смягчила падение. В рот Карине попали кусочки глины вперемешку с сеном. Тонкий лёд звучно хрустнул под её головой.

Анна

На восьмом месяце беременности Анну положили на сохранение. Платного отделения в их больнице не было, поэтому ей пришлось согласиться на облупившиеся стены и жёсткие кровати бюджетного отделения патологии. В палате их было четверо: сама Анна, Антонина – тоненькая девушка с совсем небольшим сроком беременности, дородная Дарья лет сорока шести, которая успела уже стать матерью четверым детям и ждала пятого и Милана – стройная брюнетка лет двадцати восьми с фарфоровой кожей, кукольными чертами лица и оленьими глазами. Эти глаза Анне казались такими знакомыми, но она никак не могла вспомнить, где видела такие же. Анне очень нравилась эта скромная девушка. Она любовалась её утончёнными и полными достоинства жестами. Губы Миланы изящно изгибались при улыбке. И эта улыбка тоже казалась Анне до боли знакомой, однако она никак не могла поднять тот плотный пласт сознания, под которым были погребены воспоминания.

Лежать на сохранении – то ещё развлечение. За четыре дня от нечего делать, дамы перебрали почти все темы, на которые могли поговорить беременные женщины, от имён для своих будущих детей до тонкостей грудного вскармливания. Только Милана была немногословна: она внимательно слушала разговоры, улыбаясь нежной незамысловатой улыбкой. Особенно внимательно слушала Анну.

– Милана, пройдите в десятый кабинет, вам осталось последнее обследование, и вас выписывают, – сказала вошедшая в палату медсестра и сделала пометку у себя в журнале.

Милана вышла. Через пять минут зазвонил её телефон. Анна не имела привычки брать чужие вещи или отвечать на чужие звонки. Зато эту привычку имела дородная Дарья, которая без колебаний взяла трубку.

– Любимый звонит, – прошептала Дарья и захихикала, прикрыв рот ладонью.

Анна, не найдя в этом ничего смешного, пожала плечами. Дарья включила громкую связь и ответила на звонок:

– Алло, это… Милана ушла на обследование…

– Попросите Милану обязательно перезвонить, как освободится, я приеду и заберу её, – ответил на том конце брутальный мужской голос.

Кровь отлила от лица Анны, пол ушёл из-под ног. Перед глазами поплыла белая пелена.

– Это голос моего мужа, – сипло прошептала она и села на край кровати.

Настоятель

– Отведите меня в Неак Пеан! – тихим голосом попросил Настоятель.

За эту ночь он постарел на десяток лет. Среди чёрных волос заблестело несколько белых прядей. Настоятель попытался сделать шаг, но его повело. Он ощущал себя опустошённым и вымотанным глубоким дряхлым стариком. Монахи взяли его под руки и потащили на себе.

Неак Пеан был крохотным островным храмом, окружённым со всех сторон прудом. Вода в нём считалась целебной: здесь из века в век люди избавлялись от недугов и смывали свои грехи. Храм был выполнен в лучших традициях кхмерской архитектуры.

Была уже глубокая ночь, и монахи находили дорогу буквально на ощупь: света от факелов хватало только метра на три впереди. Ночные хищники приняли смену, летучие лисицы начали охоту. От ночной суеты, которая так не была похожа на дневную, монахам стало не по себе.

Впереди вырисовался контур храма. Подойдя к мосту, перекинувшемуся через пруд, монахи встали у самой кромки воды, как вкопанные.

– Что это? – воскликнул один из них.

Там, в пруду, отражался космос – целые галактики кружились в своём грандиозном танце, перемешиваясь друг с другом. Звёзды рождались, умирали и снова возрождались из космического пепла. Космический котёл жизни, который можно увидеть у Неак Пеана только глубокой ночью, кипел. Заворожённые увиденным, монахи не сразу приступили к задуманному. Двое из них помогли Настоятелю снять лишние одежды и, держа его под руки, подвели к пруду. Они вошли в воду, читая мантру «Ом мани падме хум». Настоятель глубоко и тяжко дышал, словно хворь держала его лёгкие в кулаке. Каждый шаг давался ему с трудом. Когда монахи вышли из пруда, обойдя храм по часовой стрелке, то разом остановились, с беспокойным интересом разглядывая Настоятеля.

– Настоятель, как вы? – спросил один из них, пытаясь разглядеть в его глазах хоть какие-то признаки того, что тот видит.

– Ритуал ещё не завершён. Отведите меня внутрь храма и оставьте там на ночь, – спокойным голосом распорядился Настоятель. – Утром пошлите за мной Самнанга.

Внутри храма ничего не было видно. Свет луны едва проникал в него через узкие окошки на самом верху. Ветер гудел, проникая в строение сквозь расщелины в стенах. Ориентируясь на ощупь, монахи усадили Настоятеля на пол и притворили дверь храма.

Все разбрелись в надежде, наконец, спустя столько месяцев обрести спокойный сон. На завтра Настоятель отменил пиндапату[8]. Монахи, в конце концов, заслужили завтрашнюю утреннюю плошку риса.

Настоятель снял с левой руки чётки из чёрного агата и стал читать мантру, перебирая бусину за бусиной. Гул ветра усилился, заглушая его голос. Неак Пеан заволокло туманом.

Карина

– Our lesson is over, see you after tomorrow! Goodbye![9] – закончила урок Карина.

Прошло уже около года с открытия школы английского языка, а названия для своего детища Карина так и не придумала. Она перебрала массу вариантов: English club, American Dream, English home, EngLove. Ни одно не откликалось ей на сто процентов, однако пока English club лидировал. Как и полагала Карина, вложения окупились в течение года. Клиентов прибавлялось каждый месяц, так как варианты программ обучения позволяли набирать учеников не только один раз и на весь год, а в любой день месяца. Помимо классических программ, были ещё и так называемые full-circle[10], для разработки которых Карина взяла за основу принципы шоу-программ в Таиланде: зритель мог прийти в любую минуту и начать смотреть шоу, но где-то через час оно повторялось, и он мог закончить просмотр, остаться смотреть это же шоу или пойти на другое. Воспользовавшись этой идеей, она разработала full-circle-программы на темы «Путешествие», «Еда», «Природа». Ещё несколько были в процессе. Эти программы вызвали ажиотаж среди студентов и людей более старшего возраста. Три месяца назад Карине даже пришлось нанять ещё двух молоденьких преподавательниц английского языка, так как одна она уже не справлялась с беспрестанно увеличивающимся потоком желающих.

Карина откинулась на спинку огромного мягкого кресла и уткнулась в телефон. В воздухе парил её любимый аромат кофе. Чёрный и без сахара. Занятий по стретчингу сегодня не было, а идти домой не хотелось. Карина погрузилась в собственные мысли, которые прервало сообщение от матери её ученика: «Добрый день! Мы больше на занятия не придём, перешли заниматься в другое место. Спасибо за понимание!»

Карина сжала губы и застучала ноготками по столу: «Это шестой клиент за неделю! Здравствуй, бессонная ночь. Надо просмотреть конкурентов, проанализировать, чем они лучше: цена, удобство расположения, бонусная программа…»

Карина вскочила и стала расхаживать по классу. Грудь сдавило. В районе солнечного сплетения началось какое-то движение. Каждая клеточка её тела напряглась, словно в него разом вонзили тысячу игл. Она помнила, что нужно регулярно отслеживать конкурентов, но в последнее время у неё просто не хватало на это сил. Видимо, она что-то упустила.

«Надо проверить отзывы, может, конкуренты написали какую-то гадость, чтобы напакостить», – решила она.

Зазвонивший телефон вырвал Карину из порочного круга переживаний. Это была Люда.

– Привет! Ты как там? – спросила подруга.

– Да не очень, перерыв между занятиями. Ты как?

Карина вернулась в кресло.

– Да тоже нормально. Что-то случилось?

– Да, – Карина выдохнула в надежде излить душу, – шестой за неделю ученик отказался от моих занятий! Я не понимаю, что происходит! Один за одним от меня отказываются. Такими темпами мне придётся закрыться.

– Так, стоп! Не преувеличивай! У тебя всё будет хорошо! У тебя много клиентов! Даже не думай о закрытии! Лучше уточни у них причины, – посоветовала Люда.

Карина застучала ручкой по столу.

– Люд, предприниматель всегда должен понимать, в какой момент ему пора закрываться. И быть готовым к этому. В конце концов, как говорил один известный человек: «Не важно, сколько раз ты упадёшь, важно, сколько раз ты поднимешься», – Карина вздохнула. – А о причинах – это ты верно подметила. Надо будет обзвонить клиентов и напрямую спросить, в чём дело.

– Именно! Всё будет хорошо! Ты – мозг! Лёша чего?

– Нормально. Вот думаю на днях сказать ему, что нам надо расстаться, – повисла небольшая пауза. – Наши отношения уже давно не приносят никакой радости обоим, бесим уже друг друга. Мы всё-таки с ним разные люди, – проговорила Карина.

Люда хмыкнула:

– Как странно, что ты это поняла только спустя четыре года! Я, как его увидела, сразу поняла, что вы из разных опер.

– Зато он меня любил, – парировала Карина.

– Вот именно, что любил-л-л, – ответила подруга, сделав акцент на последней букве.

– Может, кофейку выпьем в воскресенье утром?

– Да, давай. Где обычно? – уточнила Люда.

– Ну да. В одиннадцать жду тебя. Давай, до встречи!

Карина снова углубилась в кресло и стала листать ленту соцсети, просматривая новости. Внезапно на экране всплыла реклама новой школы английского языка в их городе. Карину кинуло в жар. Голову сжало тисками, а сердце забилось с бешеной частотой. На фото яркую табличку с названием школы держала её ученица Настя, которая занималась у Карины более четырёх лет. Та самая, с которой она делилась своими мечтами по открытию школы и советовалась насчёт того, как назвать её. На табличке красовалось раскрашенное в цвета британского флага название English club.

– Вот стерва!

Карина уставилась немигающим взглядом в невидимую точку. Она почувствовала, как в груди начала зарождаться буря гнева, которая, поднимаясь вверх, ударила в голову и окончательно отключила мозг. Руки задрожали. С трудом удерживая в них телефон, Карина перешла по ссылке, и её взору предстал вышколенный сайт, где конкурентка описывала себя с лучших сторон: удобное местоположение, эргономичная организация пространства, бесплатный кофе. Бесплатный трансфер по вечерам развозил учеников школьного возраста.

«Ха, тупо стырила! Стерва!»

Программы для детей от трёх лет. Вишенкой на торте было то, что в этой школе преподавали – носители языка, самые что ни на есть настоящие англичане. Внутри Карины словно что-то оборвалось. Что могли делать англичане в небольшом подмосковном городе, она не знала, но понимала, что сайт вряд ли врёт.

Карина с трудом сглотнула. Она едва сдерживалась, чтобы не позвонить бывшей ученице и не высказать всё, что о ней думает. Карина сделала два глубоких вдоха и выдоха.

«Долбаная, долбаная стерва! Ну почему, когда только всё стало налаживаться, случилось это?! Надо ей отомстить, нельзя это просто так оставлять!» – закипели гневные мысли Карины.

Грудь сковало льдом. В голове стали проноситься все мыслимые и немыслимые варианты мести: оставить дрянной отзыв; поцарапать машину; сходить к бабке и навести порчу, или просто переломать ноги в тёмной подворотне.

«Так, надо успокоиться! Ни в коем случае не наделать глупостей. Надо попросить Люду посмотреть на картах, может, всё не так и плохо. И просто стать лучше. Да, стать ещё лучше! Это будет идеальная месть. У меня всё получится. Я смогу!»

Буря медленно отступила. Мысли стали течь спокойнее, виски отпустило.

Но Карине было обидно, чертовски обидно, ведь у этой стервы – богатый отец, который наверняка всё оплатил с лёгкой руки, а она поднимала свою школу сама, с нуля, рассчитывая только на свои силы. Заслуга Насти заключалась лишь в том, что та стащила у неё готовую идею.

«То же мне достижение!»

Со своим же отцом Карина не виделась больше десяти лет. Когда тот развёлся с её матерью, то заодно развёлся и с дочерью, оставив их с обещанием присылать деньги, когда у него всё наладится. Но, судя по всему, не наладилось у него и по сей день. Усугубляло дело и то, что Карина была приёмным ребёнком. Свои-то дети не всем нужны, а приёмные и подавно. С биологическими родителями Карина не была знакома. Мать была против того, чтобы Карина искала их: раз они от неё отказались тогда, то вряд ли захотят общаться сейчас спустя столько лет. Но Карине всё равно хотелось найти своих родных, только пока это не очень получалось.

Карина набрала номер Алексея:

– Привет! Ты представляешь, моя бывшая ученица Настя украла мою идею и открыла свою школу английского языка?!

– Да и шут с ней! Чего ты переживаешь? У тебя клиентов, что ли, мало? – ответил тот.

Его ответ поверг Карину в ступор. Это было явно не то, что она ожидала услышать.

– Лёш, она украла мою идею с названием! И уводит моих клиентов…

– Ну и что, это же всего лишь деньги. В этом мире есть вещи гораздо более важные, – возразил Алексей с легкомысленной простотой.

– В смысле, всего лишь деньги! Это мой бизнес, моё детище, моя жизнь! Что может быть важнее? – возмутилась Карина.

На заднем фоне она услышала знакомый женский голос:

– Малыш, с кем ты там всё разговариваешь? Пойдём, нас уже заждались.

Это был голос той самой Насти. Карина нажала на кнопку отбой. Внезапно она почувствовала, как сильно потянуло низ живота.

Самнанг

С рассветом Самнанг направился в сторону Неак Пеана. Утром монахи наперебой рассказали ему всё, что произошло этой ночью, пока Самнанг мирно спал в своей постели. Он посокрушался о страшной смерти Висну, пожелав ему благого перерождения. На его памяти на территории Ангкора никто не умирал такой ужасной смертью.

В рассветной дымке всё благоухало жизнью: пели птицы, повсюду летали стрекозы, слишком рано проснувшиеся обезьяны тёрли свои заспанные глаза. И только камни, упавшие с вершины Ангкор Вата напоминали о кошмаре, произошедшем накануне. За погибшего монаха уже читали юроол[11]. Их будут читать ещё сорок девять дней – именно столько душа умершего пребывает в бардо[12] перед новым рождением. Затем душа переродится в новом теле. Будет ли это тело животного или человека, зависит от того, как жил человек. Самнанг без сомнений верил в это и потому отогнал назойливую мошку, кружившую около головы вместо того, чтобы прихлопнуть её.

На подходе к храму Самнанг ускорил шаг, что отозвалось в нём тяжёлой одышкой: излишний вес давал о себе знать. Он слышал ранее про целебные воды пруда около храма, но никогда не видел своими глазами тех, кто действительно в нём излечился. Нет, конечно же, были те, кто утверждал, что после посещения этого пруда хворь отступала, но, чтобы слепой прозревал, такого он ещё не встречал. Самнанг слышал от своего отца-непальца об исцеляющем озере Анаватапту, затерянном где-то в Гималаях, но его мать-китаянка всегда с усмешкой смотрела на мужа, когда тот брался расписывать это чудо света кому-нибудь из знакомых. Так он и вырос, зная, что волшебство существует, но в него не верил.

Самнанг поставил ногу на первую ступень, не решаясь подняться. Вдруг Настоятель умер, и ему придётся принести эту тяжёлую весть в сангху[13]. Настоятеля в монастыре любили и уважали. Он умел и поговорить так, чтобы унять душевную боль, и мог излечивать простые болезни. А ещё Настоятель много чего знал, в чём Самнанг вообще ничего не смыслил. Ведь он приехал к ним из самого Китая. А ещё ходили слухи, что он умеет перемещаться в пространстве: запри его в комнате, и через минуту он оказывался в коридоре. Но, скорее всего, это был вымысел. Говорили, что он умеет читать мысли. Иногда Самнанг начинал думать, что это действительно так, но потом вспоминал, сколько лет Настоятелю, и списывал всё это на огромный опыт и мудрость.

Дверь в храм была приотворена. Самнанг проскользнул внутрь. Дневной свет туда почти не проникал, так что в этом молочном полумраке Самнанг не сразу разглядел Настоятеля. Тот сидел в позе лотоса спиной к входу. Самнанг задержал дыхание, не зная, что предстоит ему увидеть в следующую секунду.

Анна

Что было дальше, Анна помнила смутно. Врачи, каталка, мелькающие перед глазами лампы, свет которых резал глаза.

Когда Анну из операционной перевезли в реанимацию, к ней, ещё не отошедшей полностью от анестезии, подсел главный врач. Анне казалось, что её только что переехал поезд. Болело всё – и тело, и душа.

– Анна, меня зовут Пётр Васильевич. Я главный врач. Нам нужно с вами поговорить!

– Я вас слушаю, – прохрипела надломленным голосом Анна, с трудом шевеля губами.

Пётр Васильевич взял пациентку за руку.

– Как вы знаете, Устинья родилась почти на полтора месяца раньше срока. Ваша дочь никогда не будет видеть. У неё ретинопатия четвёртой степени: девочка абсолютно слепа. Для вас будет лучше, если вы от неё откажетесь. Она никогда не сможет жить полноценной жизнью, а растить такого ребёнка – тяжкий крест. Вы же это прекрасно понимаете.

Главный врач положил на прикроватную тумбочку бумагу с ручкой и вышел. Анна проводила его взглядом и, собрав последние силы, с ненавистью швырнула ручку с бумагой на пол.

– Козёл! – прошипела она.

Вэн

Раскосые глаза Мон Вэна излучали нескрываемую радость, когда он вразвалочку шагал по проспекту. Ведь впервые за долгое время ему разрешили взять отпуск. Он решил не просто перележать его на диване, хотя такой вариант его вполне устраивал, а улететь куда-нибудь к морю. Ваня, так звали Вэна в России знакомые и друзья, ещё не знал, куда полетит, но чувствовал, что этот отпуск станет самым незабываемым. А пока он ещё здесь, надо успеть доделать все важные дела.

Вэн потянул на себя тяжёлую дверь дацана[14]. Буддийский храм здесь, в Санкт-Петербурге, был не таким, как храмы в Камбодже. Хотя он плохо помнил свои первые одиннадцать лет жизни и был уже не так уверен в этом.

…Бесконечное рисовое поле под лучами палящего солнца. Пот капает на иссушенные солнцем и голодом кисти рук. Кажется, что этот день будет длиться вечно. И каждый день одно и то же: жара, рисовое поле, мотыга в руках и килограмм риса на сорок человек. У него больше нет родителей, нет его младшего брата Питу. Их разделили и отправили в разные трудовые лагеря почти четыре года назад, семнадцатого апреля тысяча девятьсот семьдесят пятого года. Его лишили даже имени, как и всех остальных в этой стране. Теперь он был просто Р145672.

У Р145672 сегодня день рождения, ему одиннадцать лет. И он решил, что сегодня устроит себе праздник: ночью прокрадётся вон из лагеря, чтобы его не заметили охранники – Р145672 давно присмотрел ту дыру в заборе за одной из лагерных лачуг – заберётся на сахарную пальму и сорвёт с неё кокос. Р145672 даже закрыл глаза, представив, как будет наслаждаться сладкой мякотью кокоса, как вдруг почувствовал удар плети по спине. Удар был такой силы, что мальчик упал навзничь и не смог найти в себе сил, чтобы подняться. Но, собственно, ему и не пришлось этого делать. Его тут же схватили под руки и потащили волоком с поля.

Р145672 уже знал, что будет дальше. Он не раз бывал там, в этой маленькой раскалённой от полуденного солнца тесной даже для одиннадцатилетнего мальчишки металлической бочке. Он промучается в ней весь день и всю ночь, а наутро снова будет бесконечное рисовое поле под палящим солнцем…

Когда Р145672 очнулся от бредового забытья, он не знал, была ли на улице глубокая ночь или уже занималась заря. Проснулся же он от разговора двух мужчин, которые, по всей видимости, охраняли его.

– Слушай, я вчера с одним мальчишкой разговаривал, которого недавно на службу взяли в ряды красных кхмеров. Ты знаешь, как их посвящают? – спросил первый.

– Да, брат, мне рассказывали. Тебя приводят ночью в ближайший буддийский храм, туда же привозят твоих родителей, братьев и сестёр и заставляют убить самого младшего в семье. Убить самым жестоким образом, какой ты только можешь придумать. И если ты этого не делаешь, то на твоих глазах убивают всю твою семью и напоследок тебя.

– А дальше? Ты знаешь, что дальше? – снова спросил первый.

– А что может быть дальше после такого? – удивился второй.

– А вот что: по приказу Пол Пота всех новобранцев везут в Ангкор в один из храмов. Там ночью проводят ритуал возле какого-то сосуда, в котором якобы заточен демон. На этом сосуде, говорят, ещё рубин с мой кулак. Единственный в своём роде. А после этого ритуала в ребят словно вселяется нечто. Ты же видел, с какой жестокостью молодые ходят и убивают всех, на кого падает подозрение хоть в чём-то, – поделился первый.

– Да перестань, это всё сказки. Да у них просто психика сломана после первой части посвящения, – парировал второй.

– Да какая психика?! Они возвращаются оттуда, словно зомби, глаза ненормальные! Говорят, Пол Пот свозит в Ангкор всех убитых, кладёт их на какой-то алтарь, – проговорил первый.

– Брат, мне кажется, ты перечитал сказок, это всё похоже на пустые россказни.

– Да какие россказни, мне это четверо ребят рассказывали! Отдельно друг от друга. Пол Пот ждёт из Франции какого-то мага, чтобы тот снял печать с сосуда. Это освободит демона.

– А пифии что говорят?

Р145672 снова провалился в сон. А наутро, как думал мальчик, его снова будет ждать бесконечное рисовое поле под знойным солнцем. Только вот на этот раз он ошибался…

Карина

Карина впивалась взглядом в тест на беременность, надеясь, что когда ещё раз моргнёт, то вторая полоска точно исчезнет. Сданный на следующий день тест на ХГЧ места для сомнений не оставил: она беременна.

Карина сидела на балконе и немигающим взглядом смотрела туда, где асфальтовая дорога убегала вдаль, сливаясь с серым небом в одно целое. В руках она крутила зажигалку, которой совсем ещё недавно хотела прикурить сигарету. Карина всегда курила, когда нервничала. Дежурная пачка лежала у неё в коридоре в верхнем ящике комода. Сомнения по поводу того, рожать или нет этого ребёнка, заняли всё свободное пространство в её голове, вытеснив все мысли о предательстве Алексея и языковой школе конкурентки. Может быть, вот так и её мать, её биологическая мать, когда-то решала, оставлять ребёнка или отказаться от него. Сердце Карины защемило.

«Интересно, у моей родной мамы тоже шоколадные волосы? У неё такие же широкие стопы, как у меня? И почему всё-таки она отказалась от меня?»

Стук в дверь вывел из оцепенения. Карина смахнула с щеки слезинки и пошла открывать.

– Когда ж ты сделаешь, наконец, дверной звонок? И почему на телефон не отвечаешь?

В дверях стояла мать Карины. Та, которая её воспитала. Настоящая.

– Мам, прости, я…

Мать сняла обувь, приставила коричневые полусапожки аккуратно к шкафу и проговорила:

– Мне тётя Лена всё рассказала. Позвонила и сообщила, что ты вчера приходила сдавать тест. Какой срок?

– Я не уверена, что…

Мать сняла шерстяное пальто в клетку и повесила его на плечики, а затем убрала в зеркальный шкаф.

– Предполагаемая дата родов? Мы рожаем, – мать взбила волнистые рыжие волосы, глядя на своё отражение в шкафу.

– Мам, а если…

– Никаких «а если»! Мы справимся. Алексею ты уже сказала? Кстати, где он?

Мать заглянула в комнату и, не найдя очевидных признаков присутствия Алексея, вопросительно уставилась на Карину.

Карина вздохнула.

– Мы расстались позавчера. У него другая. Моя бывшая ученица Настя, которая к тому же украла у меня идею школы английского языка. Видимо, они вместе планировали этот подлый шаг.

– Хорош кабель! Ну и наплевать, пусть катится! Ты найдёшь себе и лучше, он всё равно тебе не очень-то и подходил.

Мать прошла на кухню и взялась там хозяйничать.

– Карина, что это за ужас? Почему ты не моешь посуду? И стол весь в крошках. У тебя так тараканы заведутся, если уже не завелись.

Мать стала активно работать тряпкой, приводя молочного цвета гарнитур в порядок.

– Ну да, с ребёнком на руках прям так и найду, – усмехнулась Карина.

Мать на мгновение замерла, отложила тряпку в сторону и повернулась к дочери.

– Знаешь, как говорят: нормальным мужчинам чужие дети не помеха, а дураку и свои в тягость. Ты молодая, привлекательная, у тебя всё устроится. А малыш будет тебе в радость, поверь мне.

Тень улыбки пробежала по лицу Карины. Они с матерью обнялись. Карина почувствовала, как к горлу подступил ком, который больше не было сил сдерживать, но вместе со слезами пришло огромное облегчение.

Карина решила, что Алексею знать о ребёнке необязательно. Вопрос о том, на что она будет растить малыша в свои двадцать девять лет уже не стоял так остро: школа английского языка давала какой-никакой, но доход.

«Выживу! – подумала она. – Не в первой».

Последний месяц беременности, казалось, будет длиться вечно. Предполагаемая дата родов была назначена на конец августа. Кроватку и коляску она купила заранее: Карина знала, что это плохая примета, но нагружать заботами мать не хотелось, та и так взяла на себя управление школой английского языка. Кроватка прекрасно поместилась в её съёмной однушке, хотя и стало значительно теснее.

«Ну, ничего, – думала Карина, – в тесноте, да не в обиде. Попозже сниму квартиру побольше».

Она с наслаждением ходила по детским магазинам, разглядывая крохотную детскую одежду. Представляла, как доченька будет крепко сжимать её палец своей розовой пухлой ручкой и сладко агукать, как малышка сделает свои первые шаги. Карине было интересно, унаследует ли её кроха такие же шоколадные волосы и ямочки на щёчках, как у неё, или гены сыграют с ней злую шутку и ей придётся воспитывать белобрысую альбиноску, ни капли не похожую на неё саму. Как было жаль, что на УЗИ нельзя разглядеть цвет волос.

Роды начались точно по расписанию. Когда интервал между схватками сократился до десяти минут, Карина вызвала такси и направилась в роддом. Там она промучилась полночи, оказавшись совершенно вымотанной к утру. Её тело наотрез отказывалось выпускать дочь в этот мир.

Вошедший в палату врач выглядел озадаченным:

– Вам надо немного поспать, нам нужны ваши силы. Мы дадим вам препарат, он снимет схватки.

Сон пришёл очень быстро. Ей снилось, что она скачет на чёрном коне по Великой Степи. И какой-то усатый старичок-азиат с забранными в пучок волосами улыбался и говорил ей, что всё ещё ждёт её. А ещё какой-то страшный человек, похожий на шамана, с родимым пятном в форме луны на лице и гнилыми зубами говорил ей: «Мөн та хэзээ ч санахгүй байх болно»[15].

Когда Карина проснулась, было уже давно за полдень. На светло-голубых стенах больничной палаты играли лучи закатного солнца. В дверь постучали. Карина натянула на себя одеяло в грубом белом пододеяльнике в цветочек.

– Доброе утро! Сейчас мы пойдём с вами в родовую, послушаем сердечко, – сказала медсестра, выдавив подобие улыбки.

Когда Карина вошла в родовую, у неё окончательно отпало желание рожать. Всё было каким-то старым, «совковым», облезлым и отталкивающим. Страшное облезлое кресло для рожениц больше напоминало конструкцию для пыток. Она села на жёсткую кровать с продавленным матрасом, боясь пошевелиться лишний раз, словно все эти приборы и приспособления могли накинуться на неё и причинить боль, если она выдаст им своё присутствие. Кровать скрипнула в ответ. Карина повернула голову вправо, и её взгляд упал на погнутое изголовье у кровати, покрытое облупившейся краской. Карина напряглась, задержав дыхание. Её живот стал меньше, словно её дочь, почувствовав неприветливость обстановки вокруг, тоже решила спрятаться поглубже.

Карина провела в родовой два часа, а её дочь больше не спешила появиться на свет: после вколотого препарата схватки прекратились вовсе и не торопились возобновляться. Карина всё ждала и ждала, слёзы текли по её лицу, желудок крутило то ли от страха, то ли от голода, а ей так хотелось, чтобы всё это поскорее закончилось. Хотелось поскорее взять на руки дочку, потрогать её пальчики, поцеловать в щёчки.

«Ну почему у меня всё не как у людей?!»

Внезапно пиканье прибора, отмерявшего удары сердца плода, стало замедляться. Карина напряглась, её сердце заколотилось быстрее. В родовую вбежали медсестры и стали двигать датчик, но это не помогло.

– Что? Что случилось? Что-то не так с ребёнком? – с тревогой проговорила Карина.

Ей стало тяжело дышать, всё тело покрылось испариной. Медсестра не ответила, а начала делать какие-то манипуляции с животом. Вбежали другие врачи и усадили Карину в кресло.

– Нам нужно проверить околоплодные воды, это стандартная процедура, не переживайте, – сказала медсестра.

Карину усадили на то самое кресло для пыток. Когда медики прокололи пузырь, их лица потемнели.

– Срочно готовим операционную! – распорядился один из врачей.

Карина не могла дождаться, когда же, наконец, приготовят эту несчастную операционную. Она прислушивалась к работе прибора, отмеряющего сердечный ритм дочки и шорохам в коридоре. Ей было спокойнее знать, что там есть хоть какой-то медперсонал. Внезапно пиканье прибора снова стало замедляться.

– Помогите! Кто-нибудь! – позвала Карина.

Она прислушалась. Тишина. Ладони вспотели. Стук её собственного сердца отдавался в ушах. Слёзы брызнули из глаз.

– Да помогите же, кто-нибудь!

Но в коридоре, как и в родовой, стояла глухая тишина. Прибор не издал больше ни единого звука.

Настоятель

– Тяжёлые времена ждут Ангкор, мой мальчик. Нам нужно дождаться госпожу Сэмпу Гьялмо, чтобы она вознесла свои молитвы и защитила эту страну от несчастий, иначе худо будет всем нам, – Настоятель продолжал сидеть в позе лотоса.

– Как вы, Настоятель?

Тот повернул голову в сторону, словно пытаясь увидеть Самнанга боковым зрением, и склонился.

– Ты точно сделал всё, чтобы ей передали послание? – голос Настоятеля стал резким и громким.

– Д-да, конечно! – замялся Самнанг.

– Как видишь, со мной всё в порядке, – Настоятель повернулся к вошедшему и устремил на него чистый взор.

Самнанг с Настоятелем вышли из храма, как вдруг посередине дорожки, ведущей к берегу, очутился белый орёл.

– Он принёс мне весть, вернись в храм, я должен с ним немного потолковать, – приказал Самнангу Настоятель.

Самнанг не без удивления повернул назад, но любопытство заело его, и он решил подглядеть за Настоятелем через приоткрытую дверь Неак Пеана. Однако увидел лишь то, как орёл сел на руку Настоятеля и приблизил клюв к его уху. Дальше Самнанг словно провалился в сон.

Анна

Телефонный звонок застал Анну сидящей за большим овальным столом в просторной кухне-столовой, выполненной в светло-бежевых тонах, которые так удачно оттеняли темно-коричневый гарнитур из массива дуба. Анна разбирала документы, связанные с лечением Устиньи. От неожиданности она задела стакан из богемского стекла, тот упал на пол и со звоном разбился о плитку.

– Алло, Анна? Доброе утро! Это Альберт Каримов, ваш лечащий врач. Я по поводу операции Устиньи.

– Да-да, здравствуйте, я вас слушаю, – ответила Анна и затаила дыхание.

Даже кусок отколотой плитки из-за разбитого стакана её не беспокоил, хотя обычно она могла извести себя даже из-за пятен на зеркале.

– Я вчера созвонился с докторами из Германии, которым ранее направлял историю болезни Устиньи. Они готовы прооперировать вашу дочь, обещают хорошие результаты, зрение должно восстановиться процентов на восемьдесят-восемьдесят пять, а то и больше, – продолжил Альберт.

– Да, так. Отлично, – ответила Анна, начав барабанить пальцами по столу.

– Они готовы взять на себя все вопросы по оформлению виз, помочь с размещением и прочими нюансами. Но есть одна сложность…

– И какая же? – свела брови Анна.

– Квот на эту операцию нет, а её стоимость существенна, – ответил Альберт.

– Сколько?

– Сто пятьдесят тысяч евро. Примерно, – ответил врач. – Вы можете попробовать обратиться в благотворительные фонды, но сумму надо достать очень быстро, послезавтра вечером деньги должны быть у меня в клинике. Взять вашу дочь они готовы через три недели, и мест у них на ближайшие месяцы нет, придётся ждать год-полтора, а то и больше. Вам посчастливилось, что в последний момент один из и пациентов… Он… Умер.

– Мне нужно время подумать, где я могу достать такую сумму. Дайте мне двадцать четыре часа, – ответила Анна.

– Анна, думайте скорее, вы не одна, там уже очередь из желающих.

– Да, конечно! Спасибо! Я позвоню!

Полночи Анна провела, ворочаясь в кровати. Сон не шёл. Свой крестик она почти не выпускала из рук. Анна перебрала все возможные варианты, как достать деньги: оформить кредит, занять у теперь уже бывшего мужа, взять в долг… В кредит много не дадут, бывший муж был готов дать от силы миллиона два, но где взять остальное? Ответ всё никак не приходил.

Анна встала и пошла на кухню за стаканом воды. Она взглянула на себя в зеркало и увидела, что вся шея и декольте были красными от расчёсывания. Набрав воды, она повернулась, чтобы пойти в спальню, когда на пороге кухни появилась Устинья. Дочь прекрасно ориентировалась дома, помнила каждый угол и поворот.

– Мамочка, ты чего не спишь? Что-то случилось?

Помятая пижама на Устинье забавно сбилась. В руках она держала любимого мишку в красном свитерке.

– Всё в порядке, малыш. Пойдём спать.

Устинья потёрла глазки кулачком.

– Можно я с тобой?

– Конечно можно, идём.

Устинья забралась на высокую кровать и прижалась к правому боку матери. Та поцеловала её в лоб и стала поглаживать по головке, напевая песенку про крошку паучка.

Когда Устинья уснула, Анна продолжила перебирать все возможные варианты разрешения проблемы, но ни один из них не годился. На пороге появилась Кира:

– Можно я тоже к вам?

Анна махнула рукой, мол, заходи. Кира устроилась с другого бока.

– Мам, что-то случилось? Ты чего не спишь? – просила она.

– Ш-ш-ш… Устинья уже уснула. Всё хорошо. Есть тут одна проблема. Звонил врач Устиньи, сказал, что есть место на операцию, только вот деньги на неё я должна принести в клинику уже… – мысли Анны оборвались.

В голову закралась идея: у её директора были деньги, которые он, по слухам, хранил в сейфе. Как раз ровно та сумма, что нужна.

Утром Анна отправилась на работу в клинику. Будничные дела немного отвлекли её от переживаний, но всё равно она была, как на иголках. Ещё к тому же на её белоснежном халате, прямо на самом видном месте, откуда-то взялось пятно, которого она в прошлую смену не заметила. Это был её любимый халат. Оригинальный крой его спинки позволял всем узнавать Анну издалека. Она отложила халат в сторону и взяла запасной. Анна знала, как щепетильно к чистоте халатов относились в этой клинике, да и сама всегда была чистоплотной. И что удивительно, она никогда не красила губы красной помадой: считала этот цвет вульгарным и вызывающим, как и девиц, носивших такую помаду. Всё равно, что надеть колготки в сеточку.

Сначала на приём привели кроху четырёх месяцев, тёзку Анны. Это был стандартный осмотр, ребёнок развивался нормально.

– До свиданья, ждём вас через месяц…

Затем пришёл шестилетний Артур, у него наблюдался синдром ДЦП, сложный ребёнок.

– Постарайтесь выбить путёвку в санаторий для детей с ДЦП. Всего хорошего…

Дальше была девочка Майя, стандартный осмотр проводился один раз в год.

– Всё хорошо, рекомендую сделать прививку от менингококка, последствия заболевания очень страшные, в стандартную программу вакцинации не входит, но всё же рекомендуется сделать…

Потом – Кирилл, переболел ветрянкой, сыпь уже спала, тоже всё в порядке. Потом была Оля… Мира… Андрей… Денис… Вика… Бескрайний хоровод пухлых малышей нравился Анне, дарил ей чувство исполненного долга.

Перерыв на обед Анна провела в ординаторской, как обычно. Она собиралась с духом, чтобы исполнить свой план. Анна бесконечно теребила крестик на шее, взвешивая каждый свой шаг: вдруг не получится. Стала ходить взад-вперёд по кабинету. Бессонная ночь дала свои плоды.

Анна взглянула в зеркало: вся шея снова была красной. Её всегда успокаивал зелёный чай. Взгляд упал на термос. Он стоял в пакете на своём обычном месте – справа от кушетки, но что-то было не так. Анна никак не могла понять, что же именно. В конце концов она решила, что её нервозность сыграла с ней злую шутку и она просто надумывает. Кружка молочного улуна помогла Анне расслабиться.

– Анна, вы и на прежнем месте работы занимались воровством? – спросил на следующий день Анну директор, глядя на неё в упор.

Кабинет директора, отделанный английским дубом и обставленный мебелью в классическом стиле давил на Анну со всех сторон. По самому директору было видно, что он едва сдерживается: вены на шее вздулись, лицо покрылось красными пятнами.

– Я? Нет, я не… – замялась она.

Анна пыталась ещё что-то сказать, но лишь открывала рот, как рыба, рывками хватая воздух.

– То есть вы только здесь настолько не ставите ни во что руководство, что позволяете себе воровать?! Вы уволены! Пишите заявление по собственному желанию и убирайтесь сейчас же! – бросил директор.

Анна вскочила с кресла и воскликнула:

– Я ничего не крала у вас! Да как вы, вообще, смеете меня обвинять?!

Директор стукнул ладонью по столу. Его широкие ноздри вздулись и задрожали.

– Анна, прекратите ломать комедию! Мы с Игорем просмотрели записи с видеокамер, – директор указал рукой в сторону пункта охраны. – На них чётко видно, как женщина в вашем халате, вашего телосложения и с вашей причёской вошла в мой кабинет, а спустя четыре минуты вынесла оттуда пакет с деньгами, который хранился в сейфе. Пятнадцать миллионов рублей!

– На камере видно моё лицо? – спросила Анна, не переставая теребить крестик.

– Нет, но это был ваш день дежурства. Это ваша причёска. Вы единственная из женщин-медиков носите короткую стрижку. Это ваш халат. Это вы на записи!

– Но это невозможно! – отрицала Анна.

Директор встал, оперся обеими руками о стол, нависнув над ним.

– Сейчас же идите и пишите заявление об увольнении. И даю вам ровно десять дней на то, чтобы вернуть мои деньги, иначе я передаю видеозаписи в полицию, и тогда вы ещё и сядете надолго, я вам это гарантирую!

У Анны поплыло перед глазами. Значит, никакой операции для Устиньи не будет. Да и такой суммы денег, что требовал директор, у неё не было. Оставалось только одно: продать свою большую квартиру в центре города и переехать во что-то более скромное.

«Почему же охранник Игорь меня подставил?!»

Эта квартира досталась ей от отца, работавшего в своё время послом в Камбодже. Роскошная пятикомнатная квартира была со вкусом обставлена дорогой мебелью и лучшей техникой. О последнем в своё время позаботился её муж, который обожал всё самое новое и лучшее. Эту квартиру знала наизусть её слепая дочь. С этой квартирой было связано много счастливых и не очень моментов. К последним относилась жизнь с мачехой, которая держала Анну в ежовых рукавицах, изо всех сил пытаясь создать образ идеальной интеллигентной семьи.

«Нет, нет, только не вспоминать то, что было!» – запретила себя Анна.

Салот Сар

Он подобрал свою накидку монаха, чтобы не замочить её, проходя через небольшой ручеёк, который вытекал из водохранилища Западный Барай. Салот Сар уже год как принял обеты Винаи и прилежно изучал буддизм в монастыре Ват Ботум Ваддей. Изучение буддизма – один из лучших способов вырваться из той крайней нищеты, в которую была погружена его семья на протяжении нескольких десятилетий. Только в монастыре можно было получить образование, которое позволило бы зарабатывать чуть больше, чем просто на кусок хлеба. Салот Сар, как и все дети, любил мечтать. В своих мечтаниях он представлял, как утирает нос тем мальчишкам, которые издевались над ним изо дня в день на протяжении всей его маленькой жизни. Они называли его оборванцем, не забыв при этом запустить в него куском сухого коровьего помёта, а то бывало и камнем. Дети из обеспеченных семей всегда смотрели на него свысока и даже не утруждали себя броском коровьей лепёшки, что для Салота Сара было ещё обиднее.

В свои десять лет он впервые увидел величественные храмы Ангкора: вот уже целая неделя, как они небольшой общиной монахов прибыли на территорию этого грандиозного храмового комплекса, и теперь им представилась возможность насладиться этой рукотворной красотой, а заодно и пройти обучение у лучших учителей.

Хоть он и служил монахом, но в первую очередь всё же был неугомонным мальчишкой, спешащим навстречу приключениям. Пока его товарищи практиковали медитацию, Салот Сар тихо проскользнул меж их рядов и скрылся за стенами одного из храмов. Он любил гулять в одиночестве, рассматривать искусную резьбу древних строений, изучать закоулки и хитросплетения коридоров внутри них.

До заката оставалось ещё целых три часа и Салот Сар целенаправленно пошёл в сторону храма Байон, который ещё ни разу не обследовал внутри, что было для него крайне серьёзным упущением. Он полюбил этот храм за то, что тот смотрел на него своими двумястами шестнадцатью ликами Будды, с какой бы стороны света он ни подошёл к нему. Днём эти лики умиротворённо улыбались, но с наступлением ночи умиротворённость сменялась загадочностью, а иногда даже чем-то зловещим.

Сало Сар прошёл мимо беседки, где местный монах принимал страждущих, читая вместе с ними мантры. Дым благовоний разносился по всей округе. Опавшие листья предательски хрустнули под ногами мальчика, выдавая нарушителя распорядка. Он сделал три акробатических прыжка и в мгновение ока очутился на широкой поляне, где в тени деревьев прохлаждались обезьяны, что-то бурно обсуждая на своём обезьяньем языке, как заядлые торговцы на рынке. Одна из них рьяно бросилась в сторону мальчика, но тот развёл руки в стороны, показав, что они пусты. Обезьяна, увидев, что у человека нечем поживиться, дёрнула хвостом и вернулась к сородичам, продолжив горячий спор.

Салот Сар хохотнул: «Ну до чего же эти создания похожи на людей!»

До входа в храм оставалось метров сто, когда его остановил один из монахов:

– Ты чего тут слоняешься без дела?

– Я… я…

Не найдясь с ответом, Салот Сар припустил что было сил и скрылся за первым поворотом.

Монах неодобрительно покачал головой, отправив укоризненный взгляд в спину мальчишки, и побрёл дальше по своим делам, задумчиво теребя сандаловые чётки.

Коридоры разветвлялись, петляли и всё дальше уводили Салота Сара от входа. Когда он осматривал этот храм снаружи несколько дней назад, то увидел, что в него можно попасть через несколько входов, главное – запомнить, через какой вход заходил, иначе можно навёрстывать километры в попытке найти нужный, чтобы выйти отсюда.

Салот Сар шёл по коридору, касаясь пальцами его резных стен, словно впитывая его историю и предания, засекреченные древним ваятелем. Он жадно вдыхал воздух, пытаясь слиться с этим местом в одно целое. Этот храм пах так же, как и многие другие в Ангкоре, – запах сандала и сырости. Мальчик старался не попадаться на глаза другим монахам, чтобы те не прервали его волнующее путешествие. Провести три ночи в практике чтения мантр в виде наказания не очень прельщало, да и родителям могли донести о его бунтарском поведении, даже выгнать из монастыря.

После двенадцатой залы Салот Сар сбился со счёта: он обнаружил несколько типов залов в этом храме, которые, как ему показалось, повторялись в хаотичном порядке. Мальчик помнил, что храм симметричен с юга на север и с востока на запад, однако эта стройная симметрия, хорошо прослеживаемая снаружи, внутри храма создавала настоящий лабиринт, выбраться из которого было не так-то просто для человека, оказавшегося здесь впервые. Только ему начинало казаться, что вот теперь-то он точно движется в сторону выхода, как снова оказывался в зале, из которой вышел минут пять назад.

Когда солнце стало тонуть в предзакатной дымке, Салот Сар начал нервничать хотя бы потому, что не очень хотел пропускать свой и без того скромный ужин монаха. Он решил, что теперь, выйдя из залы, повернёт не направо, как это делал в прошлые разы, а налево. Зала с прямоугольным потолком ждала его, приглашая пройти в следующие два коридора.

«Правый или левый? Раз я решил двигаться то налево, то направо, значит, теперь правый…» – размышлял он.

Следующей его встретила зала с куполообразным потолком и обезглавленной статуей Будды – свидетельницей лихих событий на территории Ангкора. Свернув налево, мальчик попал в широкую залу, где потолок совсем отсутствовал. Салот Сар уже давно перестал скрываться от монахов по той простой причине, что они больше не попадались ему на пути. Сердце мальчишки забилось в тревоге. Он не ожидал, что вот так просто можно потеряться в этом храме, ведь все остальные он излазил вдоль и поперёк и всегда с лёгкостью находил выход. Сделав ещё пару неверных поворотов, Салот Сар понял, что дальше ему предстоит двигаться в полной темноте: солнце уже село.

Мысли о пропущенном ужине заставили желудок свернуться в тугой узел. Вдалеке раздался крик ночной птицы, такой жалобный, словно она попала в капкан, из которого никак не могла выбраться. После ещё четырёх коридоров, пройденных в кромешной темноте и на ощупь, Салот Сар больше не смог сдерживать ком в горле, сел на пол, обняв руками колени и заплакал. Тьма давила на него со всех сторон: справа, слева, спереди, сзади, сверху и даже снизу. Над головой раздался шелест крыльев – летучие мыши открыли ночную охоту. Где-то в отдалении завыл ветер, огибая неудачно поставленные на его пути стены и камни. Выл так протяжно и злобно, что по телу мальчика побежали мурашки.

– Это всего лишь ветер. Просто ветер, – сказал он себе.

Словно в ответ на его слова что-то грохнуло на расстоянии трёх залов. Салот Сар нервно сглотнул.

– Это летучие мыши. Всего лишь летучие мыши…

В отдалении, как овца, заблеял геккон и снова раздался жалобный птичий крик. Снова что-то грохнуло, но теперь уже гораздо ближе. Салот Сар в ужасе кинулся бежать. Не преодолев и двух метров, он со всего размаху налетел на каменный постамент, ударившись голенью. Упал на пол и стал кататься по нему, корчась от боли. Слёзы брызнули из глаз.

Рык пумы где-то в перелеске вблизи храма привёл Салота Сара в чувство. Теперь он сидел на полу, едва дыша и прислушиваясь ко всем звукам. Ушибленная нога ныла, на ней уже вздулась огромная шишка. Шелест пролетающих над ним крыльев заставил биться сердце ещё чаще. Затем что-то проползло прямо рядом с ним. Какой-то скрежет чуть правее, словно кто-то скребётся в стену. Если днём здесь правили монахи, то ночью заправляли обитатели джунглей. Мальчика била мелкая дрожь.

«Зачем я полез в этот храм? Выберусь ли вообще отсюда живым?»

Салот Сар представил, как рано утром, когда монахи вернутся в храм после утренней медитации и похода за рисом, его найдут здесь, растерзанного дикими животными. Как будет плакать его мать и молча переживать отец, но вскоре все быстро успокоятся: одним ртом меньше.

Кто-то прополз мимо мальчика. Раздался противный стрекочущий звук. Он почувствовал, как что-то скользкое и холодное задело его ступню. Темнота вокруг была густой, тягучей, и Салоту Сару казалось, что она вползает в его тело через уши, нос и рот, разливаясь внутри него чем-то обжигающе-холодным. Его постепенно смаривал сон, но тревога то и дело будила, заставляя напрягать зрение и слух. И всё же сон победил.

Салот Сар проснулся, оттого что кто-то шептал:

– Убей их! Убей их всех! Всех, кто издевается над тобой!

Мальчик вскочил. Он так сильно напрягал глаза, пытаясь разглядеть хоть что-то в темноте, что в глазницах замерцало.

– Уничтожь их всех! Ты станешь номером один!

Салот Сар зажмурился и закрыл уши руками, но голос в его голове продолжал:

– Хватит терпеть унижения! Хватит быть ничтожеством!

Злость и обида заполнила грудь Салота Сара и уже подступала к горлу. Больше всего в жизни он хотел вознаградить своих обидчиков по заслугам. Проблема была в том, что их было слишком много. Будто услышав его мысли, голос продолжал:

– Это не проблема. Я расскажу тебе, что нужно сделать!

– И что, я стану самым великим? – наивно спросил Салот Сар.

– И всемогущим, – ответил голос.

– И что мне для этого нужно?

– Служить мне.

Салот Сар подошёл к постаменту и увидел, как что-то мерцало в темноте внутри отверстия.

– А теперь слушай меня…

Мальчик превратился в слух.

Жоржу Александру Труве, профессору археологии с приличными стажем и отменной репутацией, не спалось в ту ночь. Ему казалось, что ещё чуть-чуть и он докопается до чего-то сверхважного, сверхценного для мира археологии. Он несколько часов проворочался в кровати, но сон не торопился принять его в крепкие объятия.

День назад в колодце у храма Байон они нашли статую Будды, подняли её лебёдками, и теперь Жоржу хотелось узнать, что же ещё там может быть. Золото кхмеров? Драгоценные камни из усыпальниц? Или что-то более необычное и потрясающее воображение. Загадка занимала и мучила его, как надоедливый комар среди ночи.

В четыре утра Жорж окончательно разочаровался в попытках уснуть, оделся и вышел из палаточного лагеря археологов, разбитого на территории Ангкора. Он направился к месту работы, к тому самому колодцу.

Город спал, нежась в предрассветном тумане. Когда Жорж наконец добрался до места, солнце уже готовилось взойти. Он осторожно стал спускаться в колодец, предусмотрительно прихватив с собой лопатки и кисти. Деревянная лестница дышала на ладан, но всё же казалась вполне работоспособной. Жорж аккуратно поставил правую ногу вниз, перенёс вес тела, затем поставил левую, снова перенёс вес. Тут под его левой ногой перекладина хрустнула и сломалась. Он пролетел два метра вниз, переломав оставшиеся нижние перекладины и остановился на небольшом каменном островке, чудом оказавшемся под ногами. Профессор отругал себя за неосмотрительность: надо было предупредить хоть кого-то, что он здесь. В ту же минуту он услышал чьи-то шаги возле колодца. Жорж с надеждой, что хоть кто-то сможет сообщить в лагерь, где он, крикнул.

Небольшой круглый кусок неба перекрыла голова мальчишки лет десяти.

– Эй, ты чего не спишь? Передай в лагерь, что Жорж Александр Труве застрял в колодце у храма Байон, пусть принесут мне лестницу… Эй, ты понимаешь по-английски?

– Салот не понимать.

Голова мальчишки исчезла. Жорж успел обнадёжиться, что тот его понял, и с уверенностью ожидал подмогу, но в следующее мгновение в проёме колодца появился огромный камень, который неумолимо падал ровно на то место, где стоял профессор. Жорж Александр Труве отправился прямым рейсом в бардо.

Карина

Облака рваными пальцами пытались дотянуться до пушистой кромки леса, венчающего восточные отроги Саян. Где-то им удавалось погладить кроны деревьев полной пятернёй, а где-то они целиком купали в себе вершины гор. Карина потухшим взглядом смотрела из окна автомобиля на проплывающие мимо картины бурятской сельской жизни: некрашеные деревянные домики, потемневшие от времени, дым из трубы которых смешивался с облаками в единый белый хоровод. Всё это наводило уныние. Для поездки на Байкал, как оказалось, она выбрала не лучшее время: сезон только начался, и на озере ещё местами стоял лёд. Дорога от Байкала до Улан-Удэ занимала где-то часа два, и за это время Карина прокручивала в голове, что же спросит у шаманов: вечером ей предстоял приём у одного из них.

Она всё ещё не научилась жить заново: прошло меньше года с момента смерти её дочери. Она смутно помнила, как прожила этот год, будто всё было во сне. Первый месяц Карина почти не выбиралась из постели и ничего не ела. Исключением были её ежедневные вылазки на кладбище, где она проводила час-другой и возвращалась обратно в свою комнату с плотно задёрнутыми шторами. Детскую кроватку с балдахином она выкинула на помойку не раздумывая. Не было ни желания, ни сил тратить время на её продажу. Салатовые обои в цветочек, всегда раздражавшие её, теперь не вызывали никаких эмоций. Заставить себя просыпаться каждое утро стало самым сложным для Карины.

Первым просыпалось тело. Оно ничего не помнило, поэтому первые секунды после пробуждения Карине было легко. Тело наполнялось силой и энергией, а тем временем начинал просыпаться мозг, медленно загружаясь, словно биокомпьютер. А с ним загружалась и память о произошедшем. Следом приходила острая боль. Тело словно накрывала бетонная плита, придавливая Карину к кровати. Хотелось снова уснуть, но боль не давала этого сделать. Слёз не было. Шок от случившегося был настолько сильным, что слёзы льдиной застряли у неё где-то в груди и до сих пор не могли никак излиться.

Спустя некоторое время Карина смогла заставить себя выходить из дома на редкие прогулки в парке недалеко от дома. Редкие прогулки спустя несколько месяцев превратились в регулярные утренние пробежки.

Однажды вернувшись с одной из пробежек, Карина застала на коврике у двери своей квартиры маленького чёрного котёнка, который еле стоял на трясущихся ногах. Он жалобно пищал и скребся в её дверь.

– Ну, давай, иди сюда ко мне, потеряшка…

Карина присела на корточки и раскрыла ладошки. Котёнок мяукнул, оголив мелкие белые зубёшки и неуверенно ступил лапой на раскрытую ладонь. Карина открыла дверь и впустила его внутрь. Котёнок обнюхал каждый угол в квартире, улёгся на зелёное кресло, стоявшее в углу комнаты около окна, и уснул. Так в жизни Карины появилась Юна.

Кто-то из знакомых подсказал ей съездить в Бурятию, мол, это одно из самых волшебных мест России, где многие отчаявшиеся люди обретают надежду и находят исцеление. Карина зажглась этой идеей, ухватившись за неё, как за спасательный круг. Иволгинский дацан, дацан на Лысой горе, Байкал и шаманский центр Тэнгэри – были теми самыми местами, которые Карина планировала посетить. Буддийские дацаны – это всё завтра. А сейчас машина с Кариной на пассажирском сидении неслась в сторону Улан-Удэ, сокращая расстояние и время до её встречи с шаманами.

К шаманам Карина относилась скептически, но ей было очень интересно увидеть их. Тем более, что она ничего не теряла, обратившись к ним. Хуже-то уже некуда. Карина вспомнила свои слова, брошенные в последнем разговоре с Алексеем. Она закусила щёку и упёрлась лбом в стекло.

Было уже пять часов вечера, когда такси подвезло Карину к воротам шаманского центра. Войдя через левые ворота – Карина где-то слышала, что и в буддизме, и в шаманизме движение идёт по ходу солнца – она растерялась: справа были небольшие юрты, прямо перед ней стоял храм, перед которым находились шаманские столбы с трезубцами наверху, чуть левее суетились люди в дождевиках, рассаживая небольшие берёзовые деревца.

– Здравствуйте! Мне на приём к шаману! – крикнула Карина женщине, шедшей с табуреткой в руке.

– Вам туда! – махнула рукой та в направлении одного из домиков. – Мы все заняты, завтра будет посвящение, но там сидит дежурный шаман.

Карина прошлась по территории и добрела до одного из святых мест шаманов: длинные деревянные палки были сложены в виде конуса, превышающего человеческий рост в два раза, и обвязаны огромным количеством синих платков – хадаков[16]. Конус был увенчан трезубцем и черепами животных. По телу Карины побежали мурашки. Вокруг этого конуса по контуру стояли столбы с заострёнными концами в виде луковки. Столбы тоже были обвязаны синими хадаками. Кто-то из людей, возившихся с саженцами, подошёл к священному месту, сделал поклон и вошёл в маленький домик с табличкой «Тэнгэри». Карина поднялась по ступеням и дёрнула ручку двери. Та нехотя поддалась. Войдя внутрь, она увидела девушку бурятку, которая сидела за столом и что-то с усердием писала.

– Извините, мне на приём к шаману, – неуверенно обратилась к ней Карина.

– Так вон там в коридоре шаман сидит! – ответила девушка, не глядя на гостью и не отрываясь от своей писанины.

Карина вышла в коридор и увидела невысокого роста щуплого мужичонку в кожаной куртке и кепке, сидящего на обветшалом диване.

– Здравствуйте, я Цырен!

Помощник шамана в голубом одеянии, с налитыми, как у быка, глазами расставлял далга – угощения для духов из конфет, печенья, пряников, масла, водки и молока. Второй помощник занимался чаем, самого же шамана ещё не было: он уехал в лес за дровами и камнями для ритуала. Карина начала потирать ладонями бёдра, бросая взгляды на дверь: было уже восемь часов вечера, а она даже не удосужилась уточнить, как долго будет длиться ритуал и как это, вообще, будет происходить. Она поднялась и стала расхаживать по домику для шаманских обрядов, рассматривая картины на стенах. На одной из них был изображён олень, на другой – Белый Старец, сидящий на камне в окружении пятнистых оленей, на третьей были изображены тринадцать северных нойнов[17], которым поклонялись местные шаманы. Помощник шамана посмотрел исподлобья на Карину.

– Когда я пришёл сюда, у меня была крайняя стадия рака лёгких, – заговорил он, продолжая сооружать далга. – Я вообще ни во что такое не верил и до последнего отказывался сюда идти, но родные настояли и буквально насильно сюда привезли. К тому моменту я уже бодрствовал часа по четыре в день, всё остальное время я спал. Здесь мне сказали, что у меня в роду есть шаманы и провели обряд посвящения. Он длился целых три дня. Я начал сюда ходить, учиться у шамана, помогать ему, а спустя некоторое время прошёл обследование, и мой лечащий врач удивился: моя опухоль уменьшилась раза в два. Многие приходят сюда, когда у них начинается шаманская болезнь. Кто-то перестаёт спать, кто-то начинает сильно болеть. Но после посвящения всё проходит.

Вошёл шаман со вторым помощником. После того, как все, наконец, завершили свои приготовления, шаман облачился в ритуальную одежду – плащ-накидку, сотканную из множества лоскутков жёлтого, синего, зелёного, красного и белого цветов. Затем Цырену подали его колокольчик, который крепился к палке, обмотанной обрезками цветной ткани, и голубой посох с набалдашником в виде головы дракона. Карину усадили на диван, прямо напротив картин с Белым Старцем и тринадцатью нойнами и стоявшим под ними далга, около которых она ранее зажгла лампады, как ей подсказали помощники. Шаман сел прямо перед картиной Белого Старца и затянул песнь на бурятском языке. Его голос был такой зычный и звонкий, что Карина неволей начала раскачиваться в такт мелодии. Шаман орудовал колокольчиком, зазывая духов. Когда Цырен назвал имя Карины, помощник шепнул ей:

– Поклонись!

Она встала и сложив большой, указательный и средний пальцы на обеих руках, прижала их ко лбу и поклонилась Белому Старцу – этому научил её перед приходом шамана его помощник. Молитва шамана продолжалась достаточно долго, и Карина продолжала кланяться при каждом упоминании её имени. Местами голос Цырена становился громче и напористее, а сам шаман неистовее начинал трясти колокольчиком. В эти моменты экстатичного крещендо по телу Карины бежали мурашки. Где-то спустя час шаман затих.

– Может, начнём аршан[18] варить или будем ждать до первой звезды? – спросил шамана один из его помощников.

– А тебе что, есть куда торопиться? – захихикал тот.

– Есть! У меня жена молодая, – улыбнулся помощник.

Все снова засуетились. Откуда-то приволокли ведро с водой, поставили его на печь. Помощник высыпал туда измельчённый можжевельник, налил немного молока и показал Карине, как она должна мешать эту смесь.

Карина с энтузиазмом взялась за зельеварение. Впервые за последние два часа на её лице появилась улыбка. Спустя минут десять к печи подошёл шаман, забрал у Карины половник и принялся сам мешать аршан, продолжив напевать молитву.

Глаза Карины расширись, когда шаман несколько раз смачно плюнул в аршан.

– Раздевайся по пояс, до лифчика! – скомандовал помощник шамана.

Теперь у Карины не только расширились глаза, но и отвисла челюсть: к такому повороту событий она точно не была готова. Но приказу повиновалась. Её пригласили пройти в отдельную комнату и притворили за ней дверь.

– Смотреть, что здесь происходит, нельзя! – строго сказал помощник шамана, перед тем как закрыть дверь.

Мысли Карины заплясали хороводом: «Зачем я на всё это пошла? У окна даже нет ручки! Что же они там делают с этим самым аршаном и что же нужно будет потом делать с ним мне?»

Через несколько минут её позвали.

– Шаманская баня сейчас будет. Проходи вон туда, – сняв кипящий аршан с печки, помощник шамана указал ей на тамбур.

Войдя в тамбур, Карина увидела там таз с камнями, лежащий в нём берёзовый веник и ожидавшего её шамана. Ведро помощник поставил рядом.

– Я буду лить на руки тебе аршан, а ты им обмывайся, а грязную воду сбрасывай в таз… вот так, – шаман показал, что должна делать Карина.

Когда смысл сказанного дошёл до нее, она вопросительно посмотрела на шамана.

– Не бойся, святой аршан не жжётся, если твои помыслы чисты. Ну а если же грешны, тогда, да – руки пойдут пузырями, – захихикал он.

Карина напряглась, но всё же подставила руки. Шаман возвёл половник с кипятком над её ладонями и начал медленно его лить. Карина затаила дыхание.

Несколько капель упали на её ладони, и она быстро их растёрла и обтёрла ими тело. Вторая порция кипятка была уже больше, но ладони Карины послушно исполнили свою задачу. Аршан жёгся, но на ладонях даже не осталось и следа. Затем последовало ещё порций пять кипятка. Перед шестой шаман сказал: