Машка больше не лентяйка бесплатное чтение

I. Утро лени

Солнце только-только выглянуло из-за крыши соседнего дома, а в комнате Машки уже пробежали первые золотые полоски света. Они легли на подушку, зацепились за косички и осторожно пощекотали щёку – как будто хотели сказать:

– Эй, Машка, просыпайся!

Но Машка не собиралась вставать. Совсем.

Она тихо перевернулась на другой бок, натянула одеяло повыше и буркнула:

– Не хочу я быть сегодня бодрой… пусть будет выходной!

Кошка Мурка, пушистая, серо-полосатая, уже давно потягивалась у окна, где на подоконнике лежал её любимый коврик. Она мяукнула вопросительно – мол, а завтрак-то кто будет раздавать?

Топа, их добродушный пёс, зевнул так широко, что было видно, как смешно у него дрожит розовый язык. Потом подошёл к кровати и положил морду на край.

– Гав! – тихо подал он голос.

– Не гавкай, Топа, – пробормотала Машка, – я сплю.

Мама уже хлопотала на кухне, слышался звон посуды и аромат поджаренных гренок с мёдом. Ваня, как всегда, был первым на ногах: босиком, взъерошенный, он влетел в комнату, держа в руках деревянный самолётик.

– Маш, вставай! Мы с Топой пойдём во двор!

– Без меня, – отмахнулась она, – я отдыхаю.

– От чего? – искренне удивился брат. – Мы ещё ничего не делали!

Машка застонала, укрылась с головой.

– Вот именно. И не будем.

Ваня подошёл ближе, приподнял уголок одеяла.

– Ну, пожалуйста! Солнце светит, лужи подсохли. Можно даже мелками рисовать!

– Потом, – пробормотала Машка, и голос у неё был сонный, как у кошки, которая делает вид, что спит, хотя уже всё слышит.

Брат тяжело вздохнул и ушёл. Вслед за ним побрёл Топа, не забыв обиженно посмотреть на Машку – у него в глазах читалось: «Предательница! Мы же друзья!»

Комната снова наполнилась тишиной. Только часы на стене лениво тикали: тик… так… тик… так…

Машка приоткрыла один глаз и уставилась на потолок. Там от солнечного луча отражалась тёплая полоска света, будто кто-то нарисовал дорогу в небо.

– Интересно, куда она ведёт… – шепнула Машка и зевнула. – Наверное, к тем, кто не встаёт по утрам.

Ей вдруг показалось, что пол под кроватью стал мягким, как облако, и если спрыгнуть туда, можно попасть в страну Лентяйляндию. Там, наверное, никто не заставляет умываться, чистить зубы и собирать игрушки. Там, может быть, даже завтрак сам летит в рот.

Машка улыбнулась своей фантазии и снова натянула одеяло.

Но Лентяйляндия долго не продержалась – мама заглянула в комнату.

– Машенька, встаём! Уже почти девять!

– Мам, я… я просто отдыхаю глазами, – ответила Машка. – Чтобы видеть ярче, надо иногда не смотреть.

Мама сдержала улыбку.

– Хитрюга! Но знаешь, кто сейчас радуется солнцу, пока ты отдыхаешь глазами?

– Ваня? – догадалась Машка.

– И Ваня, и Мурка, и даже Топа! Они уже во дворе. А там, говорят, первые подснежники пробились у забора.

Машка вздохнула, но не сдалась.

– Пусть без меня смотрят. Я потом догоню.

– Ну, если потом… – сказала мама и вышла, оставив дверь чуть приоткрытой.

Машка лежала, прислушиваясь к звукам из кухни. Где-то трещала сковородка, капала вода из крана, а потом послышалось, как мама мурлычет старую песенку:

Машка вздохнула и шепнула:

– Это про меня, что ли?

Она натянула одеяло до ушей, но внутри уже зашевелилось лёгкое чувство – вроде стыда, вроде беспокойства.

«А вдруг я всё пропускаю?» – подумала она. – «А вдруг без меня там весело?»

И тут за дверью раздался смех Вани.

– Мурка! Не ешь цветы! – кричал он.

Топа громко гавкал. Потом что-то упало – кажется, ведёрко. И снова смех.

Машка приподнялась.

«Вот ведь… они без меня играют!» – подумала она с досадой.

Но тут же снова легла.

«И пусть. Мне и тут хорошо. Тепло. Никто не заставляет.».

Она попыталась заснуть, но не получилось. В голове крутились мамины слова: «Подснежники у забора…».

Она представила себе картину так живо, словно смотрела красочный мультфильм. Мурка, изящно вытянув лапки, осторожно нюхает нежные лепестки цветов, вдыхая их тонкий аромат. Топа с увлечением роется в рыхлой земле, выбрасывая лапами маленькие комья. А Ваня, сосредоточенный и серьёзный, собирает хрупкие веточки – будто детали драгоценного конструктора – для их будущего домика.

«Наверное, они уже построили его, – подумала Машка с лёгкой грустью в душе, – и теперь Топа будет бдительно сторожить вход, а Мурка – сидеть на крыше, как флюгер, чутко реагируя на малейшее дуновение ветра».

Эта картина возникла в её воображении настолько ярко и отчётливо, что Машка вдруг почувствовала себя частью этого мира. Ей почудилось, будто она сама сидит в том уютном домике – маленьком, уютном, пахнущем древесиной и землёй, – но… без своих верных друзей. Ощущение одиночества кольнуло сердце, и она невольно вздохнула.

Машка медленно села, потёрла глаза, словно пытаясь стереть пелену грёз, и пробормотала вслух:

– Эх, ну и день…

Мысли вяло кружились в голове, словно осенние листья в тихом ветерке. Она покосилась на тапочки, которые стояли чуть в стороне, – они будто укоряли её своим спокойным присутствием. Машка на мгновение задумалась: «Может, хоть встать умыться?»

Но почти сразу же отвергла эту мысль. В душе царила странная апатия, будто все силы покинули её тело.

– Нет, не сегодня, – твёрдо произнесла она. – Сегодня я просто буду Машкой-ковром. Пусть все ходят, а я лежу.

С этими словами она вновь легла, утонув в мягком объятии одеяла, и закрыла глаза, словно отрешившись от всего мира.

Только Топа, вернувшийся за своим мячом, вдруг вбежал в комнату, радостно подпрыгнул, уронил мяч прямо на Машку и лизнул её в щёку.

– Фу, Топа! – возмутилась она. – Мокрый!

Пёс завилял хвостом, словно извиняясь. Но взгляд у него был такой смешной, что Машка не выдержала – засмеялась.

– Ладно, ладно, иди уж! – сказала она. – Но, если кто спросит, я не смеялась.

И всё-таки тень грусти понемногу рассеивалась, и настроение Машки стало светлеть, словно небо в пасмурный день, когда сквозь густые облака робко пробиваются лучи солнца. Когда мама снова заглянула в комнату, Машка уже сидела на кровати, крепко обнимая подушку, будто в поисках утешения и тепла. Её взгляд был немного отрешённым, но в глубине глаз уже затеплился слабый огонёк интереса к окружающему миру.

– Ну что, может, завтрак? – спросила мама мягким, ласковым голосом, в котором слышалась нотка заботы.

Машка чуть помедлила, прежде чем ответить. Она посмотрела на маму, и в её взгляде промелькнула неуверенность, словно она сама не до конца понимала свои желания.

– Можно… – ответила она едва слышно, словно слова давались ей с трудом. – Только я не голодная. Просто вдруг… немного…

Мама присела рядом, и её присутствие словно наполнило комнату спокойствием и уютом. Она внимательно посмотрела на дочь, и в её глазах отразилась лёгкая грусть, смешанная с пониманием.

– Маш, ты сегодня будто застряла между сном и делом, – сказала она, осторожно подбирая слова. – Это иногда бывает. Ты как корабль, который потерял курс и качается на волнах без цели и направления.

Машка нахмурилась, словно пытаясь осмыслить слова мамы. Её брови слегка сдвинулись, а взгляд стал более сосредоточенным.

– А что тогда делать? – спросила она, и в голосе прозвучала нотка отчаяния, будто она действительно чувствовала себя потерянной.

– Надо найти что-то, что вытянет тебя наружу, – ответила мама, глядя дочери в глаза. – Что-то, что заставит тебя встать, расправить плечи и взглянуть на мир по-новому.

Машка задумчиво посмотрела на подушку, которую всё ещё держала в руках, и в её взгляде мелькнуло недоумение.

– Это как верёвка, что ли? – спросила она, слегка нахмурившись.

Мама улыбнулась, и в её улыбке было столько тепла и доброты, что Машке стало немного легче.

– Почти, – сказала она. – Только невидимая. Её зовут «интерес». Это волшебная нить, которая может вывести тебя из тумана апатии и уныния.

– А если его нет? – спросила Машка, и в её голосе прозвучала искренняя тревога. – Если интереса нет, то что тогда?

– Тогда надо его поискать, – ответила мама с уверенностью в голосе. – Может, он прячется под кроватью, словно маленький озорной гномик. Или в ящике с красками, ожидая, когда ты откроешь его и увидишь яркие, манящие цвета. Или за ухом у Топы! Кто знает, может, твой интерес прячется там, среди его пушистых ушей и весёлых шалостей?

Машка хихикнула, и в комнате впервые за долгое время раздался лёгкий, почти невесомый смех.

– У Топы только репейники прячутся, – сказала она с лёгкой улыбкой.

– Вот и проверь, – подмигнула мама, вставая с кровати. – Вдруг ты найдёшь то, что разбудит в тебе желание жить и радоваться каждому дню.

С этими словами она вышла из комнаты, оставив Машку наедине со своими мыслями и новыми надеждами.

Машка задумалась. Встать и проверить – это ведь не совсем «делать», правда? Это просто «посмотреть».

Она спрыгнула с кровати, подошла к Топе, который в это время мирно дремал на коврике. Осторожно заглянула за ухо.

– Ха! – воскликнула она. – Репейник, как всегда!

Топа открыл один глаз, потом второй, и обиженно гавкнул, будто сказал: «Не смейся!».

– Ладно, ладно, не буду, – рассмеялась Машка. – Всё, Топа, вставай. Пойдём искать интерес!

Пёс радостно завилял хвостом. Мурка, не желая оставаться в стороне, спрыгнула с подоконника и потянулась.

– Мяу, – сказала она, что, по-кошачьи, наверно, значило: «Наконец-то!»

Машка вдруг почувствовала, что лень как будто растворилась. Где-то в груди щёлкнуло, и стало легко.

– Вот ведь, – сказала она, – оказывается, вставать – не так уж и страшно.

И когда она пошла на кухню, солнце, будто дождавшись, засияло ярче.

II. Вдохновение друзей

На следующее утро всё выглядело словно страница из уютной сказки – лучи солнца пробивались сквозь занавески, наполняя комнату тёплым золотистым светом; в воздухе плавал аппетитный аромат свежеиспечённых гренок; Мурка, вытянув лапы, нежилась на подоконнике, а Топа, свернувшись калачиком, дремал на коврике.

Но Машка уже не чувствовала той гнетущей тяжести, что одолевала её прежде. Казалось, будто внутри кто-то бережно приоткрыл маленькое окошко и впустил в душу свежий поток воздуха, который чуть-чуть расшевелил её душу.

Она проснулась и какое-то время просто лежала, вслушиваясь в симфонию домашних звуков. Где-то вдалеке размеренно стучал молоток – наверное, сосед с усердием ремонтировал забор. С кухни доносился негромкий звон посуды – мама ставила чайник, и пар от него, должно быть, завитками устремлялся к потолку. А из соседней комнаты долетали лёгкие, серебристые нотки Ваниного смеха – словно далёкие колокольчики звенели в утреннем тумане.

Машка потянулась, словно кошка, неторопливо разминая мышцы, широко зевнула, обнажив ряд ровных зубов, и устремила взгляд в потолок, покрытый тонкими трещинами, которые причудливо переплетались, напоминая карту неведомых земель.

– Ну и что, опять вставать? – произнесла она вслух, и голос её прозвучал чуть хрипло от утреннего сна. – Может, день сам пройдёт?

Мурка, будто услышав её слова, открыла один глаз, но не поднялась – лишь лениво мяукнула:

– Мяу.

Машка посмотрела на кошку, в её взгляде мелькнула тень улыбки:

– Что «мяу»? Думаешь, пора вставать?

Кошка зевнула, демонстрируя острые коготки, и неспешно свернулась клубочком, словно маленький пушистый комочек уюта.

– Вот видишь, – хмыкнула Машка, чуть усмехнувшись, – ты сама спишь, а меня зовёшь.

Но всё же она села на кровати, чувствуя, как постепенно просыпается тело. Топа, чутко уловив движение, радостно подскочил, завилял хвостом так энергично, что весь коврик задрожал, и принёс в зубах тапочек – один. Второй, как водится, он потерял вчера под столом.

– Спасибо, Топа, – сказала Машка, аккуратно надевая тапок. – А второй где?

Пёс покосился на неё с виноватым видом, в его глазах читалось искреннее сожаление, и негромко гавкнул:

– Гав.

– Ясно, – вздохнула она, качая головой, – опять твоё «гав».

И всё же, хоть и с лёгким ворчанием, спустила ноги на пол, словно покоряясь неизбежности нового дня.

«Может, всё-таки посмотреть, чем там все заняты,» – подумала она. Она прошла на кухню и остановилась в дверях. Мама стояла у стола и нарезала яблоки, ловко орудуя ножом. На плите бурлила каша, а рядом уже остывали золотистые гренки.

– Доброе утро, Машуня, – сказала мама, не оборачиваясь. – Как спалось?

– Нормально, – ответила Машка. – Только вставать не хочется.

– Ну, бывает, – сказала мама. – Но знаешь, если слишком долго лежать, день может пройти мимо.

– Пусть проходит, – буркнула Машка. – Я потом его догоню.

Мама улыбнулась.

– А он, может, и не остановится.

Машка надула губы.

Но тут взгляд её зацепился за Вани. Он сидел у окна и с серьёзным лицом вырезал из картона фигурки человечков.

На столе лежала целая армия из бумажных «героев» – у каждого была своя шляпа, у кого-то меч, а у кого-то даже нарисованный щит.

– Что это ты делаешь? – спросила Машка.

– Театр! – гордо ответил брат. – Я придумал спектакль «Топа и потерянный тапок».

Машка не удержалась и прыснула.

– Ха! И кто там главный герой?

– Конечно, Топа, – сказал Ваня. – Он ищет свой тапок, а по дороге спасает Мурку от дождя и дружит с лягушкой.

– Глупость какая, – сказала Машка, но почему-то подошла ближе. – А я там есть?

– Пока нет, – ответил Ваня. – Но можешь быть. Если захочешь.

Машка фыркнула, но внутри у неё что-то дрогнуло.

– А кем?

– Например, волшебницей, которая учит Топу находить вещи.

– А если я не хочу быть волшебницей?

– Тогда будь Топой.

– Ха, ещё чего! – возмутилась Машка. – Я девочка, а не собака!

– Ну, тогда можешь просто сидеть и смотреть, – сказал Ваня. – Но зрителям потом не дают варенье.

Машка прищурилась, и в её глазах мелькнула искорка любопытства.

– Варенье? Какое? – спросила она, чуть подавшись вперёд, словно охотник, выслеживающий добычу.

Мама с улыбкой ответила, ловко подливая кашу в тарелки:

– Малиновое. Я вчера варила. Оно такое яркое, будто капельки заката застыли в янтарной сладости.

Машка задумчиво посмотрела на маму, и её взгляд медленно скользнул к воображаемым картинам малинового варенья. В носу словно заиграл тонкий аромат ягод, и она чуть улыбнулась:

– Ладно, – произнесла она, едва сдерживая предвкушение. – Только ради варенья.

Когда все уселись за стол, атмосфера наполнилась уютом и спокойствием. Мурка, грациозно изогнув спину, прыгнула на стул рядом с Машкой, словно важная гостья, решившая занять почётное место. Топа же, верный своему характеру, улёгся у ног Машки – его шерсть мягко переливалась в лучах утреннего солнца, пробивающихся сквозь занавески.

Ваня ел кашу с жадностью, будто солдат после долгого похода. Между ложками он что-то бормотал себе под нос – видимо, репетировал свои реплики, и голос его то затихал, то вновь звучал чуть громче, как далёкие раскаты грома.

– Не забудь, – сказал он, едва успев проглотить кусок, – что волшебница должна говорить громко, чтобы Топа понял. Его чуткие уши требуют ясных и звонких слов!

Машка слегка нахмурилась, но в её взгляде ещё таилась тень улыбки:

– Я ещё не согласилась быть волшебницей, – напомнила она, подчёркивая слова лёгким взмахом руки.

Ваня посмотрел на неё с уверенностью, в его глазах плясали озорные искорки:

– Согласишься! – заявил он твёрдо. – Ты просто пока ленишься, прячешься в тени собственных сомнений.

Машка поджала губы, и на лице её отразилась лёгкая обида, смешанная с решимостью:

– Я не ленивая! – воскликнула она чуть громче, чем хотелось бы. – Просто не люблю спешить. Спешка – враг совершенства, а я стремлюсь к совершенству во всём!

В воздухе повисла лёгкая пауза, словно замершая нота в незаконченной мелодии. Все смотрели на Машку, и в этом взгляде читалось нечто большее, чем просто интерес – будто они ждали, что вот-вот разверзнется завеса тайны и откроется новый мир. Мама рассмеялась.

– Это очень изящная форма лени, Машенька. «Не люблю спешить» – звучит почти философски.

Машка вздохнула.

– Ну и ладно. Пусть я философ.

Она сделала глоток чая, но в груди снова зашевелилось что-то неприятное.

Ваня резво допил свой какао – тёмная пена чуть дрожала на краях чашки, – резко вскочил, словно пружиной подброшенный, и помчался в комнату – доделывать свой театр. Его шаги гулко отдавались в тишине дома, будто барабанная дробь, возвещающая о начале чего-то важного.

Мама начала убирать со стола, методично собирая посуду и аккуратно складывая её в раковину. Топа, чуя запах остатков пищи, принялся подбирать крошки, осторожно тыкаясь носом в пол и ловко подхватывая кусочки лапами.

Только Машка всё ещё сидела, крутя ложку в почти пустой кружке. Ложка тихо постукивала о керамические стенки, будто отбивая грустную мелодию одиночества. Машка смотрела, как все вокруг заняты своими делами, как жизнь дома кипит и бурлит, а она… она словно оказалась вне этого круговорота, сторонним наблюдателем. От этого ощущения отчуждённости на душе у неё стало тоскливо, будто тяжёлая туча закрыла солнце.

Позже, когда Ваня с нетерпением звал её на «премьеру», Машка нехотя подошла к столу. Её шаги были медленными, словно ноги налились свинцом.

На коробке-сцене уже стояли картонные фигурки – они казались маленькими силуэтами в мире теней и света. Ваня поднял за ниточки Топу и Мурку и торжественно объявил, разводя руки в стороны, будто великий режиссёр перед премьерой:

– Начинаем!

Его голос звучал забавно, он старательно подражал взрослым актёрам, и в его интонациях проскальзывали то серьёзные, то комические нотки.

– И вот Топа идёт по дороге, ищет тапок… – произнёс он, осторожно двигая картонной собакой. – Вдруг встречает Мурку!

Кошка была сделана неловко: голова перекошена, хвост торчал в разные стороны, словно сломанные стрелки компаса. Но Машка всё равно рассмеялась – смех её прозвучал звонко, будто колокольчик.

– Ха! Какая кривая Мурка!

Ваня слегка покраснел, в его глазах мелькнула обида.

– Не кривая, а артистичная! – возразил он пылко.

Он продолжал, увлекаясь всё больше:

– Топа говорит: «Мурка, не видела мой тапок?» А Мурка отвечает: «Нет, но я видела, как он катился в сторону кухни!»

Машка посмотрела на брата с лёгкой усмешкой и заметила:

– У нас всё катится в сторону кухни. Даже настроение.

Ваня строго взглянул на неё:

– Не мешай! Слушай дальше!

Он ловко управлял фигурками, и Машка вдруг заметила, что это… интересно. Мир, который Ваня создавал своими руками, будто оживал перед её глазами. Картонные персонажи обретали душу, а их диалоги звучали так живо, что казалось, будто они действительно могут думать и чувствовать.

Даже Топа, настоящий, сидел рядом и наклонял голову, словно пытаясь разгадать тайну своего картонного двойника. Его глаза внимательно следили за движениями фигурки, и в них читалось искреннее недоумение: почему его «собрат» вдруг заговорил?

– А теперь появляется волшебница Машка! – торжественно объявил Ваня, и его голос зазвенел от предвкушения.

Машка замерла. В её взгляде промелькнуло что-то новое – будто искра любопытства и робкого интереса вспыхнула в глубине души. Она смотрела на сцену, где вот-вот должна была появиться её картонная копия, и чувствовала, как внутри что-то медленно меняется.

– Эй! Я же говорила, что не согласна!

– Поздно! – сказал брат. – Ты уже в сюжете. Без тебя финала не будет.

Он протянул ей бумажную палочку.

– Вот тебе волшебная ложка. Можешь ею спасать кого угодно.

– Ложкой? – рассмеялась Машка. – Это что, каша-магия?

– Почти. Волшебная ложка добра!

Машка хотела отказаться, но мама, проходя мимо, шепнула:

– Попробуй, Машенька. Это же просто игра.

И она взяла ложку.

– Ладно. Волшебная ложка говорит: тапок вернись!

Ваня громко выкрикнул:

– И тапок вернулся!

Топа гавкнул, будто подтверждая.

Все засмеялись. Даже Мурка – если это вообще возможно для кошки – замурлыкала громче обычного.

И вдруг Машка почувствовала… тепло. Как будто внутри кто-то сказал: «Вот видишь, это же несложно – просто быть частью чего-то.»

В тот день Машка почти не сидела без дела.

Сначала помогла Ване раскрашивать его театр. Потом Мурке – распутывать нитку, на которой она запуталась. Потом Топе – искать тот самый тапок.

Она смеялась, бегала, иногда ворчала, но по-настоящему скучно не было.

Когда мама вечером похвалила их:

– Вот это день! Столько смеха! – Машка чуть опустила глаза, но улыбнулась.

– Мам, – сказала она, – а почему, когда я просто лежу, мне скучно, а когда что-то делаю – весело?

Мама посмотрела на неё внимательно.

– Потому что действие – это как ключик. Оно открывает внутри двери, про которые ты не знала.

– А если я снова не захочу?

– Тогда друзья и Мурка тебе напомнят, – ответила мама. – Иногда вдохновение приходит не изнутри, а снаружи.

Машка кивнула. Она легла в кровать, укрылась одеялом и шепнула Топе, который спал у её ног:

– Топа, если завтра я опять решу ничего не делать – ты гавкай громко, ладно? Чтобы я вспомнила.

Пёс тихо вздохнул и положил морду на лапы.

А Мурка запрыгнула на подоконник, свернулась клубочком и замурлыкала – низко, ровно, как будто пела песню о том, что каждый день можно начинать заново.

И Машка, слушая это мурлыканье, вдруг улыбнулась в темноте.

Она поняла, что вдохновение не всегда падает сверху, как звезда. Иногда оно просто сидит рядом – в тех, кто старается, живёт, творит, играет.

И всё, что нужно, – это протянуть руку.

После «спектакля» день потёк медленно, но удивительно светло. Машка то и дело ловила себя на том, что прислушивается – к звукам дома, к маминому голосу, к топоту Вани в коридоре. Впервые за долгое время ей не хотелось прятаться под одеяло. Она всё ещё не знала, что делать, но внутри будто открылась дверца, и через неё в сердце просочилось что-то тёплое, тихое и немного щекочущее.