Звездная пыль в сапожной мастерской бесплатное чтение

Предисловие

Из-за всем известной пандемии мы попали в такие обстоятельства, которые поневоле приучили нас к осторожности при совершении самых обыденных поступков . Например, теперь не каждый человек позволит даже тем, кто его любит, стоять вплотную к самому себе, в особенности, если собирается – целая толпа. Тем более иностранец, да еще медик по образованию. Как раз это и произойдет в первые же минуты моего повествования.

Еще стало труднее путешествовать и совсем уж проблематично – навязываться в качестве гостя в уютные квартиры друзей, вторгаться к незнакомым людям. Эти уж точно имеют полное право использовать коронавирус как повод, чтобы уклониться от общения с нежелательными субъектами, настойчиво пробуждающими воспоминания о чем-то неприятном. А уж ходить в различные учреждения и общественные места без медицинских масок стало личным эгоизмом, опасным для окружающих. Да и еще в обществе появилась жестокая дискуссия о том, нужны ли эти маски! Хотя у меня в записках о них не будет почти ничего, обещаю.

Понятно, что кое-кто продолжает жить, как и до карантинных мер, не бережет никого… Жаль! Я вот своих близких берегу – они уже люди пожилые, и эпидемии для них особенно опасны.

Так или иначе, считаю нужным пояснить в самом начале, что все происходившее в моем повествовании – воспоминания о приключениях, произошедших со мною в те времена, когда эпидемий никто не боялся. Сейчас зараза значительно ослабла, так что люди вновь радуются прежней жизни – привычной и несложной. Пусть все доброе из прошлого к нам опять вернется, а злое – растает, оставив лишь поучительный опыт.

1

Энергетики в банках – неизбежное зло, если вы фанат «Зенита», Стаса Михайлова, губернатора, занимающего в данное время пост, на худой конец, депутата вашего округа или кого-нибудь еще. Иначе стоять на улице в ожидании кумира в свой законный выходной в течение пяти часов вы не сможете, а возможно, и не захотите. Правда, многие предпочитают пиво, но тогда, расслабившись, вы рискуете утратить бдительность, а объект благополучно минует встречи с вами. Теплая компания единомышленников на этом мероприятии – тоже обязательное условие. Фанат-одиночка не олицетворяет собой независимого и сильного одинокого волка, а скорее похож на петуха, назойливо кукарекающего под окнами кумира в самое неподходящее время суток.

К слову сказать, среди фанатов бытует мнение, что их пристальное внимание и восторг – самая лучшая пища для вдохновения звезд. Однако далеко не каждый раз артист мечтает об этом: чаще всего фанаты ошибаются, навязывая кумирам свою компанию. Звездам всех мастей почему-то кажется, что у них есть право на отдых и смену впечатлений, которые на поверку помогают вдохновению гораздо больше.

Вот и сейчас я, простая меломанка, приехавшая из Пскова в Санкт- Петербург, стояла с группой братьев и сестер по сомнительному фанатскому счастью и банкой «Адреналин Раш^®» в руке возле отеля «Европа» и сомневалась в том, что со всеми нами Крис Линдсдейл – великолепный попсовик, творящий в духе диско-бит и синт-поп, а также изредка балующийся преобразованием означенных стилей в мрачноватую альтернативную музыку, – захочет разговаривать о погоде, любви, о добре и зле, или, как порой выражаются, о королях и капусте. Господин кумир, уделите фанатам хоть пять минут, плиз!

– Это наконец унижение! Я ему не раз говорил и в Лондоне, и в Стокгольме, и в Мехико, что с фанатами надо устраивать встречи! В России, видите ли, диски не продаются, поэтому он не хочет устроить нам автограф-сессию! Да хоть тот же магазин «Пурпурный легион», пригласи нас туда, да чтоб культурно, к определенному часу! Ну, набрал я этих автографов, а куда мне их теперь девать? И каждый раз его жди ради них, чтоб пришел и воссиял пред всеми, аки Красно Солнышко! Нервы мои, может, дороже стоят, чем все эти автографы!

Так говорил разочарованный фанат, выступавший в форуме под псевдонимом Клим.

– Почему же ты не разведешься с музыкантом, который стал так нелюбим? – поинтересовалась я.

– Я уже и не фанатею от него так, как раньше. Просто, раз уж он приехал, на концерт надо пойти. А повстречать здесь – маленькая традиция, все равно, здесь же в Питере все происходит. Почему бы и не потусоваться?

Никто из нас даже цветов не купил. Однако на шоколад для Криса расщедрились сразу двое! Он говорил как-то, что диет не соблюдает, только разгрузочные дни, да еще тренируется с балетмейстером для поддержания чувства ритма, при этом сладкое ест, сколько хочет. Кстати о цветах – мне очень хотелось посидеть на кадке с цветком, украшавшей парадный вход в «Европу», но я боялась, что за это охрана прогонит всех нас. Ноги мои ныли все сильнее и сильнее.

– Я с пессимизмом отношусь к нашей затее. Может, выяснится, что и вовсе не гостиница «Европа», а совсем другая, – сказал милый парень Саша из Беларуси, такой же приезжий фанат, решивший подсластить жизнь кумиру отличным шоколадом «Спартак».

– Утром я была в аэропорту и видела, как он сел в черный «Мерседес», – обнадежила нас девушка по имени Галя. – Трудно сказать, но обычно он ездил в «Европу».

Тусовка, возможно, проходила как-то буднично для тех, кто встречал Криса не в первый раз. Клим обсуждал его последние альбомы, говорил, что коммерческие успехи кумира стали меньше, чем у других музыкантов, злорадно резюмируя, что им лучше удается собирать залы в Западной Европе. Кое-кто из собравшихся объявил, что поедет и в Питер, и в Москву, чтобы сравнить два шоу. Я расспрашивала белоруса и об их бессменном президенте, и языке, еще узнала, что в Беларуси нет гастарбайтеров и что у моего собеседника есть жена и дети. Даже последний факт не вывел меня из состояния приятного, незнакомого возбуждения, ожидания чего-то ранее неизведанного и поэтому желанного.

Мне точно требовалась хоть какая-то эмоциональная встряска, потому что у меня на то время не было постоянной работы. Я закончила химико- фармацевтический университет в Петербурге по настоянию отца. Учеба оказалась для меня скучной. Вникать в сложные формулы было для меня чем-то вроде вопроса чести: органическая химия давалась с трудом, поэтому хотелось этот барьер преодолеть. Отец, доктор химических наук, сумел найти себе хорошее применение в качестве лектора: читал лекции как в институтах, так и в представительствах крупных компаний – «Bayer», «AbbVie», «NovartisPharma». Платили за лекции в таких компаниях прилично, но от командировок по многочисленным далеким регионам отец здорово устал. Последняя такая поездка пришлась на зиму и стоила ему серьезного гриппа, который едва не перешел в легочное осложнение. Слава Богу, он выздоровел, хотя стал слишком быстро терять силы. Примечательно, что когда я пыталась уговорить его укрепить иммунитет с помощью одного из фирменных лекарств, он отмахивался:

– Мне же не всегда надо лечиться! Я уже принимал этот препарат.

Когда я показала инструкцию, в которой написано, что препарат необходимо употреблять по три курса с перерывами в несколько недель, и заметила, что сама точно так же его недавно принимала, он усмехнулся в ответ:

– Ну и пей на здоровье!

Самое главное, впрочем, что следует сказать об отце, так это то, что он предан научной работе. Ему удалось многое узнать о биохимии клеточных мембран, от которой напрямую зависит усвояемость лекарств. Он добился того, чтобы ему разрешили внести результаты своих исследований в традиционный курс лекций. И все-таки отцу больше всего подходила спокойная домашняя научная работа.

Покорно сидя за учебниками и отцовскими статьями, я чувствовала, что попала в западню, потому что именно меня готовили к чтению лекций. Химические опыты и вовремя учебы вызывали у меня отвращение, хотя появляться в лаборатории после окончания института уже приходилось гораздо реже. Увлечься сложным материалом из фармацевтических публикаций я больше не могла и понимала, что одного лишь уважения к науке мне явно недостаточно для карьеры. Становилось все более ясно, что как исследователь я весьма посредственна и представляла хоть самый малый интерес для спонсоров и студентов лишь в качестве подчиненного ассистента при сильном руководителе вроде моего отца. Я могла лишь как попугай повторять слова однажды заученных курсов. Вполне возможно, что оппоненты поставили бы меня в тупик, задавая наводящие вопросы. А я, растерявшись во время подобной дискуссии, забыла бы что-нибудь важное и скомпрометировала бы теоретическую основу отцовской работы. Вести споры, как он, я совсем не способна. Положение было безрадостное!

Я подрабатывала в Пскове то в аптеках, то в магазинчиках вроде «Суперсвязи» и готовилась к великому будущему, штудируя лекционный материал. Укоряя себя за лень, внушала себе, что работа даст мне финансовую независимость…

Но судьба непостоянна: как раз в эту зиму получилось так, что я оказалась совсем без работы. Сначала с меня сняли оклад в «Суперсвязи» за низкий уровень продаж, потом мы с отцом поехали в упомянутую зимнюю командировку, во время которой оба заболели, потом мне отказали в работе в медицинском центре…

Я старалась компенсировать отсутствие работы подготовкой к лекциям. Хотя свободного времени не оставалось, все равно все больше и больше становилось очевидно, что вместо великого будущего ко мне подкралась великая депрессия.

Слезы и недоумение по поводу того, как же мне жить дальше, я старалась скрыть, надеялась, что родители не заметят перемены в моем настроении, и поняла одно: мне требовалось полностью изменить свою жизнь…

Наконец, от безысходности набрав в Интернете сайт своего любимого Криса Линдсдейла, узнала, что он приезжает этим летом и в Питер, и в Москву, и сразу же зарегистрировалась в форуме российских фанатов. Депрессия отступила мгновенно, и что-то вроде свадебной лихорадки накрыло меня с головой. Я почти на три недели забросила лекции и сидела день и ночь за компьютером, обсуждая подробности будущего Питерского мероприятия с фанатами.

Отец, как бы неожиданно это ни было, не стал меня укорять ни в чем.

– Ты просто прокисла в эти месяцы. Поезжай на концерт, раз уж так тебе неймется. Все-таки май на дворе! – сказал он.

Мама с ним согласилась. Она, к слову сказать, работала в школе учителем биологии.

Прикинув цены на билет в московский «Крокус Сити Холл», я решила поехать в Питер. Билеты в «Юбилейный» стоили значительно дешевле. Все-таки своих средств у меня не осталось совсем, а тратить слишком много родительских денег совесть не позволяла.

В Питере жила подруга моей мамы, с ее сыном мы дружили с самого детства, правда, безо всякой романтики. К ним я рванула в статусе незваной гостьи.

И вот, теперь у гостиницы «Европа» стояла компания странноватых людей, то есть наша. Это про таких, как мы, Дэвид Боуи сказал, что они способны отражать чужой свет и совсем не могут излучать собственного. А откуда он знает, вдруг мы сейчас все как засияем!.. И весь свет достанется не ему, а другому музыканту, пусть Дэвид обломается. Так я думала в тот день, а теперь с грустью посылаю ему привет. Нет больше с нами Дэвида, и я не уверена, доходят ли на тот свет приветы и добрые пожелания…

Каждый из нас нервно присматривался к проезжающим мимо машинам черного цвета.

– Вот, лысая башка мелькает в машине! – крикнула одна из фанаток.

– Так его и назови, когда приедет, – отреагировала я. – Что-то непочтительно мы стали о нем отзываться!

– Лысая башка, дай пирожка! – отозвался один парень из наших. Мне стало и смешно, и стыдно за свой смех.

– Интересно, сколько можно тут стоять? Мы, однако, совсем уж терпеливые, так нельзя! Он ведь может просто выскочить из машины, помахать ручкой и ни закорючки нам не напишет! – критически высказался Клим.

– А он вообще доброжелателен? – спросила я.

– Англичанин, – уверенно кивнул Клим, – всегда улыбается, интервью дает в общих чертах, дескать: да, записал новый альбом! Да, счастлив петь у вас в России. Искренне что-то объяснять у них не принято. Сколько его помню, всегда был дружелюбный. Хотя однажды к нему Наташа подошла, в Англии его как раз повстречала, а он ее послал. Типа да иди ты, сука… Унизил, короче. Я думал, она после этого бросит его слушать, да диски покупать, а она так и фанатеет, как раньше.

– Мне одна девушка говорила, что он, приезжая в Россию, пил, не просыхая. Правда, что ли? – дернуло спросить меня. Просто я однажды видела фото, сделанное в каком-то Питерском ресторане, на котором кумир был явно в подпитии.

– Нет, – удивился глупому вопросу Клим. – Может, конечно, и выпить, но с копыт долой не бывает. Хотя мне рассказывали, что в 90-е он в клубе «Туннель» кокаин нюхал.

– Может, это был его единственный шанс в жизни попробовать, – продолжила я пошлую тему.

Да, фанаты готовы своих кумиров демонизировать столь же страстно, как и обожествлять. Наверное, можно придумать, что Крис, приезжая в Россию, пожирает у себя в номере русских младенцев, а ночью летает над Невским проспектом на гостиничном пылесосе фирмы Bosch, потому что метла для него явно технически несовершенна.

Теперь мне неловко вспоминать, что я поучаствовала в глупых сплетнях, хотя, признаюсь, они сильно меня развлекли.

– Мы что-то недобро говорим о Крисе. А ведь все такие преданные поклонники! – попыталась оправдаться я перед белорусом.

– Тут все на нервах. Когда же, когда он приедет? От этого и гадости болтают, волнение сказывается.

Оттого, что стоять пришлось очень долго, мои ноги отекли, а мизинец на левой был в кровь истерт туфлей. Я раньше никогда не преследовала никого из своих любимцев по причине нечастых поездок в Питер. А теперь чувствовала, что вряд ли совершу такой подвиг когда-нибудь во второй раз. Кто знает, может, надо просто работать над собой, добиваться успехов и побед над собственными проблемами? Тогда, наконец, появится удовлетворение, а жить станет интереснее. А музыку следует слушать как средство дополнительного духовного понимания самого себя в мире, которое автор песен щедро дарит каждому имеющему уши. И совсем уж пошло представлять себе автора этой самой музыки с горкой «кокса» или даже шприцем в окружении голых девиц на фоне неонового света.

– Он идет, вон там! – крикнула зоркая девушка, тоже прибывшая из Беларуси.

В ответ на этот возглас мы немедленно побежали через Михайловскую улицу к невысокому человеку с гладко выбритой головой и большими черными очками для защиты от посторонних взглядов, хотя и солнце в тот день светило очень ярко. Две машины довольно рискованно притормозили, пропуская всю ватагу. Я даже перестала ощущать боль в израненном пальце, вдруг все чувства вытеснили дикая неуверенность в себе и стадный инстинкт. Я только потом поняла: когда Крис остановился, заметив наш табунчик, вышеупомянутая доброжелательность от него совсем не исходила. Он призвал ее на помощь через несколько секунд, а первым чувством была, вероятно, реакция защиты, свойственная каждому человеку, которую годы артистической карьеры только лишь усилили. А может, я тоже ощутила свою неуверенность из-за желания защитить себя? От обожаемого кумира?

Тем временем девчонки взяли Криса в кольцо и что-то щебетали на английском. Он отвечал, и я, не поняв почти ни слова от волнения, хотя не первый год учу этот язык, отметила, что голос у него при разговоре такой же красивый, как и на записях. Я оглядела его статную, великолепно сложенную фигуру, плотно обтянутую модным, жарким не по погоде черным джинсовым пиджаком, и с удивлением обнаружила, что от него ничем не пахнет, притом, что на нем были облегающие джинсы, а обут Крис был в высокие ботинки-берцы. Просто опрятный человек, хотя я думала, что все звезды непременно поливают себя дорогими духами. Еще и в жаркий день, когда все потеют. А Крис как-то совсем не вспотел, в отличие от некоторых участников нашего сборища, включая меня.

Сердитый Клим взял инициативу в свои руки.

– Подпишите здесь… Специально для Клима, – диктовал он на чужом языке. Надо сказать, процесс общения кумира и поклонников этот парень действительно облегчил.

Обожаемый всеми нами музыкант выполнял распоряжения машинально, явно воспринимая это как часть своей работы. Маркер, который ему сунули в руки, использовался и для остальных автографов. Не в силах бороться то ли с ужасом, то ли с каким-то внезапным отупением, я подергала за руку одну из девушек, ту самую, которая видела Криса в аэропорту.

– Помогите мне взять у него автограф, – промямлила я.—

– Не знаешь английского? – участливо обернулась ко мне она.

– Просто у меня не получится.

Девушка подвела меня за руку к Крису сквозь нашу маленькую, но стесненную толпу. Я протянула ему два листа, на которых были распечатаны фотографии с довольно редких альбомов.

– Здесь и здесь, – проговорила я.

Он уже снял черные очки и бегло взглянул на меня серыми невероятно красивыми глазами. Очень неславянские глаза.

– Пожалуйста, – прошептала я. – Пожалуйста.

Видимо, мой благоговейный ужас достиг апогея.

Крис опять по-деловому оглядел меня.

– Спасибо, – ответил он, и все засмеялись. Он поставил свои подписи.

– Достаточно! – довольно жестко и отчетливо произнес затем кумир, отдавая кому-то фломастер.

– Только два фото! Совсем недолго! – принялись уговаривать девушки.

Мы встали в плотную группу, посредине которой разместился Крис.

– Еще! – и опять ему пришлось стоять с нами, потому что девушка сунула фотоаппарат какому-то парню, а сама побежала к нам, чтобы тоже попасть в кадр.

Черная машина проехала на малой скорости мимо нас. Вдруг парня, который снимал, резко шатнуло вперед в нашу сторону и, пока он еще стоял на ногах, я отчетливо увидела темные брызги, вылетевшие из его туловища со стороны спины. Фотоаппарат полетел вниз и с приглушенным стуком раскололся о мостовую. Машина исчезла, неслышно набрав скорость и скрывшись где-то за площадью Искусств.

Крис с ревом оттолкнул нас и бросился к судорожно извивавшемуся на асфальте несчастному фанату. Какая-то девушка уронила подписанный диск, и он безнадежно хрустнул под ботинком автора. Быстро сорвав с плеч пиджак, он сложил его и, приподняв раненому голову, осторожно подложил под нее, развернув парня со спины на бок. Это прикосновение вызвало у парня дикую боль, так что он завопил. Я слышала однажды вой умирающей собаки, которую переехал автомобиль, и это, клянусь, был тот же самый вой!

Одна из девчонок завизжала. Клим, побледнев, отошел в сторону к стене дома. Кажется, его затошнило.

– Мамочки… – прошептала белорусская фанатка.

– Доктора! Из гостиницы! Быстро! – заорал на нас Крис. Тут уж я все поняла и рванула к парадному входу в «Европу». Обернувшись, увидела, как Крис низко наклонился к раненому и что-то зашептал. Про себя я отметила, что кумир оказался совсем не робкого десятка. Пуля вполне могла предназначаться ему, однако он не подумал об этом, стараясь помочь несчастному поклоннику. Да и охранника никакого с ним не было. Толпа, тем временем, густела вокруг места чудовищного происшествия.

Я вызвала помощь, и доктор пришел очень быстро, минуты через три. Мы с ним протиснулись сквозь толпу возбужденно переговаривающихся прохожих. Я с отвращением увидела, как кто-то стал снимать Криса с умирающим парнем на мобильник. Слава Богу, не кто-то из наших!

– Поздно. Слишком поздно, – глядя в пространство, каким-то потусторонним голосом произнес Крис и поднялся с мостовой.

Врач занял его место и мог лишь подтвердить и констатировать смерть.

2

Дальше начался настоящий кошмар. Охрана и полиция, прибежавшая из гостиницы и откуда-то с Невского, оцепила все вокруг, не позволяя никому из нашей компании улизнуть. Впрочем, мы даже не пытались. К Крису, заметно хромая, подбежал пожилой мужчина, опиравшийся на трость, – вероятно, его менеджер, самый незначительный по виду человек. Он что-то говорил по-английски про адвоката.

– Что же, по-вашему, мы будем ждать, пока его адвокат из Лондона прилетит? Нам свидетельские показания нужны, а для этого адвокат не требуется! – отреагировал капитан полиции, командовавший дальнейшим процессом.

Журналисты приехали одними из первых и стреляли в нас своими вспышками фотоаппаратов, как из пушек. К знаменитости их не подпускали, так что они стали докапываться до нас.

– Расскажите, что же все-таки здесь произошло? – подскочил ко мне парень с микрофоном. Я успела увидеть на нем надпись «НТВ».

– Этого парня убили. Выстрелили из проезжавшей мимо машины… – начала говорить я.

– Свидетели! Все в машину! – закричал капитан и, подскочив ко мне, схватил за плечо и повел к «газику». Остальных фанатов тоже повели туда.

– Я Вас дождусь у отделения полиции! – пообещал парень. – Не уходите потом!

Он побежал к своей «Ладе».

Крису не дали вымыть руки, хотя он поневоле перепачкал их кровью убитого. Правда, в отделении полиции я заметила, что они были уже чистыми, а еще он успел сменить рубашку и надеть вместо испорченного пиджака кожаный жакет. Видимо, неприметный менеджер подсуетился. Кстати, им обоим разрешили ехать в отдельной машине, предоставленной «Европой».

Сомнительная честь первыми давать показания выпала Крису, мне и Саше-белорусу. Английский язык полицейским давался явно плохо, позже мне рассказали, что девушка Галя, помогавшая мне пробиться к нашему любимцу, вызвалась переводить. Но от ее услуг отказались, поскольку к делу приступил переводчик из гостиницы.

Нас распределили по очередям, которыми стали заниматься три разных следователя, каждый допрашивал в своем кабинете. Когда кого-то из нас заканчивали опрашивать, то провожали в вестибюль к выходной двери и приказывали оставаться, пока не опросят остальных. Переговариваться нам категорически не позволяли.

Я рассказала следователю о том, как увидела проезжавшую машину, которая после бесшумного выстрела исчезла, так что даже марки автомобиля нельзя было разглядеть, не то что номера. Таких машин с тонированными боковыми стеклами возле «Европы» проезжает немало.

– Вы знали убитого? – спросил следователь.

– Конечно, нет! Я же из Пскова, я всех здесь видела впервые! Даже Криса вживую видела в первый раз…

– А как вы узнали о сборище у «Европы»? – прервал меня суровый собеседник.

– Из форума в Интернете.

– Гм… Вам в этом форуме что-либо показалось необычным? Что-то из написанного теми, кто в нем участвует?

– Там пишут о музыке, анекдоты пересказывают. Конечно, детали встречи обсуждались. Мы до последнего дня не были уверены, что Крис остановится именно в «Европе». Фанаты так решили, зная его привычки…

– А кто из фанатов первым вам сообщил, что Крис, – следователь глянул в бумагу и с трудом прочитал, – Линдсдейл прибудет именно в отель «Европа»?

Я замялась. Это был Клим, а мне не хотелось никого выдавать.

– Так кто? – поторопил меня следователь.

– Мы договорились встретиться у метро «Канал Грибоедова», и оттуда меня уже повели к гостинице, – соврала я.

На самом деле Клим с самого начала объявил в форуме о «Европе», поэтому мы к ней стягивались, начиная часов с трех дня. Кто-то даже утром приходил, а потом, видя, что ожидания напрасны, ушел и решил приехать днем, чтобы оказаться у гостиницы, когда остальные тусовщики успеют собраться.

– Все они, стало быть, заранее знали о «Европе»? – прищурился следователь.

– Да.

– И обсуждали это на форуме?

– Нет.

– Девушка, хватит валять дурака! – рассердился мой мучитель. – Я вас могу держать здесь хоть до Второго Пришествия, потому что это – моя работа! Этот форум мы не раз перечитаем еще, кстати, запишите его адрес и ваши входные данные – пароль, логин. И вы сами только что обронили фразу, что детали встречи обсуждались. Какого фига теперь вертеться, покрывать своих товарищей, которых мы и арестовывать не собираемся? Вы только мешаете следствию! Говорите, кто первым назвал «Европу»?

Пришлось выдать Клима. В животе немедленно заныло, а дышать от подступившего спазма стало совсем трудно – в кабинете и без того был противный и душный воздух.

– Кого на форуме вы знаете лучше всего? —

– Можно сказать, никого. Ведь мы друг друга раньше и не знали, начинали общаться только ради Криса, а уж потом состоялась наша встреча. Я зарегистрировалась только три недели назад.

Следователь еще спросил, не заметила ли я, что из нашей компании кто-то уходил раньше, чем все остальные.

Так и было. Молодой мужчина чуть за тридцать подошел и спросил, почему мы собрались и кого здесь ждем. Он постоял с нами минут пятнадцать или даже меньше, прислушиваясь к общим разговорам, а когда он ушел, никто не заметил. Еще точно также подошла молодая семья с девочкой лет четырех. Я помню, как спросила ее маму, не хотят ли они заранее приучить свою дочку к диско?

– Какое диско? – переспросила мама.

Я объяснила, но молодые родители посмеялись и в скором времени ушли, дождавшись кого-то, кажется, папиного друга. Все это произошло примерно за час до появления Криса.

Следователь приказал мне дать словесное описание всех этих людей. Я помнила, что тот первый парень был белокурый и высокий, с залысинами и«пивным животиком». На нем были шорты чуть выше колен, футболка светлая. А в семействе отец – невысокий, молодой и худощавый, в рубашке и светлых вельветовых брюках, его жена, напротив, чуть полновата и носила розовую футболку с джинсами, а девочка – темное платьице с цветочками.– . Того друга, который подошел к молодому папаше и с которым вся эта семья ушла, я даже не вспомнила.

– Вы слышали, о чем Крис Линдсдейл говорил с умирающим? – продолжил следователь.

– Нет, он приказал бежать за врачом в гостиницу, так что я как раз побежала, чтоб его позвать.

Меня выпустили в коридор, и я немедленно стала искать туалет. Ко мне подошла Алена, одна из Питерских фанаток, ее не успели еще вызвать.

– Ну, что там спрашивают?

– Надо рассказать про то, что вы видели у «Европы». Спрашивают, о чем Крис…

– Так, свидетели! Хватит переговариваться друг с другом! – полицейский тут же подошел и повел меня в вестибюль у входа. С трудом отпросилась у него в туалет!

Там я встретила Галю, ту самую, что помогла мне заполучить автограф кумира. Она тоже спросила про допрос.

Я покосилась на дверь и тихо рассказала обо всем. Призналась и в том, что сообщила следователю про идею с «Европой» принадлежавшую Климу.

– Могла бы и не раскалываться! Если Клим захочет, сам все расскажет, – упрекнула меня Галина.

– Этот следователь меня просто к стенке припер! Он еще сказал, что они наш форум будут читать, как тут скроешь, кто первый про «Европу» сказал?

– И они спрашивают, что ему говорил Крис?

– Да. А что он говорил?

– Не знаю я. Парень тот что-то по-английски мямлил в ответ. «Из моего дома…». Ничего было не понять!

– Крис, выходит, знал его раньше? – спросила я.

Галя, слегка отстранившись, посмотрела на меня неожиданно прояснившимся взором.

– Точно! Ну, может, они встречались когда-нибудь раньше, за границей или здесь…

– А ты его знала?

Ох, и темная история случилась нынче вечером!

– Нет. Он, наверное, кто-то из форумовских…

Дверь распахнулась, и вошла женщина в темно-синей форме. Она так подозрительно посмотрела на нас, что мы поспешили ретироваться.

Криса уже допросили и провели в какой-то отдельный кабинет. Туда же разрешили пройти его личному ассистенту. Я увидела, как та самая дама в форме, которая повстречалась мне в туалете, понесла им на подносе чай.

Преступление было совершено вечером, около четверти девятого, а опросили нас всех примерно к трем часам ночи. Клима продержали, пожалуй, дольше всех, опрашивали одним из последних. Он вышел из кабинета совсем измученный. Из-за угрызений совести я даже не посмела подойти к нему.

Любимый музыкант прошел со своим менеджером к выходу и, остановившись на некотором расстоянии, пристально оглядел нашу притихшую группу. Там, у «Европы», мне на какие-то секунды показалось, что Крис похож на Сократа, а мы – на его учеников. Теперь все очарование этого вечера было потеряно безвозвратно.

– Простите меня. Как все плохо!.. – тихо сказал он и вышел на улицу.

Мы поспешили следом, сразу разделились на пары, а иные даже шли поодиночке. Я хотела остаться вместе с Галей, но она села в чью-то машину и быстро уехала. Саша-белорус разговаривал с Климом и еще каким-то парнем, я не сумела заставить себя подойти к ним. Слава Богу, нам позволили еще до допросов позвонить родным и близким: сообщить об отправке в полицию, чтобы нас не потеряли. И теперь надо было добираться до маминой подруги, которая приютила меня. А метро уже не работало.

У меня хватило ума по телефону уговорить добродушную хозяйку дома, в котором я гостила, не рассказывать ничего родителям, хотя, конечно, утаивать от них тот жуткий случай было глупо. По крайней мере, в тот самый вечер они ни о чем не волновались – до новостных сводок мерзкое экстренное сообщение добежало быстро, но мама слушала новости только днем по радио, а по вечерам они с отцом вместо программ новостей смотрели канал «Культура». Денег я с собой взяла мало. И все же надо было остановить хоть какую-то попутную машину в надежде, что меня отвезут до дома моих друзей за эти гроши. Я никогда не голосовала на дорогах и не просила водителей меня подвезти, тем более, ночью, и теперь терзалась от стыда. О такси и речи не могло идти, хотя несколько человек из нашей группы именно так и поступили. Мне не хотелось занимать денег у них. Я думала и даже надеялась, что никогда их больше не увижу.

– Эй, красавица! – раздался откуда-то сзади голос.

Я оглянулась. Возле новеньких «Жигулей» стоял молодой парень и отчаянно зевал.

– Скажите, – обратилась к нему. – Вы можете меня довезти до Выборгского шоссе?

– Это что, за городом? – нахмурился парень.

– Нет, там метро «Озерки» рядом, но сейчас ведь метро закрыто. Я Вам дам сто пятьдесят рублей, а когда доедем, могу дать еще двести… У меня с собой нет денег.

– Да решим, ничего… Раз «Озерки», то как-нибудь доберемся.

Синий сумрак уже начал разбавляться первыми лучами невидимого солнца. Я сначала не обратила внимания, что парень поехал очень медленно.

– Ждал тебя, ждал… Так кто был этот убитый, а? Твоя версия? Говорят, что Линдсдейл его спасти пытался. Типа совсем без звездной болезни, а?

– Я не знаю, кто был этот парень… Знаете, в полиции меня так измотали, что, если позволите, посплю прямо на сиденье… – я прикрыла глаза и вытянулась в кресле.

– Так не пойдет! Мне ведь репортаж надо подготовить! Я ждал тебя всю ночь, теперь везу домой, так ты сделай милость, отплати мне за доброе дело! – прикрикнул на меня благодетель.

– А, так Вы – журналист? – я открыла глаза. Только теперь узнала молодого журналюгу из НТВ. Надо же, так и доехал до полиции вслед за нами!

Мне стало неспокойно. А что, если все, что я скажу, он напишет и затем выведет в эфир, да еще добавив кучу своих домыслов? Потом опять меня вызовут в полицию и начнут ругать уже за то, что откровенничала с прессой. Или из-за меня начнут таскать всю нашу фанатскую компанию в отделение. Не знаю, как другим, а мне не давали никаких указаний насчет того, можно ли общаться с журналистами.

– Слушай, ты, небось, боишься, что тебя после интервью в полицию опять вызовут? – сказал парень, угадав мои мысли. – Ну, так ты имей в виду, что вызывать тебя еще будут все равно, следствие может потребовать дополнительных показаний. Давай так, я тебя никак не называю, а только запишем фразы типа «из независимого источника стало известно…».

– Нет, простите, в полиции мне запретили говорить… – стала лгать и защищаться я.

Парень тяжело задышал от ярости.

– Ну, сколько тебе дать? Тыщу хочешь? Тыщу-двести?

– Я не хочу…

– Больше полутора не дам, самому не платят!

– Я не стану ничего Вам говорить.

Журналист резко затормозил.

– Ну, так пошла тогда отсюда! Я тебе не извозчик!

Он с силой ударил меня кулаком в плечо. Драться я никогда не умела и поспешила выскочить из машины. Парень так разозлился, что, пока я дергала дверь за ручку, открыл бутылку «Пепси», плеснул в мою сторону и попал на подол нового шерстяного платья. Все внутри противно сжалось от унижения, а по спине, несмотря на утренний ветерок, потек холодный пот.

Он уехал, из сумки я достала пачку одноразовых платочков и принялась очищать подол. Из глаз хлынули непрошеные слезы, но видеть их было некому. Я решила нареветься вволю за все свои неудачи. Даже здорово! Ни родители, ни друзья, ни какой-нибудь Крис сейчас меня не видят, почему бы и не излить душу в одиночестве?

Поревев какое-то время, начала переводить дыхание. Надо ведь что-то делать. На часах только 3:35. Ох уж это метро!

Я огляделась. Какая-то улица в центре. Впереди храм Спаса на Крови! Я прошла еще несколько узких старинных улиц, превозмогая боль в истертом пальце. А вот Русский музей!

Внезапно до меня дошло, что именно здесь должна была проехать машина убийцы. Кстати, в отделении нам сообщили, что убитого звали Павел Николаевич Курочкин. Так, а нет ли здесь чего-то интересного? В конце концов, уже очень хорошо все видно, достаточно светло…

Я оглянулась на всякий случай и нырнула под красно-белую ленту, которой оградили место происшествия и ближние окрестности. Никто меня не окликнул и не остановил. Будка общественного туалета, куда мне пришлось бегать днем после энергетического напитка, стояла с вмятиной на нижнем углу. Кусочки битого стекла усеяли землю, наверное, от автомобильной фары. Да уж, нервы у водителя стали сдавать! Да только куда он поехал после этого удара? Машинное масло не разлито кругом, стало быть, повредил только фару и мог продолжать свой путь к укрытию.

Улицы были пустынны и не хранили больше ни следа произошедших накануне событий. Любопытство заглушило во мне слезы и страх за свою жизнь под открытым ночным небом. Я пошла в сторону «Европы».

Асфальт на месте убийства был совершенно чистым. Никакого мелового контура, которым в детективных кино обозначают позу тела жертвы, ни крови. Видимо, ради иностранцев постарались все отмыть…

– Так, вас что-то интересует? – раздался грубый голос откуда-то сверху.

Я и сама не заметила, как опустилась на корточки возле злополучного места, чтобы его получше разглядеть. Теперь надо мной возвышалась фигура охранника в черной форме и ботинках-берцах.

– Я… просто идти мне некуда… Меня из-за этого убийства в полицию забрали, – залепетала я.

– Ну, так хочешь туда еще? Если нет, то катись подобру-поздорову! – прикрикнул на меня мужик.

Мне ничего не оставалось делать, как уйти на площадь Искусств.

Я села на скамейку под липами, ежась от усиливающегося ранним утром холода. Теперь я думала не о своей судьбе и неудачах, а о том, какая же связь была между Крисом и несчастным Павлом. Кого же из них все-таки хотели убить?

Я уже не помнила, как повалилась на жесткую скамейку и заснула. Слава Богу, меня никто не стал обкрадывать!

3

Примерно в семь часов утра меня разбудил дворник. Я подскочила на скамейке.

– Родители из дома выгнали? – сочувственно спросил парень-узбек. – Меня тоже! Сказали, жить не на что, езжай в Россию и работай. Хорошо, я хоть по-русски говорю! Общага есть, хочешь? Платить надо, правда… Дорого у нас…

Я поблагодарила добряка за сочувствие, заверив, что у меня все в порядке, просто опоздала на метро.

Горло после ночевки на холодной площади Искусств больно царапало . Я чувствовала, как меня начинает предательски колотить озноб.

Чихая на весь вагон, добралась до метро «Озерки». К счастью, он был почти пуст. Удалось даже всю дорогу сидеть и дремать, потому что основной поток людей ехал на работу в обратном направлении, в центр города. Идя к дому моей подруги, я поняла, что наступать на израненную тесной обувью ногу больше не могу. Пришлось нести каблукастые туфли в руке, ступая пятками в тончайших колготках по холодному асфальту.

Наконец, я добралась до жилья моих друзей. Хозяева хлопотливо собирались, кто куда.

– Да на тебе лица нет! – в ужасе воскликнула Гита Эдуардовна. – Похоже, ты совсем расклеилась!

– Это ничего! – сипло попробовала возразить, отчаянно шатаясь – ужасные туфли пришлось надеть для виду возле подъезда.

– Даже и не думай ехать завтра домой! Как ты маршрутку в таком виде перенесешь? Верный путь к пневмонии!

Я стала сопротивляться, говорить, что уже тепло, и дома, в Пскове, мне комфортнее…

– Комфортнее будет хоть дома, хоть в маршрутке – только тогда, когда выздоровеешь! – весело, но все же тоном, не терпящим возражения, добавила Гита Эдуардовна. – И вообще, здесь ты тоже дома!

– Я все же лучше…

– С мамой лучше не спорить! – раздался голос моего друга Владислава. – Ну, а раз ты болеешь, то и со мной! Давай, лечись и не спорь!

Мне едва дали умыться, и тут же на столе возле кровати оказались пакетики жаропонижающего средства, мед и чашка горячего чая.

– Рассказать пацанам, что тетя Клара при неудачном убийстве этого удода присутствовала – не поверят! – крикнул из кухни Мишка, младший сынок.

– Как тебе не стыдно! – отреагировала Гита Эдуардовна. – Ведь другой человек погиб!

– Не трогай Криса, – просипела я. – Он этого Павла тут же спасать кинулся, пиджак ему под голову подстелил…

Опять неясные подозрения зашевелились в моем мозгу. Предположим, мой любимец повел себя, как герой, но, если на месте Павла, не дай Бог, была бы я, совсем Крису незнакомая, стал бы он так стараться? Может, просто вызвал бы доктора и созерцал мою агонию на почтительном расстоянии?

– У него голос, как у принца голубых кровей, а синтезатор – один на все случаи жизни! – продолжал прикалываться Мишка. – И гитара, и клавиши, и драм-машина, и эффекты – все одна Yamaha! Удод, короче! Я сам в Интернете несколько песен послушал.

– Неправда, он в студии воспроизводит все звуки, подслушанные в природе или в быту, и только потом их вставляет в общую запись! Еще сам играет на всех инструментах, – у меня не было сил больше ничего доказывать, и Миша, расхваливая хип-хоп и ругая Криса, отправился в школу. На момент тех событий он заканчивал седьмой класс и воспринимал все происходящее как начало захватывающих летних приключений. Я со своим детективным случаем вполне в них вписывалась.

Папа моих друзей, дядя Илья, кстати, из военных. Он почти всегда бывал в командировках, связанных с перевозкой военных грузов – как и в тот самый момент, когда я приехала после своих ночных злоключений.

– Как же я теперь буду спать у Вас в комнате? – озадаченно спросила я. – Заражу и Вас, и Динару Камбаровну…

– Не болтай! – весело прервала меня хозяйка. – Мы здоровые, а тебя стресс накрыл, вот ты и засопливилась! Да и Мишка может поспать с нами, а тебе его комнату дадим – отдельную!

Наверное, я от такой доброты и от своего стыда совсем покраснела.

– И хватит тебе стесняться! – добавила Гита Эдуардовна, видя, как я, кривясь от неловкости, то так, то этак, мучительно меняю выражения лица. – Так и сделаем, чтобы ты за нас не боялась, будто заразишь!

Все это время она хватала посуду, свой выходной костюм, сумки, идеально все это успевая принести, надеть и подготовить.

Я принялась за чай с медом, но скептически посмотрела на порошки в сине-желтых пакетиках.

– Просто… мне сейчас лечиться надо по-другому! – снова чувствуя болезненный стыд в душе, сказала я. – Не хочу обидеть, только вот этот порошок…

– Мама! Ты всем предлагаешь лечиться порошками, которые давно уже – вчерашний день! – с укоризной сказал Слава.

Я не стала говорить, что жаропонижающие фирменные средства одна моя знакомая докторша называла фантиком от конфетки.

– Можно, я, пока еще не развалилась от температуры, сгоняю в аптеку? – предложила я. – Заодно и в супермаркет, если чего-то для вас всех надо…

– Даже не думай куда-то идти! – это уже Слава мне запретил. – Что тебе купить?

– Но ведь тебе же на работу надо!

– А тебе не надо болеть! – возразил он. – Работа – не волк, работа – Work1! Успею.

Препирательства наши кончились тем, что добрейшая Гита Эдуардовна отправилась на работу, а Слава с составленным мною списком пошел в аптеку – спасать жалкие остатки моего здравия.

Меня приютила замечательная семья. Владислав – мой детский друг, работал переводчиком с английского и преподавателем. Он давно жил отдельно, купив по ипотеке квартиру и успешно выплатив займ. В тот день крупно повезло: он заскочил с утра специально, чтобы проведать меня и приободрить после ночки, проведенной в полиции и на уличной скамейке. По совместительству Слава – слыл завзятым фотографом. Его снимки Марша несогласных – с имевшими уже место задержаниями народа полицией в 2009 году – были даже опубликованы в издании Life2. Тогда многим врезались в память его черно-белые фотографии. На том снимке, за который Владислав получил от издательства премию, толпа волной отступала с проезжей части на тротуар, напряженно и со страхом поглядывая на брошенный предмет – чей-то сломанный зонтик.

Гита Эдуардовна, мать семейства, ходила в православную церковь. Как и я, по личному желанию, совсем не в юном возрасте, она крестилась с именем Галина. Ее почтенная матушка, Динара Камбаровна, не возражала, отчасти потому, что ее собственное атеистическое воспитание не позволяло ей заставлять дочь принимать привычный для их предков ислам. Да и к тому же, у Динары Камбаровны, к сожалению, сознание стало путаться – сказывался возраст.

Сейчас, описывая эти события, я с почтением прекланяюсь перед памятью этой женщины, ныне покойной, , как умею, молюсь.

Гита Эдуардовна работала логопедом, ее знал весь двор или даже район. Поэтому ей, как и Крису Линдсдейлу, было известно, что такое популярность. Как сама она рассказывала: стоило ей, возвращаясь домой из супермаркета, присесть с сумкой, а, переведя дух, встать, так сразу проходящие мимо люди, особенно молодые мамы с детьми, начинали здороваться.

– Вроде приятно, – говорила со смехом Гита Эдуардовна. – Но неудобно при этом как-то! Я что-то стесняюсь.

Хорошо хоть за нею не бегали мелкими и крупными – как в свое время за «Битлз» – косяками поклонники! С Крисом, хоть он уже не молод, до сих пор такое случалось, по крайней мере, когда он бывал в России. Вот и давеча мы так бегали …

Что-то снова не позволило отвлечься от мыслей о вчерашнем жутком деле. Крис или не Крис должен был упасть мертвым с пулей в спине? И связан ли он с покойным, и почему? Павел Курочкин все-таки не Поль… Гоген… не знаю, как бы его звали, окажись он не нашим человеком! Ну, какая может быть тесная связь у западного артиста с безвестным русским поклонником? Так – автограф, ну, три автографа – как у сварливого фаната Клима!

По моей просьбе Слава принес пакет лекарств и помчался на работу. Я с неловкостью подумала о том, что из-за меня ему пришлось сообщать начальству о своей задержке.

Да уж, выбрала я время и место, чтобы болеть, лечиться и расслабляться! «Антигриппин АНВИ^®» в виде сразу двух капсул – белых и зеленых, пакетики Фосфалюгеля^® – если от лекарств разболеется живот, Лизобакт® – чудное средство, в первые сутки способное прекратить развитие микробной нечисти в горле… И, очевидно, по инициативе моей неизвестной коллеги, работающей за аптечным прилавком, совсем не дешевый Аквамарис^®…

Мне снова стало стыдно. Конечно, увлажнять при болезни нос надо обязательно, чтобы все эти ОРЗ не чувствовали себя там комфортно, а напротив, быстро из слизистой оболочки убирались вон, но… Как-нибудь, развела бы себе соль с кипятком в чашечке, остудила, да с ложки бы себе в нос и капала! Ведь я приехала с грошами в кармане из Пскова! Мне даже в голову не пришло взять какой-то запас лекарств с собой, а уж деньги на них я точно тратить не собиралась. И вот, создала работу и затраты друзьям – не дай Бог их еще вдобавок заразить…

Крис ведь и сам когда-то – замечу, далеко не одну ночь – ночевал, где получится, жил без денег, а теперь, на пике финансового благополучия, ушел со звукозаписывающего лейбла «Мегагрэм Рекордс», ставшего за двадцать пять лет родным, и зарегистрировал свой собственный— , на какой-то бизнес-платформе, где чуть ли не каждый желающий мог создать свой собственный лейбл! Вероятно, бизнес-способности Криса вряд ли такие же крутые, как музыкальные… Или мне – неудачливому фармацевту – не стоит о чужих способностях рассуждать вообще?

От разговора с Динарой Камбаровной уклониться мне не удалось, и я решила обмотать нос и рот косынкой – с моей дырявой памятью я, конечно, забыла заказать Владиславу медицинские маски. А заразить почтенную бабушку – этого я себе просто не прощу.

– Никак не найду свою пенсионную книжку! – пожаловалась бабушка. – Мишка забрал!

Я не стала уточнять, зачем школьнику пенсионная книжка, и сказала, что в таком случае искать ее надо самому Мише.

– Нет, давай ее поищем! – требовательно возразила Динара Камбаровна. – Сперва я ее забыла, а потом забудет и он!

Я с опаской стала, без упорства и стараний, открывать ящики мальчишеского стола. Мне совсем не хотелось наткнуться на запретные сигареты, сломанные, но дорогие хозяйскому сердцу смартфоны, поэтому только делала вид, будто ищу документ. Покаюсь перед Мишей, когда вернется, что надо было успокоить Динару Камбаровну, сам он пусть разберется и поищет получше. Может, по рассеянности бабушка сама сунула книжечку в стол внука?

Рука нащупала странный предмет. Пистолет! Выглядел как боевой, натурально! Даже обернутое пористой резиной дуло, чтобы изобразить глушитель, было предусмотрено. Миша обожал рисовать предметы с натуры в их нестандартном виде, вот и задумал какой- то… натюрморт для киллера. В самом деле, не кувшины ведь скучные ему рисовать! Небось, в другом ящике стола лежали коробки от настоящих патронов, добавить изображения баксов – и готова реклама тайного агентства по решению затруднительных проблем!

Снова подумала о вчерашнем вечере у гостиницы «Европа». Никакого выстрела я не слышала. Может, что-то там и хлопнуло, но на шумной улице, да еще рядом с толпою щебечущих фанаток, все, что тише автомобильного рева, заглушалось. И даже автомобиль ехал в тот момент медленно и бесшумно.

Сомнений не осталось. Убийство было спланировано, исполнено «профессионалом», и убил наемник совсем не Криса, а того, кто был по неизвестным причинам этому киллеру «заказан» – Павла Николаевича Курочкина. Конечно, пока мы фотографировались, кумир стоял впереди всех на краю тротуара. Все равно даже хороший стрелок не станет убивать человека, пока он в толпе – можно и промахнуться. А вот Курочкин отошел на значительное расстояние – и не двигался, стараясь сделать фото получше! Отличная мишень.

– Ну, и зачем ты в его стол полезла? – прервала старушка мою детективную мысль. – Все, что Мишка тащит у меня, – в кухне, на холодильнике!

Я удержалась от невежливого вопроса, почему бы тогда Динаре Камбаровне самой не проверить, нет ли пенсионного документа на холодильнике, и отправилась на новые поиски. Там точно лежали рецепты лекарств, явно для пожилых, и какое-то просроченное направление на прием к врачу, но больше ничего.

Вспомнила, что однажды при мне тетя Гита открывала красивый деревянный ларчик, может, даже старинной работы, с пейзажиком, написанным прямо на крышке.

– А где деревянный ларчик? – спросила я старушку.

– Так у меня в комнате! – просто и без тени подозрения, что я буду копаться в чужих документах и, возможно, искать деньги, ответила Динара Камбаровна.

– А вдруг книжечка там, в ларчике? – продолжала я.

– Какая книжечка? – удивилась Динара Камбаровна.

– Конечно, пенсионная!

С косынкой, закрывающей нижнюю часть лица, я выглядела, вероятно, полнейшей идиоткой, потому что старушка уставилась на меня с недоумением.

– Да она всегда лежала там! – подтвердила Динара Камбаровна. – Ее там Гита держит, все думает, что я из ума выжила, и теперь не велит мне оттуда ни одного документа вытаскивать!

– Так, а зачем мы тогда ее искали? У Миши…

– А что мы искали? – невозмутимо спросила Динара Камбаровна.

– Пенсионную книжку! – просипела я. Больше всего хотелось нецензурно поругаться, однако я сумела сдержаться и только закашлялась, отвернувшись.

– Все ты выдумываешь! – как ни в чем не бывало отразила мое возмущение Динара Камбаровна. – Зачем мне пенсионную книжку искать, если Гита все знает? И ты зря в разбойников играешь – косынка ведь глаза не скроет!

Я так обалдела, что даже забыла о том, что битых сорок минут потратила по просьбе старушки на ненужные поиски.

– Вчера ведь ты свидетельницей стала – преступление было! – добавила бабушка. – Сама же ты видела: разбойники теперь лиц не скрывают! Я все знаю – телевизор смотрю.

– Я разбойников не видела, а косынку пришлось повязать на лицо… – стала оправдываться я.

– Зачем ему лицо скрывать – из машины его не видно! Проехал, так на ходу и стрелял. Вот, как жить стало опасно, в Советском Союзе у нас никого посреди дня на улице и пальцем не трогали! Ругают Советскую власть!

Закончив этим грустным выводом свою речь, старушка отправилась к телевизору за новыми впечатлениями. Обычно ей там попадался Малахов в разных передачах, только вместо него сегодня поутру она в недобрый час увидела новости.

Да уж, о моем участии в этом деле теперь знали все! Интересно, в Пскове это могло как-нибудь подпортить мою репутацию при трудоустройстве? Город наш все же считался не столь большим. Раз я имела отношение к этому преступлению, лучше бы мне быть каким-нибудь полицейским! Я бы хоть зарплату за розыски убийцы получала…

Нет необходимости скрывать лицо маской, высовывая дуло пистолета из окна машины, хотя бы потому что стекла тонированы – в том числе ветровое. Достаточно темные очки надеть, а можно и без них обойтись. Даже высовывать дуло не надо – хорошо прицелившись, достаточно просто подъехать к жертве поближе и на несколько секунд опустить оконное стекло – хотя бы на треть. Интересно, преступники выбросили потом оружие?

Я снова не могла отделаться от навязчивых мыслей об убийстве. Эх, Клара, Клара! Да, меня так смешно зовут… Тебе бы убитого пожалеть, а у тебя в голове размышления о том, как машина врезалась в будку общественного сортира и, несомненно, была замечена дежурным работником – ненужным свидетелем! И ведь ты сама подвергалась опасности…

Да не подвергалась я никакой опасности! Такие киллеры стреляют точно, даже у Криса опасность была минимальной – вдруг пуля бы прошла навылет и ранила бы кумира, но тот от несчастного Курочкина слишком далеко стоял, и навылет ранения не было. То есть, киллер разбирался в баллистике… Знал свое дело. В его распоряжении было не только отличное оружие с глушителем, еще и машина, которую не страшно засветить на улице при свидетелях. Он и их не боялся! Наверняка, машина числилась в угоне, и преступники ее где-нибудь бросили.

Машина в угоне, пистолет с глушителем и убийца с сообщником-шофером, без стеснения работающий средь бела дня – как говорила Динара Камбаровна, в Советском Союзе такого и представить было нельзя. Спланированное и, возможно, хорошо оплаченное преступление. Павел – кто же он? Один из преступников? Вот уж точно, о покойных либо никак нельзя отзываться… Либо – очень плохо!

Как говорил призрак Петра Великого своему правнуку: «Бедный, бедный Павел!»

И еще – причем тут Крис Линдсдейл?

4

Еле-еле успокоив по телефону родителей, я провалялась со своим лечением в постели весь следующий день. К счастью, никто не подцепил от меня вирус, и даже Динара Камбаровна не пожелала больше играть в прятки документов или как-нибудь еще. На мои вещи она никак не покушалась, хотя и могла.

Из полиции мне не звонили.

Пришла пора ехать домой, а кроме того, вернуть в кассу билет на несостоявшийся концерт. Я позвонила по номеру телефона фирмы «Билетер» и узнала, что концерт в самом деле отменили.

– Конечно, организаторы мероприятия возвращают все деньги, – заверили меня по телефону. – Пишите заявление: «Прошу аннулировать мою покупку билета на концерт в связи с отменой». Указать, фан-зона или с местом, и стоимость. Привозите заявление вместе с билетом – примем!

– А как насчет Москвы? – спросила я из любопытства.

Выяснилось, что московский концерт перенесли на неопределенный срок, но это – только лишь предварительное решение. Могут отменить совсем.

Однако когда я приехала в кассу «Юбилейного» у метро «Спортивная» сдавать билет с заявлением, молодая женщина в окошке заявила:

– Деньги выдадут в течение 180 дней. Оставьте номер мобильного, чтобы с вами связались.

– Но ведь по телефону мне обещали, что деньги вернут! – воскликнула я и тут же чихнула.

На мне была медицинская маска, которую я решила надеть перед беседой с кассиром, чтобы обезопасить ее от своей инфекции – хоть мне и полегчало, но насморк и чих никак не прекращались.

– И что вам сказали? Что все отдадут сразу? – кассирша испытующе взглянула на меня, слегка наклонив набок голову.

– Нет, – признала я. Мне пришлось доставать платки и сморкаться. Подумала, что именно она мне отвечала по телефону, впрочем, какая разница? Ругаться было явно бесполезно. Я только спросила, переведя дух после прочистки носа:

– Скажите, может за меня получить деньги другой человек? А то мне в Псков уезжать, домой…

– Только по доверенности, надо оформлять ее у нотариуса! – ответила женщина тоном, не терпящим возражений. Она достала пачку антибактериальных салфеток и принялась обтирать рот, нос и руки. Всем своим видом женщина давала мне понять, что ей не только не хочется заразиться, но и что я ей вдобавок надоела, поэтому разговор окончен.

Настроение у меня в который раз испортилось. Пришлось диктовать номер своего мобильного. Ехать второй раз в Питер за деньгами от неиспользованного билета не хотелось совсем.

Остановка Псковского микроавтобуса находилась рядом с метро «Московская».

– К семи сорока пяти утра подходите, место найдем, – пообещал водитель.

Чихая, я сказала «спасибо» и отправилась восвояси.

Наутро я уехала домой. Всю дорогу пугала попутчиков, то впрыскивая в нос «Аквамарис^®», то сморкаясь и кашляя в платок. Конечно, чаще всего натягивала на лицо маску. Пришла в голову мысль: что со мной приключилось бы, если бы я болела какой-нибудь смертельно опасной инфекцией, но не потеряла бы при болезни способность ходить? Предположим, возникла бы острая необходимость приехать перед смертью домой – и что, так и заражать всех людей в микроавтобусе? Думаю, это несчастье было бы непоправимым, покруче, чем у покойного Курочкина!

Самые большие неприятности случились на так называемой «остановке по требованию».

– Почему рядом нет никакого кафе? Это что, мы в чисто поле должны теперь пойти? – воскликнула дама в ослепительно белом пиджаке и соломенной шляпе.

– До кафе больше часа ехать, – парировал шофер. – Кто тут хочет терпеть?

– Ну, знаете, у меня ребенок давно просится! – подала раздраженный голос молодая мама мальчика лет четырех, почему-то одетого в розовую курточку с белыми пудельками и котятами; по такой одежде я поначалу приняла его за девочку. – Хотите, не будем выходить и останемся сидеть, но терпеть больше мы не можем! Всех тут затопим!

Последние слова возымели убеждающее действие, так как мальчик мощно вопил при малейшей встряске микроавтобуса. Чтобы его успокоить, пассажиры рядом говорили: «Такой большой, а плачешь», из чего я догадалась, что это не девчонка. Музыка у меня в наушниках постоянно смешивалась с детским плачем, дорога от этого становилась все более утомительной, так что выйти и размяться оказалось единственным спасением.

И тут со мной случилась очередная… как бы помягче сказать…

Короче, в кустах, куда поневоле приходят люди, которым в дороге приспичило, кто-то… особо умный…положил кусок гладкого линолеума. Постелен он оказался явно несколько лет назад, потому что зарос травой и, к сожалению, зеленым мхом.

Я сделала несколько шагов и, случайно шаркнув ногой, поскользнулась и растянулась на моховой зелени с желтыми пятнами, возникшими от человеческой жизнедеятельности. Падая, успела разглядеть даже белесо-желтый цвет проклятой пластины на том месте, где проехала моя нога.

Девушка, пришедшая на то же место, ахнув, отскочила в сторону. Ей повезло: она ступила лишь на край линолеума и избежала конфуза. Да и всем, кто туда приходил, похоже, везло, раз линолеум успел зарасти. Падение и все неприятности, связанные с ним, поджидали только меня.

– Вот, вся измазалась, – пробормотала я, поднявшись на ноги.

Куртка, к счастью, не пострадала, а вот платье, с которого я после криминальной ночи не смогла отстирать «пепси-колу» своего обидчика- репортера, было испорчено.

– Да… А теперь вы с нами поедете в Псков? – вдруг спросила девушка и, не дожидаясь ответа, пошла к дороге.

Я постояла некоторое время, приходя в себя после шока. Откровенно говоря, вообразила, что за реакция будет у пассажиров на подобный вид и испугалась, что они выставят меня вон. И куда было мне деваться? Простуда еще не прошла, погода снова сделалась немного прохладной. Поэтому переодеваться в кустах мне показалось решительно невозможным. Пришлось продолжить путь в таком виде!

Решив, что оберну подол пижамой из сумки, чтобы не пугать пассажиров, я решительно зашагала к маршрутке.

– Садитесь, только вас и ждем! – миролюбиво сказал водитель, окинув беглым взглядом мой перепачканный наряд, словно ничего не случилось.

– Так ведь пассажирка нас теперь измажет этой своей… – начала дама в белом пиджаке и осеклась, не желая уточнять, чем же я ее измажу.

Надо заметить, что сидеть ей приходилось непосредственно рядом со мной, так что на ее опасения я до сих пор не обижаюсь. А в тот момент я весьма некстати ощутила вину перед попутчиками, так что даже стала оправдываться:

– Простите, я не буду пачкать… Я ведь нечаянно…

Девица, которая стала свидетелем моего несчастья, сидела на своем месте, не оборачиваясь. Видимо, посчитала, что предупредила пассажиров о моем неподобающем виде, а дальше пусть каждый сам решает, как со мной поступить.

– Так не пойдет! – заявила «белоснежная» дама. – Девушка, вам, конечно, крупно не повезло, но не можем же мы теперь ехать с вами и мараться!

– Это ж надо – в свое собственное дерьмо упасть! – подхватила толстая баба с пучком бордово-седых волос. – Может, она пьющая и на ногах нормально не стоит?

Двое парней заржали было в ответ, однако их смех быстро угас. Похоже, посовестились передо мной.

Я вдруг разозлилась и мне стало жалко только саму себя.

– Дайте войти, – заявила я и встала ногой на ступеньку, а руками уперлась в стенки прохода.

– Куда?! – тут передо мной возникла мамаша с мальчиком в розовой девчачьей курточке на руках. Ребенок немедленно заревел, словно медвежонок. Молодуха даже не побоялась, что я могла грязными руками схватиться за ее одежду или курточку ее сынка. Видимо, рассчитывала, что не стану себя защищать, окажусь порядочным человеком и не прикоснусь к ребенку и к ней… Что ж, она правильно рассчитала! Только жертвовать своим временем и здоровьем ради общего блага я не собиралась, поэтому никуда не ушла.

Мне было страшновато, что кто-нибудь из пассажиров вытолкнет меня из маршрутки, но все принялись сторониться и поднимать свои сумки, чтобы я их не задела. Это меня даже рассмешило.

– Нечего ржать! Задерживает нас, нам ехать надо! Пошла отсюда! – заорала бабенка, перекрикивая плач своего отпрыска.

– Не понимаю Вас, – неожиданно для самой себя сказала я. – Вы сидите далеко от меня, поэтому лично Вас я никак измазать не могу, если только Вы сами не тронете меня. Кроме того, Вы поступаете неправильно, позволяя ребенку все время кричать, ни разу не делая ему замечаний. Он растет несдержанным и будет постоянно ссориться с окружающими.

Голос мой звучал совершенно спокойно и уверенно, словно я и не испачкала свою одежду и не было никакого повода считать мое присутствие рядом с остальными пассажирами нежелательным. Вокруг неожиданно на пару секунд воцарилась тишина.

Мамаша сначала онемела с открытым ртом, а затем закричала вообще не своим голосом.

– Захочу – будет орать, не захочу – замолчу… Замолчит! Че ты, вообще, треплешься? Стоит тут в дерьме и всех вонью своей пачкает!

– А от меня не пахнет, – нагло объявила я, и тут у меня переполнился нос – оттуда просто хлынуло. Пришлось открывать сумку, чтобы достать бумажный платок. Кстати, от меня, в самом деле, ничем не пахло. Несмотря на насморк, я прекрасно чувствовала запахи. Видимо, перепачкана моя юбка была одним только зеленым мхом.

Молодая мамаша, увидев, что я отвлеклась от спора, пихнула меня в грудь. Я пошатнулась и, уронив сумку, схватилась руками за спинку сиденья, на котором сидела девушка, выдавшая меня. Она с визгом подскочила и толкнула мамочку с малышом…

Мамаша покачнулась в мою сторону, инстинктивно разжала руки…

Я очнулась от крика младенца, которого она уронила. Я сидела прямо на пыльной дорожной обочине, а рядом стояла мамочка, успевшая подхватить свое дитя.

– Ах ты, сволочь! – крикнула она и пнула меня носком кроссовка. – Он ударился об тебя!

При падении я ушибла себе пятую точку, а пинок молодой мамочки довольно болезненно пришелся в бок.

– Так, стоп! – раздался рядом с нами мужской голос. – Девушку не бьем.

– У него на курточке пятно – все из-за нее!

Я поднялась на ноги и, ничего не соображая, смотрела на мать с малышом. Она держала орущего ребенка в охапке и с гневным выражением лица тыкала пальцем в маленькое пятнышко, размазанное по детской курточке. Рядом стоял водитель, которому она и объясняла, как много вреда я причинила ее сынишке.

– Идите в салон! – непреклонно заявил мужик. – Первая сами девушку и толкнули.

– А, еще я и виновата? – подбоченилась мамаша.

– Хотите здесь, в поле, остаться с ребенком? – спокойно предложил водитель.

– Не хамите, а везите нас домой!

– А вот садитесь за руль и сами нас везите.

Девица встала, как вкопанная.

– Что-о? – в гневе и изумлении крикнула она. – Я с ребенком, вы не имеете права…

– Вы нас везите, а я ребеночка подержу! – весело заявил водитель, а затем подошел ко мне и, взяв за руку, повел к маршрутке.

– Все, поехали! – сказал он погромче, явно, чтобы все слышали. Пока шла наша ссора, пассажиры в салоне маршрутки тоже принялись ругаться между собой.

– Она со мной не сядет! – торжественно прошипел белый пиджак под соломенной шляпой.

– А еще она и грязная, и заразная, – заявила баба с бордово-седой прической. – Внизу у ней дерьмо, а вверху – горло! Слыхали, как кашляет? Всех нас перемажет и перезаражает.

Пассажиры разразились нестройным хохотом в ответ.

Я чувствовала себя самым несчастным человеком на свете. Мне захотелось вырвать свою руку из ладони водителя, но он догадался по моему движению, что я близка к истерике, и сжал ладонь покрепче.

– Иди, садись на ее место! – эти слова относились к равнодушному мужику, занимавшему место рядом с водителем и не проронившему ни звука за все время конфликта.

Мужик пожал плечами и пересел.

Тем временем водитель сказал мне: «Стой и не уходи», затем быстро вынув старую промасленную куртку из своей кабины, подбежал ко мне и велел:

– Наматывай!

Я повиновалась. Руки от пережитого волнения тряслись, поэтому управляться с курткой у меня почти не получалось. Вдобавок к этому я принялась всхлипывать и дергать губами, с трудом сдерживаясь от плача. Наверное, я была вся красная от стыда!

– Тихо! – строго сказал дядька-шофер, видя, как я раскисаю. – Тихо!

Затем взяв меня за руку, подвел к кабине.

Мне оставалось только сесть рядом с водительским местом, тщательно расправив куртку на сиденье, чтобы не запачкать его.

– Моя сумка! – внезапно вспомнила и виновато глянула на водителя. Он уже тронулся.

– Граждане! Сумку девушке передаем! – крикнул шофер, обернувшись к салону.

Сумочку мне возвратили немедленно. Я протерла руки салфеткой и впрыснула в нос раствор морской соли и надела маску. Проверила оставшиеся гроши в кармашке на молнии и паспорт – все было на месте. На мое счастье, кошмар заканчивался!

– Спасибо, – выдавила я из себя. Шофер промолчал.

Дальнейшая дорога прошла без происшествий. Вышли теперь только однажды возле придорожного кафе с надписью «24 часа». В Псков въехали, когда уже надвигались сумерки.

Почти все мои славные попутчики вышли на автовокзале. Я тоже хотела выйти, однако шофер тронул меня за плечо.

– Сиди!

– Мне пора домой, – прохрипела я.

–Так домой и отвезу. Где живешь? – участливо спросил водитель.

– Вы очень добры, но…

– Сиди! Довезу до дома, – и, видя мое недоумение, он пояснил: – Когда я на той остановке встал, то должен был встать не там, а как та женщина расфуфыренная в шляпе заявила, возле кафе. Но вот самого прижало – и хоть ты тресни! Пришлось выходить. Ну, и все тоже вышли. А потом вижу, ты приходишь в грязище, так я вспомнил, как тот кусок пленки еще три года назад видел. Однако никто не падал на нем, только ты, первая за три года! Так что – сам виноват, не там остановился, и тебя подставил!

В голове моей роились вопросы. А не ты ли, любезный, выбросил злополучный кусок линолеума в кусты три года назад? Спрашивать об этом мне, впрочем, не захотелось.

Дома я засунула несчастливое платье в пакете на дно платяного шкафа, не затрудняя себя срочной стиркой, и стала дальше лечиться.

5

Проблема поиска работы немедленно и остро встала после моего возвращения в Псков. Я стала ходить по аптекам сразу на другой день после приезда, поскольку самочувствие уже это позволяло, но, как на грех, отовсюду меня только что не выталкивали.

– Сами еле держимся, два фармацевта у нас тут! Откуда еще деньги брать, чтобы платить третьему?

А один раз даже такой разговор вышел.

– У Вас, конечно, образование профильное, только где опыт продаж?

– Как это – где опыт? – возмущалась я. – А аптека «Апельсин»? А «На здоровье»? Я все указала в резюме! Я ведь еще и в «Суперсвязи» работала!

– Так, а почему оттуда ушли? Из «Суперсвязи», к примеру?

– Потому что это работа не по профилю… Я готовилась на преподавательскую работу, читать лекции, – оправдывалась я, и меня тут же прервали.

– Ну вот, видите! У Вас, позвольте Вам заметить, слишком высокий уровень, чтобы стоять за прилавком! Тут вполне сойдет человек после техникума, а у Вас за плечами – Петербургский институт! Надоест Вам, Вы начнете готовиться к кандидатской диссертации, то и дело отпрашиваться будете, и вся работа – на кого тогда? Потом уйдете от нас совсем, а нам, значит, быть поставленными перед фактом!

Перед каким фактом директорша была бы поставлена, я не поняла. Да и не хотела спрашивать. Было обидно, а еще стало понятно, что если начнут спрашивать, к примеру, об опыте продаж, то я могла проговориться: начальство не оплачивало оклад за то, что продаж было мало. Тогда меня бы еще обвинили в неумении продавать, да еще могли добавить, что не желаю соглашаться с решениями начальства, а значит, неуживчива.

Тем не менее, ближе к вечеру я побывала в очередной аптеке под названием «Красная марка здоровья». В отличие от других собеседований, директриса «Красной марки здоровья» проявляла ледяную вежливость, которая, впрочем, чаще сменялась деланным безразличием. Здесь аптечная сеть только-только набирала обороты, зависела от Москвы, и кандидатов сходу не прогоняли и не приглашали, рассматривая всех пришедших. Видно, директрисе они уже слегка примелькались. К моему образованию она отнеслась даже с некоторым интересом, по крайней мере, ей оно показалось галочкой в мою пользу, а не наоборот.

– Если Ваша кандидатура будет принята, вышлем смс на Ваш сотовый телефон, – этими словами она закончила собеседование.

Только я вышла из аптеки, размышляя, что это уже хоть какой-то результат, надо лишь не останавливаться и продолжать поиски, как мой мобильный телефон зазвонил. Это была Алена, товарищ по горестному фанатскому происшествию.

– Так ты пойдешь через два дня на похороны? – спросила она после неизбежного вопроса «как дела?».

– А разве… Павла еще не похоронили? – неосторожно спросила я.

– Ну, ты даешь! – Алена явно рассердилась. – Как писать на форуме, чтобы поумничать, так все горазды, а как по-человечески проводить беднягу в последний путь, так сразу никто ему не товарищ!

– Послушай, я должна на работу устраиваться, у нас в Пскове не так уж легко это сделать! – я хотя и стала защищаться, но все больше испытывала чувство вины. – И вообще, как ты себе представляешь, что я из другого города поеду на похороны человека, которого всего один раз видела?

– А к Крису ты поехала бы? – колко спросила Алена.

– Не говори фигни! – я уже совсем закипела и хотела прервать бессмысленный разговор, но меня остановил ответ Алены:

– Может быть, ты не знаешь, но на похоронах и денежку давать родным принято, дорого ведь обходится земля на кладбище, и в морге санитары эти жадные…

Меня стала заедать совесть. Я вздохнула и решилась на ответ:

– Ведь у меня самой ни копейки нет! Я же без работы…

– Зато жива-здорова, а его маме – маме Павла как теперь? – с осуждением возразила Алена. – Не дашь денег – не надо, зато нас побольше на кладбище придет! Знаешь, как ей важно, что друзей у Паши много было?

Я после такого довода чуть было не согласилась поехать, как вдруг мне на ум пришла мысль: похороны убитого киллером человека – не то событие, на котором присутствовать посторонним вообще следует… Да, убийство остается убийством, надо с почтением отнестись к усопшему и его страшной смерти, и все же как-то неприятно оказаться в машине или в ритуальном автобусе в обществе сомнительных товарищей покойного! Если Павел был каким-то дельцом-мошенником, то какие могут оказаться у него друзья?

– Ведь мы вообще не знали, кто он такой, этот Павел! – стала оправдываться я. – Там же придут его сотрудники с работы, родственники, а мы кто такие? Лишние люди…

– Не хочешь – не ходи! Мы придем с Климом, Агата из Беларуси специально никуда не уезжала до похорон. Еще другие могут прийти! Значит так, хочешь, запомни, не хочешь – не надо! Питер, судебно-экспертный морг на Екатерининском проспекте, дом 1, через два дня в десять утра быть там. Оттуда автобус повезет на Муринское кладбище!

– Через два дня?

– Ты оглохла? – рассердилась она. – Да, через два дня в десять утра, морг на Екатерининском проспекте, дом 1!

– Как-то долго не выдавали его на похороны…

– А, по-твоему, сорок дней ждать будут, пока совсем не разложится! – рассердилась окончательно Алена и сбросила звонок.

Я шла домой, невольно чувствуя обиду на Алену за ее нелепые упреки, а в мыслях – идею о том, что Павел… Интересная личность! То есть, он ею был. Может, в самом деле, поехала бы я проводить его в последний путь, так и узнала бы, почему Крис так его пожалел, когда все другие стояли в полнейшем ступоре, не соображая, что делать. Причина, скорее всего, не только в великодушии талантливого кумира по отношению к умирающему на его руках поклоннику. Что-то еще их связывало…

Что ж, денег на разъезды в Питер у меня точно нет. Надо смириться, что ничего о Павле я не узнаю.

Снова звонил мобильный – городской Питерский номер.

– Приходите в «Юбилейный», деньги получены!

Я так была потрясена, что даже не поняла, стоит ли радоваться.

– А почему так быстро? —

– Вам не нужны эти деньги? – с едва заметным смехом спросила дама из кассы.

– Нет, то есть, нужны, страшно нужны! – лихорадочно заговорила я. – А как же их так быстро удалось получить?

– Ну… – удивленно протянула моя собеседница. – Так оперативно все организатор проделал! Видно, порядочный этот Крис Линсе…

Ей было нелегко произносить фамилию кумира, поэтому я пришла ей на помощь.

– Ну, вот! – продолжила дама. – Уважает, наверное, своих фанатов? Вот и постарался все поскорее вернуть – там же убийство у гостиницы вышло, знаете ведь?

– Да, слышала… – отозвалась, но не захотела хвастаться перед говорливой собеседницей, что я была в статусе свидетеля.

– Вот, видно, чувство вины у него, что ли? – продолжала дама. – Я помню, концерт хора знаменитого отменили, так еле-еле к концу третьего месяца деньги пришли… Ой, все, пока!

Она отсоединилась, попрощавшись со мной, как с давней приятельницей. Видимо, кто-то уже подошел к окошку кассы, чтобы получить те же самые злополучные деньги.

Крис снова после мрачного происшествия примерил на себя красивый, благородный ореол. Он предельно заботлив к фанатам! Зачем ему это? Спасибо, конечно, моему обожаемому… Но что-то тут нечисто!

После домашнего совещания я решилась ехать снова в Санкт- Петербург для возврата денег. И про похороны Павла не удержалась и тоже рассказала родителям. Правда, не стала излагать свои мысли насчет того, что убитый был личностью, несколько сомнительной и, вероятно, нечестной.

Близкие неожиданно отнеслись с пониманием к произошедшему и даже велели не сомневаться в том, что я просто обязана там быть.

– Может, у тебя даже больше друзей теперь появится, – сказала мама. – Хотя повод, конечно, не самый уместный.

6

Судебно-экспертный морг – здание из серо-розового кирпича, раскинувшееся пауком, – выглядел зловеще. Мне он показался чем-то похожим на бараки и крематории в концлагерях, которые показывали в военной хронике II Мировой Войны. Может, это просто сила внушения? Ведь у такого места слава весьма дурная. Здесь ждут отправки в последний путь те, кто принял напрасную смерть – чаще всего, от чьей-то злой руки.

Мы, после еще одного предупреждения Алены, собрались к восьми часам утра вместо ранее назначенных десяти. Как объяснили девушки- фанатки, это нетипичное время для прощания в морге было выбрано для того, чтобы отсечь возможность прихода журналистов. Народу собралось довольно много. Прощальный зал был серым, с облупившимися стенами. Образа на стенах не придавали этому месту утешительного настроя, как в домах и храмах, а выглядели чужеродно. Странный Отвратительный запах, хотя и слабый, но источаемый, казалось, даже потолком, усиливал страх перед видом мертвеца. С непривычки я готова была выскочить на улицу, если бы не присутствие других людей.

– Зал отдельный… Раньше в общий зал могли положить, там куча гробов на полу стоит… – шептались девушки. – Заплатили за отдельное помещение…

Меня всегда коробило, когда все похороны на моем веку проходили так, что скорбь ближних усугублялась этим зомбирующим запахом первого тления, который Артем Боровик в своей книге об Афганской войне назвал «фиалковым». Попасть в землю на третий день, как полагалось по давней традиции, не удавалось почти никому: жадный персонал ритуальных услуг тянул из несчастных родных усопшего и деньги, и время. Холодильники в помещениях работали, как повезет. К тому же, часто приходилось сжигать покойников, а кремация совершенно не сочеталась с православными канонами. И уж если похороны были почти бесплатные (совсем бесплатных не бывает, только если личность покойного остается неустановленной), с госпомощью, то, поговаривали, что труп мог лежать в морге неделю и даже дольше, дожидаясь очереди… Потом все та же печь…

О человеке на уровне государства думают по-прежнему мало. И о живом, и о мертвом.

В случае с Павлом, правда, было понятно, что после убийства похороны задержались из-за экспертизы. Да и предали тело земле, а не кремировали.

Фанатов пришло немного: я, Алена, Клим и белорусская девушка. Остальные были родственниками, а из коллег вообще появился только один молодой человек по имени Алексей. Подходили к деревянному гробу с откидной крышкой, молча клали цветы. Неподвижная фигура с чрезмерным слоем оранжевого грима на лице лично у меня не вызывала никаких ассоциаций с парнем, тусовавшимся с нами возле «Европы». На лоб покойного надели бумажный венец со словами молитвы. Ждали священника.

Мать Павла, Евгения Денисовна, была женщиной очень полной, некрасивой, примерно шестидесяти пяти лет. В черном шелковом платке она сидела у гроба на стуле и безо всякого выражения смотрела перед собой. Видимо, ее накачали лекарствами. Тут же стояла худая, высокая девушка, на вид шестнадцати лет. Как мне сказали, сестра Павла.

Кто-то из присутствующих обернулся и изумленно уставился на беззвучно открывшуюся дверь. Все остальные последовали его примеру.

Крис в сопровождении менеджера прошел в зал с букетом желтых роз с красной каемкой. Да уж, для похорон выбор странный! Кто-то сказал ему, видимо, что цветов должно быть четное число, и он принес их штук двадцать, если не больше. На нем был тот самый черный кожаный жакет, в котором его допрашивали в полиции, с теми же джинсами и берцами. И все те же черные очки.

Собравшиеся притихли от неожиданности. Сестра убитого наклонилась к матери и что-то ей шепнула – вероятно, сообщила, что за человек в эту минуту пришел проститься с Павлом.

Вот Крис подошел к самому гробу, положил цветы на покрывало с церковно-славянскими надписями…

– Не сметь! – истеричный женский голос взмыл к самому потолку. – Пойди вон, сволочь! Сила нечистая! Из-за вас, «голубых», он теперь уходит! Убью, уйди!

Евгения Денисовна рванулась к Крису с явно недобрыми намерениями и, вероятно, могла ударить его или постараться еще что-то сделать. Он даже поднял руку для защиты. Ассистент, впрочем, немедленно загородил хозяина собою. К женщине вовремя подскочили сестра Павла и мужчина лет шестидесяти из родственников. Они оттащили ее за плечи. Во время этой безобразной потасовки гроб едва не задели.

Крис стоял, как громом пораженный. Прошло, наверное, секунд десять или двадцать. Женщина рыдала, стараясь вырваться из цепких объятий родни. Похоже, лекарства перестали действовать.

Наш кумир наконец развернулся и пошел к выходу. Он, видимо, понял, что все смотрят на него, и резко закрыл руками лицо. Сопровождаемый притихшим ассистентом, он быстро направился в коридор, забыв закрыть дверь. В дверном проеме, ярко освещенном мертвящим голубым светом ламп, еще долго вырисовывался силуэт уходящего. Он шагал прочь, не отрывая рук от лица, а плечи его вздрагивали. Видимо, он дал волю чувствам.

Когда я обернулась, кто-то уже предусмотрительно убрал с гроба большой букет желтых роз с красной каемкой.

7

После такого скандала самым правильным поступком было бы уехать из морга или хотя бы с кладбища. Я этого не сделала только из-за шока, потому что все, что происходило до самых поминок, почти полностью забыла. Очнулась, как потом надо мной зло шутили, выпив водки на этих самых поминках.

– Павлик сам всего добился, ребята, вы понимаете? Есть среди вас такие, кому ни папа, ни мама не помогали?

Мне стало не по себе. Ведь я шла по дорожке, проторенной отцом, к тому же, шла неудачно.

– Английский язык. Бизнес этот, будь он проклят… В интернете ночи напролет сидел, музыку скачивал. Другие в стрелялки за компьютером играют, а он работал! И ведь говорила я ему, – мать зарыдала, но взяла себя в руки, – сынок, ты, давай, в наш универсам лучше работать пойди! Ведь такой умный, с дипломом института – директором бы сейчас был!

Евгения Денисовна родила Павла от первого мужа. Сестра Полина была уже от второго, который давно с семьей не жил.

У нас в обществе, лишенном официальных дореволюционных сословий, есть, тем не менее, четкое деление на богатых и бедных, которое было даже в СССР. Еще гораздо чаще семьи обозначают как плохие, неблагополучные или хорошие. Так вот, с самого момента скандала в морге семья Павла показала себя неблагополучной. Об этом еще скажем позднее.

На момент гибели Павел Курочкин работал в звукозаписывающем лейбле «Мегагрэм Рекордс» в Лондоне. Как раз этот лейбл Крис Линдсдейл был вынужден покинуть. Теперь он был, как говорят, вольным художником.

Никто не спрашивал, зачем же Крис явился в морг. Очевидно, чтобы попрощаться с покойным. Догадаться о том, что прощание будет в судебно-экспертном морге, папарацци могли легко. Могли прийти и не ради Криса, а просто сфотографировать родных несчастной жертвы. Но никаких журналистов, к счастью, на похоронах не оказалось. Впрочем, сейчас речь шла не о Крисе, а о Павле и поминках по нему.

После погребального ритуала, состоявшегося на Муринском кладбище, примыкавшем к городской черте, вся наша компания приехала на нанятом автобусе в квартиру Евгении Денисовны. Видно, не только на меня подействовала потасовка у гроба – шок от происшедшего заставил всех не расходиться до конца церемоний. На поминальном столе не было ни традиционных блинов и киселя, ни рисовой кутьи. Родственница, оставшаяся дома, приготовила салаты и жаркое, а к чаю подала готовые пироги из «Немецкого дворика».

Безутешная мать продолжала рассказывать о личных достижениях несчастного сына.

Павлу пришлось попасть на службу в армию, хотя он и пробовал договориться с работниками военкомата, стараясь завести полезные знакомства с целью «откосить». И когда это у него не получилось, он, вернувшись домой после службы, заявил матери:

– Теперь буду делать только то, что захочу!

Филфак Санкт-Петербургского Университета, по словам Евгении Денисовны, Павел окончил заочно и в кратчайшие сроки – то ли за два, то ли за три года. Прямо во время учебы началась головокружительная карьера в бизнесе.

– Я ему: «Ляг, Пашенька, поспи, всех денег не заработаешь!» А он мне: «Нет, мама, надо записать музыку на диск, вот запишу, тогда и отдохну!» Золотой был мальчик, кормилец! Кто теперь о нас подумает? На кого он нас оставил?!

И несчастная мать опять принялась всхлипывать.

Я невольно удивилась этим фактам. Что за знакомства в военкомате хотел завести Павел, чтобы избавиться от военной службы? Он что, взятку давал или с генералами дружил? Никаких уточнений мать погибшего не излагала. Хотя все же ему пришлось отслужить положенный срок. А учиться в любом институте приходится пять лет, хотя программа бакалавриата и магистратуры позволяет получить диплом за четыре года и шесть лет, соответственно. Тогда почему Курочкин так быстро закончил учебу? Бросил, что ли?

Состояние матушки Павла внушало некоторый страх, потому что она запросто могла выкинуть меня вон из квартиры, если бы я начала приставать к ней с подобными вопросами..

– Ну, а потом… этот проклятый Лондон. Лучше бы Паша сидел с нами дома! Чует мое сердце – эти, из бизнеса, артисты «голубые» все подстроили. Не хотели Паше платить, вот и убили!

Евгения Денисовна, видимо, абсолютно не ощущала дискомфорта от того, что прогнала из морга человека, у которого ее сын буквально умер на руках. Возможно, от горя ее разум не был способен ясно мыслить и понять: будь Крис хоть в чем-то обвинен, он не стал бы возвращаться, так сказать, чтобы увидеть свою жертву, да еще с риском быть пойманным в присутствии множества свидетелей. Скажу честно, вступиться за Криса мне не хватало духа. А поскольку мать погибшего в ее расстроенном состоянии была способна устроить очередной скандал, если бы кто-то ей сделал замечание, что большое горе не может оправдать бессовестного поведения, то я решила встать и наконец уйти из этого дома. Деньги свои за билет на концерт я уже выручила, и у меня возникла мысль часть из них передать Евгении Денисовне, но было непонятно, к кому для этого лучше обратиться.

Раздумывая обо всем этом, я грешным делом поедала после двух рюмок водки салат оливье и хотела попросить Алену, чтобы она помогла мне передать деньги. Как назло, она сидела далеко, а я не хотела вставать из-за стола и идти к ней, опасаясь привлечь к себе ненужное внимание, и чувствовала нарастающую неловкость.

Тем временем события принимали неожиданный оборот.

За поминальным столом уже началось нетрезвое брожение. Внимание присутствующих понемногу рассеивалось. Собравшиеся разделились на группы, разговаривая между собой, причем довольно громко. Одних втянул в свою беседу мужик лет шестидесяти, родственник семьи. Его воспоминания сводились к тому, что он бедного Пашку с самого рождения знал и на коленях качал. Другая группа общалась с Климом: его то игнорировали, то слушали и даже что-то кратко отвечали, чтобы не сидеть просто так на виду у несчастной родни. Многие, в том числе и я, наоборот старались хранить молчание и присматриваться к Евгении Денисовне, чтобы хоть как-то уделить внимание матери убитого. Заговорить с нею или поддержать ее рассказ никто не решался.

Полина, сестра Павла, молча пила и ела, глядя только в тарелку. Сидевший рядом шестидесятилетний родственник без смущения подливал водку в рюмки и себе, и всем, кто находился по соседству с ним, в том числе и худенькой юной девушке. Его нимало не заботило, что водка явно противопоказана Полине, как по возрасту, так и по комплекции. А она без остановки поглощала все, что можно было есть и пить, потому что, видимо, была взволнована и напугана событиями в морге. Я находилась на значительном расстоянии от нее и не могла ни поддержать морально девушку, ни оградить ее от лишней выпивки.

И вот, под воздействием алкоголя начались проблемы – не у Полины, а у Клима.

– Да! – громко сказал парень. – Похоже, не на руку Крису будет такой пиар! То есть, все это ужасно… Зачем он явился? Лучше было бы ему на кладбище подъехать… Там бы постоял вдалеке… Он что, всех своих фанатов в последний путь провожает?

Последняя фраза была совсем идиотской. Я и другие девушки оставались достаточно трезвыми и испугались, что сейчас случится новый скандал. Так и вышло.

Евгения Денисовна подняла на присутствующих воспаленный взгляд.

– Мальчик, – тихо сказала она, – тут ведь друзья Паши собрались? Или кто? Тебе если этот Крис нравится, так ты пойди и его поищи, скучно тебе с нами…

– Да я и сам… удивлен, отчего он вообще пришел? Из-за него только хуже… Ну, то есть, должен, вроде бы, отвечать за свою… аудиторию, – Климу было бы лучше помолчать, но он стал запутываться в своих пьяных оправданиях.

Мать Павла молчала. Все за столом затихли, боясь дальнейших препирательств.

– Леша, – сказала Евгения Денисовна, – мне неудобно как-то, но… ты вот один про Пашу говорил, как вы в Лондоне работали, да я его жизнь рассказала, да дядя Никита вспоминал… А эти его приятели – ты знаешь, кто они, вообще, такие? А, Леша?

И Евгения Денисовна стала оглядываться по сторонам. Однако парень по имени Леша вышел куда-то из комнаты, как только подвыпивший Клим заговорил громче обычного. Мне бы такое умение всей шкурой чувствовать приближение скандалов! Похоже, бывший коллега убитого сообразил, что его сейчас попросят помочь выставить Клима вон. Удрал он из-за стола совершенно незаметно.

– Никита… – произнесла Евгения Денисовна, глядя на шестидесятилетнего родственника. – Помоги, а?

Пьяный мужик решил немного оттянуть исполнение неприятной просьбы. Хотя и стал смотреть на Клима с тяжелым предупреждающим выражением.

Клим смутился и покатился в пропасть дальше.

– Мы ведь все его уважали, – сказал Клим, – уважали Павла, я хочу сказать! Он на форуме у нас был остроумным… Стихи, кажется, писал…

Ох, не припомню ни одного стиха! Может, я мало читала форум, но записей Павла совсем не помнила. Клим, похоже, заврался.

– Павел разбирался в музыке, много фотографий нам посмотреть давал, – выступила я, тоже солгав и надеясь спасти ситуацию.

– Ага! – обрадовалась девушка из Беларуси. – Ни у кого таких знаний больше не было… умный!

– Мы с ним за границей встречались… кажется… Он ведь там работал… А я путешествовать люблю, – опять заговорил Клим.

Однако на Клима у Пашиной матери выработалась аллергия.

– Ты тоже работаешь с этим… шоу-бизом? – спросила она.

– Нет, – Клим засмущался, – я художник…

– А что рисуешь?

– Компьютерную графику. Рекламные ролики, для автомобилей в основном… ну а музыку… так, люблю… Вдохновение от нее появляется.

Евгения Денисовна спросила:

– А Павла откуда ты знал?

– Из форума в интернете… Ну, и встречались еще.

– А что за форум у вас был?

– Ну… Музыка там всякая…

– Этот… проклятый тоже был там? – уточнила Евгения Денисовна.

– Там ведь мы разную музыку обсуждали.

– А про Павлика что знаешь? Скажи, послушаем!

Клим начал бледнеть, понимая, что Евгения Денисовна просто ищет повод к нему придраться.

– Ну, я пошел. До свидания, – пошатнувшись, парень встал из-за стола.

Евгения Денисовна оглядела всю нашу компанию.

– Стало быть, на дармовщинку выпить пришли все? Хороши ребята!

– Мы Павла знали точно мало, – ответила за всех белорусская фанатка. – Только вот он не по одному лишь форуму, а еще и по несчастью нам близок стал! Мы бы сюда даже не пошли, да Ваша родня и Вы сами нас пригласили после кладбища. А теперь гоните? Мы и уйдем!

– Что вообще Вам Крис сделал? – не удержалась я.

– Да он первый кинулся Павлу помогать! Успокаивал его в последнюю минуту! – воскликнула Алена. – Мы вообще только и хотели спросить, может, помощь какая нужна? Деньги из-за расходов, кладбище ведь дорого…

Евгения Денисовна побагровела.

– Добрыми прикидываетесь, нежадными… Такие порядочные с виду, а сами… Да спасибо вам, люди добрые, и без ваших денег обошлись! Павлик заработал себе на погребение и нас не обидел! Спасибо…

Она встала со стула, поклонилась нам с ироничным видом, трясясь всем телом… и тяжело повалилась боком прямо на стол.

– Ах, давление! – родственницы кинулись к несчастной женщине. Полина ушла зачем-то в соседнюю комнату, может, за лекарством. Скорее всего, во время конфликта ее вообще не было рядом с матерью.

Родственник Никита посмотрел на нас осуждающим взглядом. Хоть он уже и был немолод, но на поверку в пьяном состоянии у таких руки бывают развиты весьма неплохо.

– Ну, похоже, казино закрывается, – резюмировал он и пошел прямо к Климу.

Тот моментально принялся обороняться.

– Не тронь!

Но мужик уже толкнул его в плечо. Они сцепились. Подскочили девчонки, и только благодаря ним безобразная стычка не продолжилась . Я невольно заметила, что ни Алексея-коллеги, ни сестрицы Полины так и не было рядом.

– Что-то много на этих поминках скандалов. Пошли отсюда, Клим! – сказала Алена, и мы повели озлобленного приятеля прочь на улицу.

Вечер был солнечный, но холодный. Алена и гостья из Беларуси предложили мне идти вместе, и я согласилась. Вдруг уже на улице сообразила, что забыла в квартире семейки Павла свою кожаную куртку.

– Вы, девчонки, идите, а я за курткой схожу— .

– Тебя подождать? Может, с тобой пойти? А то мамашу этот Клим по пьянке разозлил, – заметили девушки.

– Да я сама.

– Мы тебя подождем, – пообещали они.

Я вернулась в дом и с напряжением в груди позвонила в дверь.

Открыли мне не сразу. Сперва прошло какое-то время, затем я позвонила еще два раза, потом раздался звон разбитых тарелок, непечатная ругань… А за открывшейся дверью стояла Полина.

Девушка, видимо, впервые пила водку. Теперь, когда ей поневоле приходилось убирать со стола, она пошатывалась, движения ее были совсем неловкими. Она сердито сказала:

– Ну, чего опять приперлись! – и стала подбирать осколки с пола.

– Простите, – пролепетала я. – Забыла свою куртку! Но… давайте я Вам помогу!

– Да иди ты на… – сестрица Павла отвернулась и, пошатнувшись, отправилась за веником в уборную.

Моя куртка висела в прихожей, и пришлось бы идти за ней по битому стеклу. Поневоле я была вынуждена стоять у двери и ждать Полину.

Наконец она появилась с веником и совком. Покосившись на меня, она принялась подметать пол, наклонилась и вдруг резко присела на корточки.

Да уж, поминки точно всем пошли во вред!

Я подошла к ней и спросила:

– Живот болит?

Она еле слышно простонала:

– Гастрит… все такое жирное… водка долбанная… подыхаю!

– Пошли, помогу тебе.

Полина слабо сопротивлялась, но я прошла с нею по хрустящему стеклу в ванную комнату и попросила подождать там. Затем принесла из кухни отстоявшейся воды. Слава Богу, большинство из нас держит такой графинчик или баночку.

– Пей! – приказала я.

– Не надо, – простонала Полина, – меня вырвет!

– Если вырвет прямо сейчас, тут же станет легче. А иначе ты будешь страдать до самого утра!

Мне с трудом удалось уговорить ее попить, и эффект не заставил себя ждать.

Девушка мучилась недолго, желудок ей прочистить удалось. После этого я устроила ее на кухне в полулежачей позе и сделала слабенький массаж горла и живота, только для того, чтобы отвлечь от боли. После этого заставила ее выпить сразу четыре таблетки активированного угля. Он был у меня в сумочке.

Полина стала тихо всхлипывать.

– Тебе хуже? – озабоченно спросила. – Тогда надо неотложку вызывать!

– Прикинь, все ведь мне одной тут убирать да мыть! – сказала она. – Мама, понятно, лежит пластом, а тетка Надя после вашей заварухи тут же поднялась и к внучку своему уехала! Прямо не может четырнадцатилетний пацан сам один вечер пожить! Дядя Никита с этим Алешей о политике сидят-болтают, жена Никиты давно дрыхнет… Всем пофиг, никто не поможет!

Я решительно взялась за веник. Мне даже в голову не пришло спросить, где же во время этой самой заварухи умудрилась отсидеться сама Полина.

Мы подмели пол, и сестра Павла стала носить посуду в кухню, а я ее мыла. Работая, вспомнила, что мы спрашивали о том, нужны ли семье деньги, а Евгения Денисовна нас жестко отчитала. И все же я решилась задать этот вопрос Полине.

– Зачем деньги нам?

– Они что, лишние бывают? Похороны – это всегда удар по бюджету…

Полина посмотрела на меня.

– Не надо. Этот Крис все оплатил.

8

Я едва поверила своим ушам. А девушка явно испугалась, что сболтнула лишнего. Да, не зря я забыла в ее квартире свою куртку!

– Да ведь твоя мама считает, что Крис во всем виноват…

Полина молчала.

Желание заставить ее все рассказать было огромным, но я не знала, как это ловчее сделать.

– Ну, мне ночью на поезде домой ехать, я из Пскова. Хочется прикорнуть еще, а то спать в дороге плохо, – с этими словами я встала со стула.

– Я тебе ничего не говорила, – безучастно произнесла Полина.

И тут раздался звонок моего мобильного телефона.

– Тебя там не избили? – это были девушки-фанатки. Я и забыла про них!

– Тут просто сестре Павла нехорошо, я ей помогала, посуду мыли… – смущенно забормотала. – Вы меня простите, девчонки! Плохо вышло, вы же меня ждете, а я забылась…

– Ни фига! Да что за свинство! Нас выгнали взашей, а ты им посуду намываешь? Давай, бери свою куртку и иди к нам, или мы без тебя поедем! – сказала Алена.

– Все, бегу! – я заторопилась к выходу.

Сестра Павла встала передо мною, загораживая проход. Мне показалось, что сейчас она полезет в драку.

– Разболтаешь всем этим… на форуме?

– Форум закрыли по приказу следователей, – соврала я. – А я еду домой, в Псков. Живу я там. Если вы ненавидите Криса, я помочь ничем не могу. Он себя вел порядочно.

Я обошла Полину и, выйдя в коридор, поспешно схватила свою куртку и сумку.

– Эй! – окликнула меня девица.

Я обернулась.

– Если хоть что-то скажешь про меня, я буду все отрицать, а на тебя в суд за клевету подам! – нагло заявила она.

– Да иди ты…! – постыдно выругалась я и вышла из квартиры.

Какого ляда я ей стала помогать? Дурная у них вся семья, надо было вовсе на похороны не ездить. Павел мне был ни сват, ни брат, ни любовник!

9

Из Питера домой я на сей раз добралась безо всяких приключений. На другой день мне позвонили из последней аптеки и пригласили начать испытательный срок со следующей недели. Открывалась новая торговая точка, и как раз в понедельник, в день открытия, мне следовало явиться.

Летнее тепло вернулось, от моей простуды и следа не осталось, и про свои недавние злоключения я даже думать забыла. Всей семьей мы поехали на дачу, сходили в лес, чтобы проверить, нет ли земляники. Ягод, впрочем, даже зеленых не было видно, и все равно, полюбоваться на чудесные луга Псковщины, а еще пойти отдохнуть в сосновый бор тоже дорогого стоило.

Однажды мы поехали на святой водный источник неподалеку от женского монастыря. Я забыла свой сотовый телефон в отцовском автомобиле, даже не вынимая его оттуда, и, когда у ручья мы набирали воду, с трудом расслышала сигнал. Пришлось идти и открывать машину. Принять вызов я успела.

Я решила, что это звонок из аптеки и что от меня потребуют выйти работать раньше условленного понедельника. Возвращаться в Псков ужасно не хотелось, и я даже решила попроситься прийти в аптеку все же именно в понедельник. Хотя мои будущие начальники запросто могли решить, что я – лентяйка.

– Клара, это ты? Почему не берешь трубку? – недовольно спросила меня незнакомая девушка. – Вторые сутки дозвониться не могу!

– Ух! – облегченно выдохнула я. – Так это ты, Алена? Как хорошо, что не с работы звонят!

– Не узнала, что ли? – отозвалась девушка. – Это Полина, сестра Павла Курочкина!

Сердце моментально сжалось, а ноги будто окоченели. Пришлось схватиться за дверцу машины, чтобы не упасть. Почему-то вдруг я испугалась, что опять случилось что-то ужасное, хотя меня семья Курочкиных больше не касалась.

– Не ждала, что я позвоню?

– Нет, – сипло ответила я и закашлялась.

– Испугалась? – уточнила моя собеседница.

Я рассердилась на нее и на себя за свой испуг и вдруг как-то сама, без раздумий, спросила:

– А откуда ты узнала мой номер?

– Как откуда? С форума! – с готовностью быстро заговорила Полина. – Там ничего следователи не закрыли, соврала ты мне! Правда, записи последние – от мая, до того самого дня, когда Пашки не стало. Несколько номеров было там среди всей дребедени разбросано, твой я тоже нашла. А я тебе работу в Питере у нас нашла!

– Не хочу, – быстро ответила я.

Если бы такое предложение прозвучало от доброго знакомого, я, возможно, и согласилась бы. Правда, пришлось бы что-то придумывать для объяснения перед начальством в новой псковской аптеке, почему отлучаюсь в Петербург. Однако Полина показала на поминках брата свой некрасивый нрав, и от нее не хотелось ничего принимать.

– А Пашу тебе было жалко? – продолжила Полина.

– А тебе? – не без колкости переспросила я.

В самом деле, никакой печали или сдавленного от слез голоса я по телефону не услышала. Просто деловая особа толкует о том и о сем, словно в ее семье никакой трагедии не случилось!

– Ты можешь послушать, о чем вообще речь? – чуть повысив голос, потребовала девушка. – На другой день после похорон вызвали маму в полицию…

Я поневоле забыла, что хотела еще секунду назад нажать на мобильнике «отбой». Надо сказать, Полине удалось завладеть моим вниманием!

Все сводилось к тому, что в полиции мать убитого Курочкина стали расспрашивать про прошлые связи ее сына с бизнесом по производству и продаже нелегальных кассет и дисков с музыкой в лихие 90-е годы и начале 2000-х. Евгения Денисовна, естественно, плакала и говорила, каким невинным и праведным был Павел, но следователи слезам не поверили, а послать их подальше, в отличие от доброго Криса Линдсдейла, у мамаши не получилось. Она была вынуждена с трудом припоминать о случайных визитах каких-то бывших Пашиных сотрудников, которые приходили в дом еще до его отъезда в Англию. Менты стали спрашивать, как такие «сотрудники» выглядели и даже задали дурацкие вопросы о том, были ли они в черных кожанках, брюках-слаксах и обривали ли затылки. В ответ на материнские слезы и требования объясниться Евгении Денисовне равнодушно и жестоко напомнили о том, что в 90-е годы все без исключения бизнесмены платили дань бандитам, так что весьма вероятно, что смерть Павла стала последствием того, что он вовремя не обратился в компетентные органы.

– Ну, что, интересно тебе? – приостановила свое повествование Полина.

– Очень, – неосторожно ответила, тут же спохватившись. – А мне ты зачем про все это рассказываешь?

– Вот тут-то все и дело! – азартно воскликнула сестра Павла. – Я предлагаю тебе расследовать убийство моего брата.

При последних словах девица вздохнула впервые за весь разговор. Но я не смогла оценить, было ли это вполне искренней печалью. Я чуть телефон от удивления не выронила – расследовать убийство? Мне?!

– А… зачем? Все равно ведь наконец полиция найдет, кто убил, – пробормотала я.

– Так надо, вот зачем! Они Пашку считают каким-то бывшим жуликом, торговцем дисками-подделками. А пусть хоть и так, я все равно хочу реально знать, кто и за что его убил! А менты только и хотят, что обвинить Пашку в торговле палеными дисками, да дело закрыть. Типа того, что раз вовремя с кем-то там баблом не поделился, то сам и виноват!

Я молчала, не зная, как лучше ответить. С одной стороны, меня распирало любопытство, так как детективная история разворачивалась буквально на моих глазах, и хотелось узнать, чем же она закончится. С другой стороны, это ведь опасно. А вдруг убьют меня, будут преследовать моих родителей, кроме того, полиция может весьма грубо намекнуть на мою некомпетентность, если заметит, что я мешаю расследованию. К тому же, вдруг Павел, и в самом деле, в прошлом был заурядным торговцем пиратскими записями? Бандиты могли свести счеты, пусть даже мщение и несколько запоздало.

– Тебя интересует подработка за хорошие деньги? – бесцеремонно вторглась в ход моих терзаний и сомнений Полина.

– Да, – ответила я и в очередной раз поздно спохватилась. – Но какое это отношение имеет к твоим делам?

– Так ты, когда расследование закончишь, получишь гонорар! Вперед платить не буду, имей в виду, надо еще посмотреть, как дело у тебя пойдет! – заявила Полина. – Ты что-то задумываешься на ходу, а значит, соображаешь медленно. Хотя, может, у тебя аналитические способности? Такие люди сразу мыслями вслух не разбрасываются! Что ты думаешь об убийстве Пашки?

Меня разозлило то, как Полина рассуждала о моих «аналитических способностях», и я поспешно ответила:

– Нет!

– Что значит «нет»? Тебе что, работа не нужна?

– Найми себе профессионала, сейчас уже частные детективы существуют!

– Да, они знаешь, как деньги дерут? Им задаток платить надо!

– А я тоже, может, задаток хочу! – нагло ответила я.

– Тебе не положено, ты не профессионал! Вдруг ты работать плохо будешь?

– Кое-кому Крис Линдсдейл массу денежек подарил на бедность! Вот и трать на что захочешь! – с удовольствием всадила я Полине «шпильку».

– Ах, ты… Да мне эти деньги нужны, чтобы учиться! Я на юридический поступать буду! – заорала мне в ухо наглая девка. – И пойди, докажи, что твой этот Крис мне дал хоть грош – не докажешь, я тебе ничего не говорила! А если станешь трепаться…

– Я с тобой больше не разговариваю! – заявила я и закончила беседу.

10

Я начала работать в аптеке – пристройке к супермаркету. В первые дни вся работа заключалась в простом отпуске лекарств населению. К счастью, навыки работы с кассой у меня были.

На четвертый день явился полный мужчина, равнодушно окинул взглядом «новенькую» (то есть, меня) и закричал через стеклянный защитный экран:

– Рита! Карбамазепин^®!

– Сейчас, Вячеслав Михайлович, сейчас! – и заведующая, то и дело бранившая мою работу, потому что я не успела еще как следует освоиться, понеслась к прилавку, оттолкнула меня от окошка и выложила сразу две пачки лекарства с психотропным эффектом, не потребовав никакого рецепта.

– Ты чего, Рита? Новенькую не обижай давай, не годится так! – серьезно заметил покупатель. Заведующая уставилась на меня, ожидая, что я скажу что-то вроде: «Да ничего, все в порядке». Но я, уже готовая ответить именно так, внезапно для себя самой разозлилась, уставилась в пол и, наверное, покраснела.

– Ты извини, я… Ты же сама видишь, быстрее надо! – в который раз с праведным возмущением набросилась на меня Рита.

Я решила пойти в служебное помещение, чтобы не нарываться на продолжение конфликта, и там хоть немного разобрать новые лекарства. Сначала намеревалась разбирать их в обеденный перерыв, но после замечания заведующей решила не откладывать это занятие.

– Пойду, лекарства разложу… – пробурчала я, повернулась и уже прошла несколько шагов. В это время у толстяка зазвонил мобильный.

– Але! Ну, и как наша поставка? – заорал он. – Позорище, блин! Что, раз Псков, значит, вспоминать про нас фигово? При Пашке Курочкине с его ларьками и то вовремя все привозили! Да? – неожиданно толстяк расхохотался. – Согласен, о покойных либо плохо, либо молча!

Я моментально оказалась вновь у окошка, но мужика уже не было, потому что всю свою речь он произносил на ходу, покидая магазин. Я бросилась к дверце, отделяющей застекленный прилавок от зала, вынырнула наружу и кинулась к дверям.

– Куда поперлась? Тебе что, по шее дать надо? Иди, разбирай коробки! – с наглым превосходством и злостью крикнула заведующая.

Я остановилась. Этот мужик мне ничего не станет говорить про Курочкина, даже если я расскажу, что видела, как его убивали. Так, надо успокоиться и вернуться к работе.

Мне вдруг стало ужасно обидно, что я должна терпеть хамство заведующей и упускать очередную встречу с человеком, который знал Павла. Уже который раз мне на пути встречаются напоминания об этом убийстве! Неужели просто совпадения? Да уж, гораздо занятнее думать, что расследовать мне на роду написано, чем работать в скучной аптеке под началом откровенной грубиянки.

– А что это Вы раскричались? – не выдержала я, возвращаясь к прилавку.

– Ты еще работать не начала, а уже права качаешь? – подбоченилась Рита. Это была моложавая, довольно красивая брюнетка с восточным лицом и спортивной комплекцией. Получить по шее от такой дамочки мне, честно говоря, не особо хотелось.

Я сначала испугалась собственного возмущения, но вдруг мне пришло в голову, что Рита только и делает, что нарочно выводит меня из себя. И, преодолев ужас перед наглой начальницей, стала защищаться:

– Давайте так. Я видела две вещи: как Вы отпускаете товар без рецепта и как Вы многократно хамите мне. На камере наблюдения ведется запись, и, если Вы мне еще хоть какую-то грубость выскажете, я немедленно обращаюсь в Роспотребнадзор.

От непривычки к конфликтам дрожал голос, хотя я понимала, что работа потеряна. Бояться и терять мне больше было нечего.

– Ой, не могу! – Рита всплеснула руками и расхохоталась. – Роспотребнадзор, блин! Да ты еще полицию и суд вспомни! Напугала, вообще! Да ты иди, сообщи в свой надзор, мне даже интересно, что дальше будет!

– А, то есть, Вы сами хотите, чтобы я пошла и нажаловалась на Вас? Так и сделаю!

Я отправилась в служебное помещение, чтобы взять свою сумку, однако наглая Рита тут же загородила проход.

– Может, ты и не мозгами думаешь, а все-таки не советую язык распускать, где попало. Я ведь жизнь могу тебе испортить!

Я подумала, что она может устроить драку, и решила подождать, чтобы все-таки дать ей время отойти в сторону. Она вскоре так и поступила.

Послав мысленно далеко и надолго неудавшуюся работу, я отправилась в служебное помещение, но, когда повернулась спиной к дверце, то вдруг услышала щелчок замочка, а затем оказалась в полной темноте.

– Эй, Вы что, с ума сошли? Откройте сейчас же! – заорала я и неистово забарабанила кулаками по двери.

– Сломаешь дверь – платить будешь! – со смехом заявила Рита.

– Думаете, Вам все можно? Ведь теперь я точно буду жаловаться на Вас! Вылетите с работы сразу вслед за мной!

– Чем ты там мне угрожала? Камерами? Ну, теперь-то на них тебя совсем не видно! Слушай, а и вправду, давай, выломай дверь? Тогда все будет видно на записи, как ты дверь сломала и из темноты выскочила, как бешеная, и ты в дурдом попадешь, а? – продолжала издеваться Рита.

Мне вдруг расхотелось продолжать скандал. Рано или поздно негодяйке придется пойти в свою очередь за вещами перед возвращением домой.

– Кордиамин^® и нифедипин^®, пожалуйста, – раздался за дверью старческий голос.

Так, не будем пугать старушку, пусть спокойно купит лекарства и уйдет. В драку я ни за что бы не полезла, даже если бы заведующая начала первой. Постаралась бы уйти от схватки. А теперь, когда оказалась в нелепом положении, Рита точно может придумать, что это я первая напала на нее.

Кажется, она заявила покупательнице, что лекарств нет, а бабуся принялась спорить и удивляться. Да уж, после моего замечания насчет отпуска препаратов без рецепта заведующая, похоже, не хотела брать на себя ответственность за продажу лекарств. Самостоятельно работать – это вам не новеньких глупышек гонять!

Слушая их разговор, я внезапно подумала, что на видеорегистраторах совсем не записывается звук. То есть, все наезды заведующей запросто сойдут ей с рук.

Затем я принялась со стыдом вспоминать происшедшее и сожалеть, что принялась огрызаться и угрожать хамоватой бабе. Чего мне стоило просто объявить, что меня не устраивает работа и уйти с миром!

Чтобы отвлечься от досадливых мыслей, я стала думать о таинственном толстяке. Кто бы это мог быть? И как мне найти его? И тут зазвонил мой мобильный. Пришлось хватать сумку и вытащить аппарат. После пережитого стресса не сумела заставить себя проверить, чей это номер, и просто начала разговор.

– Ну, а я решила, что не отстану от тебя! – раздался голос Полины Курочкиной. – Что, скажешь, что тебя зарплата устраивает и ничего от меня не надо? Не ври мне! Я спросила ваших, с форума – они все работают, а ты – нет!

И тут я пришла в отчаяние. Мне не везет: не ужилась с заведующей- хамкой, ко мне пристает почти незнакомая девица с требованием работать детективом… А я видела человека, который знал Павла, он сейчас в нашем Пскове – и ровно ничего не предпринимала…

– Ну, что тебе еще надо? – продолжала искушать меня Полина. – Никакой у тебя зарплаты нет! А устроишься – я каждую минуту буду звонить тебе с разных номеров, стану мешать, и тебя уволят!

– Послушай, – сказала я, стараясь, чтобы мой голос звучал тверже. – Да, убили твоего брата. Так ты сама и расследуй это дело! Это ведь не моя, а твоя жизнь, твой брат, то есть! Заодно сэкономишь.

– Если я всюду буду появляться, меня тут же узнают! Легко понять, что я тоже Курочкина. Это может помешать!

Я поневоле согласилась:

– Ладно, ты права в этом.

– Согласна, значит? – воскликнула Полина.

Я оперлась на стену и начала рыдать, стараясь не подавать при этом голоса. За что мне такое невезенье!

Вдруг то, что я принимала за стенку, подалось вперед под моим плечом… Открылась дверь, а поскольку мои глаза уже привыкли к темноте, я различила, что передо мной еще одна маленькая подсобная комнатка. А еще из-под дверцы в противоположной стене бил свет!

Пыль в воздухе, на полу и на стенах заставила на несколько секунд пожалеть мою идеально чистую форменную одежду, но выбора не было. Я пару раз чихнула и, как была с сумкой в одной руке и с мобильным в другой, в белом халате провизора, подбежала к спасительной двери… Из-за нее раздавались голоса!

Что там болтала в мобильнике Курочкина, больше меня не интересовало. Я швырнула телефон в сумку, толкнула дверь – и попала в залитое неоновым светом подсобное помещение супермаркета!

Две девушки в красных передниках ахнули при моем появлении.

– Так ведь она же закрыта была… – проговорила одна из них.

Другая девушка посмотрела на подругу торжествующе.

– Никогда! – ответила она. – Сколько себя в магазине помню…

– Послушайте, это ведь «Красная марка»? – перебила я, называя супермаркет.

– Да…

– Дайте мне, очень прошу, выйти через вас на улицу! Я в ссоре с начальницей, в аптеке, она меня в подсобке заперла, пришлось двери все подряд тыкать – и вот, убежала!

– Да, да! – девушки заговорили наперебой. – Ты зачем вообще к ней пошла? Она же стерва! Давай, беги домой!

Так я оказалась на улице, в самом прямом смысле слова. И, по совету девушек, отправилась в белом халате, местами тронутом пылью, домой. Правда, довольно неспешно – мне не хотелось рассказывать родителям про очередную неудачу с работой.

Я не ужилась с начальницей? Мне следовало терпеть толчки и попреки? Может быть… Но таких начальниц я еще успею найти, и не одну!

Вот и СМС. От начальницы? Не от нее, ей, кажется, все равно. От Курочкиной, конечно! «Ты еще пожалеешь!». И надо быть честной – я точно жалела, что не работаю в каком-нибудь… убойном отделе и не расследую убийство ее брата. Но как я могу доверять Полине: вдруг ничего не заплатит? Вся их семья жадная…

Пора серьезно взяться за трудоустройство. С аптеками пока не везло. Ну, придется на время снизить уровень… Хотя бы даже в супермаркет сунуться! Этих «Красных марок» полно, даже можно избежать появления в том, к которому примыкает злосчастная аптека.

Так и сделаю. И, сняв халат, благо под ним у меня был вполне приличный летний сарафан, я вместо дома решительно отправилась в очередной магазин. Ведь детективы хорошо читать в отпуске, когда сидишь на даче, получив заслуженный отдых! А как у меня? Не наниматься же, в самом деле, к хитрой Полине в сыщики!

11

Дома мою неудачу старались никак не комментировать и, видимо, в очередной раз жалели. О том, что завтра же я собралась идти продавцом в супермаркет – пока мне, правда, доверили только выкладку товара на полки, потому что я была новенькой – я решила родителям не говорить. Они бы с новой силой заставили меня часами сидеть за отцовскими лекциями, потому что им казалось, что все, не относящееся к фармацевтике – это снижение профессиональной планки! Интересно, а как бы они отнеслись к детективному расследованию в моем исполнении?

Наутро я решительно отправилась в аптеку – к счастью, не в ту, где заведующая посмела запереть меня в пыльной подсобке. Признавшись самой себе в определенной трусости, я решила там вообще не появляться: моя трудовая книжка лежала в другом месте, где был офис «Красной марки». —

– Мне все рассказали! – ледяным тоном объявила директриса и протянула мне документы.

Я открыла трудовую книжку.

– Почему? – пробормотала я, от растерянности даже не успев испугаться. – Как это – утрата доверия?

– Со стороны работодателя! – заявила женщина. – Согласно п. 7 ч. 1 ст. 81 Трудового кодекса. Вы, конечно, можете устроить скандал прямо здесь, в моем кабинете, как Вы это сделали вчера в аптеке, но предупреждаю: охрана примет против Вас меры немедленно! Рита рассказала о Ваших индивидуальных особенностях.

Я только теперь ощутила холодный пот у себя на шее и спине.

– Могу я получить положенные мне деньги за четыре рабочих дня? – сиплым от волнения голосом спросила я.

– Я готова была к такому неадекватному вопросу с Вашей стороны! Никаких денежных средств мы выплачивать Вам не обязаны.

Я была прикована к полу своим волнением, а руководитель приняла мой ступор за упрямство. И, видимо, по этой причине добавила:

– Скажите спасибо, что не взимаем с Вас деньги за испорченную дверь в подсобном помещении!

– Я ничего не ломала! – в отчаянии залепетала. – Рита меня заперла, а я нашла дверь, только тронула ее, а она открытой оказалась! И я ушла…

– Вот как? – высокомерно ответила начальница. – А девушки из супермаркета, да, конечно, не все, но очень многие, могут подтвердить: на двери был врезной замок, который кто-то когда-то испортил!

– Это не я! Отдайте мне эти деньги за четыре дня, я давно не зарабатывала, мне они очень нужны!

– Раньше надо было думать! – непреклонным тоном перебила начальница. – Хорошо, что хоть драку в аптеке не устроили! А теперь – покиньте кабинет! Документы Вы уже получили.

Я с трудом передвигала ноги, выходя прочь из кабинета и шагая по коридору. Даже не могла понять, от чего мне хуже – из-за унижения и страха, что директриса позвала бы охранника, чтобы выставить за дверь, или из-за испорченной трудовой книжки? Да уж, не выданные деньги за отработанные дни перед этим позором с «утратой доверия» даже померкли!

Что-то грузной массой возникло передо мной и загородило проход. Я подняла взгляд.

– Новенькая? А чего ты здесь? – голос этого человека я не узнала бы из-за своего ужасного состояния, но вот лицо, комплекцию – да, это он! Вчерашний толстяк, получивший без рецепта две упаковки карбамазепина^® от заведующей.

Я туповато смотрела ему в лицо и тряслась от плохо сдерживаемого плача.

Мужик вдруг все понял и, никоим образом не выражая сочувствия, деловито спросил:

– Ритка? Ударила?

Я покачала головой, но тут же поймала себя на том, что даже в истерике о заведующей врать нехорошо. И, вытирая тыльной стороной ладони слезы, сдавленным голосом принялась бессвязно цедить факты:

– Не била она… Я про камеру сказала, что видно там все… Грубить нельзя, а она грубая… Говорила, давай, вышиби дверь в подсобке, а сама в темноту меня заперла… Я из подсобки через дверь вышла, а потом на улицу… А замка там не было… Это ложь, не ломала я замка… А директриса говорит – ломала, и в трудовую книжку написала…

– Про замок? – невпопад спросил толстяк.

– Утрата доверия, статья кодекса… – отозвалась я, отрицательно мотая головой. – И денег не дали… Четыре дня работала…

Проронив «Стой здесь!» мужик с невероятной для его комплекции скоростью влетел в кабинет.

Если бы я была чуть спокойнее, ожидала бы криков, стуков громадного мужского кулака по столу, невнятного дамского лепета и прочих атрибутов скандала. Все-таки даже в своем плохом состоянии я осознала, что не слышу ровно ничего. Видно, талантливые бизнесмены умеют проводить жесткие переговоры без лишнего шума.

Сколько времени я простояла в коридоре, не берусь сказать. Мне показалось, что прошла целая вечность!

Наконец толстяк открыл дверь, вышел из кабинета и поравнялся со мною.

– Отнеси ей трудовую, она все перепишет! – велел он и добавил, задумчиво глядя на меня: – Бандиты мы были, да? А я говорю: все тогда, в 94-м, по справедливости было! А сейчас – эх!

И, безнадежно махнув рукой, пошел к выходу.

– Спасибо! – до сих пор рада, что истерический ступор прошел, и я сумела выкрикнуть это слово.

– Куравлева Клара Аркадьевна, пройдите в кабинет! – бесстрастно велела начальница.

Моя фамилия нисколько не роднит меня с великим актером, память о котором останется с нами навсегда! Зато, когда я представляюсь по имени и фамилии, это заставляет всех, особенно таких, как эта начальница, хмыкать и фыркать.

Директриса молча протянула руку за трудовой книжкой и принялась менять свою прежнюю запись.

– А кто это приходил? – нарушила молчание я.

Начальница брезгливо посмотрела в мою сторону, переводя взгляд с лица на аккуратные брюки из секонд-хенда, выбранные утром в качестве парадно-выходных.

– Хозяин мне велел рассчитать Вас, а не вести разговор! – заявила она. – Через два кабинета по коридору – бухгалтерия, получите там Вашу зарплату!

В бухгалтерии мне сразу же выдали деньги. Я решилась повторить свой вопрос о толстом повелителе здешних мест.

– Вы чего, не знали, что владелец «Красной марки» – Вячеслав Михайлович Бурин? – с благоговейным страхом ответила мне вопросом на вопрос бухгалтерша. – Наша сеть по всей России работает!

Что ж, буду знать, как зовут моего спасителя. Кстати, нас с ним объединяло и то, что мы оба знали Павла Курочкина. Господину Бурину он однозначно был знаком больше, чем мне!

Надо было идти в супермаркет – опять же, в «Красную марку»! И уже на улице через открытое окно я услышала голос директрисы:

– Рита, ты дура! Если бы не твоя уважаемая семья, не держали бы тебя… А как мне с тобой еще разговаривать? У тебя детство никогда не кончается! Сколько можно новеньких взашей гнать из-за тебя? Даже красиво уволить никого из-за тебя не могу… Давай-давай, жалуйся, ябеда!

Что ж, по крайней мере, не я первая теряю это место, а значит, проблема не в новом персонале! Я встала в тень под липу на газоне и открыла трудовую книжку.

Да уж, красиво уволить меня директриса точно не сумела! Дамочка зачеркнула формулировку об утрате доверия, чуть выше написала: «По собственному желанию», а в стороне приписала разъяснение: «Причина увольнения изменена на основании статьи 77 Трудового кодекса». То есть, моя трудовая книжка в любом случае оказалась испорчена! Каждый желающий теперь мог видеть, что я утратила доверие некоего работодателя.

Тот толстый мужчина в коридоре… А не сменить ли мне кумира? Ухоженный и подтянутый Крис Линдсдейл все равно недоступен, а тут – простой мужчина, пусть даже и толстяк, наверняка обожающий пиво, и еще он оговорился о своем бандитском прошлом… В борьбе за справедливость они, наверное, не хуже один другого!

Снова Крис Линдсдейл и ненужные мысли о криминальном происшествии! Пора мне взяться за работу.

12

Красный передник, который выдали в первый же рабочий день, вполне соответствовал «Красной марке», снова приютившей меня. Оформляла на работу на сей раз не директриса, а кадровичка. Она и бровью не повела при виде моей трудовой книжки, превращенной в «волчий паспорт». Возможно, на ее практике уже приходили работники, уволенные той самой аптечной заведующей, и я оказалась не первой, кому под записью об уходе из аптеки «Красная марка здоровья» писали о приеме в супермаркет – того же самого бренда.

Уже пять дней я раскладывала по полкам творог и сметану, строго соблюдая ротацию по срокам годности, геркулес, мыло со стиральным порошком, много других товаров, и на душе у меня даже воцарилось спокойствие. Меня, конечно, немножко подгоняли на работе, и я старалась заполнять полочки побыстрее, но все было предельно вежливо. Порой даже, как умела, молилась про себя за Вячеслава Михайловича, стараясь хоть так отблагодарить его за помощь.

О своих злоключениях старалась не вспоминать, задерживаться на работе мне не приходилось, а по вечерам я, распластавшись спиной на кровати (ноги и спина все-таки здорово гудели от усталости), для очистки совести бормотала лекционный материал. Родителям я пока не решалась сообщить о том, куда мне удалось устроиться на работу, а вопросов они не задавали. Думала, что, может, еще сумею найти приличное аптечное место – надо было только продолжать поиски, а при занятости в магазине это становилось труднее.

Вот только на шестой рабочий день злая судьба решила напомнить мне, что человек предполагает… Дальше эту нелюбимую поговорку я цитировать не буду!

К нам поступила еще одна новенькая, и с первых же минут я поняла, что у нее некоторые отклонения в развитии. Совершенно обычная на лицо, но аккуратная до безнадежности, она шагу не давала мне ступить без крохотных замечаний и указаний.

– Полки уже мыли? Пиво в ряду неровно расставлено, давай переставим! А цветные наклейки со штрихкодом на этом печенье приклеены криво, надо ведь заново нам тогда их переклеить!

Я пыталась объяснить, что от нас требуется лишь быстро протереть полки перед раскладкой, даже не снимая оттуда товар. Промывать полки приходилось, только если они загрязнились по-настоящему: например, когда пролился жидкий продукт (это, если честно, ужасно). Или если полка совершенно пыльная, или если на ней еще свежие и явно броские на вид пятна, которые еще пока можно очень быстро оттереть. Времени на лишнее мытье, из-за которого потребитель будет ждать, пока товар разместят, нам никто не давал.

Пиво и алкоголь заведующая мне вообще велела первое время не трогать, а оставлять для более опытной напарницы.

– Опыта наберешься, тогда и будешь расставлять, – снисходительно пояснила она. – Не то разобьешь бутылку, а платить за убыток тебе в тот же вечер придется – даже до зарплаты подождать не дадут!

И теперь мне чуть не пришлось насильно тащить излишне старательную девицу прочь от злосчастных полок с алкоголем!

А уж отдирать и приклеивать заново фабричные этикетки от пачек с печеньем она уже начала – хорошо, что остановить ее пришлось уже заведующей, а не мне!

Я попросила Аню (так звали девушку) расставлять крупы и раскладывать хлеб – делать что-то безопаснее. А сама решила уйти от ревностной девицы подальше, к холодильнику с молочными продуктами, чтобы не отвечать за ее работу. И за свой эгоизм я скоро была наказана!

Через десять минут Аня была рядом со мной, тут как тут!

– Ой! Какие грязные стаканы! – с этими словами она повертела в руке странный товар с надписью Dessert Champagne, по пластиковой упаковке напоминавший йогурт. – Надо же их помыть!

– Пожалуйста, поставь обратно! – с тяжелым предчувствием проговорила я, взяв диковинную вещицу у нее из рук. – Нам некогда! Эти пятнышки покупатель сам отмоет! Вот ты, когда только-только из магазина принесешь молоко или кефир, помоешь ведь его?

– Нет! – ответила Аня. – Только если пакет грязный.

– А зря! – заметила я. – Это так же важно, как мыть руки перед едой – никогда не надо есть прямо из магазинной упаковки! Или хотя бы надо ее помыть.

– Так давай помоем мы, чтобы не пришлось мыть покупателям! – восторженно воскликнула Аня.

Я вздохнула и ощутила вековую усталость впервые за всю свою неудавшуюся карьеру.

– В этом нет смысла! Ты права – немного пятнышек на стаканчиках точно есть. Но пока их потребитель возьмет немытыми руками, пока их оценят через штрихкод на кассе, пока потребитель донесет их по пыльной улице до дома, они загрязнятся, и снова…

– Так, а это что за светская беседа? Клара, Аня, давайте, не заставляйте меня ваши обязанности напоминать!

Я немедленно согласилась с заведующей, незаметно вмешавшейся в спор.

– Аня, иди в хлебный и к крупам! А я работаю здесь, мы же разделили места с тобою… Иди, скорее! – заговорила я, срочно хватаясь за картонный паллет с пакетиками сливок.

Но Аня теперь выглядела как какой-то очумелый оратор.

– Да! – чуть ли не в крик произнесла она с явным вдохновением, высоко подняв стакан с тем самым десертом. – Мы должны вымыть эти стаканы, нам дадут за это премию! Хозяин магазина нас благодарить будет!

– Успеешь еще перед хозяином постараться! Иди в хлебный!

– Но хозяину грязные стаканы не понравятся…

На нас уже оборачивались покупатели. Я готова была от стыда провалиться сквозь пол магазина. Заведующая, видимо, слегка растерялась от напора неадекватной девушки и не сумела вмешаться вовремя, чтобы остановить нас.

– Ну, хочешь, вечером вместе пойдем к Вячеславу Михайловичу и поблагодарим его? Но перед этим нам с тобой надо хорошо поработать…

С какого перепуга я вдруг назвала всесильного хозяина по имени- отчеству и вообще его упомянула! Сообразив, что вышло совсем нелепо, я схватила с железной корзины на колесах теперь уже паллет с грязноватым Dessert Champagne и, не поднимая головы, стала торопливо расставлять стаканы.

– Так! Ваша благодарность Вячеславу Михайловичу как прошлогодний снег нужна, и вообще, держитесь от него подальше – мужчина просто зверь! – заявила заведующая, очнувшись. – И нечего разбираться, кто где раскладку делает! Работать – и молча!

– Но… – попробовала возразить я и заодно попросить, чтобы Аню увели от меня подальше.

– Так! Работать! – отрезала начальница. – И чтобы через пятнадцать минут холодильник был заполнен, а затем идите ставить крупу вдвоем.

Я покорно ухватилась за второй паллет злосчастного десерта, но сразу была остановлена неистовой Анной.

– А мыть? – воскликнула она.

И тут у меня зазвонил неосторожно оставленный в кармане брюк мобильный телефон. Я неловко схватилась одной рукой за аппарат, другой бессознательно потянула с железной корзины паллет…

Он, конечно, грохнулся об пол, а стаканы вылетели прочь. Несколько из них не выдержали удара, и масса кремового цвета, благоухающая непонятным ароматизатором вылилась на грязный пол… В первые секунды мне от страха показалось, что я испортила весь паллет, однако выяснилось, что мне повезло: разбиты были только четыре штуки!

Я судорожно сунула в карман мобильный, из которого доносился чей-то вопль, и голыми руками принялась подбирать десерт с пола.

– Ты чего, больная? – негромко, но очень сердито подала голос заведующая. – За тряпкой иди – и сразу с мылом чтобы тряпка была! Да не мочи ее чересчур!

Под непонятное бормотание Анны я со стыдом отправилась в подсобку. От ненужных мыслей обо всех предшествующих неудачах и неминуемой после таких воспоминаний истерики меня спас сильнейший испуг. Вот уж никогда не задумывалась о пользе страха!

Пока я возилась в туалете с тряпкой, противный мобильник опять зазвонил.

– Давай я к тебе в Псков приеду, – заявила безо всякого приветствия Полина.

– Пошла ты вон! – крикнула я и тут же сама испугалась своего голоса и грубости – ведь все происходило в чужом месте.

– Даже не думай трубку вешать! – заявила нахалка. – Ну, сколько тебе в аптеке твоей платят – десять тысяч? Или ты не работаешь и будешь опять врать, что занята?

– Я пол мою, я на работе! Все, больше не звони!

– Так как насчет того, что я приеду? Ты теперь что, уборщица? – тоже очень быстро прокричала Курочкина, сообразив, что я не собираюсь больше отвечать на ее глупые вопросы.

Схватив тряпку, смоченную в каком-то средстве, я побежала в торговый зал.

Мне стало страшно. Сюда, в мою личную жизнь, с прекрасной отцовской дачей, мамиными подругами, поездками в монастырь и на святой источник, с поисками работы, пусть даже и неудачными, приедет весьма назойливая девица, которая уже угрожала мне судом у себя дома на поминках брата и у которой очень грубая и своенравная мать!

Да уж, Полина не во всех отношениях глупа, надо это признать! Терроризирует меня очень умело, не звонила по телефону почти неделю, поэтому я была ее последним звонком застигнута врасплох. Если заблокирую ее номер, она мгновенно обзаведется другим. На все звонки я при своих поисках работы вынуждена отвечать. В полиции, если туда обращусь, мне скажут, что состава преступления никакого нет, а если ей грозит некий мизерный штраф за преследование, то она выкрутится при помощи каких-нибудь знакомых. Раз она идет поступать на юрфак, у нее уж точно есть нужные люди. В противном случае она не навязывалась бы столь беспардонно!

Не задумала ли она что-то ужасное? Как-то все это подозрительно.

Подтирая пол, я думала, что родителям пока про намерения Полины приехать в гости сообщать не буду. В конце концов, девица наверняка знает, что, если только она в самом деле начнет ломиться ко мне в квартиру, тогда ей точно несдобровать! В этом случае у меня и у полиции наконец-то появятся основания для возбуждения уголовного дела. Так что мерзавка либо меня берет на понт (извините за сленг), либо, в самом худшем случае, выведает адрес, приедет в Псков, поселится в хостеле или у знакомых и иногда будет караулить меня возле подъезда. Тут я тоже могу позвать на помощь, так что Курочкина, даже если подпортит мне нервы, будет вынуждена искать другой способ нападения.

Слегка успокоившись, я доработала до вечера. Несчастную Анну не отправили домой, а велели установить повсюду ценники правильным образом. Они, если честно, были значительно перепутаны, а правильная расстановка Анне была вполне по силам и скрупулезному характеру.

Мне, конечно, вечером влетело от заведующей. Но, если бы на ее месте оказалась та, что из аптеки, я была бы уволена с синяком под глазом или сломанным зубом. А в этот раз мне просто высказали «пару ласковых», отругали за то, что не оставила в подсобке телефон и велели расплатиться за четыре испорченные единицы товара Dessert Champagne. Я только теперь поняла, как мне повезло, что это не было настоящее шампанское! Моего заработка за дни, потраченные в аптеке, могло бы не хватить, а так после оплаты убытка большая часть денег осталась при мне.

Телефон я, если честно, боялась оставлять в подсобке, как и кошелек, потому что остерегалась кражи. Впрочем, объяснять все это начальнице не решилась, чтобы она не стала ругать меня еще больше.

– А на Аню не сердись, – с неожиданно мирной интонацией закончила беседу заведующая. – Ну да, звезд с неба такие не хватают… Из психоневрологического интерната она! Ну, куда ей идти? Институт оканчивать, как тебе? Не примут нигде учиться!

Я только и могла, что посочувствовать глуповатой, но вполне работящей девушке. Их в таких интернатах даже закону Ньютона не обучают, потому что нет уроков физики – только самое примитивное природоведение. Вероятно, среди них есть таланты, которым по плечу высшее образование, просто тратить силы и время на развитие таких людей почти никто из педагогов не желает…

– Зато старательная – дай Бог каждому! Никогда такие не ленятся, в отличие от нормальных. Так называемых… – закончила начальница.

А наутро я пришла к супермаркету… и увидела, что он оцеплен охраной.

– Неужели заминировали? – в ужасе воскликнула я.

– Типун тебе! – огрызнулся полицейский. – Прорыв трубы, продукты водой залило!

– И… на работу нельзя?

Дядька в форме не успел ничего ответить, как рядом со мной словно прямо из воздуха материализовалась заведующая.

– Так, марш домой! – велела она. – Тут убытки подсчитывают, виноватых искать, не дай Бог, будут! Ты вчера с тряпкой и водой возилась? Вот уборщиц они расспрашивают в первую очередь, почему никто не захотел смотреть, что под раковиной лужа растекалась – медленно натекало, а за ночь вообще Тихий океан вышел! Все крупы, сахар, кондитерские изделия – псу под хвост!

Я вся так и одеревенела, а заведующая продолжала:

– И теперь искать будут, на кого убытки вешать! А ты – новенькая, нечего тебе подставляться раньше времени!

Я ощутила испарину на шее и на спине, как в тот раз, когда меня чуть не обвинили в том, что в подсобке аптеки был кем-то сломан замок. Что ж, спасибо заведующей – она не осталась равнодушной и по-доброму предупредила о возможной опасности.

Пробормотав слова благодарности, я развернулась и поплелась прочь.

– Клара! – раздался за спиной голос заведующей. – Я твой мобильный в кадрах найду и позвоню, когда выйти будет можно!

Я остановилась и, повернувшись, поклонилась доброй даме, согнув плечи. Правда, не очень низко и, надеюсь, совсем не подобострастно.

13

Снова потянулись непонятные дни. Тупо сидеть дома и учить что-то фармакологии страшно не хотелось, а работы не было. Через пару дней после потопа в супермаркете я пришла в отдел кадров и попросилась на работу в другом магазине.

Но там продавцов уже было достаточно. По ходу дела я узнала, что ревностную девицу Анну взяли на склад.

– Так она понравилась, а ведь состояние у нее с головой совсем не простое! – одобрительно отозвалась кадровичка о моей более удачливой коллеге. – Со склада о ней пока нет никаких нареканий!

Да уж, на фоне умницы с высшим образованием, умудрившейся разбить упаковки десерта, детдомовка Анна невольно поймала свой звездный час. А я так и не приглянулась никому…

Внезапно ощутила полнейшее нежелание продолжать расстановку упаковок по полочкам. Вспомнилась дикая усталость по вечерам, ноющие плечи и ноги… Может, я просто законченная лентяйка? Но, с позволения сказать, какая работа тогда будет мне по душе? К чему я пригодна?

Так вот – я пригодна к расследованию дела об убийстве Павла Курочкина! Хотите смеяться надо мной – пожалуйста!

Хозяин супермаркета, в котором пока еще числилась я, убитого знал. А значит, я теперь хочу узнать…

– Что-нибудь еще хотите? – окликнула меня служащая.

Я вздрогнула и ответила в такт своим несвоевременным рассуждениям.

– А Бурин Вячеслав Михайлович где живет?

– Хозяин? – удивленно ответила вопросом на вопрос дама. – Один из его домов – на улице Леона Поземского, таунхаус в 140 м², и полностью весь – его! Только Вы, конечно, к нему не поедете?

– Именно, что поеду! – уверенно ответила я и, заметив растерянное и немного сердитое выражение лица кадровички, поспешно добавила:

– Я не скажу, откуда я узнала про его таунхаус, никого не выдам! Честное слово!

Женщина посмотрела на меня сочувственно.

– Деточка! Если ты решила поехать за переломом руки или сотрясением мозга, то поверь, хозяину будет все равно, откуда ты узнала его адрес, – промолвила кадровичка, переходя на «ты». – Ну, припугнут меня, я покаюсь, что проболталась… Да только про его таунхаус на улице Поземского даже в газетах писали, хотя номер дома, конечно, не дали. Так что соврать, как будто не я тебе адрес назвала, я точно смогу! А вот тебе вовек будет потом из проблем с его охраной не вылезти…

Я сообразила, что мне следует как-то объяснить, почему решилась нажить неприятностей от человека, который был до этого столь великодушен ко мне.

– Понимаете, Вячеслав Михайлович сделал для меня доброе дело, – и я вкратце изложила историю моей неудавшейся работы в аптеке «Красная марка здоровья».

Кадровичка, выслушав нехитрую повесть, сдержанно засмеялась.

– Рита все никак не может успокоиться, что ее заставляют работать, – сказала она. – Дочка бывшего партнера Вячеслава Михайловича, и тому из принципа захотелось, чтобы избалованная девица либо замуж вышла, либо работала! Университеты она бросала, то один, то другой…

Недовольному отцу стало понятно, что с заграничным образованием, если бы Рита отправилась учиться за пределы родины, все повторилось бы точно так же. Хотя сам папаша, конечно, мог оставить ее дома и даже баловать, но Рита стала слишком часто пользоваться отцовской вседозволенностью. Грубила и выясняла отношения с родителями, как подросток, а ведь ей уже здорово за тридцать!

После замужества и скорого развода, состоявшегося через два «медовых» месяца из-за беспредельной грубости молодой жены, ей было поставлено условие – быстро освоить азы любой посильной профессии и не маячить дома на диване. Так Рита объявила сама себя «заведующей чего-нибудь торгового». Видно, ей казалось, что она сумеет завладеть всей выручкой и приобретет полную финансовую самостоятельность!

– Пока это ее первое место работы, – бесстрашно сообщила мне всю эту сплетню служащая отдела кадров. – Более того, ее сослали к нам из Санкт-Петербурга, чтобы не разорила отца по-крупному в случае неудачи. Еще отец ей сразу дал понять, что при первой же краже разжалует ее до простой уборщицы на комбинат. Так что теперь она от злости развлекается на работе – заставляет все за себя делать хорошо обученных подчиненных и, под настроение, выживает их со скандалом из аптеки!

– А разве у Риты нет диплома фармацевта? – в испуге пробормотала я. – Она же людей потравит! Там же точные дозировки надо знать…

– Правильно заметила! – кадровичка со значительным видом подняла кверху указательный палец. – Поэтому к ней ставят всегда грамотную напарницу с опытом. Диплом-то, может, ей смастерили, а вот знания – твои, к примеру!

Да уж! Кажется, я стала понимать, почему Вячеслав Михайлович меня так охотно выручил… Хозяину не нужны скандалы, вот он и решил успокоить обиженную и уволенную. При этом если бы Рита наделала глупостей, и кто-то из пациентов попал по ее вине в реанимацию, всю вину банально свалили бы на меня. Ладно! Этак или так, а все закончилось с несомненной пользой – удалось получить много информации, которая могла быть полезной при расследовании.

Вспомнила, как горе-заведующая бездумно отпускала лекарства, даже не прося клиентов предъявить рецепт. Только после того, как я во время нашего с нею конфликта сказала Рите о том, что рецепт надо требовать, вместо этого она стала врать подошедшей покупательнице, что нужных лекарств нет. То есть, до нее наконец дошло, что ответственность за неправильную работу может понести она сама, несмотря на весь свой блат! Куда ей разбираться, какие лекарства можно отпускать без рецепта, а какие – нельзя, начальнице такие знания не нужны. Проще запереть младшую коллегу в чулане, чтобы настроение не портила, а покупателям соврать, что лекарств нет.

– Как только Рита понимает, что очередная подчиненная не выдержала и ушла навсегда, она спокойно набирает номер телефона директора, закрывает аптеку и отправляется домой – звонить родным и жаловаться! – добавила служащая.

Мне показалось, что кадровичка закончила свой рассказ об абсурде, который устроила в аптеке Рита, но она добавила:

– Правда, ты поставила своего рода рекорд: девушки обычно по паре месяцев скрипят, да терпят, а ты только три дня продержалась! Хотя до этого запирать в подсобке Рита себе не позволяла никого…

Я слушала даму и вдруг вспомнила, как Вячеслав Михайлович сказал, что «они» были бандитами и затем добавил: «Все в 94-м по справедливости было!»

Сущность этого справедливого, по мере собственной выгоды, делового человека осталась прежней со времен 1994 года. И его аптека при «Красной марке» – это так, вложение средств. А может, их отмывка.

– Спасибо, что помогли во всем разобраться! – сказала я и отправилась к выходу.

– Только… Клара! – окликнула женщина. Я остановилась и вновь обернулась.

– Глупостей не делай! Не знаю, зачем тебе хозяин, дело не мое. Но встречаться с ним тебе не советую!

– Спасибо… – процедила я и, желая избавиться от чувства неловкости, стала разворачиваться, чтобы уйти.

– Он даже, вероятно, не живет больше там, где улица Поземского! А других адресов, прости, точно тебе сообщать не буду!

Зачем мне понадобилось встречаться с господином Буриным? Да, может, и рискованно это, даже опасно, и все-таки…

Мне, в самом деле, интересно знать, кто мог убить Курочкина! Бурин, как мне что-то подсказывает, совершенно ни при чем! А если не так?

Идя под белой тучкой, обещавшей крохотный теплый дождик, я думала, как мне начать расследование этого преступления с минимальным для самой себя риском.

Я уже знаю кучу всего! Была свидетелем смерти Павла, услышала от Полины, что Крис оплатил его погребение, повстречала человека, который знал Курочкина по лихим 90-тым, хорошо помню, что убитый, при всей его сомнительной репутации, обожал музыку…

Соберу еще немного сведений и, уже имея некоторые заготовки, обращусь к девице Курочкиной! Пусть увидит, что я способна собирать информацию и работать, и заплатит мне задаток!

Все это, конечно, наивно. Работу надо искать настоящую… Как сказала директриса аптечной сети, ругая Риту? У нее никогда не кончается детство? Пусть про меня можно сказать то же самое, я все равно получу при своем расследовании результат и добьюсь, чтобы оценили его достойно!

14

Очень хотелось узнать о связи Криса Линдсдейла и покойного Павла. Но до Лондона было, как до Луны, и только пренеприятная сестрица Павла Полина могла хоть что-то об этом поведать. К ней я решила обращаться только при крайней необходимости. Еще ведь на поминки пришел тот коллега убитого, Алексей, однако и к нему подобраться представлялось мне сложным.

Пришлось начинать, так сказать, с российской истории жизни и смерти несчастного Курочкина. Уж как выйти на зарубежную, я надеялась сообразить чуть позднее.

Я шла мимо коттеджных застроек по улице Поземского. Двух- и трехэтажные затейливые домики выглядели ухоженными, сады, в которых уже благоухала сирень, были все, как один, без единого дикого одуванчика и, тем более, других сорняков. И каждый садик имел продолговатую форму, немного неправильную. Впечатление создавалось такое, что сад напоминал вытянутую тень дома.

Даже недостроенные дома смотрелись достойно: ни мусора, ни брошенных фрагментов мебели, картонных коробов или битого стекла.

К сожалению, хорошее настроение у меня очень скоро иссякло. Как и предупреждала меня служащая в отделе кадров супермаркета, охрана каждого из коттеджей гнала меня прочь, как бешеную собаку. Кстати, собаки, и, видимо, очень злые, лаяли на меня из-за высоких заборов!

– Я из аптеки «Фарма-Стиль»! – всякий раз бодро начинала я выученную речевку. – Для господина Бурина Вячеслава Михайловича привезла подарок – сертификат на пять тысяч рублей, а также коммерческое предложение…

Тут меня неизменно прерывали и отвечали чаще всего так:

– Ну, чего вам, менеджерам, по офисам не сидится? Уходите, девушка, простите меня – не уполномочен я передавать всякие там подарочки, потому как простой охранник!

– Но… это хотя бы его особняк? – лепетала, думая выведать хотя бы самую малую информацию.

– Ну, а зачем я Вам скажу? – парировал очередной дядька в неизменной черной форме, жаркой не по погоде. – Если бы меня заранее предупредили, что в такой вот дом, к такому вот хозяину придут из этой Вашей аптеки, я бы и подарок Ваш хозяину передал или, если у Вас дело, к нему самому Вас пропустил бы! А так – я Вас не знаю, Вы тут тоже никого не знаете – кроме одного, выучили вот где-то!

– Не где-то, а на своей работе!

– Все, девушка, идите подобру-поздорову! Не буду больше с Вами разговаривать! До свидания!

Пару раз мне было даже страшно – на меня начинали кричать и только что стрельбой из табельного оружия не грозили!

– Пошла, пошла! Ишь, попрошайка – аптекаршей вырядилась! Что, захотела тут наводчицей для своей шайки поработать? Убирайся, пока цела!

Когда на меня чуть не бросились во второй раз, я не выдержала и, отбежав машинально от обидчика на несколько шагов, закричала в ответ:

– Да какое Вы право имеете меня обзывать? Я по делу пришла, у меня подарок, и меня уполномочило приехать мое начальство! А Вас что, уполномочили всех курьеров и менеджеров оскорблять? Я на Вас жалобу напишу!

– Да тебя никто здесь как бабу даже пощупать не захочет! – презрительно заявил мужик. – А жалобу куда напишешь – прямо в Кремль? Наш, Псковский?

– Как Вам не стыдно! – стала опять защищаться, но охранник прервал:

– Ну, чего? Врезать тебе, как следует?

– Вы – бывший бандит! – вырвалось у меня. – Зачем только на работу Вас взяли?

Мужик вытаращил от ярости глаза, решительно пошел прямо на меня, и я была уже готова бесславно задать стрекача.

Вдруг, словно в кино, явилось мое спасение.

– Виталий, стыдно! Немедленно извинитесь перед девушкой и идите на Ваш пост!

Эти слова выкрикнула осанистая немолодая дама, очень ухоженного и аристократического вида. Видимо, услышав, как бранимся мы с охранником, она вышла на крыльцо разобраться, в чем дело.

– Елена Дмитриевна, да как же… Что скажет потом Вячеслав Михайлович? – воскликнул с удивлением грубиян, остановившись.

– Что он скажет, лучше узнаю я! Это уже мое дело! – возразила моя спасительница и добавила:

– Не бойтесь, милая, идите сюда!

Мужик все никак не хотел сдаваться.

– Елена Дмитриевна, если Вы по доброте душевной впустите в дом к хозяину воровку, мне попадет!

– Виталий! – сурово прервала женщина. – Девушка – простой продавец, она честно исполняет свою работу! А Вы идите на пост и исполняйте свою! Кстати, Вы перед девушкой должны извиниться!

Грубиян снова выпучил глаза, стараясь метнуть взглядом всю накопившуюся ненависть, бросил «Извините!» и пошел восвояси к своей крохотной будке-времянке.

Я все еще пребывала в состоянии шока после его нападок и даже не заметила, как вошла в особняк, прошла через маленькую прихожую, в которой на миг ослепла после яркого солнечного света. Только это обстоятельство заставило меня поверить, что я преодолела непосильный барьер злой охраны и оказалась в роскошно обставленной, светлой комнате с высоченными потолками.

– Я же в туфлях! – в ужасе воскликнула я и моментально оказалась в одних капроновых носках, один из которых уже успел предательски порваться – на большом пальце правой ноги.

Елена Дмитриевна весело рассмеялась.

– Ну, вот сразу и видно, что Вы – культурная и очень честная девушка, – отреагировала она. – Но прошу, немедленно наденьте Ваши туфельки обратно. Сейчас лето, на дворе никакой слякоти, а Рая – чудесная девушка из Ташкента – моет у меня каждый день пол! Мне ее даже жалко – когда мне приходилось убираться самой, я не обременяла себя этим занятием чаще раза в неделю.

Я покорно сунула стопы обратно в просторные, старые мокасины и огляделась.

Когда-то в пору моей учебы мне довелось попасть в коммуналку на метро «Чернышевская». Что сейчас там, я и представить себе не могу – говорят, все такие квартиры превратили в мини-отели. В тот раз я посетила один день рождения…

Я сразу догадалась, что в таком доме когда-то до революции жили самые настоящие дворяне. Хотя… если то был доходный дом… Все равно, жил кто-то богатый!

Подъезд был загажен невыносимо. Оттуда, войдя с лестничной площадки в квартиру, я попала в темный и длинный, чуть пугающий коридор. И, пройдя по нему, очутилась в великолепном зале с плиточной белоснежной стеной заделанного когда-то камина, сохранившего, однако, полочку, на которой хозяева расставили фотографии и иконки, потемневшим, но величественным, высоким потолком, как во дворце (в тот раз я почему-то вспомнила Эрмитаж) с узорами из лепнины вдоль стен. И там было удивительное окно, высокое, еще в той, старой раме, с бронзовой, красивой ручкой – я невольно кинулась посмотреть, как из него смотрится грязноватая улица Чернышевского. В этом самом окне она показалась мне значительно романтичнее, чем выглядела в действительности. Даже простенькие белые занавески не портили «истинно петербургского» впечатления.

– Ну, что? Нравится? – голос Елены Дмитриевны вернул меня к реальности.

Впрочем, и здесь интерьер тоже выглядел замечательно: те же высоченные потолки с лепниной, к тому же, кипенно-белые, настоящий камин с синими немецкими изразцами под старинную отделку и, почти как в том воспоминании, высокое окно. Правда, все это находилось не на четвертом, как в той коммуналке, а на первом этаже, но очарование комнаты этот факт нисколько не уменьшал. И тяжелые шелковые шторы, раздвинутые в стороны, были непривычно смелого серо-голубого цвета. Обычно мне попадались в разных квартирах, где довелось побывать в гостях, белые и бежевые шторы, один раз – красные.

Темная мебель, возможно, отреставрированная, вопреки моим «кинематографическим» предрассудкам, совершенно не казалась громоздкой. Даже, пожалуй, она занимала не слишком много места, и комната была удобной и просторной.

– Прямо, как в Санкт-Петербурге! – восхитилась я. – Как раз такую почти комнату видела…

– Где?

Мне стало стыдно говорить о коммунальных квартирах здесь, в богатом доме, и как бы напоминать о том, что сама я – почти безработный разносчик рекламы в дырявых капроновых носках и старой обуви, а еще – что никакой я на самом деле не курьер. Об этом обмане я со стыдом теперь напоминала самой себе.

– Ну, в Санкт-Петербурге такую роскошь могли позволить себе только мы – коренные петербуржцы, то есть, ленинградцы, выросшие в коммуналках! – выручила меня Елена Дмитриевна и снова засмеялась.

Я смущенно оглядывалась, а хозяйка каким-то незаметным жестом заставила меня опуститься на стул с плетеной спинкой.

– Мама моя была простой мастерицей по окраске на фабрике «Скороход» – слышали, может, старая фабрика обуви, ленинградская… – сказала Елена Дмитриевна. – А отец, впрочем, был партработником… Даже достиг положения… Ну, что, пришли в себя?

– Да! – поспешила я с ответом; и только в этот момент мне стало понятно, что делаю все грубо и непродуманно.

Даже если бы мне попалась не эта прекрасная дама, а сам Вячеслав Михайлович, как бы я заставила его поговорить о судьбе Курочкина? А ведь я себе так и представляла: отдаю хозяину «Красной марки» пресловутый аптечный сертификат, а потом простодушно заявляю, что слышала, как он Павла Курочкина упоминал в разговоре по телефону и расскажу свою информацию о том, как была свидетелем убийства. После этого попрошу помочь узнать, по какой причине он был убит… Может, хотя бы подсказать, кто еще знать о нем может, и, желательно, прямо в Лондоне.

Как наивно это все звучит!

В самом лучшем случае эта дама меня сейчас прогонит, пригрозив, что судьбу Курочкина разделить мне очень даже просто! Или, в самом деле, передаст меня охраннику, а он злой…

А Елена Дмитриевна, тем временем, выжидательно молчала и смотрела на меня, явно добиваясь каких-нибудь слов.

– Давайте я, правда, отдам Вам этот сертификат! – сказала я, чтобы хоть как-то продолжить разговор.

– Почему именно мне? – спросила дама.

Как-то сам собой на столе возник простой электрический чайник, совершенно горячий, а также белый фарфоровый, с заваркой, и небольшой кофейник с прессом. Незаметная пожилая женщина в простом, но идеально аккуратном летнем платье принесла еще тарелочку крекеров и немедленно удалилась.

– Он был… для Бурина Вячеслава Михайловича, – ровным, безнадежным тоном ответила я. – И вот, еще коммерческое предложение… Аптека «Фарма-Стиль».

– Так, хорошо! – отозвалась Елена Дмитриевна. – Вы как раз попали в его дом. Хотя… господин Бурин владеет половиной поселка.

Последнее обстоятельство меня запутало окончательно, а страх, отступивший после того, как хозяйка ввела меня в свой дом, снова вцепился мне в глотку, так что даже дыхание сперло. Я решилась встать, попрощаться и уйти, так ничего и не узнав нужного, но у Елены Дмитриевны, похоже, в отношении моей скромной личности были несколько иные планы.

– Хватит Вас мучить, – сказала она, чуть отпив чай из округлой белой чашки— , я же боялась на свою даже взглянуть. – Я – жена Вячеслава Михайловича, хотя вместе мы давно не живем. В этом доме проживаем мы с сыном Романом, он сейчас за границей, проходит университетскую практику. Зовут меня Елена Дмитриевна, Вы уже слышали. А Ваше имя?

– Клара, – проронила я.

– Хорошо, – ответила Елена Дмитриевна. – Никаких дурацких шуток про кларнет и Карла не будет, но вот вопрос, что же сюда Вас привело, кроме этого сертификата – номинал пять тысяч рублей, не самое большее для таких сертификатов, замечу… Итак, не отрицайте – у Вас к Вячеславу Михайловичу есть личное дело.

Я смотрела в пол и жалела, что не умею падать в нужный момент в обморок, как это делали благородные девицы из XIX века. Хотя стул под собою уже еле чувствовала!

– Видите, все Ваше поведение свидетельствует о том, что Вам – не буду перечислять психологических фактов – по некой причине не хочется использовать меня, как промежуточное звено, чтобы попасть именно к тому, кто Вам нужен, – заметила Елена Дмитриевна. – И все же… Вам придется изложить причину Вашего визита именно мне!

Она снова глотнула свой чай.

Я поняла, что оказалась в западне. Здесь – хозяйка с ее вопросами, за дверью – Виталий с резиновой дубинкой и даже пистолетом.

– Был такой человек, – я с трудом начала говорить, – Павел Курочкин! Его убили, а я все это видела – как в него стреляли из машины… В Питере, у гостиницы «Европа»…

Мне казалось, что я мучительно выдавливаю из себя слова, как пасту из почти пустого тюбика.

Елена Дмитриевна впервые посмотрела на меня, как громом пораженная.

– Это правда? Убили Курочкина? То есть, зачем я переспрашиваю…

Она перекрестилась, а затем пристально посмотрела на меня и добавила:

– Тогда при чем тут Вы? Хорошо, я поняла и это, Вы свидетель, но зачем Вы с этим хотели прийти к нам и поговорить с Вячеславом Михайловичем?

– Работала в аптеке, – я заговорила более спокойно и связно. – Она принадлежит Вячеславу Михайловичу – «Красная марка здоровья». Он сам туда пришел и с кем-то по телефону говорил. И упомянул этого убитого Павла – сказал что-то о поставках, которые в его ларьки всегда делали вовремя.

– Значит, про Павла хотите узнать! – сделала вывод Елена Дмитриевна. – Поэтому пришли к нам сюда. Верно?

– Да, – прошептала я, снова виновато опуская голову.

Хозяйка посмотрела на меня в этот раз уже очень пристально, так что от ее взгляда стало совсем неловко.

– Охрану теперь если позовете… Только, чтобы мне ничего они не сделали, очень Вас прошу… – просипела я с трудом. – Сама уйду.

– Столько усилий предприняли – и так сразу уйдете? – искренне удивилась Елена Дмитриевна и, взглянув на меня, поспешно добавила: – Пейте-ка чай и… не плачьте, держите себя в руках! Взялись за трудное дело – извольте быть бойцом!