Ангел для падшего бесплатное чтение

***

– Я наблюдаю за ней с детства. За ее жизнью и поступками. Ни одного грубого слова или неверного решения. Она готова, – говорит высокий мужчина чье лицо скрывалось под капюшоном.

– Она слишком невинна, ее душа чиста и не порочна. Она не справится, – голос принадлежит второму мужчине, сидящему на высоком кресле с красной мантией на плечах.

– Мы должны дать ей шанс. Она первая за сто лет, – повторяет мужчина в капюшоне.

– Ты так уверен в ней, Лаян? – обращаясь к мужчине чье лицо скрывалось.

– Уверен!

– А я не очень. Девальский как никогда силен. Она не справится с ним, а если даже и так, то она падет от его обольщения.

– Она не падет. Мы должны верить в нее. Кроме нее, сейчас нам не на кого положиться, – возражал Лаян. – К тому же, Он всё еще один из нас. – Мужчина аккуратно, словно пробирается на ощупь в темноте, произносит слова.

– Он больше не один из нас! Понятно? – красная мантия на плечах мужчина дрожит и трепыхается, хоть в помещение и не единого намека на дуновение ветерка. Мужчина взбешен и раздражен, и жутко напуган. – Самое смешное во всём этом то, что она даже не знает о своей истинной сущности, – продолжает мужчина в красной мантии.

– Я расскажу ей. И ей придется принять свое предназначение.

– Тогда ступай, у нас мало времени.

Лаян разворачивается и выходит из ярко освещенного многочисленными лампами и ночниками огромного круглого зала. Он идет по длинным, пустынным коридорам, ступая по темному мрамору. Его шаги эхом разносятся по всему зданию. Лаян выходит на улицу и сильный ветер обдувает его спрятанное под капюшоном лицо. Он поднимает голову к небу, закрывает глаза и быстро, в немом шепоте шевелит губами.

Глава 1. Ангелина

Солнечные лучи нежно касаются моего заспанного личика. Я с легкой улыбкой на губах жмурюсь и тру глазки кулачком, как маленький ребенок. Сажусь на постели и свесив ноги сонно смотрю в окно.

– Доброе утро, солнышко, – яркий лучик тепло проскальзывает по моей руке, вызывая улыбку на лице. – Доброе утро, ветер, – свежий ветерок колышет шторы, проникая в комнату.

Я странная. Точнее все так говорят, когда видят, как я здороваюсь с природой, а она мне отвечает. Никто этого не понимает, и ничего кроме жизненных банальностей они не замечают.

Меня называют ведьмой. Правда у всех ведьм, если верить сказкам и легендам, зеленые глаза, а у меня голубые. Их все называют глубокими, как океан и бескрайними, как небо над головой.

У меня нет близких друзей, если только один, остальных я стараюсь держать на расстояние. Не люблю впускать в свою жизнь чужих людей, делиться своими мыслями и чувствами. Для этого у меня есть дневник. Это еще одна причина, почему меня считают странной. Ведь я взрослая девушка, а веду дневник, как пятиклассница, так, однажды, сказала моя одногруппница. Но мне все равно.

– Ангелина, поторопись. Иначе, ты опоздаешь? – кричит мама.

– Уже иду, мам.

Я быстро заправляю постель и переодевшись спускаюсь на кухню.

– Садись, твой завтрак уже замерз, – бросаю недоверчивый взгляд на тарелку с оладьями. А, по-моему, вполне горячие. Взяв вилку, отправляю кусочек оладушка в рот и моментально выплевываю его, обжигая язык.

– Ничего себе холодные. Мам, они же огненные, – она удивленно глядит на меня и пробует мой завтрак.

– Клянусь, они были ледяными, – ошарашено бормочет она.

– Ага, хочешь сказать, что я их силой мысли подогрела, – резко одергиваю себя и перевожу взгляд на свою тарелку. Да, нет, это просто абсурд.

– Ангел, я тебя прошу, будь осторожно, – садясь за стол начинает мама.

– Мама права, – подхватывает папа, – каждый твой поход в университет, оборачивается всемирной помощью всем несчастным.

– Неужели это плохо? – спрашиваю я.

– Ангел, – мама накрывает мою руку своей и нежно смотрит на меня своими теплыми карими глазами. – Ты очень добрая и готова помочь всему миру, но, иногда, мне кажется, что, помогая всем, ты забываешь о себе. Не все люди, такие хорошие, как ты о них думаешь.

– Мама, я добрая, а не наивная. И ты знаешь, что я хорошо разбираюсь в людях, – отвечаю я, а неугомонный чертик внутри меня уже рвется на свершение мировых подвигов.

– Я в этом не сомневалась, – говорит мама.

– Мне пора, – встаю из-за стола и направляюсь к выходу.

– Пока Ангел, – мама с папой целуют меня в обе щеки, и я выхожу из дома.

Посильнее запахнув пиджак от сильного ветра, иду по еще спящим улицам, изредка встречая прохожих, которые так же, как и я, либо торопятся на работу, либо на учебу.

Я никогда не понимала, почему мама, выбрала уменьшительно-ласкательное от моего имени, именно Ангел. Это немного странно. Некоторые люди даже оборачиваются, в надежде увидеть существо неземной красоты, а видят девушку с таким именем.

Нет, я определенно странная или это погода, так не меня влияет. А этот ветер, с утра он казался мне теплее. Вот бы он снова стал таким.

Вдруг сильнейшее дуновение ветра обжигает мне лицо. Я зажмуриваю глаза, прикрыв их ладонью от пыли, летевшей на меня. И в ту же секунду мир затихает. Прохожие застывают на своих местах, с непониманием оглядываясь и перешептываясь от резкого погодного скачка.

«Вот бы он снова стал таким». Нет, это просто совпадение. Я отмахиваюсь от своих странных мыслей.

– Совпадений в жизни не бывает! – верчусь вокруг себя, ища источник неожиданного голоса. Кто это сказал?

Как истукан стою посереди улицы. Прохожие проходят мимо меня, снова и снова задевая, заставляя влиться в привычное русло.

Тебе просто показалось Ангелина. Просто показалось.

Я сломя голову несусь по длинным и широким коридорам университета. Остановившись около аудитории, приглаживаю свои растрепавшиеся волосы и вежливо стучу в дверь.

– Простите, можно?

– Мисс Мороу, вы опоздали, – лектор осуждающе смотрит на меня. – Проходите, но следующей раз я вас не пущу, – быстренько проскальзываю на свое место, достав учебник и тетрадь.

– Сегодня у нас будет непростая лекция, – говорит профессор О'Браян.

– А золотая, – аудитории заполняется диким смехом.

– Очень смешно, Роберт, – шутки профессору никогда не нравятся, но несмотря на это, он позволяет своим студентам чувствовать себя свободно на своих лекциях. Я бросаю на Роберта презрительный взгляд.

– Наша сегодняшняя лекция, будет посвящена добру и злу. О том, как они связаны и чем похожи.

– Демоны, у-у-у, – Роберт изображает испуганное лицо.

– Может быть уже хватит, – зло бросаю я, смеряя его уничижительным взглядом.

– Да ладно тебе, Мороу, я же пошутил, – после этого, он и слова не проронил.

– Если вы закончили, то я продолжу, – продолжает мистер О'Браян. – Эту лекцию буду вести не я, а человек, который более квалифицирован в этой сфере. Это мистер Девальский, – профессор указывает на дверь, которая бесшумно открывается и внутрь входит молодой мужчина, в черном костюме и в белоснежной рубашке с тремя расстёгнутыми верхними пуговицами. По аудитории проходится восторженный шепот.

Сдерживаюсь от желания привстать с места и разглядеть, действительно ли он ступает по полу, а не парит над землей. Его походка такая бесшумная.

– Ребята, это Герман Девальский, – с некой гордостью объявляет лектор.

Я пристально наблюдаю за этим человеком и в первые в жизни не могу определить по внешнему виду какой он. Я не могу ничего. Он также, как и я пристально осматривает учащихся и останавливается на мне. Поглощает, своими ярко-карими глазами, которые тянут меня на дно темной бездны.

– Итак, прежде чем начать лекцию. Я хочу сразу сказать вам, что всё то, что вы знали или читали об ангелах и демонах – это детские сказки на ночь, чтобы заставить ребенка заснуть, – Девальский стоит, пристально наблюдая за аудиторией, его руки покоятся в карманах брюк.

– Значит, ни каких демонов и ангелов нет? – спрашивает Роберт.

– Почему же, в этом мире все реально. Или вы живите по принципу, верю в то, что могу увидеть и потрогать? – спрашивает мужчина, явно сыскавший славу в глазах женской половины.

– Да все так живут, – обводя всех рукой говорит Роберт, – ну кроме нашей святоши. Она у нас с деревьями разговаривает, – Девальский переводит на меня свой взгляд.

– Как вас зовут?

– Ангел… Ангелина Мороу, – отвечаю я и бросаю на Роберта убийственный взгляд.

– Во что вы верите, мисс Мороу? – Девальский останавливается посреди аудитории.

– Верю в реальность, еще я верю и замечаю, самые, порой банальные вещи. Но ведь, чем проще вещь или поступок, тем больше за ним скрывается, – Девальский странно на меня смотрит, но ничего не добавляет.

– Хорошо, вернемся к лекции. Из поколения в поколения, люди спорят между собой, чего же больше добра или зла? Чем они отличаются? И что общего есть у этих двух противоположностей. Добро, как пишут во многих книгах – это свет, счастье, радость, взаимопонимание и умиротворение души. Зло – это мрак, одиночество, пустота, бездонность. Но люди всегда заблуждались, зло всегда побеждает, и оно сильнее.

– Добра всегда будет больше, – пылко отвечаю я. Девальский поедает меня своими темно-карими глазами, высокомерно ухмыляясь.

– Продолжайте, мисс Мороу, – отвечает он.

– Если люди заблуждаются, то стоит открыть любую книгу, любого жанра и везде добро побеждает зло, – заканчиваю я.

– Значит вы считаете смерть, добром?

– Смерть – это новое начало. Это продолжение жизни. Новая ступень.

С такими мыслями мне только проповеди читать. Легко размышлять о смерти, когда она не касается тебя и твоих родных, и близких людей.

Мне становится жутко стыдно от собственной наивной правильности, и я замолкаю.

– Что же тогда по-вашему смерть, мисс Мороу? – не отводя от меня взгляда, спрашивает Девальский.

– Для меня смерть – это пустота, одиночество и никчемность души, –по залу прокатывается удивленный ропот.

Всё-таки доброта, упертость и наивность находят выход, и хлещут из всех щелей. Порой, я бываю жутко невыносимой и нудной…

За дверью раздается звонок и все учащиеся поспешно покидают аудиторию. Я быстро собираю свои вещи и схватив сумку, направляюсь к выходу, но дверь захлопывается перед самым моим носом.

– Мисс Мороу, задержитесь, – я разворачиваюсь и сталкиваюсь с мистером Девальским. Мои ноздри наполняются терпким ароматом его одеколона. Его глаза с вниманием изучают меня. Делаю шаг назад и упираюсь спиной в дверь.

– У меня впереди много лекций, мне нужно идти, – вырываюсь из его поля зрения и спокойной вздыхаю.

– Вы очень много знаете Ангелина, – повернувшись ко мне говорит он. – Любите читать?

– Люблю.

– Позвольте мне угадать, – на его губах пляшет дьявольская улыбка. – Романы о настоящей, вечной и возвышенной любви.

– Это так смешно? – огрызаюсь я. – По-видимому вам действительно смешно, потому что вы ничего не знаете о любви, – он переводит на меня свои карие, пылающие злостью глаза, а я с достоинством отвечаю на него.

Развернувшись на месте, дергаю ручку двери и вылетаю в коридор, мчась, прочь от аудитории. От него.

Глава 2. Герман

Погруженный в собственный мрак, я сижу в черном кожаном кресле своего кабинета генерального директора. Красивая уловка и удобная маскировка для глупых и недалеких людишек. Мои руки мирно покоятся на подлокотниках, и я пристально наблюдаю за суматошной жизнью ночного города.

Дверь в кабинет тихо открывается и внутрь входят три человек: мужчина и две девушки.

Я тихо разворачиваюсь на кресле, продолжая соблюдать весьма приятную тишину, не давая ни каких намеков на заинтересованность в беседе и радость встречи.

Как и я, они были одеты во все черное. Цвет олицетворяющий нас и состояние наших потерянных душ.

Пришли проверить не потерял ли я хватку. Ничтожные прислужники!

Они тихо и невесомо ступают по полу и садятся на такие же кожаные кресла.

Смутно припоминаю их имена. В обязанности падшего входит иметь не одну тысячу жалких и никчемных демонов, выполняющих грязную работу и сующих нос в дела хозяина. Негодование их пустых душонок было сравнимо с переворотом на небесах, когда они осознали, что отныне и навсегда подчиняются падшему… Бывший ангел, скинутый с небес на землю.

Девушки, как и положено демоницам-искусительницам, были дьявольской красоты. У одной были черные волосы, как вороное крыло и такие же черные, как бездна глаза – Доминик. Другая имела ярко-светлые, почти белые локоны, как первый выпавшей снег, а глаза шоколадно-карие – Альма. Тело каждой девушки облегает шелковая ткань черного платья с глубоким декольте, подчеркивающим их пышные формы.

Мужчина был облачен в белоснежную рубашку, жалкая попытка, и черный костюм, и лишь золотые запонки на запястьях освещают весь мрак кабинета.

Наш общий мрак!

– Герман, время пришло, – Вальтер обладает раздражающим качеством – торопить меня. Когда меня подгоняют я раздражаюсь, а когда я раздражаюсь – жди беды.

Я медленно разворачиваюсь на кресле и смотрю на говорящего.

– Знаю, – голос мой тонет в собственной пустоте и никчемности.

– Ты должен действовать. Пока Лаян не вмешался, – какой он всё-таки настойчивый.

Устало потираю щетину. Не хочется снова прибегать к силе и напоминать этим существам с кем они говорят.

– Она должна пасть. Ее душа настолько чиста и невинна, что просто необходима нам, – Доминик лишь жалко поддакивает. – Ты должен поторопиться.

– Доминик, – мой взгляд сосредоточен на девушке, непозволительно роскошной, сошедшей с полотна великого художника. Её красота губительна для слабых и жалких душонок падких мужчин. Она резко хватается за горло и начинает задыхаться, отчаянно хватая ртом драгоценный воздух. Парадоксально, но задыхаясь, её губы наливаются красным оттенком, словно вся кровь разом хлынула в них. – Не надо меня торопить. Я знаю свое дело, – приходится разжать кулак, чтобы это жалкое подобие девушки облегченно задышало.

– Малышка слишком чиста и непорочна, она верит в настоящую любовь, – громкий хохот заполняет собой пространство вокруг, а стекла окон в кабинете трещат. – Заставить ее пасть не составит труда, чем чище ее душа, тем больше соблазнов.

– Она сильная, ты должен быть осторожен, а если Лаян расскажет кто она… – мужчина осекся.

– Даже если и расскажет, это ничего не изменит. Малышка не настолько глупа, чтобы поверить в сказки чокнутого мужичка об ангелах и демонах.

– В любом случае, ты не имеешь права на ошибку. Если она не падет от зла…

– Она падет от моего обольщения, – самодовольно усмехаюсь, представляя чарующий образ столь невинного и нетронутого создания с чистейшими океанами и манящими губками. Такая чертовски хорошенькая: Ангелина с легкостью пополнила бы наши рады коварных, жестоких, но притягательных обольстителей.

– Мы надеемся на это. Но помни, если она не падет…

– Она падет, – огрызаюсь, пресекая любые сомнения.

Мои гости тихо встают из-за стола и проследовав до двери, скрываются за ней.

Я снова поворачиваюсь к окну, наблюдая за сверкающими огнями, ночного города.

«Если она не падет, то всем нам придет конец».

Такую хрупкую душу, как у Ангелины, легко соблазнить и заставить свернуть на неправильную дорожку.

Глава 3. Ангелина

После института вернуться домой и отдохнуть в тишине и покое от студенческой суеты и учебы – лучшее лекарство, но сегодня, определенно день сюрпризов. Очень странных, непонятных и пугающих.

Родителей ещё не было дома и мне удается избежать разговора и расспросов о том, как прошел мой день.

Я открываю дверь и вижу в темноте мужчину, стоящего ко мне спиной. Вскрикиваю от испуга и зажимаю рот ладонью. Нас что, грабят? Это воры? Как действовать в такой ситуации? Моя правильность отказывается работать и возникать в чрезвычайных ситуациях.

– Кто вы? И что вы делаете в моем доме? – приказываю своему голосу не дрожать и включаю свет. Вдруг мне придется давать показания в полиции, а я даже не знаю, как выглядит взломщик.

Мужчина поворачивается ко мне, снимает капюшон, и я наконец-то могу разглядеть его лицо: серые глаза сверкают и кажется, что отражают в себе целый мир. Он коротко пострижен, а на щеках недельная светлая щетина. Балахонная одежда незнакомца похожа на ту, что носят в психиатрических лечебницах. Одергиваю себя! Нельзя сразу плохо думать о людях. Но он вломился в мой дом!

– Здравствуй, Ангелина. Меня зовут Лаян.

– Кто вы? – ошарашено смотрю на него, повторяя свой вопрос. Нужно чем-то вооружиться, вдруг нападет. Но, кажется, он не желает мне зла.

– Не бойся, я не причиню тебе вреда, – спокойно говорит мужчина и тепло улыбается, поднимаю ладони кверху, показывая, что безобиден или безоружен.

– Неужели? А тот факт, что вы оказались в моем доме поздно ночью, говорит обратное, – отвечаю уже более спокойно и сдержанно.

– Поверь мне, я не хочу тебе зла, наоборот, хочу помочь, – страх сменяется удивлением.

– Знаете, давайте я вас провожу. – Мой звездный час проявить свою хваленую доброту. – Может вам нужен какой–то дом или вы улицей ошиблись? Но вам пора, – я опускаю голову как нашкодивший щенок, что стащил клубок носков из корзины с бельем, и быстро поднимаюсь в комнату.

Захожу в спальню и закрыв дверь упираюсь в неё лбом.

– Ты должна выслушать меня, – подлетаю от испуга на месте как кошка и резко поворачиваюсь. Вдруг у меня галлюцинации? И я начала слышать голоса… Сегодня утром такое уже случалось…

– Как вы… – я непонимающе перевожу взгляд с мужчины и на дверь. Это всё какой-то глупый розыгрыш!

– В этом нет ничего удивительного. – Он шутит так? – Ты тоже так можешь. Ты – ангел, Ангелина, – благоговейно шепчет некий Лаян.

– Вы издеваетесь надо мной? Заявляетесь в мой дом и говорите мне, что я – ангел. Вы сумасшедший. Кто вы вообще такой? – кричу как потерпевшая на весь дом, жутко радуюсь тому, что именно сегодня родители задержались на работе. В противном случае, они примчались бы в мою комнату и увидели, как я кричу в пустоту, потому что по словам незнакомца, он просто испарился бы, выставив меня в глазах семьи сумасшедшей.

– Такой же, как и ты. Ангел! – у него пластинку заело! Повторяет одно и тоже. Может быть я и сумасшедшая, но не глухая и с первого раза хорошо слышала этот бред.

– Хорошо, это все просто какой-то страшный сон или видение. Сейчас я закрою глаза, и ты исчезнешь, – закрываю глаза и досчитав до десяти снова открываю, но ничего не меняется. Мужчина продолжает сидеть на моей постели, сцепив пальцы в замок.

Я забыла о том, что подобный способ со счетом работает только тогда, когда ты действительно спишь.

– Ангелина, я уйду, но прошу тебя выслушать меня, а потом ты уже сама решишь, какой тебе быть, – мягко проговаривает Лаян.

– Хорошо, я выслушаю, – опускаясь на кровать рядом с ним. – А вопросы я могу задавать?

Надо подыграть человеку.

Заглядываю в лицо незнакомцу и кончиком пальца тыкаю в его щеку, убеждаясь, что он не плод моего воображения. Очень некрасивый способ, но врываться в чужой дом – затея не из лучших.

– Конечно.

– Тогда, как ты можешь быть ангелом? Где твои крылья и белая до пола рубаха?

– Ангелом может быть любой человек. Просто нужно научиться их узнавать, – отвечает Лаян с отеческой улыбкой разглядывая тень сомнения и недоверия на моем лице.

– Но как я могу быть ангелом? – Есть это шутка, в каком месте смеяться, а если спектакль, когда аплодировать за мастерскую актерскую игру? Чувствую себя полной идиоткой!

– Так распорядились небеса. Ангелина, ты чиста, у тебя добрая душа, и тебя выбрали.

– Выбрали? – непонимающе хлопаю ресницами. Родителям не понравится, что и без того добрая, но ходячая дочь-неприятность, должна еще служить небесам с крыльями за спиной.

– Да, тебя выбрали. С этого момента, ты служишь добру, – говорит так спокойно и отрешенно, словно сообщает мне о том, что меня приняли на престижную должность.

– Допустим, я верю в то, что я – ангел. Но если есть мы то есть и… – даже думать страшно кто еще входить в небесную иерархию.

– Демоны. – Лаян замолкает, обдумывая дальнейшие слова. – Падшие ангелы.

– Отчего они пали? – Жалость мне сейчас ни к чему! Поддамся ей и грудью кинусь на амбразуру, чтобы защитить и спасти всех бедных и несчастных.

– Много причин. Кто-то пал от жадности, от своей злости, похоти… любви.

– Но я ведь тоже не святая. Я тоже совершала ошибки и… – запинаюсь и спотыкаюсь на словах.

– Да, совершала, но ты исправляла их, учась на собственном опыте. А они, совершая необдуманные и плохие поступки, тянули за собой остальных и порочили их чистые души, – Лаян печально вздыхает. Ангелов я еще не успокаивала!

– Но с чего вы взяли, что я ангел? Может быть вы ошиблись? – нужно придумать миллион и один вопрос, чтобы разубедить этого мужчину в том, что я – ангел.

– Я наблюдаю за тобой с детства. Знаю всю твою жизнь. Знаю, что ты учишься в университете и в будущем хочешь открыть организацию для помощи людей, и каждое утро опаздываешь на лекции, – слегка улыбнувшись, говорит Лаян.

– Ты следишь за мной?

– Наблюдаю, оберегаю от опасностей, – он тепло улыбается, и я начинаю проникаться к нему доверием.

– Боже мой! – обхватываю голову руками и нервно хожу по комнате, – ангелы, падшие, демоны, добро, зло. – Ты хочешь сказать, что я должна бороться со злом?

– Да! Ты должна не только бороться с ним, но и беречь людей от угрозы.

– Да я же сама еще почти ребенок! – от отчаянья хочется рвать на себе волосы. – И как ты хочешь, чтобы я боролась со злом, если даже не знаю, как оно выглядит?

– Сегодня ты его уже видела, – от замогильного голоса Лаяна мурашки бегут по коже.

– Девальский. Не хотите же вы сказать, что он… – второй раз за день я нахожусь в замешательстве.

– Падший ангел и очень могущественный. И твоя задача, не дать ему разрушить веру людей в лучшее, в добро. – Почему именно я должна это делать? Я со своей то верой не могу договориться, когда она шалит.

– Я не могу. Я должна все обдумать. Оставьте меня.

– Что бы ты не решила, ты должна принять то, кто ты есть, – Лаян щелкает пальцами и растворяется в воздухе.

Обессиленно падаю на постель и закрываю глаза. Мысли проносятся стремительным потоком, сменяясь, как калейдоскоп.

Я – ангел! Поэтому мама зовет меня уменьшительно-ласкательно Ангел? Она знает кто я? А папа?

О боже, я снова хватаюсь за голову и сжимаю ее, в надежде, что мысли остановятся.

– Хватит! Стоп! – резко сажусь на постели. И вдруг стало тихо, даже в голове стало моментально пусто.

Глава 4. Ангелина

Неожиданный звонок будильника заставляет меня подскочить на постели. Я с непониманием оглядываюсь и таращусь на часы. Проспала! Резко вскочив с постели, понимаю, что прошлой ночью уснула в одежде. Ну, и хорошо, сейчас у меня совсем нет времени на одевание.

Раньше меня хоть родители будили, а сейчас…

Сломя голову мчусь по заполненным улицам, сталкиваясь с прохожими, которые оборачиваются и презрительно цыкают мне в спину. Подойдя к университету, на часах остается десять минут до лекции. Я распахиваю двери и бегу по уже пустым коридорам к аудитории. Две минуты и еще один пролет. Прибавляю скорость и резко свернув на повороте, торможу у двери, и только собираюсь повернуть на дверную ручку, как звенит звонок. Черт!

Немного отдышавшись, стучу в дверь и захожу в аудиторию.

– Мистер О'Браян, простите меня, я проспала.

– Мисс Мороу, вы опоздали и помните, что я сказал вам вчера по этому поводу? – спрашивает лектор, но без тени насмешек или желания действительно претворить своё предупреждение в жизнь.

– Да, если я еще раз опоздаю, то вы не пустите меня на свою лекцию, – но у меня была уважительная причина! Вчера мне сообщили, что я – ангел, да и ещё с колоссальным грузом ответственности и обязанностей за плечами.

Кусаю щеку изнутри, чтобы не сболтнуть лишнего.

– Верно! Но по сколько сегодня не моя лекция, а мистера Девальского, то ему решать, – мужчина из ниоткуда появляется за спиной профессора и пристально осматривает меня с головы да ног.

Абсолютная безупречность в каждом движении, взмахе ресниц и тихом дыхании. Выглаженный костюм. Белоснежная рубашка сменилась черной. Карие глаза Девальского кажутся мне бездной, в которой можно навсегда пропасть. И сколько девушек потеряли голову находясь под обаянием этого… создания?

– Проходите, мисс Мороу, – не заставляю себе повторять два раза и пройдя к своей парте, облегченно сажусь на стул и глубоко вздыхаю.

– Прежде, чем продолжить нашу вчерашнюю беседу, напомните мне на чем мы остановились? – отрешенно спрашивает Девальский, все прекрасно помня. Аудитория заполняется поднятыми вверх руками. Откуда такой внезапно проснувшийся интерес к учебе?

– Можно? – спрашивает Шарлотта.

– Конечно, мисс…

– Маквайгер, – лучезарная улыбка застывает на её губах как растянутый лучик солнца.

– Я вас слушаю, – без каких-либо эмоций Девальский передает ей слово. Шарлотта вкратце пересказывает суть вчерашнего занятия. Девальский слушает ее вполуха, продолжая пристально за мной наблюдать. Я не горю желанием и сегодня вступать с ним в столь увлекательную беседу, которая была вчера, поэтому с повышенной заинтересованностью делаю вид, что перечитываю свои лекции, чувствуя, как пылающие щеки выдают моё волнение.

Мне кажется, я слышу самодовольное хмыканье Девальского?

– Благодарю, мисс Маквайгер. Значит сегодня, – медленно ходя по аудитории туда-сюда, говорит Девальский, – мы сравним по картинам великих художников, чем похожи и чем отличаются ангелы и демоны, и падшие, – он поднимается по лестнице и останавливается напротив меня. – Представляю вашему вниманию два великих произведения, великих художников, чьи имена остались в тайне, – Герман произносит заученные фразы, но взгляд его полностью сосредоточен на мне. Непосильный груз словно давит на мои хрупкие плечи. Мне хочется обернуться и вежливо попросить это неизведанное существо перестать таранить меня взглядом, испытывая на прочность мою стойкость. Потому что она трещит по швам как ледники в мировом океане!

На стене висят две картины, созданные много лет назад.

– Итак, – продолжает Девальский, а я шумно выдыхаю, – глядя на эти картины, скажите мне, чем они отличаются?

– Демоны темные, а ангелы светлые, не только по цвету на картине, но и по состоянию души, – отвечает Шарлотта.

– А падшие – одинокие, – с дикой болью и злостью добавляет Пенелопа.

– Не все падшие ангелы злые, – ну кто тянул меня за язык? Пытаюсь втянуть голову в плечи и затыкаюсь, но уже слишком поздно! Пронзающие карие омуты примагничиваются ко мне и Девальский смотрит мне в спину. Я поёживаюсь, но быстро успокаиваюсь.

– Обоснуйте, мисс Мороу.

– Существует легенда, некогда ангел, ступил на землю и полюбил смертного, но любовь была не взаимной и человек предал ангела, отчего тот пал. Но, что интересно, если ангел падет от столь прекрасного и возвышенного чувства как любовь, он не становится злым и порочным, нет, его душа остается такой же чистой и светлой. Потому что любовь затмевает любую тьму, – по аудитории проносятся восторженные возгласы. – Самое печальное, – горько усмехаюсь и оборачиваюсь, чтобы взглянуть в пустые глаза этого мужчины, – это обида падших на то, что те, кому они были верны и преданны отвернулись от них, сослав на землю в наказание. – Девальский расправляет плечи и кажется, что становится ещё выше и опаснее. Он с трудом сглатывает и приказывает себе реагировать на мои слова. Дышать в конце концов. Но что-то во взгляде мужчины проскальзывает. Мимолетное вспыхнувшее и в миг погасшее.

– Это хорошо, но уж слишком хорошо, чтобы быть правдой, – рьяно спускается по ступенькам, возвращается к столу. Он что сбегает от меня?

– В ваших лекциях слишком много «но», мистер Девальский, – Герман остервенело оборачивается на своё имя, сорвавшееся с моих губ, выдавая своё негодование и раздражение. Я смеряю его презрительным взглядом и отворачиваюсь к окну.

Слишком странная и уже холодная погода для начала сентября. Дикий и кажется озлобленный на весь мир ветер. Солнце, едва касающееся земли, которая так нуждается в его тепле.

На проезде играют двое маленьких детишек, мальчик и девочка, и судя по их взаимным действиям – это брат и сестра. Они играют в свою придуманную игру, никому не мешая, но вдруг за поворотом появляется грузовик, который стремительно несется по дороге. А маленькие детишки, не замечая опасности, продолжают играть.

Я срываюсь с места, так, что лекционная тетрадь, лежащая на моем столе, падает на пол. Пробегаю мимо нашего нового недопрофессора и задеваю плечом под обескураженные возгласы одногруппников, и выбегаю из аудитории. Я стремительно мчусь по бесконечно длинным коридорам, а в голове крутится только одна мысль: «хоть бы успеть».

Выбегаю на улицу и направляюсь к детям.

– Уходите с дороги, – надрываю голосовые связки от истошного вопля. Ребята обращают на меня свой невинный, ничего не понимающий взгляд, а я подбегаю к ним и отталкиваю от обочины.

Свет огромных, ослепляющих фар, оглушающий сигнал, предупреждающий о том, чтобы я ушла с дороги. Кто-то резко дергает меня за руку. Я зажмуриваю глаза и прижимаюсь лбом к груди того, кто меня спас.

Грузовик заносит и чудом справившись с управлением, водителю удается остановить его. За несколько секунд страшные звук сменяются мертвой тишиной. Настолько глубокой, что я отчетливо различаю биение двух сердец: одно моё, второе…

Я открываю глаза и всё что вижу – черную ткань рубашки… Кто-то до сих пор продолжает держать меня за плечи. Поднимаю голову и вижу его. Девальский вплотную прижимает меня к своей, лихорадочно поднимающейся, груди, крепко держа за плечи. Пылающие глаза Германа искрятся дикой яростью.

Если бы он мог, то хорошенько бы встряхнул меня за столь глупый поступок и ужасное отношение к собственной жизни!

– Ангелина! – к нам подбегает профессор О’Браян, и я вырываюсь из объятий Девальского. – Ангелина, ты в порядке? Цела? Давай к врачу, немедленно.

– Со мной все в порядке, профессор. Не надо никакого врача, – продолжаю смотреть на Девальского. Не будь рядом мистера О’Браяна, он бы с радостью прочитал мне нотации о халатном отношении к собственной жизни. Но неужели ему не всё равно?

– Хорошо, тогда я звоню родителям, чтобы они забрали тебя домой, – лектор торопливо скрывается в здание университета, и вся толпа любопытных зевак потихоньку рассасывается. Вот родители-то обрадуется новости о храбром поведении родной дочери!

– Очевидно, вы любите спасать чужие жизни, мисс Мороу, – ядовито проговаривает Девальский. От вспышки гнева желваки под тонкой кожей хаотично двигаются.

– Очевидно вы тоже, судя по только что случившемуся.

– У меня немного другое предназначение, – приближаясь ко мне произносит одними кончикам губ и расплывается в дьявольской ухмылке.

– В любом случае, спасибо, – Девальский отшатывается от меня, словно я залепляю ему крепкую пощечину. – Я обязана вам своей жизнью. Вы спасли меня, – выдерживать клубившуюся пустоту, исходящую из прекрасных омутов Девальского, равносильно смерти. Она так стремительно окутывает и поглощает, что нескольких решающих секунд хватило бы, чтобы я оступилась…

Замешательство Германа чувствуется кожей. Как и я он не в состоянии объяснить свои эмоции, пробудившиеся от одного моего опрометчивого поступка, в котором я едва не погибла…

Глава 5. Ангелина

Шум и гам в столовой помогают мне отвлечься и забыть, если это, конечно, возможно, все что со мной сегодня случилось. Чувства и эмоции притупляются. Прячутся в недрах моей души, чтобы не тревожить и не усугублять ситуацию. Достаточно того, что моя эмоциональность и чрезмерная доброта едва не стояли мне жизни. В придачу ко всему, благодаря им я попала в объятья Девальского и это после двух лекционных занятий.

Устало вздыхаю и приглаживаю волосы.

– Ангелина! – поднимаю взгляд и вижу мистера О'Браяна.

– Да? – неприятный холодок предательски сжимает сердце.

– Мне нужно с тобой поговорить в моем кабинете, – ровный голос профессора никогда не позволял мне распознать что именно скрывается за его спокойствием и безразличием.

Лишние проблемы мне сейчас ни к чему, но учитывая, что меня чудом не сбил грузовик, поблагодарим мистера Девальского, у профессора О'Браяна могут бы неприятности. И всё из-за того, что его студентка отчаянно спасает всех, кому грозит опасность.

У меня еще крылья за спиной не выросли? Украдкой поглядываю за плечи и выругиваюсь, поражаясь своей наивности.

Неприятности могут обрушиться и на меня, как на девушку, запятнавшую честь университета, в котором студенты рискуют своими жизнями и могут погибнуть…

Обмениваюсь с Шарлоттой непонимающими взглядами и молчаливо встаю со своего места. Присутствие профессора сильно давит и всем своим видом он буквально требует немедленного исполнения его просьбы.

Мистер О'Браян благодарственно улыбается и придерживаясь тишины покидаем столовую. Раньше мне никогда не приходилось беседовать с лектором один на один. Это нервирует, особенно, когда я не знаю, о чем пойдет наш разговор.

Профессор останавливается около своего кабинета и суетливо рыскает по карманам в поисках ключа. Облегченно выдыхает, найдя маленького проказника в кармане пиджаке и открывает дверь, пропуская меня вперед. Смущенно улыбаюсь и захожу в ранее незнакомое мне место.

– Присаживайся, Ангелина, – опускаюсь на мягкое кресло возле стола, рассматривая ученый беспорядок профессора. В кабинете пахнет страницами старых книг, а пыль буквально оседает на коже лица и волосах.

– Мистер О'Браян, я что-то сделала? – Нынче за спасение детей наказывают? Или за ужасно безответственное отношение к собственной жизни? – Или учусь плохо? – выдаю своё беспокойство, но дело вовсе не в учебе.

– Нет Ангелина, твоя успеваемость лучше всех, дело не в этом. Мне звонили, родители тех детей, которых ты спасла, – профессор замолкает и отчаянным взглядом потерянного человека, всматриваюсь в его лицо, чтобы распознать, что именно скрывается за этой фразой и пугающим спокойствием лектора.

– Что с ребятами? Они пострадали? – в моих глазах блестят едва заметные слезы.

– Нет, нет, что ты. Наоборот, родители звонили чтобы поблагодарить тебе. Они обязаны тебе жизнью своих детей.

Я представляю, как маленькие ребята пересказывают события этого чудовищного дня, на перебой рассказывая о незнакомой девушке, что спасла их, приукрашивая действительность детской фантазией.

Невольно улыбаюсь и на сердце становится легче.

– Тогда зачем вы меня позвали?

– Ангелина, мистер Девальский очень доволен и поражен твоими знаниями, и он хочет лично с тобой побеседовать. Дать частные уроки, – ничего выдающегося я не сделала, чтобы заслужить такое внимание. И если истинная причина столь лестного приглашения – то, о чём я думаю, мне стоит показаться врачу. Немедленно. Потому что я начинаю верить во все те сказки об ангелах и падших, что мужчина в балахонной одежде втюхивал мне прошлой ночью.

– Мне нужно посоветоваться с родителями, – пытаясь скрыть испуг в глазах и голосе.

– Я уже позвонил им и объяснил ситуацию, и они одобрили. Ангелина пойми, это в какой-то мере очень важная для тебя практика. – Предвидя, что я начну спорить или заблаговременно отказываться от предложения, профессор О’Браян переходит в наступление. – В будущем ты же хочешь открыть организацию для оказания помощи людям? – молча киваю. – Мистер Девальский не последний человек в обществе, и кто знает, может он тебе поможет, – если это плата за моё сегодняшнее спасение, я лучше пойду прямо сейчас добровольно брошусь под колеса другого грузовика.

Тяжело вздыхаю и ёрзаю на кресле от неприятного чувства в области лопаток. Как будто что-то тычет в меня изнутри всякий раз, стоит мне плохо отозваться о собственной жизни. Крылья? Нет, мне определенно нужно сходить к врачу.

– Возможно вы и правы профессор. Я могу идти? – спорить или пререкаться бессмысленно. К тому же, я не из тех студенток, что ругаются с преподавательским составом.

– Конечно! – кроткая улыбка мистера О’Браяна вселяет некое подобие надежды, но она так призрачна, что мгновенно рассыпается.

Хуже рухнувшей внутренней поддержки – только добровольное соглашение родителей на то, о существование чего они даже не ведают. Хотя если подумать, я тоже не знаю, но что согласилась. Последние время, я вообще ничего не знаю и не понимаю. Вся моя жизнь – это дурной сон, и я отчаянно надеюсь, что скоро проснусь.

Я выхожу на улицу и сильный порывистый ветер ударяет мне в лицо.

– Ангел, – мама подбегает ко мне и сгребает в охапку, прижимая голову к своей лихорадочно вздымавшейся груди. – Господи, что же ты с нами делаешь? – причитает, но ласково поглаживает меня по голову.

Не надо просить у Бога ни помощи, ни ответов на вопросы. Кто знает, возможно именно по его вине или прихоти моя жизнь вдруг стала такой интересной, красочной и опасной.

– Мы же просили тебя с папой быть осторожной. Твое добро, Ангел, не доведет тебя, до добра.

– Мама, со мной все хорошо. Я цела и здорова, – мои губы растягиваются в жалком подобие улыбки.

– Нам нужно ехать, – говорит папа и я отрешенно киваю.

Он держится на расстоянии и позволяет маме напитать меня материнской лаской, заботой и переживаниями, после чего отец укрепит моё состояние одним крепким объятьем.

Пока мы идем до машины, я постоянно оглядываюсь. Списываю это на нервозность и стресс, полученный за день, но жуткое чувство, что за мной наблюдают не покидает.

Мы едем по темной дороге, изредка освещаемой фонарными столбами. Отрешенно смотрю в окно на пустынные улицы, окончательно притупив свои чувства и ощущения, которые мешают здраво оценивать ситуацию и хладнокровно мыслить. Но зачем жить так далеко? Здесь ничего нет. Даже природа кажется какой-то скудной. Или мистер Девальский любит одиночество? От одной только мысли о его фамилии, мое тело пробирает мелкая дрожь и все эмоции, подавляемые мной, возвращаются порывистым вихрем.

Я встряхиваю головой, отгоняя непрошенные мысли о самом плохом.

Заехав на частную территорию, мы подъезжаем к огромным, черным, металлическим воротам, которые моментально открываются. Наверное, там стоит камера или нет. Остановившись перед огромным, построенным из красного камня дома, мои родители выходят из машины, а мне хочется забиться под коврик или слиться с обивкой, но только не выходить наружу.

Дом совсем не кажется мне дружелюбным и по его внешнему виду никак не скажешь, что в нем кто-то живет. Камень красного цвета больше напоминает старую кровь, большие оконные рамы из черного дерева похожи на открытые бездонные глаза. Карниз дома – открытая пасть хищного животного, а лестницы и перила – клыки.

Меня пробирает мелкая дрожь и мурашки бегут по позвоночнику, но я заставляю себя выйти из салона автомобиля.

– Ангел, мы приедем за тобой через два часа, – мама с папой целуют меня в щечку и оставляют меня одну на растерзание неизвестности. Треск гравия под колесами и глухой рев мотора эхом отдаются в моём перепуганном сердце.

Слежу как знакомый силуэт машины удаляется всё дальше, исчезая вдали.

Поднимаюсь на крыльцо и тупо разглядываю парадную дверь, обдумывая возможный план побега, но вокруг незнакомая местность, отрезанная от цивилизации и глухая чаща леса.

Дрожащая рука зависает в воздухе около звонка. Я перевожу дух и изо всех сил давлю на проклятую кнопочку звон от которой разлетается по всей безлюдной окрестности.

Парадная дверь открывается почти мгновенно. От испуга и неожиданности отшатываюсь назад. Он что, всё это время стоял под дверью и просто ждал? Или вовремя оказался рядом?

– Здравствуйте, мисс Мороу, – Девальский появляется в дверном проеме как незримая тень, явившаяся на свет.

Мне не хватает ни сил, ни выдержки, чтобы ответить на приветствие. Внешний вид этого незнакомого, опасного мужчины, к которому меня добровольно привезли как маленькую куколку или приятный трофей, приковывает всё мое внимание. Девальский был одет в черные брюки, но уже белую, опрятно заправленную рубашку. На шее у него небрежно болтается галстук.

От чего зависит цвет его рубашек: настроения или состояния души? Опять я возвращаюсь к столь интересному бреду?

– Проходите! – бархатный голос хозяина дома вырывает меня из дум, и я обескураженно хлопаю ресницами. Краснею, ругая себя за свой идиотский ступор и захожу внутрь дома.

Тепло обволакивает и каждая напряженная мышца тела расслабляется. Дверь за спиной хлопает и подпрыгиваю на месте, слыша самодовольное хмыканье в области затылка. Неужели он так близко от меня? А все пути незамеченной покинуть незнакомую обитель отрезаны.

– Проходите сюда, – указывая на гостиную, говорит Девальский.

Красота дома поражает меня. Внутри он кажется куда более одомашненным. Доказательством тому служит горящий камин, шум потрескивающих поленьев, мягкие кресла, в которых приятно посидеть поздним вечером с чашкой горячего чая.

Покорно подчиняюсь велению мужчины и следую за ним в гостиную. Позволяю себе без разрешения сесть на кресло, утонув в его мягкости, чтобы скрыть волнение и дрожь по всему телу.

Девальский садится напротив меня, держа в руках бокал с какой-то темной жидкостью. Огонь в камине освещают его прекрасное лицо. Он словно сошел с полотна великого художника, что годами оттачивал своё мастерство, прорисовывая каждую линию, создавая что-то столь идеальное, недосягаемое и запретное.

Черные волосы небрежно спадают на его лоб, а лицо украшает многодневная ухоженная щетина.

В тёмно-янтарных глазах Девальского отражаются языки пламени, кружащие в вихре дикого танца. Сами черти отплясывают свой ритуальный танец.

Уголки губ искажены в жалком подобие улыбки. Настоящая улыбка ему незнакома.

– Профессор О'Браян сказал, что вы хотели побеседовать со мной… – замолкаю, сама не знаю почему. Слова кажутся неуместными и лишними.

– Сегодня ни каких лекций, – он задирает голову и разглядывает меня с нескрываемым удовольствием, вгоняя в краску. – Я хочу узнать вас получше, Ангелина, – от моего имени у него на устах, по моему телу проносится лихорадочная дрожь. Я сильнее вжимаюсь в спинку кресла, мечтая исчезнуть.

– Что вы хотите узнать? – заставляю свой голос не дрожать.

– Ангелина, как вы думаете, сколько мне лет? – отпивая темную жидкость из бокала Девальский наблюдает за пламенем, пожирающим трещащие поленья.

– Чуть за тридцать? – боязливо предполагаю. Неизвестно как мужчины относятся к своему возрасту. Не хватает мне еще задетой мужской гордости.

– Тогда называйте меня по имени. На «вы», но по имени.

– Хорошо, Герман, – он слегка вздрагивает. Неужели на него это действует также, как и на меня, когда он произносит моё имя?

– Расскажите мне о себе, – требовательность в голосе моего собеседника выдает его нетерпение.

– Я живу с родителями в небольшом доме, учусь в университете, но каждый день опаздываю на лекции, – посмеиваюсь над своей забавной традицией. Девальский реагирует на мой смех и не понимающе смотрит. – Я люблю читать… стихи, – обращаю взор своих голубых глаз на серьезное и ничего не выражающее лицо мужчины.

– О любви? – насмешливый и пренебрежительный тон Германа тупой болью отдаётся в сердце.

– Да, – опускаю глаза и мне становится жутко неудобно, словно я маленький ребенок, которого отчитывают за плохой поступок.

– Почему вы всегда насмехаетесь над таким чувством, как любовь? – от досады, злости и обиды повышаю голос.

– Не вам задавать мне, такой вопрос, – холодно отвечает Герман и прикладывается губами к бокалу, делаю очередной глоток спиртного. Его губы были полными и отчетливо очерченными – они как будто созданы для того, чтобы дарить удовольствие женщине.

Заливаюсь густым румянцем от столь непристойных мыслей…

– Любовь – это нелепое чувство для слабых людей… – кончиками пальцев сжимает стакан с янтарной жидкостью, незаинтересованно наблюдая за тем, как одинокие капли стекают по стенкам.

– Любовь – это возвышенное чувство и только сильный человек имеет на него права. Потому что любовь – это борьба за счастье, – бросаю ему своё поверхностное знание о любви прямо в лицо, испытывая непередаваемый кайф.

– И мне это говорит девушка, которая за всю свою жизнь ни разу ни с кем не встречалась и в свои девятнадцать лет девственница, – хрипотца в голосе Девальского как доза наркотика, пущенная в кровь.

Если этот мужчина истинно тот, о ком мне говорил мой незнакомец,

– Значит в вашем понимание, любовь – это лишь телесная близость, – прожигаю его ядовитым взглядом, пряча за яростью ранее незнакомые и запретные мне чувства. – Тогда я вас поздравляю, вы в этом явно преуспели, Герман, – язвительно отвечаю на его замечание и подаюсь вперед, держась за подлокотники кресла, удерживая себя на месте. На моих губах отплясывает довольная улыбка, а в его глазах дьявольские огоньки.

– Вы покраснели, Ангелина. Вам стыдно за ваше же собственное утверждение, – проклятая ухмылка Девальского сбивает с меня спесь, напоминая о том, что переспорить его невозможно.

– Единственное за что мне стыдно, так это за то, что я позволила уговорить себя, прийти в ваш дом, – смеряю его злым взглядом и скрещиваю руки на груди. – И судя по картине, висевший на этой стене, дом даже не ваш.

– Это дом моего прапрапрадеда. Это его портрет. Он жил здесь сто лет назад, я просто отреставрировал этот дом, – Герман салютует бокалом своему предку и залпом допивает остатки.

– Любите старину?

– Можно и так сказать, но спальни, я предпочитаю современные, – Девальский сканирует меня взглядом, забираясь глубоким взглядом порочных глаз под одежду, обнажая.

– Покажи мне их, – моя просьба звучит как вызов. Щеки полыхают огнем, а сердце покрывается корочкой льда. Либо я безнадежно наивная идиотка, либо отчаянная.

Глава 6. Ангелина

Герман довольно скалится и поднимается на ноги. Он определенно превосходит меня по росту. Рядом с ним я чувствую себя маленькой девочкой, над головой которой нависла огромная грозовая туча, что обрушит на меня свою немилость.

Девальский обходит меня стороной, а я ведомая невидимыми силами, следую за ним по длинным, тускло освещенным коридорам.

Мужчина останавливается около одной из спален и вспомнив о галантных манерах, открывает для меня дверь, приглашая войти. Всё самое неприятное и пугающее всегда скрывается за неприметной дверью!

Спальня была прекрасно сделана в черно-серых тонах. На полу под ногами лежит мягкий ковер, стены покрыты нежными бархатными обоями, к которым хотелось прикасаться снова и снова. Центральное место в спальне занимает двуспальная кровать, застеленная черным шелковым покрывалом.

Девальский стоит сзади меня, наблюдая за моей восхищенной реакцией, дыша мне прямо в спину и волнуя мою нутро своей непозволительной близостью.

Я смотрю в окно, а красивые прозрачные шторы, свисающие с гардин, вдруг начинают медленно закрываться сами собой. Я быстро моргаю, думая, что мне это кажется, но они продолжают двигаться. Оборачиваюсь и смотрю на Девальского испуганными глазами. Германа не трогает мой страх. Он его раззадоривает и со зловещей улыбкой на манящих устах, мужчина резко взмахивает рукой, и я лечу в его объятия как жалкий мотылек на свет, обреченный на погибель.

Пытаюсь вырваться, но я как будто была пришита к нему. Девальский с силой сжимает меня за руки, прижимая к широкой груди. Ощущение дежавю!

– Пустите меня, – снова дергаюсь из дьявольских силков, но даже не двигаюсь с места.

– Ты такая чистая, невинная и непорочная, – Герман прислоняется носом к мои волосам и глубоко вздыхает. – Я так и чувствую твое дикое желание, которое просит, просит меня, чтобы я остудил твое тело, – низкий шепот Германа горячими потоками остается на коже.

– Отпустите меня, – дергаюсь из стороны в сторону.

Девальский с силой прижимает меня к стене и открыв доступ к моей шее, оставляет обжигающие поцелуи от своих алых губ. Медленно, почти болезненно. Все мое тело было словно парализовано.

Силы и желание сопротивляться исчезают, наоборот, сменяясь наслаждение от прикосновения его адских губ.

– Пожалуйста хватит. Отпустите меня, – по моим щекам катятся слезы, падая мне на грудь, но одна слеза, сбежав по щеке, застывает целой капелькою на его губе.

Герман моментально останавливается. Его сила прекращает свое действие, а я, больше не поддерживаемая сильным телом мужчины, скатившись по стене, падаю на пол.

Я лежу на полу, не шевеля ни одной частью тела, что и говорить о том, чтобы встать. Но мне приходится собрать все свои оставшиеся силы. Поднявшись на ноги, выбегаю из спальни, то и дело цепляясь ногами за невидимые преграды.

Слетев вниз по огромной лестнице, вылетаю на улицу, захлопнув дверь и не останавливаясь, продолжаю бежать вперед, подальше от этого дома.

Бреду по безлюдным дорогам, а ветер успокаивающе обдувает заплаканное лицо. С отвращением провожу рукой по груди, пытаясь стереть прикосновения его губ со своей кожи.

На чем я доберусь до дома? Родители приедут только через час. Но я не могу ждать, придется идти самой. Но куда? Оглядываюсь по сторонам, ничего не видя кроме пустынных улиц. И заставляю себя просто идти вперед, наплевать куда, лишь бы не рядом с ним.

Но вдруг около меня останавливается черный Кадиллак и из салона выходит Девальский. Шарахаюсь в сторону от него, но он целенаправленно приближается ко мне.

– Не трогайте меня! Не надо! Не подходите! – мой обезумевший, горящий взгляд останавливает этого… мужчину.

Девальский застывает на месте как безупречное каменное изваяние, которым хочется любоваться.

– Ты не найдешь сама дорогу. – Какая забота? Необъяснимая тень печали ложится на прекрасное, но всегда непроницаемое лицо Германа.

Незнакомые и недоступные чувства пугают мужчину.

– Нет, – пугливо пячусь назад.

– Садись, – в голосе его звенят стальные нотки и не подчиниться приказу невозможно.

Девальский открывает переднюю дверь роскошного автомобиля, пытаясь загладить вину за свой низкий поступок.

Самой мне не добраться до дома, а ехать в одной машине с мужчиной, который едва не воспользовался мной – самоубийство.

Испуганно гляжу в бездонные омуты Девальского. Бушующая ярость, подкрепленная неконтролируемым желанием, угасла.

Я с опаской сажусь в салон, свернувшись на кожаном кресле маленьким калачиком. Девальский садится за руль и заводит двигатель. Отрезвляющий рев разносится по автомобилю и приободряет меня.

Мы едем в противоположную сторону от той, в которую шла я.

– Кто ты? – сдавленный крик вырывается из забитой груди.

– Такой же как ты, когда-то, – Герман бросает мимолетный взгляд в мою сторону, проверяя мою эмоциональную стабильность.

– Падший..

– От чего ты пал? – задаю вопрос, только чтобы нарушить гнетущую тишину. Ответ мне уже давно известен.

– Я пал от столь возвышенного чувства, как любовь, в которое ты не перестаешь верить, – монотонный голос Германа хуже его гнева.

Безразличие убивает быстрее, чем ярость.

– И пав от любви, ты решил, что тебе позволено осквернять это чувство, и порочить невинные души других девушек? – по моим щекам катятся жгучие слезы. – Зачем ты это делаешь? Зачем вы это делаете? – крик вырывается наружу и все стекла в машине разом вылетают из рам.

Осколки летят мне в лицо. Я зажмуриваюсь, прикрываю глаза рукой, готовясь почувствовать боль, но ничего. Опасливо приоткрываю глаза, вижу свою, совершенно целую руку и осыпавшиеся осколки на коленях.

– Ты сильный ангел. Наконец-то у меня появился достойный противник, – тихие слова Девальского проникают в душу и намертво цепляют за её тонкие нити.

Глава 7. Ангелина

Девальский привез меня домой, как и обещал. Дорога оказалась изнуряющей, утомительной и тревожной. Находиться в маленьком замкнутом пространстве наедине с мужчиной, которой едва не воспользовался мной – опасно и глупо, но мне отчаянно хотелось домой и было уже плевать какими способами я туда доберусь.

За всё время пути Герман больше не проронил ни слова. Лишь мимолетные взгляды, пытливые и оценивающие. Я демонстративно делала вид, что ничего не замечаю. Высокомерное хмыканье Девальского неоднократно заполняло роскошный салон автомобиля. Моя непокорность, наивность и строптивость его забавляли. Я казалась доступной и одновременно не досягаемой для него. Это злило Германа, лишь усиливая его потребность обладать мной.

Черный автомобиль остановился около моего дома, и я возрадовалась, что в окнах не горит свет – родители снова задержались на работе. Отвечать на их вопросы и врать в лицо мне не хотелось. Объяснять почему мои занятия закончились раньше обычного, и преподаватель лично привез меня домой, тем более. Вразумительных объяснений я не смогла бы им дать, а пересказывать занимательные истории о небесных существах – плохая идея. Прослыть сумасшедшей в стенах дома мне хотелось.

Не успел глухой рев мотора стихнуть, как я пулей выскочила из кожаного салона неприличного дорогого автомобиля. Не оглядываясь, опустив голову, торопливо иду к дому, чувствуя пронзающий взгляд в спину. Спрятавшись за дверьми родного дома испытала умиротворение, но гнусный, выворачивающий душу страх не отпускает.

Поздно ночью, я лежу на постели с закрытыми глазами, отчаянно пытаясь уснуть. Все мои мысли заполняет опасный и обаятельный мужчина. От запаха его терпкого парфюма до сих пор першит в горле, а кожа на шее горит от поцелуев.

Пробегаюсь кончиками пальцев по груди, взывая к ярким и отравляющим душу воспоминаниям.

Тело странно реагирует: тяжелеет и приятно пульсирует каждой клеточкой. Грудь словно набухает и жаждет… Перед глазами стоит образ Германа и его пухлые губы, прикосновение которых застывает на груди. Прогибаюсь в пояснице на встречу столь реальной иллюзии.

Глажу и ласкаю тело под футболкой, и забираюсь под одеяло. Нежно поглаживаю низ живота и скребу ноготками внутреннюю сторону бедер, позволяя губам Германа трогать меня где ему заблагорассудится в моих фантазиях.

Поглаживаю себя через тонкую ткань трусиков и боязливо оттягиваю край резинки…

«Давай Ангелина, сделай это для меня».

Чарующий голос Германа звенит в ушах и теплыми вибрациями разносится по всему телу, плотно окутывая в невидимое кольцо его незримой власти.

Я трогаю себя… там, чувствуя, как на кончиках пальцев остается липкая влага. Глухие стоны разрывают грудь, а порочные губы Девальского бесстыдно пытают моё тело.

«Ведь ты уже давно принадлежишь мне».

– Ангелина! – подпрыгиваю на постели и распахиваю глаза, судорожно вглядываюсь в темноту.

Образ Германа в моих темных фантазиях рассыпается, а желание притупляется. Что за наваждение такое?

Сажусь на кровати, стыдливо натягиваю одеяло до подбородка. Тело жалобно ноет, требуя горячих ласк.

– Лаян? – из темноты выходит мужчина в капюшоне. – Что ты здесь делаешь? Нужно предупреждать.

Голос предательски дрожит, и я очень надеюсь, что темнота скрывает мои щеки, пылающие от стыда.

– Я должен поговорить с тобой.

– Не поздновато? – ёрничаю и многозначительно смотрю на часы, показывающие три часа ночи. Самое время для крепкого и здорового сна, без грязных фантазий, будоражащих моё девичье естество. – И ты между прочем мог бы мне сегодня помочь. Если бы не мои слезы, то Девальский сделал бы то, чего вы все так боитесь, – замолкаю и зло смотрю на Лаяна. – Почему он остановился?

От воспоминаний кожа вспыхивает огнем, и желая избавиться от этих ощущений, провожу ладонью по шее и груди.

– Слезы ангела, как мельчайшая капля яда для человека.

– Убивает?

Незнакомая боль застыла на лице Германа, когда одинокая слеза коснулась его губ.

– Делает слабее, но Девальский сильный и ему ничего не стоит восстановить силы, – Лаян стоит около балконных дверей и сливается со шторами, колышущихся от дуновения ветра.

– И как именно он это делает? – я знаю ответ, но интересно услышать версию Лаяна, существа, отвергнувшего своего собрата, стоило ему один раз оступиться.

– Похищает души невинных девушек, которые не такие сильные, как ты.

– Он спас мне жизнь, – словно в пустоту тихо бормочу самую очевидную вещь на свете.

– Ты перед ним в долгу. Братство Ангелов рассерженно.

Лаян невозмутимо спокоен. Мои слова он пропускает мимо ушей. Не люди созданы по подобию высших существ, а наоборот и обладают весьма человеческими замашками обыкновенного смертного: игнорировать важное и значимое, к примеру.

– На что? Я спасла маленьких детей. Ты сам мне говорил, что нужно помогать. Чего ты еще то от меня хочешь? – повышаю тон, испытывая лютую злость. Меня отчитывают как маленького ребенка за проступок. Не удивлюсь, если у Братства Ангелов есть специальное место для провинившихся ангелов-новичков. Посадят меня в небесную тюрьму или ограничатся выговором?

Не хватает ещё только разбудить родителей и объяснять им посреди ночи почему я разговариваю сама с собой.

– Ты должна помогать каждому, кто нуждается в тебе, но делать это так, чтобы твоя собственная жизнь была в безопасности, – мягкий голос Лаяна звучит убаюкивающе.

– И как же мне это сделать? Может быть ваша небесная канцелярия выдаст мне обмундирование? – усмехаюсь и впервые вижу проблеск улыбки на губах моего наставника. – Почему ты не сказал мне от чего пал Девальский.

– От любви, – я запущу в него подушкой, если он будет и дальше проявлять такую отрешенность

– Но любовь, как можно после нее стать злым, есть же легенда…

Легенда – это вымысел, поросшая слухами и передаваемая из уст в уста многие поколения, где правда искажается, уступая место красивой сказке. Возможно, любовь – это наивысшее зло…

– Это ложь и в этой легенде нет и доли правды, – безразличный тон Лаяна причиняет нестерпимую тупую боль. Наставник должен подбадривать и поддерживать, а не рушить надежды в лучшее, построенные на иллюзиях.

– В мире вообще все ложь. И может быть добра сейчас и вправду стало меньше.

Я падаю на подушку и закрываю глаза. Лаян продолжает стоять в конце комнаты, а потом неизвестный, едва слышимый шорох перьев долетает до моего слуха, и он мгновенно исчезает. Крылья? И у меня они есть?

Боже мой, что происходит с моей жизнью? Что происходит со мной? Все эти легенды, истории об ангелах и падших, неужели все и вправду реально. Тогда, что я должна делать с этим злом? И если бороться, то каким образом? Не убивать же?

Нет, нет, нет, зло или добра, но я никогда не смогу убить человека. Убивающий ангел во имя добра, уже не ангел.

Я мирно лежу на спине. В голове снова и снова образ спальни в доме Девальского. Прикосновение его алых губ, поцелуи от которых до сих пор жгет кожу. Я ненароком выгибаюсь в спине и крепко сжимаю простынь, подбивая под себя.

Просыпаюсь, когда часы на прикроватной тумбочке показывают семь утра. Сев на постель и с непониманием вглядываясь во время, я пытаюсь понять кто меня разбудил. Но на втором этаже было слишком тихо, родителям я запретила себя будить, получается, что я сама проснулась и не опоздаю на лекцию.

Я скрываюсь в ванной комнате и приняв все утренние процедуры, возвращаюсь бодрая и свежая. Распахнув двери своего шкафа, выбираю светлые джинсы, удлиненную белую майку и светлый пиджак. Внутри меня горит дикое желание надеть туфли на каблуках. Вы посмеетесь надо мной, но всю свою жизнь, я ни разу не надевала каблуки. Моей обувью всегда были балетки или босоножки. А сейчас я предпочитаю бежевые туфли на высоком каблуке.

С улыбкой смотрю на свое зеркальное отражение и остаюсь довольна своим внешним видом, но вот только вчерашние поцелуи на моей груди превратились в едва заметные засосы. Он об этом пожалеет. Яростно хватаю голубой шарф, прикрывая шею и спускаюсь на кухню.

– Доброе утро, Ангел, – теплая улыбка мамы может скрасить любой день. – Ты сегодня рано.

– Доброе утро, мам! Да, что-то сегодня я действительно рано встала, – сжигаемая изнутри необъяснимой тревогой, натянуто улыбаюсь.

– Хорошо, может хоть раз придешь на лекции без опозданий, – мама бросает на меня усмехающийся взгляд, а я закатываю глаза, от того что она была полностью права.

Сейчас мне кажется всё таким странным, порой даже неживым и очень опасным. Это определенно влияние Лаяна: видеть во всем и всех зло. Но как можно назвать злом, ярко сверкающее солнце, чьи лучи согревают землю; теплый ветер играющий с пожелтевший листвой, кружащий ее в воздухе; маленьких детей, крепко держащих своих родителей за руку, которые в свою очередь ведут их в садик или школу? Как можно считать злым человека, которой идет по дороге каждому улыбаясь и желая «доброго утра»? Но как в любой прекрасной картине, а жизнь, в какой-то мере и есть прекрасная картина, появляются черные пятна. Две девушки, идущие в мою сторону, были одеты во все черное и даже оправа солнцезащитных очков, были ярко черными. Пройдя мимо них, чувствую такое же отвращение и неприязнь, когда первый раз увидела Девальского. Неужели сейчас, у меня какие-то другие чувства?

В университет я прихожу заблаговременно. С ума сойти, прийти за двадцать минут до лекции и не опоздать. Со мной определенно, что-то происходит.

Иду по пустым коридорам, ступая по мраморному полу. Стук моих каблуков разносился во все стороны. Зайдя в пустую аудиторию, занимаю свое место и достаю книгу со стихами.

Раньше я никогда не любила читать в общественных местах, в том числе и здесь, в университете. Не подумайте, что моя одноклассники не образованные люди и не любят книги, нет, они уважают классику и современную литературу, но не понимают, как я могу читать простые стихи о настоящей любви и искать в них глубокий смысл.

– Я привык, что вы всегда опаздываете мисс Мороу, – стоя сзади меня говорит Девальский.

– А я привыкла к тому, что вы всегда появляетесь из ни откуда, – не отрывая глаз от книги, отвечаю на его издёвку.

– Ваша любимая книга?

– Да, жаль, что она скоро закончится и придется искать что-то новое, – перелистываю страницы книги, вдумчиво читая каждое слово, но не понимая их истинного значения. Присутствие Германа меня отвлекает, и он прекрасно это знает. Умело используя, обостряя мои чувства и обнажая слабости.

– Снова про любовь, – Девальский спускается вниз и садится на край стола, вытесняя своим бестактным вторжением в мое личное пространство остатки моей стойкости. Герман смотрит на меня снизу вверх, а я усиленно делаю вид, что заинтересована чтением.

– Вы просто читаете мои мысли, – огрызаюсь, упрямо не поднимая взгляд. В воздухе витает дурманящий аромат этого мужчины, проникающий в легкие.

– А у нашего ангела острый и злой язычок, – Герман как-то по-доброму усмехается, и я ругаю себя за своё ужасное, хамское поведение. Но раздражение и пробудившаяся злость не поддаются контролю.

– А никто не устанавливал правила, какой я должна быть, – бурчу как маленький ребенок, доказывающий взрослому свою правоту.

– Вы хотя бы страницы переворачивайте раз делаете вид, что читаете, Ангелина. – Самодовольная усмешка срывается с губ Девальского и пронзает меня насквозь как стрела, отрезвляя и пробуждая во мне дремлющую ярость. Захлопываю книгу, больше не видя смысла в чтение, и обращаю все свое внимание, которого Герман так жаждет, на проклятого провокатора, и обдаю его леденящим взглядом, полного раздражения и негодования. Моя мимолётная вспыльчивость – реакция на правду неугодных мне слов, забавляет Девальского, и он обворожительно ухмыляется уголками губ и в каком-то странном движении трет ладонью грудь, то ли поправляя рубашку, то ли разгоняя незнакомые чувства внезапно собравшиеся в области сердца. Если оно там вообще есть!

– Вчера вы мне не ответили на вопрос.

– Мне нравится ваш голубой шарфик, Ангелина, – на его губах пляшет обаятельная улыбка, а мой вопрос он пропускает мимо ушей.

– Я задала вам вопрос, – мой голос вибрирует от перенапряжения и связки готовы порваться как гитарные струны. Девальский смотрит на меня: мышцы его лица напрягаются.

– Зачем мы это делаем? Все просто Ангелина, мы показываем людям настоящий, жестокий мир.

– Отнимая у них веру в лучшие, веру в добро. Отнимая их души, вы показываете им мир? – нет во мне больше контроля, только желание сотворить какую-нибудь гадость, чтобы заткнуть этого высокомерного подлеца. Даже если он – самое могущественное небесное создание.

– Отнимая их души, мы облегчаем их жизни. Нет души… – говорит так спокойно, словно сообщает мне прогноз погоды.

– Нет человека. Без души человек не знает, что такое сострадание, боль, любовь, – пристально смотрю в его зияющие бездны и чувствую, как они утягивают меня на дно пропасти.

– Без души человек становится сильнее. У него пропадает чувство жалости… – усталость в голосе Девальского выдает его нежелание спорить со мной – это бессмысленная трата времени

– Как у тебя, – в эти три слова вкладываю всю свою боль, злость и обиду. – Скольких девушек в той спальни ты опорочил и сколько душ ты уничтожил, – медленно поднимаюсь на ноги, лениво, и становлюсь выше Германа, испытывая превосходство. – Ты ненавидишь любовь, не потому что она причинила тебе боль, а потому что ты просто не способен любить, – подхожу вплотную к нему, как и вчера он ко мне, и устраиваюсь у Девальского между ног. Только сейчас, я не чувствую страха, а уверена в себе и своих силах.

Герман шумно втягивает воздух через нос вместе с ароматом моих духов.

– Ты хочешь, чтобы я пала. И то, что ты хотел вчера сделать со мной, открыло мне глаза на правду, – снисходительно наблюдаю за выражением его лица. – Будь у тебя душа, хоть какая, темная или светлая, ты бы не делал и половины того, что делаешь сейчас, – кладу свою ладонь на его грудь, – а у тебя нет души. Ничего нет, кроме пустоты и дикой злости, которая пройдет и сменится диким отчаянием, – отстраняюсь, возвращая необходимое пространство и чувство свободы нам обоим, и сажусь на свое место, как послушная студентка, выполнившая просьбу.

Девальский продолжает сидеть на краешке стола, осознавая сказанное мной.

– Потрясающе мисс Мороу, я почти вам поверил, – усмешка Германа звучит устало, как необходимость показать, что он сильнее и одними речами его не проймешь.

– Если вы не поверили, то вы не больше, чем глупец, – бросаю взгляд на закрытую дверь, заставляя ее открыться.

Шум, гам, разговоры одноклассников вытесняют сжимающие чувство, которое все это время прибывает в аудитории.

Я стараюсь успокоиться и привести свои мысли в порядок, но крики вечно отвлекают меня. Теряясь, нервно бегаю глазами по аудитории, в чьих-то поисках.

Мне нужно успокоиться. Глубокий вдох и выдох, и снова вдох и выдох.

Глава 8. Ангелина

С горем пополам я просидела всю лекцию, конспектируя каждое слово, сказанное мистером Девальским. Вступать с ним в дискуссии, мне совершено не хотелось. Его железная логика несломлена, а возмутительное спокойствие убивает.

Со звонком я поспешно покидаю аудитории, быстром шагом направляясь к выходу. Но высокие каблуки значительно уменьшают темп моей ходьбы. Черт дернул меня надеть их! На долю секунды замолкаю, теперь эта фраза имеет двоичный смысл.

Выбегаю из университета и спустившись по ступенькам, останавливаюсь подышать свежим воздухом. Идти домой не хочется: родители все равно будут допоздна на работе, а скучать в одиночестве – тоскливое занятие.

– Ангелина, – оглядываюсь и вижу идущую ко мне Шарлотту. – Мы с ребятами собираемся в кафе, – небольшая компания моих одногруппников эмоционально что-то обсуждают, предлагая место для неожиданных посиделок. – Пойдешь с нами?

– С удовольствием, – расплываюсь в улыбке, и мы присоединяемся к ждавшей нас толпе ребят.

– О, наша святоша хулиганит, – ухмыляясь говорит Роберт.

– Не начинай старую песню, – зло рыкаю и уже жалею о том, что приняла приглашение.

– Да молчу, молчу! – Роберт вскидывает ладони кверху, сдаваясь мне на милость и опасаясь никому ненужного раздражения со стороны правильной особы. Именно поэтому я никогда не вписывалась в обычный круг людей. Не находила себе место в шумных компаниях, оставаясь при этом заметной и странной. И если принимать во внимания события последних дней, моя жизнь потихоньку превращается в карусель, на которую меня забросили, раскрутив со всей силой и лишили четкого представления о мире вокруг.

Вспоминаю, что впала в некий транс на глазах у одногруппников и быстро прихожу в себя, отгоняя тягостные думы.

Смущенно улыбаюсь, заправляя за ухо непослушную прядь.

Дружной компанией, в которую я никогда не входила, мы направляемся в кафе неподалеку около университета. Роберт плевался всю дорогу, уговаривая нас выбрать другое заведение. По его мнению, близкое расположение кафе к университету убивает всю романтику, свободу и разгульность. Но уставшие умы просто хотели сменить обстановку.

Как любое заведение, выбранный кафетерий имел современный стиль. Интерьер был очень простой и сделан со вкусом: красные стены, до блеска начищенный пол, черные круглые столики с кожаными стульями и огромная барная стойка, где умело командует бармен.

– Всем по мохито, – Роберт вопит на весь зал, привлекая излишнее внимание к группе студентов, желающих просто отдохнуть, пропустив по бокальчику.

– Нет, мне апельсиновый сок, – никогда в жизни не пила и пока не видела необходимости начинать.

– Ой, святоша, могла бы хоть раз не строить из себя правильную, – Роберт саркастично хмылится и недовольно сверкает зелеными глазами похожими на изумрудные камушки.

– От того, что я не пью, не значит, что я правильная, – ребята переглядывается между собой и недовольно хмыкают, медленно уплывают к своим столикам, оставляя меня в привычном одиночестве.

Спрашивается, тогда, зачем звали?

Лениво потягиваю через трубочку свой сок, то и дело слыша дикий смех за спиной.

– Они не имеют права над тобой смеяться!

Резко поворачиваю голову и вижу девушку, сидевшую около меня. Она была здесь всё это время? Или подсела только сейчас? Ее лицо и черные волосы, кажутся мне до боли знакомыми, но я не могу вспомнить ее.

– Они над всеми смеются, – обсуждать других за их спинами – одна из роскоши, которую дает студенческая жизнь.

– А над тобой не должны. Посмотри на него, – девушка указывает на Роберта, – он всегда подкалывает и насмехается над тобой. Ты должна проучить его, – голос девушки завораживает, а темные глаза пленят.

– Он ничего плохого мне не делал, а насмешки – это выражение его чувств ко всему женскому полу, – возвращаюсь к изучению апельсинового соку. Разговор с незнакомой утомляет и навеивает необъяснимую тоску.

– Ты сильная, он еще даже на знает насколько, – шёпот девушки касается моего лица и проникает в кровь.

– Что? – оборачиваюсь, чтобы лучше рассмотреть свою собеседницу, но на соседнем стуле за барной стойкой уже пусто. Я с опаской смотрю на сок. Может мне что-то подсыпали? Или налили? Нюхаю оранжевый напиток и снова пробую. Сок, как сок.

Я схожу с ума! Люди, которых никто не видит. Голоса, которые никто не слышит. По мне определенно плачет больничка.

Оставив деньги на барной стойке, покидаю кафе, в которое изначально не хотела идти.

У меня еще остается время, и я решаю прогуляться до Центрального парка и проветрить голову.

Время было уже позднее, поэтому людей было не так много. Единственным успокоением является моё тайное место. Когда мне плохо, грустно или просто нужно было подумать, я уединяюсь ото всех в своей тайной обители.

Медленно поднимаюсь по небольшой горе, ступая босыми ногами по уже пожелтевший траве, но все еще мягкой. Прохожу черед большую поляну, на которых часто можно увидеть хозяев, гуляющих со своими питомцами.

Останавливаюсь около огромного дуба, скрывающегося под кронами других деревьев и опускаюсь на землю, прислоняясь спиной к его могучему стволу.

Закрываю глаза и слушаю: шелест листьев на деревьях, шум травы, легкое пение птиц, мелодию ветра, прикосновение солнечных, блеклых лучей. Мои губы расплываются в блаженной и нежной улыбке.

Но чьи-то шаги прерывают единение мелодии, нарушая волшебный миг моего спокойствия своим бестактным вторжением.

Шаги приближаются, а я продолжаю сидеть с закрытыми глазами. Мои ресницы едва трепыхаются. Тот, кто издает шаги, останавливается…

– Вы даже здесь мечтаете, мисс Мороу, – дыхание Девальского обжигает мне шею, и я резко вскакиваю на ноги, шарахаясь от него как от прокаженного.

– Как вы узнали об этом месте? Эта моя тайна, – кричу на весь парк. Так обидно, что оно больше не принадлежит мне одной. От поднимающейся злости сжимаю кулаки, готовая вступить в рукопашный бой с этим несносным мерзавцев, кем бы он ни был.

– О тебе я знаю всё, Ангелина, – чарующий и манящий голос Германа усмиряет мой пыл и действует гипнотически.

Боже, как же дьявольски сладко, моё имя звучит на его устах.

– Вот значит, какая у вас книга, – поднимает мою выпавшую книгу в голубом переплете, и зло усмехается, читая название.

– Вас никто не заставляет читать ее, – вырывая книгу из его рук и обойдя дуб, сажусь, с другой стороны.

– Мисс Мороу, вы действительно считаете себя настолько сильной, что так открыто бросаете мне вызов? – Девальский присаживается около меня и поправляет черный пиджак, чтобы дорогая ткань не смела сковывать движения своего хозяина.

Герман отрешенно всматривается вдаль, заставляя меня любоваться им, несмотря на мои отчаянные попытки чтения. Уголки его губ подергиваются в усмешке, а черты лица не выдают и тени сомнения.

На фоне живой и яркой природы Девальский выглядит как жалкая насмешка судьбы: неприступный и потерявший истинный вкус к жизни, необходимую надежду и веру в любовь.

Даже белоснежная рубашка выглядит как жалкая попытка осветлить его душу.

– А вы действительно такой глупец, что продолжаете отчаянно верить в мое падение? – вспоминаю, что мы не закатом любуемся под дубом как двое влюбленных, а спорим о великих вещах, недоступных простым смертным.

– Я не думаю об этом, а знаю Ангелина, – хрипотца в голосе Германа действует на меня губительно, словно сам дьявол нашептывает, пуская по моему телу электрический ток.

– Тогда я желаю вам удачи. Больше мне нечего сказать, – убрав книгу в сумку, встаю на ноги и уже собираюсь уходить, как Девальский резко дергает меня за руку и с силой прижимает к дубу.

– Мне уже стали надоедать ваши игры, мисс Мороу, – Герман сжимает мои ноги своими, его широкая ладонь, как и в тот раз, сходится на моем горле. Большим пальцем Девальский обводит контуры моих сухих губ и рвано дышит, заставляя дышать его выдохами.

– Не стоит сомневаться в моем могуществе, если я захочу, – кареглазый поработитель приближается губами к моей шее, – то смогу сделать это даже здесь, и ты будешь умолять меня, чтобы я снова и снова, оставлял на твоем чистом теле, свои порочные поцелуи, – тело предательски дрожит под мощным натиском мужского тела. Господи, как же вкусно он пахнет. Дурманящий аромат парфюма Германа – мой личный наркотик

– Но вы не хотите, – резко отталкиваю Девальского от себя и тут же впечатываю в дуб, меняя положения наших тел.

Заносчивый ангел смеет перечить и тягаться с сильнейшим падшим ангелом, чьи слабости выходят наружу как темные секретики…

– Прикосновения ангелов, – медленно вожу своими влажными губками по приоткрытым, в ожидании поцелуя, губам Германа, – действуют на вас также, как и ваши прикосновения на нас, – бурлящая злость отражается в карих омутах мужчины, отчаянно сражавшегося со своими чувствами. Незнакомыми и давно утерянными.

Несколько секунд изучаю замешательство вкупе с яростью на точеных чертах лица Девальского и отхожу, возвращая ему личное пространство.

– Аккуратнее, этот дуб, старее, чем ты…

Домой возвращаюсь поздно. В одинокий, пустой дом. Родители, как и всегда пропадают на работе и когда-нибудь столь безжалостный труд их погубит.

Поднявшись в свою комнату, сбрасываю с себя всю одежду, оставляя валяться на полу и ухожу в ванную.

Теплые струйки воды стекают по моему разгоряченному телу. Провожу рукой по шее и груди, пытаясь смыть его прикосновения и обжигающее дыхание. Но всё бесполезно, казалось, чувства и ощущения только обостряются. Быстренько выхожу из душевой кабинки и обернувшись в махровое полотенце, возвращаюсь в спальню.

– Комната такая же светлая, как и ее владелица, – Девальский сидит на краю моей постели в расстегнутом пиджаке, упираясь ладонью в ногу в области паха. Не смотри туда, Ангелина!

Вспыхиваю, чувствуя, как жар разливается по всему телу, поднимается по шее и выступает на щеках.

– Как ты посмел сюда прийти? – прижимаю кончики махрового полотенца теснее к груди, опасаясь, что оно слетит. – В мой дом! В мою комнату!

– О, Ангелина, – Девальский моментально оказывается около меня, нежно поглаживая костяшками пальцев мою щечку, – ты действительно такая невинная. Теперь я понимаю, почему Лаян выбрал тебя, – завлекающе водит своей рукой во моей шее. Кожа на кончиках пальцев Германа грубоватая и шершавая, и табун мурашек мгновенно выступает на моей шее, волнующей дорожкой спускаюсь на грудь. Почему я не отстранюсь?

– Он так верит в тебя, но еще не знает, что его милая девочка, которая читает стихи и верит в любовь, подведет его, – алые губы мужчина прикасаются к мочке уха, нашептывая терпким голосом очевидные, но совершенно не пугающие, истины.

– Нет! – громко вскрикиваю и смотрю в глаза Девальского. Одним взмахом руки он припечатывает меня к моему же шкафу. Но я не собираюсь сдаваться и отвечаю на его яростный взгляд. В спальне царит дикое напряжение. От горящего светильника на моей тумбочке летят искры.

Уверенно, веря в собственные силы, продолжаю испепелять Германа пронзающим взглядом. Он пристально следит за моей реакцией и за моим телом, которое скрывается под клочком полотенца, и предательски жаждет оказаться в горячих объятьях этого… создания.

Чувствую усталость. Наползающую и сокрушающую мою стойкость. Девальский силен и это ясно как божий день. Какая ирония, у ангела, от которого зависит равновесие на небесах, нет ни поддержки, ни помощи. Хваленые небесные способы испытания и преодоления, вынести которые суждено сильнейшему.

Собрав всю силу в кулак, резко соединяю руки, вытянув их перед собой, заставив Девальского упасть передо мной на колени. Подойдя к Герману, отодвигаю воротник рубашки, оголяя его шею, игриво задевая пальчиками пульсирующие венки. Он вздрагивает и сжимает зубы. В глазах Девальского читается ярость, злость и наслаждение, порожденные моими прикосновениями и не поддающиеся контролю.

– Я сильная, – Девальский лишь усмехается и взмахнув рукой, отталкивает меня обратно к шкафу.

– А-а-а, – тупая боль пронзает затылок. В глазах темнеет, и комната начинает кружиться.

– Запомни, если падший стоит на коленях перед ангелом – это не больше, чем дьявольская уловка, – смотрю на него своими чистыми и полными слез глазами.

– Чего ты хочешь от меня? – крик и всхлипывая соединяются воедино. Усталость поглощает и лишает контроля. Пусть он совершит задуманное и оставит меня в покое.

– Этого, – сбрасываю полотенце на пол, оставшись стоять перед ним, совсем нагая, – бери.

Мое тело покрывается гусиной кожей от свежего ветра, проникающего через открытые балконные двери. Девальский подлетает ко мне, изучая мое лицо и слезы, катившие по щекам. Медленно проводит горячей ладонью по моей шее, спускаясь на талию. Положив свою ладонь на моей живот, Герман медленно движется вверх и яростно сжимает мою грудь. Я прикусываю губу, чтобы не закричать.

Черт возьми, мне стыдно это признавать, но его прикосновения будоражат меня и разжигают внутри дикий огонь желания.

Девальский склоняется к моим ногам, и я закрываю глаза, готовясь к чему-то ужасному, но чувствую лишь приятно махровое полотенце на своих плечах. Моментально открываю глаза, но в комнате никого уже нет.

Почему он не сделал этого? Что его остановило? Может быть Лаян ошибается, и ему еще можно помочь? Ведь каждую душу можно спасти.

Я продолжаю молча стоять около балкона, смотря куда-то вдаль…

Глава 9. Герман

Роскошный черный кожаный салон Кадиллака и приятная тишина действуют благоприятно, успокаивая остатки моей утерянной души.

Преимущество жизни падшего на земле – доступная роскошь и глупое соответствие стереотипам смертных о том, что отрицательные личности обладают исключительно лучшим.

Как приятно знать, что я ещё ни разу не разочаровал этих жалких созданий своим образом жизни.

Молча смотрю в окно без каких-либо эмоций, наслаждаясь собственным превосходством во всем: от черной рубашки и костюма, идеально подчеркивающих моё спортивное тело до могущества, дарованного мне от рождения.

Пожалуй, самое отвратительное в вечном скитание по земле – однотипность и отсутствие возможности испытать чувства восторга и удивления. Ну что может тронут оборванные струны моей погасшей души: одиноко стоящие деревья на обочине, пожухлая трава, блеклые лучи солнца или шум ветра?

Её пронзительные голубые глаза… И пухлые губки, которые хочется смять в грубом и требовательном поцелуе… Упиваясь её сиплыми полустонами…

Мимолетное наваждение, вызванное непокорностью и строптивостью этого маленького, глупого и неопытного ангелочка, по которому плачет хорошая клетка.

Медленно перевожу взгляд на своего водителя, мужчину в возрасте, со странным и даже детским именем, Коди. Согласитесь, есть что-то наивно мальчишеское в этом имени. Сразу представляется веселый паренек лет двенадцати, с темными волосами, торчащими в разные стороны, со шкодливым взглядом и озорной улыбкой. Но на самом деле – это мужчина лет пятидесяти, с легкой сединой в волосах, теплыми серыми глазами и спортивного телосложением, если учитывать его возраст.

Он очень аккуратно ведёт машину, не превышая запрещенной скорости. Коди, как всё-таки странно звучит это имя для пятидесятилетнего мужчины, был старой закалки и со старыми моральными, и что интересно, верными принципами. Он был единственным человеком, из всего окружения, к кому я частенько прислушивался – один из побочных эффектов долгой жизни среди людей: начинаешь проникаться к ним симпатией.

Коди мог предложить мне свою помощь или дать совет, и даже побранить, как это делает отец, ругая сына, за плохой поступок. Но такое отношение к своей персоне, я терпел и даже уважал только от него. Других сторонников, которые рвались помочь мне, пресекал на полуслове.

Иногда, в зимние вечера, мы с мистером Фрайдером, распив бутылку виски на двоих, рассказывали друг другу о своей жизни, делясь своими воспоминаниями.

Мистер Фрайдер очень любил предаваться воспоминаниям о своей военной жизни. Где всему было свое время, ни доли лишней секунды: утренний подъем, построение, завтрак, тренировки, испытания на выносливость курсанта, снова построение, ужин и отбой. Ни о чем постороннем думать просто не хватало времени. Но зато как мистер Фрайдер любил выходные в военном училище, когда выдавались увольнительные и он на всех порах мчался к своей любимой девушки, которая стала его женой, и погибла много лет назад. На этом моменте Коди всегда останавливался, делал большой глоток темной жидкости и смотрел на горящий огонь в камине.

Я всегда пристально наблюдал за эмоциями, которое отражало его морщинистое лицо и видел печаль о не сложившейся жизни; тоску о прошлом, боль из-за потери жены, но также видел умиротворение и уверенность в том, что душа его покойной жены в лучшем мире и счастливые годы жизни, проведенные с ней – подарок судьбы.

Мне не хватало ни сил, ни этого врожденного человеческого терпения, и я всегда отводил от него взгляд и делая маленькие глотки виски, задумчиво смотрел на огонь. И лишь в редких случаях делился своими мыслями и переживаниями с мистером Фрайдером. Зачастую, мои рассказы относились к повседневным будням, проблемам на работе, ничего такого, что помогло бы раскрыть отсутствие моей души.

Обычные хлопоты падшего на земле. Жалкое прикрытие во имя сохранения тайны своего истинного происхождения. Смертные впечатлительные и столкновение со всем божественным может разрушить их эмоциональный и душевный покой.

Мистер Фрайдер никогда не настаивал, уважал моё молчание и жил по принципу: «я не буду на тебя давить, но, если ты захочешь чем-то поделиться со мной, я буду рядом». И он придерживался этого принципа уже многие годы, еще когда работал у моего земного наставника…

Отец наш небесный, даровавший жизнь, могущество и превосходство настоял на земном пребывание среди людей, чтобы лучше понимать человеческие души, их поступки. Наблюдать за их жизнью и разгадывать непостижимые тайны того, почему они совершают ужасные вещи, не испытывая мук совести.

Слишком юный, самонадеянный и амбициозный глупец, я поплатился за свой страстный порыв услужить Отцу своему, поскорее спустившись на землю и познакомившись с жизнью смертных.

Никто меня не предупредил, что земля и жизнь каждого человека отравлена сильнейшим ядом – любовью. Она как зараза распространяется быстро, глубоко пуская корни и нет от неё лекарства.

По неопытности и наивности, не защищенный от земных соблазнов, я был смертельно заражен… И плата моей беспечности и глупости стала ссылка на землю длинной в вечность…

Одинокий падший на чужой и незнакомой земле, и единственным человеком, кто предложил помощь и не отвернулся, стал мой наставник – Дориан.

Я до сих пор вспоминаю о нем с улыбкой и теплотой на моем бесчувственном сердце.

Именно Дориан познакомил меня с мистером Фрайдером, который после смерти дорого мне человека, перешел ко мне на службу. Иронично, никогда бы не подумал, что падшему нужен присмотр и контроль. Но я нуждался в собеседнике, медленно погибая в одиночестве.

Дориан всегда это понимал и не переставал верить, что однажды, появится кто-то в моей жизни, способный полюбить мой мрак и пустоту, не стараясь изменить.

Ангелина…

Оглядываюсь через плечо и вижу только мокрую дорогу от проливного дождя. В салоне автомобиля витает странное, дикое напряжение…

Её имя как удавка сходится на шее и душит.

Расслабляю галстук и потираю грудь, разгоняя незнакомые ощущения, собравшиеся где-то в области сердца…