Вернись домой, душа хворая… бесплатное чтение

Начало XX-го века. Одна из великих империй.

– Мне всегда помогало, и тебе сейчас поможет…

Снова этот гадкий напиток! Пожалуйста, только не его, хватит с меня этого отвратительного пойла! Я ведь даже не могу воспротивиться.

Лукавить не буду – на вкус он очень даже неплох, сладковатый с обжигающей нёбо кислинкой – но когда тебя изо дня в день пичкают одной и той же микстурой, какой бы вкусной и действенной она ни была, желание снова ощутить её во рту отпадает напрочь. Так бы и выплюнул его прямиком на свою подушку. Правда, тогда меня ожидает бессонная ночь под собственную симфонию кашля и неодобрительный взгляд моей дорогой матушки, которая неустанно работала, чтобы обеспечить меня хотя бы таким лекарством.

Не хотелось бы её обижать, особенно, учитывая наше положение.

Треть года содержать семью из трёх человек, один из которых беспомощен и слаб, словно только что родившийся телёнок, практически непосильная задача для одной женщины.

Папа, где же ты? Твой вынужденный отъезд слишком затянулся. Помню, в какой спешке ты собирал свой чемодан. Как бегал из одной комнаты в другую, не успевая переброситься с матушкой даже парой слов. Лишь изредка ты останавливался, видимо предчувствуя её очередной нервный срыв: подходил к ней вплотную, клал руки ей на плечи и, пытаясь изобразить уверенность, убеждал её в своём скором возвращении. Откуда, я, увы, услышать не смог, но это уже не столь важно. Важнее другое, очевидно, что ты не знал, когда сможешь вернуться.

И было бы странно, если бы мы это не заметили – но, конечно же, мы тебе поверили. В любящей семье не может быть иначе. Правда, если бы я тогда ещё не разрыдался, наша вера смотрелась бы куда убедительнее.

Это был первый и последний раз, когда я ревел так сильно, что даже не мог себя остановить. До этого мне приходилось плакать только из-за частых недомоганий или сильного желания поесть – иных способов сообщить о своём состоянии я лишился. Но тогда что-то как будто бы резко проснулось во мне на этот короткий миг и уснуло лишь после попыток матери как-то меня успокоить. Вместе с этим нечто, почему-то, уснул и я. Неожиданно и резко.

М-да, я стал каким-то уж слишком сентиментальным и чувствительным… после того случая.

Ладно… хватит думать о прошлом. Эти воспоминания отзываются в моём желудке неприятной тянущей болью. Лучше посмотрю в окно: уже заметны яркие вечерние звёзды, и никакие редкие облака, проплывающие по небесной глади, не помешают мне насладиться их дружеским перемигиванием…

Только вот, кажется – кто-то постучался.

⁂

Что ж, меня в очередной раз оставили одного. Кроме того, ещё и заперли. Жизнь творится где-то там – в задверье – пока я, в относительной безопасности, прозябаю на своей кровати. Естественно, кто захочет подвергать опасности своего беспомощного родственника, для которого любой незнакомец синонимичен самой смерти. Хотя, в таком случае, в дом бы его и не впустили. Не помню ни одного раза, когда матушка или сестра открыли бы дверь постороннему. Но и не было такого, чтобы от одного из их знакомых, пришедшего не в самый удобный час, меня скрывали за закрытой дверью. Кто же этот вечерний гость?

Судя по глухим звукам, доносящимся из прихожей, сейчас там активно обсуждается не иначе как чья-то судьба. Кто-то переминается с ноги на ногу, от чего размеренно поскрипывают половицы. Кто-то пытается тихо кричать, видимо, чтобы не беспокоить соседей. А кто-то мычит. Верно, именно что мычит, ни разу не произнося ни одного членораздельного слова. Насколько же нужно быть убедительным человеком, чтобы твоё мычание было столь тревожным, раздражительным и, судя по всему, осмысленным.

Дёрнулась дверная ручка! Опять! Кто-то хочет сюда проникнуть! Слышу толчок. Некто отступил своей тяжёлой поступью на пару шагов назад. Если бы я мог встать и хоть что-то сделать. Моя опасность – опасность родных…