Эррор молестус бесплатное чтение
Глава первая. Трудности изложения
За окном пели малиновки. Наташе нравилось просыпаться под их мелодичные трели и долго нежиться в мягкой уютной постели. Но не сегодня.
Вот уже третий день кряду не удавалось это дрянное эссе. Главная мысль юлила, изворачивалась, не желала быть пойманной. Как убедительно описать свои чувства к алхимии? Солнце выглянуло из-за гардины, ласково погладило девичью макушку и поцеловало в ушко. Утренний ветерок ворвался в комнату, неся с собою влажную росяную свежесть и летние запахи сада: яблок, гортензии и медуницы. Это страшно отвлекало. Наташа выпрямилась за столом, бросила писчий прибор и ожесточённо смяла очередной лист бумаги.
Нынешней осенью наступал новый этап Наташиной жизни: её зачислили в Высшую школу незримых искусств. Но как ни прискорбно было признать, это было ровно половиной дела: само по себе зачисление означало лишь обладание предрасположенностью к управлению энергиями. Мечтой на горизонте маячил факультет алхимии, примерно такой же недостижимый и желанный, как… Луна на небе. Самое большее, на что могла рассчитывать особа женского полу – целительское отделение лекарского факультета, менталистика, да пророческие искусства, не пользовавшиеся популярностью среди соискателей в принципе. Алхимия же была прерогативой лучших из лучших, и девицы нежного возраста по мнению профессорско-преподавательского состава в области серьёзных алхимических наук к числу таковых не могли относиться ни в коей мере.
Однако упускать возможности переубедить их в обратном не стоило.
Стоило же при этом заняться собственным воспитанием в области складного изложения прыгающих, словно папуасы, мыслей.
Ещё один смятый лист полетел на пол.
Наташа изо всех сил заставляла себя сидеть на месте, покуда хватит духу, чтобы не вскочить и не ринуться на кухню к Глаше за умопомрачительно вкусными ватрушками. Ведь именно их сдобный пряный дух теперь нагло перебивал садовые ароматы, щекотал ноздри, бессовестно дразнил и звал, звал… Усилия пошли прахом.
«Эх, ну нет силы воли у человека, что ж тут поделать? Тем более что за способ такой – волю ватрушками испытывать? Глупее не придумаешь!»
Так урезонивала себя Наташа, вприпрыжку спускаясь по лестнице во владения волшебницы Глаши – неподражаемой и непревзойденной королевы ватрушек. И прочих вкусностей.
– Ох, Глаша, это вообще законно – печь такие божественные булочки? – пробормотала девушка, вдыхая коричный аромат и зажмуриваясь от блаженства.
– Ешьте в удовольствие, Наташенька! Глядишь, и фигура округлится, а то дело ли, когда девка тонкая, как хворостина?
– Стройная, Глашенька, стройная изящная барышня это называется! – возразила Наташа, плавно обогнула кухаркин могучий силуэт, не требовавший улучшений в этой области, ухватила булочку с противня и впилась зубами в её тёплый бок.
– А ведь сегодня будут гости, – вдруг таинственно обронила за спиной Глаша.
– Почему ты так решила? – Наташа приложила немало усилий, чтобы не выдать свою необычайную заинтересованность в вопросе: неторопливо сняла с плиты здоровенный латунный чайник и налила кипятку в заварник с чаем и травами. Аккуратно накрыла его салфеткой, затем с независимым видом пододвинула к себе ногой трёхногий табурет и уселась на него.
– Александр Кондратьевич распорядился о малом торжестве к ужину. И приборов на две персоны больше супротив обычного, – веско уточнила Глаша, не забыв выдержать многозначительную паузу, вытерла руки о передник и поставила перед девушкой чайную пару.
– Что ж, поглядим, – задумчиво прищурилась та.
– А ещё я слышала, как прошлым вечером его благородие справлялся о прибытии утреннего Балтийского дирижабля, через этот самый… ну, говорил в связной аппарат, что нынче весной выписали из Петербурга, – благоговейным шёпотом продолжила освещать последние известия Глаша, горделиво поглядывая на Наташу, будто аппарат этот – полностью её, Глашина, заслуга.
Наташа уважительно хмыкнула: эта новость и впрямь тянула на неопровержимое доказательство визита не каких-нибудь, а особо важных гостей. Торжеств и прочих отвлекающих от работы глупостей отец в принципе не любил, и устроенные по его распоряжению званые ужины на Наташиной памяти можно было по пальцам перечесть.
Тем интереснее, кем могли оказаться эти самые гости. И что же, сидеть, сгорать от любопытства и ждать у моря погоды? Вот уж дудки! В Наташе сейчас бурлило любопытство и ещё что-то страшно авантюрное, рождающее мимолётное захватывающее чувство, от которого замирает сердце, и легонько подкашиваются колени. Да-да, голову снова поднимала та Наташина «скрытая сущность», которую так не любила маменька и которую, впрочем, девушка не особенно и скрывала. Нет, к своим неполным семнадцати годам Наташе так и не удалось приобрести себе в привычку ни плавности движений, ни умения вести приятный светский разговор, ни усидчивости за рукоделием, что должным образом бы красило юную барышню и ровным счётом всё то, что терпеть не могла Наташа.
Благоразумие диктовало оставаться на месте, смиренно дожидаясь раскрытия интриги путём встречи этих самых гостей. Попытка отвлечься потерпела полную катастрофу: с эссе всё по-прежнему оставалось совершенно неутешительно, чтение, затеянное в надежде натолкнуться на гениальную мысль, сделалось пыткой. Мысли же о способах разведать обстановку в противоположность нужным занятиям живо пробивались на поверхность разума, топорщились частоколом, мешали прочитанному коснуться сознания.
Всё. Ничего более не оставалось, как мигом влезть в домашнее платье, заплести волосы в косу: разведка боем требовала собранности.
– Александр Кондратьевич за почтой уж посылал? – вихрем ворвалась в дворецкую Наташа, прежде коротко стукнув для приличия в дверь, но ответа предпочла не дожидаться.
– Ждем-с, барышня. Александр Кондратьевич ещё с вечера не велел беспокоить без распоряжения… – неожиданно многословно дался в объяснения Серафим, невозмутимо поправляя галстук и глядя в зеркало.
– Газеты на столике? – невежливо перебила Наташа.
– Да-с, как водится обычно…
Наташа уже не слушала.
Также бесцеремонно беспокоить папеньку не стоило, но благовидный газетный предлог обещал смутный шанс выведать хоть что-нибудь.
«Ведомости» первой полосой дали новость об оскандалившемся подозрениями в растрате чиновнике городской управы, недельное издание «Губернские вести» сообщало о объявлении большого бала в загородном имении генерал-губернатора. И только «Ежедневник» скромно упомянул малой заметкой об ожидании этим утром прибытия в столицу Балтийского дирижабля: сообщение воздухом начали осваивать в прошлом году, и событие такого масштаба не успело ещё сделаться обыденностью.
В лаборатории кипела жизнь. Пятеро болванов без устали сновали туда-сюда с не кончающимися поручениями Александра Кондратьевича: тёрли пол в четыре руки, дуэтом освобождали полки от пустующих колб, самый одарённый расставлял книги по алфавиту. Напутает ведь что-нибудь, как пить дать! Ох и крику-то будет…
Отцовские болваны всем хороши: послушные, дотошно исполнительные, старательные. Но… болваны. Сколько ни бился инженер Черкасов над задачей прибавки оным сообразительности – всё впустую.
– Прошу прощения, – деликатно начала Наташа, и суматоха на миг замерла: пять пар стеклянных глаз уставились на девушку.
– А, Наташенька, что случилось? Глаша всем довольна, справляется?.. Ох, успеть бы с самым важным… – не отрывая взгляда от справочника и водя пальцем по строчкам, пробормотал себе под нос Александр Кондратьевич.
– Всё в порядке, просто я принесла почту.
– Что-то важное?
– Полагаю, нет. Тут лишь газеты.
– Положи их на стол, милая. И будь добра, распорядись, если прибудет нарочный с бумагами или телеграммой, немедля сообщить мне об этом.
– Хорошо. Мы ждём гостей? Кто они? – как бы между делом поинтересовалась Наташа.
– Увидишь, милая, увидишь… Думаю, нам всем под силу встретить гостей, как полагается, не ударить в грязь лицом.
– Конечно, па. Не беспокойся об этом. Но знай я некоторые подробности об их личности, смогла бы подготовиться лучше… – молниеносно нашла нужный аргумент она.
– Ничего особенного в них нет, это мой коллега из Балтии с племянником… Хотя, как же нет особенного?! – сам себе возмутился Александр Кондратьевич. – Он своём деле мастер…
Из Балтии! Так значит, права была Глаша – дирижаблем прибудут гости-то.
Наташа вся обратилась в слух и даже замерла, но папенька вдруг замолчал и задумчиво остановил взгляд на книжном стеллаже.
– Боже праведный! Куда же ты Купавина к Никольскому присовокупил?!
Бедный болван, до того с большим трепетом и чуть ли не торжественно расставлявший книги, застыл изваянием, не донеся руку до полки, каким-то несвойственным автоматону чутьём безошибочно определив, что инженерское возмущение адресовано именно ему.
Наташа тяжело вздохнула, выведать сверх того, что удалось, определённо, более не представлялось возможным: отцовский воспитательный процесс грозил затянуться на пару часов и распространить своё благотворное воздействие на всех присутствующих в лаборатории. Поэтому медлить с побегом не следовало.
Она готова была уже мышью шмыгнуть к двери, как вдруг зацепилась взглядом за очень странную деталь на груди попавшего под горячую папенькину руку болвана.
Деталь, которую ни за что бы не пропустила, заметив ранее.
В его груди из красного дерева, в том самом месте, где располагалось механическое сердце, тлело яркое светящееся пятно. Наташа сделала шаг в направлении странного болвана, продолжая также заворожённо таращиться на его торс.
Пятно пульсировало. Красно-жёлтые всполохи высвечивали на краткий миг древесные волокна и внутренние болванские шестерни, заставляли не отводить глаз.
– Что это, чёрт возьми?.. – зачарованно прошептала Наташа и протянула руку, чтобы развеять наваждение, которое так завладело её вниманием, что забыла об осторожности. – То есть, надо же, какая прелесть!.. – опомнилась через секунду она, вставив нужную по канону фразу, правда, без доли положенной умильности в голосе, и пальцы её ощутили под собою лёгкое покалывание. И ни капли тепла… Хмм… до чего странные ощущения. – Это сердечный огонь?
– Нет, милая, сердечный огонь остался недостижимым… Разве ты почувствовала тепло?
– Нет, но…
– Это элементаль. Опытный образец профессора Вилкаса. Я поместил его прошлым вечером.
– Элементаль? Какой стихии?
– Э-э-э… Пока не могу сказать точно, очень противоречивые впечатления: огонь – с большой долей вероятности, но и без земли не обошлось, на мой взгляд. Автор скорее развеет наши сомнения, как прибудет с визитом.
– А как же принцип отрицательной витальной конвергенции? – Наташа снова прикоснулась пальцами к болвановой груди, запуская отражательный импульс, ответ на который ясности не привнёс.
– Природа элементалей двоична, но и жизнью это решительно невозможно назвать, – Александр Кондратьевич уже будто забыл о путанице на собственных книжных полках и увлечённо гремел склянками на лабораторном столе.
– Сегодня обязательно прочту о них в подробности! – восхищённо прошептала Наташа и схватила болвана за руку. – Па, можно я использую вопрос об элементалях, как тему для эссе? И заберу на время… Как твоё имя? – заглянула в лицо болвану она.
– Моё имя Аркадий, барышня, – моргнув стеклянными глазами, ровно отозвался тот и и скрипнул шарнирами в лёгком поклоне. – Хотя я бы предпочел что-то связанное с огнём…
– Смотри только чтобы маменька не натолкнулась на него наверху, сама знаешь, как она не любит… – прервал философские разглагольствования Александр Кондратьевич, и болван тут же умолк.
– Не натолкнётся! Она же на водах, – успокоила родителя Наташа и резво потащила за собой потенциального подопытного к выходу.
– Ах, да, на водах… Но только прежде пусть закончит с книгами! Аркадий, в первую очередь стоит обратить внимание на тематику, а уж потом – учитывать алфавит!..
– Конечно, пусть закончит! – Наташа досадливо поморщилась, сочувственно потрепала по плечу Аркадия и кивнула ему на стеллаж. Тот как будто грустно вздохнул и покорно побрёл к ждущим его книгам.
Наташа проводила его задумчивым взглядом: эмоции для болвана – конструкция запредельной сложности, неужели Аркадий и вправду способен на такое? Или лишь имитирует их. В этом, несомненно, следовало разобраться и как можно тщательнее, но раньше всего – эссе. Теперь же ясно представилось, как можно обозначить мысли о важности алхимии в жизни людей и её практической значимости. Эх, тут уж развернуться есть где!..
Наташа стремительно взлетела к себе наверх, в спальню, дабы безотлагательно закрепить обуревавшие её мысли на бумаге.
Глава вторая. Дружеские связи
Итак, элементали…
Огорчительно, но в учебнике по стихиям им уделено до безобразия малое место, Большой алхимический справочник тоже оказался скуп в части разъяснений по этому вопросу. Ничего, можно освоить папенькино собрание сочинений. С темой эссе снова выходило не слишком безупречно, но, определённо, дело сдвинулось с мёртвой точки.
Тем временем гости не заставили себя долго ждать.
Уже вечером дом в Старокирпичном переулке наполнился суетой: Глаша гремела посудой в кухне, остальная прислуга готовила гостевые комнаты, инженер Черкасов пропадал в лаборатории – «воспитывал» подопечных и наводил порядок в своих записях. Наташе тоже передалась всеобщая нервозность, и она просто не могла сидеть на месте.
В час икс Наташа тайком разглядывала гостей, стоя на самом верху лестницы. Их было двое. Мрачноватого вида господин, одетый в синий дорожный костюм; длинные тёмные волосы, собранные в хвост на затылке, цепкий взгляд леденистых глаз и тень улыбки – образ, совершенно лишённый обаяния. Второй – высокий худощавый мальчишка, тоже сероглазый брюнет, и будто по-казённому одетый в точно такой же костюм, что и старший гость. И что самое скверное, пребывающий в том благодатном возрасте – чуть старше Наташи – едва преодолевший времена, когда лоб покрывается прыщами, а презрение к девчонкам и юношеский максимализм становятся делом чести.
Гости из Балтии были представлены, как Магнус и Ингмар Вилкасы, дядя и племянник. Похожи, как разновозрастные копии друг друга, оба не слишком разговорчивы и сверх всякой меры загадочны. Жуть.
Вилкасов инженер Черкасов распорядился разместить в западном крыле, помпезно: в гостевых с собственной ванной и выходом на террасу. С лёгкой и опытной руки Серафима болваны по-муравьиному суетливо озаботились багажом. Череда чемоданов, два сундука, кофры и несколько странного вида конструкций тотчас очутились в распоряжении механических лакеев.
Гости наблюдали за действом с интересом исследователя неизведанных миров, а старший из Вилкасов – профессор – остановил одного из болванов, пристально вгляделся в его механическое лицо, и уж совсем ребячески ощупал болванское плечо. Надеялся там обнаружить мускулы? Наташа спрятала за ладошкой смешок и перевела взгляд на младшенького, как его там, Ингмара? Тот, не отрываясь, смотрел на неё, и выражение его глаз невозможно было определить, как доброжелательное. Обиделся, что её потешила дядина пытливость? Сгладить нежелательное впечатление милой улыбкой не удалось, хотя обыкновенно подобное средство имело успех у противоположного полу. Впрочем, Наташу недолго заботило это недоразумение, и она скоро вернулась к книгам и эссе – времени перед торжеством в честь прибытия гостей было довольно.
Ужин сразу не задался.
Ингмар демонстративно её не замечал, а на радушное приветствие ответил едва заметным скупым кивком, далёким от вежливого лёгкого поклона, глядя при этом нарочно мимо. Пусть Наташа вовсе и не искала расположения гордого мальчишки, но такое состояние дел не приносила удовлетворения собой – папенькину просьбу принять гостей должным образом она, стало быть, не исполнила. Выходило, вне всяких сомнений, скверно, но не заискивать же перед этим строптивцем теперь! А ведь можно было бы попытаться навести дружеские связи и через них выведать нужные сведения…
«Наверняка, из-за болванов весь сыр-бор. Эвон как поспешно папенька за эксперименты принялся, не дожидаясь автора элементаля. Тоже, поди, горит нетерпением», – продолжала мрачно размышлять на тему цели приезда Вилкасов Наташа, гоняя по тарелке зелёный горошек. Недаром ведь и остальных не оставил без внимания: смазал шарниры и механизмы, обновил «сердце» новехонькими энергокамнями и приказал нарядить словно на парад. Стоят, лупают круглыми глазищами, латунные пуговицы друг другу на мундирах крутят – вот потеха! Неужто гости из-за этих дурней из самой Балтии прикатили?
Вот и думай, Наташенька, что душе угодно.
– К моему величайшему сожалению, не могу оказать должного приёма, коим обеспечила бы вас моя дражайшая супруга. Обстоятельства и здоровье заставили её отбыть на воды. Надеюсь, вы простите нас за это, дорогой Магнус Витольдович.
– Ну что вы, Александр Кондратьевич, у нас с Ингмаром нет ни малейшего повода жаловаться.
– Вместе с тем, у нас есть прекрасная возможность целиком и полностью посвятить время работе, не отвлекаясь на церемонии!
– Абсолютно согласен с вами…
Боже, сплошные политесы…
Вслушиваться, бесспорно стоило, но… загадочные визитёры своим видом и молчанием о причине приезда напустили ещё большего туману, а за ужином и далее, как назло, папенька и старший Вилкас после обмена любезностями вели философические беседы исключительно на тему силы духа, усовершенствовании автоматонов и влиянии выдающейся личности на развитие науки. Словом, скука смертная.
– …ведь столько всего нужно обсудить!
– Конечно, особенно в свете открывшейся в последнее время риторике трансгуманизма.
– Ох, умоляю вас, Александр Кондратьевич! Тут и близко не может быть и речи.
– Боюсь, большинство критиков моей теории с вами не согласятся, дорогой друг…
Ничего не оставалось, как только изо всех сил вежливо улыбаться и стараться не заснуть.
За время пространных разговоров Наташа так и не обзавелась ни единой правдоподобной версией. Помимо очевидностей по части экспериментов по улучшению болванов. Что придаёт присутствие элементаля? Сообразительности? Душевных мук? Наташе мук-то точно прибавилось, а вот сообразительности – ни на каплю…
За бокалом портвейна, поданного на дижестив, гости восхищенно рассматривали болванов, а младшенький, улучив момент, когда Наташа отвлечётся на распоряжение по десерту, тайком покрутил кистью одного из них и заглянул тому со спины под мундир, наверняка в поисках отверстия для заводного ключа. Наташа едва сдержалась от смеха и тихо фыркнула в кулачок, попыталась замаскировать недостойное поведение кашлем, а затем с нарочитым вниманием принялась рассматривать что-то неведомое во тьме за окном. Мальчишка разгадал Наташину невежливую пантомиму, нахмурился, уселся в кресло в самом дальнем углу и просидел весь остаток вечера, не шевелясь и, кажется, даже не мигая.
Вот и навели дружеские связи, ничего не скажешь.
Ну и апофеозом торжества случился неподражаемый акробатический этюд в исполнении болвана-лакея, опрокинувшего Наташе на платье чашку мятного чаю. Тут настал черед Игмара веселиться: на его лице зазмеилась едва заметная улыбка, а Наташа мучительно залилась краской и мысленно обругала болвана идиотом. Старший Вилкас и инженер Черкасов продолжали увлеченно обсуждать принципы витальности автоматонов в свете последних замыслов Александра Кондратьевича, и не заметили фатального для самолюбия Наташи происшествия.
Наташе не терпелось закончить с оказавшимся совершенно пустым светским мероприятием, и она мигом уничтожила чай с пирожным, мыслями продолжая витать в раздумьях, как бы изловить и куда удобно, а главное быстро упрятать для допроса недостижимого болвана Аркадия. Пока что недостижимого.
И тут вмешалось само провидение, не иначе: дверь отворилась и на пороге, словно в ответ на мысленные мольбы, возник Аркадий собственной персоной, и не просто так, а по важному делу, с маленьким подносом для почты в руках.
– Письмо для барышни Натальи Александровны, – чинно заложив руку за спину, объявил он.
Наташа радостно вспорхнула с места и всем сердцем и телом устремилась навстречу болвану. Уцепила его под руку и совсем нежелательной для нрава девицы напористостью потащила того к выходу.
– Прощу прощения, вынуждена оставить столь приятную компанию, – без нужной толики сожаления в голосе посетовала она.
Только оставив гостиную и не выпуская из цепких пальцев необходимый локоть, Наташа деловито огляделась по сторонам, выбирая подходящее место для обстоятельной беседы по душам, и с новой силой потянула болвана за собой.
– Аркадий, вот сюда, заходи же!
Болван с умильной улыбкой на лице с готовностью шагнул в дверной проём. Наташа решительно закрыла дверь и усадила болвана на стул. – Я задам тебе несколько вопросов, и только.
– А как же письмо, барышня? – также продолжая держать в руках поднос, уточнил Аркадий.
– Ах, да!
Наташа быстро сломала печать на конверте: это оказалось приглашение на малый приём (только для родных и близких друзей) в честь дня рождения близнецов Колокольцевых. Полли и Полю (на самом деле Полине и Павлу, но близнецы предпочитали именоваться на иностранный манер) исполнялось нынче по восемнадцать. Далее намечался совершенно подлинный, по-взрослому пышный, бал для широкого круга лиц. Самый настоящий бал в свою честь! Да Полли наверняка вне себя от восторга! Хорошо, эту отличную новость, Наташа отложила обдумать чуть позже и решительно развернулась к болвану.
– Я готов ответить на ваши вопросы, барышня. Мой долг служить семье Черкасовых, – с готовностью отозвался Аркадий, предвосхищая повторное объявление намерений.
– Превосходно. Итак, начнём. Ты помнишь себя до того, как папенька изменил в тебе хм… движущее содержание?
– Не очень хорошо. Тогдашнее моё самоощущение несколько было примитивно.
– А сейчас?
– Сейчас я запоминаю намного больше, и пользоваться заложенными знаниями получается ловчее, – неожиданно растянул рот в механической гримасе он.
Это что улыбка?!
Наташе настолько были удивительны будто бы эмоции автоматона, что она замолчала на некоторое время, с интересом разглядывая его лицо, лишённое всякой живости.
– Что означает эта фраза? – прервал молчание Аркадий.
– Прости, какая фраза? – удивилась Наташа и проследила за болванским взглядом, устремлённым на табличку над верхней полкой самого внушительного книжного шкафа.
– Вот здесь, барышня, – Аркадий поднялся со стула и указал рукою на надпись, – «Здесь мертвые живут, здесь немые говорят», – раздельно и торжественно продекламировал он. – Я не могу уловить смысла.
– Так в древности писали над входом в библиотеки. Означает она, что письменные труды говорят устами авторов ещё долгие годы после их кончины. Продолжают жить на страницах книг, – объяснила Наташа.
– Это очень хорошая фраза, – уважительно кивнул болван и аккуратно уселся на место. – Над ней можно поразмышлять.
Размышляющий болван категорически ошеломлял. Наташе знакомой с примерным механизмом работы обычных отцовских автоматонов, вся «живость» которых заключалась в искре и потоках энергий, циркулирующих в их теле и приводящих его в движение. «Новорождённые» нуждались в обучении, и способны были лишь на несложные задачи, доведённые до автоматизма. Какой каламбур! Тем удивительнее было сейчас наблюдать в болване весьма достоверное подобие мыслительного процесса. К тому же, претендующего на некоторый философический уклон.
Сейчас же нестерпимо захотелось снова взглянуть на устройство болвановой груди и рассмотреть всё получше…
– Аркадий, – обратилась она к болвану, сидевшему теперь с самым торжественным видом. Он немного прикрыл глаза и, казалось, был теперь занят теми размышлениями, о которых только что рассуждал. – Не хотелось прерывать твой внутренних диалог…
Но Наташу бесцеремонно прервали.
Глава третья. Временное замешательство
– Барышня, прошу прощения, – показался из-за двери Серафим, виновато сложив брови домиком. – Александр Кондратьевич просили Аркадия в лабораторию доставить, незамедлительно-с…
Вот ведь невезение! Не успела самого главного – разглядеть под лупою элементаля. А сколько у неё вопросов к Аркадию! И вот, как и всегда, пожалуйте – увели из-под носа…
Наташа нехотя кивнула и повела рукою, разрешая Серафиму предпринять меры к доставке. Хоть экспресс-посылкой. Тот с готовностью бросился к болвану, как к родному. Аккуратно взял его под руку и потянул кверху, сопроводив происходящее поучительным рассуждением о недостойном поведении прислуги: негоже заставлять его благородие каждого болвана дожидаться, а неположенные посиделки по библиотекам – вопиющий пример означенного проступка. Аркадий немедленно повиновался и молча проследовал за Серафимом к выходу.
– Не нужно нотаций, Серафим, это я Аркадия оставила для беседы, – не согласилась с таким толкованием ситуации Наташа: Аркадий, известное дело, болван, но получать незаслуженную отповедь – всё же несправедливо. – Его вины тут нет.
– Прошу меня простить, барышня, – склонился в поклоне Серафим, и через минуту оба скрылись за дверью.
Похоже, Аркадий просто нарасхват.
Кусать локти от досады – увлекательное занятие, конечно, но совершенно бесполезное. Лучше приложить усилия в направлении изучения отцовского плана дел и улучить подходящий момент для продолжения беседы с болваном.
Было ещё безотлагательное дело – приглашение!
Колокольцевы. Бал. Ведь нужно соответствующее выходу платье. Как выбрать?!
Наташин гардероб в части подобных вещей не блистал богатством выбора, если не сказать вовсе имел скромное наполнение в виде школьных и прочих строгих платьев: Наташа не любила вычурных вещей, и до сегодняшнего дня не испытывала в этом необходимости или недостатка в нарядах.
Зато в шкафу сестры, известной кокетки, блистательного добра имелось в избытке. Несомненно, Марго не обрадовала бы просьба поделиться туалетами, но как захватило бы дух от перспективы нарядить Наташу, словно куклу!.. Оставалось надеяться, что она простит бесцеремонное вторжение в святая святых любой барышни.
Выбор оказался несложным, хотя вначале так вовсе не казалось. Положительно, обилие кружев, муара, органзы и прочего сбило с толку и повергло в замешательство. Пока несчастный взгляд Наташи вдруг не остановился на чудесном платье приталенного силуэта прозрачно-сливового цвета… Это то, что нужно! Атласные туфельки, перчатки в тон. Марго, ты поистине самая лучшая в мире сестра!
Давно Наташа не испытывала стольких волнений. С одной стороны нельзя подвести родителей – выход в свет, как ни крути важен. А с другой, хорошо, что сестра и матушка в отъезде – иначе извели бы нравоучениями и одели бы как на приём к Императору…
Прогулка в саду – вот что может привести в чувство.
И кто же мог подумать, что задирающего нос Ингмара Наташа найдёт за тем же приятным времяпрепровождением?
Манеру держать себя младший Вилкас имел престранную. Вести беседы в одиночестве… это же почти как тётушка Лиззи! Ну та самая тётушка, которая немного повредилась умом и считает себя гимназисткой: зимой и летом носит камлотовое платье с пелериной, заплетает косы с лентами и щебечет с несуществующими подружками. И вот так сидеть на скамейке нога на ногу и с умным видом задавать вопросы, кивать и посмеиваться в ответ – зрелище не для чувствительных особ.
Наташа и глазом моргнуть не успела, как обнаружила себя сидящей в кустах, с любопытством наблюдающей за происходящим. А ведь только что шла мимо, никого не трогала и думать не собиралась шпионить за гостями.
Как ни странно, но столь постыдное предприятие принесло свои плоды. Наташа скоро поняла, что Ингмар ведёт разговоры не с самим с собою, а с большим вороном, сидящим напротив на спинке скамейки и чистившим свои и без того блестящие чёрные перья. Наташе было известно, что вороны – это весьма умные птицы, способные имитировать человеческую речь. Но этот не говорил.
Вдруг ворон замер, заметив притаившуюся в кустах Наташу, и принялся с неприятным вниманием её разглядывать. Затем громко и, как показалось Наташе, презрительно каркнул, шумно махнув крыльями, взлетел Ингмару на плечо.
– Сударыня, вам там удобно? – не поворачивая головы, поинтересовался вдруг у кого-то Ингмар. – А впрочем, о чём это я? Какая сударыня? Дитя малое. Я знаю, что ты там – выходи.
Наташа почувствовала, как кровь прилила к щекам: без сомнений, слова адресовались именно ей. Быстро взяв себя в руки, она поднялась, демонстративно отряхнула с платья приставшие травинки, оправила подол и шагнула к скамейке с самым невозмутимым и величественным видом, будто на королевский бал прибыла, а не из кустов выбралась.
– А знаешь ли ты, как глупо выглядишь, когда притворяешься, что разговариваешь с птицей? – заметила Наташа, как ни в чём не бывало, усаживаясь рядом с Ингмаром и старательно маскируя смущение за снисходительным тоном. Тот с ироничной улыбкой на лице, сопроводив взглядом Наташино фееричное появление, только пожал плечами и спокойно возразил:
– Я не притворяюсь.
Наташа решила не возмущаться такому резкому переходу на «ты» – какая невоспитанность! – ведь только что сама продемонстрировала недостаток манер, подглядывая из кустов. Да и с друзьями предпочитала отойти от формализма. Пусть они с Ингмаром ещё не друзья, но может случиться и всякое… Поглядим.
– Да? И что же она тебе ответила? – саркастически поинтересовалась она.
Ворон, недовольно каркнув, сорвался с плеча мальчишки и перелетел на ветку раскидистого дуба, устроившего для отдыхающих своей кроною приятную тень. Наташа проводила его внимательным взглядом: неужто птица в самом деле способна была сообщить о шпионке? Но как?
– Это он. Его зовут Корвин. А что он мне ответил, тебя совершенно не касается.
– Вас там в этой Балтии совсем не учат манерам, – поморщилась Наташа.
– Твоему воспитанию тоже уделяют катастрофически мало времени, – неодобрительно качнув головой, отозвался мальчишка.
– Только идиот поверит в то, что ты понимаешь птиц.
– Да что может знать о лингвистических трансмутациях глупая девчонка? – скривился Ингмар.
Наташа задохнулась от возмущения: очень хотелось выругаться позаковыристей, по-настоящему – как печник Макар намедни, когда уронил на себе на ногу кочергу, и тем самым поразить воображение противного мальчишки, но промолчала. Ведь выйдет, что она подтвердит его слова о своём воспитании и, что ещё обиднее – ничего не узнает о лингвистической трансмутации!
– Ну, положим, глупая девчонка кое-что понимает в трансмутациях: книги в папенькиной библиотеке зря не пылятся.
Обидеться, окатить ледяным взглядом и чопорно удалиться – таким способом выказать по этикету собственное «фи» выйдет аккуратнее. Но… всегда успеется.
– Конечно, кое-что наверняка имеется и в вашем заурядном скоплении книг, – хмыкнул он.
– Возможно. Кстати, много возомнившие о себе мальчишки часто хвастают своими якобы достижениями. А как дело доходит до практики – только их и видели, – скучающе накручивая локон на палец, будто невзначай обронила Наташа.
Ингмар усмехнулся.
– Якобы? Что ж. Видишь этот став? – немного свысока произнес он, одёрнув рукав сорочки на правой руке, и продемонстрировал сложно спутанные между собой чёрточки и завитушки.
Наташа заинтересованно кивнула и жадно впилась взглядом в узор на запястье Ингмара: ей никогда ещё не приходилось иметь дело с рунами, папенька практиковал элементарный подход в преобразованиях, а знаки применял в редких случаях, и то лишь планетарные.
– А что это – став?
– Магическая фраза, запускающая и стабилизирующая процесс нужной трансмутации.
– А как называются эти руны и что запускают? – восхищенно прошептала Наташа и дотронулась пальцем до вязи.
– Много будешь знать – скоро состаришься, – Ингмар резко одёрнул руку и спрятал руны под рукавом.
– Так получается, транмутацию можно запускать совсем без смешивания химических элементов… – задумчиво пробормотала Наташа. – Я читала о вербалистке в алхимии, и что есть целая школа в Британии…
– Ага, у нас их называют болтунами. На Востоке совсем обходятся без атрибутики и называют это магией, – кивнул Ингмар.
– Но ведь твои руны всё равно должны быть связаны с планетарными Гениями, иначе – нет смысла!
– Естественно. А ты не так проста, как кажешься на первый взгляд, – улыбнулся Ингмар. – Но на этом закончим ликбез. Всего хорошего, – с этими словами он поднялся со скамейки, негромко свистнул, подзывая своего ворона, и неторопливо прошествовал в дом.
– Эх, на самом интересном месте, – раздосадовано стукнула кулаком по скамеечной спинке Наташа. – Ничего, я придумаю, как тебя разговорить.
***
– Ты себе не представляешь, Глаша, как это безумно интересно! Руны! Он использует руны, ты когда-нибудь слышала о подобном?! – меряя шагами кухню, время от времени восклицала Наташа, глаза её горели огнём научного азарта.
Глаша, конечно, никогда не слышала ни о рунах, ни о каких иных инструментах алхимической науки и совсем не разделяла Наташиного восторга, а, тихонько посмеиваясь, занималась сегодняшним обедом.
– Мне всего-то нужно как-то подловить его… или придумать, что предложить взамен… – с жаром бормотала Наташа, всё также продолжая неистово кружить по кухне.
– Это что ж, барышня, вы удумали козни нашему гостю строить? – смешно округлив глаза, всплеснула руками Глаша.
– Ой, ну какие козни? – поморщилась Наташа. – Скажешь тоже… так подкараулю в библиотеке и ещё где… Словом, ничего противозаконного.
– Да у Александра Кондратьевича опосля ваших прожектов, барышня, того и гляди удар случится, – только фыркнула Глаша. – Он от ликсира-то давешнего ещё не отошёл.
Наташа только махнула рукой и, погружённая в собственные мысли, умчалась наверх.
– Даже штруделя не дождалась, егоза. Чудно… – проводила насмешливым взглядом девочку Глаша.
Глава четвертая. Волнительные происшествия
Бал открылся полонезом, который Наташа танцевала с кузеном близнецов, Феликсом. Сами близнецы до того были заняты встречей гостей, и сейчас, во всеобщей суматохе, потерялись из виду. Кавалер по танцу оказался заправским молчуном и наводил страшную скуку: то ли сам был немало смущён, то ли не находил интереса в обществе дамы. Скоро муки обоих прекратились, и Наташа тихонько скользнула с танцевальной залы – перевести дух.
Отец и профессор Вилкас с первыми же аккордами скрылись в западном крыле, чтобы весь вечер провести за карточным столом, обсуждая всё, что угодно, только не игру и местные сплетни: большинство гостей их полу и возраста проводили время именно так.
Поль дальновидно получил Наташино обещание на падекатр и мазурку ещё нынешним утром, приближение которых оставалось далёким, танцы же с малознакомыми кавалерами не слишком привлекали: светское молчание с Феликсом могло оказаться сущим благом, по сравнению с пустыми разговорами.
– Окажите честь на этот танец, Наталья Александровна.
Приглашение младшего Вилкаса вышло неожиданным, и Наташа не сразу нашлась с ответом и лишь присела в книксене.
– Я много думала и пришла к выводу, что стоит объясниться, – начала за танцем Наташа. – При первой нашей встрече я имела неосторожность… вернее, нашла забавным вашу с дядей реакцию на болванов. Так вот, прошу меня извинить, я вас обидела.
– О, не стоит. Мне решительно всё равно, что вы находите забавным. Тем более что ситуации, в которых оказываетесь вы сама, многим бы показались комическими, если не сказать смехотворными.
Смехотворными?! Наташа задохнулась возмущения, но через миг взяла себя в руки. Строго говоря, он был не так уж неправ.
– Если вам безразличны мои мысли и слова, то зачем прилагать столько усилий, чтобы обидеть? Утруждать себя вальсом и переходить на «вы» со мною, чтобы донести мысль, насколько я вам безразлична?
– Вальс и прочее – дань уважения вашему отцу, и только.
– Вы очень обяжете, если в следующий раз не станете танцевать со мной из необходимости по этикету. Не выношу неискренних жестов вежливости.
– А я в свою очередь буду безмерно признателен, если вы не станете докучать своим неуёмным любопытством.
– По рукам.
Как же он несносно холоден и высокомерен!
Разговора они больше не заводили, и танец всецело захватил девушку. Ингмар пристально смотрел в глаза, на губах его играла улыбка, если он и думал смутить даму, то жестоко просчитался: Наташа упрямо не отводила взгляда, и только румянец на щеках выдавал её смятение.
Раз-два-три, раз-два-три. Они кружат по залу, ничего не замечая вокруг.
Раз-два-три, раз-два-три. Сердце стучит вдвое быстрее ритма.
Раз-два-три, раз-два-три. Зачем он так смотрит?
Вальс окончился, Ингмар молча поцеловал руку и стремительно покинул бальную залу, а Наташа ещё долго не могла прийти в себя, пытаясь осмыслить, что это было.
И было это странно и так… волнительно.
От полноты пережитых впечатлений даже здесь, у фуршетных столиков, вечер пьянил, зачаровывал, восхищал: Колокольцевы, следовало отдать им должное, знали толк в пышных празднествах. Пылали магниевым огнём свечи, звенел хрусталь в люстрах, оранжевел апельсиновый крюшон в вазах, тихо пела механическая оркестра в фонтане; Наташа знала, цитрусовый дух вперемешку со стеарином врежется в память, чтобы воскрешать из небытия сегодняшнее ощущение волшебства.
Ну надо же – свечи! Настоящие, не иллюзия. Она протянула руку к массивному подсвечнику с львиными головами, и в подтверждение её умозаключения белое пламя колыхнулось от движения воздуха.
– Ещё в прошлом году провели электричество, а свечи больше для антуражу, – раздался над ухом голос Поля и развеял апельсиновое наваждение.
– Антураж на высоте, – развернулась Наташа к виновнику торжества, одетому по форме Корпуса военных мастеров незримого, куда был зачислен в прошлом году после поступления в Академию. Мундир чёрного, самого лучшего в столице сукна, с красными отворотами, расшитый золотым позументом и шёлком; пуговицы, сияющие рубинами, начищенные до зеркального блеска сапоги – таким великолепным Поля Наташа ещё ни разу встречала, оттого чуточку потерялась и почувствовала некоторое замешательство, будто Поль в форме сделался совсем другим человеком. Это ощущение мигом развеялось, стоило ему снова заговорить.
– Как оказалось, ты тоже можешь выглядеть, как разбивательница сердец, – смерив Наташу внимательным взглядом, оценил Поль. – Моё так точно при виде тебя забилось чаще.
– Твои шутки, как и всегда, неподражаемо искромётны, – и не подумала смутиться Наташа и провела пальцами по шёлковой ткани корсажа. Она верила удивлению Поля: праздничный её наряд и вправду разительно отличался от будничных строгих платьев с кружевными воротничками. Таинственно-прозрачные переплетенья материи нежно-сливового шёлка выгодно оттеняли светлую Наташину кожу и белокурые волосы, а глаза в таком цветовом обрамлении будто играли небесной синевой. Даже застывший столбом Ингмар подтвердил её выводы о неизгладимом впечатлении, когда сегодняшним днём застал Наташу в гостиной за сборами к торжеству.
– Клянусь, здесь у меня нет ни малейшего повода для шуток…
– Поль, Натали! Вот вы где! – совершенно не по-светски запыхавшаяся Полли стремительно приблизилась к фуршетному столику, где удобно расположились молодые люди, и расцеловала в щёки обоих поочередно. – Фух, это так утомительно – по-взрослому быть хозяйкой бала…
– Ты ведь мечтала об этом, – хитро прищурилась Наташа.
– Я мечтала, конечно, о внимании, но к себе, а не о моём ко всем. Однако если младший Вилкас пригласит меня на танец, это несколько скрасит вечер и смягчит мои страдания… – Полли мечтательно прикрыла глаза. – Ах, он так загадочен и умён…
– Умён? – внезапно возмутился Поль. – Откуда такие скоропалительные выводы?
– Натали рассказала этим утром за поздравительным чаепитием! Правда, дорогая, ведь он весьма умён и разбирается во множестве сложных вещей? А глаза холодно-стальные, но взгляд такой изучающий и внимательный, заставляющий смутиться… Окатит холодной волной, а по телу мурашки бегут, – повела плечами Полли.
– В уме ему не откажешь, вне всяких сомнений, – кивнула Наташа, напряжённо анализируя свои эмоции: отчего слушать Полли стало вдруг неловко и… неприятно? – Он разбирается в рунописи и невербальной…
– Вот, Поль! Ты слышал?
– Ах, избавьте меня от глупых щенячьих восторгов, – раздражённо отозвался Поль.
Неудовольствие его можно было понять: стихийник с факультета боевых искусств что с него взять? Поль вообще не отличался склонностью к тонким материям, предпочитал громить чистой силой.
– Ты видела Софи Грушевскую? – взяла подругу под руку и перешла на интимный шёпот Полли. – Кольца поверх перчаток, какая безвкусица! – скривилась она, а Наташа с трудом подавила улыбку: главным преступлением Софи стала попытка кокетничать с Ингмаром. – А Понизова? Всё лицо в веснушках. Одно слово – деревенщина.
– Сестрица, это некрасиво, в конце концов, – нахмурился Поль.
Временами Полли в раздражении становилась невыносимо желчной и могла пачками раздавать «комплименты» всем и каждому.
– Ах, пора к гостям, – оправляя оборки цвета морской волны на платье и совершенно игнорируя брата, переменила настроение откровенничать в его присутствии Полли. – Натали, как я выгляжу?
– Ты просто прелесть, – улыбнулась Наташа.
– Так и думала, – кивнула та. – Обольщение у меня в крови – как говорит маменька – справлюсь!
После того, как Полли скрылась среди гостей, на мгновенье Наташа снова почувствовала скованность, будто Поль подслушал нечто, не предназначавшееся для его ушей. И почему разговоры о младшем Вилкасе мешают прежней в общении с близнецами лёгкости?
– Тебе нравится здесь, в Свиридово? – прервал, наконец, неловкую паузу Поль.
– О, это прекрасное место, парк роскошен, а пруд с лягушками, лес и соловьи… я просто влюбилась! – с излишним пылом немедленно отозвалась Наташа. – Как это всё может оставить равнодушным?
– А ещё прекрасная библиотека, – тоном искусителя, проникновенно понизив голос, молвил Поль. – На протяжении пяти поколений моя семья занималась её устройством: редкие издания, личные записи знаменитых первооткрывателей… А дед был алхимиком старой школы. Сама понимаешь, он её только приумножил.
– О, боги, Поль!.. Ты обязан мне её показать, – Наташа даже дышать перестала от восторга и предвкушения.
Но… приличия диктовали воздерживаться от свиданий наедине. Нет, она вовсе не считала Поля коварным похитителем девичьих сердец и добродетели. Да и не было в их привязанности ни капли романтизма: обсуждение прочитанного да подшучивания друг над другом. Но побег девицы с кавалером в укромное тихое местечко, прочь от лишних глаз, для других мог выглядеть иначе и породить сплетни. Они-то уж точно не входили в Наташины планы.
– В другой раз, конечно же, – поспешно оговорилась она. – Думаю, Полли будет рада показать мне дом и библиотеку чуть позже.
Вот так намного благоразумнее: маменька была бы в восторге. Поль хитро покосился на Наташу и протянул той бокал крюшона.
– Как скажешь, Натали.
– Поль, дорогой! – нахлынула, словно ниоткуда, графиня Прилюбская, двоюродная тётка близнецов, наполняя пространство вокруг себя тяжёлым ландышевым духом и парчовым шуршанием юбок. – Зайчик мой сахарный, так бы и съела!
Пути к отступлению мгновенно были перекрыты массивным корпусом дамы, и щёки именинника подверглись жестокому испытанию поцелуями.
Наташа присела в быстром, положенном по этикету, книксене и шагнула в сторону террасы, дабы оставить родственников обмениваться любезностями наедине.
В глазах Поля мелькнула досада, затем что-то вроде отчаянной мольбы не бросать его на съедение графини, и Наташа с трудом удержала серьёзное выражение на лице, но немой просьбе вняла и решила отложить побег до лучших времён.
– О, Поль! Тебе необходимо задуматься о женитьбе, – незамедлительно взялась за нравоучения родственница, а перья в её причёске подпрыгивали в такт каждого слова.
– Ах, тётушка, я же ещё так молод, успеется… – страдальчески сморщил нос Поль.
– Пока ты прохлаждаешься, всех самых завидных невест уведут из-под носа! У меня есть на примете пара прекрасных партий: совершенно необходимо представить вас друг другу.
– Уверяю вас, это положительно лишнее…
– Ты и глазом моргнуть не успеешь, как зазвучат свадебные гимны…
– Не смею и мечтать о таком….
Когда графиня несколько сбавила обороты матримониальных планов и позволила занять себя партией в вист, Поль облегченно выдохнул, и они с Наташей сбежали на террасу.
– Я уж думал, остаток вечера проведу за выбором свадебного торта…
– Осталось выучить пару свадебных гимнов… – хихикнула Наташа.
– Признаюсь, я решительно не разбираюсь в свадебных гимнах.
– Не каждый нашёл бы в себе смелость сознаться в таком.
– И в любовных признаниях в принципе, что должны знаменовать прежде любое бракосочетание.
– Боже, да ты главный позор факультета.
– С прискорбием констатирую сей факт.
– Ничего, ты ещё молод и обладаешь блестящими задатками, чтобы наверстать упущенное. И вообще, во всех отношениях завидный жених.
– А ещё свою жену я приведу в этот самый дом, – нарочито значительно прибавил Поль, и покосился на Наташу.
– Это, бесспорно, прибавляет тебе очков, как завидному жениху, – весело рассмеялась Наташа.
– Но в твоих глазах их не прибавилось ни на йоту, – ответил улыбкой и он. – Стараниями тётушки. Признайся, она тебя напугала моей потенциальной женитьбой.
– Не более чем меня пугало замужество ранее. Я собираюсь учиться, а не дожидаться всех этих глупостей с гимнами и тортами. И вообще, вряд ли я способна сделать кого-то счастливым.
– Я думаю, ты сделала бы счастливым любого. И сама бы сделалась счастливой. Возможно, со временем. Зачем тебе университет?
– Есть многие вещи, кроме замужества, делающие человека счастливым. Возможность заниматься тем, что нравится, к примеру.
– Согласен. Мне нравятся многие вещи. Уверен, и у тебя найдется не одно такое дело. Можно выбрать то, что понравится и твоему мужу.
– А если моему мужу понравится посадить меня дома, как красивую куклу? И до моих желаний ему не будет никакого дела? Или он посчитает, что книги и наука – не женская стезя? У меня есть способности, и по закону я могу учиться. В подобной ситуации единственно верный выбор такой: я лучше вообще не выйду замуж. Никогда.
– Разве ты не хотела быть любимой? Семью?
– Такой ценой – нет.
– Ох, зря не порол тебя папенька как сидорову козу, – наигранно печально вздохнул Поль, закрывая дискуссию шуткой.
– Эй, Поль, – тихонько толкнула плечом его Наташа. – Ей повезёт. Твоей жене, кроме шуток. Надеюсь, она не запретит мне наведываться в вашу библиотеку за редкими изданиями в случае чего.
Поль криво улыбнулся и залпом осушил бокал.
– Поглядим. О, падекатр – наш выход, Натали, – и он увлёк девушку в бальную залу.
Поль – прекрасный партнёр в танцах, кроме того с ним всегда было легко и весело. Он вёл уверенно и умело, и Наташе оставалось только довериться его умению и разрешить себе раствориться в отточенных до совершенства движениях и мелодии.
А падекатр она любила, пожалуй, даже больше вальса.
Наташа не сразу заметила, что кто-то спутал бальное движение, а распорядитель засуетился в попытках увести кого-то с самой середины залы. Нарушителем оказался старик, одетый кое-как в старомодный побитый молью –фрак, с всклокоченными волосами и несомненным безумством в глазах.
Музыка продолжала играть, пары же в смятении прекратили движение.
– Кто это? – несколько испуганно прошептала Наташа.
– Князь Репнин, – напряжённо отозвался Поль. – Живёт затворником, ненавидит общество, у него из прислуги на всё поместье только трое осталось: кухарка, дворецкий да конюх.
– Ему высылали приглашение?
Поль качнул головой.
– Не думаю. Он уже лет пятнадцать в обществе не появлялся. И теперешний его визит странен донельзя.
Старик перевёл ошалелый, будто подёрнутый белёсой плёнкой, взгляд на Наташу и замер. И вместе с ним застыла Наташа.
– Не дай ткани всего сущего разойтись по швам, именно этого он и желает!.. – ринулся к ней с небывалой для пожилого человека прытью князь. – Не дай ему попытаться. Понимаешь?
– Простите, мне сложно вас понять…
– Натали, пойдём. Ты же видишь, он не в себе, – потянул за собой её Поль, аккуратно, но твёрдо, придерживая за талию.
Но сухие, обтянутые старческой в пятнышках кожей, пальцы сомкнулись на Наташином запястье.
– Нельзя допустить его к такому, ты пожалеешь, что не послушала меня!
– Прошу нас извинить, – снова вмешался Поль.
Но старый князь и не думал отступать: рванул Наташу за руку на себя и зашептал ей в самое ухо:
– Чернокнижие – тяжкий грех…
Ах вот что… Нашёлся, похоже, ещё один противник упорядочения. Любитель чистой стихии, свободной натуры. А выверенные формулы вызывают у таких приступы мракобесия и прилив энергий для поиска тёмных материй в основе научных изысканий.
– Алхимия – не чернокнижие, – оборвала его Наташа и попыталась высвободить свою руку.
Старик качнулся в сторону, сделал несколько шагов назад, шаря за спиной рукой, будто пытался найти опору, наткнулся на фуршетный стол, затем захрипел и опрокинулся навзничь. Раздался звон разбитого стекла, музыка моментально стихла, и тишину тут же нарушил женский возглас, затем всеобщий вздох волной прокатился по здешнему собранию.
Наташа опомнилась от оцепенения и прикрыла рот ладошкой: князь Репнин с зажатым в кулаке краем скатерти лежал среди посуды и прочей утвари. Почему-то сомнений, что он совершеннейшим образом мёртв, не было ни капли.
Наташа всхлипнула и уткнулась лицом в широкую грудь Поля. Тот обнял девушку за плечи и настойчиво повлёк её выходу, сквозь охающую и шепчущуюся толпу любопытствующих.
На террасе Наташа дала волю слезам.
– Поль, это я? Он из-за меня?..
– Ну о чём ты? Князь – старый человек, с ним удар случился, только и всего… За доктором послали, я и тебе капель попрошу, – ласково уговаривал её Поль, гладя по волосам.
– Не надо… капель.
– Я отвезу тебя домой.
Глава пятая. Томительное дознание
Отбыть до дому не удалось. Происшествие не осталось без внимания полиции, и до самой ночи всем присутствовавшим пришлось давать обстоятельные пояснения по поводу увиденного и услышанного. Причём Наташу и Поля полицейский пристав оставил себе на десерт.
Ситуация выходила скверная. Поль страшно нервничал – ещё бы: праздник оказался безвозвратно испорченным, да и кривотолки не заставят себя ждать, а истории о смерти гостя на торжестве с каждым новым рассказчиком неминуемо обрастут новыми невероятными подробностями, со временем переродятся в мифы и легенды. Словом катастрофа! Графу Колокольцеву, щепетильному к репутации до жути, такая веха в истории рода грозила сделаться бельмом на глазу. И стоило быть уверенным, он приложит все усилия, чтобы разобраться, что случилось с бедным князем Репниным.
Наташа хотела бы, но совершенно была не в силах сегодня стать утешением другу. Приободрить, объяснить, что всё образуется… Слова старика не шли из головы, она снова и снова прокручивала их разговор. И Поль, словно ощущая Наташину до болезненной степени тревожность, не оставлял девушку ни на минуту за малым исключением: найти и привести Полли и отдать должное за разъяснениями отцу.
Папенька тоже был возбужден сверх меры одолел предостережениями пристава в части нежного внутреннего устройства барышень и взял в осаду доктора, дабы тот привёл в чувство его несчастную дочь, оказавшуюся в центре неприятных событий. Наташа безучастно отнекивалась, однако вскоре сдалась и позволила влить в себя успокоительные капли, от которых теперь нещадно клонило в сон.
Вилкасы совершенно оставили намерения вернуться в дом в Старокирпичном переулке и стоически переносили неудобства вместе с Черкасовыми. Магнус Витольдович тихонько переговаривался с Александром Кондратьевичем на диванчике поодаль, а Ингмар волшебным образом очутился в компании с Полли, тоже находящейся в нервическом возбуждении, которая, как показалось Наташе, всячески старалась привлечь его внимание. Очарованием в крови, не иначе!
– Ах, Натали, я бы на твоём месте непременно лишилась бы чувств! – патетично всплеснув руками, объявила Полли. – Чего же князь от тебя добивался? – мистическим шёпотом уточнила она, а Ингмар, впервые со времён вальса, смотрел на Наташу, не отводя демонстративно взгляда.
– Ничего он не добивался, уверяю тебя, говорил лишь какую-то чепуху.
– Какую же? – затаила дыхание Полли.
– Дорогая, не нужно волновать Натали без нужды, – поморщился Поль и взял Наташу за руку, а та с благодарностью едва заметно улыбнулась ему.
– Как это без нужды? Должна же я узнать, что приключилось с подругой!
– Вот-вот состоится беседа с полицией, имей терпение.
– Здравия желаю, дамы и господа, надеюсь, занять вас совсем ненадолго. Полицейский пристав Васильевского отделения Семикуров Платон Егорович. Барышня Черкасова, барышня Колокольцева, Павел Андреевич и… – раскланялся пристав с каждым и вопросительно уставился на Ингмара.
– Вилкас Ингмар, мы с моим дядей прибыли по приглашению барона Черкасова и гостим в его доме, – спокойно отозвался Ингмар.
– Платон Егорович, будет ли вам угодно выслушать нас с Натали вместе? Чтобы не тратить ваше время даром.
– Согласен, Павел Андреевич, так, действительно удобнее всего выйдет, – кивнул пристав и обратил свой пристальный взор на Наташу. Выдержал некоторую паузу, которая казалась непереносимо лишней в свете столь длительного ожидания и, особенно, пережитого. – Наталья Александровна, будьте любезны обсказать всё подробно, в деталях.
– Конечно, – кивнула Наташа, возвращаясь мыслями к встрече со старым князем. – Всё случилось неожиданно: звучал падекатр, мы с Полем были заняты танцем, и я не сразу заметила, как князь Репнин оказался рядом…
– Почему он обратился к вам, как считаете?
– Я не знаю.
– Вы были представлены князю? Виделись ранее?
– Нет, никогда. Только сегодня на балу я узнала, кто это. От Поля.
– Что же он посчитал важным сообщить вам?
– Я очень смутно помню… Он что-то говорил о ткани всего сущего, что она не должна разорваться. И о чернокнижии. Что, мол, чернокнижие – тяжкий грех. Я не знаю, был ли князь Репнин натуралистом, но именно они называют алхимию чернокнижием…
– Наталья Александровна, – скупо улыбнулся пристав, – оставьте право делать выводы дознанию.
– Прошу прощения, – нахмурилась Наташа.
Что же и высказать свои догадки нельзя? Какой грубый и невоспитанный человек этот пристав!
– Что же случилось дальше? – поторопил обиженную барышню он.
– Мы попытались ретироваться, чтобы не волновать князя, он был явно не в себе, – ответил за Наташу Поль, видя её некоторое замешательство.
– Да, но князь Репнин схватил меня за руку и сказал, что я пожалею, если не остановлю его.
– Кого? Князя Репнина?
– Да нет же! Не князя.
– Кого же? – мистическим шёпотом взмолилась Полли.
Наташа развернулась к подруге, Ингмар с не меньшим интересом ждал её ответа, и было в его взгляде что-то… Любопытство, того же рода, что и демонстрирует Полли, или… тревога?
– Откуда же мне знать? Он так и сказал: «Не дай ему попытаться» или нечто похожее. А потом с ним случился удар и он упал. Апоплексия или что это было?..
– Дознание идёт, Наталья Александровна, мы всё выясним, – вновь недовольно скривился пристав. – Вам есть, что добавить, Павел Андреевич?
– Нет, – качнул головой Поль и приобнял Наташу за плечи. – Мы можем быть свободны?
– Да, конечно. Барышня, не обессудьте, но ежели возникнут вопросы, не сочтите за труд явиться в участок.
– Разумеется, – кивнула Наташа.
– Честь имею, – откланялся пристав и отправился дать последние распоряжения: осмотр места происшествия был окончен, тело князя погрузили на носилки и несли на выход к автомобилю, ожидающему у входа.
– В мертвецкую повезут. А вскрытие покажет, что стало причиной смерти, – надеясь успокоить присутствующих дам, объяснил Поль, когда пристав скрылся за дверью.
Но его слова внезапно возымели обратный эффект.
– Боже, братец, – воскликнула Полли, – умеешь ты найти нужные слова для умиротворения! Мертвецкую! И дышать сразу стало легче…
Несколько театрально она вскинула руку ко лбу, а другой принялась неистово обмахиваться веером, да так, что, казалось, поднялся ураган.
Поль только едва заметно страдальчески поморщился и мельком взглянул на Наташу: надеялся убедиться, что та не намеревается лишаться чувств?
Наташа не была столь впечатлительной, чтобы падать в обмороки при любом удобном случае. В отличие от Полли. Но и дорогая подруга имела привычку и затянуть корсет потуже, и приукрасить свои страдания, когда желала большего внимания к своей персоне, чем имела возможность получить. Но обморок сейчас явно тоже не входил в её планы.
И под прицелом чар сейчас находился ничего не подозревающий Ингмар… Наташа искоса проследила за его выражением лица. Улыбка и выражение глаз оставляли простор для фантазии – он умело скрывал собственные эмоции под лёгкой светской полуулыбкой, что раззадоривало Полли ещё больше. И манёвры её бесспорно не остались такими уж неочевидными.
– Как думаешь, Поль, – решила переменить тему разговора Наташа, – что имел в виду князь под чернокнижием? Пристав так категорично меня одёрнул, что теперь я совершенно не уверена в собственной догадке…
– Полагаю, не стоит отбрасывать и твою версию с алхимией.
– В таком случае, меня до чёртиков пугает, гипотеза о персоне, которому я должна помешать… – кусая губы, прошептала Наташа.
– Ты предполагаешь… – начал было Поль.
– Что речь шла о твоём отце? – вдруг высказал мнение Ингмар, и все обернулись к нему.
Он попал в точку. Именно эта мысль мучила Наташу, но она неопределённо качнула головой в ответ: не очень-то хотелось откровенничать с человеком, который не слишком по-доброму настроен в её сторону.
– Имел ли он убеждения в области натуралистики? Стоит задать пару вопросов нашему папеньке, да сестрица? Ненавязчиво и между делом.
– Скажете тоже, князь Репнин – натуралист, – неожиданно резко вдруг отозвалась Полли.
– Откуда такая уверенность в суждениях? – несколько нервно улыбнулся Поль.
– Он в тайном отделении служил.
– Полли, откуда эти познания? Ты меня пугаешь, – поддержала Поля Наташа.
– Источники надежны, как гранитные колонны Исаакиевского собора, – не к месту ударилась в метафоры Полли, загадочно улыбаясь и явно находя возникший повышенный к себе интерес приятным во всех отношениях.
– Довольно интриг, откуда же? – не стал деликатничать Поль, и Наташа в это его всецело поддерживала. Мысленно, разумеется. Говорить это вслух грозило вызвать немалую обиду и месяц молчания, не меньше.
– Подслушала разговор папеньки с приставом.