Пересмешник бесплатное чтение

Глава 1

Погода в первый учебный день выдалась отличная, как по заказу. Было прохладно и немного ветрено, зато солнце светило вовсю, на небе – ни облачка. Академический парк, раскрашенный в осенний багрянец и золото, выглядел нарядно, словно красавица на балу. Особенно эффектно и торжественно было на площади перед центральным корпусом. Белоснежный мрамор колонн, солнечные блики на окнах фасада, искрящиеся струи фонтанов, выстроившиеся будто по линейке шеренги студентов в выглаженной униформе…

Я немного припозднился после вчерашних похождений в «Колизеуме» и долгого полуночного разговора с Демьяном. Большую часть торжественной церемонии пропустил, потом долго искал своих. Наконец, разглядел в толпе тёмно-зелёную форму Горного Института и скрещенные молотки на шевронах, а потом заметил и знакомую кучерявую шевелюру Полиньяка, которая выбивалась даже из-под фуражки.

Впрочем, чуть раньше я увидел даже не его, а объект его воздыханий. Немногочисленные студентки Горного выстроились в отдельную шеренгу на переднем плане, и русоволосая красавица с косой, конечно, стояла на левом фланге, издалека выделяясь ростом и статью. Большинство остальных девчонок едва доставали ей до плеча.

Кстати, облачившись в студенческую форму и избавившись от простоватого деревенского образа, девушка здорово преобразилась. Китель выгодно подчёркивал её фигуру, форменный берет, кокетливо сдвинутый чуть набок, тоже смотрелся очень симпатично. Особенно в сочетании с шикарной янтарно-русой косой, опускающейся на грудь справа. Стояла девушка, выпрямившись, с очень серьёзным и торжественным выражением лица слушая выступление какого-то важного шишки, взошедшего на трибуну рядом с фонтаном.

Я, потихоньку пробравшись между шеренгами, потеснил парней и встал по росту между Полиньяком и Трофимовым. Глеб кивнул мне, как старому знакомому, и пожал руку. Француз же отреагировал так, будто я тут и был, только отлучался на минуту. Всё его внимание было поглощено девушкой.

– Я узнал её имя, – заговорщически шепнул он мне. – Её зовут Варвара. Варвара Колыванова.

С его грассирующим акцентом это имя звучало довольно угрожающе, но он умудрился произнести его нежно, с придыханием.

– Да ты, я смотрю, серьёзно запал, дружище, – усмехнулся я. – А там, на трибуне, кто вещает?

– Это же Вяземский, – подсказал Глеб с некоторым удивлением. – Генерал-губернатор томский. Не узнал, что ли?

Хм… Солидный мужик. До трибуны было метров тридцать, и голос чиновника усиливался с помощью какого-то диковинного устройства, похожего на растянутую на массивной раме мембрану. Но даже с такого расстояния я отчётливо видел ореол эдры, окутывающий его фигуру. Губернатор определённо был нефилимом, и весьма сильным. Впрочем, и немудрено.

Я застал только самую концовку его речи. Он попрощался, пожелав студентам плодотворной работы в новом учебном году. Затем грянул оркестр, и хор, выстроившийся у подножия трибуны, затянул «Боже, царя храни». Все собравшиеся, вытянувшись в струнку, подпевали гимну. Я даже губами шевелить не пытался – слов я не знал, а петь, похоже, не умел вовсе. Но мелодия показалась смутной знакомой.

Во время исполнения над трибуной подняли огромный портрет императора. Александр Павлович Романов по прозвищу Неодолимый на портрете выглядел грозно – резкие, грубоватые черты, прямой взгляд исподлобья, сдвинутые к переносице брови. И странноватый цвет лица – тёмный, землистый, на правой щеке и части шеи вовсе переходящий в какую-то каменную корку.

Скорее всего, художник пытался отобразить на портрете не только характер монарха, но и фамильный Дар Романовых. Аспект Камня у Александра проявлялся в умении мгновенно обрастать непробиваемой бронёй. И он активно развивал этот талант с ранней молодости, сделав блестящую военную карьеру. Судя по тому, что я успел прочитать, император до сих пор не чурается лично появляться на поле боя.

Сразу после гимна шеренги студентов рассеялись, и на площади воцарилась уже привычная суетливая толчея. Мы с Полиньяком направились в сторону корпуса Горного института. Трофимов где-то потерялся по пути.

– Слушай, а с занятиями-то сегодня что? Я, если честно, совсем забыл посмотреть расписание…

– Первой парой сегодня биология, – подсказал Жак. – Надо поторапливаться, кстати, начало через пятнадцать минут.

– Мы аудиторию-то успеем найти?

– Профессор назначила сбор прямо возле корпуса. Кажется, будет что-то интересное.

Он на ходу вертел головой, вытягивая шею и пытаясь кого-то высмотреть в толпе.

– Да вон она, зазноба твоя, – указал я на Варвару, которая в гордом одиночестве шагала по дорожке метрах в десяти позади нас.

– О! Да, точно…

Полиньяк порывисто сдёрнул головной убор и попытался причесать свои непокорные кудри. Без особого успеха, впрочем. Потом, заметив на рукаве новёхонькой студенческой формы свежее пятно от чего-то съедобного, принялся торопливо вытирать его платком, зажав фуражку подмышкой. Фуражку выронил, но заметил это только через несколько шагов и, всплеснув руками, бросился поднимать её и отряхивать.

Я приостановился и вздохнул, наблюдая за его метаниями.

– Да не мельтеши ты так. Чего разволновался? Ну, раз нравится она тебе – подойди да познакомься.

Варвара как раз поравнялась с нами и прошла мимо, чуть задержавшись взглядом на мне. Смотрела она странно – не то выжидающе, не то даже с некоторым осуждением. Но при этом быстро спрятала глаза, стоило только повернуться в её сторону.

Я задумчиво посмотрел ей в след, снова отмечая странного строения ауру – спящую или спрятанную, больше похожую на твёрдое ядро, чем на обычный энергетический контур из эдры.

Необычная барышня. И сдаётся мне, что-то она скрывает.

– Ну хочешь, вместе подойдём? – предложил я Полиньяку.

Тот протестующе замотал головой и забормотал что-то, так разволновавшись, что то и дело сбивался на французский. Я усмехнулся и оставил его в покое.

Когда мы подошли к зданию Горного института, то недалеко от входа, рядом с монументом из парящей эмберитовой глыбы, уже собралась приличная группа студентов – человек, пожалуй, двадцать.

Преподавательница уже тоже была на месте. Интересная женщина лет сорока – сорока пяти, небольшого роста, в строгом глухом платье с воротником под самое горло, высокой причёской и в элегантных золочёных очках, сдвинутых на самый кончик носа. Платье показалось мне несколько старомодным – со слишком пышной юбкой, под которой угадывался кринолин. По крайней мере, студентки сейчас такие не носили.

К слову, девчонок в нашей группе оказалось всего трое, включая Варвару. Некоторые лица были мне уже знакомы по лекции Кабанова. Кроме того, здесь же оказались и Трофимов, и Кудеяров с дружками. Видимо, занятие было объединённым для всего потока, без учёта специализаций.

Кудеяров-младший лишь мельком скользнул по мне взглядом и демонстративно отвернулся, делая вид, что тут же потерял ко мне интерес. Что ж, правильно, сынок. Ты меня не трогай, и я тебя не трону.

– Все собрались? – спросила профессор, чуть вскинув подбородок, чтобы взглянуть на нас сквозь стёклышки очков. – Вы уже выбрали старост?

Судя по растерянному бормотанию, прокатившемуся по группе, никто и не в курсе был, что нужен какой-то староста. Преподавательница мягко улыбнулась и, щёлкнув крышечкой карманных часов, проверила время.

– Что ж, занятие уже две минуты как началось. Будем считать, что все желающие на месте. Со списками сверяться не буду, сделаю поблажку в первый учебный день. Тем более что я хотела бы начать с небольшой обзорной лекции, не входящей в основной курс. Конспекты сегодня тоже вести необязательно. А вот со следующего занятия начнём разбираться в предмете более основательно. Есть возражения?

Она сделала небольшую паузу, снова обводя нас взглядом. Из-за небольшого роста и сдвинутых на нос очков она делала это в забавной манере – чуть вытягивая шею, будто пытаясь заглянуть через забор. При этом брови её тоже взмывали вверх, придавая лицу этакое изумлённое выражение.

– Возражений нет. Что ж, тогда позвольте представиться. Софья Николаевна Коржинская, профессор кафедры биологии Императорского Томского университета.

Она сделала небольшую паузу, застыв в чётко выверенном полупоклоне.

– Биология – это не профильное направление для вашего института, поэтому собственной кафедры у вас нет. Однако, учитывая специфику вашей будущей работы в Сайберии, вам будет крайней полезно ознакомиться с некоторыми особенностями местной флоры и фауны. Это очень пригодится на практике, особенно выпускникам геолого-исследовательского факультета…

Голос у Коржинской был тонкий, даже немного писклявый, но слушать было приятно. Кто-то из студентов в задних рядах – кажется, опять Кудеяров с дружками – начали было хихикать, отпуская язвительные замечания, но на них зашикали, и быстро восстановилась относительная тишина.

– Как вы, наверное, уже знаете, Академический парк, в котором располагаются учебные корпуса и общежития Императорского Томского Университета, одновременно является и крупнейшим за Уралом ботаническим садом. Он был заложен одновременно с главным корпусом университета, и за последующие годы здесь были собраны сотни интересных образцов сибирской флоры. Для некоторых из них отведены специальные оранжереи в южной части парка. Но сегодня мы туда не пойдём, ограничимся лишь несколькими важными экспонатами на открытой территории…

Вести лекцию на ходу для группы в два десятка человек было, пожалуй, не самой удачной затеей. Голос у Софьи Николаевны был не особо громкий, так что группа быстро разделилась примерно надвое. Часть наиболее интересующихся, или просто наиболее дисциплинированных студентов держалась поближе к профессору, ловя каждое её слово. А другая половина, наоборот, немного отстала, чтобы иметь возможность переговариваться между собой.

Полиньяк, как истинный ботаник во всех смыслах этого слова, конечно же, следовал за преподавателем по пятам. Я тоже держался рядом. Хотя я-то Коржинскую отлично расслышал бы и за полсотни метров, потому что, выходя из дома, уже привычно перенял у Велесова Аспект Зверя. Без него я уже чувствовал себя немного неуютно.

Мой собственный Дар – Дар Пересмешника – в своём «чистом» виде довольно бесполезен. Всё равно, что незаполненный сосуд. Да, с его помощью я могу видеть течения эдры, пронизывающие мир, и сходу определять Одарённых. Но, собственно, на этом пока всё. Нейтральная, «неокрашенная» эдра, составляющая моё тонкое тело, никак не воздействует на мир или на мой собственный организм. А базовая способность читать эдру сохраняется и при смене Аспекта. Так что при прочих равных условиях мне полезно постоянно удерживать в себе чей-нибудь скопированный Дар.

Аспект Зверя, учитывая плохую репутацию вампиров – не самый безопасный вариант. Зато довольно полезный, хотя бы за счёт усиленных органов чувств. Но главное даже не в этом. Я пока не мог подтвердить это, но на уровне интуиции чувствовал – перенимать чужие Дары и экспериментировать с ними очень полезно для развития моего собственного Дара. Это что-то вроде тренировки мышц. Чтобы они росли, нужно регулярно обеспечивать их нагрузками.

Лекция Коржинской, впрочем, оказалась довольно познавательной, и к некоторым её частям я прислушивался уже всерьёз. Заметок на ходу, правда, не делал, как Полиньяк, но на ус мотал. Особенно меня заинтересовали моменты, связанные с мутациями животных и растений под воздействием эдры.

– Ещё в начале прошлого века учёные были уверены, что дыхание эдры присутствует только в Сайберии, и ослабевает по мере удаления от условного эпицентра вечной мерзлоты, который мы называем Оком Зимы. Однако более поздние исследования показывают, что мутации живых организмов, имеющие в основе воздействие эдры, встречаются не только по всему Евразийскому континенту, но и за океаном. Это доказывает, что эдра разносится по гидро и атмосфере на неограниченные расстояния. За последние триста лет она постепенно превратилась в ключевой фактор, влияющий на формирование устойчивых мутаций живых организмов на планете. Ну, а Сайберия, как регион, который наиболее долго и интенсивно подвергается воздействию эдры, представляет собой наиболее яркий пример, как эта таинственная энергия может влиять на животный и растительный мир.

Мы остановились на кольцеобразной развилке, в которую вливалось сразу несколько дорожек с разных направлений. Коржинская указала на дерево справа от неё. Я поначалу принял его за обычную сосну, но, приглядевшись, отметил необычную текстуру коры, а потом и присутствие эдры. Только, в отличие от аур Одарённых, в этом дереве эдра не была сформирована в чёткое «тонкое тело», а тянулась извилистыми, едва различимыми нитями, похоже, пронизывающими весь ствол – прямой, идеально ровный. Настоящая мечта строителя.

– Перед нами – типичный образчик Pinus lapis sibirica, сибирской каменной сосны, или, как её чаще называют в быту, камнедрева. Это отличный пример того, как, приспосабливаясь к новым условиям, растение включает эдру в собственный метаболизм, приобретает новые свойства и постепенно, за счёт устойчивых мутаций в нескольких поколениях, образует новый вид.

– Как я понимаю, это что-то вроде Одарённого дерева с Аспектом Камня? – не удержался я от вопроса.

Кто-то в группе захихикал над такой формулировкой, да и сама Коржинская не удержалась от улыбки.

– Ну, всё же термин «Одарённый» принято применять исключительно к людям. Когда мы говорим о мутациях животных или растений, то используем термин «Изменённый». А насчёт Аспекта Камня, кстати, хороший вопрос. Это распространённое заблуждение, связанное с самим названием дерева. Но вопреки названию, оно совсем не каменное, и вы сможете в этом убедиться, если попробуете, например, сделать зарубки на его стволе. Камнедрево – живое. Как и любое дерево, оно тянет питательные вещества из почвы, растёт, плодоносит и со временем, наверное, даже умирает. Правда, настолько старых образцов пока не было обнаружено. Средний возраст спиленных камнедрев составляет не больше ста лет.

– Но они же и правда каменные! – вмешался Кудеяров. – У отца старый дом был как раз из камнедрева. И там брёвна такие, что ни топор ни воткнёшь, ни гвоздя не забьёшь.

– Верно. Но эти свойства проявляются уже после того, как дерево срублено. Эдра, накопленная в слоях древесины, запускает процесс, схожий с кристаллизацией. Он занимает несколько недель, и поэтому важно всю обработку камнедрева завершить как можно раньше. Потом, как вы верно заметили, древесина твердеет до такой степени, что обычными стальными инструментами не обойтись. Но при этом Аспект Камня здесь не при чём. В камнереве эдра имеет скорее фитонцидную природу, отпугивающую насекомых-древоточцев, гниль, другие вредоносные микроорганизмы. А ещё эдра помогает каменной сосне не переходить в состояние анабиоза в зимние месяцы. Это одна из разновидностей сибирских деревьев, которые растут даже в глубинных районах Сайберии, в вечной мерзлоте.

Коржинская направилась дальше, продолжая рассказывать на ходу.

– Вообще, способность накапливать эдру с тем или иным ярко выраженным Аспектом встречается у очень многих сибирских растений. А уж в мерзлоте и вовсе выживают только Измененные растения и животные. В оранжереях нашего университета собрано немало образцов. Вы сможете увидеть огненные купальницы – цветы с ярко выраженным Аспектом Огня, которые подогревают почву вокруг себя, а также могут обжечь своего обидчика. Или знаменитые своей красотой грозовые эдельвейсы.

– У них Аспект Электро? – утончил кто-то из студентов.

– Верно. На них, кстати, особенно интересно смотреть в тёмное время суток. Ещё вы наверняка слышали о печально известном чёрном сибирском чертополохе – Carduus nigrum sibirica. Яркий пример того, как эдра может не просто видоизменять живые организмы, но и наделять их крайне опасными деструктивными свойствами.

– А что, чёрный чертополох действительно такая ядовитая штука, что одним шипом человека убить можно? – спросил Кудеяров. Этот, кажется, интересовался исключительно подобными темами, я ещё по лекции Кабанова подметил.

– Это даже не яд в привычном для нас понимании. Он поражает живые ткани, вызывая обширный некроз, паралич и чудовищные боли. Но при этом воздействует и на тонком уровне, вызывая… скажем так, видения.

– Галлюцинации? – уточнил я.

– Может быть, – уклончиво ответила Коржинская. – Однако собрано слишком много свидетельств, подтверждающих, что это нечто… большее.

– А противоядие есть? Или жертва обречена?

– Зависит, конечно, от дозы. И известны случаи, когда люди всё же перебарывали действие яда… Впрочем, это были не совсем обычные люди. Но даже для сильного нефилима яд черного чертополоха крайне опасен. При этом, к сожалению, это растение довольно широко распространено в Сайберии. Но это тема отдельного разговора. У нас будет несколько лекций, на которых мы будем разбирать наиболее опасные растения, их признаки, места произрастания и как избегать их во время экспедиций. А сейчас я хотела бы показать вам кое-что более красивое и безобидное.

Мы прошлись по дорожке до следующей развилки и остановились возле ещё одного необычного дерева – не очень высокого, но с таким толстенным стволом, что обхватить его можно было разве что втроем. Крона дерева с большими, размером с ладонь, листьями ржаво-коричневого цвета раскинулась над нашими головами огромным шатром. Сама кора дерева была очень тёмного, почти чёрного цвета, и во многих местах полопалась, обнажая слабо светящуюся жёлтую массу, похожую на янтарь. Выглядело и правда необычно и по-своему красиво. Вокруг ствола примерно на высоте человеческого роста шла, чётко выделяясь, толстая золочёная цепь. А на расстоянии метров трех-четырёх от ствола дерево окружал сплошной кованный заборчик высотой где-то по пояс.

Как и в каменной сосне, я разглядел в этом дереве течение эдры, но куда более мощное, медленно пульсирующее, из-за чего весь ствол казался насосом, неторопливо прокачивающим энергию. Точнее даже, вытягивающим её отовсюду. Вокруг гиганта на довольно большом расстоянии больше ничего не росло, даже трава была довольно пожухшей, и в ней можно было разглядеть массу каких-то темных округлых камушков.

Прожорливая хреновина.

– Перед вами изменённый дуб, сохранившийся на территории парка ещё со времён, предшествующих основанию университета. Студенты называют его Гранитным дубом. Цепь на нём появилась относительно недавно, как отсылка к сказке про Лукоморье.

– А кот где? – спросил кто-то.

– Да что кот? Я б на русалку глянул! – хохотнул Кочанов, вызвав целую волну шуточек. Кто-то даже принялся заглядывать вверх, словно и правда надеялся разглядеть в ветвях обнажённую пышногрудую девицу с рыбьим хвостом.

– Вообще, дубы не очень характерны для этих краёв, – терпеливо переждав смешки, продолжила Коржинская. – По одной из версий, несколько десятков саженцев в своё время были завезены в город купцами в дань моде, царившей тогда. Этот великан оказался одним из немногих прижившихся. Да и то благодаря необычной мутации. Обращаю ваше внимание, что в отличие от камнедрев, это не устойчивая форма, а уникальное изменённое растение, обладающее необычными свойствами. Попробуете угадать, какими?

Повисла тишина – все дружно задумались, разглядывая дерево. Я тоже, но не столько из-за вопроса преподавательницы, сколько из-за какого-то смутного тягостного чувства.

Дуб мне определённо не нравился – его аура была мрачноватой, недоброй и какой-то… неприятной. Дерево было похоже на гигантскую насосавшуюся пиявку, которая продолжала тянуть соки из земли. Разве что чавканья не было слышно.

А ещё я различил посторонний запах, долетающий откуда-то сверху. Тоже неприятный – сырой, горьковатый. Хотя и смутно знакомый. Я поднял голову, потихоньку принюхиваясь и пытаясь понять, что это.

– Ну… он здоровый, – тем временем неуверенно выдал версию один из студентов, вызвав смешки остальных.

– Да ты гений, Кочан!

– А мы-то и не заметили!

– Между прочим, юноша мыслит в верном направлении, – удивила всех Коржинская. – Действительно, размеры этого дуба просто аномальные, учитывая его возраст. Не сохранилось достоверных сведений, когда именно он был здесь посажен, но вряд ли этот срок превышает сто пятьдесят – двести лет. И обычные дубы такого возраста имеют куда более скромные размеры. Однако этот развился куда сильнее, потому что…

– Это вампир, – задумчиво пробормотал я, невольно перебив преподавательницу – та как раз сделала паузу, и моё замечание было всеми услышано.

– Ну, опять-таки, не уверена, что это слово можно применить к дереву, – улыбнулась она. – Однако вы правы. Гранитный дуб питается не только с помощью корневой системы, но и на других уровнях. К примеру, как вы можете заметить, вокруг него в значительном радиусе нет ни одного эмберитового фонаря. Их давно уже не устанавливают рядом, потому что дуб попросту вытягивает эдру из солнечника, как и из многих других видов эмберита.

– А из Одарённых? – спросил Кудеяров.

– Вряд ли его поле способно повредить сильному Одарённому. Однако местные знахарки частенько приводят к этому дереву людей, которых пытаются очистить от так называемой порчи или иных болезней непонятной природы. И в этом, пожалуй, есть смысл, если рассматривать порчу с научной точки зрения – как спонтанно возникшие изменения в организме, вызванные воздействием эдры. Дуб может вытянуть поглощённую эдру и таким образом исцелить человека. Как видите, для этого даже установили скамейки рядом со стволом. Но вообще, за огороженную территорию лучше не заходить. При приближении к дубу у некоторых могут наблюдаться неприятные реакции.

Слушая её, я невольно вспомнил о дочери Велесова. А ведь, по сути, сам Демьян во время её приступов примерно тем же и занимается. Что-то вроде кровопускания, только на астральном уровне. Занятно.

Но чем здесь всё-таки так пахнет?

– Есть у этого дуба и ещё одна особенность. Из-за неё он, к сожалению или к счастью, останется в единственном экземпляре. Потому что желуди его под воздействием эдры тоже приобрели необычные свойства. Попробуйте подобрать один из них, и поймёте, в чем дело. Ну же, смелее! Они безопасны. Многие студенты даже прихватывают их с собой в качестве талисманов. Кстати, заодно поймёте, почему дуб назвали Гранитным.

– Да их же не разгрызёшь! Они реально каменные!

– Строго говоря, это всё же органика, но действительно крайне твёрдая. Из-за этого желуди не могут выполнять свою задачу. По крайней мере, мне пока не известно о случае, когда хотя бы один из них пророс.

Полиньяк, набрав целую горсть желудей, протянул один и мне, но я отмахнулся и подошёл ближе к дубу, к самому заборчику. Продолжал глядеть вверх, заодно постепенно усиливая Дар и концентрируясь на обонянии. Действовать приходилось аккуратно, чтобы не выдать себя. Всё равно что потихоньку крутить чувствительную рукоятку, настраиваясь на нужную радиоволну.

Аспект Зверя – вообще занятная штука. Ты будто пробуждаешь в себе древние, первобытные инстинкты, превращаясь из человека в существо, куда более близкое к дикой природе, чем к цивилизованному миру. У этих метаморфоз много граней, и важно вычленить именно те, что нужны в данный момент. Если же дать подобному Дару вырваться из-под контроля – то он захватит тебя полностью, сметая жалкую преграду в виде человеческого сознания.

Об этом мы с Демьяном долго говорили вчера.

– В народе нас зовут упырями, вурдалаками, вампирами. Но это всё наговоры, – объяснял Велесов. – Нефилимы хотят, чтобы люди боялись и ненавидели нас, потому и распускают все эти слухи. Ставят нас в один ряд с ходячими трупами, пьющими человеческую кровь. Но у детей Зверя иная суть. И она скорее в единении с матерью-природой. В обретении силы, которую люди давно утеряли. Да, мы тоже можем питаться чужой плотью и энергией, но это лишь способ выжить. Таких, как мы, объединяет нечто другое.

– И что же?

– Волк, сидящий внутри каждого из нас. Зверь, дающий силу, но отнимающий разум. Вся наша жизнь проходит в постоянной борьбе с ним. И если уж ты перенимаешь этот Дар, то будь готов к этому. Никогда не забывай, кто из вас хозяин. Иначе волк из оружия превратится в твоего же палача.

Для самого Демьяна, учитывая, как насыщен эдрой его Дар, эта борьба, наверное, превратилась в нешуточное испытание. Может, поэтому он стал таким нелюдимым и замкнутым. У меня всё же с этим попроще. Во-первых, и базовая мощь Дара, зависящая от количества удерживаемой эдры, гораздо ниже. Во-вторых, я гораздо лучше контролирую свою ауру, мгновенно изменяя её усилием мысли.

Мне наконец, удалось вычленить из калейдоскопа запахов, витающих вокруг, тот самый, что привлёк моё внимание. Влажный, вызывающий на языке слабый горьковатый привкус железа. Не очень-то приятный, но при этом заставивший моего внутреннего волка возбуждённо оскалиться, вздыбив шерсть на загривке.

Кровь!

Человеческая. Много. Правда, по большей части уже свернувшаяся. Запах доносился с высоты метров трёх – там была развилка двух толстых отростков ствола и, кажется, в этой рогатке застряло что-то тёмное. Но снизу было не разглядеть. Разве что точно выделялось зеленоватое пятно, контрастирующее с черной корой. Похоже на… краешек ткани?

– Ты чего, Богдан? – обеспокоенно потянул меня за рукав Полиньяк.

Я встрепенулся, оборачиваясь на группу.

– Что-то случилось, молодой человек? – подошла ко мне сама Коржинская.

– Эм… Да нет, ничего. Но мне показалось, что там, наверху, что-то есть. Что-то постороннее.

– Это вряд ли. Как видите, дерево огорожено, и приближаться к нему вплотную запрещено…

Остальная группа, впрочем, её объяснениям не вняла. Любопытство – страшная штука. Быстро облепив заборчик вокруг ствола дуба, студенты вытягивали шеи, пытаясь разглядеть что-то наверху. И вдруг Кочанов, один из приятелей Кудеярова, охнул, вскидывая ладонь ко рту.

– Это же Бергер!

– Кто?

– Ну, Бергер! Старшекурсник из нашего института… – пробормотал он с выпученными глазами. И вдруг, заметно побледнев, метнулся в сторону. Его шумно стошнило, и оказавшиеся рядом девчонки брезгливо взвизгнули, отскакивая в сторону.

– Да, точно! Глядите, отсюда хорошо видно! – выкрикнул другой парень из нашей группы. Остальные тут же столпилась рядом с ним, высматривая что-то между веток. Многие почти сразу же ринулись прочь примерно с теми же эмоциями, что и Кочанов.

Коржинская растерянно заметалась, пытаясь успокоить студентов, но ситуация быстро выходила из-под контроля. На крики и суету начали подтягиваться прохожие, кто-то выкрикнул:

– Надо сообщить ректору!

– Да что ректору? За полицией бегите!

Атмосфера паники быстро и неотвратимо, словно выползающая из-под крышки кастрюли пена, начала распространяться всё дальше.

Я, не обращая внимания на чужие истерики, пробрался через толпу поближе к дереву, чтобы, как и Кочанов, заглянуть наверх с другого ракурса.

И, наконец, увидел то же, что и он.

Бергера я не знал, только слышал, кажется, эту фамилию на лекции Кабанова. Но опознать его можно было легко – он висел лицом вниз, и голова была совершенной неповреждённой. Чего не скажешь об остальном. От горла до живота зияла сплошная рваная рана, будто беднягу распотрошили, как рыбу, а после как-то затащили туда, наверх, спрятав в развилке между сучьями.

– Oh, mon Dieu… – прошептал Полиньяк. – Что за чудовище могло сотворить такое?

Я молчал, продолжая вглядываться в страшную картину. Но внимание моё было приковано даже не к самому трупу, а к свежим царапинам на коре дуба, чуть ниже спрятанного тела. Царапины эти, похожие на следы когтей, складывались в примитивные рисунки из треугольников, стрелок, спиралей. Что-то вроде старинных рун.

Вроде бы мелочь по сравнению со свежим трупом. Но именно при виде этих рун у меня по спине пробежал неприятный холодок, да так и остался за шиворотом, не желая рассеиваться. Всё потому, что я уже видел похожие знаки, и даже рисовал их недавно. Точнее, срисовывал.

Со шрамов, оставшихся на моём теле после воскрешения.

Глава 2

Да уж, хорошее начало учебного года, конечно. Жизнерадостное.

После того, как было найдено тело Бергера, лекция по биологии, естественно, накрылась медным тазом. Хотя надо отдать должное руководству университета – панику быстро погасили, толпу зевак разогнали, место преступления оцепили. Околоточный прибыл уже минут через десять. К началу следующей пары все студенты – по крайней мере, с нашего потока – были на следующей лекции.

Занятия отменять не стали, и это, пожалуй, было логичным решением, чтобы не разгонять панику. Большая часть студентов, скорее всего, узнает о страшной находке уже ближе к вечеру, из сарафанного радио. Но конкретно в нашей группе, конечно, разговоры о ней не прекращались – студенты шушукались между собой даже во время лекций, и настроение у всех было встревоженное. К тому же многие с нашего потока учились в Горном на подготовительном курсе, поэтому знали жертву лично.

Бергер вообще был довольно известной личностью в масштабах всего университета. Младший сын какого-то известного столичного графа, по слухам, сосланный папашей в Томск из-за несносного характера. И за три года учёбы он действительно успел прославиться – о его хулиганских выходках и любовных похождениях слагались легенды. Впрочем, судя по всему, парень он при этом был весёлый и безобидный, и его искренне любили все – и сокурсники, и преподаватели.

Всю эту информацию я по крупицам собрал за последние пару часов, прислушиваясь к чужим разговорам. У меня же из головы не выходило само место преступления. Будь моя воля – я вместо очередной лекции лучше бы основательно изучил тело жертвы и облазил весь дуб в поисках улик.

Неподдельный интерес, вспыхнувший во мне в связи с этой находкой, в очередной раз навёл на размышления о моей прошлой жизни. Похоже, раньше мне доводилось расследовать преступления, и это было моей искренней страстью, образом жизни.

Впрочем, в этот раз добавлялся ещё и личный мотив.

Эти знаки, вырезанные на коре дуба – что они значат? Почему они так похожи на те, что я обнаружил на себе после воскрешения? Нужно копать в этом направлении, но с чего начать? Пожалуй, придётся рассказать обо всём Демьяну. Если он не даст зацепку – то кто вообще сможет? Пока же я постарался по памяти зарисовать увиденное, использовав для этого один из внутренних листов тетради для конспектов.

Следующими после биологии у нас по расписанию были аж две пары математики. И на ней мне здорово взгрустнулось. Вёл предмет Осип Петрович Карандышев – седовласый сухонький профессор лет шестидесяти, в круглых очках и с аккуратной бородкой клинышком. Студенты ожидаемо прозвали его Карандашом. Был он невзрачен и скучен как на вид, так и по манере ведения занятий. Харизматичностью Кабанова или приятной интеллигентностью Коржинской тут и не пахло.

Но дело было даже не в этом. Первую пару я честно пытался следить за лекцией и даже конспектировать её. Но на второй башка уже толком не варила. Вроде и темы были несложные – Карандаш предупредил, что первые несколько занятий он посвятит обобщению и повторению материала, который обычно даётся в старших классах гимназии, а уже потом приступит к более высоким материям. Но для меня даже эти базовые знания оказались… не то, чтобы сложноваты. Просто я не мог себя заставить всерьёз сосредотачиваться на такой фигне.

Сейчас Карандаш рассказывал про элементарные функции и построение графиков на их основе. Скрипя кусочком мела по грифельной доске, ровным почерком выводил одну формулу за другой, сопровождая этот процесс таким же сухими и монотонными фразами.

– Итак, функция называется ограниченной сверху, если существует такое положительное число «эм», при котором выполняется неравенство следующего вида…

Записав фразу, я окинул взглядом доску и конспект. Попытался вникнуть в смысл написанного и тоскливо вздохнул.

Да уж, отличником я тут точно не стану. Дай бог хотя бы не вылететь после первого семестра. И в этом смысле весьма выгодно поддерживать дружбу с Полиньяком. Хоть будет у кого списывать.

Француз, похоже, тоже скучал, но по другой причине – тема лекции казалась ему слишком лёгкой, и он то и дело фыркал, договаривая фразы за Карандаша раньше, чем тот их закончит. Однако конспект вёл исправно, заполняя страницу за страницей быстрым, но при этом удивительно аккуратным и красивым каллиграфическим почерком с петельками и завитушками.

Этот точно на одни пятёрки учиться будет, даром что иностранец.

Мучениям моим, казалось, не будет конца – вторая пара по ощущениям была вдвое дольше первой. Однако, наконец, и она закончилась, а в дверях аудитории вдруг появился Кабанов.

При виде ректора первокурсники, от монотонного голоса Карандаша растекающиеся по партам, как подтаявшее масло, встрепенулись.

– Не вставайте, я ненадолго, – махнул рукой Кабанов. О чём-то быстро переговорил с Карандышевым, и тот вышел из аудитории.

Сам же ректор, поднявшись на возвышение у доски, развернулся к нам.

– Небольшое объявление. На сегодня занятия для вашего курса окончены. Однако не спешите расходиться. Всех, кто был утром на лекции по биологии и стал свидетелем… инцидента, попрошу ненадолго остаться. Трофимов!

– Я!

– Пока не выбраны старосты, назначу тебя старшим. Проведи перекличку и составь список всех, кто присутствовал на первой паре.

– Хорошо, Николай Георгиевич!

– Студент Кочанов!

– А я-то чего сделал? – возмутился Кочан.

– Беспокоиться не о чем. С вами просто хочет побеседовать следователь по этому делу. А также с вами, Сибирский. Пройдёмте в мой кабинет. Остальные – отметьтесь у Трофимова, и можете быть свободны.

Кочанов, озираясь на дружков, первым последовал за ректором – он сидел ближе к доске. Я тоже спустился к выходу, ловя на себе взгляды остальных студентов.

– Уже и следователь по этому делу назначен? – спросил я Кабанова в коридоре. – Когда успели-то?

– Сам удивлён, – процедил ректор на ходу. – Но, если я правильно понял, это не первый труп. И похоже, дело серьёзное.

Мы направились по коридору в сторону его кабинета. По дороге я постарался вытянуть из него хоть какие-то подробности.

– А что вообще полиция говорит? Серийный убийца?

– Может быть. А может, и похуже. И делом занялась не обычная полиция. В кабинете вас ждёт действительный статский советник Путилин. Может, даже слыхали о таком?

Я покачал головой. Кочанов и вовсе шагал молча, будто воды в рот набрал, и только затравленно озирался. Мне даже показалось, что он ищет возможности сбежать. Кажется, ему уже доводилось иметь дело с полицией, и опыт был исключительно неприятный.

– Представился следователем отдела особых поручений при генерал-губернаторе, – продолжил ректор. – Но я-то знаю, что он не местный. В Томске недавно, явно в командировке. Похоже, напрямую послан государем.

– Для расследования убийства? – скептически переспросил я. – Хотя, Бергер вроде бы из дворян… Остальные жертвы тоже?

– Не знаю. Но, возможно, дело даже не в том, кто жертвы. А в том, кто сам убийца.

– В смысле?

– Путилин – один из самых знаменитых Охотников.

– Священная дружина?! – вдруг, вытаращив глаза, прошептал Кочан.

– Ну вот, а говоришь, не слыхал ничего…

Мы повернули за угол, и в конце коридора уже замаячила приметная дверь ректора – из красного дерева, украшенная бронзовыми фигурными накладками.

В приёмной нас встретила Амалия. Она сидела за огромным столом – чуть меньше, чем у самого Кабанова, только заваленным целыми стопками бумаг. При нашем появлении поднялась, поправляя блузку.

– Он там? – коротко спросил Кабанов, кивая на запертую дверь кабинета.

– Да, не отлучался. Распорядился, чтобы свидетелей заводили к нему по одному сразу, как прибудут.

– Хорошо. Проводи, пожалуйста, Кочанова.

Кочан и так-то заметно дрейфил, а тут и вовсе сдал. Его широкое простоватое лицо побледнело и из-за ярче проступивших следов от прыщей выглядело пористым, как непропёкшийся блин. Секретарь открыла перед ним двери, и он на подгибающихся ногах шагнул через порог.

Стоило ему скрыться за дверью, Кабанов взял меня за локоть и подтянул ближе.

– В общем, веди себя уверенно, не юли, – тихо проговорил он. – Беспокоиться тебе не о чем, ты просто свидетель. Рассказывай всё, что знаешь, даже если дело коснётся вещей, не имеющих отношения к сегодняшнему инциденту. Ну и всё, что услышишь, мотай на ус, мне после расскажешь.

– А если он спросит про Демидов? Может, безопаснее будет соврать чего-нибудь?

– Вот как раз врать Путилину – самое опасное. Говорят, он въедлив, как ржавчина. Да и вообще, много слухов про него ходит…

– А что за Священная дружина-то? Не очень похоже на название официальной службы.

– Официально она вроде как и не существует. Но по слухам, организована ещё при императоре Петре. Для особых поручений и расследований государственной важности.

– Как-то туманно… Это что-то вроде Охранки?

– Нет. Охранка гоняется за революционерами да иностранными провокаторами. А Священная дружина имеет дело с разными… аномальными опасностями. Какие-нибудь тайные, неучтённые Одарённые. Отступники. Особо хитрые демоны, пробравшиеся в обжитые людьми места. Упыри, в конце концов.

– Охотники на вампиров… – задумчиво пробормотал я.

– Вроде того. Ладно, с богом. Амалия, я отлучусь ненадолго. Если господин статский советник спросит – скажи, что я скоро буду.

Кабанов вышел, а я расположился на одном из резных деревянных стульев с мягкими сиденьями, установленных вдоль стены. Чуть поразмыслив, одним усилием развеял Аспект Зверя. Моя аура быстро превратилась в зыбкое бесцветное облако, и даже энергетические узлы было сложно разглядеть – они тоже стали почти прозрачными.

Без вампирского Дара я почувствовал себя неуютно – уши и ноздри будто заложило ватой, мышцы обмякли. Всё-таки волк внутри придавал злости, уверенности, силы. Этакий буст, как от солидной дозы тестостерона. Или даже скорее какого-нибудь бодрящего наркотика.

А к этому, оказывается, легко привыкаешь. Стоит быть осторожнее.

Аспект Зверя, конечно, штука полезная в опасных ситуациях. Но сейчас, в беседе со следователем, скорее помешает. Особенно если это и правда профессиональный охотник на вампиров и прочих одарённых ренегатов. Не хватало ещё привлечь к себе ненужное внимание.

Действительный статский советник… Насколько это высокое звание? Сильно выше обычного статского советника, например? Эх, надо срочно заполнять эти пробелы в знаниях. Иначе какой с меня наследник Василевского. Так, деревенщина…

Кочанов в кабинете пробыл недолго – от силы минут пять. Выскочил, как из бани – взъерошенный и раскрасневшийся, но довольный тем, что всё закончилось. Тут же дунул в коридор, на меня даже не взглянул.

Я не стал утруждать Амалию и прошёл в кабинет сам.

Увидев, наконец, следователя, я поначалу был даже несколько разочарован. Ожидал, что передо мной будет нефилим или, по меньшей мере, сильный Одарённый. Но Путилин оказался обычным человеком. Вот вообще обычным, без малейшей примеси эдры.

На вид ему было слегка за сорок. Может, и меньше, но возрасту добавляли длинные конусовидные бакенбарды. Как по мне, довольно-таки несуразные на вид – усов сыщик не носил, подбородок тоже был чисто выбрит, зато эти длиннющие космы на щеках опускались до самой шеи и делали его похожим не то на моржа, не то ещё на какую зверюгу. Впрочем, судя по следам застарелых шрамов на лице, возможно, он таким образом прятал какие-то изъяны.

Когда я вошёл, он, посасывая незажжённую курительную трубку, с интересом разглядывал экспонаты на полках, и даже не сразу повернулся ко мне.

Одет он был в довольно необычный по российским меркам костюм – чёрный, лаконичный, сверху напоминающий приталенный китель, но без пуговиц, перехваченный широким матерчатым поясом. Штаны же были, напротив, достаточно свободные, без стрелок, из мягкой бархатистой ткани. И ни шевронов, ни погон, никаких иных знаков отличия, кроме небольшого металлического значка на груди – с двуглавым орлом и перекрещенными золотыми секирами. Наряд вызывал ассоциации с Востоком. Китай или даже скорее Япония…

– А, вот и наш самый глазастый студент! – кивнул он, отвлекаясь от экспонатов.

Заложив руки за спину, подошёл ближе, осматривая быстрым цепким взглядом. На носу следователя красовались очки в тонкой металлической оправе, с узенькими, буквально в палец шириной, темными стёклами. И оглядывая меня, он чуть вскинул подбородок, чтобы посмотреть именно сквозь них.

Что-то сомневаюсь, что у него проблемы со зрением. Да и очки странные. Линзы мало того что затемнённые, с болотно-зелёным отсветом, так ещё и неровные, больше похожие на пластины какого-то кристалла. И носит их следователь, сдвинув вниз, чтобы удобнее было смотреть поверх оправы.

– Богдан Сибирский, – представился я.

Я старался держаться спокойно, в свою очередь изучая следователя. Бросилась в глаза его осанка и манера двигаться – обманчиво медлительно, плавно, но в то же время идеально выверенно. За плечами у него явно многолетний опыт каких-то восточных единоборств.

– Путилин, Аркадий Францевич, – кивнул в ответ сыщик. – Не беспокойтесь, я не займу много вашего времени. Всего пара вопросов.

– К вашим услугам.

– Очевидцы говорят, что тело обнаружил некий Иван Кочанов. Однако сам он утверждает, что первым были именно вы. Если быть точным, вы первым заметили что-то странное, а уже он, заглянув под другим углом, увидел тело. Так что же вас заставило подойти ближе и начать высматривать что-то в ветвях? Или даже, как выразился Кочанов, вынюхивать?

Я пожал плечами.

– Просто любопытство. Слушал лекцию об этом дереве, разглядывал. И заметил наверху, на развилке, какое-то пятно.

– У вас отменное зрение, надо сказать, – одними губами улыбнулся Путилин, снова вскидывая подбородок и с прищуром глядя на меня через свои тёмные окуляры.

– Не жалуюсь, – буркнул я, встретившись с ним взглядом.

Повисла короткая, но напряжённая пауза.

Если Кабанов прав, и этот тип действительно из Священной дружины, то я сейчас вишу на волоске. Думаю, Пересмешник для Дружины – первостепенная цель, куда важнее обнаглевшего упыря, потрошащего студентов. И эти его окуляры… Похоже на некий светофильтр. Может, он позволяет видеть эдру?

Ну, тогда мне точно крышка.

– Вы были знакомы с убитым? Виделись с ним раньше?

Отвернувшись от меня, Путилин принялся вышагивать из стороны в сторону всё с такой же прямой спиной, будто швабру проглотил. Руки его были сложены за спиной в довольно необычной манере – согнутыми в локтях. В сочетании со строгой осанкой это снова наводило на ассоциации с Востоком.

А ещё сразу же подумалось, что человек, имеющий привычку постоянно держать руки за спиной, может в любой момент преподнести неприятный сюрприз. Рукава у его странноватого кителя довольно широкие, и в них он может прятать что угодно – от клинка до пистолета.

Впрочем, может, я зря себя накручиваю…

– Были на одной лекции в пятницу, – ответил я. – У Кабанова. В три часа пополудни.

– Общались о чём-нибудь?

– Нет, мы не знакомы. Просто запомнил фамилию. И когда Кочанов выкрикнул, что это Бергер, сразу вспомнилось.

– Память у вас, как я вижу, тоже отличная.

Я промолчал.

– Сибирский… – задумчиво протянул Путилин. – Очень распространённый псевдоним в этой части Империи. А ваша настоящая фамилия?..

Он повернулся ко мне, вопросительно приподняв бровь.

– Для того и псевдоним, чтобы держать настоящую фамилию в тайне, – пожал я плечами.

– Ну, в вашем-то случае ребус несложный. Я ведь уже посмотрел ваше личное дело…

Я продолжал стоять, вытянувшись и глядя перед собой. Внешне, надеюсь, никак не выдал своих эмоций.

– Итак, вашу учёбу оплатил князь Аскольд Витальевич Василевский. Который несколько дней назад трагически погиб во время пожара в собственном доме. Вам попадалась заметка в «Уральских ведомостях»? О розыске свидетеля по этому делу?

Говорил он нарочито небрежно, но взгляд его цепких голубых глаз впился в меня, будто рыболовный крючок.

Первый всплеск паники и раздражения уже схлынул – я быстро взял себя в руки. Собственно, чего я ожидал-то? Что Кабанов спрячет моё личное дело и не отдаст его следователю столь высокого ранга? Впрочем, хотя бы удалить из досье сведения об Аскольде он мог бы. Но не захотел. Или просто не успел?

Чего теперь гадать. Придётся выкручиваться самому.

– Видел.

– По описаниям вы очень похожи на этого свидетеля. Точнее, в ориентировках его называют подозреваемым…

– И что? – спокойно, даже с некоторым вызовом спросил я. – Передадите сведения в Охранку?

Путилин задумчиво помычал, отводя взгляд.

– Хм… Возможно. Если посчитаю нужным. Всё зависит от вас.

– В каком смысле?

Он подошёл ближе, не сводя с меня взгляда и не убирая рук из-за спины.

– Давайте начистоту, Богдан? Я терпеть не могу лжи и лицемерия в любых их проявлениях. Из-за этого общение с людьми – самая неприятная часть моей работы. Звучит довольно иронично, учитывая, как выглядят остальные её части.

– И как же?

– Я, знаете ли… борюсь с нелюдью. В прямом смысле слова. С чудовищами. Например, такими, что способны разорвать грудную клетку молодому парню, сожрать его внутренности, а труп спрятать в ветвях дерева. Это абсолютное зло. Но мне проще иметь дело именно с ним. Зло, по крайней мере, предельно откровенно, однозначно и понятно. В отличие от людей.

– Пожалуй, в чём-то даже соглашусь.

– Так вот, я не хочу тратить время на то, чтобы вытягивать из вас нужную информацию. Давайте заключим сделку. Вы честно и откровенно рассказываете обо всём, что я хочу узнать. А я обещаю, что использую эту информацию исключительно в интересах своего следствия. И дальше меня она никуда не уйдёт.

– И что вы хотите узнать?

– Для начала – кто вы на самом деле.

– И какое это имеет отношение к вашему расследованию?

– Уж позвольте мне самому решать, хорошо? – обманчиво мягко улыбнулся сыщик. – К тому же дело Василевского тоже меня в какой-то степени касается. Во-первых, я был знаком с князем. А во-вторых… По моим сведениям, хотя следов насильственной смерти на его теле найдено не было, есть подозрения, что умер он не от пожара. В доме нашли ещё и тело вампира. А это уже по моей части.

– Тогда почему расследованием занимается не Священная Дружина, а Охранка?

– Хороший вопрос, – нахмурился Путилин и снова с прищуром взглянул на меня свозь зелёные стёкла своих очков. – Орлов-младший подсуетился и быстро подмял это дело под себя. И это довольно странно. Ну, да и пёс с ним. Мой интерес в этом деле скорее личный. Аскольд Витальевич был очень достойным человеком и искусным целителем. В этом я мог убедиться на собственной шкуре. И если в его смерти замешана Стая – я постараюсь, чтобы они пожалели о том, что посмели поднять на него лапу.

– Я тут не при чем, Аркадий Францевич. Или вы подозреваете, что и я упырь?

Путилин снисходительно усмехнулся.

– Если бы вы были вампиром – мы бы сейчас так спокойно не разговаривали. Уж что-что, а распознавать Детей Зверя я умею в два счёта. У вас определённо есть какой-то Дар, но очень слабо прослеживаемый. Так кто вы?

– Я сын Василевского. Внебрачный. Сам познакомился с ним несколько дней назад.

– Знаете, что произошло в ту ночь в доме?

– Его действительно пытались убить. Вампир. Но нам вдвоем удалось отбиться. Если бы не пожар, возможно, успели бы выбраться оба. Но князю сделалось худо, и…

– Почему вы бежали?

– Я в любом случае должен был уехать в Томск в ближайшие дни. Отец всё для этого готовил. Была только небольшая заминка с документами. Я ведь приехал в Демидов на том самом поезде, который взорвали анархисты. Сам чудом выжил, документы были утеряны. Отец обратился к какому-то знакомому, чтобы тот выправил мне временный паспорт, но на это нужно было пару дней. Да и мне самому нужно было подлечиться…

Путилин слушал меня внимательно, еле заметно кивая головой.

– А зачем такая спешка? Раз уж князь только недавно разыскал вас – неужели ему не хотелось узнать вас получше?

– Он предвидел, что ему грозит опасность. Говорил об этом напрямую. И меня хотел сплавить из Демидова как можно скорее. К тому же, нужно было успеть к началу учебного года.

– Хм… Ну, а где Василевский вообще отыскал вас? Кто ваша мать?

– Не знаю. После того взрыва в поезде у меня частично отшибло память. Князь пытался вылечить, но с ходу не удалось. Обещал, что постепенно память восстановится.

– Удобная версия, – усмехнулся сыщик.

– Какая уж есть, – я пожал плечами.

– Но, раз вы сын Василевского, значит, и Дар его переняли? Вот только аура ваша не очень похожа на ауру целителя. Да и вообще слишком… слабая. Я даже не вижу ярко выраженных узлов.

Значит, я всё-таки прав, и он видит эдру через эти свои окуляры. Но явно хуже, чем я. И как же всё-таки я угадал с тем, что успел рассеять Аспект Зверя…

– Потому что Дар слабый. Лечить я никого не могу. Разве что на мне самом всё заживает быстро.

– Ну, это у всех нефилимов так. А в чём же тогда проявляется ваш Дар?

– Пока только в том, что я… как бы это сказать… иногда могу видеть эдру. В предметах, в людях. Только и всего.

– Только и всего! – фыркнул Путилин. – Не стоит недооценивать это умение, молодой человек. В моей работе, к примеру, оно было бы просто незаменимо. Так именно поэтому вы нашли тело? Увидели какой-то след?

– Не совсем. Я разглядывал потоки эдры в дереве. И потом уже… Да, собственно, вы уже всё знаете. Первым тело увидел Кочанов, я просто привлёк внимание.

– Значит, просто случайность? Не заметили больше ничего странного? Необычного?

– Знаки какие-то странные, – чуть помедлив, ответил я. – Нацарапаны были на коре.

– Да, я тоже видел. Шаманские символы.

– И что они означают?

– Да кто ж знает? – вздохнул сыщик. – Это мёртвый язык сибирских аборигенов. Подобные знаки много где можно увидеть. На скалах, на деревьях, на старых тотемах в тайге. Некоторые местные колдуны в деревнях тоже иногда используют их на оберегах. Но просто по традиции, не понимая истинного значения. Не уверен, что этот знак вообще связан с телом.

Вот, значит, как. Но почему мне эти символы так знакомы? Чем больше я о них думал, тем больше крепла уверенность, что я видел их где-то ещё. Причем воспоминания были раздражающие – крутящиеся на самой границе сознания, но не позволяющие ухватить себя.

Может, это что-то из памяти Богдана? Да нет же, я точно помню, что эти символы напоминают мне ещё что-то. Что-то, что я видел относительно недавно, уже после воскрешения…

– А правда, что это уже не первый труп? – спросил я.

– Да. До этого нашли еще двоих, с похожей картиной повреждений. Может, их и больше. Я пока разбираюсь. Сам всего два дня в городе.

Путилин прошёлся по кабинету, будто припоминая что-то. Но потом решительно мотнул головой и вернувшись ко мне, протянул руку для рукопожатия.

– Что ж, студент Сибирский, благодарю за помощь. Полагаю, вы рассказали всё, что знали?

Пожав мою руку, он не торопился разнимать ладони и продолжал смотреть мне в глаза.

– Безусловно. И как вы распорядитесь этой информацией?

– Ах, вы про дело Василевского… Им занимается статский советник Орлов. Не вижу резона делать за него его работу. К тому же, уверен, в вашем случае он идёт по ложному следу.

– Рад слышать.

Он подался, наконец, назад, но так и не выпустил мою руку. Наоборот, неожиданно потянул её на себя, разворачивая внутренней стороной запястья кверху, а второй рукой немного задирая рукав.

Я инстинктивно дёрнулся, в ответ перехватывая его руку. Он, в свою очередь, отреагировал знакомым движением из айкидо, которое я тоже сначала хотел блокировать, но потом, опомнившись, расслабился. Ещё не хватало привлекать внимание на такой мелочи. Дать внятное объяснение, откуда сирота из Тобольской губернии знает восточные единоборства, будет весьма проблематично.

Путилин тоже отступил, с усмешкой выставив перед собой ладони.

– Простите за бестактность, Богдан. Всего лишь небольшая проверка. Стае служат не только Одарённые с Аспектом Зверя. Порой они привлекают даже обычных людей. Те носят на правом запястье особую метку, для своих.

– Буду знать, – проворчал я, поправляя рукав. – А что за метка?

– Волчья голова.

Ожидаемо.

– Я могу идти?

– Ещё буквально пару мгновений… – Путилин отошел и порылся в небольшом кожаном портфеле, лежащем на краю стола. Написав что-то на небольшом кусочке бумаги, вернулся и протянул записку мне.

Визитная карточка. Дорогая, с золотым тиснением. Информации, правда, минимум. «Аркадий Францевич Путилин», герб с двуглавым орлом, перекрещенные сабля и старинный дуэльный пистолет. На другой стороне от руки добавлен ряд цифр.

– Это на случай, если всё-таки вспомните что-то важное. По этому номеру дозвонитесь до Семена Петровича Каганцева, секретаря томского обер-полицмейстера. Через него можно передать для меня информацию или договориться о встрече. Либо самому явиться в контору обер-полицмейстера и предъявить эту карточку. Дальше вас направят, куда нужно.

– Благодарю.

– Приятно было познакомиться, господин… Сибирский, – Путилин коротко, будто отдавая честь, мотнул головой и отвернулся, давая понять, что разговор окончен.

Выдохнул я, только когда прикрыл за собой дверь.

Вроде обошлось. Хотя то, что пришлось выдать сыщику чуть ли не всю подноготную, здорово напрягало. С другой стороны, я чувствовал, что Кабанов был прав – юлить перед Путилиным не стоило, это вызвало бы ненужное раздражение, а может, и навлекло подозрения. В конце концов, Путилин ищет убийцу. Какое ему дело до мелкого свидетеля по чужому делу?

У дверей приёмной я столкнулся с Полиньяком. К моему удивлению, он был в компании с Варварой. Девушка выглядела немного смущенной, но, кажется, моему появлению обрадовалась не меньше, чем сам француз. Тот-то и вовсе чуть ли не обниматься кинулся.

– Ну, как всё прошло?

– Да ничего особенного. Занудный тип. Расспрашивал, что да как.

– А он не рассказал, кого они подозревают?

– Ну, вообще-то это он вопросы задавал, а не я, – усмехнулся я. – А ты-то чего здесь делаешь?

– Ох, ну… Я не смог усидеть на месте. Всё это так волновательно… То есть волнительно…

Он запнулся, увидев, что я смотрю на его спутницу.

– Ой, пардон муа, совсем забыл о манерах! Позволь представить – это Варвара Колыванова.

– Осмелился всё-таки познакомиться? Молодец, – улыбнулся я. – А меня зовут Богдан.

– Я знаю, – чуть порозовев, ответила девушка, взглянув на меня с каким-то странным выжидательным выражением.

Повисла пауза, и я в ответ тоже вопросительно развёл руками.

– Что-то не так?

– С чего ты решил?

– Мне показалось, что ты как-то странно на меня смотришь. Уже не в первый раз замечаю.

Она ненадолго замялась, даже отвернулась. Но, справившись со стеснением, снова взглянула на меня – уже прямо. Вблизи оказалось, что глаза у неё ярко-зелёные, искристые, как изумруды.

– А ты меня правда совсем не помнишь, Богдан?

Глава 3

Институтская столовая мало подходит для спокойных и тем более конфиденциальных бесед – здесь в любое время дня шум, суета, постоянный круговорот людей. Но выбор у нас был невелик. Не перед кабинетом же ректора обсуждать столь внезапно вскрывшиеся обстоятельства.

В идеале я бы, конечно, переговорил с Варварой наедине. Но избавиться от Полиньяка сейчас было попросту невозможно. Он новость о том, что мы с Колывановой были раньше знакомы, воспринял с энтузиазмом. Правда, временами граничащим со слабо прикрытой ревностью.

Мы расположились за одним из самых дальних столов в углу зала, чтобы никому не мешать. Сели поближе друг к другу, Полиньяк с Варварой – по одну сторону стола, я – по другую. Жак старался не встревать в разговор, но давалось ему это с трудом – от избытка эмоций он ёрзал на лавке так, будто её подогревали снизу, как сковородку.

– Когда вы с матерью переехали в Абалаково, мне было лет девять, – рассказывала Варвара. – Ты, наверное, на пару годков старше был. Батюшка вас приютил на первое время. Вы жили у нас почти всё лето. Тем временем мужики для вас брошенную избёнку на краю села подправили, что после старой травницы осталась. И к холодам вы туда перебрались… Правда не помнишь?

– Пока нет. Да ты рассказывай, рассказывай.

– А кто твой отец? Чем вообще занимается ваша семья? – вклинился Полиньяк.

– Батюшка с братьями… В тайгу ходят, – после изрядной паузы, явно подбирая слова, ответила Варвара. – Охотой в основном промышляют. Ну, и так, всяким. Чего Мать-природа пошлёт.

Ответ был весьма уклончивым – с равным успехом Колывановы могли быть как обычными промысловиками, ходящими в леса за дичью, орехами и эмберитом, так и какими-нибудь разбойниками. По крайней мере, Варвара явно не хотела говорить об этом подробнее.

– А почему именно тебя послали учиться в город? – спросил я.

– Батюшка вас к себе взял с тем уговором, чтобы вы кого-то из детей грамоте обучили. И я самая способная оказалась. Мама твоя тебя учила, да и меня заодно. Вместе, бывало, целыми днями над книжками сидели… Вспоминаешь?

Я уже сказал ей о том, что у меня немного отшибло память после того, как я едва не погиб. Но девушка, кажется, не очень-то поверила.

Впрочем, по мере её рассказа в памяти и правда начали вспыхивать мимолётные, но яркие образы.

Огромная бревенчатая изба, больше похожая на терем. Колывановы были довольно зажиточными ребятами, не простые крестьяне.

Резные наличники на окнах, расписанная изразцами печь с лежанкой, застеленной косматыми медвежьими шкурами… Русоволосая веснушчатая девчонка, с которой мы, лежа бок о бок на животе и болтая босыми ногами, читаем по слогам потрёпанную книгу с незамысловатыми черно-белыми картинками. Книга явно не детская – судя по иллюстрациям, скорее что-то вроде словаря или энциклопедии.

Я вдруг словно увидел эту девчонку вживую – сосредоточенную, склонившуюся над книгой и смешно шевелящую губами. Зеленые, искрящиеся, как изумруды, глазёнки, весёлая россыпь веснушек на курносой физиономии.

И рядом с нами – темноволосая женщина в длинном сарафане, со сложным ожерельем на груди, состоящим из деревянных бусин разной формы, монет, светящихся кусочков эмберита, костяных дисков с какими-то примитивными символами…

– Богдан!

Полиньяк тронул меня за локоть, и я очнулся от нахлынувших воспоминаний – резко, будто вынырнул из омута.

– Немного начал припоминать, – пробормотал я. – У тебя ещё веснушки были тогда.

– Да, – смущённо улыбнулась Варвара. – Они и сейчас вылезают, когда на солнце побуду. Но уже не такие яркие.

– Расскажи подробнее. А про мать мою что помнишь?

– Дарина её звали. Чем она занималась, я не очень понимала, маленькая ещё была. Учила нас читать и писать. Шила, готовила, по дому помогала. А ещё, помнишь, мы с ней ходили в лес, она показывала нам травы всякие. Я однажды ещё в овраг чуть не провалилась, а ты меня вытащил.

– Что-то тоже припоминаю, но смутно, – ответил я, снова ловя после её слов целую россыпь коротких, но ярких флешбэков. Но сосредотачиваться на этих воспоминаниях пока было некогда – хотелось сначала расспросить Варвару подробнее. – А ещё?

– Вообще… – девушка слегка замялась. – Уже потом, когда я постарше стала, я поняла, что маму твою в деревне немного побаивались. Я слышала, как бабка Агафья шепталась с другими тётками, что она… ну… ведьма. И когда вы переехали в избушку на краю деревни, к вам туда редко кто из местных захаживал. Только по большой надобности.

– Например?

– Мама твоя травницей была, отвары всякие и припарки делала. Лечила людей. Но, говорят, не только это умела. Вроде как дар у неё какой-то был.

– Какой?

– Не знаю. Я уже сама плохо помню. Через две зимы вы опять куда-то уехали. А куда – никто не знал.

– А почему уехали?

– Не знаю. Но, мне кажется, во многом из-за тёток деревенских. Не любили они Дарину, за глаза всякие сплетни про неё собирали. Почитай, что только батюшка мой за неё и заступался. Но он тоже с остальными не очень ладил.

– А откуда мы к вам приехали, не помнишь?

Варвара снова виновато покачала головой.

– Помню, ты рассказывал, что до этого вы одно время вообще вдвоём жили где-то в лесу. Поэтому и обрадовался, когда переехали к нам – хоть было с кем поиграть. Мы с тобой много времени вместе проводили, хотя взрослые на это косо посматривали. После того, как ты уехал, у меня, почитай, и друзей-то больше не было. Сверстники надо мной больше смеялись…

Она вдруг встряхнула головой, будто отметая неприятные воспоминания, и улыбнулась.

– Впрочем, есть и хорошая сторона. За те два года, что вы с матерью прожили у нас в деревне, я многому от вас научилась. И полюбила книги. Батюшка решил отправить меня сюда, в Томск, собрал денег на обучение. Соседи, конечно, опять на смех подняли – ну какой из бабы изыскатель. Ну, ничего. Когда вернусь – посмотрим, кто смеяться будет.

Жак одобрительно поаплодировал ей. Я же и сам невольно помотал головой, отгоняя лезущие в голову воспоминания. С одной стороны, это была новая информация о моём прошлом, и она вызывала любопытство. Но вместе с тем было немного жутковато, потому что воспоминания были чужими. Пожалуй, впервые за всё время личность моего предшественника, настоящего хозяина этого тела, будто бы шевельнулась внутри, попытавшись отвоевать себе хоть немного места.

Получив хороший триггер, память Богдана начала всплывать целыми пластами. Я действительно вспомнил ту деревню. Старенькую избушку на холме, у самой кромки леса. И походы за травами, и рыбалку у заросшего камышом пруда, и штудирование книг. И деревенских пацанов, с которыми, правда, чаще приходилось драться, а не разговаривать.

И смешливую зеленоглазую девчонку, которая почти всегда сопровождала меня в этих нехитрых детских приключениях.

А вот образ матери так и не всплыл во всех подробностях, а маячил где-то рядом, смутный, но всегда ощущаемый. Темные волосы, запах трав, приметное ожерелье, тонкие, но крепкие ладони…

– Столько лет прошло… – задумчиво проговорил я. – Ты здорово изменилась. Я бы, наверное, тебя и не узнал, даже если бы не терял память.

– А я вот тебя сразу признала, – тихо проговорила Варвара.

Я виновато вздохнул.

– А больше ничего не помнишь? Может, гости какие-то к моей матери приезжали?

– Да много кто приезжал. Когда о ней молва пошла как о… целительнице, к ней даже из Тобольска наведывались. А уж из соседних деревень и подавно. Да и вообще, через Абалаково много народу проезжает – и военные, и охотники, и изыскатели. И всякий лихой люд, чего уж там. Мы ведь, почитай, на самом краю тайги живём. Дальше – уже совсем мелкие заимки.

Дальнейшие расспросы я решил отложить на потом – надо для начала самому разгрестись с нахлынувшими воспоминаниями.

– Да уж, вот так встреча, – покачал головой Полиньяк. – И что же, тебя отправили на учёбу сюда совсем одну? Тебе не страшно?

– Боязно, конечно, немного, – призналась Варвара. – Я не была раньше в городе, тем более таком огромном. Здесь всё так… по-другому. И люди другие.

– Если ты по поводу Кудеярова и его дружков – то не обращай внимания, – сказал я. – Мы тебя в обиду не дадим.

Жак тут же горячо подхватил эту идею.

– Да! Пусть только попробуют, и будут иметь дело со мной!

Варвара рассмеялась, взглянув на француза со смесью теплоты и снисходительности, как на отважно тявкающего щенка.

– Спасибо. Я помню, как ты за меня заступаться кинулся. Только зря ты так.

– Нет, не зря! Ты слышала, что они о тебе болтали? Они назвали тебя… Я даже повторять не буду! – гневно засопел Жак, снова сжимая кулаки.

– Да и господь с ними. Собаки брешут – ветер носит, – спокойно ответила Варвара. – Я к злым языкам ещё в деревне привыкла давно. А там все эти нападки куда обиднее, потому что они от людей, с которыми ты бок о бок живёшь.

– Но это… нес-пра-ведливо! – с усилием выговорив сложноватое для него слово, возразил Жак. – Это нельзя оставлять безнаказанным!

– Слова ранят, если только ты сама открываешь для них своё сердце, – мягко улыбнулась девушка. – Этому меня, кстати, Дарина, мама твоя учила, Богдан. Да и насмешки все эти глупые. Меня с детства дразнят за то, что я… высокая. Но что с того-то? Я ведь не виновата, что парней мне под стать сыскать сложно. Им, видно, завидно, что по сравнению со мной они чувствуют себя недомерками. Вот и бесятся.

– Этому тоже моя мать научила? – усмехнулся я.

– Нет, это уже батюшка с братьями. Они меня вообще оберегают всегда, и при них никто и слова поперёк не пискнет. И для них я всегда самая лучшая и самая красивая.

– Но ты ведь и правда красавица! – воскликнул Полиньяк, и тут же, смутившись, замолк. Правда, Варвара смутилась ещё больше – щёки её заметно порозовели, а взгляд будто приклеился к столешнице. Видимо, комплименты от незнакомцев были для неё в новинку.

– И я всё ещё не понимаю, как они отпустили тебя одну, – насупился Жак. – Тебе ведь нужна защита!

– Я могу о себе позаботиться, – мягко улыбнулась Варвара. – А батюшка с братьями своими делами заняты. Они большую часть времени в тайге проводят. Когда я закончу обучение, с ними ходить буду. Свою собственную изыскательскую партию организуем, и начнётся у нас совсем иная жизнь.

– Хороший план, – одобрительно кивнул я. – А где ты устроилась, кстати? В общежитии?

– Да, я… – начала было Варвара, но вдруг осеклась и завертела головой, будто потеряв что-то. Взгляд её остановился на больших настенных часах, висящих над входом в столовую. – Ёшкин дрын! Я же опаздываю!

Она вскочила со скамьи, едва не опрокинув Полиньяка, и, извинившись, бросилась к выходу.

– Ёщ-щкин… дрын? – крепко задумавшись, почесал в затылке Жак. Спохватившись, кинулся вслед за девушкой. – Варвара! Подожди, я тебя провожу!

Обернувшись, он вопросительно взглянул на меня. Я кивнул и, подхватив свои вещи, тоже отправился вслед за нашей новой знакомой. Точнее, хорошо позабытой старой.

Догнали мы её уже на крыльце учебного корпуса.

– Да куда ты так рванула-то? – спросил я.

– Комендантша утром объявила, чтобы все новенькие сразу после занятий к ней явились. Получить комплекты сменного белья, и всё такое.

– Но занятия-то раньше закончились. Время еще есть.

– А что, если мои соседки по комнате уже сразу в общежитие пошли? Тогда Гретта узнает, что занятия уже кончились.

– Да и что в этом такого? Ну, зайдешь к ней отдельно, попозже.

Варя вздохнула.

– Ты просто не знаешь эту тётку. Она такой визг поднимет! Да и вообще, я её побаиваюсь уже.

– Но давай мы тебя хотя бы проводим? – взмолился Полиньяк.

– Хорошо. Но только не до самого общежития! Говорят, если комендантша видит девушку в сопровождении парня – свирепеет ещё больше.

– О, а я уже наслышан про неё! Глеб рассказывал. Говорит, это такая мегера, что от одного её взгляда кровь в жилах дыбом становится!

– Стынет, Жак, – поправил я.

– Что?

– Кровь в жилах стынет. То есть становится холодной. Леденеет.

– А дыбом? Это ведь что-то близкое? Задыбел – значит, замёрз…

– Задубел, а не задыбел, – подключилась Варвара. – А дыбом волосы на голове встают от страха. Вот так.

Иллюстрируя свои слова, она подняла ладони с растопыренными пальцами.

– Оу… – озадаченно нахмурился Полиньяк. – Надо запомнить. А ведь до поездки сюда я думал, что идеально знаю русский.

– Не расстраивайся, – успокоила его девушка. – Ты отлично его знаешь. Даже не верится, что ты иностранец. Ты правда приехал сюда из самого Парижу? А расскажи что-нибудь про него!

– Честно говоря, в Париже я и сам никогда не бывал. Я из Монпелье. Это на юге. Наше поместье было в пригороде, почти на самом берегу Лионского залива. Древний, очень красивый город…

Заливаясь дальше соловьём, Полиньяк поравнялся с Варварой, подставил ей локоть. Та поначалу не сообразила, что с ним делать, но потом взяла-таки француза под руку, и дальше они пошли по аллее вдвоём.

Смотрелась эта парочка довольно комично. Впрочем, ростом Жак тобольской богатырше не уступал, даже, пожалуй, выше был на пару сантиметров. Разве что фигура его была слишком тощей и долговязой на фоне довольно пышных форм Варвары.

Роль третьего лишнего меня не очень прельщала. К тому же путь к женскому общежитию пролегал по одной из дорожек, ведущих мимо злополучного Гранитного дуба. Заприметив у дерева толпу зевак, я попрощался с Полиньяком и Варей и повернул налево, срезав путь через газон.

Приметную фигуру Путилина я разглядел издалека, и потому сбавил шаг. Лишний раз мозолить глаза следователю – так себе идея, тем более что я собирался применить свой Дар.

Я подобрался настолько близко к дубу, насколько это было возможно, не привлекая внимания, и уселся на скамейку, наблюдая за происходящим.

Дерево было оцеплено – по краю газона выставлены металлические штыри с предупреждающими табличками, вдобавок работало трое полицейских, отваживающих особо любопытных зевак. Ещё двое помогали Путилину, обшаривая буквально каждую пядь земли вокруг дерева в поисках улик. Судя по нескольким флажкам, воткнутым в землю, даже уже что-то нашли.

Я достал из портфеля учебник и блокнот. Делая вид, что конспектирую что-то из книги, я сосредоточился на собственном «тонком теле». Повинуясь моим мысленным приказам, аура развернулась, словно распускающийся бутон. Бесцветная нейтральная эдра была пластична и податлива, как пластилин.

Знать бы ещё, как лепить из неё. И что именно.

Мне очень не хватало наставника по этой части. Вчера, после того как я открылся Велесову, мы еще долго разговаривали о нефилимах, об эдре, о том, как устроен этот мир. Он обещал обучить меня тому, что знает сам. Но его знания о Дарах были ограничены в основном его Аспектом.

Впрочем, некоторые вещи, о которых он рассказывал, были актуальны для любого Дара.

Например, он рассказал об Узлах – тех самых штуках, которые я со стороны видел, как некие сложные трехмерные структуры, сотканные из эдры и располагающиеся у нефилимов в голове, груди, руках – в зависимости от конфигурации Дара.

– Узлы – это, говоря по-простому, всё равно, что внутренности у человека, – объяснял Демьян. – Как сердце, как мозг, печень и так далее. У каждого – своё строение, своё предназначение. Здесь, в груди или в животе, обычно располагается Узел, который накапливает свободную эдру. Её можно вовне направлять.

– То есть это как топливо? И оно тратится, когда способности свои используешь?

– Да. Поэтому, если Дар устроен так, что ты с помощью эдры на людей или на предметы действуешь – то нужно следить за грудным Узлом, не давать ему иссякнуть в неподходящий момент.

– А как быстро он восстанавливается?

– А это уж у кого как. Дети Зверя, к примеру, могут его пополнять, вытягивая силу из других Одарённых.

– Да, мне даже довелось увидеть такое. А остальные Узлы?

– Тоже по-разному бывает. У полноценных нефилимов всегда хорошо развиты как минимум два больших Узла – один накапливает эдру, другой её преобразует. Но есть и куча мелких, которые само тело изменяют. Вообще, если вскрыть нефилима, да и просто сильного Одарённого – много всего интересного увидишь. Мы только с виду на обычных людей похожи. А внутри… Уже совсем не люди.

Разговор этот дал мне много пищи для размышлений, сходу и не переваришь. Но главный вывод, который я сделал – что в моём случае Дар всё же работает как-то по-другому. Он не меняет мой организм, а все сверхспособности подпитываются исключительно эдрой. Например, когда я сбрасываю Аспект Зверя, то зрение, слух, обоняние мгновенно притупляются до обычного человеческого уровня.

Может, конечно, просто мало времени прошло. И если перенять какой-нибудь Аспект надолго – на недели, а то и месяцы – то он тоже постепенно начнёт изменять и моё тело. Но что будет, если потом сменить Аспект? Как новые изменения будут сочетаться с теми, что уже есть? Василевский, например, говорил, что разные Аспекты могут конфликтовать между собой…

Нет, похоже, все же изменчивая натура Пересмешника полагается исключительно на силу эдры, не затрагивая физическое тело. Это, с одной стороны, даёт очевидное преимущество – Дар очень гибкий, и можно использовать разные Аспекты, в зависимости от ситуации. Но, с другой стороны, мне требуется гораздо больше эдры. А естественным путём она пополняется довольно медленно – насколько я понял, за счёт поглощения фоновой энергии мира.

Правда, и насчёт этого есть кое-какие идеи. Я уже выяснил, что могу поглощать эдру и из других источников. Из тел убитых нефилимов. Из эмберита. А может, найдутся и ещё какие-то способы.

Но главное преимущество моего Дара перед другими – всё же именно в управлении. Я вижу эдру, вижу Узлы, могу напрямую управлять ими. Судя по рассказам Велесова, у Детей Зверя всё иначе. Они чувствуют, конечно, свои Узлы, тоже развивают их, но им приходится действовать чисто эмпирическим путём. Правда, в Стае обмен опытом налажен куда лучше, чем у других нефилимов, поэтому у вампиров сформировались уже целые системы ритуалов и практик, направленных на развитие той или иной грани Дара.

Увы, я вряд ли могу использовать их наработки напрямую. Тоже придётся действовать методом тыка. Но, опять-таки – я хотя бы вижу, куда тыкаюсь.

Сосредоточившись на головном Узле, я влил больше эдры в сформированные в нём структуры. Судя по тому, что они возвращались каждый раз, когда я сбрасывал свою ауру до исходного состояния, структуры эти «родные», неизменные. И как раз в них зашифрованы мои врожденные умения. В том числе – видеть эдру.

Структура головного Узла была похожа на клевер или ромашку с толстыми отростками разной длины. Я попеременно попробовал усиливать каждый из них, прислушиваясь к ощущениям. С третьей попытки нащупал «орган», отвечающий за восприятие эдры – картинка вдруг стала ярче и насыщеннее.

Я отчетливо разглядел светящиеся тонкие потоки эдры, тянущиеся под землёй к Гранитному дубу и в его стволе свивающиеся в мощные насыщенные спирали. Площадь, с которой дерево всасывало в себя энергию, впечатляла – со своего места я даже не мог полностью окинуть её взглядом.

Ещё в толпе сразу же будто вспыхнуло несколько лампочек – подсветились Одарённые. Трое – явно дети нефилимов, еще несколько – пониже рангом. Среди них я заметил знакомое лицо. Один из дворян, которого пару дней назад видел в компании с Кудеяровым-младшим. Рыжий, беспокойный, явно с Аспектом Огня.

Так-так-так… Обострённое восприятие эдры требовало определённой концентрации – я с усилием накачивал нужный элемент Узла энергией, будто подкручивая невидимый регулятор. Но довольно скоро началась «отдача». В висках застучало, потом и вовсе голову будто сжало стальным обручем. Я потихоньку отступил, снижая накал. Но перед этим пробежался взглядом по самым ярким подсветившимся точкам.

Одарённые… Измененный дуб… И рядом с ним – несколько заметных пятен эдры необычной структуры – похожей на облачка тёмного дыма. А в кроне самого дерева – еще один яркий очаг. Не удивлюсь, что ровно на том самом месте, где я до этого увидел вырезанные руны.

С моего места сами руны видно не было, так что пришлось всё же встать и переместиться на несколько метров ближе к дереву. Я старался двигаться непринуждённо, будто прогуливаясь. Миновал две группки студентов, увлеченно обсуждающих утренний эпизод.

– А ещё, говорят, голова у него отрезана была. И так и не нашли её…

– Да ну, брехня…

– Точно вам говорю! Мне знакомый из Горного рассказал.

– И как бы они тогда поняли сразу, что это Бергер, дурик?

– Вот-вот! Не, голова на месте была. А вот сердце, говорят, вырезали.

– А тело-то увезли уже? Может, можно глянуть?

– Вроде в машину погрузили. Она вон там стоит, возле фонтана. Но там околоточный дежурит, не подпустит…

Ну, как обычно. Подобные происшествия быстро обрастают слухами.

Меня самого тело Бергера не очень интересовало – его я уже видел. А вот на руны хотелось взглянуть ещё раз. Хотя бы для того, чтобы удостовериться, что я их правильно запомнил и зарисовал. Можно будет показать Демьяну.

Отыскав, наконец, точку, с которой можно было разглядеть нужный участок ствола дуба, я повернулся и снова усилил восприятие эдры.

И невольно вздрогнул.

Такого мне раньше видеть не доводилось. Выцарапанные на коре знаки были на месте. Но сейчас, с обострённым восприятием эдры, я разглядел поверх них кое-что ещё.

Больше всего это было похоже на огромное, с кулак, глазное яблоко – тёмное, с пульсирующим алым зрачком. Оно ворочалось, поворачиваясь из стороны в сторону на гибком стебле, и вело себя как живое существо. Только вот соткано оно было целиком из эдры – такой же тёмно-серой, с фиолетовыми прожилками, как и следы на газоне.

Следы, к слову, совпадали с некоторыми флажками, установленными полицейскими. Какие-то улики?

Морщась от напряжения, я продолжал накачивать восприятие по максимуму. Головная боль усилилась, в висках застучало, но усилия того стоили – призрачные потоки эдры, пронизывающие землю и дерево, выделялись всё ярче и детальнее. Стала явственно видна цепочка следов, ведущая от дерева наискосок влево, в сторону окруженной высокими кустами беседки с куполообразной крышей.

Я прошёлся в ту сторону и засёк ещё один след тёмной эдры – прямо на кустах. Чтобы разглядеть его поближе, пришлось перебраться через невысокий декоративный заборчик на газон.

Боль в висках пульсировала и становилась уже невыносимой, так что пришлось приглушить восприятие. На губах я вдруг почувствовал железистый привкус и, утерев их, с удивлением обнаружил кровь. Носом пошла. Я достал платок и вытер её. К счастью, было её немного.

– Всё в порядке, господин Сибирский?

Путилин появился за моей спиной неожиданно, будто из-под земли вылез. Хотя, может, уже давно за мной наблюдает. Вынюхивая следы, я так поддался азарту, что уже не особо-то смотрел по сторонам.

– Да. Просто… осматриваюсь.

– Увидели что-то интересное?

Легко, одним плавным точным движением перемахнув через заборчик, он приблизился ко мне.

– Я уже говорил – ваша способность видеть эдру могла бы помочь следствию.

– Да. Только вот я бы предпочёл не афишировать эту способность.

– Тогда вам следует быть осторожнее, – улыбнулся сыщик. – Даже ваш сокурсник, Кочанов – не самый сообразительный малый, кстати – обратил внимание, что утром у дуба вы вели себя довольно странно.

Я скрипнул зубами от досады. Да уж, я действительно увлёкся. Хотя мой Дар не проявляет себя внешне, по косвенным признакам можно догадаться, что я вижу что-то, чего не видят другие. Особенно если наблюдать за мной целенаправленно.

– Не беспокойтесь, Богдан, – продолжил Путилин. – Я сохраню ваш секрет. Но и вы пойдите мне навстречу. В городе орудует опасная тварь. Чем раньше мы её остановим – тем лучше. Поможете мне?

Ещё раз приложив платок к ноздрям и вытерев остатки крови, я кивнул.

– Так что вы видели?

– Обратил внимание на следы возле дуба. Небольшие сгустки эдры. Один из них – где-то здесь, в ветвях.

Я жестом указал область. Сейчас, когда восприятие эдры у меня снова снизилось до обычного уровня, я и сам не мог сходу разглядеть этот след. Обычное зрение тоже не особо помогало. Но Путилин к моей наводке отнёсся со всей серьёзностью. Вместе мы внимательно осмотрели куст, обходя его с двух сторон и осторожно раздвигая ветви.

Впрочем, кое-какую странность я всё же заметил и невооружённым взглядом. Остатки листвы на кусте выглядели странно – не просто пожухшие и пожелтевшие, а почерневшие, многие даже свернулись в трубочки. Причём не везде, а на одной половине. Словно бы куст с одного боку сильно подмёрз.

– Вот! – наконец, подал знак я. – Кажется, оно. Похоже на… клок волос? Какие рыжие…

Путилин, потеснив меня, достал из портфеля пинцет и небольшую стеклянную склянку. Осторожно подхватил улику и прежде, чем поместить её в контейнер, поднёс к глазам.

– Да, огненно-рыжие… Не волосы. Скорее шерсть. Или даже… войлок? Вы уверены, что именно эта штука и фонит эдрой?

Я сконцентрировался на находке, снова на пару секунд усиливая своё восприятие.

– Уверен.

– Отлично. На стволе дерева чуть ниже тела нашли похожий, но гораздо меньше. И, стало быть, следы ведут вон туда…

– Беседку проверяли?

– Да, там чисто. Хотя, может, попробуем проверить ещё, уже с вашим… особым зрением?

Я согласился. Однако осмотр ничего не дал. Больше столь явных следов не было, к тому же мне самому становилось всё сложнее сконцентрироваться. Кажется, немного перестарался со стимуляцией восприятия. Надо сделать паузу.

Про призрачный глаз на дереве тоже рассказал. Решил, что раз уж начал сотрудничать с Путилиным, то стоит идти до конца. Вряд ли, конечно, он меня прямо-таки в напарники возьмёт. Но если посчитает меня полезным – то, может, будет привлекать время от времени, и у меня будет шанс узнавать о том, как идёт расследование, из первых рук.

Мой рассказ о неведомой хрени в виде живого глаза Путилин воспринял вполне всерьёз. Мало того – кажется, он его не удивил. Только заставил помрачнеть ещё больше.

– Око… – задумчиво пробормотал он, жуя уголком рта мундштук незажжённой трубки. – Автономный магический конструкт. И весьма устойчивый. Держится там, похоже, где-то с прошлого вечера… Скверно, скверно. Всё даже хуже, чем я думал.

– Вы уже сталкивались с чем-то подобным?

– Да с чем мне только не приходилось сталкиваться. Но, кажется, моя начальная версия трещит по всем швам.

– А что у вас была за версия? Что-то связанное с вампирами, я так понимаю?

– Судя по характеру ранений, это самый очевидный вывод. Убийства явно были совершены длинными когтями, причем существом с невероятной силой. Знаете ли, даже имея когти, распотрошить человеку грудную клетку не так-то просто. К тому же внутренности исчезли. Молодым вампирам часто, помимо свежей крови, нужны печень и сердце. Так что версия была простая. Недавно инициированный член Стаи, вышедший из-под контроля. Или вовсе самородок, спонтанно открывший в себе Дар Зверя и не знающий толком, что с ним делать. Молодой, голодный, не умеющий сдерживать в себе волка…

– Звучит правдоподобно.

– Да нет. Дерьмо, а не версия! – с неожиданной досадой сплюнул в сторону Путилин. Раздражённо взглянул на курительную трубку в руке, но так и не зажёг её. Наоборот, спрятал в карман, прикрытый широким матерчатым поясом.

– Почему?

– Слишком короткие промежутки между убийствами. Подростку вампира и одной жертвы было бы достаточно, чтобы утолить жажду на несколько недель. Ну, вторую можно как-то объяснить – ошибкой, азартом, желанием убрать свидетеля. Да мало ли. Но три подряд… И эти шаманские знаки… Больше похоже на какой-то ритуал…

Путилин прохаживался в задумчивости, бормоча себе под нос так тихо, что я его едва слышал. Я кашлянул, обращая на себя внимание, и он встрепенулся.

– Кхм, прошу прощения, Богдан. Я привык работать в одиночестве, поэтому порой, знаете ли, беседую сам с собой. Вы можете идти. У вас бледный вид. Вам нездоровится?

– Есть немного. Побочные эффекты от применения способностей.

– Да уж, за всё в этой жизни приходится платить. Но вы мне очень помогли, благодарю.

– Обращайтесь, если что. Занятия у меня только в первой половине дня, потом я свободен.

– Буду иметь в виду. Ваши способности и правда могут ещё пригодиться.

Сдержанно, по-восточному, поклонившись, Путилин зашагал обратно в сторону дуба.

Я даже сам до конца не понимал, почему я так ухватился за это дело. С одной стороны, любопытство было естественным – вон, сколько других студентов тоже вьётся вокруг места преступления. Однако дело не только в любопытстве. Азарт этот явно перекликался с моей прошлой жизнью, в которой я, похоже, тоже регулярно занимался расследованиями. Поиск улик, свидетелей, постепенное распутывание клубка нитей, ведущих к преступнику – всё это будоражило меня, будило знакомые, хоть и давно позабытые эмоции.

Но главное было даже не в этом. Всё же мне не давали покоя эти странные рисунки на коре. В воспоминаниях о матери Богдана тоже всплыли похожие символы. Ещё и эти шрамы на теле после воскрешения… Что-то слишком много совпадений.

Сдаётся мне, в этом деле есть ниточки, которые помогут добраться и до некоторых тайн из моего собственного прошлого. Точнее, из прошлого Богдана.

Впрочем, какая разница. Аскольд был прав – теперь это моя жизнь.

Глава 4

При ярком солнечном свете усадьба Василевских производила двойственное впечатление.

С одной стороны, она не казалась такой мрачной и запущенной, как в сумерках. Здание-то, на самом деле, большое, светлое, красивое – с колоннами, высокими витражными окнами, барельефами на фасаде. Перед крыльцом обширный газон, сейчас сплошь заросший бурьяном. Трава пробивается и сквозь плиты, которыми вымощена аллея, ведущая к крыльцу от главных ворот. За годами не стриженной живой изгородью угадываются очертания каких-то скульптур, беседок и больших мраморных вазонов, установленных во дворе. Помимо основного здания и флигеля, в котором живёт Велесов, в саду вообще много чего есть, я просто ещё не исследовал толком.

С другой стороны, обидно видеть такую красоту в запустении. Особняк-то ещё вполне крепкий, и расположен удачно, и территория довольно большая. Думаю, даже в таком состоянии он должен стоить весьма дорого. Называть конкретные суммы я пока не рискнул бы, потому что плохо ориентируюсь в местных ценах. Но, думаю, цифры должны быть пятизначные.

Впрочем, продавать дом я точно не буду, это я решил твёрдо. Всё-таки какое-никакое, а родовое имение. Да и если бы захотел – сделать это проблематично. Я и сам пока здесь на птичьих правах. Нужно закрепляться, пускать корни, обзаводиться нужными связями. В идеале – добиться, чтобы меня официально признали наследником Василевского.

Но сейчас, когда Аскольд мёртв, это задача крайне непростая. Чем больше я о ней задумывался, тем тревожнее становилось. Если кто-то достаточно влиятельный и зубастый, узнав о смерти Василевского, решит отжать этот дом – то я, по большому счёту, ничего не смогу сделать.

Шурша опавшей листвой, я прошёлся по тропинке вокруг усадьбы, разглядывая заколоченные крест-накрест двери и закрытые дощатыми щитами окна на первом этаже. Судя по состоянию досок, главное здание было законсервировано много лет. Сами стены тоже уже покрылись пятнами от влаги, кое-где даже начали обрастать мхом. Но трещин не было, стёкла в окнах тоже были целы, хотя и запылились так, что сквозь них сложно было что-то рассмотреть.

За поворотом тропинки, в окружении высоких кустов мне открылась заросшая вьюном скульптура в древнегреческом стиле. Изготовленная из цельного куска светлого мрамора изящная женская фигура поднималась, раскинув руки, из лопнувшей скорлупы яйца. Её двойной спиралью обвивали две длинные змеи, головы которых замерли, повернутые в сторону её лица. За спиной полуобнажённой женщины развернулись изящные ангельские крылья, у подножия была установлена глубокая линзовидная чаша – похоже, для небольшого фонтанчика.

– Красиво, правда?

Я встрепенулся, оборачиваясь на звук голоса.

Рада, стоящая чуть позади меня, полускрытая ветвями кустарника, виновато улыбнулась.

– Извини, Богдан, я не хотела тебя напугать.

– Да я просто… Задумался. Не слышал, как ты подошла.

Всё-таки к Аспекту Зверя, дающему обострённый слух, быстро привыкаешь. Без него будто глухой. Кстати, если уж эта способность пропадает после того, как развеешь Аспект – выходит, она чисто магическая? Так может, её можно как-то перенести и в мой базовый арсенал?

Ещё одна зарубка на память. Где только столько времени найти на все эти эксперименты…

Рада тем временем подошла ближе, тоже разглядывая статую.

– Папенька говорит, что это здесь поставили по велению старого князя, хозяина дома. И это как-то связано с родовым Даром Василевских. Только я, сколько ни гляжу – не могу понять, причем здесь целительство. Змеи какие-то, крылья…

Я и сам задумался над этим. Символика была какая-то знакомая, причем по знаниям из прошлой жизни. Вспомнились рисунки со змеёй, обивающей чашу. Это точно символ медицины. Но, кажется, и крылья где-то тоже были… Вот бывает так – догадка близка, но вьётся где-то рядом, и не успокоишься, пока не ухватишь…

– А, понял! Это же отсылка к Кадуцею.

– К кому?

– Посох такой. На навершии у него крылья, а по древку две змеи обвивают. В каких-то древнегреческих легендах был. Часто используется как символ медицины. Ну, а здесь скульптор просто изобразил его своеобразно. Как живое существо.

– Хм… – Рада снова с интересом взглянула на статую и даже, подойдя, сорвала несколько стеблей, очищая её от уже пожухшего вьюна.

Я украдкой наблюдал за ней. Для того, чтобы видеть скрытый в ней Дар, мне даже не приходилось напрягаться – настолько он был явный и мощный. И непохожий ни на что из виденного мной ранее. Ни тонкого тела из эдры, повторяющего силуэт носителя, ни Узлов в нём. Больше похоже на что-то живое, шевелящееся, но стиснутое, зажатое в этом хрупком теле, будто в тесной клетке.

Набравшись смелости, я даже мысленно потянулся к нему, попробовал перенять Аспект. Но ничего не вышло. Зато в ответ я получил такую ментальную оплеуху, что в глазах потемнело. Пошатнулся, потеряв равновесие, и едва устоял на ногах.

Рада встрепенулась, оглядываясь на меня.

– Что с тобой?

– Ничего-ничего… Нездоровится немного.

– Да на тебе ведь лица нет! Бледный, как мел…

Девушка подбежала и коснулась моего лица кончиками пальцев, обеспокоенно заглядывая в глаза.

Ух, ну и глазищи у неё. Утопиться можно. Красавица она всё-таки. Но красота эта одновременно какая-то… пугающая. Будто откуда-то из глубины этих зрачков на тебя смотрит кто-то ещё. Не то, чтобы недобрый, но… Чужой. Нет, чуждый.

– Может, тебе воды принести? Или отвару? – спросила Рада, выводя меня из оцепенения.

– Да не надо, прошло уже всё. А Демьян-то дома?

– Нет, он с утра ушёл.

– Не знаешь, куда?

– Вроде бы на лесопилку, к Захаровым. Он часто туда ходит, когда в городе. Или на Мухин бугор, на склады. Или на железную дорогу, вагоны разгружать.

– Похвально. Никакой работы не чурается.

– Угу. Но тяжко ему в городе. Не его это всё, – вздохнула девушка и заметно погрустнела. – А в лес надолго ему уже нельзя… Из-за меня.

Похоже, мы коснулись больной темы. Чтобы немного развеселить собеседницу, я предложил прогуляться вокруг дома. Она охотно согласилась.

– А тебе не скучно здесь? – спросил я. – Демьян-то тоже целыми днями пропадает где-то, а ты всё время одна в четырёх стенах…

– Так ведь не всегда так. Сейчас мне уже лучше, так что на днях в город опять начну выходить. А там и учёба скоро начнётся.

– А где учишься?

– В Марьинской женской гимназии. Это тут, недалеко.

– А когда Демьян уезжает надолго, ты что же, одна остаёшься?

– Нет, конечно. Я тогда переезжаю к тёте Анфисе. Это тоже недалеко, через три дома от нас. Видел, может, вывеску булочной? Здоровенный такой крендель, из дерева вырезанный? Это как раз папенька его делал. Они с Анфисой давно дружат. Я ей тоже по хозяйству помогаю, и в пекарне. И с ребятами её вожусь. Они помладше меня. Стёпке одиннадцать, а Марье восьмой годок пошёл.

Рада, кажется, истосковалась за лето по живому общению, и рассказывала охотно, подробно. Мне нравилось слушать её голос – чистый, мягкий, мелодичный. Интересно было бы послушать, как она поёт.

– Дружат, говоришь… А муж у этой Анфисы есть?

– Она овдовела, когда Марье два годика было. Тяжко ей тогда пришлось. Пекарней и магазином муж её занимался, она только помогала. А тут всё на неё взвалилось. Ещё и ребятишки малые. Вот папенька ей и помогать стал. Ну, и меня пристраивал к ней, когда уходил надолго.

– Понятно. Ну, так оно, конечно, куда веселее. А с твоей этой… хворью как? Не бывало из-за этого неприятностей?

– Да раньше приступы редко очень бывали. Может, раза два-три в год. Тётка Анфиса знает, но она, почитай, как родная нам. А больше никто и не знает. Папенька боится, что меня тогда заберут.

– Кто?

– Священная дружина, – почему-то шёпотом ответила Рада.

Хм… Да, пожалуй, опасения Велесова не напрасны. Если я, конечно, правильно понял функции этой местной спецслужбы. Ох, и ворчать будет, когда узнает, что я общаюсь с одним из её ищеек. Может, и не рассказывать вовсе? Хотя, в прошлый раз попытка что-то скрывать от Демьяна едва не вышла боком…

– Хочешь, покажу кое-что? – хитро прищурившись, спросила девушка. – Только папеньке не рассказывай, ругаться будет.

– Ну… Договорились, – кивнул я, мысленно затыкая внутреннего гусара.

Рада подвела меня к одному из окон на первом этаже и, чуть поколдовав со старыми досками, раздвинула их, освобождая довольно просторный лаз. Первой храбро нырнула в него. Задребезжала оконная рама – кажется, девушке пришлось приналечь на неё плечом, чтобы открылась.

Я последовал за Радой, и вскоре мы оказались внутри особняка.

– А что, не так уж плохо. Лучше, чем я думал, – пробормотал я, оглядываясь и слегка морщась от клубов пыли, поднятой нашим вторжением.

Внутри было тихо и пусто, а из-за заколоченных окон – ещё и довольно темно, но глаза быстро привыкли к полумраку. Серыми айсбергами высились накрытые каким-то пыльным тряпьём предметы мебели, с потолка свисали опутанные паутиной люстры. Особенно впечатляла та, что была в центре холла, напротив лестницы на второй этаж – тяжелая витиеватая конструкция плафонов на тридцать, подвешенная на толстых латунных цепях, украшенная синей глазурью, хрусталём и позолотой.

Вслед за Радой я прошёлся чуть дальше, к лестнице. Ковры на полу от накопившей пыли посерели, и узор на них едва читался. Зато паркет, кажется, был вполне себе ничего – гладкий, твёрдый, звуки шагов по нему отдавались под потолком чётким эхом. На стенах кое-где даже сохранились картины, но чаще – лишь тёмные прямоугольники на местах, где до этого что-то висело.

Грустненько, конечно. Но ощущения разрухи нет. Дом заброшен, но не разрушен и не разграблен. Косметический ремонт наверняка потребуется, но по большей части главное, что здесь нужно – это целая орава людей со швабрами и метлами для генеральной уборки.

– Только не трогай здесь ничего! – предупредила Рада. – Особенно за дверные ручки не хватайся. В комнаты заходить нельзя, только по коридорам ходить вот тут, посерединке. Папенька кучу ловушек здесь наставил. От воров.

– А что, пробовали залезать?

– Было несколько раз, давно ещё. Но он всех их отвадил. С ним вообще жульё старается не связываться. Тётку Анфису он тоже у бандитов отбил. Когда муж у неё умер – какие-то гады к ней ходить стали. Плати, говорят, или магазин сожжём.

– А Демьян что?

– Ну… Болтают, что одного бандита с фонарного столба пришлось снимать. Он там висел на подтяжках, голосил на всю улицу.

– Да уж. Папеньку твоего лучше не злить. А почему вы здесь-то не живёте, а ютитесь во флигеле? Здесь вон сколько комнат свободных…

– Да куда нам на двоих такая громадина? – улыбнулась Рада. – Его отапливать зимой замучаешься. Да и вообще, это же дворец целый, не по чину нам. Рассказывают, его еще сам император Пётр деду старого князя пожаловал, и даже сам руку приложил к строительству.

– Серьёзно?

– Пойдём, покажу!

Ухватив меня за руку своими тонкими, но крепкими пальцами, Рада потащила меня мимо лестницы в другое крыло здания.

– Тут всё для приёма гостей обустроено. Внизу – столовая и гостиная, а наверху – кабинет, библиотека большая и ещё много всего. Но главное… вот.

Мы вошли в длинный просторный зал с колоннами. Слева и справа его, будто изогнутые крылья, обнимали мраморные лестницы, ведущие на галерею второго этажа. Но в центральной части зала потолок был общий для обоих этажей, куполообразный, расписанный картинами не то на библейские, не то на древнегреческие мотивы.

По сравнению с предыдущими помещениями это крыло выглядело ещё богаче. И чище. Пыль и грязь, кажется, вообще не приставали к этому гладкому, как стекло, голубоватому мрамору с разноцветными прожилками.

– Видишь? Это петров камень! – почему-то шёпотом сказала Рада, прижимаясь ко мне плечом. Глаза её были широко распахнуты и прямо-таки лучились от восторга. – Император сам создал этот зал в подарок роду Василевских.

Я и сам, если честно, был впечатлён. Весь зал казался единым произведением искусства. Лёгкие, изящные формы, потрясающее количество мелких деталей, воплощенных в камне. Каждая статуэтка в стеновых нишах, каждый барельеф, каждая колонна… Да что там – даже каждый столбик балюстрады выглядел маленьким шедевром, который так и притягивал взгляд.

Теперь понятно, почему Аскольд не продал этот особняк, даже когда у него не осталось денег, чтобы содержать его. Это семейная реликвия, подарок императора. Такими вещами не разбрасываются.

А ещё примечательно, насколько трепетно Демьян подходит к своей роли хранителя поместья. Ведь что ему стоило, например, распродавать понемногу предметы мебели или всякие скульптуры? Давно бы закрыл все свои долги.

С самим Аскольдом они почему-то разошлись уже несколько лет назад. Однако Велесов по-прежнему хранит верность роду Василевских.

Интересно, интересно…

– Ладно, пойдём отсюда, – вздохнула Рада. – А то папенька может и пораньше вернуться. Он иногда заглядывает, чтобы пообедать, а потом снова уходит, уже до ночи.

Мы вернулись тем же путём, что и прошли. Однако уже у самого лаза наружу Рада вдруг ойкнула и замерла, прислушиваясь.

– Кажется, опоздали! Вернулся! Или не он?

Я оттеснил её от лаза и сам выглянул наружу.

В саду точно кто-то был. Но это явно был не Велесов. При всех своих габаритах старый вампир двигается бесшумно, как кошка. Мы бы его точно не расслышали, тем более изнутри дома.

Чужаки. Несколько. Прутся через кусты, не зная дороги. Перешёптываются между собой. Я бы даже сказал, переругиваются.

– Оставайся здесь, – шепнул я Раде и, стараясь не шуметь, выбрался через лаз наружу. Но стоило мне оглянуться – как она была уже тут как тут, торопливо приделывая доски на место.

– Я же сказал… – начало было я, но Рада зыркнула на меня своими голубыми глазищами так, что я сразу вспомнил – она не просто пятнадцатилетняя девчонка. И вообще не просто человек.

– Прятаться я не собираюсь! – сдвинув брови, прошептала она. – Наш дом – наша крепость. Так папенька говорит. Отвлеки их, я сбегаю за тигрёнком…

Я не успел даже возразить – девчонка шустро, как ящерка, нырнула в кусты, только и поминай, как звали. И какой ещё тигрёнок-то?

Впрочем, так даже лучше. Встречу-ка незваных гостей сам.

Те, кажется, немного заплутали в местном живом лабиринте. Это было немудрено даже днём – сад был настолько запущен, что большая часть тропинок в нём стала непроходимой – нестриженые кусты так разрослись, что смыкались между собой. Даже сами плиты, которыми были вымощены дорожки, сейчас сложно было разглядеть за слоем опавшей листвы.

Кто-то из чужаков, кажется, психанул и пытался ломиться через кусты напролом – трещали ветки, слышались приглушённые ругательства.

Ах вы, паскудники. Кусты в моём саду ломать?!

Эта вспышка праведного мещанского гнева меня самого изрядно повеселила. Надо же, без году неделя, как тут хозяин, а как уже душа-то начала болеть за имущество.

Перехватил я их у правого крыла особняка, возле небольшой каменной беседки с куполообразной крышей. Кажется, такие называются газебо – просто несколько колонн, поддерживающих крышу, и невысокие перила по контуру. Внутри – голая вымощенная шестиугольной плиткой площадка, уже частично поросшая травой.

Их было четверо, и главного я узнал с первого взгляда. Да и сложно не узнать эту огромную грузную тушу с покатыми плечами и бритой, кажущейся непропорционально маленькой башкой.

Жбан. Ну, этого следовало ожидать. Было бы даже странно, если бы этот амбал просто так отвязался.

– Заблудились, детишки? – окликнул я, выбираясь на лужайку к беседке. – Показать, где выход?

Шпана, встрепенувшись, как по команде развернулась в мою сторону. Кроме Жбана, никого знакомых. И держатся не очень-то уверено – заметно, что нервничают.

Главарь, увидев меня, зловеще оскалился. Морда у него, и так-то не особо симпатичная, после вчерашнего была заплывшая, сплошь в синяках и ссадинах.

– А, вот и ты… – прорычал он. – На ловца и зверь бежит.

– Ну, это ты зря. Здесь тебе ловить точно нечего.

– Ты мне должен, щенок! – без прелюдий выдал он. – Ты у меня куш из-под носа увёл. Так что верни то, что выиграл вчера на боях – и, так уж и быть, живи.

– Как ты великодушен, – усмехнулся я.

– Угу. Я сегодня добрый. А если еще четвертной накинешь сверху, то я тебя даже бить не буду.

Я лишь рассмеялся ему в лицо. Болтай, болтай. Мне тоже надо немного потянуть время.

Разглядывая непрошенных гостей, я демонстративно закатывал рукава рубашки. Хорошо хоть переодеться успел после института – новенькую студенческую форму испортить не хотелось бы. Параллельно намётанным глазом оценивал степень опасности.

Ну, что мы тут имеем… Эти трое так, статисты. А вот здоровяк опасен. И я, как назло, без Аспекта Зверя. Один на один, и не будь Жбан Одарённым – может, и пободался бы. Размеры его меня не особо пугали. Как говорится, чем больше шкаф – тем громче он падает.

Что ж, самое время применить главный трюк Пересмешника – бить противника его же оружием.

Я перехватил Дар у Жбана и на скорую руку приспособил его для себя. Примитивность его мне сейчас была даже на руку.

Основное оружие громилы – это формирующиеся в кулаках сгустки эдры, усиливающие его удары. Аспект… Хм, тоже какой-то очень простой. Даже не знаю, как и назвать-то… Тяжесть? Усиление? Укрепление? Концентрация?

Кажется, у этого Дара вообще нет ярко выраженной направленности – просто сырая эдра, формирующая что-то вроде силовых полей, при этом тяжёлых и осязаемых. У меня будто бы в каждой руке появилось по кастету – эдра обволакивала кулаки, одновременно защищая их и напитывая тугой вибрирующей силой.

Только вот базовая мощность самого Дара – то есть количество эдры, которым я мог оперировать – у меня была в разы больше, чем у Жбана. Я-то всё-таки полноценный нефилим, к тому же поглотивший часть эдры у двух других. Так что мои силовые кастеты получились гораздо более плотными, чем у Жбана. Мне даже показалось, что их стало видно невооружённым взглядом – воздух вокруг моих рук задрожал мелким маревом.

Все эти приготовления не заняли и десяти секунд – дольше их описывать. Пока я колдовал с эдрой, его дружки угрожающе двигались на меня, явно намереваясь взять в клещи. Сам толстяк пока не двигался с места, небрежно опираясь на одну из колонн.

– Да ты, видно, даже тупее, чем выглядишь, Жбан, – ответил я, двинувшись ему навстречу. – Тебе вчерашнего не хватило? Ещё раз по морде настучать?

– В этот раз тебе дед не поможет, – прорычал амбал, крепко ударяя кулаком в каменную колонну. Звук был такой, будто ударили молотом, посыпалась мелкая крошка. – И вообще никто не поможет. Парни, окружайте! Не дайте ему сбежать!

Подручные Жбана, достав из-за спин дубинки и ножи, обходили меня по сторонам, отсекая единственный путь к отступлению. Если бы я решил драпать, то пришлось бы ломиться напрямик через кусты, и не факт, что это удалось бы – заросли были плотные и колючие, не протиснешься.

Впрочем, бежать я и не собирался. Вместо этого, рявкнув для устрашения, сам бросился на Жбана.

Тот, кажется, немного ошалел от такой наглости, поэтому первые его удары, которыми он меня встретил, получились какими-то неубедительными. Я легко блокировал оба предплечьями, отводя в сторону. Сейчас, когда я перенял у жирдяя его Дар, его тайное оружие на меня не действует. А без подпитки эдрой удары у него оказались совсем не такими страшными.

А всё почему? Нельзя полагаться на одну эдру, здоровяк. Общую физическую подготовку тоже никто не отменял. А у тебя, похоже, мускулов под этим слоем сала негусто.

Он ударил ещё раза два-три – опять-таки без затей, размашисто, так что я легко увернулся. В ответ я провел быструю двоечку в корпус, от которой слой жира на пузе Жбана заходил ходуном, как всколыхнувшееся желе. Амбал охнул, сгибаясь, и я, рванув вперед, выстрелил ему правым прямым в голову…

И только в самый последний миг передумал, отведя удар чуть в сторону.

Кулак мой пролетел мимо его щеки и мазнул костяшками по краю каменной колонны, с грохотом вышибая из неё град обломков. После удара в ней осталась здоровенная отметина.

Уф-ф… А если бы я так Жбану в его жбан зарядил? Да у него бы, наверное, череп лопнул, как арбуз! Слишком много эдры я вкачал в эти кастеты…

Я резко ослабил подпитку энергетических конструктов, обволакивающих руки. Обхватив согнувшегося от удара под дых Жбана за голову, приложил его мордой об колено, потом тут же добавил правым в ухо.

Он всё же ещё пободался – с протяжным рёвом бросился на меня, вслепую размахивая кулаками. Я легко пропустил его мимо, попутно врубив еще несколько раз по корпусу. Напитанные эдрой кулаки при ударе будто вколачивали в эту тушу невидимые тупые колья – Жбан от каждого дёргался, вскрикивая.

Один из ударов, похоже, достал до почки – здоровяк коротко взвыл и повалился ничком, судорожно хватая ртом воздух. В глазах его сквозил неподдельный ужас.

Да уж, большой шкаф и правда громко падает. Я даже был несколько разочарован – вся схватка заняла считанные секунды.

Развернулся в сторону его дружков, но те нападать резко передумали. Вытаращив глаза, замерли, все как один в странных позах, присев и расставив ноги. Один, с которым я пересёкся взглядом, не выдержал и вдруг с воплем ринулся бежать, бросив дубинку. Причем ломанулся вслепую, прямо через кусты, и там и застрял.

– А ну, стоять! – рявкнул я, видя, что и оставшиеся двое готовы дать дёру. – А убирать за собой кто будет?

Я пнул вяло трепыхающегося у моих ног Жбана.

– А ну хватайте этот бурдюк с дерьмом, и чтобы через пять минут духу вашего в моей усадьбе не было!

Шпана, кажется, всё ещё думала о побеге, но тут в просвете между кустами появилась Рада с ружьём наперевес – небольшим, но массивным, из-за короткого сдвоенного ствола больше похожим на обрез. Держала она его весьма уверенно, так что сразу стало понятно – стрелять она умеет.

– Убирайтесь! – звонким, дрожащим от возмущения голосом отчеканила она, качнув стволом ружья в сторону.

Впрочем, гопники и так были уже основательно перепуганы, так что угрозы были излишни.

– Не надо, пожалста, ваше благородие! – взмолился самый молодой из них, отбрасывая в сторону дубинку и вытягивая перед собой руки. – Мы уйдём! Сейчас же уйдем!

Вытащив из кустов незадачливого подельника, они все вместе кое-как помогли Жбану подняться. Тот, хрипя, поковылял прочь, поддерживаемый с двух сторон.

– Да не туда, дубины! – прикрикнула на них Рада. – Налево поворачивайте! Да, вот на эту тропинку. И прямиком к калитке дуйте!

Выйдя вслед за ней на аллею, я проводил взглядом горе-вымогателей, продолжая рефлекторно сжимать и разжимать кулаки, в которых по-прежнему, как туго сжатые пружины, вибрировали сгустки эдры.

Уф, повезло. Вовремя я остановился. Если бы сгоряча начал драться в полную силу – точно покалечил бы всю эту братию. А то и поубивал бы на месте. Вот бы Демьян обрадовался пачке трупов во дворе…

Я поднял ладонь, разглядывая её внимательнее. Да уж, оружие простое, если не сказать примитивное. Но неожиданно эффективное. По сути, просто два Узла в руках, концентрирующие эдру и превращающие её в невидимую броню… Простейшая спиралевидная конструкция, такую даже по памяти можно воспроизвести…

Разглядывая переплетение светящихся линий в Узле, я вдруг выругался себе под нос.

Ёшкин дрын! Так вот же! Вот на что это похоже!

Я будто бы наконец развернул в нужное положение детали паззла, и начала складываться картинка.

Вот почему руны на дереве показались мне такими знакомыми! И дело не только в шрамах, оставшихся на мне после воскрешения. Я видел их уже десятки раз, только в более сложном виде, так что не сразу разберёшь.

Те причудливые энергетические конструкции внутри тонкого тела, которые Демьян назвал Узлами, как раз и состоят из таких вот более простых элементов, похожих не то на иероглифы, не то на руны. Спирали, пересекающиеся полуокружности, зигзаги, звездообразные, треугольные, пирамидальные конструкты… Всё это переплетается между собой, образуя более сложные структуры.

Это что-то вроде клеток в живом организме. Они разные, но, сплетаясь вместе, образуют ткани и органы, предназначенные для выполнения определенных функций. И если хорошенько приглядеться, то любой Узел можно разложить на эти составляющие. Особенно это заметно на примере Узлов, скопированных у Жбана – как раз потому, что они очень простые, и легко разглядеть, как они устроены.

Путилин назвал руны, вырезанные на коре Гранитного дуба, шаманскими знаками. Мёртвым языком, сейчас уже мало кому понятным. Но одно можно сказать точно – те, кто придумал его, хорошо понимали, как устроена местная магия. Они явно видели, какие формы принимает эдра. Так же, как и я.

Это не может быть совпадением!

Открытие это меня поначалу захлестнуло волной эйфории от решения пусть и небольшой, но важной загадки. Но вслед за этим потянулись и более прагматичные мысли.

А ведь конкретно для меня тут открываются новые возможности. Пока что я лишь копировал чужие Дары. Да, порой получалось настраивать их под себя – какие-то элементы приглушать, какие-то усиливать. Но делать это приходилось по наитию, не совсем понимая, как всё это работает.

Однако я с самого начала чувствовал, что простое копирование – это лишь одна сторона Дара Пересмешника. По сравнению с любым другим нефилимом у меня есть громадное преимущество. Моя аура очень пластична, я могу сам лепить из неё любые конструкты. Но делать это вслепую неудобно, а порой и опасно.

Однако, используя эти символы, можно применять системный подход, скрупулёзно разбирая на винтики каждый Узел. Зарисовывать их, запоминать, сравнивать Узлы у разных Одарённых. И в перспективе из этих кирпичиков собирать что-то своё…