Поглощенные туманом бесплатное чтение

Пролог. Камень на камень

Италия. Кастелло ди Карлини. 1617 год

Камень на камень. Стена растет, а проeм сужается. Камень на камень…

Она не отрывает взгляда от его лица, пока еще может видеть.

Каждый вздох наполняет легкие запахом сырости и гнили. Вонючая тряпка намертво сковывает рот, а шершавая веревка стягивает за спиной онемевшие руки. Маддалена глухо стонет. Свет от факелов почти не виден, и скоро она останется в темноте. Замурованная заживо.

Капли серой извести летят в лицо. Ужас затмевает рассудок. Она не верит, что все взаправду. Мычит и бьется плечом о стену, но камни намертво приросли друг к другу. И вот последний закрывает щель.

Она слышит шаги и чувствует – он рядом. Он еще не ушел. От едких слез болят веки, а в горле невыносимо першит. Где‑то в глубине замка капает вода. Вокруг бесконечный мрак.

Но он еще не ушел.

Маддалена снова пытается крикнуть сквозь тряпку, но спертый воздух раздирает легкие. Страх обволакивает густым туманом. Голова кружится. Ничего не видно. В тесной каморке не пошевелиться, ноги отекли, тело наполняется тяжестью. Она сливается с замком, становится его частью. Превращается в прошлое.

Он уходит. До нее доносятся спешные шаги, и вскоре наступает тишина. Больше нет сил кричать. Она прислоняется головой к сырой стене и дышит, дышит в последний раз. Голова кружится сильнее, перед глазами проносятся далекие воспоминания из детства.

Маддалена виновата. Но его вина не меньше. Не стоило так легкомысленно относиться к ее словам. Теперь поздно. И его потомки заплатят за грехи предка.

Глава 1. Кастелло ди Карлини

Италия. Наши дни

Глубокий вздох. Сердце колотится, ладони неприятно потеют, и Ника вытирает их о джинсы. Стискивает пальцы в кулаки, чтобы скрыть дрожь.

Спокойно… Все хорошо… Его здесь нет.

Ника прикусывает нижнюю губу. Зря она согласилась на эту работу, даже несмотря на деньги. Прошло столько времени, а страх никуда не исчез. Какая злая ирония… Ее наниматель живет там же, где и мучитель.

Воздух наполнен запахом горячего асфальта и дымом сигарет. То там, то здесь слышатся торопливые выкрики итальянцев. Ника щурится и оглядывается на аэропорт имени Федерико Феллини, который глядит на снующих по парковке туристов темными глянцевыми окнами. Она недоверчиво щиплет себя за предплечье, но яркое слепящее солнце не меркнет, а тридцатиградусная жара все так же опаляет не подготовленную к загару кожу. Ника снова в Италии, и это «снова» сводит с ума.

Она переводит взгляд на водителя. Итальянец в льняной рубашке грузит зеленые пластиковые чемоданы в багажник вишневого «Роллс‑Ройса». Конечно, если «летящая леди» 1 на капоте не врет. Руки водителя соскальзывают, и один из чемоданов, обвязанный красной лентой, летит на асфальт.

– Осторожно!

Сердце подкатывает к горлу, но мужчина успевает перехватить груз, прежде чем он падает.

– Там оборудование! – на чистом итальянском кричит она. – Если разобьете, я могу смело возвращаться в Россию.

Он удивленно замирает. Явно не ожидал, что Ника знает его родной язык.

– Простите, – бормочет мужчина и бережно захлопывает багажник, будто там лежит старинная ваза. – Пожалуйста, – он открывает заднюю дверь автомобиля, – садитесь. Через полчаса будем в замке. – Широкие смоляные брови сходятся на переносице домиком, полные губы изгибаются в приветливой улыбке. У мужчины нет харизмы или изюминки, он похож на большого низкорослого медведя.

– Сейчас, – кивает она и поворачивается к аэропорту.

Ника хочет запечатлеть начало пути, чтобы в очередной раз напомнить себе: все будет иначе. Глубоко дышит, и сердце постепенно успокаивается. Она достает из рюкзака старый пленочный фотоаппарат. Родной «Olympys» твердо ложится в руки. Наведение резкости.

Когда смотришь на мир сквозь объектив камеры, растворяешься в нем и замечаешь мелкие детали, которым раньше не придавал значения. Люди открывают души. Пороки, как черные вороны на безоблачном небе, отображаются на пленке. А добродетель, наоборот, придает глазам сияние, таящееся в глубине. И трепет пролетает от кончиков пальцев до самых пят при мысли, что ты – единственный, кто знает их секреты.

Ника наводит камеру на женщину, одетую явно не по погоде. Стройная незнакомка стоит в тени аэропорта и чувствует себя уверенно в туфлях на высоких шпильках. Ноги скрещены, как у модели, руки вытянуты вдоль тела, словно она – солдат. На черном плаще танцуют яркие блики, а солнцезащитные круглые очки скрывают половину лица. Изредка женщина заправляет темные локоны под белый платок на голове. Боится, что ее узнают.

Ника нажимает на спусковую кнопку. Сладостный, приятный слуху щелчок затвора.

Незнакомка резко оборачивается и смотрит прямо в объектив. Мутная пелена застилает взор Ники. Здание аэропорта смазывается, превращается в серую кляксу. Кисельный холод оборачивается вокруг шеи мертвой удавкой.

Ника отшатывается и поспешно проскальзывает в прохладный салон автомобиля. Зрение медленно восстанавливается. Ее бьет озноб. Мельком смотрит в окно, но незнакомки уже нет. Исчезла. Растворилась среди толпы.

Ника судорожно выдыхает и вытирает ладонью лоб.

Померещилось.

Прячет фотоаппарат в рюкзак. Внутри «Роллс‑Ройса» пахнет мелиссой. Пальцы касаются гладкой кожи бежевых кресел. Кондиционер тихо шумит и перемежается с урчащим рокотом автомобиля. Слух улавливает песню Челентано «Confessa» 2, и Ника расслабляется:

– Сделайте громче.

Она откидывается на сиденье.

Господи, нереально, но факт! Граф нанял именно ее фотографировать поместье. Когда две недели назад на электронную почту пришло письмо с приглашением в замок Карлини, Ника посчитала это отличной шуткой. Однако дальше было не до смеха. Граф действительно заинтересовался ее сайтом, где она выкладывала фотографии, и посчитал, что она справится с фотосессией замка лучше других фотографов. А ведь он не подозревал, что подарил Нике свежий глоток воздуха. Последний месяц она словно билась головой о невидимую преграду, пытаясь собрать нужную сумму на лечение матери. И эта работа махом решила все вопросы.

Они выезжают на автостраду и мчатся по ровной, стремительно убегающей вперед трассе. До замка около получаса езды, и Ника прилипает к окну, приходя в экстаз от сочных красок и вкусных пейзажей. Яркие зеленые поля, вкрапления старинных домов с рыжими черепичными крышами. Мурашки удовольствия охватывают руки Ники и гусиной кожей бегут к плечам. Она так любит эту страну. Но долгих три года запрещала себе даже думать о ней!

Глаза ловят кадр, фокусируются, запоминают. Работают лучше фотоаппарата.

Как жаль, что из мозга нельзя достать пленку и проявить ее. Столько красоты пролетает впустую.

Под пальцами вибрирует рюкзак. Ника достает смартфон и улыбается сообщению матери.

Пальцы быстро набирают ответ: «Прилетела. Все хорошо. Вечером позвоню. Лю».

Заходит в фотоальбом, перелистывает скриншоты экрана и мысленно возвращается в тот день, когда ей позвонила сотрудница графа.

– Я говорю по‑итальянски, – без предисловий заявляет Ника, – но можем продолжить на английском.

– Благодарю. На родном языке несомненно легче, – соглашается женщина. – Граф Карлини ознакомился с вашими фотографиями. И был весьма… впечатлен.

Ника стискивает зубы. В хриплом, томном голосе итальянки слышится усмешка.

– Он надеется, вы согласитесь с его условиями и возьметесь за работу, – продолжает женщина. – Она займет несколько недель. Возможно, месяц. Поэтому оборудование лучше взять с собой. Граф хочет видеть результат сразу.

– Вы шутите? Я не смогу привезти все необходимое. Один фотоувеличитель чего стоит! – Ника смахивает крупинки пота со лба.

– Об этом не беспокойтесь. Граф готов предоставить личный самолет, а по прибытии вас встретит наш человек. Ему очень важно, чтобы замок фотографировали именно вы.

В искусственной речи женщины читается скрытый смысл: очередная блажь миллиардера.

– Графу нужны фотографии всех комнат, – продолжает она. – В замке никогда не было туристов. И нужно подготовить его прежде, чем запускать людей. Так вы согласны?

И снова подтекст: да соглашайтесь уже! У меня полно других дел, помимо уговоров русской гордячки.

Подумаешь! Ее нанял граф, а не высокомерная итальянка.

Ника еще раз перечитывает скриншот статьи о графе Карлини. Глаза привычно выискивают любопытные факты.

Полное имя – Стефано Джованни Витторе Росси, граф Карлини.

Филантроп.

Миллиардер.

Тридцать два года.

В списке Форбс на 51‑м месте.

Владелец компании «Карлини» – организовывает туры по Италии для вип‑лиц.

Принадлежит сеть магазинов одежды «КейВи» по Европе.

Не женат. Детей нет.

Редко посещает публичные мероприятия.

Взгляд вновь цепляется за одно предложение.

Подвержен фазмофобии (боязни призраков и духов).

В наше время скептиков и циников встретить подобную фобию – не просто редкость. Ника даже не слышала о ней прежде. Что же случилось с графом, что он начал страдать столь необычной болезнью?

Ника убирает телефон в рюкзак и наклоняется вперед к водителю:

– Скажите, вы давно работаете у графа?

Пальцы мужчины стискивают руль:

– Почти полтора года.

– И какой он человек?

Водитель хмурится, и Ника с усмешкой хлопает его по плечу:

– Не нервничайте, я не шпион. Граф нанял меня фотографировать замок, и я сама до сих пор в шоке. Хотелось узнать перед встречей, что он за человек. Все это время я общалась с его сотрудницей – весьма заносчивой дамой. – Ника закатывает глаза и хлопает себя по лбу. – Простите, ради бога, я не представилась. Меня зовут Ника.

В зеркале заднего вида отражаются черные глаза итальянца, и Ника видит намек на улыбку в уголках его губ.

– Анджело.

– Ну, Анджело. Расскажете мне о начальнике?

Мужчина расслабляет руки:

– Граф всегда работает. Когда куда‑нибудь едем, он либо печатает на планшете, либо разговаривает по телефону. А вообще он немногословный человек. Но меня устраивает. Платит щедро. Сейчас кризис и найти работу – тяжело, тем более с такой зарплатой, – доверительно рассказывает он. – В замке граф живет редко. Чаще всего в Риме или Флоренции. Раз в год ездит по Европе, проверяет работу магазинов. Вы ведь знаете, что у него сеть «КейВи»? Брендовые вещи. Сестра пищит от восторга, когда я привожу ей какую‑нибудь тряпку из этих магазинов. Она не может себе позволить, да и мне дороговато, но я люблю ее баловать.

– А женщины? У него есть любимая? – Ника замечает хитрый взгляд Анджело и смеется. – Нет, я не в этом смысле. Чисто профессиональный интерес. Красивую пару всегда интересно фотографировать.

– Несколько раз я возил одну сеньориту. Красивая, богатая. Только часто хмурилась и психовала. Но уже давно ее не видел.

– Наверное, сложно встречаться с человеком, который вечно работает. И который очень богат. Это ограничивает.

– Не скажу, что граф ограничен в чем‑то. У него даже охраны нет. Говорит, если захотят убить, телохранители не спасут.

– Думаю, он прав. – Ника снова прижимается к стеклу. – А вы что‑нибудь слышали о его болезни – фазмофобии?

Анджело качает головой:

– Нет, а что это? Не знал, что граф чем‑то болен.

– Значит, всего лишь слухи. – Но она не верит себе.

И зачем я ему понадобилась? Если он действительно боится мистики, то мы вряд ли поладим.

Самая любимая работа Ники – старинный «мост невесты» в маленьком городе Псковской области. Молодожены часто вешали на нем свадебные замки и не придавали значения его истории. Плевать хотели на легенды о невесте, которая сбросилась с моста после венчания с нелюбимым.

Ника сфотографировала его в полнолуние. Пустынный мост тонул в вязком тумане, а свет от яркой луны блестел на стертых замках. Когда она напечатала фотографии, то увидела призрачную фигуру в белом одеянии посреди моста.

Ника была готова поклясться на Библии, что ее там не было. И все же… легенды не врали.

После того как Ника выложила фотографию на сайте, обрушился шквал негодования и презрения. Но несмотря на усмешки циников, ее популярность росла, а фотографии разлетались по интернету, как вирус. Все больше и больше людей заказывали у нее фотосессии с надеждой, что Ника преобразит обыденность и привнесет капельку волшебства в их рутину. И все же заказов было недостаточно.

– Мы припаркуемся на стоянке, и я проведу вас в замок, – объясняет Анджело, когда «Роллс‑Ройс» подъезжает по извилистой дороге к замку.

– Долго идти?

– Пять минут.

Автомобиль затихает, и Ника вылезает на обвеваемую ветром площадку. Она вдыхает теплый соленый воздух и снова вытаскивает фотоаппарат. Смотрит сквозь маленький объектив камеры вниз, на городок, расположившийся вдоль побережья Адриатического моря. Оно усыпано белыми точками – яхтсмены выгуливают корабли.

Сам город похож на детский конструктор лего. Дома, как оранжевые детали, густо насыпаны по округе, разделенные на квадраты зелеными рядами деревьев.

Ника делает несколько снимков и опускает фотоаппарат, не решаясь обернуться к замку. Даже спиной ощущает вибрацию, которая исходит от древнего места.

– Ника, идемте.

Она поворачивается и встречается с Кастелло ди Карлини лицом к лицу.

Замок как неприступный воин возвышается над городом, окруженный каменной стеной. Квадратные башни впиваются в небо, а узкие окна сверлят мрачным взглядом любопытных смельчаков, рискнувших к нему приблизиться.

Нагруженный чемоданами Анджело подходит к кованым воротам, сквозь которые не проедет ни одна машина, и они открываются автоматически, стоит ему кивнуть в маленькую камеру в правом углу. Ника спешит за мужчиной. Сердце бьется в ритме стаккато, и созвучно ему стучит кровь в висках.

Они идут по узкой дороге, вымощенной гладкими камнями. Вдоль нее высятся серые одноэтажные дома. Окна закрыты ставнями, двери заперты.

Ника вздрагивает от гулкого воя – одинокий ветер скользит сквозь щели.

Она потирает свободной рукой плечо, прогоняя мурашки, и вглядывается в темнеющее небо. Куда делось безжалостное солнце?

– Повариха Люса рассказывала, что еще сотню лет назад здесь жили люди. Торговали вином, сдобой. Теперь она одна осталась из тех семей, которые поколениями следили за поместьем, – говорит Анджело.

– А что случилось?

– Без понятия. Вам лучше спросить у Люсы. Она – хранительница легенд замка.

Они входят в темный тоннель, освещаемый тусклыми фонарями, проходят через маленькую дверь и оказываются во внутреннем дворике. Ника ступает по брусчатке, оглядывается. По бокам находятся арки, которые ведут в теневые ниши, где можно спрятаться от жары. А посреди двора пересохший колодец, прикрытый кривыми досками.

Впереди распахнуты двустворчатые двери, словно показывают, что все давно ждут Нику. И она заходит внутрь замка.

Просторная зала встречает ее расписным потолком и не менее красочными стенами. На фресках изображена осада замка Карлини. Он с легкостью угадывается в искусных штрихах художника. В холле еще витает слабый запах краски. Поэтому черты воинов на стенах столь четкие, а пламя нарисованных факелов режет глаза.

– По легенде, эту фреску рисовал Филиппо Ридзути 3. Но это вряд ли. Когда строился замок, Филиппо гостил во Франции.

Мягкий мелодичный тембр заполняет зал, и Ника зачарованно оборачивается на его звук.

– Добрый день! – здоровается Анджело и расплывается в глупой улыбке перед статной женщиной.

– Добрый, Анджело.

Она не стесняется ответного добродушия, но в отличие от мужчины в ее глазах горит дружеское участие, и нет странного смущения, которое одолевает влюбленных.

Ника скользит взглядом по смуглой коже плеч незнакомки и острым ключицам – их оголяет хлопковая белая блуза. Бесовские угольные волосы волной спускаются на талию. Ее лицо – лицо чистокровной итальянки. Узкое, с темными глазами‑вишнями, губами цвета кармина. Не красивое, но притягательное. Не идеальное, но невозможно восхитительное. Идеальное для фотографа.

Ника на автомате подносит фотоаппарат к лицу и делает кадр. Успевает запечатлеть удивление в глазах женщины.

– Сразу видно, профессионал. А я люблю работать с профи, – после секундного замешательства произносит она. – Паола Росси – сестра Стефано. Можете звать меня Паола. – Женщина протягивает руку, и Ника пожимает ее, но боится сильно сжать и раздавить хрупкие косточки. – Мне сказали, что вы говорите на итальянском, Верóника?

Ника морщится из‑за ударения в имени:

– Просто Ника. Да, я прекрасно знаю итальянский. У меня был хороший учитель… – Она осекается. – Языки, как и фотографии – моя страсть. Французский, английский, немецкий… А вот учитель русского меня не любил.

Паола восторженно хлопает в ладоши:

– Не знаю насчет русского, но акцента у вас точно нет. Прекрасно! – Женщина вспоминает про Анджело, и уголки губ ползут вниз. – Пожалуйста, отнеси вещи гостьи в ее комнату.

Мужчина неуверенно топчется на месте. Паола поджимает губы и вскидывает брови. Ника кожей чувствует, что перед ней графиня, род которой насчитывает тысячу лет. Даже блеск в глазах не такой, как у простолюдинов. Руки чешутся сделать еще один кадр.

– В башню Камелий, – с нажимом произносит Паола, и Анджело поспешно уносит вещи. К женщине возвращается былое радушие. – Ника, вы, наверное, устали после дороги, позвольте показать вашу комнату. А по пути устроим небольшую экскурсию. Перед ужином у вас будет время отдохнуть.

– Здорово. Я все еще под впечатлением от приглашения графа. И в восторге от предстоящей работы.

– Ох, если быть откровенной, то вся затея с фотосессией замка – моя. И вас выбирала тоже я. Мой брат может лишь работать, работать и работать. Он – терминатор в этом плане. – Паола смеется и берет Нику под руку. – Стефано только знает, что вы должны приехать, но не представляет, как вас зовут и какого вы пола.

Ника поспешно вешает камеру на шею и следует за графиней. Они идут из комнаты в комнату, стены которых так же оживлены фресками. Портреты покойных графов и графинь Карлини, живопись на полу, на потолке – снежные горы, глубинное море, бездонное небо. Голова кружится от возможных перспектив.

– Но женщина, с которой я общалась, говорила от лица графа, – удивляется Ника.

В одной зале они сворачивают направо, где в стене прячется винтовая каменная лестница.

– А, Рачель, – хмыкает Паола, – с ее именем другого не ожидала 4. – Карминные губы растягиваются в искренней улыбке.

Они поднимаются на второй этаж, и снова живописные фрески сменяют друг друга калейдоскопом красок.

– Это объясняет некоторые вещи, – произносит Ника.

– Какие?

Графиня поворачивает голову, и с колыханием волос до Ники доносится сладковато‑древесный аромат.

– В интернете написано, что ваш брат страдает фазмофобией. Поэтому я удивилась, что он решил нанять меня. Чаще всего я фотографирую паранормальные явления, места, в которых видели призраков. – Ника смеется.

Смех заглушается легким перестуком каблуков Паолы.

– Да, Стефано и правда боится… – она запинается на секунду, – потусторонних вещей. Точнее, опасается. Поэтому он не любит жить в замке. Считает, что поместье кишит призраками наших прадедов. Но вы не подумайте, он вовсе не трус. – Паола умолкает, смотрит на Нику, и в глазах‑вишнях отражается ее лицо.

– Разумеется. И все же, почему именно я? Уверена, в Италии полно фотографов.

– Ваши работы зацепили меня. Есть в них что‑то необъяснимое. А еще у вас удивительные глаза… болотного цвета.

– Спасибо, – растерянно бормочет Ника.

– Думаю, пока достаточно экскурсии. – Паола разворачивается и ведет Нику обратно к лестнице. – В восемь вечера проведу вас на ужин. Вы знаете, что у каждой башни в замке свое название? Сейчас мы находимся в башне Камелий. Есть еще Северная, Туманная…

Они поднимаются еще выше и вскоре останавливаются перед арочной дверью.

– Приятного отдыха, Ника.

Графиня уходит, оставляя все тот же древесный запах витать в воздухе.

Паола Росси, графиня Карлини, – сочетание благородного достоинства и дикого неистового огня. Сила и страсть чувствуются в ее взгляде, движениях, словах. Идеальная модель для фотосессии. Интересно, разрешит ли Паола сделать несколько снимков с ее участием?

Ника качает головой и заходит в комнату. Не спеша проходится по роскошной спальне. Непривычно голые, без фресок, стены выложены камнями различных оттенков. Посредине царствует кровать с синим балдахином, а пол укрыт дорогим ковром из верблюжьей шерсти. В углу массивный камин, который давно не топили. Ника толкает смежную дверь и видит ванную комнату, весьма современную для старинного поместья. Видимо, раньше здесь был будуар.

Ника безвольно опускается на кровать и вытягивается. Возбуждение, адреналин, горевшие в крови, потухают. Хочется спать, но в голове крутится бесконечное множество образов. Понурый Анджело, раздраженная и через секунду смеющаяся Паола, Стефано, дрожащий от теней прошлого…

Она приподнимается на локтях, и взгляд падает на чемоданы, которые сиротливо ютятся возле стены. Под красной лентой выделяется рваный клочок бумаги. Ника хмурится. Наклоняется и нетерпеливо вытаскивает лист, разглаживает на коленях. Крохотное слово, написанное черной гелевой пастой с нажимом на двойное «r», звенит как хрустальный бокал.

«Corri…»

«Беги…»

Глава 2. Серебристые глаза графа

– Мам, ты зря волнуешься. Меня встретили, привезли, предоставили огромную комнату, и сейчас я нежусь в золотой ванне с пеной. – Ника дует на ладонь, и пузырьки летят вверх.

– В прошлый раз ты тоже так говорила. – В мамином вздохе слышатся все опасения и страхи.

Ника резко выпрямляется, и пена волнами расходится в стороны.

– Сейчас по‑другому. Я приехала работать. Или ты забыла, что нам нужны деньги? Эта операция стоит недешево, а зарплата за каталог с лихвой покроет все расходы.

– Да, но я до сих пор считаю, что мы могли найти другой способ собрать деньги. Мое здоровье еще терпит, а вот ты вновь оказалась в Италии. И сердце не на месте.

Неприятные воспоминания напоминают укусы пчел. Она снова в той комнате. Руки связаны за спиной, запястья стерты в кровь…

Еще эта дурацкая записка. Ника не могла дышать, пока не внушила себе, что послание никак не связано с прошлым.

– Поэтому я надеюсь, что ты вернешься как можно скорее. – Голос матери вырывает Нику из вязкой тины.

– Дело даже не в деньгах. Хотя они первостепенны, но если я не поборю собственные страхи, то так и буду дрожать от каждой тени. Не переживай. Все хорошо.

– Уже познакомилась с графом? – Мама неохотно меняет тему.

– Нет, только с его сестрой.

– И каково это, общаться с настоящей графиней? – Женщина смеется, и Нике кажется, что они сидят в их маленькой уютной кухне с обоями в розовый цветочек и пьют чай с ромашкой.

– Пока не поняла. Она – странная. То улыбается, то хмурится.

– Не вижу ничего странного. Богатые тоже плачут.

– Но другими слезами, – хмыкает Ника. – Передавай привет Пушку.

– О, – вспоминает мама, – твой толстый кот съел всю сметану!

– Правильно. Ему надо поддерживать форму.

Ника выключает телефон и осторожно выбирается из ванны. Подходит к зеркалу. Развязывает белокурые волосы, собранные на макушке в пучок, и они рассыпаются по плечам.

У вас удивительные глаза… болотного цвета.

Она никогда не думала, что ее глаза можно назвать удивительными. Графиня права. Они мутного зеленого цвета, как болото. На вытянутом бледном лице похожи на миндалевидные камни. Но удивительные… Вряд ли это слово вообще применимо к внешности Ники. Худые острые плечи, маленькая грудь, плоский живот. Она касается пальцами зигзагообразного шрама чуть ниже пупка и морщится. Поспешно переводит взгляд на бедра. Широкие, мощные, привыкшие к постоянной ходьбе. Кажется, такая фигура называется «груша». Ника фыркает и заматывается в полотенце. Груша с удивительными глазами.

В спальне на кровати разбросаны вещи, среди них мелькает белая записка со зловещим предостережением. «Беги…»

Ника хмурится.

Кому понадобились подобные шутки? Она уже не ребенок, чтобы верить розыгрышам. И первое апреля давно прошло. Писать такое смеха ради?

Она сминает клочок бумаги и кидает в мусорное ведро. Бежать? Ника за полгода не заработает столько, сколько ей платит графиня. А упустить возможность познакомиться с замком Карлини и узнать его историю – грех.

Она надевает бриджи и футболку в бело‑синюю полоску с оголенным плечом. Быстро расчесывает волосы, подводит карандашом глаза и делает пару взмахов тушью по ресницам. На гигиенической помаде со вкусом клубники косметика заканчивается.

Все‑таки, когда бог думал над ее внешностью, он подарил единственное достоинство – чистую гладкую кожу. Ника ухмыляется, вспоминая, как ее одноклассница замазывала лицо тональным кремом.

Она засовывает смартфон в карман и оглядывается в поисках воды. Графиня говорила, что в восемь за ней зайдет, но жажда сильнее.

Ника прикусывает нижнюю губу и сверлит взглядом часы. Еще только семь. За окном уже сгустились сумерки, и туман словно серой шалью укутал поместье.

Ника пожимает плечами. Никто не станет ее ругать, если она самостоятельно прогуляется по замку.

Она выходит из комнаты и спускается на второй этаж. Ноги ступают по стертым за долгие годы ступеням, убегающим вниз по часовой стрелке. Почему‑то сердце сбивается с ритма. Ника чувствует себя воровкой, которая безнаказанно бродит по чужому дому.

«Может, вернуться в спальню и подождать?»

Но тут же одергивает себя.

Она идет по коридорам и прислушивается к мерному дыханию замка. Он живой, дышит и помнит прожитую жизнь по секундам. Веет холодом от каменных стен, покрытых треснувшей штукатуркой, а еле слышный запах сырости наполняет воздух.

Ника с упоением рассматривает фрески. Вот зал, в котором она встретила Паолу. Отсюда слышатся голоса, звон посуды. Она уверенно сворачивает направо и ступает по узкому коридору. Нос улавливает запахи свежей выпечки и ароматного розмарина. В женском голосе, который доносится до нее, проскальзывает горячий нрав итальянцев:

– Мими, хватит бездельничать. Начисти картошку, иначе запеку тебя вместо индейки.

Ника заглядывает за дверь и видит заставленную посудой огромную кухню с горящей печью, внутри которой поднимаются румяные фокачча. Высокая женщина с сильными руками проворно двигается между столом и плитой. Глубокая морщина прорезает смуглый лоб, сальные черные волосы затянуты в плотный пучок на голове и спрятаны под сеточкой. Но среди них пробиваются наглые седые нити. Нож сверкает в ловких пальцах, превращая овощи в нашинкованную смесь. Женщина напоминает богиню посреди кухонного хаоса.

– Мими! – снова кричит повариха и замечает Нику. – К нам пришли, Мими.

Подозрительный взгляд пролетает по телу Ники и смягчается:

– Неужто гостья графа? Садись, мы не злые.

– Спасибо. Меня зовут Ника. – Она осторожно присаживается на высокий стул в углу кухни. – У вас не найдется воды?

– Ох ты ж, – ойкает повариха и рявкает: – Мими, где тебя носит? Принеси воды гостье, – и с нежной улыбкой поворачивается к Нике. – Я – Люса. А ты – фотограф, которого наняла Паола?

Ника успевает только кивнуть. Из кладовой появляется девочка, на вид лет четырнадцать. Черные косы аккуратно заплетены, а темно‑карие глаза подозрительно сверкают. Девочка ставит на стол тазик с картошкой и морщится от усталости.

– Мими, радость моя, сбегай за водицей для Ники, – снова просит Люса. На этот раз ласково.

Ника поражается, как быстро сменяются эмоции на лице женщины от гнева до нежности.

– Я устала, – хнычет девочка и получает щелчок по лбу.

– Я тебе говорила, плюнь на уроки. – Люса достает из печки фокаччу.

Они божественно пахнут, и Ника сглатывает слюну.

На кухне не только душно, из‑за живого огня здесь нестерпимо жарко. Когда Мими приносит стакан воды, Ника уже вытирает рукой мокрый лоб. Волосы прилипают к шее, а щеки горят похлеще огня. Холодная вода опасна, но Ника не может удержаться – выпивает залпом и блаженно вздыхает.

– Не хочу быть поваром, бабушка, – бурчит девочка. Она садится за стол и лениво режет морковь, изредка бросая любопытные взгляды на Нику. – Я, может, тоже мечтаю стать фотографом.

Люса фыркает и машет ножом в сторону Ники:

– Детка, объясни моей бестолковой внучке, что для этого нужен талант.

– Талант – дело наживное. Главное – желание. А точнее – страсть.

Рядом с Люсой Ника чувствует себя дома. Женщина – большая и теплая, как печка.

– Вы готовите для семьи графа? Одна? – удивляется она, но на кухне и правда больше никого нет.

– А что здесь сложного. – Люса достает из духовки лазанью и поводит носом, блаженно щурясь. – Бешамель, мясной фарш в томатном соусе, свежее тесто, что может быть вкуснее? Не хватает только пармезана. Я люблю готовить, но хозяин живет здесь редко. Поэтому чаще всего мы с Мими одни, да охрана на воротах. Горничные приходят и уходят, я их вообще не вижу. Бродят по замку, как тени. Тощие, одни кости. Поэтому для меня радость, когда в замке много народу. Верно, Мими?

Девочка фыркает и снова смотрит на Нику, словно пытается что‑то узнать.

– Анджело говорил, вы – хранительница легенд замка.

– Анджело – болтун, – смеется Люса. – Моя семья уже девять поколений служит в замке, но, кажется, Мими оборвет нашу династию. И нет никаких легенд. Так, сказки на ночь для детей.

– Скорее страшилки, – тихо бурчит Мими.

– Он сказал, что вы знаете, почему в замке перестали жить слуги. – Ника старательно игнорирует прямой взгляд девочки.

Внучка абсолютно не похожа на бабушку. Серьезная, подозрительная, упрямая. Складывается впечатление, что Люса не захотела делиться с Мими радушием и оставила все себе.

– А чего тут не знать. Прадед графа был страшным человеком.

Люса достает большую миску и режет овощи. Большой помидор катится по столу, и Мими перехватывает его. Вгрызается маленькими белыми зубками в сочную мякоть. Ника снова сталкивается с ней взглядом. Девочка разочарованно закатывает глаза и отворачивается.

– Мими, это не для тебя помидор. – Люса замахивается ладонью, чтобы отвесить внучке подзатыльник, но та привычно пригибается. – Пес с тобой!

– Почему страшный? – напоминает Ника.

– Потому что неуловимый. Ты слышала о Джеке Потрошителе? Вот, вот. Прадед Стефано – Викензо, много дел натворил. Но никто, слышишь, никто не смог доказать, что он виновен. А все из‑за глупого проклятья! – возмущается Люса.

Последнее слово звучит как приговор смертнику.

– Ника, я вас обыскалась!

На кухне появляется Паола. Шелковое платье персикового цвета облегает утонченную фигуру женщины и оттеняет бархатный загар. Под рукой зажат небольшой белый клатч. Ника смущенно прикусывает нижнюю губу:

– Простите, я хотела пить, поэтому не дождалась.

– О, я упустила это из виду! Стыд какой. Надеюсь, Люса вас не обидела? – Она улыбается поварихе, и ее глаза теплеют.

– Конечно нет. Даже наоборот.

Люса вытирает руки о фартук и подходит к графине. Недовольно цокает языком:

– Паола, ты совсем исхудала с новомодными диетами. Только попробуй не съесть мою лазанью, и я свяжу тебя и буду кормить до тех пор, пока твое крохотное платье не треснет. – Женщина ласково щиплет Паолу за щеку. Та со смехом отмахивается.

– Люса, ты – изверг. Ника, идемте, продолжим нашу экскурсию, пока есть время.

Ника кивает. Она не думала, что графиня позволяет обращаться с собой столь фамильярно. Хотя представить Люсу, которая делает книксен, тоже невозможно.

– Только не говорите, что на ужин надо было надеть платье! Я с ними не дружу, – произносит Ника, когда они выходят из коридора в зал.

– А я не дружу с джинсами, поэтому каждый надевает то, что удобно. Не заморачивайтесь. Хотите, покажу библиотеку?

Ника кивает. Они снова идут по старинным комнатам, перетекающим друг в друга, поднимаются на второй этаж и останавливаются возле кованой двери с большим металлическим кольцом вместо ручки.

– Мое любимое место в замке, – отчего‑то шепчет Паола.

– А сколько лет насчитывает Кастелло ди Карлини? – интересуется Ника.

– Его строили с 1303 по 1314 год. Наш предок, граф Карлини, влюбился без памяти в молодую девушку Алессию. Но он был женат. Поэтому решил построить замок специально для любовницы. Вообще все мужчины из нашего рода обладают удивительной способностью без памяти влюбляться в женщин. Причем не в тех. – Голос Паолы мрачнеет на последних словах. – К тому времени, когда замок достроили, жена графа умерла при родах, ребенок тоже не выжил. И граф женился на Алессии.

– Трагично и романтично.

– Не вижу романтики. – Паола крутит выключатель, и по комнате разливается тусклый свет. – Здесь хранится история Карлини.

Ника распахивает глаза от изумления. Библиотека больше напоминает архив, чем уютное место для чтения. Высокие стеллажи рядами следуют друг за другом, а деревянные полки завалены древними книгами. Пахнет старой бумагой, деревом, пылью, которая въелась в страницы.

– В помещении установлены специальные датчики, которые поддерживают нужную температуру и влажность. Я в этом ничего не смыслю. Модернизацией занимался Стефано.

– Все книги о вашей семье? – Ника прохаживается мимо стеллажей и скользит пальцами по корешкам.

– Конечно нет. Здесь много классики. Шекспир, Александр Дюма, Джованни Боккаччо. Под стеклом разложены пергаменты с древом Карлини.

Паола подходит к стене. Вдоль нее стоят застекленные столы. Они прячут свитки, на которых изящные завитки итальянских слов раскрывают прошлое, как карты гадалки.

– А вы многое прочли?

– Конечно нет, – Паола смеется, – но честно старалась.

Ника скрещивает руки на груди и идет все дальше. Библиотека похожа на длинный вагон. Чтобы прочесть все, не хватит и жизни. Голос Паолы теряется где‑то вдалеке, запах страниц щекочет ноздри. Ника прищуривается и оценивает, с какого ракурса выгоднее сделать фотографию. От возбуждения перехватывает дыхание.

– Я хочу начать с этой комна…

В библиотеке никого, графиня испарилась.

– Паола? – неуверенно зовет Ника.

Ответом служат размеренная тишина и тихое гудение светильников.

Ника оглядывается, но женщины нигде нет.

– Смешная шутка, – бормочет она. Нервно приглаживает волосы и облегченно вздыхает, когда дверь открывается. – Паола, вы меня напугали.

– Напугал?

Тихий мужской голос вызывает россыпь мурашек по спине. Ника округляет губы и делает непроизвольный шаг назад. Запрокидывает голову. Вместо Паолы она видит мужчину в белой рубашке с закатанными рукавами, которые оголяют смуглую кожу. Губы. как тонкая линия. Но Ника догадывается, что они могут изогнуться в чувственной улыбке, если захотят. Черная шевелюра взлохмачена. Кажется, так укладывают волосы по последней моде. А глаза… Глаза светло‑серые, почти серебристые. Никогда раньше Ника не встречала таких глаз. От его блеклого взгляда дрожит душа.

– Простите, я думала, это Паола.

– Моя сестра разговаривает по телефону в коридоре, – холодно отвечает мужчина и проходит мимо Ники. Останавливается напротив дальнего стеллажа и вытаскивает книгу в коричневой потрепанной обложке.

Ника задумчиво наклоняет голову. Значит, перед ней граф. Который не считает нужным представляться.

– А вы – Верóника? – Снова серебристый взгляд буравит ее насквозь.

– Пожалуйста, зовите меня Ника. Вы знаете, кто я? Паола говорила, что…

– … что я глухой и слепой, – перебивает ее мужчина. – Вы – фотограф, которого моя сестра привезла на моем самолете фотографировать мой замок. Хочет воплотить глупую затею с музейным каталогом. Что ж, пусть развлекается. Но не думайте, что здесь хоть что‑нибудь происходит без моего ведома.

Граф снова проходит мимо Ники к выходу, и она стискивает зубы.

– А вы – Стефано?

Мужчина сбивается и оборачивается. На миг маска равнодушия слетает с его лица, и прорывается удивление.

– Я – граф Карлини, Стефано Джованни Витторе Росси, – чеканит он.

Ника не может сдержать улыбку от его высокомерных нападок:

– Знаю, в интернете написано.

– Вам смешно?

– Ни в коем случае.

– Верóника. – Стефано подходит ближе. Ника вдыхает запах мужского одеколона. Терпкий, дорогой, притягательный. – Я не поддерживаю затею Паолы платить бешеные деньги фотографу‑шарлатану, который обманывает людей. Поэтому давайте решим раз и навсегда: вы выполняете свою работу молча, а я не выгоняю вас прочь.

Пальцы холодеют, и Ника отшатывается. Она дышит часто и глубоко. Губы дрожат от злости. В голове звенят слова: фотограф‑шарлатан, фотограф‑шарлатан, фотограф‑шарлатан…

– Зато у меня нет фазмофобии, – выплевывает Ника и в ужасе закрывает ладонью рот.

Глаза Стефано превращаются в узкие щелки, но постепенно лицо расслабляется, и губы кривятся в улыбке.

– Один – один. – Он подбрасывает в руке книгу и задумчиво смотрит на Нику. – Верóника, вы читаете?

Ника опускает руку и решительно вздергивает подбородок:

– У меня стопроцентное зрение. Не считаю нужным его портить.

– Жаль, – граф усмехается и разворачивается на каблуках, – это был ваш последний шанс возвыситься в моих глазах.

– Хоть вы и наняли меня, но не смеете оскорблять!

Стефано замирает перед выходом, но так и не оборачивается.

– Ошибаетесь.

Дверь раскрывается, и мужчина сталкивается с Паолой, которая поспешно засовывает смартфон в клатч.

– О, вы уже познакомились? Простите, Ника, звонок с работы. Стефано! – восклицает она, когда брат не останавливается и молча выходит из библиотеки. Женщина растерянно смотрит на Нику. – Все в порядке?

– Все хорошо. Мы… мы познакомились.

Ника силится улыбнуться, но сердце не перестает глухо стучать в груди. Она мысленно стонет, проклиная вспыльчивый нрав. Каким бы козлом граф ни был, не стоило опускаться до его уровня.

– Мой младший брат может быть груб. Если что, прошу за него прощения.

Ника качает головой и еще шире растягивает губы в фальшивой улыбке. Неудивительно, что Стефано презирает ее. Она знала с самого начала, что они не поладят.

– Если не секрет, почему граф боится духов? Откуда у него появилась эта фобия?

Паола потирает плечо и смотрит в пол, словно на нем пишется ответ.

– Это старая история, боюсь вам будет скучно, – уклончиво отвечает она.

– И его фобия не лечится?

Паола качает головой.

– Когда Стефано вырос, то стал много времени проводить здесь. – Она обводит взглядом библиотеку. – Он что‑то искал.

– Почему вы так считаете? – Ника опасливо смотрит на дверь, ожидая появления графа.

– Потому что Стефано сделал невозможное. Он прочел все.

Ника прикасается к ручке двери и замирает. Пытается разложить по полочкам то, что произошло за день, но в голове нет места.

Запомнились лишь слова Паолы: «Можете начать фотографировать с любой комнаты. Весь замок в вашем распоряжении». Видимо, это единственное, что сейчас важно.

Ужин прошел мирно. Граф отказался присоединиться к ним, и Паола неохотно призналась, что на самом деле он был в ярости, когда узнал о ее идее. И тут же легкомысленно заявила, что для Стефано вспылить секундное дело и он быстро остывает.

Ника морщится. Будет лучше, если граф уедет из замка и не станет мешать ей работать. Потому что теперь, когда она знает о настроении мужчины, его негативные волны пробивают даже каменные стены.

Она заходит внутрь комнаты и застывает. Смятый клочок бумаги, аккуратно разглаженный, лежит на кровати.

«Corri…»

Это уже слишком.

Ника хватает листок и рвет на мелкие кусочки, которые плавно опускаются на пушистый ковер. Если они думают, что могут так легко ее напугать, не на ту напали! Ника проводит рукой по волосам и недоверчиво смотрит на пальцы. Дрожь противоречит мыслям.

– Успокойся, Ника. Чья‑то глупая шутка – не повод психовать.

Собственный голос звучит в комнате очень одиноко, и только сейчас Ника понимает, что находится совсем одна в чужой стране, которая уже однажды ее больно ранила.

– Черт! – Ника вздрагивает и оборачивается на стук в дверь. Сердце бьется, как мячик для пинг‑понга.

– Ника, я принесла воды. – Звучный говор Люсы приводит ее в чувство.

– Заходите.

Повариха раскрывает дверь и широко улыбается. На подносе графин и высокий стакан.

– Я подумала, что Паола опять забудет, и чтобы тебе не пришлось ночью бегать за водой по замку в компании призраков, принесла сюда. – Люса ставит поднос на прикроватную тумбочку.

– Спасибо. – Ника садится на кровать. – Не побудете со мной немного? А то мне не по себе, если честно.

Люса понимающе кивает и присаживается рядом. Ее взгляд падает на усеянный рваными бумажками пол:

– А что это? Наши горничные совсем обнаглели!

– Нет, нет! Это я… – неуверенно признается Ника. – Кто‑то оставил мне записку с надписью: «Беги», и я разозлилась.

Люса широко раскрывает глаза, и Ника замечает, что они красивого орехового цвета.

– Вот чудеса. Найду шутника, за уши оттаскаю! – мгновенно вскипает она и резко вскакивает. Ее лицо бледнеет. – Знаешь, Ника, не бери в голову. Здесь тебе зла никто не желает. Так что спи спокойно.

– Люса, вы знаете, кто оставил записку?

Но повариха резко качает головой и поспешно подходит к двери:

– Не говори глупостей. Доброй ночи!

– Доброй…

Слова Ники уже никто не слышит. Только графин с водой остается напоминанием о приходе Люсы.

Ника подходит к окну и открывает его. Вечерний воздух доносит до нее запах соленого моря. Теплый ветер овевает лицо, и становится легче. Ника пытается отыскать на небе знакомые созвездия, но теряется и опускает взгляд. Внизу стелется густой туман, как полотно закрывающий землю. Он подбирается все ближе и ближе к замку, словно стремится поглотить его вместе с обитателями. Ника встряхивает головой.

Уже мерещится разная ерунда.

Она возвращается к кровати и падает на нее, не в силах дойти до ванной комнаты. От усталости глаза слипаются сами собой. Завтра будет новый день и любимая работа, а остальное неважно. И сквозь липкую паутину сна до Ники доносится далекий женский крик.

Глава 3. Викензо‑потрошитель

– В Северной башне – комната Стефано, а это моя. Я отметила их крестиками. Предупредите заранее, когда решите фотографировать.

Паола и Ника склоняются над планом замка. Сквозь распахнутое окно доносится далекий шум прибоя, и в гостиной витает морской воздух. Он оседает на губах, проникает в легкие. Мама называет это заражением, когда человек больше не мыслит жизни без моря.

– А здесь спит Анджело, – карандаш порхает в руке Паолы, и она быстро подписывает белые квадратики на карте извилистым непонятным почерком, – спальни Люсы и Мими, кухня, прихожая, гостевые комнаты, одна из них ваша. Ох, что еще… Библиотека, Зал акробатов, Зеленый зал, Золотая комната, картинная галерея…

– Подождите, не так быстро. – Ника поправляет на шее ремень от фотоаппарата. – Я начну с библиотеки и буду методично проходить все комнаты. Вам печатать фотографии постепенно или в конце?

– Как хотите, главное – результат. – Паола вытаскивает смартфон и хмурится, глядя на экран. – Мне пора бежать, Ника. Запускаем новую коллекцию одежды в «Кей‑Ви», без дизайнера им не обойтись! – Она подмигивает.

– Вы дизайнер?

– Да, большинство моделей разработала я. – Паола подхватывает сумку‑конверт и на секунду замирает. Щелкает пальцами. – Надо будет свозить вас в один из наших магазинов. Возможно, вам что‑нибудь приглянется.

– Пожалуйста, не надо, я не поклонница шопинга. – Но графиня уже не слышит.

Женщина открывает дверь и напоследок бросает:

– Если что‑то понадобится, просите у Люсы. Оставляю вас под ее присмотром!

– Хорошо, – тихо произносит Ника сама себе, потому что остается в гостиной одна.

Задумчиво водит ногтем по карте. Палец замирает на комнате графа. Что заставило сильного, уверенного мужчину бояться теней?

Ника сворачивает карту и засовывает под руку. Пора работать, а не совать нос в чужие дела.

Хотя в замке ориентироваться еще сложно, Ника находит библиотеку без труда. Снова тот же запах ветхости, треск светильников. Они медленно разгораются над стеллажами, которые убегают вглубь.

Ника кладет карту на ближайший стол и смотрит на комнату сквозь объектив камеры. Она не ожидает увидеть нечто странное. Это всего лишь библиотека, а ведь Ника даже не любит читать. И все же ее не покидает удивительное желание открыть хотя бы одну книгу.

Щелчок.

Ника выбрасывает из головы ненужные мысли и погружается в работу. Обходит комнату по кругу, фотографируя с разных ракурсов. Она никак не может понять, что именно ждет Паола? Какие снимки ожидает увидеть?

Ника замечает на противоположной стене библиотеки высеченные из камня три рельефные колонны. Абсолютно одинаковые, лишь декор капителей различается. Правая голова колонны увенчана цветами, та, что посередине, – львиными лапами, а третья, возле которой в углу пристроился потертый круглый стол, скромно украшена выпуклыми завитками.

Ника оглядывается, надеясь найти объяснение столь странному оформлению стены. Но натыкается взглядом на старую книгу в коричневой обложке, брошенную на столе. Она хмурится. Чувство дежавю неприятно колет между лопаток.

– Это же…

Та самая книга, которую вчера граф взял со стеллажа. Ника осторожно прикасается к ней и раскрывает на первой странице. Дробный почерк чернилами давным‑давно вывел заглавие: «Викензо Росси».

– Викензо?

Ника опускается на стул и прижимает руку к колотящемуся сердцу. Главное – глубоко дышать. Но пульс учащается, кровь приливает к щекам. Она переворачивает страницы, они шелестят под ее пальцами и останавливаются почти посередине книги, там, где был оставлен карандаш вместо закладки.

«Я потратил годы, чтобы найти ответ, который лежал у меня на ладони. Столько времени ушло впустую, прежде чем я понял – они не подходят. Наша семья никогда не избавится от проклятья. Но она может обмануть его».

– Удивительно, до чего доводит любопытство.

Насмешливый голос врезается в спину Ники. Она вскакивает, как нашкодивший ребенок, и неохотно оборачивается. Серебристые глаза холодно смотрят на нее.

– Граф Карлини… – Ника переводит дух и силится улыбнуться, – доброе утро.

– Скорее добрый день.

Мужчина подходит к ней ближе и наклоняется за книгой.

Ника улавливает аромат дорогого парфюма – мягкий, теплый запах кардамона. Стефано так близко, что она видит, как бьется жилка на его смуглой шее, едва прикрытой воротником белой рубашки.

– Интересная книга?

Он не спешит отходить. Стоит на расстоянии ладони от Ники и словно наслаждается ее беззащитностью. Это угадывается в заметной полуулыбке на губах.

– Весьма. – Ника переводит дыхание. – Знаете, я у вас только второй день, но уже несколько раз слышала имя «Викензо» и слово «проклятье».

– Ну, каждая уважающая себя семья, история которой насчитывает более тысячи лет, обязана иметь личное проклятье…

– …и личного Джека Потрошителя? Так, кажется, Люса назвала Викензо.

– Люса никогда не держит язык за зубами. – Стефано сдвигает черные брови на переносице. – Вижу, вы тоже. Я думал, мы договорились. Вы не откапываете чужие скелеты, а я не выгоняю вас из замка.

Ника фыркает и скрещивает на груди руки, слегка отступает, чтобы чувствовать себя спокойнее.

– Я всего лишь спросила. Послушайте, Стефано, вы прекрасно знаете, на чем я специализируюсь. Можете считать меня шарлатанкой и так далее, но это ничего не изменит. Я приехала сделать каталог для вашей сестры, но если в замке есть призраки, то я выполню работу лучше и качественнее, а вы привлечете в замок больше туристов. Разве плохо?

Она надеется, что ее примирительный тон смягчит графа. Но его лицо остается бесстрастным. А ярко‑серые глаза так же прожигают Нику, как и минуту назад.

– Мне это не интересно. У меня достаточно денег, чтобы содержать замок и без привлечения посетителей. Я не собираюсь выставлять историю семьи напоказ. И уж тем более меня не интересует ваша «специализация».

Он разворачивается и идет к выходу, но слова слетают с языка Ники прежде, чем она успевает осмыслить их:

– Конечно, у вас достаточно денег. Вы ведь пятьдесят первый в списке Форбс. Каково это – оказаться в одном шаге от пятидесяти?

Стефано замирает и оглядывается на Нику.

Она еще делает шаг назад, пока не упирается спиной в каменные колонны.

– Вы что, совсем меня не боитесь?

Его брови взлетают вверх, глаза широко раскрыты. Но секундное удивление почти сразу скрывается за скучающим взглядом.

– А должна?

– Немного.

– Я привыкла бороться со страхами. – Ника вскидывает подбородок.

– По вам заметно. – Стефано снова подходит к ней, но отступать больше некуда, и она невольно задерживает дыхание. Мужчина усмехается и нависает над ней, опираясь рукой о стену над ее головой. – Вы всегда говорите то, что думаете?

– Я не боюсь высказывать свое мнение, если вы об этом.

Сердце учащает бег, и голос дрожит, как бы сильно ни старалась Ника успокоить его.

Он слишком близко, слишком близко.

Она делает глубокий вздох. Главное, не удариться в панику.

– Но вы боитесь другого, – тихо замечает Стефано.

– У каждого свои страхи, – выдыхает Ника и смело встречает его взгляд.

Зрачки графа расширяются, и он отступает назад:

– Вы правы, Верóника. Простите за вчерашнюю грубость. Я был зол на сестру за то, что она не предупредила меня заранее. И выместил злость на вас.

– Все в порядке. Я привыкла к нападкам людей. Есть вещи, которые сложно понять. А то и вовсе – невозможно.

Стефано молча кивает и уходит, ни разу не обернувшись. Как только дверь за ним закрывается, Ника без сил падает на стул. Впервые за последние три года она провела наедине с мужчиной слишком много времени.

Ника кусает горячую пиццу, с которой стекает плавленый сыр, и блаженно прикрывает глаза. Время за работой промчалось незаметно, и она очнулась, только ощутив ароматы с кухни.

– А где Мими? – Ника вытирает крошки с губ и запивает холодной кока‑колой. Кубики льда звонко ударяются о стакан.

Люса садится за широкий деревянный стол напротив Ники и мельком глядит на квадратные часы, которые висят над дверью. На кухне царит чистота. Посуда намыта и расставлена по местам, раковина блестит. Нике даже неуютно, не хватает вчерашнего хаоса.

– Скоро должна вернуться из школы. Но эта чертовка может и опоздать. – Женщина грустно вздыхает и подпирает щеку рукой. – Жаль, что она не хочет стать поваром. Поступит в какой‑нибудь важный университет и уедет от меня. Наверное, я тоже перееду жить в город, иначе с ума сойду в замке. Здесь слишком одиноко.

– А ее родители?

Люса морщится и отворачивается к окнам, но за ними ничего, кроме серого тумана, не видно.

– Они погибли в автокатастрофе, – безразлично бросает женщина, словно не о своих родных говорит.

Ника молчит. Что говорить в такие моменты, она не знает. Извиняться за то, в чем не виноват? Сожалеть о незнакомых людях?

Люса сама нарушает тишину:

– Стефано много сделал для нас. Выделил личного водителя, платит жалованье, которое я вряд ли заслужила. Я бы не хотела уезжать из замка. Я здесь выросла. – Она любовно гладит столешницу.

– У вас очень близкие отношения с Паолой и Стефано, верно?

Ника отодвигает пустую тарелку и улыбается.

– Я их вырастила. – Люса оживляется. Мечтательный взгляд туманится от воспоминаний. – Эта троица вечно попадала в переделки. Еще те сорванцы были.

– Троица?

Женщина вздрагивает и поспешно убирает со стола посуду.

– Столько воды утекло. Они уже совсем взрослые стали. Вы ведь познакомились со Стефано?

– Да, конечно.

Взгляд Люсы бегает, лишь бы не встречаться с Никой глазами. Снова секреты. Возможно, надо быть наглее, но, с другой стороны – это не ее дело. Если им хочется, пускай молчат. Ника сделает каталог и уедет домой.

– Значит, вы их вырастили. А как же их мама?

– Она умерла при родах. Стефано оказался крупным младенцем для столь хрупкой синьоры.

Люса проводит дрожащей ладонью по зализанным волосам. Льет на посуду моющее средство и впопыхах закрывает бутылку, когда выливается чересчур много.

Ника задумчиво кусает нижнюю губу. По напряженной спине видит, что Люса нервничает от лишних вопросов. У самой Ники уже голова кругом от тайн.

– Почему Стефано в замке? Анджело говорил, что он много работает. – Она с облегчением меняет тему, и повариха охотно ее подхватывает:

– Стефано действительно много работает. Но дома. Он редко выезжает в офис. И вообще избегает лишнего общества. – Она поворачивает кран и подставляет под воду большие руки.

– Даже женщин?

Люса оглядывается на Нику и лукаво улыбается:

– Я не лезу в его личные дела. Но можешь мне поверить, с этим у него проблем нет.

Ника хмыкает. Перед глазами встает серебристый взгляд графа, и мурашки охватывают тело.

– Охотно верю. Его замкнутость связана с фобией?

– Вероятно. Когда в восемь лет встречаешься с призраком, все может быть. – И Люса испуганно ойкает.

– Проболтались!

– Только не говори ему. Он не любит об этом вспоминать и был в ярости, когда узнали журналисты. Кажется, так ему отомстила бывшая любовница. Не знаю, зачем он вообще с ней связался. Фрэнка ничем не интересовалась, кроме его денег.

– Я не разбираюсь в мужской логике и не хочу, – Ника водит пальцем по столу и замирает, когда осознает, что вырисовывает инициалы графа. – Расскажите, пожалуйста, о его болезни. Никогда не слышала о подобном.

Ника не видит лица Люсы, только замечает, как ее плечи напрягаются. А затем медленно расслабляются, словно женщина дает себе молчаливое разрешение.

– Стефано говорил, что он проснулся от женского крика. Замок всегда полнится звуками, но в ту ночь крик был особенным. Неестественным. Мертвым.

– Вы тоже его слышали?

– Хочешь верь, хочешь – нет, но да. Слышала. – Люса выключает воду и поворачивается к Нике с отрешенным лицом. Глаза заморожены и смотрят в одну точку. – Но решила, что это сон, а вот Стефано пошел искать. И встретил призрака. Он молчал несколько дней. – Женщина моргает, и глаза обретают былую яркость. Она снова садится и тщательно вытирает руки белым полотенцем, словно хочет стереть с них невидимые прикосновения. – С тех пор он боится спать в темноте, хоть и отрицает это. Но я‑то знаю. И никакие психиатры не помогли. Лишь поставили диагноз – фазмофобия. – Люса выплевывает слово.

– А кого он увидел?

Люса подозрительно щурится:

– Конечно, может прозвучать грубо, но какое тебе дело? Ты хорошая девушка, но много расспрашиваешь.

Ника смеется:

– Не вы первая упрекаете меня в бестактности, – она пожимает плечами, – и прямолинейности. Но если мне удастся сфотографировать призрака в замке – то это будет удачная фотография. И, возможно, граф Карлини перестанет считать меня шарлатанкой.

– Ты тоже видела призраков? Паола что‑то говорила насчет твоих работ, но, если честно, я не прислушивалась.

– Лично не видела, – Ника пододвигает к себе камеру и накидывает на шею ремень, – но часто ловила на фотографиях. Они попадают в капкан, стоит мне заснять их на пленку.

– Ух, – женщина порывисто трет ладони, – даже холодно стало от этих разговоров. Черт возьми, где Мими носит?

Стрелки часов сходятся на цифре четыре, и дверь с грохотом раскрывается.

Ника с Люсой испуганно дергаются. Мими бесцеремонно входит на кухню и швыряет рюкзак на пол. Глаза горят нездоровым блеском.

– Смотрите, на первой странице. – И она бросает смятую газету бабушке.

Люса нервно разглаживает ее и вчитывается. Краска сходит с лица, глаза вваливаются, а губы вытягиваются в тонкую линию от страха.

Ника растерянно смотрит то на женщину, то на ее внучку. И Мими зловещим шепотом цитирует статью:

– На берегу моря найдена молодая девушка с выколотыми глазами. Итальянский Потрошитель вернулся.

Глава 4. У каждого свои страхи

Ника пытается сосредоточиться на работе, но ни гипсовые панели на стенах в виде ангелов, покрытых золотом, ни дивный закат, который окрашивает море розовыми тонами, не помогают. Она запрокидывает голову и смотрит на амуров, которые выстроились по кругу и направили луки со стрелами прямо в центр потолка. Золотая комната бедна на мебель, кроме камина, ничего нет. Но и без нее ощущается торжественность. Чего стоило предкам графа спасти настоящее золото от варваров!

Ника подходит к окну и прикасается к холодному стеклу, а затем проводит остывшей ладонью по разгоряченной шее. Давление явно повышено, потому что лицо пылает, а сердце часто бьется. Она сверяется с картой, но перед глазами встает черно‑белый заголовок статьи: «Возвращение Итальянского Потрошителя».

На половину страницы улыбается чернокожая американка. А ниже текст:

«На берегу моря найдена молодая девушка с выколотыми глазами. Улик не обнаружено. Люди боятся возвращения последователей Потрошителя, который уже унес десять жизней сто лет назад, но так и не был пойман».

Ника со вздохом сворачивает карту. Кажется, сегодня ей уже не поработать. Люса вытолкала ее из кухни, как только прочла статью, не ответив ни на один из вопросов. И теперь они разрывают голову, как стальные щипцы. Надо же было маньяку объявиться именно сейчас! Словно он ждал Нику.

Холод охватывает тело, и она поспешно идет к двери гостиной. Нужно выбросить глупые мысли. В мире полно совпадений. Ника вовсе не притягивает неприятности как магнит.

Следующая комната оказывается обжитой, в отличие от предыдущей. Винтажные бра рассеивают теплый свет вдоль стен, напротив двери – грузный камин, напоминающий уставшую от жизни старуху, которая прикрывается двумя сиреневыми креслами, обитыми протертым плюшем. В гостиной полумрак из‑за плотно зашторенных окон, тепло и тишина, нарушаемая легким треском поленьев. Но Ника не может сдвинуться с места по другой причине. В одном из кресел, вытянув длинные ноги, сидит Стефано. Его голова свешивается на плечо, пальцы левой руки почти касаются пола, покрытого однотонным темно‑зеленым паласом.

Ника пересиливает себя и осторожно подходит к спящему графу. Смотрит на его лицо, на котором пляшет свет от огня. Длинные ресницы касаются скул и слегка трепещут. Грудь мерно поднимается.

Ника замечает документы, разбросанные на столике. Поверх лежат очки в тонкой оправе.

Она хмыкает. Любитель почитать уже плохо видит в тридцать два года.

Тихо кладет карту на пол и отступает, чтобы найти подходящий ракурс.

Граф убьет ее, если узнает, но она не может упустить такой кадр. Сердце бьется, и кажется, что его стук вот‑вот разбудит мужчину. Ника поспешно ловит Стефано в объективе и спускает затвор.

Щелчок звучит подобно выстрелу. Мужчина вздрагивает и открывает глаза. Даже в полутьме они похожи на плавленое серебро.

– Вы спутали меня с интерьером? – Он сонно потирает переносицу и сдерживает зевок.

– Простите, не удержалась. – Ника присаживается на край кресла и прижимает к себе камеру. – Если хотите, я подарю вам эту фотографию.

– Неужели у меня на лице написано, что я страдаю нарциссизмом?

Граф вскидывает черную бровь и смотрит на Нику, как на шаловливого ребенка.

– Нет, я не это хотела сказать…

– Расслабьтесь. – Он смеется и качает головой. – Шутка. Вы понимаете юмор?

– Юмор понимаю, но не вас.

Она переводит взгляд на танцующий огонь в камине, лишь бы не видеть улыбку на лице графа. Что она здесь забыла? Стоит вопросу проскользнуть в голове, и Ника вскакивает:

– Извините, мне надо идти.

– Стойте, – Стефано выпрямляется в кресле, – куда вы спешите? Я думал, мы заключили перемирие.

– Так и есть, но…

Жарко, душно. Ника отворачивается от камина. О чем она думала, когда зашла сюда? Снова оказаться наедине с мужчиной!

– У меня много работы.

– Перестаньте.

Стефано перехватывает ее руку, и она замирает.

Тепло от его пальцев расползается по коже, приятно покалывает. У него были такие же руки. Успокаивающие.

– Ника, составьте мне компанию. Уже вечер, работать поздно. И я вовсе не дикий зверь, хотя вел себя отвратительно. Открою секрет, я – романтик, который коллекционирует цветы. Если хотите, покажу вам свой гербарий. – Он заглядывает ей в глаза с мягкой улыбкой. И тут же хмурится. – Что с вами? Вы побледнели.

Ника через силу заставляет себя дышать. Колени подгибаются, и она снова садится.

Я привыкну, привыкну…

– Вы впервые назвали меня Никой.

Стефано запоздало разжимает пальцы, но она продолжает ощущать его прикосновение.

Ника медленно дышит и считает каждый вдох и выдох. Так учили психологи. Постепенно паника отступает.

– А вам не нравится ваше полное имя? – Мужчина откидывается в кресле и смотрит на нее, прищурившись.

– Нравится. Но у итальянцев удивительная способность коверкать ударение.

Она старается говорить как можно бодрее. Но теперь комната кажется маленькой для двоих.

– И только?

Ника упрямо смотрит на огонь. Вопрос графа вызывает мучительные воспоминания, и шелестящий голос доносит до нее эхо прошлого.

Вер ó ника…

– У каждого свои страхи, Стефано, – повторяет она.

– Меня вы можете не бояться.

– Вы уверены? – Ника осмеливается заглянуть ему в глаза. – А кого мне следует бояться? Итальянского Потрошителя?

Стефано морщится и наклоняется вперед, будто у него скрутило живот.

– При чем здесь он? Этот маньяк жил сто лет назад. Зачем ворошить прошлое? А домыслы слуг остаются домыслами.

– Так вы не знаете? – От удивления Ника даже успокаивается.

Сердце входит в привычный ритм.

– Вы о чем?

– Мими принесла газету. Наверное, уже и по телевизору показывают. Итальянский Потрошитель вернулся. Найдена новая жертва.

Стефано застывает. Его лицо превращается в маску, до сих пор незаметные морщины прорисовываются, состарив мужчину на несколько лет.

– Господи, неужели нашелся подражатель…

– Расскажите, что было в прошлый раз? – Ника нетерпеливо ерзает в кресле.

Вдруг граф прогонит ее так же, как и Люса. Без ответов.

– Нечего рассказывать. Сто лет назад в нашем городе объявился маньяк. Он похищал девушек и вырезал им глаза. Ни единой зацепки. Ничего. Полиция так и не смогла его поймать. Потрошитель убил десять девушек, а потом вдруг исчез.

– Люса говорила, что вашего прадеда подозревали?

– Вот именно. Подозревали. Но доказательств не нашли. Викензо был сумасшедшим и выгнал всех слуг за то, что они распускали слухи. Оставил только деда Люсы. Я не верю, что это он. Викензо жил еще долго после того, как убийства прекратились. Нет. С настоящим Потрошителем что‑то произошло, иначе бы он не прекратил убивать. Его жертвы были из разных городов. Он находил их по всей Италии и привозил сюда. От такой мании нелегко избавиться.

– А теперь кто‑то повторяет за ним, – шепчет Ника.

Становится холодно, хотя еще совсем недавно было душно.

– Если это так, лучше не выходите из замка. – Стефано встревоженно смотрит на нее.

– Почему? Я ведь не буду гулять ночью.

– Вам не стоит знать. Просто верьте мне на слово. Если хотите, я составлю компанию, но не смейте выходить одна. Теперь это опасно. – Мужчина пытается скрыть тревогу, но она выдает себя легким прищуром и потемневшим серебром в глазах.

– Вы меня пугаете.

Ника смотрит на фотоаппарат, чтобы отвлечься от напряженного разговора, но слова Стефано продолжают эхом звучать в голове.

– Простите, я не хотел. Будем надеяться, его скоро поймают.

– Думаете, подражатель окажется не таким ловким?

– Не знаю. Но, возможно, полиция выросла за последние сто лет.

– Полиция… – Ника не может утаить грусть в голосе.

Она звенит, как натянутые струны на скрипке. Неминуемо.

– У вас был печальный опыт? – Стефано пытается заглянуть ей в лицо, но Ника опускает голову еще ниже. – Вы так произнесли это слово.

– Поверьте, если я начну рассказывать все, что произошло в моей жизни, одного дня будет мало.

– Разве мы куда‑то спешим?

Вопрос мужчины тонет в водовороте ощущений. Ярко‑оранжевые языки пламени играют друг с другом в камине, и тепло касается озябших рук, вечно холодных в любую погоду. Едва уловимый запах поленьев, под пальцами гладкие подлокотники кресла. На коленях – привычная тяжесть родного фотоаппарата. Если думать о настоящем, прошлое не настигнет врасплох.

– Ника, расскажите о себе. Когда вы начали фотографировать?

Она осмеливается посмотреть на Стефано. Его сосредоточенный взгляд внушает доверие, что он и правда хочет слышать.

– Мне было восемнадцать. До этого возраста я не знала, чем хочу заниматься в жизни. Плыла по течению, как брошенная бутылка, и ждала, когда однажды меня прибьет к берегу.

– И что же вас подтолкнуло?

– О, – Ника гладит черную поверхность камеры, – это был удар в спину.

– В смысле?

– Погибла моя подруга.

За окном идет дождь – ее фраза звучит именно так. Сухо. Без эмоций. Очередной неопровержимый факт.

– Сожалею.

Стефано осторожно пытается прикоснуться к руке Ники, но она прижимает ее к груди, и он стискивает пальцами воздух.

– Незачем. – Ника заполняет неуклюжую паузу. – Я долго мирилась со своей совестью, потому что был шанс предотвратить ее гибель. Но я не смогла. Она умерла, и прошлое не изменить. Поэтому я стала фотографировать. Хотела научиться замораживать время: счастливые моменты, красивые закаты, живых людей… И у меня получилось. – Она робко улыбается. – Даже сейчас на пленке навсегда застыл тот момент, когда вы спали возле камина. Никто не умеет останавливать время, а я могу, – с тихой гордостью произносит Ника.

Стефано молчит, и треск поленьев заполняет комнату.

Ника смотрит на руку, к которой прикасался Стефано. Проводит пальцами. Место прикосновения до сих пор горит. Хотя она давно вернулась в спальню и больше не видела графа, ей до сих пор кажется, что он где‑то рядом и наблюдает за ней. Она прижимается спиной к двери и закрывает глаза.

Стефано даже не подозревает, сколько усилий Нике потребовалось, чтобы не сбежать. Странно, что он на нее так влияет. Анджело не вызывал подобных эмоций. А ее школьный друг и вовсе ночевал с ней в одном номере, когда они ездили на выставку фотографий в Питере. И это было год назад. Правда, он больше напоминает ребенка, чем парня. И все же она считала, что поборола свой страх. Видимо, не до конца.

Стефано слишком похож на него. На Габриэля. Тот же волевой подбородок, напряженный взгляд, мягкие руки. Только улыбка другая. Когда Стефано улыбается, Ника отчетливо замечает разницу.

Она смотрит на пустой графин и вздыхает. Часы показывают девять, поэтому лучше сходить за водой сейчас, пока Люса еще не спит.

Так как Паола не вернулась с работы, то Ника ужинала с Люсой и Мими, и женщина была сама не своя. В основном молчала и только изредка поглядывала на включенный телевизор, похожий на черную коробку, где передавали новости об убийстве. А Мими наслаждалась реакцией бабушки, судя по ее самодовольной улыбке. И Ника окончательно запуталась в отношении этих двоих.

Она подхватывает графин и скользит взглядом по фотоаппарату.

Не раздумывая, накидывает его на шею и выходит из спальни. Коридоры освещены встраиваемыми в потолок светильниками, напоминающими круглые желтые глаза. И куда бы она ни сворачивала, они неотступно следили за ней.

Ника быстро спускается и с легкостью находит нижнюю залу. Но тихие, яростные голоса заставляют убавить шаг, и она неохотно замирает в соседней комнате, где днем с упоением разглядывала на стенах изображения снежных гор. Сейчас их освещают лишь уличные фонари, чей свет нагло бьет в окна.

– Ты с ума сошел! Я ни за что не стану с ней разговаривать!

Она узнает грудной голос Паолы.

Подслушивать нехорошо, но Ника не может уйти обратно. Природное любопытство толкает ее ближе к двери, и она прислушивается, затаив дыхание.

– Паола, любовь моя, она страдает так же, как и ты. Вы не виделись столько лет. Дай ей шанс.

– О, не ври мне, Анджело. Только не мне! Ты так говоришь, потому что не можешь устоять перед ней. Я права? Боже, как я была глупа!

– Чушь!

Анджело повышает голос, но тут же испуганно говорит тише.

Ника не представляла, что в тихом водителе горят столь сильные чувства.

– После всего, что было, ты обвиняешь меня в измене? Я душу продал ради тебя…

Повисает молчание.

– Прости. – Ника слышит шаги. – Я не могу поверить, что она вновь объявилась, поэтому наговорила глупостей. Не проси меня с ней встретиться. Только не сейчас.

Раздается тяжелый вздох.

– Как скажешь, любимая. Я приду к тебе позже?

– Нет. Не сегодня.

– Ты заставляешь меня днем молчать о своих чувствах, а ночью прогоняешь. Я так не могу…

– Тссс, потерпи, Анджело, потерпи. Осталось совсем немного, и мы будем вместе. Обещаю.

И снова молчание.

Лицо горит, как ошпаренное, но Ника будто прирастает к месту.

Разговор оказался слишком личным, сокровенным. Его никто не должен был слышать. Тем более Ника. Гнетущая тишина сменяется поспешными шагами, и Ника с ужасом отпрыгивает от двери. Идут прямо к ней. Без мыслей она бросается к тяжелым шторам и ныряет за них. Прислоняется к углу комнаты. Ладонью зажимает рот, чтобы заглушить сбивчивое дыхание.

Господи, только бы не заметили!

Ника сама не понимает, чего боится. Но явно не того, что ее упрекнут в подслушивании. Она видит сквозь плотную ткань, как две фигуры молча проходят через комнату. Вскоре за ними закрывается дверь, и Ника с облегчением выдыхает.

– Больше никогда не буду подслушивать, – шепчет она и выбирается из укрытия.

Сердце все никак не уймется. Ника прижимает к груди ладонь и считает удары. Еще раз шумно выдыхает. Опасливо оглядывается на дверь, через которую ушли Анджело и Паола, но шаги уже почти затихли. Лишь далекие отголоски доносятся до нее.

Ника понятия не имеет, о чем они говорили. Но точно не о работе. Она качает головой и проходит в зал, который освещается бледно‑лимонным светом торшеров. Между лопаток пробегает противный холод. Из груди вырывается хрип. Ника смотрит в середину комнаты, и ей кажется, что там сгущается туман. Мерзкий, склизкий, сырой. Больше она ничего не видит. Но чувствует, как вибрация прокатывается по телу, а сердце пропускает удары, бьется не в ритм дыханию. Оно облачком пара зависает в воздухе.

Графин выскальзывает из рук и со звоном разбивается о каменный пол.

Глава 5. Невидимый мир

Люса высыпает осколки графина в мусорное ведро. Они бьются друг о друга и обиженно звенят. Женщина отряхивает полные ладони и смотрит на Нику угрюмым взглядом. Таким обычно смотрят начальники на подчиненных.

Ника опускает голову. Кружка обжигает пальцы, от ложки кругами расходится чай, а воздух на кухне смешивается с запахом мелиссы и мяты.

– Простите за графин. Я не хотела.

– Забудь. – Мими садится рядом с Никой.

Ее глаза возбужденно горят, черные волосы заплетены в две неряшливые косы. Белая ночная рубашка подчеркивает бледную кожу девочки. Слишком бледную для итальянки.

– Ты правда видела привидение? – Мими преображается. Она больше не глядит на Нику свысока. Ее лицо оживает, брови изгибаются в причудливой дуге. Розовые губы приоткрыты. Девочка сама напоминает призрака. – Ну, скажи, скажи! Бабушка не верит, ну и пусть. А я верю! Всегда верила! И синьор Росси тоже, хоть и отрицает.

– Стефано?

Ника оборачивается и смотрит на Люсу, которая сидит возле окна, нахохлившись, как огромный воробей.

– Верю, не верю, – бурчит та, – какая разница. Если духи существуют, их лучше не тревожить. Особенно в Кастелло ди Карлини.

– Бабушка, никто их не тревожит. Они первые начали, – возмущается Мими и надувает губы.

Ника вспоминает, что девочка еще совсем ребенок, который сейчас смотрит на нее как на Святой грааль.

– Кто сеет ветер, пожнет бурю 5, – только отвечает Люса и плотнее укутывается в шерстяную пепельную шаль.

– Не ты ли все время рассказывала о семейном проклятье?!

Мими сердито упирает руки в бока. Стул под ней качается от нервного подергивания ногой.

– Я уважаю память наших предков, но это не значит, что я верю во весь этот бред. И мне не нравится, что ты упорно доказываешь обратное. Я уже жалею, что однажды решила рассказать тебе сказку о Маддалене. Ты помешалась.

– Кто такая Маддалена? – Ника жадно впитывает каждое слово Люсы, не упуская самое важное – «проклятье».

Мими хмыкает и наклоняется к ней:

– Потом расскажу. Лучше ответь, ты видела?

– Нет, – Ника качает головой и слышит, с каким облегчением вздыхает Люса, – но он видел. – Она кивает на фотоаппарат.

Мими недоуменно смотрит на камеру. На фарфоровых щеках выступает нежный румянец.

– Что?

– Я не вижу духов, но чувствую их, – поясняет Ника. – И сегодня я ощутила, что в холле кто‑то есть. Этот некто стоял посреди комнаты. Стоило протянуть руку, и я дотронулась бы до него, таким реальным он казался. Поэтому я не теряла времени и сфотографировала. Чтобы потом увидеть на снимке.

– Покажешь, покажешь, покажешь?

Мими подпрыгивает на стуле, но Люса тут же осаживает взбудораженную внучку:

– Хватит. Марш спать. Половина одиннадцатого, а тебе завтра в школу.

– Нет. Мы пойдем с Никой смотреть фотографии!

– Никаких фотографий, Мими. Мне не нравится, что ты в это впутываешься! – Брови Люсы сходятся на переносице, как два черных штриха. Она подходит ближе и хватает внучку за тонкую кисть. – Я потеряла сына, тебя я терять не собираюсь.

Ника делает глоток чая, и жидкость огнем прокатывается по горлу. Мама никогда не разговаривала с ней так. Никогда не кричала. Даже когда умер отец и Ника пустилась во все тяжкие, мама не изменяла тихому голосу и мягкой улыбке.

Девочка всхлипывает и остервенело вырывает руку.

– Мими, Люса права. Фотографии посмотрим позже. Это ведь пленочная камера, так быстро их не распечатаешь. Сначала надо проявить пленку. – Ника ласково улыбается Мими, но она нервно поводит плечами и уходит. За ней громыхает дверь.

Люса садится на опустевший стул и кажется большой, одинокой, как далекая гора на горизонте.

– Я сойду с ума от этой девчонки.

– В ее возрасте я была такой же.

– Ты и сейчас не изменилась, – отрезает Люса. Она не смотрит на Нику. Буравит пол, будто он виноват во всем. – К чему разговоры о призраках? Мими и так постоянно о них говорит. Вечно читает умные книжки об экзорцизме, духах и потусторонних мирах. Замок для нее – это лаборатория. А теперь еще подопытная крыса появилась.

– А почему вы так противитесь этому? Я вечно сталкиваюсь с аномальными вещами, и ничего. До сих пор жива.

– Жива, но разве счастлива? – Люса вскидывает голову и глядит на Нику.

– Поверьте, духи здесь точно ни при чем. – Ника морщится. – Скорее, живые.

– Прости. Я сунула нос не в свое дело.

– Не переживайте, сама грешу подобным.

Голос Ники ломается, как тонкая веточка. Она всегда старалась говорить непринужденно, и иногда ей казалось, но лишь казалось, что у нее получается. А на деле каждый звук, слетающий с губ, выдавал истинные чувства.

Люса усмехается и накрывает ладонью ледяную руку Ники:

– Ты чувствуешь духов, а я вижу раненые сердца. У каждого человека свой дар. – Она смотрит на дверь, через которую убежала Мими, и качает головой. – Но я не могу найти подход к собственной внучке. Бедной девочке пришлось пережить смерть родителей, и я – слабая замена. Мими ищет их в том мире, невидимом для нас, а я хочу, чтобы она отпустила прошлое.

– Они давно погибли?

– Два года назад. Тогда случилось много плохого. Для всех была черная полоса, не только для нас.

– Кто‑то еще умер?

Каждый вопрос вызывает в Нике бурю протеста. Но она не может не спросить, потому что любая деталь дополнит картину того, что она видела в холле.

– Не важно, – отмахивается Люса. – Уже поздно, деточка. Бери новый графин с водой и больше не гуляй по ночному замку. Иначе будут сниться кошмары.

Ника робко улыбается:

– Спасибо за чай. – Она встает, но в последний момент замирает. – Расскажите мне сказку о Маддалене. Это ведь и есть семейное проклятье?

Люса тут же хмурится:

– Эта история как омут. Засасывает любого, кто хоть раз ее услышит. Поэтому не проси меня об этом.

Слова звучат как замогильный шепот, или у Ники разыгрывается воображение. Но даже лицо Люсы бледнеет и превращается в гипсовый слепок. Один из тех, которые Ника видела на стенах замка. Бескровный, безжизненный и обреченный.

Ника стоит в холле, прислушиваясь к собственному дыханию. Хотя полумрак искажает окна, а тени на стенах оживляют фрески с осадой замка, она ничего не ощущает. Если нечто и было здесь, то вся надежда остается на фотоаппарат, свисающий с плеча.

Ника выходит из зала и бредет по ночному замку. Крепко держит графин, но, когда в глубине поместья раздается глухой крик, вздрагивает и вода выплескивается на грудь. Холодные капли стекают за ворот хлопковой рубашки по горячей коже. Сердце замирает. Ника роется в памяти, отыскивает план здания. Если она не ошибается, в той стороне находится Северная башня. Комната Стефано.

По лестнице сбегает Паола, врубает светильники. Они обнажают потертые кресла возле окон, сетку трещин на потолке.

Ника морщится и прикрывает ладонью глаза.

– Ты слышала? Я была в библиотеке…

От укладки Паолы остались жалкие воспоминания. Волосы забраны в конский хвост, оголяя высокий лоб и заостряя тонкие черты лица. Глаза покраснели от усталости, а вместо привычной элегантной одежды – спортивное платье и кроссовки. Из‑за ее метаморфозы Ника некоторое время растерянно молчит.

– Да. Кажется, кричали там. – И она неопределенно машет рукой.

– Стефано…

Паола срывается и бежит через комнаты к Северной башне, оставляя за собой раскрытые двери, словно беззубые рты.

Ника ставит графин на ближайший столик и спешит за ней. На ходу вытаскивает смартфон и включает фонарик, чтобы не споткнуться. Луч света выхватывает из темноты незнакомые стены, старинную мебель.

Здесь Ника еще не была.

Паола уже на винтовой лестнице, точно такой же, какая ведет к спальне Ники. Учащенное дыхание, гулкий топот разносится по башне.

– Стефано!

Ника слышит крик графини и неуверенно поднимается на последнюю ступеньку. Дверь распахнута.

Паола стоит посреди овальной спальни и тяжело дышит, а Стефано подбирает с пола фарфоровые осколки настольной лампы. Горят все люстры. От яркого света слезятся глаза, и Нике тяжело рассмотреть комнату.

– Ты кричал? – Паола успокоилась, но ее взгляд все так же растерян.

– Да, черт возьми. Этот замок сведет меня с ума! Я говорил, что не хочу здесь жить. Говорил! А ты уперлась, как…

Стефано замолкает. Рубашка натянута на спине, по широкой ладони стекает струйка бордовой крови.

Мужчина швыряет осколок в стену и встает. Он не видит Нику, и она отступает в глубь лестницы, коря себя за чрезмерное любопытство.

– Я разбил лампу. Опять померещилось, – бормочет Стефано.

Паола подбегает к нему и нежно обнимает за плечи.

– Прости меня, эгоистку. Но мне так страшно, без тебя я не справлюсь.

Женщина вздрагивает и оглядывается на Нику. Туманные глаза проясняются.

– Ника, все в порядке. Мы только зря испугались.

Стефано разворачивается и впивается в нее едким взглядом:

– Какого черта! Что она здесь делает?

Лицо кривится от злости, искажая красивые черты. Серебристые глаза темнеют, превращаются в холодную сталь. Ярость, необратимая ярость направлена на Нику. Она прижимается к стене, скользит ладонями по шершавым камням. Ступени уходят из‑под ног.

– Простите.

Звон в ушах глушит слова, которые вылетают изо рта Паолы, словно Ника попадает в немое кино. Она отворачивается и, спотыкаясь, бежит по лестнице.

Дверь, еще дверь, снова дверь…

Ника возвращается в комнату, где оставила графин, и жадно пьет воду. Приступ затихает. Глубокий вдох. Выдох. Алчность и любопытство ее погубят.

Ника согласилась на эту работу, соблазнившись деньгами и перспективами, и совершенно не думала о собственных страхах. Мама была права. Нике не стоило возвращаться в страну, которая принесла столько боли.

– Ника, вы так быстро бегаете. – Паола влетает в комнату. – Не сердитесь на Стефано. Он ненавидит, когда кто‑то становится свидетелем его слабости.

– Я не сержусь, я…

– Испугались? – Паола понимающе улыбается. – Все в порядке. Я узнаю этот взгляд из тысячи. В нашей семье он – частый спутник.

– Мне и правда не стоило идти за вами. – Ника выключает фонарик и засовывает смартфон в карман джинсов.

– Ничего страшного. Мы же не знали, что Стефано всего лишь разбил лампу, – смеется Паола. – Ой, мне надо принести бинты. Не забивайте голову нашими чудачествами, Ника. Сладких снов.

И она проходит мимо с той же грацией, словно она в вечернем платье.

Всего лишь разбил лампу…

Ложь в устах Паолы звучит как терпкий мед. Сладкая, но с легкой горчинкой. Интересно, хоть что‑то из сказанного было правдой?

Ника идет в свою комнату и, только закрыв двери, чувствует себя хоть немного в безопасности. Что же такое померещилось Стефано, что он разбил лампу и поранил руку?

Она открывает кран и, пока горячая вода журчащей струйкой стекает в ванну, скидывает с себя одежду. В черном окне видит отражение. Призрачные очертания лица. Растрепанные волосы. Шрамы на теле.

Ника только второй день в Кастелло ди Карлини, но складывается чувство, что целую вечность.

Глава 6. Исповедь в итальянском ресторане

Ника проводит пальцами вниз по фотопленкам, которые узкими змейками свисают с тонкой веревки, натянутой между штангами ванной. В крохотных квадратиках, как узники, томятся снимки.

Она улавливает самый первый кадр незнакомки возле аэропорта. И даже от маленького изображения ощущает невидимую вибрацию.

Ника невольно отступает назад и натыкается на стол в углу ванной комнаты, на который она водрузила фотоувеличитель. К нему жмутся бочки‑гармошки с залитой в них химией, кюветы, аккуратно расставленные друг за дружкой, и проявочный бачок со светонепроницаемым рукавом. Красный фонарь грустит погасшим глазом. Ника выравнивает щипцы для фотографий и поднимает упавший на бок таймер. Все на месте. Даже сердце бьется ровнее. Когда пленка высохнет, она приступит к печати, а сейчас есть время сфотографировать еще несколько комнат.

Ника выходит из ванной и замирает напротив окна.

Солнце давным‑давно затерялось в бесцветном небе, и туман заявил свои права. Она подходит ближе и раскрывает створки, впуская влажный, зябкий воздух. Вдалеке едва заметно проскальзывает извилистая дорога. Каменная стена заботливо охраняет замок, утопающий в тумане.

Странно. Стоило пройти сквозь ворота поместья, как солнце померкло, и пейзаж за окном не меняется уже третий день. Конечно, сейчас конец сентября, и все же…

Ника пожимает плечами. В прошлый раз она приезжала в Италию летом, так что, возможно, на «сапожке» не всегда испепеляющая жара.

Ника закрывает окно и натягивает синий джемпер, в котором руки напоминают тонкие нитки. Задумчиво потирает запястья. В тот день тоже стоял туман. Сквозь щели в деревянных стенах просачивался горный воздух. Свежий, насыщенный, резкий. От него горело лицо и леденели пальцы. Сведенные за спиной руки онемели давным‑давно, и только стертая кожа пылала на запястьях. Единственное, что Ника еще чувствовала.

Как старые фотоснимки, вспышками молний в памяти отпечатываются воспоминания.

Заброшенный бревенчатый дом в горах.

Каменистый склон, по которому скользят разорванные кеды.

Легкая куртка не спасает от порывистого ветра.

Тщетные попытки замазать тональным кремом синяки на лице.

И время, тягучее, как желе, лениво передвигает стрелки на часах в зале ожидания аэропорта.

Стук разбивает липкую паутину отголосков, и Ника растирает плечи, пытаясь прогнать холод.

– Кто там?

Она подходит к двери и осторожно прикасается к ручке.

– Ника, это Стефано. Можно войти?

Жар приливает к щекам. Ника затравленно оглядывается. Ее комната. Временное убежище. Впустить чужака? Переводит дыхание, решительно отщелкивает замок. Стефано – всего лишь мужчина. А она не боится мужчин.

Ника открывает дверь и медленно отступает назад, пока не натыкается на кровать. Неосознанно прижимается к опоре балдахина.

Стефано – мраморная статуя. Когда он говорит, его лицо не двигается, взгляд остается непроницаемым. Смотришь ему в глаза и не видишь свое отражение. Кажется, даже в темноте они светятся серебристыми точками. Призрачный взгляд.

– Вас не было на завтраке. Я хотел извиниться. – Голос низкий, фразы рубленые.

Только теперь Ника замечает, что мужчина застыл в дверном проеме.

Нервничает так же, как и я.

И она разжимает побелевшие пальцы, которые душили деревянную опору.

– За что?

– Вчера… – Стефано замолкает и решительно шагает вперед. – Я не должен был кричать на вас. Все произошло неожиданно.

– Вам не за что извиняться. – Ника улыбается, надеясь, что мужчина не заметит, как ее губы сводит от напряжения. – Не стоило идти за Паолой, но любопытство в очередной раз завело меня не туда, куда надо. Так что… это пустяковое недоразумение, которое не нуждается в объяснении.

Ей и правда не нужны объяснения. Все, чего Ника хочет, это чтобы Стефано ушел.

Граф щурится, и «маска» на его лице трескается от пробившейся наружу улыбки:

– Значит, не откажетесь от прогулки по городу? Вчера вы расстроились, что из‑за последних событий не сможете выбраться из замка.

– Не припомню, чтобы мне что‑то мешало. Только ваше предостережение насчет Итальянского Потрошителя. Впрочем, оно ничем не обосновано.

– Поверьте, – и вновь его губы превращаются в угрюмую линию, – моя просьба – не пустой звук. Но я не хочу вас лишний раз пугать.

Ника присаживается на кровать. Ноги не держат. До сих пор дрожат от предложения графа погулять.

– Вы совсем не знаете меня, я не из пуганых. – И она поднимает подбородок выше.

– Поэтому вы отшатываетесь всякий раз, когда я нахожусь рядом? Не хочу жаловаться, но я привык к другой реакции от женщин. – Черная бровь изгибается дугой.

– Вам кажется! В пятнадцать лет я прыгнула с парашютом, а в шестнадцать увлеклась… – Ника запинается. Как объяснить Стефано, каким опасным хобби занималась два года. Потерянное слово вертится на языке. – Я каталась на поездах. Незаконно. Цеплялась снаружи за поручни вагона и залезала на крышу.

Зрачки Стефано ширятся от удивления.

– Я знаю, что такое страх. И не боюсь его. И уж точно не боюсь вас, – продолжает она.

А еще я знаю, что такое ложь.

Мужчина подходит ближе, и Ника гордо встает. Не пытается убежать, цепляясь за собственное упрямство, как за последний шанс спастись.

– Весьма опасное хобби. Надеюсь, вы расскажете мне подробнее. – Стефано смягчается. Это видно по его глазам. Серебро теплеет. – Ника, я не заставляю тебя оправдываться. И не жду объяснений. Как ты сказала вчера: у каждого свои страхи. Я всего лишь предлагаю погулять по городу. Тем более мы только что выяснили, что ты не боишься меня.

Тихий голос, интимная обстановка, желание выбраться из туманного замка ломают волю Ники как спичку. Она задерживает на секунду дыхание, стараясь не вдохнуть морской аромат одеколона, от которого кружится голова.

Стефано засовывает руки в карманы брюк и наклоняется, поймав ее взгляд.

– Молчание расцениваю как согласие?

Ника кривит губы в ухмылке:

– Во сколько?

Ника застегивает белую ветровку и перекидывает через плечо рюкзак. В нем бережно уложен фотоаппарат. Стефано сказал выходить на парковку, поэтому она неспешно спускается по старинной улочке к воротам и останавливается на обвеваемой ветром площадке, разглядывая спрятавшийся внизу городок.

Позади раздается скрип гравия, и Ника оборачивается. По узкой дороге, которая ведет дальше в тень ветвистых деревьев, выезжает белый кабриолет с красным кожаным салоном. Такие автомобили Ника видела только в фильмах. А сейчас сама в него попала.

– Синьорина, вас подвезти?

Стефано смотрит на Нику поверх солнцезащитных очков с легкой усмешкой.

– Боюсь, у меня нет выбора, – бормочет она.

Кабриолет срывается с места, стоит Нике сесть на пассажирское кресло, и ветер резво запутывается в волосах. Петлистая дорога выводит их из туманного кольца, и появившееся солнце ласково гладит кожу.

– Удивительно. – Она оглядывается назад.

Так и есть. Кастелло ди Карлини остается внутри серого плена. А вокруг него сияет солнце.

– Чудесная погода для сентября. – Стефано переключает радио, и играет заводная итальянская мелодия.

– Да, но почему на замок она не распространяется?

– Есть семейная легенда. Нашего предка прокляла ведьма, и туман навсегда поглотил замок.

– Слишком короткая легенда, – фыркает Ника и хватается за ручку двери, когда Стефано входит в крутой поворот.

Мужчина смеется и нажимает на газ. Кабриолет мчится вниз по горной дороге и вскоре вливается в поток машин.

– Возможно, я ее слегка подсократил, зато ты поняла, почему туман никогда не рассеивается.

Ника смотрит на профиль Стефано. Точеный нос истинного итальянца. Густые запутанные волосы, такие же смоляные, как у его сестры. Только сейчас она замечает, какие у него длинные ресницы.

– Я думала, ты презираешь меня.

Ника переступила через себя, согласившись на прогулку с ним, поэтому короткое «ты» выходит скомканным и невнятным.

Стефано мельком глядит на нее, снижает скорость. Они едут по узким улицам. Проезжают мимо светло‑коричневого здания администрации с арочными окнами и башней‑часами. По другую сторону фонтаны, в которых вода кажется голубой из‑за плитки. Мужчина паркует машину, с трудом втиснувшись на свободное место вдоль дороги.

– Я ведь уже говорил, что злился не на тебя, а на заскоки Паолы.

Стефано поднимает крышу и вылезает из кабриолета.

Ника спешит выбраться следом.

– И все же моя работа пугает тебя.

Граф закрывает автомобиль и галантно подает Нике руку. Она смотрит на нее, ожидая, что та вот‑вот превратится в пчелу и ужалит ее.

– Не настолько, как тебя – моя рука, – усмехается Стефано.

Ника стискивает зубы и кладет дрожащие пальцы ему на рукав пиджака. Он скользит под кожей.

– Я не боюсь твоих фотографий, Ника, потому что не верю в них. Можешь обижаться или нет. Дело твое.

– А ты – настоящий джентльмен.

– Спасибо за комплимент, – смеется Стефано.

Они выходят на пешеходную зону, уложенную брусчаткой. По бокам тянутся магазины со стеклянными витринами. Дорогие бутики с дизайнерской одеждой и бижутерией сменяются ресторанчиками и кафешками. В воздухе витают запахи свежеиспеченной пиццы, морепродуктов, жаренных во фритюре, приправленные дымом сигарет и морским дуновением ветра.

– За что люблю это время – в Каттолике мало туристов.

– И никто не затопчет. Кстати, откуда взялся кабриолет?

– Из гаража. Он находится дальше по дороге. Или ты думала, я оставляю машины за двести тысяч евро на открытой парковке? – Стефано смеется.

– Но при этом спокойно бросаешь их в городе.

Ника закатывает глаза. Цены, которые назвал Стефано, звучат так же нереально, как и заклинания из Гарри Поттера.

– Даже если найдется смельчак и угонит «Порше», далеко не уедет. Италия – маленькая страна. Особенно если ты граф и миллиардер.

Его слова кажутся Нике липкими от самодовольства и высокомерия. Еще недавно Стефано разговаривал с ней так, словно забыл о своем богатстве, а сейчас что ни фраза, то от нее пахнет деньгами.

Ника морщится. Открыто, без ужимок. И Стефано вдруг смеется в голос, так что она вздрагивает.

– Спасибо тебе.

– За что?

Она смотрит на него как на умалишенного.

– За честность. Немногие девушки устоят перед моим хвастовством. А ты говоришь, что думаешь. И хотя у тебя полно личных скелетов в шкафу, не стремишься вытащить их, лишь бы разжалобить меня. – Стефано говорит серьезно. Так серьезно, что у Ники в горле пересыхает и хочется пить.

Она смотрит на бордовую брусчатку и мысленно пытается затолкнуть растревоженные «скелеты» обратно в шкаф. Разжалобить? Да, она расскажет, только если напьется. Причем сильно!

– Мои последние отношения закончились неудачно, – шепчет мужчина.

– Стефано! – Ника вскидывает голову. Щеки горят, будто ей влепили оплеуху. – Я ведь работаю у вас. И никакие отношения мне и в помине не нужны. Я…

– Не понимаю, о чем ты, – перебивает он и тянет ее к небольшому ресторану. – Лично я хочу есть.

Ника с облегчением вздыхает, радуясь смене темы, и цепляется боковым зрением за алые пятна. Вокруг фонтана на круглой площади бегает черноволосая девочка в белом платье и ярко‑красных туфельках. Она залезает на огромную каменную черепаху, которая охраняет трех русалок, держащих чашу. Из чаши каскадом спадает вода.

– Я сейчас, – бросает Ника опешившему Стефано и достает фотоаппарат.

Осторожно подходит ближе, стараясь, чтобы ее не заметили, и ловит девочку в кадр. Кровь быстрее струится по венам, когда удается запечатлеть малышку, от которой веет детским простодушием.

Ника улыбается и прячет камеру.

– Прости, я не смогла упустить такое фото… – Она осекается, замечая взгляд Стефано.

Мужчина не отводит от нее глаз. По его лицу невозможно понять, о чем он думает, но в одно мгновение серебристые огоньки вспыхивают, и губы мягко улыбаются.

– Ты видишь то, что не замечают обычные люди, я прав? – И, не дожидаясь ответа, он открывает дверь в ресторан.

Они заходят в уютное помещение, наполненное звуками тихого джаза и острыми нотками благоухающего кориандра. Стефано подводит Нику к дальнему столику, и они скрываются за деревянной ширмой, переплетенной искусственной лианой.

– Мне кажется или на двери было написано, что они открываются в семь вечера? – невольно шепчет Ника.

Внутри вибрирует душа от единственной мысли: они в ресторане одни, если не считать персонал. Одни! И все же…

Ника смотрит на Стефано из‑под ресниц и с удивлением понимает, что не вспоминает о страхах с тех пор, как они вышли на пешеходную зону.

– Знаю, – так же шепчет Стефано, – я попросил хозяина открыться на несколько часов раньше.

– Есть границы твоей вседозволенности?

Мужчина морщит нос:

– Он – мой друг. А для друзей иногда можно напрячься. К тому же я редко об этом прошу.

– Только когда водишь девушек в рестораны?

– Угадала, – хохочет он.

Стройный официант в белой хлопковой рубашке и черных брюках приносит меню, вырезанное на деревянной дощечке. Стефано сразу заказывает минеральную воду.

– Ого, в первый раз вижу такое оригинальное меню. – Ника водит пальцами по выжженным строчкам.

Внизу замечает фразу: «Если вам не понравилось обслуживание официанта, можете огреть его меню. Только не сильно».

– Им хорошо защищаться. Если позволишь, я закажу для тебя. Уверен, тебе понравится нежное мясо ягненка с медом и рукколой.

Ника пожимает плечами. Пока Стефано делает заказ, она наливает в высокий стакан ледяную воду и делает маленький глоток. Обжигающе‑холодная жидкость бежит вниз по горлу.

– Расскажи о своем хобби. Почему ты стала им заниматься?

– Ты про поезда? – Ника перекатывает стакан между ладонями. – Боюсь, тебе будет скучно.

Стефано наклоняется к ней через стол и улыбается:

– Если бы мне было скучно с тобой, я бы сейчас перебирал договора, а не сидел здесь.

Ника хмыкает. Она уже поняла, что с графом бесполезно спорить. Если он чего‑то хочет, он это получает.

– Ну хорошо. Уговорил. – Она вздыхает и окунается в прошлое. – Мне было четырнадцать лет, когда умер отец. Его избили в подворотне какие‑то наркоманы, которых так и не нашли. – Голос дергается лишь на секунду.

– Мне жаль. – Стефано тянется к руке Ники, но в последний момент поспешно сжимает пальцы.

– После его смерти я решила, что бог несправедлив к нам, а значит, и я буду несправедлива к нему. Я не понимала, что мучаю не только себя, но и маму. Ей пришлось туго. Без мужа, без опоры растить дочь‑разгильдяйку. – Ника пьет воду и горько усмехается. – Знаешь, что самое удивительное? Она никогда не кричала на меня. Даже когда я напилась на пятнадцатилетие. И когда уговорила друга, который занимался прыжками с парашютом, взять меня в тандем. Хотя я все равно умудрилась сломать ногу.

– А потом ты начала кататься на поездах, – замечает Стефано.

Ника смотрит в его глаза и видит – он понимает ее. Неизвестно, как и почему, но мужчина словно чувствовал все, что чувствует она. Попытки переписать прошлое, сопротивление неизбежному, страх перед будущим…

– Да, и повергла маму в пучину страха еще на два года. А ведь однажды я чуть не погибла.

– Не кори себя. Ты была ребенком с душевной травмой. И пыталась вылечиться сама, пусть и неправильно. Поверь мне, я знаю, каково это, когда взрослые не понимают твоих чувств.

Официант приносит горячий хлеб, и от ароматного запаха булочек в животе урчит. Ника с удовольствием отламывает кусочек. Хрустит корочка.

– Может, расскажешь? – подталкивает она.

– Нет. – Стефано улыбается и откидывается на стул. – Сегодня мы говорим о тебе, Верóника.

– Ой, перестань. – Ника машет рукой. – Что ты еще хочешь узнать?

– Как ты бросила это занятие?

Ника замирает.

Вопрос Стефано переносит ее в далекий пасмурный день. Дождь моросит, и мелкие капли оседают на лице. Запах сырости наполняет легкие, а на душе скребут голодные кошки.

«Так накорми их!» – последние слова, которые Ника услышала от Карины.

– Это случилось незадолго до моего восемнадцатилетия. У меня было плохое предчувствие. Словно к душе привязали камень и бросили на дно реки, а тебя оставили стоять на берегу и смотреть на свою смерть. Я отказалась пойти с подругой кататься на поездах и пыталась отговорить ее. Но Карина была упрямой. Все закончилось тем, что мы переругались, и она убежала. А на следующий день я узнала, что она попала под поезд. – Ника отводит глаза. Она боится посмотреть на Стефано и увидеть жалость, поэтому предупреждающе поднимает руки с немой просьбой – молчи. – Смерть Карины послужила щелчком, и я словно очнулась от страшного сна. А дальше ты знаешь. Я нашла призвание в фотографиях.

Стефано молчит.

Из‑за тишины джаз на заднем фоне становится громче, и звуки усиливаются. Шипение мяса на гриле, скрежет металла о точильный камень, тихие разговоры персонала. И все замолкает, как только мужчина накрывает дрожащую ладонь Ники рукой. Она рефлекторно вздрагивает и замирает, подавляя привычное желание закрыться в ракушке. Ладонь Стефано горячая, и тепло бежит вверх по кисти и согревает сердце.

– Я ожидал услышать банальную историю о том, как отец привил тебе любовь к искусству, а получил страшную сказку на ночь, – усмехается он, и губы Ники невольно дергаются в улыбке. – Такое следует заесть двойной порцией крема каталана. После мяса, разумеется.

– Значит, ты – сладкоежка?

– Причем гурман! Тирамису, профитроли, эклеры, шоколадное суфле… Я могу долго перечислять.

Ника оглядывает подтянутую фигуру Стефано:

– Да, по тебе заметно. Скоро придется садиться на диету.

Граф смеется, и смех гармонично сливается с контральто певца.

Ника с наслаждением прикрывает глаза и вслушивается в мелодичные звуки. Лишь когда закончится вечер, она поймет. Стефано ничего не рассказал о себе. И ничего не спросил о мистике в ее работах.

В маленькой комнатушке пахнет дымом дешевых сигарет. На перекошенном столе переполненная пепельница. Туда отправляется еще один тлеющий окурок.

Мужчина тянется к скомканной газете и расправляет ее. На первой странице – лицо чернокожей девушки, а в его воображении оно же – только без глаз. Мурашки от предвкушения пробегают по рукам, волосинки встают дыбом. Он снова комкает газету и швыряет в мусорное ведро, стоящее в углу комнаты. Задумчиво потирает нос с горбинкой.

Умно копировать стиль Итальянского Потрошителя. Умно. И если бы не болтливый язычок пьяной итальяночки, он бы ничего не знал. Пришлось задушить в зародыше собственные предпочтения, как только он понял, как именно можно разыграть карты.

Мужчина хохочет и достает очередную сигарету. Чиркает зажигалкой. Какое счастье, что больше не надо притворяться. Он не переваривает итальянок. Ненавидит их сухую кожу, худощавое тело. Другое дело иностранки. Их красота всегда пленяла его. С раннего детства. Поэтому он был счастлив снять с себя маску влюбленного Ромео, когда эта дурочка сделала все, как он хотел. И даже не подозревала об этом.

Дергать за веревочки и наблюдать, как марионетки подталкивают друг друга к краю пропасти – непередаваемое чувство. Но уже завтра он лично выйдет на сцену. И начнется настоящая игра.

Глава 7. Смятая визитка

Вечер как серая шаль опускается на маленький городок. Стылый морской ветер забирается под тонкую ветровку холодными прикосновениями. Зажигаются уличные фонари, янтарными точками озаряя пешеходную зону. Город оживает визгом молодежи и ревом скутеров. На дорогах мелькают яркие огни фар, скамейки заняты женщинами‑работягами в несуразной одежде на полном теле – слышится украинский говор.

Ника поправляет рюкзак и выходит следом за Стефано. В желудке приятная тяжесть, на кончике языка – привкус трюфельного крема. Она останавливается возле киоска. Его витрины завалены журналами и детскими игрушками. И почти все газеты раскрыты на сенсационной новости: «Возвращение Итальянского Потрошителя».

– Ника, – зовет ее Стефано, но она как завороженная смотрит на лицо чернокожей девушки, отмечая щербинку на переднем зубе, округлые темно‑шоколадные глаза и пышные африканские губы.

– Пойдем. – Мужчина подходит к Нике и неловко тянет за собой. Через силу она отрывается от фотографии. – Учитывая новости, тебе лучше не гулять так поздно.

– Даже с тобой? – вырывается у Ники.

Она с удивлением замечает, что ее рука спокойно лежит на рукаве Стефано, словно так и должно быть. И не дрожит.

– Даже со мной.

Они ускоряют шаг. На площади подростки гоняют на скейтах, взъерошенные, с модными ирокезами. У некоторых татуировки и пирсинг. Ника дергает себя за маленькую сережку‑звездочку на ухе. Все, что осталось от шальной девчонки, которая прокалывала нос и пупок, красила волосы в красный цвет и мечтала разрезать язык пополам.

– Паола не будет ругаться, что сегодня я не работала? Еще подумает, я увиливаю от работы.

Стефано смеется, и Ника впервые замечает, насколько мелодичный у него смех. Тихий, мягкий, с легкой хрипотцой и итальянским шармом.

– Поверь мне, Паола – последний человек на свете, который будет на кого‑то ругаться. Она даже не может уволить сотрудника. Терпит до последнего.

– Странно. Мне показалось, что с Анджело она весьма строга.

В голове урывками всплывают разрозненные фразы подслушанного разговора.

– С Анджело? – Стефано вскидывает брови. – Я даже не видел, чтобы они хоть раз говорили.

Ника молчит. Вряд ли графу понравится, что Ника подслушивает за его сестрой. Пусть и невольно.

Они возвращаются на улицу, где Стефано припарковал кабриолет. Позади белого автомобиля, который даже в сумраке цепляет взгляд, Ника замечает красный байк. Возле него стоит высокий парень в кожаной куртке. На плече висит потертая борсетка. Черные кудрявые волосы и без того взлохмачены, узкое лицо заросло щетиной. Он выглядит бесконечно уставшим, отчаянным и безумным. Именно его глаза приковали ее внимание. В них крылась дикая боль и ярость.

Они не успевают подойти к машине, как парень подлетает к ним:

– Граф Карлини?! – В словах больше утверждения, чем вопроса. – Меня зовут Дино Бьянки. – Он вытаскивает из внутреннего кармана куртки удостоверение и бесцеремонно тыкает в лицо Стефано. – Я журналист из газеты…

Граф грубо обрывает его речь, отталкивая руку парня.

– Я не общаюсь с журналистами, – холодно заявляет он и нажимает на брелок от машины. Кабриолет радостно мигает фарами.

– Но будете! Я не зря следил за вами от самого замка.

Ника испуганно отступает назад. Пыл журналиста опаляет. В воздухе перемежается горячая речь с ледяным тоном графа. Они оба высокие, примерно одинаковой комплекции. Разница лишь в одежде, во взгляде, в словах.

– Синьор Бьянки, – цедит Стефано, – вы стерегли меня здесь вместо того, чтобы записаться на встречу. Неужели вы думаете, что я захочу с вами разговаривать?

– Я прекрасно знаю, что к вам не запишешься, синьор Росси. – Журналист презрительно опускает титул графа. – Как только ваш секретарь услышит, что я хочу поговорить об Итальянском Потрошителе, она тут же сбросит вызов.

Стефано хмыкает:

– Я ожидал этого. Если честно, слегка разочарован, что ваши ищейки так долго до меня добирались. Вы – первый. Гордитесь. – И он рывком открывает дверь кабриолета. – Ника, садись в машину.

Дино Бьянки наконец замечает Нику, и его глаза расширяются от озарения.

– Господи, вы – иностранка! – Он хватает ее за руку и сует смятую визитку. – Позвоните мне, умоляю. Вы в опасности.

Ника отшатывается от безумных глаз и быстро обегает машину, почти падая на пассажирское кресло. А журналист тем временем раскрывает борсетку, что‑то поспешно ищет. Стефано тихо ругается и закрывает двери на замок, но не успевает тронуться. На лобовое стекло ложится та самая газета с лицом погибшей американки.

– У нее остались муж и маленькая дочь! – кричит Дино. Из‑за опущенной крыши его голос доносится приглушенно, но не менее яростно. – Вы знаете правду, сеньор Росси. И клянусь, я тоже ее узнаю!

Стефано смахивает газету дворниками и срывается с места. Мотор злобно рычит, отражая мысли графа. Ника прижимает стиснутые кулаки к груди. Она пытается успокоиться, но отчаянный крик журналиста звенит в ушах навязчивым дребезжанием. Только когда они выезжают из города, она медленно разжимает пальцы и вглядывается в скомканный прямоугольник с черными буквами.

Дино Бьянки. Газета «Либерта» 6.

Ниже указан мобильный телефон.

– Из какой он газеты? Надо было дать ему договорить. – Стефано поворачивает на горную дорогу. По играющим желвакам на скулах и напряженным рукам заметно, что он еле сдерживается.

– Зачем тебе?

Ника опасливо прячет визитку в кармашек рюкзака. Пролетающие мимо окон красоты вечернего леса больше не привлекают. Природа теряет цвет, испорченный вечер покрывается тусклой пылью.

– Чтобы выгнать его оттуда! – рявкает Стефано.

– Ты все вопросы так решаешь?

– Этот человек меня преследовал. Он решил, что из‑за прошлого моей семьи я и сейчас причастен к убийству.

– А это не так? – Вопрос вырывается против воли Ники. И мужчина резко бьет по тормозам.

С визгом кабриолет замирает посреди узкой дороги, которая извилистыми кругами поднимается к замку. Дорожные фонари едва ее освещают в наступающих сумерках, и все же их света достаточно, чтобы разглядеть светло‑серые глаза Стефано.

– И чем же я заслужил твое недоверие? – едко интересуется он.

Ника заставляет себя дышать, хотя грудная клетка сжимает брыкающееся сердце в тисках. Страхи, как крысы, выбегают из нор, противно пищат и грызут ее искалеченную душу. Темнота. Она в машине наедине с мужчиной. Посреди горного леса. Слишком много совпадений для одного вечера.

Ника вжимается в дверь и нерешительно бормочет:

– Я не это имела в виду. Сеньор Бьянки испугался, когда понял, что я – иностранка. – Она спасительно хватается за другую тему.

Стефано вздыхает и трогает кабриолет. Теперь он едет медленнее, будто оттягивая приезд в замок. Былая злость уступает место тихой задумчивости.

– Моя семья здесь ни при чем, – снова повторяет мужчина и менее охотно добавляет: – Итальянский Потрошитель убивал только иностранок. Я не хотел тебя пугать. А для журналиста это лишь еще одно «доказательство» моей якобы виновности.

– Не думаю, что он считает тебя виновным. Сеньор Бьянки ищет правду. Он был так решительно настроен, – Ника задумчиво касается пальцами визитной карточки, – поэтому не заслуживает быть уволенным.

Заявление Стефано насчет иностранок проходит мимо сознания Ники, как если бы он заявил, что убийца любит эклеры.

– Черт с ним. Пусть работает. – Стефано притормаживает на смотровой площадке перед Кастелло ди Карлини. – Поедешь со мной на парковку или выйдешь здесь?

– Я прогуляюсь, – выпаливает Ника и поспешно выбирается из машины, радуясь свободе.

Стефано молча провожает ее взглядом и уезжает, как только дверь с легким хлопком закрывается.

Ника оглядывается на город и вновь замечает кольцо тумана, сжимающееся вокруг замка. Какой бы короткой легенда ни была, она не врет.

Ника достает фотоаппарат и делает несколько кадров вечернего замка. Он светится огнями, а его окна горят, как желтые глаза каменного великана. Подходит к воротам и машет в камеру. Охрана ее пропускает.

В наступающих сумерках безмолвные дома кажутся живыми. Они провожают Нику скрипящими дверьми и тихим журчанием воды под землей. Поэтому она облегченно выдыхает, когда заходит в холл замка. Лицо мгновенно отогревается, стены радуют знакомыми фресками осады. В глубине слышится громкий голос Люсы и фырканье Мими. Наверное, где‑то прячется Паола. Возможно, вместе с Анджело. И одинокий Стефано, рьяно защищающий свою семью.

Ника бессознательно идет на теплый смех поварихи.

– Привет, детка. – Люса машет ладонью, испачканной в муке, и снова давит на ком теста. – Мими обыскалась тебя сегодня.

Девочка сидит спиной к Нике в углу кухни, разложив на широком подоконнике учебники и тетради. В окне отражается ее сосредоточенное лицо. Брови сходятся на переносице, губы напряженно поджаты. Она даже не поворачивается к Нике, словно ее и нет.

Люса не обращает на обиженную внучку и доли того внимания, которое уделяет Нике. Двумя короткими жестами отряхивает руки и ставит на плиту пузатый металлический чайник. Красной порванной тряпкой смахивает муку на пол, и облако белого порошка зависает в воздухе. Тесто бережно уложено в кастрюлю и накрыто полотенцем.

– Стефано пригласил меня на прогулку в город. – Ника присаживается на стул и сдувает остатки муки, чтобы опереться локтем.

– О, – Люса поигрывает бровями, – рада, что вы нашли общий язык. Стефано – хороший мальчик. Он всегда был галантен с женщинами, а они этим бессовестно пользовались.

– Не переживайте. Я не собираюсь пользоваться его галантностью. Просто хотелось прогуляться.

На столе появляются широкие кружки, больше похожие на глубокие миски, и еще теплое печенье с шоколадом.

– Мими, будешь чай?

Девочка бормочет невнятное «нет».

– Ну, как хочешь.

– Мими, зачем ты меня искала? – Ника тянется за печеньем.

Желудок уже позабыл о недавнем ужине.

Вопрос заставляет девочку ожить, и она неохотно оглядывается. Темные глаза серьезно глядят на Нику.

– Думала, ты уже напечатала фотографии.

– Нет, только проявила пленку.

– Я видела.

Люса хлопает ладонью по столу:

– Мими, сколько раз говорила, нельзя без спросу заходить в чужие комнаты!

Внучка фыркает и возвращается к урокам:

– Я спрашивала. И не виновата, что мне не ответили.

– Не ругайте ее, Люса, все в порядке. Я по себе знаю, насколько сильно любопытство. Особенно детское.

Женщина смеется грудным хриплым голосом:

– Это заметно. Мими, хватит дуться. Ника покажет фотографии, как только сделает. Иди, детка, посиди с нами.

Девочка задумчиво грызет карандаш, а потом решительно отодвигает тетради в сторону.

– Только я хочу банановое пирожное, которое ты приготовила на завтрак, – заявляет она и садится за стол напротив Ники.

– Это шантаж, – бурчит Люса, но пирожное достает.

Впервые Ника видит на лице Мими искреннюю улыбку, без примеси ехидства и презрения. Она сразу становится моложе, и уже сложно дать ей даже четырнадцать лет.

– Как прогулка? – сладкое благотворно влияет на девочку.

Пахнет ванилью, бананами и травяным чаем. Ника мысленно прокручивает в голове прошедший день. И пленка воспоминаний заедает на кадре с журналистом. С какой яростью он припечатал газету к машине графа. С каким испугом смотрел на Нику.

«Итальянский Потрошитель убивал только иностранок».

Фраза Стефано бьет молотом по затылку, и тихий звон раздается в ушах.

– Это правда, что все жертвы маньяка были иностранками?

От неожиданности Люса закашливается:

– У вас есть другие темы для разговора?! – хрипит она и грозно смотрит на Нику с Мими. – Одна весь день носилась с газетой как ненормальная. Другую тоже ничего не интересует.

– Кажется, да, – игнорируя бабушку, отвечает Мими. – Сеньор Росси что‑то рассказывал?

– Встретили журналиста. Он был весьма… эксцентричен. – Ника с трудом подбирает слова.

Она задумчиво помешивает ложкой чай. В России она не иностранка. И в любой другой стране тоже чувствует себя своей. Но в Италии это слово привязывается к ней как липкая лента для мух. И каждый раз несет смертельную опасность.