Тропа бесплатное чтение

Гораздо лучше выполнять собственные обязанности, пусть даже несовершенным образом, чем безукоризненно выполнять чужие. Лучше погибнуть, исполняя свой долг, чем пытаться исполнять чужой, ибо этот путь чрезвычайно опасен.

Бхагавад-Гита

Часть первая. Сумрачный лес

Земную жизнь пройдя до половины,

Я очутился в сумрачном лесу,

Утратив правый путь во тьме долины.

Данте Алигьери,

«Божественная комедия»

Глава 1. Рябь на воде

Сумрачный лес навис надо мной, и просвета не предвиделось.

Номер отеля встретил меня высоким зеркалом. В нем отражалась я, замученная перелетом и долгой поездкой в такси. Бабушка говорила, что у меня внешность обиженного ребенка, которому не дали конфету, но он никак не решается попросить ее и ждет, что все сами догадаются о его желаниях. Мама говорила, что у меня хорошие волосы и что мне повезло с зубами – они ровные и не нуждаются в брекетах. Больше особо никто ничего не говорил. Сама я не знала, какая я. Внешность как внешность. Невысокая, темные волосы чуть ниже плеч, вроде бы все обычное. Разве что темно-зеленые глаза. Вот что мне в себе нравилось. Глаза нравились, а больше ничего не впечатляло.

На эту поездку ушли почти все мои сбережения. Роскошный отель. Лучший номер – люкс с видом на горы. Все включено: бассейн на улице с подогревом, сауна, хаммам, мягкий халат, тапки, йога по утрам, чудесные завтраки, обеды и ужины. Все, чтобы гости почувствовали себя в раю.

Реклама отеля „Убежище“ гласила: «Когда все окончательно надоело, ты можешь скрыться в „Убежище“. „Убежище“ расположено на одном из лучших курортов Кавказских гор „Далекие дали“. Здесь можно спрятаться от всего, переждать любой шторм. Тут тебя никто не найдет. Здесь тепло, уютно, вкусно кормят. Хочешь – ходи на йогу, плавай в бассейне, грейся в сауне и гуляй в горах. Хочешь – засядь в комнате, читай книги запоем, спи, заказывай еду прямо в номер и изредка выбирайся в кинозал посмотреть фильм – свежий блокбастер или старое черно-белое кино. Высокие стандарты обслуживания и пятизвездочный сервис соединены с глубоким пониманием потребностей гостей и уважением к ним. „Убежище“ всегда ждет тебя». Описание смахивало на рай для интровертов с повышенной тревожностью: мне подходило идеально.

Я вкатила в номер чемодан песочного цвета. После перелета на нем появилась глубокая царапина – да и ладно. Заперев дверь, я наконец-то выдохнула. Вот оно, убежище. Моя краткая передышка.

Что делать дальше со своей жизнью, я не знаю.

Номер дышал пустотой и тишиной. Прибрано, аккуратно и чисто. Я скинула кроссовки и погрузила стопы в длинный мягкий ворс ковра светло-серого цвета.

Кайф.

Впереди только тишина, покой и удовольствия. Я страшно устала от жизни. Накопилось, знаете. Бывает такое.

Я так давно не улыбалась и не смеялась. Когда пытаюсь это сделать, у меня почему-то текут слезы.

Первое, что я сделала, когда начался отпуск, – отключила телефон. Иногда, если нужно, скажем, посмотреть маршрут, я его включаю, но он стоит на беззвучном, нет даже вибрации. Постоянное бытие «на связи» меня задрало. Заколебало. Замучило. Кто все эти люди, которые постоянно мне пишут? Все они мне совершенно не важны, но их так много в моей жизни. Все, что мы делаем вместе, абсолютно не важно, но мы так заняты этим, как будто это имеет хоть какое-то значение. Звонки, сообщения, уведомления… Как хорошо, что скоро мобильники умолкнут для меня навсегда. Зря мы их изобрели, это я вам серьезно говорю. Идиотская штука.

Как хорошо от всего сбежать.

Все, теперь – отдых.

Номер, по сути, – одна комната, символически разделенная на две части деревянной перегородкой. В одной части гостиная: мягкий серый диван, спинкой стоящий к стене, пара глубоких кресел в углу, журнальный столик, торшер, телевизор. В другой части – спальня: огромная кровать с белоснежными простынями, стол и кресло. Над кроватью картина, что-то абстрактное – извивающиеся фиолетовыми змеями линии на темно-зеленом фоне.

На столике расставлены чайник, чашки и набор чая в стеклянных баночках: зеленый, черный, травяной. На каждой баночке – название чая и подробное описание: один – для заряда энергией, другой – для расслабления, третий – для оздоровления тела. Рядом лежали брошюры и правила проживания. Их я спрятала в ящик стола – с ними как-то неуютно. Ящик был пустой: я всегда проверяю, мало ли. Однажды в одном питерском отеле нашла Библию: кажется, эта мода пришла откуда-то с Запада. Ее положили сотрудники гостиницы. Но бывают и вещи, забытые жильцами. Как-то раз нашла кулон с красным камнем (отдала его на ресепшен). Другой раз – под ковром, угол которого я нечаянно откинула, споткнувшись об него, – обрывок фото, много раз перечеркнутый ручкой до дыр. Я так и не смогла разглядеть лицо этого человека.

Тяжелые темные занавески почему-то задернуты, хотя обычно перед заездом гостей их открывают. Раздвинув их и сощурившись от яркого света, я вышла на балкон. Кавказские горы встретили меня пронзительной тишиной. Ни голосов, ни гула автомобилей. После нескольких лет почти без отрыва от экрана телефона или компьютера глаза с трудом воспринимали столько красоты одновременно. Моя душа за эти годы ощутимо скукожилась и еле вмещала величие гор. Какое блаженство. Я действительно в раю.

В номере плавала сонная осторожная тишина. От соседей – ни звука, как будто я здесь совсем одна. Возможно, так оно и было: межсезонье. Даже канатную дорогу отключили на ремонт. На сайте „Далеких далей“ сказано, что переход между снежной зимой и жарким летом в этом крае переменчив: то дождливый и холодный, то вдруг солнечный и теплый. Различалась погода и в зависимости от высоты: в горах холоднее, в долине теплее. Рекомендовалось взять с собой одежду и обувь на любой случай: и резиновые сапоги, и шлепки, и теплую куртку, и купальник.

Мой поцарапанный чемодан забит вещами. Я взяла все: чуть поломанный зонт, похожие на пакеты с резинкой дождевики для обуви, толстые шерстяные носки, шорты, купальник. Но меня устроит любая погода. Даже если бесконечно будет идти холодный дождь. Даже если вдарят зимние морозы. Даже если все сразу. Я готова просидеть в отеле всю свою драгоценную неделю, только изредка выбираясь в СПА и на массаж. Вид отсюда такой, что в прогулках особого смысла нет.

Полюбовавшись горами, я вернулась в номер и скинула одежду. Захотелось смыть с себя дорогу. Закрывать занавески необходимости не было: меня могли увидеть только древние горы.

В ванной комнате тоже было окно, откуда открывался тот же величественный вид. Горячая вода, почти кипяток, нежила мое тело. Душа от гор становилась мягче и спокойнее. Я взяла с собой чашку с травяным чаем (тем, который для расслабления). Загадочный травяной вкус, словно его заварила шаманка где-то посреди темного леса. На бортике уместились пластиковые бутыльки́ – гель для душа, молочко для тела, шампунь, пена. Поставив чашку на бортик, я вылила пену в воду. Она сразу же разрослась, как атомный взрыв. Спустя пару минут я уже утопала в плотном молочном облаке, пахнущем чем-то сладким – кажется, ванилью.

Мысли испарились. Голова растаяла вслед за ними. Только тело, горячая вода, покрытая мягкой пеной, и горы.

Кайф. Ну какой же кайф.

Человеку обязательно нужно периодически смотреть на что-то огромное и величественное, вечное и прекрасное. Горы, океаны, пустыни, каньоны – все это расправляет душу, вытряхивает из нее накопившиеся пыль и мусор.

Как следует напарившись, я вылезла из ванной, замоталась в огромный махровый халат и перебралась в постель, укрывшись толстенным одеялом.

Проснувшись часов в пять утра, я сразу почувствовала расслабление. Тишина и покой. Все хорошо. Никаких тревог и обязанностей.

Меня окутывала безопасность: я спряталась от своей жизни. Тут меня не могли достать ни неудачи, ни проблемы. Здесь все мои трудности утратили силу.

И правда – настоящее убежище.

Провалившись ногами в толстый ковер, я прошла через комнату и вышла на балкон. Стопы обожгло ледяной плиткой, резкий холод пронизал тело. День только зарождался, еще смутный и неуверенный. Горы молча смотрели на меня. Положив руку на деревянное ограждение, я почувствовала боль: в палец вошла заноза, так просто и легко, будто он был мягкой глиной, а она ножом. Я вынула занозу. Из пальца показалась крошечная капелька крови. Я слизнула ее и подержала палец во рту: в голове засело убеждение, что слюна дезинфицирует, хоть у меня и были в этом серьезные сомнения.

Постояв еще немного, позволив ветру пронизать меня насквозь и проморозить, я вернулась в теплую постель и замоталась в одеяло. Оно сохранило тепло и дремоту и сразу бережно окутало меня ими. По телу разлилось наслаждение.

Я снова уснула.

День прошел лениво. Я долго завтракала, потом ушла гулять в горы. Ненадолго зарядил дождь, стало прохладно. Кроссовки промокли (дождевики для обуви я благополучно забыла в номере), и пришлось возвращаться.

Поздно вечером, отогревшись в сауне, я отправилась исследовать открытый бассейн. Ночью на его дне загорались бело-голубые огоньки. Воздух подмораживал, но тепло воды нежно обнимало тело. От бассейна поднимался пар. Мое тело, светящееся в огоньках, белоснежное, казалось телом мифического существа – эльфа или феи. Я медленно перебирала в светящейся воде ногами, словно облепленными светящимся планктоном. Вокруг нависали тяжелые молчаливые горы. Сверху раскинулось небо, полное звезд и секретов. Иногда черными пулями пролетали летучие мыши.

Последние посетители выбрались из воды и ушли в отель, оставив меня одну. Я переплывала бассейн от бортика к бортику, светящаяся, волшебная. Тишина и ночь укрывали меня от внешнего мира.

Глава 2. В ожидании

Вот уже час я сижу в очереди на массаж.

Ожидание значит для меня больше, чем для других. Вся моя жизнь – сплошное чертово ожидание.

Мое самое первое воспоминание в жизни: я жду.

И жду.

И жду.

Я – пятилетняя, волосы в коротких толстых косах, пижама в веселых котятах, рядом серый плюшевый заяц – сижу у окна и жду. Если надо идти в детский сад, сижу утром и вечером, если не надо – с утра и до вечера, пока не стемнеет и бабушка не позовет спать. Из окна открывается скучный пейзаж: справа береза, слева дуб, узкая дорога спального района, уставленная машинами, лавочки в желтой потрескавшейся краске у подъезда, детская площадка. Второй этаж – все видно хорошо. Играю я так, чтобы ни в коем случае не выпускать из вида окно. Устраиваюсь на широком подоконнике или на столе рядом. Играю и одним глазком поглядываю в окно. Собираю пазл и жду. Устраиваю сценки между игрушками – зайцем, слоником, медвежонком – и жду.

Я жду родителей. Их нет, и они не приходят.

Долгое, томительное ожидание. В детстве я постоянно ждала родителей. Мама и папа всегда были далеко.

Они постоянно меняли страны. Несколько лет жили в одной стране, потом переезжали в следующую – Египет, Греция, Япония, Мексика. Удивительным образом снова и снова эта страна оказывалась не той страной, в которой жила я. Папа работал журналистом в местных корреспондентских бюро российских газет. Мама ездила с ним.

Мне представлялось, что их жизнь полна интересных событий. Я воображала, как они ездят на сафари к антилопам и львам, забираются на высокие скалы, бредут по бесконечной пустыне, бороздят моря на яхте. Их жизнь виделась мне бесконечным приключением. Себя я чувствовала обузой, скучной девочкой, которую в такие места, конечно, не возьмут. Но я надеялась, что смогу быть им полезной в чем-нибудь, достаточно хорошей. Что им все-таки захочется взять меня с собой. Хотя не видела необходимости в этом для них. Зачем? Это было нужно только мне.

В Россию родители наведывались изредка, в отпуске. Они останавливались в своей квартире (во время их отъездов она пустовала) и приезжали к нам в гости.

Родители были вечным обещанием счастливого будущего, праздником, несбывающейся мечтой. А я жила с бабушкой Надей: она кормила супом, запрещала прогуливать школу, не давала много играть в компьютер. Она была очень религиозна, но вера для нее была не опорой и поддержкой, не огнем в сердце, а окошком для просьб и бесконечным источником ограничений. У бога она просила двух вещей: повышения пенсии и нормального давления. Этот факт всегда смущал меня. Мне хотелось, чтобы она просила чего-то более возвышенного.

Все мои молитвы были о том, чтобы родители наконец меня забрали.

Я постоянно хотела к маме с папой и упорно не понимала, что они бросили меня на бабушку. Я ждала их.

Все детство у меня были картонные календари на год размером с открытку, в которых я вычеркивала дни до встречи с родителями. С обложки на меня смотрели мультяшные еноты, веселые собаки, славные милые котята. В конце каждого дня я перечеркивала прошедший день двумя линиями крест-накрест – получался лежащий на боку крест. Когда заканчивался месяц, я перечеркивала и его. Когда год – весь год. Потом брала новый календарь. Когда я нашла эти календари во взрослом возрасте, то порвала и выкинула.

На самом деле дату приезда родителей я не знала. Так что просто вычеркивала дни своего детства.

Дни, в которые должна была состояться долгожданная встреча с родителями (об этом бабушка обычно сообщала где-то за неделю), я обводила розовыми сердечками. Однажды сердечко тоже оказалось зачеркнуто – день, когда родители должны были приехать, но передумали. Вернувшись в Россию, первым делом они поехали не к нам с бабушкой, а к друзьям. Тогда я плакала целый день. Когда они все же приехали к нам, я ничего им не сказала. Казалось, стоит упрекнуть их, как они навсегда отвернутся от меня. Поэтому все мои слезы и истерики доставались бабушке, и я не замечала, что она все равно не отворачивается от меня, а продолжает любить – так, как умела, жестковато и шершаво, но все же.

В ту встречу они привезли мне игрушечного зайца. Правда, один у меня уже был, и зайцы походили друг на друга, как братья. Но я знала, что все равно буду любить новичка – возможно, даже больше старого. Еще они привезли набор для ванны – шампуни, гели для душа, пены и так далее. Все с запахом лимона, который я не любила. Они об этом, конечно, не знали, как чужие люди. От сложных и непонятных чувств набор я хотела выкинуть, но бабушка предложила передарить его однокласснице на день рождения – так мы и сделали. Это был мой первый бунт, первая попытка вырваться из удушающей, обидной, несправедливой любви.

Каждую встречу я оценивала себя на соответствие должности хорошей дочери. Но постоянно не попадала в роль: говорила глупости, делала что-то не то, не так подбирала одежду. Как-то надела свое лучшее платье – а все были в джинсах и свитерах, и я чувствовала себя неуместно. В другой раз пришла в джинсах, а все, как назло нарядились. Мама кидала взгляд на мою майку – и сердце ухало вниз. На самом деле я не знала, что означал взгляд: может, она смотрела без всякого умысла.

Мне было некомфортно с едва знакомыми мне родителями. Но я совсем не понимала этого тогда.

После случая с зачеркнутым сердечком я выбросила календарь и решила больше не вести его никогда. Продержалась два дня и завела новый. Я покупала их прямо в школе. Возле библиотеки выставляли парту, на которой были разложены драгоценности для школьников – яркие открытки и наклейки, ручки с разноцветными чернилами, линейки, пеналы. За партой сидела замученная тощая блондинка с сухой кожей и продавала детям весь этот хлам. Не знаю, было ли это вообще законно.

Бабушка видела мои потуги с календарями и ругалась. От нее календари приходилось прятать.

– Ты что, до смерти дни вычеркиваешь? – сердилась она. – Перестань, не гневи бога.

В этом случае упоминать бога почему-то разрешалось. Бабушкины установки вообще подчинялись странным правилам. Когда я упомянула об этом, бабушка устроила скандал: это ее дом и она может в нем делать все, что угодно, а я у нее в гостях.

Где же тогда был мой дом?

Родительский приезд всегда становился праздником, редкой радостью. Поэтому мне хотелось, чтобы все было идеально. Я выбирала лучшую одежду, готовила для них подарки. Мне казалось, что, если мама и папа увидят, какой у них хороший ребенок, если я дам им достаточно подарков, если им будет весело, если они поймут, что я могу дать им что-то хорошее, то они останутся или заберут меня с собой. Я ничего не просила, не жаловалась, не обижалась.

Но они всегда уезжали, несмотря на мои старания. Каждый раз это разбивало мне сердце. В то же время я как будто понимала, что надо их отпустить. Как родитель, чей птенец выпорхнул из гнезда: хочется, конечно, чтобы он остался, но ты отпускаешь его в большую взрослую жизнь, в приключения и счастье. Так и я отпускала родителей.

Первые дни после их отъезда было ужасно, а потом становилось терпимо. А я продолжала вычеркивать дни.

***

Сначала, в раннем детстве, я думала, что у всех так же. Что родители – некая награда, недостижимая радость, которую надо дождаться и заслужить. Но вхождение в детский социум навеяло подозрения. Другие дети в саду и школе жили с родителями. С бабушкой жил только странный и замкнутый Антон. Еще несколько детей – прилежная отличница Алина и долговязый веснушчатый двоечник Гриша – жили только с одним из родителей, а с другим встречались реже, но все же встречались. Но у большинства были мама и папа, и они жили вместе.

От этого мне начало казаться, что со мной что-то не в порядке. С другими детьми родители живут просто так, и им даже не надо ничего делать для этого. Эти дети могли капризничать, обижаться, скандалить, требовать – их все равно любили. Я же прикладывала массу усилий, чтобы понравиться родителям, получала хорошие оценки, мастерила подарки, отлично себя вела, но ничего не получалось. Я была не нужна даже идеальная.

Каждый раз, когда родители уезжали, я думала, что теперь-то уж точно они уехали ненадолго, скоро вернутся и в этот раз либо останутся со мной, либо заберут меня туда, где полно приключений и чудес – например, в Африку. Я буду прятаться от жары в прохладном доме, смотреть на полное звезд африканское небо, ходить в грубых ботинках, чтобы не укусила змея, ездить на верблюде в пустыне. Или мы поселимся в уютном американском городке, и у нас, как в фильмах, будет домик с лужайкой, и, может, мы даже заведем собаку. Я всегда была готова сорваться и уехать с ними.

Только они не звали.

Бабушка говорила, до двух лет я жила с родителями. Я этого не помнила. Как это было? В памяти на месте этих воспоминаний была пустота.

Я не помнила, что было до бесконечного ожидания родителей. Как будто я родилась и сразу начала ждать.

***

А потом родители завели еще одного ребенка. Мою сестру Свету.

Мне тогда как раз исполнилось 10 лет.

У них не было времени на первого ребенка, но вдруг появилось на второго. Интересная ситуация.

Когда мама забеременела, родители остались в Москве. Папа перевелся на должность в московской редакции. Это меня обрадовало: теперь-то они меня заберут. Никто не говорил о переезде, никто не звал меня, но я, как всегда, находила им оправдания: сложный период, беременность, роды, младенец, нужно подготовиться, все это непросто. Потом, когда станет полегче, меня обязательно заберут.

Перед родами они уехали в отпуск, чтобы отдохнуть до начала сложного периода. Меня с собой не звали.

Сестра родилась. Впервые я увидела ее спустя несколько недель после рождения. Сестра – ужасно маленькая и пухлощекая – постоянно орала. Не плакала, а именно гневно орала, требуя от родителей и всего мира свое. Я никогда так не умела, а она родилась с таким навыком. Мне казалось, что на ее фоне я выгляжу выигрышно. Не ору, не доставляю неудобств. Еще и помогать могу.

Меня не забрали.

Прошло несколько лет. Сестра росла. Я по-прежнему жила с бабушкой. Иногда – редко, раз в несколько месяцев – мы ездили к родителям в гости. В их светлой уютной трешке у сестры была отдельная комната (мы-то с бабушкой ютились в однушке). Я помогала с ребенком во время своих приездов, даже поменяла как-то раз памперс (видимо, чтобы продемонстрировать все свои преимущества).

Меня не забрали.

Третья комната родительской квартиры, которая теоретически могла бы стать моей, после ремонта превратилась в гостиную. То есть либо меня планировали поселить с сестрой (хотя кровать там была одна и места под вторую не наблюдалось)… либо мой переезд и не планировался.

Но я ждала.

Я ждала, что, раз уж не забирают меня, то рано или поздно сестру тоже привезут к нам. Мне казалось, это скрасит мои дни и мучительное ожидание. По крайней мере, мы будем вдвоем.

Этого не случилось.

Когда однажды родители попытались навязать бабушке второго ребенка – только один раз, на время трехнедельного путешествия в Марокко, – бабушка взбунтовалась. Она сказала им, что не собирается брать на себя всех их детей. Меня – так уж и быть, но один ребенок – это один, а двое – это уже чересчур. Бабушка сказала, что скидывать ребенка на другого человека безответственно (а как же я?). Она сказала, что для ребенка находиться вдали от родителей – психологическая травма, которая отразится на всей его жизни (эм?).

И родители просто поехали в Марокко с сестрой.

Но не со мной. Меня они не взяли.

Больше родители не пытались оставить сестру у нас. Во все поездки они брали сестру. Меня не звали.

Во мне начала зарождаться глупая и стыдная ненависть к сестре. И наконец-то обида на родителей – но это чувство было слабее.

Сестра, как я считала, росла капризной: требовала игрушек, сладостей, платьиц и всего на свете. Родители с готовностью покупали ей все это, баловали, исполняли ее капризы, а я так и оставалась ни с чем. Оказалось, нужно быть не хорошей и правильной, а любимой.

Когда мы с бабушкой приходили в гости, становилось очевидно, что я лишняя. Сестра могла без спросу взять и залезть на колени к маме или взять что-то из папиной тарелки. Я не могла так себя вести. Невозможно залезать на колени или в тарелку к малознакомому человеку. Невозможно открывать ему душу.

Впервые я осознала, что мы с родителями совсем не близки. Мы были чужими друг другу людьми, которые годами жили не вместе. Потом я стала осознавать и то, что все это время дело было не во временных трудностях. Я не «временно не жила» с родителями. Я вообще не жила с родителями.

Сидя с ними, я чувствовала себя ужасно неловко. Они смеялись над общими, понятными только им шутками, у них были общие вещи. Сестра знала, что и где лежит, а я нет. Сестра знала, что нельзя забираться на одну из табуреток, потому что у нее подломана ножка, а я нет. Я упала и свалилась вместе с табуреткой. Родители извинялись передо мной – не как перед частью семьи, а как перед посторонним человеком. «Чужая», – крутилось у меня в голове.

Чужая. Ненужная.

На холодильнике висели рисунки сестры, пришпиленные магнитами из родительских поездок. Их семья – мама, папа и сестра. Без меня. Моих рисунков никто на холодильник не вешал. Подозреваю, что они их выбросили.

На комоде у родительской кровати стояли поделки сестры. Небрежные, созданные неловкими детскими ручонками, посреди дорогих маминых духов, изящных статуэток из поездок – поделки сестры пустили в этот мир, потому что они важнее, чем другие предметы. Толстый ежик из пластилина с иголками-зубочистками. Странное фиолетовое создание с глазами-пуговицами.

А где мои? Те, которые я лепила в ожидании родителей, старалась, делала по книгам и инструкциям? Где глиняная ваза, которую я слепила на мастер-классе, который нам организовали в школе? Я еле довезла ее, такую хрупкую. Она получилась действительно красивой. Я думала оставить ее себе, но отдала маме. Ведь я хорошая девочка.

Где закладка с узором из елочек и коричневыми бусинами, которую я сделала для папы? Я столько выбирала эти бусины. Не могла решить, какие ему больше понравятся.

Где все это?

Я не стала спрашивать. Но догадывалась, что все это отправилось в мусорку.

***

Родители так и не взяли меня к себе, в свою семью. Сначала маленький ребенок, потом… Потом как-то все забылось. Затем они снова уехали из России – на этот раз в Бангкок. Конечно, с сестрой. Конечно, без меня. Потом и вовсе переехали, на этот раз насовсем. Уже 10 лет они с сестрой жили в Австралии.

Во взрослом возрасте, после трех лет мучительных раскопок у психотерапевта, я наконец поговорила с родителями. Почему меня бросили на бабушку? Почему не забрали? И, главное, почему с сестрой они могли жить, а со мной нет?

– Ты же не говорила, что хочешь жить с нами, – сказала мама. – Мы думали, тебе лучше с бабушкой.

Я спросила, почему сестре дарили подарки и исполняли все ее желания, а мне только изредка привозили сувениры из поездок? Почему ее возили на Мальдивы и в Аргентину, а меня нет? Мама сказала:

– Но ведь ты никогда не просила. Мы думали, тебе это неинтересно и не нужно. Откуда же мы знали?

Последний раз мы встретились пару лет назад – абсолютно чужие люди. Дальние родственники.

Отношения с сестрой у меня тоже не сложились. Мешала не только разница в возрасте и то и дело прорывающаяся обида, которую мне с трудом удавалось загонять обратно в себя. Я для нее была непонятной серой теткой, наподобие пятиюродной тетушки, которая изредка выделяется из серой толпы, а потом растворяется обратно. Сестре исполнилось 18. Она активно вела блог с кучей подписчиков, постоянно путешествовала – то с друзьями, то с родителями, планировала стать режиссером или актрисой. Ну и я со своей пустой бессмысленной жизнью…

В блоге сестра рассказывала о своей жизни и зарабатывала рекламой. Даже продавала какие-то курсы. Я следила за ней с фейкового аккаунта. Она транслировала свои дни: утром кофе и растяжка, днем учеба, вечером встречи с друзьями, свидания, походы в спортзал. Ее посты «как построить отношения мечты» или «стоит ли получать высшее образование» казались до смешного наивными: что она вообще могла знать о жизни? Но людям нравилось: подписчиков становилось все больше, они лайкали ее глупую писанину и комментировали, ввязываясь в ожесточенные споры. В общем, чего-то я не понимаю в этой жизни.

Я купила и ее курс, надеясь, что меня не вычислить по данным банковской карты. Курс состоял из шести лекций для девушек про то, как достичь жизни мечты: отношения с мужчинами, карьера (хотя кроме блога работы у нее не было), предназначение, ресурсность, «проявленность» (как быть яркой и заметной миру) и деньги (послания в духе «деньги есть для всех, только разреши себе взять их»).

Судя по чату участников курса, его купили 3 тысячи человек. Курс стоил 2000 рублей. Получается, она заработала 6 миллионов рублей?.. Ну и кто тут занимается глупостью, она или все же я? Если человек зарабатывает на каком-то идиотизме такие деньги, очевидно, она все делает правильно.

Некоторое время я следила за блогом сестры, чувствуя себя сталкером-маньяком. Мне было необходимо понять: чем она лучше? Почему у нее все получается с детства? В том ли дело, что у сестры были родители, которые вселили в нее уверенность в себе? Или же удача была ей выдана при рождении? Или она умела нравиться, а я нет? Или она просто лучше и интереснее, чем я?

Со временем я настолько подсела на ее блог, что стала от него зависима. Мне казалось, в нем скрыт ответ на главный вопрос моей жизни: почему мне ничего не дается, а другие даже не подозревают, что в жизни могут быть такие проблемы? Кто эти люди, которые росли в обычных семьях, лет в 20 женились, завели детей, работают на неплохой работе, ездят в Таиланд и на Мальдивы – как им это удается? Как, черт возьми, им удается эта обычная человеческая жизнь? И что не так со мной? Почему мой путь никак не начнется?

В какой-то момент стало ясно: судя по всему, это и есть мой путь. Вспоминается мем из интернета: «Учитель, в моей жизни сплошная херня, как мне выйти на свой путь?» – «Херня и есть твой путь». Вот такой скучный и бестолковый у меня путь, да. Я не смогла с этим смириться. Не иметь не то что жизни мечты, но даже и хотя бы просто нормальной жизни. Довольствоваться крохами, хотя вроде бы у большинства получается сделать со своей судьбой хоть что-то.

Детская история – ожидание счастья и то, что оно так и не случается, – врезалась в меня насмерть, и я никак не могла от нее отвязаться. Вся моя жизнь – серая обыденность и бесконечное ожидание праздника, который никогда не придет.

Всю жизнь я ждала родителей, но они так и не пришли. Всю жизнь ждала карьеры, любви и так далее – и ничего не получила. Кажется, больше всего на свете я ненавидела ждать. И, по злой иронии, ожидание составляло большую часть моего существования.

Невольно наводило на мысли, что так все обычно и происходит. Ты годами ждешь чего-то, навешиваешь на это ярлык самого важного на свете, но либо не получаешь, либо мечта оказывается совсем не такой радужной.

В своем ежедневнике я зачем-то продолжаю вычеркивать дни. Один вопрос: дни до чего?

Что бы я ни делала, ожидание возвращалось. Прошли годы, я изменилась, но ожидание снова и снова терзало меня.

Постепенно у меня развилась аллергия на ожидание. Очереди, ожидание звонка и все подобное выводило меня из себя.

Со временем мне стало казаться, что жизнь – просто череда ожиданий. Сначала ждешь одного, потом другого, потом приходит смерть. Мертвые не ждут. Они уже всего дождались.

Говорят, у каждого человека на лице отпечатывается одна главная эмоция, которая ему ближе всего. У кого-то страх, у кого-то ожидание, что сейчас обидят или ударят. Проклятое ожидание наверняка насмерть впечаталось в мое лицо.

Массажиста я так и не дождалась. Просто ушла, забив на предоплату.

Глава 3. Стеклянные стены

Следующие дни я посвятила двум занятиям: бесцельным прогулкам по живописным горным тропам и бесконечному отмоканию в спа.

В отеле регулярно проводились мастер-классы для гостей, часто с эзотерическим уклоном. Можно было прийти на встречу с нумерологом, на тренировку по цигуну или урок макраме. Специалист по Таро, полная, расплывающаяся женщина в черном балахоне, сказала мне, что на текущий год у меня выпадает аркан Смерть.

– Это плохо? – невинно спросила я.

– Не обязательно, – она принялась утешать меня. – Смерть – это чаще всего про обновление, трансформацию…

После встречи с тарологом я отправилась в ресторан. Самочувствие было не очень: жуткий недосып. Одним из симптомов моего хронического ожидания была бессонница. Всю жизнь, с раннего детства, она меня мучает. Видимо, последствие моей проблемы с ожиданием: организм использовал любую возможность лишний раз помучиться своей главной болью. Когда уснуть все же удавалось, сон был поверхностный, будто я всегда начеку.

Я соблюдала все традиционные требования: в комнате темно, прохладно, тихо. Мне не помогали даже лекарства: проблема была не в теле. Я слышала, что если человек не может уснуть, то его терзает нечто, что важнее сна и что нужно обдумать прямо сейчас. Я была занята ожиданием. Маленькая девочка внутри меня не могла позволить себе расслабиться и пустить свой дозор на самотек. Что, если родители наконец придут, а она в этот момент будет спать и все пропустит – и они снова уйдут?

Царапины паутиной оплетали окно ресторана, изрядно покоцанное за годы службы. Пустое блюдо со скелетами рыбок-барабулек – самое популярное здесь блюдо – уже унесли. Я потягивала травяной чай, наслаждаясь видом на горы и все глубже погружаясь в мысли.

Что же в моей жизни пошло не так? Итак, рассказываю.

Дело не только в грустном детстве, конечно.

Дело в стеклянных стенах. Почти таких же, как окно, разделяющее сейчас меня и горы.

Стеклянные стены окружают меня со всех сторон. Куда бы я ни ткнулась, в какую бы сторону ни пошла, пройдя лишь несколько шагов, всюду я натыкаюсь на них. Семья, работа, любовь… Во всех сферах жизни.

Я шла в сторону карьеры.

Работать в достойном издании, писать книги, ездить в командировки в Санкт-Петербург и Париж и, самое главное, чтобы мои тексты читались и были нужны. Пусть не меняли чьи-то жизни, но хотя бы кому-то были нужны. Общаться с интересными людьми, посещать разные места.

Меня встречала стена.

Единственная работа, куда мне удалось устроиться, – копирайтер в компании, которая производит торты. Меня тошнит буквально от всего: от самих тортов, от уродливых текстов, от своего хромого стола. Но куда деваться? В одной конторе мне предложили писать продающие тексты про мебель, в другом – про сумки. Для большего я миру была неинтересна.

Когда я писала текст для очередного торта, в голове стоял туман. Из него я вылавливала очередные унылые слова. Мне было противно от самой себя и своей судьбы.

Разве я многого хотела – классную любимую работу?

Но стеклянная стена не пускала меня. Собеседования из раза в раз заканчивались ничем. Попытка начать блог не зашла, несмотря на рекламу и курсы по блогингу. Мои книги не нравились издательствам, да и мне самой, если честно. В них не было огня, и я бросила их писать.

Я шла в сторону отношений и семьи.

Я хотела любимого мужчину – не рок-звезду или олигарха, а просто своего родного мужчину. Детей от него. Совместные отпуска, поездки на выходные в соседний город, прогулки в осеннем лесу.

Разве я многого хотела?

Но и тут меня встретила стеклянная стена.

Никто так и не полюбил мои веснушки на плечах и зеленые глаза. Для всех они остались обычными. Ни для кого не выделялись. Бессмысленные отношения с мужчинами, которые не хотели со мной съезжаться, ездить в отпуска, не говоря уже о женитьбе и детях. Все эти мужчины – всего их было трое – сразу после наших отношений женились. У них все хорошо. Еще среди моих поклонников были женатые и просто какие-то придурки.

Я ждала того самого человека, потом уже хоть какого. Потом ждать я перестала.

Я шла в сторону денег.

Я хотела хотя бы денег, раз уж столького лишена, и была готова для этого впахивать. Но – стеклянный потолок: деньги не приходили, сгорали, утекали сквозь пальцы. Их количество не поднималось выше определенного уровня. Инвестиции, вклады – все это не помогало: магическим образом деньги держались на одном, очень невысоком, уровне. Остальное утекало.

Как видите, я полная неудачница.

Я сидела в маленьком стеклянном кубе, билась о стены и не могла выбраться. За стеклянными стенами цвели сады и происходили чудеса. За стеклянными стенами люди веселились, встречали любимых, писали картины, достигали целей.

В самолете я видела женщину с мужем и ребенком. Мне показалось, что она их ненавидит. Весь полет она пилила мужа (он выбрал курицу, а не более полезную рыбу, а также не той стороной поставил рюкзак на багажную полку), орала на ребенка (не давала ему играть в телефон и не придумала альтернативного времяпрепровождения, хотя играла весь полет сама). Она выглядела ужасной женой и матерью. Так почему у нее есть, а у меня нет?

Я и раньше задавалась этим вопросом при виде людей, у которых получилось. Сотрудники, которые выполняют работу кое-как, но сохраняют должность и получают деньги. Люди, которым плевать на деньги и на которых они буквально сыплются отовсюду. Жены, которые оскорбляют мужей и изменяют, но их все равно любят. Чем я-то хуже?

По правде говоря, большинство людей живет кое-как. Я много где работала и могу сказать: даже на самых крутых постах встречаются случайные люди, которые делают свое дело плохо и ни на что не способны. Некоторые из них работают так годами и растут по службе. Это не значит, что если вы такой же, то все будет хорошо. Это значит, что бывает по-разному. К сожалению, пахота и трудолюбие не обязательно приведут к успеху и счастью. Так устроена жизнь. Возможно, получится как раз у того, кто ничего не делает и лежит на диване. Почему? Может, просто так, может, есть причины: например, его прародители наработали хорошую карму, или он просто везунчик, или звезды так встали, или еще что-то.

Хотя бы час в день уделять чему-то – и будешь двигаться вперед. Терпение и труд все перетрут…

Какая же все это херня.

Много лет я верила и ждала, но ничего так и не случилось. Просто не случилось. Вот вам страшная правда жизни: иногда мечты не сбываются. Даже если вы сделали все, что могли (и чуть больше). Даже если вы много трудились и искали способы. Даже если вы все сделали правильно. Даже если вы проработали все на свете с психотерапевтом. Даже если вы визуализировали и составляли карты желаний.

Только попробуйте сказать мне, что, вероятно, надо что-то с этим делать или что я сделала недостаточно. Только попробуйте.

Давайте я перечислю, что сделала.

У меня два высших образования в хороших университетах плюс курсы повышения квалификации. Я участвовала в 16 стажировках и конкурсах. Побеждали всегда другие. Кстати, курсы я проходила и по отношениям. Я прошла уйму обучений – как по софт скиллс, так и по твердым навыкам. Я училась коммуникации, имиджу, ораторскому мастерству, психологии, умению решать конфликты, повышала навыки работы с текстом. Я научилась всему на свете. Я думала сменить направление и попыталась уйти в айти-сферу, в дизайн, отучилась, делала разные проекты, но все это ни к чему не привело.

Я расширяла круг общения, ходила по собеседованиям, нарабатывала связи, просила о помощи знакомых и помогала сама. Я стала круче и интереснее выглядеть, научилась общаться. Ходила на свидания, вливалась в тусовки, занималась спортом, находила хобби, где можно было знакомиться. Результат был нулевой. Моя жизнь никак не изменилась.

Скажете, так не бывает? Подождите, это еще не все.

Я опробовала разные стратегии жизни.

Жила по режиму, правильно питалась, занималась спортом. Забивала на ЗОЖ, ходила по барам, на утро ехала в офис с пересохшим ртом и тяжелой головой. Закрывалась от людей и концентрировалась на себе. Открывалась людям и нарабатывала связи. Ставила цели на год-три-пять, делала карты желаний, потом жила годами без целей, как пойдет. На несколько лет ударилась в религию. Каждую субботу – на службу в церковь. Вера не помогла мне разбить стены, и я отошла от религии. Несколько лет ходила к шаманам, гадалкам, энерготерапевтам, психологам, коучам. Они не помогли.

Самое страшное было в том, что никто из них не видел проблем. Восемь лет я ходила к психотерапевтам. Одна – тетушка, похожая на мать или бабушку. Другая – молодая и резкая. Еще один – рассудительный пятидесятилетний мужчина. За это время я не получила ровным счетом ничего. Никаких дивидендов от судьбы за старательные раскопки своей души. Внутри я изменилась, но стены никуда не делись.

Коуч вдохновил меня, помог скорректировать цели и наметить стратегию – не помогло (он сказал, что в истории его карьеры это первый случай, и вернул мне все деньги). Шаман вел меня год, изобретал ритуалы, я делала странные вещи – носить в кармане синюю нить, печь блины роду или жечь свечи в полнолуние. Это мне не помогло. Не помогли астрологи и гадалки. Они видели, что должно что-то случиться, но оно не случалось. Не помогли энергопрактики. Они не видели каких-то глобальных проблем с моими аурой и энергией.

Да и я сама, если честно, не видела проблем. Я долго искала, исследовала себя и пришла к выводу: каких-то глобальных недостатков во мне нет. Я нормальный человек с опытом, умениями, талантами. Я вполне могла бы занимать хорошие должности, но меня на них не брали. Я была нормальной девушкой, которую вполне можно было полюбить. Но меня не любили. Могла бы растить детей – но у меня не было детей. Могла бы зарабатывать и тратить деньги, но у меня не было денег.

Все это ничего не изменило, не сделало меня счастливой. Как будто я разрабатывала стратегии для двумерного мира, а мне надо было жить в трехмерном. Как будто я училась ездить на велосипеде, хотя мечтала летать. Обрабатывала одну линию судьбы, в то время как мне нужна совсем другая и я нужна этому миру другой. Но что это за линия – и что за другая я – неизвестно.

Я пыталась разнообразить свою жизнь. Записалась на танцы. Пыхтела, старалась, учила связки и движения, но все было без толку. Вообще-то я не имела ни склонности, ни желания к танцам. Просто не знала, чем еще заняться. Попробовала баскетбол, разведение цветов, вязание, клубы по интересам. Проходила курсы и обучения. Учеба, психотерапия, хобби – все это превратилось в невроз, призванный вытащить меня из самой себя.

Я сутками сидела на сайтах по поиску работы и листала анкеты мужчин в приложениях для знакомств. Ходила на собеседования и свидания как на работу. Прикладывала усилия. Отпускала ситуацию и расслаблялась. Работала над своим состоянием. Я перепробовала все.

Я никогда просто так не сдавалась. Я сделала все, слышите? Все. Годы усилий – неужели этого мало? Уж какие-то результаты должны быть?

Но вселенная установила для меня стеклянный потолок на все. Стоит ли объяснять, о чем я думаю, когда смотрю с каждого высокого моста и этажа вниз?

Мне очень хотелось, чтобы кто-то вытащил меня отсюда. Не просто из офиса или квартиры, но из этой жизни в другую. Этого не случалось.

Я могла бы стать хорошей женой и матерью. Я бы не запрещала своим детям играть в самолете. Я бы не мучала своего мужчину нервотрепками по поводу разбросанных носков. Я могла бы с утра до ночи ударно и с кайфом работать.

Фрустрация истощает человека. Можно выдержать провал одной сферы, но не всех. Не всех! Нельзя так поступать с людьми. Вселенная, слышишь? Хотя да, о чем это я… Конечно же, нет.

Задержите дыхание. Серьезно, сделайте это, прямо сейчас. 10 секунд. 30 секунд. Почувствуйте, как хочется вдохнуть. Как нарастает тревога. Как тело начинает врубать сирену. Как вам уже наплевать на текст, на то, что происходит вокруг, на все на свете – лишь бы вдохнуть.

Я задержала дыхание много лет назад, когда только начала пытаться чего-то достичь. Все эти годы вокруг нет воздуха, чтобы я могла сделать вдох.

Теперь понимаете?

Раньше я была дерзкой и веселой. Раньше я думала, что, если что-то делать, обязательно что-то получится. Мир выбил это из меня.

Конечно, можно было бы надеяться дальше, дальше стараться. Но мне надоело. Желание порождает страдание. Мне не нравится эта игра. Эти вечные морковки на веревках перед осликами.

Проводя по часу каждые утро и вечер в метро среди манекенов-зомби, я чувствовала, как что-то во мне понемногу гаснет и умирает. Я смотрела на их лица, и мне становилось страшно. Неужели мое лицо такое же? А оно таким и было, без всяких сомнений.

Встать рано утром – умыться – закинуть в себя кофе с бутербродом – одеться – дойти от дома до метро – проехать по красной ветке от Коммунарки до Преображенской площади – дойти от метро до работы – сидеть в офисе – поесть в офисной столовке – сидеть в офисе – проделать весь путь обратно.

Дома я ела. Еда превратилась в развлечение. Я смотрела сериалы и играла в игры. Иногда читала. Бесконечно проходила какие-то курсы и вебинары, ходила на консультации, призванные улучшить мою жизнь (но не менявшие ничего).

И все.

И так каждый день. Много лет.

Меня не покидала тревожная мысль: что, если на самом деле все так живут? Что, если вот эта скука смертная и есть жизнь? Но в это я верить не хотела.

Чудес не бывает, любила говорить бабушка. Я не верила ей. Всей своей жизнью я пыталась доказать, что это не так. Это у меня тоже не получилось.

Я думала: то, что мешает мне, вот-вот выйдет на свет, проявится и отстанет – тогда стекло сразу растворится и все станет в порядке. Но мне ничего не мешало, кроме самих чертовых стен.

Я хотела проснуться от тяжелого сна, но он не заканчивался.

В какой-то момент я перестала понимать – жива или нет. Существую я или нет.

Вселенная и боги забыли обо мне. Я была настолько незаметной, что не попадала в поле их зрения, и они попросту забыли отсыпать мне событий. Или, как и родители, считали, что мне и так нормально. Должно быть, они не услышали моих молитв и решили, что я ничего не прошу.

Документ моей жизни свалился со стола в небесной канцелярии и куда-то завалился. Да, там, возможно, было много чего написано: в 21 год – удачная стажировка, в 22 – крутая должность, в 23 года – встреча с любимым мужчиной… Но бумажка завалилась между столом и стеной, да так и осталась там лежать. Мало, что ли, дел у небесной канцелярии, за всем не уследишь.

Тектонические плиты моей жизни не двигались, все планомерно зарастало плесенью. Я ждала. Просила и ждала. Что-то делала и ждала. Ничего не менялось.

Впервые я поняла, что с моей жизнью что-то не так, два года назад. Тогда мне исполнилось 27 лет.

Передо мной вдруг раскрылась истина. Первое: жизнь действительно идет вперед. Через год мне будет 28, через 10 лет – 37 лет. Я буду взрослеть, стареть, а потом умру. Все это всерьез. Умрет не кто-то, не герой книги – умру лично я. Это было неприятно и возмутительно. Ну и тревожно.

Второе: моя жизнь скучна, не нравится мне, и я ничего не могу с этим поделать. Ни одно мое действие не вызывает изменений в реальности.

При этом второе не облегчало первое. Терять жизнь страшно, даже если она так себе.

В детстве у меня было четкое представление о том, как должна сложиться моя жизнь. Оно было на удивление адекватным и взрослым. К своим годам я должна была: построить карьеру в журналистике, достигнуть своих высот, а потом уволиться и писать книги. Я планировала выйти замуж и родить ребенка. У меня должны были быть красивая квартира, уютная дача и машина.

Должно быть, этот план заложила душа перед рождением – настолько четким он был и настолько мучительно я проживала отсутствие всего этого. Иначе не знаю, откуда оно возникло.

Что из этого у меня есть?

Ничего.

Как так получилось?

Не знаю. Честно, я не понимаю.

Понятно, когда человек ничего не делает и ничего не получается. Это честно. Это нормально. Человек филонит на работе, считает, что не обязан учиться после университета, на работе сидит в соцсетях – и ничего не добивается. Это правильно, так и должно быть.

Человек скандалит со всеми, кого угораздило влипнуть с ним в отношения, не заботится, изменяет, ужасно выглядит – и у него не складывается личная жизнь. Это честно.

Но когда человек старается изо всех сил, а ничего не получается – вот это ни черта не честно.

Страшный секрет жизни: можно сделать все, но не получить ничего.

Отчасти дело в восприятии: счастливый человек может просто есть бутерброд с сыром и быть счастливым. Ему будет тепло, вкусно и комфортно. Несчастный ест бутерброд и несчастен. Бутерброд с сыром для него – напоминание, что отсутствует любимый человек, который приготовит завтрак, или что нет денег на авокадо.

Да, да, конечно, надо сосредоточиться на том, что есть, а не на том, чего нет. Надо быть благодарной, завести дневник благодарности, прописывать там все хорошее, что было за день. Солнышко тепло светило, у меня есть крыша над головой… Но нет, нет, нет, не могу я так.

Скажете – депрессия? Скажете – психиатр, таблетки? Вот, посмотрите. Вот одни, в желтой тубе, вот другие – в коричневом пузырьке. Я ем их, как конфеты. Пятый год, с отслеживанием динамики, со сменой препарата при необходимости. Либо это не депрессия, либо причина не в недостатке микроскопических веществ в моем организме.

Прижавшись к сжимающимся стеклянным стенам, я ждала. Ждала поезда, ждала обеда, ждала конца рабочего дня, ждала, когда вернусь домой, ждала ночи и сна, даже во сне, казалось, ждала утра, а потом все сначала. Кроме маленьких ожиданий были и большие: я ждала, когда встречу любовь, ждала, когда найду нормальную работу, ждала, ждала, ждала.

Плотная пелена ожидания закрыла от меня жизнь. Хотя она так мне не нравилась, что я сама была готова прикрыть ее чем угодно, лишь бы не видеть. Будущее представлялось полным чудес, раем, но дорога до него измучила меня, а цели я так и не достигла.

Я ждала.

Шли месяцы. Шли годы.

Проходила жизнь, а мое прекрасное светлое будущее все никак не наступало.

Глава 4. Офисы и шеи

Знаете, что самое страшное в обычном офисе?

Шеи. Обычные человеческие шеи. От бесконечного ежедневного сидения за компьютером спина горбится, а шея уродуется, изгибается и укорачивается. Голова выдвигается вперед, словно упираясь во что-то лбом. Позвоночник одолевают кифозы, сколиозы, и, конечно, остеохондроз – выдуманное название для спины несчастного человека.

Не знаю, как другие офисы, но наш был полон несчастных людей. Я ходила по нему и видела эти страшные деформированные шеи, они буквально притягивали мой взгляд. Люди сидели, изуродованные, но не замечали этого. Вели себя, как будто все в порядке.

Красивые шеи напоминали мне тонких ловких змей. Уродливые – змей мертвых и больных. Чьи-то шеи деформировались медленнее, чьи-то быстрее. Кому-то удавалось противостоять времени, выиграть немного в этой незаметной для них борьбе. Кого-то ломало сразу.

Со временем в коллегах я стала видеть только шеи и отличала их по ним. Шеи подходили ко мне, шеи давали мне задания и просили о чем-то. Шеи здоровались со мной по утрам. Моя шея тем временем укорачивалась и готовилась увесить себя кольцами Венеры.

Среди офисных шей были наиболее интересные экспонаты. Одна девушка, сидя за компьютером, выгибалась вперед, будто прижимаясь лицом к невидимому стеклу, чтобы что-то разглядеть. Ее лицо расплющивалось об это стекло. Щеки стекли вниз, нос размазался. С каждым днем шея съеживалась все больше. Я тайно сфотографировала ее, чтобы сравнить через год. Наблюдая ее изменения, я видела свое будущее. Наверное, моя шея была еще хуже, ведь в свою стену я уперлась сильнее остальных.

Еще один экспонат: мужчина лет 50. Шеи у него уже почти не было, зато было два горба – обычный и вдовий.

Люди ежедневно горбились и уродовали свое тело. Мало кто занимался спортом. Я уже не занималась, сдалась и не пыталась ничего отсрочить: просто с ужасом катилась вниз. Мне не везло в том, что я это видела. Остальные-то не замечали, что с ними происходит нечто поистине чудовищное.

Шеи стали моей идеей фикс. Я видела их повсюду, и каждая шея подтверждала: моя жизнь ужасна. Каждый день я смотрела в зеркало, изучая и анализируя свою шею. Постепенно она искривлялась вслед за окружающими. Чуть короче сзади, чуть выдвигает голову вперед. Каждый день на одну сотую процента кривее. Каждый день на доли миллиметра. Я нашла в интернете гимнастику для шеи, делала ее, но не помогало. Еще бы, на уродование я трачу целый день, очевидно, гимнастика должна длиться не меньше. Если ты ломаешь что-то каждый день с 10:00 до 19:00, потом чинишь 10 минут, а потом снова ломаешь, какой будет результат?

Каждый день я приходила в офис, садилась за стол в кабинете на пятерых и начинала писать эти проклятые продающие SMM-тексты про торты. У нас было пять сайтов для продажи тортов. Везде нужны были разные тексты, в каждом – одинаковые ключевые слова (те, которые потенциальный покупатель торта может вбить в поисковик). «Купить торт Москва», «торт на детский праздник недорого», в таком духе. Их нужно было вставлять в текст не менее трех раз, строго в таком виде, без склонений и изменений. Поэтому приходилось выдумывать опусы в духе: «Если у вас намечается торжество, не забудьте купить торт. Москва (заметили, как я вставила нужные три слова?) может похвастаться огромным количеством кондитерских, но наша – особенная». (Это было не так, если только особенная по отстойному качеству.)

Слова и тексты были уютной каморкой, понятной и принимающей, но торты… Моя писательская мышца была изуродована тортами – казалось, что бы я ни писала, получатся все те же рекламные тексты про торты.

Иногда приходилось писать фейковые отзывы. Зная, какие они у нас дурацкие, я писала: «Торт и пирожные чудесные! Внешний вид потряс маму до слез, она была в восторге! Торт спас день рождения нашего Васеньки! Мастерство ваших кондитеров находится на самом высоком уровне! Благодаря торту праздник вышел превосходным! Спасибо, мы обязательно вернемся!».

Наши торты выглядели гораздо проще, чем обещали фотографии, а фигурки были сделаны кое-как. Кондитерам было невдомек, что, если клиент заказал фигурку персонажа из мультфильма, ему нужен конкретный персонаж, а не любой и примерно похожий. Они, наши кондитеры, вероятно, были простыми людьми, считавшими, что торт – он и в Африке торт, а выпендриваться с изображением смысла нет – все равно съедят. Фактически мы обманывали покупателей. Я думала: неужели руководство не может отправить кондитеров на повышение квалификации или нанять новых? Неужели им самим нормально, что они из раза в раз разочаровывают людей, после чего те уже не вернутся?

На корпоративах мы ели наши торты. Толстый слой мастики, от которого меня подташнивало, кривые фигурки. Приторная масса с кучей сахара.

На самом деле я ненавижу торты. Кто вообще любит эту жирную тяжелую массу сахара, под которой спрятаны толстенные кексы и приторный крем? Кто они, кто эти люди? Сладкие горы жира – это же отвратительно. Никогда этого не понимала. Вкусно съесть несколько конфет, а утонуть в жирном взрыве углеводов – нет. Я могла бы быть антикопирайтером тортов. Торты: удовольствия ноль, зато много жира на ляжках, а после праздника вас будет подташнивать!

Скучный серый стол, слегка обглоданный временем, и стул на колесиках. Скучающе гудит вентиляция. Я сижу у стенки – считается, что у меня уютное место. В кабинете нас трое.

На рабочем столе скопились бумажные стаканы из-под кофе. Впрочем, кого я обманываю, эти стаканы пластиковые и будут разлагаться на свалке вечность. Мне ничего не нравилось в этой проклятой работе, кроме как приходить утром с кофе и выходить в обед за кофе. Поэтому стаканы – мои сообщники, моя группа поддержки – тут и толпятся. Еще на столе стояла кружка из тех, которые нам дарила компания на Новый год. С нарисованным тортом, конечно. Валялся плюшевый торт – тоже корпоративный подарок.

Не слишком похоже на детскую мечту.

Иногда на меня накатывал беспричинный ужас. Мертвая жизнь офиса душила меня. Я стала пузырем, заполненным раздражением. Кольни этот пузырь – и польются слезы.

Офисная жизнь представлялась мне рудиментом эпохи. Люди, которые занимаются ничем, и им платят за то, что они сидят в офисе. Спасение для тех, кто не знает, куда девать годы жизни на земле, дарованные им вселенной. В офисе мы были не ничтожествами, а менеджерами и специалистами.

Должно же быть что-то еще. Жизнь не может быть скучной рутиной между рождением и смертью.

На фоне моей бестолковой жизни накалялась обстановка в мире. Все со всеми воевали. Германия с Исландией, Аргентина с Японией. Мир горел, а мы делали вид, что все нормально.

От бесплодной, лишенной смысла и тусклой жизни устаешь гораздо сильнее, чем от жизни беспокойной, но наполненной смыслом. Особенно я уставала, когда на работе совсем нечего было делать. Днем я сидела в офисе, читая с монитора книги, новости про очередной катаклизм или войну, проходя очередной курс или листая соцсети. Вечерами приходила домой обессиленная, будто встала в 5 утра и весь день таскала камни. Сил не было настолько, что, поужинав бутербродом (тем самым, который не приготовил любимый человек) и сладким чаем, я забиралась в постель и продолжала бессмысленно сидеть в интернете, как и весь день. В эти моменты я прямо-таки физически ощущала, как моя жизнь проходит мимо.

Впереди миражом сияла будущая жизнь. Вот-вот она придет, и тогда я начну жить осмысленно, красиво. А этот отрезок времени нужно только продержаться…

Но этот отрезок времени и был моей жизнью. И она не менялась.

Однажды я попыталась поделиться переживаниями с коллегой: мне надо было понять, что с этим делать. Она ничего не поняла. Конечно, она сидит в соцсетях вечерами, а почему она должна что-то делать? «Что-то делает» она на работе, а дома она хочет отдыхать. Когда я спросила ее, не кажется ли ей, что мы тратим жизнь впустую, она очень странно посмотрела на меня. В этот момент стало ясно, что мы разные люди. После этого разговора мы перестали общаться.

Смотря на коллег, я видела людей, которые особо не чувствовали себя и окружающий мир, мало во что верили, утратили надежды и чаяния. Это пугало. Но пугало почему-то только меня, а им было нормально – или они притворялись? Иногда я думала, что они счастливее меня, потому что не видят, как скучна и пуста такая жизнь, а я вижу и мучаюсь. Но что, если они счастливы? Может, они мудрее меня, и для счастья им нужно только терпимая работа, хоть какие-то деньги, муж, который не особо пьет и даже не бьет, да чашка чая с подружками на выходных?

Лучше бы я не понимала ничего, как и они.

Днем я работала на нелюбимой работе, вечером моя жизнь бессмысленно тлела в интернете, а ночью, перед сном, меня окутывала страшная пустота. В эти моменты я начинала ценить работу и интернет, ведь они спасали меня от пустоты. Я висела над пропастью, и бездна молча смотрела на меня. Что это, если не пытка?

Однажды я разбила чашку с нарисованным тортом.

Однажды, оставшись одна в кабинете, я проколола кожу на руке ножницами и смотрела, как течет кровь, чтобы почувствовать хоть что-то. Чтобы мир вокруг снова стал реальным. Коллегам сказала, что случайно порезалась.

Как-то в парке я наткнулась на ларек с сахарной ватой. Там работала уже немолодая женщина, для которой, очевидно, продавать сахарную вату в парке за копеечную зарплату не могло быть пределом мечтаний. Но она буквально наслаждалась работой. Когда подходили покупатели, она ласково общалась с ними. Если рядом оказывались маленькие дети, она сюсюкала с ними и развлекала. Я долго наблюдала за этой женщиной издали. Когда покупатели разошлись, она стала делать заготовки ваты, которые продаст следующим сладкоежкам. Она трудилась с любовью, и, кажется, ей было просто в радость наматывать вату на палочку, смешивать вкусы, изобретать разные цвета. Если при покупателях она могла притворяться, то наедине с собой расслабилась бы – меня она точно не замечала. Улыбка слетела бы с ее лица, она тяжело посмотрела бы вдаль, думая о том, как жестокая судьба привела ее в эту точку, где она простая продавщица. Но этого не случалось.

Я еще несколько раз приходила в парк, однажды купила у нее вату. Она была так же спокойна и радостна. Мне хотелось заговорить с ней и спросить, как ей удается быть такой. Искусство, недоступное мне. Я не спросила. Отошла к фонтану и ела вату, пока в ней не запутались две осы – пришлось выкинуть.

Подобно Сизифу, каждый день я вкатывала огромный невкусный торт своей жизни на вершину горы, наблюдала, как он катится вниз, собирая по пути всю грязь, и снова катила его наверх. Я с ужасом представляла себе будущую жизнь. То же плюс старение. То же плюс чудовищная изуродованная шея.

Самый подлый вариант несчастья: когда объективно никаких мучений нет, но человек все равно несчастен.

Иногда закрадывалось подозрение: что, если все эти «нормальные» люди, у которых все получилось, тоже не без изъяна? Что, если каждый человек на свете о чем-то страдает и хочет совсем не того, что имеет? Может, даже моя сестра в глубине души мечтает, чтобы ее оставили в покое родители, боится остаться наедине со своей пустотой и забивает пространство и время людьми, которые на самом деле не нужны ей, а блог и курс помогают ей чувствовать себя нужной и значимой, но не делают ее такой на самом деле?

Что, если в каждом человеке есть дыра, маленькая темная пещера, полная боли и обид, несбывшихся ожиданий и надежд, невстреченных людей, нерожденных детей, неслучившихся проектов, неснятых фильмов, ненаписанных книг? Что, если каждый человек живет, изо дня в день отравляемый гниением всего этого в пещере? Может, это и есть истинная причина старения и смертей, а так человек бессмертен?

В жизни человека должно быть что-то большое и важное. Или много маленького, пусть и менее важного. В моей не было ничего, я дрейфовала в вакууме, сама будучи абсолютно пустой. Мне хотелось, чтобы снаружи появилось нечто весомое, чья гравитация притягивала бы и удерживала меня, или хотя бы привязать себя к чему-то канатом, и так сойдет. Но, кажется, проблема в том, что должно быть что-то весомое и во мне. Гравитация не работает с невесомыми сущностями. Не было ничего весомого во мне, не было вокруг меня. Хотелось обязанностей, ценностей, важного, значимого, что притягивало бы меня к земле. Драма жизни: кто-то не привязан к земле и неустойчив, кто-то насмерть и накрепко привязан и хочет вырваться.

Со временем я начала отказываться от желаний, снижать свою планку. Пусть не великая любовь, но хотя бы какие-то отношения. Не работа мечты, но хотя бы то, от чего не слишком тошнит и где платят. Не те поездки, когда я буду забираться на вулканы, плавать в океане, а хотя бы самый дешевый отель – пусть далеко от моря, но хоть что-то, хоть какая-то связь с мечтой. Но чем сильнее я снижала планку, тем меньше мне давалось. Стать великим писателем и найти настоящую любовь. Быть журналистом и встретить хорошего человека. Работать хоть кем-то, чтобы денег хватало на еду и базовые потребности, и быть хоть с кем-то.

Снижение планки – катастрофа, кажущаяся компромиссом. Постепенно, по крупинке человек отказывается от мечты. Потом от нее остается лишь пустота. Человек сидит посреди нее и старается не оглядываться на то, что предал. Потому что от этого вида может разорваться сердце, и тогда пустота затечет в него. А дальше останется только сжать себя изнутри, крепко закрыть глаза и жить не свою жизнь. Терпеть, пока она не кончится и не перестанет быть так мучительно стыдно. Хотя, кто знает – может быть, дальше, после смерти, будет не тьма, а суд. Что ты почувствуешь, когда светящееся существо перед тобой покажет, как ты боялся, стоял на месте, отказывался, уменьшал свою душу – хотя мог бы прыгнуть в перламутровую пропасть мечты? Что ты почувствуешь, когда поймешь, сколько упустил?

Меня постоянно подташнивало. Врачи сказали, что я здорова: стало понятно, что подташнивает от жизни. Утром – от очередного скучного дня, который мне не удастся превратить в кусочек прекрасной жизни. Днем – от работы. Вечером – от бессмысленного времяпрепровождения. Ночью я забывалась.

Втягиваться в забытье не хотелось, но это происходило само собой. Так было менее больно жить. Постепенно я засыпала и забывала об огне, который двигал мной когда-то. Сквозь тусклую темную пелену я чувствовала, что должно быть что-то еще. Мир не может быть только таким. Я не верила в это.

Но годы шли, и уверенность таяла. Унылые будни планомерно разъедали ее. Вместо платья – джинсы, краситься лень, учеба казалась глупостью, а не интересом и путем к цели. Усталость плесенью захватывала тело. Та самая усталость, которая захватила большинство людей на свете, и люди не понимали, что что-то не так.

А я понимала. Но не знала, что с этим делать.

Наслаждение стали доставлять такие мелкие, жалкие вещи. Нет ничего плохого в том, чтобы наслаждаться красивой мягкой одеждой, но иногда покупка становится пошлой, единственной радостью – вот тогда это страшно. Я выцепляла из мира крохи удовольствий, чтобы было не так больно.

Моя жизнь изо всех сил пыталась выродиться во что-то стоящее. Но чего-то не хватало – то ли топлива, то ли огня.

Стена из стекла прочно встала посреди моей жизни.

Глава 5. Змеиное логово

Утро четверга выдалось туманным и прохладным. Я проснулась куда раньше обычного.

Сегодня мой день рождения. Никогда их не любила.

Где-то за неделю до дня рождения мне становится не по себе. Подташнивает, убывают силы, портится настроение. Наваливаются неприятности. Однажды перед днем рождения воспалился аппендицит, и я встретила очередной год на больничной койке со швом на животе. В другой раз щуплый человек с колючими и злыми глазами вырвал у меня сумку с паспортом, банковской картой, телефоном и еще кучей нужных вещей прямо возле дома.

Больше всего я не любила дни рождения на работе. Нужно было угощать всех тортами нашего производства и соками (как вообще можно запивать приторный торт сладким соком?). Все собирались вокруг и поздравляли. Я ненавидела эту традицию.

В мой прошлый день рождения мне приснился бог. Я спросила его, почему у меня ни черта не получается в жизни. Почему мне ничего не дается из того, что я хочу. Что это за стеклянные стены повсюду и кто их понастроил.

Бог промолчал.

Сегодня, в день моего тридцатилетия, мне ничего не снилось.

Мне нравилось, что никто из окружающих не знает о моем дне рождения. Казалось, все сразу решат: вот, день рождения, а она одна, у нее ничего и никого нет. Казалось, у меня буквально на лбу написано, что я одинокая неудачница, пишущая хвалебные тексты про некачественные торты, которая ненавидит свою жизнь (почему-то мне не казалось, что они решат, что я оставила дома мужа, детей и карьеру, чтобы отдохнуть в одиночестве). Однако на завтраке мне все же вручили крошечный золотой тортик от отеля с маленькой свечой. Куда же без слипшейся массы углеводов, жира и сахара. Торты преследовали меня повсюду. Может, очередной торт появился в моей жизни для напоминания о причинах, которые привели меня сюда?

Я задула свечу, ничего не загадав. Первый день рождения без загадывания желаний. Они все равно никогда не сбывались. Торт отправился в мусорку. Это увидела официантка и обиженно посмотрела на меня.

Желаний у меня больше нет.

Осознание, что я совсем заблудилась, пришло ко мне очень просто, в одно воскресенье. Очередное совершенно обычное воскресенье, когда не случилось ничего особенного. В окно мягко светило солнце. Я улеглась в постель с очередным вебинаром на экране телефона – уже и не помню, о чем, то ли про коммуникации, то ли про тексты. Но что-то отвлекало меня.

Лекции, вебинары, курсы – я слушала их постоянно. Развиваться, добиваться успеха, ломать стеклянные стены. Быстрее, быстрее…

За окном мягко шумел город – звук уютный, как белый шум, которым успокаивают детей. В свете солнца медленно летели пылинки. Я вдруг ощутила себя персонажем в игре, который забрел куда-то не туда, застрял в текстурах и бьется в стенку без малейшей надежды выбраться. Мне стало так больно. Очень больно.

На следующий день, в понедельник, я написала заявление на отпуск, забронировала номер в „Убежище“ и купила билет в одну сторону.

***

Я встала на край и шагнула в пропасть.

Летела я недолго. Страховка, крепко держащая меня, натянулась, и я повисла в воздухе вниз головой. Кровь прилила к мозгу. Тело запаниковало и включило сирену. Сердце колотилось в груди и почему-то в голове, воздуха не хватало.

Тело очень хотело жить, прямо-таки жаждало.

Я дернула за канат и перевернулась. Меня подтянули вверх.

Ох уж этот экстрим. Лишний раз доказала себе, что преждевременная эвакуация с корабля – не мой вариант.

***

Украшенный мозаикой хаммам окутал пар. Облака превращались в капли и стекали по коже. Периодически капли гулко падали вниз.

Всегда побаиваюсь, что дверь заклинит и я просижу, умирая от жара, пока меня не спасут. Однажды слышала такую историю.

Постепенно жар стал утомлять. Я вышла (дверь открылась без проблем) и направилась в бассейн. Днем он не подсвечивался, и атмосферы волшебства не было. Немного поплавав туда-сюда и заново отогревшись, на этот раз в финской сауне, я вернулась в номер.

Сидя на балконе, я наблюдала за облаками. Погода в горах меняется быстро: только что солнце окрашивало верхушки деревьев, спустя минуту все заволокло плотными белыми облаками. Облака так низко, словно можно их потрогать, и на ощупь они окажутся мягкими и пушистыми. Если они разойдутся, ночью небо усыплет звездами.

Все время казалось, что я неправильно отдыхаю. Будто надо как-то по-особому все воспринимать, а я постоянно улетаю мыслями. Я пробовала вникать, внимательно разглядывать пейзаж, но все ускользало из меня, стоило отвести взгляд.

«Далекие дали» – сравнительно новое место, его построили лет пять назад. Каждое здание создано в общем стиле горного курорта. Множество ресторанов, кафе, магазинов. Курорт наискосок разрезала бурная горная река, которую пересекали мосты. Можно подолгу гулять то по одному, то по другому берегу.

Вечерело. Везде зажигались уютные огоньки.

Тропа из красного кирпича вела меня вдаль, к смотровой площадке у реки. Если пройти дальше по этой тропе, то в одном укромном месте можно будет свернуть на другую дорожку, которая ведет вверх – к обрыву с мостом. Обычно оттуда открывается потрясающий вид. Но сейчас будет только тьма. Что-то тянет меня сегодня побродить у края. Конечно, я не собираюсь ничего делать. Просто посмотрю с обрыва… Просто посмотрю, правда. Точно-точно.

Вдруг я задумалась: как же я пойду в темноте? Это я не предусмотрела. Светить телефоном, что ли? Вот будет глупо, если я поскользнусь, сломаю ногу и меня закуют в гипс.

Я шла по навигатору в телефоне. Сигнал то и дело пропадал. Метка «Я» на карте в телефоне оказывалась то посередине реки, то за несколько километров от реального места.

Вдруг под ногами промелькнула светлая лента с зигзагами. Змея. Зигзаги – это что значит? Кажется, обычно природа так помечает опасных тварей, с которыми лучше не связываться.

Зигзаги – это, кажется, гадюка.

Я никогда не видела змей в живой природе, но в теле сразу активировалась древняя память. Тело вспомнило ужас миллионов существ, столкнувшихся со смертельной опасностью. Ноги стали ватными, сердце заколотилось. Что делать? Стоять? Бежать? Я изо всех сил пыталась вспомнить, как вести себя при встрече со змеей.

Змея перекрыла тропу передо мной. Из травы выбрались еще две такие же. Уползать они не торопились. Змеи медленно извивались. От того, как они это делали, у меня все переворачивалось внутри.

Сзади послышались шаги. Краем глаза увидела – женщина. Страх захватил все сознание, и ее образ в голове не отпечатывался.

– Тут змеи, – сказала я. Язык еле двигался. Во рту пересохло.

Она кинула взгляд на них.

– Не бойтесь, змеи просто так не нападают. Давайте-ка пройдем вместе. Вот так, осторожно…

Женщина одной рукой взяла меня под локоть, другой – дотронулась до моей спины и мягко подтолкнула. Мы прошли, не отрывая взгляда от змей. Пресмыкающиеся не обращали на нас внимания. Уже пройдя нужный поворот, я поняла, что женщина увлекла меня с тропы, ведущей к обрыву.

Когда мы отошли на безопасное расстояние, женщина отпустила меня. Я разглядела свою неожиданную спасительницу. Лет 45, одета в кашемировый свитер молочного цвета и брюки из мягкой серой ткани. Легкий макияж, волосы уложены в аккуратный пучок, подколотый невидимками с жемчужинами. В ушах – изящные жемчужины-гвоздики. Так могла бы выглядеть владелица картинной галереи или огромного и очень успешного цветочного магазина. Мне даже стало неловко за свой раздолбайский вид – я-то была все в спортивных штанах, мятой кофте и, кажется, забыла причесаться.

На шее у женщины я заметила простую серебряную подвеску-змейку. Она не особо подходила к ее внешности и стилю. Но совпадение забавное.

Мы остановились и посмотрели назад. Змеи исчезли – наверное, скрылись в траве.

– Никогда не встречала змей в живой природе, – сказала я.

Женщина склонила голову набок, разглядывая меня.

– Встреча со змеей – хороший знак. Змеи – мудрые и загадочные существа. Символ трансформации. В конце концов, они красивы. Кстати, меня зовут Лика. Это полное имя, если что. А то некоторые думают – то ли Леокадия, то ли Гликерия. Просто Лика. Без отчества. Все свои.

– Очень приятно. Лиля, – представилась я.

– Красивое имя. Похоже на имя первой женщины Адама – Лилит.

– Я только про Еву знаю.

– Ева – вторая. С Лилит Адам не справился из-за ее своенравия, пришлось создавать Еву.

Я пожала плечами, не зная, что ответить. По пути нам встретился ларек с кофе, чаем и сладостями (они здесь на каждом шагу). Лика взяла нам чай.

– Сколько с меня? – спросила я.

Она закатила глаза.

– Я же тебя спасла. По древней китайской традиции это значит, что теперь я за тебя в ответе. Давай пей.

Я отхлебнула вишневый чай. В стакане плавали круглые сладкие ягодки.

Лика села на деревянную скамейку с видом на реку и кивнула мне – садись, мол, рядом. Я потеряла контроль над ситуацией еще на стадии встречи со змеями, поэтому села без лишних раздумий.

– Так о чем мы говорили? – спросила она.

– О Лилит.

– Да, ну так вот. Любопытный факт: в Библии ничего нет про Лилит. Но вот что интересно. Сначала, если идти по тексту, бог создает мужчину и женщину – заметь, одновременно. Потом вдруг снова создает женщину – уже из ребра. Куда тогда делась та, первая? Есть мнение, что из этого текста вырезано упоминание Лилит.

Казалось, этот вечер уже не станет более причудливым, но вот мы сидим и разговариваем про тайно вырезанные куски из Библии. Что же дальше?

– Кстати, а что ты тут делаешь? Куда ты направлялась, сражаясь по пути со змеями? – спросила Лика.

– Гуляла, – я пожала плечами.

– Правда? Бесцельно? – она внимательно посмотрела мне в глаза.

Я неопределенно помотала головой и отпила из стакана.

– Я хочу предложить тебе работу, – вдруг сказала Лика.

Какая еще работа?.. Мы знакомы несколько минут. Я напряглась.

– Вот так просто? Вы меня даже не знаете.

– А я уже узнала все, что мне нужно. Мы можем дать тебе все, что захочешь, а тебе нужно будет выполнять для нас кое-какую работу. Я знаю, чего тебе не хватает.

Я молчала. Она посмотрела мне в глаза.

– Какие печальные глаза. Что же у тебя приключилось, девочка моя?

И тут я разрыдалась. Лика поставила стаканчик на землю и крепко прижала меня к себе. Я плакала взахлеб, уткнувшись в ее плечо. Наверное, так плачет ребенок в материнских объятиях. Со мной такого никогда не случалось. Я никогда не плакала на людях. Мне было стыдно, но и хорошо. Со слезами выходило то, что отравляло меня годами. Лика гладила меня по голове и повторяла:

– Знаю, милая, знаю… Ты моя хорошая… Все будет хорошо…

Никто еще не гладил меня по голове, когда я плакала. От родителей я скрывала слезы, а бабушка никогда не стала бы меня гладить. Чаще она ругалась: уныние – грех.

Когда я успокоилась и оторвалась от плеча Лики, она бережно вытерла мои слезы большим пальцем и сказала:

– Ну и как тебя после этого оставить? Чтобы ты всяких глупостей понаделала? Соглашайся. Пойдем со мной. Чего тебе терять?

Я почувствовала себя подростком, который ввязывается в страшную игру, предложенную анонимным аккаунтом в соцсети, только потому, что тот проявил к нему внимание и как будто понял его.

Человеку, который находится во тьме, достаточно капли ласки, и он сделает для вас все что угодно.

– Ты сейчас на нуле, в полной пустоте. Твоя жизнь сейчас может свернуть куда угодно.

– Честно говоря, я совсем запуталась.

– Оно и видно.

– Как называется ваша организация?

– «Гидра».

– Не слышала.

– Мы не сильно светимся. Просто попробуй. Попытка не пытка, не понравится – уйдешь. Что тебе терять? Хуже не будет. А вот лучше стать может, и я тебе обещаю, что так и будет. Доверься мне.

– Почему вы так уверены, что я подхожу?

– Ты оказалась здесь не просто так. И я пришла сюда не на реку посмотреть.

– Все, что я умею, – писать глупые тексты про торты, – честно сказала я.

Лика закатила глаза.

– Не выдумывай, пожалуйста. Ты можешь гораздо больше. Мы тебя всему научим.

Мы еще немного побеседовали. И… Я согласилась на собеседование.

Лика проводила меня до гостиницы. Мы обменялись телефонами и договорились встретиться в Москве.

Вернувшись в свой номер, я вдруг четко осознала: что-то началось. В моей жизни впервые за много лет что-то меняется. Пространство вокруг буквально зашевелилось.

Но куда это приведет? На что я вообще согласилась?

Глава 6. Дверь открывается

На следующий день после разговора с Ликой я купила билет и вылетела в Москву.

Наступил день, на который было назначено собеседование. До нужного места я доехала на метро. По адресу, который дала мне Лика, оказалось темно-серое здание в семь этажей. Нечто среднее между маленькой сталинской высоткой и университетом. Здание скрывалось в заросшем саду, окруженном высоким металлическим забором. На карте я увидела только невнятный серый квадрат.

Лика предупредила меня о коде, открывавшем калитку. Ручкой для калитки служила большая металлическая змея черного цвета с высунутым языком. Набрав код, я потянула за змею и зашла на территорию. Ручка была теплая. Это меня ободрило: как будто ее кто-то специально согрел для меня.

По обе стороны от ведущей ко входу дорожки росли высокие кусты, надежно закрывавшие обзор. Над ними нависали клены. Калитка с железным вздохом закрылась, отделяя меня от прежнего мира. Городской шум – гул автомобилей, голоса – теперь доносился издали, как из другого мира.

Уже было тепло, и в саду распускались цветы: розовые, алые, белые пятна повсюду. Сад навевал мысли о тайнах. Извивающаяся тропа привела меня ко входу в здание. Перед дверью я позвонила в домофон. Открыли почти сразу. Потянув за еще одну ручку-змею, я зашла.

На входе меня встретила Лика. На этот раз она была одета в мягкое серое платье. Она обняла меня.

Холл оказался неожиданно роскошным. Поднявшись по лестнице, мы попали в длинный коридор, похожий на гостиничный. Выкрашенные в багровый цвет стены освещались редкими тусклыми лампами. Там, куда их свет не дотягивался, сгущалась тьма. По бокам коридора приткнулись красные плюшевые пуфики. Ковер тоже был алый, с желтыми узорами.

Возле стены висела огромная картина с женщиной, отрубающей мужчине голову. Кажется, Юдифь. С другой картины смотрела Медуза Горгона, чьи волосы-змеи приподнялись и разинули пасти в готовности броситься.

Мы повернули еще раз – я поняла, что дороги назад сама уже не найду, – и зашли в дверь, рядом с которой стояла большая ваза. За дверью был роскошный кабинет: дорогая мебель цвета шампанского, уютные диваны и кресла молочного цвета. Сев в кресло, я утонула в его мягкости: захотелось свернуться калачиком и прикрыть глаза.

– Чай будешь?

– Да, спасибо.

– Ромашка или мята?

– Мята.

В ловких движениях Лики сквозили материнские забота, спокойствие и уверенность. Она налила чай в две маленькие фарфоровые чашки. На каждой – изящный цветок белой лилии.

Подставка удерживала заварочный чайник над свечой, которая его подогревала. Свет мягко играл в светлой жидкости с листьями мяты.

– Понятно, что твой основной вопрос – чем мы занимаемся, – Лика сделала глоток горячего чая. – Перейдем сразу к делу. Одни вещи должны происходить, другие – нарушают баланс и законы вселенной, рушат общую картину, и их приходится исправлять. Выравнивать картину мира. Этим мы и занимаемся. Это если в целом. Если в частности…

Она вдруг заметила мое выражение лица и остановилась. Я испытывала целый спектр эмоций – от страха, что предложат заниматься нарушением законодательства, до опасений разочароваться, что это какой-то, скажем, сетевой бизнес по продаже косметики с сектантской атмосферой.

– Боишься услышать что-то не то, да. Правильно. Мозг это взорвет точно. Если в частности – мы убираем из картины мира людей, которые нарушают правильное течение событий.

– Убираете…

– Не убиваем, нет. Мы возвращаем на место их энергии, которые пошли не туда. Для этого нужно сделать одно движение на груди человека, там, где сердце – особая древняя техника, о которой знают очень немногие. Бывает, что это приводит к смерти, когда человек ушел совсем не туда, очень сильно сошел с дороги, и возврат к гармонии для него несовместим с жизнью. Если не приводит к смерти, то человек так сильно меняется, что, фактически, прежнее «я» отмирает.

– Бывает, что это приводит к смерти, – повторила я.

– К этому надо быть готовой. Мы тебя всему научим, будем поддерживать, ты не будешь в этом одна. То, что отмирает в процессе, и вся та энергия чрезвычайно важны. Негативная энергия приносится в жертву. Мы со всем этим работаем.

– Как вы… находите этих людей?

– Бывает, своими способами узнаем, что человек что-то серьезно нарушает. Бывает, к нам приходят заказчики, которые сами что-то заметили…

– А заказчики знают, что все проходит… так? Древняя техника и так далее…

– Еще как знают, многие из-за этого и обращаются к нам. Удивительно, насколько склонны к эзотерике многие люди, особенно мужчины. А для обманутой жены самое то, что мужа-изменника не просто уберут, но и принесут в жертву.

– Но… причем тут я? Я же совсем случайный человек в этой истории. Я не умею… такого. И никогда таким не занималась.

– Ты вовсе не случайный человек. Потом поймешь. Каждую девочку мы тщательно отбираем. Случайных тут нет, все на своем месте. Вас мало, поэтому мы вас бережем. Деньги у нас есть. Мы будем заботиться о тебе, решим все трудности, будем рядом, будем работать со всеми сложными переживаниями – они, конечно, будут. Мы не оставим тебя одну. Если решишься, то сразу станешь частью нашей семьи, одной из нас. Мы всегда будем рядом.

– Что конкретно нужно делать? Как это происходит?

– Мы называем это рубиновым цветком. Это самое важное, что ты узнаешь здесь. Эту технику не знает практически никто за пределами «Гидры». Но я не могу рассказать об этом, пока ты не станешь одной из нас, – Лика заглянула мне в глаза и куда-то еще глубже. – Но, думаю, ты станешь. И будешь помогать нам удерживать вселенную на месте. Станешь жить совсем другой жизнью. У тебя будет все, о чем ты мечтала, обещаю.

– Неужели вселенная не может справиться без нас?

– Неужели ты не можешь справиться без рук, глаз, сердца…

Не знаю, было ли дело в ораторских способностях Лики или в чем-то внутри меня, но ее слова зажигали во мне нечто важное. Внутри меня то тут, то там загорались восторженные огоньки. Ее слова звучали безумно. Но я хотела всего, о чем она говорила. Все это откликалось во мне. Она говорила, а огонечки разгорались все сильнее.

– А с деньгами как?

После всего сказанного вопрос прозвучал глупо (как будто из астрала я выпала на обычное собеседование), но Лика с готовностью ответила:

– На полном обеспечении плюс оклад и гонорары. С нас жилье – здесь, в этом здании. Питание, спортзал, учеба. Зарплата в двести пятьдесят тысяч. За выполненное дело – миллион.

– Миллион рублей? – глупо спросила я.

– Ну не копеек же.

– И все-таки речь об убийствах…

– О том, что может закончиться убийством. Да и вообще… Людям свойственно убивать и умирать. То, что мы делаем, лишь капля в море. Люди постоянно друг друга убивают, зачастую куда более жестокими способами. К тому же от этих смертей ничего в мире не меняется в лучшую сторону. По большей части убийцы – просто жалкие безумцы, которых вселенная отправила нести в мир хаос. О миллионах смертей ты даже не узнаешь, потому что в СМИ другая повестка. Посмотри, только за последние две недели: Польша напала на Новую Зеландию, Швейцария – на Мексику. Это помимо того, что мир и так в огне.

Она добавила кипятка в заварочный чайник.

– Весь мир постоянно воюет. Люди ежедневно убивают друг друга. Мы даже не замечаем этого. В СМИ будет шумиха, только если погибнет кто-то известный. А то, что какая-нибудь ракета Чехии убила пятерых малышей в Анголе, – на это всем наплевать. Даже звучит не так интересно, правда? Сравни: «В Москве убили бизнесмена Вирачина» и «Пятеро детей в Анголе погибли в результате ракетного удара Чехии». Первое – интересная история, драма, сразу есть герой, сюжет. Кто убил, почему, зачем? Деньги? Перешел дорогу кому-то серьезному? А ракеты – да по всему миру ракеты. И какие-то пятеро неизвестных, кусок общей массы. Тут конкретика, история – там какие-то люди.

Продолжение книги