Пламенный покров бесплатное чтение

1

Ветер грубо толкал сзади, свирепо сдирал кожу наглейшим дьявольским морозом. Снег вязкой смолой цеплялся за ноги, лип на лицо влажными, трепещущими каплями. Пряная сырость неуютно душила, чёрное небо мрачно, с немой угрозой, крушилось обвалом суровых туч.

Погода не из приятных. Душа изрядно утомляется, измученная этим мерзким природным упадком… Если бы не маленький, терпеливо мерцающий в такой яростной буре, огонёк, мир бы содрогнулся и упал, бесчестно убитый бедствием.

Пламя даёт надежду.

Даглас шёл через порывы метели, бесовскими скачками таранящие ему грудь. Как бы он ни пытался запахнуться потеплее в истрёпанное замшевое пальто, холод просачивался через кожу сырыми струями, дряблым льдом схватывая горячие жилы, тряска разрывала спину в щепки.

– Очаровательно, не так ли? – сам с собой вслух угрюмо размышлял мужчина, выплёвывая беспардонно залетающие в рот снежинки. – Люблю зиму… как святую воду, твою мать.

Даглас сердито пнул снег под ногами и продолжил идти, со свистом выдыхая из носа прозрачный серый дымок и мелкие юркие искры.

Кругом на несколько километров мчался в буре сизый океан степи, град белыми всплесками замирал в трепетном ужасе и продолжал швыряться о землю.

– Шапку надеть надо было… – недовольно поджал губы скиталец, пытаясь с унизительной тщетностью соорудить на чёрных лохматых волосах что-то наподобие зонтика из ладоней. – Вот же я валенок, а… Дурак и уши холодные…

Нога неожиданно уткнулась во что-то мягкое, но совсем не похожее на снег, не рыхлое и мокрое.

Даглас осторожно опустился на корточки перед находкой, заинтригованно разглядывая покрытую коркой льда фигуру. Алой, потресканной от мороза, рукой со скрюченными заиндевевшими пальцами мужчина стряхнул слой снега с лежащего на боку, съёжившись, человека.

Девушка, на вид всего тринадцати лет, худенькая, с тонким коротким носом, обрызганным веснушками, диковато острыми чертами лица, коротко стриженными под сантиметр рыжими волосами. Одета совсем скудно – большая серая форма детской колонии не по размеру, босые ноги. В таком рванье немудрено замёрзнуть, кожа у бедняги совсем выцвела в тон повешенному мертвецу, но на длинной шее ещё виднелась настойчиво дрожащая венка.

– Живая… – уважительно поднял брови Даглас. Что-то внутри него скользко дёрнулось от изумления и трогательной радости, что такое с виду крохотное, безобразно немощное существо остервенело не подпускало смерть к себе, мол, перетопчешься.

Мужчина наскоро набросал в натруженно трещащей голове небольшой план и торопливо поднял девочку с земли, после чего усадил её боком к себе, накрыл полами пальто и слегка навис головой сверху, чтоб плечами прикрывать её от дико набрасывающегося снега.

Даглас аккуратно сдвинул щеколду, закрывающую широкую печную дверь под его рёбрами. Через забитые сажей щели пахнуло жарким маревом, и открытое пламя, мирно урча, пристроилось рядом с худым озябшим телом. Розовые брызги огня, похожие на беснующихся в хаосе мотыльков, невзначай касались града, и он исчезал красной шипящей вспышкой.

Даглас вяло отёр со лба липкую испарину. Изо рта у него резво вьющейся пеной вылетали дымные полосы пара.

В очередной раз нагреваться, как котёл паровоза, ему претило, но он проникновенно чувствовал, как тает зверски пожравший беднягу лёд, и робко пробивается сквозь него ослабшая живая душа. Импульсивный, чрезмерно встревоженный поступок неожиданно пробудил измученное умирающее дыхание девочки.

Он просто не мог оставить её погибать. Всю жизнь изнывать до беспамятства тем, что из-за губительной паранойи не спас брошенного в снегах человека, хотя мог, Даглас не собирался.

Озябшая девочка дремотно вздрогнула, бессознательно прижала руки к груди, не раскрывая запавших в тёмные ямы изнеможения глаз. Всё ещё понуро, надломленно спит, но сердце, почуявшее долгожданное, милостивое тепло, начало биться торопко, обеспокоенно.

– Вот так, – Даглас сердобольно улыбнулся и неторопливо поднял девочку на руки, с надсадным кряхтением и железным скрипом разогнувшись. Её голова сонно уткнулась мужчине в грудь, легла на вязаный белый свитер, нагретый маревом печного жара. Мужчина запер дверцу и спустил шерстяную водолазку, чтобы багровое пылающее нутро не продуло, и огненная бессовестная тварь не начала голодно жевать оттаявшей бедняге бок.

Даглас двинулся дальше через надрывный град, заботливо прикрыв плечи девушки полой пальто. Он понятия не имел, как долго ему ещё вышагивать до первого населённого пункта, единственное, что он осознал через пять минут бестолковой войны со стихией – что превратится в один большой синяк.

– За полчаса стать боксёрской грушей… Это мы можем… – Даглас посмотрел на прикорнувшую под его пальто девушку, бережно затаив дыхание, чтоб не опалить её лицо злокозненно ползущими изо рта горькими чёрными струями дыма. Что с ней делать дальше он не представлял, неистово терялся в туго спутанных, дремучих догадках, но ничего путного в голове не вспыхивало.

Верное решение само найдётся, когда Даглас добредёт до людей. Главное не потеряться в этой истерически ревущей и безобразно скачущей метели.

Маленький соседний городок беспорядочно попадал в снег, увязнув там под угрюмой тяжестью набитых сугробами крыш. Белизна, притоптанная копытами, сапогами и шинами, размазалась в рыхлую грязь, на которую прозрачными рябыми бликами ложились жёлтые квадраты из окон.

Фонари под козырьками трещали болезненным красноватым светом, снежная пыль беспорядочно мерцающей оравой вертелась в небе, раскидывая мутные ночные облака в издёрганные клочки. Расхлябанная мрачная бездна покрылась сумеречными синими разводами, природа окончательно пришла в себя.

Даглас учтиво постучал облезлыми сапогами, обратившимися в мокрую кожаную кашу, о порожек маленькой двухэтажной гостиницы. С виду заведение казалось единственным хоть чего-то стоящим местом в этом городке, даже побелка стен снаружи новая, опрятная.

– Проходите, не стойте в проходе, холодно же, – безучастно попенял гостю молодой человек за столом администрации, не отрывая огромных рыбьих глаз, украшенных толстыми линзами очков, от развёрнутой газеты.

Внутри скромно притулились в углу потёртые тканевые кресла и столик с облупившимся лаком, на полу разложен пёстрый, но уже давно серовато выцветший ворсовый ковёр, и самый его правый край доставал до широкой деревянной лестницы на второй этаж. Сбоку несколько одинаковых дверей вели в комнаты, и только номера на них выцарапаны разные.

Пахло солоноватой жареной рыбой и противно горьким лаком. Стойка, за которой расслабленно развалился на стуле администратор, матово сверкала новенькой краской и связкой покорёженных ключей.

– Я бы хотел комнату на ночь снять, – Даглас послушно запер за собой дверь, неуловимо возмутившись тому, что о свежем воздухе в этом помещении вообще забыли, сюда только с берёзовыми вениками и приходить. – И ещё… у вас где-то есть телефон?

Громкий, требовательный голос незнакомца заставил администратора отнять голову от увлекательного чтива и изобразить на одутловатом пухлом лице неподдельное внимание.

– Оплата сразу, ваша комната – четырнадцатая, а телефонная будка – за углом.

– Благодарю, – обрадованный, хотя и безбожно разбитый усталостью, мужчина уронил на стол горсть монет и любезно разглаженную ассигнацию. Потом покрепче перехватил плечи найдёныша и, взяв ключ, пошёл к лестнице.

Даглас старался не скрипеть половицами, чтоб не разбудить достаточно измотанную девушку. Со стороны выглядело так, будто он неловко идёт по капканам, отдёргивая ноги, прежде чем их стальные клыки схлопнутся у него на щиколотках.

Таким манером он дополз до четырнадцатой комнаты, настырно провернул ключ в заедающем замке и распахнул обшарпанную серую дверь.

Номер оказался совсем небольшим, всего шагов десять в длину, с одной низкой кроватью у окна, на которой валялся до безобразия жёсткий матрас, продавленным диваном и небольшим столиком слева от выхода. Над прискорбно заржавевшей кусками раковиной справа висела картина, один из тех бессмысленных пейзажей, которые повторялись уже сотни раз, бездушные и блёклые.

Противные запахи до второго этажа едва ли пробивались, из приоткрытой форточки веяло сладкой морозной сыростью. Хорошее место для ночлега, но неуютно прохладное, словно капризно водящее стеклом по оголённым нервам.

– Лежи, грейся, – Даглас положил девушку на кровать и накинул сверху помятый плед, сложенный в вещевом шкафу. После чего подошёл к настольному фонарику, одиноко стоящему на трёхногом стуле, вылил оттуда масло в пепельницу и поджёг фитиль из нитки своей кофты. Гореть долго лампадка не сможет, но хотя бы немного отопит комнату, пламя топки у мужчины горит гораздо пышнее и ярче обычного.

Довольный своим изобретением мужчина в обессиленном дурмане оглянулся на спасённую беглянку, сжавшуюся под одеялом в нервно вздрагивающий комочек, и вышел.

Телефонная будка и правда стояла за углом здания, разбухшая от обильного снега, без стёкол и даже с выбитой дверью. Видимо, очереди позвонить тут откровенно бешенные.

Даглас выскреб из кармана мелочь и пропихнул монету внутрь в мясо изрубленной щели, после чего несколько раз дёрнул номеронабиратель и поднёс к уху трубку, липкую от разросшегося по ней инея.

– Привет, Нона, – жизнерадостно выдохнул в микрофон мужчина, истошно благодаря судьбу за то, что наконец добрался до пункта связи. С обратной стороны что-то недоверчиво хрипнуло и раздался изумлённый знакомый голос.

– Не переживай, это я, Даг, – торопливо продолжил путник, отгоняя надоедливые струи дыма изо рта, как стаю комаров. – Подожди, дай сказать! Да, в гостинице, в Нижнем… – Дагласа опять нетерпеливо перебили, но он снисходительно продолжал, кропотливо чеканя каждое слово.

– Да, всё хорошо, но это не самое главное, я по дороге девочку нашёл. Из колонии. С собой взял, – от последовавшей за этим ожидаемой истерики мужчина отнял трубку от уха и досадливо сморщился. – Не кричи, пожалуйста. Я всё понял.

Без продыху стальным грузным шаром перекатывая в голове дырявые мысли, Даглас, наконец, придумал, что ему дальше делать; на нём эта восхитительная идея отразилась так ярко, что искры пламени внутри яростно защёлкали, а на седые виски влажной гурьбой скатились капельки пота. Он задорно улыбнулся и зажмурился от блаженного чувства победы, прислонившись вязко пылающим лбом о прохладную стенку телефонной коробки.

– Хорошо, спасибо. Скоро приеду, жди, – от радостного возбуждения Даглас нежно прижал трубку к щеке. Строгая фраза, сказанная вдогонку до прощания, спустила на его раскрасневшееся лицо едва видную тень шутливого раздражения. – Да поем я, поем, ну что ты пристала ко мне?.. До связи.

Даглас положил приёмник на рычаг и целеустремлённо вышел, направляясь к двери гостиницы.

Глаза глухо резануло бледным алым светом, а липкие громоздкие веки нехотя поддались на огрубевшие мольбы очнуться…

Перед девушкой из пульсирующего мрака возникла комната, скромная, чистая, тёплая до приятных мурашек по спине.

Память презрительно не отзывалась, вязким мракобесием стекая по стенам воспалённого вялого сознания. Кто принёс её сюда?

Бедняга слегка подняла голову, настороженно подтянув к подбородку щекочущий вязаный плед.

Напротив неё за столом стоял мужчина лет тридцати, высокий, широкоплечий, в сером замшевом пальто. Вытянутое, скуластое лицо казалось прозрачным, как осколки стекла, из-за нездоровой бледности. У незнакомца сразу примечались прямой и острый длинный нос, густые брови и широко распахнутые глаза пыльного, латунного оттенка. Он казался порядком потрёпанным и осунувшимся, истощённо опирался одной жилистой рукой о спинку стула, запустив вторую в зачёсанные назад волосы цвета густой сажи с лёгкой сединой на висках.

Мужчина о чём-то с неуютной загнанностью думал, но, как только заметил шевеление со стороны кровати, оторвал исступлённый взгляд от пола.

– Потеряшка! – нелепое прозвище оставило противный яростный отзвук в голове, и девушка подозрительно нахмурилась, вкрадчивый голос незнакомца её пугал до ошалелой паники. – Рад, что ты проснулась. Как себя чувствуешь?

– Вы кто? – дурная до удушливого помутнения мысль, что её поймали и сдадут обратно, в прогнившую колонию, где её радушно казнят, озверело разодрало её кожу ядовитым ознобом.

Окно… Прямо за спиной, она успеет сбежать!

Девушка встала во весь рост на кровати и резко, припадочно дрожащими руками, дёрнула на себя створку окна, распахивая его и впуская внутрь прогорклый мокрый воздух.

Сердце давило на горло осатанелым хрипящим пульсом, в ушах плескался грозно рокочущий шум. Вот-вот внутрь бешено вломится участковый, стоит только чужаку призывно свистнуть…

– Слушай, давай просто сядем и поговорим, прежде чем ты навернёшься? – не ожидавший такого опасного поворота мужчина в запале недоумения раскинул руки в стороны, с неловкой просьбой смотря на беглянку. – Это второй этаж, прошу заметить.

– Крыса поганая! – на взводе рявкнула изломанная страхом девушка, резво вылезая на карниз. С победным и злобным возбуждением обернулась и оскалилась: – Выкуси!

Она скользнула по трубе вниз, грубо отбив себе пятки и оцарапав ощерившимся инеем руки, и отвратно деревянные, размякшие ноги потащили её трусцой прочь.

Даглас возмущённо оцепенел на секунду, череп смялся, давимый безыдейной пустотой, но мужчина уже машинально мчался по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, грациозно, как напуганный лось.

Далеко убежать девушка не успела, её красные истресканные ноги скользили по обледеневшей булыжной дороге. Даглас лишь раздосадованно потёр переносицу и широкими шагами нагнал её, ловко схватив за руку.

Бедняга панически дёрнулась, в глаза губительно выстрелило мраком, рваная судорога перебила ей рёбра и изрешетила позвоночник, земля летела из-под ног с чудовищной скоростью.

Девочка обернулась и, в похоронной надежде, одурело треснула мужчину по груди.

«Дрын-н!» – рассерженно гавкнула металлическим лязгом грудная клетка.

– Не ушиблась? – огорошенный таким наглым нападением, простецки поинтересовался Даглас, с бережным тщанием рассматривая красные казанки на кулачке девушки.

Рыжей показалось, что улицу тряхнуло беспощадным катаклизмом, и светомузыка яростно вскрыла ей череп, вспорола больной мозг и сжала его в полумёртвом ужасе.

Железные люди… Чудовища, гнилые твари, выползшие из бесчеловечного хаоса бездны, озверело пожирающие плоть и душу… Каждый вечер напуганные до исступления дети ложились спать, зная, что если они не сомкнут глаз, придёт из теней огненный дьявол и разорвёт им стальными зубами грудь, кровожадно проглотит сердце и сожжёт его в истошно ревущем, пылающем нутре…

Вот так она и умрёт…

Девушка нервно встряхнулась, смахивая с помрачённого взгляда кошмарное наваждение, и в надрывном чувстве безысходности глубоко набрала воздух в кипящие лихорадочным жаром лёгкие, чтоб закричать…

Даглас внезапно дёрнул её к себе спиной, строго прикрыл её рот рукой, а второй осторожно прижал её за талию к печной двери.

– Если закричишь, достанется обоим, – бдительно расчленяя взглядом сизую глубину улицы, настойчиво и примирительно предупредил Даглас, понемногу ослабляя хватку. Для этого он опустил голову ниже, к веснушчатому уху девочки, касаясь его душным, искристо полыхающим дыханием.

Услышав неожиданно мирный тон и ощутив на себе деликатное, совершенно не хищное, прикосновение, девушка перестала вырываться. Железный голем до сих пор отвратительно пугал её, восставая из трухи сознания чудовищными тенями, но, если бы он хотел её сожрать, сделал бы это, с треском выломав рёбра у неё из спины…

– Не кричу, – послушно шепнула беглянка в руку мужчине, с недоверчивым любопытством подняв голубые глаза вверх, на его лицо. Если незнакомец не собирается ни есть её, ни сдавать законникам, тогда что же?

– Вот и хорошо… – Даглас чуть не взмолился, воздев руки, неимоверно радостный, что обошлось без жертв. Он отпустил найдёныша и протянул ей руку. – Идём, снаружи холодно. А ты босая.

Девочка подозрительно оглядела ладонь в потрёпанной тканевой перчатке и, многозначительно обогнув печника, пошла обратно в гостиницу, шлёпая босыми пятками по бурому снегу. Она всё ещё в мятежном смятении не понимала, зачем её подобрали и что будут с ней делать дальше, и приятельски здороваться с монстром воротило до тошноты.

Даглас безропотно принял оборонную позицию девушки и пошёл за ней шаг в шаг внутрь. Он ввёл в больную привычку такое диковатое обращение к себе, и старался не суетиться попусту, выискивая очевидную причину.

Они вернулись в комнату, миновав увлечённого журналом постояльцев администратора. Девушка плюхнулась обратно на кровать, подобрав розовые припухшие ноги и грея их о простынь, Даглас, протяжно скрипнув корпусом, опустился на стул напротив.

– Начнём с меня, – мужчина вежливо откашлялся в кулак и дружелюбно, даже с зажатым возбуждением, какое невзначай появляется от завзятого интереса, начал: – Я печник, Даглас Панневер, можно просто Даг. Я топал из города в город и увидал тебя в поле, в снегу. Принёс сюда.

Даглас проглотил подползающий к горлу язвенно горький дым и, рассерженно прикрыв глаза, изъеденные в пульсирующую боль грязным паром, буднично добавил, честно и даже немного угловато:

– Не хотел, чтоб ты вот так замёрзла.

– Лойс… – слова незнакомца что-то разбили внутри, что-то мерзостно холодное, бетонное. Оно пошло вероломными трещинами, и робкое мягкое и беззащитное чувство, уничтоженное одиночеством и брошенностью, начало выползать наружу. Ему не всё равно?.. – Просто Лойс.

Голос слегка скользнул на слезах, но глаза Лойс по-прежнему не поднимала и смотрела в ноги равнодушно, безумная прозрачная тень изгнала озорной детский блеск из её зрачков, и они превратились в матовое отражение бесконечно умирающей действительности.

Она всё ещё не могла поверить в то, что так необычайно ласково коснулось её ушей и заставило бесшумно ликовать заброшенное сознание, где ещё сохранилась та погибающая часть её, не смирившаяся с мыслью о том, что девушка всего лишь бесполезная падаль, потасканная воронами.

Её спасли… просто так?..

– Расскажи, откуда ты, – Даг заинтригованно подпер кулаком подбородок, чуть согнувшись и поставив локоть на протёртое колено, но его глаза неотрывно освещали девушку тёплым янтарным пламенем. Покинутая девочка вызывала целый буран нескромных вопросов, и брать её с собой, не представляя, кто она и за что попала на срок, не стоило.

– По мне будто не видно, – негодующе фыркнула Лойс, злобно дёрнув на себе надоевшую тюремную рубашку. – Сбежала из колонии.

Так как Даг продолжал молча внимать, выжидательно подняв брови, что, мягко сказать, начинало гадко подбешивать, беглянка продолжила с грубоватой неохотой:

– Я выросла в приюте. Меня никто к себе не забирал, говорили, что я буйная. Много они понимают… – Лойс замолкла, будто её что-то паскудно придушило. Она выгоняла с позором и изломанной тоской все мысли о том, что она ущербная, порочная. Её поступки и бешеный характер зловеще пугали, и не только людей вокруг… Едва ли это возможно подавить, как беспечные внешние чувства. Это гнусная тварь, неудержимая ни стальными клетками, ни цепями, паршивый гнев, безысходно пропитавший слабое тело.

Девушка в очередной раз пришибла эту жалкую потерянность и продолжила, всё ещё недоверчиво косясь на мужчину, хотя она уже безмятежно отпустила напрасную панику жертвы и куска мяса:

– Я подралась с одной чушкой в столовой и ткнула ему вилкой в глаз. Но я чёт глубоко запихала, он так головой в картошке и умер, – Лойс понуро ухмыльнулась, понимая, что ничего смешного в этой страшной трагедии нет, хотя тогда, в ошалелом состоянии аффекта, она не соображала, что натворила, и даже победно смеялась над трупом… В голове нарастал бред стыда, но лукаво щекочущее чувство внутри, что тот парень это заслужил своими оскорбительными насмешками и побоями, всё же смягчило грусть. – Ну, и сослали в колонию, в одиночку.

– Тю-ю-ю, шифер мне в топку… – озабоченно протянул Даглас, удручённо поражённый дурной судьбой совсем юной потеряшки. Он поджал губы, вновь тщательно обмозговывая свой хлипкий порывистый план, но из дебрей угрюмой задумчивости его вывел тихий неловкий вопрос со стороны Лойс:

– Даг, ты же демон?

– Есть такое, – буднично кивнул Даглас, заложив ногу на ногу и с глухим треском выпрямившись. О его реальном происхождении знала только его близкая подруга, Нона, и раскрывать эту тайну новому человеку оказалось настолько несуразно, что внутри него словно что-то споткнулось и упало каменным обвалом в ноги.

– А почему тогда… – Лойс хрипнула, заискивающе обрубив вопрос. На её веснушчатом лице отразилось беглое недоумение, а в голове все варианты возможного ответа просто нахально истончали и осыпались пеплом, щекочущим виски. Внутри прокатилась склизким прохладным валом судорога неудержимого интереса… Голодные чудища обычно пожирают всё живое, как говорилось в страшилках и исторических сводках, но разве это не так?

– Я слишком сердобольный, ничего не могу с собой поделать, – со стыдливой усмешкой сокрушённо развёл руками Даг, едва ли ценивший свою порой смертельно невыносимую эмоциональность, и поспешно добавил: – Но людей я не ем из принципа, не переживай.

Лойс позволила себе спокойно отдышаться, испытав пока помятую, но благодушную радость. Встревоженное недоверие всё ещё пытливо царапало ей грудь, вызывая отчуждение, как хлёсткую вспышку паралитического страха в голове. Но то, что демон по совести не собирается проглотить её сердце, даже восторгало.

– Нам с тобой идти особо некуда, поэтому предлагаю проехаться до моей подруги в соседний город, – не обнадёживая себя, обратился к девушке Даглас. Он понимал, что страстное желание помочь потерянной безродной отщепенке… может для него плохо закончиться и план развалится, как голые сваи в бурю, но… Если он не возьмёт её с собой или она откажется, то куда потом сможет податься? Только на казнь за попытку защититься, за гибельную случайность. – Думаю, она будет не против тебя приютить.

– Злую рыжуху? – самоиронично вскинула выцветшие брови девушка, пока в её глазах обречённой тенью расцветал скепсис. Она давно зверски убила и расчленила в себе и так хилую веру в то, что будет нужна кому-то такая грязная и опасная. И слова Дага казались ей нелепой вульгарной шуткой.

Жизнь едва дала Дагласу второй шанс, и Лойс нуждалась в нём же неоспоримо. Смерть не всегда венец трагедии, приходится импровизировать.

– Злую рыжуху, – убеждённо подтвердил печник, кивнув с отзывчивым снисхождением. Он ещё не представлял, насколько девочка может быть пропащей, но заднюю давать не стал, жёстко обругав себя в мыслях излишне огорчёнными словами.

Их знакомство ведь только началось.

2

Настенные круглые часы с выпуклым пыльным циферблатом напряжённо щёлкнули, показывая восемь часов утра. Небо неряшливо размывалось прозрачной белизной, заливающей болезненным рыжим светом растрёпанные синие облака, влажно налипшие на опьянённую неподвижным туманом высь.

Снизу беспорядочно грохотало оживление, ещё рассерженно сонное, неумытое, но от чего-то беспричинно родное, притягательное. Люди проворно вставали пораньше, чтобы успеть на завтрак в столовую.

Услышав внизу голодную возню, Лойс подняла на Дага бойкий заинтересованный взгляд. Запросто угадав неловко утаённый вопрос, печник, задорно улыбнувшись, искушающе предложил в полголоса, чуть наклонившись к девушке, и его глаза блеснули поразительно ярким, словно два старых красных прожектора, огнём:

– Пойдём похаваем?

Лойс обескураженно фыркнула, не привычная к таким несолидным фразам со стороны взрослых, обычно нарочито серьёзных, людей. Звучало так неприлично, что даже патологически нравилось.

Девушка и не помнила, когда в последний раз ела хоть что-то, не напоминающее мох или траву, хотя её изнурённое кровожадным морозом и беспокойной дрожью тело давно приняло суровую участь вынужденного голода.

С другой стороны… От бессилия назойливо гудит голова, будто вместо черепной коробки на шею насадили пчелиный улей, ноги, как расхлябанные тряпки, и позвоночник сводит в воспалённую дугу…

Это гораздо выше поневоле вбитых в голову, словно шурупы молотком, самодурства и надменности.

– Идём, – охотно согласилась девушка, слишком уставшая уродливо выделываться перед незнакомым человеком. Впервые за эту утомительную бесконечность к ней относятся по-доброму, и на это нельзя не ответить, даже скупо переломив страх и гордость.

Даглас встал, торжественно достал из шкафа примятый серый халат и протянул девушке. Печник сам себе не мог объяснить, что испытывает… счастливое возбуждение от того, что смог хотя бы ничтожную малость расположить к себе одичавшую девочку, или судорожную растерянность от расползающихся зловонной плесенью мыслей, как поступать дальше в общении с новым для него лицом.

Но сам план виделся коротким до безобразия. Без проблем доехать до Ноны, дабы она приютила у себя несправедливо осуждённого на казнь сиротливого ребёнка.

Даг терпеть не мог думать наперёд, и внутреннее чувство благодатного принятия посоветовало ему импровизировать.

Лойс взяла гигантский, пропахший сухой деревянной темнотой, халат и надела его сверху на робу, полы вытягивались до самых её пят.

Они дружно спустились из номера вниз, в дверь под лестницей, которая вела в столовую.

Зал напоминал больничную операционную своими белыми стенами и уныло продирающимся через прозрачный тюль светом из окон. Длинные лампы сверху к утру не горели, зеленоватый линолеум скользил под ногами, опущенный в таинственную полутьму. Воздух застоялся, как липкое подтаявшее масло, и в нём застряли, трепыхаясь, невесомые запахи кипящего молока, овсянки и приторно сладкого листового чая.

За квадратными белыми столами кое-где редкими кучками расположились постояльцы, одновременно ели и важно, неторопливо журчали сиплыми утренними голосами.

Лойс и Даглас наскоро заняли свободные места в углу, дальше от суеты, на деревянной столешнице уже стояли чуть подстывшие тарелки с кашей и стаканы с чаем, стеклянные края слегка запотели и покрылись мелкими капельками.

Девушка глубоко вдохнула мокрый запах пресноватой овсянки в радостном трепете. Так оскорбительно странно, что это не мерещится, не достойна она этого тепла, спокойствия, этой очаровательной каши…

Лойс притронулась к ложке, дотошно убедившись, что это всё настоящее, и принялась за еду так осторожно, словно набирала из тарелки не кашу, а расплавленное железо.

Несмотря на то, что беглянка катастрофически терялась в догадках, к чему затевалось всё её спасение, она чистосердечно благодарила Дага где-то в завёрнутых в дремучий в туман жизнерадостных мыслях. Так или иначе, он не дал ей погибнуть там, в снегу, и ей стоит отплатить ему хотя бы признанием.

Даглас смотрел на маленького найдёныша с таким бойким участием, будто без него под ней провалится пол, и она упадёт в чистилище. Конечно, ситуация не заслуживала такого титанического волнения, но справиться с паническими нападками из головы у печника получалось через пень-колоду.

– А ты есть не будешь? – озадаченно спросила Лойс, с безучастной досадой провожая глазами слетающий с соседней тарелки пар. Впрочем, она подозревала, каким будет ответ.

– Я такое не ем. Да и смысла нет, сгорает быстро, – рассудительно развёл руками Даглас. Голод заставлял его сердце недовольно тарахтеть, болезненно плюясь мокрым дымом, но дров он поблизости не нашёл, что вызывало в голове разочарованную, свирепую мигрень. – Да и… Поверь мне, забрасывать овсянку в топку на глазах у честного народа немножко некультурно.

Лойс застыла, поднеся ложку к губам, словно её окунули в головой в битый лёд. А ведь правда, и чего она так сглупила. Девушка слизнула кашу с чумички и дубовато произнесла:

– Я об этом не подумала.

– Хотя чай вкусно пахнет. Хлебну стаканчик, – Даглас со смаком втянул носом ароматный вихрастый дым, лениво плывущий от стакана к потолку. Побаловать себя стоило, да и совесть пагубно изжевала душу – не может же он совсем не послушаться заботливого наставления Ноны.

– А разве огонь не потухнет? – обескураженно возразила девушка, переведя пытливый взгляд вниз, где под столом пряталась печка во второй половине тела мужчины.

– От чая?.. С какого перепуга. Есть, понимаешь ли, вода чайная, а есть святая, – наставительным тоном пояснил печник, эмоционально взмахивая рукой, словно дирижёр. Хотя при этом лицо у него выражало крайнюю серьёзность, от которой даже свет испуганно шарахнулся, бросив мрачные тени в глазах Дагласа. – Это вещи разные.

Что угодно мужчина мог скрыть за искренним добродушием, но только не темы смерти. Любое слово о разрушении жизни повергало его в спутанный шок, крошило в пепел тело ненавистными приступами воспоминаний.

Он не хотел делиться этим нечеловеческим ужасом с девочкой, пусть даже ненароком, но ей стоит знать хотя бы малую часть этого изведённого годами сокровенного. А остальное не играет роли. Оно останется внутри него, задушенное в цепях, приваренное к стене скобами, немое. Так гораздо лучше.

– А женщина, к которой ты меня повезёшь… Она кто? – любопытно наклонила голову Лойс, всё ещё не решаясь начистоту смотреть мужчине в глаза. Её выцветший взгляд блуждал по остаткам каши, которые она увлечённо соскребала ложкой.

– Полевой врач, – ответил Даглас, поставив локоть на стол и оперевшись щекой о кулак. Он чутко улыбнулся, благосклонно располагая девушку к своим словам, хотя в подруге положительно не сомневался. – Мы с ней знакомы с детства. Уверен, она тебе понравится.

– Её не смущает, что ты демон? – косо воззрилась на печника Лойс, осудительно словив лицемерный подвох. Дружить с нечистью с её малограмотной точки зрения могли только безнадёжные психи и юродивые-идолопоклонники, которых даже иерарх опасался.

– Я бы сказал, она единственная, кого это не пугает, – отрадно ухмыльнулся Даглас. Он бы ни на что в этом грёбаном мире не променял того единственного человека, который не впадает в истеричное смятение при виде его бурно горящего нутра.

Лойс подняла голову и впервые с ярым отрицанием заглянула Дагласу напрямую в глаза, всего на жалкое стыдливое мгновение, чтобы снова угрюмо отвести обожжённые зрачки в сторону. Её невыносимо воротило от лицемерия, но в её чувствах металась лишь половина правды. Глухой страх и непритворный интерес вцепились друг в друга намертво спаяными кусками стали, и что из этого с потрохами поглотит другое решала только запоздалая оробелая благодарность.

– Я тоже не боюсь, – бойко возразила беглянка, смятенно изучая прожилки в столе. Сторона выбрана, идти на попятную поздно. Но посмотреть, что будет дальше, имея только пришибленную надежду, всё равно неистово подмывает.

– Прям-таки не боишься? – задрал брови печник, пытливо наклонившись к девушке, и улыбнулся с долей скабрезной иронии. Не то чтобы он мог прочитать потеряшку, как состав мешка соли, но сбитая на потерянные запинки дрожь в её словах объяснила всё.

Впрочем, Даглас совершенно не удивился. С тем, что со святой уверенностью рассказывают о демонах маленьким детям с самого рождения, и так сложно смириться. Тем более с тем, что это кровожадное чудище сидит сейчас перед тобой, безобидное и совсем не похожее на печь на паучьих лапах, которая глотает лёгкие и пожирает души.

– Да, – уже более складно ответила Лойс. Сдавать позицию показалось ей тараном стальной стены. Обоснованное недоверие Дагласа только раззадоривало её сомнения, и бессильная злоба рвалась через её короткий ответ.

– Приз тебе за второе место, теперь я спокоен, – Даглас смягчённо выдохнул, надув щёки и выпустив битый серый дым в ворот свитера. Он заплутал в собственных мыслях, но одно точно проступало долгожданным светочем сквозь них – уверенность. Спасённая жизнь согласна, чтобы её выручали дальше, трепетно неся под крылом.

Это дороже всего. Доверие к проклятой твари, как человеку, вытащившему мёртвое тело изо льда в пламя.

– Ладно, поверю, на слово, – девушка соблаговолила смириться с тем, что её нагоняет прытким кошачьим шагом. Добрая женщина, готовая взять её к себе, даже такую грязную и необузданную, и далёкий путь прочь от казни и прошлой жизни вместе с плотоядным демоном с такими непосильно уставшими бледными глазами.

Будь что будет.

Даглас встал, довольный и утомлённый, взял в руку стакан и вторую дружественно протянул Лойс. Та наскоро допила чай, подорвалась с места и вперёд него, несколько эмоционально смутившись его очередному жесту, поспешила вон из столовой, всё ещё зашуганно опасаясь брать его ладонь.

Мужчина развёл руками, уязвлённо поджав губы. За пару часов подружиться не получилось, но другого он и не надеялся получить от себя и злобной сироты.

– Не хочешь как хочешь.

Как ни странно, девочка ждала его у лестницы, и поднимались они уже вместе. Очевидно, Лойс просто забыла номер снятой комнаты, но говорить об этом вслух казалось ей постыдным.

Как и то, что она так враждебно относится к человеку, который от доброты душевной вытащил её из снега. Дура, ну как её после этого не казнить?

– Спасибо… что меня спасаешь. Это не так уж и важно.

– Каким бы демоном я ни был, для меня это в радость, – с тихим смехом ответил Даглас, доставая ключи из кармана истёртых брюк. Боевая девочка, осуждённая на смерть за попытку защитить себя от боли – её жизнь изначально пошла не так, как нужно…

Их жизни.

Никто не заслуживает того гиблого ужаса, что пережил он.

Ближе к обеду Даглас решил всё же разжиться чаем и осторожно вылил его в пламя, от чего в воздух комнаты душно впитался запах кислого дыма и приторно сладкой листовой воды.

Лойс лежала головой в подушку, напряжённо стараясь заснуть. Но белый и гадливо ползучий белый свет дня рассеивал серые круги в её глазах, заставляя мозг всякий раз просыпаться резко и мучительно, словно виски выбило топором.

Сдавшись, девушка недовольно села на кровать и свесила ноги. Босые, сухие, с кровавыми трещинками в коже…

Даглас озабоченно осмотрел девочку с головы до ног и сочувственно протянул, закинув ногу на ногу:

– Надо тебя одеть.

– Здесь нет ничего, кроме халата, – опешила Лойс, удручённо оглядываясь в поисках обуви или тёплого верха.

– Поэтому пройдёмся до ближайшей бакалейной лавки, – залихватски предложил печник, поднимаясь с места и стягивая пальто. Мысль купить беглянке душегрейку в дорогу с самого утра вопила в голове, требуя внимания, душевно хотелось сделать такой добрый шаг в сторону хорошего расположения Лойс.

Девушка пунцово зарделась, ощутив себя до противного неловко, на розовой коже веснушки смотрелись маленькими тусклыми искрами. На неё свободно тратят деньги, ради того, чтобы она не замёрзла… Эта обыкновенная доброта пугала страшнее плотоядных демонов из ада, и подсознательно Лойс понимала, что в этом нет ничего особенного, что так должно быть. Но старые привычки безжалостно говорили другое, шипами въедливой ржавчины врастая ей в сердце.

Даглас заботливо накинул на плечи девушки своё пальто, и они спустились на улицу.

Снаружи серыми мыльными бликами сияли окна, дома из кирпича и дерева, кованые заборы, паровые автомобили с выпуклыми круглыми фарами и высокими выхлопными трубами увязли в раскисшем снеге, хрустящем, как битое стекло. Небо морозно трещало, медленно дрожа, как голубая водная гладь, булыжная дорога обледенела грязной прозрачностью, лопаясь грохотом под копытами лошадей и толстыми зимними колёсами. Над крышами плыл вязкий дым, ревело пламя в топках машин, люди торопливо шли куда-то, молча, суеверно боясь, что холод схватит их за язык.

– Никуда не отходи, ладно? – серьёзно попросил Даглас, осторожно схватив Лойс под локоть. Не хватало ещё потерять её в буйно летящей толпе, а уж если там законники…

– Я знаю, не тупая, – огрызнулась девушка, гневно вырывая у него руку и зябко спрятав нос в ворот пальто. Она до беспамятства не любила, когда ей так тупо говорили очевидные вещи, это выводило её из себя похлеще оскорблений.

Печник широкими шагами поспешил вперёд, внимательно оглядываясь и наблюдая, идёт ли потеряшка за ним. Он слегка расстроился её реакции на его утомительную тревогу, но, возможно, он и переусердствовал, схватив её под руку без спроса.

Они прошли молча до другого конца улицы, Лойс испуганно шарахалась от огромных лошадей и надрывно орущих автомобильных клаксонов. Она совсем отвыкла от внезапной опасности городских дорог, и, сама того не осознавая, старалась держаться ближе к единственному человеку здесь, относящемуся к ней не как к живодёру. Она обиженно семенила за Дагласом, цепко схватив его за край свитера узкой воспалённой рукой, хотя выражение её лица оставалось всё таким же сердитым.

Даглас чувствовал неотрывный умоляющий взгляд девочки, и это немного смягчило его печальное возмущение. Ей приходится чертовски нелегко с таким ярым характером, и уживаться с Лойс придётся ещё долго и волоком. Печник обернулся на девушку и ободряюще улыбнулся.

Деревянная дверь небольшого облупленного дома в переулке открылась, приветственно звякнув колокольчиком. Даглас зашёл внутрь и провёл в помещение Лойс.

Внутри расположилась длинная стойка на три стены и полки, опрятные, с параноидально ровно расставленным товаром. Продукты, инструменты, всякого рода зонтики, платки, шарфы, часы, паровые насосы… По центру ютилась дверь, такая маленькая, словно вырезанная с расчётом на продавцов-гномов, и из неё, согнувшись вдвое, выполз и сам консультант.

– Добрый день! – жизнерадостно произнёс молодой владелец стойки, выпрямившись и взмахнув каштановыми кудрями. Лицо у него было узкое, с огромными и серыми, как у совы, глазами, но такими гладкими чертами, что вовсе не запоминалось. Зато через переносицу у него с одного и другого конца выглядывала короткая позолоченная струнка с двумя аметистами на тоненьких цепочках, которые раскачивались в такт его голове.

Современный денди, Даглас всегда искренне восхищался их образом.

– Здравствуйте, у вас тут маленькая гостья. Сможете ей одёжку и обувь по мерке подобрать? – Даглас слегка вывел вперёд застенчивую Лойс, которая встревоженно пыталась спрятать нос поглубже в воротник.

– Без проблем, проходи в комнату и раздевайся, – молодой человек придирчиво окинул взглядом растрёпанную девочку, будто уже снимал с неё мерки глазами.

Девушка умоляюще посмотрела на Дагласа, диковато дёрнув его за край свитера. Стоять одной посреди комнаты и голой, как на разделочной доске… Лучше утопиться, чем позволить себя трогать, а вдруг этот подозрительный чухан узнает её в лицо, а если…

– Не бойся. Я за дверью, – мужчина тяжело сглотнул рвущийся пронзительными клубами дым и утешающе улыбнулся. Он заранее подготовился ко гнетущей боли в обожжённом горле, хотя стараться не дышать жаром в помещении представлялось мерзким до головокружения.

Бросить Лойс одну в чужом для неё месте гораздо хуже, чем тошно давиться воздухом… Скорее бы на улицу. Замешаться среди густого, как гудрон, дыма машин без посторонних угрюмых взглядов…

Девушка, успокоенная мыслью, что её не оставят наедине с незнакомцем, робко прошла в комнату, и продавец запер за собой дверь.

За проёмом оказалась обширная комната, заросшая пылью, как мхом. Среди множества рассохшихся стеллажей ютились коробки, свёртки, стопки, наверняка с самыми разными вещами. Под низким потолком висели маленькие газовые плафоны, желтоватый свет окроплял бронзой сероватый кирпич.

Беглянка начала понемногу стягивать с себя пальто, оставаясь в одном халате. По плечам дробью прошёлся омерзительно мокрый холодок, но волнение постепенно поверженно улеглось на дно груди, сердце устало и притихло.

Ей никто ничего не сделает, пока рядом есть Даглас…

– Встань-ка ровно, руки разведи, – продавец осторожно поднял её руки, касаясь их самыми подушечками пальцев. Он серьёзно и сосредоточенно измерял глазами маленькие и худые габариты девушки. – Вот так.

После чего торговец достал из кармана лиловых брюк длинную ленту с разметкой и начал обвивать ею буквально всё. Ну, так казалось Лойс, ибо она не понимала, зачем для подбора одежды нужно знать размер талии.

Записав всё в маленьком огрызке бумаги обкусанной перьевой ручкой, продавец удалился ненадолго, и громко зашуршал чем-то на другом конце зала.

– Рубашка, брюки, тёплые ботинки, шарф и пальто, юная леди, – юноша вернулся со стопкой одежды преимущественно бурого оттенка, при этом смотревшейся чистой и опрятной. Он сложил набор на руки девушки и с гордой торжественностью разрешил: – Одевайтесь.

Затем он вышел из комнаты, оставив Лойс переодеваться. Она смогла выдохнуть свободно, словно с её шеи наконец сняли острое лезвие удавки, и воздух тонкой струёй потёк в сжатую трахею. Беззащитность повергала её в шок, и она не сразу отошла от этого потрясённого бредового состояния.

Вышла к терпеливо ждущему Дагласу Лойс уже в обновках. Непривычная телу мягкость и податливость ткани заставляли её незаметно дрожать с жесточайшей непривычки, но она трепетно радовалась этому чувству, хотя и немного нерешительно.

– Красавица, – в тихом восхищении Даглас бурно похлопал в ладоши и, задорно улыбаясь, покрутил кистью в броском жесте. – Повертись.

– Смеёшься что ли? – грозно уставилась на печника девушка, оскорблённая такой бестактной просьбой. Она что, модель, чтоб вертеться?

В мрачной подвальной глубине души ей хотелось покрасоваться перед зеркалом, упоённо смотреть на бегущие мутной молнией блики на кожаных сапогах, вдохнуть свежий горьковатый запах шелковистой подкладки… побыть хотя бы несколько секунд беззаботной маленькой девочкой.

Но она никогда не была такой. Её безвозвратно лишили этого детского очарования миром, и теперь всё это баловство казалось ей бесполезным и непристойным.

Даглас досадливо махнул рукой и печально нахмурился. Лойс выросла, не зная радости от простых вещей, и ей уже поздно возвращаться к этому. Убивающее чувства в мерзкий пепел сострадание теребило исцарапанное железное сердце, хотя мужчина понимал, что ещё рано искать способ излечить беднягу от этой саднящей злости.

А ведь она совсем несчастна…

– Тебе хоть самой нравится? – участливо поинтересовался Даглас, слегка сгибаясь на уровень глаз девочки, чтоб миролюбиво выцепить её всё ещё чертовски обиженный взгляд.

– Угу, – согласно кивнула Лойс, демонстративно опустив голову на новую обувь, дабы не смотреть на приставучего Дагласа. Она понимала, что он всего лишь присматривает и заботится о ней, но на этот раз раздражение взяло своё и грубо стинуло молчанием её хрупкие рёбра.

– Посчитайте нас, – печник залез в карман и безропотно выудил оттуда все ассигнации и монетки, которые у него остались.

«Придётся ехать в товарном… но зато потеряшке тепло» – Даглас умильно ухмыльнулся этой мысли и, рассчитавшись с продавцом, открыл дверь на улицу, вежливо пропуская Лойс вперёд.

– До свидания! – весело прокричал вслед юноша, прежде чем дверь с сахарным звоном закрылась, и аметисты в его носу плавно качнулись, будто провожая обоих в далёкий путь.

Даглас, наконец, смог выпустить дым из лёгких. Белки глаз у него покрылись алыми трещинками сосудов, а кожа побледнела ещё больше, словно он начал понемногу болезненно растворяться в воздухе. Рвущим на осколки глотку подступил кашель, врезавшись в горло щербатым ножом.

Печник зашёл за угол, опершись о стену, ноги его не держали, похожие на размякшие мешки, полные колючего песка. В глазах гуляла острая шероховатая темнота, лёгкие свело жутким воспалённым спазмом.

Даглас закашлялся, надрывно, булькая, от губ потекла вязкая мазутная струйка. Кровь, смешанная с сажей, разъедала нёбо терпкой горечью, сердце поперхнулось и пропустило удар, выстрелив в голову слепящей свирепой болью.

Казалось, припадок длится веками, разлагая тело на гниющее зловонное мясо, безжалостно сжигая его в мокрый пепел… И снова, и снова, и снова…

– Даг? Всё хорошо?

Глухо обеспокоенный голос Лойс вывел печника из мучительного, удушливого оцепенения.

– Д… Да… Я в порядке, – пытаясь сипло отдышаться, ответил мужчина. Морозный тягучий воздух потёк в истрёпанные лёгкие, пламя вспыхнуло, с кровавой жадностью хватая живительный холод.

Он соврал.

Зачем? Может, чтоб девушка не теряла безмятежное чувство безопасности, впервые за долгое время так нежно подаренное ей. Он не может оплошать, это убьёт её без следа, размажет по раскалённому бытию. Они оба погибнут…

– Я вижу… – с мрачным недоверием сощурила глаза Лойс, растерянно посмотрев куда-то в сторону гневно трещащей и трепещущей жаром топки печника. – Ты болеешь?

– Возможно… но это не важно, – Даглас слабо, умиротворённо улыбнулся, смятенно показывая снаружи мужественную уверенность, хотя всё тело изнутри тлело болью, словно изрезанное тупой пилой на куски. – Идём скорее, нам надо успеть на паровоз.

Печник дружелюбно протянул спутнице руку, второй торопливо стирая с губ кровь. Алые капли уродливо впитались в белую шерсть свитера, но мужчина не обратил на это внимания.

Девушка замялась на мгновение, но легонько сжала его прикрытые помятой перчаткой пальцы. Может, она просто не привыкла к такому самопожетвованию, поэтому так по-звериному огрызается… Но печник благодушно даёт ей шанс, смиряется с её отвращением, берёт её с собой, чтобы укрыть от подступающей ледяными шагами смерти.

Значит… ей стоит отдать ему должное. Согласиться на помощь, как бы сильно он её ни бесил.

3

Трупы…

Сваленные ломаными, разодранными в мерзкие, склизкие и кровавые ошмётки, гнилые, могильно угасшие.

Земля с мокрым хлябаньем проваливалась под ногами. Из неё, как из грязной зловонной бездны, торчали измученными оскалами покорёженные останки печей, оторванные руки и ноги, покрытые размазанным слоем пыли и крови, головы с открытыми в истошном предсмертном крике ртами и бледными, высохшими до рыжих трещин, глазами.

Тела стелились по земле грудами мяса и железа, словно беспорядочно опавшие золотистые от ржавчины листья. Бешено изуродованные, замершие в посмертном вечном молчании.

Худые и синие от сырого дрянного холода ноги в истрёпанных дырявых ботинках осторожно ступали меж хрупких, трухой рассыпающихся перед глазами мертвецов, испуганно поскальзываясь.

Ступни нестерпимо саднили, будто в них вбили дюжину гвоздей, выворачивающих мясо наружу при каждом шаге. Нервы воспалённо пульсировали, отдавая лихорадочной темнотой в глаза и сковывая тело душной слабостью.

Он так долго шёл, а поле трупов всё не кончалось.

Мысли растерянно барахлили, голова заполнилась до одури терпким дымом. Больше ничего, только шероховатый звон в ушах…

Мальчик потерянно сел под осколок серой покрытой разводами извести стены, подобрав стёртые в кровавые клоки колени к груди.

Лёгкие измотанно гудели, наполненные сырым паром, он нервно вздрагивал, чувствуя, как гадко замерзает его сердце, неслышно пропуская удары и болтаясь в лоне, как мёртвый кусок плоти. Безжалостный весенний мороз словно зверски содрал с него кожу, изломал кости в ледяной прах.

Огонь тревожно задыхался, безвольно ползая по дну печи. Бледные растрёпанные отблески впитались мокрую землю, гуляли жёлтыми змеями по стали печей, задушенно погасших в палых обмякших телах, застревали сизыми искрами в траве.

Поле беглыми вспышками меркло, словно ныряя в тьму бешеными рывками, застилалось мутной кровавой водой.

Слёзы засохли грязными струйками на пепельно-белом осунувшемся лице с равнодушно подёрнутыми слепым туманом глазами.

Он уже ничего не чувствовал.

Казалось, он потерял сердце где-то там, среди бесправно убитых. Один, покорно обезумевший внутри груды железных костей, гниющего мяса и мерзко сжирающего кожу смрадного дыма.

Если бы только он мог умереть, чем видеть всю скорбь мира, истошно отрекаясь от эмоций и неумолимо сходя с ума…

Если бы…

Всё погибло. А он остался жив.

Мальчик измученно спрятал голову в колени. Из хрупкой полудрёмы к нему неслышно протянула руки тень, источающая трепещущий свет, такой незабвенно тёплый и ласковый, что хотелось надрывно рыдать от неистово печального чувства потери. Она что-то далёкое и расплескавшееся тихим эхом говорила безумно родным голосом матери и с предсмертной горькой нежностью гладила его по голове. Отец со своей косой от шрама ободряющей улыбкой гигантской ладонью потрепал его за плечо, пропадая в трясине уставшего сознания. Их полные тяжело скрытой тоски слова, признания, мольбы, сожаления… они то возникали всполохами огненного треска, то медленно уходили, глухо впитываясь в мрак.

Неужели это последняя встреча перед концом?..

Их нет, они лежат среди трупов. Он жив и совершенно одинок.

Звуки мешались в безобразный шум, в рёв умирающей твари, призраки истерично рябили, рассыпаясь в прах, их лица гадко рвались на кровавые куски, мокрым грохотом падая вниз.

Холод беспросветного ужаса дробью ударил мальчику в затылок, непроизвольно брызнули слёзы, неуютно колкие, как шипы репейника, вросшего в его красные глаза. Поле неспешно поплыло, тревожно рухнуло небо, поглощая багровыми каменными тучами, угловатыми и сырыми, томно угасшую землю…

– Ау!

Торопкий настороженный шёпот вонзился в уши до треска. От неожиданности пламя метнулось назад, беззащитно вжавшись в инистую железную стенку. Мальчик вскинул голову, напрягся, каждая жилка запуганно дрожала, хрупко ломаясь от жуткого бессилия. Ноги не слушались, словно дырявые тряпки, пропитанные ледяной водой, и скиталец подобрал колени ещё ближе, словно стараясь слиться с кирпичами грязным полотном.

Сердце ударилось в дребезг, в глазах резко потушили свет серыми разводами, дым мерзкой слизью осел в горле.

Перед ним сидела на коленях девочка в белом платье. Перепачканная в земле и крови, будто втоптанный в пыль ландыш, она с мирным сожалением протягивала к нему руку. Совсем маленькая, лет восьми, с пылким румянцем на щеках, широкими серыми глазами, похожими на кроткое зимнее небо, и золотистыми волосами, заплетёнными в длинный хвост чёрной лентой. Среди смрада смерти и ужаса такое невероятно милое лицо выглядело таким богоподобным, что от шока у мальчика чуть не остановилось сердце, устало хрипнув.

Что она делает здесь, неужели потерялась?.. Разве она не видит, кто перед ней?.. Почему не бежит прочь с рыданиями, как все человеческие дети?..

– Не бойся, – девочка в пытливой растерянности огляделась и тихо чистосердечно заверила, стараясь поймать взглядом бегающие глаза бедняги: – Здесь никого нет. Я тебя не обижу.

А он всё ещё не смел поверить в то, что видел. Мир страшно дёргался от потока слёз, огонь тщетно тянулся синими гиблыми языками до сердца.

Может, он всё же сошёл с ума и смерть появилась перед ним в виде девочки в белом платье?..

– Ты ходил долго, да? – догадливо спросила девочка, переведя хмурый от печальной задумчивости взгляд на его голые избитые ноги в истончавших подошвах.

Она говорила тихо, словно с пичужкой в силках, почти задушенной собственными трепыханиями, но ещё живой. Не убийца, а спаситель. Пришибленный дрянными чувствами страха, тоски, жалости, с белым подолом в крови… Но ещё крепко вцепившийся зубами в мир.

Девочка сняла с плеч сумку и начала обеспокоенно там рыться, ища что-то. На свет появилась деревянная расчёска, связка угольных карандашей, гербарий, маленькая потрёпанная и засаленная книжка, щекотно отдающая спиртом. Пахнуло кислым запахом микстуры, пропитавшим дерево.

– Держи, – незнакомка слегка пододвинула свои находки руками в сторону голодного замёрзшего бедняги. Она с наивной неловкостью поёжилась, бурно соображая, как заполучить к себе доверие. – Ты же ешь дерево? Мне не жалко.

Отзывчивая щедрость девочки заставила парня прийти в себя и расслабить сведённые воспалённой судорогой ужаса плечи. Алая тина с глаз начала уходить, мир прояснился, как под трезвенно ярким прожекторным светом.

В разъедающем душу мраке что-то проснулось, ничтожное, но неожиданно сияющее. Он ещё не понимал этого чувства, заставлявшего его пламя возбуждённо трепетать, наполнять голову липким жаром.

Надежда на лучшее? Существует ли всё ещё такое странное чувство, доводящее до счастливых исступлённых слёз?..

Да.

Беглец аккуратно подполз ближе, волоча расплавленные усталостью сбитые ноги. Волнение улеглось, он, наконец, смог ощутить себя в безопасности, воздушное тепло окутало его, и паническая разбитая дрожь нехотя ушла глубоко внутрь.

Мальчик отодвинул щеколду на печной дверце и, горстью собрав все «угощения», погрузил их в пламя. Огонь довольно заурчал, давясь углём и треском, взвился рыжим припадочно пляшущим факелом.

– Спасибо… – скрипнул надсадным, едва слышным голосом скиталец, выдохнув душистый серый дым в ладони, болезненно почерневшие от заморозков. Сердце наскоро наладило ритм, с металлическим лязгом подгоняя утраченные силы.

Он поднял голову на спасительницу, обращая к ней полный восторженной благодарности взгляд почти ослепших от безмерного горя глаз. Девочка не видела подвига в том, что сделала, и отдавать отчёт этому не хотела до брезгливости, всего лишь вдумчиво слушала свои мысли, руководимые определённо чем-то глобально безумным и в то же время невероятно человечным в её голове.

Все, кого он любил, необратимо погибли, оставив его совсем одного, без защиты и близкого тепла. Невыносимо видеть, как смерть упорно забирает жизнь маленького несчастного существа, перетерпевшего столько недостойной карающей боли.

Нельзя так умирать.

– Ты потерялся? – поинтересовалась девочка, сама прекрасно зная ответ. Она слышала со своей улицы безжалостные отзвуки хаоса, и безрассудное любопытство дёрнуло её в самую гущу падали. Искать в геноциде хотя бы одну маленькую жизнь.

– Д… да… – он обнял руками плечи, с жгучей ненавистью, пускающей ядовитые острые корни в самую душу и сминая её в пустоту. Осознание, что остался один… оно вернулось таким всплеском могильно тяжёлого отчаяния, что ландыш перед ним снова скрылся в шершавой шумной темноте…

Но его тоскливые гиблые мысли прервала ладонь девочки, уверенно и дружелюбно сунутая ему под нос.

– Идём, сейчас дождь начнётся.

Он взял её руку своей чёрной когтистой лапкой и медленно встал, пытаясь унять противное головокружение. Куда она его поведёт? Думать не хотелось, мозг трещал гулко и раскалённо, ломая череп на саднящие осколки. Будь что будет, во всяком случае, он доверял ей больше, чем бурно ревущему наступающей грозой адскому небу.

Они шли сквозь вязкий прохладный ветер, застревающий в одежде и волосах леденящими комьями. Тропинка через выжженное до пепельно-чёрной рыхлой земли поле кончилась брусчаткой, начали вылезать из земли здания.

Когда двух маленьких путников полностью окружили разноцветные строгие стены и укоризненно смотрящие мутные окна, незнакомка обернулась, продолжая тянуть парня за руку, и с неподдельным интересом спросила:

– Я Нона, а тебя как зовут?

Операция по спасению всё ещё вызывала тревожное недоумение у сироты, но он послушно плёлся за Ноной, вдумчиво смотря на её кудрявый встопорщенный затылок.

Утешение понемногу преобладало над метущейся в безвыходной грусти и дремучем страхе душой, и мальчик ответил, слабо, но лучезарно улыбнувшись:

– Даглас…

Даглас вёл Лойс под руку по тропе через перелесок, ползущей к вокзалу. Деревья свисали сверху мокрыми белыми обрывками, покрытыми снегом, словно встопорщенным мехом. Сугробы обхватывали фонари, залезали беспорядочными морозными узорами на их облупившиеся столбы.

Дряблый дым и прозрачный, рябящий по воздуху пар медленно застревали в спутанных кронах.

Об спину Лойс шмякнулся рыхлый снежок. Девочка возмущённо обернулась и заметила, как нарочито отставший Даглас, посмеиваясь, прячется за стволом берёзы. Дважды просить девушку не нужно, и она, полная азарта попасть печнику прямо в лицо, смяла снег и метко швырнула его в лукаво прищуренные латунные глаза, смотрящие из-за дерева.

– Ах ты ж! – демон по-совиному задорно расхохотался, сбрасывая с лица расплавившиеся водянистые ошмётки.

Девочка язвительно высунула язык, за что получила снежком в грудь, в ответ разозлённо схватила в охапку ледышку и кинула в мужчину, но тот увернулся гибко и быстро, как ветер.

– Эй! Я в домике! – Даглас сложил руки над головой, изображая крышу, и улыбнулся широко и весело, выявив ямочки на щеках.

– Так не честно! – в животном бешенстве гавкнула Лойс, разъярённая своей неудачей до отвращения к себе.

– А ты давай, поймай меня, черепашка!

Дразнится… думает, она… она Макар, на которого все шишки валятся?..

– Э, рыжая манда!

Лойс, не оборачиваясь, малодушно стерпела брошенное в затылок оскорбление. Билл Кинг обычно огрызался на неё так по десять раз на дню, если не двадцать, особенно – после того, как ночью измажет её лицо углём. А ещё пастой, навозом, протухшими яйцами…

– Да ты глухая или чего?..

Девочку грубо схватили за плечо крупные пальцы. Она всё же нехотя повернула голову, упёршись глазами в жёлтые, обросшие чёрным кариесом зубы задиры. Он обиженно скалился, как крыса, у которой отняли мусор.

– Отстань, – Лойс уже научная горьким опытом перекинула косу на грудь, чтобы у парня не появилось соблазна содрать скальп с её головы.

– Поднос отдай. Сегодня не хаваешь, – Билли требовательно протянул жирную руку, с гнусным превосходством улыбнувшись. Его наглые глаза навыкате, как у рыбы, высверливали в голове у девочки пару кровавых дыр.

– Скройся, фаршированный.

Такой непростительной дерзости мальчик не ожидал. В здравом уме никто не смел на него наезжать, даже ребята одной с ним весовой категории, и единственная, кто его рот топтала – эта уродливая тощая свинья. Борзая, потому что бесстрашная?..

От злости Билли заскрежетал зубами, подняв верхнюю губу, свёл брови так, что его маслянистые глаза чуть из орбит не вылезли.

– Слышь, – парень сцапал девочку за грудки и дёрнул к себе так бесцеремонно, что её деревянный поднос перевернулся, и порция пресной овсянки с водой плашмя впечаталась ему в льняную рубашку, едва застёгнутую на все пуговицы. – Ты вякай поменьше. Забыла, что вчера было?

Лойс плохо забывала причинённую ей боль. Тем более, когда это продолжалось буквально годами. Её холодная строптивость бесила горца-хулигана, привычного к беспрекословному повиновению, и поэтому она всегда одна из первых попадала под удар, даже несмотря на то, что гораздо меньше и слабее.

День назад он избил её поленом. До сих пор болят руки, которыми она тогда смиренно прикрывала голову для защиты. Слёзы высохли, а саднящие до судорог синие полосы остались.

Но так просто она не даст себя сломать… Если доживёт, конечно, до момента, когда сможет воткнуть вилку этому мерзкому жиробасу в глаз.

– Я помню.

– Брысь отсюда, дура.

Девушка отошла, освобождённая от хватки, и поставила на стол пустой поднос. Её плечи припадочно тряслись от униженного гнева и доведённой до безумия скорби. Но плакать она уже не могла, только яростно дышать, не в силах никак противостоять и ему, и самой себе.

Слабая, немощная, глупая…

– Ты, черепаха безобразная. Быстрее, твою мать!

Когда Лойс уже собиралась уходить из развороченной в хлам шумом и зеваками столовой, Билли остановил её, чуть не сломав в своих толстых пальцах её предплечье. Опустился к её уху, грязно дыша солоноватым смрадом ей в лицо:

– Ты думаешь, тебя полюбят и домой заберут?.. Мечтай, шлюха тупая.

Даглас растерянно остановился, увидев, как Лойс бесстрастно замерла с поднятой рукой. В глубоко беспокойных глазах девушки плыли нити белёсых вздрагивающих слёз.

Потеряшка неспешно опустила ладонь, будто окунутая в транс мутной ледяной воды, снежок мокрым комком выпал из её пальцев. Она ощущала… пустоту? Ярость и расстроенный азарт сменились на унылую надоедливую мелодию в голове, будто кто-то со всей психованной дури бьёт скрипку о лестничные перила.

Почему она подумала так?.. Тем более о нём…

Даглас стремглав подошёл и тревожно протянул руку, собираясь добродушно взять девочку за плечо в качестве поддержки, но побоялся её недовольства и передумал, неуверенно одёрнул пальцы.

– Извини, если я напортачил. Не хотел.

Лойс безжизненно опустила голову, глядя на налипший на сапоги снег, блестящий перламутровыми переливами.

– Это я. Я напортачила. Ничего.

– Мы оба дурачки с тобой, – несогласно нахмурил брови печник, поджав губы в неловкой улыбке.

Девушка ухмыльнулась, уже в чуть более приподнятом настроении. Как-то у мужчины получалось располагать к себе и делиться частью своего тёплого позитива, даже такой ничтожной.

И то верно.

А кто не дурак в этом чёртовом мире?..

Они продолжили дорогу, уже не решаясь дразнить друг друга снежками.

– Куда мы идём? – бодро отбивая обледеневшую дорогу хрустом шагов, спросила Лойс.

– На вокзал, – разомлевший от опьяняющего кислорода, втянув воздух сквозь зубы, ответил Даглас, затем ненавязчиво поинтересовался: – Ездила когда-нибудь паровозом?

– Не-а…

Лойс озлобленно стеснялась своих постыдно малых знаний о внешнем мире, ибо его для неё за стенами приюта и колонии не существовало, словно за забором в самое небо упиралась чёрная титановая стена.

– Я думала это как автомобиль. Только на рельсах.

– Почти так, – мужчина мягко улыбнулся, подбадривая помрачневшую девушку. В её возрасте он сам поразительно мало знал о простых вещах, но двадцать лет совершенно другой жизни перекроили ему такое жалкое понимание действительности. – Но его не поймаешь, как извозчика.

– Тогда на вокзале ждать надо?

Даглас сам себя жутко оскорбил мыслью о том, что почти впервые поедет в транспорте, не заплатив. Но собраться в другой город стоило побыстрее, а задерживаться ради того, чтоб перехватить работу в несколько монет – опасно, тогда Лойс будет долго оставаться без присмотра, во враждебном ей мире.

– Ага, – заговорщически кивнул в ответ на хмурый застуженный вопрос печник. Он нагнулся к уху девочки и шепнул, глотая дым, неловко и в то же время с отзывчивой оживлённостью: – На билеты у нас с тобой денег нет, поэтому мы немножко схитрим.