Морозных степей дочь бесплатное чтение

Nulla

По древнему дневнику Великого Героя Горицвета,

что найден в северных горах и частично мною восстановлен

Мышцы содрогнулись в беспокойном сне.

Он очнулся, жадно втянув стылый лесной воздух. В груди от внезапного пробуждения застучал набат.

«Значит… и это тоже не сработает», – обреченно подумал он, отметая очередной план.

– Опять кошмары? – спросила она, помешивая тусклые угли.

– Да… нет. Просто сон.

Он облизнул обветренные губы, потер лицо ладонями.

– Опять мы вторую неделю в дороге, – между прочим отметила она.

Звезды таяли в холодной, безлунной ночи. Девушка обернулась на восток, где за облетевшими ветвями уже серел краешек неба. Она доложила в костер оставшийся хворост – тепла от него будет мало. Затем, кутаясь в одеяло, на выгоревшем теле которого сверкали белые раны ватной подбивки, подошла и присела рядом.

– Нельзя бесконечно гнать себя. Поспи сегодня подольше, у нас хороший запас.

Он приподнялся, откинув свое одеяло, еще раз потер глаза, снося ломоту в задеревенелых мышцах. Спать совершенно не хотелось. Но понимал, что надо.

«А может, не так уж и надо?» – мелькнула тщедушная мысль. Он поспешил ее отогнать: после того, что уже сделано, отступать никак невозможно. Изможденному телу пообещал: «Скоро! Очень скоро отдохнешь».

Сухие ветви разгорались, освещая поляну. В этом свете волосы девушки переливались теплой медью. «Глупая. И что она во мне видит?»

– Сама-то? – ответил он, зябко дернув плечами. – Когда последний раз нормально спала? Не нужно меня сторожить каждую ночь, волки не унесут.

В далеком краю тихого осеннего леса будто в насмешку протянулся жалобный вой.

– Какая забота, поглядите на него. Можно подумать, я из-за волков переживаю, – улыбнулась она, опустив взгляд на кипу стрел подле его спальника.

Она вдруг поднялась, скинула с плеч свое одеяло, широко им взмахнула, на секунду скрыв звезды на небе. Второй ватник приятно придавил сверху.

– Зачем? – хмуро спросил он, хотя под двумя одеялами сразу стало теплее. – Ты, конечно, с севера, но ведь околеешь без одеяла, и вообще… Ну что ты делаешь?..

Девушка распутала одеяла возле его ног и с ловкостью ласки скользнула сразу под оба, юрко прижавшись теплой спиной к его груди.

– Не уснешь, пока не согреешься. Надо поспать! – настояла она.

И как тут поспоришь? «Что ж, поспим. Совсем… чуть-чуть».

l

А дальше – события сегодняшних дней, in medias res про героя моей эпохи

Поздняя осень: полузимник месяц

Северо-Восточный край

Судья оторвался от бумаг, пошевелив округлыми плечами под черной шерстяной мантией с норковым воротником. Он поднял на обвиняемого взгляд ясных, очень живых для столь почтенного возраста глаз. На окно рядом с судейским столом присел ярко-коричневый воробей, сделал «скок-скок», тюкнул клювом по деревянному подоконнику и, бойко прошелестев острыми крыльями, улетел прочь. Обвиняемый по имени Рэй так и потянулся за ним взглядом.

Судья, переминаясь в сомнениях, снова качнул головой. Присмотрелся к листку в руках – содержание ему сильно не нравилось.

– Нет, не сходится, – хрипло выдохнул он.

– Запирается лиходей! Новое ли дело? – взялся пояснить помощник – белокурый парнишка в черной рясе. Помощник стоял подле судейского стола, раздраженно вращая в пальцах потрепанное гусиное перо.

Однако его мнение судью не шибко интересовало.

– Дай-ка слог, – не оборачиваясь, судья затребовал только что составленный протокол допроса.

Губы обвиняемого дрогнули, он сглотнул тугой комок. Он стоял посреди этой крошечной судейской лачуги: так и не получивший обещанного шанса, чужой всем вокруг, в чём-то даже преданный: не то Амадеем, не то Светлобаем, не то самими высшими силами.

– А почему про Иоахима не записал? – недовольно осведомился судья, перечитав не очень-то стройные показания обвиняемого.

Помощник устало выдохнул:

– Право слово, ужто россказни всякого лиходея на глаголицу перекладывать? Да ладно бы по воску писали, стер и забыл, а велено-т по бумаге. Не расточительно ли?

– И вообще многое упустил. Пишешь ты быстро, но говорили, у тебя и слух цепкий. Наврали мне? – судья обернулся, возведя на помощника хмурый взгляд, да тот, кажется, не сильно смутился замечанию. – Такой слог мне не годится. Уясни. Придется допросить еще раз, с самого начала. Попутно уточним и несколько непонятных мест.

Помощник тяжко вздохнул, но словами перечить не посмел. Безо всякого желания он чиркнул коротким ножичком, починив уставшее перо, и возложил на аналой чистые листы.

Внутри лачуги потрескивала большая печь, мазанная белой штукатуркой. Из горнила рвался горячий воздух, наполненный вкусным ароматом березовых поленьев. Подле печи, позевывая, сидели на лавке разомлевшие от тепла ябетники, вооруженные деревянными дубинками, – судебные приставы. Судья положил перед собой обвинительный лист будто в первый раз, и его светлые, подвижные глаза воззрились на обвиняемого:

– Назовись, – прохрипел седовласый.

– Рэй, – почему-то также хрипло ответил обвиняемый. Губы его уже оттаяли, но холод не успел выйти из тела: на корабельной палубе, где он ожидал суда, было уж очень холодно. Впрочем, вероятно, не температура воздуха была причиной его дрожи.

Молодой помощник под скучными взглядами ябетников царапнул странное имя на листке, начав слог заново.

– Понимаешь, по какому поводу ты здесь оказался? – спросил судья.

– Понимаю, – ответил Рэй.

– Каков родом и каким трудом живешь? – без интереса осведомился судья, тем временем внимательнее вчитываясь в содержание обвинительного листа, полученного от губного старосты.

– Путешественник, – сообразил Рэй и прибавил: – из далекой страны.

Рэю показалось, что это прозвучало чуть лучше, чем первые его слова: «Рода нет» и «Пока никаким». Судья в очередной раз дочитал обвинительный лист и принялся за работу.

– Что ж, Рэй из далекой страны. Прости за эту волокиту.

Помощник аж закатил глаза: старик вечно манерничал с этими охламонами и окаянцами.

– Как ты уже понял, мы начинаем допрос заново. Клянешься ль говорить правду пред княжеским поверенным?

– Клянусь! – в этот раз уверенно ответил Рэй.

Однако княжеский поверенный тут же застал врасплох новым вопросом – простым, но совершенно непонятным: Чем? И не получив в скором времени ответа, судья словно бы стал предлагать варианты:

– Отцом ли Небесным Сварогом, Мареной ли Тёмной? Распятием? Или, коль желаешь, своим идолом из далекой страны?

– В моей стране… не принято истово молиться богам, – на свой страх ответил Рэй.

– Что ж, – вздохнул судья. – Приступаем.

Пусть, в силу нерадивого поведения судейского писаря, обвинение оглашалось во второй раз, княжеский поверенный не пропустил ни одного слова. Он зачитывал обвинение медленно и с выражением, расставляя акценты на ключевых словах.

Завершив, он облизнул губы и поднял взгляд на обвиняемого:

– Итак, Рэй. С обвинением согласен?

– Не согласен, – подготовившись, объявил тот.

– Тогда изволь рассказать, как было дело, – тоже готовый к возражениям, ответил судья и, напрягши скулы, мотнул головой горе-помощнику: всё записывай, ленивая душонка!

Тремя днями ранее

Он только сделал шаг. Обернулся – а таинственной Башни за плечами уже не было. Прохладная ночь нежно коснулась лица.

Ни пения птиц, ни стрекота сверчков. Хотя лес еще не был укрыт снегами, стылый воздух сообщал, что первые заморозки давно прошли.

Рэй отряхнул кафтан, утепленный мягким подшерстком, нахлобучил шапку с меховым отворотом и цокнул роговыми каблуками остроносых сапог. Одежды, подаренные Правой Башней, были удобны и советовали погоде. Зеленую тетрадь, которой пока не было приложения, он устроил во внутренний карман.

Случившееся в Правой Башне совершенно не укладывалось в голове, потому покамест он отодвинул ее на задворки сознания. О ней и правда чуть позже. Он вдохнул осенний лес. Было холодно и ясно. Неисчислимые искорки теснились на небосводе, отделяя бездну разительно черного неба от сплетения угольно-черных ветвей.

«И чего на меня меланхолия напала, когда я на этот контракт соглашался? Ладно бы что хорошее предлагали». И всё же приятное волнение играло в душе. Быть может, именно этого ему не хватало, чтобы начать жить по-настоящему?

Теплый кафтан изящного кроя сидел удобно и внушительно. Пусть утренний воздух веял прохладой подступающей зимы, а земля хрустела утренним заморозком, путнику было очень комфортно. В таком наряде за бродягу его не примут, наоборот, видно, что человек непростой. Кошелек вот за пазухой, правда, не больно-то тяжелый.

Путник заметил просвет меж деревьями, и вскоре ступил на узкую песчаную дорогу с колеей от гужевых повозок.

Ночь таяла быстро. Звезды потухли, мрак сошел, оставив на ветвях голубоватую дымку. Спустя немногое время, тёмно-синий восточный горизонт принялся теплеть восходом.

Не успел герой утомиться дорогой, как впереди нарисовались два силуэта. Смешанный лесок тут обрывался непахаными полями. Двое стояли подле серого межевого валуна. Солнце еще не пробило горизонт, но небо было ясным, светло-розовым, и видно было далеко.

Пара беседовала напряженно: один взволнованно жестикулировал, будто оправдывался, другой – статный муж при копье и щите – стоял непримиримо. Они заметили путника, но интереса его персоне не оказали. А стоило Рэю подойти вблизь, как разговор меж теми оборвался глухим ударом!

Щуплый, несолидно стриженный под ежика паренек кулем отлетел на землю. О-хо, вот тебе и разговор. Второй, что при оружии, – весь серый, не человек, а слиток булата. По виду солдат: серый ватный воротник выглядывает из-под кольчуги, спадающей до середины бедра, на поясе головой вверх закреплен кистень, на груди кинжал без ножен на ремне, а в руках вытянутый щит и копье с ромбическим острием. Тёмно-серые, чуть вьющиеся волосы соли с перцем, короткая борода в тот же цвет, суровые, будто в камне вырезанные морщины, взгляд острый, если в нём и была когда-то жалость, годы вытравили ее без следа.

Ясно, что против этого серого солдата у молодого паренька не было и шанса. Однако же мальчишка быстро стер юшку из-под носа, крутанулся назад, вскочив на ноги, и на свою беду выхватил с пояса короткий, почти игрушечный меч. Даже Рэй понял, что это зря.

Воин усмехнулся над намерением мальчишки защищаться, а вместе с тем и уверился в своем праве применять оружие, которого при нём был целый арсенал. Не думая сдерживаться, солдат совершил выпад копьем, которое со свистом блеснуло возле шеи несчастного! И вот тут Рэю стало не по себе: да он ведь его и правда убьет!

Явившийся герой, не снабженный в Башне даже оружием, не то что геройскими способностями, встал примороженный. Внутри буря: сердце стучит, обжигая грудь адреналином, но руки-ноги словно в лед заковало. Двое дрались насмерть. Вернее, насмерть дрался только паренек.

Он бросил короткий взгляд на стоящего столбом незнакомца и замахал рукой:

– Он меня грабит! Не стой же, зови на помощь!

Растерявшись, герой набрал воздуха, но, оглядев глухую тропинку, что шла из леса в старую посадку, понял, что кричать о помощи тут бесполезно.

Честность, достоинство, верность ремеслу – три добродетели, озвученные господином Светлобаем, мастером Правой Башни, в один голос требовали вмешаться в этот неравный бой. Но что он мог бы сделать против этого отъявленного преступника, который даже сейчас, обретя свидетеля своего страшного деяния, и не подумал остановиться?

Впрочем, по короткому, колючему взгляду, который метнул серый солдат, Рэй понял, что свидетелей-то тут, пожалуй, не оставят.

Копейщик совершил заступ, глухо вмазав щитом по лицу парня, тот оступился, и копье броском гадюки цапнуло за живот, окропив короткую куртку из козьей шкуры.

Парень отпрянул, лицо его стянуло от боли, ноги не удержали, и через секунду он оказался на земле. Воин крутанул копьем, со свистом стряхнув яркую кровь с серебряного острия, склонился и снял кошель с пояса раненого.

Невыносимо было на это смотреть! Вот так здесь дела делаются? Рэй сжал кулаки, но от волнения и страха в них не было чувствительности. Он наблюдал эту вопиющую картину неспособный ни вмешаться, ни убежать. Копейщик же поглядел на горе-свидетеля и зашагал в его сторону.

Когда солдат приблизился, сердце героя пропустило удар. Однако злодей более не удостоил никчемного свидетеля вниманием. Поигрывая полученным кошельком, он развалистой походкой отправился по дороге, уводящей обратно в лес.

Только к секунде, когда меж ними набралось под тридцать шагов, Рэй распрямил легкие. Подбежал к раненому – этот лежал, привалившись на межевой валун. Коротко стриженый паренек поднял усталый взгляд.

– Ты же, – тяжко набирая воздуха и прижимая ранение на боку, сказал он, – ты же герой?!

– Я…

Рэй прилип взглядом к ширящемуся бурому пятну. Признаваться в этом громком титуле было стыдно и нелепо.

– Да, вижу, что из них, – и облегченно выдохнул. – Ведь я именно тебя тут и ждал!

И это еще больше растревожило душу. «Он ждал меня? А теперь ранен, умрет из-за меня!»

Рэй припал на колени, силясь рассмотреть ранение.

– Я могу что-то сделать? Лежи, я приведу помощь…

Но парень схватил за локоть и быстро объяснил, что нужно идти на артель.

– Мы там всех встречаем, ага. А меня Пташка звать! Оруженосец, значит, – тревожная улыбка пробилась на побледневшем лице.

Рэй поддержал его под плечо, помогая подняться.

– Что за артель, далеко? Ты сможешь идти?

– Недалече. Пташка махнул в неясном направлении: – Тудой вон.

– Прости, что замешкался. Но, понимаешь, я ведь…

– Да по́лно, по́лно, переживу! – бодрясь ответил Пташка.

Странное заявление для человека, раненного копьем в живот, но не в том состоянии был Рэй, чтобы это воспринять.

– Слушай, а ты другого героя тут не видел? Амадея.

– Что за Амадея? – тут же напрягся парень. – Он с тобой?

– Наверное. Он ведь тоже был в Правой Башне.

Пташка потер крючковатый нос и забурчал:

– Пропустили, что ли? Может, еще и сыщем… ну, ладно, айда скорее, нас ведь ждут! – спохватился он и зашагал бойчее.

Полупрозрачное покрывало ночи утягивало на запад, и меж деревьев занимался холодный рассвет. Собеседник уверенно шагал по тропинке, придерживая ранение рукой, всё легче опираясь на плечо героя.

– Как вышло, что на тебя напали?

– Так то ж бандюга местный! – хмыкнул Пташка. – Ну, точнее, не местный, а наоборот. А вообще, бес знает, откуда он. Иоах… Яким, в общем, звать. Бывший ганзейский атаман. Принесла нелегкая в наш край! Всех подряд щупает, упаси господь ему на дороге попасться. А я вот попался.

– Прости, – склонив голову, повинился Рэй, – на героев тут, похоже, рассчитывают? А ты знаешь Светлобая?

– Да ты не пыли! – весело отмахнулся парень. – Ты теперь не один, сейчас с мужиками познакомишься и сразу всё понятно станет. Вон, напрямки пойдем, ага.

Они сошли с тропинки, углубившись в облетевшие кустарники среднего яруса. Утренняя свежесть бодрила, а твердая походка Пташки давала надежду на то, что ранение вовсе не такое глубокое, как показалось сначала.

«А бедный Пташка, поди, не догадывался, ради какого бездаря рисковал жизнью!»

Да-а, сейчас узнают, что ему-то, Рэю, никакого божественного таланта в Правой Башне не дали, да и погонят в три шеи. И ведь правильно сделают! На что такой герой нужен?

За́росли малины шипами пытались удержать путников, но только облепили кафтан липкими, крошащимися листьями. Двое очутились на просеке с лысым холмом посредине. На том стоял осевший лубяной домик, потемневший от суровых зим.

Пташка шагал ходко, пересекая лощину. Двое взошли на пригорок. Пташка стукнул по двери из горбыля четыре раза.

«Бедноватая артель», – не без разочарования подумал Рэй.

– Щас всё будет, – выдохнув клубочек пара, зачем-то подмигнул Пташка, щурясь от холодного, бронзового рассвета.

Внутри зашуршало. Заросшая сальными волосами голова мелькнула в дверном проеме и сразу исчезла. Пташка отпустил плечо Рэя, притянул дверь на себя и сделал пригласительный жест. Рэй шагнул, склонившись под низкой перекладиной, а краем глаза увидел, как Пташка щерится широкой, тонкой улыбкой, да так лучисто, вовсе уже не крючась от смертельного ранения.

Воздух внутри стоял теплый и душный. В центре очаг по-черному, горстка красных углей, подернутых золой. В полумраке герой разглядел двоих, не считая Пташки, который вошел следом. На артель героев, хоть бы и самых пропащих, эта землянка не тянула. Щеколда шаркнула за спиной.

Мужики затаенно переглянулись. Двое в серых рубахах поднялись с соломенных лежанок. И в эту секунду Рэй поймал на себе еще один взгляд: неприятный и почему-то уже знакомый. Но присутствие этого человека здесь казалось столь неправильным. Дорожный разбойник Яким, что напал на Пташку полчаса назад! И этот булатный слиток почему-то был тут как дома: привалился на стену, почесал короткую бороду и скучно оглядел заявившегося героя. Копье и щит прислонены к стене.

Сердце сжалось, когда Рэй понял, насколько глупо попался.

– Я ж говорил, сейчас всё поймешь… герой, – произнес позади Пташка, вытирая бутафорскую кровь о подол козьей куртки.

В спину врезались две ладони, да с такой силой, что герой кубарем полетел прямо в тлеющие уголья очага! Сильная рука подхватила, остановив паденье, но швырнула обратно, и с противоположной стороны на щеку рухнул кулачище, по весу сравнимый с пудовой гирей. Взгляд размыло, горизонт запрокинулся, тело по инерции отбросило в другую сторону, где такой же встречный удар прострелил чуть выше живота.

Сознание разлетелось на осколки, дыханье сперло, тело враз превратилось в комок ревущей боли! Герой рухнул на холодную, прелую землю, пытаясь поймать ртом воздух. Яким, видимо, оказавшийся главным среди присутствующих, пока раскурил трубку.

– Дохлый, – раздалось наверху. – Точно герой?

– Отвечаю, – усмехнулся Пташка и весело объяснил: – я ж их сразу чую, по говору скудоумному! Наш-то брат такой чепухи не мелит. Башня, таланты, кот – эт токмо услышишь, гони сомненья, очередной огузок с деньгами к нам спустился, принимай родимого!

Ловкая рука юркнула под кафтан Рэя и вынула кошелек.

– Еще доказательства нужны?

Кто-то подкинул мошну в воздухе и поймал, задорно звякнув монетами. Деньга порадовала бандитов. Рэй начал подниматься, но под задор получил крепкий пинок. Хлопнул тупой звук, он сжался в позе эмбриона, до слез зажмурив глаза.

– Птаха, – прорычал один из бандитов. – Пошто так мало?

– Ну с чем пришел. Я их сразу веду, уж негде ему было спустить.

– А ну как этот селезень деньгу прямо в лесу припрятал? Не думал?

– Да он ротозей, – убеждал Пташка. – Очередной мозгляк, что пришел на подвиги. У них с каждым разом всё меньше денег, сам ведь знаешь.

– Да хрен пинаешь! Три серебряных отруба и ладошка меди. Нешто мы за эту шелуху неделями в твоем сарае тухнем?

Пока грабители выясняли отношения, волна боли немного откатила. Рэй, собирая по частям сознание, отполз, но скоро уперся в стену – всё под внимательным взглядом булатного копейщика, что покуривал трубку и пока не утруждался даже раздачей приказов. Бандиты отвлеклись, пересчитывая монеты, так что герою удалось подняться на дрожащие ноги.

Под руку не попалось ничего, что можно было бы использовать для защиты. Боль и страх застлали сознание. И тут, неожиданно для себя, поддавшись какому-то отчаянному, древнему инстинкту, он опрометью кинулся на коренастого мужика, что стоял к нему вполоборота, толкнул и чудом вытянул саблю, висевшую у того на поясе! Герой схватил тяжелый кусок холодного железа обеими руками и выставил перед собой.

Рука с курительной трубкой замерла; Яким поднял сосредоточенный взгляд.

Впрочем, сабля в руках героя вызвала у лиходеев лишь смех. Обезоруженный противник, не опасаясь лезвия, подошел вблизь, Рэй махнул неуверенно, отчего-то всё еще слабый духом, чтобы всерьез применить оружие против живого человека. Коренастый перехватил запястье, вывернул, и выпавшая сабля печально лязгнула о землю.

Бандит толкнул разоружённого героя в соседа, а тот, заранее подготовившись, прописал хук снизу, отчего передние зубы насквозь пронзили язык никчемного героя. В рот ударило едкое железо, из глаз брызнули слезы. Удар в бок со спины – и сквозь позвоночник прошел раскаленный прут. Он безвольно повис на чьих-то руках.

– Хватит, – зычный голос остановил сумятицу ударов. То был Яким.

И тут на затылок опустилось что-то такое тяжелое и твердое, что затрещало даже во лбу, пред глазами прокатились мигающие желтые колеса. Щека безжизненно ударила влажную землю. Голоса звучали приглушенно, резью отдаваясь в голове.

– Птаха. Не надоело тебе это актерство разыгрывать всякий раз? – с покровительственной усмешкой спросил Яким, выпуская облачко дыма.

– А вот не надоело! – даже огрызнулся Пташка. – Это не тебе, Иоахим, геройский в тотошний раз обе брови спалил. Прямо из рук ведь огнем полыхнул, кощун! Чуть без зенок не оставил паскудник. Или как тот рыжий герой Ломтя разделал, а? Забыл, поди? Бедный Ломоть так красными ломтями и развалился посередь дороги! Сходу-то не смекнешь, чему их в клятой башне научили. Ну к лешему, мне вот так спокойнее, тихонько, в сарайчике, со спиночки…

– Ладно, – безразлично бросил булатный копейщик, резко сменив тон с отеческого на деловой: – Что с деньгами? С таким тощим наваром, тебе, Пташка, по всему Княжеству придется огузков собирать, чтобы долг перед нами закрыть.

– Иоахим, – примирительно и с уважением цыкнул Пташка, – ты не пыли. Уже давно созрела мысль, как возместить похудевшие кошельки пришельцев. Делов на полдня, а доход, пусть небольшой, но на полгода точно. Ты скажи, у тебя губарь знакомый есть?

Ныне

Помощник, навалившись на аналой, раздраженно и быстро царапал руны по листку – жуть как не хотелось строчить слог в третий раз; у судьи-то терпения хватит и в третий раз допросить, он такой.

– Как и было сказано, нападение было свершено не мной, а в отношении меня, – терпеливо объяснил Рэй.

– Да он же сам сказал, что у него в руках была сабля, и он с нею набросился на человека! – шикнул судье утомленный помощник.

– Я защищался! – выпалил Рэй, услыхав. – И саблей я никого не задел. Да разве по моему виду не ясно, что ограбили меня?! – сорвался он, призывая в свидетели свой нелепый вид.

Историю о том, что обвинение является ложным, судья, конечно, слышал каждый божий день. Он подпер голову, уложив указательный палец на щеку.

Обвиняемым перед ним стоял молодой мужчина с недлинными волосами и внимательными глазами насыщенного цвета. Черты лица, пожалуй, были не лишены красоты. «По виду как барин», – всё не мог решиться судья. Лицо ровное, с правильными чертами, зубы белые, шея не красная, как у землеробов, и руки не натруженные. Говорить обучен, опять же.

Впрочем, будь этот Рэй – что за странное имя? – барином, уже б ногами топотал да родовым именем громыхал. А будь он барином в опале, всенепременно пришло б письмо с указаниями, а ничего такого нет, решай, судейский, сам сию оказию.

«Но и никакой он, шельма, не путешественник», – вынужденно признал себе судья.

Обвиняемый был росл и ладно сложен. Живот только плосковат – у доброго мужа живот должен быть покрепче да покруглее. Мускулы верхней части тела просматривалась особенно хорошо, ведь его, Рэя, привезли на шхуне попросту голышом. И только перед судейской избой кто-то из ябетников, да видно одной потехи ради, сыскал ему юбку с пеньковой веревкой на поясе – вот и весь наряд.

– Уж не знаю, как ты штаны потерял, – судья исподлобья стрельнул глазами на одеяние обвиняемого, – однако ты утверждаешь, что Пташка и его друзья нанесли тебе тяжелейшие побои, от коих ты едва не умер. Ты также говоришь, что били тебя по указке некоего Якима, он же Иоахим. Я наслышан об этом человеке. Плаха на Закла́нной площади Храбродара уже много лет плачет по его шее. Меня немало тревожит, что этот лиходей перебрался в наш край, коль это правда. Но видел я и как выглядит человек, поколоченный толпой, и вот ты на такого совершенно не похож.

Рэй опустил голову, поняв, что сказанное им действительно не находит подтверждения: на теле-то ни царапинки! Но как же такие чудеса объяснишь?!

– Путь рекой сюда занимает менее пяти дней. За это время заявленные тобой побои не сошли бы бесследно. Ладно, давай продолжим. Что случилось после нападения? – терпеливо спросил судья, однако тут и рассказывать было нечего, во всяком случае, того, что Рэй мог бы поведать судье.

Тремя днями ранее

Несколько часов героя не существовало. Появляться в мире он стал постепенно. Сначала только слух: натужный скрип древесины и хлюпанье воды кружили вокруг назойливыми мухами. Потом запахи: тина и прелое дерево. Одна за другой стали возникать части тела: рука, колено, живот, плечо – каждая болела, ныла и токала. Голова – лучше бы не появлялась вовсе.

События, минувшие с момента выхода из Башни, пролетели скопом рваных картинок. Вокруг пульсировала шершавая тьма. Из глубин небытия Рэя беспощадно выносило на берега реальности, которая была хуже некуда.

Холод пробирал до костей: герой лежал абсолютно гол. Правая Башня снабдила комплектом одежд, однако господа с артели не оставили даже ниточки. Удивительно, но под ладонью каким-то образом очутилась та самая тетрадь, полученная в Башне. Подняв руку, он ощупал толстую, крошащуюся корку выше затылка. Левый глаз распух так, что почти не открывался, рот заклеен соленой слизью. Кто-то особенно усердный еще и заковал его руки в деревянные колодки – можно подумать, он бы куда-то убежал.

Густая кровь медленно била в виски. Горизонт пошатывался, но не из-за самочувствия, комната действительно давала крен то в одну сторону, то в другую. Сверху, меж потолочных досок, били острые лучики солнца. Видимо, трюм небольшого судна.

Герой припал спиной к стенке. Повыл тихонько, пытаясь смирить боль, а корабль поскрипывал в ответ. Губы стянуло не только от спекшейся крови, но и от жажды.

И сложить бы герою голову в сием негодном месте, но кое-что произошло.

Ныне

– Не желаешь говорить? – удивился судья. – Что ж, твое право. Но я еще не завершил, – решительно сказал он, чем вновь раздосадовал своего ленивого помощника.

Белокурый шумно вдохнул, раздраженно царапая по листку.

– Давай-ка еще раз разберем доводы обвинителя, – настойчиво сказал судья. – Согласно показаниям пострадавшего, лихое дело случилось на гостинце[1] из деревни Стя́гота в вольную выселку На́волок, которая лежит на одном из Медвежьих притоков. Ты, Рэй из Паду́ба, угрожая оружием, каким – не указано, напал на Пташку, помощника плотника из Наволока, требуя вручить тебе деньги и железные инструменты, что имеются при нём. Пташка исполнить требование отказался, и ты набросился на него, намереваясь убить. В ходе драки ты нанес ему побои.

Рэй слушал терпеливо. Пока не начался суд, он полагал, что бандиты попросту продали его в рабство, однако по видимости, окружающие люди никакие не работорговцы, а официальная власть. То, что творится сейчас, не что иное, как суд, то есть, напротив, вершина здешней справедливости! Лиходеи принялись выставлять за бандитов ими же ограбленных странников, видимо, получая за это «компенсацию» в виде штрафа, к которому, в качестве наказания, принуждался схваченный ими «преступник».

– Сказано, что на звуки побоища, подоспели друзья Пташки, – продолжал судья. – Они спасли знакомца от твоего нападения, одолев тебя и под силу связав. Они же призвали губного старосту, чтобы засвидетельствовать лихое дело пришлого человека и нанесенные Пташке побои. Губным старостой записаны обращение Пташки о нападении и поданные против тебя свидетельские показания, – завершил судья и отложил лист на край стола.

Отчаяние свербело грудь. Рэй понимал, что рассказать о Башне, рассказать о сударе Светл-О-Бае нельзя. Точнее, он мог бы рискнуть, но потаенное и очень скверное чувство подсказывало, что признаваться в своем геройском статусе опасно для жизни.

– Уважаемый наместник, – приосанился Рэй, решив сменить тактику. – Свидетельские показания были зафиксированы только с одной стороны. Меня ударили в голову, оттого я утратил сознание, а потому не был допрошен губным старостой надлежащим образом. Невозможность дать показания на момент записи обвинения лишила меня права на защиту, – пояснил Рэй, отмечая процессуальные нарушения.

– В показаниях губного старосты отмечено, что ты юродивый[2]. Живешь в деревне Паду́б, но к общине, хм, не приписан.

Судья поднял на обвиняемого изучающий взгляд. «Не лжет, – опять подумал он. – А если не лжет, то как сошли побои?»

– Говоришь, в деревне Падуб никогда не был?

– Никогда. Я родом из очень далеких мест, – подтвердил Рэй.

Судья возвел на обвиняемого жесткий взгляд. Непонятность сего казуса начинала его раздражать. «Рэй, Рэй… – напряженно думал судья, – да что за имя-то такое? С востока, что ли?»

Обычно судья прозревал насквозь любую ложь, даже любую неискренность в словах. «Но этот Рэй, черт бы его ни разу не соврал. Не всё рассказывает, но и не лжет. Образован и статен, но откуда явился вовсе не понять. Будто вчера родился».

– Раньше был знаком с Якимом?

– Нет.

– А с Пташкой?

– Нет.

– В Падубе малым числом живут хлебопашцы и охотники по пушнине, я знаю эту общину. По твоей высокой речи мне ясно, что ты не пахарь, не пушник и даже не ремесленник. Великим князем мне вверено рассмотрение уголовных дел, обвиняемыми по которым идут бессословные: холопы, рядовичи и старосты, понимаешь? Это мирской суд для черного и житьего звания. Мне неподсудно выносить приговор купцам, княжеским слугам, боярам иль духовникам, особенно, если сословность они имеют на другой земле. Спрошу еще раз. Откуда твой род? Есть ли сословие? Каково подданство?

– Я действительно не являюсь подданным этой страны. Как и отметил, я приехал издалека. У себя на родине я получил образование. У нас нет сословий, каждый работает по мере своих сил и получает по заслугам.

– Это замечательно, – утомленно вздохнул судья, – но твои показания расходятся с показаниями видоков, – имея в виду свидетелей, указал он. – Их показания были зафиксированы и удостоверены губным старостой, как то предписывает Разбойный приказ, и они в точность подтверждают слова обвинителя Пташки. Таким образом, я не могу принять одни твои устные показания против свидетельских, что поданы в порядке, определенном княжьим словом. Есть ли иные мужи, кои могли бы утвердить правдивость твоих слов по рассматриваемому случаю и поставить под сомнение показания обвинителя и его свидетелей?

– Там больше никого не было.

– Есть ли письма, грамоты, записи, свидетельствующие о твоей принадлежности к купечеству, духовенству, боярству, княжеской службе? Иль, по меньшей мере, свидетельствующие о твоем подданстве другому государю?

– Боюсь, таковых у меня не осталось, – крепче сжимая в руках тетрадь – единственное, на что почему-то не позарились бандиты, – ответил он. Пустые страницы ничего не докажут.

– Найдутся ль послухи, люди, что способны поручиться хотя бы за твое доброе имя, доброту твоего рода, место происхождения?

Рэй покачал головой, и это опять огорчило судью. Судебный процесс подходил к печальному завершению.

Да, бедный Рэй не мог рассказать этого судье. Однако, дорогой читатель! Я, Савелий Крапива, пристрастный искатель тайн и секретов, клянусь, что не со сокрою от тебя этой истории, ибо тот, кто читает мое пристрастное повествование, имеет право знать всё!

Секрет Рэя из далекой страны

Еще несколько часов назад, до встречи с Пташкой

Правая Башня

Удар! Жидкий лед пронзил иголками, острые льдинки царапнули кожу.

Ледяная жидкость начала заполнять легкие, отчего сердце, что ухало, потеряв ритм, стало замедляться и остывать. Короткий миг борьбы обратился смирением. Он удалялся от поверхности в темноту. Не было страха, боли и даже сожалений. Мрак. Покой.

Грудь будто стиснуло железной клешней, заставив сердце прокачать кровь! Удар адреналина обухом врезал по упокоившемуся сознанию. Он откашлялся, изгоняя из горла солоноватую воду. Легкие пылали огнем, сердце колотило по ребрам изнутри, пред глазами мельтешил всполошенный рой белых мушек.

А над ним стоял ангел.

Вернее, так ему показалось. То была девушка… нет, пожалуй, дева! С очень длинными волосами цвета топленого молока и бездонными, рисунка ночного неба, глазами, в которых горели настоящие живые звезды.

Таинственные образы смешивались друг с другом, не позволяя уловить смысл этого красивого сновидения, прежде чем сознание вновь потухло.

Прошло время. Он лежал в тиши, на полу, покрытом холодной глянцевой эмалью, заботливо укрытый почти невесомой накидкой – ее тончайшие нити были нежнее пуха.

Просторная комната имела форму гексагона, по которому безо всякого порядка располагались шкафы, заполненные свитками, письменные столы и светящиеся сферы, парящие в воздухе. Именно такая возникла прямо перед ним только что. Одно прикосновение к бело-зеленому объекту, и он оказался за пределами знакомого измерения. Кто бы знал, что не следует трогать блуждающие глобулы! Это Рэю вот-вот объяснят.

Гулкие голоса доносились урывками.

– …Как ты понимаешь, это страшная угроза.

– Они сильны?

– Непомерно!

– Как же..?

Рэй поднялся. На удалении разглядел из троих. Двое сидели за столом: молодой шатен, тоже закутанный палантин и дева с молочно-белыми волосами. Она вся, будто сотканная из светящегося сатина, восседала на стуле с высокой спинкой, безвольно сложив тонкие, словно у куклы, руки на коленях. Длинные локоны струились вдоль рук, мимо талии, спадая на пол, продолжая стелиться даже под ногами. Третий был совсем низкого роста и округлого сложения. Он стоял позади девы, словно почетный лакей.

Рэй хотел задать вопрос, но и рта открыть не успел, а карлик метнулся от стола и грозным шепотом велел замолчать!

Одолевая головокружение, Рэй опустил взгляд на карлика. Но, кажется, сновидения не закончились. Перед ним сидел огромный, черный кот! Тот, который и́здали почудился карликом, вблизи оказался котом раз в пять крупнее домашнего, да еще почему-то в одежде. Дымчато-черная шерсть лоснилась, грива мужественно выступала из-под воротника замшевой мантии с просторными рукавами. Если б не абсурд ситуации, котяра, пожалуй, сошел бы за монаха. На фоне сдержанного одеяния, лишенного всяких украшений, выделялись ярко-желтые глаза с черными и острыми, как лезвия, зрачками.

Со стороны стола прилетело:

– Закончили.

Дева произнесла это единственное слово совсем тихо, едва дрогнув губами, однако ее шепот медной гирей прокатился по полу, набился глубоко в уши, ударился несколько раз о стены и улетел в неисчислимую высоту комнаты.

Она поднялась из-за стола, но опять, будто бы не сама, а словно кукла на невидимых ниточках. Ее волосы, словно не имеющие массы пушинки, вздрогнули и запоздало устремились за ней. Безучастный взгляд черных, но наполненных мириадами горящих звезд глаз пробежал по комнате, будто в поисках чего-то. Она сделала несколько неуклюжих шагов и растворилась в прозрачном облачке света.

Сама дева была восхитительно прекрасна, но движения гротескны, вымученны. Все, включая кота, проводили ее затаенно. Почтительная тишина продлилась несколько секунд.

– Странно, – произнес кот, с неприязнью покосившись на человека.

Рэй вернулся к первой мысли: не может кот разговаривать! Хоть бы и самый умный. Коли б не эти несвоевременные мысли, Рэй бы заметил, что черный котяра рассуждает так, будто как раз появление тут запоздало очнувшегося Рэя, а вовсе не всё остальное, было из эфемерной категории странного.

– А мне теперь куда? – скромно поинтересовался шатен, который, с уходом девы, остался за столом один. – И позволю себе повториться! – смущенно одергивая палантин, высказал он, – мне вот это крайне неловко. Нельзя ли получить хоть какую-нибудь одежду?

– Выдадим, – раздраженно ответил кошачий. – Надо разобраться, что это такое с тобой прилетело и почему сначала оно было без сознания. – Так-с, аномалия, имя у тебя есть?

– Рэй… меня зовут.

– Рэй? – усомнился кот. – Значит, – дернув усами, он обернулся к шатену, – вы не знакомы?

– Впервые его вижу.

– Но как же так? Может, вы находились рядом во время призыва, и сфера нечаянно захватила сразу двоих? – предположил кот, но шатен отрицательно покачал головой. – Ерунда какая-то. Да и они ничего насчет него не сказали.

Кто такие «они», было неизвестно. Усатый прошел к письменному столу, запрыгнул на табурет и вдруг, свесив ноги, уселся за стол совершенно человеческим образом. Мясистый хвост выпал из-под робы.

– Ладно, Амадей! – обратился он к шатену. – Тебя ведь так зовут? Тут и в самом деле просто аномалия. Завершим с тобой. Условия контракта ясны, ничего не нужно повторять? – скорее констатировал, нежели спрашивал кот.

– Позволь уточню, – спешно подошел к столу молодцеватый шатен. – Вот без шуток, да? Я окажусь в другом мире и смогу там делать что угодно, и вообще никаких ограничений?

– У тебя, как героя, есть соответствующий долг, не смей о нём забывать, – строго ответил кот, а затем нехотя продолжил: – Но, да, фундаментально каких-либо сроков или табу к средствам достижения поставленной цели не ставится. Если вопросов нет…

– Кхм! – откашлялся Рэй. Ей богу, пора было закачивать этот цирк!

Гладкий, то и дело спадающий с плеч палантин он беззастенчиво сдернул, встряхнул и окинул вокруг бедер. Затем, скрестив руки на груди, потребовал ответа на два вопроса: что это за место и почему он здесь?

– М-м, что ж, изволь, – смилостивился усатый. – Ты находишься в месте под названием Правая Башня. Там, – он указал наверх и продолжил значительно: – по воле богов было свершено призвание!

– Призвание кого? Мы ведь обычные люди, – ответил Рэй.

– В соответствии с контрактом, призванные обретают силы и таланты героя.

– А если я не хочу в герои?

– Очень хорошо, потому что ты и никакой не герой, – весело хмыкнул кот и воззрился на шатена. – Герой это он.

Шатен был молод, между двадцатью и тридцатью годами; сухопарый, слишком уж длинные для мужчины каштановые волосы в каре. Лицо непримечательное, овальное, скуластое, с тонкими губами. Выделялись глаза – зеленые, даже густо-изумрудные.

– Меня зовут Амадей! – улыбчиво обратился он, заметив на себе изучающий взгляд Рэя. Придерживав спадающий с тощего плеча палантин, он протянул руку.

Рэй крепко пожал тонкие пальцы.

– Может, просто вернешь его обратно? – спросил этот Амадей у кота.

Кот нахмурился:

– Вернешь. Тут вам не базар, никаких возвратов. Глобула сделала выбор!

– Ох? – насторожился Амадей и с плохо скрытой радостью спросил: – То есть обратно нас точно не вернут?

– Не вернут. И довольно. Я слишком часто это всё объясняю, чтобы повторять условия по нескольку раз за призыв.

– Нет уж, изволь, – вмешался теперь Рэй. – Герои! Слово-то какое выбрали. А я из-за вашей ошибки тогда кто?

– Во-первых, никакой ошибки не было. Я не знаю, почему глобула тебя захватила, – нахмурился демиург, с осуждением покосившись на сгусток света, беззаботно парящий в углу комнаты. – Случилась необъяснимая флуктуация! Прими как факт. Ты глобулу трогал?

Рэй кивнул. А как было не потрогать?! Повис здоровенный светящийся шар у тебя под боком. Кто б знал, что это «звонок» из другого мира, который вовсе не обязательно принимать!

– Значит, сам виноват, – констатировал сидящий за столом кот.

Не-герой стоял на холодном полу, глядя на свои босые ноги. Во дела. Флуктуация, изволите ли видеть.

– И что будешь с ним делать? – спросил герой Амадей.

– А вариантов не много.

Кот спрыгнул со стула, опять вернувшись к кошачьим манерам, и подошел к двоим. Сел напротив, расправив округлые бока. Он недобро взглянул на свой закругленный коготь. Черные зрачки на секунду сузились в тонкую полоску.

– Безопаснее всего было бы эту аномалию просто удалить. Ведь как знать, к какому эффекту приведет ее существование, – сказал кот задумчиво, но быстро опомнился и скороговоркой завершил: – Амадей, тебе давно пора отправляться, у тебя впереди очень много дел! Если повезет, то и род людской спасешь от погибели. За это буду благодарен. С твоим-то талантом! Не удивлюсь, если у тебя и правда получится.

– Ты ведь ничего плохого не собираешься сделать с Рэем? Давай я его с собой возьму. Даром, что он не герой, вместе не пропадем.

– Я не стану еще больше нарушать ритуал призыва из-за этой аномалии, – отмахнулся кот и звонко щелкнул пальцами – шерсть не помешала.

Руны под ногами Амадея вспыхнули, и он потерялся в объявшем свете.

– Помни о долге, взращивай три добродетели героя. Мироздание рассчитывает на тебя, – совсем не торжественно завершил волшебник.

– Рэй, удачи тебе! Может, еще встретимся?! – крикнул Амадей напоследок.

Рэй ему не ответил.

Когда сияние спало, усатый удовлетворенно выдохнул, а после не без огорчения натолкнулся взглядом на флуктуацию. Желтые глаза блеснули. Не говоря ни слова, кот прошел к своему рабочему месту, по-кошачьи запрыгнул прямо на стол, принявшись шарить по заваленной бумагами поверхности.

– М-м, – забурчал он самому себе, – в Башне тебя оставить? Да на кой ты здесь нужен. В белую дверь скинуть? Они, конечно, не одобрят, опять потом объясняйся…

Он вдруг переменил тон и обратился к Рэю:

– Строго говоря, человек, не по моей вине ты здесь оказался, – и опять забурчал: – Ах, пропасть, да где же? А! – он удовлетворенно крякнул, вытянув из кипы бумаг свернутый в трубочку свиток.

– Итак, человек, – без энтузиазма начал кот, – время мне дорого. Советую перестать хлопать глазами, отключить эмоции и соображать быстро. Вот тебе честный расклад. Я не знаю, почему ты здесь. Судьба, воля Богов или же случайность, но ты очутился в Правой Башне! Не считая белой двери, из Башни ведет три дороги. В Навь, тёмный мир обратной стороны бытия, где тебе делать нечего. В Правь, мир Богов, врата в который, однако, заперты даже для меня… – тихо и мстительно пробормотал он. – И в Явь! Материальный мир, куда я, так и быть, готов милосердно тебя сослать вслед за этим никчемным Амадеем.

– Почему никчемным? Ты же сказал, он…

– Я знаю, что я сказал. Сейчас речь о тебе. И у тебя есть выбор. Ты не можешь снизойти в Явь самим собой. Закон сохранения душ… долго объяснять. Но я могу взять твою душу, поместив в тело еще не рожденного дитя. Младенцы неспособны хранить память, потому ты, скорее всего полностью позабудешь себя прежнего, но так тебе, поверь, будет даже легче: никакой тоски о былом, никаких сожалений и сомнений в сделанном выборе. Это самый честный по отношению к тебе вариант, ибо ты полностью проживешь причитающуюся жизнь. Родителей тебе подберу не князей и не бояр, конечно, но есть на примете одна купеческая пара.

– Как у тебя всё просто, – хмыкнул Рэй, – мою личность в утиль, а душу младенца попросту убьешь?

– Ну, почему сразу… – кот покосился на порхающую неподалеку сферу. – В город Храбродар недавно переехало купеческое семейство. Супруга Ратибора Волка носит под сердцем дитя, но еще не знает, что плод неживой. Волк немолод и отчаянно ждет первого сына. Можешь осчастливить чету, – снисходительно сказал желтоглазый волшебник, тем временем задумчиво рассматривая добытую бумагу.

И тут он с помощью таинственной силы отправил этот свиток в полет. Бумага подлетела к не-герою, развернулась, и на руки ему лег голубоватый пергамент. На листе десяток мелких абзацев из замысловатых письмен. Следом в ладонь прилетело пушистое перо неведомой птицы.

– Или тебя тоже могу наречь героем! В соответствии с этим контрактом ты таки получишь сей почетный статус, но и примешь неподъемную для человека ношу.

Неизвестный язык не позволял понять и слова на пергаменте.

– Тут, правда, две оговорки. Во-первых, это уже пустой контракт. Я удалил из него привязку к душе героя, что был призван до тебя, но так и не сошел на землю. Во-вторых…

– А что с ним стало?

– С героем? Ну, по какой-то причине нам не удалось замедлить бедолагу при приземлении, из-за чего… призыв-то был успешным, но вновьсошедший оказался, хм, не в той кондиции, чтобы приступить к обязанностям, – ехидно повысил тон волшебник, и Рэй был уверен, что кот остался доволен этой черной шуткой.

Улыбнувшись своему остроумию, усатый продолжил:

– Касаясь сферы, призванные сразу получают божественный дар, который дает им одну сверхъестественную способность. Проблема, однако, в том, что геройский талант, причитавшийся по этому контракту, был утрачен вместе с жизнью призванного. Поэтому ты никакого таланта уже не получишь. Во-вторых, принято, что новоявленные получают мошну серебра на то, чтобы обустроиться в третьем мире и приступить к геройскому долгу. Им вручается порядка двадцати мер серебра. Немалая сумма! Но вот другая проблема – лишнего серебра у меня нет.

Кот спрыгнул на стул и по-человечьи облокотился на стол, тоскливо подперев голову:

– Ох, беда. Ни таланта, ни денег, помрешь ведь через неделю. А они опять скажут, что это я виноват! Ах, нет, если подумать… – рассуждал демиург, да оборвался, когда к нему на стол лег подписанный контракт. Тот аж подскочил: – С ума сошел?! Я ведь даже не все условия рассказал.

– Ты ведь сам сказал соображать быстро. Да и какие у меня варианты? Либо белая дверь, уж не знаю что это, либо полное забытьё в чужом теле.

– Не забытьё, а полноценная жизнь!

Рэй склонил голову:

– Плохо ты знаешь людей, волшебный кот. Каждый человек и есть совокупность того, что он пережил. Забыть себя – равно, что умереть. Выбираю это геройство.

Волшебный кот лишь вздохнул, в который раз дивясь отчаянности человеческого существа.

Рэй спросил:

– Что за «они», о которых ты говоришь?

Покряхтев, кот хлопнул лапами по столу, спрыгнул со стула опять на четыре лапы.

– И кто эта девушка с глазами рисунка звездного неба? Она больна? Это боги?

Но кот на вопросы отвечать и не думал.

– Так, человек, коли контракт подписан, ты теперь герой, – подытожил он, и прозвучало это как несмешная шутка. Кот прочистил горло и начал по заученному: – Там, по воле богов было свершено призвание! Ты находишься в месте…

– Уже слышал, – перебил Рэй. – Ты обмолвился о причитающемся мне серебре. Талант из моего контракта исчез со смертью первого призванного, допустим. Но серебро ведь не испарилось?

Кот нахмурился, дернув усатой щекой и оголив острые кончики белесых клыков.

– Ты раздражаешь всё больше, аномалия. Пару мер серебра я, конечно, наскребу. Вместо остальных, чтобы всё было честно… а хоть бы и разрешу призвать меня один раз! Щедро? Еще бы!

– Даже не знаю, – усмехнулся Рэй, – не особо ты приятный персонаж.

– Хорошо, согласие получено, – скучно выговорил кот.

– Я же не соглашался!

– Ты сказал «да».

– Не говорил!

– Сказал «даже», а оно начинается с «да»! Согласие выражено, договор заключен, а мы наконец-то закончили наш разговор!

Кот свернул подписанный пергамент обратно в трубочку и поспешил еще раз щелкнуть пушистыми пальцами. Белые руны под ногами героя вспыхнули, свет быстро заполнил всё вокруг.

– До чего неудачный призыв, – посетовал колдун. – Удачи в пути, человек, – насмешливо помахал он лапой на прощание, – надо думать, она тебе пригодится. Не забывай о добродетелях героя: честность, достоинство, верность ремеслу. Лишь следуя им, можно ожидать приемлемого продолжения истории. – И еще! – раздалось напоследок, когда волшебник уже скрылся в ослепительном сиянии. – По поводу нашего маленького соглашения. Меня… зовут Светл-О-Бай.

Третья по счету комната выглядела как и предыдущая, а впереди красовалась высокая арка, за которой россыпью жемчуга светилась иноземная ночь.

Путешествие героя по землям Княжества, как уже знает читатель, выдалось до обиды коротким, и очень скоро милостью Пташки, да подарят Боги покой его душе, и Якима, на которого у Провидения свои планы, Рэй оказался в арестантской шхуне, неспешным курсом идущей на север края.

Босые ступни Рэя лишились чувств, в трюм пробивался сквозящий, осенний холод. Хотелось снова потерять сознание, вернуться в безразличное небытие.

Вот мирок, угораздило же! Бандиты грабят героев, а Башня бестолково шлет им на расправу одного за другим. И они, богиня и ее кот, еще рассчитывают на какой-то благоприятный исход!

И тут словно молния прошла сквозь тело, поставив на тормоз сумятицу в голове. Желтоглазый!

Рэй резко передумал уходить в небытие, набрал воздуха в грудь и крикнул в пустоту перед собой:

– Светлобай!

Звуки снаружи стали смиренно затихать, трюм наполнялся по-особенному мрачной тишиной. Волны за бортом замедлились, остов судна замер под углом, шаги на верхней палубе остановились. Цвета тоже становились блеклыми. И когда мир остановился совсем, прозвучал знакомый, снисходительный бас:

– Что, уже?

Дымчатый кот в своем замшевом балахоне уже сидел неподалеку.

Чудо-кот подошел к герою вплотную, опустил мокрый обсидиановый нос, посмотрев на истерзанное тело. Даже в абсолютно бесцветном мире играли до рези сочными красками глаза густо-золотого цвета, в которых плавали острые, черные зрачки.

– Не Светлобай, а Светл-О-Бай, – подчеркнул он произношения. – Тебе было поверено право напрямую обращаться к высшим существам, так изволь быть с ними учтив. – Что ж, могу заметить, – удовлетворенно усмехнулся усатый, – что пребывание бездарного героя в незнакомом мире всё-таки не пошло первому на пользу. Надо слушать, когда тебе говорят. Наверное, как ты выразился, забытье уже не кажется таким плохим исходом, а? Что ж, между нами был договор, и я его исполню. Осмелюсь предположить, что ты примешь исполнение в форме соответствующего ухода за здоровьем. На твое счастье секреты исцеления смертных тел – одна из моих специальностей.

Знакомый щелчок шерстяных пальцев звонким эхом разнесся по трюму, и в тот же миг сама кровь побежала по телу иначе. Героя окутало нежным, горячим теплом, нервы ожили, а через полминуты перестали сигнализировать о боли. Накатывал сладкий летаргический сон, из которого вовсе незачем было возвращаться.

Но пришлось.

– Стать объектом моих талантов! – молвил волшебник, завершив работу. – Большое везение, человек.

– Сам поражен, – ответил Рэй.

– Это насмешка? Не недооценивай своей удачи. Из всех героев, что приходили в этот мир, ты первый, кому выпала честь увидеть меня во второй раз. Что с тобою приключилось?

Рэй коротко описал свои злоключения, но Светл-О-Бай скоро остановил его, выставив перед собой лапу с черными подушечками:

– Хва-атит, человек. На самом деле, мне неинтересно, так что сбереги мои уши от своего нытья.

– Это же работорговцы! Вытащи меня отсюда!

– И как я это сделаю? – искренне удивился желтоглазый колдун. – Ты получил хорошее снаряжение для путешествий и, как мы видим, благополучно его потерял. Ты был здоров, но тебя поколотили до смерти. Ты был при деньгах, но их у тебя отняли. Ты пришел в этот мир свободным человеком, но угодил в неволю. Мы договаривались, что я тебе что-то дам? Нет. Я обещал лишь явиться. Лицезри.

– Да у вас там целая банда, они ведь меня ждали! Нельзя было предупредить?

– Не моя проблема, я только новичков оформляю. После выхода из Правой Башни ваша судьба оказывается в ваших руках. Свободная воля! Нерушимый принцип Яви, знаешь ли. И вообще, – Светл-О-Бай многозначительно вздернул кошачий палец, – подумай вот о чём. Наличие разбойников в окрестностях святого места явления героев есть лишь следствие никчемности твоих предшественников, проваливших миссию. Бесчестные, малодушные, позабывшие ремесло герои, неспособные проявить свои добродетели, стали тому причиной. Так что вини свой род, а не мой.

– Так может, герои бездействуют потому, что их убивают на входе?

– Да нет, едва ли дело в этом, уверяю, нет тут векового заговора. Обычный мирок, населенный несчастными жителями, которых нужда порой толкает на преступления.

– Ах, нужда толкает?

– Ты, кажется, не понял, кто ты, – сторого сказал Светл-О-Бай. – Над этими людьми висит угроза, супротив которой ты был ниспослан. Ты должен защищать их, а не винить в своих бедах.

– Прекрасно! – подивился Рэй кошачьей наглости. – Может, я еще и сам виноват в моем ограблении?!

Светл-О-Бай с удивлением поглядел в ответ.

– Может, и сам. Не сомневаюсь, что был вариант действий, который бы не привел тебя в сие прискорбное положение. Будь ты сильнее – отбился бы от бандитов, будь осторожнее – не угодил бы в ловушку, будь умнее – вовсе обернул бы встречу себе на пользу. Иоахим, знаешь ли, непростой человек. Ты же упустил все возможности.

– Тогда я хочу сначала. Давай еще раз, верни меня к Башне. Я найду другой путь или смогу обмануть бандитов, или даже отобьюсь от нападения!

– Хм, мне лестно, что ты находишь меня таким всемогущим, – вскинул кошачьи брови волшебник. – Твоя наивность, конечно, умиляет. Впрочем, – горько усмехнулся он, – ты не поверишь, сколько раз я сам хотел «начать сначала». Вот только у меня и близко нет таких сил.

– Тогда объясни, почему жители так к нам относятся? Огузки с деньгами – вот кто мы для них. Но мы ведь герои. Ты сам сказал.

– Да, герои, – нахмурился Светл-О-Бай. – Это записано в божественном контракте и этого не отнять. Но что с того? Ожидал благоговения, не успев совершить ни одного достойного поступка? С какой стати людям трепетать пред безымянным пришельцем?

– Но не грабить же!

– Почему нет? Опять же свобода воли.

– Но я полагал, что контракт…

– Что? – резко вступился волшебник, сверкнув золотыми глазами. – Сделает тебя неуязвимым? Даст возможность вновь и вновь переигрывать события? Позволит жить в раздолье, не прилагая усилий? Я уверен, что не давал обещаний о том, что геройское поприще будет соответствовать твоим мечтам!

Кот, однако, быстро охолонул и продолжил мягко:

– Извини, человек. Я в каком-то смысле понимаю, что ты ожидал не этого. Но у меня нет забавы, из которой герой выходит победителем. Цель твоего контракта ни много ни мало спасти сей несчастный мир. Точнее, его людей. Большая задача, согласись? А ведь даже не представляешь, насколько точно ты высказался. Ты – герой! – с потаенным значением отметил волшебный кот. Потом помедлил секунду, чтобы до Рэя дошла глубина этого утверждения.

Не дошла. Златоглазый покровительственно произнес:

– Соверши хлопок одной ладонью.

Рэй опустил взгляд на руки, вмурованные в деревянную колодку.

– Невозможно.

Светл-О-Бай улыбнулся и продолжил:

– Горе, уходя, рождает счастье. Только в отчаянии можно познать надежду. Лишь конец света рождает истинных героев. Без зла, – он таинственно посмотрел на свой острый, загнутый коготь, – не существует и добра. Таков этот мир. Таковы законы всех миров во Вселенной. Если бы с этим миром всё было в порядке, ему попросту не нужны были бы герои. Теперь понимаешь? Ты, герой, есть ни что иное, как манифестация отчаяния этого мира!

Светл-О-Бай поднял голову к низкому потолку трюма так, словно там раскинулось звездное небо.

– Но никто не говорил, что это в принципе возможно – что-либо изменить, – с обреченностью в голосе, проговорил вдруг он. – Как много героев положат свои жизни, чтобы добиться хоть сколько-то приемлемого продолжения истории? Один, десять, сотня? Или же! Это не удастся никому? – обернулся он, и взгляд ледяных желтых глаз заставил сердце героя сжаться. – Этот мир не отличается от твоего в основных своих законах. Время линейно, будущее не определено, а принятое решение нельзя изменить, приходится лишь встречать лицом к лицу последствия. Укради сегодня и жди, что завтра тебя накажут; помилуй убийцу и будь готов, что однажды кто-то может вновь расстаться с жизнью; доверься человеку, а потом не сетуй на богов и злую судьбу за нож, ударивший в спину. Всякое действие имеет последствия. Я… уже выучил этот урок, – с горечью хмыкнул Светл-О-Бай. – Сегодня был твой черед.

Рэй глядел в тоскливые золотые глаза волшебника, взгляд которых в эту секунду потерялся где-то вдалеке. Он хотел задать еще вопрос, но кот не дозволил:

– Мы болтаем попусту, а время коротко. Твои раны исцелены. Я оставлю часть своей энергии в тебе, это позволит телу не околеть еще минимум пару дней. Надеюсь, за это время ты доберешься до места назначения.

– И что мне с этим-то делать? – поднял Рэй скрепленные колодкой руки. – Толку от твоей мудрости и от колдовства, что не даст замерзнуть? Ты призвал меня как героя, а я проведу остаток дней – где? В шахте? На каменоломне? Пусть прошлого не изменить, но помоги сейчас.

Волшебник выдохнул.

– Я не имею ни права, ни возможности напрямую воздействовать на этот мир. Даже наш с тобой договор – страшное нарушение. Чтобы его исполнить, мне, как видишь, пришлось остановить само время. Я не способен разбить эти кандалы, потому как само время сейчас стоит на месте, а разрушение – это энтропия. Энтропия происходит только во времени. Я также не способен нарушить законы Яви и волшебным образом переместить тебя в пространстве. Придется прожить то, к чему привела дорога. Ты, впрочем, до последнего удара сердца вправе действовать, меняя ее направление! Соверши побег. Устрой восстание. Покончи с собой, – понизил он тон. – Свобода воли – удивительная вещь, согласись?

Светл-О-Бай поднял лапы, встряхнул капюшон своей монашеской робы, накинув его на голову и прижав большие треугольные уши.

– Не переживай. Никто не ждет, что ты и правда что-то изменишь. Хоть на героев и возложена великая миссия, уверяю, подписанный тобою контракт не предусматривает никакого наказания за провал. А уж тебя, бездарного и лишенного всего, никто не осудит за бездействие. Считай это моей последней податью: я лично дарую тебе свободу. Можешь жить как посчитаешь нужным и возможным, а бремя геройства оставить другим.

Рэй опустил голову. Приключение завершилось постыдными побоями и снисходительной подачкой от божественного нанимателя. Уж если тот, кто лично отправил его в этот мир, ни на грамм не верит в успех, на что ему самому рассчитывать?

– Вообще, – вдруг сказал Светл-О-Бай, – история этого мира до сих пор складывалась довольно печально. Как и, в итоге, истории его героев. Успехи первого поколения наших посланников оказались сомнительны. Ты, несомненно, узнаешь о Великих Героях, как их тогда прозвали. Второе колено героев, в котором довелось родиться тебе, пока вовсе не проявило себя, и честно сказать, надежд на вас у меня еще меньше. Мы в точке бифуркации, но стоит она под крутым уклоном вниз. Какой исход нас ждет?

– Хочешь сказать, герои когда-то уже приходили в этот мир?

– О да! Несколько веков назад. И они немало преуспели, да так и не завершили миссию. Вашему поколению решать судьбу.

– Что это значит?

– Достаточно вопросов! Коль интересно – ищи ответы сам. Не божественный контракт и даже не великая цель делает человека героем, а проделанный им путь. Честность, достоинство и верность ремеслу – я подарил тебе путь! Но идти по нему или нет – твой собственный выбор. А мой контракт исполнен. Должен сказать, что благодарен за столь скорую возможность закрыть обязательство, не люблю держать в голове ненужную информацию.

– Всегда пожалуйста.

Кот качнул головой в знак прощания.

– Не грусти. В конечном счете ты всё же извлек выгоду из навязанного тебе соглашения и получил второй шанс, в твоих силах распорядиться им.

Последние слова были произнесены с улыбкой. И хотя на кошачьей морде ее непросто было разглядеть, Рэю почудилось, что она даже была искренней.

Ныне

Судья, раздосадованный неискренностью обвиняемого, дослушал его скупой рассказ, лишенный фантастических событий, случившихся в Правой Башне и корабельном трюме.

– В таком случае! Объявляю, что представленные по делу обвинительные доказательства исчерпывающи. Защитительных суду на рассмотрение не представлено.

Белокурый секретарь за аналоем встрепенулся и прилежно зафиксировал последний комментарий.

– Для бумаги спрошу, Рэй из далекой страны, нет ли у тебя денег или имущества, чтобы уплатить виру[3] в сумме восьми мер серебра, предписываемую Разбойным приказом? Вира, конечно, половинная, ибо имело место только покушение. Принадлежишь ли ты к какой-либо верви, общине, артели, мастерской, которая бы согласилась взять твою половинную виру повально[4]? Нет ли у тебя поручителей, способных дать обязательство к уплате виры в срок менее шести лун? Конечно, если бы такие были, ты бы здесь не оказался…

Судья вздохнул и продолжил:

– При отсутствии иных допустимых и относимых доказательств, отсутствии поручителей и возможности уплатить наказание, оказывается, что обстоятельств, подлежащих изучению судьей, не осталось.

Помощник громко царапнул на листке последнее замечание. Гвозди один за другим забивались в крышку гроба. Судья облизнул губы и принялся за дело:

– Рэй. Словом шестнадцатым Разбойного приказа ты назван виновным в попытке убийства без свады[5], да по разбою, против забоярского общинника-рядовича в житьем звании. Словом третьим Приказа об иноземцах утверждается право земли: всякого человека, именующего себя иноземцем и свершившего преступления на землях великого князя, но не доказавшего бумагой или верным словом своего подданства иноземному владыке, надлежит подвергать суду, как будь то подданный великого князя в онжем звании. Следовательно, не усматривается оснований к тому, чтобы передать твое дело на рассмотрение суда твоей собственной страны… где бы таковая ни была, – пожевав губами, прибавил судья. – Доказательства принадлежности к достойным родам Княжества с твоей стороны не представлены. По итогу я предаю тебя суду как беззванного вольника, проживающего на землях Великобая Симеоновича столбового бояры великого князя Василия Дмитриевича.

Обескровленные губы обвиняемого сжались.

– При отсутствии сведений о былых преступлениях, именем великого князя Владыки семи краев вменяю тебе предусмотренную виру: четыре меры в пользу князя и четыре меры на возмещение вреда обвинителю. Ввиду отсутствия у тебя имущества для уплаты виры, ты приписываешься, заместо уплаты, в трудовое поместье Береста со сроком заключения, равным четырем зимам.

Рэй смятенно опустил голову. «Господи, четыре…»

– Всё записано? – осведомился судья у помощника за аналоем. – В таком случае заседание по обвинению Рэя из Падуба окончено. Заводите, пожалуйста, следующего, – распорядился он, как вдруг помощник наклонился к его уху и прошептал что-то, косясь на осужденного. После чего и судья задумчиво присмотрелся к тому.

В момент, когда у осужденного загорелась робкая надежда, судья нахмурился, еще раз с недовольством обернулся на помощника – тот покровительственно кивнул и даже показал на строчку в обвинительном листе. Седовласый собрал руки замко́м, поразмыслил и сквозь зубы продолжил:

– Принимая во внимание, что лихое дело было свершено Рэем из Падуба из, кхм, неканонических уверований… а также из возможной, кхм, причастности к пришельцам, именующим себя героями, – выцеживал слова судья, и было видно, что ему это всё очень не нравятся, – вира будет увеличена вполовину и составит шесть мер. А срок заключения, соответственно, составит шесть зим. Как и было сказано, исполнение наказания…

Помощник, что удивительно, опять не удовлетворенный прозвучавшим, еще раз склонился к судье, однако тот вдруг одернулся и ударил ладонью по столу:

– По́лно! Ни в Княжеской Правде, ни в Разбойном приказе нет таких оснований! Не стану казнить, доколе не будет, бесспорных доказательств свершения клятвопреступных злодеяний, – возразил он, шлепнув по листку в руке. – …А вот дела мне нет до писем бояры Великобая! – в ответ на следующий шепоток помощника ответил судья. – Я, слава богам, княжьей волей – Разбойным приказом сужу, а не каракулями Симеоновича, пусть сам героев отлавливает, коль они ему не милы. Всё! Отработка виры исполняется здесь, в трудовом поместье Береста, – завершил судья, раздраженно прижав спинку своего кресла.

Юноша-секретарь почтительно кивнул, сделал запись и махнул ябетникам.

Душа Рэя была сокрушена. «Каких еще неканонических уверований?!» Лишь за возможную, недоказанную причастность к героям наказание за и без того выдуманное преступление увеличили на половину? Да ладно Рэй еще не сказал, что сам является подлинным героем, а то б, похоже, казнили на месте!

Осужденный пытался воспротестовать, еще раз потребовал слова, но ябетники уже схватили под руки. Стража вывела Рэя через другую дверь, а он всё удерживал в руках пустую зеленую тетрадь, до которой никому не было дела.

В следующей комнате старичок с плешью на голове записал осужденного в толстую амбарную книгу с разлинованными углем полями: Рэй из Падуба, без рода, рядо́вого звания, шесть зим, дата. Здесь же выдали каторжную одежду и неряшливо подстригли туповатыми ножницами – элемент наказания, разделяющий преступника с предками.

Пучки волос ложились на колени, а вместе с ними терпели крах остатки надежд.

II

Поздняя осень: полузимник месяц

Северо-Восточный край

Звали ее Лишка. Ежели ее так нарекли родители, то, наверное, потому, что желали ей всего и с излишком. А коли имя дал брат, то, пожалуй, потому, что в родном своем доме она оказалась попросту лишней. И последнее было куда как более вероятно, ибо крестьянские дети редко получали настоящее имя раньше своей четвертой зимы, а к ее четырем годам родителей уже не стало.

После обеда Лишка бродила по мрачному, догола вытоптанному деревенскому двору – бездельничала. Да и что тут, в Бересте, делать? Высоченный, зубастый тын со всех четырех сторон. Это такая стена из частокола. Нет, обычно дел в поместье полно, но сегодня, слава Маре, неделя[6]. Как и в деревне, в последний день седмицы тут никто не работает: лесоповал, будь он неладен, закрыт, а внутри поместья даже сторожа́ не смеют докучать арестантам распоряжениями. Это так наместник повелел! В неделю ни к каким работам каторжников не привлекать, давать волю на отдых. «Хороший он, – опять подумалось ей, – справедливый. – Чего ж он в этакой глухомани с нами, окаянцами, чахнет?»

Она вынула из кармана свежий комочек мул-травы – кусочек счастья в этом угрюмом поместье – и хотела уж закинуть под язык, но позади кто-то по-разбойничьи свистнул. Лиша неохотно обернулась. «Ах, да», – с тоской вспомнила она. Неделя была примечательна еще и тем, что где-то раз в луну именно в этот день привозили новеньких обитателей Бересты. Алёшка-Дятел, Штырь, верзила Драный и, конечно, Нос – четыре молодца поджидали посреди двора на почтительном расстоянии от приветственной избы.

Судья, он же упомянутый наместник, его слуги и сторожа́, они-то все живут в стольном доме, самом большом, двухэтажном. Но лиходеев рассуживают в небольшой лачуге. Удобно: вход в нее прямо с причала, а выход уже в арестантский двор. Заходишь вольным человеком, выходишь порубником.

А свистнул Лишке сударь по прозвищу Нос – просто так, от веселого настроения. Что ж, ему можно. Лиша в ответ кивнула, собрав руки на животе. Если б так посмел сделать кто из чесноков, то она бы отвернулась, да еще б губу на сторону скривила. А Нос ее давно, как тут говорят, застолбил. Оно так, в общем-то, было не принято, ибо женского полу в порубе[7] мало, но Нос – новой породы, сам под себя порядки устанавливает.

Не успела она это обдумать, как заметила, что четверо уже окружили вышедшего из приветственной избы, только что рассуженного заморыша. Ох, сейчас они его для острастки прижмут, растолкуют что почём и укажут место, пополнив ряды сговорчивых чесноков, за счет работы которых милы́е и живут тут в раздолье. Видали уж картинку! И хотела отвернуться, но неволей задержала взгляд: в окружении четверых стоял вовсе не заморыш, который несколько седмиц скитался по лесам, прежде чем его загнали-таки дружинники, а рослый, плечистый сударь. Даже за позорно остриженной головой и арестантским рубищем угадывалось в его облике что-то сильное, пока еще не надломленное.

– Смотрю, первый раз зашел, – с ухмылочкой выговорил один тщедушного сложения. – Что, голубь, память хорошая?

– Не жалуюсь, – сухо ответил Рэй.

– Тогда напрягай уши, – сказал тот и принялся объяснять, как устроено сие поместье.

В сущности, сводилось всё к тому, что Береста – это община. Прямо как деревенская, но еще теснее. Рядо́вые общинники зовутся «чесноки», сиречь честные каторжники, они же кандальники. Хотя собственно кандалов тут давно никто не носит; слово осталось с былых времен, когда вокруг поместья не было шестиаршинного бревенчатого тына, а в лесах почти не водились чудовища. Чесноки – это те, кто по-честному отрабатывает свою долю, по-честному же получает от общины.

– А есть, понимаешь, гузаки, – сказал тощий, с ненавистью захватив в кулак воздух перед лицом Рэя. Тощак хоть и рисовался да размахивал руками, а ясно было, что среди обступивших он вовсе не главный.

Гузаками, продолжал он, становятся те, кто не соблюдает правила или как-то по-особенному провинится перед общиной. Правил оказалось немного: не стучать сторожам на чесноков, не присваивать чужого, не копить гаман[8], не устраивать бардаки и с выкладкой участвовать в общих работах. Однако первым условием удержания масти было вспомогание. «Отдавать четвертину», по словам арестанта, изо рта которого веяло луком, – неотъемлемый мазан честного каторжника.

– Сбором четвертин, стало быть, вы четверо занимаетесь? – уточнил Рэй, но глядя не на болтуна, а на другого – крепыша с непропорционально длинным носом, торчащим над толстыми усами и упитанной бородой.

– Эх, ты, галка, не галди, – добродушно улыбнувшись, сказал на это длинноносый. А вот и главарь, понял Рэй.

Главарь подплыл точно утка по воде и очень мягко опустил руку ему на плечо. Пришлось, однако, поднапрячься, чтобы под ее весом не согнуться.

– Мы ж тут тесно живем. Меня звать Нос. Это Алешка-Дятел, – представил болтуна, – а это Драный, – со значением указал на хмурого, патлатого здоровяка с огромными кулачищами.

«Чудище», – подумал Рэй, взглянув на саженные плечи и пустые глаза, утопающие в тени надбровных дуг. Довершал образ кривой шрам на верхней губе.

– Этот Алешка у меня божедур еще тот, намаялся я ним, веришь? А Драный так вовсе говорить не умеет, только зубы выбивать годится, – весело молвил носатый, но затем резко отбросил благосклонный тон, мол, поиграли в дурачка, хватит. Поднятой кверху ладонью он указал на приземистые дома впереди: – Ты идешь на двор! Ступив на двор, ты становишься общинником. Жизнь тут тяжелая, жиру нет, а сторожа́ любой косяк распределяют на всех. Один ёж тухлянку затешит, а огребает весь честной люд. Микитишь, голубь, куда я веду? Мы с мужиками по зову сердца помогаем в неблагодарном деле, которое ты обозвал сбором, да только за ради того, чтобы всем всего хватало! Так что, ёшка? Будешь подпевать или по говну мотать? – закончил он емко, предоставив Рэю два нехитрых варианта предстоящей жизни.

– Я понял, – ответил прибывший. – Четвертина – это честно.

– А то ж. Быстро слобастил, голубь, – похвалил Нос и обратился к Драному: – Гляди, я ж издали сказал, что этот свой чесалка. Глаз-то у меня орлиный!

Алешка-Дятел жеманно подхватил:

– Ха, ты, Нос, вообще зверь дикой. Глаз у тебя орлиный, нос крысиный, а уд лошадиный, ха-ха.

Нос и двое других загоготали над шуткой. Драный, видимо, не улыбался никогда.

– Ладно, Дран, не кручинься. Успеешь кулаки размять, – приободрил Нос. – Сказали, сегодня привоз большой.

– Вон следующий вышел, – скучливо прогудел Драный. – Айда побазланим.

Приметив новую жертву, авторитеты потеряли интерес к сговорчивому новичку. Уходя, длинноносый встретился взглядом с неряшливого вида девчонкой, которая зачем-то всё терлась неподалеку, и сделал жест, займись, мол, новичком.

Та вынула руки из просторных рукавов тулупа, сплюнула что-то под ноги. Короткая мальчишеская стрижка, что, видимо, норма для заключенных женского пола, одежда как и у мужчин – серо-коричневое сукно, все предметы ей велики.

– Мягко стелет, жестко спать, а? – бросила она, когда господа удалились.

Девушка встряхнула сухие, светло-русые волосы, наполненные опилками, и взыскательно оглядела новичка с ног до головы ясными глазами. Были они не голубые и не серые, а в самом деле бесцветные, чистые, как ручеек.

– Я о том, что зря ты согласился, – шмыгнула она, глядя вслед авторитетам, которые уже взяли в хоровод другого новичка.

– Не смог отказаться.

– Да ладно! Эти господа ничего б тебе не сделали.

– Прямо-таки?

– Таки прямо! Днем же нельзя бардачить.

– А ночью?

– А ночью, в бараке, ты бы огреб, – ухмыльнулась она. – Не от них, конечно, они с нами порознь живут. От ихних шнырей.

– Ясно. Но побои я уже испытал. Еще что из развлечений присоветуешь?

– О, шутник, – хмыкнула девка. – Редкость. Ну я к тому, чтоб ты сильно не удивлялся, когда придет время участия в поруке.

– Имеешь в виду, уважаемые господа отнимают больше заявленной четвертины?

– Их тут зовут милы́е. А эта порука у них хитрая. Никто не забирает четверть ежедневной плошки крупы или кислой капусты. Зато новые рубахи, мясо на праздник, простыни, обутки, прочий слам уходит, только ручкой вслед маши! Знаешь, как считать четверть от нового зимнего тулупа? Эт вспомогатели тебя враз научат, четверть это и будет тулупчик целиком в обмен на дырявый, со скомканной набивкой.

– Ясно, – вздохнул Рэй. – Не думал, что увижу тут женщин, – только сейчас сообразил он.

– Говорят, есть порубы только для мужиков, – безразлично пожала она плечами. – А здесь община ж. Как в хозяйстве без баб?

– И правда. Извини.

– Ха, за что извинить-то?

– С мужчинами, наверное, не очень удобно.

Она неловко отвела взгляд, потерла нос картофелину. С виду Рэй дал ей чуть более двадцати, но создавалось впечатление, что выглядит она старше, чем на самом деле.

– Тебя-то, красивый, за что закрыли? – сменила она тему. – Что-то не похож ты на разбойника.

– Мало разбойничал, наверное, – ответил Рэй.

Он хотел было излить негодования, рассказать, как глупо и несправедливо всё обернулось, что в первую очередь, он вообще не должен был оказаться в этом нелепом мире, а уж как герой, да с великой, хоть и весьма туманной миссией, не в праве и не в чести находиться на самых его задворках! Однако в последний момент взял себя в руки, ведь кому есть до этого дело.

Рэй с вызовом посмотрел в ее необычные, почти прозрачные глаза и заявил:

– Напал на человека. С оружием. Хотел зарезать, да к гусю подмога подоспела, вот и не рассчитал силы.

Слово «гусь» Рэй использовал по наитию, но девчонке понравилось – хихикнула.

– Хой дикий! С виду-то не скажешь, – она прищурилась и сказала мягко: – Зарезать он хотел, как же. Поди, за кого-то другого каторгу взял? Ла-адно, можешь не говорить. Всем подряд хоть про разбой не клепай. Засмеют.

– Не веришь?

Та глянула даже с жалостью:

– Глаза у тебя не такие. Драного видел? Там такое в глазах. Ему ведь что щей поесть, что человека поленом насмерть заколотить – даже в лице не переменится. Его и сам Нос побаивается. А у тебя в глазах…

Она склонила голову, задумалась. И Рэй так и не узнал, что у него.

– Короче, меня Лиша зовут!

Рэй тоже представился и поинтересовался причиной ее заключения. Та отмахнулась:

– Тать. На четыре зимы зашла, но две уже прошли!

– Четыре. Многовато за… – не закончил предложение Рэй, поскольку не понял, что за преступление такое – тать.

Лиша беззаботно покачивалась на носках:

– Многовато. А может, и нет. Я ж купеческий дом обнесла! Княжих писем-то не знаю и Разбойный приказ не читала… да я и читать не умею. Судья сказал четыре, стало быть, четыре. А ты, говоришь, шесть? Тоже не худо!

– Мне, похоже, по статусу добавили, – досадливо признался Рэй, да тут же прикусил язык: «Ох, дурак!»

– Статусу? – шепнула она.

Рэй отмахнулся, дескать, не бери в голову, но Лишка, вмиг учуяв секрет, прильнула, точно юркая муха, ухватила его за щеки и принялась тянуть! Он попятился, да девка оказалась проворнее и уже через секунду умудрилась притянуть к себе и скользнуть обоими указательными пальцами ему в рот, раскрыв челюсти!

Кое-как он вырвался, толкнув ее в грудь.

– Вот это да! – искренне удивилась девушка, игнорируя всё возмущение новичка, который внезапно стал еще интереснее. Она опять подалась ближе – теперь осторожно, и совсем шепотком: – Сколько лет живу, ни разу этаких зубов не видала! Белая кость, честное слово. Покажи еще, а?

Рэй предупредительно отступил, пытаясь разобрать, что на уме у белоглазой чудачки.

– Пс-с, слушай, – она огляделась и повторила восторженно: – Слушай, ты же из сословных? Да не купчина, нет! Ужто боярский? Во рту-то жемчуга один к одному! В бедняцкой братии таких к твоему году не сыщется. А чего тогда тут оказался? Ах, наверное, опальный?! – чуть не визжала она от восторга.

Рэй поднял руку, прося успокоиться и сбавить тон.

– А ты ко всем в рот лезешь? Похоже, тебя тут не зря закрыли.

– Да не бойся! – хрюкнув, усмехнулась Лиша. – Я-т тебя не выдам. Вот что, другом мне будешь! Боярских друзей ни в жизь не бывало. На вот, – она украдкой вынула из-за пояса бурый шарик и с подчеркнутой важностью вложила ему в ладонь. – Жвачка мула. Свеженькая, только утром намяла. Угощаю!

Рэй принял комочек, принюхался к восковому запаху. Лиша, заметив брезгливое выражение лица, пояснила, что это высушенная и протертая вперемешку с воском мул-трава.

– Не видал раньше? Мы ее на работе жуем, а кто и после работы. От нее силы приходят и на душе легче становится, а еще, – добавила она, отталкивая верхнюю губу большим пальцем, – от нее зубы малька желтеют. Тебе не помешает, чтоб не отсвечивать.

Лишка повлекла за собой к баракам.

Посредине двора, перед вытоптанной площадью, стоял ухоженный дом с высокой двускатной крышей. Возле крыльца дежурил охранник в мешковатом ватнике.

– Сюда пока не суйся, – сказала Лиша, зябко пряча ладони в широкие рукава арестантской фуфайки, – и никогда не суйся. Там живут хозяева: судья, сторожа́, лекарь и иже с ними.

Чуть поодаль от главного здания располагался крытый склад без окон и еще пара хозяйственных построек.

– Там мастерские.

Впереди еще три сруба.

– В первом, что покрепче, живут милы́е. Эт вспомогатели, с которыми ты толки водил. К ним тоже не лезть, чем меньше они тебя видят, тем лучше.

Еще два сруба: низкие, вытянутые, как бараки.

– Это бараки, – без хитростей объяснила Лиша. – Чесноки живут.

За домами стояли хлев и пара низких курятников.

– На мясо не рассчитывай, оно для сторожей и милых. Рыбеха в реке водится, – рассказывала Лиша на ходу, однако внимание Рэя привлек не скот, а уходящий в высоту бревенчатый частокол, что ломаной линией тянулся по всему периметру поместья, скрывая хорошую часть неба. Заостренные колья – цельные стволы деревьев – торчали из земли на четыре человеческих роста, и перелезть такой без снаряжения не представлялось возможным. – …Ну и уху варят, оно всё лучше голой крупы, – всё щебетала Лиша.

Двое вошли в дальний барак, который был заполнен койко-местами в обе стороны.

– В первом бараке только мужики живут, считается, что там жить лучше, а этот – смешанный. Там женская половина, не ходи, коль не хочешь там и остаться. Баб немного, так, для хозяйства, – с неясным значением сказала она и указала налево: – Тебе сюда.

Рэй вошел, собрав на себе оценивающие взгляды каторжников.

Тяжелый воздух внутри подвигался сквозняком, залетавшим сквозь узкие окна без рам. Окна представляли собой сквозные отверстия в стене. На холода, когда тепло становилось важнее света, рамы, проложенные шерстью, просто запирались глухими ставнями. Вдоль стен по обе стороны тянулись двухэтажные дощатые нары.

– Вот сносное место, – указала Лиша на пустующие нижние нары в середине комнаты под окном. – Отсюда только что человек уплыл на свободу. Друг, – прибавила она, опустив взгляд, но тут же шмыгнула задорно: – Хех, правда, без корабля!

– Сбежал? – удивился Рэй.

– Дурак? Помер он той ночью, – нахмурилась она и уточнила: – от кашля.

– От кашля не умирают.

– А этот, балда, умер, жаль ты ему не сказал! Короче, прижмись тут пока не вернусь.

Рэй смиренно расположился на колючих досках, в тайне надеясь не подхватить местный «кашель». Другим арестантам пока не было дела до прибывшего. Кто-то негромко разговаривал в маленьких группах, кто-то лежал на своем месте, отвернувшись ото всех, компания в углу металась в кости – молча и без азарта. Худосочный старикан короткого роста, с помощью пышного соргового веника, подметал серые половицы. В горле першило от пыли.

В барак вошел молодой, голубоглазый паренек в порванной рубахе – его Рэй видел на верхней палубе корабля во время высадки. Бегающими, похоже, близорукими глазами он обрыскал помещение, по ошибке сунулся в женское крыло, откуда его сразу погнали, вошел сюда. Тут, опасливо избегая встречи с суровыми лицами арестантов, прошел меж нарами и занял аккуратно застеленную койку. Присел, потер колени, осмотрелся.

Пыль висела туманом, что тлел в чахлых осенних лучах. В дальнем углу крыса с аппетитом грызла сухарик. Рэй вздохнул и опустил лицо на руки.

Процесс перемещения в иной мир был украшен такой красотой: Башня, плавающая в астральном измерении, говорящий кот, подлинное волшебство! Бездумно подписывая геройский контракт, он полагал, что окажется в дивном мире приключений, путешествий и захватывающих событий…

– А ну-ть! – проскрипел мужичок с веником, и герой послушно поднял ноги с пола. Коротыш орудовал веником, старательно сметая комок сора к выходу.

Рэй поставил ноги на пол, когда в комнате раздался сочный треск! Близорукий паренек каким-то образом оказался посредине комнаты. Он ошеломленно моргал, собирая ладонями россыпь свежей крови. Громила, что отвесил удар, педантично отряхнул спальное место, после чего подошел к мальцу и, схватив его под воротник и за ногу, швырнул в открытое окно, словно нашкодившего щенка!

Арестанов эта сцена не удивила, кто-то лишь посмеялся себе под нос, а мужичок с веником даже не обернулся.

Тут возле героя возникла другая фигура: высоченный детина с ушами торчком и пустыми глазами взирал сверху вниз. Рэй был уверен, что тоже занял чужое место и в порыве малодушия уж посчитал, что Лишка, предательница, нарочно усадила его сюда! Перед лицом поднялась мозолистая ладонь. Но Рэй, вскорости поняв значение жеста, пожал руку в ответ, поднявшись с кровати. Здоровяк держал его руку в теплой, сухой ладони несколько секунд, а после учтиво обступил и взобрался на верхнюю нару.

Рэй собрался присесть обратно, но на его досках, вместе с мешком барахла, уже расселся тощий парень с лицом морщинистым, точно туго отжатая простыня. Рэй попытался указать, что уважаемый случайно занял его место. Парень в ответ сощурил поросячьи глазки, обведенные глубокими гусиными лапками, выставил маленькую, костлявую дулю и велел проваливать.

Лиша как раз вернулась с огромным тюком сена на руках, безвозвратно уничтожая труды короткого мужичка с веником.

– А ну свалил!

– Че ты?! Вон, мое место заняли прибытки, и че? – раскудахтался морщинистый. – Тута свободно, никого здесь, уехал хозяин, теперь я тут, усекла, маруха?!

– Тебе, Мелочь, жить надоело? Знаешь, что он, – Лишка мотнула головой на Рэя, – едва четырех человек насмерть не зарезал? Апосля как вот также манерно попросил вручить ему добро.

– Он-то? – хихикнул Мелочь. – Чеши больше. Рохля рисованный, видно же! Гузаком назавтра станет.

Рэй чувствовал себя по-идиотски, глядя как двое обсуждают его качества, однако слишком мало он знал о местных порядках, потому пока что стерегся от вызывающих действий.

– Короче! – Лишка опустила копну сена на угол кровати, завалив некоторые вещи морщинистого. Она уперла руки в бока и приглушила голос: – Ты че непонятный такой? Нос лично просил за ним присмотреть. Сечешь, какая буза? Или мне до милой избы сходить?

– Ой да сразу за милых-то! – стариковским голосом запричитал парень, откапывая свои вещи из-под сена. – Так и понял, что он пятигуз. Ха-ха, вместе что ль морковь натирать пойдете? Давайте-давайте, за весь честной барак!

Рэй проводил подхихикивающего захватчика взглядом, давясь своей беспомощностью. Очевидно, что морщинистый Мелочь и близко не стоял к верхушке местной иерархии, но даже такого герою не удалось бы одолеть в одиночку.

– Что такое пятигуз?

– Да забудь. Мелочь то еще трепло.

– Что такое маруха?

– Не твое дело.

– Что Мелочь имел в виду под «натирать морковь»?

– Ничего.

– Слушай, а это правда?

– Да что?! – одернулась Лишка раздраженно. – Про Носа? А он, поди, и твое дурацкое имя не запомнил, дался ты ему.

– Соврала? А если Мелочь узнает? – обеспокоенно спросил Рэй.

– Слушай, я поняла, что ты кутенок, но это уже совсем. Думаешь, заморыша от большого уважения Мелочью прозвали? У него ведь ни рода, ни имени нет. Ты ж его на голову выше, да и жилы вроде есть, гляди плечи какие! Плюнул и растер.

– И что, мне тут с каждым за койку драться?

Лиша выдохнула:

– Ну ты из очень высокой знати, коль так рассуждаешь. Но уясни, здесь тебе такой мазан боком выйдет. Со своим благородством останешься ночевать на улице. Думаешь, сторожам будет дело?

Рэй скривился, покачав головой. Лиша принялась растолковывать недалекому:

– Видел, как тот пацан из окна выпорхнул, да еще разукрашенный? Кстати! Я, признаться, испугалась, что это Мельник тебя в окошко вышвырнул, ха! – хрюкнула она, стукнув Рэя по плечу. – Вот, урок ему и всем остальным. А коль у тебя в первый же день нары заберут, да еще такой недомерок, как Мелочь, тебя вовсе в женское крыло переселят.

– Спасибо, – поднял голову Рэй, но Лишка отмахнулась.

– Стелись. Я вон там живу, – ответила она, указав на противоположную сторону, где располагалось место, укрытое мешковиновой простыней, словно занавеской.

– Ты в мужской половине?

– Так я мужик! – объявила она, уперев руки в бедра.

Рэй, как дурак, окинул взглядом нехрупкую, но безусловно женскую фигуру. Они несколько секунд смотрели друг на друга, пока Лишка не рассмеялась:

– Да пошутила я, господи! У тя щас лицо треснет, ох же кутенок. В общем, меня сюда милые поселили, а я шибко и не возражала. С мужиками оно даже проще, чем с бабами. Мне думается.

Рэй изобразил улыбку и принялся обустраиваться. Распределил ароматную солому, сформировав бугорок у изголовья, и укрыл грубым, коричневым одеялом, скупо наполненном комками шерсти. Ложиться предписывалось на голую солому: простыни – роскошь, на них спят только милые.

– Коль и раздобыл простынку, чесноку такая устроенность будет не в масть, – объяснила Лиша.

В неделю, единственный выходной, кандальники занимались бытом: стирали одежду, хлопали постельное, меняли солому на спальных досках, кто-то прибирался в общих помещениях. Кормили на площади перед главным зданием, в котором жили сторожа и княжеский наместник – судья и управитель каторги в одном лице. Тут же обитал лекарь, обращаться к которому стереглись даже милые, поскольку тот был известен то ли крайней неискушенностью лечебных в делах, то ли сознательным желанием травить пациентов.

– Та душа не жива, что по лекарям пошла, – компетентно присказала Лиша.

Вечером повар с помощником вынесли на площадь ужин – очень странный. Несколько серых мешков и два огромных чугуна. Каторжане стали подтягиваться к раздаче со своими плошками. Подали даже и не описать что. В глиняную миску положили горсть крупных черных сухарей, сверху две ложки зеленой кашицы, а следующий, якобы повар, залил эту дрянь ковшом кипятка.

Кандальники с аппетитом размешивали жижу, толкли в ней сухари. Кашица оказалась смесью из протертых лука, чеснока и еще какой-то травы. На вкус пресно и гадко. Лиша поспешила успокоить, сказав, что обычно тюрю делают не на воде, а на бульоне из костей – так оно гораздо вкуснее! Рэй не поверил.

Стоило солнцу потеряться в густых елях, обступающих поместье, как темнота окрепла, укрыв собой всё вокруг. «Поместье», конечно, было громким словом для этого лагеря. Окна в бараке заперли на ночь и душно протопили печь. Рэй лежал, закинув руки за голову и изучая черный потолок. Он вслепую перекатывал в руках мягкий шарик мул-травы, который так и побрезговал пробовать на вкус. Исчислил в уме жуткое четырехзначное число – количество дней, оставшихся до истечения срока заключения. Он на силу заставил себя поверить, что пока еще не всё потеряно. Возможно, у него даже появился друг.

Утренняя суета барака, слышимая сквозь сон, не разбудила новичка. Зато разбудил толчок.

– Проспишь завтрак – пойдешь работать голодом, – громко сказала Лиша на ухо.

Рэй, продирая глаза и собирая мысли в шальной, невыспавшейся голове, толкнул оконную створку наружу. Морозный воздух тут же обдал лицо, принявшись озорно носиться по душному бараку. Снаружи, из-под гущи еловых ветвей только-только выкарабкивалось недозрелое, бледно-оранжевое светило.

– Имей в виду, – с напускной суровостью сказала Лиша, – сегодня первый и последний раз, когда я тебя будила. Здесь с этим строго. Проспал утром – весь день огребаешь. А коль увидят, что я с тобой ношусь, оба схлопочем.

Вдвоем они сидели на ступеньках своего барака, Лиша – спокойно, Рэй – подрагивая от холода. Подмороженная земля хрустнула под носком разношенных войлочных туфель. На завтрак подали водянистую, несоленую кашу, которую герой влил в себя силой.

– Да не морщись так, повара ж обидятся, – подначивала Лиша, глядя на постную мину подопечного. – Слу-ушай, – обратилась она, облизнув ложку. – А расскажи, что у бояр на завтрак.

Рэй нахмурился, представив хрустящие тосты со сливочным маслом, овсянку с фруктами, яичницу. Он отложил миску и прижал ледяные пальцы к глазам, которые щипало от недосыпа.

– А куры здесь несут яйца?

– Несут, куда им деваться. Но нам они тоже не достаются. При желании можно сговориться с кем-нибудь из милых на обмен, но не советую. Обмен с милыми это крайняк, выгодных уговоров с этими вспомогателями не дождешься.

Наступал первый рабочий день, и осенняя погода не обещала его облегчить. Подруга вернулась с инструментом: двуручной пилой, стогом веревок и двумя долгорукими топорами. Она тут же сорвала с головы Рэя неряшливо смотанный платок, встряхнула и обмотала заново на крестьянский манер, закрывая шею и уши от зябкого утреннего воздуха.

– А у тебя щеки румяные, – улыбнулась Лиша.

Рэй безразлично пожал плечами.

– Это хорошо, – с важностью отметила она. – Если щеки румяные, значит не хвораешь и сегодня на работе не умрешь.

– Вот это предсказание. Тогда у тебя почему бледные?

– Как?! – всерьез испугалась Лиша и взялась усиленно растирать красные щеки, но скоро заметила ухмылку на уголках губ подопечного. Собиралась отругать его за насмешки над старшими, но сторож объявил приказ!

Каторжников выстроили на дворе длинной шеренгой. Рэй изумился, когда понял, что происходит. Бревенчатые ворота поместья стояли отворенными настежь!

– Нас что прямо в лес выпустят?

– Да ты не думай даже! – осадила шепотом Лиша.

– О чём?!

– Да вижу, как у тебя зенки бегают. Только и думаешь, чтоб удрать!

– Будто бы ты об этом не думаешь.

Заключенные колонной по двое покорно зашагали наружу. Стоило им пересечь линию ворот, как из строя, запнувшись, вылетел голубоглазый парень, которого вчера швырнули в окно. Под всеобщее гоготание он рухнул в жухлую, укрытую свежим снегом траву, громыхнув грудой инструмента, которым его навьючили.

Напористым шагом к нему пробился один из сторожей, тут же отвесив удар деревянной палкой.

– В строй! Живо! – скомандовал он и для скорейшего исполнения команды еще раз треснул палкой.

На низкой дозорной вышке еще два сторожа с интересом наблюдали за привычной, но никогда не надоедающей сценой. Парень беспомощно закрывался от побоев, неспособный исполнить приказ, и это влекло за собой следующий звонкий удар.

Кто-то схватил Рэя за предплечье. Он обернулся, столкнувшись с гневными глазами подруги.

– Что удумал?! – процедила она одними губами.

Рэй воинственно глядел, как стражник поколачивает новичка на потеху остальным.

– Он же бьет его ни за что!..

Рэй не договорил: Лишка вдруг больно ущипнула за руку.

– Парень всё едино в гузаки пойдет, это уже всем понятно. Отвернись, – приказала она, встав по направлению строя, – коль не хочешь следом.

Крупнозубая пила вгрызалась в толстый лиственничный ствол, выбрасывая вихрь опилок влево и вправо. Рэй тянул пилу на себя, Лиша обратно; женщины тут работали наравне с мужчинами. Рубили не всё подряд, в основном лиственницу и белую ель – породы, древесина которых отличалась высокой ценой, оправдывающей перевозку из этой глуши.

Удивительно, но заключенные почти свободно разбрелись по лесоповалу, сами выбирая где и с кем работать. Рэй и Лиша трудились чуть поодаль от небольшой группы других кандальников, всё под не очень-то внимательным присмотром сторожей, что расположились на жухлом лугу. Один стрелял из лука по соломенным мишеням, наглядно демонстрируя, что будет с тем, кто посмеет отойти дальше условного периметра, другой – валял на деревянном блюде желтые шарики мул-травы для заключенных.

Стук топоров разносился по просеке и бежал в бесконечную даль готовящегося к зимнему сну леса, разукрашенного строчками снега. В неведомой дали так и мелькала призрачная свобода.

– Да ты уже утомил! Тяни, говорю, ровно. Хорош по сторонам глазеть.

– Ты посмотри на этих сторожей. Курам на смех. Нас, можно сказать, не охраняют.

– Сторожей ты напрасно за дураков держишь. Вон тот белобрысый при желании со ста шагов продырявит. Бегунов, как ты, они сразу примечают. Да и куда ты подашься?

– Везде будет лучше, чем тут.

– Пустая голова! Здесь нас кормят и защищают.

– Видел я «защиту» сегодня утром.

– Ты откуда свалился? – нахмурилась Лишка, разгибая натруженную спину. – Почему, думаешь, кандалы заменили на стены? Думаешь, тын вокруг поместья это чтобы нас держать? Не слыхал, что в лесу обитает? Там нынче такую чертовщину сыскать можно! От кабана ладно, на дереве спрячешься, да они и не больно-то до людей охочи. А если плетня встретишь? Или хима? А от шишкуна далеко ли убежишь? До ближайшей деревни больше ста верст[9] по тайге. Сто раз тебя сожрут, пока дойдешь. А в лесу ты ориентируешься, боярский отпрыск?

– Можно просто спускаться против реки, по которой нас привозят, – возразил Рэй, пропустив замечания на счет плетней и шишкунов, кто бы это ни были.

– Да вдоль реки шастают судейские егеря. Эти по́следы тебя за версты учуют, нагонят да вернут в Бересту с простреленными ногами.

– Тогда в обход, – не унимался Рэй. – Если только добраться до какой-нибудь деревни…

– Только тебя там и ждут! Человеку в арестантской одежде воды-то никто не подаст. Да кому надо укрывать преступника? Не говоря, что за поимку беглеца можно получить купило соразмерно его наказанию. Покажись-ка на людях – в тот же день окажешься в ладье до Бересты на удвоенный срок.

Сторож окликнул двоих, приказав убрать губы в карман и вернуться к работе. Рэй, склоняясь к рукояти пилы, с завистью смерил даль леса, отказываясь смириться с невозможностью побега.

Нездоровое желтое солнце карабкалось выше, однако ко второй половине дня затерялось в дымных облаках осени. На обед была странная, бурая каша, которая на холоде она не имела ни вкуса, ни запаха. Лиша сказала, что березовая. Рэй сначала не поверил. Но по бумажному вкусу, пожалуй, что и правда березовая.

В перерыв Лишка подтачивала зубья пилы. Она попыталась выпрямить погнувшийся зуб, но только оцарапала подушечку пальца – ох, как сочно выбранилась!

Рэй улыбнулся столь богатому лексикону.

– Давай помогу.

Он взял повязку и принялся аккуратно обрабатывать рану. Лишка цыкнула:

– Может, подуешь еще на пальчик? Привязывай плотно! Еще целый день работать.

Рэй обернулся на группу гогочущих вдали каторжан: короткий дедок, активно жестикулируя, рассказывал какую-то уморительную историю, от каждого предложения которой каторжане чуть не покатывались со смеху. Лишка глядела на них отстраненно. Рэй задал неловкий вопрос:

– Ты сегодня работаешь со мной в паре и поэтому ни с кем не разговариваешь или так всегда?

Она пожала она плечами:

– Я не самый славный житель мужского крыла, подишто заметил? Из бабьего крыла у меня подруг нет, а большинство мужиков сочли оскорблением, что меня поселили рядом. Я живу, надеясь лишь на то, что мой срок истечет раньше, чем маза милой избы.

– Лиш, а ты зачем мне помогаешь? – спросил он, работая над повязкой. – Даже если считаешь меня кем-то из благородных, здесь от этого никакой пользы.

– Так выйдем – ты мне поможешь, – бесшабашно улыбнулась она, тепло глянув на Рэя своими белыми глазами. – А ну как устроишь в какой приличный дом кухаркой или постирухой, а то и с малышней возиться. Я ж так-то баба работящая! Давно решила, что больше не буду заниматься воровством, не вышло из меня лиходейки.

– Выйдем, ага. Мне тут еще шесть лет спину гнуть.

– Да ты не хандри, соколий. Сожалеть – пустое, – философски заметила она, потрепав героя по обритой голове.

– Не понимаю, как ты тут справляешься.

– Живу пока живется. И ты приживешься. Авось, мне здесь-то даже и лучше. Вот жду, когда мой срок истечет, а возвращаться всё одно некуда. Семьи у меня нет, дома тоже. Разве только в дикий Северный край податься. Мать у меня северянка, – сказала Лиша, показав пальцем на свои белые глаза, – видимо, узнаваемую черту северного народа. – Вслед за отцом она приехала в Воложбу, где я и родилась. Но они оба умерли от болезни, а сводный брат выгнал из избы еще девчонкой.

Рэй выдохнул:

– Вот и дался я тебе? О себе бы подумала.

– Ай, ну не перетягивай так сильно! – стукнула она по руке, но затем с удивлением отметила, что повязка на палец наложена просто идеально. – Утомил ты. Понравился может? – бросила она, и вскочила на ноги. – Пошли работать!

Каторжане трудились, пока темнота вновь не опустилась на окрестности. После дня на лесоповале Рэй не чувствовал рук.

– Уже содрал мозоли? – Лиша протянула напарнику пучок засушенных листьев. – Прожуй, а потом приложи к ссадинам – быстро заживет.

Рэй поглядел на травы в руке, а следом на окружение. На деле барак оказался вовсе не таким грязным, как привиделось вчера. Бедным до страха, но не грязным. Все койко-места были заправлены стираным бельем, лишних вещей по углам не валялось, сами арестанты были на удивление чистоплотны. Кроме гузаков, конечно, которым разрешалось мыться только обмылкой – остывшей водой, использованной другими заключенными. Виднелась ежовая рукавица арестантского режима, которая не допускала беспорядка. Вот только…

– Оп, пасюк! Пасюк бежит! – закричал один из зэков, предупреждая об опасности голубоглазого паренька, которому уже досталось за сегодня.

По полу мелькнула быстрая серая тень, что вмиг оказалась у того под ногами; новичок ахнул, испуганно вскочил на нары. Мужики рассмеялись.

По полу пробежал вовсе не лесной монстр, пасюками тут звали крыс. Грызун мелькнул под нарами парня и скрылся в стене. Пасюков не то чтобы любили, но и не обижали, ведь барак был домом и кандальнику, и грызуну.

Тут в мужское крыло вошел пышногрудый мужик с толстыми усами, из которых торчал шпилем длинный нос. Главарь тех, кто вчера приобщил Рэя к поруке. Он по-хозяйски обвел взглядом притихших заключенных, деловито прошагал по комнате до спального места Лиши, взял ее под запястье и повел за собой. Та что-то ответила, подавшись назад, однако длинноносый свел брови и, сыграв мышцами, только сильнее дернул за руку.

Рэй поднялся и окликнул, лишь запоздавши соотнеся свой статус со статусом сударя Носа. А как было смолчать?

И Нос остановился. Кажется, миг он даже подивился этакой дурости кандальника. Они встретились глазами, и, ох, лучше бы Рэй молчал. Столь тяжелым, колючим был взгляд этого человека.

О, Нос не просто смотрел, он испытывал на прочность саму душу. Сразу захотелось отвернуться, попросить прощения. Не просто так Нос входил верхнюю касту. Он медленно надвигался, видимо, прикидывая, в каком порядке будет ломать кости зарвавшемуся новичку. Рэй вызывающе смотрел в ответ, понимая, что еще секунда, миг и сама его душа надломится в этом молчаливом противостоянии. Не чувствуя ног, он всё же набрался смелости указать, что сударыня Лиша вовсе не хочет идти с сударем Носом.

Но сударыня в защите не нуждалась. Лиша вырвалась из хватки и изо всех сил толкнула в грудь. Да только вовсе не Носа, а Рэя.

– Сказала тебе, отвали! Пёс! – рявкнула она, после чего положила руку на грудь носатого и произнесла ласково: – Слабый он на голову, ты не сердись. Сам же просил его устроить, я с ним возилась, он и навоображал.

Лицо главаря сразу смягчилось:

– Ох, сердобольная ты моя! – ухмыльнулся Нос, да и увел ставшую сговорчивой Лишку за собой, более не взглянув на пса.

Герой опешил от столь неожиданной реакции подруги, растерянно проводив пару. Бестолково присел на место, поймав презрительные взгляды других заключенных и даже не сознавая, как ему только что повезло.

Масть в Бересте была фундаментальным свойством личности. Она определяла, где кандальник спит, какую еду получает, какие вещи может иметь в распоряжении, а главное, как должен общаться с другими кандальниками. Скачок, то есть поступок не по масти, что минуту назад сотворил Рэй, мог подсолить жизнь на годы вперед.

Вернулась Лиша перед отбоем. Глаза ее сосредоточенно следовали по половицам, избегая встречи с кем-либо. Стоило Рэю подойти, как девушка молча закрыла занавеской свое место. Казалось бы, всё закончилось, но даже в темноте барака Рэй прочел ее взгляд. Так открылась цена, которую Лиша платила за покровительство.

Первые закаты и рассветы сменились неделями, и скоро каждый день стал в точности похож на предыдущий. Чесноки валили хвойник – то была основная и самая изнурительная работа. Граница действующего лесоповала плавала в трех-пяти верстах вокруг лагеря. Очищенные от ветвей стволы сортировали: смолистая лиственница шла на строительство домов для зажиточных крестьян и купцов; белая ель, носившая свое имя за молочный цвет древесины, отличалась высокой плотностью и использовалась для изготовления мебели, посуды, поделок и некоторых инструментов. Многое делали прямо в поместье, в мастерских. Право заниматься такой творческой работой, конечно, требовалось заслужить.

Скоро устоялся снежный покров. В Бересте, за исключением мелочей, не происходило ничего. Дни поздней осени падали всё короче и холоднее, пока русло реки не сузилось под белым покрывалом, оставив серую змейку посредине.

Зима: студень, трескун, лютень месяцы

Холода крепчали, а снега́ в лесу росли.

Пришел студень, первый зимний месяц, а за ним беспощадный на морозы трескун. В Бересту пришел голод. Пустая каша, репа и хлебная тюря изо дня в день и близко не давали питательных веществ, которые требуются, чтобы работать в морозы на лесоповале. Заключенным выдали теплую одежду: фуфайки и тряпье, которым следовало заматывать ноги и голову.

В единичные ясные дни тусклое зимнее солнце, которое тут именовали Хорсом, с трудом взбиралось до трети небосвода, рыскало над еловыми пиками пару часов и снова, влекомое неодолимой силой, проваливалось за горизонт в тёмно-желтом зареве.

Река давно закрылась, и заключенные ходили по ней на другую сторону, где валили тот же лес, только чуть ближе. Работы никто и не думал отменять из-за закрытия навигации. За всё время новых заключенных приводили дважды, пешком, прямо через леса. Обморожения среди каторжников стали постоянством, а затем обыденностью.

Вскоре заболела Лиша.

Вдобавок к отвратительному питанию, внутри барака стоял нестерпимый холод. Только места поблизости от печи обогревались сносно. Заключенные грудились на полу, оставляя нары, удаленные от тепла, однако согретого пространства недоставало.

Рэй выхаживал Лишу всеми силами. Первым делом он отогнал от нее знахаря, который велел пить маковый настой, чтобы снять кашель. Оказалось, что местные имеют совершенно дикое восприятие болезней: те считались живыми существами, что селятся в людях, вызывая недуги. Болезни, будучи живыми, конечно, нападали на человека, когда тот не мог их заметить, например, ночью. По этой причине долгий сон, тоже считался первоисточником болезни, тогда как работа, напротив, закаляла организм, измором выводя вселившееся в душу лихо.

Не одна Лиша, но и другие заключенные страдали от плохого питания, которое нередко доводило до куриной слепоты. Милые, что питались куда лучше, не испытывали таких симптомов и тем не стеснялись демонстрировать свое превосходство. Рыба в ответвлении Медвежьих притоков, на котором стояла Береста, водилась мелкая и костлявая, в основном пескари и шипастые окуни. Говорили, что в соседних, более глубоких притоках водится щука, но до них заключенных почти не отпускали.

Рэй истово бился за жизнь подруги. Куриный бульон, компот из мороженой смородины, настой укропа – лучшее, что он смог измыслить: эти продукты отличались высоким содержанием аскорбиновой кислоты, которая была необходима для предотвращения цинги и, предположительно, пневмонии, которая развивалась у Лиши в ходе болезни. Всё пришлось выменивать у милых по грабительскому курсу.

Болезнь напарницы была непомерно тяжела и для Рэя. Сознание залепляли одинаковые, ненастные дни: подъем затемно, сборы, работа, которая каждым днем подтачивает здоровье, возвращение в лагерь. Ночь руки гудели от бесконечных ударов по мерзлым стволам. Наутро, проглатывая ненавистную кашу, он раздумывал, что может предпринять, но ни одной светлой мысли не приходило.

«Если она умрет, я…» – думал он очередным тёмным утром, голыми ладонями удерживая плошку каши, и опять побоялся закончить это предложение словом, что так и просилось на язык – сдамся. О геройстве и не думал. Побег через снега был немыслим.

Последним из бегунов был Яшка – паренек, который даже на порубных харчах не утратил сложения атлета. С ним-то и случились первые странности. Яшка отбывал за убийство: ночью залез в дом к дочке сельского ростовщика, а когда был застукан за делом, с дуру схватился за кочергу и зашиб младшего брата возлюбленной. Родом из крестьянской, но состоятельной семьи, он так и не примирился с неволей, отчего, хочется верить, подвинулся рассудком. Хочется верить – потому, что, ежели Яшка всё-таки был в своем уме, то его слова не оставляли ничего кроме треваоги.

– Меня там ждут, – несколько дней к ряду твердил он, вглядываясь в вечереющий лесной стан и до крови царапая левую руку. – Она хочет. Хочет, чтобы я пришел.

Рэй уже оставил надежду узнать что за «она». Пытался вразумить Яшку, убедить, что в черной лесной глуши никто его ждать не может, что через сугробы, которые утягивают по пояс, он и нескольких верст не пройдет. Яшка только сильнее вдавливал красные ногти в истерзанную кожу, сосредоточенно глядя во мрачный лес.

В один день, перед тем как пройти лагерные ворота по завершении трудового времени, он остановился, пропуская вперед себя других каторжан, выждал секунду и ломанулся обратно к лесоповалу! Стрелок на сторожевой вышке лениво поднял лук, натянул тетиву, но в опустившейся темноте так и не поймал прицел. Погоню сторожа не организовали.

Яшку нашли следующим же утром, да не в лесу, куда он стремился, а на лысой просеке лесоповала, где обтесывали стволы. Даже версты не пробежал. А кровь так глубоко пропитала снег, что бурое озеро оставалось на виду еще несколько дней. Кто-то говорил, что Яшку задрал шишкун, кто-то грешил на обычных волков, что подвывали ночами недалеко от поместья, а кто-то, не слишком, впрочем, настаивая, полагал, что побрала беднягу сама Яга, мол, она-то его и зазывала.

Жизнь тянулась медленно и тоскливо. Однако в отчаянии, как и обещал Светл-О-Бай, проглядывалась надежда. Чесноки в основном держались вместе: много раз с Рэем, который не сделал никаких запасов с осени, делились заначками еды, теплой одеждой, учили удить рыбу, шить одежду, делать подобие зубной пасты из лиственничной смолы и угля. Примелькавшись среди сторожей, он упросил северянина, поучить его стрельбе из лука. Зимой у сторожей работы немного, так что беловолосый в порыве снисхождения научил натягивать тетиву на лук, брать прицел и мастерить стрелы.

В один из дней к Рэю, что сидел на наре, подрагивая от холода, подошел сосед со стоящими торчком ушами. Семь лет назад этот детина голыми руками задушил купца прямо на рыночной площади. Аресту не сопротивлялся, а на допросе и суде говорить отказался, так что даже и неизвестно за что купчина отдал Богу душу. Но ясно было, что убийца о своем поступке не сожалеет. Как всегда молчаливый, он поглядел на Рэя пустыми глазами, а потом вынул из-за пазухи сверток мороженой облепихи. Указал на Лишку, а следом на другого заключенного со схожими симптомами. Пораженный таким даром, Рэй принялся за дело: горячий облепиховый морс был, пожалуй, лучшим, что можно было изготовить тут для больных.

Лихорадка напарницы не спадала еще неделю. И всё же в одно из морозных, пасмурных утр она выбралась из-под трех одеял, которые Рэй добыл неизвестно каким путем, потянулась и даже притянула усталую улыбку. Самый счастливый день в его жизни.

Луна за луной минули пять месяцев. Пришел зимобор – первый весенний месяц.

Успехи в лечении подруги и других узников не остались без внимания. Местные знали точно, какие симптомы несовместимы с жизнью, и в том, что Лишка преставится в ближайший день, не сомневался никто. На том Рэй подцепил шутливое прозвище Коновал[10]. К весне, после исцеления гнойной раны милого по кличке Штырь, Рэй получил собственную мазу со стороны милой избы: Нос великодушно предложил завести собственную маруху из бабьего крыла, а его верный приятель Штырь так был рад исцеленной ноге, что зазвал Рэя раз в неделю столоваться в милой избе!

Соблазн был огромный. Последнее, кроме того, что было возможностью поесть человеческой еды, еще и считалось страх как почетно. Рэй, однако, унял секундный голодный порыв и рассудил иначе. Милые, как он заметил, народ переменчивый и даже дерганый. Не загадаешь, как долго продлится их фартовое покровительство. Сторожа и чесноки из бараков, как друзья, пожалуй, будут понадежнее, да и, по-честному сказать, сближаться с отъявленными бандитами, а именно из таких состояла милая каста, не больно-то хотелось. Потому прошение героя было скромнее, но содержало многократно больший потенциал: допустить к работе в мастерских.

Глубокая весна: снегогон месяц

Пришел второй месяц весны. Смертельная хватка морозов отпустила Бересту. Прошла Масленица: целую неделю кандальники отдыхали от лесоповала и ели сладкий кисель. Дни потянулись длиннее, солнце стало легче и выше, а лес наполнялся звонким пением пернатых. В конце месяца небо то и дело рассекали красивые клинья – возвращались из теплых краев гуси и журавли. В воздухе запахло свежестью и жизнью!

Приход весны, однако, стал еще более голодным: прошлогодние запасы иссякали в ноль, а до нового урожая было далеко. Почти всех свиней съели зимой, а теперь, вторая странность, кто-то повадился драть и без того малочисленных кур. На фоне недостатка пищи милых это просто выводило из себя.

Три-четыре раза в седмицу находили груду окровавленных перьев. Милые были уверены, что кур режет кто-то из живущих в бараках. Несколько раз они устраивали обыск, но ни одного перышка не было найдено. Случайных заключенных это, однако, не спасало от демонстративных побоев.

Ситуация прояснилась, когда на одного из милых напало ночное лихо, которому и пришлись по вкусу местные несушки. Был это не то росомаха, не то здоровенный манул. Следующими жертвами стали ночные сторожа. Никто не был убит, но изодранные руки и ноги наглядно доказывали, что зверь вовсе не боится людей.

Сегодня Рэй трудился над стиркой белья для стольного дома. Эта работа считалась непочетной, но на деле была в разы легче, чем лесоповал.

– Как д-думаешь, что произошло сегодня н-ночью? – поинтересовался Рэй у напарника. Заикания возникли пару месяцев назад по неведомой причине.

– Петьку сто́рожа подрали? Да и поделом, равно дело выродок окаянный. Чтоб ему…

– Я о т-том, что это за зверь такой ночной?

– Хрючево лесное, мало их там бродит? Вот поверьте, други, зверь людскую кровь раз попробует – уж вкус не забудет, – авторитетно утверждал короткий мужичок по кличке Веник, сваливая гору коричневого белья в огромную лохань с водой. – Увидите, други, с нынешней ночи всякий раз будет драть того, кто в ночную остается, ага.

– Нашел кого слушать, Рэй, – вмешалась Лиша, высыпая еще копну поверх.

– А что з-засаду бы сторожам не организовать?

– У сторожей и оружия нет. Да и копьем такого морока не возьмешь! Надо к бабке-шептухе идти, чтобы зверя отвести. То-то!

– Бабке? Это которая Яшку побрала? – усмехнулся Рэй. – Как т-только ее не зовут: Яга, Шептуха, Йогиня.

Лишка задорно напела:

– А на окраине села Люська-ведьма жила,

Хочешь – верь, хочешь – нет, было ей сто двадцать лет!

Она хихикнула и сплюнула комок мул-травы в воду:

– Чушь! Ну, говорят, живет какая-то старуха в лесу, где-то даже неподалеку от нас, кто-то из судимых дескать видел. И якбы звери ее не берут, но что с того? Сумасшедшая баба. Поди, из нашего же поруба бегунья. Инку Зубачиху помните? Чем не ведьма? – опять хихикнула.

– Ведьма или нет, – продолжил Рэй, – меня б-больше интересует, что судья даже пообещал сократить срок заключения тому, кто убьет зверя. И вот что любопытно, срок будет сокращен тому, кто принесет зверев х-хвост. Это что за ребячество? Колдун он, что ли, судья наш, х-хвосты-то собирать? Чем не голова или уж т-туша целиком?

– Думаешь, что-то особенное в этом хвосте? Выходит, судья ведает, что именно к нам забрело?

– А то! – опять вклинился сосед. – Ведает, еще как! Да судья сам, что лешего, боится зверюгу! Кудлатый ведь по званию выбирать не станет. «Хрусть» судейской шейкой во сне и удерет с жирненькой добычей, хе-хе!

– Хм, вот это, кстати, возможно, – посерьезнев, закивала Лишка. – Не то, что оно судью загрызет, а что судья по правде его боится. Короче, мужики, тут вот какая буза. Подслушала нынче утром разговор сторожей, – затаенным шепотом начала она. – Говорят, что судья уже распорядился для решения проблемы, – она сделала интригующую паузу, – пригласить героев!

Рэя будто ковшом ледяной воды окатило!

Впервые после суда кто-то в этом мире упомянул божественных посланников. Героев, которым ни много ни мало предписано спасти не то целый мир, не то лишь людской род – тут пока ясности не было, да и спасти от чего – тоже оставалось загадкой. Но героев!

«Господи, как же я забыл? – оторопело подумал он, и пред глазами скопом пустых страниц пролетели последние месяцы. – А я – тоже?..»

– Рэй, неси вон тот ушат, – кликнула Лиша.

В общей сложности уже более полугода он провел в заточении. Суровая осень, беспощадная зима, а теперь эта голодная весна. Тепло вернулось, но голод! Серый, животный голод, что диким волком скребся изнутри и бесновался только сильнее, когда Рэю удавалось наложить руки на лишнюю порцию постной каши или обглодать вываренный в супе хребет. Да еще зверюга, что подрала последнюю скотину. Черт, да он сам готов был сожрать живьем несчастных куриц, только бы наесться хоть один раз! Голод, холод, нищета и болезни заполонили сознание, заставив позабыть о предназначении.

– Рэй?

Голову обогревало весеннее солнце, однако сердце похолодело.

Из мутного, идущего рябью зеркала воды на него вдруг вылупилось чужое лицо: непривычно вытянутый, с резкими чертами облик высохшего старика. Впалые щеки вырисовывались полукруглыми тенями, глаза – две черные впадины без искорки жизни, борода, которую тут не требовали брить, отросла бурым сорняком.

Узник смотрел на отражение, недоумевая: «Чего это он уставился?» Он провел рукой по отросшим волосам, и злой двойник по ту сторону почему-то сделал то же. Затем двойник положил ладони себе на лицо – на щеки легли костлявые пальцы с отросшими ногтями. Пустые впадины глаз бессмысленно пялились – как вдруг отражение разбилось ударившим по воде ковшом!

– Кого узрел-то там, соколий?! – звонко хрюкнула Лишка, орудуя черпаком.

– А? Да так. Г-герои, говоришь? – переспросил Рэй как можно спокойнее. – А много их будет?

– Я почем знаю? – хмыкнула она, утапливая белье в ледяной воде. – Будь они неладны. Вряд ли они тут что-то поймают, только на награду судьеву позарились, небось целый мешок серебра посулили, вот и запрягли такую даль. Надеюсь, не заплатят им вперед, а то слиняют, даже не поглядим, как их сожрут.

– Сожрут? – удивился Рэй. – Г-героев-то? А ты не высокого о них мнения.

– Куда там! Видала, их в Сяве раньше полно было. Кичливые такие, мол, снизошли до ваших бед, мужики раскошеливайтесь, бабы подол задирайте! А до дела доходит – друг друга готовы поубивать за место в кустах. А уж в ратном деле на этих героев стыдоба смотреть: не княжьи солдаты, а деревенские колдыри им по мусалам надают.

– П-подожди, – не веря ушам, возразил Рэй, – разве герои не обладают бо-жественными талантами? Они ведь должны быть, как же там, честны, д-достойны и преданы долгу?

Лишка не в первый раз глянула на напарника с подозрением, но в этот раз взгляд был короче, а подозрений в нём больше.

– Может, они чего и должны, пришельцы-спасители, как же! Девственность мою пусть спасут, ха! – опять хрюкнула. – Да они нам тут сто лет не всрались, герои-то.

Разговор оставил сомнения. Что успели наворотить предшественники Рэя? И всё-таки факт был налицо: герои существуют, а некоторые, похоже, занимаются тем, чем, по мнению Рэя, должны заниматься герои!

До конца рабочего дня он смятенно размышлял об услышанном. Нечто встряхнуло его, словно от долгого сна, заставив сердце биться. Вечером он упросил Лишку подстричь ему волосы, вопреки здешним традициям подчистую сбрил непослушную бороду, затем подстриг ногти и подшил свою арестантскую одежду.

Герои, однако, не спешили явиться.

Поздняя весна: уже травник месяц.

Полный лунный цикл минул со дня, когда Рэй стал жить надеждой встретить соратников. Несчетное количество раз он представлял, какой будет встреча: узнают ли они собрата, смогут ли помочь в его положении, а что важнее – захотят ли? То ли одна эта идея, то ли приход весны, с которым оживала природа, но призванный более не позволял себе пасть духом, сердце билось сильно и ровно.

Изо дня в день он трудился пуще прежнего, стараясь и укрепить форму, и обрести новые навыки. В мастерской Рэй уже умел вытачивать посуду, стрелы, рукояти для инструмента и даже детали для мебели, которую потом собирали другие мастера. Он так и не пристрастился к гадкой на вкус вощеной мул-траве, а все порции выменивал на продукты. Зимняя хандра ушла., а в голове кто-то уверенно повторял: «Этот лагерь – не конец моей истории». Назло волшебному коту, который, верно, уж и позабыл о нём, назло Амадею, герою, вероятно, идущему предрешенным на успех путем. Да, Рэй был здоров вопреки всем невзгодам, силен – на лесоповале другие не выживают, у него был друг и даже небольшой авторитет в лагере; со всем этим можно было работать. Впрочем, возникшие заикания пока побороть не удалось.

Так глубоко задумался он, шагая через двор с охапкой дров на груди, что не заметил, как перед ним возникла стена. Он оступился, а через секунду оказался на земле, звонко усыпанный поленьями.

– И как это понимать? – уязвленно прозвучало над ним.

Рэй медленно возводил взгляд. Кожаные сапоги с невысоким роговым каблуком: мягкая кожа, тонкая выделка и, с ума сойти, металлические пряжки! Надо отметить, что любое изделие из металла в этом мире вообще обладало какой-то фантастической ценностью. Заправленная в штаны белоснежная рубаха со шнуровкой на груди, затянутая кожаным поясом, выгодно подчеркивала талию, крепкую грудную клетку и выдающиеся плечи. Черты лица симметричны и красивы, легкие растрепанные волосы цвета пшеницы не касались плеч, а отсутствие укладки придавало образу моложавую небрежность и лихость. Молодой мужчина имел облик эталонного героя былин!

– Я дождусь извинений?

Рэй, давясь умножившимися заиканиями, вымолвил, что просит прощения, но, только собрался задать вопрос, как благородные светло-голубые глаза утратили интерес к никчемному кандальнику. Герой былин цыкнул и зашагал прочь, не дожидавшись заикающегося визави. Следом трусил молодой паренек с большим рюкзаком кустарного пошива на плечах. Этот мельком одарил Рэя каким-то уж очень брезгливым взглядом.

«Неужто и правда герой? – взволновался узник. – Подумаешь, толкнули его».

Сегодня на пристани позади частокола вновь высились перепончатые мачты шхуны, что курсировала по этой реке. Присутствие корабля не было чем-то необычным, этот швартовался каждые две-три недели, подвозя кое-какое продовольствие, новых заключенных, а изредка – гостей: коробейников, знахарей, странствующих монахов, распространяющих непопулярное в этих землях учение о некоем пророке, убитом солдатами старого княжества сотни лет назад, но почему-то до сих пор почитаемом, а также княжеских скороходов, привозивших документы судье. Гости прибывали в лагерь на правах вольных посетителей, квартировали в стольном доме и уезжали той же, максимум следующей лодкой. Однако Рэй отметил, то сегодня-то в лагере уж очень шумно из-за количества прибывших.

Получив тычку от сторожа, он собрал рассыпанные по двору поленья, но другой надзиратель, забавно окая, окликнул:

– Гой, Коновал! Оставь покамест дрова, вон те ящики надобно сносить до стольного дому, в клад за кухней. Обожди, сыщу тебе подмогу.

– Н-нормально, Митяй! – не без труда поднимаясь из приседа с ящиком на груди, ответил Рэй. – Один справлюсь.

Он прошел в стольное здание по знакомому пути: направо, мимо кухни и далее до упора. Вошел в просторную кладовую, а внутри, сначала лишь краем глаза, увидел ее.

Случайны ли случайности? Во всяком случае от этой случайности у Рэя стиснулось сердце.

Цве́та теплой платины волосы, собранные на затылке в хвост, были единственной деталью, не сокрытой плотным коричневым полусолнцем. Так называли длинную накидку с капюшоном, которая защищала от непогоды. Рэй уж замечал, что подобное полусолнце, за простоту кройки и практичность, носят очень многие гости, даже высокого ранга. Девушка, подогнув под себя одну ногу, деловито сидела на большом ящике возле окна. На руках у нее пачка листов. Прическа, движения и взгляд неуловимо отличали ее от местных, выдавая что-то знакомое, даже родное.

Но Рэй чертовски занервничал. Он так ждал встречи с героями, с людьми из родного мира, да только сердце так и заметалось в груди, а голова враз опустела от мыслей. Не в силах не отметить, сколь ухоженно выглядит девушка, Рэй понял, что его облик, несмотря на недавние старания, без стеснения выдает уголовника да невысокой масти. А когда она оторвалась от бумаг, подняв вопросительный взгляд густо-серых глаз, сердце и вовсе предало, рухнув в пятки.

Кандальник тут же отвернулся, проследовал до угла. С важным видом он поставил тяжелый ящик. Дважды проверил, успешно ли тот установлен на дощатом полу, а убедившись, что прямоугольный короб не планирует укатиться, решительно прошагал по половицам и опять остановился возле нее. Но тут снова же столкнулся с выразительными, матово-серыми глазами, и заготовленная фраза, которая в голове звучала уверенно и непринужденно, вывалилась нелепицей:

– П-п-ривет. Я, собственно… мы-можно кое-что… с-спросить?

Девушка настороженно опустила ногу на пол, опустила бумаги и уперла левую руку в бедро, приоткрыв накидку. Под полусолнцем виднелась светлая туника, а на поясе-то у нее, мать-честная, сверкнуло навершие настоящего меча! Одно это сообщало об ее исключительном положении в Бересте: оружия, не говоря, что боевого, тут не дозволялось даже сторожам. Дубовые сторожевые дубинки не в счет.

– Извини, – незаинтересованно ответила она бархатистым контральто, – я тут жду друзей. Тебе лучше заниматься своими делами.

После чего демонстративно сосредоточила взгляд на бумагах, всем видом давая понять, что к общению не расположена.

– Н-нет проблем, – ответил Рэй.

Он вышел в коридор, прислонился к стене. «Пэ, пэ, пэ-ри-вет», – иронически изобразил он себя, врезав по лбу. Отлично поговорили.

Рабочий день тянулся до омерзения долго. «Герои!» – не давала покоя мысль. Герои здесь, в Бересте, возможно в последний раз на ближайшие годы! Но сторожа снова и снова выдавали глупые указания, уводившие с главной площади. Конечно, это было лучше, чем целый день провести за двором, на валке или распилке деревьев, однако встреча с товарищами не оставляла мыслей, а новые поручения лишали шансов еще раз встретить кого-нибудь из столь ожидаемых гостей.

В очередной раз за день Рэй вошел на кухню стольного здания, доставив поварам мешок костей для вечерней баланды, а украдкой всё глядел дальше по коридору на кладовую, где разместили гостью. Последнее было неудивительно: в кладе было достаточно места, имелись даже остовы кроватей, так что незнатные гости часто ночевали именно там.

Покинув кухню, Рэй вернулся в прихожую залу. И вдруг в противоположном коридоре он снова увидел девушку с волосами цвета платины – та выходила со стороны судейского крыла, куда заключенных не допускали вовсе.

Рэй вскинул руку, чтобы завязать разговор еще раз, но тут входная дверь распахнулась! В том и не было необходимости, ведь дверь и до того оставалась незапертой.

На пороге стоял воин с растрепанными, пшеничными волосами. Нарочито ударив тупым концом копья о пол, он сделал громкий шаг, нарочито привлекая внимание всех, кто находился в зале: Рэя, двух сторожей и пары служивых. Матовые чешуйки его брони тонко позвякивали, копье было на треть выше его роста, а металлический наконечник противной стороны – подток – оставлял крошечные блестящие вмятины на деревянном полу. Рэй этого гостя опознал, именно в него он влетел сегодня утром, только тот был без брони.

– Настя! – копейщик поднес к виску два пальца и вальяжно отдал честь, приближаясь к девушке. – Как всегда, приятно тебя видеть.

Та приветливо махнула в ответ, но разговора не завязала. Скорыми шагами она направилась к выходу из стольного дома. Воин же проводил интересным взглядом ее тонкую спину, потом прошел дальше по зале и, привалившись на копье, склонился над одним из служивых. Рыжий мальчишка глазел на диковинного воина снизу вверх.

– Долго будешь глазеть? Я жду, – заявил герой.

Служивый опомнился:

– А! Так уже, мил господин, я собрал! – он торопливо прислонил к стене метлу, которой орудовал до этого – та сразу грохнулась на пол – и юркнул в другую комнату. Не прошло нескольких секунд, как паренек воротился, держа на руках, словно младенца, увесистый и очень ароматный мешок.

Копейщик принял котомку, мельком осмотрел содержимое и вложил в ладонь парня пригоршню рыжих монет.

– Вот, добрый сударь, два свежих каравая, пузырь воды, бутыль пива, копченая…

– Да-да, молодец, – перехватил воин, похлопав рыжеволосого по голове, немного сильнее, чем если б то и вправду была благодарность. Миндалевидный наконечник копья сверкнул огненно-рыжей струей заходящего солнца, что падала сквозь открытое окно, на миг ослепив Рэя. Присутствия последнего копейщик и не заметил.

Столь же бессмысленно шумно он вышел прочь, уже на пороге всучив полученную котомку оруженосцу в кожаном жилете. Последний, перекинув мешок на плечо, преданно посеменил за господином.

«Индюк», – покачал головой Рэй, и, кажется, такого же мнения были остальные в зале. Рэй, правда, был вынужден признать: «Но выглядит этот гад эффектно».

Время шло к вечеру. По площади крался набивший оскомину запах разваренной крупы. Рэй, сидя на крыльце своей избы, старательно штопал рубаху, пытаясь привести ее в хоть сколь-то ухоженный вид.

Черная тень высокого дымохода стольного здания уже пересекла весь двор и начала карабкаться по стене барака, как это происходило из вечера в вечер.

«Бесполезно», – нервно коля́ пальцы иглой и в очередной раз подшивая свою рубаху, думал Рэй. А взять и постучаться в стольное здание после ужина? Пустят ли сторожа? А первым делом, станут ли сами герои разговаривать с преступником? Но нельзя упускать эту единственную… – и тут Рэй ощутил чье-то присутствие.

– Друг, а вот скажи, – отстраненно глядя на карабкающуюся по стене тень дымохода, спросила она, и Рэй не поверил, что эти умные слова прозвучали наяву: – корень четной степени из положительного числа имеет положительное или отрицательное значение?

Он поднял ошарашенный взгляд на девушку в коричневой накидке и, похлопав глазами, ответил:

– П-понятия не имею… впрочем, нет, постой!

Мозг будто заискрил, сердце застучало. Позабытые знания виднелись в глубине памяти, светились далекими яркими точками! Рэй закрыл глаза и ухватил их, точно рыбешку в реке.

– Оба… – неопределенно ответил он.

Девушка в ответ очень приятно ему улыбнулась, да он того даже не заметил, продолжив объяснять:

– Ну да, если степень к-корня четная, то зна-значений будет д-два, но равных по м-модулю.

Девушка опустила взгляд на страшно заношенную рубаху в руках товарища. Рэй опомнился, приколол драгоценную в этом месте иголку на пояс штанов, чтобы не потерять, и быстро набросил рубаху, скрыв тощее тело.

– Я тебя за местного приняла, но что-то тебя выдало, сама не знаю. Извини за вопрос. По правде, я и сама не знала правильного ответа. Просто проверяла.

– А п-просто спросить не могла? – ответил Рэй, не в силах сдержать глупую улыбку.

– Зато я теперь точно знаю, что ты из наших.

Она бросила взгляд на группу заключенных возле соседнего барака. Те перешептывались, безо всякого стеснения разглядывая гостью. Признаться, этим же сейчас был занят и Рэй. Ведь, ох, было что поразглядывать!

Кроме одежд, которые и правда выглядели как одежды, а не дикарские обноски, какие носили берестовские кандальники, она и сама выглядела, как… после полугода в порубе, даже и не слов не подберешь как. Светло-светло-русые волосы собраны в хвост на затылке, прямые, строгие пряди оставлены по бокам. Прямой нос с горбинкой, присыпанный щепотью совсем мелких веснушек, которые лишь слегка оттеняют строгость ее образа. Чуть выступающий подбородок – волевой и не очень-то женственный. Расстояние между глазами – чуточку шире, чем то, что можно было бы назвать эталонно красивым. Не писаная красавица, но что-то, от чего так и бросало в жар, в ее образе было. Даже хуже: чем дольше смотришь, тем тяжелее оказывается отвести взгляд.

– К-как тебя зовут? – решился начать Рэй, хотя уже и слышал ее имя сегодня в стольном доме.

Она чуть поджала полные, упрямые губы, на которые отчего-то сам собой опускался взгляд, и ответила:

– Анаст… можно просто Настя.

– Я Рэй. Можно п-просто Рэй, – попытался он сострить, но заикания окончательно свели слабую шутку.

– Это место, – она окинула взглядом двор, – выглядит так тоскливо. Как ты здесь очутился?

Рэй в нерешительности медлил с ответом. Сейчас, когда впервые появилась возможность рассказать подлинную историю. Но так страшно было ответить! Страшно оттого, что она, человек из его мира и настоящий герой, каким ему так и не выпало шанса стать, попросту не поверит заурядной истории несправедливо обвиненного каторжника. Каждый второй кандальник в Бересте с крестом на челе утверждал как раз то, что хотелось сейчас рассказать ему: обвинили ни за что, оклеветали, судья не разобрался.

– Меня обвинили в нап-падении на жителя д-деревни. С оружием, без свады, по разбою, – повторил он слова из своего приговора.

Настя, ничуть не смутившись озвученного, присела на ступеньку рядом.

– Не спрашивала, в чём тебя обвинили. Спрашиваю, как ты здесь оказался? – повторила она, и под ее твердым взглядом узник замер, потерявшись в этих искренних серых глазах. Ох, какие это были глаза! Цвет проливного дождя – такое поэтическое описание пришло на ум. Нежные, но внимательные, они даже не обещали беспристрастной оценки показаний, а заранее говорили: я тебе верю.

И Рэй без утайки, хотя и продолжая побарывать постыдные заикания, открылся товарищу. Светящаяся сфера, Правая Башня, аномалия, контракт без таланта, бандиты, суд – странно, теперь казалось, что это всё было так давно. Впрочем, месяцы заточения и не такое отдалят. Отчего-то быть выслушанным, а главное понятым, оказалось чем-то эмоциональным, хотя ранее он не замечал за собой подобной черты. Начал коротко – не хотел утомлять вовсе не оригинальной историей, но по мере рассказа прибавлял подробностей. А когда Настя придвинулась по ступеньке и сочувствующе положила крепкую руку ему на плечо, в увядшей его душе и вправду прошел оживляющий летний дождь. Пришлось даже пару раз крепко зажмурить щиплющие глаза, чтобы не опозориться рыданьями.

– Ты веришь?

Она глянула на героя и уголки ее глаз поднялись.

– Мы же герои. Честность – первая из трех наших добродетелей. Но знаешь, у честности есть обратная сторона – доверие.

Она задумчиво поглядела на рыжее солнце, которое прилегло на кромку зубастого тына.

– Лиха беда начало, мне тоже нелегко пришлось, когда очутилась в этом мире. Но то, что выпало тебе… не знаю, как ты справился. Я бы, наверное, просто сдалась.

Зайчик заходящего солнца играл на кончике ее носа. Настя уже казалась вовсе не строгой и холодной. Всё-таки настоящая красота никогда не бросается в глаза, подумал Рэй. И как раз в сей чувственный момент пустой желудок узника решил удивить даму разученным тут звуком умирающего кита.

еки загорелись, Рэй обнял живот, прижав к нему коленки.

– Совсем плохо кормят? Извини, у меня при себе почти нет провизии. Давай я попрошу судью…

– Всё нормально! Просто в обед была маленькая порция, – соврал он. Точнее, баланда и правда была крохотной, просто не сегодня, а в последние два месяца.

Она протянула глиняную бутыль.

– Квас. Его местные заместо хлеба принимают.

Рэй с аппетитом пригубил пряный, щиплющий напиток – страшно вкусный.

– Слушай, – перебирая в руках кожаные перчатки, сказала Настя. – Ты же давно здесь?

Рэй кивнул, отпивая еще.

– А не видел в поместье пару человек в последние дни? Один такой высокий, с бородой от уха до уха, в тёмно-синем кафтане, – описывала она, вырисовывая размер и форму каждой приметы. – И еще один, невысокий мальчишка, совсем молодой, в таком сером полусолнце, ну, да, как у меня, только сером. Не видел? Они бы, скорее всего, были вместе, – скомкано объяснила она, убрав спавшую прядь за ушо. Затем, с надеждой заглянув в глаза собеседнику, прибавила: – Да, Андрей и Аслан их зовут, а еще…

Рэй с сожалением покачал головой:

– За ш-шесть лун не видел никого похожего. Это твои друзья? Нашли же вы где встретиться.

Та кивнула, отводя взгляд. Ресницы несколько раз взволнованно прыгнули. Она щипала указательный палец снятой кожаной перчатки. Наконец решилась рассказать.

– Мы вышли из Стя́готы, это, если знаешь, деревня на юге отсюда, – девушка махнула перчаткой в сторону ворот и задумчиво провела по коленям, – но отправились мы разными путями, поскольку очень спешили. Подрядились доставить письмо от старосты Стяготы местному атаману, что зимует со своим личным отрядом на даче на полпути между Стяготой и Берестой. Это нужно было сделать срочно, за работу взялась я. Ребята же пошли на северо-запад, чтобы встретиться с караваном переселенцев с востока, чтобы продать кое-какие вещи. Их нам тоже не хотелось упускать, поскольку за некоторые товары никто не дал бы лучшую цену.

– С востока едут переселенцы?

– Там несколько лет назад закончилась большая война, которую вело Княжество против страны кочевников. Сейчас на юго-востоке государства страшная бедность и разруха, вот люди и едут на запад, поближе к уцелевшим поселениям, – она еще раз убрала за ухо непослушную прядь и продолжила: – В общем, у меня с друзьями не должно было оказаться большого разрыва, не знаю, сотня верст максимум. Мы договорились продолжить путь в Бересту, поскольку ваше поместье представляет собой укрепленное, безопасное место. Я прибыла уже вчера вечером, пришла пешком по каменистому берегу реки. По счастью, судья радушно меня принял и разместил аж в отдельной комнате.

– То кладовая, – не удержался Рэй, но Настя не восприняла укол.

– В отличие от меня, ребята должны были идти верхо́м, так что могли добраться даже раньше, – рассказывала девушка. Щеки ее чуть порозовели от волнения, так что она стала казаться еще милее, хотя думать о таком сейчас было неуместно. – И вот почему-то всё еще их нет.

– Есть основания б-беспокоиться раньше времени? Наверняка п-просто задержались в пути.

Настя приложила холодную кожу перчаток к порозовевшим щекам и зажмурилась на секунду:

– Да, да, наверняка.

– Еще бы, целая сотня верст!

– Побродишь по этим землям – поймешь, что сотня – ерунда.

– Та д-деревня на юге называется Стягота? Согласись, если что-то их задержало, пусть ненадолго, они бы не стали отправляться в ночь. Соответственно, сюда вышли б только сегодня утром.

– Всё так. Но ладно Андрей неумеха, но Аслан – очень опытный следопыт, да и боец хороший. Чтобы задержать его в дороге, должно было случиться что-то серьезное.

– Наверное, тяжело вот так ждать.

Настя вздохнула. Помолчали.

– Ты что-то хотел спросить? Днем, в кладовой. Прости, что прогнала.

– Просто п-подумал, уж не герой ли ты? Вот и всё.

– Правда? А как понял?

– Т-ты по-показалась на вид ч-чуть приятнее, чем остальные в Бересте.

– Ха-ха, – сморщив носик, снисходительно ответила Настя, – за шесть месяцев мог бы придумать комплимент получше.

– На самом д-деле я надеялся, что другие герои расскажут что-нибудь об этом м-мире. Полгода тут прожил, а дальше этих стен не видел.

Та снова положила руку на геройское плечо и кивнула.

– Да я сама тут… – она задумалась, потерявшись в числах, – хм, а ведь уже девятнадцатая по счету луна! – Настя подняла серые глаза к бронзовому небу с длинными перистыми облаками, и сама себе усмехнулась: – Будто целая жизнь прошла. Эх, не знаю, что тебе и рассказать.

– У меня т-только один вопрос: что происходит?

Настя улыбнулась красивой, белой улыбкой и подперла голову кулачком, в котором удерживала перчатки:

– Эт ты спросил так спросил! – она взяла бутыль с квасом и, сделав пару глотков, принялась за рассказ: – Что это за место – сама не знаю. Может, параллельный мир, может, какое-то прошлое или будущее нашего, а может, просто другая планета. Важно ли это? Кто тут мы? – вскинула она брови и произнесла с горчинкой: – Ни дать ни взять герои! Таков титул, определенный контрактом. Зачем мы нужны? Чтобы уберечь мир от печального конца.

– Котяра в Башне что-то такое говорил. П-повлиять на историю мира, которая будто бы идет к концу. Лично я никакого вс-селенского зла тут не встретил. Не считая обычных людских п-пороков, но таких и в нашем мире хватало – не рухнул.

– Да, с геройской миссией не всё ладно. Где корень зла и в чём проблема с историей мира, никто из знакомых мне героев не знает. Известно одно! – звонко щелкнула она пальцами. – До нас историю уже исправляли.

– Какой-то бракованный мирок, ей богу. Это тоже были герои?

Настя кивнула, но подняла палец, привлекая внимание к следующей фразе:

– Важная оговорка: в глазах местного населения есть Великие Герои, которые жили где-то четыре века назад. Их не просто помнят за давнишние подвиги, а истово почитают! Некоторых, например, Елену, Велимира, Леду и Астру, чуть ли ни наравне с Белыми Богами. А оно и понятно, они были прямым продолжением самих же Белых Богов, да еще, похоже, мир спасли. И вот эти, Великие, ничего общего с современными героями не имели, потому как были не только умелы сверх всякой меры, но еще поистине честны, полны достоинства…

– И преданы своему ремеслу.

– Точно! – снова щелкнула она пальцами. – Как видно, ребята были огонь. Наше поколение пока надежд не оправдывает. Герои, которых призывали до сих пор, в основной своей массе оказались трусами и кутилами, которые только и спускали полученные при призыве деньги да развлекались с обретенной силой.

– Уж меня от этого уберегло, – горько усмехнулся Рэй. – Слушай, Насть, всё-таки п-почему с миром опять проблемы, если Великие его давным-давно уже спасли? Котяра мне обмолвился, что успех п-первых героев был обманчив. Значит, они не справились?

– Спроси полегче, – беззаботно ответила она, показав кончик языка.

Настя сделала большой глоток из бутылки, надув щеки, и принялась за сказ:

– Ты уже, наверное, узнал, что в представлении местных жителей мироздание разделено на три измерения: Явь – тварный мир материальных вещей, в котором живем мы; Навь – потусторонний мир, где живут духи и Тёмные Боги; и Правь – высший мир Белых Богов.

– Сиречь герои должны разделаться с Навью?

– Вовсе нет, – качнула она пальцем. – Навь – тёмная, но неотъемлемая сторона мироустройства, она – не зло. Ну, или пусть даже зло, но совершенно неизбежное. По-простому, Навь нужна, чтобы была Правь и, следовательно, Явь.

– Не понял.

– Всё просто. Без заката не будет рассвета. Без зла не родится добро. Без света лишается смысла сама концепция тьмы. Что-то может существовать только если у этого есть противоположное состояние.

– Хлопок одной ладонью, – прошептал Рэй.

– Явь стала источником великого разрушителя – времени, которое воздействует и на Правь, и на Навь. Задача Тёмных Богов Нави – уничтожение того, чему более нет места в Яви, уничтожение вещей, срок которых истек. Навь, стоящая в противовес Прави, нужна для баланса сил, наличия у людей свободной воли, а главное – развития всего мироздания, поскольку без разрушения старого нет движения вперед. Существа, живущие в Нави и Прави, могут как вредить людям, так и помогать.

– Хочешь сказать, сам б-баланс этих трех миров нарушен?

– Перемены в мировом балансе происходят медленно, а потому незаметно для большинства. Старики говорят, что мир дурнеет: деревни чаще голодают, являются новые болезни, народ подается в воровство и даже разбой, навные чудища, а это именно по нашей части, доселе слышанные только в преданиях глубокой старины, проникли в Явь да развелись тут и там, будто чуя, что нет на явной земле того, кто мог бы дать им отпор. На дорогах между городами может быть смертельно опасно. Говорят, это всё происходит потому, что Явь сближается в Темной Навью. Эти два мира стали влиять друг на друга, нарушая хрупкое вселенское равновесие. Материальные вещи, которые никогда не могли оказаться в Нави, теперь проникают в нее, и наоборот, нематериальные силы просачиваются в Явь, приводя к необратимым изменениям.

– Вот это уже более к-конкретно. Чудища – это вроде того, что поселилось у нас возле поместья? И почему же миры сближаются?

Настя легкомысленно пожала плечами:

– Я не знаю.

– А что местные думают?

– Для туземцев причина массового появления чудовищ стала настоящей притчей во языцех. Спасения от потусторонних чудовищ изыскивают у высших сил. Таких сил в Княжестве две: слабеющее язычество, то есть вера в Белых и Тёмных Богов, и учение Пророка – вера в триединого Господа. Отсюда два очевидных пути спасения рода людского. Кто эта наша богиня с красивыми глазами – тот еще вопрос, о ней в местном фольклоре упоминания нет, как собственно, и об ее усатом питомце.

«Хм, кто еще чей питомец?» – подумал Рэй, вспоминая прекрасную, но словно бы немощную богиню.

Настя продолжила:

– Язычники говорят, что люди, живя в достатке, отреклись от традиций, забыли напутствия отцов и стали почитать не небожителей, а эфемерных землерожденных героев! Люди, следуя за Великим Героями, возгордились, отвергая Правь и великую любовь Рода-Творца – первого божества. Этим они сознательно отодвинули свой мир от Прави, став ближе к Нави. Но ведь сила геройская была от самих Белых Богов и дана! Значит, нужно срочно вернуться к традициям, присмиреть и истово молиться Сварогу, Перуну, Даждьбогу и другим представителям белого пантеона. Так мир постепенно вернется «на рельсы» – Явь опять окажется посредине.

Настя откинула руку в другую сторону:

– Вторые, крестопоклонники, верят, что Белых Богов, конечно, никогда не было – языческий треп и наследие тёмной старины. Очевидно, что Бог един. Еще сотни лет назад, через Пророка, Он передал людям Писание, чтобы привести их на истинный путь и спасти не земные тела, а их бессмертные души! Жизнь человеческая – есть испытание, по завершении которой Он всякому воздает по заслугам. Познавая Бога, люди забывают страх, гнев и нужду. Смерть – лишь переход в Царство Небесное, сотворенное Создателем для праведников.

Рэй улыбнулся:

– Пару недель назад к нам заходил бахарь и рассказывал б-былину про трех богатырей. Заключенным понравилось, но у тебя получается даже лучше.

Настя посмеялась.

– Почти угадал, я в прошлой жизни была… – она задумчиво склонила голову и отмахнулась: – неважно.

– А правильно я понял, что из этих двух фракций…

– Никакая не желает знаться с новыми героями! Вопрос нашего шарлатанства, вероятно, единственное, в чём сходятся ученья. Больше того, даже немногие, кто всё еще славит Великих Героев, терпеть не могут героев сегодняшних, потому как мы для Великих настоящий позор, и из-за нашего вероломного поведения только рушится вера в последних.

– Незавидно.

– Единственное, что внушает надежду, это наши таланты – сверхъестественные способности от Белых Богов. Здесь надо отдать должное, в Башне не пожадничали.

– Но я…

– Ага, бездарный, – подтвердила она. – Прости.

– А что это хотя бы такое, талант? Предмет какой-то?

– Сам ты предмет! – рассмеялась Настя. – Талант… это талант. Один человек вот рисовать умеет, хотя специально этому никогда не учился, другой большие числа в уме складывает.

Рэй скривился, мол, как же умение рисовать исправит мировой баланс?

– Ну, господи, я же для примера. У каждого свой талант, но всегда только один. И у Великих героев, видимо, было также. Кхм, – она прочистила горло и пылко зачитала строки старинной былины: – «Акж махнет Велимир топором булатовым – лес расступится, вдругорядь взмахнет – скалы колются!» Говорят, некоторые Великие Герои даже могли повелевать силами природы и колдовать.

– И какой талант у тебя?

Девушка отвела глаза в сторону и, кажется, даже смутилась:

– Не стоит о таком распространяться. Надо тебе с Асланом поговорить, он большой теоретик в вопросе божественного промысла, – сказала она, переводя взгляд на рыжий комок света, который угасал, скрываясь за тыном. – Новые призванные не смогли отличиться ни достоинством, ни преданностью ремеслу, ни даже банальной честностью.

– В общем, оказались обычными людьми.

– Что нашу репутацию и погубило.

– А этот, с копьем, он тоже герой?

– А-а, этот! Да, яркая личность, – смущенно улыбнулась Настя. – Но приходится признать, что выпендривается он как раз на уровень своих способностей. Ярослав звать. Он не производит хорошего впечатления, – с легкой издевкой сказала она, – но он не так плох, как ты можешь подумать. Подружись, если будет возможность.

– Так вы что, не вместе сюда пришли?

– Только сейчас понял? – удивилась Настя. – Да, мы дружим, в последнее время оба живем в деревне Уми́ра. Это тоже на юге отсюда, но еще дальше Стяготы. «Умира», собственно, и означает «у мира», то есть «под солнцем», вокруг нее много полей. Но, нет, в Бересте мы с Ярославом очутились совершенно случайно. У меня тут встреча с Асланом и Андреем, а вот Яр со своим неразговорчивым приятелем Тихомиром собрался получить награду за убийство какой-то здешней образины. Сказать честно, я не горю желанием в это встревать.

Рэй поинтересовался, что та думает насчет зверя и каков план Ярослава относительно его поимки?

– Да ловить-то Яр вряд ли станет, – дернув плечами, ответила Настя. – Он не из тех, кто глубоко планирует и выжидает удачного момента. Я бы поставила на то, что он отправится сразу в логово хищника.

– Отчаянно. И опасно. Не хочешь ему помочь?

– Я? – рассмеялась Настя и попыталась изобразить высокомерный тон Ярослава: – «У тебя что, настолько плохо с деньгами?» Нет, Рэй, мое участие Яр расценит как попытку влезть в его дела и украсть гонорар, а мне это ни к чему. Я сказала: мы друзья, и я не хочу портить отношения. Для него подобные задания дело принципиальное. Да и по виду не такая сложная работа.

– Знаешь, я бы т-тоже, – несмело признался Рэй, – тоже х-хотел бы получить заявленную награду. Но не деньги, конечно. Судья обещал уменьшить срок заключения убийце зверя.