Мареси бесплатное чтение

Maria Turtschaninoff

MARESI

Copyright © Maria Turtschaninoff, 2014 Original edition published by Schildts & Söderströms, 2014

Russian edition published by agreement with Maria

Turtschaninoff and Elina Ahlback Literary Agency, Helsinki, Finland.

© Перевод Колесовой Ю.В., 2023

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Посвящаю моей сестре Александре

Имя мое Мареси Энресдоттер, и я пишу это в девятый год правления тридцать второй Матери. Четыре года провела я здесь, в Красном Аббатстве, и за эти годы прочла почти все старинные тексты по истории Аббатства. Сестра О говорит, что этот мой рассказ поставят рядом с другими фолиантами. Удивительно. Я всего лишь неофитка, не настоятельница, не опытная сестра. Но сестра О говорит, что это важно – написать о происходящем должна именно я. Я была там. Повествованию не из первых рук доверять нельзя.

Я не рассказчица. По крайней мере, пока. Но если я буду ждать, пока стану ею, пока смогу занести на бумагу все произошедшее так, как его следует описать, то успею все забыть. Так что запишу мои воспоминания сейчас, пока все события ясно и отчетливо стоят у меня перед глазами. Прошло совсем немного времени, одна весна. Даже то, что мне хотелось бы забыть, по-прежнему свежо в моей памяти. Запах крови. Хруст ломаемых костей. Я не хочу снова воскрешать все эти события. Но я должна. Писать о смерти тяжело. Но если даже что-то дается тяжело, это еще не повод, чтобы этого не делать.

Я повествую, чтобы Аббатство не забыло. Рассказываю еще и для того, чтобы самой лучше понять, что же произошло. Чтение всегда помогало мне лучше понимать мир. Надеюсь, когда пишешь, происходит то же самое.

В первую очередь я думаю о словах. Какие слова вызовут нужные образы, не приуменьшая и не приукрашивая? Каков вес моих слов? Я сделаю все возможное, чтобы в своем повествовании описать лишь самое значимое, опуская то, что таковым не является – пусть Богиня простит меня, если у меня не всегда будет получаться мое ремесло.

Нелегко понять, где начинается повествование и где оно заканчивается. Мне неизвестно, где конец. Но с началом все легко. Все началось, когда в Аббатство приехала Яй.

В то весеннее утро, когда приехала Яй, я пошла на берег собирать мидии. Набрав полкорзины, я присела на камень, чтобы перевести дух. Берег был в тени, ибо солнце еще не поднялось над горой Белая Госпожа, и мои ноги, ступавшие по воде, замерзли. В такт движениям моря маленькие круглые камешки шуршали у меня под ногами. Красноногий куан прыгал в полосе прибоя, тоже ища мидий. Серпоклюв только что поддел клювом ракушку, когда из-за высоких острых скал, торчащих прямо из моря и называемых Зубцами, появился маленький корабль.

Вероятно, я и не обратила бы на него внимания – корабли рыбаков появляются здесь по несколько раз за лунный цикл, – если бы не странное направление, откуда прибыл корабль. Рыбаки, продающие нам свою рыбу, приходят с материка на севере или с богатых рыбой островов на востоке. Их корабли и выглядят иначе – маленькие, белые, с голубыми, как небо, парусами и командой из двух-трех человек. Корабли, привозящие с собой все необходимое и иногда новых неофиток, округлые и медлительные. На них часто есть охрана от пиратов. Четыре года назад, когда я сама приплыла сюда на таком корабле, я впервые увидела море.

Но названия корабля, обогнувшего ближайший Зубец и направляющегося прямиком в нашу гавань, я не знала. Такие корабли я видела лишь несколько раз. Они приходят из дальних стран на западе, Эммеля и Самитры, или из еще более дальних мест.

Однако они обычно приходят со стороны материка, так же как и рыбачьи суденышки. Они идут вдоль побережья, решаясь выходить на глубину лишь тогда, когда ничего другого не остается. Наш остров очень мал, его трудно обнаружить, если не идти тщательно выверенным курсом. Сестра Лоэни говорит, что Праматерь прячет наш остров, но тут сестра О обычно фыркает и говорит что-то про бестолковых моряков. Я же думаю, что остров прячется сам. Но этот корабль обогнул Зубцы почти строго с запада и все же нашел дорогу. Парус у него был серый, и изящный корпус тоже. Такие цвета трудно рассмотреть на фоне моря. Этот корабль не желал громко заявлять о прибытии.

Увидев, что корабль направляется в нашу маленькую гавань, я вскочила и понеслась туда по каменному пляжу, забыв и корзину, и мидии. Сестра Лоэни всегда ругает меня за такое.

«Ты слишком порывистая, Мареси, – говорит она. – Посмотри на Мать. Разве она бросила бы так свои занятия?»

Представить себе не могу, чтобы Мать так поступила. С другой стороны, я не могу представить себе Мать в закатанных шароварах, с застрявшими между пальцев ног водорослями, склонившуюся над корзиной с мидиями. Должно быть, когда-то она занималась таким, будучи маленькой неофиткой, как я. Однако я не могу представить себе Мать в образе маленькой девочки. Просто не получается.

На мостках, готовые ко встрече, стояли сестры Веерк и Нуммель. Они высматривали серый парус и не заметили меня. Тихо и осторожно я подкралась ближе, скрипучие доски мостков не выдали меня. Я задалась вопросом, что тут делает сестра Нуммель. За торговлю с рыбаками отвечает сестра Веерк, а вот сестра Нуммель занимается неофитками.

– Это и видела Мать? – спросила сестра Нуммель, прикрывая глаза ладонью от солнца.

– Может быть, – ответила сестра Веерк. Она никогда не высказывается о том, чего не знает наверняка.

– Надеюсь, что нет. Слова Матери в трансе было трудно истолковать. – Сестра Нуммель поправила свой головной платок. – Беда. Большая беда.

Тут у меня под ногой скрипнула доска. Сестры обернулись. Сестра Нуммель нахмурила лоб.

– Мареси! Что ты тут делаешь? Я знаю, что сегодня ты работаешь в Доме Очага.

– Да, – я ломала голову, что бы ответить. – Я пришла на берег собирать мидии, а потом увидела корабль.

Сестра Веерк указала рукой.

– Смотрите, они спускают парус.

В молчании мы наблюдали, как команда подводит корабль ближе и швартуется у пирса. В команде было на удивление мало людей. Бородатый старик в голубой тунике – должно быть, капитан. Помимо него я разглядела еще троих мужчин с мрачными замкнутыми лицами.

Капитан спрыгнул с корабля первым, сестра Веерк подошла и заговорила с ним. Когда я попыталась подкрасться ближе, чтобы понять, о чем они говорят, сестра Нуммель крепко взяла меня за руку. Через некоторое время сестра Веерк вернулась к нам и что-то шепнула сестре Нуммель, которая немедленно увела меня с пирса.

Хотя я послушно последовала за сестрой Нуммель, унять любопытство я не могла. Мне так хотелось стать той, кто принесет другим неофиткам новость! Я изо всех сил вертела головой и успела заметить, как капитан помог кому-то подняться наверх из чрева корабля. Маленькая фигурка со спутанными светлыми волосами, разбросанными по узким плечам. На ней была прямая коричневая безрукавка, а под ней рубашка, когда-то, вероятно, белая. Одежда была потрепана, и когда девочка пошевелилась, я заметила, что безрукавка не из тяжелого шелка, как мне поначалу показалось, – просто ткань такая грязная, что стала жесткой. Лица девочки я не увидела, оно было обращено вниз, словно каждый шаг, который она делала, нуждался в тщательном изучении.

Словно она боялась, что земля в любую минуту может уйти у нее из-под ног. Это была Яй, хотя тогда я этого не знала.

Почему сестра Нуммель так стремилась увести меня с пирса, так и осталось загадкой. Позднее в тот же день Яй появилась у нас в Доме Неофиток среди всех. К этому моменту ее длинные волосы были расчесанные и гладкие, хотя и все такие же грязные, и одета она была, как все мы – в коричневые шаровары, белую рубашку и белый головной платок. Никогда не догадалась бы, что в ней есть что-то необычное, если бы не стала свидетельницей ее приезда.

Яй досталась кровать рядом со мной. Обычно вновь прибывшие спят в спальне маленьких – но большинство прибывших и есть маленькие девочки. Яй была достаточно большая, чтобы жить с нами, старшими. По моему ощущению, она на год-два старше меня, а мне тринадцать.

Кровать рядом со мной в спальне старших неофиток оказалась свободна, потому что Юэм только что переехала в Дом Очага и стала неофиткой сестры Эрс. Ее неофитки – единственные, кто не спит в Доме Неофиток. Их задача – поддерживать в Доме Очага огонь, который не должен погаснуть, и в нужное время приносить жертву Хавве. Юэм задается от того, что станет служительницей Очага. Знаю, она думает, будто все ей завидуют. Прибыв на остров, я поначалу тоже не могла представить себе ничего прекраснее, чем жить в Доме Очага, где вокруг всегда еда. Мой живот еще помнил голодную зиму у нас дома. Но когда я увидела, какая строгая сестра Эрс – и никогда не разрешает своим неофиткам взять себе добавки! – я перестала об этом мечтать. Подумать только – постоянно прикасаться к еде, готовить еду, нюхать еду и при этом нельзя откусить ни кусочка!

Кроме того, Юэм разговаривает во сне. Так что я по ней не скучаю.

Яй сидела на своей кровати, и все неофитки, как маленькие, так и большие, столпились вокруг нее, как мы всегда делаем, когда появляется новенькая. Маленькие восхищались ее длинными светлыми волосами, спускавшимися на плечи из-под льняного платка. Платки защищают нас от яркого солнца, но волосы под ними всегда свободны. Мы никогда не стрижемся. В волосах наша сила, говорит сестра О.

Старшие девочки расспрашивали ее – откуда она, долго ли ехала, знала ли раньше кого-нибудь в Аббатстве. Яй сидела неподвижно. Цвет лица у нее был светлее, чем у остальных, но мне показалось, что она побледнела. Кожа под глазами была тоненькая и темная, почти пурпурная, как лепестки фиалок по весне. Яй ничего не говорила, не ответила ни на один вопрос, только молча озиралась.

Я поднялась со своей кровати со словами:

– Ну хватит. У вас есть чем заняться. Идите по своим делам.

Все послушались. Забавно вспомнить, как все было, когда я только приехала сюда, – я все время что-то делала не так, никто никогда не стал бы меня слушаться. Теперь я одна из самых старших в Доме Неофиток, которая еще не перебралась в дом к другой сестре. Неофиткой я пробыла дольше, чем большинство. Эннике – единственная, приехавшая сюда до меня и до сих пор не ставшая неофиткой у кого-нибудь из сестер.

Я показала Яй ее шкафчик и чистую одежду, лежавшую внутри. Объяснила, где находится туалет и помогла застелить постель свежими простынями. Она внимательно следила за всеми моими движениями, но по-прежнему ничего не говорила.

– Сегодня тебе не нужно заниматься делами, – сказала я, загибая уголок ее одеяла. – Вечером пойдешь с нами в Храм Розы для благодарения, но не беспокойся – я покажу тебе все, что тебе нужно знать.

Я выпрямила спину.

– Скоро время ужина. Я покажу тебе дорогу в Дом Очага.

Яй по-прежнему не произнесла ни слова.

– Ты понимаешь, что я говорю? – спросила я дружелюбным тоном.

Может быть, она настолько издалека, что не говорит на языках побережья? Как я, когда только приехала. На севере, в таких странах, как Рувас, Урундия и Лавора, мы говорим на других языках, чем те, кто живет у океана. Языки побережья все довольно похожие. Те, кто говорит на них, могут понимать друг друга, хотя произношение слегка отличается и некоторые слова обозначают разные вещи. Но эти страны так много торгуют между собой, говорит сестра О, что их языки всегда оставались похожими. Мне первый год в Аббатстве дался тяжело, прежде чем я выучила язык.

Яй кивнула. Потом внезапно открыла рот.

– Тут правда совсем нет мужчин? – спросила она. Голос у нее оказался неожиданно низкий, а акцент такой, какого я никогда раньше не слышала.

Я кивнула.

– Правда. Мужчинам вход на остров запрещен. Рыбаки, у которых мы покупаем рыбу, не сходят на берег – сестра Веерк покупает у них улов, стоя на мостках. Само собой, у нас есть животные мужского пола. Весьма задиристый петух, несколько козлов. Но никаких мужчин.

– А как же вы тогда живете? Кто ухаживает за скотиной, возделывает землю, кто защищает вас?

Я повела ее к высокой узкой двери спальни. Здесь так много дверей, и ни одна не похожа на другую. Они закрываются, открываются, защищают, скрывают, прячут. Они смотрят на меня своими блестящими петлями и ручками, смотрят глазкáми от сучков, ухмыляются изысканными узорами. Я подсчитала, что в обычный день прохожу не меньше чем через двадцать дверей.

Дома у нас было две. Дверь лачуги и дверь сарая. Обе были сделаны из досок и висели на кожаных петлях, сделанных отцом. Дверь лачуги отец закрывал по ночам изнутри на большой засов. Дверь сарая можно было закрыть изнутри на крючок, который мой брат Акиос часто пытался открыть снаружи щепкой, в то время как моя сестра Нараэс кричала ему изнутри, чтобы он оставил нас в покое.

Я повела Яй по коридору в Доме Неофиток.

– Сами мы зерновые не выращиваем, остров для этого слишком гористый. Все, что нужно, мы покупаем на материке. Но у нас есть несколько огородов и оливковая роща, а сестры в Уединенном храме выращивают виноград и делают вино. Мы пьем его несколько раз в году, во время праздников и ритуалов.

Мы вышли наружу, где светило теплое вечернее солнце, и я опустила на глаза платок. Сестре Лоэни не нравится, когда я так делаю, она говорит, что это некрасиво, но мне неприятно, когда солнце светит в глаза.

– Никакая защита нам не нужна. Мало кто доходит на корабле до столь отдаленного места. Разве ты не заметила, какая отвесная скала защищает Аббатство и какая высокая стена? Ворот только двое. Те, через которые ты вошла, закрываются тяжелой дверью с засовом. Вторые называются Козья калитка, она в каменной стене и ведет в сторону горы.

Я указала пальцем.

– Они выходят на узкую тропку, по которой мы водим овец на пастбища. Тропинка ведет к Уединенному храму и Белой Госпоже, там же и наши огороды. Тому, кто не знает о ней, трудно отыскать ее со стороны горы. Да и давно уже пираты не нападали на Аббатство. Это происходило только в первые годы после того, как сюда приехали Сестры-основательницы. Потому они и воздвигли стену. На острове нет другой застройки, кроме Аббатства. Нам не от кого защищаться.

Указательным пальцем правой руки я начертила круг на левой ладони, чтобы отогнать зло.

– Мы все служительницы Праматери, – продолжала я. – Она защитит нас, если это потребуется.

Во внутреннем дворе было пусто. Должно быть, все уже зашли в Дом Очага. Так случается всегда, когда распространяются слухи, что нам дадут свежую рыбу. До того как попасть сюда, я лишь несколько раз ела вяленую рыбу – она была почти безвкусная. Но сестра Эрс кладет в еду, которую готовят в Доме Очага, разнообразные травы и приправы. В первый раз, когда я положила в рот ложку ее жаркого, то чуть не выплюнула – такой непривычной мне показалась эта еда. Только суровые недовольные взгляды сестер остановили меня – и очень удачно. Мне не хотелось бы, чтобы таким образом все узнали о моей необразованности. И без того я чувствовала себя деревенщиной и не в своей тарелке. Со временем я узнала названия всех этих необычных вкусов. Корица – с Востока, молла – из северных стран, желтая ирука и дикая душица – с наших собственных склонов.

Я взглянула на Яй. Должно быть, она чувствует себя такой же потерянной, как я, когда только что приехала на остров. Я протянула руку, чтобы ободрить ее, похлопав по руке, но она отскочила, словно я собиралась ее ударить. Закрыв лицо руками, она замерла неподвижно. Лицо у нее побледнело еще больше.

– Не бойся, – осторожно проговорила я. – Я просто хотела показать тебе все здания. Смотри, вот это называется Отрада тела. С ним ты познакомишься завтра. А вон та лестница ведет к Храмовому двору и Дому Знаний, Дому Сестер и Храму Розы. Она называется Вечерняя лестница, потому что расположена на западе.

Заметив, что Яй подсматривает между пальцами, я продолжала говорить:

– А вот эта узкая длинная лестница называется Лунной! В ней двести семьдесят ступеней! Я сама пересчитала. Она ведет к Лунному двору и Лунному Дому. Там келья Матери. Ты уже встречалась с ней?

Яй опустила руки и кивнула. Я знала, что она встречалась с Матерью – всех девочек отводят к ней, едва они прибывают на остров. Не поэтому я задала свой вопрос. Просто хотела, чтобы она расслабилась.

– У нас редко бывает повод подниматься туда. А сейчас мы пойдем по Рассветной лестнице. Она ведет к Дому Очага и складам. Пошли.

Взять ее за руку и повести за собой я не решилась. Просто пошла вперед в надежде, что она следует за мной. Она действительно пошла за мной, держась в нескольких шагах позади. Я продолжала говорить, чтобы успокоить ее, – как болтаю с курицами, когда собираю яйца. Сестра Мареане смеется надо мной, но не мешает. Она не такая, как сестра Лоэни – та всегда пытается заставить меня замолчать. Сестра Мареане знает, что пугливых животных можно успокоить, говоря с ними спокойным голосом.

– Ты удивишься, как мы тут прекрасно питаемся. В первый раз, когда я услыхала, что нам будут каждый день давать на ужин мясо или рыбу, я даже засмеялась. Подумала, что это шутка. Есть мясо каждый день! Но это не шутка. Обычно мы едим рыбу или мясо наших коз. Некоторые неофитки считают, что козлятины слишком много, но сестра Эрс умеет приготовить из козьего мяса так много разных блюд. Козья колбаса, жареные котлетки, жаркое и вяленое мясо. И козье молоко, конечно. Из него делают сыры нескольких видов. Кур мы больше держим ради яиц, но иногда одна из их попадает в жаркое сестры Эрс. Сестра Эрс держит в своих руках Дом Очага. У остальных сестер тоже есть свои области ответственности, но их ты еще успеешь выучить.

Запыхавшись, мы поднялись на последние ступеньки. Когда мы вступили на двор перед Домом Очага, я ощутила запах белой рыбы и вареных яиц. В животе у меня заурчало. Сколько бы я ни ела, все равно всегда остаюсь голодной. Так у меня с той голодной зимы.

– Мы все едим одну и ту же еду, – сказала я, подходя к двери Дома Очага. – От самой младшей неофитки до сестер и самой Матери. Только сестры в Уединенном храме питаются отдельно. Мы, неофитки, едим первыми, сестры после нас. Так и с омовением, но это ты увидишь завтра.

Я придержала ей дверь Дома Очага, от которой всегда пахнет хлебом. Когда я только попала сюда, то не смогла устоять перед искушением и лизнула ореховое дерево, чтобы проверить, какое оно на вкус. После этого сестра О весь лунный цикл ругала меня за глупость. Сейчас я выросла и больше так не делаю. Но от двери по-прежнему пахнет хлебом.

Яй снова онемела. Наверное, я слишком много говорю. По крайней мере, так сказала бы сестра Лоэни. В любом случае, Яй уже не была так напряжена, словно в любую секунду готова к бегству. Она уселась рядом со мной и стала смотреть, как Юэм подает порцию вареной белой рыбы с яйцами и тушеным фиолетовым бататом с южных склонов острова. Я порадовалась, что сегодня нам дали фиолетовый батат, а не капусту. Иногда мне кажется, что в нашем рационе слишком много капусты.

Когда мы поели, я откинулась назад, поглаживая живот.

– Если бы мои домашние услыхали, как мы вкусно едим, они бы мне ни за что не поверили.

Мне тяжело думать о том, что у моей семьи нет такого количества еды, как у меня в Аббатстве. Может быть, они иногда голодают. Мой дом так далеко – я и не знаю, как им удалось перезимовать зиму, не знаю, какой выдался урожай, есть ли еда на столе. Могу только надеяться, что теперь, когда едоков стало меньше, остальным больше достается. Я могла бы написать им письмо, но дома никто не умеет читать, да и не представляю себе, кто смог бы доставить мое письмо на наш маленький хутор в северной части большой долины Роваса.

Стряхнув с себя грусть, я ободряюще улыбнулась Яй.

– Не думай о том, что было. Теперь ты в Аббатстве вместе с нами, и здесь все совсем не так строго, как многие думают. После ужина время принадлежит нам самим.

Вокруг нас другие неофитки поднялись под пристальным взором сестры Эрс и понесли свои блюда и кружки в посудомоечную. Неофитки сестры Эрс стали вытирать длинные столы, чтобы там было чисто, когда придет черед ужинать сестрам. Я взяла свое блюдо и кружку, Яй последовала моему примеру, и мы встали в очередь в посудомоечную.

– Многие неофитки спускаются по вечерам к морю, чтобы искупаться или пособирать ракушки, – сказала я. – Другие поднимаются в гору, чтобы рвать цветы и наслаждаться видом. Некоторые читают то, что задали им сестра О или сестра Нуммель, другие просто болтают или играют в игры.

Мы положили посуду в таз с холодной водой. Среди последних вышли из посудомоечной и оказались на вечернем солнце. Из хлева доносилось блеяние коз. Скоро настанет время вечерней дойки. По Рассветной лестнице, разговаривая между собой, поднимались сестры. Мне пора спешить, пока сестра О не вышла из своей комнаты.

– Найдешь дорогу к Дому Неофиток? Ты можешь заниматься, чем хочешь, пока не настанет время благодарения в Храме Розы.

– А можно мне с тобой?

И снова меня потряс низкий сочный голос Яй. Она стояла, сжав руки перед собой, глядя в землю. Сердце мое упало. Я не хотела брать собой Яй. Мое вечернее занятие принадлежало только мне. Никогда раньше я ни с кем его не делила.

– Тебе будет скучно, – пробормотала я. – Понимаешь ли, я…

Она стояла неподвижно, так сильно сжав руки, что костяшки побелели. Глаз она на меня не поднимала. Не могла же я отказать в компании одинокой девочке в ее первый вечер на новом месте!

– Разумеется, ты можешь пойти со мной, если хочешь.

Она быстро подняла глаза, и я улыбнулась ей.

– Пошли скорее, надо спешить!

Я понеслась вниз по Рассветной лестнице, бормоча извинения сестрам, попадавшимся мне на пути. Сестре Лоэни достался такой тычок, что даже платок съехал набекрень.

– Мареси! Смотри, когда бежишь! Разве Мать хоть когда-нибудь…

Ее упреки затихли у меня за спиной, когда я в сопровождении Яй пронеслась наискосок по неровным булыжникам двора и кинулась вверх по Вечерней лестнице.

Храмовый двор окружен с трех сторон тремя зданиями, а четвертая – это крыша Дома Неофиток, расположенного уровнем ниже. Слева, рядом с каменной стеной, стоит Дом Сестер. К востоку, в сторону горы, находится прекрасный Храм Розы, а к северу – Дом Знаний, самое старинное здание Аббатства. За Домом Знаний лежит Двор Знаний с одиноким лимонным деревом, а за ним, защищенный от морских ветров невысокой стеной, простирается Сад Знаний.

Подбежав к двери Дома Сестер, я распахнула ее и понеслась по коридору к двери сестры О. Яй не отставала ни на шаг.

В дверь сестры О положено стучаться, для этой цели на двери есть небольшое латунное кольцо в форме змеи, кусающей себя за хвост. Когда я спросила сестру О про змею, она улыбнулась своей обычной, слегка кривоватой улыбкой и ответила, что змея – ее покровительница. Я научилась не задавать ей слишком много вопросов сразу. Но решила обязательно выяснить, что она имела в виду.

Я постучала и, как обычно, сестра О крикнула своим хриплым голосом:

– Входи!

Я открыла тяжелую дубовую дверь. В комнате за большим письменным столом у западного окна сидела сестра О, склонившись над книгами и бумагами. На руках у нее были надеты нарукавники, чтобы не испачкать рубашку, пальцы перемазаны чернилами.

Обычно она лишь приподнимает брови, увидев, что это я, а затем указывает на ключ, висящий на крюке под одной из настенных ламп. Но на этот раз она заметила Яй, стоящую позади меня, отложила гусиное перо и выпрямилась.

– Кто это? – спросила она со свойственной ей прямотой, и я почувствовала, как Яй попятилась. Я сделал шаг в сторону, чтобы они могли лучше видеть друг друга.

– Это Яй, она приехала к нам сегодня. Хочу показать ей сокровищницу.

Тут я почувствовала, что краснею. Обычно я стараюсь избегать этого слова, когда меня слышит кто-то еще. Это всего лишь детское слово, которым я назвала комнату, впервые увидев, что в ней хранится. Теперь-то я знаю, что ключ ведет не в сокровищницу. Но для меня это самое прекрасное место на всем острове.

Сестра О уже вернулась к работе. Она только кивнула в сторону ключа и перевернула страницу в лежащей перед ней книге. Думаю, она забывает об ужине чаще, чем вспоминает о нем.

Я сняла с крюка ключ. Он длиной с мою ладонь, причудливой формы. Я всегда ношу его определенным образом, крепко взявшись за резную ручку. Сделав Яй знак выйти, я тихонько закрыла за собой дверь. Потом улыбнулась от уха до уха. Просто не могла сдержаться. Каждый раз у меня буквально мурашки по коже бегают от предвкушения.

Сокровищница находится в Доме Знаний, за нашими учебными комнатами, в дальнем конце гулкого каменного коридора. По вечерам в доме пусто, двери в учебные комнаты закрыты. Однажды Эннике спросила меня, как я не боюсь ходить туда одна, когда солнце уже стоит низко на небе и никого больше в доме нет. Мне никогда не приходило в голову, что можно чего-то бояться. Просто не представляю, что там такого может быть, чего можно было бы испугаться.

Впервые я пришла сюда вечером не одна, и все во мне заныло. В Аббатстве мы редко можем побыть одни. Часы, проведенные в сокровищнице, – единственное время за весь день, принадлежавшее только мне. Но я пыталась быть доброй к Яй. «Когда она поймет, куда я иду, – подумала я, – наверняка захочет выйти наружу. Найдет себе котенка, с которым можно поиграть, или другую неофитку, с которой можно поговорить. Хотя она, похоже, не очень разговорчивая».

В сокровищницу ведут высокие двойные двери, как и все двери в Доме Знаний. Они сделаны из какого-то сорта дерева коричневого цвета с красноватым оттенком и так отполированы, что поблескивают. О них заботится сестра О. Несколько раз за лунный цикл она залезает на лестницу с баночкой воска и большой мягкой тряпкой в руке, трет и полирует их. Это совсем не входит в круг ее обязанностей – я поняла это, услышав, как неодобрительно цокает языком сестра Лоэни. Но я-то прекрасно понимаю, зачем сестра О это делает. Одни двери не пускают тебя, другие скрывают тайну, третьи держат взаперти опасность. Эти двери бережно защищают сокровищницу. Я с удовольствием помогла бы сестре О полировать их красивые прожилки. Когда-нибудь попрошу ее об этом.

Я вставила ключ в замок, и пахнущие медом двери беззвучно открылись.

Яй охнула.

Сокровищница – длинная узкая комната. Продольные стены снизу доверху уставлены полками. В дальней стене есть высокое узкое окно, впускающее вечерний свет солнца. Это самое высокое окно, какое я когда-либо видела, в нем двадцать одна ячейка – солнечный свет мягко падает на тысячи книжных корешков. Некоторое время я обычно просто стою, вдыхая запах пыли, пергамента и торжественности. Это самый лучший момент за весь день. Ради него я согласна на все. Жить здесь, вдалеке от семьи, от нашей зеленой долины между высоких гор. Лежать без сна каждую ночь, тоскуя по дому. Есть кашу серым зимним утром. Выслушивать ругань сестер и шипение других неофиток, прежде чем я выучила, что и как здесь надлежит делать, что разрешено, а что неправильно. В течение целого года едва понимать, о чем говорят вокруг. На все это и многое другое – ради того, чтобы стоять здесь, посреди сокровищницы, переполняясь предвкушениями и ожиданиями. Ожиданиями, от которых сердце бьется чаще, а кожа розовеет.

Яй подошла к одной из полок. Трепетно провела кончиками пальцев по корешкам и повернулась ко мне.

– А я и не подозревала, что на свете так много книг!

– Я тоже, пока не попала сюда. Ты умеешь читать?

Яй кивнула.

– Меня научила мама.

Запрокинув голову, она оглядела полки до самого потолка.

– Так много… – восхищенно повторила она.

– Их все можно читать. Только вон те пергаментные свитки на самом верху такие старинные и хрупкие, что их можно доставать только вместе с сестрой О.

Больше я не могла сдерживаться. Дальше пускай Яй справляется сама. Подойдя к полке, я достала книгу, которую читала накануне вечером, и еще одну, и еще одну, и отнесла их к пульпитру у окна. Там свет падает мне через плечо, так что я могу читать. Масляные лампы зажигать не разрешается. Но это не страшно – окно допоздна пропускает солнечные лучи, а у меня молодые острые глаза. Я могу читать даже в сумерках. Однажды я так зачиталась, что забыла о времени и благодарение началось без меня – я заметила, что опоздала, только когда увидела в дверях сестру О, смотревшую на меня. Я не знала, как долго она простояла там – я кинулась бежать, бормоча на ходу извинения. Пробежала по кругу, расставив на место книги – сердце в груди у меня трепетало, как напуганная птица. Сестра О все стояла и смотрела на меня. Ее молчание напугало меня больше, чем обычные суровые слова. Но, приблизившись к ней, я заметила, что ее тонкие губы тронула улыбка, а глаза смотрят на меня с теплотой. Она провела рукой по моим волосам. Впервые кто-то погладил меня по волосам с тех пор, как я рассталась с мамой.

В горле у меня все сжалось, я не могла говорить. Локон моих каштановых волос выпал из платка, и она заправила его мне за ухо, похлопав меня по щеке. Потом мы вместе вышли через двойные двери, которые я заперла за нами, и отдала ей ключ. Мы вышли из Дома Знаний, она отвела меня к Храму Розы и помогла мне войти так тихо, что никто не заметил, и я избежала наказания. По крайней мере, в тот раз.

Сестра О продолжала держаться со мной так же строго, как и раньше, но теперь я ее уже не боялась. А однажды, когда я вошла в ее комнату, она сидела, так глубоко погрузившись в книгу, что не заметила моего присутствия. Ее головной платок съехал набекрень, одной рукой она рассеянно чесала в своей седой голове, второй медленно переворачивая страницы книги. Так что теперь я все знаю. Она такая же, как и я.

С жадностью открыв книгу, я принялась читать. В помещении стояла полная тишина. Снаружи доносился вечный шепот моря да еще крики морских птиц. Я читала долго. Только дочитав книгу и взявшись за вторую, я вспомнила о Яй и подняла глаза.

Яй сидела на полу в пятне солнечного света с раскрытой книгой. Книга была такая большая, что полностью скрывала ее ноги. Когда свет вечернего солнца медленно передвинулся и соскользнул со страницы, Яй, не вставая, переползла вслед за ним. Ее склоненный затылок казался мягким и расслабленным. Когда пришло время поставить книги на место и отправляться на благодарение, мне пришлось окликнуть ее несколько раз, прежде чем она меня услышала.

После этого я уже никогда не бывала одна в сокровищнице по вечерам. Но я скоро привыкла к присутствию Яй, поскольку она сидела тихо, как мышка, и всегда делала то, о чем я ее просила. Вскоре у меня возникло ощущение, что мы всегда ходили туда вместе.

Первое утро Яй в Аббатстве выдалось солнечным. Весной у нас нередко стоит хорошая погода. Это осенью Праматерь расчесывает свои волосы, так что по острову хлещут шторма. В это время мы и носа не решаемся высунуть, боясь, что нас швырнет о скалы. Пока что наш остров Менос еще не украсился весенними цветами, однако козы уже могли порадоваться новой свежей травке.

Когда мы все поднялись, застелили свои кровати и выстроились в ряд, я открыла дверь спальни. Сестра Нуммель пересчитала нас всех и вывела во внутренний двор. В столь ранний час было еще прохладно, на камнях лежала роса. Под руководством сестры Нуммель мы сделали во дворе приветствие солнцу. Мы всегда приветствуем солнце, когда оно встает из моря к востоку от острова, даря нам свое тепло и жизнь. До приезда сюда я и не подозревала, как важно солнце – что без него не было бы никакой жизни. Теперь я рада, что я это знаю, и рада приветствовать его вместе с другими неофитками. Стоя внизу, я мечтала о том дне, когда смогу стоять с другими сестрами в Храмовом дворе, приветствуя солнце. Оттуда восход и закат солнца видны куда лучше, чем из внутреннего двора.

Я показала Яй, какие движения совершать, шепотом объясняя ей, что они значат. Во время приветствия солнцу разговаривать обычно не разрешается, но сестра Нуммель сделал исключение, поскольку Яй у нас новенькая. Я огляделась, проверяя, заметил ли кто-нибудь, что теперь я все знаю – я уже не та новенькая, которую другие без конца поправляют. Юэм бросила на меня взгляд и тут же задрала нос к небу. Она не может признаться, что кто-то произвел на нее впечатление.

Когда мы закончили, сестра Нуммель провела нас через внутренний двор в Отраду тела.

Там нас ждала сестра Котке, отвечающая за Отраду тела, – вечно сморщенная от водных паров, ее одежда всегда влажная и липнет к ее круглому телу, как кожа угря. Совместными усилиями сестры открыли каменные ворота – они такие тяжелые, что женщине в одиночку их не открыть.

Я помогла Яй снять одежду. Поначалу она заколебалась, но потом увидела, что все остальные неофитки раздеваются. Когда она сняла рубашку, я поняла, почему. Вся спина у нее была исполосована рубцами – следы от плетки или палки. В этом она не одинока.

Есть разные причины, почему девочка попадает сюда, в Аббатство. Иногда бедные семьи с побережья посылают сюда своих дочерей, потому что не в состоянии их содержать. Иногда семья замечает, что их дочь наделена быстрым умом и жаждой знаний, и хотят, чтобы она получила лучшее образование, доступное женщине. Кто-то попадает сюда, потому что у нее болезнь или увечье, и сестры выхаживают ее. Так обстояло дело с Иддой. Идда родилась ростом ниже большинства людей, и ее семья не могла о ней позаботиться. Но Ранна, сестра-близнец Идды, не пожелала разлучаться с ней и приехала в Аббатство, когда сюда отправили Идду.

Иногда богатый человек вкладывает деньги в свою дочь: посылает ее в Аббатство и оплачивает ее обучение здесь. Возможно, он поступает так потому, что она некрасивая, и он думает, что не сможет найти ей мужа. Женщина, выросшая в Аббатстве, всегда получит работу.

Возьмите Юэм, например. Ее отец отправил ее сюда, поскольку хотел, чтобы она изучила все кулинарные премудрости – и ее потом легче было бы выдать замуж. У Юэм четыре сестры, все они красивее ее, и все давно выданы замуж. Может быть, поэтому она иногда бывает такая вредная?

А иногда к нам приезжают девочки, которые сбежали. Обычно из Урундии, из государств-вассалов или многочисленных стран на западе. Это девочки, тянущиеся к знаниям, живущие в странах, где женщинам не положено ничего знать, нельзя ничего говорить. В этих странах молва о существовании Аббатства живет в женских песнях и запретных сказаниях, которые нашептывают на ухо, когда никто не слышит. Говорить открыто о нашем острове там нельзя. Тем не менее многие слышали о нем. Эннике – такая беглянка, и еще Хео, маленькая аккадская девочка из города-крепости Намар на границе между Урундией и страной аккадов. У них на теле такие же шрамы, как и у Яй. Я еще раньше заподозрила, что у Яй в прошлом было что-то такое, и теперь мои предположения подтвердились.

Я повела Яй по гладким мраморным ступенькам, ведущим в теплую ванну. Бассейн наполняется водой из горячего подземного источника. Держась за руки, мы прошли по дну к лестнице на другой стороне. Некоторые неофитки умеют плавать, но я нет. Казалось, Яй не боится воды, но двигаться в воде ей непривычно – она как будто пыталась защититься от воды, омывающей ее тело.

После теплой ванны мы вошли в холодную – и какую холодную! Иногда мне хочется, чтобы мы проходили их в обратном порядке, согреваясь напоследок в теплой воде, но в жаркие летние дни приятно охладиться перед тем, как надеть на себя одежду.

После омовения сестра Нуммель вывела нас через каменную дверь, и настал черед мыться сестрам. Они всегда моются после нас, поскольку совершают утренние ритуалы. Потом настало время завтрака в Доме Очага. Яй села рядом со мной, и я поняла, что она решила стать моей тенью. Мы обычно так это называем, когда вновь прибывшая привязывается к кому-то, кто уже давно живет в Аббатстве. Она ходит за другой девочкой, как тень, пока не найдет свое место. Впервые у меня появилась такая тень – надо сказать, я испытала гордость. Расправив плечи, я улыбнулась Эннике, сидевшей напротив нас. Когда-то я была ее тенью. Она похожа на мою сестру Нараэс – такие же вьющиеся волосы, такие же теплые карие глаза. Прошло несколько недель, прежде чем я решилась хоть ненадолго выпустить Эннике из виду. Я решила, что буду такой же терпеливой и щедрой по отношению к Яй.

В то утро нам наконец-то снова дали свежий хлеб. Накануне сестра Эрс и ее неофитки отпраздновали день Хаввы, теперь печь очищена и освящена, так что они снова могут печь хлеб. Когда нескольких лунных циклов подряд питаешься одной кашей, это просто праздник – снова вонзить зубы в еще теплый соленый хлеб. С набитым ртом я улыбнулась Эннике, и она рассмеялась.

– Нет человека, который бы так любил весенний хлеб, как ты, Мареси!

– Есть только одна вещь, которую я люблю еще больше.

Мы посмотрели друг на друга, захихикали и выпалили хором:

– Думарский хлеб!

С Эннике легко смеяться. Эта одно из тех качеств, которые я очень в ней люблю.

Яй сидела и ковырялась в еде. Хлеба она поела, но соленый лук и копченую рыбу оставила. Я указала на ее блюдо.

– Дождись лета! Тогда нам к хлебу дадут вареные яйца и толстые куски козьего сыра. А когда Весенняя звезда снова заснет, мы поедим меда!

– Видела бы ты Мареси за осенним завтраком, – проговорила Эннике. – Когда в кухне пекут Думарский хлеб с орехами и семечками, Мареси раньше всех появляется у дверей Дома Очага, стоит и принюхивается, как голодная собачонка. К нему нам дают сыр и ярко-красное варенье из ягод нирна.

– Варенье из них варят с медом и мятой. Сестра Эрс говорит, что оно получается такое вкусное – хоть саму Праматерь угощай.

От одной мысли я облизнулась.

Эннике с любопытством посмотрела на Яй.

– А ты чем привыкла питаться дома?

Яй тут же закрылась, как моллюск в ракушке. Все тело сжалось, взгляд стал пустым. Взглянув на Эннике, я покачала головой и поскорее начала говорить о другом, чтобы Яй забыла вопрос Эннике.

– Осенние завтраки помогают мне пережить бесконечную кашу зимой, – сказала я. – Каша, каша, каша – день за днем, день за днем. И знаете, о чем я тогда мечтаю?

Яй не ответила, а Эннике улыбнулась и кивнула.

– О Лунном танце! После него на Лунном дворе праздник.

– Тогда нам дают яйца куана в остром соусе. Птица куан – символ нашего Аббатства, и только после Лунного танца мы едим ее яйца. А к ним сестра Эрс подает жареные пироги с мясом и булочки с корицей и кунжутом.

Мне пришлось сглотнуть. При мысли обо всей этой вкусной еде у меня слюнки потекли. Эннике отхлебнула глоток из своей кружки.

– Тогда нам и питье дают другое, не воду! Крепкий медовый напиток и сладкое вино!

– Дорога вниз по лестнице к Дому Неофиток кажется очень длинной, когда живот отяжелел от еды.

Мы рассмеялись, Эннике и я. Яй не смеялась, но немного обмякла. Я осталась довольна собой – мне удалось заставить ее немного расслабиться. Я поднялась из-за стола.

– Пошли. Пришло время занятий.

Пожертвовав немного хлеба Очагу, мы спустились по Рассветной лестнице, прошли через внутренний двор и поднялись по Вечерней лестнице к Дому Знаний. Дом Знаний самый старинный на острове. Сестра О научила нас, что это самое первое и самое важное здание, построено Сестрами-основательницами, когда они приплыли сюда на парусной лодке «Наондель».

Открыть потрескавшуюся деревянную дверь в учебную комнату маленьких неофиток и проследить, чтобы они сидели тихо, пока не придет сестра, которая будет вести урок, – моя задача. Эннике повела Яй в нашу учебную комнату, пока я загоняла на место опоздавших малышей. Как обычно, Хео вбежала последней. В это утро я обнаружила ее во Дворе Знаний под лимонным деревом – она сидела и гладила серого кота, который с довольным видом мурлыкал, лежа на боку. Когда я подошла, она подняла голову – я подумала, что ее роскосые глаза всегда выглядят так, будто она смеется.

– Можно я возьму его с собой на занятия, Мареси?

– Ты прекрасно знаешь, что нет. Поторопись, Хео. Скоро придет сестра Нуммель. Ты ведь не хочешь получить замечание?

– Ты их часто получаешь, – ответила Хео, поднялась и засунула свою маленькую ладошку в мою. – Я хочу стать такой, как ты.

Я поцеловала ее в головной платок.

– Тогда подражай мне в хорошем, а не в плохом.

Держась за руки, мы поспешили в учебную комнату младших, и Хео едва успела сесть на место, прежде чем в комнату вплыла сестра Нуммель, круглая и добрая, как всегда. Она никогда не поставила бы Хео замечание, и Хео это прекрасно знает.

Когда урок для младших начался, я побежала на свои занятия. Мне и только мне разрешается опаздывать. Дверь в учебную комнату старших неофиток тоже деревянная, но из более темного дерева, чем у малышей. Я всегда очень осторожно закрываю ее за собой, боясь, что если я ею хлопну, какая-нибудь из трещин расколется совсем, и вся дверь развалится.

Я проскользнула на свое место на потертой деревянной скамье рядом с большим столом, где сидим мы все, старшие неофитки. Сестра О стоит перед всеми и преподает. На эти занятия не приходят только самые старшие неофитки, которые скоро сами станут сестрами. Они изучают свои обязанности.

Наши занятия я просто обожаю. Мы изучаем историю, математику, узнаем о Праматери и о том, как устроен мир. Узнаем новое о луне, солнце и звездах, и массу всего другого. Малыши учатся читать, если еще не умеют, писать и еще всякому разному.

В тот день мы занимались историей острова.

– Помните ли вы, как прибыли сюда Сестры-основательницы? – спросила сестра О.

Я тут же вскочила, и она кивнула мне.

– Мареси?

– Сестры-основательницы решили бежать из страны, где злой человек забрал себе всю власть, всю силу и обращался с народом очень плохо, – ответила я. Об этом я прочла в одной из книг в сокровищнице. – Никто, кроме него, не имел доступа к знаниям. Сестры-основательницы не желали становиться его рабынями, так что они украли его знания и приплыли сюда на парусной лодке «Наондель».

Сестра О кивнула.

– Их плавание было долгим и трудным. Они приехали из стран далеко на востоке, настолько далеко, что их названия уже забылись. Со времен Сестер-основательниц никто больше не приезжал в Аббатство из Восточных стран. Мощный шторм швырнул «Наондель» на наш остров, но чудесным образом лодка не разбилась о скалы. В том месте, где ее выбросило на остров, Сестры-основательницы построили позднее Дом Знаний.

Поднялась Эннике.

– Но как это возможно, сестра О? – она указала пальцем в окно. – Дом Знаний расположен высоко в горах. Даже самые мощные осенние шторма не могут забросить лодку так высоко.

Сестра О кивнула.

– Ты совершенно права. Но так написано в старинных рукописях. Может быть, тогда шторма бушевали сильнее. Или же нам следует толковать эти тексты по-другому.

Я заметила, что Яй очень внимательно слушает. Она сидела, подавшись вперед, не сводя глаз с сестры О.

– Дом Знаний вмещает всю ту силу, которую привезли с собой Сестры-основательницы, – процитировала я по памяти. – Сестра О, почему они говорят о силе, а не о знаниях?

– Потому что знания и есть сила, – сказала Дорье.

Дорье – неофитка сестры Мареане, помогает ей ухаживать за животными. Она на несколько лет старше меня, но такая рассеянная и забывчивая, что кажется моложе своих лет. Дорье из птичьего народа – приехав на остров, она привезла с собой одну из тайных птиц. Птица эта размером с голубя с красными и голубыми перьями, но они меняют цвет в зависимости от освещения: иногда кажутся зелеными, иногда черными, иногда золотыми.

Она почти всегда сидит у Дорье на плече, то и дело тянет ее за черные волосы или торчащие уши. Имени у нее нет, ее называют просто Птица – но она, кажется, понимает все, что говорит Дорье.

Сестра О улыбнулась Дорье одной из тех редких улыбок, от которых ее узкие губы и темные глаза немного смягчаются.

– Именно так, Дорье! Знание – сила. Поэтому особенно важно, чтобы сюда, в Аббатство, приезжали неофитки – и, научившись всему, что мы знаем, уносили эти знания обратно в большой мир. Особенно это касается неофиток сестры Нар, которая передает знания о травах и целительстве.

– Но и другие знания важны, – вставила я. Мне хотелось, чтобы сестра О заметила, как много я знаю, хотя я моложе Дорье. – Уметь считать, знать астрономию и историю и… и… – больше я ничего не могла вспомнить.

– Как поддерживать чистоту и выращивать растения, – добавила Юэм. – Как накормить много людей, когда продуктов мало. В качестве помощи при голоде.

– Как ухаживать за животными! – радостно выпалила Дорье.

– Зодчество, – добавила Эннеке. – Как строить мосты, рассчитывать грузоподъемность, создавать высокие здания.

Я опустила глаза. Мне хотелось бы все это называть самой.

– Так и есть, – серьезно проговорила сестра О. – Всякие знания, которые вы и другие неофитки можете отнести в свои страны, исключительно важны.

– Но ведь хорошо, что некоторые неофитки остаются здесь? Сохраняют знания и обучают новых неофиток? – спросила я.

– Да, – ответила сестра О, глядя на меня серьезным взглядом. – Но очень важно не использовать наше Аббатство для того, чтобы спрятаться от мира.

Я не совсем поняла, что она имела в виду, но довольствовалась ее ответом. Мне известно лишь одно – здесь, на острове с его жарким солнцем, прохладными ветрами и ароматными цветущими склонами, среди коз, пчел, сестер и неофиток, и есть мой дом.

Когда в середине дня в занятиях наступил перерыв, мы с Эннике отправились на наше любимое место под лимонным деревом. Яй пошла с нами. Мы ели хлеб, запивая его холодной водой из колодца, и смотрели поверх стены на море, такое голубое и мерцающее серебром, что глазам больно. Из Сада Знаний до нас долетали ароматы цветов и трав, которые выращивает там сестра Нар. Над нашими головами в воздухе парили птицы – иногда одиночки, иногда целыми стаями. Ослепительно белые птицы. Черный кот с лапками цвета сливок умывался, сидя на низкой каменной ограде сада. Эннике прислонилась к стволу лимонного дерева и вытянула ноги.

– Как бы мне хотелось, чтобы меня призвали в какой-нибудь дом или к сестре. Мне ужасно надоели уроки сестры О!

– Но ведь там так интересно! Каждый день узнаешь что-то новое!

Я уставилась на нее, а она улыбнулась мне.

– Ну да, Мареси, ты можешь целыми днями впитывать в себя знания, как губка. А мне уже хочется начать что-нибудь делать самой. Ах, если бы Мать призвала меня служить Луне! Вот это была бы большая честь.

– Ты самая старшая из неофиток в Аббатстве, которую пока не призвали. Ясное дело, она выберет тебя.

Улегшись на спину, я посмотрела наверх, на крону дерева. Среди темных листьев тут и там виднелись маленькие белые цветочки.

Черный кот спрыгнул со стены и направился к нам. Яй осторожно протянула руку, кот потерся об нее и принялся мурлыкать. Внезапно она замерла. Я села и проследила за ее взглядом.

Маленькая белая лодка с голубым парусом приближалась к гавани внизу под нами.

– Это рыбацкое суденышко, – спокойно проговорила я. – Идет сюда, чтобы продать свой улов. Смотри, вон сестра Веерк и ее неофитка Луан. Они отвечают за торговлю. Видишь, они выходят на мостки? Корзины, которые они несут, заполнятся свежей рыбой, а потом они расплатятся медными монетами, восковыми свечами из воска наших пчел или какими-нибудь целительными снадобьями, приготовленными сестрой Нар. Здесь в Аббатстве она занимается больными. Она знает все о целительстве и травах. Рыбаки обычно рассказывают, что им нужно, и к следующему их приходу у сестры Веерк все готово.

Но Яй не расслабилась, так что мы с Эннике переглянулись и встали.

– Занятия скоро продолжатся. Пошли.

Распорядок дня в Аббатстве Яй выучила очень быстро. Мне достаточно было показать ей все по одному разу – она мгновенно все запоминала. После еды относила свою посуду в посудомоечную, жертвовала свой хлеб Хавве, относила свою одежду в Отраду тела для стирки и читала тексты, которые давала ей по вечерам сестра О. Всего за несколько дней она выучила движения в приветствии солнцу, песни благодарения и хвалы.

По вечерам она вместе со мной спешила в Дом Знаний, сидела и читала, пока солнце не спускалось совсем низко. Она все время следовала за мной по пятам. Сестры заметили это и не разлучали нас, раздавая обязанности, – вместе со мной Яй отводила коз на горное пастбище, собирала мидии на берегу, готовила первый сыр года, носила воду из колодца, подметала двор и убирала в Доме Неофиток.

Вскоре стало совершенно ясно, что Яй не привыкла к физическому труду. Сильной ее назвать было нельзя, она могла донести разве что полведра воды, но никогда не жаловалась.

Говорила она вообще очень мало.

По ночам она видела кошмарные сны и кидалась из конца в конец кровати, будя меня. В такие минуты я слышала, как она бормочет нечто такое, чего я не понимаю. Часто звучало одно имя: Унаи. Я не знала, мужское это имя или женское, но наверняка это кто-то важный, потому что Яй видела Унаи во сне каждую ночь. В спальне нас много, так что бормотание Яй слышала не только я.

В последующие недели весна всерьез пришла на остров. Стало жарче, сестры заговорили о Лунном танце и прочих ритуалах, связанных с весной. Горы оделись в белые и голубые весенние цветы, воздух заполнился жужжанием пчел и мух. Дорье постоянно напевала себе под нос, соревнуясь с птицами. Она умеет изображать голоса всех птиц острова.

Однажды, когда с приезда Яй миновала половина лунного цикла, мы сидели вечером в спальне, готовясь ко сну. Старшие девочки расчесывали волосы младшим, и я помогала Эннике расчесать ее локоны, которые к концу дня неизменно спутываются от ветра. Она сидела, подняв лицо и закрыв глаза.

– Так делала моя сестра, когда я была маленькая, – пробормотала она. – Я мало что о ней помню – только ее руки, расчесывающие мои волосы.

Хео, сидевшая у моих ног, играла с котенком, таким же черным, как и ее волосы. Котенок гонялся за ее пальцами своими острыми зубами и когтями, но ее не беспокоили царапины.

– У меня нет сестер, – проговорила она. – А у тебя, Мареси?

Я кивнула и провела щеткой по волосам Эннике, так что искры полетели.

– Брат и две сестры. Одна сестра старше меня, а брат примерно как ты, Хео. У моей старшей сестры Нараэс всегда находилось время расчесать мне волосы. Она помогала матери работать в саду, а я приглядывала за младшими.

Я сглотнула. Мне до сих пор трудно говорить об Аннер.

– Моя младшая сестра…

Все это время Яй сидела с иголкой и нитками в руках, нашивая заплатку на свои шаровары. Когда я набрала в легкие воздуха, чтобы рассказать, то заметила, как шитье упало ей на колени, а щеки побелели, как снег на горе Белая Госпожа. В эту минуту Хео прервала меня.

– Яй, а Унаи – это кто? Каждую ночь я слышу, как ты произносишь это имя.

– Хео! – строго произнесла я, и она удивленно обратила на меня свои темные глаза.

В ту же секунду Яй издала надрывный жалобный вой. Совершенно ужасный звук. Подняв руки, она принялась бить себя по лицу, снова и снова, пока я не подскочила и не схватила ее за запястья. Но ее вопли не прекратились. Не выпуская ее, я обернулась к Эннике.

– Позови сестру Нуммель!

Эннике поспешила прочь, а остальные неофитки в страхе попятились. Хео молчала, спрятавшись между кроватями. Вскоре вбежала сестра Нуммель, и совместными усилиями мы повели Яй в кровать сестры Нуммель. Яй не сопротивлялась, но все время пыталась ударить или расцарапать себя – нам приходилось крепко держать ее за руки, чтобы не дать ей это сделать. Эннике побежала за сестрой Нар – та вскоре появилась с отваром, которым почти насильно напоила Яй. Это ее немного успокоило, и теперь она неподвижно лежала на боку в постели сестры Нуммель.

Сестры выставили нас с Эннике, и нам с трудом удалось загнать перепуганных девочек в постели. Когда в спальнях наступила тишина, мы с Эннике вышли наружу, чтобы подышать прохладным воздухом и успокоиться.

Над внутренним двором висело ночное небо, глубоко синее, усыпанное звездами. Стояла тишина, только за каменной стеной тихонько шептало море. Эннике сделал глубокий вдох.

– Она пережила кое-что похуже, чем я. Меня много раз били отец и дядя, но с ней произошло что-то куда более ужасное, чем побои.

Я попыталась представить, как это – когда тебя бьет твой собственный отец. Вспомнила своего исхудавшего отца, который отдавал нам, детям, свою порцию еды в ту голодную зиму, которая все никак не кончалась. Я подумала о том, что именно он собирал все истории, которые слышал об Аббатстве – где это находится и как туда добраться. Как он плакал, когда понял, что лучшим решением для меня было бы поехать в Аббатство. Как он все не мог отпустить мою руку, когда я уже сидела в телеге, которая должна была увезти меня от нашего дома, из нашей деревни, из нашей страны, на побережье далеко на юге.

– Она не знает, что такое безопасность, – задумчиво проговорила я и поняла, что это правда. – Мы должны научить ее.

В Аббатстве мы по большей части сами обеспечиваем себя всем необходимым. Мы собираем мидий и птичьи яйца, ягоды и фрукты, горы и море дают нам пищу. Мы держим коз ради молока, сыра и мяса.

Выращиваем овощи в одной из долин между Аббатством и Уединенным храмом. Рядом с Уединенным храмом у нас есть небольшая оливковая роща и виноградник. А из ульев сестры Мареане мы получаем мед.

Но зерно, рыбу, соль и приправы мы вынуждены покупать – и ткань для наших одежд, и благовония для наших сосудов. Чтобы все это покупать, нужно серебро. А серебра у Аббатства несметные запасы благодаря Анадаре.

Анадара – единственный моллюск, улитка, умеющая окрашивать ткани в глубокий красный цвет. При помощи некоторых растений можно добиться разных оттенков красного, но ни одно из них не дает такого глубокого, светящегося красного, как кровавая улитка. Я понимаю, что цвет красивый, но то, что за ним так гоняются во всех известных странах и дают за него такую высокую цену, – этого я никак не возьму в толк. В красный цвет кровавой улитки окрашены королевские одеяния и ткани, которые носят богатые мужчины и женщины. Только тот, у кого по-настоящему тугой кошелек, может позволить себе такую роскошь. От кровавой улитки и пошло название Красное Аббатство – хотя когда я так сказала, сестра О добавила, что есть и другие причины. Святая кровь жизни и многое такое, чего я пока не понимаю.

В детстве Матери кровавые улитки ценились еще не так дорого. Тогда их собирали на многих Валлерийских островах, и целая колония кровавых улиток водилась далеко-далеко на западе, у Длинного рога. Я слышала, как валлерийцы готовили краску: улиток собирали в большие чаны и оставляли гнить на солнце. Каждое лето на несколько месяцев на всех островах повисал ужасный запах. В конце концов всех улиток истребили. Ни одной не осталось.

Но рядом с нашим островом сохранилась большая колония. Мы всегда собирали краску иным способом.

Сбор урожая улиток происходит в высшей точке весны, после того как пробудилась Весенняя звезда. Мы проводим ритуалы благодарения в Храме Розы перед наступлением лета, сжигаем на большом костре весь зимний мусор, выброшенный на берег штормами, а потом дожидаемся погожего дня.

Кровавые улитки – область ответственности сестры Лоэни. Именно она решает, когда собирать их, она же наблюдает за процессом окраски. Вместе с сестрой Веерк она отвечает также за торговлю. Своим неодобрительным взглядом она может поднять цену до небес. Я знаю, что серебро потом не лежит без дела на дне сундука Матери. Неофитки, покидающие Аббатство и возвращающиеся в большой мир, получают с собой серебро, позволяющее сделать то, что должно. Строить лечебницы и школы, улучшать жизнь в своих родных местах.

Иногда я об этом размышляю. О серебре, которое могла бы получить с собой и вернуться домой, к отцу и матери. О том, что можно было бы сделать для них. Для всей деревни. Больше никаких голодных зим. Обувь и теплые шубы для всех. Я думаю об Аннер и о том, что есть другие такие же дети. Те, кто не пережил голода.

Но я знаю, что в этом случае мне пришлось бы покинуть Аббатство. Покинуть всех своих подруг, утренние омовения, Лунный танец, занятия. Сад Знаний, козлят сестры Мареаны, котят. Расстаться с чувством, что мне больше никогда не придется голодать. Расстаться с сестрой О и сокровищницей.

Сестра Лоэни считает, что она особенная – только потому, что она служительница Крови. Это дает ей некоторые обязанности в Храме Розы, во время ритуалов, но это не повод задирать нос. Служительница Розы – самая главная служительница, следующая после Матери, но она самая скромная из всех сестер.

Тулан, неофитка сестры Лоэни, моя подруга. Я была потрясена, когда в прошлом году ее призвали стать неофиткой Крови. Они с сестрой Лоэни такие разные! Юэм подошла бы куда лучше. Я подумала, что Тулан будет несчастна от такой задачи. По крайней мере, так было бы со мной, будь я вынуждена каждый день работать с сестрой Лоэни. Но Тулан только улыбнулась мне, когда я посочувствовала ее судьбе.

– Я не слушаю ее упреки и замечания. А, перестав их слышать, я начинаю замечать все то, что скрывается за ними. Она обладает огромными знаниями и воспринимает свою задачу со всей серьезностью. Она не хочет, чтобы наши вымерли. Будучи служительницей Крови, я узнаю некоторые самые сокровенные тайны Праматери.

Тулан всегда была самой рассудительной из нас, неофиток. Когда мы убегали с восхваления, чтобы искупаться, или прятались в козьем хлеву, желая избежать какой-нибудь скучной обязанности, Тулан всегда терпеливо делала все, что ей поручали, не обращая на нас никакого внимания. Она никогда ни на кого не доносит, она не скучная, просто серьезная. В детстве она видела, как ее родители умирали от тяжелой болезни. А потом самостоятельно добралась до Аббатства, проделав долгий и опасный путь. Долгое время я ожидала, что она станет ученицей сестры Нар. Ее очень интересуют растения и целительство. Но сама она говорит, что мечтает глубже постичь загадки Праматери.

Этой весной на нас снизошла хорошая погода. Никаких неожиданных весенних штормов, только мягкое приятное тепло, и когда Весенняя звезда проснулась, гора Белая Госпожа еще носила свою корону из снега, а склоны были покрыты белыми цветами – казалось, вся гора утопает в снегу.

Когда мы совершали ритуалы пробуждения, и Мать делала все положенные жертвоприношения, каждый рассвет приносил прекрасную погоду. Но сестра Лоэни все же много говорила о том, как важно выбрать верный день, когда ветер дует с северо-востока, чтобы сохранить весь урожай.

И вот настал тот день, когда нас всех разбудил глубокий звон Кровавого колокола. Я заранее предупредила Яй, но она все равно в испуге села в кровати.

– Начинается неделя сбора урожая! – воскликнула Эннике. – Никаких занятий!

Она выпрыгнула из постели и потянула за собой Яй.

– Все дни будем проводить на воздухе! Никаких приветствий солнцу, никаких омовений, никаких скучных обязанностей!

Я криво улыбнулась Эннике. Вот именно, никаких потрясающих занятий, никаких ужинов в Доме Очага и вечеров в сокровищнице. Но я, конечно же, тоже радовалась, хотя и не по той же самой причине, что Эннике. Сбор урожая улиток – единственное дело, которое мы делаем все вместе, сестры и неофитки, а я так люблю, когда мы собираемся все вместе. К нам присоединяются даже сестры из Уединенного храма. Только самые пожилые сестры, чьи спины больше не могут сгибаться над корзинами, остаются в Аббатстве.

Мы собрались во дворе перед Домом Очага. Сестра Мареане и Дорье запрягли осликов в две тележки, в которых лежали аккуратно смотанные шелковые и шерстяные нити. Тулан и сестра Лоэни раздали всем нам корзины, даже Матери, и мы все гуськом вышли из Аббатства через Козью калитку.

Остров источал ароматы меда и росы, когда мы шли по тропинке, идущей вдоль горного хребта, – и я, помнится, подумала, что, живя дома в деревне, даже представить себе не могла такого места, как наш остров. Место, где есть тепло, еда и знания. Жизнь в Ровасе можно сравнить с жизнью в пещере, когда ничего не знаешь об окружающем мире: весь твой мир – это холод и тьма пещеры. Попасть в Аббатство, научиться читать – словно распахнуть окно в другой мир, полный света и тепла. Глубоко вдыхая в себя весенние запахи, я радовалась еде в желудке, солнцу на лице и весеннему ветерку, освежающему ноги. «Счастье, – подумала я. – Это и есть счастье».