Авиатор: назад в СССР 11 бесплатное чтение

Глава 1

Январь, 1983 год, Циолковск.

Ярко светит зимнее солнышко. Сквозь остекление так и хочется потрогать его лучи. А ведь за бортом минус 30, и ветер дует со скоростью до 150 км/ч.

Один раз я уже испытал на себе разгерметизацию, и посадить МиГ-21 у меня получилось. Сейчас вспомнился тот самый случай, произошедший почти перед самым выпуском из Белогорского училища. Но мне нужно следить за местоположением в зоне. Инструктор вот-вот начнёт интересоваться, где проходит наш полёт.

– Серый, мы где с тобой летим? – спросил из задней кабины мой инструктор Гена Лоскутов по внутренней связи, будто прочитав мои мысли.

– Первая зона, Ген. Подходим к северной границе.

– Замечтался, но процесс контролируешь. И какая была скорость только что? – съязвил Лоскутов.

Таким образом, мой инструктор проверяет, хорошо ли я слежу за параметрами полёта.

– 600 на приборе. Отворачиваю в центр зоны, чтобы начать задание, – ответил я.

– Молодец, но скорость в тот момент ты слегка превысил.

– Не-а, товарищ инструктор.

– Ого! Кажется, пахнет коньяком! – радостно воскликнул Гена. – 17 минута полёта, верно?

– 17я минута и 20 секунд, если быть точным, – поправил я Лоскутова.

Естественно, что секунды на часах я в тот момент не контролировал.

– Записал. Если в промежутке между 17й и 18й минутой было изменение скорости в большую сторону, с тебя «Армянский», – предложил Лоскутов.

В этот момент я уже был в центре зоны и готовился к выполнению своего задания – отработке вывода из штопора. Оно было одним из самых сложных в нашей уникальной программе подготовки. Начальник школы Вячеслав Сергеевич Гурцевич весь наш набор предупредил, что каждый должен раз в месяц выполнять полёты на вывод штопора. Ещё и на различных типах.

– Стреловидность 45°, начинай, – сказал Гена, давая тем самым старт началу ввода в режим сваливания.

Крыло к этому моменту уже стояло в нужном положении.

Я ещё не начал гасить скорость, а ком к горлу уже подступил. И в этом свёртке, мешающему нормально глотнуть, поместились и волнение, и переживание, и азарт.

Проверил положение закрылков. Угол 25°, значит, сваливаться будем при скорости меньше 240 км/ч. Отклоняю ручку управления самолётом на себя, но только сильно перетянуть нельзя.

Пошло небольшое скольжение на левое крыло. Нос уже задран до угла 26° и… рааз!

Резко меня отбрасывает к стенке кабины. Если бы не ремни, можно было бы и фонарь пробить. Нос МиГ-23 активно идёт в сторону. Пространство за кабиной начинает вращаться. Ощущаешь себя на детской карусели в парке, только нет здесь лошадок и зайчиков.

Его Величество, штопор! Первая секунда и я правой ногой до упора отклоняю педаль, а ручку управления самолётом толкаю вперёд в несколько нейтральное положение. Белая черта на приборной панели в этом действии – главный ориентир. Ручка управления должна быть строго напротив неё. Обороты двигателя в норме, помпаж мне не грозит. Это вторая секунда.

– Так и держи. Терпи, – слышу я голос Гены по внутренней связи.

Лоскутов сохраняет хладнокровие, но мне известно, что он слегка касается органов управления. Это в случае, если я начну нервничать и неправильно буду действовать при выводе из штопора. За мной такого не было замечено, но я бы тоже никогда не передоверил управление при выполнении столь сложного полёта.

Самолёт крутился, опускал нос на каждом обороте. Все мысли были о том, что вот сейчас пройдут те самые 5-7 секунд, начнёт увеличиваться поступательная скорость и я аккуратно вырвусь из этого водоворота.

Перегрузка уменьшилась почти до нуля. Угол наклона подошёл к отметке 20°. Ещё один слабый клевок и указатель скорости зафиксировал 200 км/ч. Самолёт снова перешёл в разгон. Вот уже и отметка в 500 км/ч. Аккуратно начинаю отклонять ручку на себя.

– Плавно-плавно Серый. Вот так, – говорил мне по внутренней связи Гена. – Вывел. Молодец! Ещё полетаем в учебных целях?

Хотелось бы ему сказать, что даже в таких целях после штопора особо нет желания. Но с каждой набранной сотней метров высоты я опять начинал ощущать эйфорию и тот самый кайф от лучшей работы в мире.

– Пару комплексов фигур в зоне и домой, – сказал я и Лоскутов не стал возражать.

Через двадцать минут наш самолёт уже бежал по полосе, выпуская тормозной парашют. Всё же, приятное чувство, когда задание выполнено, ещё и в удовольствие.

– 088, полосу освободил, – доложил я, сворачивая с полосы на рулежку.

– 088, руление на минимальных оборотах, скользко на стоянке, – подсказал руководитель полётами, но я и сам уже увидел наледь по всей площади аэродромного бетона.

Гена ворчал по поводу того, что сейчас нам предстоит долгая и нудная процедура руления. А ему очень хочется пораньше попасть домой. Автобус в сторону Радово – посёлок рядом с Циолковском, ходил нечасто. Да и то, всего один.

– Серый, ну, чуть быстрее. Мне ещё один полёт надо сделать с тобой сегодня, – продолжал толкать меня на нарушения инструктор.

Штопор на МиГ-23 это хорошо, но вот начать осваивать новый самолёт – это другое. Сегодня мне запланировали помимо уже выполненного задания и самостоятельного вылета на МиГ-31, ещё и контрольный полёт на Су-17УМ3.

Всё слетать бы, однозначно, не получилось, но два вылета из трёх сделать реально.

Лоскутов на этом же Миг-23 должен был с кем-то из слушателей два вылета выполнить.

– Слушай, Ген. Ты мне друг, но в Радово автобусом ты сегодня не успеешь добраться, – сказал я, аккуратно поворачивая на магистральную рулёжку. – Не переживай, попросим кого-нибудь. Отвезут тебя.

Чувствовалось, что сцепление не самое хорошее. Ещё и перед нашей посадкой бетон припорошил снежок, похожий на белую крупу.

Гена продолжал скучать и ворчать. Но главное его разочарование ждало впереди. Чтобы зарулить на место стоянки необходимо было преодолеть небольшой подъём. Рисковать я так не хотел.

– Гордый, 088, выключаюсь на магистральной. Прошу тягач, – запросил я.

Тут нервы Гены не выдержали.

– Серый, мы до завтра будем машину ждать. И техники к повтору будут готовить самолёт дольше. Ничего я не успею! – возмутился Лоскутов.

– Ген, много в году дней. Успеем ещё, – сказал я, но моего инструктора было уже не переубедить.

– Гордый, сами зарулим, – недовольно сказал он в эфир и я почувствовал, что управление на себя взял мой инструктор.

– Ген, ты управление берёшь? – спросил я.

– Дай сюда. Покажу, как заруливать в горку надо, – проворчал Лоскутов.

– Гена, тут метра два между консолями. Тормози, а? – не давал я инструктору отклонять педали.

– Управление взял. Иначе ты сегодня не полетишь, Серёжа, – ответил Лоскутов. – И я не успею на этом борту ещё слетать.

– Управление передал, – спокойно ответил я и ослабил давление на органы управления.

И тут началось. Сразу в горку заехать у Гены не получилось. Он слегка добавил оборотов, и самолёт начал свой медленный разворот в сторону соседнего Су-15.

Надо было видеть, как у одного техника из рук выпал пистолет от топливозаправщика, а другой снял шапку и закрылся ею. МиГ-23 медленно крутило в сторону Су-15.

– Блин, тормоза! Тормоза! – кричал в эфир руководитель полётами, который видел весь этот балет.

Какие к чёрту тормоза?! Ещё и Гена послушался в этом вопросе руководителя. В итоге тормоза он зажал. Ещё метр, и правая консоль МиГ-23 встретится с крылом «карандаша». Так ласково называли Су-15 за характерный остроносый силуэт.

Тут уже я не выдержал и быстрыми движениями выключил двигатель, чтобы убрать разворачивающий момент. Самолёт слегка понесло в сторону. Вот она уже левая консоль крыла Су-15.

Но столкновения не произошло. Остановились мы в каких-то сантиметрах от нашего соседа.

– Серый, а… что ты там про буксировку говорил? – нервно спросил у меня Лоскутов.

– Поздно. Уже зарулили, Ген, – ответил я.

Вызова в кабинет заместителя начальника школы по лётной части ждать нет смысла. Идти нужно сразу и докладывать, как всё было.

«Пряников» получили мы от зама по лётной части Мухаметова знатных. Иногда он даже переходил на родной для него язык, который ни я, ни Гена не понимал. А вот на русском не матерился.

– Маратыч, всё обошлось. Тем более, Родин правильно действовал в сложной ситуации… – начал Лоскутов успокаивать зама, но Рашид Маратович не успокаивался.

– Гена, а зачем ты его довёл до такой ситуации? В Радово торопился, а? Я тебе говорил, что давай в квартиру перебирайся, – продолжал ругаться зам по лётной части нашей школы.

Я знал, что Лоскутовы жили в хорошем доме в Радово. Женился он весьма успешно, и тесть с тёщей отдали им дом в этом посёлке, где очень много известных людей живёт. Сами они живут в Москве.

Гена даже от квартиры отказался в новом доме, который недавно построили и расселили там многих испытателей лётно-исследовательского института и конструкторских бюро.

– Рашид Маратыч, давайте Родин пойдёт к полёту готовиться, а мы пока с вами разберём мою ошибку… – улыбнулся Гена, и Маратович вскочил со своего места, чуть не перепрыгнув стол.

– Лоскутов, ты оборзел?! Какие ему полёты?! – возмутился Мухаметов и тут же стал смотреть огромную плановую таблицу. – Родин, иди готовься лететь на МиГ-31, штурман будет… Купер. Потом ко мне, – сказал Маратович. – А ты, Лоскутов, останься. Поговорим.

На лице Гены не было тревоги. Лоскутов из тех, у кого есть серьёзные связи и ему большие санкции не грозят. Но он слишком честный парень, чтобы воспользоваться "звонком другу".

Как лётчик, он хорош. Оттого и начальство его не гнобит, но за лихачество всегда порицает.

Я стоял за дверью в ожидании окончания экзекуции над моим инструктором. Не прошло и пары минут, как в кабинете раздался громкий хохот. Вот так обычно всё и заканчивается у Гены. Пожурят его, а потом вместе с ним смеются.

– Серёга, пошли, – сказал Лоскутов, выходя из кабинета. – К полёту готовься. У тебя сейчас по плану, что нужно слетать?

– В зону на простой пилотаж. Купера только сегодня не видел ещё, – ответил я.

– Вопросы решает, наверное, – посмеялся Гена. – Это ж Купер!

В лётной комнате было немноголюдно. Кто-то доигрывал за убежавшими на стоянку бильярдную партию, а кто-то просто релаксировал на диване, откинувшись назад.

Я снял с себя синюю меховую куртку, повесил на вешалку и слегка расстегнул молнию на комбинезоне и ботинках. Сняв телефонную трубку, присел на диван и позвонил на стоянку. Инженер по МиГ-31 сказал, что им нужно минут 30 на подготовку. Значит, можно слегка расслабиться.

Устроившись в кресле, я откинул голову назад и закрыл глаза. В такие моменты старался всегда прокрутить в голове полёт, который только что выполнил.

Каждое движение ручкой управления и педалями, увеличение и уменьшение оборотов двигателя, куда посмотрел и какой параметр проконтролировал. Самоанализ полёта – очень важная вещь. Тем более после полётов на выполнение штопора.

И вот мой виртуальный полёт закончился. Я на земле и вижу мою Верочку. Зелёные глаза, длинные волосы и этот огненный взгляд, прожигающий душу. Телом чувствую, как обручальное кольцо, которое всегда со мной на шее, медленно сползло в сторону и закатилось за шею. Не открывая глаз, я поправил верёвочку и опять вернулся в царство грёз… ненадолго.

– Шен генацвале! Серго, родненький! – влетел в комнату тот самый Купер, обращаясь ко мне с грузинским акцентом. – Лэтим с тобой! Маратыч сказал только что!

Расслабиться теперь не получится, поскольку этот истинный грузин, меня сейчас достанет.

Купарешвили Зураб Георгиевич или просто Купер – один из штурманов школы испытателей. Летать с ним – это что-то особенное! Каждый, кто с ним летал, знает теперь, что лучше города, чем Кутаиси нет. От рассказов про виноград этот фрукт есть, совсем, не хочется.

– Купер, дай посидеть спокойно, – ответил я, когда Зураб начал меня тормошить, чтобы в очередной раз рассказать о каком-нибудь товаре.

– Ты меня послушай, – продолжал настаивать Купер.

При этом он соединял все пальцы одной руки в кучку, как будто солит, выбрасывал руку вперёд и страстно, с восхищением и сильным грузинским акцентом декламировал что-то очень важное собеседнику.

И тут Зураб рассказал потрясающую историю, как он покупал что-то на Колхозном рынке в Циолковске. Столько страсти, я даже в «Ромео и Джульетте» не читал.

– Цицмати, генацвале! Ты же знаешь, что это? – спросил Купер, тряся меня за плечо.

– Конечно! Зачем такую ерунду спрашиваешь, – соврал я.

Подобный ответ в два раза сокращает объём информации от Купера. Если бы я сказал, что не знаю этого цицмати, то лекцию пришлось бы продолжать в кабине самолёта.

Все те недолгие минуты, что я пытался расслабиться в кресле, мне пришлось слушать какой же вкус у этой зелени. Терпкий и острый, чем-то напоминает редиску, имеет кислинку и горчинку – ну очень интересно! Весь день мечтал послушать про цицмати.

– Серго, я им говорю, листочки мягкие и нежные должны быть. Если разорвать и немного помять в руках, будет как хрен пахнуть, – продолжал возмущаться местными торговцами Купер.

– То есть, растение хрен? – уточнил один из ребят, игравших бильярдную партию.

– А ты другой хрен знаешь, который на рынке продают?! – возмутился Зураб. – Серго, ну ты же меня понимаешь…

В эту секунду зазвенел звонок и я рванул к телефону. Давно я так не радовался звонкам со стоянки!

– Спасибо, выдвигаемся, – ответил я, застегнул комбинезон и молнии на ботинках. – Купер, колёса в воздух.

– Ай, мнэ нравится, когда ты так говоришь! Вот ты точно станешь хорошим испытателем, – продолжил восхищаться мной Зураб, застёгивая куртку.

Созвонившись с руководителем полётами и получив от него добро на вылет, мы с Купером заспешили на стоянку. В коридоре мы чуть было не сбили ещё Колю Морозова.

– Серёжка, решил слетать, наконец-то? – ироничным тоном спросил Морозов, поправляя влажные от пота волосы.

– На 31м сейчас с Зурабом в зону слетаем и на сегодня всё, – ответил я и собирался пойти дальше, но Морозов не пропустил меня.

– Самостоятельно? – удивился Коля. – Даже мне ещё не доверяют МиГ-31, а тебе уже в зону можно. Как это тебе разрешили?

– Не знаю, Коль. Просто, я немножко умею летать на нём.

На этом беседу я решил закончить и мы с Купером пошли дальше.

– Серго, этот Мороз мнэ не нравится. Я уже Гене говорил, Маратычу говорил, что с ним летать неприятно. Как виноград переспелый, противный до ужаса! – выразил Купер своё мнение.

– Ну ладно тебе. Лётчик он хороший. Характером, конечно, не вышел.

– Так и скажи – внутри гамно и человек гамно, – подытожил Зураб.

Выйдя на улицу, я почувствовал, как ласково греет зимнее подмосковное солнце. Бетон был ещё скользким, но на полосе всё было сухо. Ничего не должно помешать нашему вылету.

С диким гулом над полосой проносится Су-24, успев уже убрать шасси. За ним следом на посадку заходит «спарка» МиГ-25ПУ.

В момент касания полосы, раздаётся слабый визг и идёт белый дымок из-под колёс. Самолёт бежит по полосе, опускает нос и выпускает тормозные парашюты. Небольшой хлопок и оба купола наполняются, замедляя истребитель.

Слишком я засмотрелся на другие самолёты. Хотя, как можно не любоваться ими!

– Купер, полетим сейчас в зону. Время уже много, – сказал я, взглянув на часы.

Стрелки уже показывали 15.30 местного времени, а мой полёт нужно выполнить по светлому.

Зураб ничего на это не сказал, а только кивнул.

Техники доложили о состоянии самолёта, и я начал осмотр. Можно в нескольких словах описать этот истребитель-перехватчик. По своей сути МиГ-31 это два больших двигателя, два огромных воздухозаборника, слева и справа баки с топливом. Всё остальное, это лишь дополнение к аппарату. Смотря на этот большой истребитель со стороны, ощущение такое, будто он просит, чтобы на нём как можно быстрее слетали.

Аккуратно погладив его по радиопрозрачному конусу, я осмотрел стойки, закрыты ли все лючки и нет ли посторонних предметов в соплах или воздухозаборниках.

– Полетели? – тихо задал я вопрос самолёту, будто спрашивая его разрешения, и полез в кабину.

Зураб и я заняли свои места. Необходимые проверки перед запуском выполнили и пора запрашивать разрешение у группы руководства полётами.

– Гордый, ещё раз добрый день! 088, борт 207, запуск прошу.

– 088, взаимно. Запуск разрешил, – ответил руководитель полётами.

Весь алгоритм запуска выполняю строго по инструкции. Ничего не пропускаю. С каждой минутой чувствуется, что МиГ-31 оживает. Где-то красота и мощность существуют раздельно друг от друга, то в этом самолёте всё вместе и неразрывно.

После запуска двигателей проверяем остальные системы. В это же время у самолёта приходит в движение всё, что может шевелиться на крыле и хвостовом оперении. Чувство, что это живой хищник только усиливается.

– 088, прошу вырулить, – запросил я, когда весь алгоритм запуска был выполнен.

– 088, успеваете до темноты слетать? – спросил руководитель полётами.

– Вот как так можно работать?! Я же с тобой в самолёте. Целый штурман! Каждая секунда под контролем, – возмутился Купер по внутренней связи.

Не любил наш грузинский друг, когда его умения ставят под сомнение.

– Успеваем. Прошу вырулить, – ещё раз запросил я и получил разрешение.

На МиГ-31 я уже не первый раз летаю, но хочется чего-то нового. Самолёт уже производится серийно, стоит на вооружении, но есть «тёмные закоулки». Хочется проверить его на несколько иных режимах полёта. Об этом я спросил у Купера, но тот не сильно хотел окунаться в исследовательскую работу.

– Серго, ты только сильно не гони на этой зверюге. Тут можно «пережать педаль газа» так, что не впишешься в поворот и в открытый космос улетишь, – сказал Зураб.

– Сейчас нет, конечно. Как школу закончу, – посмеялся я, и остановил самолёт на техпосту.

МиГ-31 осмотрели. Коротышка техник ласково погладил левую консоль крыла, еле допрыгнув до него и мы вырулили на полосу для взлёта.

Очередной комплекс проверок и начался прогрев мощнейших двигателей. Время на часах уже 16.00, а летать мне не меньше часа. Садиться будем впритык к сумеркам.

– Гордый, 088 взлёт, форсаж, – запросил я и руководитель полётами тут же разрешил.

Большая, стремительная машина начинает слегка присаживаться на переднюю стойку. Отпускаю тормоза и включаю форсажи.

– Включились оба! – докладываю я, устремляясь со своим штурманом по полосе.

30 тонн тяги несутся на разбеге. Подъём носового колеса и отрыв. Шасси убраны, но форсаж по-прежнему в работе. Заняли высоту отхода в зону и можно погасить пламя двигателей. Готовлюсь выполнить отворот на заданный курс.

Резко, самолёт сильно затрясло! Сразу выключаю оба форсажа. Есть расхождения в параметрах, но в пределах нормы. Наблюдаю, как мигнула лампа выработки одного из баков. Что-то не то на самолёте. Он нездоров.

– Серго, там всё хорошо. Мы в точке первого разворота… уже пролетели. Ты давай не позорь меня! – возмутился Зураб.

– Тише, Купер. У нас что-то не то, – говорю я и начинаю плавно отходить в зону.

– Все параметры на десать баллов, генацвале, – через пару секунд отвечает Зураб.

И только он это сказал, параметры работы двигателей начали расходиться друг с другом.

– Нет-нет. Посмотри на двигатель и… вибрация небольшая, – говорю я. – Сливаем и на посадку.

Не успел я этого сказать, как самолёт снова тряхнуло. Загорелась лампа выработки левого крыльевого бака.

– Гордый, 088, задание прекратил, прошу заход сходу.

– 088, вас понял. Характер отказа? – запросил руководитель полётами как и положено в этот момент.

А что ему ответить? Тут и вибрация, и падение оборотов двигателя и отказы топливной системы.

– Гордый, 088, после посадки. Буду садиться сходу, – ответил я.

Глава 2

Загорелись практически все лампы, сигнализирующие выработку баков. Такое могло бы случиться в двух случаях. Либо что-то не так с топливной системой, либо у нас керосин льётся рекой.

В дополнение ко всему вибрация не проходит, а только усиливается. Параметры левого двигателя всё так же незначительно отличаются от нормальных.

В этот момент в памяти всплывает сама история испытаний МиГ-31. Именно после такого комплексного отказа было определено, что модификация двигателей Д-6, стоящих на этом истребителе, имеет дефект. Плюс к этому ещё и в топливной системе были свои нюансы. Подобный отказ в будущем произойдёт у одного из лётчиков-испытателей.

Реагировать нужно срочно!

– Гордый, 088, левый выключил. Готов к снижению, – доложил я, переставляя рычаг управления двигателем в нужное положение.

Появился небольшой разворачивающий момент, но вовремя удалось компенсировать его отклонением ручки управления самолётом и педалей. Но тряска продолжалась. Левый двигатель всё ещё был на оборотах авторотации.

– Разрешил снижение к третьему. Остаток? – запросил руководитель полётами.

– По топливомеру 9200, – ответил я в эфир. , -– По топливомеру 9200, – ответил я в эфир.

Начинаю выполнять вираж, отклоняя ручку управления самолётом влево. Постепенно снижаюсь, но наши с Купером беды продолжаются.

Загорается табло аварийного остатка топлива. Не может этого быть?! У нас топливомер показывает, что керосина ещё очень много!

– Купер, остаток, – запрашиваю я у штурмана.

– Серж, по загоревшемуся табло, остаток аварийный, – ответил Зураб. – Топливомер показывает 9 тонн.

В училище учили, что нужно верить приборам. Но сейчас это не так уж и просто. Показания-то разнятся с предупреждением на загоревшемся табло.

Самолёт ещё раз тряхнуло. А если сейчас лопатки двигателя разлетятся ко всем чертям?! Тут уже и прыгать будет поздно. Да и сейчас под нами одна из близлежащих к Циолковску деревень.

– Серго, решение, но сам я прыгать не буду.– запросил меня Купер, после того, как в очередной раз самолёт подвергся тряске.

Такое ощущение, что рядом с нами взрывается одна ракета за другой.

Уже виден аэродром. Сейчас бы побыстрее снизиться и заложить разворот с большим креном.

Всё в голове перемешалось. Настолько неординарная сейчас ситуация. А если это не то, что было у того самого Федотова и я просто солью остатки керосина? Себя и самолёт угроблю, и товарища туда же потяну.

– Под нами люди, Купер. Срезать не будем и зайдём на установленной дальности третьего разворота. Чтоб наверняка. У нас много топлива. Будем сливать, – ответил я, сняв справа жёлтый колпачок, прикрывавший нужный выключатель на панели приборов.

– Понял, командыр, – ответил Зураб.

На указателе скорости значение 600 км/ч, обороты работающего двигателя 90%. Самолёт летит без снижения, так что пора начинать слив.

– Гордый, 088 топливо сливаю и захожу на посадку, – доложил я руководителю полётами, одновременно отклоняя ручку управления в правую сторону и включая тумблер «Слив топлива».

– Вас понял. Условия на посадке прежние, – ответил он.

Как раз в этот момент тряска начала сходить на нет. Двигатель практически остановился. Топливо, если судить по показаниям топливомера, начало уходить.

– Вибрация снялась, – доложил я руководителю полётами, продолжая сливать топливо в безопасном районе.

– Топливомер показывает большой остаток, – сказал по внутренней связи Купер.

Прошло ещё несколько минут, прежде чем мы начали выполнять разворот на посадочный курс. Разворот выполнял с креном , чтобы не получилось сваливания.

– Гордый, выполняю четвёртый разворот, 1000 занял, – доложил я.

Шасси и закрылки пока не выпускаю. Закрыл кран слива топлива в тот момент, когда Купер мне подсказал, что остаток нам позволяет сесть. Главное – не допустить сваливания.

Аккуратно выхожу на посадочный курс и устанавливаю скорость 450 км/ч. Проходим километр за километром, но ощущение такое, что вот сейчас снова начнётся тряска.

– 088, дальний прошёл, к посадке с одним выключенным готов, – доложил я в эфир.

– 088, посадку разрешил. У земли штиль. Контроль за скоростью, – сказал руководитель полётами.

Купер подсказывал мне значение скорости и высоты. Над ближним приводом я загасил скорость до 400 км/ч. Высота 70 метров.

Вот и торец полосы под нами. Скорость ещё большая, но надо выравниваться. Самолёт пытается развернуться, но я выдерживаю направление.

– Скорость 330, – подсказывает Купер, и можно уже касаться полосы.

Есть касание! Начинаю тормозить на полосе и выпускаю парашют. Скорость замедляется, и я уже вижу рулёжку, на которой нас ожидает команда техпомощи.

Как только освободили полосу, руководитель полётами дал команду на выключение.

Наконец, можно выдохнуть. Сняв перчатку, я прикоснулся ко лбу и почувствовал, насколько он мокрый и холодный. А ведь в полёте самообладание сохранялось полностью, но внутренние переживания были в любом случае.

Я открыл фонарь. В кабину ворвался морозный воздух, смешанный с парами керосина. Первая мысль была, что это у нас вытекает топливо из самолёта, разливаясь по бетону рулёжной дорожки.

Рядом с самолётом показались наши техники, быстро подкатившие стремянки, чтобы мы смогли покинуть кабину. Засиживаться в самолёте не очень хотелось после столь короткого полёта.

Спустившись на бетон, я сразу посмотрел на хвостовую часть. Топливо не вытекает. Фюзеляж в районе двигателей цел, а тормозной парашют ещё болтался на стропах. В такой суматохе совсем позабыл о том, что его нужно сбросить.

Техники осматривали МиГ-31, пытаясь сделать предварительное заключение о его состоянии. Зураб в это время ходил под самолётом, возмущаясь, что так внезапно закончился наш полёт.

– Сержик, я думал мы покрутимся, посмотрим Подмосковье с большой высоты. Погода-то шикарная, – не унывал Купер, изучающим взглядом рассматривающий стойки шасси.

– Тоже не рад, что так быстро сели, – ответил я и подошёл к МиГ-31, чтобы погладить его по радиопрозрачному конусу. – Могли бы и вовсе… «на природе» воздухом дышать, если не хуже.

– Да брось ты, генацвале! Сильная вибрация была, не спорю. Но потом же нормализовалось всё, – сказал Купер, снимая шлем.

– А что по поводу топлива скажешь? – спросил я.

– Топливомер всё чётко показывал.

Я продолжал гладить МиГ-31. Повернув голову, заметил, как мне улыбается техник со шлемофоном на голове.

– Починим его, Сергей! Как новенький будет, – сказал он.

– Не сомневаюсь в вас, ребята, – показал я ему «класс» и ещё раз погладил самолёт. – Не болей больше. До встречи, – прошептал я.

К самолёту уже подъезжала «Волга» начальника школы испытателей. Я подошёл к Зурабу, прыгающему на месте. Сейчас будем вместе с ним отвечать за произошедшее перед Вячеславом Сергеевичем – начальником нашей школы.

Машина только остановилась, а к Гурцевичу уже бежал техсостав с докладом. Начальник школы, одетый в кожаную лётную куртку поверх строгого чёрного костюма, вышел из своей «Волги» и начал общаться.

Минуту спустя он покачал головой, что-то ещё уточнил у инженера и направился к нам. Даже шапку не одел, а ведь на улице мороз градусов 20!

– Рассказывайте, – сказал Вячеслав Сергеевич, поздоровавшись с каждым за руку.

– Командыр, это было что-то! Тряхнуло, топливо вниз пошло, но Серго вёл машину уверенно. Я по секрету вам скажу, что Родин – лучший с этого набора. Мне с ним так просто…

– Кхм, – прокашлялся Гурцевич, положив руку на плечо Куперу. – Я тебя понял. Теперь пойди, погуляй и расслабься, – сказал начальник школы и повернулся ко мне.

Я дождался, пока Зураб отойдёт на несколько шагов. За это время Купер чего только мне не показал жестами!

– Купарешвили, в отпуск у меня пойдёшь с завтрашнего дня. Будут тебе и виноград, и…цицинтин твой, – пригрозил Гурцевич. – Никаких летних отдыхов тебе.

– Цицмати, Вячеслав Сергеевич, – поправил я его. – Неравнодушен Зураб к этому растению.

– Его проблемы, Родин, – махнул рукой начальник школы. – Давай, рассказывай.

Выслушав описание всего хода событий, Гурцевич задумчиво посмотрел на самолёт и на меня. Мне бы сейчас очень хотелось заглянуть под капоты двигателей. Я на сто процентов уверен, что в одном из них произошло разрушение лопаток.

– Почему решил, что нужно сразу садиться? В баках топлива много, течи нет. Мог выработать. Топливомер, что показал?

– Выработать мог, но была вибрация двигателя, Вячеслав Сергеевич, – ответил я. – А топливомер, как оказалось, работал нормально.

– Очень странно. А что за светомузыка с включением всех табло топливной системы?

– Не могу знать, Вячеслав Сергеевич, – молниеносно ответил я и начальник школы задумчиво стал потирать подбородок, который на морозе уже стал румяным.

– Сейчас машина приедет. Дуйте в лётную комнату и пока рапорта пишите. Что и как было. Будем разбираться, – сказал Гурцевич и пошёл к самолёту.

Вскоре подъехал микроавтобус «Раф» и мы стали с Купером грузиться в салон.

На этом сегодняшние полёты были прекращены. В лётной комнате всем было интересно, что произошло на борту и как удалось посадить. Окончательно разобрав со всеми нашими товарищами сегодняшний инцидент, мы приступили к написанию рапортов.

Конечно, нашёлся среди ребят и тот, кто очень нам хотел помочь. Точнее, поддержать после перенесённого стресса.

Роль психолога была у Бори Чумакова – нашего со Швабриным соседа по комнате в общаге во время поступления. Его сильно интересовало моё здоровье, переживал ли я в процессе захода на посадку или нет.

– Сергей, вот я на тебя смотрю и понимаю, что у тебя СПВ, – сказал Боря, внимательно осмотрев меня со всех сторон.

– Эу, это что такое? Заразное? – спросил Купер, слегка отодвигаясь от меня.

– Зураб, ты кого слушаешь?! – воскликнул Швабрин, сев в кресло со своей «сиротской» кружкой чая. – Борян у нас книжку какую-то умную прочитал недавно и полностью в неё поверил.

– А нечего тут, Вань, иронизировать, – возмутился Чумаков. – Психология – наука важная. В нашем деле нужно быть подготовленным к стрессовым ситуациям.

– По мне видно, Борь, что не готов к стрессовым ситуациям? – улыбнувшись, спросил я у Чумакова.

– Видно. Так я тебе не про стресс, а про СПВ…

Купер совсем вышел из себя и вскочил со своего места.

– Да что это за зараза?! – начал возмущаться Зураб, переходя на свой родной язык и активно жестикулируя.

– Купер, успокойся! – громко сказал я. – Синдром профессионального выгорания.

Швабрин и остальные в комнате продолжали смеяться, наблюдая за тем, как Купер молча взывал к небу.

– Это хорошо. Я ж думал, что это что-то заразное. И… на это может подействовать, – показал он на паховую область.

– Зураб, на потенцию не влияет совершенно, – произнёс Боря с видом профессора.

– Ай, что это ты удумал?! Я же про ноги сейчас показывал тебе. У меня, как у советского грузина всё хорошо. Ларису Ивановну всегда хочу! – рассмешил всех Купер, напомнив о крылатой фразе из фильма «Мимино».

Купер продолжил писать рапорт, а Чумаков отвлекать меня бессмысленным разговором.

– Сергей, ну ты посмотри на себя? Давай определим, СПВ у тебя или что серьёзнее? – предложил Боря.

– Ты пару минут назад утверждал, что у меня есть этот синдром, – сказал я, не отрываясь от написания рапорта.

– Я вижу, что ты устал. Ты не отвечаешь вниманием на внимание со стороны окружающих, – произнёс Боря.

– Это так заметно? – посмеялся я.

– Да, – хором ответили почти все в лётной комнате, за исключением Купера.

Он просто был занят, поэтому в беседе пока не участвовал.

– Я, как бы, занят, мужики.

– Вот видишь! Не я один это заметил, – предостерегающе заявил Чумаков.

У меня вообще сложилось впечатление, что в его теле тоже попаданец. Только со знаниями в области психологии. Зураб закончил с рапортом и решил сходить к товарищу Карлову. Это был помощник начальника школы испытателей по штурманской части.

– И помнишь, ты говорил, что в отпуске не можешь слишком долго отдыхать? – продолжил меня доставать Боря.

Да что он такое говорит! Согласен, что не каждый отпуск я отдыхал как надо – то в одно место съезжу, то в другое, то маршала достану, то с нынешней женой проводил вдвоём зимние ночи во Владимирске. Ну не «таскать» же диван весь месяц на спине?!

– Борь, заканчивай с этой диагностикой и дай рапорт человеку написать, – остановил Швабрин Чумакова, который уже листок взял, чтобы какую-то ерунду записывать.

– Ещё вопрос есть. И он очень важный. Касается стула… – начал спрашивать Боря.

– А мебель тут при чём? – отвлёкся от чая Швабрин.

– Я про пищеварительный стул. Нет у тебя с ним проблем, Сергей? – спросил Чумаков.

Это уже слишком!

– Так, Боря, возьми что-нибудь полезное почитай. Аэродинамику, методику лётных испытаний, да хоть газету «Правда», – настоятельно рекомендовал я Боре под отдельные смешки товарищей.

На этом его сеанс психотерапии был закончен.

В такой обстановке написать нормальный рапорт было весьма сложно, но мы с Зурабом справились. Как раз к моменту его написания и появился в лётной комнате Коля Морозов с недовольным лицом.

– Что, опять самолёт сломали, – иронично заметил он, картинно швырнув картодержатель и планшет на диван рядом с Иваном. – Как так можно?! Что не полёты, так у вас отказ.

– А ты забыл, Николай, что наша будущая работа весьма опасна из-за возможности отказов? – спросил у него Швабрин,

– Ну, кто как умеет летать. У меня, если и случается отказ, то ситуация очень сложная. Всякие там мелкие неисправности, я даже не озвучиваю. Техникам только на земле указываю, что нужно сделать, – надменно произнёс наш мистер «я лучше всех» и с улыбкой посмотрел на меня.

– Ты такой молодец, Коля! – с сарказмом произнёс я.

Продолжения наша беседа не получила. Нас с Купером вызвали в кабинет к заместителю начальника школы по лётной части.

– Разрешите войти? – спросил я

– Сергей и Зураб заходите, – громко сказал Гурцевич, который стоял у окна кабинета.

Когда мы вошли, рапорта тут же положили на стол Мухаметову. Рашид Маратович сидел за столом и просматривал какие-то бумаги совместно с гостем, одетым в кожаный лётный комбинезон – настоящая редкость.

И звали этого человека Александр Васильевич Федотов. Среднего роста. Широкие плечи. Взгляд цепкий, а сам он, кажется, излучал не иссякающую энергию. Легенда, одним словом!

Приходилось мне с ним видеться совсем недавно. Можно сказать, мимолётно.

Федотов посмотрел на нас с Купером, медленно встал и подошёл поздороваться.

– Как дела, мужики? – пожал Федотов руку каждому из нас, а заодно и застегнул до конца молнию Зурабу на комбинезоне. – Как дела, мужики? – пожал Федотов руку каждому из нас, а заодно и застегнул до конца молнию Зурабу на комбинезоне.

– Всё хорошо, товарищ генерал, – поспешил отрапортоваться Купер.

Действительно, Александр Васильевич был генерал-майор запаса. Но это звание ему присвоили уже на испытательной работе. Из армии он уходил капитаном.

– Не люблю я этого, Купарешвили, – похлопал Федотов Зураба по плечу. – Мне всё рассказали и кое-что я никак понять не могу. Готовы мне объяснить, Сергей Родин, что произошло с самолётом? – пристально посмотрел он на меня.

Глава 3

Федотов слушал меня внимательно. Пару раз задал уточняющие вопросы. Большого рассказа у меня не вышло, поскольку Александр Васильевичу было и так всё ясно – случай очень непростой и требует разбора на фирме МиГ.

И вообще, почему Купер назвал Александра Васильевича генералом? Ему это звание должны были присвоить несколько позже. Хотя, раз и МиГ-29, и МиГ-31 раньше пошли в войска, то и звание было присвоено раньше.

– Поспешили принять самолёт на вооружение, Василич? – спросил у него начальник школы Гурцевич, продолжавший задумчиво смотреть в окно на протяжении всего моего доклада. – Поспешили принять самолёт на вооружение, Василич? – спросил у него начальник школы Гурцевич, продолжавший задумчиво смотреть в окно на протяжении всего моего доклада.

– Нет. Любой самолёт нужно дорабатывать в процессе его эксплуатации в строевых частях, – сказал Федотов, сев на стул перед Мухаметовым. – Ребята – молодцы, что машину посадили. Ты мне что скажешь, Рашид Маратыч? – спросил он у зама по лётной части школы.

– Скажу, что пока МиГ-31 вы будете дорабатывать, этот набор закончит учиться. У вас сейчас и так дел много на фирме, – ответил ему Мухаметов, поправив галстук. – Задачу по корабельным истребителям никто не снимал.

– Тренажёр только-только закончили, – ворчливо произнёс Федотов. – Первый взлёт сделали, но трамплин нам нужен с углом в 12°.°– Тренажёр только-только закончили, – ворчливо произнёс Федотов. – Первый взлёт сделали, но трамплин нам нужен с углом в 12°.

В августе прошлого года лётчик-испытатель Фастовец должен был выполнить первый взлёт с трамплина на МиГ-29. Но угол схода был всего 8°, а нужно было почти в два раза больше. Финансирование строительства необходимого трамплина постоянно откладывалось, а потом и вовсе прекратилось. В военном руководстве страны не сильно хотели верить в состоятельность идеи корабельных самолётов с укороченным взлётом.

– Ладно, это решать нужно не здесь, – сказал Гурцевич. – Родин, Купарешвили свободны на сегодня. Давайте домой, отдыхать.

Прекрасно! Надо бы узнать, что действительно с самолётом. Если мне ничего не вменяют, значит, там и правда какие-то разрушения в двигателе.

Купер развернулся и уже открыл дверь, чтобы выйти. Но я решил задать интересующий меня вопрос.

– Я сейчас, Зураб, – и прикрыл дверь.

Гурцевич тут же обратил на это внимание и отвлёкся от рассматривания окрестностей нашей школы в свете ночных фонарей.

– Что такое? – спросил он.

– Мне кажется, мы имеем право знать, что с самолётом. Вы, Александр Васильевич это поняли и уже сделали какие-то выводы, – сказал я и Федотов резко развернулся в мою сторону.

Для всех этот человек был авторитетом. В конструкторском бюро МиГ к нему прислушивались все начиная с генерального конструктора. Да и руководство ВВС могло прислушаться к мнениям знаменитого лётчика-испытателя.

– С чего ты так решил? – прищурившись и слегка улыбнувшись, спросил Федотов.

Надо как-то выйти из этого положения и намекнуть, что дефект топливной системы нужно устранить. Возможно, это в будущем спасёт ему и его штурману жизнь.

– Мы постоянно общаемся с лётчиками разных фирм. Они делятся с нами своим опытом. В том числе и рассказывают о тех ситуациях, когда они попадали в нечто похожее при первых полётах на том или ином самолёте.

– И ты вспомнил один из таких случаев, верно? – спросил Мухаметов.

– С МиГ-31 уже было нечто подобное, когда произошло разрушение лопаток в двигателе, – сказал я. – Сейчас ведь то же самое произошло?

– Всё верно, Серёжа, – ответил Федотов. – Как ты успел заметить, со стороны у самолёта всё в норме. А вот под капотами двигателей картина невесёлая.

Дальше слово взял Мухаметов. Он рассказал, что корпус двигателя был изрешечен осколками лопаток турбины. Где-то они чуть было не пробили стенки топливного бака, но нам с Купером повезло.

А дальше мои соображения по поводу отсутствия течи топлива подтвердились.

– Каким-то чудом осколки миновали трубопроводы на двигателе, где керосин под высоким давлением. Гидросистема и топливная система тоже не пострадали, – сказал Мухаметов, окончательно сняв галстук.

– Если бы хоть один осколок что-то зацепил, было бы совсем печально, Серёжа, – добавил Федотов. – А так, у меня просто заберут Ленинскую премию за МиГ-31, – улыбнулся прославленный лётчик.

– Возможно, разлетевшиеся осколки и не повредили топливные магистрали, но светомузыка ламп выработки топлива из баков началась с первой секунды опасной вибрации, – сказал я и Рашид Маратович, чуть было не рассмеялся.

– Светомузыка ламп? – спросил Мухаметов. – Интересное выражение.

– Это цитата, Рашид Маратыч, – сказал я.

– Вот так придумаешь выражение, а оно потом в массы народные уйдёт, – повернулся к нам Гурцевич.

Федотов почесал залысину и начал собирать бумаги, которые он приносил Мухаметову.

– Надо разбираться, товарищи. Пока предлагаю полёты МиГ-31 приостановить. В войска тоже надо передать эту информацию, – сказал Александр Васильевич. – Думаю, тебе Серёжа, лучше идти домой. Переосмысли всё. Может, ещё какая-то мысль появится.

– Так есть уже, товарищ генерал, – ответил я. – Лампы начали загораться из-за нарастания вибрации двигателя.

– Тут ты нам ничего нового не сказал. Это логично, – сказал Гурцевич.

– Значит, проблема в двигателе. Возможно, есть определённый дефект в этой модели форсированных Д-6, – продолжал я подводить старших товарищей к важному знанию.

Интересно, а в эти годы уже разобрались в причине выхода из строя двигателей этой серии? Лучше я им скажу, а там пускай сами принимают решение.

– Пока это лишь догадки, Серёжа, – медленно проговорил Федотов. – Случаи дефектов были, но не у всех изделий.

– Мне кажется, всему виной межвальный подшипник. Только при его разрушении может возникнуть цепная реакция, которая приведёт к повреждению остальных деталей двигателя, вплоть до лопаток, – сказал я и все внимательно уставились на меня.

– Ты серьёзно?! – хором задали мне вопрос три больших начальника.

– Абсолютно.

Пару минут каждый из старших товарищей ещё рассуждали, а потом сошлись на мнении, что эту информацию следует передать «двигателистам». Ещё раз попрощавшись со мной, меня отпустили переодеваться.

Из здания школы я вышел в одиночестве, обратив внимание, что свет продолжал гореть в нескольких кабинетах. За территорией мне предстояла двадцатиминутная прогулка до моего дома.

Путь пролегал через самые живописные площади Циолковска. Здесь и центральный парк, и «лес-треугольник», и небольшая школа под номером 3. Названа она в честь знаменитого испытателя Юрия Гарнаева. В Циолковске вообще, куда ни глянь, всё дышит и говорит об авиации.

Мороз крепчал, но в своей модной «Аляске» мне было достаточно тепло. Вообще, отдавая за эту куртку немалые деньги, я сомневался в том, что буду гармонично смотреться на фоне своих коллег в пальто или полупальто с меховым воротником.

За убаюкивающим скрипом снега под ногами и размышлениями о зимней моде, я и не заметил, как прошёл стадион «Восход». Яркий свет его прожекторов был отчётливо виден из любого угла «леса-треугольника». Долго можно любоваться торжественным фасадом стадиона с монументальной колоннадой, вознесённой на два этажа и гранитной лестницей, ведущей на трибуны.

Прохожу квартал по улице Маяковского и вижу один самых известных жилых домов. С виду это обычная «сталинка», чей вид не такой роскошный, как рядом стоящие. Здесь её называют «дом-лётчиков». Количество заслуженных людей, проживавших и проживающих в этом доме не пересчитать.

И вот именно сейчас, я вспомнил сегодняшний полёт. Каждую секунду и параметр на приборах. Со сложной ситуацией справился, остался жив и посадил самолёт. Могу ли теперь ассоциировать себя с теми людьми, чьи подвиги сподвигли дать имя этому дому? Думаю, что мне до них расти и расти. А может и никогда не дотянуться.

Перешёл улицу и направился к своему дому. Нельзя в этот момент не посмотреть на гостиницу «Дружба», которую строили для конструкторского бюро Туполева. Большое здание из красного кирпича с лепниной на фасаде, эркерами и ещё чем-то. Когда мы первый раз гуляли здесь с Верой, она столько архитектурных терминов упоминала, что я потерялся.

Что касается нашего дома, его построили недавно. Специально для проживания слушателей и других лётчиков из Циолковска, кому не хватило квартир в других районах города. Удивительно, но я не думал, что во времена Брежнева будут строить пятиэтажный дом, да ещё и с универмагом на первом этаже.

Я уже почти прошёл мимо витрины, как вдруг открылась дверь и на мороз выскочила пара молодых ребят.

– Ой! Простите, – извинился парень, который чуть было не упал, врезавшись в меня.

– Ничего страшного. Я сам слегка задумался. Но в следующий раз аккуратнее, а то упадёшь и головой можно удариться, – спокойно сказал я, поправив парню кроличью шапку-ушанку.

Совсем как умудрённый опытом рассуждаю! Этот молодец ненамного младше меня нынешнего.

– Хорошего вам вечера! – пожелала мне девушка с пухлыми щёчками.

Маленький нос и подбородок, длинные ресницы и изогнутые брови. А из-под вязанной шапки выбилась прядь каштановых волос. Молодая, симпатичная и беззаботная.

– Вы зайдите для своей жены или мамы купите цветов. Тут ещё пока есть, – указала девушка на магазин и, весело улыбнувшись, убежала со своим парнем.

Почему бы и нет? Давно Верочку не радовал цветами. Но это минусы Советского Союза – с цветами напряжёнка. Вот и выбор в магазине был небольшим. Из всего «гигантского» набора были только розы и ещё одни цветы, название которых я не сразу смог выговорить. Их и купил.

Во дворе встретил своих товарищей Борю Чумакова и Ваню Швабрина. Парни, памятуя, что сегодня пятница и закончилась очередная неделя, не нарушали традиций и расслабились. И когда они только успевают! Я с работы ещё не пришёл, а они уже красивые-красивые!

Мой инструктор из Белогорска рассказывал, как это модно носить усы. Вот когда он поймёт, что они ему не идут совершенно?! Может, поэтому у него, пока, с личной жизнью не всё ладится.

– Серый, и как называются эти прекрасные представители флоры? – спросил у меня Ваня, укутываясь посильнее в пальто.

– Если я выговорю, то ты подумаешь, что я тебя послал. Длинное и неинтересное название, – улыбнулся я.

– А я вот говорил тебе сегодня…ик, – начал Боря, которому уже было достаточно отмечать пятницу. – Ты же помнишь, что я тебе говорил?

– Помню, помню, – сказал я. – Давайте внутрь, а то простынете.

– Родин, мы сейчас повысили градус до сорока, – махнул рукой Швабрин. – На улице минус 25°-30°, так что для нас сейчас обычная весенняя температура. В районе плюс 10°.

– Погоди! А разве у нас был коньяк? Я только вино помню, – удивился Боря, застёгивая кожаную лётную куртку и поправляя пилотку чёрного цвета с…морской кокардой.

– Ты где эту пилотку взял? – удивился я. – Ты же ни дня не служил на флоте.

Но это было неверным утверждением с моей стороны. Боря с Ваней переглянулись и негодующе зафыркали.

– А у нас что, не флот?! – возмутился Боря.

– Военно-воздушный флот, Серёжа, – сказал Швабрин и тоже рассмеялся вместе со мной.

Уговорил я ребят закончить «прохлаждаться» и настоятельно рекомендовал им зайти в подъезд, а также слегка сбавить употребление. Проводив до двери Швабрина и Чумакова, я быстрым шагом влетел на третий этаж, оказавшись перед дверью, оббитой коричневым дермантином. Табличка с номером квартиры 12 была мне очень мила.

Нажав на звонок, я стал ждать тихих шагов, доносящихся из-за двери. Но их не было, поскольку Вера очень быстро открыла мне, бросившись на шею.

– Опять ждала у окна? – шепнул я жене на ухо, наслаждаясь запахом её мягких волос и вкусного аромата ужина с кухни.

– Время сколько, Серёжа? Я пять раз хотела уже на работу звонить. Сегодня же полёты были! Я испугалась, – прижималась Вера ко мне.

– Куртка холодная. Простудишься. Давай в квартиру зайдём, – сказал я, подняв жену и перенеся её через порог.

Увидев цветы, Вера мило улыбнулась и аккуратно взяла их у меня.

– Вазы только нет, – выдохнула она. – Но нужно было выбирать из очень нужного самое нужное.

– Сама понимаешь, что лучше было купить люстру с рассеивателем под хрусталь, чем вазу, – ответил я, снимая с головы шапку-петушок.

Я был удивлён, что люстра с кучей «висюлек» стоит дешевле ёмкости для цветов. Столько лет в Советском Союзе, а он продолжает меня удивлять.

– Конечно, Серёжа. А где ты достал ранункулюсы? – спросила Вера, вдохнув цветочный аромат.

И как она умудрилась с первого раза понять, что это за растение?! Похоже, у прекрасных созданий тяга к цветам в крови.

– В универмаге. Отстоял очередь большую, – решил я придать значимости презенту.

– Да брось! Там редко когда очередь в это время. Купайся и ужинать, – ответила Вера и ушла на кухню.

Как-то она себя странно ведёт. Будто нервничает. Опять за меня переживала, что так задержался на работе?

Раздевшись и приняв душ, я стал одеваться в домашнюю одежду. Но странные всхлипывания с кухни для меня не очень приятны. Даже игравшая из магнитофона легендарная «Феличита» не могла заглушить этот звук.

Я медленно вышел из ванной и тихо вошёл на кухню. Вера аккуратно нарезала морковку, готовясь бросить её в кастрюлю.

– У тебя всё хорошо? – тихо спросил я, предварительно убавив звук на магнитофоне в комнате.

– Да, Серёжа. Просто… просто вспомнила, как мама кидалась к телефону, когда отец был в командировках… где-то там.

– Сегодня же его годовщина? – спросил, присаживаясь на табурет.

Вера подошла к холодильнику «Бирюса», который достался нам по не самой высокой цене от прошлых жильцов и задумчиво посмотрела на него.

– Что мне там нужно было? – сказала она, дотронулась до ручки и отошла обратно к плите.

– Верочка, давай поговорим…

– Ты кушай, а то остынет. Я уже поела, а у тебя с обеда маковой росинки во рту не было, – ответила супруга, помешивая суп.

Тушёную картошку я съел очень быстро и пошёл мыть тарелку к металлической раковине.

– Как на работе дела? – спросила Вера. – Как полёты?

Женщины всё чувствуют. Не говорить же ей, что сегодня опять произошёл инцидент, который чуть не перерос в катастрофу.

– Всё нормально. Хорошо полетали, – ответил я, закрыв кран и поставив тарелку на стойку.

– Это здорово. А то я уже себе такого надумала. Мол самолёт чуть в воздухе не взорвался, – произнесла Вера и повернулась ко мне. – Ведь не было ничего такого?

Вот как ей можно врать?! Изо всех сил стараюсь улыбаться искренне, чтобы она ни о чём не догадалась.

– Нет, конечно. С Лоскутовым слетали, потом с Купером в зону. Всё прекрасно, – ответил я и вернулся к столу.

Вера закончила варить суп и попросила приготовить место в комнате для чаепития. Это у нас уже становится традицией.

Цветной телевизор в углу, а перед ним два зелёных кресла и столик на тонких ножках между ними. В самой комнате есть только диван книжка и небольшой комод. И пока всё.

Можно ещё к этому добавить ту самую люстру, каждую «висюльку» которой надо мыть в воде с уксусом. А мне доставался джекпот – каждую эту штуку повесить обратно. Идеальная форма пыток!

Я включил телевизор, где уже начинался хоккей. Не знаю почему, но Вера могла со мной посмотреть любое спортивное событие по телевизору. А когда играет ЦСКА, то это вдвойне увлекательно.

И тут я вспомнил, что сегодня моя жена ходила в ЛИИ и должна была пройти что-то наподобие собеседования на работу. С прошлой она уволилась, и теперь ей должны были предоставить место.

– Вот, – поставила Вера поднос с чаем из сервиза от Городницкого завода. – Есть конфетки и сушки, – сказала она, поправляя слегка открывшийся в сторону халатик.

Я даже уже подумал, что ну его этот чай, когда увидел маленькую тёмную родинку на левой груди жены. Однако лучше про работу уже закончить, и на мажорной ноте пойти исполнять свой мужской долг.

– Верочка, а как ты на работу сходила? – спросил я, но жена погрузилась в хоккей. – Вер?

– Сходила, Серёжа. Не переживай. Смотри, что «Крылья» делают на площадке, – сказал Вера, отпив чая.

Странно как-то. Если было бы всё в норме, ответила бы что взяли. Я аккуратно встал и подошёл к жене. Взял горячую чашку из рук, поставил на столик и посмотрел ей в глаза.

– Дорогая, что произошло? – спросил я и поцеловал ей руки.

Вера еле сдерживала слёзы, но не вынесла напора эмоций. Что-то серьёзное произошло.

– Серёжа… я… правда старалась. Ответила им на все… вопросы, – начала плакать и всхлипывать Верочка. – Меня не взяли!

Глава 4

Вера не смогла усидеть в кресле и ушла в ванную умыться. Я медленно пошёл за ней, прорабатывая в голове все варианты произошедшего.

Вообще, моего дохода вполне бы хватило, чтобы мы спокойно жили и не испытывали большого дефицита в еде или товарах потребления. Ну и богатыми бы никогда не были.

– Расскажи мне подробно, что случилось? – спокойно спросил я, наблюдая, как Вера аккуратно промакивает лицо полотенцем.

– Когда я выпустилась с института, у меня было распределение в представительство МиГ во Владимирске. Работа там была не самая сложная, но перспектива витала где-то рядом. После свадьбы пришлось уволиться, поскольку здесь не было нужных для меня вакансий на лётной станции МиГ. Везде опытными специалистами всё занято.

Вера посмотрела на меня слегка опухшими от слёз глазами.

– Свою бронь после института я потеряла. Вот и пошла в ЛИИ устраиваться. Думала получиться в… в отдел где… ой, Серёжа я не могу уже. Давай не сейчас, – сказала Вера и попыталась пройти мимо меня.

В таком состоянии ложится спать нельзя. Как же можно помочь, если я не знаю, чего моя любимая ждала от нового назначения?

– Давай ты успокоишься и полностью всё расскажешь, хорошо? – спросил я и Вера, утерев слезу, молча кивнула.

Оказывается, Вера у меня очень целеустремлённая! Сам факт работы в ЛИИ её не устраивает, а вот работать в одном из основных научно-исследовательских отделений ей нужно обязательно. В особенности по направлению исследования аэродинамики, устойчивости, управляемости и взлётно-посадочных характеристик летательных аппаратов.

– Ты пойми, Серёжа. Это же будущее, – с придыханием рассказывала Вера, когда уже все слёзы были выплаканы и мы улеглись с ней на разложенный диван.

– Какое именно будущее? – уточнил я и слегка напрягся. Про будущее в нашей семье знаю только я.

– Не знаю точно. Всё же секретно, но шепотки такие ходят! Этот отдел как раз участвует в разработке суперкорабля для полётов чуть ли не в космос. Во Владимирске слух ходил, что уже отряд лётчиков даже подготовили. Разве бы ты не хотел оказаться участником подобных испытаний?

Это она мне сейчас про полёт в космос на «Буране» говорит? Пару часов назад переживала, что меня дома нет, а теперь про пилотирование нашего орбитального корабля намекает. Пускай и на основе слухов.

И тем не менее, кто бы не хотел слетать в космос?

– Конечно, хотел, дорогая, – ответил я и аккуратно обнял Веру. – Давай лучше спать.

Не прошло и пары минут, как Вера уснула. Я же смотрел на то, как проезжающие автомобили за окном, отсвечивают фарами.

Так уж вышло, что моей жене, ради того чтобы быстрее приехать на учёбу со мной, пришлось уволиться без перевода.

Если мест в этом научно-исследовательском отделении нет, то их за пару выходных не появится. А без работы Верочке будет трудно. Она же активная, как тот кролик на батарейках. Надо постараться ей найти такое место, которое можно сопоставить по перспективе с «Бураном».

К сожалению, нет перспективы у этого корабля. Все работы по нему через десять лет будут окончательно закрыты. И всё же стоит верить в то, что история этого уникального летательного аппарата не будет столь печальной.

В выходные что-то сделать было трудно. Нужные люди в эти дни обычно отсутствуют на работе.

Обратиться из всего списка наших преподавателей, инструкторов и начальников можно было к любому. За спрос не бьют. Но все, конечно же, в выходные дни занимались своими делами. Так что пришлось ждать до понедельника.

Перед началом занятий я забежал к Мухаметову, но тот был занят «воспитательной работой» над кем-то из подчинённых. Момент не самый удачный.

Криков из кабинета заместителя по лётной части неслышно. Настораживало, что постоянно двигались стулья. Да с таким скрежетом, как будто они там на коньках в хоккей играют.

Я расслабил ненавистный мною галстук, поскольку батареи в школе топили сильно. Хоть окно открывай! Потоптавшись в коридоре, стало понятно, что разъяснительная работа затягивается, а у меня время ограничено. Процесс поиска работы надо запускать как можно быстрее.

Недолго думая, я принял решение зайти на более высокий уровень – к начальнику школы. Как минимум выслушает, а дальше выхода из кабинета Гурцевич не пошлёт однозначно.

Постучавшись и дождавшись ответа, я приоткрыл дверь.

Если не знать, чей это кабинет, то можно предположить, что здесь хозяин кто-нибудь из советских министров. На полу лежал большой ковёр с затейливым орнаментом. Повсюду фотографии, модели самолётов. На самом видном месте за спиной Гуревича висел портрет Андропова. История в этом плане изменений не претерпела. После смерти Леонида Ильича, пост генерального секретаря ЦК КПСС занял Юрий Владимирович.

Во всю стену были сделаны лакированные шкафы, полки и стеллажи. У меня даже предположение появилось, что за одной из дверей этого огромного сплошного шкафа есть потайной ход в ещё одно помещение.

– Вячеслав Сергеевич, разрешите войти? – заглянул я в кабинет к начальнику.

Гурцевич, сидевший за столом, сдвинул очки и молча кивнул. Закрыв дверь, я быстрым шагом подошёл к столу.

– Доброе утро, Вячеслав… – начал говорить я, но Гурцевич показал на мой галстук. – Понял.

Я быстро привёл свой внешний вид в порядок.

– Вот теперь, доброе утро! – сказал Гурцевич, отложил ручку и привстал со стула, чтобы поздороваться со мной. – Присаживайся и рассказывай.

– Вячеслав Сергеевич, у меня…

– Не с того начинаешь. Как здоровье? Как семья? – спокойным тоном спросил начальник школы, откладывая ручку в сторону.

Какие-то вопросы интересные у Гурцевича. Тянет время, а потом на занятия отправит?

– Со здоровьем всё хорошо. В семье всё ладится.

– Проблемы в учёбе? Что-то хочешь инновационное предложить? – продолжил допрос Вячеслав Сергеевич.

Такое ощущение, что это он меня вызвал к себе и допрашивает.

– Проблем нет. Изобретений тоже.

– Ну вот и хорошо, – сказал Гурцевич, взял ручку и вновь погрузился в документы. – Тогда я тебя больше не задерживаю.

Ну уж нет! Я же не для опроса сюда пришёл.

– Вячеслав Сергеевич, я к вам с просьбой пришёл.

– Родин, все просьбы, отпрашивания, болезни собак, кошечек и мытьё аквариумов в своё личное время. Ты уже четвёртый за сегодня, кто приходит и говорит о просьбах. Если у тебя всё хорошо, и ты мне ничего…

– Тогда у меня не всё хорошо, Вячеслав Сергеевич, – рискнул я перебить начальника, пока тот окончательно меня не убаюкал.

Гурцевич опять сдвинул очки и во второй раз отложил ручку.

– Поехали опять по списку. Как здоровье? Как семья? – спросил Вячеслав Сергеевич, немного повысив тон голоса.

– Со здоровьем всё хорошо. В семье есть проблемы.

– Это другое дело. А то сегодня у меня уже были и собаководы, и аквариумисты. Гуторь, а я послушаю, – сказал Гурцевич.

Интересный глагол он употребил, вместо слова «говорить». Характерен для определённых областей нашей страны.

Объяснение заняло не больше минуты. Надо было с порога изложить суть причины прихода, пока Вячеслав Сергеевич не начал опрашивать меня.

– И что от меня нужно? – спросил Гурцевич. – Я не кадровик и не начальник нашего института.

– Это мне известно. Зато у вас есть телефон, – кивнул я на большой аппарат серого цвета с множеством кнопок для прямого вызова.

– Ты про городской? – улыбнулся Гурцевич, указав на жёлтый телефон с дисковым наборником.

– Сомневаюсь, что в городе стоит искать нужного человека для решения этого вопроса, – ответил я.

– Верно. Иди на занятия, а перед обедом зайдёшь ко мне. Воспользуемся нашим «пролетарским» происхождением, – сказал Гурцевич и я направился к выходу. – Кстати, сейчас у тебя случайно не Глеб Артакович занятие будет вести?

Лучше бы не напоминал Гурцевич о самом суровом преподавателе в школе. Про него ходили легенды и не всегда хорошие. Был даже слух, что когда он был лётчиком-инструктором в Борисоглебской лётной школе, он лично Чкалова от полётов отстранял.

– Конечно. Профессор Адмиралов, собственной персоны.

Даже Гурцевич слегка вздрогнул от его фамилии.

– Тогда быстрее, а то старик не любит, когда опаздывают, – сказал Вячеслав Сергеевич и я вышел из кабинета.

Стоит сказать, что весь процесс обучения в школе испытателей мало чем отличается от военного училища. Сначала ударная доза теории, разбавляемая тренажной подготовкой и периодическими лётными сменами. Через пару месяцев лекции должны будут закончиться, и мы будем летать ещё чаще.

Забежав в учебный кабинет, я с радостью заметил, что Адмиралова пока ещё нет. Обычно он приходит секунда в секунду с началом занятий. Если у кого-то «хватило наглости» опоздать, то ему лучше вообще не приходить. Моральное уничтожение путём вызова к доске обеспечено.

– Серый, я погибаю, – прошептал мне Швабрин, вешая на спинку стула свою серый пиджак.

Внешне ни по нему, ни по Боре Чумакову нельзя сказать, что выходные они провели весело. Видимо, как опытные воины, они закончили употреблять вечером, а не под утро.

– А кто вам виноват, что вы меры не знаете? – спросил я.

– Да ты бы знал, какую рыбу с Дальнего Востока нам передали вчера! Мы её запекли, картошечки нажарили, лучок замариновали… – вспоминал вчерашний день Ваня, а у меня в этот момент в животе заурчало.

Утром торопился и ничего не съел, хотя Вера предлагала и даже приготовила мои любимые сырники.

– Вкуснотища, Серый, – добавил Боря, сощурившись от головной боли.

– Еда едой, а вот запивали вы чем? – спросил я.

Мои товарищи переглянулись и поняли, что поддержки в моём лице им не найти.

– Родин, мог бы хоть немного посочувствовать. Как ты его воспитывал в училище, Вань? – тяжело улыбнулся Чумаков.

– Он сам так воспитан, Борь, – похлопал меня по плечу Швабрин.

Весь разговор был слышен остальным слушателям. И если всем было не до воскресного дня Швабрина и Чумакова, то Морозов не мог пройти мимо этого. Он в прямом смысле, прошёл рядом с нами и сел позади меня.

– Удивляюсь тебе, Швабрин. Как ты курсантов учил? – спросил Николай, расправив свои квадратные плечи.

– Прекрасно, Колясик. Но ты бы у меня самый любимый курсант бы был, – посмеялся Ваня.

– Это почему?

– Ты крепкий, – ответил я. – А в Белогорске на аэродроме такие нужны. Там постоянная проблема с выгребными ямами под туалет.

Рядом сидящие ребята негромко посмеялись. А Швабрин с Чумаковым не смогли этого сделать. Головная боль не давала им смеяться.

Морозов скривил лицо и недовольно хмыкнул.

– Не обижайся, Коль. Ты же вечно пытаешься выпендриться и нас задеть. Мы тебе и отвечаем. Давай уже жить дружно? – спросил я и протянул ему руку.

Николай «ответил» тем, что картинно уткнулся в конспекты. Не получается у нас с ним сосуществовать.

– Всем доброе утречко! – медленно зашёл в кабинет Глеб Артакович.

Трудно сказать, сколько ему лет, раз он начинал летать ещё в годы Гражданской войны. Выглядел он неплохо. Пускай на голове сильная проплешина среди немногочисленных седых волос, а лицо и руки покрыты морщинами, но голос у него ровный, движения быстрые, а ум светлый. Для преподавателя по «Динамике полёта» большего и не надо.

Даже будучи уже гражданским человеком, не перестаю удивляться, как некоторые преподаватели держат марку в общении со взрослыми обучаемыми. Ведь любой из нас мог бы послать Глеба Артаковича, но ему удаётся держать всю аудиторию в напряжении.

– Так, сизые вы мои голуби, проверил ваши работы и, как всегда, всем поставил «неудовлетворительно», – сказал Адмиралов и хлопнул по столу рукой.

В кабинете никакого гула негодования по этому поводу, поскольку это стандартная оценка у Глеба Артаковича. За всё время только мне удалось получить пару троек. Про них я узнал при личной беседе с Адмираловым.

– Хочу вам вот что сказать. Не самые вы плохие ученики.

– И это, после того, как он в прошлый раз назвал меня «камнем», – шепнул мне Ваня.

Адмиралов продолжил рассказывать о том, насколько важно знать динамику полёта любого из самолётов и вертолётов. Затем перешёл к рассмотрению особенностей устойчивости и управляемости МиГ-25. Старичок, одетый в серую жилетку поверх белой рубашки, прохаживался между рядами.

В руках он держал макет перехватчика МиГ-25 и показывая особенности его поведения на критических режимах.

– Вы должны понять, что МиГ-25 и МиГ-31 – это перехватчики. Высший пилотаж, сложнейшие фигуры оставьте Т-10 и МиГ-29, – отмахнулся Адмиралов. – Перехватчики начинают жить только в стратосфере и ближнем космосе. Ферштейн?

И мы все молча закивали.

– Морозов, ты меня понял? – спросил Адмиралов у Николая.

– Конечно, – весело ответил тот.

– Не вижу, голубь, – сурово произнёс Адмиралов. – Я читал отчёт каждого из вас о выполненном самостоятельном полёте.

Тут я вспомнил, что Адмиралов требует после каждого вылета без инструктора, писать отчёт. Именно писать, поскольку у некоторых есть большие проблемы с анализом полёта. На словах скажут, а на бумаге написать не выходит.

– А ты что нацарапал, Родин? Взлетел, испугался, сел? – съехидничал Морозов за моей спиной.

Как маленький! Лет уже много, а всё выделиться пытается. Наверное, Николаю обидно, что Глеб Артакович его недолюбливает.

– Сейчас один из вас доложит по своему отчёту у доски, и мы обсудим его ошибки. Родин! – позвал меня Адмиралов. – Выходи, рисуй схему сил и то, как ты действовал и почему.

Неожиданно, но и ожидаемо одновременно. У меня одного только случился отказ. Ещё и не совсем ординарный.

Выступление моё заняло всю пару, и обсуждения были бурные. Даже Швабрин с Чумаковым забыли о головных болях и выдвигали предположения по действиям в подобной ситуации.

– Родин садится, – посмотрев на часы, сказал Адмиралов. – Вывод здесь такой – когда вы отсюда выпуститесь, произойдёт разделение на две ветки.

– Это два разных конструкторских бюро? – поинтересовался Морозов.

– Тебе неймётся, Коля?! Лично порекомендую, чтобы тебя отправили на 126й завод с почтовым ящиком М-5873, – ответил ему Адмиралов и, кажется, Николай понял, где этот завод находится.

И поняли, похоже, все. Кроме… Бори Чумакова, но Швабрин его отговаривал задавать этот вопрос.

– Глеб Артакович, а он где находится? – поинтересовался Борис.

– Вот и тебя туда же отправим. Заодно и узнаешь, – улыбнулся Адмиралов. – Два типа испытателей выйдут из этих стен. Один – это профессор. Человек, который всё просчитывает, знает несколько следующих шагов и также летает. Таких из вас будет большинство, и это хорошо.

– А второй тип? – спросил Ваня.

– Талант. Человек, который машину чувствует, сливается с ней и подсознательно знает, как она себя поведёт. Таких мало. И в живых остаётся… тоже мало.

Не на самой приятной ноте было завершено сегодняшнее занятие. Какого-то значения этим словам я не придал, поскольку не мог отнести себя ни к первому типу, ни ко второму. Больше склонялся к первому, поскольку «телепатических» связей с летательными аппаратами я не устанавливал. Но к ним отношусь как к живым.

Гурцевич оказал мне содействие и сделал звонок в то самое научно-исследовательское отделение, куда Вера устроиться не смогла. Результат меня удивил. Вячеслав Сергеевич направил меня в ЛИИ в кабинет к начальнику отделения.

На проходной меня спокойно пропустили и даже объяснили, куда пройти. Поднявшись на нужный этаж и подойдя к кабинету с поясняющей табличкой «Начальник научно-исследовательского отделения №1», я аккуратно постучал. Прочитав имя хозяина кабинета, я слегка улыбнулся.

– Войдите, – громко крикнул мне хозяин кабинета и я открыл дверь.

У огромного стола, согнувшись над большим чертежом, стоял давно знакомый мне человек.

– Добрый день…товарищ полковник, – картинно вытянулся я в струнку.

– И тебе, Родин! – улыбнулся начальник отделения, сворачивая чертёж.

Им оказался наш преподаватель по конструкции летательного аппарата полковник Рыбалко. Сейчас, видимо, уже в запасе.

– Мир тесен, верно? – спросил мой бывший преподаватель, подойдя ко мне и пожимая руку.

– Ещё как. Приятная встреча.

– Да, но времени на чай с печеньками нет. Знаю, по какому ты вопросу, Гурцевич уже посвятил.

Рыбалко пошёл к своему столу и сел в кресло. Мне же сесть не предложил.

– Мне сказали, что вы попросили меня прийти? – спросил я.

– Верно. Хотел сам расставить уже точки, чтобы ты правильно меня понял, – сказал Рыбалко, поправив галстук.

– Поймите, на лётной станции вакансий не оказалось, вот она и пришла к вам.

– Сергей, присаживайся, – указал на стул Рыбалко и я быстро сел напротив него.

– Я не поверю, товарищ полковник, что во всём институте и в вашем отделении нет мест. У вас постоянно работа по перспективным направлениям…

– Сергей, всё понимаю, – перебил меня Рыбалко. – И девчонка она умная, но должность уже занята. Более опытным специалистом.

Сложно будет как-то повернуть ситуацию в нашу с Верой сторону. Однако, если бы уговорить мою супругу пойти на другую должность, тоже связанную с перспективными образцами техники, то она сможет успокоиться.

– Послушайте, а разве нельзя ей что-то другое предложить?

– Сергей, ей предлагали. И я, и соседнее отделение по пилотажно-навигационному оборудованию, и ещё пару отделений. Но, ох… и упёртая твоя Вера. В хорошем смысле, – улыбнулся Рыбалко.

Раздался телефонный звонок и Рыбалко взял трубку. Пока он разговаривал, я пытался натолкнуть себя на мысль, куда же можно попроситься Вере.

– Нету! Никого не могу дать. Почему? Никто идти к вам не хочет! Погоди, Аркадич! – воскликнул Рыбалко и отложил телефонную трубку в сторону. – По поводу перспективного места не передумал?

– А что за вариант?

– Очень хороший. Рассматривать будете? Если, конечно, ты доверяешь моему чутью, – тихо сказал Рыбалко и я молча кивнул. – Аркадич, есть у меня для тебя перспективный специалист. Как раз для твоих…штук!

Глава 5

Рыбалко пару минут объяснял по телефону, что других вариантов набрать народ у Аркадьевича не будет.

– Я тебе ещё раз говорю, что никто не хочет. Вот именно, что из мужиков никто, а девушка желает, – продолжал начальник отделения, пытаясь сохранять спокойствие. – Да какая тебе разница сколько у неё детей и кто у неё муж?! Нормальный муж, лётчик. Всё верно – из наших слушателей.

Рыбалко прикрыл микрофон телефонной трубки и посмотрел на меня.

– Ты в ОКБ-115 не хочешь, а то у них лётчиков не хватает? – спросил начальник отделения, но я только успел покачать головой. – Аркадич, ты давай там сильно не наглей. Ещё и лётчиков тебе подавай! Всё, решили мы с тобой? Завтра утром муж её к тебе проводит. Родин его фамилия. Зовут Сергей. Давай, дорогой! – попрощался Рыбалко и положил трубку.

Значит, есть место в одном из конструкторских бюро. Раньше они были под определёнными номерами. Так, у КБ «МиГ» тоже был номер 155.

– Так, товарищ Аркадич работает на заводе «Скорость», что неблизко находится. Понимаешь, о чём сейчас речь идёт? – спросил Рыбалко.

Вот теперь понятно! Это конструкторское бюро Яковлева. И если я правильно понимаю, то Вера сможет участвовать в разработке и испытаниях первого сверхзвукового самолёта с вертикальным взлётом и посадкой Як-141. Очень даже неплохо. Но и не только этим занималось КБ Яковлева.

– Начальник там Яковлев, верно? – уточнил я.

– Подтверждаю. Завтра Аркадич, будет здесь на лётной станции их конструкторского бюро. Знаешь, где она?

Конечно нет! Тут куча всяких представительств, отделов, станций, управлений.

– Да, знаю, – соврал я, а сам уже начал думать над вариантами, у кого спросить.

– Вот именно туда подойдите. Он будет ждать. Сразу предупреждаю, что его направление настолько перспективное, что они ещё ни одного образца в воздух не подняли, – сказал Рыбалко и это, видимо, было иронией.

– Маленькое уточнение – полное имя Аркадича, – сказал я.

– Пётр Аркадьевич Пчёлкин. Аккуратней, он говорит с космической скоростью. Кого хочешь уболтает! Не заметишь, как и в его конструкторском бюро окажешься, – улыбнулся Рыбалко.

Дверь внезапно открылась, и в кабинет вошёл мужчина. В первую минуту он мне показался актёром из фильма «Семнадцать мгновений весны». Только играл он там не «наших».

Светлые волосы аккуратно уложены. Глаза симметричные настолько, что хоть линейкой вымеряй. Нос узкий и выпирает вперёд, словно трамплин палубы авианосца. Вертикальные скулы, образующие практически прямой угол с челюстью. Широкие плечи и узкие бёдра, а походка такая, что он будто не по зелёному ковру кабинета идёт, а по красной дорожке от самолёта. Я бы сказал, что этот человек – истинный ариец.

Острый взгляд голубых глаз Рыбалко выдержать не смог и нервно посмотрел вниз. Судя по одежде и выправке, а также надменному взгляду на меня, гость себя здесь чувствует хозяином.

– Рыбалко, а чем вы здесь занимаетесь? Работы нет? – елейным голосом спросил этот человек, одетый в тёмные зауженные брюки и серый пиджак поверх белой рубашки с галстуком.

Редко где в Советском Союзе я видел подобное сочетание одежды.

Звучала его речь приторно ласково и, одновременно, угодливо. Будто маньяк жертву завлекает.

– Егор Алексеевич, все работы выполняются в срок. Вы что-то хотели конкретно узнать? – спросил Рыбалко, но в его голосе я уже не слышал былой уверенности.

Гость расстегнул серый пиджак и положил передо мной свой коричневый портфель. Запах хорошего парфюма исходил как и от человека, так и от его сумки.

– Конечно. Только ваш сотрудник для начала покинет этот кабинет, а потом мы поговорим. Вы, кстати, кто? – спросил у меня этот Егор Алексеевич.

– Сергей Родин, слушатель школы испытателей, – ответил я и встал со своего места, протянув руку.

– Прекрасно. Вот идите и слушайте, товарищ Родин. Или вам тоже нечем заняться? – с наездом спросил этот «ариец».

– Пойду. Как только обед мой закончится, Егор Алексеевич, – ответил я, продолжая держать руку.

Рыбалко отрицательно помотал головой. Наверное, хочет мне сказать, что с этим господином лучше не ссориться.

– Опустите руку. Не доросли ещё со мной здороваться, – скривил лицо Егор Алексеевич.

Я подошёл к нему ближе и обнаружил, что на пару сантиметров выше.

– Думаю, что перерос, – ответил я и прошёл мимо него. – Товарищ полковник, всего доброго. До свидания, – пожал руку Рыбалко и направился к двери.

Пока шёл, за спиной услышал громкий звук упавшего на стол портфеля.

– Ну и манеры у вас, Родин. И не боитесь меня? – бросил мне вслед Егор Алексеевич.

– Вы же человек, а людей бояться не стоит, – ответил я и, не поворачиваясь к нему, вышел из кабинета.

Придя вечером домой, мы долго общались с Верой по поводу завтрашнего похода к Петру Аркадьевичу на лётную станцию «яковлевской» фирмы. Мне даже удалось донести до любимой, что ей стоит попробовать.

Ничего не предвещало утреннего отторжения самого факта устроиться на другое место работы.

– Сергей, давай поговорим, – произнесла Вера за завтраком. – Не стоит мне туда идти. Я ещё раз пойду в тот самый отдел и потребую себе должность.

Ароматный запах сырников, а также их чудесный вкус мгновенно стал мне неинтересен. Ну чем так не нравится ей перспектива работы в конструкторском бюро?!

– Любимая, не стоит идти в ЛИИ. У «яковлевцев» хорошая база. Сам Яковлев имеет определённое влияние и у вас всегда будет много работы. Напомни, кто создал первый самолёт с вертикальным взлётом? – спросил я, отложив ножик с вилкой и посмотрев в зелёные глаза жены.

– Ну… они. И насколько же удачным оказался их Як-38? – спросила Вера с напором. – Проблем с машиной много.

– Как и с любым самолётом. С этим чуть больше, – ответил я.

Кое в чём с ней можно согласиться. Этот самолёт стал весьма противоречивой машиной, если верить истории. Обидная фраза – видишь в небе грозный Як, а потом об палубу шмяк – приписывается советским лётчикам, инженерам и техникам, которые эксплуатировали этот корабельный штурмовик.

Совершенно неправильно так называть этот самолёт. Как минимум потому, что много лётчиков погибло, либо оказались участниками аварии с Як-38. Каждый из них вкладывал душу в этот аппарат.

– Ой, не знаю. Не по себе мне. А потом они меня заставят надоумить тебя к ним пойти работать. Шантажировать будут, – возмущалась Вера, надувая губы. – И вообще, мне краситься надо перед выходом. Это долго…

– Лучший макияж девушки – улыбка, – ответил я и поцеловал жену.

Мои слова заставили жену улыбнуться и стать веселее.

В обеденный перерыв я уже рассчитывал на то, что «буря» уляжется и Вера примет предложение.

Встретившись с супругой около стадиона «Восход», мы пошли к проходной ЛИИ.

Первый же взгляд на мою «снегурочку» вызвал у меня ощутимый трепет в душе. Пуховая белая шапка отлично сочеталась с меховым воротником светлого пальто. На фоне белого снега и огромных колонн фасада стадиона она казалась такой маленькой, миниатюрной, воздушной.

Моя жена улыбалась, медленно оборачиваясь вокруг себя. Как вот ей не любоваться!

– Я думала платье надеть, – сказала Вера, указывая на расклешённые брюки. – А потом решила, что не стоит.

– Во-первых, ты и в брюках красотка. А во-вторых, морозно сегодня, – сказал я, и мы направились к проходной ЛИИ.

Пока мы шли, Веру продолжали одолевать сомнения.

– Дорогой Серёжа, спасибо тебе большое. И в этом никакой иронии нет. Ты пошёл, договорился по поводу собеседования, – благодарила меня жена. – Но я, по-прежнему, не уверена в твоей задумке. Кто вот так будет брать человека на перспективное направление? В ЛИИ я хотя бы знала, куда иду, а тут полная неизвестность.

– Не переживай. Ты сейчас всё узнаешь, – ответил я.

В это время мы проходили через, так называемый, «Цаговский» лес. Я уже был не рад инициативе помочь жене. Хотя, как для мужа и любящего супруга, это входило в мои обязанности. Где только эти самые обязанности прописаны и в каком документе надо бы поискать.

На проходной нас быстро пропустили. Вере не пришлось оформлять разовый пропуск, поскольку предварительно был сделан «звонок друга» на этот счёт. Ну или «звонок Аркадича».

Чем ближе мы подходили к лётной станции, тем сильнее волновалась Верочка. Будто опять в ЗАГС собрались!

– Серёжа, что ты задумал? Куда ты меня ведёшь? – продолжала спрашивать Вера, крепко сжимая мою руку в районе предплечья.

– Ты же хотела участвовать в перспективных разработках? Эти люди как раз над такими и работают, – сказал я, поправляя её воротник.

Не думал я, что этот поход обернётся стрессом для моей жены.

– Ты такой уверенно-самоуверенный в себе, Серёжа, – тихо сказала Вера, когда мы подошли к зданию с табличкой «Лётно-испытательная станция ОКБ-115».

– И поэтому ты меня любишь? – остановились мы перед ступеньками крыльца.

– Я тебя просто люблю. И… чуть больше, когда ты такой уверенный, – улыбнулась Вера.

– Сдаётся мне, что не только за это. Но и за то…

Вера приложила палец к моим губам и быстро поцеловала, посмотрев перед этим по сторонам.

– И за это, и за то, дорогой. Пошли, пока я не начала нервничать ещё больше, – сказала Вера и мы вбежали по ступенькам.

Войдя внутрь, я вспомнил, что нам неизвестно где именно искать Петра Аркадьевича. Рыбалко выдал мне только информацию об испытательной станции.

– Ну и куда дальше? – спросила Вера, снимая шапку и поправляя волосы.

– Сложно сказать. Спросим в этом кабинете, – указал я на ближайшую дверь.

Постучавшись, я заглянул внутрь. В большом кабинете стояло несколько столов с документами и пара кульманов. В дальнем углу несколько шкафов, явно отделявших зону чаепития.

Это можно было понять и по звонкому девичьему смеху и тихому мужскому голосу, доносившемуся оттуда. Сомневаюсь, что они там чертёж чертят.

– Добрый день! – громко поздоровался я и в кабинете воцарилась тишина.

Из-за шкафа вышла девушка в зелёном облегающем платье, расправляя плечи и слегка опуская подол платья вниз. Отчего-то оно было задрано, либо кем-то.

Кольца на правой руке нет. Возрастом девушка около 30 лет. Пожалуй, у неё небольшое свидание с кавалером в данную минуту.

– Что вам, молодой человек? – улыбнулась она, поправив высокий хвост.

– Мне Пётр Аркадьевич нужен.

– Вам на второй этаж в 205 кабинет. Он там сейчас работает с инженерами.

– Спасибо, – кивнул я и направился к выходу.

Вера, которая выглядывала из-за моего плеча, тоже поняла, чем занималась эта девушка и не скрывала возмущения.

– Прям на работе. И не стыдно, – сказала она, пока мы подымались по лестнице.

– Не обращай внимание на других, – ответил я. – Она пытается устроить свою личную жизнь. Кольцо на руке отсутствовало, и ей не так уж и мало лет.

– Всё-то ты замечаешь! – улыбнулась Вера. – Меня также разглядывал?

– Тебя я срисовал моментально.

Подойдя к двери кабинета, мы не успели её открыть, как из него выскочил маленького роста мужчина. Лет ему так за пятьдесят однозначно, но глаза и движения настолько резкие, что у неподготовленного человека может и голова закружится.

В кабинете, кроме него никого не было, а ведь девушка сказала внизу, что он с инженерами работает.

– Родин и… Родина! Прекрасно! Пчёлкин или просто Аркадич, – быстро пожал он мне руку, и вернулся в кабинет, оставив дверь открытой. – Заходим, вещи вешаем, на стулья садимся, готовимся отвечать…

И это всё Пётр Аркадьевич проговорил за секунды. Вера уже была в шоке.

– Итак, первое! Сергей, рады тебя приветствовать в нашем КБ. Здесь у тебя будут все условия. Как окончишь школу испытателей…

– Стоп! Стоп! Пётр Аркадьевич, подобные предложения рано делать, – посмеялся я.

– Ладно. Это была шутка. Но в ней есть только доля шутки, а остальное совсем не шутка, – тараторил Пчёлкин, успевая при этом ещё и что-то в блокноте у себя писать.

Дальше они разговаривали с Верой по поводу работы, а я спокойно слушал.

– Так что, я предлагаю тебе поработать над моими программами беспилотных систем. Что скажешь? – спросил у моей жены Аркадьевич.

Судя по всему, первая моя мысль о выполняемых работах в этом КБ была неправильной. Помимо самолётов с вертикальным взлётом и ещё нескольких образцов техники, «яковлевцы» занимались разработкой беспилотников. А вот это реальный джекпот!

Если Верочка будет здесь работать, я смогу ей помочь с идеями. Там, глядишь, и не «профукает» страна – это направление развития авиационной техники. Только бы у Советского Союза хватило технологий. И главное – Вера захотела этим заниматься.

– Это очень сложные проекты. Я только слышала о них во Владимирске. Пару раз наблюдала пуски больших, реактивных аппаратов, – смущалась Вера, посматривая на меня.

– А у нас иная концепция, но пока сказать не могу, какая, – улыбнулся Пчёлкин.

Вера сжимала мою руку, пытаясь найти поддержку. Аркадьевич попросил нас посидеть в кабинете, а сам вышел.

– Ты в чём-то сомневаешься? – спросил я.

– Да. Я могу не справиться. Что, если на меня возложат важную работу, и мне не удастся её выполнить? – продолжала вздрагивать Вера.

– У тебя получится. Ты самая умная и способная, – обнял я жену. – Всё получится.

В кабинет вернулся Аркадьевич с ещё одним человеком.

– Вера, что мы решили? – спросил Пчёлкин.

Жена посмотрела на меня и утвердительно кивнула.

– Вот и хорошо! Тебе повезло. Здесь часто представитель по тематике наших испытаний из Министерства авиационной промышленности бывает. Приезжает проверять нас и общается с работниками, – сказал Аркадьевич и мы с Верой встали со стульев, чтобы поприветствовать пришедшего человека.

Он посмеялся и поздоровался с нами.

– Увы, ребята, я не из министерства. Всего лишь простой лётчик-испытатель. Михаил Дексбах, к вашим услугам, – сказал пришедший вместе с Аркадьевичем человек.

Концентрация знаменитых авиационных личностей в Циолковске очень большая. Михаил Сергеевич Дексбах – один из них.

Заслуженный лётчик-испытатель СССР. Первым в Советском Союзе совершил посадку на палубу корабля на самолёте вертикального взлёта и посадки Як-38. В 1981 году он был удостоен звания Герой Советского Союза. Вся его лётно-испытательская деятельность связана с конструкторским бюро «Яковлева».

К большому сожалению, в 2006 году его не станет.

– Большая честь познакомиться с вами, – совершил я крепкое рукопожатие.

– Да прям уж там, честь. Рад, что вот такое у нас молодое поколение. Смотрю на вас и не нарадуюсь, – сказал Дексбах.

Вера с Аркадьевичем вышли из кабинета в отдел кадров. Какой-то прям день сегодня слишком хороший. Всё получается.

Михаил Сергеевич остался со мной и сел за стол напротив.

– Хорошая у тебя жена. Аркадич мне шепнул, что послушал её, посмотрел документы и доволен, – сказал Дексбах.

– Это очень хорошо. Большое вам спасибо, – ответил я.

– Никаких проблем. Пчёлкин у нас голова. Он знает, кого брать на работу, – махнул рукой. – Что о себе расскажешь?

Кажется, не зря привёл сюда заслуженного лётчика Аркадьевич. Хочет, чтобы мы побеседовали.

Я кратко рассказал о себе. Дексбах слушал внимательно. Удивительно, но впервые у меня не просили подробностей о моей командировке в Афганистан. Даже Анголу обошли стороной.

– Радует, что и ветеранов Анголы, Мозамбика, Египта и других горячих точек теперь признают. Много там ребят работали. А кто-то так и не вернулся, – вздохнул Дексбах. – И какие дальше планы?

– Михаил Сергеевич, давайте уже прямо разговаривать. Я не думаю, что вы мне сейчас предлагаете у вас работать. Мал ещё, да и школу испытателей не закончил, – ответил я.

– Само собой. Рано ещё это обсуждать. Но мы готовы будем за тобой следить. И я тебе больше скажу – следят за всеми слушателями. Толковых разбирают очень быстро, – улыбнулся Дексбах.

Мы пообщались с ним по поводу дальнейших перспектив самолётов с вертикальным взлётом и посадкой. Я ему поведал свои соображения на этот счёт, а Михаил Сергеевич утверждал, что будущий подобный самолёт будет намного более продвинутым, чем Як-38.

После того как мы перешли к обсуждению пассажирской линейки самолётов конструкторского бюро Яковлева, вернулась Вера.

Она объявила, что все дела на сегодня закончила и теперь мы можем идти. Попрощавшись с Михаилом Сергеевичем, мы пошли на выход из здания.

– Как всё прошло? – спросил я.

– Волнительно, но справилась, – ответила Вера, когда я помогал ей надевать пальто.

– Может стоит сегодня бокал чего-то хорошего пропустить? – шепнул я.

– Читаешь мои мысли. Но только бокал, – улыбнулась Верочка.

Когда мы вышли из здания, то я задержал взгляд на чёрной «Волге», стоявшей слева от входа. Мотор был ещё не заведён, но водитель ждал пассажиров.

Слабый снежок начал срываться, добавляя ещё пару слоёв «белому покрывалу». И этот воздух, который хочется глубоко вдыхать – смесь морозной свежести, запах елей и керосина со стоянки самолётов.

– Ой, я перчатки забыла в кадрах! – воскликнула Вера.

– Сейчас схожу, – ответил я, но любимая меня остановила.

– Может, я с тобой? Не хочу без тебя тут стоять.

– Не волнуйся. Зачем тебе ходить? Ещё успеет тебе надоесть это место, – улыбнулся я, поцеловав жену в щёку.

Кадры нашёл быстро. Удивительно, что вообще на лётно-испытательной станции есть свой отдел кадров. Главные кадровики сидят в Москве на Ленинградском проспекте, а здесь что-то вроде представителя.

Забрав перчатки, я вышел на улицу и не обнаружил на крыльце Веры. Она была внизу и…лежала с мужиком в сугробе. Рванул я по скользким ступенькам, словно горнолыжник по спуску. Только без лыж.

– Мне так неловко. Но и приятно, что нынче в сугробах можно отыскать такую красавицу, – прозвучал знакомый приторно ласковый голос.

Вставать он явно не спешил, поэтому я схватил его за воротник мехового пальто и отшвырнул в другой сугроб.

– Серёжа, аккуратнее! – воскликнула Вера, когда я уже смотрел в голубые глаза человека, который уже пытался меня прожечь своим острым взглядом.

– Да, да. Аккуратнее, товарищ слушатель! – громко сказал Егор Алексеевич.

Глава 6

– Как это всё понимать Вера? – спросил я, сжимая кисти рук в кулаки и сдерживая себя, чтобы не врезать по роже козлу, которого только что сбросил с жены.

Ловлю себя на мысли, что ревную и жутко бешусь от этого. Стыдно признать, но веду себя, как подросток.

Вера попыталась встать, но поскользнулась и плюхнулась обратно в сугроб. Шумно вздохнув и покачав головой, я протянул ей руку.

– Давай, держись, – нагнулся я к ней. – Обхватись за шею. Не ушиблась?

– Серёжа, всё хорошо, – ответила Вера, когда я помог ей встать. – Ты ничего плохого не думай… я поскользнулась. Этот человек пытался мне помочь. Хотел поймать, но сам поскользнулся.

– В таких ситуациях все так говорят, – натянуто улыбнулся я.

Ранее, Вера не давала повода усомниться в ней. Но нельзя не признать, что моя жена наивна и доверчива. Если она и считает, что ничего плохого не произошло, то помыслы Егора Алексеевича вызывают у меня сомнения. Любой другой в сложившейся ситуации, попытался бы встать, а не разлёживаться на незнакомой женщине. Видимо он получал от этого удовольствие. Совсем страх потерял. Днём, на людях и без стеснения так нагло себя вести.

– Собирался помочь, но прилетел лётчик и забрал мою даму сердца, – обиженным тоном проговорил Егор Алексеевич. – Мне ничего не хотите сказать, Родин кажется?

– Сказать – нет, а вот «съездить», очень хочется. Следите за своим языком. Вам не следует распускать его, как и ваши руки.

– Серёжа, ну ты чего? Зачем так грубо? – начала говорить Вера, чем ещё больше вызвала моё негодование.

Почему она его защищает?

Не собирался я его бить или наносить увечья. Но смотрю в голубые глаза этого «арийца», чьи светлые волосы немного растрепались, и не верю в такое совпадение. Уж слишком хищный взгляд у него, когда он смотрит на Веру.

– Пытался, да не сильно преуспел в этом, – съязвил я.

Егор Алексеевич встал и повернулся к моей жене.

– Верочка, вы уж меня простите. Я пытался помочь. Не мог, знаете ли, оставить прекрасную даму… в беде, – на последнем слове он резко посмотрел на меня, впившись своим взглядом.

Чего он этим хочет добиться? Не прожжёт же он во мне дыру.

– Это вы меня простите. Я падала и вас за собой потянула…

– Не стоит! Не стоит! – замахал руками «ариец» и отошёл в сторону, чтобы поднять шапку.

Вера дёрнула меня за руку, пытаясь сказать, что-то важное.

– И вообще, это тот самый человек из Министерства Авиапрома, про которого Пётр Аркадьевич говорил. Он со мной в отделе кадров разговаривал, – прошептала мне супруга на ухо.

– И мы теперь должны на колени перед ним упасть? К нам он отношения никакого не имеет. Мы не в Министерстве работаем.

Сейчас становится понятнее его поведение в кабинете у Рыбалко, и надменное общение.

– Сам виноват, Верочка. Не устоял на ногах, – вернулся к нам Егор Алексеевич. – Я бы хотел перед вами вину загладить. Я могу вас отвезти домой? Ну, и вас тоже, Сергей Родин.

Ох, какая же это честь! Сам чувак из Министерства предлагает помощь! Клинья подбивает, белобрысая голубоглазка к моей жене. Не удивлюсь, что это он тот тип, который сидел за шкафами в кабинете на первом этаже. Том самом, где нам подсказали дорогу до Аркадьевича.

– Нет, спасибо. Я с мужем пойду, прогуляюсь, – ответила Вера.

Моя ты девочка! Молодец! Егор Алексеевич натянуто улыбнулся, посмотрев на меня.

– Муж, как вы поняли, ехать тоже не хочет, – добавил я.

Вера наблюдала за дуэлью взглядов, а потом подошла ко мне и аккуратно взяла под руку.

– Перчатки забрал? – спросила она.

– Да, – ответил я, но понял, что автоматически отбросил в сторону перчатки пудрового цвета на ступенях. – Обронил на входе.

– Ага, вижу. Сейчас подберу, – сказала Вера и пошла к входу в здание.

Напряжённая пауза в разговоре закончилась.

– Манеры, манеры, Родин. Вам следует проявлять осторожность в общении с незнакомыми людьми. В особенности со мной. А лучше бояться, – сказал Егор Алексеевич.

– Чем вы так страшны, что я должен вас бояться?

– Твоя жена будет здесь работать, а я слежу за всеми конструкторскими бюро. От меня зависит принятие важных решений в Министерстве.

Вот это я сейчас испугался! Прям, не знаю, куда деться!

– Со мной ссориться не советую. Пчёлкин вас предупредить ещё не успел, что на мне проекты отдела, в котором красавица Верочка работать будет?

– Памятку не успел прочитать, да он и не давал.

– Дерзишь, Родин, – улыбнулся Егор Алексеевич.

Вера как раз подняла перчатки и, с широкой улыбкой, направилась к нам.

– Даже не представляешь себе, что я могу сделать. А ты меня обидел, парень. Извинишься, тогда забуду обо всём, что вчера и сегодня было, – поменял интонацию Егор Алексеевич. – Возможно.

– На обиженных воду возят, – ответил я.

Вера остановилась, чтобы проверить сумку. Это позволило Егору Алексеевичу сказать своё последнее слово.

– Не знаю, как у вас там обстоят дела среди лётчиков, но я тебя предупредил, против кого ты попёр, парень, – грозно произнёс он.

– Забавно, тебе бы тоже не мешало сначала разобраться, – ответил я, взяв за руку Веру.

– Всего доброго, Егор Алексеевич. Ещё раз прошу прощения, – сказала жена и мы пошли на выход с территории.

– До новых встреч, Верочка, – с воодушевлением сказал вслед белобрысый.

Я оборачиваться не стал, а моя жена прижалась ко мне сильнее. Такое чувство, что она пыталась скрыться от этого человека.

– Как думаешь, он смотрит на нас? – спросила Вера.

– Не думаю.

– Взгляд у него такой прожигающий. Слегка не по себе даже.

В такие моменты ждёшь какой-нибудь предмет, запущенный в тебя сзади. Но с каждым шагом это ощущение уменьшалось, а затем и вовсе пропало. Пока мы шли по тротуару к проходной, мимо нас пронеслась чёрная «Волга».

– Серёжа, а о чём вы говорили с Егором Алексеевичем? – спросила Вера, как только машина скрылась за одним из зданий.

– Познакомились. Пообщались. Разошлись, – ответил я.

– Точно? Мне как-то неловко, что ты его так отшвырнул, – начала волноваться Вера. – Ты точно ничего плохого ему не сказал? Человек же важный.

– Я был предельно вежлив с ним.

– Это хорошо. Просто не хочу, чтобы у тебя из-за такого пустяка были проблемы. Не стоит тебя меня к нему ревновать, – прижалась ко мне Верочка.

Про себя я подумал, что стоит уже перестать думать о произошедшем. Думаю, что Егор Алексеевич понял, что с Верочкой у него «чайку попить не получиться» за шкафом.

Быстро проводив Веру домой, я вернулся в школу, где нам ставили задачу на завтрашние полёты. Общие вопросы были обговорены ещё до обеда, а после мы готовились с инструкторами.

Гена Лоскутов, помимо меня, был инструктором у Вани Швабрина, Бори Чумакова и… Коли Морозова. Он-то постоянно высказывал недовольство, что ему мало дают летать. Хотя, куда уж столько! Сейчас он тоже возмущался.

– Этого недостаточно. Надо больше. И на «крайние» режимы летать, и на штопор, и… – сказал Николай, но я его прервал.

– Ты куда спешишь, Коль? Есть программа. Мы и так идём по графику налёта, который почти вдвое превышает те часы, которые налётывают в строевых частях, – сказал я, отложив в сторону «Инструкцию лётчикам самолёта МиГ-23УБ».

– Вот и довольствуйся этими часами, а мне мало, – надменно произнёс Морозов.

Швабрин улыбнулся и встал из-за стола, чтобы подойти ближе к возмущающемуся коллеге.

– Колясик, так ты на большой самолёт попросись. И летай маршруты. Часов наберёшь с гаком! – улыбнулся Ваня, пошевелив усами.

– Умный ты, Швабрин. Вот только балбес и алкаш, – произнёс Морозов, и это было неправильно.

– Тварь! – громко сказал Швабрин и набросился на Николая.

Ваня схватил Морозова за шиворот, и потянул на себя. Колян оттолкнул от себя Швабрина, но тот ринулся на него с кулаками.

В этот момент я успел встать и остановить Ваню, чтобы тот не наделал глупостей.

– Алкаш? Это я алкаш?! Себя видел в зеркале, белобрысый?! – рвался Ваня к Морозову, которого удерживал Боря.

Швабрин болезненно воспринимает, когда кто-то начинает ему говорить за пристрастие к алкоголю. Тем более что он взял себя в руки уже давно.

– А что не так?! Слышал о тебе. Что молчишь, Родин?! Или друга прикрываешь?! – перешёл на крик Морозов.

– Не понимаю, о чём ты тут орёшь, – сказал я, усаживая Швабрина на стул. – Если есть претензии к Ивану, так и скажи. Чего загадками говоришь.

Если Ваня и Боря разок выпили, это ещё ничего не значит. Может, они и пропускают стаканчик другой, но я не помню, чтобы они приходили «на рогах».

– Думаешь, никто не знает, что ты бухаешь, Ванечка? – ткнул Морозов пальцем в Швабрина, и Ваня снова чуть не сорвался на него.

Что-то здесь не то. Просто так бы Морозов не дёргал Ваню за эту «ниточку».

– Заткнись, козлина! – крикнул Швабрин, когда я пытался опять его усадить на стул.

Дверь в кабинет открылась, и в класс медленно зашёл один из наших преподавателей -Адмиралов.

– Сынки, что за шум, а драки… а драка есть или, мне кажется? – посмотрел Глеб Артакович на Морозова, у которого был взъерошенный вид.

– Действия в особых случаях отрабатываем, Глеб Артакович, – сказал я.

Ваня в этот момент продолжал часто дышать и поправлял рубашку. Галстук отчего-то у него был перекинут через плечо.

– Случай действительно у вас особый, – покачал головой Адмиралов. – Родин, пошли со мной. Есть разговор.

Уходить сейчас было бы опрометчиво. Оставлять Борю между двух «самцов» не стоит.

– Глеб Артакович, мы почти закончили. Осталось немного, – сказал я. – Разрешите через 10 минут подойти?

– Родин, пошли. Чумаков с ними двумя справиться. Да и они уже остыли, – улыбнулся Артакович.

Швабрин подмигнул, чтобы я шёл с Адмираловым. Выйдя в коридор, мы молча пошли по нему с Глебом Артаковичем.

– Заходи. Садись, но не расслабляйся, – сказал преподаватель, когда мы вошли в его рабочий кабинет.

– Спасибо, – сел я на стул перед Артаковичем.

– Не переживай ты за этих бойцовских петухов. Они – лётчики, а значит, ничего друг другу не сломают, – сказал Адмиралом, раскрывая портфель.

– Да, не было драки, Глеб Артакович.

– Ну, я тоже думаю, что не было. Вы же все друзья, верно? Такие, что прям не разлей вода, – улыбнулся Адмиралов.

Старик дело говорит. Ощущение, что он нас всех насквозь видит и знает потенциал каждого.

– Коллектив, Родин – это важно. Уже сейчас к вам присматриваются фирмы и ЛИИ. И оценивать вас будут не только по профессиональным характеристикам, но по человеческим качествам, понял? – сказал Адмиралов, на что я кивнул.

Глеб Артакович достал бумагу и протянул мне. Это был результат расследования моей аварии на МиГ-31 и выводы представителей конструкторского бюро МиГ.

– «Разрушение межвального подшипника», – процитировал я один из выводов.

– Молодец, читаешь на пять баллов. Вот только, как ты дошёл до этого? Мне Сашка всё сказал, что ты ему поведал соображения по поводу причины неполадок.

– Сашка – это не Федотов ли случайно? – посмеялся я.

– Он самый. Я его давно знаю. Для меня он Сашка. Для тебя – Александр Васильевич. Так что скажешь, Сергей? С чего ты так решил, что межвальный подшипник?

Во валит, Артакович! Надо хоть что-то сказать, иначе он выбьет из меня признание о моём появлении в Советском Союзе.

– Изучал конструкцию двигателя. Цепную реакцию по разрушению мог создать только этот агрегат…

– Ладно, можешь не продолжать. Конструкторы двигателей сказали, что причина найдена, и они сейчас постепенно всю партию этой серии Д-6 постараются заменить.

– Это будет трудно.

– Жизнь человека важнее. Ты был на войне и знаешь это не хуже меня, сынок, – произнёс Артакович и забрал у меня листок. – Ладно, тогда у меня такой к тебе вопрос. Что ты думаешь о будущем нашей корабельной авиации?

– Смотря о каких самолётах вы говорите, – ответил я.

– С укороченным взлётом и посадки. Як-38 пока не рассматриваем.

– Что тут сказать – нам нужна корабельная авиация, – посмеялся я. – Затратное только это дело.

– Вот и в Министерстве так говорят. Хмырёныш тут один жалом водит! Молодой такой! Папа у него секретарь ЦК КПСС. Вот и пристроил сорванца, – возмущался Адмиралов.

Ему можно. Человек заслуженный, так что может позволить себе критиковать чиновников. А у меня теперь есть подозрение, что этот «хмырёныш» и «ариец» – один и тот же человек.

– Мы сейчас с конструкторами КБ Сухого думаем над корабельным вариантом будущего истребителя. Я вам рассказывал об этом уже, – продолжил Глеб Артакович.

И правда, на одном из занятий нам даже нарисовали примерную компоновку самолёта будущего изделия Т-10К, который потом будет известен, как Су-33. Но это пока знаю только я.

– Да, я помню.

– Как думаешь, что можно добавить? Не могут, видите ли, товарищи конструкторы решить проблему продольной статической неустойчивости, – хлопнул по столу Адмиралов.

Дедушка начинает валить ещё сильнее! Если я сейчас ему скажу про решение этой проблемы, он меня может за Нострадамуса принять. Отдельный «кабинет» на Лубянке мне обеспечен. Хотя к решению уже должны были прийти – 83й год на дворе!

– Глеб Артакович, я не конструктор, но проблема здесь в том, что нос у самолёта стал тяжёлый, верно? Наверняка установили РЛС неподъёмную под конусом. Плюс, когда самолёт взлетает с трамплина, ему не хватает устойчивости, правильно?

– Верно рассуждаешь. Что сделать-то нужно?

Он либо смеётся надо мной, либо реально не знает. Не может быть такого. Наверное, просто проверяет глубину глубин моих знаний.

Глава 7

Подумав, я решил, что стоит ему сказать про переднее горизонтальное оперение.

– Помните, была идея крылышки перед крылом поставить, – намеренно я упростил название, чтобы не показаться слишком умным.

– Да не крылышки! Переднее горизонтальное оперение называется, Родин, – возмутился Адмиралов, а потом задумался. – Ты думаешь, поможет?

– Требует проверки. И вообще, сделать его с дистанционным управлением, чтобы лётчик им вообще не управлял…

– Деловой! Но идея интересная. Несколько лет назад в КБ Сухого думали об этом. Вот сейчас им надо намекнуть.

Несколько минут мы ещё пообщались с Глебом Артаковичем, и он отпустил меня. Перед выходом, я задал вопрос, который меня сильно заинтересовал в процессе нашего разговора.

– Под «сорванцом» вы случайно не Егора Алексеевича имели в виду? Ну, это тот, которого папа ЦК КПСС пристроил.

– Родин, допрашивать меня вздумал?! Не 37й год сейчас! – посмеялся Артакович.

– Просто из любопытства. Я тут одного уже встретил… «важного» товарища.

– Если у него светлые волосы и он похож на Шелленберга из «Семнадцати мгновений…», то мы думаем про одного и того же человека. Правда, немец в сериале был не блондин.

Что и требовалось доказать. Гражданин «ариец» оказался важным парнем. Ещё и сыном большого партийного деятеля.

Пускай так. Не уволит же он меня!

В классе, когда я вернулся, была полная тишина. Похоже, пока меня не было, никто и слова не сказал.

– О чём разговаривали? – спросил Николай, не отрываясь от тетрадки.

Никак не успокоится. Надо бы ему сказать пару ласковых слов, чтобы в чувство привести. Надоел совать свой нос, куда не следует.

– Об авиации, как это ни странно, – ответил я и подошёл поближе к Морозову, дабы продолжить с ним беседу.

В этот момент появился Гена Лоскутов, чтобы ещё раз пробежаться по полётам на завтрашний день. Первым к нему направились Ваня Швабрин и Боря Чумаков, но Морозов попробовал их опередить.

– Не торопись, Колян, – сказал я, дёрнув его назад и усадив на место.

– Чего такое?! – возмутился он.

Пока остальные заняты, надо закончить эти склоки раз и навсегда.

– Коля, личные дела Вани тебя вообще не касаются, усёк?! Впредь, так быстро своего друга останавливать не буду, – шепнул я.

– Серый… так это же проблема для всех, – продолжил Коля. – Он же пьёт, как не в себя…

– Морозов, хорош заливать, – сказал я и оставил его одного.

Гена обратил на меня и Колю внимание, подозвав к себе.

– Значит так, у тебя Родин задача завтра с «разлёта» отлетать круги на МиГ-29. Высота 300 метров, крутая глиссада и посадка в первую плиту, – сказал Лоскутов, показывая мой порядковый в плановой таблице.

– Понял. Готовимся к НИТКе, правильно? – спросил я.

– Пока нет даже методики для взлёта и посадки с трамплина. Но кое-какие есть наработки. Вот вы и отрабатывайте их, чтобы потом у вас глаза на лоб не вылезли при виде палубы.

– Так ещё никто не садился на корабль, кроме Як-38 и вертолётов, – улыбнулся Ваня Швабрин.

– Может, кто-нибудь из вас и выполнит эту посадку, – сказал Гена и повернулся к Морозову. – А ты Николай, завтра на МиГ-23 в передней кабине летишь. Родин у тебя в составе экипажа.

Ох, уж этот длинный и насыщенный на события день! Я ничего против Морозова не имею, но не думаю, что он рад подобному.

– Хорошо, – спокойно ответил Морозов. – Сергей, давай полёт разберём?

– Само собой, – ответил я, улыбнувшись.

Больше всех удивился такому развитию событий Ваня, чьи плохие отношения с Николаем достигли сегодня апогея. Я же спокойно слушал Морозова, пока тот доводил до меня задание на завтрашний полёт.

– Полёт на отработку испытательных манёвров для определения балансировочных характеристик самолёта, – сказал Коля, перелистнув страницу тетради подготовки к полётам. – Ничего нового – виражи, спирали, снова виражи, горка и пикирование. В конце отработаем штопор.

– Понял. Есть какие-то особенности? – спросил я.

– Конечно, – ехидно улыбнулся Морозов. – Планшет не забудь, чтобы записать, как надо правильно выводить МиГ-23 из штопора.

Что ты с ним будешь делать?! Пару минут назад он начал мне нравиться, а теперь вернулся к своему «обыденному» состоянию.

Наш инструктор объявил, что подготовка завершена и отпустил всех по домам.

– Если ты помнишь наставления Лоскутова, он запрещал планшет во время отработки штопора. Как минимум не цеплять его на ногу, – сказал я Морозову, когда мы выходили из кабинета.

– Родин, я и без твоих наставлений неглупый парень. Ты главное – приди на вылет, – посмеялся Николай и заспешил вперёд меня.

Для одного дня событий больше, чем достаточно. К тому же, на завтра прогнозировали плохую погоду. Полёты были под вопросом. Значит, есть возможность символически отметить с женой её назначение.

По пути домой я решил сразу зайти в магазин. В голове были мысли только о предстоящем хорошем вечере с Верочкой.

Задача в магазине была приобрести бутылочку хорошего вина. Выбор пал на «Чёрного доктора» с тёмной этикеткой. Взяв сыр и пару плиток шоколада, я направился к выходу из магазина. И чуть было меня не снёс Коля Морозов!

– Ого, Родин. Чего это ты тут… ну…, – нервно говорил Николай, потирая красную щеку.

– Чего это я тут делаю? – повторил я полностью фразу, которую он мне хотел сказать. – Это магазин. Здесь покупают товар. Логично?

– Да. Наверное. Извини, мне нужно идти, – сказал Коля и пошёл к прилавку.

Странный он какой-то! Потерянный и совсем неуверенный. Может, чего случилось.

– Коля, у тебя всё хорошо? – остановил я его за плечо.

Морозов повернулся ко мне, но ответил не сразу.

– Нормально всё, Сергей. Мне идти нужно, – сказал Коля и… пошёл на выход из магазина.

Я попытался его догнать, но Морозов прибавил ходу и вышел на улицу, заскочив в автобус, который только подъехал на остановку.

Какой-то день сегодня странный!

Дома, приняв душ и расслабившись, я уже стал забывать о том, что сегодня было. Вера приготовила вкуснейший ужин, а небольшое количество вина придавало романтики в этом деле. Ну и как тут без музыки! Любимый всеми француз Джо Дассен пел прекрасным голосом одну из своих песен, звучащую из магнитофона.