Даруль Китаб. Книга I. Фальсафы бесплатное чтение

Во имя АЛЛАХА, Милостивого, Милосердного. Мир и благословения всем Его праведным посланникам и пророкам, их благородным сподвижникам и тем, кто последовал за ними до Судного Дня.

А затем.

Настоящая работа – это попытка очень кратко систематизировать знания ранних и современных учёных и мыслителей, распространённых в публичном интеллектуальном пространстве, с небольшим добавлением собственных оценочных суждений.

Я не являюсь классическим философом, не являюсь классическим богословом, не имею ни того, ни другого официального образования. Предложенное в этой работе – это труды учёных, результат моего собственного постижения и Божьей милости.

В работе упоминаются пророки АЛЛАХА и ангелы, Мир им всем, и чаще последний Его посланник Мухаммад (с.а.с.) без буквенного обозначения «салавата» на их светлые имена. Так задумано исключительно для удобства чтения текста, которое очень важно, с учётом специфики материала и цели, которую я преследую. Пусть это сделает каждый читающий мусульманин самостоятельно.

Несмотря на то, что я чаще обращаюсь к мусульманам, моя цель – привлечь внимание и интерес современного человека к философии, к «знанию», как таковому, вне зависимости от его этнической и религиозной принадлежности. И я надеюсь, что прочитав это, в своём следующем шаге читатель отправится изучать труды философов.

Все мои оценочные суждения являются только моими и могут не совпадать с позицией классических учёных, статистическими данными и суждениями читателей. Они основаны на собственном осмыслении материала, на учениях ранних мыслителей, а также современных взглядах учёных и богословов – моих заочных учителей, таких как Ахмад Дидат, Закир Найк, Нуман али Хан, Ясир Кады, Хасан Али, Фаиз аль-Кандари, Али Джифри, Захир Махмуд, Мумтаз аль-Хакк, Юсуф Эстес, Набиль аль-Авади, Хамис аз-Захрани, Ахмад Сабур и другие.

Большая часть материала взяты из лекций моих заочных учителей: по античной философии – доктора философских наук, профессора Андрей Олеговича Баумейстера; по исламской философии – доктора философских наук, профессора Тауфика Ибрагима.

В предложенной работе нет сносок, нет указаний на источники тех или иных сведений, при цитировании смыслов Священного Корана – нет ссылок на конкретные аяты. Всё это имеется в открытом доступе и, при необходимости, могут быть легко проверены.

Если я прав в этой работе, то это только от АЛЛАХА, если нет – то это только от меня самого. И, да защитит Всемогущий АЛЛАХ всех читающих, от моих заблуждений и ошибок.

Эта работа не имеет цели принизить чью-то религию, чьи-то воззрения, а уж тем более оскорбить или обидеть кого-то. Если же это произошло, то я прошу прощения у АЛЛАХА и у того, кто испытал подобные чувства.

I. НАЧАЛО

«Сон знающего лучше молитвы невежды»

Пророк Мухаммад (с.а.с)

Хвала АЛЛАХУ, Который упростил нам возможность получения исламского и любого другого знания, сделав их максимально объёмными и доступными. Сейчас без труда можно найти проповеди и уроки, практически, на любую тему и, да благословит Господь наших учёных, которые скрупулёзно изучают религию и науки, чтобы передать нам свои знания. В Священном Коране, АЛЛАХ выделил их особо и назвал нашими «духовными наставниками».

Но, вот, что видится в последнее время.

Исламское воспитание современного мусульманина направлено на формирование в нём устойчивой ритуальной практики поклонения и соблюдение норм шариата с позиции «достаточности», обусловленной конкретными условиями окружающей его материальной действительности. Хвала Господу Всемогущему, очень много лекций о посте, о молитве, о том, как правильно читать Коран, как относится к окружающим и как вести себя в семье, на работе, с друзьями – вообщем, как правильно соблюдать религиозность внутри своей ячейки земного бытия.

Это всё очень нужно, очень хорошо и красиво, но этого ничтожно мало, для того чтобы мы стали достойными наследниками шариата, выращенного в колыбели первой мусульманской общины, теми, кто принял эту невероятную милость АЛЛАХА, а затем, на своих плечах, вынес её через тернии губительных преград и испытаний, сохранил и передал её будущим поколениям, в той высокой энергии высших идей и смыслов, которая была заложена Господом Всемогущим.

АЛЛАХ говорит в Священном Коране, что Он «избрал» верующих, одновременно указывая на какой-то очень важный замысел, но какой?! Почему Он одарил исламом именно тебя, а не кого-то другого? Неужели всё это только для того, чтобы один прожил жизнь «правильным» юристом, а другой «правильным» хлеборобом, менеджером, министром?!

Может быть Господь избрал верующих, потому что все остальные люди нуждаются в них?! Когда-то по предписанию Всевышнего, сыны Израиля должны были позаботиться о духовном здоровье всего человечества, став «царством Его священников». Однако почти полторы тысячи лет назад Всеблагой Создатель перепоручил это дело всем тем, кто искренне уверовал в Него, вне зависимости от цвета кожи, расы или этнической принадлежности. Но мы, словно забыли обо этом. Ставим перед собой узкие цели и задачи на уровне земного бытия и довольствуемся малым.

Во время похода на Хунайн, в ответ на проявленное невежество со стороны некоторых мусульман, пророк сказал с укором, обращаясь к нам сквозь века: «Поистине вы будете следовать обычаям тех, кто жил до вас, пядь за пядью, локоть за локтем и даже если они проникнут в нору ящерицы, вы тоже последуете за ними». Его голос эхом возвещает каждому современному мусульманину о том, что АЛЛАХ ждёт от него чего-то большего, чем тихая идиллия с самим собой. И тот аванс, который Он даёт нам, называя «лучшими» из людей и «благом» для всего человечества, возлагает персонально на каждого какую-то определённую, очень важную сверхзадачу.

Господь предписывает верующим «оправдывать доверенное». Он доверил нам «ислам» – самый ценный Свой бриллиант. Чтобы передать его нам, на протяжении сотен веков, сражались и погибали лучшие из людей, ради чего?! Чтобы сегодня, в XXI веке мусульманин прожил тихую, спокойную жизнь «хорошего человека»?!

Нам пора вспомнить, что мы носители величайшего наследия и обязаны передать его по цепочке дальше, но если так пойдёт дело, нам скоро некому будет его передавать. Пора вспомнить, что Священный Коран, обязывает каждого из нас сбросить этот столь притягательный, обволакивающий комфорт современного физического мира и выполнить своё предназначении, но скоро некому будет его выполнять.

Мы обязаны оправдать выбор Всевышнего.

И сейчас, как никогда, вся сила проповедничества, должна быть направлена на воспитание «муджахидов», в самом широком смысле этого образа. Физически крепких, мужественных, благородных, могучих интеллектуалов, приверженцев научных знаний и духовных практик, чьим оружием, с одинаковой лёгкостью, может быть и «копьё», когда это понадобиться, и перо с чернилами. Он одинаково значителен и на поле битвы, и в научном диспуте, хотя в наше время, именно интеллектуальные площадки являются главным приоритетом. Это воины, которым тесно в рамках предлагаемых ячеек материальной действительности и они сбрасывают с себя эти оковы, чтобы, ради довольства Творца, выйти за границы физического мира, посредством познания и очищения своего сознания, своего «рух аль-кудус». И, как бы враждебно не встречала их окружающая реальность, они всегда готовы к этим вызовам и поэтому они всегда побеждают. Спокойны и беспристрастны, они живут не для того, чтобы гармонично встроиться в материальную действительность, их цель – это служение АЛЛАХУ посредством службы «на заставах», как Господь это называет в Священном Коране. Каждый день, побеждая свои пороки и страсти, своё невежество и эгоизм, каждый день прилагая усилия к постижению и развитию своей иррациональной и физической сущности, они несут людям добро, защищают справедливость, озаряют светом ислама этот мир. Именно их АЛЛАХ называет «лучшими» – истинные «муджахиды», они отстраняются от попыток встроиться в конструкцию материальной действительности и ставят для себя сверхзадачи, ни останавливаясь ни на мгновенье, неуклонно двигаясь к довольству Творца, чтобы прикоснуться к Его свету.

Имам аль-Газали в своих работах часто цитирует двустишие аль-Муттанаби: «Нет в людях худшего порока, чем отсутствие стремления к совершенству». Ислам указывает нам этот путь! Но чтобы разглядеть его нам необходимо одно – «рациональное мышление». Мы должны научиться мыслить и, размышляя, постигать истину на уровне самых высоких её идей. Мы должны развить в себе способность познавать реальность через призму Божественного Откровения, как бы раздвигая её внешнюю оболочку и границы, посредством разума и высокой мысли.

Благородный Коран, по своей семантике, это прежде всего философский текст. Его энергия направлена на мыслящего человека, на человека, который жаждет окунуться в глубину смыслов Его священного текста. Поэтому Всемогущий Господь постоянно обращается к нашему разуму. Он говорит нам: «Знай, что нет бога, кроме АЛЛАХА» – не просто верь, а знай это. Знание об АЛЛАХЕ должно зародится внутри крепкой основой, а не сходить с языка зазубренной скороговоркой. Он побуждает нас размышлять, Он задаёт нам вопросы и нас призывает делать тоже самое, Он требует от нас познавать этот мир, приобретать знания и ставить перед собой интеллектуальные цели самого высокого значения. Есть Коран, который ниспослан Словами Всевышнего в виде текста, а есть Коран вокруг нас – мир, который нас окружает, его структура и законы, по которым он живёт и познание которого открывает величие его Всемогущего Создателя, свет Его сущности и высокую мудрость Его замысла. Структура Корана, небеса и земля, человек и природа всё названо Великим Творцом одним общим словом – «аяты» (знамения), то что всегда должно быть объектом нашего осмысления.

Так, Всемогущий Господь построил Свой последний призыв к человечеству – разумному, постигаемому, мыслящему. Вместо сухого перечня повелений и запретов, Он приводит нам притчи, рассказывает истории об опыте прежних народов, ставит умозрительные задачи. Он говорит нам о «богобоязненности», «справедливости», «благонравии», задавая направления познания истинных смыслов этих ключевых философских понятий, которые раскрываются только посредством разума и самоосмысления через призму Божественного Откровения.

Что происходит, когда мы слушаем симфонию в концертном зале?! Своим ухом мы улавливаем и принимаем физические звуки различных музыкальных инструментов, соединённых в одной идее, в одном замысле, в одном созвучие – чем более оно идеально, тем более тонкие струны нашей души оно затрагивает. И эта партитура составлена таким образом, что набор звуков преображается в незримую, непостижимую силу, которой мы послушно раскрываем наше сознание и она всецело овладевает нами. Она заставляет нас задумываться, переживать, плакать и смеяться, грустить и радоваться.

Воздействие Корана происходит по такому же принципу, но с неизмеримо большей силой. Своим голосом или зрением мы вчитываемся в, казалось бы обычные, повседневные слова, составленные в определённой последовательности. Но, проникая в наш разум в заданных смысловых конструкциях, этот зримый текст, посредством нашего мышления, трансформируется в неиссякаемую, «тепловую» энергию, которая наполняет собой всё внутри и вокруг нас. Она воодушевляет и открывает новые горизонты. Иной раз мы не понимаем, почему читая его аяты, у нас вдруг подступает ком к горлу, голос срывается до дрожи, а на глазах появляются слёзы – так физически написанный текст трансформируется в эфирную «негу».

Вот для чего нам необходимо мышление.

Для выявления заданных глубинных смыслов Божественного Откровения и сунны пророка, крайне необходимо, в сочетании с практикой физического воспитания и мужества, больше изучать философию, постигать естественные науки, много читать, погружаться в подлинную литературу и поэзию, живопись и искусство, проводить время в беседах о религии и мироздании, уединяться для осмысления, для созерцания прекрасного и пробуждения созвучий.

Когда-то исламские учёные были в авангарде мировой науки, именно, благодаря очень глубокому осознанию и применению философских воззрений, философского мышления, созданного руками античных философов, широкое знакомство с которыми в мусульманском мире началось уже в первое столетие ислама. С VIII века, в период правления династии Аббасидов, Багдад и Кордова превращаются в крупнейшие научные центры, где изучают и преподают практически все академические науки. На арабский язык были переведены философские трактаты Платона, Аристотеля, классические труды античных авторов по математике, астрономии, медицине, многие из которых считались в Европе утраченными и позднее вернулись в европейскую культуру лишь благодаря сохранившимся переводам мусульман, на это неоднократно указывают различные видные учёные, в том числе такие, как профессор МГУ А.А. Игнатьев и профессор Парижского университета Мухаммад Аркун.

Следовавшие традициям античности и эллинизма выдающиеся исламские философы и ученые, такие как Абу Юсуф аль-Кинди, Абу Наср аль-Фараби, Абу Али ибн Сина (Авиценна), Абу аль Валид ибн Рушд и многие другие, образовывали собой «восточный аристотелизм» и оказали значительное влияние на развитие Западной мысли. Их труды были хорошо знакомы европейским мыслителям Средневековья и Возрождения: Фоме Аквинскому, Иоганну Кеплеру, Галилео Галилею. Недаром ибн Рушд называл философию и религию сёстрами.

Именно эти ученые впервые стали рассматривать античную философию в качестве пропедевтики, как начальный обучающий этап познания мира. Философы учили людей мыслить, преодолевать чувственные структуры и проникать в самую глубь вещей, в этом была их высокая миссия. Они словно учителя открывали человечеству его разумность и готовили к тому времени, когда Господь явит миру Своё Послание, дабы люди встретили его мыслящими существами и были готовы к открытию его высоких идей и смыслов. Так философия античности стала первым обучающим уроком мышления.

Один из первых мусульманских философов, математиков и астрономов аль-Кинди впервые обратился к трудам Аристотеля и на их основе издал несколько важнейших трактатов, таких как, «О пяти сущностях», «Об определениях и описаниях вещей», о чём будет сказано ниже. Он писал: «Нужно, чтобы мы не стыдились принимать Истину, откуда бы она не пришла – пусть даже от удаленных и непохожих на нас племен. Для искателя истины нет ничего лучше самой истины, и не следует пренебрегать истиной и свысока смотреть на тех, кто ее высказал или передал: истиной никого нельзя унизить – наоборот, истина облагораживает всякого». Чуть более поздний Аль-Фараби, философов и правовед, которого в исламской традиции называют «Вторым учителем», после «Первого учителя» – Аристотеля, предпринял немало усилий к сохранению греческих текстов и привнёс неоценимый вклад в философию, логику, математику, психологию и образование. И наконец, ибн Рушд – известный западной науке под латинским именем «Averroes» (Аверроэс), достаточно сказать, что, помимо богословских достижений, он является родоначальником отдельной интерпретации учений Аристотеля, которая так и названа его именем – «аверроистика», получившая широкое распространение в Западной Средневековой философии.

Как пишет профессор А. А. Игнатенко, в период расцвета арабо-исламской культуры «ей была присуща смелая открытость всем позитивным влияниям». А профессор М. Аркун указывал, что «долгое время непризнанным оставался арабский гуманизм, который получил развитие и распространился на всем средиземноморском пространстве примерно между 800 и 1300 годами, то есть гораздо раньше гуманистического движения, зародившегося в Италии».

Затем государственная доктрина Халифата в отношении философии кардинально меняется. На основании критики со стороны исламских богословов устанавливается принцип абсолютного неприятия всего, что исходит от приверженцев иных теологических взглядов, даже если это что-то значимое и позитивное. До сих пор выдаются фетвы, обосновывающие «антиисламский» характер мышления древних мыслителей. Мы «догнали» наших братьев христиан начала тысячелетия и запретили философию, как науку противоречащую исламскому каноническому учению. Были отвергнуты все научные разработки и достижения, которые были привнесены в этот мир учёными иных воззрений. В итоге мусульманская община передала «пальму первенства» интеллектуальной мысли Западному миру, отбросив себя назад, а тот, в свою очередь, вобрал все достижения исламской науки и отправился дальше по пути прогресса. И вот, уже сейчас весь мир мечтает учиться в Оксфорде или Гарварде, а когда-то все мечтали приобрести знания у мусульманских учёных Дамаска, Багдада, Бухары и Кордовы.

Пришло, наконец, время сбросить с себя многовековые оковы этих предрассудков. Нам, словно воздух, нужно изменить своё коллективное сознание и все усилия бросить на воспитание муджахидов – интеллектуалов. В Священном Коране, АЛЛАХ рассказывает нам историю, в которой очень много философских смыслов. В контексте предложенного повествования, любопытно остановиться на одном из них. Однажды, когда у сынов Израиля были сложные времена, они пришли к своему пророку и попросили назначить им царя. Посланник АЛЛАХА назвал человека по имени Талут – человека, который совершенно не подходил под установленный в народе стандарт верховного правителя. Стоит отметить, что Божьи пророки никогда ничего не делали от себя, по своему желанию, поэтому мы можем точно утверждать, что произнесённое имя Талута – это благоизбрание самого Господа. И, когда удивлённые иудеи попросили разъяснить этот «странный» выбор, поскольку, как они считали, среди них были более достойные, обеспеченные, более авторитетные кандидаты, с высоким положением, чья власть была бы более обоснована, пророк дал им очень простое и очень сильное объяснение от своего Господа…потому, что «АЛЛАХ щедро одарил его знанием и статью». Знание и стать – вот два критерия высшей степени перед Творцом, соединённых в одном единоначалии. Ни богатство, ни красота, ни родословная – только гармония разума и тела, качества истинных любимцев АЛЛАХА, муджахидов которые играют главные роли в великом замысле Творца, причём «знание» названо первым. По своему образу, царь Талут – это яркое воплощение настоящего «героя» в исламской интерпретации – одарённого интеллектуала и мыслителя, спокойного и бесстрастного, лишённого каких-либо мирских привязанностей, всегда готового к испытаниям и с благодарностью принимающий их, мужественно и стойко сражающегося за справедливость во имя народа, ради довольства Творца.

Всё изменилось сейчас.

Конформизм постепенно съедает нашу душу, наш разум, наше предназначение. Необходимо всё переосмыслить и начать, наконец, воспитывать истых муджахидов XXI века и стартовая черта – это формирование научного мышления. Первый шаг к мантии «героя» – это постижение мира великих истин, установленных Всемогущим Творцом, а это невозможно сделать без владения навыками философской мысли.

АЛЛАХ сделал так, что мы познаём этот мир с помощью понятий, «имён»…стол, человек, книга, Вселенная, благо. Наше знание о реальности складывается из наименований внешних причин, то есть из понятий и терминов. Что же делает понятие?! Из всего многообразия мира, оно выделяет некий определённый предмет (явление), и вбирает в себя все его неисчислимые свойства, оставляя на поверхности и акцентируя наше внимание на самом простом из них, одновременно оставляя за чертой мышления все остальные. Например, когда мы говорим «оранжевый», мы имеем ввиду какое-то определённое свойство, через которое мы познаём другие предметы…мандарины, апельсины, оранжевое настроение. И здесь, «оранжевый» – это пример предела, то есть определённого фокуса познания, а все остальные свойства, это пример беспредельного, неопределённого. Наше знание о предмете строится на том, что мы выделяем только очевидный фокус его познания, ограничивая объект каким-то конкретным толкованием, при том, что он имеет бесконечное количество других свойств. Мышление это то, посредством чего мы улавливаем и познаём это многообразие смыслов вещей. В основе мышления не пассивное восприятие информации, а специальным образом настроенное сознание, это кардинальная перестройка самих себя. И, когда в Своём послании к человечеству, Господь употребляет философские понятия, такие, как «богобоязненность», «благочестие», «справедливость», Он сразу задаёт нам вектор их первого признания, одновременно побуждая нас размышлять, искать и находить, по Его милости, остальные грани, погружаясь в необъятную природу их светлых идей.

Вот, почему человек рассматривается Творцом, прежде всего, как существо «разумное», а дыхание разума – это мышление. Без высокой мысли мы задыхаемся, превращаясь в примитивный организм, один из многих, который живёт инстинктами и рефлексами. Поэтому Всемогущий Господь призывает всех уверовавших в него: «…отвечайте АЛЛАХУ и Его посланнику, когда он призывает вас к тому, что дарует вам ЖИЗНЬ…», следуйте призыву Всевышнего Творца размышлять, изучать и постигать Его знамения – именно это придаёт бесцельному, биологическому существованию человека «дыхание жизни», и это особенно важно для понимания. Нужно научиться мыслить и здесь представляется бесценным опыт первых философов античности. Да! Ещё очень сильны у них воображаемые картины мира с яркими мифологическими красками и, на уровне первичного восприятия, мусульманина это сразу отталкивает. Да! Ещё слишком устойчивы их политеистические привязанности, а некоторые поступки удручают в высшей степени, но, при более глубоком изучении их философской мысли, можно увидеть, как через тернии и шоры теистических фантазий, разум, мышление, познание выводит их на единосущностную, созидательную силу. Они называют её по разному: «Перводвигатель», «Единосущный», «Необходимосущий». Постепенно отдаляясь от обрамления мира «богами», будучи вне Божьих Откровений, они всё-таки нащупали присутствие Абсолюта над всеми мыслимыми причинами мироздания.

Поэтому, в рамках единой параллели, возможно такое наблюдение – когда Господь готовил сынов Израиля к их высокой миссии нести Его слово людям и стать «царством священников», почти одновременно, в разных точках мира Он избирает определённые народы и через их этнографический, культурный, политический опыт, зарождает «философское мышление» и распространяет по миру, чтобы познав его, человечество встретило Послание будучи зрелым, разумным сообществом и составило своё будущее на основе осмысленных идей Его великого, благодатного замысла.

Сходные философские пробуждения мы находим повсюду, но особенно ярко в античной Европе и в Восточной Азии. Немецкий философ XX века Карл Ясперс, назвал это явление «осевым временем», когда в разных концах света, независимо друг от друга и почти одновременно возникает созвучие теорий объяснения мира, сходных по своей семантики. Он же отмечал, что философия начинается в пограничных ситуациях, когда душа колеблется: трагедия, страх, любовь.

Так умами древних мыслителей зарождалось разумное начало современной цивилизации. Но, чтобы услышать первые голоса философии и познать её значимость, мы должны сбросить с себя клише жёсткой антипатии ко всему, что исходит от «приверженцев куфра» (неверия). Нужно понять, наконец, что все знания от АЛЛАХА и неважно, каким путём они пришли в этот мир. Нам пора вспомнить хадис пророка о том, что Господь помогает Своей религии даже через многобожников, и уж конечно, нельзя забывать о том, как он ценил и уважительно относился ко всем альтруистам, вне зависимости от их религии, хотя бы на примере Мутима ибн Адия.

Когда-то вызовы прежних времён требовали воспитания «муджахидов», чьи умения и навыки, в борьбе со злом, были направлены, прежде всего, на владение копьём и мечом. Сейчас, в наше высоко-технологичное время, битвы за сердца людей перешли на интеллектуальные площадки. Сейчас, как никогда, нужны «войны – интеллектуалы», чьё оружие – Священный Коран, философия и наука.

II. ИСТОКИ ФИЛОСОФИИ ЗАПАДНОГО МИРА

Античная философия

О философии написано сотни книг, учебников, статей, монографий. Особенно в последнее время философские сюжеты активно используются в художественной литературе, в живописи, в драматургии и всякий раз, обращаясь к тем или иным источникам, первое что бросается в глаза – это отсутствие среди философов хоть какого-то единства в толковании целостной картины мироздания. Все они различны и все они постоянно спорят между собой, обвиняют в непонимании, в ложных суждениях, но при этом считают друг друга «философами».

Диспут начинается уже с вопроса – что такое философия и зачем она нужна.

Другое дело точные науки, где всё чётко и понятно. Есть правильная формула, а есть неправильная, есть линейный алгоритм, а есть циклический. Да! Математики и физики тоже дискутируют между собой и могут не соглашаться друг с другом, однако «закон сохранения энергии» остаётся для всех одинаков, а длина окружности всегда равна длине диаметра, умноженного на число «π» – и это неизменно.

А здесь…Платон спорит с софистами, Аристотель с Платоном, стоики с эпикурейцами, скептики и со стоиками, и с эпикурейцами, и с Платоном. Казалось бы, зачем всё это нужно и для чего изучать эти интеллектуальные дебаты, где у каждого своя правда?!

Но, если хоть немного погрузится в эту фундаментальную науку, из которой кстати вышли и математика, и физика и все прочие дисциплины, можно с удивлением обнаружить, что главный первопринцип её метода, это «логика». В основе высокого мышления – чёткое, структурированное, поэтапное движение мысли от начальной точки «удивления» к «вопрошанию» и далее, к новым и новым степеням осмысления и открытий. Это стройная линия восходящего познания истин. До Аристотеля такой формат мышления обеспечивался обязательным знанием математики, поэтому большинство философов античности, да и современных мыслителей, как правило это хорошие математиками, физиками или представители других сфер математического и естественно-научного блока. Аристотель же, будучи слабым математиком, вывел «логику» в отдельную сферу знаний, в которой соединил элементы и формы мышления в строгий процесс рационального познания миробытия.

Философия открывает людям мир.

Эйнштейн говорил, что Достоевский оказал на него большее влияние, чем все математики вместе взятые. И нет ничего удивительного, что столь выдающийся учёный с мировым именем, совершивший поворот в понимании сущности пространства и времени, признаёт философские идеи писателя основной причиной своих достижений.

Вот почему изучение философии нужно начинать именно с первых мыслителей. Чтобы мы вместе с ними шли по ступеням познания, шаг за шагом продвигаясь от простых суждений к более и более сложным интерпретациям, подготавливая своё разумное сознание для новых, уже собственных открытий. Как в математике…сначала 1+1, следом «таблица умножения», потом сумма углов треугольника и так дальше.

Принято считать, что античная философия начинается с затмения солнца, которое произошло около 585 года до новой эры и которое предсказал греческий математик и философ Фалес. Скорее всего, это событие, само по себе, не имело бы исторически значимого интереса, но то, что оно было предугадано расчётным путём, настолько врезалось в память современников, что это чудесное открытие, нашло своё отражение в произведениях многих древнегреческих авторов.

Так солнечный свет стал причиной возникновения античной философии, в то время, как негасимый свет Божьих Откровений открыл людям новые горизонты философского мышления, зародившегося когда-то у эллинов.

Закат античной «мысли» принято дотировать 529 годом уже новой эры, когда христианский император Рима Юстиниан, издал эдикт о запрете на публичное преподавание философии, как учения чуждого христианской доктрине. На основании этого же эдикта были закрыты все философские школы, включая академию Платона, которая прослужила к тому времени, уже почти тысячу лет.

Но оказалось, что идеи нельзя запретить, как нельзя запретить человеку мыслить.

Мысль! Воплощение природы человека, которое неотделимо от его сущности, разговор сознания с незримостью, как по Декарту – «я мыслю, значит существую». Но сам по себе мыслительный процесс ещё не делает из человека философа. Уже в самом начале разговора об этом, возникает сразу несколько вопросов, например, когда и как появляется философское мышление? Был ли период в человеческой истории, когда философского мышления не существовало? По какой причине простые, разрозненные, инстинктивные мысли в умах древних греков стали превращаться в сложный процесс познания мира, и по сей день, доступный только тем, кто страстно жаждет своего перевоплощения из человека толпы в хранителя идей?

На сегодняшний день нет утвердительных ответов ни на один их них. Все даты условны, объявленные причины – не более, чем версии. К сожалению, до нас не дошли философские воззрения древних мыслителей в их оригинальном исполнении. Однако по обрывкам последующих текстов, надписей, высказываний, произведений искусства и литературы сложились общепринятые научные взгляды на условия зарождения первого философского опыта, который, в свою очередь, стал фундаментальной основой всей последующей мировой научной традиции.

Первое условие – возникновение письменности, как символического языка общения. Это особое античного достояния. Именно греки создали алфавит, заимствовав его у финикийцев, который был приспособлен для выражения особых форм человеческой мысли. Появляются гласные буквы, появляются слова, именующие один и тот же предмет или явление, но под разными оттенками его дифференциации. Например, языковую единицу речи, которые мы называем понятием «слово», в греческом языке обозначали терминами «mythos», «logos», «epos» и каждое из них употреблялось в зависимости от избираемой контекстной интерпретации.

Первые свидетельства об этом явлении – это VIII век до новой эры, период которым дотированы первые античные письменные источники, хотя, конечно, греческая письменность появилась за долго до этого.

Любопытно, что до XVII века, такие науки как математика, физика, астрономия, физиология и другие являлись частью философии, которую Сенека назвал термином «натуральная философия» и которая возникла, как попытка осмысления причин и закономерностей природных явлений. После XVII века, когда языками европейской науки становятся немецкий, французский, английский, эти учения появляются в форме переводов с латинского, поскольку до этого времени латынь была языком рационального знания. Поэтому в современной научной лингвистике так много терминов и понятий, имеющих латинские корни, но они, в свою очередь, появились, как проекция античных знаний. Чем, например, занимался Цицерон?! Он переводил греческие тексты на латинский язык, сокрушаясь о том, что язык Рима слишком беден, чтобы передать всю семантику «эллинской» мысли. Надо отметить, что римляне очень бережно относились к античным достояниям.

Греческий язык не переводил смыслы с других языков, он их создавал, одновременно формируя язык науки. Именно греки заложили первоисточники научной мысли, которые задавали начальные, фундаментальные основы рациональных и иррациональных суждений.

Постепенно, посредством зарождения и развития философии, простые слова обыденного языка общения, первые мыслители, начали превращать в научные термины и понятия. Они ставят их в определённые контексты своего мышления, как бы заставляя их принимать на себя определённый научный смысл.

Например, главный Платоновский термин «eidos» – «идея», которые, по его мнению, образуют собой идеальный, незримый мир, постигаемый только разумом. Это высший уровень истинных смыслов, определяющих форму и содержание каждого предмета или явления физического мира. Прикоснуться к нему можно только интеллектом, а не органами чувств. Однако в повседневной жизни слово «eidos» означало «внешний вид» или «внешний облик». Так, посредством определённых интерпретаций и контекстных форм, в своих диалогах Платон видоизменяет значение этого слова, которое в быту указывает на внешнюю форму, преображая его в филосовский термин, означающий прямо противоположное – незримую идею.

Или греческое слово «oysia», или на латыни «substantia», а на русском «сущность». Изначально, в разговорной лексике, это слово означало «надел земли». Когда грек покупал земельный участок, говорили, что он купил «oysia». Именно у Платона это слово становится научным понятием, которое, вот уже более 2 000 лет, активно используется в различных сферах познания.

И, наконец третий пример, слово «космос». Скорее всего, в своём научном значении, его впервые употребляет Гераклит. Он берёт его из разговорной речи, греческого глагола «украшать», и прилагает к описанию Вселенной, которая восхищает его своей красотой и своим порядком. Так простое греческое слово «украшение, украшать» стало научным термином, характеризующим необъятную Вселенную.

К слову сказать, Гераклит считал, что в основании мироздания лежит некая «разумная субстанция», которая управляет «космосом» и создаёт её идеальный порядок. В свою очередь, Платон был уверен, что «мир идей» воплощается в материальной действительности посредством божественного промысла. Так, вне постулатов Божественных Откровений, философы постепенно меняют мифологическую картину мира, воспетую поэтами, на учение о рациональной Вселенной, за которой стоит единая, мощная, живая сила, недосягаемая по своей природе и непостижимая в своём величии. Именно посредством высокой мысли философов, устойчивое политеистическое сознание греков начинает озаряться пока ещё далёким светом просвящения.

Так греческий язык приобретает всё новое и новое многообразие форм и значений, словно по идеальному замыслу Творца, перевоплощаясь в высокий язык науки, чтобы занова открыть человеку его природное свойство «разумности», но уже вне рядовой повседневности, а в познании Себя и Мира, который его окружает. Поэтому первые Римские учёные позднеантичного периода, начинали свой путь в науку через обязательное изучение греческого языка.

Любопытно отметить, что спустя почти 10 веков, для ниспослания человечеству Своего последнего Откровения, Господь избирает общину, этнографически очень схожую с античными греками. То же структурирование по территориям проживания; та же любовь к поэзии; отсутствие имперских амбиций; те же народные собрания и разделение на принимающих решения и всех остальных; воспитание юношей в духе физического закаливание и крепости, но самое главное – уникальный язык, с его разнообразием языковых значений, которые были выпестованы Всевышним Творцом для последнего обучающего урока об истинных смыслах бытия, что постигаются через рациональное мышление, зарождённое Божественной Волей, языком античных греков.

И это, на самом деле, далеко не праздная вещь.

Как мы идентифицируем себя в этой огромной, сложной Вселенной?!

С одной стороны есть фундаментальные идеи, а с другой – языковые формы, посредством которых эти идеи воспринимаются нашим сознанием. Люди почти не задумываются об удивительной эзотерики «языка». О том, как такое возможно, чтобы в некой последовтельности совершенно нелепых знаков, отражалось всё многообразие зримой и незримой реальности. На протяжении догих веков, великие мыслители спорят о происхождении «языка». Одни воспринимают его, как дар Небес, другие считают, что это творение человеческих «рук», но несомненно одно … истинность Богооткровения, просвещенческая сила мысли, аутентичность законов Природы, базовые принципы справедливости, благородства и высокой миссии человека в этом мире целиком и полность зависят от корректности и точности языковых символов, раскрывающих перед нами все эти идеи.

Язык – вместилище Идей.

Так случилось, что все человеческие языки относятся непосредсттвенно к тем народам, которые на них говорят или к странам, где они живут. Например, «арамейский» язык был назван в честь «арамеев» … одной из семитских народностей, которая на нём говорила, проживая на территории Шама (современной Сирии, Ливана и Палестины),. «Сирийский» язык произошёл от арамейского примерно в I веке до новой эры и его название связано с названием Сирии.

Название древнееврейского языка «иврит», на котором был написан Ветхий Завет, происходит от слова, означающего «переходить на другую сторону». По одной из версий, когда пророк Ибрагим (Авраам) отправился в странствие, его путь лежал через большую реку и ему пришлось переправиться на другой берег, поэтому язык «иврит» или «ибрий» был назван в честь этого перехода. Некоторые еврейские учёные считают, что их язвк был назван «ивритом», потому что «сыны Израиля» переходи по пустыни с места на место со своим скотом в поисках воды и пастбищ. Как бы там ни было, название «иврит» относится к конкретному народу. Этот язык исчез примерно в V веке до новой эры. Много позже, уже в XX веке новой эры евреи попытались воскресить древнееврейскую лексику, чтобы сделать её языком повседневности для своего народа и отчистить её от влияния и присутствия других языков, возникших за многие столетия жизни евреев под чужим владычиством. Возрождение «подлинного иврита» было важнейшей частью сионистской идеологии и здесь ведущие роли сыграли Элиззер Бен-Йехуди и Хайм Вейцман. Однако сделать это не удалось. Современный «иврит» не является ни древнееврейским, ни классическим «ивритом». Оба эти языка оказались стёрты и сегодня использутся только в религиозных практиках.

Персидский язык относится к «персам». Французский» связан с «франками», завоевавшими часть Европы после падения Римской империи.

Так, все языки принадлежат определённым народам или группам, за исключением одного … «арабского».

Он не был назван в честь какого-нибудь племени, нации или страны и никогда не принадлежл какому-то определённому народу. Название арабского языка происходит от слова «арабия», что означает «ясный, красноречивый». Это название никак не связано с людьми, которые на нём гооврили. Наоборот. Люди, которые на нём говорили были названы «арабами» в честь этого языка. Как сказал Благославенный Господь в Своей Книге: «Мы ниспослали Коран законом на арабском языке…», то есть на языке очевидном, выразительном, разъясняюшем.

Происхождение слова «араби» не указывает на какое-то племя, рассу или территорию, а сам арабский язык не ограничен никакой этнографией. Ближайший потомок пророка Нуха (Ноя), первий царь Йемена, который считается наиболее ключевой фигурой в арабском мире, Йаруб ибн Кахтан был назван этим именем, потому что он говорил на арабском языке, а не наоборот. Он был далеко не первым, кто заговорил на арабском, ибо арабский язык существовал и до него.

Благородный пророк Ибрагим (Авраам), как и его отец, не был арабом и не говорил на арабском языке, в отличии от его родного сына, пророка Исмаила (Измаила), который долгое время жил в пустыне среди бедуинов племени «джурхум», где и обучился арабскому языку, при этом Исмаил является одним из прародителей всех арабов. Это лишний раз доказывает, что человек приписывается к арабом посредством арабского языка, а не посредством родословной или месту проживанию.

Прошли столетия и языки древних цивилизаций исчезли с лица земли. Нет больше древнееврейского и арамейского, что несли свет Божественного Послания в Таурате (Тора), Забуре (Псалтырь) и Инджиле (Евангелие). Почему?! Потому что пришло время последнего Небесного Откровения, которое должно было стать царственным гимном Вселенскому Разуму, чтобы на место «Homo sapiens» (человека разумного) пришёл «Homo intelletctuales» (человек интеллектуальный). Для этого нужен был особый язык, который объял бы своим значением каждую «клетку» мироздания.

Все древние языки были либо искажены, либо модернизированы, за исключением «арабского», который на проятжении тысячилетий сохраняет богатсво своей лексической и семантической структуры.

Например, в русском языке насчитывается около 170 тыс. слов. Примерно столько же в немецком и французском. Английский и китайский языки, содержат по 600 тыс. слов каждый и это очень неплохой результат. Тогда как словарный запас арабского языка превышает 12 млн. слов.

Когда-то давным-давно Британия была родиной «кельтов», пока однажды, примерно в V веке, на остров не высадились германские племена «англов», «саксов» и «ютов». Они убили и поработили практически всех коренных жителей, назвав их «валийцами», то есть «чужаками». Отсюда название «Уэлс» … исторической части Великобритании. Так началось рождение «древнеанглийского» языка. Затем на него стали влиять «греческий» и «латынь», особенно после того, как новые британцы приняли Христианство. Через некоторое время на остров вторглись «норманы» с территории Франции и это тоже оказало своё воздействие. Словом «древнеанглийский» язык, за долгие годы, оказался помесью разных языков и диалектов. Он прошёл несколько этапов становления, тарнсформируясь из «древнеанглийского» в «среднеанглийский», а из «среднеанглийского» в «современный» английский язык. При этом «древнеанглийского» больше не существует, а «среднеанглийский» претерпел настолько существенные изменения, что если сегодня какой-нибудь британский интеллектуал возьмёт текст XIV века, например Джеври Чосера, он не сможет его понять без специальной подготовки или специального словаря, и это речь идёт об интеллектуале, а что говорить о простом английском обывателе. Всего лишь 6 веков назад. Более того, тот кто сегодня изучает английскую литературу, непременно столкнётся с большими трудностями, читая даже произведения Шекспира, хотя нас отделяет каких-нибудь 3 столетия. Процент научных и лингвистических терминов, заимствованных из других языков, в английском составляет более 80 процентов, но сегодня всё это нисколько не мешает этому замечательному языку сближать миллионы людей по все планете.

А, как очаровательно звучит эта знаменитая французская «R» для большинства «нефранцузов». Говорят, что такая языковая особенность была у них невсегда и появилась сравнительно недавно. Однажды, много лет назад один из французских королей не выговаривал букву «Р», и его подданые стали ему подрахжать, стараясь всячески походить на своего властителя. Так и родилась эта восхитительная «французская картавость».

Но подобное никогда не могло случиться с арабским языком, потому что он сильнее всех арабских королей. Такой защиты от вмешательств и искажений нет ни в одном другом языке, но главная его черта – это способность нести богатство идеи, в самых коротких фразах и выражениях, сохраняя свою уникальность на протяжении всей истории своего существования. Именно поэтому любой мусульманин сегодня может прочитать «хадис» пророка, написанный 1400 лет назад и понять его без какой-то специальной подготовки.

Арабский язык уникален, ибо он подготовлен Благославенной Мудростью Всевышнего Творца, чтобы контурами его букв освещать человечеству путь в Небесный Мир. Именно Священный Коран стал главным хранителем арабского языка, его глубиы, его форм, его правил, чтобы до конца времён священное Слово Писания оставалось неизменным.

В последующем, исламская теология была развита трудами самых разных великих учёных, которые представляют буквально все этнические группы от востока до запада, но на каком-бы языке ни говорил мусульманский богослов или немусульманский исследователь, изучение святых текстов Шариата, раскрытие его глубинных смыслов, невозможно без изучения арабского языка, также, как когда-то было невозможно изучение философии, математики, астрономии без греческих первоистоков.

На этом простом сопоставлении приходит осознание того величия, которым АЛЛАХ одарил человечество посредством науки, ибо, чтобы подарить её людям, также как для последнего Откровения, был избран и сформирован опыт специально избранной общины. И, если для этого Господь выбрал именно греков с их ментальным, эксклюзивным сообществом и лексической уникальностью, значит никакой другой народ, не смог бы стать более идеальной причиной зарождения «разумного мышления», как явления, жизненно необходимого человечеству для познания Его замысла.

Всевышний одарил нас наукой, чтобы мы могли следовать одну из самых главных Его напутствий – размышлять, познавать миры, неуклонно, не останавливаясь ни на одно мгновение, идти по пути разумного осмысления бытия. Пророк когда-то сказал: «Тому, кто избрал путь знания, АЛЛАХ облегчит путь в Рай».

Прежде чем поселить Адама на землю, Господь обучил его «именам». Как сказал бы Платон, Он окунул его в светлый мир идей и истинных смыслов, которые наш праотец вобрал в себя и стал не просто наместником, а интеллектуальным наместником на земле.

Так, на самом высшем макроуровне соединились два языка, объединённых лексической незаурядностью и красотой, каждый из которых принёс человечеству свой уникальный Божественный светоч: один – науку, другой – Откровение.

Нобелевский лауреат по физике 1979 года Стивен Вайнберг говорил, обращаясь к своим студентам, что когда вы занимаетесь математикой, обращайте внимание на красоту ваших алгоритмов и уравнений. И тогда вы поймёте, что эстетика применяемых вами теорий играет не меньшую роль в их подтверждении, чем их последовательность и обоснованность. Законы природы не просто точны, они изящны в своём великолепии.

За тринадцать веков до этого курайшиты-язычники, выдающиеся мастера поэзии и художественного слова, незаметно приходили к дому пророка, чтобы втайне послушать Священный Коран, наслаждаясь неповторимой красотой Божественного Слова. Всё, до чего Господь «дотронулся» Своей милостью несёт в себе эстетическую уникальность – Откровения, наука, Природа и её законы объединены красотой их физических воплощений, равно, как и наоборот – гротескные формы какого-либо явления материальной действительности, как правило указывают на его искажённость.

Три Свои жемчужины АЛЛАХ вложил в первого человека – Дух, Знание и Свободу воли.

Разглядев их яркий свет, исламские учёные, примерно с VIII по XIV века, сделали арабский язык, ещё и языком мировой науки. Более поздние исследователи называли его «Восточной латынью», однако в отличии от своего аналога, он остался живым языком, который сохранил за собой и коммуникативные функции. Также, как и греки когда-то, мусульманские улемы внесли немало арабских слов в основу смысловых значений научных понятий. Они переводили Евклида, Архимеда, Птолемея и других мудрецов, комментировали и развивали их идеи, во много, предлагая новые научные модели. В Багдаде и Дамаске были созданы центры астрономических наблюдений, которые были собраны в научный труд под названием «Подтверждённые таблицы IX столетия» и в которой содержалось большое количество вычислений, к примеру, расчет наклона эклиптики, по своей точности почти полностью совпадающий с современными цифрами. Абдуррахман аль-Хазини (XII век), автор трактата «Книга весов мудрости», продолжил исследования Архимеда по рычажным весам и центрам тяжести, более того, он пошёл дальше и распространил теории античного учёного на тела в воздухе. Крупнейший вклад в «оптику», после Птолемея, сделал ибн аль-Хайсам (XI век), которого в Европе звали Альхазен, будучи автором сочинения «Книга оптики», он впервые отверг древнюю гипотезу о лучах зрения, исходящих из глаз, и дал правильное описание строения глаза, а также свойств бинокулярного зрения.

Невозможно сосчитать и измерить глубину познаний исламских учёных времён расцвета просвещения. Историк Филипп Хитти с иронией противопоставляет расцвет знания в Багдаде того времени практически полной безграмотности в Европе начала Средних веков: «В то время как на востоке ар-Рашид и аль-Мамун углублялись в греческую и персидскую философию, на западе Карл Великий и его лорды овладевали искусством написания собственных имен». Когда-то мусульмане были в авангарде научной мысли. Когда-то мусульмане, как в своё время «эллины», открывали остальному миру путь к знаниям. Нам пора вспомнить об этом.

Так заложено, что «умопостягательная» потребность человеческой души, как врождённая часть её природы, строгим наследием должна передаваться из поколения к поколению, делая нас лучше и наполняя наше мироощущение всё более и более яркими красками. Но, к сожалению, устойчивая, динамично развивающаяся привязанность к физической реальности привела к её угасанию. Наша когнитивная сущность перерождается и становится «дворецким» материального мира. Главный смысл жизни современного человека, основан на том, что жизнь бессмысленна. Эдакая пораженческая форма бытия – «есть только здесь и сейчас, поэтому живи как хочешь, ибо все целеуказания и ценностные ориентиры определяются только твоим желанием». В своё время эпоха Модерна ознаменовалась небывалым развитием западной цивилизации, которое рассматривается, как результат «расколдовывания мира», с грустью упомянутого ещё Фридрихом Шилером в стихотворении «Боги Греции», и в последующем, оформленного в отдельную концепцию немецким философом Максом Вебером, который считал, что прогресс западной цивилизации – это рационализация мира. Некоторые сообщества современных учёных видят задачу науки в том, чтобы «освободить мир от тайн, а общество – от чар религии». Под их влиянием жизнь становится более «простой и понятной», ещё и некоторые духовные лидеры, своим неподобающим поведением «подливают масло в огонь», растаптывая остатки веры в сердцах простых людей.

Каковы же последствия столь самонадеянных попыток оторвать науку от того, Кто её создал и подарил человечеству, покажет время. Но, чтобы предельно эффективно противостоять этому динамично развивающемуся, пагубному явлению, нам необходимо вернуться к истокам, к тому с чего всё начиналось. Мы должны вернуться к осознанию высоты человеческой мысли, к всецелой значимости того, что мы называем «разумным мышлением», которое столь тщательно и искусно Всемогущий Творец сформировал в нашем сознании.

Мы живём в век небывалого научно-технического прогресса. Рациональные знания увели человека настолько далеко вперёд, трудно представить себе что-то, что не придумано или не создано силой гениального человеческого разума. Геномные разработки, чипы, космические технологии и управление энергией…и вот, на этом взлёте возникает вопрос – а, нужна ли нам, вообще, философия в наш стремительный век?! Не исчерпало ли себя иррациональное мышление, не утонуло ли оно в физическом мире?! Не превращается ли мышление в «технологии»?! Современный мир находится в процессе открытия невероятных научных горизонтов, за которыми сплошная неизвестность. Уже сейчас, в простой бытовой жизни мы пользуемся научными достижениями, которые ещё 30 лет назад были сказкой, но что мы знаем о них?! Каково их воздействие на человеческую природу, на социальные связи?! И наконец, самое главное, не нарушает ли человек своим гением ту Божественную гармонию мироздания, которая была заложена испокон веков, и которую так важно сохранить ради самого человека?!

В этом осмыслении нам жизненно необходимо, как можно быстрее перевести своё мышление на новый уровень, сейчас, как никогда, необходимо постичь новые глубины смыслов бытия и сознания – таких понятий, как «общее благо», «мир» и «реальность», «жизнь» и «вечность», «честь» и «достоинство», «справедливость» и «благочестие», а для этого нам нужна философия.

Когда-то эта планета принадлежала людям, а мышление было высшим уделом человеческого естества. Сейчас же технологии постепенно становятся хозяевами этого мира, а процесс познания человек, с удовольствием, передаёт «искусственному интеллекту», оставляя за собой только «мысли рутинного бытия». К чему это приведёт!? Время покажет.

Итак, второе условие появления философской мысли – это мифология и предания, на которых строилась картина мира древних греков и которую, как ошибочно считают некоторые исследователи, безжалостно уничтожила философия со своим «новым мышлением» под девизом – «От мифа к логосу (разуму)», ставшим основой научной рациональности.

Античная мифология представляла собой целый пантеон «богов, полубогов, царей и героев», нарисованный воображением поэтов. Каждый из них олицетворял некую высшую власть над земным миром. «Богов» свергают их дети и те низвергаются в тартар – низший уровень гнили и мрака, который находится в глубине земли под «царством Аида». Так на смену Урану пришёл его сын Кронос, на смену Кроносу пришёл его сын Зевс и «боги Олимпа» воцарились во власти. Но и им «пророчица» предсказывает гибель от невиданной силы, которая восстанет из тартара, из глубины земли, и сметёт этот пантеон «небожителей». А до тех пор они «правят миром» в воображении античных поэтов, при этом, «герои», будучи отпрысками «богов» и земных красавиц, из всех земных существ были единственные, кто могли себе позволить спорить с «богами». Ярким символом античной героики является царь Одиссей, который был «полубогом – получеловеком». Ему благоволили одни «небожители», другие же враждовали с ним, как например, Посейдон.

Философы, особенно неоплатоники, часто используют миф об Одиссеи, для раскрытия сущностных идей различных форм человеческого сознания. Ещё за долго до Шекспира, они считали, что все люди – актёры в этом огромном театре мироздания. Каждый из нас играет свою роль, с одним очень важным примечанием…мы не знаем «пьесы», мы не являемся режиссёрами и не знаем, чем всё закончится, так неоплатоник Плотин, сравнивал людей с куклами. И только «герои» могут претендовать на первые роли, в то время, как все остальные – не более, чем массовка.

Поэты – это создатели античного политеизма, их чётко структурированные фантазии складывали для окружающих всё новые и новые образы «высших существ» с вполне себе человеческими страстями и привязанностями, поэтому у греческих «богов» нет единой истории, есть версии событий, запечатлённые пером того или иного поэта, часть из которых мы берём у Софокла и Эсхила, часть у Еврипида и Пиндара и у некоторых других. В более менее целостном восприятии, придуманная и воспетая поэтами, мифологическая картина мира нашла своё воплощение в произведениях двух основных авторов периода ранней античности: Гомера с его «Илиадой» и «Одиссеей», и Гесиода с его сочинением «Теогония», это всё приблизительно VIII век до новой эры.

Политеизм был далеко не новым явлением для того времени, не избежали его и греки. Они были убеждённые политеисты и не потому что ничего не знали о единобожие, а потому, что были уверены в истинности своих мифологических воззрений, поэтому античные философы воспринимали появление христианства с устойчивым недружелюбием, а иногда даже с враждебностью, воспринимая их, как людей, которые распространяют ошибочные трактовки причин и сущности мироздания.

И, здесь возникает первый когнитивный диссонанс в осмыслении этого исторического факта. Такое неприятие было бы понятно, если бы в античную Грецию вместо христианства пришёл бы, например, ислам. Мифологическая картина мира, которая была устойчиво влита в сознание философа, пусть не такая, какой её рисовали поэты, но тем не менее абсолютно не приемлема в рамках религии мусульман. Ислам, категорически отвергает политеизм в любых его формах и проявлениях…нет никого, кроме Единственного Всемогущего Господа, только Он всем управляет, и лишь к Нему одному мы обращаем свои молитвы и своё поклонение.

Убеждён, что современные мыслители легко объяснят причины этого первого момента «неузнавания» и взаимного отторжения, хотя в христианской догматике и эзотерических воззрениях античных философов было много общего. Например, возможность реинкарнации «бога» в человека, то есть предание ему антропоморфной сущности, а также создание образов «святых заступников» за людей перед его немилостью. В качестве иллюстрации к этому тезису приведу один пример. Поэт VI века до новой эры, реформатор и политик Солон, в одном из своих поэтических сочинениях написал:

«Наш же не сгинет народ никогда по немилости Зевса,

Или от гнева других в сонме бессмертных богов:

Великодушная наша заступница, дева Афина,

Зевса державного дочь, руки простерла над ним…».

Так, Солон восторгался «девой Афиной», дочерью «верховного божества», которая заступается за греков и защищает их от его немилости, подобно тому, как в христианской канонической традиции это делает заступница «Дева Мария», с поправкой, что она не дочь, а «матерь божья». В миссале – «богослужебной книге» римской католической церкви, есть такие строки: «Дева, Матерь Божья, помяни нас, ибо Ты стоишь перед престолом Божьим. Замолви за нас доброе слово, чтобы отвести от нас гнев Его».

Тем не менее философы не принимают христиан и сокрушаются в связи с усилением их влияния, особенно ярко это выражено в сочинениях одного из поздних античных философов, неоплатоника Прокла. Он написал трактат против христиан, который таинственно исчез, но до настоящего времени дошли только некоторые фрагменты. Стоит отметить, что христианские теологи отвечали им взаимностью, пока и вовсе не запретили.

Между тем, как писал ранний греческий философ Фалес, всё было наполнено «богами», другими словами «всё наполнено божественным присутствием», при этом религия у греков была неотделима от политики. Поэтому, одно из обвинений по которому был приговорён к смерти Сократ звучало, как «введение новых «богов»» – это считалось государственным преступлением. У римлян мифология дошла до ещё более крайнего предела – у них был «бог рождения ребёнка», «бог прекрасного» и «бог ужасного», «бог сточных вод» и так далее. Обитая большую часть времени в «незримом мире», тем не менее они довольно часто, «спускаются» к людям в различных земных воплощениях, одни из них, чтобы помочь, другие – чтобы навредить. Вообще, истории противостояния «богов» между собой, сражения героев с мифическими существами, столкновение «высшей воли» и человеческой свободы, всё это было постоянным сюжетом античных поэм и трагедий на театральных подмостках, посредством которых осуществлялось воспитание личности, раскрывая для неё и вкладывая нормы морали и ценностные ориентиры. Недаром Аристотель говорил о трагедии, как о способе «очищении души» посредством возбуждения в ней особого состояния, наполненного сопереживанием и состраданием. Он называет это состояние «катарсисом».

Так, прежде, чем возникают первые философские тексты, греки создают поэтические произведения. Возникает такое явление, как театр. Поэтому произведения первых философов, таких например, как Гераклит, Парменид, по форме ещё очень близки к мифологической литературной драматургии.

Греки были носителями удивительной по сегодняшним меркам памяти, они заучивали и читали стихи невероятных размеров.

Любопытно, что этим же свойством обладал и другой народ, проживавший на противоположном берегу Средиземного или, как его называли, Великого моря. Для арабов поэзия была символом высокой образованности и почёта. Как и греки, они обладали невообразимой способностью запоминать большие тексты. Их любимым занятием, наряду со всевозможными турнирами и сражениями, было устраивать публичные поэтические чтения, при этом они могли делать это часами, тут же создавая различные жудожественные сюжеты. Причём это были не просто зарифмованные фразы, а красивый, стилистически выверенный, поэтический текст, объединённый общим смыслом и составленный по всем канонам восточной поэзии. У арабов были свои мастера и эксперты, которые тут же оценивали чтецов и поправляли их, если они отклонялись от правил стихосложения.

Это было нечто удивительное.

Большинство арабов не умели ни читать, ни писать, поэтому их поэзия, как правило, имела устную традицию и, помимо культурного аспекта, являлась незаменимой формой наиболее содержательной и наиболее яркой передачи важной информации. Такими оригинальными посланиями описывались события и распростронялись вести по всей территории Неджда и Хиджаза (современной Аравии). Таким оригинальным способом жители пустыни направляли друг другу жалобы и требовали правосудия.

Любопытный пример особой значимости поэзии для аравийской жизни, дошёл до нас в истории, которая произошла в Мекке незадолго до начала пророчества.

В те далёкие времена арабы были многобожниками и жили небольшими родо-племенными группами. В основной своей массе они вели кочевой образ жизни и переселялись с места на место. Их называли «бедуины». Однако некоторые арабские племена избрали осёдлую жизнь, создавая на своих землях малые и крупные поселения. Ещё с древних времён, подобно тому, как Афины были главным центром религиозной и светской жизни у греков, для арабов это был город Бекка (современная Мекка). Сюда, к благославенным стенам священной Каабы, отовсюду стекались паломники, торговцы, ремесленники и прочий люд. Здесь, на всевозможных собраниях, праздниках, свадьбах, играх и турнирах воплощались крепкие социальные связи между различными племенами, поэтому в городе всегда было людно, оживлённо и велась активная, разносторонняя жизнь. И вот однажды один араб из йеменского племени Зубайд прибыл в Мекку, привёз с собой товар и продал его местному родовитому купцу по имени аль-Ас. Тот забрал всё оптом и пообещал расплатиться на следующий день, однако оплаты в указанный срок не последовало. Прошёл ещё день, потом ещё, потом ещё пять и «зубайдит» понял, что его попросту обокрали и никаких денег он уже не получит. Аль-Ас обладал серьёзным достатком и весомым положением в городской среде, поэтому, будучи далеко от дома, не имея возможности защитить себя или попросить помощи у своих родных, обманутый торговец несколько дней взывал к своему обидчику, умоляя либо заплатить, либо вернуть ему товар, но всё было тщетно. Тогда он обратился за помощью к некоторым авторитетным мекканцам, однако никто не захотел конфликтовать со столь влиятельным и знатным вельможей.

Одинокий и беспомощный. Что ему оставалось делать?! В таких случаях арабы выходили на площадь к священной Каабе и громко, во всеуслышание дикламировали стихи, рассказывая о том, что с ними произошло и собирая вокруг себя массу неравнодушных горожан. Это было, как масс-медиа … как интернет … информация о случившимся мгновенно разлеталась повсюду и её последствия могли быть самыми непредсказуемыми. Тоже самое сделал и «зубайдит». Он написал поэму, объятую негодованием и горечью, о том, как подло обошёлся с ним местный олигарх. Он вышел в центр города и высоким поэтическим слогом стал читать о доверии и справедливости, о бесчинстве аль-Аса, о том, как гнусно поступает местная знать с честными людьми. Причём его поэма была так прекрасна, так проникновенна и так наполнена личной болью, что собравшаяся толпа с замиранием сердца слушала его историю, в искреннем возмущении проживая эту трагедию вместе с ним. Весть о случившемся мгновенно разлетелась повсюду и дошла до мекканских лидеров, вызывая в них сочувствие и негодование. Они тут же организовали общий совет, где после некоторого обсуждения, утвердили первую в мире Конвенцию о защите прав человека, в которой постановили защищать любого, кто столкнётся с подобным вероломством, внезависимости от его сословия, нации, достатка или религиозных убеждений и внезависимости от того, какое высокое положение занимает его обидчик. Впредь мекканские лидеры брали на себя обязательство внимательно следить за тем, чтобы в стенах города никто не был притеснён и чтобы подобные ситуации никогда больше не повторились.

Так, в суровой Аравийской пустыне, далёкой от мировой цивилизации, был образован первый в мире «профсоюз» по защите слабых и угнетённых, пострадавших от беззакония «сильных мира сего». Он вошёл в историю под названием Конфедерация благочестивых или Союз чести (Хильф аль-Фудуль). После этого мекканские вожди отправились на городскую площадь, где всенародно объявили о своём решении. Как известно, любой договор должен быть скреплён подписями его участников. Но как это сделать если не один из «благочестивых» не умел ни читать, ни писать?! Тогда, вместо подписи, каждый из них опустил ладонь в специальный сосуд с парфюмом, а затем приложил её к стене Каабы. Поэтому иногда этот договор называют Соглашение на благовонии. Затем они отправились к аль-Асу и заставили его выплатить деньги, показав тем самым, действенную силу принятой конвенции.

В этом повествовании прослеживается очень любопытный факт. Высокая значимость поэзии и любовь к ней объединила два народа, которые никогда не пересекались, по крайней мере на уровне этнографических связей. Но, как удивительно они повторяют опыт друг друга, связанный с восхождением своего языка, посредством высокго, художественного слога, до той степени, которая необходима, чтобы открыть человечеству две Божественные Книги – монотеизм и науку.

Третье условие возникновения античной философской мысли – греческая политика. Это особое явление, которое и послужило одной из главных первопричин зарождения высокого мышления, как важнейшего, системного знания.

Греки создали «полисы», отсюда термин «политика». Греческое слово «polis» не переводится на иные языки: государство – не подходит, город – тоже нет, наиболее полное определение – «политическое сообщество», но и оно не отображает всю его семантику.

Это были, как правило, небольшие города с собственным государственным устройством. Самым крупным из них были Афины. По историческим свидетельствам население среднего полиса составляло около 10 000 взрослых мужчин, то есть со всеми остальными жителями, примерно, от 30 до 50 тысяч человек. Всего насчитывалось около 1000 таких городов-государств, иногда они объединялись в союзы.

Полисы, в своём системном объединении, просуществовали сравнительно не долго – примерно с VIII века до новой эры и до IV века уже новой эры.

Это были совершенно нетипичные для того времени образования, с особым социальным и политическим устройством. В античных полисах сформировалась особая форма жизни, при которой граждане участвуют в политике, в спорте, ходят в театры, обсуждают сложные вещи, но, при этом, главный смысл жизни грека – это быть достойным представителем своего сообщества. В полисах не было царей, а если они и были то, только в символическом значении. Греческие аристократы вели свою родословную от «богов», например, Платон считал себя потомком Зевса, а Аристотель утверждал, что прародителем его рода был «бог медицины Асклепий». Это было заурядной практикой для тогдашней элиты и на меньшее они не соглашались, связь с «богами» служила достойным оправданием их завышенной самооценки.

Греческие предания говорят о том, что в древние времена герои были очень близки к «богам», в конце концов, герои возникали из контактов «богов» и людей, поэтому родословная и близость к «богам», это часть самосознания греков. И всё, что они создают: политику, искусство, спорт и многое другое, всегда рассматривается через призму «воли богов» – победа в войне, это победа «богов», правильно принятое решение, это «боги» подсказали. И, даже спортсмены, например Олимпийских игр, рассматривали свои победы, как шанс приблизится к «богам». Поэтому победителей турниров встречали целыми процессиями, им возводили статуи, слагали поэмы, а иногда и почитали, как «богов». К слову сказать, победителю олимпийских игр обязательно выплачивалось вознаграждение из казны полиса, равное пятистам драхм, что равнялось годовому доходу с богатого, крупного имения.

Традиция особого почёта и уважения героя-победителя, которая больше 2 000 лет практикуется и в современном мире.

У греков не было разрыва между политикой, искусством, спортом и религией. Причастность аристократии к возвышенному, трансцендентному миру, рассматривалась в качестве главной причины её главенства и власти. Власть рассматривалась, как дар «богов», соответственно несогласие с властью – это бунт против «воли богов», что считалось страшным преступлением. Именно греки задали это политическое клише будущим римским цезарям и последующим европейским королям и правителям. Хотя со временем, эзотерическое восприятие их статуса в народе стремительно угасало, но даже сейчас, в наш «прогрессивный» век, оно сохранилось в различных проявлениях восторженного пиетета к современным монаршим особам.

Так в античных городах царила символическая власть «богов» над властью людей, которые сами управляли своей жизнью, отдавая, при этом дань уважения и почёта «высшим силам».

Полисы были самостоятельны, но их объединяла их религия, их мышление и общие ценности, то есть их связывали не политические, а социальные, или скорее, символические узы.

Почему же создание полисов стало основополагающей причиной появления философской мысли?

Здесь следует начать с другого вопроса.

Что нужно, чтобы появилось мышление? Ответ прост – нужно жить так, чтобы оно появилось.

Появление нового типа рассуждений было обусловлено возникновением особого жизненного уклада, поскольку мысль, сама по себе, неотделима от жизни.

Греки времён ранней античности не создавали империй и не собирались завоёвывать друг друга, то есть у них напрочь отсутствовали имперские амбиции. Они могли враждовать и сражаться друг с другом, что было не так уж редко, но это были локальные «битвы в поле», после чего и победители и побеждённые возвращались по домам, забирая своих раненых и хороня убитых. Полисы могли образовывать союзы, но у них отсутствовало стремление к расширению территорий, в отличии от Рима, который формировался с ярко выраженными экспансивными целями.

Фукидид в своём сочинении под названием «История» приводит речь Перикла – современника Сократа, одного из лидеров афинской аристократии в период наибольшего могущества Афин (V в. до н.э.), когда он обращается к горожанами и рассказывает главные свойства их жизни. Речь была ознаменована началом Пелопоннесской войны, когда хоронили первых погибших, поэтому, в последствии она была названа «надгробной речью».

Фактически Перикл воздаёт дать афинянам, павшим за отечество, напоминая живым о том, кто они такие, широкими линиями характеризуя фундаментальные принципы жизни грека: «…В частных делах все пользуются одинаковыми правами по законам. Что же до дел государственных, то на почетные государственные должности выдвигают каждого по достоинству, поскольку он чем-нибудь отличился не в силу принадлежности к определенному сословию, но из-за личной доблести… Терпимые в своих частных взаимоотношениях, в общественной жизни мы не нарушаем законов, главным образом из уважения к ним, и повинуемся властям и законам, в особенности установленным в защиту обижаемых, а также законам неписаным, нарушение которых все считают постыдным. Мы развиваем нашу склонность к прекрасному без расточительности и предаёмся наукам не в ущерб силе духа. Богатство мы ценим лишь потому что употребляем его с пользой, а не ради пустой похвальбы. Признание в бедности у нас ни для кого не является позором, но больший позор мы видим в том, что человек сам не стремится избавиться от неё своим трудом. Одни и те же люди у нас бывают заняты делами и частными, и общественными. Однако, остальные граждане, несмотря на то, что каждый занят ремеслом, также хорошо разбираются в политике. Ведь только мы одни признаём человека, незанимающегося общественной деятельностью, не благонамеренным гражданином, а бесполезным обывателем. Напротив, мы считаем неправильным принимать нужное решение без предварительной подготовки посредством выступлений с речами «за и против». В отличии от других, мы, обладая отвагой, предпочитаем, вместе с тем, сначала основательно обдумывать наши планы, а потом уже рисковать, тогда как у других невежественная ограниченность порождает дерзкую отвагу, а трезвый расчет – нерешительность…Мы – единственные, кто не по расчету на собственную выгоду, а доверяясь свободному влечению, оказываем помощь другим…Кто не заботится о будущности детей, тот не может принимать справедливые и правильные решения на пользу своих сограждан… И наконец, если мне надо вспомнить о доблести женщин…, то я подведу итог, ограничившись кратким советом…та женщина заслуживает величайшего уважения, о которой меньше всего говорят среди мужчин, в порицание или в похвалу».

Как органично слышалась бы подобная речь в устах исламского правителя, произнеси он её жителям Медины, Багдада, Дамаска или Кордовы. Сколько сходных напутствий звучало в проповедях и учениях праведных халифов, которые задавали векторы общественных и политических взаимосвязей среди своих подданных. Будучи продолжателями наследия пророка, они передали его будущим поколениям, словно завещание, формируя историю от первой мусульманской общины до возникновения халифата. В чём же состояло это наследие?! Быть монолитным единством, скреплённым благонравием и терпимостью друг другу, быть активными и трудолюбивыми, бороться с бедностью, проявлять мужество и стойкость, быть готовым пожертвовать личным благом, ради блага общественного, жизнь и честь неприкосновенны, уважение к женщинам неприкосновенно…Те же принципы, тот же призыв, те же воззрения, но лишь одно отделяет их друг от друга – античная аристократия служила символической власти мифических «богов», придуманных и воспетых поэтами, а праведные халифы служили Одному, Единственному, Истинному Богу, жили под Его властью и правили по Его Писанию, или по крайней мере, старались это делать.

Впервые Перикл в своей речи дал свойство «демократии», как системной формы управления обществом: выборность власти, избрание достойных, принятие важнейших решений посредством политических дебатов, общее благо, как высшая цель государственного правления и так далее. Из всего этого следует, что греки в полисах не считали государство чем-то «над ними стоящим», для них государство – это «Мы». Грек не скажет: «Они там решили», он скажет: «Мы так решили». Они создают систему, когда государство становится общим достоянием, при котором каждый сопричастен к формированию политической воли и к принятию политических решений.

Много позднее Томас Гоббс в своём «Левиафане» опишет принципиально иной тип государства – «государство над народом». Он представит его в образе ужасного чудовища по имени Левиафан, которое подавляет и держит в страхе население. Так, основываясь на этом страхе и на инстинкте к самосохранения людей, он несёт им порядок.

Такое государство было абсолютно чуждо грекам. Обладая мужеством и стойкостью, они не сражались по принуждению. Лозунги, основанные на таких понятиях, как «родная земля» или «этнический патриотизм», выглядели для них совершенно пустыми. Единственное за что стоит бороться и отдать свою жизнь – это ценностные устои родного сообщества и в этом, их доблесть и отвага была безгранична.

Спустя несколько веков первые муджахиды, сахабы пророка без малейшего колебания снимались с родных мест и покидали собственные семьи, ради призыва к исламу на дальних землях. Они очень любили своих детей, своих жён и родителей, но долг перед Всевышним был важнее всего. Годами они не возвращались домой, странствуя по необъятным простором и демонстрируя силу веры во всех его проявлениях. Исполняя своё предназначение, они преодолевали опасности и лишения, нередко демонстрируя чудеса мужества и героизма. В служении человечеству они стремились к довольству Творца, словно отвечая на Его обращение – О, те которые уверовали, почему вы не сражаетесь на пути АЛЛАХА и ради слабых мужчин, женщин и детей…, они отдавали свои жизни на пути призыва, в защиту угнетённых и обездоленных.

Каждая община, чья жизнь, это следование высшим идеям, а высшие идеи, это всеобщее благо, непременно останется в мировой истории неперевёрнутой страницей, направляя звучание своего опыта к слабеющим потомкам.

Жизненный уклад в полисах, кризисы и конфликты, которые необходимо было преодолевать, и наконец самое главное – политика, порождают новые требования к гражданам и приобретение ими особых навыков. Возникает потребность в создании новых механизмов наиболее эффективного законотворчества ради общего блага, в котором планирование и принятие решений осуществляют все вместе.

Современная политика – это шоу персонажей. Отдельно взятые люди, как правило без определённых профессий, которых приводят к власти торговцы.

В отличии от современной модели, у греков было политическое сообщество, которое образовывало собой то, что сейчас называют «публичный разум» – познание и достижение общего блага по принципу «все вместе» и всеобщим обсуждением.

Поэтому философия возникает, прежде всего, как продукт политической практики.

Необходимо научиться обсуждать сложные проблемы, а для этого надо уметь правильно осознать саму проблему. Нужно уметь поставить свою речь, аргументировать и отстаивать свою позицию, доказательно возражать оппоненту и формировать круг единомышленников. Для греков становится очень важным говорить убедительно и красиво, многим политикам речи писали ри҃торы. То есть сама жизнь провоцирует их на развитие интеллектуальных занятий.

Так, постепенно формируется узкая группа людей особого мышления, которые рождают смыслы базовых идей для политического управления городами: что такое «закон и справедливость», что такое «свобода и общее благо»…? Первые философские мысли возникают, как ответ на необходимость создания моделей «идеального государства» – то, к чему мы должны стремиться всегда. А, поскольку сами мыслители были ещё и политиками, философия зарождается, как политический проект. Именно таковой её считали и сами философы – те же платоники, стоики и другие.

Ирония в том, что Сократ был казнён по решению демократического большинства. И когда это произошло, Платон, будучи его лучшим учеником, был потрясён и очень тяжело переживал эту утрату. Он захотел что-то изменить и, поскольку уже тогда он считался в авангарде философской мысли, верный продолжатель идей своего учителя, он посчитал для себя возможным давать правильные советы политическим лидерам ради достижения общего блага.

Но ничего хорошего из этого не вышло. Оказалось, что правители очень медленно учатся. Дурман власти превращал их в подозрительных тиранов, а это было очень опасно для их учителей. Спустя несколько веков философ Сенека наглядно продемонстрировал состоятельность этого тезиса.

Несколько раз Платон чуть не лишился жизни из-за своих благих намерений, и однажды даже попал в рабство. Один из государственных лидеров того времени по имени Дионисий, пригласил мыслителя быть его советником и тот с радостью откликнулся на это предложение. Однако, почти сразу Платон был оклеветан, обвинён в заговоре и, по приказу правителя продан в рабство. Его увези в одну из провинций, пока никому неизвестный эгинец по имени Анникерид (не путать с философом Анникеридом) не выкупил его, случайно встретив во время своей поездки на соревнование колесниц. Как, в последующем, прокомментировал эту историю афинский полководец Аристид: «Никто бы и не знал о безвестном Анникериде, если бы он не выкупил Платона».

Тогда философ завершает свой первый неудачный опыт влияния на власть и решает сам готовить политиков в специальном сообществе, лично возглавив этот амбициозный проект. Он создаёт академию, чтобы через систему наук, через философские знания воспитывать политиков, которые и должны будут «изменить этот мир», создав такую систему государственного управления, в которой отсутствовали бы прежние огрехи. Поэтому академия Платона зарождалась, как политический план по созданию нового человека с новым типом мышления. Подход который пришёл из «пифагореизма» – к тому времени пифагорейцы правили всеми городами южной Италии.

Поэтому в академии изучались законы «варварских» государств, языки, культура и устои других народов, проводились философские занятия, направленные на эзотерическое постижение власти и статуса политика. Кроме того, философские занятия не были оторваны от практической жизни, поэтому её обучение было тесно связано с изучением математических дисциплин, истории и точных наук, изучалось искусство и регулярно проводились физические занятия: обучение боевым приёмам и владению оружием. В академию, довольно часто приглашались «специальные гости», которые беседовали со слушателями на разные темы и передавали им свой опыт.

Однако, справедливости ради, необходимо отметить, что в антропологическом укладе полисов была и другая – теневая сторона их жизни, которая и обусловила причины столь недолгого их существования. На примере города Афины в период наибольшего расцвета (примерно V в. до н.э.), можно выделить две, наиболее яркие из них.

И, прежде всего, это рабство.

Население города насчитывало около 200 000 человек, из них, примерно, 30 000 – это «свободные граждане» (рождённые от свободной афинянки и свободного афинянина), то есть не более 15 % жителей. Только они обладали политической свободой, могли принимать политические решения, рассчитывать на карьерный рост в городской вертикали власти и полноценно использовать все государственные преференции, включая право собственности. В городе были организованы различные органы власти, архонты, Совет 500, были учреждены 10 отделений суда, в каждом из которых по 500 судей. То есть, практически каждый свободный гражданин имел возможность участвовать в политической жизни города или, как писала немецко-американский философ начала XX века Ханна Арендт, «обладал политической способностью суждения» – не из теории, не из книг, а в повседневном решении насущных государственных проблем. Сменяемость власти и очерёдность государственного управления, провозглашённая верховным стратегом Периклом, создавали такие условия, при которых каждый грек неоднократно заседал в каких-либо советах, занимал административные должности, выполнял государственные поручения.

Немалую часть жителей тогдашнего мегаполиса составляли «чужеземцы» (метеки), те кто живут в городе либо, как изгнанники, либо как мастера или путники. Это были художники и поэты, мыслители и архитекторы, которые странствовали и создавали свои произведения в местах временного пребывания. Деструктивность публично-правового разделения жителей полиса особенно ярко просматривается на примере Аристотеля, который, в городской среде, считался метеком. Как иронично…– законодатель просвещения и политической мысли, не имел право приобретать собственность, участвовать во «всеобщем обсуждении» и принимать политические решения.

Кроме того, в городскую демографическую структуру входили женщины и дети, при этом ни те, ни другие не имели «права голоса». Они обладали исключительно личностной свободой, как чужеземцы и вольноотпущенники. Лишь спустя много веков, примерно во времена классицизма, женщины стали постепенно отвоёвывать себе право участвовать в политической жизни общества.

Основную же часть населения города составляли рабы и вольноотпущенники. Социальная среда невольников в Афинах, была далеко неоднородна, среди них можно было встретить ремесленников и учёных, управленцев и воспитателей. К слову сказать, «свобода» понималась греками глубоко и по разному. Это была одной из идей, которая находилась в постоянном осмыслении.

Юридически рабы считались одушевлённым инструментом. В традиционном восприятии рабства, их можно было купить, продать, обменять на что-либо, за их проступки юридическую ответственность нёс хозяин. Однако, несмотря на всю аморальность этого явления, всё было не так уж плохо. Зачастую, рабы были настолько близки своим господам, что иногда их воспринимали, почти, как членов семьи, хотя конечно были и радикально обратные ситуации. Весь город жил за счёт рабского труда, которым обеспечивался основной доход благородного афинянина. Обладая неограниченным временем, он мог посветить его науке, театру или спорту.

Свободное время, которое было заурядным явлением для античного горожанина, для нас сейчас немыслимая роскошь, ибо так поставлено, что мы должны работать и зарабатывать на жизнь сами. И, когда мы ощущаем нехватку времени для воплощения своих желаний, мы должны помнить, что это та плата, которую человечество заплатило за дар свободы. Хотя современная наука подошла к порогу созданию не рабов, но «друзей» в виде роботов, которые, как уверяют, возьмут на себя всё основную работу, чем освободят нас от бремени земного бытия. Любопытно будет узнать, к каким последствиям это приведёт современников века господства робототехники.

Неприятие рабства заложено в нашей внутренней морали, которая открылась с первыми Божественными Откровениями. Мы считаем его плохим, почему?! Потому, что Господь считает его плохим. Оно унижает, оно делает позволительным гордыню, вседозволенность и высокомерие, качества, которые лежат в основе человеческого разложения, и которые погубили прежние цивилизации.

Арабская община времён первого тысячелетия, с её социальными связями и жизненным укладом, выступила некой проекцией содержательной основы последнего Откровения к человечеству, как когда-то античные греки стали причиной ниспослания «философского мышления», в качестве предтечи будущего научного познания. Поэтому, также, как невозможно понять философию, не окунувшись в истоки её зарождения, полноценное осмысление некоторых текстов Священного Корана невозможно без изучения арабской истории.

В те времена, отдельные мрачные социальные явления прочно укоренились во многих народах, в том числе и на аравийском полуострове, например употребление спиртных напитков. И что происходит?! Учитывая врождённую слабость человека и его привязанность к телесным удовольствиям, Господь постепенно отучает нас от алкоголя, усиливая своё воздействие на верующих, по ходу ниспослания Откровения, от мягкой рекомендации к категорическому запрету. То же самое происходит и с «рабством». Сначала Всевышний предписывает относится к рабам благопристойно, кормить их хорошей едой и одевать их в хорошую одежду, постепенно приучая к мысли, что они такие же люди, как и мы. Повелевая вершить добро и справедливость, АЛЛАХ несколько раз упоминает особую группу благочестивых и называет её «люди правой стороны», указывая на признаки такого человека, первый из которых – это освобождение раба.

Второе мрачное явление, которое погубило полисы античной Греции, и которое вытекает из ранее упомянутого – это исключительный статус гражданина.

Афинская аристократия представляла собой, сравнительно, небольшую «касту неприкасаемых», которые пользовались всеми правами и свободами, гарантированными властью в качестве социальных, публично-правовых и имущественных преференций. Перикл, будучи городским стратегом времён расцвета, понимал, что максимального городского комфорта для полноправных граждан можно достичь только при условии их малочисленности, поэтому он добился принятия специального закона о гражданстве, согласно которому гражданином считался только рождённый от свободного афинянина и свободной афинянки. По достижении 18-ти летнего возраста, они записывались в специальные списки, после тщательной проверки их родословной, затем юношей собирали в специальные группы, где они проходили довольно трудный курс обучения военному искусству, который длился два года, после чего они занимали своё место на одном уровне с остальными гражданами.

Горожанам гарантировались свобода слова и свобода собраний, только они имели права занимать государственные должности и принимать политические решения. Задержать или арестовать афинянина можно было только по постановлению суда или общего собрания и так далее.

То есть, с одной стороны полис это система свобод и волеизъявлений, но, с другой стороны – огромная социальная «пропасть» неравенства между аристократией и остальными жителями, которая постепенно затягивала в себя греческие города, со всеми их победами и достижениями.

Социальное расслоение, укоренение в сообществе «высшего» сословия, как единственных носителей эзотерической исключительности, и «простого люда», с правом проживать рядом с избранными, служить их воле и только тем быть счастливы, всё это, в конечном итоге, погубило немало народов. Указывая на пагубность этого явления, во всех своих Писаниях, жёстким повелением Господь предписывает людям искоренить социальное неравенство, как оплот человеческой порочности. Яркой, красной линией этот посыл задан в последнем Божьем Откровении, поэтому пророк в своей «прощальной проповеди», когда вокруг него собралось более, чем 100 000 последователей, в своих напутствиях, сказал: «О, люди! Все вы дети Адама, а он был сотворён из земли. Нет преимущества араба над неарабом, нет преимущества неараба над арабом, нет преимущества белого над чёрным и чёрного над белым, кроме как в богобоязненности».

Однако, параллельно с первыми ростками политической философии возникает ещё одно весьма необычное, для того времени, явление. Если повсеместно людей больше интересовали житейские проблемы из мира физической реальности, то уже в VI веке до новой эры постепенно образуется небольшой круг мыслителей, которые начинают задавать «странные» вопросы: что такое «реальный мир», что такое «небо», какова сущность человека и в чём смысл его жизни?

Так в этом кругу формируется и другая часть философского мышления – созерцательная. Уже с первых своих ростков, философские рассуждения начинают путь системного научного познания мира, сменяя собой мифологическую картину. Задаваемые вопросы были столь разноплановы и глубоки, что обыденный, разговорный язык стал превращаться в язык науки. Появляются термины и понятия, выводятся знания, которые тут же систематизируются в парадигмы и научные теории, научные теории объединяются в научные отрасли и научные сферы и так далее.

Необычные вопросы перевоплощают простые мысли в мышление, а мышление – в научное познание. Впервые на европейском пространстве, такие вопросы стали задавать греки. Именно они дали первые образцы философской мысли, которая начинает своё движение с греческих колоний. Так, Пифагор большую часть жизни прожил на Сицилии, Фалес, Анаксимандр, Анаксимен – в Ионии (западное побережье нынешней Турции).

Зарождение философии продолжается в городских садах, учитель и ученики собирались на территории парков, бродили по аллеям и беседовали «о высоком» в окружении природной эстетики и цветочного благоухания. Так в Афинах появляются четыре основные школы мыслителей: сначала академия Платона, затем «ликея» Аристотеля (отсюда слово «лицей»), Эпикурейская школа и школа Стоиков. Таким образом четыре школы занимали четыре парковые площадки вокруг города.

Платон, а затем и Аристотель считали, что «философия начинается с удивления». Первые философы были теми, кто умел удивляться и через вопрошание шли к познанию тайн незримого, трансцендентного мира.

Интеллектуальные борцы с хаосом. Посредством мышления они заложили первые основы идеи перевоплощения человека из биологической субстанции в «личность», в того, кто принимает взвешенные, ответственные решения и несёт за них полную ответственность.

Наш современник, немецкий философ Роберт Шпеман, в одном интервью на вопрос журналиста, что такое философия, дал наиболее точное определение этой науки. Он сказал: «Философия – это постоянная работа с предельными вопросами».

Мировая философия, рождённая в античной Греции начинается с постановки именно таких вопросов, это то чего раньше не было. И, если мифы рассказывали личностные истории «богов» и «героев», то первые философы задают движение разумного мышления о фундаментальных структурах того, что мы называем «реальностью», «человеческой жизнью», «политикой», «космосом». Они стали опрашивать эти сферы на предмет «предельных вопросов» о началах и принципах этих явлений, об их проявлениях и смыслах.

Именно в текстах древних мыслителей, которых в некоторой литературе, условно называют «досократики», эти вопрошание приобретает совершенно отчётливые формы.

Но как, в своём мыслительном процессе, выйти на эти «предельные вопросы»?!

У человека есть уникальная способность, которая отличает его от прочих земных существ. Он способен создавать «символические системы», чтобы познавать этот мир. Алфавит, календарь, музыкальные ноты, различные системы физических и математических величин, таблица Менделеева – всё это есть определённый набор символов, который выражает всевозможные состояния какой-либо сферы человеческого познания. Например, посредством алфавита и системы величин можно выявить у человека уровень его интеллекта, с помощью таблицы Менделеева можно определить химический состав вещества....Символические системы позволяют нам преодолевать время, постигать космическое пространство и изучать мельчайшие структуры материи. Буквами, цифрами, фигурными обозначениями мы познаём то, что находится за границами чувственного мира – законы Вселенной, сложнейшие вопросы физики, математики, биологии, химии.

Мы прикасаемся к реальности через определённые графические знаки и именно культура постановки «предельных вопросов» позволяют использовать эти «символические системы» по их назначению с максимальным коэффициентом познания. Предельные вопросы выявляют крайние границы интеллектуального потенциала человека, также как в философском осмыслении миробытия открывается наивысшая степень мудрости.

Когда мы с древними мыслителями задаём вопросы о Боге, об идеях, о космосе, об обществе и человека, мы начинаем выходить на уровень, непостижимый для наших органов чувств. Посредством алфавита и числовой символической системы мы постигаем Слово Творца и сокрытые смыслы Его Писаний, и нет ничего важнее этого. Вопросы Его благодати и Его замысла, вопросы происхождения Вселенной, человеческой мысли, через призму Божьих Откровений, приводят нас в сферы, которые не подвластны физическому инструментарию. Именно благодаря постановке «предельных вопросов» мы, на самом глубинном уровне, соприкасаемся с миром истинных смыслов и закономерностей, созданных Всемогущим Создателем. Постигая их и привнося в физическую реальность их «идеальные» формы, мы мгновенно воздействуем на нашу жизнь, создавая в ней порядок, преображая её от беспокойного, неуёмного состояния «я не знаю как», в состояние «я знаю, по милости АЛЛАХА». Прикоснувшись к Божественному миру знания посредством философского вопрошания, складывая и воплощая их в общую картину земного бытия, человек входит в гармонию со всем, что его окружает, как бы разнородно оно не было.

Так мыслили первые философы, с оговоркой на то, что в своём познании, не все они учитывали фактор единства Бога, незыблемости Его воли и Его замысла, и это то, что нам необходимо привнести. Тем не менее они, даже будучи вне Откровений, побуждают нас к тому же – «перешагнуть» границы видимого мира и соприкоснуться с вечным, негасимым миром идей и смыслов ради познания, осмысления и создания их зеркальных проекций в физической реальности, с добавлением от себя – во славу и в довольство Творца.

Однако, кто же эти первые философы и как их воспринимали окружающие?

Это был очень узкий круг интеллектуалов, которые относились к другим людям, как к толпе. Философия была уделом аристократов с неуёмными амбициями, которые надменно считали, что «есть мы, а есть все остальные». В «Государстве» Платона, толпа изображена в виде свиней, поедающих съестные отходы, которые бодают друг друга железными рогами и копытами. Так рассматривалась страстная, необузданная природа многих. Стоит отметить однако, что «простой люд» отвечал им взаимностью и относился к ним с не меньшей насмешливостью и подозрительностью.

Философы были постоянными героями театральных комедий, над ними посмеивались, по их поводу упражнялись в остроумии, но сами мыслители были более, чем снисходительны. Сократ частенько посещал театральные постановке и весело смеялся над какой-нибудь юмористической сценкой с его не самым лицеприятным «участием». В диалоге «Театет» Платон очень ярко показывает это взаимную «симпатию», когда Фалес так увлёкся наблюдая за звёздами, что упал в колодец, а, проходившая мимо девушка – служанка подняла его на смех, со словами: «Он желает знать то, что на небе, а того, что под ногами не замечает».

Ионийская (Милетская) школа – Фалес, Анаксимандр, Анаксимен.

Очень условный термин «досократики» утвердился благодаря немецкому философу начала XX века Герману Дильсу, который собрал в одном большом издании все дошедшие до нас фрагменты воззрений философов античного периода, живших до Сократа.

Нам мало, что известно о них, крайне немного аутентичных текстов имеются в распоряжении современных исследований, поэтому до сих пор ведутся споры об их философских мыслях, как о первых попытках «разумного» осмысления миробытия. От кого-то дошёл один фрагмент, от кого-то чуть больше, а от кого-то вообще ничего.

У другого немецкого философа, нашего современника, Ханса-Георга Гадамера в его учебном курсе под названием «Начальная философия», прозвучала интересная мысль о том, что нет необходимости изучать античную философию с Досократиков. Мы узнаём об их мышлении больше потому, как они воздействовали на Платона и Аристотеля, то есть необходимо изучать их в тех контекстах, где их мысли начинают жить, ни как отдельные фрагменты, а как цельные идеи влияния.

Большинство идей первых философов дошли до нас от более поздних мыслителей. Так, например, единственный фрагмент Анаксимандра, автора VI века до новой эры, был сохранён благодаря Симпликию, автора VI века новой эры, который цитирует его в случайной манере, комментируя «Физику» Аристотеля. То есть, ели бы не это спонтанное упоминание, у нас не было бы и намёка на воззрения Анаксимандра.

Первые двести лет философия – это попытки осмысления принципов и причин внешнего мира, как единого целого, как единого «космоса», единой «природы».

Но в то время не было таких понятий. Досократики не стремились к установлению научных закономерностей обобщённого натуралистического мышления, они не ставили перед собой строго научные задачи, скорее это были первые бессистемные попытки приблизиться к физической реальности и описать её.

Первую интерпретацию их учений дал Аристотель, который, в отличии от Платона, вдруг проявил интерес к мыслителям прошлого. Ему становится важным поставить своё учение в некий контекст развития философской мысли и он классифицирует их, как «материалистов» (очень грубый перевод), выделяя общность их познания – материальный мир, как единое целое.

Итак, на периферии Греции, в Ионии, в городе Милет, первые философы, о которых известно современной науке – Фалес, Анаксимандр и Анаксимен зарождают ростки античного философского мышления. Иногда их называют «Ионийской» или «Милетской школой», хотя, как таковой «школы» ещё не было.

Греческий философ и математик Фалес традиционно открывает список «семи мудрецов» – особо чтимых раннеантичных мыслителей, которые. как принято считать, стояли у истоков зарождения научного знания о мире. Римский историк III века Диоген Лаэртский описывает его, как потомка знатного рода Милетской городской аристократии, прожившего на рубеже шестого века до новой эры.

Сведения о Фалесе весьма противоречивы. Нам мало что известно о нём, а то что известно – это, как правило, очень небольшие фрагменты его взглядов и высказываний, которые приводятся в трудах более поздних авторов, включая Платона и Аристотеля.

Предполагается, что на определённом этапе своей жизни он посетил Египет, где получил первые уроки по математике и астрономии. Там философ вывел практику вычисления длины предмета посредством сопоставления с длиной его тени.

По возвращении в родной Милет, он был первым среди эллинов, который учил о бессмертии души, наделяя при этом «душой» не только живые существа, но и неодушевлённые предметы. И если к «мёртвому», неподвижному куску железа поднести магнит, то оно придёт в движение, подобно тому, как двигается всё в природе.

Поговаривали, что когда его спрашивали, почему он никак не женится, он говорил: «Ещё не время», а когда он достиг уже очень зрелого возраста, на этот же вопрос он отвечал: «Уже не время». В литературе также описывается его диалог с друзьями. Когда те поинтересовались, почему он не заводит детей, Фалес был краток: «Из любви к детям».

Философ полагал, что основой мироздания является вода, а вся Вселенная наполнена божественной силой. Аристотель считал, что он пришёл к этому выводу через простое наблюдение.

В литературе описаны некоторые его изречения: «Старше всех вещей – бог, ибо он не рождён», «Прекраснее всего – «небо», ибо оно творение бога», «Сильнее всего – необходимость, ибо она одолевает всех», «Мудрее всего – время, ибо оно обнаруживает всё».

Ещё одна фраза, которую приписывают Фалесу и которая всеобщим наследием перешла человечеству от «семи мудрецов» – «О тайном догадывайся по явному». Напутствие, которое стало и общенаучной доктриной, и исламской традицией познания миробытия.

Философ говорил, что смерть ничем не отличается от жизни, а когда его спросили: «Так почему же ты не умираешь?», он сказал: «Именно потому, что разницы никакой». На вопрос, что возникло раньше, ночь или день, он отвечал: «Ночь – на один день раньше». Его спросили: «Что самое удивительное из того что ему довелось видеть в свой жизни? – «Тирана, дожившего до старости», «Что легче всего? – «Наставлять других», «Что есть божество? – «То, у чего нет ни начала, ни конца», «Как нам прожить самую лучшую жизнь? – «Если сами не будем делать того, в чем упрекаем других», «Кто счастлив? – «Кто телом здоров, натурой богат, душой благовоспитан».

Фалес очень чтил такое понятие, как «дружба» и говорил, что о друзьях надо помнить не только когда они рядом, но и когда их нет. «Не красуйся наружностью, но будь прекрасен делами», «Не наживай богатства нечестным путем», «Да не настроит тебя никакой слух против тех, кому ты доверяешь», «Какие взносы внесешь родителям – такие взымай от детей».

Однако очень важно ещё раз подчеркнуть, что от самого «Фалеса» ничего не осталось, ни одного фрагмента. Но мы знаем наверняка, что он предугадал затмение солнца и совершил некоторые другие научные открытия.

Нет ничего аутентичного и от Анаксимена, мы лишь можем предположить, что, как и оба его предшественника, он пытался осмыслить существующий мир через парадигмы его материи и считал основой всего «воздух», то есть начальное явление мироздания это «дыхание».

Первый фрагмент начала всей мировой философии, дошедший до наших времён – это небольшой отрывок о мыслях Анаксимандра в интерпретации более поздних античных авторов. Есть мнение, хотя и слабое, что он был учеником Фалеса, однако, в отличии от своего учителя, согласно реконструкции его учения о мироздании, Анаксимандр считал, что в основе всего лежит некое «безграничное начало», не имеющее крайних пределов. В недрах, в глубине этого «беспредельного» возникает некий зародыш, который имеет влажное, холодное ядро. Окружённый огненным кольцом, которое, как бы согревает его, этот зародыш созревает до определённого предела и, под давлением влаги и пара, огненная оболочка разрывается и ядро раскалывается на части. Так возникают планеты и звёзды, в их постоянном, упорядоченном движении.

Первое, что бросается в глаза, это попытка осмыслить миропорядок вне мифологических представлений. Здесь уже нет участия «богов», нет Зевса, нет Посейдона. В духе представленных воззрений, читается единственный фрагмент мыслей Анаксимандра: «Из чего вещи берут своё начало, в том они находят и свою погибель, согласно необходимости. И они воздают друг другу правом на возмездие за несправедливость, согласно временно҃му порядку».

То есть, согласно Анаксимандру, в мире правит некая «необходимость» – что-то неуничтожимое, нестареющее и бесконечное. И это «что-то» настолько сильное, что никто не может вырваться из неё и никто не может ей противостоять. Из чего всё возникает, туда всё и возвращается – первая попытка приблизиться к физическому закону «сохранения материи». Своей дерзостью индивидуального существования мы творим несправедливость, чем порождаем у друг друга право на возмездие – таков закон «необходимости», таков закон «единоначалия».

В небольшую иллюстрацию к приведённому фрагменту хотелось бы отметить, что на протяжении всего античного периода, грекам очень важно присутствие некой «необходимости» или «неизбежности» – невиданной, по своему воздействую силы, которая стоит над всем остальным и перед которой не властны даже «боги». И, когда «боги Олимпа» победили и «воцарились», чтобы управлять миром, «пророчица» предрекла им скорую гибель от силы, которая восстанет из «тартара» и перед которой они будут бессильны. Это то, что можно назвать «роком», который правит всем. И хотя на сцену мироздания выходят «боги», люди, цари и «герои» – все они склоняются перед «роком» и беспомощны перед ним, беспомощны перед «необходимостью», и этим посылом пронизано всё античное философское мышление.

Пифагорейцы

С точки зрения аутентичности источников, с Пифагором и его учениками, как их назвали – «пифагорейцами», дело обстоит ещё сложнее, поскольку в их школе был установлен «обет молчания». Ученикам запрещалось говорить с кем-либо, а по окончании учёбы они давали клятву о неразглашении полученных знаний, и относились они к данной клятве очень серьёзно. Посвящённые в таинства не имели права говорить о них вне стен школы. Как писал неоплатоник Парфирий, «пифагорейцы окружали себя молчанием».

Однако, также как и с Ионийскими философами, более поздние античные авторы оставили о них некоторые свои комментарии, по которым можно попытаться реконструировать их учение и их образ жизни с определённой степенью достоверностью. В современной литературе имеется масса научных трудов, раскрывающих подобные реконструкции, однако, не углубляясь в эти исследования, здесь и сейчас важно небольшими штрихами показать становление мировой философской мысли, в этом чрезвычайно важном и очень интересном сообществе. Однако, всё равно, всё это очень условно.

Мы знаем о пифагорейцах потому, что их воззрения отражены у Платона, у неоплатоников и более поздних мыслителей. Старший современник Платона, философ и математик Филолай, только спустя 200 лет после Пифагора, опубликовал некоторые фрагменты доктрины пифагорейцев, поэтому многие из них отнеслись к этому, как к предательству.

Казалось бы, если мы не знаем о Пифагоре и его учении, то зачем нам его изучать?!

Во первых Пифагор создал первый прототип научного сообщества, который в последующем списал Платон. Пифагорейство – это ядро будущей мировой философии, которое затерялось где-то в глубине времён. Они были основателями многих наук.

Во вторых, по тому, как развивалось мышление, мы видим, что пифагорейское учение гулким эхом звучит в картине мировоззрения будущих поколений мыслителей. Платон, который заложил основу всей западной философии, очень много взял у Пифагора. Дело даже доходило до того, что некоторые недоброжелатели открыто обвиняли Платона в плагиате, утверждая, что он всё списал у пифагорейцев.

Начнём с того, что Пифагор, пожалуй, самая загадочная и таинственная фигура в античной философии. Настолько загадочная, что некоторые исследователи ставят под сомнение сам факт его существования.

Ему приписываются различные сверхъестественные способности. Например, он мог разговаривать с рекой и та отвечала ему, он исцелял, его видели в разных местах одновременно. Однажды он усмирил медведицу, накормил её хлебом и приказал ей не разорять крестьян.

Поздние античные авторы указывают, что Пифагор был учеником Анаксимандра, на каком-то этапе он покинул Грецию и переселился в один из городов острова Сицилия.

Вот, как о нём пишет неоплатоник Парфирий: «Друзей он любил безмерно…Он говорил, что друг – это второе «Я». Философия же, которую он исповедовал, целью своей имела освободить наш ум от оков и цепей тела». То есть философия по Пифагору, это то, что делает человека свободным и посредством чего происходит его очищение.

Он отличался приятной внешностью, праведностью и поставленной речью. На Сицилии он читал лекции и мужчинам, и женщинам и, как отмечается, обладал невероятным магнетическим воздействием на своих учеников, которые относились к нему с восторженным почтением. После чего пифагорейцы, словно вода, стали растекаться и наполнять собой все города южной Италии. Там они перехватили политическую власть и стали править согласно своим идеям, при этом оставаясь, как тайный, полуполитический, полурелигиозный, полуфилософский орден. Их учения оставались «за семью печатями».

Реакция современников на них была далеко не столь восторженной и крайне подозрительной. Вскоре начались антипифагорейские бунты, их начинают преследовать, убивать, сжигать их дома, после чего они бегут с Италии и мелкими «брызгами» расселяются по различным территориям до самых дальних земель, также загадочно растворившись в античном мире.

То есть, пифагорейцы были неким тайным орденом со своим Уставом, со своими традициями, о котором до нас дошли только некоторые отзвуки.

В своих сочинениях, неоплатоник Ямвлих, пишет о пифагорейцах, что «они неуклонно следовали предписаниям своего учителя. Указания Пифагора были «священны» и обязательны… Утренние прогулки они совершали в одиночестве в места, где были покой и тишина. Они считали, что не следует встречаться с кем-либо прежде, чем они гармонизируют сознание. По их мнению, общение с толпой сразу после пробуждения, вызывает смятение духа. После прогулок они употребляли время на учение и на исправление нравов. После этого они обращались к заботе о теле. Большинство упражнялось в беге, другие в борьбе или с гантелями, выбирая упражнения с таким расчётом, чтобы они способствовали укреплению тела… С наступлением вечера они, снова, отправлялись на прогулки, только на этот раз по двое или по трое, припоминая уроки и упражняясь в добрых делах… После этого они принимали ванну и, искупавшись собирались на общую трапезу, числом не более 10 человек, стараясь завершить её до захода солнца. Питались ячменными лепёшками, мясом, овощами, как сырыми, так и варёными. Рыбу ели редко, считая некоторые виды её, вредными для здоровья».

Пифагорейцы первыми придумали диетологию. Они считали, что качество мышления зависит от качества приёма пищи, поэтому разработали первую систему питания, которая должна была освободить их сознание и усилить его. На завтрак они ели хлеб с мёдом, были введены запреты на бобовые и ещё на некоторые продукты, ограничивалось потребление вина.

До нас дошли некоторые изречения пифагорейцев, некоторые из которых очень трудно понять, например: «Не разговаривай в темноте…», «Обувайся только с правой ноги…» или «Не ешь бобовые…» и некоторые другие, которые намекают на доктрины, которым они придерживались.

Каковы же были их учения?!

Пифагорейцы считали, что в основе мироздания лежат числа и их соотношения, которые образуют собой идеальные пропорции материальных вещей. Они учили, что на глубинном уровне, в основании физической реальности лежат «нефизические» числовые комбинации, которые описываются с помощью уравнений. Таким образом, ключ к пониманию этого мира – это, прежде всего, выявление его математической структуры, а затем познание математических алгоритмов, числовые значения которых составляют этот мир и приводят его в движение.

Именно пифагорейцы заложили основу «теории чисел», их учение очень ярко отражается во многих научных сферах, в том числе, и современных учёных. Ещё в XVII веке, философ и математик Лейбниц, на основе пифагорейских мотивов, описал картину мироздания посредством бинарной системы чисел – ноля и единицы. Он писал, что в многообразии созданного есть 0 и 1, где 1 – это Господь, а 0 – это «ничто». Так, единица – Господь Творец, Своей волей, воздействует на ноль – «ничто», и из этого «ничто» создаёт другие числа и, тем самым, все остальные вещи и весь мир.

В одном из своих писем, он вывел формулу, которую можно считать математическим фундаментом монотеизма, которая звучит так: «Чтобы произвести всё из Ничего, достаточно Одного». Вся окружающая нас физическая реальность с её многообразием форм и связей, указывает на её сотворённость некой «созидающей силой», которая действует направленно и в высшей степени разумно. Сложность физиологии материального мира, его уникальные свойства и сочетания, идеальная структура математических и иных законов и закономерностей, по которым осуществляются все физические процессы, указывает на то, что эта разумная, созидающая сила безгранична в своём знании и в своём умении, иначе говоря – в своём мастерстве. Тогда, если «сотворяющее» самодостаточно, и само может создавать всё, то другому «сотворяющему» нет места в этом процессе, поскольку его существование не обусловлено необходимостью, а значит оно бессмысленно и потому не существует.

Так пифагорейское учение легло в основу математического доказательства Единственности Творца, хотя, сам Пифагор, судя по всему, был приверженцем мифологического происхождения мира.

Неоплатоник III века Парфирий, писал в своих сочинениях, что Пифагор принёс в Элладу учение о переселении душ, что для эллинов было явлением небывалым. Вообще, в сознании античного человека, смерть была чем-то очень страшным. В их представлении души умерших жили в «царстве Аида» в виде теней, постоянно страдающих и мучающихся. Поэтому для грека или римлянина, смерть представлялась очень трагичным явлением, если она не была результатом какого-нибудь подвига. Новое учение Пифагора было ударом по представлению античного обывателя, оно являло собой мысль о перерождении человеческой души до тех пор, пока она не отчистится от грехов и, отчистившись, не встанет в один ряд с «богами».

Некоторые поздние античные авторы указывают, что Пифагор учился у Египетских жрецов, но египтяне не верили в переселение душ. С буддизмом он никак не был связан, в Индии, скорее всего, не был, остаётся загадкой, откуда он это взял?!

Британский историк античности XX века, филолог Эрик Доддс, автор книги «Греки и иррациональное» предложил такую концепцию, что учение о переселении душ, повадки Пифагора и все его «чудеса» свойственны общей культуре «шаманизма» на всей территории между крайними пределами востока и запада. И то, что до нас доходит о «житие шаманов», содержит практически сходные аппликации этой формы оккультизма по всему миру от Японии до Америки. Однако, Пифагор создал ещё и политический союз, и научные учения.

Пифагорейцы учили о том, что в центре мироздания располагается огонь, который они называли «домом Зевса» или «террой Природы». Вокруг огня вращается земля, затем «противоземля», потом пять планет и всё это обрамлено небом неподвижных звёзд. Согласно Аристотелю, пифагорейцы признавали существование некой «пустоты», которая проникает в этот мир из «безграничного дыхания» и в этом воззрении просматриваются отзвуки философии Ионийской (Милетской) школы и, в частности Анаксимена.

«Пустота», для пифагорейцев – это разделитель и разграничитель смежных тел. Тем самым она придаёт им самобытность и уникальность, подобно тому, как она придаёт самобытность и уникальность числам, разделяя их.

Пифагор и его ученики считали, что вся Вселенная сконструирована из чисел, но кто составил эту математическую конструкцию в заданных соотношениях, они объяснить не могут. В более поздние времена на этот вопрос ответили учёные – монотеисты

Так зарождается философия, которая пытается объяснить реальность не с помощью мифологии, а с помощью определённых принципов и закономерностей. Одни из мыслителей полагали, что в основании физического мира находится тот или иной материальный элемент: вода, воздух, как, например, философы Милетской школы. Другие же, такие, как пифагорейцы, конструировали реальность с помощью чисел и их алгоритмов, поэтому иногда, мы характеризуем предметы, указывая на их пропорции, используя такие понятия, как «симметрия» или «гармония». Выражение «быть в гармонии с самим собой», то есть звучать, как правильная мелодия, по Пифагору, это вопрос идеальных пропорций. Платон очень часто употребляет термин пифагорейцев «симфония», характеризуя некий порядок.

Таким образом, Пифагор со своими учениками зарождают альтернативное осмысление мироздания, которое ярким влиянием отражается в современной мировой науки самых различных сфер и областей. Причём, первые 200 лет это влияние, как бы спрятано под тенью, оно незаметно, пока пифагорейство не проявляется в текстах Платона, Аристотеля, неоплатоников и других.

Пифагорейцы рассматривают философию, как очень широкий проект преобразования реальности, занимаясь, при этом, и наукой, и политикой, и воспитанием нравов, и спасением души. Для этого ими разрабатывается система жизни, система питания, распорядок дня, работа над своим сознанием и своим телом.

Пифагор – главный вдохновитель Платона. По пифагорейскому образцу, он строит свою академию в Афинах. Особенно отчётливо его учение прослеживается в диалогах «Федон», «Темей» и «Государство».

Однако, ещё раз следует подчеркнуть – к сожалению, нам ничего не известно с доподлинной точностью, что же было на самом деле. Мы имеем только отзвуки поздних сказаний о пифагорейцах и не более того. Всё это до сих пор не исследовано. Но даже те скромные фрагменты, которые дошли до наших времён, дают нам почувствовать невероятный масштаб личности Пифагора, глубину и самобытность его учения, и его вклад в развитие мирового познания.

Влияние пифагореизма на современный мир поражает.

Учение, которое с исторической периодичностью, словно, восстаёт из небытия и всякий раз приобретает всё новую и новую актуальность, и это при том, что до нас дошли лишь небольшие эпизоды его мысли. Но, если даже через крошечные осколки просматривается великолепие «целого», остаётся только догадываться каков же был оригинал.

Гераклит и Парменид, Зенон (Элейская школа)

Гераклит, Парменид и Зенон современники (VI -V в. до н.э.), при этом они представляют два совершенно разных способа мышления, где Гераклит с одной стороны, а Парменид и его ученик Зенон, с другой.

Парменид учит о «бытие», поэтому его часто называют «отцом онтологии». В своей поэме, которую условно называют «О природе», он предлагает свою теорию бытия, описывая его в мифологическом ключе.

Гераклиту приписывают трактат со схожим названием «О природе», в котором он доносит нам свои суждения, образами, полунамёками, хотя философия обоих мыслителей ещё очень близка к языку мифа, к языку поэзии.

В своих произведениях они впервые отделяют истину от мнения. При этом, «философы», для них, это те «избранные», которые видят реальность, как она есть, которые предлагают истинные смыслы о бытие, в противовес мнению толпы.

От Гераклита до нас до нас дошли несколько десятков фрагментов, по которым исследователи слагают его образ, как человека, который практически всех презирал, который отказался от политического титула в пользу своего брата и, вообще, отличался очень резким характером.

Приводится история, когда горожане, проходя мимо, увидели Гераклита играющим с детьми в «кости». И когда они недоумённо спросили его об этом, тот ответил, что лучше играть с детьми в «кости», чем быть в их компании.

Ещё одно свидетельство от Аристотеля, который почему-то, спонтанно, рассуждая о ценности мельчайших животных, вдруг вспомнил Гераклита приблизительно в такой интерпретации.

Однажды некие странники пришли к нему, чтобы послушать мудреца. Полагая увидеть богатого человека в роскошных украшениях, они встретили простого человека в старой одежде, который грелся у печки, и это немного смутило их. Дальше Аристотель продолжает: «…тогда он пригласил их смело входить «ибо и здесь тоже есть «боги». Так и к исследованию каждого животного следует приступать не смущаясь, полагая, что во всём имеется нечто естественное и прекрасное».

То есть Аристотель использует образ Гераклита в качестве иллюстрации к обоснованию важности изучения живой природы, даже тех её элементов, которые кажутся нам мелкими и незначительными.

Это всё, что мы знаем о Гераклите и, хотя о нём написаны десятки книг, все приведённые в них истории не более, чем фантазии авторов.

Что же нам известно о его мыслях?!

С большей долей вероятности можно утверждать, что именно Гераклит ввёл понятие «космос», в качестве протонаучного термина.

Приблизительно в 480 году до новой эры он написал очень значительный философский трактат, который более поздние мыслители условно назвали «О природе». Ещё Диоген Лаэртский, историк II века, писал, что книга Гераклита разделена на три главы – о Вселенной, о государстве и о теологии. То есть автор второго века новой эры, говорит о том, что они располагают полным сочинением Гераклита, которое было написано за семьсот лет до этого. То есть книга просуществовала семь веков, её цитирует Платон, её цитируют более поздние мыслители, а потом она таинственно исчезает. До нас дошли лишь несколько десятков фрагментов, по которым пытаются выстроить общую парадигму мыслей философа.

Это можно сравнить с руинами древнего храма…мы видим несколько колонн, кусок фундамента, небольшой фрагмент стены, но, как выглядело само здание целиком по таким скудным нарезкам, нам представить очень трудно.

Точно также и с трактатом Гераклита…что-то мы можем понять, но увидеть, составить полное представление о его произведении практически невозможно.

Когда читаешь его тексты, кажется, что он не хочет быть понятым, его мышление подаётся в виде знаков, символов, различных аллегорий, посредством которых он создаёт несколько ярких образов. Гераклит говорит, что «природа» любит прятаться, говоря о ней, как о чём-то истинном. Или в другом фрагменте: «Тайная гармония лучше явной». По такому же принципу «таинства смыслов» он писал своё сочинение, которые более поздние философы назвали «темный стиль Гераклитового писания», а самого мыслителя называли Гераклит «Тёмный».

Он часто говорит намёками, прячась за различные символы, поэтому его речь трудно интерпретировать. Фрагменты, дошедшие до нас можно вместить на нескольких станицах, а книг о нём и о его воззрении написано сотни, в которых его высказывания даны в тысячах вариаций, иногда прямо противоположных.

Долгое время считалось, что Гераклит учит о «единстве противоположностей». Некоторые исследователи, даже, считают его «отцом диалектики». Это мнение основано на нескольких фрагментах из его высказываний: «…тождественен Аид с Дионисом» или «одно и тоже в нас – живое и мёртвое, бодрствующее и спящее, молодое и старое, ибо Это, изменившись есть То и обратно То, изменившись, есть Это» или «бессмертные смертны, смертные бессмертны, одни живут за счёт смерти других, за счёт жизни других умирают» и наконец «война – отец всех, царь всех: одних она объявляет «богами», других – людьми, одних творит рабами, других – свободными».

То есть Гераклит пытается описать некий миропорядок, при этом, на первый взгляд, в его мышлении просматривается диалектический принцип соединения противоречий в единое тождественное начало, противостояния которые задают движение и постоянно меняют реальность.

Но, многие современные учёные, на основе, в том числе, последних филологических исследованиях, считают, что у него нет никаких противоположностей, а есть идея о том, что существует правильный, объективный взгляд на мир, разумные суждения, которые большинству людей не понятны, и есть разброд мнений и невежественных интерпретаций толпы.

Согласно Гераклиту, каждый из нас представляет реальность в каких-то определённых, субъективных аспектах, что искажает её объективное восприятие, тогда как мир надо познавать в виде некоего единого, целостного явления.

Он говорит, что «уши и глаза плохие свидетели для варварских душ». То есть, если душа человека черна ворохом пороков и страстей, если душа человека «варварская», невежественная, то она не познает этот мир в его истинном единоначалии, а воспримет его в примитивных, гротескных формах. Он говорит, что плохая душа – влажная, а благородная душа – сухая, при этом состояние нашей души таково, что никогда нельзя достичь предела её глубины. Она неисчерпаема, поэтому наша задача познать свою душу, свой «логос», чтобы постичь «логос» космоса – «логос» мироздания. В этом заключается истинная гармония, истинное «счастье»…«если бы счастье заключалось в телесных удовольствиях, мы бы назвали счастливыми быков, когда они находят горох для еды».

Поэтому часть фрагментов Гераклита посвящена космосу, его красоте, о том, как он видится с разных точек зрения, а другая часть говорит о человеческой душе. Эти фрагменты очень трудны для переводчиков, поскольку никто не знает, что Гераклит вкладывает в понятие «логос». И сколько бы не было попыток токовать эти тексты, до конца утверждать истинную семантику этого слова в интерпретации Гераклита мы не можем. Несколько его фрагментов о «логосе» дошли до нас в подаче раннехристианских авторов. Сегодня же, в новых переводах, в частности переводчик и комментатор Ип Мансфельд, раскрывает «логос» Гераклита, как «истинное толкование», «истинная речь», то есть нечто подлинное, незыблемое.

Так, касаясь политики, философ говорит о том, что граждане должны держаться за общий «закон», как за стену города, ибо все должны жить по некоему общему закону – несотворённому, вечному, разумному. Все должны жить согласно «логосу».

В одном из фрагментов особенно ярко видно, что Гераклит нащупал это единоначалие «несотворённого» – «Эту вот Речь (логос) сущую вечно, люди не понимают и, прежде, чем выслушать её, и выслушав однажды. Ибо, хотя все люди напрямую сталкиваются с Этой – вот Речью (логосом), они подобны незнающим её, даром, что узнают на опыте точно такие слова и вещи, какие описываю я, разделяя их согласно природе (согласно истине) и высказывая их так, как они есть. Что же касается остальных людей, то они не осознают того, что делают наяву, подобно тому, как этого не помнят спящие».

Гераклит повествует нам о существовании «логоса» – некоего единого, вечного, истинного смысла, который он называет «Речью». И вот эта Речь обращается к людям, но они не понимают её. Они не могут расслышать это послание, хотя, будучи частью физической реальности, они постоянно слышат его, но не понимают, будто спящие.

Кстати сказать, образ «спящего» часто используется Платоном, в качестве олицетворения души испорченной, порочной, в то время, как познание, очищение характеризуют душу «пробуждающуюся».

Так, посредством первых философов, Всемогущий Господь создал для нас образы интеллектуального мира, в котором есть человек мыслящий, размышляющий и потому «бодрствующий», а есть человек, удовлетворённый своим невежеством, и потому «спящий». Похожий приём, но с более жёсткими проекциями, Всевышний использует, когда обучает нас своей религии посредством целой череды Писаний и посланников, олицетворяя Веру с «жизнью», а Неверие – со «смертью». Поэтому, сравнивая между собой верующих и неверующих, Он говорит в одном из Своих аятах: «Не равны между собой живые и мёртвые», или в другом: «О те, которые уверовали! Отвечайте Аллаху и Посланнику, когда он призывает вас к тому, что дарует вам жизнь». Али ибн Абу Талиб, один из выдающихся сподвижников последнего пророка, часто говорил: «Поистине, человек спит, когда живёт и просыпается, когда умирает». На антитезе о человеке мыслящем и верующем, рождается следующая ассоциация: тот, кто не размышляет – спит, а тот, кто не верует – мёртв.

Между тем, в приведённом фрагменте, Гераклит показывает нам ещё одно свойство человеческой природы – неприятие истины. Он сокрушается о том, что даже когда он говорит людям об этой Речи, «согласно природе…», то есть в её идеальных аппликациях, то люди всё равно отталкивают его, поскольку они «спящие». Он считает, что его речь артикулирует речь истины – «космоса», речь самой «реальности», их смысл он пытается донести людям, но ничего не выходит. В одном из фрагментов, он говорит: «Те, кто слышали, но не поняли, глухим подобны: «присутствуя – отсутствуют», говорит о них пословица».

На протяжении тысячелетий с этой проблемой сталкивались посланники АЛЛАХА в ещё более трагичных формах. Истину, которую они несли, не просто не принимали, а их самих лишали жизни из-за неё. В Священном Коране, Господь выделил пять пророков, которые прошли самые тяжёлые испытания людского отторжения – Ной, Авраам, Моисей, Иисус и Мухаммад (мир и благословение всем посланникам).

Гераклит видит свою роль в том, чтобы раскрыть людям «логос», как некую подлинную, космическую идею мироздания, и он прекрасно понимает, что его всё равно не поймут. Он раздражён этим, он резок в высказываниях и сторонится обывательских компаний. Он публично даёт колкие советы, обращаясь к толпе: «Скрывать невежество предпочтительнее, чем обнаруживать его публично». Непонимание угнетает мыслителя и один из фрагментов отчётливо передаёт эту его досаду: «Ослы золоту предпочли бы солому». Даже животные более разумны, чем большинство людей, поскольку они не обманываются внешним блеском пустого бытия, а выбирают то, что по настоящему полезно и значимо. А, поскольку у людей всё по-другому, чтобы невежды не подступили к его мыслям, он как бы вуалирует их метафорами и намёками, снискав себе это прозвище – Гераклит «Тёмный». Наверно он думал так… раз большинство вообще не поймёт «логос», я упакую знание о нём в символы и загадки для тех, кто придёт и раскроет их.

Он пишет: «Поэтому должно следовать общему, но хотя разум – общ, большинство людей живёт так, как если бы у них был особенный разум». То есть наш разум имеет общую природу, все мы – носители единой, негасимой истины, а люди ведут себя так, словно у каждого собственная «правда», вместо того, чтобы выстраивать наше самосознание на общей, объективной основе. Гераклит уверен в том что он говорит, считая, что это не его частное мнение, а истина из «истин космоса», «логоса».

Параллельно он создаёт несколько ярких образов, в которые прячет матрицы своего мышления, и один из них, образ «вечно живого огня», который несёт возмездие нечестивым душам. Цитата мыслителя: «Всех и вся, нагрянув внезапно, будет Огонь судить и схватит».

В некоторых текстах ярко просматривается его образ «потока реки»…«в одну и туже реку входим и не входим. Мы есть и нас нет» или «нельзя дважды вступить в ту же реку».

Гераклита долго считали философом, который развивал теорию «вечного становления»: он рассматривал реальность, как непрерывный поток реки – учение, которое граничит с абсолютным скептицизмом, поскольку всё меняется, всё проносится, реальность трудно схватить и почти невозможно понять потому, что сама реальность, подобно потоку воды в реке, всегда утекает.

Но, автором такого образа Гераклита является Платон. В одном из своих диалогах, где Гераклит выступает таким скептиком, Платон как бы оппонирует ему. У Гераклита «космос», это постоянный поток, в отличии от Парменида, для которого «бытие» неподвижно и спокойно. То есть, для одного реальность – это динамика, а для другого – статика. А себя Платон противопоставляет им обоим и в диалоге «Софист» он пытается соединить подвижность и покой.

Современные исследователи всё чаще говорят о том, что Платон повинен в ложном толковании Гераклита.

На самом деле он не говорит нам, что мы не можем схватить реальность, наоборот, его мысль примерно такова: вода меняется, а река остаётся. Это то, что сохраняет нашу самоидентичность при новых и новых разнообразиях. Гераклит, действительно, хочет подчеркнуть динамику реальности, но он не говорит, что мы не можем её познать, как Платон пытается преподнести. Он предлагает схватить единство «космоса» со всем многообразием его процессов, через познание его «логоса», его истинного смысла, который говорит с нами посредством физически изменяющейся реальности.

Ещё один яркий образ, созданный Гераклитом, образ «играющего ребёнка». Мыслитель очень часто подчёркивает, что «необходимость», «судьба», «рок» – это главная сила и мы не можем ей противостоять. Иногда для олицетворения «необходимости» он использует образ «войны». И для того, чтобы заострить эту мысль Гераклит приводит нам аллегорию «играющий ребёнок», по одним переводам, играющий в шашки, по другим – в кости. Он говорит: «Век – дитя играющее, кости бросающее, дитя на престоле». То есть он сравнивает «судьбу» с ребёнком, который играет в кости, соединяя в этом образе элемент её закономерности и непредсказуемости, поскольку ребёнок играет в игру, у которой есть определённые правила, вместе с тем, какая выпадет комбинация костей, никто не знает. «Судьба» свободна и непосредственна, как дитя, и она непостижима.

Так Гераклит предстаёт перед нами философом, который избирает очень незаурядный путь сообщения своих мыслей. Он говорит о некой вечной «сотворяющей» силе, о всеобщем «логосе», который составляет миропорядок. Он преподносит себя как одного из «избранных», который посвящён в его истинные смыслы, но люди его не понимают, поскольку похоже на спящих и он, вынужденно, заключает свою философию в некие образы и полунамёки.

Как и в отношении большинства досократиков, нам практически ничего не известно о Пармениде. По представлению Диагена Лаэртского, он жил в городе Элея, греческой колонии в Италии, был учеником Ксенофана, фигуры достаточно интересной, чтобы остановиться на ней чуть подробнее.

Ксенофан был скорее поэтом, чем философом, который писал стихи, затрагивая различные философские темы. Но ярче всего, в своих сатирических произведениях, он подвергал жёсткому осуждению господствовавшие представления о множестве «богов», считая мифологию выдумкой поэтов, продуктом исключительно человеческого воображения. Сохранились несколько отрывков с его текстами о теологии. Он учит, что «бог» един, что он выше всех «богов»: «есть один только Бог меж людей и «богов» величайший, не похожий на смертных ни обликом, ни сознанием». Ксенофан впервые отделяет антропоморфные качества «бога» от его подлинного образа, который мы не можем себе представить – он вне наших ассоциативных возможностей: «весь целиком Он видит, весь сознаёт и весь слышит. Но без труда помышлением ума Он всё потрясает…вечно на месте одном пребывает, не двигаясь вовсе, переходить, то туда, то сюда Ему не пристало». Ксенофан, не стесняясь, критикует таких признанных законодателей мифологической картины мира и творческих авторитетов, как Гомера и Гесиода: «всё на «богов» возвели Гомер с Гесиодом, что только у людей позором считается и пороком: красть, любы творить и друг друга обманывать тайно». Он впервые передаёт этот диссонанс сознания при восприятии «богов», воспетых поэтами – как же они могут быть «богами», существами чистыми и светлыми, если вы (Гомер и Гесиод) рассказываете людям, как они обманывают, крадут, любодеют? Он настойчиво пытался показать людям, что поэты научили их ложной религии.

Далее, Диаген Лаэртский повествует о том, что Парменид первый учил о шарообразной форме земли, что земля – это центр космоса, что люди произошли из ила и что в основе всего два элемента: огонь и земля.

Другой образ Парменида создал Платон в диалоге, который он так и назвал – «Парменид». Это один из самых сложных диалогов, неоплатоник Прокл считал этот диалог центром философии Платона. В нём Парменид изображён в образе почтенного старца, мудрёного мыслителя, который беседует с молодым Сократом, испытывая его искусство обращения с идеями. По сюжету, между авторитетным Парменидом и юным Сократом разыгрывается своеобразная дуэль, где старец указывает на противоречия в учении об идеях. Некоторые современные комментаторы предполагают, что в этом диалоге Платон сводит счёты с Аристотелем, отвечая таким образом на критику своих воззрений со стороны ученика.

Но это всего лишь образ, который Платон использует для своих сюжетных планов.

Парменид написал свое сочинение «О природе» в поэтической форме, отсюда возникают трудности с переводом, поскольку для того, чтобы сохранить философский замысел, переводчик вынужден давать текст в форме прозы, и поэтический стиль теряется.

Благодаря неоплатонику VI века Симпликию, который сохранил единственный фрагмент от Анаксимандра, также сохранилось и несколько больших отрывков поэмы Парменида.

Первый фрагмент – это пролог…молодого Парменида девы несут на колеснице вверх, в чертоги некой «богини», «богини миропорядка». Колесница всё время устремлена вверх и, когда они подлетают к тяжёлым воротам, девы произносят определённые слова, ворота со скрипом распахиваются и Парменида встречает «богиня». Она встречает его очень благосклонно, с улыбкой, берёт его за правую руку, вводит в свой замок и объявляет о том, что собирается поведать ему и истину, и мнение смертных.

На этом фрагмент обрывается.

Но, что сразу бросается в глаза?! Парменид написал поэму, уникальную по своей идейной экспозиции, в центре которой человек, который в сопровождении неких эзотерических существ совершает физическое вознесение вверх, к самым истокам истины. Этот образ был абсолютно не свойственен для авторов того периода античности. Совершенно непонятно откуда он его взял и почему он, просто, не описал свои воззрения, как это делали другие мыслители?! Да! Предшественники Парменида говорили о мироздании, создавая вокруг него определённый мифологический фон, а поэты писали свои произведения, закручивая сюжеты вкруг «богов», и в этом не было ничего нового. Но, образ физического восхождения человека вверх, в небо, в самую высшую точку «начала всех начал», где ему открывается истина, на тот момент, было совершеннейшим ноу-хау.

Вполне возможно, что за много веков до этого, Всемогущий Творец это сделал с одним из своих посланников из какого-то древнего народа, который не принял его посланническую миссию. Однако история об этом событии, каким-то образом, осталась. Очевидцы передали её современникам, те дальше, так из уст в уста, из поколения к поколению, от одной общины к другой повествование о «чудесном переносе» превратилось в красивую легенду, которая и дошла да Парменида. Возможно, это были отголоски рассказа о вознесении пророка Идриса, которое произошло за много тысячелетий до этого времени, когда люди были максимально приближены к эзотерическому миру. Но, интересно то, что через пять веков после Парменида, Всевышний Господь перенёс к себе Своего пророка Ису, чтобы в конце времён, вновь направить его на землю для Своей завершающей миссии, а ещё через шесть веков после этого, Он физически вознёс Своего последнего пророка Мухаммада в сопровождении ангела Джибриля к высшей небесной точке – к Лотосу крайнего предела, где ему была открыта сакральная реальность. Только, в отличии от своих «собратьев», Мухаммад был вознесён и возвращён на землю в течение одной ночи.

В другом фрагменте, Парменид раскрывает своё учение о «бытие», перечисляя его свойства, причём делает это языком Гомера. Бытие вечно и неуничтожимо, «богиня» поведала мыслителю о существовании только одного пути мышления, который гласит: «Есть». И вокруг этого «Есть» и вращается всё описание бытия. Кроме того, в поэме впервые зарождается «теория убеждения», когда автор говорит не просто о риторических воззрениях, как прежние философы, а приводит доказательства и аргументирует представленные тезисы.

«Богиня» учит его: «Оно не «было» никогда и не «будет», так как оно «есть» сейчас – всё вместе, одновременно, одно непрерывное. Ибо что за рождение будешь выискивать ему? Как и откуда оно выросло? Из не – сущего? Этого я не разрешу тебе высказывать или мыслить, ибо нельзя ни высказывать, ни помыслить: «Не есть». Да и какая необходимость побудила бы его, скорее позже, чем раньше, начав с ничего родиться на свет».

Парменид апеллирует таким приёмом, который в логике называется «сведение позиции оппонента к абсурду». То есть он говорит…допустим бытие родилось, но что это значит?! Это значит, что вечное «Есть» рождается из некоего вечного «Не есть». Но как «ничто» может породить «что-то»?!

Таким образом, показывая несостоятельность иного суждения, он доказывает своё.

«…следовательно оно должно быть всегда или никогда. Равно, как и из сущего сила достоверности никогда не позволит рождаться чему-либо, кроме него самого. Вот, почему Правда не отпустила сущее рождаться или гибнуть, ослабив оковы, но держит крепко…».

То есть, некая «Правда», некая «мировая справедливость» не расслабляет оковы и держит бытие крепко, чтобы оно никуда не двигалось. Бытие самотождественно, оно не может быть или не быть, оно только «есть».

«…спор по этому делу – вот в чём: Есть или Не есть? Так вот решено, как этого требует необходимость. Тем самым всё непрерывно: ибо сущее примыкает к сущему. Неподвижное, в границах великих оков, оно безначально и непрекратимо, так как рождение и гибель отброшены прочь: их отразило безошибочное доказательство, оставаясь тем же самым в том же самом месте, оно покоится само по себе. И в таком состоянии оно остаётся стойко, ибо неодолимая Ананкэ (имя «необходимости») держит его в оковах предела, который его запирая – объемлет».

Звучит первая, аргументированная теория реальности, описывающая все её фундаментальные свойства.

«…на этом пути остаётся только то, что Есть. На этом пути перед нами много примет у него: оно нерождено, несмертно, цельно, единородно, недвижно, полнопредельно, не было и не будет, но есть, но ныне, но вкупе, слитно, едино. Какое ему ты припишешь начало? Как и откуда ему взрасти? Из Небытного Бытным я не позволю его ни сказать, ни подумать: ни сказа Нет, ни думы о том, что не есть. И какая потреба из ничего повелит ему стать – иль раньше, иль позже? Нет: или только быть, или только не быть ему должно. Точно также из Бытного стать чему-то иному мощь убежденья не даст. Оттого-то в крепчайших оковах держит Правда её, ни в рождение, ни в смерть не пуская. Стало быть нам осталось одно измыслить решение: Есть или Не есть? Но нами уже решено неизбежно бросить неистинный путь, недоступный ни думе, ни сказу и на другой восступить путь сущий и истинно сущий. Как же Бытному в будущем стать? Как в прошлом начаться? То, что было – не есть; не есть и то, что в грядущем. Вот и погасло Рожденье и стала немыслима Гибель. Далее всё подобно себе, потому – не делимо: нет нигде ничего ни больше, ни меньше – слиянность не разлучима ничем. Всё единым исполнено Бытным, всё слиянно, что есть. Бытным к Бытному плотно приникнув. Так в пределах великих оков существует недвижно то, чему нет ни конца, ни начала: и Смерть, и Рожденье изгнаны, их отвела достоверная Истины сила. Так, само в себе и само по себе пребывает Бытное там, где оно неизменно лежит: неизбежность мощная держит его, сжав кругом в оковах предела, ибо тому, что Есть невместна незавершённость».

Так, Парменид учит о неизменности бытия, о том, что оно находится в постоянном покое и никогда не меняется. Оно не рождается и не гибнет, оно всегда тоже самое.

Зенон Элейский

Зенон был приёмным сыном и единственным учеником Парменида. Он родился в Элеи на территории Южной Италии и всю жизнь прожил в родном городе.

Его учения, его взгляды дошли до нас только в изложении более поздних мыслителей. Он является одним из участников диалога Платона «Парменид», упоминается Аристотелем в трактатах «Физика» и «Метафизика», о нём пишут комментаторы трудов Аристотеля, прежде всего Симпликий, а также другие интеллектуалы античности и средневековья, включая Плутарха и Диогена Лаэртского.

Как и в отношении других мыслителей «досократического» периода, сведения об этом философе крайне скудны и крайне противоречивы, однако в наше время существуют некоторые истории и факты, которые в определённой степени позволяют сложить некую картину его творческого пути.

Аргументы и философское мышление Зенона рисуют его образ, как непревзойдённого полемиста. В диалоге «Федр» Платон называет его «элейским Паламедом», прекрасно владеющим «искусством словопрения». Плутарх характеризует его в духе описания софистов: «Он умел искусно опровергать приводя через контраргументы к апории в рассуждении». В диалоге «Алкивиад I» на софистику Зенона недвусмысленно намекает и Платон, выставляя его философом, который брал высокую плату за свои уроки, а из всех философских школ того времени платное преподавание практиковали только «софисты».

Зенон был не просто оригинальным мыслителем, но и очень мужественным политиком. Когда к власти пришёл жестокий, беспринципный тиран по имени Неарх, он возглавил группу оппозиционеров, которые вознамерились свергнуть диктатора. Однако заговор был раскрыт, философ арестован и подвергнут жесточайшим пыткам в присутствии самого Неарха. На допросах от него требовали выдать сообщников, но он стойко прошёл все испытания и мужественно принял свою смерть, которая описана в двух версиях.

По одной из них, Зенон откусил свой язык и выплюнул его прямо в лицо тирана. По другой, он попросил Неарха подойти поближе, якобы для того, чтобы шёпотом сообщить ему имена своих друзей, но, дождавшись удобного момента Зенон схватил его зубами за ухо и не отпускал, пока стражники не закололи его.

Незаурядный человек, философ и мыслитель, который был отмечен почти всеми выдающимися учёными в истории науки. Аристотель описывает его, как автора особого способа дискуссии под названием «диалектика», истоки которого он почерпнул у своего учителя Парменида. Конечно, в последующем у Гегеля и Карла Маркса этот термин существенно преобразился, но на тот момент, будучи однокоренным слову «диалог», диалектика, с лёгкой руки Зенона, стала практиковаться в философских беседах и представляла собой особый метод аргументации под названием «доказательство от противного». Предполагая истинность суждения оппонента, Зенон сводил его к абсурду посредством устойчивой цепочки доводов и общеизвестных истин.

Своей главной интеллектуальной задачей он считал защиту философских взглядов учителя, которого почитал безмерно.

Следуя своему методу дискуссии, он составил около 40 «апорий» – парадоксов и противоречивых суждений противников Парменида. Однако до нас дошли только девять из них в описании Аристотеля и некоторых других авторов.

Апория «против множественности».

Согласно Пармениду, в мире существует единое и неделимое бытие. Его оппоненты считали подобное суждение абсурдным, ведь совершенно очевидно, что существует множество элементов и все они делимы до бесконечности.

Зенон отвечает на это: «Всё сущее должно быть единым и неподвижным. Если сущее не будет единым и неделимым, но может делиться на множество, единого по сути вообще не будет, ибо если непрерывность можно делить, это будет означать, что её можно делить до бесконечности, а если ничто не будет по сути единым, невозможно и множество, поскольку множество составлено из многих единиц. Итак, сущее не может быть разделено на множество, следовательно есть только единое. Это доказательство может строиться и по-другому, а именно: если не будет сущего, которое неделимо и едино, не будет и множества, ибо множество состоит из многих единиц. А ведь каждая единица либо едина и неделима, либо сама делиться на множество. Но, если она едина и неделима, Вселенная составлена из неделимых величин, если же единицы сами подлежат делению, мы будем задавать тот же самый вопрос относительно каждой из подлежащих делению единиц и так до бесконечности. Таким образом, если существующие вещи множественны, Вселенная окажется образованной бесконечным числом бесконечностей. Но, поскольку этот вывод нелеп, сущее должно быть единым, а быть множественным ему невозможно, ведь тогда придётся каждую единицу делить бесконечное число раз, что нелепо».

Согласно Зенону, утверждение о множественности и делимости во Вселенной абсурдно, ибо в одном случае оно допускает делимость вещи до состояния «ничто», тогда нет самой вещи. А в другом случае, делимость уходит в бесконечность, при этом обратный процесс воссоздания вещи представляет собой бесконечное соединение бесконечностей, что также приводит к парадоксу суждения.

Особый интерес вызывают апории Зенона, в защиту философии Парменида о неподвижности мира – всё во Вселенной недвижимо, утверждение обратного приводит к абсурду.

Так, в апории «Дехотомия», мыслитель указывает, что каждый движущийся предмет, который должен преодолеть какое-то определённое расстояние, сначала должен пройти половину пути, а до этого – четверть пути и так до бесконечного уменьшения, ибо любой, даже самый маленький отрезок, можно разделить пополам. Поскольку при очередном новом делении всякий отрезок остаётся конечным, а число таких отрезков бесконечно, это расстояние невозможно пройти за конечное время. При этом длина пути и скорость движения предмета не имеют никакого значения.

В апории «Стрела», Зенон аргументирует позицию своего учителя относительно вечного покоя бытия, прибегая к примеру со стрелой.

Когда лучник выпускает стрелу, в каждый момент времени она будет занимать определённое место, равное самой себе, ибо в противном случае стрела была бы «нигде». А раз так, то она находится в состоянии покоя. «Летящий предмет всегда занимает пространство, равное своему объёму. Но то, что всегда занимает равное себе пространство, не движется. Следовательно оно покоится». Отсюда вывод: движение – это сумма состояний покоя, а это невозможно, ибо из «ничего» ничего не бывает.

С тех пор прошло почти 2500 лет. Учение Зенона нам представляется всё более и более наивным и смешным. Ещё Аристотель в своей «Физике», а затем Симпликий и другие античные философы отражали тезисы Зенона в своих работах, как паралогизмы – ошибочные суждения, основанные на искажённых интерпретациях. Современные учёные уже давно говорят, что все его апории легко решаются методами современной математики.

Но, что удивительно, в последние десятилетия, парадоксы Зенона вновь вызывают к себе повышенный интерес. В 1978 году американские физики открыли один из эффектов в квантовой механики именно на основе его апории о «Стреле», так и назвав это явление – квантовый эффект Зенона. Одно только это обстоятельство ярко свидетельствует о том, что он не так уж прост, а его воззрения не настолько наивны и примитивны, как это кажется на первый взгляд.

О философе Зеноне ходила одна легенда. Однажды он посетил Афины и собрал горожан, чтобы рассказать им свои апории. Одно из таких занятий посетил известный философ-киник Диаген Синопский, который всё время молчал и только прохаживался из стороны в сторону. Афиняне послушали мыслителя о неподвижности мира, посмотрели на Диагена и сказали: «Так вот же оно – движение», посмеялись над Зеноном и разошлись.

Александр Сергеевич Пушкин посвятил этой легенде короткое стихотворение.

Движенья нет, сказал мудрец брадатый,

Другой смолчал и стал пред ним ходить

Сильнее бы не мог он возразить;

Хвалили все ответ замысловатый.

Но, господа, забавный случай сей

Другой пример на память мне приводит:

Ведь каждый день пред нами солнце ходит,

Однако ж прав упрямый Галилей.

О Сократе (469/470 – 399 г. до н.э.) написаны тысячи книг. Его имя у некоторых вызывает иронию, как нечто самое очевидное и почти простое, домашнее. Многие говорят о феномене Сократа, о «сократической мудрости». Его образ стал эталоном просвещения. Кто не знает выражение: «Мудр, как Сократ»?!

На самом деле, мы практически ничего не знаем об этом неординарном человеке, также, как мы нечего не знаем о его предшественниках, за небольшими исключениями.

Сократ ничего не писал. Он говорил со своими учениками и его образ был отражён у двух авторов: у Платона и у Ксенофонта, в «сократических сочинениях». В них воспоминания о философе, диалоги, которые он вёл со своими собеседниками, а также его апология. И Платон, и Ксенофонт были учениками Сократа, тем не менее мы находим у них совершенно непохожие описания образа своего учителя и это то, что называют «загадкой Сократа». Сведения об историческом Сократе минимальны. Благодаря художественному замыслу Платона, который воплощается в его диалогах с Сократом в главной роли, очень ярко изображён стиль ведения бесед философа.

Однако свидетельства Платона и Ксенофонта имеют несколько существенных недостатков.

Ксенофонт не жил в Афинах последние годы жизни Сократа, не присутствовал на суде и не беседовал с ним, как остальные ученики, когда тот в течении месяца до казни находился в тюрьме. В это время он находился на военной службе, поэтому его записи о последних годах своего учителя он передаёт с чужих слов. Кроме того, Ксенофонт не был философом, поэтому, когда он передаёт воззрения Сократа, в них нет той яркости и глубины, которые есть у Платона.

Но, у Платона мы находим другую проблему. Сделав Сократа главным персонажем и главным ведущим во всех своих диалогах, Платон вкладывает в его мышление очень много от своей философии, и это проявляется уже, даже, в ранних беседах, которые называют «сократические». Продвигаясь от первых к более поздним диалогам, возникает ощущение, что от Сократа уже почти ничего не осталось. Например, диалог «Федон» весь описан в пифагорейских интонациях. Платон вкладывает в уста своего учителя пифагорейское учение о теле, как оковах души, о том, что душа бессмертна, а тело, это её темница, сближая, тем самым, воззрения Сократа с пифагореизмом, который был ему совершенно не свойственен. И эта пифагорейская стилизация Сократа не даёт нам истинного ключа к его учению.

За всё прошедшее время историкам философии так и не удалось «отчистить» его учение от наслоений Платоновской философии, как и не смогли они установить аутентичность свидетельств Ксенофонта, который многое передаёт из вторых уст.

Поэтому тезис о том, что мы что-то знаем об этом мыслителе, не верен.

Мы о нём, почти, ничего не знаем.

Влияние Сократа на мировую философию, подобно Пифагору, скорее «подводное», скрытное. Из под какой-то незримой тени проступает сила его воздействия на формирование мышления Платона и последующих философов, таких, например, как «стоики» или «киники».

Остаётся ещё один свидетель – Аристотель. Он говорит о Сократе, но очень мало, однако к его свидетельствам прислушиваются с большим доверием. Аристотель провёл 20 лет в академии Платона и слышал от своего учителя и других «старших» людей устные рассказы о Сократе и поэтому, то что он говорит в своих сочинениях, это часть живого придания, неразбавленного чужими домыслами.

Аристотель указывает, что о Сократе мы знаем только две вещи: то, что он учил «определениям»; и то, что он учил «индукции», то есть продвижению от частных примеров к обобщению. Больше нам о мыслях философа ничего не известно.

Сократ учил своих учеников рассматривать конкретные факты, события или явления, обобщать их и давать им более универсальные определения. Например, рассматривая конкретные примеры мужественных поступков, переходить к вопросу о мужестве в целом, или рассматривая разные примеры прекрасного, спрашивать, а что же такое «красота»?! Типичная форма мышления, которую называют «сократовским вопрошанием». Это было настолько необычно для его современников, что они очень часто не понимали его, как это особенно ярко показано в диалоге «Евтифрон».

В диалоге «Пир», Ксенофонт показывает, как в шутливых интонациях беседы о «прекрасном», проявляется стиль мышления Сократа. Когда он спрашивает о красоте своего собеседника, который представлен, как привлекательный молодой человек, в то время, как Сократ был совсем не прекрасен и далеко не молод.

Пожилой мыслитель провокационно заявляет, что он намного красивее своего оппонента, на что юноша попросил пододвинуть светильник к лицу Сократа, чтобы все воочию увидели его безобразное лицо, как бы призывая в свидетельство чувственные ощущения. В этом диалоге Сократ и задаёт тональность разговора в духе своего вопрошания. Он говорит, что есть прекрасные девы, но ведь «копьё» и «меч» тоже могут быть прекрасными. Так, многозначность он пытается свести к единоначалию.

Современники Сократа донесли до нас несколько описаний его физического образа, отмечая его потрясающее сходство с Селеном, воспитателем Диониса – одного из младших «олимпийцев». К зрелому возрасту он был невысок; у него были большие навыкате глаза; маленький, но широкий, приплюснутый нос и высокий лоб. Его речи завораживали, вызывая то головокружение, то слёзы, как это описано в диалоге «Пир», также, отмечается, что он всегда ходил босиком.

Почему же о Сократе говорят, как о некой загадке?!

Дело в том, что самые разные философы, учёные и богословы видели в нём «своего» Сократа. Христиане называли его первым христианином до христианства, приближая его смерть к смерти Христа, как невинную смерть праведника. Мусульманские учёные считали его первым исламским философом, которого особо отмечал в своих трудах авторитетный богослов и толкователь Корана XIV века шейх ибн аль-Каййим, придавая ему образ протоисламского мудреца. Тень Сократа отражалась в столь разнообразных векторах познания, что его учение проходило через призму самых различных теологических и научных воззрений.

При этом современники обвиняли его в атеизме и, одно из обвинений, которое было ему предъявлено, так и звучало – отказ от «богов», а комедиограф Аристофан укорял философа, что вместо «богов» он учит о силе природы: воздуха и огня. Исламский учёный, богослов XI века Абуль Хамид аль-Газали считал Сократа проповедником атеизма.

Ещё один взгляд на этого мыслителя, который нельзя обойти вниманием, это взгляд Фридриха Ницше, который сказал, что Сократ – это страшная маска Еврипида. Ницше считал Сократа страшным падением эллинского духа, и главный укор немецкого философа состоит в том, что тот поставил на первый план разум и рациональность, поэтому он называет Сократа первым «декадентом». Очень хорошо понятие «декадент» раскрыл поэт-символист XX века Константин Бальмонт в своей книге «Горные вершины», рисуя образ художника-декадента, он говорит о нём, как об утончённой натуре, которая гибнет в силу своей утончённости.

Ницше пишет о Сократе: «Всякий скован Сократовской любовью к знанию и заблуждению, на счёт способности, таким образом излечить вечную рану существования». То есть, по его оценке Сократ ввёл в заблуждение весь мир о том, что знание несёт исцеление от трагедии бытия.

В духе Ницше, советский профессор Алексей Лосев, автор книг об античных философах, так характеризует Сократа: «Всмотритесь в это мудрое, ухмыляющееся лицо, в эти торчащие, как бы навыкате глаза, смотревшие вполне по-бычачьи, в этот плоский, широкий, но вздёрнутый нос, в эти толстые губ, в этот огромный, нависший лоб со знаменитой классической шишкой, в эту плешь по всей голове… Да подлинно ли это человек? Это какая-то сплошная, комическая маска, это какая-то карикатура на человека и грека, это вырождение… Сократ – это, может быть самая волнующая, самая беспокойная проблема из всей истории античной философии».

Сократ – это многовековая загадка. И, если кто-то произносит фразу «сократическая мудрость», то стоит спросить, а что, собственно, он имеет ввиду?!

Отец – каменотёс, мать – акушерка. Хотя, вполне возможно, это выдумка Платона, поскольку Сократ упоминает о своих родителях лишь в некоторых из его диалогов.

Сам Сократ был человеком не бедным, судя по косвенным признакам, поскольку он состоял в тяжело-вооружённой пехоте, а в ней могли служить только те, кто имел достаточно средств, чтобы обеспечить себя соответствующим вооружением. В Афинах, в то время, все обязаны были служить в армии и армейской амуницией должны были обеспечивать себя сами. В городе не было налогов, но были некоторые виды обязательных платежей, например, на своё обмундирование, на снаряжение кораблей, ритуальных процессий и так далее.

Где-то в тридцатилетнем возрасте, Сократ начинает «говорить» с афинянами, а уже в престарелом возрасте три человека обвиняют его в очень серьёзных преступлениях: отрицание «богов», введение новых «богов» и развращение молодёжи.

Философ предстаёт перед судом – собранием 500, и Платон передаёт все три его речи, которые он произносит в свою защиту. Это то, что составило «Апологию Сократа».

В первых выступлениях Сократ приводит свою историю о том, что свидетель его невиновности, ни много ни мало, «бог», который в Дельфах («бог» Аполлон). Он сказал, что его друг Херефон отправился в Дельфы, чтобы спросить у оракула Аполлона – дельфийской «пророчицы» Пифии, кто самый мудрый из людей и получил ответ, что это Сократ.

В этой части своего повествование Ксенофонт описывает недовольство слушателей, о том, как гул возмущения, по поводу того «святотатства», прокатился по рядам собрания.

Однако Сократ продолжает, что когда Херефон вернулся в Афины и рассказал ему о том, что рассказала «пророчица», он не поверил, потому что себя самым мудрым не считал. И, тогда он пошёл к мудрецам, чтобы встретиться с ними и поговорить, проверив, тем самым, слова Аполлона. Сократ беседует с ними и приходит к печальному для себя заключению, что те, кто считают себя мудрецами, таковыми не являются, но, самое главное, что эти, так называемые мудрецы, сами не осознают своего невежества. Тогда он отправился к ремесленникам и, после некоторых разговоров с ними он понял, что они мудры в своём ремесле, но они иллюзорно считают себя мудрецами и во всём остальном.

И вот Сократ спросил себя – что лучше, быть мудрым их «немудреем», то есть быть тем, кто думает, что во всём разбирается, или принять то, что «я ничего не знаю»?!

Так он заканчивает своё выступление, говоря о том, что с тех пор он ходит по улицам города, чтобы подтвердить слова Пифии, чтобы развенчать ложных мудрецов и, очень быстро, он понял, что хотел сказать Аполлон: «На самом деле, о мужи, мудрым оказывается «бог». И этим изречением он желает сказать, что человеческая мудрость стоит немного или вовсе ничего не стоит, и кажется, при этом он не имеет ввиду именно Сократа, а пользуется моим именем, как примером, как если бы он говорил, что из вас, о люди, мудрейший тот, кто, подобно Сократу, знает, что ничего-то по правде не стоит его мудрость…».

Образ, который составил Ницше о том, что «Сократ это маска» подтверждает сам Сократ. Он говорит, что Аполлон использовал его, как пример, как «маску». То есть самый мудрый из людей это тот, кто знает, что он не мудр, тот кто знает о своём незнании. Отсюда и проистекает сократовская формула: «Я знаю только то, что я ничего не знаю», хотя нигде в древних текстах нет у мыслителя такого афоризма. На самом деле, это проекция на его отношение к мудрости.

Так, устами Сократа, Платон указывает на изречение, которое приписывается одному из «Семи мудрецов» и которое было выгравировано на «Дельфийском храме», и гласит так: «ЗНАЙ СЕБЯ», в более поздних интерпретациях: «ПОЗНАЙ САМОГО СЕБЯ». Сократ, конечно же, знает об этой надписи и он постоянно движим ею. Он, как бы говорит нам, что самое важное для человека, это познать себя, а знание самого себя начинается с опознания собственного невежества.

Это то, с чего начинает свой путь тот, кто видит смысл жизни в служению Творцу, ибо чтобы выйти из невежества бытия, вначале надо осознать факт своего нахождения в нём. Когда человек берёт в руки Священный Коран, он постепенно, буква за буквой, погружается в бездонный океан знания и праведных идей, и первое, что он читает – мольбу Господу повести его «дорогой прямой». Он говорит: О, АЛЛАХ, «…поведи меня дорогой прямой, дорогой тех, кого Ты облагодетельствовал…». Человек открывает свой путь со стартовой линии – признания собственного невежества и собственной беспомощности. Он полностью сбрасывает амбиции своего эгоцентризма, он стерилизует свой разум, очищая его от признания собственных заслуг и, словно тот, кто очнулся на дне глубокого колодца, он просит Всевышнего сбросить ему верёвку. Путь верующего, как и путь философа, начинается с того, что он ставит себя под вопрос и направляется к ответу на него. «Неужели они не размышляли о самих себе?», говорит АЛЛАХ, указывая на большинство людей. Именно с познания самого себя начинается путь приближения к Нему, который никогда не заканчивается, как учит нас история Его любимца – пророка Мусы, который уже на закате своей посланнической миссии отправился в долгое путешествие, чтобы найти того, кто восполнит его пробел в познании самого себя и, через годы странствий, находит его.

Но, изначально, эта посвящённая надпись в Дельфах – «знай себя», имела совершенно иное значение. Она должна была указывать человеку, входящему в храм на расстояние между ним и «богом», иначе говоря «знай своё место», знай свою ничтожность и ограниченность. Но Сократ, в Платоновских диалогах, переосмысливает эту фразу и задаёт ей совершенно новую смысловую форму.

Тогда возникает главный вопрос, как мы можем познать своё невежество? Как мы можем отделить в себе то, что мы знаем, от того, что мы не знаем?

Философское мышление. Отвечая на эти вопросы, Платон использует образ Сократа, как маску и говорит нам, например, в диалогах «Пир», Федр», что философия – это некий путь. В диалоге «Теэтет» он озвучивает мысль о том, что философия – это уподобление «богу», насколько это возможно человеку, а в диалоге «Пир» он говорит, что философ оставляет невежество толпы и уходит в сторону «богов», но он никогда не придёт к «богам», ибо это невозможно, им движет не стремление занять место рядом с ними, а любовь к знаниям, которую ему никогда не утолить, поэтому философ находится где-то посередине между толпой и «богами».

Невежды не знают о своём невежестве и им спокойно и комфортно в нём, поскольку они убеждены в себе. У Платона звучит мысль о том, что невежды не стремятся к знанию потому, что уверены в своём всезнайстве, а «боги» не стремятся к познанию, поскольку «они действительно знают всё». Философ же, это тот, кто мыслит не ради того, чтобы воцариться с «богами», а из желания непрерывно идти по пути знания, словно какая-то непреодолимая сила движет им. Сократ сравнивает себя с «оводом на теле лошади», который жалит её и не даёт заснуть. Так он воспринимал главную идею просветительской мудрости, которая воздействует на людей не всегда приятно. В этом сравнении воплощается философская концепция «сна и пробуждения». В эллинской философской традиции, сон олицетворялся с угасанием, невежеством, поэтому, как считал Сократ, истинное предназначение философа, это подобно оводу жалить лошадь, которая олицетворяет человека, не давая ему угаснуть во мраках порочности и невежества. Отсюда смысл философии по Платону и Аристотелю.

Более поздние исследователи отмечают тот насмешливый фон, который Сократ создаёт вокруг своего судебного процесса. Он не хочет оправдываться, он иронизирует над судьями и, как бы играет с судом, предавая ему некий комедийный оттенок. Вначале соотношение голосов было 280 – виновен, 241 – невиновен. При таком положении, по афинским законам, Сократ должен был выбрать себе наказание и он просит суд «назначить ему пожизненную пенсию, какую город платит олимпийским героям». Это было крайне возмутительно, и соотношение голосов резко меняется, уже 360 – за, 141 – против. В конце концов он комично заявляет, что покидает этот мир спокойно, с надеждой продолжить свои изыскания в мире вечном и с радостной мыслью о том, что там его ждут более интересные собеседники, известные мыслители и разные незаурядные личности.

Таким образом, приводя апологию Сократа, Платон хочет решить сразу несколько задач. С одной стороны, он показывает суд над учителем, рассказывает подлинную историю с Херефонтом, но предаёт этой истории философский смысл, превращая биографический факт в философское ядро будущих своих диалогов, создавая образ мыслителя, который всегда спрашивает об основаниях и в самом себе производит важное, глубинное разделение между «знанием» и «незнанием», между «знанием» и «мнением». В последующем, эта формула становится главным фундаментом всей Западной мысли – «мы знаем только тогда, когда можем дать основания».

Философия, а затем и остальная наука, это постоянный поиск оснований. Всё в мире загадочно, нет ничего очевидного. Главные смыслы всегда сокрыты, чтобы достигли их только размышляющие, а не невежды. Поэтому мир – это безграничное поле вопрошания, которое невозможно пройти до конца. Любое различение истинного от ложного, подлинного от мнимого, реального от иллюзорного требует оснований, иначе различить не удастся. Тогда мы можем описать философию, как искусство поиска различений. Это то, что мы называем ещё одним словом – мудрость. Мудрость – это искусство тонких различений. Мудр тот, кто умеет различать, но чтобы различать ему нужны определённые причины.

И здесь любопытен ещё один образ Сократа, который Платон создаёт своему учителю в диалоге «Теэтет». Сократ говорит о себе, что сам он не мудр и уже не может породить плода мудрости, но может помочь породить его у своего собеседника. Так Платон, устами Сократа, создаёт образ «майевтического искусства», упоминая о повивальной стезе своей матери, и он говорит, что «точно также, как моя мать, принимая роды, использовала лекарства и заговоры…», точно также и я, чтобы способствовать порождению мысли, подобно снадобьям, использую специальные разговоры, ставлю беседу определённым образом, чтобы породить в собеседнике знание.

В своём диалоге Платон учит о том, что мы не можем научиться из вне, мы должны породить знание у себя внутри. Всякое знание из вне несущественно, ибо это не знание, а информация. Самое главное знание мы должны породить из себя самих, мы должны быть авторами своего знания. Но, для того, чтобы это произошло мы должны вспомнить это знание, а для того, чтобы вспомнить его, для того, чтобы возродить его в себя, мы должны слышать правильные вопросы.

Это и есть искусство правильных речей, которые подобно майевтики при родах, порождают знание у собеседника – майевтическое искусство. В этом Сократ видит свою задачу. Каждому он задаёт те вопросы и так ставит свою беседу, чтобы направить её в определённое русло, обращаясь именно к этому конкретному участнику разговора. Поэтому у Платона, диалоги всегда связаны с конкретной личностью собеседника.

Платона, не без оснований, считают самой значительной фигурой в мировой философской мысли, который на протяжении двух с половиной тысяч лет проявляется в традиции нашего общего когнитивного мышления. Британский философ и математик XX века Альфред Норт Уайтхед метко подметил, что «вся мировая философия – это комментарии к диалогам Платона». Причём его влияние чаще всего, не прямое, поскольку был период, когда его практически не знали. Это период раннего средневековья и чуть позднее, когда он появлялся на уровне коротких вспышек в рассказах, в метафорах, на фоне общего учения которое подхватили Аристотель и его ученики.

Сегодня платонизм является одной из главных линий современной мысли – в литературе и искусстве, в математике, логике и в других науках мы находим черты его незримого присутствия и в этом его уникальность.

Читая его диалоги, невольно задумываешься и задаёшься вопросом, как это мог написать один человек?! Платон, зная о разных уровнях и возможностях мышления, обращается к читателям совершенно разных интеллектуальных этажей, от самого низкого до самого высокого. Он виртуозно обрамляет своё учение литературной оправой, сопровождая свою мысль историями, рассказами, аллегориями. Мастерски подбирает персонажей и расставляет декорации, причём все герои его диалогов, это реальные люди, конечно с налётом художественного вымысла, тем не менее, читая эти диалоги, они узнавали себя. Тексты Платона составлены в интересном стиле – добираясь до узловых точек сущности идей, персонажи вдруг либо меняют тему разговора, либо и вовсе его обрывают. Исследователи говорят о платоновском умалчивании, утаивании, тем самым, обосновывая теорию о том, что главный стержень его учения имел эзотерическую форму и передавался устной традицией вне писанного текста. Так было задумано автором.

Платон – его настоящее имя Аристокл, с детства рос разносторонней личностью, занимался борьбой, любил поэзию, писал стихи и получил аристократическое воспитание. Кстати сказать, в ментальности древних греков аристократизмом считалось пренебрежение к труду, который совершается ради получения денежной платы, это считалось уделом рабов. В Древней Греции бедность не была пороком, но пороком был труд ради денег. В диалогах Платона подчёркивается противостояние Сократа с софистами, которые брали плату за своё обучение, чего сам Сократ никогда не делал. Он дорожил своим аскетизмом, поскольку среди греков аскетизм считался признаком избранности. Этому следовал и Сократ, считая себя «посланником» к афинянам ради высшей цели.

На определённом этапе своей жизни Платон встречается со своим будущим учителем, восхищается масштабом его личности, его мудростью, забрасывает поэзию и становится его учеником. Слово «ученик» является довольно условным, поскольку сам Сократ категорически возражал, если его называли учителем. Он не считал себя таковым, поэтому описывая его учеников, правильнее их называть «слушатели».

Накануне встречи Сократа с Платоном, Сократу приснился сон, как на его колено садится лебедь, а лебедь был птицей Аполлона. Любопытно также, что сам Платон родился в день Аполлона и умер в день Аполлона. Сейчас подобные вещи воспринимаются как простые суеверия, но для греков всё это было очень важно, ибо они воспринимали такие ведения, как божественные знаки, указывающие на важность произошедшего события. Знамения высшей воли, которой предстояло свершится.

Затем последовало многолетнее обучение, а спустя время Сократа обвиняют в государственных преступлениях, одно из которых звучало, как «неуважение богов». В то время в Греции религия и политика были едины, посягательства на «богов» считалось государственным преступлением. Состоялся суд, смертный приговор и финальные уроки учителя с учениками, которые продолжались до последнего дня его жизни.

Из-за болезни Платон не присутствовал на этой встрече – в день, когда Сократ выпил чашу с ядом. Тяжело переживая смерть учителя, он покинул Афины и отправился странствовать. По возвращении обратно Платон открыл первую образовательную школу, которая называлась «академией». По сути, это был первый европейский университет, в котором обучались таким наукам, как философия, математика, политика, риторика и другие. Его открытие произошло около 380 года до новой эры и просуществовал вплоть до конца VI века, то есть почти 1000 лет. Как известно, академия была закрыта императором Юстинианом, как «рассадник языческой ложной мудрости», вредный христианским догматическим канонам.

По описанию профессора Алексея Лосева, занятия в школе проводились двух типов: общие, для более широкого круга слушателей и специальные, для узкой группы «посвящённых» – так называемые, эзотерические занятия. Обучение проходило по особому распорядку.

Подобно пифагорейцам, ученики жили небольшими аскетичными общинами, мало спали, практиковали размышления в тишине и старались жить чистыми помыслами.

Впервые Платон систематизирует знания в определённые области науки, вводит методы познания и формы его передачи. Отвечая на вопрос, чем отличается наука от мнения, в своих диалогах, философ выводит два важнейших сущностных свойства науки. Наука это обоснованное мнение (знание) и науке можно научить. В Платоновском диалоге «Ион»» Сократ беседует с поэтом и просит научить его поэзии, а тот отвечает, что не знает, как это сделать. Вот почему поэзия не является наукой.

Во времена неоплатонизма, в стенах академии выработался тройной канон, которому учёные следуют до сих пор. Первое – это чтение авторитетных текстов. Для платоников это были «диалоги» Платона, которые они считали «сакральными», культовыми произведениями.

Второй канон – создание комментариев к этим текстам, и неоплатоники предлагают нам первые такие комментарии, которые, по своему объёму, многократно превышали тесты самих «диалогов». Например, комментарий неоплатоника Прокла на диалог «Парменид» представляет собой крупный фолиант, тогда как сам диалог не более двадцати страниц. При этом, комментаторы ставят задачу не просто буквально считать текст и передать его смысл, а как бы взволновать слушателя, вовлечь его в контекст платоновской философии и оживить её для новых и новых поколений.

Наконец, третий канон – это написание учебников. Уже в среднем платонизме, в первых веках новой эры, мы находим первые такие учебники, которые систематизированы, вплоть до разделов и параграфов. И мало кто знает, что те учебные пособия, которые мы держим в руках со школьной скамьи, в своём структурировании, дело рук платоников.

Это каноническая система универсальна не только в направлении освоения наук, но она крайне важна и в приобретении эзотерического познания. Удивительная самоидентичность подхода, направленного на перерождение человека из ограниченной, «пустой» биологической субстанции в активную, разумную индивидуальность.

В центре обучения философии и теологии находятся труды авторитетных мыслителей, главный из которых – нерукотворный текст Божественного Откровения. Первое и самое главное каноническое ядро. С него начинается путь познания истины и к нему, в конце концов, сходятся все остальные пути. Первооснова, являющаяся неоспоримым «лекалом» аутентичности земных проекций высших идей, которые мы стремимся постичь. Следующий круг – это воззрения пророков, их разъяснения священных текстов и те поведенческие матрицы, которые они оставили после себя, будучи участниками различных жизненных перипетий. Ибо нет сомнений в том, что никто не был так посвящён, так приближен к миру светлых истин, как посланники Всевышнего. И третий канон – это воззрения, комментарии и мысли «людей знания», богословская литература, составленная пером высокого мышления, авторами самых различных возрастов и профессий, самых разных теологических, философских и научных течений, с официальными образовательными дипломами или без таковых, ибо знание заложено повсюду, поскольку АЛЛАХ одаряет им кого пожелает. Достижения и открытия этих одарённых людей, и даже их ошибки и заблуждения, это всегда бесценный опыт познания, который может стать главной причиной собственного восхождения к вершине мышления.

Таким образом, предельная идентичность сформировавшихся канонов познания в философии и в теологии обусловлена единством их высшей цели. Задача философии и религии одна и та же – научить человека мыслить ради него самого и, посредством разумного мышления, привести его к Истине ради него самого.

До нашего времени дошли 23 подлинных диалога Платона и несколько диалогов ему приписывают. Также дошли несколько его писем, одно из которых («Седьмое письмо») считается подлинным. Это очень важное письмо, в котором Платон описывает свой путь и указывает на своё решение не передавать свои наиболее важные идеи и мысли посредством «пера и бумаги».

В этом письме, а также в диалоге «Федр» содержится, довольно, жёсткая критика писанного слова, поскольку «писанное слово беззащитно перед невеждами». Платон считал, что главные философские идеи нельзя передавать «на бумаге», поскольку в таком виде они становятся уязвимы и не способны себя защитить от «дурного глаза», поэтому основным методом постижения гуманитарного знания в академии была устная традиция, беседы, рассуждения, диалоги и так далее. Основная часть занятий по философии проводилась через устные практики, лишь иногда отсылая к письменным текстам.

Именно по этой причине Платон передаёт своё учение в особой форме, которую он сам и разрабатывает – в форме диалога, где между говорящими, как бы разыгрывается некая сценка, как в греческом театре. Эта форма письма, по мнению мыслителя, способна уберечь от невежд философские истины, однако не возлагая на неё слишком много, в своём «Седьмом письме» Платон говорит, что самые важные свои мысли он всё-таки не доверил «бумаге». Поэтому большинство платоноведов настаивают на эзотерических, «неписанных» взглядах философа, которые были направлены только на узкий круг учеников. Многие говорят, что диалоги Платона вообще не содержат в себе его истинного учения, а это некая игра, где он лишь изредка намекает на свои мысли, разыгрывая перед нами различные ролевые партии, образы и сравнения, ибо главное свои постулаты, по его собственному признанию, он сокрыл от большинства людей.

Некоторым доказательством этого тезиса являются два примера, точнее сказать два аутентичных отрывка об устной практике академического учения о «благе». Первое свидетельство приводится от философа Аристоксена, который в своем трактате «Начало гармонии», как бы невзначай, на полях вспоминает: «Аристотель всегда рассказывал о том, что случилось с большинством пришедших послушать лекцию Платона «о благе». Каждый пришёл, думая узнать что-нибудь о, так называемых, общечеловеческих благах: богатстве, здоровье, силе…когда же оказалось, что речь идёт о математических предметах и числах, о геометрии и астрономии, и, наконец, о том, что благо есть единое, то они, как я полагаю были совершенно сбиты с толку и тогда одни исполнились презрением к сказанному, а другие даже бранили его». Аристоксен вспоминал уроки своего учителя Аристотеля, который считал очень важным упоминать о слушателях лекции Платона «о благе», полагая, что это будет что-то практичное, рациональное и полезное, с точки зрения их земного бытия, но вместо этого Платон говорил о математике и астрономии, о числах и их соотношениях, что порождало в них чувство глубокого разочарования.

Другое свидетельство, от ранее упомянутого неоплатоника Симпликия, который также, как и Аристоксен, как бы на полях, комментируя «Физику» Аристотеля, вспоминает слова Аристотеля о лекции Платона «о благе»: «Говорят Платон полагал началами, как идей, так и чувственно воспринимаемых вещей единую и неопределённую двоицу. На этих лекциях, среди прочих друзей Платона были Аристотель, Гераклид и, Гестиай, неясные слова учителя они записали в такой же неясной форме». И снова звучит свидетельство о том, что в основе учения Платона «о благе» на уровне идеи и чувственного восприятия, заложено сочетание цифр, как величин предела и «двоицы», как безграничного и неопределённого – снова пифагорейский стиль. Это же подтверждает и сам Аристотель в первой книги «Метафизики».

Но дело в том, что ничего подобного и близко нет в диалогах Платона. Таких идей мы не встречаем в писаных текстах, за исключением лёгкого касания в диалоге «Государства», а это как минимум значит, что они не отображают истинного учения мыслителя. Значит они выполняют какую-то другую роль. Какую же?! Совершенно очевидно, что с их помощью Платон, подобно оводу, которой жалит лошадь, пытается всколыхнуть наше мышление, предлагая нам отправиться в путь к познанию высших идей. Он, как бы заманивает читателя в свои философские полунамёки и ребусы, с одной стороны, предлагая ему своё учение, при этом тщательно скрывая его от «всякого невежественного глаза», а с другой стороны, призывая самому прикоснуться к истинной, сокровенной реальности, доступной только мыслящему человеку. Это некие игровые ситуации, которые позволяют нам вычитывать то, что не сказано в текстах. Поэтому ни один диалог Платона не ведёт к окончательному решению вопроса, всё как бы остаётся в «подвешенном состоянии». Мы всякий раз ожидаем получить ответы, но автор снова и снова обрывает беседу своих персонажей или уводит её в сторону, предлагая читателям самим продолжить этот диалог, но уже между собой.