Соломенный век: Сутемь бесплатное чтение

Часть 1. Юна

Тихо потрескивает огонь. Пламя освещает скальную стену, которая нависает над костерком, и любовно разрисовывает её тёплыми оттенками. Вылетающие искорки вместе с прозрачным дымом струятся по каменному отвесу вверх, но быстро гаснут под крышей. Землянка не широкая – если два человека раскинут по сторонам руки, то как раз пройдут, едва касаясь пальцами. Левая стена невысокая и бревенчатая, до плеч, на уровне земли снаружи; стропила крыши касаются нижними краями камней, а верхними прислонены к скальной стене, которая выступает и в роли второй стены землянки. Снаружи видно только часть крыши, да и то нужно умудриться углядеть на вершине холма, поросшим кустарниками. Только зверю под силу взобраться туда по крутому склону, но через отдушины-щели даже белке навряд ли пролезть. Синицы разве что могут юркнуть. Угостят ли их крошками – другой вопрос. Выгонят скорее всего, ибо толку от таких гостей – мяса никакого, разве что на суп пустить, да и то, что там с одной мелкой, худой птахи наваришь?

Находясь внутри жилища, создаётся впечатление, будто ты находишься в пещере. Обстановка здесь скромная, всё сделано как нельзя проще, из цельных брёвен. Строитель не очень утруждал себя в подборе стройматериала. Грубо обтесал, по толщине подогнал – и готово. Но как уютно! Сухо, чисто – видно, что хозяева следят за этим. Щели в стенах замазаны глиной, там, где пол из естественного каменного переходит в деревянный, тоже всё гладко, без запиночек. Пройдёшь босиком – ни занозинки не загонишь, ни об острую неровность ступню не поранишь. За столько зимних и прочих дней в другие времена года, когда особо не погуляешь по лесу, жильцы успели от скуки с топором, молоточком и зубилом в руках подравнять места, где чаще всего спотыкались.

Посидишь, как сейчас, перед огоньком – и почувствуешь себя так, будто гора тебя на самом деле обнимает, бережно укрывая от всевозможных невзгод, а не задавить пытается, как червяка, который тут себе ход прогрыз. Даже естественные неровности скалы пришлись кстати – например, для очага. В этом месте в стене выемка – как будто голодный динозавр миллион лет назад кусок откусил, – а наверху выпирает выступ, образовывая козырёк. Дым его обтекает, просачиваясь через щели в крыше. Кабы не вечерний сумрак, можно было бы увидеть на каменной стене накопившуюся за годы копоть. Как будто мать-природа заранее обо всём подумала и только того счастливчика ждала, который обойдёт неприступную скалу, взберётся на прилегающий холм и первым случайно заметит неровный вырез в толще скалы, под которым любому зверю хорошо бы жилось в вырытой норе.

Много, много сил было сюда вложено! Помнят хозяйские руки каждый камешек, каждое брёвнышко и досточку. Помнят ноги, сколько раз ходили вверх-вниз. Помнит спина, сколько грузов перенесла. Этого труда не забыть. Да и не хочется. Наоборот, вспоминаешь каждый божий день – как вместе кропотливо строили себе гнёздышко для птенчиков. Днями, месяцами. Отдыхали под открытым небом у костра на берегу озерца в низине, слушая, как плещется вода и шумит камыш, улыбались друг другу и набирались сил для следующих натуг. Ночевали прямо на стройке под небесным покрывалом из звёзд, привалившись друг к другу боками, уставшие, но счастливые…

Смотришь на что-то и невольно улыбаешься – в каждой мелочи скрыта какая-то история, которую дети хватают открытыми ртами, как птенцы корм из клювов родителей. Кстати сказано будет: «Стрижиная гора» – так называют это место. В землянке слышно чириканье стрижей, которые облюбовали себе для гнездования подветренную сторону скалы, на которую не попадает дождь. Как раз над землянкой. Когда вылупляются птенцы и родители поочерёдно прилетают с насекомыми в клювах, в гнёздах раздаётся целый оркестр криков. Мне, мне! Я тут самый голодный!

Птицы не мешают человеку, а он им тоже. Гнёзда расположены в расщелинах на недосягаемой для него высоте. Первый год стрижи беспокоились – что тут человек затеял, не на них ли охоту? А потом привыкли. Едкий дым обычно в другую сторону ветром сносит и тоже не травит. Да и не так много огня человек разводит летом, когда стрижи высиживают в гнёздах потомство, – так, тлеет костерок, чтобы еду сварить и подогреть. В солнечные дни – в неглубокой выемке на склоне холма перед землянкой, в ненастные – внутри.

Так и соседствуют мирно. Не спорят, отстаивая исключительные права на клочок земли, чьи предки тут первые появились и кто сильнее. Слётка подберут, который по неопытности неудачно упадёт – трепетно пальчиком прогладят по головке, успокаивая, на клюв воды озёрной из соломинки капнут, скажут ласково: «Пей!», насекомое поймают – жучка али мошку, раздавят, в рот засунут: «Ешь!», а потом на раскрытой ладони поднимут над головой и скажут на прощание, вселяя утерянную бодрость и уверенность: «Лети!» Спасибо сказать птица не может, но видят кружащие рядом сородичи и понимают – не помоги человек, погиб бы молодой стрижонок. Для одного: пустяк. Для другого: вопрос жизни и смерти. Ни толикой меньше, ибо стриж не способен взлететь с земли и либо обессилит после отчаянных попыток проползти до кромки, откуда можно упасть с раскрытыми крыльями, либо переломит их, барахтаясь по земле и камням, и станет лёгкой добычей любому хищнику.

«Здесь живёт любовь», —следует вырезать на дощечке и прибить над входом в землянку. Лесной дух будет с этим согласен. Разные бывают люди: и хорошие, и плохие, но семейка в этом крохотном райском уголке большой земли – в корне добрые, никому вреда не наносят. Зверей, конечно, убивают, но питаться-то всем надо. Человек – он, если правильно разобраться, тоже хищник, любит грабить и охоч до мяса. Да будет прощён, пока не злобствует и делает это исключительно из нужды.

Если на то пошло: лесной дух – при условии, что таковой имелся (конечно имелся – лес ведь тоже живой, и называя его модным словом «экосистема», можно назвать и более древним именем), – уже вдосталь испытал эту горсточку людей. Он являлся во всех доступных ему обликах: и волком оборачивался, и медведем, и кабаном, и лосем, и рысью. И каждый раз был либо побеждён, лишившись шкуры, либо прогнан прочь с нагоняем. Вероятно, он уже подумывал, а не вселиться ли в одного из этих храбрых существ таинственным способом, о котором только лесные духи ведают? Незримым, заглядывал днём сквозь открытую дверь землянки и присматривался – в кого из них. Сумрачно внутри – окон нет, а брызг света, которые падают сквозь щели в крыше, недостаточно для того, чтобы снаружи всё хорошо разглядеть. Вот дверь и держат открытой, пока светло.

А зайти боязно. Юркнешь мышью, поскребёшь лапкой или пискнешь ненароком – заметят, прибьют и выбросят подальше непрошеного воришку. Ещё одна беда: держат заклятого врага у себя как домашнего зверя – огонь. Тот шипит в своём уголке на привязи, трещит и урчит – предупреждает. Даже это чудовище победить и приручить смогли. Как бы не вырвался! Что для людей смертоносные войны промеж собой, где гибнут все без разбора – то для леса схватка с пожаром. Огонь никого не пожалеет и будет пожирать всё подряд, пока не насытит своё огромное брюхо. Если войдёт в раж, о помощи молить придётся только родителя – солнце, дабы оно нагнало туч и укротило дождём своё невоспитанное дитя.

Так и топчется годами лесной дух вокруг маленькой неприступной крепости, вечерами за запертой дверью подслушивает, о чём люди друг другу рассказывают, ветерком взволнованно сопит в щели. Птицей на крыше через отдушины одним глазиком тайком заглядывает: что там делают увлечённо? Водит носом: что варят с предвкушением?

Перед очагом сидит девушка и медленно помешивает похлёбку в котелке. По росту она уже взрослая, в ней без труда угадывается некая строгость и хозяйственность. Знаком здешний лесовик с этой стройной девицей, сколько раз уже пересекались на тропках (стыдно признаться, но и в озере совершенно нагой неоднократно видел знойными, летними вечерами; заглядывался, натужно поскрипывая тихонько старыми сучьями в чаще, и возбуждённо шептал себе листвой – чем не русалка?). Мастерица на все руки: и лук со стрелами сделает, и дичь подстрелит, и сытный обед сварит, и одежду из шкуры сошьёт. Всё самое лучшее от своих родителей унаследовала. Прямо загляденье.

Может, в неё вселиться? Пусть будет владычицей и хранительницей лесов: от одних дальних гор до других. Медведи и волки на поклон ходить будут, дань у дверей оставлять, чтобы их самих всех на шкуры не пустила. Надо будет как-то выманить её ночью на прогулку под полной луной и поговорить наедине с глазу на глаз, предложение серьёзное сделать. Авось согласится.

Сидя перед огнём, девушка делает своё нехитрое дело, сосредоточенно думая о чём-то своём. Глаза слегка прищурены, губы поджаты. …А этот прожжённый бандюк (ух! Знай и блюди своё место, иначе вовсе упрячут в темницу-печь и заставят пуще прежнего каторжить!), нагло смотрит ей в лицо, глазки пылкие бесстыже строит, в уши что-то жарко шепчет. Так и норовит заодно запустить жадные ручища в длинные волосы. Соблазняет своим предложением. Ревнивец. Каждый раз вспыхивает, допытываясь, где так долго гуляла – и с кем, не с другим ли? – а толку никакого: она всё-равно уходит, заставляя его тоскливо остывать. И волосы ленточками подвязывает, переплетая между собой. Обоим ухажёрам в досаду: ни одному прядь случайно в пасть со лба для обжигающих поцелуев не падёт, ни другому на ветвистые лапы ветром на охоте не нацепит.

Два извечных соперника: духи огня и леса. И ни тому, ни другому женщина категорично отказать не в силах, к обеим питает слабость. А они – вот ведь паскудники! – каждую пробуют искусить: и несмышлёного ребёнка, и зрелую деву – свободную ли, замужнюю, – и старуху. Ничто им не свято, ничем не брезгают ради своей цели.

Гляньте только на одного: заигрывая со старшей сестрой, он косится на младшую, подмигивает. Знает, шельм, кто подкармливает его веточками в отсутствии старшей, чтобы совсем не издох, и надеется на большее. Другой тоже не лучше: на прогулке цветочками заманивает вглубь чащи, томными трелями певчих птиц завораживает, милыми зайчиками в догонялки поиграть предлагает.

«Не шали, знаю я тебя!» – снисходительно укоряют глаза старшей сестры обольстителя, а сами искрятся игриво, когда смотрят на младшую, свою забаву придумывают. Один брошенный невзначай взгляд, одно мгновенье – и на лице взрослой проступают детские черты непринуждённости и непосредственности. Словно это кошка с котёнком, которая минуту назад ещё дремала, а стоило обернуться – как она уже подкрадывается. Как вам такая плутовка, а? Кому лучше в невесты годится?

Внешне – тихий омут. Занятая своим делом, девушка не обращает внимания на свою сестрёнку, которая скачет из угла в угол, наблюдая за игрой теней на стенах. Младшая, лет двенадцати от роду, представляет собой почти полную противоположность. Непоседливая, весёлая, все её мысли и эмоции отражаются неприкрыто на лице. Играя, она вслух – но негромко, почти шёпотом – переживает и рассуждает за своих кукол. У неё их две, величиной с ладонь взрослого, и они совсем просты – гладко вытесанные из дерева кругляшки да палочки, туго скрепленные ремешками. Резные бровки-носики-губки, угольки-зрачки, шубки-штаники из шкурок. Последний писк лесной моды (али мыши под полом, вам тоже послышалось?).

Вот девочка подбегает к очагу и смотрит через плечо старшей сестры, как та неспешно снимает котелок с крючка, ставит его в сторону и наливает черпаком горячую похлёбку в первую миску.

– Сейчас будет ужин, – сообщает маленькая мама своим куклам долгожданную новость и усаживает их на кипу высушенных шкур в углу. – А потом вам пора спать, потому что в лесу уже темно и только голодные звери не спят. Но вы не бойтесь, они не придут и не съедят нас, потому что сами боятся.

После этого она осторожно берёт протянутую миску и медленно идёт с ней в угол у двери. Присев на корточки, она ставит её перед собакой, которая вяло лежит на шкуре. Тело животного наполовину туго обмотано невзрачной тканью, закрывающей рану.

– Ешь, поправляйся! – ласково говорит девочка собаке и гладит пятнистую голову.

Чёрно-белая собака – потомок английской пастушьей – принимает подаяние хозяюшки благодарным взглядом и лёгким вилянием хвоста. Подняв голову и с интересом принюхавшись к запаху, она понимает, что еда для неё ещё горяча, и не решается привстать или чуточку подползти. Облизнувшись, она опять опускает голову на лапы и внимательно смотрит на хозяев, наблюдая, кто чем занят. При этом она двигает зрачками и вздёргивает брови, что выглядит в какой-то степени жалостливо. Так и хочется подойти и ещё утешительно погладить, чтобы увидеть безудержную радость на собачьей морде.

Рядом с собакой сидит мужчина, поджав под себя скрещенные ноги, и что-то выстругивает ножом. Он спокоен и задумчив. Если теперь вновь перевести взгляд на девушку у огня, то сразу станет очевидным, от кого унаследовала свой характер и черты лица его старшая дочь. Удовлетворённый результатом своей работы, мужчина откладывает поделку в сторону. Собрав в пригоршню крупные щепы, он встаёт и стряхивает их на кучку припасённых дров рядом с дверью (подальше от дракошки, дабы тот не дотянулся языками из очага и не слопал украденное). Немного размявшись, он подходит к столу и усаживается на скамью. Стол, как и скамейки с обеих сторон, простенько сбиты из гладко обтёсанных брёвен. Для того, чтобы не слишком теснить соседа локтями, места достаточно ровно для четверых. Младшая дочь, выполнив свою часть приготовлений к трапезе, которая заключалась в том, чтобы принести поварихе посуду и разложить всем по ложке, быстро пристраивается рядом с отцом. Старшая, расставив каждому по полной миске и поставив тарелку с выуженным из котелка шматом мяса в центр, рядом с лепёшками, садится напротив сестры. Место рядом с ней пустует, четвёртая миска и ложка на столе остаются чистыми и нетронутыми.

Что бы ни оказалось сегодня главным угощением— кусок оленины, дичь или рыбина – никто не смотрит на это с недовольством. Что лес дал, за то ему и благодарны. Младшая дочь, насытившись быстрее других, относит грязную посуду к очагу и оставляет её там. Второй котелок, поменьше первого и исполняющий роль чайника, уже висит над огнём, и когда вода вскипит, старшая сестра быстро перемоет посуду перед тем, как подать всем по кружке чаю. Утварь такая же безыскусная, как всё остальное в жилище. Только котелки стальные, другая посуда либо глиняная, либо вырезана из дерева – как и ложки с черпаком. Где-то люди пользуются металлическими вилками (возможно, даже серебряными), но здесь такие вещи – роскошь. Проще выстругать колышки из крупной щепы и ими выуживать куски, чтобы руки едой не вымазывать (можно и это – собака будет рада начисто вылизать). Испортятся – не хлопотно новые нарезать. Или вообще – выйти за дверь к ближайшим деревьям и наломать веток с рогатинками, из которых нехитрым способом можно сделать замену вилкам. Дело трёх минут, еда как раз приостыть успеет.

Главное орудие для охотника, что всенепременно нужно иметь и следить за хорошим состоянием – нож. Без него ни шагу за дверь. Правило номер один. Утром проснулся, потянулся, глаза промыл, обувь натянул – следом ножны на голень, и они не снимутся, пока спать не ляжешь. Пояс, на котором закреплён второй нож в кожаном чехле, можно позволить себе снять, когда мешает. На голени – нет. Лучше голову дома забудь, чем его. Собака – и та научена слову «нож». Пошлёшь – принесёт по команде. И знает, что только за рукоятку брать можно, чтобы пасть себе не порезать. Если не высоко воткнут, даже со ствола дерева снимет, сбив вниз. А ещё она умеет за стрелами бегать, если промахнёшься и они далеко улетят. Для собаки – интересная игра, для хозяина – практическая польза на охоте. Древко с оперением сами могут смастерить – деревьев и птиц вокруг полно – а вот железный наконечник жалко терять. Всё, что из металла, дорого. Лесному человеку не по карману беспечно разбрасываться такими вещами направо и налево.

Даже у девочки выработан рефлекс, быстро проверить в дверях, не пуст ли чехольчик на голени – и надела ли она его вообще поутру. У неё нож один, коротенький, как раз для детских рук. Угрожать таким смешно, но он вполне годится для всякой мелкой работёнки и чтобы нанести при защите болезненный порез.

А любит она свой ножичек, как будто это украшение, а не опасная штучка. И ведь обязательно повод найдёт, чтобы использовать его, – веточку срезать, или грибок, смолу с ели снять, на пеньке поковырять. Мясо на тарелке порезать. И проверяет каждый раз – острый, подточить не пора ли? Как будто не терпится ей. Да, непоседа.

Сев опять на своё место за столом, она потерпела с минуту. Взрослые рядом ели не спеша – так, что девочке, наверное, показалось, что ещё чуть-чуть – и она уснёт. Старшая сестра улыбается украдкой в ложку: знает, что та чая ждёт. И заслуженной ложки мёда с орешками – миску ведь дочиста выела. Сладкоежка. Это вот удовольствие она будет растягивать как можно дольше. Ей бы хотелось и побольше, но так и на зиму ничего не останется, чем тогда скрашивать себе долгие тёмные вечера? И в лесу никаких ягодок не сыщешь. Научена уже тому, что запасы иметь важнее.

Отец переглянулся с дочерьми. В глазах у него тоже играла усмешка. Знает, понимает. В принципе, между ними не установлено твёрдого правила, что нужно обязательно ждать, когда все доедят свою порцию, дело элементарно в том, что сегодня очагом заведует старшая дочь, соответственно, за ней и разлив чая. А она не будет прерывать свою трапезу только для того, чтобы обслужить нетерпеливую сестрёнку. Та сама боится налить себе в кружку горячего напитка из трав и ягод, ибо последний раз ошпарилась сильно и кружку сожгла, уронив её в костёр (дракоша очень недовольно шипел, а лесовик на крыше довольно хихикал, зажав лапой рот).

Кое-какие традиции в этом доме есть. Например – если один приносит добычу, то в этот день готовит другой. Старшей дочери очень нравится такое справедливое распределение труда. Спорным этот вопрос ещё не бывал, даже если они вместе шли на охоту. Отец лучше шёл на уступки, нежели ставить своим дочерям жёсткие условия. Когда подают такой пример, поневоле перенимаешь его через время.Нерушимая традиция в этом доме одна: помогать друг другу в любом деле.

Старшая сестра смотрит на младшую и лукаво стреляет бровью, а та ей чуть ли не в миску заглядывает (сколько же ложек тебе ещё выхлебать осталось, обжорка?). В стороне слышно ещё одно чавканье, погромче того, что едоки за столом себе позволяют. Все поворачивают голову в угол и смотрят на собаку, которая наконец принялась за свою еду, дождавшись, пока та остыла. По взглядам заметно, что люди не только рады, но одновременно и внимательно наблюдают, с каким аппетитом и сколько этот «пациент» съест. Если всё – будет очень хорошо.

Загляни случайный гость месяц назад в это жилище, то он заметил бы разительную разницу с тем, что увидел этим вечером. Тогда не было так спокойно, ибо в доме две непоседы. Собака появилась в семье три года назад. Девочка и щенок сразу сошлись характерами, и когда не было других дел, охотно играли и заботились друг о друге. Взрослые относились к собаке более строго и требовательно, воспитывая в ней компаньона для охоты, а вот девочка вела себя по отношению к ней, как будто это была её лучшая подружка. Тоже какая-никакая польза. Скучно расти ребёнку одному без сверстников, а где в лесу других найдёшь? Так и на душе спокойней, ибо собака ревностно следила за своей «лучшей подружкой» и при необходимости бросилась бы без промедления на защиту от любого лесного зверья. Что две недели назад образно и произошло.

Случайного гостя в лице медведя, который проходил мимо и надумал вдруг присоединиться к обеду на пятачке возле землянки, пришлось прогонять громкими криками, рычанием, лаем и горящим тростником. Собака, неопытная в столкновениях с этим зверем, решила прогнать отступающего наглеца подальше. Тот оказался не настолько напуганным, и уже улепётывая на своих четверых, обернулся и одним ударом откинул назойливого преследователя в сторону. Быстро оценив, что ситуация в целом от этого не изменилась, так как человек с огнём всё ещё бежал следом и мог очень скоро догнать его и ещё раз подпалить мордашку, медведь признал своё поражение и решил впредь лучше не приближаться к жилищу человека. Можно ведь, того и гляди, оказаться в виде шкуры у него на полу! Найдя собаку на земле с окровавленным боком – мощный удар когтями нанёс ей рваную рану – человек бросил огонь, затоптав его в землю, и утащил домашнего зверя в свою берлогу.

– Глупая ты, глупая! – говорил он и ласково, и укоризненно собаке, укладывая её на шкуру, а та в ответ только жалобно скулила, пока не обессилела.

Через два дня еле живая собака подала первый признак того, что дело пойдёт на поправку. Выхаживали и заботились все вместе – кто как умел. Хороший уход – главное лекарство. Остальное доделают компрессы с подорожником.

С тех пор в жилище стало спокойней. Младшая дочь играла с куклами и регулярно усаживалась рядом с больной собакой, чтобы рассказать ей что-нибудь, утешить и немного взбодрить. Так и сегодня – получив свой десерт и кружку душистого чая, девочка уселась возле четверолапого друга. Перебрав горсть орешков, она один за другим съела, обмакнув каждый в мёд. С наслаждением слизав большую часть мёда с деревянной ложки, она протянула остаток собаке.

– Хочешь?

Та молчит.

– Мне не жалко.

«Очень мило, – вздохнула больная, слабо дёрнув хвостиком. – Съешь сама, мне не хочется сладкого».

Девочка печально вздохнула. Опустила ложку с остатками мёда в кружку и размешала горячий напиток. Нужно заметить, что даже у непоседы каждый день бывает время, когда она совершенно спокойно – почти отрешённо – сидит и, можно сказать, ничего не делает. Как сейчас за кружкой чая.

Мужчина, насытившись (мерками девочки: чуть быка не съевши), вытер бороду платком и с благодарным видом посмотрел на старшую дочь, которая хозяйничала у очага. Вот она налицо – вся его гордость и любовь. Его помощница и правая рука. Его лучший ученик на охоте. Дочь это знает, польщённая, улыбается и отводит глаза в сторону. Огонь трепетно ласкает лицо девушки теплом и шепчет ей свои слова ласки, возбуждённо втягивая сквозняк из-под двери. И злорадно пыхтит снопами искр вверх (ух, деревяшный! Видишь через щели, что ему можно? Сиди там себе и завидуй до поросячьего визга!).

– Вот так зарождался человеческий век, – произнёс мужчина задумчиво, – в пещерах, когда огонь считали живым и благодарили его за дарованное тепло. Он был на правах члена семьи.

Подумав чуток, он добавил:

– Нет, даже больше.

– А что было дальше? – вдруг спросила младшая дочь.

– Дальше? – переспросил отец.

Интересный вопрос, взрослый такого не задаст. Каждого родителя подстерегает день, в череде других обычных, когда ребёнок задаст неудобный вопрос. А есть ли на самом деле Дед Мороз (Снегурочка, Лесной дух)? А на самом ли деле его нашли в капусте (в лесу на пеньке, аист принёс, у волчицы отобрали)?

А что было дальше?

Можно отмахнуться, придумать новую шутливую отговорку, ещё глупее предыдущей, но ведь ребёнок не для этого задаёт вопрос. Он хочет знать правду. Читает ведь в книжках про разные вещи, которые ещё относительно недавно были нормальными, как жили люди и прочее. Куда всё это делось и почему они живут теперь в лесу, как дикари, боясь встречи с людьми больше, чем со зверьём?

Вот этот день и настал. В Деда Мороза дочурка не верит, Лесного духа видела уже сколько раз (заходил тут один драчливый две недельки назад на огонёк), аистов – тоже, водятся на болотах, да и к озеру иногда прилетают, но детей с собой не носят в клювах, – ну а если кого-то находят в капусте, то встаёт резонный вопрос: зачем его туда спрятали? Неудивительно, если его потом у волчицы отбирать приходится. И то – волчица, не съевшая человеческого детёныша, а принявшая его к себе, должна быть куда добрее людей.

Так оно с глупостями: одна порождает другую. Не успеешь опомниться, как вокруг тебя уже целый рой крутится комарами, кровь портит и зуд на коже вызывает. А правда – она только одна. Когда человек её говорит, у него нигде не будет чесаться.

Да, нужно ей рассказать о прошлом хотя бы в общих чертах. В книжках про такое не пишут, ибо их уже очень давно не печатают, а за те, которые остались, высокую цену заламывают, даже за рваные и истрёпанные. Особенно если это детские книги.

– Ну, пойдём, расскажу за занятием, – сказал отец.

Так было принято в этой семье – рассказывать не просто так, а одновременно за каким-то делом. Встав из-за стола, он принёс шахматную доску и уселся у стены напротив огня. На полу было немного прохладнее: за дверьми ранняя осень, которая пока ничем не отличалась от прошедшего лета, и с огнём, пусть и худеньким, землянка быстро превращалась в баню. Днём прошёл ливень и вымочил землю, поэтому сегодня дракоше было дозволено сидеть под крышей и тихонько хрустеть щепками. Раскрыв доску, мужчина вытряхнул из мешочка фигуры и начал их неспешно расставлять. Дочь нехотя уселась напротив.

– Ферзя отдашь? – попробовала поторговаться она.

– Нет, – отрезал отец. – Медведь нам, наверняка, тоже не собирался что-то отдавать.

Дочь скисла ещё больше.

– И поддаваться ты тоже не захочешь, – вяло пробурчала она.

– Я постараюсь, – пошутил отец, чтобы приободрить её. – Даю слово робота!

– Слово робота, слово робота… – продолжала ворчать девочка, поровнее поправляя фигуры на доске. – Я их не видела, в книжке про них ничего не пишут.

Счастливое дитя – подумал отец.

– Я научу тебя одной хитрости, – сказал он. – Я покажу тебе первые ходы, а ты запомни их.

– Ладно, – согласилась дочь.

Увидев, что старшая сестра закончила свои дела, поставив рядом с игроками свечу для подсветки, младшая воспрянула духом. Та, украдкой подмигнув ворчунье, подсела к собаке с кружкой чая и горсточкой сухофруктов – её любимым десертом. Попивая чай, девушка ласково теребила собачьи уши и не упускала между делом игральной доски из виду, поглядывала на неё с вожделением. Вот кому на самом деле не терпелось поиграть.

– Ты начинаешь так. Потом делаешь этот ход… – Отец показывал, делая ходы как белыми, так и чёрными фигурами.

– Но так ты запросто срубишь мою пешку! – воскликнула девочка.

– Это ещё не всё. Ты можешь отдать ещё одну. А потом ещё одну.

Мужчина сделал за дочь ещё два хода.

Девочка, проводив возмущённым взглядом вторую и третью жертвы, с её точки зрения совершенно напрасные, только и смогла открыть рот. Она посмотрела на старшую сестру в поисках поддержки, но та только сдавленно смеялась, прикрывшись ладонью.

– Вот теперь посмотри внимательно, – продолжал объяснять отец, – всего за пять ходов ты бьёшь двумя слонами и ферзем половину поля, а я не успел ничего толком вывести.

Оценив ситуацию на доске, девочка пришла к выводу, что всё не так плохо – даже наоборот – и успокоилась. Ей не нужно раздумывать, какие фигуры первыми выводить за стены пешек, так как можно сразу задействовать половину своей кукольной армии. Дав дочери время на размышления, отец спокойно попивал чай. Когда она наконец сделала свой первый ход, он похвально потрепал её по голове.

– Так вот, раньше… Раньше был каменный век. Тогда люди жили как звери: в пещерах и в шалашах. Они использовали камень как материал для орудий труда и охоты.

Девочка оценивающе посмотрела на скальную стену, а затем, задрав голову, на крышу. Сойдёт и за пещеру, и за шалаш.

– Как сейчас, получается? – спросила она.

– Почти. Если так смотреть, то следовало бы начинать с деревянного века.

– А разве такой был?

– Ну ведь не всё с камня началось, люди до этого уже умели обрабатывать дерево. Посмотри: мы до сих пор делаем своё оружие и многое другое из дерева.

Мужчина показал на древки луков у стены, стрелы в двух колчанах и прочие вещи: стол, скамьи, утварь, стены. Шахматы. Тоже самодельные, кстати, домашний мастер на все руки каждую зиму вырезал новый набор, который весной выменивался на книги.

– После камня люди научились обрабатывать металл. Настал черёд железного века. Племена, которые стали использовать металл, начали стремительно развиваться. Тогда возникла и торговля, ведь камень везде на земле добыть можно, деревья тоже много где растут, а руда не везде на поверхности валяется, её нужно уметь из-под земли добывать, поэтому металл был дорогим и за него нужно было что-то стоящее предложить. Люди занялись разным ремеслом, кто на что горазд был.

– А почему они до этого этим не занимались?

– Занимались, но только для своих потребностей. Видишь ли, условия везде разные. Руда обычно встречается в горах, но там нет полей для того, чтобы что-то выращивать, и вообще растительности мало, чтобы, например, пасти скот. С этим нет проблем у племён, которые живут в степи. В железном веке всё начало стремительно развиваться: торговля, земледелие, животноводство. Тоже очень важное дело, потому что для того, чтобы города могли разрастаться, нужно перевозить очень много материала, а без тяговой скотины дело худо. Сытно есть и хорошо одеваться тоже все любят, но не везде растёт хлопок или лён. Мы, например, охотники. У нас в лесу ничего не разведёшь и не вырастишь, поэтому мы добываем шкуры, делаем полезные вещи из дерева и собираем всякое разное. Орехи не ты одна любишь, так?

– Ну да, – с некоторой неохотой согласилась дочь (жадинка мелкая, жалко ей было делиться неизвестно с кем лакомыми запасами на зиму).

– Вот именно. Не ахти какая ценность, но это сейчас, летом и осенью. Зимой мало кому захочется месить в лесу снег по колено, когда и день короткий, и волки голодные воют. Весной цена на орехи ещё выше, потому что за зиму почти всё съедят, а в лес за ними уже поздно ходить. Там до тех пор белки уже всё пощёлкают, к тому же грязь на каждом шагу и медведи просыпаются. А как раз тогда хочется жутко каких-то орешков или сушёных фруктов.

Дочь слушала, лениво переставляя фигуры на доске. Кто вообще придумал эту дурацкую игру – хотела бы девочка знать! Детей ею только мучить, чтобы поскорее уснули от скуки. У-уух… (Вот – уже первый зевок напрашивается). Партия продвигалась медленно, но отец стойко не обращал на это внимания. Обещал ведь, даже слово робота давал, а тем без разницы, сколько время проходит, и настроение у них от нетерпения точно не испортится. У девочки оно пока не портилось, потому что она чувствовала себя в выигрыше, невзирая на недостаток пожертвованных пешек. Наоборот – ей даже начинало нравится, потому что пешки были самыми скучными фигурами и ей только мешали. За ними только прятаться было хорошо. А тут во-он сколько свободного места! Гоняй фигуры противника, как захочешь. Надо будет запомнить эту хитрость.

– А откуда у нас чернослив? – Девочка глянула, как старшая сестра забросила в рот последний лакомый кусочек. – У нас тут сливы не растут, только дикая вишня и яблони, и то мало.

– Кочёвка, – ответил отец и махнул рукой в сторону. – Это село далеко на западе. Оттуда их в основном привозят и нам что-то перепадает. Около южных гор раньше тоже сады были, но там теперь никто не живёт и всё давно одичало, в прежние годы кой-кто туда ходил, но больше в одиночку. Через реку трудно перебираться, а без телеги много не унесёшь. Мёд тоже из Кочёвки везут, там пчеловоды есть.

– А муку нам откуда привозят? – полюбопытствовала дочь следующим делом, заметив ларь с мукой у стены, который тоже обычно регулярно пополнялся из принесённого на волокуше мешка.

– Из Мираканда, столицы. Между ней и Кочёвкой много равнин, где можно вспахивать поля и выращивать зерно.

– А что там ещё делают?

– Много чего. Животных разводят. – Отец кивнул на собаку. – Аза оттуда, это на самом деле пастушья собака, но так как она очень умная, мы её учим охотиться. Железо там обрабатывают и делают из него разные вещи.

– Ого, так получается, что у них всё есть!

– Не всё. Там с двух сторон горы, а с третьей степь. Лесов у них нет. Так, деревья то там то сям растут на дрова зимой. Для строительства и заготовок им этого не хватает. Лес мы им доставляем, у нас этого добра полным-полно. И зверей на мех там не водится, поэтому они скупают любые шкуры. Они вообще любят торговаться чем угодно, даже украшениями.

– А роботов они тоже делают?

Отец усмехнулся и почесал бороду. Вот и пришли к самому главному. Простые вещи из истории любому ребёнку можно было объяснить без особых затруднений, но что касалось современной истории, здесь начиналась сплошная путаница.

– Роботов никто больше не делает. Я надеюсь, в любом случае. Чтобы их делать, нужно электричество, а у нас его больше нет.

– Что это такое – э-лек-ри-чество?

– Это такая же сила природы, как вода, ветер и огонь. Молния это, так сказать, дикое неприрученное электричество. Оно везде есть, но его трудно добыть.

– Везде? – недоверчиво переспросила дочь и огляделась. – И тут?

– И тут, – спокойно ответил отец. – В тебе.

– Во мне?!

Девочка ошарашенно посмотрела на себя – так, будто ей сказали, что у неё есть третья рука и нога. Даже привстала и за спину посмотрела.

– Конечно. Ты пьёшь воду, она тебе нужна, ты без неё умрёшь от жажды. Ты дышишь, можешь дунуть и получишь маленький ветерок. Ты тёплая, значит, в тебе есть какой-то огонь, без которого ты умрёшь от холода. И электричество есть. Ты его иногда чувствуешь зимой, когда снимаешь меховые варежки и щёлкаешься об кого-то из нас пальцами. С ним не так просто, его не видно, и оно никак не пахнет. Но оно не менее опасное, чем огонь.

– И как его тогда добывают?

Оправившись от своего лёгкого шока, дочь опять села. В принципе, про электричество она тоже слышала, но никто ей его не показывал – какого оно цвета и вкуса, – и толком не объяснял, как работает. Как будто про Деда Мороза сказки рассказывали.

– По-разному добывают. Из воды, ветра и огня. Роботы его из солнечного света вырабатывают. Они как деревья – без него завянут. Так, наверное, следует назвать следующий век за железным: электрический. Он дал нам такие возможности, о которых люди в древности только мечтать могли. С электричеством можно делать свет, огонь, приводить в движение машины и даже разговаривать друг с другом на огромном расстоянии.

Про начатую игру девочка теперь совершенно забыла, больше в силу привычки вертя в руке снятой с шахматной доски фигурой. Вот сказка, так сказка!

– Сама сравни: чтобы утянуть робота, понадобятся, я бы сказал, не меньше пятидесяти волов, и это по ровной дороге. А ехать он может сам, и намного быстрее, используя только силу электричества. Он вообще всё делает с его помощью: ездит, стреляет, думает и общается без всяких звуков с другими на расстоянии. У него внутри куча всяких устройств, которые люди придумали в прошлом веке.

Отец показал дочери на фигуру в руке, напоминая этим, что сейчас её ход. Дочь спохватилась и, поморщившись в раздумьях – что она вообще замышляла? – неуверенно поставила фигуру на доску. Старшая сестра с лёгкой досадой откинула назад голову, стукнувшись затылком об бревенчатую стену. Балда маленькая! Всю партию одним ходом испортила. Отец как ни в чём не бывало спустил дочери оплошность с рук. Обещал. Роботы – они никогда не обманывают.

– Пап, а ты видел их? – спросила девочка.

– Видел. Я тогда чуть моложе её был.

Он кивнул головой на старшую дочь, которая от скуки начала грызть ногти (тьфу, дурная привычка, она знает!). Вытащив нож из чехла на голени, она аккуратно подрезала ноготь и подчистила остриём под некоторыми другими. Надо было ей хоть чем-то руки занять. Она могла долго оставаться спокойной и выполнять кропотливую работу, но не могла сидеть с пустыми руками. От кого-то им однозначно досталась непоседливость в наследство: отец тоже редко сидел с пустыми руками. Даже если отдыхал, он держал в них какую-то мелочь. Веточку, камушек или травинку, которую можно обдёргать по частям.

– И какие они – страшные?

– Ух… – Отец неоднозначно вздохнул и пожал плечами. – Немножко страшнее медведя. Ну, они и крупнее, конечно. Медведь рядом с ними медвежонком будет выглядеть. Вся разница в том, что их ничем не прогонишь.

– А в чём их слабость?

Отец мило улыбнулся и погладил дочь по голове. Умница. Вот оно – истинное лесное дитя! Знает, что каким бы сильным ни был противник, у него найдутся слабые стороны. Медведь невероятно сильный, но жутко не любит громких резких звуков и боится огня. Огонь, конечно, не всегда можно с собой в лес взять (на всякий случай), но трещотку – запросто. Хорошее средство и от рыси, хотя те и без этого предпочтут людей большой дугой обойти. Волки не умеют лазать по деревьям. Дикие свиньи не умеют поднимать голову и довольно глупые, от них и высоко лезть не надо. Достаточно взобраться на ель в высоту по голову, чтобы сбить с них спесь. Можно даже нагло бросаться в них шишками, им это скоро не понравится и они убегут. И у роботов, несомненно, должна быть хотя бы одна слабость.

– Они не умеют сами себя чинить. А ломаются так же часто, как мы ранимся или болеем. И неповоротливые больно. Сползёт в овраг, сам себя вытащить не сумеет. Перевернётся – так и останется лежать. Они по сути такие же смертные, как мы все. В воде утонут и выйдут из строя, в огне сгорят, с горы упадут – переломают себе все свои железки и разлетятся на части.

Дочь радостно вздохнула. Всё не так страшно. И приятно было получить похвальную ласку. А ещё она успела, пока отец задумчиво смотрел в сторону, тайком подвинуть фигуру, чтобы исправить свою предыдущую оплошность, и он этого не заметил (вот лишнее доказательство, что у всех есть свои слабости!). Старшая сестра это заметила, но отвернула голову, скорчив собаке жалостливую мину. Вдвойне балда маленькая. Ещё хуже теперь всё сделала. Вот что с ней делать, скажи, ушастая и носатая морда? Верно – обнять и расцеловать, больше ни на что не годится!

– Получается так: каменный век, железный… Нет, не так, я деревянный забыла. Деревянный, каменный, железный и элекричный. – Девочка загнула по очереди пальцы, запоминая последовательность (ещё бы научилась запоминать правильное произношение, но это была её слабость). – А какой тогда сейчас?

Отец посмотрел на шахматную доску с кислой миной в задумчивости (поддаться ещё раз или хватит?) и ответил:

– Соломенный. – Он засмеялся. – Да, так я его назову: соломенный век!

Дочери тоже засмеялись: старшая прыснула в кулак, а младшая закатилась смехом. Папа умеет шутить. Даже собака радостно улыбнулась и вильнула хвостом. Люди, они такие – знают толк в веселье.

– Почему?!

– А потому что мы веками – тысячелетиями! – изобретали и кропотливо выстраивали свой мир, чтобы потом в одночасье всё махом сжечь! Как соломенную бабу на празднике урожая. И теперь живём почти как в каменном веке. Вот так! Шах тебе!

Это был двойной удар: белый слон напал на чёрного ферзя и одновременно ушёл с линии, где за ним коварно пряталась ладья, которая теперь и угрожала чёрному королю. Сил больше нет терпеть, как ребёнок пытается тебя наивно обдурить. Думать надо, прежде чем что-то делаешь, дорогуша! Ладно – сделаешь глупость, с кем не бывает? – но тогда уже не пытайся исправить её очередной глупостью. Оставила бы уж свою фигуру там, где была, шалунья несносная.

Девочка изумлённо посмотрела на доску и вопросительно перевела глаза на старшую сестру, когда поняла безнадёжность ситуации. Отец вызывающе усмехнулся. Тут только мастеру было под силу – если не выиграть, то хотя бы, как говорится – мягко упасть. Единственный достойный вариант – пожертвовать ферзя в обмен на ладью.

Старшая дочь пересела к игрокам (обняв и поцеловав в макушку сестрёнку) и, не долго думая, именно это и сделала.

– Пап, расскажи наконец, как так получилось! – потребовала девочка, перестав мгновенно переживать за исход игры. – Что было не так, если все так хорошо жили?

– Видишь ли, есть ещё одно дело, которому люди научились раньше других. Можно сказать: с самого-самого начала.

– И какому?

– Грабежу. Когда ты хочешь то, что нет у тебя, но есть у другого, то есть три способа это получить: ты можешь попытаться добыть это сама, ты можешь обменяться или же отобрать по принципу: кто сильнее, тот и получил. Два первых способа это мирные, а третий полезен только одному и то только до поры до времени. Ты можешь раз кого-то ограбить, но он тебя запомнит и второй раз позовёт кого-то на помощь в защиту, а в третий, если ты одолеешь двоих, придёт за тобой сам с толпой. На том и закончится твой промысел. Тем не менее этим люди занимались издревле. И не только поодиночке, но и целыми народами. Это тогда просто называется другим словом: война. Вся её суть заключается в одном: ограбить других, потому что они не захотели отдавать то, что хотелось, и грабёж показался самым выгодным вариантом. Разница между войной и грабежом заключается только в том, что на войне в конечном счёте побеждает не та сторона, которая сильнее и злее, а которая умнее.

– А если их меньше?

– Всё-равно победит. Умный человек всегда найдёт выход из положения. У умного человека терпения больше. А глупцы – это как раз те, кто идёт на грабёж, потому что не хотят трудиться и у них ничего стоящего за душой нет.

– А почему так?

Ещё один детский вопрос, на который взрослому легче всего ответить какой-то глупостью. И вовсе не в силу собственной недальновидности. Детское стремление видеть мир справедливым и добрым настолько сильно, что взрослому очень трудно переубедить его в обратном, да и не хочется – уж лучше оставить ему эту веру и самому в душе немного об этом помечтать. Вера меняет мир, а не наоборот, это знает каждый умный человек и каждый добропорядочный глупец.

– Так мы, люди, устроены. Нам недостаточно быть сытыми. Мы хотим быть самыми сильными. Встретим волка, победим его – захотим быка победить. Потом медведя, мамонта, кита. Переборем всех, начинаем спорить, кто больше убил, и друг против друга бороться. Как самый сильный против другого самого сильного. Скучно нам, видимо, без этого. Так вот повоюем, друг другу жизни попортим, потом миримся. Ищем, с кем другим вместе бороться. Племён и народов-то много. Одна война кончится, на другом краю земли другая начинается. И так вот всё время. Только в сказках долго и счастливо жили, а на самом деле…

Отец вздохнул и на минуту задумался. Старшая дочь, быстро перехватив инициативу, пыталась ещё более рискованной игрой компенсировать очевидный перевес соперника, устраивая на доске какой-то хаос.

– Любое орудие и изобретение можно использовать во зло. Ножом ты ведь тоже можешь на кого-то напасть и порезать. И на тебя могут напасть, будь ты хоть трижды добрым – может именно за это тебя кто-то жутко невзлюбит. Благосостояние одного народа вызывает зависть другого, а от этой дурной привычки забирать силой желаемое мы так и не смогли избавится. Встретишь иногда человека – снаружи одет и обут нормально, а изнутри пещерный дикарь через глаза на тебя поглядывает. И нам как-то нужно себя защищать, верно? Любой, кто берёт оружие в руки, встаёт перед выбором – заниматься разбоем или защищать других. Тоже труд. Но опять же – ни разбойник, ни защитник умирать не хотят, и каждый будет стремиться получить более устрашающее оружие. Так вот и машины когда-то придумали, когда порох научились использовать. А из них попозже – роботов. Те же машины, только с собственными мозгами, без людей внутри, которые ими управляют. Но вот если мы, как правило, учим детей всякому мирному и полезному ремеслу, то роботов мы учили изначально только тому, как быстрее уничтожить врага. Это вот, – отец показал на шахматную доску, – война в железном веке. Эту игру когда-то тогда и придумали, чтобы проверять соперника сперва на ум, прежде чем с ним на мечах сходиться. Война с роботами – это устроить пожарище на всю планету. Поэтому у нас больше нет электростанций – роботы их первым делом уничтожили, за ними и заводы. Всё, что у нас осталось – это жалкие остатки из прошлого. Чтобы в железном веке захватить город, нужно было десятки, сотни тысяч воинов. Робот разнесёт этот город в пух и прах одной ракетой. Он даже подъезжать не станет, наоборот – отъедет подальше, чтобы самого не задело чудовищным взрывом.

– Ты говорил, что у роботов тоже есть слабости. Почему их тогда не могут до сих пор победить?

Справедливый вопрос. В самую точку попала.

– Потому что всегда находятся глупые люди, которые им помогают. Знаешь, машины совершенно не разбираются: кто из нас добрый, а кто разбойник. Их наши проблемы вообще не интересуют. Для них война – это любимая игра. Не знаю, умеют ли они играть в шахматы, но примерно так они между собой играют: ходят туда-сюда, то одно поле займут, то другое, и всё время пытаются друг у друга фигуры срубить. А ещё лучше – короля с доски скинуть.

– Какого такого короля?

– У каждой армии есть генерал, которого все слушаются. Без этого армия перестанет быть таковой и превратится в глупое стадо. И у роботов есть свой король, который даёт им свои задания. Не верю я, что машина сама по себе до всего додумывается! А что, если другая машина будет иного мнения? Будут на чётное или нечётное число спорить? Как-то же они всегда договариваются промеж собой, значит у них есть кто-то главный, который отдаёт команду. Понятно, что они его будут так же хорошо прикрывать, как мы короля, чтобы мат не получить.

Отец прикрыл короля от очередного нападения.

– Ничья? – предложил он.

– У тебя перевес в фигурах, – сказала старшая дочь уклончиво, раздумывая.

– Сомнительный. Мы так до утра можем гонять друг друга по углам, пока не повезёт.

– Ладно, ничья.

Можно считать обещание выполненным. Оба понимали, что конфигурация фигур на доске явно подыгрывала отцу семейства, и перевес в пешках играл в этом существенную роль. Тем и опасен северный гамбит – он крайне рискован для обеих сторон и ошибки в нём смерти подобны. А проигрывать за другого, кто их совершил (простительно, ребёнок ведь) – неблагодарное занятие. Старшая дочь пошла бы и на это, ибо была настолько упряма характером, насколько неусидчива младшая, но ей тоже не хотелось расстраивать сестрёнку. Ничья для неё – большое достижение. Зачем портить ей радость? Уснёт быстрее и будет спать спокойно. Пора уже потихоньку укладываться.

Темнота медленно накрывала лес. В небе зажигалось всё больше звёзд; серп месяца неуклонно таял, предвещая новолуние. Мужчина стоял под деревом и вдыхал вечерний воздух, ожидая, когда собака сделает свои дела и разомнёт лапы. Она уже настолько поправилась, что могла ходить, но было видно, что испытывает при этом боль. Да и тугая повязка сковывала движенья. Ещё денёк-два покоя этой непоседе потерпеть придётся.

Смотря на тающую луну, неосвещённые контуры которой еле виднелись в тёмно-синем небе, так и хотелось спросить вслух: «А ты помнишь?..» И в памяти одновременно вспыхивало столько воспоминаний, как звёзд на небе. Как возвращались вместе с охоты такими вечерами. Или вообще не шли на неё, а вместо этого целовались под деревьями. А иногда и не только целовались. Как считали ради забавы звёзды – на чьей половине больше? Как смотрели на отражение луны в ряби на озёрной поверхности, а она смотрела сверху на них. Как первый раз вынесли новорожденную, чтобы с нескрываемой радостью показать ночному небесному светилу, тоже родившемуся спустя две ночи заново тонким серпом. Помнишь?

Луна молчит, в чувстве светлой грусти опустив веко. Слабый ветер гладит мужчину по лицу, навевая аромат хвои и дымка, от которых вспыхивает ещё больше воспоминаний. Издалека доносится волчий вой, внося чувство беспокойства и тревоги. Где-то началась большая охота. Знайте звери – этой ночью прольётся кровь! Будьте бдительны.

Собака навострила уши, вслушиваясь в донесения диких предков, и поводила носом по ветру. «Поблизости опасности нет, – говорила она своим поведением, – но нам всё-равно лучше вернуться домой, чтобы дети не беспокоились».

Мужчина был с ней согласен. Перед тем, как развернуться и пойти назад, он ещё раз посмотрел на звёздное небо. Показалось краем глаз или там на самом деле звезда упала и сгорела? И звезда ли тогда?

Люди раньше запускали искусственные спутники в космос. И с самолётами летали очень высоко, которые снизу выглядели ночью так же, как и звёзды. И не только спутники запускали, но и сами на ракетах в космос летали. Даже на луну. Правда, это было очень давно и дальше неё никто так и не отважился полететь. Интересно, там, наверху, остались ещё какие-то спутники или роботы всё уничтожили их друг у друга?

Вернувшись с собакой в землянку, охотник указал ей на прежнее место и потрепал по голове. Старшая дочь сидела у игральной доски и расчесывала волосы. Богатство для любой девушки – густые и длинные, которые если приходится подрезать, то только со слезами (дракоша будет рад жадно сожрать). И такие же упрямые, как их хозяйка.

– Опять северный? – спросил отец с усмешкой, усаживаясь поудобней напротив.

– Нет, я же не робот. Ферзевый!

– О! Ты хочешь по-хорошему разгуляться!

– Да!

– Тогда вперёд.

В этот раз отец не давал своей более талантливой ученице спуску. Две деревянные армии долгое время пытались потеснить друг друга, борясь не за фигуры, а за поля и линии.

– Кстати, из-за чего вообще война началась?

Теперь старшая дочь продолжила расспросы. Младшая улеглась спать в соседней комнатушке, получив от сестры свою долю ласк и положив рядышком куколок. Дракоша в очаге тоже медленно засыпал, то и дело распахивая красные зрачки тлеющих угольков. Подслушивал, о чём люди разговаривали. И мечтательно вспоминал, как приятно было прикасаться теплом к рукам очаровательной хозяйки. Язычок пламени в коптилке на столе трепетал от сквозняка, слабо освещая комнату, что, впрочем, ничуть не стесняло двух азартных игроков, ибо они превосходно видели в темноте.

– Не знаю, – честно ответил отец.

– Как так? Кто-то же должен что-то знать.

– Видишь ли, раньше война никогда не вспыхивала неожиданно. Были, конечно, какие-то междоусобицы между теми, кто особенно ненавидел других и искал для этого повод, но большой войне всегда предшествовали определённые …как бы это сказать… действия. Ты ведь тоже не заедешь кому-то в лицо просто так, ты скажешь ему за что. Не говоря уже про убить. Народ не пойдёт на войну, просто потому что кто-то крикнет: «Айда бить гадов!» Его нужно убедить в необходимости этой крайней меры. А тут как раз всё началось неожиданно.

– А ты что думаешь на этот счёт? Какая-то причина должна была быть. Что люди вообще говорят? Ты же ходишь, встречаешься и разговариваешь с другими.

Последние слова были сказаны без укора, но отец тем не менее почувствовал его. Несправедливо было по отношению к детям растить их отшельниками. С другой стороны боязно было пускать их в сумасшедший мир. Большинство людей в тяжёлые раскольные времена стремились объединиться и как-то вместе выжить. Так делал до определённой поры и отец этих двух красавиц, и именно они стали причиной, почему он предпочёл безумному миру спокойный уголок. Война, к слову, давно уже прошла свою горячую фазу, превратившись из пожарища в редкие местные очаги. Люди достаточно хлебнули горя и поняли, что вражда ни к чему доброму не приводит. В своём большинстве, в любом случае. Молодое поколение выросло уже на пепелище и о бедах родителей и прародителей знали только из рассказов.

– Я думаю, что роботы между собой начали войну.

– Как это? – Дочь удивилась такой версии. – Обычно люди между собой войну ведут ради чего-то. Земли, богатств, возможности лучше жить. А роботам что нужно было?

– Смотри сама: люди пытаются между собой разобраться – кто прав, кто виноват, – прежде чем бросаться в драку. Государства друг другу послов отправляли либо для переговоров, либо с ультиматумами. А роботам это зачем? Они как злые псы: сними их с цепи и натрави на человека, и им без разницы будет, хороший он или плохой. Ты, вот, допустим, будешь идти по базару в городе, подскользнёшься и нечаянно собьёшь кого-то с ног. Ты ведь, поди, извинишься и постараешься как-то выправить ситуацию. А вдруг человек из-за тебя глаз себе выбил и руку переломил? У тебя есть ум и совесть, чтобы найти достойный выход из положения. У роботов ни того, ни другого нет. Они уже в тот момент, когда ты будешь на них падать, сочтут это за атаку и ответят тем, что у них там предписано. Кто вообще решил, что машины не могут совершать ошибок? Ещё как могут! Им просто не стыдно будет за это. Это бездушные железки.

Мужчина вздохнул и задумчиво потёр бороду. Дочь не упустила возможности поставить его в игре в затруднительное положение, воспользовавшись мелкой оплошностью. Научил на свою голову.

– Мы тоже своих родителей спрашивали, что вообще происходит, и они нам ничего не могли толком ответить. Слишком быстро всё случилось, и если кто-то ещё знает первопричину, то только сами машины. Я лично так и думаю – что у какой-то стороны что-то замкнуло, а другая это за нападение сочла. Судя по словам стариков, обстановка в мире тогда была накалённая и хватало одной искорки, чтобы всё рвануло. Роботы не шлют друг другу послов и реагируют на прямую угрозу меньше чем за секунду.

– Разве их нельзя было остановить? Злых псов обычно не пускают за ограду.

– Как? Если они уже бросились в драку?

– Не знаю. Разве их нельзя выключить?

– Робот – автономная машина. Она в состоянии принимать решения на основе анализа ситуации. Команды от человека она примет только в том случае, если она не мешает выполнить задачу. И то не от каждого встречного, а только от такого, кто будет в их понимании иметь значительный вес. А механических выключателей у них нет. Снаружи, в любом случае. Люди просто не успели верно среагировать. Это не как раньше – неделями маршировать с войском, которое обязательно заметят. Ракеты это расстояние за несколько минут пролетят. Половина людей на земле погибла, так и не поняв, что произошло. Ну а оставшиеся ринулись кто куда: одни спасаться, другие воевать. Можно сказать, что войны шло две одновременно: роботы между собой и люди между собой. Мы в конечном счёте будем искать примирения, роботы – нет. Они будут до последнего пытаться загнать короля противника в мат.

Собака встрепенулась. Приподняв голову, она стала внимательно вслушиваться в вечернюю тишину. Отец с дочерью заметили это и застыли в тревожном ожидании. Легонько поводив носом, собака успокоилась и опустила голову, не найдя, видимо, повода для беспокойства. Некоторое время она ещё настороженно дёргала ушами, но потом совсем успокоилась. Очевидно, вблизи дома пробегал какой-то зверёк.

Игра продолжилась. Была бы дочь такой невнимательной, отец, возможно, попытался бы втихую подвинуть одну неудобную фигуру – как это сделала младшая с ним, пока он смотрел в сторону. Хотя бы шутки ради. Но от старшей дочери невозможно было что-то сделать незаметно в поле её зрения, уж это он точно знал. Про таких людей говорят, что у них и на затылке глаза есть. Она по звуку шороха могла определить, что это было и где: птица на крыше поскребла или камушек с горки скатился. Это во-первых. А во-вторых дочь обладала великолепной памятью и могла играть с закрытыми глазами. Устраивали пару раз такую забаву. Всю партию ей не удалось выдержать, тем не менее она очень долго не ошибалась в своих расчётах. Робот бы ей наверняка комплимент сделал. Младшая дочь могла безо всяких опасений убрать шахматную игру, даже если партия была недоигранной. Могла и нечаянно споткнуться, разбросав если не все, то половину фигур. Старшая безошибочно восстановила бы её.

Если бы его сейчас спросили: «А какие у неё слабости?» – он бы крепко задумался. Тоже не всякое недостатком назовёшь. Упрямство, например, не обязательно следствие недостатка ума, и его можно расценивать как определённое достоинство. Человек знает, что хочет – либо что определённо не хочет – и не позволит морочить себе голову, продолжая настаивать на своём. Разве это плохо? Вспыльчивость (бывает порой) – не обязательно недостаток терпения. Если человек избегает того, чтобы спускать своё дурное настроение на других и лучше в озеро или сугроб плюхнется, чтобы остыть, то это уже достоинство.

Слишком она хорошая – вот её недостаток. Ей недостаёт некой порочности. Но не посоветуешь ведь родной дочери (да и неродной) пойти да набраться её где-нибудь в стороне. Придёт время и ей самой это всё предложат в любом образе под разными предлогами. На блюдечке, так сказать, поднесут и с головой окунуть постараются. Ещё и припишут лишнее «за хорошесть». Глупо – но именно это заставит других, находясь рядом с ней, остро чувствовать все свои недостатки. А кому это приятно? Люди только на словах стремятся к лучшему, на деле это увы выражается тем образом, что они пытаются других унизить. Так что упрямство вкупе со вспыльчивостью – очень полезные черты характера, чтобы уметь оставаться твёрдым и не позволять сгибать себя. Твёрдым как меч, который не переломишь об колено.

Смотря на дочь, отец невольно узнавал в ней и черты матери, которой уже давно не было с ними. Перед сном дочь всегда расчесывала волосы и подвязывала их чуть ниже темени в один пучок – как их всегда носила мать. Когда-то она вместе с мужем вот так же сидела поздно вечером за шахматной доской в то время, когда тогда ещё единственная маленькая дочурка мирно посапывала в соседней комнате. «Дурацкая это игра! Я никогда её не пойму!» – вспыхивала жена, бросая от досады фигуры после очередной попытки научиться играть. Она любила другие игры – где не надо долго думать. Шишки с елей сбивать. Лазать по деревьям за стрелами, которые остались торчать, и искать улетевшие по лесу. Разгневаешь её замечанием, что, мол, твоя маленькая дочь лучше тебя уже играет, так выйдет с луком за дверь и пустит стрелу в темноте наугад. Найдёшь и принесёшь на следующий день – подпустит к себе в награду. Не успел выскочить, чтобы глянуть, в какую сторону стрельнула – пеняй на себя. К счастью жена не была наделена способностью отличать одну стрелу от другой, и находчивому мужу ничего не стоило побродить часика два в спокойствии по лесу и, не найдя искомой, измазать в грязи похожую. Так что мир в семье быстро восстанавливался после подобных помутнений. Тоже чем-то себя одних в лесу развлекать надо, почему бы не такими азартными играми? Учитывая, что жена вовсе не была глупой и наивной, то вопрос до конца оставался открытым, кто кого за нос водил.

Со старшей дочерью такой номер точно не пройдёт. Она обладала способностью вскрывать любой обман. Плохая способность, благодаря которой она наживёт себе много недоброжелателей и лютых врагов среди людей.

– Много нас осталось? – продолжила она разговор.

Девушка улыбнулась, почувствовав на себе взгляд, которым отец иногда на неё смотрел. Знала, почему он на неё временами так смотрит, и понимала, почему не хочет выводить их на люди. Запрещать не запрещает и, если бы она решила одна прогуляться до ближайшего селения любопытства ради, то и не осудил бы. Любит и переживает. Они для него – единственно дорогое, что есть на земле, и ничего он не боится так, как потерять их. Очень просто.

– Ходят разные слухи. – Отец пожал плечами. – Кто-то говорит, что некоторые континенты остались нетронутыми, другие говорят, что с них смели всё живое ядерными ракетами. Кто знает, может где-то есть подземные города, в которых роботы содержат тысячи людей?

Дочь хохотнула. Очередная глупость шибко умного папеньки.

– Зачем им это? Я так поняла, что они нас не особо ценят.

– Да, но кто-то же должен обслуживать их и ремонтировать! Мы, получается, тоже ресурс для них. Пока мы приносим им пользу, они с нами на свой лад торгуют. Возможно, даже разводят. Как скот. Да! Они теперь наши пастухи, а мы овцы.

Дочь с лёгким гневом швырнула срубленную фигуру в отца.

– Ме-е! Скажи ещё, что тот народец за рекой они сюда пригнали. На выпас.

Отец горько усмехнулся. Попала прямо в шишку. И смешно, и совсем нет. Ещё одна причина, по которой они больше не заходили далеко на юг, была та, что с некоторых пор там невесть откуда появилось племя, намерения которого мирными трудно было назвать. Пока они держались на левом берегу реки, но одно это обстоятельство не могло служить гарантией того, что в один прекрасный день они не надумают пойти на правый. Они, собственно, сами других гарантий не давали и даже не пытались найти какое-то взаимопонимание. Раньше люди могли без особых затруднений изъясняться друг с другом на одном из языков, который знали. Война стёрла не только города и страны с лица земли, но и загнала остатки народов в изоляцию, где они растили своё потомство исключительно на своих языковых познаниях. Общение с чужеземцами чаще всего скатывалось к жестикуляции и попытке при помощи двух-трёх слов донести самое главное. Прямо как в каменном веке.

– Что-то про роботов они кумекали, – ответил отец. – В любом случае люди с нашей стороны так поняли. А что? Сама посуди: роботы ведут себя точно так же, как и мы. Когда люди вели свои войны, то тоже не брали во внимание, как приходится животным и какой ущерб наносят природе. А уж роботам на это вовсе наплевать, им не надо будет жить и детей растить. Они тоже считают только собственные потери, а не наши. Я тебе правду говорю, что мы для них не больше чем скот. И в этом наше счастье, иначе они бы давно нас всех истребили. Шах!

– Не поможет, я даю тебе ещё шесть ходов до того, как поставлю тебе мат.

– А вдруг просчитаешься? Даже с роботами такое случается.

Дочь сделала ход, победоносно улыбнулась и вызывающе показала пятерню.

– Пять!

– Так просто я не сдамся! Который раз это уже будет?

– Девятнадцатый. Мой юбилейный.

– Ах, да! Надо устроить тебе сюрприз.

Дочь засияла в радостном предвкушении:

– Правда? Ты отдашь мне все фигуры на съедение? Это будет здорово! Ты мне такой подарок делал последний раз… (дочь в задумчивости потёрла лоб) …давно. Очень давно.

Плутовка улыбалась – так обольстительно, как могут только самые обворожительные, – и только глубоко в глазах тенью пряталась печаль, которая тихо всплакнула сквозь смех. Последний раз – оба это помнили – было, когда мать была жива, а единственной дочери было приблизительно столько, сколько сейчас младшей.

Отец не выдержал и тоже рассмеялся.

– Ладно, твоя взяла! В следующий раз я буду на правах проигравшего выбирать дебют. У меня найдётся ещё на тебя управа!

А что с ней было делать? Только обнять и расцеловать, другой управы на неё не было.

Четверть часа спустя землянка почти полностью потонула в темноте; тлеющие угли еле-еле освещали каменную стену. Огонь пыхнул зевком, когда хозяева открыли дверь, чтобы по очереди сходить наружу «на минуту», а после этого быстро впал в дрёму. Старшая дочь не стала укладываться вместе с младшей. Соседняя комната была меньше и хуже проветривалась – выступ скалы образовывал там потолок на добрую половину комнаты, и знойным летом там становилось душно. Прохладный ветер, который пригнал днём проливной дождь, сделал своё дело и улетел восвояси. Просохшая земля быстро впитала в себя влагу, небо было звёздным, поэтому ночную свежесть следовало рассматривать как временную меру. Как только солнце встанет – а оно встанет рано, маленькая засонька будет как раз седьмые сны досматривать, не торопясь, – быстро начнёт припекать. Не топили бы в жилище, всё было бы прекрасно, но так скопившийся жар уже сейчас начинал слегка давить, и совсем не хотелось к кому-то жаться. Зимой – пожалуйста, сколько угодно.

Отец уже давно облюбовал себе угол возле дверей и спал обычно там. Как принято у скаутов: полусидя. Таким людям одно: что в лесу под деревом спать, что дома под крышей. Было бы к чему прислониться спиной. А угол удобен тем, что можно привалиться к другой стене боком. С некоторых пор и старшая дочь взяла себе в привычку спать сидя. В лесу она ещё ни разу не ночевала, но кто знает, не заставит ли когда-нибудь нужда? Иногда она позволяла себе расслабиться и поспать лёжа, а обнимку с сестрёнкой, – даже поваляться лениво утром – но в остальное время упорно приучала себя к суровому и неприхотливому образу жизни. В этом она также шла по стопам своих родителей, которые не баловали себя комфортом кровати. Оленью шкуру постелят на полу – вот вам и кровать. Заячью шапку скатают – вот вам и подушка. Одеяло? Вот вам ещё одна шкура, бурая, плотная. Догадаетесь, чья? Спите на здоровье, как медведь в берлоге. Ноги зимой мёрзнут? Накройте шубкой волчьей.

Старшая дочь придумала умнее: устроила себе лежанку перед дверью во вторую комнатушку. Соорудила из толстых палок спинку с наклоном, застелила шкурами, чтобы сгладить неровности – и готово. В этом углу теплее, чем в других: очаг рядом. И под спину не тянет холодком от стены. Ноги протянешь – дракоша счастлив будет покрывать их тёплыми поцелуями до утра. Поначалу пару раз кусал (никак от перевозбуждения), но потом девушка приноровилась не подсовывать во сне ноги близко к пасти жаркого воздыхателя. И младшей сестре не нужно было вслепую искать свою няню, если она просыпалась ночью и чувствовала себя одинокой. Вот она, сразу за дверью спит. Как верный охранник.

Собственно, в комнатушке младшая сестра спала только в тёплое время года (там темнее и можно подольше поспать, и взрослые, которые вставали раньше, не мешали своей вознёй по хозяйству), зимой она перебиралась к старшей, пристраиваясь к ней сбоку в обнимку. Или же наоборот: ложилась первая (правильней: садилась) калачиком, а сестра попозже к ней придвигалась. Вдвоём теплее. Младшей и подушки тогда не надо: сестра за неё сойдёт. Мягкая и любимая. Станет слишком жарко весенними либо осенними ночами – сползёшь в полусне головой на бедро, повернёшь тело дальше в сторону, и можешь дальше беззаботно спать. И накроют тебя, и по волосам ласково погладят, и поправят поудобней, если встанут раньше. Собаке даже велят вместо себя полежать рядышком, погреть. Замечательно!

В этот вечер старшей дочери не спалось. И душно, и какое-то тревожное чувство в душе мечется, покоя не находит. Как обычно перед новолунием.

– Что делать, если мы вдруг встретимся с роботом? – спросила она в темноту, будучи уверенной, что отец тоже ещё не уснул.

– Ничего, – ответил тот. – Он своими датчиками заметил тебя задолго до того, как ты его увидела. Уподобляйся зверю и пугливо обходи далеко стороной. Если ему ничего от тебя не нужно и ты не представляешь угрозы, то он не будет тратить на тебя даже капельку своего заряда в батареях.

– А что ему может понадобиться от никчемного человека? – сострила дочь.

– Ну, не знаю… Может, у него сбился пеленгатор и он заблудился. Тогда ему нужен будет проводник до пункта назначения. Или он угодил в яму и не может самостоятельно выбраться. Тогда тебе придётся рубить деревья и укладывать их под гусеницы, а потом выковыривать и вымывать грязь из шестерёнок.

Дочь, зажав ладонью рот, беззвучно затряслась от смеха.

– Солнечная батарея могла повредиться, – зевнув, продолжил шутник таким же вяло-небрежным тоном, – об сук, скажем, и он еле ползёт на резервах. Придётся тебе топать в ближайшее селение за старенькими батареями от машин и тащить их к нему. А отговориться не получится, ибо у роботов безошибочный нюх на электричество, как у медведей на тухлятину, они точно знают, в какой стороне оно валяется, и то, что тебе, как женщине, не положено таскать тяжёлое, для них не аргумент…

– Х-х-хват-т-ит…

– Дождь, в конце концов, или снег, а у него ржавчина башню разъедает уже который год. А у тебя шуба, которой это безобразие накрыть можно…Ужель не сжалишься над бедным странником?..

Дочь пискнула и зажала уши руками, отвернувшись к стене. В памяти всплыл образ матери, которая в таких случаях молча подманивала мужа пальцем с укоризненной улыбкой, предвещающей заслуженную трёпку, и медленно притянув его к себе нос к носу, заставляла одним прямым взглядом замолчать. «Дорогой мой, не хочешь ли занять свои губы другими делами?» – ласково говорили её глаза. «А ты чего подглядываешь? – говорили глаза отца смеющейся дочери. – А ну брысь отсюда, не мешай взрослым целоваться!»

Мама, нам всем тебя так не достаёт… Ты ушла слишком рано.

Часть 1. Марья

На рассвете мужчина проснулся и тихо, чтобы не будить других, собрался на прогулку. Недолгое дело: обуться, прикрепить ножны на голень, опоясаться ремнём, навесить на него колчан, закинуть суму через плечо, да прихватить лук. Собака проснулась вместе с хозяином и встрепенулась, ожидая по привычке у дверей. Шуметь нельзя, это она знала. То есть – нельзя радостно прыгать, нетерпеливо скоблить лапой дверь или скулить. Не все такие ранние птахи, некоторые любят поспать подольше.

Через минуту человек с собакой вышли, и дверь за ними тихо затворилась. Дверная перекладина с внутренней стороны тихонько стукнула, входя в упор. Лёгкий толчок плечом подтвердил – заперто.

Снаружи охотник потянулся, вдыхая утренний воздух. Сразу за дверью у стены стояли три копья; вытащив одно наугад вверх из проушины, охотник слегка встряхнулся, подбадриваясь, поправил на себе вещи и посмотрел на собаку. Та тоже была готова идти – и горела желанием. Устала лежать больной столько дней, что хоть волком вой. Последнее дело перед уходом – поддеть ногой лежащую на земле палку и повернуть её заострённым концом в нужную сторону. Эту палку трогать нельзя – собака знала. В лесу полно других палок, хочется – хватай и грызи любую, но не эту. «Палка-указка» – можно было её назвать. Куда она указывает, туда ушёл последний, кто её трогал. Если вторая ранняя пташка надумает присоединиться к утренней прогулке, то она будет знать, в какую сторону идти. Хотя сегодня навряд ли. Вчера нагулялась.

Вместе с рассветом просыпается и лес. Как же приятно, вдыхая свежесть воздуха, ощущать эту утреннюю атмосферу и чувствовать, как тело наполняется бодростью! Точно так и человек каменного века шёл: сперва крадучись, прислушиваясь к звукам природы, а затем уже твёрдой походкой – к своей цели.

Лес будто бы и не заметил появления человека. Тот, что обитал в этих краях, уж очень осторожно вёл себя. Если его что-то и выдавало во время охоты, то прерывистый свист. Звери на него обычно так чутко не реагировали, принимая за натуральный лесной звук. Тут все кричат, ревут, свистят, да поют во всю глотку. Насторожатся, посмотрят по сторонам, откуда раздался звук – если заметят человека, то подумают: далеко, угрозы пока не представляет. Угроза в это время уже быстро кралась в стороне, припав к земле. Наметив жертву и получив очередную команду, она снималась с места и летела стрелой через лес. В зависимости от поведения жертвы, менялся род свиста, и собака тогда меняла направление, затравливая зверя в нужное направление, откуда потом летела метко пущенная стрела. Дома у охотника хранилась винтовка, но крайне редко здесь раздавался гром от выстрелов. Слишком дороги были патроны, чтобы тратить их на охоту за зверями. Тысячи лет человек успешно обходился без огнестрельного оружия.

В этот день собака была плохим помощником, за что чувствовала себя виноватой, но хозяин не намеревался охотиться на крупных зверей. Предыдущего ещё не всего съели. Спустившись к озеру, он закинул удочку в воду и сел, любуясь величавым видом этого райского уголка. По левую руку расстилалось озеро; утреннее солнце, встав из-за дальних могущественных вершин, белеющих вечным снегом, приятно пригревало и переливалось лучами на поверхности водной ряби. По правую руку возвышалась Стрижиная гора, маркируя хребет небольших холмов и возвышений, который тянулся далеко на юг и служил некой лесной границей. Если кому-то захотелось бы дойти до первых отрогов снежных гор на востоке, то ему пришлось бы несколько дней продираться через болотистые леса, либо идти обходом через юг по берегу горной реки. Здесь, у озера, следовало об этом хорошенько призадуматься, ибо идти на юг удобней всего было по цепи холмов, следуя вытекающему из озера ручья, который и привёл бы к реке.

Охотник об этом не думал. Он просто наслаждался утренней идиллией. Вокруг, куда ни глянь, лес да лес. Лёгкое дуновение несло душистые ароматы, к которым примешивался лёгкий запах дыма – на вершине холма под горой жгли костёрок. Ранняя пташка таки проснулась и кормила снаружи за дверью голодного дракошу. Вдохнёшь полной грудью, потянешься и думаешь: хорошо-то как! Даже настроения нет убивать кого-то на обед. Наверное, местные звери это тоже чувствовали и спускались к озеру по утрам более смело. Разные встречи тут уже были, когда по одну сторону сидел человек (а иногда и два), а по другую какой-то зверь делал свои утренние дела. И лисы пробегали, обыскивая заросли камышей в поисках утиных гнёзд, и олени сочной осокой наслаждались, с опаской поглядывая на другой берег, даже хозяин леса несколько раз важно проходил, проверяя всё ли здесь в порядке. Привстав и поводив носом в сторону человека (привет, двуногий, смотри, я тоже могу стоять, как ты!), заходил в воду и барахтался, то ли купаясь, то ли пытаясь поймать рыбину. Сегодня гостей не было и стая уток спокойно плавала по озеру, по-своему наслаждаясь жизнью. Молодёжь резвилась, устраивая переклички (а не слетать ли нам к соседнему болотцу, а, братцы-сестрицы? Кто «за», поднимите крылья!), а недавние мамаши поочерёдно чистили пёрышки и ныряли под воду, вылавливая клювами еду (вы, детки, летите-летите! Вам крылышки надобно натренировать для зимнего перелёта. Передавайте привет болотным тёткам, пусть прилетают в гости, в чистой воде покупаются).

Охотник поплескал себе холодной воды на лицо и понаблюдал за рыбой в воде у берега. Хорошо будет вечером втроём порыбачить, их ждёт жирный улов. И море забавы – когда вытянут сеть, на берегу окажется много извивающихся рыб, с которых нужно будет быстро разобраться: кого назад в воду, кого на копьё, кого сразу в нетерпеливую пасть. Ты тоже об этом думаешь, дорогуша?

Собака вместо ответа на немой вопрос неожиданно зарычала. Спрашивать её, почему, не имело смысла. Этого предупреждения было достаточно. Охотник, не делая резких движений и не поворачиваясь в сторону опасности, вытащил лук из чехла и быстро нацепил тетиву. Судя по поведению собаки, зверь, представляющий опасность, либо бродил по опушке, либо шёл к ним – но не бежал, иначе собака нервничала бы намного сильнее. Когда охотник встал в полный рост и развернулся, он был уже готов дать отпор кому бы то ни было. Стрела лежала на тетиве, ещё пучок охотник зажимал вместе с древком лука в левой руке. Выхватить их поочерёдно заученными движениями, чтобы пустить вслед первой, было более быстрым способом, чем выхватывать по отдельности из колчана. Ступня ноги поддела древо копья – это будет следующее оружие, пущенное в ход.

Внутреннее чувство говорило охотнику, что для кого-то это утро окажется бесповоротно испорченным. С любым зверем, даже недружелюбно настроенным, можно разойтись с достоинством для обоих. Но есть некоторые создания, встреча с которыми не сулит совершенно ничего хорошего. Это ощущение не проходило ещё с вечера. Видимо, неспроста.

Интуиция не подвела охотника – из леса к нему шёл человек. Он направлялся к озеру прямой дорогой, часто смотря по сторонам и оглядываясь. Так ведут себя испуганные звери, которые только что ушли от погони. Это был ещё один повод не опускать оружие – хотя встречный и поднял приветственно руку в знак миролюбия. За то время, пока он приближался, охотник изучал его взглядом. Опытному глазу каждая деталь могла многое сказать. Присохшая грязь на шнуровке обуви говорила о том, что человек уже не первый день в пути. Он не снимал башмаки и спал в них у костра. Тощая походная сумка казалась пустой, другого оружия кроме ножа на поясе и обычного безыскусного копья – без железного наконечника и каких-то украшений в виде ленточек, которые любят носить на оружие горожане, – у мужчины не было. По всему, он был не на охоте и нёс с собой лишь крайне необходимое. Когда он подошёл и остановился в нескольких шагах, взгляд охотника остановился на лице, на котором глубоко отпечатались следы переживаний. Уставшие глаза открыто говорили об этом.

– Что случилось? Ты один?

Охотник настороженно пробежал взглядом по окружающему лесу за спиной встречного. Собака в двух шагах за спиной охотника полностью перестала нервничать. Узнала старого знакомого.

– Сходку разграбили, – ответил тот. – Нас немного осталось. Они сейчас там, недалеко, в овраге. Я их ненадолго оставил, чтобы убедиться, что здесь безопасно.

Мужчина махнул в сторону леса за спиной, указывая направление.

– С ней всё в порядке, – добавил он. – У неё есть чем защититься. Мы услышим.

Только теперь охотник вздохнул с облегчением. Бросив оружие на землю, он по-дружески обнял нежданного гостя.

– Пойдём, не будем терять время! – сказал он, быстро подбирая вещи.

Дорогу до землянки мужчины прошли молча. Случившееся выходило за рамки обычных происшествий и было для всех настоящим потрясением. Ещё вчера он рассказывал дочери байки про войну, а сегодня утром она уже на пороге двери. Как это объяснить ей? «Это были роботы?» – несомненно спросит она. Наивный вопрос, который может задать только ребёнок. Тем не зачем было сгонять жителей Сходки.

Именно поэтому он ушёл с семьёй в глухие леса – потому что самым страшным было услышать не лязг гусениц за стенами хибар и дверьми землянок, а топот сапог. А следом увидеть разбойников, которые бесцеремонно выбивали двери и грубо выволакивали сонных людей, сбивая их кучу, как стадо овец. От робота не стоило ожидать излишней жестокости, ибо в его логике лежал основополагающий принцип обезвреживания. Нет прямой существенной угрозы – нет насилия. Но люди, те воинственные отряды и племена, которые остались ещё после большой войны в разных уголках земли, преследуя какие-то свои цели, способны были на любое унижение жертвы и зверство над братьями по роду. Их не очень интересовали вещи – как воров, они не боролись за еду – как хищники. В их задачах и планах не лежало нападение на роботов вражеской армии, ибо исход такового был обоим заранее известен. Они вели охоту исключительно на людей, опустошая попадавшиеся на пути маленькие селения. Укреплённые города они обходили стороной, не желая вступать в неравный бой, для них невыгодный.

Кто в округе живёт и чем промышляет на расстоянии в недельный поход пешком все знали, но что дальше – мало кто знал. В народе действительно ходили слухи, что вдалеке есть города, куда людей угоняют в пожизненное рабство. Последние события подтверждали самые худшие опасения. Сходка была одной из лесных деревень, где жили в основном охотники со своими семьями, и она уже с весны находилась под нависшей угрозой, а это означало, что разбойники в этот раз пришли с юга. Прямых нападений пока не было – река служила действенной преградой, а мост был только один, и жители Сходки его теперь непрерывно охраняли, не пуская чужаков к себе. В свою очередь они тоже не могли больше перейти на другой берег, чтобы разведать, где находится их лагерь и какова по количеству их мощь. После единственной серьёзной стычки при поддержке гарнизона крепости, которая лежала дальше на севере и патронировала все селения, фронты на всё лето застыли по линии реки, руководствуясь принципом «худой мир лучше открытой войны».

Видимо, этот подход оказался в корне ошибочным и чужаки относились к самой худшей категории разбойников. По сути – паразитов, которым совершенно чуждо уважение к другим народам. Будем откровенны – а что, собственно, можно было ожидать от этих жалких остатков человеческой цивилизации, если её моральные устои и в мирное время были в целом далеки от идеальных представлений?

Дочери при виде мужчин мгновенно изменились в лице. Гость был им хорошо знаком, но его пришибленный вид действовал весьма удручающе. Старшей дочери не обязательны были объяснения, к тому же для них и времени сейчас совершенно не было. Она успела таким же намётанным взглядом быстро считать достаточно сведений.

– С тобой всё в порядке? Как Милла? – озабоченно спросила она.

Младшая тоже подскочила, схватив гостя за рукав. Она хуже всех умела сдерживать свои переживания, а поведение окружающих давало много поводов для этого.

– Дядя Рол, а где Милла? С вами что-то случилось?

– Да, случилось. – Гость не стал придумывать отговорки и добавил успокаивающе: – Мы живы. Милла недалеко отсюда.

Во все времена, когда шла война, когда смерть без разбора уносила друзей, родных, детей – это было единственным важным: живы.

– Запритесь дома! – Отец, спешно сбросив лишние вещи в землянке, затаптывал худенький огонёк снаружи на пятачке и давал дочерям наказания. – Огонь не разводите, ведите себя тихо. Будут вламываться, ты знаешь что делать. Собери самое важное и будь готова дать отпор.

Он подошёл к старшей дочери и посмотрел ей прямо в глаза. Чтобы она поняла всю серьёзность. Дочь кивнула, стараясь унять волнение.

– Пап! Но вы ведь быстро вернётесь? – взволнованно залепетала младшая. – Дядя Рол сказал, что тут недалеко…

– Я вернусь в любом случае, – заверил её отец. – Но вы должны знать, что делать, если что-то пойдёт не так.

Втолкнув младшую дочь и собаку в землянку, он прихватил второй лук с колчаном, который передал гостю. Поймав старшую за локоть, когда она намеревалась зайти домой, следуя велению отца, он отвёл её чуть подальше. На пару слов между взрослыми.

– Если нас опередят – постарайся продержаться до ночи. Не жалей патронов, но не стреляй в воздух или наугад! Только точно в цель. Потом – запасной лаз, и в лес, на север, в крепость. Поняла? Те, кто сюда придёт, не будут вас убивать, наоборот, вы им нужны живыми. Оставь Азу, если она не сможет бежать. За ней не будут охотиться. Она не глупая и пойдёт по вашему следу, насколько ей силы позволят. Слышишь?

По лицу дочери потекли слёзы. Ей было больно слышать такие указания, но она понимала их смысл. Бросить лучшего друга в беде, чтобы спасти себя и младшую сестру. Она никогда не думала, что может наступить день, когда она должна будет совершить такое непростительное преступление, но вот он, похоже, наступил.

– Всё так плохо? – спросила она, вытирая мокрые щёки и стараясь говорить ровно.

– Хуже. Сходку вчера разграбили. Я сомневаюсь, что они пойдут дальше в эту сторону разбойничать, но кто знает… Это теперь открытая война и нам следует быть ко всему готовыми.

Так мужчины уходили на смертельную схватку: крепко обняв женщин – матерей, жён, дочерей – с заклинанием, произнесённым шёпотом: «Береги себя». И ответным заклинанием сквозь слёзы: «Вернись живым!»

«Защити их, это и твои дети!» —обернувшись, мысленно сказал охотник лесному духу. На крышу землянки приземлился дрозд. Дёрнув крыльями, он посмотрел одним глазом на удаляющихся людей под горой, потом на затушенный огонь на пятачке, который испускал дух слабеющим дымком, и, довольный, юркнул прочь, слетев в обратную сторону под гору. Никак обернуться в кустах в другого зверя решил. Более грозного. Хотя навряд ли такие страшные звери есть на земле, чтобы прогнать банду вооружённых мерзавцев из лесу. Кого человек за своё время существования не успел полностью истребить, те сами боялись его. Тут нужна хитрость. Или неукротимое бешенство огненного духа.

Ручей на своём пути от лесного озера до реки тихо струился по оврагам, проросшим мхом, и петлял между холмами. Он был мелким – перейдёшь, ноги до колен не замочишь, – но редко полностью замерзал даже лютыми зимами. Подземный ключ на дне озера бил круглый год, и вода неутомимо текла, прогрызая себе сквозь лёд ходы. Сейчас до зимы было ещё далеко, но некоторые растения уже готовились к ней, день за днём теряя по листочку.

Косули, настороженно потоптавшись в лесу, не решились идти к ручью на водопой и пустились прытью прочь. В конце концов, можно напиться и в другом месте, где не пахнет дымом от костра, который развёл человек.

Светловолосый юноша ещё немного постоял за деревом и спустился в овраг, по дну которого протекал ручей.

– Косули, – сказал он, разочарованно бросив копьё в сторону.

– Ушли? – спросила женщина у костра.

– Да. Учуяли нас.

Женщина помешала кашу в горшке, не выражая никаких эмоций. Съестные припасы были на исходе, так что какая-нибудь добыча им была бы очень кстати. Но юноша не решался уходить на охоту и оставлять женщину одну у огонька. Вскоре неподалёку хрустнула ветка под неосторожной ногой. Сидевшие у маленького огня встревоженно обернулись. Тут же в овраг спустилась ещё одна женщина. Бегло улыбнувшись юноше, она в ответ на вопросительные взгляды бросила к ногам суму, села, открыла её и вытряхнула на свой подол содержимое – парочку грибов, горсть ягод, да пучок черемши.

– Ну вот, на завтрак нам этого хватит, – сказала она оптимистично. – Лишь бы мы не достались сами кому-нибудь на перекус. Где есть медвежий лук, там должны водиться и медведи.

Юноша фыркнул. Пусть идут эти медведи, шкура на зиму лишней не будет. Женщина – это была его мать – искоса смотря на него, тихо смеялась. Ей хотелось немного взбодрить присутствующих – и себя тоже, ибо радоваться чему-то пока не было повода. Особенно трудно приходилось женщине, которая этим утром взялась выполнять роль поварихи. Лишь неопытный юноша мог не замечать признаков того, что ей через месяц-два предстоит стать матерью, но женское чутьё нельзя было провести одеждой, которая относительно хорошо прятала характерную округлость живота.

Шутка с медведем заставила и её ненадолго отвлечься от невесёлых мыслей. Лёгкая улыбка тронула её грустное лицо. Добавив в горшок грубо порезанные грибы, она дала каше ещё немного побулькать. Не став снимать горшок с огонька, она засыпала костерок землёй, соорудив маленький холмик. Беглецы разожгли огонь на худеньких веточках, боясь сильно дымить и привлекать к себе внимание, чтобы только по-быстрому позавтракать тёплым.

– Маленькая хитрость, – поучительно сказала мать сыну. – Так можно готовить на тлеющем огне, не дожидаясь, когда выгорят дрова. Чем толще сучья, тем дольше сохранится тепло под бугорком. И глиняный горшок не треснет от перегрева.

Юноша, несомненно, счёл бы способ тушить огонь водой более эффективным, за которой и ходить не надо – вот она в двух шагах, бери ладошками и плескай на костёр. Если бы не объяснение матери, он бы так и сделал, подумав, что повариха, загребая огонь, хочет его таким образом потушить. Та в этот самый момент повернула голову, внимательно вслушиваясь к тому, что происходило в лесу. Затем медленно поднялась и, встав на цыпочки и вытянув голову, начала настороженно озираться. Сидя в овраге, они могли не увидеть, что к ним кто-то приближается. Так оно и было, но только когда раздался тихий щелчок снятого предохранителя на пистолете, который она вытащила из сумы, другие двое сразу встрепенулись. В этот момент вдалеке между деревьями промелькнули силуэты.

Притаившись в овраге, троица некоторое время внимательно наблюдала за ними, пока к своему облегчению не убедилась, что приближающиеся люди опасности не представляют. Повариха глубоко вздохнула, приподняла руку с пистолетом, который прятала в складках платья, и поставила его опять на предохранитель. Внешне она выглядела сдержанной, но мелкая дрожь на руках выдавала, какое внутреннее напряжение на неё давило.

Вскоре двое мужчин спустились в овраг.

– Это – все? – удивлённо спросил охотник, остановившись и переводя дыхание, а заодно поочерёдно осматривая горемык.

– Я ему говорил… – Рол с оправданием пожал плечами.

Он сбросил лук с копьём в сторону и прошёл к костру, вынимая на ходу оставшиеся съестные припасы из сумы – куски вяленого мяса, завёрнутые в тряпицу. Чем богаты, тем и делимся. Часть того, чем его в спешке угостили, он съел по дороге, запив водой из ручья, остальное оставил для других. Заглянув в горшок, он по-простецки нарезал туда мясо, размешал кашу и попробовал её на вкус. Топора в ней не хватало, однозначно, а в остальном – съедобна и сытна.

– Ешьте и в дорогу, – сказал он, приглашая к трапезе. – Мы бегом за час добрались, пешком нам понадобится часа два-три.

Зачерпнув ладонями воду из ручья, он обмыл себе вспотевшее лицо. Его жена – Милла, о судьбе которой с таким беспокойством спрашивали дочери охотника, – в это время обнималась с оным. Судя по характеру объятий, эти два человека должны были быть очень близкими родственниками. Если бы их спросили, то они бы подтвердили догадку, сказав, что являются друг другу братом и сестрой. Кто старше, было на лицо – волосы брата уже подёрнула седина, в то время как сестра на вид была ещё далека от старости.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он, намекая глазами на некие обстоятельства.

– Всё в порядке, – тихо всхлипнула Милла, отрываясь от брата и утирая лицо. – Как твои?

Они уже очень давно не виделись и теперь были несказанно рады встрече. Старший брат всю жизнь служил младшей сестре верным защитником, а это навсегда врезается в отношения друг к другу, какого возраста бы они ни достигли. О таких братьях мечтает каждая женщина.

– Сидят в норке под замком и терпят, боясь высунуть носик наружу,– ответил он шутливо на вопрос, вызвав на лице сестры улыбку. – Иди, ешь. За меня не беспокойся, я не голоден.

– Аким, мой брат, – сказала Милла, знакомя его со своими спутниками. – Это Марья. Дарий, её сын. В прошлом году к нам переселились.

Рол при этих словах усмехнулся:

– Да, дружище, давно ты уже не заглядывал к ним в гости! Совсем в отшельника превратился.

И хорошо! – можно было теперь с убеждением добавить. Иначе неизвестно, кто кого и куда вёл бы сегодня через лес.

Не доходя до озера, пятёрка людей свернула к Стрижиной горе. Взобравшись на холм, они немного передохнули. Мужчины не чувствовали себя уставшими (молодой человек и вовсе считал себя в силах ещё раз запросто взбежать), но Милла была не в состоянии держать такой быстрый темп, в какой ноги сами так и порывались пуститься. Прямо перед ними за деревьями величественно возвышалась скала. Охотник цепким взором бегло осмотрелся. Лишь опытный глаз смог бы заметить в этой чащобе следы человека и, вскарабкавшись на пологую верхушку холма, обнаружить за кустами шиповника дверь землянки. Впрочем, следопыта давно бы уже учуяла бдительная собака. Нет, она бы не стала лаять и ограничилась тихим условным рычанием, которое было не услышать снаружи. Но хозяева знали бы уже о приближении чужого человека.

Охотник, не заметив возле своего жилица никаких изменений после ухода, издал негромкий своеобразный свист. Для собаки это значило: я возвращаюсь, всё в порядке. А то, что с ним гости, она и так должна была уже услышать.

В жилище царил сумрак, в котором после дневного света трудно было что-то разглядеть. Поэтому вошедший не сразу бы увидел в пяти шагах перед собой девушку с винтовкой в руках, которая стояла в приоткрытой двери второй комнаты, где к тому же было темнее. Излюбленный приём хищников, которые превосходно умеют подстраиваться под световые условия – притаиться в тени и подпустить к себе жертву на расстояние решительного прыжка. Единственное, что выдало бы девушку – это тихий металлический лязг оружия. Сердитое рычание собаки в углу за дверью – и жертва в ловушке. Крайне неудобное положение, когда на тебя с двух сторон готовы напасть при первом неверном движении. Можно даже сказать: безнадёжное. Собака – меньшая беда, пусть она и большая, успеет больно покусать, прежде чем её одолеешь (в дверях не особо помахаешь палкой, для этого нужно выскочить назад). Более серьёзным противником был тот, кто целился с твёрдым намерением убить, а не облаять. Не важно – из винтовки или лука, который умелый стрелок тоже мог использовать. Высота крыши в проходе позволяла держать лук натянутым, не будучи сильно скованным.

Пока вся группа не вошла, девушка всё время держала винтовку наготове в полуопущенном положении, так и не двинувшись с места. Глазами только повела, советуя отойти побыстрее к стене, заодно вскользь осмотрев, кто с чем в руках. Когда затворилась дверь и перекладина легла в упор, она позволила себе расслабиться.

Разрядив винтовку, она отставила её в угол за дверь – на место, где она всегда стояла. В этот момент из-под её рук выглянула мордашка девочки и, только увидев знакомые лица, вынырнула и побежала к ним. Бросившись на шею Милле, она шёпотом запричитала, не в силах больше сдерживать чувства, переполняющие её детское сердечко:

– Тётя Милла, тётя Милла! Я так переживала, так переживала!.. Думала, когда вы наконец-то придёте, а вдруг на вас по дороге нападут?..

Сколько тут было радости! Женщины обнимались, плакали и тихо (насколько получалось в таком возбуждённом состоянии) говорили друг другу то, что обычно первым лезет на язык: как давно они не виделись, как соскучились, как похорошели, и прочее, и прочее… Марья в это время стояла в стороне, с умилением наблюдая за трогательной сценой. А глаза гостьи уже бегали повсюду, оценивая обстановку. Одно дело – судить человека по одёжке, и совсем другое – по его жилищу. Хорошо одеться можно легко, для этого не обязательно даже уметь шить – было бы чем выторговать добротную одежду. А вот построить жильё, в котором будет при любой погоде уютно – это тяжёлая работа.

Осматривая землянку, сразу видно было – человек, построивший её, не боится никаких трудностей. Марья была знакома с Миллой уже почти год и охотно с ней общалась. Та упоминала в разговорах ранее, что у неё есть брат, который живёт отщепенцем, но лишь как-то вскользь и как будто нечаянно, что заставляло строить на этом месте догадки. А матери-одиночки очень любят это делать. Исходя из мягкосердечного характера сестры, Марья рисовала себе её брата соответственно – с определёнными поправками на мужской характер, естественно.

Аким в реальности оказался едва ли не идеальным мужчиной. И хорош собой – не худой, но и к полноте не расположен, ростом – чуть выше среднего, лицо мужественное, решительное, волосы и борода в ухоженном состоянии. Умелый строитель и добытчик. Сказочно богат (за винтовку с пистолетом любой душу продаст и того будет мало) – наверняка прячет где-то в тайнике сокровища, не здесь ли под горой? Молодая жена, сказочно красивая и смелая (а ведь выстрелила бы, глаза не врали), лапочка-дочка – понятно теперь, почему живёт отшельником. На такую жену слишком много глаз бы смотрело с неоднозначным выражением (чаще с однозначным) в охотничьем селении, где одиноких мужчин было больше, чем семейных. Марья знала, каково это – чувствовать на себе взгляды, которыми тебе под одежду готовы лезть и осматривать с ног до головы (впрочем, необязательно до головы, можно и чуть выше середины на самом интересном остановиться). Вроде и приятно, особенно когда мужчина не плох собой, но с другой стороны – надо оно тебе, если ты для него всего лишь утеха на час? Красавицей нужно быть, чтобы мужчина от тебя голову потерял и захотел остаться насовсем. Такой вот, как эта девица. Ей, если по-хорошему, самое место на троне – владычицей краёв восседать, а не в глухом лесу жить.

Пара прямо на зависть – что для мужчин, что для одиноких женщин. Ну почему другим всегда везёт больше? Почему?! Впрямь хоть от обиды вой, стоя скромно в уголке. Одно счастье и вся её гордость – сын. Такого отца бы ему, как хозяин этого дома, чтобы было на кого ровняться. Надо на ногу этому несмышлёнышу наступить, чтобы не пялился на чужую жену, как остолоп. Блюди приличия, чтобы по носу не щёлкнули.

– Здрасте, – пролепетала девочка, решив перенять на себя заботу о гостях. – Вы есть хотите? Пойдёмте, садитесь, я вас накормлю… Вы, наверное, устали и проголодались после дороги?

Не дожидаясь ответа, она подхватила гостей за руку и усадила за стол, начав радушно обхаживать. Как кукол, которые не умеют говорить «нет». За кратчайший срок девочка перезнакомила всех между собой: это папа, его по-настоящему зовут Аким, но мы называем просто «папа»; это Кира, это Аза, она умная, команды умеет выполнять и не кусается, если её не злить, сейчас она больная лежит, потому что её медведь ударил, но уже выздоравливает; это мои куколки, я не придумала им имена, просто называю «папа» и «мама». Ну, их вы, наверное, знаете: это тётя Милла, а это дядя Рол. Себя забыла представить (типично ребёнок), да. Вета.

Подбежав к девушке, которая успевала участвовать сразу в двух разговорах – с Миллой (за долгое время так много накопилось, что за день не выскажешь, один вчерашний чего стоил) и с мужчинами, – Вета легонько дёрнула её за рукав и что-то шёпотом спросила. Видимо, спрашивала, чем накормить гостей. Марья уловила только первое слово, с которым дети обычно начинают обращение к взрослому: «Мам… (а можно, а где, а как)».

Странно это было. Отца она представила «папой», назвав после этого его имя, а маму представила только по имени: Кира. И всё. Никаких дополнительных описаний. И когда девочка рассказывала что-то гостям (а она рассказывала почти не умолкая, в пол-голоса, сходя в шёпот, когда ей казалось, что говорит слишком громко), то она тоже говорила: «Кира», а не «мама». Но в то же время если она напрямую обращалась к ней, то чаще называла «мама». Да и чересчур молодой Кира выглядела, чтобы быть Вете матерью, кроме если она родила её, сама ещё будучи девочкой-подростком.

А на самом деле ли она жена? Слишком похожа она была на Акима, и это бросалось к глаза. Похожа – как дочь на отца. Тут догадки начинали уходить в плоскость неприличных подозрений.

В оправдание можно сказать, что в некоторых случаях отношение отцов к дочерям далеко выходят за рамки родительских, и это хороший повод жить отдельно от всех – если чувства взаимны. Это, конечно, большая редкость. Хорошо ли, плохо – другой вопрос. Чтобы люди не выносили его на общий суд, есть только один действенный способ: переселиться подальше, где можно выдавать себя за мужа и жену, не боясь разоблачений.

Можно сколько угодно рассусоливать моральные принципы, но таков естественный инстинкт мужчин: желать более молодое и красивое женское тело. Протяни любому два яблока на выбор и, если у него здоровые зубы, то он выберет свежее и спелое, а не прошлогоднее. Говорить ничего не надо – глаза сами верно оценят, а руки потянутся. Все об этом знают. И счастлива должна быть девушка, которая ни разу не подверглась со стороны отчима попытке получить её тело.

Знала Марья, что и за её спиной некоторые шушукались, почему это она не заводит себе мужика – мало ли тут нормальных? И сама не такая уж уродина. Тоже смотря с какой стороны любоваться. Ан нет – живёт со взрослым сыном, которому уже самому пора заводить семью. Ужель всё ещё от материнской груди не отучен и прикладывается в охотку по вечерам?

Не переезжать ведь теперь каждый год из-за сплетен, когда уже невмоготу становится! И сыну тоже в лоб не заедешь вопросом, как он думает дальше свою жизнь строить, чтобы перед людьми не стыдно было за то, что взрастила «маменьким сыночком». Хотела как лучше. Чтобы вырос настоящим мужчиной, а не хамом, для которого ты через пару лет не больше, чем метла в углу. Отдавала всё самое лучшее: ему – сочный кусок мяса, себе – с прожилками; ему – мякоть хлеба, себе – краюшку. Да, врала, что у самой такие вкусы! И выкручивалась, как могла, чтобы для него достать какие-то вещи. Книжки, чтобы читать научился и его не называли тупым болваном. Поделки-игрушки, которые нравятся мальчишкам. Ну, не разбирается она в этом! И мастерить из дерева совершенно не умеет – гвоздь, и тот криво вобьёт, ещё и пальцы поранит! Рада была, если с местными сорванцами в разбойников играл, а потом упрёки выслушивала, что ему мужская рука дома нужна, которая и по столу хорошенько кулаком стукнет, и покажет, как правильно что-то делать, а то так глядишь, совсем распоясается, да в настоящего разбойника превратится. А в последний год прибавились всё более настойчивые советы свести его с девкой, вон ведь, каким бугаем уже вырос! Не нравится парочка здешних – пусть в город ступает, себя, так сказать, показать, да на других людей посмотреть. Стыдно должно быть парню сидеть дома, как девке, и ждать, что счастье само в дверь постучится.

Беда это, что нынче вокруг творится, а с другой стороны наконец-то появился хороший повод не просто навести сына на нужные размышления, но и заставить сделать свой самостоятельный выбор. Видела Марья, какими глазами он смотрел на воинов крепости, когда они целым отрядом приходили в Сходку! И стычки с чужаками тогда были – не в самой деревне, а дальше, на берегу. Отряд ещё месяц в деревне располагался, пока всё более-менее не утихло. Да и потом скауты регулярно навещали, проверяли, с мужчинами разговаривали о своём. Вот она: игра в разбойников по-настоящему. Иди, сына, играй, живи этим! Хочешь ведь, слепой только не увидит. Ты был её единственным помощником во всём, спасибо тебе сердечное за это! Она большая тётя, всю жизнь как-то одна справлялась правдами и неправдами, ты тоже теперь этому научиться должен, а не сидеть у неё под крылышком.

Так и не сказала… Не успела.

Знает, что сама виновата, а выплакать своё горюшко некому. Засмеют же.

– Тебе больно? – спросила Вета с сочувствием.

Только теперь Марья заметила, что у неё текут слёзы. Накрутила себя, как будто и без этого эмоций мало было. Вчерашние ещё переварены не были, присоленные сегодняшними, а тут ещё добрая порция. В виде исключения крайне хороших. Давно она не чувствовала себя среди людей так тепло принятой. Словно окоченевшая в натопленную баню зашла. С хозяевами ещё не поговорила, а уже раскисла в лужу.

– Немножко, – согласилась Марья, быстро вытеревшись. – Спасибо тебе, ты очень добрая девочка! И такая чуткая… И накормила нас вкусно.

Так отвечают обычно, исполняя роль кукол – благодарят и хвалят будущую хозяюшку. Игра игрой, но слова всегда глубоко западают в детские души. Что посеешь, то пожнёшь – эту простую истину нельзя забывать.

Марья не соврала – еда была вкусной, хоть и холодной. Накрывая на стол, Вета сетовала, что им нельзя разводить огонь, поэтому подогреть не получится. После пережитого кошмара, ночёвки впроголодь под открытым небом и странствий в лесу, предложенное жаркое из оленины с лепёшками казались царским обедом. Первый кусок с трудом лез в горло, но после него аппетит разыгрался вовсю. Сказались и переживания, и напряжение последних суток.

Вета, растрогавшись от полученной похвалы, обняла Марью.

– Правда?

– Правда, – искренне подтвердила Марья.

Украдкой она показала глазами Дарию в сторону мужчин. Те, переговорив с женщинами о самом важном, занялись собакой в углу, которая едва ли не визжала от радости (Я! Я тут любимица! Наконец-то вы это вспомнили) – осматривали её рану под повязкой и обсуждали, насколько хорошо у неё обстоят дела. Милла с Кирой выплеснули друг на друга свой наплыв чувств и не прочь были присесть, составив компанию гостям. «Будь мужчиной, уступи дамам место», – можно попросить мальчика или подростка, но если юноша сам до этого ещё не доходит, то это признак неверного воспитания. Так вот.

Дарий понял, пусть и запоздало. Тоже растерян и весь на эмоциях. А тут ещё такая обворожительная девушка, что в дрожь и краску попеременно бросает. И это при том, что она ещё не подошла к нему ближе – что как раз собиралась сделать. Спохватившись, Дарий смущённо поблагодарил Вету за еду, спешно встал со скамьи и перешёл в угол, присев на корточки. Подальше от огня, так сказать, чтобы не обжечься.

– А что это за порода? – спросил он мужчин, чтобы завязать разговор.

Молодчина, нашёл хороший повод. Ему и на самом деле интересно было узнать, что это за порода собаки. Таких в лесу никто не держал, если – то обычных дворняг, для охраны от мелких лесных воришек. Кто из охотников был посмелее, держал волкодавов, чтобы на более крупных хищников натравливать. Это более хлопотное дело. Таких зверюг вскармливать и воспитывать сызмальства нужно, чтобы на своих людей не бросались. А эта – ни то, ни другое. Похожа на овчарку, но кого ей пасти в лесу? От таких собак большой толк только в городах, где есть равнины, чтобы держать стада. На медведя бросилась, вот вам и результат – лежит полуживая. Поправим: сидит. И чуточку лучше, чем «полу». Стоять даже может. Ходить – тоже, но видно, что на одну лапу слегка припадает (интересно – команду «Дай лапу!» знает?).

Как и Марья, Дарий тоже успел для себя поставить Акиму статус, который он по его мнению заслуживал (да ему, если по-хорошему, на троне вождём племени сидеть, а не в лесной землянке на полу – редкое огнестрельное оружие дома, собака редкой породы, которая умнее некоторых людей, редкая красавица… ух…). И Дарий строил в уме свои догадки, кто Кира на самом деле приходится Акиму и Вете. Он также слышал, как и о чём все разговаривают (ушки на макушке), и должен был заметить эту неразбериху в обращениях Веты. Как и Марья, и он в конечном счёте совсем запутался в этом интригующем вопросе, который его, возможно, волновал даже больше матери. Но он точно не решился бы спросить первым. Вообще рад был, что с хмурыми мужиками судачит, а не с плаксивыми бабами за столом краснеет, пряча глаза, и заикается.

– Я тоже сегодня плакала. – Вета между тем делилась с гостьей своими переживаниями. – Мне было страшно. За папу. И за тётю Миллу. Кира меня успокаивала, говорила, что папа сильный, против троих устоит, а с ним ещё дядя Рол, это уже шесть получается. А я говорю: «А вдруг их будет десять?» А Кира говорит: «У них пистолет есть, в нём семь патронов. И два лука, Посчитай, сколько будет». Я посчитала по пальцам – если в каждой сумке двадцать стрел, то вместе получается…

Вета быстро перебрала пальцами, заново высчитывая в уме простую математическую задачку.

– Сорок семь. Ну, это много! Даже если через раз промахнутся… Это надо на два поделить… (Ещё немного вычислений на пальцах с комментариями самой себе шёпотом). Двадцать… Двадцать три… И половинка от единицы. В общем, я успокоилась немножко.

Довольная тем, что всё правильно посчитала, Вета и сейчас успокоилась.

– А потом я Азу гладила. Она тоже, наверное, переживала. Она обижается, когда её оставляют долго дома и не берут на охоту. Когда её медведь чуть не убил, я тоже боялась и плакала.

Кира заботливо усадила Миллу на скамью рядом с Марьей и присела напротив. Отдохнуть после эмоциональной встряски. Сегодняшняя встреча никак не шла в разряд обыденных, ведь она могла и вовсе не состояться. Чудом спаслись – иначе не скажешь – а теперь сидят да радуются, а не связанные со слезами отчаяния против воли уходят в плен к иродам-чужакам. Такое не спрячешь в душе, как ни старайся. Да и не получится, когда с тобой общается девчушка с такой открытой душой, что прямо читай и плачь. «Боже, какая эта она прелесть! – трепетало сердце в груди Марьи. – Если ты есть там, наверху, – обереги её и дай ей здоровья и сил вырасти такой же чистой!»

Взрослая женщина понимает: это вопрос времени, когда она в полной мере поймёт, какими гадкими людьми наполнен мир вокруг и какими отвратительными мыслями они порой движимы. Но пусть это время для неё не спешит приходить и нещадно разбивать в осколки нежное, доверчивое сердечко! Хотя бы для неё…

Вета примостилась рядышком и прильнула к «маме» в поисках утешения.

– Я тогда больше боялась, – вздохнув, созналась она с чувством вины. – Я папу, конечно, очень сильно люблю, и тебя, тётя Милла люблю ужасно, но вы же вернулись целыми! А Аза тогда была сильно раненая, лежала и не двигалась, так, что я думала, что она умрёт.

Кира, прижав к себе Вету, которая готова была разреветься и оттого кусала пальцы, словно всё описанное сейчас заново происходило, погладила её по плечу и чмокнула в макушку.

– Вам надо было этого медведя на шкуру пустить, чтоб знал! – строго наказала девочка Кире, спуская таким образом свои эмоции.

– Пустим, если ещё раз придёт, – пообещала та, тихо смеясь.

– Конечно, придёт… – фыркнула Вета. – Нашли дурака. Прямо в дверь постучит и будет извиняться – я вашу собачку нечаянно поцарапал, простите, я больше не буду, вот вам бочка мёда…

Женщины, зажав рты, хором тихо прыснули. Сказочница. Даже голос подстроила, сделав по-медвежьи грубым. С такой даже на минуту не соскучишься. В один миг до слёз доведёт, а в следующий до смеха, обтереться не успеешь.

– Он вас обоих увидит и такого драпу даст, что только пятки видно будет!

Каким-то чутьём уловив, что гостья не верит во всю серьёзность высказывания (чтобы медведь хрупкой девушки испугался? Ха! Облизнулся бы скорее), Вета подхватила руку Киры и положила её на стол ладонью вниз. Сопротивление было бесполезным – легче было позволить с собой обойтись, как с безвольной куклой.

– Вот, смотри! – Вета показала на два заросших шрама на тыльной стороне руки. – Она даже с волками не боится драться! Вообще сумасшедшая! Папа её на охоту отпускает, они теперь по очереди с Азой ходят. Олениху на свой день рожденья одна свалила, папке тащить пришлось. Запыхался, а сам шутит – говорит: «Я хотел бы больше Киру на руках понести, но косуля тогда не захотела бы с нами идти, чтобы попасть на обед, поэтому пришлось так вот сделать…»

Ещё один приступ прикусываний кулаков. Как ни прячь глаза, а они выдают: одним крайне приятно, что её готовы носить на руках (и делают это – заговорщицкое подмигивание Акима служило красноречивым доказательством. Интересно – чья сегодня была очередь быть такой осчастливленной?), а другим завидно. В положительном виде, не злобно. Нет такой женщины на свете, которой было бы неприятно оказаться на руках любящего мужчины (хватило б ему только сил).

– Хватит тебе нас смешить! – шикнула Кира. – Вдруг там медведь за дверью подслушивает? Так и скатится вместе с бочкой кувырком с горки от смеха.

Теперь настал черёд девочки прикрывать ладошкой рот и утыкаться в плечо рядом сидящей, чтобы не расхохотаться во весь голос. Не так страшен бродящий по лесу медведь, как свора отъявленных злодеев. Если разговаривать негромко, то звуки голосов нельзя было услышать под горой – стены землянки почти полностью приглушали их, остальное тонуло в зарослях снаружи и естественном шуме леса. А подняться наверх исключительно из любопытства только дурак бы надумал. Но кто знает, сколько нынче дураков на свете?

– Иди, принеси сумку Миллы! – велела Кира. – Там твоё задание.

Вскочив с предвкушением со скамьи, Вета побежала за сумкой и принесла её. Пошарив в ней, не спросив при этом разрешения у владелицы даже взглядом (верный признак семейного правила «Всё, что моё – это и твоё. Бери, не спрашивая»), Кира вытащила пистолет. Аккуратно повертев его в руке, она умелыми движениями вынула магазин, проверила, пуст ли затвор, и передала Вете. Молча, без объяснений. Только вздёрнула утвердительно бровями.

Девочка, внимательно проследив за всеми махинациями, взяла опасную игрушку и начала выполнять то, чему её, очевидно, неоднократно заставляли учиться: правильно держать пистолет. Крепко, двумя ручками. Всё-таки не пистолетик, а махина сорок пятого калибра. Отдача от выстрела будет для детских рук сильной – поэтому и правильно стоять важно, когда целишься. Чтобы по лбу не получить и не разбить его до крови железякой. Так, как будто делаешь шаг вперёд. Руки вытянуть на всю длину вперёд и поднять напряжёнными на уровень глаз. Мушка впереди должна сойтись в прорези целика на одной линии с целью. Взвести курок, снять с предохранителя, выстрелить.

Щёлк!

Кира похвально кивнула. Пока Вета тренировалась, она неспешно вытаскивала патроны из магазина и складывала их в свободную чашку, чтобы не укатились. Одновременно она успевала одним ухом слушать и то, о чём тихонько толковали между собой мужчины в стороне. Понаблюдав за этими двумя женскими особями, можно было заметить в них много общих черт, но и столько же разительных различий. Вета своим поведением походила на собаку, которая ко всем дома подбегает, открыто радуется и ластится, отвлекаясь то на одно, то на другое дело. «Погладь меня!» – так можно выразить её постоянную потребность, не зависимую от сиюминутного настроя. Кира больше походила на кошку, которая вроде сидит и занята своим делом, но в то же время ничего не упускает из виду и всё слышит чутким слухом. «Хочешь погладить – подходи сам, там посмотрим, в каком я буду настроении: мурлыкать или шипеть», – говорил её вид.

Когда Вета демонстрировала шрамы на руке Киры, Марья успела увидеть намного больше. Состояние этих рук плохо сочеталось с остальным внешним обликом. Фигура и осанка у девушки были безупречными, движения мягки, как у кошки, но полностью лишены какой-либо девичьей жеманности. Черты лица своеобразны – всё в нём есть: и изящество линий, которые с первого взгляда вызывают симпатию, и строгость в выражении, когда лицо спокойно – видно, что это не просто человек разумный, а ещё и охотно размышляющий, – и даже какое-то величие, скрытое в манере держать голову – не вжимая её в плечи (я глупая, простите и любите такой), но и не задирая нос (вы глупые, но я вас прощаю, если вы полюбите меня такой). Брови и ресницы – на зависть всем девушкам, губы – чувственные и утончённые, жаждущие поцелуев (таких сладких, чтобы не оторваться, пока задыхаться не начнёшь). От уголков рта идут складочки, которые придают лицу с суровым выражением (как прежде с винтовкой наготове) ещё больше решительности и строгости, а при переживаниях – ещё более глубокой чувственности и сострадательности. Но сильнее всего завораживала улыбка, показывая истинную внутреннюю доброту. Кира ни разу открыто не рассмеялась – словно прятала смех в себе. Прикусывая большой палец, она отворачивала голову и почти беззвучно тряслась – издавая помесь тихого хохота и всхлипывания вперемешку с завыванием (не могу, сейчас лопну, держите меня). Сам смех искрился по всему лицу.

А глаза! Их цвет бесподобен – если успеть рассмотреть в упавшем лучике солнца. Синяя каёмка вокруг серых тучек, сквозь которые просвечивается жёлтый свет из чёрных зрачков. Миг солнечного затмения, запечатлённый художником-гением на век человеческой жизни. Редко кому выпадает удача наблюдать за солнечным затмением, и следует знать, что это событие для зрения опасное. Как и глаза Киры. О-ох! Не смотри в них, сын, если не хочешь ослепнуть.

Этой девушке достаточно одного взгляда, чтобы утопить в своём бездонном омуте кого угодно. Когда она ловит на себе взгляды, ей приятно, но она не смущается. Глаза не отводит, разыгрывая застенчивую деву, не хихикает наигранно. Мало того – в ответ сама смотрит прямым взглядом, изучая человека перед собой, и такое чувство появляется, будто насквозь видит. Такие глаза не дадут соврать. Она умна и рассудительна – лучше промолчит, чем сказать пустую глупость, её мнение здесь высоко ценится, это видно по взглядам отца, которые он бросает в её сторону, и тому, как он о ней отзывается. Даже если разговор не о ней – он обязательно где-то упомянет её либо прямо, либо косвенно. «…Олениной откармливаем, Кира намедни добыла…», – о том, как собаку выхаживают. И сплошные: «мы тут подумали», «мы так решили», «мы сделали», «мы…», «мы…». Не: «Я…», «Я…» – чем обычно так обильно насыщена речь мужчин. Причём в такой естественной форме, что ни о каком заискивании или перехваливании речи быть не может. И сам ведь очень умён – по разговору слышно. Чтобы иметь такой словарный запас, уметь его использовать и не испытывать нужды присыпать речь матом, нужно было прочесть и обдумать не менее дюжины книг.

Глазам влиятельного человека мало иметь красивые цвет и форму, им необходимо ещё выражать непоколебимую волю и ум, и такими глазами обладала Кира. Если она уже осознала, каким невероятным обаянием наделена – закрывай глаза и спасайся. Либо смирись и утони. В момент, когда почувствуешь нехватку воздуха – ты будешь уже потерян. Отныне ты её раб и выполнишь любое веление.

Ради таких женщин на войну не идут – ради такой женщины войну ведут.

Но вот руки… Э-эх!.. Не в шрамах дело, не сильно они уродуют их вид, кого-то, наоборот – впечатлят. Драка с волками нешуточное дело, не каждый мужик таким похвастать сможет, так что если шрамы остались только на руке – тебе крупно повезло. Дело в мозолях, потёртой кожи на ладонях и погрызенных ногтях, которые редко чистят. Опять же: руки выдают характер человека, а этот свои постоянно чем-то занимает, не гнушается никакой работы. Это перед вами не принцесса. Это – прилежная хозяйка дома, умелая охотница и заботливая мать. Вчерашняя ранка ещё зажить не успела, а сегодня опять где-то занозу загонишь или обожжёшься.

Сколько же ей лет? Судя по коже на лице и отсутствии каких-то морщинок не могло быть больше двадцати. И всё её тело так и пыхало молодостью, как цветущая вишня весной. Пусть она не такая открытая душой, как Вета – та была чуть ли не нараспашку открыта, – и скорее даже натура скрытная, но такая же естественная, что внушало не меньше доверия. Скорее даже больше – такие люди не разбалтывают секреты.

Марья всё время ловила себя на том, что невольно пыталась понять сущность Киры. И чем дольше за ней наблюдала, тем больше вопросов порождалось, на которых никто не давал однозначного ответа. Загадка-женщина – одним словом.

Вета, взяв пустой магазин, который Кира ей протянула с таким же бессловесным требованием, повозилась в этот раз с пистолетом подольше. Не всё у неё получалось так слаженно с переводом затвора в разное положение и перезарядкой, как у той, но она старалась. Разговаривала шёпотом сама с собой, рассуждая. Когда не могла что-то вспомнить или совсем не получалось – подбегала и просила показать. Как держать при этом пистолет, передавая другому, чтобы исключить несчастный случай, она усвоила после первого же настойчивого напоминания (вот так правильно – за ствол, дулом вниз, рукояткой вперёд – повтори, тогда возьму). Последняя часть задания состояла в том, чтобы зарядить магазин патронами. Не обязательно дополна, насколько пальчикам хватит сил продавливать пружину. Хотя бы два. У Веты, кстати, руки выглядели намного лучше и погрызенных ногтей не было. Значит, дело не в отсутствии удобного ножичка (какое тут может быть отсутствие, если у каждого по два ножа на себе в чехлах?).

– Мам, а можно я ему покажу? – спросила шёпотом Вета, смотря на Дария. Уловила, что он с большим интересом смотрел на пистолет и упражнения с ним, чем на собаку.

Кира согласно кивнула, но в то же время забрала магазин с патронами себе (от греха подальше), доделывая то, на что у Веты терпения не хватило – аккуратно вдавливать патроны.

– Прости за вопрос, но ты правда её мама? – спросила шёпотом Марья, доверительно пригнувшись над столом. Не выдержала. – Просто когда мы знакомились, она назвала тебя «Кира», а тут всё время говорит: «мама».

Видимо, это обстоятельство настолько укоренилось в семье – ни Миллу, ни Рола это совершенно не смущало, – что Кира от такого вопроса немного растерялась. Нечасто, значит, сюда заглядывают гости, поняла Марья, – а если, то из очень узкого круга знакомых.

– Они родные сёстры, – пояснила Милла, мгновенно придя на выручку.

– То есть?.. Я не совсем понимаю…

Простите, пожалуйста, глупую бабу, если касаюсь болезненной темы…

– Вета плохо помнит свою мать, она тогда была ещё маленькой. Кира её воспитывала, вот она её и называет мамой. Она её когда как называет, сейчас тут много людей и разговоров, и ей удобней её так звать, чтобы не путаться. У неё это привычка, а для нас всех в порядке вещей. Мы между собой всегда понимаем, кто есть кто.

– Прости… – ещё тише, почти беззвучно, прошептала Марья, смотря на Киру и с трудом глотая ком в горле.

Какая же она дура! Чего только не надумала себе, стыдно даже от одних мыслей. Так и хотелось пересесть к ней на одну скамью и крепко обнять – из сострадания и безмерного восхищения. Марья прекрасно знала, каково это – тянуть на себе одной семью. Пусть у Киры и была крепкая и надёжная опора в виде отца, тем не менее ей одной пришлось нести на себе бремя хозяйки, хранительницы очага и воспитательницы в том возрасте, когда она к этому была совершенно не готова. От такого тяжёлого удара Марью судьба уберегла – мать она потеряла, когда была уже зрелой девушкой.

Кира пожала плечами и мягко улыбнулась, разряжая эмоциональный наплыв, который у гостьи грозил перелиться через край глаз.

– А она мне наполовину мама, – сказала она, смотря с признательной улыбкой на Миллу. – Мы все тут друг другу в чём-то наполовину.

Так и живём – добавляют женщины постарше со вздохом.

Так и жили до сих пор.

Теперь Марья всё поняла. Эта семья состояла не их отдельных членов, а была одним целым. В неё никому не удастся вогнать клин раздора, ибо они безусловно доверяют друг другу и любой встал бы на защиту другого – худо тогда придётся тому, кто недооценит их. И поняла, почему Милла не любила распространяться о жизни своего брата – вовсе не из стыдливых чувств, а из-за нежелания наводить людей на завистливые мысли. Она вместе с Ролом так же причислялись к этой семье, как и собака.

Потупившись в стол, Марья чувствовала на себе пристальный взгляд мужчины (идеального и свободного!) за своей спиной и оттого терялась и краснела всё больше. Так неудобно ей было, что поставила себя в глупое положение (он ведь слышал – если не всё, то достаточно), что хотелось сквозь землю провалиться. И сыну, для которого тут провидение приберегло идеальную невесту, наверное, тоже этого хотелось.

Что-то нужно было сказать, но в голове всё окончательно пошло кругом. В порыве чувств Марья схватила руку Киру, и не в силах поднять глаза (выдадут, черти, всю её с потрохами), сдавленно прошептала:

– Спасибо… Спасибо за всё… Вам всем.

Других слов не нашлось.

И не нужно было. Марье, в любом случае. Будь она на месте своего сына, она бы говорила стоя на коленях и смотря этой лесной владычице прямо в глаза – и не так смущённо, а пылко и торопливо, боясь что она вырвет руку. Говорила слова благодарности, восхищения, радости, любви… просто изливала бы весь поток восторга, который испытывала… Дарюша, не будь же таким тупицей и сделай это… Человеческий век насколько короткий и подобный шанс выпадает лишь единожды. Будь достоин его!

Идиотка… Полная. Правильно укоряют, что как с малышом обращается и лучше бы о себе больше думала, чем о нём. Горшочек и тот в узелок засунула при побеге, чтобы его тёплым кормить. Когда Аким при первой встрече в лесу на него смотрел, у него прямо с глаз можно было считать мысль «страх страхом, а горшочек-то прихватить успела». И что?! Да, такая она баба – и в горящий дом забежит детей вытащить, и котелок с едой прихватит! Как же ей опостылело, что всю жизнь на неё вот таким взглядом смотрят и по какой-то мелочи судят – не горшочек, так носовой платочек. Сама себя не похвалишь – никто не сделает…

А всё почему? А всё потому, что есть такой неписанный закон природы, по которому всё, что одни недополучают, как бы ни просили и не трудились ради этого, получит кто-то другой! Сразу за всех, как некое божество, которому полагается приносить жертвенные подаяния. Олениху она добыла… А Марьин дылда – сверстник ведь на вид! – зайца даже добыть не может. Ни силки ставить не умеет, ни из лука толком стрелять. Дубиной только махать и по деревьям колотить. Аким свою дочь большему научил, чем многие отцы своих сыновей. Зуб даст, что любую шишку с ели собьёт – хоть из ружья, хоть из лука, хоть ножом. Девчонка – десяти лет от роду – и та стоит, учит парня, как с пистолетом обращаться. Стыд и срам.

А ты, продувная баба, как полная неумеха сидишь и не знаешь, чему её в ответ научить. Да нечему её учить! Не нужны ей твои советы – с таким отцом и такой «мамой»… Никому ты вообще не нужна, разве что сыну в роли прислуги. Пропади этот горшочек пропадом…

Закрыв рукой лицо, Марья не выдержала и разрыдалась. Как девчонка, которую научили только одной простой формуле: «не знаешь, что сказать – расплачься». Всё из неё теперь потекло слезами – не только страх и напряжение последних двух дней, но и горькое разочарование прошедших лет, а вместе с ними и обида за свою испорченную молодую жизнь, которую она годами молча глотала, впихивая в себя.

Милла утешительно обняла Марью, прижав к себе. Тихо стало в землянке. Только судорожные всхлипы слышались, которые ещё долго не утихали. Зажав руку Марьи в своих, Кира молча перевела глаза на Акима. Некоторое время они неотрывно смотрели друг на друга, словно считывая с лица мысли. Посмотрев коротко вверх, на падающие лучи сквозь просветы в крыше – определить время по их наклону, – Кира опять посмотрела на отца. Тот легонько кивнул. Два охотника без слов поймут друг друга.

– Располагайтесь на отдых, – сказал Аким спокойным, но твёрдым голосом. – Вы ночь не спали. Еды у нас на два дня хватит, когда стемнеет, можно будет развести огонёк, ухи сварить. К озеру засветло не ходите, воды впрок в бадейку наберите. Вообще днём лучше вниз не спускайтесь. Я вечером уйду – осмотрю окрестность, к Сходке ещё раз проберусь, вдруг там ещё кому-то удалось уцелеть. Здесь вы пока в безопасности, сюда дороги не ведут, в этой стороне нет селений, а тропки только свои знают. К нам медведи чаще заглядывают, чем люди.

Аким посмотрел по очереди на присутствующих. Все сочли его доводы разумными, возражений или других мнений не последовало. Рол не выразил желания присоединиться к разведке. Не хотел заставлять беременную жену переживать сверх меры, да и понимал, что здесь мужская поддержка нужнее, особенно если возникнет крайне нежелательная необходимость в этом – три воина (два – ошибочно решат противники, сбросив девушку со счетов) плюс одна рука с пистолетом (автоматическим, которым можно за время выстрела из лука все семь пуль куда надо послать), плюс собачьи зубы (задние ноги не скованы и рана не помешает ей прыгнуть и укусить в шею) – это сильный отряд. И устал Рол жутко, ночь не спал. Аким это всё понимал. Вся семья знала: он превосходный скаут, ему одному удобнее будет. Не первый раз на охоту уходит, оставляя родных дома на день-два. На Кире взгляд Акима задержался чуть дольше. «Ты теперь здесь за главного», – говорили его глаза. Как старшему сыну, которого у него никогда не было. Кира понятливо кивнула и вздохнула. Обычное дело. Она большая девочка, знает, что делать.

– Привет им передавайте, если увидите, – добавил Аким. – Помашите и улыбнитесь. И руки разведите, чтобы обняться. Они тогда теряются от смущения и уходят.

Не все сразу поняли смысл этих слов. Первая пискнула смехом Милла. Вета, поняв по скорченной свирепой гримасе, кому следовало передавать привет, зажала рот рукой и уткнулась в плечо «мамы» – а та только укоризненно головой покачала. Ещё один шутник объявился. На себя посмотри, когда мимо озера проходить будешь – сам за медведя сойдёшь. Не оттого ли сюда в гости ходят, что за родича принимают?

Марья едва сдержалась, чтобы не захихикать, как кокетливая девица. Реветь только-только перестала, лицо даже толком не вытерла. Но какое облегчение испытала! Обнять и расцеловать их всех следовало за такое счастье. Вместе с собакой, так уж и быть. И добровольно отдаться в пожизненное рабство – лишь бы приняли (говорила ведь себе: отведи глаза от омута, ан нет, засмотрелась).

Аким уселся поудобней в уголке, намереваясь вздремнуть часик-два. Ночью ему будет не до сна, поэтому следовало запастись им впрок. Один за другим путники зевнули – после бессонной ночи, дороги в тёплую погоду и сытной еды их быстро разморило. Поспать – это хорошая идея. Пожалуй, самая лучшая за сегодня. Мужчины решили последовать примеру Акима, каждый устроившись на подстеленных шкурах на полу у стены. В углу лежала целая кипа, и каждый мог себе взять две-три, не обделив других. Марью Кира отвела во второе помещение, предоставив свободный выбор, в каком углу и как она расположится. Для троих места в комнатке было достаточно. Подхватив винтовку из-за угла, Кира кивнула Милле и направилась к двери, на ходу вкладывая патрон из кармана в затвор. Сняв перекладину с двери, она медленно приоткрыла дверь и выглянула. Не услышав и не увидев ничего подозрительного рядом, она позвала жестом Миллу следовать за ней. Нужно было той срочно по важным девочкиным делам. Проводив её за двери, Кира с заряженной винтовкой в руках осторожно прокралась на корточках до зарослей за пятачком и осмотрела округу. Всё было тихо, если не считать шума леса. Ниже под горой раздалось кудахтанье тетерева. Хороший знак – рядом никакой опасности не было, чуткие птицы давно бы уже закричали и шумно улетели подальше.

Когда Кира через минуту вернулась назад, Милла уже зашла. Вета, настороженно выглянув вслед за ней, тоже успела выпорхнуть и шмыгнуть назад. Войдя в землянку, Кира закрыла приоткрытую дверь и направилась к своей лежанке, привычными движениями разряжая винтовку, которую поставила в этот раз не на прежнее место, а пристроила у себя в углу. Мужчины ещё не успели уснуть, хотя некоторые и делали старательно вид. Кира только вскользь посмотрела на Дария, но могла сразу сказать, что он не только не спит, но и наблюдает за ней украдкой сквозь опущенные веки. Странные ощущения он вызывал у неё. Парень был неплох собой и, можно сказать, даже симпатичен. А ещё это был первый молодой человек, которого она вообще видела перед собой. Как бы он ни старался прятать глаза, а она замечала его взгляд на себе. У любой девушке сердце забьётся быстрее от волнения, когда на неё смотрят, как на богиню. И он такой… как бы это сказать точнее… застенчивый. Как будто она тоже для него первая девушка, которую он видит. Кира не могла похвастать большим кругом знакомств: отец и Рол были единственными из персон противоположного пола, с кем она общалась, и они резко отличались от Дария. Это были мужчины. Зрелые, степенные, которые умели говорить прямо и знали, как порадовать девушку (и девочку) комплиментом. А Дарий вёл себя скорее как мальчик, знакомство с которым надо начинать с игрушек. Вета быстро это заметила. К куколкам он не проявил интереса, а вот к пистолету очень даже. Никогда в руках не держал – видно было. И вертел его, изучая, как настоящий мальчишка, получивший волшебную вещь. На винтовку он тоже поглядывал с вожделением, но тут уж ему придётся самому просить, а не ждать, что ему Вета предложит. Она бы рада была, но без позволения не решится. А Кира его не даст. Из вредности. Пусть сам подойдёт.

Прежде чем лечь, Кира ещё раз заглянула в комнатку. Хотела убедиться, как радеющая за благоустройство дорогих гостей хозяйка, что оные ни в чём не нуждаются. За исключением мягкой кровати. Не имеем, уж не обессудьте. Вета спать не намеревалась – тихий час днём был для неё часом скуки, которую она прогоняла играми с куклами. Это она сейчас и делала, прижавшись к Милле, по которой настолько соскучилась, что не хотела отрываться. Бедняжка Милла, что ей пережить пришлось – да ещё в таком состоянии! Кира тоже готова была присесть к ней с другого бока, но сдержала внутренний порыв. Будет ещё время. Ей сейчас отдых нужен больше, чем всем другим.

Марья устроила себе ложе у стены за дверью, поправив поудобней те шкуры, на которых там обычно спала Вета. Когда Кира заглянула в комнатку, Марья, видимо, подумала, что она высматривает и для себя местечко, встрепенулась было, но Кира тут же помотала головой и улыбнулась, успокаивая её. Хозяйка дома последняя, кто ложится спать, таков порядок. Спать не очень хочется, но привычка берёт своё. Вечером дел будет много – нужно будет для гостей что-то горячее приготовить, ещё раз вещи перебрать и перепаковать, которые следует взять с собой. Горестно оставлять родной дом – впервые за всю жизнь – но, как взрослая, Кира понимала необходимость этого. Дорога будет трудной – до крепости почти день пути, и это нормальным шагом, без остановок, а Милла не сможет так идти. Да и Вета тоже. Отец навряд ли вернётся раньше завтрашнего вечера – ему придётся быть предельно осторожным, чтобы остаться незамеченным, и как только он вернётся, они решат, когда пустятся в путь. А до тех пор вся забота о гостях будет лежать на плечах старшей дочери.

Кира ещё раз бегло оглядела мужчин. Рол быстро сник от усталости, Аким в силу выработанной привычки мог быстро засыпать, а вот Дарий не мог. К тому же спать в положении полусидя ему было неудобно, поэтому вопросом времени было, когда он во сне сползёт телом, завалившись боком. Тогда он точно перестанет за ней следить. Крепится, поди, из последних сил. Забавный. Что ж, дело его, молодецкое. А вот красна девица, между прочим, может быстро уснуть. Научилась от отца. Прямо хоть сейчас уснула бы стоя.

Может сде…(ы-ы-х, устала)…лать? Вдруг кинется, чтобы как настоящий кавалер поймать её на руки? А потом отнесёт и спать уложит. Давно её на руках не носили (…ы-ы-ы-хх, очень да-а-а…вно-о-ох…). Целую неделю.

Как говорит отец: «Каждый мужчина обязан почувствовать и измерить собственными руками, сколько весит счастье».

Часть 1. Аким

В Сходке никого больше не было. Сжигать южане деревню не стали, но имущество жителей к рукам прибрали. Как и самих жителей. Дожили. Мало того, что пустили чужаков на свой берег, так ещё и разгуливать им тут позволили. Куда смотрит гарнизон крепости? Думали – один раз в глаз им заехали и те сразу уползут? Какой толк от рассуждений, что это за народец и откуда взялся, дальние кочевники или переселенцы с голодных краёв? Видно, что хотят – это главное! Разбойники и убийцы, они везде одинаковые и разговор с ними один, короткий.

Дарий тоже наивный. Когда говорили по душам вечером под ёлочкой (чтобы женские ушки не подслушивали), он прямо от негодования пылал, что они женщин насиловали. Бешеные звери это, видите ли, а не воины. Откуда он знает, что они с ними делали? Через щель подглядывал, когда под полом прятались? Понятно, что ему стыдно за то, что струсил, а сам не признается. И не похвалишь за то, что мать послушал, хотя именно это их и спасло. Вот её в первую очередь отдали бы на поругание, если бы на то пошло. В любом войске – и разбойничьем – есть своя строгая иерархия. Делёжка добычи – исключительное право вожака и за самоуправство он зубы сразу выбьет. Излюбленная формула этой важной процедуры, при которой драки и вопросы о справедливом распределении сводятся к минимуму – это азартные игры по общепринятым правилам. Молоденькие и хорошенькие девушки в таких утехах это самая горячая ставка, и ни одна приличная сволочь не устоит, чтобы не сыграть на неё. Замужних стараются не трогать, иначе это в будущем больно аукнется – ведь пленных навечно не удержишь в узде и когда-то те охотно припомнят свои обиды. Приглянется бабёнка, могут к ней поприставать – мужика проверить, полезет ли он в драку за неё. Охочих до мордобоя всегда среди разбойников полно, там по ходу дела судить будут – уважать мужичка или плюнуть на него.

Всем этим захватчики уже у себя в логове занялись, в Сходке они от силы час находились. Не дураки, чтобы рисковать ответным ударом. Быстро налетели, всё вычистили – и быстро назад, на другой берег. Сопротивления им мало оказали – многие не успели, видимо, за оружие даже схватиться. Когда сразу по пять-десять в дом вламываются, оглянуться не успеешь, как тебя скрутят. Понятно, что без криков и истошных воплей не обойдёшься, а у страха не только глаза велики, но и фантазия богата. Попробуй отличи крики женщины, которую насилуют, от криков той, которой руки больно скручивают, чтобы связать! И вообще – никогда ещё настоящие воины не приходили в чужие селения с мирными намерениями и букетами роз. Начитался какого-то высокопарного романа про честь и достоинство, и думает, что вот так по-правильному всё протекать должно.

«Не изволите ли Вы, сударыня, отдаться на благо моих низких чувств?» – «Конечно нет, мударь (простите – Сударь)! Только если вы поклянётесь, что не тронете всех остальных, я, возможно, отдам своё грешное тело в жертву…» – «Клянусь! Мне Ваше тело будет достаточным откупом. Но за своих товарищей я, к величайшему сожалению, не ручаюсь. С ними Вам по очереди себя иметь придётся…»

Тьфу. И не скажешь вслух.

Слово человека – самая бесполезная вещь, которую люди придумали когда-то в книгах. Мы живём в состоянии войны и в этом есть своя суровая прелесть. Это время, когда нужно мгновенно понимать, друг перед тобой или враг. И если это враг, то оба знают, что речь идёт не о высокопарной чести, а о том, кому дальше жить. Это время горькой правды. А мирное время – это время лжи. Поэтому человечество никогда и не могло жить в долгом мире, ибо в спокойное время каждый волен идти на обман окружающих и низость только ради того, чтобы жить лучше их.

Ведь что оно стоит на самом деле – слово человека? Возьмём, к примеру, робота. Приняв какое-то решение в отношении тебя, он его озвучит – лаконично, без прикрас. Хотя ему, по сути, и не нужно этого делать, ведь он может просто раздавить тебя или проехать мимо. Но в одном можно быть уверенным – робот выполнит свою часть задания. За невыполнимые он и без того изначально не возьмётся. Человек же, считая себя издревле единственным существом на земле, наделённым совестью, может тебе сказать одно, а сделать противоположное, и найдёт что-то третье в оправдание. Но своё слово, тем не менее, будет раздавать, как золотую монету – даже если это фальшивка.

Так и порывает спросить прямо: «Ты молод и ты честен сейчас. Но сможешь ли ты своё слово сдержать лучше робота? Через день, когда ты будешь в другом настроении? Через год, когда успеешь со всех сторон обдумать своё слово. Через пять лет, когда оно станет тебе уже мозолью? Десять? Всю свою жизнь, не сломившись в трудную минуту, которых будет немало?»

Не поймёт. Снаружи – парень, а внутри – всё ещё мальчишка. Пожелал южанам наткнуться на чужих роботов, чтобы те с ними расправились. Тут уж смолчать не получилось.

– А ты делишь роботов на своих и чужих? Оставь это занятие, ибо никакая из их сторон не лучше другой. Тем более, что они тоже не делят остаток людей на своих-чужих и не будут требовать присяги верности, как это принято у нас, людей. Ты для них в тот момент становишься врагом, когда наводишь на них оружие, которым способен нанести какой-то ущерб. А в остальном ты для них не больше букашки под колёсами.

Душой Дарий неплохой парень и хочется пожелать ему только лучшего. Видно всякому, что без отца рос. Сплошные недостатки, на фоне которых и достоинства не заметны. Полная противоположность Киры, если так сравнивать. Как бы между ними чего не вспыхнуло. Запрещать или гневаться бессмысленно – не дети (в любом случае один из них), сами разберутся. Никакой любящий отец не захочет лишать дочь радости, которой жаждет каждая девушка: быть возлюбленной. Как близко – её право решать. Вся загвоздка в том, что Кира – испытание не для слабых, и такому, как Дарий, его не выдержать. Чем скорее они это поймут, тем легче себе сделают.

Выдвинулись на рассвете, как только светать начало. Всё добро пришлось оставить дома, с собой взяли только самое необходимое. Вещи – дело наживное, за ними можно будет позже вернуться в одиночку.

Дорогу Аким выбрал кратчайшую – прямо на север (насколько местность позволяла). Был ещё один вариант – идти мимо озера на восток, огибая хребет гор, что проходил севернее. За этим массивом невысоких, но трудно проходимых гор, которые чередовались с длинными оврагами, частично заболоченными, дальше на востоке проходила тропа. Добравшись до неё, можно было свернуть на север и выйти к крепости с другой стороны. Но для этого им пришлось бы заночевать, ибо засветло они бы не успели тем темпом, которым шли.

Теперь Аким понимал, что именно это было роковой ошибкой. Южане не остановились на грабеже Сходки, направив пару дней спустя ещё один отряд на вылазку, с которым они по закону невезения и столкнулись. Пришельцы оказались не только наглыми, но и неглупыми – догнав маленький отряд, они отрезали путь на север и взяли в охват, оттесняя назад. Эдакий способ пленения без тесного контакта и связывания рук. Выбор был прост: сдаться или вступить в бой – и он был принят, на удивление налётчиков.

Их можно было понять: три дюжины разбойников против трёх мужчин, трёх женщин, одной девочки и хромающей собаки – неравное до безнадёжности соотношение. На деле это соотношение начало сильно меняться – трём стрелками не только удавалось вырываться из тисков, но и сдерживать неприятеля, которому очень быстро расхотелось подставлять себя под стрелы и пули. Рельеф местности скорее подыгрывал обороняющимся, и как только они оказались на более ровном месте, решено было, как говорится: брать быка за рога. Иначе вставала реальная угроза упустить лакомую добычу. Отряд налётчиков уже понёс свои потери раненными, к этим бедам прибавилось ещё то неудобство, что отпор им давали и с помощью огнестрельного оружия, а выстрелы были слышны далеко. Рано или поздно они были бы услышаны гарнизоном крепости, который несомненно бросился бы на выручку соплеменников. Медлить больше нельзя было.

Дарий тяжело дышал, но был цел. Царапины и синяки можно не принимать во внимание. До свадьбы заживут. Силушек у него полно. Двое его пытались скрутить – вывернулся. Одного Марья по голове камнем огрела – хорошенько, от всей души, – со вторым сам расправился.

Ролу не повезло – плечо поранили, глубоко. Рану нужно было срочно перетягивать, иначе он потеряет слишком много крови и ослабеет. А бой ещё не окончен и до крепости далеко. Дотянут ли? Раненный боец – не единственная потеря и не самая болезненная. Была потеря хуже.

Перевязывая мужу плечо, Милла судорожно тряслась. Аким подошёл и утешительно приобнял сестру.

– Прости, я отпустила её, – шептала она, всхлипывая и глотая слёзы. – Прости меня, Аким, пожалуйста… Я не знаю, что на меня нашло… Их было так много, я испугалась.

Из-за холма прогремел звук выстрела. Через минуту ещё один. Четыре патрона из семи у Веты было ещё в магазине – один выстрел Милла сделала, когда оборонялась.

Беги дочка, не останавливайся! Теперь враги знают, что у тебя есть опасное оружие и ты умеешь им пользоваться.

Аким помог сестре с перевязкой раненного и, убедившись, что Ролу не грозит обморок, направился утешать Киру. Она чувствовала себя сейчас хуже всех и находилась на грани безумия. Южане по своей традиции попытались в первую очередь захватить женщин в заложники, поэтому основной удар во время атаки пришёлся на самую воинственную из них. Выстоять она его выстояла, но когда враги внезапно отхлынули, она не сразу поняла, почему. К бою она была готова – уже дома они учитывали вероятность стычки – но она совершенно не было готова к такому повороту событий. И уже тем более не была готова платить за свою свободу такой ценой.

Опустившись в бессилии на колени чуть поодаль, Кира притронулась к телу бездыханной собаки на земле. Аким присел рядом и прижал дочь к себе. Она уткнулась в отцовское плечо и беззвучно затряслась. Последний раз, когда Кира так безудержно рыдала, не в силах сдержать отчаяние и боль, она была ещё девочкой. С тех пор у неё и появилась привычка сжимать губы, прорисовавшая за годы взросления складочки в уголках рта.

– Мы её отобьём, – твердил Аким, запустив руки в волосы дочери и утешительно поглаживая её. – Мы её отобьём. Они выдохнутся быстрее её. Ты знаешь, как Аза её по склонам гоняла, когда они в догонялки играли. Вета умеет убегать, у неё прыть косули и хитрость лисы. Они её не догонят…

Короткая передышка им сейчас была крайне необходима. Враги вернутся – либо когда поймают убежавшую приманку, либо когда поймут, что не поймают. В обеих случаях они будут уверены, что родные девочки никуда без неё не уйдут. И тогда им предстоит ещё одна схватка, яростнее и отчаянней предыдущей. Азу южане всё-равно первым делом прибили бы – на кой им хромая, злая собака? Аза весь путь держалась молодцом, пользуясь теми передышками, которые они делали из-за беременной Миллы. К дракам она тоже была приучена (медведь послужил выпускным экзаменом), поэтому в жару схватки под удары не бросалась, прикрывая собой Вету с Миллой. За свою лучшую подружку она горло готова была перегрызть, для этого ей не нужно было команды. Когда Вета ринулась прочь, Аза настигла самого резвого бегуна и свалила его на землю, начав зверски кусать, пока ближайший товарищ не пришёл на выручку и не прибил её. Двоих она задержала ценой своей жизни.

Трудно было сказать, чья вина была в случившемся. Каждый чувствовал себя сейчас в какой-то мере виноватым. Иногда всё от возникшей ситуации зависит. У каждого выработанного за тысячелетия поведения есть своя целесообразность и зачастую это можно понять только спустя некоторое время. Мы всегда взвешиваем – по уму или рефлективно поступили? – а может оказаться, что исключительно оценка ситуации заставила нас сделать так, а не иначе. И один человек может предрешить исход ситуации в чью-то пользу. В какой-то неуловимый момент как Милла, так и Вета пришли к единому решению – и руки девочки крепко сжали рукоятку пистолета, который ей всучили, а ноги понеслись куда глаза показывали. «Какая глупая малолетка, струсила и дала дёру, бросив всех своих!» – скажут многие люди. «Какая мудрая девочка, не стала путаться под ногами и храбро отвлекла всех врагов, чтобы спасти свою стаю!» – скажут многие звери.

Мудрость в своём чистом виде, без прикрас – это наиболее эффективная схема поведения и не больше.

Подняв Киру с колен, Аким повёл её назад. Её так и порывало броситься вслед убежавшим, но она понимала глупость этой затеи, которая ничем хорошим не закончится. Одного преследователя успела сразить пущенной вдогонку пулей – вот и вся помощь сестре.

Милла следующей обняла Киру.

– Ты не виновата… – шептала та ей в ответ на те же мольбы, которыми Милла просила прощения у Акима. – Ты не виновата…

– Нам нужно уходить отсюда как можно скорее, – сказал Рол. – Я могу идти. Стрелять не смогу. Палкой отбиваться буду.

Он поднялся, придерживаясь за дерево, и постоял немного. Боль резала стянутое повязкой плечо, в голове шумело, стучало и кружилось – сказывался пропущенный удар по голове и потеря крови. Выпив воды, он дал себе ещё немного времени, а потом прошёл в сторону и подобрал с земли арбалет, который кто-то из нападавших выронил. Повертев его в руках и вскинув для примерки, он добавил:

– Или вот этим. Неплохая штука.

Рол прошёл чуть дальше и толкнул ногой лежащего на земле южанина (мёртвый или только притворяешься?). У каждого второго нападающего был арбалет, а без болтов, как известно, от него проку почти нет. Срезав грудную перевязь у бессознательного южанина, на которой они были в двух кармашках закреплены, Рол следующим делом снял с пояса крюк для взведения арбалета. «Гафа» – называют это приспособление. Его наверняка придумал когда-то любитель езды верхом на лошади, ибо оно именно по этому принципу работает: нужно повернуть арбалет вниз, нацепить тетиву на крюк и, держа его за рукоять, наступить ногой в стремя на передней части. Как будто на седло вскакиваете.

Раненная рука не помешала Ролу успешно взвести арбалет, благо сил во второй было достаточно. Передав арбалет Милле, он показал ей, как вкладывать болт перед самым выстрелом и как спускать тетиву. Стрелы были на исходе, лук Киры переломлен – во время травли она выставила его навстречу нападавшему, понимая, что не успеет уже выстрелить. Для южанина этот приём оказался неожиданным и он напоролся грудью на заострённый конец древка, переломив его под напором тела. Последующий удар рукояткой ножа в висок был ещё более неприятной неожиданностью. Пока Аким пользовался винтовкой, его лук несла Милла, выступая за неумением стрелять оруженосцем. Отбив очередную атаку, Кира на ходу обменялась с отцом на винтовку. Патронов у них изначально было немного, а теперь ещё больше поубавилось. На всех врагов их не хватит, а отбиваться дальше нужно было чем-то, поэтому трофейные арбалеты пришлись кстати.

За время, пока Рол вместе с Миллой возились с арбалетом, Аким добыл второй и передал его Ролу. После неудачной атаки в ближайшей округе остались лежать около пяти тел южан и благодаря им можно было неплохо вооружиться. Южане действовали преимущественно в паре: арбалетчика прикрывал спереди напарник с шитом, который первым и наступал с чем-нибудь ударным в руке – у этих разбойников были простенькие палицы. Дешёвое, но очень удобное и эффективное средство для нанесения крайне болезненных ран, вплоть до перелома любых костей. Успешная тактика, но не против тех, у кого имелось огнестрельное оружие, которое пробивало деревянный щит насквозь. Тут оставалось только идти врассыпную, чтобы мешать сосредоточиться на ком-то одном.

Кира кое-как оправилась от своего потрясения и тоже свернула к одному из тел невдалеке, которое шелохнулось. Толкнув тело перед собой ногой, она повернула его лицом вверх. Южанин был жив, но дышал сдавленно – он был ранен, получив удар чем-то твёрдым по голове, которым ему в кровь разбили ухо. Сейчас уже было не разобрать: то ли камнем, то ли копьём, то ли прикладом. Лучи солнца падали на его лицо, и он щурился, приходя в себя. Через несколько секунд, разглядев кто склонялся над ним, в его глазах отразился неподдельный страх, перешедший в ужас, когда девушка приставила ему нож к шее.

Последний разговор, для которого не нужно слов.

Последнее дело, которое она должна сделать сама.

Каждого детёныша ожидает день, когда родитель-хищник притащит полупридушенную жертву и бросит её перед ним – не в качестве еды, а для того, чтобы тот её убил. Это очень важный урок, когда принимается решение: становиться хищником – или жертвой.

Кира давно уже научилась подавлять в себе жалость к зверям. Удовольствия от убийства она не испытывала, но то были – звери. Чувство жалости по отношению к ним при убийстве оправдывается необходимостью и переходит в чувство благодарности за полученный дар – мясо, шкуры (или перьев – тоже нужная вещь для оперения стрел, если охотишься с луком). А что происходит при убийстве человека? Как оправдать его?

Именно этот урок проходила сейчас девушка, смотря в лицо поверженного врага. Кстати, не первого – за время отступления она уже нескольких сразила как из винтовки, так и из лука. Но там она делала это на расстоянии и могла себя успокоить тем, что только ранила их. Теперь она стояла на черте, переступив которую, уже нельзя было ступить назад.

Хищник – или всё-таки нет?

«Хищник, конечно ты хищник! – шептал лесной дух ветром вкрадчиво в уши. – Ты уже давно это поняла. В лесу-то какое самое главное правило? Либо ты съел, либо тебя съели. Прими это. Стань зверем – это будет проще!»

Почуяв свой шанс, он безостановочно теперь уговаривал своим невнятным первобытным голосом, предлагая неслыханные богатства и силы. Но невеста его не слушала. В её глазах стояли только две картины: убитой Азы и убегающей Веты. Казалось, будто время застыло, но на самом деле прошло не больше минуты, и все эти тяжёлые мысли пролетели по лицу Киры солнечными бликами. Изучив вдоволь игру судорожно дёргающихся мускулов на лице мужчины, который тоже пытался сказать что-то своё, рука девушки, не дрогнув, с нажимом скользнула в сторону. Из вспоротой сонной артерии потекла алая кровь, обильно заливая шею и капая на землю. Южанин конвульсивно дёрнулся, схватившись за смертельную рану.

Через минуту глаза жертвы смотрели уже потухшим взором на небо, не реагируя больше на яркие блики солнечных лучей, которые мельтешили сквозь листву по лицу; солнце взволнованно шептало ему что-то, торопясь успеть за последнюю дарованную минуту утешить своим философским взглядом на игру в жизнь и смерть на земле. Если прилечь рядом и подслушать – тайна окажется проста: считай, что умер счастливым – и божественный свет в ясном небе увидел, и невероятно красивую женщину в последний миг. Убийственно красивую, по-другому не опишешь.

Кира вытерла окровавленный нож об одежду мёртвого. Вот и всё. Вот ты и взрослая. Вчера ты ещё могла представить себя иногда девочкой, которую папа носит на руках – а теперь больше не сможешь. Ты теперь взрослая матёрая хищница. Встань, вытри рукавом слезу горечи и грязь с лица да посмотри на солнце, чтобы оно запомнило твой истинный лик. Людям можно показывать маски, но солнце не обманешь. Если кому-то приносить клятву с зажатой в кулаке землей, смешанной с кровью и слезами, – то ему.

Кровь за кровь. Есть такое правило у людей. Аза была членом семьи, а не простой шавкой. И если Вета хоть каплю крови потеряет, южанам придётся искупить её стократно. С чувством вины можно по-разному обходиться, как и с жалостью. Со стороны это выглядела местью, с её же стороны это было исправлением ошибки, которую она допустила, а именно – что не убила их всех сразу. Так что этой казнью она и себе немного легче сделала и врага от мук избавила.

Если говорить теперь о разнице между убийством зверя и человека, то Кира никакой не установила. Притерпелась, наверное, уже. Ни радости от этого, ни угрызений совести не ощущалось. Да и с чего, будучи зверем? Ведь именно так с ними обошлись – не как с людьми, а как с диким зверьём, которого можно поймать, запереть силой в клеть и там размножать, пополняя свой двор очеловеченными зверятами. В конечном счёте им бы всё-равно припомнили, кого они и как сильно ранили. Нет более лёгкого суда, чем свободного над запертым в клети.

Что ж, раз так – побудем зверьми. Привычное дело. Лес не против. Здесь действуют свои правила. Например, что с тобой будут только тогда считаться, если ты готов идти в отчаянную драку с тем, что у тебя есть: когтями, зубами, рогами, копытами, ножом; силой, хитростью или ловкостью.

Это её лес, здесь действуют её правила.

Сняв с трупа пояс, на котором по сторонам и на пояснице были натыканы через ремешки болты (удобный способ, с длинными стрелами такое не провернёшь), и подобрав арбалет, Кира направилась назад. Нацепив на свой пояс трофейную гафу, она попробовала взвести арбалет, как это сделал Рол. Не получилось. Аким подошёл к ней и без лишних слов (можно сказать – вообще без слов) показал, как ещё можно взводить его: встать на колено, упереть арбалет на землю, нацепить тетиву на крюк и встать, прижимая арбалет ступнёй за стремя вниз. Этот способ был ещё проще и стоил меньше усилий. Один раз повторила – и уже научилась. Умница дочка. Грязная только до ужаса. Утрись. И воды выпей.

Дарий был занят тем же самым, но по другим причинам. От эмоционального перевозбуждения и кровавых зрелищ вокруг его стошнило. Отвернувшись за дерево и согнувшись, он конвульсивно выплёвывал съеденный завтрак. Очевидно, последней каплей, ввергшей его в шок, послужило откровение, что девушка, которая ещё вчера была сама милость и хорошесть, сегодня оказалась холодной головорезкой.

У Марьи нервы оказались крепче, но и она с заметным оцепенением смотрела на Киру. Если бы знала, что та свершит через минуту, то Марья в порыве чувств бросилась бы к девушке, чтобы остановить её и отговорить от такого грязного дела, как добивание врагов. Только в первый момент казалось, что Кира движима безумием, но стоило понаблюдать за ней немного, как становилось очевидным – это был перед тобой не человек, а прирождённый хищник. Кровь его не отталкивала, а наоборот – распаляла. Её поведение словно говорило сейчас им обоим: «Смотрите и учитесь, несмышлёныши! – так убивают правильно, а не просто по голове тем, что в руки попадётся, чтобы оглушить».

Всё-таки, пожалуй, верно судить людей по каким-то мелочам. Кто-то берёт на себя ответственность за свершённое, а кто-то стоит полностью растерянный, утираясь. И всё-то за него доделывать надо, да, такой он, любуйтесь. «Что ты вообще умеешь?» – этот возмущённый укор Дарию чаще всего придётся слышать от будущей жены.

«Такая уж она ему подходящая пара?» – вертелась мысль у Марьи в взбудораженной голове. И в ответ другой голос насмешливо отвечал: «Разве ты не хотела видеть его сильным и смелым? Неужели только на словах? Посмотри внимательно – вот перед тобой его учителя. Это не просто лесные охотники, это – настоящие воины. В бою не теряются, врагов не щадят, наставления и науськивания им для этого не нужны. Друг друга понимают без слов. Зализали свои раны, убедились, что поверженные противники опасности больше не представляют, оружие подобрали, утёрлись, воды отхлебнули, кровь выплюнули, переговорили коротко, что и как дальше, и готовы снова идти в бой – с ещё большей свирепостью».

Арбалет с поясом Кира всучила Марье в её онемевшие руки, сочтя это оружие для себя на данный момент лишним. Гафу она при этом оставила на своём поясе. Кто-то должен был взводить арбалет для Миллы, чтобы снять с раненного Рола эту нагрузку. Киру совершенно не волновало, как Марья с Дарием поделят между собой роли, и она, видимо, считала вполне естественным, чтобы они сами позаботились о себе. Нет гафы – идите снимите. Тут ещё кой-где тела валяются. Заодно второй арбалет добудете.

Перераспределив между собой оружие, отряд готов был двинуться дальше. Вопрос – в какую сторону?

– До крепости часа три ходьбы. – Аким указал рукой направление, обращаясь к дочери. – Дойдёте, оставайся там. Не иди назад. Я найду Вету и вернусь.

Кира понятливо кивнула. Идти всем вместе за Ветой означало делать именно то, к чему южане из с самого начала принуждали. Но кто-то должен был пойти за девочкой, а это могли сделать только два человека. Кира горела желанием идти вместе с отцом – вдвоём они были бы грозной силой – но тогда пришлось бы бросить Миллу и Рола на произвол судьбы.

Не первый раз быть за главного, справится.

Аким обнял Миллу на прощание, обменялся с Ролом хлопками по плечам, и ещё раз прижал к себе дочь, поцеловав в лоб. Свершённое только что ею убийство его нисколько не смутило. Кровь была уже с обеих сторон пролита – к чему тогда ещё какие-то фальшивые нормы?

– Бейся пока дышишь, никогда не сдавайся! В тебе кровь твоей матери, она даст тебе силы. Чтобы ни случилось, помни: я люблю тебя так же, как любила она.

Выпустив дочь из крепких объятий, Аким направился прочь. Кира последовала бы зову крови и без этих слов последнего напутствия – в этом он был абсолютно уверен.

Берегитесь, враги! Нет более лютого существа, чем до крайности разгневанной женщины – а эта ко всему владеет в совершенстве своим оружием.

Часть 1. Мишутка

Сумерки накрывали лес. Неспокойный был день – это чувствовалось во всём: птицы постоянно прерывали свои песни предупреждающими вскриками, звери испуганно перебегали с полянок в чащи (и наоборот – кому где спокойней казалось), ветер порывами ворошил кроны деревьев – словно увидел что-то ужасное и теперь взволнованно вздыхал от переживаний. Крадущаяся хищником ночь предвещала быть зловеще тёмной – наступило новолуние.

Дрозд, спланировав с ещё светлого неба через кроны деревьев вниз и виртуозно заложив вираж, уселся на ветке. Тряхнул крыльями и посмотрел по сторонам. С пихты по соседству долетали щёлкающие звуки – белки ужинали орехами. Можно не бояться.

Мама-дроздиха в детстве рассказывала предание, что высоко в небе живёт хищная птица, самая быстрокрылая из всех. Она не любит свет, поэтому выходит на охоту только в те ночи, когда луна спит. Её глаза не отличишь от мерцания звёзд, и видят они в темноте лучше совиных. Она такая сильная, что может свалить медведя. Все её боятся – даже орлы и грифы – оттого в безлунные ночи так тревожно вокруг. «Лунный зверь» – это её имя, и произносить его следует в священном трепете.

Интересно было бы взглянуть на неё хотя бы одним глазком, пусть и страшно (простите, ни на кого там, внизу, нечаянно не нагадил?).

«Охотники! Охотники идут! Прячьтесь, звери-соседи!» – испуганно крикнул дрозд.

По стволу зацокали коготки – белка взмыла вверх.

Снявшись с места, дрозд пропорхнул через несколько деревьев и взмыл на другое, расположенное выше на склоне. Отсюда лучше было видно. И люди сюда точно не поднимутся. Трое из них шли с левой стороны на большом расстоянии друг от друга, а с правой им навстречу бежал рысцой ещё один. Сверху интересно было наблюдать – кто кого раньше заметит и что будет потом?

Дрозд быстро глянул на небо – заря ещё горела. Очень хотелось ему посмотреть, что произойдёт дальше. Люди, кстати, заметили друг друга одновременно. Тот, что бежал один, направился к самому крупному человеку (вожак стаи, по-всему). Добежав до него и чуток отдышавшись, он вместо слов ударил его кулаком в лицо. Так звери обычно вызывают друг друга на поединок. Что бы люди о себе ни возомняли, а ведут они себя точно так же, как и все остальные существа на земле.

– У тебя там, кажется, зуб болел, – сказал охотник, показав пальцем себе на щёку.

Громила, выпрямив голову, потёр рукой больное место, проверяя – всё ли на месте? Выплюнув сгусток слюны, подкрашенной кровью, он с достоинством вожака посмотрел в лицо соперника. Вызов был принят. Охотник утёр своё вспотевшее лицо, глянул на двух спутников громилы, которые спешили к ним, и добавил:

– Если я не ошибаюсь, у нас на этом месте разговор закончился.

Усмехнувшись, громила спросил:

– Ты стрелял?

Похоже было на то, что драка отменялась, а это значило, что здесь встретились два старых знакомых, которые давно не виделись. Так, значит, люди приветствуют себя в этих случаях! Забавно. Прямо как у зверей при дружбе: медведи обнимаются, лисы понарошку сцепляются зубами, кошки обтираются, архары стукаются лбами, олени скрещиваются рогами.

– Я ищу дочь, – выпалил в ответ охотник, оглядывая всех троих. Показав рукой себе под грудь и шмыгнув, продолжил: – Такая ростом. Это она стреляла. У неё пистолет. За нами с утра идёт погоня, она отбилась и теперь её затравливают.

– Кто?

– Ты ещё спрашиваешь? – едко усмехнулся охотник. – Ты что, вчера только родился?! Сходку разграбили!

– Что за ересь ты несёшь? Ты ополоумел?

Охотник ещё раз обтёр себе лицо – походившее, кстати, на лицо ополоумевшего человека: всё взмыленное и грязное, широко распахнутые глаза беспокойно бегают по сторонам. Да и весь потрёпанный вид подтверждал это впечатление.

– По-хорошему, – ответил он, сдерживая свой гнев, – тебе не в морду дать надо, а этой мордой в дерьмо ткнуть. Вы что там, гулянку устроили и все эти дни пьяные вдрызг валялись?

– Подожди! – встрял другой человек. – Говори по порядку. Когда? И что стало с людьми?

– Людей всех увели на тот берег. Четверым только удалось скрыться. Они должны быть сейчас где-то в той стороне, мы вышли на рассвете, но потом за нами увязались и нам пришлось разделиться.

Охотник показал рукой в сторону, и другие как по команде посмотрели туда же.

– Так вот почему с разных сторон выстрели были! – осенило троицу.

– Да. Их Рол ведёт, он знает тот путь. У нас было мало патронов, поэтому уже пару часов как тихо. Видимо, все потратили. Я надеюсь, что им удалось отбиться. Половина отряда за девчонкой ударила, а она их далеко за собой на запад утянула.

– И ты думаешь, что она оторвалась? Да ещё с пистолетом? Ей бы скорее с куском золота дали убежать!

– Я их всех выследил, они возвращались отдельными кучками. Её с ними не было, значит, ушла. Или они не решились дальше за ней гнаться, если она повернула сюда. Они и так далеко сунулись, поэтому не хотели терять времени. Одну не поймали – побежали других ловить. С ними моя сестра, она не может быстро идти.

Охотник водил по сторонами руками, показывая для наглядности направления, в которых то или иное происходило.

– Здесь никого не было, – сказал громила, переварив информацию и переглянувшись со своими товарищами. – Мы уже полдня прочесываем всю лесную полосу.

– Втроём? – хмыкнул охотник.

– Я половину гарнизона на ноги поднял, когда мне донесли, что в лесу кто-то стреляет! – огрызнулся вожак.

– Она могла проскользнуть между отрядами, – высказал своё предположение другой. – Понятно, что она не побежит незнакомым дядькам навстречу, раз запугана.

– Как они могли вообще на Сходку напасть, ведь там достаточно мужиков?! – спросил третий, который всё ещё не мог уложить в голове сказанное про грабёж.

– Достаточно против трёх сотен? – бросил в ответ охотник, заставив того замолкнуть с отрытым ртом.

– А ты откуда так точно знаешь, сколько их было? – испытующе спросил вожак.

– Я на следующий день был там и изучал следы. Они очень хорошо подготовились и подобрали время для нападения. Не знаю, как они застали дозорных врасплох, может, просто сняли с арбалетов. Потом обхватили деревню с трёх сторон и скопом ввалились. По пять-десять человек на одну дверь. Вот и всё.

– Если это было так, как ты говоришь, то нам надо завтра же выдвинуться со всем гарнизоном и дать им в рыло! – возмущённо вылетело из открытого рта третьего. Нашёл наконец что сказать.

– Я думаю, они именно этого и хотят добиться! – горько усмехнулся охотник. – Вы же им бесценный подарок сделаете, если попытаетесь перейти реку и половину при этом потеряете! Они после этого крепость одной левой возьмут. Я что-то не уверен, что эти три сотни вся их сила.

Люди переглянулись. Посмотрели по сторонам, а потом на небо. В лесу начинало уже темнеть и продолжать поиски в безлунную ночь было бессмысленно.

– И что теперь? – подумал вслух один из них.

– Ничего, – ответил охотник. – Мост надо было сжечь, а не надеяться, что он сам под ними развалится! Теперь поздно уже что-то делать. Готовьтесь к войне. Дайте мне стрелы, у меня свои закончились. Я пройду по берегу ручья и спущусь до Бурной. Где-то она должна была оставить следы.

– Ты не успеешь до темноты дойти до ручья.

– Ты предлагаешь мне лечь и спокойно поспать, пока моя дочь где-то в лесу под кустами отсиживается?

Приняв набитый стрелами колчан, охотник протянул взамен свой пустой. На последнюю реплику нечем было ответить. Как бы тройке людей ни хотелось помочь земляку и отцу семейства, который находился на грани отчаяния, здесь они уже ничего не могли сделать, кроме как пожелать ему удачи и отдать свой небогатый паёк, прихваченный в спешке.

Вожак у людей на то и есть, чтобы не сгоряча бросаться в жар дела, а принять рассудительное решение. В этой ситуации: собрать весь гарнизон крепости на опушке леса и, зная теперь кого и в какой стороне искать, выдвинуться на рассвете им навстречу. Как ни крути, а прочесывать перелески с большими силами куда эффективней. Кто знает – может искомые действительно прошмыгнули между другими нарядами и уже вышли к крепости? Это в любом случае следовало проверить. Раз враг отошёл, значит нападать на крепость не планировал и пытался действительно только спровоцировать другую сторону на глупости сгоряча.

Два воина напутственно стукнули охотника по плечу, выражая таким образом и своё уважение. Громила не счёл нужным это делать. Бить по плечу, видимо, в его глазах выглядело мальчишеством. В харю – это вот по-мужски!

Охотник подошёл к нему вплотную и посмотрел прямо в глаза. Мол, хочешь – выражай своё уважение.

– Не смей к ней прикасаться! – грозно предупредил он. – Она не для тебя рождена. Если тебе память о ней хотя бы наполовину дорога, как мне.

– К кому? – невозмутимо ответил громила. – Ты за кого меня принимаешь?

– Увидишь, поймёшь. Ты думаешь, что не стал бы такой сволочью, если бы она осталась с тобой? Ошибаешься, стал бы! Просто попозже.

Развернувшись, охотник направился прочь, ускоряя темп.

– А ты тот ещё умник! – бросил громила ему вслед.

Тот не стал даже оборачиваться. Скоро его бегущая фигура исчезла, слившись в густых сумерках за деревьями. Пора была и другим поторопиться, чтобы успеть выбраться из лесу, пока совсем не стемнело.

– Чего грызлись-то? – спросили товарищи громилу на ходу.

– Да так, из-за бабы одной. Давно было дело, вы ещё пацанами бегали.

– Нашли время… Не поздно ли?

– Запомни, зелень, – ответил громила пренебрежительным тоном наставника, – для того, чтобы дать кому-то с чувством в морду, никогда не бывает поздно.

– А чего не дал? – не унималась «зелень», напрашиваясь, видимо, на ещё более жёсткий ответ.

– Тебе повторить или до самого утром дойдёт? Вернётся, там и поговорим каждый о своих болячках. Силы нужно уметь беречь для нужного момента. И не для бывших друзей, а для врагов.

Тяжёлая была ночь. Медвежонок всё время ныл: то ему страшно, то скучно, то устал, то голоден. У медведицы и так все нервы были на пределе – чувство тревожности не покидало её, а тут ещё люди свою большую охоту затеяли. Чтобы как-то усмирить своё пушистое сокровище, медведица рассказала ему на отдыхе предание, которое ей в своё время мама рассказывала: что где-то в горах живёт хищник, самый сильный из всех. Он не любит свет и выходит на охоту только в самую тёмную ночь, как эту, когда нет луны. У него отменный нюх и слух, и от него очень трудно скрыться, потому что он найдёт любые следы. «Лунный зверь» – его имя, и его следует произносить в священном трепете даже им, медведям.

«Это он днём всё время гремел и мы от него убегали?» – спросил медвежонок.

«Нет, это люди. С ними вообще лучше не связываться и обходить стороной».

«А на вид они не страшные… И ходят потешно на двух лапах. Смотри, я тоже так могу!»

Медвежонок поднялся на задние лапы, угрожающе покачался и напрыгнул на мать. Та играючи шлёпнула его лапой.

«Запомни, Мишутка: запах людей – это запах опасности! Если ты его учуешь, лучше уходи. Хуже только огонь».

«А что они едят?»

«Они как мы: всё едят».

Под утро медвежья семейка набрела на ягодное место в лесу, и там медвежонок наконец успокоился и перестал докучать матери. Трудным этот год выдался для медведицы. Если бы у неё был с собой пестун, то было бы сейчас легче – он мог бы следить за сеголеткой и играться с ним. Но это был её первый выводок, поэтому приходилось все невзгоды медвежьей жизни тянуть на себе. Поначалу вроде всё шло хорошо – у неё родились славные малыши, весна выдалась тёплой, и в лесу, где она зимовала, находилось достаточно корма. Но потом нагрянули полчища людей из-за южных гор, и она, пометавшись туда-сюда, перебралась на северный берег реки. Один медвежонок утонул, сорвавшись с высокого берега в реку, одного встретившийся медведь задрал, которого малыш принял за папу, теперь вот остался только один. Никак не могла медведица избавиться от щемящего звериное сердце чувства, что она плохая мать. За одним не уследила, другим не сказала вовремя, что папы у медведей хорошими не бывают. Про людей вообще разговору нет.

Вчера опять переполох в лесу устроили. Ох, пападись хоть один из них ей в лапы! Обняла бы его от всей медвежьей души и расцеловала зубками.

«Охотник! Охотник идёт! Будьте осторожны, лесные звери!» – прокричал невдалеке дрозд.

Медведица настороженно поводила носом и привстала на задние лапы, осматривая утренний лес. С наветренной стороны никаких запахов не долетало, значит человек приближался с подветренной, откуда и птичий крик долетел. Взобравшись на холмик, медведица убедилась, что так оно и было – охотник бежал трусцой, постоянно осматривая местность. Он несомненно выискивал себе добычу, ибо в руках у него была длинная палка, с которыми они ходят на охоту.

Нет, изверг, её детёныша ты не получишь!

Мгновенно взъярившись, медведица рванула навстречу. Человек, заметив её, – резко в сторону, намереваясь убежать. Нет уж, голубчик, так просто ты не уйдёшь! Сейчас ты ей заплатишь за все её беды, причинённые вами! Нагнав охотника, который намеренно петлял, пытаясь затруднить ей продвижение и сбить с толку (Ха! За кого ты её принимаешь – за тупую дикую свинью?), медведица набросилась на него. Полученный укол острым наконечником копья, которое охотник выставил, чтобы сдержать её, ещё больше разъярило зверя.

Два врага, пометавшись ещё немного между деревьями и в бешенстве поревев друг на друга, сцепились под берёзой на смерть. Медведица, слепая от ярости и боли – напоровшись во второй раз грудью на копьё, ей удалось выбить оружие, но после этого она получила ещё один глубокий порез железным когтем в бок, и напоследок удар отогнутой веткой прямо в пасть, – встала на задние лапы и заревела. И она, и человек были в этот момент готовы к последнему броску. Оба были ранены: отбив копьё, медведица сумела зацепить человека лапой при ударе, когда он увернулся за дерево. Если бы полностью попала, он бы больше не встал – со ствола полетела отбитая кора и щепы на месте глубоких вырезов от когтей.

Со всеми оставшимися силами оба бросились друг на друга. Человек – на мгновенье раньше, упредив медведицу, которая намеревалась задавить его своим телом и растерзать на куски на земле. Полоснув ножом по морде, он юркнул под тушу и всадил под рёбра второй нож. Зубы зверя сомкнулись на руке – медведица успела перехватить руку с ножом – хрустнула переломанная кость предплечья и оба свалились по инерции падающих тел.

Взвыв тяжёлым протяжным стоном, медведица захрипела в судорогах. Смять человека она сумела – но и он сумел глубоко, до самой рукояти, воткнуть длинное лезвие ножа под грудную клетку. Страшная боль сковала всё её тело, в горле заклокотала горячая кровь. Окружающий лес в её глазах превратился в туманную пелену, которая быстро меркла – как и медвежье сознание, где отчаянно пульсировали последние мысли.

«Прости, мой пушистый комочек! Прости, я не хотела умирать! Уходи, убегай, не давайся человеку в руки! Прости свою маму… и помни – я люблю тебя…»

Так оно бывает: вступаешь в схватку в ненависти, а умираешь с мыслями о любви. В последний момент сердце говорит о том, что ему важнее. Что было недосказано – или сказано недостаточно часто при жизни. Кто-то подумает: это хищник, тварь, созданная убивать, ей чужды чувства любви. Но разве человек не такой же хищник? Если кто-то и создан убивать – то несомненно он, ибо нет на планете другого существа, который с таким упоением и неоправданной жестокостью тысячелетиями убивал своих братьев по роду. Миллионами. И не сказать, что от голода.

Как бы то ни было – разве ненависть настолько ценна, чтобы тратить на неё последние минуты? Ведь рождаемся мы все тоже не из ненависти. А если ей травим своё сердце всю жизнь, то уже по собственному выбору, сваливая вину на других людей, именуемых охотно «звери», – хотя как раз в истинных зверях ненависти от природы меньше всего.

Медвежонок долго и горько плакал. Прибежав попозже, когда закончилась яростная схватка, он поначалу не решался приблизиться, и только когда обошёл лежащих на земле с другой стороны – где человек не мог его увидеть – подкрался к матери. Она была ещё жива, но дышала всё реже и с большей натугой. Морда лежала на земле в лужице крови, вытекающей из пасти, глаза были закрыты. Она умирала. Всё, что сейчас ещё оставалось, это отсчитывать замедляющиеся вздохи в ожидании, какой из них будет последним.

«Мама, мама! – взволнованно шептал медвежонок, тычась своей мордочкой в залитый кровью нос матери. – Тебе очень больно? Вставай, пойдём отсюда!»

Мать не отвечала. Каждый выдох вырывался из неё клокочущим стоном, которые становились всё тише. В последнем – еле слышное «Мишутка…», потом дыхание угасло и тело медведицы больше не двигалось.

«Мама, вставай!» – отчаянно просил медвежонок; рыдая, метался из стороны в сторону – то отсюда боязливо выглянет, то оттуда, то на задние лапы привстанет: не встаёт ли человек? Нет, не вставал, продолжая так же вяло лежать. Медвежонок то за голову мать потрогает, то за плечи, пытаясь расшевелить – и всё продолжал тихо стенать: «Мама, вставай, пожалуйста…»

Он знал, что такое смерть – видел уже, но никак не мог смириться с тем, что это случится с его матерью. Как такое возможно – ведь она самая сильная! Только что ещё была такая живая (пусть и немножко нервная – переживала она очень), а теперь… Теперь её человек убил. Зачем, за что?

А вдруг это и есть тот самый Лунный зверь? Хотя странновато маленький он для самого сильного зверя на земле. Но он смог побороть медведицу, а его, недоросля, уж тем более переборет! Надо спрятаться от него…

Прижавшись к матери (бедная моя, какая же ты сильно расцарапанная!), медвежонок сжался в комочек и закрыл глаза. Пусть думают, что он тоже мёртвый (один глазик подглядывает из-под лапки, если вдруг кто-то появится). Прочувствовав теперь всю боль безвозвратной утраты, медвежонок тихо заплакал. Как плачут только звери: беззвучно, одними слезами, со скованным от горя сердцем.

«Прости, мама, – мысленно по-медвежьи скорбел он, – прости, это я, наверное, виноват, что тебя убили. Ты ведь меня защищала… Я полежу ещё немного под твоим боком, пока ты тёплая и пахнешь родной мамой, а потом пойду сам добывать себе еду. Я и тебе ягодок принесу, перед мордочкой положу. На прощание. Чтобы ты знала, что я тебя люблю».

Аким не смог больше встать. Ему удалось вывернуться из-под навалившейся туши медведицы, но полученные раны были слишком тяжёлыми: разодранный бок, перекушенная рука (по ощущениям – откушенная), на спине горели глубокие следы от когтей, запущенных в них при смертельном обхвате. Привалившись к туше, Аким истекал кровью.

Увидев медвежонка, который появился из зарослей, он понял, почему подвергся такому неожиданному нападению. И вроде понимаешь: повезло дико, ибо это была молодая самка, не такая крепкая и ещё неопытная в схватках, – но от этого на душе не легче. Вся нелепость ситуации в том, что они оба защищали своё дитя.

Смотря на медвежонка, сердце Акима сжималось от жалости. Не выживет малыш без матери, если чудом доживёт до зимы, то потом его либо другие хищники задерут, либо охотники выследят с тем же результатом. Шатун – слишком опасный зверь, и оставленные на зимнем снегу медвежьи следы равнозначны сигналу общей тревоги, который стихнет вместе со смертью хищника, голодного до такой крайности, что он будет бросаться на всё живое – и людей в том числе тоже. Скорее всего даже на них в первую очередь – звери не жгут костров и не варят-жарят на них еду, запах которой медведь уловит издалека. Летом его можно прогнать огнём – зимой его ничто не остановит. Пуля в голову – самый надёжный способ. За неимением оной – кол в разъярённое сердце либо рогатина.

В образе медвежонка Аким видел одновременно и свою дочь. Как теперь Вета будет выживать? Благо, если набредёт на людское селение и поймёт, что это свои. Кто-то да приютит бедную сироту. А если заблудится? Не в ту сторону Вета побежала, а именно: на запад, и если не повернёт на север, то может ещё месяцами бродить в бескрайних лесах вдоль берегов Бурной. Она теперь обречена, как и этот медвежонок, на жестокую борьбу за выживание в среде, полной враждебных существ.

«Вета, Вета, родная!» – стучало пульсом в жилах.

Солнечные лучи косо сквозили через утренний лес и падали на лицо Акима, заглядывая в глаза под тяжелевшими веками. Последнее движение, давшееся с трудом – перевести взгляд на солнце.

«Убереги её, прошу тебя! Как бы тебя ни звали – если ты есть и это твой свет, который ты нам посылаешь каждый день, – пошли ей хотя бы чуточку больше тепла и света: чтобы согреть и осветить путь, полный опасности».

Смерть никогда не приходит одна. Она приводит с собой друзей и близких людей. Всех тех, кому было ещё что сказать, с кем ещё не простился. Ведь для умирающего это последняя возможность. При жизни человек может быть одинок – и, возможно, даже любить одиночество и стремиться к нему, – но когда он чувствует приближение смерти, то ищет близости с людьми. Умирая рядом с телом медведицы, которая в свои последние минуты была тоже не одна, Аким не был одинок. Боль в израненном теле спадала и вместо неё приходили яркие видения.

В памяти всплыла картина: Аким с Юной гуляют по лесу – по грибы, по ягоды – вместе с Кирой. Она ещё восьмилетняя девочка: уже тогда умная и прозорливая, от неё очень трудно было что-то утаить. В один момент дочка заметила, как Аким погладил живот жены, и поняла: тут что-то не так. Родители не скупились на ласки, но вот именно этот манер: вроде и невзначай, но почему-то именно по животу (нормальный, разве что немножечко вздутый – мама объелась перед выходом) – показался ей необычным. Как и загадочные улыбки, которыми родители обменялись. Когда Кира подошла и изучающе посмотрела обеим в лица, а потом перевела взгляд на живот матери, тогда Аким с Юной поняли, что должны ей сейчас сказать правду. «Я скоро стану ещё раз мамой. А ты станешь сестрёнкой», – сказала Юна, улыбаясь. От ребёнка следовало в такой ситуации ожидать кучу наивных вопросов, но Кира ни одного не задала. Вместо этого удивлённо прикоснулась к животу матери и тоже его погладила. Ей всегда было важно ко всему прикоснуться, чтобы получше это понять. Слова и объяснения были ей недостаточны – она хотела почувствовать своими руками: лёд – холодный, огонь – горячий, камень – твёрдый, пух – мягкий. Так и здесь: ей вовсе не хотелось узнать – как это так случается, и как мамы вообще понимают, что станут мамами; почему дети растут у них в животиках и как они потом оттуда вылазят; – она просто приняла это за свершившийся факт. Вот мама, у неё в животике ребёнок и это чудесно. Всё в порядке вещей, ведь и она когда-то там была и успешно выбралась, чему они все только рады.

Кира обняла мать, вздохнула и сказала: «А я думала – когда же вы наконец догадаетесь, что я уже давно мечтаю стать сестрёнкой? Мамочка, как же я тебя люблю!»

С того дня Кира изменилась. Она стала ещё более усердно помогать родителям в хозяйстве и на промысле – будь то рыбалка или охота, – ухаживала за матерью и не упускала возможности нежненько прижаться щекой к растущему животу и погладить его. Ей было совершенно безразлично, кто родится: мальчик или девочка – и как его (её) назовут. Для неё было главным то, что у неё самая лучшая мама на свете. И что она станет сестрёнкой. Вот счастье то!

Иметь такую дочь было воистину великим счастьем. Что бы Аким без неё делал, когда они потеряли Юну? Кира многому успела научиться от матери и всю заботу о малышке Вете переняла на себя, дав отцу возможность выходить на промысел. На дворе стояла зима и запасы неминуемо закончились бы до весны без охоты. Кира помогала отцу в меру своих сил: разделывала туши, готовила, шила одежду и обувь. Мерку с себя снимала – она ведь не единственная девочка, в далёком городе таких полно, и по заверениям кочевых торговцев хорошая тёплая одёжка шла нарасхват. Кира старательно училась любому делу, которое было чем-то полезным. Оттого у неё и такие изношенные руки уже с детства были. Что ж – золотые руки красивыми не бывают. Только мозолистыми.

Тот день, когда Аким ввалился в землянку с раненной Юной, никто из них забыть не смог. Перед тем, как отпустить мужа за помощью к сестре – Рол слыл хорошим врачевателем, а Милла могла побыть на пару дней посиделкой – Юна притянула его к себе слабой рукой и попросила поцеловать на прощание. Видимо, она предчувствовала свою скоропостижную кончину и хотела сказать своё последнее «я люблю тебя».

Тяжелее всего было смотреть Вете в глаза. Малышка не понимала, куда делась мама. «Усла?» – спрашивала она, тыча в дверь. Удобная ложь – согласиться, что да, ушла. И продолжать её днями, неделями и месяцами обманывать, малодушно придумывая новые отговорки на постоянные вопросы (а когда придёт, а почему никто не идёт её искать, а куда она так далеко ушла?). «Мама не придёт. Мама умерла, её больше нет», – чудовищный ответ двухлетнему ребёнку, который ввергнет его в больший шок, нежели девочку-подростка.

Точно так же, как и этот медвежонок с другого бока туши, Кира с Ветой жались к отцу, вместе оплакивая своё горе и утешая друг друга. На пологом склоне холма, по соседству со Стрижиной горой, Аким похоронил любовь своей жизни. Под кустом вереса, где они своей первой весной сидели на отдыхе, любуясь величественным видом горы перед ними, и Юна сказала: «Здесь я хочу навеки остаться, в этом месте. Здесь жить и расти наших детей под ласточкиными гнёздами». Там они и занялись над воплощением этой мечты в жизнь, которая родилась девять месяцев спустя. Там Юна и осталась, как хотела: навеки. Каждый раз, когда проходили мимо – а как Аким, так позже и Кира намеренно сворачивали туда «по пути» – они на месте захоронения оставляли свои дары: лесные цветы – весной и летом, жёлто-красные кленовые листья – осенью, срезанную веточку хвои – зимой. Присаживались и рассказывали, что лежало на сердце. Как идут дела, как растут детки. Так, словно Юна была вместе с ними и слушала. Чтили память. Благодарили за всё, что дарила им при жизни. Только по кучке иссушенных листьев и цветов могилу можно было заметить, ничем иным она от других мест особо не отличалась: такая же груда камней и булыг, каких в здешних лесах не счесть.

Глупая смерть: подскользнуться, угодить ногой в заснеженную расщелину и упасть так неловко, что результатом окажется не просто вывих или ушиб, а открытый перелом. Это было полбеды, сама беда пришла с последовавшим воспалением, которое не удалось побороть. Ещё глупее была смерть случайно угодить в лапы медведицы после того, как на тебя напал отряд разбойников и ты от них успешно отбился. Жаль, что к Акиму никто не будет приходить и складывать цветы на кучку истлевших костей, в которой будет уже не понять – чьи человеческие, а чьи медвежьи. Дай бог, если вообще кто-то из потомков сможет вернуться в родные леса свободным человеком без опасений попасть в руки разбойников.

Последняя мысль в затухающем сознании, направленная самому близкому человеку, который остался в прощальном кругу:

«Юна, прости, я не уследил за нашим сокровищем…»

Лёгкий порыв ветра подхватил имя, соскользнувшее шёпотом с губ умирающего, и разнёс его по всему лесу. Услышьте звери и запомните его! Если вы увидите одинокую девочку в лесу, то будете знать, как её зовут.

Не троньте её!

Это добыча Лунного зверя.

Часть 1. Милла

К Бурной вышли в полдень. Ночь скоротали в лесу, не доходя до Сходки. На подходе к деревне отряд южан разделился: половина осталась охранять трёх пленных, другая ушла в разведку. Отсутствовали долго – южане осторожничали, боясь нарваться на неприятельские силы, которые могли прийти по зову помощи на выручку. Видимо, никому не удалось убежать и известить их о случившемся. Южане выглядели довольными (как мы вас перехитрили, а?), но всё-равно опасались. Дорога назад казалась им мучительно долгой, так как пленные не могли быстро идти и регулярно приходилось останавливаться на привалы.

Стоя перед мостом над бушующей рекой, Милла прощалась с прежней жизнью. По пути к Бурной их никто не попытался отбить назад, как бы они на это ни надеялись. Для этого было два объяснения. Первое: если Аким смог отыскать Вету и не попал вместе с ней в плен, то он несомненно увёл её в крепость. Не застав своих родных там, он должен был понять, что с ними приключилась беда, и тогда, оставив Вету в надёжных руках (таких было много), он уже давно бросился назад на поиски пропавших. Возможно, он сейчас где-то рыщет по лесу, выслеживая их. Второе: возможно, он уже на том берегу. Вместе с Ветой. Скоро они об этом узнают.

Какая нелепость: удачно скрыться при нападении врагов на деревню, а потом на полдороге к крепости попасть им в руки. И это после продолжительного преследования, во время которого им удавалось с боем сдерживать натиск. Аким в паре с Кирой слаженно действовали – сказывалась сноровка двух охотников, которые не раз вместе ходили на крупных зверей, – заставляя неприятеля всё время прятаться за деревьями. Оба превосходно стреляли как из винтовки, так и из лука на относительно дальние расстояния. Рол не мог с ними в этом соревноваться, но на более близкой дистанции тоже на давал врагам подходить. Пока всё не пошло наперекосяк. И вот они опять оказались там, куда их с самого начала хотели увести. Очевидно, южане поняли, что если не пойдут в решительную атаку, то упустят добычу и потом им самим придётся уходить от преследования подоспевшей подмоги из крепости. Если Милла верно оценила ситуацию во время второй травли – а там южане не стали медлить и сразу взяли их в клещи, заставив отступать в обратном направлении, – то Дарий именно с этой целью пустился в бегство. Недостойный взрослого мужчины поступок – бросить женщин на растерзание, в том числе девушку, с которой у него определённо что-то невероятно романтическое приключилось в предыдущие дни (Кира не признавалась, но Милла поняла это по косвенным признакам). С другой стороны это была единственная надежда, ибо больше никто из них не мог с такой молодой прытью мчаться через лес, неуклонно отрываясь от преследователей. Кто знает – может Дарий решил по примеру убежавшей Веты перетянуть на себя силы противника и дать своим людям возможность вырваться из окружения, использовав этот момент? Не вышло. Южане не купились на приманку. Не такая она, видимо, ценная была в их глазах. Те трое, что побежали следом, через сто шагов махнули рукой и развернулись. Бог с ним, время будет ему судья и вынесет свой приговор – правильно он поступил или неправильно.

Пока двое южан переговаривались с дозорными на другом берегу, Милла оглядывала лес глазами, полными отчаяния. Её единственным утешением было то, что оставшиеся с ней дорогие сердцу люди благополучно (относительно – нужно добавить) перенесли дорогу. Рол стоял, опираясь спиной об ствол дерева и прижимая руку к раненому плечу, и мутными глазами смотрел вперёд, за реку. Кира сидела возле соседнего дерева с закрытыми глазами и сдавленно дышала. Её опять с утра мутило. Она почти ничего на завтрак не ела, подкрепившись кусочком мяса, через силу в себя впихнутым.

Малыш в чреве Миллы не буянил – чувствовал, наверное, что матери и без его концертов нелегко. Ещё одна нелепая ирония: когда они уходили в крепость, Милла была самым слабым звеном, а когда их вели связанными назад, наоборот – она оказалась самой выносливой. Логично: её не избивали, как Рола. На нём южане, видимо, решили выместить свою злобу за оказанное яростное сопротивление. Когда их схватили, почти каждый счёл своим долгом приложиться хотя бы раз к нему кулаком. То, что он был ранен, их не смущало. Сдохнет, мол, и поделом! Не сдох. Вероятно, южанам за пленных платили какие-то премиальные, раз его не стали прибивать. Даже не подталкивали, хотя он влачился всю дорогу, и кормили наравне с женщинами (кто их знает – может таким образом дополнительно издевались: лучшего, дескать, не заслуживаешь?).

Переговорив с дозорными, двое южан махнули издалека рукой своим товарищам, чтобы они переходили. Те в свою очередь махнули им – чтобы шли к ним назад, помогать. Дозорные остались на другом берегу у своего костра. Встав, они с любопытством смотрели, как десятеро переводят пленных через мост. Их, очевидно, забавляла такая чрезмерная опека – всего-то трое голов, не сотня с гаком, как пару дней назад! На своём языке они громко подшучивали, что не особо нравилось проводникам. Те же не стали огрызаться и только пробурчали между собой что-то, только им понятное. Из всех разговоров Милла не поняла ни единого слова. Этот язык был для неё совершенно чужд. Всё, что она поняла – что её будут переводить первой. Те парни, которые вели их назад, уже давно поняли, что она относится к самой безобидной категории людей, от которых, соответственно, и хлопот меньше. В какой-то степени Миллу за это, наверное, даже уважали – ведь она ухаживала сразу за двумя, будучи сама в затруднительном положении. Другого объяснения, почему по отношению к ней не применили насилия (связывание и принудительное конвоирование не в счёт) у неё не было. Даже не ощупали как следует по очереди (на предмет оружия, естественно), чего следовало ожидать.

С Кирой это попытались сделать, но только один раз. Если в глазах южан Милла выглядела безобидным цыплёнком, то Кира, наверное – тигрицей. По-другому её описать было трудно. Она бросалась на каждого, кто оказывался рядом, била, топтала и кусала, как могла. При чём делала это совершенно непредсказуемо, без криков и воплей. В одно мгновение могла выглядеть спокойной, уставшей, сонной, больной – всё из этого было, и не наигранно, южане в этом не сомневались, – а в следующее могла уже душить кого-то, рискнувшего подойти слишком близко. После первого, кого она едва не придушила – пятерым сообща удалось оторвать её, пересилив (кому-то при этом тоже досталось по больным местам на лице и других частях тела), – ей связали руки за спиной, а потом и вовсе обмотали тело. Для надёжности.

Вымотала она им все нервы. Ни на минуту спуска не давала и использовала каждый шанс, каким маленьким он бы ни казался, чтобы – если не вырваться, то обязательно устроить драку. Тоже нелепая ирония: как будто не она попала в плен, где над ней намеревались издеваться, а к ней в плен попали и она теперь всласть издевалась. Наверняка парни только тому и рады будут, когда сбагрят её следующим провожатым либо доставят к пункт назначения. Несомненно они об этом переговаривались, когда успешно перевели на другой берег Миллу, а затем Рола, собираясь теперь с духом для самого тяжёлого. Что могло прийти на ум Кире, даже Милла не бралась предсказывать. Иногда ей казалось, что её племянница от чрезмерного стресса элементарно с ума сошла – человек со здравым рассудком не стал бы вести себя с такой экстремальной агрессией и поберёг свои силы. Ночью Милла перешептывалась с Кирой, пользуясь случаем быть наедине (условно – шагов на пять от дремлющих надзирателей). Увещевала её поберечь себя (имелись веские подозрения, в которых Милла всё больше утверждалась), просила бежать, если удастся (что Кира и пыталась безостановочно), и просто утешала её – отчаянный бой стоил девушке много сил. А те, что оставались, она тратила на драки, находя возможность и повод. «Я вас не оставлю. Они мне за всё заплатят», – это было всё, что Кира ответила. После этого она вообще перестала говорить.

Сошла с ума или преследовала какую-то цель своим поведением – оставалось только гадать. Ни её «наполовину мама», ни чужаки-надзиратели не смогли этого до сих пор выяснить. Только Рол дал взглядом Кире понять, что понимает её – но поддержать к сожалению ничем иным не может. «Бейся пока дышишь, никогда не сдавайся!» – этим словам отца она следовала на каждом шагу. Во всём отряде под конец не осталось человека, который не получил бы от неё свою порцию ненависти. Как уже сказано было – они вообще боялись к ней подходить, оставив на попечение Миллы. Чего она только не вытворяла! В первые часы после того, как схватили, она на глазах верёвки грызла, игнорируя прикрики (тогда едва и не придушила того, кто решил проучить «дурную девку» не только словами); ставила подножки (чтоб ты побольнее упал!); толкала на склонах (катись к лешиной матери!); отгибала ветви, как пружины, когда проходила (ты не знал такого гадкого трюка? Теперь надолго запомнишь!). На привалах взяла за привычку на кого-то неотрывно смотреть – и не сказать, чтобы уничижительно, исподлобья. Нервы у каждого когда-то не выдерживали. Первый решил, что она голодная и пытается его так усовестить – Кира мало ела, а половину того, что сглатывала через силу, выплёвывала из себя при очередном приступе тошноты. Поднесённый кусок мяса на палочке (ближе, я слишком слабая, ещё ближе, пожалуйста, к самому рту) был большой оплошностью – вместо мяса прикушенной оказалась рука добряка, при чём до крови. Второй решил, что если он выскажет ей, как гадко с её стороны так отплачивать за терпеливое отношение (судя по жестам и интонации, на другом берегу ей не спустят такое поведение с рук), то она перестанет буравить его глазами. Не перестала, но делала это теперь по отношению к нему с издевательской улыбкой (не бойся, подойди ещё ближе – смотри, какая я добрая).

Большой проблемой оказалось и само сопровождение. Вроде простое дело на первый взгляд – дёрнул за верёвку: мол, вставай, пошли! Куда, скотина глупая, в другую сторону!

Третий решил, что проблема исчезнет после перекинутой на шею петли, с помощью которой можно легко управлять человеком. Будешь упрямиться – задушишься. Почти задушилась – за что находчивый парень получил по ушам от товарищей (судя по жестам и интонации за сию потерю на том берегу ему эти уши по меньшей мере отрежут), а чуть позже по ноге от «скотины», когда она пришла в себя и отдышалась. Тянуть за волосы (удобный способ, когда они длинные) грозило боданием в живот или подбородок, когда она вставала. Бить по щекам – укусом на руке и ответной местью при первом удобном случае. И втором. И третьем, если уж на то пошло.

Три вещи южане быстро усвоили: эта девка научена тому, куда больно бить; она не реагирует на запугивания, как будто вообще страха не испытывает (настоящий ужас для мужчин, которые зачастую только этим управляют женщинами и детьми); она готова в любой момент убить их без всякого сожаления. Как дикая тигрица, насильно запертая в клеть.

Выходом из этой проблемы оказалась смекалистость кого-то из южан, который заметил раньше других, что Кира ни разу не попыталась сбежать, оставаясь с двумя пленными, и начал использовать Миллу как средство управления. Странно, что им это осознание так запоздало пришло в голову – после двух боёв, когда Кира до последнего защищала их, как тигрица своих детёнышей. Собственно, она только тогда и сдвинулась с места, когда южане поняли, что она ставит перед ними выбор: либо вы побережёте этого мужичка и поможете ему встать и ковылять рядом, либо вы будете тащить меня, ибо я скорее задушусь, чем сделаю шаг. На тот момент они ещё не могли предполагать, что второй вариант был бы, вероятно, менее хлопотным, ибо молчаливое согласие Киры идти не было согласием делать это миролюбиво.

«Не верь ей, она только на вид милая!» – убеждали парни дозорного, который оценивающе осматривал её с ног до головы перед костром.

К огромному облегчению своих провожатых никаких пакостей Кира им не устроила, когда переходила мост (лишнее доказательство, что своих бросать не хотела). Даже не попыталась кого-нибудь столкнуть в реку. Неудивительно – со связанными сзади руками она бы и сама тогда свалилась скорее всего. Но укусить могла бы. Плохой это знак, если она так смирно себя вела. Как это объяснить дозорным, которые о их злоключениях знать не знали?

Один из них, считающий себя, видимо, за главного, с надлежащей наглостью подошёл к пленной почти вплотную и подёргал за верёвки на теле.

«Вы бы ей ещё глаза завязали!» – насмешливо высказался он на предмет того, как добросовестно её опоясали: не только руки за спиной крепко связали, но ещё и туловище дважды обхватили, полностью их зафиксировав. – Это чтобы она не брыкалась, да?»

Несколько дозорных – их вместе была тоже неполная дюжина – засмеялись, поняв намёк.

«Ты за языком следи! Хочешь нас как дураков подставить, или что?» – возмутился один провожатый.

«Чего ты сразу кипятишся? – примирительным тоном ответил старшина дозорных. – Я же не это имею в виду…»

Посмотрев девушке на грудь и представив себе её размер (приблизительно, насколько одежда позволяла), он с таким же бесстыдством посмотрел ниже пояса. Очевидно, испачканный вид юбки и характерно терпкий запашок, который исходил от пленной, испортил ему представление. Отпускать комментарий в духе «Вы хоть бы в реку её окунули, прежде чем приводить» он не стал. Хотелось, конечно (любил он поважничать, а перед симпатичной бабёнкой это вообще святое дело), но подобрать в голове более изысканную формулировку провожатые не дали, один за другим высказывая своё возмущение или предупреждение.

«Она не меньше пяти наших уложила! Второй отряд их как раз по всему лесу собирает, не сегодня, так завтра тоже подойдут».

«Не врёшь? Чем – вот этим?» – присвистнул дозорный и ткнул на винтовку, которая висела за спиной провожатого.

«И этим, и всем остальным. Из лука она тоже метко бьёт. Мы к ним вообще долго подойти не могли, потому что они отстреливались, как черти. Только когда её схватили, остальные сдались. Ты не смотри на неё так, будто это просто баба, она любого из вас один на один уложит, замахнуться не успеете. Ножом швырнула – в пальце от меня в дерево вошёл!»

«Ты лучше от неё отойди подальше, серьёзно говорим!»

Старшина осмотрел окружающих. Заверения провожатых его впечатлили – не те это были парни, которые по лесу побегают, чтобы потом взмыленными сказки рассказывать. Эти парни выглядели не просто взмыленными – они выглядели измученными и потрёпанными. Если хорошо приглядеться, то у каждого где-то можно было увидеть ссадины. К тому же винтовка служила веским подкреплением их слов – а потрогать и побаловаться с ней все хотели по очереди, и кто это хотел, тому следовало поумерить свой пыл в общении с отрядом лесных тятей. Женщин облапывать нельзя было (преждевременно), трофейное оружие – можно было. За это руки не отбивали. Пока их владыка Сангар не присвоил такую редкую и дорогую штуку, стоит хоть раз в жизни её подержать, взвесить – сколько весит счастье настоящего воина.

По глазам старшины заметно было, что он колебался: верить или не верить. На вид девка ну никак не тянула на грозного воина, к тому же была больная – видно по лицу и по походке. Казалось: толкни её пальчиком – упадёт. Старшина в своём представлении одной рукой её сломить мог (второй при этом срывая одежду с тела для последующих очень приятных для него игр). Это были не глаза убийцы, которыми она смотрела на котёл с едой над костром – это были глаза голодного зверька. С той минуты, как её подвели к костру, она всё время неотрывно смотрела на костёр, полностью игнорируя мужчин, которые её обсуждали в своё удовольствие. Даже если она не понимала их язык (очевидно, что не понимала), она не могла не догадываться, о чём идёт речь. Самая глупая баба и та догадается.

И вот вдруг в тот момент, когда старшина решил немного получше вглядеться в её лицо, она перевела на него глаза. Лёгкая улыбка, лукавый взгляд, скользнувший вниз (какой у тебя большой и твёрдый, покажешь?) – и руки богатыря сами потянулись: одна за ножом на поясе, другая к верёвкам на девичьем теле. Чего им, двадцати добрым молодцам, бояться – одной девки с голыми руками? Жаль, конечно, что не вся голая – было бы прекрасное зрелище (а что? – воображать ведь никто запретить не может, как говорится: «глазами товар не испортишь»!).

Обаяние женщины – это её самое страшное оружие. Женщина для этого не обязательно должна быть обворожительно красивой, собственно всё обаяние заключается в даре угадывать потаённые желания мужчин и умении их использовать. Насколько точно эта бесовка угадала их, старшина ещё долго будет впоследствии вспоминать. Как будто с его глаз в мгновение ока считала, что он любит подходить к женщине сзади и начинать любовные утехи с похотливым распусканием рук, прижимаясь к ягодицам (а они у её были в самый раз: не плоские, а аппетитно округлые). «Ты верно давно уже не получал этого удовольствия, малыш?» – промелькнуло в мимолётном взгляде, брошенным через плечо, когда она повернулась к нему спиной, подставляя опутанные руки (пожалуйста, доставь ей это удовольствие и дай ими что-нибудь размять!). Ничто так не раззадоривало старшину как вот это «малыш». Не важно, было ли это сказано вслух или глазами. А эта девушка была к тому же выше его на пол-головы, что ещё сильнее подстегнуло внутреннего зверька. Малыш? Он?! О-о, он бы тебе такого малыша показал! И наказал им, так чтобы тебе кричать хотелось и после этого долго стонать…

Да, кричали они громко. И стонал старшина ещё долго. Ожог на лице доставляет очень болезненные ощущения.

«Говорили же – это шайтан-девка, не подходите к ней!» – бранили провожатые дозорных, заново связывая придавленную к земле и скрученную общими усилиями Киру.

«Радуйтесь, что нож не успела схватить!»

Этому действительно следовало радоваться. Никто из дозорных не ожидал, что такая на вид милая и слабая девушка может свалить крепкого мужика, при чём сделать это с таким хладнокровием: сперва усыпить бдительность, стрельнув голодными глазками и подкупив жалостью, а потом неожиданно нанести удар в горло, со всей силы пнуть в колено и столкнуть в костёр. При падении воин выронил нож (вот зачем напрашивалась разрезать ей путы – она не руки размять хотела, а нож в них получить), но в тот момент, когда она хотела его схватить с земли, на неё уже набросились три бдительных охранника. То-то она так смирно переходила реку – чтобы других дураков проучить. Итог урока: один побитый и обожжённый, которому нелегко будет смыть свой позор, один разбитый нос и пару свежих царапин. Не так просто скрутить тигрицу – она обязательно изловчится каждого укусить или заехать когтями в лицо.

Когда Киру уволокли и привязали к дереву, провожатые наконец облегчённо вздохнули. Расположившись вокруг костра, они поведали дозорным свою больную тему: какая эта девка рассякая на голову пришибленная и что на неё никакой управы нет. Как ни скрути, а всё-равно обязательно выждет удобный момент, чтобы заехать в лицо. Сжалишься, руку освободишь, чтобы поесть сама могла (или ещё что-то сделать ради облегчения) – глаз рада будет выдавить или клок волос выдрать. Когда на самом деле спит, а когда только вид делает, тоже не поймёшь. На отдыхе ничего другого не оставалось, как связывать её всю, ибо сколько руки и как больно ни выкручивай, а толку никакого. Задремлешь на минуту, а она того только и ждёт – подскочет и ногой в лицо заедет.

«А с ними что? – дозорные показали на Миллу с Ролом у соседнего дерева. – Их чего не привязываете?»

«А куда им деваться? Баба далеко не убежит, а мужик и так еле дышит. Дошёл и то хорошо. Пусть Сангар сам решает, что с ними делать».

Один из дозорных толкнул соседа локтем, кивнул в сторону повязанной пленной, которая сидела с закрытыми глазами, и спросил:

«Как тебе, взял бы в жёны на недельку? Тебе вроде нравятся бабы с характером».

Тот пренебрежительно махнул рукой:

«Да ну, больно надо! Её, вон, трое к земле прижали и руки вывернули, а она даже не пискнула. Думаешь, ей не больно было? Какое ты вообще от неё получишь удовольствие? Всё-равно что с бревном обниматься. Ещё и в лицо плюнет».

«У бревна нет этого…»

Дозорный изобразил руками женскую грудь.

«Ну так иди и потрогай её, если тебе этого достаточно».

После бурного всплеска из-за учинённой драки мужчинам хотелось сгладить эмоции, поэтому шутливый вызов был принят соответственно (не дурак, чтобы нарываться на серьёзные неприятности из-за руколапаний вне установленной очереди). Встав, дозорный набрал в миску еды – котёл чудом не опрокинулся на голову старшины, когда тот распластался на горячих углях, – и пошёл к пленным. Сейчас он покажет им всем, как правильно приручать тигриц. Кого не запугаешь грубой силой и демонстрацией острых штучек, которыми можно сделать очень больно, на того подействует доброта.

Кира сидела с закрытыми глазами, совершенно выдохшаяся, устало опустив голову. Убедившись, что она надёжно привязана к стволу, дозорный присел в шаге от неё – так, чтобы она не дотянулась, если бы захотела. Затем он поднял миску с дымящейся едой на уровень её лица и немного поводил, подгадывая, чтобы дуновение воздуха несло аппетитный аромат на неё. Голод не тётка (та сидела неподалёку и глотала слюнки), и какая-то реакция должна была последовать. Однако не последовала – а южанин очень внимательно следил за её лицом, отмечая про себя, что под налипшей грязью и царапинами (самой тоже доставалось при драках) скрывается очень миловидная внешность. Её бы обмыть – красавица будет на загляденье. Подумать только, что за ажиотаж будет, когда её на торги выставят! Ну и пусть ведёт себя как бревно, не такая это помеха, если знать с какой стороны прижиматься. Глядишь, со временем размякнет. Главное – иметь терпение.

Вдоволь изучив спящую красавицу (не поцелуешь ли, добрый молодец с ножом на поясе?), дозорный пришёл к выводу, что даже если она жутко голодная, то не подаст виду.

«Смотри, чтобы не укусила!» – звучали в его сторону предостережения.

Один из провожатых показал для наглядности на отчётливый синяк на своей руке. Впрочем, последнее происшествие яснее некуда объяснило, к каким жгучим последствиям может привести даже мимолётный невинный соблазн. Дозорный бросил взгляд к реке – там старшина обмывал своё лицо, охлаждая ожоги, и при этом в пол-голоса самому себе отрывисто рассказывал, пытаясь проглотить набитый ударом ком в горле, какими всеми способами он люто поимеет эту паршивку, если когда-то заполучит её. Вот кому даже писков этого бревна не нужно будет, чтобы получить своё удовольствие.

«Не сиди так близко, у неё ноги не связаны!»

Тоже дельный совет. Провожатые об заклад биться готовы были, что она не упустит возможности поддать сидящему в колено, когда он обернётся, или подставить ноги, когда будет вставать, чтобы если не свалить на землю, то хотя бы досадить лишний раз.

«Не надейся, дружище, она даже куска не возьмёт! Отдай другой бабе, она их обоих обхаживает. Ей, вот, можешь руки развязать, она ничего не сделает».

Встав, дозорный осторожно обошёл Киру кругом (как клетку с тигрицей) и молча протянул миску голодной тётке у соседнего дерева. Посмотрев в её лицо и убедившись, что да – эта бабёнка сама по себе спокойная и мирно настроенная, а не просто разыгрывает такую, – он распустил узлы верёвки на её руках и снял путы. Куда ей действительно бежать в таком состоянии – в лес рожать, чтобы волкам отдаться с дитятком на корм? В этих глазах страх, сострадание и благодарность были искренними и убедили бы даже чёрствого душой человека. У её мужа – по каким-то признакам южане без объяснений сразу понимали, что это её муж, – тоже были человеческие глаза. Прямой взгляд он выдерживал и смотрел с надлежащей гордостью, но без откровенной ненависти. Посмотришь и сразу видно: нормальный, трезвый мужик, за свои поступки ответ нести будет. Впрочем, и у девки не наблюдалось признаков, что она не понимала, что делала. Напротив – она очень даже хорошо понимала, и в этом была вся заковырка.

Правильно парни сказали: шайтан-девка. Жить надоест – подойди к ней и развяжи руки.

Кто она вообще такая и чем связана с этой парочкой? Скажи сейчас, что они близкие родственники – никто из южан бы не поверил и рассмеялся. Кто-то это кстати и говорил, заливисто смеясь в синем небе, но люди его не слышали. А когда смотрели, жмурились и прикрывали глаза ладонью. Невероятно красивое, но и одновременно опасное это зрелище: смотреть прямо на солнце.

Ровно как и в глаза некоторых женщин.

Дозорный ещё немного побыл с пленными, попытавшись завязать с ними разговор, но никаких особых успехов не добился. Либо они не понимали мешанину слов из разных языков, при помощи которых южанин надеялся найти хоть один, которым обе стороны худо-бедно могли бы изъясняться, либо попросту не хотели. Главное было – показать, что ты добрый. И имя назвать. Ничто не располагает пленных к себе больше, чем данная им возможность обратиться к кому-то по имени за помощью. Рано или поздно они и свои имена скажут – и этой шайтан-девки.

Имя – оно всегда имеет какую-то власть над человеком.

Вечером того же дня пленных доставили в стан. Его южане разбили в удобном месте: между рекой, высокими холмами и лесами, которые окаймляли долину со всех сторон. На смотрины заявились высокопоставленные лица, включая Сангара – предводителя южан. Очень неприятный тип. Ничем не выделяющийся: ни ростом, ни фигурой, ни лицом. Обычный неказистый, почти полностью облысевший и не в меру напыщенный пещерный человек с гадкими глазами и хвастливо выращенной бородой, перед которым все пресмыкаться готовы были – и ему это очень льстило. Прямо противоположное, что провожатые пытались Милле донести, невзирая на то, что она почти ничего не понимала. Почему-то именно ей. Вероятно, надеялись на то, что она сможет как-то повлиять на двух других, дабы вели себя, как подобает пред великими повелителями.

Пара, отряженная докладывать о достигнутых успехах Его Сиятельству Излучающему Божественную Силу (о, прости за столь скромное описание твоих достоинств!), постаралась расхвалить ему товар, который ишачок привёз по дорожным ухабам на телеге. Судя по пренебрежительному выражению лица, с которым он слушал, одновременно осматривая жалкую троицу, потеря собственных людей его не особо удручала. Больше всего его впечатлила винтовка, которую он вертел в руках и осматривал взглядом ценителя (откровенной жадины и хапуги – в мыслях многих голов вокруг).

Подступив к Ролу почти вплотную, Сангар посмотрел ему в лицо. Не как мужчина – мужчине, а скорее как будто это была скотина на базаре, которую под узду держали. Задержавшись взглядом на перетянутой ране на плече, он выразил некое немое довольство. Мол, дрался – хорошо, заслуживает толику уважения.

«Имя?» – отрывисто спросил Сангар.

По голосу слышно было, что так он всегда разговаривал: в приказном и требовательном тоне, ожидая немедленного выполнения его воли. Как положено повелителям. Не дождавшись надобной реакции от пленного, Сангар подманил жестом со стороны помощника: наугад, не выбирая кого-то определённого. Первый, кто быстрее других вызвался оказать услугу досточтимому, с более оживлённым видом постарался донести до «глупой скотинки» смысл простого вопроса. Хлопнув себе в грудь, он назвал своё имя, затем показал на Сангара, назвал его имя (с подобающим благоговением и воодушевлением, конечно же), а после этого перевёл руки на пленного с вопрошающим видом. Ну? Будешь отвечать или ещё раз повторить?

– Эй, – с промедлением процедил сквозь зубы Рол. – Так меня зовут: Эй.

«Эй? – Губы Сангара медленно расплылись в ухмылке. Ткнув на Миллу, он спросил: – А её?»

– Эй. Её тоже зовут Эй.

«Чёрт, да их тут всех зовут Эй!» – воскликнул Сангар, и вся толпа вместе с ним громко загоготала над какой-то только им понятной шуткой.

«Они, наверное, у себя по числам детей называют! Это тристапервый, это двестидесятый», – издевательски подшутил ещё один умник, которому тоже не терпелось как-то выслужиться.

Приняв ответ как должное, Сангар подошёл к Милле.

– Если ты к ней прикоснёшься, я тебя задушу. Как и этих ублюдков, – холодным тоном сказал Рол.

Когда речь идёт о женщине, мужчины понимают друг друга даже без знания языков, на котором каждый говорит. Проигнорировав предупреждение, Сангар посмотрел в глаза Миллы (как быстро ты их отведёшь, ничтожная тварь?), затем скользнул взглядом вниз и отошёл. Недостойное это занятие для богоизбранных – сцепляться с дикарями из-за какой-то беременной бабёнки. Ведь и он не какой-то самец, которому любую самку оприходовать хочется. Он – !!! (таких и слов нет, чтобы описать его величие).

Следующую пленную держали двое под руки – как и Рола. Миллу только один охранник за рукав держал, да и то больше для порядка, чем в силу необходимости. Сангар цепким взглядом заметил это. Несомненно ему уже расписали подвиги Киры, стараясь не слишком в этом усердствовать – иначе храбрые налётчики выглядели бы как мальчишки по сравнению с ней. С другой стороны нужно было и расхвалить «добычу», чтобы не сочли за дураков.

В том, что Киру крепко держали под руки и она была дополнительно связана по ногам – не туго: так, чтобы могла передвигаться мелкими шагами, но не могла пнуть, – был и другой смысл. Она еле на ногах держалась. На неё с утра приступами находила тошнота, а после езды на повозке и вовсе развезло. Если бы не поддержка, она скорее всего зашаталась бы и свалилась от головокружения. Иногда она поднимала глаза и смотрела мутным взором прямо перед собой, а потом опять опускала их либо закрывала (тошно от вас всех, противных).

Бесцеремонно схватив девушку за подбородок, Сангар властно поднял её лицо, чтобы получше рассмотреть. Краем глаз он внимательно следил за тем, какую реакцию покажет пленный мужчина: дёрнется ли, как быстро и с какой решимостью. По отношению к жене и дочери рефлекс защитника срабатывал мгновенно, здесь же была определённая задержка и медлительность. Младшая сестра? Непохожи. Племянница? Любовница? Соседка? В любом случае – свободная, ибо будь у неё дружок, он бы ни за что её не бросил. Ну а если бросил, то всё этим уже сказано.

Стиснув зубы, Кира крепилась, не желая открывать глаза и смотреть в лицо изверга, виновного в том, что они вынуждены были бросить свой обжитый дом и потерять по дороге любимых людей. В этот момент она поклялась себе, что никогда не посмотрит ему в глаза – даже когда будет убивать. Для неё это не больше чем куча дерьма, от которого не менее отвратительно несло потом и смрадом (они – лесные дикари, а всё же приучены чистить зубы тряпицей, окунутой в травяной отвар, и полоскать рот).

Показав на Киру, Сангар покосился на Рола и спросил, предугадывая ответ:

«Её тоже зовут – Эй?»

Не получив скорого ответа, Сангар посмотрел на Миллу.

– Её имя ты узнаешь в тот день, когда подохнешь, – с такой же прохладцей сказал Рол.

Сангар хамски хохотнул. Ответ был принят.

«Эй! Это твоё?» – Он потряс перед Кирой винтовкой.

«Она что – глухая?» – спросил он охранников, немного раздражённый тем, что пленница не хотела открывать глаза – даже от лёгкого хлопка по щеке (считай себя счастливой – таких нежностей редко кто от него получал).

«Её это ружьё, Сангар, её! – робко ответил охранник, решив не доводить дело до крайностей. – Она всё слышит, просто не разговаривает. С ними (кивнув на родственников) она тоже ни разу не заговорила. Немая, наверное».

Повелитель сурово посмотрел на воина.

«И ты говоришь, что она стреляла? – с ухмылкой сухо спросил он (кто из нас обоих дурак: ты или я?). – Покажи, как далеко! Если ты соврёшь, я отрежу тебе язык».

«С-стреляла, – сглотнув, убеждённо продолжил воин, – правду тебе говорю! Дотуда попадала, вон, где вторая юрта стоит! И из лука стреляла, она сразу три стрелы в руке может держать и так: раз-раз-раз! – одну за другой пускать. Перебежать за другое дерево не успеешь».

Южанин скрючил пальцы и изобразил пустыми руками, как он быстро стреляет из лука. Скорость, конечно, не как у пулемёта, но по отношению к медлительному арбалету весьма внушительная.

«Я не знаю, как у неё это получается, она их как-то между пальцами зажимает. Вообще она дралась не хуже мужиков, как тигрица. И вёрткая, как кошка. Подойдёшь слишком близко, а у неё уже нож в руке. Зарежет в два счёта, как скотину. Сегодня утром – только перевели через реку, дозорные хотели ей поесть дать и руки развязали, – так она сразу заехала ему в горло и в костёр столкнула. Глянуть только успели, как она уже к ножу на земле бросилась. А выглядела такой же вот полудохлой».

Бросить камушек в чужой огород – святое дело. Особенно если он был первым брошен. Не очень красиво – закладывать товарищей, но ведь и они этим не побрезгуют.

Сангар, внимательно слушая, обходил пленную и осматривал её со всех сторон. Да, к девушке с такой соблазнительной фигурой так и норовит подойти со спины и развязать руки. А у неё они были намного крепче связаны, чем у мужика. Понятно – у того плечо ранено, поэтому и так много не сделает, но другой бабе-то руки за спину не стали заводить и связали спереди. А ноги и вовсе оставили свободными. Давно бы уже убежать могла.

Эка занятная вещица: женщина-воин. В жизнь таких не видывал. Злых, сварливых, скандальных – сколько угодно, но воистину хладнокровных убийц, умеющих обращаться с оружием, – ни разу. На указанной воином дистанции ни один арбалетчик не возьмётся с полной уверенностью утверждать, что попадёт в цель. Стоило полагать, что если бы не мешающий лес, то на открытой местности эта дистанция на точное поражение возросла.

Неоднозначно хмыкнув, Сангар прошёлся вдоль охранников, пристально посмотрев им в лица. Не на предмет того, врут или не врут, а скорее – что они умалчивают. Странный это был случай. Когда лесную деревню захватили, всё прошло как по маслу, жертв не было. Так, пару человек отделались лёгкими ранениями. А тут – пол-отряда не вернулось. И это против жалкой горстки мужиков плюс сиё чудо-юдо лохматое.

«Клянёмся, что так и было, как он говорит! – подтвердил другой охранник, заискивающе кланяясь головой. – На других баб с трёх сторон пойдёшь, так они сразу визжать и в бег, как курицы, а эта не боится. Сама в драку лезет. Шайтан в ней сидит, не иначе».

Сангар обладал очень цепким взглядом и знал, что ему в том числе и поэтому боятся смотреть в глаза. По тому, как охранник с покрасневшим носом отвёл глаза, Сангар понял, кто ему этот нос разбил. У каждого героя схватки с тигрицей находились на лице в качестве доказательств царапины. Повелителю даже всматриваться особо не нужно было, ибо когда он подходил к очередному воину, у того рефлективно начинало чесаться или сильнее нарывать больное место. От страха, наверное. Один невольно повернул руку, пряча кровоподтёк от укуса. Другой переступил с ноги на ногу, легонько скривившись – отдавленные пальцы на ступне ныли. Третий почесал шею, на которой верёвка, едва не удушившая его, ободрала местами кожу.

Грозные лесные тяти вели себя сейчас как нашкодившие мальчишки перед атаманом, который строго помахивает плёткой, выискивая, кого первого наказать. Дралась, говорите? Так-так… Физиономии ваши пристыженные царапала? Нескладно тут что-то получается. Вас: десять – сильных удальцов хоть куда. А она: одна – как сладость на ораву голодных. Откуда у неё столько сил? Одного могла исцарапать, с другими просто бы сдалась. За день каждый мог успеть приложиться к лакомству в охотку. И связана действительно надёжно…

Что-то воины от него однозначно утаивали, это Сангар чуял. Ничего, он это узнает. И тогда отрежет кое-кому не язык, а что-то другое. Чтобы не повадно было раньше вынесенного повелителем решения совать руки и другие части тела туда, куда не следует.

Кира гулко кашлянула, пошатнувшись. С трудом сглотнула и опять закашляла. Судорожно согнувшись, она повисла на руке охранника, а затем, не удержавшись, упала на колени. Окружающие с отвращением отводили глаза, чтобы не смотреть, как её рвёт. Некоторые, впрочем, смотрели – с удивлением. А кто-то даже с подозрением.

Грубо откинув спутанные и грязные волосы пленной, Сангар бегло осмотрел её голову с обеих сторон.

«По голове били?» – спросил он строго ближайшего охранника.

«Нет, клянусь, не били! – испуганно начал оправдываться тот. – Она с самого начала такая больная была! Идёт-идёт, а потом вдруг зашатается и падает вот так. Отплюётся, отдышится, и снова встаёт. Не похоже, чтобы было заразным, больше ни у кого такого нету. Мы так её и схватили – она как раз в одного из нас нацелилась, а потом вдруг обмякла и так по дереву и сползла на землю. Ну мы тут же и набросились втроём. Два патрона у неё оставалось, так что двоим из нас крупно повезло».

Сангар, пристально посмотрев на Миллу, которая дёрнулась было к упавшей Кире, но была сдержана охранником, подозвал одного из своих приближённых и отдал ему какое-то краткое распоряжение. Тот в свою очередь махнул в толпу, та задвигалась, передавая приказ и пропуская исполняющего, и уже скоро ему протянули бадейку с водой. Избранный Сангаром воин, который в силу своего хмурого вида скорее годился на роль грозного атамана, набрал ковшом воды и приставил к губам больной, предлагая сполоснуть рот и попить. Оставшись довольным тем, что та не стала разыгрывать чрезмерно гордую и приняла столь добросердечное предложение, он уже вознамерился было обмыть лицо пленной (гляньте, какой заботливый мерзавец), набрав в пригоршню воды, но был остановлен охранником.

«Не делай, дорогой, она укусит! Не обманывайся её слабым видом, если её сейчас развязать, она на первого попавшегося набросится».

Немного подумав и заглянув в бадейку, воин отошёл чуточку назад и выплеснул всю оставшуюся воду в лицо пленной. Каков, а? И умыл, и целым остался! Воин с задорным выражением развёл руки. Лучше тебе, дорогуша?

Толпа вновь загоготала. Воин приподнял бадейку, показывая на неё двум другим пленным. Не желаете ли, дорогие гости, тоже освежиться? В два счёта обустроим, воды тут предостаточно. Свежей, ледяной, недавно из речки в бочонке привезли.

Кира, отфыркавшись и откашлявшись, с трудом встала. Путы мешали ей выставить ногу, чтобы опереться на неё, а руки тоже были связаны – благо охранники помогли, подхватив под руки (благодарю, я обязательно вам отплачу когда-нибудь за всё разом). Вода промочила всю одежду сверху и стекала по телу, щекоча. Как охотно она бы сейчас искупалась в реке! До другого берега. Вместе со всеми желающими разбить себе головы и захлебнуться в бурных потоках. Как вам такая забава, не слабо?

Воин отдал бадейку доставщику воды и махнул охранникам, которые поддерживали Киру, приказывая следовать за ним. Покрепче подхватив пленную, они повели её за ним. Других двух пленных уводить следом за ними не намеревались, из чего следовал вывод, что их разводят и, возможно, навсегда.

– Стойте! – взволнованно крикнула Милла. Дёрнувшись и будучи удержанной охранником, она умоляюще протянула связанные руки к Кире. – Пустите меня к ней, она больная! Пожалуйста…

Не зная, как объяснить южанам свою просьбу – которые и не особо горели желанием её понимать – она обратилась к Сангару, который изучающим взглядом наблюдал за ними.

– Сангар… Пожалуйста!..

Милла показала на себя, а затем на Киру. Неоднозначный жест, который можно было иначе истолковать.

«Она за ней ухаживала и кормила её, – объяснил охранник, который понял суть просьбы (он же, кто раньше других понял роль Миллы). – Она безвредная, мы руки ей на привалах развязывали, она сама потом даёт их связать».

Что-то хитрое задумав, Сангар неспешно подступил к паре пленных. Державшие Киру охранники остановились по команде и ждали окончательного решения повелителя. Больная, которая чувствовала себя после омовения заметно лучше, так и продолжала смотреть вниз, не поднимая взгляд.

«Вы убивали моих людей. – Теперь Сангар разговаривал с Ролом холодным тоном сквозь зубы. – Вы должны заплатить за это! Это были хорошие воины. Мои воины! – Сангар стукнул себя кулаком в грудь. – Все знают: Сангар справедливый хан! Вы храбро сражались, поэтому я предлагаю хорошую сделку».

Сангар снисходительно позволил всё тому же помощнику перевести смысл сказанного на язык жестов и кривляний, которые вызывали благосклонные смешки в толпе. Слово «убивать» было понятным образом заменено на жест «стрелять», под «людьми» подразумевалась толпа, заключительное выражение спрашивало: «Почему?». Почему вы, такие нехорошие, напали на нас, хороших? Мы ведь только поговорить с вами хотели, а вы сразу драться. Посмотрите на этих храбрых молодцев, как вы их искалечили (охранники старательно лепили их себя невинно пострадавших), разве это по-дружески? Эх, вы!..

«Эй, это твоя жена? – продолжил Сангар. – Она стреляла в моих людей?»

Не дождавшись ответа (чего и следовало ожидать), Сангар обратился в охраннику Миллы:

«Она стреляла в кого-то из вас?»

Нерешительно переглянувшись с товарищами (закладывать эту добрую душу или сбить ей цену, что ваши хари скажут?), охранник торопливо ответил:

«Да, кажется, один или два раза… Но она ни в кого не попала. Она и не умеет стрелять. Он ей арбалет заряжал, а она больше от испуга наугад спускала по ногам».

Сангар прошагал перед пленённой супружеской парой важной походкой судьи взад-вперёд, затем снял закинутую за спину винтовку и протянул им.

«Это ваша вещь. Я не вор, чтобы просто забирать добро у других. Это очень ценная вещь, мы можем обменяться: оружие или её свобода. Она сможет жить с нами и её никто не тронет. Слово Сангара!»

Переводчик быстро нашёл, как это объяснить: вытащив нож, он приставил его под путы на руках Миллы. Предоставленный выбор вкупе с вопрошающим ожиданием даже полный дурак быстро понять способен. Повелитель посмотрел проницательным взглядом торговца на Рола. Не заметив на его лице должной решимости, он протянул винтовку Милле. Не бабское это дело – принимать важные решения, но справедливости ради следует дать ей эту возможность. Кто вас, северян, знает – может у вас бабы в семье главные?

Милла с отчаянием на лице посмотрела на мужа и на племянницу, суд над которой, очевидно, уже был свершён. Из глаз у неё текли слёзы. Не выдержав первой, она шмыгнула носом, сглотнула ком в горле и утвердительно кивнула, показывая на свои руки.

– Прости… – шепнула она еле слышно, закрыв глаза и беззвучно заплакав.

Выбор был сделан. Получив одобрительный кивок от повелителя, южанин разрезал путы на руках пленной и снял их. Охранник отпустил рукав и отступил в сторону. Помощник демонстративно развёл руками: всё – ты свободна! Разве он не велик, наш повелитель? Благодари его за такую милость, мы всего лишь покорные слуги. Точно решила, не передумаешь? А то вас, баб, порой не поймёшь: сначала скажете так, а через минуту что-то другое. Если что, верёвки всё ещё тут.

Сангар закинул с довольным видом винтовку за спину. Хороший сегодня выдался день, такую выгодную сделку провернул! Не удостоив Миллу взглядом, он опять подступил к Ролу.

«Эй! Сколько ты убил людей?»

Охранники быстро переглянулись.

«Трёх он ранил. Он тоже плохо стреляет, и потом у него плечо порезанное было».

Грубо притянув охранника за ворот, Сангар рявкнул ему в лицо:

«Куда тогда остальные делись, а?! Если он только трёх ранил? Вас было тридцать, а привели вы троих! Ты хочешь мне – Сангару! – сказать, что она одна убила половину из вас?»

Воин испуганно заморгал и покосился на обвиняемую в столь великом подвиге, на который в этой толпе не каждый способен был. Разве что на словах.

«С ними ещё двое были. Они разделились, чтобы нас запутать, и мы тоже разделились. Мы с другой половиной потом больше не встречались и думали, что они уже вернулись. Один из них был крепким бойцом, он с ней ружьём менялся и тоже хорошо стрелял. Они и похожи, я думаю, что это её отец. Если бы они были вдвоём, их бы никто не одолел. Они как лесные духи – раз, и их нет! А потом раз – и бьют откуда-то со стороны! Правду говорю! Если бы её с ними не было…»

Охранник многозначительно покосился на беременную Миллу. Недосказанную часть фразы нетрудно было додумать.

«…мы бы пришли с пустыми руками и нам было бы стыдно показываться тебе на глаза, Сангар. А так мы принесли тебе два подарка. – Воин показал на винтовку за спиной повелителя и на чудо-юдо лохматое (и полумокрое). Заискивающе осклабившись, он добавил для пущей убедительности: – Она правда здорово дерётся. Нам её жалко было бить, а убивать мы её и вовсе не хотели, поэтому она многих из нас перебила. Посмотри – у неё коготь на поясе висит, чтобы арбалет заряжать. Она его с убитого сняла, потому что у неё стрел для лука больше не осталось. И она знает, как его использовать. И ножом швыряется. Я никогда не видел, чтобы бабы по-настоящему могли сражаться, как она. В ней много силы».

Сочтя слова воина достаточно убедительными, Сангар отпустил его ворот. Подарки были действительно ценными. Один из них уж точно. Поправив винтовку, Сангар вернулся к прерванному разговору с пленным.

«Эй! Ты будешь жить вместе с нами, но должен будешь отработать за тех, кого мы потеряли по твоей вине. Если ты постараешься, то твой ребёнок будет жить свободным и ему не надо будет расплачиваться за тебя. Мы дадим ему дом и семью, а твоя жена может остаться ему матерью. До той поры, пока ты не начнёшь делать глупостей».

Рол ничего не ответил. Охотней всего он бы плюнул этому самозванцу в лицо. Даже если бы они понимали друг друга, тут любые слова были излишни. Посмотрите только, какой справедливый судья, всем курам на смех! Ещё и считает, что они дёшево отделались. Попроси сейчас глоток воды, чтобы пересохшее горло смочить, так и это в долг запишет и взыщет. Так волк с овцой в басне торговался, привязав её в лесу к дереву. Хочешь, мол, чтобы я тебя сейчас съел или отпустить в долг? Слово волка, что не задеру сразу и дам ещё побегать! До опушки.

«Волк» осклабился и, довольный собой, направился озвучивать третьей «овце» своё судейское решение. Милла в это время, справившись с растерянностью (её что – действительно отпускают или только для виду?), выпросила жестами воды (несложное дело: показать на бадейку в руках одного из воинов в первом ряду) и поспешила первым делом напоить мужа, пока его не успели увести. Сейчас перед ней стоял ещё более трудный выбор, который она должна будет сделать: либо остаться с Ролом, либо упросить – да хоть и на коленях! – чтобы позволили быть с Кирой.

– Иди с ней, ты ей нужнее, – тихо сказал Рол, утолив жажду. – Не переживая за меня, до сих пор не убили. Как-нибудь справлюсь.

Охранники не торопились разнимать пару, которая обменивалась прощальными словами, с любопытством ожидая следующего акта судейства над овечками. В данном случае: над тигрицей. Очень занимательный случай. Можно открыто сказать – уникальный. «Волк» не стал ещё раз обходить подсудимую, чтобы заставить её посильнее нервничать (первый раз не подействовало, к чему тогда такая честь?). Подходить вплотную тоже не стал (недостойное повелителей это занятие – липнуть к бабам, будь они хоть трижды привлекательными; они должны к нему липнуть и безумно радоваться, если он на них посмотрит). Остановившись в шаге, он ещё раз пристально изучил подсудимую взглядом. Если сравнивать её с другой «овцой», то она отличалась от неё, как белая от чёрной. Одета в такую же юбку, какие носят здешние лесные дикари: из плотной материи, простую одноцветную (землисто-зелёный, серо-чёрный и коричневый – это были самые ходовые тона), но на этом сходства заканчивались. Рубаха по фасону выглядела скорее мужской, чем женской, и была надета навыпуск. Поверх крепкий ремень – тоже скорее мужской, на котором висела трофейная гафа и пустой чехол от ножа. Там, где кожа открыта, заметны царапины и синяки. Нелегкая эта работа была для храбрых молодцев – скручивать тигрицу, не применяя силу кулаков. Промокшая от выплеснутой воды рубаха липла к груди, обрисовывая аппетитные женственные контуры: не большие, но и не слишком маленькие – в самый раз, чтобы ладошку наполнить. Живот ниже ремня не выпирал (тоже в самый раз, как и талия в целом), но определённые черты в поведении наводили на некие подозрения. Это надо будет первым делом выяснить, ибо значительным образом влияло на ценность «подарка». Дышала пленная ровно, не выдавая волнения.

«Эй! Ты должна будешь отплатить за всех тех, кого вы убили. Мои воины сказали мне, что вас было больше, и если бы другие не оказались такими трусами, то они могли бы перенять часть вины на себя и тебе не пришлось бы тогда за них расплачиваться. Ты крепкая и здоровая, мы дадим тебе отдохнуть, а потом ты родишь для нас сыновей, таких же храбрых. Столько, сколько убила наших».

Окружающие захихикали, прикрывая рты, и залыбились, проникаясь сказанным. «Для нас» – значило именно это, иначе Сангар бы сказал «для меня». Вот это подарок так подарок! На такое великодушие способен только самый великий повелитель всех времён и народов. Если хорошенько посчитать, сколько она убила (обязательно будет сделано, включая раненых, ибо покушение на жизнь равно убийству), то веселья всем надолго хватит. Вопрос был теперь только в том, сколько Сангар сочтёт нужным для отдыха. С женщинами в стане южан было негусто – а утех с ними хотелось всем. Хотя бы иногда. Следовало ожидать, что Сангар захочет первым «от имени всех» выразить своё желание зачать будущего сына, но в силу того, что у него недостатка в наложницах не было, то он быстро передаст «подарок» в руки своих лучших подхалимов. А там он пойдёт по рукам направо и налево. Азартным игрокам в кости уже можно было потирать в предвкушении руками.

Переводить решении судьи никто не вызвался, ибо пленная и глаз поднимать не желала, упрямо смотря вниз и, видимо, намекая этим, что смотреть ей в глаза можно только стоя на коленях. Поединок лесной владычицы против повелителя – так это следовало понимать. Сангар снял винтовку и тряхнул ею перед пленной.

«Или ты будешь покорно служить мне и пойдёшь вместе с нами. Я ценю своих воинов как десять ваших. Когда ты расплатишься за все долги, будешь свободной».

Несколько человек тихонечко присвистнули. Вот так предложение! Ай да Сангар, ай да хитрый лис! Подумай хорошенько, девка, и прими во внимание, что сей бравый муж обычно с девками вообще не торгуется! Только торгует ими (святое дело, а уж на благо войска тем паче). Выбор за тобой.

Помощник немного склонился, пытаясь заглянуть в лицо пленной, которое частично было скрыто под свисающими волосами. Не дождавшись реакции, он пожал плечами и посмотрел на повелителя. Шайтан её знает, может она действительно немая? Надо будет проверить. Не такой уж и важный изъян, учитывая все остальные прелести (облапать глазами и спереди и сзади все уже вокруг успели, и не раз).

Закинув винтовку за спину, Сангар небрежно кивнул охранникам. Когда они начали разворачиваться в обратную сторону, чтобы увести пленную, один из них вдруг споткнулся и упал на четвереньки, едва не сбив своего повелителя. «Растяпа! – можно было сейчас насмешливо гаркнуть. – Смотри под ноги!» Никто в этот момент не обратил особого внимания на то, что нога пленной была намеренно подставлена – путы не позволяли ей со всего размаху пнуть, но полшага иногда бывает для подножки достаточным.

Неудачник быстро понял свою оплошность. За прошедшее время, пока Сангар разговаривал с Миллой и Ролом, Кира вела себя как присмиревшая овечка, заставив охранников немного расслабиться. Они, вероятно, полагали, что она не решится среди такого скопища людей напакостить. Напрасно. Второй охранник вскрикнул вслед за первым. Он сначала подумал, что его товарищ нечаянно споткнулся, и когда пленная тоже начала внезапно падать, то обхватил её руками, удержав на ногах. От неминуемого падения он её спас – товарищ в добавку неудачно запутался ногой в верёвке и потянул зачинщицу за собой, – и в награду получил в придачу к тесным обниманиям жгучий укус в плечо. Отпрыгнув (так и норовит сказать: как укушенный), он с болезненной гримасой прижал рукой больное место.

Раззява в пыли, испугавшись гнева повелителя, рассерженно хлопнул рукой по земле, и истошно заголосил, кланяясь:

«Шайтан! Это шайтан, а не баба! Она специально выждала, хотела, чтобы я на тебя упал. Извини, Сангар! Не уследил!»

Кира сухо сплюнула в сторону и гулко хохотнула со злорадством, мотнув головой, чтобы откинуть волосы с лица (не ты ли, дружок, первый начал эти игры с верёвками?). Есть ещё желающие приласкать тигрицу? Примерно то же самое выразил и укушенный, с чувством махнув на пленную рукой и пнув травинку, чтобы спустить злобу. Не первый раз. Но дай бог, последний. В жизнь он больше к ней не подойдёт, разве что прикажут.

Вот вам, любуйтесь: связанная по рукам и ногам, больная, а всё-равно двух обдурила. Итог: один на земле, один прокушенный рукав, под которым назревает очередной кровоподтёк. А сама каким-то чудом изловчилась на ногах остаться, продолжая как ни в чём не бывало горделиво смотреть себе под ноги.

Толпа, заскучавшая было на минутку, загоготала над двумя недотёпами и захлопала в ладоши, выражая пленной похвалу. Вот таким должен быть настоящий воин: никогда не сдаваться и драться до последнего вздоха, смеясь опасности в лицо.

«Эй! – крикнул укушенный южанин Милле. – Иди, отведи её!»

А та только того и ждала, нерешительно перетаптываясь в стороне и не зная, как напроситься, чтобы её пустили сопровождать Киру. И надо было очень. Давно уже. Сил еле хватало терпеть, чтобы не осрамиться при всех, а тут ещё столько волнений пережить пришлось.

Рола уводили в одну сторону (он тоже усмехался – на большее сил не было; как отдохнёт, так обхохочется вдосталь), Киру – в другую. Милла послушно засеменила к племяннице, подхватила её под локоть и повела за провожатыми. Осторожно, чтобы одна не споткнулась, а другая не расплескала содержимое мочевого пузыря, сдавленного ребёнком в чреве (умоляю, малыш, не бузи и ты, побереги бедную маму!).

Сангар, сложив руки на груди, смотрел им вслед с довольно смешанными чувствами. Гнев с одной стороны был бы уместен, чтобы поставить заносчивую деваху на место (у его ног, лбом к земле). Ведь она не просто сдуру напакостила, а действительно подгадала момент, чтобы показать ему, Сангару, что она обо всём этом думает. С другой стороны выместила свою злобу на других и сплюнула в сторону, а не повелителю под ноги. Мол, вот какая настоящая котировка твоих людей: десять олухов за одну северянку. И это за обычную, а перед тобой, неуважаемый, очень необычная. Если ты уже опускаешься до торгаша, то следовало задуматься над тем, не окажется ли цена слишком высокой для тебя.

Лицо прихвостня Сангара скорчилось в гримасе «ничего себе даёт». Что думает хозяин на этот счёт? Ведь это открыто брошенный вызов. Недостойное великих повелителей дело – вступать в поединок с бабой, – но такую наглость нельзя оставлять безнаказанной. Так глядишь, и другие обнаглеют и вообще всякое уважение потеряют.

Вздёрнув подбородок и погладив бороду, Сангар деловито показал рукой вслед уходящим и воскликнул воодушевлённо:

«К нам самого шайтана привели! А! Сам всевышний привёл меня сюда, чтобы усадить шайтана в клетку! Хвала вам, воины Сангара!»

Под общий смех повелитель с гордостью стукнул себя кулаком в грудь. И себя возвысил, и людей рассмешил, и бедняг-воинов похвалил. Да будет так, как он сказал! Сломить гордую женщину – не просто соблазн, это дело чести любого мужчины. Ничего, придёт день, и эта тигрица у него с рук есть будет, ластясь к коленям, не зовись он великим Сангаром! Слово волка!

*****

Первый снег в этом году выпал рано, половина осенних листьев ещё с деревьев опасть не успела. Это явление оказалось настолько неожиданным, что все видели какое-то предзнаменование, истолковывая по-разному. Кто-то считал верной приметой к суровой зиме, кто-то – к жаркому лету в следующем году, кто-то – к грядущему богатству. У кого на что фантазии хватало.

Осень шла до этого дня размеренным шагом, красочно раскрашивая леса, и дала всем возможность насладиться последним теплом бабьего лета. Дождей на радость землекопов выпало мало, поэтому строительство казарм в достаточном количестве для войска можно было считать выполненным в срок. Постарались на славу общими усилиями. Юрт было немного – их привезли с собой только семьи кочевников, – да и не шибко вместительными они были. Даже на четверть войска не хватило бы. Кто располагал средствами и влиянием, выторговал себе лишнюю, все остальные должны были как-то сами думать о том, как они будут зимовать. Летом можно пожить под открытым небом, не особо горюя. Дождь польёт – спрячешься под телегой или деревом с щитом над головой вместо зонтика, а промокнешь – тоже не велика беда, обсушишься позже у общего костра, травя шуточки с друзьями. Но с затяжными осенними дождями, а уж тем более – зимней вьюгой – шуточки плохи. Посему решено было выкопать длинные котлованы по грудь глубиной и накрыть их двухскатными крышами. Донельзя простая конструкция, дюжина отъявленных дураков и та за неделю справится – знай только, напоминай им каждый день, что им в этой яме жить куда приятней будет, чем в сугробе снега на замёрзшей луже осенней грязи. Пленные мужчины усердствовали в меру своих сил, приговаривая про себя, что роют будущие могилы своим «доброжелателям». С горечью, ибо не знали, кто способен будет одолеть такую огромную орду, которая однозначно готовилась к войне – по-всему, в следующем году, как только подсохнет земля. Знали бы раньше, ушли своевременно из лесов в крепость севернее. Кто-то ведь и предупреждал, кто-то и уходил, но это были единичные случаи. Большинство жителей лесных деревень решили ещё подождать до осени, а там с первыми холодами уйти на зимовку в более надёжные края. Вот и дождались.

Южане старались вести себя миролюбиво. Они руководствовались правилом сильнейшего, оправдывая им свои доброхотные намерения, и не упускали случая, чтобы похвалиться перед жалкими пленниками своими доблестными достижениями и ещё более амбициозными намерениями, а заодно в очередной раз предложить перейти на более надёжную сторону. Мол, делов-то – послужите годик-два, зато потом будете свободными. Не хотите – как хотите, ходите дальше в оковах, копайте землю. Мы над вами так или иначе властвовать будем – миром не захотели пускать к себе, подомнём под себя силой. Зиму вот только переждём. Не любим мы при морозе по сугробам лазать, не привыкшие к такому после родных тёплых краёв.

Солнце в день раннего снегопада осветило округу, продравшись запоздало сквозь серое полотно туч, и, должно быть, так же ахнуло от изумления, как и люди поутру. Холодный ветер, дувший уже второй день, за ночь заволок небо тяжёлыми тучами; снега выпало немного – припорошило всего в палец толщиной, но этого было достаточно, чтобы выбелить все просторы до самого горизонта. Стоило только солнцу встать из-за вечноснежных гор (туда наверняка ветер-пастух гнал своё стадо по небесным лугам), как снежок начал таять. К вечеру от него почти ничего не осталось и только под ворохом опавших от налипшей тяжести листьев можно было ещё наскрести горсточку мокрых крупиц.

Но сейчас было утро, и люди, веселясь и дурачась, бросали друг в друга снежки. «Прямо как дети!» – с умилением думало солнце, смотря на них сверху. Дети, кстати, тоже не упускали случая лишний раз повеселиться. Многие южане – и не только кочевники – пустились завоёвывать чужие земли вместе со своими семьями. Сангар, великий хан, благосклонно разрешил, слава ему небесная. Ещё и необъятные земли в награду за службу обещал. Не степные, иссушенные зноем и ветрами, не каменистые на голых склонах гор, а плодородные – с лугами, покрытыми сочной травой, и лесами, где живностью кишмя кишит. И ведь не соврал. Вон – гляньте только вокруг! Хочешь есть – сходи в ближайший лес, да поймай себе зайчишку. Хочешь пить – сходи к реке, да зачерпни горсть чистейшей горной воды. И камни собирать нет нужды, чтобы слепить лачугу – пойди наугад в любую сторону, обязательно упрёшься вскоре в сплошной лес. Руби и строй на здоровье. Рай да и только.

Солнце полюбовалось природным пейзажем, который на выбеленном снегом фоне казался ещё более насыщенным красно-желтыми тонами, а затем выследило пару зверей в окружных лесах. В одном месте семейка диких свинушек рыла землю, в другом косули прытью бежали через лес, заприметив стаю рыскающих волков; белки огненными всполохами мелькали то там то сям по стволам деревьев, суетливо закапывая в листве под снегом последние запасы на зиму; с озера шумно поднялся косяк уток, направляясь неизвестно куда. Да, дорогие пташки – кто ещё не успел улететь на юг, тому самое позднее теперь следует об этом серьёзно задуматься! Зима уже на пороге. Медведи – вам пора подыскать себе берлогу для спячки! Еды вам ещё хватит, чтобы нагнать немного жирка, но ненадолго.

Люди – не забывайте между нашедшим весельем, что вам тоже следует поторопиться с некоторыми делами! Делу время, а потехе час – как вы любите говорить. У вас ещё не все избы срублены и крыши плотно крыты. Как польют дожди, бестолку будет грязь в ямах ногами месить.

Перед одной из казарм на заснеженной земле сидела женщина, склонив голову. Когда солнцу удалось заглянуть ей в лицо, то оно увидело, что женщина горько рыдает, протягивая в отчаянии руку.

– Отдайте мне его, это мой ребёнок… – твердила она умоляюще сквозь всхлипы.

Случайно проходивший воин подошёл к ней и, склонившись, поинтересовался причиной её горя.

– Милла. Милла меня зовут… – отвечала она отрывисто, продолжая рыдать.

Кое-как – скудным набором слов и жестами – оба пришли к некому взаимопониманию. Солнце, заглянув в лицо мужчины, увидело крайнее неодобрение. Через минуту после того, как он спустился по ступеням и решительно вошёл в двери казармы, его грубо вытолкнули назад. Встав со ступеней ещё более рассерженным, он не стал дальше ругаться и направился долой. Вскоре он вернулся с компанией других мужчин, которая резким тоном вызвала проказников из казармы, не найдя в картине с плачущей на грязной земле пленнице ничего весёлого. После недолгого скандала всё закончилось тем, что ей всучили в руки младенца, тем самым успокоив. Трепетно прижав его к себе, женщина теперь рыдала от облегчения, благодаря своих заступников. Мир не без добрых людей.

Из всего случившегося солнце поняло то, что у неё отобрали ребёнка, требуя сказать настоящее имя. Чьё – ясное светило не поняло, ибо не особо прислушивалось к разговорам. С одним оно было согласно – что это гадкая шутка и негодники заслужили наказания. Им ещё радоваться стоило, если никто не донесёт про этот случай до Сангара. Самоуправства подчинённых тот терпеть не мог, а тут ещё налицо нарушение данного им этой женщине обещания. Он и без того пребывал в последние дни далеко не в лучшем настроении, так что безудержная ярость повелителя будет естественной реакцией. Что это значит, олухи и сами должны понимать.

С умилением проводив счастливую мать взглядом, солнце внимательно осмотрело крышу здания, откуда вынесли младенца, надеясь найти щелку, чтобы заглянуть внутрь. Там, кажется, похитители прячут суженую лесного духа. Он жаловался, что давно не видел её. Трудно ему выследить её – зверем в большое селение не зайдёшь, ибо обязательно убьют и будут рады лёгкой добыче, – а пташкой много через открытые проёмы окон в сумрачных помещениях не разглядишь. Тоже опасное дело, ибо подростки-сорванцы с большой охотой брали любых птиц на прицел самодельных арбалетов. Стреляли они притупленными болтами, чтобы, промахнувшись, ненароком не поранить собственных людей, но этого хватало, чтобы перебить птице крыло или голову. Раненных пернатых сорванцы дарили девочкам вместо цветов, а те, разжалобившись, пытались выходить безнадёжных пациентов. Ишь какие добросердечные охотники, прямо все в своих отцов.

Последний раз солнце видело пропавшую лесную владычицу несколько дней назад. Тогда люди тоже изрядно веселились, устроив какой-то праздник. Это как раз был предпоследний день бабьего лета, когда даже нагишом под солнцем не зябко было сидеть. Такой её, кстати, и явили солнцу: нагой, прикрытой только в двух местах шкурой. Она лежала с закрытыми глазами на повозке, привязанная по руками и ногам, разведёнными в разные стороны, и не двигалась. На лице и теле видны были ссадины со свежими кровоподтёками, но в целом девушка была живая, солнце в этом не сомневалось. Её несколько часов возили по селению и под конец стащили и унесли, совершенно безвольную, под эту вот крышу.

Забавный праздник. Пару столетий назад люди почти по всей планете устраивали осенью праздник урожая. Благодарили солнце, показывая самые лучшие плоды, и жгли в честь его большие костры из соломенных сооружений. Потом про всё это забыли, по меркам людей – надолго, но теперь, видимо, опять вспомнили хорошие старые традиции. Мужчины, которые толпились вокруг повозки с девушкой, расхваливали её как только могли и торговались между собой за право потрогать её. Но никакие из тех рук, которым дозволено было погладить тело в разных местах, запустив их и под шкуру (особенно охотно туда), не ласкали девушку так нежно, как солнечные лучи. Уж они точно не упустили ни одной клеточки кожи, расцеловав её любвеобильно с головы до пят. Спину только не дали поцеловать. Жаль, ведь ей это так нравилось. Не слушая весёлого гомона мужчин, солнце шептало девушке в уши самые приятные слова, которые когда-либо слышало из уст людей, но та так ни разу и не улыбнулась. Ну да ладно, и без этого праздник можно было считать удавшимся. Солнце, в любом случае, чувствовало себя польщённым, ведь люди ему показали самое лучшее, что имели. И лесной дух с облегчением вздохнул, когда попозже узнал новость – беспокоился, всё ли с ней в порядке. Переживал он и тосковал, сетуя небесному светилу, что проворонил своё счастье в нужный момент. Бывает. Ничто в этом мире не совершенно, и лесные духи порой дают так же маху, как и люди.

Обернувшись в сумерках в волка, лесной дух ночью долго выл под Стрижиной Горой на луну, клятвенно обещая ей, что никогда больше не даст возлюбленную в обиду. Вспорхнув в лунном свете мотыльком над деревьями, через миг помчался болотной совой над марью, через другой петлял зайцем в траве между деревьями, через третий кружил в шумной стае летучих мышей у подножия высоких гор. И так метался в пылу дикой охоты дни и ночи напролёт до исступления, уснув с приходом зимы медведем в горной пещере. Пошли снега, похоронив под собой никем не найденные трупы, которые лес в скорби осыпал букетом осенних листьев. Ударили морозы, затянув лесное озеро под Стрижиной Горой толстым слоем льда; только в центре озера осталась полынья, у поверхности которой плавали рыбы, хватая ртами воздух, а подо льдом вытекающего ручья продолжала пульсировать жилка воды. Жизнь словно остановилась и только неуступчивая горная река продолжала бушевать – пусть и с меньшей силой, чем летом, – не давая заковать себя в плен льдов и упрямо вгрызаясь потоками в замёрзшую кромку берегов.

Недалеко от моста в двух шалашах сидели дозорные и, нахохлившись под шкурами, грелись у огонька. Скучное занятие, ибо после давней вылазки южан на другой берег северяне не показывались на глаза и не пытались как-то отомстить за похищенных жителей деревни. Теперь они тем паче не рискнули бы ступить даже шагу на совершенно обледенелый мост, а обстреливать дозорных – мелкая пакость, которая никому ничего не даст. Поэтому если дозорные смотрели за берегом реки, то больше надеясь увидеть там какого-то зверя. Хоть какое-то развлечение для глаз.

Неделю-две там ворон повадился на деревьях сидеть и так же от скуки наблюдать за людьми. Днём покаркает, погуляет степенным шагом хозяина по снегу, выискивая что-нибудь съедобное, разомнёт крылья, а с приходом темноты опять усаживается то на одной макушке дерева, то на другой. После его исчезновения через пару дней косяк оленей привал устраивал, отдыхая от волчьей травли. Заприметив людей на другом берегу, копытные в тот же день ушли.

Когда приходила смена, дозорные оживлялись. Разговаривали, делились новостями: что здесь было (да ничего, ворон и тот от скуки, наверное, подох) – чем в стане народ развлекается (да ничем особенным – жмутся в землянках у печей и играют в кости на то, кому проход от снега чистить, да кому за свежей водой идти). Отдежурившие уходили, пришедшие занимали их места, ёжились и грели руки. Холодно, брр! Чтобы через время не заснуть вместе, рассказывали друг другу разное из прошлой жизни – как оно было по ту сторону южных гор и как оно теперь по эту. Вспоминали дорогу, которая была долгой и не без трудностей. Кому-то суровая зима была не в новинку (ты, вот, друг, послушай, как у меня на родине в горах было!), а кто-то изрядно тосковал по жаркой пустыне. Человек – он живуч, везде найдёт себе пристанище. Нравится али нет – весьма занятный вопрос. Сейчас жалуется на одно, а покинет обжитое место, уйдёт в другое – будет уже с теплом вспоминать. Сделает одно с убеждением, а через время начинает сомневаться, правильно ли поступил.

«Нехорошее у меня чувство, скажу вам! – говорил один из дозорных, поглядывая на протоптанную дорожку к стану. – У меня уже тогда под ложечкой сосало, просто я молчал. Все радовались, ну и я радовался».

Дозорный потёр шею. Привычка. Друзья знали – откуда. В подарок досталась от одной персоны, едва не удушившей его. Знали и то, что парень был не в меру суеверен. У каждого свой таракан, как говорится.

«Хотите смейтесь, хотите нет, но погода тогда осенью не случайно испортилась! Это был знак. На беду мы её привели, правду говорю! Она всех нас когда-то загубит, а тех, кто её лапал, в первую очередь… Посмотрите, какая живучая оказалась! Она ведь и в лесу с нами тоже до последнего грызлась, не сдавалась. Об заклад бьюсь – подсунь ей сейчас нож, так она ночью мигом очухается и всех в доме тихонько перережет! Шайтан, он такой – никогда не спит, всегда следит за тобой».

Дозорные в обеих шалашах в молчаливом согласии посмотрели на заснеженный лес на другом берегу реки, вспоминая давние происшествия. И у них было нехорошее чувство. Такое, словно кто-то беспрестанно следил за ними глазами хищника. Не выдержишь – встанешь, выйдешь из шалаша, чтобы заодно немного тело размять, округу осмотришь – никого, ни одной души. Снег да снег кругом. Взбодришься на морозе, придёшь назад – чаю горячего попьёшь, закусишь сухариком, – а чувство всё-равно не проходит. И сколько ни разглядывай лес на другом берегу, ничего подозрительного заметить не удаётся.

Вся горе-компания лесных тятей давно уже договорилась никому не рассказывать больше того, что уже было ими сказано. Себе на благо. Остальные-то из отряда так и не вернулись. Много чего можно было предположить: что полегли – то ли от отряда северян, то ли от одного воина, который неутомимо выслеживал и преследовал своих врагов; что сдались в плен; что заблудились; в конце концов даже такую глупость, что они боятся вернуться и поэтому решили перезимовать в ограбленной лесной деревне.

Уважительная причина была: девчонку ведь так и не поймали. Убежала – и это от оравы взрослых мужиков! Позор да и только. Двух из пистолета ранила, заставив остальных быть более осторожными. Тоже оказалась не глупой, как поначалу показалось. Юркнула в кусты за холмом, а потом, наверное, по дну оврага в другую сторону крадучись ускользнула, пока они по склонам лазали, надеясь найти её там или высмотреть в лесу. Так и сгинула бесследно. Ни девчонки, ни пистолета – а ведь знатная была бы добыча.

Тот отважный северянин, которого они считали отцом девчонки и шайтан-девки, на её поиски, очевидно, ушёл, ибо после побега первой его больше не было в рядах маленького отряда. Да поможет ему лесной дух найти свою дочь! Не такие они подлецы, как некоторые, чтобы желать здешним людям только зла и изгаляться над ними в меру своего больного самолюбия.

Лесной дух, кстати, следил за дозорными глазами рыси, притаившейся в некотором отдалении от берега. Она уже с раннего утра там сидела на могучем дереве, оставаясь незамеченной – расцветка меха идеально сливалась с корой, а у людей не такое острое зрение, чтобы отличить лесную кошку. Оттого они и чувствовали эту неопределённую нервозность, то и дело внимательно осматривая местность и не находя явных причин. Вечером вновь повалил снег. Замельтешило в темноте бесчисленное множество снежинок, которые падали с тихим шуршанием на старый снег. Спрыгнув с дерева, рысь прошла к мосту. Постояла немного, чутко вслушиваясь, что делают люди в двух шалашах (продолжали дремать), а потом осторожно потрогала лапой настил моста. Скользко. Но пройти можно, нужно просто распустить когти. Для человека – опасно, разве что ползти на четвереньках, для рыси – сущий пустяк.

Осторожно, шаг за шагом, большая кошка перешла мост, сразу за ним свернув направо, прочь от шалашей. На твёрдой почве она сразу пустилась в бег, иногда останавливаясь и оглядываясь – не преследуют ли её? Спасибо тучке за снег! Он как нельзя лучше скрыл кошку в темноте и вскоре полностью заметёт оставленные следы. Когда люди будут утром делать свой обход, то уже ничего не увидят, а если у кого-то из них будет в голове стоять волшебная картина с рысью на мосту под ночным снегопадом, то он посчитает, что ему это в полудрёме примерещилось. Пусть на своё здоровье толкует как ещё один знак. Тоже дозорные… Был бы на месте рыси шатун, он разодрал бы всех, кто не успел убежать от ужаса.

Самое главное лесной дух узнал: его суженая была жива. Через ночь наступит новолуние – время, когда можно переродиться в Лунного зверя. Непростая задача, ведь этого не случалось уже так много столетий. Это вам не просто махнуть волшебной палочкой и сказать «Абракадабра!». Чтобы перевоплотиться в непобедимого зверя, нужно принести себя в жертву и спасти тем самым до крайности отчаявшуюся душу. Рысью этого не сделаешь. Лучший вариант в данной ситуации – влететь обмороженной синицей в окно и спикировать на будущую креатуру, норовя угодить в лицо, чтобы вызвать защитный рефлекс. А затем, будучи зажатой в ладонях, пискнуть в последний раз, принимая поцелуй, и испустить дух.

Как с любым существом на земле и здесь должно пройти время, чтобы в новом обличье родиться на свет. Когда это произойдёт – может знать только луна, покровительница умерших душ. Но если произойдёт, то уже никто не сможет остановить Лунного зверя. Он найдёт любые следы и низвергнет любого противника. Бойтесь его, ибо он не знает слова «пощада» и утолять жажду будет кровью.

Одним днём будущей весной он проснётся вместе с медведями из зимней спячки и выйдет на свою страшную охоту, о которой впредь будут складывать легенды.

Если верить в древние поверья.

А если нет – во что тогда? Человеку нужна вера во что-то вышестоящее над всеми, иначе он превратится в то, что создал своими руками: в бездушное орудие убийства. В машину, которая не испытывает ни капельки любви к природе и миру в целом.

Выбор за каждым из нас.

Единственное существо, у которого нет выбора – это Лунный зверь. Его жизнь превратится в дикую травлю, где как он, так и на него будут безжалостно охотиться; в травлю с передышками, чтобы наспех зализать раны.

Рысь это предчувствовала, поэтому уходила в более надёжные края. И ей, когда она была ещё котёнком, мать назидательно рассказывала древнюю легенду. Взобравшись на дерево в другом лесу, она терпеливо ждала, когда закончится непогода и можно будет выйти на охоту. Снег падал крупными хлопьями, накрывая лесную кошку белым одеяльцем, и в тихом шорохе ей чудилось хриплое мурлыканье матери, рассказывающей ей тёмной тревожной ночью сказку.

Часть 2. Ларс

– Что скажешь, Наиль? – Ларс, предугадав ход соперника, с видимой неохотой передвинул слона на шахматной доске назад, чтобы прикрыть им короля. – Не важно как-то у нас складывается.

– Почему? Нормально, по-моему, – ответил тот, поглощённый игрой.

Это «почему» было у него привычкой. Перед тем, как высказать своё мнение или принять решение, он всегда хотел услышать все обоснования. Поэтому его безоговорочно принимали как правую руку главаря, невзирая на скорее мягкий характер. По сравнению с грубым и напористым Ларсом у него был даже чрезмерно мягкий характер. Они и ростом не гармонировали друг с другом: Ларс был высоким и кряжистый, а Наиль низким и пухленьким. Первый смотрел всегда свысока наглым и вызывающим взглядом, слегка запрокидывая назад голову; подёрнутая сединой борода придавала его грозному виду ноту свирепости. Второй щурил глаза, и без того выдающие своим узким разрезом восточную линию предков, и поворачивал слегка голову в сторону, смотря на собеседника искоса с некой хитринкой во взгляде и почти всё время улыбаясь. Рядом с исполинской фигурой Ларса он больше походил на подростка, поэтому их редко можно было увидеть на улице шагающими вместе. Этих двух совершенно разных людей роднило одно: они всенепременно хотели испытать человека перед собой. Ларс испытывал людей на твёрдость характера, Наиль – на твёрдость здравого ума.

– А мне вот кажется это ненормальным! – Устав сидеть, Ларс встал со вздохом с табурета и прошёл два шага к краю просторной террасы. – Нас прижали к стенке, но вот уже месяц, как всё стихло. Не нравится мне такое затишье! Зимой они не хотели лезть на рожон, но теперь-то уже и весна почти прошла. Это ненормально! У этих уродов что-то гадкое на уме.

Ларс прогладил бороду, словно успокаивая себя, опёрся на парапет и посмотрел вниз. Двумя этажами ниже у входа в здание сидел на чурбане дежурный и от скуки ковырял ножом в деревяшке. На улице было мало людей и никто не хотел его порадовать хотя бы пустым разговором. Дальше по улице, где на поляне среди застроек обычно гнездились приезжие торговцы в палатках, устраивая базар, было чуть веселее. Этой весной торговцев не было, ибо ни один не решился приехать в Сутемь, но и без них жители охотно собирались по удобному случаю на большом пятачке, чтобы посудачить о разном. Дети сновали туда-сюда, играя в разные игры: взбирались то на смотровую вышку, то на стог сена – чтобы с восторгом скатиться вниз. Гуси важно пощипывали свежую травку, куры копошились в разных углах. Мужчины после трудового дня тоже любили сбиваться по разным углам площади в кучки. Когда кто-то приходил в город, они сразу стекались к воротам в ожидании интересных новостей.

Бегло осмотрев площадь, Ларс направил свой взор дальше за крепостные стены – на пустошь, которая простиралась между крепостью и сплошной стеной леса в версте от неё. Слишком тихо всё это выглядело. Хоть бы какой медведь показался из-за дальних деревьев, чтобы немного скрасить горожанам скуку. Его наверняка даже прогонять бы не стали, а скорее попробовали прикормить ради общей потехи.

– Понятное дело, – ответил после некоторых раздумий Наиль, подхватив больную тему. – После того, как они разграбили деревни, люди боятся селиться в стороне. Западная дорога под угрозой, а как раз по ней и было больше всего движенья. Только через горы к нам ещё ходят гости, да и то с опаской. Мы как мыши – забились в свои норы от лисы.

Сделав свой ход, он ещё раз посмотрел на шахматную доску. Вроде неплохо у него в этот раз получалось. Даже, пожалуй, хорошо. Надо будет рискнуть и снять ладью с охраны короля и тоже бросить её на фронт. В этой партии ему удалось избежать плохо обдуманных ходов, и он уверенно теснил фигуры противника, пользуясь преимуществом того, что у него есть ферзь, а соперник своего лишился и, забаррикадировавшись за пешками и подстраховавшись остальными фигурами, медленно двигался вперёд в надежде провести хотя бы одну пешку в ферзя.

– Вот это и плохо! – заключил Ларс, стукнув кулаком по перилам. – На их месте я бы сейчас стягивал по ней все силы и спокойно расставлял их в округе.

Он повернулся к собеседнику и опёрся локтем о парапет, бросив короткий взгляд на шахматную доску с таким видом, который говорил, что он полностью потерял интерес к игре.

Наиль неопределённо пожал плечами.

– Мы сделали всё, что могли. Патруль ушёл сегодня утром. К вечеру, если им ничего не помешает, ребята доберутся до Сходки. Чтобы оттуда по-быстрому прочесать лес до западной дороги, понадобится ещё день. Потом ещё один на дорогу назад. Так что раньше трёх дней они не вернутся. Другой патруль должен со дня на день объявиться. Подождём, что за новости они принесут, там виднее будет. У них дорога тоже нелёгкая: день до гор на востоке, ещё один в окружную назад вдоль болот до южной тропы, пока опять не выйдут сюда.

Предводитель ничего не ответил. Он прекрасно знал маршруты патрулей – сам по ним ходил, когда становилось скучно заседать в крепости, – и Наиль объяснял их скорее для того, чтобы успокоить себя в том, что больше они действительно сделать не могли. Оба понимали, что в данной ситуации им ничего другого не оставалось, как томиться дальше в ожидании неприятностей. Пришлый народ, обосновавшиеся где-то на южной стороне реки Бурной, которая обозначала границу владений здешних общин, был крепостному гарнизону не по зубам.

Ларс задумчиво направил свои глаза в другую сторону – на северо-восток, где простиралась гористая местность, взлохмаченная хвойными лесами. За дальними вершинами в двух днях пути отсюда находился соседний город Мираканд, который считался столицей этого края. Выносливый скаут мог добраться до него бегом и к вечеру, если бы тронулся в путь на рассвете. Только оттуда можно было уповать на помощь.

Крепость Сутемь лежала в долине, окаймлённой с трёх сторон горами. Если любоваться её видом с самой высокой горы, то можно легко представить себе, что когда-то миллионы лет назад на этом месте был кратер огромного вулкана, который извергся с саморазрушительной силой, слив магму на юг. С той стороны долину разрезала река, которая полностью соответствовала своему имени – Бурная. Питаясь горными источниками далеко на востоке, она несла свои быстрые воды на запад. Не каждый зверь отваживался пересечь её вброд, и не каждый из тех, кто бросался в борьбу с шумными потоками и коварными водоворотами, доплывал до другого берега. Очевидно горная вода унаследовала скверный характер своих огнедышащих предков, заодно присвоив себе русло застывших потоков лавы.

Войску, решившему пойти войной на богатый и хорошо обустроенный Мираканд, в принципе ничего другого не оставалось, как маршировать на запад по южному берегу в поисках подходящего места для переправы. И это, пожалуй, была самая маленькая трудность на их пути. Чтобы добраться до столицы, предстояло выбрать одно из двух: либо обходить цепь высоких гор, за которым она находилась, удаляясь ещё дальше на северо-запад, – либо искать перевалы через горы. В первом случае войско было бы своевременно обнаружено, и город встретил бы неприятеля во всеоружии, а столичный гарнизон насчитывал с резервом до трёх тысяч хорошо обученных воинов. В случае осады он легко вырос бы за счёт стянувшихся жителей прилегающих деревень и простых горожан вдвое-втрое. Это был крепкий орешек, который пока никому не удалось взять штурмом. Последние набеги лежали в далёком прошлом и остатки разбитых отрядов с концом сгинули в степях.

Во втором случае войску пришлось бы столкнуться с крепостью, населённой «лесными дикарями», которые привыкли к суровым условиям местной жизни и не желали кому-либо подчиняться. Сутемь служила столице важным форпостом, контролируя северный берег Бурной в большом охвате, который был покрыт обширными глухими лесами. Весной они заболачивались, когда сходил снег и начинались дожди, и только хорошо сведущие в здешней местности могли ходить по ним.

– Идут! – донёсся с вышки на площади окрик дозорных, разом прервав невесёлые размышления предводителя на террасе.

Площадь мгновенно ожила. Посыпались вопросы и возгласы, которые можно было расслышать даже здесь.

– Идут?

– Наконец-то!

– Все? Сколько их?

Наиль незамедлительно встал и тоже подошёл к парапету. Все, кто сейчас мог напрямую видеть смотровую вышку у южных ворот крепости, внимательно наблюдали за жестами дозорных. Слова можно было невнятно расслышать среди гомона, жесты же всегда были однозначными, и они говорили сейчас: «Четыре и одна коза». Знак козы всегда предвещал много интересного. Это значило, что патруль привёл кого-то с собой. В былые времена, когда люди свободно кочевали по лесам, это было обычным явлением, но теперь стало редкостью. С крыши здания штаба не видно было ещё прибывших, поэтому оставалось только ждать, когда они пересекут луг от опушки леса до крепости, пройдут в ворота и заявятся сюда, чтобы отчитаться и показать, что принесли с собой. А в данном случае – кого привели.

Ларс и Наиль с нескрываемым интересом смотрели, как группа людей, не задерживаясь долго на площади, направилась к ним. Между скаутами шла какая-то оборванка, которую нисколько не смущало общество местных жителей вокруг неё, каждый из которых оценивающе разглядывал её с ног до головы. Она не тупила боязливо глаза, а смотрела так, будто вокруг вообще никого не было. На первый взгляд она походила на безумного человека. Выражение брезгливости на лицах многих людей подтверждало это впечатление. Такое случалось с теми, кто терялся в лесах среди болот. Блуждая неделями в одиночестве, они день за днём сходили с ума и под конец уподоблялись диким зверям. Даже попав каким-то чудом назад в людское общество, они не всегда становились психически нормальными.

Скоро вся группа уже стояла на просторной террасе. Лица у скаутов были довольные. А как же иначе – все вернулись живыми-здоровыми, это значит, что стычек с врагами по пути не было. Вот, ещё и это чучело привели. Собственно, чего-то другого и ожидать не следовало, ибо только сумасшедший решил бы повести своё войско через болота на юго-востоке. Тогда уж точно не на Сутемь – а на самоутопление в одной из трясин.

Никто не решался говорить первым, тем более что предводители и не подавали виду, что готовы слушать. Наиль с любопытством разглядывал «чучело» – иначе эту женщину в оборванной одежде, всю измазанную грязью, нельзя было и назвать. Ларс даже не побрезговал приблизиться к ней, чтобы обойти кругом и внимательно рассмотреть со всех сторон. Он любил делать такое с незнакомыми людьми, чтобы заставить их нервничать. Совершив свой осмотр, он встал перед ней, деловито сложив руки на груди, и посмотрел прямо в лицо.

Следовало отдать должное этой дикарке – при виде набычившегося перед ней великана она не заробела и не занервничала. То, что она иногда резко мотала головой, сбрасывая с лица неряшливо слипшиеся волосы, и глуповато ухмылялась, можно было считать её нормальным состоянием. У сумасшедших на лице всегда видно то, что они думают. Так и у этой женщины выражение лица то надолго застывало в состоянии прострации, то мгновенно менялось, как сейчас. Полностью проигнорировав Ларса – как будто его здесь и не было, – она вдруг заметила шахматную доску на табурете и пошла к ней. При этом она не сочла нужным обходить препятствие в виде человека на пути, а направилась прямиком, будто вместо него тут стояло дерево, которому можно просто отогнуть ветви в сторону. Слегка толкнув его плечом (так она, очевидно, последние дни ходила по лесу, шатаясь от одного дерева к другому), она прошагала к доске и остановилась перед ней.

Даже Ларс не ожидал такого поведения, ведь обычно всё происходило наоборот. Никто ещё ни разу не смог проигнорировать его, не говоря уже о том, чтобы ввести этого упрямого истукана в состояние хотя бы лёгкого замешательства. Он с озадаченным видом переглянулся со скаутами, и те хохотнули, оценив по достоинству выдержку – или степень сумасшествия – дикарки. Хотя если ей была знакома игра в шахматы, то такой уж дикой она не могла быть. А она была ей очень даже хорошо знакома.

– Надо же, тебя боятся не потому, что ты сильный, а потому что не умеешь проигрывать, – выдала она вдруг после недолгого созерцания фигур на доске.

Внятно разговаривать она, оказывается, тоже умела. Это становилось теперь ещё более интересным, ибо никто не смог до сих пор опознать её. Странно, ибо не так много отшельников водилось в округе – и даже тех скауты знали в лицо.

– С чего ты взяла? – хмыкнул Ларс.

– С того, что тут достаточно одного хода, чтобы наголову разбить весь твой фланг вместе с ладьёй, которую приставили нянчиться с глупыми пешками. Ты же не собираешься ради их спасения жертвовать королевой? Может, тебе подхалимничают скорее из-за того, что ты внутри такой романтик? Любовь до гроба и всё такое…

Скауты теперь не ухмылялись, а уже громко ржали. Это же надо было так высмеять вожака, при этом не дав ему повода для мордобоя! Сумасшедшая, но, однако, вовсе не дура! Кое-кто, похоже, уже начинал менять своё мнение о ней. Ларс и тот благосклонно оценил её терпкий юмор. Сглотнув свой вырвавшийся смешок и прочистив горло, он ответил:

– Я играю чёрными.

– Вот как! – Теперь на лице дикарки отобразилось крайнее удивление. – Это же насколько скушно тебе живётся, если ты так по-детски поддаёшься?

– Что за чушь она несёт?! – возмутился Наиль. – Откуда ей это всё знать?

Взяв второго слона, который неприметно скучал в тылу, она поставила его белому королю под сруб.

– Шах! – объявила она. – Рубить можно только королём. Не отступать же, в самом деле, когда тебе даром отдают такую фигуру! Особенно если делают вид, что этот ход был оплошностью. И когда приманка съедена, можно захлопывать мышеловку.

Передвигая фигуры обеих сторон, оборванка комментировала ходы.

– А теперь, когда поле свободно, мы выпускаем коня порезвиться. Вот так.

Под удар попали сразу три фигуры.

– Ну, тут выбор невелик. Пешкой мы мелочиться не будем, и, наверное, уведём ферзя. Туда, где от него будет ещё меньше толку, чем сейчас. Потому что если отдадим его и оставим ладью, то бедный король останется на этом краю без своей охраны и чёрные загонят его в любой удобный для них угол.

Наиль с открытым ртом смотрел на демонстрацию его самого обидного разгрома. Обидного оттого, что коварство такой глубины в игре было ему пока неизвестно. Неужели Ларс действительно всё это время игрался с ним, как с ребёнком, чтобы в последний миг подло поставить подножку?

– Вот! – сказал тот скаутам, поучительно тыча на дикарку. – Вот что случается, когда к мужикам лезет баба! Она не просто испоганит всё удовольствие, а ещё и выставит всех полными дебилами! Из какого болота вы выудили эту кикимору, а?

Скауты загоготали громче прежнего, заставив собравшихся снизу людей ещё более чутко вслушиваться в разговор на верхнем этаже.

– Из грязного, – попытался сострить один.

Слабо, дружок! Ларс поморщился и перевёл взгляд на следующего.

– Мы вообще её не тащили, она сама за нами шла.

Ларс снисходительно улыбнулся. Так себе. Следующий? Стройный атлет искоса глянул на «горячий товар» взглядом продавца и почесал щетину на лице.

– Ну… мы подумали, что она может тебе понравиться…

Ларс провёл ладонью по своему лицу. Сплошные идиоты вокруг. Ещё как ему скучно живётся! Со слабой надеждой он посмотрел на четвёртого скаута.

– Всё-таки у тебя давно уже не было…

Темноволосый ражий верзила с кучерявой бородой многозначительно недоговорил. Остальные едва крепились, чтобы не попадать от смеха.

Вот умник нашёлся! Ларс с напускной яростью замахнулся на него. Кулак просвистел в сантиметрах от увернувшейся назад головы и со смачным шлепком вмазался в подставленную вторую ладонь.

– Гады! Сами сперва пробуйте, прежде чем предлагать! – гаркнул вождь.

Отмахнувшись от шутников, которые зашлись в рыданиях, держась за животы, он прошёл к доске. Встретившись глазами с Наилем, он развёл руками – дескать, извини, дружище, что так вышло.

Вежливо указав даме на свободный стул (откуда только набрался таких манер?), Ларс уселся напротив, не став дожидаться, когда она сядет первой.

– Давай, покажи мне, на что ты способна! – вызывающе сказал он, указав на шахматную доску.

– Я просто так не играю, – ухмыльнулась она.

Молча стерпев весь шквал насмешек, она не стала разыгрывать оскорблённую принцессу и тоже села. Видно было, что ей ещё не такое приходилось выносить. Да и чего обижаться, если первая начала задираться?

– Ого, какие мы отчаянные натуры! И что ты предлагаешь?

– Если я выиграю, то возьму себе любую вещь.

– А если проиграешь?

– Ну, тогда ты возьмёшь с меня, что захочешь.

Вытянув голову и чуточку привстав, Ларс ещё раз скептично посмотрел на её исхудалую фигуру.

– Могу отдать ферзя, так уж и быть, – томно вздохнула она.

Грациозно выпятив грудь и плутовато улыбнувшись, стрельнув при этом бровью, она начала расставлять фигуры на доске.

Теперь не сдержался даже Наиль, прыснув со смеха. Ларс с кислым лицом обвёл взглядом веселящуюся публику. Они слишком хорошо знали, что он мог пропустить мимо ушей многие шутки в свой адрес, находясь в хорошем расположении духа, но в долгу никогда не оставался.

– Слушайте, это нечестно! – возмутился атлет. – Какого хрена мы нянькались с ней всё время? Чтобы она теперь заигрывала с ним?

– Именно так! – злорадно поддакнул Ларс. – Хочешь на моё место? Давай, я никогда не против!

Он угрожающе закатил рукава и сделал вид, что готов тут же встать и помериться силой кулаков.

– Нашёл дурака, – отказался скаут с усмешкой. – Я лучше постою и посмотрю, как она об тебя ножки обтерёт.

Он отшагнул в сторону, за спину дикарки «на поле белых». Товарищи оторопело посмотрели на него.

– Ты что, серьёзно?

– А почему бы и нет? – ответил он. – Я всю дорогу следил за ней. Мне сильно кажется, что она просто дурочку перед нами разыгрывает. Так что это ещё большой вопрос: мы её нашли в лесу – или она нас выследила. Слово даю – если она проиграет, я буду неделю чистить сараи и стирать ваши портянки!

Троица скаутов переглянулась между собой и дружно отшагнула от него на «поле чёрных».

– Давайте, рассказывайте свои байки, – подзывающе махнул Ларс им рукой.

Партия началась. Пешка белых уверенно перепрыгнула через две клетки, заставив его удивлённо вздёрнуть бровями. Плохие игроки всегда открывали игру центральным гамбитом. Хорошие – королевским, хотя их можно было по пальцам на одной руке перечесть. Давно он уже не встречал человека, который предпочитал ферзевый гамбит. Очень удобная тактика, чтобы сбить неопытного соперника с толку и уже с первых ходов навязать ему агрессивную манеру игры. Что ж, посмотрим, как хорошо она владеет этим дебютом.

Скауты многозначительно переглянулись, следя за игрой со стороны.

– Ну? – напомнил им Ларс.

– С юго-восточной стороны всё чисто на расстоянии в день, – начал говорить один из скаутов. – Никаких следов, ничего…

– Они собираются к переправе дальше на западе, – как будто невзначай перебила дикарка, заставив своего соперника на мгновенье застыть с протянутой к фигуре рукой. – Их стан разбит в долине между холмами за рекой.

Передумав, Ларс взял другую фигуру и поставил под удар вражеского ферзя, решив прекратить его разгульную жизнь на своей половине. Он не собирался отсиживаться в защите и давать противнику место для опасных манёвров вблизи своих стен. Наиль одобрительно кивнул.

– Какой рекой? – спросил Ларс, изучая лицо дикарки.

– Бурной, – буркнула она, в свою очередь не удостоив его вниманием. Какую реку она ещё могла иметь в виду, если всё остальное не выходило за рамки ручьёв?

Вопреки всем ожиданиям она не увела ферзя, а без раздумий напала им на чёрного, принуждая соперника либо обменяться фигурами, либо трусливо прикрыться. Судя по выражениям лиц скаутов, о ведении такой развязной игры они не имели ни малейшего представления. Это походило больше на игру в шашки шахматными фигурами. Каждая срубленная фигура вызывала у зрителей такие эмоции на лице, словно противники рубили и ломали на самом деле друг другу руки, ноги и прочие кости. И вот ведь чудо – эта сумасшедшая до сих никак не поплатилась и маневрировала своей армией, бесстрашно бросая её в атаку. А её соперник, которому в этом городе давно уже не было равных, задумывался всё больше над своими ходами. Они-то, недоучки, как играли – выстраивали себе клинообразную линию обороны, перестраховывая каждую фигуру дважды и трижды, и пытались потом вычислить, где они с наименьшими потерями пробьют брешь у противника. Даже Наиль, который довольно неплохо играл и охотно давал уроки желающим, следил с нескрываемым интересом за развернувшейся на доске яростной битвой. Сколько раз он бы походил на месте гроссмейстера иначе, столько раз должен был признать себе при ответных ходах, что такое мастерство комбинационной игры было для него недостижимыми высотами. Да ещё и с такой быстротой принимаемых решений.

– И ты точно знаешь, где? – Ларс между ходами продолжал нагло вытягивать из дикарки сведения.

– Если у вас получится меня связать и насильно туда довести, могу показать.

Мужчины ухмыльнулись. Понятно, что добровольно она ни за какие коврижки не пойдёт туда, откуда пришла. Пусть она и не призналась открыто в том, что пришла с другого берега, где хозяйничали южане, но до этого нетрудно было догадаться. И пришла точно не в роли посла. Её манера вести себя так вызывающе и говорить с язвительными нотками явно нравилась сутемьским мужчинам. Такую дерзость могли позволить себе только свои.

– От Бурной им два дня идти до нас мимо Сходки, – рассудил Наиль, решив лучше подумать над другими проблемами и оставить Ларса со своими. Даже если и выиграет, что она сможет взять с них? Подумаешь, одна вещь… Обязательно ведь купится на какую-то ерунду. – А напрямую через леса сейчас, весной, они не смогут скашивать, иначе им придётся постоянно обходить болота и овраги. Дорога, и та ещё не вся просохла.

– И мы их в любом случае успеем вовремя выследить, – добавил остроумный верзила. – Им придётся остановиться на отдых, чтобы не свалиться от усталости перед стенами.

С этим все были согласны. Два патруля по три-четыре человека регулярно обследовали всё южное направление, и это были отменные следопыты, которые хорошо знали язык леса. Войско, способное пойти на штурм крепости, не сможет так тихо вести себя, как маленький отряд, и несомненно выдаст себя тем, что вспугнёт очень много зверья в лесу. А после прошлогодних налётов на деревни гарнизон очень зорко следил за берегом, чтобы не дать себя застать врасплох.

– Вас это всё-равно не спасёт, – сказала дикарка. – Их больше в несколько раз.

Она взяла своего единственного коня и, немного помедлив, словно искала более удачный ход, безнаказанно срубила ещё одну чёрную пешку.

– Это ещё ни о чём не говорит, – хмыкнул скаут.

– И у них есть пушки, – добавила она.

– Ты их сама видела? – недоверчиво спросил Ларс, откинувшись немного назад и сложив руки на груди.

Наиль знал, что он начинает так вести себя, когда чувствует превосходство над соперником. Он любил не добивать его сразу, а дать обмануться ложной надеждой, чтобы таким образом всласть поиздеваться. Неужели эта пешка и была приманкой, на которую она теперь купилась? На доске осталась в лучшем случае треть фигур, и если не принимать пешек в расчёт, то перевес в фигурах был у чёрных – две ладьи против одной в паре с конём.

– Нет, но я видела роботов за день до того, как сбежала.

Лица мужчин мгновенно стали серьёзными.

– Чьих? – пытливо спросил Наиль, подавшись телом немного вперёд. Люди и пушки – одно дело, роботы – совсем другое. Этих ничто не остановит.

– Понятия не имею! – вспылила дикарка (видно, что начала терять нервы, понимая свой проигрыш). – Насколько я знаю, «чьими-то» они были ещё до того, как я родилась! Или кто-то из вас может просто так подойти к этим железякам и что-то приказать им?

Теперь становилась понятна наглость южан. Если они смогли заключить союз с машинами – вовсе не важно, какой из армий, – значит у них есть крупнокалиберное оружие. Роботы особо не торгуются. У них простой обмен – услуга за услугу, информация за информацию. Не штурмовать ведь в самом деле крепость с топорами и луками! А то, что они собирались это сделать, стало всем понятно ещё в прошлом году. Тогда они начали вовсю хозяйничать в окрестностях. А ведь для этого им пришлось перекочевать в местные лесные массивы через широкую степь и перевалить дальние горы – а только от них до крепости было примерно сто вёрст, степь же перед ними вовсе не имела конца и края – в такие путешествия не пускаются ради забавы. Возможно, контакт с роботами у них был уже налажен, и те им дали координаты? Они и поступали тактически правильно, не став сразу сломя голову нападать на крепость, а взяв под свой контроль самые важные узлы. За этим делом увели в плен сотни жителей лесных деревень, разграбив их – и попробуй не работать в подневолье, когда у них в заложниках женщины и дети! Теперь, спокойно перезимовав, южане ждали только удобной погоды. При таком раскладе им не нужно искать надёжных путей через топкие леса – не особо накладно будет сделать крюк до переправы через реку, чтобы зайти с запада, где дорогу через холмистую местность никогда сильно не размывало.

Возможно, что они в данный момент уже начали переправляться. Хлопотное дело, ведь для тяжёлой техники нужно построить понтонный мост. Но решаемое, если заранее наготовить бочек, которые будут его держать. Времени для этого хватало. В прошлом мост в том месте над рекой был, там и течение было более спокойное. Во время войны его взорвали, но опоры до сих пор остались, которые и сейчас можно было использовать. Разрушенный мост никто не пытался заново отстроить, хоть мысли на этот счёт были, и охотники продолжали запросто переплывать реку на плотах и лодках.

Ларс многозначительно переглянулся с Наилем. Без свежих сведений от патруля, про который они недавно говорили, никто ничего опровергающего или хотя бы успокоительного на этот счёт не мог сказать. Можно ли было верить словам этой беженки? Судя по манере игры, устроить побег она вполне могла, даже если её всё время держали на привязи. А такую красотку нельзя было ни в коем случае оставлять без присмотра. Грязью можно внешнюю красоту подпортить, но ум не скроешь. Он выдаст себя – и не только умением верно и целеустремлённо двигать фигурами, но и словами. По разговору слышно было, что этот человек имел в запасе слова, которых отшельники и дикари, не читающие книг, с рождения знать не знали. Да, скаут верно подметил, что она хорошо умеет разыгрывать дуру. Настолько хорошо, что могла обвести вокруг пальца целое племя. Интересно, с южанами она тоже играла в шахматы? Если им вообще знакома эта игра. И на что, если она не играет просто так? На еду? Без практических занятий она могла потерять навыки и делала бы чаще ошибки. А она их не делала.

– Сколько дней прошло с тех пор, как ты сбежала?

Дикарка пожала плечами. Понятное дело, что не считала, либо потеряла счёт.

– Месяц… – прикинула она. – Я ушла при убывающей луне.

Мужчины машинально повернули голову в одну сторону, глянули на небо и присвистнули. Тающий полумесяц говорил о том, что через два-три дня будет новолуние. Теперь они смотрели на дикарку уже немного другими глазами. Месяц блужданий по лесам – без пищи, без оружия, чтобы хотя бы защититься от диких зверей, – не каждому было под силу. И это весной, когда звери были очень агрессивно настроены, потому что еды в лесу было ещё мало, а жить хотелось всем. Судя по тому, с какой жадностью она проглотила тот кусок вяленого мяса, который скауты оставили ей на пне, она в основном питалась древесной корой и корнями. Её руки – с мозолями, царапинами и въевшейся под обломанные ногти грязью, – убедительно говорили об этом. Подходить к ним при встрече она боялась и к себе не подпускала, держась на расстоянии.

– Ты у нас тут самый хитрый гад, – Ларс обратился к поклоннику дикарки. – Что бы ты сделал на их месте?

Атлет немного подумал, потерев небритую щёку, и ответил:

– Отослал бы людей в разведку, чтобы те нашли подходящее место для лагеря поближе к опушке. А потом разделил бы войско на две части. Ту, что побольше, направил бы с осадными орудиями на штурм с юга. Другую, с хорошими бегунами, направил бы в обход города, чтобы ударить с тыла. Если одной половине не удастся взять крепость за сутки, осаждённые будут уверены в том, что отстоят свои стены. Может, даже осмелятся сделать ответную вылазку, если неприятель сделает вид, будто трусливо отступает. Самое удобное время, чтобы ударить в спину.

– Ишь, как грамотно думаешь, – усмехнулся бородатый верзила. – Когда только научился таким пакостям?

– У меня был хороший учитель, – невозмутимо ответил атлет, покосившись на Ларса. – Я с него беру пример.

– Вот-вот, правильно он сказал, что ты у нас самый хитрый.

– Был! – подчеркнул Ларс и сделал то, чего никто не ожидал: опрокинул своего короля на доске.

– Ты же был в выигрыше! – выпучив от неожиданности глаза, возмутился Наиль.

– Не кипятись, – спокойно ответил Ларс. – Она разогнала мои ладьи в разные стороны, и пока я буду их подтягивать, чтобы прижать её короля, она уже проведёт одну из своих пешек в ферзя. У неё их больше и она ими прикрывается. У неё все ходы наперёд просчитаны. Ты же не думаешь, что она за этим делом оставит моего короля в покое и не будет дальше гонять его конём, чтобы дать мне возможность как-то сосредоточить силы? Она просто заставляет меня ходить, как ей удобней, а не мне. От коня ладьями не прикроешься, а тут достаточно сделать один неверный ход, чтобы потерять одну из них. Тогда весь перевес насмарку. Всё-равно что по болоту ходить. Сядь и подумай сам. Вон, возьми одного из них (он кивнул на скаутов) для компании. Или попробуй доиграть с ней. Только тогда поменяйся цветами, чтобы ей не скучно было. Она тебя и тогда обыграет, как мальчишку.

Ларс встал с табурета под аплодисменты «хитрого гада» и в очередной раз внимательно всмотрелся в грязное лицо этой странной женщины. Странной даже не потому, что она объявилась так, будто внезапно свалилась с неба (похоже, в самую глубокую лужу), и не потому, что мастерски владела древней игрой, а потому что напоминала ему кого-то. Прямо до боли в зубах. Только один человек на его памяти умел с таким изяществом играть, чтобы не просто пользоваться промахами соперника, а ещё и провоцировать его их совершать. Её стиль игры: не тактики терпеливого выжидания и кропотливого выстраивания логической цепочки ходов (который проницательный игрок мог предугадать), а открытого нападения при любой возможности и ошеломляющей комбинационной импровизации, – полностью соответствовал её образу мышления в целом. И побег дался ей наверняка большой ценой, потому что ей пришлось долго убеждать южан в своей глупости и терпеливо ждать своего единственного шанса. Из таких людей получались прекрасные полководцы благодаря их способности ничего не упускать из виду. Когда она играла, то не отдельными фигурами – как новички, – а всеми сразу. И каждой из них она выделяла определённую роль, даже если та всю партию простояла на одном месте.

Умная женщина – опасное оружие. Красивая в добавку – смертельное. Горе тому, кто не поймёт это вовремя.

Ответ на загадку, откуда она родом, напрашивался для всех сам собой – из Мираканда. Откуда же ещё? Там таких девиц пруд пруди. Будешь на всех смотреть – шею себе за одну прогулку запросто свернёшь.

– Ты! – Ларс показал пальцем на поклонника нового гроссмейстера. – Найди ей жильё! Еды, одежды, там, добудь. А эту, с её позволения, можешь оставить себе на память. Сделаешь себе портянки, например.

Теперь зааплодировали трое других скаутов. Но смеялись они недолго.

– Пусть, вон, они тебе их постирают.

Ларс повернулся к своей сопернице и слегка поклонился с прижатой к груди рукой в знак принятия своего безоговорочного поражения и благодарности за полученный урок. Она в ответ равнодушно пожала плечами и тоже встала, споткнувшись от ножку табурета и едва не упав. Она еле держалась на ногах. Ещё бы – после целого месяца жизни в лесу впроголодь! Ей сейчас должно было быть всё-равно, в какое жилище её отведут – главное, чтобы она могла там свалиться и спать сутки, просыпаясь только для того, чтобы наесться. Раньше этого даже надеяться на очередную встречу не стоило.

И всё же одну вещь Ларс должен был спросить у неё, ибо она не давала ему всё это время покоя.

– Кто тебя научил так играть?

– Мой отец, – бросила она устало через плечо, направляясь следом за отряжённым в слуги.

Часть 2. Кира

Интересно, сколько часов она проспала? Косые лучи солнца, падающие через высокое окошко, казались окрашенными в вечерние тона. Полежав некоторое время без движений, Кира проследила за тем, ползут ли они вверх или вниз по стене. Они ползли вверх – значит, солнце опускалось и первое ощущение её не обмануло. Это она, получается, проспала почти сутки? Неплохо.

Ей смутно припомнилось, что она приходила в себя и вставала. Но делала это как будто во сне. Ела оставленную в прикрытых чашках еду: жаркое из птицы (вроде она слышала вчера гусиное гоготанье, когда шла через город), заправленное сушёными фруктами, к нему прилагались свежие лепёшки и пару крупных картофелин. Не была бы она голодной, как волк (в прямом смысле, впрочем такого голодного волка ещё поискать надо), то даже тогда этот обед заслуживал отметки «безумно вкусного», а его повар – королевской похвалы. Вода в кувшине тоже не давала повода морщить нос. Судя по её чистоте, в городе должен был быть колодец, либо бьющий из под земли ключ. Потом Кира – тоже во сне – захотела смыть с себя всю эту въевшуюся в кожу грязь и сделала это, помывшись водой из бадьи в углу и растеревшись кусочком душистого мыла, которое лежало рядом. Вконец истрепавшуюся одежду она бросила там же на полу, в лужу, которая стекала наружу по наклонному полу через дыру в стене. Теперь, будучи вымытой, в такой и показаться на улице было стыдно. Впрочем, на ней была уже другая одежда. Не яркая рубашка с кружевными рукавами и не размашистая юбка из мягкой ткани, какие любили носить модницы, а штаны и рубаха землистого цвета из крепкой, грубоватой ткани. Идеальная одежда для походов на добытки в лес. В такой здесь ходили почти все, кого она видела.

Всё в том же сне она после всех дел, наевшись, освежившись, расчесав и подвязав неряшливо спутанные волосы, опять завалилась досыпать всё упущенное за последний месяц, решив, что здоровый вечер злобного утра мудренее. Заглянув в чашки с едой, она обрадовалась тому, что не успела всё съесть за один присест, и принялась с аппетитом улепётывать за обе щёки, что было чашках. На остатки это было не похоже, очевидно, её кто-то регулярно навещал. Так как ничего из того, что ей дали: ни жильё, ни еду с водой, ни одежду, – она не просила и не требовала, то это не принималось в качестве платы за один должок. Ужас, как она вообще умудрилась вчера в таком состоянии выиграть? Ведь соперник ей попался в этот раз не какой-то неумеха, которого она разбила бы за десять ходов! Он же не поддавался ей? Да и к чему – чтобы импонировать какой-то грязной кикиморе? Скорее всего он просто привык иметь дело со слабыми соперниками и недооценил её. А она с удовольствием использовала эту оплошность. Всё-таки это был её коронный трюк, который всегда срабатывал – дать противнику недооценить себя и открыть тем самым свои слабые места.

Для кого-то это была просто игра, но для неё – серьёзный поединок, в котором всё должно быть так же, как на войне: либо ты пал, либо выжил. Это вопрос не честолюбия, это вопрос жизни и смерти. Меньшее не должно стоять на кону. В худшем случае что-то равноценное. Он сам согласился с этим правилом.

И проигрывать с достоинством он всё-таки умеет. Просто некому было.

С этими мыслями Кира вышла за двери и осмотрелась. В городе было спокойно. Солнце окрашивало в ярко-жёлтые тона приземистые здания, построенные из всего, что подходило в качестве стройматериала: брёвен, камней, кирпичей. Домик, в котором её поселили, представлял собой типичную мазанку. Простую, но чистую. Видно было, что её не использовали как сарайчик. Идеальное жильё для аскета, в котором не было ничего лишнего. Если побродить часик-два по крепостному городку и внимательно приглядеться в останки фундаментов на окраинах, заросших травой и кустами, то можно прийти к выводу, что здесь когда-то было более крупное селение, чем сейчас, разрушенное во время войны. Участь очень многих селений, как крупных, так и мелких. На таких руинах люди находили себе прибежище от невзгод дикой, первобытной жизни. Полуразрушенные здания худо-бедно латали, как могли, благо недостатка в камнях и древесине не было. Заодно возводили крепостную стену вокруг района, наиболее подходящего в качестве жилого центра. Об окончании войны никто ещё не объявлял – для этого нужно было для начала истребить роботов. И даже если соседние селения заключали дружбу (жить всем хотелось, а места теперь всем вдоволь хватало), пренебрегать такой защитой, как высокие стены, проверенной несчётное количество раз на деле тысячами лет, не стоило. Хотя бы от зверья отгородиться, ибо как лисы с енотами, так и медведи не стеснялись заходить в людские селения по ночам и рыскать там в поисках лёгкой добычи.

Кира невольно вспомнила, каково это было: ночевать в лесу, на деревьях, боясь свалиться во сне, просыпаясь от каждого шороха и дрожа от озноба. Некоторые весенние ночи были такими холодными, что утром на прошлогодних листьях под ногами поблескивал тонкий слой инея, а лужицы были покрыты хрупкой плёнкой льда. Огонь она только тогда начала разводить и носить с собой в виде факела, когда через пару дней после побега убедилась, что за ней нет погони. Даже когда она находила развалины каких-то строений, заросших со временем лесом, там не всегда удавалось на время укрыться. Звери по достоинству ценили удобства фундаментов, под которыми рыли себе норы, а подвалы облюбовывали себе медведи и одинокие волки. И пускать на свою территорию чужака даже на одну ночёвку категорически отказывались. Даже если нехотя принимали тот аргумент, что это человек строил и посему может заявлять свои права на временное владение.

Да, кстати, куда она вообще идёт? И почему ей кажется это вечернее спокойствие слишком подозрительным? Где вообще все жители? Почему пустуют улицы, как жарким летом, когда все прячутся от невыносимого зноя за стенами?

Остановившись и задумчиво уперев руки в бока, Кира внимательно осмотрелась и вслушалась. Нет, здесь было что-то однозначно не так. В городе не слышалось даже криков скотины (или на скотину) – гусей, уток, овец, свиней и коз. Племя с таким влиянием и количеством воинов должно было иметь хотя бы по одному стаду этих животных. Не раздавалось лая собак, а одна из них обязательно бы напомнила незнакомке, что не везде можно безнаказанно ходить и заглядывать.

Обернувшись на долетевший до ушей громкий свист, Кира увидела вдалеке мужчину, который махнул ей, призывая к себе. Не считая нужным ожидать более элегантного приглашения, она направилась к нему. Сама не принцесса ведь, да и они не людоеды. А хотели бы полакомиться её телом другим образом, сделали бы это спокойно, когда она спала, как убитая.

Знакомый скаут – ей показалось, что это был именно он, – не стал поджидать её. Его фигуру и манеру ходьбы она хорошо запомнила, когда следовала за патрулем в лесу. Этот мужчина уже тогда внушал ей больше доверия, нежели другие скауты. Точно так же они шли вчера по лесу: четверо мужчин впереди и она на большом расстоянии позади, не теряя друг друга из виду. Только у опушки леса она подошла к ним ближе, убедившись в их дружелюбии. Но разговаривать не стала.

Догнав скаута перед какой-то длинной постройкой, Кира приветливо улыбнулась. Он одобрительно окинул её взглядом. Да, когда она не грязная и растрёпанная, то очень даже ничего. Выразив свой комплимент многозначительным молчанием (слов нет, как хороша, прямо сейчас бы на колени упал, упрашивая стать женой), скаут повёл её дальше. Пройдя через скрипучие ворота каменной постройки, они пересекли пустое продолговатое помещение. В качестве сарая оно очень хорошо годилось, но на полу не видно было никаких следов пребывания в нём животных. И пол здесь был не земляной, а бетонный, растрескавшийся и покрытый толстым слоем пыли. Повсюду громоздились штабеля досок и прочие предметы сельского предназначения: бочки, корыта, инструменты для вспахивания и покоса. Очевидно, это был племенной склад. Судя по размерам, на этом месте раньше стояло фабричное здание, от которого остался только остов. Стены были не очень аккуратно обшиты досками, одной стены и вовсе не было, ибо односкатная крыша начиналась у самой земли. Конструкция проще некуда, по принципу: лишь бы была крыша. Сюда ко всему прочему могли бы поместиться две-три телеги, если поставить их впритык к стене. Заметив мимоходом отпечаток колёсных следов, Кира пришла к выводу, что здесь они ещё до недавнего времени стояли – оттиски в пыли были отчётливо продавлены и не растёрты сквозняком.

В самом углу склада под скатом крыши лежал откинутый в сторону люк, сбитый из толстых досок, который обычно закрывал ведущую вниз лестницу. Кира проследовала по ней за скаутом и оказалась в широком подвале, где царила такая атмосфера, будто они попали в какой-то другой мир. В центре прямо на полу горели костерки, освещая большущую подземную залу (вот почему верхнее помещение было слегка задымлено – в полу были местами специально пробиты отдушины над кострищами, так что сквозняк был очень кстати). Кроме этого, в стенах торчали факелы, прогоняя темноту в углах.

Посчитав, что свою обязанность он выполнил – привёл гостью, – скаут влился в толпу людей. Похоже, здесь полным ходом шла подготовка к чему-то крайне важному. Мужчины подземелья то и дело торопливо сновали в разные стороны, постоянно перекрикиваясь и сообщая, что нашли на полках, сколько, и куда с этим.

Встретившись взглядами с Ларсом, который поодаль вёл совещание с небольшой группой – вероятно своим штабом, – Кира направилась туда, по пути разглядывая сваленные у стен разные вещи. Здесь она наверняка найдёт себе что-нибудь по душе.

Лет сто назад при появлении женщины в компании мужчин они вежливо здоровались с ней, снимали шляпы, говорили комплименты, предлагали место и делали прочее в этом духе. Сейчас же никто не обратил на неё никакого внимания и, угоди она нечаянно кому-то под ноги, наверное, даже бы ругнулись. Когда враг за стенами, который будет плевать на манеры и внимание женщинам уделять ровно столько же, как домашней скотине и прочей добыче, как-то не до извинений, улыбок и вежливых раскланиваний. А то, что он скоро будет у стен, Кира быстро поняла из разговоров, постояв в стороне и не вмешиваясь в совещание.

Прекрасная новость! Вот почему город был таким пустынным – все жители наверняка попрятались по убежищам, а скотину заперли в стойлах и сараях. Мазанка-гостиница находилась в другой стороне от южных ворот, через которые её вчера провели в крепость, по этой причине Кира и не встретила воинов, которые несомненно сконцентрировались у самих стен. Всё теперь встало на свои места, одно только бесило: какого чёрта они на разбудили её раньше?! Забыли, что ли?

Не отвлекаясь от горячих дебатов, Ларс мимолётно кивнул ей, указав в сторону. Это был не приказ убираться отсюда, а скорее рекомендация пойти и поискать себе более интересное занятие. Например, выбрать себе ту самую вещь в этой неразберихе, пока есть время. Потом его не будет. Потом вообще будет не до каких-то вещей.

Двести лет назад женщины при таких новостях падали в обмороках на кушетки (лучше: руки джентльменов), в шоке хлопали ресницами, заламывали руки и закатывали истерики. Возможно, такие всё ещё были, но Кира к таким себя определённо не могла отнести. Саму бы себя обсмеяла после всего пережитого.

Не показав никаких нервных расстройств (с чего бы – выспалась ведь и наелась как на убой), она обошла толпу мужчин, заметив у стены то, что её заинтересовало больше всего. Там на стеллажах на выстеленных шкурах лежало оружие. Здесь было многое: ножи и кинжалы, топоры разных размеров, копья. На полу стояли прислонённые к стенам луки, рядом в большую кучу были свалены колчаны и связки стрел. Для защиты города тут было достаточно оружия, если учесть то, что уже было выдано и распределено между воинами. Но было ли достаточно людей?

– Это ещё кто? – озабоченно крикнул какой-то незнакомец, показав на Киру, которая трепетно сняла с верхней полки винтовку. – Она вообще знает, что это такое и как с ним обращаться?

Глаза окружающих изучающе впились в неё. Не растерявшись, как ребёнок, которого поймали на том, что он попытался стащить опасную игрушку взрослых, Кира заученными движениями отворила затвор и посмотрела внутрь. Направив винтовку на свет факела, она проверила исправность приборов прицела и не искривлён ли ствол, закрыла затвор, сняла предохранитель и щёлкнула спуском. Вся механика чётко работала. Оружие чистили, смазывали, хранили завёрнутым в шкуру, и оно было в безупречном состоянии. Да, эту винтовку она возьмёт себе. На такой она училась стрелять дома – когда у неё ещё был родной дом. Впервые она выстрелила боевыми патронами на свой день рождения. Это было тоже весной. С тех пор прошло уже два года, но Кира до сих пор помнила, как у неё ещё пару дней болело плечо от непривычно сильной отдачи.

«Это охотничья винтовка с нарезным стволом, – объяснял ей отец. – Когда пуля вылетает из него, она вертится, как сверло, и за счёт этого летит дальше и бьёт точнее. У ружья внутри гладкий ствол, на большие расстояния оно не годится, но с ним удобней обороняться и ходить на зверей, потому что им можно стрелять дробью. Это простая однозарядная винтовка, тебе нужно после каждого выстрела перезаряжать. Не очень удобно, когда тебе нужно действовать быстро. Но это вопрос сноровки. Есть и затворы с магазинами для нескольких патронов, и даже самозарядные, которые используют отдачу при выстреле, но такие уступают этой в точности и дальности. Видишь вон ту косулю на другом берегу озера? Сколько по-твоему до неё метров – двести, триста? Переставь прицел на нужное расстояние и попробуй попади в неё. Дыши ровно и не торопись. Проследи за целью, кто это и как ведёт себя, и попробуй предугадать следующий шаг. Будь спокойна, как будто ставишь мат в два хода».

Именно эта последняя фраза, сказанная полушутливым тоном, развеяла всю неуверенность, и в ней сразу проснулось охотничье чутьё. Всего лишь два хода до победы над ничего не подозревающим соперником: спокойно прицелиться и нажать на гашетку. Это Кира умела – отец всегда доверял ей винтовку, даже требовал от неё, чтобы она не просто училась обходиться с ней, а заучивала наизусть движения и в каких случаях что делать (осечки у каждого оружия бывают). Только стрелять боевыми патронами не давал, наказывая делать это только в крайних случаях. Он и сам редко пользовался винтовкой и брал её на охоту только когда нужно было свести счёты с местным медведем-людоедом или шатуном. В остальном она служила исключительно как домашнее оружие самозащиты.

Но вот этот долгожданный день наступил, когда отец протянул ей в подарок три патрона. Сразу после выстрела косуля внезапно отпрыгнула в сторону, и Кира подумала, что промахнулась. Косяк лесных животных мгновенно рванулся с места, услышав долетевший до них через секунду гром выстрела. Только промчавшись некоторое время галопом, одна косуля из стада начала заметно отставать и замедляться. Пуля таки достигла цели.

Этот подарок на день рождения был, пожалуй, самым ценным из всех. Первый выстрел – сразу попавший в цель на удивление обеим, – первая добытая собственным умением косуля. Утки, рыбы, зайцы и прочая мелкая живность не считались, ибо одних можно было уложить из лука точным выстрелом, а других поймать сетью или силками.

Для Киры винтовка являлась не просто вещью, это была память о потерянных родных. Живы ли они? Смог ли отец найти Вету? После удавшегося побега и двухнедельного скитания по лесам она отыскала их заброшенную землянку, но никаких следов возвращения близких в ней не нашла. Дверь была заперта и никто её не выбивал. Значит туда не заглядывали и чужие. Неудивительно, ибо разросшийся у самых дверей куст шиповника надёжно закрывал вход со стороны. Только мелкие звери безрезультатно пытались открыть толстую дубовую дверь, поцарапав внизу когтями (наверняка енот – поди и по крыше прогулялся). Целую неделю она отсиживалась в землянке, выплакивая своё невосполнимое горе и собираясь с силами, чтобы заставить себя уйти от родных мест и навсегда бросить всё, что ей было дорого. Какой бы радужной ни казалась надежда на встречу, которую она ещё лелеяла в глубине души, Кира слишком хорошо понимала, что здесь стало слишком опасно жить в одиночку. И скоро станет ещё опасней, когда начнётся открытая война. Если отец с Ветой живы, то они ушли в город искать там прибежища. Но как ей отыскать их здесь, да ещё теперь при этой суматохе? Сейчас было и не самое подходящее время, чтобы расспрашивать о них.

Ларс, сложив руки на груди и слушая товарищей вокруг, глазами искоса внимательно наблюдал за тем, как девушка проверяла понравившуюся вещь. Он дал слово и должен его сдержать. Она ведь хотела играть по-крупному – либо жизнь, либо смерть. Либо свобода, либо рабство. Всё или ничего. И пусть это последняя винтовка – она принадлежала ей по праву победившего в честном поединке. Кроме неё и двух обрезов, другого огнестрельного оружия в крепости не имелось: обрезы были оставлены защитникам, а кому отдавать винтовку, до последнего было спорным вопросом. Из обрезов любой дурак мог пальнуть дробью, винтовка же ставила стрелку довольно высокие требования. Такое оружие мог получить только кто-то, понимающий ценность каждого патрона.

Одобрительно кивнув, Ларс успокоил хозяйственного воина, который не мог решиться, что делать. С одной стороны его порывало пойти и отобрать винтовку, а с другой он, очевидно, чего-то опасался. А вдруг даст отпор? Мали ли, что девка. Любой мужчина успел уже заметить, что у неё есть определённые навыки бойца и проверять их на своей голове не хотелось.

Кира начала бродить вдоль стен в поисках подходящих боеприпасов, оставшись крайне довольной своим выбором и данным согласием. Долго искать не пришлось – они хранились в ящиках на самой нижней полке, рассортированные по увесистым кулям. Развязав шнуры на них, Кира вытащила один патрон и вставила его в затвор, чтобы проверить, подходящего ли он калибра. Было бы удивительно, если бы не подошёл, но уж лучше заранее проверить. Убедившись, что с патронами и затвором винтовки всё в порядке (пустым она его проверяла, надо было и заряженным проверить), Кира разрядила винтовку (не забываем первое правило – направлять в сторону от людей, здесь: вниз в стену), и закинула её за спину.

– Эй! – крикнул ей тот же незнакомец и бросил что-то в её сторону. – Держи!

Кира поймала брошенную вещь, которая оказалась патронташем. Повертев его и разобравшись, что к чему, она перекинула ремень через голову и начала горстями ссыпать патроны в сумку, набивая доверху.

Кто-то другой подбросил на ходу широкий кожаный пояс.

– Пристегни на ремень, чтобы не болталась!

Надо же, сколько внимания ей теперь уделяли! Наверняка слушок о ней успел уже за день облететь весь город. Никто больше не смотрел на неё с недоверием, скорее наоборот – каждый был рад, что есть ещё один боец, который готов отстаивать родной город. И вовсе не важно, с каким оружием – главное, чтобы руки умели им владеть. А хорошие стрелки всегда и повсюду высоко ценились.

Хозяйственный мужичок вновь оказался рядом. Присев рядом, он начал перегружать оставшийся запас патронов во вторую суму, ибо в один патронташ они бы все не уместились, да и больно тяжёлым он был бы для женщины.

– Сильно не трать, у нас их для этой винтовки немного осталось, – приговаривал он при этом. – Далеко стрелять можешь?

Кира не поняла смысла вопроса и оценивающе посмотрела на винтовку.

– На версту она бьёт точно до двух метров, – ответила она. – Если прицел правильно настроен, то в слона точно попаду на этом расстоянии. А так докуда пуля долетит.

Мужчина глянул ей в лицо и немного опешил, осмысливая ответ. Не выдержав невозмутимого выражения и прямого взгляда, он потёр своё лицо. Одно маленькое движение – слегка поднятая бровь на её лице – и он вдруг прыснул, тут же закашляв и захрипев в кулак. Понял. Так серьёзно и правдиво шутить могут только свои. Или откровенно сумасшедшие. Впрочем, какая сейчас разница? Главное, что знает, в какую сторону стрелять – а там уже неважно: в орду слонов или вражеских людей. У каждого стрелкового оружия есть техническая погрешность рассеивания пуль, и человек, так точно знающий характеристику полученного случайным образом в руки, может вызывать только восхищение. Никто ведь из присутствующих не знал, что она специализировалась именно на этой модели – потому что, собственно, другого в руках не держала (пистолет не в счёт).

Пользуясь временем и возможностью, Кира выбрала себе ещё два ножа, решив вооружиться посолидней. На войну, как на войну. Ножи в отличие от винтовки она не присваивала. Не жалко ведь будет на время одолжить красивой девушке? Одни ножны она закрепила на поясе – там, где всегда носила нож, с левой стороны, – вторые закрепила на голени правой ноги (святое правило лесного человека: без ножа ни шагу за дверь хижины). Обычная практика, которой придерживались здесь многие скауты. Две руки – два ножа. Выбор есть в каждой ситуации. Чтобы сделать его богаче, Кира дополнительно засунула за пояс чекан – лёгкий топорик на короткой рукояти. Велик был соблазн прихватить ещё лук, но это было бы уже перебором. Нести его вместе с винтовкой за спиной было неудобно – ремни бы путались. Да и куда с колчаном? На правом боку уже висел патронташ и подвешенный там же колчан вызвал бы полный перегруз на одной стороне тела.

Поправляя на себе новоприобретённую экипировку, Кира внутренне ещё раз похвалила того, кто подобрал ей комплект походной одежды. Как нельзя кстати, будто намекнуть хотел на то, что её ожидает. И по размеру будто сшитая именно для неё. Но вот это уже действительно скорее случайно, ибо до смехоты глупым казалось представление, что с неё во время сна снимают мерки и навскидку примеривают длину штанин и рукавов. Чего тогда сразу не переодели – постеснялись? Нет уж, извольте только одному человеку тут быть сумасшедшим!

Совещание было закончено. Ларс, который всё это время больше слушал, чем говорил, обменялся с товарищами крепкими рукопожатиями и взбадривающими хлопками по плечу. Наилю он дополнительно ткнул шутливо кулаком в щёку. Судя по выражению лиц, это было скорее напутствием – мол, дадим этим троглодитам хорошенько в морду! – чем напоминанием о последней проигранной им партии в шахматы.

Все мужчины вооружились (тоже солидно), при этом они старались не ухватить что-то получше, а наоборот, предложить это товарищу. После этого часть воинов отделилась и направилась к выходу, прощаясь по пути с оставшимися. Впереди шёл вождь, высокий и коренастый, выделяясь своей грозной статью. По обеим бокам у него висели топоры, которыми он мог бы запросто проломить череп слону.

Не получив никакого приглашения или хотя бы намёка взглядом, Кира присоединилась к уходящим. А что ей оставалось делать – ждать, когда её усадят на мягкий стульчик и наконец-то понятливо расскажут, что здесь происходит? Тем более, что в этой группе было больше знакомых ей лиц. Да и вторая заветная сума с патронами висела на плече Ларса, что означало, что её ему не просто так под ноги бросили. Она была намного тяжелее патронташа, но такому крепышу она наверняка казалась набитой пухом.

Когда они вышли на улицу, воины мимоходом посмотрели в сторону южных ворот. С той стороны, видимо, ожидали появления врага. Там были собраны основные силы защитников, которые сейчас зорко следили с вышки, крепостных стен и высоких крыш за местностью. Пока враг ещё не появлялся и в городе было тихо. Зловеще тихо, как перед тяжёлой бурей. Не замедляя шага, Ларс повёл свой отряд в обратную сторону. У северных ворот – тоже с вышкой —они миновали заставу, из которой к ним присоединилась ещё одна группа воинов. Отряд не стал здесь задерживаться. Мужчины так же быстро, мимоходом, попрощались друг с другом добрыми напутствиями (либо без слов за неимением подходящих – или ненадобностью) и вышли из города. Во всём поведении проглядывалось определённая планировка, о которой все знали заранее и готовились. Все, кроме одной. (А не закатить ли наконец-то истерику? Ау! Есть желающие поймать красивую девушку в обмороке?)

Отряд удалялся от крепости, забирая в сторону горного хребта рядом – чтобы оставаться незамеченным для потенциальных вражеских наблюдателей с отдалённой опушки на юге, – и когда вскорости вошёл в рощу, ускорил темп. Ларс уверенно вёл их нужной дорогой, иногда оглядываясь и окидывая всех взглядом. Кира уже догадалась, что он выбрал самых выносливых скаутов, которые привыкли к быстрой ходьбе на большие расстояния. Она навскидку насчитала вместе с собой двадцать одного человека. Совершенно непонятно было только, куда они уходят и почему так торопятся.

Кира без труда держала темп. Многодневные скитания по лесам, где ей постоянно приходилось бегать, лазать, прыгать, не прошли даром. После хорошего отдыха и сытного обеда она чувствовала себя полной сил. Попить бы вот только… Она глянула на окружающих и с досадой заметила, что у всех есть котомка, заброшенная за спину, в которой наверняка есть запас еды и фляга с водой. А она не подумала об этом. Но её ведь никто и не предупредил!

– Держи, – знакомый скаут, прибавив шагу, догнал её и протянул котомку. Всё-таки подумали о ней и заранее учли. – Как тебя звать? А то глупо как-то всё время говорить: «Эй».

– Кира, – ответила она.

«Приятно познакомиться», – говорили в таких случаях раньше. Сейчас приятным считалось уже то, если на тебя смотрели дружелюбно. Не хочешь называть себя – тоже не обида. Будем называть универсальным «Эй».

– Меня зовут Аскар. Горилла впереди – это Ларс, если ты ещё не знаешь. Того, вон, помнишь? – он показал на верзилу с кучерявой бородой. – Его зовут Динат. Мы с ним часто ходим вместе в рейды.

Аскар начал поочерёдно называть имена всех, показывая на них и добавляя краткую характеристику – чтобы легче было запомнить:

– Влас «рыба», заикается, поэтому много не разговаривает. Захир «сухарь», только не называй его так, он любит грязно ругаться и в долгу не останется. Марат «соловей», любит говорить, но не любит слушать. Дарий «краснощёкий», когда он заметит, что ты смотришь на него, сама поймёшь. Арест «горный козёл», он не обижается, потому что любит горы и не умеет ходить по ровной дороге. Рустам «орешек», когда горилла начинает беситься от безделья, зовёт его силой помериться…

Аскар не успел закончить с этим делом, как «горилла», обернувшись и отыскав его и Дината глазами, присвистнул обоих к себе. Указав им вперёд, он опять обернулся и поманил пальцем Киру к себе. Без слов усвоив, что от них требовалось, оба скаута перешли на лёгкий бег и скоро опередили отряд. Они внимательно смотрели по сторонам, выискивая намётанным взглядом следы на земле.

– Все жители ушли вчера из города, – сообщил Ларс, когда Кира догнала его и пошла рядом. – Мы идём за ними.

– Вчера? – переспросила она удивлённо. – Я ничего не слышала и не видела, чтобы кто-то готовился к выходу!

– Ты валялась трое суток как труп, – хмыкнул он.

– Сколько?!

Не считая нужным повторяться, Ларс по очереди наглядно разжал три пальца.

– Если бы твой охранник не убедил нас, что с тобой всё в порядке, нам пришлось бы бросать жребий, кому посчастливится будить спящую красавицу, – подшутил он.

Кира была не удивлена – она была в шоке. Трое суток! Даже если вычесть то, что она просыпалась и вставала, оставалось ещё двое суток непрерывного сна. Разве такое вообще возможно?

Ларс тихо посмеивался, наблюдая, как она пытается уложить у себя в голове это положение вещей. Поймав на себе недоверчивый взгляд, он показал ей на небо. Серп луны наливался светом в вечернем небе, а ведь последний раз луна была полнее – Кира это помнила. Ларс вопросительно пожал плечами, мол: думай и считай сама – прав я или врун.

– Мы будем идти, пока видно дорогу, – добавил он. – Так что это очень хорошо, что ты выспалась. Другие тебе только позавидовать могут.

«Да, это очень хорошо, что ты наконец выспалась! – зевнуло солнце, радостно поцеловав девушку в лицо, прежде чем закатиться за гору. – Твоя очередь теперь за нас обоих светить».

Отряд взобрался на вершину холма, который встал на пути, и остановился на передышку. Отсюда местность хорошо просматривалась во все стороны. Очертания крепости были видны вдалеке в налёгшей вечерней тени, но там пока не наблюдалось никаких признаков беспокойства. Табор обнаружить не удалось, однако внизу заметна была дорога, наезженная большим количеством колёс и утоптанная бесчисленным множеством ног. Скауты многозначительно переглянулись. Двум разведчикам не терпелось узнать побольше и они первыми направились вниз, чтобы изучить следы.

– Ты считаешь, что они устроят за ними погоню? – спросила Кира, смотря им вслед.

Ларс держался немного в стороне от других. Как эдакий одинокий волк. Впрочем, самым серьёзным претендентом на эту роль был пёс, который сопровождал отряд и замыкал шествие. Хотя, возможно, это другие немного отстранялись от вожака – и даже не от него, а от незнакомки, которая шла рядом с ним. Мол, твоя пассия, ты и води её на экскурсию. Кира всё время ловила на себе изучающие взгляды мужчин. Для неё всё ещё оставался открытым вопрос, почему Ларс взял её с собой – а то, что это было его решение, она не сомневалась. Вероятно, потому что она была женщина, которую следовало, как и других, увести в безопасное место. Другим логичным объяснением было, что она являлась единственным стрелком, кто был вооружён огнестрельным оружием. Эти две особенности резко выделяли её в небольшой компании.

– Обязательно, – ответил Ларс. – Эти шакалы всегда нападают первым делом на самых слабых, это мы уже поняли. Поэтому мы постоянно патрулируем южную округу. Ты же тоже с юга пришла в город.

– Да, но я шла через болота, там только по звериным тропам и можно ходить! И мы идём сейчас вовсе не на юг, а в обратном направлении!

– А зачем нам туда идти? Нам там ничего хорошего не светит. Мы не собираемся рыть землянки в каких-то трущобах и жить там вшивым скопищем.

Ларс показал вперёд на высокие горные массивы, которые мрачно нависали в темнеющем небе.

– Видишь ту впадину между вершинами? Там ущелье, по нему идёт тропа в Мираканд, соседний город. Мы с ними не совсем друзья, но и не враги. Так, терпим друг друга и торгуем потихоньку. Между нами есть договорённость, что если с одним приключится беда, то другой не будет стоять в сторонке и делать вид, что это не его проблемы. Я отправил вперёд гонцов с письмом тамошнему правителю, чтобы они нам помогли. Наилю пришлось корпеть над этим, если бы я его писал, там было бы много неправильных слов. Они ведь там все такие умные и воспитанные, не то, что мы, дикари.

– Не жалко было?

– Кого – Наиля? Жалко.

– Скаутов. Это ещё два воина, которые бы пригодились.

Ларс поморщился так, будто его сочли полным идиотом.

– Это подростки, какой толк от них? Камнями швырять из-за стен? А так хоть почувствуют себя настоящими мужиками. Важное задание всё-таки, сам вождь велел. Сказал, если не донесут, маму, сестрёнок и братишек очень плохие люди возьмут в плен и будут делать с ними нехорошие вещи.

– Ты уверен, что южане не нагонят табор раньше нас? Когда вы узнали о наступлении?

– На следующий день после того, как ты пришла. Второй патруль наткнулся на них и повернул назад.

– А никто из них не догадался отследить, что они будут делать дальше? Вы могли проворонить обходной манёвр, а для него одного дня хватит с лихвой.

С дерева на склоне взлетела ворона, которой, видимо, не усиделось там от беспокойства. Недовольно ругнувшись на людей, она перелетела на одно из деревьев в низине. Ларс не сразу ответил на вопрос. Некоторое время он смотрел на Киру, выражая своим молчанием сразу две вещи: комплимент (лучший из всех, ибо если мужчина потерял дар речи, то из-за красоты женщины – либо её ума), и укор. Точно с таким же выражением лица, как он сейчас показал в сторону улетевшей вороны, он показывал скаутам на «болотную кикимору» пару дней назад, когда она раскрыла всем его замысел на доске. «Как бы кто-то из вас двоих не накаркал», – готово было слететь с его губ.

– Нет, не уверен, – сказал он, выдавив своим чувством неловкости признательную улыбку на лице Киры. – А теперь ещё меньше вчерашнего. Поэтому и тороплюсь. Они ушли сутки назад. Все женщины, дети и те, от кого всё-равно толку не было бы. Скотину они тоже с собой угнали, нечего ей тут под стрелами гибнуть. Оружие у них кой-какое есть, но нет толковых бойцов. От полсотни идиотов отобьются, но если на них нападёт сотня не совсем идиотов, то они станут лёгкой добычей.

Отряд не стал долго задерживаться на холме и после короткого привала начал спускаться вниз вслед за двумя скаутами, которые как раз вышли на дорогу и начали внимательно изучать её, делая перебежки в разные стороны.

– Если всё так плохо, почему вы тогда не ушли сразу все из города? – Кира на ходу продолжила расспрашивать Ларса. Не всё ей было понятно в грубо очертанных планах.

– Как раз потому, что всё плохо! Нам нужно как-то выиграть пару ходов, чтобы прикрыть пешки. Поэтому!

– Ты отдаёшь самую боеспособную часть войска ради того, чтобы отвести глаза от бегущего в сторону стада?

– Да! А что бы ты сделала на моём месте? Ты сидела у этих мордоворотов на привязи и лучше знаешь, чего они хотят. Баб, детей от них и плодородных земель. И побольше. Чтобы каждому по гарему и по рабу, который за него пахать будет. А мы у них теперь под ногами. Они не хотят жить дружно, потому что прислуживают роботам и думают, что они тут главные и самые сильные. Когда нам предлагали то, что они понимают под дружбой, мы отказались и послали их подальше. Заодно сгоряча уложили отряд этих выскочек, и они из-за этого сильно обиделись, сказали что вернутся с железными дядьками и отомстят за своих выродков.

Ларс не особо церемонился в выборе слов – как и в остальных делах, – и говорил не снисходительным тоном, как часто делают мужчины по отношению к женщинам, а на равных, сообщая то, что считал важным знать. Кире приятно было понимать, что её не считали дурочкой (сумасшедшей – пожалуйста, нам это даже нравится).

– Все, кто остался в крепости, сделал это по своей воле. Думаешь, мне и другим приятно бросать друзей в беде? Это была не моя идея, и я с ней нехотя согласился, потому что большинство поддержали её.

– Чья тогда?

– Твоя.

Кира скривила лицо. Вот это был уже не комплимент, а дурачество.

– Я что, во сне бредила?

– Нет, ты вправила Наилю мозги на место. Да, он скучно играет! У него всегда одни и те же ходы, и если ему ставить ловушки, то он обязательно в них угодит. И нападение это тоже не его конёк, поэтому он эту фигуру так сильно и недооценивает. Он любит обороняться. Мы уже с прошлого года готовились к осаде, и у нас есть пара гадких сюрпризов. Я надеюсь, что миракандцы выступят навстречу как можно скорее, и когда мы их встретим, передадим им жителей на попечение, а сами вернёмся на подмогу нашим. День им нужно как-то продержаться. Считай, что мы теперь как тот пакостный конь.

Подозрительных следов, которые указывали бы на неприятности, на дороге и вблизи, очевидно, обнаружено не было, и, когда весь отряд спустился с холма, мужчины вздохнули с некоторым облегчением. Пока не накаркала – можно так сказать. Или каркала, да только не тем.

Утром скауты подали знак, что цель недалеко. Дождавшись отряда, который переваливал очередную высотку, они указали вперёд. Внимательно вглядевшись, вдалеке можно было заметить движение в низине. Здесь уже расстилалась гористая местность, тропа петляла по склонам, и отсюда это выглядело так, будто по ней ползёт рой муравьёв.

Ларс подал знак для привала. Скауты охотно последовали его примеру и расположились на склоне, подыскав более-менее удобное место. Кира присела и вытянула ноги, чтобы дать утомлённым мышцам небольшой отдых. Спина, пользуясь случаем, тоже намекнула, что не прочь расслабиться. Прислониться было не к чему; можно было, конечно, откинуться назад и лечь на землю, как это сделали некоторые, но не хотелось пачкать волосы в пыли, которые у девушки были и длиннее мужских, и (естественно) красивше. Ничего не оставалось, как просто согнуть ноги в коленях и прилечь головой на них. Кира закрыла на минуту глаза и глубоко вздохнула.

Как Ларс и предупреждал, они шли очень долго и только глубокой ночью остановились на короткий ночлег. Могли бы и дальше идти, придерживаясь дороги, но решили поберечь силы. Вахту взялась держать Кира, у которой сна не было ни в одном глазу. По понятным причинам. Прошлая ночь выдалась для мужчин, видимо, такой же напряжённой, потому что все как один свалились и никто не стал даже думать о том, чтобы составить непроверенному дозорному пару (проверенный пёс подстрахует). До рассвета Кира успела переделать кучу дел: пересчитать половину звёзд (потом сбилась), поговорить на прощание с луной, которая на своём закате раньше трёх ночей вернуться не обещала, распустить волосы и заново их подвязать, перебрать и пересчитать патроны в патронташе, а за ними – перебрать и пересчитать камни на ожерелье. И немножко всплакнуть, вспоминая прошлое, пока другие не видят. Как же без этого?

Свой паёк Кира съела также ночью (выспаться было пол-делом – теперь нужно было ещё отъесться), поделившись с псом в знак дружбы, и сейчас на утреннем привале выпила всю оставшуюся воду. Вчера отряд один раз проходил мимо мелкого ключа и там они все пополнили запасы воды. Отсюда с вершины был виден горный ручей дальше в стороне, и, проследив его русло, можно было утвердиться в предположении, что рано или поздно муравьиная дорожка скрестится с ним, и тогда они смогут все напиться.

Проверив, всё ли на месте: закреплены ли ножи, не расстегнулся ли патронташ (потеря патронов была бы непростительным промахом), Кира решила снять своё ожерелье. Ремни от винтовки и сумок всё сильнее натирали вспотевшую шею, и что-то ещё нести на ней стало теперь попросту невтерпёж. Засунув скромное украшение в котомку, она приняла протянутую руку Ларса и поднялась с земли. Рядом с этим бугаем она выглядела со стороны, наверное, как тоненькое деревце. Но пока никто не смотрел на неё, как на таковое, и не подавал виду, что готов сжалиться и понести на ручках. Теперь идти оставалось недолго, так что можно немного сбавить темп.

Ларс успел заметить, как она прятала ожерелье, и что-то отметил про себя. Спрашивать ничего не стал. Кира всё-равно бы ничего не рассказала про эту безделушку. Украшение своей матери было единственной вещью, которую она взяла с собой из землянки и старательно прятала под одеждой и волосами. Кира нашла его в тайнике в туеске с орехами. Вета, должно быть, не нашла более надёжного места, где спрятать наследство матери от посторонних глаз вместе со своими «беличьими запасами», когда в тот вечер нагрянули нежданные гости в землянку. И так и забыла его там.

Когда Кира невольно вспоминала те дни, её сердце резало болью. Она не смогла защитить свою любимицу, которую нянчила и тешила, заменяя ей рано умершую мать. Вета обожала перебирать пальцами эти простенькие черно-белые камушки, нанизанные на кожаный ремешок. Её всегда можно было ими приманить и занять как погремушкой. Как она могла упустить её из виду? Пусть это было в пылу схватки и к ней самой рвались уже трое – она обязана была первым делом прикрыть младшую сестру. В бегстве Веты виновата одна Кира и никто другой. Отец доверил ей близких под охрану, а она его разочаровала. Хуже: она саму себя разочаровала. За кровь Азы Кира отомстила, но пока она не прижмёт к себе сестрёнку, не будет ей никакого покоя.

Это был ещё один хороший повод для того, чтобы заставлять себя вставать, стиснув зубы, и маршировать дальше. Навряд ли отец остался оборонять крепость, отпустив Вету одну вместе с другими детьми вперёд, так что надежда на долгожданную встречу маячила впереди. Слабая, следует заметить, раз она за прошедшие три дня не состоялась. С другой стороны: когда Кира появилась в Сутеми, никто ведь не знал, чья она дочь, чтобы сообщить близким. Да и чего ради?

Только одного человека не могло это оставлять равнодушным, и он обязан был подойти к ней хотя бы на привале. Но он упрямо держался в стороне, прячась за другими и стараясь не смотреть на неё.

«Краснощёкий» – очень меткое прозвище. Да, он смущался и краснел, когда на него смотрели чьи-то женские глаза. И первым заговаривать стеснялся. Привык, что за него это всегда тактичным образом делала мать. Посмотрите, какой маменькин сыночек… Разве это повод совсем не общаться с ней? Исходя их того, что на них в отряде не смотрели как на двух знакомых, то никто, включая Ларса, не догадывался о их связи в прошлом, при чём весьма тесной. Это беспокоило Киру и даже бесило. Он ведь определённо знает о судьбе оставшихся на свободе больше её! Почему он тогда игнорирует её? Ждёт, что она сама первая подойдёт или боится «уводить от вожака», рядом с которым она почти всё время шла? Тоже благородный рыцарь нашёлся… Мог как мужчина уже давно подойти и просто сказать – мол, извини, что так глупо получилось. Ночью для этого времени достаточно было. Его даже не интересует, что за кошмары ей пришлось пережить за минувший год. Дурак набитый, да и только. Что она вообще нашла тогда в нём? Тоже, наверное, просто молодая кровь в голову ударила. Сама такая же дура. Ходят теперь и делают вид, что не узнали друг друга.

Та одна ночь на берегу озера не стоила всего того, что за ней последовало. Даже не ночь – вечер. Один час. И тот неполный. Половинка от силы. А самое горячее, так то и пяти минут не длилось. Не затяни она его сама в камыши и не прижми его руку к своей груди, так вообще ничего не было бы. Неумелый любовник – вовсе не беда. Любому делу всем учиться приходится. Можно подумать, она такая умелая была… Настоящая беда – это нерешительность. Ну, не получилось так идеально, как обычно представляется, так реши хотя бы после этого – стоит учиться или печь дальше блины комом, выдавая это за лакомство.

В детстве случалось такое, что Кира заставала родителей за «интересным» занятием. Она очень чутко спала и просыпалась от страстных вздохов и стонов, продолжая делать вид спящей. Чтобы не мешать. Из всего этого «пассивного опыта» Кира сделала вывод, что женщине это занятие больше удовольствия доставлять должно, чем мужчине. И не только во время него. После, поутру, оба родителя вели себя немного иначе: чаще обычного обнимались, приласкивали друг друга – то волосы взъерошат, то по телу рукой проведут как будто невзначай – и загадочно улыбались. Светились – точнее не скажешь. Ох, знали бы они, насколько тонко дочь изучала тайком их поведение, отмечая про себя, как часто (или редко – кому как) они «этим» занимались! «Миритесь-любитесь и никогда не деритесь!» – мысленно твердила она своё волшебное заклинание, проснувшись в очередной раз от тихих стонов. Не двигаясь, старалась дышать ровно, унимая чересчур часто стучащее сердечко. Забавное ощущение: и радостно, и страшно. Как будто с высокой горки по снегу на шкуре скатываешься – с визгом сквозь стиснутые зубы, ожидая что вот-вот свалишься, не вырулив. А потом, отплёвываясь и вытряхивая угодивший за шиворот жгучий снег, опять лезешь наверх, думая: «Хочу ещё раз, чтобы до самого низа, прямо до озера!» Да! – не до подножия горы, а чтобы выкатиться на берег и распластаться на льду, хохоча до одури от удовольствия в холодное небо.

Такое, наверное, чувство испытывают влюблённые. А то, что у неё первый раз было, это подскользнуться, когда только вознамерилась в предвкушении скатиться, и свалиться в заснеженную яму. Вот и всё веселье. Потом уже и настроения никакого. Тело под животом неприятно жжёт, внутри всё ноет, душу чувство стыда грызёт, что сдуру полихачить вздумала, пока другие не видят. Не то это дело, которое хочется заниматься одной. А приятелю, от которого ожидала более активного участия в волнующей игре, уже и того довольно было. Ни руки не подал, чтобы помочь выбраться, ни потом украдкой не прижал к себе, предложив горячим шёпотом ещё раз покататься. Ждал, наверное, что она опять первая проявит инициативу. Ага, и сразу предложит в собственный дом переселиться, чтобы всласть «кататься» когда и сколько захочется, не боясь больше быть застигнутой посторонними врасплох. Ну и раз на то пошло – сама этот дом с энтузиазмом и строить начнёт, надеясь на посильную помощь. Столб подержать, пока она будет подпорки ставить. Ну, и там прочее по мелочи – сучки с брёвен стесать, землю притоптать, да говорить со стороны: ровно или косо. Не поймите неправильно – парень не ленив, просто дома строить не умеет. Он вообще мало что умеет. Всё ждёт, что его всему терпеливо учить будут, улыбчиво подбадривая, чтобы он продолжал, когда получаться не будет. На мамин манер. Так что не судите строго, если всё наперекосяк.

Никудышная она любовница. То-то от неё все шарахаются, а этот милок и вовсе дёру дал подальше, как только увидел, какая она на самом деле. Не ледяная красавица – вампирша. Насильники, и те к ней в плену с большим вниманием относились. Проверяли, хорошо ли связана (как тебе – вас, женщин, вроде возбуждает роль слабых и беспомощных?). Палочку в рот засовывали (вкусная, ты ведь любишь кусаться, как злобная собачонка, заодно и плеваться не будешь). Верёвочку от этой узды на затылке не слишком туго затягивали (бантиком завязали, тебе идёт). И не просто своё удовольствие получить хотели, а старались – каждый в меру своих умений – и «бревну» сделать приятно, жадно прислушиваясь: застонает хоть раз немножечко, задышит разгорячено в ритм?

Фух. Забыть бы это всё и никогда не вспоминать. Ни!ко!гда! Никогда она больше не дастся живой в плен. И вообще мужчинам в руки, которые тебя повертеть хотят в своё удовольствие, а потом отбросить.

Ну и не подходи, если тебе приятней делать вид, как будто ничего не было, больно надо! Раз её проблемы тебя не интересуют, твои её тоже нисколечко интересовать не будут. Мечтай себе дальше, что когда-то получишь винтовку в руки. С пистолетиком разок поигрался и хватит.

Впереди уже отчётливо виднелось кочующее «стадо». Кира верно подобрала это слово. Люди растянулись по тропе в кучное шествие; спереди гнали небольшое стадо коров, голов двадцать, за ним – кучку овец, а после тянулись повозки с запряжёнными ослами. Кое-где шли ещё несколько коз на привязи. Все волки, лисы и медведи, поди, уже успели услышать это приглашение на сытный ужин и облизывались.

Следопыты не видели больше необходимости забегать то вперёд то в стороны, и после последнего привала шли вместе. Когда отряд обогнул очередной склон, люди в хвосте кучного шествия заметили их. Послышались окрики передним и скоро несколько мужчин остановились, начав с тревогой всматриваться, кто за ними идёт по следу. Это свои, кто догонял их быстрым шагом, – или враг?

Когда они немного приблизились, их узнали. И у южан, конечно, встречаются крепкие и высокие мужчины, но навряд ли те обладали такой же знакомой всем жителям статью и походкой. Ларс махнул рукой, приказывая им идти дальше, а не останавливаться, чтобы радоваться. Самое позднее через четверть часа отряд без труда нагонит табор.

Кира попыталась навскидку оценить количество людей. Их должно было быть вместе около четырёх-пяти сот. Столько же мужчин, если не вдвое меньше, наверное, осталось оборонять крепость. Не богато. На месте южан она направила бы большую часть войска не на штурм стен, а на охоту за более лёгкой добычей (молчи, не каркай).

Люди из табора теперь постоянно оглядывались на них. Кира пришла к выводу, что жители не знали о принятом решении отправить вдогонку отряд поддержки, поэтому сейчас с приятным удивлением узнавали знакомые лица, передавая новость другим спереди. Одному из мужичков не терпелось выразить свою радость и он остановился, поджидая отряд. По мере приближения его лицо менялось: когда оставалось всего несколько шагов до рукопожатий, он вскинул руку ко лбу, прикрываясь от солнца, и начал всматриваться куда-то вдаль, за спину отряда.

– Вы что, наперегонки шли? – спросил он.

Скауты в недоумении обернулись и посмотрели туда, куда он показывал. Вдалеке на холме, который соседствовал с тем, что они перевалили час назад, заметно было мельтешение силуэтов. И это была не стая рыщущих волков. Лица мужчин враз превратились из радостных в серьёзные. Даже Кира поняла, что это не могли быть свои, ибо они двигались другим маршрутом.

За ними шла погоня. Вопрос был теперь в том, как быстро их обнаружат и нагонят.

– Куда потом ведёт дорога? Что за этим склоном? – спросила Кира, первой прервав напряжённое молчание мужчин.

После замеченной опасности люди ускорили темп. Ступив в царство гор, которые простирались прямо перед ними, табор как раз огибал холм со скалистой вершиной. Отряд скаутов шёл в хвосте, всё время оглядываясь назад. Если преследователи не так торопились, как табор это делал вчера и сегодня, то можно было надеяться на час времени. Не больше. Слепым глупцом нужно быть, чтобы не увидеть дороги и не догадаться, кто по ней и куда прошёл ещё совсем недавно.

– Потом будет спуск, – ответил Динат. – Мы перед входом в ущелье.

– Ларс, нам нужно идти в другую сторону! – решительно сказала Кира, ещё раз окинув взглядом местность.

– Нет, не надо, – возразил он. – В ущелье нам легче будет обороняться.

– Как, если их больше? Мы не сможем долго их сдерживать маленьким отрядом, они будут выше и запросто задавят нас. Кто-то из вас ходил на днях в ущелье? Может, его завалило оползнем?

Мужчины переглянулись. Интересно, эта Каркуша что-то хорошее умеет предвещать?

– Согласен с ней, – первым высказался «горный козёл». – Ручей сейчас полноводный, и если русло размыто, мы можем оказаться запертыми в тупике. Людям придётся бросать весь скарб, который они тащили сюда, и бросаться в воду вместе с детьми.

– У тебя есть другое предложение? – спросил Ларс прямо, не желая разводить долгие споры. – Здесь некуда идти, как видишь. Другой дороги нет, есть только тупик в другой стороне ущелья, в котором нас тоже найдут и прижмут.

– Там нам проще будет держать оборону, – Кира указала на склон гор правее. – Мы можем подняться туда. Это и ближе, мы должны успеть забраться туда.

Ларс оценивающе посмотрел на отрог гор. Гребень уходил отсюда ввысь, только на середине переходя в остроконечный пик. Если они поднимутся по более пологому в этом месте склону хотя бы до середины, и неприятель захочет обойти их, чтобы ударить сразу с нескольких сторон, ему придётся тоже подниматься вверх – и он будет в любом случае ниже их. Как ни крути, а бить врага намного легче, стоя выше его на голову.

– Дельная мысль, – поддержал Аскар. – Тяжело будет, но куда уж лучше, чем на ровном месте. Там ведь и тропа есть.

Он показал на полосу под склоном между деревьями, в которой угадывались остатки давно не хоженой дороги.

– Это старая дорога к карьеру, – подтвердил Арест. – Её давно уже забросили, потому что дальше карьера по ней не уйдёшь и возвращаться придётся тем же путём. Там лес не густой, так что можно с телегами рискнуть. Докуда ослы дотянут, а там устроим баррикады.

– Со скотиной что? – спросил Динат.

– Нахрен вам эта скотина? – вставил своё решительное слово Захир. – О людях думайте! Время только зря терять, если гнать коров назад. Пусть идут себе дальше, будут фальшивой приманкой. Мы всё-равно теперь не успеем убежать, так что, как по мне, лучше обустроиться, как нам удобней будет, а не им.

Недолго думая, Ларс громко засвистел, обращая на себя внимание торопливо идущих людей. Мнения скаутов, поддержавших дерзкий план Киры, склонили чашу весов в одну сторону.

– В гору! – закричал Ларс, махая рукой в этом направлении. – Эй, впереди! Сворачивай направо! Вы там, тормозите всех и гоните назад!

Он ткнул пальцем в нескольких подростков впереди, которым было адресовано последнее послание. Общими усилиями мужчин табор удалось быстро застопорить и повернуть назад. Люди в шествии не знали о коротком совещании, которое отряд провёл на ходу, поэтому они растерялись в недоумении, но когда увидели решительные действия своих «пастухов», то быстро переориентировались и направились резко в сторону от основной дороги по указанной глухой тропе. Арест с Захиром пошли первыми, остальные скауты остались на дороге – подгонять оставшихся и прикрывать. Марат побежал назад по пройденной дороге с однозначным намерением подняться чуть выше и посмотреть, как далеко ещё (или уже близко) преследователи. Неплохо было бы узнать заодно и сколько их. Мысль, что, возможно, они переоценивают опасность, была соблазнительна. И настолько же опасна. Среди южан было достаточно воинов, которым шайтан-девка в своё время очень полезный урок преподнесла, а именно: что лучше иметь перевес сил пятеро на одного. Для кого-то из них и очень болезненный урок. Знали бы, где она сейчас, выслали бы вдесятеро больше преследователей.

Марат взбежал подъём и, выглянув из-за каменного выступа на повороте, подал два знака: помахал рукой «двигайтесь быстрее», а затем показал ладонью вниз «спокойно». В этой последовательности это должно было означать: «время ещё есть намного, но не медлите». Медлить никто и не думал, кроме ослов, которые не очень любят ходить по незнакомым дорогам. Да ещё с груженой телегой. Вопиюще нелогичный с точки зрения порядочного осла поступок: преодолеть половину удобного спуска, а потом развернуться и тянуть тяжесть назад в гору. Но мужики (и пару бойких баб), подхватившие тяговую скотину под узду, их мнением сейчас не интересовались и демонстрировали неслыханные для самих ослов упрямство и глупость. Скауты, оставшись на перекрёстке, постоянно следили за тем, что покажет «соловей», подгоняли особо нерасторопных и поджидали отстающих: тех, кто шёл до этого впереди и успел, соответственно, уйти дальше вперёд. Как только последняя повозка свернула с дороги на горную тропу, Ларс присвистнул, подавая Марату знак. С другой стороны последним оказался мужичок, который гнал стадо. Сообщение о изменившихся планах ему доставили своевременно (молодые ноги с ветерком донесли), но он, видимо, замешкался, не решаясь бросить любимых животных на произвол врагов.

«Бросай это дело и немедленно назад!» – махали скауты. Для успокоения совести прогнав стадо при помощи собак чуток подальше в ущелье, за первый поворот, радивый пастух понял на полпути, что не успеет своевременно вернуться. Не в этом возрасте и не с этой хромотой в ноге, вывернутой однажды в молодости. «Будь что будет!» – махнул он в ответ, развернулся и побежал в ущелье догонять стадо. Остановившись на повороте, он оглянулся в последний раз. «Молодчина, бывай!» – показал ему Марат и исчез из виду вслед за другими. Перекрёсток опустел.

Прижавшись к утёсу за поворотом, пастух взволнованно перевёл дыхание и заторопился дальше. Он не переживал за себя. За жителей – да, в меру. Подошедший отряд с Ларсом во главе был лучшей охраной, которую можно было желать, а от него, хромого, проку всё-равно никакого бы не было. Больше всего пастух переживал за своих собак. Те были приучены вести стадо даже без помощи пастуха и, получив его команду, это и делали, но тоже с заметным беспокойством. Так далеко им никогда не приходилось гнать стада; ослам, при помощи которых люди возили грузы между городами, эта дорога была более знакома, поэтому собаки после непонятного поведения людей начали нервничать. Возвращение пастуха они восприняли с заметным облегчением.

Арест с Захиром направили табор в гору, не став далеко уходить по тропе. В месте, где они сочли склон наиболее пологим, они приказали повернуть ослов в бездорожье между деревьями и решительно начали подталкивать телеги. Их примеру последовали все остальные. Не жалея сил, люди пыхтели и подталкивали телеги, помогая ослам и не давая им повернуть назад или в сторону. Женщины хватали самых младших детей, которые шли – точнее сказать: бежали за матерями, едва поспевая, – и тоже карабкались в гору.

Преодолев наиболее пологую часть склона – докуда ослы смогли дотянуть повозки, – мужчины начали формировать из них некое подобие баррикад. Кира не спешила лезть в гору, помогая самым слабым – женщинам, детям и старикам. Во всей этой суматохе она уже забыла, что хотела выискать в этой большой и разношёрстной толпе своих родных.

– Эй! – Ларс, выискав её глазами, свистнул. – Ты отвечаешь за них всех! Уведи их дальше вверх! Щиты! Захватите с собой щиты!

Подхватывая своими ручищами детей, он буквально швырял их дальше вверх, помогая взбираться. Округа наполнилась шумом: кричали люди, кричали ослы, кричали и плакали дети. Кричали коршуны, паря в небе: «Спешите, спешите! На вас идёт охота!» Стараться вести себя тихо было бессмысленным, и Ларсу приходилось тоже кричать во весь голос и свистеть, чтобы перекрыть общий гам. Все мужчины, которые готовы были биться, остались на линии баррикад и готовились дать отпор: снимали с телег и распределяли оружие, занимали наиболее удобные места, растягиваясь в две шеренги. Несколько людей передавали вверх щиты.

– Луки, нам нужны луки! – крикнула им Кира. Захватив с собой несколько колчанов, она полезла вверх. Снизу раздался свист ей вдогонку: Ларс, подцепив одного из мужичков рядом, передал ему второй патронташ с приказом поднять его тоже вверх и показывал Кире на него. Передав колчаны кому-то в руки наверху, она заспешила навстречу. Сумка с патронами оказалась почти вдвое тяжелее той, которую она несла, и ей пришлось волочить её по земле, поднимая вверх.

После уступа, на краю которого бросили телеги, склон шёл ещё круче вверх; взобраться по нему можно было лишь до гребня остроконечных пиков. Там люди и сбились на очередном уступе между крупными валунами, не зная, куда дальше подаваться. Мужчины, которые доселе руководили этим парадом, остались внизу, и «стадо» теперь в растерянности перетаптывалось в ожидании, кто возьмёт на себя команду.

Наспех оглядевшись (и отдышавшись за этим делом), Кира пришла к выводу, что это идеальное место для обороны: отряд заграждения можно было обойти лишь с большими затруднениями со стороны. Слева по горе шёл изгиб, усыпанный камнями – видимо, здесь когда-то случился небольшой обвал – и преодолеть это место было непросто. А под обстрелом и вовсе невозможно.

– Всем оставаться здесь! – закричала Кира, пресекая попытки особо напуганных предпринять какую-то глупость (как пойти вдоль склона дальше на поиски приключений). – Соберитесь вместе, сядьте и прижмитесь к стене! Нас будут обстреливать, поэтому не подставляйте свои головы! Те, кто спереди – распределите щиты и держите их поставленными!

Бесцеремонно хватая людей за руки, она начала сбивать их и наводить свой порядок. Подростков – вперёд. За неимением времени на объяснения она просто всучивала им щиты, оставляя выбор, как они будут прикрываться: сидя, стоя или лёжа. Голова на плечах есть, сами догадаются, если хотят, чтобы она осталась цела.

– Кто умеет стрелять, ко мне! – продолжала Кира муштровать доверенное ей скопище. – Возьмите луки и по колчану! Натяните все луки, а не только те, которые взяли! Лишние положите рядом!

Неважная ударная сила у неё набралась – всего две женщины и трое отважившихся подростков. Но лучше, чем вообще ничего.

– Вы будете прикрывать фланг. Ни в коем случае!.. Эй, вы меня слушаете?!

Кира подошла к юноше, который стоял с растерянным видом и не знал толком, что делать и куда смотреть, и схватив его рукой за подбородок, повернула к себе лицом.

– Смотри мне в глаза и слушай! Я теперь твой командир, ясно? Меня зовут Кира, если что-то нужно, громко кричать моё имя.

Она требовательно оглядела остальных, чтобы убедиться, что её слова не прошли мимо ушей.

– Ни в коем случае не пытайтесь попасть в тех, кто перед баррикадами! Это пустая трата стрел и если вы промахнётесь, можете попасть в спину своим же!

Шагнув в сторону, Кира показала руками на отрезок склона дальше в сторону карьера.

– Это ваше поле! Всё остальное буду я прикрывать. Понятно?

Горе-стрелки робко кивнули, подтверждая полученный приказ. Выполнить его не представляло особых трудностей – на указанном фланге не было воинов. Их для этого было слишком мало. Склон там был круче, взбираться было тяжелее и обходной манёвр не остался бы незамеченным, поэтому этот фланг решили пока оставить открытым. Заботливые мужички-скотоводы привязали там ослов к деревьям, дабы они не разбежались (что очень хотели), создав дополнительную помеху. Знали, что взбешенная от страха скотина может оказаться куда опаснее разъярённого врага.

Оставив свой наряд между собой разбираться, кто будет главным и как лучше занять позицию, Кира окинула взглядом сбившихся позади женщин с детьми.

– Соберите все камни под ногами! – закричала она им. – Прямо сейчас! Сложите их перед собой в ряд. Каждому по камню в руку! Если хоть один враг добежит досюда и попробует залезть – бросайте в него камни! Все вместе бросайте! Никто никуда не будет убегать, пока я этого не скажу!

Подтащив сумку с патронами, она бросила её передним в толпе.

– Мне нужен один доброволец, который будет мне подавать патроны! У кого-то есть платок, который не жалко разорвать? Сделайте мешочки, по десять патронов в каждом, и завяжите двойным узлом, чтобы они не раскрылись, когда упадут. У меня есть свой запас, поэтому у вас есть ещё время.

Ещё раз оглядев своих подопечных и убедившись, что все готовятся защищаться и исполняют её приказы, Кира осталась довольной. Платки сыскались и женщины уже рвали их на части, другие стаскивали в спешке камни. Стрелки пробовали луки. Кира вскользь заметила, что одна женщина умеет лучше других обращаться с этим оружием, раздавая советы менее опытным, и решила, что одного этого учителя будет достаточно.

Пока Кира в скором темпе возводила свою линию обороны, мужчины внизу делали то же самое. Впереди стояли те, кто считал себя бойцом, за ними – те, кто годился в воины только потому, что мог держать копьё в руках. Удобство их позиции заключалась в том, что врагу при штурме не только нужно было подниматься вверх, но и перелазить через баррикады – либо пользоваться проходами, что упрощало дело стрелкам – знай себе, стреляй в поток. Тем, кто прорвётся, предстояло встретиться с ощетинившимся отрядом.

Заложив пальцы в рот, Кира свистнула мужчинам внизу, привлекая их внимание. Не у всех были луки в руках и она не удержалась от того, чтобы не дать и им свой настоятельный совет. Изобразив, как стреляет из лука, она провела пальцем по всей линии. Намёк был понят – луки пошли по рукам. Приглядев выпирающий каменный выступ, обросший кустарником, Кира взобралась на него. Отсюда местность хорошо проглядывалась и ей не мешали деревья ни по бокам, ни прямо перед ней. С этой высоты даже часть дороги в ущелье была видна, и по ней как раз мелькала толпа неприятеля. Затаив дыхание, люди в горах с напряжением всматривались, пытаясь посчитать количество. Лишь спустя четверть часа первые разведчики осторожно заглянули на глухую тропу, в то время, как основное движение текло в ущелье. Маленькая передышка, которая осаждённым пошла на пользу.

Ларс дал воинам знак, чтобы они присели (не стоит сразу показывать врагу своё количество) и оглянулся, бегло осматривая линию фронта. Встретившись с Кирой глазами, он показал ей большим пальцем вверх, говоря: «Мы готовы». Она ответила тем же жестом. Присев на колено, сняла с плеча винтовку, быстро проверила её, расстегнула патронташ и вложила первый патрон в затвор. Оценив на глаз расстояние, переставила прицел.

«Заметят – не заметят?» – загадывали женщины, кусая руки и испуганно поглядывая вниз. Чтобы сдержать слёзы от чрезмерных переживаний, успокаивали ещё более перепуганных детишек. «И нам страшно. Но у нас есть храбрые защитники, они не дадут нас в обиду. А ещё вон та тётя с ружьём. Как её звали – Кира? Помнишь, что она сказала – никуда не бежать и бросаться камнями. Вот, возьми камушек и сожми его в ручке, сразу спокойней станет…»

Неприятельские разведчики быстро смекнули, что к чему. Когда основные силы хлынули в ущелье, они уже выяснили местонахождение добычи. В скором времени вся орда уже текла через перекрёсток, накапливаясь у изножья горы. Остановившись там, они изучали сложившуюся ситуацию. Навскидку воинов было больше сотни – против сорока мужчин, треть которых и воинами трудно было назвать. И одного быка, который с грозным видом смотрел на пришельцев. Эту зверюгу никаким способом не удалось заставить подниматься со своим грузом в гору, который он исправно тащил за собой по дороге, и его отпустили, не желая попадаться под бодливые рога. Недовольный бык гордо сбежал с того места, где заупрямился дальше идти (да хоть десятеро меня тяните – не ступлю ни шагу дальше!), и направился по тропе. Но не назад, откуда они пришли, а вперёд. Почему – одному ему известно было. Поняв, однако, своим бычьим умом, что не туда пошёл, зверь вскоре развернулся. Увидев людей, он остановился, вскинув голову и вынюхивая чужаков. Те в свою очередь не сочли его особенно опасным – он стоял в отдалении, а им не нужно было так далеко идти. Заприметив баррикады, южане после краткого совещания начали растягиваться по склону, формируя свой порядок: впереди воины с щитами и ударным оружием, за ними арбалетчики.

Кира оглянулась на своих стрелков. Те с взволнованными лицами взирали на надвигающееся войско, в рядах которого можно было увидеть достаточно много арбалетчиков, которым им предстояло противостоять. Это было неравное соотношение ни по количеству, ни по опыту. Чтобы придать им немного уверенности, Кира ещё раз показала на направление, которое они должны были прикрывать. Лучники кивнули ей, стараясь унять волнение и испуг.

Вскинув винтовку, Кира прицелилась. Враг был сейчас примерно на расстоянии той первой косули, которую она подстрелила на день своего рождения. Это, конечно, далеко не предел досягаемости её пуль, но на этой дистанции Кира могла уже с уверенностью стрелять. Как всё-таки хорошо, что они выше своих врагов! В обратном случае много пуль ушло бы в землю, не долетев. И свои люди у неё не стоят на линии обстрела, так как они ниже её.

«Дыши ровно и не торопись. Проследи за целью, кто это и как ведёт себя, и попробуй предугадать следующий шаг. Никогда не трать патроны впустую и спускай курок только тогда, когда уверена, что попадёшь. Будь спокойна, как будто ставишь мат в два хода».

Спасибо, папа, за всё, чему ты её научил!

Первый выстрел прозвучал для всех неожиданно. Люди за баррикадами вздрогнули от громкого звука, перебившего общий гомон воинственных криков, которыми южане решили запугать их, прежде чем идти в атаку. Мужчины впереди обернулись на неё с жестами возмущения: «Что ты делаешь, сумасшедшая?! Зачем пускаешь драгоценные пули на ветер – далеко ведь ещё, не попадёшь!»

Во-первых: да, сумасшедшая, и вы это знали с самого начала! Во-вторых: ей нужно пристреляться, и первые пули скорее всего и так пойдут на ветер. В третьих: далеко для луков или если бы в её руках было гладкоствольное ружьё.

Когда гром выстрела долетел до неприятеля, все уже быстро поняли, что она попала: один из вражеских воинов в толпе повалился на землю. Не тот, в которого метилась, но ведь об этом никому говорить не надо. Был ли он мёртв или ранен, Киру больше не интересовало. Любой выбывший из строя вражеский воин был равноценен одной спасённой жизни своих людей. Корректировка прицеливания и можно продолжать в том же духе.

Ларс поднял обе руки над головой и одобрительно захлопал в ладоши. Кира быстро перезарядила винтовку и нацелилась в следующую жертву.

Второй выстрел через пол-минуты и ещё один упавший вдалеке. Теперь вместе с Ларсом, который ещё и восторженно вскрикнул при этом, захлопали ещё несколько воинов. Спустя минуту после третьего выстрела хлопали и громко кричали уже почти все. Ларс сумел своим примером заразить остальных и придать смелости и уверенности даже тем, кто скорее держался за своё оружие, чем держал его.

Только пятая пуля ушла на ветер. Точнее, в ствол дерева. Но это нисколько не расстроило товарищей. Они с каждым разом кричали всё громче и яростнее, показывая врагу зубы. Стрелок, который может бить на таком расстоянии, оказался для южан крайне неприятным сюрпризом. По всему, они не рассчитывали на такой отпор и вообще наличие огнестрельного оружия у обороняющихся. Как не обладали и собственным. Этот отряд был откомандирован заранее не на штурм крепости, а в обход её для разведки тыла и деверсий, как того и следовало ожидать. Видимо, по дороге враг и засёк движение отряда из крепости в горы, двинувшись за ними. Хорошо, что Ларс не стал медлить и в спешном порядке эвакуировал жителей. Днём позже табор угодил бы в устроенную засаду.

Ликующие крики осаждённых и падающие один за другим товарищи посеяли в рядах наступающих нерешительность. Только после нескольких выстрелов им удалось заметить стрелка на высоте, но так как его невозможно было достать снизу из арбалетов (как и из более дальнобойного лука), то это знание мало что давало и первой естественной реакцией было броситься за укрытия: деревья и камни. Недостаток оных: их недостаток. За толстыми деревьями и крупными валунами все не могли спрятаться; за камнями в половину человеческого роста бесполезно прятаться от снайпера, для которого такие игроки в прятки были видны как на ладони, а бегство в кусты вполне предсказуемо. Пока южане думали, что предпринимать, Кира успела попасть уже в шестерых. С каждым выстрелом её движенья становились ловчее: опустить винтовку, открыть правой рукой затвор, достать из сумки на боку патрон, вложить его и задвинуть рычаг в крайнее положение. И всё это уже не глядя, машинально, высматривая за время перезарядки очередную живую мишень. Прицелиться, немного выждать и на выдохе нажать на спуск. Не каждая пуля попадала в цель, но отбитые с камней осколки вместе с искрами и выдранная щепа с корой действовали не менее устрашающе.

Бой был принят без каких-либо переговоров (давайте вы мирно сдадитесь, а мы вас за это бить не будем), и южанам не оставалось иного выбора, как в срочном порядке наступать – либо отступать. Принимая второй вариант, им следовало задать себе резонный вопрос: а зачем они тогда вообще бежали сюда – чтобы, струхнув, сразу убежать назад? И что говорить своим предводителям, вернувшись с пустыми руками? Что их дети забросали камнями? Что сотня воинов с десятью стрелками оказались сильнее их сотни (не признаваться ведь, что их было от силы три дюжины, включая одну бабу, которая перестреляла немало бравых молодцов)? Оплеухи и ругань были бы в этом случае самым мягким наказанием.

Предсказуемость всегда играет на руку противнику, и единственное преимущество, которое у южан в этой ситуации оставалось – это количество. «Это только один стрелок, он не перестреляет всех!» – это, должно быть, кричали самые отважные натуры своим товарищам, науськивая их на врага. Конечно не перестреляет, ибо когда-то закончатся патроны, но чем дольше враг медлил, тем больше он давал времени стрелку спокойно делать своё злое дело.

Собравшись с духом, южане ринулись скопом в атаку. Взбегая по склону, они старались петлять между деревьями, чтобы усложнить стрелку прицеливание. Поначалу казалось, что это помогло – один из воинов, подгоняя других, не упустил случая злорадно громко указать всем на два сделанных промаха. Одно он не учёл – что все, кто останавливался на минуту, чтобы прикрикнуть на других, или передохнуть, становились очень хорошей мишенью. За это и получил пулю в голову (не туда целилась, а чуточку ниже, где тело шире, но какая разница?).

Ещё одним серьёзным недостатком оказалась вынужденная остановка, чтобы выстрелить из арбалета и снова его зарядить. Когда атакующие взбежали на расстояние, которое защитники за баррикадами сочли достаточным, вниз полетел град стрел. Щиты не всегда помогали, а лучникам было совершенно безразлично, в какую часть тела угодит стрела – лишь бы он скатился вниз или остался на месте, превратившись из атакующего в обороняющегося. А против пуль деревянные щиты вовсе не помогали, те их пробивали насквозь. Если у кого-то пуля отлетела рикошетом об какую-то железную часть, то это было диким везением. С этой бедой южанам нужно было что-то делать.

Первым в рукопашную ринулся Ларс, как и следовало ожидать. Он не стал дожидаться, когда противники преодолеют преграду из баррикад, и сам бросился им с топорами навстречу. Его взбешенный вид действовал устрашающе. Одни огромные топоры, которыми он махал направо и налево, чего стоили. Изрубив двоих-троих, он с дикой яростью набросился на следующих. Рядом с ним просвистел болт, вонзившись в дерево. Не успев натянуть тетиву арбалета, стрелок в стороне повалился на землю после очередного прозвучавшего с высоты выстрела.

Не потеряв ещё ни одного человека в своих рядах, обороняющиеся сообща вывели из строя около двух дюжин вражеских воинов. Раненые искали укрытия за деревьями и камнями, с искажёнными от боли лицами и воплями переламывая стрелы в своих ногах и плечах, чтобы выдернуть их. Но штурмующих было всё ещё больше в два-три раза. И они были настроены крайне злобно. На баррикадах противники уже сошлись в рукопашном бою, где решающим критерием было не оружие в руках, а удачно нанесённый удар. Не важно куда, не важно чем. Здесь ни у одной стороны не было решающего преимущества. Обороняющиеся встречали врага копьями, рогатинами и секирами, с помощью которых нетрудно было держать врага на расстоянии, махая яростно вправо-влево. Лучники во втором ряду старались использовать вынужденные остановки врага, чтобы пустить в него стрелу. Нападающие пользовались количественным преимуществом и отсутствием у защитников щитов (ими прикрывались женщины наверху, выставив стенкой).

Теперь, когда пришлось простреливать между своими воинами, выбирать подходящую цель стало трудней. С обеих сторон заметна была сходная тактика: первый ряд штурмовал, а второй поддерживал обстрелом. Кира переключилась на второй ряд, высматривая вражеских стрелков и стараясь уничтожить их. Стрелы и болты летели в двух направлениях, не всегда настигая цель, и только пули – в одном, лишая почти каждый раз кого-то возможности бежать, стрелять или махать рукой. Кого-то и всё вместе взятое. Ларс со своими лучшими воинами довольно хорошо держали центр, сдерживая натиск. Подобно волне, нахлынувшей на корабль и разрезанной стальным носом пополам, неприятель начал перебегать на фланги, увидев там огромную брешь и возможность прорвать линию обороны. И скоро ему это удалось.

Кира краем глаз постоянно следила со своей позиции за общей обстановкой и видела, что часть южан заходит со стороны, намереваясь взять её на прицел. Пока им это не удавалось, и она продолжала поддерживать своих воинов. Снабжение патронами быстро наладилось. Воспрянув духом после весьма удачного открытия боевых действий, женщины смотрели на Киру, как на свою защитницу, и старались помогать, чем могли. Мешочки с патронами были сложены в кучку и бравый юнец исправно доставлял их, подбегая к ней при условном знаке. Как только патронташ опустел на треть, Кира потребовала первый мешочек.

– Высыпь в сумку! – приказала она юнцу, не отрываясь от стрельбы. – Мне некогда развязывать. И говори мне каждый раз, сколько у вас ещё осталось.

Встретившись глазами со своими лучниками, она показала им на опасность, которая неминуемо надвигалась с упомянутого фланга. С другой стороны враг не решался подниматься – там одному лучнику без труда удалось бы сбрасывать скалолазов вниз. Махнув рукой своим лучникам, Кира дала им понять, что они могут действовать на своё усмотрение. Им тоже нужно было пристреляться, и пока свои воины внизу отбивали атаку в центре, они не могли попасть под неудачно пущенные стрелы. Самая опытная лучница решилась первой сделать пробные выстрелы. Одна стрела не долетела, вторая угодила в крону дерева. Бывает, что ж поделаешь. Вслед за ней начали пристреливаться и другие стрелки. Противникам их обстрел пока не нанёс значительного урона – лучники не могли похвастать такой точностью, как единственный снайпер. Учуяв свой шанс, всё больше южан торопливо смещались на фланг и взбирались всё выше. Когда от камней рядом отскочили первые долетевшие болты, Кира поняла, что не сможет долго оставаться здесь. Отряд южан уже зашёл во фланг и явно намеревался идти ещё выше. Пятёрка недоучков на высоте была в их глазах более лёгким противником, чем матёрые воины в стороне.

Решив не доставлять радости первому арбалетчику-удальцу, Кира сошла с валуна. Пронзительно свистнув вниз, чтобы обратить внимание мужчин на возникшую угрозу, она перебралась немного в сторону, заняв новую позицию. Долго так делать она не могла, ибо арбалетчики брали её усиленно под обстрел, мешая сосредотачиваться. Склон тоже не везде позволял присесть или привстать на одно колено, и несколько выигранных метров не служили гарантией того, что в неё рано или поздно не попадут.

– Пять! – сообщил доставщик патронов.

Чтобы не подставлять своих лучников под обстрел и усложнить задачу противнику, Кира начала перебираться дальше на другой фланг. Стрелять стоя было менее удобно, и она теперь промахивалась чаще. Сказывалась и усталость в руках от карабканья по кручам. На болты, которые по большому счёту не долетали и вонзались в землю в нескольких шагах перед ней, она скоро перестала обращать внимание. Бойцы после её свиста заметили обходной манёвр, которым их брали в клещи. Атаку в центре можно было считать отбитой – враг понёс там большие потери, а страшная горилла с топорами продолжала наводить ужас, сбрасывая со склона одного за другим.

В данной ситуации южане приняли решение смять слабый фланг противника и броситься наверх, чтобы перебить пяток стрелков и захватить заложников, а затем подавить сопротивление окружённых защитников. Крича и ругаясь, на чём свет стоит (и эта чёртова девка), южане полезли толпой дальше вверх, раздваиваясь: половина прямо, половина к снайперу, которому дальше было некуда уходить. Из первой дюжины четверо опять скатились вниз: один от пули, двое от стрел и ещё один оттого, что неудачно подскользнулся. Бывает, что ж поделаешь.

Самое важное правило, которое Кира выучила в свой жизни, гласило: попав в отчаянное положение, делай то, что от тебя меньше всего ожидают. Перезарядив винтовку, Кира зажала запасной патрон в зубах, и пошла навстречу врагу. Она видела, что не у всех арбалеты в руках – в такой горячке мало у кого хватало терпения возиться с этими штуками, – и так же враги видели, что ей со своей штукой тоже возиться приходится. Из троих одного подстрелить только успеет, а двух других уже нечем будет пугать – это ведь не та яростно ревущая горилла снизу. Это просто девка с винтовкой в руках, не больше.

Первого Кира уложила в пяти шагах перед собой. Выхватив изо рта патрон, быстро перезарядила и уже не целясь, по инерции движения, выстрелила почти в упор во второго. Пробив щит, пуля угодила воину в живот, он болезненно крякнул и скрючился, сползая на землю перед ней. Дурень, нашёл чем прикрываться. На следующую перезарядку времени больше не было. Столкнув пинком раненого вниз, Кира отскочила в сторону навстречу следующему силуэту и нырнула под замахнувшуюся руку с дубиной. Увернувшись, она ударила нападавшего сзади винтовкой в колено, чтобы вывести из равновесия, и следом врезала тыльной стороной приклада по голове, вложив в развороте всю силу в удар. Послышался гулкий хруст, и воин без сознания полетел вниз. Перекатившись несколько раз по склону, его тело осталось неподвижно лежать.

– Кира! – отчаянно закричали стрелки сверху, предвидя неминуемую опасность.

– Камни! – закричала она в ответ, срывая голос. – Бросайте камни!

Шею обожгло, Кира инстинктивно схватилась за больное место и отпрянула в сторону. Оступившись, она потеряла равновесие и упала, больно ударившись об камни и соскользнув вниз по склону. Удар от падения отшиб дыхание, в глазах потемнело, но руки не выпустили оружия. Откашлявшись и сделав спасительный глоток воздуха, она машинально нащупала патронташ. Какое счастье, что она так «удачно» упала, что не рассыпала патроны! Ушибленная рука и ободранная кожа на боку жгла всё сильнее. Ладонь, которой она схватилась за шею перед падением, была в крови. Вокруг стоял невообразимый шум – все кричали на самый разный лад. Только у Киры не было сил, чтобы крикнуть.

Помогите же ей кто-нибудь! Ларс, где этот хвалёный охранник, которого ты приставил к ней? Аскар, чёрт бы тебя побрал…

Сверху под крики женщин и детей сыпались камни, сбивая вниз очередную волну южан, карабкающихся вверх. Пока Кира приходила в себя, на помощь подоспели и отступившие от баррикад защитники. Стихшие выстрелы не могли быть ничем хорошим, и несколько воинов уже спешили к ней, чтобы прикрыть от штурмующих. Первым подоспел Дарий. Взбежав по склону, он сбил несколько воинов, по которым не попали камни и стрелы, и теперь с невиданной яростью разбрасывал врагов на уступе.

Кое-как приподнявшись, Кира зарядила винтовку. Ушибленная левая рука плохо держала оружие, затрудняя прицеливание. Кира переползла к ближайшему дереву и прильнула к нему больным боком. Ей нужна была какая-то опора. Оперев левую руку на поднятое колено, она навела винтовку на штурмующих. Долго целиться времени не было, битва сейчас для обеих сторон стояла на изломе, где каждая минута и каждый удар решал – всё или ничего.

Точный выстрел и одним врагом стало меньше. Пусть знают, что она опять в строю. Ещё выстрел и болты перестали лететь в своих. Не убит, но с раненой рукой из арбалета не постреляешь. Из винтовки – да. Кира не могла больше стрелять так часто и перезарядка давалась трудней, но смертоносности летящих пуль от этого не убавилась. В каждый выстрел она вкладывала всю свою злобу и боль за пережитые кошмары плена. Стиснув зубы от боли, она мстительно уничтожала врага, который всё ещё рвался вперёд. Но уже не с такой решительностью, как несколько минут назад. Ряды южан заметно поредели и продолжали неуклонно редеть, ибо защитники отчаянно дрались, удерживая уступ и умело пользуясь преимуществом высоты. Надёжные стрелки сверху за их спинами придавали им уверенности. А тем придавали уверенности зажатые в детских кулачках камни.

После возобновившихся выстрелов неприятель дрогнул. От топоров и пик можно было уклониться. Стрелы могли пролететь мимо, особенно если петлять – а это постоянно приходилось делать, взбираясь на кручу и обегая камни и деревья. От пуль невозможно было увернуться, они настигали любого вне зависимости от расстояния. Это врагу пришлось усвоить уже с первым выстрелом, открывшим бой. Может, это вовсе не человек, а робот? Таких человекоподобных никто никогда не встречал, но ведь только машины могли с такой мизерной погрешностью попадать в цели! Нет более устрашающего врага, чем стрелка с холодным расчётом и выдержкой бездушной машины. Единственным спасением было бежать от него. Разворачиваться, пока ещё не поздно, и бежать изо всех сил, что ещё оставались в ногах. И надеяться, что в тело не вопьётся железный коготь, сбивая с ног.

Стоило струхнуть одному, как за ним последовали и другие. Верно говорят, что дурной пример заразителен. И пусть за спинами радостно ликуют победившие! Для тех, кто убегал, большей радостью было после очередного бичевавшего их звука выстрела осознание того, что стреляли не ему вдогонку. Кое-кто всё ещё медлил, ожидая своей очереди стать мишенью. Лучники теперь тоже осмелели и стреляли намного точней.

Ещё больше смятения в ряды врага вносил бык. Долгое время он стоял в стороне на тропе, непонятливо взирая на происходящее, но в какой-то момент битвы его что-то взъярило – возможно, злобные крики людей и гром от выстрелов, который усилялся в горах эхом, – и он бросился на ближайших людей. Ему было всё-равно, кого топтать и бодать – здоровых, которые лезли вверх, раненных, которые сползали вниз, или уже мёртвых, которых он уже забодал. Попавшие в него болты привели животного окончательно в полное бешенство, и южане, отступая, шарахались от него ещё больше, чем от гориллы. Можно сказать, бык один держал слабый фланг своих хозяев, попавших в беду. Даже ослы внесли свою посильную лепту, брыкнув от испуга двух-трёх южан, решивших использовать их как прикрытие.

Когда южане схлынули с горы и ринулись прочь, к ликующим крикам на горе добавился рёв быка, который грозно выл им вслед во весь звериный голос.

Уронив выскользнувшую из рук винтовку, Кира зарыдала, не в силах больше выдерживать нервное напряжение. Боевые товарищи внизу на уступе смотрели друг на друга так, словно боялись поверить в свою победу – которая далась большой ценой. На ногах осталось стоять дюжина воинов, да и те выглядели неважно. Кто-то уже опускался на землю, прислонившись спиной к деревьям или камням, чтобы закрыть глаза и передохнуть.

– Кира, с тобой всё в порядке? – прозвучал обеспокоенный голос.

Лучница, спустившись к ней, присела рядом и озабоченно смотрела на своего окровавленного командира. Кира неопределённо кивнула (и да, и нет), судорожно вздыхая и вытирая запачканными ладонями зарёванное лицо. Как была грязнулей, так ей, видимо, такой и придётся остаться. Привыкнут. Она притянула к себе винтовку, которая зацепилась ремнём за локоть, и попробовала опереться на неё, чтобы встать, – и тут же одёрнула руку. Замечательно, теперь ещё и ладонь на здоровой руке об разгоряченный ствол обожгла, как будто полученных ран было мало! Хороший повод, чтобы зареветь во весь голос. Как бык. Прикусив губу, Кира из последних сил стерпела нахлынувшую боль от ожога.

– Воды, – прохрипела она.

После всей беготни по горе у неё совершенно пересохло горло. Потерю крови тоже нельзя было недооценивать. Взобравшись наверх, лучница раздобыла несколько бурдюков. С одним она вернулась к Кире, сбросив остальные мужчинам дальше внизу.

– Ты вся в крови. – Лучница глотала слёзы переживаний, осматривая Киру. – Дай я тебя перевяжу, хотя бы наскоро.

Что правда, то правда. Рана от болта, задевшего шею, пропитала кровью всю одежду сверху. Чуточку точнее и она больше бы не встала. Кира подняла руку, которую прижимала к больному боку, и посмотрела на него. Рубаха была местами изодрана и пропитана кровью, а из-под дыр проглядывала израненная кожа.

Кира глубоко вздохнула. В боку при этом не резало – можно было надеяться, что кости целы. Поймёт, когда встанет.

– Мы правда победили их? – В голосе лучницы слышалась неуверенность. Не в победе – это было очевидно, – а скорее в том, что они смогли добиться её своими маленькими силами против такой мощи.

– Как тебя зовут? – спросила Кира вместо ответа. Глупо как-то называть близких людей отстранённым «Эй».

– Ноа.

Кира приподняла руку, чтобы Ноа смогла обвязать её талию платком, и опустила её на плечо лучницы, притянув к себе для лёгкого объятия.

– Мы правда победили, и ты нам помогла в этом! Спасибо тебе.

Ноа всхлипнула, совершенно расчувствовавшись. Бывают такие редкие моменты в жизни людей, когда они вдруг понимают, что должны были встретиться одним днём и посмотреть друг другу в глаза. И если на лицах отражается не взаимная неприязнь, а искренняя радость и симпатия, то это начало дружбы на всю жизнь.

– Да я-то что… – Она неопределённо махнула рукой вверх, будто хотела сказать: «Я там, вон, всего лишь в сторонке стояла и палочками бросалась». – Это вы всё…

– Нет, – отвергла Кира с улыбкой это скромное отнекивание, – ты внесла свою долю. Я видела, как ты стреляешь. Не все мужчины так хорошо стреляли. И ты умело командовала остальными, чтобы они не стреляли куда попало.

– Когда ты успела это видеть? Ты же сама всё время стреляла!

Кира пожала плечами. Мол, успела. Она глазастая, много что видит. Даже если Ноа не считала свои попадания, можно было поспорить на то, что из всех, кого поразили стрелы при атаке на второй уступ, половина была пущена этой умелой лучницей. И она действительно не только стреляла, но и давала команды своему наряду, в кого им метиться, следуя простому и понятному принципу: все стреляют в одного, ибо если один промахнётся, может попасть другой. С одной поправкой – она выбирала себе отдельные цели. Это о многом говорит. Хороший стрелок быстро распознаёт истинный талант, коим бесспорно являлась Ноа.

– Помоги мне встать, – попросила Кира. – Мне нужно спуститься вниз.

Крепко вцепившись в цевьё винтовки, Кира между делом не переставала следить за округой. Как и другие воины, она прекрасно понимала, что безудержно радоваться ещё рано. Неприятель мог собраться с духом и пойти ещё раз в атаку – но уже не так открыто, а тихо подкрадываясь. И за деревьями всё ещё могли прятаться те, кто решил выждать удобного момента, чтобы коварно ударить тогда, когда они потеряют бдительность. Как раз сейчас нельзя было падать от изнеможения и отдыхать. Нужно было вставать, обходить ближайшую окрестность, искать своих раненых товарищей и оттаскивать от лагеря мёртвых врагов. Ещё одно преимущество высоты: их тела можно было сталкивать вниз и легко волочить в том же направлении.

Спустившись при поддержке Нои на нижний уступ, Кира встретилась с уцелевшими воинами. Успокоительный взгляд или поднятый большой палец, что могло одновременно выражать «я в порядке» и «а ты ничего задала жару», говорили ярче любых слов. Больше всех радости и облегчения было в глазах Аскара, который устало сидел на земле. Посмотрев на Киру неотрывно долгим взглядом, он вздохнул, улыбнулся и закрыл глаза.

– Оставайся здесь, не уходи, – наказала Кира своей новой подруге. – И держи лук наготове. Неплохо будет, если кто-то ещё спустится. Раненным нужна помощь.

Ноа поняла. Махнув людям наверху, она позвала вниз помощников. Некоторые мужчины, утолив жажду и передохнув, начинали уже сами перетягивать свои раны. Другие, оставшиеся чудом невредимыми, вставали, собираясь с духом для следующих неприятных дел.

– Где Ларс? – спросила Кира Дината, который первым попался ей на пути.

Он задумчиво посмотрел в сторону и махнул рукой: «Где-то там, наверное…» После прорыва южан на фланге Кира больше не могла следить за своими воинами и прикрывать их в той мере, как делала до этого. Из знакомых лиц на уступе, кроме Аскара и Дината, Кира углядела Власа, Рустама и Марата. В стороне виднелся Дарий, утиравший водой бледное лицо (неужели опять стошнило от кровавой резни и перевозбуждения?), и чуть дальше – Арест, который оказывал Захиру помощь. Оба старика остались живыми, пусть и не совсем невредимыми. У Ареста плечо и торс были уже перевязаны, и он накладывал повязку на руку Захира. Тот в добавку получил ранение болтом в ногу ниже колена. Выдернуть его он уже успел (не убеги враг, он испугался бы сопутствующих крайне болезненной процедуре злобных ругательств), как и перетянуть. В остальном не подавал виду, что готов сегодня помирать. Вот что значит старая закалка и выносливость.

– Здорово мы их уделали, да? – прохрипел Ларс, выплюнув изо рта сгусток крови.

Он сидел у дерева там, где его покинули силы, не отступив до последней минуты ни на шаг. В плече у него торчал болт, который он уже на стал выдирать, и это была, пожалуй, самая безобидная рана из всех. Сколько он сам изрубил врагов, можно было видеть по растерзанным вокруг и сброшенным вниз телам.

Кира опустилась на землю, чтобы быть перед ним лицом на одном уровне. Ларс смотрел на неё довольным взглядом, полным восторга. Такого удовольствия от победы он не получал уже очень давно. Так жить ему было точно не скучно.

Они оба смотрели друг другу в глаза и понимали, что для одного из них это была последняя победа. И последний дневной свет, который бесповоротно затухал, отсчитывая по тяжёлым вздохам оставшиеся минуты.

– Я знал твоего отца. Когда-то мы были лучшими друзьями, а потом рассорились из-за ерунды. Последний раз мы виделись прошлой осенью, в тот день, когда эти уроды травили вас по лесу. Он искал твою сестру. Мне чертовски жаль тебя расстраивать, но они после этого больше не появлялись в городе.

Ларс слабо усмехнулся над какой-то только ему понятной иронией:

– Да, он был прав – я последнее дерьмо. Прости.

Кира всхлипнула, не удержавшись. Надо взять себя в руки, всё-таки уже большая девочка, чтобы каждый раз теперь срываться в слёзы. Хотя слышать эти слова было теперь действительно очень больно. Она только этой надеждой жила весь год и переносила все страдания – что отыщет отца и Вету. Сейчас в ней оборвалась ещё одна нить в тонкой верёвочке, за которую она сама держалась за жизнь. Первая оборвалась, когда она уходила из родной землянки, и это было не менее болезненно.

Вроде встретила человека, можно сказать, вчера и провела всего лишь день с ним – и то без лишних разговоров, – а как будто и не было времени до него. И как быстро сходишься с ним и осознаёшь родство душ, так же быстро теряешь этот дар судьбы.

Хоть какая-то, но правда. Легче от этого не станет, но по крайней мере она не будет теперь попусту терзаться в поисках родных в той большой толпе.

– Я знал, что ты это выберешь, – сказал Ларс с лукавой улыбкой.

У него только и осталось сил, чтобы показать взглядом на винтовку, с которой Кира не расставалась ни на минуту. Значит, это у него Аким тогда выиграл первый экземпляр, на котором Кира училась стрелять. Интересно, в какой момент он узнал в ней именно его дочь? Если бы она могла, то бросилась бы ему сейчас на шею. Но к нему сейчас даже негде было прильнуть головой, чтобы не наткнуться на рану.

Другие руки осторожно прижали Киру к себе – рядом присел Аскар, который вместе с товарищами обходил склон в поисках раненых.

– Ты должна отвести их в Мираканд, – прохрипел Ларс, отхаркнув ещё крови. – Ты теперь за главного. Это мой последний приказ. Чтобы ты не сбежала назад в лес…

Он перевёл глаза на Аскара.

– Помоги ей. И передай тем кретинам привет от меня на память.

Аскар поднял его ослабевшую руку и сжал ладонь.

– Вставай, – сказал он решительно, потянув и попытавшись взвалить на себя.

– Спятил? – только и смог сдавленно прошептать Ларс. – Оставь. Мне нравится здесь. Это лучшее место на земле, которое я когда-то видел.

К ним уже успели подойти другие, и они теперь стояли вместе перед умирающим предводителем. Прощальное молчание прервал Влас, который вдруг усмехнулся.

– Ты п-помнишь, как тогда дал мне в-м-морду? – сказал он с горечью, запинаясь от волнения. – Я был ещё з-зелёным. Ты всех н-нас заставлял д-драться. П-проверял, сможем ли дать со всей силы. Т-ты терпеть не-м-мог слабаков. Я на всю жизнь запомнил! Н-ныл втихую весь день, а на след-дующий ты послал меня в-в-лес. Т-так и сказал – пошёл нахер отсюда и чтобы раньше двух дней тебя здесь не было! А я только того и хотел, чтобы т-тоже ходить в разв-ведку.

По усмехающимся глазам Ларса было видно, что он всё прекрасно помнил. Он уже не в состоянии был говорить, и каждый вдох давался ему с трудом.

– Мы б-боялись тебя все. Ты всегда знал, куда б-больнее ударить. И ты умел бить словами. Но так ты больше хвалил, д-даже когда грязно ругался. Ты н-научил нас стоять за себя. Это твоя победа.

Да, только этому он их всё время и учил. Каждый новобранец должен был выстоять с ним в драке. Мало кто, конечно, мог сравнится с ним силой, но он и дрался скорее играючи, больше запугивая соперника. Ларс умел всегда верно определить его сильные и слабые стороны. Кто не хотел драться, тому оставалось только пасти скот и чистить сараи. Грубый отбор, но справедливый.

Как знать, выстояли бы они этот бой, не имея такого жёсткого учителя? И кто теперь будет учить подростков стоять до последнего за себя и своих близких?

Спустя несколько минут на месте прощания было больше не на что смотреть. И поздно что-то говорить. Кира наклонилась и уткнулась головой в плечо безжизненного великана. Аскар утешительно погладил её по вздымающейся от беззвучных рыданий спине, бережно подхватил за руку, навесив её на свою шею, и медленно поднялся вместе с ношей.

– Пойдём, тебе нужно отдохнуть. Здесь небезопасно.

Приобняв Киру за здоровый бок, он увёл её назад к тому месту, где она спустилась прежде с Ноей на первый уступ.

– Не беспокойся, мы наведём порядок, – приговаривал он, опуская ослабевшую Киру на землю перед валунами, к которым она могла привалиться. – Ноа рядом, она прикроет. Если будет худо, свистнем.

Поворошив вещи в повозках, Аскар вернулся с каким-то мешком – разбираться не стал, с чем, мягкий да нетяжёлый и ладно – и устроил Кире под голову в качестве подушки. Накрыл щитом заместо одеяльца и положил рядом бурдюк с водой. Обслужил уважаемую даму как мог.

– Мне нужен один живой, – проговорила Кира, отдавая ему наказание. Усталость одолевала её и глаза сами собой слипались. Всё-таки ночь не спала, а после такой встряски любой свалится.

Аскар понял, что Кира под «живым» подразумевала вражеского воина. Объяснений, зачем, уже бесполезно было спрашивать – привалившись к «подушке», Кира мгновенно сникла. Поговорить о погоде, как здесь красиво, и о прочем, что у девушки может лежать на душе после жарких событий. Зачем же ещё?

Часть 2. Захир

Из временного забытья Киру вырвал крик, взывающий к пощаде на чужом языке. Дёрнувшись, она резко села и сжала винтовку, сбросив движением руки «одеяльце». Глаза, уставшие от напряжённого прицеливания во время боя, с трудом фокусировались и побаливали, поэтому она с минуту смотрела мутным взором, помаргивая и не вставая со своего места. Шум возни доносился со стороны баррикад – Аскар с Динатом вдвоём грубо волокли раненного воина. Видимо, он всё это время отлёживался, и теперь, попытавшись незаметно уползти, выдал себя. Глупец. Не хватило ума притвориться мёртвым и дождаться темноты. Испугался, что его сейчас найдут и добьют. Ну, вот и нашли.

«Вот тебе живой экземпляр, как просила», – показал Аскар жестом, когда пленного привязали к дереву.

Бедняжка. И убивать как-то даже некрасиво, когда смотрят с таким отчаянием на лице. Интересно, как бы он вёл себя, когда их дети и женщины смотрели бы на него с таким жалостливым видом? На своём языке южанин лепетал что-то в духе «я никого не трогал и больше не буду», стараясь убедить злых и страшных северян в своей добропорядочности. Захир, опираясь на копьё, приковылял к нему и, послушав душещипательные речи, в своей грубой манере объяснил, что никто его не понимает. Образно говоря. Набор слов Захира всегда был испещрён матерными словами, а сейчас он только ими и пользовался. То, что дети могли его слышать, злого и язвительного старика не интересовало (уши пусть заткнут).

Вконец запугав южанина вождением ножа близко перед ним с достоверными описаниями, что они делали (и делают) этими штуками с менее везучими – и что сделают с ним, если посмеет удрать – Захир сплюнул и отошёл, злорадно усмехнувшись Кире. Как – неплохо для начала? Будешь допрашивать – он с удовольствием поможет. Страх – всегда действенный метод. Не столько страх смерти, сколько от способов, как наиболее болезненно это грязное дело состряпать.

Ноа заметила, что Кира не намеревается опять прилечь, и подошла. Протянула кусок лепёшки и картофелину. Голод не ощущался, но отказаться Кира не смогла. Плотно позавтракать они со скаутами так и не смогли, а перекусками долго сыт не будешь. Пережитые кровавые зрелища и их последствия, которые виднелись повсюду, изрядно портили аппетит, но тело требовало компенсации за потраченные силы.

Пока Кира насильно впихивала в себя еду и запивала водой, она смотрела вокруг, что изменилось за время её беспамятства. Немного. За своими ранеными мужчинам далеко ходить не пришлось, во время боя все держались вместе на уступе и Ларс был единственным, кто спустился дальше вниз. Его котомка и топоры лежали рядом с Кирой. Здесь же мужчины начали складывать всё подобранное оружие, и теперь вокруг Киры росли его кучки, словно его приносили ей, как дань. Сверху уже успели спуститься наиболее осмелевшие женщины, которые обхаживали побитых в бою – тех, что остались живы. Другим во временном госпитале уже нечем было помочь. Многим здесь придётся оплакивать своих мужей и отцов, и кто-то уже это делал, не находя себе утешения.

В голове мутило и чтобы как-то собраться с мыслями, Кира притянула к себе котомку Ларса и открыла её. Как и было по внешнему виду видно, в ней почти ничего не оказалось, кроме фляги, измятой от удара острым оружием. И карты, изрядно истрёпанной и обугленной с одной стороны – никак нечаянно прожгли, когда рассматривали перед костром. Кира никогда не видела карт, но её ценность поняла очень быстро. Это был не просто клочок бумаги, неумело изрисованный от руки, это была топографическая карта, напечатанная когда-то ещё до её рождения, когда мир был совсем другим. Кира с таким изумлением разглядывала это сокровище в солнечном свете, что не заметила, как рядом собрались товарищи, которые решили дать себе тоже немного отдыха. И еды, как бы тошно сейчас ни было.

После Аскара и Дината, которых часто можно было видеть вместе – друзья не разлей вода, говорят про таких – к компании присоединился Арест, а за ним приковылял и Захир, не пожелавший отсиживаться в ряду «неполноцелых».

– Куда нам теперь подаваться? – спросил Динат, покосившись на Аскара.

– Вопрос не куда, а как, – ответил за него Захир. – Спускаться вниз с такой семейкой всё-равно что бежать в зубы к волкам. Они наверняка устроят засаду в ущелье, думая что мы такие-же глупые, как убежавшая скотина.

– Ларс просил помощи у миракандцев, – высказал Аскар свою первую взвешенную мысль. – Они должны уже идти по ущелью нам навстречу. Нам ничего другого не остаётся, как ждать их.

– С каких пор они нам что-то должны? – скептично заметил Динат, почесав подбородок. – Не хочу портить твоих планов, дружище, но что-то не выглядит так, чтобы они торопились. У нас с ними равная дорога была, а от них пока ничего не слышно и не видно.

– Что ты скажешь? – спросил Аскар Киру, которая не встревала в мужской разговор.

Она задумчиво посмотрела в то направление, где вдалеке за холмами лежала крепость, и потрогала повязку на шее. Вертеть свободно головой с ней не получалось, можно было только немного поворачивать, но и тогда ощущалась боль от раны. Кровотечение удалось остановить и после короткого сна и подкрепления едой Кира чувствовала себя немного лучше.

– Даже если они подойдут, с чего вы решили, что нам это поможет? Вы думаете, это всё, до чего южане догадались – выслать один отряд? Кто им мешает послать подкрепление вдогонку? Чтобы наверняка.

Мужчины помолчали, переваривая сказанное. Им, видимо, хотелось услышать что-то более обнадёживающее.

– Умники, – язвительно усмехнулся Захир. – Баба, и та догадалась. Вы привыкли считать себя сильными, вот ваша проблема! В прошлом году тоже так храбрились, мол, в рыло заехали, теперь не посмеют ещё раз полезть к нам. Да что-то всё иначе вышло. Теперь, вот, сидим здесь, кукуем.

– И что с того? – пожал плечами Динат.

– Ничего с того. Учитесь думать в обе стороны, как она. Мы выслали своих гонцов за помощью, и им тоже никто не запрещал послать назад гонца, когда они нас только унюхали. Где гарантия того, что наши добрались?

Аскар откинулся назад, закинув руки за голову. Прекрасно. В более глупом положении оказаться было нельзя. Лежи теперь и смотри в небо, слушая кукушку в соседнем лесу.

– У нас есть карта. – Кира шелохнула бумагой. – Зачем Ларс брал её с собой, если вы все знаете дорогу? И почему он согласился так быстро идти сюда, если знал, что это тупик? В другой он ни в какую не хотел соваться. Только потому что баба предложила? Я сомневаюсь, что все звери ходят через горы по ущелью.

Она показала на склон горы, на котором любой скаут мог распознать жилки звериных троп.

– Ты ходил в эту сторону и лучше нас знаешь горы, – обратился Динат к Аресту, зацепившись за мысль. – Здесь есть другие тропы, чтобы перевалить горы?

«Горный козёл» задумчиво прожевал кусок хлеба во рту.

– Найдутся, – ответил он.

Ещё бы немножко больше оптимизма в это ёмкое слово…

– Я не заходил так далеко, только до полпути в Мираканд. – Арест повернулся и показал рукой на вершины. – Это верно, если идти по этому склону, то можно будет подняться наверх и идти по хребту. Но он уходит в сторону от ущелья. Эта дорога займёт два-три дня больше времени. Добро, понятное дело, придётся всё бросить здесь.

– Навьючим ослов! Была бы с собой еда, питьё и чем охотиться. Всё лучше, чем ждать неизвестно чего.

Динат вопросительно оглядел товарищей. Захир корчился от боли, потирая больную ногу, Аскар разглядывал небо. Арест встал, согласно крякнув.

– Пойду, разведаю.

– Может лучше Власа отправить? Он целее.

Динат кивнул в сторону «Рыбы», который прилежно рылся в повозках, словно пришёл к тому же заключению, что придётся это как-то тащить, и оценивал, посматривая на ослов.

– Да не, – отмахнулся Арест и потёр перевязанное плечо. – Лучше будет, если целые останутся здесь. Я далеко заходить не буду, проверю тропы и назад. Через часа два-три вернусь. Ты же не собираешься гнать людей сразу сейчас по горам?

– Ну… – протянул неопределённо Динат, который, очевидно, не любил откладывать дела в долгий ящик.

– Ну? Тебе своих трёх тащить. Сам-то вытянешь? Я могу в потёмках по горам ходить, а другие смогут со своим зрением?

На этом первое совещание закончилось. Возражений не последовало, и молчание следовало рассматривать в этой ситуации как согласие.

– Не, обойдусь, – сказал Арест, отказываясь от протянутой Кирой карты. – Я запомню.

Прихватив с собой копьё и наполовину опустошённый бурдюк, он направился покорять вершины.

– С водой что-то решать надо. Спуститесь и осмотрите, сколько там, в бочке, – сказал он напоследок, кивнув вниз.

Брошенная телега с бочкой стояла под горой. Этот груз был под силу только быку да и не таким ценным, если бы тот его опрокинул или не пожелал дальше тянуть. Быком так просто не поуправляешь, как ослом. При определённых условиях он может стать вовсе неуправляемым.

– Э-эй!!! – долетел издалека крик через четверть часа после того, как Арест ушёл неторопливым размеренным шагом.

Эхо разнесло крик в разные стороны, но откуда он прилетел, гадать не нужно было. Мужчины вскочили, чтобы посмотреть, кто зовёт. На тропе, сразу за перекрёстком, стояла тройка людей, перетаптываясь. Подозвав Киру, скауты показали ей вниз. Намерения людей были понятны: потрёпанный мужичок со связанными спереди руками не желал иметь ничего общего с двумя другими, которые не намеревались его отпускать.

– Кто это? – спросила Кира.

– Игоня, пастух, – ответил Аскар. – Он ушёл вперёд со стадом. Догнали, таки, сволочи.

– Э-эй!!! – заорал южанин ещё раз, не заметив никакой реакции на склоне.

Подходить ближе они, видимо, боялись и рассчитывали на то, что кто-то спустится вниз.

– Что делать будем? – спросил Динат, в своей любимой манере выжидающе смотря на своего друга.

– В смысле?

– Ну, они поговорить, наверное, хотят!

– Так сходи! Ты у нас любишь это дело. Я не пойду! – отрезал Аскар.

Динат посмотрел на Киру. Как он слышал, бабы вроде ещё больше любят говорить…

– Поговорим, – ответила Кира спокойно. – Пусть подождут.

Она развернулась и не спеша направилась назад. Динат посмотрел ей вслед и пожал плечами. Наверное, причесаться и приукраситься в сторонке пошла. Бабы без этого не могут говорить.

Взобравшись чуть выше по склону – насколько самочувствие позволяло, – Кира подыскала себе место, где было удобно сидеть и откуда местность хорошо просматривалась. Устроившись там, она положила винтовку на валун перед собой. Откинула рукой растрепавшиеся волосы назад. Обтёрла рукавом лицо. Вытерла здоровую ладонь об штаны, а на обожжённой поправила повязку. Прихорошилась. Можно говорить.

Динат с недоумением показал друзьям на неё: «Что она собирается делать? Тоже орать во весь голос?»

Южанин снизу ещё раз закричал, добавив что-то непонятное на своём языке. И грубо подёргал мужичка за рукав. Мол, это не вы потеряли по дороге? Подобрать не хотите? Мы не прочь поторговаться.

Все, кто мог, уже наблюдал с горы во все глаза за сценой внизу, коллективно гадая, чем всё это закончится. В принципе, у них ведь тоже имелся пленный (ирод треклятый, плюнуть бы тебе в бесстыжую морду!), и они могли бы обменяться. Кто тут у них за главного – что решит? Затаив дыхание, люди смотрели: женщины на верхнем уступе на мужчин ниже – те на застывшую в одной позе Киру – та через прицел на тройку у перекрёстка – а те, соответственно, наверх, на гору, не ведая, о чём спрятавшиеся там люди думают. Южанин-переговорщик осторожно прошёл на несколько шагов вперёд и, привстав на носки и вытянув голову, попытался рассмотреть, что происходит на горе. Общую тишину прервал ещё один протяжный крик, следовало полагать – последнее предложение, пока они не передумали быть добрыми, – и последовавший за ним грохот выстрела. Люди от неожиданности вздрогнули, некоторые даже подскочили. Что ж эта сумасшедшая-то творит, когда, наконец, так пугать их перестанет?! Только один человек упал, вскрикнув – теперь действительно в последний раз.

– Чтоб мне провалиться… – невольно вырвалось у Дината из разинутого рта.

Он посмотрел на Киру сверху – та совершенно спокойно перезаряжала винтовку, вкладывая второй патрон, – а потом ещё раз вниз. Протёр глаза и ещё раз посмотрел. Южанин лежал на земле, сжимаясь в комочек и переваливаясь от боли – пуля, видимо, угодила ниже груди. Очень болезненная рана. И в большинстве случаев смертельная. Второй южанин со страхом пятился растерянно назад. Споткнувшись об камень, он упал и тут же вскочил, ринувшись прочь с истошным воплем:

«Шайтан! Это сам шайтан на горе сидит!»

Как он ошибался! Шайтан собственной персоной появился с другой стороны. Разогнав на дороге группу воинов, которые тоже наблюдали за горой с более безопасного расстояния, взмыленный и окровавленный бык выскочил на тропу.

– Ты смотри, живой! – изумлённо хохотнул Захир. – Давай, Громуша, покажи им, кто тут хозяин!

Бык, истыканный несколькими болтами, из зверя превратился в сущее чудовище. Неизвестно, как долго после бегства южан он гонял их по дороге – и как долго они его гоняли, но убить так и не смогли. На свою беду. Обезумевший от боли, он бросался на людей, как только видел их, крутился и бодался, разбрасывая всех в стороны и сминая под собой самых неуклюжих. Прогнав второго южанина долой, бык выскочил за ним опять на дорогу и остановился на перекрёстке с видом злобной дворняги, которая прогнала воров, вдоволь искусав их.

Вот это было зрелище! Первое за сегодня, над котором люди в горах от души смеялись. Через горькие слёзы. Заключительным актом послужил второй выстрел. Воры, не на шутку испугавшись двух шайтанов, дали дёру подальше. Пуля никого не задела, но отрикошетила от камня и выбила пыль рядом с дорогой – а это означало, что перекрёсток находился в зоне обстрела и под наблюдением стрелка. А ещё ревностной охраной бодливого чудовища.

– Что с Игоней? Куда он делся? – спросил Динат, когда обрёл вновь способность говорить.

– Ушёл назад, – ответил менее впечатлительный Захир.

– Точно? Ты уверен?

– Точно. Я видел, как он крался вдоль стеночки, чтобы Громуша его не заметил.

– Дурень. Ему надо было сюда бежать.

– Надо было. У него своя голова на плечах. Ему с хромой ногой удобней вниз бежать, чем в гору лезть. А раз бежал туда, значит знал, что там других больше нет. Ничего, он же пастух, справится как-то с быком.

Скауты махнули рукой: авось доберётся. Пастухи – это отдельные люди, их нужно уметь понимать. Им не нужен дом, за него сойдёт любое место, которое им приглянется, чтобы сесть и вздремнуть. Им не нужна семья, за неё сойдёт стадо и пара верных собак. Пастухи привыкшие к одиночеству и в такой ситуации, где будет стоять выбор: спасаться с людьми или спасать стадо – они выберут второе. Глупость – скажут многие люди. Мудрость – скажут многие звери.

Захир хорошо понимал пастухов. Это простецкие люди, с которыми можно непринуждённо посидеть, немного глуповатые, но в корне добродушные. Им по каким-то причинам трудно идти на контакт с людьми, поэтому они обосабливаются и предпочитают общество животных. Собака не облает тебя, потому что ты сделал дурость, не убежит к другому пастуху, потому что ты нехорош собой, и лучше промолчит, чтобы не ввязываться в пустой спор.

Ещё одно, если думать в обе стороны: зачем южанам бегать за одним пастухом? Поиздеваться? Дорого им эта затея вышла. Понятно, что не знают, куда от досады деваться, но одной дурью проблему не решить. А то: потеряли до кучи людей и потеряют ещё больше, если попытаются тем же способом добиться успеха. А другой сперва придумать надо. Тоже нелёгкая задача – даже если бык издохнет, дорога частично простреливается, а подставлять себя под пули больше никто не хочет. Откуда им знать, сколько у противника ещё патронов? Наверняка они засядут теперь на соседней горе, чтобы так же отдохнуть и покумекать. Им хорошо тем, что торопиться никуда не надо. С ними нет охающих баб и ноющих детей. До вечера у обеих сторон есть время что-то решить, ну а там можно сказать себе, что утро вечера мудренее.

Поговорили – коротко и ясно. Так и надо. Уважение появляется по большому счёту от страха. Встретишь медведя – сразу поймёшь. И бабу так же быстро зауважаешь, когда она будет на тебя смотреть через прицел и выбирать: в лоб или грудь.

Наблюдая за Кирой, Захир не мог избавиться от ощущения, что она ему знакома. Но вот убей не мог вспомнить, откуда (убить, кстати, пытались и очень усердно, но это не помогло). Она не могла быть сутемьчанкой – кто-то её давно бы уже узнал, – и не могла быть миракандкой – там её не могли научить так ловко обращаться с винтовкой. Наивно полагать, что она этому научилась только оттого, что несла винтовку за спиной всю дорогу. Многие из молодого поколения обладали лишь поверхностным знанием огнестрельного оружия. В основном – что нужно нажать на крючок спуска и тогда с громким звуком из дула вылетит пуля. А то, что она летит, как и стрела, по наклонной траектории, им в голову не приходило. Из лука можно относительно быстро научиться стрелять и определять, когда тебе как высоко целиться, чтобы задать стреле нужную дугу, и там хороший стрелок навряд ли с первого раза угадает. А пулю не видно в полёте и устройство прицела нужно понимать, чтобы правильно настроить винтовку. Так быстро сделать это без знаний и набранного опыта Кира не могла, тем более в боевой обстановке, но откуда он мог быть у девки? У южан научилась? Ха, очень смешно.

Захир прошёл через большую войну и умел стрелять. Не так метко (с пулемётом не надо целиться – знай себе поливай врассыпную), но достаточно хорошо для того, чтобы сразу определить умения другого. Он обратил внимание на то, что при втором выстреле у винтовки случилась осечка. Об этой погрешности стрелкового оружия тоже не все догадывались и в этом случае терялись, полагая, что оно перестало работать. Бросить на пол или досадливо ударить кулаком – такая была бы реакция. Или ещё более глупая – вытащить патрон и осмотреть его. Кира сделала то, что нужно в этом случае делать: выждала несколько секунд, пока винтовка запоздало не выстрелила. Значит она знала, что такое затяжной выстрел и чем опасен тлеющий патрон. Промах был частично и этим обусловлен. Ожидать, что на таком расстоянии она попадёт, было уже явным перебором – разве что случайно – но показывать противнику границу всегда надо. Он ведь тоже не умнее в этом плане и будет думать, что пуля в бабочку не случайно попала, которая на камне сидела. На дорогу в любом случае до темноты никто не сунется.

Надо будет за ней приглядеть получше, чтобы чего не случилось. Ларс не был падким на баб, на какую попало не вёлся. Ему нужно было особенную, такую, за которой он бы пошёл, если бы она поманила пальчиком. Попробуй это проверни с хамом, который никогда не любил бегать за платьями! Таких женщин – единицы на земле, повезёт встретить: посмотри хотя бы. Вот Ларс и посмотрел перед смертью. Долго ждал после первой.

Спи спокойно, великан. Не всё потеряно.

Арест вернулся с хорошей новостью. Перевал он нашёл и даже высмотрел место, куда можно было сегодня ещё увести жителей на ночёвку. За это время люди уже успели более-менее собраться. Ослов навьючили, водой запаслись – в бочке была ещё вода на донышке: видимо, рассчитывали наполнить позже из ручья в ущелье, да не дошли. Ослы тоже нервничали после переполоха, двух подстрелили – один издох, второй хромал на заднюю ногу. Заживет – сказали мужики. Рану кое-как обтянули, нагружать не стали. Пусть идёт сзади за другими.

День клонился к вечеру и вереница людей потянулась по горам ещё под солнечными лучами. Арест, немного передохнув и подкрепившись, повёл их за собой. Смотря на него, молодым можно было удивляться – пожилой, раненый в добавку, а всё-равно ходит. Как заводные часы – пока заряд не иссякнет, стрелки будут тикать. Все, кто из раненых мог идти, отправились своим ходом, особо тяжёлых решили пока оставить.

Погибших похоронили в расщелине на склоне. Рыть яму в каменистой почве не имело никакого смысла, и сил на это ни у кого не было. Братскую могилу забрасывали камнями, которые были в изобилии рассыпаны повсюду. Каждый счёл нужным бросить хотя бы по камню, выбранному соразмерно степени уважения к павшим – или к кому-то из павших. Женщины не могли сравниться с мужчинами, поэтому разделили свою скорбь на несколько камней помельче. Кто-то из девочек вместе с камушками бросил пару сорванных горных цветков вперемешку с листьями.

Церемония проходила молча, без надрывного плача. Город в лице табора уходил с тяжёлыми ранами, омывая их тихими слезами и мысленными проклятиями в адрес отступивших врагов.

– Тебе помочь бросить камень? – спросил Рустам.

Он обратил внимание на то, что Кира стояла в стороне и не бросила ни единого камня. Этому богатырю нипочём было поднять даже глыбину, и он предлагал свою помощь, понимая, что женщине с ободранным боком, поцарапанной шеей и отбитой рукой не особо полезно и удобно поднимать булыги.

– Здесь нет таких больших камней, – ответила Кира с печальным вздохом.

Рустам понял. По-свойски стукнул легонько кулаком по плечу.

– Жаль, что ты не знала его раньше. Многие считали его сволочью, но он был классный парень. Ларс никогда не сдавался и шёл напропалую. Мне будет его не хватать.

Рустам шмыгнул и вытер скупую слезу. Это был первый раз, что он с ней заговорил. «Орешек» – прозвал его Аскар. Это ему подходило. Крепкий и простой. Его не смогла сломить вражеская ватага, хотя очень старалась. И не только в физическом плане его трудно было сломить, но и в моральном. Весь его облик говорил, что это человек без особых хитростей, простой и доверчивый – как ребёнок, который повзрослел только телом. А таких простяков, не испорченных искушениями взрослых, очень трудно заставить пойти против однажды принятых принципов. Если ты друг, он никогда не отступится от тебя и не оставит в трудную минуту.

В одном только он ошибся – что Ларс не сдавался. Свою последнюю партию он не доиграл до последнего хода. Пусть он видел своё стратегическое поражение и оценил мастерство соперника, но он мог не опрокидывать своего короля раньше времени.

Возможно Ларс возразил бы здесь тем, что в этом и был его подвиг того момента – пойти против закостенелой привычки и сдаться. Против женщины, едва державшейся на ногах, это было справедливым поступком. Он хотел не повергнуть человека перед собой, а испытать его – что и сделал. Драться с женщиной на руках – глупое дело, поэтому он вызвал её на поединок другого рода. И она его приняла.

«Чтобы понять ценность одной победы, нужно несколько раз проиграть», – говорил ей в детстве отец, утешая расстроенную дочь.

Теперь об этом только и оставалось размышлять, стоя перед братской могилой. После первого проигранного боя год назад, уже не на доске неживыми фигурами, а в действительности, после потери близких и унизительного пленения, – где сейчас была ценность одержанной победы? Кира не чувствовала никакой эйфории или хотя бы маленькой радости. В лучшем случае – облегчения, что всё не повторилось и она не совершила тех же ошибок. Она не выиграла, а всего лишь отстояла право на жизнь. Ничья, не больше. Победить – это вернуть себе всё проигранное ранее. Вернуть семью.

Кира не стала уходить со всеми жителями, которых повёл за собой Арест по обследованной тропе, и осталась с мужчинами. Уговаривать её на стали. Рустам жестом предложил, на что она так же молча отказалась, помотав головой. Внутри себя скауты, наверное, облечённо вздохнули. Их порывало тоже пойти, но после вчерашнего похода и сегодняшней битвы, после которой пришлось ещё таскать разные вещи и тела, ноги просто не несли. А ведь ещё нужно было как-то тащить тяжело раненых на себе по горам. Скауты решили на ночь остаться здесь, а как только забрезжит небо утром, уходить. Место, где состоялась битва, было удобным для обороны: местность далеко просматривалась (и простреливалась), баррикады стояли, и всё, что нужно было дополнительно сделать – это забраться выше на второй уступ, а перед первым развести костры, чтобы осветить склон и не дать врагу возможности подкрасться в темноте. Кустарников, деревьев и сухих сучьев здесь было достаточно и три кучи дров на склоне к вечеру удалось без большого труда насобирать.

За охрану жителей тоже не стоило чрезмерно переживать. Часть мужчин ушла, пообещав к утру вернуться и помочь оставшимся. Острую нехватку защитников в таборе восполнили подростками, которым всучили трофейные арбалеты – из них было легче стрелять и запас добытых болтов был большим. Заряжать было трудно, но с этим худо-бедно справились. Сведущие мужчины показали, как их взводить при помощи гафы. Воины в Сутеми пользовались луками, арбалеты были редкостью, поэтому с ними не все умели правильно обращаться. Мало кому из подростков это удалось, но потом подошла Кира и показала другой способ взведения: не путём рывка ногой в стремени вниз (несколько мальчишек повалились, попрыгав на одной ноге и потеряв равновесие), а путём прижимания к земле, когда стоишь на колене и поднимаешься, опираясь на арбалет. Более медленный способ и требует больше движений, но для неопытных и более слабых – как женщины и подростки – идеально подходящий. Тоже не у всех сразу получилось – недоросли волновались и, наверное, боялись насмешек, что у них руки не из того места растут. Терпеливо дождавшись, когда с нелёгкой задачей справится самый неумелый (потому что младший), Кира подошла к нему и подняла пальцем подбородок, склонившись ниже.

– Если вас схватят…

Она машинально вытерла мальчишке мокрую щёку рукавом. Спохватившись (стыдно мужчине плакать, сделайте вид, что не видели), мальчишка сразу вытерся. Кира осмотрела остальных, проверяя – слушают ли они своего нового командира.

– Если вас схватят, то не будут пытать. И наказывать не будут. Наоборот. Они сделают то же самое, что мы сейчас делаем – дадут арбалеты и будут учить, как из них стрелять. И похвалят, какие вы молодцы. А потом предложат перейти на их сторону. Пообещают свободу и всего, чего душа желает. Правда! Мне тоже предлагали. Я отказалась, поэтому меня бросили в темницу, чтобы я днями и ночами плакала, пока не передумаю. Вместо этого я придумала, как другим способом вернуть себе свободу. А ведь я могла сейчас стрелять в вас, а не в них.

Мальчишки с серьёзными лицами слушали Киру, которая медленно ходила перед ними и смотрела каждому в глаза. Они не совсем понимали, зачем она говорит это всё и чего ожидает от них. Любой мужчина на её месте сейчас бы рассказывал, какие вражеские люди плохие и уродливые – и делал это не таким спокойным тоном, а очень суровым, чтобы никто не сомневался в искренности его слов, – а всё для того, чтобы в заключении, расхрабрившись перед публикой, чуть ли не кричать в злобной эйфории, как надо поступать с ненавистным врагом. Странная тётя, которая вызвалась быть командиром над всеми, вела себя совершенно иначе. С одной стороны – как типичная женщина, которая пытается успокоить напуганную ребятню. А с другой стороны в её словах не чувствовалось слащавого потворства, коим всегда пытаются обмануть доверчивые детские души. Мальчишки верили – наверное, не столько её словам, – сколько рукам, хотя она ими никаких особенных действий не производила. Правая ладонь была обхвачена простенькой мокрой повязкой, крови на ткани не было видно, но на открытых пальцах заметны были красные следы ожога. На левой же ладони, в которой она небрежно держала арбалет за дугу, виднелись шрамы, при виде которых любого мальчишку в дрожь бросит. Не потому что их больно было получать, а потому что это жуть непереносимая – когда тебе сшивают иглой живую кожу, а ты сидишь с зажатой палкой в зубах и тихо воешь, терпя боль изо всех сил и стараясь не отдёрнуть руку. А потом ещё ходишь неделями однорукий с ноющей болью, пока рана не начнёт срастаться. Обладателю такой руки верят на слово, а уж тем более если это – женщина, которая не хныкает и не жалуется, как ей больно и что у неё теперь руки на всю жизнь уродливыми останутся. Да и весь остальной вид никаким образом не украшал девушку: вся одежда замызгана грязью и кровью, талия перетянута платком, на котором тоже проступали бурые пятна, волосы небрежно свисают запыленными прядями, вокруг шеи повязка с алеющим пятном, которая заметно мешает двигать головой.

– Я дам вам один совет, вслушайтесь в него! – Кира опять склонилась перед мальчишкой, который чувствовал себя последним неудачником (потому что зарядил последним), и показала глазами на арбалет в его руке. – Если трудно заряжать, цельтесь лучше!

Кира посмотрела с улыбкой в глаза мальчишки и легонько вздёрнула бровями, ожидая, когда до него дойдёт простой смысл совета. Распрямившись, она показала рукой на винтовку за спиной.

– Я могу эту штуку разобрать и собрать с закрытыми глазами, но это сейчас. Я была меньше вас, когда мне её дали, чтобы я училась, и у меня тоже мало что получалось. Мне тоже было трудно, а мне и стрелять нельзя было, чтобы тренироваться. Только целиться и щёлкать понарошку. Представляете себе, что было бы, если бы я тогда психанула и не стала учиться? Я же девочка, мне не надо было, я могла просто научиться шить и готовить.

Остановившись перед другим мальчишкой, Кира тряхнула арбалетом в своей руке.

– Показать вам, что ещё можно делать этой штукой?

Не получив отказа (согласно кивнуть постеснялись – мальчишки, они такие…), она вызвала жестом одного добровольца из мужчин, которые с одобрительным видом внимали в сторонке поучениям опытного бойца (уж им этого доказывать больше не нужно было).

– Запомнили мой совет лучше целиться? Если у вас это тоже не очень хорошо получилось и больше нет времени… Ну, вы же понимаете, что тот, в кого вы стреляли, не хочет, чтобы в него попали и ждать второго раза не будет, так что постарается эту игрушку у вас поскорее отнять? Она тяжёлая, ей можно и по-другому сделать больно.

Кира замахнулась арбалетом на Дината и замедленным движением «ударила» его по ногам.

– Бейте по ногам! Но только смотрите в лицо. Видели, как он попытался прикрыть голову? Он думал, что я ему туда заеду, а я его просто обманула взглядом. Вы ниже ростом и слабее. А вот после пропущенного удара… – Кира прижала рукой голову Дината вниз, принуждая наклониться и присесть на «больное» колено, – он будет как раз на подходящем для вас уровне.

Арбалет легонько прикоснулся к макушке бородатого мужика, который схватился за голову и упал на колени, подыграв.

– Поняли? Повторить?

Отступив друг от друга на два шага, Кира с Динатом продемонстрировали во второй раз драку слабого против сильного, где побеждает тот, у кого есть чем бить тяжёлым по ногам и голове. С одним отклонением – что в драке участвует ещё и третий, который решил действовать хитростью. Сделав вид, что между делом прогуливается, Аскар зашёл за спину Киры и, когда та начала «избивать» друга, неожиданно подскочил и обхватил её сзади, лишив возможности махать руками. Не растерявшись, она выронила оружие, приподняла ногу, будто намеревалась с силой топнуть, и вытащила нож из чехла на голени. Перевернула в ладони и сердито потыкала навершием рукояти по бедру «хитрого гада». Тот с удивлённым видом посмотрел на свою ногу и отпустил жертву, подняв руки: «Всё, понял, сдаюсь».

– Стой! Куда? – строго окликнула его Кира. – Он всё ещё у тебя в ноге торчит, я его не выдернула!

Аскар принял протянутый нож и прижал его рукой к бедру, изобразив более-менее достоверно, как ему больно. Быстренько подхватив выроненный арбалет, Кира «добила» под смешки мужчин и ребятни и второго нападающего. Получив свой нож назад, она с довольной улыбкой наглядно повертела его в руке (хорошая игрушка, обожаю её, кабы не повязка, показала бы пару фокусов) и засунула назад в ножны. Заодно похлопала другой рукой по вторым ножнам на поясе, перехватив арбалет (видите – я могу и левой, если вдруг).

– И ещё одно! – вспомнив что-то важное, она опять обратилась к мальчишкам, которые после шутливой сценки выглядели уже более расслабленными. – Никогда не носите с собой арбалет натянутым! Даже если вы не вложили болт. Вы можете нечаянно задеть за спуск и если пальцы попадут в тетиву, их запросто переломит! Следите за этим и натягивайте только тогда, когда точно знаете, что будете стрелять! И следите, чтобы малышня себе руки не поотбивала!

Закончив учения, «преподавательница» отложила арбалет в сторону и подобрала лежащую рядом шишку. Распрямившись, задумчиво повертела её в руках (куда бы швырнуть?). Поймав на себе взгляд привязанного к дереву пленного (приятно, когда на тебя смотрят с изумлением в глазах), она подвинулась чуточку в сторону (ветка мешает), перехватила шишку перевязанной правой рукой (неудобно и немного больно, но если швырять левой рукой, то отбитому левому боку будет ещё больнее) и бросила её в него. Не сильно, в шутку. Пусть тоже поучаствует в качестве наглядного экспоната, нечего бездельником в стороне стоять и безнаказанно шпионить. Шишка пролетела невысокой дугой через добрых двадцать шагов и угодила пленнику в плечо. Вот, теперь можно себя по головке погладить. И волосы заодно в порядок привести, чтобы не выглядеть, как кикимора лесная. Она теперь – горная!

«О! А нам тоже можно?» – изобразили мужчины взглядами.

«Да пожалуйста…» – пожала плечами Кира.

Подхватив пару шишек с земли, скауты по очереди запустили по одной в пленника, устроив мальчишескую забаву – кто первый промахнётся. Правила простые: при попадании следующий отходит на шаг назад. Динат пригласил юных воинов тоже выразить своё почтение ироду, подкинув лишние шишки тем, кто уже сделал свой пробный выстрел из арбалета в щит, дабы не спускать тетиву вхолостую. Первые добровольцы подошли чуть нерешительно к проведённой ногой черте и, получив взбадривающие взгляды скаутов, швырнули, набравшись внутренне злобы. С каждым следующим «игроком» в бросок вкладывалось всё больше злобы, кого-то под конец пришлось отводить, ибо после шишек полетели горсти земли, приправленные яростными криками. Пленный болезненно мычал сквозь повязку на рту и сжимался от попаданий во все места. Знал, за что. Это было не унижение, которому он подвергался, а праведный гнев детей, лишившихся сегодня кого-то из близких. Унижением было бы, если бы на тряпицу помочились прежде чем завязать ему рот. А так только по щекам похлопали.

Не сладко ему пришлось. Вероятно, он ожидал, что с ним будут разговаривать, выспрашивая какие-то сведения, но этого никто весь день не делал и не показывал, что намерен делать. Ему ничего не оставалось, как смотреть на северян и, не понимая их речи, гадать, что они задумывают. И кто у них вообще за главного, который обычно выступает в качестве судьи. Первые часы были самыми кошмарными, ибо его постоянно запугивали. Первой эту отвратительную игру начала девка. Делая вместе с другими обход и подбирая оружие и вещи, она подошла к нему с окровавленным ножом и вытерла его об него, смотря холодным взглядом прямо в глаза. Пленник слышал до этого, как какой-то раненный, который пришёл в себя, умолял о пощаде – как и он это делал, когда его нашли. Он не мог повернуть голову, чтобы посмотреть, что с ним делают – и кто – а по голосам трудно было определить, ибо слышен был только один. Или же с раненым говорили так тихо, что этого нельзя было через десять-двадцать шагов больше расслышать. В любом случае всё закончилось предсмертным хрипом, и по окровавленному ножу можно было догадаться, какая судьба постигла земляка. Беспечно вытерев нож об рукав пленника, девка приложила его обухом к шее южанина и медленно провела от уха до подбородка. Вздёрнув бровью (всё понял?), она молча заткнула нож в чехол на поясе, развернулась и отошла. Объяснение было яснее некуда. От ужаса у пленного отнялся язык и потекло между ног. Если бы кто-то из мужчин подошёл к нему и сделал то же самое, то он бы, вероятно, меньше испугался. Всем известно, что мужской род более расположен к насилию и зверствам, а будучи одним из них, можно это понять (сам ведь не намного лучше). Но что женщина – притом не свирепая баба, а очень даже симпатичная (если была бы более чистая и нарядная), – может так хладнокровно убивать… Даже не убивать (это она делала из винтовки на расстоянии) – а добивать: дорезать человека, как скотину, вскрывая сонную артерию, перерезая горло или прокалывая сердце, не испытывая отвращения и стыда (скорее напротив – определённого удовлетворения) – это осознание было страшным. Её прямой взгляд был ни женским, ни вовсе человеческим – это был взгляд самого жуткого зверя на земле, имя которого боялись произносить сами звери. Ко всяким «простите, извините, пощадите» уши этого хищника были глухи. Судорожно хватая через нос воздух, обмочившийся пленный невольно вспоминал рассказы товарищей в прошлом про шайтан-девку, которую он сам видел только однажды, перед тем как она заболела и пропала, и понимал, что только сам всевышний мог его ещё спасти, поразив её молнией с неба. Но он этого не делал.

После неё и мужчины начали между делами подходить к пленнику у дерева и строить свои козни, решив, видимо, сделать из этого забаву. Обстрел шишками толпой недорослей был заключительным актом издевательств на сегодня. Получив взбадривающие напутствия от взрослых, они ушли по горам вслед за вереницей жителей под предводительством злобного старика (он и то теперь казался менее страшным, чем опознанная шайтан-девка). К вечеру на уступе осталась только маленькая горстка воинов, которая забралась выше, подняв туда и оставшихся больных, и расположилась на отдых, попеременно следя за местностью. В сумерках разожгли костры на склоне.

Кира больше не показывалась пленному южанину на глаза. Поднявшись на второй уступ, она примостилась на удобном для себя месте и осталась там. Мужчины старались беречь её и обхаживали как могли: кормили (горячая каша, м-мм, вкуснятина! Отъешь, это куда лучше выкопанных сырых кореньев и ободранной жёсткой коры), поили (выпей с нами живой водички за бравого бычка), подкладывали скатанные шкуры под спину и голову. Как и некоторые скауты, она дремала сидя, опираясь на скальную стену. По простой причине: лежачее тело даже для мелкого хищника это всегда повод поинтересоваться, съедобный ли это зверь. Чтобы не давать ему этого повода, нужно научиться спать сидя, и желательно без протянутых ног – за них маленький хулиган в первую очередь куснёт, чтобы проверить реакцию. Спать с винтовкой, положенной поперёк ног, за которую Кира рефлективно первым делом хваталась, когда пробуждалась, мало чем отличалось от ночёвки в лесу с зажатой в руках рогатиной на случай нападения хищников. Она поневоле научилась спать так же чутко, как кошки, уши которых не пропускают ни одного звука. И просыпаться за час до рассвета – когда выходили на охоту хищники.

Теперь она была вооружена намного солидней: рядом лежали арбалет и копьё. Нести она ничего не могла из-за больного бока – и ей, скорее всего, не дали бы ничего нести, – поэтому она решила дополнительно вооружиться арбалетом. Патронов осталось лишь два десятка и их следовало беречь. Засунув три в карман, чтобы всегда иметь при себе, остальные она упаковала в узелок и оставила в патронташе, который доверху набила болтами. Гафа висела на поясе, к ней Кира относилась уже как к обязательной вещи. Даже если она больше любила и предпочитала лук, пренебрегать полезной вещью при нынешних обстоятельствах не хотела. С больным боком, ушибленным плечом и обожжённой ладонью особо не постреляешь из лука. Ну а копьё никогда не может быть лишним, это универсальный инструмент, с которым можно не только охотиться или защищаться от зверей (и нехороших людей), но и сбивать с деревьев плоды, использовать в качестве вешалки, а также опираться при ходьбе – особенно в горах по склонам. А в болота без него и вовсе лучше не лезть.

На закате дня издалека долетел гулкий раскат грома. Вздрогнув в дрёме от звука, Кира посмотрела в сторону, откуда он прилетел, и потёрла руками лицо, стараясь перебороть усталость. Грозы им сейчас как раз недоставало! От нервного переутомления у неё кружилась голова, потеря крови только усугубляла состояние, раны болели и сковывали движенья. Ноа затянула повязку вокруг талии так крепко, что трудно было глубоко вздохнуть. Но больше всего мешала повязка на шее, из-за которой трудно было вертеть головой и приходилось поворачиваться телом в нужную сторону. Глаза по привычке осматривали деревья рядом, выискивая подходящее, под которым можно было бы укрыться от ливня. Стоило ей выйти за пределы поселения, как в ней мгновенно проснулись дикие повадки. Так быстро жизнь среди лесных зверей не забывается. Подумаешь – трое суток сна… Как будто их и не было вовсе.

Раскаты грома вдалеке участились, и по встревоженным взглядам друзей, которые с молчаливым напряжением всматривались в ту сторону, Кира вдруг поняла, что это не надвигающаяся гроза. Грохотали не тучи, а орудия. Это начался штурм крепости.

Трудно было понять, спала Кира ночью или дремала с открытыми глазами. Ноющая боль от ран давала о себе постоянно знать и нагло проникала в сновидения. То она видела себя, как пытается выбраться из бушующей реки на берег, отчаянно хватаясь руками за землю и срывая ногти в кровь, как падает и захлёбывается в шумных потоках, которые уносят её и бьют об камни. То рысь бросалась на неё сверху, рвала когтями бок и впивалась в шею, пытаясь задушить. То Кира не удерживалась на дереве и сваливалась вниз, обдирая кожу об ствол и ударяясь так, что отбивало дыхание. Она каждый раз просыпалась и слышала собственные слабые стоны. Распахивала широко глаза и пялилась на огни внизу на склоне, пытаясь понять – это тоже сон? И что за неприятность её сейчас поджидает? Немного приходя в себя, вспоминала – тот кошмар, который только что снился, это было на самом деле? С рекой – было. С деревьев срывалась пару раз, даже когда привязывалась, однажды едва не задушилась (сучок спас, на который смогла опереться ногой). А вот с рысью – не было. Это уже больное воображение пририсовывало к свежим ранам другую картину.

Кира пыталась вздохнуть полной грудью, но каждый раз понимала, что повязка не даёт это сделать. Ей всё время не хватало воздуха, оттого она и в сновидениях постоянно задыхалась. Лечь она боялась и поворачивалась так, чтобы прислониться здоровым боком к стене.

На горизонте за холмами алело небо. В очередной раз очнувшись, Кира мутными глазами смотрела туда, пытаясь разобраться, что это такое. Не гроза, не похоже на утреннюю зарю – направление-то не восточное… И вроде рано ещё…

– Лес горит, – услышала она голос Аскара, который сидел неподалёку и, как и она, временами впадал в беспокойную дрёму, чтобы потом вскидывать голову и с тревогой смотреть в темноту.

Она повернула голову в его сторону, насколько позволяла повязка на шее, и он показал на костры.

– То же самое. Мы всю опушку вокруг крепости весь год заваливали ветками и обливали смолой.

Кира вспомнила, что когда шла в город, то замечала подобные свалки. Она не придала этому особого значения и решила, что это просто запасы дров на зиму. Скауты тогда тоже подбросили пару сучьев в одну из больших куч. Навряд ли неприятель заподозрил какой-то подвох. Разнородный хворост вперемешку с хвойными лапами, наваленный возле деревьев, проходить никому не мешал и выглядел со стороны безобидно.

Неплохая тактика, чтобы лишить неприятеля преимущества ночной атаки. К тому же большая часть войска окажется зажатой между стенами крепости и лесным пожаром за спиной. Деваться будет некуда, прятаться на открытом и освещённом пространстве от обстрела негде. Вот что Ларс, значит, подразумевал под «гадким сюрпризом».

– И как вы их подожгли? – спросила она, вспомнив расстояние от крепости до опушки, которое было для луков недосягаемым.

– Из катапульты, – ответил Аскар.

Следовало полагать, что её заранее испробовали по ключевым точкам. Даже если горящие чурбаны или бочонки со смолой не попадут точно в кучи, они докатятся по инерции, а прошлогодняя сухая трава и смола доделает остальное. Счастье для защитников, что сейчас было не засушливое лето и весенняя земля ещё не успела просохнуть, иначе стихийный пожар опалил бы не только опушку, а сжёг всю округу вместе с крепостью.

Кира откинула голову назад и закрыла глаза в надежде опять заснуть. Перед глазами всплывали картины бойни накануне, к которым воображение пририсовывало то, что сейчас должно было твориться вокруг осаждённой крепости. Напрасно она пыталась разогнать их, ибо им на смену скопом приходили другие картины из прошлого, тоже не самые приятные. И одна мысль, засевшая занозой в сознании, как всегда перекрывала всё остальное.

Где ей теперь искать Вету? Может, отец тоже подался вместе с ней в Мираканд? Он должен был предвидеть осаду, а раз был ещё и не в ладах с Ларсом, то столица этого края оставалась единственным надёжным прибежищем. Очевидно, что Вета бежала не в том направлении, в каком следовало ожидать, и отцу, направляясь дальше на запад, безопасней было после удачных поисков податься с другой стороны гор прямиком в столицу. Это объясняло, почему он не вернулся в крепость.

Странное чувство возникало у Киры, когда она теперь думала о Мираканде. Такое, как будто она чем-то связана с этим городом, о котором мало что знала и никогда не видела. Родители редко упоминали его в разговорах, а если, то только вскользь. В словах сутемьских людей тоже слышался налёт определённой неприязни, суть которой Кира не могла понять. Неудивительно, ведь она и в Сутеми не жила. Тем не менее это странное чувство, будто там скрыты какие-то тайны, которые касались непосредственно её судьбы, возникало только при упоминании о Мираканде.

Находясь в плену, Кира не смогла узнать точных планов южан, что касалось захвата северного побережья Бурной. Ей потребовались месяцы, чтобы вообще научиться понимать чужеродный язык, да и потом – при ней ведь не велось никаких совещаний между военачальниками. Вся её информация состояла из подслушанных разговоров между хвастливыми мужчинами и того, что успевала заметить своими глазами, когда её, безвольную и больную, перетаскивали из одного места заточения в другое. Кое-что иногда Милла шёпотом передавала, хотя Кира никак не реагировала на неё. Как будто сама с собой разговаривала.

Заснуть Кира больше не смогла. Многие люди неспокойно спят в полнолуние, особенно когда чувствуют на себе давящий свет луны. Кира, напротив, плохо спала в новолуние, словно на неё давило чёрное пустое небо. Многие существа на земле плохо спят в Тревожную ночь, боясь появления таинственного Лунного зверя. Как только небо на востоке начинает светлеть, они вздыхают с облегчением. Хуже всех, наверное, спало в эту ночь существо, крепко привязанное к дереву. Свет от костров долетал до дерева, где был виден силуэт повисшего на верёвках пленника. Судя по ранению в голень, от потери крови он не должен был скончаться, тем более что прозорливые товарищи удосужились перевязать ему не только заведённые за ствол дерева руки и ноги, но и грудь – чтобы не свалился от слабости, заодно перетянув рану. Не заслужил он быстрой смерти. К тому же наказ Киры, что он ей нужен живым, оставался в силе, ибо она его не отменяла.

На рассвете скауты начали один за другим просыпаться. Для многих зверей сейчас уже наступил день. Скауты чувствовали ритм природы всем своим нутром и просыпались вместе с трелями ранних пташек. На их лицах бесследно исчезло то выражение безмятежности, как в былые времена, когда они ходили по лесам. Тогда им тоже приходилось испытывать тревогу и напряжение, но всё пережитое ранее не наложило на них такого глубокого отпечатка, как один вчерашний день. Это было видно даже тому, кто знал их всего лишь второй или третий день.

Проснувшись и сев, они молча собирались с мыслями и готовились к грядущему дню. По привычке проверяли ремни и шнуровки. Этим утром первым делом осматривали раненых – пережили ли ночь. Да, но не все. Вздыхали и мысленно прощались с усопшим. Для троих ещё оставалась надежда – слабая, учитывая трудности дороги через горы. Но оставлять их никто не намеревался. Вслед за мужчинами поднялась и Кира, которая последний бессонный час несла вахту. Зевнув и потянувшись всем телом, она покривилась от боли и осторожно встала, опираясь руками на ствол винтовки и стену. Мышцы в ногах не преминули ей при этом напомнить о том, сколько им пришлось прошагать за весь предыдущий день и по каким склонам взбираться, бок – какими твёрдыми оказались камни, а шея – каким острым болт.

Обождав, когда мужчины сделают в стороне свои утренние дела, Кира подхватила арбалет с полной горстью болтов, оставила винтовку на насиженном месте и тоже направилась в сторону. Только не ту, в которую мужчины ходили. У неё было дело другого рода. Мужчины, собираясь в дорогу, поглядывали на неё и пытались понять, зачем она спускается вниз. Стесняется здесь за камнем присесть? Дурёха, ей же потом опять наверх лезть придётся.

Скоро они догадались, куда направлялась Кира. К пленному. Поговорить напоследок в предрассветных сумерках. Остановившись перед ним, она набрала полный рот воды из фляги и прыснула ею в лицо обмякшего южанина. Его голова легонько дёрнулась, глаза с трудом разлепились и устало посмотрели вокруг. Остановившись на женщине перед ним, растерянно захлопали.

Немой разговор глазами длился с минуту, пока южанин полностью не пришёл в себя. Одни глаза говорили: «Должна тебя напугать – это не кошмар, который тебе приснился, это я на самом деле». А в другой замутнённой голове роем кружились мысли, которые никак не могли собраться во что-то цельное. Что она собирается сделать с ним? Неужели опять пытать? Разве недостаточно тех унижений и тягостных мук, которые он перенёс вчера и за ночь?

Судя по её взгляду, их было недостаточно. Вынув нож, Кира небрежно продела острое лезвие под повязку на щеке и срезала её, не особо заботясь о том, что может поранить кожу на лице.

«Ну как, лучше? – говорили её глаза с лёгкой издёвкой. – А если ещё и так?»

Кира полила ему голову водой. Всю флягу не стала опорожнять. Нечего баловать. Поймал со лба пару струек, горло смочил, и хватит. Посмотрим, достаточно ли этого, чтобы поговорить по душам.

«Сколько и куда?» – спросила Кира на его языке. Хорошо говорить она не умела, но полученных знаний было достаточно, чтобы связать пару слов в простые фразы. Ей было важным не то, что она могла сказать, а то, что хотела услышать.

Пленник издал хриплый, невнятный звук. Это можно было понять как «спасибо» за милость. Или за просьбу дать ещё воды. Или за неуважительное слово, которое застряло в сухом горле и выразилось больше в болезненной ухмылке. Это мы сейчас выясним. Надо просто постараться показать ему, что она очень хорошо понимает, как ему плохо. Стоял, бедняжка, всю ночь на одной ноге, стёр в кровь кожу на запястьях, тщетно пытаясь высвободиться от тугих пут. Да ещё и рана на ноге. Это, кстати, не она тебе туда вчера попала? Ведь если бы кто-то рубанул, то не только по ноге, а ещё куда-нибудь для верности.

На повторный вопрос, который Кира произнесла с той же настойчивостью, пленник в этот раз ответил более внятно. И ёмко.

О, вот какими словами ты благодаришь за сохранённую жизнь! Ладно, раз ты так… Зря ты злишь её. Или ты делаешь это для того, чтобы с тобой покончили быстро и больше не издевались? Какой храбрец! Может, передумаешь? Вчера ты, помнится, другим голосом вопил, чтобы не прибили и не прирезали. А мы пока сыграем в одну игру. Мы в неё уже играли и сейчас повторим, только сделаем её острее – вместо шишек она будет стрелять, а вместо того, чтобы попасть, она будет пытаться промахнуться как можно ближе. Объяснения излишни, ты скоро сам поймёшь. Попробуем? Как считаешь, три больших шага для начала сойдут?

Подожди минутку, она испробует для пристрелки арбалет, всё-таки почти год не пользовалась. Где тут ближайшая шишка на дереве… О, нашла! И попала!!! Надо же, с первого раза. Сама не ожидала. Надо будет потом подобрать, деткам подарить, им дико нравятся такие сувенирчики. «Беличий шашлычок» – называется этот.

Итак, где в тебя лучше промахнуться – возле руки или ноги? В голову или туловище она не будет метиться, ты ведь ещё не сказал ей то, что она хотела услышать. А раз у тебя нога здоровая осталась только одна, начнём, пожалуй, с плеч. Правда страшно, когда в тебя нацеливаются почти в упор? И вот это ощущение, когда спущенный болт пролетает в непосредственной близости от кожи, едва не поцарапав, и ты невольно вздрагиваешь – разве это не здорово?! Большой шаг дальше и попробуем ещё раз? Подожди, она зарядит арбалет… Ты готов? Весь уже сжался в радостном предвкушении?

Ей показалось, или ты в этот раз сильнее вздрогнул? Или это оттого, что второй болт слегка задел кожу? Такая мелкая царапина ведь не считается за попадание? Значит, промах и шаг дальше? Слушай, ей начинает нравится эта игра! Почему она раньше ею не увлекалась? Куда бы в этот раз нацелиться…

Что ты сказал?! Какой ты, оказывается, злобный человек! Ведь она хотела по-хорошему с тобой, а ты вон как… Ты знаешь, что за такие грязные слова бьют не только в морду, но и в то место, которое ты косвенным образом только что упомянул? Ну, ты видишь, куда она нацелилась…

Глупо это было с твоей стороны, очень глупо! Ведь у неё может невзначай рука дрогнуть. У неё они, между прочим, обе болят, особенно когда приходится что-то держать. И всё тело ноет от неудобного положения ночью. К тому же она не выспалась жутко, а ножками сегодня ещё весь день по горам топать придётся. Ей даже эти приседания для зарядки арбалета с трудом даются, разве не видно? Ты можешь себе вообще представить, как тяжело промахиваться, когда привык попадать? Так что она не ручается за себя…

Ох, лучше бы не думала это… Разве она не в дерево попала?

Тебе очень больно? Неужели шальной болт так сильно зацепил твоё сокровище, или ты просто чрезмерно разволновался? Она правда не хотела попасть! Даже как-то стыдно теперь. Ты простишь ей этот промах? То есть – неловкое попадание…

Да, малыш, прокричись всласть во всё своё иссушенное горло! Пусть эхо унесёт твой хриплый крик подальше, чтобы его услышали твои дружки на соседней горе и проснулись. Там, вон, вдали, виден слабый огонёк в тающей темени, за которым они провели ночь.

Вот вы всегда так делаете: доведёте женщину до такого состояния, а потом ещё считаете её во всём виноватой! Даже в глаза теперь смотреть как-то неудобно. И не знаешь, то ли подойти на шаг ближе, то ли отойти. Как ты считаешь? Тебе достаточно этой боли или хочешь добавки? Сам ведь понимаешь, кто на самом деле виноват. Будь вся ваша орава умнее, то сейчас ты бы не был привязанным к дереву, а она не тренировалась на тебе в стрельбе из арбалета. Если она отойдёт ещё на шаг, может ещё раз ошибиться, и будет опять больно. Хотя обидней уже навряд ли.

Может, лучше позвать мужчин, чтобы вытащили болт и немного облегчили твои страдания? Как приличной девушке ей претит мысль протягивать руку туда, куда тянут руку только распутницы. Или лучше не звать? Смеяться, поди, будут. Особенно над тобой. А ещё они горазды делать такие немыслимые гадости, что противно становится. Стоят, вон, наверху и уже вовсю ухмыляются. Ждут, когда она наиграется.

Идея! Она знает, что сделает! Отойдёт сразу на десять шагов. С такого расстояния она точно промахнётся. В лучшие времена она бы и нож очень метко вогнала с этой дистанции, но теперь не уверена даже в попадании из арбалета. И в этот раз она будет целиться в больную ногу. Всё-равно она уже ни на что не годится.

Ей послышалось, или ты что-то сказал? Подожди, она сейчас уберёт волосы в сторону… Ты разве не можешь говорить погромче? Кричать ведь мог только что. Когда она была в двух шагах, ты вообще говорить не хотел.

Сколько ты сказал? И куда? Это всё, тебе совсем больше нечего сказать? Не старайся валять дурака, такие люди, как ты, всегда хорошо слышат и запоминают. Вы никогда не лезете в первые ряды, потому что больше хотите жить, чем убивать. Давай, расскажи ей всё, что знаешь! Она подождёт, пока ты всё вспомнишь. У неё есть время до восхода солнца. Только от тебя зависит, как быстро закончится эта пытка.

Так-так, очень интересно… А ты случаем не врёшь? Она это очень не любит. Вспомни, что она творит, когда её хорошо рассердят. Вчера, например. Или только что вот.

Правда больше ничего не можешь вспомнить?

Нет, ты однозначно плохой мальчик! Ты страшно разочаровал её, и она должна бросить тебя и уйти. Прямо сейчас. Вы вообще плохие. Все! С такими парнями она не хочет дружить. Даже не надейся, что она оглянется. Разве что ты вспомнишь что-то действительно важное и будешь кричать вслед. А если нет, то стой тут, горько плачь и думай, о чём хочешь. Она к тебе точно больше не вернётся. Ты ведь уже и не мужчина, можно прямо сказать.

Часть 2. Ноа

– Чего сидите в стороне, как не родные? Айда к нам!

Вара махнула двум девушкам, призывая присоединиться к женской компании за вечерним костром. Эта пожилая женщина всегда относилась к своей юной соседке (бывшей, следовало теперь считать) с теплом, хотя с её отцом не чуралась вступать в словесные перепалки. Вара годилась Ное в матери и, возможно, поэтому жалела девушку, не стесняясь говорить соседу, что он её тиранит.

– Пойдём, – шепнула Ноа подруге и потянула её за руку, чтобы помочь встать.

Кира вздохнула и нехотя встала. Её легко было понять. Она сильно ослабла, и на неё взвалили непомерную ответственность. А теперь ещё собираются допрос учинить – кто такая, откуда, где мать-отец, живы ли здоровы…

Ноа сразу поняла, что эта девушка выросла без матери. Трудно сказать, по каким признакам это можно установить. Вероятно, по тому, что она была самодостаточной натурой. Ей не нужна была компания, чтобы чувствовать себя нужной, хорошей, красивой и чего ещё обычно хотят слышать про себя девушки. Кто побыл в роли хозяйки, на всю жизнь усвоил свою нужность и хорошесть. Кира не стеснялась своего неопрятного вида, что ходит грязная, неумытая, нечёсаная. Любая женщина тут сразу бы подшутила – неужели мама не учила ухаживать за собой? Хотя бы в меру возможностей.

– Как ты себя чувствуешь? – заботливо спросила Вара, когда они устроились рядом, прислонившись к скалистой стене.

Место для очередного ночлега выбрали на горном плато, которое очень кстати подвернулось по пути. Оно было закрыто вершинами, что позволило развести огонь без боязни, что его увидят издалека возможные преследователи.

– Плохо, – ответила Кира.

Она не сказала это жалостливым голосом, а просто прямо описала своё состояние. Ей действительно было плохо. Первый день похода был трудным, всем пришлось приспосабливаться к нелёгкому путешествию по кручам, а тем, кто был в добавку к этому ранен, но шёл своими силами – и при этом ещё зорко следил за округой, – было вдвойне тяжелее. Ноа тоже готова была упасть и просто забыться. Прошлой ночью ей удалось немного поспать, а утром ещё часик подремать, пока они ждали подхода мужчин, оставшихся на месте битвы. Кира в отличие от неё уже до завтрака прошагала часть пути с отставшими, пока табор ещё отдыхал, и спала ночью наверняка и того меньше. Ноа испытала огромное облегчение, увидев её утром шествующей без посторонней поддержки. Одним только этот день был хорошим – что за ними не устроили погони. Видимо, враг слишком долго выжидал, надеясь, что табор спустится вниз на дорогу, чтобы рискнуть пройти в ущелье, и поздно понял, что проворонил свою добычу. Один день они сумели выиграть, и это вселяло надежду.

– Да ты не то, чтобы плохо – ты ужасно выглядишь! – без обиняков заявила Вара. – Смотри, сколько крови ты потеряла – вся рубаха красная! Тебе пить и есть надо больше. На, бери, это и питьё, и еда!

Вара по-хозяйски принялась обхаживать «гостью». Набрав в плошку горячей похлёбки из котла, она всучила её девушке, не собираясь даже слушать возражений в духе «я уже поела». Вздохнув, Кира смиренно приняла в руки выписанное лекарство, дуя на него и потихоньку попивая прямо из плошки за неимением ложки.

– Покомандовала и хватит. Тебе тоже нужно отдохнуть, – продолжала отчитывать Вара. – Вообще мужики одурели! На что им свои головы? Я тоже командовать горазда, бабы, вон, подтвердят. Но это так, по-житейскому. Когда у тебя дети и скотина, поневоле научишься. Но чтобы вот так, всеми сразу… Ты можешь обижаться, но я такая – говорю, что на языке. Вара-Свара— так меня мужики прозывают. Ноа знает. Ты за неё держишь покрепче, она умная девушка, просто слишком тихая.

Да, Ноа знает. Она очень многое знает. Достаточно иметь таких соседок, как Вара, чтобы знать про всё в городе. И быть достаточно тактичной, чтобы остальные так же охотно доверяли и рассказывали всё «по секрету».

– Кто-то одежду с собой брал? – спросила Вара женщин вокруг, продолжая проявлять заботу о новой подопечной.

Те неуверенно помотали головой.

– Нет? Никто не догадался?

– А зачем? – спросили её в ответ.

– Рубаху ей поменять. Эта скоро совсем вся изорвётся, да и грязная, вон, какая.

– Нет, всё там побросали, что было. Одеяла только взяли.

– Зашить можно, – послышался чей-то совет. – У меня нитки есть с собой, иголки только нету. Последняя неделю назад поломалась, а новой так и не успела прибарахлиться.

Скоро уже все сообща крутились вокруг, решая проблему рваной и грязной рубахи. И постирать предлагали – было бы, конечно, где. Хорошо, если им вообще посчастливится встретить по пути источник воды, без которой табор и двух дней не переживёт. Тут же начали обсуждать и эту проблему, а заодно и считать, сколько бурдюков и прочих подходящих посудин есть, чтобы набирать воды впрок. Жаль, конечно, что пришлось бросить бочку, но кто ж знал, что они пойдут не через ущелье, где всегда из ручья можно напиться. Ответственность за поиск воды дружно приписали мужчинам, которые постоянно везде шляются, лишь бы дома не помогать.

За этими разговорами одна из женщин принялась зашивать дыры на рубахе, при этом она постоянно испуганно таращилась на бурые пятна, успевшие за день подсохнуть, и повязки под рубахой, пропитанные кровью (Ноа сменила утром платок на полоски ткани). Кира полностью сдалась и позволила с собой всё делать. Снимать рубаху её не просили (ещё чего), поэтому она расслабилась и привалилась здоровым боком к подруге, убрав руку так, чтобы швея могла делать своё нехитрое дело. Уставившись взглядом на трепетный огонь костра, она уже не слушала разговоры про то, сколько кровищи кому при родах пришлось видеть и проливать, про то, чем можно быстрее залечить кровотечение, какие травы и растения помогают, и растут ли они здесь в горах…

Вместе с этим в разговоры постоянно вносились жалобы детей, которые изнывали от усталости и хотели домой. Никто не знал, как доходчиво объяснить им, что дома больше нет и возвращаться некуда. Не менее уставшие матери из последних сил успокаивали их обещаниями, что скоро всё как-то обустроится, кормили наспех сваренными кашами и устраивали на ночлег. Даже подростки, которые обычно сторонятся родителей, считая себя достаточно самостоятельными, боялись после вчерашних событий отстраняться от них в чужой местности. Многие из них робко поглядывали на Киру, вокруг которой женщины заботливо суетились, словно она была тут королевой. Ворчать на этот счёт никто из них не решался, ибо вчера она уже открыто заявила свои права на роль главной – и никто из взрослых этого права у неё не оспорил. Наоборот – сам Ларс (а уж его подростки уважали до дрожи в коленках) открыто передал ей командование, когда они вчера лезли в гору. А по свежим слухам выходило, что ещё и завещал ей своё место перед смертью. Такие вот дела.

Динат, посидев за ужином со своими закадычными друзьями, пришёл навестить жену и детей. Те сразу же отхлынули от своей матери и облепили папулю. На радость Мине, которая облегчённо вздохнула. Посмотрев на «бабскую» суету у костра, Динат с соболезнованием посмотрел на Ноу. «С нами было спокойней, или?» – шутливо говорил его взгляд.

– Она что, спит? – ошарашенно спросила швея, заметив, что рука Киры обмякла.

Ноа не могла повернуться из-за лежавшей на плече головы подруги, поэтому только покосилась в сторону. Она тоже почувствовала, что Кира расслабилась и сильней привалилась к ней телом.

– Спит, – подтвердила она.

– Вот девка! Все галдят, а ей хоть бы хны.

– Уморилась, бедняжка, – посочувствовали ей женщины. – Ну оно и понятно, после вчерашнего.

– Тише вы! – шикнула Вара на всех. – Дайте ей отдохнуть! Она ради вас в драку вчера лезла…

Стоило только женщинам перейти на шёпот, как Кира открыла глаза и встрепенулась. Мутным взором посмотрев вокруг, она остановилась глазами на Ное, словно не узнавая её.

– Всё в порядке, – успокаивающе сказала та. – Спи, на вахте сегодня собаки. Тебе больше отдыха нужно.

Кира утёрла себе лицо рукой и устроилась поудобней на плече подруги. Собаки – это хорошо, с ними спокойней. Только набрав воздуха для зевка, как она уже вновь уснула.

– Чего она вскочила? – с недоумением тихо спросила Вара. – Мы же и так уже на шёпот перешли.

– Вот именно, – сказал Динат, который оказался свидетелем сцены. – Не шепчи и не хрусти, и она не проснётся.

– А почему? Откуда тебе знать? Ты же её на больше нашего знаешь!

– Откуда? – Динат усмехнулся и ответил с иронией в голосе, которую счёл дозволенной по отношению к старшей: – Из лесу. Оттуда. Смотри – спит ведь, хотя мы разговариваем. Главное, говорить спокойно, без лишнего шума. Видишь ли, когда ты шепчешь, она слышит во сне шипение змеи, а когда хрустишь, слышит, как зверь к ней подкрадывается по листьям. В лесу под открытым небом поживёшь, быстро научишься слышать во сне опасные шорохи и сразу просыпаться. Понятно?

– А почему не просыпается, когда разговаривают? Разве это не мешает?

– Потому что тогда она слышит, что рядом есть люди, которые следят за тем, чтобы к ним не подобрались звери. Мы все так спим, кто в лес ходит. Она и днём так дремала.

Для женщин это было неожиданным открытием.

– Что, правда? – спросила Вара Ноу, укладывая в голове простое объяснение.

Девушка зевнула и кивнула. Сама она так спать не умела, ибо выросла в селении, но подтвердить то, что Кира и днём на привалах постоянно сникала среди разговоров, она могла. И ей это действительно не мешало – если она просыпалась, то именно из-за разных звуков, как скатившихся под ногами камушков или рычания собак, которые заметили в горах зверя.

– Так ложись и ты тогда! – предложила Вара. – Тоже ведь устала. Сейчас мы одеяла вам подстелим…

Ноа отрицательно повертела головой.

– Она не будет спать лёжа. Только сидя. Так что мне тоже придётся так спать.

– Это тоже такая привычка? – спросила Вара Дината и, не дожидаясь его ответа, тут же обратилась к его жене, которая поджаривала на костре куски мяса, нанизанные на позаимствованный у мужа простенький стилет. – Мина, он что, дома сидя спит?

– Какое там… Только если я его выгоняю из комнаты, – полусерьёзно-полушутя ответила та, с аппетитом пробуя горячее мясо.

Динат посмеялся, по достоинству оценив юмор своей жены.

– Спать дома это одно дело, – объяснил он, – там стены вокруг, запертая дверь и крыша над головой. Там нечего бояться, кроме жены с веником (приятно отомстить). Когда мы её привели в город, она первые два дня кряду дрыхла. Спроси Аскара, он у неё перед дверьми сидел, соврать не даст.

Вара тут же оглянулась по сторонам, выискивая упомянутого товарища глазами. Про шорохи это было понятно, проснуться с пригревшейся под подолом змеёй никто не хотел (кстати, ведь в горах змеи тоже водятся!), но вот про двухдневный сон – это перегиб. Динату трудно было верить на слово тому, кто знал его ещё мальчишкой. Этот проказник умел бесстыже врать на ходу. «Тебе самое место между торгашами, как ты умеешь зубы заговаривать», – это частенько приходилось ему слышать не только от матери, но и от других женщин. Аскару верили. Он был в детстве хорошим мальчиком.

К сожалению, того не было видно поблизости, а Ноа только пожала плечами, не опровергая, но и не подтверждая сомнительной информации. Она познакомилась с Кирой ровно сутки назад, и про её появление в крепости знала не больше других. Так что, да – надо будет выспросить Аскара при удобном случае.

Перекинув ремень винтовки через голову Киры, Ноа осторожно вытащила её из-за спины и подсунула вместо этого шкуру. За прошедший день она успела уже понаблюдать за своей вожатой, в особенности за тем, как она обходится с оружием, и быстро выучила, что та предпочитала лишний раз проверить, не заряжена ли винтовка. Как её открывать рычажком, она видела и теперь впервые сама попробовала. Изучив пустой затвор и представив себе, как это приспособление работает, она вернула рычаг в прежнее положение. Тихий лязг металла, очевидно, не подходил под характеристику хруста и подозрительных звуков, поэтому Кира в этот раз не проснулась. Только тихо простонала во сне, когда её тело слегка ворочали.

Ноа немного поёрзала, вытянув уставшие ноги и устраиваясь так, чтобы и ей было относительно удобно, и Кира не свалилась на бок, потеряв свою опору. Про комфорт кровати или тюфяка сейчас можно было лишь мечтать. Главное – вообще поспать. Нет, даже не это. Наверное больше – уснуть без боязни, что ночью придётся вскакивать от поднятой тревоги. Главное – вообще проснуться. Те же обещания, что скоро как-то всё образумится, которыми матери кормили своих детей за ужином, теперь и взрослые говорили себе, устраиваясь на каменистой земле вокруг костерков. Когда табор доберётся до столицы, они все охотно поспят два дня кряду.

Винтовку Ноа положила подруге поперёк ног – как та её обычно клала, когда хотела отдохнуть на привале: прикладом в правую сторону. Ноа нащупала левую руку Киры, на которой она при падении набила себе синяков и царапин (слава богу не сломала). Ладонь была сжата в кулак. Пальцы раскрываться не хотели – значит зажимали патрон. Всё как обычно. Когда Ноа днём попробовала аккуратно разжать её из любопытства, Кира сразу проснулась и отдёрнула руку. Тогда Ноа узнала, что Кира в кулаке сжимала патрон. Это была ещё одна из её привычек – она часто вертела чем-то в руке: шишкой, прутиком, на худой случай просто камушком. Когда она спала, то, естественно, сжимала в кулаке патрон – на случай, что придётся из сна сразу бросаться в бой с кем бы то ни было. За прошедший день Ноа сделала много интересных наблюдений в поведении подруги. Это была отличительная черта умной тихони – она обладала хорошей памятью и замечала многое, на что другие могли вовсе не обратить внимания. Из всего она успела понять одну важную вещь: Кира была ещё более скрытной натурой, чем казалось, и привыкла с детства утаивать от всех свои секреты.

– Кто она вообще такая? – спросила Вара, когда Ноа уже закрыла глаза. – Как мы заболтались, так я и забыла про это. Кого ни спроси, никто эту девку не знает и раньше не видел. Но она же не могла свалиться с неба, правильно? Мать да отец должны же быть кому-то знакомыми?

– Я не знаю, – устало ответила Ноа, не открывая глаз. – Она мне ничего не рассказывала. Всё, что я слышала, это что её пару дней назад привели. А откуда родом… Аскар говорил – в лесу выросла.

– Ну так у нас кругом леса, куда ни глянь.

– Да, – согласилась Ноа и, немного помолчав, вспомнила: – Сходка. Так он назвал деревню. Говорит, откуда-то из тех краёв. Там много людей раньше селилось. А кто родители, тоже не знает.

– Это да, там раньше много наших селилось. Пока не пришли эти… Эх…

Вара горестно вздохнула.

Ноа умолчала, что Кира была в плену у «этих…» (мужчины по секрету сказали). Женщины в благодарность за проявленный героизм в бою и стойкость во время первого дня похода укутали Киру во всеобщее сострадание и даже благоговение; скажи им, чего она ещё настрадалась в прошлом, они бы вовсе задавили её безмерной жалостью. Поэтому, наверное, Кира и держалась больше в мужской компании – они не жалели её слёзными охами-эхами. Они уважали её. Так, будто она с детства устраивала вместе с ними проказы и дралась подростками банда против банды. К таким воинственным девушкам мужчины всегда относятся с большим уважением и симпатией. Для них это не «рёвы-девчонки», а боевые товарищи. Ноа тоже хотела в детстве играть не с куклами, а с мальчишками в разбойников, но всё, что ей было позволено – это стрелять во дворе из лука.

– Странная она, – продолжила Вара рассуждать в пол-голоса, стараясь не сойти в шёпот и искоса поглядывая на Киру (крепко ли спит?). – Простых девок не учат в деревнях тому, что она умеет. Вот скажу тебе честно – смотришь на неё и порой такое чувство появляется, будто в ней какой-то зверь сидит. Будто она только наполовину человек. До мурашек иногда пробирает. А красивая…

Вара попала в самую точку. Сварливые бабы, они такие – всё точно подметят. Мало того, что никто не знал, откуда Кира родом (всю родню уже перебрали, но так и не нашли зацепки), так ещё и приходилось гадать, откуда она умеет всё то, чему обычных женщин не учат. Да и обычных мужчин тоже далеко не всех. За весь день самые любознательные особы успели выспросить всё, что касалось странной незнакомки. Не у неё самой – она оказалась неразговорчивой и вела себя обособленно – а у тех, кому мужчины что-то рассказывали: у жён и матерей. В первую очередь у Мины, которая не только была замужем за одним из лучших (и болтливых) скаутов, но имела и четверых детей – а это неиссякаемый источник всевозможных новостей и сплетен. Кроме того она была добродушная натура и достаточно умна, чтобы отличать пустословие от правды. Кое-кто видел Киру в день её первого появления, когда скауты вели её через крепость, но потом она исчезла и неожиданно появилась на второй день эвакуации с отрядом Ларса в совершенно другом облике. И это было не всё, что заставляло смотреть на неё с открытым от удивления ртом. Единицы из женщин могли похвастать умением играть в шахматы, и то это были лишь базовые знания. Чтобы какая-то грязная отшельница, подобранная на болотах, могла обыграть одного из лучших игроков в крепости, очень трудно верилось (мужики поддались – шептали некоторые, понимающе посмеиваясь). Но в том, что они сами видели на горе в день битвы, никто не мог сомневаться. Среди суровых жителей лесной крепости не было ни одной девушки, которая умела драться наравне с лучшими бойцами, не теряя при этом самообладания.

Или вот это:

– Кто дал? – спрашивали мальчишки-двойняшки старшего братца, с завистью смотря на арбалет.

В первый день горных странствий, пока табор утром ждал подхода отставшего отряда вместе с Кирой, подростки тренировались с арбалетами под надзором Захира, обмениваясь опытом, у кого как лучше получается.

– Батя, – отвечал подросток.

– Ух, ты! А покажи, как он стреляет!

– А нам дашь?

Отойдя в сторону, братец деловито показывал приобретённые умения в обращении с новой игрушкой (как тут не похвастаться перед младшими?). Опустившись на колено, ставил арбалет на землю, прижимая ногой за стремя, нацеплял тетиву на крюк и вставал, следя, чтобы тетива зацепилась за упор, а не соскользнула из-за чрезмерно резкого рывка или неправильного наклона. Потом вкладывал болт в специальную бороздку, целился в услужливо поставленный в некотором отдалении щит и нажимал на спуск. Тетива с резким звуком, похожим на щелчок бича, отпрыгивала вперёд, выстреливая болтом, который вонзался в истыканный старый щит.

– Круто! А если вверх, в птицу, например? Далеко улетит?

– А вы полезете его доставать? Когда все закончатся, чем потом стрелять?

Мальчишки некоторое время горячо дискутировали со старшим братом, уговаривая его дать им тоже пальнуть, на что получали категоричный отказ. Только подержать (ничего себе, тяжеленный!).

– Папа научил? – спрашивала мать, похвально потрепав старшего сынулю по голове.

– Не, Кира, – отвечал сын с некой гордостью в голосе.

Надо же – и это она умеет лучше мужчин! Как тут не удивишься?

– А чего не даёшь братишкам тоже попробовать? Пусть бы тоже учились. Отойдите просто подальше.

– Кира наказала не давать малышне заряженным, они могут пальцы себе переломить.

– Вот как…

Девочки всех возрастов тоже постоянно смотрели на Киру во все глаза, как на невиданное диво, и млели, как мышки перед змеёй, если Кира смотрела на них в ответ. Сварливых баб везде можно встретить едва ли не на каждом шагу, капризных, строгих и требовательных тоже нередко, но суровые женщины-воины пока никому не попадались на глаза. Драться со скотиной и рубить головы петухам многие могли, но драться с толпой злючих подонков полезла со смелостью медведицы только одна.

И да – она красивая, это Вара тоже верно подметила. Сложно было сказать – чем красивая. Женщины другими глазами смотрят на красоту. От них не ускользнёт ни один недостаток, даже мелкий, на который мужчины могут внимания не обратить. В противовес этому скептичные женщины обязательно выделят и достоинства. «Ах, у тебя такие глаза красивые и смеёшься ты мило!» – скажут девушке с некрасивым носом и ртом. Другую похвалят за холёные руки, третью за тонкую талию и высокую грудь, четвёртую за бархатистые волосы. Но когда женщины смотрели на Киру, выискивая намётанным взглядом недостатки и достоинства, то только выдыхали: «Какая красивая…». Мечтательно и ревностно одновременно (все уже обзавидоваться успели). Ну, разве что неопрятная и исхудалая. Понятное дело, после стольких мытарств. Легко исправимое дело, знай себе только ешь больше в своё удовольствие на зависть тем, кто переживал за лишний вес. С такой ладной фигурой и в штанах щеголять не грех, оденется позже во что-то облегающее, вообще будет мечтой любого мужчины (надо присмотреть за своим, не слишком ли на неё пялится и как часто подходит). А ещё руки… Эх! Хуже чем у мужиков. Зато и твёрже.

Во всём она – необычная. Не деревенская. И не городская. Возможно, даже неземная. Кто знает…

Одно уж точно – спасительница. Добрая к своим и беспощадная к врагам. Да береги её боги все вместе взятые. Никому из них за всё существование этой грешной земли и отведённое людьми время правления (смешно, но факт) не удалось сделать из неё рай, но, может, они послали её в качестве утешения и надежды? Все посланцы мужского рода как-то тоже особого успеха не добились, а когда что-то не получается одним способом, следует попробовать другой.

С наступлением темноты утихли разговоры. У всех на лицах считывалась тревога и переживания за близких – отцов, мужей, братьев – которые остались в крепости оборонять её. Печальную новость о начавшемся штурме принесли утром, объяснив отголоски далёкого грома, который был изредка слышен. Никто не хотел сейчас поднимать ещё и эту тему. Слишком свежи были впечатления вчерашнего дня, когда они сами чудом избежали страшной судьбы. Все в полной мере почувствовали горечь утраты прежней жизни: как одни, кто похоронил кого-то из своих близких, так и другие, кто видел огромный столб дыма от лесного пожара вдали с высоты гор – там, где вместе с лесом горели и родные стены крепости.

Одна спасительная мысль двигала всеми. Её накладывали, как повязку, на открытые душевные раны, ею омывали телесные увечья и заговаривали друг друга. Ею заклинали родных, прощаясь несколько дней назад перед выходом из крепости.

Мираканд.

Он был впереди. Ещё денёк-другой и они будут в безопасности.

– Мама! Мама!

Восьмилетняя девочка, запыхавшись от волнения, подбежала утром к зевающей матери (ох, поспать бы мне дня два, да на перинке мягкой, а не землице каменной).

– Чего? Что случилось?

– Папка утку подстрелил! – выпалила девочка первое, что на ум пришло.

– Милаша, утки в горах не водятся.

– Ну, она похожа на утку. Я забыла, как папка сказал.

Мина протёрла лицо влажной тряпицей, чтобы прогнать остатки сонливости, и проделала ту же процедуру с дочкой (возражения «я уже умылась» приняты не были при виде пыльной кляксы на щеке), заодно посмотрела в сторону, куда показывала дочь. Динат, сидевший в отдалении за костерком дозорных, поднял за ноги тушу птицы, показывая её (смотри, жёнушка, какой я добытчик!).

– Это дрофа, – поправила Мина дочь.

Говорить, что эта птица в горах тоже не водится, не стала. Дрофа – не утка, ей водоёмы не нужны, бегать и летать она хорошо умеет. Возможно, в каких-то горных долинах вдоль ручьёв, где полно растительности, она и водится. Люди – самые интеллигентные существа на земле, да и тех порой заносит чёрт-те знает куда, что от птицы тогда ожидать?

– Это когда он успел?

– Они рано утром с Аскаром и Кирой на охоту ходили.

Вот, уже с раннего утра опять начинается… Надо будет как-нибудь муженька за шиворот за уголок увести и ненавязчиво намекнуть, чтобы поменьше с другими девками где-попало в утренних сумерках шлялся. Знаем, это всем мужикам всегда охота. Гляньте только, какой довольный теперь! Прямо весь сияет под первыми лучами солнца.

– И ручей они нашли, сказали, недалеко впереди.

Вторая хорошая новость. Вот бы каждое утро так начиналось!

Братцы-двойняшки в сторонке угрюмо бросали камешками в тренировочный щит-мишень и с досадой в глазах поглядывали на младшую сестру. При рождении такого необычного «подарка» родители не стали долго думать, как их назвать, и дали каждому часть своих имён: Дин и Мика. Их трудно было спутать – один был выше ростом и худее, а другой к тому-же светловолосый, непонятно в какого предка из чьей родни. Несмотря на разность, оба оказались отъявленными сорванцами как на подбор. Самый старший сын, Стеша, был более спокойным и покладистым, эти же всегда находили повод если не поссориться с младшей сестрёнкой, то хотя бы поспорить раз в день в обязательном порядке.

– А ещё папка мне винтовку Киры дал и показал, как она работает.

Малика – так звали самую маленькую в семье (тоже долго не думали над именем) – показала язык мальчишкам, которые явно дулись, потому что проспали всё самое интересное.

– А она разрешала? – спросила Мина. – Это опасная вещь, вдруг выстрелит?

– Неа, не выстрелит. Там внутри патрона нет. Кира их у себя в сумке носит и никому не даёт. Она сама мне винтовку предложила, но я постеснялась взять, поэтому она папке передала, чтобы он мне показал. И из арбалета дал стрельнуть.

Девочка ещё раз показала мальчишкам язык – более вызывающе.

– С настоящей стрелой!

– Вруша! – сердито хмыкнул Дин, не выдержав первым.

– Не стрелой, а болтом! – в унисон ему добавил Мика.

– Сами вы груши! – поддразнила их Малика.

– Ты его-то и держать сама не сможешь, пока целиться будешь!

– Стешка сказал, что другим детям запретили трогать арбалеты!

– А вот и неправда! – смело оспорила девочка, будто только этого и ждала. – Кира сказала, что всем можно учиться, и девочкам тоже! Просто надо быть осторожным и нельзя брать без спросу. А арбалет мне папка помогал держать! И за стрелой я сама бегала.

– За болтом!

– Выбражуля! Девчонкам главное, чтобы подразниться…

– Чего вы сразу взъелись? – спокойным, но одновременно строгим тоном одёрнула их мать, решив пресечь разгоравшуюся ссору (ну вот почему сразу с утра надо нервы трепать?!). – Пошли бы сами, да спросили, чем сидеть здесь и ссориться попусту! Боитесь, что-ли, что она вас покусает? Она же девчонка! По-вашему получается, что у неё эти штуки вообще отобрать надо? И мне тоже нельзя было вчера с Ноей из лука стрелять?

Мальчишки прикусили язык. Против матери не попрёшь, она всегда придавит каменным аргументом. Обидней всего было даже не заступничество матери – это было понятно, некое соперничество мужской половины против женской в семье всегда присутствовало, – а заступничество отца, который явно подыгрывал любимому сопернику с исчерпывающей отговоркой «ей можно, потому что она девочка». С появлением нового командира всё стало только ещё хуже: подростки, получившие арбалеты, трепетали перед Кирой, а мужчины выслуживались. Так, в любом случае, это выглядело со стороны мальчишек, не доросших до чести носить оружие, поэтому обречённых швырять камнями да за маленькими девчонками следить в роли нянек. А они точно знали истинную причину – потому что Кира красивая. Была бы некрасивая, никто бы на неё внимания не обращал.

– Пошли! – шепнул один братец другому, толкнув локтем.

Дружно встав, они направились «погулять, посмотреть, где Стешка». Недостойное это для мужчин дело – сидеть и слушать кудахтанье баб, которые начали одна за другой подходить к Мине с глупыми фразами «Доброе утро, как спалось?» Какое оно может быть добрым, если ты проспал в горах на твёрдых, холодных камнях, а не дома? Лучше бы сразу спросили, чего нового она может им сообщить. Если Малика подбегала к матери, то это всегда значило, что есть какие-то горячие новости, которые быстрее всего можно было получить (за исключением первых лиц) от Мины или Нои, и поэтому самое позднее через минут пять после Малики подходили самые любопытные «поздороваться и поболтать».

– Я себе тоже арбалет заведу, когда буду старше! – заявила Малика матери, искоса смотря вслед братьям (сами вруши – спорить на щелбан готова, что они сейчас повернут к дозорным, чтобы выклянчить у отца винтовку или арбалет!). – Только покрасивее этих. И буду тоже на охоту ходить!

– А кто же маме помогать будет? – ахнула Вара (и вам, тётя, доброго).

Малика немного подумала и находчиво ответила:

– Папа! Он станет стареньким, поэтому ему полезно будет отдохнуть. И маме не надо будет больше ругаться, что он больше в лесу живёт, чем дома.

Женщины зашлись смехом, ошарашив девочку, которая вполне серьёзно обосновала решение семейной проблемы.

– Золотце, какая же ты умница! – хвалила Вара, утирая платком слёзы умиления. – Ещё бы папа тебя послушал…

Оглянувшись, женщины посмотрели на компанию за костром – не слышно ли им было, над чем смеялись. У тех, очевидно, были свои шутки, над которыми они залихватски смеялись – вместе с мальчишками, которые поначалу отскочили с испугом от костра.

– Чего это они скачут? – подумала вслух за остальных Вара.

– Гадюки испугались, – просто ответила Малика.

– Какой гадюки?

– Обыкновенной. Кира на охоте поймала и принесла.

– Чего?.. – враз перестав смеяться, теперь бабы ошарашенно смотрели на девочку, которая, видимо, считала ловлю змей нормальным явлением. – Она что – сумасшедшая, ядовитых гадов таскать?! А ну укусила бы?

– Почему сразу сумасшедшая? – непонимающе и даже с тенью обиды возразила Малика. – Кира говорит, что змеёй можно кого угодно запугать, даже не ядовитой. Бросить под ноги тому, кто на тебя нападает, и пока он испуганно прыгает, камнями забрасывать.

– Ты попробуй сперва поймай её! – взволнованно сказала Ксена, которая присоединилась к женской компании минутой позже Вары.

– Надо взять палку… – Малика отбежала на несколько шагов и вернулась с подобранным прутиком. – Вот… Деда Арест мне объяснил, как ловить змей. Это плохой прутик, он слишком тонкий, лучше найти такой, у которого на конце рогатка. Да, и по длиньше, потому что змея прыгает вперёд, когда кусает. В общем, надо постараться зайти сбоку и прижать её за шею к земле (приложенный палец послужил в качестве змеиной шеи). Она будет крутиться, чтобы вырваться, поэтому надо всё время крепко держать, и если хочешь убить, то взять за хвост и ударить со всего размаху об землю.

Девочка присела и, приложив прутик к земле (это змея), резко встала и махнула им через голову, ударив по земле с другой стороны.

– Боже мой, чему только не научат… Мина, как ты вообще до сих пор с ума не сошла?

Та пожала плечами – не спрашивайте, не знаю, сама гадаю.

– Хорошо, что она мёртвая, – вздохнула Вара.

Здесь Малике следовало сказать: «Милая баба Вара, вздохни ещё раз поглубже. И присядь».

– Она не мёртвая, она живая. Кира не стала её убивать.

Даже Мина невольно посмотрела ещё раз в сторону «окончательно сумасшедшей», чтобы убедиться, что там никто не умирает от укуса.

– Как? Она же кусается… – Ксена выпучила глаза и укусила свой кулак.

– Ну, вот так… – Малика деловито подняла перед собой не до конца сжатый кулачок. – Она её за шею крепко держит, та только извиваться по руке может, но змеи быстро устают и потом просто висят, как верёвка. Я её за хвостик погладила, она забавная…

– Мина, ты это слышала – она её за хвостик погладила! Гадюку! – присаживаясь на валун, выдохнула Вара с прижатой к груди рукой.

Мина намного спокойней отнеслась к откровениям дочери. Поживёшь пару лет со скаутом, привыкнешь и не к такому. Присев перед дочерью, она взяла её за обе руки и посмотрела с серьёзным видом в глаза.

– Доча, это ядовитая змея, ты это понимаешь? Не смей сама ловить их! Гадюка не нападает первой, её лучше всего просто обойти. Если потопать по земле или постучать палкой, она сама уползёт. Я почти уверена, что гадюки людей на самом деле ещё больше не любят, чем мы их.

– Ну я знаю, мне уже сказали, – ответила Малика, искренне не понимая, почему женщины устроили истерику по этому поводу. Как славно, что её мама не такая же паникёрша. – Ноа тоже испугалась, отползла от Киры и спрашивает: «Как ты не боишься? Вдруг укусит!» А та смотрит на змею и улыбается ей. Говорит: «Меня уже кусала гадюка, так что я точно не умру от её яда». Все сразу спрашивать: «Когда это было?» – «Прошлой весной, говорит Кира, я тогда думала, что если намотаю тряпочку на прутик и суну ей в рот, то она весь свой яд выпустит, а нет – она на третий раз мне в кулак впилась. Хорошо, что перед домом её поймала, никому меня искать и тащить назад не пришлось. Пару дней полежала больной, потом всё прошло». Вот так, вот… Деда Арест ещё сказал, что если тебя гадюка укусила, то нужно лечь и не двигаться, чтобы яд до сердца не дошёл. Мам, да ты не переживай, не буду я змей ловить, честное слово! Я их совсем не люблю, просто интересно потрогать было, у неё узор красивенький на спине…

Малика засмеялась, смотря как очередной мальчишка, которого друзья подманили к костру (посмотреть хочешь что-то интересное? Пошли, не трусь!), отбегает под смешки мужчин и хохот проказников (напугать другого – лучший способ отойти от собственного испуга). Чмокнув дочь в щёку, Мина поднялась и вздохнула. Пора тоже пойти туда, сказать всем: «Доброе утро!», и поинтересоваться о планах на сегодня. В это время дня скауты обычно собирались вместе после прогулки в охотку на рассвете и совещались, так что самое главное можно было узнать сразу от первоисточников. И завтрак заодно приготовить. Дров в горах было мало, поэтому приходилось делить два-три костерка на всех и не тянуть с этим делом.

Дочурка уже ускакала вперёд. Перебудила всех своей гадюкой, кого могла. Действительно – чего бабы причитать начали вместо того, чтобы спросить про самое главное: нашли ли источник воды? Мина счастлива была иметь такую умницу-дочь, и если она когда-то взаправду решит пойти по стопам отца – то в добрый путь! С таким пожеланием Мина всегда провожала мужа, когда он уходил в рейды. Ну и пусть он живёт наполовину дома, наполовину в лесу, зато с ним никогда не скучно! Он всегда развлечёт детей, расскажет что-то интересное и научит важному. Знать, как выглядит гадюка и как с ней себя вести – важно знать каждому ребёнку. Мало ли что… Их и в городе уже пару раз находили, поднимая несусветный визг. Мина змей не боялась, но в руки брать не стала бы, тем более ядовитую. Огреть лопатой или граблями – самый надёжный способ. Не догадалась сразу дочери сказать.

Пугливые бабы – эти на самом деле сумасшедшие, а не те, которые знают, как за себя постоять. Ещё одна хорошая новость, которую дочь неосознанно передала, была та, что Кира сегодня чувствовала себя намного лучше. И это следовало не только из того, что она выходила с мужчинами на охоту, но и из того – и даже в большей мере – что она улыбалась. Ведь улыбка – это свидетельство непреклонной воли к жизни, и если больной улыбается, значит ему становится однозначно лучше. Ну и пусть гадюке! Какая разница, может она змей любит так, как некоторые кошек или собак? Пускай приручает их себе на здоровье, лишь бы следила, чтобы других не кусали. На собственной шкуре испытала, каково это.

А муженёк хорош – дрофу умудрился подстрелить! Вот угощение-то на всю ораву, даже не знаешь, как делить. Тут не получится, как в сказке – с прибаутками, кому и за что крылышки, ножки, сердечко и грудки (последнее труднее всего распределить без непотребных намёков). Чтобы каждому досталось по равному кусочку, тушку придётся разодрать на мелкие щепотки. Сейчас, утром, на долгую готовку и времени нет. Лучше будет сварить её на ужин, чтобы напоить бульоном больных, а уставшим деткам кашу мясом заправить. Это вот, кстати, одна из проблем, над которой мужчинам нужно хорошо подумать: запасы еды скоро закончатся, ещё день-два, потом придётся питаться супами из трав. Либо начинать экономить сейчас, но тогда люди истощатся при таких странствиях через горы. Самый крайний вариант, о котором никто не хотел думать: забивать ослов на мясо. Хромого и того жалко было, тем более что он поправлялся и исправно нёс посильный груз.

Скауты, переместившись на одну сторону костра, сидели толпой и вели оживлённую беседу, внимательно рассматривая расстеленную на земле карту. Мина подошла к Динату со спины, легонько потрепала его по макушке (привет, моя любимая опора) и глянула через головы в центр круга. Надо же, у них есть настоящая карта, она этого не знала! Можно тогда не переживать, что они заблудятся в горах. Ещё одна хорошая новость. Динат, не вставая и не оборачиваясь, протянул руку за спину и легонько погладил жену по мышцам голени (привет, моя любимая ножка, как дела у твоей сестрицы?).

– Видишь, вот так он течёт, – объяснял Арест, водя пальцем по карте, – и тут в ущелье выходит.

– А, так это тот, который по разлому в горах вниз падает! – понятливо протянул Аскар. – А я всегда думал: где он, интересно начинается?

– Он самый, – подтвердил Арест и ткнул пальцем близко к краю карты. – Тут он где-то начинается. Озеро выше, и я думаю, что это из него вода под горами просачивается через трещины. Вот по нему и ориентируйтесь.

– Почему бы не повернуть тогда к ущелью? Так намного ближе было бы идти.

– Забудь, не пройдёте. Там крутые склоны, по ним только горные козы взберутся. Одному можно рискнуть, если не боишься по скалам лазать. Между озером и Миракандом лежит плоскогорье, когда вы на него подниметесь, тогда можно сказать, что половину пути прошли. Ту местность миракандцы и лучше знают, так что долго искать вас не придётся.

Арест посмотрел на Киру, которая обособленно сидела в двух шагах, и та одобрительно кивнула. Спрашивать мнение Киры стало у скаутов за прошедшие дни обыкновением. Нельзя было утверждать, что они успели узнать её хорошо, но самое главное в её характере им быстро удалось вычленить: она не начинала говорить первой и хотела всегда сперва выслушать мнения других. Став командиром, она чаще всего позволяла мужчинам прийти к некому консенсусу между собой, который и принимала благосклонно (как этот только что), и только в редких случаях выносила решения, которые шли вразрез с общим, но тогда она делала это без колебаний (как свернуть из ущелья в горы и открыть бой первой). Ларс вёл себя примерно так же, если опустить его вызывающие замашки в характере и склонность к самодурству. Отчасти поэтому мужчины так быстро приняли Киру, как лидера,– и вовсе не по велению Ларса. Она оказалась более умным стратегом, выбрав удачное место для боя, да и потом выдержала его до победного конца. Ещё во время пути из крепости скауты приняли её в свой круг, убедившись в том, что она такой же лесной человек и может ходить везде наравне с ними. А потом и в том, что умеет принимать верные решения в критичных ситуациях и стоять за них.

Возможно, лидер – было сейчас слишком преувеличенно. Скорее – подходящий кандидат, – и именно так на неё смотрели. Все понимали, что поручение Ларса: довести людей до Мираканда – она сможет выполнить только с их поддержкой. Если можно так сказать, ей дали испытательный срок и шанс показать себя. Ведь нельзя было забывать и товарищей, оставшихся под командованием Наиля оборонять крепость. На данный момент он считался предводителем, и его бой был не менее отчаянным, чем тот, который они выдержали. Только когда все жители Сутеми воссоединятся, будет иметь смысл думать о новом вожаке.

Арест встал и начал собираться в дорогу. Недолгое дело: навесить на себя пустой бурдюк (по дороге в ручье наполнит), засунуть в котомку немного еды (столько, чтобы с голоду не умереть), проверить, на месте ли ножи, и подхватить копьё. От предложенного арбалета отказался (на всякий случай, кто знает, с кем встретишься).

– Не, не хочу лишних тяжестей таскать.

Скользнув взглядом по гудевшему разговорами табору, он приподнял руку в знак прощания и направился долой.

– Куда он пошёл? – спросила Мина мужа, когда тот через пару минут встал и подошёл к ней.

– В Мираканд за помощью, – ответил Динат, с интересом принюхиваясь к каше в котле над огнём.

– Он же ранен. Думаете, дойдёт? Может было бы лучше кого-то другого послать?

– Дойдёт, – уверенно ответил Динат. – Уж точно быстрее нас. У него неглубокое ранение, так, поверхностный порез. Ходить не мешает, лазать разве что не сможет. Лучше его горы никто из нас не знает, у него и глаз намётанный.

Мина посмотрела вслед старику. Впрочем, слово «старик» ему не шло. Седина в волосах, обветренная кожа и неторопливая походка – это было всё в его облике, что говорило о старости. Посмотрев на Стешу, который сидел с группой подростков неподалёку, она уже было открыла рот, но Динат перебил, точно угадав ход мыслей жены:

– Не стоит, поверь мне. Ему одному легче будет. Он любому из них полдня форы даст.

Вздохнув, Мина помешала кашу и попробовала. Почти готова.

– Где Малика? – спросила она. – Пусть несёт посуду.

– С Ноей сидела недавно, – ответил Динат.

Обернувшись, оба заметили свою дочь. Пристроившись под бок Нои, она с детской улыбкой посматривала на то, как ведут себя сумасшедшая с гадюкой и её подруга. То, как быстро Ноа сошлась с Кирой, сутемьчане успели заметить и считали это хорошим знаком. За Ноей, которую знали все, дурных привычек и дел не водилось, она никогда не принимала активного участия в народной забаве под названием «сплетни» и избегала любых ссор, в силу этого ошибаться в выборе подруг не могла. У неё их попросту не было. Были хорошие знакомые, но ни одна из них не годилась на роль лучшей подруги, которой она могла бы всё доверить. То же самое относилось и к мужскому полу. Ноа не могла похвастать толпой поклонников, но из-за отсутствия оных тоже не страдала. Эта девушка была типичная серая мышка, во всём – ни туда, ни сюда. Не молодая, но до средних лет ещё далеко. Людей не сторонилась, но в центр внимания никогда не лезла. На мужчин украдкой смотрела, но при ответных взглядах не краснела. Не выглядела довольной, но и не взывала своим видом к жалости.

Во многом она походила на Киру – та была такая же независимая натура, но с выражено волевым характером, что о менее уверенной в себе Ное нельзя было сказать. Возможно именно поэтому она с ходу «влюбилась» в незнакомку – в той она нашла всё то, что ей самой недоставало. Неравная пара, как рысь, шествующая с грациозностью дикой кошки, – и собака, покорно семенившая рядышком. Неравная – но теперь неразлучная. Так оно и лучше для обеих. Для амбициозной и строгой красавицы в лице Киры лучшей помощницы, чем покладистая Ноа, нельзя было себе найти.

Что касалось змей, то Ноа их очень боялась. Удивительно, что она не завизжала, когда увидела её утром спросонья в руках Киры. Скорее всего просто рот себе зажала. А когда узнала, что это ещё и ядовитая змея, отползла дальше мужчин – которые тоже не горели желанием находиться рядом с гадюкой. Арест был единственным, кто отнёсся с равнодушием к «забавной зверушке» и сидел ближе других – но и это были добрые два шага предосторожности.

– Брось её! Отпусти! – по-змеиному шипела Ноа, сердито бросая камушки перед собой. Ей наверняка хотелось бросить их в негодницу, но она сдерживала себя, осознавая опасность того, что здесь маленькая оплошность может привести к очень плачевному результату.

Эта сцена: сконфуженной Нои – и Киры, демонстративно игнорирующей ахи-страхи окружающих, – так сильно походила на утреннюю ссору Малики с братьями, что Мина не сдержалась и отвернулась, сдавленно смеясь в прижатую ко рту ладонь. Как дети, честное слово! Аскар, поймав взгляд Мины, подмигнул ей украдкой. Их тоже это забавляло.

Вот вроде так и норовит ляпнуть – что за дура! А как посмотришь на улыбки людей, которые весь вчерашний день рыдать готовы были (и делали отчасти), и сегодня утром намеревались продолжать ходить прибитыми – и уже снисходительно прощаешь ей эту неслыханную дурость. И сама ведь улыбается – по-доброму, как может улыбаться только человек, который искренне любит всех тварей живых (за исключением очень нехороших людей). Первый раз, что сутемьчане вообще увидели Киру радостной. На такое надо было смотреть, хотя бы издалека, что женщины и делали с очень надёжного расстояния.

Динат не стал ждать приглашения и уже глотал горячую кашу, сидя у камня. Малика обслужила всю компанию и пристроилась к отцу со своей порцией. Трогательно было видеть, с каким трепетом этот верзила, жестоко рубивший в битве врагов – а потом безжалостно добивший раненых из них, – относится к своей дочурке. Смотря на мужа, Мина невольно вспоминала, как сильно переживала за него, а после отступления южан даже в первый момент поверить не могла, что он остался цел. Всё-таки драки понарошку, которые мужчины иногда затевали промеж собой в крепости со скуки, принесли свою пользу. Что бы бабы ни говорили. Да и ей самой умение стрелять из лука тоже пригодилось – пусть она не могла похвастать такой сноровкой, как у Нои, но когда враг рвётся к твоим детям, ты, как мать, об этом не думаешь. Ты просто хватаешь первое попавшееся под руку оружие и встаёшь на защиту. Спасибо мужу, что постоянно всучивал ей лук в руки и толкал за мягкое место в сторону сарая с настойчивым требованием добавить в его истыканные стены (семейная мишень) ещё пару выбоин. И спасибо Кире, что вызвала добровольцев и дала им чёткую команду, что делать. Не растерялась ведь в суматохе, как все женщины, не поддалась панике и быстро её пресекла, взяв на себя ответственность. Вот он – настоящий командир: всегда знает, что делать. И потом подошла и поблагодарила по имени (наверняка у Нои выспросила) – на следующий день, как только выдалась возможность. Приятно, когда ценят за старания.

Ладно уж, пусть муженёк гуляет с этой гадюшницей (не в обиду сказано) когда и где ему вздумается – лишь бы не трогал руками. Глупо ревновать после стольких лет и четверых детей. Красавицам некуда торопиться – а по оценкам женщин, которые очень компетентны в определении возраста, Кира не дотягивала до Нои, – и глупо уводить мужей от жён, если есть более подходящие и свободные от всяких обязательств кандидаты. Надоест ждать принца – пусть поставит желающих в ряд и выберет наугад какой-нибудь считалочкой с закрытыми глазами. То-то будет драка.

Пристроив миску между ногами так, чтобы она не опрокинулась, Кира одной рукой торопливо поедала ложкой кашу, а в другой продолжала цепко держать змею. Расправившись с завтраком, она решила, что вдосталь натешилась с бедной гадиной и пора её отпустить. Во избежание повторной встречи – не в той стороне, где поймала её и куда они с табором скоро направятся, а в той, откуда пришли. Заодно осмотрит местность и проверит, не рыскает ли кто ещё по горам в поисках приключений на свою голову.

Рослый пёс страшненького вида, который лежал на тропе, при виде приближающейся змеи вскочил и обежал Киру кругом, смотря ей вслед. Если не знать, что он был домашним, то его запросто можно было спутать с волком – и он походил на него не только породой, но и некоторыми повадками. В отличие от пастушьей собаки, которая ластилась к группе женщин с детьми в таборе, пёс всегда держался обособленно и к ласкам относился весьма прохладно. При бегстве табора из ущелья на собак никто внимания не обращал – те и были впереди с Игоней, и каким образом эта одна пастушья собака оказалась с табором, никто не знал. С псом было понятно – он если за кем-то ходил, то только за мужчинами, чаще всего за Арестом или Захиром. Вместе с ними он и присоединился к отряду в тот вечер, когда они уходили с Ларсом из крепости. Во время боя обе собаки держались наверху, считая своим священным долгом охранять «стадо», прижавшееся в страхе к скале, и ушли вместе с ним дальше: пастушья собака с первой вереницей, пёс – со второй, которую вёл Захир. Не любил он у баб под ногами путаться, и всё тут. Этим двум верным помощникам жители были теперь так же рады, как и ослам.

– Чей пёс? – спросила Кира утром перед уходом с мужчинами на охоту, на что Динат ей ответил:

– А ничей. Он сам себе хозяин, с кем хочет, с тем и ходит. У него и имени нет, только на свист и отзывается. Мы его часто берём с собой в походы. Он как мы – полудикий, не любит долго в городе жить. И знает, как вести себя. За зверьём попусту не гоняется, не лает, но если увидит опасность, озлобится и зарычит. Надо будет – и в драку полезет. Тропы находить умеет. Толковый пёс, в общем.

Динат похвально потрепал пса по голове. Тот зевнул, встал и направился следом за тройкой охотников, но не как типичная собака, радостно семеня с виляющим хвостом (ура, прогулка!), а походкой волка: хвост и голова опущены, взгляд цепко скользит по округе, зубы иногда тихо клацают (мне бы зайца в них, ох, попил бы я кровушки). Кира помнила, что во время боя, когда южане уже полезли на второй уступ, пёс не только злобно рычал сверху, но вслед за градом камней тоже бросился кусать врагов, заставляя их срываться вниз. Также от её внимания не ускользнуло и то, что он всегда занимал место с краю лагеря, рядом с дозорными. Собаки смотрят на людей, как на своих хозяев. Пёс смотрел на них, как на свою стаю, где у каждого есть своя роль в иерархии. Сторожевой – это была его роль, и он выполнял её добросовестно.

Услышав шорох шагов, Кира вытерла щёки и спрятала в карман ожерелье. Это был не пёс, который решил проверить, где она запропала, это был кто-то из людей. Уже и поплакать спокойно не дадут. Забеспокоились, наверное, что она с гадюкой не справилась. Вместо Нои, которая первая бы не выдержала отсутствия подруги, перед Кирой возник другой человек – которого она меньше всего ожидала.

Дарий, осмотревшись (нет ли змеи, жива ли укротительница), присел напротив. Несколько минут оба молчали. Дарий не находил слов, с которых лучше было начать разговор. Кира не видела смысла бросаться в истерике камнями (змеёй – было бы лучше). Она уже вчера поняла причину, почему он не подходил к ней, когда после боя увидела его в обнимку с незнакомой девушкой (по-хорошему, они все были для Киры незнакомыми). Странно как-то было смотреть на свою первую любовь и совсем не чувствовать ревности. Как, впрочем, и радости. Если бы он в прошлом году с такой яростью разбрасывал врагов в стороны, как вчера, они бы не попали в плен. Сама виновата, была бы вся из себя такая же беззащитная и перепуганная, в нём бы наверняка проснулся зверь пострашнее пёсика.

К Дарию скауты относились не так, как к ней. Они, конечно, уважали его – соответственно заслугам, – но не считали своим. Пожалуй, признание скаутов было труднее всего заслужить. Эти люди считали себя отдельной и независимой кастой. Чтобы понимать их и разговаривать на одном уровне, нужно было не хуже их знать язык леса, уметь покорять горы и ходить через болота. И самое главное: любить душой это дело. Сутемьских мужчин можно было грубо разделить на две части: скауты и все остальные. Основной костяк первой, меньшей части, состоял из компании, которую очень часто можно было видеть вместе: Аскар, Рустам, Влас, Динат, Арест, Захир. Если называть по возрасту, то в такой последовательности с небольшими погрешностями.

«Краснощёкий» явно не дотягивал до самого молодого скаута лет эдак пять-семь, а что касалось навыков следопыта, то вовсе казался рядом с ними неопытным во всём ребёнком. Вот таков он – внешне молодец хоть куда, а ведёт себя всё ещё как провинившийся мальчишка. Чего он, собственно, не подходил раньше? Боялся гнева? Думал, что она никогда не догадается о том, что он завёл себе другую любовницу? При чём относительно быстро справившись с потерей первой, исходя из степени выпуклости живота своей новой пассии (интересно, кто из них проявил решительную инициативу?). Или он опасался ревности с её стороны? Это было бы страшнее того, что они уже пережили? У Киры, по правде говоря, даже в худшие минуты минувшего года не было мыслей избить его. Зачем? Если бы он сдался вместе с ней в плен, это бы совершенно ничего не изменило, скорее даже наоборот – ухудшило. Она не смогла бы стать той несносной «шайтан-девкой», которая у многих южан запечатлелась в памяти.

– Я не знал, что делать, – проговорил наконец Дарий. Не за этим ведь пришёл, чтобы молчать. – Кого-то я должен был оставить.

Да, это очень гадко, когда стоишь перед этим выбором. И самое обидное то, что ты никогда не узнаешь, чем обернулась бы ситуация, прими ты другое решение. Прошлое не переиграешь заново на шахматной доске.

С того рокового дня в лесу в глазах Дария стояла одна картина: мать, отчаянно и слёзно умоляющая бежать за помощью в крепость, и Кира, сползающая вдалеке обессиленно у дерева на землю. Медлить нельзя было больше ни минуты. «Ты сильный, ты быстрее всех бегаешь, до крепости намного ближе, чем до Бурной, вы успеете нас догнать и отбить! – торопливо и горячо говорила мать, не давая ему опомниться. – Пожалуйста, Дарюша! Ты же понимаешь, что у нас нет шансов против стольких! Рол ранен, он не сможет долго защищаться. Не играй в героя, ты этим сделаешь всё только хуже! Беги, сейчас!..»

Марья не оставила ему времени на размышления и уже побежала навстречу двум преследователям, замахиваясь на них арбалетом, заряжать который было уже поздно. Перед Дарием стоял выбор из двух зол: броситься на защиту матери и потерять драгоценное время – или броситься прочь без оглядки. Решение, собственно, было уже принято до этого – когда Марья, поняв их обречённость, побежала напролом через лес, уподобляясь Вете, которая таким образом переключила всё внимание врагов на себя. С существенной разницей: девочка бегала резвее и была вооружена солидней. Один южанин купился на приманку, его Дарий свалил и огрел по голове дубиной, попавшейся очень кстати под руки, когда пустился вдогонку матери. Уже здесь был сделан выбор бросить остальных: Киру, Рола и Миллу, которые были в более отчаянном положении, чем запаниковавшая мать.

Это было последнее, что он видел – Марью, бежавшую на врагов с занесённым над головой арбалетом, чтобы задержать их, и Киру, к которой уже с двух сторон спешила шайка, пользуясь её слабым состоянием. Дарий в тот момент естественным образом решил, что её ранили выстрелом из арбалета. Всё было потеряно – в этом не оставалось сомнения. Единственной надеждой оставалось только бежать за помощью, и это мог сделать – и должен был – только он.

– Меня нашли скауты. Я по дороге споткнулся и ударился головой об бревно, очнулся только утром. Они меня спрашивают – кто такой, откуда? – а я не могу ответить, потому что в голове всё перемешалось и гудит. Только через пару часов начал соображать. Мы вас всю неделю искали, до самой Бурной дошли. Я хотел, чтобы мы на тот берег пошли, а Ларс сказал, что это самоубийство и он не пошлёт туда никого из своих людей. Я его тогда уже терпеть не мог, кричал и обозвал трусом – там был-то только отряд дозорных за мостом. Во мне было столько злобы… А когда он бросил что-то дерзкое в своём духе, я набросился с кулаками на него. Даже умудрился пару раз заехать ему куда-то, пока он не дал мне под дых. «Прибереги свою ярость для других, – сказал он, – она тебе ещё пригодится».

Действительно пригодилась. Дубиной он превосходно умел махать – и то принесло большую пользу. Когда Кира подскользнулась и упала на склоне горы, потеряв контроль над ситуацией, Дарий был первым, кто подоспел на выручку. Видимо, специально держался ближе к этому краю. Ларс будто в воду глядел. Ещё одна жертва грубого тирана, которого теперь вспоминали с тёплой благодарностью за зажившие синяки на теле. Кира спокойно выслушала оправдания Дария. Ей по большому счёту давно было безразлично, почему он так в тот день поступил. Когда она переходила реку по мосту, то оставила у дерева на берегу всю прежнюю жизнь – со всеми прошлыми радостями и горестями. Порой жизнь складывается таким нелепым образом, что трудно определить, кто виноват в этом, а кто нет. Только в сказках всё всегда налаживается чудесным образом, в действительности же есть вещи, которые уже не исправишь никакими оправданиями и извинениями.

– Я никому не говорил про тебя. Не знаю, почему. Это было глупо, наверное…

Кира пожала плечами, чтобы показать хоть какую-то реакцию. Мол, какая разница после всех сделанных глупостей? Она в свою очередь тоже никому про него не говорила и если быть откровенной, вообще не хотела говорить. Роль загадочной незнакомки была очень комфортной, и она не торопилась раскрывать секрет того, почему некоторые южане с откровенным ужасом смотрели на неё и бежали прочь. В принципе, нормальная реакция любого человека при виде утопленницы, восставшей из мёртвых. Да ещё такой, которую и при жизни побаивались. А теперь ещё с небезызвестной винтовкой в руках. И ножами, которыми она очень ловко орудует.

Самое главное – что отец с Ветой не появлялись в крепости – Кира уже успела узнать от Ларса, поэтому ничего нового Дарий ей точно сообщить не мог. Когда-то приходит время ставить точку.

– Оставим всё, как есть, – сказала Кира. – У меня нет на тебя обиды. Всё, что я хочу – это отыскать Вету. Она пропала по моей вине.

Кира размеренными движениями встала, опираясь на винтовку (прямо как старушка на свою неразлучную клюку), и невольно скривилась от боли в боку. Как ни старайся, а всё-равно где-то резанёт.

– Что случилось с остальными? – спросил Дарий.

– Милла с Ролом остались в плену на том берегу. Я единственная, кому удалось сбежать.

– Что с моей мамой?

– Я не знаю, – коротко ответила Кира.

Ей стало теперь понятым, зачем Дарий на самом деле приходил – не чтобы извиниться, а чтобы узнать о судьбе матери.

– Разве вы не были вместе? Потом…

В аду – хотел он этим размытым «потом» сказать. Дарий стыдливо опустил глаза.

– Марью не взяли в плен.

Некоторое время Дарий осмысливал то, что Кира исчерпывающе недосказала. Вариантов тут было немного, чтобы долго думать. Только два: если Марья каким-то чудом спаслась бегством, то уже давно бы пришла в Сутемь. Если же не спаслась, то её убили либо поранили так, что она не могла идти сама. Оставить тяжело раненного человека в лесу было равносильно смертному приговору. После обильно пролитой крови от южан можно было ожидать того, что они захотят на ком-то выпустить своё зло – почему бы не на глупой бабе, на которую всё-равно никто бы не позарился? Что было более вероятным: могли в горячке драки нечаянно заколоть.

– Не брали?.. – переспросил Дарий. – Может, ты просто не видела?

Кира повертела головой.

– Нас троих уводили вместе. Меня, Рола и Миллу. Рол был ранен, но он дошёл, Милла его выхаживала в плену. Она и меня выхаживала, от неё я знаю, кто ещё из знакомых попал в плен. Марью оставили в лесу.

В глазах Дария отразилась боль, он заморгал, лицо исказилось в страдальческой гримасе. Понял. Сейчас действительно было жаль парня. Как Кира чувствовала себя виноватой за потерю младшей сестры, так он теперь чувствовал себя виноватым за гибель матери. А ведь всё могло быть иначе, задержись он ещё немного, чтобы защитить мать. Потерял бы время, но не потерял бы дорогого человека. Можно представить, как ему сейчас недоставало утешительных ласк своей девушки, которая не подозревала, какой ад царит в душе возлюбленного. Ведь он наверняка не рассказал ей ничего о своей первой любви, которую бросил в лесу. Пусть и против воли. Такое девушкам точно не рассказывают.

Оставив Дария одного справляться со своими чувствами, Кира направилась назад. Засиделась. Им уже и выходить пора. Желание пособолезновать парню Кира подавила в себе, не одарив его даже утешительным дружеским проглаживанием по голове или плечу. А вдруг их в этот момент заметят? Как это всё объяснять? Никто ведь не знает их предыстории. Кира всем, кроме Нои, отказывала в близости, а тут вдруг – нежности с парнем! Как на это посмотрят другие мужчины? Мол, пожалеть молодца хотела? Чем другие хуже? Тогда обнимай всех по очереди! И раз уж такая любвеобильная, то чего на этом останавливаться?

Нет. Лучше не ворошить осиное гнездо. Пусть всё останется, как есть. Её это устраивает. Да и его тоже.

Часть 2. Арест

– Воды, – прохрипел пожилой мужчина воинам горной заставы.

Они уже давно заметили со смотровой башни приближающегося путника и гадали, кто это мог быть. Гористая местность довольно далеко проглядывалась из каменной башни на ближайшей к Мираканду вершине, пройти незамеченным мимо неё было очень трудно, учитывая то, что там круглые сутки держали вахту. Дозорные, понаблюдав некоторое время через подзорную трубу за путником, пришли к однозначному выводу: что он очень уставший, поэтому его не стали дожидаться и выслали наряд из трёх воинов навстречу. С водой, естественно – это было обычно первое, что у них просили редкие странствующие.

Только когда бравый старичок с жадностью напился, он смог ответить на вопрос, кто такой и откуда.

– Арест меня зовут. Я из Сутеми.

Когда миракандцы слышали это название, оно всегда вызывало в них какую-то реакцию. Не став учинять подробный допрос, наряд тотчас довёл путника до башни, где он свалился от усталости у стены. Воины заставы засуетились, и очень скоро перед незнакомцем опустился старшина с чашкой картофеля, запечённого с кожурой, и ломтем хлеба. Обычный паёк дозорных, скрашивающий порой унылое занятие (вынужденное безделье – будет правильней). Соль в придачу да пару фруктов. Для свежих не сезон – деревья ещё не все отцвести успели – поэтому довольствовались сушёными и орехами.

Наспех отдышавшись, Арест взял картофелину, разломил пополам и начал жадно есть. Без соли – настолько оголодал. Старшина – статный красавец с тёмными, в меру длинными волосами, аккуратно собранными в косицу на затылке, – терпеливо ждал, когда путник утолит первый голод, сидя напротив на корточках. Приняв кружку чая, которую товарищ принёс вместе с низенькой короткой скамейкой, старшина поставил кружку на этот импровизированный столик и только тогда спросил:

– Где вы все пропали? Сутемь три дня назад пала. Ваши с ума сходят, не знают, где вас искать. Они думали, что вы уже давно у нас, а мы, как идиоты, только руками разводим.

– Послание получали? – спросил Арест, заглатывая вторую картофелину.

– Послание? – задумчиво переспросил старшина. – Какое?

– Мы двух парней отправляли перед выходом. Они дошли?

Воин с недоумением посмотрел на загорелое и обветренное лицо сутемьского скаута и задумчиво почесал голову над виском. Для этого было два простых объяснения: либо старшина был не в курсе, либо посыльные не добрались до столицы. По какой причине, сейчас уже не играло никакой роли.

– Дошли, – сказал кто-то из столпившихся вокруг. – Я их видел. Это которых патруль в ущелье перехватил на прошлой неделе.

– Ах, эти… – Теперь старшина понял, о ком шла речь. – Запамятовал во всей этой суете. Тут как получилось: мы отправили отряд в ущелье, а там ему навстречу стадо недоенных коров. Пока с ними разобрались… Пастух-то, дуралей, отстал, его дальше нашли с больным быком.

Старшина усмехнулся снисходительно:

– Не убивайте его, лепечет, я ему раны уже замазал, он может ходить. Нашёл, за кого переживать… Я сам с ними не был, на другой башне дежурил, мне ребята потом рассказывали. В спешке толком не разобрались, что к чему, пастух-то и говорил, как через пень-колоду. Поняли только, что нужно быть начеку, поэтому и шли потом осторожней. На выходе как раз на отступавший гарнизон наткнулись, вовремя подоспели, они отбивались от бармалеев. Сказали, что Сутемь горит и там больше некого спасть. Думать было некогда, бармалеи на пятки наступали, но недолго – глубоко побоялись заходить. В город привели-обустроили и только тут узнали, что вы вместе с коровами должны были прийти. Глупо вышло.

– Они там, на плоскогорье, – Арест указал на горы. – Своим ходом раньше двух дней не дойдут. У нас раненые, которых приходится нести, дети, старушки… Еды тоже немного осталось. Дайте мне отряд подмоги и я отведу их. У нас есть пара ослов, но они всех тащить не могут, сами худо-бедно кормом перебиваются.

– Ты на ногах еле держишься! Ляг, отдохни. Я сейчас же сообщение в город отправлю.

Старшина глянул на небо – время прикинуть. Сейчас было утро, пока в городе всё соберут да дойдут до башни, пройдёт не меньше трёх часов.

– Тебе, по-хорошему, лучше тоже в город спуститься и там остаться, – добавил он, показав на грязную перевязь на груди скаута.

– За меня не беспокойся, сынок, я выдержу. Это пустяк, до свадьбы на бабе с косой заживёт. А вот сколько выдержат другие, кому похуже, большой вопрос.

– А чего вы вообще в горы полезли? Дорога-то вон где! – Один из воинов ткнул рукой в сторону.

Отсюда, с высоты, был виден выход из ущелья. Если обойти сторожевую башню, то можно было увидеть более живописную картину: обширную долину, которая пестрела зеленью пастбищ и свежевспаханными полями; по правую руку и напротив высились горы, обрамляя тихую гавань в этом бескрайнем море, в которой лежал город – как на ладони. Тихая речушка застенчиво обтекала селение с краю, прижимаясь к горам, и блестела под лучами солнца, исчезая змейкой где-то далеко впереди.

Воина нетрудно было понять: никто в Мираканде не подумал бы пускаться по горам в Сутемь, ведь куда удобней, быстрее и безопасней добраться до неё по утоптанной тропе через ущелье. То же самое касалось и обратного пути. По горам обычно ходили только любители и знатоки звериных троп. Прямого перевала через горы между селениями не было, и чтобы кому-то добраться от одного до другого без лазаний по кручам, нужно было идти в обход по плоскогорью – откуда скаут и пришёл. Странное решение – пустить стадо коров, овец и коз по удобному ущелью, а самим пуститься в горы. И это с ранеными и детьми!

– Когда половину из нас перебили по дороге, мы передумали дальше по ней идти, – ответил Арест, старательно подчищая наполовину опустевшую чашку. – Нас осталось от силы десять мужиков, которые могут ещё держать оружие. Подростки не в счёт. Это мы ещё договорились после споров выслать вдогонку две добрые дюжины вместе с Ларсом, им пришлось отбиваться. Эти ироды оказались тоже неглупыми и перед тем, как ударить по крепости, обошли её частью сил с тыла, они-то и нагнали нас как раз перед входом в ущелье. У нас был выбор: биться насмерть или сдаваться. Мы выбрали первое.

От этих слов все присутствующие окончательно прозрели. Содержание послания Ларса не было тайной – в нём он сообщал, что на крепость надвигается войско, и просил выслать силы, чтобы встретить мирян, которым приказано было в срочном порядке бежать к соседям. Что и было сделано. С одной поправкой: вместо мирян встретили уцелевшие остатки гарнизона. Теперь всё стало на свои места. Услышав новость, очень многие люди внизу вздохнут с облегчением. Можно ли будет называть новость хорошей, зависело от того, как быстро и в каком состоянии найдут пропавших. Две дюжины даже против ста – безнадёжно проигрышное соотношение. Всё-равно что пытаться кружкой воды тушить разгоравшийся пожар. Естественным образом воинов раздирало любопытство, как сутемьчанам удалось выйти из такой нелёгкой ситуации, но никто не решился выспрашивать подробностей у Ареста. Совет старшины не прошёл мимо ушей – скаут после еды быстро сник от усталости прямо сидя, отказавшись от удобств в виде лежака.

Посыльная собака уже с нетерпением ждала любимой игры. Получив команду, она с радостным визгом рванула вниз по склону, унося в сумке на боку сообщение. Пробежав во всю прыть по виляющей тропе, она скоро исчезла, нырнув под утёс. Сторожевые на вершине башни зорко смотрели в сторону, откуда она должна была через некоторое время появиться далеко внизу, стрелой летя вдоль высокого вала, который облегал город.

«Умная псина!» – похвально скажут ей внизу, ласково потреплют по холке и дадут чего-то вкусного. А когда отдохнёт, отправят назад. Когда-то таким образом отправляли почтовых голубей, но с ними был велик риск потери из-за нападения хищных птиц. На собак хищники нападали ещё реже, чем на людей. В принципе, с их помощью можно было бы держать связь и с Сутемью, но для этого собак пришлось бы долго приучать с самого детства и выбирать самых умных, ведь путь был далёким и собака сама должна была думать, чем прокормиться. Как-то ни у кого не возникло желания заниматься этим, а теперь было уже и поздно.

Воины заставы между делом поглядывали на уснувшего скаута. Его истрёпанный и грязный вид наглядно говорил, как долго ему пришлось бежать до изнеможения через горы. Если страждущие помощи были в двух днях пути, то он плутал и карабкался по склонам не менее суток, останавливаясь лишь на передышки. Это внушало изрядную долю уважения к человеку, которого молодые люди посчитали бы уже стариком.

– Нет, точно не останется, – говорили себе мужчины, отмахиваясь от мысли, что старик согласится остаться здесь, ибо его невозможно будет никакими аргументами отговорить от этого безумства. Оно было и понятно: на его месте никто из них не смог бы долго усидеть, зная, в каком бедственном положении находятся соплеменники.

Когда наступили вечерние сумерки, отряд был уже давно в пути и преодолел значительное расстояние. Выведав у сутемьского скаута нужные подробности – каким маршрутом он шёл, какой наметили себе беженцы (срисованная карта в помощь), миракандские знатоки гор быстро сговорились в выборе кратчайшего пути. В темпе марша ориентировались в первую очередь на сутемьчанина. Шёл он на удивление бодро, хоть и не очень быстро. Сразу было видно – это опытный покоритель вершин, который умеет верно оценивать свои силы и беречь их, чтобы хватило на заданный путь. От ослов, которых привели вместе с подкреплением из города, решили отказаться в пользу марша без остановки на ночлег. По ровной дороге их можно было бы насильно тянуть за собой в темноте, по горным неровностям это было бесполезной тратой нервов и сил, в конечном счёте пугливые в темноте животные заупрямились бы и сорвались с какого-нибудь обрыва в пропасть.

Во время привала на ужин издалека долетел отголосок грохота, который заставил людей встрепенуться.

– Вы все это слышали? – спрашивали они друг друга, чтобы убедиться, что им это не показалось.

– Да, – следовали подтверждения. – Обвал наверное. Кое-где на северных склонах ещё остался лёд, так что вполне может быть, что сошла лавина.

– Это не обвал, а скорее эхо от выстрела, – высказал своё предположение Арест.

– А вас есть с собой пороховое оружие?

– Есть одна винтовка. Звук как раз с той стороны прилетел, возможно, стреляли именно для нас, чтобы подать сигнал. Или в зверя.

Сверившись с направлением – Арест был прав: звук долетел примерно с той стороны, куда они держали путь, – отряд двинулся после передышки дальше. Теперь даже с большей уверенностью, ведь если беженцы подавали таким образом сигнал бедствия, то до следующего утра они бы с того места никуда не ушли. Сейчас любой час был дорог, и ночной – были бы хорошие проводники, которые не только знают горы, но и умеют ориентироваться по звёздам и луне. Они были. Как и луна, родившаяся тонким серпом на вечернем небе.

В качестве обратного сигнала отряд начал каждый час издавать протяжный свист, который рано или поздно кто-то должен был услышать. Так он до глубокой ночи разрезал тишину, пока в ответ откуда со стороны не долетел двойной короткий – однозначно чтобы не спутали с эхом. Прошёл ещё час поисков вокруг скал и вот вдруг на горной тропе перед ночными странниками невесть откуда возник силуэт зверя, которого в темноте поначалу приняли за волка. Перегородив дорогу, он настороженно наблюдал за реакцией людей, предостерегающе порыкивая с опущенной головой.

– Кто такие? – спросил он вдруг суровым человеческим голосом.

Когда позади волка в темноте вырисовался силуэт мужчины, с передних в шествии уже успел скатиться холодный пот от нашедшего испуга. Следующий негромкий звук повторно заставил волосы на всём теле шевелиться. Тот, кто его однажды слышал, ни с чем больше бы не спутал. Это был не звон меча, которым задели камень, и не глухой стук стрелы об древко лука. Это был лязг затвора, и человек, который держал в руках огнестрельное оружие, готов был пустить его в случае необходимости в ход.

– Свои! – ответил старшина, который шёл одним из первых. – Арест с нами, он идет сзади.

Этого было достаточно, чтобы успокоить бдительных сторожевых. Мужчина махнул рукой, приглашая путников следовать за собой, и отозвал «говорящего волка» тихим свистом. Обогнув гору, отряд прямиком вышел к ночному лагерю. Света от двух хиленьких костров с обеих сторон лагеря хватало только шагов на десять, дальше уже трудно было что-то разобрать.

– Вы, значит, свистели, – говорил сторожевой, оглядывая у костра пришедших. – А мы всё время прислушивались и гадали: что за птица в горах по ночам летает и свищет? А когда ближе услышали, поняли, что это человек. Тревогу поднимать не стали, решили – пусть люди спят. Бежать всё-равно некуда, а разбудить выстрелом лёгкое дело.

К костру подтянулись ещё несколько мужчин, которые, видимо, спали так чутко, что проснулись от посторонних звуков. Миракандцы, подходя один за другим, сваливали свои пухлые рюкзаки и знакомились. На заспанных лицах сутемьских мужчин была видна неподдельная радость и облегчение. Если это были все, у кого хватало сил встать посреди ночи после дневных странствий по горам, то Арест верно оценил их скромную боевую способность.

– Ильгиз, – назвал себя старшина, добродушно пожимая руки мужчин и принимая благодарность за быструю помощь. Посмотрев с лёгким недоумением на ноги сторожевого так, словно тот что-то за ними прятал, он спросил: – А где винтовка? Разве она не у тебя была?

Аскар, как он представился, показал в ответ на силуэты в хвосте вереницы. Только теперь они увидели второго сторожевого. Одно из главных качеств скаута наряду с умением читать следы – это способность уподобляться хитрому и терпеливому хищнику, который может незаметно подкрадываться на решительный бросок. Последним шёл Арест, и только когда он поравнялся со вторым сторожевым, тот выступил из непроглядной тени скал. Этот человек мастерски владел умением становиться невидимкой. После силуэта говорящего волка (тот в стороне исподлобья изучал чужаков недоверчивым взглядом), второй силуэт заставил мужчин вновь застыть с открытыми ртами – длинные волосы, осанка и походка даже в темноте выдавали женщину. Свет костра озарил лицо, мгновенно притянувшее взгляды своими строгими, но в то же время крайне приятными чертами. Кому посчастливилось, тот успел заметить и улыбку, которой она наградила Ареста при встрече. Ради такой сказочной красы однозначно не жаль было прошагать трудный путь. Разрядив на ходу винтовку, девушка засунула патрон в карман штанов и прошла мимо, не выказав особого желания брататься с прибывшими. Посмотрели, восхитились – и того достаточно.

– Это Кира, – представил её Аскар.

«Просим любить, но не слишком близко – она жуткая недотрога», – нужно было добавить. Тихонько свистнув ручному волку и легонько махнув рукой, приглашая следовать за собой, Кира осторожно направилась к дальнему костру, обходя тела спящих. Пёс, подумав и ещё раз посмотрев на толпу чужаков, не спеша направился следом за ней, удивив не только миракандцев, но в некоторой степени даже сутемьских скаутов. «На другой стороне ему спокойней», – решили они.

Если бы пёс мог разговаривать, он с удовольствием поведал бы за ночными посиделками древнюю легенду, которую ему в детстве рассказала мать, а той – влюбившийся в неё лесной волк. Люди очень любят рассказывать разные истории друг другу под треск огня, но по большому счёты их легенды выдуманы, поэтому они сами в них не особо верят. Звери же рассказывают друг другу в Тревожную ночь только одно предание, самое древнее и настоящее из всех существующих: легенду про Лунного зверя.

Он находился здесь. Вместе с ними. Он подчинил своей волей эту стаю и ведёт своим путём, предначертанный пролитой кровью. Каждый смотрит на него иначе, ибо он наполовину зверь, наполовину человек. Люди разговаривают с ним на своём языке, звери – на своём. Он пока ещё дремлет, поглядывая сквозь опущенное веко одним глазиком на мир. Привыкает к новому телу, набирается сил, и чем шире луна открывает своё око, тем горячее звериное дыхание. Человеческая половина о другой не ведает, думает о своём. Но одним днём зверь проснётся и выйдет на свою дикую, страшную охоту, и пока он не отыщет свою законную добычу, никому не будет покоя. Что будет потом – знает только луна.

Это великая честь – служить Лунному зверю.

Если когда-то ему нужна будет кровь, пёс готов будет отдать ему свою.

А пока просто посторожит рядом. У Лунного зверя не безграничные возможности, сон ему тоже нужен.

Остаток ночи прошёл спокойно. На предложение Ильгиза передать им дозор и пойти отдохнуть, воспрянувшие духом сутемьчане не стали отказываться и последовали примеру Ареста, который сразу же и свалился на приглянувшемся местечке.

Солнечные лучи, коснувшись утром горных вершин, проскользнули медленно вниз до изножья и начали осматривать лица спящих и уже проснувшихся, но ещё довольно сонных людей. Чмокнув в щёку теплыми губами девушку, которая сидела у костра, солнце ласково шепнуло ей на ушко: «Ну повернись же ко мне, сделай радость и дай тебя расцеловать!» Оторвавшись от своего дела – починки обуви – она откинула длинные волосы рукой, повернулась и улыбнулась: «И тебе доброго утра! Смотри, я себе обувку залатала! Что скажешь?»

Натянув башмаки на ноги, девушка затянула шнуровку и встала. Затем походила немного взад-вперёд, привыкая. «Ты такая умница! – хвалило солнце восторженно. – И всё-то у тебя так здорово получается!» – «Ах, не такие эти башмачки искусные, – отвечала та, сладко потягиваясь, – главное, чтобы продержались до города, там уж какие покрепче сошью».

Шутливо тронув мимоходом пса за ухо пальцем, девушка подхватила винтовку, закинула привычным движением её за спину и протянула руку проснувшейся подруге, помогая ей встать.

– Откуда в тебе только столько сил? – спросила Ноа, разминая уставшее тело. – Я молодая, а чувствую себя, если честно, старухой. А ты, что ни утро, выглядишь так, будто прыгать от радости готова.

Кира пожала плечами – не спрашивай, не знаю, сама гадаю.

«Я зна-а-ю-уу…» – зевнул пёс.

«И я! – лучезарно смеясь, подхватило солнце. – Но вы же всё-равно нам не поверите, так что пусть это дальше остаётся тайной».

Пёс посмотрел на солнце и осклабился в смеющейся собачьей гримасе. Люди – они такие забавные… Считают себя сами умными, а до самых простых вещей не додумываются.

Плеснув друг другу воды из бурдюка на руки, девушки умыли себе лица. Перехватив взгляд пса и посмотрев на пустую миску на земле рядом с ним, Кира плеснула и туда воды. Пёс кивнул головой (спасибо!), встал и начал пить с громким чавканьем.

– А это кто? – удивлённо спросила Ноа, только теперь заметив толпу незнакомых людей с другой стороны лагеря.

– Миракандцы. Арест вернулся с ними ночью.

– Правда? Как я могла проспать такое… – обескураженно выдохнула Ноа.

– Не только ты, – ответила Кира мирно. – Почти все проспали, хотя мы свистели друг другу, чтобы они не прошли мимо. Не слышала?

Ноа отрицательно повертела головой, ещё больше огорошиваясь. Что за дозорный с неё, если даже громкий свист её не будит?

– Мы за горой свистели, поэтому, наверное. Ну и вообще старались сильно не шуметь.

– Ты сама хоть спала? – спросила Ноа.

– Да, как обычно.

«Как обычно» в отношении Киры значило – до утренней зари, просыпаясь ночью при каждом подозрительном шорохе. Нормальный режим сумасшедших людей, которые совершенно непонятным образом оказываются по утрам самыми бодрыми – сколько бы ни протопали накануне по горам.

– Пойдём, сообщим всем, чтобы не переживали, – сказала Кира. – Узнаем заодно, что принесли.

Женщины и дети, с трудом просыпаясь после очередного дня изнурительного похода и неудобной ночёвки на каменистой земле, с робостью смотрели на неизвестно откуда взявшихся незнакомцев, которым свои мужчины доверили охрану. Новость быстро разлеталась по табору, вызывая безудержную радость. Спасены! Они спасены… Теперь и идти будет не в тягость.

Миракандцы в свою очередь смотрели с оторопью на такое скопище до крайности затравленных людей. Скользя растерянными взорами по всей толпе, они всё время невольно цеплялись взглядами за двух женщин. Кира им была уже знакома, а вторую они впервые увидели на рассвете спящей рядом с первой. Для сестёр они были слишком непохожи, из чего следовало, что они лучшие подруги. Встав, обе начали обходить людей, проверяя всех на предмет самочувствия. Как хозяйки, которые наводили какой-то свой порядок, подготавливая подопечных к грядущему дню. Сегодня у них была радостная весть для всех, и это было заметно. По-свойски просмотрев сложенные в кучу рюкзаки и выспросив – что это, что то, сколько (вот здорово, спасибо вам) – обе начали распределять провиант между людьми (ешьте досыта, не переживайте, теперь нам всем хватит). Между делом поинтересовались у сутемьских мужчин, не поленились ли они в такую рань сходить к ближайшему источнику за свежей водой (обижаешь, дорогая, вот – все бурдюки полные лежат, берите, пейте на здоровье). После них к костру дозорных начали подходить и другие женщины, слёзно благодаря миракандцев за помощь (уже не знали, кому ещё молиться, чтобы не пропасть с концами).

В отличие от своей подруги, Кира не постеснялась после самых важных дел присоединиться за завтраком к мужчинам. Миракандцы пытливо изучали её взглядами – кто искоса, кто откровенно пялясь во все глаза. Внешний вид многое может сказать о человеке. Изношенная подошва обуви, под которой наверняка скрывались мозоли, стёртые в кровь (как у многих, кто характерно прихрамывал), говорила о том, что этот человек не боится никаких дорог. Неунывающее поведение (и это не спавши полночи на посту дозорного) говорило о том, что жизнь под отрытым небом для него не в новинку. Бурые пятна на одежде, наспех зашитой в рваных местах, и повязка на шее, так же пропитанная высохшей кровью, говорили о том, что этот человек привык вставать на ноги после падений, невзирая на раны. А равнодушный взгляд, направленный будто сквозь лица, ясно говорил, что ему совершенно безразлично, что другие думают о его внешнем облике.

Без всяких стеснений пробравшись мимо сидящих товарищей к костру, девушка набрала в миску жаркого, села в заднем ряду и начала есть. Видно было, что она и в плане еды по большому счёту безразборна. Не всем мясо диких баранов было по вкусу – оно более жёсткое, и запашок чрезмерно резкий. Изнеженный горожанин мог истолковать эту неприхотливость как дурную черту характера, но для скаута это одно из важных качеств – ведь никто не подаст ему в дикой глуши еды, и питаться придётся тем, что добудет. Хорошо, если сам не окажется в меню зверей, которые принципиально не гнушались свежей человечины.

Выудив два жирных куска мяса из миски, одним Кира подманила пса, а другой швырнула назад, где смиренно ждала подачки другая собака. Тем, кто умел обращаться с животными, это говорило о том, что для собак девушка ещё относительно недавно была чужим человеком. Это была не хозяйская рука, с которой пёс неуверенно взял угощение, а рука человека, который день за днём терпеливо приручал к себе недоверчивых животных. Об этом говорило и поведение второй собаки, которая не решалась подойти ближе. Вероятно, она боялась не столько чужих людей, сколько кобеля, который не подпускал её, считая, что сучкам не место в дружной мужской компании. Что он думал насчёт этой странной девы, оставалось только гадать.

Пока мужчины обговаривали предстоящий путь, Кира молча сидела и в пол-уха слушала, а между тем спокойно возилась с одним из арбалетов, срезая ножом углы ложа в тех местах, где его нужно было держать. Некоторые из арбалетов были довольно грубо сделаны, и она, видимо, исправляла таким образом ошибки горе-мастеров. На её руках взгляды мужчин задерживались дольше обычного. Любая девушка постыдилась бы показывать такие руки – с царапинами, ободранными мозолями и обгрызенными ногтями, под которыми копилась грязь. Ещё сильней в глаза бросались уродливые шрамы на тыльной стороне левой руки, а на правой – следы заживающего ожога, которые она осмотрела, сняв нехитрую повязку с ладони. Только у замужних крестьянок можно было увидеть такой плачевный вид рук – и у мужчин-работяг, которые в отличие от женщин не особо переживали за приглядность этой немаловажной части тела. На первый взгляд вид рук Киры вызывал некоторую брезгливость, но, понаблюдав за ней некоторое время, это чувство начинало проходить. Она вся являлась примером некой жёсткой природной красоты, притягивающая к себе именно своей естественностью. В ней не проглядывалось ноток мужской ухватки, какие можно заметить у тех, кого обычно прозывают «бабой в штанах», ровно как и не видно было даже толики девичьей жеманности и наигранного изящества. Ничего лишнего. Ни одного лишнего движения, взгляда, слова, улыбки.

За всё утро даже самый прозорливый из миракандцев не смог разгадать, кто из мужчин претендует называть её своей женой, ибо она никому не выказывала тех тонких доверительных знаков, по которым можно это установить. Ни один из мужчин в свою очередь не помахивал руками перед глазами очарованных миракандцев с намёком, чтобы не слишком засматривался. Уж точно не из чувства благодарности – сутемьчане слыли народцем довольно прямолинейным. Приговорки «не в обиду сказано» в их речевом обиходе не существовало, её заменяла усмешка «хочешь обижаться – делай на своё здоровье».

Вопрос принадлежности винтовки тоже изрядно интриговал. В столице не принято было доверять женщинам огнестрельное оружие. Запрета как такового не существовало – как не существовало и причин давать девушкам играться с дорогими и опасными штуками. Всё огнестрельное оружие хранилось на складе под замком и выдавалось только по комендантскому разрешению, поэтому воинов с дробовиками или обрезами удавалось увидеть на улице или в округе только в исключительных случаях.

Известное дело, что у людей в Сутеми странные порядки, но насчёт оружия там должно быть ещё более строго, ибо там его на раз-два обчёлся. А тут – здрасте пожалуйста: девка с винтовкой! Быть такого не может – скажут дома, расскажи знакомым. Добавь, что у неё ручной волк и она редкая красавица – сразу решат, что ты их разыгрываешь. Нашёл дураков. Иди, детям сказки рассказывай.

Очень непривычно было видеть женщину в роли скаута, а сомнения в этом быстро рассеивались при виде её экипировки: она не только была одета иначе, чем другие женщины – в типичную походную одежду скаутов, – но и носила при себе ножи точно таким же образом: один на поясе, один на голени, – и уж точно не для того, чтобы резать хлеб с огурчиками. Ловкость рук, с которой она обращалась с ножом, достигается только после многих лет обращения с ним. Кромсать каждый день мясо на куски недостаточно, нужно ещё научиться вырезать – а это уже более тонкая работа. Попроси её сейчас подбросить нож в воздух и поймать, не порезавшись, – и она это наверняка сделает играючи. Ещё спросит, какой рукой.

Когда мужчины решили, что пора собираться в дорогу, Кира без промедления встала и выискала глазами в толпе свою подругу, подозвав жестом к себе. Та будто заранее знала, что от неё хотят узнать, и сообщила, сколько людей не могут идти и кому какая поддержка нужна. Не все могли похвастать такой закалкой как у Ареста, который встал поутру как ни в чём не бывало. Всё решаемые проблемы, а теперь даже более легко, чем в предыдущие дни. Самые большие трудности возникли с детьми, которые слёзно жаловались матерям, что ножки болят и больше не могут. Их легко было понять после стольких дней странствий по горам. Волшебное заклинание: «У Киры тоже ножки болят. А ещё она упала и у неё теперь вообще всё болит. Но она всё-равно идёт и не плачет», – уже не всем помогало, поэтому уговорить их удалось обещанием, что часть пути они проедут на плечах сильных мужчин, которых теперь стало намного больше. Динат незамедлительно выполнил обещание, водрузив на свои плечи трёхлетнюю девочку (это была не Малика – та просила шёпотом у Нои разрешения идти с ней за руку). Его примеру последовали и другие скауты. Рустам мог бы понести и двух детей – по одному на каждом плече, – но решил не геройствовать и подхватил самую капризную из всех.

С новыми силами и энтузиазмом табор двинулся в путь. Вблизи лагеря, сразу за первым выступом скалы, лежала разделанная туша архара. Пришедшие ночью её не заметили и только теперь обратили внимание.

– Где сняли? – спросил Арест Рустама, который был ближе других.

– Там, на другой горе. Потом покажу.

Показав миракандцам на тушу, Арест понятливым жестом объяснил, кому в первую очередь был предназначен вчерашний выстрел, отголосок которого они слышали вечером. Он даже не стал спрашивать, действительно ли его сняли тем выстрелом из винтовки. Товарищи не оспорили – это уже было доказательством. С туши сняли шкуру и частично разделали, пустив на готовку самые лучшие части. Этого хватило всем, чтобы насытиться, а то, что не успели съесть за поздним ужином, доедали за завтраком. За ночь мясо успело ещё больше увариться, а хлебушек доставили добрые миракандцы. Собаки были рады трухе, а грифы и вовсе устроят пиршество, когда углядят сверху оставленное угощение.

– Там, – показал Рустам на соседнюю гору, когда они дошли до места, откуда был сделан точный выстрел.

Шедший следом Арест довольно крякнул. Миракандцы, которые шли рядом, тоже посмотрели на указанный скалистый склон. Оценив мастерство стрелка, присвистнули. В горах сумерки быстро сгущались и теневые стороны скал тонули во мраке. Тут нужен был не только орлиный глаз, но и кошачья способность видеть в темноте, чтобы отличить силуэт зверя на фоне горы.

– А кто стрелял? – спросили миракандцы с любопытством.

– В смысле? – с детским непониманием переспросил Рустам.

Столичные воины, всё ещё полагающие, что девушка с винтовкой – совершенно несовместимые вещи, теперь, похоже, нашли одну из разгадок: она её просто несла! Ничего сверхъестественного – красивая, вот мужики и решили побаловать её, показав, как работает эта загадочная штука, чтобы могла пальнуть на близком расстоянии, если вдруг кто-то наглый заявится во время ночной вахты.

– Ты, значит, стрелял? Недурно, брат!

Рустам по-богатырски рассмеялся, осознав по выражениям лиц, что это не шутка. Придётся ему разъяснить одну простую вещь, известную каждому малышу в Сутеми.

– Не, я только лез за ним вниз и тащил к лагерю. У нас вообще так заведено: каждый несёт своё оружие сам. Я разве несу ружьё? Моё оружие вот. Видели, какие у неё ручища?

Он показал на девчонку, которая с сердитым видом восседала на его плечах. Никак злилась, что не тот извозчик попался. Подхватив на ходу пару камешков со склона, Рустам всучил их насупившейся девчонке.

– Покажи им, как ты забрасывала тех негодяев! Ы-ыр!..

Рустам наигранно зарычал и неловко швырнул камешек вниз. Увидев в этом прекрасный повод выпустить своё дурное настроение, девчонка откликнулась на вызов и ответила негромким, но более яростным и естественным рычанием.

– Ы-ы-ыр!

И швырнула свой камешек.

– Во! Твой дальше улетел! – Рустам признал своё поражение, бегло глянув вниз (ребёнка легко заверить тем, что он, де, точно отсюда различает среди несчётного количества камней их два). Подобрав ещё два не менее убойных снаряда, он всучил их девчонке. – На, засунь себе в кармашек про запас, и если попадутся разбойники, кричи и бросай со всей силы! Как Кира учила.

Миракандцы машинально оглянулись, высматривая ту, чьё имя подозрительно часто упоминалось. Арест говорил, что у них имеется одна-единственная винтовка, а её видели только у одного человека за спиной. Никто другой ни разу не взял её в руки, да и владелец не подавал виду, что готов кому-то доверить её. Рустам мог безобидно обмануть ребёнка, но в том, чтобы водить взрослых за нос, никто не видел никакого смысла. Даже при всех очевидных признаках воины с трудом принимали кажущееся для них невозможным. Они, наверное, быстрее бы поверили – если бы не это расстояние между стрелком и целью! Тут даже самые отъявленные хвастуны прикусили бы язык.

Один из мужчин даже остановился, ошалело смотря на склон соседней горы и прикидывая, на сколько сот метров нужно переставлять прицел, чтобы пуля попала точно в цель.

Скромность красит девушку – говорят в народе. Тогда, пожалуй, следует сразу безоговорочно признать самую красивую из всех, которую они до сих пор видели. Ибо Кира никаким образом не упомянула за завтраком о своих заслугах.

Она шла в самом хвосте, замыкая шествие со своим ручным волком. Из-за плеч у неё выпирал ствол винтовки, на боку висела набитая чем-то сумка, на другом под пояс рядом с чехлом ножа был привычным образом заткнут чекан, в одной руке она держала копьё, опираясь на него, как на посох, а в другой несла арбалет, ухватив его большего удобства ради за дугу. С таким грозным арсеналом она могла в горных условиях одна сдерживать целый отряд разбойников.

Надо будет ещё раз приглядеться к ней получше на следующем привале.

Слишком она особенная. Как тигрица в своре собак.

Жаль, что нельзя потрогать, чтобы убедиться, что она настоящая.

Точно ведь не поверят дома.

Часть 2. Равиль

Только подумать, как быстро всё может измениться. Вроде смотришь в безоблачную синеву, которая ничем не предвещает беды, и вдруг, нежданно-негаданно, гром среди ясного неба.

Равиль, седовласый старик преклонного возраста, и Назар, коренастый мужчина лет сорока, думали об одном и том же, шагая по улицам города. Встречные приветливо здоровались с ними, с некоторыми они успевали переброситься на ходу вежливыми фразами. Каждому было видно, что они не просто прогуливаются по городу, а идут в определённом направлении. Нетрудно было даже догадаться, в каком.

Мираканд считался большим городом. Раскинувшись между гор, он тянулся на много километров во все стороны, забираясь зданиями и на гору, где склон был более пологим. Во время большой войны он не был разрушен бомбёжками до основания, и в нём уцелело много зданий. Со временем они обросли пристройками и бараками, разбив город на разные кварталы. Не все были равномерно заселены, почти полгорода фактически пустовала, медленно зарастая деревьями и бурьяном, ибо жители стремились селиться ближе к центру. На внешней стороне, между крепостными стенами и двухметровым валом, который опоясывал весь город, жили в основном крестьяне, животноводы – там было достаточно места для постройки сараев и возведения хозяйств, – а также кочевники, которые довольствовались за время пребывания и убогим жильём.

Туда и направились сегодня градоначальник с комендантом. В одном из таких пустынных районов теперь ютились беженцы из Сутеми.

Годы спокойной жизни были прерваны. И здесь уже год с беспокойством следили за тем, что намереваются предпринимать южане на другом берегу Бурной, но пока те были далеко за горами, густыми лесами и быстротечными реками, а правящие круги не имели точных сведений о их количестве и месторасположении, никто не хотел идти на риск и выдвигаться с войском навстречу, ослабляя этим городской гарнизон. Тревожная весть из Сутеми опередила донесения разведчиков из дальних окраин на два дня, и все они в один голос подтверждали факт начавшейся переправы южан на северный берег. Вслед за этим из лесных деревень в город потекли жители целыми караванами, чтобы переждать набег южан под защитой гарнизона.

Следуя давно выработанной тактике, город готовился к осаде. Градоправитель заботился о благоустройстве прибывающих день за днём беженцев со всей округи, а комендант отсылал наряды, чтобы быть в курсе происходящего в дали, докуда невозможно было дотянуться взглядом даже сквозь самую мощную подзорную трубу, и доставал со складов запасы оружия и стрел, распределяя их между ключевыми постами и частями, сформированными из новобранцев.

Падение крепости многое значило для Мираканда. Со стороны южан это было прямым объявлением войны столице, и теперь город жужжал, как потревоженный пчелиный улей. Между двумя сторожевыми башнями в горах и городом постоянно патрулировали воины, а перед ущельем, по которому шла дорога в соседнюю крепость, был выставлен отряд заграждения для сдерживания неприятеля, если бы тот вознамерился пойти этим путём. Беженцы из Сутеми странным образом пришли не по нему.

Зная получше этот народец, вообще не следовало этому удивляться. Бывший предводитель всегда охотно вёл себя как неотёсанный грубиян и таким поведением олицетворял собой всё лесное племя. Авантюрист и задира – так можно было в двух словах охарактеризовать его. Да будет земля ему пухом.

Новый предводитель ещё не выявился. Каждый раз приходилось разговаривать с кем-то из мужской компании, кто брал слово за других. Назара это не особо напрягало, ибо его делом было обеспечить город достойной охраной, а лагерь беженцев находился внутри его. Мирские вопросы насчёт обеспечения жильём, продовольствием и прочим его не касались. Это всё должен был решать Равиль. А он, руководствуясь своим проницательным умом и долгим жизненным опытом, точно определил, что в этом муравейнике есть своя королева и именно она является тайным лидером, которую муравьи-солдаты прикрывают.

Эта неопрятная дева с жёстким взглядом была для всех настоящей загадкой, ибо сумела совершенно непонятным образом – для жителей демократичной столицы, – своей непостижимой силой подчинить горделивых дикарей. В ней угадывался острый ум, это Равиль распознал быстро, и для него главным вопросом был тот, каким дипломатом она окажется, когда настанет её черёд говорить за всех. Как командир она без всякого сомнения успела показать свои сильные стороны. Провести табор женщин и детей с боями через горы с горсткой воинов было подобно чуду. Когда они спустились с гор и ступили в пределы города, именно на ней задерживались пытливые взгляды горожан, и ни о ком другом не ходило нынче столько пересудов в городе. Что было поразительнее всего – мужчины из гарнизона Сутеми, которые спаслись после жесточайших боёв за свои стены, смотрели на незнакомку с такими же изумлёнными лицами, как горожане. Словно они её совершенно не знали.

Как только дозорные со смотровой башни заметили в горах приближающихся путников, они подожгли на вершине сигнальный огонь, предназначенный для экстренных случаев. Этого не делали уже так много лет, что многие и не помнили, когда и по какой причине последний раз в городе объявляли чрезвычайное положение, так что легко можно было представить себе, какой эффект это произвело на жителей. Прибывшие люди были изнеможёнными от многодневного похода через горы настолько, что на них больно было смотреть. Большинство детей уже не в состоянии были идти, и их несли на руках взрослые или волочили за собой на волокушах. Табор растянулся в очень длинную вереницу – кто-то мог идти быстрее, кто-то вообще больше не мог. Первые спустились с гор в полдень, упав родным в крепкие объятия со слезами, последних принесли на носилках ближе к вечеру. Миракандцы сразу же бросились сообща обустраивать соседей, забыв о былой неприязни. Дорога, что вела из центра города к лагерю сутемьских беженцев, теперь не бывала безлюдной. Здесь постоянно ходили туда-сюда горожане, доставляя необходимые вещи, продукты и оказывая другую посильную помощь, а также наряд воинов, патрулирующий окраины города, который никогда не прочь был свернуть на часик-другой и поговорить по душам с хмурыми мужиками, изрядно потрёпанными в кровопролитных боях.

Кое-какие контакты между жителями Сутеми и Мираканда всегда были, охотники и торговцы постоянно кочевали с места на место, кому жизнь в городе надоедала, переселялся всей семьёй – нередко в Сутемь; кто-то наоборот – переезжал в столицу, где жизнь и веселее и богаче. Любой горожанин, впервые пришедший в лагерь по какому-то поводу (поделиться добром – самый лучший), невольно искал глазами какие-нибудь знакомые лица. Когда находились даже дальние родственники, эта встреча скрашивала радостью унылую и удручённую атмосферу, царившую здесь. На лицах людей глубоко отпечаталось то, что им пришлось пережить. Дети не прыгали и не лазали по развалинам, а жались кучками, боясь отходить далеко от матерей. Женщины хозяйничали у костров, обхаживали больных и раненых. Мужчины наспех латали прохудившиеся крыши бараков, заделывали дыры в стенах и чинили двери. И в гуще этого муравейника почти всегда можно было без труда заметить муравьиную королеву, которая не считала нужным прятаться в каких-то недрах и трудилась наравне с другими.

Сложив в уме картину из всего, что Равиль узнал (а как градоправитель он узнавал очень и очень многое) и увидел сам при посещениях, он сделал свои выводы. В далёком прошлом ему посчастливилось сыграть пару шахматных партий с Ларсом, и он вовсе не считал его настолько неподатливым и грубым. Человек с таким стратегическим мышлением заслуживал лучшего, нежели погибнуть при попытке осуществить свой отчаянный замысел. Но вероятно самая большая его заслуга была в том, чтобы распознать достойного последователя (и эти малоизвестные сведения градоправителю удалось узнать). И вот его сегодня Равиль непременно намеревался вызвать на откровенный разговор. Пересекая пустырь, который вёл к главной площади лагеря, где всегда горели костры и сновали жители, он завидел знакомую фигуру перед бараками. Высокопоставленных лиц здесь тоже уже знали, и некоторые из мужчин, заметив их приближение, бросали свои занятия, неспешно стягиваясь туда, где в данный момент находилась Кира (ещё один верный знак). Оставив своё занятие при подходе гостей, она встала в ожидании. Чуть в стороне, как обычно делала, не встревая в разговор. Равиль усмехнулся про себя. Удобная и обманчивая тактика женщин, которой можно легко подкупить даже искушённых.

Кира доселе не вела прямых разговоров с градоначальниками, поэтому эта встреча началась с некой заминки, когда взгляд Равиля остановился на ней. Обе стороны толком не знали, как приветствовать друг друга. Одним как-то не пристало начинать разговор с церемониальных фраз, а другим казалось диковатым просто начинать сразу говорить по делу, без привычных отступлений. Тем более с женщиной, которая всегда вела себя с некой отстраняющей прохладцей. И пока Кира выжидающе смотрела на лица дипломатов, Равиль выискивал глазами какой-нибудь повод, чтобы с него начать разговор. Вероятно, его смущала и сбивала с толку даже не разница в культуре общения, а вот этот её взгляд. Словно на тебя смотрел хищник, изучая на предмет того, что ты за зверь и как от тебя защищаться или нападать. Очень неудобный взгляд, заставляющий слегка нервничать.

Назар только вскользь посмотрел на Киру и отвёл глаза в сторону. У него не было особых тем и компанию Равилю он составил по его же просьбе из вежливости, поэтому предоставлял ему первое слово. С самой первой встречи эта девка его раздражала. Он ещё не мог понять, чем именно. Может, своим прямым, беззастенчивым взглядом. Может, всем своим независимым видом. Или тем, что он вообще не переносил женщин в роли предводителей. Ладно, если бы она решала мирские вопросы – но командовать воинами? Абсурд какой-то! Назар был убеждён в том, что женщинам не место в войсках, разве что в роли поварих и медсестёр. И больше всего его бесило, что она всегда носила за спиной винтовку, словно боясь с ней расстаться даже на минуту. Без сомнения это была очень ценная вещь, которой следовало дорожить, тем более теперь, когда гарнизон Сутеми остался почти безоружным. Но чтобы делать это демонстративно, при чём коллективно, ибо никто из соплеменников не смотрел на неё с завистью, а скорее наоборот – как на символ власти, словно это скипетр, – казалось Назару явным преувеличением. Это выглядело так, будто мужчины решили сообща побаловать самую привлекательную девушку, задаривая её всем, чем только могли. Вот тебе, пожалуйста, самое лучшее оружие, развлекайся в своё удовольствие. Если хочешь, мы даже на руках тебя носить готовы, ты только знак подай…

Что в это время испытывала Кира к нему, Назар не мог уловить. Она ко всем гостям относилась одинаково прохладно. К ней даже дети редко подбегали. Человек, который выделяется чем-то необычным из толпы, всегда притягивает к себе пристальные взгляды. А она выделялась своей обособленностью. Комендант с интересом выслушивал впечатления своих подчинённых о новоприбывших, и о ней в каждом разговоре обязательно упоминалось хотя бы вскользь. Нехотя Назару пришлось принимать и её в статусе наиболее влиятельных людей в сутемьской компании.

Уж не ревновал он её случаем, как более опытного боевого командира? Чем, собственно, Назар мог похвастать? За годы пребывания на посту коменданта у него ни разу не было возможности показать себя на поле брани в деле. Когда беженцы прибыли и рассказали о своих злоключениях, всем стало очевидно, что в горы длинноволосую девку понесло не сдуру, и пустись она с табором в более лёгкое путешествие через ущелье, никто бы не вышел с этой стороны из него. Даже миракандцы уважительно отзывались о ней, наслышавшись рассказов, в достоверности которых никто не смел усомниться.

– Я хочу ещё раз выразить вам мои соболезнования, – начал Равиль с самого главного. – Ваши потери для нас такая же скорбь. У нас были в прошлом разногласия в некоторых вопросах, но это не должно служить поводом отворачиваться друг от друга. Мы всегда рассматривали весь наш народ как большую семью, а в какой из них не бывает ссор? И беда, которая приключилась с вами, это и наша беда.

Сутемьские воины спокойно изучали свои руки и землю под ногами, выслушивая участливые слова градоначальника, который искренне хотел примирения.

– Этой беды можно было избежать год назад, – сказал мужчина с ожогами на лице, который стоял чуть позади. В его сиплом голосе слышалась горечь эмоций, которые он сдерживал. – Тогда вы предпочли отвернуться. А теперь эта беда идёт большими шагами сюда.

– Что думаешь ты? – обратился Равиль напрямую к Кире.

Это был самый удобный момент, чтобы перевести разговор в другое русло, который уже сейчас начал упираться в ожидаемые притязания. Градоправитель внимательно наблюдал за тем, как поведёт себя девушка. Она вдумчиво посмотрела на лица товарищей вокруг. Это был не робкий взгляд, спрашивающий позволения сказать своё мнение.

– Я думаю, что вам следует лучше задуматься о потерях, которые ждут вас, – ответила Кира суховато. – Южан не остановят горы. Река их тоже не остановила. Крепость для них тем более не преграда.

– Не хочу никого унизить, но Сутемь плохо годится в сравнение с Миракандом, – осторожно заметил Назар. – Как численно, так и в плане вооружения.

– У вас есть чем остановить роботов? – прямо поинтересовалась Кира, предупредив вспыльчивые реплики товарищей.

Назар замялся. Это был неожиданный выпад в его сторону. Он готов был с лёгкостью убедить любого, насколько грамотно обустроен город для защиты и как вышколено войско, готов был даже провести экскурсию для наглядности… Про наличие артиллерии у неприятеля он тоже был осведомлён и мог успокоить тем, что против одной пушки они могут выставить целых три. Но что касалось тактики обхождения с роботами, тут ему было нечего предъявить. Машины давно уже не проезжали по здешним окрестностям, и если бы не разруха, которую они оставили после большой войны, про них бы многие забыли. Но списывать их со счетов было бы опрометчивым. Люди уже однажды сделали эту роковую ошибку.

– А зачем им на нас нападать?

– Вот об этом я не догадалась спросить, когда последний раз их видела! Хотя мне тогда и некогда было, я радовалась, что вообще могу свободно дышать.

Теперь Равиль видел перед собой настоящего лидера. Это была не наглая и сумасшедшая девка, которой захотелось поиграть на эмоциях, это был лютый вожак, который вступил в схватку с соперником. Никто из мужчин не встревал со стороны, пытаясь перехватить у неё слово. Только Аскар ограничился тем, что внёс краткое пояснение во избежание недоразумений.

– Она была в плену, – сказал он. – Мы её нашли среди болот за три дня до того, как началось наступление.

– В плену у роботов? – съехидничал Назар.

– Роботы не берут никого в плен. Либо ты им друг, либо мёртв, – спокойно ответила Кира, не поддаваясь на провокацию. – Как я вижу, вы им точно не друзья.

– Тебе удалось бежать? – неподдельно удивился Равиль. – Тогда ты наверняка знаешь больше?

Ещё как!

– Я знаю столько, сколько можно узнать за год сплошного кошмара.

Ещё один выпад. Это был тонкий намёк на то, что Мираканд слишком долго терпел недружелюбных соседей под боком. Именно этот немаловажный нюанс торчал большой занозой в отношениях между Сутемью и столицей. Ларс настаивал на превентивном нападении и активной защите на дальних рубежах, чтобы предотвратить вероятную переправу южан через Бурную, а Мираканд предпочитал бездействовать в роли наблюдателя. А одного гарнизона лесной крепости было однозначно мало, чтобы рассчитывать на какой-то успех. Даже захват Сходки в прошлом году не послужил веским аргументом, чтобы сподвигнуть Мираканд на более решительные действия – а это была уже прямая угроза Сутеми.

Равиль вздохнул и окинул взглядом окружающих. Разговор явно не клеился. Кира оказалась таким же жёстким и немногословным дипломатом, как и её предшественник. Градоправитель, в отличие от Назара, не испытывал к ней антипатии, но чувствовал некую скованность в отношении, которая обычно бывает, когда между людьми была в прошлом серьёзная размолвка. Странно лишь то, что они не могли быть в прошлом знакомыми. И тем не менее оба интуитивно чувствовали этот неприятный привкус. Антипатии Назара ещё больше усложняли положение Равиля, от которого теперь требовалось тонкое чутьё, чтобы вывести разговор в более конструктивную плоскость. В конце концов они пришли ведь ради этого сюда, а не чтобы устраивать перебранку.

Его глаза остановились на шахматной доске, которая осталась стоять на пне. Когда они подходили, Равиль успел заметить, что с этого места вставали трое: Кира, Аскар, которого проницательный старик охарактеризовал для себя как первого советника, и вон та женщина с робким взглядом, которая ушла на почтительное расстояние, продолжая искоса наблюдать за ними со сложенными на груди руками. Даже она всем своим видом показывала своё недоверие гостям.

Фигуры на доске говорили опытному игроку о том, что это была скорее не прерванная игра, а задача для решения ситуации. Как бы охотно Равиль сыграл сейчас партию! Нет лучшей атмосферы для делового разговора, чем за умной игрой. Во-первых, собеседники расслабляются, забывая о внутренней напряжённости, а во-вторых, по манере игры можно кое-что узнать и о характере человека напротив.

– Ты учишься играть в шахматы? – спросил Равиль, показав на игральную доску.

Аскар сдержанно рассмеялся. Какая лестная оценка его способностей!

– Я сама даю уроки, – холодно ответила Кира, даже не улыбнувшись.

И опять на её лице считывался укор. Равиль начал теперь понимать, почему они не могут найти общий язык. Они не могли привыкнуть к тому, что эта девушка обладает качествами, которых обычно ожидают от мужчин. Метко стрелять (слухи до всех ушей уже успели донести), принимать твёрдые решения и играть в шахматы – совершенно неженскую игру, которая требовала наличие жёсткой логики и дальновидности.

– Не предложишь ли сыграть партию? – Равиль улыбнулся.

– С удовольствием, – равнодушно дёрнула плечами Кира. – Но я не играю просто так.

Этот человек не переставал удивлять, раз за разом заставляя одного недоумевать, а другого в очередной раз ухмыляться. Поведение Назара потихоньку становилось уже неприличным. Он вёл себя так, будто только и ждал удобного повода для открытой ссоры.

– И на что ты готова играть?

– Наше войско против вашего.

– В каком смысле?

– Если я выиграю, то мы наберём себе столько воинов, сколько нужно.

– Нужно – для чего? – с наигранной простотой спросил Назар. Его терпению неумолимо приходил конец после всех выходок этой самозванки.

– Для того, чтобы отбить назад Сутемь.

Назар развёл руками и фыркнул. Это была последняя капля.

– Чем вам здесь плохо? – Равиль постарался сгладить накалённые эмоции, которые уже готовы были выплеснуться за край. – Мы дали вам приют не на время, вы можете обосновываться в городе насовсем!

– Как долго вы собираетесь валять дураков?! – вспыхнула Кира, заговорив гневным тоном. – Сутемь была всего лишь разминка для южан! Вот уже год, как они спокойно зачищают весь берег Бурной и готовятся к нападению. А вы вместо того, чтобы удерживать их на том берегу, позволяете спокойно переправляться! Теперь у них все дороги под полным контролем, и вам действительно больше ничего другого не остаётся, как отсиживаться здесь. По мне можете хоть лопнуть от своей храбрости, но я сильно сомневаюсь, что у вас на открытой местности будут против них хоть какие-то шансы, так что я не собираюсь тут сидеть и на всё это смотреть. Если вы действительно хотите знать моё мнение, то единственное, что может сейчас спасти город – это ударить им в тыл, чтобы заставить растягивать силы на два фронта! А это можно сделать только в обход через Сутемь! Хотя, о чём это я?.. Может быть вы и не собираетесь с ними воевать? Вы так миролюбиво к ним всё это время относились, что я на их месте ожидала бы, что вы и город так же миролюбиво сдадите.

На площади воцарилась тишина. Мужчины переглядывались между собой, осмысливая высказанное. Даже на лицах сутемьчан отражалось неподдельное изумление. За посиделками на дозоре они многое из своей жизни успели рассказать Кире, в частности о проблематике с южанами и всем сопутствующим, но никто из них не думал, что скупая на слова «болотная кикимора» сможет так чётко всё обобщить. Равиль с Назаром тоже хлопали глазами. Возразить им было нечем, хотя кое-кому и очень хотелось. И разве не для этого они шли сюда, чтобы обсудить план действий? Равиль всей душой желал сейчас такого человека, у которого был бы хоть какой-то продуманный план – и решимость, претворить его в действие. Но что самое важное: чтобы этот человек точно знал, что происходит там, за горами; чтобы он рисовал себе картину в своём воображении не на шатких донесениях и слухах, а располагал достоверной информацией и сам своими глазами это видел. Сейчас этот человек стоял перед ними. Глупо было лишь то, что это была женщина, посмевшая открыто поставить на кон свои амбиции, которые были на голову выше комендантских, а Назар ни при каких условиях не смог бы смириться с положением подчинённого перед таким полководцем. Эти два человека при любом положении дел взаимоисключали друг друга.

– Так как? – спросила Кира, показывая на шахматную доску и напоминая о предложенной партии. – Или с вами можно играть только на раздевание?

Посмотрев на Назара, она дёрнула бровью и лёгким жестом откинула волосы с плеч. Этот приём был скаутам уже знаком, но в отличие от своей первой жертвы: Ларса – второй жертве Кира подарила вместо кокетливой улыбки циничную усмешку. Её тело показывало, какое оно соблазнительное, а глаза говорили, какое ничтожество перед собой видят. Мужчина на её месте сейчас показал бы вместо этой утончённой издёвки крайне пошлый жест.

Это был теперь пинок ниже пояса (заслуженный – подтвердил бы любой сутемьчанин). Едва только успев открыть рот, чтобы отпустить не менее хамский ответ, Назар пошатнулся от полученного удара в челюсть, еле устояв на ногах.

– Это Ларс перед смертью велел тебе передать! – язвительно сказал Аскар, тряхнув ладонью.

Назар потёр щёку с розовеющим отпечатком кулака, сплюнул и посмотрел на него налитыми злобой глазами. Люди вокруг всполошились. Драку никто затевать не намеревался, и всё произошло слишком быстро. Сказывалось нервное напряжение, которое даже самых терпеливых доведёт до чёрточки. Аскара сразу оттянули назад, а Равиль встал между зачинщиками мордобоя, чтобы унять обоих. Сейчас всем следовало вздохнуть и успокоиться.

– Что это? – спросила Кира, показывая Равилю на грудь, где свисало ожерелье, которое вывалилось из-под верхней одежды.

Она всё ещё смотрела холодным взглядом, не выражая расстройства по поводу крайне неловкой ситуации, в которой она была также повинна. Мало того – она не просто не жалела, а даже как будто нацелилась на новую жертву для своих насмешек.

– Вы носите женские украшения?

Равиль окончательно опешил. Женщина! Ты, в конце концов, когда-то прекратишь издеваться над ними? Или тебе доставляет удовольствие учинять драку между мужчинами? Оглядев сутемьских мужчин, Равиль понял, что она не насмехалась, а искренне интересовалась этой вещью. Женщина ведь! А какая из них не заинтересуется украшением, пусть и крайне простеньким?

– Ты серьёзно не знаешь? – недоумевающе спросил он.

– Откуда ей знать, если она выросла в лесу? – опять встрял Аскар. – Она-то и в Сутеми ни разу не была, пока мы её с рейда не привели! Мы вообще не знаем, кто она такая, а мужики из гарнизона даже её имени не знали, когда мы все пришли сюда.

Вот он сейчас точно насмехался над ними. Для шутки это было слишком глупо, но и для правды абсурдно. Порицательно покачав головой и махнув рукой, Аскар обратился к Кире, которая ждала вразумительных объяснений.

– Это здесь такой символ власти. Народ каждый год собирается, чтобы сообща выбрать правителей. По бусинам всем видно, сколько за него проголосовали и что доверили. Белые камни – за мир, чёрные – за войну. Ну, это кому что важнее. Кому-то хочется пасти овец и выращивать овощи, а кому-то хочется, чтобы в городе была надёжная охрана. Смотря, кто к чему тяготеет, всегда получается так, что у кандидатов разные сочетания, и один тогда перенимает должность градоправителя и отвечает за хозяйство, а другой – должность коменданта и отвечает за войско. Я правильно объясняю?

– В общих чертах – да, – подтвердил Равиль.

– А почему так мало бусин? – спросила Кира. – Получается, что не все могут выбирать?

– Кстати, да – почему? —тоже поинтересовался Аскар.

– Выбирать могут все, – пояснил Равиль. – И приезжие тоже. Счёт просто идёт сперва десятками, а потом сотнями.

– У нас всё проще. Кто показал, на что способен, тому и править, – с толикой небрежности сказал Аскар и показал себе на щёку, намекая Назару на полученный тумак. – Как у дикарей. Это у нас решает.

– Ты хочешь сказать… – Равиль недоговорил, с намёком показывая на хрупкую девушку.

Наконец у него появилась возможность не только перевести разговор на другую тему, по и вынудить оппонентов открыто признать то, чему Равиль долго искал подтверждения. Ответной нападки он не боялся – бить старика не стал бы ни один мужчина, считающий себя таковым. К тому же Равиль знал, что с сутемьскими людьми нужно разговаривать на их языке, сильно присоленным грубыми и язвительными насмешками, чтобы чего-то добиться.

– Она победила умом, – без обиняков ответил Аскар. – Это наши белые и чёрные камни: ум и сила. У нас тоже один из главарей больше думает, а другой больше делает. Рука и голова.

Он ради убедительности этой простой философии постучал себе по лбу. Равиль довольно усмехнулся уголками рта. Замечательно! Вот теперь самое время попросить всех пойти заниматься своими делами, и уединиться с главным ответственным для более спокойного разговора с глазу на глаз.

Равиль не успел озвучить свою просьбу, как вновь застыл в замешательстве. Кира, достав из кармана похожее ожерелье, как у градоначальников, задумчиво морщила лоб, сравнивая их и пытаясь найти взаимосвязь. Набор чёрно-белых камней у всех отличался: у Равиля преобладали белые камни, у Назара – чёрные, у ожерелья в руках Киры было одинаковое соотношение. Но это были однозначно миракандские камни. И это была однозначно не подделка, ибо за такое грозило суровое наказание.

– Откуда это у тебя? – полюбопытствовал Аскар, удивлённый не менее других наличием такой вещи у девушки, выросшей в лесной глуши.

– От моей матери, —задумчиво ответила Кира. – Это всё, что мне осталось от неё в наследство. Она мне никогда не говорила, откуда у неё это. Я всегда думала, что это просто украшение…

– Как звали твою мать? – с волнением спросил Равиль.

– Юна, – ответила она с промедлением.

Теперь ему всё стало ясным. Как же он раньше не разглядел знакомые черты на её лице? Этот открытый взгляд и поджатые губы, говорящие о её упрямстве, которое могло доходить до неистовства. Эта воинственность и жёсткость слов. Даже если бы он мог забыть последнюю женщину, некогда серьёзно претендовавшую на высший пост в городе – к тому же любой из двух, – он уж точно не мог забыть свою любимую племянницу. Больше десяти лет уже минуло с тех пор, как он получал какие-то известия о ней (от торговца, передавшего привет из далёкой Сходки), – и вот вдруг перед ним её взрослая дочь. Его внучатая племянница.

– Юна… – с трепетом выдавил из себя Равиль и нерешительно подступил к Кире. – Ведь это была моя племянница! Даже больше – как родная дочь.

– А-а-ха-ха! – прервал трогательную сцену хохот Захира. Прихрамывая, он протиснулся сквозь толпу и встрял между ними. – А я-то все эти дни думал, кого ты мне напоминаешь? Я помню твою мать, когда она к нам перебралась! Милаха, прямо смотри и завидуй. Да и отца твоего хорошо знал.

Он повернулся к товарищам, перед которыми теперь впервые открывалась завеса о таинственном прошлом Киры.

– Аким. Помнит кто-то из вас? Он около Сходки под Стрижиной горой жил.

Динат хлопнул себя по колену.

– Помню! Два года назад проходил, разговаривал с ним. Я тогда ещё удивлялся – нормальный мужик, судит трезво и умно, чего всех тогда сторонится? А он смеётся, говорит – со зверьми легче дружить, чем с людьми. Она и правда ведь в точности на него похожа! Как же я раньше не распознал? Дружище, ты ведь тоже тогда со мной был!

Он ткнул пальцем в Аскара, который вперился глазами в Киру, сравнивая её черты лица с портретом давнего знакомого в памяти. Мужчины загудели, вспоминая все свои знакомства и связи, и очень скоро родословная бывшей незнакомки была восстановлена.

– Но он ведь один жил! – неуверенно возразил Аскар. – Он нас заводил в свою землянку на чай, там больше никого не было!

Захир усмехнулся.

– Да? А ты приглядывался, нет ли в стене двери во вторую комнату? Аким был мастером что-то прятать. Откуда, по-твоему, она тогда взялась, с луны свалилась? Такое сокровище нужно было прятать от посторонних глаз, поэтому он жил в стороне от всех. Аким с Ларсом в молодые времена вместе в Сутеми делами заправляли, а потом они разодрались из-за приезжей девы. Ларс-то её себе приглянул в невесты, а она ушла к другому. После этого Аким и переселился в Сходку. Юну вы, может, не помните уже, она недолго гостевала у нас. Тоже была неспокойная натура, которая могла запросто заткнуть кого угодно за пояс. Это ж как Ларсу не повезло – сначала мать обкрутила вокруг пальца, а потом дочь обдурила. Гляньте только! Вся в мать-отца! Те тоже были не лыком шиты.

Смеясь, Захир шутливо ущипнул и потрепал Киру за щеку. Она небрежно отмахнулась от него, как от назойливой мухи и потёрла щёку. Если бы это сделал кто-то другой, она бы, наверное, в ответ заехала ему посильней ногой в голень. И подкрепила это крепкой оплеухой, чтобы подольше горело. Но когда ты прошёл с человеком через огонь и воду, когда вы прикрывали друг другу спины от ударов в бою, протягивали руки и подставляли плечи, чтобы поддержать во время изнурительного пути, это далеко сдвигает грани дозволенного и в корне меняет отношение обоих. До тех пор, пока никто не хлопал ей по заду, всякие такие мелочи от товарищей она воспринимала как братскую или отцовскую ласку.

Захир, хрипло посмеявшись с изрядной долей горечи – словно одновременно оплакивая своё богатое впечатлениями прошлое, – добавил уже посерьёзней:

– Ларс, значит, тебе так ничего и не рассказал? Он ведь неспроста держал тебя под присмотром и поставил вместо себя. Он знал, кто ты, и даже нам не сказал. Ну, да как есть – обалдуй до последнего вздоха… Ты не переживай особо за то, сколько раз ты там, в горах, промахнулась. Если бы ты не прикрывала нас, никто бы не дошёл досюда. Может быть, ты уложила даже больше ублюдков, чем каждый из нас. Того упыря, который уже замахнулся раскроить мне череп, я тебе точно не забуду. Так что когда тебе опять попадётся какое-то дерьмо, не марай руки и зови меня. Я теперь следующий в очереди дать за тебя в харю так, чтобы за всех сразу: и за бабушку, и за дедушку.

Развернувшись, Захир ухмыльнулся с присущим ему злорадством в сторону досточтимых гостей.

– Вот вам ещё один привет с того света, – добавил он, показав им на Киру. – Юна померла, десять лет уже прошло. Несчастный случай зимой. Аким пропал в прошлом году, он первый принёс весть про нападении на Сходку, а потом ушёл на поиски младшей дочки. Да, у неё есть ещё сестра! Была, в любом случае… Мы не знаем, что с ними стало. Они в тот день весь день отбивались от шайки иродов по пути к нам. Мы так потом прикидывали, их было не меньше двух дюжин. Хотите знать, почему вам так трудно с ней говорить? Я вам скажу. Это не девка, с которой можно лясы точить, это ваша совесть, с которой вы разговариваете. Оттого вы такие побитые. Мне тоже совестно перед ней, потому что мы все в тот день проспали и не успели прийти нашим людям на помощь. Они ведь только на нас надеялись, а теперь в неволе томятся.

Посчитав, что сказал всё, что нужно было, Захир заковылял назад. Проходя мимо Дината с Аскаром, он легонько толкнул ладонью их головы – как подростков.

– Хороший вы подарочек из лесу принесли, а? Молодцы! Прямо вовремя.

Окружающие с сочувствием молча смотрели на Киру, а та, опустив глаза, – на ожерелье. Мать никогда не показывала, что ей эта вещь дорога. Неудивительно. Если она ушла из Мираканда, будучи влиятельной персоной, то для этого должны были быть веские причины. Обычной ссоры в кругу родни было недостаточно, чтобы поселиться как можно дальше от всех в глуши. Возможно, с ней обошлись так же, как теперь делали с Кирой? Девушка-полководец – какой позор для мужчин! Этого нельзя было допустить.

Теперь Кира понимала, почему её отец вёл скрытный образ жизни, воспитывая и дочерей в этом духе. Он не хотел, чтобы им пришлось познать на себе низость людей. По глупой иронии судьбы всё произошло в точности наоборот, и теперь дочь стояла на том же самом месте, где когда-то мать сделала свой нелёгкий выбор, отвернувшись от людей.

Сжав вещь, ставшую ещё более драгоценной для неё, Кира подняла глаза, полные боли. Ещё одна ниточка сейчас оборвалась в сердце, заставив содрогнуться. Ещё одна крупная слеза скатилась по щеке и капнула вниз. Если бы отец с Ветой были в этом городе, Равиль об этом наверняка знал и не стал умалчивать. Наоборот – он бы использовал это, чтобы сейчас примириться с Кирой. Раз отец занимал в прошлом один из высоких постов в Сутеми, он был наверняка знаком с дядей своей будущей жены. Отец не погнушался обратиться к Ларсу за помощью, плюнув ради дочерей на все прошлые конфликты, и здесь он тоже бы направился прямиком к родне жены, где ему бы несомненно оказали куда более тёплый приём. Вести скрытный образ жизни в столице и тем самым принципиально отказываться от возможности обеспечить Вету надёжной защитой было верхом глупости. Дальше искать их в этих краях не имело никакого смысла, и в этом городе её больше ничего не держало. Кира с тоской вспомнила родные леса, где, вероятно, всё ещё прятались сестрёнка с отцом. И чтобы отыскать их там, был только один возможный способ.

Шмыгнув и смахнув рукавом слёзы (большие девочки не плачут), Кира первая прервала молчание.

– Сколько времени нам нужно, что приготовиться к выходу? – спросила она товарищей, оглядев их.

Те многозначительно переглянулись между собой. Вопрос был понятен – как и решение, обусловившее его.

– Пять дней, – прозвучало первое предложение.

– У нас столько может не оказаться, – возразила Кира. – Южане, возможно, уже закончили переправу. Им торопиться некуда, но засиживаться тоже не к чему.

– Не меньше трёх. Нам нужно собрать достаточно запасов.

Равиль стоял, растерянно взирая на происходящее, и пытался собраться с мыслями после испытанного потрясения. Он тщательно обдумывал ход, который намеревался сделать, когда шёл сюда. И хотя произошло именно то, что он ожидал и чего добивался – рокировки фигур и вывода ферзя из-за пешек на открытое пространство, – он никак не мог предвидеть подобного поворота событий. На его глазах повторялась та же самая ситуация, когда дорогой сердцу человек отворачивался, намереваясь уйти и больше никогда не вернуться.

Получив ещё несколько согласных мнений, что три дня – оптимальный вариант, больше не надо, мужики успели отдохнуть и подлечиться, – Кира решительно поджала губы и посмотрела старику в лицо. Если он действительно любил Юну, как свою родную дочь, то он не мог с безразличием отнестись к судьбе её детей. Кира в полной мере поняла, что только от неё зависит исход этой игры в жизнь и смерть родных. Сейчас она была хозяйкой положения и обязана была довести дело до конца – что бы оно кому ни стоило. Как это сделала мать в своё время. Её решение было верным.

Равиль видел отчаянную душевную борьбу девушки и в порыве чувств сделал робкий шаг навстречу, но Кира отступила назад, показывая этим, что не желает никакой близости, и твёрдо проговорила:

– Мы выступаем через три дня, если условия не заставят нас сделать это раньше. Чем больше времени мы даём врагу, тем сильнее и наглее он становится. В обороне города вам всё-равно не нужны помощники – как я понимаю, поэтому мы будем делать то, что враг меньше всего ожидает. То, что давно нужно было сделать. Мы сами нападём на него. Если найдутся добровольцы, мы с радостью примем всех. Нас осталось немного, было бы неплохо набрать хотя бы полную сотню. Нет – мы выступим тогда собственными силами. Передай это людям в своём городе. Это моя единственная просьба к тебе.

Не став ждать ответа, Кира развернулась и торопливо пошла в сторону барака, тупясь в пол. Ноа, которая стояла в стороне и всё слышала, пошла догонять подругу, исчезнув вслед за ней за дверью. Всем было понятно – этот разговор был теперь только для больших девочек, просьба не тревожить.

Равиль глубоко вздохнул. Сколько всего он пережил за этот час и сколько чувств разрывало его сердце на части, невозможно было передать. И это был ещё не конец его мучениям. Ему предстояло ещё сделать заявление на площади, которое буквально взорвёт город. Другого выбора Кира ему не предоставила. Слишком хорошо он знал, что против этого врождённого упрямства какие-то уговоры и мольбы были бессильны. Ровно как и угрозы. При отказе она сама бы пошла на площадь и объявила это во всеуслышание. Удержать её от своего твёрдого намерения можно было только арестом. Хотя южанам тоже не удалось силой удержать эту смутьянку в плену, что ещё больше закалило её.

Динат, слывший хорошим дипломатом (балаболом – на сутемьском наречии), подошёл к Равилю и с сочувствием похлопал его по плечу. В его жесте, как он показал на дверь барака и себя, выразились все эмоции, которые только он мог так точно без слов выразить. «Старик, честно, нам жаль тебя, но ты теперь понимаешь, каково нам с ней приходится?»

– Она нам как сестра родная, – высказал он свои чувства другими словами.

Нашёл таки подходящие. Бывают, конечно, семьи, где между людьми больше вражды, чем любви, где браться и сёстры ненавидят друг друга, где мужья бьют жён, – но не в Сутеми. Там такое не приемлют. Можно поссориться – в какой семье не бывает? – сглупить, повздорить (дети только этим и заняты), – но всегда быть уверенным: брат вступится за сестру, муж – за жену. Семья – это святое. В Сутеми они все друг другу братья и сёстры.

– Он некрасиво поступил, – сказал Динат, показывая на Назара, который уже давно махнул рукой и уходил восвояси. – Вот не надо говорить «гоп», пока не перепрыгнешь, так ведь? Она вместе с нами отбивалась, а не визжала где-то сзади. Радуйся, что вообще видишь её живой, потому что одна половина обстреливала нас, мужиков, а другая – её одну. Обратил внимание на вот это? – Динат показал себе на шею. – Этот платочек у неё не ради красоты, у неё там царапина от болта. Если бы вам удалось раздеть её в игре, вы бы увидели больше таких. Хотя я сильно сомневаюсь. Она Ларса в два счёта обыграла, а он был ни в одном глазу даже не подвыпивший. Если Назар хочет поговорить – пусть приходит и толкует на равных, а не смотрит на неё, как на шлюху. Мы за это не только по морде дадим. Сам трезво посуди – она ведь знает про чужаков больше нас всех вместе взятых, да только так просто из неё это не вытянешь.

Динат примирительно протянул руку: «Мир?»

– Не составишь ли мне компанию назад, друг? – предложил Равиль, с радостью принимая рукопожатие. – Поговорим обо всём спокойно. Видишь, в чём наша злостная проблема – нам до границ далеко, пока что-то узнаем, уже пару дней пройдёт. Тоже не всякому верить можно. Мы как кроты, на ощупь всё понимаем, оттого и осторожничаем. Ты уж точно больше сможешь рассказать, чем наши разведчики все вместе взятые.

Почесав бородатую шею, Динат пожал плечами.

– Пойдём, чего бы и нет? Ты за неё не переживай, она отойдёт. Её главное не трогать, когда она горячится. Ну, а если не стерпит, так убьёт кого-нибудь и потом успокоится. Нам-то что, не привыкать к этому…

С такими шутками (вполне серьёзными, но ежели не хотите верить – дело ваше) и разговорами обо всём, что случилось за прошедший год вокруг Сутеми и подвластной ей территории, время обратного пути пролетело быстро, хотя собеседники шли медленно, останавливаясь порой ненадолго на особо важных моментах. Динат охотно жестикулировал и показывал разное, то водя рукой по округе и выискивая подходящие сравнения, то грубо чертя прутом по пыли. Равиль не льстил, когда говорил, что он может рассказать больше других – это было правдой. За какой-то час градоправитель узнал невероятно многое, и если намерение Киры в первый момент казалось следствием вспыльчивости (наследственная черта от матери), то в свете всех событий и полученной информации было абсолютно логичным. Крайне рискованным, не без этого. Но война, если так судить – сплошной риск и проигрывает в ней тот, кто ведёт себя как на соревновании, где нужно придерживаться определённых правил.

Как ни крути, одно стало всем ясным – южане не дадут никому спокойно жить, как раньше. Они не пришли сюда, чтобы мирно соседствовать. Они пришли господствовать. Терпеливой и бесплодной дипломатии миракандцев пришёл конец, и теперь, если они считали себя хозяевами этих земель, нужно было встать и идти разбираться по-львиному.

Лучшей кандидатуры на роль льва, кроме разъярённой львицы, которая заперлась в бараке, не было и в этом положении дел быть не могло.

Даже не расставив фигуры на доске в стартовую позицию, Кира поставила их в ситуацию, в которой при любом ходе следовал мат. Так умеет играть только настоящий мастер.

Часть 2. Динат

– Пойдём, разговор есть.

Рустам протянул руку, чтобы помочь встать. Кира помедлила (ровно столько, чтобы это не показалось отказом) и поднялась, схватившись здоровой рукой за крупную, мясистую ладонь. Недавно затянувшиеся раны на боку недовольно намекнули, что можно вставать и поосторожней.

– Ты тоже, – Рустам протянул руку Ное.

Та помедлила, но по другой причине. Она не ожидала приглашения на серьёзный разговор между мужчинами и поэтому нерешительно приняла руку, робко следуя за великаном, за спиной которого могла бы спрятаться вместе с Кирой.

В течении последних дней дружная компания скаутов заметно уменьшилась. Во время похода собираться вместе было своего рода необходимостью, ибо каждое утро приходилось обговаривать, по каким тропам дальше идти, как обстоят дела в таборе, кому и как помочь, и у всех была единая цель: дойти живыми до столицы. А сейчас днём все разбредались по самым разным делам и порой весь день друг друга не видели, а вечером хотелось просто свалиться и спать – благо не нужно было переживать за безопасность: городской гарнизон регулярно патрулировал все подходы, а на крестьянских дворах на окраинах держали сторожевых собак, которые поднимали лай на ночных незнакомцев. Если кто-то засиживался за костром до ночи или вставал на рассвете, то скорее по старой привычке.

Этим вечером собралось намного больше людей, чем обычно. На площади, где днём хозяйничали женщины, теперь у мерно полыхающих костров сидели мужчины – все, кто был в состоянии прийти и считал это для себя важным.

Когда Кира и Ноа пристроились в компанию своих боевых товарищей – на что те всегда смотрели с радостью, – Динат, который не стал садиться, а остался стоять, поднял руку, привлекая к себе внимание окружающих. Судя по тому, что ему не пришлось долго ждать и громко призывать, до прибытия последних гостей тема сборища была уже оглашена.

Пахло паленым, это Кира сразу почуяла. Как будто кто-то бросил в костёр перьев или что-то другое, выделяющее при горении неприятный запах. Вероятно, до мужчин здесь хозяюшки потрошили кур и запах жжённых перьев до сих пор витал в воздухе. Кира уже догадывалась, о чём пойдёт речь. Бегло пробежав взглядом по лицам в огромной толпе и заметив характерное выражение пытливого любопытства в глазах, она уставилась на огонь, пытаясь унять внутреннее волнение.

После утреннего разговора с правителями Мираканда Кира чувствовала себя, как брошенной с моста в воду. На весь остаток дня она уединилась в своём закутке и не хотела никого видеть. Только подруге дозволено была лицезреть, как девушка, заткнувшая рот градоначальникам, грызла ногти, переживая за то, что натворила в пылу словесной перепалки. Когда ей становилось совсем невмоготу, она спускала пар тем, что со злобой бросала ножами в бревенчатую стену. Вскакивала, выдергивала и подбирала упавшие, садилась и опять швыряла, пока не успокаивалась. Ноа покорно молчала, не зная, чем помочь подруге, и только наблюдала, как впиваются ножи в дерево. Тайна происхождения Киры теперь была раскрыта и полоснула всем ножом по душе. Ноа сама готова была рыдать от всего, что узнала, но Кира однозначно не относилась к сорту женщин, которым необходимо выплакать свою боль. Похоже было даже на то, что её больше тяготил сегодняшний поступок, нежели горести из прошлого, тлеющие в душе. Несомненно он был не менее судьбоносным, чем тот крутой поворот из ущелья в горы. Но тогда это было продиктовано жёсткими обстоятельствами, которые требовали незамедлительного действия, а сегодня ничего похожего не было и за язык её никто не тянул. По сути, она вынесла самовольное решение от лица всех, руководствуясь личными соображениями и настроением. Как её теперь примут товарищи? Мол, погорячилась девка, ей простительно? День времени у них был, чтобы тоже обдумать и обсудить между собой это неслыханное деяние. Мало того – теперь это обсуждал весь город! При условии, что Равиль выполнил её просьбу. Свои люди могли простить ей такие выходки, но навряд ли к этому готовы были жители столицы. Ларс на её месте демонстративно встал бы во весь рост и вызвал каждого, поставив бескомпромиссный выбор: либо ты со мной, либо пошёл подальше. Но что делать ей в сложившейся ситуации, было совершенно неясно. Ясно было только одно – сегодня должно прозвучать слово судьи в лице нового верховоды, который будет отныне по мнению общины выносить важные решения.

Динат начал в лучшей сутемьской манере – перешёл без вступлений к самому главному.

– Я знаю, что многие из нас годятся на роль первой бороды, даже если у них нет такой.

Он прогладил своё «достоинство» не ахти какого размера и дал время другим посмеяться над меткой шуткой.

– Давай, вставай! – Динат требовательно помахал рукой Аскару, который самое позднее на третий день сбривал щетину.

– Кто ещё… Ленар? Встанешь или сразу останешься сидеть?

Динат вытянул голову, высматривая за соседними кострами старого знакомого.

– В общем, неважно… Тут много хороших мужиков, если кому обидно, что забыл, встаньте сами. Мы знаем друг друга, можно сказать, с пелёнок, мы вместе дрались пацанами и росли одной большой семьёй. Так вот, я заранее снимаю свою кандидатуру!

– Я тоже! – заявил Аскар и опять сел.

Его примеру, но уже без слов, последовал и Ленар – ещё один поклонник лохм на лице, невысокий ростом и всем остальным не выделяющийся. Мужичок, как мужичок, который везде выглядел бы одинаково: что за плугом в поле, что с топором в лесу, что с копьём в битве.

Динат остался стоять и продолжил свою речь:

– Я не думаю, что кто-то из нас сможет так же всё держать в кулаке, как Ларс. Или думать обо всём, как Наиль. Поэтому какого чёрта разводить тухлую демократию, если есть человек, который может делать и то, и другое? А?

Он вперился глазами в Киру. Палёным запахло ещё сильнее – или ей это казалось от волнения?

– Кира, мы о тебе до сегодняшнего дня почти ничего не знали, а ты о нас и того меньше, но это не помешало тебе показать, на что ты способна. Ты вместе с нами дралась за людей, которых видела впервые и которые были для тебя на тот момент чужими. И если честно, без хвастовства – кто из тех, кто был с нами тогда в горах, не струхнул в душе хотя бы на капельку? По-моему, таких было только двое, и благодаря им мы сейчас сидим здесь целёхонькие. Более-менее… Но так как одного из них мы забросали камнями, то выбор теперь только один.

Кира с тяжёлым вздохом опустила голову и прижала ладонь ко лбу. Она не радовалась. Совсем нисколечко. Наоборот. Ей, конечно, приятно было получать столько внимания – слишком много даже для девушки, выросшей в одиночестве лесной глуши, – и волнительно было слушать такие откровенные признания при всех, но она не хотела и не стремилась к этому. Ей с самого начала не дали никакого другого выбора, и она в силу необходимости тянула эту лямку «вожака по принуждению». Когда они пришли в столицу, с неё разом схлынуло это неимоверное напряжение, которое она испытывала всю дорогу, исполняя последнюю волю Ларса. Она выполнила свой долг: довела табор до Мираканда, и надеялась, что на этом закончится эта сумасшедшая беготня без передышки из одной беды в другую. И то стоит сказать, что она не довела, а скорее помогла довести табор. Несправедливо даже как-то получалось, что ей приписывали заслуги скаутов, которые вели их через горы, но громко возразить не хватало духу.

И вот теперь её снова впрягают в эту лямку. Когда она сегодня днём делала громкое заявление, то вовсе не намеревалась вставать во главе всего войска. Её устраивала роль, в которой она привыкла сидеть чуть в сторонке, и даже нравилось, что они всё решают сообща одной командой. Мужчины, собственно, никаких властных слов от неё и не ждали. Единственное решение, которое она в прошлом приняла – это бежать в горы. И даже не она его приняла, а Ларс, послушавшись её настоятельного совета. Всё, что после этого от неё требовалось, так это твёрдо придерживаться его. Не оглядываться назад с сомнением в глазах, не вздыхать жалостливо, а вставать, превозмогая боль и усталость, и упрямо идти вперёд, подавая пример остальным.

Она готова была следовать своим словам и боялась весь день только того, что друзья осудят её за несдержанность и дистанцируются после трезвых размышлений от бредовой идеи. Пусть называют её сумасшедшей, чучелом, кикиморой – да чем угодно! – только бы не отворачивались. Ведь тогда ей не осталось бы ничего другого, как уйти одной на поиски родных и так же бесследно исчезнуть в бескрайних лесах.

– Ну и что с того, что она девка? – продолжил Динат обосновывать так, будто они не успели в достаточной мере обсудить это между собой. – Зато в штанах. Они ей, по-моему, очень даже идут. Если у кого-то есть другие возражения, пусть скажет! Хотя теперь, по-моему, уже поздно. После сегодняшнего. Ха! Здорово она втоптала их в пыль, да? Мы больше года с ними квасились, а она первый раз рот открыла и сразу всё выложила на одном духу. И главное – это же то, что каждый из нас про себя думал! Ну никому из нас не хочется ведь тут на самом деле сидеть сложа руки, так? А вот так встать и сказать: «Пошли вместе бить гадов!» никто не решался, хотя понимал, что всё остальное – просто сопли на рукаве. И мы ведь пойдём! Да?

Толпа громко загалдела в ответ.

– Конечно идём!

– Баб, детей увели, теперь пора закатывать рукава! Чего правда ждать? Пока они не сдохнут от ожирения?

Смех сборища перекрыл остальные слова.

– Если нас будет мало, – горячо продолжил говорящий, – тогда будем просто партизанить в лесах и горах! Никто их лучше нас не знает! И с маленьким отрядом можно здорово изгадить жизнь большой армии.

– Дело говоришь! – подхватил другой. – В прошлом так воевали. Земля наша и наплевать, как мы будем за неё драться!

– Там наши люди у них в плену! – взял слово ещё один взволнованный. – Моего брата с семьёй вместе со всеми другими из Сходки увели, и я теперь как последняя сволочь должен тут отсиживаться? Спасибо миракандцам за приют, но оставаться здесь насовсем – это точно не для меня. Это война, детка, на ней драться надо, а не хвосты поджимать!

Мужчины захлопали, отовсюду сыпались возгласы:

– Верно, брат, говоришь!

– Всё так!

– Дело мастера ждёт, а по нам родные стены плачут!

Динат стоял, как маэстро посреди своего оркестра, слушая, как он настраивается на камертон, и ждал, когда можно будет постучать палочкой, чтобы заиграла музыка.

– Вот, точно! Кто там насчёт мастера сказал? – вставил он, перенимая опять слово. – Молодчина! Вы помните, кто был с нами?.. Ты, ты… вспомните только! К нам лезет эта дикая орава, за спиной бабы с детьми скулят, сам весь потеешь, как скотина, сидишь за повозкой, обтираешься и думаешь – сколько успеешь укокошить, прежде чем тебя самого вниз скинут? И вдруг – бабах на всю округу! И мы все вздрагиваем и материмся про себя – какого хера дали ей это в руки? А тут падает этот ублюдок. Опять – бабах! Ещё один ублюдок катится вниз. И так дальше… И мы материмся, потому что другими словами не описать этот восторг. Она ж, сука, не случайно попала в гущу, а целилась! Как далеко они были? Вон там, где дерево из крыши торчит? Видно всем или кому-то с факелом туда сбегать? Я же не вру?

Динат показал рукой на прилегающий пустырь, где среди развалин дома высился молодой тополь. Сумерки только надвигались, и всем хорошо было видно всё на этом расстоянии, но Динат не умел говорить о серьёзных вещах без подобных шутливых отступлений.

– Помните, да? – продолжил он с таким же вдохновением. – Когда потом ты краем глаза видишь, что тебе сейчас хана придёт, потому что к тебе уже трое-четверо лезут и кто-то из них не дурак ударить в бок, пока ты машешься с другим, а он – бабах! – валится в нескольких шагах. Не, ну я, например, не смогу палить вот так – без боязни попасть в своих. Не знаю, может ей просто так нравится стрелять и она наконец дорвалась, что ей плевать в кого…

Динат обождал очередной шквал хохота. Он талантливо умел играть настроением толпы и любая его шутка, какой бы грубой ни казалась, попадала в цель. Если можно было бы устроить соревнование на эффективность шуток, то единственным серьёзным конкурентом была бы эффективность стрельбы Киры.

– И как она держала тыл и заставляла всех драться, вместо того, чтобы забиться в страхе? Даже детей науськала! Ларс никогда бы не додумался до такого. Никто, кроме неё, не смог бы сделать из сопляков и вусмерть напуганных баб бойцов. Я, если честно, не знаю, что вышло бы, если бы её с нами не было…

Не находя больше слов, словно захлебнувшись своими эмоциями, Динат ещё что-то пытался выразить жестами. Его глаза буквально горели всем тем, что он пережил тем днём, и это любой мог с лёгкостью считать с лица. Как рука ищет по привычке нож на голени, чтобы швырнуть его и спасти в последний момент товарища, а ножа там нет, потому что уже был брошен. И как враг падает от пули, просквозившей редкий лес и срезавшей по пути веточки.

Динат передохнул и обтёр лицо (и мужикам иногда не стыдно пустить слезу).

– Мои, между прочим, до сих пор ходят с камнями в руках и когда спать ложатся, рядом их складывают. Мелкая, так та вообще ходит и арбалетом бредит – папка, достань, хочу такой, чтобы как раз для меня! Вот прямо принеси ей, как аленький цветочек…

Сборище бородатых, щетинистых и хмурых мужиков посмеялось, утирая свои скупые слезинки умиления.

– А, во! – Динат вспомнил ещё что-то и посмотрел на задние ряды, кого-то выискивая. – Игоня! Он здесь? Нет? Понятно, Громушу убаюкивает. Вы про этот номер знаете? Слышали, наверное, все, но я всё-равно расскажу ещё раз, потому что у меня там больше слов не было материться… Дружище, встань-ка, это надо показать… Ещё кто-нибудь. Рыба, ты видел, поди-ка сюда!

Тройка скаутов под руководством бородатого маэстро собралась рядом, чтобы показать известную им сцену.

– Рыба, ты будешь тем, кто орал, я – типа Игоня, а ты – тем третьим, которого Громуша потом гонял. Давай, хватай меня и ори, ты это хорошо умеешь делать…

Динат встал между Власом и Аскаром и сжался, приняв жалостливый вид. Влас без всяких стеснений схватил его одной рукой за рубаху и вполне достоверно потряс туда-сюда. Помахал другой рукой куда-то в небо и заорал дурниной. Да, это он хорошо умел делать. Толпа загоготала, по достоинству оценив талант артистов.

– Вот, все запомнили? – громко объявил Динат. – Чтобы потом никто не привирал. Так вот они стояли: Игоня – да, у него ещё руки спереди связанные были, забыл, – этот вот стоит и орёт, дескать, где вы там, выходите, мы с вами поговорить хотим! Ну а этот топчется рядышком с арбалетом для компании, чтобы первому не так страшно было. Мы смотрим, значит, друг на дружку, мол, чё делать будем? Игоню жалко, он тоже наш человек. А она такая – сейчас поговорим. И так спокойно, как будто семечками щелкала стояла. Залезла дальше наверх, уселась… Ну, я думал – сейчас крикнет нам, идите вниз и подзовите их, я прикрою, если рыпаться будут. Хрен там!

Динат настойчиво показал на упомянутый ранее тополь.

– Точно никто не хочет сбегать? Чтобы посмотреть своими глазами, потому что отсюда это легко выглядит. Пока ещё не стемнело. Только ещё дальше, потому что они во второй раз не были такими дураками и ближе не стали подходить. Прикинули на глаз, да? Кому не лень, может опосля сходить, завтра ещё время будет. Из лука не достанешь, все согласны? Из ружья? Можно, в толпу. А эти отморозки думали, что вообще не достанет. Ну, да, это было намного дальше, чем в первый раз! Всё-равно, что в мух на дороге в десяти шагах перед собой из трубочки стрелять. И ведь попала! Не наугад, твою мать, а ему в брюхо!

Динат ткнул рукой в живот Власа. Тот подыграл: сперва отошёл на пару шагов, копируя поведение южанина, махнул рукой и коротко крикнул (Э-ээй!!!), а потом схватился за живот, скрючился и свалился на колени – «подыхать».

– У нас, наверху, над ушами бахнуло, а до них звук-то на чуток позже долетел, поэтому они не сразу поняли. Игоня вздрогнул, руки поднял – испугался. Он же вообще не знал, что у нас вот это… – Динат показал на Киру, которая теперь держалась за лоб не одной рукой, а двумя, прикрывая лицо и не поднимая головы, – …кхэм …чудо-юдо. Ну, а этому повезло, он с полными штанами удрать успел.

Динат пренебрежительно махнул рукой на Аскара. Тот, спохватившись при виде требовательных взглядов, попятился назад. Рустам, посчитав, что здесь для достоверности недостаёт ещё одного исполнителя важной роли, вскочил, приставил пальцы ко лбу, изображая быка, и полез бодать его. Оба покружили вокруг костров, пока не остановились у одного по разные стороны. Так весело сутемьчане давно уже не проводили время, вместе ухохатываясь над устроенным театром! Одни хлопали в ладоши, другие залихватски по бёдрам, стучали кулаком по коленкам и хватались за плечи соседа, чтобы не упасть… Насмеявшись и похлопав друг друга по спинам, друзья расселись по своим местам. Рустам, склонившись ещё ниже, попытался заглянуть в лицо Киры (ну, улыбнёшься хотя бы, разве не смешно было? Ноа смеётся, она молодец). Кира глянула из-под прикрытой ладони на лицо Рустама, который смотрел на неё с собачьим выражением, и всхлипнула, одновременно тихо прыснув сдавленным смешком. Довели до слёз. Не было бы так грустно оттого, что было так невыносимо гадко в тот день, тоже бы хохотала.

Друзьям этого маленького смешка хватило для пущего веселья.

– Смеётся! Она смеётся! – радостно воскликнул Рустам. – Вы только представьте – я первый раз вижу, чтобы она смеялась! Ура! А я уже хотел предложить, чтобы схватили её и защекотали.

– Г-гадюка! – напомнил Влас другой весёлый случай.

– А что с гадюкой? Я не слышал, чтобы она тогда смеялась. Только улыбалась. – Рустам посмотрел на Ноу: – Или она потом в стороне над нами всеми смеялась?

Ноа пожала плечами и повертела головой, отнекиваясь и снимая с себя подозрения в соучастии того розыгрыша. Динат, который остался стоять, дал всем немного времени на передышку и вернулся к прерванной теме.

– Такая, вот, у неё манера разговаривать с врагом! – Он показал на Киру. – Чтобы никто из вас в будущем не сомневался. Я и другое видел, но это я не могу рассказать. Боюсь, что она сделает со мной то же самое. Вот вы это теперь все себе представили, да? Переспросите у кого угодно, кто это видел своими глазами, пусть подтвердят. Только когда будете это делать, попросите заодно, чтобы вам от души пару раз въехали по боку, так, чтобы до крови, скалкой там или оглоблей, и шею порезали.

– Руку! Про руку не забудь! – напомнил Аскар, тыча в свою ладонь.

– Да, схватите ещё правой рукой кучку горячих углей, чтобы обжечься! Можете потом всё спокойно себе перевязать, потуже, и тогда только воображайте себе, как стреляете в таком состоянии в одну их мух. И ночь перед этим не спите ради верности. Посидите на дозоре. Так вот оно было на самом деле! Бабы страшная сила, скажу я вам! Мне жена рассказывала, как она разбросала ублюдков, которые прорвались. Я сам не видел, другими уродами занят был, слышал только, как за спиной наверху хором орать начали и камнями швырять. Я б ей не поверил на слово – чтобы такая хворостинка, да здоровых мужиков… Но я сам однажды видел, как жена в ярости разбросала сразу троих. Таких, вот!

Он с выпученными глазами протянул руку, показывая впечатлительный рост «бугаев» по грудь и пояс. Намёк был быстро понят – двух сорванцов Дината и их «надзирателя» знали все.

Посчитав, что достаточно повеселил хохочущую публику, Динат обошёл костёр. Подхватив сидевшую Киру под локоть и не обращая внимания на лёгкое сопротивление (обусловленное в первую очередь тем, что она хотела успеть хотя бы наспех вытереть лицо, чтобы не стоять перед всеми зарёванной), он поднял её на ноги. Обождав, когда она поднимет глаза и посмотрит ему в лицо, он стукнул её в знак уважения кулаком по плечу. Где-то люди кланяются, козыряют, встают на колено, целуют носки – а у них вот так.

– Мы не сказали тебе «спасибо». В первые дни как-то не до этого было, всё не верилось, что ушли, а потом начали бояться, что заблудимся в горах. Обошлось. Нам очень жаль, что случилось с тобой и твоими родными. Я сам шёл прошлой осенью по вашему следу, я видел, сколько вы уложили, когда отбивались. Те выродки там до сих пор лежат, если их муравьи не съели. Мы опоздали, нам от этого очень дерьмово на душе. Это ведь всё наши люди, они здесь каждому приходятся если не роднёй, то соседями. Не знаю, как им теперь помочь, но ты ведь как-то смогла вырваться, переплыть реку и перебраться через болота! И потом вот это всё… – Динат провёл рукой от себя к горизонту и назад, намекая на проделанный табором путь. – Я уверен, что в твоей красивой башке найдётся ещё какая-то дурная идея, которая нам всем понравится. Так что – веди нас теперь дальше, раз взялась!

По-доброму улыбнувшись, Динат добавил (не мог он без шуток):

– Можешь в ответ дать мне по роже за суку. Серьёзно! Хотя бы по-дружески. Не ври, что не можешь, ещё как можешь! Мужик я, в конце концов, или кто…

Лёгкая оплеуха прервала его слова. Кира застыла на мгновение от неожиданности, что действительно ударила его. Хороший, оказывается, способ заткнуть кому-то слишком болтливый рот, а заодно спустить эмоции. Она даже засмеялась от облегчения. Вот – теперь действительно все видели, что она смеётся.

– О! Первый раз, что получил побои от чужой бабы. Ничё так, взбадривает…

Мотнув головой, Динат отошёл в сторону, освободив место другому. Следующим в очереди стукнуть по плечу нового предводителя оказался Аскар. Уловив нерешительность Киры, он закрыл свои щёки ладонями и наигранно трусливо отпрянул под смешки.

Не успела Кира опомниться, как все поднялись и столпились вокруг неё, чтобы выразить своё почтение – и со всех сторон уже безо всякой очереди сыпались на плечи хлопки кулаками и ладонями, по здоровой и по больной стороне. Кто-то даже по-отцовски потрепал по голове, как мальчишку. А она стояла, как под проливным дождём, и глотала бегущие по лицу солёные струйки.

Больше половины людей разошлось, посчитав свой долг выполненным, а оставшиеся собрались в большой круг у последнего костра, в который ещё подбрасывали ветви. Был здесь и заика Влас, который мог за день не проронить ни слова; и зловредный Захир, любивший крепкие выражения; и тяжеловес Рустам, который мог напугать одним своим видом; и рассудительный Арест, любивший после раннего завтрака в обязательном порядке прогуляться по горам; и бородач Динат, веселивший всех с утра до вечера; и, конечно же, хитроумный Аскар, который постоянно переговаривался то с одним, то с другим. Среди этих людей, выстоявших с Кирой бой и прошедших тяжёлый путь, были и незнакомые ей лица из сутемьского гарнизона. Впрочем, одного она узнала, это был один из тех скаутов, который вместе с Аскаром и Динатом выудили из болота «кикимору» и привели её в крепость. И Ленара она тоже вспомнила – это он в подвале возмутился, что неумелые женские ручки трогают опасные штучки, пока Ларс не успокоил его.

Ноу усадили рядом с Кирой, хотя она всё ещё не понимала, зачем её притащили в такую шумную мужскую компанию.

– Вы теперь обе на правах мужиков, – объяснил ей Динат, когда столпотворение вокруг нового предводителя рассосалось и они собирались вместе у одного костра. – То бишь вам теперь можно лезть в драку вперёд других. Так что если будет кто обижать – бейте в морду! А потом в брюхо. И ножкой топните сердито.

Он прикоснулся кулаком к щеке девушки, другим легонько ткнул ей в живот и сделал вид, что со всей силы наступил на ногу. Ноа только моргнуть успела за это время.

– И всё – мужик у ваших ног, можете делать с ним, что захотите!

Динат показал на Киру:

– Во, она знает! Это нехорошая девочка. Очень – очень! – нехорошая. Я ни за что не полезу с ней драться.

– А-а! Теперь я понимаю, почему ты иногда прихрамываешь! – воскликнул Рустам с озарением. – Так, значит, жена тобой вертит! А я-то думал до сих пор, что у вас всё как раз наоборот…

Динат посмеялся вместе с другими, по достоинству оценив «разоблачительную» шутку друга.

– А ты как думал, каково ей иметь дело с четверыми шалопаями?

Рустам в недоумении загнул три пальца, пересчитав сыновей Дината, и только позже до него дошло, кто числился за четвёртого шалопая. Кира успела уже понять, что Рустам не слишком быстро соображает и многие шутки до него доходят с опозданием. Но доходят. Иногда выглядело довольно забавно и умилительно, когда он спустя некоторое время вскрикивал от внезапного озарения и по-доброму смеялся сам с собой.

– Зато теперь знаю, в кого растить дочку, – добавил Динат, усаживаясь. – Меня только один вопрос до сих пор мучает: откуда ты знал, что она обыграет Ларса?

Аскар непонимающе развёл руками.

– Не-не! Давай не увиливай, знаю я тебя! Ты никогда не идёшь на неоправданный риск. Если бы ты хотел, то был бы давно на месте Наиля.

– Так она же сама доиграла за них обоих! Я не понимаю, куда вы в это время смотрели?

– Ну… Э-э…

Аскар оценивающе посмотрел на Киру.

– Что – э-э?.. Она тогда была не такая, а вся вывалянная в лесном дерьме! И голодная как шатун. И что она сделала? Подошла к доске, глянула на неё и как будто насквозь обоих проглядела. Ну, не знаю… Это не «по морде, в брюхо, по ноге», это сразу ниже пояса коленом. А Ларса это только раззадорило. Вот кто уже точно мечтал получать по морде от горячей бабы. Без этого для него, по-моему, и жизнь была, как еда без соли. Вроде пожрал и сыт, а чего-то для души всё-равно не хватает.

– Вот уж точно сказал! – рассмеялись мужчины.

Вспомнив одного почившего, начали вспоминать и других. Каждое имя, которое называли, сопровождая кратким рассказом где и как погиб, вызывало печальные вздохи. Тяжелее всех было говорить о Наиле. Его гибель никто уже не видел собственными глазами. Последний, кто был с ним рядом – это Ленар. Наиль сидел на земле посреди пожара, склонившись над телом убитой жены. Вопреки всем уговорам Нурия не пожелала уходить из крепости. «Мы никогда с тобой не разлучались дольше чем на один день, даже когда ссорились. Я останусь, а если уйду, то только с тобой», – сказала она мужу. Нурия не была воинственной натурой, тем не менее умела неплохо стрелять из лука и вместе с другими отстаивала стены всю ночь. Она попала под обстрел под утро, когда южане уже прорывались через проломы в крепостной стене. План всем был известен – держать стены сутки, отчитывая с вечера выходя отряда Ларса, – и они его выполнили, продержавшись дополнительно ещё одну ночь. «Уходите, немедленно! Все!» – приказал Наиль, обнимая в последний раз бездыханное тело жены. Очередной разрыв снаряда разнёс часть стены в клочья, заглушив крики. Поцеловав закрытые глаза любимой, Наиль бережно опустил её голову на землю и встал с налитыми злобой глазами. Подобрал лук и несколько рассыпанных стрел, нацепил одну из них на тетиву и пошёл через облако пыли в пролом в стене – наружу, навстречу врагу. Ленар с остатками воинов в это время уже оставляли в спешке позиции и уходили по намеченному пути отступления.

Такое очень тяжело рассказывать друзьям, которые все уважали и ценили Наиля. И ещё труднее это было рассказывать единственному сыну Наиля и Нурии, который встречал их в Мираканде, ничего не ведая о трагичной судьбе родителей. Ками – так звали юношу – ушёл не с табором, а был отправлен ещё до его ухода гонцом в столицу, где и должен был оставаться. Теперь уже – круглой сиротой.

Люди у костра помолчали, стукнулись глиняными кружками с ближайшими и выпили большой глоток горечи, скривив лица. Некоторые поперхнулись от крепости напитка, одна закашляла. Видно, что никогда не пила. Динат похлопал Ноу по спине, а Кира протянула кусочек поджаренного мяса, нанизанного на стилет. И сама закусила. Ей было не в новинку пить крепкое. Дома всегда был бутыль с настойкой из трав, которым прижигали раны, а при больших, чем царапинка – и делали глоток. Первый раз ей не просто было позволено попробовать – отец заставил её напиться. Не вдрызг, но до такого состояния, чтобы она смогла перетерпеть сшивание раны на руке от волчьих зубов. Такое не забудешь – ни боль в руке до судорог, ни противное состояние опьянения в крутящейся голове.

Мужчины дружно принялись закусывать. Сутемьские скауты привычным делом жарили себе куски сырого мяса – или подогревали вяленое – нанизывая его на простенькие стилеты (у каждого скаута такой торчал в обязательном порядке где-то на поясе, в нарукавнике или ботинке), и сейчас со всех сторон над тлеющими дровами лежали такие. Тоже своего рода универсальный инструмент, с которым можно что-то расковыривать, поддевать, чтобы не портить более хрупкое лезвие ножа, протыкать в качестве шила и использовать вместо вилки.

Про гибель своего отца Ноа успела узнать пару дней назад. Когда она с табором прибыла в столицу, отца не было с воинами гарнизона. Чуть позже один из мужчин подошёл и сообщил ей печальную весть. Ноа приняла её без слёз. Она с этим уже смирилась, когда уходила из Сутеми. Странно воспринимать смерть близкого человека с неким облегчением. Не радостью, а так, словно тебя годами держали взаперти, как зверя, а потом отпустили на волю. Когда она думала об отце, у неё перед глазами стояла всё время одна и та же картина: запертая дверь, звуки возни подвыпившего человека в кухне через стену: звон кастрюли и сковороды, стук и скрип мебели, дребезг очередной разбившейся чашки, недовольная ругань, через время – лёгкий толчок в дверь. Тяжёлое сопение с одной стороны и молчание с другой. Заступница-Вара даже половину того не знала, что Ноа в своём одиночном заключении выносила годами. Она понимала, почему отец пьёт и топчется перед её дверью: хотел попросить прощения, но не знал, как. Ноа могла давно уже уйти и жить отдельно (что Вара ей постоянно рекомендовала), но ей было жаль бросать отца и ещё больше – дом, в котором выросла. Бросить родной дом значило для неё – бросить своё детство, а оно не было таким плохим. Семейные проблемы пришли вместе с отрочеством и смертью матери. Тогда, после бурной ссоры с отцом, Ноа и начала запираться по вечерам до утра. Это была даже не ссора, а настоящая драка: с одной стороны – резкие слова обвинений в дурном отношении к матери, которая и без того день за днём угасала от продолжительной тяжёлой болезни; с другой стороны – грубая ругань и побои.

С того дня два человека вели раздельную жизнь под одной крышей, избегая общения, что для обоих было тяжёлым грузом. Ноа считала себя правой, ибо характер у отца был действительно трудно переносимым, поэтому она не искала примирения. А отец его желал, но только в подвыпившем состоянии, и даже тогда не мог переступить через себя.

Искреннее извинение – единственное – он принёс так же молча, как топтался перед её дверью. Он остался защищать дом своей дочери – чтобы она смогла вернуться в него полностью свободным человеком. Ноа простила отца. И так же молча простилась с ним.

Про судьбу родного дома ей не сообщили. Следовало полагать, что его постигла такая же скорбная участь в общем пожарище, как и другие дома.

Чтобы поднять настроение после поминок, мужчины за костром следующим делом выпили за здравие Громуши, который выжил. Чудом, не иначе. Два дня он отлёживался в ущелье, докуда смог доковылять, а потом, набравшись чуток сил, доковылял и до окраин города. Игоня, как и обещал слёзно миракандцам, выходил его. Выдернув в первую ночь болты, оставшиеся торчать, он замазал раны растёртым подорожником, который в изобилии рос здесь на твёрдом грунте, и залепил их тканью, как мог, разорвав на куски свою рубаху. Вода была в ручье под ногами, трава росла вокруг. Не так много, как в долине, и не такая сочная, но одному быку этого на пару дней хватило. Место, где они пребывали, находилось ближе к Мираканду и столичные воины не оставили их без присмотра.

Для сутемьчан этот бык стал символом их неукротимости, эдаким идолищем. Все, кому было не лень, ходили к нему на окраину города и справлялись у Игони о здоровье. Другими общими любимцами стали две собаки, которые пришли с табором через горы. Всех остальных безжалостно перестреляли южане, когда нагнали стадо и повязали пастуха. Шунька, пастушья собака, перешла теперь под опёку Игони. «Молодая, вот и растерялась в суматохе. Она и не так много с пастухом и другими собаками ходила, больше возле крепости держалась и гусей с курами шугала, чтобы далеко не уходили», – говорили жители, охотно прощая собаке её поступок. Безымянный пёс в отличие от Шуньки не очень рад был уделяемому вниманию. Ему вообще в столице не нравилось и он каждый день уходил с кем-то из скаутов побродить по окрестностям. Миракандские псы дружно его невзлюбили и при встречах облаивали собачьим матом до хрипа в горле, на что пёс отвечал только тем, что показывал свой волчий оскал и свирепую ухмылку. Даже самый рьяный кобель не решился сцепиться с ним, ругаясь вслед: «Вот кабы не цепь, кабы не забор, кабы не строгий хозяин! Вуф, изодрал бы я тебя на мелкие куски!» Собачьи дамы напротив – млели и с трусливым скулением прятались за ногами хозяев, как молоденькие девушки, увидевшие грозного и статного красавца. «Ох, кабы он появился лунной ночью за забором, не убежать мне никуда с дрожащими ножками…»

Пёс, прогулявшись утром в хорошей компании, днём отлёживался в каком нибудь закутке, чтобы не попадаться детворе и бабам на глаза (засюсюкают ведь, зуб им в бочок), а вечером выходил к костру. «Покормите голодного волчка? – вопрошал он взглядом. – Не пристало мне, как воспитанному псу, драть хозяйских овец, а за курами гоняться, как лис, мне гордость не позволяет…» Сегодня ввиду большого скопища он не сразу подошёл, обождав в сторонке у бараков самую шумную и оживлённую фазу, и только когда половина мужчин ушла заслуженно почивать, присоединился к друзьям.

– Смотри: пёс, а и тот всё верно понял, – усмехнулся Динат и кивнул за спину Киры. – Вот за это мы его уважаем – ему не надо ничего долго объяснять, он с первого раза всё схватывает.

Повернувшись, Кира посмотрела на пса, который выжидающе прилёг на живот. Тот слегка наклонил голову и посмотрел на неё. Сняв кусок мяса со стилета и подув на него, она подставила ему раскрытую ладонь с угощением. «Благодарю, Лунная! – сказал пёс, привстав и приняв угощение. – Позволь в знак преданности поцеловать руку». – «Целуй, – ответил Лунный зверь, оставив ладонь протянутой. – Пока только тебе это дозволено». Обождав, когда пёс оближет пальцы, Кира потрепала его по голове.

– Глянь, а к нам он так не идёт! – удивлённо воскликнули сутемьские воины. – Он ведь и цапнуть не дурак, если ему не нравится, что к нему лезут!

– Пёсик, а ну, поди сюда!

Один из мужчин повернулся и поманил куском мяса. Пёс равнодушно посмотрел и отвернулся с ухмылкой: «Сам ты пёсик… Если тебе надо, сам и подходи». Скауты хохотнули:

– Зря стараешься, дружище, он не берёт еду от кого попало. Он тем более не голодный, так, в охотку жареным промышляет.

В доказательство этому Динат и Арест протянули ему тоже по кусочку мяса, легонько присвистнув. Пёс не спеша подошёл к обоим и съел угощение, позволив себя легонько потрепать по холке. Но на похожий свист, прозвучавший чуть дальше в кругу, не пошёл.

– Как же так – нас всех он знает дольше и всё-равно мало к кому идёт, а у неё уже через неделю с рук ест? – озадаченно спросил горе-укротитель.

Скауты задумчиво посмотрели на пса, затем – на Киру. Почесали затылки и, ничего не придумав, пожали плечами. Самое разумное предположение выставил Рустам:

– Знаю! Это потому что он привык к мужской компании, а тут вдруг – девка! Вот он к ней, шельм, и подлизывается!

Мужчины засмеялись.

– А почему к Ное тогда не идёт? Чем она ему не нравится? Ноа, ну-ка, протяни ему кусок – возьмёт?

Ноа нерешительно взяла предложенный соседом кусочек и робко протянула псу. Побаивалась она его, это было видно. Успел уже цапнуть – легонько, а качестве предупреждения. Пёс ожидаемо проигнорировал неугодную руку с угощением.

– Он вообще от баб ничего не берёт! – заявил Захир. – И от ребятни тоже. Не любит он, когда его дразнят и как с дрессированной зверушкой обращаются.

– Так почему тогда у Киры берёт?

Скауты опять беспомощно развели руками.

Насмешливо хмыкнув, Кира обернулась посмотреть на пса. Увидев его чуть в стороне стоящим немного полубоком, она повернулась всем телом, быстро переползла на четвереньках к нему и придвинулась почти вплотную. Наклонила слегка голову набок и посмотрела ему в голубые глаза: «Представь, эти простофили не знают самых простых волчьих традиций! Как думаешь, стоит им объяснять, что в стае высшую роль занимает не вожак, а первая волчица?» Пёс слегка осклабился и наклонил голову: «Ну так – они с волками и не жили, а если видели, то скорее дёру давали. Пусть ходят простофилями, чего уж…»

– Смотри, а ведь правда ему не нравится! Так и готов куснуть, – прокомментировал ещё один простофиля, истолковав улыбочку пса иначе.

Кира продолжала неотрывно смотреть в глаза зверя. Тот скоро отвёл глаза, облизнулся …и послушно сел перед ней. Затем вовсе прилёг на живот, покорно положив голову на лапы. Взяв его обеими руками за шкуру под ушами, Кира ласково потрепала его. Ох, сколько таких серых шкур она уже спустила за свою молодую жизнь… На волчьи сапожки, которым торговец был безумно рад, хвалясь отцу, что у него их в столице с руками отрывают.

«Это великая честь для моих предков, что ты сочла их шкуры достойными ношения. Они делали твои ноги быстрее и выносливее». – «Это правда, я охотно носила их, пока не стали малы».

Помассировав всласть холку пса, Кира вернулась на прежнее место. Отряхнула руки (бе, весенняя линька), довольно вздохнула и испытующе оглядела всех: «Ну, какие теперь будут предложения, почему не куснул? Может кто-то желает рискнуть и попробует сделать то же самое?»

Рустам озадаченно потирал подбородок (мда, заковырка…). Ноа во все глаза смотрела на неё (как у тебя это всё получается?!). Аскар скривил кислую мину (ну-ну, хохмить изволишь?). Динат махнул рукой (она бы и медведя оседлала). Влас жевал кусок мяса с наглым выражением лица (да, хотел бы я посмотреть, как ты это с медведем провернёшь). Захир понимающе ухмылялся (знаем волчьи порядки, но дружно промолчим). Арест деловито переворачивал шашлычки (попробуйте удивите меня чем-то другим). Все остальные растерянно хлопали глазами, чесали бороды и смеялись.

– Пёс её знает! – заявил Динат. – Поговорим о другом. Выкладывай давай, что ты знаешь про этих папуасов! Мы примерно знали, где их гадюшник, пару ребят лазали тайком на тот берег с восточной стороны. Каждый немного другое говорил, но в общем всё сходилось – их до хрена и больше. Вопрос был – что они затевают? И дураку понятно ведь, что неспроста пришли. Места-то свободного хватает, могли ручкой помахать и спокойно по тому берегу дальше на запад пойти, там будешь неделю идти, никого не встретишь. Ан нет, они же на наш берег глаз положили. Что им здесь нужно?

Кира забила рот очередным куском мяса (проголодалась, как волк) и начала чертить стилетом по земле, не желая тратить время на долгие объяснения (удобная штучка, надо тоже такую раздобыть). Нарисовала змеистую реку, горы над ней и два крестика – один над горами, другой пониже. После этого провела две линии снизу – короткую к нижнему крестику и длинную, загнутую, к верхнему.

Посчитав, что этого должно быть достаточным, она подбросила стилет кулинару, который еле успевал нанизывать на них куски мяса и аккуратно укладывать над тлеющими поленьями. Мужчины молча изучали её изобразительное искусство, Рустам даже не поленился встать и подойти ближе, чтобы получше разглядеть незамысловатый рисунок. Те, кто сидел с другого краю костра, тоже последовали его примеру и столпились за спинами сидящих. Долго думать над схемой не нужно было, поэтому и минуты не прошло, как кто-то присвистнул. Проглотив кусок во рту, Рустам уставился на художницу.

– Ты серьёзно говорила про роботов? Потому что без них они не возьмут Мираканд одной левой.

– А зачем мне было врать? Они только поэтому почти год тихарились – им нужно было изучить весь берег и найти место для переправы.

– Всё правильно! – сказал Ленар. – Вот для чего они всю зиму бочки по тому берегу возили – для плотов! Поэтому дальше Сходки они и не пошли в прошлом году, они не на неё метили, а на Порожное дальше. Оттуда на Мираканл легче идти по большой дороге.

– На Сутемь они тоже с той стороны пришли? – спросила Кира.

– Нет, там они через Сходку срезали, но это и понятно, они ведь налегке шли.

– Если у них хватило сил за два дня взять штурмом Сутемь, сколько тогда, по-вашему, нужно воинов, что захватить Мираканд?

Ленар набрал воздуха и шумно выпустил его, взъерошив волосы. Трудно было на этот вопрос ответить, ведь многое зависело от местности и возможностей обороняющихся. Кира посмотрела на Аскара и повторила известную ему фразу похожей на Ларса манерой:

– Ты у нас тут самый хитрый гад. Что бы ты сделал на их месте?

Аскар прищурился. Он перебрался поближе и затёр рукой один из крестиков, который обозначал павшую крепость.

– Ничего особо не делал бы. Зачем тратить силы на нападение, если можно заставить противника это сделать? Понятно, что Сутемь им просто мешала, Мираканд они не будут сжигать, если он им действительно нужен. Тут другая история, чем у нас. Смотри…

Аскар нарисовал два кружочка поменьше рядом с крестиком, который обозначал столицу.

– Мираканд питается степью, а обороняется горами. Башни – это ладьи. Ты же видела форпост в горах, который мы проходили? Это сама по себе маленькая крепость, захватить снизу её можно только ценой больших потерь. На другой стороне подъём ещё круче, там только по вырубленной лестнице можно взбираться.

– Есть ещё и третья башня, – добавил своё слово Захир.

– Где?

– Севернее, ближе к озеру. Отсюда не видно, для этого надо на башню подняться и через трубу смотреть. Они как раз поставлены так, чтобы между всеми был прямой контакт.

– А где это озеро, про которое вы всё время говорите? – поинтересовалась Кира. – На карте его нет!

– Подгорела на том краю. У неё масштаб небольшой, она как раз чуть севернее Мираканда заканчивается.

Арест подошёл и прочертил круг в нужном месте.

– Это водохранилище, как раньше называли. В него стекаются горные ручьи. Оно лежит за тем хребтом, до которого вы чуть не дошли. Речка, которая тут протекает, берёт своё начало там. Сечь – её зовут в народе. Если озеро обмелеет наполовину, то пересохнет и эта река. Тогда за водой придётся ходить в ущелье. Но для этого должна случится большая засуха, где выпадет слишком мало снега зимой и летом не будет дождей. Такое очень редко случается, скорее наоборот – тут больше селя боятся. Поэтому вокруг города идёт вал. Он давно уже тут, его ещё задолго до войны строили, как защиту от половодья. Речка-то сама по себе мелкая, любая корова перейдёт, но весной может далеко разойтись, если придёт резкая оттепель.

– И ты туда ходил? – удивился Аскар. – Ты же сказал, что доходил только до полпути в Мираканд!

– На полпути я и свернул на север, чтобы не идти мимо города. Неделю я тогда добирался через горы.

– И как оно – большое?

– За полдня обойти можно. Там особо не поживёшь, берега крутые. Для хижины место найти можно, для деревни нет. Звери на водопой туда ходят, так что поохотиться там можно на кого угодно. Назад я потом с восточной стороны возвращался. По той дороге, кстати, легче идти, но на два дня дольше.

Очевидно, мало кто из более молодого поколения ходил в такие дали, а про то, что люди раньше преодолевали такие расстояния при помощи техники, имели смутное представление. Когда они видели остовы каких-то машин, которые иногда попадались, то только старшие могли вспомнить из своей молодости, чем это служило людям перед войной.

– А какой им был резон строить ещё одну башню? – спросил Рустам. – С этими понято, чтобы сторожить за всей округой, а та вообще на отшибе среди гор.

– Там железная дорога проходит. – Арест провёл рукой по горизонту, обозначая направление. – В двухстах километрах к западу был город, покрупнее этого, через него шла линия на восток, и сюда ветвь отходила. Как раз на развилке башня и стоит. Там обычно никто не дежурит, патруль только раз в неделю ходит проверять.

– А где здесь рельсы? Мы сверху ничего не видели!

– За горой, отсюда и не увидишь. В той стороне промышленный район был, там и вокзал стоял. Кое-что осталось целым, там рабочие до сих пор в горах роются, по рельсам вагонетки пускают.

– Она всё ещё целая, дорога? – спросили мужчины, выслушав с интересом краткий рассказ. Слишком краткий. Железную дорогу никто из них не видел, разве что только на картинках. То же самое касалось поездов. Мечта любого мальчишки – прокатиться на нём. Или хотя бы залезть. Понятно, что они больше не ходят. Хотя бы увидеть.

– Местами целая, – ответил Захир. – Её разбомбили.

– Ты по ней ходил? – «Мальчишки» начали теперь его выспрашивать, жаждая больше интересных рассказов.

– Ходил с отрядом во время войны. В двух днях пути к западу состав лежит, с рельсов сошёл. Если тут пацаны пропадают, то их в первую очередь в той стороне ищут. Там вместе с грузовыми вагонами цистерны с горючим везли. Они бахнули так, что дым столбом недели две стоял и пепел в округе снегом падал.

– А чего раньше нам не рассказывал? – с мальчишеской обидой спросили мужчины.

Захир промолчал. Он бы охотней забыл многое из своей жизни, чем рассказывать жуткими байками за вечерним костром. Кто хотел посмотреть дальше своих стен и полей, тому никто не мешал запаковать котомку с провизией на неделю и отправиться в поход. Там люди и подсказали бы по пути, в какую сторону идти – а в какую лучше не соваться.

– Вы про это лучше думайте, – Захир кивнул на рисунок перед Кирой.

– Давай, досказывай! Ты остановился на башнях, – напомнил Динат Аскару.

– Да, башни… – Аскар собрался с мыслями.

Новые сведения ничего по сути не меняли: в северном регионе Мираканда на протяжённости в двести километров не было никаких крупных селений, которые могли сейчас играть какую-то роль. К ним по северному берегу Сечи было и не добраться, разве что только через горные тропы и упомянутую железную дорогу. Разбомбленную в обеих направлениях.

– Они хорошо прикрывают город, но ведь его можно взять и измором, а для этого достаточно перекрыть долину. Впереди ещё всё лето и осень, и я очень сомневаюсь, что оставшихся запасов хватит ещё на один год. Дровами можно долго перебиваться, в горах что-то рубить, но если потерять контроль над одной из высот, особенно восточной, под ударом окажутся и тропы. В любом случае у южан за спиной будут пастбища и леса, с тыла им теперь тоже нечему бояться, и можно спокойно располагаться на год или два – пока у горожан не сдадут нервы и пустые желудки.

– А мы же предупреждали их! – посыпались гневные реплики. – Ларс был прав, но эти идиоты слушать не хотели!

– Что ж получается, мы сюда пришли, чтобы опять – как там?!

Кира подождала, когда взбудораженное настроение немного уляжется. Если бы она была полководцем южан, то выбрала бы именно эту тактику захвата города измором. Действительно, зачем пускать себе кровь штурмом и рисковать поражением, если можно поставить жёсткий ультиматум и не спеша разбивать новый стан в долине на виду горожан?

– Наше слово мы сказали, – сказала она. – Посмотрим, что они теперь надумают на этот счёт. Ход за ними. Они должны что-то толковое предложить.

В ответ посыпались пренебрежительные смешки.

– Да уж! Ты их плохо знаешь!

– Хотели бы, ещё в прошлом году что-то предложили!

– Они привыкли отсиживаться за своими стенами и думают, что могут любого переупрямить.

Аскар встал на сторону Киры.

– Она права. Посмотрите, сколько нас осталось! Одни потрёпанные и хромые. Нам ничего другого не остаётся, как партизанить в окрестностях. Если их невозможно разбить целиком, то придётся колоть кусочками, пока у них тоже не начнут сдавать нервы. Начнём с Сутеми, а там дальше видно будет. Уж за неё мы пацанами все не раз между собой передрались. Спокойно спать и ходить по округе мы им точно не дадим.

– Я оставляю здесь жену с детьми, – поддержал Динат. – И мне от этого неспокойно. Но этих умников больше должно беспокоить, как они выживут, чем нас. Захотят по душам без кривляний поговорить, пусть приходят.

– Поговоришь ты с ними, конечно…

– Я – нет. Она у нас теперь будет говорить за всех, а мы скромно в сторонке стоять. У неё этого меньше, поэтому и мозгов больше.

Динат напряг свою руку, показывая мускулы. Бросив взгляд на более сбитого Рустама, он с обескураженным видом опустил руку. Тот такой тонкой нелестной иронии о его умственных способностях не понял и только плечами пожал, не желая гримасничать перед дамами.

– Молодец! – Аскар с усмешкой хлопнул Дината по спине. – Нашёл на кого свалить.

– Ну так для этого мы же её и выбрали! Надоело уже тумаками выяснять, кто самый умный. На неё, поди, ни у кого рука не поднимется, если что-то не так пойдёт.

Посмотрев на Киру, он добавил уже серьёзней:

– Хотя… нет, не так. Не мы тебя выбрали. Ты сама себя выбрала. А мы просто хотели тебе сказать, что так будет лучше для всех. Потому что сейчас время не важничать, а думать, как выбраться из этой трясины. И если одной бабе это удалось, то чего нам тогда бояться? Сдаётся мне, что ты пришла к нам не за помощью, а с какой-то целью, иначе ты просто засела бы где-то в болотах и от страха ни шагу оттуда не ступила. Может ты не до конца это понимала, но сегодня из тебя это вырвалось. Так что вперёд! Наша очередь прикрывать тебе спину. И всё остальное…

Динат и здесь не смог удержаться, чтобы не вставить шуточку насчёт «всего остального», что было ниже, выше и с другой стороны спины. Но он был прав, это Кира в полной мере осознала. Она действительно не случайно сбежала и шаталась по лесам, выискивая путь в крепость. У неё был план: выжить. Выжить любой ценой ради того, чтобы спасти Вету от такой же участи, которая постигла её. И этот план она шаг за шагом претворяла в жизнь.

– Что было у южан в наличии? – спросила она Ленара и его сотоварищей, которые выдерживали осаду.

– Пушка и две баллисты на двуколках, копьями стрелять. Они к ним пороховые свертки привязывали, чтобы не просто пугать. Из пушки не так много стреляли, видно, что снаряды берегли. Вечером пару раз пальнули, а потом, когда мы начали с катапульты швырять бочками со смолой, испугались за неё и отвели подальше, где лес не горел. А утром уже прямой наводкой по стенам били. Из баллисты к тому времени они тоже пристрелялись, потому и пожар поднялся.

– У них была только одна пушка? – спросила ради уточнения Кира.

– Да, я сам её видел. Обыкновенная гаубица на колёсах.

– Это не всё, что у них есть, – сказала она. Вытащив нож, она начала рисовать на схеме, излагая свои размышления. – Но нам этого опасаться не стоит. Я уверена, что они после захвата крепости увели пушку назад к основным силам. После переправы им нужно будет ещё несколько дней, чтобы перегруппироваться и провести разведку в западной стороне…

– Это значит? – спросил Динат выжидающе, когда Кира ненадолго задумалась, смотря на чертёж перед собой.

– Это значит, что нам нельзя идти через ущелье, – сказал Захир, словно угадав ход её мыслей. – Если партизанить, то уж как следует. У кого есть пушки, у того будут и подзорные трубы не хуже наших. Стоит им только увидеть, как мы направляемся в ущелье, так они сразу забьют тревогу и пошлют нам навстречу с той стороны пару сотен, и тогда они будут выше нас, а мы у них как на ладони. Задумывались уже над этим, почему они пользуются арбалетами, а не луками?

– С ними можно идти в атаку, – высказался Динат. Похлопав по локтю, он напомнил о том, что южане дополнительно прикрывались щитами. – С луком такой номер не пройдёт, тебе обе руки нужны.

Он наглядно изобразил, как натягивает лук.

– Щит там тебе мало что даст. А с арбалетом можно неплохо и обороняться…

Динат встал на одно колено и показал в этот раз, как стреляет из арбалета.

– Щит закрывает живот и самое дорогое под ним, и заряжать можно, как она показала – вставая на ноги. Так можно очень быстро переходить из атаки в оборону. Когда наловчишься, можно и вовсе одной рукой стрелять, а другой прикрываться. А? Попробуй!

Рустам, скептично взирающий на демонстрацию друга с пустыми руками, встал, развернулся и пошёл к баракам.

– Куда это он? – недоумевающе спросили мужчины.

– За арбалетом, – ответил Аскар. – Ему трудно воображать что-то, ему надо всегда пробовать на деле.

Через несколько минут Рустам вернулся из темноты лёгким бегом. Не только с арбалетом, как предполагал Аскар, но также с щитом и луком. «Орешек» опустился на одно колено, нацепил щит на предплечье и занял стойку, которую часто видел во время боя. Всё было верно, что говорил Динат – с одной поправкой: чтобы одновременно стрелять и закрываться щитом, арбалет приходилось опирать на верхний край щита, ибо невозможно было изогнуть руку таким образом, чтобы поддерживать арбалет и прикрывать тело щитом спереди.

– Как по мне, я не смогу так метко стрелять, – сказал Рустам и показал, как шатко арбалет лежит на щите.

Тут действительно нужна была определённая сноровка, особенно чтобы заряжать арбалет одной рукой. Но щит того стоил – в прямом сравнении арбалетчиков против лучников южане однозначно выигрывали и если бы не снайпер с винтовкой, они бы своё преимущество полностью разыграли.

– Когда толпа идёт на толпу, тебе и не надо метко стрелять, – парировал Захир. – Ты с арбалетом можешь даже лёжа стрелять из-за щита. А ну, покажи, как метко у тебя это с луком получится!

Рустам поменял арбалет на лук, не поленившись нацепить тетиву (если уж пробовать, то по-настоящему!). Уже в положении стоя на одном колене у него возникли трудности – древко лука цеплялось за землю и его приходилось держать либо косо, либо горизонтально.

– Ну, так я всё ещё могу стрелять, это, конечно, не так удобно, как стоя. И щит мне ничего не даёт – если я хочу прикрыться, мне приходиться прижимать лук к себе и убирать стрелу, а потом опять ставить её на тетиву. Недолгое дело, но если постоянно так делать, потому что шугаешься, то так вообще ни разу не стрельнешь…

В дополнение к описанным действиям Рустам попробовал перейти из обороняющегося положения в атакующее: сделал вид, что выстрелил из лука, а потом выхватил чекан из-за пояса.

– А теперь ещё раз выстрели! – потребовал Динати и кивнул в темноту. – Там, вон, ещё один хмырь бежит вприпрыжку с тобой обниматься.

– Ну так, пусть бежит быстрее, я его так обниму, что кости затрещат! – ответил Рустам.

– А он передумал и теперь на полдороге арбалет заряжает! Давай быстрее, он не хуже тебя это умеет!

Влас на этом месте решительно вскочил, подобрал арбалет и вызвал Дината.

– Айда, з-завалим ореха! Он так н-не поймёт.

Отойдя чуть подальше, Динат с Власом приготовились к очередной театральной постановке.

– Чекан-то назад засунь! – потребовал Динат от Рустама. – Всё с самого начала, ты стреляешь в меня, а попозже в него.

– Ладно, – согласился тот и заткнул свой молоточек, которым любил колоть орехи, за пояс.

– И щит отдай Власу, это его, ты-то – лучник.

– Идёт.

Влас забрал щит и пошёл занимать исходную позицию.

– Готовы?

– Поехали!

Выхватив свой нож, Динат ринулся на «врага». Рустам завёл локоть назад, будто натягивая тетиву лука, и пустил в него воздушную стрелу. Стукнув рукояткой ножа себе в левое плечо, Динат изобразил, что ему туда угодила стрела. Пошатнувшись, он свирепо зарычал: «Ах ты тварь! Я ж тебя за это рыбе скормлю!» Зажав в зубах нож, Динат «вырвал стрелу» из плеча и, шатаясь, медленно пошёл с ножом в руке резать «тварь» на кусочки. Рустам тоже вошёл во вкус вполне достоверно сыгранного представления и выхватил свой нож.

– Иди, борода, я тебя сейчас наголо побрею! – возопил он угрожающе.

– А-а-а вот и я! – закричал Влас, появляясь бегом из темноты. – Г-где моя жратва?!

Увидев обещанное рыбе угощение в грозном виде, он остановился и начал спешно заряжать арбалет. Рустам быстро оценил обстановку – до того, как доковыляет «раненый» Динат, он успеет ещё раз выстрелить из лука. Нож вот только в руке мешает, а засовывать назад некогда, тем более он ему сразу после выстрела нужен будет. Брать в зубы, как это сделал Динат, Рустам не хотел, поэтому заученно присел на одно колено, воткнул нож в землю, наколдовал взмахом руки стрелу из-за плеча, выстрелил в Рыбу-Власа, который почти одновременно с ним справился со взводом арбалета (понарошку), схватил опять нож и ринулся на недобитого Дината.

– Чик-чик-чик! – перехватив в последний момент нож в другую руку, Рустам помахал пальцем перед лицом Дината. – Всё, ступай домой бритый и плачься жене!

Публика за костром засмеялась, восторженно хлопая в ладоши.

– А ты уверен, что попал в него? – недоверчиво спросил Аскар Рустама, показывая на Власа в стороне. – Если ты попал в щит, то у тебя сейчас в заднице уже два болта торчат с каждой стороны.

– А тебе всегда всё испортить надо, да? – недовольно сказал Рустам. – Тебя хлебом не корми, дай только подгадить.

– Ну слушай, ты же не из винтовки стрелял, чтобы насквозь. Ты мог вообще промахнуться, – сказал в своё оправдание Аскар.

– Он тоже мог промахнуться! – возразил в противовес Рустам, настаивая на своей победе. – Я-то не стоял, а бежал ему навстречу, а потом им же и прикрывался. Пока он опять заряжал, я уже успел в него ещё раз выстрелить.

– Ты лук бросил, когда вскакивал.

Рустам обернулся, посмотрел на лежавший в стороне лук и расстроенно вздохнул. Всё, зараза, заметит и предъявит. Посмотрев на Власа, который тупо пялился на него, не принимая ни одну из сторон, Рустам махнул на него рукой.

– Я в него ножом швырнул. Вот, доволен?

– Ты камнями лучше бросаешься, чем ножами.

Не выдержав дотошного экзаменатора, Рустам подскочил к сидящему Аскару и грубо обхватил руками его голову.

– Я тебе голову оторвал и в него бросил! А потом руки и ноги! Надо будет – поползёшь и подберёшь сам!

Публика хохотала, не переставая. Даже пёс улыбался во всю свою морду, понимая, что друзья дерутся не по-настоящему, а в шутку. Так и порывало тоже вскочить и кого-то за штанину зубами дёрнуть. Влас, посчитав театр незаконченным, махнул рукой, вызывая товарищей назад.

– Чего тебе? – спросил Рустам, едва только успокоившись и сев на своё место.

– Н-наоборот!

– Пусть этот умник теперь пляшет!

Рустам обиженно махнул на Аскара. Тот встал и направился подбирать лук.

– Да пожалуйста… Ещё кто-нибудь?

Один из парней вскочил и обежал круг.

– Что мне делать и где встать?

– Рыба, ты теперь вроде как арбалетчик против таких же двоих, правильно я понял? – спросил Аскар. Получив утвердительный кивок, он решил поменяться сторонами ради удобства. – Тогда иди на это место, а мы точно так же на тебя пойдём! Я буду лучник, а ты, Расим, просто с копьём. Или топором, как хочешь.

– С оглоблей! – выкрикнул шутник из круга.

– Или курицей, по морде перьями поколошматить!

Под общие смешки и прибаутки артисты заняли позиции. Обождав, когда Влас «зарядит» арбалет и будет готов, Аскар махнул рукой перед собой (абракадабра, появись стрела в руке!) и прицелился, схватившись за тетиву (чтобы не натягивать). Влас в ответ мгновенно присел на колено и закрылся щитом, прицеливаясь поверх его из арбалета. Расим, подёргиваясь от нетерпения, счёл это сигналом и побежал на Власа, замахиваясь обеими руками чем-то жутко страшным (удочкой, рыбку в пруду поймать). Выстрелив в Аскара (хлоп!), Влас зарядил арбалет способом Киры, а встав, перехватил арбалет в левую руку, правой выхватил нож их чехла на поясе и грозно пошёл с выставленным вперёд арбалетом навстречу «рыболову».

– Чёрт! Всё, я так не играю! – заявил Расим, обескураженно опуская руки.

Влас для убедительности своего превосходства поводил незаряженным арбалетом на обеих противников – мол, в кого из вас стрелять? Вздёрнув локтем, он напомнил, что имеет в виде щита довольно хорошую защиту от ударов чем угодно. Не успокоившись на достигнутом (тоже в раж вошёл), он таки выстрелил в Расима (хлоп!), а затем, опустив арбалет, быстро подбежал к Аскару. На тот случай, что он лишь ранен, а на убит наповал. Замахнувшись ножом, он ударил его вместо этого по ноге арбалетом. Не сильно, можно сказать, только приложился.

– Ха! Об-бманул! – победоносно рявкнул Влас, вильнув ножом в руке и показав на другую руку.

Аскар вздохнул, с шутливым укором посмотрев на учительницу этого приёма, и опустил голову, позволяя добивать себя по макушке арбалетом. Уже во второй раз. Обидно. Публика похвально зааплодировала, одна (догадайтесь, кто) – с поднятыми над головой руками, выражая свой восторг.

– А я всё ещё живой! – крикнул Расим, вдруг «ожив» после вытаскивания болта неизвестно из какой части тела.

Влас быстро оценил ситуацию – зарядить арбалет не успеет, противник уже идёт, шатаясь и замахиваясь во второй раз «удочкой». Выхватив у Аскара из рук лук, Влас «наколдовал» себе стрелу уже всем известным жестом и «выстрелил». Наколдовал вторую стрелу и ещё раз выстрелил. И ещё раз. Хватило или тебе всё ещё мало?

– Это нечестно! – возмутился Рустам. – Ты схватил чужое оружие!

– Н-ну и что? Чем хочу, т-тем и бью!

– А вдруг тут ещё третий? Уже совсем рядом?

Рустама, видимо, коробило, что Влас более умело расправился со своими противниками, чем он. Вскочив, он принял вид третьего нападающего. Влас не растерялся. Показав пальцем на левую руку, в которой одновременно сжимал древко лука и направленный вниз нож, он откинул лук и достал из чехла на голени второй нож. Рустам упёр руки в бока и задумчиво посмотрел на Власа. Придраться было совершенно не к чему: щит и нож в одной руке, которой можно как защищаться, так и наносить порезы, и в другой руке – второй нож, вместо которого мог оказаться чекан или топор. Ни один из южан в день битвы не был вооружён исключительно арбалетом и имел при себе на поясе какое-то ударное оружие. Не громоздкое, чаще всего – тесак, палица или кистень. Кинжал тоже каждый при себе имел.

– А ну-ка, как ты это сделал? – с интересом спросил Рустам.

– Что? – переспросил Влас.

Рустам подошёл и подобрал лук.

– Вот это с ножом. Как ты их вместе держал?

– Так же, как если ты пучок стрел наготове держишь, чтобы не выхватывать из колчана по отдельности, – сказал Динат.

Достав свой нож, Рустам повторил приём Власа – зажал его в левой руке вместе с луком и натянул тетиву.

– Надо же, а я не догадывался…

Посмеявшись – как ребёнок, которому наконец удалось сделать что-то очень трудное, – Рустам вернулся к костру, снял тетиву с лука и сел, совершенно довольный. Динат, поймав взгляд Киры, тайком показал ей на мускулы на сжатой руке, напоминая о шутке в адрес слишком сильного и поэтому не очень догадливого. Судя по лёгким усмешкам ближайших соседей, которые тоже заметили этот жест, никто не счёл его оскорбительным. Простодушный Рустам действительно не обижался на такие «комплименты». Так у них заведено: можно подтрунить, поспорить, погорячиться, разойтись во мнении насчёт чего угодно, поссориться и не говорить пару дней, но быть уверенным – друг заступится за друга и подставит за него свою грудь в драке.

– С луком всё-равно привычней, – вынес свой вердикт Динат. – Арбалет хорош на коротких расстояниях, но пока его зарядишь, можно уже два-три раза из лука выстрелить. А когда двигаешься, лук однозначно в выигрыше, ты ведь даже со стрелой наготове можешь бежать, а потом остановиться и сразу выстрелить. С арбалетом тоже можно, но там, по-моему, в быстрой перестрелке уже не до щита будет. Они и нашим лукам ни чета.

В этом он был прав: арбалеты южан имели простую конструкцию – на деревянное ложе крепились стальные плечи, а на них одевалась тетива из стального тросика. Недостаток был очевиден – сталь, даже самая упругая, со временем утомлялась и прогибалась, – но имея в арсенале кузнецов и заготовки, такие арбалеты можно было изготовлять и ремонтировать массово. Как Захир сказал – когда толпа идёт на толпу, нужна не меткость, а кучность, поэтому даже снайпер с винтовкой против сотни плохих арбалетчиков был один в чистом поле не воин. Лук – тоже не сверхоружие. Его ещё и не каждый делать может. Лучшие луки делали мастера в деревнях, но и их было легче найти, чем хорошую тетиву, которая изнашивается быстрее всего. Стальной тросик давал арбалетам ещё то преимущество, что он не размокал в дождливую погоду, когда лучник окажется со своей размякшей тетивой совершенно беспомощным. Недостатки тоже имел – такие тросики в походных условиях не изготовишь, это тонкая работа, которую и в нормальной кузнице не каждый мастер сделает, но имея пару огромных катушек с довоенных времён, можно было штамповать дешёвые арбалеты сотнями и тысячами.

– Лук и дальше бьёт, – поддержал Аскар. – Мы с горы по ним палили уже тогда, когда они только до середины достреливали. Но Захир прав – если мы побежим в гору с луками против арбалетов, у нас будет ещё меньше шансов. А на открытом месте, где не прикроешься деревьями, и вовсе почти никаких.

– Во, теперь я понял! – громко воскликнул Рустам так, словно разгадал главную тайну века. Даже стукнул кулаком по земле. – Ты поэтому погнала нас в гору, да? Ты знала, что они нас в ущелье уложат в два счёта, как свору собак! Их было-то и намного больше, им вообще не надо было на нас бежать, могли встать стенкой и обстреливать из-за щитов. Ты просто испоганила им всю тактику!

Рустам ошалело смотрел с разинутым ртом на свою новую звезду, которая лукаво вздёрнула бровями. Если они считали, что она заслужила роль вожака, победив умом, то сейчас её лицо выражало очевидное торжество. Любой воин понимал стратегическое преимущество положения, когда он выше своего противника, но только Рустам – обычно самый недогадливый – раскрыл более глубокий смысл того манёвра.

– Посмотрите, какая довольная! – рассмеялся Динат. – Как кошка, которая себе мышь поймала!

Кира с аппетитом полюбовалась «мышью», нанизанной на стилет, которую только что «поймала» на углях, и засунула её себе в рот, давясь от смеха под дружный хохот и рукоплескания друзей. Аскар, сидевший рядом, потрепал её по голове – как будто перед ним была не девушка, а мальчишка, который только так умеет воспринимать восхищение и похвалу.

– Смотри не зацепись за волосы, – сипло предупредил Захир, откашливаясь (подавился от смеха).

– А то что? – с интересом спросил Аскар.

«Попробуй и узнаешь», – дразнила Кира вызывающим взглядом.

Когда она отвернулась для того, чтобы передать Ное вторую «мышь», Аскар не удержался от искушения и поймал локон её волос. Дёргать на стал, а только натянул, чтобы посмотреть, как поведёт себя эта кошка, если поймать её за хвост.

Она отреагировала неожиданно. Только почувствовав неприятное напряжение в волосах, она выхватила нож, прикреплённый на голени, и черкнула обухом по руке отъявленного наглеца. Она даже головы не повернула, так быстро сделала это. Аскар отдёрнул руку, как ошпаренный, и с испугом посмотрел на свои пальцы, а потом на Киру, которая продолжала невозмутимо усмехаться.

– Ничего себе! – ахнул он. – Ты в курсе, что они бы не отросли, как волосы?

– А чего ради я должна резать себе волосы? Если бы ты сделал это стоя, я бы отрезала кое-что другое.

Услышав такие угрозы, Аскар отодвинулся подальше, решив, что с такими девчонками сидеть рядом опасно. А вдруг он бы правда нечаянно зацепился нарукавниками? Пора их снять, довольно уже руки натёрли.

Мужчины опять загоготали. Кто ещё сомневался в умении «хворостинки» постоять за себя, тому самое позднее сейчас стоило поменять своё мнение. Тем и удобно ношение ножа на голени, что его можно быстро выхватить в сидячем положении. За ним даже тянуться не надо, если нога согнута в колене, ибо он находится тогда как раз на уровне ладони. И стоя, если тянут за волосы вниз – а только так обычно и тянут женщину, чтобы поставить на колени, – так же легко его выхватить, когда невольно пригибаешься и делаешь шаг вперёд, чтобы удержать равновесие. А когда нож уже в руке, вовсе не обязательно махать им около своей головы, ибо примерно на том же уровне будет кое-что другое, которое тоже больше не отрастёт.

Динат выстрелил в Аскара из воображаемого арбалета, но, поймав на себе прищуренный взгляд Киры, тут же поспешил принять невинный вид и поднял руки над головой в знак капитуляции. Очевидцы допроса несчастного пленника точно поняли, какое место имелось в виду.

Что ж, в жизни любого мужчины должен наступить момент, когда он поймёт, что для девушки её волосы являются равнозначным достоинством – даже если они неопрятно выглядят. Захир это давным-давно понял.

– А если бы д-дёрнул и убежал? – спросил Влас.

Несмотря на то, что он говорил мало, шутить тоже любил, но его редкие реплики носили скорее вызывающий характер. Он не старался говорить что-то смешное, а ставил вопрос с двояким смыслом, и сейчас он именно с таким выражением лица выжидающе смотрел на девушку «в штанах», проверяя её на свой лад.

Как и подобает вожаку, в чьих способностях посмели усомниться, Кира незамедлительно встала и бегло посмотрела вокруг. Голый ствол высохшего деревца неподалёку, на который днём нацепляли бечёвку для просушки белья, показался ей подходящим фантомом убегающего проказника. Брошенный нож, прорезав темноту, вонзился в то место, где у человека на этом уровне сзади обычно мягче всего. Не смертельная рана, но очень болезненная и обидная.

Кира довольно потёрла ладонями, ответив Власу ухмылкой.

– Ой! – только и сказал он, скривив гримасу боли.

Динат встал, опёршись о плечо Аскара. На этой шутливой ноте с похвальными хлопками первое совещание сутемьских партизан следовало считать законченным.

– Да, засидел я это место, – сказал он, отряхивая себя сзади.

– Можем размять, – предложил Влас, жуя кусок мяса, и легонько дёрнул ногой, намекая, каким образом удобней всего разминать кому-то задницу.

– Не, – отказался Динат, хохотнув. – Сейчас прилягу и само пройдёт.

Аскар тоже поднялся, решив присоединиться к нему.

– Пошли, провожу тебя до дому, а то темно уже, заблудишься ещё. Или домом ошибёшься.

– Ха! Какая милота! – засмеялись мужчины.

– Не, настоящие друзья не бросают друг друга. Всё-таки его дома жена ждёт. Хм… с разминкой.

– Удачи вам, герои! – полетело им вслед доброе напутствие вместе со смешками.

Кира переглянулась с Ноей и тоже решила пойти на отдых. Она не чувствовала себя уставшей, а вот Ноа уже прятала зевки за ладонью, не желая портить подруге такой хороший вечер. Всему должен быть свой предел, и приятному веселью с друзьями за костром тоже. Аскар умел не хуже Дината шутить, но в адрес Киры он делал это с исключительной тонкостью. Как, например, предложение провести до дому, сделанное не девушкам, а другу. Мол, им-то чего бояться? Это их бояться нужно. Пожалуй, каждый из друзей успел за дни похода проверить, где у неё проходит грань терпимости к ироничным замечаниям, и пользовался этим в своё удовольствие. Остальные мужчины из гарнизона этого ещё не успели сделать.

– Ты не обращай внимания, если я горячусь, – сказал Ленар на прощание. – Я как собака, которая лает, да не кусается. Ларс был не таким дураком, каким прикидывался, он хорошо разбирался, кому в чём можно доверять. А в дерьмо мы все иногда наступаем. Такая она, жизнь.

Кира в знак согласия пожала плечами и, подхватив Ноу под руку, направилась прочь.

– А если бы ты промахнулась? – спросила та, когда Кира мимоходом выдернула из сухого ствола свой нож.

– И что? Тут никого не было.

– Откуда ты знаешь? Темно ведь.

– Я видела. А ты разве нет?

Ноа помотала головой.

– Я ничего не вижу в темноте.

– Как, совсем-совсем ничего? Стены впереди видишь?

Ноа смотрела широко распахнутыми глазами, но ничего кроме черноты высмотреть в указанном направлении не могла.

– Но столб-то ты видела?

– Плохо.

– Получается, ты тогда вахту ночью вообще нести не можешь?

– Получается так. – Ноа слегка расстроенно вздохнула. – Если нет собак рядом, то с меня пользы, как от курицы.

Как Кира не понимала проблемы людей, склонных к близорукости, так Ноа решительно не понимала, как её дальнозоркая подруга может с такой уверенностью шагать в темноте и различать всё даже в свете звёзд. Но это не мешало им обоим принять данные обстоятельства и сделать свои выводы. Кира обняла подругу покрепче за талию, чтобы та не боялась споткнуться и упасть, а Ноа подумала, что такое же облегчение, наверное, должен испытывать человек, затравленный в постоянной борьбе за выживание среди диких зверей и враждебных людей, когда засыпает плечом к плечу с тем, кому полностью доверяет. А ещё Ноа подумала, что влюбилась сегодня в Киру-шутницу, которая смеялась не во весь голос, как это делали мужчины, а сдержанно, с прикрытым ртом; смеялась даже больше не смехом, а будто светилась снопом весёлых искр: вздёргиванием бровей, лёгкой улыбкой в уголках губ, которая ничем не походила на ухмылку, сдавленным хохотом через прикушенный большой палец и беззастенчивым добрым взглядом, направленным прямо в глаза. Влюбилась с первого взгляда и бесповоротно. И ещё она подумала, что готова отдать за неё жизнь, если перед ней встанет такой выбор.

– Радуешься?

– Чему? – спросила Кира.

– Что тебя выбрали.

– Не знаю. Вроде ничего не изменилось.

– Нет, знаешь, – упрямо заявила Ноа. – Ты сильно изменилась.

– Я изменилась? – неподдельно удивилась Кира. – Это как же?

– Ты никогда раньше не смеялась и не шутила.

Ноа так просто раскрыла её внутреннее состояние, что Кира не нашла, что сказать и рассмеялась. Опять. Да, раньше она действительно почти не смеялась. Если Ноа это смогла заметить, то наверняка и друзья это заметили.

Кира вспомнила, какой заморённой пришла в крепость и какой стала теперь. Она менялась на протяжении всех предшествующих дней. Как растение, грубо выдранное с корнями, брошенное на произвол судьбы и притоптанное, она врастала корнями в сутемьскую компанию, которая лелеяла её, выпрямлялась и росла. Иначе она теперь и не представляла себя. Сегодня она расцвела впервые, показав себя такой, какой могла быть только дома.

Поймав себя на этой мысли, Кира с удивлением заметила и то, как быстро её приняли в новой роли. И с ещё большим удивлением – как она сама приняла эту непривычную для неё роль в совершенно незнакомой и разношерстной компании. Она не помнила, чтобы отец каким-то образом воспитывал в ней лидера. Равноправного товарища – да. Ни в какой из моментов он не дал ей почувствовать себя глупышкой. Пожалуй, именно это придавало ей всегда столько уверенности, будучи даже неопытной.

Задержавшись в дверях, Кира посмотрела на полумесяц в небе. Она обязательно отыщет отца с Ветой и поблагодарит его за безусловную любовь, которую он дарим им обоим всю жизнь и благодаря которой она смогла стать такой сильной, чтобы выжить даже в нечеловеческих условиях.

Обязательно отыщет. Держитесь, родные, любимые!

Ленар у костра смотрел прищуренными глазами вслед двум девушкам, пока те полностью не скрылись в темноте из виду.

– Не пойму я её, – произнёс он задумчиво. – Какой леший в неё вселился?

Рядом с ним остались только двое: Влас и Захир.

– А что т-тебя не устраивает? – спросил первый, потирая остывшим угольком татуировку рыбки на руке, чтобы подчеркнуть её пеплом. – Ну, б-бывает дурной, д-даже очень иногда (Влас ухмыльнулся), но нам она т-такой и нравится, если честно.

– Да не, всё устраивает. Хороший вожак должен быть в меру сумасшедшим. Просто чисто по-человечески я её не понимаю до конца. Она девка. Зачем ей лезть с головой в это грязное дело?

– А ты спроси её.

Влас поднялся и помог встать Захиру, которому рана на ноге всё ещё не давала покоя.

– Наверное затем, зачем и тебе это нужно, – сказал старик, который за время похода осунулся настолько, что действительно походил на сухарь. – Ты обожди, она ещё не такое выкинет.

– Думаешь?

Захир усмехнулся с чувством превосходства. Зная характер её родителей, он считал себя по праву единственным, кто мог позволить себе подобное изречение.

– Такие бабы не для того, чтобы их было приятно валять на тюфяке, и чтобы дома было что вкусно пожрать. Они для того, чтобы не подохнуть от скуки.

Часть 2. Бахрам

Новость о том, что сутемьские бойцы набирают войско, мгновенно разлетелась по городу. Уже на следующее утро в лагерь пришли первые мужчины, чтобы убедиться в серьёзности публично прозвучавших намерений. Они неторопливо шли через лагерь, внимательно смотря вокруг и отмечая про себя разные детали, по которым можно было сделать свои выводы. Например, что никто из сутемьчан не сидел и не слонялся без дела. Женщины, собравшись группами, латали прохудившуюся одежду, обувь и заготавливали еду. Мужчины мастерили и точили оружие, перетаскивали разные вещи. Даже раненые, которые шли на поправку, и дети помогали в меру своих сил, заготавливая стрелы. Лагерь с утренних до вечерних сумерек гудел и кишел, как муравейник.

Посмотрев на эти приготовления, потенциальные добровольцы подходили к штаб-квартире, где весь день дежурил новоявленный полководец, чтобы принимать любопытных посетителей. Кратко отвечая на вопросы, Кира одновременно занимала свои руки каким-то полезным делом вроде закрепления наконечников на стрелах. Одного взгляда хватало, чтобы понять, что этот человек не умеет сидеть не то, чтобы вальяжно – что можно было бы ожидать от женщины с таким статусом, – а вообще сложа руки. У этих рук была привитая с детства хозяйская сноровка, которым были нипочём натертые мозоли и обломанные ногти.

Кира ни с кем не начинала разговор первой. Гость, изучающе посмотрев на неё и выдержав ответный испытующий взгляд, спрашивал формальное «что и как». Что идти в поход следовало с собственной экипировкой, было и так каждому миракандцу понятно, ибо даже если сутемьчане и могли предложить оружие, никакой уважающий себя столичный воин не принял бы его. Но важно было увидеть, с кем придётся идти в бой плечом к плечу.

Как полагается предводителю, у которого все руки заняты, Кира редко пребывала в одиночестве и рядом всегда находился кто-то из приближённых, который мог запросто ответить за неё или сменить на посту при необходимости. Эти доверенные лица то и дело встревали в разговор, считая естественным такое компанейское поведение. Но всё это делалось с уважительным отношением к посетителям, без ухмылок и прочих недружелюбных замечаний.

Многие посетители даже не начинали разговора. Постояв в стороне и понаблюдав за всеми (в особенности за одной), их взгляд невольно скользил по женственной фигуре, которой очень не помешало бы немного прибавить в весе. «А что ты ожидал после года плена, скитаний по лесам, боёв и походов по горам? – беззастенчиво отвечал её взгляд. – Ты сможешь столько же вынести? Или ты приходил только для того, чтобы посмотреть, насколько я привлекательна?»

Здесь и без слов было всё видно – люди не просто готовились идти в опасный поход, они всей душой горели своей идеей. А вдохновить их на это, объединить и толково организовать умудрилась вот эта хрупкая девушка, которая по слухам могла сбить воробья в ста шагах и загнать любого короля в безвыходное положение.

Мало кто из пришедших мужчин сразу заявлял о своём намерении вставать под её знамена. Подавляющее большинство разворачивались и уходили, не желая попусту отвлекать людей от важных дел. Но на второй день уже начали приходить первые добровольцы, от которых через другие уста до Киры дошли их обтекаемые слова, что в городе таких людей, которые сочувствовали смелой воительнице, не меньше, чем твердокаменному коменданту. Особенно после того, как узнавали, что она приходилась близкой родственницей определённых людей, уважаемых всеми в городе, и её по праву можно считать своей. Возможно, некоторые слишком пытливые взгляды мужчин изучали не заманчивые контуры её грудей под рубахой, а искали тот атрибут, который дозволено было носить на себе только лицам из правящих кругов. Если они были слишком молоды для того, чтобы помнить последнюю гордую амазонку города, оставившую своей дочери это украшение в наследство, то пожилые, будь это родители, дяди-тёти или знакомые, могли им её достоверно описать. Давно уже улеглись волны и поднятая муть от брошенных в воду камней, и время показало, что лежало на дне прошедших лет. И многие симпатизировали дочери несправедливо оскорблённой девы, внутренне желая искупить общую вину перед ней.

В городе почти на каждом шагу велись горячие дебаты на поднятую тему. Здесь личные отношения Назара даже не принимались как веский аргумент. Все давно знали как его характер, так и заслуги, но теперь ситуация требовала кардинально другого подхода, чем одно его мнение. Не настолько глупым он к тому же был, чтобы относиться к своим подчинённым, как к наивным юнцам, которые готовы сломя голову броситься в авантюру и оставить город без достойной защиты.

На этом месте следовало заметить, что разговоры об этом вела не только мужская половина населения. И среди женщин находились такие натуры, которым в душе перечила роль наседки и домохозяйки. Удивительная незнакомка из глухих лесов подала им яркий пример тому, что они вправе теперь выбирать себе и ту дорогу, которая была им недоступна при столичном коменданте.

Уже в первый день к Кире подошла одна из уже немолодых сутемьских женщин.

– Я тоже пойду с вами! – заявила она. – Они убили моего мужа, а детей у меня нет. Без него всё-равно что без одной ноги. Лучше буду мстить, чем дальше тухнуть. Я могу из лука стрелять, девкой была, неплохо получалось. В горах я тогда струхнула, да и выдохлась совсем от лазанья.

– На кой нам стрелки, которые метятся в одних, а попадают своим в спины? – грубовато возразил Захир, услышав это. – Нехай лучше помогает стрелы делать, чем их на ветер пускать! Тут любые руки в помощь нужны, чтобы собраться. Не идти же такими ободранными, да без припасов!

– Дайте мне лук, а стрелы я сама себе настрогаю! – обиженно потребовала женщина.

В этом споре теперь требовалось твёрдое слово командира.

– Нам везде нужны руки, – резонно заметила Кира. – Дайте ей лук и три стрелы, пусть покажет, что умеет.

Сутемьские мужчины не отличались слишком услужливым отношением к женским особам. Небрежный кивок в сторону склада «иди и возьми сама» был уже верхом вежливости.

– В чью задницу из ваших мне стрелять? – в традиционной манере сутемьских баб ответила женщина, когда вернулась с луком и стрелами, заставив мужчин одобрительно ухмыльнуться. Разговаривать как воин она несомненно умела.

– Вон в тот ствол. – Кира указала на дерево перед стеной более чем в полусотне шагах в той стороне, где почти никто не ходил среди развалин.

– Отсюда? – немного оторопела женщина.

– Откуда решишься, – пожав плечами, ответила Кира. – Сама должна понимать, что умеешь, а что нет. Сейчас у тебя есть ещё выбор, в бою его не будет.

Нерешительно потоптавшись, женщина направилась в сторону прилегающего пустыря, что-то бубня себе под нос. Рассуждала, видимо, вслух сама с собой, на что она способна.

Первая стрела ударилась в стену в нескольких шагах от дерева. Немного стушевавшись, неопытный стрелок махнул рукой, шагнул ещё немного вперёд (эх, была не была!) и пустил ещё две стрелы в стену.

– Ты неправильно стоишь и дёргаешься во время выстрела, – сделала замечание Кира, когда удручённая неудачей женщина вернулась к ней. – У тебя есть выдержка и сила в руках, но ты её спускаешь из-за того, что обращаешься с луком, как с коромыслом.

Мужчины опять одобрительно хохотнули. Не зная, что ответить на меткое и справедливое замечание, женщина раскраснелась и потупила глаза.

– У тебя есть два дня. Пусть Ноа даст тебе пару уроков. Если ты потом попадёшь в цель два раза из трёх, пойдёшь с нами.

Кира отвернулась и пошла искать себе следующее занятие, оставив женщину переваривать вынесенное решение. Не хватало ещё, чтобы та бросилась её обнимать и со слезами обещать, что будет дни напролёт тренироваться.

И ведь она, шмыгнув носом, сразу и направилась к дереву подбирать стрелы, чтобы снова пустить их в ход. Ноа, которая были свидетельницей всего этого, пошла за ней, чтобы показать на своём примере, что имела в виду Кира. К вечеру вместо дерева мишенями служили уже толстенные поленья перед соломенными тюками.

– Нечего стрелы об камень портить, – решили мужчины и добыли соломы у ближайших крестьян.

Так с первыми любознательными посетителями в город улетела новость, что сутемьчане рекрутируют не только мужчин, но и женщин в стрелки. Неудивительно, что первым добровольцем оказалась миракандка, пришедшая с первыми лучами солнца в лагерь. Представ перед компанией ранних пташек, которая завтракала за костром, она бегло пробежалась взглядом по незнакомым лицам и остановилась на девушке, которая внешне полностью подходила под распространённые описания.

– Я слышала, что вы берёте и женщин. Это так? – прямо спросила она.

Кира встала, дожёвывая кусок во рту и, не найдя, что ответить на вопрос, с немым изумлением развела руками. «Вы не против, если я буду у вас не одна на правах мужиков? – вопрошало её лицо окружающих мужчин. – Хотя нет, нас ведь уже двое…»

Из всех присутствующих Ноа выглядела самой сонной. Ей всегда нужно было больше времени по утрам, чтобы взбодриться. Скауты снисходительно относились к этому, зная по опыту, что это дело привычки, и за завтраком охотно угощали её приторным на вкус травяным чаем, от которого девушку всегда передёргивало.

Женщины без слов поняли друг друга.

– Меня зовут Дамира, – легонько улыбнувшись, представилась миракандка. Как и полагается воинам, обниматься в знак заключённой дружбы она не намеревалась. К счастью для мужчин, которые не стерпели бы такого «бабского сюсюканья», и для самой Киры.

Ноа вместе с присутствующими оценивающе рассматривали раскрасневшуюся от утренней свежести деву, которая пришла с полным снаряжением. Крепкая походная одежда была перепоясана в талии широким поясом, на котором красовалась пара ножей внушительных размеров, на одном боку висела охотничья сума с колчаном, набитым стрелами, на другом свёрнутый кожаный плащ, из-за плеч выглядывала рукоятка меча и древко лука. Глаза мужчин машинально скользили по высокой, мускулистой фигуре. Вот баба так баба! Такую им надо бы в предводители – она как гаркнет, так любой стразу стрункой встанет. И в морду если кулаком даст, мало точно не покажется.

Люди у костра услужливо потеснились, чтобы освободить место, и Дамира, не найдя достойного повода, чтобы отказаться от выказанного гостеприимства, уселась. Кира представила ей своих друзей, ограничившись именами – без кличек и кратких характеристик, которые давал в прошлом Аскар.

– Вы случайно не родственники? – спросил Динат, показывая на своего лучшего друга и Дамиру.

Аскар и Дамира посмотрели друг на друга с некоторой неловкостью и пожали плечами. На первый взгляд они были похожими, но только фигурами. Во всём остальном они отличались: и волосы были разного цвета и длины – миракандка коротко обрезала их до шеи, и в лицах было мало схожего. Но кто знает, вдруг у них есть всё-же общие предки? По поведению Дамиры было видно, что она чувствует себя в чужой компании скованно и не горит желанием выяснять сейчас родословную. Кроме того в голосе Дината слышалась ирония, и Дамира поняла, что это была сейчас скорее проверка на наличие самообладания, чем приглашение на душевный разговор.

– Тебе надо волосы подлиннее отрастить, чтобы косички заплести, – продолжил свою проверку Динат, обратившись к Аскару. – А то я вас путать буду.

Дамира вздёрнула бровями и посмотрела в лицо шутника. Это был сейчас довольно странный комплимент её фигуре, и человек, позволявший себе подобные замечания, рисковал подбитым глазом.

– Не обращай внимания, – гулко хохотнула Кира, пережёвывая очередной кусок. – Они и меня болотной кикиморой называют.

Рустам поперхнулся чаем.

– Это кто так говорил? – с негодованием спросил он, посмотрев на главных подозреваемых.

В стороне он заметил Малику, которая шла к костру, робко высматривая своего отца. Рустам махнул ей, подзывая, и показал на Дината, который сидел к ней спиной. Видимо, девочка только что проснулась и сразу поспешила к своему любимому папуле. Тот воспользовался этой ситуацией, чтобы уйти от правосудия за нелестные замечания о женщинах. Заключив зевающую дочку в объятия, он пристроил её у себя между коленок. Хитрец. Трудно осуждать человека в шовинизме, когда он так ласково обращается с дочерью. Рустам направил свой требовательный взгляд грозного судьи на другого.

– Ларс так говорил, – ответил Аскар, с не меньшей хитростью свалив вину на того, с кого и спросу уже никакого не могло быть.

Рустам немного поразмыслил, посмотрел на лица друзей и, не заметив ни на одном выражения обиды, успокоился. Если Ларс это сказал, то неспроста. Ну а раз пострадавшая себя такой не чувствует и даже заговорщически улыбается девочке, то какая-то доля истины тут есть. Похоже, присутствующие за костром устроили состязание, кто из них самый хитрый.

– А кто такая кикимора? – с детским любопытством спросила Малика отца. Видимо, слышала последние слова, когда подходила к костру. Она говорила как-то забавно. Дети часто тараторят, торопясь выплеснуть свои мысли до того, как их перебьют. Малика, напротив, говорила размеренно. Она умела добиваться внимания как раз за счёт вдумчивости, ибо глупых вопросов не ставила. А забавным её речь делал выговор буквы «р», которую она недавно научилась выговаривать, и слова с рычащей буквой она ради наслаждения говорила чуть ли не по слогам. Ки-ки-мо-рра.

– Это такая вредная-превредная грязнуля, – пояснил он. – Есть будешь?

Девчушка неуверенно помотала головой, но Динат прекрасно видел, как она смотрит на подогретый завтрак и глотает от идущих запахов слюнки. Понятное дело: ребёнок, стесняется большой компании. Но от всученного в руки лакомства не отказывается.

– Ты им раз-ре-шаешь так обзываться? – удивлённо спросила девочка Киру, изучив «вреднюку» и сильно усомнившись в правдивости данной клички. Ей неведомо было, насколько грязным этот человек бывал в прошлом.

– Нет, но они же всё-равно не слушаются. Я в них угольками горячими за это бросаюсь. Так, чтобы за шиворот попало.

Кира подхватила с краю костра маленький уголёк и начала его с вызывающим видом перебрасывать на ладонях, чтобы не обжечься. Девочка оглядела мужчин, поджавших головы и ставших разом послушными и приветливыми, и звонко рассмеялась.

Теперь Дамире стало всё ясным. Она оказалась в обычной компании, в которой мальчишки были уверены в том, что они умней и сильней, а девчонки знали, что это не так.

– А мама ему по голове бьёт, – поделилась она в свою очередь своими полезными женскими советами. – Вот так!

Девочка продемонстрировала на своём отце, как женщинам нужно правильно давать подзатыльники мужчинам, чтобы те не пререкались. Люди за костром от души рассмеялись.

– Бери её с собой! – посоветовал Захир. – А то совсем от рук отобьёшься.

Динат встал, схватил дочь и поднял её как пушинку над головой. Девочка закричала и замахала руками-ногами.

– А папа тогда поднимает её и не отпускает, пока она не помирится!

– Отпусти-и-и!

– А как же подзатыльник? Что, не можешь дотянуться?

– Да-а-а!!! Ты меня тогда ур-ронишь!

– Ишь, какая умная!

Динат отпустил визжащую дочь и та мигом отбежала, укрывшись от ослушника в объятиях Нои. К ней все дети относились с доверием, она всегда могла защитить обиженного и усмирить обидчика.

– Вы правда скоро уйдёте? – спросила Малика Ноу, быстро успокоившись. Папка не злой, он просто иногда вредничает, она это знала.

Ноа утвердительно кивнула.

– И папку тоже заберёте?

– Конечно.

– Эх, жаль, – выдохнула девочка с тоской. – Без него так скучно! А на как долго?

– На очень долго.

– А кто у вас будет главным?

– Ишь, какая пытливая! – подметил Захир. – Хорошим скаутом вырастет.

Судя по тому, что на этом месте не последовало вопроса, кто такие скауты и чем они занимаются, девочка это уже знала. Неудивительно, ведь её папа был одним из лучших. Наверняка он рассказывал ей на ночь не сказки, а то, что с ним случалось в многочисленных походах. А рассказывать он умел увлекательно, это друзья знали отнюдь не после вчерашних речей на общем собрании.

– Попробуй угадай! – предложил Аскар.

– Вы вррать не будете?

Этому девочка тоже была уже научена: прежде чем согласиться на игру с дерзкими мальчишками, необходимо завериться в том, что она будет вестись по честным правилам.

– Не будут, – уверенно сказала Кира, выгребая палочкой с краю костра горстку угольков.

Кира никогда не врёт, это знали все дети. Как может врать человек, который так мало разговаривает?

Малика ткнула пальцем на отца. Логично. Любой ребёнок считает своих родителей лучшими. Динат расстроенно повертел головой. Подсказывать глазами не стал, опасаясь получить уголёк в волосы. Или между ног.

Девочка начала по очереди тыкать в других: Рустама (самый большой и сильный), Аскара (самый умный и терпеливый), Захир (самый старый и злой), уже замахнулась показать на Ареста, но остановилась (слишком спокойный). Влас вызывающе ткнул в себя, но девочка ему сразу не поверила (самого наглого и наказывать бесполезно). Под конец даже неуверенно ткнула в Дамиру (большая и незнакомая тётя, может она поэтому пришла?).

– А кто тогда?! – разгорячено воскликнула Малика, и посмотрела в лицо улыбающейся Нои, которая с трудом удерживалась, чтобы не рассмеяться. – Ну не ты же в самом деле?! Его тут нет?

– Есть, – сказала Ноа и покосилась глазами на подругу рядом. Ей уж точно было нечего бояться.

Девочка испытующе посмотрела на Киру, укладывая такое необыкновенное положение дел в голове.

– А, ну это как у нас дома! – озарило её.

Не понимая, что другие находят в этом смешного, она продолжала обдумывать что-то своё. Выбравшись из объятий Нои, она вдруг подошла к Кире и посмотрела ей в лицо с серьёзным видом.

– А ты будешь следить за папкой, чтобы с ним ничего не случилось? А то он у нас такой непоседа!

Малика с чувством махнула рукой, повторяя жест своей матери, которой постоянно приходилось переживать за своего мужа, когда он в очередной раз уходил на опасные вылазки.

Мужчинам довольно весело было слышать такие просьбы ребёнка чужой женщине. Кира не смеялась. В глазах девочки она видела неподдельную заботу и переживания за родного отца. Она прекрасно понимала, что чувствует Малика, ибо сама всё детство чувствовала то же самое, когда её отец уходил на охоту, и должна была ещё успокаивать младшую сестру.

– Буду, – ответила Кира, еле сдержав слёзы умиления.

– Обещаешь?

– Обещаю!

Малика от радости и облегчения бросилась Кире на шею.

– Это так здоррово!

– Только тогда ты тоже должна дать мне одно обещание.

Кира сняла с шеи своё ожерелье, которое носила скрытно под рубахой, и положила в подставленные ладошки.

– Береги это. Никому не показывай и не давай в руки. Я не могу взять его с собой, потому что карманы забиты разным, а на шее мешать будет. Это украшение от моей мамы, мне оно дорого, но я боюсь потерять его по дороге.

Девочка бережно ощупывала доверенную вещь.

– Никому-никому не давать? – серьёзно переспросила девочка.

– Никому!

– А почему нельзя показывать?

– Потому что тогда у тебя захотят это отобрать, и когда я вернусь, страшно разозлюсь на этих людей.

Поразмыслив, где можно было бы припрятать такое сокровище (сама Кира дала! Жаль, конечно, что нельзя показывать мальчишкам, чтобы утереть им нос), Малика решила последовать примеру владелицы и надела ожерелье себе на шею, старательно упрятав под одежду (пусть только попробуют отобрать, она так надаёт!)

– Так не видно? – спросила она, повернувшись разок перед Кирой, чтобы та посмотрела, не сильно ли видно ожерелье сзади на шее.

Кира машинально поправила волосы девочки, а заодно и одежду, стряхнув с неё пыль. Закостенелая материнская привычка. В её случае – старшей сестры в роли матери. Краем глаз она перехватила изучающий взгляд Дамиры, которой, вероятно, многие детали из прошлого Киры были неизвестны, в том числе что касалось маленьких девочек, к которым она питала особую слабость. Её причину сутемьчане узнали вчера во время ссоры с градоначальниками, а такие сведения не передавались кому ни попадя, чтобы сеять слухи.

– Не видно, – успокоила Кира Малику.

– Скажу маме, чтобы не стригла слишком коротко, – рассудительно решила Малика. – И платочком обвяжу, как у тебя. А то болтаться будет, когда бегаешь.

Кира сняла свой платок с шеи. Для девочки он был великоват, и чтобы укоротить его, Кира обмотала его вокруг ожерелья, закрыв его таким образом. Завязала двумя простыми узелками под горлом, поправила хвостики спереди и треугольничек на детской спинке. Красавица, хоть сегодня на выданье замуж.

– А как же ты? – спросила Малика.

– Мне он мешает. Я его ношу, только чтобы повязка на ране не пылилась. Её всё-равно скоро снять можно будет, так что мне не жалко. Носи на здоровье.

Девочка с радостным волнением покрутилась, смотря себе за спину. Пробежала взад-вперёд и вернулась крайне довольная. Какой-то вопрос её, очевидно, ещё мучил, и она, похвалившись перед Ноей (правда, красиво?), опять подошла к Кире.

– А маме можно показать?

– Маме можно. Она же всё-равно заметит. Все его тут уже видели. Из наших тебе никто ничего не скажет, но насчёт здешних людей я не уверена. Тут это очень ценная вещь и носить её можно только двум самым главным.

– Твоя мама, получается, тут тоже была главная? Смешно выходит – она тут главная была, а ты теперь у нас!

Кира пожала плечами:

– Я не знаю, была ли она тут главная. Она мне не рассказывала про это. Мне кажется, что нет.

Малика между разговором потрогала Киру за шею – осторожно, чтобы не сделать на месте раны больно, – и с детским трепетом погладила кончиками пальцев волосы, ниспадающие по плечам. Обычно Кира подвязывала их ленточками в пряди, чтобы они не развевались, но после прибытия в столицу просто обхватила их одним пучком чуть ниже темени и спустила по плечам. Немного непривычно было видеть её с такой причёской, которая, к слову сказать, не делала бесспорную красавицу менее красивой. По-другому красивой – вот так будет правильно.

Наполнив своё сердечко до краёв неописуемым восторгом, девочка сорвалась прочь:

– Пойду, расскажу ей про папку, чтобы не переживала. Вот она обрадуется!

Через несколько шагов Малика неожиданно развернулась и обогнула костёр, вспомнив, видимо, про своего отца, который в это время уже вовсю паясничал с друзьями и Дамирой, рассматривая её оружие. По негласному утверждению сутемьских мужчин, ничто не делало девушку такой привлекательной, как хорошее оружие, и проще всего было с ними сдружиться, дав им его взвесить в руках и пару раз махнуть в стороне.

Бесцеремонно обняв сидящего Дината за шею и совершенно не обращая внимание на его скучную болтовню, она громко прошептала ему на ухо (одно ухо отца для неё всегда было открытым):

– Приходи скорее назад! Ты хоть и непослушный, но мы всё-равно тебя любим!

– Так мы не сегодня ведь уходим, а послезавтра! Скорее всего… – ответил Динат.

– Ладно.

Обрадованная Малика помчалась вприпрыжку докладывать матери о том, что другая женщина клятвенно пообещала следить за её мужем в походе. Доверчивое дитя не могло даже представить себе, что на этот счёт обычно думают взрослые. Перед бараками ей навстречу высыпала гурьба мальчишек, в которой были и её братья, и она как заправский драчун запросто растолкала их, пробивая себе дорогу. Кого-то из последних даже пнула, очевидно, мстя за оброненное наглое слово. Пару взрослых глаз у костра провожали её взглядами.

Когда мужчины отвлеклись от девчачьих разговоров между Маликой и Кирой и нашли более интересную тему (тут ещё одна вооружённая до зубов дама, с ней надо срочно подружиться), Арест предложил Дамире поменяться местами. Та уже забыла про неудачную шутку Дината и по-свойски расположилась между скаутами. Как взрослая девочка она знала, что взрослым мальчишкам больше хочется подержать в руках то, что их интересует, чем просто рассматривать это. Безо всякого стеснения она пускала по рукам своё оружие. Стыдиться ей действительно было нечего – ножи и загнутый меч были прекрасно сбалансированы и заточены, стрелы обладали хорошим оперением, а древко лука таким тугим, насколько крепки были её мускулы. При таком телосложении она могла бы пользоваться и длинным луком. «Длинный мешает мне при беге», – аргументировала она свой выбор, отвечая на прямой вопрос.

Кира в пол-уха слушала разговоры окружающих, которые всё ещё крутились вокруг всякого оружия. Ей и беглого взгляда хватило, чтобы оценить экипировку Дамиры. В целом не так важно оружие, как руки, которые его держат. Ей сейчас хотелось больше отвлечься от этой темы, ибо она насмотрелась всего того, что можно натворить разными смертоносными железяками. В этом отношении Кира сходилась мнением с Арестом. Он тоже был не особо избирателен в выборе экипировки и носил с собой только крайне необходимое. Если он шёл куда-то, то в руке у него неизменно находилось длинное древко с железным остриём и вторым загнутым назад крюком, служащее одновременно и копьём, и посохом, который был хорошим подспорьем в походах. А когда врага нельзя было отпугнуть этим, то в руках оказывался длинный нож и тесак, которыми он владел для своего возраста безупречно. Он не стал бы махать мечом или булавой, вкладывая всю силу в удары и пытаясь так сломить противника. Простое уклонение или отвод удара тесаком, одновременный шаг вплотную и всаженный нож в бок или живот – нехитрое дело и очень эффективное. А стоял он на своих ногах, натренированных бесконечным лазаньем по горам, так крепко, что даже Рустаму нелегко было в шутку столкнуть его с места.

– Хорошая девчушка, – похвалил Арест убежавшую Малику, подсев к Кире. – Пробивная. Со старшими братьями оно так: или ты тоже с ними постоянно дерёшься, или плачешься и ябедничаешь маме. Моей сестре тоже приходилось тягаться с троими.

– У тебя есть сестра? – удивилась Кира.

– Была, – ответил Арест, тихо вздохнув. – Нас всех разбросало войной в разные стороны, так, что больше не найти. В молодые годы, когда всё немного поутихло, я ходил по разным краям, искал родных, да так никого и не нашёл. Многие люди так делали, пока не оседали где-нибудь, он, вон, такой-же бродяга.

Арест легонько махнул рукой на Захира с другой стороны костра. Что-то было в Аресте отцовское, которое Киру неуклонно притягивало. Наверное, его внутреннее спокойствие и рассудительность. К другим старикам, которых после битвы и немного осталось, она не испытывала подобного. Даже к Захиру, который от всего своего сердца пообещал любому набить за неё морду. Он годился больше на роль злобного дядьки, у которого племянница может попросить защиты от своры слишком наглых мальчишек.

– Почему ты идёшь с нами? – спросила Кира. – Тебе ведь и здесь бы полезное дело нашлось.

Она уже знала список сутемьских мужчин, которые выразили твёрдое намерение идти с ней, и Арест тоже в нём был. Пожалуй, только ему Кира могла задать этот вопрос, не боясь того, что он сочтёт его оскорбительным. И только он не ответил бы шутливым: «Чтобы вы не заблудились», – потому что понимал, что она больше ждёт не ответа, а отцовского совета, который порой нужен каждой девушке.

Арест пригласил её жестом отойти на разговор с глазу на глаз. Присев чуть в стороне, он задумчиво посмотрел вдаль, пробежавшись взглядом по вершинам гор, а потом ткнул пальцем в землю под собой.

– Эта земля пропитана кровью наших отцов и матерей. Её утаптывали ножки наших сестёр, братьев и детей. Это не просто земля, деревья и горы. Это – наш общий дом. И когда придёт моё время уходить, я хочу быть спокойным в том, что он достанется нашим детям.

Старик посмотрел в глаза Киры с такой проницательностью, что она на мгновение растерялась. Словами «нашим детям» он включил прямой намёк на «твои дети». Арест повёл пальцем, показывая на Киру и Ноу в общем кругу у костра. Ноа не заявляла о готовности следовать по пятам своего кумира, но в этом никто не сомневался. Ей не нужно было этого говорить, её приготовления были и без слов понятны: она также облачилась в походную одежду и подобрала в дополнение к луку нож. Отговаривать её никто не взялся – Ноа уже доказала, что умеет превосходно стрелять и ходить по горам, не жалуясь на мозоли.

– Мне следует вас спросить, зачем вы идёте. Не женское это дело – убивать и подставлять себя под стрелы. Ваша задача от природы это приумножать жизнь и украшать её, а не наоборот. С другой стороны – война не делает различий: солдат ты или женщина. На войне не важно, кто её начал и почему, в ней важно – кто и как закончит. Это как с пожаром – пока в подвале ещё тлеет груда брёвен, он не потушен. Стоит пучке соломы туда упасть, как крыша опять загорится. Мне не нравится, что вы лезете в грязь, но мне ещё меньше нравилось смотреть, как грязь лезла на вас. Пойми меня правильно… Видишь, я с Захиром не просто хлебнули этого выше головы, мы с ним служили в армии. Не вместе, а в разных частях, но это не меняет сути дела. Мы с ним знаем, что война это не просто орущая толпа на другую, это жёсткая организация и чёткий план, которому все должны подчиняться. Если командир отдал тебе приказ лежать сутки в грязи и не пропустить мимо себя ни одной твари, то ты будешь это делать, нравится тебе это или нет.

Арест потёр подбородок и отрешённо посмотрел на землю – словно пытался что-то вспомнить из прошлого, хотя ему больше хотелось многое забыть. Он поводил задумчиво пальцем по пыли, а потом опять поднял глаза на Киру.

– Я удивляюсь, откуда ты это всё знаешь. Аким не служил в армии, он тогда был слишком молод. Ему могли всучить автомат в руки и сказать: «Ты теперь будешь защищать свою мать и сестру», – так же, как мы нашим юнцам всучили арбалеты. Но руководить войском – это совсем другая история. У тебя есть способности, мы это поняли. Ты никогда не горячишься в бою и не теряешься, это очень важное качество. Я уверен – если тебе сейчас дать любое огнестрельное оружие с городского склада, то ты за час не просто с ним разберёшься, ты его разберёшь по частям и соберёшь. Что я на самом деле сказать хотел – ты наш командир. А мы для тебя – солдаты. Твоё главное оружие, которые ты разобрала и собрала по частям. Только потом друзья и прочее. Не забывай этого. С нами тебе ещё повезло, но с людьми, которые сейчас начнут приходить, тебе нельзя так открыто себя вести. Ты – командир. Не красивая и умная девка, а только это. Точка.

Кира не прерывала Ареста, понимая, что ему хотелось выговориться – именно с ней, а не с кем-то другим. У всех в душе есть хотя бы один камень, который хочется бросить в озеро, да только люди-озёра в жизни встречаются намного реже, чем водоёмы в пустынной местности. Возможно, Арест не смотрел на Киру, как на озеро, но уже точно – как на человека, которому он отдавал свой камень, чтобы тот донёс его до далёкого озера и за него бросил в воду. Такова участь командира – нести груз камней: своих и чужих. И меньше их со временем не будет становиться, только больше.

– Запомни самое главное, – продолжил Арест после краткой паузы, – бездействие это хуже всего, и лучше не очень хороший план, чем вообще никакой. Если с тобой такое случится, что ты не будешь знать, как дальше – придумай что-нибудь! Не обязательно умное. На войне нет лёгких путей, там никогда нельзя что-то знать заранее. Воля к действию решает всё. Я проходил через такое, что гибла вся рота, только потому что командир не отдал приказа, что делать. Ему не хватило твёрдости духа, чтобы выполнить задание, в конечном счёте он потерял почти всех своих бойцов и погиб сам из-за растерянности. Я верю, что у тебя есть план. Я верю, что ты об этом каждый день думаешь. Но только не делай той ошибки, что будешь считать, что должна нас всех в твои планы посвящать. Когда ты играешь в шахматы, ты не отчитываешься перед фигурами, куда и зачем ими двигаешь. Это твоё право, на которое никто не должен посягать. Ты это умеешь. Мы знаем. Динат не подхалимничал тебе, когда расхваливал при всех. У нас не так, как здесь – мы не устраиваем каждый год выборов, нам этого не надо. Если нам нравится девушка, мы женимся на ней, а не бегаем по другим, чтобы убедиться в том, что она самая лучшая. Ежели не срастётся, как говорится, садимся, говорим по душам и полюбовно расходимся, чтобы без драк и обид. Всякое бывает в жизни.

Арест вздохнул и неопределённо махнул рукой. Компания за костром дружно встала и позвала отсевшую пару принять участие в показательном состязании в стрельбе на пустыре. Повод этому дала Дамира, которая смело заявила, что попадёт в цель с того же места, откуда её соперник это сделает. Такой вызов нельзя было пропускать безнаказанно мимо ушей.

Прежде чем встать, Кира обняла Ареста.

– Спасибо, – зашептала она, расчувствовавшись до слёз. – Спасибо тебе! Мне этого не хватало так сильно… Я боялась тогда идти к вам, я не знала, как вы примете меня. Надо мной в плену много издевались, мне было очень больно. И страшно, потому что я боялась не встретить таких людей, как мой отец.

Арест отечески похлопал её по спине.

– Ты справишься. Мы верим в тебя. Твой отец был хорошим человеком, мы все его уважали. Его никто не изгонял, он принял собственное решение, и не в наших правилах удерживать человека, если он хочет уйти. И уж точно никто не будет бросать ему в спину грязью. Так что не городи себе впредь глупостей в голове.

– Я постараюсь.

– Это наше общее дело и общая боль, каждый из нас поможет тебе всем, что умеет. Пойдём, развеемся. Успеешь ещё наплакаться.

Друзья уже были заняты тем, что совместными усилиями обустраивали полигон на пустыре рядом, решив не только посоревноваться, но заодно и дать всем желающим возможность потренироваться и поделиться своим опытом. Дамира уверенно сдержала своё слово, вгоняя стрелы в цель или промахиваясь по ним, но с меньшей погрешностью. С одной стороны она обескуражила мужчин – многие из них считали себя хорошими стрелками (скромно сказано), – а с другой заслужила их уважение. Ноа доселе считалась лучшей сутемьской лучницей, и выходило так, что этот титул она не сможет закрепить за собой в их партизанском отряде, на что та нисколько не обижалась. Кира упражнялась без надлежащего энтузиазма в духе соперничества, как её товарищи. Она использовала тренировку в первую очередь для того, чтобы подобрать себе подходящий лук. Желания променять его на арбалет не возникло, и не потому что это было оружие врага, а потому что достоинства лука в её глазах однозначно перевешивали. Он привычней и родней. Подавляющее большинство скаутов осталось при этом же решении, хотя никого не убеждали в его правильности. Напротив – трофейных арбалетов было много и болты к ним было проще делать, чем стрелы, поэтому менее уверенным в себе стрелкам предлагали этот вариант и так же делились опытом. Вечерний театр послужил для многих учебным пособием.

Друзья, посмотрев на промахи Киры по крайней мишени, куда она отошла, махнули рукой, списав неудачи на отбитое левое плечо и не до конца сошедшие следы ожога на правой ладони, что ей, вероятно, доставляло ещё неудобства. Рады были, что она вообще немного поправилась обильной едой за проведённые дни в столице. Ещё бы отоспалась, но этого ей тут никто предложить не мог, так как никому из сутемьских людей не спалось хорошо от тягостных мыслей о прошлом и предстоящем, поэтому оставалось только сочувственно зевать.

Посчитав, что довольно доставила расстройств товарищам, Кира вернулась под навес перед бараками, который служил штаб-квартирой. Чурбаны, простенькие скамьи и длинная доска между стойками, которую следовало скорее называть прилавком, чем столом, по комфорту не шли в сравнение с кабинетом градоправителей. Но так как никто из сутемьчан в оных не был (и не горел желанием побывать), а в Сутеми это было стандартной обстановкой домов, то поводов извиняться перед гостями никто не видел. Выложив на прилавок все свои вещи, Кира провела полную ревизию. Сегодня для этого было самое время. Под любопытным наблюдением детских глаз, чьи обладатели охотно слонялись рядом, боясь рассердить вожака глупыми расспросами, Кира почистила винтовку (ух ты, вот как это делается!), пересчитала оставшиеся патроны, связав их в узелок, и вытряхнула болты из патронташа.

– Отнеси их на склад, – попросила она Малику, которая осмелела настолько (обнаглела – по мнению братцев-сорванцов), что уже не боялась первая подходить к Кире, даже не имея повода. – А заодно принеси вместо них стрелы, штук двадцать, и колчан.

– Нам нельзя туда заходить, – неуверенно сказала девочка.

Кира усмехнулась краем губ. Малика не спросила, где склад. Можно было поспорить, что все мальчишки это уже знали и успели не раз подглядеть через щели на несметные богатства пиратов. С задней стороны, ибо дверь сторожил толковый пёс, которому не пришлось долго объяснять задание. Тот решал задачу тем, что ложился рядом с дверью под тень от стены и клацал зубами, когда дети или женщины намеревались подойти к ней. Помещение, которое мужчины выбрали в качестве склада, находилась рядом со штаб-квартирой, но было обращено дверью не к площади, а от неё – что пса, который не любил суматохи, вполне устраивало. Одиноко он себя тоже не чувствовал, потому что имел прямой контакт с теми, кто был под навесом. Иногда он ложился там и следил за дверью. Судя по осторожности, с которой Малика за прошедшие дни подходила к серому другу её отца, тот её принимал не намного радушней других детей. Кусать ни разу не куснул, но когда ему надоедало терпеть робкое поглаживание по макушке и бочушке, он вставал и с недовольным видом отходил. Мальчишек он хватал за штанины, взрослых тоже – если находились ещё такие глупые особи, не понимающие простых вещей, – но девочек крайне редко. Таких злобных в Сутеми не водилось, которые намеренно его злили, мстя за свои слёзные обиды. Если какие-то и были, то после драки в горах и строгих родительских выговоров – брысь от пса, и не смей лезть, он нам верой и правдой служит! – их отношение резко изменилось если не в положительную сторону, то на манер взаимного игнорирования.

– Всё правильно, – подтвердила Кира, искоса глянув на серого сторожа. – Детям нельзя туда заходить, там много чего может им на голову свалиться и запросто её отрубить. Пусть Ленар с тобой сходит, сейчас я его попрошу, когда он подойдёт.

Тот как раз вышел на улицу и умывался. Мало кто вставал вместе со скаутами на заре, большинство людей просыпались по старой привычке час-два спустя. Теперь многие спали и подольше – вероятно, им не хватало криков петухов под окнами и мычания коров (Нууу!!! Я голодна и не доена!), и сейчас как раз пришло время, когда люди начинали один за другим выходить из дверей и потягиваться на солнышке (привет, доброе ты наше!). Динат был единственным, кто практиковал метод взбадривания, который состоял в том, чтобы напроситься на оплеуху. Все остальные использовали традиционный способ: поплескать на лицо воды и растереться. Опционально ещё на кого-то побрызгать мокрыми пальцами.

– А вы тут уже вовсю развлекаетесь! – сказал Ленар вместо принятого «Доброе утро!», когда освежился у бадьи перед дверью и подошёл к штаб-квартире.

– Развлекаемся, – коротко ответила Кира.

Ленар понаблюдал ещё немного за состязаниями на полигоне, а затем посмотрел, чем была занята Кира (холением ножей). Сделав по её виду вывод, что она никаким образом не осуждает его за то, что встал в столь поздний час утра (по меркам скаутов), он неопределённо сказал:

– Тоже дело…

Не отрываясь от своего дела (любила она свои ножи точить, да!), Кира задала ему вопрос, на который ей срочно нужен был ответ сведущего в деле:

– Слушай, мне нужно кое-что сделать в кузнице. Чем мне платить? У меня ничего нет.

– Так возьми чеканки, – ответил Ленар без всяких раздумий. – Мы весь запас по мешочкам распределили, чтобы было не слишком тяжело таскать, и с табором отправили. Мужики говорили, что они их с ослами довезли, так что я думаю, они там же на складе, где оружие.

– Что, вот так просто пойти и взять?

– Ну да.

– Я не знаю, сколько мне нужно.

– Ну так прикинь в уме примерно и чуток накинь на всякий случай.

Кира легонько пришлёпнула нож плашмя на прилавок, отняла руку и прикусила большой палец. У Малики и Ленара уже готово было сорваться участливое: «Порезалась?», но Кира вместо того, что с досадой посмотреть на порез, прочистила горло, пытаясь проглотить рвущийся наружу хохот. Лучшей формулы что-то вычислить она ещё никогда в жизни не слышала (и не видела в книгах).

– Ленар! – Кира глубоко вздохнула (пронесло) и продолжила тоном, с которым обычно говорят с особо непонятливыми и забывчивыми: не повышая голоса, а размеренно, делая между предложениями паузы и выделяя каждое слово для пущей важности. – Я выросла в лесу! (…) Я понятия не имею, что сколько стоит. (…) Я никогда ни с кем не торговалась, это всегда делал отец. (…) Если я бывала в Сходке, то заходила туда тайком к своей тёте в гости после охоты. (…) Понимаешь? Как ты думаешь, какими глазами на меня будут смотреть на рынке, если я буду разыгрывать перед ними вот такую дурочку?

– Ах, вот оно что!.. – Ленар расплылся в усмешке и тоже проглотил свой хохот, поняв комичность ситуации. – Забыл, виноват. Что тебе вообще нужно? Может у нас самих это есть?

Кира помотала головой. Взяв древко лука с прилавка, она потыкала на края.

– Мне нужны железные наконечники сюда. У вас ни у кого таких нет. Их несложно сделать, хотя бы из тех же стилетов. Раскалить и выгнуть так, чтобы можно было крепить на концах. Думаю, любой кузнец с этим справится. Кстати, у нас есть ещё стилеты?

Ленар подумал над несложной задачей с простецкой физиономией, которая говорила: «И это – вся проблема?..»

– Стилетов, я думаю, что нет. Ими только скауты пользуются. Их наш кузнец в Сутеми им делал, а теперь ни его, ни кузницы больше нет. Так что не ломай себе голову и прикупи сразу штук десять, чтобы про запас. У них бросовая цена, если не на рынке брать, а сразу у кузнецов, ещё дешевле. На заказ за полдня сделают. Тебя проводить? Я знаю, где тут что в плане самого важного.

– Я с ней схожу.

Кира кивнула в сторону полигона. Ленар уже давно должен был заметить новое лицо.

– А кто это?

– Дамира. Она с нами пойдёт.

Ленар почесал себе голову. Внушительный вид девы его, очевидно, навёл на мысль, что с таким сопровождением «лесной дурочке» не стоит опасаться того, что с неё втридорога сдерут за пару больших гвоздей, которым вместо шляпки приковали отшмёток, сделав таким нехитрым образом небольшую рукоятку.

– Да уж… Вот так вечером засидишься, а потом всё просыпаешь. Ладно! Я принесу тебе чеканки, больше, чем надо. Вдруг там что-то ещё попадётся.

– Мне не надо больше. Только это.

– А патроны? Их только здесь можно купить. Ты, кстати, гильзы выбрасывала?

– Нет, я их собирала. Те, которые нашла потом. Мне отец говорил, что их можно заново использовать.

– Это хорошо, их тоже можно взять в расчёт.

– Ленар, постой! Я не могу покупать себе патроны, это слишком дорого, я за это никогда не расплачусь!

Остановившись на полушаге, Ленар с недоумением посмотрел на Киру, а потом хлопнул себя по лбу, вспомнив, что лесная дурочка может ещё очень многое не знать.

– Значит так, – сказал он, легонько стукнув ладонью по прилавку. – Чтобы ты правильно понимала. У нас общее хозяйство. Склад и все вещи – общие. Кому что надо, тот идёт и берёт. Не надо – несёт назад. Неплохо об этом с хозяйственником поговорить, он лучше знает, что имеется в наличии и кто в последний раз брал то или иное. Всякое такое «расплачиваться» у нас нету. Стрелы – общие. Понятно, что каждому свой запас нужен, ну так это дело просто решается – если ты умеешь делать их, то оставляешь себе, сколько надо, остальные отдаёшь на склад. Ну, и со всем остальным по тому же принципу. Каждый делает, что умеет, для себя и для других. Вот и всё. Никто не будет на тебя коситься и попрекать, если ты пойдёшь в курятник и возьмёшь себе пару яиц, чтобы на завтрак пожарить. Да хоть всю курицу возьми и зажарь! Поделишься ведь, поди. Или наоборот – полюбилась кура, сколоти ей гнездо в закутке у себя дома, и пусть там себе на здоровье несётся. Пометь её как-нибудь – колечко на ногу али ленточки на крылья, – и никто её не тронет без твоего спроса. У нас ребятня за мелкой скотинкой следит и вечерами разгоняет, они всегда знают, кому где ночевать положено.

– Понятно. А что со Сходкой и торговцами?

– В Сходке то же самое. То, что в лесу добывается, там и проще заготовить, чем сперва везти в крепость. Туда торговцы отсюда из столицы приезжали, скупали разное оптом и взамен привозили продукты и вещи, которых у нас, в Сутеми, нет или слишком мало. Здесь совсем другая история и другие правила. У нас и поэтому с ними дружба не очень ладилась. Чеканка – это здешние деньги, нам они только для того и нужны, чтобы с ними торговаться, между собой мы всегда договоримся и без них. У кого вместо жадности в голове совесть, тому денег не надо.

Кира посмотрела на Малику, которая терпеливо ждала своей очереди со связкой болтов в руке, не вмешиваясь в разговор взрослых.

– Как в семье? – сравнила Кира. – Котёл общий, никто в чашку другому не лезет?

– Именно что. Так как – берёшь патроны?

– Нет, – ответила она, немного подумав. – Пока нет. Не думаю, что их так просто купить можно на каждом углу.

– А то! Это с Назаром обговаривать нужно, у него это под лапой. Ты не думай, что он тебе назло будет теперь выпендриваться. Он к нам всем такой, к тому же сам по себе жмот. Через Равиля можно надавить, это твой козырь. Он здесь за хозяйство отвечает и найдёт с ним общий язык. Они вместе уже который год неплохо ладят, хотя мало чем похожи.

– Я подумаю над этим. – Кира кивнула на Малику. – Возьми её с собой на склад, у неё поручение от меня.

– Запросто. Пошли!

Ленар поманил девочку рукой и направился к складу. Малика догнала его и засеменила рядом. Не доходя до двери у них произошла краткая заминка: Ленар сбавил шаг при виде пса. Его-то, взрослого мужика, он пропустит – наверное… А вот девочку точно нет. Услышав тихий свист, пёс встал и размеренным шагом направился к штаб-квартире, недоверчиво взирая на встречную пару. «Я всё вижу! – говорил пёс своим взглядом, когда Ленар с Маликой обернулись в открытых дверях. – Я вас знаю по запаху и найду, если стащите лишнее!»

Спустя две минуты Малика прибежала назад с набитым колчаном, который плюхнула на прилавок.

– Вот! Я не знала, какой выбирать, их там много. Ленар мне посоветовал такой взять, говорит, у него шнур сверху, чтобы стягивать, а то стрелы могут вывалиться.

– Замечательно, именно такой мне и нужен! – похвалила Кира девочку. – Спасибо.

Следующим вернулся Ленар, шмякнув увесистым узелком об прилавок и издав им характерный звон, который заставит любого хапугу всё на свете бросить. Абсолютно всё, даже самое наинтереснейшее дело на самом приятном месте.

– Наконечников для стрел неплохо было бы докупить. Больше половины того, что у нас было, в Сутеми спустили, да и вы тоже потратились, так что в этом плане мы шибко обеднели. Стрелы-то в лесу можно за отдыхом стругать, были бы с собой наконечники. Я не разбираюсь, какие из них лучше для чего, посмотришь, что предлагают, сама решишь.

Поговорив ещё вкратце о ценах (прошлогодних) на упомянутые вещи, Ленар стукнул легонько кулаком по прилавку (ни пуха ни пера) и направился на стрельбище.

– Тебе ещё чем-то помочь? – спросила Малика, перетаптываясь с ноги на ногу.

– У тебя нет других дел? – спросила Кира.

Малика помотала головой. По ней видно было, что она бы любые дела променяла на возможность ещё чем-то услужить первой красавице всех лесов и болот. А теперь ещё первым представителем их общины. Мальчишки, которые порхали стайками и жались кучками возле углов, разрывались желанием подойти с такой же смелостью (наглостью!), как Малика, чтобы тоже что-то интересное спросить, – и желанием пойти к полигону и поглазеть на очередной раунд турнира, который теперь ввиду пополнения отоспавшихся перерастал в полноценное учение в обращении с луком и арбалетом.