Цветок бархана бесплатное чтение

Как всегда – мужу. С любовью.

А еще – с благодарностью.

За все.

Глава 1

О погоне, преследователях и жертвах

Бежать по парящему полуденному солнцу было нелегко.

Легкие жгло от горячей белой пыли, покрывавшей каждую асбу великой Аль-Акки, и воздуха едва хватало. А ведь дышать нужно ровно, иначе фата споткнется, остановится, а там…

Аниса бы и остановилась. Перевела дух, набравшись сил, и уняла дрожь в усталых мышцах. Но жало ездового скорпиона, опасно гремящее у самого уха, не позволяло. Его хозяином был сам мухтарам Дагман, наставник халифатской Гюрзы, и если той не удастся сбежать…

Думать об этом не хотелось, равно как и о том, что случится, если господин в очередной раз окажется проворней.

Мощеная песчаным камнем улочка скоро заканчивалась, превращаясь в два тесных проулка. Какой бы ни выбрала беглая стражница, в какой бы ни ступила – все плохо. Пространства в них так мало, что случись погоне обрушиться на ее голову здесь, Гюрза не выстоит.

А ведь чем дальне уходила Аниса от Дворца Халифа, чем глубже погружалась в Старый Город, тем извилистей и уже становились переулки. Только грязи на них добавлялось изрядно.

Славный город-оазис Аль-Акка щедро сыпал под ноги Гюрзе крошечными изгибами дороги, в которых – знай уворачиваться что от люда простого, проворно ускользавшего от халифатской стражи, что от вонючих помоев, выброшенных всего в шаге от гонимой стражницы. И лишь гудящий поток все густел.

Ненарочно задев случайного прохожего, фата с сожалением бросила через плечо:

– Простите, ага! – и ловко скользнула в открывшийся проулок.

Ее нога тут же утонула в чем-то чавкающем, что расплылось по тонкой коже сапога гнусной жижей. Но Аниса запретила себе думать об этом. Сапоги она найдет, выбраться бы.

Гюрза на бегу обернулась.

Белоснежные луковицы Дворца Халифа далеко. Так далеко, что их золоченые пики едва виднеются в ясной голубизне неба. Значит, до рынка – рукой подать. А на прославленном базаре Хан-аль-Хана, жемчужине Южных Земель, затеряться не сложно. Просто даже. Потому как найти там можно все, но не всякого.

Да, среди пестрых палаток ее последнее спасение, ведь на Улицу Каменщиков нельзя. Никак нельзя. Мухтарам Дагман помнит о старом прошлом и, значит,  станет ждать.

Стражница на миг притаилась. Удушливый запах пряностей, смешанных с ладанными благовониями, проникал сквозь невысокие дома из белесого камня. Аромат здесь стоял столь густой, яркий, что створки оконных ставней приходилось держать плотно сомкнутыми даже днем: сказывалась близость торговых рядов. Да и говор нарастал, заполняя пространство надоедливой мухой.

И тогда Аниса решилась.

Скоро нырнула в дверной проем одного из домишек, на ходу перескочив через ползущего по полу годовалого ребенка. И выпрыгнула с другой стороны – под крики обитателей жилища. В спину ей полетели несколько дурных слов и, кажется, даже камень. Но это ничего.

Рынок близко.

Твою ж!..

Гюрза налетела на скорпиона так резко, что даже тот опешил. Удивленно уставился на беглую стражницу линзами срединных глаз, а потом гулко заработал дыхальцами, поднимая  желтый песок у ног фаты. Расслабился на миг и опустил жало: признал в ней свою.

А Аниса подняла глаза. Настиг. Мухтарам Дагман все же настиг ее.

Сердце отчаянно забилось.

– Сложи оружие, Гюрза, – голос наставника был ровен и тих. Словно бы говорил он с нею не у рыночной площади, когда ученица – в бегах, а в казармах. Обычно так, спокойно.

По старой привычке захотелось покориться, ведь Аниса почитала мухтарама Дагмана как родного отца. Однако внутренний голос напомнил: сложишь клинки – и жизни лишишься.

А жить хотелось…

Фата неуверенно шагнула назад. Осторожно, боясь спугнуть членистоногое. То, конечно, помнит ее, но все же… инстинкты.

Вспомнив о них, стражница прислушалась и к себе. Сердце колотится, что сумасшедшее, дыхание сбилось. Кровь стучит в голове тяжелым молотом, усиливая приглушенную особым даром тупую боль. А вот левая ладонь молчит. Не гудит, не чешется. Значит, придворного чароведа пока рядом нет.

Справится?

Страшно. Так страшно, что едва удается сдержаться. Но Аниса понимает: мухтарам Дагман умен. Станет ждать ее ошибки. И лучшее, что может сделать ученица – не допустить ее.

Великий Харб, помоги!

Наставник оценивающе повел взглядом:

– Хорошо выучил тебя. Не сдашься?

Аниса замотала головой. Ей бы и сказать чего, но язык не поворачивался.

В воздухе тонко завибрировала пальмовая свирель. По ушам противно резануло, выпустив на кожу густую волну мурашек, а беглянка поняла: если не сдвинется с места – пропадет, ведь скорпион не сможет ослушаться приказа хозяина.

Членистоногое пребывало в замешательстве всего секунду. Затем резко клацнуло увесистыми клешнями у самого лица Гюрзы, и та оступилась. Неосторожно вывернула ногу, упав в сухую пыль, и, кажется, руку поранила об острый камень.

Боль обожгла мгновенно, а за нею – свежая царапина от клешни Дагманового зверя.

Скорпион навис над ней коричневой смертью, и сердце Анисы на мгновение забыло, как биться. Остановило дыхание, сковало тело. А потом произошло то, на что Гюрза уж и не рассчитывала.

Жажда жизни победила, и беглая стражница разом собралась – воткнула один из клинков-жал в темную конечность зверя. Лезвие с хрустом пронзило хитиновую броню и позволило нескольким янтарным каплям упасть на правую ладонь фаты.

Резко запахло чем-то терпким, зловонным, после чего рука сначала нестерпимо зачесалась, а потом и вовсе стала саднить.

Будет ожог.

Линзы срединных глаз скорпиона растерянно завибрировали, из последних сил пытаясь сконцентрироваться на жертве, а Аниса поняла: тот клинок, что она достала, был измазан ядом.

Гюрза наспех отерла саднящую ладонь.

Яд, что спустя десяток минут остановит сердце Дагманового зверя, изымался из секрета трех самых грозных змей Халифата. Бережно доставлялся в башню придворного чароведа и, как говорил ей сам наставник, спустя несколько суток определялся с конечной колбой.

Чувство вины хлестануло стражницу по щекам: скорпиона было нестерпимо жаль. Аниса всегда любила этих умных тварей, и если бы можно было как-то по-другому…

Только времени на раздумья у нее не оставалось. Мухтарам Дагман резко натянул поводья и очередным приказом свирели заставил членистоногое занести над беглянкой увесистый хвост. В воздухе опасно загремело, а жало умирающего животного снова нависло над фатой.

Всего один удар сердца – и Аниса рванула. Несколькими крупными прыжками пересекла узкий переулок, соединявший рыночные окраины с Улицей Каменщиков, и оказалась там, где давно не была.

Старая улочка с крошечными оконцами-дырами по-прежнему звала Гюрзу. Оно-то и понятно: дома и стены помогают. А уж когда те из шепчущего камня…

Дверь поддалась легко. Рассохшаяся, местами треснувшая от времени и палящего солнца, она отворилась беззвучно, приглашая войти. И родительский дом мгновенно принял беглянку. Окунул в блаженную прохладу, присмотрелся.

Желтоватые потоки света, что лились сквозь щели в закрытых ставнях, настороженно ощупали фату. Согрели принесенные ею со Старого Города раны и осели золотым пятном на взъерошенной макушке каштановых волос. А пыльный рот, глубоко вдохнув знакомый запах, печально согласился.

Проходи, Аниса. Заждался.

Помнил ли ее дом? Быть может. Отец говорил, каменщиком не каждому дано стать, потому как твердыня – жива. И послушает не всякого. Ему вот подчинялась.

Тогда, может, и на Анисин зов откликнется? Кровная все же…

А вот пахло в доме по-старому – это Гюрза отчего-то поняла сразу. Песчаником, что везли с самого устья Эн-Ниля. И тонким крошевом редкого красного камня, который отец оставлял после дорогих заказов… алая крошка ложилась поверх белой, и на полу расцветал замысловатый узор.

А еще… да, им самим. Показалось?

Халифатская стражница втянула воздух глубже, снова убедившись: все верно, дом по-прежнему хранил отцовский запах. Совсем как тогда, в детстве.

Где-то вдали громыхнуло. Послышались мужские крики и женский плач. Ругательства, к которым она, простая фата, была привычна.

А грохот нарастал.

Аниса перескочила через небольшое ложе, что покоилось у самой стены, и, случайно зацепившись ногой, сорвала с него запыленное покрывало. В прошлом – нежно желтое, теперь же больше коричневое, от осевшей песчаной пыли. Когда-то она укрывалась им от холода аль-аккской ночи, а сейчас вот порвала.

Фата с жалостью отбросила носком сапога ветхую ткань к дальней стене, подняв в воздух столб пыли, и про себя пообещала: «Если выживу – куплю новое. Не себе – дому. В благодарность».

Гюрза нырнула в узкий проем. Прежде в этой комнатушке ютились родители, теперь же та пустовала. Впрочем, мертвым постель ни к чему.

Фата задумалась. Кто знает, как сложилась бы ее судьба, уцелей кто из родных?..

…во Дворце Великого Халифа слышалось Гюрзе, что редкую болезнь, от которой сгорела вся семья, в городе-оазисе прозвали степной. Ее-то и принесли торговцы с земель мудрого Элбарса-хана – правителя далекой Степи. И сам он заплатил немалую цену, отдав старым богам тела половины войска. А уж под жарким солнцем Халифата…

Аниса помнила, как в городе-оазисе разразилась болезнь. Шла поначалу узкими улочками, изрезавшими окраину Аль-Акки, таилась… пока не добралась до Дворца. И вскоре Старый Город полыхал.

Гибли целыми семьями, оставляя белоснежные дома-соты пустыми. Ей бы тоже отойти за своими, но, видимо, врожденное упрямство не позволило. А, может, выносливость – кто сейчас скажет? Думается, потому и забрали ее в стражи самого Халифа.

Единственную из девочек.

За выносливость эту, а еще – за проворство, каким не мог похвастаться ни один мальчишка. Вот и мухтарам Дагман все смеялся, что нападает она подобно змее: молниеносно, не оставляя противнику ни единого шанса. А еще шипит так же.

Жить в казармах было нелегко, но Аниса держалась. Видимо, за то и приглянулась старому вояке, потому сам и взялся за обучение. Изводил тренировками, оставляя лишь пару часов для сна. Тумаками награждал за любую провинность. А за слезы отвешивал крепкого подзатыльника – до искр.

Кажется, тогда Гюрза и забыла, как плачут. А потом как-то все смешалось. Свыклось, что ли.

Старая жизнь забылась. А сама Аниса перестала слыть простой фатой с окраин Аль-Акки – превратилась в личную стражу Великого Халифа. Одну из лучших.

И имя ей дали по заслугам – Гюрза. Опасная…

Крошево мелкого камня бросилось под сапог.

Угроза шумела все ближе, и дом решался: помочь? Он ведь может не просто принять, но укрыть, разведя стены. И окна отпереть там, где их раньше не существовало. Конечно, обо всем том стражница только слышала, но когда еще выпадет шанс проверить?

И Аниса сделала так, как учил отец. Сжала в израненной ладони несколько обломков, а потом отпустила. Камень любит тепло. Кровь, в которой живы воспоминания об отце. И если так…

Низкий потолок над головой Гюрзы дрогнул, осыпав ее тонким слоем белой краски. Лежащая под ним песчаная окрошка набилась в нос и в глаза, и стражница, подняв голову, тут же закашлялась. Пришлось торопливо разогнать руками густое облако пыли, ведь стало ясно: мухтарам Дагман над нею. Еще минута – и он проникнет в дом.

Придется сражаться с наставником в узком пространстве, а в открытом бою у нее не много шансов. Глава стражи огромен и силен, и сколь бы ловкой ни была его любимица, а слабое место в ней найдется. Если только камень подскажет…

Дом повиновался. Нехотя, правда, ведь хозяйка позабыла о нем. Все скрипел тихо, что уж и не родные. Но ослушаться отцовского слова не мог – как и крови. Подчинялся. Раскрывал покошенные ставни, что выводили фату отчего-то не на саму улицу, как обычно, а в проулок. Тесное пространство его было укрыто древесным навесом, сквозь который не проникал даже солнечный луч.

Узко.

Столь тесно, что здесь и одному-то человеку поместиться трудно, а со скорпионом – никак.

Легкий шорох за спиной – и Аниса удивленно глядит на ровную стену. Ставни? Нет их. Как и дверей. А дом шепчет вдогонку: беги, я укрою.

Проулки открывались один за другим.

Халифатская Гюрза едва поспевала за молчаливыми улочками, скользящими под ногами. И все касалась камня – благодарила. Кровь оставляла кое-где, сбивая тонкую кожу с ладоней. Терпела мгновенную боль, закусив губу. И знала: крови той скоро не станет на белом камне, он не привык делиться.

Аниса могла поклясться, что в былое этих проулков не существовало. Вот в том доме жил ее старый друг, она к нему когда-то бегала девчонкой. И дом все тот же, ошибиться нельзя, ведь на двери по-прежнему красуются две обветренные царапины – полумесяц и звезда. Отец друга тогда, помнится, высек их за провинность…

В прошлом пройти к жилищу можно было лишь по широкой улице, и времени на то уходило изрядно. А как камень расступился – всего с минуту.

Позади нее стало жарко. Нестерпимо. Так горячо, как не бывает ни от одного небесного светила. А следом за жаром откликнулась и левая ладонь. И тогда выходит, что в погоню за беглой Гюрзой отправили не только главу стражей, но и того, другого.

Придворного чароведа, благословенного Магсума, Аниса помнила хорошо. Знала, что проживает он на мужской половине Дворца, и потому склонялась в почтительном поклоне, случись завидеть на внутренней площадке высокий тюрбан, отороченный золотом.

Согбенный старик с белоснежной бородой почитался при дворе едва ли не подобно самому Светлейшему. Пожалуй, даже великий визирь устрашился бы не выказать Магсуму должного почтения. Глядишь, снимет еще багровый камень с поясной перевязи и ненароком бросит в твою сторону. Шепнет, а там…

Вот и Гюрза кланялась исправно. И только в лицо почтенному старцу не заглядывала – боялась. Да и незачем было ей, проворной девчонке-змее, глазеть на поцелованного богами. Ему – свое, великое. Ей – другое, проще: благодарить за щедрость и безропотно повиноваться. Закрывать самого Халифа своим телом, как днями раньше, когда она спасла его от смерти.

Господина-то она уберегла, а вот убийцу его упустила… за то приговорили к казни? Или все же нет? Тогда… почему?

На ум приходило лишь одно – оговорили. Предали. Как предали и самого Халифа.

Тогда, может, то убийство, что она остановила – лишь начало?..

…в памяти возник богатый караван, плывущий по Пустыне Барханов.

С северной сторожевой башни длинная череда усталых верблюдов казалась почти бесконечной. Измученные долгой дорогой животные едва переставляли тонкие ноги, и, видит милосердная Матар, мастерству ведущего их чароведа не было предела, раз его силы хватило, чтобы провести торговцев через весь Шелковый Путь.

На выгоревших под пустынным солнцем спинах пестрели десятки разноцветных тюков с тканями, а из плетеных корзин до Старого Города долетало щебетанье золотых вещиц. Торговцы со всей благословенной земли возвращались к лавкам Хан-аль-Хана, и слава о том уже неслась по узким улочкам Аль-Акки – даже сам Халиф решил подивиться…

Аниса никогда не понимала эту его тягу к драгоценностям. А, впрочем, и не было у нее побрякушек, чтобы разуметь подобное. Вот Светлейший – совсем другое дело. О богатстве его одежд ходили легенды. И не будь она его личной стражницей, усомнилась бы. А так понимала: правда, все правда.

Интерес Господина к редким вещицам был известен многим. Как и другое…

Ходили слухи, что стараниями придворного чароведа Гюрза бессмертна. Вечна, как тень самих богов. Однако Аниса точно знала: это не так. И те, кто были поумнее, тоже понимали: убить стражницу непросто, однако и это возможно. Знать только нужно, как.

Помнится, сам мухтарам Дагман как-то сказал ей, чтоб берегла горло. Ведь именно на нем благословенный Магсум оставил Гюрзе памятный знак, что искорежил саму ее суть.

Нынешняя фата – лишь оболочка-тело от прошлой жизни. Правда, с редкой силой для защиты Светлейшего. С небывалым проворством, выносливостью и в разы приглушенной болью, знакомой простому человеку. Но горло…

А ведь когда Аниса заслонила Халифа от убийцы, отчего-то сразу поняла: покусившийся на жизнь Господина знает о ее тайне, неспроста клинком все в шею метит. Удары отводит раз за разом, и от ее выпадов уходит точно, будто бы искусному бою у самого мухтарама обучен.

Сколько ни пыталась Гюрза достать его – не вышло. Словно бы ускользал он под защиту одного из чароведов. Глядишь – есть, а через мгновение – нет. Амулеты?

Ушел он в тот раз от Анисы.

Торговцев взяли всех как одного, никому не удалось сбежать. Только ни слова о том, кто покусился на жизнь Халифа, от пойманных не добились. Как будто и не существовало его.

Шедших в караване пытали всю ночь: у главы стражи был богатый выбор инструментов, на которые Гюрза боялась даже смотреть. Однако все тщетно. Даже придворный чаровед ничего не добился.

Шелковый Путь торговцы помнили, дорогу сквозь Пустыню Барханов – тоже. А убийцу – нет. Так и осталось…

Великого Халифа Аниса в тот раз спасла, но надолго ли?..

За спиной беглой стражницы стало еще жарче. Запахло паленым волосом, одеждой жженой. И Гюрза поняла: горит. Не простым огнем, который можно утопить в воде или сбить песком – чароведским.

Выходит, пришел конец ее тихой жизни.

Она видала такое пламя однажды. То расцветало ярко-желтым бутоном, подобным лилии, и все светилось изнутри. А потом свет этот разом оборачивался огненно-красным. И тогда запахи кругом менялись на такие же дурные, как и ее собственная, плавящаяся, плоть.

Нога остро заныла. Видимо, огонь пустили по земле, чтобы беглянка больше не могла идти. И Гюрза сделала последнее, на что хватило сил. Нырнула во вновь открывшийся проулок, а дальше отчего-то не разобралась, что случилось.

Ее ладонь обхватила чья-то крепкая рука. Больно дернула, заставив ту улицу, что мгновением назад раскрылась перед Анисой, вмиг исчезнуть.

А на глаза стражницы опустилась тьма.

Глава 2

О неудобстве тел, скудности выбора и первой надежде

Чужое тело было… чужим. И пусть молодо, сложено хорошо, но вот не то… непривычно, что ли. Да и ныло после схватки во Дворце нещадно.

Анвар осторожно растер заплывшее от удара лицо, на котором, как он чувствовал, уже проявлялся сочный синяк. Глянул по сторонам, пытаясь найти хоть небольшой прохладный камень, чтоб приложить к щеке. И, не найдя, ругнулся.

А ведь все она.

Варра бросил полный раздражения взгляд на Гюрзу, что лежала без сознания на единственном ложе и, осторожно подобравшись к самому ее лицу, притаился. Не хватало еще, чтоб отошла к старым богам прямо здесь. Дышит?

Дышит. Правда, тяжело, с надрывами. Видно, приложил он ее о стену изрядно. Но то ничего, пройдет.

Им бы выбраться.

Глухая волна злости снова всколыхнулась в душе. После того, как во Дворце Халифа стражница его чуть не убила, ее хотелось придушить. Но тогда что станет с ним самим? Пару дней он еще протянет, а вот больше – никак, потому как из припасов – одна вода. Да и той осталась последняя фляжка. Нет, ночь еще Анвар здесь пересидит, а дальше нужно уходить.

Только куда?

Сеть узких улочек Аль-Акки похожа на кружевную паутину, за высокими стенами которой – раскаленная солнцем Пустыня. А у него теперь ни верблюда, ни каравана. Не выжить одному.

Основательно обдумав свое бедственное положение, Варра все же пришел к выводу, что без помощи Гюрзы у него мало шансов. Если только та проведет их через пески.

Согласится? Мужчина с сомнением покачал головой. С этой станется…

Анвар снова взглянул на фату. Жалкий вид ее заставлял усомниться в скором выздоровлении, и Варра с раздражением подумал, что случись болезни затянуться – ему придется в одиночку покидать даже это дурное место. Вот же!..

А ведь он сидел в схроне второй день. Таился.

Узкая клетушка из белого камня, одна из крайних на Улице Каменщиков, ему не приглянулась сразу. С крошечным квадратом оконца, прикрытым древесными ставнями, с рассохшейся дверью. Сквозь щели в старом дереве с рынка пробивалась густая свора звуков и запахов, отчего пахло здесь почти так же, как у торговых рядов.

Конечно, Дворец Светлейшего далеко. И найти Анвара здесь будет непросто. А все же премерзкое чувство копошилось в душе все сильнее. Как будто его самого ребенком забыли среди огромного рынка Хан-аль-Хана, и прийти за ним некому.

Нет, обживаться в доме не хотелось. Так, для ночевки.

Для схрона.

Да и что было в его пристанище? Ложе, на котором – едва поместишься, и треногий стол у самого окна. Отхожее место за тонкой полоской пожелтевшей ткани. Все бы ничего, только нестерпимая жара поднимала густые испарения в воздух. И по истечении суток это оказалось настоящей пыткой, от которой не спасал даже запах чадящих благовоний.

Варра и взял-то клетушку, из старой жизни помня: дома каменщиков верны своим хозяевам. Не сдадут, спрячут. И если добавить амулетов…

Анвар и сам не заметил, как, подумав об артефактах, коснулся левого запястья. И тут же обругал себя за беспамятство: глупец! Как есть, глупец! Широкий золотой браслет с расколотым надвое лазуритом нынче покоится на чужом запястье. И посему выходит, что пути назад нет.

Остается лишь надеяться, что Гюрза сможет быстро восстановить силы. А потом – снова бежать, потому как даже на мощь защитных амулетов нынче полагаться страшно. Тонкую вязь по камню, конечно, пускал сам Лакаб, однако и при дворе Великого Халифа самоцветы не хуже. И, видят старые боги, Магсум расстарается, чтобы доказать Господину: он ест свои лепешки не зря…

Воспоминание о еде заставило живот заурчать, а потом и вовсе скрутило болью. Есть хотелось нещадно, отчего Анвар в который раз винил себя: не предусмотрел. Думал ведь, что попав во Дворец, все решит.

Просчитался.

А ведь он до сих пор не понимал, отчего придворный чаровед указал на него пальцем, приказав:

– Взять! Этот человек желает убить Великого Халифа!

…кругом Варры гудел взволнованный шепот торговцев.

Высланный из Старого Города гонец доложил: Светлейший гостеприимно открывает двери своего дома, чтобы поприветствовать вернувшихся Шелковым Путем купцов. Велит им уложить на драгоценные ковры редкие вещицы, и если что придется по душе – заплатит золотом.

Так не это ли – удача?

Своей удачей Анвар считал саму возможность попасть во Дворец. Переждать неожиданно выпавшую честь и, затерявшись среди слуг, дождаться ночи. Пробраться в знакомые покои, снова надеть на запястье золотой браслет с расколотым камнем и лишь затем войти в чароведскую башню.

Отчего-то верилось ему: если благословенный Магсум увидит его с отцовским амулетом – поможет.

Именно потому в просторном зале с золочеными арками Варра был необычайно тих. Схож с остальными, неприметен даже. Шагу лишнего боялся ступить, держась позади толпы. И уж точно убивать Халифа не желал.

Может, старый чаровед ошибся? Анвар терялся в догадках.

А ведь если бы не джинное стекло, он остался бы в золоченом зале навсегда. Потому как Гюрзе едва не удалось его убить.

Анвар снова потер саднящее лицо.

О ночевке в доме Светлейшего пришлось забыть. Как и о возвращении отцовского браслета. Благо еще, что оставленный Лакабом схрон под дворцовой площадью оказался не вскрыт.

Варра коснулся чароведского клинка. Что ж, может, у него все еще есть шанс вернуть утраченное?

У схрона Анвар впервые оживил огненный яспис – на случай погони. И подобрал его лишь после того, как голубоватое пламя встало позади прочной стеной.

А вот в Старый Город вернулся только к ночи. С облегчением ввалился в купленный прежде схрон и блаженно прикрыл глаза. Выдохнул. И лишь затем понял: дом каменщика – тоже ловушка, голодная смерть в которой ничуть не слаще той, что снаружи.

Верно, он и начудил бы тогда, желая покинуть опостылевшее место. Но пущенная за беглянкой погоня все изменила…

Еще один колкий взгляд опустился на израненное тело.

Нет, все же хорошо своих стражей держал старый Дагман. И лучше прочих – Гюрзу.

Варра-то и не обратил на нее поначалу внимания. Невысокая, худая чрезмерно. С волосами каштановыми, едва достающими до узких плеч. С головкой небольшой, единственным украшением которой – глаза. Огромные, с медово-карим отливом. Только тело гибкое, что у змеи.

Правда, сейчас это тело больше походило на изломанную ветку, и вызывало лишь жалость, но Анвар знал: ошибается. Гюрза сильнее, чем кажется, и если Магсум одарил ее особым уменьем – сможет восстановиться.

Мужчина поморщился. Оно-то и прежде он не любил таких женщин. Кротких – да, роскошных – тоже. Спокойных домашним теплом, уютных: любых практически, только не военных. Эти рождали в нем одно недоумение, сродни неудобному смятению.

А ведь его любимица, тонкостанная Фарида, была Гюрзе полной противоположностью. Красавица, каких увидишь редко, и при том невероятно умна. Статна, очаровательна и грациозна. Желанна…

Эта же…

И отчего только женщине не сидится дома, у семейного очага? Почему не качает на руках младенца?

Анвар задумался.

Кажется, Гюрза была из простых. Одна среди мужчин в страже. Правда, необычайно способная. Проворная не в меру, с редкой совестью: жизни вот своей не пожалела, защищая Халифа.

Варра еще во Дворце понял: от девчонки жди беды. И ведь не ошибся. Мало того, что чуть не убила его, так еще и сейчас за собою хвост привела.

Схрон, конечно, раскрыть непросто, но все же…

Что оставалось ему? Погибать вместе с глупой фатой?

Умирать Анвару не хотелось. Как и встречаться с теми, кого привела за собою Гюрза. Рука отчего-то дернулась сама собою. Схватила тонкое запястье, рванула беглянку на себя и тут же увесисто приложила голову той о каменную стену дома.

Сердце на миг остановилось: близость халифатской стражи ощущалась кожей. И та, не выдержав жара чароведского огня, заныла. Покрылась частыми мурашками. А потом и волос поддался, тлея. Это ж каково было Гюрзе, когда огонь – под ногами? Выносливая…

Нет, в чем бы ни была вина беглянки, ее прикажут искать. Объявят охоту, станут травить: как зверя, на которого, помнится, когда-то и он, Варра, ходил. Да и с ним не поступят иначе. И тогда, выходит, что его спасение – в ней, а ее – в нем. Если фата, конечно, не воткнет ему в глотку клинок-жало еще до того, как он успеет что-то сказать.

Мужчина еще раз оглядел стражницу. Досадно, это верно.

Кожа на ноге сильно обожжена, из-за чего идти станет трудно. Да и костюм из тонкой шкуры пресмыкающегося гада прохудился от чароведского пламени. И, значит, в Пустыне Гюрза может стать для него не столько союзником, сколько обузой.

На правой ладони, слишком узкой для вояки, растекается чернильным пятном ожог. Выходит, досталось не только беглянке, но и страже. И раненный ею скорпион скоро издохнет.

А еще тот удар, которым наградил ее сам Анвар.

Да, фате, скорее всего, далеко не уйти. Но попытаться стоит, ведь в одиночку ему точно не справиться. Сейчас бы покинуть славный город-оазис, выйти к пескам. А там…

Что там?

Его план был поистине несбыточен. Глуп даже, наивен. Но другого, как назло, не находилось, ведь Варра ничего не знал о том, как вернуть украденное тело. Не приходилось ему прежде сиживать в чужих.

И как такое случилось?

Не понимал. Но это ничего. Вот вернет он свое по праву, а там и отыщет виновных. И жар под ногами Гюрзы покажется тем не таким уж пеклым.

Беглянка застонала.

Приходит в себя, пусть и медленно. Сейчас разом почувствует боль как от ожогов, так и от его, Анварова, удара. А помочь – нечем. Это в той, прошлой жизни, у Варры было все, теперь же – целый день голодный.

Карие глаза открывались осторожно. Блуждающий по белому камню взгляд медленно прояснялся, пока не наткнулся на похитителя, а потом…

Гримаса ненависти исказила узкое лицо. Халифатская стражниица в одно мгновение вскочила на ноги и остановила клинок-жало у горла Анвара так скоро, что тот был готов поклясться: подобной скорости нет даже у самой гадюки. А ведь перед ним – девчонка. Простая, неприметная. Жалкая. Дунь – и…

Нет, беглянка сильнее, чем кажется на первый взгляд. По праву носит дареное имя, крепко сжимая плечи ладонями. И клинок в тонкой руке не дрожит, не смотря на ожог.

В глазах – уверенность. Ни тени боли, хотя Варре известно, как жжет плоть после чароведского пламени.

– Ты… – а ведь и в правду шипит подобно змее. Сердится на него, все еще верная Халифу. И даже мысли не допускает, что предал ее тот ничуть не меньше прочих. Так почему же по-прежнему готова отдать за него жизнь? Из глупости?

Не из глупости, нет. Из верности. Потому как на редкость честна и необычайно покорна. На таких, как Гюрза, держится власть Халифата. И тогда, верно, самому Анвару повезло с фатой. Нужно только уговорить…

– Погоди, – жало клинка мешало сказать. Мужчина мог поклясться: острая боль, что затрудняет мысли, уже стекает по шее тонкой струйкой крови. А ведь это плохо. Не следует терять даже каплю жизни, если желаешь ступить на пески Пустыни. Она, полная бескрайних барханов, всегда голодна. Чуть оступишься – и… – Погоди!

Гюрза не послушна. Стоит насмерть, вдавливая тонкое жало в обветренную шею. Но медлит не из-за жалости. Выслушает?

Может, и так. Однако повиноваться точно не станет, если только по-другому…

– Я могу помочь! – Анвар и сам не до конца верил в то, что произнес. Помочь? Как? У него-то и самого тело отобрали, а он еще стражнице в помощники метит. Впрочем, скажи ему кто, что у человека можно забрать не просто вещь, но саму плоть, рассмеялся бы. А теперь не до смеха. – Не выживешь ведь без меня.

От беглянки не укрылись ни раздражение в тоне Анвара, ни скользнувшая в голосе жалость. Но не смотря на это, она по-прежнему стояла ровно, даже не дернулась от обидных слов. Видимо, чувства свои лучше него сдержать умеет. Вон, только плечо сжала чуть сильнее:

– С тобой – тоже, – едко напомнила Гюрза.

– Я уже помог, – спорить с клинком у горла было не с руки, но другого ему не оставили. – Укрыл от погони.

Надолго ли? Халифат не отпустит осужденную. Найдет. Вернет, чтобы светлейшую волю исполнить, и безжалостно лишит жизни неудачливую стражницу. Это лишь вопрос времени.

– Не только времени, – Анвару стал надоедать разговор с клинком у горла. Но спугни он фату – и кровяная дорожка на шее превратится в струю. Значит, придется терпеть. Вот же, пригрел на свою голову! – У меня есть план.

– Ты желал убить Халифа! – Гюрза снова шипела. – И меня вместе с ним.

Она сильнее нажала на клинок, и перед глазами Варры поплыло. Если на том яд…

– Твоя смерть покроет мою провинность, а во Дворце мертвое тело примут в оплату долга. Позволят снова служить.

– Тело примут, это верно, – Анвар с ужасом подумал о том, что, лишись он сейчас этой чужой плоти, может, перестанет существовать вовсе. Растворится в песках бескрайней Пустыни, развеется буйным ветром. Нет, тело терять нельзя, если только – меняться. Снова на то, к которому привык с рождения, похищенное. – А вот тебя – нет. Почему?

Он знал, что Гюрза обо всем догадывалась. Видел по глазам, в которых жила обреченность. Смирилась, значит, с приговором. И жизни бы не пожалела, будь виновна. А так – нет. Это упрямство…

– Ты служила верой и правдой Великому Халифу, отслеживала врагов. Уводила клинки от горла Светлейшего, не жалела себя. И что? Приговорили! Я же помогу. Не враг тебе, – Варра осторожно убрал клинок от своего горла, делая шаг назад. – Не сейчас.

Да, так лучше. Еще бы уговорить фату…

– Я не желал Халифу смерти.

Клинок снова оказался у горла, предупредив: в это объяснение Гюрза не поверит. Но сказать все же нужно:

– И не желаю сейчас. У меня есть план, – снова начал он. – Если оставим Аль-Акку и доберемся до Пустыни… сможем покинуть Халифат. Я проведу.

Гюрза расхохоталась. Не боясь быть услышанной, в голос. И ведь смеялась так задорно, что и самому Анвару захотелось того же. А все же гнев нарастал.

– Покинуть Халифат? – стражница казалась похожей не на Гюрзу – все больше на ребенка. На девчонку-подростка с окраин Аль-Акки. Надо же, озорная. А ведь такую ее, видно, во Дворце никто не знал.

Но фата мигом стала самой собой. Сощурила с подозрением глаза, словно пытаясь вглядеться не только в Варру, но в саму его суть, а потом произнесла:

– Глупый, покинуть Халифат нам не позволят! Улицы Старого Города кишат не просто лазутчиками – чароведскими силками. А весть о щедрой награде за наши головы уже несется через Пустыню.

Гюрза дышала часто-часто, отчего на ее щеках проступил яркий румянец.

– Ты должен знать: даже если милосердная Матар позволит нам уйти в барханы, из Дворца отправят погоню. Не простую, торговец, – халифатскую – идущую за добычей на лучших скорпионах Светлейшего. По всей благословенной земле – от северной Аль-Уны до южного Аль-Хафа – для нас не найдется ни единой асбы свободной земли. И тогда смерть в песках покажется почти благом!

Анвар и сам понимал это. Как и понимал другое.

Бескрайнее покрывало песков расчерчено тонкими нитями торговых путей. Плывущие по ним караваны ведут люди с силой, и каждый из них посчитает за честь принести голову беглецов благословенному Магсуму.

Что ж, придется идти по бездорожью. Меж барханов.

Анвар поежился.

В великой Пустыне ядовито почти все. Любая насыпь может вмиг обернуться рогатым гремучником или – того хуже – гигантской тварью, сродни ездовому зверю. Костяным могильником с растревоженными гулями.

И тогда какой бы они с Гюрзой ни выбрали путь, пройти по нему будет не просто, потому как уйти от халифатской погони еще возможно, но укрыться от самих дюн нельзя.

Однако… другого выхода Варра, как назло, не находил. Его последняя надежда – в цветке бархана. В старой легенде, о которой когда-то говорила мать. Быть может, могущественный источник Пустыни сможет вернуть утраченное, если самому Анвару то оказалось не по силам? Он ведь не чаровед, чтоб снова разменять тело торговца на свое, родное.

– Сезон Засухи на исходе, – устало напомнила Аниса. – А это значит, что и сама Пустыня голодна. И пока первая капля дождя не упадет на сухую землю, ступить на нее без каравана равносильно верной смерти. Ты готов рискнуть, торговец?

Готов ли?

Весь последний год Варра менял города-оазисы Великого Халифата с той же легкостью, с которой проворная ящерица оставляла старые шкурки. Бежал. Обживался не только в новом теле, но и в новых привычках.

В неприметной жизни. И постоянном страхе. Неудобном свойстве ежеминутно оглядываться по сторонам. И, верно, подчиниться им сейчас – решение разумное.

Но почему-то слова беглянки всколыхнули в душе Анвара нечто далекое. Забытое во Дворце и старой жизни. И он вдруг ясно понял: послушать разум – верный путь к забвению.

– Готов, – уверенно кивнул Варра, – как и ты. Пустыня Барханов – опасна, однако и по ней можно пройти. Если миновать пограничные города, у нас появится шанс. Будем следовать на запад, к скалам. И тогда спустя неделю сможем забыть о халифатской мести.

– Я не боюсь мести! – Гюрза стала серьезной. – Не ее…

Анвар с удивлением взглянул на беглянку, и вдруг ощутил внезапный укол совести. На крошечный миг ему стало жаль фату, а собственное желание мести показалось чем-то замысловатым, прихотливым.

Все мечты Гюрзы были столь просты и убоги, что Варра бы не задумываясь раскрыл их.

Чего хотелось ей?

Снова вернуться во Дворец, покорно склонив голову перед Великим Халифом. Доказать, что невиновна, и лечь на жесткую постель в казармах. Уснуть крепким сном до рассвета. А дальше – все как прежде, день за днем. Со скромным счастьем быть хоть где-то своей. Нужной…

– Если выживешь – когда-нибудь у тебя появится шанс все вернуть, – пожалуй, Анвар и сам почти не верил в сказанное. Вернуть? Большой удачей для Гюрзы будет просто уйти к Западным Скалам, миновать Пограничную Гряду и забыться в чужом мире. Но если сказать ей об этом сейчас, последней надежды не станет… – Ты должна жить. Любой ценой.

Стражница задумалась. Едва ли она была согласна с Варрой, однако ничего другого ей этим утром не оставили. И фата нехотя кивнула:

– Покинуть Аль-Акку будет трудно. Очень трудно. Но даже если нам повезет, пешком пески не перейти…

– Верно, – уже увереннее произнес Анвар. Глянул осторожно на Гюрзу, а потом тихо уточнил: – но, кажется, и у тебя ездовой скорпион был?

Глава 3

О пряностях, чароведских силках и воровстве

Сквозь узкую щель прикрытого окна пестрые палатки торговых рядов казались разноцветной слюдой калейдоскопа.

– Осторожно, – торговец подошел незаметно. Бегло окинул шумную улицу внимательным взглядом и спешно прикрыл ставни: – Не стоит слишком доверять амулетам. Вон там, видишь?

Аниса видела.

Мальчишку, который с интересом оглядывался по сторонам. И одного из стражей – чуть дальше. Страж этот появлялся на окраине уже во второй раз, и – фата могла поклясться чем угодно – появится снова, пока ночь не укроет Старый Город густой темнотой. Да и мальчишка – вряд ли просто мальчишка. Слишком приметный.

Сообщник прав: лишний раз высовываться не стоило. Однако эта правота только сильнее подхлестнула волну глухого раздражения, а потом и вовсе устыдила: вон как ты низко пала, Гюрза. Еще вчера защищала спину самого Халифа, была его тенью. Теперь же прячешься словно крыса.

– Вижу, – нехотя призналась Аниса. – Они пробудут здесь до сумерек.

Говорить с торговцем по-прежнему выходило плохо. Фата ловила себя на мысли, что все больше спорит с ним – даже тогда, когда этого можно было избежать. Только пересилить себя не получалось, хотя Гюрза и понимала: это все, что ей оставили. Не примет помощь – пропадет.

Спешно встав с насиженного места, она попыталась обойти Варру. Однако, видно, и тот хотел того же – и Аниса едва успела остановиться. С силой опустила израненную ногу на нагретый камень и, зажмурившись от боли, резко вдохнула.

– Больно? – торговец первым отступил в сторону, позволив Гюрзе уйти. Но, не дождавшись ответа, шагнул за ней следом: – Возьми. Рану нужно промыть.

Фата обернулась. С удивлением уставилась на протянутую фляжку и недоверчиво спросила:

– Это ведь последняя?

Анвар кивнул:

– Не жалей. Если выберемся, раздобудем еще. Если нет… едва ли нас спасут эти полфляжки.

Для Анисы такая расточительность была сродни безумию, однако переубеждать торговца казалось делом дурным. И она просто отмахнулась:

– Не стоит.

Дойдя до узкого ложа, стражница с облегчением опустилась на твердый настил и устало смежила веки, чтобы тут же раскрыть их – на недопустимо близкий шелест одежд Варры:

– Возьми! – тот настойчиво положил плоскую серебристую бутыль на покрывало и снова отошел к окну, пояснив с немалым раздражением: – Если рана загноится – будет хуже. На скорпионе до Пограничной Гряды не меньше недели, и помощи ждать неоткуда.

Что ж, правда в словах торговца имелась. Гюрза нехотя откупорила губчатую пробку, с силой сцепила зубы и быстро брызнула водой на оголенную рану. Шумно втянула воздух, когда влажная прохлада чувствительно обожгла воспаленную кожу, и, не сдержавшись, коснулась губами тонкого горлышка: пить хотелось нещадно.

Вода была явно несвежей, отвратительно теплой, и – что важнее всего – самую малость горчила. Когда-то давно фата уже пила такую, а потому без труда догадалась:

– Из Пустыни?

Стоящий к ней вполоборота мужчина кивнул:

– Не успел раздобыть свежей. Но ты не бойся, фляжка из серебра.

Аниса не боялась. Она и сама знала, что воду из подземных родников удержит не каждый металл. И что утоляет та вода жажду ничуть не хуже дождевой. Что до мерзкого вкуса… Гюрза и не такое терпела.

– Хочешь? Здесь еще осталось немного.

Варра с удивлением обернулся. Скользнул равнодушным взглядом по протянутой бутыли и снова безразлично отвернулся к окну:

– Не хочу. Пей.

Как же, не хочет. Погоня отгремела несколько часов назад, и за это время утренняя прохлада успела смениться полуденной жарой. Камень небольшого дома раскалился подобно старой печи, скопленного воздуха которой едва хватало, чтобы дышать. А еще те ставни, что пришлось прикрыть.

Нет, теплая вода на дне фляжки их, конечно, не спасет, но всяко поможет продержаться чуть дольше.

– Если получится сбежать, – стражница медленно поднялась, прошла к уродливо сколоченному столу и оставила не нем воду, – в Пустыне мы окажемся только к ночи. Однажды мне довелось звать подземные родники после сумерек: они не откликнутся, торговец. Даже с чароведским камнем. Придется ждать до утра.

О поклаже в переметных сумах скорпиона Гюрза благоразумно промолчала: впустую обнадежить сообщника не хотелось.

Однако, похоже, нехватка воды не слишком тревожила Варру – как будто у того в запасе была целая жизнь. Широкие плечи его раздраженно дернулись. Еще один равнодушный взгляд упал на Анису, и той с явным нежеланием ответили:

– Я же сказал: не хочу.

Твердость в голосе торговца убедила фату отступить. Снова вернуться к узкому ложу и постараться опереть спину о нагретый камень: свои силы, в отличие от сообщника, она предпочитала беречь.

Решил отдать ей последнюю воду? Гюрза едва сдержалась. Жалость ей ни к чему!

Глупое благородство Варры больше походило на безрассудство, а с ним фата иметь дело не желала. До сумерек оставалось не меньше часа, и она решила, что если устроиться поудобнее, можно будет немного отдохнуть. Может, даже позволить легкой дремоте заглушить подаренную Магсумом боль.

Аниса смежила веки и сквозь полуприкрытые ресницы бегло оглядела неподвижный профиль мужчины.

Дневной полумрак делал черты его мягче, а фигуру – массивней. А ведь торговец и так высокий, гораздо выше среднего мужа – сама Гюрза ему едва до плеча достает. И сложен довольно хорошо.

На первый взгляд – молодой, лет тридцать. Только почему-то держится странно, словно бы мешает ему что. Болен? Может, и так. А вот длинный волос, легкой волной лежащий поверх белой рубашки, ему не идет: как будто прежде он носил короче.

Темно-карие глаза – внимательные, умные. И острый взгляд, зацепившись за ее собственный, позволяет догадаться: заметил. Краска стыда ползет по щекам, а стражница впервые за день рада прикрытым ставням: в мягкой полутьме легко потеряться не только свету.

А вот имя у него странное – Варра. Как будто слишком мягкое, живое. Шуршащее на языке пустынным ветром… или даже самим морем. На окраинах Аль-Акки едва ли сыщешь еще одного торговца-Варру. И тогда, быть может, тот родился вовсе не в Старом Городе? И даже не в самом Халифате? Хотя, впрочем, кто такая Гюрза, чтоб в именах разбираться?

– Ты ведь знаешь о силках? – увидев, что Аниса не спит, сообщник оживился. – Сможешь обойти?

Пришлось ответить:

– Знаю, только… чароведские сети на редкость опасны, – фата села ровнее, понимая, что задремать ей теперь не позволят. – И всякий раз устроены по-иному. Иногда даже с привязкой к чьей-то крови.

– Живые?

– Живые. И мертвые. Все разом, – Гюрза не знала, как пояснить другому то, что она видела много раз. – И могут долго дремать, выжидая. Думаю, силки оставил мальчишка, что весь день мелькал у торговых рядов.

– Тот самый? – Варра явно недоумевал. Он понимал, что сети наверняка оставят у Дворца, однако на гудящей окраине Хан-аль-Хана…

– Чужих силки не тронут, только меня. Или тебя вот, потому как твоя кровь наверняка осталась в золоченом зале.

– Ясно, – мужчина понимающе кивнул. – Значит, обойти их будет совсем не просто. У тебя есть амулет?

Аниса с удивлением взглянула на Варру: слышал? Слышал. И, верно, сам бы обзавелся чем-то подобным, если бы знал, как все обернется. А так – нет. Неужели и вправду не желал убить Халифа?

– Сонный камень остался в казармах, – откликнулась стражница: – Но есть инстинкты. И опыт. И если повезет…

Она вскользь коснулась левой ладони и тут же отпустила ее: излишне тревожить чароведскую метку не хотелось. Благо, торговец спрашивать о подаренной Магсумом сути не стал и уже спустя минуту заговорил о другом:

– Ты ведь здесь из-за меня?

– Что?

– Вчера смерть уготовили мне, а сегодня – тебе. Совпадение?

Варра глядел на Анису прямо, без вызова, и в карих глазах плескалось чистое любопытство. Неужели во Дворце и вправду ошиблись?

– Из-за меня? – настойчиво повторил он.

Гюрза спешно отвела взгляд: собственной боли показать не хотелось. А вот голос, напротив, пришлось старательно выровнять и честно признаться:

– Не знаю. Суда не было.

– Как? – удивление сообщника снова раскопошило необъяснимое раздражение: как будто в постигшей фату несправедливости была толика и его вины. – Ты много лет служила самому Халифу!..

– А вот так, – с чувством прервала его Гюрза. – Без суда – только удавка. Пришлось бежать.

Больше Варра тревожить Анису не стал. Только вернул ей полупустую фляжку и терпеливо попросил:

– Промой рану еще раз: сумерки скоро.

В землях Халифата воровство каралось смертью.

Аниса знала это, потому и дрожала на пустынном ветру, пока кралась извилистыми улочками ко Дворцу Светлейшего. Стражу у ворот еще можно обойти, только внутри…

Халифатская Гюрза помнила, как сама ловила воров: те попадались в чароведские силки, словно мухи в паутину. А ведь после ее побега сети обновили – это уж точно. Сам мухтарам Дагман проследил, потому как рисковать нельзя.

И тогда ей оставались лишь инстинкты…

Сумеречная Аль-Акка дремала. Сбереженное камнями тепло полуденного солнца мерно подрагивало у ног фаты. Ластилось, согревая израненную кожу. И совсем ненадолго Анисе становилось легче.

В густом сиреневом воздухе разливались ароматы пряных благовоний, что покидали плотно сомкнутые ставни домов-сот Старого Города. Тут и там до ушей Гюрзы доносились тихие разговоры, иногда – осторожный смех. И Аниса догадалась: на Улице Каменщиков настало время ужина. Как, впрочем, и во Дворце…

…вспомнилось вдруг, как по вечерам стражи собирались за невысоким столом. Устраивались на пестрых подушках, подобрав под себя ноги. И тоже говорили. Смеялись.

Ее место было зеленым, подобно сочному листу раскидистой пальмы, а сама она – словно птичка. Братья еще шутили, что Гюрза, и предлагали ей коричневое. Но Аниса отказывалась: тусклого в ее жизни хватало, ей же по вкусу было другое. Яркое.

По кругу пускалась широкая чаша с водой. И пока стражи умывали руки, подавальщицы выставляли резко перченую, ярко-желтую похлебку, сытно пахнущую травами и птичьим мясом. А на десерт часто бывала олва. Анисе она особенно нравилась – рассыпчатая, с изобилием изюма и орехов, с кардамоном и медом…

Мухтарам Дагман благодарил старых богов за пищу, и ни один из стражей не протягивал руки к яствам, пока тот не закончит.

Ели вместе, из одного блюда. Дружно обмакивали душистые лепешки в густое варево и опускали в рот, позволяя угощению растаять на языке. А на губах оставалась россыпь кунжутных зернышек.

Нет, все же во Дворце Халифа готовить умели…

В животе Анисы протяжно заурчало: она не ела с самого утра, да и то, что попало в желудок на рассвете, сложно было назвать едой. И вот теперь, привыкшая к строгому режиму жизни в казарме, Гюрза снова поняла, как ей этого не хватает. Там у нее была семья… нечто похожее на дом.

Вернется ли? Аниса не знала. Пожалуй, почти не верила в это.

Ведь даже пройти песками до одного из пограничных городов – уже благо. Так можно ли надеяться на большее? Верно, можно. Потому как смелая мысль о прежней жизни нет-нет, да и возвращалась в разум.

Фата почесала левую ладонь. Кожа начинала нестерпимо зудеть, в чем лично Гюрзе виделся верный признак близости силков. И почему-то казалось, что на сей раз Магсум задумал нечто особенное. А у нее – ни сонного амулета, ни опознавательной карты. Только раны.

– Чешется? – похоже, без защитных лазуритов торговец тоже ощущал себя престранно, и это чувство непостижимым образом сближало их.

– Чешется, – едва слышно откликнулась стражница. – Силки близко, не вступи.

Мальчишка, что наверняка оставил у торговых рядов чароведскую сеть, давным-давно исчез. Как и страж, который все-таки еще раз появился перед окном схрона. Да и шум разноцветной толпы торопливо угасал, оставляя среди кривоватых палаток лишь случайно зазевавшихся купцов. Тех скоро тоже не станет: побоятся ночи. И тогда можно идти.

Аниса остановилась. Обернулась по сторонам и осторожно обогнула еще один угол.

За домами, плотно жавшимися друг к другу, высились пышные пальмы. Не те, с пожелтевшими листьями, что изредка попадались на окраине. Эти были другими. Высокими, с резной гудящей зеленью. Ухоженными довольством воды и света.

Выходит, минуя крайний дом, они окажутся беззащитными мошками, ползущими по мрамору дворцовых плит. И тогда первые из силков совсем близко. Вот только где?

Варра тоже замер. Подтянул ближе причудливо изогнутый меч и, шумно звякнув тонкой сталью, заставил фату обернуться. Сделать знак, чтоб затих. А потом и вовсе не стерпеть:

– Тише!

Странно, но торговец подчинился. Зажал только витую рукоять и свел недовольно брови: видимо, не привык к женскому упрямству. Что ж, покорной она тоже могла быть.

С отцом. С мухтарамом Дагманом. С Великим Халифом. С… нет, больше ни с кем, потому как дальше Гюрза – сама себе хозяйка. Привыкла. И привычка эта так просто не уйдет, станет цепляться.

Да и кто такой для нее Варра? Спаситель? В это Анисе не верилось. Нет, спасать ее он бы не стал, если бы своя шкура не оказалась под ударом. Значит, случайный сообщник. До поры…

Фата подняла глаза к темнеющему небу. Сумерки в Аль-Акке длились всего с десяток минут, а там на город резко обрушивалась кромешная тьма. Жемчужина Южных Земель засыпала, и не приведи милосердная Матар кому оказаться на узкой улочке без фонаря. Заблудится, замерзнет на ветру, и найдется бездыханным только утром, когда с первыми лучами солнца Аль-Акка очнется ото сна.

Нет, все же идти дальше по одному нельзя: слишком опасно. Нужно перебороть себя и взять торговца за руку, только… позволит ли он? Гюрза подобралась совсем близко, запрокинула голову и встретилась с полным удивления взглядом.

– Придется потерпеть, – Аниса вплела свои пальцы в чужие, – это ненадолго.

Кажется, Варра растерян. И, верно, потому позволил ей излишнюю близость.

А вот ладонь его – совсем не такая, как у самой Гюрзы. Кожа на ней шершавая, усыпанная сухими мозолями и почти горячая: настолько, что само прикосновение опаляет. Хочется вырваться, разжать пальцы и позволить пустынному ветру забрать с них чужое тепло.

Но сообщник не позволяет. Сильнее обхватывает тонкое запястье халифатской стражницы и заслоняет собою Старый Город. И уже в следующее мгновение кругом них резко темнеет – как будто кто накинул тяжелое покрывало на само небо. А звуки и запахи проступают четче, острее.

– Пора, – собственный голос в темноте показался чужим: с колючей нитью страха, уложенной поверх привычной твердости. Гнилое волокно это хотелось поддеть пальцами и вырвать с корнем, но то обжилось в голосе прочнее, чем казалось. А может, и не только в голосе.

Двигаться наощупь получалось с трудом. И ожог на правой ладони все время отвлекал – не хуже тепла торговца. К вечеру ярко-алое пятно широко расползлось, заняв почти всю свободную кожу на тыле кисти, отчего болело ужаленное место изрядно.

На долю секунды Аниса даже поддалась постыдному желанию вернуться. Кое-как переждать несколько дней в старом схроне, покрыть свежие раны первой коркой и изжить начинавший надоедать страх. Но вовремя остановилась: нельзя.

Варра послушно шел рядом. Крепко держал Анису за руку и передвигался на редкость осторожно. Медленно, плавно. Как будто перетекал с одного участка дворцовой площади на другой. И отчего-то в ночи его движения казались такими же, как у кошки. Грациозными.

«Обучен», – пронеслось в голове фаты, которая не понимала, как такое под силу простому торговцу. Или не торговцу?

Ладонь настойчиво заныла, а в нос ударил резкий запах. Схожий чем-то с тимьяном, только острее. Близость рынка? Аниса остановилась. Прислушалась.

Тихо.

Кругом так тихо, что едва хрустящие под сапогом песчаные осколки, кажется, гремят на всю околицу. От каждого звука сердце напряженно замирает, и только тимьяном отчего-то пахнет острее.

Гюрза присела и дотянулась рукой до крупного камня. Тот походил на костистый череп молодого верблюда – а, может, им когда-то и был – но в последние десятилетия прочно обжился на новом месте: у торговых рядов.

Камень этот Аниса знала хорошо: за ним мощеная песчаником улочка скоро заканчивалась, чтобы обернуться драгоценной мраморной белизной. Свернешь налево – окажешься у палаток Хан-аль-Хана, ступишь вправо – войдешь в кварталы мастеров.

Аниса помнила, сколько шагов было до пестрых палаток. И сколько отделяло ее от Дворца. Не раз слышала, как грузно звучала под сапогом сколотая окрошка окраин и – в противовес ей – тонко пел ухоженный мрамор дворцовых плит. И потому когда знакомый звук истончился, напряглась. Мягко сжала пальцы торговца и аккуратно, почти невесомо сделала еще один шаг.

Под ногами прошелестел ветер. Он поднял с камня привычную желтую пыль, которая сегодня непривычно пахла терпкой травой, и ласково опустил ее к ногам Гюрзы:

«Видишь? Не жжется. Здесь безопасно, иди».

Как же, безопасно. Но фате приходится притвориться, что она верит – что песку, что ветру – и позволить себе немыслимую роскошь: новый, крошечный шаг.

Снова тимьян, только на сей раз с вязкой примесью чароведского бадьяна. И Аниса понимает: дальше торговцу нельзя. Почему?

Бадьянная трава обманчиво сладка. Однако если вдохнуть ее чуть глубже – на языке проступает привычная горечь, и голова начинает неизменно плыть… Подаренный тимьяном дурман постепенно притупляет голос чароведской метки, но и ему не под силу заглушить его целиком, полностью.

Приходится расцепить пальцы. Оставить Варру позади, у верблюжьего камня, и пообещать: если повезет, Гюрза вернется. Найдет торговца и проведет его по безопасной границе. Если нет…

Сообщник против. Пытается сдержать ее, гневно шепча, чтобы она не глупила. И даже уговаривает: на сей раз мягко, как ребенка. Случись ему так говорить с ней в старом схроне, фата бы послушала, но тут понимает: нельзя. Сеть здесь, а сонный камень – в казармах. И у Гюрзы с собой лишь отцовская кровь.

Наверное, делать того не стоит, но… Аниса возвращается. Приподнимается к самому лицу торговца, случайно задев успевший стать колким волос, и шепчет:

– Дальше – одна. Доверься.

Стражница не знает, можно ли верить случайному человеку, и способен ли на то Варра. Знает только одно: если силки сомкнутся сразу вокруг них обоих, выжить не удастся никому. И потому Гюрза уверенно делает новый шаг. Остановку – как танец. И еще один шаг.

В причудливом узоре из шагов-остановок кистью служит Анисин сапог, а полотном – пористый камень. Картина эта нравится любопытному ветру, который мелодично шуршит под сапогом мелкой пылью.

Ветер поет. Колкие песчинки – тоже, и во всем этом великолепии Гюрза делает последний шаг. Дальше нельзя, дальше – мрамор. А она умеет говорить только с песчаником – простым, как и сама фата.

Получится?

Аниса не знает. Лишь надеется, что отцовская кровь спасет ее и на этот раз, хотя разум и кричит об обратном. Однако Гюрза осторожно опускается к земле и нежно касается теплом прохладной белизны крупных пор. Голоден? Сейчас.

Песчаник отзывается не сразу. Он чужой и дикий, и подчиняться дочери каменщика не желает. Почему? Теперь фата знает точно: камень не любит людей. Давно, еще с тех времен, когда и сам он тоже был молод, красив. Пока не обзавелся теми глубокими сколами, в которых теперь обжились тысячи вертких жуков.

Камень помнил былое. Жирную землю Эн-Ниля, подземных родников которой ему хватало вдоволь. И жаркое солнце в прозрачной синеве неба. Помнил голоса людей, что вдруг позвали его из-под песка. И запах волов, в тележках которых он томился долгими ночами – пока не прибыл в Халифат.

Помнил обещанное.

Он хотел однажды стать домом: стенами и крышей, и даже полом – только чтобы для людей. Но ему солгали.

Забрали с родной земли и уложили на бесплодную почву барханов. Оставили посреди шумной возни улиц, бросили под сапог. Забыли чинить, когда сам он просил об обратном, не стали слушать. Сделали вид, что не понимают… даже когда камень звал. Шепотом, правда, но все же…

Веришь?

– Верю, – отозвалась Гюрза. – Меня тоже обманули. Когда-то давно, совсем как тебя. Забрали из дома и обучили жить по-другому, а как не сгодилась – попытались убить. Видишь раны? Они свежие, от чароведского огня. А вот эти – с утреннего сражения, к вечеру они почти затянулись. Раны – тоже сколы, правда? Но я жива… пока. И ты – тоже. Поможешь? Я поделюсь кровью, в благодарность.

Наверное, они с камнем были похожи. Иначе как объяснить его жалость?

За спиной раздался удивленный возглас Варры, и самой Анисе едва удалось сдержаться, когда всего в асбе от нее прокрасились чароведские силки. Оставленная мальчишкой сеть больше походила на густую паутину, у края которой сама Гюрза гляделась жалкой мухой: глупым насекомым, замершим в опасной близости от липкой смерти.

– Пойдем, – ладонь торговца нашлась скоро. – Нужно спешить.

Странно, но Варра тоже умел танцевать: быть может, даже грациозней самой Анисы. И всяко не коснулся бы силков, если бы не мрамор.

А ведь отец не зря не любил белого камня: говорил, тот слишком горд и скрытен, чтобы служить людям. Жаден, и в своей корысти подчинится любому, кто заплатит больше.

Гюрза платила, кровью. Но, видно, сил придворного чароведа было в разы больше, раз у последнего завитка сеть предупреждающе зашипела и мгновенно обвила ногу торговца. Крепкие пальцы того с силой сомкнулись вокруг ее ладони, лучше слов сообщив: больно, и терпеть Варра долго не сможет.

Уйти?

Аниса могла бы: ее силки не тронули. И договоренности у них с торговцем – на жалкий фелс. Быть может, Варра даже поймет: сама Гюрза поняла бы эту слабость. И тогда сейчас самое время вспомнить о Пустыне, обещанной свободе и ездовом звере.

Но беглой стражнице отчего-то вспоминается совсем другое. Невпопад приходят мысли о гремящей за спиной погоне и неожиданном спасении. О прогорклой воде из Пустыни – последней, на дне фляжки – которой торговцу наверняка хотелось не меньше ее самой. И о данном ею слове.

И почему-то во всех этих воспоминаниях принять выбор становится легче.

Фата знает: если позволить силкам сомкнуться вокруг себя, те на какой-то миг станут уязвимы. Вечный голод пробудит обычную жадность, из-за которой сеть постарается удержать сразу две жертвы. И если отсечь основные витки, можно спастись.

Силки рады новому дару, а крик едва удается сдержать. Милосердная Матар! Значит, вот как было Варре все это время? Болит сильно – так сильно, что терпеть едва выходит. А ведь на Анисе – чароведский дар, отнимающий львиную долю чувств. Только времени остается немного.

Нити страха глубже прорастают в фату, а корни их становятся мощнее: не успеют. Да и что можно предпринять в такой темноте? Ждать. Когда сам мухтарам Дагман выйдет освобождать пойманную стражницу. А за ним – остальные братья.

Суд.

Наказание, когда шкуры лишают, оголяя бугрящиеся мышцы подобно цветку… Его Гюрза видала лишь однажды, но запомнилось кровавое зрелище навсегда.

Фата до крови закусила губу. Дотянулась до ядовитого клинка и отрубила крупный виток. Даже посчитала это за победу, на миг ощутив не только страх.

Но тут запястье обожгла новая боль, за которой пришло… неожиданное облегчение. Резкий рывок. И мягкий голос торговца:

– Прости, по-другому – никак.

Силки остались в стороне, а разорванная паутина протяжно зашипела. Ее голос разбудил охранные сирены, за которыми ожила длинная цепочка световых вспышек. И кругом Дворца зажглись огни сторожевых башен.

Глава 4

О неизбежности встреч, навязанном мороке и джинном стекле

В последний раз нечто подобное случалось с Анисой давно, еще в старой жизни. И имя имело премерзкое – охота…

…небо над ней висело тяжелое, космато-рыжее. И солнце в нем золотилось медным фелсом – самым мелким, для размена. Такой фата накануне подобрала у рыночных окраин, и если бы знала, чем обернется дурная примета, точно бы поостереглась.

Только монета лежала в кармане, сама Гюрза – среди барханов, а славная Аль-Акка – у линии горизонта. Как добраться?

Аниса неудобно села, резко зажмурилась от непривычной слабости и выровняла дыхание. Попыталась встать.

Мутило.

Как будто ей по глупости удалось выпить целый кувшин драгоценного арака из вереницы халифатских погребов. Но фата точно знала: арака не было, зато была… олва, которую, правда, вечером почему-то задержали. Со странным, слишком терпким вкусом, не способным укрыться даже за щедрой россыпью любимых орехов. С горьковатым осадком.

Сонное зелье?

Видимо, оно. Иначе как объяснить, что порез на ладони почти не болит? А ведь он глубокий – настолько, что кровь за утренние часы успела запечься лишь по краям. И теперь цепочка крупных капель вьется за Гюрзой тонким кружевом кровавого следа.

У сапога что-то мелко закопошилось, а стражница торопливо отпрянула: Пустыня тянулась к запаху крови юрким зверем с ядовитым хвостом. Значит, ту рану ей оставили не зря.

Неужели началось? Об охоте ведь не узнать заранее…

Ловко извернувшись, Аниса ухватила крошечное тельце за хвост. Резко дернула его у самой головогруди – и скорпион бесшумно обмяк. А фата прикрыла его плотным слоем песка – вернула жертву барханам.

Гюрза знала: спустя десяток минут от мертвого зверя не останется и следа, однако и это время сойдет за отсрочку. А там, может, ей удастся выжить?

Пески ненадолго отступили, а вот жара стала по-настоящему нестерпимой. Холщовая рубаха насквозь промокла. И ноги тоже вспотели, отчего у самой пятки – там, где кожа сапога подходила особенно близко к ее собственной – резко натерло.

Двигаться становилось все труднее.

Это потом Анисе выдадут костюм из шкуры редкой змеи, способный сохранить тепло. И наденут на ноги особые сапоги: легкие, с чароведской подкладкой. Пустят через грудь широкую перевязь клинков, лезвия которых через одно отравят. Только пока…

У самого уха раздался протяжный свист.

Пришлось резко уйти влево, чтобы не встретиться со стрелой, и тут же припасть к земле. Вырвать законную добычу из песка и с удивлением обнаружить: древко той – особенное. Тисовое, слишком тонкое. С цветастым оперением, что принадлежит единственной птице в этих краях.

Значит, мухтарам…

Своей единственной надеждой фата видела приручение ездового зверя, потому как выстоять против наставника невозможно… почти. Однако когда черное тело проворно выскользнуло из-за ближайшего бархана, Гюрза поняла: уготованная ей песками смерть – всяко великодушнее.

Почему?

В халифатской страже Аниса видела разных зверей. Коричневых и чуть темнее, с редкой перевязью чернильных полос – последние, правда, были слишком ярыми, едва готовыми подчиниться ездоку. Только чтобы совсем черные…

Изящная луковица крупного хвоста опустилась у самых ног. Заставила Анису заскакать по горячему песку что мышь по раскаленному камню, и наткнуться на мухтарама. Проворно уйти разом от тяжелой клешни зверя и меча наставника. И скользнуть ближе к городской стене.

Вспомнить: Аль-Акка стара как сам оазис. В белом камне ее стен полно широких сколов-трещин, местами даже – крупных прорех, а там… фата карабкаться умеет. Конечно, ввести неприрученного скорпиона в Старый Город ей не позволят, но если вовремя спрыгнуть тому на спину, можно дотянуться до свирели…

Гюрза знала: чароведский инструмент – вещь особая, в чем-то даже живая. Быть может, потому так похожая ей на шепчущий камень. Как и песчаник, она тоже любит человеческое тепло, и если согреть – откликнется. Отзовется ярким звуком, заставит зверя подчиниться.

Белая стена близко. Нужно только сделать последний рывок и дотянуться до острых зубцов, подняться на руках и…

Нога неожиданно ушла под землю и прочно увязла в песчаных силках. Наверняка те оставили здесь еще на рассвете, заговорив на Анисину кровь, и тогда фате на редкость повезло: сеть лишь сомкнулась вокруг тонкой кожи, не причинив особого вреда. Однако и эта встреча едва не стоила Гюрзе жизни.

Слава милосердной Матар, она вовремя вывернулась, ушла от очередной стрелы и почти добралась до подножия сторожевой башни. Даже успела взобраться по стене, понадеявшись на внезапную удачу. И почти у самого края безвольно дернулась: тело сковала прочная броня хитина. Увесистая клешня прошла всего в асбе от лица, позволив фате разглядеть острый ряд мощных жвал.

Наверно, скорпион бы и сожрал ее тогда, только… инстинкты.

Цепочка ран на теле зверя заживала потом долго, и стражница сама выхаживала его, называя смелым – Иядом. Приручала заботой, еще не зная, что перед ней – лучший друг. И, не жалея, делилась теплом со свирелью: почему-то казалось, что частичка того достанется и скорпиону.

А вот мухтарам победу почему-то зачел. Как и новое имя. Не послушал Анисиных просьб о повторном состязании, когда она хотела, чтобы все по-честному. Только бросил:

– Не дури, Гюрза. Тебе против меня не выстоять. Как, впрочем, и остальным.

Слова наставника прочно вплелись в память, как и сама охота. Улеглись в одном из дальних уголков разума и какое-то время лишь тревожили Гюрзу по ночам.

Только годы и в правду лечат.

Старая память покрывается густой пылью, и ни одному человеку не дано знать, когда все воскреснет…

Пустыня снова оживала вокруг Анисы.

Ночной ветер собирал целые пригоршни желтых песчинок и укладывал их во взъерошенные барханы. Даже рисовал вдали Старый Город.

Дворцовая площадь? Нет ее. Как и огней сторожевых башен. Вместо них – раскаленный обод медного солнца и горячий песок. Стрела, что опускается у сапога фаты. С особым древком – тисовым, слишком тонким – цветастое оперение которого принадлежит единственной птице в этих краях…

За цепочкой кровавых капель тянется мелкий зверь, а между песчаных бугров скользит черная тень. Тень эта тоже особая: с прочным хитином и парой крупных клешней, с бесконечными пластинами острых жвал.

А свирель – далеко.

– Тише, – сквозь безумие песка пробивается знакомый голос.

Кажется, совсем недавно он ругал Гюрзу за чароведскую рану, которую та отказывалась промыть последней водой. А потом мягко уговаривал вернуться – у верблюжьего камня. Почему-то просил прощения за боль, хотя в том и не было его вины: боль подарили Анисе Магсумовы силки.

– Тише, – повторяют ей в волосы. – Это просто видение, старая память. Оно не настоящее, точнее… настоящее, но уже давно забытое. Так бывает, если оживить вместе звуки и запахи, позволить разуму прожить все заново. Наверняка в оставленных мальчишкой силках затаился липкий морок…

Аниса слушает. Только не объяснение – голос.

Как и тогда, у камня, он мягкий. И теплый – совсем не такой, как ветер. Больше похожий на море, что плещется к югу от Халифата. У водной кромки фата, конечно, не бывала, но отчего-то не сомневалась: в крови Варры соленой воды не меньше, чем золотого песка.

Голос просит ему верить, и самой Гюрзе хочется того же. Но приходится резко одернуть себя: нельзя, не место!

Хозяин его – тоже чужой. Со своими желаниями, мыслями и целями, о которых сама Аниса знает лишь то, что те на какое-то время схожи с ее собственными. Однако здесь, в горячей Пустыне, других голосов нет. И тогда… можно притвориться? Всего лишь на время?..

– Прошло? – сквозь видение проступает лицо торговца, тревожная складка между бровей которого почему-то становится глубже. – Хорошо. Иногда чароведские мороки бывают слишком сильны. Сможешь идти? Сперва понемногу, медленно? Я помогу.

Аниса позволяет Варре взять себя за руку и переплести пальцы – хотя в ярком свете сторожевых огней это и не кажется необходимым. Но так удобней, а еще – теплей. Спокойней, что ли.

– Постарайся сосредоточиться на чем-то живом, это удержит тебя от очередного провала. Пока видение полностью не ушло, оно по-прежнему опасно.

Из живого у Гюрзы – только торговец, но приходится согласиться. Ненадолго.

Блестящая в ночи дворцовая площадь остается позади, да и длинные ряды резных пальм минуются скоро. А перед фатой появляется причудливая решетка, усыпанная кованными листьями – единственная брешь в идеально ровной стене дворцовых ворот.

Золоченые листы  мгновенно оживают и настойчиво тянутся к ладони: докажи, что своя.

Гюрза знает, что делать этого не стоит, ведь среди ветвей – очередные силки. Или вот морок – совсем как тот, что затерялся в паучьей сети. А даже если это и не так, то все равно ее образ наверняка уничтожен. Стерт с самого плетения тонких жил, и тогда… как пройти?

Осторожно поднося ладонь к медному треугольнику листа, Аниса крепко жмурит веки и  задерживает дыхание. Страшно. Но этот страх тоже нужно изжить, и потому приходится заставить себя уверенно взглянуть на решетку.

Боится?

Да. Только не того, что виновна. Другого.

Встретить братьев, которые ей как семья, и прочесть на их лицах приговор – совсем как утром, у рыночных окраин. Прождать целую вечность в надежде что-то изменить, а потом все-таки не сдержаться. Достать клинок и…

Лист дернулся, коснулся кожи прохладной позолотой и тут же отпрянул. Зашипел. А на его поверхности проявились десятки мелких иголок. Ядовитые – в таких и капли хватит, чтобы остановить дыхание.

– Не пустит, – растерянно прошептала фата. – Мой образ стерт…

Кажется, торговец ничего другого и не ожидал. Иначе как объяснить его ладонь, остановившуюся у одного из листов вместе с рукой Анисы?

Медная позолота заискрилась. Подтянулась к прослойке тонких жил и, собравшись в живую дорожку, побежала к прочному черенку. Воронки-щели отворялись. Принимали в себя ядовитые побеги и скрипели прочными замками. А решетка плавно отползала в сторону.

Вот как? Значит, и Варра когда-то служил во Дворце. Кем?

Спросить, конечно, стоило. Но это потом, когда выживут. Если такое вообще возможно…

Внутренний двор дома Светлейшего встретил беглецов живым кольцом ездовых зверей. Скорпионы гулко гремели, голоса свирелей протяжно выли, и во всем этом грохоте Гюрза следила за теми, кого она считала своей семьей.

Братья, все девять. И во главе их – мухтарам. А ведь такое впервые, чтобы сама она была не вместе с ними, но почему-то против. Неужели не выслушают?

Пущенная под ноги стрела сообщила: нет. А стражница нехотя отпустила ладонь Варры. Сейчас она как никогда нуждалась в живом тепле, однако очередной снаряд напомнил: у братьев – приказ, не исполнить который значит встать рядом с Гюрзою, встать против своих.

У коротких волос пропел перевязный клинок. Откуда? Аниса обернулась. Заметила, как мухтарам обмакнул лезвие другого в густую янтарную жидкость, и скривилась: ядовитая. Вот, значит, как?

Предательство наставника отдалось в груди острой болью и сомкнулось пальцами вокруг клинка. Вдохнуть и выдохнуть. Забыть о том, что когда-то Дагман заменил ей отца. И о принципах забыть, которым он сам столько лет учил фату.

Честность? Нет ее. Есть приказ. И долг. Яд пустынной гадюки, способный остановить сердце противника всего за минуту. Так не это ли – выход?

Аниса замотала головой: не это. Выход – это когда дав однажды слово быть своей, держишь его до конца: до самой смерти, пусть и близкой, но всяко более желанной. И если бы самой фате отдали приказ… нет, она бы не смогла. Уж точно бы не потянулась за отравленным клинком.

У ног опустилось еще одно лезвие, на которое Гюрза все-таки ответила. Кажется, то нашло шею крупного Басима, с которым она когда-то делила покой – совсем крошечный, из песчаного камня – что лежал у самого входа в казармы.

Помнится, их с Басей и привели с горящих болезнью улиц в один день, потому и поселили вместе. В обоих мухтарам Дагман не был уверен, и в обоих ошибся.

В те дни Басим был улыбчив, мирен. Силен, правда, как гора, только без особой сноровки. Насмешки ловил ото всех, а она вот заступалась… особенно тогда, когда друг обзавелся говорящим именем. И ведь прозвище ему выбрали – Чаквелл – крупная пустынная ящерка…

Только сегодня друг гляделся другим: суровым, хмурым. И взгляд отводил, как будто не узнавая Гюрзу.

Обидно.

Обида эта и укрепила руку Анисы, и стражник, громко булькнув, слетел со скорпиона. Грузное тело гулко хлопнулось о белые плиты двора, и мгновенно захрустело под лапами ездового зверя. А фата зажмурилась, стараясь не глядеть на кровавое месиво.

Где торговец?

Варра нашелся в окружении четырех скорпионов, и, кажется, у двух из них дыхальца работали слишком гулко, с надрывом. В ладони мужчины горел голубоватым свечением широкий меч – тот самый, из-за которого торговец так шумно копошился перед площадью.

Тяжелая сталь клинка венчалась причудливо изогнутой рукоятью, в центре которой горели несколько голубых камней. Малейшее движение – и камни вспыхивают сильнее, а меч летит выше. Так быстро, что само лезвие будто бы растворяется в душном воздухе, оставляя после себя яркий след.

Чароведский? Верно. И откуда только?

Гюрза понимала: раздобыть столь ценную вещицу без ведома придворного чароведа непросто. Ведь если кто и мог в землях Халифата создавать нечто подобное, то уж явно хвастать своим умением бы не стал. И потому выходило, что у ее сообщника водилось либо золото, либо связи. А может, и то, и другое вместе. И если вспомнить о его службе во Дворце… что ж, об этом она подумает позже.

Видимо, Варра ощутил ее взгляд. Развернулся к ней всем телом, замер на миг – словно бы решаясь – а потом отчего-то бросил в ее сторону небольшой осколок: на первый взгляд, обычный, больше похожий на дно небольшого кувшина.

Кажется, в таких торговцы доставляли ко Дворцу ценное масло оливы. Оставляли кувшин до рассвета и лишь затем получали положенную награду: в Халифате верили, будто открыть узкогорлый сосуд ночью – примета не менее дурная, чем подобрать мелочь с окраин.

К слову, на кухне торговцев маслом не любили: говорили, те привозят за задний двор пустынных джиннов – сбежавших из чароведских силков, что оставляли люди с силой в долине уснувшей реки. А в Халифате любой мальчишка скажет: заблудший дух – существо опасное. Созданный из огня, он и сам – огонь, и если оставить горящей печь…

В приметы Аниса не верила, но всякий раз держалась от халифатских погребов подальше. Как и от кухни. И случайно оставленных масляных осколков старалась не касаться. И вот понималось ей, что найти так просто джинный артефакт нельзя, но все же… инстинкты.

Да и зачем?

Стекло? Оно ведь и не стекло вовсе – амулет. Ценный, редкий даже в богатых землях Халифата. Могущественный несмотря на то, что поделен на части. Только… зачем он простой фате?

Осколок лег в ладонь легко. Гладкий, и грани его не колются вовсе. Греют кожу приятно, крепко держась за нее. А вот выпустить такую вещицу не просто – если только сам захочешь.

Всего миг стекло просто лежало в ладони, а потом…

Загудело-завыло кругом, и тотчас же стихло, как будто кто убавил звука. Голоса, крики – все стало приглушенным. Изменились и краски: поблекли, расплылись. И запахи стали тише, незаметней.

Мир кругом Гюрзы словно бы выгорел на ярком солнце востока: как цветастый платок, надолго забытый нерадивой хозяйкой во дворе. А она вдруг поняла, что стала такой же для других: выцветшей, едва заметной. Невидимой.

Стражница удивленно взглянула на торговца. Неужели тот поделился с ней таким ценным амулетом, когда и сам мог спастись благодаря ему? Или задумал что-то еще?

Ясно было одно: Варра дает ей шанс, и не использовать его нельзя. Найдет ли Аниса по возвращении торговца живым? Фата не знала. Надеялась только, что в широких карманах того припасена еще пара драгоценных вещиц, а там и она подоспеет со скорпионом.

И, бросив еще два клинка, стражница рванула к казармам.

Внутренний двор закончился быстро: бежать без погони было в разы легче. Да и кованные масляные лампы, испускавшие золотистое свечение, помогали безошибочно находить дорогу. И спустя несколько десятков шагов перед Гюрзой расцвел халифатский сад.

Облако сладких ароматов мгновенно окутало беглянку. Забрало ставшую уже привычной за день боль и поселило вместо нее воздушную легкость. А фата подумала, что легенды об этом месте ходили не зря.

Все так: халифатский сад – не сад вовсе – но место родовой силы славной династии Аскаров. Само сердце города-оазиса Аль-Акки. И, верно, жив он не только глубокими водами подземных родников, но и стараниями придворного чароведа: все же, любую силу нужно беречь.

Нога по щиколотку утонула в бархатистой зелени, а неосторожное касание о сиреневый бутон подняло в воздух облако желтой пыли. В носу неприятно защекотало, заставив Анису чихнуть: пыльца оказалась крайне удушливой. Только бы не сонной…

Пришлось задержать дыхание: мало ли? Садовники Великого Халифа собирали растения далеко за пределами Южных Земель, и одним только старым богам было известно, что могли эти травы.

Гирлянды разноцветных тюльпанов скоро остались позади, а стражница подобралась к изящным альстромериям. Это место она знала хорошо: дорожка за ним выныривала к небольшому озеру, вода которого была кристально чиста, а дно – неизменно глубоко. Бросишь камень – и взгляд долго любуется медленным ходом тени, что теряется в прозрачной синеве.

У озера сидела женщина. Не сама, конечно, – камень. Изящный мрамор, принявший черты любимой наложницы старого Халифа. И пусть путь к казармам через воду был в разы короче, второй раз за ночь встречаться с белым камнем фата не желала. Мало ли?

Нужно свернуть вправо. Незаметно обойти стайку цветных попугайчиков и обогнуть казармы со стороны песков, пусть даже и потеряв десяток драгоценных минут. Получится?

Аниса не знала. Боялась, что птицы смогут разглядеть ее сквозь защитный полог джинной бутылки. Они ведь не так слепы, как люди… Не почуют ли ее запах, прокричав, как обычно, имя Гюрзы? Пернатые любопытны, а эти – и вовсе.

Любимцы Светлейшего. И все как один – говорящие.

Живот скрутило от страха, а стражница осторожно ступила на цветастый ковер. Эхо шагов тонуло в бархатистой траве, а солоноватый запах крови – в сладком благоухании цветов. Еще немного…

Яркая стайка деловито порхала с ветки на ветку и, похоже, нисколько не замечала Гюрзу. Впрочем, ровно до того момента, пока та не подобралась слишком близко. А ведь верно: с каждым шагом легкие движения крыльев затихают, и сами пернатые обеспокоено замирают на ветках.

«Умные птицы. Не зря их так любит Халиф».

И ведь чуют ее, только разглядеть пока не могут. Возможно ли такое?

Аниса шагнула под густую листву. Остановилась. И почти сразу крупный зеленый попугай, что сидел к ней ближе остальных, наклонил резко голову – оглядел пространство кругом фаты настороженным глазом.

Дыхание сбилось.

«Видит. Точно видит. Только бы не закричал…»

Осторожное движение – легкое, едва заметное – и круглый глаз косит уже в новом направлении, а Гюрза понимает: узнал. Неужели перед ней вовсе не птица?

Еще один дух? Страж этого места?

Верить в подобное не хотелось, потому как фата и сама не раз тайком останавливалась у цветастых деревьев. Протягивала на ладони несколько свежих крошек и радовалась как ребенок, когда пернатые слетались к ее руке. Всякий раз благодарили за угощение, гортанно выговаривая:

– А-ни-са…

Показалось?

Зеленое тельце развернулось к ней впрямую, а тонкая шея, усеянная мягкими белыми перышками, изогнулась изящной дугой. Здоровается. Как всегда.

Гюрза замерла, едва не выронив амулет из рук, и настороженно подобралась ближе. Медленно достала из перевязи ядовитый клинок, готовая бросить его в любую минуту, и подошла совсем близко, вплотную.  Если перед ней вовсе не попугай…

А ведь всего-то и нужно – поднести джинное стекло к глазам и заглянуть сквозь него на птичью стайку. И… это не страшно – почти, потому как пернатые – просто птицы. Верно?

Амулет едва не выпал из пальцев. Быть такого не может! Она же только что его убила!

Прямо перед ней, среди цветастой стайки простых говорливых птиц, сидел никто иной, как Басим. Старый друг: добрый, неповоротливый. И это крошечное тельце в зеленых перьях как никогда подчеркивало его чудаковатость. А ведь он и птицей был не похож на остальных.

Вон, другие порхают с ветки на ветку, чуть присматриваясь к ней. А этот по-прежнему неподвижно сидит, не сводя глаз. Узнал? Узнал, как и те два – Ядозуб-Дани и Молох-Гани – тоже братья, тоже близкие ей. И вон тот…

Нет, видимо, арак в мираже все-таки имелся, иначе как объяснить увиденное?

В самом центре стайки, нахохлившись и распушив перья, сидел никто иной как… мухтарам Дагман. Сидел смирно, ровно. И на ученицу почти не глядел. Так, бросил короткий взгляд, словно бы пропуская ее, а потом и вовсе отвернулся, растеряв интерес.

Позволяет пройти?

Тот, что был Басимом, мигнул серым кожаным веком. Настороженно повел головой вперед – туда, откуда пришла фата – и затих, внимательно прислушиваясь. А потом проворковал что-то на птичьем. Предупредил словно бы. Поняла?

«Поняла», – шепнула Аниса. – «Помню, спасибо».

И зеленый попугай тут же отвернулся, выражая к ней полное безразличие. А Гюрза на миг задумалась: уж не сошла ли она с ума – с птицами говорить? Или это вовсе не птицы, но братья по оружию? Тогда кто были те, что остались позади?

Вопросов с каждой минутой становилось все больше, но позволить себе задержку – верная смерть. И стражница решилась: крадучись двинулась в сторону казарм, близость которых по многолетней привычке ощущалась легким покалыванием в левой ладони.

Кажется, мухтарам Дагман говорил, что в былые времена гигантские скорпионы не жили рядом с людьми – считались слишком опасными. Да и развитый ум их долго не позволял приручить: звери все чаще скалились на охотников острыми пластинами жвал и подминали под себя ловцов словно букашек.

Однако против чароведского альянса и они не устояли.

Склонили хвосты с ядовитыми луковицами и позволили себя оседлать. Вздеть на широкую головогрудь прочное плетеное седло с высокими луками и нацепить на хвостовой конец длинную полосу переметных сум. Оставить в тех оружие и сухие припасы – на случай беды. А потом и тренировать себя позволили…

Огромные, маневренные звери, они были крайне разборчивы. Преданны хозяину до самой смерти и на редкость разумны.

Под ложечкой Гюрзы засосало: жив ли ее Ияд?

Прячась за каждым деревом, фата спешно прошла пальмовый коридор и оказалась перед широкой аркой – входом в личную территорию халифатской стражи. Притаилась.

Прямо перед ней высилась каменная статуя грозного Харба – старого бога-воителя. Аниса помнила: хранитель мира милостив и справедлив, но дальше позволит пройти не всякому. Осмелишься?

Фата кивнула: осмелюсь. И, коснувшись ладонью груди, решительно миновала каменное изваяние.

Справа выглянуло аккуратное невысокое строение из желтоватого песчаника, четвертый покой которого – Гюрза хорошо помнила – принадлежал ей. Быть может, если подойти, уложить ладонь в небольшое углубление в стене, то дверь… нет, видно, сейчас уже не откликнется: слепок облика забыт, стерт навсегда.

Но вот стойбища – свободны. Да и кто в здравом уме сунется к скорпионам?

Нога бесшумно опустилась на сухую подстилку. Пальмовые листья мягко прогнулись под сапогом – и звери мгновенно откликнулись. Затрещали дыхальцами, поймали знакомый запах и почти тут же успокоились: своя. Стало быть, можно?

Аниса шагнула в темный коридор. Тусклого света масляных ламп едва хватало, чтобы разобрать дорогу, отчего идти приходилось слишком медленно, почти наощупь. Двенадцать шагов – и ладонь находит холодное железо решетки ездового зверя. Нужно только войти, остановиться у сложенных клешней и тихо прошептать:

– Здравствуй, – фата дружески потрепала зверя по гладкому хитину. Ласково прижалась к скорпиону, позволив шустрым дыхальцам втянуть знакомый запах, и заглянула в срединные глаза друга. – Я волновалась.

Наверное, стоило сказать больше, но твердый голос за спиной опередил:

– Здравствуй, Гюрза. Почему-то знал, что ты придешь за ним.

Глава 5

О последнем подарке, каменном цветке и утраченном имени

– Глупое упрямство, Гюрза.

Мухтарам спокойно оперся о дверной косяк. Словно бы невзначай поправил белоснежную рубаху и причесал ладонью густой волос:

– Нужно было затаиться, переждать с оборот луны и идти к пескам. С дождями купцы снова соберут вьючные караваны, покинут Старый Город и затеряются в торговых путях. Если бы выбрала один из них – самый мелкий – могла бы уйти далеко. Быть может, даже настолько, чтобы однажды совсем покинуть Халифат.

Аниса согласилась: уйти с караваном было бы всяко разумней. Желтый пустынный верблюд стоил на рынке с полсотни динаров. Еще десяток ушел бы на седло, порядка двух – на припасы и с полсотни – самому купцу. Конечно, по итогу сумма получалась приличной, только и ее сыскать можно: за амулеты торговца могли предложить в разы больше.

А дальше – Пустыня. Месяц пути. И редкие остановки на постой, в которых они с Варрой вынуждены бесконечно оглядываться по сторонам. Однако жизнь в страхе – тоже жизнь, только… Ияд?

– Что стало бы тогда со зверем?

Наверное, задавать этот вопрос не стоило: все же фата вовсе не была глупа. Между ней и скорпионом – особая связь, что едва ли позволит другому стражу подчинить верного зверя. А неприрученный скорпион опасен…

– С Иядом? – мухтарам безразлично пожал плечом. – Зверя умертвят. Сегодня вечером, после твоей казни. Он ведь тоже упрямый, совсем как ты.

Аниса кивнула: со скорпионом они действительно были похожи. Как и с самим Дагманом – правда, прежним, которого она знала до этого утра.

Однако теперешней наставник непривычно безлик. Безразличен – что к ней, что ко всему остальному. И только когда разговор заходит о смерти – как будто пробуждается. В глазах появляется странный блеск – дикий, больше похожий на голод – и тогда сухие черты лица обретают привычную живость.

Меняется голос: в жесткие интонации вплетается странная жестокость, а Гюрза впервые с уверенностью понимает – перед ней вовсе не мухтарам. Последняя надежда медленно тает: во всем Дворце ей больше не к кому идти. И, значит, изменить уже ничего нельзя.

Ни сейчас, ни после.

Ее судьба предрешена этим утром. Приговор вынесен, и в том, что она все еще дышит, виновато пресловутое упрямство. Любой из братьев на ее месте бы сдался, покорно принял уготованную старыми богами смерть и позволил сулаку-баше отсчитать последний вздох.

Прах предали бы священному огню, а потом – и пустынному ветру, что унес бы его к высоким барханам. Меж песчаных холмов затерялась не одна сотня душ, и, думается, сама фата могла бы найти там покой.

Однако прежнее упрямство непослушно скреблось на душе: собственную смерть Гюрза принять еще могла бы, но смерть верного Ияда – нет. Да и за что?

– Ты же знаешь, я невиновна. Я исполнила свой долг, защитила Халифа. И в том, что торговец ушел, нет моей вины.

– Вина не всегда там, где кажется.

– Вот как? Прежде ты учил меня другому. Или это был не ты?

Вопрос-вызов, за который Гюрзе грозит заслуженное наказание. Но фата боится не его – другого. Излишней смелости, что заставляет ее поднести джинное стекло к глазам. Близко-близко, к самым ресницам, чтобы посмотреть сквозь него в упор.

Мухтарам? Тело его, но душа…

Теперь Аниса видит явно: в стоящем перед ней человеке человеческого почти не осталось. Страшно, и страх этот тоже похож на зверя – быть может, даже меньше, чем стоящий перед ней Дагман. Ладонь хватается за кинжал, а Гюрза закрывает собою верного Ияда: понимает, что это бесполезно, но все же… инстинкты.

Руки дрожат, отчего подаренное Варрой стекло, обиженно звякнув, со звоном откатывается в сторону – в ворох сухой соломы. А Аниса заставляет себя снова посмотреть наставнику в глаза. Впрочем, на сей раз в том, что перед ней – не наставник, сомнений не остается.

– Джинное, – с пониманием тянет мухтарам, провожая взглядом блеснувший амулет. – А я все не мог взять в толк, как так случилось: вот ты есть, а вот и нет тебя. Где взяла?

Взгляд Гюрзы останавливается на решетке.

За стойбищами членистоногих – западная стена. Высокая, не в пример южной, и оттого лишенная ворот с герсой. Четыре сторожевые башни ее сейчас полупусты: со стороны Западной Развилки в Пустыне можно встретить лишь караваны, и потому огонь в узких  бойницах горит не во всю мощь.

Человеку эту стену не одолеть – это Аниса знает не понаслышке. Но рядом с ней – верный Ияд, а во дворе – торговец. И если им удастся сбежать…

«Не удастся», – подсказала память. – «Помнишь? Ты однажды уже пробовала»…

…Аниса Аль-Бина помнила тот год урывками.

Свой седьмой день рождения и материнский смех. Отцовский подарок, за которым они ходили к торговым рядам на рассвете.

Ту шкатулку из спелого янтаря она заприметила почти сразу, сама, но попросить справедливо не решалась: за смоляной камень торговец запросил целую пятерку золотых динаров. Наверное, это было много, раз отец спросил, не желает ли она выбрать что-то еще. Дочь даже согласилась: желает. Однако отойти от чудесной вещицы уже не смогла: так и стояла, бережно касаясь тонкими пальчиками ребристой крышки.

Желанную шкатулку отец ей все-таки купил…

Резной ларец фата по праву считала наибольшим в своей жизни сокровищем… пока не разглядела внутри него россыпь крупных медовых бусин. Золотистые кругляши, конечно, еще стоило нанизать на прочную нить, но разве ж это сложно?

Подарку Аниса радовалась всей душой. Быть может, потому, что чувствовала: тот в ее жизни – последний.

А потом как-то сразу пришла болезнь. Точнее, не сразу, конечно, но память о другом не сообщала. И потому фата, закрыв глаза, видела горящие жаром тела на улицах Старого Города. И два холодных – совсем рядом.

Следом память терялась. Шла темными пятнами, в которых Анисе было по-настоящему горячо, и сменялась редкой дурнотой. Иногда в той проступало лицо мухтарама Дагмана, но голод, к тому моменту ставший почти нестерпимым, все стирал.

Позже ей говорили, что наставник спас ее. Пожалел, подобрав с гниющих мертвыми телами улиц Старого Города, и привел во Дворец. Только этого фата уже не помнила: к тому времени болезнь полностью завладела разумом, и она то видела золотую резьбу дворцовых стен, то забывалась в горячке.

Первый год в казармах почти не запомнился Анисе. А то, что и осталось в памяти, она бы с легкостью забыла.

Стараниями придворных лекарей жар скоро ушел, но именно тогда фата поняла, что горячка – не худшее, что может обжиться в теле. Вот страх – совсем другое дело. Он заставляет Анису забиваться в крошечный покойчик и лишает способности говорить. Отталкивает руку подавальщицы, что приносит еду, и принимает хлеб лишь тогда, когда его оставляет сам мухтарам.

Все тот же страх заставляет ответить ударом на удар и драться до первой крови, а потом и не только до нее. А еще – отвечать дракой на любой повод, благо, поводов в казармах – всегда с избытком.

Она больше не замечает новых синяков на тощем теле. И вспоминает о тех лишь тогда, когда багровые пятна ползут по лицу: появляются под глазами или, скажем, наливаются свежей кровью у скул.

Страх этот грозится обернуться совсем дурным, но мысль о побеге все меняет…

Басима уговаривать не приходится: ему, как и самой Анисе, жить в казармах нелегко. Как и фата, он скучает по дому, а еще – по отцу, который тоже умер в горячке. По матери, братьям и единственной сестре – горе Баси имеет больше лиц, чем ее собственное. И потому тот согласен.

Когда?

Спустя несколько дней на небосвод должна взобраться огненная луна. Она раскрасит нити торговых путей ярким багрянцем и растревожит костяные могильники. Поднимет пустынных гулей, чтобы указать тем на людское тепло. Раскроет полотна мертвых дорог. И если кто не успеет укрыться за блеском чароведских камней – покинет Аль-Акку под пение пустынных дев.

Аниса как сейчас помнила ту ночь: накрепко закрытые ставни крошечного оконца с мерцанием защитного амулета на двери. Ожидание длиною в бесконечность…

Дворец торопливо затихал, и оттого казался непривычно пустым. Грузные повозки сиротливо жались к старым амбарам: они лишились серых волов еще до заката, и теперь тепло тех помнили лишь кожаные упряжки, разбросанные по холодному камню.

А вот халифатских птиц унесли с сада совсем недавно: под возмущенный клекот и совсем не-птичью брань…

Сумерки скоро спускались на Старый Город, и когда за окном все слилось в единую массу, фата бесшумно скользнула за дверь. Сорвала с нее защитный амулет и ухватила за ладонь Басима. Направилась в сторону ворот.

Красться в темноте ей было не привыкать, а к торговым путям она не собиралась.

Аниса остановится в отцовском доме. Ненадолго, всего на ночь. Найдет драгоценную шкатулку и уйдет с караваном к пескам: как в тот раз, когда она ходила в Пустыню вместе с отцом. Найдет себе место по душе: благо, городов-жемчужин в Халифате немало, и станет жить.

С этими мыслями фата почти преодолела мраморную стену внутреннего двора, когда рука наставника резко сдернула ее вниз. Всего на миг стало больно, а еще – обидно. И… да, стыдно до невозможности.

– Если через минуту не окажешься в постели – дороги назад не будет!

Она осталась в ту ночь.

Вернулась в комнату вместе с Басей, плотно прикрыла за собой дверь и постаралась уснуть. А следующим утром все боялась взглянуть мухтараму в глаза: вдруг станет ругать при всех?

Но Дагман не вспомнил о ее выходке ни на следующий день, ни годом после. Как будто той проделки никогда не существовало…

– Не стоило оставлять тебя тогда, – лень в голосе мухтарама испугала Анису больше оголенного клинка. – С первого дня ты была проблемой. Жалким довеском, который приходилось тянуть, спасать. Тренировать наравне с мальчишками. И если бы тебе позволили уйти тогда…

Дагман плотоядно улыбнулся. Жадно облизал губы и с вызовом закончил:

– Все верно, нужно было отпустить. Ты бы ушла в барханы, под пение пустынных дев, и второй год не свел бы тебя с Халифом…

…тот год Аниса тоже помнила. Он примирил ее с новой судьбой и позволил обжиться во Дворце. Отнял у нее отцовскую фамилию…

Ее приняли в постоянные ученики. Позволили называть себя прежним именем и выдали  взамен всего остального такую же форму, как у мальчишек: широкополую холщовую рубаху, никак не желавшую держаться на острых плечах, а еще – пару шаровар.

За следующие годы рубаха эта поистрепалась, а шаровары и того хуже – выцвели.  Однако фата к ним привыкла, и явно не желала менять. Только за нее и это решили, снова. И опять все изменилось всего за один день.

А ведь ей прежде не доводилось бывать во Дворце…

Золотые колонны сменялись золотыми же арками, а те плыли по стенам причудливым узором – тоже золотым. Помнится, фата даже подумала, уж не рябит ли у Великого Халифа в глазах от всей этой позолоты? Но черный его костюм, щедро расшитый сверкающей нитью, лучше прочего сообщил: не рябит.

Сам разговор она помнила плохо, а вот премерзкое чувство страха, отчего-то снова раскопошившееся в животе, – отлично.

В главном зале чадили благовония. Душистый аромат чароведского бадьяна мешался с горькой ноткой циннамона, и сквозь густое облако пахучего дыма пробивалось тренькание певчих птиц.

Ее колени давно затекли, голова плыла все сильнее, и голос мухтарама, казалось, раздавался издалека. Наставник считает, что она подходит для личной стражи молодого наследника? Наверное, так и есть, раз и Халиф согласен. Правда, нужно, чтобы сын одобрил…

Одобрит ли?

Вокруг суетятся слуги. Поднимают фату с колен и долго ведут в дальнюю комнату – слишком тесную для Дворца. В комнате темно и душно, а еще – неприятно – от скользких пальцев под рубахой: молодую стражницу следует обыскать.

Аниса терпит. Снова считает коридоры и позволяет себя оглядеть.

Только наследнику она, кажется, безразлична. Почти. Впрочем, как и он – ей. Наверное, именно потому запоминается с той встречи один лишь золоченый зал со множеством резных арок, в котором будущий правитель играет с друзьями в алькерк.

Молодой Халиф едва смотрит на Анису. Аккуратно перешагивает изящной шашкой через две другие, собирает те в ладонь, и, отложив в сторону, отвечает:

– Если отец так пожелал.

Всего четыре слова, но после них жизнь фаты снова меняется…

– Помнишь охоту? Пустыня тогда почти сожрала тебя, а я – спас… впрочем, тоже зря.

Аниса помнила. Охоту как последнее испытание. И почти потерянную надежду. Последнюю попытку выжить…

…об охоте ей говорят почти сразу, тайком: несколько мальчишек, которых мухтарам тоже отобрал для личной стражи самого Халифа. Пытаются напугать?

– Об охоте узнать заранее невозможно.

Паренек лет шестнадцати, одетый так же, как сама Аниса, говорит полушепотом: боится. Он худой и жилистый, высокий не в меру, отчего, видно, чуть несуразный. И носит странное имя, никак не желающее запоминаться фате.

– Не предупреждает никто. Просто… проснешься одним днем за стенами Аль-Акки, в Пустыне. А дальше – поединок с самим мухтарамом. До приручения ездового зверя или до самой смерти, если не дотянешься до пальмовой свирели. Скорпионы ведь выпускаются из стойбищ голодными, и уцелеть можно лишь одним путем.

– Каким? – Забытый страх снова пытается обжиться в Анисином разуме, и на долю секунды все внутри нее сжимается в комок.

– Ты не знаешь? Скорпионов из Пустыни приводит чаровед, и только старым богам известно, что происходит с ними, прежде чем те станут слушаться звуков пальмового рожка. Просвистишь в него – зверь приручен. Нет – сожрет.

Больше того паренька Аниса не видела, и комнату его скоро отдали другому. А потом и сама фата нашла себя среди барханов. Выжила. И потеряла последнее, что осталось у нее от прежней жизни – имя…

Мухтарам медленно обнажил второй клинок и, глядя на Гюрзу, произнес:

– Если бы ты не выронила стекло, было бы сложнее. Я ведь по крови шел, след искал. Это трудно, потому как джинный амулет и запахи скрывать способен.

Стоящий напротив повел носом, сверяя по памяти аромат капель. И звериная натура его чуть не прорвалась.

Тому, кто занял тело наставника, держать себя становится все сложнее. Анисина кровь, предчувствие близкой смерти и скорая награда сбивают его, и сквозь человеческий облик проступает нечто иное.

От страха Гюрза едва не проглядела атаку.

Несколько коротких шагов в сторону – и она уперлась спиной в прочный хитин морды скорпиона. Тут же поняла: с верным зверем тоже что-то не так. Отравлен? Или просто оглушен? Или?..

– Зверь не поможет тебе. Поняла уже? Пришлось опоить его сонным зельем – смерть скорпиона ты бы почувствовала. А противоядие – только в саду Халифа. Помнишь, ты споткнулась о него, когда пыталась уйти? Мазнула кровью…

Аниса помнила – яркий бутон с удушливым облачком, из-за которого пришлось задержать дыхание. Вот, значит, как? Знает ли Светлейший, что происходит в его Дворце? Или сонное зелье нашлось и для него?

Гюрза постаралась отогнать дурные мысли. Только от вопроса все-таки не удержалась:

– Кто ты?

– Наставник, – затаившемуся всего в шаге от нее ложь дается легко.

– Кто? Не наставник ведь.

Тот, что живет в мухтараме, улыбается. Не отвечает на вопрос, будто и сказать ему нечего. Но именно потому Гюрза и понимает: нет, она не ошиблась. Перед ней – чужой. Убить? Но что тогда станет с самим Дагманом? Сможет ли вернуться в тело?

Нет, навредить оболочке нельзя. Боязно. Значит, ждать?

Выпад у противника получается резким – таким вертким, что фата падает к сложенным лапам ездового скорпиона. Тот тяжело дышит, пытаясь избавиться от сонного настоя, однако выходит это у него с трудом. Сил у зверя хватает лишь на то, чтобы укрыть хозяйку слегка клешней. Однако этого мало.

Брошенный клинок заставляет увернуться. Покинуть даже это жалкое убежище и снова встать против наставника.

Скорпионья клеть узка, и свободного пространства в ней совсем немного. А противник, напротив, мощный: тяжелый, как сам Дагман, и такой же быстрый, маневренный. На каждое движение Гюрзы находит противоположное, и все-таки предугадывает следующий выпад.

Короткая подсечка лишает Анису равновесия. Казавшаяся такой незыблемой земля вдруг уходит из-под ног, а фата с грохотом падает на пол. Боль резко обжигает спину, перед глазами плывет, и последнее, что успевает разглядеть Гюрза – лицо наставника, нависшего над ней тяжелой тенью.

Анвар яро злился на себя, занося над очередным стражником увесистый меч. Врагов осталось всего трое, только его силы тоже на пределе. А глава стражи куда-то подевался. И Гюрзы все нет.

Плохо…

Жива ли? Если и так, то явно не торопится к нему на помощь. А ведь он отдал ей одну из своих самых могущественных вещиц, хотя и понимал: джинное стекло слишком ценно, и другого такого не найти во всем Халифате. Но вот иначе помочь беглянке в тот момент не получалось, потому как задержись они хоть на минуту – погибнут. По всему выходило, что спасти их мог лишь скорпион, и с артефактом нужно было расстаться.

Только где Гюрза?

Дурное предчувствие отдалось болью в висках: если в сообщнице Варра не ошибся, то она в беде. Наивна что неопытный зверек. И до последнего верна слову, данному когда-то братьям.

Глупая!

Та ее жизнь в прошлом, и Анвару не верилось, что даже халифатская милость могла все вернуть. Некоторые вещи теряются безвозвратно – это он знал непонаслышке. Доверие, например…

Совсем рядом по каменным плитам звучно загремели шустрые ноги ярко-коричневого зверя, покатые бока которого были украшены широкими черными полосами. На расстоянии всего одной зиры – а то и меньше локтя Варры – мелькнуло увесистое седло ездока с торчащими металлическими шипами, и над самой головой торговца нависло тонкое жало с дрожащей на нем янтарной каплей.

Увернуться. Подрезать точной линией шустрые ноги. И нанести удар.

Клинок вошел в грудь стражника легко, мягко даже. И тут же покинул ее, оставив на изящном лезвии широкий багряный развод. Поджарое тело изогнулось от резкой боли и мгновенно обмякло, упав позади Анвара.

Что ж, эта цель далась ему просто, потому как чароведский меч – особенный, не способный промахнуться. А еще – верный своему господину, зачарованный на его кровь. Слушаться может лишь его приказов, но на хозяина – напротив, не поднимется уже никогда. Если только переплавить.

Торговец обернулся и быстро оглядел площадку внутреннего двора. Кругом него лежали тела пяти скорпионов и шести стражей. Одно членистоногое, наездника которого Варра только что убил, хромая, отходило в сторону. Значит, врагов всего двое, а от девчонки по-прежнему – ни звука.

Вот же…

Проворно уворачиваясь от острых дротиков, Анвар потянулся к широкому карману, спрятанному в складке шаровар. Здесь должна покоиться еще одна вещица, припасенная для особого случая. Старый Камал, отдавший огненный яспис, предупреждал: взрыв будет мощным, правда… использовать артефакт можно от силы раз пять. Это если беречь. А сколько точно – не известно, ведь даже предмету такой мощи нужен отдых, перезарядка. Все бы ничего, но Варра запустил вещицу еще вчера, когда бежал из Дворца. И, активировав ее сейчас, не был уверен в том, что та сработает.

Рискнуть?

Тревога за Гюрзу все нарастала. По его подсчетам даже при дурном стечении обстоятельств фата уже должна была вернуться. Ведь если кто и пошел за нею, то лишь наставник. Но Аниса проворней старого Дагмана – в этом Анвар убедился сам. Если только сама не отказалась от боя, покорно склонив голову перед мухтарамом.

Могла ли?

Варра нехотя признал: эта – могла. Пусть по сути они друг другу – чужие, но все же видно: Гюрза без гнильцы.

Мужчина уложил на ладони пестрый цветок из драгоценного ясписа, крутанул по часовой стрелке тонкий лепесток и беззвучно вывернул его из гнезда. В центре соцветия заалел дрожащий огонек. Тот быстро рос и золотился яркими вспышками, пока не добрался до самих пальцев Анвара. А затем больно обжег.

Спешить!

Цветок выпорхнул из ладоней торговца скоро и приземлился между двух крупных скорпионов. А Варре не осталось ничего иного, как броситься в сторону, чтобы вовремя уйти от чароведского пламени.

Убежище нашлось рядом: крупная каменная ваза с широкими боками, в которой цвели буйным цветом изящные розы. Почти в половину Анварового роста, она показалась ему идеальной стеной от огня – не оплавится, выдержит. Сейчас бы еще джинное стекло, чтоб наверняка…

Нырнув за твердую глыбу, торговец присел и, обхватив голову руками, постарался пригнуться так сильно, как только мог. Укрылся.

Громыхнуло почти сразу. Резко – так мощно, что почти оглушило Варру. В ушах болезненно зазвенело, и в спину, случайно касавшуюся тяжелого камня, стало невыносимо горячо.

Остро зажглись запахи паленой плоти, тлеющего волоса и жженой одежды. А уже через мгновение все стихло, оставив позади себя лишь чернильные пятна въевшегося в мрамор пепла.

Анвар осторожно выглянул и бегло оглядел площадку. Лишь бы удалось…

Внутренний двор был пуст и тих, и только в центре его, меж двух горсток черного праха, покоился все тот же каменный цветок о трех оставшихся лепестках. Чистый, не оплавленный.

На ходу схватив его в ладони, мужчина заспешил по следу Гюрзы: старался идти как можно скорее. Поначалу цветок жегся подобно печеному овощу, едва вынутому из углей костра, отчего торговцу приходилось скоро перебрасывать его из одной ладони в другую. Но спустя какое-то время тот остыл, вновь превратившись будто бы не в чароведский артефакт, а в самую обычную безделушку, каких на богатом рынке Хан-аль-Хана не счесть.

Беспрепятственно миновав внутренний двор, Варра заторопился к саду. Кое-где он мог разглядеть крошечные капли крови, подсказывавшие, что выбранный путь верен. И все же мужчина волновался.

Что, если открытая им рана слишком опасна, и именно в ней кроется причина отсутствия Гюрзы? И не повредил ли он фате сухожилие, позволив тем самым наставнику одержать над ней верх?

Идя по старой памяти, Анвар легко пересек сладко пахнущие цветастые арки, не встретив здесь ни единого стража. Лишь задержался ненадолго у стайки ярких птиц. Сбившиеся в распушенное пестрое облако, они вмиг угомонились, разом уставившись на него. А потом вдруг заворковали – как прежде:

– Вар-ра!

Узнали. А он почему-то боялся, что не примут за своего. Что обманет их чужая оболочка, к которой он постепенно начинал привыкать. Ведь времени прошло изрядно…

Рука дернулась сама собою. Захотелось, как когда-то раньше, почесать мягкие перышки у тонкой птичьей шейки, но все растущий страх за Гюрзу погнал дальше. И торговец, бросив виноватый взгляд на пернатых, оставил позади цветочные ковры.

Вход в стойбища открылся почти сразу, и Анвар влетел в тусклое пространство коридора, не успев опомниться. А ведь осмелел. В прошлом он бы так рисковать не стал, но теперь… что изменилось?

Жажда жизни. Было ясно: судьба благосклонна к нему и сообщнице, только и у каждой благосклонности есть свой час. Однако что-то настойчиво подсказывало торговцу: их время на исходе.

При первом же касании сапога о сухую выстилку земли стойбища проснулись. Отовсюду загудели дыхальца ездовых скорпионов, мигом поднявшие в воздух лежащую на соломенном настиле пыль, а перед Варрой поплыло желтовато-коричневое облако.

Звери бесновались, и продолжать идти вперед оказалось нелегко. То и дело из клетей вытягивались узкие хвосты, оканчивающиеся увесистыми луковицами с ядом. Извивались, пытаясь ужалить непрошеного гостя, и мужчине понадобилась вся его сноровка, чтобы не остаться здесь навсегда.

А вот стойбище скорпиона Гюрзы он узнал сразу – по единственно открытой двери, сквозь  которую даже через общее гудение доносились звуки борьбы.

Успеть бы!

Уже на ходу врываясь в открытую клеть, Анвар вновь корил себя: спасатель из него выходил так себе. Кто еще мог додуматься проникнуть в стойбище с ядовитым скорпионом, не имея ни малейшего представления о том, где тот сейчас? И что он, Варра, станет делать, если зверь нападет?

Однако этих мыслей не стало, как только на другом конце каменной клети мужчина увидел клубок катающихся по земле тел. Скорпион нашелся почти сразу, у входа, и лежал почему-то на редкость тихо, смирно, почти безразлично наблюдая за поединком.

Оглушен?

Анвар с облегчением выдохнул: хотя бы о членистоногом беспокоиться не нужно. Только положение Гюрзы становилось все хуже, пока мухтарам Дагман и вовсе не навис над ней.

Даже в тусклом свечении масляных ламп можно было заметить: фата не сопротивлялась в полную силу. Оборону держала, как могла, но вот напасть не решалась. Сдерживала только упорно ладони наставника, вжимавшие клинок под тонкую кожу горла, и все пыталась отвести лезвие подальше.

Варра ругнулся про себя: как есть пропадет без его помощи. Едва касаясь сухого настила сапогом, он вошел глубже в стойбище. Позволил чароведскому клинку рвано вонзиться в спину мухтарама и плавно выдернул его.

Плотное тело остановилось, замерло, а потом медленно отошло в сторону, открыв удивленное лицо халифатской стражницы. А мужчина с облегчением выдохнул:

– Успел.

И только сейчас с запозданием заметил, что больше не видит скорпиона. А где-то вверху хищно клацнули жвалы ядовитого зверя.

Глава 6

О тонкости девичьей талии, ядовитой стреле и пустынной ночи

Тело мухтарама Дагмана дернулось внезапно, нервно. Застыло всего на миг. А потом жадный взор остановился на Анисином лице, сменившись изумлением. Хватка мощных пальцев ослабла – и наставник упал рядом, подняв возле себя ворох сухих пылинок.

А Гюрза сделала первый жадный вдох.

В стойбище было темно и пыльно, и потому стражнице не сразу удалось разглядеть, что произошло за спиной мухтарама. Она только поняла: почему-то прочная броня из хитина осторожно отползла в сторону, и уже в следующий миг послышался испуганный возглас Варры.

Времени жалеть тело наставника не оставалось: даже будучи оглушенным, скорпион мог передвигаться в разы скорее человека. Особенно когда тот – чужак.

Несколько ударов сердца, на каждый из которых приходится по крупному прыжку – и Гюрза стоит перед увесистыми клешнями зверя, упираясь спиной в широкую грудь торговца.

– Тише, мой хороший, тише…

Шепот, почти бесшумный… и легкое касание. Помнишь? Это Аниса.

Ладонь дрожит, но то ничего, пройдет. Нужно только задержаться еще немного у шумных дыхалец, чтобы запах торговца смешался с ее собственным. Вот так.

Линзы срединных глаз зверя скоро метнулись от хозяйки к Варре, и снова назад. А стражница подобралась еще ближе… лишь бы не спугнуть. Гюрза осторожно огладила широкую морду. Дождалась, чтобы зверь чуть расслабил тело, и уверенно шепнула:

– Это торговец, он свой.

Животное еще пару секунд колебалось, нависая над Варрой черной смертью. Но близость халифатской стражницы и ее тихий мелодичный голос убедили: чужак опасности не несет.

Тяжело вздохнув, Ияд наконец отошел в сторону. Грузно опустился на пожелтевшие листья и равнодушно отвернулся от торговца – будто тот был ему больше не интересен. А потом и вовсе устало прикрыл все четыре пары глаз.

А позади Анисы раздался вздох облегчения.

Варра стоял прямо за ней, по-прежнему сжимая в руках чароведский клинок. Напряжение его, казалось, витало в воздухе и ощущалось колкими иглами на коже. А ведь не подоспей фата вовремя, неизвестно еще, чем бы закончился их поединок со зверем.

Понимая, что близость ездового скорпиона может заставить сообщника поступить необдуманно, Гюрза с неудовольствием призналась самой себе: Варру тоже нужно успокоить, совсем как минутой прежде – Ияда.

Пришлось в очередной раз пересилить себя. Мягко коснуться пальцами напряженной ладони и осторожно отвести клинок. Как можно спокойней произнести:

– Не бойся, он не обидит: принял.

В тусклом свечении масляных ламп глаза Варры обретают прежнее спокойствие. Становятся такими, как раньше – темно-карими, похожими на спелую вишневую ягоду. И выражение их – сродни ее собственному.

Облегчение?

– Ты долго, – знакомый голос окрасился укором. – Думал, не успею.

Сердится. А ведь она неспроста задержалась, ей бы и самой хотелось, чтоб скорее.

Однако растущее возмущение угасло, внезапно сменившись совершенно ошеломляющим пониманием: Варра не просто так пришел за ней – беспокоился. За себя ли, за нее… все равно. Ведь Гюрза уж и не помнила, когда в последний раз о ней тревожились. Разве что давно, в детстве…

Забытое чувство благодарности всколыхнулось в душе, и Аниса искренне прошептала:

– Спасибо. За то… что спас, – фата робко смутилась. И как-то разом умолкла, прервав речь на полуслове. Напомнила себе, что излишне доверять торговцу не стоит, ведь случайные сообщники объединяются лишь на время. И тогда не совсем понятно, кем станут они, если все же удача улыбнется.

А вот Варра скрыть удивления не смог: видимо, не ожидал, что и халифатская Гюрза благодарить умеет. Но Аниса цену собственной жизни знает и готова вернуть долг, когда придет время.

– Нам в сад нужно, – неудобное смущение нарастало, готовясь обратиться чем-то совсем дурным. – Там цветок с пылью, удушливый. Он поможет идти Ияду. Сможешь идти?

Варра коротко кивнул, все еще косясь на скорпиона. А Аниса, погладив зверя по морде еще раз, попросила:

– Пойдем, Ияд. Нужно торопиться.

Пришлось наспех установить еще одно седло – позади собственного – чтобы жесткий панцирь членистоногого не стал для торговца помехой в пути. Наконец, затянув подпругу как можно крепче, фата дернула за вожжи, на ходу мягко уговаривая скорпиона:

– Мы пойдем не быстро, не беспокойся. Халифатский сад совсем рядом, ты же помнишь.  Дальше идти станет легче. Я помогу, хорошо?

Гюрза осторожно взобралась на спину зверю. Достала из небольшой прорези у головогруди чароведскую свирель и сжала ее в ладонях. Позволила напитаться живым теплом, а потом осторожно подула.

Звук вышел тонким, мелодичным. И зверь тут же повиновался, поднявшись на ноги.

Возвратив джинное стекло Варре, Аниса постаралась ни на минуту не умолкать, всю дорогу нашептывая что-то оглушенному Ияду у самых глаз. Говорила ласково, заставляя его передвигаться пусть и медленно, но верно. И все время трепала того по жестким бокам, отчего зверь удовлетворенно прикрывал глаза.

А Анвар раз за разом удивлялся: неужели такое возможно, чтобы гигантское насекомое любило человека? Впрочем, ответ рождался сам собой: это так. И чароведская свирель тут ни при чем.

Халифатский сад открылся внезапно, а нужный цветок Ияд нашел сам. Одним точным движением вырвал прочный стебель вместе с корнем и тут же утянул тот в широкий рот, не переставая работать острыми жвалами. Жадно вобрал в себя облако удушливой пыльцы, замер на миг, а потом разом раскрыл веки.

Заработал скоро-скоро линзами срединных глаз, избавляясь от остатков сна, и с треском отряхнул хитиновый панцирь от налипших соломинок. А фата протянула руку Варре:

– Готов?

Со стороны дворцовой площади послышался шум. Пока еще приглушенный, но уверенно нарастающий с каждой секундой. А торговец бросил настороженный взгляд на острые жвалы зверя: Ияд размеренно пережевывал сиреневый бутон, по-прежнему наслаждаясь его вкусом.

– Не сожрет? – кажется, в голосе Варры послышалось едва различимое сомнение.

Аниса потрепала черного друга по широкой груди. Улыбнулась про себя и ответила в тон сообщнику:

– Не сегодня.

Мужчина напряженно выпрямился. Сделал шаг по направлению к зверю и нерешительно замер. Конечно, времени у них почти не осталось, только и становиться ужином ездовому скорпиону отчаянно не хотелось. Пришлось снова спросить:

– Как забраться-то? Я ж раньше никогда…

Указав рукой на широкое стремя запасного седла, Гюрза пояснила:

– Оттолкнись посильнее, а дальше я помогу.

У ног опустилось несколько острых дротиков. Лезвие одного из них выбило золоченую искру из панциря скорпиона, а по настойчивому жужжанию стало ясно: спустя несколько минут сюда прибудет остальная стража. Нужно спешить.

Крепко ухватившись за ладонь Гюрзы, Варра взметнулся в высокое седло. С удивлением отметил, что броня зверя оказалась усыпанной едва заметными шипами, цепляться за которые было очень удобно – будто лезешь вверх по широкой стене со вбитыми в нее колышками.

В воздухе раздалось тонкое пение пальмовой свирели, за которым скорпион молниеносно сорвался с места. А Анвар ухватился отчего-то не за высокую луку седла, но за пояс Гюрзы. Его тут же оглушило: руки сошлись так скоро, что Варра резко хлопнулся о спину фаты, совершенно недвусмысленно прижавшись к ней всем телом.

Ругнулся едва слышно.

Уже на ходу в голову пришло совсем неожиданное: Гюрза не просто худа. Ее талия так тонка, что впору удивиться той мощи, с которой халифатская стражница справлялась со своими врагами. А ведь в схроне он было принял ее за подростка – тощего, вызывавшего лишь жалость. Теперь же в очередной раз признал: ошибся.

Кажется, под его ладонями фата напряглась. Непривычно?

В голову почему-то запросился вопрос: неужели никто прежде не касался ее? Она ведь жила среди мужчин, а желания тех Анвару знакомы. Не позволяла?

Он вдруг подумал, что судьба ее – вовсе не проста, и вряд ли сама Гюрза надеялась на свадьбу. Нет, у нее свадьбы не будет никогда. И первая кровь на бедрах наверняка осталась незамеченной. Тогда, быть может, она…

Варра тут же прогнал непрошеные мысли: не время. Отстранившись от стражницы, он постарался держаться в седле прямо. Но уже в следующий миг снова прижался к ровной спине – правда, ненадолго – потому как скорпион даже не думал воспользоваться дорогой. Да и зачем? Это людям с их двумя ногами нужны проулки.

Кажется, Анвара затошнило ровно в тот момент, когда цепкие лапы ездового зверя стали двигаться по белому мрамору дворцовых стен. Все выше и выше. Когда же тело Варры почти свесилось к земле, он окончательно понял: пересилить себя все же придется. И мужчина, закрыв глаза, мгновенно вжался в тонкую фигуру Гюрзы.

Лапы Ияда бесшумно скользили по крышам невысоких домов-сот Старого Города, и ход их замедлился лишь тогда, когда скорпион добрался до дальней сторожевой башни. А мужчина обернулся.

Жемчужина Южных Земель лежала перед ним как на ладони. Богатая, блестящая в свете полной луны золотыми пиками Дворца, она казалась Анвару поистине прекрасной. Он глубоко вдохнул. Пряные травы в последний раз окутали его пышным облаком и тут же растаяли под резким порывом пустынного ветра.

Город, которому Варра принадлежал всю жизнь, вот-вот окажется позади. Скроется за прочной гладью белого камня, и позволит Пустыне Барханов раскрыть перед ним песчаные объятия. Что ждет его впереди?

Анвар бы и додумал эту мысль до конца, если бы не острая боль, со свистом вцепившаяся в правое плечо. Мужчина бросил рассеянный взгляд туда, где с пульсацией крови из него понемногу уходила жизнь. Слишком темно… и разглядеть почти ничего не выходит. Но свободной рукой ощущается короткое древко стрелы.

«Ничего, стрелу достать можно. Прижечь рану раскаленным железом»…

Перед глазами поплыло. Черная гладь пустынной темноты дрогнула, а потом запылала сотнями вспышек. К горлу подступил тяжелый ком, который поднялся из глубин живота, и Варре понадобилось немало усилий, чтобы сдержать рвотный спазм.

Уже на ходу теряя сознание, он сильнее вцепился в Гюрзу. И уже перед тем, как впасть в беспамятство, догадался: ужалившая его стрела отравлена.

Чароведское пламя мелко подрагивало на углях.

Льдисто-голубые его искры плясали по холодному песку, щедро делились накопленным жаром и таяли в ночной тиши. А туда, где становилось тепло, подбирались муравьи.

Аниса недовольно поморщилась.

Красные фаэтончики деловито копошились в стороне – всего в нескольких зирах от тела торговца. С любопытством вытягивались к огню и почти тут же отползали в темноту: покидать разрушенного гнезда не спешили. Может, к утру?

Фата взглянула на небо.

То висело над головой тяжелым полотном, в алмазной крошке которого угадывались первые звезды. Впереди несмело брезжила Северная Слеза, за которой только прокрашивался Драконий Хвост. Искрился туманной полосой Соломенный Кушак…

В клубах густых туч путалась тусклая луна, из-за чего казалось, что луны этой нет вовсе… зато есть хлесткий ветер и холодный песок. Бескрайняя россыпь барханов. Свора разномастных запахов – едва уловимых, тонких – но таких особенных, что их не спутать ни с чем.

И звуки…

Гюрза могла поклясться: всего в нескольких зирах от нее сверкает глазами песчаный еж. Он покинул насиженную нору в спешке и потому так осмелел, что подобрался к человеческому очагу. Зверь этот, конечно, скоро уйдет – все же излишне рисковать не станет – но наверняка спустя время появится еще.

Что ж, пустынного ежа Аниса не боялась. Как и иглистой мыши или, скажем, земляной белки. А вот встречи с ядозубом предпочла бы избежать. Впрочем, как и с рогатым гремучником: пока Ияд не вернется с охоты, барханы лишний раз тревожить не стоит…

В пустынном ветре затерялся голос торговца. Он заставил Гюрзу подобраться ближе и настороженно прислушаться. Шепчет?

Шепчет. Почти беззвучно, правда, но оттого не менее твердо. Спорит:

– Я уже слышал легенду, мама. Расскажи о другом. О том, как отец нашел цветок…

Кажется, Варра бредит, потому как видения его слишком безумны, чтобы быть всего лишь сном.

Рана?

Аниса с сомнением покачала головой: не рана… и не кровь, что по капле уносит жизнь торговца в пески. Тогда… яд?

А ведь фата ощутила сразу: с Варрой что-то не так – еще до глухого стона и сбившегося дыхания. Захотелось обернуться, увидеть лицо торговца и убедиться: тот все еще жив. Но  там, у белых стен, оборачиваться было опасно.

В кромешной тьме лишнее движение могло сослужить им дурную службу. Сбить ход скорпиона и растревожить пески. И потому халифатская стражница стала ждать.

Ожидание продлилось недолго.

Сообщник скоро дернулся, резко сжал ее в объятьях и спустя несколько минут стал терять силы. Голова его безвольно опустилась Гюрзе на плечо, а по руке заскользило что-то липкое. С мерзким солоноватым запахом, слишком хорошо знакомым фате: кровь.

Плотнее прижав к себе слабеющее тело, Аниса направила ездового зверя в пески: от крупных дорог и торговых путей стоило держаться подальше. А как огни Старого Города остались позади, остановилась. Уложила Варру на песок и разожгла костер – благо, в переметных сумах нашлось все необходимое. Понадеялась, что это всего лишь рана…