Пуговица бесплатное чтение

   Охотиться в глухие Лиховские леса мы с друзьями приехали не для развлечения, по нужде. Вырвались из Москвы с ее бесконечными собраниями, митингами, уголовным разгулом и поисками еды.

  Места эти некогда славились обильной дичью, а на дворе стояла голодная осень 1917 года. Компания подобралась небольшая, но крепкая, мой добрый приятель доктор Плисов и его еще не старый отец, сухой, поджарый, сохранивший неброские следы военной выправки. С доктором увязался помощник, студент Николай. Его я тоже хорошо знал, поместье отца Коли соседствовало с нашим. А вот, собачек не было, слишком дорого стало охотничьих собак держать. Эх, какая утиная охота без собак.

   Поезда ходили с задержками, в Лихое со станции добрались на подводе позже, чем предполагали. Здесь прихватили проводником по болотам местного охотника Василия, бывшего урядника. После роспуска полиции, он остался не у дел, к строевой службе оказался не годен. Впрочем, люди на него зла не держали и на сельском сходе выбрали старшиной. Жил же Василий в основном охотой, вот он-то своего кобелька вислоухого и сберег. Да и нам еще одно ружье не лишнее. В лесу кого только не встретишь, и дезертиры, и бандиты....

   Василий уверенно провел нас по начинающему темнеть лесу к небольшой охотничьей заимке, расположенной на сухой возвышенности, где мы хотели заночевать.

– А что? Бывает тут кто? Охотится? – спросил я. На широком пне около костровища стоял забытый кем-то закопченный котелок.

– Это редко. Разметало село, кто повымер, кто – в город подался. Работников мало осталось. Война…

– Да.... А хорошее было село.

– Вы, что ж, бывали тут?

– Довелось. Накануне войны приезжал с собакой охотиться.

   В котелке забулькал кипяток. Заварили сухой смородиновый лист, достали ржаные сухари, Плисов нарезал сало в черной корочке специй. Глядя, на добродушную курносую физиономию доктора, никогда не подумаешь, что три года он прослужил военным хирургом на передовой, вынимал без наркоза из страдающих тел пули, отпиливал загнивающие конечности. Николай нацедил по кружкам спирт из походной фляги. После московской жизни, напоминающей сидение на пороховой бочке, и трудной дороги все, наконец, расслабились. Почувствовали защищенность в единение со всем окружающим: с темным лесом, огнем костра, бревенчатой хижиной и подготовленными к охоте ружьями.

   От огня вокруг казалось совсем темно. Единственный пес ненавязчиво перебрался поближе к салу, улегся на лапы и ушел в созерцание, лишь изредка тревожно озираясь на лесную темень.

– Нет ли у кого соли? – спросил отец Плисова – Люблю, знаете ли, черные сухарики с солью.

   Я достал из наружного кармана своего сидора жестяную банку с крупной солью, припасенной для консервации добычи.

– У вас что-то выпало, – Коля наклонился, пошарил в золе и поднял медную пуговицу с двуглавым имперским орлом.

   Плисов взглянул на нее:

– Похожа на форменную пуговицу. В Московском университете, кажется, были такие. Вы же там учились?

– Учился. Но эта пуговица не моя. Тут совсем другое дело. Пуговичка из здешних мест, с ней печальная история связана. Никак не могу ее забыть, потому и пуговицу не выбрасываю.

   Все стали просить меня рассказать.

  * * *

– Случилось это, вот, такой же осенью, как нынешняя. Лес пах сырыми палыми листьями, дождя не было, его заменял туман, неровный, местами густой, а где и с просветом. Я приехал поохотиться в здешних местах и по рекомендации знакомых остановился у Никиты Савича, вдового зажиточного мужика.

   Возвращался я как-то с охоты, не пустой, со связкой уток, усталый, заплутал в лесу немного, и собака притихла, тоже убегалась. Когда же увидел сквозь ельник просвет – обрадовался. И точно. Вышли мы с моей Дэзи на скошенное поле, до села – рукой подать, повеселели, Дези даже залаяла.

   На другом краю поля стог сена стоял, неубранный. От собачьего лая какое-то существо метнулось от стога к лесу, не разглядеть было в тумане, зверь ли, человек. Дэзи виновато на меня поглядела, догонять не бросилась, устала.

– Вот, дойдем до сена, отдохнем,– сказал я собаке.

   Но, когда подошли ближе, она повела себя странно, ощетинилась и стала тоненько поскуливать. Если собака себя ведет подобным образом – ничего хорошего и ждать не приходится, но такого.... На скошенной сырой траве лежала мертвая девушка, припорошенная сухим сеном из стога. Она лежала на спине, рукав суконного набивного пальто был неестественно согнут. Платок откинут от распахнутого ворота, на шее жуткая бурая полоса.