Баллада о солдате. Поэма бесплатное чтение

Намокло курево в кармане

Намокло курево в кармане

Озноб взобрался по спине,

Кольнув мурашками, плечами

Тряхнул он, лёжа на земле.

Под слоем дерна, сросшись с рощей,

Берёзок русских и родных,

Белесых, в черном многоточии,

То шепчущихся, то немых.

Он выбрал две и неприметных,

Под бугорком на срезе кущь,

Успев зарыться до рассвета,

Опередив от солнца луч…

Уже пошли вторые сутки,

А он глаза всё не смыкал,

По небу затянули утки —

Весна…, местами снег стоял.

Привык и к запаху, и к влаге,

К отсутствию других людей,

Через прицел на них то глядя,

То убивая каждый день.

Внизу дорога, в километре,

Вокруг леса, поля…, война,

А он всё так же неприметно

Несёт свой крест военспеца.

Он оправдался перед Богом,

Благословился у отцов:

Духовного, родного тоже,

Уйдя туда, где льётся кровь.

Здесь русской больше, православной,

Здесь те же храмы, тот же Бог,

Язык, история…, но нравы

Здесь извратили нам на зло!

Вот на дороге вновь колонна,

Взглянул… наёмник на «броне»,

Такая цель весьма условна –

Просто мишень, не человек.

Всмотрелся… тоже видно снайпер,

Приехал русских пострелять!

«Добро пожаловать!» – и плавно

На «спуск» он начал нажимать.

Толчок в плечо, бесшумно выстрел

Через глушитель прошипел,

И смерть пришла быстрее мысли,

В кадык ужалив, между вен.

Обмякло тело, взгляд потухший

Упёрся безразлично в синь

Небесную… и равнодушно

Окончил кто-то свою быль.

Колонна мерно удаляясь,

Тащила бесполезный труп,

А ведь недавно, ухмыляясь,

Он думал, что безмерно крут!

Прошёл он три конфликта разных,

На континентах и морях,

«Солдат удачи» в кровь погрязший

Невинных, убиенных зря.

Здесь он предчувствовал сафари,

Но дичью оказался сам,

Окончив жизнь на чуждой дали,

Прибавившись к другим крестам…

Свои оружие забрали,

И, скинув труп, с «брони» в овраг,

Благополучно все забыли —

…В забвение повержен враг!…

Под вечер он заметил группу,

Те явно шли за «языком»,

Скрываясь грамотно, без звука,

Бегом, на корточках, ползком.

Он без труда «назначил» старших,

Издалека нанёс удар,

Сорвав диверсию на марше,

И растворился, словно пар.

Под утро он вернулся в роту,

Уже обратно торопясь,

Скоординировал работу

И ночью в дождь ушёл опять.

Он помогал своим ребятам,

Держа «отхода» коридор,

Прождав четыре дня…, на пятый,

Попал под огненный разбор.

Разведка поздно возвращалась,

С чужбины раненых неся,

Через засаду прорывалась,

Её с собой и привела.

«Глаз» выбрал верную высотку,

Под сенью стареньких елей,

Поглубже в лес, немного сбоку

От развивающихся дел.

Он пропустил своих… спокойно

Дождался рысящих врагов,

По флангам догонявших бодро,

Чтоб в клещи взять его братков.

Ещё немного и погибель –

Спецназ не сдастся ни-ког-да!

Но в перекрестии, на отшибе,

Уже майор и два бойца.

Тот им давал распоряжения,

Но не успел все досказать,

Душой покинув в миг сражение,

Под дружный возглас «Твою мать»!

Упал он на руки солдатам,

А в перекрестии лейтенант,

И прогремел ему набатом

Последним в жизни выстрел-грант.

Пробив насквозь главу и каску,

Прошила пуля грудь, ещё

Соседу, сбоку под затяжкой

Жилета, ранив тяжело.

Упали на сырую землю,

По сторонам бросая взгляд,

Свои же медленно, но верно,

Тянули, выстроившись в ряд.

Ракета взвивалась над полями

И беспилотник прожужжал,

А он всё ждал между корнями,

Врага надежно в землю вжав.

Исчезли парни в перелеске,

Пришёл его черед идти,

Но засвистели в поднебесье

Прилеты мин – не проползти!

Не тут-то было! Ни осколки,

Ни взрывы, ни волны удар,

Не дали никакого толку,

А снайпер воплотил свой дар:

Пикап, явившийся на поле,

Уткнулся носом, юркнув в ров,

Водителя постигла доля

Уж пострадавших здесь врагов.

Ещё две пули сквозь прошили

Мотор, насос и бензобак,

Надежды раненых остыли,

Приблизив смерть и смертный страх.

Разрывы близились…, редея,

На перелесок перейдя,

Чужие раненые выли,

Свои спаслись и все не зря…

Вернулся он опять под утро,

Растратив весь боекомплект,

Кивнул спасённым вяло…, хмуро,

И передал в санбат привет.

– Чего он зол и неприветлив? —

Спросил о снайпере боец.

– Под Мелитополем он летом

Семью похоронил – копец…

Её нацисты расстреляли,

Отца и мать, и двух детей.

Жену любимую пытали —

В ней целых не было костей!

Он опоздал всего на сутки…

И в них живет который день,

С тех пор не видели улыбки,

А он теперь один, как тень.

Один, как призрак выживает,

То ищет смерть, то раздаёт,

Она трусливо убегая,

К врагам охотно пристает».

Боец, видавший в схватках виды,

И смерть, и кровь, и жути лик,

Не смог представить всей обиды

Вообразив лишь сердца крик…

А он с открытыми глазами

Проспал до раннего утра,

Во сне моля под образами

Отмщение дать ему сполна.

Он пролежал обед и завтрак,

Под ужин командир позвал:

– Ты слишком стал на риски падок…

– Господь зачем-то это дал.

Он замолчал, почти сурово,

В ответ, как будто что-то ждал,

Но, не дождавшись, тихо снова,

Взглянув в глаза, ему сказал:

– Уходит группа на закате,

Майор опять просил тебя…

«Азовцы» там в заградотряде,

Их командир – мишень твоя.

Зажглись глаза утробой Ада,

В котором жил сей человек,

Хотя в душе его лампада

Любви теплилась, луча свет.

О том подонке знал он много,

Он жил с его гнилой душой,

И говорил с ней очень строго

С порабощенной злом и злой.

Перед глазами был тот вечер,

Когда каратели пришли,

Их каждый шаг в душе помечен

И кровоточит изнутри.

Он видел все в воображении,

Давно за всех всё пережил,

И сотни раз за них в мгновение

По пуле смертной получил.

Он умирал за мать и сына,

За дочь погиб и за отца,

Его пытали, как скотину,

Когда страдала так жена.

Он за себя простил, наверное

Но вот за них уже не смог,

Хотя, и говорил священник —

За них воздаст отмщением Бог!

Он опоздал всего на сутки,

И не узнал родимый двор.

Что был наполнен смертью жуткой,

Его родимый, отчий дом.

Шахтером он с отцом работал,

Но в ополчение ушёл,

Когда Донбасс наполнил грохот

Обстрелов мирных, тихих сел.

Служил до этого в десанте

В гвардейском, русском ДШБ

(Десантно-штурмовая бригада).

И к государственной награде

Представлен за войну в Чечне.

Оружие любил, лелеял,

Любил и бой – всё по мужски,

Но беспредельного не делал,

Вернувшись через две весны.

Зажил, как все – семья, работа,

Сад, огород и отчий дом.

Но к власти вдруг пришли уроды,

И счастье окружил Содом.

Вдруг невзлюбили Русь и русских,

Забыли правду, дружбу, жизнь.

Потом майдан и смерти близких

И, наконец, разрывы мин.

Он русский от главы до пяток,

Как поголовно весь Донбасс,

А потому и мыслил кратко,

За независимость дав глас.

И вот Республика воспряла,

Но мировой глобальный класс

Интерфинансового клана

Решил сравнять с землею нас!

А дальше словно бред в угаре,

Всё стало с ног на голову,

И НАТО сатанинской лавой

Пошло на Русь – мою страну!

Он понял это так же быстро,

Как встал с друзьями под ружьё,

И Бог, хоть медля, но промыслил

Народ взяв под Своё крыло.

Россия медленно, но верно

Готовилась к большой войне,

Опередила на мгновение,

Нацизму вдарив по спине.

Ещё бы день и враг ногами

Топтал бы русские луга,

Ещё бы день… и головами

Мы поплатились бы сполна!

Опередили, помня дедов,

Когда германская толпа,

В сопровождении клевретов

С Европы Русь губить пришла!

За восемь лет до сих событий,

Когда-то светлую страну

Враг человеческий – губитель,

Вогнал в нацистскую тюрьму!

Его шагам рукоплескали,

Хваля за жертвы, зло, войну,

Его желаниям потакали,

Рот сжав народу своему.

Международное коварство,

Цинизм, двуличие и ложь —

Приметы НАТОвского царства,

Что к суеверным ставят нож.

А Русь пришла своим на помощь,

Хотя никто не ожидал,

Сама испытывая немощь,

И мир чрез зло по новой встал.

Солдат не думал о великом,

Не помышлял и о большом,

Лишь мир потерянных реликвий

Семья, где счастье, отчий дом.

Мир, опустевший и убитый,

Смертельным, но живым врагом,

Под сердцем жёстким и разбитым

Пылал лишь местью, как закон!

И снова выход, снова ливень

И снова выход, снова ливень,

Как маскировочный эффект,

И вновь озлобленный противник

В окопах, где людей уж нет!

На утро были у позиций,

Но враг окоп не покидал,

Чуть глубже в тыл националисты:

«Азовцы» и их «генерал».

А ливень лил сплошной стеною,

Как будто снова был потоп,

Полроты жили на постое,

В двух блиндажах, и тут же ДОТ

(Долговременная огневая точка)

Трёх часовых беззвучно сняли

И так же тихо внутрь зашли,

Гранаты воздух разорвали,

А следом в ход ножи пошли.

Их убивали быстро, молча

Кто мог, пытался убежать,

Сдавались в плен…, но гибли тоже,

А что им было ещё ждать?!

На их руках гражданских жизней

За месяц не пересчитать,

Их бы родные всех загрызли,

Коль на расправу их отдать.

Карателей не стало больше,

Хотя бы этих, средь живых,

А дальше суд небесный горше,

Где смерть вторая среди злых…

Он не жалел и бил упрямо,

Не видя среди них людей,

Искал, стараясь, «генерала»,

Но убивал одних чертей!

Сам «сатана», избегший рока,

За час до этого ушёл,

Не влившись кровью в ток потока,

Потом свою судьбу нашёл.

Спецназ неспешно возвращался,

А дождь все лил, как из ведра,

В окопы он с тылов ворвался,

Пленяя спящего врага…

По грязи пленные солдаты

Шли, не скажу, что бодрячком,

Но жизнь свою от смертной лапы,

Спасли, крестясь, как все, крестом!

Потом звонили в Украину,

И матери просили в тон,

Остаться лучше на «чужбине»,

Чем возвращаться нынче в дом:

«Убьют Вас или вновь отправят

За что неведомо стоять,

А русский русского оставит —

Мы ведь умеем всё прощать!»

А ливень всё топил безбрежно,

Но русский Бог все одолел,

А бес старательно, прилежно

Над христианами довлел.

Он разорил святую Лавру,

Печерских, Киевских отцов,

Отдав руками грешных лавры

Язычникам без лишних слов.

О, православная соборность!

О, братья наши во Христе!

Доколе мы свою греховность

Не разопнем на том Кресте?!

Душой давно без покаяния,

Без Бога даже в храм идём,

И даже эти испытания

Нас не приводят в Божий дом!

Он нас воспримет непременно,

Как блудных, но любимых чад,

И рухнут средостения стены

На сатанинский гей-парад!

Наполним в покаянии храмы!

Покинем вотчину греха,

Рассеются все вражьи стаи

От гнева Господа Христа!…

Они вернулись все живыми,

Но им не стало легче жить,

Ведь у химеры то же рыло

И та же содомитов прыть!…

Сидел он тихо у санбата

Сидел он тихо у санбата,

Казалось, будто не дышал,

Сюда взгрустнувшего солдата

Тянула с раною душа.

Не зная, что он точно ищет,

Он шёл бесцельно на рассвет

Как будто мотылёк, что рыщет,

Летя из темноты на свет.

Здесь боль была и милосердие,

Здесь раскрывался человек,

В сверхчеловеческом усердии

Спасались души, руша грех.

Здесь пахло смертью и страданием,

Но сострадание верх брало,

Врачи и воины в сознании

Пред ликом смерти ей назло.

Ходили, добиваясь чуда,

Спасая бренные тела

Трудом и волей, а подспудно

И верой в Господа Христа.

Он был средь них и был надеждой

В руках своих неся, любя,

А жизнь уже не будет прежней,

Как и любимая страна!

Ему здесь было много легче,

Здесь души исходя на стон,

Врывались внутрь его калечной

И вместе ныли пред Крестом:

«Эй здоровяк, чего расселся?

Иди ка лучше, подсоби!»

О голос этот парень грелся,

«Давай за мной скорей иди»

Он слышал раньше, но не видел —

Супруга перед ним была,

Как призрак, правда, в юном виде,

Из прошлого его звала.

Застыв пред нею на мгновение,

И очарованно глядя,

Прорвался будто из забвения

И улыбнулся, в след идя.

Он помогал усердно, молча,

Украдкой вглядываясь в лик,

Стесняясь и немного ропча,

Что для неё уже старик.

Он «окунулся» в здравый смысл,

И захотел не мстить, но жить,

Хотя, нещадно сердце грызла

Маниакальной ставшей мысль!

Ему налили кружку чая

И пряник сунули в ладонь:

«Давай знакомиться, я Рая…»

А у него в глазах «не тронь!»…

В них будто омут закрутился,

Увлекший их на глубину,

Опомнился он и смутился:

«Андрей… ну, я теперь пойду…»

Он захотел и жить, и смерти

Боясь за всё, что свет несёт,

А в голове, как в круговерти

Особенный, последний год.

Уж год, как рвало мясорубкой

Его родной душе Донбасс,

И год он знал – чьим поступком

Нагрянул тот кровавый час.

Год он гонялся по ухабам,

Лежал и ползал по земле,

Все не за то имел награды,

Не находя его нигде!

Каратель был всё время близко,

Но вот в прицел не попадал,

А это значило, что смысла

Весь этот год совсем не дал.

Андрей по батюшке Иваныч,

Давно уже легендой стал,

Вояка ушлый и бывалый

Заслуг своих не признавал.

Он обернулся, взгляд суровый,

Но ей как будто нипочем,

С улыбкой и походкой бодрой

Приблизилась и о плечо

Своей ладонью прикоснулась

Стряхнув, как будто пыль с погон.

«Вы будто спите» – и запнулась,

В дыхании, услышав, стон.

Он всё стоял, не шелохнувшись,

Не отрываясь от неё,

Слезою сердце захлебнулось

Он перед ней почти «ничто»!

Прожгла насквозь её улыбка,

Не та что была у жены,

Но горечь в нем уже размякла:

«Ты гений чистой красоты».

Она по детски рассмеялась,

«Почти, как Пушкин…, что с тобой?»

Окаменелость рассыпалась

И скованность почти долой.

Не стал он врать или лукавить,

И мысли их в одном сошлись:

«Господь, конечно, всё управит

Ты только обо мне молись!»

Они немного погуляли

Под канонаду вдалеке

Он всё молчал, скулы играли,

Но взгляд её ласкал во тьме.

Она немного рассказала

О детстве, юности, сейчас,

А он внимал… и было мало,

Хотя и шёл четвёртый час.

«Ты такой тихий и… глубокий,

И за тебя все говорят…

Твои глаза… О мир жестокий!

Они несчастием горят!»

Он промолчать хотел, но тщетно,

Прорвало скорбями нарыв:

«Я потерял семью… и места..»

И затряслась душа навзрыд!

Нет, не рыдал он и не плакал,

Всем телом только сотрясал,

Сжигал на жертвеннике ладан

Своей души…, что растерял.

Обняв его горячим телом,

Она почувствовала жар,

Халат врача кроваво-серый

Кровавей стал от этих ран!

Он проводил её к санбату,

Не зная, что он для неё,

Она же для него бриллиантом —

Обогатила, ни за что.

Пожали руки…, зубы сжались,

Застыли пальцы лишь на миг,

Надолго ли они расстались —

Покажет времени каприз.

Андрей, по батюшке Иваныч

Андрей, по батюшке Иваныч

Опять ушёл в ночной дозор,

А медсанбате Рая за ночь

Кровавый истоптала пол!

Его не успевали вымыть,