Храм Темного предка бесплатное чтение

• Если ночь в горах застала, разведи большой костер,
• Вместо дров меня брось, и я сгорю в огне.

Билал Назым[1]

Глава 1

Недальний восток. Синяя птица

– Дэв-хан, они уходят. Абдулла уводит своих людей, они говорят: после случившегося они не могут остаться. Их догадки темны и смутны. Они боятся тебя.

Дэв-хан проигнорировал слова помощника, своей правой руки и доверенного лица. Эмоции, эмоции… Его помощник взволнован и, кажется, тоже напуган. И не одобряет в душе его поступка. Дэв-хан неотрывно смотрел на Небесную гору. Отсюда на нее открывался прекрасный вид при любой погоде. За свои тридцать лет он не встречал зрелища более величественного и великолепного. Божественного! В вечернем воздухе разливалось некое невидимое, но остро осязаемое его обостренными чувствами волшебство – закатное солнце окрашивало пик совершенной формы в багрянец. На фоне остальных вершин Тянь-Шаня он напоминал царский рубин в драгоценной оправе.

В вечернем воздухе витали запахи хвои и крови.

Один из людей Дэв-хана наступил на труп китайца и поднял за косу его отрубленную голову. Показал трофей. Кровь пропитала чесучевую безрукавку китайца и надетый сверху ватник. Дэв-хан оторвался от созерцания горы, покосился на обезглавленное тело. Трупы убитых валялись на земле. Головы отсекли китайцам: пятерым кули-носильщикам, одетым в грязное тряпье, и проводнику – предателю в безрукавке из чесучи. Именно он вел экспедицию. Навьюченные скарбом лошади чужаков сбились в кучу и тревожно ржали, чуя запах мертвецов и крови. Люди Дэв-хана потрошили вьюки, выкидывая на землю ящики с чучелами птиц, научное оборудование, продукты, консервы и носильные вещи. Труп их главного начальника обыскивала лично младшая сестра Дэв-хана – пятнадцатилетняя Айнур.

Айнур – Лунный свет…

Она родилась ночью по дороге из Синьцзяна в Пекин под луной и получила от родителей имя в ее честь. Дэв-хан любовался своей ловкой и бесстрашной сестрой. «В бирюзовом чапане с солнечным лицом ты явилась, как цветок, что в зарю вплетен…[2] – строки Билала Назыма словно о ней написаны», – меланхолично думал он. Назыма почитал их отец, а они с сестрой с детства знали многие стихи великого поэта всех уйгуров наизусть.

На Айнур были голубой чапан (ватный халат, подпоясанный мужским кушаком), сапоги и шаровары; черные смоляные волосы она заплела в две тугие косы. Ее точеную головку украшала допа – расшитая шелком тюбетейка, а за спиной через плечо болталась винтовка. Из нее она собственноручно застрелила их главного. Чужак даже не успел ничего понять, когда она внезапно появилась из зарослей арчи и, подобно газели, вскочила на валун у горной тропы, вскинула винтовку. Ее меткий выстрел выбил мозги из ученой головы чужака. А потом они застрелили всех остальных. Без всякой пощады.

Айнур достала из кармана суконного пиджака их главного очки и блокнот. Пиджак чужак носил по-городскому, прямо на шерстяной свитер, несмотря на июльскую жару. Он был уже в летах. А записки его на русском языке…

– Все надо сжечь дотла, брат, – деловито, совсем по-взрослому заявила пятнадцатилетняя Айнур – Лунный свет. – Трупы всех этих собак. Их вонючее барахло. Ящики, чучела птиц. Бумаги. Лошадей зарежем и тоже сожжем. От них вообще не должно ничего остаться – ни горстки пепла. Ведь экспедицию станут искать.

– Дым костра увидят из долины, – ответил сестре Дэв-хан.

– Решат – лесной пожар где-то в горах. Мы, уходя, подожжем окрестный кустарник, пепел потом развеем с гор, – ответила Айнур и вырвала из рук одного из членов отряда теплые кальсоны и ботинки чужаков. – Не смей брать! Брось! Нам их тряпок не надо. Мы не воры и не грабители. Все предадим огню!

– Ты сама пламя, сестра, – заметил с восхищением Дэв-хан. – Благодарю тебя за меткий выстрел и за смелость. Хороша, девчонка, а? – обернулся он к своему помощнику.

Тому перевалило далеко за сорок. Умный и осторожный, он пришел с Дэв-ханом с той стороны гор, из Китая. Он служил еще покойному отцу Дэв-хана. И знал некоторые тайны их рода.

– Хочешь ее в жены? – насмешливо спросил Дэв-хан помощника. – Я же не слепой.

– Шад[3], тебе ведомы мои чувства, ты всех видишь насквозь, – ответил тот, думая о поразительном сходстве брата и сестры – обоих небо наградило редкой красотой и умом, но поскупилось на доброту и милосердие.

Помощник часто называл его Шад – принц… И он не льстил Дэв-хану. Тот имел права на высокий титул по происхождению.

– Тогда оставайся верен мне. Не бери пример с глупца Абдуллы. Эй, Абдулла! – Дэв-хан окликнул вожака отряда местных басмачей, присоединившихся к ним месяц назад из корысти за деньги, а теперь позорно и трусливо бежавших прочь, когда дело дошло до главного. – Доброй дороги, друг! Не споткнись! Крепко держись в седле!

– Мне говорили умные люди: не связывайся с идолопоклонником даже за мзду, – ответил бородатый Абдулла-басмач в ватном халате. – Что ты натворил? Ученых начнут искать. Я рискнул головой сторонников – все ради тебя, идолопоклонника! А ты сам – чужак в здешних местах. Правоверному мусульманину не по пути с тобой, Дэв-хан. Ты из Нижнего мира, шайтан – верны слухи о тебе! Ученые, которых ты прикончил, наблюдали за птицами – только и всего. Блаженные люди… Во многих кишлаках мои земляки их встречали гостеприимно. Они расспрашивали моих земляков о Синей птице, замеченной в горах. Они искали только ее. Птицу!

– Нашли. Здесь. На свою беду. – Дэв-хан указал на ящик с выброшенным из него на землю чучелом птицы, похожей на дрозда. В закатных лучах солнца ее перья сверкали словно сапфир – синим, небесным цветом…

Бородатый Абдулла-басмач махнул рукой – что с тобой говорить? Дэв-хан наблюдал, как его отряд садится на коней и уезжает.

– Абдулла, они все мертвы! – крикнул он вдогонку. – Никто из них ничего не расскажет, я заткнул им рты кровью и камнями! Гляди в оба, пусть твои люди не проболтаются! А то я доберусь и до вас. Ученый из Москвы, его помощник и фотограф – они отныне падаль, корм для грифов и волков… Пес-фотограф сдох. Собаки-кули китайские и проводник-шакал… Они – прах!

– Не все! – Абдулла обернулся, остановил коня. – Мальчишка сбежал, младший брат фотографа!

– Он ушел еще позавчера утром, – ответил Дэв-хан. – Его отослали домой с поклажей. Он не знает о случившемся с остальными. И он – глухонемой! Я не воюю с калеками. Мальчишка не поднимался сюда в горы, и он не сможет ничего никому рассказать, ведь Небо лишило его языка!

Абдулла ему не ответил. Когда отряд басмачей скрылся из виду, помощник снова обратился к Дэв-хану:

– Шад, Абдулла и его люди не поняли, к счастью, почему некие места в горах – запретная территория. И ты приносишь жертвы, ограждая ее от посторонних. Но они начнут распускать нелепые и зловещие слухи.

– Для них Небесная гора просто вершина в снегах, – ответил Дэв-хан. – Но не мне же объяснять тебе – что, почему и как. Для чего я иду на жертвы и убийства в общем-то невинных людей. Ученых.

– Ты сам все осознаешь, Шад. И мое сердце рвется в печали и тревоге за тебя. Ты не Абдулла, он из простых, родился в кишлаке. А ты учился в Бэйда – Пекинском университете, – слушал лекции по философии, много путешествовал. Но ты сейчас расстрелял целую экспедицию: двух русских ученых и местного фотографа, носильщиков, проводника, разыскивающих Синюю птицу. На юге ее полно, но в здешних горах, говорят, она великая редкость. Если все откроется, тебя обвинят в варварстве и жестокости. Ладно, пусть с китайцами у нас свои давние счеты – твоего отца подло убили и обезглавили в Запретном городе, хотя он служил маленькому императору и регенту верой и правдой…

Помощник бросил взгляд на обезглавленные трупы китайских кули и проводника, на остальные тела. Всех убитых люди Дэв-хана начали обкладывать хворостом и валежником, готовя огромный костер. Пятнадцатилетняя Айнур командовала ими.

– Мы не варвары, – со страстью ответил Дэв-хан. – И мы не продажные бандиты, подобно Абдулле и его швали. Мы чужие? Наверное, да. Наша земля за синими горами. Но наш рассеянный народ живет и здесь. Мы – скитальцы… Так уж вышло, что великая тайна… бесценное сокровище моего рода скрыто по эту сторону гор. Веками наш род хранил ее. Разве не является запретным для досужих чужаков место моего предка? Стража Небесной горы? О, Великий, Темный… Только Тебе я служу и поклоняюсь! Отдам свою жизнь и всю свою кровь до последней капли за Тебя, мой Бесценный, без которого не было бы ни моих предков, ни меня, ни сестры, ни наших потомков…

Помощник сразу опустил глаза. Умолк. Когда Шад – его принц и хозяин – «ставил на свой личный граммофон подобную заезженную пластинку», с ним было бесполезно спорить, что-то доказывать или возражать. Так его воспитали с детства. Они с сестрой с молоком матери всосали все это. Он фанатик? В какой-то степени – да. В самом крайнем своем проявлении, когда дело касается Небесной горы и тайны их рода скитальцев, потомков уйгурских принцев из Синьцзяна и Желтых уйгур, издревле почитающих Великого Темного предка.

Помощник представил Дэв-хана в Бэйда – Пекинском университете: этакий лощеный европеизированный молодой человек с идеальным пробором, в визитке, брюках в полоску и лакированных туфлях. Со своими наложницами на вечеринках он танцевал танго и новомодный чарльстон. И сравнил его с Дэв-ханом нынешней ипостаси – в грязном чапане, подбитом ватой, с «маузером», заткнутым за кушак, и винтовкой за спиной. Бедность и небрежность походной одежды лишь подчеркивали его мужскую стать. Кровь древнего рода наградила его красотой, но вместе с ней вселила в его просвещенную, жаждавшую знаний душу некое странное безумие, не поддающееся рациональному объяснению.

Ведь он и правда верит в то, о чем говорит с таким пафосом. Ради чего убивает столь жестоко и страшно.

Но это лишь сказка, темная, жуткая легенда!

Или все же правда?

– Никто больше не должен узнать о том месте, – твердо заявил Дэв-хан. – Никто. Никогда. И все останутся живы.

– А глухонемой братишка фотографа? – осторожно спросил помощник.

Дэв-хан лишь глянул на него. И отвернулся к Небесной горе.

На ее склоны идеальной пирамидальной формы уже наплывали клочья густого тумана. Но заходящее солнце освещало самый пик – словно утес облили свежей жертвенной кровью. И он смаковал ее соленый вкус…

Лучи солнца погасли.

И все окутало тьмой.

Помощник вспомнил байки старого шамана, накурившегося травы-дурмана, колдуна из дальних степей, где обитают желтые уйгуры. Мол, именно в сумеречный пограничный час ОН, ТОТ, КТО ХРАНИТ НЕБЕСНУЮ ГОРУ, и выходит из тайного логова на свою лютую охоту.

Глава 2

Незнакомец

– Они оба в его крови. Взгляните на них. Какие еще доказательства их вины в убийстве вам нужны?

К полковнику Гущину пафосно обращался начальник местного полицейского управления. Стояла тихая теплая сентябрьская ночь. Пялилась луна – небесный фонарь. Другое освещение на старой бетонке, соединявшей подмосковные Липки с железнодорожной станцией Воробьевка, напрочь отсутствовало. Полицейским пришлось включить фары патрульных машин на месте происшествия. Причудливые тени метались вокруг – появлялись внезапно, множились, словно угрожая, и расточались в дым.

На обочине бетонки приткнулась старая ржавая «Лада». Возле нее в пыли лежал окровавленный труп.

Полковник Гущин никогда прежде не бывал в Липках. Место недалеко от Москвы, но сущая глухомань – заброшенные песчаные карьеры, маленькая станция, вокруг лишь закрытые склады и две грандиозные стройки новых жилищных комплексов в чистом поле. Дальние огни прожекторов и башенных кранов во тьме.

– Их застукали прямо на месте убийства, – продолжал местный начальник полиции. – Хорошо, я распорядился маршрут ночного патрулирования изменить и включить бетонку. А то бы тело до утра пролежало. Здесь вообще мало кто сейчас ездит из-за новой развязки с федерального шоссе к стройкам.

Полковник Гущин молча созерцал труп, возле которого хлопотали два местных криминалиста-эксперта. Гущин вечером возвращался из Наро-Фоминска с совещания, выезжать на происшествие в район он вообще не планировал – адски устал, голова трещала. Мечтал вернуться домой и завалиться спать. Сообщение об убийстве застало его в пути, он находился от Липок всего в десяти километрах. Его сразу оповестил дежурный по главку: убийцы задержаны с поличным – группа лиц. Причем среди них есть несовершеннолетние. Поэтому Гущин и решил отправиться в Липки лично.

– Жертва – гастарбайтер, мигрант, – убежденно вещал местный коллега. – Наверняка со стройки. И машина его – рыдван с ржавым кузовом. Правда, при нем никаких документов. Но видно же невооруженным глазом – мигрант-азиат со стройки! Среди ночи за бухлом рванул. И попался здешним щенкам. Они его прикончили ради забавы. Зарезали.

– У машины калужские номера, коллега, – заметил полковник Гущин.

– Ну и что? – Начальник полиции пожал плечами. – Федор Матвеевич, на стройках наших кого только нет, мигрант в Калуге пошабашил, потом к нам перелетел. Контингент мобильный.

Полковник Гущин отвернулся от самоуверенного подчиненного и шагнул к трупу, нагнулся. В свете фар полицейских машин он видел перед собой мужчину лет за пятьдесят, азиатской внешности, смуглого, волосы темные с проседью. На лице его застыла маска страдания. Его одежда – летняя ветровка, рубашка и даже бежевые сатиновые брюки – потемнела от крови.

– У него два ножевых ранения, – сообщил Гущину местный криминалист-эксперт. – В спину, в область левой лопатки. И в шею, глубокая резаная рана.

Полковник Гущин надел резиновые перчатки, низко нагнулся. Начал осматривать кисти рук убитого.

– Что у него с пальцами? – спросил он эксперта.

– Сломаны на правой руке – средний и указательный, – эксперт рукой в перчатке тоже пощупал кисть жертвы.

– Подозреваемые могли ему причинить повреждения, защемив руку дверью машины? – спросил полковник Гущин.

– Затрудняюсь сказать, – честно признался эксперт.

– На следы пыток похоже, – тихо заметил Гущин. – Я уже видел подобное. Пальцы ломают жертве. Коллега, – он обратился громко к местному полицейскому начальнику, – посмотрите. Ни мозолей у него, ничего, указывающего на работягу-строителя. Кожа ладоней мягкая. Руки вполне интеллигентного человека.

– Они в рукавицах на стройке пашут, в перчатках. Мигранты ко всему приспосабливаются, – отрезал недовольно начальник полиции. – Я не понял – что там про пытки, а?

– Давайте расстегнем ему рубашку, – попросил эксперта полковник Гущин.

Криминалист расстегнул пеструю хлопковую рубашку на груди убитого, и они сразу заметили следы жестоких побоев, а также неглубокие ножевые порезы.

– Били, ножом полосовали. – Начальник полиции, наклонившись над трупом, шумно сопел – ему мешал внушительный живот, перетянутый ремнем. – Федор Матвеевич, в салоне машины полно крови. Его именно там приканчивали задержанные моим нарядом ППС типы. Да вы с сотрудниками моими поговорите, сразу все вам станет ясно!

– Пока мне не все ясно, и я продолжу осматривать тело, – возразил полковник Гущин. – Обе раны, в спину и шею, жертве нанесли одну за другой одномоментно или с определенным временным интервалом?

Криминалист глянул на Гущина, затем на начальника местной полиции – своего командира. Не зря полковник Гущин – высокое главковское начальство, шеф уголовного розыска – задает подобный каверзный вопрос.

– Поворачиваем тело, осматриваем рану на спине, – приказал полковник Гущин. – Раз-два взяли – аккуратно.

Они втроем – полковник Гущин и два эксперта – повернули тело на бок, задрали ветровку и рубашку.

– Могу определить сейчас визуально – рана на спине большей давности, чем на шее, – ответил эксперт. – Видите? На спине на краях раны кровь запеклась. Она темного, почти черного цвета. А из раны на шее при надавливании она все еще выступает.

– Обе раны, по сути, смертельны, – заметил полковник Гущин. – Проникающий удар ножом под левую лопатку, в область сердца. И глубокая резаная рана шеи, точнее горла, слева. Я думаю, сначала его ударили ножом в спину. И, возможно, не в машине. Где-то еще. Затем положили тело в салон, считая нашего незнакомца мертвым, однако нож сердца не задел. Потерпевший спустя какое-то время начал подавать признаки жизни. Тогда убийца ударил жертву ножом в шею. Пытался добить в салоне – отсюда обильные потеки крови на сиденьях и на полу. Но незнакомец наш умер опять-таки не сразу, он жил еще какое-то время. Возможно, у него сильный организм.

– Вы просто слышали вопли задержанных. Их наглую ложь, – начальник местной полиции начал раздражаться. – Мол, они его не убивали, а хотели спасти. Чушь! Они увиливают от ответственности. А вы, Федор Матвеевич, при всем моем к вам уважении, сейчас ведетесь на их вранье. Мои парни из ППС, между прочим, их прямо у «Лады» застукали. Они окружили труп сворой, а увидев патрульную машину, сразу бросились наутек. Моим ребятам пришлось стрелять в воздух и даже по колесам их драндулетов.

– Наш убитый не походит на гастарбайтера, коллега, – возразил полковник Гущин. – И возраст у него солидный. Хотя, конечно, если жизнь заставит, можно и в полтинник на стройке кирпичи класть. Но… если ваши сотрудники ППС застукали на месте происшествия его убийц – где всё?

– То есть? – спросил недовольно начальник полиции.

– Его документы, личные вещи – хотя бы портмоне, мобильный, карты, – если, по-вашему, он среди ночи рванул за водкой. В округе есть круглосуточный супермаркет? Или частный шланбой?[4]

– Круглосуточного нет, но спиртное мигранты достанут – у своих же земляков. Миф, что узбеки не пьют, – усмехнулся начальник полиции.

– Мне кажется, он не узбек. Хотя я могу ошибаться, – парировал полковник Гущин. – Патрульные сработали хорошо, задержали подозреваемых оперативно. Но тогда у них должны были изъять какие-то вещи убитого. И самое главное – окровавленный нож, орудие преступления, раз на их одежде его кровь. А нож где же?

– Они пытались бежать. Наверное, выбросили нож в траву.

– Ищите в траве вещдоки, – сурово приказал полковник Гущин. – Хватит заниматься демагогией, коллега. На месте убийства отрабатываются абсолютно все версии. А не одна – для вас наиболее удобная и простая. Ищите! До утра еще далеко. Луна высоко. Задача ясна?

– Так точно, – буркнул начальник местной полиции. – Найдем, Федор Матвеевич. А вы перед допросом задержанных переговорите с моими патрульными.

Гущин отошел от тела, давая криминалистам возможность продолжать осмотр и собирать улики. На подмогу прибыл еще один криминалист-эксперт, срочно вызванный из дома. Он возился у «Лады», осматривал салон, брал образцы крови с сидений и пола. Затем обошел машину. Что-то привлекло его внимание на земле.

– В кювете бензин разлит. Федор Матвеевич, чувствуете запах? – спросил он.

Гущин вдохнул. Теплый ночной ветер… Вокруг много машин, и запах бензина ощущается в воздухе – неудивительно.

– Дальше на траве тоже следы бензина, – долговязый эксперт, согнувшись в три погибели, щупал землю. – Здесь канава сырая после дождя. Не пойму – где бензин, где природная влага.

К полковнику Гущину уже спешили двое патрульных – совсем юные, зеленые полицейские в экипировке и бронежилетах.

– Докладываем, товарищ полковник, обстановку, – бодро начал рапортовать старший. – Осуществляли согласно инструкции ночное патрулирование по маршруту. На развилке нам посигналил водитель «Газели», заявил, мол, его четверть часа назад подрезали недоумки, устроившие гонки на двух машинах. Он чудом избежал аварии, ругался почем свет. Сказал – вроде молодые мальчишки за рулем, пьяные. Указал он в сторону заброшенной бетонки – мол, туда они рванули, во тьму. Но мы, конечно, потратили какое-то время на его опрос, задержались. А эти… подозреваемые… видимо, рванули напрямик через пустырь, поэтому оказались на месте происшествия сразу после инцидента с «Газелью». Короче, временем для убийства они располагали.

– Ясно, и что вы увидели? – спросил полковник Гущин с большим интересом. Ему и правда было любопытно.

– Тьма-тьмущая, – пожаловался второй патрульный. – В свете фар три машины на обочине. «Лада» – корыто, и еще две – «Гранта» и «Киа». И группа парней – четверо, и девчонка с ними, как оказалось, несовершеннолетняя. А из парней один несовершеннолетний – тот, на ком следы крови, ему шестнадцать. Его приятелям по восемнадцать. «Киа» принадлежит одному из них – объявил, мол, подарок родителей. А «Грантой» владеет отец другого пацана. Он сказал нам, что тайком взял ее покататься, у него самого нет прав. И на нем тоже имелись следы крови – на толстовке. Ну и труп мы увидели, без признаков жизни, на земле, рядом со старой «Ладой».

– То есть вы оба лично не видели непосредственно сам момент убийства потерпевшего? – уточнил полковник Гущин.

– Нет. Но они все кружились возле лежавшего на земле человека. Суетились вроде… Нехорошо как-то… Может, следы заметали? Услышав нашу сирену, бросились к своим машинам.

– Я из патрульной нашей старушки стрелять не стал, – объявил другой полицейский. – Сами понимаете, товарищ полковник, серьезная движуха – труп и группа молодежи. Девица… Я выскочил – кричу: «Полиция, всем стоять на месте!» И уже дальше по уставу применил табельное оружие, пресек попытку удрать. Они застыли в ступоре у тачек с пробитыми колесами. Мы их с напарником задержали и сразу вызвали наших из отдела – разбираться с трупом.

– Вы, конечно, сразу обыскали ребят? – задал новый вопрос полковник Гущин.

– Действовали и далее по инструкции. Ножа у них мы не обнаружили. И личного имущества потерпевшего тоже – наверное, они его ограбить не успели. Но на двоих – повторяю, несовершеннолетнем и его приятеле – была кровь. Мы и на суде это подтвердим, – твердо ответил патрульный. – Все они тряслись, оправдывались. Но мы особо не вникали. Ждали наших из отдела. А девчонка сразу в слезы. Умоляла нас отпустить их всех домой.

– Но вы на ее слезу не поддались. – Полковник Гущин смотрел на юнцов-полицейских, почти ровесников задержанных. Они очень-очень старались. И не ему – циничному закоренелому профи – подшучивать над ними.

– У пацанов вся одежда и руки в крови! И вообще ничего не ясно! – пылко воскликнул юный полицейский. – Но они хором орали: «Мы его не убивали! Наоборот, пытались ему помочь!»

– От машины в сторону пустыря ведет дорожка из бензина! – громко оповестил опергруппу криминалист, осматривающий старую машину с калужскими номерами. – «Ладу» пытались поджечь!

Глава 3

Что сказал покойник

Задержанных охраняли полицейские. Полковник Гущин подошел, глянул: испуганные пацаны и девчонка в спортивных бомберах, кроссовках. От них за километр разило пивом. На толстовках и штанах двух парней расплылись обильные пятна крови.

– Мы его не убивали! – загалдела вся компания наперебой. – Мы его, наоборот, спасти пытались! Остановились на дороге ради него!

Полковник Гущин выбрал двух окровавленных фигурантов и девушку, с троицей под охраной отошел подальше.

– Вы аварию с «Газелью» на развилке едва не устроили? – прямо спросил он.

Парни закивали, бормоча: «Мы не нарочно! Водила дорогу не уступил».

– А здесь что натворили? – Гущин указал на старую «Ладу» на обочине. – Тоже не уступил вам мигрант дорогу? Подрезал вас? И вы с ним посчитались? Наказали его?

– Да нет же! Мы полицейским объясняли! Они нас послали! Схватили, обыскали! Выслушайте хоть вы нас, – горячо возразил парень постарше. – Мы ни в чем не виноваты!

– Это он все сделал! – выпалил фальцетом его несовершеннолетний приятель. – Мы с Лерой вообще ни при чем!

Гущин вздохнул – поплыли ребятки. Юнец уже сливает корешка, сейчас наперебой начнут валить один на другого. Нервы, нервы, нервы… Зумеры в передрягах народ нестойкий.

– Он зарезал мигранта? – Гущин, обращаясь к подростку, кивнул на его старшего приятеля.

– Вы что? Нет! Послушайте меня, – завопил юнец испуганно. – Кирка тоже ни при чем, и я, и все наши… Мужика убил тот, кто был там! – И он указал в сторону пустыря.

Гущин глянул – в свете фар бурьян, заросли редких кустов и деревья, вроде чахлая придорожная рощица, даль тонула во тьме.

– Рассказывайте, только не врите, – велел он.

– Мы просто катались ночью, свернули на Липки, – сбивчиво начал старший парень. – Олег мне крикнул вдруг: «Смотри! Трава горит!»

– Я увидел на обочине бегунок! – подросток сильно волновался. – А в свете фар впереди машину на обочине. И я сразу подумал: словно в фильме – кто-то разлил бензин, поджигая тачку. Я крутанул руль и съехал в кювет, чтобы колесами загасить огненную дорожку, не дать распространиться! И остановился! Я не думал, не боялся, что наша машина загорится. Я сделал все на автомате!

– То есть ты, в свои шестнадцать, утратив инстинкт самосохранения, в состоянии алкогольного опьянения управлял чужой машиной без прав? – уточнил невозмутимо полковник Гущин.

– Да! Но это не важно сейчас. Выслушайте нас! – Подросток придвинулся к Гущину почти вплотную. – Мы выскочили из тачки. Лера закричала: «Смотрите, у леса кто-то есть!»

Полковник глянул на девушку Леру. Косметику на ее личике размыли обильные потоки слез.

– У деревьев в траве еще тлел огонь. И я заметила темную фигуру, – всхлипнула Лера. – Я толком не разглядела. Огонь на земле вспыхнул и погас. А тень метнулась за деревья. Ой, нет, все было не так!

Гущин хмыкнул: подозреваемые в групповом убийстве традиционно начинают путаться в показаниях. Во лжи?

– А как все проистекало, Лера? – терпеливо спросил он.

– Человек стоял в темноте, он видел нас, все длилось примерно минуты две. Он ждал, колебался – напасть на нас или же скрыться. К счастью, подъехали наши, вторая машина, они ведь чуть отстали. Мы их обогнали! Он просто понял – нас много, он не справится со всеми. И огонь его погас в траве. Он не решился запалить бензин снова. И юркнул во тьму.

– Ясно, – подытожил спокойно полковник Гущин. – Дальше?

– Мы все бросились к машине, – заявил парень постарше. – Олег рванул заднюю дверь, и на него буквально вывалился оттуда тот мужик, весь в крови. Он захрипел, грохнулся на землю, мы с Олегом пытались ему помочь, у него горло было перерезано!

– Потерпевший находился в салоне «Лады» на заднем сиденье? – уточнил полковник Гущин. – И он на тот момент еще подавал признаки жизни?

– Да! Да! – завопила хором троица. – Мы его не убивали!

– Олег мне крикнул: «Звони в „Скорую“!» – Лера начала плакать. – Я достала мобилу, но, по закону подлости, мой телефон разрядился. Наши все обалдели… тот узбек… или таджик… он забился в конвульсиях и заорал…

– У него началась агония, он вцепился в нас с Киркой, притягивал к себе близко, я испугался, – сказал глухо Олег. – У него на губах кровь пузырилась, потом потекла изо рта прямо на меня… Он бормотал…

– Что? – полковник Гущин насторожился.

– Про тигра вроде. Тигри… Или тигр… И сказал слово «хан».

– Тигр Шер-Хан? Мигрант вспомнил перед смертью книгу Киплинга? – удивленно уточнил Гущин.

По недоуменному взгляду зумеров он понял: они не слыхали про Редьярда Киплинга.

– Маугли? – сделал еще одну попытку Гущин.

– Не знаю… наверное… Он бормотал, но я не понял, он говорил на своем языке.

– Он схватил меня за волосы, когда я наклонилась, – прошептала Лера. – Давясь кровью, прохрипел мне по-русски: «Небесная гора».

Мальчишки закивали: точно!

– А потом он умер, – Лера уже рыдала. – Его пальцы вцепились в мои волосы клещами, но он уже не дышал. Олег начал разжимать ему пальцы. Мы услышали вой полицейской сирены, патрульная машина примчалась. Мы еще больше испугались, только мертвяк держал меня за волосы, я пыталась освободиться при помощи мальчишек.

– Вы ему сломали пальцы? – спросил полковник Гущин.

– Нет! – Лера глянула на него – дикий взгляд сквозь слезы. Затравленный.

– Наши, остальные, бросились к тачке, но мент выстрелил в воздух, потом по колесам, – заявил Олег. – Пальцы у мертвого сами вдруг разжались. Лера освободила волосы. Но патрульные нас уже повязали.

– Какой рукой потерпевший вцепился вам в волосы? – полковник Гущин задавал важные вопросы невозмутимо. – Левой или правой?

– Правой… ой, нет, левой! Я уже не помню! – Лера всхлипывала. – Какой-то сюр… кошмар, и мы внутри!

Гущин кивнул патрульным: стойте здесь с троицей, охраняйте их, – а сам направился к криминалисту-эксперту. Итак, задержанные пытались дать логическое объяснение факту наличия крови на их одежде и сообщили, что трогали старую «Ладу» – по крайней мере, дверную ручку снаружи. Их отпечатки пальцев найдут и проверят. И факт сей тоже не в их пользу.

– Две бензиновые дорожки от машины – от переднего правого колеса и заднего левого, сливаются в одну, – сообщил криминалист Гущину. – Поджог пытались устроить с умом, однако он все равно не удался.

Они вместе двинулись по бензиновому следу вдоль кювета к черной «Киа» – именно ее колесами безбашенный зумер якобы пытался погасить огненную змейку, не страшась сам взорваться. Внимательно осмотрели грунт, траву, канаву, выбрались на пустырь. Внезапно эксперт обо что-то споткнулся в темноте и посветил фонарем.

– Канистра! – Криминалист поднял ее и осмотрел: пустая, пластиковая, пробка отсутствует.

– Вызываем кинолога, – решил Гущин. – Задержанные упоминали человека у рощи. Отработаем след.

Эксперт позвонил в дежурную часть насчет кинолога. Тот примчался на патрульном «газике».

– По бензину работаем? – осведомился он. – Это не есть хорошо, да, Солнышко?

Его напарник-овчарка в наморднике глухо, басовито тявкнула, подтверждая. Полковник Гущин дал им обоим полный карт-бланш, он никогда особо не вникал в тонкости работы четвероногих помощников полиции. Его интересовал лишь результат.

– Я еще вам одну вещь хочу сказать. Я вспомнила! – тоненьким голоском крикнула ему девушка Лера.

Гущин вернулся к задержанным.

– Я дергала волосы из его пальцев, – тихо произнесла девушка. – Он умирал на моих глазах. Мы ничем не могли ему помочь, он истекал кровью. Но я слышала его самое последнее слово.

– И что сказал покойник? – осведомился полковник Гущин.

– Жегич.

– А что это?

– Я не знаю, – Лера зябко передернула худенькими плечами. – Но я не забуду нынешней ночи.

Кинолог с овчаркой вернулся быстро.

– Солнышко отказывается работать в адских условиях, – пояснил он. – Бензин. Но у деревьев она нашла вещицу.

Он держал в руках смятый кусок черного шелка. Так сначала показалось полковнику Гущину. Он забрал его и, надев перчатки, рассмотрел в свете фар. Предмет оказался расшитой узором, ношеной и засаленной изнутри тюбетейкой, мокрой от бензина.

Глава 4

Окно напротив

– Федор Матвеевич, здравствуйте! Я очень рада вас видеть!

Екатерина Петровская, криминальный обозреватель пресс-центра подмосковного полицейского главка столкнулась с полковником Гущиным в вестибюле у КПП.

– Здравствуй, Катя. Ты домой? – Гущин, судя по выражению его лица, тоже обрадовался их неожиданной встрече.

Часы на стене вестибюля показывали четверть седьмого. Прежде Катя не помнила, чтобы полковник Гущин покидал свой рабочий кабинет столь рано, обычно он засиживался в главке допоздна, а то и до утра. Они давно не виделись с полковником – он долго и тяжело болел, затем восстанавливался после очень серьезного ранения при задержании преступника. Перенесенный ковид и рана оставили глубочайший след и в его душе, и во внешности и отразились на здоровье. Катя отметила с тревогой, насколько изменился полковник Гущин – сильно похудел, осунулся и постарел. Зачах могучий дуб… Обращаясь к ней, он слегка подкашливал. Краем уха Катя слышала в главке сплетни: оперативная удача по-прежнему верна Гущину, хотя из-за ухудшения здоровья он все реже выезжает на места преступлений, больше занимается кабинетной аналитикой. И еще коллеги говорили: Гущин теперь постоянно работает в связке с молодыми напарниками с гражданки. Обоих его новых помощников – Макара Псалтырникова и Клавдия Мамонтова – Катя отлично знала, судьба прежде сводила ее с ними. Она безмерно поражалась их крепкому профессиональному и дружескому союзу с полковником – слишком уж они разные люди и по возрасту, и по характеру. Как-то они все вдруг взяли и подружились за ее спиной, сплотились. А ее даже в известность не поставили! Ну надо же!

Впрочем, она особо не вникала в ситуацию – все ее мысли и чувства занимал Гектор. Ее Гек… С трагических и кровавых событий в Кашине и Чурилове миновало десять дней[5]. За это время они вместе с Гектором снова побывали в клинике на Воробьевых горах. Пожилой доктор, прозванный Катей Асклепием, осмотрел Гектора, проверил анализы и заявил им обоим – осталось подождать еще чуть-чуть, активное заживление продолжается. Расчувствовавшись, доктор обнял Гектора и Катю, пожелав им еще немного терпения.

Катя упросила, буквально умолила Гектора пока уезжать на ночь домой в Серебряный бор. Но она ведь еще и трудилась в пресс-службе! Правда, и ее любимая некогда работа, средоточие всех ее амбиций, постепенно отходила на второй план. Катя ловила себя на мысли: она постоянно думает о Гекторе и теряет профессиональный интерес к криминальным происшествиям. Без него все пусто для нее, все лишено смысла. Гектор, скрепя сердце согласившись покидать ее лишь на ночь, в восемь утра каждый день являлся за ней из Серебряного бора на Фрунзенскую набережную и отвозил из дома на работу. Потом, по его признанию, маялся и считал минуты до вчера. Ровно в шесть он приезжал за Катей в Никитский переулок, забирал из главка. Они вместе ужинали в кафе, разговаривали, строили планы и не могли наглядеться друг на друга. И сейчас Катя, общаясь с полковником Гущиным, постоянно поглядывала в мобильный – нетерпеливый Гектор заблаговременно явился на Большую Никитскую час назад, ждал ее. Написал ей сообщение: «Сдыхаю от тоски. Выходи уже, а?»

– Я домой, Федор Матвеевич, я подписала рапорт на отпуск, – объявила Катя полковнику Гущину. О другом своем важном решении она пока не хотела ему сообщать. Позже расскажет все. Неизвестно ведь, как он воспримет ее новости, еще начнет отговаривать. Она ответила Гектору: «Иду».

– И я домой, – вздохнул полковник Гущин. – Устал. Надоело над бумагами корпеть. Ты далеко машину поставила? Пойдем, я тебя провожу до парковки, а потом прогуляюсь немного, воздухом подышу.

Они вышли из главка. Сентябрьский вечер встретил их почти летним теплом и духотой. Катя сняла пиджак своего делового костюма, осталась в топе без рукавов и брюках. В кабинете она сменила привычные лодочки на высоких каблуках на удобные лоферы. С работы она забрала свои вещи, на плече ее болтался тяжелый шопер.

– Отпуск – милое дело, – меланхолично заметил полковник Гущин. – А ты изменилась, Катя.

– Как ваше здоровье, Федор Матвеевич? – заботливо спросила Катя. – Как вы себя чувствуете?

– Превосходно, весел я и бодр! – Гущин опять начал подкашливать. – А ты просто сияешь…

Он, видимо, хотел продолжить комплимент. Но в этот момент они услышали резкий звук… стук… треск, донесшийся со стороны Зоологического музея. В узком и тенистом Никитском переулке здания подмосковного главка полиции и Зоологического музея располагались прямо друг напротив друга.

Катя подняла голову и увидела открытое окно на третьем этаже, в самом конце здания музея. Почти напротив окна кабинета пресс-службы, где обычно сидела она сама, но значительно выше. Здание подмосковного главка – пятиэтажное, а Зоологический музей, имеющий высоченный фундамент, вмещающий обширный подвал-хранилище и музейные залы с грандиозными по высоте потолками, внешне имеет три этажа, однако высота обоих зданий практически одинакова: окна музея на третьем идут вровень с окнами пятого этажа главка подмосковной полиции. Сколько помнила себя Катя, никакие окна в Зоологическом музее никогда прежде не открывались – даже в июльскую тридцатиградусную жару. Но сейчас на третьем этаже в конце здания, где к зоомузею примыкает его более низкая пристройка-флигель, расположенная напротив бюро пропусков главка, окно оказалось распахнутым.

Однако Катя не успела даже удивиться небывалому событию – она увидела Гектора на углу Никитского переулка: он быстро шел к ней и полковнику Гущину. Тот тоже его заметил – высокого, широкоплечего, атлетического сложения шатена, на вид чуть за сорок, с серо-синими глазами, одетого в серые потертые джинсы и темно-серую рубашку.

– Привет! Еле дождался тебя. – Гектор, подойдя, сразу забрал у Кати тяжелый шопер и закинул себе на плечо. – Ну как дела наши? Удачно?

Наблюдательный полковник Гущин отметил: незнакомец сильно взволнован, он в каком-то всепоглощающем, отчаянном и вместе с тем радостном смятении пребывает. И в нетерпении. И Катя тоже разом вспыхнула. Полковник внезапно почувствовал себя ужасно лишним.

– Гек, это Федор Матвеевич Гущин, – Катя тем не менее представила своего коллегу Гектору. – А это мой…

– Здравствуйте. Катя мне о вас рассказывала, вы работали раньше вместе. А я полковник Гектор Борщов.

Гущин воззрился на него:

– Слышал о вас. Вы тот самый полковник Гектор Игоревич Борщов?! – Гущин уже не мог скрыть своего изумления. Слухи про полковника Гектора Троянского – Троянца, как его окрестили в их общих дальних и ближних профессиональных кругах, и на Кавказе, и в Сирии… – не вязались с обликом того, кого он сейчас видел перед собой. Бывший спецагент. Бывший наемник экстра-класса – гроза террористов. Бывший консультант серьезных структур… Бывший, бывший… Много всякого разного болтали о нем в кулуарах силовиков – и хорошего, и плохого. И вот он перед Гущиным собственной персоной и по виду, ну, этакий Джерард Батлер! Лучезарная улыбка!

– Смотря что вы подразумеваете, полковник, – Гектор усмехнулся уголком рта.

– Вы прежде работали в 66-м отделе ФСБ, и отдел тот гикнулся… то есть его расформировали и ликвидировали с вашей подачи, – Гущин с досадой укорил себя за высказанные вслух досужие профессиональные сплетни. – А вас потом перевели в советники…

– Я уволился из конторы, финита, – лаконично бросил Гектор Борщов.

– Каждый хозяин своих поступков. Признаться, утрата одиозного 66-го отдела меня мало огорчила, земля ему стекловатой, – в тон ему ответил полковник Гущин. – Хотя я далек от интриг: мы – полиция – черная кость, а вы кость белая…

– Я теперь служу только ей, – сказал Гектор и на глазах Гущина демонстративно взял Катину руку, поцеловал в запястье.

Катя руку у него не отнимала. И полковник Гущин опять ощутил себя абсолютно лишним в их компании… Все с ними ясно. Поцелуй в запястье – чего уж больше надо? И теперь его вопросы про прошлое полковника Гектора Борщова более чем неуместны. Он их, может, и не слышит уже, он занят только Катей, поглощен целиком… А она им. Как они смотрят друг на друга!

– Рапорт подписала на отпуск и другое важное дело тоже сделала, – сообщила Катя Гектору.

– Отлично. Отпразднуем. Я столик зарезервировал в ресторане на Твербуле, пойдем, – Гектор все не отпускал Катиной руки.

Вновь пронесся над Никитским переулком странный звук – то ли приглушенный вопль, то ли стон, но его перекрыл громкий вой сирены «Скорой» на Тверской. Они втроем направились по переулку к Большой Никитской улице. Полковник Гущин решил распрощаться с ними на углу. Они поравнялись с входом в Зоологический музей, и Катя машинально оглянулась. Она вспомнила про распахнутое окно на третьем этаже музея под крышей. Гектор оглянулся тоже: он, подобно подсолнуху за солнцем, поворачивался вслед за Катей – куда она смотрит, туда и он. Полковник Гущин плелся рядом, он не оглядывался. В сердце его угнездилась гнетущая тоска: «Я старый больной солдат, донна Роза, и не знаю слов любви…»

Внезапно оглянувшаяся назад Катя резко остановилась.

На ее глазах из распахнутого окна на третьем этаже Зоологического музея вылетел человек.

Женщина в платье, с растрепанными, развевающимися по ветру темными волосами.

Ее тело сначала задело верхнюю часть фонаря на тротуаре под окнами музея. Перевернулось в воздухе и с силой ударилось грудной клеткой о железный барьер, выставляемый полицейскими на проезжей части Никитского переулка, где запрещали любую парковку машин. Тело несчастной, выпавшей из окна женщины опрокинуло барьер и грохнулось на землю. Бедняга упала навзничь.

Катя бросилась к ней. Гектор ринулся за Катей – он тоже все видел. А полковник Гущин пропустил момент падения незнакомки из окна. Обернувшись на возглас Кати, он узрел женщину уже лежащей на проезжей части Никитского переулка.

– Федор Матвеевич! Она из вон того открытого окна музея упала на моих глазах! – крикнула Катя Гущину.

– Сами люди так не падают, – объявил Гектор. – Ее сейчас вышвырнули с третьего этажа!

Вот так и вышло, что у тела несчастной они оказались втроем самыми первыми. В Никитском переулке сначала никто ничего даже не понял – прохожие отсутствовали, а полицейские из службы внутренней охраны главка выскочили минут через пять уже на шум и крики с улицы. Сотрудники главка начали выглядывать наружу из окон – многие собирались домой с работы, их привлекла суета в переулке. Однако в зоомузее не открылось больше ни одного окна.

Катя, подбежав, рухнула на колени рядом с упавшей. Она думала лишь о помощи ей. Гектор и полковник Гущин склонились над телом.

– Федор Матвеевич, она жива. Но могла себе спину сломать, ее нельзя сейчас трогать, переворачивать. Вызывайте «Скорую»! – объявил Гектор. Поднял голову, внимательно осматривая распахнутое окно на третьем этаже музея.

– Гек, я никого не вижу, – и Катя глянула вверх. – Внутри вроде пусто.

– Но кто-то находился с ней. Ее вытолкнули! – убежденно ответил Гектор. – Заметила траекторию падения?

Женщина застонала от боли, захрипела.

– Ххххааан…

– Что? – Катя низко наклонилась к несчастной, уловив аромат дорогих люксовых духов незнакомки. Платье на ней было скромное – офисное, а вот духи потрясающие, шлейфовые.

– Хан…

– О чем вы? – Полковник Гущин вздрогнул – он уже слышал про какого-то Хана. Подростки на ночной дороге, зарезанный мертвец-мигрант, якобы его предсмертные слова…

– Умираю… – незнакомка хрипела.

– Нет, нет, держитесь! «Скорая» уже в пути! Сейчас врачи приедут, помогут вам! Держитесь! Пожалуйста! – Катя пыталась ее ободрить, но не знала способа облегчить ее страдания.

– Кто вас вытолкнул из окна? – громко спросил Гектор. – Кто с вами находился в музее? Его имя!

– Хан… Хан-Тенгри… – Незнакомка, казалось, искала кого-то невидимого, она глядела сквозь Катю. И та заметила что-то странное у нее с глазами. Они красные, налитые кровью. Будто отсветы багрового пламени в них – не закатное солнце.

«Он говорил про тигра… Тегри… или Тигр… – пронеслось в голове Гущина. – Хан… Тигр Шер-Хан?»

– Кто вас выбросил? Скажите мне! Я его сейчас найду! – Гектор добивался своего.

– Сссокровище… – шептала незнакомка. – Они все его искали… их всех тогда убили, и я умираю… вы должны его отыскать… Скорее, может, он еще там…

– Кто? – спросила потрясенная Катя.

– Доказательство… он привез… Шалаево… на развилке… у станции… Бесценное сокровище!

– Кто привез? Какое сокровище? – Гектор тоже опустился на колени рядом с пострадавшей.

– Шалаево на развилке у станции! Сообщите…

– Кому? О чем? – Катя ловила ее шепот, наклонившись к самому ее лицу. Каждое слово давалось незнакомке с великим усилием. Жизнь едва теплилась в ней.

– Сообщите… – Глаза несчастной закрылись.

Со стороны Большой Никитской послышался вой сирены «Скорой».

– Федор Матвеевич, вы оставайтесь с ней, врачи на подходе. Сюда ведь Петровка нагрянет разбираться, ваши сотрудники здесь не смогут работать, да? – Гектор поднялся и подал руку Кате. Он брал ситуацию под свой контроль и дерзко командовал самим полковником Гущиным.

– Дежурный по главку уже позвонил московским, а с начальником МУРа я сейчас сам свяжусь. – Полковник Гущин словно оправдывался, он все никак не мог опомниться. Снегом на голову на них обрушились события! Ведь ничего не предвещало!

– Пока ваша полицейская канитель не завертелась официально, я с Катей в музей, – объявил Гектор. – Он там. Человек, выбросивший ее из окна. Я смотрел все время – входные двери музея не открывались. А если он через запасной выход дернул в сторону Моховой – в музее камеры. Вычислю. Но я думаю, он все еще в музее прячется. И я его достану, подонка. Допрошу и отдам вашим и Петровке. Катя, мы с тобой в зоомузей.

– Гек, музей, кажется, закрыт сегодня. Понедельник. У них выходной, я вспомнила, – сообщила Катя.

– Пусть попробуют не впустить. Фауна, блин! Зверррюшки… А у них из окон людей среди бела дня швыряют. О-бал-деть! – Гектор сдернул с плеча нагруженный шопер Кати, всучил его слегка растерявшемуся в вихре непредвиденных событий полковнику Гущину.

В Никитский переулок заворачивала «Скорая помощь», ее встречали полицейские из службы охраны главка. Сотрудники высыпали на улицу. Врачи спешили к лежавшей на тротуаре женщине. Собиралась толпа.

Гектор с Катей устремились к дверям зоомузея.

Двери дубовые, крепкие, закрытые наглухо. Монолит.

Глава 5

Фауна. Переполох!

Гектор громко постучал в запертые двери Зоологического музея.

– Откройте, полиция! – возвестила Катя.

Гектор заколотил по двери кулаком, сразу что-то треснуло. Щелкнул замок, и одна из створок приоткрылась.

– Прекратите ломиться! Музей закрыт, выходной! – послышалось из-за двери.

– Открыть немедленно! Га-ааа-сударственные органы. У вас убийство в музее! – гаркнул Гектор.

Дверь распахнулась. Катя и Гектор увидели пожилого охранника, он что-то жевал, вытирал рукой губы.

– Убийство? У нас в музее?!

За спиной охранника возникли две пожилые дамы-сотрудницы и еще один охранник.

– Что случилось? – спрашивали они наперебой.

Гектор и Катя вошли в знаменитое сводчатое фойе Зоологического музея, выкрашенное зеленой краской, отделанное дубом, с потрясающими анималистическими фресками на стенах. В фойе у кассы рабочий в комбинезоне монтировал стенд: «День Хомячка в нашем музее! Отмечаем с пользой! Информация для родителей дошкольников и младшеклассников». За стендом на одной фреске тигр охотился в джунглях, а на другой – взлетали над Нилом священные алые ибисы. Пахло мастикой для полов, нафталином и анисом. Атмосфера фойе – чисто академическая, торжественная. Даже Гектор сразу сбавил тон.

– Вы разве не слышали шум в переулке? – спросил он.

– Слышали, не глухие. Типичный полицейский хайп, нам не привыкать, раз полиция с нашей альма-матер окна в окна, – скрипучим голосом возвестила мятежно одна из ученых дам – с седой укладкой помпадур, в черном пончо и с костылем хай-тек.

– Из окна третьего этажа вашего музея только что упала женщина, разбилась, – сказала Катя. – Я из полиции, мы хотим осмотреть помещение на третьем этаже. Срочно.

– Из какого окна? Из нашего?! – музейные сотрудники в фойе сразу переполошились.

– Окно крайнее к торцу здания музея, где пристройка, – заявил Гектор. – Какие помещения на третьем этаже?

– Архивный фонд библиотеки и рабочие кабинеты, – ответила другая пожилая ученая дама в мохеровой кофте. – Боже мой, но кто… кто упал?!

– Женщина. Темноволосая, худощавая, лет сорока пяти, в темно-синем платье-рубашке. У нее прекрасный парфюм, – Катя описала несчастную незнакомку. – Кто она? Сотрудник музея или технический персонал?

– Лена?! Это ведь она. – Пожилая дама потрясенно обернулась к своей коллеге, глянула на охранников.

– Елена Станиславовна, похоже… Она пришла сегодня около двух, я ей дверь открывал, – ответил охранник. – По описанию вроде она. Но я ее видел в плаще бежевом, затрудняюсь насчет платья.

– Да что вы такое плетете? Зачем Елена Станиславовна могла броситься из окна?! – грозно рявкнула басом пожилая ученая дама, опирающаяся на костыль хай-тек. – Вы на что намекаете, а?

– Может, и самоубийство. Но я дико сомневаюсь, мадам, – ответил ей Гектор. – Вашу сотрудницу… кстати, ее фамилия?..

– Краснова, – подсказал охранник.

– Ее вытолкнули, пытались убить. – Гектор окинул взором моментально притихшую компанию музейных работников, стенд «День Хомячка», фрески, зеленые стены, сводчатый потолок фойе. – Расклад следующий. Не пререкаться! Базар оставить. Нас с коллегой немедленно проводить на третий этаж – в библиотеку или кабинет, определим на месте. Мне сию минуту подготовить полный видеообзор текущих суток с ваших музейных камер – всех без исключения. И внутренних в залах, и наружных, смотрящих в Никитский переулок, на главный вход и на запасной выход во дворы к Моховой.

– А камеры у нас сегодня все отключены, и внешние, и внутренние, – растерянно ответил охранник.

– Почему? – Гектор обернулся к нему.

– Работы у нас профилактические, проводка… Здание старое, перегородки наверху деревянные… Необходим ремонт. Электричество отключали, систему кондиционеров и камеры наблюдения. Сегодня выходной, посетителей нет. И завтра мы закрыты на санитарный день. До сих пор электрики со щитком возятся. Но я двери главного входа и аварийных выходов запер строго по инструкции. Ключи у меня.

– То есть музей в течение последнего времени никто не покидал? – уточнил Гектор.

– Сотрудники не обязаны являться в выходной день, только дежурная музейная смена, – объявила дама в кофте. – Сегодня я и Адель Викторовна – хранитель оссуария, мы на месте… и техники, конечно. Руководство музея в полном составе на расширенном симпозиуме во Владивостоке, посвященном природным заповедникам, они прилетят лишь на следующей неделе. Елена Станиславовна пришла сегодня в музей по своей личной инициативе. Но я до сих пор поверить не могу! Какая-то ошибка! Я ей сейчас позвоню! – Она выхватила из кармана кофты мобильный.

– Не нужно, оставьте, проводите нас скорее на третий этаж, – терпеливо и вежливо заметила Катя. – Мы уже много времени потеряли.

В фойе, словно фантом, возник еще один сотрудник – гораздо моложе всех остальных. Долговязый мужчина лет сорока, однако уже лысый, в сером худи с засученными рукавами и джинсах.

– По какому поводу митинг? – Он изумленно взирал на собравшихся в фойе.

– Сева, к нам полиция нагрянула! – воскликнула басом властная ученая дама с костылем. – Дело нам шьют об убийстве!

– Адель Викторовна, вы меня пугаете.

– Где Елена Станиславовна? Ты ее видел сегодня?

– Конечно, – лысый Сева кивнул. – Она забрала материалы из фонда библиотеки и осталась наверху, кабинеты все свободны сегодня.

– Когда вы ее видели? – уточнила Катя.

– Наверное, в обед или позже. А что? – Сева растерянно моргал.

– Они вломились и твердят, что она – либо самоубийца, из окна бросилась, либо ее выкинул кто-то! – Ученая дама Адель Викторовна ткнула костылем в сторону высокого Гектора. – Кто-то из нас, понимаете, Сева? Языками метут, словно помелом… Уголовку шьют!

– Мадам, криминальный жаргон? Я плакал! – Гектор поднял брови. – Я прям поражаюсь вашему лексикону. Оссуарий – это, кажется, кости? Винтаж?

– Экспонаты, молодой человек. А я, к вашему сведению, в лагере родилась на Колыме. У меня маму гэбэшники посадили в пятидесятом – беременную мной, – отрезала пожилая ученая дама, целясь костылем хай-тек прямо Гектору в живот. – Не вам учить меня лексикону. Сейчас найдем Леночку живой и невредимой, и вы уберетесь восвояси со своими нелепыми оскорбительными подозрениями!

– Пожалуйста, проводите нас скорее на третий этаж, в кабинет Красновой. – Катя обратилась к сотруднику Севе, казавшемуся ей наиболее адекватным из всего негостеприимного окружения.

– Идите за мной. – Сева сделал приглашающий жест, и они вслед за ним отправились по музейному лабиринту навстречу неизвестности.

Но компания хранителей преследовала их по пятам. Ученые дамы быстро передвигаться не могли, обмениваясь гневными тревожными репликами, они спешили изо всех сил. В арьергарде находились охранник и рабочий, монтировавший стенд. Он зачем-то вооружился молотком.

Сева провел Катю и Гектора по фойе мимо чучела знаменитой слонихи из зоопарка – персонажа московских легенд и мемов, – затем по всему Нижнему залу. В стеклянных витринах их встречали чучела животных, пресмыкающихся и насекомых со всего света.

– На лестницу прямо за Жориком!

«Жорик» оказался скелетом ископаемого мамонта в углу Костного зала. Лестница, скрывающаяся за ним, вела на второй этаж в Верхний зал. Они очутились в царстве птиц. Когда пересекали зал, Катя обратила внимание на одну витрину: декорации ручья на фоне нарисованных гор со снеговыми вершинами и на ветках чучела небольших птиц удивительного глубокого синего цвета. Инсталляцию создали с редким искусством и правдоподобием, оперение птиц в электрической подсветке сверкало драгоценным сапфиром. Катя даже замедлила шаг, любуясь. Несмотря на всю серьезность и трагичность момента, она ощутила в душе смутное сожаление – каждый рабочий день она ходила в главк мимо Зоологического музея, но не посещала его – лишь в детстве, в школьные годы…

Они быстро миновали галерею Верхнего зала. Прошли по коридору с фотоэкспозицией, посвященной истории зоомузея.

– На служебную лестницу теперь за Вовиком – за мной, прошу. – Сева открыл скрипучую дубовую дверь с надписью «Посторонним вход воспрещен».

«Вовик» – притаившийся на лестничной клетке еще один гигантский, устрашающий взор скелет мастодонта, словно допотопный страж охранял путь на третий этаж. По винтовой лестнице они поднялись под самую крышу музея. Шли по коридору, Гектор распахивал двери всех кабинетов. Катя достала из своей сумки кросс-боди салфетки, и они касались дверей через них. Окна везде закрыты. Последняя дверь. Гектор потянул ручку, обернутую салфеткой, на себя, и дверь распахнулась.

Катя увидела открытое окно. Очень низкий подоконник. На хлипкой приставке сбоку, заложенной книгами, стоял горшок с декабристом. Его аккуратно переместили с низкого подоконника. Не скинули на пол. Не разбили вдребезги, сломав комнатный цветок.

Они с Гектором вошли.

– Вы оставайтесь снаружи, – велел Гектор Севе.

Тот устремился за ними.

– Нет Елены Станиславовны! – растерянно констатировал Сева. – Она упала? Отсюда?! Из кабинета? Но она жива?!

– Она, к счастью, жива, – ответила ему Катя. – Ступайте к лестнице, передайте остальным, пусть не заходят даже в коридор. И ничего не трогают. После нас наши коллеги – полицейские и эксперты – еще раз проведут во всех помещениях третьего этажа тщательный осмотр. Не стоит вашим сотрудникам искушать судьбу, навлекать на себя лишние подозрения. Предупредите их, пожалуйста.

Гектор подошел к окну и выглянул наружу.

– «Скорая» отчалила, – сообщил он. – Краснову везут в больницу. Кипеж внизу в самом разгаре. Петровка, 38 пожаловала, я их вижу. Коллега Гущин отдувается за всех в окружении конкурентов. Скоро они и сюда нагрянут, надо нам торопиться. Итак, все случилось именно здесь. Отсюда ее вышвырнули из окна.

– Гек, никаких следов борьбы, – Катя осматривала кабинет. – И обстановка не нарушена. Полный порядок.

– Заценил уже, Катенька, но… Заметила, здешние «божьи коровки» прям ополчились на нас! Есть что скрывать им? Нервы нам мотали в фойе, тянули резину. А здесь, наверху, кто-то мог скоренько убрать все, зачистить улики. Шик-блеск-крррасота!

– Все не уберешь, – резонно ответила Катя. – Давай раму оконную осмотрим. Когда жертва сопротивляется убийце, на раме часто заметны следы – царапины, сколы.

Они оглядели окно, раму, подоконник – и ничего подозрительного не увидели. Кроме приставки в тесном кабинете имелись лишь стол и два стула. На стуле у двери лежал небрежно брошеный бежевый тренч, на спинке висела дамская сумка с потертыми ручками и расстегнутой молнией.

– Гек, здесь никто ни с кем не боролся, – объявила Катя, чуть поколебавшись. – Приставка дряхлая на двух опорах, вплотную к подоконнику. Краснова – женщина высокого роста, если бы ее кто-то насильно выталкивал из этого окна, она бы в борьбе непременно задела ногами приставку и опрокинула. Подоконник очень низкий и широкий. На него удобно садиться. Цветок заботливо переставили с подоконника, когда открывали створки. Чувствовал ты спертую духоту в музейных залах, когда мы шли? Они отключили не только камеры, но и кондиционеры по всему зданию. Кондиционер над дверью, – Катя указала на белый короб над притолокой. – Он не работает. В коридоре третьего этажа просто нечем дышать, сегодня плюс двадцать пять, и на солнце к концу дня крыша музея сильно нагрелась. Ничто не указывает на насилие – наоборот, все факты свидетельствуют об обратном. Краснова из-за духоты сама распахнула окно. Мы с Гущиным слышали стук или шум в переулке со стороны музея, когда вышли из главка. Потом еще звук… может, стон? Но если бы Краснову выталкивали, она бы кричала, звала на помощь.

– Катенька, все зависит от сноровки и навыков нападающего, смотря как творчески подойти к вышвыриванию. Способы разные есть. – Гектор усмехнулся уголком губ, словно вспомнил что-то. – В ученой норке все подозрительно чисто. И меня полный ажур настораживает. Мы же с тобой видели траекторию падения тела.

– Краснова упала не под окна музея, а на проезжую часть, ударившись о фонарь, а затем о парковочный барьер, – ответила Катя. – Здесь нет ни малейших признаков борьбы и насилия. Но на суицид тоже не похоже. Мы же с ней говорили, какая она самоубийца? Она пыталась нам что-то сообщить, непонятно, правда, о чем ее слова. Но она не назвала тебе имени убийцы! Она бы сказала, ведь убийцу, находившегося с ней в кабинете, она точно знала. Если не убийство и не суицид, остается лишь несчастный случай. Ей внезапно стало плохо? Поэтому она начала открывать окно, запертое десятилетиями? Сама переставила декабрист, распахнула створки и… села боком на подоконник. Она могла потерять сознание, отключиться и наклонилась. Дальше уже сила тяжести увлекла ее вниз.

Гектор показал Кате большой палец.

– Впечатлен логикой твоей, Катенька, но… останусь пока при своем. Ты заметила вид ее глаз?

– Красные глаза, кровью налитые, – ответила Катя. – Я еще подумала, она их травмировала при падении.

– Нет, никаких синяков, она не ударялась лицом. Точечные петехиальные кровоизлияния я разглядел. Разрыв микрососудов. Случается при сердечных приступах и еще по ряду причин.

Катя слушала внимательно – Гектор всегда подмечает неведомое другим. И выводы его о скрытом почти всегда верны.

– Все же, по-твоему, Краснову убили? – спросила она.

– Не знаю пока, очень мало информации. Но в кабинете, где она провела последние часы перед падением, картина подозрительно мирная. – Гектор обернулся к рабочему столу. – Даже ноутбука нет. Ну, фауна! По старинке все в музее зоологии – бумажки, бумажки, листочки, клочки… Вроде старые письма. Короб с номером – библиотечный файл, она забрала материалы из архива, так нам поведали злые «божьи коровки»… Ба, ее мобильник! – Гектор рукой, обернутой в салфетку, сдвинул вбок пожелтевшие листы, исписанные выцветшими от времени синими чернилами. – Смартфон крутой. – Он коснулся экрана, тот остался темным. – Запаролен, Face ID.

Он достал свой навороченный смартфон и начал быстро фотографировать бумаги на столе. Катя заметила на одном пожелтевшем листе внизу дату 1931.

– То, с чем она работала, у нас сейчас времени нет изучить. Петровка в двери музея лбом стучится. – Гектор продолжал быстро профессионально фотографировать документы. – Если признают попытку суицида, то никому этот бумажный хлам будет не интересен, но если я прав, то… К тому же в ее последних словах крылось нечто чрезвычайно загадочное. Хотелось бы мне разобраться подробнее.

В коридоре послышались шум, голоса.

– Закругляемся, – объявил Гектор. – Последний штрих.

Он потянулся к стулу и через салфетку дотронулся до сумки Красновой, скинул одну потертую ручку со спинки. Из-за открытой молнии стало видно содержимое – пудреница, ключи, косметичка, солнечные очки, пачка салфеток, кошелек. Боковое отделение, чем-то набитое, плотно закрывала вторая молния.

– Она не замужем, – уверенно заявил Гектор. – Обручального кольца на пальце нет и приперлась в музейный выходной на работу. Типичный синий чулок.

– Как я, – сказала ему Катя.

Гектор посмотрел на нее. Взгляд его сразу изменился, потемнел.

Шум в коридоре усилился. Они быстро покинули кабинет. «Божьи коровки» не вняли предупреждению Кати – ученые дамы, охранник, Сева и рабочий с молотком двигались по узкому пространству коридора сплоченной группой.

– Елена действительно бросилась из окна? – взволнованно обратилась к Гектору и Кате ученая дама с костылем хай-тек. – Почему? В чем причина? Личное? Она пребывала в длительной депрессии… Она мне жаловалась.

– Мы пока не можем сказать точно, что именно произошло с вашей сотрудницей, – честно призналась Катя. – Надеюсь, она сама нам расскажет. Ее увезли в больницу, она жива.

– А я вспомнил! – воскликнул тревожно охранник. – Не знаю, наверное, не важно, но все же… Сегодня днем она шла к музею другой дорогой, чем ходит всегда, годами.

– То есть? – поинтересовался Гектор.

– Она живет за городом, в поселке, ездит на электричке, затем на метро до «Библиотеки имени Ленина», самая к нам ближайшая станция, потом пешком до музея. Обычный ее многолетний путь. Сегодня в два часа я открыл дверь музея рабочим и увидел Елену Станиславовну, она спускалась вниз по Большой Никитской, причем по противоположной стороне мимо Консерватории, пересекла улицу и вошла, поздоровалась со мной. Она не выглядела подавленной или расстроенной. Скорее немного рассеянной, словно задумалась о чем-то. А лицо у нее было просто землистым.

Глава 6

Шалаево

Явившиеся в Никитский переулок на место происшествия полицейские Петровки, 38 остановили Катю и Гектора на выходе из Зоологического музея. Полковник Гущин вмешался и объяснил: наша сотрудница, отправленная мной в музей для проверки, и полковник Гектор Игоревич Борщов, оказавший ей активную помощь. У Гектора больше не имелось всесильного бейджа правительственного «консультанта», но старший оперативной группы Петровки лишь глянул на него оценивающе-внимательно – и отпустил его и Катю.

Катя быстро рассказала Гущину об увиденном и услышанном в зоомузее. Гектор забрал у него Катин шопер с вещами, он о чем-то думал. Гущин до сих пор не мог прийти в себя. Он, выезжавший на сотни происшествий, убийств, кровавых разборок, видевший всякое, пребывал в смятении. Годами он глядел из окна кабинета на голубое здание музея напротив – оно казалось ему вечным, незыблемым символом покоя и стабильности. Гущин, ревниво относившийся к Петровке, 38, сравнивал частенько в душе: они, Петровка, отгородились от всех стеной, заперлись от города и мира. А подмосковный главк не строил стен и заборов, окна в окна с ним – старинный прекрасный особняк, музей в переулке, – средоточие учености и академизма. Чисто московское интеллигентное сосуществование. Единство полных противоположностей. Но, оказывается, покоя и мира нет и в оплоте учености, в музей проник вездесущий темный хаос. Полковник Гущин воспринимал происшедшее крайне болезненно, с разочарованием. Он внимал словам Кати – она старалась не упустить ни одной детали.

– Краснова больше ничего не сказала, – поинтересовался Гектор, – когда ее забирали врачи?

– Нет, я находился все время рядом, – ответил Гущин. – Я тоже ждал – вдруг она назовет имя вытолкнувшего ее из окна. Но, выходит, не очень похоже на попытку убийства?

– А на суицид совсем не похоже, – заметил Гектор. – Интересные она вещи бормотала.

– А кто это может быть – Хан-Тенгри? – спросил полковник Гущин. – Имя напавшего на нее?

– Хан-Тенгри – гора на Тянь-Шане. Пик неземной красоты, полное совершенство. – Гектор неотрывно смотрел на Катю. Она поправляла растрепавшиеся густые волосы, подкалывала их высоко японской шпилькой.

– Гора в Средней Азии? – уточнил полковник Гущин озадаченно.

– На самой границе Киргизии, Казахстана и Китая, округа Синьцзян. Место силы. – Гектор улыбнулся Кате. – Хан-Тенгри переводится как Небесная гора.

– Как… как вы сказали, Гектор Игоревич? – Полковник Гущин резко повернулся к нему.

– Небесная гора. А что?

Гущин молчал.

– Елена Краснова упомянула про сокровище, – заметил Гектор. – Бесценное сокровище. Его кто-то якобы искал, и всех прикончили. И она при смерти. Надо же, музейная «божья коровка» – и сокровище… Пиастррры!

В его серых глазах вспыхнули и погасли яркие синие искры. А Гущин внезапно вспомнил сплетню в кулуарах про полковника Гектора Борщова – Гектора Троянского. Мол, бывший элитный спецагент, экс-наемник – законченный авантюрист. Работал за крупный процент денежным вышибалой в интересах одиозного 66-го отдела.

– А Шалаево – это… – небрежно бросил Гектор.

– Заброшенная железнодорожная станция в шестидесяти километрах от Москвы, я выезжал как-то туда на разбойное нападение на водителей фур, – ответил полковник Гущин. – Место глухое, старая железнодорожная ветка больше не используется. Когда-то служила главным перевалочным пунктом у наркоторговцев из Средней Азии. Давненько.

– Краснова нас именно туда настойчиво посылала, – заметил Гектор. – По ее словам, кто-то еще там. Какое-то доказательство привез… Чего? Существования сокровища?

– Небесная гора, – полковник Гущин глянул на Катю, потом на Гектора. – Хан-Тенгри… я слышал о ней совсем недавно.

– А что случилось? – с любопытством спросила Катя. Она потихоньку приходила в себя после невероятных событий в родном Никитском переулке.

– Я вам расскажу, – полковник Гущин колебался, он явно хотел им предложить…

– Давайте рванем прямо сейчас в Шалаево, а, Федор Матвеевич? – Гектор его опередил.

По выражению лица Гущина Катя поняла: их планы с Гектором полностью совпали.

– Нельзя же не откликнуться на просьбу несчастной женщины о помощи, – продолжил Гектор. – Узнаем, кто ждет в Шалаево, и про доказательство. Ну, раз бесценное сокровище упомянуто…

– Ночью на месте окажемся, пробки. – Полковник Гущин еще колебался.

– Катенька, решение за тобой. – Гектор смотрел на Катю.

– Поехали в Шалаево! – воскликнула Катя. – Подумаешь, пробки, потерпим, доберемся и узнаем. Нельзя просто оставить все… Я, например, до сих пор не опомнилась толком. В случившемся на наших глазах – не просто неясность. Тайна!

– И у тайны имеются дополнительные странные обстоятельства, – заметил полковник Гущин. – Я вам по дороге расскажу о них.

Они дошли до Леонтьевского переулка, где Гектор припарковал свой черный «Гелендваген».

– Солидная машина у вас, Гектор Игоревич, в традициях конторы, – пошутил Гущин. – Пословица ваша конторская: «Кто как, а мы скромненько на „Гелендвагенах“». Да?

– Избавиться мне от тачки? Раздражает публикум? – усмехнулся Гектор, помогая Кате взобраться на пассажирское сиденье рядом с собой.

Полковник Гущин сел сзади, глянул в зеркало заднего вида на Гектора.

– Нет, зачем же? Она вам, Гектор Игоревич, чрезвычайно подходит, – ответил он.

Катя не вмешивалась в их пикировку. Гектор крепко взял ее за руку. Он выкрутил руль одним пальцем, вырулил с парковки, и они двинулись по вечерней Москве в Шалаево – навстречу неизвестности. По пути полковник Гущин сообщил им о событиях на дороге в подмосковных Липках, когда впервые услышал про Небесную гору.

Дело с убийством мигранта застопорилось. За сутки местные стражи порядка не сумели установить его личность. Они провели тотальный рейд на окрестных стройках ЖК, задержали десяток нелегалов, руководителям и прорабам показывали фотографию зарезанного в старой «Ладе», однако его никто не опознал. Следователь не стал слушать доводов разума и сомнений, он с ходу задержал обоих парней – тех, на ком обнаружили кровь убитого. Родители наняли мальчишкам адвокатов, те начали собирать улики в пользу невиновности подопечных. Следователь упирал на следы крови и на показания патрульных. Но против доводов следователя, как доложили полковнику Гущину, выступали факты, установленные криминалистами-экспертами и патологоанатомом при вскрытии трупа неизвестного. Ножевые раны оказались разной давности. Рану под левую лопатку потерпевшему нанесли, как и предполагал Гущин, первой, а рану в область шеи спустя примерно два часа. Именно она и оказалась смертельной. И еще имелась крупная нестыковка: машина «Киа», принадлежавшая отцу одного из задержанных парней, стояла прямо на бензиновой дорожке. То есть показания подростков о попытке погасить зажженное пламя, наехав на него колесами, полностью подтверждались.

Обо всем этом Гущин и поведал Кате и Гектору.

– Раз пацаны действительно старались загасить огненный бегунок к «Ладе», практически рискуя самим загореться и взорваться, зачем им было убивать мигранта? – спросил он сам себя в раздумье. – И еще деталь – «Лада» угнана накануне из двора в Калуге. Наши установили по базе данных. Принадлежит пенсионеру, он ранее сообщал об угоне. По-моему, не потерпевший мигрант ее угнал, нет. Его на «Ладе» перевозили раненого и потом в ней же добили. Тогда при чем здесь арестованные мальчишки?

– Мигрант сказал им про Небесную гору – Хан-Тенгри? – Гектор смотрел на Гущина в зеркало заднего вида.

– Получается, да. Еще он произнес слово «жегич». Что оно может значить?

– Понятия не имею, – ответил Гектор. – Федор Матвеевич, скиньте мне его фотографию посмертную. Я постараюсь разузнать о нем подробнее.

– Два звонка – три мейла? – улыбнулась Катя.

– Ага, – Гектор обернулся к ней. – Подключу кой-кого, они мне в покер должны, продулись в пух. Поживее дело двинется, чем у коллег полковника из Липок.

Он продиктовал Гущину номер своего мобильного. Тот отыскал в медиатеке фотографию, присланную ему криминалистом-экспертом. Поколебался секунду – а надо ли? – но отправил Гектору снимки мертвеца.

Они медленно ползли в потоке машин по столичным пробкам. На проспекте Гектор остановился у кофейни, вернулся быстро с картонными стаканами в подставке.

– По нашей традиции мятный капучино – тебе. – Он протянул Кате стаканчик. – Мне двойной эспрессо. Федор Матвеевич, вам я взял макиато и эспрессо. На выбор.

Он протянул оба стакана Гущину.

– Гектор Игоревич, спасибо, но я…

– Не нарушать же нашу с Катей традицию, – Гектор Троянский лучезарно ему улыбнулся.

Полковник Гущин подарок принял. Поймал себя на мысли – он пока не знает, как ему относиться к полковнику Гектору Борщову. Этакий симпатяга! Но что он за человек? Судьба столкнула их в Никитском переулке. И они невольно стали соратниками в странном деле, имеющем весьма зыбкие, неопределенные контуры. Он реагировал на Гектора осторожно.

Вырвались за МКАД, пробки лишь усилились. Окрестностей Шалаево они достигли около одиннадцати. Гектор вбил в навигатор название заброшенной станции. Полковник Гущин совсем не помнил местности – вечность прошла с его выезда на разбой в Шалаево. Они медленно двигались вдоль заброшенной железнодорожной ветки, свернув с шоссе на разбитую бетонку. Навигатор не помогал. Мрак окутывал округу, угадывались лишь смутные очертания: разрушенная платформа станции, за ней темный лес, с другой стороны – пустырь. Они миновали станцию, бетонка перешла в грязный проселок.

– Что, если Красновой стало плохо, и она сама выпала из окна? – заметила Катя. – Все сказанное ею мы могли бы счесть бредом, но к чему тогда отнести слова мигранта из Липок? Федор Матвеевич, а Липки далеко отсюда?

– Совсем в другой стороне, километров сто к востоку от Шалаево, – ответил Гущин.

Он устал до крайности. Ловил себя на мысли: ему уже вообще ничего не хочется. От изматывающего пути, через пробки, тело его ломило, голова трещала от дорожного шума. А здесь они ничего не найдут. Куда их понесло? Если и явился кто-то сюда, в сущую дыру, он давно уже не здесь. Если у Красновой была назначена встреча с кем-то в Шалаево, почему она торчала до вечера в музее? Ехала бы на электричке до Пяткино, затем на рейсовом автобусе, потом пешком. Машины у нее своей, кажется, нет – по словам музейных сотрудников, она на работу ездила на электричке. Нет, пустота… дурь… зря они поперлись в такую даль, поддавшись внезапному порыву…

– Развилка, – объявил Гектор.

Он остановился. Вышел из машины, Катя – за ним. Полковник Гущин очнулся от скучных дум. Тьма. Фары дальнего света «Гелендвагена» – желтые полосы во мраке ночи.

– Никого нет, – Гущин огляделся. – Проселок, пустырь, деревенская тропа.

– Барак заброшенный. – Гектор указал на темный силуэт здания недалеко от ржавых путей.

Он открыл багажник, извлек из армейского баула, который постоянно возил с собой, фонарь.

– Единственное укрытие здесь – барак, айда проверим его, – скомандовал он.

Они с Катей направились через пустырь к руинам. Полковник Гущин плелся следом, остановился, кашляя. Начал накрапывать мелкий дождик. Вместе с ним по окрестностям разливался густой сырой туман, усиливавший гнетущую и мрачную атмосферу.

– Катя, ты внутрь не заходи, я сам сначала взгляну, – объявил Гектор, когда они приблизились к бараку. Свет их фонаря выхватил из тьмы сгнившие бревна стен, черный пролом, некогда служивший окном. Гектор у пролома оттолкнулся рукой от бревен и легко запрыгнул внутрь. Катя осталась снаружи, она зорко вглядывалась во тьму, готовясь в душе при малейшей опасности для Гектора ослушаться его просьбы и прийти на помощь. Пятно фонаря ползло по грязным оштукатуренным стенам, исписанным граффити, по грудам мусора и щебня внутри барака. Подошел полковник Гущин.

– Как внутри?

– Пусто, – ответил Гектор. – И спрятаться особо негде.

– Зря ехали. – Гущин подтвердил худшие свои предположения. – Мало ли что Краснова плела в травматическом шоке, ударившись об асфальт.

Катя медленно двинулась вдоль стены барака, стараясь во тьме не споткнуться о наваленный мусор. Ее офисный брючный костюм начал промокать под мелким сентябрьским дождем. Она достигла второго пролома в стене. Заглянула – Гектор все еще находился внутри, светил фонарем. Катя обернулась: пустырь, кроме развалин барака, действительно негде спрятаться. Краснова ничего, однако, не говорила про барак, она упоминала лишь развилку. Но можно ли считать развилкой пересечение проселка и деревенской тропы? А вдруг они приехали не туда? Она завернула за угол барака. У стены – сплошной бурьян. В темноте ноги Кати запутались в сухой траве, под подошву лофера что-то попало. Камень?

Катя низко наклонилась – белая пластиковая бутылка без пробки. Бутылка выглядела новой, без следов грязи. Катя достала из сумки салфетку и обернула руку, подняла бутылку. Прочла на этикетке: «Дюфалакс 600 мл». Слабительное? Внутри бутылки плескались остатки лекарства.

Дальше за бурьяном что-то белело.

Катя сделала несколько шагов и…

Из тьмы и тумана, словно в фильме ужасов, выплыли очертания человеческого тела, распростертого на земле.

Абсолютно голое тело!

Услышав возглас Кати, Гектор выскочил из пролома, обогнал полковника Гущина на углу барака. Посветил армейским фонарем.

– Мертвец!

Они смотрели на труп голого мужчины – темноволосого, низкорослого, по облику азиата. Тот лежал, уткнувшись лицом в землю. Тело источало тошнотворный смрад. На мертвеце полностью отсутствовали одежда и обувь. Кожа на смуглой спине и ягодицах блестела от дождевой влаги. Полковник Гущин наклонился и коснулся головы мертвеца.

– У него волосы слиплись от крови, – произнес он тихо.

Полковник Гущин вытащил из кармана пиджака резиновые перчатки – он носил их с собой постоянно – и осторожно повернул голову мертвеца. Свет фонаря Гектора уперся в разбитый окровавленный висок несчастного. Полковник Гущин пощупал затылок.

– Ему череп размозжили несколькими ударами. Кровь в волосах и на височной ране густая, вязкая, свернулась, но не полностью засохла. Его убили часов пять назад максимум.

– 23.10. – Гектор глянул на свои часы. – Выходит, его прикончили в то самое время, когда Краснова вылетела из окна, или немного раньше. Ну и вонь от него.

– Сфинктер расслабился в момент смерти, – бесстрастно пояснил полковник Гущин.

– А я бутылку нашла в траве. – Катя все еще держала в салфетке пузырь с лекарством. – Дюфалакс, сильное слабительное. И емкость наполовину пустая.

Полковник Гущин забрал у Кати бутылку, рассмотрел сам.

– Он по виду из Средней Азии, – Гектор изучал мертвого. – Не таджик. Скорее киргиз или казах. На теле никаких татуировок. Чем его по голове били? Рядом с телом ни камня, ни арматуры, ни дубинки.

– Убийца забрал с собой орудие. На мой взгляд, его именно здесь приканчивали, ударами по голове. – Гущин снова оглядел темные окрестности. – Возможно, нападение произошло неожиданно. И не голый же сюда он явился. Его раздели после смерти.

– Шарахнули по башке, когда он пил слабительное? – хмыкнул Гектор. – Его пузырек, да?

– Тот, к кому нас посылала Краснова в Шалаево на развилку, вез какое-то доказательство, – напомнила Катя. – Обнаруженный нами мужчина раздет и убит. У него что-то искали. Забрали его вещи с собой. Не нашли здесь, сразу, решили проверить одежду, обувь, может, еще и его сумку – более тщательно в спокойной обстановке, вдали от места убийства.

– Похоже, – согласился Гектор. – То есть бедолага, киргиз или казах по виду, – именно тот, к кому нас и посылала Краснова? С ним музейная «божья коровка» жаждала встретиться на развилке у заброшенной станции одна?

– Я думаю, да, хотя звучит диковато и фантастично. – Катя отвернулась, потому что полковник Гущин, невзирая на вонь, источаемую мертвецом, осторожно повернул его на бок, осматривая на предмет ран на груди, на животе и в паховой области. Незнакомец был неопределенного возраста, низкорослый, худощавый, изможденный, но его большой живот выпирал, словно незадолго до смерти он очень плотно наелся. – Я не верю в совпадение после событий в нашем переулке. Но не понимаю одного: почему Краснова оставалась до вечера в зоомузее и не отправилась на запланированную встречу?

– Возможно, сдрейфила баба и передумала. Место зловещее, глухое. И не зря она испугалась – мужика-то прикончили, – ответил Гущин. – Да и она поплатилась, едва с жизнью не рассталась.

– А зачем он пил слабительное? – спросила Катя с недоумением. – Можно понять, если приспичило внезапно, зов природы. Но самому выпить триста миллилитров дюфалакса, когда кого-то ждешь и нечто привез… Да еще опасность подстерегает. Несуразно все.

– Может, не его бутылка, – возразил Гектор.

– Его. Я почему-то уверена. Она новая, не грязная. И в ней остатки лекарства. К тому же от трупа близко лежала. Он выпил и зашвырнул бутылку в кусты. Подобная лошадиная доза слабительного срабатывает очень быстро.

– А на него взяли и напали, – объявил полковник Гущин. Он достал мобильный и позвонил дежурному в главк. Сообщил о трупе в Шалаево и приказал немедленно вызвать на место происшествия дежурную опергруппу из ближайшего отдела полиции.

– Насчет слабительного у меня есть одно соображение, – объявил Гектор тихо. – Но пока помолчу. Интересны мне выводы криминалистов и патологоанатома. Федор Матвеевич, а вы видите его живот?

– Метеоризм, газообразование, вспучивание после такой дозы слабительного – если он его действительно принял. – Полковник Гущин чуть отвлекся от разговора с дежурным, а затем снова начал раздавать цеу подчиненным.

Гектор отошел от тела, он светил в заросли бурьяна фонарем.

– Ржавое корыто для бетона, кирпичи… а здесь арматура, железок полно, – показал он притихшей Кате. – Любой предмет мог стать подручным средством для убийства. Или же…

– Что, Гек? – спросила Катя.

– Убийца принес оружие с собой. Заранее подготовился к встрече на развилке.

– Еще один мигрант убитый у нас, неопознанный, без документов. – Полковник Гущин закончил разговор и снова наклонился над трупом, осматривал и ощупывал кисти и ладони мертвеца. – Мозоли у него, в отличие от убитого в Липках. У того руки интеллигента. А этот вроде как работяга.

– Дехканин? – криво усмехнулся Гектор. – Нет, Федор Матвеевич, не похож он на хлопкороба с братского Востока.

– А на кого, по-вашему, он тянет? – спросил Гущин.

Но Гектор промолчал. Он снова о чем-то размышлял, прикидывал различные версии и догадки в уме, пока не озвучивая их.

Глава 7

Дорога на работу

Катя и Гектор вернулись в Москву в четыре утра. Полковник Гущин остался в Шалаево вместе с криминалистами и следственно-оперативной группой. Труп незнакомца увезли в местный морг, Гущин планировал лично присутствовать на вскрытии. Полицейские обследовали барак и прочесали окрестности. И не нашли ни улик, ни доказательств, указывавших на убийцу.

На Фрунзенской набережной Катя и Гектор расстались на пороге Катиной квартиры.

– Спи, отдыхай, невероятный вечер нам с тобой выпал, да? – Гектор смотрел на Катю. – Я хотел отметить начало твоего отпуска и свободы в ресторане, а мы с тобой, Катенька, опять влипли в историю. Ты ведь уже не бросишь это дело – по глазам вижу. И я тоже. Ты спи, а я кое с кем встречусь – делопуты наши выползают из закрытых «клубков» на рассвете, продувшись в пух. Я нагряну – они мне должны. Надо навести справки и для начала установить личности обоих покойников. Полиция чухается до сих пор с идентификацией.

– Гек, тебе тоже надо спать, хоть иногда! – сказала Катя. Если честно, она валилась с ног – столько всего страшного произошло!

– Катеныш, за меня не тревожься. Я в норме. Ты проснешься, а я уже рядом с тобой и с новостями, – Гектор мягко улыбался.

Он уехал. Катя приняла горячий душ и рухнула на постель.

Небесная гора… Отправляйся с ним вместе туда…

Словно чей-то голос настойчиво, властно шепнул ей на ухо, когда Катя уже погружалась в сон. Она взяла мобильный, лежавший рядом с подушкой. Набрала в поиске «Хан-Тенгри» и увидела много фотографий. Она листала их: если Хан-Тенгри такова на снимках, сколь великолепна она должна быть в реальности! У Кати появилось предчувствие: они с Гектором на пороге очень важного, главного в их общей судьбе. Но некие невероятные, загадочные, пугающие события – впереди. Тайна? Опасность? Шок и трепет!

Она спала и не слышала: Гектор вернулся спустя полтора часа, сам открыл дверь (ранее он вручил Кате ключи от своего дома в Серебряном бору, а она отдала ему вторые ключи от своей квартиры). Он успел побывать в круглосуточном супермаркете и на рынке – уже в пять утра у торговцев, выкладывавших товары, можно приобрести все необходимое: фрукты, овощи, цветы. Гектор бесшумно прошел по коридору, стараясь не потревожить Катин сон, загрузил картонные сумки с едой в холодильник. Оставил и на пороге спальни сюрприз для Кати.

Ее волосы разметались по подушке, дыхание было ровным. Гектора захлестывала волна нежности к ней. Он смотрел на нее, спящую, долго. Затем повернулся и столь же бесшумно покинул квартиру.

Катя проснулась в десять. Встала и увидела на пороге спальни коробку с белыми орхидеями. Их и привез Гектор. В цветах она нашла от него записку:

Своей прекрасной розе с веткой миртовой она так радовалась. Тенью волосы ниспадали ей и на спину. Если все же ее мог коснуться я! Меж стеблями свежераскрытых цветов я положил ее… Я поступлю как велишь; желание влечет меня под верх венечный…[6]

Архилох, античный поэт, любимый Гектором Троянским, как и Гомер. Катя спрятала лицо в белые орхидеи. В дверь раздался звонок – она полетела открывать Гектору. Он не воспользовался своим ключом, хотел быть встреченным ею на пороге.

– Привет, как обещал. Ты проснулась – я здесь.

Он переоделся в черный костюм и белую рубашку. Галстука нет, ворот расстегнут. «Значит, успел и домой заглянуть, – отметила Катя, – неугомонный. Сто дел разом…»

– Гек, спасибо за орхидеи. Мои любимые, белые. Где ты их взял на рассвете? – спросила она.

– Я тебе звезду с неба достану, не только цветы.

Он не улыбался, он был серьезен. Смотрел так, что у Кати внутри все переворачивалось. Вдруг, решившись, шагнул к ней вплотную.

– Гек, Гек… Пойдем завтракать. – Катя старалась удержать его, иначе они… Стихами любимого грека он высказал ей то, о чем думал уже постоянно, неотступно, а она пока не разрешала ему выразить вслух.

Он все смотрел на нее. Опустил по привычке взор, усмехнулся – нежность, боль, свет, печаль, тьма, жажда… Нет, нет, все еще нет, от ворот поворот, отвергаешь пока… понял… Ждать, ждать еще… Пока не заживет у меня…

Храня молчание, за тобою вслед иду, Милая, не отвергай! В богатом травами саду причалю…[7]

– Гек, ну пожалуйста, замечательный мой, Гектор Троянский! – Катя сама коснулась его сумрачного лица, заглядывая в глаза.

– Ладно, понял. Весь в твоей воле. Итак, первый пункт нашего плана – завтракневопостель! – объявил он хрипло, театрально своим изменчивым голосом. – В супермаркете плюшек набрал с корицей, с пылу с жару, яблочный штрудель, ягодки – тебе. И котлет свежих, и суп!

Суп – мне.

– Конечно, тебе, – Катя улыбалась, чувствуя – они миновали порог в бурном водовороте. – Лишь ты ешь утром борщ и свой ужасный суп с перловкой.

– Тебе – клубнику. Я ж в командировках приучен – суп-концентрат в любое время суток.

На кухне он подошел к кофемашине. Катя доставала из пакетов готовую еду, накрывала на стол. Поставила и орхидеи, любовалась ими.

– Новости есть, – объявил Гектор. – Не хотелось мне с грустного начинать. Но ты должна знать. Краснова умерла.

– Она умерла? Из-за падения? – Катя обернулась от стола.

– Ее вчера повезли в Склиф, она скончалась в приемном покое. Я звонил в Склифосовского рано утром, навел шорох, мне сказали: предварительный диагноз – острая сердечная недостаточность. Ну, естественно, предстоит вскрытие.

– Сердечный приступ у нее? – Катя раздумывала. – Гек, она точно сама упала из окна, раз у нее стало плохо с сердцем. Приступ начался в кабинете, она не могла дышать, распахнула окно, села на подоконник, потеряла сознание и выпала наружу. Теперь ясно, отчего она не отправилась на встречу с тем человеком в Шалаево. Она скверно себя чувствовала. И ты первый заметил точечные кровоизлияния в ее глазах – симптом нарушения дыхания при инфаркте.

– Похоже. Но вдруг нечто иное с ней случилось? – ответил Гектор. – Подождем результатов судмедэкспертизы. Катя, я подумал – а не нагрянуть ли нам еще раз в логово зверской фауны, а? Позавтракаем – и двинем. В зоомузее сегодня санитарный день, посетителей нет, начальство их в отъезде, но те, кто вчера там ошивался, скоро узнают о смерти Елены Красновой. Любопытна мне их реакция. И еще – материалы, взятые ею из музейной библиотеки… Нам с тобой стоит их изучить.

– Ты же их сфотографировал, – напомнила Катя.

Гектор протянул ей чашку капучино, добавив мятного сиропа. Готовил себе двойной эспрессо.

– Насколько я понял, она читала перед смертью старые письма или отчеты почти столетней давности. Мелькает фамилия Велиантов – профессор Велиантов, отчет им подписан. Но почерк неразборчивый, на фотках при укрупнении текста все расплывается. А речь про Тянь-Шань вроде. Давай ознакомимся с бумажками в натуре, а?

– Поедем в зоомузей, – согласилась Катя. – Федор Матвеевич вернется из Шалаево, свяжемся с ним. Интересны и его новости, если есть.

Они завтракали, Гектор наворачивал суп с котлетами. Ему на мобильный пришло сообщение.

– Ба! Первые результаты моих утренних выволочек продувшимся в покер должникам. Зашевелились черти. О-о-о-о-о! Плюсуют! Чудненько! – Он набрал ответный текст. Позвонил кому-то и – по своему обыкновению, без здрасти и до свидания – велел приказным тоном: – Скинь мне запись с камер.

Ему сразу пришло новое сообщение.

– Ну, совсем другой расклад, факты косяком, зашибись! – Гектор хищно засунул за щеку половину котлеты. – Щассс! Глянем…

– С каких камер, Гек? – спросила Катя. – Музейные же все они сами отключили вчера.

– Помнишь слова охранника: Краснова пришла на работу не своим обычным путем, от метро «Библиотека имени Ленина», а спускалась вниз по Большой Никитской, по стороне, где Консерватория? Я подумал: она шла от бульвара, а может, и от Арбата. Надо проверить уличные камеры между девятью утра и двумя часами дня. Мне скинули видео. Где твой комп? Мой в тачке остался.

Они забрали кофе и пошли в комнату. Катя принесла ноутбук. Они сели рядом на диване. Гектор синхронизировал навороченный мобильный с компьютером. Открыл файл с записью с камер. Он был без пиджака, в одной рубашке с засученными рукавами. Положил руку на плечи Кате, обнимая ее, притягивая плотно к себе.

– Гек, запись с конца! Краснова на видео, я ее узнала, она входит в музей, – объявила Катя, стараясь отвлечь его.

– Отмотаем потихоньку назад, – Гектор, обнимая ее, кликал мышкой, укрупняя изображение. – Время 13.45 вчера, Краснова шествует по Большой Никитской.

Катя увидела Елену Краснову: в бежевом тренче, с сумкой, она шла по улице, поравнялась со зданием кафе «Кофемания». Гектор снова отмотал запись назад. Краснова теперь двигалась мимо театра Маяковского.

– 13.30 – «божья коровка» нигде не останавливается, чешет в музей. Назад, назад! – Гектор перематывал запись. – Откуда она ползет? – Гектор снова отмотал запись. – С Арбата? Или с Гоголевского бульвара?

Елена Краснова на записи миновала желтый особняк Музея Востока на Никитском бульваре. Катя не заметила в ее облике ничего необычного. Интеллигентная горожанка, сотрудница музея, одета просто, но элегантно. И нет никаких признаков ее плохого самочувствия – сердечники часто останавливаются, задыхаются. Она же идет размеренным шагом.

– Черт, слепая зона! По закону подлости! – Гектор указал на внезапно посеревший экран ноутбука. – Камер нет на отрезке. Давай подождем, я включу реверс-автомат записи.

Они ждали. По экрану ползли серые полосы. Затем возникло изображение: Елена Краснова неторопливо шла мимо посольства Эстонии.

– Время 11.40. – объявил Гектор. – Пауза затянулась. А где «божья коровка» провела полтора часа, прежде чем выползла на Никитский бульвар? Посольство… Оно в Калашном переулке. – Он сверился с мобильным.

– Калашный идет параллельно Никитскому бульвару, – пояснила Катя. – Я там сама порой хожу к Арбату и Воздвиженке. Гек, но в Калашном вроде ничего нет, где можно скоротать полтора часа – я имею в виду кафе.

– А давай перед музеем заглянем в Калашный, – предложил Гектор. – Смотри, Краснова на видео первый раз попала на камеру, когда поднялась из подземного перехода. Она приехала на метро и отправилась пешком целенаправленно прямо в Калашный переулок. Система распознавания лиц работала с ее образом. Я ее ведь тайком сфоткал на мобильный вчера, когда она с тобой говорила. Словно чувствовал – изображение нам пригодится. В Калашном переулке у нее имелось дело, занявшее почти полтора часа. Проверим на месте, куда она могла зайти.

Ради похода в зоомузей Катя оделась подобно Гектору – в черные брюки и белую рубашку, – прихватила с собой черный жакет.

– Мы с тобой, Катеныш, сегодня Люди в черном, да? Отправляемся на поиски космического таракана. – Гектор любовался ею, шутил, но дыхание у него перехватило. – Кстати, видела вчера стенд в музее?

– Всемирный день Хомячка? – Кате хотелось запустить пальцы в его каштановые волосы. Он наклонялся к ней близко-близко с высоты своего роста. Их неудержимо влекло друг к другу.

– Другой. Насекомые – хозяева нашей планеты. О-бал-деть! А кккукарааа-ча! А кккукарааа-ча! Айййяяя черный тараканнн! – пропел Гектор своим изменчивым голосом.

Добравшись на «Гелендвагене» Гектора до Калашного переулка, они поняли причину серой зоны на камерах: несколько зданий выломали, за грандиозными заборами кипели стройки – очередной новодел.

Глава 8

«Комок Ностальжи»

В Калашном переулке Гектор моментально сориентировался.

– Краснова шла со стороны Арбата, – объявил он, когда они припарковались в начале переулка и направились к Большой Никитской. – Здесь уличные камеры бдят, они ее засекли. Дальше строительный бедлам. Отсюда начинается слепая зона вплоть до посольства и «Геликон-Оперы».

Катя посмотрела в конец Калашного, куда выходило красное здание музыкального театра, занимавшего почти полквартала между переулком и Большой Никитской. Гектор тоже огляделся по сторонам:

– Справа по курсу лавочка с разной дребеденью и автошкола.

Катя увидела вывеску «Комок Ностальжи. Винтажная лавка». Напротив, за желтым забором, располагалась автошкола.

– Здесь Краснова зависла, – Гектор уверенно указал на винтажную лавку.

– А вдруг у нее был урок вождения? – Катя кивнула на автошколу.

– Нет, Катенька, она завернула в «Комок». – Гектор взял Катю за руку и повел к винтажной лавке. – Ставка моя девять к одному. Комиссионная дыра. «Божья коровка» вознамерилась что-то продать? Заткнуть дыру в бюджете?

Катя помнила: Гектор всегда точно определяет направление на местности, пункты назначения вычисляет профессионально. И не стала спорить – все равно сейчас выясним. Если не повезет в комиссионном, проверим автошколу.

Когда они вошли, над дверью винтажной лавки звякнул колокольчик. Два торговых зала с подслеповатыми окнами бывшего одноэтажного купеческого особняка. Стеллаж, столы из сосны, на них электрические самовары, мутный хрусталь, радиола на ножках у стены, телевизор «Темп» на столе, стенка «Спутник», шкаф «Хельга» с биркой «требует ремонта» – атрибуты «шика по-советски». Во втором зале висели картины с бирками «уценка», на столе лежали кейсы «дипломаты», по ним советские граждане сходили с ума в восьмидесятых, покупали у армянских спекулянтов. Между уцененных пейзажей, рядом с жанровым полотном «Утро сталевара», на стене красовалась огромная сова, связанная в технике макраме, она явно нуждалась в химчистке. Сова охраняла закрытую дубовую дверь в смежное помещение.

– Добрый день! – Из-за стеллажа выплыла брюнетка в черном, одетая в стиле панк-рок, с чокером, браслетами и кольцами в виде черепов. Возраст ее угадывался с трудом из-за броского макияжа. – Посмотрите нашу коллекцию, у нас имеются весьма интересные предложения.

Она не сводила глаз с высокого статного Гектора.

– Я из полиции, мы расследуем происшествие с сотрудницей Зоологического музея Еленой Красновой, – заявила ей Катя. – По нашим данным, она могла заходить к вам в комиссионный магазин вчера между двенадцатью и половиной второго.

– У нас постоянно клиенты, – ответила брюнетка. – Мы не следим по часам.

Гектор достал из кармана пиджака мобильный, открыл фотографию Красновой и показал продавщице «Комка Ностальжи».

– Вспоминайте, вспоминайте, она заходила к вам вчера, – бросил он небрежно. – Узнали? Бежевый тренч, темные волосы, стоптанные туфли. Она хотела продать вещи? Тайком? Предмет из музея? Не стесняйтесь, вам ничего не будет, если вы расскажете правду о вещи, принесенной ею. Она же ее украла в музее, не вы. Вы – коммерческое предприятие, комиссионный магазин. А «Вербилки» все еще кто-то берет? – Он кивнул на сахарницу, расписанную розами, ужасную на вид. – Вам из вторсырья присылают чашки-плошки после сортировки мусора?

– Вам лучше переговорить с Анатолием Анатольевичем, – продавщица бросила взгляд на фотографию Красновой и вновь уставилась на Гектора. – Пройдите в его кабинет.

Она указала на дверь под охраной плетеной совы.

– Как его фамилия? – осведомился Гектор.

– Ковальчук. Он владелец нашего антикварного магазина, – продавщица повысила ранг «комка».

– Но вы узнали Краснову? Она заходила вчера к вам? – не отступал Гектор.

– Да, эта особа нас посетила вчера.

– Что она принесла на комиссию? – задала вопрос Катя. – Документы, письма старые? Или личное из дома?

– Спросите у Анатолия, – брюнетка кивнула на дверь. – Я не в курсе.

Гектор решительно направился через зал-вернисаж к двери, открыл ее без стука:

– Государственные органы! Вы Анатолий Ковальчук?

Крепкий ладный темноволосый зрелый мужчина с проседью повернулся. Он стоял посреди маленького кабинета, заставленного шкафами, сейфом, двумя кожаными диванами, кальяном. На столе перед ним – фарфоровые царевна-лебедь и пионер с горном, бюст Сталина и фигурка бородатого козла с большими рогами.

Он слышал звук колокольчика, но не отвлекся на явившихся клиентов. Анатолий Ковальчук был поглощен воспоминаниями, переживаниями.

Ковальчук помнил козла с детства – точно такая же фарфоровая фигурка имелась у его бабки. Перед глазами Ковальчука возникла картина.

Бабка, на коленях на полу, с ожесточением роется на нижних полках серванта, выбрасывает оттуда наволочки, белое пикейное одеяло, что-то бормоча себе под нос. Она, кряхтя, поднимается на ноги. Сморщенное лицо ее перекошено от ярости. «Воровка!! – кричит она, потрясая кулаками. – Обворовала меня, тварь! Родную мать обокрала!! Где мое пикейное одеяло белое? А где мой бяшка-козел? Куда ты его дела? В комиссионку снесла?!» Мать, раздеваясь в прихожей, не реагирует. «Бабушка, вот же козел твой! На серванте!» – кричит школьник Толик. Он не понимает случившегося со старухой, хотя мать объяснила ему: у бабушки стало совсем плохо с головой, маразм, она обвиняет, подозревает близких. Бабка кидается к матери: «Воровка проклятая! Обокрала меня!» Мать закрывается от нее руками, отворачивается. Толик пытается помочь матери, он нарочито грубо, с силой пихает бабку в спину, и та неожиданно валится плашмя на пол. Ноги в носках с дырками на пятках дергаются. Внезапно она затихает, вытянувшись на полу. Мать и Толик пугаются. Мать наклоняется: «Толик, она не дышит… умерла!» И обессиленно опускается прямо на пол рядом с телом. Толик возвышается над ними обеими. Он помнит, как толкнул бабку в спину… Фарфоровый козел с рогами пялится на него своими белыми зенками. «Никому не говори, – шепчет мать. – Бабушка просто упала. И скончалась».

– Чем могу служить? – вежливо спросил Анатолий Ковальчук Гектора и Катю, окидывая их оценивающим взглядом.

– Я из полиции, – Катя представилась официально. – К вам вчера днем заходила клиентка. Некая Елена Краснова, сотрудник Зоологического музея. Ваша продавщица нам подтвердила – Краснова побывала здесь. Продавщица ее опознала по фотографии.

– К чему сии сложности? Опознание? – спросил вежливо Анатолий Ковальчук. – Клиенты заходят, делают покупки, обычный процесс, мы же торгуем антиквариатом. – Он взял в руки фигурку фарфорового козла, рассматривал – есть ли заводское клеймо.

– Спустя несколько часов после посещения вашей комиссионки Краснова упала из окна с третьего этажа зоомузея, – продолжила Катя.

Анатолий Ковальчук медленно поднял на нее взор.

– Она умерла в больнице, врачи ее не спасли, – закончила Катя.

Бах!

Фарфоровая фигурка козла выскользнула из пальцев Ковальчука и разбилась на куски. Голова отлетела к его ногам.

– Лена? Умерла? Выбросилась из окна?! – Ковальчук, подавшись вперед, наступил ботинком на голову козла, она хрустнула у него под подошвой. Он даже не заметил.

Гектор наблюдал за его реакцией.

– Так вы знакомы с Красновой? – уточнил он.

– Ох, подождите. В глазах темно. – Анатолий Ковальчук шагнул к дивану и сел, провел рукой по вспотевшему лицу. – Новости с ног валят. Вы садитесь. Прошу. Как же так? Почему она выбросилась из окна?

– Полиция пока устанавливает все обстоятельства, мы проводим проверку, – вежливо сообщила ему Катя. – Итак, вы знали потерпевшую?

– Лена – моя бывшая соседка. Приятельница школьных лет. Мы жили в одном дворе и учились в одной школе, но в разных классах.

– Где? – спросил Гектор.

– В Красном Железнодорожнике, поселок недалеко от Пушкино. Лена там по сей день живет… То есть жила. – Ковальчук водил рукой по дорогой толстовке люксового бренда, массировал грудь слева. – Я в себя не могу прийти.

– Вы состояли с ней в интимных отношениях? – в лоб спросил Гектор, понизив свой изменчивый голос, в котором возникли низкие доверительные нотки. – Ваша подруга навестила вас вчера по дороге на работу?

– Мы поддерживали исключительно дружеские отношения, – ответил Ковальчук. – Никакого романа! Я давно покинул Красный Железнодорожник. Мы просто…

– Что? – Гектор-лицедей взирал на него с сочувствием. – Ничего не скрывайте. До вашей супруги не дойдет. Гарантирую вам полную конфиденциальность информации.

– Я разведен. А ваши предположения ошибочны. Мы с Леной виделись изредка. Мой магазин недалеко от ее музея, и она порой заглядывала ко мне поболтать. Мы вспоминали детство, юность.

– «Комок Ностальжи». – Гектор обвел взором кабинет, забитый старыми вещами. – Ностальгирующие по прошлогоднему снегу.

– Нет, с моей стороны чистая коммерция. Лена, бедная Лена… она моложе меня на шесть лет, жить бы ей да жить…

– А где вы обитаете сейчас? – осведомился Гектор.

– После развода я покинул Москву и вернулся в Пушкино, построил дом на реке Серебрянке. Ремонт нескончаемый высасывает все мои доходы от магазина. – Ковальчук говорил быстро, словно отвлекшись от охватившего его горя. Но Катя видела – он взволнован и его мысли поглощает новость о смерти приятельницы детства.

– Краснова за городом вас не навещала? Вы по-прежнему соседи, хоть и дальние теперь. Пушкино – прекрасное место, – Гектор-лицедей продолжал гнуть свое вкрадчиво и настойчиво.

– Нет. Что ей делать у меня на Серебрянке? Рыбу она не ловит. Это я с удочкой выходные после развода коротаю, успокаиваю нервную систему. А ее занимал музей – работа, дом. Долгие годы она ухаживала за больной матерью. И не привыкла к вечеринкам. Она даже к сестре практически не ездила.

– У Красновой есть сестра? – спросила Катя.

– Старшая. Вероника. Но они очень разные с Леной. Ее сестра весьма обеспеченная женщина, ей оставил наследство покойный муж. Даже два ее покойных мужа. Первого лет двадцать назад убили бандиты.

– У вас нет контактов Вероники Красновой? – продолжила Катя. – Мы обязаны связаться и побеседовать с ней.

– Нет у меня ее мобильного. Адрес ее я не знаю. Мы и в юности с ней не особо ладили. А потом вообще не встречались. И у нее фамилия сейчас не Краснова, а ее второго мужа. Я не знаю точно. – Ковальчук смотрел на осколки разбитого фарфорового козла. – Но все же почему Лена бросилась из окна? Какова причина, спровоцировавшая суицид?

– Вы ее видели за несколько часов до смерти – вы нам скажите, – тихо заметила Катя. – Она вам не жаловалась? По словам ее коллег, она находилась в затяжной депрессии.

Ковальчук вздохнул:

– Коллеги ее музейщики… Может, они ее довели?

– Краснова подвергалась на работе травле? – Катя осторожно допытывалась.

– Она со мной не делилась. Но что могло ее заставить броситься из окна музея?

– Мы еще точно не установили, суицид ли это или несчастный случай, – ответила Катя. – Проверку проводим, собираем больше информации у людей, знавших Краснову. Поэтому и к вам пришли, Анатолий Анатольевич. А она вчера не жаловалась, например, на самочувствие?

– Нет, – Ковальчук покачал головой.

– Краснова посещала Среднюю Азию? – спросил Гектор. – По делам музея, например, в командировку, в экспедиции или в отпуск, может быть, ездила?

– В Азию? Нет. Она заведовала отделом в зоомузее, называла мне его, но я забыл – где экспонаты заспиртованные в банках хранятся. Ужас, я бы не смог, например, – ответил Ковальчук.

– А вы сами бывали в Средней Азии? – задал Гектор новый вопрос.

– Несколько раз. Одно время к искусству Востока вспыхнул интерес. Но затем угас. Мода переменчива.

– Краснова вчера не упоминала о встрече за городом? – продолжал интересоваться Гектор.

– Дома в Красном Железнодорожнике? А с кем? Ничего не говорила мне. Какая встреча? Она и с соседями по дому не дружила. В ее старой пятиэтажке проживают теперь сплошные мигранты, снимают квартиры, комнаты. Красный Железнодорожник совсем захирел, да и в годы нашего детства в поселке обитали в основном работяги с «Серпа и Молота». Моя бабушка работала на заводе, квартиру ей дали в хрущовке.

– Все же Краснова общалась с мигрантами из Средней Азии? Раз соседствовала с ними, – быстро уточнила Катя.

– Вряд ли, если только на лестничной площадке столкнется, – ответил Ковальчук. – Домработницы она не имела, ей зарплата не позволяла. Сиделок-узбечек для больной матери ей оплачивала старшая сестра. Лена мне сама говорила. И сестрица проявляла вечное недовольство прислугой из Узбекистана. Увольняла ту часто.

Катя отметила: Ковальчуку известны подробности жизни приятельницы юности и ее семьи. Но ведь они общались, пусть от случая к случаю… Их последняя беседа заняла в магазине целых полтора часа.

– Значит, она не упоминала о вечернем рандеву – не в своем поселке, а в другом месте? За городом? – Гектор настойчиво гнул свое.

– Нет. С кем ей встречаться? – усмехнулся печально Ковальчук. – Она ко мне завернула по пути в музей. На работу отправилась от скуки в свой выходной. Повторяю – ее угнетало домашнее одиночество. Мы выпили кофейку здесь, в моей берлоге, поболтали, и она пошла на работу. Все как обычно.

– Ее влекло в музей, а вы нам сказали – ее коллеги могли довести до самоубийства, – снова осторожно заметила Катя. – Хотелось бы разобраться подробнее в противоречии.

– У кого нет проблем на работе? – Ковальчук пожал плечами. – Напрямую мне Лена не жаловалась на травлю со стороны коллег. Но упоминала – на ее место в музейном хранилище немало охотников. И к ней порой цепляются.

– Она никогда не предлагала вам купить у нее винтажные вещи? – спросил Гектор.

– Винтаж? У нее? Они с матерью жили очень скромно. Это у ее старшей сестрицы Вероники загородный коттедж под медной крышей, полный люксового барахла. Ника не привыкла себе ни в чем отказывать, а Лена экономила на всем.

– Музейные раритеты она вам приобрести не предлагала? – в лоб очень жестко, разом изменив свой тон, бросил Гектор.

– Да вы что! – взвился Ковальчук. – За кого вы нас принимаете?

– Вы сами признались – у вас чистая коммерция. – Гектор-лицедей лучезарно ему улыбнулся и продолжил своим изменчивым голосом, точно копируя артиста Юрского в роли Остапа Бендера: – Вы чтите Уголовный кодекс? Не надо мелочиться.

Ковальчук вздрогнул – наглый шатен с яркими серыми глазами вещает голосом персонажа из его любимого фильма детства. Ну и тип…

– Я никому не позволю оскорблять память Лены беспочвенными подозрениями, – заявил он громко. – За нее теперь некому заступиться. А я заступлюсь. Лена посвятила всю себя науке!

– Зоологии? – уточнил Гектор невинно.

– Да! Но вам подобного не понять.

– Отчего же? – Гектор уже загрустил. – Просветите меня. Pleее-ааase![8]

– Вы не ученые, а полицейские. У вас с Леной разный уровень интеллекта.

– Мы стараемся в расследовании сопоставлять разные точки зрения и смотреть на ситуацию глазами множества свидетелей. Очень помогает для установления объективной картины случившегося, – вежливо вмешалась Катя, стараясь скорее погасить возникающую конфронтацию, ибо Гектор Троянский, по своему обыкновению, начал, словно в покере, повышать ставки.

– Лена была исключительно порядочным и честным человеком! – Выпалив похвалу усопшей, Ковальчук умолк. Возможно, решила Катя, его душило пламенное желание не только постоять за репутацию покойной подруги детства, но и выгнать взашей дерзких посетителей.

– Смурной мужичок, уклончивый, подобный маятнику в ходиках с кукушкой, тик-так… То так, то сяк наперекосяк, – хмыкнул Гектор, когда они покинули «комок». – Я б его, конечно, щассс разломил аки сгнившее яблочко. Но ты меня всегда, Катенька, удерживаешь от крайностей и самоуправства. Хмырь болотный, блин!

– Гек, еще неясна даже причина случившегося с Красновой. А вдруг правда несчастный случай? Зачем нам «разламывать» ее друга юности и бывшего соседа? – спросила Катя. – Ковальчук для первого раза поведал нам немало.

– А в чем польза от его трепа? «Нет, нет, не знаю…» Завел свою шарманку. А «божья коровка» специально чесала на электричке именно к нему в свой законный выходной из Красного Железнодорожника, трепалась с ним полтора часа и затем двинула в музей. Нас же на грани смерти послала в Шалаево, где мы наткнулись на голый труп проходимца без документов и с расколотым черепом. Интересно мне, во сколько Ковальчук вчера покинул лавочку древностей, а?

– Но ты его не спросил.

– Я непременно поинтересуюсь, – пообещал Гектор. – Но мы зададим животрепещущий вопрос не уклончивому торговцу барахлом, а кое-кому другому. Чуть позже. Солнце еще не склонится к закату, а мы все узнаем. Катенька… – Он вдруг наклонился с высоты своего роста. – Прядь у тебя выбилась… Можно, я сам поправлю?

Он искал любую возможность прикоснуться к Кате.

– Мы в музей? Прогуляемся пешком? – Она старалась вернуть ему деловой настрой, а то он отвлекся…

– Ага, вместе снова глотнем музейной пыли. Сейчас, подожди… – шепнул Гектор, занятый ее волосами.

Глава 9

Пропавшая экспедиция

В Зоологическом музее – пустом по случаю санитарного дня – их встретил в дверях знакомый охранник:

– Вы снова к нам? Но ваши коллеги вчера все осмотрели и опрашивали нас всех дотошно допоздна. Кабинет наверху полицейские опечатали лентой.

Гектор ответил:

– У нас свое расследование, особой важности, у Петровки – свое. Не пререкаться.

Хотя он говорил очень вежливо и спокойно, охранник моментально прекратил возражать. Катя всегда поражалась умению Гектора подчинять себе людей. Его харизма доминировала. У него и документов никто никогда не спрашивал, все сразу брали под козырек, а ей вечно приходилось доставать удостоверение. Наверное, внешне Катя совсем не походила на полицейского в представлении обывателей. Правда, это ее никогда не огорчало.

Весть о смерти Елены Красновой уже облетела музей.

– Звонили из полиции, – сообщил охранник. – Наши в шоке. Бедная Елена Станиславовна!

Катя попросила проводить их прямо в библиотеку. На пороге библиотечного зала их встретила ученая пожилая дама в мохеровой кофте. Она оказалась хранительницей анналов. Фамилия ее была Покровская. Катя спросила ее:

– Где материалы, с которыми Елена Краснова работала вчера? Нам необходимо взглянуть на бумаги.

– Коробку с документами полицейские мне разрешили забрать из опечатанного кабинета. Я вернула ее в библиотеку. – Ученая дама кивнула на заваленный книгами и альбомами стол. – Когда Лена обратилась ко мне с неожиданной просьбой найти архив профессора Велиантова, я четыре дня искала. С великим трудом обнаружила среди хлама за шкафом, задвинутую в угол. На моей памяти коробку не доставали, а я в музее сорок с лишним лет.

– А давно Краснова обратилась к вам с просьбой насчет архива? – уточнил Гектор.

– Примерно месяц назад она явилась ко мне, вознеслась из своего подвала и спросила насчет профессора Ивана Велиантова – располагает ли архив сведениями о нем? Я сверилась с каталогом в компьютере и увидела лишь общий обзор о профессоре и длинный перечень его научных работ. Я подняла архивную опись – в ней значилась коробка с номером. Но повторяю, я ее искала несколько дней. Коробки не оказалось в шкафу на нижней полке, где она числилась в описи под номером. Обнаружила я ее совсем в другом месте.

– Кем Краснова работала в музее? – спросила Катя с любопытством. Они ведь до сих пор точно не знали ни должности покойной, ни сферы ее интересов.

– Елена руководила отделом влажных хранилищ. Он в подвале музея, – ответила важно Покровская.

– Отдел, где экспонаты заспиртованы в банках? – усмехнулся Гектор. – Здешняя кунсткамера?

– Святая святых музея. Во влажных хранилищах никогда не проводят экскурсий. Зрелище не для слабонервных. И дилетантам во влажном хранилище делать нечего. – Покровская смерила взглядом собеседника – великолепный Гектор Троянский покорял даже окостенелых ученых сухарей, которым за семьдесят.

– Как в фильме «Чужой: Завет»? Рукотворные монстры и чудовища? – Гектор лучезарно улыбнулся хранительнице библиотеки и продолжил голосом актера Майкла Фассбиндера в роли андроида Дэвида: – The devil finds work for idle hands to do[9]. Краснова собственноручно препарировала образцы?

– Иногда. Без вскрытий в научной работе не обойтись. У нас говорят – потроха и требуха. А «Чужой», молодой человек, its not my cup of tea[10].

– Разрешите, пожалуйста, нам взглянуть на материалы из коробки, – вежливо попросила Катя. Она отметила: Покровская, зная о смерти Красновой, не проявила в разговоре своих чувств. Она не скорбела о коллеге или не демонстрировала эмоции при посторонних? – Вы сами читали документы?

– Я их, естественно, проглядела, когда обнаружила за шкафом: мне стало интересно, зачем старье потребовалось Елене. Велиантов умер чуть ли не столетие назад, и он был выдающийся орнитолог. Лена орнитологией никогда не занималась, – ответила Покровская Кате. – Архив разрозненный, фрагментарный, бестолковый. Смотрите сами. – Она показала на коробку из серого, пыльного, рассохшегося картона, древнего на вид. – Лена спрашивала, откуда поступили материалы. Я сказала: архив формировался уже после смерти Велиантова, часть корреспонденции, судя по содержанию, направлялась им руководству музея, но он писал и своим друзьям – преподавателям университета. Я нашла в обзоре сведения о его сестре – наверное, и она передала какие-то бумаги в архив. Но все случилось давно. Письма профессора относятся к 1931 году, последнее поступление в журнале – 1958 год, Велиантов к тому времени был уже мертв 30 лет, его младшая сестра скончалась в «оттепель».

– Еще кто-то, кроме Красновой, интересовался архивом? – Гектор забрал коробку.

– Горбаткин сунул свой любопытный нос, – усмехнулась ученая дама. – Ему до всего есть дело.

– Что за Горбаткин? – уточнил Гектор. – А у вас чудесный шелковый платок. Удивительно освежает цвет лица!

Ученая дама поправила яркий шейный платок, повязанный под мохеровую кофту.

– Скажите еще – молодит. Сын мне подарил, когда я с его семьей ездила во Флоренцию, путешествовали мы по Италии. Словно в другой жизни приснилось нам, мда… Всеволод Горбаткин – он вас привел вчера в кабинет на третьем этаже.

Катя вспомнила долговязого проводника в музейном лабиринте.

– Краснова рассердилась на Горбаткина – зачем он лезет, куда не просят. Она отсканировала все материалы, – продолжила Покровская. – Она купила дорогой телефон. У нас в музее есть сканеры, но она воспользовалась своим мобильным. Проходите сюда, вам никто не помешает. – Она указала на читальный зал библиотеки.

Они проследовали в зал – пусто, светло, тихо. Сегодня, в отличие от вчерашнего вечера, во всем музее работали кондиционеры, окна по традиции оставались плотно закрытыми. Гектор выдвинул стул, Катя села, он снял пиджак, засучил рукава белой рубашки, начал доставать из коробки бумаги. Их оказалось немного. На пороге читального зала опять возникла Покровская.

– Краснова совершила самоубийство? – спросила она. Кате померещился в ее тоне чисто сухой научный интерес.

– Мы пока не можем сказать – самоубийство или несчастный случай, – ответила Катя.

– Или убийство, – брякнул Гектор. – Вы, например, вчера в музее где находились между шестью вечера и половиной седьмого, а?

– Я встретила вас в фойе, молодые люди, когда вы вломились к нам в альма-матер.

– Краснова уже лежала на асфальте в Никитском переулке. Я спрашиваю, где вы были раньше? Библиотека на третьем этаже.

– Я ничего не слышала и не видела. Кабинет расположен далеко по коридору. Я упорядочивала компьютерный каталог, у нас все современные материалы отцифрованы, со временем дойдут руки и до столетних завалов. Услышала шум и спустилась вниз, – ответила Покровская. – Адель вчера предупреждала нас: полиция попытается свалить смерть Лены на музейный коллектив.

– Дама с палочкой, страж оссуария – костницы, родившаяся в лагере на Колыме? Она меня чуть костылем сгоряча не пронзила, ай-яй-яяяййй, чем я заслужил ее гнев? – Гектор укоризненно покачал головой. – А она… где она находилась вчера между шестью и половиной седьмого, а?

– Рискните, молодой человек, поинтересуйтесь у нее сами, – съязвила Покровская. – Адель Викторовна – вдова академика, физика-ядерщика, она никого не боится, на нее разная нечисть строчит доносы, но Адель не страшится клеветников. И режет в глаза правду-матку. Адель сейчас с палкой передвигается, из-за своего колена!

– Мы никого ни в чем не подозреваем, ни вас, ни вашу подругу, – заверила Покровскую Катя поспешно. – Скажите, пожалуйста, Краснова ведь неоднократно работала с архивом, да? И отсканировала его для себя. Но документов немного. Хватит дня для изучения. Зачем она к нему возвращалась?

– Почти каждый день являлась в библиотеку, выкраивая час-полтора от своей непосредственной работы. И вчера, в выходной, забрала коробку в свободный кабинет. Она мне не объясняла свою цель, я не спрашивала. Думаю, она собирала материал для научной монографии. Писанина – кропотливая вещь.

– Вы правы, – согласилась Катя.

Гектор аккуратно разложил на столе бумаги, сел рядом с Катей, закинул руку на спинку ее стула, подвинулся вплотную, и они начали читать архив.

Бухгалтерская ведомость с датой наверху листа: 10 апреля 1931. В графах ведомости синими чернилами столбец с перечислением: мука – 2 мешка, рис – 4 мешка, мясные консервы, соль, сахар, спички, дрова, керосин, чеснок, препараты и оборудование для полевых исследований и консервации собранных образцов, фонарь, деревянные ящики, вьюки, наем лошадей, зарплата носильщиков, проводника и фотографа, фотоматериалы, пленка, бумага, проявители, почтовые услуги, телеграф и пересылка собранных экспонатов, теплая одежда, сапоги, палатки, прочие непредвиденные расходы. Против позиций в столбце отсутствовало указание денежных сумм. Внизу синими чернилами расплывалась подпись: руководитель экспедиции профессор И. В. Велиантов.

– Копия, – объявил Гектор уверенно. – Документ в те времена составляли в двух или трех экземплярах от руки или же печатали на машинке под копирку, но не в нашем случае. Первый отправляли главбуху и руководству музея на подпись, ими уже и проставлялись выделенные суммы из музейного бюджета.

Катя читала дальше. Несколько пожелтевших разрозненных листов из блокнота. Синие чернила, выцветшие от времени.

Gyps himalayensis – снежный гриф, или кумай. Эндемик Памира, Гималаев, Тибета по описаниям. Замечены нами с Павлом экземпляры и здесь, на Тянь-Шане. Гнездится в горах, по словам проводника, местные встречают его весьма часто. Мы же с Павлом видим крупную птицу-падальщика впервые. Сколько мощи и красоты в великолепном создании! Кумая считают подвидом белоголового сипа, но я лично не разделяю подобную точку зрения. Надо еще его понаблюдать, чем мы с Павлом активно займемся. Если повезет, добудем экземпляр для музейной коллекции. Павлу уже не терпится трудиться над чучелом. Дело непростое! Тянь-Шань – не Кавказ, место нашей с Павлом прошлой экспедиции. Здесь все иначе, намного сложнее, в том числе и сбор образцов.

Гектор открыл в мобильном программу и отсканировал лист.

– Сам Велиантов пишет, – объявил он. – Нам теперь, Катя, известен его старомодный почерк с завитушками. Сразу видно – образованный человек с «раньшего времени до исторического материализма». Профессор орнитологии.

Новый лист. Пожелтевшее от времени письмо. Тот же витиеватый почерк. Катя читала внимательно.

Дорогой Саша! Пишу тебе при свете походного костра, глядя на дикие горы. От их красоты захватывает дух. Но я вспоминаю Москву, скучаю о доме. Как наш университет? Твои лекции? Как здоровье Наташи? Пишу кратко, мы торопимся рано утром отправить почту и ящики с образцами, необходимо их еще подготовить для транспортировки и пересылки. Неделю я провел на озере Иссык-Куль, изучая озерных птиц-эндемиков, без Павла. Он вместе с частью отряда Миши Погребецкого[11] отправлялся в краткий поход к долине Иныльчек на разведку местности. Нашего фотографа Юсуфа Шахрияра Погребецкий уговорил идти с ними – снять панораму местности, горы. Миша и его люди ищут удобные подходы к Хан-Тенгри. Погребецкий полностью сосредоточен на своей задаче – он собирается совершить восхождение на пик. Павел вернулся бодрый, а наш чудесный фотограф – донельзя несчастный, со стертыми до волдырей ногами. Юсуф – сын купца-фармацевта из бывшего Верного, он уйгур из богатого рода, привык к комфорту и прислуге. Еще в гимназии в Верном он пылко увлекся фотографией. Счастье выпало нам его повстречать и включить в состав нашей маленькой исследовательской группы. Он делает отличные снимки. Миша Погребецкий мне завидует: он и его товарищи снимают подготовку к восхождению исключительно сами. Но Юсуфа Шахрияра он у меня не переманит. Они все еще ищут удобные проходы в горы к озеру Мерцбахера, леднику через долину Иныльчек. Я оставался на озере Иссык-Куль вместе с младшим братом Юсуфа, мальчик в свои пятнадцать тоже весьма способный фотограф, как и брат, хотя он глухонемой от рождения. Я тщательно обдумывал дальнейшие действия. Наши пути с отрядом Погребецкого в скором времени разойдутся. Им к Небесной горе – наверх. Мы же изучаем птиц. У нас свои цели и задачи. Мы присоединились к отряду альпинистов из-за сопровождения красноармейцами. Вооруженная охрана солидная, потому что в окрестных горах снова объявился Дэв-хан. Он наводит ужас на местных жителей – киргизов, казахов и своих соплеменников-уйгуров. Местные распускают о нем множество нелепых слухов – якобы он потомок горного демона, а он активно поддерживает небылицы ради устрашения суеверного населения. В прошлом месяце отряд красноармейцев имел с ним стычки в горах. Но поймать Дэв-хана не удавалось никому. Китайцы охотятся за ним и в Синьцзяне, и по всему Китаю после убийства его отца. Мстя за того, Дэв-хан беспощаден к китайцам. Он грабит ювелиров, торговцев золотом, жемчугом и шелком, совершает налеты на почтовые станции, торговые караваны, магазины, лавки. По слухам, он несметно богат. Копит капитал для большой войны с Китаем ради независимости уйгуров. Что-то его постоянно заставляет переходить границу на нашу сторону, и не только преследующие его по пятам гоминьдановские войска. Местные утверждают – он хранит награбленное здесь, у нас, а не в Китае. Но все это досужие сплетни. Местные вообще при разговоре о Дэв-хане, потомке горного шайтана, крайне пугливы и уклончивы. И есть причина – за собой Дэв-хан оставляет сожженные деревни в Китае, а в наших горах жуткие обезображенные и обезглавленные трупы китайских кули… Я видел, Саша… До смерти не забуду. Дэв-хан предъявил отряду Погребецкого подобный знак, запрещая восхождение на Хан-Тенгри. Он поклоняется горе и считает Тянь-Шань по обе стороны границы своей вотчиной. Охранники-красноармейцы пойдут вместе с отрядом Погребецкого. Мы же с Павлом, если отделимся от них, останемся без военной защиты. Но какой прок грозному Дэв-хану убивать нас, ученых? Я не испытываю страха. Если встречусь с ним в горах, объясню цель нашего прибытия в его горы. Он, по слухам, не только садист и убийца, грабитель с большой дороги, но и просвещенный человек – учился в университете в Пекине…

Следующее письмо я постараюсь отправить быстрее, с оказией. Материалов у меня скопилось чрезвычайно много. Главная сложность – консервация образцов в полевых условиях, их сохранность в жаркое время. Шлю сердечный привет всем нашим в университете. И есть у меня к тебе просьба – навещайте с Наташей Полину. Она тревожится за меня и за Павла… Моя сестра его старше, но сердцу ведь не прикажешь. Хотя Павел всегда вел себя рыцарски, не давая никаких поводов для сплетен в университете… Ладно, ты и сам все знаешь. До следующего письма! Обнимаю крепко тебя и Наташу!

Гектор взял письмо профессора Велиантова – без даты, занимавшее обе стороны листа – и перевернул его. Катя заметила, что он перечитывает самый верхний абзац: некий Дэв-хан несметно богат и хранит награбленное у китайцев в горах, по другую сторону границы.

А Катя придвинула к себе пачку листов, прошитых суровыми нитками. Подробное описание разных птиц. Приписка: наблюдение озерных эндемиков. Почерк профессора Велиантова. Черноголовый хохотун, скопа, колпица, орлан белохвост, кудрявый пеликан, малый баклан… Велиантов делился личными наблюдениями, фиксировал, где видел птицу, писал о районе гнездований на озере. Катя дотошно прочла все пятнадцать страниц, полагая – речь идет об упомянутом уже озере Иссык-Куль.

Между двумя последними страницами лежал желтый листок из блокнота, исписанный теми же синими чернилами, однако почерком, отличным от профессорского, – энергичным, угловатым, резким.

Полгрота усыпано костными останками. Но наш факел погас. Юсуф внезапно чего-то сильно испугался и закричал – надо уходить! Я пытался нашарить спички в вещмешке и успокаивал его – можно ли ему, образованному человеку, поддаваться диким суевериям и сказкам? Но он вцепился в меня и тянул назад. Я чиркнул спичкой – из грота ведет проход дальше, возможно, в следующий грот. Спичка тоже погасла. Другие отсырели, мешок мой промок насквозь под дождем. Я так и не смог добыть нам с Юсуфом огня, а он ни секунды не хотел оставаться в кромешной тьме в гроте. Он впал в истерику от страха, нес разную околесицу. Мы протиснулись сквозь узкую щель, через которую и попали внутрь. Снаружи все еще хлестал ливень. Мы, конечно, в следующий раз полностью обследуем грот, несмотря на советы Юсуфа убираться подальше. Я пристыдил его, он выглядел расстроенным и напуганным, но твердо стоял на своем: якобы мы с ним очутились в «очень скверном месте, приносящем беду».

Гектор читал текст, близко наклонившись к Кате, затем отсканировал его и длинный перечень птиц. Следующий документ из коробки оказался листом, вырванным из тетрадки в клетку. Катя и Гектор снова узнали почерк профессора Велиантова:

Невероятное событие. Я сначала решил – у меня галлюцинация от лихорадки. Она прилетела ниоткуда и уселась на ветку у брода в десяти шагах от меня. Ее синее оперение искрилось на солнце. Я услышал ее голос. Голос Синей птицы… Метерлинк грезил о ней, создавая образ вечной погони за счастьем. А я испытал счастье, узрев ее воочию на ветке барбариса… Слова старика в аиле – истинная правда. Синяя птица прилетела из-за синих гор. Никто никогда прежде не видел ее на Тянь-Шане. И вдруг она появилась. Myophonus caerulius – горный дрозд. Подотряд – певчие воробьиные. Она живет в Юго-Восточной Азии, в Китае, в королевстве тайцев, в горах Тибета. Но здесь, недалеко от Хан-Тенгри? Синяя птица запела, и я понял – она не призрак. Редчайший случай, научное открытие! Синяя птица пожаловала к нам. О, мой маленький Метерлинк! Мое синее счастье! Я осторожно поднялся на ноги и… она улетела! Я едва не разрыдался. Я ударил в медный гонг, я разбудил всех – Павла, Юсуфа, маленького Дауда, носильщиков-кули, нашего проводника Ли. Я сказал – мы немедленно идем за Синей птицей! По описаниям, в Южной Азии она обитает у горных потоков и водопадов, она большой любитель воды. Мы начнем искать ее сначала у горных ручьев, в речных зарослях, потом везде по округе. Я не знаю, сколько времени потребуется нам на ее поиски. Но я ее отыщу – ведь это научное открытие всей моей жизни.

Следующий лист. Катя обратила внимание, что это был… белый ватман. Она усомнилась – пользовались ли ватманом в 1931 году?

– Совсем другой почерк, – заметил Гектор озадаченно. – Похоже на официальное заявление. И дата… Катя, ты взгляни на нее!

Уважаемый Сергей Сергеевич! Прошу разрешить мне пятидневный отпуск для поездки из Университета Бэйда в Гуаньчжоу для встречи с ученым секретарем Ксанг Линг Бо. Делегация музея останется в связи с моим отъездом на короткий срок без услуг переводчика. Но я вернусь быстро. Товарищ Ксанг наконец ответил на мое письмо и назначил мне встречу сам. Он в настоящее время находится в Гуанчжоу в полевой экспедиции, и наш контакт в Пекине из-за его отсутствия в столице и сложившейся острой политической ситуации невозможен. Мой визит к нему связан с публикацией его научных работ в СССР, их переводом с китайского, о чем я уже имел устную договоренность с руководством факультета и нашего музея. Правда, при текущих международных проблемах все усложняется. В любом случае музей и университет обязаны прояснить ситуацию. Мне – переводчику с китайского – побеседовать с ученым секретарем намного проще. О результатах поездки руководство нашей научной делегации в пекинском университете будет извещено.

С уважением,Юрий Велиантов 2 июля 1960

– Еще один Велиантов, – объявила Катя. – Профессор – Иван Венедиктович. Здесь – Юрий. И разница между документами почти в тридцать лет. Сын профессора? Переводчик с китайского.

– В письме к университетскому товарищу профессор не упоминает жену и сына. Лишь сестру Полину. А должен был, правда? И «ученая мумия» Покровская в разговоре с нами тоже говорила о сестре профессора, скончавшейся в шестидесятых годах, – ответил Гектор. – Здрасссте, еще и китайский ученый секретарь товарищ Ксанг всплыл из мутного потока времени.

Катя придвинула новый лист из картонной коробки. Уже знакомый витиеватый почерк. Профессор Велиантов писал на вырванном и запачканном листе блокнота.

Чувство – будто мы попали в пещеру Али-Бабы. Воистину – небывалое, невиданное сокровище. Юсуф при факелах сделал снимки грота внутри и снаружи. Панораму местности. Вход в грот замаскирован самой матушкой-природой. Главный ориентир – потрясающий, уникальный вид на Хан-Тенгри. Если встать лицом к Небесной горе, справа расположены черные скалы. Вход – и дальше, дальше внутрь… Я смотрю на Хан-Тенгри. Белые снега его вершины… Гора – указатель к невероятному сокровищу. Я слишком волнован сейчас, чтобы писать дальше. В любом случае наших лошадей и носильщиков не хватит для вывоза всего находящегося в гроте. Нам потребуются еще носильщики, лошади и дополнительная помощь.

Гектор глянул на Катю. Она заметила: с каждым новым документом, прочитанным ими, он выглядел все более заинтересованным и сосредоточенным. Он придвинул последний лист – тетрадь в клетку, почерк профессора Велиантова.

Дэв-хан оставил нам страшный знак, подобно экспедиции Погребецкого. Мы ничего не слышали ночью на биваке у костра. И лошади вели себя спокойно. Кто-то появился из тьмы, когда мы спали. Один из наших китайских кули пропал. Мы с Павлом обнаружили его тело у реки. Бедного китайца обезглавили. Его труп висел в развилке дерева кверху ногами. Отрубленную голову водрузили на валун. Она смотрела на меня мертвыми глазами. Длинная коса китайца расплелась. Ствол дерева почернел от его крови. Синяя птица… Она вдруг выпорхнула из кустов и уселась прямо на валун рядом с отрубленной головой. Синяя птица начала петь. Мы с Павлом, потрясенные, взирали на нее, а затем Павел не выдержал и заорал, взмахнул рукой, стараясь ее прогнать. Учитывая все наши усилия и пройденные нами многие километры в горах в поисках Синей птицы, его поведение крайне нелогично… С точки зрения ученого, исследователя… Но Павел не мог сдержаться. Синяя птица взмахнула крыльями, намереваясь улететь, но ее лапки запутались в волосах отрубленной головы. Китайская коса сыграла роль силка. Птица трепыхалась, билась, осыпая синими перьями отрубленную голову. Прибежавший на крик проводник Ли выстрелил в нее из своей винтовки. Мы добыли долгожданный научный образец, редчайший… Но у меня до сих пор трясутся руки. Мы сняли тело несчастного кули с дерева и похоронили его вместе с головой, насыпали камней, дабы горные волки не сожрали труп и кумай – гриф – не добрался до его головы.

Катя молчала. Последняя запись потрясла ее. Она даже на минуту забыла обо всем другом.

– Действительно архив фрагментарный, разрозненный, – объявил Гектор после паузы. – Неясно, какие именно события следуют одно за другим. Кроме заявления от июля 1961 года, вся остальная корреспонденция относится к 1931-му? Или написано позже? Все, с чем мы познакомились, требует больших пояснений. Постараемся получить их сейчас в музее. Если не удастся, я наведу дополнительные справки по своим каналам. Текст пестрит весьма любопытными эпизодами.

– Про сокровище? – спросила Катя. – По-твоему, Елена Краснова заинтересовалась архивом профессора Велиантова из-за него?

– Нам же она заявила – сокровище, – напомнил Гектор. – Прям куда ни глянь – сплошной Остров сокровищ. Но как-то мне стремно, Катенька.

– А глаза уже засверкали… – Катя ему улыбалась. – Кстати, Гек, у тебя отличный английский. Зря ты скромничал.

– Стараюсь тебе соответствовать. Не разочаровать тебя ни в чем. – Гектор поднялся и хищно потянулся всеми мускулами накачанного тела, расправил плечи. – Бумаженции любопытные. Сведения в них тоже достойны внимания. Однако туман пока полнейший. С кем бы еще потолковать нам, раз мы зависли в музее? Руководство их в отъезде. Некий Горбаткин Всеволод, интересовавшийся подобно Красновой архивом и разозливший ее. Я его попытаюсь раскрутить, щассс узнаю, где он прячется.

– В пасти мастодонта Жорика своего, – подсказала Катя. После чтения записки об обезглавленном кули-носильщике ей было не по себе, и она хотела переключиться. Хотя бы шуткой изгнать из памяти ту картину.

– Заметила здешнюю атмосферу, когда мы шли через залы? – спросил Гектор. Он, напротив, вдруг стал серьезен. – Огромное здание, полное чучел, трупов животных… Но каково здесь ночью? Музей – пристанище призраков, духов мертвых животных, птиц, пресмыкающихся… Все они – чьи-то тотемы и божества. Их души гневны и мстительны. При свете дня чучела мертвых зверей следят за нами исподтишка. Они наблюдали и за Красновой, когда она бродила по музею… А чего вдруг испугался в том гроте фотограф Юсуф, член экспедиции профессора Велиантова, когда погасли их факел и спичка?

Катя глянула на Гектора – он иной сейчас. Он разный. Она постепенно открывает в нем все новые и новые грани. Он заинтригован… Архив Велиантова – последнее, чем занималась Елена Краснова перед смертью, – сильно зацепил и его…

Всеволода Горбаткина не пришлось долго искать. В зоомузее – на ловца и зверь бежит. Катя и Гектор увидели своего бывшего проводника в коридоре второго этажа, открытом для экскурсий, где стены занимала фотоэкспозиция, посвященная истории музея. Горбаткин стоял у одного стенда и внимательно его разглядывал.

– Добрый день, – поздоровалась с ним Катя. – Не уделите нам несколько минут?

– Полиция снова ведет розыск в музее? Что все же произошло с Еленой Станиславовной? На взгляд полицейских? Суицид? – долговязый Горбаткин стремительно обернулся от стенда. Катя отметила – он ловок, жилист, подвижен, хотя вчера в общей неразберихе и показался ей рохлей.

– Она умерла, – ответил ему Гектор. – А вы интересовались архивом профессора Велиантова, вызвав ее недовольство.

– Пропавшая музейная экспедиция 1931 года, – Горбаткин указал на стенд.

– Велиантов и его коллеги тогда не вернулись с Тянь-Шаня? – быстро спросила Катя.

– Исчезли без следа. Единственные две фотографии остались в историческом отделе музея. – Горбаткин указал на снимки на стенде. – Здесь Иван Велиантов, его ассистент Павел Ланге и фотограф Юсуф Шахрияр среди членов экспедиции альпиниста Погребецкого, совершивших первое восхождение на Хан-Тенгри. Потому что сначала обе группы шли вместе, а затем разделились. На втором снимке сам профессор Велиантов и Павел Артурович Ланге, а также члены их отряда – носильщики, проводник, младший брат фотографа, его помощник. Снимок сделан, наверное, самим Юсуфом Шахрияром, раз его нет в кадре. Фотографии летом 1931 года музей получил вместе с отчетом экспедиции по почте.

Катя и Гектор при тусклом освещении коридора тщательно рассмотрели оба снимка. На первом – большая группа людей: альпинисты, местные проводники в халатах и киргизских шапках, носильщики с тюками. На втором снимке – мужчина лет под шестьдесят, высокий, слегка сутулый, в круглых очках, в теплом свитере и пиджаке, чем-то напоминающий Паганеля, с полевым биноклем и подзорной трубой в чехле на груди – крест-накрест. Рядом с ним – статный молодой блондин в кожаной куртке летчика и армейских галифе, заправленных в сапоги. За его плечами – винтовка. Фон снимка размытый, серый – вроде склон горы.

– Фотограф Юсуф Шахрияр, он рядом с альпинистом Погребецким, – Горбаткин указал на первый снимок.

Катя увидела молодого мужчину азиатской внешности в модной в 1931 году толстовке и черной шапке – ей показалось, китайской, из шелка. За его спиной – надетый подобно рюкзаку на лямках – большой черный кофр: фотооборудование. Футляр от фотоаппарата, болтавшийся на ремне на его шее, – пуст. Наверное, он одолжил свой фотоаппарат альпинистам для группового снимка. Рядом с ним подросток в гимнастерке не по росту и в расшитой тюбетейке. Он держит в руках треногу для фотоаппарата. Рядом с ним стоят еще два кофра.

Так вот какие они были… Катя разглядывала членов пропавшей экспедиции.

– Иван Венедиктович Велиантов – выдающийся орнитолог, – пояснил Горбаткин. – Ученый энциклопедист, он знал восемь языков, помимо научной и преподавательской деятельности в университете занимался литературой – переводил Байрона, Шиллера, Гете, Гофмана, Метерлинка. Кроме орнитологии обладал глубокими знаниями в лесоведении, почвоведении, дендрологии. Он близко дружил с сыном географа Семенова-Тян-Шанского Андреем, тоже географом и переводчиком. Павел Ланге – его помощник и ученик. Не только зоолог, но очень способный таксидермист, обогативший наш музей настоящими шедеврами.

– Снимки сделаны, судя по всему, малоформатной «лейкой», ее с середины двадцатых начали выпускать, – определил Гектор. – При каких обстоятельствах погибла экспедиция – известно?

– Никто не знает, за все годы ничего не выяснили. Вроде их всех убили басмачи. Но даже тел не нашли, – ответил Горбаткин. – Три года назад музей планировал отметить стопятидесятилетний юбилей Велиантова, но из-за ковидных ограничений празднование отложили. Архив, обнаруженный Красновой в библиотеке, тогда даже не стали разыскивать. В сущности, пропавшая экспедиция 1931 года долгие десятилетия оставалась забытой и закрытой страницей истории нашего музея. А ведь, судя по письмам профессора Велиантова, поднятых Еленой Станиславовной, они тогда совершили удивительное открытие – первыми обнаружили экземпляры Синей птицы на Тянь-Шане.

– Мы видели в Верхнем зале витрину с Синими птицами, – сказала Катя. – Экземпляры, добытые тогда Велиантовым и Ланге?

– Нет, витрину оформили гораздо позже. Первые экземпляры Myophonus caeruleus орнитологи начали наблюдать на Тянь-Шане в конце сороковых – пятидесятых годах. Тогда она еще считалась большой редкостью, ее ареал обитания далеко на юге, в тропиках. Затем она распространилась дальше на север и сейчас обычна в Средней Азии. Но пропавшая экспедиция видела Синюю птицу на Тянь-Шане в 1931 году – настоящая научная сенсация! К сожалению, из-за гибели всех участников музей не располагает подробными данными об их выдающемся открытии.

Катя смотрела на фотографию пропавшей экспедиции. Подобно героям пьесы Метерлинка, они шли в неизведанное. Синяя птица рядом с отрубленной головой китайского носильщика. Лапки, запутавшиеся в растрепанной китайской косе… Катя на мгновение закрыла глаза – картина из письма Велиантова всплыла перед ее мысленным взором. Символ счастья, попавший в силок смерти и крови…

– Вы сами по профессии орнитолог? – спросил Горбаткина Гектор.

– Так точно. – Горбаткин глянул на него. – И с «лейкой» вы тоже угадали профессионально. Я заведую хранилищем коллекции птиц. – Он указал на стенд на противоположной стороне: на фотографиях – трупики птиц, утыканные булавками. С бирками на столе.

– Вы таксидермист, как Павел Ланге? – уточнил Гектор.

– Нет. Мне до Ланге очень далеко. Он был ас своего дела. У нас работает специальная команда профессионалов для консервации образцов.

– В коробке с бумагами мы нашли заявление от некоего Юрия Велиантова, переводчика с китайского, – объявила Катя. – Вам известно, кто он? Родственник профессора?

– Племянник. Двоюродный, – раздался скрипучий голос.

Они обернулись. К ним по коридору шествовала, опираясь на костыль, Адель Викторовна – хранитель оссуария.

– Лена меня дотошно расспрашивала, порывшись в пыли библиотеки. Уговорила поднять директорский административный архив. Зачем ей все понадобилось – не сочла нужным мне пояснить, ускользала угрем, но умоляла горячо. И я сдалась, – заявила ученая дама.

– Краснова собиралась написать монографию о пропавшей экспедиции, ревниво реагировала на любой интерес со стороны, копала материалы для себя, – быстро ввернул Горбаткин.

– Она вам сама призналась, Сева? – Адель Викторовна зорко оглядела их, разом притихших, стенд со снимками. – Юрий Велиантов – переводчик из университета и родич профессора, единственный его потомок. В начале шестидесятых, согласно ведомости о зарплате, он поступил на службу в музей, ездил с делегациями музея в Китай, пока тот от нас не закрылся при Хрущеве.

– У Велиантова имелась еще сестра Полина, – напомнил Гектор. – Адель Викторовна, вам трудно стоять, присядем и поговорим?

– Некогда мне с вами рассусоливать. Нам надо готовить некролог Красновой и насчет похорон ее определяться. Насколько я выяснила для Лены, Юрий Велиантов недолго проработал переводчиком в нашем музее – летом шестьдесят второго года он погиб, находясь в отпуске. Я обнаружила в директорском архиве справку о его смерти.

– Где он проводил отпуск? – спросил Гектор.

– Понятия не имею. А насчет сестры профессора, молодой человек… Мама мне рассказывала о ней, они сидели в одном лагере с Полиной Велиантовой. Ее дважды арестовывали после смерти брата – в тридцать пятом и тридцать седьмом. Первый раз отпустили с Лубянки. А в тридцать седьмом впаяли десять лет без права переписки. В сорок шестом еще добавили срок. Она была поэтесса и переводчик. Мама мне говорила – написала сатирические стихи о вожде всех народов, не побоялась. Но, как у Булгакова в романе, всплыла вдруг бдительная морда – стукач, гнусавивший: «Закон об оскорблении величества». Вам интересно, отчего пропавшая экспедиция оказалась забытой на долгие годы? Да все поэтому. Боялись коллеги проявить интерес к родственникам врага народа. Предали остракизму даже безвинных мертвецов. А Пауль Ланге вообще был немец с Поволжья – куда уж больше… Вам, молодой, человек, ничего не напоминает? Ассоциации не посещают вашу красивую голову?

Гектор молчал.

– Теперь мы знаем правду, – сказала Катя. – Спасибо вам большое, Адель Викторовна.

У хранительницы оссуария внезапно зазвонил мобильный.

– Алло! Здравствуйте… примите самые искренние и глубокие наши соболезнования… Мы сами искали способ связаться с родственниками… с вами… Безусловно, окажем помощь с похоронами. Музей не останется в стороне. Елена Станиславовна – наша коллега и соратник, невосполнимая утрата… Конечно, конечно…

Катя поняла, кто звонит ученой даме. И ее догадка подтвердилась.

– Сестра Елены – Вероника Станиславовна, – объявила Адель Викторовна, отключившись. – Насчет похорон и участия в них музея.

– Пожалуйста, дайте мне ее номер, – смиренно попросил Гектор. – Нам с ней тоже необходимо связаться.

– Она звонила в музей и лично мне. Частная информация. – Хранительница оссуария опиралась на костыль. – Если я откажусь, вы силой отнимете у меня мобильный? Под пыткой выбьете из меня, старухи, пароль?

Катя ждала, что Гектор, по обыкновению, бросит свое «не пререкаться!», но он хранил молчание. Мрачный, с резко обозначившимися скулами на лице…

– Имя моего друга – Гектор, в честь героя Гомеровской Трои, – Катя смотрела хранительнице оссуария в глаза. – Он не заслужил ваших оскорблений, Адель Викторовна. Он в жизни многое совершил, защищая и меня, и вас, и альма-матер – музей, и ваше неотъемлемое право тихо-мирно заниматься научной работой. Спасибо, телефон родственницы Красновой мы сами узнаем. Нам не привыкать.

Адель Викторовна в свою очередь смерила и ее долгим взглядом и начала громко, скрипучим голосом диктовать номер Вероники, сестры Елены.

Глава 10

Вскрытие

Полковник Гущин присутствовал в прозекторской на вскрытии трупа неизвестного из Шалаево. Остаток ночи и все утро он потратил на осмотр места убийства вместе с оперативной группой. Местных полицейских Гущину пришлось погонять. Они никак не могли взять в толк – почему вроде бы рядовое убийство мигранта вызывает у замначальника главка столько эмоций? И вообще, с чего он вдруг сам оказался ночью на глухом пустыре вместе с полковником Гектором Борщовым, не имеющим отношения к полиции, и криминальным обозревателем пресс-службы главка Екатериной Петровской? О последних словах Елены Красновой Гущин коллегам из Шалаево не сообщил. А те, не зная подоплеки, работали вяло – они уже заранее списали дело в полный «глухарь».

– Обычная история, Федор Матвеевич, мигранты разборки свои вели в тихом месте, вдали от глаз, бакшиш не поделили – бабло – или просто поссорились. Одного пристукнули ударом по башке, раздели, ограбили. Они нищие, для них и кроссовки ношеные с курткой ценность представляют, – вещал старший опергруппы. – Теперь ищи ветра в поле – они уже у казахской границы. Я образно выражаюсь, но, сами понимаете, подобные дела раскрываются со скрипом.

Полковник Гущин приказал снять с бутылки со слабительным отпечатки и немедленно проверить мертвеца. Отпечатки совпали – неизвестный действительно принял слабительное на пустыре, больше к бутылке никто не прикасался.

– Что же он во время драки с соплеменниками наглотался дюфалакса? – спросил Гущин старшего опергруппы. Тот лишь плечами пожал: мигранты, кто их знает…

Проверка окрестностей тоже ничего особенно не дала. В семи километрах от заброшенной железнодорожной станции имелась действующая, при ней поселок и швейная фабрика. На фабрике работали гастарбайтеры из Таджикистана. Жили они в бывших фабричных бараках, переделанных под общежитие. Проверкой бараков занимались все утро, никто из рабочих не опознал мертвеца по фотографии. Если неизвестный не приехал на машине, то мог добираться до Шалаево лишь электричкой и автобусом. Или же пришел пешком? Но Гущин не верил в последнее – слишком далеко. Опросили водителей автобусов – те тоже не помогли, многие признавались, что вообще с трудом различают людей азиатской внешности и не запоминают их.

Гущин настоял на скорейшем вскрытии жертвы – местные судмедэксперты особо не торопились, есть и поважнее дела. Они тоже не могли уразуметь – с чего вдруг большой главковский начальник порет горячку. В чем особенность убийства на пустыре? Где подвох? Они не спорили, но Гущин ощущал глухое подспудное сопротивление. Его распоряжения и приказы вызывали у местных полицейских скрытую досаду и непонимание. Делиться с ними информацией о событиях прошлого вечера в Никитском переулке и словах Красновой он по-прежнему категорически не желал. Коса нашла на камень…

Направляясь в местный морг, полковник Гущин скрепя сердце позвонил коллегам с Петровки, 38 – он очень не любил у них одалживаться информацией. Но ситуация требовала узнать, провели ли судмедэкспертизу тела Елены Красновой.

Оказалось, провели. Зам начальника МУРа сообщил: дамочка из музея сама выпала из окна в результате несчастного случая. Причина ее смерти по результатам вскрытия – острая сердечная недостаточность, прежний диагноз врачей подтвержден полностью. В ее крови обнаружили следы антидепрессанта «Каликста» и транквилизатора, принимаемого при панических атаках. Еще в крови нашли и следы нейролептика. «По словам врачей, нейролептик этот прописывают при сильных страхах и тревоге, вместе с антидепрессантами и транквилизаторами не сочетают, – объявил Гущину столичный коллега. – Но дамочка, видимо, врачей не слушала, глотала все таблетки подряд. У нее в сумке во внутреннем отделении, застегнутом на молнию, где лишь ее отпечатки пальцев, мы обнаружили и „Каликсту“, и нейролептик, и транквилизатор, все упаковки наполовину пустые. Она пила все без разбора. И спровоцировала себе инфаркт».

Полковник Гущин спросил про осмотр кабинета в музее. И столичный коллега подтвердил слова Кати и Гектора Борщова: чисто, никаких следов борьбы, насилия, ничто не указывает на нападение на Краснову в кабинете. «Отпечатки пальцев на двери, подоконнике, оконной раме, ручке рамы и цветочном горшке принадлежат самой Красновой, – сообщил он Гущину. – Выявлены при осмотре еще и множественные отпечатки на столе и стульях, принадлежащие другим людям. Но они большей давности, чем отпечатки на оконной раме и подоконнике. Уборщица, возможно, хваталась за мебель – сотрудники музея кабинетом ведь пользовались регулярно. Короче, несчастный случай, будем отказывать в возбуждении дела».

Полковник Гущин задал последний вопрос: «Раз Елена Краснова пила таблетки, плохо сочетающиеся между собой, есть ли в кабинете чашка, бутылка воды, электрический чайник с водой? Все, чем можно таблетки запить?» Катя и Гектор о них не упоминали, но он решил уточнить. Замначальника МУРа ответил: «Нет, не обнаружили мы ни посуды, ни воды, она могла наглотаться таблеток раньше – по пути на работу. Воду в бутылке либо купила, либо везла с собой, а потом бутылку выбросила. Вечно вы, Федор Матвеевич, все усложняете. А для нас дело ясное – несчастный случай. Не убийство. Работы нам меньше».

В прозекторской морга трудился совсем молодой патологоанатом. Полковник Гущин сначала отнесся к нему с великим недоверием – недавно с институтской скамьи, опыта с гулькин нос. Но затем, наблюдая за спорой и профессиональной методикой вскрытия, свое мнение изменил. Они стояли у стола в прозекторской над обнаженным телом – оба в масках и защитных костюмах. После ковида и тяжелого ранения полковник Гущин, прежде падавший в обморок в прозекторских, словно окреп духом. Он переносил ужасы вскрытия теперь более стойко и отстраненно.

– Мужчина азиатской внешности, возраст примерно сорок лет, средней упитанности, рост 158 сантиметров, размер ноги сорок первый. Причина смерти – закрытая черепно-мозговая травма, – констатировал эксперт. – Ему нанесли три удара по голове сзади и сбоку, предположительно железным прутом или палкой. Уже первый удар оказался смертельным, но его продолжали бить. Удары наносились с большой силой сверху вниз. То есть нападавший гораздо выше жертвы – рост от 175. Кроме черепно-мозговой травмы иных повреждений – ран, ссадин, царапин, синяков – на теле нет. Да вы и сами отметили при осмотре, товарищ полковник.

– Он работяга? Или белый воротничок? – уточнил полковник Гущин.

– Не офисная моль уж точно, но и не пролетарий, – заявил молодой патологоанатом. – Видели его руки?

– Мозоли на ладонях, я решил – строитель, дворник…

– Физический труд для него тяжел, взгляните на его деформированные суставы на фалангах пальцев рук и ног. Ему на вид сорок с небольшим, а он, судя по сотоянию суставов, страдал жесточайшим артритом. Генетическая предрасположенность, наверное.

Полковник Гущин уже с уважением воззрился на молодого патологоанатома – умница, все подмечает. В отличие от шалаевских полицейских, патологоанатом работал увлеченно, явно стараясь произвести впечатление на знаменитого полковника Гущина. А тот стоически терпел вскрытие, шедшее своим чередом. Анализ крови оказался готов – следов алкоголя не выявили, наркотиков тоже. На очереди оставалась гистология желудка.

Полковник Гущин отвлекся – под маску он надел наушники, чтобы можно было свободно говорить по мобильному. Звонили из Липок: угнанную в Калуге «Ладу» один из обнаруженных местными полицейскими свидетелей – водитель-дальнобойщик – заметил тем вечером на перекрестке в десяти километрах от старого шоссе. «Лада» двигалась с выключенными фарами, фура едва в нее не врезалась. Затем «Лада» включила фары и юрко свернула на просеку. И ее фары снова погасли. Водителя дальнобойщик не разглядел в темноте, но он явно спешно покидал перекресток, где едва не устроил аварию. Просека вела к популярному кемпингу, по ней ездили туристы даже ночью. И тот, кто управлял «Ладой» и вез на ней раненого азиата, видимо, вскоре и с нее свернул, отыскав безлюдную дорогу, где на него наткнулись юные гонщики.

Молодой судмедэксперт за спиной полковника Гущина внезапно придушенно вскрикнул. Гущин обернулся – в чем дело?

– Вы видите?! Вот черт… – патологоанатом указывал рукой в перчатке в лоток…

Полковник Гущин не сразу понял – что же предстало его взору.

– Я слышал на лекциях и читал в учебнике о подобном. Но сам никогда… еще никогда… – патологоанатом низко наклонился над лотком и сразу резко отшатнулся. – Какой ужас!

Полковник Гущин ощутил – выдержка стремительно покидает и его, тошнота подступает к горлу клубком. Он вот-вот на глазах юнца все ж таки грохнется в обморок. Он с силой ударил ребром ладони о край оцинкованного стола. И лишь боль привела его в чувство, рассеивая туман в глазах.

– Мне надо в туалет! – крикнул юный патологоанатом, сдернул маску с лица и, зажимая рот рукой, пулей вылетел из прозекторской.

Глава 11

Калашный переулок

Катя сама позвонила сестре Красновой. Та сначала приняла ее за сотрудницу музея, начала сбивчиво объяснять – у нее на руках нет пока никаких документов, свидетельства о смерти. Голос ее звучал с надрывом. Катя представилась официально.

– Вероника Станиславовна, нам бы хотелось встретиться с вами сегодня, как с ближайшей родственницей Елены Красновой, в интересах проверки, проводимой по факту ее смерти.

– Хорошо, раз вам нужно. Только я сейчас в запарке, мечусь по делам, опомниться никак не могу. Документы на участок на кладбище ищу, куда-то запропастились. Ох, Лена, Лена… – Вероника Станиславовна зарыдала. – Если вечером, а?

– Конечно, вы не волнуйтесь – мы подъедем, куда вам удобно. Вы живете в Красном Железнодорожнике, где квартира вашей сестры?

– У меня дом на Пахре, – плача, ответила Вероника Станиславовна. – Нет, я сейчас в Москве, домой попаду поздно. Бывший офис моего мужа и компаньонов на улице Валовой, угол Садового кольца. После восьми он пуст, а у меня ключи. Если мы в нем встретимся и поговорим с вами?

– Отлично, в восемь у вас в офисе, сбросьте мне в сообщении адрес, пожалуйста. И примите наши искренние соболезнования.

Гектор проверил адрес, пересланный Вероникой Станиславовной Кате, в Google, убрал мобильный. Он был тих и сосредоточен, глянул на голубой фасад Зоологического музея – они стояли возле его дубовых дверей, на углу Никитского переулка и главка. Катя чувствовала: слова хранительницы оссуария сильно задели Гектора.

– Гек, Краснова после падения с третьего этажа, испытывая болевой шок, изъяснялась врезавшимися ей в память штампами – языком прочтенных писем Велиантова, когда твердила про «бесценное сокровище». Это же почти слова профессора из письма! Не ее собственная фраза. Мы должны учитывать подобные вещи. И еще одна странность.

– Какая? – Гектор смотрел на Катю.

– Помимо Красновой с архивом Велиантова успели ознакомиться орнитолог Горбаткин, хранительница библиотеки Покровская и, я думаю, хозяйка оссуария – они же с Покровской подруги, и Краснова обращалась к Адель Викторовне с вопросами о родственнике Велиантова – Юрии. Но никто из них в разговоре с нами ни единым словом не упомянул о гроте, где, судя по тексту, пропавшая экспедиция якобы что-то нашла. Горбаткин сказал лишь о несостоявшемся открытии Велиантова – о Синей птице и ее новом для тех лет ареале обитания.

– Не желают привлекать наше внимание или же считают выдумкой… Нет, скорее отрывочными непроверенными данными, недостойными пока их ученого внимания. Или же… частью неразгаданного, навеки утраченного за столетие пазла, не поддающегося разгадке. Есть ли еще его фрагменты? А вдруг они лишь ждут своего часа?

– Где? – спросила Катя.

– Поищем. Вместе. Ты и я. Катя… а ты меня защищала в музее.

– И всегда буду, – твердо сказала Катя. – Ты ради меня жизнью рисковал.