Манифик бесплатное чтение

Глава 1

Исай несколько раз объехал квартал. Нет, он не переживал, что за ним кто-то следит, и поглядывал в зеркало заднего вида совсем не из-за беспокойства, он просто искал свободное место в забитом машинами районе на западе столицы, ждал, когда какое-нибудь припаркованное авто отчалит и освободит для него пространство. Несмотря на одностороннее движение, он сдал бы назад без всяких колебаний. Да, осторожно. Да, включив аварийный сигнал. Прижался бы, если надо. Извинился с улыбкой. Попросил бы вежливо. Полицейских не было, дорожных камер тоже, Алиса из навигатора честно бы предупредила по поводу последних. А два человека всегда найдут, как договориться друг с другом, если хотя бы один из них не хочет обострять. Исай научился прятать свои сиюминутные желания, когда такое было необходимо для достижения главной цели.

Он минут пятнадцать колесил по уже понятной и изученной дороге. Оставить машину где-нибудь во дворах возможности не было. Хотя проезды возле домов и блестели заманчиво проплешинами пустот, куда могли стать несколько автомобилей сразу, но на въезде каждого двора стоял шлагбаум, вмонтированный товариществом собственников жилья. Все эти товарищи, наверное, никогда не вызывали «скорую» или пожарную машину к своему подъезду для собственного погибающего ребенка или для тушения выстраданных жизнью квартир. Поэтому они с легкостью придурковатости подростка устанавливали препятствия для въезда на отдельные территории города, считая их своей собственностью, а управляющие компании им потворствовали. Хорошо, не додумались до чего посложнее. До противотанковых ежей, например, или, хуже того, минных заграждений, которые можно было бы отключать и включать коренным обитателям локальных многоэтажек с помощью пикалки в кармане. Похрен, что кому-то другому надо, главное – двор свободен и дышится легко.

Наконец Исай утомился медленно объезжать территорию и съехал в другую сторону от нужного дома. Там, метрах в пятиста, он все-таки поймал взглядом сдающий с парковки седан, мысленно поблагодарил вселенную, улыбнулся и вкатил свое авто на бесплатное место, слегка подруливая, едва работая только педалью тормоза и чувствуя габариты своего автомобиля как собственное тело.

Закрыв машину, он снова воспользовался навигатором, который приятным женским голосом сообщил Исаю о количестве метров до нужного ему адреса, прочертив маршрут на карте экрана. Мужчина набрал на телефоне сочетание цифр и произнес в трубку, что будет через четырнадцать минут. Ему указали номер подъезда и попросили еще раз набрать, когда он будет рядом, чтобы продиктовать код домофона.

Он шел улыбаясь и внимательно разглядывая прохожих. Всматривался в их лица, вглядывался прямо в глаза. Некоторые, особенно совсем пожилые женщины, улыбались в ответ. Другие испуганно отшатывались: мало ли чего можно ждать от незнакомца, который оголяет свои зубы и пялится на тебя в упор. Если Исай обгонял кого-то, он вдыхал запах прохожего и наполнялся новыми ощущениями. От человека в потертом синем рабочем комбинезоне резко пахнуло потом. Исай вспомнил, что такой запах он чувствовал в детстве от своего деда, который жил за городом и не сидел ни минуты, а постоянно что-то делал: то строил сарай во дворе, то окучивал яблони в саду или копался под капотом машины, выкатив ее на самый солнцепек. Его рубашка цвета хаки пропитывалась темными пятнами, как будто сухая земля, которая истосковалась по влаге. Капли пота с широкого мясистого носа падали прямо на карбюратор желтой «Нивы», дед постоянно вытирал глаза, потому что его длинные седые брови и ресницы забивались соленой водой, стекающей со лба. Исай очень любил старика. Когда тот умер, Исай обнял его коричневый пиджак, в котором тот работал в прохладное время года, и вдыхал родной запах, не желая отпускать дедулю и в то же время понимая, что его не вернешь.

Сейчас Исай услышал почти такой же запах, и как будто его сердце застучало чаще от воспоминаний. Но он, конечно, понимал, что ему не пять лет, а человек в комбинезоне совсем не отец его матери. И все равно наверняка прохожий был хорошим человеком. Может быть, даже совсем молодым. Возможно, гораздо моложе Исая и годился ему в сыновья, со спины не было видно, но Исай чувствовал, что тот пах хорошим человеком. Как дед в его детстве.

Еще была какая-то дама с собачкой на поводке, такой мелкой, противной, гладкой, как валенок, бежевого цвета, с лупатыми коричневыми, как говно, глазами, завернутым в кольцо острым хвостом и черным, тыкающимся в разные стороны носом. На даме, больше походившей на бабу, торгующую на остановке вещами из «Фикспрайса», был коротко стриженный парик. Казалось, что он сделан из вычесанной шерсти ее лупатой собаки. От бабы резануло табаком. Целой сгоревшей табачной фабрикой. Еще в запахе была немытость и вонь собачьей шерсти, намокшей под дождем. Исай сказал себе, что важно успокоиться и не принимать все близко к сердцу. В конце концов, у каждого из них своя жизнь. По крайней мере, до поры до времени.

Почти у самого поворота к дому Исая ждал сюрприз, от которого ему стало влажно и вкусно на языке, как от первого поцелуя. Впереди шли две девушки. У обеих были длинные волосы одинакового темно-русого цвета, только у одной они подвивались на концах, а у другой были прямые. Но у обеих чистые, слегка развевавшиеся по легкому ветру, который будто возникал от движения изящных граций через тенистое и безветренное лето улицы. Исаю казалось, что он может разглядеть каждый волосок на их красивых головах. Он даже потянулся пальцами, чтобы ухватить один и не отпустить, а оставить его себе на память. Хозяйка точно бы не заметила, разве что машинально провела броским маникюром по темечку, проверяя, все ли в порядке. Но в последний момент мужчина почему-то напрягся и отдернул руку. Обе девушки смеялись, прерывая собственное щебетание. Обе замолкали одновременно на пару секунд, чтобы тут же возобновить едва уловимую его ухом болтовню, перебивая одна другую, обе жестикулировали аккуратными ладонями приятно взгляду, демонстрируя свои тонкие запястья. Исай разглядывал девушек со спины и лиц не видел, но ему снова было достаточно аромата. Они пахли жизнью, мечтами о счастье и радостью от того, что все еще впереди. Он закрыл глаза от удовольствия и остановился, чтобы отпустить от себя эту красоту и совсем не опьянеть от нахлынувших на него переживаний.

Остановился он вовремя, потому что справа от него был нужный ему дом. Унылая, как ему показалось, девятиэтажка странным образом затесалась среди окружавших ее высоток. Подъезд, обозначенный в телефонном разговоре, мужчина отыскал сразу. Их в доме было всего два. Исай подумал, что исходя из закономерности случайных явлений шансов найти нужный вход с первого раза у него было пятьдесят на пятьдесят. Он посмотрел на часы. Со времени разговора прошло тринадцать с половиной минут. Исай изучил домофон, огляделся по сторонам и с началом четырнадцатой минуты нажал на кнопку вызова своего смартфона.

Сотовый снова ответил женским голосом, тем же, что и прежде, продиктовал порядок кода, этаж и квартиру. Исай почувствовал внутреннее напряжение. Обычное напряжение для таких ситуаций. В них всегда была неизвестность. Он мог встретить совсем другого человека. Не того, чье фото видел на экране своего гаджета. Или же его помятую и даже уродливую копию. Такое происходило часто, когда ожидания не совпадали с действительностью и крайне редко приносили желаемый результат. А совсем уж в исключительных случаях превосходили его. Квартира была на втором этаже, потому Исай не стал ждать лифта, а сразу пошел по ступеням наверх. Он шел медленно, успокаивая дыхание, приводя в порядок эмоции, которым крайне редко давал волю, и вытирая о джинсы влагу с ладоней.

От лестничной площадки в обе стороны простирались два коридора. Он помнил, что двигаться нужно в правый. Коридор был захламленный: пыльные ящики с пустыми банками, детский велосипед с давно налипшей на колеса и успевшей превратиться в камень грязью, вереница дверей с разномастной дерматиновой обивкой, а кое-где и совсем без нее, одна напротив другой в шахматном порядке.

Исай напряженно нахмурил брови, ему уже не хотелось сюда идти. Но его звал долг, а долг – штука важная. Слева, в конце коридора, приоткрылась дверь. Он почувствовал, что та заскрипела в ожидании именно его. Подойдя ближе, Исай ощутил в носу спертый воздух, в котором смешались тысячи запахов, ни один из которых не был приятным. Он заглянул внутрь квартиры. Абажур на высокой толстой деревянной стойке в глубине комнаты, что была прямо за маленькой прихожей, выдавливал красный свет через плотную парчовую ткань, делая воздух еще более густым.

Перед Исаем, прикрытая темнотой квартиры, стояла женщина. Маленькая. Ее голова едва доходила мужчине до мечевидного отростка грудной клетки, где располагалось солнечное сплетение. Он несколько удивился, когда прочитал анкету на сайте. В анкете значился рост сто сорок восемь сантиметров. У Исая за всю жизнь не было таких дюймовочек. Хотя ему хотелось моложе, а возраст в анкете был обозначен цифрой сорок пять, Исай подумал, что это не так уж и важно, лишь бы не была уродиной, зато новый опыт с ростом. А пока в красноватой тусклости прихожей он не мог даже разглядеть черт ее лица, да и бог с ним, с лицом, подумал он. Ее асимметричное боб-каре выглядело точь-в-точь как на фото. Там, на тех ее фотографиях в бежевом боди, ее тело было без малейшего изъяна, стройное, подтянутое, как у восемнадцатилетней студентки педагогического колледжа. И еще в анкете был размер стопы. Тридцать пятый. Исай, двигая пальцем по экрану планшета, представлял, как обхватит ее ножку своей ладонью и оближет каждый пальчик этой волшебной феи, чтобы отправить ее в головокружительное сумасшествие от яркости прикосновений, чтобы подарить ей счастье ощущений, которых она точно не испытывала до него, чтобы она зажала свой рот маленькой ладошкой и стонала от удовольствия, закатывая глаза и подрагивая веками.

Женщина в прихожей была в белье, чулках и корсете. Последний чуть не лопался на ее пузике, словно эта маленькая шалашовка проглотила тыкву, которая там, внутри ее тела, превратилась в целую карету. Исай изо всех сил сдерживался, чтобы подавить разочарование, которое всю его жизнь находилось где-то внутри, под грудной клеткой, но периодически словно кто-то бросал в него дрожжи, и оно, разочарование, росло на глазах, заполняя каждую клеточку тела, а иногда и прорывалось наружу. В такие минуты Исай не понимал, что делал, точнее, не руководил своими действиями. Действиями руководило разочарование. А Исай просто наблюдал. Где-то брезгливо морщился, где-то даже испытывал страх, но всегда сочувствовал своему разочарованию. Понимал, почему оно так бесится, и одновременно хотел его успокоить.

Сейчас он тоже ощущал, что оно может вырваться наружу. Пока Исай мог его контролировать, он, слегка отшатнувшись, посмотрел на ступни женщины, вспомнил, что они должны были быть крохотными, и надеялся, что такое обстоятельство хоть как-то утихомирит ту малоуправляемую реакцию, что происходила внутри него. На ее ногах были туфли. Черные. Лаковые. На высокой шпильке. Маленькие туфли. Исаю стало легче.

– Что-то не так? – спросила она.

Мужчина натянуто улыбнулся, не желая смотреть ей в глаза, чтобы не бесить свое разочарование, и ответил, что все замечательно. Он больше не хотел облизывать ее пальцы, но и уходить тоже не хотел. Развернуться и уйти означало признаться, что его развели как мальчишку. Просто он заплатит ей за все услуги, а себя самого заставит почувствовать удовольствие. Потому что так надо.

Моясь в душе, он понимал, что испытает опустошение, как только кончит. Тогда он точно не сможет совладать с тем, что внутри него. Потому он дал себе слово не делать этого. По крайней мере сразу. Он вернулся в комнату, положил купюры на журнальный столик, указал ей, какую позу нужно принять, и принялся за дело.

Через пять минут сухого, напряженного, но безжизненного совокупления Исай устал. Он оставил ее на диване, придвинул к нему стул с подлокотниками, который можно было назвать креслом только с большими допущениями, и, усевшись, скинул презерватив на пол, стал смотреть. Она натянула новый презерватив на искусственный член.

– Зачем? – спросил Исай. – Это же твой.

– Я очень брезглива, – ответила она, едва улыбнувшись, словно извинялась за такой легкий недостаток.

Он старался избегать взглядом вспучившегося на животе корсета, попросил не снимать туфли, наконец разрешился и, тяжело дыша, сходил к раковине в ванной, чтобы смыть с руки сперму.

– Чем у тебя здесь так воняет? – спросил он, когда вернулся. Почувствовав, как его тело обмякло, медленно сел на стул, откинулся на спинку и примостил локти на коротких и узких деревянных выступах, которые назывались подлокотниками.

Сдвинув ноги и с безразличием выдохнув, она ответила, что живет с котом.

Точно! Это был запах некастрированного кота, который метит все углы, каждый день объясняя миру, кто здесь хозяин. Исай сглотнул, чувствуя комок вязкой слюны, наполненный кошачьим пренебрежением. Он хотел бы выплюнуть его, но слюна уже была где-то глубоко в горле, потому только откашлялся, понимая, что добавил еще один глоток к своему разочарованию.

– Где он? – спросил мужчина.

– Кто?

– Кот.

– Да вот же, – женщина указала на стойку рядом с кроватью.

Это была когтеточка в виде трех цилиндров, обмотанных сизалем, на верху которых, как на подставке, располагалась площадка размером около половины квадратного метра. Исай не обратил на нее внимания сразу. Теперь, когда глаза привыкли к красному полумраку, он отчетливо ее разглядел. Заметил и то, что лежало сверху. Что-то похожее на пару кроличьих шапок или груду ангоровых варежек темного цвета.

– Это он? – спросил Исай.

– Он, – ответила женщина.

Мужчина встал и подошел к коту. Исай наклонился, чтобы получше разглядеть того, который ни разу за все это время не дал о себе знать. Животное лежало на боку, повернувшись спиной к пространству комнаты. Рядом зачем-то лежали ножницы. Большие. Раскроечные. Глаза кота были открыты. Когда человек приблизился, животное не шелохнулось, словно было привычно к такому любопытству. Кошачьи зрачки даже не изменили своей величины, и глаза не дрогнули, пусть едва заметно, чтобы переключить свою ленивую сосредоточенность со стены на человека. Мужчина коснулся рукой кошачьей шерсти, потом склонился ниже и понюхал. Пахло меховым воротником из его детства. Он хранился в шкафу много лет. Мать Исая хотела однажды отнести его в мастерскую и пришить себе на пальто. Но подходящего пальто не находилось. Все были дешевые пуховики из Китая, набитые синтетической ватой, которая сбивались в комья к середине сезона. Воротник съела моль.

Наконец кот недовольно уркнул, словно желая избавиться от назойливого постороннего. Исай подумал, что он держит себя в руках, несмотря на предположения под душем. Он посмотрел на маленькую женщину, которая сидела на кровати полубоком, откинувшись спиной на стену и согнув ноги в коленях. Туфли она не снимала, как просил Исай. Ее живот все так же продолжал вспучивать корсет, но теперь уже раздражал с меньшей силой. Лицо ее не было красивым: курносый нос, одутловатые щеки, впалые глаза.

– Сделай мне массаж, – сказал он.

Она посмотрела сначала на него, с легким брезгливым прищуром, который словно просил свалить поскорее, потом – с надеждой – на свой телефон и, вероятно понимая, что проплаченное время еще совсем не кончилось, ответила:

– Ложись.

Исай подумал, что из-за красного полумрака не видит, насколько замызганы простыни. Он зажмурил глаза и, стиснув зубы, лег на живот. Она уселась где-то справа от него и стала елозить своими меленькими ладошками по его спине. Движения были монотонными, равнодушными, словно пропитанными обреченностью. Исай почему-то представил ребенка-идиота, раскачивающегося в сидячей позе на кровати с панцирной сеткой.

Ему хотелось встать и уйти, но Исай себя останавливал, считал, что должен здесь пробыть все оплаченное им время.

– Как тебя зовут по-настоящему? – спросил он.

Она откашлялась и переспросила таким растерянным тоном, какой бывает у человека, которого вырвали из светлых мыслей и ткнули лицом в грязь реальности:

– Что?

– Как твое имя? – повторил Исай.

– В анкете написано, – сипло ответила она.

– В анкете написан твой сценический псевдоним. Я хочу знать твое настоящее имя.

– Катя, – не пытаясь вступать в спор, ответила женщина.

Исай вспомнил, что в анкете она была Мариной. Подумал, что та сказала правду, и тут же засомневался. Он уговаривал себя не злиться, объяснял, что правды добиться в таких обстоятельствах невозможно. Но его разочарование требовало сатисфакции. Он спросил женщину, чем та занимается по жизни, кроме того, что продает себя за деньги незнакомцам. Та ответила, что работает администратором салона красоты. Снова врет, подумал Исай, а может, и нет, судя по ее прическе, она наверняка имеет близкое отношение к какой-нибудь парикмахерской.

– Ты была замужем? – спросил он.

– Я и сейчас замужем. В третий раз. Только не расписана.

Исай хмыкнул, а может, просто резким коротким выдохом хотел избавиться от такой информации. Но нужно было занять время, монотонные ерзания холодных рук по его спине раздражали. Он спросил, кто ее муж. Женщина отвечала спокойно, словно такие вопросы задавал ей каждый, кто побывал в этой пропахшей кошачьей мочой квартире. Она ответила, что ее муж моложе на тринадцать лет, словно это была его главная характеристика. Возможно, и так. Исай подумал, что могло заставить человека жить со старой проституткой.

– Он твой сутенер? – спросил Исай.

– Нет. Он не знает, чем я занимаюсь. И у меня вообще нет сутенера, – продолжала она отвечать монотонно.

Исай почувствовал, как она остановилась в своих движениях и потянулась за телефоном. Видимо, времени еще оставалось много, потому что женщина вздохнула, отбросила сотовый и вернулась к прежнему занятию. Если бы осталось меньше четверти часа, она бы точно постаралась спровадить Исая в душ, чтобы тот убрался поскорее.

– Он инвалид? – спросил мужчина.

– Он алкоголик, – ответила женщина. – Еще у него аллергия на кота, поэтому мы живем за городом, в доме с сортиром на улице и водой в скважине. Тебе пора, – подытожила она.

Исай обрадовался и разозлился одновременно. Он терпеть не мог, когда ему указывают, потому что право принимать решения принадлежало только ему. Он в принципе был готов к компромиссам, но тон переговоров должен быть правильным. Мужчина сказал, что сейчас непременно соберется.

– Сколько тебе лет? – спросил он.

– Пятьдесят три, – нетерпеливо ответила она и встала с постели.

Исай лег на спину и закинул руки за голову. Он помнил, что в анкете был указан возраст сорок пять. Она всегда врет, подумал он. Его взгляд снова уперся в выбухающий корсет женщины. Глаза стали привычны к полутемноте, и теперь на черной стягивающей ткани корсета можно было разглядеть белесые бесформенные пятна разных размеров. Он понимал, откуда эти пятна, и ему хотелось поскорее в душ, но он не мог себе позволить остановить разговор тогда, когда его вынуждали это сделать. Он подумал, что женщина тоже пьет, как и ее сожитель-собутыльник, а живот – это последствия, скорее всего, печень на последнем дыхании. Она и так скоро умрет. Чтобы подтвердить свою догадку, он спросил, зачем ей муж-алкоголик с набором заболеваний, исключающим домашнего кота. Женщина ответила, что кот не в обиде и она навещает его каждый день, даже когда нет клиентов. Салон, в котором она работает, совсем недалеко, через три дома, на этой же улице, в цокольном этаже высотки.

Исай, подавляя в себе злость, повторил первую часть вопроса – о том, зачем она живет с таким ущербным мужем.

– Во-первых, мне его жалко, – ответила она.

– А во-вторых?

Женщина ответила, что и во-вторых тоже. Сказала, что тот очень хороший и умный человек, просто пьет. Исай понимающе кивнул. Наконец он встал с кровати и, наклонившись, приблизил свое лицо к лицу женщины. Он прищурился и посмотрел ей в глаза. Глаза были блеклыми и безразличными, в них не было глубины, в них была пустота.

– Ну, – поторопила женщина.

Исай почувствовал сладковатый запах жареного лука. Это стало последней каплей для того, чтобы он покончил с сомнениями и принял единственно верное решение…

Он долго стоял под душем. Несколько раз намылил себя руками из бутылки с остатками шампуня. Мочалкой, что висела на крючке, не пользовался. Взяв хлоргексидин с полки, облился им с ног до головы, плеснул себе в рот, опустошив пластмассовый флакон. Тщательно прополоскал горло и полость рта, затем снова окатился водой. После душа он вымыл раскроечные ножницы. Вытеревшись насухо полотенцем, которое женщина принесла ему при первом походе в душ, он тщательно протер им все поверхности, которых касался, сложил его аккуратно в несколько слоев, отыскал на кухне под раковиной пакет из магазина шаговой доступности и сложил в него свернутое полотенце, туда же сунул ножницы, вслед, между слоями махровой ткани, отправил пустой флакон хлоргексидина. Переодевшись в комнате, он посмотрел на полку с котом. Животного на ней было. Хоть что-то смогло вывести кота из себя и заставило покинуть привычное место безразличия.

Рядом на кровати лежало тело женщины. Глаза ее были открыты и устремлены в потолок. Все такие же безжизненные и пустые, как при жизни. Исай вспомнил про свой презерватив, бегло осмотрел диван, наклонился, заглянул вниз. Поднял с пола резиновое изделие номер два и, покрутившись на месте, решил не выбрасывать его в унитаз, он мог застрять и не уйти по трубам. Тогда Исай затолкал его в пакет, рядом с ножницами, и бесшумно покинул квартиру.

Глава 2

Следователь СК капитан Виталина Аркадьевна Дрозд двигалась по коридору комитета, погрузившись в мысли и не замечая ничего постороннего. Некоторые сослуживцы пытались с ней здороваться, даже протягивали руку в стремлении, но только те, кто служил здесь недавно. Остальные, более опытные долгожители учреждения, понимали: когда на лице капитана отражалась такая сосредоточенность, отвлечь ее могло только что-то сверхординарное, подобно перестрелке в здании, захвату заложников или, на худой конец, пожару с обширной площадью возгорания. Телефонный звонок подполковника, начальника отдела, известил ее утром, что доклад по вчерашнему происшествию должен лежать у него на столе не позднее часа дня.

В общем-то, дело было не из ряда вон – обычное убийство, которых в той или иной форме происходит тринадцать с половиной в день по стране и усредненной статистике. Половина от общего количества сегодняшних убийств произошла или вот-вот произойдет, потому что сутки перевалили за полдень. Остальная половина свершится позже. Оставшиеся статистические пол-убийства перейдут на следующие сутки, чтобы не нарушать математический порядок. Будет сегодня тринадцать или четырнадцать убийств – зависело от многих факторов: погоды, времени года, наличия праздников, смены лунных фаз, района, области и так далее. Условий было так много, и учесть их влияние на метаданные порой было так сложно, что казалось, показатели зависели от одного – от того, как карта ляжет.

Большинство убийств имеют условную прелесть для следствия в том, что происходят спонтанно, под влиянием эмоций и, как водится, на бытовой почве. Убийцами чаще оказываются родственники или ближайшие знакомые, а сам конфликт возникает на почве употребления алкоголя, который поднимает со дна пьяных душ прошлые обиды, неподеленные деньги, затаенную злость. Преступник в порыве захлестнувших его чувств обычно не продумывает своего поведения, потому, спасаясь от содеянного, просто убегает с места преступления, словно пытаясь пробудиться от страшного кошмара, при этом оставляет много следов, отпечатков, а зачастую и само орудие преступления. Дрозд, в юности увлеченная античной философией, часто по этому поводу вспоминала Платона, который говорил: «То, что плохой человек делает наяву, хороший делает во сне». Потому, проснувшись от пьяного угара, вернувшись в явь, преступник если не приходит на следующий день самостоятельно с чистосердечным признанием, то под давлением демонов похмелья совершает еще кучу нелепых ошибок, вычисляется по уликам и приводится в нужное место под конвоем и в наручниках.

Дело же, о котором следователь планировала доложить подполковнику, относилось к меньшей части подобных преступлений. Жертвой была женщина, немногим за пятьдесят. Она была убита в своей квартире. С одной стороны, способ убийства был жестоким: острым предметом в область сонной артерии, дыра на полшеи, кровь на полкомнаты. С другой – никаких следов сопротивления на ее теле не нашли: ни тебе свежих синяков, ссадин, ни чьей-то кожи под ногтями, ни следов борьбы в квартире. Криминалисты и патологоанатомы еще работали, и сведения были неполными, оставались шансы еще многое узнать, но на текущий момент все выглядело малопонятно в смысле мотива.

У женщины был при себе паспорт на имя Екатерины Ивановны Гордеевой, восемнадцатого марта тысяча девятьсот шестьдесят девятого года рождения. Фото соответствовало. Опросили соседей. Выяснили, что убитая работала в салоне красоты, совсем недалеко от места преступления, отправили людей туда, но оттуда пока тоже никаких зацепок не появилось.

Слушая ее рассказ, угрюмый и седой подполковник Дорофеев смотрел на следователя почти не мигая, и на его массивном пористом лице не отобразилось ни одной эмоции. Когда капитан замолчала, окончив рассказ, начальник неспешно откинулся на спинку кресла, глубоко вдохнул и медленно, протяжно выдохнул, приведя в движение голосовые связки. По кабинету разлилось что-то похожее на рычание и оставило после себя повисшую в воздухе напряженность.

– Скажи, Дрозд, а у тебя ведь первое образование психологическое?

Виталина стояла перед начальником, слегка покачиваясь, старалась держаться ровно, расправив плечи, едва заметно кивнула и поправила на переносице очки в круглой металлической оправе. Она знала, к чему вел такой вопрос. Подполковник относился к ней неплохо, но не более того. Он считал, что женщине не место на такой работе. Ходили слухи, что у него на то были веские основания.

Много лет назад, еще в конце девяностых, когда он бегал за преступниками вживую, он влюбился в коллегу, которую подстрелил на его глазах из охотничьего ружья ошалевший от белой горячки инженер. Тот вернулся с охоты, на которой прокутил с друзьями неделю, стал отходить от ежедневных возлияний, а на третий день его жена позвонила в милицию – оповестить, что у супруга кукуха поехала. Инженер решил, что власть в стране захватили кентавры, а за ним следят и хотят обвинить в убийстве говорящего лося в заповеднике. Сказал, что живым никому не дастся, схватил ружье, снаряженный патронташ на шестнадцать патронов – и прямиком в их отдел, доказывать невиновность. Когда добрался, у него такие видения начались, что впору было весь отдел под ружье ставить. Инженера скрутили, конечно, и выстрел он только один сделал, когда у него ружье из рук выкручивали, но этот шальной выстрел поставил жирную кровавую точку в жизни любимой коллеги нынешнего подполковника. Дорофеев с почти женой уже домой со службы возвращались. Он в кабинете задержался, а она сказала, что на улице подождет. Не дождалась. Подполковник так и не женился. Живет один, с собакой по кличке Анубис.

Дрозд знала эту историю от своих коллег и потому к выпадам Дорофеева в ее сторону относилась с пониманием и в какой-то степени с жалостью.

– Скажи мне, следователь, – подчеркнуто поправился Дорофеев, – кто тебя так учил докладывать? Вот что ты мне сейчас рассказала? Заметку из новостной ленты интернета с емким названием «Происшествия»?

Капитан молчала, ожидая, пока начальник сольет накипевшее масло бурлящего разочарования в личной жизни и заговорит по делу. Старый конь, когда начинал по делу, у него хорошо получалось. Подполковник всегда не просто собирал сведения, а думал; не просто требовал, а активно участвовал в процессе, помогая своим подопечным докопаться до истины.

– Ты же была на месте?

– Была, – снова поправила очки Виталина.

– Как узнали про труп?

Дрозд начала вслух вспоминать. Конечно, она знала больше, но всегда старалась рассказать кратко, по существу, принести уже какие-то версии, а пока материала мало и версий нет, незачем тревожить пустоту, считала она. Часто соглашалась, что обсуждать стоит, но уже потом, умом на лестнице, что называется. А так то ли боялась гнева начальства, то ли считала, что должна прежде сама до всего дойти и разобраться, иначе выходило, словно она ребенок несмышленый, который ждет чужих наставлений и подсказок.

Следователь рассказала, что первыми на объект прибыли спасатели. Соседи слышали, что за дверью кот с ума сходил, вопил истошно, словно его в кипятке варили. Они вообще сначала решили, что там ребенок, вызвали эмчээсников, те – полицию по понятным причинам, а когда дверь взломали, тут и следователи потребовались. А кот продолжал орать, его даже увезти пришлось: с него тоже нужно будет биоматерилы собрать, может, что важное к шерсти прилипло.

– Значит, убийца вышел и закрыл за собой дверь на замок, выходит, у него были ключи, значит, это кто-то свой? – то ли спросил, то ли подытожил Дорофеев. – Да ты садись, чего стоишь, у нас ведь разговор не на пять минут… – Наконец подполковник указал ей на стул.

– Да просто захлопнул, – ответила следователь, оттащила за спинку тяжелый стул на расстояние, которое позволяло присесть не его край. –   Там замок допотопный. Кажется, такие называются английскими. У них еще защелка, плавающая снизу или сверху когда дверь захлопывается, язычок ныряет в замок, а потом обратно входит в паз уже на ответке – и дверь закрыта. Таких, наверное, уже сейчас не выпускают.

Подполковник махнул рукой, словно показывал, что про замки он знает все, а особенно про английские, он предположил, что дверь квартиры там точно деревянная, потому что на современные железные такие агрегаты не ставят, слишком громкие будут в применении. Дрозд утвердительно кивнула.

Он спросил про соседей. Нет ли среди них подозрительных товарищей? Кто первый вызвал? Ведь часто у самого преступника, если он вынужден находиться рядом с местом преступления, сдают нервы и он, чтобы отвести от себя подозрение, первым идет на помощь следственным органам. Пытается выставить себя в лучшем свете.

Виталина помнила, что в МЧС позвонила соседка из квартиры напротив – ворчливая старушенция, совсем непохожая на божье растение. Все время работы спасателей и опергруппы с криминалистами она толклась в коридоре, пыталась заглядывать в каждую щель и, конечно же, в первую очередь записалась свидетелем, а значит, готова явится по первому зову. Злобности в ней было достаточно, но чтобы взрослую тетку ножом по горлу – это вряд ли.

– А что она про соседку говорит, ту, которая пострадавшая. Про убитую? – прервал подполковник девушку.

– Да толком опросить ее не успели, – сконфузилась Дрозд.

– Зря-а-а, – протянул начальник, – из ее сплетен две трети, а то и больше будет правдой. И про убитую, и про жильцов на площадке, и про конфликты. Я же тебя сколько раз учил: чтобы не бегать как савраска по подъездам и кварталам, нужно систематизировать возможных свидетелей и прицельно начать с самых ядовитых – сразу можно если не всю информацию собрать, то наиболее важную. Систематизация и структурирование, капитан, вот что необходимо выполнить перед тем, как браться за что-нибудь.

Дрозд хмурилась. Она не любила, когда ее отчитывают, даже если отчитывают за дело, но вечно сталкивалась с такой проблемой. Дома отчитывает мать, раньше отчитывал муж, перманентно отчитывает начальство на работе. Хорошо, подчиненные еще не начали, а ведь при таком постоянстве во взаимоотношениях с миром недалек тот час, когда примутся.

– Родственников каких-нибудь нашли? – продолжал Дорофеев тоном дознавателя.

– Ребятам, когда в парикмахерской опрашивали ее коллег, те сказали, что она на самом деле где-то за городом живет, на работу постоянно опаздывает. У нее там то ли муж, то ли любовник какой-то молодой, то ли наркоман, то ли алкоголик… Сейчас начнем поиски.

– Уже должны искать, а не готовиться к тому, чтобы начать, – рыкнул Дорофеев.

Виталина чувствовала себя маленькой школьницей, которую стыдит директор школы за отсутствие сменной обуви. Она часто ощущала себя ребенком перед старшими по званию или положению в этом злодейском мире, а потом очень переживала из-за своей беспомощности и, зная за собой такую отвратительную привычку, старалась осознать ее появление как можно раньше, чтобы переключиться, поправить свое поведение и не быть девочкой для битья.

– Товарищ подполковник, – она сняла очки, – мы работаем. Невозможно мгновенно объять необъятное. Вы же сами учили: структурированно и поступательно. Выяснили одно, перешли к следующему, не метаться же нам, как помоям в сливной дырке. – Она повысила тон и посмотрела на начальника исподлобья, видимо припоминая ему его же фразы.

Подполковник довольно хмыкнул.

– Ну вот, – пробасил он. – Вот такой тебя люблю я. Вижу. Следователь. Настоящий. А то пришла чуть теплей манной каши.

Виталина рассказала, что биоматериала там выше крыши и весь он разный. Кровищи там как после гранаты в донорском банке. На простыне словно рота переспала. Фаллоимитатор под кроватью нашли, в презервативе и в кошачьей шерсти. Сейчас криминалисты будут отделять семена от плевел, в прямом смысле выражения.

– Ты хочешь сказать, что она проститутка? – спросил Дорофеев и потер нос.

Дрозд ответила, что не знает, так как свечку не держала, а соседи ничего про такую профессию не рассказывали. Они бы наверняка заметили, если бы в квартиру паломники стояли живой очередью. И потом, зачем проститутке работать в салоне красоты администратором? Капитан добавила, что, может быть, не совсем понимает, как устроен мир, но полагает, что такому делу, как предоставление сексуальных услуг за деньги, нужно отдаваться целиком. Да и на салон для плотских утех квартира не похожа, скорее, на помойку. Но такая версия также имела право быть, и теперь они с командой будут работать и в этом направлении тоже, заключила она.

Дорофеев то ли с досадой, то ли с радостью первооткрывателя стукнул кулаком по столу:

– А ты понимаешь, что такое предположение коренным образом меняет дело? Ведь если она проститутка, то ее убийство может быть одним из серии. У нас давно проститутки жертвами убийств не проходили? Надо поднять архивы за последние десять лет. Ведь эти вурдалаки, джеки-потрошители, бывает, засядут тихо лет на пять, а потом – снова-здорово. Так что все эти биоматериалы надо разделить и по генетической базе сверить с теми, что в наличии.

– Уверена, что этим уже занимаются, просто еще достаточных данных нет, – развела руками Дрозд.

– Да! – спохватился подполковник. – А что у нас с камерами? Надподъездными, внутриподъездными. С них-то информацию забрали?

Дрозд ответила, что как раз с камерами там проблематично. Те, что снаружи, не работают, а которые внутри – отсутствуют. Дом старый среди относительных новостроек, и управляющая компания им не сильно занимается.

– Хорошо, хрен с ней, с компанией, – возмутился начальник, – уличные камеры должны работать? Время приблизительное смерти определили? Значит, надо камеры пересмотреть, кто проходил, как проходил. Главное – куда. Убийца мог, конечно, разные дороги использовать, если он серийный, то наверняка продумал пути наступления и отхода и его нужно будет искать внимательнее, а если просто любовник, то мы его точно увидим в короткий промежуток времени. Он же ее не расчленял по кускам. Пырнул и ушел. Дело недолгое.

Когда Дрозд шла к себе в кабинет после разговора с начальством, то подумала, что какая-то ее часть превращается в циничный овощ. В ней словно жили два человека. Один – беспомощный и дрожащий ребенок. Другой – отвратительный, грубоватый бесполый андрогин, для которого трупы, кровь, фразы со словами «пырнул», «добил», «утопил», «вскрыл» и «сбросил» являются средой обитания, а на нормальную жизнь этот андрогин смотрит через узкое грязное окно размером с отверстие в двери тюремной камеры и понимает, что пути на свободу нет. Еще семь лет назад, когда оканчивала психфак МГУ, она не могла себе представить такое свое существование даже в самых страшных ночных кошмарах.

Правильно ей мать говорит: теперь в ней нет ни жены, ни матери и наличие женщины в принципе под сомнением. Ну не могла она дальше заниматься психологией. Бросила магистратуру, потому что уже тошнило от своего мужа, научного руководителя. Поддалась по молодости его чарам, думала, он такой глубокий, всезнающий, самоуверенный, в меру развязный, а оказалось – чудик с кучей насекомых в голове, причем разных: если бы только одни тараканы, но были еще и скорпионы, и клопы-вонючки, склонность к злоупотреблению алкоголем и несостоятельность хоть что-нибудь сделать значительное, неспособность себя отстоять, не то что заступиться за жену.

Однажды в клубе, куда она его периодически вытаскивала с превеликим трудом, к ней приставал какой-то хрен, хватая за грудь, а ее муж стоял рядом и делал вид, что ничего не замечает, даже между ними не втиснулся. Когда Виталине пришлось постоять за себя самой и оттолкнуть наглеца, тот схватил ее за подбородок и начал шипеть всякую грязь своим вонючим ртом. Что сделал муж? Спас ее, конечно же. Стал звать охрану на помощь. Какие-то парни рядом схватили урода за шквары и дали в рожу. А муж стоял и звал охрану. Вывели и урода, и тех парней. А супруг потом долго рассказывал о том, что ударить человека – это бесчеловечно, но закон возмездия неминуем.

Дрозд съехала от него в тот же вечер в гостиницу. Хотела к матери перекантоваться. Но мать ответила, что у нее своя жизнь, а жизнь дочери она устроила, выдав ее замуж за достойного человека, ее бывшего аспиранта. Теперь задача дочери – быть благодарной и ценить семью, детей нарожать и тоже поступить в аспирантуру, чтобы быть достойным членом общества. Как будто обществу не все равно, есть ли у нее в наличии ученая степень и дети.

Виталина тогда не спала всю ночь, ей было обидно, она была зла. А через неделю она подала документы в юридический на заочный.

Сказав себе «стоп», она отбросила самокопание и вернулась к делу об убийстве. Мысль Дорофеева про камеры, конечно, не была блистательной в своей новизне, но неоспоримой и важной к исполнению. Капитан позвонила экспертам и после их жалоб на отсутствие времени и неготовность полного отчета по материалам исследования выяснила приблизительное время наступления смерти.

Подумав о том, что времени у всех одинаковое количество, она набрала своим помощникам – Семе и Шуре. Оба были мальчиками, и оба – в звании лейтенанта. Работали под ее руководством уже года полтора, почти сразу после окончания юрфака, активничали иногда до уровня хаоса, но если Виталина их вовремя притормаживала и придавала слаженности их поступкам, то работа двигалась неплохо. Уменьшительными именами капитан называла их только про себя: она точно знала, что лодку нельзя называть «Титаник» и сюсюкать с человеком, если хочешь от него ответственности.

– Семен, есть что новое по убийству тетки из кошачьей квартиры? – спросила она.

Помощник ответил, что удалось выяснить месторасположение глуши, в которой та проживала. У нее действительно там был какой-то партнер: то ли муж, то ли еще кто. Так что название деревни и ареал поиска им понятны, там всего три дома – две избушки. Сейчас они с Александром готовы туда выдвинуться, если не будет дополнительных распоряжений.

– А откуда сведения? – поинтересовалась Дрозд.

– Да у них в салоне есть тетка из ближнего зарубежья, которая полы моет. Она не целый день присутствует, а так, один-два раза в день приходит, в зависимости от времени года. Нам про нее сразу сказали, но ее не на тот момент не было, сейчас мы с Сашей мимо проезжали и заскочили. Нам повезло. Оказывается, наша «леди на мопеде», в смысле жертва, – пояснил он почему-то весело, – была с ней очень разговорчивой, жаловалась на судьбу и молодого мужа, которого из запоя выводит раз в полгода на три недели.

– Поня-а-атно, – ответила следователь, разглядывая на вытянутой руке свои очки, – молодцы. Больше ничего не рассказала?

– Ну так, сплошные эмоции. Сказала, что женщина сама виновата, говорила, пока муж пил, ей ничего делать не оставалось, как любовников приглашать за деньги. Мол, не проводить же оставшуюся жизнь без… – Помощник замялся.

– Да говори уже, – поторопила его Виталина.

– Ну… без секса, что непонятного? – то ли злился, то ли оправдывался Семен.

– А-а-а, – сочувственно протянула капитан, – я думала – без денег. Я поняла тебя. Давайте езжайте и тащите его в отдел. Здесь разберемся, в каком он запое. Может, он и есть виновник торжества. Прервал запой в муках ревности и подскочил на электричке в город, вылить гнев трепетного сердца на хрупкие женские плечи.

Закончив разговор, Дрозд еще раз вспомнила слова помощника. Что-то в них вызывало у нее вопрос, который она пока была не в состоянии сформулировать. Точно! Убитая сказала: «Не проводить же оставшуюся жизнь без секса». Словосочетание «оставшаяся жизнь», вот что смущало Виталину. Что-то неясное сквозило в этих словах. Ей казалось, что женщине, которой едва за пятьдесят, в современном мире рановато говорить об остатках жизни. Некоторые в таком возрасте кричат во всеуслышание, что их жизнь только началась, привлекая к себе самцов, что устали от молоденьких. Дети выросли, с мужьями развелись, новое дыхание открыли – теперь свобода, рок-н-ролл, здоровый образ жизни и все остальное. А тут мысли о жизни оставшейся. Два варианта: или она со своим зависимым алкоголиком поклялась на мизинцах доживать вместе, похоронив будущее, или знала, что скоро умрет.

Что такие предположения могли дать? Пока ничего. Нужно было дождаться заключения о вскрытии. Но ведь ее смерть не могла быть самоубийством. Записки не было. Конечно, ее не всегда оставляют, однако характер нанесения раны даже при поверхностном осмотре не создавал впечатления, что такую дыру можно было нанести себе самостоятельно. И потом, куда делось само орудие? Не испарилось же. Кто-то его унес. Дрозд притормаживала сама себя, чтобы не нафантазировать лишнего. Она вспомнила, что хотела добраться к центру видеонаблюдения, чтобы просмотреть записи с камер на улице и отследить прохожих, вмешиваясь в их личную жизнь в рамках уголовного дела.

Глава 3

Прошлым днем, когда после завершения встречи Исай с пакетом в руках вышел из подъезда, он направился к автобусной остановке. То, что над подъездом дома наверняка есть камеры слежения, он знал и помнил, а также там, за пределами двора, есть еще сотни фиксирующих видеоустройств. Еще он понимал, что дальнейшие его действия и поступки на всякий случай должны быть такими, чтобы при отслеживании записей никто не смог заподозрить его в убийстве. Ведь рано или поздно труп найдут, а значит, предпримут все возможное, чтобы найти виновного.

Анализ видеослежения для следователей еще десять лет назад был бы муторным, колоссально затратным по времени и практически неэффективным, но в современности в дело вступил искусственный интеллект, который сделает всю необходимую подборку персонажей за непродолжительное количество времени.

Исай догадывался, чего будут ожидать от подозреваемого, а значит, и чем будет руководствоваться цифровая система, которая получит заданные параметры от человека. Первое – это временной промежуток плюс-минус час от времени предполагаемой смерти, которую определит патологоанатом. Будут отслеживать на видеозаписи всех, кто свернул к дому убитой в этот временной интервал. Из всех подозрительных возьмут на заметку прохожих с нестандартным поведением, всех замешкавшихся, задумчивых, часто обращающих внимание на таблички с номерами домов. Второе – проследят путь каждого из подозреваемых от точки их прибытия до конечного пункта. Кто-то приехал общественным транспортом, кто-то на своем автомобиле, тех, кто пришел пешком, отследят до самого начала пути. Третье – рассмотрят всех тех, кто покинул расположение двора в обозначенный промежуток времени. Всех совпавших проверят еще раз, снова отследят их движение, зафиксируют номера автомобилей, считают все видеокамеры в автобусах и зафиксируют карточки для оплаты проезда.

Конечно, его могли вычислить. Сыщики должны выполнять свою работу, а он – свою, и все должны делать это качественно, потому что так должно быть. Жить нужно с пониманием того, какой вклад ты вносишь в течение этой самой жизни в соответствии со своим предназначением. Исай свое предназначение знал.

Еще он с сожалением понимал, что не все те, кто будет заниматься его поисками, знают предназначение свое. Потому и в нем будут видеть не того, кем он являлся на самом деле. У каждого из них – тех, кто его ловит, – есть разные мотивы для его поимки, для одних это будет повышение по службе, для других – страх наказания, третьи вовсе посчитают его злом и захотят спасти человечество, но вряд ли кто будет способен понять главное. Что ж, таково их предназначение.

Он осознавал, что люди приходят в этот мир по-разному и расставляются по местам, им предназначенным, не просто так. Кто-то должен просто выживать, кто-то – процветать, кто-то – развлекать, а кто-то – наблюдать за всем происходящим и направлять. Последних меньше, у них тяжелая жизнь, большая ответственность и великая миссия. Они чувствуют глубже, видят дальше и делают больше. Потому им дано право исполнять волю человечества. Они знают, кому пора, а кому еще нет. Они понимают течение жизни, радость или боль окружающих. Они освобождают от существования тех, кто уже много претерпел в довольстве или в бедности. Одни страдают от богатства и не знают, чего бы еще получить от реальности, другие мучатся в бессилии хоть как-то выжить в невыносимости собственного бытия и не знают, где им взять денег до аванса. И его работа – помочь всем им, кто уже давно умер, но по каким-то причинам не может освободиться от пут пребывания в этом мире.

Перед тем как он отыскал анкету убитой на сайте, предлагающем удовольствия на час, он поднял про будущую жертву всю информацию. Он прочесал все ее социальные сети, заглянул в личные переписки, пролистал всю ее жизнь от начала до конца. Где-то она храбрилась, где-то упорствовала, но потом все-таки выставляла себя жертвой обстоятельств и рассказывала, что если бы не… познакомилась или отвергла, обучилась или не тратила время, согласилась или не приняла, пошла или осталась на месте и многие-многие другие «не», то точно бы радовалась тому, что живет. Но все «не» уже случились, потому радости в своей жизни она не испытывала. Ей ничего не оставалось, как просто ждать смерти. Ждать смерти и влачить жалкое существование в жалком мирке, созданном ею самой.

Он не просто так ее вычислил.

Исай знал, что смерть часто опаздывает. Именно потому, что к каждому из человеков в отдельности смерть часто опаздывает, жизнь насыщена горем. Если человек не способен сам отвернуться от горя, боли и страдания, он привыкает к нему. Дальше он видит в нем смысл существования, загрязняя мир своей привычкой, а еще хуже – порождая себе подобных. Отсутствие счастья распространяется, словно суперинфекция, даже быстрее. Если бациллы перескакивают от одного человека к другому через дыхание, чихание, кровь, секс и блох, а потом действуют медленно, часами, а может быть, и десятилетиями, то несчастье распространяется со скоростью мысли. Стоит одному человеку вслух поныть о своих неудачах – другой заражен. Хорошо, если у него есть иммунитет в виде прошлого жизненного опыта. А если это ребенок из утробы несчастной матери? Тогда он получает все свои несчастья с кровью. И в родах из его рта вылетает не крик первого вздоха, а вопль боли от предстоящего пожизненного несчастья.

Исай знал, что его миссия состоит в том, чтобы сделать мир счастливым. А сделать его счастливым можно только тогда, когда устраняешь из него несчастных. Это самый верный и короткий путь к улучшению и даже спасению мира. Если жизнь человека представляет собой грусть, злость и страх, то такую жизнь нужно прекратить. Тут важно не ошибиться и работать точечно, чтобы не затронуть тех, кто еще должен пожить. Важно вычистить мир через каждого в отдельности. Устранить несчастье как отдельно взятого человека. Когда отдельно взятый несчастный человек перестает жить – мир становится лучше.

Очень непросто выполнять такую задачу, не каждому по плечу, ведь отрешиться от собственных переживаний по поводу исполняемого долга – совсем не легкий процесс. Очень важно изучить каждого несчастного как можно глубже. Необходимо понять, что им движет, услышать, чего он хочет. Главный признак несчастного – это его желание избавиться от того, что у него есть. Несчастные люди не хотят хорошей жизни, они хотят избавиться от плохой. Это их специфическая примета. По этому характерному качеству у Исая есть целый пантеон людей в социальных сетях, которым нужна помощь. Он точно избавит их от несчастья, как до того избавил многих других: инженеров, миллионеров, госслужащих и людей, живущих на пособие. Впереди еще много отдельно взятых личностей и даже целые семьи.

Исай сожалел об одном: он понял свое предназначение слишком поздно. Ему было уже за двадцать, когда он в первый раз услышал голос. Этот голос шел словно изнутри. Он был с привкусом речной пены и звучал как будто распускавшийся желтый бутон пахистахиса. Он раскрутился из точки в области солнечного сплетения, словно вальсирующее торнадо. Проник в каждую молекулу тела Исая, заполнил каждый атом и пустоты между корпускулами, не оставил и планковского пространства, а потом застыл, как расплавленный свинец, вылитый из консервной банки руками ребенка в форму оловянного солдатика, выдавленную в песчаной куче на заброшенной стройке. Поверхность голоса стала матовой и зазвучала в Исае. Навсегда. Как колокол. Он стал нераздельной частью Исая, а значит, Исаем.

После, когда Исай попал в больницу, его голос пропал. Не то чтобы совсем. Его задавили. Сделали тихим. Едва уловимым. Несколько лет назад он появился снова.

Он объяснил Исаю, зачем тот нужен в этом мире.

Сейчас Исаю немногим за пятьдесят, а он так мало успел сделать для человечества, для жизни, для бытия.

Теперь было важно приехать домой. Дома ждала женщина. Та, которая была его. Исай любил ее, потому что она была дана ему по предназначению, а то, что предначертано, приносит счастье.

Он осознавал, что современный мир, с нависшим всевидящим оком государства, проник своей слежкой, как был уверен Исай, даже в экраны телевизоров каждой квартиры, потому несильно старался прятаться от камер слежения, он воспринимал мир таким, каким тот был, и отправился к своей машине той же дорогой, по которой пришел сюда, для того чтобы сделать то, что был должен.

Перед тем как приехать домой, ему нужно было попасть в офис, по пути выбросить пакет с вещами, который был полон его биоматериала и отпечатков пальцев. Исай хоть и вымыл орудие убийства, но понимал, что экспертиза все равно может что-нибудь на нем найти. Желательно выкинуть содержимое пакета по частям в разных местах, впрочем, подумал Исай, его можно целиком утопить в реке, положив внутрь что-нибудь тяжелое. Если в реке, то это по пути домой. Не совсем, конечно, по пути, нужно будет свернуть от дороги и проехать пару километров по грунтовке к берегу, туда, где меньше народу, но не страшно, машина позволяет. Недавно он купил себе полноприводный «GAC GS8» – машина хорошая, ни один крузак с ней не сравнится. Получается, что река – вариант неплохой, заодно можно искупаться. Не море, конечно, но тоже приятно, и начало мая – хорошее время для открытия сезона.

В офисе все были на своих местах. Копирайтеры выискивали в сети нужные тексты на разных языках и, переведя, изменяли их, адаптируя к стилю, тону и смыслу компании. Исаю говорили, что такие люди могли бы работать из дома, ползая по сети, сидели бы в удобном кресле, босые и неумытые, пили бы кофе, зажевывали бы его бутербродом с колбасой и отправляли результат работы на офисную почту. Но Исай знал, что так дело будет идти медленно, если вообще дело будет. Потому все, кто работал на него, трудились здесь. Для того чтобы что-то сделать, нужно обязательно быть подальше от домашних соблазнов оторваться от работы. Здесь для них были все удобства, включая бутерброды, а еще комнату для разгрузки и зал общих совещаний, где Исай время от времени собирал всю команду.

Видеограферы впялились в экраны и колдовали с помощью программ для видеомонтажа над медийными роликами. Исай подобрал волшебников, которые, используя Premier Pro, творили чудеса. Исая мало что удивляло в этой жизни, но иногда он просто залипал, смотря короткие рекламные ролики и фильмы, которые делала его команда.

За стеклянной перегородкой напротив трещали клавиатурой SMM-менеджеры, особый вид современных PR-специалистов, без которых в современном мире не обходится ни одна компания, желающая заработать денег.

Перед его кабинетом слева к стене был прикручен стеллаж с книгами. Здесь была вся литература про духовность и смысл жизни. На верхней полке широкого и высокого стеллажа скорее для эффекта, нежели для использования, стояли Библия и Коран, причем Библия была двух видов: православная, где Ветхий Завет представлен 63 книгами, и католическая, где в Завете 73 книги, включая апокрифы. Рядом с ними Пятикнижие Моисея и Веды, все четыре, около Вед – «Рамаяна» и «Махабхарата». На полке ниже стояли издания психологов: Фрейд, Маслоу, Фриц Перлз, Скинннер, Юнг, Ирвин Ялом, Эрик Фром, Виктор Франкл, Эрик Берн, слегка в стороне стояли Карл Леонгард, «Акцентуированные личности», и Петр Ганнушкин, «Клиника психопатий». Рядом по понятной только Исаю систематизации шел Ницше. Под ними на уровне глаз человека среднего роста размещались труды их учеников – от Карен Хорни до Вэна Джойса. На уровне груди смотрящего стояли все тома Карлоса Кастанеды, все двенадцать, включая «Тенсегритти – магические пассы», – книги, которые перевернули и продолжают переворачивать человеческий взгляд на себя самого и на окружающую действительность у всех их осмысленно прочитавших. Дальше – Бхагаван Шри Раджинш, он же Ошо: человек, заработавший во второй половине прошлого века миллионы только на своей харизме и еще сотни миллионов – на недвижимости, понастроивший по всему свету ашрамов, несмотря на протесты, привлекший десятки тысяч последователей и чуть не устроивший переворот в Америке.

Исай нахмурился: он увидел рядом с книгами Ошо книгу Лао-цзы «Дао Дэ Дзин». Она должна была стоять на полке ниже. Он взял томик в руки, удерживая переплет на правой ладони большим пальцем левой, с треском провел по страницам и открыл книгу на первых листах. Его взгляд упал на фразу: «Под небом все люди знают, что красивое есть красивое, но оно безобразное. Точно так же все знают, что добро есть добро. Но оно только зло». Он закрыл томик и поставил его на нужное место полкой ниже, где были остальные, менее известные мистики, пророки и толкователи-пропагандисты: Блаватская, Гурджиев, Экхард Толле, Алан Уотс.

Полкой ниже стояли философы Античности и философы разных школ XIX века.

Исай провел ладонью по стеллажу и корешкам книг, посмотрел на ладонь и слегка кивнул, удовлетворенный тем, что люди из клининговой компании четко исполняют свои обязанности. Он подумал, что все книги, что стояли на полке, написаны их авторами с одной целью – сделать мир счастливее, – и тут же посмеялся над своей мыслью, вспомнив, что Библия является самой продаваемой книгой в мире. Он когда-то читал, что за последние сто лет было продано шесть миллиардов экземпляров – это по шестьдесят миллионов экземпляров в год, очень неплохой доход, не облагаемый налогом, для святой церкви.

– Исай, привет, ты не позвонил и не сказал, во сколько приедешь, опять проверяешь работу офиса?

Перед ним встала женщина. Он точно знал ее возраст. Ей было пятьдесят шесть, но выглядела она на сорок, а может, и моложе, Исай не мог предположить возраста тех, кому было до сорока, все они казались ему юными. Для него люди разделялись на две категории: первым было около двадцати, вторым – за сорок. Но среди первых, как и среди вторых, были те, кто совсем без возраста.

Даму, стоявшую перед ним в полный рост, звали Елена. Она когда-то была его врачом, а лет двадцать назад забросила свою профессию, чтобы работать с ним. Ей повезло с генами от родителей и с деньгами, которые она получала от Исая. Она умная и, конечно, красивая. Сколько Исай ее помнил, от нее исходил аромат уверенности и молодости, запах желания жить, он был похож на запах поля на рассвете позднего июня, когда роса собирается в крупные капли на сочно-зеленой траве и наполняет воздух ясностью обновления.

– Елена, здравствуй, – ответил он медленно, глядя в ее зеленые глаза, – ты прекрасней царицы Спарты, из-за которой началась та самая война.

Они знали друг друга давно, но долго были на «вы». И даже после того, как переспали единственный раз в жизни и личное местоимение в их взаимоотношениях изменилось на более непринужденное, он никогда не называл ее Леной. Ему казалось, что такое обращение снизит ценность их взаимоотношений, сведет их до вульгарных.

– Это же моя компания, я могу приходить когда захочу, так ведь? – спросил Исай.

Он произнес слова без злобы и совсем спокойно, но в них все равно чувствовался натиск. Не агрессивный, но сильный. Как бывает, когда стоишь у подножия скалы. Знаешь, что она никуда не сдвинется, не упадет, не задавит, – и все равно мурашки бегут по спине, когда, подняв голову вверх, видишь перед собой исполинскую мощь.

– Я же пошутила, Исай, – слегка насторожившись, ответила женщина.

– Я не сержусь. На тебя вообще никогда. Но лучше предупреждай, когда шутишь. Двадцать лет тебя об этом прошу.

– Просто у нас разное чувство юмора. – Елена улыбнулась и пожала плечами.

– Просто у меня его вообще нет, – улыбнулся в ответ Исай. – Пойдем в кабинет, расскажешь мне, как мы преуспели за последние сутки.

Он задумал компанию еще в больнице. В России интернет появился в конце августа тысяча девятьсот девяностого года, но свои обороты начал наращивать только к середине девяностых. Исай, успевший окончить всего два курса факультета философии, понял, что будущее за Всемирной паутиной, что там свобода действий и пустынный ландшафт, на котором можно построить если не империю, то собственный красивый дворец, наполненный тем духом и тем видением мира, который есть у него самого. Построить ту реальность, которая будет полностью соответствовать его желаниям.

Елена приносила ему книги и статьи. Он изучал интернет в больничной палате с решетками на окнах, до этого ни разу не соприкоснувшись с компьютером.

Наконец он вышел из заточения, его голос внутри ожил. Он еще был слаб и задавлен, но уже слышим достаточно. Теперь Исай учился его контролировать. Сразу с головой ушел в мир технологий. Задолго до двухтысячных он узнал про APPAnet и стал развивать свою деятельность в темном сегменте интернета. С наступлением две тысячи третьего года и появлением браузера I2P жизнь в этой невидимой для обывательского глаза части паутины стала бурлить. Он собрал команду, которая создала торговую площадку. Продвинутые пользователи отреагировали на нее с энтузиазмом.

Конечно же, первыми ее заполнили любители порнографии, такой, которая в видимой части интернета сразу удалялась и за которую можно было получить немалый срок в тюрьме. Потом появились торговцы стрелялками, пулялками и даже системами ПВО, наконец, ее облюбовали наркоторговцы. Исай был против наркотиков. Оружие – это борьба человека за собственное существование, считал он. Это битва за жизнь, для того чтобы воплотить свои стремления. Наркотики – это деньги для одних и жалкое прозябание для других. Он был против. Блокировал размещение, не допускал к платформе. Не боялся. Он знал, что физически найти его нелегко, ведь все происходило на темной стороне паутины, а там невозможно отыскать спрятавшегося паука.

Наконец ему предложили хорошую цену за его проект. Несколько миллионов валюты. Не то чтобы он не был принципиальным, а просто понял, что подобные маркетплейсы скоро вырастут как грибы, и побыстрее слил свой, пока ему предлагали хорошую цену. С тех пор больше в темной части не работал. Только собирал информацию. Исай почувствовал финансовую свободу и почти год ничем не занимался, только читал не отрываясь. Он помнил термин «философическая интоксикация» еще из больницы, но чтение книг, которые теперь стояли у него на стеллаже в офисе, давало ему такой небывалый душевный подъем, который иные не получают от запрещенных препаратов.

Исай решил организовать кампанию по продвижению идеи. Интернет все больше отвоевывал медийное пространство у остальных источников информации. Исай развернул мощный рекламный бизнес. Переманил к себе в партнеры Елену. Она стала неоценимой. Мозг психиатра функционирует не так, как у обычных людей. Они понимают даже сумасшедших, что дает им больше способов взаимодействия с реальностью.

В виртуальном мире появились Цукерберг, потом «Одноклассники», «ВКонтакте». Исаю было тридцать шесть. У него было достаточно средств, у него была возможность вложить деньги в продвижение товаров и услуг клиентов, нужно только было разобраться, как лучше это сделать. Встать на вершину пирамиды. Исай разобрался. Умение разбираться в вопросе было его самым важным качеством. Расширение команды позволило ему заработать еще. С наступлением эры «Телеграма» и «Инстаграма» задумался над продвижением личного бренда. Нет, не себя, а своей идеи. Идеи, которую вытащил из книг, стоявших на полках в его офисе.

– Готов текст выступления для Авроры? – спросил он Елену, усевшись в кресло, но не откинувшись на спинку, а продолжая сидеть ровно, словно внутри него была железобетонная свая.

Женщина села на стул с другой стороны большого стола. Она единственная из приходящих в этот кабинет сотрудников имела право сесть без приглашения.

– Да, текст готов, – спокойно ответила Елена. – Он у тебя на почте. Тринадцать тысяч пятьсот слов – это речь на полтора часа, в среднем по сто пятьдесят слов в минуту. Длительность шоу получится где-то часа на два, учитывая музыкальные вставки, выход танцевальной команды, непредвиденные ситуации в зале.

– Хорошо, – кивнул Исай. – Я прочитаю. Ты ведь проверила и отточила материал?

Елена медленно, с улыбкой опустила и подняла веки, давая понять, что ее босс может быть спокойным касательно работы.

– Это ее восьмое выступление, сколько она уже набрала аудитории в социальных сетях?

Женщина пожала плечами:

– Не скажу тебе точно. Если хочешь, принесу таблицы и графики, посмотришь, если нужно – обсудим. Но я бы просто отталкивалась от предложений рекламодателей. У нас контрактов на пятьсот пятьдесят восемь миллионов рублей по рекламе до конца года. И это не все желающие. Придут еще. Я уверена, добьем до ярда по выручке.

Исай подумал, что Елена очень разносторонний человек и владеет всем – от латыни до языка экономики, а также их жаргонизмами. Он вспомнил, как она переводила ему птичьи речи финансистов на человеческий язык.

Обсудив еще несколько вопросов, Исай включил селекторную громкоговорящую связь и попросил всех сотрудников собраться в конференц-зале. Да, именно селекторную связь. Анахронизм. В его офисе он никого, кроме Елены, не приглашал короткими сообщениями на телефон или по электронной почте. Там, где он руководил, он хотел, чтобы его слышали. Слышали все и немедленно.

Через пятнадцать минут он стоял на сцене. Он знал свою команду, знал всех по именам. Три раза в неделю он собирал всех, чтобы плеснуть горючую речь в топку их энтузиазма, подбодрить, похвалить, поднять значимость каждого, еще раз отточенным словом подчеркнуть важность их совместной работы. Донести, что вся их команда работает для того, чтобы сделать успешней, чем они есть сейчас, сотни тысяч и даже миллионы людей. Чтобы помочь им чувствовать радость от жизни, чтобы у них появились мечты и стремления, которые были у каждого человека, работающего в этом офисе.

Глава 4

Дрозд просидела в комнате с видеозаписями четыре часа. Потом Сема и Шура ей позвонили и отчитались, что везут сожителя в отдел. Она подумала, что ей бы еще часа два здесь провести. Следователь выявила несколько подозрительных личностей, но система распознавания лиц не определила их в базе. В таком случае она мало чем могла помочь. Только если убийца будет пойман и окажется одним из прохожих, ему можно будет предъявить видео, чтобы тот не сопротивлялся в показаниях. Проследить путь подозрительных для нее товарищей Виталина не успела. После звонка своих подчиненных она решила, что больше не в состоянии пялиться в экран и лучше явиться сюда второй раз, потому что поговорить с сожителем убитой важнее, а забрать всю историю на диске ей не удастся, слишком большой объем, даже если бы у нее в сумке и завалялась флеш-карта терабайта на три, то на компьютере в отделе такая запись не потянула бы, учитывая особенности той техники, которой Дрозд располагала у себя в отделе. Оперативки на машине в кабинете для спокойной работы недостаточно, комп будет долго грузиться, зависать и тормозить. Она попросила перекачать на диск только двухчасовой отрезок с ближайшей к месту происшествия дорожной камеры. Собрав свои вещи, Дрозд поправила очки и пошла к машине.

По пути она вспоминала тех, кто показался ей потенциальными злодеями. Их было трое. Первый был рабочим из ближнего зарубежья. Этого будет легко найти. У него на робе указано название управляющей компании, да и лицо на дорожную камеру он засветил отчетливо, когда остановился в растерянности и покрутился по сторонам, словно запутался на местности. Рабочий не должен путаться, он свой район должен знать, как количество оставшихся до аванса денег. Этот же явно был растерян. А может быть, он просто здесь недавно, рассуждала следователь сама с собой. Но это недолго выяснить. Завтра первым делом нужно отправить Семена и Сашку туда, пусть разузнают. А лучше одного из них, а то, как неразлучники-лори, не разлипаются: куда ветер, туда дым. Нерациональное использование человеческого материала.

Вторым был мужчина лет сорока. Точнее, первым. Он очутился в охвате камеры перед рабочим. Аккуратно и неброско одет: джинсы, футболка, мокасины. У него были сильные руки. Не то чтобы грудой мышц, но крепкие, и грудные мышцы заметны, даже в футболке. Он двигался как-то целенаправленно, словно собака на запах, а потом резко остановился и свернул к дому. Вышел снова под камеры через пятьдесят восемь минут. Он нес пластиковый пакет, прижав его одной рукой к груди. Вышел под камеру и пошел в обратную сторону, откуда появился за час до этого. Походка обычная – ни быстро, ни медленно. В общем, его стоит, конечно, отследить, но, скорее всего, не тот случай. Что за пакет? Если бы в квартире были следы разбоя, можно было бы предположить, что пакет оттуда, с награбленным. Хотя, если преступник шел за чем-то определенным и знал, где оно лежит, то и внутренности комнаты не переворачивал, достал тихонечко, вышел и ушел в известное пока только ему место. С другой стороны, что из этой квартиры можно было такого украсть? Кошачий лоток с наполнителем или сумку с искусственными членами, если это квартира проститутки, как считал подполковник. Может, это бодибилдер какой, пришел к товарищу за стероидными биодобавками, набрал себе пакет на полгода вперед и сквозанул колоться в раздевалке спортзала.

Она вздохнула, заложив руль вправо, под стрелку, и вспомнила третьего. Тот был приземистого роста, одет чудно́ для его комплекции, в длинный плащ и кепку, на улице не жара, конечно, но все же двадцать три градуса – не такая погода, чтобы мерзнуть. Он, правда, обратно не появился, но ведь мог уйти дворами, а там, скорее всего, тоже камер нет. Но зачем он тогда так вычурно оделся?

В общем, все три варианта были так себе, с натяжкой, Виталине было жалко потерянных часов. Она подумала, что так часто бывает, когда часами ничего не получается, а потом – хлоп – и сложилось. И если все бросить до этого самого «хлоп», то время становится потерянным, а если дожать, заставить себя сидеть ровно, потратить еще время и выполнить работу до конца, то ощущения от ситуации совсем другие. Загвоздка в том, что никто не знает, сколько нужно еще потратить времени после того, как появилось желание остановиться: может, конечно, и месяц, а ведь может, и минута. На этот раз Виталина не стала дожидаться заветного момента.

Подходя к кабинету, через стеклянную перегородку она увидела, что там сидели два товарища, Семен и Александр, обсуждали какой-то футбольный матч и, по всей видимости, не сходились во мнениях настолько громко, что их было слышно через стекло. Виталина никогда не понимала, как можно из-за футбола или какой другой спортивной игры разговаривать друг с другом на повышенных тонах. Конечно, когда она вошла, вопли футбольных английских фанатов прекратились, но, судя по лицам лейтенантов, осадочек остался в каждом.

– Где человек? – спросила она, движением носа пытаясь поправить очки.

– Так в изоляторе, Виталина Аркадьевна, – привстал с кресла Семен.

Он всегда почему-то был первым. Отвечал первым, задавал вопросы первым, Дрозд всегда звонила именно ему на телефон и не помнила, звонила ли когда-нибудь второму.

– А почему не в допросной?

– Так пьяный, товарищ капитан, – привстал с кресла Александр.

– И вы его что, сюда пьяного приволокли? – нахмурилась она.

Шура посмотрел на напарника в ожидании того, как он выкрутится.

– Ну он, пока был добродушно-нетрезвым, согласился проехать. Ведь без ордера же и без повестки, я подумал, нам повезло. А если бы он был трезвым, кто знает, дал бы он согласие проехать в отдел?

– Вы сейчас серьезно, ребятки? Совсем, что ли, чердаки покосились? Он сейчас протрезвеет и в прокуратуру напишет, вы тогда останетесь с выговором и без премий как минимум на год, а я получу служебное несоответствие, потому что вас неправильно дрессирую. Совсем дураки?

– Так, Виталина Аркадьевна… – начал было оправдываться Семен.

Но Дрозд прервала его коротким и емким словом «заткнись» и велела притащить тело, в каком бы оно ни было виде, сюда в кабинет, усадить бережно в кресло напротив ее стола, а перед этим стряхнуть пыль с его одежды, если она туда упала, и пригладить прическу, чтобы не видно было и потери одного волоса, если таковая имела место в момент его транспортировки.

– Так он лысый, – засмеялся Шура.

Дрозд с закрытыми глазами прошептала про песца и указала на дверь.

Когда клиента привели, убрали жесткий стул и придвинули под его пятую точку офисное кресло, усадили и поправили воротник на рубашке, он осмотрел шальным взглядом пространство и спросил, как здесь очутился. Следователь самым мягким тоном, на который была способна, рассказала ему, что товарищи привезли его сюда с единственной целью: выказать сочувствие его горю и узнать его мнение о том, кто мог такое совершить.

– А какое у меня горе? – спросил человек, взмахнул своей лысой головой, словно вскидывал длинную челку.

Стиснув зубы, Дрозд посмотрела на двух своих подчиненных, показала бы еще и кулак, но не хотела предаваться гневу при посторонних.

– Мы сообщили, – сказал Семен уверенно, на что его напарник быстро закивал головой.

Следователь выяснила у лысого гражданина, кем ему приходится Гордеева Екатерина Ивановна, шестьдесят девятого года рождения, и, получив ответ, что та приходится ему сожительницей, оповестила, что ее зверски убили вчера днем в квартире, где та была прописана.

Губы лысого гражданина разъехались в злорадной улыбке, и он тоном человека, наконец получившего долгожданное отмщение, произнес:

– М-м-м. Говорил я этой суке, чтобы она квартиру свою убогую продала. Нет же, держала зачем-то, шваль мелкая. А мы с ее копеечной зарплаты перебивались с хлеба на воду.

– Вы, наверное, хотели сказать «на водку»? – Брови следователя поднялись высоко над оправой ее очков.

Человек напротив опять ухмыльнулся:

– А я, может быть, и пью из-за нее. Это она меня заразила, змея членистоногая. Я, может, пил, чтобы успокоиться и в рожу ей каждый день не давать, а то бы все зубы выбил или убил бы вообще. – Он замолчал на секунду, а потом выдавил из себя противный, протяжный и прерывистый смех.

Дрозд посмотрела на своих удальцов и, едва заметно наклонив голову набок, кивнула, то ли забирая свои слова о неправедности их поступка обратно, то ли давая понять, что обвинения с них сняты.

Затем в сожителе убитой заговорило остаточное опьянение, и с упоением прокурора на обвинительной речи он рассказал историю о том, как Гордеева Екатерина Ивановна, шестьдесят девятого года рождения, а ныне жертва убийства, заразила его ВИЧ-инфекцией. А случилось это лет десять назад, он точнее вспомнить не мог, может, годом раньше или позже, но подобрала она его на скамейке пьяненького и со злым умыслом приволокла к себе домой. Отмыла его, отчистила, накормила слегка протрезвевшего и в постель с собой уложила. Дрозд, словно продолжая размышлять в манере человека, сидевшего перед ней на стуле, подумала, что сделала она это точно не по злобе душевной, а в поисках счастья человеческого, но спорить с собеседником не стала. Дальше Виталина услышала, что, в принципе, у лысого человека до этого была прекрасная работа на складе, он был там на хорошем счету и его даже могли поставить начальником смены, но в его жизнь вошла женщина, которую он полюбил за доброту и заботу, а потому карьера его в своем росте остановилась, так как Катька, со слов лысого человека, не ограничивала его в приеме спиртного.

– Так, может, это вы ее инфицировали? – вдруг спросил Александр откуда-то из глубины кабинета.

Человек кряхтя повернулся к нему на кресле.

– Я тоже так сначала думал, – вздохнул он прерывисто, как обидевшийся ребенок перед тем, как сорваться в громкий истошный плач, – но, когда очередной раз в больнице лежал, где от алкашки прокапывался, мне сказали, что такие вот неприятные обстоятельства, дорогой Аристарх Николаевич, и у вас этот, как его, ВИЧ. Я сначала не понял, а потом до меня дошло. Я тогда испугался. Может, это я где подхватил, были там случаи, когда к друзьям уходил ненадолго, мамзели всякие встречались.

Дрозд только сейчас поняла, что не спросила даже имени человека напротив, и записала его на листке.

– Ну? – спросила Виталина. – Значит, могли и вы?

На что Аристарх Николаевич рассказал, что когда жена встретила его у больницы, то он побоялся завести разговор, а когда пришли домой, то рассказал, что теперь он не жилец, а ей надо провериться, может, она уже тоже. Та в ноги ему бросилась, руки целовала, просила прощения. Он опять не понял, а потом жена ему призналась, что у нее ВИЧ уже давно, и что живет она с ним долго, и все живут долго, просто таблетки надо пить, которые бесплатно выдают. И еще удивилась, почему так произошло, ведь она ему всегда сама презерватив натягивала.

Дрозд подумала, что патологоанатомы могли бы и поторопиться со своим заключением, а мужчина продолжал.

– Сама-сама! Вот дура! – возмутился лысый человек. – Она же тоже любила иногда синего на горло принять, да так, что уснет беспробудно, аж до хрюканья, как свиноматка, я ее и того, – он стукнул кулаком о ладошку, – а какой тут презерватив, с ним вообще неприятно как-то.

– Так ты ее насиловал, что ли? – брезгливо спросил Семен с другой стороны комнаты.

Теперь человек достаточно резво развернулся на кресле в его сторону, и даже тень страха упала на его лицо.

– Почему насиловал? Я по любви. Что ж я, любимого человека будить из-за такой ерунды стану?

В общем, после еще одного часа задушевных бесед выяснилось, что у клиента было алиби, которое требовалось еще, конечно, формально проверить, собрать показания от соседей, поговорить с местным участковым, но все сидящие в кабинете уже понимали, что опрашиваемый провалялся в запое, может, неделю, а может, месяц и вряд ли мог приехать в город, чтобы совершить расправу над женой. Да и незачем ему была такая расправа, он жил только благодаря убитой, ел, пил и осуществлял другие биологические потребности.

Когда его уводили обратно в обезьянник, чтобы проспался, а потом ушел в нужном ему направлении, Аристарх неожиданно затормозил перед самой дверью кабинета, вздрогнул, поднял вверх указательные пальцы, замер, словно на него снизошло озарение, оглядел потолок комнаты, будто заглядывался через него в небеса, и, широко открыв глаза, спросил:

– А с квартирой теперь что будет? Мы ведь с Катькой не расписаны!

Семен хлопнул его по плечу, возвращая к первоначальному направлению движения, и попытался что-то сказать, но Дрозд прервала его и ответила, что если нет наследников, то квартира отойдет государству.

– Жалко, – вздохнул лысый человек. – Но бог все видит. Гореть, видно, Катьке в аду, – добавил он с лицом мученика и попытался выйти из кабинета с помощью Семы и Шуры, которые по долгу службы и под давлением прежних угроз начальника нежно держали его под руки.

– Стоп! – скомандовала Дрозд.

Все трое замерли.

– Учитывая наличие мотива, а именно стремления завладеть собственностью жертвы, и декларируемых угроз в сторону жертвы, задержите-ка товарища на сорок восемь часов по подозрению.

Она ничего не ответила на вопросительные взгляды лейтенантов, отвернулась и только краем глаза сквозь стеклянную перегородку заметила, что их хватка утратила мягкость.

Дрозд казалось, что она давно адаптировалась ко всякого рода грязи, да и себя не чувствовала пушисто и незамаранно, но сейчас она подумала, что ей неприятно, ее выворачивает от таких признаний. Какой-то адский трешевый сюр. В мире животных. Главное, этот Аристарх все, что нес своим поганым ртом, воспринимал как само собой разумеющееся. Смотрел слегка подернутыми пеленой опьянения, но такими невинными глазами так, что, не вникая в суть разговора, можно было бы подумать, он говорит о простом, незамысловатом и совершенно естественном ходе вещей. При этом следователь с сожалением понимала, что у людей ее профессии постепенно вырабатывается толерантность, невосприимчивость к мерзости в обществе, как у алкашей к водке, и дальше повышение дозы приводит не к стремлению служить и защищать, а к отупению, потому что служить нужно было еще и вот таким вот представителям человеческого обезьянника. «Скорей бы шестьдесят – и на пенсию», – подумала она.

Нужно еще было выдать сладкой парочке снимки с камер и направить их назавтра выяснить, что за людей она сегодня отыскала. А сейчас пришло время возвращаться к другим делам, роскошью заниматься единственным преступлением Дрозд не располагала.

Вечером, убрав папки, закрыв кабинет и закинув на плечо сумку, она мысленно вернулась к делу убитой. Полный отчет от судмедэкспертов она сегодня так и не получила. Теперь ей стала понятна фраза убитой про «оставшуюся жизнь». Если она была ВИЧ-позитивна, то, вероятно, постоянно думала о смерти. Доживала остатки. А как она инфицировалась? Насколько Дрозд владела ситуацией, основной путь передачи вируса – общие иглы, а значит, наркотики. Дальше – незащищенные связи. Кто знает, что убитая вытворяла в пору своей молодости? При визуальном осмотре трупа не было ни дорожек, ни свежих проколов в обычных местах. Что тогда? Разгульная жизнь или способ заработка несчастной? Подполковник, скорей всего, прав. Проститутка. Секс за деньги. Только вот вряд ли она предупреждала клиентов.

Телефон следователя принял сообщение, завибрировал в ее сумке. Она посмотрела на экран и сказала про себя, что не стоит поминать черта, иначе он сразу появится. Подполковник сбросил ей ссылку на сайт. Сначала она решила не открывать ее до завтрашнего утра, рабочий день уже закончился, а сообщение не звонок, чтобы на него экстренно реагировать, но потом любопытство победило. Она ткнула большим пальцем иконку и на открывшейся странице увидела полуобнаженную женщину в вечернем макияже. Женщина была очень похожа на вчерашнюю жертву. Слегка отфотошоплена, но узнаваема. Ниже было описание роста, веса, заниженное количество лет, услуги и прейскурант, потом район, где происходит встреча, и обещание осчастливить. Дальше пришло сообщение: «Я же тебе говорил, Дрозд. Учись. Целый день просидел на сайте путан. Отыскал. Так что рой в направлении серийника».

Виталина с усмешкой подумала, что начальник сегодня был сильно загружен работой. С учетом открывшихся обстоятельств, которые завтра подтвердит экспертиза, убийца может быть никаким не серийным. Ведь вполне вероятно, что кто-нибудь стал ВИЧ-позитивным благодаря жертве. Как-то узнал, что заразился от нее. Ну, допустим, не было у него никаких других партнеров. «Даже если так, заразился, – продолжала размышлять Дрозд, – что же теперь, человека убивать? А почему бы и нет? – отвечала она себе. – Всякое бывает. Вполне возможно. Например, если убийца – прекрасный семьянин с прелестницей женой, парой детишек и ипотекой, после десяти лет брака решил разок сходить налево, денег так себе, нашел что подешевле, вернулся, заразил жену, брак распался после истерик, скандалов и психотравмы у отпрысков да и у жены… Стоп»! – сказала себе следователь. Не нужно драматизировать: общие дети, финансы, а особенно ипотека будут веским поводом не совершать преступления. Сегодня ВИЧ-инфекция, насколько Дрозд была в курсе, далеко не палач с топором, а так, легкое ограничение с обременением.

Тогда какие мотивы убийства? Выходит, это или правда сожитель убитой (он ведь мог прийти раньше и уйти позже того срока, который она просмотрела на камерах, – хрен их знает, этих алкашей, может, наступило временное просветление, – а тогда она его не зря задержала на сорок восемь часов), или начальник опять прав и это какой-нибудь маньяк, Джек потрошитель. Завтра действительно нужно будет просмотреть все убийства фей в столице за последние десять лет.

Но если это был маньяк, то убийство ему несвойственно. Она помнила еще из института, что серийные убийцы скрывают следы преступлений тщательно. Трупы закапывают, порой так далеко и глубоко, что их находят только через десятки лет. Если жертв удается найти пораньше, то они чаще замучены, у них что-нибудь отрезано, где-нибудь пропорото, да не по одному разу, над ними совершены сексуальные действия во все возможные входы и выходы. А здесь ни единого синяка на лице и теле, кости тоже вроде все целы при первичном осмотре, был только удар в шею тяжелым острым предметом, в область шейной артерии – крупного магистрального сосуда. Сколько жертва могла еще смотреть на мир осознанно – пару-тройку секунд? Дальше в голове минимальное количество крови, а значит, мозг выключается. Серийнику же важно видеть страдания, чувствовать свою силу, власть, ощущать себя богом, отбирающим жизнь. Богом Смерти. Как Шива в индуизме. Кстати, для ритуального убийства тоже как-то все не очень. Воняющая кошками квартира мало походит на алтарь для жертвоприношения.

Размышления Виталины прервал звонок, только сейчас она поняла, что сидит за рулем машины и уже подъезжает к своей съемной однушке. Она снова посмотрела на экран смартфона и зарычала. Входящий был обозначен как «Маман». Дрозд долго не брала трубку в надежде, что звонки быстро прекратятся, но с каждым новым она все больше напрягалась: «А вдруг ей плохо и срочно нужна помощь?» Наконец не выдержала и ткнула пальцем в зеленое пятно «Принять вызов».

– Алло, дочь, привет, ты как? – раздался в трубке звонкий голос. Матери хоть и было за пятьдесят, ее голос звенел, как у восемнадцатилетней.

«Как-как – ху*к», – раздраженно подумала Виталина, но вслух ответила, что у нее все отлично. Мать звонила, чтобы пригласить ее в субботу на ужин. Сказала, что Виталик ее тоже очень ждет. А Виталик – это ее, Виталины, бывший муж, он же ее научный руководитель и бывший мамин аспирант, который теперь живет с ее мамой. А может, и при Виталине жил, когда та была его женой.

Следователь поблагодарила за чуткое отношение, сказала, что в субботу занята и вряд ли освободится до своего шестидесятилетия. Мать в очередной раз пропела, что очень ее любит, что важно забыть прежнее недопонимание и нужно начать все с чистого листа. Виталина заверила, что обязательно подумает над ее словами.

Когда Дрозд заходила в лифт, у нее в голове возник вопрос: «А не завести ли кошку?»

Глава 5

Исай отправился домой около шести вечера. Он двигался на машине в сторону дома и помнил, что нужно съехать к реке, чтобы утопить улики и искупаться. Солнышко садилось, потому людей на том малоизвестном стихийном пляже на заливе реки должно быть мало, да и вода прохладная. Еще он позитивно оценивал то, что за целый день к нему в офис никто не приехал. Это означало, что его не отследили, не поняли, не разгадали, хотя он сильно и не прятался. Если не найдут за сутки, их шансы уменьшатся. Появятся новые преступления, и смерть несчастной положат под сукно, будут просто иметь в виду, если вдруг наткнутся на что-то похожее.

Но похожего от Исая не будет. Он никогда не повторялся. Он специально подбирал разных людей, с разными взглядами на жизнь, но всех несчастных и уставших от этой жизни.

Он вспомнил девицу лет тридцати, которая хотела научиться играть в большой теннис. Она так эротично стонала после каждого взмаха ракеткой, не важно, попала ли она по мячу или нет. Было понятно, что она ждет молодого и красивого, с кубиками вместо пуза и с длинным языком для проникновения.

Исай даже десять лет назад не мог похвастаться ни тем, ни другим. Но он красиво говорил. А любая женщина, как он был уверен, любит слова и обещания. И та, миловидная, но очень искусственная мадам, несмотря на свою прагматичность, втрескалась. На то, чтобы произвести на нее впечатление, ушло три месяца. Но разве это срок?

Исай сразу заметил в ней нежелание жить. Услышал несчастье в каждом ее слове: «Ролексы» подарили реплику, хоть и дорогую, машину презентовали не с тем цветом кожи в салоне. Жалобы на жизнь, как черное облако, окутывали ее красивую фигуру в мини-юбке, которую принято надевать на корт. Однажды, когда они играли, мадам упала и застонала, давая понять, что икроножную мышцу свело судорогой. Исай подбежал, бросив ракетку, и стал массировать голень. Снял теннисную туфлю, носок и потянул пальцы ее стопы в направлении колена. Боль отступила. Женщина улыбнулась. Грустно, но улыбнулась. Он прижался губами к ее пальцам. Запах был свежим, чистым. Запах означал желание. Прежде всего ее желание хоть как-то спастись от существующей рутины.

Исай видел, что на секунду ее глаза загорелись после секса в раздевалке. Но только на секунду. Дальше она должна была сесть в машину с охраной и поехать домой, к мужу. Сколько бы ни было в ее жизни секса, еды, может быть, наркотиков, тренеров по теннису, юных мажоров – ничего уже не могло привнести в ее существование радость.

Она была наполнена грустью. Даже злости и страха не было.

Потом, в постели, она рассказала Исаю, что несколько раз пыталась покончить с жизнью. Он понимал отчего. Она тоже. В жизни больше не было того места, той точки на горизонте, куда хотелось бы пойти. Было перепробовано все, и наступило запредельное торможение. Не осталось ничего, что могло бы разжечь внутри яркость переживаний.

Все были откровенны с Исаем. Она тоже. Она сказала, что дальше не видит смысла. Исай не стал рассказывать, что смысл жизни каждый придает самостоятельно, а человеческая жизнь в объективном понимании вообще является ошибкой, сбоем в развитии вселенной. Он понимал, что перед ним взрослая девочка и она уже выбрала свой путь, который приводит в никуда.

Она упала с эстакады. На спину. Красивая, в коротком дорогом красном платье. Ее бедра раскинулись в разные стороны, нижняя часть платья задралась наверх, обнажив нерожавший смысл. Голова размозжилась, затылочные кости черепа размялись по асфальту, а улыбка, которая, может быть, в первый раз в ее жизни была настоящей, осталась.

Исай сказал, что прыгнет с ней вместе, и конечно, этого не сделал. Он просто выполнил то, что должно быть. Освободил планету еще от одного несчастного человека.

Конечно же, все сочли такой случай самоубийством. К счастью, у нее детей не было, а муж почти не заметил произошедшего. Конечно, он потратился на красивый гроб и даже потупил голову на похоронах, взгрустнул и выдохнул. Но у него на этот случай стояла очередь, та, которая была первой в ней, радостно вздохнула. Причем, наверняка догадываясь, что вторая и третья из той же очереди никуда не денутся, она послала им влажный воздушный поцелуй и сказала, что будет рада видеть всех в гостях.

За такими мыслями Исай проскочил поворот к реке, понял, что минуту назад проехал заправку, когда посмотрел на упавшую стрелку бензобака, затормозил резко, сдал назад, чтобы завернуть к колонке и долить бензина. Стрелка, стремящаяся вниз после половины ее пути к нулю, раздражала, а он помнил, что важно чувствовать радость. Любое свершение в жизни должно приносить такое переживание. Если нет, то ситуацию нужно исправить.

Он услышал крик, посмотрел в боковое зеркало. На дороге позади его машины лежал человек. Он стонал, причитал и держался за ногу. Исай знал такие разводы. Сейчас «несчастный» будет требовать компенсации. Он вылез из автомобиля и подошел к стонавшему человеку.

– Сколько ты хочешь? – спросил он коротко, понимая бессмысленность долгих бесед в такой ситуации.

Человек в ветхой грязной одежде тоже понял, что пора прекратить спектакль, и резко оборвал стоны.

– Пять тысяч, – сказал он, улыбаясь, и, сев на асфальте, поерзал задницей, словно сидел на пляже.

Исай ухмыльнулся.

– Зачем тебе? Ты голоден? Пойдем, накормлю.

Человек засмеялся.

– Нет, – сказал он, – хочу купить виски. Давно не пил односолодового вискарика на закате.

Человек был потрепанный, грязный, и пахло от него не комильфо. Но, глядя в его глаза, Исай сначала удивился, а потом почувствовал где-то в глубине, внутри, на самом краешке сердца, что-то похожее на щекотку, но не на ту, раздражающую и неприятную, а на ту, от которой хочется смеяться, нет, не смеяться, а посмеиваться от легкости и радости.

– Давай сделаем так, – сказал он человеку. – Мы сейчас заправимся, а потом поедем, и я куплю тебе самый дорогой виски в магазине.

Человек поднялся с асфальта, подошел к Исаю, склонил голову набок и, улыбаясь радостно, спросил:

– А не врешь?

– Нет, – ответил Исай. – Я никогда не вру. Лучший способ быть счастливым – всегда говорить правду.

Человек засмеялся. Потом сказал, что это правильно, и добавил, что он специально прыгнул на машину, чтобы получить денег.

– Я знаю, – ответил Исай.

От попутчика на переднем сиденье, прижавшего к груди бутылку «Маккалейна» за пятьсот долларов, правда воняло. И вдруг Исай представил себе берег реки. Утром, часов в пять, когда рассвет уже коснулся всего, до чего смог дотянуться на берегу. Вода озера застоялась. Кругом рогоз и кваканье проснувшихся лягушек. Чтобы попасть в воду, над которой зависла туманная дымка, нужно окунуть ноги в грязь берега. Пройти несколько шагов, утопая в густой жиже, похожей на навоз. Но это ничего: как только попадешь в озеро, вода все смоет. Снова станешь чистым. А когда заплывешь на середину озера, туда, где туман, вдруг почувствуешь глубину и чистоту происходящего. Все запахи перемешаются в прозрачный, девственно нетронутый воздух, который наполнит легкие.

Но ведь там воняет: прелостью, болотом, гниющими растениями – все зависит от желания обонять. А красоту или грязь… каждый выбирает сам.

Бомж так был искренне счастлив своему приобретению, он с такой непринужденной любовь держал бутылку, что Исай не выдержал и напросился к нему в гости.

– В гости? – захохотал человек. – Поехали, конечно. Хорошего человека всегда приятно позвать в гости!

Исай хохотнул про себя, то ли от радости, то ли даже от счастья. Ему казалось, что мир наполнен красотой, а его машина – запахом прелого осеннего леса, желтых листьев и нежностью березовых пятен, а еще костром. Голос в его сознании молчал – это было знакомо. Пониманием того, что рядом с ним счастливый человек, а значит, хороший человек, здоровый человек, у которого иммунитет к бациллам несчастья. Бомж привез его к реке, в то место, куда Исай хотел приехать самостоятельно.

Он удивился, ведь никогда прежде не видел там никакого жилья, даже шалаша на этом зеленом пятачке у озера никогда не было. Где его попутчик мог ночевать?

Когда они подъехали к заливу, где вода была спокойной и лишь едва плескала о берег, человек радостно вскочил с сиденья, оставил на нем бутылку, душевно погладив ее замызганной ладонью, и сказал, чтобы Исай располагался, а он быстро сообразит костер. Костер и правда совсем скоро разгорелся, Исай даже не успел насмотреться на залив. Ему казалось, что он только снял мокасины, которые надел в офисе, и зашел по щиколотку в воду, как его новый знакомый позвал вернуться обратно. Он радостно скалил два оставшихся передних зуба и торопил Исая присоединиться, потому что сейчас начнется самое главное.

Исай вернулся к костру.

– Ложись, – указал он на место справа от костра, там были собраны в подобие матраца мелкие ветки с хвоей. При этом он обернулся по сторонам, покрутился, скинул с себя куртку и бросил с другой стороны.

– Это для меня, – пояснил он.

Когда оба улеглись и Исай почувствовал на лице жар от горевших березовых веток, бомж с треском повернул крышку из алюминиевого сплава на бутылке, поднес к губам горлышко и, едва касаясь нижней губой стекла, залил в себя большой глоток спиртного. Сглотнул. Выдохнул. Потом протяжно вдохнул воздух носом, и из его рта вырвался долгий хрипловатый звук блаженства.

– На, – протянул он бутылку, – не бойся, я ее не облизывал. Сделай глоток, а то не прочувствуешь до конца всю красоту, которую сейчас увидишь.

Он держал бутылку на весу, когда Исай посмотрел в его глаза. Они были серыми, но там, за черными зрачками, словно что-то испускало жизнь и разливало ее широким потоком во все стороны: на лес, на залив, на костер и на самого Исая.

Он взял бутылку, поднес к губам, вспомнил, что он на машине и что старается избегать спиртного в принципе, но все-таки сделал глоток. Во рту запекло и появился привкус жженой резины.

– А теперь расслабься и смотри. – Бомж протянул руку вперед, в сторону залива. Там, над горизонтом, едва касаясь его своим величием в месте, где по ту сторону реки полоска деревьев переходила в небо, висел красный шар солнечного заката. – Вот это красота, скажи? – не ожидая подтверждения, восхищенно спросил человек.

Минуты три оба смотрели на красное зарево. Исай поймал себя на мысли, что никогда не смотрел на закат, иначе он бы знал, что, коснувшись горизонта, солнце потом словно падает за него, покидая небо всего за пару-тройку минут. Несмотря на то что оно исчезло за край земли, все еще было относительно светло. Исай посмотрел на лицо человека рядом: на нем в отражении теней от пляски костра застыла легкая спокойная улыбка, такая, будто бы он все на свете знал, но никому ничего не рассказывал, а просто со стороны наблюдал за происходившим вокруг, словно за игрой детей в песочнице.

Исай хотел спросить его, почему и как он очутился в такой жизни, что привело этого человека к такому существованию, почему он вот так, один, не считая сегодняшнего вечера, любуется закатом, почему не живет обычной человеческой жизнью, а ходит в рванине, ест наверняка тоже какую-нибудь мерзость. А человек словно услышал его вопросы и ответил:

– Знаешь, не важно, кто мы. Важно, насколько мы можем быть счастливы.

Исай смотрел, как красные блики от пламени костра пляшут на лице человека. Его слова были для него не то чтобы откровением, а какой-то ожидаемой неожиданностью. Чем-то текучим и вкусным, как молоко матери для младенца.

Он подумал, что ему пора, ведь сказал жене, что приедет не поздно, а уже наступила ночь. Наверное, она волнуется. Ведь она его любит. Наверное. Он не стал прощаться, а просто встал и неспешно пошел к машине.

– Эй, – окликнул его человек, – ты ничего не забыл?

Исай обернулся и увидел, как бомж поднял бутылку на вытянутой руке.

– А на посошок?

«Ну зачем же ты так, – подумал Исай. – Зачем ты добавляешь грязь в такую красоту момента?! Нельзя же упиваться алкоголем, когда упоительно счастье». Он вдруг ощутил, что его обманули. Что все слова о счастье – это словно проверка того, как он исполняет свое предназначение. Проверка, насколько он способен отличить истину от лживого притворства. Ведь многие несчастные притворяются счастливыми и, как Тифозная Мэри, продолжают разносить бациллы несчастья, заражая ими тысячи. Он развернулся и быстро подбежал к бомжу, выхватил у него бутылку из рук, глядя в его глаза, полные страха и непонимания, вылил клокочущую жидкость прямо на костер, который сначала вспыхнул было ярким пламенем, а потом зашипел и наполнил пространство едким дымом. Как только последний плевок выплеснулся из бутылки, Исай крепко взялся за горлышко, широко размахнулся и резко ударил бомжа, сидевшего в немой растерянности от происходившего, по голове.

Его тело рухнуло на землю. Исай зашвырнул горлышко разбитой бутылки, оставшееся в его ладони, далеко в воду. Он не увидел куда, но услышал глухой звук, похожий на громкий глоток. Взяв, бомжа под руки, он подтащил его к воде, сам зашел в нее по колено, перевернул тело так, чтобы оно упало в воду лицом. Он понимал, что удар наверняка не был смертельным, поэтому человека нужно было утопить. Если вдруг он очнется и придет в себя, то первый же вдох окончательно лишит его жизни.

Вернувшись на кострище, где еще тлели угольки, распускавшие едкие струйки дыма, он разметал их ногами в чавкавших от воды мокасинах. Потом достал из кармана фонарик и посветил на воду. Тело медленно дрейфовало из залива к реке. Исай устало вытер глаза и направился в сторону автомобиля.

Он ехал к почти девчонке, ей было двадцать три. Он отыскал ее, а может, наткнулся случайно, когда голос изнутри наконец-то сказал ему, для чего он нужен в этом мире, какова его миссия. Он стоял между добром и злом, между счастьем и горем, между радостью и тоской. Он должен был осчастливить мир, и сделать это жестко. Он был санитаром, отсеивателем грязных, зараженных душ и их жнецом.

Конечно же, он не только убивал. Он заработал достаточно денег, но что деньги, зачем они нужны в отдельно взятом кармане, если в окружающем мире столько несчастья? Он создал целую компанию по продвижению счастья. Сначала он собирал двадцать человек, потом сто, потом стадионы. Точнее, собирала его идея, но реализовывали исполнители. Она, его жена, была главной.

Ее звали Аврора. Она была выпускницей школы-интерната, когда он познакомился с ней в библиотеке, куда ходил, чтобы посмотреть на людей, которым еще важны бумажные книги. Перед ней лежало сочинение Артура Эдварда Уэйта «Каббала», открытое на странице с изображением Священного Дерева Сфирот, отражавшего ступени души. Первым его вопросом был: «Зачем?» Она ответила, что хочет понять то, что недоступно многим. Он ответил, что все, что написано в этой книге, не отражает истинного положения вещей. Она спросила: «Почему?» Исай ответил: потому что она написана на другом языке, настоящем для этого учения, потом переведена с него на второй язык, а сейчас она пытается прочесть ее на третьем. Чтобы понимать эту книгу, нужен ее первоначальный вид и чтение в другую сторону с полным пониманием каждой буквы, из которых складываются слова, но понимание это невозможно приобрести и изучить, даже если выучить тот первый, истинный для книги язык. Выученный язык никогда не станет собственным языком, он не будет пропущен через сердце, он всегда будет безэмоциональным, лишенным всех чувств, в том числе и счастья, а значит, бога. С выученным языком можно только делать вид, изображать эмоции, но никогда их не чувствовать, а без эмоций нет понимания, знание есть, а его понимание отсутствует. Язык должен быть разведен в молоке матери, только тогда можно постичь его настоящий вкус.

Он сказал, что может дать ей то предназначение, для которого они здесь встретились, ведь встречи не бывают случайными. И она увидела в нем того, за кем захотела пойти. У нее были шрамы от самопорезов на предплечьях, но она была красивым лицом его идеи, ведь шрамы можно было скрыть легко, а красивое лицо испортить трудно. По легенде, ей было около сорока, она просто не старела, потому что стремилась к счастью. Все тренинги, выступления и марафоны она заучивала по тому материалу, над которым для нее трудились десятки человек, копаясь в религии, мистике и психологии. Сами эти люди окончили психфаки, факультеты философии, социологии и антропологии.

У Авроры был редчайший талант – эйдетизм, фотографическая память. Вторым талантом было умение донести запомнившийся текст настолько выразительно и глубоко, чтобы слушавший ее – слышал.

Зачем это все нужно? Все очень просто: лучше вакцина, а не лекарство. Когда иммунитет готов встретить болезнь и победить ее, отстаивая жизнь, в лекарстве нет особой необходимости, нужны просто витамины, горячее питье или холодный компресс – нужна поддержка, а не пагубное воздействие на печень, почки и головной мозг. А значит, с течением некоторого времени не нужно будет никого находить и устранять как человека, несущего неизлечимую заразу, можно будет просто помочь душе справиться при помощи собственного иммунитета, если вдруг та почувствует себя уставшей.

Ведь Исай не стремился к убийству. Он понимал, что зараженные должны были умереть, но также он осознавал их невиновность в своей болезни. Большинство человек рождается на свет счастливыми, несчастьем их наделяют другие люди. И те, у кого нет иммунитета, а таких множество, становятся больными навсегда. Он сожалел об убитых. Но потом, позже. Они приходили к нему во снах, и он просил у них понимания. Понимания того, что не мог поступить по-другому, ведь то, что он делал, было смыслом его жизни – смыслом, который выбрал его, Исая, чтобы спасти человечество.

Аврора помогала ему изо всех сил. Она понимала важность его миссии и делала все возможное, чтобы его не подвести. И с первого дня знакомства в знак того, что она будет верна ему всем своим существом, она отдала ему себя. Оба они были пропитаны такой страстью, что Исаю казалось, он растерзает ее, и она, понимая это, не проронила и слезы, она улыбалась ему всю ночь, несмотря ни на что, а тем более на физическую боль.

Он допускал, что она могла его не любить в том смысле, которым большинство наделяет любовь. Для Исая любовь прежде всего означала другое. И это другое он видел в Авроре каждый раз, когда смотрел ей в глаза. И он ценил за это Аврору в ответ.

Когда она сама открыла ему двери, едва он въехал на территорию дома и закрыл за собой ворота, Исай снова увидел тот самый свет, который она излучала. Этот свет назывался личная преданность. Он обнял ее и почувствовал то, что не чувствовал ни от одного человека в мире: покой, очень похожий на доверие.

После ужина он отдал ей текст на полтора часа шоу. Попросил выучить до утра, потому что утром предстояло продолжение работы. Дальше с Авророй трудилась команда: люди уже подготовили список возможных вопросов, хореографы отработают каждый ее жест, режиссеры – каждый взгляд и улыбку. За последующую неделю, по десять часов в день, счастье должно быть хорошо проработано. Вакцина должна быть проверена. Нельзя прививать людей тем, что может принести побочные эффекты. Люди должны уйти, имея полный иммунитет.

Она никогда не возражала, никогда не уточняла, никогда не переспрашивала, она всегда просто делала, и делала в лучшем виде. Аврора была неглупа, она обладала умением понимать. Исай порой удивлялся, как в детском доме могла вырасти настолько удивительная в своих способностях девушка, и еще раз убеждался, что все происходит не случайно. Она росла для него, и позднее откровение его голоса о предназначении Исая в этом мире было обусловлено одним: Аврора должна была вырасти. Ведь разница в их возрасте была тридцать лет.

Они спали в разных комнатах. Ей часто приходилось работать по ночам, а Исаю нужен был отдых. Он съел приготовленный для него ужин, ушел к себе в спальню и попросил разбудить его в шесть.

Глава 6

Как Дрозд и ожидала, поиск, на который она отправила своих помощников для идентификации личностей с камер наблюдения, результатов не дал. Точнее, дал, и сведения были по-своему интересными, но бесполезными для решения той задачи, для которой они собирались.

Житель ближнего зарубежья в разработке оказался первым. Парочка неоперившихся сыщиков потратила час на расспросы работников коммунальных служб. Наконец пришла к квартире, где должен был проживать искомый человек. Товарищи вошли в нее не торопясь с согласия проживавших, которых в однушке на первом этаже ютилось аж восемь человек, и тут один из восьмерых присутствующих вскочил и выпрыгнул в окно. По обыкновению, Семен ринулся за ним первым, а вот Шуру родственники задержали: две женщины с причитаниями вцепились в ноги, а мужчины с лицами, полными мольбы, стали на колени, загородив доступ к открытому окну и пытаясь таким образом хоть как-то защитить своего сородича от полицейского беспредела, не вникая в особенности того, что мог натворить их собрат. Главное, что тот был родной по крови, а это значило больше, чем какие-либо возможные недопонимания с законом.

Юноша выпрыгнул неудачно, сразу растянул лодыжку и успел добежать только к детской площадке, где был схвачен, повален и закован в наручники доблестным Семеном. Молодые работники следственных органов уже представили себе наградные грамоты и однократную прибавку к зарплате в виде премии, но причина такого столь стремительного, сколь и неудачного побега жителя ближнего зарубежья быстро выяснилась. Оказывается, беглец на редкость взаимно втрескался в школьницу, жившую в том же доме, где произошло убийство, и в тот неудачный день собирался заглянуть к ней в гости, пока ее мать была на работе. Но не успел, а может, и успел – это как посмотреть. Он заметил мать своей возлюбленной, которая в тот день раньше возвращалась с работы, и по естественным причинам изменил свои планы.

Как оказалось, та угрожала сообщить в полицию, если еще раз увидит влюбленного страдальца хотя бы около их дома, не то что у себя в квартире, и тогда за приставания к несовершеннолетней он получит срок. Тут, конечно, пришлось отыскать и мать, и девочку, но выяснилось, что школьнице уже исполнилось восемнадцать, а миграционные документы у парня были в порядке, потому влюбленного опросили со всем пристрастием и отпустили. Взяли, конечно, подписку о невыезде, но Дрозд была уверена, что тот будет где-нибудь в Самарканде или Ташкенте уже вечером.