Свидетельство бесплатное чтение
Свет фар ползёт по потолку. Прозрачная занавеска даёт тень. Говорю вслух: тень с разведкой. Разведкой я называю тень от тюльпанов на занавеске. Тень с разведкой. Закрываю глаза. Пространство вокруг дрожит. Представляю: прыгают предметы, когда закрываю глаза. Ходит зелёное кресло-качалка, выходит на середину комнаты, качается пустое. Шевелится воздух. В темноте появляется фотоплёнка. На кадрах белые фигуры людей, обведены чёрной короной оборванные края. Люди говорят, слов не слышу. Кто-то касается моего лба, не страшно. Звёзды в окне собираются в ровный круг. Медленно они встают плотно, получается кольцо. Рядом облако. На облаке голова моего брата читает книгу. Голова спрашивает, почему я до сих пор не сплю. Боюсь, голова расскажет всё родителям. Закрываю глаза. Думаю, когда же я их открыл. Видел ли я, как кресло стоит и покачивается в самой середине спальни. Не помню. Передо мной треугольник, пахнет электричеством. Вижу спальню через этот треугольник. Квадраты света на шкафу. Висит на дверце шкафа буква Ё, написанная на кальке. Меня учат азбуке. Каждый день я изучаю по одной букве. В детский сад не хожу. Всё, что знаю, рассказали мне родители и брат. Мама рассказывала, что бог добрый, дьявол злой. Говорю сам себе: бог есть, а дьявола нет. Повторяю это много раз.
Стою на кухне. Мама готовит торт. Приятно пахнет коржами; они выпекаются в духовке. В кастрюле варится точная консервная банка. Голубая этикетка отходит, и мама вылавливает её вилкой. Она спрашивает меня, что написано. Я хочу рассказать маме про электрический треугольник. Хочу спросить, придёт ли дьявол ко мне, когда я буду спать. Только смотрю на маму. На этикетке написано «сгущённое молоко». Этикетка мягко рвётся от воды. Мама выбрасывает её. Приходит брат, приносит мне подарок. Я очень радуюсь. Вижу большую белую коробку, зелёный бант. Только недавно научился завязывать и развязывать узлы. Атласная лента приятна на ощупь. Открываю коробку: две тёмные линзы. На дне ещё лежит маленький белый батончик млечного пути. Достаю бинокль. Говорю брату спасибо. Он тут же показывает, как настраивать бинокль, чтобы видеть предметы вблизи и вдали. Гляжу с обратной стороны. Вижу чёрный тоннель, а в конце наша кухня, только уменьшенная. Мама спрашивает, что ещё лежит в коробке. Я знаю, что там лежит млечный путь, но не сознаюсь и говорю, что там больше ничего нет. Хочется,чтобы сказали: там млечный путь, и он твой. Я смотрю в окно через бинокль так, как показал мне брат. Магазин Горячий Хлеб. На велосипеде туда пятнадцать минут. У этого магазина голубая вывеска с чёрными буквами. Я вижу набережную Урала. Я вижу заброшенную стройку. Я вижу дома, стоящие на другом берегу реки. Вижу парк. Здание пожарной части. Смотреть в бинокль мне нравится. Брат старше меня на одиннадцать лет. Скоро он заканчивает школу, а мне нужно будет в первый класс. Приходит папа. Я очень радуюсь, что он пришёл. В руке у него серый большой мешок. Папа кладёт мешок на пол. Мама, занятая в этот момент коржами, очень удивляется и прыгает, когда замечает, что предмет, который был в мешке, сам собой выбирается наружу. Из мешка выходит петух с огромным хвостом. Петух важно оглядывает кухню и начинает клевать крошки коржа, которые мама случайно просыпала на пол. Мы определяем петуха жить на балкон и начинаем праздновать.
Я люблю смотреть на звёзды. От папы я узнал, земля ― шар. Узнал, что мы вращаемся вокруг солнца, а не солнце вокруг нас. В бинокль звёзды ненамного больше. Одни звёзды с красноватым отблеском, другие – с синим, третьи – белые. Папа рассказывает мне про Гагарина, показывает фотографию белой ракеты.
Вечером папа везёт на санках коробку. Я иду рядом с санками, и мне хочется лечь на коробку и ехать так. Я запрыгиваю. Дорога удаляется, и снег блестит. Меня поменяли. Я теперь совсем другой, а прошлого меня нет. Волнуюсь, не знаю, как объяснить замену другим. Представляю себе как подбегу под кухонную лампу, когда папа будет пить чай и скажу, что меня поменяли.
Бабушкин голос. Вместо шестнадцать говорит шешнадцать, и никто не поправляет. По дороге к бабушке несколько раз пробую зайти в лужу, не потревожить отражения. Ничего не выходит, кто-то из взрослых меня постоянно останавливает. От этих попыток мои брюки грязные. Бабушка спрашивает, почему я так извозился. Вспоминаю слово. Отвечаю, что это такая тенденция. Все смеются. Понимаю, что ответил неверно. У бабушки все садятся пить чай. Я рисую в большой комнате на листах. Рисую ракету. Рисую Гагарина. Рисую войну. Рисую Чечню. Рисую карту и обозначаю на карте горячие точки. Рисую танки и взрывы. Пишу слова, но слов у меня не получается, а выходят только одни зигзаги. Кто-то спрашивает меня, кем я буду, когда вырасту. Художником. Взрослые улыбаются.
Завод за окном производит ракеты. Я представляю эти ракеты. Никто мне не показывал ракеты, я видел только картинки и фотографии. Ракеты на них зелёные и небольшие. У Гагарина была белая и высокая ракета.
Не разрешается самому включать и выключать телевизор. Смотрю со всеми. Ленин. Показывают памятник, к нему подъезжает кран, хватает верёвкой за шею и Ленин падает на площадь, протянутой рукой вниз. Люди собирают осколки его головы. Я спрашиваю взрослых, почему убрали памятник. Брат отвечает, что это такая тенденция. Потом папа отвечает, поставят новый памятник. Другому человеку, поэту. Пойдём на открытие. Показывают, трое мужчин скручивают звезду с острой крыши, кидают вниз.
Мы ходим туда каждую неделю, вечером. В бане почти никого не остаётся. Дорога от нашего дома до бани лежит через двор серого здания. Окон и людей в здании нет. Во двор ведёт железная дорога. Звучит колокол каждые пятнадцать минут. Папа говорит, что это куранты, как в Москве. Я спрашиваю у папы, попаду ли я в Москву. Какие твои годы. Я понимаю, что в Москву мы не поедем. Товарный поезд. Я спрашиваю, куда он идёт. Папа отвечает, что поезд идёт в Россию, в Самару. Я никогда не ездил на поездах. Я предлагаю папе сесть на поезд и поехать в Россию. Он отказывается, мы идём в баню. Пьём чай в раздевалке. Комната, в которой одна стена сделана из непрозрачного зелёного стекла. На столе стоит электрический самовар, красный заварной чайник и пакет с ирисками. На фантике нарисован ключ. Бабушка разворачивает целлофановый пакет, и он становится похож на вазу. Мне хочется немедленно научиться делать так же. Я пытаюсь, но у меня не получается. Из стены вылезает женская рука и даёт мне замороженную сигарету. Конфеты разбрасываются по столу, некоторые падают на пол. Папа говорит мне, чтобы я пил чай спокойно и не трогал пакет. Я пью чай спокойно и пакет не трогаю.
Петух просыпается раньше всех. Брат спит в большой комнате. Из этой комнаты дверь на балкон. Петух не даёт ему покоя. Я просыпаюсь и босой бегу смотреть петуха. На кухне из шкафа я беру крупу и бегу на балкон. Брат стоит на балконе с покрывалом, бросает его на клетку, в которой живёт петух. Открытая сторона ящика перекрыта рыбацкой сетью. Брат сплёл эту сеть при помощи маленькой лодки, сделанной из деревянной линейки. Плёл ночью; под жёлтой лампой, а рядом стояла сухая песня.
Температура. Надо мной висит шмель. Градусник, тридцать девять в кровати. Зашторены. За окном проезжает автомобиль. Свет ползёт медленно, из-за этого тело теперь тяжёлое и большое. На груди рука. Кажется большой, пальцы толстыми. Хочется взять спичку, почувствовать, какая она будет тяжёлая и большая. Горячее. Слипаются глаза, уснуть не могу. Мама, готовит лекарство. Кричу, шмель надо мной. Прошу, уберите шмеля. Свет от фар автомобиля проникает полосой, шторы не пускают свет. Тюльпанов не вижу, занавеска за шторами. Выпиваю, что готовила мама. Почти легче. Мама говорит, слышу только рабу божьему, отца и сына и аминь. Спрашиваю, кто такой аминь. Мама не отвечает. Касается губами моего лба и говорит, чтобы я спал. Спрашиваю, есть ли дьявол. Мама отвечает. Дьявола нет. Я засыпаю.
Памятник накрыт большим серым покрывалом. Идём на открытие. Деревья за одну ночь перешли на другую сторону улицы. Праздник. Пахнет шашлыками и компотом. От дыма у людей в очереди слезятся глаза. Человек на трибуне говорит на незнакомом языке. Говорит громко. Произносит самое громкое слово, покрывало слетает с памятника. Вижу жёлтый некрасивый памятник толстому мужчине. Спрашиваю у папы, сделан ли этот памятник из золота. Папа отвечает, что памятник бронзовый. Я расстраиваюсь. Папа покупает мне баздулмак, настроение возвращается. Баздулмак нельзя есть большими кусками, заболит глаз, можно заболеть, будет шмель.
Лежу на ковре, представляю, как умру. Выбираю позу, в которой буду лежать, когда погибну. Лежу на спине, а ноги складываю цифрой 4. Убит. Горит свет. Вижу, покачиваются на сквозняке прозрачные, пластмассовые сосульки люстры. Родителей нет дома, только брат. Слышу острый звук из большой комнаты. Начинается дождь. Капли стучат по внешнему подоконнику. Хочется спрятаться за кресло, где стоит серый ящик, который не разрешается открывать. Пытаюсь открыть его, не получается, замок не поддаётся. Ищу гвоздь. В спальню входит брат. В руке удочка. Мне не разрешается играть с удочкой. Радуюсь, что брат дал мне её. Бегаю по квартире, удочка лёгкая, я вполне могу дотянуться ей до пластмассовых сосулек люстры. Несколько сосулек падают на ковёр. Хочется погрузить их в воду. Бегу в кухню и засовываю сосульки в бутылку с кипячёной водой. Брат возвращает мне удочку, которую я бросил в коридоре. Приходят родители. Папа берёт у меня удочку и ругает меня. Я начинаю плакать. Хочется запереться в комнате. Я бегу в спальню, изо всех сил стараюсь притянуть к двери серый ящик. Ничего не удаётся. Я наказан.
По телевизору рекламируют зубную пасту на букву Ы. Лежу. Не хочу ничего делать. Тяжесть осыпается с потолка, закрываются веки. Вместо крови по моим рукам бегает земля, комья её колючие. Я знаю, что мне нужно подержать яйцо в руке, чтобы это прошло, но попросить не могу.
Едем на дачу, оттуда идём на Урал. Будем рыбачить. Тёплые фары. Серого цвета. Блестит олень. Шершаво двигается. Папа резко выворачивает руль, задним ходом выезжаем со двора. Вижу наш дом со стороны. Девять этажей. Смотрю через заднее стекло, удаляется дорога, уменьшается дом. Мама говорит, переедем мост и попадём из Европы в Азию. Граница между континентами по реке. Бетонные плиты. Въезжаем на мост. Из окна видно белую стелу погибшим на войне. Останавливаемся недалеко, идём к Вечному огню. Мама показывает мне табличку, на которой написано имя. Она говорит, что это имя моего прадеда. Вижу нашу машину издалека. Круглые фары отражают солнце. Колёса повёрнуты, удобнее отъезжать с обочины. Пахнет степью и пылью, газом из выхлопной трубы. Мы едем. Я стою на коленках на заднем сидении, ловлю мух со стекла. Отпускаю мух за окно. Мама говорит, чтобы я не высовывался далеко, когда машина едет. Сворачиваем с асфальтовой дороги на земляную. Впереди и позади автомобиля две полосы без травы. Смотрю, как извивается дорога. Буквами к скрипят рессоры. Приезжаем. В остановившейся машине своим запахом поёт пыль.
Пластмассовая ванна стоит на дворе. Я ищу линя. Выскальзывает у меня из рук. Карась колется острыми плавниками. Из-за того, что он острый, его легко поймать. Рыбы раскрывают рты, выворачивают головы. Пытаются дышать. Мы ужинаем рыбой. После рыбы дают яблоко. Я откусываю яблоко и беру из корзинки огурец. Папа и брат устали после рыбалки и спят на втором этаже. Мама моет посуду. Я выхожу на двор, где стоит машина. Иду к парнику. Вокруг меня летает оса. Могу поймать её. Мешает яблоко и огурец. Говорили не бросаться едой. Я хочу поймать осу. Оса жалит в шею. Бросаю яблоко и кричу от боли. Становится трудно дышать. Оса залетает в рот и кусает за язык. Перекусываю горькую осу и выплёвываю. Мама прибегает на крик. Просыпается папа. К шее мне прикладывают зелёный лук. Папа замечает на земле перекушенную осу. Я не могу говорить и задыхаюсь. Папа бежит к машине, берёт оттуда нож, отрезает кусок черного шланга. Я понимаю, нужно встать прямо и раскрыть рот. Мне вставляют в горло шланг, тошнит, опять дышу. В больнице делают укол, больнее осы, держусь и виду не показываю. Мне стыдно. Внутри спины ходят холодные спицы.
Воображаю. Строю самолёт.
Ночью всех людей планеты пересчитывают котелки. Я не вижу котелков, но знаю, как они выглядят и чем занимаются. Котелки напоминают старую стиральную машину или железную бочку. У каждого котелка железный хвост, похожий на бобриный. Летают за окнами, люди их не видят. Они могут пролетать сквозь стены и стёкла. Если прислушаться, можно услышать, как они звучат, бухтят. Похожи на роботов, механизмы, но я знаю, что они живые существа. Недобрые. Их забота ― счёт. Они считают, сколько людей спит ночью. У котелков нет глаз, они распознают людей по дыханию. Когда чувствую, что они приближаются, перестаю дышать и терплю, пока не пойму, что они не улетели. Меня ещё ни разу не посчитали. Есть другие котелки, они больше других по размеру. Они редко появляются. Они слышат сердцебиение и считают людей, у которых есть сердце. Я не умею остановить сердце и боюсь учиться делать это, боюсь пожелать себе такого умения. Те, что слышат сердцебиение, не прилетали ко мне никогда. Лежу в своей спальне. Чувствую, что один такой котелок пролетает мимо моего окна. Он пролетает два раза, но так и не прилетает ко мне. Моё сердце стучит громко, я слышу его красный звук.
Иду по коридору. Пятно идёт передо мной, останавливается, когда я останавливаюсь. Бросаюсь на пол поймать пятно: отодвинулось. Подо мной всегда тень. Эту тень делает на своём заводе Жовин. Он становится такого же роста как человек, с которым он говорит. Слышу, рука его говорит: “У меня есть младший Жовин и старший Жовин”. Приходит точно такой же, с головой как ковш экскаватора, но в ковше, глубоко улыбка. Холодно берёт меня за руки и ведёт меня. Появляется тот, что меньше всех и мажет мылом под ногами. Я иду над мылом и страшно поднимаюсь. В животе всё загорается синей щекоткой.
Бабушка гадает мне на картах, предсказывает мне дальнюю дорогу и любовь в конце пути. Дома я спрашиваю у брата что такое любовь, у родителей спрашивать стесняюсь. Понимаю, что со взрослыми нельзя говорить об этом. Он отвечает, что поговорит со мной об этом, когда мне будет семнадцать лет. Ждать долго. Я представляю себе желтый цветок, в который я заворачиваю это слово. За окном ребёнок ходит в шубе, брызгает водой в голубей. Хочу гулять с ним. Бабушка кладет карту в самую заднюю часть ладони.
Сделал грузовик из коробки зубной пасты. Насекомые это маленькие грузовики.
Брат достаёт приёмник с однокассетным проигрывателем и показывает мне, как им пользоваться. От нового приёмника пахнет голубым запахом, приёмник чёрный. Я ставлю кассету. Я нажимаю красивую синюю кнопку. Кассета за небольшим пластмассовым окошечком приёмника начинает вращаться. Играет музыка, мужской голос поёт песню про пароход. Мужчина одет в рыбацкую сеть поверх пиджака. Играет другая песня. Я вижу, как на одной стороне кассеты становится больше плёнки, чем на другой. Песня похожа на самолёт. Я спрашиваю брата, когда мы построим самолёт. Он говорит, скоро. Прячет голубую коробку от проигрывателя на шкаф. Хотел двухкассетный.
Слышу гул. Лежу и смотрю на лица в ковре. В квартире нет родителей, только брат. Он заходит в спальню и спрашивает, слышу ли я гул. Отвечаю, слышу. Брат знает, что я не хочу спать и предлагает гулять. На улицу выходить нельзя. Идём в подъезд. Я радуюсь, брат разрешил гулять. Идём с пятого на девятый. Вижу решётку, за которой крутится огромное колесо. Колесо останавливается. Гул прекращается, и я понимаю, звук шел от колеса. Понимаю, оно поднимает и опускает лифт. Стою и смотрю на колесо очень долго. Пахнет подъездом и табаком. Представляю кнопку, которая нажимает кнопку побольше, а та нажимает ещё бóльшую кнопку. И так, пока от самой большой кнопки не зашевелится колесо.
Сам умываюсь. Вода утекает в черную пустоту за белым крестом. Долго смотрю туда, пока не становится страшно. Когда глядеть туда невыносимо, я убегаю и кричу.
Я стою на балконе. Вижу набережную Урала. Встаю на полукруглый ящик швейной машины. Папа говорит, чтобы я не выглядывал далеко. В руках у меня бинокль. Вижу, едет грузовик без шофёра. За ним ещё один тоже без. Летит чайка. С балкона выше нашего её кормят хлебом. Куски падают, и чайка ловит их прямо передо мной. Хочу посмотреть чайку ближе. Выглядываю дальше. Вижу внизу четыре тропинки, пересекающие пустырь в виде моей любимой латинской буквы W. Выглядываю дальше. Чайку перестали кормить, улетает. Соскальзываю с ящика, падаю на бетонный пол балкона. В углу стоят удочки. Трогать их запрещается. В стене балкона ход к соседям, забитый квадратной коричневой доской. Улица закрыта от меня бетонной перегородкой балкона. Там, где не вижу, по воздуху ходит лев.
Строим гараж. Я и мама заворачиваем банки с горячим супом в полотенца, берём хлеб, белый термос и ложки, идём на стройку, чтобы папа и брат пообедали. Мама стелет скатерть на большой квадрат из белых кирпичей: это будет столом. День солнечный, и ветра нет. Брат стоит в котловане с лопатой. Выбрасывает комья земли наверх. Из-под одного комка начинают вылезать рыжие пауки, ползут по лопате. Это пауки степные, ядовитые. Мама ставит меня прямо на скатерть. Брат смахивает их с черенка и давит кроссовками. Папа с паяльной лампой прыгает в котлован и плавит пауков, лапки закручиваются и получаются золой. Фиолетовые квадраты ломают мне спину. Дышу часто.
Я спрашиваю у мамы, где снимают передачи, которые мы смотрим. В Москве. Где снимают новости про войну. В горячих точках. Беру лист и рисую красным и фиолетовым фломастером точки. Рисую вертолёт. На одной из красных точек пишу Чечня. Около синей пишу Москва. Приходит папа, спрашивает, что рисую. Говорю, рисую карту. Папа спрашивает, где мы на этой карте. Ставлю зелёную точку между Чечнёй и Москвой. Вот мы.
Пишу несколько букв П внутри хлебницы. Никто не заметит. По окну ползёт длинное насекомое. Лезу на подоконник: хоботок поворачивается то вправо, то влево, иногда насекомое останавливается подумать. Говорю, глынзла ползла. Брат велит отпустить долгоносика на свободу, потому что всё тайное всегда становится явным. Повторяю за братом: всё тайное всегда становится явным.
Рисую за столом. Стол раздвигается и между частями стола надувается голова лося. Голова говорит мне, что я виноват, выглядывал с балкона и носил на лбу красный шнурок, продевая за уши, так нельзя. Убегаю от головы, она легко отделяется от стола, летит за мной, становится злее, глаза чернеют. Передо мной два чёрных круга, позади летит голова. Круги увеличиваются и сливаются в восьмёрку. Падаю, не вижу куда. Просыпаюсь в своей спальне. На потолке тень с разведкой.
Хочу уметь летать. Брат сказал: хочешь чего-то, нужно быть уверенным. Ложусь на диван и повторяю, я уверен, что я взлечу, я уверен, что я взлечу, я уверен, что я взлечу. Гляжу на потолок. На потолке созвездие рак. Четыре звезды: три вокруг одной. Медленно исчезают. Приходит папа, говорит, быть уверенным не вслух, а в мыслях. Я понимаю, что мешаю ему. Если шуметь – буду наказан. Оба плеча моих тяжелеют: на них два розовых шара. В шарах – вина за крик.
Икона висит в углу спальни. Сидит Иисус в широких штанах, показывает книгу. За его спиной кривые деревья. У Иисуса лицо-капля. У тебя будет три настоящих чуда, а потом ты умрёшь.
Умру. Несколько черно-белых фигур уходят и уносят с собой нож. Лежу на полу, ноги мои сложены цифрой четыре. Перед глазами голубая буква W. Буква переворачивается, верхние углы сходятся, вижу синий треугольник, от которого пахнет электричеством. Что-то поднимает меня в треугольник. Вижу, искры собираются в круг прямо передо мной. Открываю глаза, вижу люстру, качаются пластмассовые сосульки.
Брат принёс калькулятор. В черном прямоугольнике загорается восемь зелёных восьмёрок. Быстро гаснут, появляется ноль, можно считать. 99×999. 98901. Чувствую, будто мне ответили. Прячу. Говорю маме, что умею умножать, складывать, делить и вычитать. Мама проверяет. Я обманываю её, считаю на калькуляторе. Я рад обману. Можно не уметь считать, будут думать, умеешь. Если на Луне всё легче, значит там проще считать,человек там будет, как калькулятор.
Идём с папой на небольшой рынок. Папа берёт черную банку пива и мне сникерс. На скамейке мы молчим. Знаю, что папа расстроен, не спрашиваю, потому что представляю, будто папа держит острый конец стрелы, а даёт мне другой конец, где перья. Вижу: пробегает пёс. У него торчит красный член, с него капает кровь на щебень, в репьях бока. Кругом пыльно. Вспыхнула пеной банка. Читаю по слогам надпись, буквы по крыше дома: коммунизм жеңед. Пахнет шашлык. Скоро мне будет шесть. Вижу, как ведут под руки человека и понимаю,что его будут бить.
Плывём на лодке. Вижу белые цветки, они растут из воды. Вода зелёная. Играю пустой банкой. Меня предупреждают, утопишь. Говорю, что не утоплю. Пролетает стрекоза с фиолетовыми глазами и зелёным туловищем. Крылья издают звук, от которого ходит воздух, но самого звука почти не слышно. Стрекоза летит рядом с лодкой и глядит в воду. Стрекоза больше моей ладони, и я тянусь её поймать. Касаюсь её, она улетает вверх. Я не успел почувствовать: горячая стрекоза или холодная, мягкая или твёрдая. Мама спрашивает, где банка. В небе летит самолет, и я показываю наверх: а вон самолет летит. Брат и папа смеются. Звук от самолёта опаздывает, летит за самолётом.
Я лежу и шатаю пальцем зуб. На десне из-за этого зуба пузырь, больно. Следует кого-нибудь разбудить, но я не собираюсь до тех пор, пока не вырву. Слышу отрываются нитки плоти, за которые крепится зуб. Отрываются по одной, и я всё время думаю, что это последняя. Глухо отрывается самая крепкая, палец соскальзывает, лопается пузырь. На белую простыню проливается кровь, зуб падает, я рассматриваю его. Я иду к родителям, они не спят. Мне дают содовый раствор, и я полощу, стоя на небольшой белой табуретке. Боль перестаёт. Язык сам собой ходит по пустоте, где только что был зуб. Переворачиваю подушку.
В доме есть гладильная доска. Сложенная, она ходит на двух своих тонких синих ножках, говорит женским басом: эннн, энн, энн. Я стою на кухне и присваиваю явлениям буквы и цифры. Гладильная доска ― Н. Дверь ― Т. Мама ― Л. Папа ― В и Е. Я сам ― И. Брат ― цифра 4. Дьявол ― W. Дождь в городе ― 14. Дождь на даче ― 3. Наш автомобиль ― А2. Скорпион ― 1001. Змея ― 7. Храм ― 7. Смерть ― 4. Собака ― Д. Дорога ― С. Вода ― Я. Стоять ― Р. Ходить ― О. Кухня ― Ж. Мужчина ― А. Женщина ― Э. Кошка ― 5. Бог ― М. Лодка ― U. Синий цвет ― L и Г. Магнитофон ― N. Москва и телевизор ― N. Флаг ― К. Насекомое ― Щ. Собака ― 1.
Сны стали оранжевые. Лев и я летаем над Уралом, разговариваем на человеческом языке. Такие сны были часто, но в один момент прекратились. Перед окнами нашего дома, там, где мне нельзя ходить одному, разрывается земля, в разрыве смертельная жижа. Лев и я падаем в неё, но он выталкивает меня в окно спальни, лечу к оранжевому покрывалу, просыпаюсь и вижу, уже наступил день, яркое солнце светит на ящики, которые стоят на шифоньере. На боках ящиков наклеены ромбы, на ромбах в три черты пламя. Льва во сне я больше никогда не видел.
Самое страшное ― остаться в запертой комнате с летающим ножом.
Возвращаемся из гостей поздно. Идём через двор, где в круглой деревянной беседке сидят двадцатилетние. Гитара, летают угольки сигарет, поют. Желтая лампочка на скрученном проводе свешивается над ними. Мама говорит, когда они были молодыми, тоже пели. Я говорю, хочу быть молодым. Все смеются. Мама говорит, что человек остаётся в возрасте двадцати лет, никто не считает себя старше. Я чувствую, что брат хочет туда, но его не пустят сейчас, заканчивает школу, должен учить алгебру. Ночной запах приятен, хочется гулять ночью.
Брат берёт меня с собой, когда едет в Горячий Хлеб. На большой велосипед крепим специальное сидение. Брат подсаживает меня. Трогаемся, приятный ветер, пахнет водой от реки и степью. По краям дороги плиты, заросшие травой, рядом разрушенный башенный кран. Мы останавливаемся, идем через поваленный бетонный забор. Смотрю в окно третьего. На подоконнике недостроенного дома сидят парень и девушка. Я вижу, что они целуются, и брат видит, но мы ничего не говорим друг другу. Об этом нельзя говорить. На куче кирпичных обломков лежит скелет. Через серые рёбра просвечивает солнце. Брат говорит, что это собачий скелет без головы. Череп стоит на ржавой бочке. Я хочу скорее стать взрослым. Целовать девушек и сидеть на подоконниках, где хочу, разглядывать и трогать собачий скелет. Взрослым много разрешено, но они не часто пользуются свободой. Когда мы приходим домой, мама разрезает хлеб. От хлеба идёт пар. Спрашиваю брата, когда смогу учиться ездить на велосипеде. Отвечает, когда будешь доставать от сидения до педалей, для этого нужно вырасти. Входит папа, говорит, в старом гараже есть Школьник, пусть учится на нём.
По телевизору реклама. На пляже девушка. Мне нравится, как она выглядит, её фигуре я присваиваю звук мё. Она мне нравится, говорить об этом взрослым не решаюсь. Они могут подумать, что мне могут нравится девушки. Во мне подозревают любовь и смотрят на меня лицом, за которым сидит смех.
У меня есть большая ракушка. Она белая и пустая внутри. Мама говорит, что через неё слышно море, но я не слышу. Только звуки становятся глуше.
Я сижу за спинкой зелёного кресла. На кухне играет радио. Мама готовит обед. У меня есть шпилька. Я хочу изготовить антенну, ловить волны. Нужно зарядить антенну электричеством. Мама спрашивает из кухни почему я притих. Я говорю, что делаю антенну. Мама говорит: делай. Хожу по квартире, ищу розетку. Самая подходящая в коридоре. Вставляю в розетку шпильку двумя руками. Ощущаю сильный удар по спине, хлопок. Радио прекращает играть. Розетка обуглилась, из неё торчит шпилька. Выходит мама.
На дворе я глажу собаку колли. Собака добра ко мне; не жалуется, не рычит. Собака больше меня. Указываю ей на уши, покоряется; пригибает голову, и я трогаю тёплое её ухо. Рядом останавливается серый бтр и за ним зеленый. У бтр узкие, прямоугольные, маленькие стёкла, фары закрыты чёрной пластмассой. Машины слепые. Из зеленого люка вылезает солдат, собака рычит на него и лает. Меня отводят от колли, думая, что лает из-за меня. Колли берут на поводок и больше мы никогда не видимся.
Приходим домой, в коридоре, перед входом в квартиру лежит наш сосед Фокин. У него лысина и большой нос, на котором видно чёрные вены. Фокин пьяница и мастер починки телевизоров, жена не пускает его домой. Фокин переваливается на бок. Кричит в соседнюю дверь: я люблю тебя.
Смотрю на шкаф. На меня смотрит овальная фотография моего дяди. Я никогда его не видел: он погиб от удара током в тринадцать лет, задолго до моего рождения. У нас одинаковые имя и фамилия. Такая же фотография на его могиле. Фотография открывает и закрывает глаза.
Беру телефонную трубку. Слышу, как телефон гудит. Начинаю слышать голоса трёх женщин. Они говорят не слова, а только числа, смеются и очень нежно говорят друг с другом.
За кухонным окном два красных флага. Быстро подбегаю, двигаю табуретку, лезу на подоконник и пытаюсь посмотреть, кто махал флагами, кто мог ходить по воздуху. Никого не вижу, флагов больше нет.
По радио слышу: если у тебя есть деньги, у тебя есть всё.
Опускается потолок, выход всё ýже. Пытаюсь выбраться, но голова не проходит. Потолок ближе, искры внутри хоботов выжигают воздух, нечем дышать. Потолок останавливается, прижимает меня плоско к земле. Я копаю, разбрасываю землю по сторонам, могу сделать ядовитый вдох, но и в нём воздух. Так выбираюсь наружу и просыпаюсь, стараюсь дышать глубоко. На гладильной доске в комнату медленно влетает брат, говорит: Куклачёв считает, чем глубже человек дышит, тем меньше живёт. Брат въезжает в ковёр.