Уголек в пепле бесплатное чтение

1: Лайя

Мой старший брат вернулся домой в самый темный час перед рассветом, когда призраки и те уже отдыхают. От него пахло сталью, углем и кузницей. Врагом.

Он ловко перепрыгнул через подоконник, беззвучно ступая босыми ногами. Следом ворвался горячий пустынный ветер, зашелестел занавесками. На пол выпал его альбом, и быстрым движением он пнул его под кровать, точно змею.

Где ты был, Дарин? В мыслях я набиралась мужества и спрашивала его об этом, и Дарин в ответ доверялся мне. Куда ты все время исчезаешь? Почему? Ведь ты так нужен Поупу и Нэн. Ты нужен мне.

Каждую ночь на протяжении почти двух лет я собираюсь спросить его об этом. И каждую ночь у меня не хватает смелости. Дарин – единственный, кто у меня остался. Я не хочу, чтобы он отдалился от меня, как от всех остальных.

Но сегодня все иначе. Я знала, что в его альбоме. Что это значит.

– Ты должна спать. – Шепот Дарина отвлек меня от тревожных раздумий. Это его почти кошачье чутье досталось ему от матери. Он зажег лампу, и я села в постели. Бесполезно притворяться спящей.

– Комендантский час давно начался, патруль уже три раза проходил. Я волновалась.

– Я знаю, как не попасться солдатам, Лайя. Это дело практики.

Он оперся подбородком о мою койку и улыбнулся ласково и насмешливо, совсем как мама. И посмотрел так, как обычно глядит, когда я просыпаюсь от кошмаров или когда у нас заканчиваются запасы зерна. Все будет хорошо, говорили его глаза. Он взял книгу с моей кровати.

– «Те, кто приходят ночью», – прочитал он название. – Жутковато. О чем она?

– Я только начала, о джиннах… – я запнулась. Умно. Очень умно. Он любит слушать истории так же, как я люблю их рассказывать. – Забудь. Где ты был? Этим утром Поуп принял с десяток пациентов, не меньше.

А мне пришлось подменять тебя, потому что он бы не справился в одиночку. И поэтому Нэн вынуждена была сама разливать джем по бутылкам. Вот только она не успела. И теперь торговец нам не заплатит, и мы будем голодать зимой. И почему, о небеса, тебя это нисколько не волнует?

Но все это я произнесла мысленно. Улыбка уже исчезла с лица Дарина.

– Я не подхожу для целительства, – сказал он. – И Поуп об этом знает.

Я хотела смолчать, но вспомнила, каким был Поуп этим утром, вспомнила его плечи, сгорбленные словно под тяжким бременем. И вновь подумала об альбоме.

– Поуп и Нэн зависят от тебя. Хотя бы поговори с ними. Уж не один месяц прошел.

Думала, он скажет, что я не понимаю. Что должна оставить его в покое. Но он лишь покачал головой, лег на свой ярус кровати и прикрыл глаза, будто не желал утруждать себя ответами.

– Я видела твои рисунки, – слова торопливо слетели с моих губ.

Дарин тотчас вскочил, лицо стало непроницаемым.

– Я не шпионила, – пояснила я. – Просто один листок оторвался. Я нашла его, когда меняла утром циновки.

– А ты сказала Нэн или Поупу? Они видели?

– Нет, но…

– Лайя, послушай.

Десять кругов ада, мне не хотелось ничего слушать! Никаких его оправданий.

– То, что ты видела, – опасно, – предостерег Дарин. – Ты не должна об этом никому рассказывать. Никогда. Потому что это угрожает не только мне, но и другим…

– Ты работаешь на Империю, Дарин? Ты служишь меченосцам?

Он промолчал. Мне показалось, что вижу ответ в его глазах, и от этого мне стало дурно. Мой брат предал собственный народ? Мой брат на стороне Империи?

Если бы он тайно хранил зерно, продавал книги или учил детей читать, я бы поняла. Я бы гордилась им за то, что он способен на поступки, на которые у меня не хватило бы смелости. Империя устраивает облавы, сажает в тюрьмы и даже убивает за подобные «преступления», но учить шестилеток грамоте – вовсе не зло в представлении моего народа, книжников. Однако то, что делал Дарин, – это плохо. Это предательство.

– Империя убила наших родителей, – прошептала я. – Нашу сестру.

Я хотела закричать на него, но слова встали в горле комом.

Меченосцы завоевали земли книжников пятьсот лет назад, и с тех пор они только и делают, что угнетают наш народ и превращают нас в рабов. Когда-то Империя книжников славилась лучшими университетами и богатейшими библиотеками в мире. Сейчас же многие книжники не смогли бы отличить школу от оружейного склада.

– Как ты мог встать на сторону меченосцев? Как, Дарин?!

– Это не то, что ты думаешь, Лайя. Я объясню все, но…

Брат внезапно осекся, и когда я спросила об обещанном объяснении, взмахнул рукой, призывая замолчать. Он повернулся к окну. Сквозь тонкие стены доносился храп Поупа. Слышалось, как ворочается во сне Нэн, как за окном печально воркуют голуби. Знакомые звуки. Домашние звуки. Но Дарин уловил что-то еще. Лицо его побледнело, в глазах мелькнул страх.

– Лайя, – молвил он. – Облава.

– Но если ты работаешь на Империю… зачем тогда солдатам устраивать на нас облаву?

– Я не работаю на Империю, – его голос звучал спокойно. Спокойнее, чем я чувствовала. – Спрячь альбом. Он им нужен. За ним они и пришли.

Затем он вышел за дверь, оставив меня одну. Я еле двигалась. Босые ноги стали вдруг ватными, руки одеревенели. Поторопись, Лайя!

Обыкновенно Империя устраивала облавы средь бела дня. Солдаты хотели, чтобы все происходило на глазах женщин и детей книжников. Чтобы соседи видели, как чьих-то отцов и братьев лишают свободы. Но какими бы ужасными ни казались дневные облавы, ночные были еще страшнее. Их устраивали тогда, когда Империя не желала оставлять свидетелей.

Я думала, явь ли это? Может, это кошмарный сон? Нет, все происходит на самом деле, Лайя. Так что шевелись!

Я кинула альбом из окна в живую изгородь. Не слишком надежное место для тайника, но у меня не было времени, чтобы найти другое. Нэн, прихрамывая, вбежала в мою комнату. Ее руки, такие уверенные, когда она перемешивала джем в чанах или заплетала мне косы, метались в отчаянии, словно обезумевшие птицы. Поторопись!

Она вытащила меня в коридор. Дарин и Поуп стояли у задней двери. Седые волосы дедушки были всклокочены и торчали словно стог сена, одежда измята, но на морщинистом лице не было и следа сна. Он что-то тихо сказал Дарину, а затем передал ему самый большой кухонный нож Нэн. Не знаю зачем – против клинков меченосцев, выкованных из серракской стали, нож был абсолютно бесполезен.

– Уходите с Дарином через задний двор, – взгляд Нэн метался от окна к окну. – Пока они не окружили дом.

Нет, нет, нет.

– Нэн, – выдохнула я, споткнувшись, когда она подтолкнула меня к Поупу.

– Спрячьтесь в восточном конце квартала… – бабушка внезапно осеклась, не сводя взгляда с одного из окон. Сквозь изношенные занавески я уловила смутные очертания серебряного лица. Внутри все сжалось.

– Маска, – охнула Нэн. – Они привели маску. Беги, Лайя. Пока они не вошли в дом.

– Но что будет с тобой? С Поупом?

– Мы их задержим. – Поуп нежно подтолкнул меня к двери. – Храни свои секреты, любимая. Слушайся Дарина. Он о тебе позаботится. Беги.

Тень брата заслонила меня. Дверь за нами захлопнулась, и он взял меня за руку. Дарин пригнулся, растворяясь в теплой ночи, бесшумно двигаясь по сыпучему песку заднего двора с уверенностью, которой мне, к сожалению, очень недоставало. И хотя мне уже семнадцать и я достаточно взрослая, чтобы справиться со страхом, но все равно я схватилась за его руку как за спасительную соломинку.

Дарин сказал, что не работает на них. Тогда на кого он работает?

Каким-то образом он сумел подобраться близко к кузницам Серры и смог зарисовать в деталях, как делают самое ценное достояние Империи: несокрушимые изогнутые клинки, которые одним ударом способны рассечь трех человек.

Пятьсот лет назад Империя книжников пала под натиском меченосцев в первую очередь потому, что наши мечи были слишком хрупки против их превосходной стали. И за все это время мы ничуть не продвинулись в кузнечном ремесле. Меченосцы хранят свой секрет так же бережно, как скряга стережет золото. Любой, кто будет пойман поблизости от городской кузницы без уважительной причины – будь то книжник или меченосец, – рискует жизнью. Если Дарин не работал на Империю, как он смог подобраться так близко к кузницам Серры? И как меченосцы узнали о его альбоме?

В переднюю дверь постучали кулаком. Послышались грохот сапог и звон стали. Я испуганно огляделась вокруг, ожидая увидеть серебряные доспехи и красные плащи легионеров Империи, но двор был пуст. Несмотря на ночную прохладу, по шее градом катился пот. В отдалении я услышала бой барабанов, доносящийся из Блэклифа – военной академии, где обучались будущие маски. От этих звуков мой страх усилился и словно игла впился в сердце. Империя не посылает этих чудовищ с серебряными лицами на рядовую облаву.

Снова раздался стук в дверь.

– Именем Империи, – прогремел раздраженный голос. – Приказываю вам открыть дверь.

Мы с Дарином застыли точно изваяния.

– Не похоже, что это маска, – прошептал Дарин.

Маски говорят вкрадчивым шепотом, который проникает в тебя как острие меча. За то время, что понадобится легионеру постучаться и зачитать приказ, маска уже проникнет в дом, рассекая клинком любого, кто встретится на пути. Я поймала взгляд Дарина и поняла, что мы думаем об одном и том же. Если маски нет с остальными солдатами у передней двери, то где он?

– Не бойся, Лайя, – сказал Дарин. – Я не допущу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

Мне бы хотелось ему верить, но ноги, точно кандалами, сковало страхом.

Я вспомнила семейную пару, что жили по соседству: три недели назад на них устроили облаву, увели и затем продали в рабство. «Книжные контрабандисты», – сказали меченосцы.

Спустя пять дней одного из пациентов Поупа, девяностотрехлетнего старика, который едва мог ходить, казнили в собственном доме. Ему перерезали горло от уха до уха. «Сочувствовал Ополчению».

Что солдаты сделают с Нэн и Поупом? Посадят в тюрьму? Продадут в рабство? Убьют?

Мы добрались до калитки на заднем дворе. Дарин приподнялся на цыпочки, чтобы открыть задвижку, когда его остановил шорох в переулке за забором.

За спиной вздохнул ветер, вздымая в воздух облако пыли. Дарин отодвинул меня за спину и сжал нож так крепко, что побелели костяшки пальцев. Калитка открылась с протяжным скрипом. От страха по спине побежали мурашки. Через плечо Дарина я выглянула в переулок. Ничего. Только случайный порыв ветра, тихий шорох песка да закрытые ставни в домах спящих соседей. Я вздохнула с облегчением и обошла Дарина.

И в этот момент из темноты появился человек в серебряной маске и шагнул мне навстречу.

2: Элиас

Дезертир умрет до рассвета.

В пыльных катакомбах Серры он петлял точно подбитый олень. Он выбился из сил. Тяжелый горячий воздух здесь насквозь пропитан запахом смерти и разложения. Судя по следам, которые я нашел, он был здесь больше часа назад. Бедолага, стражники шли за ним по пятам. Если ему повезет, то его убьют во время погони. Если нет…

Не думай об этом. Надо спрятать рюкзак и выбираться отсюда.

Я просунул мешок с водой и запасами еды в потайное отверстие в стене, с хрустом раздвигая черепа. Элен устроила бы мне взбучку, если бы увидела, как я непочтителен к мертвым. Впрочем, узнай она, почему я здесь, осквернение останков стало бы далеко не главным обвинением.

Но она не узнает. По крайней мере, пока не станет слишком поздно. Чувство вины неприятно кольнуло, но я загнал его поглубже. Элен – самый сильный человек из всех, кого знаю. Она справится и без меня.

В сотый раз я оглянулся. В туннеле все было тихо и спокойно. Дезертир увел солдат в противоположную сторону. Но видимое спокойствие – лишь иллюзия, которой, как я знал, нельзя доверять. Я работал быстро, закладывая костями тайник, чтобы скрыть все следы. Все мои чувства обострились до предела.

Остался один такой день. Всего один день паранойи, скрытности и лжи. Один день до окончания школы. И я буду свободен.

Пока я передвигал черепа, горячий воздух в склепе за моей спиной заколебался, точно медведь пробудился от зимней спячки. Сквозь зловонное дыхание туннеля проникли запахи травы и снега. У меня было лишь две секунды, чтобы отступить от тайника и опуститься на колени, изучая землю, будто в поиске следов. Она подошла со спины.

– Элиас? Что ты здесь делаешь?

– Ты разве не слышала? Ищем дезертира, – ответил я, продолжая вглядываться в пыль.

Серебряная маска, закрывающая мое лицо ото лба до подбородка, не позволяла прочесть мои эмоции. Но почти каждый день из четырнадцати лет в Военной Академии Блэклифа мы с Элен Аквиллой провели вместе, поэтому она вполне могла улавливать и то, о чем я думаю.

Она молча обошла меня, и я взглянул в ее глаза, такие же бледно-голубые, как теплые воды, омывающие южные острова. Моя маска сидела на лице как нечто чужеродное и скрывала черты так же хорошо, как и чувства. Но маска Элен вросла в нее и стала словно второй серебряной кожей. Я увидел, как она слегка нахмурилась, глядя на меня сверху вниз. Расслабься Элиас, – попытался я себя успокоить. – Ты просто ищешь дезертира.

– Он прошел не здесь, – молвила Элен. Она провела рукой по светлым волосам, заплетенным, как обычно, в тугую косу, венчающую голову словно платиновая корона. – Декс взял группу наемников с северной сторожевой башни и отправился с ними в восточную ветвь туннеля. Думаешь, они поймают его?

Наемники, хоть и не настолько хорошо обучены, как легионеры, а с масками и вовсе ни в какое сравнение не идут, все же считаются безжалостными преследователями.

– Конечно, они поймают его, – мне не удалось скрыть горечь в голосе, и Элен пристально посмотрела на меня. – Трусливый подонок, – добавил я. – Но почему ты проснулась? Не ты ведь на посту этим утром?

В этом я заранее удостоверился.

– Эти чертовы барабаны, – Элен осмотрела туннель, – разбудят любого.

Барабаны. Конечно. По случаю побега они прогремели в середине ночной смены. Все действующие силы на поиски дезертира!

Элен, должно быть, решила тоже поучаствовать в погоне. Декс, мой лейтенант, сказал бы ей, по какому направлению я ушел. Но он об этом даже не подумал.

– Я предположил, что дезертир мог пройти и этим путем, – я отвернулся от спрятанного мешка и посмотрел в сторону другого тоннеля. – Наверное, я ошибся. Мне надо догнать Декса.

– Как бы мне ни претила мысль признавать это, но обычно ты не ошибаешься, – Элен вздернула голову и улыбнулась мне.

Меня снова захлестнуло чувство вины, внутренности сжались в тугой узел. Она придет в ярость, когда узнает, что я наделал. Она никогда не простит меня. Не важно. Ты принял решение и не можешь сейчас отступить.

Элен со знанием дела провела по земле рукой, оставив след в пыли.

– Я никогда прежде не видела этот туннель.

Капля пота покатилась вниз по шее. Я постарался не обращать на это внимания.

– Здесь жара и вонь, – сказал я. – Как и в остальных туннелях.

Пойдем, – хотелось добавить мне. Но сказать это все равно что выбить себе на лбу татуировку: «Я задумал кое-что недоброе».

Я молча привалился спиной к стене, скрестив руки на груди. Поле боя – мой храм. Мысленно повторял я слова, которым научил мой дед в первую нашу встречу, когда мне было шесть лет. Он утверждал, что они обостряют ум подобно точильному камню, что заостряет лезвие. Острие меча – мой пастырь. Танец смерти – моя молитва. Смертельный удар – мое освобождение.

Элен всматривалась в мои нечеткие следы и продвигалась по ним к тайнику, куда я спрятал мешок, к черепам, заслонявшим потайное отверстие. Она явно что-то заподозрила, даже воздух между нами зазвенел от напряжения. Черт возьми!

Необходимо отвлечь ее. Элен стояла между мной и тайником, и я лениво обвел ее фигуру взглядом. Ростом она была около шести футов, буквально без двух дюймов, и на полфута ниже меня. Элен, единственная девушка-студентка Блэклифа, носила, как и все, черную облегающую форму. Ее сильное стройное тело всегда привлекало восхищенные взгляды. Лишь я смотрел на нее иначе. Для этого мы слишком долго были друзьями.

Давай же, заметь! Заметь мой плотоядный взгляд и рассердись!

Когда Элен увидела, что я уставился на нее бесстыдно и жадно, как матрос, вернувшийся в порт, она открыла рот, словно хотела одернуть меня. Но затем вновь заинтересовалась тайником.

Если она увидит мешок с припасами и догадается о моих намерениях, я пропал. Скорее всего, ей будет противна мысль о том, чтобы сдать меня, но того требует закон Империи, а Элен никогда в жизни не нарушит закон.

– Элиас…

Я приготовился соврать. Я просто хотел уехать на пару дней, Эл. Мне нужно время, чтобы подумать. Не хотел тебя беспокоить.

БУМ-БУМ-БУМ-БУМ.

Барабаны.

Не задумываясь, по привычке я перевел удары в сообщение, которое они передавали: «Дезертир пойман. Всем студентам немедленно построиться во внутреннем дворе».

Сердце ухнуло вниз, внутри все сжалось. Какая-то наивная часть меня до последнего надеялась, что дезертир сумеет, по крайней мере, выбраться из города.

– Недолго за ним охотились, – произнес я. – Нам надо идти.

Я направился к главному туннелю. Следом, как я и думал, пошла Элен. Она скорее глаз себе выколет, чем не подчинится приказу. Вот уж истинный меченосец! Предана Империи больше, чем родной матери. Как все маски-отличники Академии, она слишком близко к сердцу принимала девиз Блэклифа: «Долг превыше всего до самой смерти».

Мне даже стало интересно, что бы она сказала, если бы выяснила, чем я на самом деле занимался в туннеле. Что бы почувствовала, узнай, как я ненавижу Империю. Как бы, в конце концов, поступила, если бы обнаружила, что ее лучший друг намерен дезертировать.

3: Лайя

Человек в маске вошел во двор, его большие руки были свободно опущены. Странный металл его маски покрывал лицо от лба до подбородка точно серебряная краска, на которой читалась каждая черта, от тонких бровей до твердых скул. Медная броня, облегающая каждый мускул, подчеркивала мощь его тела.

Порыв ветра взметнул черный плащ.

Маска оглядел задний двор с таким видом, будто заявился на вечеринку. Затем бледные глаза задержались на мне, скользнули по изгибам тела и остановились на лице. Взгляд безразличный и холодный, точно у рептилии.

– А ты красотка, – произнес он.

Я одернула подол сорочки, отчаянно жалея, что сейчас на мне не бесформенная юбка длиной до пят, которую я обычно ношу днем.

Маска даже не шевельнулся. Ничто в нем не выказывало его мыслей. Но я вполне могла догадаться. Дарин шагнул вперед, заслоняя меня собой, и посмотрел за забор, словно рассчитывая, как быстро можно туда добраться.

– Я один, парень, – маска обратился к Дарину все с той же безучастностью мертвеца. – Остальные люди у вас в доме. Можешь бежать, если хочешь. – Он отступил от ворот. – Но только если ты оставишь девчонку.

Дарин поднял нож.

– Как благородно с твоей стороны, – молвил маска.

Затем он ударил, ослепив на мгновение вспышкой меди и серебра, словно молния прорезала безоблачное небо. Я едва успела вздохнуть, а маска уже ткнул моего брата лицом в песок, прижимая коленом извивающееся тело. Нож Нэн упал в пыль. У меня вырвался крик, такой одинокий в тишине летней ночи. А спустя несколько секунд острие меча уперлось мне в горло. Я даже не видела, как маска вынул оружие.

– Тихо, – приказал он. – Руки вверх. А теперь ступайте в дом.

Одной рукой он удерживал Дарина за шею, второй – клинок, которым подталкивал меня. Мой брат хромал, лицо было разбито в кровь, глаза смотрели ошарашенно. Когда он попытался вырваться, забившись словно рыба на крючке, маска лишь крепче сжал хватку.

Задняя входная дверь распахнулась, и оттуда вышел легионер, облаченный в красный плащ.

– В доме все тихо, командир.

Маска толкнул Дарина к солдату.

– Свяжи его. Он сильный.

Затем он схватил меня за волосы, накручивая их на руку, пока я не вскрикнула.

– М-м-м, – он наклонился к моему уху, и я съежилась от страха, сковавшего горло. – Мне всегда нравились темноволосые девушки.

Я подумала, есть ли у него сестра, жена, мать. Но даже если и есть, это ровным счетом ничего не значило. Я для него не часть чьей-то семьи. Я – безликое существо, которое надо подчинить, использовать и выбросить. Маска поволок меня по коридору в гостиную с той же небрежностью, с какой охотник тащит свою добычу.

Борись, – приказала я себе. – Борись!

Но он как будто почувствовал мои слабые потуги приободрить себя, тотчас его рука сжалась, и вспышка боли пронзила голову. Я обмякла, позволив ему волочить меня дальше.

В гостиной посреди перевернутой мебели и разбитых банок с джемом плечом к плечу стояли легионеры. Теперь нам нечего предложить торговцу. Столько дней мы провели над кипящими котлами! Волосы, кожа насквозь пропахли абрикосами и корицей. Столько банок мы прокипятили, высушили, наполнили джемом и запечатали! И все зря. Все впустую.

В комнате горели лампы. В центре стояли на коленях Нэн и Поуп со связанными за спиной руками. Солдат, что держал Дарина, толкнул его к ним на пол.

– Мне связать девушку, сэр? – спросил другой солдат, указав на веревку, висевшую у него на ремне, но маска просто втиснул меня между двумя крепкими легионерами.

– Она не доставит нам неприятностей, – он сверкнул на меня глазами. – Не так ли?

Я покачала головой и сжалась, проклиная себя за трусость. Рука невольно потянулась к потускневшему браслету на предплечье, коснулась знакомых узоров. Он достался мне от матери и всегда придавал мужества. Но не в этот раз. Вот мама боролась бы. Она скорее умерла бы, чем перенесла такое унижение. Но я не могла заставить себя двинуться с места. Меня сковал страх.

Легионер вошел в комнату. На лице отразились тревога и страх.

– Его здесь нет, командир.

Маска смерил моего брата взглядом.

– Где альбом?

Дарин молча смотрел перед собой. Он дышал тихо и размеренно и больше не выглядел ошеломленным. На самом деле он был почти спокоен.

Маска сделал какой-то жест, едва заметное движение. Один из легионеров поднял Нэн за шею и пригвоздил ее хрупкое тело к стене. Она закусила губу. Ее глаза сверкали синевой. Дарин дернулся, пытаясь подняться, но другой солдат силой одернул его назад. Маска подобрал осколок разбитой банки и, высунув язык точно змей, попробовал джем.

– Досадно, что все это пропадет. – Он нежно провел по лицу Нэн краешком осколка. – Ты, верно, была когда-то красавицей. Такие глаза. – И повернулся к Дарину. – Может, мне их вырезать?

– Он на улице, под окошком маленькой спальни, в живой изгороди, – смогла лишь прошептать я, но солдаты услышали.

Маска кивнул, и один из легионеров исчез в прихожей. Дарин не смотрел на меня, но я почувствовала его смятение. Зачем ты просил спрятать его, – хотелось мне крикнуть. – Зачем ты вообще принес эти проклятые рисунки в наш дом?!

Легионер вернулся с альбомом. Мгновение, когда тишину нарушал лишь шелест листаемых маской страниц, казалось, растянулось до бесконечности. Если остальные рисунки были такими же, как на том листке, что я нашла, то нетрудно догадаться, что увидит маска: ножи меченосцев, мечи, ножны, кузницы, формулы, инструкции – то, что ни один книжник не должен знать, а уж тем более воспроизводить на бумаге.

– Как ты попал в Оружейный квартал, юноша? – маска поднял глаза от альбома. – Неужели Ополчение подкупило какого-нибудь рабочего-плебея, чтобы ты проник внутрь?

Я еле сдерживала рыдания. Меня раздирали противоречивые чувства: с одной стороны, я испытывала облегчение от того, что Дарин не предатель. С другой – злилась на него за то, что он оказался таким дураком. Если ты связан с Ополчением книжников, тебя неминуемо ждет смертный приговор.

– Я сам пробрался, – проговорил мой брат. – Ополчение здесь ни при чем.

– Тебя видели у входа в катакомбы прошлой ночью после комендантского часа, – произнес маска со скукой в голосе. – В компании известных ополченцев-книжников.

– Прошлой ночью он пришел домой задолго до комендантского часа, – вмешался Поуп.

Ложь из уст дедушки звучала непривычно. Но это ничего не изменило. Маска не сводил глаз с моего брата. Он ни разу не моргнул, изучая лицо Дарина, словно читал его так же, как я читаю книгу.

– Тех ополченцев схватили и арестовали, – сказал маска. – Один из них перед смертью назвал твое имя. Чем ты с ними занимался?

– Они просто увязались за мной, – Дарин говорил совершенно спокойно. Как и раньше. Словно он вообще ничего не боялся. – Я никогда не встречал их прежде.

– А ведь они знали о твоем альбоме. Расскажи мне об этом. Как они о нем узнали? Что они хотели от тебя?

– Я не знаю.

Маска вдавил осколок стекла в мягкую кожу под глазом Нэн, и ее ноздри затрепетали. Струйка крови побежала по морщинке на ее щеке. Дарин резко выдохнул, только тем и выдав свое напряжение.

– Они просили мой альбом, – сказал он. – Я отказал им. Клянусь.

– А где их убежище?

– Я не видел. Они завязали мне глаза. Мы были в катакомбах.

– Где именно в катакомбах?

– Я не видел. Они завязали мне глаза.

Маска довольно долго смотрел на моего брата. Не знаю, как Дарин мог оставаться невозмутимым под этим взглядом.

– Ты готовился к этому, – нотки удивления проскользнули в голосе маски. – Прямая спина. Глубокое дыхание. Те же ответы на разные вопросы. Кто учил тебя, юноша?

Когда Дарин не ответил, маска пожал плечами.

– Несколько недель в тюрьме развяжут тебе язык.

Мы с Нэн испугано переглянулись. Если Дарин окажется в тюрьме меченосцев, мы больше никогда его не увидим. Несколько недель его будут допрашивать и пытать, а затем продадут в рабство или убьют.

– Он всего лишь мальчик, – Поуп заговорил вкрадчиво, будто с буйным пациентом. – Пожалуйста…

Сверкнула сталь, и Поуп рухнул как подкошенный. Движение маски было молниеносным – я даже не поняла, что он сделал, пока Нэн не бросилась вперед. Пока не упала на колени с пронзительным криком, полным ужаса и боли. И это сломило меня.

Поуп! Небеса, только не Поуп! – Десятки обетов пронеслись в голове. – Всегда буду слушаться, никогда не буду поступать плохо, никогда не буду жаловаться на работу, только бы Поуп остался жив!

Но Нэн рвала на себе волосы и кричала, а если бы Поуп был жив, он никогда не позволил бы ей так делать. Он не смог бы этого вынести. Спокойствие Дарина в миг улетучилось. Его лицо побелело от ужаса, который проник и до самых моих костей.

Нэн, шатаясь, поднялась на ноги, нетвердо шагнула к маске. Он подался навстречу, словно хотел положить ей руку на плечо. Последнее, что увидела я в глазах моей бабушки, был страх. Маска взмахнул рукой, затянутой в перчатку, оставляя тонкую алую линию поперек горла Нэн. Эта линия стала шире, налилась красным, и ее тело упало на пол с глухим стуком. Глаза Нэн все еще оставались открыты и блестели от слез, а кровь лилась из раны на ковер, который мы вместе связали прошлой зимой.

– Сэр, – сказал один из легионеров. – До рассвета остался всего час.

– Заберите мальчишку, – маска даже не взглянул на Нэн. – И сожгите это место.

Он повернулся ко мне, и я отчаянно захотела слиться с тенью на стене за моей спиной. За всю свою жизнь я никогда и ничего так не желала, хотя и прекрасно понимала, насколько это глупо. Солдаты, что стояли по обеим сторонам, обменялись усмешками, когда маска сделал шаг мне навстречу. Мы встретились взглядами, и он словно почувствовал запах моего страха как кобра, увлеченная своей добычей. Нет, пожалуйста, нет! Исчезнуть, хочу исчезнуть!

Маска моргнул, какое-то странное выражение промелькнуло в его глазах – удивление или шок, сложно сказать. Да это и не важно. Потому что в этот самый момент Дарин вдруг вскочил с пола. Пока я съежившись тряслась от страха, он распутал веревки. Он бросился на маску, вытянув руки, как хищник вытягивает когти, и вцепился ему в горло. Ярость придала ему львиную силу. В этот миг он был точь-в-точь наша мать – медовые волосы блестели, глаза сверкали, рот искривился от дикого рыка.

Маска отступил в лужу крови, которая окружала голову Нэн, Дарин повис на нем, заваливая его на пол, осыпая ударами. В первый миг легионеры оцепенели от потрясения, но вмиг пришли в себя и кинулись на него с криками и бранью. Дарин успел выхватить кинжал у маски из-за пояса прежде, чем легионеры навалились на его.

– Лайя, – крикнул Дарин. – Беги!

Нет, Лайя. Помоги ему. Борись.

Но из головы не шел холодный взгляд маски, нечеловеческая жестокость в его глазах. «Мне всегда нравились темноволосые девушки». Он изнасилует меня. А потом убьет.

Я вздрогнула и попятилась в коридор. Никто не остановил меня. Никто не заметил.

– Лайя! – кричал Дарин.

Никогда еще его голос не звучал с таким безумным отчаянием. Он приказывал мне бежать, но если бы я кричала вот так, он бы пришел на помощь. Он бы никогда меня не бросил. Я остановилась.

«Помоги ему, Лайя, – приказывал внутренний голос. – Сделай же что-нибудь!» Но его перекрывал другой, более настойчивый, более властный: «Ты не можешь спасти его. Делай, что он просит. Беги!»

Краем глаза я уловила, как вспыхнул огонь, донесся запах дыма. Один из легионеров поджег дом. Пламя поглотит его в считаные минуты.

– Свяжите его, но на этот раз как следует, и отведите в камеру для допросов.

Высвободившись из рук Дарина, маска потирал челюсть. Затем он увидел, как я пячусь в прихожую, но остался на удивление спокойным. Нехотя я взглянула ему в глаза, и он склонил голову.

– Беги, маленькая девочка, – сказал он.

Мой брат все еще сопротивлялся, и его крики пронзали меня насквозь. Я знала, что буду слышать их снова и снова, каждый час, каждый день, пока не умру или пока все не исправлю. Я знала это.

И все же я побежала.

Тесные улочки и пыльные рыночные прилавки квартала книжников проносились мимо размытыми пятнами, словно обрывки кошмарного сна. С каждым шагом мой разум призывал меня вернуться, помочь Дарину. С каждым шагом это становилось все менее и менее вероятным, пока не стало и вовсе невозможным, и тогда единственной мыслью, стучавшей в голове, было бежать.

Солдаты преследовали меня, но я выросла среди этих приземистых глинобитных домишек и поэтому быстро оторвалась от погони.

Начало светать и с неистового бега я перешла на шаг. Спотыкаясь, я брела от переулка к переулку. Куда идти? Что делать? Мне нужен был план действий, но я не знала, с чего начать. Кто мог бы помочь мне или облегчить участь? Соседи наверняка прогонят меня прочь из страха за собственную жизнь. Я потеряла всю семью: Дарин в тюрьме, Нэн и Поуп мертвы. Моя лучшая подруга Зара исчезла во время облавы в прошлом году, а у остальных друзей свои заботы.

Я осталась совсем одна.

Когда взошло солнце, я оказалась в заброшенном здании в глубине самой старой части Квартала. Полуразрушенное строение припало к земле точно раненый зверь, заблудившийся в лабиринте развалюх. В воздухе стояла вонь от гнилья и отбросов.

Я притулилась в углу комнаты. Пряди волос выбились из косы и спутались. Красные стежки по подолу сорочки порвались и пестрели бахромой из ярких нитей. Этой осенью по случаю моего семнадцатого дня рождения Нэн украсила сорочку вышивкой, чтобы хоть как-то разнообразить мой серый и унылый гардероб. Это был один из немногих подарков, что она могла себе позволить.

А теперь она погибла. Как и Поуп. Как много-много раньше погибли мои родители и сестра. И вот теперь Дарин. Его забрали. Уволокли в камеру для допросов, и неизвестно, что меченосцы сделают с ним.

Жизнь соткана из стольких мгновений, которые ничего не значат. Но приходит день, когда единственный миг определяет каждую следующую секунду твоего будущего. Крик Дарина и стал тем мигом. Проверкой на мужество, на силу. И я ее провалила.

Лайя! Беги!

Почему я послушалась его? Я должна была остаться. Должна была сделать что-нибудь. Застонав, я обхватила голову. Я все еще продолжала слышать его крики. Где сейчас Дарин? Начался ли допрос? Брат будет беспокоиться о том, что случилось со мной. Его будет преследовать мысль, как его сестра могла оставить его.

Мельком я уловила движение в тени, и волосы на затылке встали дыбом. Крыса? Ворона? Тень шевельнулась, и внутри нее вспыхнули два злобных прищуренных глаза. Следом зажглось множество других таких же глаз.

«Галлюцинации, – я мысленно услышала голос Поупа, ставящего диагноз. – Следствие шока». Галлюцинации или нет, но тени выглядели вполне реально. Их глаза сияли огнем, точно крохотные звезды. Они окружали меня как гиены, становясь смелее с каждым шагом.

– Мы знаем, – шипели они. – Знаем о твоей слабости. Он умрет из-за тебя.

– Нет, – прошептала я. Но они правы, эти тени. Я бросила Дарина. Оставила его. И не имеет значения, что он сам велел мне так поступить. Как я могла оказаться такой трусливой?

Я сжала мамин браслет, но от прикосновения к нему стало только хуже. Мама сумела бы перехитрить маску. Она бы придумала что-нибудь, чтобы спасти и Дарина, и Нэн, и Поупа.

Даже Нэн оказалась смелее меня. Нэн, такая хрупкая, с горящими глазами. В ней был стальной стержень. Мама унаследовала ее огонь и передала его Дарину.

Но не мне.

Беги, маленькая девочка.

Тени подползали все ближе, и я закрыла глаза в надежде, что они исчезнут. В голове роились мысли, и я изо всех сил попыталась сосредоточиться.

Вдалеке слышались крики и стук башмаков. Если солдаты все еще ищут меня, то оставаться здесь рискованно.

Может быть, и правда – пусть они найдут меня и сделают то, что сделают? Я предала свою кровь. Я заслужила наказание.

Но все тот же инстинкт, что заставил бежать от маски, вынудил меня подняться. Я выскользнула на улицу, стараясь затеряться в прибывающей толпе народа. Встречные книжники поглядывали на меня кто – настороженно, кто – с сочувствием, хотя большинство вообще не обращали внимания. Это заставило меня задуматься о том, сколько раз я сама проходила мимо тех, кто бежал, тех, чей мир так же был разрушен?

В скользком от сточных вод переулке я остановилась передохнуть. Густой черный дым клубился над другой стороной квартала, растворяясь высоко в горячем небе. Горел мой дом. Джем, что варила Нэн, лекарства Поупа, рисунки Дарина, мои книги – все пропало. Все, что у меня было, исчезло в одночасье.

Не все, Лайя. Дарин еще жив.

Посреди переулка, всего в нескольких футах от меня, виднелась врезанная в землю решетка. Как и все решетки в квартале, она вела в катакомбы Серры: последнее пристанище мертвых, обитель призраков, крыс, воров… и, возможно, Ополчения книжников.

Не для них ли шпионил Дарин? Не Ополчение ли привело его в Оружейный квартал? Он отрицал это, когда маска спросил его, это было единственным разумным объяснением. Ходили слухи, что бойцы Ополчения становятся все отважнее, привлекают в свои ряды не только книжников, но и маринцев, жителей свободной северной страны Маринии, и кочевников, чьи пустынные земли находятся под протекторатом Империи.

Поуп и Нэн никогда не говорили при мне об Ополчении. Но порой, поздними ночами, я слышала, как они шептались о том, что повстанцы освободили пленных книжников, напав на меченосцев. О набегах на торговые караваны Империи. О покушении на представителей высшего сословия – патрициев. Только бойцы Ополчения могли восстать против меченосцев. Неуловимые, они были единственным оружием книжников. Если кто-то и мог подобраться так близко к кузницам, то только они.

Ополчение может помочь мне, поняла я. Мой дом сожгли дотла, мою семью убили и все потому, что два повстанца выдали Империи имя Дарина. Если я смогу найти Ополчение и объяснить, что случилось, возможно, они помогут вызволить Дарина из тюрьмы – не только ради искупления, но и потому что они живут по Иззату, кодексу чести книжников. Лидер ополченцев – лучший и самый смелый книжник. Об этом мне рассказывали родители до того, как Империя их казнила. Если я попрошу помощи, Ополчение не отвернется от меня.

И я шагнула к решетке.

Я никогда не была в катакомбах Серры. Сотни миль туннелей и пещер змеились под городом, в некоторых гротах на протяжении столетий покоились кости. Правда сейчас уже никто не использовал склепы для захоронения.

Даже у Империи нет подробной карты всех катакомб. А если уж она, при всей своей мощи, не может выследить повстанцев, то как же я смогу их найти?

Ты не остановишься, пока не сделаешь этого.

Я подняла решетку, ведущую вниз, в черную дыру. Придется туда спуститься. Придется найти Ополчение. Потому что если я не найду повстанцев, у моего брата не будет ни единого шанса. Если я не уговорю их помочь нам, то больше никогда не увижу Дарина.

4: Элиас

Когда мы с Элен вышли на двор, там перед колокольней Блэклифа уже построились почти все три тысячи курсантов. До рассвета оставался еще час, но никто даже не выглядел заспанным. Наоборот, толпа напряженно гудела. В последний раз, когда кто-то сбегал из Академии, двор был покрыт инеем.

Каждый здесь знал, что сейчас произойдет. Я невольно сжимал и разжимал кулаки. Мне не хотелось этого видеть. Как и все остальные, я поступил в Блэклиф шестилетним ребенком и за четырнадцать лет в стенах школы видел телесные наказания тысячи раз. Что говорить, моя собственная спина являла собой карту здешних зверств. Но дезертирам доставалось больше всего.

Я чувствовал, что натянут как струна, но старался выглядеть как можно более равнодушным, так, чтобы выражение лица не выдавало моих эмоций. Преподаватели Блэклифа – центурионы – будут наблюдать за нами. Навлечь на себя их гнев, когда я так близок к побегу, было бы непростительной глупостью.

Мы с Элен прошли мимо учащихся первых четырех курсов, новобранцев, которые еще не носят масок. Сегодня они смогут в полной мере познать кровавый нрав Блэклифа. Самым младшим едва исполнилось семь, старшим среди них – одиннадцать.

При виде нас с Эл новобранцы опустили глаза, поскольку к нам, старшекурсникам, им запрещено даже обращаться. Они стояли навытяжку, с пустыми, точно камень, лицами, мечи за их спинами располагались под углом ровно в сорок пять градусов, ботинки блестели глянцем. Даже самые маленькие успели усвоить главный урок Блэклифа: слушаться, подчиняться и держать рот на замке.

За новобранцами пустовало место – дань чести учащимся второго уровня, пятикурсникам. Именно на пятом году обучения многие из нас умирали, ибо как только курсантам исполнялось одиннадцать, центурионы изгоняли их из Блэклифа без одежды, еды и оружия, обрекая на четырехлетнюю борьбу за жизнь. Уцелевшие возвращались в Академию, получали свои серебряные маски и еще четыре года обучались как Кадеты, а следующие два – как Мастера.

Мы с Элен – старшие Мастера – как раз заканчивали последний год нашего обучения.

Центурионы, неподвижные как статуи, стояли в арках, окружающих двор, и следили за нами, держа руки на плетках в ожидании Коменданта Блэклифа. Их маски давно слились с лицами, и любое подобие эмоций осталось лишь далеким воспоминанием.

Я коснулся своей маски рукой, желая сорвать ее хотя бы на минуту. Как и мои сокурсники, я получил ее в первый же день, как стал Кадетом, в четырнадцать лет. Но в отличие от остальных – и к большому ужасу Элен – гладкое жидкое серебро не проникло в мою кожу, как должно было. Возможно, потому что я снимал эту проклятую штуковину всякий раз, когда оставался один.

Я ненавидел маску с того самого дня, когда Пророк – святой человек в Империи – вручил мне ее в обтянутой бархатом коробке. Ненавидел, как она липла ко мне, точно паразит. Как она сжимала лицо, пытаясь превратиться в мою кожу.

Я – единственный курсант, чья маска не слилась с лицом, и мои недруги любили подкалывать меня этим. Позже маска, точно живая, начала борьбу, стремясь наконец стать неотъемлемой частью меня. В шею со спины впились крошечные серебряные нити. От этого по коже бежали мурашки и возникало чувство, что я – больше не я. Будто я больше никогда не буду собой.

– Витуриус, – окликнул меня лейтенант взвода Элен, долговязый рыжеволосый Деметриус, когда мы заняли свои места рядом с другими старшими Мастерами. – Кто это? Кто дезертир?

– Я не знаю. Декс с наемниками привели его, – я оглянулся в поисках своего лейтенанта, но тот еще не подошел.

– Я слышал, это курсант первого уровня, – Деметриус уставился на деревянную колоду, что возвышалась посреди площади рядом с колокольней. Булыжники вокруг нее были бурыми от крови. Это место порки. – Старший. Четверокурсник.

Мы с Элен обменялись взглядами. Младший брат Деметриуса тоже пытался дезертировать на четвертом году обучения в Блэклифе. Ему было десять. Он провел три часа по ту сторону ворот, прежде чем легионеры поймали и привели его к Коменданту – дольше, чем большинство беглецов.

– Может быть, это кто-нибудь из Мастеров, – Элен осмотрела ряды старших курсантов, пытаясь рассмотреть, нет ли среди них отсутствующих.

– Может быть, это Маркус? – предположил с улыбкой возвышающийся над всеми Фарис, солдат моего взвода. Его светлые волосы торчали непослушными вихрами. – Или Зак?

Нет, такой удачи не бывает. Маркус, темнокожий, желтоглазый, стоял в первом ряду рядом со своим близнецом Заком. Тот был несколькими минутами моложе, светлее и ниже ростом, но источал такую же злобу. Змей и Жаба, как называла их Элен.

Маска Зака еще не полностью прилегала к коже, особенно вокруг глаз, но у Маркуса слилась с лицом так плотно, что все его черты, даже широкие надбровные дуги, отчетливо проступали сквозь нее. Если бы он попытался снять сейчас свою маску, ему бы пришлось содрать вместе с нею пол-лица. Возможно, от этого он стал бы только симпатичнее.

Словно почувствовав взгляд Элен, Маркус обернулся и посмотрел на нее как хищник, как собственник, и мне сразу захотелось придушить его.

«Ничего вызывающего, – напомнил я себе. – Не надо ничем выделяться».

Я заставил себя отвести взгляд. Нападение на Маркуса перед всей школой, несомненно, будет как раз-таки вызывающим поступком.

Элен заметила плотоядный взгляд Маркуса, ее руки сжались в кулаки, но прежде, чем она успела преподать наглецу урок, сержант-гвардеец прошествовал на середину площади.

– Внимание!

Три тысячи тел подались вперед, три тысячи пар обуви щелкнули каблуками, три тысячи спин резко выпрямились, словно куклы на руке кукловода. В наступившей тишине можно было услышать, как падает слезинка.

Но мы не слышали приближения Коменданта Военной Академии Блэклифа. Мы почувствовали ее, как чувствуют надвигающийся шторм. Она ступала беззвучно, появившись из арки точно камышовая кошка из подлеска. Она была полностью в черном, от обтягивающего жакета униформы до туфель со стальными носами. Светлые волосы, как всегда, были стянуты в тугой узел на затылке.

Пока Элен не закончит Академию (что случится уже завтра), она является единственной женщиной-маской в Империи. Но в отличие от Элен, Комендант источает смертельный холод, как будто ее серые глаза и черты лица высечены изо льда.

– Привести обвиняемого, – приказала она.

Пара легионеров выволокли из-за башни маленькую безвольную фигурку. Стоявший рядом со мной Деметриус заметно напрягся. Слухи подтвердились – дезертиром оказался курсант четвертого года, мальчишка не старше десяти лет. Кровь струилась по его лицу, впитываясь в воротник черной униформы. Когда солдаты бросили его к ногам Коменданта, он не шевельнулся.

Комендант взглянула на курсанта свысока, ее серебряное лицо не выражало никаких эмоций. Затем ее рука потянулась к поясу, где она носила черный шипованный стек из железного дерева. Но она не достала орудие наказания. Пока нет.

– Четверокурсник Фалькониус Барриус, – раздался ее голос, мягкий, почти нежный. – Ты покинул свой пост в Блэклифе и не собирался возвращаться. Объяснись.

– У меня нет объяснений, Комендант, сэр, – он произнес слова, которые все мы повторяли перед ней сотни раз. Единственное, что ты можешь сказать в Блэклифе, когда облажаешься по полной.

Настоящее испытание – никак не проявлять эмоций и сохранять безучастность. Сейчас Барриуса накажут за преступление, которое я совершу меньше чем через тридцать шесть часов. Через два дня я сам могу оказаться на его месте. Окровавленный. Сломленный.

– Спросим мнения его сокурсников, – Комендант обратила взгляд на толпу, и нас словно обдало ледяным ветром, несущимся с горных вершин. – Виновен ли студент Барриус в измене?

– Да, сэр! – дружный крик потряс каменные плиты своей неистовой свирепостью.

– Легионеры, отведите его на плаху.

Рев студентов вывел Барриуса из ступора, и когда легионеры стали привязывать его к плахе, он извивался и сопротивлялся. Его сокурсники, те же самые мальчишки, с кем он боролся, потел и страдал все эти годы, стучали сапогами по булыжникам и трясли в воздухе кулаками. В первом ряду старших Мастеров Маркус выкрикивал одобрительные возгласы, в его глазах пылало порочное удовольствие. Он взирал на Коменданта с благоговением, как на божество.

Я почувствовал на себе взгляд. Один из центурионов наблюдал за мной. Не должно быть ничего необычного.

Я поднял кулак и одобрительно воскликнул вместе со всеми, ненавидя себя за это. Комендант достала стек, лаская его точно возлюбленного. Затем со свистом опустила на спину Барриуса. Его вздох эхом прокатился по двору, и каждый курсант затих. Всех объединила общая, пусть и мимолетная, жалость.

В Блэклифе так много правил, что попросту невозможно не нарушить их, пусть даже раз. Каждого из нас в свое время привязывали к этой плахе. Все мы испытали на собственной шкуре удары этого стека.

Тишина длилась лишь мгновение. Затем Барриус закричал, и студенты взвыли в ответ, глумясь над ним. Маркус вопил громче всех, подавшись вперед и брызжа слюной от возбуждения. Одобрительно грохотал Фарис. Даже Деметриусу удалось выдавить один или два выкрика, хотя в его зеленых глазах читались пустота и отрешенность, как будто он находился совсем не здесь. Рядом со мной кричала и Элен, но в ее крике не было ликования, только строгая печаль. Правила Блэклифа предписывали голосом выражать свое возмущение предательством дезертира. И только поэтому она кричала.

Комендант, казалась, не замечала шума, сосредоточенная на своем деле, поднимая и опуская руку с грацией танцовщицы. Она кружила вокруг Барриуса, захватывая теперь и его тощие конечности. Перед каждым ударом она замирала на миг, вне всякого сомнения, чтобы подумать, как сделать следующий удар больнее предыдущего.

После двадцати пяти ударов она схватила его за безвольно повисшую шею и повернула лицом к толпе.

– Посмотри на них, – потребовала она. – Посмотри на людей, которых ты предал.

Глаза Барриуса с мольбой окинули двор, ища хоть в ком-нибудь толику жалости. Ему следовало знать, что надеяться не на что. Его взгляд упал на каменные плиты. Крики одобрения вновь взорвали воздух, и стек снова опустился на его тело. И снова. Барриус обмяк, под ним стала быстро растекаться лужа крови. Его веки трепетали. Я надеялся, что он потерял сознание, что он больше ничего не чувствует.

Я заставил себя смотреть. Вот поэтому ты сбежишь, Элиас. Чтобы больше не участвовать в подобном.

Барриус испустил булькающий стон. Рука Коменданта упала, и во дворе воцарилась тишина. Я видел, как дезертир вдохнул. Выдохнул. И затем ничего. Ни единого крика.

Наступил рассвет. Первые лучи солнца озарили небо над черной колокольней и словно окровавленные пальцы легли на наши лица зловещим багровым оттенком.

Комендант вытерла стек об униформу Барриуса и сунула его обратно за пояс.

– Бросьте его в дюны, – приказала она легионерам. – К падальщикам.

Затем оглядела всех остальных.

– Долг превыше всего до самой смерти. Каждый предатель Империи будет пойман и заплатит за измену. Свободны.

Ряды курсантов стали редеть. Декс, что привел дезертира, тихо ускользнул, на его смуглое симпатичное лицо легла печать болезненной усталости. Фарис неуклюже увязался следом. Наверняка он хотел подбодрить Декса и предложить отвлечься в борделе. Деметриус удалился в одиночестве. Я знал, что он вспоминает тот день два года назад, когда он был вынужден наблюдать, как умирает его младший брат. Так же, как Барриус сегодня. Теперь к нему не подступиться несколько часов. Остальные курсанты быстро покидали двор, все еще обсуждая порку.

– Всего тридцать ударов, какой слабак…

– Слышал, как он вздыхал? Словно напуганная девчонка…

– Элиас, – мягко позвала меня Элен, нежно коснувшись моей руки пальцами. – Пойдем. А то Комендант увидит тебя.

Она права. Все расходились. Я тоже должен уйти. Но я не мог двинуться с места. Никто не смотрел на кровавые останки Барриуса. Он – предатель, никто и ничто. Но кто-то должен остаться. Кто-то должен почтить его память, пусть даже в течение краткого мгновения.

– Элиас, – повторила Элен уже нетерпеливо. – Пойдем. Она увидит тебя.

– Мне нужна минута. – ответил я. – А ты иди.

Ей хотелось разубедить меня, но это привлекло бы внимание, и я не двигался с места. Поэтому она ушла, лишь оглянулась напоследок. Когда Элен оставила меня, я поднял глаза и встретился взглядом с Комендантом.

Мы смотрели друг другу в глаза, стоя по разные стороны главного двора. И я поразился в сотый раз, насколько мы разные. Я – брюнет, она – блондинка. Моя кожа отливает бронзовым загаром, ее – бела как мел. Ее рот всегда недовольно изогнут, тогда как мой вид – само благодушие, даже когда на сердце скверно. К тому же я широкоплеч и высок ростом, намного выше шести футов, она же выглядит обманчиво хрупкой и миниатюрной, даже меньше, чем женщины-книжницы.

Но всякий, кто увидит нас рядом, непременно скажет, кто мы друг другу. От моей матери мне достались высокие скулы и светло-серые глаза. А еще безошибочное чутье и быстрота, что помогли мне стать самым лучшим курсантом, которого только видывал Блэклиф за двадцать лет.

Мать. Ей не подходит это слово. «Мать» значит тепло, любовь, нежность. А не годы молчания и непримиримой ненависти. Мать не бросает в пустыне свое новорожденное дитя.

Она научила меня многому, эта женщина, что произвела меня на свет. К примеру, выдержке и хладнокровию. Я заглушил гнев и отвращение, я избавил себя от всех чувств.

Она нахмурилась, губы ее искривились. Затем подняла руку к шее, ее пальцы пробежались по завиткам причудливой голубой татуировки, виднеющейся из-под воротника.

Я думал, что она подойдет и потребует ответа, почему я все еще здесь и осмелился смотреть на нее. Но она не подошла. Лишь задержала на мне взгляд дольше обычного, затем повернулась и скрылась в арке.

Колокол ударил шесть раз. Барабаны застучали, призывая всех курсантов в столовую.

Легионеры подняли останки Барриуса и унесли прочь. Площадь опустела. Я остался, в полной тишине созерцающий лужу крови там, где раньше находился мальчик. Я содрогнулся, осознавая, что если не буду осторожен, то закончу так же, как он.

5: Лайя

В катакомбах стояла абсолютная тишина, такая же жуткая, как безлунная ночь. Но нельзя сказать, что туннели были пусты – как только я пролезла сквозь решетку, по босым ногам пронеслась крыса, а в нескольких дюймах от моего лица спускался по нитям паутины паук размером с кулак. Я прикусила руку, чтобы не закричать.

Спасти Дарина. Найти Ополчение. Спасти Дарина. Найти Ополчение.

Иногда я шептала эти слова. Хотя чаще повторяла их мысленно. Они помогали мне идти дальше словно заклинание, отгоняющее страх и бодрящее разум.

На самом деле я точно не знала, что ищу. Лагерь? Убежище? Любой признак жизни, оставленный не грызунами?

Поскольку большинство гарнизонов Империи располагались к востоку от квартала книжников, я направилась на запад. Даже здесь, в этом заброшенном месте, я могла безошибочно определить, где всходило солнце, а где оно клонилось за горизонт, и где находилась столица Империи Антиум, расположенная на севере, а где – Навиум, главный южный порт. Это чутье было у меня столько, сколько я себя помню. Даже ребенком, когда Серра, должно быть, казалась для меня огромной, я всегда находила дорогу домой.

Это подбадривало меня сейчас – по крайней мере, я не буду ходить здесь кругами.

Какое-то время солнечные лучи пробивались в туннель через решетки катакомб, слабо освещая пол. Подавляя отвращение, я держалась за выщербленные стены склепов, откуда несло гниющими костями. В склепе хорошо прятаться, если патруль меченосцев подберется близко. «Кости – это всего лишь кости, – сказала я себе. – А патруль может убить».

При свете дня было проще отогнать сомнения и убедить себя, что я найду Ополчение. Но я бродила часами, и день в конце концов сменился ночью, точно завеса опустилась на глаза. Ночная мгла вернула страх, и он затопил меня словно река, прорвавшая дамбу. Я пугалась каждого шороха, боясь, что это наемник-убийца, каждый скрип мне казался писком полчища крыс. Катакомбы поглотили меня, как удав глотает мышь. Я дрожала, зная, что у меня и шансов выжить здесь не больше, чем у мыши.

Спасти Дарина. Найти Ополчение.

Голод стянул желудок в тугой узел, от жажды саднило горло. Вдруг я заметила факел, мерцавший вдалеке. Первым порывом было ринуться на свет как мотылек. Но факелами обычно отмечают территорию Империи, а в туннелях, вероятно, патрулируют плебеи, самое низшее сословие среди меченосцев. Если группа плебеев поймает меня здесь… даже представить страшно, что они сделают.

Я почувствовала себя пугливым затравленным зверьком, кем, собственно, Империя и считает меня и всех книжников. Император утверждает, что мы – свободные люди и живем под его покровительством. Но это неправда. Мы не можем владеть собственностью, нам запрещено посещать школу, и даже за мелкие проступки книжника могут продать в рабство.

Больше ни один народ не страдает от такой жестокости. Кочевники заручились соглашением: во время вторжения они безоговорочно приняли законы меченосцев в обмен на возможность свободного передвижения для своего народа. У маринцев свой козырь: удачное географическое положение и хорошо развитая торговля специями, мясом, железом.

Только к книжникам в Империи относятся как к отбросам.

«Тогда брось вызов Империи, Лайя, – слышу я голос Дарина. – Спаси меня. Найди Ополчение».

В темноте я стала продвигаться медленнее, почти красться. Туннель, по которому я шла, постепенно сужался, проход становился теснее. Пот градом катился по спине и все тело сотрясала дрожь – я ненавидела тесные пространства. Дыхание стало прерывистым. Где-то впереди капала вода. Как много призраков здесь обитает? Сколько духов, жаждущих мести, бродят по этим туннелям?

«Стоп, Лайя. Призраков не существует». В детстве я часами слушала сказки кочевников, что сочиняли легенды о мифических существах: Князе Тьмы и его помощнике Джинне, о привидениях, ифритах, рэйфах и упырях.

Иногда эти существа снились мне в кошмарах. Тогда именно Дарин утешал меня плачущую.

В отличие от кочевников, книжники не суеверны, и Дарин всегда обладал здоровым скептицизмом. «Здесь нет духов, Лайя. – Я и сейчас будто слышала его голос. Я закрыла глаза, представляя, что он рядом, и почти поверила в это. – Здесь нет духов. Их не существует».

Я коснулась браслета, как делала всегда, когда мне требовались силы. Серебро потемнело от налета, но я намеренно носила браслет таким, чтобы не привлекать внимания. Я провела по узорам из сплетенных линий, которые знала так хорошо, что порой видела их во снах.

Мама отдала мне браслет в последнюю нашу встречу. Мне тогда было пять. Это одно из немногих четких воспоминаний о ней: ее волосы пахли корицей, в глазах цвета штормового моря плясали искорки.

– Сохрани его для меня, мой маленький сверчок. Всего на неделю, пока я не вернусь.

Что бы она сказала сейчас, если бы узнала, что я сохранила браслет, но потеряла ее единственного сына? Что я спасла собственную шею и пожертвовала братом?

Исправь это. Спаси Дарина. Найди Ополчение.

Я опустила руку и остановилась. И почти сразу услышала за спиной какие-то звуки. Шепот. Шорох подошв по камням. Если звуки шли из склепов, я вряд ли заметила бы, такие они были тихие. Слишком осторожные для наемников. Слишком беззвучные для Ополчения. Маска?

Мое сердце заколотилось, и я завертелась на месте, вглядываясь в кромешную тьму. Маски могут передвигаться во мраке так же легко, как призраки.

Я ждала, оцепенев, но в катакомбах снова все стихло. Я не шевелилась. Не дышала. И ничего не слышала. Крыса. Это просто крыса. Только, может быть, очень большая…

Когда я осмелилась сделать еще шаг, то уловила запах кожи и дыма – человеческий запах. Я присела на корточки и стала шарить по полу рукой, пытаясь найти какое-нибудь оружие – камень, палку, кость – что угодно, чем можно было бы отбиться от преследователя. Затем трут ударил о кремень, воздух рассекло шипение, и спустя миг вспыхнул факел.

Я поднялась, закрывая лицо руками. Отблеск пламени мерцал сквозь сомкнутые веки. Когда наконец заставила себя открыть глаза, то различила шесть человек. Их лица скрывали капюшоны. Они окружили меня, нацелив стрелы прямо в сердце.

– Кто ты? – спросил один из них, выступая вперед.

Хотя его голос звучал так же холодно и бесстрастно, как у легионеров, он не был широк в плечах и высок, как меченосцы. Голые руки казались крепкими и мускулистыми, а движения гибкими и плавными. В одной руке он держал нож, в другой – факел. Я попыталась взглянуть ему в глаза, но не смогла их разглядеть под капюшоном.

– Отвечай!

После нескольких часов молчания я едва смогла выдавить хрип.

– Я ищу…

Почему я не обдумала это раньше? Не могла же я сказать им, что ищу Ополчение. Никто, будь у него хоть одна извилина, не признался бы, что ищет повстанцев.

– Обыщи ее, – велел мужчина, когда я замолкла на полуслове.

Вторая фигура, легкая и женственная, перекинула свой лук за спину. Факел, потрескивая, горел за ее спиной, оставляя лицо в глубокой тени. Она выглядела слишком маленькой для меченосцев, а кожа рук не имела такого темного оттенка, как у маринцев. Вероятно, она принадлежала либо к книжникам, либо к кочевникам. Может быть, я смогу договориться с ней?

– Пожалуйста, – начала я, – позвольте мне…

– Замолчи, – оборвал мужчина, что говорил со мной только что. – Сана, есть у нее что-нибудь?

Сана – имя книжников, короткое и простое. Если бы она родилась в семье меченосцев, ее могли бы звать Агрипиной Кассиус, или Крисиллой Ароман, или еще как-нибудь так же длинно и пафосно. Но одно то, что она из книжников, не значило, что я в безопасности. Ходила молва о грабителях-книжниках, прятавшихся в катакомбах. По слухам, они вылезали через решетки, нападали, грабили и даже убивали любого, кто встречался им на пути, а затем снова ныряли в свое логово. Сана пробежалась руками по моим рукам и ногам.

– Браслет, – сказала она. – Возможно, серебро. Не уверена.

– Вы его не получите! – я отскочила от нее, и воры, что уже опустили луки, снова подняли их, целясь в меня. – Пожалуйста, отпустите меня. Я – книжница. Я одна из вас.

– Забери браслет, – велел мужчина. Затем дал знак остальным, и они заскользили по туннелю прочь.

– Сожалею, – вздохнула Сана. Сейчас ее рука сжимала кинжал. Я отступила на шаг.

– Не надо, пожалуйста, – я стиснула пальцы, пытаясь скрыть дрожь. – Он мамин. Это единственное, что осталось от моей семьи.

Сана опустила нож, но затем главарь воровской банды окликнул ее, заметив, что она замешкалась, и направился к нам. В тот же миг один из его людей подал знак:

– Кинан, тревога. Патруль наемников.

– Разбейтесь по парам и разойдитесь. – Кинан опустил свой факел. – Если они пойдут следом, уводите их от базы, а не то ответите за это. Сана, снимай с девчонки серебро и уходим.

– Мы не можем ее оставить, – возразила Сана. – Они найдут ее. Ты знаешь, что они с ней сделают.

– Не наша беда.

Сана не двигалась, и Кинан сунул ей свой факел. Когда он взял меня за руку, Сана вклинилась между нами.

– Да, нам нужно серебро, – сказала она. – Но не отнятое у наших же соплеменников. Отпусти ее.

Отрывистые голоса меченосцев доносились из глубины туннеля. Они еще не видели свет факелов, но наверняка вот-вот заметили бы.

– Черт возьми, Сана, – Кинан попытался обойти женщину, но она оттеснила его с неожиданной силой. Ее капюшон упал. Когда свет факела озарил ее лицо, я ахнула. Не от того, что она оказалась старше, чем я думала. И не потому, что лицо ее выражало неистовую злость. Все дело в том, что на шее у нее я увидела татуировку: крепко сжатый кулак, поднятый на фоне пламени. А под ним слово «Иззат».

– Вы… вы… – я не могла вымолвить ни звука.

Глаза Кинана метнулись к татуировке, и он выругался.

– На этот раз ты добилась своего, – процедил он Сане. – Теперь мы действительно не можем оставить ее. Если она расскажет им, что видела нас, легионеры будут рыскать по этим туннелям, пока не найдут нас.

Он резко потушил факел, схватил меня за руку и потащил за собой. Когда я споткнулась и ударилась о его спину, он на мгновение оглянулся, смерив меня свирепым взглядом. Меня овеяло его запахом, острым и смоляным.

– Прости…

– Молчи и смотри, куда идешь. – Он оказался ближе, чем я думала, его дыхание обдало теплом мое ухо. – Или я выбью из тебя дух и брошу в какой-нибудь склеп. А теперь пошевеливайся!

Я прикусила губу и последовала за ним, пытаясь не обращать внимания на его угрозу и сосредоточиться на татуировке Саны.

Иззат. Это старорейский язык, на котором разговаривали книжники до того, как меченосцы вторглись на нашу землю и заставили всех говорить на серранском. Слово «иззат» имело много значений. Сила, честь, гордость. Но в прошлом столетии оно обрело новое значение: свобода. Это не банда грабителей. Это были ополченцы.

6: Элиас

Крики Барриуса терзали мой разум еще несколько часов. Я до сих пор видел, как падало его тело, слышал последний вздох, чувствовал запах крови на булыжниках.

Обычно смерть курсантов настолько не поражала меня. Да и не должна была. Костлявая с косой – наша давняя подруга. В Блэклифе она следовала за нами неотступно и в какой-то момент настигала то одного, то другого. Но видеть, как умирал Барриус, было особенно тяжело. Потому и весь остаток дня на меня накатывала то рассеянность, то раздражение.

Мое странное настроение не осталось незамеченным. Во время боевой подготовки старших Мастеров я вдруг осознал, что Фарис в третий раз задает мне один и тот же вопрос.

– Выглядишь так, словно твоя любимая шлюха подцепила сифилис, – хмыкнул он, когда я пробормотал извинения. – Что с тобой, черт возьми, происходит?

– Ничего. – Я спохватился, услышав, как зло прозвучал мой голос, но было уже поздно. Такое никак не вяжется с Мастерами накануне выпуска. Должно быть, я не на шутку разволновался и меня прямо-таки разрывало от нетерпения. Фарис и Декс обменялись взглядами, полными скепсиса, и я сдержал на языке слова проклятия.

– Ты уверен? – спросил Декс. Он твердо следовал правилам. Всегда таким был. Каждый раз, когда он смотрел на меня, я чувствовал, что его мучает вопрос, почему моя маска до сих пор не приросла ко мне. «Отвали!» – так и хотелось ему сказать. Но я все же напомнил себе, что им движет отнюдь не праздное любопытство. Он – мой друг, и он на самом деле обеспокоен.

– Этим утром, – заговорил Декс, – во время наказания ты был…

– Эй, оставьте беднягу в покое, – сзади к нам подошла Элен, одарив улыбкой Декса и Фариса и обвивая рукою мое плечо. Мы вошли в оружейную. Она кивнула на стойку с мечами.

– Давай, Элиас. Выбери себе оружие. Я вызываю тебя, лучшего из трех.

Она повернулась к остальным и что-то пробормотала, пока я отходил.

Я взял тренировочный меч, взвешивая его в руке. В следующий миг повеяло холодком, и я ощутил ее присутствие за спиной.

– Что ты им сказала? – спросил я Элен.

– Что твой дед загонял тебя.

Я кивнул. Лучшая ложь та, что основана на правде. Мой дед – маска и, как многие маски, никогда не будет довольствоваться результатом, если не он превосходен.

– Спасибо, Эл.

– Всегда пожалуйста. Лучше соберись в знак благодарности. – Она скрестила руки на груди, глядя, как я хмурюсь. – Декс – лейтенант твоего взвода, и ты не воздал ему должное за поимку дезертира. Он заметил. И весь твой взвод это заметил. И во время наказания ты был… не с нами.

– Если ты имеешь в виду, что я не жажду крови десятилетних мальчишек, то ты права.

Элен прищурилась. Я знал, что это значит: какая-то ее часть сочувствует мне, даже если сама она никогда этого не признает.

– Маркус видел, что ты остался после наказания. Теперь они с Заком убеждают всех, будто ты считаешь, что наказание было слишком жестоким.

Я пожал плечами. Можно подумать, что меня волнует, что про меня болтают Змей и Жаба.

– Не будь дураком. Маркусу хотелось бы за день до выпуска опорочить наследника клана Витуриа. – Она упомянула официальный титул моей семьи, одной из старейших и уважаемых в Империи. – Он практически обвиняет тебя в подстрекательстве к мятежу.

– Он меня в этом обвиняет каждую неделю.

– Но на этот раз у него есть повод.

Наши глаза встретились, и на короткий миг я подумал, что Элен обо всем догадывается. Однако в ее взгляде не было ни гнева, ни осуждения. Только тревога.

Она перечислила по пальцам мои грехи.

– Ты был командиром взвода на посту, но не ты привел Барриуса. Твой лейтенант сделал это за тебя, а ты не воздал ему должное. Ты едва скрывал свое неодобрение, когда дезертира наказывали. Не говоря уж о том, что остался всего один день до выпуска, а твоя маска только-только начала сливаться с тобой.

Элен ждала ответа, и когда я промолчал, она вздохнула.

– Если ты не глупее, чем выглядишь, то должен понимать, как это смотрится со стороны, Элиас. Если Маркус доложит об этом Черной Гвардии, у них найдется предостаточно доказательств, чтобы нанести тебе визит.

От нехорошего предчувствия затылок закололо словно иголками. Задача Черной Гвардии – следить за преданностью поданных Империи. Их форма украшена эмблемой с птицей, а их командующий после избрания отрекается от своего имени и зовется Кровавым Сорокопутом.

Кровавый Сорокопут – правая рука Императора и второй по могуществу человек в Империи. Он имеет привычку сначала мучить своих пленников, а уж потом допрашивать. Если эти живодеры в черном явятся с полночным визитом, меня ждут две недели лазарета. Весь мой план пойдет прахом.

Я старался не выдать своих мыслей Элен. Должно быть, это приятно – так искренне верить, что Империя опекает нас с особым тщанием. Почему я не могу быть как Эл или как кто-то еще? Потому что моя мать бросила меня? Потому что первые шесть лет своей жизни я провел с кочевниками, которые научили меня жалости и состраданию вместо жестокости и ненависти? Потому что моими друзьями по детским играм были дети кочевников, маринцев и книжников вместо отпрысков знати?

Эл протянула мне меч.

– Встряхнись, – сказала она. – Пожалуйста, Элиас. Всего на один день. А потом мы будем свободны.

Верно. Свободны, чтобы стать преданными слугами Империи, чтобы вести людей на смерть в нескончаемых территориальных войнах с дикарями и варварами. Те из нас, кого не отправят к границам, будут командовать отрядами легионеров в городе и выслеживать бойцов Ополчения или шпионов-маринцев. Да уж, будем свободны. Свободны восхвалять Императора. Свободны, чтобы насиловать и убивать.

Странно только, что все это совсем не похоже на свободу.

Но я молчал. Элен права. Я и так привлек к себе лишнее внимание, а в Блэклифе это крайне рискованно. Кадеты здесь как голодные акулы, если дело касается подстрекательства к мятежу. Стоит им лишь запах учуять, как налетят толпой.

Весь остаток дня я изо всех сил старался вести себя так, как ведет себя маска накануне окончания Академии, то есть самодовольно и грубо. Словно покрыл себя грязью.

Когда выпало несколько драгоценных минут свободного времени и я вернулся в свою комнату, что больше напоминала тюремную камеру, то сразу сорвал маску и швырнул ее на койку. Я вздохнул от облегчения, когда жидкий металл разжал свои цепкие объятия. Увидев свое отражение в полированной поверхности маски, я скривился. Даже невзирая на густые черные ресницы, над которыми любят посмеиваться Фарис и Декс, глазами я так похож на мать, что во мне закипает ненависть каждый раз, когда смотрю на себя. Я не знал, кто мой отец, да меня это больше и не заботило, но в сотый раз пожалел, что мне не достались его глаза.

После того как я сбегу из Империи это не будет иметь значения. Люди, глядя в мои глаза, увидят меченосца, а не Коменданта. Многие меченосцы обосновались на юге: в основном торговцы и ремесленники. Я стану одним из них.

Снаружи колокол пробил восемь раз. До выпуска осталось двенадцать часов, тринадцать – до того момента, как церемония закончится. Еще час на обмен любезностями. Клан Витуриа – известная семья, мой дед непременно захочет, чтобы я пожал десятки рук. Но в конце концов я отделаюсь и затем…

Долгожданная свобода.

Никто из курсантов не дезертировал после окончания Академии. Зачем бы им это? Это адская жизнь в Блэклифе заставляет их бежать. Но после окончания нам вверят дела и дадут собственный отряд легионеров. Мы получим деньги, статус, уважение. Даже безродные плебеи смогут жениться на знати, если станут масками. Никто в здравом уме не откажется от всех этих благ, особенно после четырнадцати с лишним лет обучения.

Вот поэтому завтрашний день будет идеальным для побега. В течение двух суток после выпуска будут проходить сумасшедшие вечеринки, обеды, балы, банкеты. Если я исчезну, никто и не подумает искать меня, по крайней мере, пока не кончатся торжества. Они решат, что я напился до беспамятства и отсыпаюсь у кого-нибудь из друзей.

Камин притягивал взгляд – за ним скрывался лаз, который вел в катакомбы Серры. Три месяца у меня ушло на то, чтобы вырыть его. Еще пара месяцев – на то, чтобы укрепить и спрятать от пытливых глаз наемных патрулей. И еще два – чтобы составить карту маршрута, ведущего через катакомбы из города.

Семь месяцев бессонных ночей, оглядок, попыток вести себя, не вызывая подозрений. Если побег удастся, то это все того стоило.

Ударили барабаны, извещая о начале выпускного банкета. Спустя несколько секунд в дверь постучали. Черт возьми! Я рассчитывал встретить Элен не в казарме, да и одеться еще не успел.

Элен вновь постучала.

– Элиас, кончай завивать ресницы и выходи. Мы опаздываем.

– Подожди, – ответил я.

Когда я стянул с себя униформу, дверь открылась и вошла Элен. Увидев меня раздетым, она вспыхнула и отвернулась. Я приподнял бровь. Элен видела меня обнаженным десятки раз, когда я был ранен, или болен, или во время жестких силовых упражнений. Но сейчас, глядя на меня голого она не просто закатила глаза, но и бросила мне рубашку.

– Ты не мог бы поторопиться? – пробормотала она, нарушив гнетущее молчание.

Я снял парадную униформу с крючка и быстро застегнулся, нервничая от того, что ей так неловко.

– Ребята уже ушли вперед, сказали, что займут нам места.

Элен потерла татуировку Блэклифа на шее сзади – четырехгранный черный алмаз с изогнутыми сторонами, который накалывают каждому курсанту Академии. Элен перенесла эту процедуру гораздо сдержанней, чем многие парни нашего курса, стойко и без слез, тогда как остальные скулили.

Пророки никогда не объясняли, почему они всегда выбирают только одну девочку на весь поток в Блэклифе. Не объяснили даже самой Элен. Но какой бы ни была причина, очевидно, что выбирали они отнюдь не наугад. Элен, может быть, и единственная здесь девушка, но вовсе не случайно она занимает третье место в рейтинге курсантов выпуска. Как не случайно и то, что задиры рано узнали, что лучше оставить ее в покое. Она умная, быстрая, беспощадная.

Сейчас, в черной униформе, с косой, венчающей голову, словно корона, она так же ослепительно красива, как первый снег. Я поглядывал на ее длинные пальцы, замершие на затылке, смотрел, как она облизывает губы. И вдруг подумалось: а что, если поцеловать эти губы, подтолкнуть Элен к подоконнику, прижаться к ней, выдернуть шпильки из волос и ощутить мягкость платиновых локонов меж пальцев. Каково это будет?

– Элиас?

– Хмм… – Я вдруг понял, что беззастенчиво разглядываю ее, и сбросил оцепенение. Фантазируешь о своем лучшем друге, Элиас. Какой конфуз! – Извини. Просто… устал. Пойдем.

Она взглянула на меня со странным выражением, затем кивнула на мою маску, которая так и лежала на кровати.

– Это тебе может понадобиться.

– Верно. – Появиться без маски – преступление, которое неминуемо влечет за собой порку. С четырнадцати лет я не видел ни одного Мастера без маски. Так же, как никто из них не видел моего лица, кроме Элен.

Я надел маску, стараясь не содрогаться от той ярости, с которой она припала к коже. Остался всего один день. Потом я сниму ее навсегда.

Мы вышли из казармы под вечерний бой барабанов. Голубое небо окрасилось лиловым, знойный воздух пустыни становился прохладнее. Вечерние тени смешались с темными каменными стенами Блэклифа, и теперь здания выглядели неестественно огромными. Невольно я обследовал тени, выискивая возможную угрозу, – привычка, выработанная у меня с пятого курса. На мгновение я почувствовал, будто тени тоже смотрят на меня. Но затем это ощущение прошло.

– Как ты думаешь, Пророки придут на выпуск? – спросила Элен.

Хотелось бы ответить нет. У наших святых есть дела и поважнее, как например запереться в пещере и гадать на овечьих кишках.

– Сомневаюсь, – только и сказал я.

– Думаю, это будет утомительно после пятисот лет, – вымолвила Элен без малейшего намека на иронию.

Я сморщился от явной глупости подобного высказывания. Как может кто-то такой умный, как Элен, всерьез верить, что Пророки бессмертны?

Хотя она не одна такая. Меченосцы верят, что Пророки завладевают душами мертвых и в этом кроется секрет их силы. Маски же в особенности почитают Пророков, ибо они решают, кто из детей меченосцев будет учиться в Блэклифе. Они же преподносят нам маски. Так же нас учат, что именно Пророки основали Блэклиф пять сотен лет назад.

Их всего четырнадцать, красноглазых ублюдков, но, когда они появляются, что бывает крайне редко, все считаются с их мнением. Многие первые лица Империи – генералы, Кровавый Сорокопут, даже Император – ежегодно совершают паломничество к горной берлоге Пророков, ища совета по государственным вопросам. И хотя любому, кто обладает хоть крупицей здравомыслия, абсолютно ясно, что они лишь горстка шарлатанов, Империя восхваляет их не только за бессмертие, но и за то, что они якобы могут читать чужие мысли и предсказывать будущее.

Большинство курсантов Блэклифа видят Пророков лишь дважды за все время обучения: когда поступают в Академию и когда получают свои маски. Но Элен всегда особенно привлекали эти святые, поэтому не удивительно, что она надеется увидеть их на церемонии выпуска. Я уважал Элен, но в этом вопросе не мог с ней согласиться.

Мифы меченосцев настолько же правдоподобны, насколько и сказки кочевников о джиннах и Князе Тьмы. Мой дед один из немногих, кто не верит в эту чушь о Пророках, и мысленно я повторил его мантру. Острие меча – мой пастырь. Танец смерти – моя молитва. Смертельный удар – мое освобождение. Мантра – это все, что мне было нужно. Пришлось собрать волю в кулак, чтобы сдержать язык за зубами. Элен это заметила.

– Элиас, – сказала она. – Я горжусь тобой.

Ее голос звучал удивительно торжественно.

– Я знаю, что ты старался изо всех сил. Твоя мать… – Она оглянулась по сторонам и понизила голос – шпионы Коменданта рыскали повсюду. – Твоя мать обращалась с тобой жестче, чем с любым из нас. Но ты доказал ей. Ты работал усердно. Ты все делал правильно.

При этом она говорила сейчас так искренне, что я дрогнул. Через два дня она изменит свое мнение. Через два дня она возненавидит меня.

Помни Барриуса. Помни, что тебе предстоит сделать после выпускного.

Я легонько толкнул ее в плечо:

– Что это вдруг за телячьи нежности?

– Забудь об этом, нахал, – она шлепнула меня по руке. – Я просто старалась быть милой.

Мой смех прозвучал нарочито бодро.

Они отправят тебя охотиться за мной, когда я убегу. Тебя и других, кого я называл братьями.

Мы вошли в столовую, и нас чуть не сбила с ног какофония звуков – смех, хвастовство, приглушенная болтовня трех тысяч молодых людей. В присутствии Коменданта так шумно не бывает, поэтому я немного расслабился, радуясь, что удастся избежать ее присутствия.

Элен потянула меня к одному из десятков длинных столов, где Фарис угощал остальных байками о своей последней вылазке в прибрежный бордель. Даже Деметриус, который со дня смерти младшего брата всегда выглядел подавленным, слабо улыбался. Фарис многозначительно взглянул на нас.

– Вы двое не торопились.

– Витуриус прихорашивался как раз для тебя, – Элен отодвинула гигантское тело Фариса, и мы сели. – Пришлось оттаскивать его от зеркала.

Остальные, кто сидел за столом, начали улюлюкать. Затем Леандр, солдат из взвода Элен, попросил Фариса закончить историю.

Рядом со мной Декс спорил со вторым лейтенантом Элен Тристасом, серьезным, темноволосым парнем с большими обманчиво-невинными голубыми глазами. На предплечье он носил татуировку с именем его невесты, Аэлии.

Тристас наклонился вперед.

– Императору почти семьдесят, и у него нет сына-наследника. В этом году, возможно, Пророки выберут нового Императора. Новую династию. Я разговаривал об этом с Аэлией…

– Каждый выпуск кто-нибудь думает, что как раз в этом году такое случится, – закатил глаза Декс. – И этого никогда не происходит. Элиас, скажи ему. Скажи Тристасу, что он – идиот.

– Тристас, ты – идиот.

– Но Пророк сказал…

Я коротко хмыкнул, и Элен бросила на меня укоризненный взгляд. Держи свои сомнения при себе, Элиас. Я положил еду в две тарелки, одну протянул ей.

– Вот, – протянул я. – Отведай помоев.

– И правда, что это? – Элен ткнула в пюре и нерешительно понюхала содержимое тарелки. – Навоз?

– Не нойте, – сказал Фарис с набитым ртом. – Вот кого жаль, так это пятикурсников – им приходится возвращаться к этой бурде после того, как четыре года они грабили фермы.

– Вообще жаль всех студентов первого уровня, – заметил Деметриус. – Можешь себе представить еще двенадцать лет здесь? Или тринадцать?

Большинство первокурсников в столовой смеялись, как и все остальные. Но некоторые поглядывали на нас с завистью, словно голодные лисы на львиный прайд.

Но мне представилось, что половина из них погибнут, их тела остынут, смех умолкнет. Впереди их ждут годы мук и лишений. И столкнувшись с этим, они либо беспрекословно все примут, либо будут задавать вопросы, либо выживут, либо умрут. Тот, кто задает вопросы, обычно и умирает.

– Не похоже, чтобы они грустили по Барриусу, – слова вырвались у меня прежде, чем я успел сдержать себя. Я почувствовал, как рядом со мной напряглась Элен, точно вода превратилась в лед. Декс неодобрительно нахмурился, умолкнув на полуслове, и за столом воцарилось молчание.

– А с чего бы им грустить? – вмешался Маркус, что сидел через стол от нас вместе с Заком в компании дружков. – Этот подонок получил то, что заслужил. Мне бы только хотелось, чтобы это длилось дольше, чтобы он подольше помучился.

– Никто не спрашивал твоего мнения, Змей, – ответила Элен. – В любом случае, умер ребенок.

– Повезло ему, – Фарис приподнял вилкой неаппетитное варево и плюхнул обратно в железную тарелку. – По крайней мере, ему больше не придется это есть.

По столу прокатился тихий смешок, и разговор возобновился. Но Маркус уже почуял кровь, его злорадство, казалось, отравляло воздух. Зак пристально посмотрел на Элен и пробормотал что-то своему брату. Маркус не обратил на него внимания, уставившись на меня глазами гиены.

– Ты так расстроился сегодня утром из-за этого предателя, Витуриус. Он что, был твоим другом?

– Отвали, Маркус.

– Тоже проводил кучу времени в катакомбах.

– Что это ты хочешь сказать? – Элен потянулась к оружию, и Фарису пришлось взять ее за руку.

Маркус пропустил ее слова мимо ушей.

– Ты тоже собираешься дать деру, а? Витуриус?

Я медленно поднял голову. Это всего лишь догадка. Он предположил наобум. Он не мог этого знать. Я был осторожен. Осторожность, проявляемая в Блэклифе, может показаться большинству людей паранойей.

Над нашими столами повисла тишина. Отрицай это, Элиас. Они ждут.

– Ты руководил караулом сегодня утром, не так ли? – продолжал Маркус. – Должно быть, ты встревожился, узнав, что предатель сбежал. Ты должен был поймать его. Скажи, что он заслужил это, Витуриус. Скажи, что Барриус заслужил свое наказание.

Это должно быть легко. Но я так не считал, вот в чем дело. Губы одеревенели. Слова не шли с языка. Барриус не заслужил того, чтобы его забили до смерти. Он был ребенком, мальчиком, запуганным настолько, что не мог остаться в Блэклифе, что рискнул всем, лишь бы сбежать.

Молчание постепенно распространялось по столовой. Некоторые из центурионов, сидевших за главным столом, начали посматривать на нас. Маркус встал. И мгновенно, точно течение быстрой реки, настроение присутствующих изменилось. Чувствовалось напряженное ожидание и любопытство. Сукин сын.

– Это поэтому твоя маска до сих пор к тебе не приросла? – не отставал Маркус. – Потому что ты не один из нас? Скажи это, Витуриус. Скажи, что предатель заслужил свою судьбу.

– Элиас, – прошептала Элен. Ее глаза молили. Уступи. Всего на один день.

– Он…

Скажи это, Элиас. Ничего не изменится, если ты скажешь.

– Он заслужил это.

Я холодно встретил взгляд Маркуса, и он ухмыльнулся, будто знал, как дорого дались мне эти слова.

– Это было очень тяжело, ублюдок?

Я даже обрадовался, что он оскорбил меня – это дало мне повод сделать то, чего так сильно хотелось. Я ринулся на него с кулаками. Но мои друзья ожидали этого. Фарис, Деметриус и Элен тут же вскочили на ноги и удержали меня, заслоняя будто стеной проклятую ухмыляющуюся физиономию Маркуса.

– Нет, Элиас, – сказала Элен. – Комендант выпорет тебя за то, что ты начал драку. Маркус этого не стоит.

– Он – ублюдок…

– На самом деле ублюдок это ты, – отозвался Маркус. – По крайней мере, я знаю, кто мой отец. Меня не воспитывала горстка воняющих верблюдами кочевников.

– Ты – плебейская шваль…

– Старшие Мастера, – главный центурион подошел к нашему столу. – Какие-то проблемы?

– Нет, сэр, – ответила Элен. – Иди, Элиас, – пробормотала она. – Иди подыши. Я все улажу.

Кровь во мне еще бурлила. Я протиснулся к дверям столовой и вышел во двор, направившись к колокольне прежде, чем понял, куда иду.

Как, черт возьми, Маркус вычислил, что я собираюсь дезертировать? Как много он знает? Не так уж и много, если меня до сих пор не позвали к Коменданту.

Будь он проклят! Я близко. Так близко.

Я миновал двор, пытаясь успокоиться. Жара в пустыне спа́ла. Низко над горизонтом висел полумесяц, тонкий и красный, как улыбка каннибала. Вдали тускло сияли огни Серры, десятки тысяч масляных ламп казались ничтожными по сравнению с необъятной чернотой окружающей пустыни. На юге пелена дыма приглушала блеск реки. Повеяло запахами стали и кузницы – главные запахи города, известного исключительно своими солдатами и оружейными мастерскими.

Хотелось бы мне увидеть Серру в прежние времена, когда она была столицей Империи книжников. Во времена их правления большие здания служили библиотеками и университетами, а не казармами и тренировочными залами, как теперь. На улице Рассказчиков стояли подмостки и театры вместо оружейных рынков, где если и рассказывали истории, то только о войне и смерти.

Глупое, конечно, желание, все равно что хотеть летать. Невзирая на все свои знания астрономии, архитектуры, математики, книжники пали под натиском Империи. Красота Серры давно исчезла. Теперь это город меченосцев.

Свет далеких звезд слабо озарял небосвод. Давно забытая часть меня понимала, что это красиво, но удивляться этому, как когда-то мальчишкой, я уже не мог. Тогда я взбирался на колючее хлебное дерево, чтобы стать ближе к звездам, уверенный, что несколько футов помогут мне лучше их рассмотреть. Тогда весь мой мир состоял из песка, неба и заботы кочевника Саифа, который спас меня, обреченного на верную гибель. Тогда все было по-другому.

– Все меняется, Элиас Витуриус. Ты теперь не мальчик, а мужчина. У тебя есть обязанности мужчины и право выбора мужчины.

Я сжал в руке нож, хоть и не помнил, когда успел достать его, и приставил к горлу человека в капюшоне, так внезапно оказавшегося рядом со мной. Годы тренировок сделали мои руки твердыми как камень, но в мыслях царило смятение. Откуда взялся этот человек? Я мог бы поклясться жизнью каждого солдата своего взвода, что буквально секунду назад его здесь не было.

– Кто ты, черт возьми?

Он опустил капюшон, и ответ на мой вопрос предстал предо мной.

Пророк.

7: Лайя

Мы мчались по катакомбам, Кинан впереди меня, Сана – по пятам. Когда Кинан убедился, что мы оторвались от патруля наемников, он замедлил шаг и велел Сане завязать мне глаза. Голос его прозвучал так резко, что я вздрогнула.

Вот что случилось с Ополчением! Теперь это шайка бандитов и воров? Как такое произошло? Всего двенадцать лет назад Ополчение достигло пика своей мощи, повстанцы заключали союз с кочевниками и королем Маринии. Они жили по кодексу чести – Иззату, боролись за свободу, защищали невинных, ставя преданность своему народу превыше всего. Помнит ли еще Ополчение тот кодекс? Маловероятно. Помогут ли они мне? Смогут ли помочь?

«Ты заставишь их помочь», – снова зазвучал голос Дарина, уверенный и сильный, как в детстве, когда он учил меня читать или лазить по деревьям.

– Мы на месте, – наконец прошептала Сана после того, как мы прошагали, казалось, несколько часов. Я услышала стук и затем скрип открывающейся двери.

Сана провела меня вперед. Лицо овеял порыв прохладного воздуха, словно после смрада катакомб пахнуло весенней свежестью. Свет проникал через края повязки на глазах. Я уловила насыщенный запах зеленого табака и вспомнила папу, который курил трубку, когда рисовал для меня ифритов и прочих мифических тварей. Что бы он сказал сейчас, увидев меня в убежище Ополчения?

Я услышала невнятное бормотание. Теплые пальцы запутались в моих волосах, и спустя миг повязка с глаз упала. Кинан оказался прямо позади меня.

– Сана, – позвал он. – Дай ей немного листа нимы и уведи ее отсюда.

Он повернулся к другому бойцу, девушке всего на несколько лет старше меня, которая вспыхнула, когда он к ней обратился.

– Где Мэйзен? Радж и Нэйвид уже доложили?

– Что за лист нимы? – спросила я Сану, решив, что Кинан нас не услышит. Я никогда не слышала о такой, хотя выучила многие травы, работая с Поупом.

– Это опиат. Он заставит тебя забыть несколько последних часов. – У меня расширились глаза, но она покачала головой. – Я не собираюсь тебе его давать. Не сейчас, во всяком случае. Присядь. Ты неважно выглядишь.

В пещере, где мы оказались, было настолько темно, что я не могла определить, насколько она большая. Повсюду голубым светом горели лампы, которые обычно встречались в лучших домах патрициев. Между ними мерцали смоляные факелы. Свежий ночной воздух проникал сквозь разломы в своде скалы, и я могла различить звезды, хоть и с трудом. Должно быть, я провела в катакомбах почти сутки.

– Здесь сквозняк, – Сана сняла свой плащ. Ее короткие темные волосы торчали как у взъерошенной сердитой птицы. – Но это дом.

– Сана, ты вернулась, – к нам приближался коренастый человек, поглядывая на меня с любопытством.

– Тэрик, – Сана поприветствовала его. – Мы наткнулись на патруль. И кое-кого прихватили по пути. Дашь ей немного поесть?

Тэрик исчез, и Сана усадила меня на ближайшую скамейку, не замечая взглядов, что бросали в нашу сторону остальные люди, находящиеся в пещере.

Мужчин и женщин здесь было поровну. Большинство носило темные закрытые одежды, и почти все держали наготове ножи и мечи, словно в любой момент ожидая налета Империи. Некоторые точили оружие, другие наблюдали за готовящейся на костре едой. Мужчины постарше курили трубки. Несколько человек спали на нарах вдоль стен.

Я откинула прядь волос с лица и осмотрелась. Сана, увидев мои черты, прищурилась.

– Твое лицо кажется… знакомым, – сказала она.

Волосы снова упали на лицо, и я не стала их убирать. Сана далеко не молода, так что в Ополчении она могла состоять довольно давно. И вполне могла знать моих родителей.

– Я, бывало, торговала на рынке джемом моей бабушки.

– Верно, – она все еще всматривалась. – Ты жила в Кварталах? Почему ты…

– Почему она все еще здесь? – Кинан, что все это время беседовал с группой бойцов в дальнем углу, теперь приближался к нам, откинув капюшон. Он оказался гораздо моложе, чем я ожидала, скорее мой ровесник, чем Саны. Наверное, поэтому она так рассердилась на его тон. На его лоб и глаза спадали огненно-рыжие пряди, такие темные у корней, что казались почти черными. Он был всего на несколько дюймов выше меня, но стройный и сильный, с утонченными изящными чертами книжников. Рыжая щетина пробивалась на щеках и подбородке, а на носу пестрели веснушки. Как и другие повстанцы, он имел при себе почти столько же оружия, сколько носят маски.

Я поймала себя на том, что разглядываю его, и тут же отвела взгляд, чувствуя, как к щекам хлынула краска. Теперь мне стало понятно, почему вспыхнула та девушка.

– Она не может остаться, – произнес он. – Уведи ее отсюда, Сана. Сейчас же.

Вернулся Тэрик и, услышав Кинана, грохнул передо мной тарелкой о стол.

– Не указывай ей, что делать. Сана не одна из твоих задуренных новобранцев. Она лидер нашей фракции, и ты…

– Тэрик, – Сана положила ладонь на его руку, но взгляд, которым она одарила Кинана, мог уничтожить камень. – Я дала девочке поесть и хочу выяснить, что она делала в туннелях.

– Я искала вас, – подала я голос. – Искала Ополчение. Мне нужна ваша помощь. Моего брата схватили вчера во время облавы…

– Мы не можем помочь, – перебил Кинан. – Нас и так мало.

– Но…

– Мы! Не можем! Помочь! – повторил он медленно, как будто несмышленому ребенку. Возможно, до той облавы холод в его глазах заставил бы меня замолкнуть. Но не сейчас. Не сейчас, когда Дарин нуждается во мне.

– Ты не лидер Ополчения, – возразила я.

– Я – его заместитель.

Он оказался выше, чем я ожидала, но все равно высоким его не назовешь. Я откинула волосы с лица и встала.

– Не тебе решать, останусь я или нет. Это решать лидеру, – я старалась выглядеть смелой, понимая, что если Кинан не согласится, то неизвестно, что делать дальше. Может быть, начать упрашивать?

Улыбка Саны была острой как лезвие.

– А девочка права.

Кинан двинулся на меня, пока не подошел вплотную, отчего мне стало не по себе. От него пахло лимоном, ветром и чем-то терпким вроде кедра. Он оглядел меня с головы до ног. Этот взгляд можно было бы счесть бесстыдным, если бы не легкое замешательство, сквозившее в его лице, будто он видел то, чего не мог понять. Его глаза оставались в тени, так что я не видела, какого они цвета – черные, карие или голубые. У меня возникло ощущение, что эти глаза видели меня насквозь, видели мою трусливую и слабую душу. Я скрестила руки и отвела взгляд, стесняясь своей рваной, грязной сорочки.

– Необычное украшение, – Кинан дотронулся рукой до браслета. Его палец чуть коснулся моей кожи, и по ней словно пробежали искры. Я отшатнулась, но он никак не отреагировал.

– Почернел весь, я мог и не заметить. Это ведь серебро, не так ли?

– Я его не украла, ясно? – Тело ломило, голова шла кругом, но я сжала кулаки, чувствуя одновременно страх и злость. – И если ты его захочешь снять, тебе сперва придется меня убить.

Кинан встретил мой взгляд холодно, и я лишь понадеялась, что он не распознал мой блеф. Мы оба знали, что убить меня – проще простого.

– Думаю, что так и сделаю, – процедил он. – Как твое имя?

– Лайя. – Он не спросил фамилии – книжники их редко берут.

Сана озадаченно смотрела на нас обоих.

– Я пойду за Мэйз…

– Нет, – Кинан уже отошел от меня. – Я сам его найду.

Я снова села, а Сана продолжала всматриваться в меня, очевидно, пытаясь понять, почему мое лицо кажется ей знакомым.

Если бы она видела Дарина, то узнала бы тотчас. Он поразительно похож на маму, а ее никто не мог забыть. Папа был другой – всегда в тени. Он рисовал, планировал, думал. От него мне достались непослушные и черные как ночь волосы, золотистые глаза, высокие скулы и полные неулыбчивые губы.

В квартале никто не знал моих родителей, поэтому никто не задерживал взгляд на мне или Дарине. Но в лагере Ополчения было по-другому. Я должна была понять это.

Я поймала себя на том, что пристально смотрю на татуировку Саны, и внутри все сжимается при виде кулака и пламени. Мама носила над сердцем точно такую же. Папа рисовал ее не один месяц, доводя до совершенства, прежде чем ввести чернила под кожу.

Сана заметила, куда я смотрю.

– Когда мне сделали татуировку, Ополчение было совсем другим, – пояснила она, не задавая вопросов. – Лучше. Но все меняется. Наш лидер, Мэйзен, говорит, что мы должны быть смелее, идти в атаку. Многие из молодых борцов, те, кого учит Мэйзен, разделяют его убеждения.

Я видела, что Сана не очень этим довольна, и ждала, не скажет ли она еще что-нибудь, но в дальнем конце пещеры открылась дверь, затем показался Кинан и хромой седовласый человек.

– Лайя, – позвал Кинан. – Это Мэйзен. Он…

– Лидер Ополчения.

Я знала его имя, потому что ребенком слышала, как мои родители нередко говорили о нем. Я знала Мэйзена и в лицо, потому что его портрет висел на плакатах «Разыскивается» по всей Серре.

– Так это ты наша новообретенная сиротка? – мужчина подошел и остановился рядом со мной, махнув рукой, чтобы я не вставала поприветствовать его. Он попыхивал трубкой, зажатой в зубах, и дым окутывал его израненное лицо. Татуировка с символом Ополчения побледнела, но оставалась различимой: зелено-голубая тень на коже под горлом.

– Что тебе нужно?

– Моего брата Дарина схватили легионеры во главе с маской, – я пристально смотрела в лицо Мэйзена, пытаясь понять, узнает ли он его имя, но не уловила никаких эмоций. – Прошлой ночью, во время облавы на мой дом. Мне нужна ваша помощь, чтобы освободить его.

– Мы не спасаем всяких бродяг, – Мэйзен повернулся к Кинану. – Больше не трать мое время попусту.

Я постаралась подавить отчаяние.

– Дарин не бродяга. Его бы не схватили, если бы не ваши люди.

Мэйзин развернулся.

– Мои люди?

– Двое из ваших бойцов перед смертью выдали имя Дарина на допросе у меченосцев.

Мэйзен посмотрел на Кинана, ища подтверждения, и парень явно занервничал.

– Радж и Нэйвид, – не сразу ответил он. – Новые рекруты. Говорили, что работают над чем-то важным. Эран этим утром нашел их тела в западной части Квартала книжников. Я узнал несколько минут назад.

Мэйзен ругнулся и повернулся ко мне.

– Почему мои люди сдали имя твоего брата? Как они узнали о нем?

Если Мэйзен не знал про альбом, то и мне не стоило об этом говорить. Я сама не знала, что это значит.

– Не знаю. Может, они хотели, чтобы он к ним присоединился. Может, они дружили. Какой бы ни была причина, они навели Империю на нас. Маска, который убил их, пришел минувшей ночью за Дарином. Он… – голос мой срывался, но я прокашялалсь и заставила себя договорить. – Он убил моих дедушку и бабушку. Забрал Дарина в тюрьму. И все из-за ваших людей.

Мэйзен глубоко затянулся, рассматривая меня, затем покачал головой.

– Я соболезную тебе. Правда. Но мы не можем тебе помочь.

– Вы… вы должны. Это долг крови. Ваши люди выдали Дарина.

– И заплатили за это жизнью. Ты не можешь просить большего, – мимолетный интерес, который проснулся в Мэйзене, угас. – Если мы будем помогать каждому книжнику, схваченному меченосцами, от Ополчения ничего не останется. Вот если бы ты была одной из нас… – Он пожал плечами. – Но ты – не одна из нас.

– А как же Иззат? – я схватила Мэйзена за руку, но он вырвал ее, гневно сверкая глазами. – Вы связаны кодексом чести. Вы должны помогать любому, кто…

– Кодекс распространяется на своих людей. Членов Ополчения. И их семьи. Тех, кто что-то сделал для нас. Кинан, дай ей лист нимы.

Кинан взял меня за руку. Я попыталась освободиться, но он держал крепко.

– Подождите, – не отступала я. – Вы не можете так поступить.

Подошел еще один боец, чтобы обуздать меня.

– Вы не понимаете. Если вы не вызволите Дарина из тюрьмы, они будут пытать его, а потом продадут в рабство или убьют. А он – единственное, что у меня осталось.

Мэйзен уходил.

8: Элиас

Белки глаз у Пророка были красны, как у демона, и ярки по сравнению с абсолютно черными радужками. Кожа растянута на черепе, словно истерзанное тело на дыбе. Кроме глаз, цвета в нем не больше, чем у полупрозрачных пауков, что обитают в катакомбах Серры.

– Нервничаешь, Элиас? – Пророк отстранил нож от горла. – Почему? Ты не должен меня бояться. Я всего лишь пещерный шарлатан, который гадает по овечьим кишкам, верно?

О небеса! Как он узнал, что я так думал? Что еще он знает? Почему он вообще здесь?

– Это была шутка, – сказал я поспешно. – Глупая шутка…

– А твой план побега? Тоже шутка?

Мое горло сжалось. Все, о чем я мог думать, как он… кто сказал ему… я убью их…

– Призраки наших злодеяний жаждут мести, – произнес Пророк. – Но цена может оказаться слишком высокой.

– Цена…

Я не сразу понял его слова. Он собирается заставить меня заплатить за то, что я хочу сделать. Ночной воздух внезапно стал холоден, и я вспомнил зловоние и крики, наполнявшие тюрьму Кауф, куда Империя отправляет перебежчиков и где их ждут пытки самых жестоких надзирателей. Я вспомнил стек Коменданта и кровь Барриуса, залившую камни двора. Первый порыв да и наработанные навыки подсказывали напасть на Пророка и устранить угрозу. Но здравый смысл взял верх. Пророков настолько высоко чтут, поэтому убийство одного из них – смертный приговор самому себе. А вот заискивание мне не навредит.

– Понимаю, – признал я. – И покорно приму любое наказание, которое вы сочтете…

– Я здесь не для того, чтобы наказывать тебя. В любом случае, твое будущее и так станет для тебя наказанием. Скажи мне, Элиас, почему ты здесь? Почему ты в Блэклифе?

– Чтобы выполнять волю Императора, – я знал эти слова лучше, чем собственное имя. Повторял их множество раз. – Чтобы устранять угрозы внутренние и внешние. Чтобы защищать Империю.

Пророк повернулся к колокольне, которую украшали высеченные четырехгранные алмазы. Слова, написанные на башне, были настолько мне знакомы, что я едва их замечал: «Из закаленных в битвах юных поднимется Предреченный, Величайший Император, гроза наших врагов, всесокрушающий предводитель народа. Империя должна быть единой».

– Предсказание, Элиас, – молвил он. – Будущее, данное Пророку в видениях. Поэтому мы построили Блэклиф. Поэтому и ты здесь. Ты знаешь историю?

Историю Блэклифа я выучил в первую очередь после того, как стал первокурсником: пятьсот лет назад жестокий воин по имени Таиус объединил раздробленные кланы меченосцев и обрушился с севера на Империю книжников, завоевав бол́ьшую часть континента. Он нарек себя Императором и основал свою династию. Его назвали Первой маской за таинственную серебряную маску, которую он носил, чтобы нагонять смертельный страх на своих врагов.

Но Пророки, что уже тогда считались святыми, увидели в видениях, что линия Таиуса однажды прервется. Когда тот день придет, Пророки проведут чреду физических и духовных испытаний и выберут нового Императора. По понятным причинам Таиус не принял этого предсказания, но Пророки, видимо, пригрозили ему, что задушат его с помощью овечьих кишок, потому что он и не пикнул, когда они начали возводить Блэклиф и обучать там курсантов.

И вот, пять столетий спустя, мы все здесь, в масках, как и Таиус Первый, ждем, когда династия старого дьявола падет и один из нас сможет стать блистательным новым Императором.

Я не задержал дыхание. Поколения масок обучались, служили, умирали, а об испытаниях никто даже не заикался. Блэклиф, может, и задумывался изначально как место, где будут готовить нового Императора, но сейчас это просто школа подготовки самого смертоносного актива Империи.

– Я знаю историю, – ответил я на вопрос Пророка. Но я не верил ни единому слову этой истории, поскольку считал все это бредом сивой кобылы.

– Боюсь, что это не бред, – рассудил Пророк.

Внезапно стало трудно дышать. Я так давно не испытывал страха, что не сразу это осознал.

– Вы читаете мысли.

– Это слишком упрощенное название для столь сложного действия, но да, мы можем читать мысли.

Значит, вы знаете всё: о моем плане побега, о моих надеждах, о моей ненависти. Всё. Никто не сдавал меня Пророку. Я выдал себя сам.

– Это хороший план, Элиас, – подтвердил Пророк. – Почти надежный. Если ты пожелаешь осуществить его, я не стану тебя останавливать.

«Ловушка!» – кричал мой разум. Но я посмотрел в глаза Пророка и не увидел в них ни тени лжи. Какую игру он затеял? Как давно он знает, что я собираюсь дезертировать?

– Мы знаем об этом уже несколько месяцев. Сначала мы не знали наверняка, но когда ты этим утром спрятал в туннеле мешок с продуктами, поняли, что ты решился. Мы знали также, что должны поговорить с тобой. – Пророк кивнул на тропу, что вела к восточной дозорной башне. – Пойдем пройдемся.

Я оцепенел и поэтому безвольно последовал за ним. Если Пророк не пытался отговорить меня от побега, тогда что он хотел? Что он имел в виду, когда сказал, что мое будущее станет мне наказанием? Он намекал, что меня поймают?

Мы подошли к дозорной башне. Часовые, что стояли на карауле, развернулись и ушли, словно повинуясь молчаливому приказу. Я остался наедине с Пророком, вглядываясь вдаль, в темные песчаные дюны, что простирались до самого Серранского Хребта.

– Когда я услышал твои мысли, то вспомнил о Таиусе Первом, – заговорил Пророк. – Как и у тебя, военное искусство было у него в крови. И так же, как ты, он боролся со своей судьбой.

Пророк улыбнулся, поймав мой недоверчивый взгляд.

– О да. Я знал Таиуса. Знал даже его предков. Мы, Пророки, шествуем по этой земле уже тысячу лет, Элиас. Мы избрали Таиуса как основателя Империи так же, как спустя пятьсот лет выбрали тебя служить ей.

«Невозможно», – твердила логика. Умолкни, логика! Если этот человек способен читать мысли, то и бессмертие не кажется столь невероятным. Неужели и вся та чушь о том, что Пророки овладевают душами мертвых – тоже правда? Если бы только сейчас могла меня видеть Элен! Как бы она торжествовала.

Я скосил глаза на Пророка и, увидев его профиль, вдруг обнаружил в нем нечто странно знакомое.

– Мое имя Каин, Элиас. Это я привел тебя в Блэклиф. Я тебя выбрал.

Скорее, приговорил. Я пытался не думать о той ночи, когда Империя призвала меня, хотя этот момент нет-нет да являлся в кошмарных снах. Солдаты окружили фургон Саифа и вытащили меня из постели. Мама Рила, моя приемная мать, кричала на них, пока братья ее не увели. Мой сводный брат Шэн озадаченно тер глаза спросонья, спрашивая, когда я вернусь. И именно этот человек, это существо тянуло меня к лошади, что сто яла в ожидании, а вместо объяснения ограничился лишь парой фраз: «Ты был избран. Ты пойдешь со мной».

Мне, маленькому и перепуганному, Пророк казался огромным, зловещим. Сейчас он едва доставал до моего плеча и выглядел настолько хрупким, что, казалось, сильный порыв ветра мог убить его.

– Думаю, вы выбрали тысячи детей за эти годы, – я старался сохранить уважительный тон. – Такова ваша работа, не так ли?

– Но именно тебя я запомнил лучше всех. Пророки видят во сне будущее: каков будет исход, какие есть возможности. Твой образ вплетен в каждый сон. Как серебряная нить в ковер ночи.

– А я думал, вы вытянули мое имя из шляпы.

– Послушай меня, Элиас Витуриус, – Пророк пропустил мимо ушей мою колкость, и, хотя его голос звучал ничуть не громче, чем мгновение назад, его слова вдруг стали словно выкованы из железа – такую мощь и вес придала им уверенность, с которой он их произнес. – Предсказание – это правда. Правда, с которой ты скоро столкнешься. Ты отчаянно хочешь сбежать. Оставить свой долг. Но ты не сможешь убежать от своей судьбы.

– Судьбы? – я с горечью усмехнулся. – Какой судьбы?

Это место – сплошь кровь и жестокость. После того завтрашнего выпуска ничего не изменится. Кровавые дела и злоба одолеют меня, пока наконец от мальчика, которого Пророк похитил четырнадцать лет назад, не останется ничего. Может, это и судьба. Но это совсем не то, что я выбрал бы для себя.

– Наша жизнь не всегда такая, какой, по нашему мнению, она должна быть, – сказал Каин. – Ты – уголек в пепле, Элиас Витуриус. Ты будешь сжигать, разорять и разрушать. Ты не можешь этого изменить. Не можешь остановить.

– Я не хочу…

– Чего ты хочешь – не имеет значения. Завтра ты должен будешь сделать выбор. Между побегом и долгом. Тебе решать: бежать от судьбы или встретить ее лицом к лицу. Если ты сбежишь, Пророки не станут препятствовать. Ты сбежишь, покинешь Империю, ты будешь жить. Но ты не найдешь утешения. Твои враги будут охотиться за тобой. Все темное расцветет в твоем сердце, и в тебе проснется то, что ты так ненавидишь – злоба, бесчеловечность, жестокость. Ты будешь в плену своего внутреннего мрака, точно в темнице.

Он придвинулся ко мне, его черные глаза смотрели безжалостно.

– Но если ты останешься, если исполнишь свой долг, у тебя появится шанс навсегда разорвать узы между тобой и Империей. Ты получишь шанс стать могущественным настолько, насколько ты и не представлял. Ты получишь возможность обрести истинную свободу – и тела, и души.

– Что это значит – если я останусь и выполню долг? Какой долг?

– Придет время, и ты узнаешь, Элиас. Ты должен мне верить.

– Как я могу верить вам, если вы даже не объясняете, что это значит? Какой долг? Мое первое дело? Или второе? Скольких книжников я должен замучить? Сколько зла я должен причинить, прежде чем стану свободным?

Каин сделал шаг назад, затем другой, не сводя глаз с моего лица.

– Когда я смогу покинуть Империю? Через месяц? Через год? Каин!

Он растворился во тьме так же быстро, как звезда на рассвете. Я потянулся за ним, чтобы схватить его, чтобы заставить остаться и ответить на мои вопросы. Но моя рука поймала лишь воздух.

9. Лайя

Кинан потянул меня к выходу из пещеры, но я упиралась. Дыхание сбилось. Его губы шевелились, но я не могла разобрать, что он говорил. Все, что я слышала, это крики Дарина, что до сих пор звучали у меня в ушах.

Я никогда не увижу своего брата. Меченосцы продадут его в рабство, если повезет, или убьют, если нет. И в том, и в другом случае я ничего не могу поделать.

«Скажи им, Лайя, – шептал Дарин в моих мыслях. – Скажи им, кто ты есть».

«Они могут убить меня, – спорила я. – Я не знаю, могу ли доверять им».

«Если ты им не скажешь, я умру, – возразил голос Дарина. – Не дай мне умереть, Лайя».

– Татуировка на твоей шее, – крикнула я в удаляющуюся спину Мэйзена. – Кулак и пламя. Мой отец тебе ее наколол. Ты был вторым, кому он сделал татуировку после моей матери.

Мэйзен остановился.

– Его имя Джахан. Ты звал его Лейтенантом. Мою сестру звали Лиз. Ты звал ее Маленькой Львицей. Моя… – на секунду я помедлила. Мэйзен развернулся, желваки на его лице ходили ходуном. Говори, Лайя! Он тебя слушает. – Мою мать звали Мирра. Но ты и все остальные звали ее Львица. Лидер. Глава Ополчения.

Кинан сразу отпустил меня, словно моя кожа превратилась в лед. Лишь вздох Саны нарушил внезапно воцарившееся молчание. Теперь она поняла, почему я казалась ей знакомой.

Я с тревогой оглядела потрясенные лица. Моих родителей предал кто-то из Ополчения. Нэн и Поуп так и не узнали, кто это был.

Мэйзен молчал.

Пожалуйста, лишь бы не он оказался предателем. Пусть он будет хорошим.

Если бы Нэн видела меня, то задушила бы. Я всю жизнь хранила тайну о том, кем были мои родители. А рассказав, вдруг почувствовала пустоту внутри. И что сейчас произойдет? Все эти повстанцы, многие из которых боролись плечом к плечу вместе с моими родителями, узнали, кто я. Они захотят, чтобы я была такой же бесстрашной и яркой, как мама. Они захотят, чтобы я была такой же умной и спокойной, как папа.

Но я ни то и ни другое.

– Ты работал с моими родителями двадцать лет, – сказала я Мэйзену. – В Маринии, потом здесь. Ты вступил в Ополчение одновременно с моей матерью. Ты поднялся на вершину вместе с нею и моим отцом. Ты был третьим в команде.

Лицо Кинана оставалось неподвижным, зато глаза метались от меня к Мэйзену. Работа в пещере остановилась, бойцы, перешептываясь друг с другом, собирались вокруг нас.

– У Мирры и Джахана был только один ребенок, – Мэйзен подскочил ко мне, оглядывая мои волосы, глаза, губы, сравнивая с теми, что он помнил. – Она погибла вместе с ними.

– Нет! – Я держала в себе нашу тайну так долго, что казалось неправильным говорить об этом. Но я должна была. Это единственные слова, которые могли чем-то помочь.

– Мои родители оставили Ополчение, когда Лиз исполнилось четыре. Они ждали Дарина и хотели нормальной жизни для своих детей. Поэтому они исчезли. Без следа. Родился Дарин, а через два года появилась я. Но Империя крепко придавила Ополчение. Все, ради чего мои родители работали, рушилось. Они не могли сидеть сложа руки. Они хотели бороться. Лиз уже достаточно подросла, чтобы остаться с ними. Но мы с Дарином были еще слишком малы. Нас оставили у родителей мамы. Дарину тогда исполнилось шесть, мне – четыре. А годом позже они погибли.

– Хорошую сказочку ты поведала, девочка, – хмыкнул Мэйзен. – Но у Мирры не было родителей. Она была сиротой, как я. И как Джахан.

– Это не сказочка, – сказала я тихо, чтобы скрыть дрожь в голосе. – Мама оставила родительский дом в шестнадцать лет. Нэн и Поуп не хотели ее отпускать. А когда она ушла, то оборвала все связи. Они даже не знали, жива ли их дочь, пока однажды она не постучала к ним в дверь с просьбой взять нас с Дарином к себе.

– Ты абсолютно на нее не похожа.

Он мог с тем же успехом ударить меня.

«Я знаю, что не похожа на нее, – хотелось мне сказать. – Я пресмыкалась и плакала вместо того, чтобы бороться. Я бросила Дарина вместо того, чтобы умереть вместе с ним. Она никогда не была такой слабой, как я».

– Мэйзен, – прошептала Сана, как будто я исчезну, если она заговорит слишком громко. – Посмотри на нее. У нее глаза Джахана и его волосы. Черт возьми, у нее его лицо!

– Клянусь, это правда. Этот браслет, – я подняла руку, и он блеснул в свете огней пещеры. – Он принадлежал маме. Она отдала его мне за неделю до того, как Империя схватила ее.

– А я все думал, куда она его дела, – жесткие черты Мэйзена смягчились, и отсвет старых воспоминаний блеснул в его глазах. – Джахан подарил ей этот браслет, когда они поженились. Я ее никогда не видел без браслета. Почему ты не пришла к нам раньше? Почему твои бабушка с дедушкой не связались с нами? Мы бы обучили тебя так, как того хотела бы Мирра.

Догадка осветила его лицо прежде, чем я ответила.

– Предатель, – пробормотал он.

– Мои бабушка с дедушкой не знали, кому можно доверять. И решили не доверять никому.

– И теперь они мертвы, твой брат в тюрьме, а ты хочешь нашей помощи, – Мэйзен снова сунул трубку в рот.

– Мы должны ей помочь, – Сана встала рядом со мной, положив руку на плечо. – Это наш долг. Она, как ты сказал, одна из наших людей.

Тэрик встал рядом с ней, и я заметила, что бойцы разделились на две группы. Одни, что стояли за спиной Мэйзена, были близки по возрасту к Кинану. Повстанцы, окружившие Сану, выглядели старше. Она – глава фракции, как сказал Тэрик. Теперь я поняла: Ополчение разделилось. Сана возглавляла старших бойцов. А Мэйзен, как она намекнула раньше, вел молодых – и заодно являлся абсолютным Лидером.

Многие из старших бойцов разглядывали меня, возможно, выискивая в моем лице мамины или папины черты. Я не винила их. Мои родители были величайшими лидерами Ополчения за всю его пятисотлетнюю историю. Затем их предал кто-то из своих. Их поймали, подвергли пыткам и казнили. А вместе с ними и мою сестру Лиз. Ополчение рухнуло и так и не оправилось.

– Если сын Львицы в беде, мы должны ему помочь, – Сана сказала это тем, кто собрался за ее спиной. – Сколько раз она спасала твою жизнь, Мэйзен? Сколько раз она спасала каждого из нас?

Внезапно все заговорили разом.

– Мы с Миррой устроили пожар в гарнизоне Империи…

– Она могла взглядом всю душу вынуть, истинная Львица…

– Однажды она сражалась с десятком наемников – и ни капли страха…

У меня имелись и свои истории. Она хотела бросить нас. Бросить своих детей ради Ополчения, но папа не позволял. Когда родители спорили, Лиз уводила нас с Дарином в лес и пела, чтобы мы не слышали их. Это мое первое сознательное воспоминание – Лиз, поющая для нас песни, пока в нескольких ярдах бушует Львица.

После того как родители оставили нас у Нэн и Поупа, я смогла успокоиться лишь спустя несколько недель, а потом привыкла жить с двумя людьми, которые, казалось, по-настоящему любили друг друга.

Обо всем этом я не стала говорить, лишь сцепила пальцы, пока бойцы рассказывали свои истории. Они хотели, чтобы я оказалась такой же смелой и обаятельной, как мама. Они хотели, чтобы я слушала, действительно слушала их, как это умел мой папа. Если бы они узнали, какая я на самом деле, то не думая вышвырнули бы меня отсюда. Ополчение не терпит слабости.

– Лайя, – Мэйзен повысил голос, и все замолчали. – У нас нет людей, чтобы ворваться в тюрьму меченосцев. Слишком велик риск.

Я не успела возразить, как Сана заговорила вместо меня.

– Львица сделала бы это ради тебя, ни секунды не колеблясь.

– Мы должны свергнуть Империю, – вмешался светловолосый мужчина, стоявший за спиной Мэйзена. – А не тратить время на спасение какого-то мальчишки.

– Мы своих не бросаем!

– Это нам придется бросаться в бой, – подхватил еще один из людей Мэйзена, – пока вы, старожилы, будете сидеть кружком и твердить об ответственности.

Тэрик вышел из-за спины Саны, лицо его потемнело.

– Ты имеешь в виду, пока мы составляем план операции и готовим все, чтобы вы, молодые дураки, не попали в засаду…

– Хватит! Достаточно! – Мэйзен поднял руки. Сана отодвинула Тэрика назад, и остальные бойцы смолкли. – Мы не решим этот вопрос, крича друг на друга. Кинан, найди Хайдера и приведи его в мою комнату. Сана, возьми Эрана и приходи с ним. Мы решим все между собой.

Сана спешно отошла, но Кинан не двинулся. Я вспыхнула под его взглядом, не зная, что сказать. Его глаза казались почти черными в тусклом свете пещеры.

– Сейчас я это вижу, – прошептал он, как будто сам себе. – Не могу поверить, что не заметил этого.

Кинан не мог знать моих родителей. Он выглядел ненамного старше меня. Я задумалась, как давно он в Ополчении. Но не успела спросить – Кинан быстро исчез в туннеле, и мне осталось лишь смотреть ему вслед.

Я заставила себя проглотить немного пищи, легла на твердые как камень нары и притворилась, что сплю. Спустя несколько часов, когда звезды уже погасли и взошло солнце, одна из дверей пещеры отворилась. Вошел Мэйзен, следом за ним – Кинан, Сана и два молодых человека.

Лидер Ополчения, хромая, подошел к столу, за которым сидел Тэрик, и подозвал меня жестом. Я пыталась прочесть что-либо по лицу Саны, когда приблизилась к ним, но ее выражение казалось нарочито лишенным всяких эмоций. Остальные бойцы собрались вокруг, не меньше меня желая узнать, какая меня ждет судьба.

– Лайя, – начал Мэйзен. – Кинан считает, что мы должны держать тебя в лагере. В безопасности.

Мэйзен сказал это с презрением. Тэрик косо посмотрел на Кинана.

– Здесь она причинит меньше проблем, – глаза рыжеволосого вспыхнули. – Побег ее брата будет стоить нам нескольких человек, хороших человек…

Под взглядом Мэйзена он осекся и замолчал. И хотя я не знала Кинана, меня поразило, что он так яростно выступает против меня. Что я ему сделала?

– Это будет стоить нам жизни нескольких хороших людей, – подтвердил Мэйзен. – Вот поэтому я решил, что если Лайя ищет нашей помощи, то ей придется дать нам что-нибудь взамен.

Бойцы обеих фракций посмотрели на своего лидера настороженно. Мэйзен повернулся ко мне:

– Мы поможем тебе, если ты поможешь нам.

– Что я могу сделать для Ополчения?

– Ты умеешь готовить, ведь так? – спросил Мэйзен. – Убираться? Делать прически, гладить одежду…

– Делать мыло, мыть посуду, торговать – да. Любая свободная женщина в Квартале книжников умеет это делать.

– Ты можешь еще и читать, – продолжил Мэйзен. Когда я начала отрицать, он покачал головой. – Будь прокляты законы Империи! Ты забыла, что я знаю твоих родителей.

– Как все это относится к помощи Ополчению?

– Мы вызволим твоего брата из тюрьмы, если ты станешь шпионить для нас.

На мгновение я замолчала, хотя почувствовала, как во мне вспыхнуло любопытство. Меньше всего я ожидала подобного предложения.

– И за кем я должна шпионить?

– За Комендантом Военной Академии Блэклиф.

10: Элиас

На следующее утро после визита Пророка я приплелся в столовую как Кадет, страдающий от первого похмелья и проклинающий слишком яркое солнце. Сон выдался недолгий, да и тот был омрачен кошмаром, что так часто являлся мне по ночам: я бреду через поле битвы, усеянное телами погибших. Кругом – зловоние. Во сне я кричу, потому что знаю – это моя вина, они пали от моей руки. Не самое лучшее начало дня. Особенно если это день выпуска.

Я столкнулся с Элен, когда она, Декс, Фарис и Тристас выходили из столовой. Она всучила мне твердое как камень печенье и, невзирая на мой протест, потащила меня за собой.

– Мы опаздываем. – Я едва слышал ее сквозь несмолкаемый бой барабанов, которые призывали всех выпускников явиться к оружейной, чтобы взять доспехи Маски на предстоящую церемонию.

– Деметриус и Леандр уже ушли. Элен тараторила о том, как это волнительно – облачиться в церемониальное снаряжение. Я слушал ее и других вполуха, кивая и поддакивая, когда нужно. Все это время я размышлял о том, что сказал мне Каин прошлой ночью. «Ты сбежишь. Покинешь Империю. Будешь жить. Но не найдешь утешения».

Верил ли я Пророку? Он мог и пытаться загнать меня в ловушку, надеясь, что пробыв маской довольно долго, я решу, что солдатская жизнь лучше, чем изгнание. Я думал о том, как сияют глаза Коменданта, когда она бьет студентов, как дед хвастается количеством своих жертв. Они – моя родня. Их кровь течет во мне. Что, если жажда войны, славы, власти есть и во мне, просто я об этом еще не знаю? Смогу ли научиться со временем упиваться тем, что я – маска? Пророк читал мои мысли. Увидел ли он нечто злое во мне, чего я сам не вижу?

Каину, похоже, удалось убедить меня в том, что я не избегу этой судьбы, если дезертирую. «Все темное расцветет в твоем сердце, в тебе проснется то, что ты так ненавидишь – злоба, бесчеловечность, жестокость». Выбор у меня невелик: остаться и стать злом или сбежать и стать злом. Чудесно.

На полпути к оружейной Элен обратила внимание на мое молчание, отметив заодно помятую одежду и налитые кровью глаза.

– С тобой все в порядке? – спросила она.

– Все прекрасно.

– Ты выглядишь ужасно.

– Тяжелая ночка выдалась.

– Что случи…

Фарис, что шел впереди с Дексом и Тристасом, повернулся к нам.

– Оставь его, Аквилла. Все соки из него выжала. Пойдем в доки, чтобы отпраздновать немного пораньше, а, Витуриус?

Он хлопнул меня по плечу огромной, как лопата, рукой и засмеялся.

– Могли бы позвать еще кого-нибудь с нами.

– Не будь таким, ты отвратителен, – скривилась Элен.

– Не будь ханжой, – парировал Фарис.

Тут же завязался горячий спор между Элен, не одобряющей походы к проституткам, Фарисом, который перекрикивал ее, и Дексом, который утверждал, что покинуть территорию Академии ради того, чтобы сходить в бордель, не такое уж нарушение. Тристас показал на татуировку с именем его невесты и воздержался от высказываний. Сыпались взаимные оскорбления, при этом Элен поглядывала на меня. Она знала, что я не часто посещаю доки. Но я избегал ее взгляда. Она хотела объяснений, но с чего бы мне тогда пришлось начать? Понимаешь, Элен, я хотел завтра сбежать, но чертов Пророк явился, и сейчас…

Когда мы подошли к оружейной, откуда уже выходили курсанты, Фарис с Дексом растворились в толпе. Я никогда не видел Старших Мастеров такими… счастливыми. Предвкушая освобождение всего через несколько минут, все улыбались. Мастера, с которыми я едва общался, приветствовали меня, хлопали по спине, шутили.

– Элиас, Элен, – позвал нас Леандр. Как-то Элен сломала ему нос, и теперь он кривой. Рядом с ним стоял Деметриус, угрюмый как обычно. Я подумал, испытывал ли он хоть каплю радости сегодня. Или, может быть, просто облегчение, что покидает место, где младший брат умер на его глазах.

Завидев Элен, Леандр застенчиво пригладил свои кудрявые волосы, которые вечно торчали в разные стороны, как бы коротко он их ни стриг. Я попытался сдержать улыбку. Леандр влюблен в нее давным-давно, хотя притворяется, что нет.

– Оружейники уже называли ваши имена, – он кивнул за спину на два пакета с доспехами и оружием. – Мы взяли их для вас.

Элен потянулась к своему, словно вор за рубином. Посмотрела на свету на нарукавники, вслух восхищаясь тем, что символ Блэклифа – алмаз – вбит в щит без малейшего зазора. Хорошо пригнанная броня, выкованная в Телуманской кузнице – старейшей в Империи, считается очень крепкой, способной выдержать все удары, кроме разве что самых лучших лезвий. Последний дар Блэклифа своим выпускникам.

Надев доспехи, я вложил в ножны меч и кинжалы из серранской стали, изящные и острые как бритва, особенно по сравнению с тупым оружием, которое выдавали нам прежде. Последняя деталь – черный плащ, удерживаемый цепью. Полностью облачившись, я поднял глаза и поймал на себе взгляд Элен.

– Что? – спросил я.

Она смотрела так пристально, что я огляделся, решив, что надел доспехи задом наперед. Но все было в порядке. Когда я снова поднял глаза, она встала передо мной и поправила плащ, коснувшись длинными пальцами моей шеи.

– Он неровно сидел, – она надела свой шлем. – Как я выгляжу?

Если Пророки сделали броню для меня так, чтобы подчеркнуть силу моего тела, то доспехи Элен подчеркивали ее красоту.

– Ты выглядишь… – Как Богиня Войны. Как Джинн, явившийся, чтобы мы все преклонили колени. Небеса, что со мной не так? – Как маска, – просто сказал я.

Она рассмеялась по-девичьи заливисто, некстати привлекая внимание других студентов. Леандр тут же отвел глаза в сторону и виновато потер нос, когда я поймал его взгляд. Фарис улыбнулся и что-то прошептал Дексу, что смотрел оценивающе. С другого конца зала на нее уставился Зак, его лицо выражало смесь страстного желания и недоумения. Рядом с Заком я увидел Маркуса, который наблюдал, как его брат смотрит на Элен.

– Глядите, парни, – воскликнул Маркус. – Сука в доспехах.

Я наполовину вынул меч, когда Элен остановила меня, сверкнув глазами. Это моя схватка. Не твоя.

– Пошел к черту, Маркус! – Элен нашла свой плащ, который лежал в нескольких футах от нее, и накинула на плечи. Змей приблизился к ней, скользнул взглядом по телу. Его лицо красноречиво говорило о его мыслях.

– Доспехи не идут тебе, Аквилла, – сказал он. – Я бы предпочел тебя в платье. Или вообще без одежды.

Он поднял руку к ее волосам, нежно намотал на палец выбившийся локон и затем неожиданно и сильно дернул, притягивая ее лицо к своему.

Я не сразу осознал, что рычание, разорвавшее воздух, исходило от меня. Я ринулся на Маркуса с кулаками, но двое его подхалимов, Тадиус и Джулиус, схватили меня буквально в футе от него и завернули руки за спину. В ту же секунду ко мне подскочил Деметриус, заехав острым локтем в лицо Тадиусу. Но Джулиус пнул Деметриуса по спине, и тот упал. Затем блеснуло серебро – Элен выхватила ножи, приставив один к шее Маркуса, а второй – к его паху.

– Руки прочь от моих волос, – приказала она. – А не то я избавлю тебя от мужского достоинства.

Маркус отпустил белоснежный локон и что-то прошептал ей на ухо. И в тот же миг ее уверенность куда-то испарилась. Рука, державшая нож у горла Маркуса, безвольно опустилась, а тот обхватил ее лицо ладонями и поцеловал.

В этот момент меня охватило такое отвращение, что едва не вывернуло. Затем раздался сдавленный крик Элен, и я высвободился из рук Тадиуса и Джулиуса. В следующий миг я оставил их позади, оттолкнул Маркуса от Элен и стал наносить удар за ударом по его лицу.

Я бил Маркуса, а он смеялся, Элен же с остервенением вытирала губы. Леандр пытался оттеснить меня за плечи – тоже рвался к Змею. За спиной Деметриус уже поднялся на ноги и снова бросился в драку с Джулиусом, но тот взял верх, прижав голову моего друга к земле. Тогда из толпы вылетел Фарис, своим гигантским телом он обрушился на Джулиуса и сбил с ног, точно бык, сшибающий забор. Я заметил татуировку Тристана и смуглую кожу Декса. Начался полный хаос.

Затем кто-то прошипел: «Комендант!» Фарис и Джулиус, шатаясь, встали на ноги, я оторвался от Маркуса, а Элен перестала тереть свое лицо.

Змей поднимался медленно, под глазами у него наливались синяки. Моя мать шла сквозь толпу Мастеров прямиком ко мне и Элен.

– Витуриус, Аквилла, – она выплюнула наши имена, будто гнилой фрукт. – Объяснитесь.

– Нет объяснений, Комендант, сэр, – произнесли мы с Элен в унисон.

Я смотрел мимо нее, как и был приучен, и ее холодный взгляд сверлил меня словно тупой нож. Маркус ухмыльнулся, стоя за спиной Коменданта, и я стиснул челюсти. Если Элен высекут за его развратную выходку, я не сбегу лишь за тем, убить Змея.

– Восьмичасовой колокол через несколько минут, – Комендант обвела взглядом остальных студентов, что стояли у оружейной. – Приведите себя в порядок и явитесь к амфитеатру. Еще один подобный инцидент – и все его участники немедленно отправятся в Кауф. Ясно?

– Да, сэр!

Мастера тихо разошлись. В тюрьме Кауф, расположенной далеко на севере, мы все, будучи пятикурсниками, проходили шестимесячную тренировку в качестве стражников. Никто из нас не захотел бы рискнуть и оказаться там, тем более за такую глупость, как драка в день выпускного.

– С тобой все в порядке? – спросил я Элен, когда Комендант отошла и нас больше не слышала.

– Мне хочется оторвать свое лицо и поменять на другое, которого никогда не касалась эта свинья.

– Тебе просто нужно, чтобы кто-то другой тебя поцеловал, вот и все, – выпалил я прежде, чем понял, как это звучит. – Нет… Не то чтобы я предлагаю себя… Я имею в виду…

– Да поняла я, – Элен закатила глаза, стиснув челюсти, и я пожалел о своих словах про поцелуй. – Кстати, спасибо, что отлупил его.

– Я бы вообще убил его, если бы Комендант не появилась.

Ее глаза потеплели, когда она посмотрела на меня. Только я хотел спросить, что Маркус шепнул ей на ухо, как мимо нас прошел Зак. Взмахнув темными волосами, он остановился рядом с нами, собираясь что-то сказать. Но я посмотрел на него убийственным взглядом, и, потоптавшись пару секунд, он отвернулся.

Спустя несколько минут мы с Элен присоединились к Старшим Мастерам, которые выстроились вдоль входа в амфитеатр. Драка у оружейной забылась. Мы прошествовали под аплодисменты семей, курсантов, городских властей, эмиссаров Императора и почетного караула, состоящего почти из двухсот легионеров.

Я посмотрел в глаза Элен и увидел в них отражение собственного изумления. Казалось чем-то нереальным находиться здесь, на поле, а не наблюдать с трибун, сгорая от зависти.

Над головой синело небо, ясное и чистое, ни единого облачка от горизонта до горизонта. Поверху амфитеатр украшали флаги: красно-золотое знамя династии Тайа хлопало на ветру рядом с черным в ромб знаменем Блэклифа.

Мой дед, Генерал Квин Витуриус, глава клана Витуриа, сидел в затененной ложе в переднем ряду. Вокруг него собрались с полсотни его ближайших родственников – братья, сестры, племянницы и племянники. Мне даже не надо смотреть в его глаза – и так понятно, что он оценивал мой вид, проверял угол меча, смотрел, как сидят на мне доспехи.

После того как я попал в Блэклиф, дед только взглянул в мои глаза, как сразу узнал в них дочь. Он принял меня в свой дом тогда, когда мать отказалась принять в свой. Вне всякого сомнения, она кипела от ярости, узнав, что я выжил, что ей не удалось избавиться от меня.

Я проводил все каникулы, тренируясь с дедом, терпеливо перенося побои и жесткую дисциплину, получая в то же время явное преимущество перед сверстниками. Он знал, что оно мне понадобится. Мало кто из студентов имел сомнительное происхождение, и уж точно не было ни одного, кто бы воспитывался кочевниками. Оба этих обстоятельства делали меня объектом любопытства и насмешек. Но если кто-то осмеливался обращаться со мной неподобающим образом из-за моего происхождения, дед быстро ставил их на место, обычно при помощи меча, чему и меня вскоре научил. Он мог быть таким же бессердечным, как его дочь, но он – единственный мой родственник, который относился ко мне как к родному.

Хотя это и не предписано правилами, я поднял руку в знак приветствия, проходя мимо него, и порадовался, что он кивнул мне в ответ.

После серии показательных упражнений курсанты промаршировали к деревянным скамьям в центре поля, вынули мечи и подняли их над головами. По рядам прокатился негромкий гул, который постепенно нарастая превратился в такой шум, словно на амфитеатр обрушилась гроза. Это другие курсанты Блэклифа стучали по каменным сиденьям и ревели, гордясь и завидуя.

Рядом со мной стояли Элен и Леандр и оба улыбались. Но среди этого шума я будто погрузился в тишину. Странную тишину, одновременно мизерную и необъятную, и я словно заперт внутри нее, терзаемый вопросом: должен ли я бежать? Должен ли дезертировать? До меня донесся голос, далекий, будто из-под толщи воды. Это Комендант приказывала нам вернуть клинки в ножны и сесть. С помоста она произнесла краткую речь, и когда пришло время присягнуть Империи, я поднялся лишь потому, что встали все остальные вокруг меня. Остаться или бежать? Остаться или бежать?

Я шевелил губами вместе с другими выпускниками, когда они клялись плотью и кровью быть преданными Империи. После прощальных слов Коменданта новоиспеченные маски разразились криками неприкрытого облегчения и выдернули меня из раздумий. Фарис сорвал свою школьную бирку и подбросил ее высоко в небо, за ним повторили все остальные. Наши бирки взлетели в воздух, ловя солнечные лучи, словно стая серебряных птиц.

Семьи стали выкрикивать имена своих выпускников. Родители и сестры Элен прокричали: «Аквилла!» Семья Фариса позвала: «Кандилан!» Я услышал: «Виссан!», «Галериус!» И затем раздался голос, заглушивший остальные: «Витуриус! Витуриус!» Дед стоял в своей ложе, окруженный остальной семьей, показывая всем и каждому, что сын одной из самых влиятельных семей Империи сегодня стал выпускником.

Я нашел его глаза, и на этот раз вместо привычного осуждения в них светилась неприкрытая гордость. Он улыбнулся мне, сверкнув волчьим оскалом, таким белым на фоне серебра маски. Я тоже невольно улыбнулся ему, но затем меня охватило смущение. Я отвел глаза. Ему будет не до улыбок, если я дезертирую.

– Элиас! – Элен обвила меня руками, глаза ее сияли. – Мы сделали это! Мы…

И тут мы оба заметили Пророков. Ее руки опустились. Раньше мне никогда не доводилось видеть четырнадцать святых разом. Внутри сразу все сжалось. Почему они здесь?

Они откинули свои капюшоны, обнажив пугающе неподвижные лица, и вслед за Каином прошли по траве и встали полукругом у помоста Коменданта.

Возгласы публики утихли, гул недоумения наполнил амфитеатр. Моя мать не сводила с них взгляда, ее пальцы покоились на рукояти меча.

Каин поднял руку, призывая к тишине, и через несколько секунд толпа умолкла. С моего места он казался причудливым призраком, хрупким и мертвенно-бледным. Но когда Каин заговорил, его голос, ясно слышимый в любой точке амфитеатра, поразил своей силой так, что все присели.

– Из закаленных в битвах юных бойцов поднимется Предреченный, Величайший Император, – проговорил он, – гроза наших врагов, всесокрушающий предводитель народа. Империя должна быть единой. Так предсказали Пророки пять столетий назад, когда мы возложили камни, принесенные с дрожащей земли, чтобы построить эту Академию. Настало время сбыться предсказанию. Линия Императора Таиуса Двадцать Первого скоро прервется.

В толпе прокатился ропот. Если кто-нибудь, кроме Пророка, осмелился бы сказать такое об Императоре, его бы уже убили. Легионеры роты почетного караула ощетинились, вцепились в оружие, но Каин лишь взглянул на них, и те сразу присмирели, словно стая испуганных собак.

– Таиус Двадцать Первый не имеет наследника по мужской линии, – продолжил Каин. – После его смерти Империя падет, если не будет избран новый Император Завоеватель. Таиус Первый, Основатель нашей Империи и Прародитель династии Таи, был прекрасным бойцом в свое время. Он прошел испытания и закалился прежде, чем стал править. Народ Империи ждет не меньшего от нового правителя.

О небеса! Тристан за спиной торжествующе ткнул локтем Декса, который стоял, открыв рот. Мы знали, что дальше скажет Каин. Но я до последнего не верил в то, что затем услышал.

– Таким образом, настало время для Испытаний.

Амфитеатр взорвался от криков. По крайней мере, звук был такой, словно прогремел взрыв, потому что я никогда не слышал ничего громче. Тристан взревел, обращаясь к Дексу, который выглядел так, словно его ударили по голове молотом:

– Я говорил тебе!

Леандер кричал:

– Кто? Кто?

Маркус самодовольно усмехался, отчего мне вновь жутко захотелось заколоть его. Элен закрыла рот рукой, ее глаза комично расширились, будто она проглотила слова. Рука Каина поднялась раз, другой, и в толпе повисла мертвая тишина.

– Испытания выпали на вас, – вновь заговорил он. – Чтобы обеспечить будущее Империи, новый Император должен быть чрезвычайно сильным, каким был Таиус, когда вступил на престол. Таким образом, мы обращаемся к нашим закаленным в боях юным бойцам, нашим новым маскам. Но не все смогут побороться за эту честь. Этого достойны только самые лучшие и самые сильные из вашего выпуска. Только четверо. Из этих четверых Претендентов один будет назван Предреченным Императором. Еще один даст клятву верности и будет служить Империи как Кровавый Сорокопут. Остальные двое погибнут, как листья на ветру. Такое мы тоже уже видели.

Кровь застучала у меня в ушах.

– Элиас Витуриус, Маркус Фаррар, Элен Аквилла, Закариус Фаррар, – он выкрикнул наши имена, соблюдая порядок нашего рейтинга. – Поднимитесь и выйдите вперед.

В амфитеатре воцарилось гробовая тишина. Я стоял оцепенев, прячась от любопытных взглядов сокурсников. На лице Маркуса – ликование. На лице Зака – нерешительность. Поле боя – мой храм. Острие меча – мой пастырь…

Элен вытянулась в струнку и смотрела то на меня, то на Каина, то на Коменданта. Сначала я подумал, что она напугана. Затем увидел блеск в ее глазах и пружинистую походку.

Когда мы с Элен были пятикурсниками, на нас напали варвары и взяли в плен. Меня скрутили как ягненка на заклание, а вот руки Элен связали спереди бечевкой и усадили на спину пони, не ожидая от нее опасности. Ночью она задушила той самой бечевкой троих наших тюремщиков и сломала шею остальным троим голыми руками.

– Они всегда недооценивают меня, – произнесла она тогда несколько озадаченно. И, конечно, была права. Эту ошибку совершил и я. Элен вовсе не испугалась. Она впала в эйфорию. Она хотела этого.

Путь до помоста оказался слишком короток. Несколько секунд – и я уже стоял напротив Каина вместе с другими Претендентами.

– Быть избранным Претендентом для Испытаний – великая честь, какую только может оказать Империя, – Каин посмотрел на каждого из нас, но, по-моему, на мне его взгляд задержался дольше, чем на других. – За столь великую милость Пророки требуют от вас дать клятву, что, будучи Претендентами, вы пройдете все Испытания, пока не будет названо имя Императора. Наказанием за нарушение клятвы будет смерть. Вы не должны принимать эту клятву легкомысленно, – предостерег Каин. – Если желаете, можете развернуться и покинуть этот помост. Вы останетесь маской со всеми почестями и уважением, полагающимися к этому титулу. На ваше место будет избран другой. В конце концов, это ваш выбор.

Ваш выбор. Эти два слова потрясли меня до самой глубины души. Завтра тебе придется сделать выбор. Между долгом и дезертирством. Между попыткой сбежать от судьбы и решением встретиться с ней лицом к лицу.

Каин имел в виду вовсе не долг маски. Он хотел, чтобы я выбирал между Испытаниями и дезертирством. Хитрый красноглазый дьявол. Я хотел освободиться от Империи. Но как я могу стать свободным, если приму участие в Испытаниях? Если я выиграю и буду назван Императором, то останусь связанным с Империей на всю жизнь. А если присягну на верность, буду прикован к Императору как Кровавый Сорокопут. Или же стану листом на ветру, как витиевато выразился о смерти Пророк.

Откажись, Элиас. Беги. Завтра к этому времени ты будешь за много миль отсюда.

Каин посмотрел на Маркуса. Голова Пророка склонилась, будто он прислушивался к чему-то, что лежало за пределами нашего понимания.

– Маркус Фаррар. Ты готов, – это прозвучало не как вопрос.

Маркус встал на колено, обнажил свой меч и протянул его Пророку. Его глаза сверкали странным ликованием и воодушевлением, как будто он уже был назван Императором.

– Повторяй за мной, – велел Каин. – Я, Маркус Фаррар, клянусь плотью и кровью, своей честью и честью клана Фаррар, что посвящу себя Испытаниям, что пройду их, пока имя Императора не будет названо, или пусть мое тело остынет.

Маркус повторил клятву. Его голос эхом разлился в мертвой тишине амфитеатра. Каин прижал руку Маркуса к лезвию меча и сдавил, пока из его ладони не закапала кровь. Потом преклонила колени Элен и протянула свой меч, повторяя клятву. Ее голос лился чисто и звонко, словно звон колокола на рассвете. После Элен Пророк повернулся к Заку, который долгим взглядом посмотрел на брата, затем кивнул и принял клятву.

Внезапно я остался последним из четырех Претендентов, кто до сих пор не преклонил колено. Передо мной стоял Каин, ожидая моего решения. Как и Зак, я колебался. Вновь вспомнились слова Каина: «Твой образ вплетен в каждый сон, как серебряная нить в ковер ночи». Значит, моя судьба стать Императором? Как такая судьба может привести к свободе? Я не имел ни малейшего желания править Империей – сама мысль отталкивала меня. Но теперь мое будущее в случае побега тоже не привлекало меня. «В тебе проснется то, что ты так ненавидишь – злоба, беспощадность, жестокость». Можно ли верить Каину и его словам, что я обрету свободу, если приму Испытания?

В Блэклифе мы привыкли разделять людей: граждане, бойцы, враги, союзники, доносчики, перебежчики. Исходя из этого мы решали, каким будет наш следующий шаг. Но я совсем не понимал Пророка. Я не знал его мотивов и желаний. Единственное, что у меня было – мой инстинкт, который говорил, что по крайней мере в этом случае Каин не лжет. Правдиво его предсказание или нет, но сам он в него точно верит. И поскольку мое чутье призывало верить ему, пусть и не охотно, следовало принять единственное решение, которое имело смысл. Не сводя взгляда с Каина, я преклонил колени, обнажил меч и пустил кровь из ладони, окропив помост красным.

– Я, Элиас Витуриус, клянусь кровью и плотью…

11: Лайя

Комендант военной Академии Блэклифа.

Мое любопытство по поводу шпионской миссии тут же угасло. В Блэклифе Империя обучает масок, подобных тому, кто убил мою семью и забрал Дарина. Академия – скопление строгих зданий, окруженных черной гранитной стеной, – раскинулась на вершине восточных скал Серры как гигантский стервятник. Никто не знал, что происходит за той стеной, как обучаются маски, сколько их, как происходит отбор курсантов. Каждый год Блэклиф выпускает новый отряд масок – молодых, жестоких, несущих смертельную угрозу. Для книжника, а особенно для девушки Блэклиф – самое опасное место в городе.

Мэйзен продолжил:

– Она осталась без личной рабыни…

– Девушка бросилась с утеса неделю назад, – вмешался Кинан, не замечая взгляд Мэйзена. – Это уже третья рабыня Коменданта, погибшая в этом году.

– Тихо, – пресек его Мэйзен. – Я не стану тебе лгать, Лайя. Женщина она неприятная…

– Она безумна! – перебил Кинан. – Они зовут ее Сукой из Блэклифа. Ты там не выживешь. Миссия обречена на провал.

Мэйзен ударил кулаком по столу, но Кинан не дрогнул.

– Если не можешь держать рот закрытым, – прорычал лидер Ополчения, – выйди вон.

У Тэрика, что смотрел на них обоих, отвисла челюсть. Сана тем временем не сводила с Кинана задумчивого взгляда. Другие в пещере тоже смотрели на них, и у меня возникло чувство, что Кинан и Мэйзен часто спорят меж собой.

Кинан с грохотом выдвинул стул, вышел из-за стола и удалился под ропот людей, толпящихся за спиной Мэйзена.

– Ты прекрасно подходишь для этой работы, Лайя, – сказал Мэйзен. – У тебя есть все навыки, которые требуются домашней рабыне. Комендант сочтет, что ты неграмотна. А у нас есть возможность устроить тебя туда.

– Что случится, если меня поймают?

– Ты умрешь, – Мэйзен посмотрел мне прямо в глаза, и я даже ощутила горькую признательность за эту честность. – Всех шпионов, которых мы посылали в Блэклиф, раскрыли и убили. Это задание не для трусов.

Я чуть не рассмеялась. Он выбрал для этого наихудшего человека.

– Вы не очень-то стараетесь уговорить меня.

– Мне не нужно тебя уговаривать, – сказал Мэйзен. – Мы можем найти твоего брата и освободить его. А ты можешь стать нашими глазами и ушами в Блэклифе. Это простой обмен.

– И вы доверяете мне? – спросила я. – Вы едва меня знаете.

– Я знал твоих родителей. Мне этого достаточно.

– Мэйзен, – вмешался Тэрик. – Она еще совсем девочка. Конечно, нам не надо…

– Она сослалась на Иззат, – перебил Мэйзен. – Но Иззат значит нечто большее, чем свобода. Он значит больше, чем честь. Он значит мужество. Иззат – это доказательство того, кто ты есть.

– Он прав, – согласилась я.

Если Ополчение собирается мне помочь, я не могу позволить бойцам считать себя слабой. Боковым зрением я уловила красный отблеск и посмотрела в дальний конец пещеры, откуда Кинан наблюдал за мной, привалившись к нарам. Его волосы сияли как пламя в свете факелов. Он не хотел, чтобы я отправлялась на это задание, потому что не хотел рисковать людьми ради спасения Дарина. Я коснулась браслета. Будь смелой, Лайя. Я повернулась к Мэйзену.

– Если я сделаю это, вы найдете Дарина? Вы освободите его из тюрьмы?

– Я дал тебе слово. Найти его будет нетрудно. Он не лидер Ополчения, поэтому его не отправят в Кауф.

Мэйзен фыркнул, но от упоминания о печально известной северной тюрьме по телу пробежал озноб. Во время допросов в Кауфе добивались лишь одного: заставить пленного страдать как можно сильнее перед смертью. Мои родители погибли в Кауфе. Моя сестра, а ей тогда было всего двенадцать, тоже там умерла.

– К тому времени, как ты отправишь свой первый отчет, – продолжил Мэйзен, – я смогу сообщить тебе, где находится Дарин. Когда твое задание будет выполнено, мы освободим его.

– А потом?

– Мы снимем с тебя рабские браслеты и вызволим из Академии. Обставим все как самоубийство, чтобы тебя не разыскивали. Если пожелаешь, сможешь вступить в наши ряды. Или же переправим вас обоих в Маринию.

Мариния. Свободная земля.

Чем бы я только не пожертвовала, чтобы сбежать вместе с Дарином туда, где нет меченосцев, масок, Империи. Но сперва я должна выполнить шпионскую миссию и выжить. Я должна выжить в Блэклифе.

Кинан покачал головой, но бойцы, что окружали меня, кивнули. Это Иззат, говорили они.

Я замолчала, будто размышляя, хотя приняла решение сразу, как поняла, что отправиться в Блэклиф – это единственный способ вернуть Дарина.

– Я согласна.

– Хорошо, – Мэйзен не выглядел удивленным. Подумалось даже, неужели он заранее знал, что я соглашусь? Он заговорил громче, чтобы слышали все. – Кинан будет тебя инструктировать.

Лицо молодого человека стало еще мрачнее, если такое вообще возможно. Он сжал губы, будто не хотел разговаривать.

– У нее руки и ноги изрезаны, – заметил Мэйзен. – Обработай ее раны, Кинан, и расскажи все, что ей понадобится знать. Она уходит в Блэклиф сегодня вечером.

Мэйзен вышел, сопровождаемый членами своей фракции. Тэрик потрепал меня по плечу и пожелал удачи. Его союзники засыпали меня советами: никогда не надейся на своего инструктора. Не доверяй никому.

Они всего лишь хотели помочь, но это давило, и когда Кинан растолкал толпу, чтобы забрать меня, я испытала нечто сродни облегчению. Он кивнул головой в сторону стола в углу пещеры и направился туда, не дожидаясь меня.

Яркий свет, который освещал стол, лился из небольшой трещины в скале. Кинан наполнил миски водой и порошком, в котором я опознала танин. Одну он поставил на столешницу, вторую – на пол. Я почистила руки и ноги и сморщилась, когда танин проник в порезы – отметины, оставшиеся после катакомб.

Кинан наблюдал молча. Под его пристальным взором я почувствовала себя неловко, особенно от того, что вода так быстро стала черной от грязи. Потом разозлилась на себя за свой стыд.

Затем Кинан сел за стол напротив меня и взял мои руки. Я ожидала, что его руки окажутся грубыми, но они хоть и не были нежными, но и грубыми их не назвать. Пока он рассматривал мои порезы, я перебирала в голове десятки вопросов, которые хотела задать ему. Но все они не позволили бы ему счесть меня сильной и способной, скорее он подумал бы, что я – беспомощное дитя. Почему ты ненавидишь меня? Что я тебе сделала?

– Тебе не нужно было соглашаться… – Он сосредоточил все внимание на моих ранах, втирая обезболивающую мазь в один из глубоких порезов. – …на это задание.

Ты это уже и так ясно показал, болван.

– Я не предам Мэйзена. Я сделаю то, что должна.

– Уверен, что ты попытаешься.

Меня ужалила его резкая прямота, хотя и было очевидно, что у него нет никакой веры в меня.

– Эта женщина беспощадна. Последний человек, которого мы отправили туда…

– Думаешь, я горю желанием шпионить за ней? – вскипела я.

Кинан с удивлением поднял на меня глаза.

– У меня просто нет выбора, если я хочу спасти единственного родного человека, который у меня остался. Поэтому… – Замолчи, мне хотелось сказать. – Не усложняй все еще больше.

Что-то вроде смущения промелькнуло в его лице, и презрения в его взгляде поуменьшилось.

– Извини, – сказал Кинан неохотно, но даже такое извинение лучше, чем совсем никакое. Я порывисто кивнула, подметив в то же время, что его глаза не голубые и не зеленые, а насыщенно-карие.

Ты увидела его глаза, Лайя. А значит, ты в них смотришь. А значит, ты должна прекратить в них смотреть. Запах мази щипал ноздри, и я сморщила нос.

– Это чертополох? – спросила я.

Он пожал плечами, и я взяла из его рук бутылек и еще раз понюхала.

– В следующий раз попробуйте лимонник. По крайней мере, он не пахнет как козий навоз.

Кинан взметнул огненную бровь, обматывая мне руку марлей.

– Ты разбираешься в лекарствах? Полезное умение. Твои дедушка с бабушкой были лекарями?

– Дедушка. – Было больно говорить о Поупе, и я надолго умолкла, потом продолжила: – Он взялся учить меня по-настоящему всего полтора года назад. А до этого я просто смешивала лекарства для него.

– Тебе нравится это дело? Лечить?

– Это просто работа. – Большинство книжников, кого не увели в рабство, становятся чернорабочими: батраками, уборщиками или портовыми грузчиками – каторжный труд за жалкие гроши. – И мне с ней повезло. Хотя когда я была маленькой, я мечтала стать жрицей.

Губы Кинана тронула слабая улыбка. Казалось бы, мелочь, но все лицо его вмиг преобразилось, и на душе от этого стало легче.

– Сказочницей племени кочевников? – спросил он. – Только не говори, что ты веришь в мифы о джиннах, ифритах и духах, что крадут детей по ночам.

– Нет. – Я вспомнила облаву. Затем маску. И вся легкость тотчас испарилась. – Мне не нужно верить в сверхъестественное. Особенно сейчас, когда наяву все хуже, чем в кошмарных снах.

Кинан замер. Подняв глаза, я посмотрела на него, удивленная столь внезапной неподвижностью. У меня сбилось дыхание от той муки, что обнажилась в его взгляде, от горечи, что говорила о том, как знакома ему эта боль. Выходит, и ему выпала такая же тяжкая участь. А может, и хуже. Затем выражение его лица вновь стало отстраненным, а руки продолжили работу.

– Верно, – согласился он. – Слушай внимательно. Сегодня в Блэклифе был день выпуска. Но мы только что узнали, что в этом году церемония проходит по-другому. Будет нечто особенное.

Он рассказал мне об Испытаниях и четырех Претендентах. Затем изложил суть моего задания.

– Нам нужно разузнать три вещи: какие будут Испытания, где они проходят и когда. Причем нам надо это узнать до того, как они начнутся, а не после.

В голове роились десятки вопросов, но я ни о чем не спросила, боясь, что он сочтет меня совсем глупой.

– Как долго я буду в Академии?

Кинан пожал плечами и закончил бинтовать мои руки.

– Мы почти ничего не знаем об Испытаниях, – сказал он. – Но трудно представить, что это займет больше нескольких недель, самое большее – месяц.

– Думаете, Дарин продержится так долго?

Кинан не ответил.

Спустя несколько часов, на исходе дня, мы с Кинаном и Саной оказались в доме пожилого кочевника в Квартале чужестранцев. Облаченный в просторные одежды, он больше походил на доброго дядюшку, чем на посредника Ополчения. Когда Сана объяснила, что от него требуется, он оглядел меня, скрестив руки на груди.

– Категорически нет, – сказал он с сильным серранским акцентом. – Комендант съест ее живьем.

Кинан бросил на Сану многозначительный взгляд, словно говоря: ну а что вы ожидали?

– Со всем уважением, – обратилась Сана к кочевнику, – могли бы мы…

Она жестом указала на решетчатую дверь, и оба скрылись в другой комнате. Сана говорила слишком тихо, и я не могла расслышать ее слов, но что бы это ни было, похоже, оно не работало. Даже через решетку я видела, как кочевник качал головой.

– Он не согласится, – сказала я.

Кинан, стоящий рядом со мной, привалился к стене с равнодушным видом.

– Сана убедит его. Она ведь не просто так лидер фракции.

– Мне бы хотелось сделать что-нибудь…

– Постарайся выглядеть немного смелее.

– Что, как ты?

Я попыталась придать лицу отрешенное выражение, в котором эмоций было не больше, чем в приваленных к стене листах шифера, и устремила взгляд вдаль. Кинан коротко улыбнулся и словно помолодел на годы.

Я потерла босой ногой расстеленный на полу густой ковер с гипнотическими узорами. Повсюду были разбросаны подушки, расшитые крохотными зеркалами. Лампы с разноцветными стеклышками свисали с крыши, ловя последние лучи солнца.

– Мы с Дарином как-то пришли в такой же дом продать джем Нэн, – я дотянулась и потрогала одну из ламп. – Я спросила его, почему у кочевников всюду зеркала, и он сказал…

Воспоминания, острые и свежие, пронзили сознание. Боль за брата, за дедушку и бабушку забилась в груди с такой неистовой силой, что я закрыла рот.

Кочевники считают, что зеркала отражают зло, сказал Дарин в тот день. Он достал свой альбом и, пока мы ждали торговца кочевника, начал рисовать угольком, искусно передавая сложное плетение решетки и фонарей маленькими быстрыми штрихами. Очевидно, джинны и духи не могут выносить собственного вида. После этого я задавала брату еще множество вопросов, и он на все отвечал с обычной спокойной уверенностью.

Порой я удивлялась, откуда он так много знает. И только сейчас поняла – Дарин всегда слушал больше, чем говорил, наблюдал, запоминал, учил. Так же, как делал Поуп. Боль в груди стала невыносимой, и в глазах внезапно горячо защипало.

– Со временем станет легче, – проговорил Кинан. Я подняла глаза и увидела, что в его лице отразилась печаль, но почти тут же ее вытеснило знакомое холодное выражение. – Ты никогда их не забудешь, даже когда пройдут годы. Но однажды ты сможешь целую минуту прожить без боли. Затем – час. День. На самом деле это все, чего ты можешь желать. Затем тихо добавил. – Ты исцелишься. Обещаю.

Кинан отвел глаза в сторону, снова отстраненный и далекий, но я все равно чувствовала благодарность, потому что впервые после облавы ощутила себя менее одинокой. Спустя секунду Сана с кочевником показались из-за решетки.

– Ты уверена, что тебе это надо? – спросил меня кочевник.

Я кивнула, боясь, что голосом выдам страх.

Он вздохнул.

– Ну что ж, – он повернулся к Сане и Кинану. – Прощайтесь. Если отправимся с ней сейчас, то она успеет попасть в Академию до темноты.

– С тобой будет все в порядке, – Сана слегка обняла меня. Кого она пытается убедить, себя или меня, подумала я. – Ты – дочь Львицы. А Львица могла вынести что угодно.

Пока не погибла. Я опустила глаза, чтобы Сана не смогла прочесть моих сомнений. Она направилась к двери, и ко мне подошел Кинан. Я скрестила руки на груди, чтобы он не подумал, что мне нужны и его объятия. Но он не стал касаться меня. Только вздернул голову и прижал кулак к сердцу – приветствие Ополчения.

– Лучше смерть, чем тирания, – сказал он и вышел.

Спустя полчаса на Серру опустились сумерки. Я быстро шла за кочевником через Торговый квартал, где обитали самые зажиточные торговцы племени меченосцев. Мы остановились перед коваными узорчатыми воротами дома работорговца. Кочевник проверил мои кандалы. Его темный наряд тихо шелестел при каждом движении, пока он осматривал меня. Я сжала руки, чтобы унять дрожь, но кочевник мягко расцепил пальцы.

– Работорговцы ловят лжецов, как пауки мух, – сказал он. – Бояться – это хорошо. Страх делает твою историю правдоподобной. И помни: ты должна молчать.

Я энергично кивнула. Даже если бы мне и захотелось что-нибудь сказать, то вряд ли бы удалось – я была слишком напугана.

Этот работорговец – поставщик душ в Блэклиф, как объяснил мне Кинан, пока мы шли к дому кочевника. Нашему посреднику понадобился не один месяц, чтобы завоевать его доверие. Если он не возьмет тебя для Коменданта, задание будет провалено, так и не начавшись.

Нас проводили во двор, и чуть позже работорговец уже расхаживал вокруг меня, истекая по́том от жары. Он был такой же высокий, как кочевник, но в два раза толще. Его пузо выдавалось вперед так, что пуговицы едва держались в петлях его золотой парчовой рубашки.

– Неплохо. – Он щелкнул пальцами, и девушка-рабыня появилась из недр его особняка с подносом и напитками. Работорговец опрокинул одну чашу, намеренно не предложив ничего кочевнику. – В борделе за нее хорошо заплатят.

– Как за шлюху с нее не получить больше сотни марок, – возразил кочевник. Его переливчатый голос обволакивал. – А мне нужно двести.

Работорговец фыркнул, и мне захотелось придушить его за это. Во дворах соседних домов били подсвеченные фонтаны, сновали рабы-книжники. Дом этого толстяка являл собой нагромождение арок, колонн и внутренних двориков. Двести серебряных для него – капля в море. Он наверняка заплатил гораздо больше за гипсовых львов, восседавших по обеим сторонам от входной двери.

– Я надеялся продать ее как домашнюю рабыню, – продолжил кочевник. – Я слышал, ты ищешь такую.

– Да, – признал работорговец. – Комендант наседает на меня вот уже несколько дней. Ведьма продолжает убивать девочек. Нрав у нее как у гадюки.

Работорговец разглядывал меня, словно фермер теленка, и я задержала дыхание. Затем он покачал головой.

– Она слишком мала, слишком юна и слишком красива. Она не продержится и недели в Блэклифе, а искать ей замену – это новые хлопоты, мне они не нужны. Я дам тебе за нее сотню и продам Мадам Мох, что в доках.

Капельки пота стекали по лицу кочевника, хотя внешне оно казалось спокойным. Мэйзен велел ему сделать что угодно, лишь бы доставить меня в Блэклиф. Но если бы он сразу сбросил цену, работорговец мог заподозрить неладное. Если все же он продаст меня в бордель, неизвестно, как быстро Ополчение сможет меня оттуда вызволить. Если же он вообще меня не продаст, мои попытки спасти Дарина пойдут прахом. «Сделай что-нибудь, Лайя, – Дарин снова побуждал меня набраться мужества. – Или я умру».

– Я хорошо глажу одежду, господин, – выпалила я прежде, чем смогла обдумать свои слова.

Кочевник открыл рот, а работорговец посмотрел на меня как на крысу, которая вдруг начала жонглировать.

– И я… я умею готовить. И убираться, и делать прически, – я перешла на шепот. – Я буду… буду хорошей служанкой.

Работорговец осмотрел меня с ног до головы, и я пожалела, что посмела заговорить. Затем его глаза сверкнули хитрым, почти довольным блеском.

– Боишься стать шлюхой, девочка? Не понимаю почему. Это вполне честное ремесло.

Он снова обошел меня, вздернул мой подбородок, пока я смотрела в его зеленые, как у рептилии, глаза.

– Говоришь, умеешь делать прически и гладить одежду? А на рынке сможешь справиться сама?

– Да, сэр.

– Читать ты, конечно, не умеешь. А считать?

Разумеется, я могу и считать, и читать, жирный боров.

– Да, сэр, я могу считать.

– Она должна научиться держать язык за зубами. И придется ее привести в порядок, я вычту это из ее стоимости. Нельзя везти ее в Блэклиф, когда она выглядит как трубочист. Я дам ее за сто пятьдесят серебряных, – подсчитал работорговец.

– Я всегда могу отдать ее в любой патрицианский дом, – возразил кочевник. – Под всей этой грязью девочка чудо как хороша. Уверен, мне за нее неплохо заплатят.

Работорговец сузил глаза. Я испугалась, что человек Мэйзена ошибся, подняв цену. Давай же, скряга, внушала я работорговцу. Раскошелься!

Работорговец достал мешок с монетами. Я с трудом скрыла облегчение.

– Тогда сто восемьдесят серебряных. И не медяком больше. Сними с нее цепи.

Меньше чем через час повозка-призрак уже везла меня в Блэклиф. Широкие серебряные браслеты – их носили рабы – украшали каждое запястье. От ошейника к железной перекладине внутри повозки шла цепь. Кожа сияла чистотой после того, как меня помыли две девушки-рабыни. Мои волосы они собрали в тугой узел так, что болела голова. Меня нарядили в платье из черного шелка с тесным корсажем и юбкой в ромб. Это было самое красивое платье, что мне доводилось носить. И все же я возненавидела его с первого взгляда.

Минуты тянулись. Внутри повозки сгустилась такая тьма, что я чувствовала себя слепой. В таких повозках Империя увозит детей книжников, порой совсем еще крох – двух-, трехлетних, отрывая их, плачущих, от родителей. Никто не знает, что с ними происходит после, где они и что с ними. Повозки-призраки так и называются, потому что тех, кто исчезает в них, больше никто никогда не видит.

«Не думай об этом, – шепчет мне Дарин. – Сосредоточься на своем задании. На том, как ты спасешь меня».

Пока я прокручивала в голове инструкции Кинана, повозка начала карабкаться в гору, двигаясь до ужаса медленно. Жара стала невыносимой, и когда я почувствовала, что скоро упаду в обморок, решила отвлечься, воскрешая воспоминания. Три дня назад Поуп сунул палец в горшок с джемом и засмеялся, когда Нэн стукнула его ложкой. Их смерть – незаживающая рана в груди. Я скучала по раскатистому смеху Поупа, по рассказам Нэн и, конечно, по Дарину. Небеса, как же я скучала по своему брату! По его шуткам и рисункам. Казалось, он знал все на свете. Жизнь без него не просто пустая, а жуткая. Он так долго был моим проводником, моим защитником, моим лучшим другом, что я просто не знала, как быть без него. Мысль о том, что его пытают, причиняла мне страдания. В камере ли он прямо сейчас? Или под пытками?

В углу повозки что-то блеснуло, темное, ползучее. Я хотела, чтобы это оказалось животное – мышь или даже крыса. Но затем существо обратило на меня свои глаза, яркие и хищные. Это снова случилось! Существо оказалось тенью, одной из тех, что я видела в заброшенном доме в ночь облавы. Я сходила с ума! Проклятье! Я закрыла глаза, желая, чтобы тень растворилась. Но она не исчезала. Тогда я ударила ее дрожащей рукой.

– Лайя…

– Убирайся прочь. Тебя не существует.

Тень придвигалась все ближе. Не кричи, Лайя, – успокаивала я себя, отчаянно кусая губы. – Не кричи.

– Твой брат мучается, Лайя, – существо так отчетливо проговаривало каждое слово, будто желало, чтобы я не пропустила ни звука. – Меченосцы пытают его медленно и с удовольствием.

– Нет! Ты существуешь только в моей голове.

Тень засмеялась, будто разбилось стекло.

– Мы реальны, как смерть, маленькая Лайя. Реальны, как раздробленные кости, как вероломные сестры, как ненавистные маски.

– Ты лишь в воображении. Ты моя… моя вина, – я схватилась за браслет матери.

Тень обнажила хищный оскал, подобравшись ко мне на расстояние шага. Но вдруг повозка остановилась, и существо, бросив на меня последний, полный злобы взгляд, исчезло с недовольным шипением. Спустя несколько секунд дверцы открылись. Передо мной возвышались запретные стены Блэклифа. Их мощь угнетала, сводя с ума.

– Глаза вниз, – работорговец отцепил меня от перекладины, и я, пересилив себя, посмотрела под ноги, на мощеную улицу. – Говори с Комендантом, только если она сама заговорит с тобой. Не смотри ей в глаза – она секла рабов и за меньшее. Когда она даст тебе поручение, выполняй его быстро и хорошо. Она будет уродовать тебя в первые недели, но, в конечном счете, ты ей еще спасибо за это скажешь. Если рубцы будут страшные, курсанты-старшекурсники не станут тебя слишком часто насиловать.

– Последняя рабыня продержалась две недели, – продолжил работорговец, не замечая, что меня бьет дрожь. – Комендант весьма огорчилась по этому поводу. В том моя вина, конечно – я должен был предупредить девушку. По-видимому, она чокнулась, когда Комендант прижгла ее раскаленным железом. Бросилась со скалы. Никогда так не делай. – Он взглянул на меня твердо, как отец, предостерегающий заблудшего ребенка от бродяжничества. – Или Комендант решит, что я поставляю ей плохой товар.

Работорговец кивнул в знак приветствия стражникам, стоящим на воротах, и потянул меня за цепь, как собаку. Я поплелась за ним. Изнасилование… увечья… каленое железо. Я не смогу сделать этого, Дарин. Не смогу.

Меня захлестнуло желание бежать, столь мощное, что я замедлила шаг, остановилась и отстала от работорговца. Внутри все свело, и я думала, что заболела. Но работорговец сильно дернул цепь, и я заковыляла вперед. Мне некуда бежать, осознала я, когда мы прошли под железной, в шипах, воротной решеткой Блэклифа, опускающейся за нашими спинами. Мы оказались на земле, о которой ходило столько легенд. Теперь некуда идти. И не существует другого способа спасти Дарина.

Я уже здесь. Больше нет пути назад.

12: Элиас

Через несколько часов после того, как меня назвали Претендентом, я покорно стоял рядом с дедом в холле его особняка, больше похожего на пещеру. Мы приветствовали гостей, прибывающих на мой выпускной вечер. Хотя Квину Витуриусу уже исполнилось семьдесят семь, женщины до сих пор краснели, когда он смотрел им в глаза, а мужчины морщились, здороваясь с ним за руку. Свет лампы окрасил его густую белоснежную шевелюру золотистыми бликами, и, глядя на то, как он, возвышаясь над всеми, кивает каждому гостю, я невольно представил сокола, что взирает на мир с высоты.

К восьмичасовому колоколу особняк заполнили самые знатные семьи патрициев и самые богатые торговцы. Единственные плебеи здесь – конюхи. Мою мать на празднество не пригласили.

– Наши поздравления, Претендент Витуриус, – усатый мужчина, возможно, мой кузен, потряс мою ладонь обеими руками, выбрав тот титул, которым нарекли нас Пророки во время выпуска. – Или я должен сказать, ваше Императорское Величество?

Человек осмелился взглянуть на деда с угодливой улыбкой. Но дед не удостоил его вниманием. И так продолжалось всю ночь. Люди, имена которых я не знал, обращались со мной так, будто я их давно потерянный сын, или брат, или кузен. Половина из них, возможно, и в самом деле приходились мне родственниками, но прежде их никогда не волновало мое существование.

Подхалимы перемежались друзьями – Фарисом, Дексом, Тристаном, Леандром, но больше всех я ждал Элен. После того, как мы приняли клятву, семьи выпускников хлынули на поле, и Элен увели родственники прежде, чем я успел перемолвиться с ней хоть словом. Думала ли она об Испытаниях? Придется ли нам сражаться друг с другом? Или мы будем заодно, как бывало всегда с самого поступления в Блэклиф? Каждый мой вопрос порождал все больше и больше других. И больше всего меня терзала мысль: как мое назначение Императором, что само по себе мне отвратительно, может привести к заветной цели: «истинной свободе души и тела»? Одно лишь ясно: как бы я ни хотел сбежать из Блэклифа, с Академией еще не покончено.

Вместо положенного месяца нам дали только два дня отдыха. Затем Пророки потребуют, чтобы все курсанты – даже выпускники – вернулись в Блэклиф, чтобы стать свидетелями Испытаний.

Когда наконец Элен в сопровождении родителей и сестер появилась в доме моего деда, я забыл поприветствовать ее. Я уставился на нее во все глаза. Она поздоровалась с дедом, такая изящная и блистательная в своих доспехах с развевающимся черным плащом. Ее серебристые волосы блестели в свете свечей и ниспадали волнами.

– Осторожнее, Аквилла, – сказал я, когда она приблизилась. – Ты выглядишь почти как девушка.

– А ты выглядишь почти как Претендент. – Ее улыбка не коснулась глаз, и внезапно я осознал, будто что-то исчезло. Ее приподнятое настроение испарилось, она дрожала как будто перед битвой, которую ей не выиграть.

– Что случилось? – спросил я. Она попыталась пройти мимо, но я поймал ее за руку и развернул к себе. В глазах пронеслась буря, но она выдавила улыбку и мягко высвободила пальцы из моих рук.

– Все в порядке. А где угощение? Я проголодалась.

– Я пойду с тобой…

– Претендент Витуриус, – прогремел голос деда. – Губернатор Лейф Тэнэлиус желает сказать слово.

– Лучше не заставлять ждать Квина, – посоветовала Элен. – Он выглядит непреклонным.

Она ускользнула, а я, стиснув зубы, пошел за дедом поддерживать высокопарный разговор с губернатором. Весь следующий час я повторял одни и те же скучные фразы, беседуя еще с десятком других самых влиятельных патрициев, пока наконец дед не увел меня в сторону от бесконечного потока гостей.

– Не позволяй себе отвлекаться, ты рассеян, – упрекнул он. – Эти люди могут быть очень полезными.

– Они пройдут Испытания вместо меня?

– Не будь идиотом, – одернул меня дед раздраженно. – Император – не остров. Тебе потребуются тысячи людей, чтобы эффективно управлять Империей. Городские головы будут отчитываться перед тобой. Но также будут стараться сбить с толку и манипулировать тобой на каждом шагу, поэтому тебе потребуется шпионская сеть, чтобы проверять их. Для Ополчения книжников, варваров и дикарей, что совершают набеги на наши границы, да и для проблемных кочевников смена династии станет поводом посеять беспорядки. Тебе потребуется полная поддержка военных, чтобы подавить любой намек на восстание. Короче, тебе нужны эти люди – советники, министры, дипломаты, генералы, шпионы.

Я отрешенно кивнул. Девушка в соблазнительном легком платье, очевидно, дочь одного из богатых торговцев, смотрела на меня, стоя у двери, ведущей в переполненный людьми сад. Хорошенькая. Действительно хорошенькая. Я улыбнулся ей. Может, после того как я найду Элен…

Дед сгреб меня за плечи и повел прочь из сада, куда я было устремился.

– Будь начеку, мой мальчик, – внушал он. – Этим утром до Императора дошли новости об Испытаниях. Шпионы сообщили мне, что он покинул столицу сразу, как узнал об этом. Он и большинство его домочадцев прибудут сюда через нескольких недель, в том числе и Кровавый Сорокопут, поскольку он захочет спасти свою голову.

На мой удивленный взгляд дед фыркнул:

– А ты думал, что династия Тайа уступит без борьбы?

– Но Император практически боготворит Пророков. Он посещает их каждый год.

– Это так. Но сейчас они отвернулись от него, угрожая отобрать престол. Он будет бороться, можешь даже не сомневаться, – дед сузил глаза. – Если хочешь победить, ты должен пробудиться. Я уже и так изрядно потрудился, улаживая твои дела. Братья Фаррар болтали на каждом углу, что вчера ты практически позволил дезертиру уйти, что твоя маска не срослась с тобой и это свидетельствует о твоей неверности. Тебе повезло, что Кровавый Сорокопут далеко на севере, а то он бы уже до тебя добрался. А так Черная Гвардия решила ничего не расследовать после того как я напомнил им, что Фаррары – безродная плебейская шваль, а ты – представитель самого знатного дома Империи. Ты меня слушаешь?

– Конечно, – ответил я с чувством оскорбленного достоинства, но дед, заметив, что я то поглядываю на девушку в дверях, то смотрю в сад, выискивая Элен, не поверил мне. – Я хотел найти Эл…

– Не смей отвлекаться на Аквиллу, – потребовал он. – Как ей удалось сразу стать Претендентом – не понимаю. Женщинам не место в военном деле.

– Аквилла – одна из лучших бойцов в Академии.

Дед разозлился, что я ее защищаю, и хлопнул рукой по антикварной консоли у входа, да так сильно, что с нее упала ваза и разбилась. Девушка вскрикнула и сбежала. Дед даже глазом не моргнул.

– Глупости, – сердился дед. – И не говори мне, что у тебя какие-то чувства к этой девке.

– Дедушка…

– Она принадлежит Империи. Так что, полагаю, если тебя назовут Императором, ты сможешь оставить ее под боком в качестве Кровавого Сорокопута и даже жениться на ней. Она из знатной семьи и сама – здоровая баба, сможет нарожать кучу детей, так что по крайней мере у тебя будет полно наследников.

– Дедушка, прекрати, – я смутился, чувствуя, как к шее хлынул жар при мысли о том, чтобы делать наследников с Элен. – Я не думаю о ней так… Она… она…

Дед поднял седую бровь, когда я начал заикаться, как болван. Конечно, меня переполняли подобные желания. Курсантам Блэклифа не часто попадались женщины. В основном они либо насиловали рабынь, либо наведывались в бордель. Но ни то, ни другое меня не привлекало. В время каникул я, само собой, развлекался вовсю, но отдыхаем мы раз в год. А Элен – девушка, причем красивая, и я провожу бо́льшую часть времени рядом с ней. Но это ничего не значит.

– Она – товарищ по оружию, – нашелся я. – Мог бы ты любить солдата так, как любил бабушку?

– Никто из моих солдат не был высокой блондинкой.

– Я здесь уже не нужен? Я бы хотел отпраздновать выпуск.

– Есть еще кое-что, – дед отошел и вскоре вернулся с длинной коробкой, обернутой в черный шелк.

– Это тебе, – сказал он. – Я планировал передать их тебе, когда ты станешь Главой Клана Витуриа, но сейчас они тебе больше пригодятся.

Когда я открыл коробку, то чуть не выронил ее.

– Тысяча чертей! – Я уставился на мечи с узорчатым черным травлением, мечи, которым, возможно, не было равных во всей Империи. – Это же телуманские мечи!

– Их сделал дед теперешнего Телумана. Хороший был человек. Хороший друг.

В династии Телуманов рождались самые талантливые кузнецы Империи на протяжении столетий. Сейчас Телуман каждый год тратил месяцы, делая доспехи из серракской стали для новых масок, выпускников Блэклифа. Но телуманский меч – истинный телуманский меч, способный рассечь пять человек за раз, – куется в лучшем случае раз в несколько лет.

– Я не могу их принять.

Я попытался вернуть подарок деду, но тот сорвал у меня со спины мои мечи и вместо них сунул в ножны телуманские.

– Это подарок, достойный Императора, – произнес он. – Вот увидишь, чего ты добьешься благодаря им. Всегда побеждать!

– Всегда побеждать! – повторил я девиз клана Витуриа, и дед оставил меня одного, вернувшись к гостям.

Еще не оправившись от его подарка, я направился к шатру с угощением в надежде найти там Элен. Чуть ли не на каждом шагу люди останавливались поболтать со мной. Некоторые совали мне в руки тарелки с кебабом, другие – напитки. Двое масок постарше сокрушались, что Испытания не выпали на то время, когда они заканчивали Академию. Группа патрицианских генералов обсуждали Императора Таиуса полушепотом, словно боясь, что за ними могут следить шпионы. Никто не говорил о Пророках без благоговения. Никто бы не осмелился. Когда я наконец вырвался из толпы, так и не найдя Элен, то заметил ее сестер, Ханну и Ливию, которые пялились на скучающего Фариса.

– Витуриус, – воскликнул Фарис, и я испытал облегчение, что он не стал относиться ко мне со страхом и заискиванием, как остальные. – Мне надо, чтобы ты меня представил.

Он смотрел на горстку девушек-патрицианок, разодетых в шелка и увешенных драгоценностями, скрывающихся за краем шатра. Часть из них наблюдала за мной встревоженно и хищно. Я знал некоторых из них даже слишком хорошо, чтобы понимать, что все их шепотки и взгляды ни к чему хорошему не приведут.

– Фарис, ты – маска. Тебе не нужно представляться. Просто пойди и поговори с ними. Если ты нервничаешь, попроси Декса или Деметриуса пойти с тобой. Ты не видел Элен?

Он пропустил мимо ушей мой вопрос.

– Деметриус не пришел. Возможно, потому что развлечения идут в разрез с его моральным кодексом. А Декс уже пьян в стельку. Хоть раз в жизни расслабился, слава небесам.

– А что насчет Трист…

– А он занят только своей невестой, – Фарис кивнул на один из столиков, где Тристан сидел с хорошенькой темноволосой Алией. Он выглядел таким счастливым, каким я никогда его не видел. – А Леандр объяснялся в любви Элен…

– Снова?

– Снова. Она велела ему проваливать, пока снова не сломала ему нос, и он ушел. Уединился с какой-то рыженькой в глубине сада. Так что ты – моя последняя надежда. – Фарис метнул на девушек плотоядный взор. – Если мы напомним им, что ты будешь Императором, уверен, сможем закадрить по парочке на каждого.

– Это мысль, – я действительно так подумал, но вспомнил про Элен. – Но мне надо найти Аквиллу.

В этот самый момент она сама вошла в шатер и прошествовала мимо девушек. На мгновение остановилась, когда к ней обратилась одна из них. Элен сверкнула на меня взглядом, затем что-то прошептала. Челюсть девушки буквально отвалилась, а Аквилла развернулась и пошла прочь.

– Я должен догнать Элен, – бросил я Фарису, который заметил Ханну с Ливией и призывно улыбнулся им, приглаживая непослушный вихор.

– Слишком не напивайся, – посоветовал я. – И, если не хочешь проснуться без своего достоинства, лучше держись от них обеих подальше. Они – младшие сестры Элен.

Улыбка вмиг слетела с лица Фариса, и он уверенно вышел из палатки. Я поспешил за Элен, заметив блеск светлых волос. Она направлялась через огромный сад деда к покосившемуся сараю позади дома. Света от шатров не доходил сюда, и лишь звезды освещали путь. Выбросив напиток и держа тарелку, я одной рукой подтянулся и вскарабкался на покатую крышу.

– Могла бы выбрать место, куда забираться не так трудно.

– Здесь спокойно, – сказала Элен из темноты. – К тому же отсюда виден весь путь до реки. Принес мне что-нибудь?

– И не рассчитывай. Ты поди уже наелась до отвала, пока я жал руки всем тем чванливым типам.

– Мать сказала, что я слишком тощая, – она кинжалом подцепила с моей тарелки печенье. – В любом случае, что тебя так задержало? Ухаживал за стайкой девиц?

Неожиданно пришел на ум разговор с дедом, и повисла неловкая тишина. Мы с Элен не обсуждаем девушек. Она дразнит Декса, Фариса и других по поводу их флирта, но не меня. Такого не было никогда.

– Я…

– Поверишь ли, Лавиния Таналья имела наглость спросить меня, говорил ли ты когда-нибудь о ней? Я чуть было не сунула шампур от кебаба в ее рвущийся наружу лиф.

В голосе Элен прозвучала дрожь, и я прочистил горло.

– И что ты ей сказала?

– Сказала, что ты вспоминаешь ее имя всякий раз, когда посещаешь девочек в доках. Заткнула ее сразу.

Я рассмеялся, понимая теперь причину выражения лица Лавинии. Элен улыбнулась, но глаза ее оставались печальными. Внезапно мне показалось, что ей очень одиноко. Когда я повернулся, чтобы поймать ее взгляд, она отвернулась в сторону. Что бы с ней ни происходило, она была не готова поделиться со мной.

– Что ты сделаешь, если станешь Императрицей? – спросил я. – Что ты изменишь?

– Ты победишь, Элиас. И я буду твоим Кровавым Сорокопутом. – Она произнесла эти слова с такой убежденностью, словно повторяла старую истину. Таким же тоном она могла сказать, например, какого цвета небо. Но затем она передернула плечами и вновь устремила взгляд в сторону. – Но если выиграю я, то изменю все. Расширю торговлю к югу, привлеку женщин в армию, налажу отношения с маринцами. И я… я сделаю что-нибудь с книжниками.

– Ты имеешь в виду Ополчение?

– Нет, я имею в виду то, что происходит в Квартале. Эти облавы, убийства… Это не…

Я знал, Элен хотела сказать, что это неправильно. Но это было бы саботажем.

– Все можно сделать лучше, – сказала она. В ее лице читался вызов, когда она посмотрела на меня, и я удивленно поднял бровь. Прежде Элен никогда не выказывала сочувствия к книжникам. Теперь она нравилась мне еще больше. – А что насчет тебя? – спросила Элен. – Что бы сделал ты?

– Думаю, то же самое. – Я не мог признаться ей, что совсем не желаю становиться правителем, да и не буду им никогда. Она не поймет. – Может быть, я доверю тебе править Империей, пока сам буду отдыхать в гареме.

– Будь серьезен.

– Я очень даже серьезен, – усмехнулся я. – У Императора ведь есть гарем, верно? Потому что это единственная причина, по которой я дал клятву.

Она пихнула меня, чуть не столкнув с крыши, и я запросил прощения.

– Это не смешно, – ее голос звучал как у центуриона, и я постарался состроить такую же серьезную мину.

– Наши жизни поставлены на карту, – сказала она. – Обещай мне, что ты будешь бороться, чтобы победить. Обещай, что ты отдашь Испытаниям всего себя.

Элен схватилась за ремень на моей броне.

– Обещай!

– Хорошо, клянусь небесами. Я пошутил. Конечно, я буду бороться, чтобы победить. Умереть я точно не планирую. А что насчет тебя? Неужели ты не хочешь стать Императрицей?

Она страстно покачала головой.

– Я лучше подойду на роль Кровавого Сорокопута. И я не хочу соревноваться с тобой, Элиас. В тот момент, когда мы начнем противостоять друг другу, мы позволим Маркусу и Заку победить.

– Элен… – Я хотел спросить, что еще плохого случилось, надеясь, что весь этот разговор о том, чтобы держаться вместе, позволит ей довериться мне. Но она не дала.

– Витуриус! – ее глаза расширились, когда Элен увидела ножны у меня за спиной. – Это те самые Телуманские мечи?

Я показал ей мечи, и она осмотрела их с завистью. Некоторое время мы сидели молча, созерцали звезды, мерцающие над нами, и пытались уловить мелодию в далеких звуках, плывущих из кузниц.

Я взглянул на стройную фигуру Элен, ее утонченный профиль. Кем бы она стала, не будь она маской? Невозможно представить ее типичной патрицианкой, озабоченной поисками хорошей партии, посещающей всевозможные развлечения и позволяющей некому достойному высокородному господину соблазнить себя.

Думаю, что это не важно. Не важно, кем мы могли бы стать: целителями или политиками, юристами или строителями, – все это высосала из нас черная дыра под названием Блэклиф.

– Что с тобой происходит, Эл? – наконец решился я. – Не оскорбляй меня, притворяясь, что ты не понимаешь, о чем я говорю.

– Я просто нервничаю из-за Испытаний, – она не сделала паузу и не запнулась. Чуть склонив голову, смотрела мне прямо в глаза, ее голубые радужки казались чистыми и безмятежными. Кто-нибудь другой поверил бы ей без сомнений. Но я-то знал Элен насквозь и сразу понял, что она лжет. И в тот же миг вспышка, одна из тех, что порой приходит глубокой ночью, когда разум приоткрывает двери в подсознание, вдруг озарила меня. Я почувствовал, что это не просто ложь. Это нечто неистовое и разрушительное. Элен заметила мое выражение.

– Забудь, Элиас.

– Так, значит, есть что-то еще…

– Прекрасно, – она прервала меня. – Я скажу тебе, что меня тревожит, если ты признаешься, что ты делал в туннеле вчера утром.

Вопрос был настолько неожиданным, что мне пришлось отвести от нее взгляд.

– Я сказал тебе, я…

– Да. Ты сказал, что ищешь дезертира. А я сказала, что со мной все в порядке. Теперь между нами все ясно и понятно. – В ее голосе чувствовался яд, к какому я не привык. – И не о чем больше разговаривать.

Она встретила мой взгляд с незнакомой настороженностью в глазах. «Что ты скрываешь, Элиас?» – спрашивало выражение ее лица.

Элен умеет выпытывать секреты. Ее верность и терпение всегда подкупают, вызывая странное желание довериться. Она знала, например, что я тайком приносил первокурсникам простыни, чтобы их не пороли за мокрое белье на кроватях. Она знала, что я каждый месяц писал маме Риле и моему сводному брату Шэну. Она знала, что однажды я вывалил ведро коровьего навоза в кровать Маркуса. Над этим она смеялась не один день. Но сейчас накопилось столько всего, чего она не знала: моя ненависть к Империи, мое отчаянное желание освободиться…

Мы больше не дети, смеющиеся над общими секретами. И никогда не станем ими снова. В конце концов, я не ответил на ее вопрос. Она не ответила на мой. Мы сидели молча, глядя на город, на реку, на пустыню, простирающуюся вдаль, и наши тайны легли тяжким грузом между нами.

13: Лайя

Несмотря на приказ работорговца склонить голову, я разглядывала Академию с болезненным любопытством. Ночная мгла смешалась с серыми камнями стен, отчего я не могла понять, где тени, а где здания Блэклифа. Пустынные песчаные тренировочные поля казались еще более призрачными в свете ламп, мерцавших голубыми огнями. Вдали меж колонн и арок головокружительно высокого амфитеатра брезжил лунный свет.

Курсантов Блэклифа сейчас не было, лишь скрип моих сандалий нарушал зловещую тишину этого места. Каждая живая изгородь была безупречной формы, словно по ней прошлись рубанком, каждая дорожка была аккуратно, без единой трещинки вымощена. Здесь не было цветов или лоз дикого винограда, карабкающегося вверх по стенам, не было и скамеек, на которых курсанты могли бы отдохнуть.

– Иди вперед, – рявкнул работорговец, – глаза вниз.

Мы направились к дому, примостившемуся на краю южной скалы, точно черная жаба. Его выстроили из того же мрачного тяжелого гранита, как и все остальные здания Академии. Дом Коменданта. Песчаные дюны, словно безжизненное и беспощадное море, простирались под утесами. Далеко за дюнами виднелись синие зубцы Серранского Хребта, пронзавшие горизонт.

Миниатюрная девочка-рабыня открыла дверь. Первое, что я заметила – повязку на ее глазу. «Она будет уродовать тебя первые несколько недель» – вспомнились слова работорговца. Лишит ли Комендант глаза и меня? Не важно. Я коснулась браслета. Это для Дарина. Все для Дарина.

Внутри дом оказался мрачным, как подземелье. Несколько свечей тускло освещали темные каменные стены. Я огляделась вокруг, успев заметить простое, почти монашеское убранство столовой и гостиной прежде, чем работорговец схватил меня за волосы и дернул так сильно, что чуть не сломал мне шею. В ту же секунду в его руке появился нож, острие погладило мое веко. Девочка-рабыня поморщилась.

– Еще раз поднимешь взгляд, – пригрозил работорговец, его горячее дыхание пахнуло смрадом мне в лицо. – И я вырежу тебе глаза. Поняла?

У меня выступили слезы. Я быстро кивнула, и он отпустил меня.

– Прекрати всхлипывать, – приказал он, когда девочка-рабыня повела нас наверх. – Комендант скорее разрубит тебя мечом, чем будет терпеть слезы. А я потратил сто восемьдесят серебряных не для того, чтобы бросить твой труп стервятникам.

Рабыня подвела нас к двери в конце холла, пригладив свое и без того безупречно отглаженное черное платье, затем тихо постучала в дверь. Голос приказал нам войти. Когда работорговец толкнул дверь, я успела заметить окно, полностью занавешенное тяжелой портьерой, письменный стол и стену, увешанную портретами. Затем я вспомнила нож работорговца и опустила глаза в пол.

– Долго же ты искал, – произнес тихий голос.

– Простите, Комендант, – начал оправдываться работорговец. – Мой поставщик…

– Тихо.

Работорговец сглотнул. Он потирал ладони, и руки его шуршали как кольца змеи. Я стояла абсолютно неподвижно. Комендант смотрит на меня? Изучает меня? Я попыталась выглядеть покорной и безропотной, именно такими меченосцы желают видеть книжников.

В следующий миг Комендант встала передо мной, и я вздрогнула, поразившись, как неслышно она обошла свой стол.

Она была меньше, чем я ожидала: невысокая, даже ниже меня, и тонкая, как тростинка. Почти хрупкая. Если бы не маска, я могла бы перепутать ее с ребенком. Брюки ее безукоризненно отглаженной униформы были заправлены в черные ботинки, сияющие как зеркало. Каждая пуговица на черной рубашке блестела как глаз змеи.

– Посмотри на меня, – велела она.

Я заставила себя подчиниться, и под ее взглядом сразу почувствовала себя парализованной. Смотреть ей в лицо казалось все равно что смотреть на ровную и гладкую поверхность надгробия. Ни тени человеческого не было в ее глазах, ни малейшего намека на доброту в ее чертах под маской. На шее слева виднелся завиток выцветших голубых чернил – какая-то татуировка.

– Как твое имя, девочка?

– Лайя.

Моя голова резко отлетела в сторону, а щека вспыхнула огнем прежде, чем я успела понять, что она ударила меня. Слезы брызнули из глаз от жгучей боли. Мне пришлось вонзить ногти себе в бедра, чтобы сдержаться и не убежать.

– Неправильно, – сообщила Комендант. – У тебя нет имени. Нет личности. Ты – рабыня. И это все, что ты есть. Все, чем ты останешься навеки.

Она повернулась к работорговцу обсудить цену. Лицо все еще горело, когда работорговец расстегнул мой ошейник. Уже уходя, он остановился.

– Могу я принести свои поздравления, Комендант?

– По поводу?

– По поводу звания Претендента. Весь город твердит об этом. Ваш сын…

– Пошел вон, – оборвала его Комендант и повернулась спиной к опешившему работорговцу, который поспешил удалиться. Затем она уставилась на меня. Это существо способно быть матерью? Какого демона она могла породить? Я вздрогнула, надеясь никогда этого не узнать.

Молчание затянулось, и все это время я оставалась неподвижной как столб, боясь даже моргнуть. Всего две минуты я здесь, и она уже запугала меня.

– Рабыня, – позвала она. – Посмотри, что у меня за спиной.

Я подняла глаза. Странное впечатление, будто со стен смотрели лица, которое возникло, когда я только вошла в комнату, теперь стало понятным. Вся стена за спиной Коменданта была сплошь увешена плакатами в деревянных рамках с лицами мужчин и женщин, старых и молодых. Их – десятки. Ряд за рядом…

РАЗЫСКИВАЮТСЯ: ШПИОН-ПОВСТАНЕЦ… ВОР-КНИЖНИК… СТОРОННИК ОПОЛЧЕНИЯ… НАГРАДА: 250 МАРОК… 1000 МАРОК…

– Здесь лица всех борцов Ополчения, которых выследила и поймала лично я, и всех книжников, которых мне удалось засадить в тюрьму и казнить. Большинство – до моего назначения Комендантом. Некоторые – после.

Бумажное кладбище. Эта женщина больна! Я отвела взгляд.

– Я скажу тебе то же самое, что говорю каждому рабу, который попадает в Блэклиф. Ополчение пыталось проникнуть в эту Академию бесчисленное множество раз. И я всегда их раскрывала. Если ты работаешь на Ополчение, если свяжешься с ними, если даже подумаешь о том, чтобы связаться с ними, я это узнаю и уничтожу тебя. Смотри.

Я повиновалась, пытаясь не обращать внимания на лица, позволяя изображениям и словам расплыться словно в туманной дымке. Но вдруг я увидела два лица, которые остались четкими и ясными. Два лица, которые я никогда не смогла бы не заметить, пусть даже плохо нарисованные. Всю меня медленно, словно преодолевая сопротивление тела, охватило глубокое потрясение. Словно я не хотела верить тому, что вижу.

МИРРА И ДЖАХАН ИЗ СЕРРЫ

ЛИДЕРЫ ОПОЛЧЕНИЯ

ВЫСОКАЯ СТЕПЕНЬ ВАЖНОСТИ

ЖИВЫМИ ИЛИ МЕРТВЫМИ

НАГРАДА: 10 000 МАРОК

Нэн и Поуп никогда не рассказывали, кто уничтожил мою семью. Говорили, что маска. Разве важно, кто именно? И вот она. Эта женщина, которая раздавила моих родителей своим стальным башмаком, которая опустила Ополчение на колени, убив величайших лидеров за всю историю его существования.

Как она это сделала? Как? Ведь мои родители считались мастерами конспирации, и лишь несколько человек знали, как они выглядят, не говоря уж о том, как их найти. Предатель. Кто-то присягнул на верность Коменданту. Кто-то, кому мои родители доверяли. Знал ли Мэйзен, что отправил меня в логово убийцы моих родителей? Он – жесткий человек, но его жестокость не выглядит намеренной.

– Если попадешься мне, – Комендант не сводила с меня глаз, – присоединишься к этим лицам на стене. Поняла?

Оторвав взгляд от портрета родителей, я кивнула, дрожа и с трудом сдерживаясь, чтобы не поддаться шоку. Мои слова прозвучали как сдавленный шепот.

– Я поняла.

– Вот и хорошо.

Она подошла к двери и дернула за шнур. В следующий миг появилась одноглазая девушка, чтобы проводить меня вниз.

Комендант закрыла за мной дверь, и гнев вспыхнул во мне как пожар. Мне хотелось вернуться и наброситься на эту женщину. Хотелось кричать на нее. Ты убила мою мать, в груди которой билось львиное сердце, и мою сестру, смех которой звучал как летний дождь, и моего отца, который мог передать саму жизнь несколькимиштрихами карандаша. Ты отняла их у меня. Отняла их у всего мира.

Но я не вернулась. Я снова услышала голос Дарина. «Спаси меня, Лайя. Помни, зачем ты здесь. Ты должна шпионить».

Небеса, я не заметила ничего в кабинете Коменданта, кроме ее стены смерти. Когда я зайду в следующий раз, то наверняка привлеку внимание. Она не знала, что я умею читать. Я могла бы узнать что-нибудь, пробежавшись взглядом по бумагам на ее столе. Я так увлеклась мыслями, что едва услышала легкий как перышко шепот девочки, овеявший мне ухо.

– С тобой все нормально?

Всего-то на несколько дюймов ниже меня, она отчего-то выглядела совсем крошечной. Ее тоненькое тело утопало в платье, а лицо казалось замученным и испуганным, как у голодной мышки. Любопытство подбивало спросить ее, как она потеряла глаз.

– Да, все в порядке, – ответила я. – Хотя пока не заметила в ней хороших сторон.

– У нее нет хороших сторон.

Это совершенно очевидно.

– Как твое имя?

– У меня… у меня нет имени, – ответила девочка. – Ни у кого из нас нет имени.

Ее рука коснулась повязки на глазу, и я вдруг ощутила приступ тошноты. Вот что случилось с бедной девочкой! Она сказала кому-то свое имя, и хозяйка лишила ее глаза!

– Будь осторожна, – тихо предостерегла она. – Комендант все видит. И знает то, что, казалось бы, не может знать.

Девочка торопливо пошла впереди меня, точно стремилась убежать от сказанных ею слов.

– Пойдем, я должна отвести тебя к Кухарке.

Мы дошли до кухни, и как только я там оказалась, сразу стало лучше. Здесь было просторно, тепло и светло. В углу пылал огромный очаг, рядом – плита, а посреди кухни стоял деревянный рабочий стол. Сверху свисали нити с красным перцем и связки лука. Полка вдоль одной стены была заставлена специями. В воздухе витали ароматы лимона и кардамона. Не будь это помещение столь огромным, можно было бы подумать, что это кухня Нэн.

В раковине высилась гора грязных горшков. На плите закипал чайник. Кто-то выложил на поднос печенье и джем. Маленькая светловолосая женщина, одетая в такое же, как у меня платье в ромбик, стояла у разделочного стола спиной к нам и резала лук. За ней находилась сетчатая дверь, ведущая во двор.

– Кухарка, – позвала девочка, – это…

– Кухонная служанка, – обратилась к ней женщина, не оборачиваясь. Ее голос звучал странно, хрипло, будто она больна. – Разве я не просила тебя вымыть горшки несколько часов назад?

Кухонная служанка и слова не могла вставить.

– Хватит бездельничать и возьмись за посуду! – рявкнула женщина. – Или пойдешь спать с пустым брюхом, и мне не будет стыдно ни капли.

Когда девочка взяла фартук, Кухарка оторвалась от лука и повернулась к нам. Я подавила вздох, стараясь не таращиться на нее. Алые длинные безобразные шрамы избороздили лоб, щеки, подбородок, губы и всю верхнюю часть шеи, что выглядывала над воротником черного платья. Казалось, дикий зверь изодрал ее лицо, но сама женщина на свою беду все же выжила. Только ее глаза цвета темно-голубого агата оставались нетронутыми.

– Кто… – она осмотрела меня, пока я, замерев, стояла неподвижно. Затем без всяких объяснений отвернулась и, хромая, вышла в боковую дверь.

Я взглянула на девочку в надежде на ее помощь.

– Я не хотела на нее смотреть.

– Кухарка? – девочка робко подошла к двери, приоткрыла и позвала в щель. – Кухарка?

Ответа не последовало, девочка растерянно переводила взгляд с двери на меня. Чайник на плите пронзительно засвистел.

– Скоро будет девятичасовой колокол! – она в панике всплеснула руками. – В это время Комендант пьет свой вечерний чай. Ты его должна подать, но если ты опоздаешь… Комендант… она…

– Что она?

– Она разозлится, – лицо девочки исказил настоящий животный страх.

– Хорошо, – сказала я, но ее страх был заразителен. Я спешно налила воду из чайника в чашку на подносе. – Как она пьет чай? С сахаром? Со сливками?

– Со сливками. – Девушка бросилась к шкафу и достала ведерко, плеснув мимо немного молока. – Ох!

– Вот. – Я взяла ведерко из ее рук и сняла сливки, стараясь держаться спокойно. – Видишь? Все готово, я сейчас все уберу…

– Нет времени, – девочка сунула поднос мне в руки и подтолкнула меня к холлу. – Пожалуйста, поспеши. Уже почти…

Колокол начал звонить.

– Иди, – напутствовала девочка. – Зайди к ней до последнего удара!

Ступени круто уходили вверх, а я шла слишком быстро. Поднос накренился, и я едва успела поймать сливочник, но чайная ложка со стуком упала на пол.

Колокол ударил в девятый раз, и наступила тишина. Успокойся, Лайя. Это смешно. Комендант, возможно, и не заметит, если я приду на пять секунд позже, но бардак на подносе она непременно увидит. Держа поднос в одной руке, я подхватила ложку и аккуратно уложила печенье, затем приблизилась к кабинету Коменданта. Но только я подняла руку, чтобы постучать, как дверь распахнулась. Поднос вылетел из рук, чашка горячего чая пролетела мимо моей головы и разбилась о стену за спиной. Я застыла на пороге, открыв от изумления рот, но Комендант втянула меня в кабинет.

– Повернись.

Меня охватила дрожь, когда я повернулась лицом к закрытой двери. Я не слышала звука дерева, рассекающего воздух, когда ее стек опустился мне на спину. Потрясенная, я рухнула на колени. Последовало еще три удара, а затем Комендант схватила меня за волосы. Я взвизгнула, когда она приблизила к себе мое лицо. Серебро маски почти касалось моих щек. От боли я стиснула зубы и, как могла, сдерживала слезы, помня о словах работорговца. «Комендант тебя скорее мечом рассечет, чем будет терпеть твои слезы».

– Я не терплю опозданий, – произнесла она, ее глаза при этом оставались зловеще спокойными. – Чтобы больше такого не повторилось.

– Да, Комендант, – мой шепот прозвучал не громче шепота кухонной служанки. Говорить громче было слишком больно. Женщина отпустила меня.

– Убери беспорядок в холле. Явишься ко мне завтра утром на шестом ударе колокола.

Комендант обошла вокруг меня, и секундой позже входная дверь захлопнулась. Гремя серебром, я собрала все с пола и сложила на поднос. Мне досталось всего четыре удара хлыстом, а я чувствовала себя так, будто кожу изодрали и присыпали солью. Под рубашкой по спине струилась кровь. Я старалась взять себя в руки и вести себя так, как учил Поуп, когда имеешь дело с ранами. «Разрежь рубашку, моя девочка. Очисти раны гамамелисом и смажь их куркумой. Затем забинтуй и меняй повязку дважды в день». Но где я возьму новую рубашку? Где возьму гамамелис? Как сделаю повязку без чьей-либо помощи?

Для Дарина. Для Дарина. Для Дарина.

«А что, если он уже мертв? – шепнул голос в моей голове. – Что, если Ополчение не найдет его? Что, если я попала в этот ад напрасно? Нет. Если я позволю сомнениям одолеть себя, я не продержусь и дня, не говоря уж о том, чтобы выжить с Комендантом несколько недель.

Собирая осколки фарфора на поднос, я услышала шорох на лестничной площадке. Я подняла глаза и невольно съежилась, боясь, что вернулась Комендант. Но это была всего лишь кухонная прислуга. Она опустилась рядом со мной на колени и стала молча вытирать тряпкой пролитый чай. Я поблагодарила девушку, и ее голова дернулась, как у испуганного оленя. Закончив уборку, она спустилась по лестнице.

Я вернулась в пустую кухню, поставила поднос в раковину и рухнула на стол, опустив голову на руки. Я даже плакать не могла, в такое оцепенение я погрузилась. Только тогда до меня дошло, что дверь в кабинет Коменданта, скорее всего, все еще оставалась нараспашку. Ее разбросанные бумаги мог увидеть каждый, у кого хватило бы мужества заглянуть туда.

Комендант ушла, Лайя. Поднимись и посмотри, вдруг что-нибудь найдешь. Дарин бы так и сделал. Он бы воспользовался возможностью раздобыть нужные сведения для Ополчения. Но я не Дарин. В этот момент я не могла думать о своем задании, не могла думать о том, что я шпионка, а не рабыня. «Ты не выживешь у Коменданта, – предупреждал Кинан. – Задание будет провалено». Я вновь опустила голову на стол и зажмурилась от боли. Он был прав. О небеса, как же он был прав!

14: Элиас

Дни отдыха пролетели в мгновение ока. И вот уже экипаж из черного дерева вез меня в Блэклиф, а дед всю дорогу забрасывал меня советами. Половину отпуска он знакомил меня с главами могущественных домов, а вторую половину – бранил за то, что не стараюсь как следует наладить побольше союзов. Когда я сказал ему, что хочу навестить Элен, он и вовсе рассвирепел.

– Девчонка одурманила тебя, – бушевал он. – Ты что, не можешь распознать искусительницу, когда видишь ее?

Я сдержал смешок, представив лицо Элен, если бы она узнала, что ее назвали искусительницей.

Какая-то часть меня жалела деда. Он – легенда, генерал, который выиграл столько битв, что никто их больше не считает. Его легионеры поклоняются деду не только за мужество и хитрость, но и за сверхъестественную способность избегать смерти даже тогда, когда шансы ничтожно малы.

Однако в свои семьдесят семь он уже не возглавляет войска в территориальных войнах. Это, возможно, объясняет его зацикленность на Испытаниях. И все же независимо от того, чем он руководствовался, его советы имели смысл.

Я должен был подготовиться к Испытаниям и прежде всего – разузнать о них как можно больше. Я надеялся, что Пророки где-то когда-то все-таки растолковали чуть подробнее свое изначальное предсказание – возможно, даже описали, чего ждать Претендентам. В конце концов я прочесал всю библиотеку деда, но ничего не нашел.

– Черт побери, слушай меня, – дед пнул меня стальным носком сапога. Боль пронзила ногу, и я схватился за сиденье. – Ты хоть слово услышал из того, что я сказал?

– Испытания – это проверка моей храбрости. Я могу не знать, что уготовлено, но должен быть готов в любом случае. Я должен победить свои слабости и сыграть на слабости противников. Кроме того, я должен помнить, что Витуриа…

– Всегда побеждают, – закончили мы в унисон, и дед кивнул одобрительно. Я же старался не выдать своего нетерпения.

Больше битв. Больше жестокости. Все, что я хочу – бежать из Империи. А я до сих пор здесь. Истинная свобода – свобода тела и души. Вот за что я борюсь, напомнил сам себе. Не за престол. Не за власть. За свободу.

– Интересно, на чью сторону встала твоя мать, – размышлял дед.

– Уж точно не на мою.

– Это да, – вздохнул дед. – Но она знает, что у тебя больше шансов на победу. Керис многое выиграет, если поддержит нужного Претендента. И многое проиграет, если поддержит не того.

Дед задумчиво посмотрел в окно экипажа.

– До меня дошли странные слухи о моей дочери. Кое-что, над чем когда-то я мог бы посмеяться. Она из кожи вон будет лезть, только чтобы ты проиграл. Так что будь готов ко всему.

Когда мы подъехали к Блэклифу, где уже теснились десятки других экипажей, дед крепко пожал мне руку.

– Ты не разочаруешь клан Витуриа, – сообщил он мне. – Ты не разочаруешь меня.

Я поморщился от его рукопожатия, раздумывая, будет ли мое когда-нибудь таким же устрашающим. Элен нашла меня сразу, как только уехал дед.

– Поскольку всех вернули, чтобы они стали свидетелями Испытаний, нового набора первокурсников не будет, пока состязания не закончатся. – Она кивнула на Деметриуса в нескольких ярдах от нас, появившегося из экипажа своего отца. – Мы все так же живем в наших старых казармах. И расписание занятий осталось прежним, только вместо истории и риторики у нас будут дополнительные часы караула.

– Но мы ведь уже маски!

– Не я устанавливаю правила, – пожала плечами Элен. – Поторопись, мы опаздываем. У нас сейчас бой на мечах.

Мы пробрались через толпу студентов к главным воротам Блэклифа.

– Ты нашла что-нибудь об этих Испытаниях? – спросил я Элен. Кто-то хлопнул меня по плечу, но я не обратил внимания. Наверное, какой-то добросовестный Кадет слишком спешил на занятия.

– Ничего, – покачала головой Элен. – Хотя провела всю ночь в библиотеке отца.

– Я тоже.

Черт! Отец Аквиллус – правовед, и в его библиотеке полно всевозможных книг: от заумных кодексов до древних трудов книжников, посвященных математике. У него и у деда есть все самые важные книги Империи. Больше искать негде.

– Нам надо проверить… Что, черт побери?

Хлопки становились настойчивее, и я повернулся, чтобы отогнать назойливого Кадета, но столкнулся лицом к лицу с девушкой-рабыней. Она подняла на меня взгляд, взмахнув невозможно длинными ресницами. Ее глаза цвета темного золота потрясли меня так, что вдруг стало внутри горячо. На секунду я даже имя свое позабыл.

Я никогда не видел ее прежде, потому что если бы видел, то непременно запомнил бы. Несмотря на высокий туго затянутый пук волос и тяжелые серебряные браслеты, какие носят все рабы в Блэклифе, больше ничто в девушке не выказывало рабыню. Черное платье сидело на ней как перчатка, облегая каждый изгиб так, что многие оборачивались. Пухлые губы и прямой изящный нос мог быть предметом зависти у большинства девушек, не важно, к какому племени они принадлежали.

Я уставился на нее во все глаза. И хотя прекрасно это понимал и даже приказывал себе прекратить пожирать ее взглядом, все равно продолжал смотреть. Дыхание сбилось, и тело предательски потянулось к ней, пока между нами не осталось расстояние всего в несколько дюймов.

– Ка…Претендент Витуриус.

Она произнесла мое имя так, будто это нечто страшное, и тем вернула меня в чувство. Соберись, Витуриус. Я отступил на шаг и устрашился самого себя, увидев в ее глазах страх.

– Что такое? – спросил я спокойно.

– К… Комендант потребовала вас и Претендента Аквиллу прибыть в ее кабинет к… к шестичасовому колоколу.

– К шестичасовому колоколу? – Элен прошла мимо охранников у ворот и направилась к дому Коменданта, извинившись перед группой первокурсников, когда сбила с ног двоих. – Мы опаздываем. Почему ты не вызвала нас раньше?

Девушка шла за нами, боясь приблизиться.

– Здесь было так много народу, я не могла вас найти.

Элен отмахнулась от ее объяснений.

– Она точно убьет нас. Должно быть, это насчет Испытаний, Элиас. Может, Пророк сказал ей что-нибудь.

Элен заспешила вперед, по-видимому, надеясь все-таки успеть вовремя в кабинет моей матери.

– А Испытания уже начались? – спросила девушка и тут же зажала рот руками. – Простите, – прошептала она. – Я…

– Все в порядке, – я не стал улыбаться ей. Это ее только напугало бы. Для девушек-рабынь улыбка маски обыкновенно ничего хорошего не сулит. – На самом деле мне самому хотелось бы это знать. Как твое имя?

– Рабыня.

Конечно! Моя мать выбила из рабыни ее имя.

– Правильно. Ты работаешь у Коменданта?

Я хотел, чтобы она сказала «нет». Хотел, чтобы она сказала, что моя мать просто заставила первую попавшуюся рабыню искать нас. Я хотел, чтобы она сказала, что приписана к кухне или лазарету, где рабы не так запуганы и не лишаются частей тела за малейшие провинности.

Но девушка кивнула в ответ на мой вопрос. «Не позволь моей матери сломать тебя», – подумал я. Девушка посмотрела мне в глаза, и меня снова захлестнуло это чувство: низкое, горячее, всепоглощающее. «Не будь слабой. Борись. Беги».

Порыв ветра выбил из ее пучка прядь волос и кинул через щеку. Она поймала мой взгляд, и вдруг ее глаза вспыхнули дерзостью. На мгновение я увидел в ее лице отражение собственной жажды к свободе. Такого я никогда не видел в глазах курсантов, не говоря уж о рабах-книжниках. И на краткий миг я почувствовал себя не таким одиноким.

Но затем она опустила глаза, и я усмехнулся своей наивности. Она не может бороться. Она не может бежать. Не из Блэклифа. Я безрадостно улыбнулся. По крайней мере, в этом мы с рабыней похожи больше, чем она могла бы догадаться.

– Давно ты здесь служишь? – спросил я.

– Три дня, сэр. Претендент. М… – она заломила руки.

– Витуриус будет достаточно.

Она шла осторожно, робко – Комендант, должно быть, недавно ее выпорола. И все же она не сутулилась и не шаркала, как другие рабы. Она двигалась грациозно, с прямой спиной, что говорило о ней красноречивее любых слов. Очевидно, до недавнего времени она была свободной – я мог бы поклясться в этом своими мечами. И еще эта рабыня понятия не имела, до чего она красива и какие проблемы может принести ей красота в таком месте, как Блэклиф. Ветер снова разметал ее волосы, и я уловил запах сахара и фруктов.

– Могу я дать тебе совет?

Ее голова дернулась, как у испуганного зверька. Ну хоть, по крайней мере, она опасается.

– Прямо сейчас ты…

Привлекаешь внимание каждого мужчины в радиусе квадратной мили?

– Выделяешься, – подобрал я слово. – Сейчас жарко, но тебе надо носить капюшон или плащ, что поможет тебе слиться с толпой.

Девушка кивнула, но ее глаза смотрели подозрительно. Она обхватила себя руками и слегка отошла. Больше я с ней не разговаривал.

Когда мы вошли в кабинет моей матери, Маркус и Зак уже сидели там, полностью облаченные в боевые доспехи. Они тотчас смолкли, не оставляя сомнений, что разговор шел о нас.

Комендант не удостоила взглядом ни Элен, ни меня. Она отвернулась от окна, откуда смотрела на дюны, подошла к рабыне и ударила ее так сильно, что у той изо рта брызнула кровь.

– Я велела им прийти к шестичасовому колоколу.

Меня охватила ярость, и Комендант тут же почувствовала это.

– Да, Витуриус? – она сжала губы и наклонила голову, точно говоря «ты хочешь вмешаться и навлечь мой гнев на себя?».

Элен ткнула меня локтем, и я смолчал, кипя от злости.

– Пошла вон, – сказала мать дрожащей девушке. – Аквилла, Витуриус, сядьте.

Маркус уставился на рабыню, когда та выходила из кабинета. Его лицо не выражало ничего, кроме похоти, и мне захотелось поскорее вытолкнуть девушку прочь, пока не выбил глаз проклятому Змею.

Зак вообще не заметил рабыню и украдкой поглядывал на Элен. Под глазами залегли фиолетовые тени, его угловатое лицо было бледно. Мне даже стало интересно, как они с Маркусом провели отпуск. Помогали своему отцу-плебею в кузнице? Навещали родственников? Строили планы, как убить меня и Элен?

– Пророки заняты, – странная самодовольная улыбка появилась на лице Коменданта, – и попросили меня вместо них рассказать вам об Испытаниях. Вот.

Комендант подвинула через стол кусок пергамента. Мы все наклонились и прочитали текст:

«Их четверо, и мы ищем четыре черты:

Мужество, когда они столкнутся со своими самыми темными страхами.

Хитрость, чтобы обойти своих врагов.

Силу оружия, ума и сердца.

Верность, не жалея души».

– Это предсказание. В ближайшие дни вы узнаете, что оно означает.

Комендант снова повернулась к окну, сцепив руки за спиной. Я смотрел на ее отражение, встревоженный самодовольством, которым так и веяло от нее.

– Пророки будут сами планировать и оценивать Испытания. Но поскольку это состязание должно отсеять слабых, я предложила им, чтобы вы остались в Блэклифе на протяжении всего Испытания. Пророки согласились.

Я подавил смешок. Конечно, согласились. Им хотелось бы, чтобы Испытания были настолько сложны, насколько возможно, а это место – ад, и они это знают.

– Я приказала центурионам усилить ваши занятия, чтобы подчеркнуть ваш статус Претендентов. Я не имею права голоса во время состязаний. Однако вне Испытаний вы все еще подчиняетесь моим правилам. И можете подвергнуться моим наказаниям.

Она зашагала по кабинету, и ее глаза вперились в меня, предупреждая о порке или еще о чем похуже.

– Если вы выигрываете Испытание, то получаете особый дар от Пророков – своего рода приз. Если проходите Испытания, но не выигрываете, наградой станет ваша жизнь. За проигрыш вас казнят. – Прежде чем продолжить, она выдержала многозначительную паузу, чтобы мы лучше осознали этот приятный факт. – Претендент, который выигрывает два Испытания первым, будет назван победителем. Тот, кто придет следующим с одной победой, будет назван Кровавым Сорокопутом. Остальные умрут. Ничьей не будет. Пророки хотят, чтобы я подчеркнула, что пока проходит Испытания, действуют спортивные правила. Вы не должны быть уличены в обмане, саботаже, махинации.

Я взглянул на Маркуса. Для него лгать все равно что дышать.

– А что насчет Императора Таиуса? – спросил Маркус. – Кровавого Сорокопута? Черной Гвардии? Династия Тая не собирается просто так исчезнуть.

– Таиус будет мстить. – Комендант прошла сзади меня, и шею неприятно кольнуло. – Он вместе со своим кланом оставит Антиум и отправится на юг, чтобы сорвать Испытания. Но Пророки поделились еще одним предсказанием: «Ждущая лоза обвилась и душит дуб. Путь станет ясным в самом конце».

– И что это означает? – спросил Маркус.

– Это означает, что действия Императора – не наша забота. Что касается Кровавого Сорокопута и Черной Гвардии, они присягнули на верность Империи, а не Таиусу. Они первые, кто присягнет на верность новой династии.

– Когда начнутся Испытания? – спросила Элен.

– Они могут начаться в любой момент, – моя мать наконец села и сложила ладони. – И они могут принять любую форму. С того момента, как вы покинете мой кабинет, вы должны быть готовы ко всему.

– Если они могут принять любую форму, – впервые заговорил Зак, – тогда как нам следует готовиться? Как мы узнаем, что они начались?

– Вы узнаете, – сказала Комендант.

– Но…

– Вы узнаете, – она уставилась прямо на Зака, и он умолк. – Есть еще вопросы? – Комендант не стала ждать ответа. – Свободны.

Мы отдали честь и вышли. Не желая поворачиваться спиной к Змею и Жабе, я пропустил их вперед, но тотчас пожалел об этом. Девушка-рабыня стояла в тени около лестницы. Маркус, проходя мимо нее, протянул руку, схватил ее за шею и притянул к себе. Она забилась в его руке, пытаясь вырваться из железной хватки, сковавшей горло. Он наклонился ниже и что-то ей прошептал. Я потянулся за мечом, но Элен перехватила мою руку.

– Комендант, – предупредила она меня.

Моя мать, скрестив руки на груди, наблюдала за происходящим из своего кабинета.

– Это ее рабыня. – прошептала Элен. – Ты будешь дураком, если вмешаешься.

– Вы не собираетесь его остановить? – я повернулся к Коменданту, понизив голос.

– Она – рабыня, – сказала Комендант так, будто это все объясняло. – Ей полагается десять ударов за нерасторопность. Если ты намерен помочь ей, может, хочешь принять и ее наказание?

– Конечно нет, Комендант, – ответила Элен за меня и вонзила ногти в мою руку, чувствуя, что я близок к тому, чтобы заработать порку. Она быстро вытолкала меня в холл. – Брось, – сказала она. – Оно того не стоит.

Ей не стоило объяснять. Империя не рискует преданностью своих масок. Черная Гвардия немедленно схватит меня, если узнает, что я принял порку за раба-книжника.

Маркус засмеялся и отпустил девушку, затем спустился по лестнице следом за Заком. Девушка шумно выдохнула, на ее шее наливался синяк. Помоги ей, Элиас. Но я не мог. Элен права. Риск наказания слишком велик.

Элен направилась по коридору, бросив на меня пронзительный взгляд. Двигайся. Девушка вся сжалась, когда мы проходили мимо, как будто хотела стать еще меньше. Я же уделил ей внимания не больше, чем куче мусора. Питая отвращение к себе за бессердечность, я оставил ее перед лицом наказания. Я чувствовал себя маской.

Той ночью мне снились странствия, наполненные свистом и шепотом. Ветер кружил вокруг меня как стервятник, и я вздрагивал от рук, обжигающих неестественным жаром. Я старался проснуться, когда тягостные ощущения превратились в кошмар, но лишь глубже погружался в сон, пока наконец не осталось ничего, кроме удушающего жгущего света.

Когда я открыл глаза, первым делом увидел под собой песок. Горячий песок. Настолько, что обжигал кожу. Я заслонил глаза от слепящего солнца, чтобы осмотреться. Руки тряслись. Вокруг меня простиралась пустыня. Кривое хлебное дерево одиноко возвышалось из растрескавшейся земли чуть в стороне. В нескольких милях к западу словно мираж мерцал водоем. В воздухе отвратительно пахло гнилью, тухлыми яйцами и вонью, наполнявшей кадетские корпуса в разгар лета.

Бледная и опустошенная, земля напоминала поверхность далекой мертвой Луны. Мышцы болели, как будто я пролежал в одном положении много часов подряд. Боль доказывала, что все это не сон. Я встал, пошатываясь, – одинокий силуэт в бескрайней пустоте. Похоже, Испытания начались.

15: Лайя

Рассвет лишь тронул синевой горизонт, а я уже вбежала в комнаты Коменданта. Она сидела перед туалетным столиком, глядя на свое отражение в зеркале. Ее кровать выглядела нетронутой, как всегда по утрам. Интересно, когда она спит? Если спит вообще.

Она была одета в свободный черный халат, который несколько смягчал презрительное выражение ее лица за маской. Я впервые видела ее без униформы. Халат соскользнул с плеча, и необычные завитки ее татуировки оказались частью узорчатой буквы В, наколотой темными чернилами на холодной бледной коже.

Десять дней прошло с начала моей шпионской миссии, но я пока не узнала ничего, что могло бы помочь спасти Дарина. Я научилась гладить униформу Блэклифа за пять минут, носить по лестнице тяжелый поднос, не замечая саднящие рубцы на спине, ставить его так тихо, что порой казалось, что меня вообще не существует.

Кинан описал мне суть задания лишь в общих чертах. Я должна собирать сведения об Испытаниях, и затем, когда покину Блэклиф по какому-нибудь поручению, Ополчение свяжется со мной. Это может занять три дня, сказал Кинан. Или десять. Будь готова к отчету каждый раз, когда выходишь в город. И никогда не ищи нас сама. Тогда я подавила желание засыпать его вопросами. Например, спросить, как раздобыть сведения, которые им нужны. Или как не попасться Коменданту. Теперь мне приходилось за это расплачиваться.

Сейчас мне не хотелось, чтобы Ополчение нашло меня. Не хотелось, чтобы они узнали, какой никчемной шпионкой я оказалась.

В мыслях голос Дарина звучал все слабее: «Найди что-нибудь, Лайя. То, что спасет меня. Поторопись».

Другой же голос, более громкий, убеждал: «Заляг. Не рискуй, пока не будешь уверена, что тебя точно не поймают».

Какой из них мне слушать? Шпиона или раба? Бойца или труса? Я думала, что ответить на такие вопросы легко. Но это было до того, как я узнала, что такое настоящий страх.

Сейчас я тихо обошла Коменданта, поставила поднос с завтраком, убрала посуду с вечера, положила ее униформу. Не смотри на меня! Не смотри на меня! Мои мольбы, похоже, работали. Комендант вела себя так, будто меня не было.

Когда я открыла шторы, первые утренние лучи озарили комнату. Я замерла на мгновение, глядя в окно на пустынные мили дюн, покрытых рябью, словно волны на свистящем ветру. На секунду я забылась от их красоты. Затем тишину разорвали барабаны Блэклифа – сигнал подъема для всей школы и половины города.

– Рабыня, – нетерпение коменданта заставило меня шевелиться быстрее, предупреждая ее следующий приказ. – Мои волосы.

Я взяла расческу и шпильки из ящика в столе и поймала свое отражение в зеркале.

Синяки от знакомства с Претендентом Маркусом выцвели неделю назад, шрамы от десяти ударов, что я получила в тот день, покрылись корочкой. Их заменили другие раны. Три удара по ногам за пыль на моей юбке. Четыре удара по запястьям за то, что не закончила вовремя штопку. Синяк под глазом от какого-то Мастера, что был в дурном настроении.

Комендант, сидя за туалетным столиком, распечатала письмо. Она держала голову совершенно прямо, когда я расчесывала ее волосы, казалось, совершенно меня не замечая. На миг я застыла, опустив взгляд на пергамент, что она читала. Она не заметила. Конечно нет. Книжники ведь не умеют читать, полагала она.

Я быстро провела расческой по светлым волосам.

«Посмотри туда, Лайя. – Голос Дарина. – Узнай, о чем письмо».

Она увидит и накажет меня.

«Она не знает, что ты умеешь читать. Она подумает, что ты дура, глазеющая на симпатичные значки».

Я сглотнула. Я должна посмотреть. Десять дней в Блэклифе, а мне нечего показать, кроме синяков и рубцов от кнута. Это полный провал. Когда Ополчение потребует отчета, мне нечего будет им сказать. И что тогда станет с Дарином? Снова и снова я бросала взгляд в зеркало, чтобы убедиться, что Комендант поглощена чтением. Наконец уверившись, я рискнула и быстро посмотрела вниз.

«…на юге слишком опасно. И Комендант не заслуживает доверия. Я советую вам вернуться в Антиум. Если вы пойдете на юг, езжайте с небольшим отрядом…»

Комендант пошевелилась, и я оторвала глаза, испугавшись, что выдала себя. Но она продолжала читать, и я снова рискнула. Но затем она перевернула бумагу.

«…союзники покидают династию Тайа как крысы, бегущие с тонущего корабля. Я узнал, что Комендант планирует…»

Но я так и не узнала, что планирует Комендант, потому что в тот момент подняла глаза. Она смотрела на меня в зеркало.

– Красивые знаки, – пролепетала я сдавленным шепотом, уронив одну из шпилек.

Я наклонилась поднять ее, пытаясь за эти драгоценные секунды справиться с паникой. Меня выпорют за то, что я прочла несколько строк, смысл которых даже не ясен. Почему я позволила себе попасться? Почему я не была более осторожной?

– Я не видела много слов, – добавила я.

– Нет, – глаза женщины сверкнули, и на миг мне показалось, что она насмехается надо мной. – Таким, как ты, и не нужно уметь читать.

Она осмотрела свои волосы.

– Правая сторона ниже. Подними ее.

Я вставила еще одну шпильку в шелковистые волосы. Хоть мне и хотелось рыдать от облегчения, я тщательно следила за выражением своего лица.

– Как долго ты здесь, рабыня?

– Десять дней, сэр.

– Ты завела себе друзей?

Этот вопрос из уст Коменданта звучал настолько нелепо, что я едва не рассмеялась. Друзей? В Блэклифе? Кухонная служанка слишком запугана, чтобы разговаривать со мной, Кухарка обращается ко мне, только чтобы дать приказ. Остальные рабы Блэклифа жили и работали на территории самой Академии. Но и они держались в стороне и молчком – всегда одни, всегда настороже.

– Ты здесь навсегда, девочка, – сказала Комендант, изучая свою прическу. – Может быть, тебе следует получше узнать своих товарищей. Здесь.

Она протянула два запечатанных письма.

– Одно, с красной печатью, отнеси в курьерскую контору, другое, с черной печатью, – Спиро Телуману. И не уходи от него, пока он не ответит.

Кто такой Спиро Телуман и как его найти, я понятия не имела и не осмелилась спросить. Комендант больно наказывала за лишние вопросы.

Я взяла письма и вышла из комнаты во избежание каких-нибудь внезапных приступов ярости. Когда я закрыла за собой дверь, у меня вырвался вздох облегчения. Слава небесам, что эта женщина слишком высокомерна, чтобы предположить, что рабыня умеет читать.

Когда я спустилась в холл и взглянула на первое письмо, то чуть не выронила его. Оно было адресовано Императору Таиусу. О чем бы она могла переписываться с Императором? Об Испытаниях? Я пробежалась пальцем по печати – все еще мягкая, ее можно было незаметно приподнять.

За спиной послышался шорох, и письмо выпало из моих рук. Я огляделась. Все мое существо возопило: Комендант! Но в холле было пусто. Я подняла письмо и сунула его в карман.

Оно казалось живым, как змея или паук, которых я решила держать как домашних животных. Я снова коснулась печати и отдернула руку. Слишком опасно.

Но мне нужно что-то, чтобы отдать Ополчению. Каждый день, покидая Блэклиф по поручениям Коменданта, я боялась, что Кинан внезапно появится, отведет меня в сторону и потребует отчет. Каждый день, когда этого не происходило, становился для меня отсрочкой, но когда-то время выйдет.

Мне пришлось взять плащ, и я направилась в лакейскую, к которой вел коридорчик под открытым небом, сразу за кухней. Моя комната, как и комната кухонной прислуги и Кухарки, больше походила на темную дыру с низким входом и рваной занавеской вместо двери. Пространства здесь ровно столько, чтобы вместилась лишь веревочная кровать и ящик, который служит прикроватным столиком.

Из комнаты я услышала приглушенные голоса Кухарки и кухонной служанки. Последняя, по крайней мере, немного дружелюбнее, чем Кухарка. Она не раз помогала мне справляться с моими обязанностями, и в первый мой день, когда я думала, что потеряла сознание от боли после ударов хлыстом, видела, как она поспешно выбегала из моей комнаты. Когда я вошла к себе, обнаружила целебную мазь и кружку с чаем, снимающим боль. В этом выражалась ее дружба.

Порой я задавала ей и Кухарке разные вопросы, обсуждала погоду, жаловалась на Коменданта. Обе молчали. Не сомневаюсь, что войди я на кухню совершенно голая и закудахтай как курица, все равно не добилась бы от них ни слова. Мне не хотелось снова подходить к ним и натыкаться на стену молчания, но я должна была узнать, кто такой Спиро Телуман и как его найти.

Я вошла на кухню, где нашла их обеих, истекающих потом от жара пылающего очага. Обед уже готовился вовсю. У меня потекли слюнки, я так соскучилась по еде Нэн. У нас никогда не было вдоволь пищи, но какое бы блюдо мы ни ели, оно было приготовлено с любовью, что превращает даже самую простую еду в лакомство. Здесь мы питаемся объедками Коменданта, и даже когда я голодна, они напоминают опилки.

Кухонная служанка взглянула на меня в знак приветствия, а Кухарка сделала вид, что не замечает меня. Пожилая женщина взгромоздилась на шаткий табурет, пытаясь достать связку чеснока. Казалось, она вот-вот упадет, но когда я предложила поддержать ее, она метнула на меня взгляд острый, как кинжал. Опустив руку, я неловко потопталась на месте.

– Вы не могли бы… не могли бы мне сказать, где найти Спиро Телумана?

Молчание.

– Послушайте, – сказала я. – Я знаю, я – новенькая, но Комендант велела мне завести друзей. Я подумала…

Очень медленно Кухарка повернулась ко мне. Лицо ее вмиг посерело, как будто ей стало плохо.

– Друзей? – Это первое слово, которое она мне сказала, не считая приказов.

Старая женщина потрясла головой, положила чеснок на стол и с таким остервенением принялась рубить его, что нетрудно было догадаться, в каком она гневе. Я не поняла, что такого ужасного я сделала, но она явно не собиралась мне объяснять. Я вздохнула и вышла из кухни, думая, что придется спросить у кого-нибудь другого о Спиро Телумане.

– Он – кузнец, – услышала я тихий голос. Кухонная служанка выскользнула следом за мной во двор. Она оглянулась через плечо, беспокоясь, что Кухарка ее услышит. – Ты найдешь его в Оружейном квартале, иди вдоль реки.

Она быстро повернулась, собираясь уйти, и это меня подтолкнуло заговорить с ней. Вот уже десять дней я не общалась с нормальным человеком. Все мои слова сводились лишь к «Да, сэр» и «Нет, сэр».

– Я – Лайя.

Кухонная служанка замерла.

– Лайя, – повторила она и затем обронила. – Я… я Иззи.

Впервые со дня облавы я улыбнулась. Я почти забыла свое имя. Иззи подняла голову, посмотрев в сторону комнаты Коменданта.

– Комендант хочет, чтобы ты завела друзей, чтобы она могла использовать их против тебя, – прошептала она. – Поэтому Кухарка и огорчилась.

Я покачала головой, не понимая.

– Так она нас контролирует, – Иззи показала пальцем на повязку на глазу. – Поэтому Кухарка делает все, что она скажет. Поэтому каждый раб в Блэклифе делает все, что она скажет. Если ты провинишься, она может наказать за это не тебя, а людей, которые тебе дороги.

Иззи говорила так тихо, что мне пришлось наклониться, чтобы услышать ее.

– Если… если ты хочешь иметь друзей, убедись, что она об этом не знает. Убедись, что это тайна.

Девушка вернулась на кухню, юркая, как кошка в ночи.

Я отправилась в курьерскую контору, но слова Иззи никак не выходили из головы. Если Комендант настолько больна, что использует дружбу рабов против них, тогда не удивительно, что Иззи и Кухарка держатся отстраненно. Это так Иззи потеряла свой глаз? Это так Кухарка заработала свои шрамы?

Настолько жестко Комендант меня пока еще не наказывала. Но это лишь вопрос времени.

Вдруг показалось, что письмо Императору в моем кармане стало тяжелее, и я прижала его рукой. Осмелюсь ли я? Чем скорее я добуду информацию, тем быстрее Ополчение сможет спасти Дарина и тем раньше я смогу покинуть Блэклиф. Всю дорогу до школьных ворот я спорила сама с собой.

Когда я подошла к воротам, стражники, облаченные в кожу, едва на меня взглянули, хотя обычно они с удовольствием мучают рабов. Но сейчас они пристально следили за двумя всадниками, мчавшимися к школе. Я воспользовалась тем, что они отвлеклись, и тихо проскользнула мимо.

Несмотря на раннее утро, над пустыней уже растеклась жара, и я изнемогала в своем плаще. Каждый раз, когда я его надевала, невольно вспоминался Претендент Витуриус и тот беззастенчивый огонь, что вспыхнул в нем, когда он впервые повернулся ко мне. Вспоминался его запах, когда Витуриус подошел ближе, запах чистоты и мужественности. Вспоминались его слова, сказанные почти задумчиво. Могу я дать тебе совет?

Не знаю, каким я ожидала увидеть сына Коменданта. Наверное, каким-нибудь вроде Маркуса Фаррара, который оставил на мне ошейник из синяков, что болели несколько дней? Или таким, как Элен Аквилла, которая разговаривала со мной так, будто я – грязь под ее ногами?

По крайней мере, я думала, что он выглядит как его мать – светловолосый, болезненно бледный и холодный насквозь. Но он черноволосый и смуглый, и хотя его глаза такие же светло-серые, как у Коменданта, в них нет и тени леденящего бесстрастия, присущего маскам. Наоборот! Когда мы встретились взглядами, в тот волнующий момент я увидела под тенью маски рвущуюся наружу жизнь. Я увидела огонь и желание, и сердце забилось быстрее.

А его маска… Так странно, что она не слилась с его лицом. Это признак слабости? Но этого не может быть, я слышала, что он – лучший солдат Блэклифа.

Стоп, Лайя. Перестань думать о нем. Если он задумчив, значит, скрывает что-то нечистое. Если в его глазах огонь, то он жаждет насилия. Витуриус – маска. Они все одинаковые.

Мой путь из Блэклифа шел мимо Квартала патрициев к Площади Казни, где находился самый большой в городе рынок под открытым небом. Там же располагалась одна из двух курьерских контор. Виселицы, благодаря которым площадь получила свое название, сейчас пустовали. Но и день только начался.

Однажды Дарин нарисовал виселицы Площади Казни, на которых болтались тела. Нэн увидела рисунок и содрогнулась. «Сожги это», – попросила она. Дарин кивнул, но той же ночью в нашей комнате я увидела, что он работает над этим рисунком.

– Это напоминание, Лайя, – пояснил он, как всегда спокойно. – Будет неправильно уничтожить его.

Разморенный от жары народ двигался вяло. Мне приходилось работать локтями и толкаться, чтобы продвигаться вперед, вызывая недовольство раздраженных лавочников. Работорговец с вытянутым лицом сердито толкнул меня.

Я нырнула под паланкин, отмеченный символом патрициев, и сразу заметила в нескольких ярдах курьерскую контору. Я пошла медленнее. Пальцы сами потянулись к письму, адресованному Императору. После того как я отдам его пути назад не будет.

– Сумки! Кошельки! Ранцы! Расшитые шелком!

Мне надо распечатать письмо. Мне надо раздобыть что-нибудь для Ополчения. Но где я могу сделать это, оставаясь никем не замеченной? Позади одного из прилавков? В тени между двух палаток?

– У нас лучшая кожа и скобяные товары!

Печать поднималась достаточно легко, но я опасалась, как бы меня не толкнули. Если письмо порвется или печать сломается, Комендант может отрубить мне руку или голову.

– Сумки! Кошельки! Ранцы! Расшитые шелком!

Продавец сумок увязался за мной, и я было подумала сказать ему, чтобы отстал. Но затем ощутила кедровый аромат, посмотрела через плечо и увидела мужчину-книжника без рубашки. Его загорелый мускулистый торс лоснился от пота, а из-под черной кепки торчали огненно-рыжие волосы. Я узнала его и почувствовала, как от потрясения все внутри сжалось. Это Кинан.

Его карие глаза поймали мой взгляд. Не переставая расхваливать свой товар, Кинан едва заметно кивнул в сторону боковой улочки. От неожиданности у меня вспотели ладони. Я направилась в переулок, гадая, что ему сказать. У меня нет ничего – ни наводок, ни информации. Кинан сомневался во мне с самого начала, и теперь я докажу ему, что он был прав.

Покрытые пылью кирпичные здания в четыре этажа возвышались по обеим сторонам переулка. Шум с рынка утих. Кинан пропал из виду, но от стены отделилась женщина, одетая в тряпье, и подошла ко мне. Я встревоженно смотрела на нее, тогда она не подняла голову. Под грязным клубком темных волос я узнала Сану. «Пошли», – произнесла она. Я хотела спросить ее о Дарине, но она торопливо зашагала вперед.

Сана вела меня через переулок не останавливаясь, пока мы не подошли к Сапожному ряду, почти в миле от Площади Казни. В воздухе стоял тяжелый запах кожи, танина и красителей, приправленный болтовней сапожников. Я решила, что нам и надо к Сапожному ряду, но Сана повернула в узкий проулок между двумя зданиями. Она спустилась по лестнице в подвал, где было темно, как внутри дымохода.

Кинан открыл дверь прежде, чем Сана постучала. Он уже скинул кожаные сумки и оделся в черную рубашку, не забыв прицепить набор ножей, тех же, которые я видела у него в первую нашу встречу. Рыжая прядь упала на лицо. Он осмотрел меня, задержав взгляд на синяках.

– Думали, что за тобой может быть хвост, – сказала Сана, стягивая плащ и парик. – Но все чисто.

– Мэйзен ждет, – Кинан положил руку мне на спину, легонько подтолкнув вперед к узкому проходу. Я сморщилась и отшатнулась – удары кнутом все еще отдавали болью. Поймав на себе его пристальный взгляд, я подумала, что Кинан собирается что-то сказать, но он, слегка нахмурившись, неуклюже убрал руку. Затем провел меня по проходу вниз к двери, куда мы и вошли.

В комнате за столом сидел Мэйзен, его лицо, изборожденное шрамами, освещала одинокая свеча.

– Ну, Лайя? – он поднял седые брови. – Что у тебя есть для меня?

– Сначала расскажите что-нибудь о Дарине, – попросила я. Наконец-то я могла задать вопрос, который мучил меня полторы недели. – Как он?

– Твой брат жив, Лайя.

Из груди вырвался вздох, и я почувствовала, что снова могу дышать.

– Но больше я не могу ничего сказать, пока ты не поделишься тем, что у тебя есть. У нас ведь сделка.

– Дай ей хотя бы сесть, – Сана придвинула мне стул, и я едва успела присесть, как Мэйзен наклонился вперед.

– У нас очень мало времени, – сказал он. – Нам нужны любые сведения, какие у тебя есть.

– Испытания начались около… около недели назад.

Я попыталась вспомнить хоть какую-нибудь информацию, которую доводилось слышать. Я была не готова отдать им письмо. Пока не готова. Если он сломает печать или порвет его, мне конец.

– Тогда исчезли Претенденты. Их четверо. Их зовут…

– Мы все это знаем, – Мэйзен остановил меня взмахом руки. – Куда их забрали? Когда Испытания закончатся? Что будет следующим?

– Мы слышали, что двое из Претендентов вернутся сегодня, – вмешался Кинан. – Совсем скоро. Может быть, через полчаса.

Я подумала, как возбужденно разговаривали стражники у ворот Блэклифа, когда два всадника показались на дороге. Лайя, ты дура. Если бы получше прислушалась к болтовне стражников, то, возможно, узнала бы, кто из Претендентов выжил в Испытании. И тогда могла бы сказать хоть что-то полезное Мэйзену.

– Я не знаю. Это было так… так сложно. – Я слышала собственные слова, думая, как жалко они звучат, и ненавидела себя. – Комендант убила моих родителей. У нее есть стена, вся увешенная плакатами каждого повстанца, которого она поймала. Мои родители были там наверху… их лица…

Глаза Саны расширились, и даже в лице Кинана проглядывало легкое сочувствие, вытеснившее на миг привычную отчужденность.

Мне подумалось, почему я сказала об этом Мэйзену? Возможно, потому что меня беспокоило, знал ли он, что Комендант убила моих родителей? Знал и все же отправил меня в Блэклиф?

– Я не знал, – ответил Мэйзен, услышав мой незаданный вопрос. – Но от этого вдвойне важно, чтобы задание было выполнено успешно.

– Я хочу успеха больше, чем кто-либо, но не могу просто взять и войти в ее кабинет. У нее никогда не бывает посетителей, поэтому не могу подслушивать…

Мэйзен поднял руку и остановил меня.

– Что ты знаешь точно?

В один безумный миг я решила соврать. Я прочла сотни историй о героях и испытаниях, с которыми они сталкивались, – какой вред, если я сочиню одну и преподнесу ее как правду? Но я не смогла заставить себя лгать. Ведь Ополчение доверяло мне.

– Я… ничего… – Я посмотрела в пол, пристыженная недоверием, отразившимся на лице Мэйзена.

Я потянулась к письму, но не достала его. Слишком рискованно. Может быть, он даст тебе другой шанс, Лайя. Может быть, ты еще попытаешься.

– Что точно ты делала все это время?

– Судя по виду, выживала, – сказал Кинан, сверкнув на меня темными глазами, и я не могла понять, защищает он меня или оскорбляет.

– Я был предан Львице, – произнес Мэйзен. – Но не могу тратить свое время, помогая кому-то, кто не помогает мне.

– Мэйзен, ради бога, – выдохнула Сана ошеломленно. – Посмотри на бедняжку…

– Да, – Мэйзен увидел синяки на моей шее. – Она раздавлена. Задание для нее слишком трудное. Я совершил ошибку, Лайя. Я думал, ты рискнешь. Надеялся, что ты больше похожа на свою мать.

Оскорбление встряхнуло меня быстрее удара Коменданта. Конечно, он прав. Я ничем не похожа на мать. Начиная с того, что она никогда бы не оказалась в таком положении.

– Мы решим, как забрать тебя оттуда, – Мэйзен пожал плечами и встал. – Мы закончили.

– Подождите…

Мэйзен не мог сейчас оставить меня! Дарин погибнет, если он уйдет. Неохотно я достала письмо Коменданта.

– У меня есть вот что. Это от Коменданта Императору. Я подумала, что вы можете на него взглянуть.

– Почему ты сразу не начала с этого? – Мэйзен взял конверт. Я хотела сказать, чтобы он был осторожен, но Сана опередила меня. Мэйзен бросил на нее короткий раздраженный взгляд, затем аккуратно приподнял печать.

Но спустя несколько секунд мое сердце вновь упало. Мэйзен швырнул письмо на стол.

– Оно бесполезно. Взгляни.

«Ваше Императорское Величество, я все устроила. Вечный ваш слуга, Комендант Керис Витуриа».

– Не бросайте меня, – взмолилась я, когда Мэйзен покачал головой с отвращением. – У Дарина больше никого нет. Вы были близки с моими родителями. Подумайте о них, пожалуйста. Они бы не хотели, чтобы их единственный сын умер, потому что вы отказываетесь помочь.

– Я пытаюсь помочь, – Мэйзен был неумолим. Холодная сталь в его взгляде и жесткая осанка напомнили мне о матери. Сейчас я понимала, почему он – лидер Ополчения. – Но и ты должна помочь мне. Спасение твоего брата будет стоить не только чьей-то жизни. Мы поставим под угрозу все Ополчение. Если наших бойцов поймают, мы рискуем, что они расколются на допросах. Я ставлю на карту все, чтобы помочь тебе, Лайя, – он скрестил на груди руки. – Так сделай, чтобы это того стоило.

– Я сделаю, обещаю! Дайте мне еще один шанс.

Он долго смотрел на меня с каменным выражением лица, затем взглянул на Сану, которая кивнула, и на Кинана, который пожал плечами, и это могло означать что угодно.

– Один шанс, – молвил Мэйзен. – Провалишь его, и мы закончим. Кинан, проводи ее.

16: Элиас

Семью днями ранее

Великие Пустыни. Вот где Пророки оставили меня среди песков, белых как соль, что растянулись на сотни миль. Бескрайний голый пейзаж нарушали лишь резкие черные трещины да случайные корявые деревца.

Бледный абрис луны одиноко висел надо мной словно кем-то позабытая вещица. Она была наполовину полной, так же, как вчера – значит, каким-то образом Пророки перенесли меня за три сотни миль от Серры всего за одну ночь. В это же время вчера я ехал в экипаже деда, направляясь в Блэклиф.

Из выжженной земли позади дерева торчал мой кинжал, воткнутый в жалкий клочок пергамента. Я сунул за пояс оружие – оно поможет мне здесь выжить. Почерк на пергаменте был незнаком.

«Испытание Мужества: Колокольня. Закат на седьмой день».

Все предельно ясно. Если сегодня первый день, то у меня в запасе шесть суток, чтобы добраться до колокольни, или же Пророки убьют меня за провал первого Испытания.

Пустынный воздух был такой сухой, что дыхание обжигало ноздри. Я облизал губы, уже изнемогая от жажды, и пригнулся под жалкой тенью хлебного дерева, чтобы обдумать свое затруднительное положение.

Вонь, отравляющая воздух, говорила о том, что сверкающая вдалеке синева – это озеро Витан, легендарный источник серы. Кроме того, озеро было единственным водоемом во всей пустыне. Но водоемом соленым, а потому для меня бесполезным.

В любом случае мой путь лежал к востоку через Серранский Горный Кряж. Два дня должно уйти на то, чтобы добраться до гор. Еще два – до ущелья Уолкера, единственного пути, по которому можно перейти хребет. Еще день на то, чтобы перебраться через ущелье, и день – спуститься к Серре. Получалось ровно шесть полных дней, если все пойдет так, как запланировано.

Но это было бы слишком легко.

Я вспомнил о предсказании, которое прочел в кабинете Коменданта. «Мужество, когда они столкнутся с самыми темными страхами». Некоторые люди боятся пустынь, но я не из их числа. И это означает, что здесь есть что-то еще. То, что пока себя не обнаружило.

Я оторвал полосы ткани от своей одежды и обмотал ноги. На мне было только то, в чем я лег спать – повседневная форма и мой кинжал. Внезапно я проникся сам к себе пылкой благодарностью. Какое счастье, что вчера после боевой подготовки я настолько устал, что не смог раздеться перед сном! Идти через Великие Пустыни голым – все равно что идти через ад.

Вскоре солнце село, и воздух стал быстро охлаждаться.

Время утекало. Я припустил трусцой, глядя вперед. Пробежав милю, ощутил, что мимо пролетел ветер, и на секунду показалось, что чувствую запах дыма и смерти. Запах исчез, но оставил в душе смутную тревогу.

Каков мой страх? Я крепко задумался, но не смог ничего вспомнить. Большинство курсантов Блэклифа чего-нибудь да боятся, но недолго. Когда мы были первокурсниками, Комендант приказывала Элен спускаться со скалы раз за разом, пока та не спустилась наконец, просто сжав челюсти, чтобы ничем не выказать свой страх. В тот же год Комендант заставила Фариса держать у себя пустынного тарантула-птицееда в качестве домашнего животного. И сказала при этом, что если паук сдохнет, то умрет и Фарис.

Должно же быть что-то, чего я боюсь. Замкнутого пространства? Темноты? Если я не знаю своих страхов, то не смогу к ним приготовиться.

Наступила полночь, а пустыня вокруг меня все еще была погружена в тишину. Я прошел около двадцати миль. В горле пересохло. Я слизывал пот с рук, зная, что организму требуется соль не меньше, чем вода. Влага помогала, но лишь на мгновение. Я заставил себя сосредоточиться на боли в ногах. С болью я мог справиться. Но жажда может свести человека с ума.

Вскоре я стал подниматься и заметил впереди нечто странное: блики света, как будто луна отражалась в озере. Но я знал, что там не могло быть никакого озера.

С кинжалом наготове я замедлил шаг.

И затем услышал это.

Голос.

Сначала он шептал так тихо, что я мог спутать этот звук с шелестом ветра, с шорохом моих шагов по растрескавшейся земле. Но голос становился ближе, чище, четче.

Элиассс.

Элиассс.

Я взобрался на вершину невысокого холма. Ночной бриз затих, принеся запахи, которые ни с чем не спутать: запахи крови, навоза и гнили. Предо мной раскинулось поле боя – на самом деле поле, устланное телами, сражение здесь уже закончилось. Все мертвы. Лунный свет мерцал, отражаясь в доспехах павших воинов. Именно это сияние я видел прежде, поднимаясь.

Это было самое странное поле боя, какое я когда-либо видел. Никто не стонал, не просил о помощи. Варвары, преступившие границу, лежали рядом с солдатами-меченосцами.

Я заметил человека, похожего на торговца-кочевника, и рядом с ним маленькие тела членов его семьи. Что это за место? С чего бы кочевникам биться против меченосцев и варваров, да еще неизвестно где?

«Элиас».

Я чуть не выпрыгнул из собственной кожи при звуке своего имени, произнесенного в полной тишине. Мой кинжал оказался у горла говорившего раньше, чем я успел об этом подумать. Передо мной стоял мальчик-варвар, подросток не старше тринадцати лет. Его лицо было раскрашено синей краской, а тело темнело от татуировок в виде геометрических фигур – такие приняты у их народа. Даже в тусклом свете луны я узнал его. Я узнал бы его где угодно.

Это моя первая жертва.

Мой взгляд метнулся к зияющей на животе ране, что я нанес ему девять лет назад. Ране, которую он, казалось, не заметил.

Я опустил руку и отступил. Невозможно.

Мальчик мертв. Значит, все это – поле боя, запах, пустыня – должно быть моим кошмаром. Я ущипнул руку, чтобы проснуться. Мальчик наклонил голову. Я снова ущипнул себя. Затем взял нож и порезал ладонь. Кровь капнула на землю.

Мальчик не шевельнулся. Я не мог проснуться.

«Мужество, с которым они столкнутся со своими самыми темными страхами».

– Три дня после моей смерти мать кричала и рвала на себе волосы, – сказал убитый мною мальчик. – А потом замолчала на пять лет.

Он говорил тихо, совсем недавно огрубевшим голосом подростка.

– Я был ее единственным ребенком, – добавил он, будто я требовал пояснения.

– Мне… мне жаль…

Мальчик пожал плечами и пошел по полю боя, позвав меня жестом за собой. Мне не хотелось идти, но он стиснул мою руку ледяными пальцами и потянул следом с поразительной силой.

Когда мы обошли первые тела, я посмотрел вниз. Меня мучила тошнота. Я узнал их лица. Всех этих людей убил я.

Когда я проходил мимо, их голоса звучали у меня в голове:

моя жена была беременна…

я думал, что убью тебя первым…

мой отец поклялся отомстить, но умер, так и не успев это сделать…

Я заткнул уши руками. Но мальчик увидел, и его липкие пальцы оторвали мои руки от головы с неумолимой силой.

– Идем, – позвал он. – Там еще больше.

Я покачал головой. Я точно знал, скольких убил – двадцать одного человека. Знал, когда они погибли, как и где. Но здесь, на этом поле боя, покоилось гораздо больше мертвых. Я не мог убить их всех.

Но мы продолжали двигаться, и сейчас встречались уже незнакомые лица. И это стало своего рода облегчением, потому что эти лица были чьим-то чужим грехом.

– Твои жертвы, – мальчик прервал мои мысли. – Они все твои. Прошлые и будущие. Все погибли от твоей руки.

Мои ладони вспотели, и я чувствовал головокружение.

– Я… я не…

Здесь лежало слишком много людей. Намного больше пяти сотен. Как я мог быть ответственен за смерть стольких?

Я посмотрел вниз, чуть левее, на распростертое тело долговязого светловолосого парня, маски. У меня екнуло сердце, потому что я знал его. Деметриус.

– Нет! – я наклонился и стал трясти его. – Деметриус, проснись. Вставай.

– Он тебя не слышит, – сказала моя первая жертва. – Он умер.

Рядом с Деметриусом увидел Леандра. Кровь стекала по кривому носу и подбородку, расплываясь пятном вокруг его кудрявых волос. В нескольких футах от него лежал Эннис – другой солдат из взвода Элен. Чуть поодаль впереди я заметил гриву седых волос и мощное тело. Дед?

– Нет-нет… – Я не мог найти никаких других слов для того, что видел, потому что нельзя допустить, чтобы этот кошмар сбылся.

Я наклонился к другому телу – девушка-рабыня с золотыми глазами, которую я видел лишь раз. Грубо прочерченная красная линия пересекала ее горло. Черные волосы беспорядочно разметались в стороны. Ее глаза были открыты, их блестящее золото померкло, превратившись в цвет мертвого солнца. Я вспомнил ее пьянящий запах сахара и фруктов, ее тепло.

Я повернулся к первой жертве.

– Это мои друзья и моя семья. Люди, которых я знаю. Я бы никогда не сделал им больно.

– Это твои жертвы, – настаивал мальчик, и внутри меня окреп страх от той уверенности, с какой он говорил.

Это вот кем я стану? Массовым убийцей?

Очнись, Элиас. Проснись. Но я не мог проснуться, потому что не спал. Пророки странным образом воплотили мои кошмары в жизнь, простерли их предо мной.

– Как мне избежать этого? Я должен это остановить.

– Это уже случилось, – сказал мальчик. – Это твоя судьба, все уже предрешено.

– Нет, – я прошел мимо него.

Поле боя в конце концов должно закончиться. Я пройду его, затем – пустыню и выберусь отсюда.

Но когда я достиг края поля смерти, земля накренилась, и оно снова распростерлось передо мной в своей бесконечности. Ландшафт за ним изменился – я все еще шел на восток через пустыню.

– Ты можешь идти, – прошептал в ухо голос моей первой жертвы, теперь бестелесной, и я вздрогнул. – Ты можешь даже добраться до гор. Но пока ты не победишь свой страх, смерть останется с тобой.

Это иллюзия, Элиас. Колдовство Пророков. Продолжай свой путь, пока не найдешь выход.

Я заставил себя идти к Серранскому Кряжу. Но всякий раз, когда я достигал края поля, я чувствовал крен и видел, что мертвые тела появлялись передо мной снова и снова. С каждым разом становилось все труднее не обращать внимание на убитых. Я стал идти медленнее, едва не спотыкался. Проходил мимо одних и тех же людей снова и снова, пока их лица не выжгло огнем в моей памяти.

Занялся рассвет, и небо начало светлеть. Второй день, подумал я.

Иди на восток, Элиас.

На поле боя опускалась жара, и зловоние усилилось. Тучи мух и падальщиков кружили над телами. Я кричал и бросался на них с мечом, но не мог отогнать. До смерти хотелось пить и есть, но только не здесь. Я насчитал пятьсот тридцать девять тел. Я не смогу убить так много, сказал я себе. И не стану. Внутренний голос хихикнул в ответ, когда я попытался себя в этом убедить.

«Ты – маска, – спорил голос. – Конечно, стольких ты и убьешь. Даже еще больше».

Я убегал от мыслей, желая всем сердцем вырваться из этого жуткого места. Но не мог. Небо потемнело, поднялась луна. Я не мог выбраться.

Снова солнечный свет. Третий день. В голове кружили мысли, но я едва их осознавал. Мне надо что-то сделать. Где-то быть. Я посмотрел вправо, на горы. Туда. Я должен идти туда. Я заставил себя повернуть.

Иногда я говорил с теми, кого убил. В мыслях слышал их шепот – они не обвиняли меня, а делились надеждами и мечтами. Лучше бы они осыпали меня проклятиями. А самое тяжкое – выслушивать, как бы все сложилось, если бы я их не убил.

Восток. Элиас, иди на восток. Это единственная разумная мысль, за которую я еще держался. Но подчас, когда меня одолевал страх о моем будущем, я забывал идти на восток. Вместо этого бродил среди тел, моля прощения у тех, кого убил.

Темнота. Дневной свет. Четвертый день. А затем и пятый. Почему я считаю дни? Дни не имеют значения. Я в аду. Ад, который создал себе сам, потому что я – зло. Такое же, как и моя мать. Такое же, как все маски, живущие лишь затем, чтобы проливать кровь и слезы своих жертв.

К горам, Элиас, – шептал слабый голос в моей голове – последние крупицы здравомыслия. – К горам.

Ступни кровоточили, лицо потрескалось от ветра. Небо подо мной, земля надо мной. Нахлынули старые воспоминания: мама Рила учит меня писать имя, которое дали мне кочевники; боль от плетки центуриона впервые рвет мою спину; мы с Элен сидим рядом где-то в чащобах на севере и любуемся, как небо переливается невероятными цветами.

Я переступил через тело и рухнул на землю. От удара всколыхнулась почти забытая мысль:

Горы. Восток. Испытание. Это Испытание.

Эти слова будто вытянули меня из зыбучих песков. Это Испытание, и я должен преодолеть его.

Большинство людей на поле боя еще не убиты – я только что видел их. Это проверка на храбрость и силу, и значит, здесь должно быть нечто особое, что я должен сделать.

«Пока ты не победишь свой страх, смерть останется с тобой».

Я услышал звук. Он был похож на тот голос, что я слышал в первые дни. Мерцая как мираж, на краю поля боя стояла фигура. Снова моя первая жертва? Я, шатаясь, двинулся к ней, но рухнул на колени, не дойдя нескольких футов. Потому что это не моя первая жертва. Это была Элен. Она, вся в кровоточащих ранах и царапинах, смотрела на меня пустыми глазами. Ее платиновые волосы спутались.

– Нет, – заскрежетал я. – Только не Элен, только не Элен. Не Элен.

Я повторял эти слова как безумец, который больше ни о чем не может думать. Призрак Элен подошел ближе.

– Элиас. – Небеса, это ее голос! Надтреснутый и запыхавшийся. Такой реальный. – Элиас. Это я. Элен.

Элен на моем поле смерти? Элен – еще одна жертва? Нет! Я никогда не убью своего лучшего друга. Это даже не желание, так оно и есть. Я не убью ее.

И в этот момент я осознал, что не боюсь того, что никак не может случиться. Поняв это, я почувствовал, что страх, державший меня в плену все эти дни, наконец отпустил.

– Я не убью тебя, – выдохнул я. – Клянусь. Кровью и плотью, клянусь. И остальных я тоже не убью. Я не буду.

Поле боя исчезло, зловоние рассеялось, смерть ушла, как будто всего этого и не было. Как будто эти видения существовали только в моем воображении. Передо мной совсем близко, так, что можно дотянуться, возвышалась гора, к которой я брел пять дней. Каменистые тропы извивались и устремлялись вверх словно письмена Кочевников.

– Элиас?

Призрак Элен все еще был здесь. Я не понимал.

Она потянулась к моему лицу, и я отпрянул, ожидая холодное бесплотное касание. Но ее кожа оказалась теплой.

– Элен?

Тогда она прижала меня к себе, обняла мою голову, шепча, что я жив, что она жива, что мы оба уцелели, что она нашла меня. Я обнял ее за талию, уткнулся лицом ей в живот. И впервые за девять лет разрыдался.

– У нас всего два дня, чтобы вернуться. – Это были первые слова Элен с тех пор, как она практически втащила меня в горную пещеру.

Я ничего не ответил. Я еще не мог говорить. Над огнем жарилось лисье мясо, и я исходил слюной от его запаха.

Настала ночь. С запада наползли черные тучи, и небеса разверзлись. Дождь лил стеной, громыхал гром, молнии пронзали ночную мглу.

– Я увидела тебя где-то в полдень, – она добавила еще несколько веток в огонь. – Но еще часа два пришлось спускаться к тебе с горы. Сначала думала, что ты – какой-то зверь. Затем луч солнца отразился в твоей маске. Она смотрела на дождь. – Ты плохо выглядишь.

– Как ты узнала, что я не Маркус? – прохрипел я. В горле пересохло, и я глотнул воды из самодельной фляги, которую Элен вырезала из тростника. – Или Зак?

– Ну я уж могу отличить тебя от парочки рептилий. Кроме того, Маркус боится воды. Пророки бы не отправили его в пустыню. А Зак не выносит замкнутого пространства, так что он, вероятно, где-то под землей. Вот. Ешь.

Я ел медленно, не сводя глаз с Элен. Обычно гладкие волосы ее спутаны, платиновый блеск померк. Кожу покрывали царапины и засохшая кровь.

– Что ты видел, Элиас? Ты подходил к подножью горы, но продолжал падать, хватаясь за воздух. Ты говорил что-то о том, чтобы… чтобы убить меня.

Я покачал головой. Испытание еще не закончилось, и мне надо забыть то, что я видел, чтобы преодолеть это.

– Где они тебя оставили? – спросил я.

Она обняла себя руками и сжалась так, что ее глаза стали почти не видны.

– На северо-западе. В горах. В гнезде гигантского грифа.

Я отложил мясо. Гигантский гриф – огромная птица с пятидюймовыми когтями и размахом крыльев футов в двадцать, не меньше. Их яйца размером с голову человека, а птенцы известны своей кровожадностью. Но для Элен хуже всего то, что грифы вьют свои гнезда выше облаков, на вершинах самых неприступных пиков.

Она могла не объяснять, отчего у нее перехватывало голос. Бывало, Элен часами трясло после того, как Комендант заставляла ее взбираться на утесы. Пророки всё это, конечно, знали. Они добыли ее потаенные страхи так же просто, как воры снимают со сливы плоды в чужом саду.

– Как же ты спустилась?

– Повезло. Сама птица как раз улетела, а птенцы только что проклюнулись из своей скорлупы. Но и такими они оказались довольно опасны. – Элен подняла свою рубашку, обнажив бледную упругую израненную кожу. – Я выпрыгнула из гнезда и приземлилась на выступ десятью футами ниже. Я не… не осознавала, насколько высоко я была. Но это не самое худшее… Я продолжала видеть…

Она запнулась, и я понял, что Пророки, должно быть, окружили ее какими-нибудь гадкими видениями наподобие моего поля боя из ночного кошмара. Какая тьма поглотила Элен в тысячах футах над землей, когда единственное, что отделяло ее от смерти – это несколько дюймов выступа скалы?

– Пророки больны… – изрек я. – Я не могу поверить, что они…

– Они делают то, что должны, Элиас. Они заставили нас столкнуться с нашими страхами. Им надо найти сильнейшего, понимаешь? Самого смелого. Нам придется довериться им.

Элен закрыла глаза, все еще дрожа. Я подошел к ней и обнял за плечи, чтобы успокоить. Когда она подняла ресницы, я осознал, что чувствую жар ее тела, что наши лица совсем близко. У нее красивые губы, заметил я отвлеченно, верхняя полнее нижней.

Мы встретились взглядом лишь на мгновение, которое показалось бесконечным. Она подалась ко мне, ее губы приоткрылись. Меня охватило жгучее желание, но следом пронзила тревога: это плохая идея! Ужасная. Элен – твой лучший друг. Остановись. Я опустил руки и поспешно отступил, стараясь не замечать, как к ее шее прилила кровь. Глаза Элен вспыхнули злостью или смущением, трудно сказать.

– В любом случае, – сказала она. – Я спустилась прошлой ночью и вычислила, что выйду по тропе к ущелью Уолкера. Это самый короткий путь. На другом конце есть сторожка речной охраны. Мы можем взять у них лодку и припасы, одежду и обувь хотя бы.

Элен обвела рукой рваную окровавленную форму.

– Не то чтобы я жалуюсь…

Затем вопросительно посмотрела на меня.

– Они оставили тебя в пустыне, но…Но ты не боишься пустынь. Ты там вырос.

– Не нужно думать об этом, – перебил я.

После этого мы замолчали, и когда огонь догорел, Элен сказала, что ложится спать. Она устроилась в ворохе листьев, но я знал, что ей не спалось. Она все еще спускалась с горной вершины так же, как я все еще брел, потерянный, среди поля, устланного мертвецами.

На следующее утро мы встали изнуренные, с мутными глазами, но отправились в путь задолго до рассвета. Мы знали, что необходимо добраться до ущелья Уолкера сегодня, если хотим вернуться в Блэклиф до завтрашнего заката.

Мы не разговаривали, нам и не надо было. Идти с Элен – все равно что надеть любимую рубашку. Пятикурсниками мы проводили все время вместе и теперь инстинктивно стали передвигаться как в те дни: я – впереди, Элен – позади.

Ураган умчался на север, обнажив синее небо и чистую, сверкающую росой землю. Но помимо свежести и красоты, ненастье оставило поваленные деревья, размытые тропы, склоны, предательски забросанные грязью и мусором.

Безошибочно улавливалось какое-то напряжение, повисшее в воздухе. Так же, как и несколькими днями раньше, возникло ощущение, будто нечто затаилось и выжидает. Нечто неизвестное.

Мы с Элен не останавливались на привал. В пути мы неустанно выискивали медведей, рысей, заблудших охотников – любых существ, что могли обитать в горах.

В полдень мы взобрались на холм, который вел к ущелью, пятнадцатимильной пестрой реке деревьев, перемежающихся зелеными холмами, на которых золотились полевые цветы.

Мы с Элен переглянулись, почувствовав это одновременно. Что бы ни должно было случиться, это произойдет уже скоро. В лесу предчувствие опасности нарастало. Затем боковым зрением я уловил тень осторожного движения. Элен посмотрела на меня. Она тоже ее заметила.

Мы стали часто менять маршрут и держались в стороне от троп, отчего, конечно, проигрывали во времени, но усложняли задачу тем, кто сидел в засаде. С наступлением сумерек нам пришлось вернуться на тропу, где луна освещала наш путь.

Солнце только что село, и в лесу воцарилась тишина. Когда от деревьев отделился темный силуэт, я успел предупредить криком Элен как раз в тот миг, которой мне нужен был, чтобы достать кинжал.

Я не знал, чего следует ожидать. Армию убитых мною жертв, жаждущих мести? Существо из ночного кошмара, вызванное Пророками?

То, от чего стынет в жилах кровь? То, что проверит меня на мужество? Но вот чего я никак не ждал – так это маску. Я не ожидал увидеть холодные безжизненные глаза Зака, смотрящие прямо на меня.

За спиной вскрикнула Элен, и я услышал, как два тела упали на землю. Я повернулся и увидел, что Маркус напал на нее. На ее лице застыло выражение ужаса от одного его вида. Элен не делала ничего, чтобы как-то защитить себя, когда он пригвоздил ее руками к земле. Он вновь смеялся так же, как в тот день, когда поцеловал ее.

– Элен! – Мой крик вырвал ее из оцепенения, и она, отбившись от Маркуса, откатилась в сторону.

В этот миг на меня напал Зак. Его удары сыпались градом мне на голову, на шею. Дрался он бездумно, почти исступленно, так что я запросто от них уворачивался. Я обошел его сзади, взмахнув кинжалом. Он развернулся, уклонился от атаки и, по-собачьи оскалившись, ответил выпадом. Я нырнул под его руку и вонзил кинжал ему в бок.

Горячая кровь хлынула мне на руку. Я вынул нож. Зак застонал и отступил. Держась руками за бок, он привалился к дереву и позвал своего близнеца. Маркус змеей метнулся в лес вслед за Заком. На его бедре блестела кровь, отчего я испытал прилив удовлетворения. Элен ранила его!

Я уже вошел в раж и, ослепленный, бросился за ними в погоню. Издали донесся голос Элен, зовущей меня. Впереди тень Змея догнала Зака, и вместе они торопливо пошли вперед, не зная, как близко я от них нахожусь.

– Тысяча чертей, Зак! – вскрикнул Маркус. – Комендант велела нам прикончить их до того, как они выйдут из ущелья, а ты убежал в лес, словно испуганная девчонка…

– Он ранил меня, ясно? – судя по голосу, Зак задыхался. – И вообще, она не сказала, чтобы мы связывались с обоими сразу, разве нет?

– Элиас!

Крик Элен становился слабее. Я буквально онемел, слушая разговор Маркуса и Зака. Неудивительно, что моя мать спелась со Змеем и Жабой. Но чего я не мог понять, так это того, как она узнала, что мы с Элен пойдем через ущелье?

– Нам надо с ними покончить, – тень Маркуса повернулась, и я занес нож. Затем Зак схватил брата.

– Нам надо выбираться отсюда, – сказал он. – Или мы не успеем вовремя вернуться. Оставь их. Пойдем.

С одной стороны, мне хотелось проследить за Маркусом и Заком, поймать их и выбить ответы на все вопросы. Но Элен снова меня позвала, теперь уже совсем слабо. Вдруг она ранена?

Я вернулся на поляну и увидел, что Элен лежит на земле, запрокинув голову. Одна рука беспомощно вывернута, второй она шарила по плечу, пытаясь остановить кровь, вытекающую из нее вялыми толчками. Я преодолел расстояние в два прыжка, срывая с себя остатки рубашки. Скрутив ткань, прижал жгут к ране. Элен стала биться головой, спутанные светлые волосы хлестали по спине. Затем она издала пронзительный животный вопль.

– Все хорошо, Эл, – пытался успокоить я. Руки тряслись, в голове стучала паническая мысль – нет, не хорошо, совсем не хорошо, мой лучший друг умирает! Но я продолжал говорить.

– С тобой все будет прекрасно. Я тебе помогу. – Я схватил флягу, собираясь омыть рану и перевязать. – Говори со мной. Расскажи, что случилось.

– Меня потрясло. Я не могла двигаться. Я… я видела его на горе. Он… он и я… – Она содрогнулась, и я вдруг понял. В пустыне я видел миражи, призраки войны и смерти, а Элен видела Маркуса. – Его руки были повсюду.

Она зажмурилась и подтянула ноги к животу, словно защищаясь.

Убью его, – решил я с той же легкостью и спокойствием, с какой выбирал ботинки по утрам. – Если она умрет, то и ему не жить.

– Не позволь им выиграть. Если они выиграют… – слова лились из ее уст. – Борись, Элиас. Ты должен бороться. Ты должен победить.

Я разрезал кинжалом рубашку Элен, на мгновение пораженный нежностью ее кожи. Темнота уже опустилась, и я с трудом различал рану, но мог чувствовать тепло крови, струившейся сквозь мои пальцы. Элен схватила меня за запястье здоровой рукой, когда я стал поливать ее рану водой. Затем перевязал ее тем, что осталось от моей рубашки, и несколькими полосами ткани, отрезанными от ее. Вскоре рука Элен безвольно повисла – она потеряла сознание.

Тело ломило от усталости, но я стал вытягивать лианы, чтобы сплести люльку, – Эл не могла идти, поэтому мне придется нести ее в Блэклиф.

Пока я работал, меня одолевали мысли. Фаррары устроили нам засаду по приказу Коменданта. Теперь понятно ее самодовольное выражение тогда, перед началом Испытаний. Она планировала это нападение. Но как она узнала, где мы будем?

Впрочем, для этого не нужно быть гением. Если моя мать знала, что Пророки оставят меня в Великих Пустынях, а Элен – в гнезде грифа, она вполне могла вычислить и единственный путь, по которому мы должны вернуться в Серру, то есть через ущелье. Но если она сказала об этом Маркусу и Заку, то с их стороны налицо ложь и попытка срыва, а это Пророками запрещено.

Им должно быть известно, что случилось. Почему они все еще ничего не предприняли?

Доделав люльку, я аккуратно уложил в нее Элен. Ее кожа стала мертвенно-бледной, бедняжку знобило. Она казалась слишком легкой.

Пророки пытались подловить нас на скрытых страхах. А я даже не осознавал, как боюсь смерти Элен. Не знал, как это ужасно, потому что прежде она никогда не была на краю гибели. Меня одолевали сомнения: вдруг я не успею добраться до Блэклифа к закату, вдруг лекари не смогут спасти ее или она умрет раньше, чем я доберусь до школы.

Прекрати, Элиас! Иди.

После стольких лет регулярных марш-бросков через пустыню тело Элен не казалось такой уж тяжелой ношей. Хотя была глубокая ночь, я двигался быстро. Мне нужно спуститься с гор, взять лодку у речной охраны и подойти к Серре по реке.

Я уже потерял несколько часов, пока плел люльку, за это время Маркус с Заком ушли далеко вперед. Даже если я не сделаю ни единой остановки до самой Серры, то все равно вряд ли доберусь до колокольни до заката.

Небеса побледнели, острые пики гор отбрасывали длинные тени. День уже был почти на исходе, когда я вышел из ущелья. Внизу медленно извивалась река Рей, похожая на сытого питона. На воде обычно полно всяких барж и лодок, а прямо за восточным берегом лежит город Серра – его серые стены различимы даже на расстоянии нескольких миль.

Но воздух был пропитан гарью. Столб черного дыма поднимался в небо, и, хотя сторожка речной охраны не видна с тропы, меня сразу охватила леденящая кровь уверенность, что Фаррары добрались туда раньше меня, что они сожгли сторожку вместе с сараем для лодок. Я сбежал с горы, но, добравшись до сторожки, нашел лишь зловонную дымящуюся кучу. Лодочный сарай представлял собой груду тлеющих бревен. Не было ни единого суденышка – возможно, по приказу Фарраров легионеры их убрали.

Я отвязал Элен от спины. В тряске, пока мы спускались с горы, ее рана открылась, залив мне спину кровью.

– Элен? – я опустился на колени и нежно потрепал ее по щеке. – Элен.

Ее веки даже не дрогнули. Она была в глубоком обмороке. Кожа вокруг раны покраснела и воспалилась. Началось заражение.

Я в отчаянии взглянул на сожженную лачугу охраны, горячо желая, чтобы появилась лодка. Любая! Плот, ялик, да хоть протекающее бревно с выдолбленной сердцевиной. Неважно. Хоть что-нибудь. Но, конечно, не было ничего.

Закат наступит примерно через час. Если не удастся перебраться через реку, мы погибли. Странно, но в мыслях вдруг зазвучал голос матери, холодный и безжалостный: «Нет ничего невозможного». Это то, что она говорила нам, своим курсантам, сотни раз. Когда мы валились от усталости после тренировочного боя или когда не спали несколько ночей подряд. Она всегда требовала большего. Больше, чем мы сами могли от себя ожидать.

Сейчас она сказала бы: «Надо либо найти способ выполнить задачу, которую я поставила перед вами, либо умереть, пытаясь. Выбор за вами».

Усталость преходяща. Боль преходяща. Но Элен умирала, потому что я не мог найти способ вернуться в Блэклиф вовремя, – и это навсегда.

Я заметил дымящуюся деревянную балку, что наполовину лежала на берегу, наполовину погрузилась в воду. Сгодится и такое. Я спихнул ее в реку ногой. Балка угрожающе нырнула под воду, но затем всплыла на поверхность. Я осторожно положил Элен на нее и крепко-накрепко привязал. Другой конец каната обмотал вокруг своей руки и поплыл к ближайшей лодке так стремительно, будто за мной гнались все джинны мира.

К вечеру река свободна и почти пустынна – ни барж, ни каноэ, которыми она бывает запружена по утрам. Я направился прямиком к торговому судну, шедшему посреди реки с опущенными веслами. Матросы не заметили моего приближения. Добравшись до веревочной лестницы, ведущей на борт, я отрезал Эл от балки. Она тут же ушла под воду. Одной рукой я схватился за скользкую веревку, другой – за Элен, кое-как сумел перекинуть ее через плечо и вскарабкался по лестнице на палубу.

Седовласый меченосец с боевой выправкой – капитан, как я предположил, – следил за группой рабов, книжников и плебеев, складывающих ящики с грузом.

– Я – Претендент Элиас Витуриус из Блэклифа. – Я старался говорить ровно и бесстрастно, пока мой голос не стал таким же плоским, как палуба. – И я реквизирую это судно.

Мужчина сморгнул, глядя на нас: двух масок, одна из которых вся в крови, словно подвергалась пыткам, а обладатель второй маски – практически голый, лохматый, с недельной щетиной и безумным взглядом. Но торговец, видать, провел немало времени в армии меченосцев, потому что почти сразу кивнул.

– Я в вашем распоряжении, Лорд Витуриус.

– Ведите судно в доки Серры, немедленно.

Капитан отдал приказ своим людям, взмахнув кнутом для большей убедительности. Спустя минуту лодка развернулась и направилась к Серре.

Я мрачно взглянул на заходящее солнце, страстно желая хоть немного замедлить время. Оставалось не больше получаса, а предстояло еще пробираться через толкотню в доках, затем подняться в Блэклиф. Времени было в обрез. Совсем в обрез.

Элен застонала, и я бережно опустил ее на палубу. Она вся покрылась потом, несмотря на холодный речной воздух. Ее кожа светилась мертвенной бледностью. На миг она открыла глаза.

– Я настолько плохо выгляжу? – спросила она шепотом, видя выражение моего лица.

– На самом деле даже лучше. Грязные обноски тебе очень даже к лицу.

Она нежно улыбнулась, что случалось так редко. Но улыбка быстро угасла.

– Элиас, не дай мне умереть. Если я умру, ты…

– Не говори, Эл. Отдыхай.

– Мне нельзя умирать. Пророк сказал… он сказал, что если я выживу… тогда…

– Тсс.

Ее веки затрепетали и сомкнулись. Я нетерпеливо посмотрел на доки Серры, что были все еще в полумиле от нас. На пристани толпились матросы, солдаты, лошади тянули нагруженные телеги. Мне хотелось поторопить рабов, но они и так гребли изо всех сил, а плеть капитана то и дело прохаживалась по их спинам.

Судно едва причалило, а капитан уже спустил трап, затем окликнул легионера, патрулирующего поблизости, и забрал у него лошадь. Впервые я возблагодарил небеса за суровую дисциплину у меченосцев.

– Удачи вам, Лорд Витуриус, – пожелал капитан.

Я выразил ему признательность и усадил Элен на лошадь. Она сразу повалилась вперед, но привязывать ее уже не было времени. Я вскочил на спину животного и как следует наддал пятками по бокам, с тревогой вглядываясь в горизонт и солнце, висящее низко над ним.

Город пролетал мимо как в тумане. Чередой проносились зеваки-плебеи, наемники, палатки торговцев. Я мчался по главной улице Серры, потом по Площади Казни, разгоняя толпу, вверх по булыжным мостовым Квартала патрициев. Лошадь неслась как бешеная, да я и сам, казалось, утратил рассудок, так что не ощутил не малейшей вины, когда опрокинул коробейника вместе с его тележкой. Голова Элен болталась туда-сюда, как у тряпичной куклы.

– Держись, Элен, – прошептал я. – Мы почти на месте.

Мы ворвались на Рынок патрициев, распугивая рабов своим появлением, и свернули за угол. Блэклиф возник впереди нас так внезапно, будто вырос из-под земли. Лица стражников у ворот мелькнули расплывчатыми пятнами, когда мы пронеслись мимо них галопом. Солнце опускалось все ниже. «Еще чуть-чуть, – просил я его. – Совсем немного».

– Давай, – пятки врезались в бока лошади. – Быстрее!

Мы пересекли тренировочное поле, взлетели вверх на холм и затем – на главный двор. Колокольня возвышалась в нескольких ярдах. Я натянул поводья, и лошадь остановилась. Я быстро спешился.

Комендант стояла у самой башни. Черты лица ее окаменели – она нервничала или злилась, трудно было разобрать. Рядом с ней стоял Каин с двумя Пророчицами. Они смотрели на нас, словно на какой-то малоинтересный цирковой аттракцион.

В воздухе над нами пронесся крик. Во дворе выстроились сотни людей: курсанты, центурионы, родственники, в том числе и семья Элен. Ее мать, увидев окровавленное тело дочери, рухнула на колени и забилась в истерике. Сестры Эл, Ханна и Ливия, упали рядом с ней. Отец Аквиллас оставался неподвижен, лицо его окаменело.

Рядом с ним стоял мой дед в полном боевом снаряжении. Он выглядел как бык, готовый к атаке, в серых глазах светилась гордость.

Я взял Элен на руки и пошел к колокольне. Никогда прежде этот двор не казался мне таким длинным, даже во время тех изнурительных тренировок, когда в самом разгаре лета мы накручивали по нему не одну сотню кругов.

Я еле тащился. Мне хотелось упасть на землю и проспать целую неделю. Но наконец я сделал последний шаг, осторожно положил Элен у стены и коснулся рукой камня. И почти сразу раздался барабанный бой, извещавший о закате.

Толпа взорвалась. Не знаю, кто первый закричал, приветствуя нас. Фарис? Декс? Может быть, даже дед, но им вторила им вся площадь. Наверняка даже в городе было слышно.

– Витуриус! Витуриус! Витуриус!

– Приведи врача, – зарычал я рядом стоящему кадету, который кричал и аплодировал вместе со всеми. Его руки замерли, он посмотрел на меня. – Быстро! Беги! Элен, – шептал я. – Держись.

Она была словно восковая кукла. Я коснулся холодной щеки, потер кожу большим пальцем. Элен не шевелилась. И не дышала. Я прижал пальцы к ее шее, к жилке, где должен биться пульс, и ничего не почувствовал.

17: Лайя

Сана и Мэйзен поднялись по внутренней лестнице и исчезли, а Кинан вывел меня из подвала. Я ожидала, что он сразу же уйдет, но он поманил меня за собой в ближайший узкий переулок, где не было никого, кроме шайки беспризорников, сидевших на корточках вокруг какого-то сокровища, но и те разбежались при нашем приближении.

Я покосилась на рыжеволосого бойца, увидела, что он пристально смотрит на меня, и ощутила внезапный трепет в груди.

– Они причиняют тебе боль.

– Со мной все нормально, – сказала я. Не хотелось, чтобы он считал меня слабой. Я и так шла по тонкому льду. – Дарин – единственное, что важно. Остальное просто…

Я пожала плечами. Кинан вздернул голову и коснулся большим пальцем еще не подживших синяков у меня на шее. Затем взял мою руку и повернул, увидев рубцы, которые в гневе оставила моя хозяйка. Его пальцы двигались медленно и нежно, точно пламя свечи, и тепло в груди разлилось по всему телу, до самых кончиков пальцев. Сердце вдруг сильнее забилось, и я выдернула руку, озадаченная собственной реакцией.

– Это все Комендант?

– Не о чем беспокоиться, – слова вырвались слишком резко. Уязвленный такой резкостью, Кинан холодно взглянул на меня, и я смягчилась. – Я могу это сделать. На карту поставлена жизнь Дарина. Мне просто хотелось бы знать…

Где он. В порядке ли. Или страдает.

– Дарин все еще в Серре. Я слышал шпиона, когда тот отчитывался. – Кинан повел меня дальше вниз по улице. – Но он… не в порядке. Они пытали его.

Я бы перенесла удар в живот намного легче, чем эту новость. Не стоило и спрашивать, кто его пытал, я это знала. Надзиратели. Маски.

– Послушай, – сказал Кинан. – Ясно, что ты не знаешь главного о шпионаже. Есть несколько основных правил: сплетничай с другими рабами – ты удивишься, как много они знают. Все время занимай себя делом – шей, чисти, носи. Чем больше ты работаешь, тем меньше вероятности, что твое присутствие вызовет вопросы, где бы ты ни находилась. Если представится возможность получить сведения, воспользуйся ею. Но всегда имей план отступления. Хорошо, что ты носишь плащ – это помогает тебе не выделяться. Но ходишь ты да и ведешь себя как свободная женщина. И уж если я это заметил, то и другие тоже обратят внимание. Волочи ноги, сутулься. Будь как побитая. Как сломленная.

– Почему ты помогаешь мне? – спросила я. – Ты ведь не хотел рисковать людьми, чтобы спасти моего брата.

Кинан вдруг очень заинтересовался полуразрушенными кирпичами на ближайшей стене.

– Мои родители тоже погибли, – сказал он. – Вся семья погибла. Давно уже.

Он быстро, почти гневно взглянул на меня, и на секунду я увидела их в его глазах – потерянную семью, вспышки огненных волос, веснушки. Были ли у него братья? Сестры? Был ли он самым старшим? Самым младшим? Мне захотелось спросить, но лицо Кинана стало непроницаемым.

– Я все еще считаю это задание дурной идеей, – произнес он, – но это не значит, что мне непонятно, почему ты это делаешь. И мне вовсе не хочется, чтобы ты его провалила. – Он прижал кулак к груди и протянул мне. – Лучше смерть, чем тирания, – сказал он вполголоса.

– Лучше смерть, чем тирания. – Я коснулась его протянутой руки, чувствуя каждый мускул.

За последние десять дней никто не касался меня просто так, только для того, чтобы сделать больно. А я так соскучилась по обычным прикосновениям: Нэн гладила мои волосы, Дарин боролся со мной на локотках и притворялся, что проигрывает, Поуп обнимал за плечи перед сном, желая спокойной ночи. Мне не хотелось, чтобы Кинан уходил. Он будто понимал это и задержался на мгновение. Но затем повернулся и зашагал прочь, оставив после себя лишь покалывание в пальцах. В следующий миг я осталась одна на пустой улице.

Я отнесла первое письмо Коменданта в курьерскую контору и направилась в сторону доков, в душный от дыма Оружейный квартал. Серранское лето славится своей изнурительной жарой, но тут она была просто невыносима, наваливаясь и терзая, словно голодный зверь.

Район гудел как улей, движение ни на секунду не останавливалось, гомон не затихал. Здесь даже в будний день было больше суеты, чем на рынке во время ярмарки. Из-под молотов размером с мою голову летели искры. Печи в кузницах горели кроваво-алым. Густые клубы пара вырывались тут и там через каждые несколько футов – готовые мечи опускали в ледяную воду. Кузнецы выкрикивали приказы, и подмастерья наперегонки спешили их выполнять. И над всем этим стоял жалобный скрип сотен мехов, как от целого флота во время шторма.

Как только я ступила на улицы Оружейного квартала, меня остановила группа легионеров, требуя объяснить, по какому делу я здесь нахожусь. После десяти минут тщетных уверений мне пришлось показать письмо Коменданта. Лишь тогда они неохотно пропустили меня.

Это заставило в который раз задуматься, как Дарину удавалось попадать сюда день за днем?

Они пытали его, сказал Кинан. Сколько еще Дарин сможет выносить эти мучения? Уж конечно дольше, чем я. Когда моему брату исполнилось пятнадцать, он упал с дерева, делая наброски с книжников, работающих в саду у меченосцев. Он пришел домой, и из его запястья торчала кость. Я закричала и чуть не лишилась чувств от одного только вида. «Все нормально, – сказал он. – Поуп меня вылечит. Найди его, а потом сбегай за альбомом. Я уронил его там и не хочу, чтобы кто-нибудь нашел».

Мой брат обладал железной волей нашей матери. Если кто и мог выдержать пытки меченосцев, так только он.

Вдруг я почувствовала, что кто-то дергает меня за юбку. Я оглянулась, решив, что кто-то наступил башмаком на подол, но уловила лишь тень, быстро ускользающую по мостовой, недобрый взгляд узеньких глазок и тихий коварный смех, от которого по спине пробежали мурашки. Кожу закололо – этот смех предназначался, я уверена, только мне.

Выбитая из колеи, я ускорила шаг и в конце концов обратилась к пожилому плебею, который указал мне дорогу к кузнице Телумана. Вскоре я нашла ее, она располагалась недалеко от главной улицы, отмеченная лишь кованой буквой Т, прибитой к двери.

Но в отличие от других кузниц, в этой было совершенно тихо. Я постучала, но никто не отозвался. Что же делать? Открыть дверь и войти, рискуя разгневать кузнеца тем, что ворвалась без позволения, или явиться к Коменданту без ответа, когда она так настойчиво его требовала?

Сделать выбор не составило труда.

Я открыла дверь и попала в лавку. Пыльный прилавок делил помещение на две части. За ним высились десятки стеклянных витрин рядом с еще одной узкой дверью. Кузница была справа, в другой комнате, холодной и пустой. Неподвижные мехи простаивали без дела. Молот покоился на наковальне, остальные инструменты аккуратно висели на вбитых в стену колышках. Это напомнило мне что-то, что я уже видела, но я так и не смогла вспомнить, где и что именно.

Свет слабо проникал сквозь ряд высоких окон, в нем кружилось целое облако пыли, поднявшейся когда я вошла. Это место казалось заброшенным, и я почувствовала, как нарастает мое разочарование. Как я должна передать ответ Коменданту, если кузнеца здесь нет?

Солнечный луч блеснул на витринах, осветив оружие, что хранились за стеклом. Оно невольно притягивало взгляд. Мечи были выкованы с изумительным изяществом: каждый украшен замысловатым узором. Идущий от рукояти до крестовины, он в точности повторялся на самом лезвии. Завороженная красотой клинков, я подошла ближе. Мечи напомнили мне о чем-то так же, как и сам магазин, о чем-то важном, что я должна понять.

И вдруг я осознала. Письмо Коменданта выпало из рук – так внезапно они онемели. Дарин рисовал это оружие! Он рисовал эту кузницу. Рисовал эти молот и наковальню. Я столько времени провела, размышляя, как спасти брата, что почти забыла о рисунках – источнике всех бед. Их причина таилась здесь, прямо перед моими глазами.

– В чем дело, девочка?

Меченосец показался в проеме боковой двери, больше напоминая речного пирата, чем кузнеца. Бритая голова, в каждом ухе – по шесть колец и по одному – в носу, в бровях, в губе. От запястий бежали вверх разноцветные татуировки – восьмиконечные звезды, лоза с пышными листьями, молот и наковальня, птица, женский глаз, весы – и скрывались под черной кожаной безрукавкой. Он выглядел старше меня лет на пятнадцать, не больше. Почти как все меченосцы, он был высок и мускулист, но скорее долговяз и строен, не гора бугрящихся мышц, каким, как я думала, должен быть кузнец.

Это за ним шпионил Дарин?

– Кто вы? – в растерянности спросила я, забыв, что он – меченосец.

Мужчина поднял бровь, словно спрашивал: «Я? Кто ты, черт возьми, такая?».

– Это мой магазин, – ответил он. – А я – Спиро Телуман.

Конечно, это он, Лайя. А ты – дурочка. Я достала письмо Коменданта, надеясь, что он спишет мой вопрос на глупость книжников. Он прочел записку, но ничего не ответил.

– Она требует ответа, сэр.

– Мне это неинтересно, – он поднял глаза. – Так ей и передай.

Он повернулся к двери. Я смотрела на Телумана озадаченно. Знал ли он о том, что мой брат сидит в тюрьме за то, что шпионил за его магазином? Видел ли кузнец рисунки Дарина? Всегда ли его магазин был таким заброшенным? Не от того ли Дарин смог подобраться к нему так близко? Я все еще пыталась собраться с мыслями и вдруг почувствовала, как нечто проползло по моей шее, словно меня коснулись жадные пальцы привидения.

«Лайя».

Под дверью сгущались тени, черные, как разлитые чернила. Тени принимали форму, их глаза блестели. Меня прошиб пот. Почему здесь? Почему сейчас? Почему существа, порождение моего же разума, не подвластны мне? Почему я не могу заставить их уйти?

«Лайя».

Тени выросли, слились в одну, превратившись в мужскую фигуру. Они приняли вид и даже голос Дарина. Они были так похожи на него, выглядели так достоверно, словно мой брат во плоти сейчас стоял передо мной.

– Почему ты оставила меня, Лайя?

– Дарин? – Я забыла, что это галлюцинация, что я в кузнице меченосцев, что всего в нескольких футах от меня находится устрашающего вида кузнец. Фигура склонила голову так же, как, бывало, делал Дарин. – Они делают мне больно, Лайя.

Это не Дарин. Мой разум покидал меня. Это вина и страх. Голоса изменились, исказились и расслоились, будто теперь здесь было три Дарина и все говорили враз. Свет в глазах фальшивого Дарина погас так же быстро, как солнце в бурю. Радужные оболочки потемнели, превратившись в черные точки, как будто все его тело наполнили тени.

– Я не выдержу этого, Лайя. Это больно. – Рука видения метнулась вперед и схватила меня. До самых костей меня пронзил холод. Я не смогла сдержать крика. В следующую секунду пальцы существа отпустили мою руку. Я почувствовала, что за спиной кто-то есть, и, повернувшись, увидела Спиро Телумана. В его руке был самый красивый меч, который я когда-либо видела. Он оттеснил меня в сторону, нацелив клинок на видение. Как будто он мог видеть эти существа. Как будто мог их слышать.

– Сгинь! – велел он.

Видение раздулось, хихикая, а потом упало, рассыпавшись на множество смеющихся теней. Их смех звенел в ушах как осколки льда.

– Мальчишка сейчас у нас. Наши братья гложут его душу. Скоро он сойдет с ума, и тогда-то мы попируем.

Спиро ударил мечом. Тени завизжали, будто по дереву заскрежетали когти, и стали протискиваться под дверь, сбегая как стая крыс во время наводнения. Через несколько секунд все исчезло.

– Вы… вы можете их видеть, – догадалась я. – Я думала, что они – мое больное воображение. Думала, что схожу с ума.

– Это гули, – пояснил Телуман.

– Но… – На протяжении семнадцати лет я знала лишь то, что книжники отрицают существование всяких тварей, которым полагается быть всего лишь легендой. – Но гули не реальны.

– Они так же реальны, как ты и я. На время они покидают наш мир, но затем возвращаются. Не каждый может их видеть. Они питаются скорбью, тоской и запахом крови. – Телуман осмотрел кузницу. – Они любят это место.

Его светло-зеленые глаза смотрели на меня осторожно и внимательно.

– Я передумал. Передай Коменданту, что я обдумаю ее просьбу. Скажи ей, чтобы прислала указания. Скажи ей, чтобы прислала их с тобой.

Когда я вышла из кузницы, в уме вертелось множество вопросов. Почему Дарин рисовал магазин Телумана? Почему Телуман видел гулей? Видел ли он и тень Дарина? Жив ли Дарин? Если гули существуют, то неужели и джинны тоже реальны?

Когда я вернулась в Блэклиф, то с небывалым рвением взялась за свои дела. Забыв обо всем, полировала пол и чистила ванны, так что на время я смогла освободиться от урагана мыслей.

Несмотря на поздний вечер, Комендант еще не вернулась. Насквозь пропахнув полиролью, я направилась на кухню. Голова болела от далекого эха блэклифских барабанов, которые грохотали весь день.

Иззи складывала полотенца, но рискнула взглянуть в мою сторону. Когда я улыбнулась, она неуверенно изогнула губы в ответ. Кухарка вытирала на ночь столы, как обычно, не замечая меня. Вспомнился совет Кинана: сплетничай, будь все время занята делом. Я взяла корзинку со штопкой и устроилась за рабочим столом. Глядя на Кухарку и Иззи, я вдруг подумала, а не родственницы ли они. Обе – маленькие и светловолосые, обе одинаково склоняли головы. И между ними чувствовалась связь, что напоминало мне о Нэн и заставляло мое сердце болезненно сжиматься.

Наконец Кухарка отправилась спать и на кухне воцарилась тишина. Где-то в городе страдал в тюрьме меченосцев мой брат. Ты должна добыть сведения, Лайя. Тебе надо получить хоть что-то для Ополчения. Разговори Иззи.

– Легионеры сегодня так шумят, – начала я, не поднимая глаз от штопки. Иззи издала вежливый звук. – Да и курсанты тоже. Интересно почему?

Когда она не ответила, я переменила позу, и Иззи бросила на меня взгляд через плечо.

– Это Испытания, – она на мгновение перестала раскладывать белье. – Братья Фаррары вернулись этим утром. А Аквилла и Витуриус едва успели вовремя. Их бы убили, если бы они появились даже на несколько секунд позже.

Это была самая длинная фраза, сказанная ею за раз. И мне пришлось одернуть себя и не пялиться на нее.

– Откуда ты знаешь? – спросила я.

– Вся школа об этом говорит, – Иззи понизила голос, и я придвинулась ближе. – Даже рабы. О чем тут еще разговаривать? Разве что сидеть и сравнивать друг у друга синяки.

Я прыснула, и это выглядело так странно, почти ненормально, все равно что шутить на похоронах. Но Иззи улыбнулась, и мне стало легче. Барабаны снова застучали, и хотя Иззи продолжала свою работу, я видела, что она слушает.

– Ты понимаешь барабаны?

– Они по большей части отдают приказы. «Синий взвод вступает в дозор». «Всем Кадетам явиться к оружейной». Что-то в этом роде. Прямо сейчас им приказано прочесать восточные туннели. – Иззи посмотрела на аккуратную стопку полотенец. Светлая прядь упала на лицо, отчего она выглядела особенно юной. – Когда пробудешь здесь подольше, тоже научишься их понимать.

Едва она произнесла эту пугающую фразу, как в передней хлопнули двери. Мы обе подскочили на месте.

– Рабыня, – это была Комендант. – Наверх.

Мы с Иззи обменялись взглядами, и я с удивлением отметила, как тревожно и быстро заколотилось сердце. Страх медленно сковывал меня до самых костей, пока я поднималась по лестнице. Я не знала, почему так боялась. Комендант призывала меня наверх каждый вечер, чтобы заплести ей волосы на ночь и взять одежду для стирки. Сегодня будет то же самое, Лайя.

Когда я вошла в ее комнату, она стояла у комода, лениво водя кинжалом над пламенем свечи.

– Ты принесла ответ от кузнеца?

Я передала ей ответ Телумана. Комендант повернулась и посмотрела на меня с холодным интересом. Пожалуй, это были самые сильные эмоции, что мне доводилось наблюдать.

– Спиро не принимал новые заказы годами. Должно быть, ты ему приглянулась.

От ее слов у меня мурашки поползли по коже. Она потрогала кончик кинжала указательным пальцем и стерла выступившие капельки крови.

– Почему ты распечатала его?

– Сэр?

– Письмо, – пояснила она. – Ты открыла его. Почему?

Она стояла передо мной, и если бы можно было сбежать, я бы была у двери в мгновение ока. Я сжимала подол юбки в руках. Комендант склонила голову, ожидая ответа, как будто ей по-настоящему интересно, как будто хоть какой-то ответ мог удовлетворить ее.

– Это вышло случайно. Рука соскользнула… и печать сломалась.

– Ты не умеешь читать, – сказала она. – Поэтому я не понимаю, зачем бы тебе понадобилось открывать его намеренно. Если только ты не шпион, планирующий выдать мои секреты Ополчению.

Ее губы изогнулись в некое подобие улыбки, только совершенно безрадостной.

– Я… я не… – Как она узнала про письмо? Вспомнился шорох, который я слышала в холле после того как вышла из ее комнаты этим утром. Она видела, как я с ним возилась? Может, клерк курьерской конторы заметил на ней изъян? Не важно. Я подумала о том, что слышала от Иззи, когда только пришла сюда. Комендант видит и знает то, что не должна знать.

В дверь постучали, по команде Коменданта в комнату вошли два легионера и отдали честь.

– Взять ее, – велела Комендант.

Легионеры схватили меня, и теперь стало ясно, зачем ей понадобился кинжал.

– Нет, пожалуйста, нет…

– Тихо, – она обронила мягко, словно произнесла имя любимого.

Солдаты пригвоздили меня к стулу, их руки в тяжелых, как кандалы, доспехах держали мои руки, их колени опустились на мои ступни. Лица обоих не выражали ничего.

– Обычно я выкалываю глаз за такую дерзость или отрубаю руку, – размышляла Комендант. – Но не думаю, что покалеченная ты будешь так же нравиться Спиро Телуману. Тебе повезло, девочка, что мне нужен телуманский меч. Тебе повезло, что он положил на тебя глаз.

Она уставилась на мою грудь, на гладкую кожу прямо над сердцем.

– Пожалуйста, – взмолилась я. – Это была ошибка.

Комендант наклонилась ближе. Ее губы оказались всего в нескольких дюймах от моих, мертвые глаза на мгновение вспыхнули ужасающей яростью.

– Глупая девчонка, – прошептала она. – Ты еще не запомнила? Я не терплю ошибок!

Она сунула кляп мне в рот, затем взяла раскаленный нож и сделала глубокий надрез на коже. Она резала медленно, очень медленно. Запах обожженной плоти ударил в ноздри, и я услышала свои мольбы о пощаде, потом рыдания, потом крик.

Дарин. Дарин. Думай о Дарине.

Но я не могла думать о брате. Оглушенная болью, я не могла даже вспомнить его лица.

18: Элиас

Элен не умерла. Она не могла умереть. Она пережила посвящение, пограничные стычки, порки. Если бы она умерла сейчас от рук подлеца Маркуса, это было бы немыслимо. Часть меня, что все еще была ребенком, та часть, о существовании которой я уже забыл, выла от боли и ярости. Толпа во дворе подалась вперед. Курсанты вытягивали шеи, пытаясь разглядеть Элен. Лицо моей матери, высеченное изо льда, исчезло из виду.

– Очнись, Элен, – кричал я ей, не обращая внимания на окружающую нас толпу. – Давай.

Она умерла. Она не смогла этого вынести. Какое-то мгновение, которое показалось мне бесконечным, я держал ее на руках, отупев от мысли, поразившей меня. Она мертва.

– Прочь с дороги, черт вас побери, – голос деда звучал издалека, но спустя миг он уже оказался рядом со мной.

Я смотрел на него, потрясенный. Всего несколько дней назад я видел его мертвым на поле боя в моем кошмарном сне. Но вот он здесь, живой и здоровый. Он потрогал шею Элен.

– Жива еще, – сказал он. – Но едва-едва. Разойдитесь! Дорогу!

Он вынул меч, и толпа расступилась.

– Врача сюда! Найдите носилки! Шевелитесь!

– Пророк, – выдавил я. – Где Пророк?

Будто услышав мои мысли, явился Каин. Я передал Элен деду, борясь с желанием придушить Пророка за все, через что он заставил нас пройти.

– Вы умеете исцелять, – процедил я, стиснув зубы. – Спасите ее. Пока она еще жива.

– Я понимаю твой гнев, Элиас. Ты чувствуешь боль, печаль… – Его слова казались мне вороньим карканьем.

– Ваши правила – никакого обмана. – Спокойно, Элиас. Сдержись. Не сейчас. – Но Фаррары обманули. Они знали, что мы пойдем через ущелье. Они устроили на нас засаду.

– Разум всех Пророков связан меж собой. Если бы один из нас помогал Маркусу и Заку, остальные бы тоже это знали. Ваше местонахождение было скрыто от всех.

– Даже от моей матери?

Каин сделал многозначительную паузу.

– Даже от нее.

– Вы прочли ее мысли? – спросил дед за моей спиной. – Вы совершенно уверены, что она не знала, где был Элиас?

– Чтение мыслей не похоже на чтение книг, Генерал. Для этого необходимо изучать…

– Так вы можете ее прочесть или нет?

– Керис Витуриа избрала темные пути. И мгла покрывает ее словно плащ, пряча от нашего взора.

– Значит, нет, – сухо произнес дед.

– Если вы не могли прочесть ее мысли, – сказал я, – как вы можете знать, что она не помогала Маркусу и Заку? Их мысли вы прочли?

– Мы не чувствовали такой необходимости…

– Пересмотрите свое мнение, – во мне закипал гнев. – Мой лучший друг умирает, потому что эти сукины дети напускали вам пыли в глаза.

– Сайрина, – позвал Каин одну из Пророчиц, – поддержи пока состояние Аквиллы и изолируй Фарраров. Никто не должен видеть их. – Пророк повернулся ко мне. – Если то, что ты сказал – правда, значит баланс нарушен и мы должны это исправить. Мы исцелим ее. Но если мы не сможем доказать, что Маркус и Зак обманули, мы предоставим Претендента Аквиллу ее судьбе.

Я коротко кивнул, но в мыслях как только не проклинал Каина. Ты идиот! Тупой отвратительный демон! Ты позволяешь этим кретинам победить. Ты позволяешь им уйти от ответственности за убийство.

Дед, непривычно молчаливый, направился в лазарет вместе со мной. Когда мы подошли, двери распахнулись и появилась Комендант.

– Ходила предупреждать своих лакеев, Керис? – спросил дед, грозно возвышаясь над своей дочерью.

– Не понимаю, что ты имеешь в виду.

– Ты предала свой клан, девчонка, – произнес дед, единственный человек во всей Империи, кто осмеливался обращаться с моей матерью пренебрежительно. – Не думай, что я это забуду.

– Вы выбрали своего фаворита, Генерал, – глаза матери скользнули по мне, и я заметил вспышку нескрываемой ярости. – А я выбрала своего.

Она пошла прочь, оставив нас у дверей лазарета. Дед посмотрел ей вслед, и мне захотелось узнать, о чем он думал. Что он видел, когда смотрел на нее? Маленькую девочку, какой она когда-то была? Или бездушное существо, какой сейчас стала? Знает ли он, почему она такая, видел ли, как это произошло?

– Не стоит недооценивать ее, Элиас, – предостерег он. – Она не привыкла проигрывать.

19: Лайя

Очнувшись, я увидела над собой низкий потолок моей комнаты. Я не помнила, как потеряла сознание. Возможно, я была в обмороке несколько минут, возможно, несколько часов. Сквозь занавеску в дверном проеме мельком увидела небо, которое, казалось, и само еще не определилось, утреннее ли оно или вечернее. Я привстала на локте, сдерживая стон. Боль охватила все тело, каждую клетку, будто всегда жила во мне.

На рану я не смотрела. Мне и не надо было. Я помнила, как Комендант широкими линиями вырезала у меня над сердцем букву К. Она пометила меня. Пометила, как свою собственность. Этот шрам я буду носить до самой могилы.

Надо промыть. И перевязать. Затем возвращайся к работе. Не давай ей повода снова сделать тебе больно.

Занавеска отодвинулась. Ко мне проскользнула Иззи – такая маленькая, что ей даже не пришлось склонять голову, чтобы не стукнуться о низкий проем, – и присела на краешек койки.

– Уже почти рассвело, – ее рука коснулась повязки на глазу, затем пальцы вцепились в ворот рубашки. – Легионеры принесли тебя вниз прошлой ночью.

– Рана такая ужасная… – Я ненавидела себя за эти слова. Слабость, Лайя. Ты так слаба. На бедре мамы был шестидюймовый шрам, оставленный легионерами, которые чуть не одолели ее. У отца вся спина пестрела отметинами от кнута – он никогда не говорил, как их получил. И оба они носили свои шрамы с гордостью, считая их доказательством своей выносливости. Будь сильной, как они, Лайя. Будь смелой.

Но я не сильная. Я слабая и устала притворяться сильной.

– Могло быть и хуже, – сказала Иззи, поднимая руку к потерянному глазу. – Это было моим первым наказанием.

– Когда… как… – небеса, об этом невозможно спросить деликатно. Я замолчала.

– Через месяц после того как мы сюда приехали, Кухарка попыталась отравить ее. – Иззи потрогала свою повязку. – Это случилось больше десяти лет назад. Мне тогда было лет пять, наверное. Комендант учуяла запах яда – маски обучены таким вещам. Кухарку она и пальцем не тронула, просто заставила смотреть, а ко мне подошла с раскаленной кочергой. Помню, до того как она коснулась меня я хотела, чтобы кто-нибудь пришел. Мама? Папа? Кто-нибудь, кто остановил бы ее. А после… помню, что хотела только умереть.

Пять лет. Впервые до меня дошло, что Иззи была рабыней почти всю свою жизнь. То, через что я прошла за эти одиннадцать дней, она терпела годами.

– Кухарка выходила меня. Она хорошо разбирается в снадобьях. Она хотела перевязать тебя прошлой ночью, но… ты не подпускала к себе никого из нас.

Я вспомнила, как легионеры бросили мое оцепеневшее тело на кухне. Вспомнила ласковые голоса, нежные руки. Собрав остатки сил, я отбивалась от них, думая, что они хотят снова сделать мне больно.

Наше молчание нарушил бой утренних барабанов. Спустя миг в коридоре раздался скрипучий голос Кухарки. Она спрашивала Иззи, встала ли я уже.

– Комендант хочет, чтобы ты набрала для нее песка в дюнах, – сказала Иззи. – А затем чтобы взяла бумаги для Спиро Телумана. Но сперва ты должна позволить Кухарке позаботиться о тебе.

– Нет! – воскликнула я так горячо, что Иззи подскочила на ноги. Я заговорила тише. Столько лет рядом с Комендантом и меня бы сделали прыгучей. – Ей нужен скраб для утренней ванны. А я не хочу быть наказанной за опоздание.

Иззи кивнула, затем всучила мне корзину для песка и торопливо вышла.

Когда я встала, перед глазами все поплыло. Я обернула шарф вокруг шеи, чтобы спрятать рану в виде буквы К, и вышла из комнаты.

Каждый шаг причинял боль, каждая унция веса давила на рану, вызывая головокружение и тошноту. Против воли вспомнилось, каким сосредоточенным было лицо Коменданта, когда она резала меня. Она – эксперт в причинении боли и знаток пыток, так же как другие, например, являются ценителями вин. Она делала все очень медленно, отчего страдания казались в сто крат сильнее.

Я обошла дом, двигаясь мучительно медленно. Когда добралась до тропинки, что вела с утеса вниз к дюнам, все тело била дрожь. Меня охватило отчаяние. Как я могу помочь Дарину, если даже идти не в силах? Как мне шпионить, если за каждую попытку получаю такое наказание?

Ты не сможешь спасти его, потому что не продержишься у Коменданта слишком долго. Ползущей удушающей лозой росли сомнения. Настанет конец тебе и твоей семье. Вы просто исчезнете, как и многие другие.

Тропа извивалась, кружилась, порой поворачивала назад, путь был коварен, как и движущиеся дюны. Горячий ветер обжигал лицо, из глаз струились слезы – сдержать их не получалось, и вскоре я едва видела, где иду. У подножья утеса я упала в песок. Рыдания эхом прокатились по пустыне, но меня это не беспокоило. Никто здесь меня не услышит.

Моя жизнь в Квартале книжников никогда не была легкой. Случались и ужасные моменты, когда, например, схватили мою подругу Зару или когда мы с Дарином ложились спать и вставали по утрам с болью в пустых желудках. Как и все книжники, я научилась опускать глаза, встречая меченосцев, но, по крайней мере, мне не приходилось кланяться и пресмыкаться перед ними. По крайней мере, в той жизни не было пыток и не было постоянного ожидания новых, еще более острых мук. У меня были Нэн и Поуп, которые защищали меня от стольких бед, что я и не представляла. Дарин всегда казался таким большим, таким значимым в моей жизни – порой я даже думала, что он бессмертен, как звезды.

Теперь все они ушли. Лиз с ее смеющимися глазами, чей образ до сих пор кажется таким живым, таким ярким… Просто не верится, что она мертва уже двенадцать лет. Мои родители, которые так отчаянно желали свободы для книжников, но получили в награду лишь смерть. Ушли, как и все остальные. Оставили меня здесь одну.

Тени появились из песка и стали окружать меня. Гули. Они кормятся печалью и запахом крови. Один из них завопил так, что я выронила корзину. Этот звук казался до жути знакомым.

– Помилуйте! – Они издевались – многоголосый хор высоких голосов. – Пожалуйста, пощадите!

Я закрыла уши руками, узнав свой собственный голос, все мольбы, с которыми накануне взывала к Коменданту. Как они узнали? Как услышали? Тени, хихикая, обступали меня кольцом. Одна, посмелее остальных, укусила меня за ногу, хищно сверкнув зубами. Холод пронзил кожу, и я закричала.

– Перестаньте!

Гулы захохотали, передразнивая меня:

– Перестаньте!

Если бы только у меня был меч, кинжал, да что угодно, чтобы отпугнуть их, как это сделал Спиро Телуман! Но у меня ничего не было, поэтому я лишь отступала, пока не уперлась прямо в стену.

По крайней мере, мне так показалось. Лишь в следующую секунду я поняла, что это не стена, а человек. Высокий, широкоплечий, мускулистый, как горный лев. Я отшатнулась, потеряв равновесие, но крепкие руки удержали меня. Я подняла взгляд и застыла, увидев знакомые светло-серые глаза.

20: Элиас

На следующее утро после Испытания я проснулся до рассвета. Меня шатало от сонного эликсира, которым, как я догадался, меня напоили. Лицо было выбрито, и кто-то переодел меня в чистое белье.

– Элиас, – из тени моей комнаты возник Каин, который выглядел так, как будто простоял здесь всю ночь. Он поднял руку, словно пытаясь остановить поток моих вопросов.

– Претендент Аквилла в умелых руках блэклифского лекаря, – сказал он. – Если ей суждено выжить, она выживет. Пророки не станут вмешиваться. Мы не нашли доказательств того, что Фаррары обманули нас. Мы объявили Маркуса победителем Первого Испытания. Он получил приз – кинжал и…

– Что?!

– Он вернулся первым…

– Потому что он обманул…

Отворилась дверь, и вошел Зак. Я потянулся к кинжалу, который дед оставил на прикроватном столике, но кинуть его в Жабу не успел – Каин встал между нами. Я быстро поднялся и сунул ноги в сапоги, не желая лежать в кровати, когда этот гад находится в десяти футах от меня. Каин вытянул свои бескровные пальцы и начал изучать Зака.

– Ты что-то хочешь сказать.

– Вы должны вылечить ее. – На шее Зака вздулись вены, он покачал головой, точно мокрая собака, стряхивающая воду с шерсти. – Прекратите! – крикнул он Пророку. – Не пытайтесь влезть в мою голову. Просто вылечите ее, ладно?

– Чувствуешь свою вину, осел? – я попытался обойти Каина, но Пророк обошел меня с удивительной быстротой.

– Я не говорю, что мы обманули, – Зак мельком взглянул на Каина. – Я говорю, что вы должны вылечить ее. Вот.

Тело Каина оставалось неподвижным, пока он изучал Зака. Воздух налился тяжестью. Пророк читал его. Я это чувствовал.

– Вы с Маркусом встретились, – Каин наморщил лоб. – Вас… привели друг к другу… но не один из Пророков. И не Комендант.

Пророк закрыл глаза, вслушиваясь, затем открыл.

– Ну? – спросил я. – Что ты видел?

– Достаточно, чтобы убедиться, что Пророки должны исцелить Претендента Аквиллу. Но недостаточно, чтобы убедиться в том, что Фаррары саботировали Испытания.

– Почему бы тебе просто не прочесть мысли Зака, как ты это делаешь со всеми, и…

– Наша сила не безгранична. Мы не можем проникнуть в умы тех, кто научился закрывать себя.

Я взглянул на Зака с недоумением. Как, черт возьми, ему удавалось не впускать Пророков в свои мысли?!

– У вас обоих есть час, чтобы покинуть территорию школы, – сказал Каин. – Я оповещу Коменданта, что освободил вас от всех обязанностей на сегодня. Сходите прогуляйтесь на рынок или в публичный дом. Мне все равно. Но не возвращайтесь в школу до вечера и не подходите к лазарету. Ясно?

Зак нахмурился.

– Почему мы должны уйти?

– Потому что твой разум, Закариус, бьется в агонии. А твои мысли, Витуриус, так оглушительно вопят о мести, что я ничего другого слышать не могу. Все это помешает мне сделать то, что я должен, чтобы исцелить Претендента Аквиллу. Поэтому вы уйдете. Сейчас же.

Каин отступил в сторону, и мы с Заком неохотно вышли за дверь. Зак тут же хотел сбежать от меня, но я и не думал его отпускать, когда столько вопросов требовали ответа. Я схватил его.

– Как она узнала, где мы будем? Как об этом узнала Комендант?

– У нее свои способы.

– Какие способы? Что ты показал Каину? Как тебе удается прятать свои мысли? Зак! – я дернул его за плечо и развернул к себе лицом. Он сбросил мою руку, но не ушел.

– Вся эта чушь, что плетут кочевники про джиннов, ифритов, духов, – вовсе не чушь, Витуриус. И не миф. Эти древние существа реальны. Они приходят за нами. Защити ее. Это единственное, в чем ты хорош.

– С чего это вдруг ты о ней заботишься? Твой брат мучил ее все эти годы, а ты никогда и слова ему не сказал, чтобы остановить его.

Зак посмотрел на песчаное тренировочное поле, еще пустое в столь ранний час.

– Знаешь, что самое худшее во всем этом? – сказал он тихо. – Я был так близко, чтобы оставить его навсегда. Так близко, чтобы освободиться от него.

Такого я совершенно не ожидал услышать. С тех пор как мы попали в Блэклиф, Маркус и Зак были неразлучны. Младший Фаррар следовал за старшим неотступно, словно тень.

– Если ты хотел освободиться от него, тогда зачем потакаешь всем его прихотям? Почему не дашь ему отпор?

– Мы вместе слишком долго, – Зак покачал головой. Я не мог прочесть выражение его лица там, где маска не срослась с кожей. – Я не знаю, кто я без него.

Он направился к главным воротам, но я за ним не последовал. Мне хотелось прояснить свои мысли. Я подошел к восточной дозорной башне, где пристегнулся к канату и спустился в дюны.

Песок вился вокруг меня. Мысли путались. Я брел вдоль подножия утеса, наблюдая, как бледнел горизонт, озаряемый первыми лучами восходящего солнца. Ветер становился сильнее, жарче. Мне стало казаться, что на песке возникают причудливые формы, крутящиеся и танцующие фигуры, подпитанные свирепостью ветра. В воздухе слышалось пронзительное стаккато дикого смеха.

«Древние существа реальны. Они приходят за нами». Зак пытался мне что-то сказать о следующем Испытании? Намекал, что моя мать связана с демонами? Это вот так она подстроила засаду? Я сказал себе, что эти мысли смешны. Верить в силу Пророков – это одно. Но в джиннов огня и мести? В то, что ифриты привязаны к стихиям, к примеру, к ветру, морю, песку? Может быть, Зак просто тронулся умом от перенапряжения после Первого Испытания?

Мама Рила, бывало, рассказывала разные чудные истории. Она была нашей жрицей, нашей сказительницей. Она ткала целые миры своим голосом, легкими взмахами руки и наклоном головы. Некоторые из тех легенд годами не выходили у меня из головы: о Князе Тьмы и его ненависти к книжникам, об ифритах и их умении пробуждать в людях скрытую магию, о гулях, которые жаждут чужих душ и питаются болью, как стервятники падалью.

Но это же были просто истории.

Ветер донес до меня звук рыданий. Сначала я подумал, что это мне только кажется, и упрекнул себя за то, что позволил россказням Зака мною овладеть. Но плач стал громче. Впереди, в начале извилистой тропы, что вела к дому Коменданта, сидела маленькая сгорбленная фигурка.

Это была девушка-рабыня с золотыми глазами. Та, которую чуть не придушил Маркус. Та, чье безжизненное тело я видел на поле боя в моем кошмарном видении. Она держалась за голову одной рукой, а второй била по воздуху, что-то бормоча сквозь слезы. Вдруг она пошатнулась и упала наземь, но с трудом поднялась. Я видел, что ей плохо, что ей нужна помощь. Я замешкался, решая, уйти или остаться. Снова вспомнилось поле боя, усеянное трупами, и слова моей первой жертвы: «Каждый здесь погиб от твоей руки».

“Держись от нее в стороне, Элиас, – предостерег голос. – Не связывайся с ней”.

Но зачем держаться в стороне? То поле битвы – всего лишь видение моего будущего, насланное Пророками. Может, я должен доказать ублюдкам, что собираюсь бороться с этим будущим? Что я не приму его покорно?

Однажды я уже сделал глупость, отстранившись и наблюдая, как Маркус оставляет синяки на шее этой девушки. Наблюдал и ничего не сделал. Она нуждалась в помощи, но я не помог ей. Больше я не повторю эту же ошибку.

И я без колебаний направился к ней.

21: Лайя

Передо мной стоял сын Коменданта. Витуриус.

Откуда он взялся? Я оттолкнула его изо всех сил и тут же пожалела об этом. Любой нормальный курсант Блэклифа прибил бы меня за то, что посмела коснуться его без разрешения, а Витуриус даже не курсант, он – Претендент и к тому же сын Коменданта. Мне надо убираться отсюда. Я должна вернуться в дом. Но слабость, что терзала все утро, окончательно овладела мной, и я рухнула на песок в нескольких футах от него, истекая по́том и едва сдерживая тошноту.

Инфекция. Я знала признаки. Нужно было позволить Кухарке обработать рану.

– С кем ты говорила? – спросил Витуриус.

– Ни… ни с кем, Претендент, сэр.

«Не все могут видеть их», – сказал Телуман о гулях. Очевидно, Витуриус не мог.

– Ты выглядишь ужасно, – сказал он. – Зайди в тень.

– Песок. Я должна принести песок или она… она…

– Сядь, – и это прозвучало совсем не как просьба. Витуриус поднял корзину, взял меня за руку и отвел в тень утеса, усадив на небольшой валун.

У меня появилась возможность хорошенько его рассмотреть. Его взгляд остановился на линии горизонта, и лучи солнца отражались в его маске. Даже на расстоянии нескольких футов все в нем говорило о неистовой силе, начиная от коротких черных волос до крепких рук. Каждый его мускул был доведен до совершенства. Бинты на предплечьях, царапины на руках и лице делали его вид еще более устрашающим.

При себе у него был лишь кинжал за поясом. Но ведь он – маска. Ему и не нужно оружие, особенно один на один с рабыней, которая едва достает ему до плеча. Я попыталась отойти подальше, но тело отяжелело.

– Как твое имя? Ты никогда не называла его. – Он не глядя наполнял мою корзину песком. Я вспомнила, как Комендант задала мне тот же вопрос и как ударила, получив бесхитростный ответ. – Р… рабыня.

Он помолчал.

– Скажи мне свое настоящее имя. – Его слова, даже произнесенные спокойным тоном, больше напоминали приказ.

– Лайя.

– Лайя, – повторил он. – Что она с тобой сделала?

Так странно, что голос маски мог звучать так ласково, глубокие переливы его баритона могли показаться такими приятными. Я могла закрыть глаза и забыть, что говорю с маской.

Но нельзя доверять его голосу. Он ее сын. Если он выказывает участие, то на это есть причина, которая уж точно не сулит мне ничего хорошего.

Я медленно размотала шарф. Витуриус увидел букву, К и серые глаза за маской стали жесткими, на миг в его взгляде вспыхнули печаль и гнев. Я была ошеломлена, когда он вновь заговорил.

– Можно? – он протянул руку и осторожно обвел пальцами рану. Я едва чувствовала его прикосновение. – Кожа горит. – Он поднял корзину с песком. – И рана выглядит плохо. Ею надо заняться.

– Я знаю, – согласилась я, – но Коменданту понадобился песок, а у меня не было времени чтобы… чтобы…

В глазах вдруг поплыло, лицо Витуриуса стало нечетким, и я ощутила странную невесомость. Теперь он стоял близко, очень близко, я даже чувствовала жар его тела. Меня окутал запах гвоздики и дождя. Я прикрыла глаза, чтобы головокружение утихло, но это не помогло. Он обхватил меня руками, крепко и вместе с тем нежно, и поднял на руки.

– Пустите меня! – собрав всю силу, я толкнула его в грудь. Что он делает? Куда он меня несет?

– Как ты сможешь подняться на этот утес? – спросил Витуриус. Широко шагая, он легко нес меня вверх по извилистому склону. – Ты же едва стоишь.

Неужели он действительно считал меня настолько глупой, чтобы я могла принять его «помощь»? Это уловка, которую он придумал вместе со своей матерью. Наверняка за этим последует следующее наказание. Я должна сбежать от него.

Но пока он шел, меня накрыла новая волна тошноты и головокружения. Я обвила его шею, пока меня не отпустило. Если я буду крепко за него держаться, то он не сможет сбросить меня с утеса так, чтобы самому не упасть.

Я посмотрела на его бинты и вспомнила, что вчера закончилось Первое Испытание. Витуриус поймал мой взгляд.

– Просто царапины, – сказал он. – Пророки оставили меня посреди Великих Пустынь. После нескольких дней без воды я часто падал.

– Они оставили вас в Пустынях? – содрогнулась я. Каждый слышал об этом месте. Потому что земли кочевников считались почти необитаемыми. – И вы выжили? Они вас, по крайней мере, предупредили?

– Они любят делать сюрпризы.

Даже невзирая на дурноту и боль, я сразу отметила его слова. Если уж сами Претенденты не знают, что случится на Испытаниях, как я могу это выяснить?

– Разве Комендант не знает, с чем вы столкнетесь?

Почему я задаю ему так много вопросов? Я не должна. Наверное, от ранения у меня помутился рассудок. Но если мое любопытство и досаждало Витуриусу, виду он не подал.

– Может, она и знает. Но это не имеет значения. Даже если и знает, мне она ни за что не скажет.

Разве его мать не хочет, чтобы он победил? Часть меня поражалась их странным отношениям. Но я напомнила себе, что они – меченосцы. Они совершенно другие.

Витуриус поднялся на утес и нырнул под развевающиеся занавески, за которыми начинался коридор лакейской. Он внес меня на кухню и усадил на скамью у разделочного стола. Иззи, которая в этот момент начищала пол, выронила щетку и уставилась на нас с открытым ртом. Кухарка взглянула на мою рану и покачала головой.

– Кухонная служанка, – позвала она. – Отнеси песок наверх. Если Комендант спросит про рабыню, скажи ей, она заболела и я лечу ее, чтобы она могла вернуться к работе.

Иззи подняла корзину с песком и, не издав ни звука, удалилась. На меня накатила волна тошноты. На несколько секунд я уронила голову в колени.

– Рана Лайи воспалилась, – сказал Витуриус, когда Иззи ушла. – У вас есть сыворотка лапчатки?

Если Кухарка и удивилась, что сын Коменданта назвал мое настоящее имя, то никак не выказала этого.

– Лапчатка для таких, как мы, – слишком дорогое удовольствие. Но у нас есть танин и чай из лесных трав.

Витуриус нахмурился и дал Кухарке кое-какие указания – такие же дал бы и Поуп. Травяной чай трижды в день, очистить рану танином и никаких бинтов. Он повернулся ко мне.

– Я раздобуду немного лапчатки и завтра принесу тебе. Обещаю. Ты поправишься. Кухарка знает свое дело.

Я кивнула, не зная, должна ли благодарить его, и все еще ожидая, что он вот-вот раскроет истинную причину, почему помог мне. Но он больше ничего не сказал, по-видимому, удовлетворенный моим ответом. Сунул руки в карманы и вышел через заднюю дверь.

Кухарка захлопотала у шкафов и через несколько минут дала мне кружку горячего чая. Она дождалась, пока я выпью все до дна, и подсела ко мне. Я впервые видела ее шрамы так близко, всего в нескольких дюймах от моего лица. Я смотрела на них, но они уже не казались чудовищными. Наверное, потому что привыкла к ним? Или потому что теперь и сама обезображена шрамом?

– Кто такой Дарин? – спросила Кухарка. Ее сапфировые глаза сверкнули и на миг показались смутно знакомыми. – Ты звала его всю ночь.

После чая тошнота поутихла, и я села прямо.

– Это мой брат.

– Понятно. – Кухарка капнула масло на кусок марли и промокнула рану. Я скривилась от боли и вцепилась в скамейку. – Он тоже в Ополчении?

– Как ты..?

У меня чуть не вырвалось: «Как ты это узнала?» Но спохватившись, закусила губу. Кухарка подметила это и продолжила.

– Это не так сложно. Я перевидала сотню рабов, что приходили и уходили. Бойцы Ополчения всегда другие. Никогда не выглядят сломленными. По крайней мере, в первое время. У них есть… надежда… – Она поджала губы, как будто говорила о преступниках, а не о своем народе.

– Я не связана с повстанцами, – я пожалела о своих словах. Еще Дарин говорил, что мой голос становится высоким, когда я лгу. Вот и Кухарка, похоже, это заметила и прищурилась.

– Я не дура, девочка. Ты хоть понимаешь, что ты делаешь? Комендант раскроет тебя. Будет пытать и в конце концов убьет. Затем она накажет всех, с кем, по ее мнению, ты водила дружбу. То есть… Из… Кухонную служанку.

– Я не сделала ничего непра…

– Однажды здесь появилась женщина, – Кухарка оборвала меня на полуслове, – связанная с Ополчением. Она умела смешивать порошки и настойки так, что воздух мог превратиться в огонь, а камни – в песок. Но она ушла в свое дело с головой. Она творила страшное для Ополчения. Прежде она и не думала, что способна на такое.

– Комендант раскрыла ее, как и многих других. Изрезала и изувечила ее лицо. Заставила глотать горячие угли и почти лишила ее голоса. Затем сделала рабыней в своем доме. Но сначала убила всех, кого та женщина знала и любила.

О нет! Сердце болезненно сжалось, когда я поняла, что Кухарка говорит о себе, о своих шрамах. Она кивнула, мрачно подтверждая ужасную догадку.

– Я потеряла все – семью, свободу – все за дело, которое было безнадежным с самого начала.

– Но…

– До того, как ты пришла сюда, Ополчение прислало мальчика. Зайна. На место садовника. Они тебе о нем рассказывали?

Я чуть было не покачала головой, но вовремя остановилась, скрестив руки на груди. Ее не трогало мое молчание. Она не допытывалась. Она уже обо всем знала.

– Это случилось два года назад. Комендант поймала его. Несколько дней пытала мальчишку в школьной темнице. Иногда ночами мы слышали его крики. Когда она покончила с Зайном, собрала рабов Блэклифа, всех до единого. Она хотела знать, кто с ним дружил. Хотела преподать нам урок за то, что не выдали предателя. – Глаза Кухарки смотрели жестко. – Она убила троих, пока не решила, что мы его усвоили. К счастью, я предупредила Иззи насчет мальчика. И, к счастью, она послушала.

Кухарка собрала все свои снадобья и сунула их обратно в шкаф. Затем взяла тесак и стала рубить кровавый кусок мяса, что все это время ждал ее на разделочном столе.

– Я не знаю, почему ты сбежала от своей семьи и присоединилась к этим ублюдкам повстанцам, – она бросала слова в меня словно камни. – Мне все равно. Скажи им, что ты выходишь из игры. Попроси другое задание, там, где ты не сможешь никому навредить. Потому что если ты оставишь все как есть, то умрешь, и лишь небеса знают, что случится с остальными.

Женщина направила тесак в мою сторону, и я, не сводя с него взгляд, отодвинулась на скамье подальше.

– Вот это ты хочешь? – продолжала она. – Смерти? Пыток для Иззи? – Она наклонилась вперед, брызжа слюной. Нож оказался всего в нескольких дюймах от моего лица. – Этого?

– Я не сбегала! – взорвалась я.

Перед глазами мелькнул стеклянный взгляд Нэн, тело Поупа, Дарин, так отчаянно пытающийся вырваться.

– Я даже не хотела присоединяться. Мои дедушка и бабушка… Пришел маска… – я прикусила язык. Заткнись, Лайя. Я хмуро уставилась на старуху, не удивляясь, что она свирепо смотрит в ответ.

– Расскажи мне правду, почему ты вступила в Ополчение, – потребовала она. – И я не выдам твой маленький грязный секрет. А не ответишь, я расскажу этой стервятнице с ледяным сердцем, кто ты есть на самом деле.

Кухарка положила тесак на стол и села рядом со мной в ожидании. Будь она проклята! Если я расскажу ей о налете и о том, что случилось после, она все равно может выдать меня. Но если я не скажу ничего, она отправится в комнаты Коменданта немедленно. Она достаточна безумна, чтобы так поступить. У меня не оставалось выбора.

Пока я рассказывала о событиях той ночи, она сидела молча и неподвижно. Когда я закончила, слезы струились по моим щекам, но искромсанное лицо Кухарки не выражало ровным счетом ничего. Я вытерла глаза рукавом.

– Дарин в тюрьме. И когда они запытают его до смерти или продадут как раба – это лишь вопрос времени. Я должна вызволить его. Но не могу сделать это одна. Повстанцы обещали помочь мне, если я буду шпионить для них. – Меня трясло. – Ты можешь угрожать мне чем угодно, да хоть отдать мою душу самому Князю Тьмы. Не важно. Дарин – мой единственный родной человек. Я должна спасти его.

Кухарка промолчала, и я решила, что она предпочла просто не замечать меня. Но когда я направилась к двери, она заговорила:

– Твоя мать – Мирра.

При имени матери я обернулась. Кухарка проверяла меня.

– Ты не похожа на нее.

Я так удивилась, что даже не попыталась отрицать это. Кухарке сейчас было около семидесяти и, наверное, примерно шестьдесят, когда мои родители возглавляли Ополчение. Как ее звали по-настоящему? Какова была ее роль?

– Вы знали мою мать?

– Знала ли я ее? Да, знала! Но твой отец всегда н-нравился м-мне больше. – Она прокашлялась и раздраженно покачала головой. Странно, я никогда не слышала, чтобы она заикалась. – Добрый человек. Умный мужчина. Не… не т-такой, как твоя м-м-мать.

– Моя мать была Львицей…

– Твоя мать… не… стоит твоих слов, – голос Кухарки сорвался на рык. Губы ее горестно изогнулись. – Никогда… никогда не слышала ничего, кроме собственного эгоизма. Львица. Из-за нее я здесь.

Грудь Кухарки с шумом вздымалась, дыхание стало тяжелым, будто у нее случился припадок, но она превозмогла себя, намереваясь высказать все, что хотела.

– Львица, Ополчение и их великие планы. Предатели. Лжецы. Д-дураки. – Она встала и взялась за тесак. – Не верь им.

– У меня нет выбора, – промолвила я. – Я должна.

– Они используют тебя… – У нее тряслись руки, она схватилась за столешницу и выдохнула последние слова: – Они берут… берут… берут. А затем… затем… они бросят тебя на съедение волкам. Я предупредила тебя. Запомни. Я предупредила тебя.

22: Элиас

Ровно в полночь я вернулся в Блэклиф в полном боевом снаряжении, гремя оружием. После Испытания на Мужество мне не хотелось, чтобы меня снова застали без обуви, с единственным кинжалом.

Мне отчаянно хотелось узнать о самочувствии Элен, но я превозмог желание отправиться в лазарет. Каин запретил туда соваться, а с ним не поспоришь.

Я прошел мимо стражников, охранявших ворота, искренне надеясь не встретиться с матерью. Зная, что своими интригами она чуть не лишила Элен жизни, я был уверен, что сцеплюсь с нею. Тем более после того, что она сделала с рабыней.

Когда сегодня утром я увидел букву К, вырезанную на коже Лайи, у меня невольно сжались кулаки. Я даже представил себе на мгновение, как причиняю такую же боль Керис. Посмотрел бы, как тебе это понравится, ведьма. В то же время мне хотелось бежать от Лайи, сгорая от стыда. Ведь во мне течет кровь женщины, которая сотворила это зло. Она – часть меня, и моя реакция – ненасытная жажда насилия – тому доказательство.

Я не похож на нее.

Или похож? Я снова подумал о поле боя из кошмарного видения. Пятьсот тридцать девять тел. Даже Комендант едва ли стольких сгубила. Если Пророк прав, то я не похож на свою мать. Я хуже.

«В тебе проснется то, что ты так ненавидишь», – сказал Каин, когда я думал сбежать. Но как мог мой побег сделать меня еще хуже того убийцы, который лишил жизни всех тех несчастных на поле боя?

Глубоко задумавшись, я не заметил ничего необычного в казарме Мастеров и прошел в свою комнату. Но в следующий миг меня осенило. Леандр не храпел. Деметриус не бормотал имя своего брата. Дверь Фарриса не была распахнута, как обычно.

В казарме никого не было.

Я обнажил мечи. Тишину нарушало лишь потрескивание масляных ламп, мерцающих на фоне черных кирпичей. Затем одна за другой лампы погасли. В щель под дверью в конце коридора стал сочиться серый дым, расползаясь словно туча, несущая ураган. В тот же миг я осознал, что происходит.

Второе Испытание, Испытание Хитрости, началось.

– Осторожно! – раздался голос за спиной.

Элен – живая – втиснулась в двери следом за мной. Она была полностью вооружена, прическа – волосок к волоску. Я хотел обнять ее, но пришлось упасть на пол – метательные звезды с острыми как бритва краями просвистели в воздухе как раз на уровне шеи.

Следом за звездами появились сами нападавшие. Три быстрые и гибкие фигуры выпрыгнули из дыма, точно змеи из корзины, гибкие и молниеносные. Их лица и тела были полностью замотаны в черные траурные полосы ткани. Я едва успел вскочить на ноги, когда один из ассасинов приставил меч к моему горлу. Я откатился назад и сделал подсечку, но моя нога прошла сквозь воздух.

Странно, он был здесь… только что…

Рядом с собой я увидел Элен. Ассасин теснил ее к клубам дыма, и ее меч, быстрый как ртуть, то и дело отражал удары.

– Добрый вечер, Элиас, – прокричала она сквозь звон мечей. Мы встретились взглядами, и на ее лице мелькнула задорная усмешка. – Скучал по мне?

У меня не хватило дыхания ответить ей. Два других ассасина наступали на меня. И хотя я сражался двумя мечами сразу, никак не мог их одолеть.

Наконец левый клинок поразил цель, утонув в груди одного из них. Меня охватил триумф.

Нападавший замерцал и исчез.

Я оцепенел, сомневаясь в реальности того, что видел. Другой ассасин воспользовался моим замешательством и толкнул меня в дым.

Казалось, я упал в самую черную пещеру, какая только есть в Империи. Я попытался найти выход, но руки и ноги словно налились свинцом, и спустя несколько секунд я повалился на пол. Тело лежало мертвым грузом. Метательные звезды рассекали воздух, и я едва смог осознать, что одна из них задела мою руку. Меч выпал на каменный пол коридора, и где-то далеко, словно из-под толщи воды, закричала Элен.

Яд. Это слово вернуло меня к жизни из этого бесчувствия. Дым был отравлен.

Призывая последние остатки сознания, я нашел на полу меч и наконец выполз из темноты. Несколько глотков чистого воздуха помогли мне прийти в себя, и я заметил, что исчезла Элен. Я стал всматриваться в клубы дыма, пытаясь ее найти, когда появился убийца.

Я нырнул под меч ассасина, намереваясь обойти сзади и, обхватив руками его торс, швырнуть на пол. Но лишь коснувшись противника, я почувствовал, как меня пронзает холод. Охнув, я отпрянул в сторону. Казалось, я опустил руку в ведро со льдом. Ассасин замерцал и исчез, появившись в нескольких ярдах от меня.

Они не люди, понял я. Тотчас вспомнились предостережения Зака. Древние существа реальны. Они приходят за нами. Черт возьми! Я ведь думал, что он спятил. Как такое возможно? Как могли Пророки…

Ассасин кружил около меня, и я оставил раздумья. В конце концов как эти существа появились здесь, не имело значения. А вот как их убить – об этом стоило подумать немедленно.

Я заметил блеск серебра – это Элен пыталась выкарабкаться из отравленного облака, цепляясь за плиты пола рукой, затянутой в перчатку. Я вытащил ее, но она была как в тумане и едва держалась на ногах. Я перекинул ее через плечо и бросился по коридору. Отбежав довольно далеко, я опустил свою ношу на пол и повернулся лицом к врагу.

Все трое напали на меня одновременно, двигаясь слишком быстро, чтобы я мог отражать каждый их удар. Спустя полминуты все мое лицо покрывали порезы, а на левой руке кровоточила рана.

– Аквилла! – крикнул я. Она поднялась на ноги. – Помоги, а?

Она выхватила меч и бросилась в бой, атаковав сразу двоих.

– Это рэйфы, Элиас! – крикнула она. – Чертовы проклятые рэйфы.

Десять кругов ада! Маски учатся сражаться на мечах и палках, голыми руками, на лошадях и в лодках, с завязанными глазами и скованные цепями, без сна и без еды. Но мы никогда не боролись с теми, кого вроде как и не существует.

Что говорило проклятое предсказание? Хитрость, чтобы обойти врагов. В этом заключался способ убить этих тварей. У них должно быть слабое место. Мне просто надо понять, где оно.

Нападение Лемокла! Дед сам придумал эту технику боя. Серия атак по всему телу позволяет выявить слабое место противника.

Я нанес удар в голову, затем по ногам, рукам, торсу. Кинул в грудь рэйфа кинжал, тот прошел насквозь и со звоном упал на пол. Он не пытался защититься от кинжала, но его руки взметнулись, чтобы закрыть горло.

Позади Элен звала на помощь, когда пара других рэйфов крепко насела на нее, атакуя. Один уже занес кинжал над ее сердцем, но я успел ударить мечом по его шее.

Голова твари упала на пол, и я скривился, когда по коридору прокатился нечеловеческий вопль. Спустя несколько секунд голова и тело рэйфа исчезли.

– Слева! – крикнула Элен.

Не глядя, я перекинул меч в левую руку. Чужие пальцы сомкнулись на моем запястье, и колючий холод сковал всю руку до самого плеча. Но затем я ударил мечом точно в цель, пальцы разомкнулись, еще один жуткий вопль пронзил воздух. Последний рэйф продолжал атаковать нас, но уже куда медленнее.

– Тебе пора бежать отсюда, – сказала Элен существу. – Иначе ты просто умрешь.

Убийца посмотрел на нас, выбирая, и напал на Элен. «Они всегда недооценивают меня». По-видимому, даже рэйфы. Она скользнула под его рукой, легконогая как танцовщица, и сняла голову ассасина одним безупречным ударом. Рэйф исчез, дым рассеялся, и в казарме стало тихо, как будто последние пятнадцать минут ничего и не происходило.

– Ну, это было… – начала Элен, но вдруг глаза ее расширились, и я понял ее без слов и тотчас увернулся от летящего в меня кинжала. Он едва не задел меня. Элен бросилась вперед, лишь мелькнула серебром волос.

– Это Маркус, – сказала она. – Я за ним.

– Подожди, глупая! Там может быть ловушка!

Дверь распахнулась и захлопнулась за ней. И тут же до меня донесся звон клинков, а затем хруст кости под ударом кулака.

Я вылетел из казармы и увидел, как Элен атакует Маркуса, а тот прижимает ладонь к кровоточащему носу. В ее прищуренных глазах полыхала ярость. Впервые я видел Элен такой, какой, должно быть, видели ее остальные – смертоносной, безжалостной. Маской.

Мне хотелось помочь, но я держался в стороне, вглядываясь в окружающую нас темноту. Если Маркус был здесь, то и Зак находился где-то неподалеку.

– Полностью оправилась, Аквилла? – Маркус сделал ложный выпад левой. Элен парировала, и он усмехнулся. – У нас с тобой есть незаконченное дельце. – Его взгляд медленно скользил по ее телу. – Ты знаешь, что мне всегда было интересно? Как это будет – поиметь тебя? Так же, как и драться с тобой? Все эти худые мышцы, неудовлетворенная энергия…

Элен нанесла ему удар с разворота, так что он завалился на спину, а изо рта хлынула кровь. Она наступила на меч Маркуса и приставила кончик клинка к его горлу.

– Ты грязный сукин сын, – выплюнула она. – То, что тебе повезло ранить меня в лесу, еще не значит, что я не смогу выпотрошить тебя с закрытыми глазами.

Но Маркус пошло улыбнулся ей, не обращая внимание на острие меча, упершееся ему в шею.

– Ты моя, Аквилла. Ты принадлежишь мне, и мы оба это знаем. Пророки сказали мне. Не майся дурью, иди ко мне.

Кровь отлила от лица Элен, в глазах вспыхнула черная, отчаянная ярость – такую чувствуешь, когда руки твои связаны, а у шеи – нож.

Вот только нож-то сейчас был в руках у Элен. Что ж с ней не так, небеса?

– Никогда, – ее голос не вязался с той силой, с какой она сжимала меч в кулаке. Будто поняв это, она ослабила хватку, и рука ее дрогнула. – Никогда, Маркус.

Я уловил движение в тени казарм и ринулся туда. На полпути увидел русые волосы Зака, затем блеск стрелы, рассекающей воздух.

– Пригнись, Эл!

Она присела, и стрела пролетела над плечом, не задев ее. Внезапно я понял, что Зак никогда не причинит Элен вреда. Даже одноглазый криворукий первокурсник не промахнулся бы в такую легкую мишень.

Однако Элен на миг отвлеклась, а этого и нужно было Маркусу. Я ожидал, что он нападет на Эл, но тот откатился в сторону и растворился в ночи, все еще смеясь. Зак последовал за ним.

– Что, черт возьми, это было? – взревел я. – Ты могла бы вспороть ему брюхо, но остановилась! И что за чушь он нес?

– Сейчас не время, – сказала Элен сухо. – Нам надо уйти с открытого пространства. Пророки пытаются убить нас.

– Скажи мне то, чего я не знаю…

– Нет, это второе Испытание, Элиас, и они пытаются нас убить. Каин сказал мне об этом после того, как исцелил. Испытание продлится до рассвета. Нам следует быть умнее, чтобы не нарваться на убийц, кем бы или чем бы они ни были.

– Нам нужно в укрытие, – предложил я. – Здесь любой может сразить нас стрелой. В катакомбах темно, ничего не видать, а в казармах слишком тесно.

– Туда, – Элен указала на восточную башню, которая смотрела на дюны. – Ее занимают легионеры, на входы можно выставить стражу, да и сражаться в ней удобнее.

Мы направились к дозорной башне, стараясь держаться в тени, ближе к стенам. В этот час на улице нам не встретилось ни единого курсанта или центуриона. Над Блэклифом повисла тишина, отчего мой голос казался необычайно громким. Я перешел на шепот.

– Я рад, что ты поправилась.

– Беспокоился, да?

– Конечно, беспокоился! Я думал, ты погибла. Если бы с тобой что-нибудь случилось…

Об этом даже думать было невыносимо. Я посмотрел на Элен в упор, но она лишь на секунду ответила взглядом и отвела глаза в сторону.

– Да, должно быть, ты беспокоился. Я слышала, что ты принес меня к башне всю в крови.

– Так оно и было. Приятного в том мало. От тебя воняло, например.

– Я в долгу перед тобой, Витуриус. – Ее взгляд смягчился, и та часть меня, что выкована из стали и вышколена Блэклифом, покачала головой. Ей не стоило разыгрывать сейчас передо мной девчонку. – Каин рассказал, что ты сделал для меня с той самой секунды, как напал Маркус. И я хочу, чтобы ты знал…

– Ты бы сделала то же самое, – сердито прервал я, отметив с удовлетворением, что в ее глазах тут же появился лед, а тело словно окаменело.

Лучше лед, чем тепло. Лучше сила, чем слабость.

Невысказанные слова повисли между нами: что я чувствую, когда смотрю на ее обнаженную кожу; когда замечаю ее неловкость, когда она слышит, что я переживаю за нее. После стольких лет дружбы я не знал, как это истолковать. Однако понимал, что сейчас совсем не время об этом думать, если уж мы хотим выдержать Второе Испытание.

Элен, должно быть, тоже поняла. Она жестом указала, чтобы я принял нужную позицию, и, пока пробирались к башне, мы больше не разговаривали.

У башни я позволил себе на секунду расслабиться. Башня находилась на краю утеса, откуда хорошо просматривалась местность: дюны – на востоке, школа – на западе. Наблюдательная стена Блэклифа уходила к северу и к югу. Когда мы поднимемся наверх, рассудил я, сможем заблаговременно увидеть любую угрозу и приготовиться.

Мы успели добраться лишь до середины лестницы, как Элен, что шла за моей спиной, вдруг приостановилась.

– Элиас, – в ее голосе звучало предостережение, и я обнажил оба меча – единственное, что может спасти меня. Снизу донесся крик, потом и сверху, и внезапно в воздухе засвистели стрелы, а по лестнице загрохотали сапоги. Отряд легионеров спускался вниз. На долю секунды меня охватило замешательство. Они собирались напасть.

– Легионеры, – закричала Элен. – Отходи! Отходи…

Я хотел сказать ей, чтобы поберегла дыхание. Несомненно, Пророки сказали легионерам, что этой ночью мы – враги и они должны убить нас на месте. Черт побери! Хитрость, чтобы обойти своих врагов. Мы должны были догадаться, что любой – каждый – мог быть врагом.

– Спиной к спине, Эл!

В следующее мгновение мы прижались друг к другу.

Я скрестил меч с солдатами, спускавшимися с верха башни, Элен отбивалась от тех, кто поднимался снизу. Меня захлестнул гнев, но я попытался обуздать его, стараясь ранить, а не убить. Я знал некоторых из этих людей и не мог просто так отнять у них жизнь.

– Черт возьми, Элиас! – закричала Элен. Легионер, которого я только что полоснул, полетел вниз, задев клинком рабочую руку Эл.

– Дерись! Они – меченосцы, а не варварский сброд, что поджимает хвост.

Элен отбилась от трех солдат, наступавших снизу, и двух сверху, но их все пребывало.

Мне пришлось расчистить путь по ступеням, так что мы смогли подняться на вершину башни. Это был единственный способ избежать смерти, не будучи нанизанным на вертел.

Я позволил себе больше не сдерживать ярость, мои мечи летали. Один вспорол живот легионеру, второй перерезал горло. Лестничный пролет оказался слишком узок для двух мечей, поэтому один я убрал в ножны, но достал кинжал, вонзив его в почку третьему солдату и в сердце – четвертому. Через несколько секунд путь наверх стал свободен, и мы с Элен побежали по лестнице. Но на верхней площадке нас поджидало еще больше солдат.

Ты собираешься убить их всех, Элиас? Как много прибавилось к твоему списку жертв? Четыре? Десять? Пятнадцать? Ты в точности как твоя мать. Такой же быстрый. Такой же безжалостный.

Я тотчас застыл, как будто вовсе и не сражался только что с таким остервенением. Глупое сердце обуздало все мои порывы. Элен кричала, крутилась, убивала, защищалась, пока я стоял как вкопанный. Бороться было слишком поздно – солдат с выступающей вперед челюстью и мощными, как стволы дерева, руками схватил меня.

– Витуриус! – крикнула Элен. – С севера еще наступают!

– Мрффггг, – великан-наемник вдавил мое лицо в башенную стену. Его ладонь так крепко сжала мою голову, словно он собирался раздавить ее голыми руками. Он припер меня коленом так, что я не мог пошевелиться.

На миг я даже восхитился его техникой. Он понимал, что не смог бы противостоять моим боевым навыкам, и пустил в ход иной козырь: неожиданность и свое гигантское телосложение, чтобы одержать надо мной верх.

Однако восхищение угасло, когда перед глазами заплясали искры. Хитрость! Тебе придется применить хитрость! Но время для хитрости упущено. Мне нельзя было отвлекаться. Я должен вонзить клинок в грудь этому наемнику, прежде чем тот прикончит меня.

Элен отступила от нападавших и бросилась мне на помощь. Она дернула меня за пояс, но великан оттолкнул ее.

Наемник потащил меня вдоль стены к проему в зубчатой стене и вытолкнул наружу. Он держал меня за шею, как ребенок тряпичную куклу, а я болтался над дюнами. До земли было шестьсот футов, и ветер алчно хватал меня за ноги. За спиной наемника несколько легионеров пытались столкнуть вниз и Элен, но она крутилась и отбивалась как кошка, угодившая в сеть, так что они едва могли с ней справиться.

Всегда побеждать, – прогремел в моей голове голос деда. Всегда побеждать. Я вцепился в запястья наемника, пытаясь освободиться.

– Я поставил десять марок на тебя, – великан и вправду выглядел расстроенным. – Но приказ есть приказ.

Он разжал кулак, и я полетел вниз. Падение длилось и целую вечность, и один краткий миг. Сердце подпрыгнуло к горлу, желудок скрутило, голова резко дернулась, и падение прекратилось. Однако я не умер. Мое тело болталось на веревке, прицепленной к поясу.

Должно быть, Элен успела прицепить ее в тот момент, когда дернула меня за пояс. А это означает, что другой конец веревки закреплен на ней, и если солдаты сбросят Эл, то мы оба – и она, и я, болтающийся точно коматозный паук, – рухнем наземь и отправимся к праотцам.

Я качнулся к скале, пытаясь за что-нибудь уцепиться. Веревка была футов тридцать длиной, довольно близко к основанию башни. К счастью, скала не была отвесной, и я заметил выступ в нескольких футах от расщелины. Я встал на него и прочно закрепился. И, как оказалось, очень вовремя.

Почти сразу надо мной раздался крик, и Элен, блеснув светлым серебром, полетела вниз. Я покрепче уперся ногами и как только мог быстро потянул за веревку. И все же меня чуть не сорвало с выступа под тяжестью ее веса.

– Держу тебя, Эл, – крикнул я, понимая, как наверняка ужасно она себя чувствовала, повиснув в воздухе в сотнях футов над землей. – Держись!

Когда я поднял Элен к расщелине, ее трясло, а глаза казались совершенно дикими. Здесь, на выступе, едва хватало места нам двоим, и она обхватила меня за плечи, чтобы удержаться.

– Все в порядке, Эл. – Я топнул ботинком по выступу. – Видишь? Под нами твердая скала.

Она кивнула мне в плечо, цепляясь за меня, более чем не похожая на самое себя.

Даже через доспехи я ощутил изгибы ее тела, и желудок сделал кульбит. Элен беспокойно заерзала, по-видимому, тоже осознав близость наших тел, но это ничуть не помогло. Я почувствовал в лице жар от внезапного напряжения между нами.

Соберись, Элиас.

Я отпрянул от нее, когда стрела ударила о скалу совсем близко – нас заметили.

– На этом выступе мы – легкая добыча. Вот, – я отцепил веревку от пояса и сунул ей в руки. – Привяжи к стреле. Потуже.

Она сделала как я просил. Я выхватил лук из-за спины и внимательно осмотрел скалу в поисках тросов. Один болтался в пятнадцати футах от нас. Такой выстрел я мог бы сделать с закрытыми глазами – вот только легионеры уже поднимали трос по скале назад в башню. Элен подала мне стрелу, и за миг до того, как сверху в нас со свистом посыпались метательные снаряды, я поднял лук, прицелился и выстрелил.

И промахнулся.

– Черт! – Легионеры успели поднять трос, и он пропал из виду. Затем они подняли остальные, висевшие вдоль скалы, прицепились к ним ремнями и начали спускаться вниз.

– Элиас, – Элен чуть не слетела с выступа, уклоняясь от стрелы, но успела схватиться за мою руку. – Нам надо выбираться отсюда.

– Спасибо, я это понял, – и сам едва увернулся от стрелы. – Если у тебя есть гениальный план, я готов его выслушать.

Элен взяла у меня лук и стрелу с веревкой, прицелилась, и спустя мгновение один из спускавшихся на тросе легионеров обмяк. Она подтянула тело и вытащила стрелу. Я постарался услышать звук, с которым солдат упал и разбился в дюнах. Эл отвязала веревку, а я схватил трос и пристегнулся сам, намереваясь спускать ее на себе.

– Элиас, – прошептала она, когда поняла, что нам придется сделать. – Я… я не смогу…

– Сможешь. Я не дам тебе упасть. Обещаю. – Сильным резким рывком попробовал, как закреплен трос, надеясь, что он выдержит вес двух полностью вооруженных масок. – Забирайся мне на спину.

Я взял Элен за подбородок и заставил посмотреть мне в глаза.

– Свяжи нас вместе, как ты до этого делала. Обвей ногами меня за талию. И не отпускай, пока не спустимся на землю.

Она выполнила указания и уткнулась лицом мне в шею, когда я спрыгнул с выступа. Ее дыхание стало коротким и учащенным.

– Не упади, не упади, – слышал я ее бормотание. – Не упади.

Из башни на нас летели стрелы, легионеры спускались и были с нами сейчас на одном уровне. Они вынули мечи и заскользили по скале. Моя рука метнулась к оружию, но я отказался от этой мысли – надо было удерживать трос, иначе мы могли стремительно упасть на землю.

– Стряхни их с меня, Эл.

Она крепко обхватила ногами мои бедра и достала лук. И стала выпускать стрелу за стрелой в наших преследователей.

Тиу. Тиу. Тиу.

Элен, быстрая как молния, натягивала тетиву и стреляла – крики агонии один за другим пронзали воздух. Стрелы из башни летели все реже, пока мы опускались, гремя доспехами.

Я старался спускать нас осторожно, без рывков. Каждый мускул в руках напрягся. Почти на месте… почти.

Обжигающая боль прострелила левое бедро, и я на время утратил контроль над спуском. Мы пролетели пятьдесят футов. Голова Элен запрокинулась, она вцепилась в меня и пискнула по-девчачьи. Я знал – об этом лучше сразу забыть и не припоминать ей.

– Черт побери, Витуриус!

– Прости, – выдавил я, схватив наконец трос. – Меня ранили. Они все еще преследуют нас?

– Нет. – Элен вытянула шею и осмотрела склон утеса. – Они поднимаются назад.

У меня побежали мурашки от этих слов. Солдаты не должны прекращать атаку. Если только они не считают, что теперь нами займется кто-то другой. Я посмотрел вниз, на дюны в двухстах футах от нас. Было не ясно, есть там кто-нибудь или нет.

Из пустыни налетел порыв ветра, сильно ударив нас о скалу, и я снова чуть не потерял контроль над тросом. Элен вскрикнула и крепко обхватила меня руками. Нога горела от боли, но я не обращал на нее внимания – это всего лишь рана. На секунду мне показалось, что слышу низкий издевательский смех.

– Элиас! – Элен посмотрела на пустыню, и я уже знал, что она скажет. – Там что-то есть…

Ветер заглушил ее слова, унес прочь с небывалой яростью. Я ослабил спусковое крепление, и мы стали падать. Но недостаточно быстро.

Сильный порыв ветра вырвал из рук веревки, и мы остановились. Песок в дюнах вздыбился и закрутился вокруг нас воронкой. Перед моим ошеломленным взором частицы пыли сливались в гигантскую человекоподобную фигуру с цепкими руками и пустыми отверстиями вместо глаз.

– Что это? – Элен бесполезно рубила мечом воздух, ее удары становились все более хаотичными.

Это было нечто неземное и враждебное. Пророки уже насылали на нас жутких существ из сверхъестественного мира. Не стоило ломать голову, чтобы понять, что теперь они выпустили еще одно.

Я потянулся к безнадежно запутанным веревкам. Бедро вновь пронзила острая боль. Я взглянул вниз и увидел, как песчаная рука медленно втыкает стрелу все глубже в мою плоть. Снова раздался смех. Я поспешно отломил древко – если бы тварь пронзила меня насквозь, я бы остался калекой на всю жизнь.

Песок бил в лицо, впивался в кожу, а затем превратился в другую фигуру, что нависла над нами горой. Черты ее были расплывчаты, но я все же смог различить волчий оскал.

Отбросив неверие, попытался вспомнить истории мамы Рилы. Мы уже имели дело с рэйфами, а это гигантское существо совсем не походило на рейфа или гуля. Ифриты трусливы, но джинны порочны и хитры.

– Это джинн! – крикнул я сквозь ветер. Песчаное существо радостно рассмеялось, будто я жонглировал или кривлялся.

– Джинн мертв, маленький Претендент! – Его крик звучал точно северный ветер. Затем он, сузив глаза, подлетел ближе, а за ним выстроилась вся его братия, танцуя и кувыркаясь, словно ярмарочные акробаты. – Ваш род давно его уничтожил в великой войне. Я – Роуэн Голдгэйл, король песчаных ифритов. Я заберу ваши души себе.

– Зачем королю ифритов простые смертные? – Элен выигрывала время, пока я отчаянно пытался распутать веревки и выпрямить спусковой трос.

– Простые смертные! – ифрит за спиной короля разразился смехом. – Вы – Претенденты. Ваши шаги отражаются на песке и в звездах. Обладать такими душами, как ваши, – великая честь. Вы мне хорошо послужите.

– О чем он говорит? – спросила Элен тихо.

– Без понятия, – ответил я. – Продолжай отвлекать его.

– Зачем тебе нас порабощать? – спросила Элен. – Когда мы могли бы… служить добровольно?

– Глупая девчонка! В этих мешках из плоти ваши души бесполезны. Я должен пробудить их и приручить. Только тогда вы сможете служить мне. Только тогда…

Мы стали падать, и его голос потерялся в свисте ветра. Ифриты завопили и понеслись за нами, окружая и ослепляя нас. Затем снова вырвали из рук веревки.

– Взять их, – Роуэн направил свое войско. Один из ифритов втиснулся между нами, и я почувствовал, что хватка Элен ослабевает. Другой выбил меч из ее рук и сорвал со спины лук, крича от восторга, когда оружие упало на песок.

Еще один начал пилить трос об острые камни. Я вытащил меч и проткнул им существо, провернув лезвие в надежде, что сталь убьет его. Ифрит взвыл от боли или гнева. Я попытался срубить ему голову, но тот, мерзко кудахтая, отпорхнул подальше, и теперь уж его было не достать.

Думай, Элиас! Если рэйфы-ассасины имели слабое место, то ифриты тоже должны. Я помнил, что мама Рила рассказывала о них истории. Но я, черт побери, не мог ни одной вспомнить в точности.

– Аххх! – Руки Элен оторвались от меня, теперь она держалась только ногами. Ифриты завыли и удвоили свои усилия, пытаясь сбросить ее. Роуэн обхватил руками лицо Элен и, сжимая, вдохнул в нее потусторонний золотой свет.

– Моя! – произнес ифрит. – Моя, моя, моя.

Трос почти перетерся. Из раны на бедре лилась кровь. Ифрит оторвал Элен, и в этот момент я заметил в скале грот и тропку, по которой из него можно спуститься к пустыне. В памяти возникло лицо мамы Рилы, освещенное бликами костра. Она пела:

«Ветра, ветра ифрит, стальная булавка тебя победит.

Моря, моря ифрит, от костра он прочь убежит.

Ифрит, ифрит песка, с песней песня твоя коротка».

Я подбросил меч вверх, в существо, перетирающее трос, затем качнулся вперед, выдернув Элен из цепких лап тварей, и втолкнул ее в грот, не замечая криков удивления и гнева, не замечая рук, раздирающих мне спину.

– Пой, Эл! Пой!

Она открыла рот и начала кричать или петь – я уже не слышал, потому что веревка наконец поддалась. Я начал падать, и бледное лицо Элен растаяло надо мной. Затем мир стал тихим и белым, и больше я ничего не чувствовал.

23: Лайя

Я вышла из кухни, все еще не в себе после слов Кухарки, и встретила Иззи. Она передала мне бумаги – указания для Телумана.

– Я предложила сама отнести их, – сказала Иззи. – Но она… ей не понравилась эта идея.

Пока я шла через Серру к кузнице Телумана, никто не обращал на меня внимания. Никто не видел кровоточащую букву К под плащом. Я еле волочила ноги, но замечала, что, видимо, не мне одной доставалось. У некоторых рабов-книжников виднелись синяки, у других – следы плетей. Третьи передвигались, сгорбившись и хромая, словно у них болели все внутренности.

Я прошла мимо большой стеклянной витрины в Квартале патрициев и остановилась на миг, пораженная собственным отражением. На меня смотрело затравленное существо с ввалившимися глазами. Кожа лоснилась от пота, что струился ручьем отчасти из-за жары, отчасти из-за лихорадки. Платье липло к телу, юбка сбилась и запуталась вокруг ног.

Это для Дарина. Я продолжала идти. Как бы ты ни страдала, ему еще хуже.

Когда я подошла к Оружейному кварталу, то невольно замедлила шаги, вспомнив слова Коменданта, брошенные прошлой ночью: «Тебе повезло, что мне нужен меч Телумана, девочка. Тебе повезло, что он положил на тебя глаз». Я немного помедлила перед дверью кузницы, не решаясь войти. Телуман вряд ли захочет подходить ко мне, когда моя кожа цвета сыворотки и я вся истекаю потом.

В магазине было так же тихо, как и в прошлый раз, но кузнец оказался на месте. Я знала это. Перед тем как открыть дверь, я слышала шорох его шагов, затем Телуман появился из боковой комнаты. Он лишь взглянул на меня и сразу исчез. Через несколько секунд вернулся со стулом и стаканом холодной воды.

Я опустилась на стул и жадно выпила воду, даже не задумавшись, не отравлена ли она. В кузнице было прохладно, вода и вовсе показалось ледяной, отчего лихорадка ненадолго утихла.

Затем Спиро Телуман прошел мимо меня к двери и запер ее. Я медленно встала, протянула ему стакан, словно это могло быть сделкой: в обмен на стакан он откроет дверь и выпустит меня, не причинив боли. Спиро взял его, и я тут же пожалела об этом. Лучше бы разбила, осколок мог бы послужить мне оружием.

Он заглянул в стакан.

– Кого ты видела, когда приходили гули?

Этот вопрос прозвучал так неожиданно, что я честно выпалила:

– Я видела брата.

Кузнец долго всматривался в мое лицо, нахмурив брови, будто раздумывая над каким-то решением.

– Значит, ты его сестра, – произнес он. – Лайя. Дарин часто о тебе рассказывал.

– Он… он рассказывал… – Почему Дарин говорил обо мне с этим человеком? Почему он вообще с ним говорил?

– Так странно… – Телуман облокотился о прилавок. – Империя годами пыталась навязать мне учеников, но я не взял ни одного, пока не поймал Дарина, когда тот шпионил за мной.

Ставни в верхнем ряду окон были открыты, и оттуда просматривался заваленный хламом балкон в здании напротив.

– Стащил его вниз. Думал, сдам наемникам. А потом увидел его альбом.

Кузнец покачал головой. Объяснения тут излишни. Дарин вкладывал столько жизни в свои рисунки, что казалось, когда ты до них дотрагиваешься, ты просто можешь взять их со страницы.

– Он не просто рисовал мою кузницу. Он рисовал оружие. Такие вещи, которые я видел лишь в мечтах. Я предложил ему место ученика и думал, что он сбежит, что я никогда его снова не увижу.

– Но он не сбежал, – прошептала я. – Он бы никогда не сбежал. Только не Дарин.

– Да, он пришел в кузницу, огляделся. Любопытный такой. Но он не боялся. Я никогда не видел в твоем брате страха. Хотя и чувствовал его – я уверен в этом. Он никогда не думал о том, что что-то может пойти не так. Он думал только о том, как сделать, чтобы все получилось хорошо.

– Империя решила, что он примкнул к Ополчению, – сказала я. – Все это время он работал на меченосцев? Но если это правда, почему же он все еще в тюрьме? Почему вы не вызволили его?

– Думаешь, Империя позволила бы книжнику узнать их секреты? Он не работал на Империю. Он работал на меня. А мои пути с Империей разошлись давным-давно. Я достаточно на них потрудился, чтобы избавить себя от них. Да и делал-то в основном доспехи. Я не создал ни одного истинного телуманского меча за семь лет, пока не пришел Дарин.

– Но… в его альбоме были рисунки мечей…

– Этот проклятый альбом, – фыркнул Спиро. – Я говорил, чтобы он держал его здесь, но он не слушал. Сейчас он у Империи, и назад его не вернуть.

– Он писал в нем формулы, – сказала я. – Инструкции. То… то, что он не должен знать…

– Он был моим учеником. Я учил его делать оружие. Чудесное оружие. Телуманское оружие. Но не для Империи.

Я нервно сглотнула, когда смысл этих слов дошел до меня. Восстания книжников могли быть сколь угодно продуманными и хорошо организованными – не важно, потому что все равно они заканчивались битвой стали против стали, а в ней меченосцам не было равных.

– Вы хотели, чтобы он делал оружие для книжников? – Это было бы предательством с его стороны. Когда Спиро кивнул, я ему не поверила. Это уловка. Телуман что-то задумал, как и Витуриус. И задумал вместе с Комендантом, чтобы проверить мою преданность. Если вы в самом деле работали с моим братом, кто-то должен был это видеть. Здесь ведь работают и другие люди. Рабы, помощники…

– Я – кузнец Телуман. Если не считать моего ученика, я работаю один, как и все мои предки. По этой причине нас с твоим братом не поймали. Я хочу помочь Дарину. Но не могу. Маска, что взял Дарина, узнал в его рисунках мои работы. Меня уже дважды допрашивали. Если Империя узнает, что я взял Дарина в ученики, они убьют его. А потом и меня, а я сейчас – единственный шанс для книжников освободить себя от ига Империи.

– Вы работаете на Ополчение?

– Нет. Дарин не доверял им. Он старался оставаться в стороне от повстанцев. Но он ходил сюда через туннель, и несколько недель назад двое повстанцев заметили его в тот момент, когда он уходил из Оружейного квартала. Они решили, что Дарин работает на меченосцев. Ему пришлось показать свой альбом, чтобы они не убили его. – Спиро вздохнул. – Конечно, они захотели, чтобы он примкнул к ним. Не оставляли его в покое. И, в конце концов, это даже к лучшему. Эта возможная связь с Ополчением – единственная причина, по которой мы оба все еще живы. Пока Империя будет думать, что он владеет секретами повстанцев, они будут держать его в тюрьме.

– Но он отрицал, что причастен к Ополчению, – сказала я. – Когда маска напал на нас.

– Так все говорят. Империя знает, что повстанцы будут отрицать свою причастность днями, даже неделями, пока не сдадутся. Мы готовились к этому. Я научил его выдерживать допросы и выживать в тюрьме. Пока он в Серре, а не в Кауфе, с ним должно быть все в порядке.

«Но как долго?» – подумала я. Мне не хотелось прерывать рассказ Телумана, но еще больше я боялась слушать его дальше. Если он говорил правду, значит, чем дольше я его слушала, тем сильнее рисковала.

– Комендант ждет ответа. Она пришлет меня за ним через несколько дней. Вот.

– Лайя… подожди…

Но я сунула бумаги ему в руки, метнулась к двери и отперла замок. Он мог легко догнать меня, но не стал, а лишь наблюдал, как спешно я побежала по переулку. Заворачивая за угол, я, кажется, услышала его проклятия.

Ночью я беспокойно металась в тесной коморке, что звалась моей комнатой. Веревочная кровать впивалась в спину, крыша и стены казались так близко, что невозможно было дышать. Рана горела, а в голове непрерывно звучали слова Телумана.

Серракская сталь – источник силы Империи. Ни один меченосец не выдаст ее секрет книжнику. И все же в том, что говорил Телуман, была и правда. Когда он говорил о Дарине, то описывал моего брата очень точно – его рисунки, образ мышления. Да и сам Дарин, как и Спиро, утверждал, что он не работал ни на меченосцев, ни на Ополчение. Все это совпадало. Кроме того, Дарина, насколько я знала, не интересовало восстание.

Или интересовало? Воспоминания хлынули на меня потоком: Дарин молчал, когда Поуп рассказывал, как вправлял кости ребенку, избитому наемниками. Сжав кулаки, Дарин извинялся, когда Нэн и Поуп обсуждали последние облавы меченосцев. Дарин не замечал нас, рисуя женщин-книжников, дрожащих перед маской, детей, дерущихся в канаве из-за гнилого яблока.

Я думала, молчание моего брата означало, что он отстранялся от нас. Но, быть может, молчание становилось его утешением. Возможно, это был его единственный способ сдержать гнев, когда он видел, что происходило с его народом.

Слова Кухарки насчет Ополчения не давали мне покоя даже во сне. Я видела, как Комендант режет меня снова и снова. И каждый раз она обретала новое лицо: Мэйзена, Кинана, Телумана, самой Кухарки.

Я проснулась, задыхаясь и пытаясь оттолкнуть стены комнаты. Встала с кровати и прошла через коридор лакейской на задний двор, вдыхая ночной прохладный бриз.

Было уже за полночь, облака проносились на фоне почти полной луны. Через несколько дней будет Лунный Фестиваль, который празднуют книжники в середине лета, во время суперлуния. В этом году мы с Нэн должны были принести печенье и кексы. А Дарин должен был плясать, пока не свалится с ног.

В лунном свете устрашающие здания Блэклифа казались почти красивыми. Черный гранит отливал мягкой синевой. Сама школа была, как всегда, до жути тиха. Я никогда не боялась ночи, даже ребенком, но ночи Блэклифа были другими, их тишина давящая, тяжелая, такая, что заставляет тебя оглядываться через плечо. Эта тишина казалась живой.

Я посмотрела на звезды, низко висящие в небе, и подумала, что смотрю в бесконечность. Под их холодным взором я чувствовала себя совсем маленькой. Красота звезд ничего не значит, когда жизнь здесь, на земле, так ужасна.

Я не привыкла к подобным мыслям. Мы с Дарином провели столько ночей на крыше дома Нэн и Поупа – не счесть. Мы следили за Великой Рекой, Стрельцом, Мечником. Наблюдали за падающими звездами и соревновались на желание, кто первым ее увидит. Поскольку Дарин всегда обладал острым, как у кота, зрением, мне вечно приходилось воровать у соседей абрикосы или, подкравшись со спины, обливать Нэн холодной водой.

Сейчас Дарин не мог видеть звезд. Его заперли в камере где-то в лабиринтах тюрьмы Серры. И он не увидит их, пока я не дам Ополчению то, что они хотят. В кабинете Коменданта неожиданно вспыхнул свет, и я вздрогнула, удивившись, что она все еще не спит. Развевались шторы, и из открытого окна доносились голоса. Она была не одна. Я вспомнила слова Телумана: «Я никогда не видел, чтобы твой брат боялся. Он никогда не думал о том, что что-то может пойти не так. Он думал только о том, как сделать, чтобы все получилось хорошо.

Возле окна Коменданта вдоль стены поднималась старая шпалера, покрытая иссушенной летним зноем лозой. Я потрясла ее – шаткая, но взобраться по ней все-таки можно.

Вполне вероятно, что Комендант не скажет ничего полезного. Может быть, она разговаривает с курсантом.

Но зачем бы ей встречаться с курсантом среди ночи? Почему не днем?

Она тебя выпорет, – вопил внутри страх. – Выколет глаз! Отрубит руку!

Но меня уже и пороли, и били, и душили, и я выдержала. Меня искромсали раскаленным лезвием, и я выдержала.

Дарин не позволял страху брать верх над собой. Если хочу спасти его, я тоже не должна.

Зная, что долгие раздумья не прибавят мне мужества, я схватилась за шпалеру и полезла наверх. Вспомнился совет Кинана. «Всегда имей план отступления».

Я сморщилась. Слишком поздно.

Каждый шорох сандалий казался мне взрывом. От громкого скрипа зашлось сердце, я оцепенела, но в следующую минуту поняла, что это всего лишь стон решетки под моим весом.

Добравшись до верха, я все еще не могла расслышать Коменданта. Карниз находился слева, в футе от меня. Тремя футами ниже камни частично раскрошились, образовав небольшой выступ. Я вздохнула, взялась за карниз и качнулась от шпалеры к окну. Казалось, до ужаса долго ноги скребли по гладкой стене, пока я нащупала выступ.

«Только не обрушьтесь, – молила я камни под ногами. – Только не осыпьтесь!»

Снова открылась рана на груди, но я попыталась не обращать внимания на капающую кровь. Голова оказалась на уровне окна Коменданта. Если она выглянет, я – труп.

«Забудь об этом, – сказал Дарин. – Слушай». Из окна доносился прерывистый голос Коменданта, и я подалась вперед.

– …прибудет со всей своей свитой, мой Князь Тьмы. Вместе со всеми – советниками, Кровавым Сорокопутом, Черной Гвардией и большей частью династии Тайа, – приглушенный голос Коменданта казался откровением.

– Убедись в этом, Керис. Таиус должен прибыть после Третьего Испытания или наш план пойдет прахом.

Я охнула и чуть не сорвалась, услышав голос ее собеседника, такой глубокий и тихий. Даже не столько голос, сколько чувство, которое он внушал. Это – буря, и ветер, и листья, гонимые в ночи. Это корни, проникающие в самые недра. Это бледные слепые существа, что живут под землей. Что-то не то было с этим голосом, что-то дурное, нехорошее.

Хотя я никогда не слышала его прежде, я заметила, что дрожу. Мне захотелось в одну секунду спрыгнуть на землю и убраться отсюда прочь.

«Лайя, – я услышала Дарина. – Будь смелой».

Я рискнула заглянуть через штору и увидела окутанную тьмой фигуру, что стояла в углу комнаты. С виду ничего примечательного – мужчина среднего роста, в плаще. Но я нутром чувствовала, что это не обычный человек. У его ног собрались тени. Они корчились, как будто пытались привлечь его внимание. Гули. Когда он повернулся к Коменданту, я вздрогнула, потому что темнота, которая таилась под капюшоном, была не из мира людей. Его глаза, узкие щели, сияли многовековой злобой.

Фигура двинулась, и я отпрянула от окна.

«Это Князь Тьмы! – вскричал мой разум. – Она называла его Князем Тьмы».

– У нас другая проблема, милорд, – сказала Комендант. – Пророки подозревают мое вмешательство, оно не так незаметно, как хотелось бы надеяться.

– Пусть подозревают, – ответило существо. – Пока ты закрываешь свои мысли и пока мы учим этому Фарраров, Пророки будут оставаться в неведении. Хотя я начинаю задумываться, на тех ли Претендентов ты поставила, Керис. Они провалили уже вторую засаду, хотя я рассказал им все, что нужно, чтобы покончить с Аквиллой и Витуриусом.

– Фаррары – единственный выбор. Витуриус – слишком упрям, а Аквилла – слишком преданна ему.

– Тогда Маркус должен победить, чтобы я смог его контролировать, – сказал человек-тень.

– Даже если это будет кто-то из двух других, – в голосе Коменданта прозвучало сомнение, что совсем на нее не похоже. – Витуриус, например, ты можешь покончить с ним и принять его форму…

– Менять форму – дело не из легких. И я не ассасин, Комендант, чтобы убивать тех, кто тебе мешает.

– Он не мешает…

– Если ты хочешь, чтобы твой сын умер, сделай это сама. Но не позволяй личным мотивам мешать заданию, которое я тебе дал. Если ты не выполнишь его, наше сотрудничество закончится.

– Еще два Испытания осталось, мой Князь Тьмы, – голос Коменданта стал тише от сдерживаемого гнева. – Поскольку оба будут принимать в нем участие, я уверена, что смогу…

– У тебя мало времени.

– Тринадцати дней вполне…

– А если твои попытки саботировать Испытание Силы снова провалятся? Последнее Испытание будет уже на следующий день. Через две недели, Керис, у тебя будет новый Император. Смотри, чтобы им оказался тот, кто надо.

– Я не подведу вас, милорд.

– Конечно нет, Керис. Ты и раньше меня не подводила. В знак моей веры в тебя я принес тебе еще один подарок. – Шелест и затем резкий вздох. – Могу кое-что добавить к той татуировке, – сказал гость Коменданта.

– Нет, – выдохнула Комендант. – Нет, не стоит ее трогать, она – моя…

– Как пожелаешь. Пойдем. Проводи меня до ворот.

В следующую секунду окно со стуком закрылось, и я чуть не сорвалась с выступа. Свет в комнате погас. Я слышала, как в глубине комнаты хлопнула дверь, и затем наступила тишина.

Меня трясло. Наконец, наконец я раздобыла кое-что полезное для Ополчения! Это не все, что им хотелось знать, но этого должно быть достаточно, чтобы задобрить Мэйзена и выиграть время. Отчасти я ликовала, но в то же время все еще думала о существе, которого Комендант называла Князем Тьмы. Кто это был?

Книжники принципиально не верят ни во что сверхъестественное. Скептицизм – одно из немногого, что осталось от нашего книжного прошлого, и большинство из нас стойко этого придерживается. Джинны, ифриты, гули, рэйфы – это все мифы и легенды кочевников. Ожившие тени – лишь обман зрения. Для темного человека с голосом из преисподней тоже должно быть объяснение.

Только я его не находила. Он реален. Так же, как реальны гули.

Из пустыни налетел внезапный порыв ветра, шпалера закачалась, и я чуть не сорвалась с выступа. Чем бы это существо ни оказалось, решила я, лучше мне о нем не думать. Важно лишь то, что я раздобыла нужные сведения.

Я дотянулась ногой до решетки, но сразу отдернула ее – налетел еще один порыв ветра. Решетка скрипела, раскачивалась и в конце концов, к моему великому ужасу, упала с оглушительным грохотом на булыжники. Проклятье! Я затаила дыхание, ожидая, что Кухарка или Иззи выйдут и обнаружат меня.

Спустя несколько секунд по камням на заднем дворе заскрипели сандалии. Из коридора лакейской появилась Иззи в накинутой на плечи шали. Она посмотрела вниз – на шпалеру, затем вверх – на окно. Заметив меня, открыла рот от удивления. Но затем просто подняла и приставила решетку к стене, наблюдая, как я слезла вниз.

Я повернулась к ней, судорожно придумывая какое-нибудь объяснение, однако любое казалось бессмысленным. Она заговорила первой.

– Хочу, чтоб ты знала: я считаю, то, что ты делаешь – это смело. Очень смело, – ее слова лились беспрерывным потоком, словно она копила их для этого момента. – Я знаю о налете, и о твоей семье, и об Ополчении. Я не шпионила за тобой, клянусь. Просто тем утром, после того как я отнесла песок наверх, вспомнила, что оставила утюги нагреваться в духовке. А когда вернулась за ними, вы разговаривали с Кухаркой, и я не хотела прерывать. В любом случае, я подумала, что смогу помочь тебе. Я много всего знаю. Я ведь провела в Блэклифе почти всю жизнь.

На миг я онемела. Могу ли я просить ее никому больше об этом не рассказывать? Или мне рассердиться за то, что она подслушивала? Ни единой толковой мысли не приходило в голову, но одно я знала точно: нельзя принять ее помощь, это слишком рискованно. Я и сказать ничего не успела, а она спрятала руки под шаль и покачала головой.

– Забудь… – Иззи выглядела такой одинокой – какой она и была долгие годы, целую жизнь. – Это глупая идея. Прости.

– Не глупая, – сказала я. – Просто опасная. Я не хочу, чтобы ты пострадала. Если Комендант об этом узнает, она убьет нас обеих.

– Может, это и лучше, чем жить вот так. По крайней мере, я умру, сделав что-то полезное.

– Я не могу этого допустить, Иззи. – Мой отказ ранил ее, и я чувствовала себя из-за этого просто ужасно. Но я не настолько отчаялась, чтобы подвергнуть ее жизнь риску. – Прости.

– Ты права, – она вернулась в свою скорлупку. – Не обращай внимания. Просто… забудь.

Я приняла правильное решение. Я знала это. Но так больно было видеть, когда она уходила, одинокая и несчастная, и сама мысль, что плохо ей из-за меня, заставляла страдать еще больше.

Я попросила Кухарку, чтобы она почаще отправляла меня со всякими поручениями, чтобы бывать на рынке каждый день, но встретить никого из Ополчения никак не удавалось.

Пока наконец на третий день после подслушанного разговора, пробираясь через толпу перед курьерской конторой, я почувствовала, как на мое запястье легла рука. Я инстинктивно оттолкнула локтем наглеца, который решил, что может хватать меня, но меня тут же поймали и за вторую руку.

– Лайя, – пробормотал в самое ухо тихий голос. Голос Кинана.

Я затрепетала от знакомого запаха. Кинан выпустил мою руку, но тут же крепко обнял за талию. В первый миг захотелось вырваться, сказать, чтобы он не смел меня касаться, но в то же время я почувствовала, как по позвоночнику прокатился приятный озноб.

– Не оборачивайся, – сказал он. – Комендант послала за тобой хвост. Он пытается продраться сквозь толпу. Мы не можем рисковать и встречаться сейчас. У тебя есть что-нибудь?

Я подняла письмо Коменданта к лицу и начала им обмахиваться, чтобы прикрыть губы, пока говорю.

– Есть. – Меня потряхивало от возбуждения, но я чувствовала напряжение Кинана.

Я повернулась посмотреть на него, и он предупреждающе сжал руку. Однако я успела увидеть мрачное выражение его лица. Мой восторг тотчас угас. Что-то не так.

– С Дарином все в порядке? – прошептала я. – Он…

Я не могла вымолвить ни слова. Страх сковал меня, и я замолчала.

– Он в камере смертников в Серре, в Центральной Тюрьме, – Кинан говорил мягко, таким же тоном Поуп сообщал пациентам плохие новости. – Его должны казнить.

Весь воздух вышел из легких. Я перестала слышать, что кричал клерк, не замечала, как меня толкали чьи-то руки, не чувствовала запаха пота в толпе.

Казнят. Убьют. Умертвят. Дарина не станет.

– У нас еще есть время, – к моему удивлению, голос Кинана звучал искренне.

«Мои родители тоже мертвы, – сказал он, когда я видела его в последний раз. – А точнее, вся моя семья». Он понимал, что значит для меня казнь Дарина. Возможно, он – единственный, кто понимал.

– Его должны казнить после того, как провозгласят нового Императора. Возможно, это случится не так скоро.

Вовсе нет, подумала я.

«Через две недели, – сказал человек-тень, – у вас будет новый Император». У моего брата нет времени. У него всего две недели. Я должна была сказать об этом Кинану, но, повернувшись, увидела легионера, который стоял у входа в курьерскую контору и наблюдал за мной. Хвост.

– Мэйзена не будет завтра в городе, – Кинан наклонился, будто поднимал что-то с земли.

Буквально кожей чувствуя шпиона Коменданта, я продолжала смотреть прямо перед собой.

– Но послезавтра, если сможешь выбраться и сбросить хвост…

– Нет, – пробормотала я, снова обмахиваясь письмом. – Сегодня вечером. Я еще раз выйду. Ночью, когда она уснет. Она не выходит из комнаты до рассвета. Я выберусь и найду тебя.

– Ночью будет слишком много патрулей. Лунный Фестиваль…

– Патрули будут выискивать группы ополченцев, – возразила я. – Они не заметят одну рабыню. Пожалуйста, Кинан. Мне надо поговорить с Мэйзеном. У меня есть важные сведения. Если я передам их, он сможет скорей вызволить Дарина.

– Хорошо, – Кинан ненароком взглянул на легионера. – Приходи на фестиваль. Я тебя там найду.

В следующую секунду он исчез. Я отнесла письмо в курьерскую контору, заплатила по счету и через несколько секунд вышла на улицу, глядя на людей, снующих по рынку.

Будет ли достаточно тех сведений, которые у меня есть, чтобы спасти брата? Чтобы убедить Мэйзена вызволить Дарина прямо сейчас, а не позже?

Так и будет, решила я. Так должно быть. Я зашла так далеко не для того, чтобы видеть, как мой брат погибнет. Сегодня вечером я должна убедить Мэйзена освободить брата. Я пообещаю ему остаться рабыней, пока он не получит всю информацию, какую захочет. Пообещаю вступить в Ополчение. Я сделаю все, что потребуется. Но прежде всего надо подумать, как я смогу выбраться из Блэклифа ночью.

24: Элиас

Пение – это река, что, извиваясь, струилась сквозь мои сны, пронизанные болью, спокойно и сладко. Она вызывала воспоминания о жизни, почти позабытой, жизни до Блэклифа. Убранный шелком караван медленно пересекал пустыню кочевников. Мои приятели мчались к оазису, их смех звенел колокольчиками. Мы гуляли с мамой Рилой в тени пальм. Ее голос звучал ровно, словно гул жизни в окружавшей нас пустыне.

Но когда пение прекратилось, сны растаяли и я погрузился в ночной кошмар, в черную яму боли. Боль преследовала меня неотступно, как мстительный брат-близнец. В надвигающейся тьме открылась дверь, и чья-то рука схватила меня сзади, пытаясь вытянуть.

Затем я снова услышал пение, и оно было словно нить, ведущая к жизни в бесконечной темноте, я дотянулся до нее и сжал так крепко, как только мог.

Я пришел в себя, но голова кружилась так, будто я пролежал без сознания долгие годы. Я ожидал, что будет болеть каждая косточка, но руки-ноги двигались легко, и я сел.

На улице уже зажгли вечерние лампы. Я знал, что нахожусь в лазарете, потому что во всем Блэклифе только здесь стены выкрашены в белый цвет. В комнате не было ничего, кроме моей кровати, маленького столика и простого деревянного стула, на котором дремала Элен. Выглядела она ужасно, все ее лицо покрывали синяки и царапины.

– Элиас! – она тотчас открыла глаза, как только услышала, что я зашевелился. – Слава небесам! Ты пробыл без сознания два дня.

– Напомни мне, – прохрипел я. В горле пересохло, голова раскалывалась. Что-то случилось в скалах. Что-то странное…

Элен плеснула мне воды из кувшина, что стоял на столике.

– Во время Второго Испытания на нас напали ифриты, когда мы спускались со скалы.

– Один из них перетер веревку, – вспомнил я. – Но затем…

– Ты втолкнул меня в грот, но тебе не хватило ума удержаться самому, – Элен сверкнула на меня сердитым взглядом. Ее руки тряслись, когда она подала стакан воды. – Затем ты упал как свинцовое грузило. Ударился головой во время падения. Скорее всего, ты умер бы, но веревка между нами задержала тебя. Я пела во все горло, пока не исчез последний ифрит. Потом спустила тебя в пустыню и спрятала в маленькой пещере позади перекати-поля. На самом деле удобная маленькая крепость. Легко обороняться.

– Тебе пришлось сражаться? Снова?

– Пророки пытались убить нас еще четыре раза. Скорпионов я заметила сразу, но гадюка едва до тебя не добралась. После появились еще существа – маленькие злые твари, совсем не такие, как в историях. Убить их тоже оказалось довольно хлопотно – пришлось давить всех, как клопов. Хотя хуже всего были легионеры, – Элен побледнела, и усмешка в ее голосе угасла. – Они шли и шли. Я покончу с одним-двумя, а на их месте еще четверо. Они набрасывались на меня, но вход в пещеру был слишком узким.

– Скольких ты убила?

– Многих. Но тут или они нас, или мы их. Так что мне трудно чувствовать вину.

Они или мы. Я подумал о четырех солдатах, которых убил на лестнице. Полагаю, стоило возблагодарить судьбу, что мне не пришлось пополнить свой список жертв.

– На рассвете явилась Пророчица. Приказала легионерам отнести тебя в лазарет. Она сказала, что Маркус и Зак тоже ранены, и поскольку я – единственная, кто остался цел, то в этом Испытании победителем назвали меня. А еще она подарила мне это. – Элен оттянула ворот туники и показала мерцающую серебром облегающую рубашку.

– Почему ты сразу не сказала, что победила? – вздохнул я с облегчением. Я бы сломал что-нибудь, если бы победу одержал Маркус или Зак. – И они дали тебе… рубашку?

– Сделанную из живого металла, – пояснила Элен. – Ее сделали сами Пророки, как и наши маски. Она способна защитить от любых лезвий, по их словам, даже от мечей из серранской стали. Хорошая вещь. Кто знает, с чем нам придется столкнуться в следующий раз?

Я тряхнул головой. Призраки, ифриты, твари. Истории кочевников воплотились в жизнь. Я даже не представлял, что такое возможно.

– Пророки все не уймутся, да?

– А чего ты ждешь, Элиас? – тихо спросила Элен. – Они выбирают нового Императора. Это не пустяк. Тебе… нам надо доверять им.

Она вздохнула и торопливо заговорила.

– Когда я увидела, как ты упал, подумала, что ты умер. А мне столько всего нужно было сказать тебе! – Она неуверенно поднесла руку к моему лицу. Ее глаза смотрели робко и говорили со мной на незнакомом языке.

Не так уж он тебе и не знаком, Элиас. Лавиния Таналья смотрела с тем же выражением. И Серес Коран. Прямо перед тем, как ты их поцеловал.

Но сейчас это была Элен. И что? Ты хочешь проверить, на что это похоже? Ты знаешь, что хочешь. Как только я об этом подумал, испытал к самому себе отвращение. Элен не может стать легкомысленным приключением или девушкой на одну ночь. Она – мой самый верный друг и заслуживает лучшего.

– Элиас… – ее голос прошелестел тихо, как летний бриз. Она закусила губу. Нет. Не позволь ей. Я отвернулся, и она отдернула руки, будто от огня, ее щеки заалели.

– Элен…

– Не думай об этом. – Она пожала плечами, в ее голосе слышалась напускная легкость. – Думаю, я просто счастлива видеть тебя. В любом случае, ты так и не сказал, как твое самочувствие.

Я поразился, как быстро она переменилась, но испытал облегчение, что удалось избежать неловкого разговора. Поэтому я тоже притворился, что ничего не произошло.

– Голова болит. Плывет все. Я слышал… пение. Ты не знаешь..?

– Вероятно, тебе это снилось, – Элен, смущаясь, отвела глаза в сторону. И хотя я не полностью пришел в себя, но ясно видел – она что-то скрывает.

Двери распахнулись, и вошел лекарь, Элен подпрыгнула на стуле, явно обрадованная присутствию постороннего.

– А, Витуриус, – произнес тот. – Наконец очнулся.

Мне он никогда не нравился. Тощий напыщенный осел, который обожает рассуждать о своих методах лечения, пока пациенты корчатся от боли. Он склонился надо мной и снял повязку с ноги.

У меня отвисла челюсть. Я ожидал, что там будет кровоточащая рана, но обнаружил лишь заживший старый шрам. Он заныл, когда я коснулся его, но боли я не почувствовал.

– Южная припарка, – сказал врач, – моего собственного приготовления. Я применял ее много раз, но, признаюсь, с тобой я добился совершенной формулы.

Врач снял повязку с моей головы. Там не осталось и пятнышка крови. Тупая боль чувствовалась за ухом, и я нащупал там рубец. Если то, что рассказала Элен, – правда, эта рана должна была выбить меня из колеи на несколько недель. И тем не менее я исцелился всего за два дня. Просто чудо какое-то! Я посмотрел на лекаря. Слишком чудесно для этого самодовольного мешка с костями. Вряд ли этого его рук дело.

Элен, я заметил, намеренно отводила взгляд.

– Приходил ли Пророк? – спросил я лекаря.

– Пророк? Нет. Только я сам и ученики. И вот Аквилла, конечно, – он раздраженно взглянул на Элен. – Сидела тут и пела колыбельные при каждом удобном случае. – Он достал бутылку из кармана: – Сыворотка лапчатки от боли.

Сыворотка лапчатки. Слова пробудили во мне неясное воспоминание, но оно быстро ускользнуло.

– Твоя форма в шкафу, – сказал лекарь. – Ты свободен и можешь идти, хотя я не рекомендую напрягаться. Я предупредил Коменданта, что ты не сможешь тренироваться или заступить в дозор до завтра.

Как только врач вышел, я обратился к Элен.

– Ни одна припарка в мире не смогла бы вылечить такие раны. И сюда не приходили Пророки. Только ты.

– Раны, должно быть, оказались не так плохи, как ты думал.

– Элен, расскажи, как ты пела.

Она открыла рот, как будто хотела что-то сказать, затем стремительно ринулась к двери. К несчастью для нее, я этого и ожидал.

Я поймал Элен за руку. Ее глаза вспыхнули, и я видел, что она взвешивает свои возможности. Драться ли мне с ним? Стоит ли оно того? Я выжидал, и она смягчилась, высвободила пальцы из моих рук и снова села.

– Это началось в пещере. Ты все бился, как будто в судорогах. Когда я стала петь, чтобы отогнать ифритов, ты успокоился. Цвет лица стал лучше, рана на голове перестала кровоточить. Поэтому я… я продолжала петь, хоть и устала… и пела слабо, как будто у меня жар. – В ее глазах вдруг взметнулась паника. – Я не знаю, что это значит. Я никогда не пыталась призвать духов мертвых. Я не ведьма, Элиас. Клянусь…

– Я знаю, Эл.

Небеса, что бы моя мать сделала за это? Вызвала бы Черную Гвардию? В любом случае, ничего хорошего. Меченосцы верят, что сверхъестественную силу дают души мертвых и только Пророки могут обладать такими душами. Любой другой, наделенный хоть толикой такой силы, будет немедленно обвинен в колдовстве и приговорен к смерти.

Вечерние тени причудливо танцевали на лице Элен, и это напомнило мне, как Роуэн Голдгэйл вдохнул в нее свой странный свет.

– Мама Рила, бывало, рассказывала мне истории, – начал я осторожно, боясь напугать Элен. – Она рассказывала о людях с необычными способностями, которые обнаруживались у них после столкновения с чем-нибудь сверхъестественным. Некоторые обретали нечеловеческую силу, другие меняли погоду, третьи могли исцелять голосом.

– Невозможно. Только Пророки имеют истинную силу…

– Элен, мы сражались с рэйфами и ифритами две ночи назад. Кто может утверждать, что возможно, а что – нет? Может быть, ифрит, который коснулся тебя, пробудил в тебе что-то?

– Что-то странное. – Элен протянула мне форму. Я вызвал в ней еще большую неуверенность. – Нечеловеческое. Это что-то…

– Это что-то, возможно, спасло мне жизнь.

Эл схватила меня за плечи, ее тонкие пальцы впились в кожу.

– Обещай, что никому этого не расскажешь, Элиас. Пусть все думают, что лекарь творит чудеса. Пожалуйста. Я должна… понять это первой. Если Комендант узнает, она передаст Черной Гвардии… И они будут пытаться очистить тебя.

– Это наш секрет, – произнес я, и Элен немного успокоилась.

Когда мы вышли из лазарета, друзья встретили меня радостными криками. Фарис, Декс, Тристас, Деметриус, Леандр улюлюкали и хлопали по спине.

– Я знал, что ублюдкам не удастся обойти тебя…

– Прекрасный повод, чтобы отпраздновать. Давайте напьемся?

– Попридержите коней, – возразила Элен. – Дайте ему отдышаться.

Ее прервал бой барабанов. Всех новоиспеченных выпускников призывали немедленно явиться на тренировочное поле для боевых занятий. Сообщение повторилось, и все простонали, закатив глаза.

– Сделай нам одолжение, Элиас, – попросил Фарис. – Когда ты победишь и станешь великим повелителем, вызволи нас отсюда, ладно?

– Эй, – сказала Элен. – А что насчет меня? Что, если я выиграю?

– Если ты победишь, тогда доки позакрывают и нам уже никогда не повеселиться, – подмигнул мне Леандр.

– Смеешься, Леандр! Я бы не закрыла доки, – начала раздражаться Элен. – Только потому, что я не люблю бордели…

Леандр отступил назад, защищая рукой нос.

– Прости его, о благословенный Претендент, – сказал Тристас, сверкнув синими глазами. – Не бей его. Он лишь бедный слуга…

– О, идите вы все к черту! – воскликнула Элен.

– В половине одиннадцатого, Элиас, – крикнул Леандр, уходя с остальными. – В моей комнате. Мы отлично отпразднуем. Аквилла, ты тоже можешь прийти, но если только пообещаешь не ломать мне больше нос.

Я пообещал ему, что не пропущу вечеринку. Когда они ушли, Эл протянула мне флакон.

– Ты забыл сыворотку лапчатника.

– Лайя! – осознал вдруг я причину неясного беспокойства. Я обещал девушке-рабыне лапчатник еще три дня назад. Она, должно быть, ужасно страдала от боли с такой-то раной. Позаботились ли о ней? Промыла ли Кухарка ей рану? Было ли..?

– Кто такая Лайя? – Элен прервала мои мысли. В ее голосе звучало недоброе спокойствие.

– Она… да никто. – Элен не поймет, что я дал обещание рабыне. – Что еще случилось, пока я был в лазарете? Что-нибудь интересное?

Элен бросила на меня красноречивый взгляд, давая понять, что она позволяет мне сменить тему.

– Ополчение устроило засаду на маску Демона Касиуса в его доме. Ужасную, по всей видимости. Жена нашла его утром. Никто не слышал ни звука. Ублюдки становятся наглее. И… есть еще кое-что, – она понизила голос. – До моего отца дошли слухи, что Кровавый Сорокопут мертв.

Я уставился на нее с недоверием.

– Ополчение?

Элен покачала головой.

– Ты знаешь, что Император едет в Серру и будет здесь через несколько недель? Он планирует нападение на Блэклиф. А именно на нас, Претендентов.

Дед предупреждал меня об этом, и все же слышать такое было неприятно.

– Когда Кровавый Сорокопут узнал о его планах, то решил подать в отставку. Поэтому Таиус казнил его.

– Такие, как Кровавый Сорокопут, не могут подавать в отставку.

Ты служишь до самой смерти. Все это знают.

– На самом деле, – сказала Элен, – Кровавый Сорокопут мог подать в отставку, но только если Император согласился бы освободить его от обязанностей. Об этом просто не многим известно. Отец говорит, что это своеобразная лазейка в законе Империи. В любом случае, если слухи верны, Кровавый Сорокопут сглупил, что попросил об этом. Таиус ни за что бы не отпустил свою правую руку как раз тогда, когда династия Тайа под ударом.

Она взглянула на меня, ожидая ответа, но я лишь молча смотрел на нее с открытым ртом. Потому что понял кое-что важное, чего до сих пор не понимал.

«Если ты выполнишь свой долг, у тебя появится шанс сломать узы, связывающие тебя и Империю».

Я знал, как это сделаю. Теперь я знал, как обрету свободу.

Если я выиграю Испытания, то стану Императором. Тогда лишь смерть освободит Императора от долга перед Империей. Но в случае с Кровавым Сорокопутом все иначе. Кровавый Сорокопут может подать в отставку, но если только Император согласится его отпустить.

Я не собираюсь побеждать в Испытаниях. Это будет Элен. Потому что, если она победит, я стану Кровавым Сорокопутом, и тогда она освободит меня. Откровение ударило меня словно обухом и вознесло в небо одновременно. Пророки сказали, кто бы ни выиграл два Испытания первым, тот и станет Императором. Маркус и Элен победили оба по разу. И это значит, мне надо выиграть следующее Испытание, а Элен – Четвертое. И где-нибудь между делом Маркус и Зак должны умереть.

– Элиас?

– Да, – я сказал слишком громко. – Прости.

Элен выглядела раздосадованной.

– Думаешь о Лайе?

Упоминание о девушке-рабыне настолько шло вразрез с моими мыслями, что на секунду я замешкался, и Элен сразу разозлилась.

– Ну и не обращай тогда на меня внимания, – буркнула она. – Подумаешь, просидела два дня у твоей постели и пением вернула тебя к жизни.

В первый миг я не нашелся, что ответить. Я не знал Элен такой. Она вела себя как обычная девчонка.

– Нет, Эл, это совсем не то. Я просто пытался…

– Забудь, – перебила она. – Мне пора выходить в дозор.

– Претендент Витуриус, – какой-то первокурсник тронул меня, протягивая записку. Я взял у него листок, попросив Элен подождать. Но она не стала меня слушать, даже когда я попытался все ей объяснить, развернулась и ушла.

25: Лайя

Уже через несколько часов после разговора с Кинаном мне придется каким-то образом выбраться из Блэклифа, чтобы с ним встретиться. Я чувствовала себя настоящей идиоткой. Пробил десятичасовой колокол. Час тому назад Комендант отпустила меня и отправилась в свою комнату. Она не должна подняться раньше рассвета, учитывая то, что я добавила ей в чай листья хебы – трава без вкуса и без запаха, которую Поуп, бывало, добавлял, чтобы помочь пациентам уснуть. Кухарка и Иззи спали в своих комнатах. Дом погрузился в тишину, точно склеп.

Я же все еще сидела в своей комнате, стараясь придумать, как отсюда выбраться.

Поздней ночью я не могла просто пройти мимо стражи на воротах. С теми рабами, у кого хватило глупости сделать это, поступали очень жестоко. Кроме того, велик был риск, что Комендант услышит мои полночные брожения.

Но можно, решила я, отвлечь внимание стражников и незаметно проскользнуть. Мне вспомнился огонь, охвативший мой дом в ночь облавы. Ничто не отвлекает лучше, чем пожар. Вооружившись трутом, кремнем и кресалом, я вышла из комнаты. Лицо я спрятала в свободном черном шарфе. А рабские браслеты и отметину Коменданта, все еще воспаленную и болезненную, надежно скрывало платье с высоким воротником и длинными рукавами.

Коридор лакейской был пуст. Я тихо прошла к деревянным воротам, ведущим на территорию школы, и открыла их. Они скрипнули громче, чем визжит подрезанный поросенок.

Я испугалась и убежала в свою комнату, ожидая, что кто-нибудь выйдет проверить, откуда шум. Но никто не вышел, и я выглянула из комнаты…

– Лайя? Куда ты идешь?

Я подпрыгнула и выронила трут и кресало на пол, едва удержав кремень.

– Проклятье! Иззи!

– Прости! – она подобрала части огнива, а когда увидела, что это, ее карие глаза расширились. – Ты хочешь сбежать отсюда.

– Нет, – сказала я, но она посмотрела на меня так, что мне стало не по себе. – Хорошо, да, но…

– Я могла бы помочь тебе, – прошептала она. – Я знаю ход из школы, который не патрулируют легионеры.

– Это опасно, Иззи.

– Верно. Конечно, – она отступила, но затем остановилась, сцепив маленькие ручки. – Если ты собираешься устроить пожар и проскользнуть через главные ворота, пока стража отвлечется, то у тебя ничего не выйдет. Легионеры пошлют наемников с ним справиться. Они никогда не оставляют ворота без присмотра. Никогда.

Как только Иззи это произнесла, я поняла, что она права. Я должна была сама догадаться.

– Можешь рассказать мне про этот ход? – спросила я.

– Это тайная тропа, – ответила она. – Путь по горе, едва заметный. Сожалею, но мне придется показать ее, что значит, я должна пойти с тобой. Но я не против. Так и поступил бы друг.

Она произнесла слово «друг», точно это секрет, который ей самой бы хотелось знать.

– Я не говорю, что мы – друзья, – продолжила она поспешно. – То есть я не знаю. На самом деле у меня никогда не было…

Друга. Она почти произнесла это, но, смутившись, отвернулась.

– Я собираюсь встретиться со своим наставником, Иззи. Если ты пойдешь со мной и Комендант нас поймает…

– Она накажет меня. Может быть, убьет. Я знаю. Но она может сделать это, если я забуду вытереть пыль в ее комнате или посмотрю ей в глаза. Жить с Комендантом – то же самое, что жить со Смертью. И в любом случае, разве у тебя есть выбор? Я имею в виду… – она выглядела чуть ли не виноватой, – как еще ты собираешься выбраться отсюда?

Хороший вопрос. Я не хотела Иззи неприятностей. Я потеряла Зару, которую забрали меченосцы год назад. Мысль, что еще один друг может пострадать от их рук, казалась невыносимой.

Но также я не хотела, чтобы умер Дарин. Каждая потерянная мной секунда приближала его смерть. К тому же я не заставляла ее это делать. Иззи сама хотела помочь. Множество «что, если» пронеслись в моей голове, но я попыталась унять опасения. Ради Дарина.

– Хорошо, – сказала я Иззи. – Эта тайная тропа – куда она ведет?

– К докам. Ты туда собираешься?

Я покачала головой.

– Мне надо попасть в Квартал книжников на Лунный Фестиваль. Но туда можно добраться и от доков.

Иззи кивнула.

– Сюда, Лайя.

Пожалуйста, не дай ей пострадать! Она нырнула в свою комнату за плащом, затем взяла мою руку и потянула за дом.

26: Элиас

Хотя лекарь и освободил меня от занятий и дозора, моей матери, похоже, не было никакого дела до его рекомендаций. Ее записка приказывала мне явиться на второе тренировочное поле для рукопашного поединка. Я сунул в карман сыворотку лапчатки – с этим придется подождать – и следующие два часа только и делал, что пытался не дать центуриону избить меня до полусмерти.

Я покинул тренировочное поле с боем десятичасового колокола. Переоделся в свежую форму, собираясь на вечеринку, где парни и Элен ждали меня. Я сунул руки в карманы и направился к Леандру. Я надеялся, что Элен немного отошла и забыла, что рассердилась на меня. Если я хотел, чтобы она освободила меня от обязательств перед Империей, то стоило убедиться, что Элен не испытывает ко мне ненависти.

Пальцы коснулись бутылки с лапчаткой, что все еще лежала в кармане. «Ты это пообещал Лайе, Элиас, – упрекнул меня голос. – Три дня назад». Но я также обещал парням и Элен, что непременно буду в казарме. Эл и без того уже зла на меня. Если она выяснит, что я навещал девушку-рабыню среди ночи, ей это не понравится.

Я остановился и задумался. Если сделать это быстро, Эл никогда и не узнает, куда я ходил.

Дом Коменданта стоял погруженный во тьму, но я на всякий случай все равно держался в тени. Рабы, может быть, и отдыхали, но если моя мать спит, то я – болотный джинн. Я потоптался у входа в лакейскую, думая оставить бутылку с маслом на кухне. Затем услышал голоса.

– Эта тайная тропа – куда она ведет? – я узнал тихий голос Лайи.

– К докам, – а это Иззи, кухонная служанка. – Ты туда собираешься?

Послушав их еще немного, я понял, что они хотят уйти из школы в Серру по скрытой и очень опасной тропе. Она не охранялась только потому, что вряд ли найдутся такие глупцы, кто отважится идти по ней. Шесть месяцев назад мы с Деметриусом пытались на спор спуститься там без веревок и оба чуть не сломали себе шеи.

Девочкам придется изрядно помучиться, чтобы пройти по ней. А если они смогут еще и вернуться назад, то это будет настоящее чудо. Я последовал за ними, рассчитывая предупредить их, что риск того не стоит, пусть даже если это легендарный Лунный Фестиваль. Но вдруг воздух всколыхнулся, и из-за спины повеяло холодом. Я почувствовал запах травы и снега.

– Итак, – произнесла Элен. – Вот, значит, кто такая Лайя. Рабыня. – Она покачала головой. – Я думала, ты лучше других, Элиас. Даже не представляла, что ты бы мог затащить рабыню в постель.

– Это совсем не то, – смутился я, понимая, как это звучит: типичная неуклюжая мужская отговорка, чтобы оправдаться перед женщиной. Только Элен не моя женщина. – Лайя не…

– Думаешь, я глупая? Или слепая? – в глазах Элен сверкнул опасный огонек. – Я видела, как ты смотрел на нее. В тот день, когда она привела нас в дом Коменданта перед Испытанием Мужества. Как будто она была водой, а ты умирал от жажды. – Элен взяла себя в руки. – Не имеет значения. Я прямо сейчас доложу Коменданту о ней и ее подружке.

– За что? – меня поразила глубина гнева Элен.

– За то, что ушли из Блэклифа, – она чуть ли не скрежетала зубами. – Ослушались своего хозяина, пытаясь попасть на незаконный фестиваль…

– Они – просто девчонки, Эл.

– Они – рабыни, Элиас. Их единственная забота – ублажать своего хозяина, и уверяю тебя, в этом случае их хозяин был бы недоволен.

– Успокойся, – я огляделся, боясь, что кто-то может нас услышать. – Лайя – человек, Элен. Чья-то дочь или сестра. Если бы ты или я родились у других родителей, мы могли бы оказаться на ее месте.

– О чем ты говоришь? Что я должна сочувствовать книжникам? Что я должна считать их равными? Мы завоевали их. Мы правим ими. Таков мир.

– Не все завоеванные люди становятся рабами. В Южных Землях Народ Озер покорили Фенов и приняли их как равных…

– Что с тобой происходит? – Элен смотрела на меня так, словно у меня выросла вторая голова. – Империя по праву присвоила себе эту землю. Это наша земля. Мы боролись и умирали за нее, и сейчас наша задача – сохранить ее. Если для этого необходимо поработить книжников, значит, так тому и быть. Поберегись, Элиас. Если кто-нибудь услышит, какой вздор ты городишь, Черная Гвардия бросит тебя в Кауф не раздумывая.

– Что же случилось с твоим желанием изменить порядок вещей? – Ее правильность начала чертовски раздражать. Я считал ее лучше. – Той ночью, после выпуска, ты сказала, что улучшила бы жизнь книжников…

– Я имела в виду создать им лучшие условия для жизни, а не освободить их! Элиас, посмотри, что эти ублюдки творят. Нападают на караваны, убивают невинных патрициев в их же постелях…

– Ты не можешь всерьез считать Демона Касиуса невинным. Он – маска…

– А она – рабыня, – огрызнулась Элен. – И Комендант имеет право знать, чем занимаются ее рабы. Не доложить об этом равносильно пособничеству врагу. Я их сдам.

– Нет, – сказал я. – Ты этого не сделаешь.

Моя мать уже пометила Лайю. Она уже выколола Иззи глаз. Могу представить, что она сотворит с ними, если узнает об этой вылазке. От них ничего не останется даже падальщикам. Элен скрестила руки на груди.

– И как же ты меня остановишь?

– Твоя исцеляющая сила, – напомнил я, ненавидя себя за шантаж. Но я знал, это единственное, что остановит ее. – Комендант крайне заинтересовалась бы этим, как думаешь?

Элен оцепенела. Я почувствовал себя так, словно получил удар в грудь, когда лунный свет озарил ее лицо, искаженное потрясением и болью, проступившим сквозь маску. Она отшатнулась, будто я распространяю кругом крамолу. Или чуму.

– Это невероятно, – выдавила она. – После… после всего…

Она зашипела от ярости, но быстро овладела собой. Теперь она выглядела как истинная маска – сущность, которая жила в самой ее душе. Ее голос стал бесстрастным, лицо – холодным.

– Я не хочу иметь с тобой ничего общего, – сказала она. – Хочешь быть предателем – будь сам по себе. Держись от меня подальше. На занятиях. В дозоре. Во время Испытаний. Просто не приближайся ко мне.

Черт побери, Элиас. Мне нужно было помириться с Элен сегодня ночью, а не испортить отношения с нею вконец.

– Эл, перестань, – я тронул ее ладонь, но она ничего не хотела слушать. Она отбросила мою руку, развернулась и ушла в ночь.

Я смотрел на нее, оглушенный. «Она это не всерьез, – успокаивал я себя. – Ей просто нужно остыть». Завтра она образумится, и я объясню ей, почему так не хотел, чтобы она сдавала этих девушек. И извинюсь за то, что шантажировал ее секретом, который она доверила мне. Я скривился. Да, определенно нужно подождать до завтра. Если я приближусь к ней сейчас, она, наверное, попытается прибить меня.

А там все еще оставались Лайя и Иззи.

Я стоял в темноте, размышляя. «Займись своим делом, Элиас, – убеждала часть меня. – Предоставь девчонок их судьбе. Иди на вечеринку к Леандру. Напейся».

«Идиот, – спорил второй голос. – Иди за девушками, отговори их от этого безумия, пока их не поймали и не убили. Ступай. Сейчас же».

Я послушал второй голос и пошел за рабынями.

27: Лайя

Мы проскочили с Иззи через двор, с тревогой осмотрели окна комнат Коменданта. Свет нигде не горел, и я понадеялась, что она хоть на этот раз спит.

– Скажи, – прошептала Иззи, – ты когда-нибудь лазала по деревьям?

– Конечно.

– Тогда для тебя это пара пустяков. На самом деле все не так уж и сложно.

Спустя десять минут я балансировала на выступе в шесть дюймов шириной в сотнях футов над дюнами, бросая свирепые взгляды на Иззи. Та легко и быстро неслась вперед, перепрыгивая с камня на камень, как изящная белая обезьянка.

– Это совсем не пара пустяков, – шипела я. – Здесь нет ничего общего с лазаньем по деревьям.

Иззи внимательнее посмотрела вниз, на дюны.

– Я и не думала, что тут так высоко.

Над нами в пронизанном звездами небе царила тяжелая желтая луна. Это была красивая летняя ночь, теплая, без малейшего дуновения ветерка. Я бы наслаждалась ею, будь этот спуск не таким опасным. Глубоко вдохнув, я продвинулась еще на несколько дюймов по тропе, умоляя камни не осыпаться под ногами.

Иззи оглянулась на меня:

– Не там. Не там… нет…

– Ааа! – Нога соскользнула, но приземлилась на твердый камень несколькими дюймами ниже, чем я ожидала.

– Тихо! – Иззи махнула на меня рукой. – Ты полшколы разбудишь.

Склон был усеян острыми камнями, и многие обрывались вниз, как только я их касалась. Тропа больше подходила для белок, чем для людей. Ноги скользили по каменному крошеву, и я то и дело обнималась с утесом, пережидая приступы головокружения. В следующую минуту я случайно угодила пальцем в нору какого-то злого существа с острыми клещами, и оно торопливо промчалось по моей руке. Я закусила губу, чтобы не закричать, и затрясла рукой так яростно, что поджившая рана на груди снова открылась. Я зашипела от внезапной жгучей боли.

– Давай, Лайя, – позвала Иззи снизу. – Мы почти на месте.

Я заставила себя идти вперед, стараясь не обращать внимания на воздушные вихри за спиной. Когда тропа, расширяясь, спустилась к земле, я готова была в благодарность припасть к песку с поцелуем. Рядом спокойно плескалась река, мачты крохотных суденышек качались вниз и вверх как танцующие копья.

– Видишь? – сказала Иззи. – Это было не так уж плохо.

– Нам еще придется возвращаться.

Иззи не ответила, лишь пристально уставилась на тень за моей спиной. Я тоже обернулась, глядя туда же, куда и она, и вслушиваясь в ночные шорохи. Но единственным звуком был шелест волн, ударяющих о корпуса лодок.

– Прости, – она покачала головой. – Я думала… Не бери в голову. Веди, куда надо.

В доках толпились пьянчуги и матросы, пропитанные солью и потом. Жрицы любви с горящими, как затухающие угли, глазами зазывали каждого встречного.

Иззи перестала оглядываться, и я потянула ее за собой. Мы держались в тени, стараясь раствориться в темноте, лишь бы не попасться кому-нибудь на глаза.

Вскоре доки остались позади. Чем дальше мы продвигались вглубь Серры, тем более знакомыми становились улицы. Наконец мы перемахнули через невысокую стену из пыльного кирпича и попали в Квартал книжников.

Домой.

Раньше я никогда не замечала здешние запахи: глины, земли, домашнего скота. Я провела пальцем в воздухе, удивляясь завиткам пыли, танцующим в мягком лунном свете. Раздался чей-то смех, хлопнула дверь, закричал ребенок: отовсюду лился тихий гул разговоров. Такой контраст с тишиной, что обволакивает Блэклиф как саван.

Дом. Мне отчаянно хотелось, чтобы так оно и было. Но его больше нет. Мой дом отобрали у меня. Мой дом сожжен дотла.

Мы направились к площади в центре Квартала, где Лунный Фестиваль был уже в самом разгаре. Я сбросила шарф и распустила волосы – так здесь ходили все молодые женщины.

Иззи, увидев все это, округлила свой единственный глаз.

– Я никогда не видела ничего подобного, – ахнула она. – Как красиво. Это…

Я вытащила шпильки, и ее светлые волосы рассыпались по плечам. Она, вспыхнув, потянула руки к голове, но я задержала их.

– Всего лишь на одну ночь, – сказала я. – Или у нас не получится слиться со всеми. Давай.

Пока мы пробирались сквозь бурлящую толпу, нас приветствовали улыбками, предлагали напитки, нашептывали, а порой и кричали комплименты, к смущению Иззи.

Я не могла не думать о Дарине и о том, как он любит фестивали. Два года назад он надел свой лучший наряд и привел нас на площадь раньше времени. Тогда они с Нэн еще смеялись вместе, тогда советы Поупа были для него законом, тогда он не скрывал от меня ничего. Дарин принес мне горстку лунного печенья, круглого и желтого, как полная луна. Он восхищался небесными фонарями, освещавшими улицы. Огни были развешены так хитро, что казалось, будто они плавали в воздухе. Когда запели скрипки и ударили барабаны, он подхватил Нэн и гордо прошествовал с нею вокруг танцевальной площадки, пока она не стала задыхаться от смеха.

В этом году на фестиваль пришла масса народу, но, вспомнив о Дарине, я испытала мучительное одиночество. Прежде я не задумывалась о мертвых, потерянных, исчезнувших, которые тоже могли бы сейчас веселиться на фестивале.

Что происходит с моим братом, пока я стою в галдящей толпе? Как я могу улыбаться и смеяться, зная, что он страдает?

Я взглянула на Иззи, увидев на ее лице неподдельный интерес и удовольствие, и вздохнула, прогоняя ради нее темные мысли. Здесь наверняка были и другие люди, которые чувствовали себя так же одиноко, как я. Но никто не хмурился, не плакал, не куксился. Все они нашли повод для улыбок и смеха. Повод для надежды.

Я заметила одну из бывших пациенток Поупа и резко отвернулась, снова натянув шарф, чтобы скрыть лицо. И пусть в толпе тесно и потерять знакомого легче легкого, все же будет лучше, если я останусь неузнанной.

– Лайя, – позвала Иззи тихо, едва коснувшись моей руки. – Что мы сейчас делаем?

– Что захотим, – ответила я. – Кое-кто должен найти меня. Но пока он не пришел, мы наблюдаем, танцуем, пробуем угощения. В общем, сливаемся с толпой.

Невдалеке я увидела тележку, в которой, смеясь, восседали двое, а вокруг толпился народ и протягивал руки.

– Иззи, ты когда-нибудь пробовала лунное печенье?

Я протиснулась сквозь толпу и через минуту вернулась, держа два горячих лунных печенья, политых охлажденными сливками. Иззи откусила маленький кусочек, закрыла глаза и улыбнулась.

Мы пробрались к танцевальной площадке, на которой кружились пары: мужья и жены, отцы и дочери, братья и сестры, друзья. Я избавилась от рабского шарканья, которое уже освоила, и пошла так, как привыкла, – подняв голову и расправив плечи. Под платьем ныла рана, но я не обращала на это внимания.

Иззи доела печенье и уставилась на меня так пристально, что я отдала ей свое. Мы нашли скамейку и присели, наблюдая за танцующими. Спустя несколько минут Иззи легонько толкнула меня.

– У тебя есть поклонник, – сказала она, доедая последний кусочек печенья. – Стоит возле музыкантов.

Я осмотрелась, решив, что это, наверное, Кинан, но увидела молодого мужчину с несколько озадаченным выражением лица. Что-то в нем показалось отдаленно знакомым.

– Ты его знаешь? – спросила Иззи.

– Нет, – ответила я, немного поразмыслив. – Не думаю.

Мужчина был высоким и широкоплечим, как меченосец. Золотистый загар на его руках сиял в свете фонарей. Даже на расстоянии, скрытый свободной одеждой, угадывался крепкий торс. Грудь по диагонали пересекал черный ремешок заплечного мешка. И хотя накинутый капюшон отбрасывал тень и скрывал бо́льшую часть лица, я разглядела высокие скулы, прямой нос, пухлые губы. Чертами он напоминал патрициев и тем вдвойне приковывал внимание, но его одеяние и темные глаза выдавали в нем кочевника.

Иззи не сводила с парня изучающего взгляда.

– Ты уверена, что не знаешь его? Потому что он определенно тебя знает.

– Нет, я никогда его прежде не видела.

Наши глаза встретились, и парень улыбнулся. Я почувствовала, как кровь прилила к щекам, и отвернулась в сторону. Однако его взгляд притягивал так сильно, что в следующий миг я снова на него посмотрела. Он все еще пожирал меня глазами, скрестив руки на груди. А спустя мгновение я ощутила на плече руку и узнала запах кедра и ветра.

– Лайя.

Красивый парень у танцевальной площадки сразу забылся, как только я увидела Кинана. Я разглядывала рыжие волосы, темные глаза, пока не сообразила, что он тоже таращится в ответ. Через несколько секунд Кинан прочистил горло.

Иззи отошла на несколько футов в сторону, рассматривая Кинана с неподдельным интересом. Я предупредила ее, что как только Ополчение появится, надо будет вести себя так, как будто она меня не знает. Поскольку они, как мне казалось, не одобрят, что другая рабыня в курсе моего дела.

– Идем, – позвал Кинан, обходя танцплощадку и пробираясь между двух палаток. Я отправилась за ним, а следом на расстоянии пошла Иззи.

– Ты нашла, как выйти, – добавил он.

– Это было… довольно просто.

– Сомневаюсь. Но ты сумела. Отлично. Ты выглядишь… – Его глаза снова остановились на моем лице, затем осмотрели фигуру. Будь это другой мужчина, то за подобный взгляд он заслужил бы пощечину, но внимание Кинана воспринималось скорее как награда, чем как оскорбление. На его обычно отчужденном лице читалось нечто новое. Удивление? Восхищение? Когда я неуверенно улыбнулась ему, он слегка мотнул головой, словно сбрасывая это наваждение.

– А Сана здесь? – спросила я.

– Она на базе. – Он держался напряженно, будто чем-то обеспокоен. – Она сама хотела тебя увидеть, но Мэйзен не позволил ей прийти. Они чуть не подрались. Ее фракция давит на Мэйзена, чтобы тот освободил Дарина, но Мэйзен… – Кинан закашлялся так, будто уже наговорил много лишнего. Он коротко кивнул на палатку прямо перед нами. – Нам туда.

Перед палаткой сидела седовласая женщина из племени кочевников, вглядываясь в хрустальный шар, а две девушки-книжницы ждали ее предсказания с весьма недоверчивыми лицами. С одной стороны от нее развлекал публику жонглер факелами, а с другой – словно кружева плела свои истории сказительница. Ее голос то взмывал, то падал, точно птица в полете.

– Поторопись, – внезапная резкость Кинана поразила меня. – Он ждет.

Когда я вошла в палатку, Мэйзен разговаривал с двумя мужчинами, что стояли по обе стороны от него, но увидев меня, сразу умолк. Я вспомнила, что видела этих людей в пещере. Эти его лейтенанты по возрасту ближе к Кинану, чем к Мэйзену, да и с виду выглядели такими же холодными и молчаливыми. Я выпрямилась. Мне не хотелось казаться запуганной.

– Все еще целая и невредимая, – сказал Мэйзен. – Впечатляет. У тебя есть что-нибудь для нас?

Я рассказала ему все, что знала об Испытаниях и прибытии Императора, но не стала говорить, как мне удалось раздобыть эти сведения, а Мэйзен не спросил. Когда я закончила, даже Кинан выглядел ошеломленным.

– Меченосцы назовут имя нового Императора меньше чем через две недели, – сказала я. – Поэтому я и настояла на том, чтобы мы встретились сегодня ночью. Было очень непросто выбраться из Блэклифа, вы знаете. И рисковала я только потому, что знала, насколько важно передать вам эту информацию. Это не все, что вы хотели, но, уверена, вполне достаточно, чтобы вы поверили в меня. Вы можете вызволить Дарина прямо сейчас. – Мэйзен нахмурился, и я выпалила: – Я останусь в Блэклифе столько, сколько нужно.

Один из лейтенантов, коренастый светловолосый человек, который, как мне помнилось, звался Эраном, что-то шепнул на ухо Мэйзену. В глазах старика коротко вспыхнуло раздражение.

– Камеры смертников не такие, как основной тюремный блок, девочка, – сказал он. – В них практически невозможно проникнуть. Я думал, что у нас есть несколько недель, чтобы вызволить твоего брата, потому и согласился на это. Такие дела требуют времени. Надо добыть форму и все необходимое, подкупить охрану. Меньше чем две недели… это ничто.

– Это возможно, – подал голос Кинан из-за спины. – Мы с Тэриком обсуждали это…

– Если мне понадобится знать твое мнение или мнение Тэрика, – оборвал его Мэйзен, – я вас об этом спрошу.

Кинан поджал губы. Я ожидала, что он возразит, но он лишь кивнул, и Мэйзен продолжил.

– Времени мало, – размышлял он. – Нам придется атаковать всю чертову тюрьму. Ты ничего равноценного не сможешь нам предложить, если только… – он погладил подбородок, затем кивнул. – У меня для тебя новое задание: найди путь в Блэклиф, такой, о котором никто не знает. Сделай это, и я смогу вызволить твоего брата.

– Я знаю такой путь! – волна облегчения захлестнула меня. – Потаенная тропа – по ней я и пришла сюда.

– Нет, – Мэйзен мгновенно погасил мой восторг. – Нам надо кое-что… другое.

– Для большой группы людей, – добавил Эран, – и чтобы можно было маневрировать.

– Катакомбы проходят под Блэклифом, – сказал Кинан Мэйзену. – Некоторые из них должны вести к школе.

– Возможно, – Мэйзен прокашлялся. – Мы уже искали внизу раньше, но ничего не нашли. Но у тебя, Лайя, будет преимущество, поскольку ты будешь искать изнутри самого Блэклифа. – Он положил кулаки на стол и наклонился ко мне. – Нам это нужно как можно скорее. Самое большее – через неделю. Я отправлю Кинана, чтобы он сообщил тебе дату встречи. Не пропусти ее.

– Я найду вам ход, – пообещала я. Иззи наверняка что-нибудь знает. Один из туннелей под Блэклифом должен быть неохраняемым. Наконец-то мне дали задание, которое мне по силам.

– Но как ход в Блэклиф поможет вам освободить Дарина из камеры смертников?

– Справедливый вопрос, – сказал Кинан тихо. Он встретил взгляд Мэйзена, и я удивилась такой неприкрытой враждебности, которая появилась на лице старика.

– У меня есть план. Это все, что вам нужно знать. – Мэйзен кивнул Кинану, и тот коснулся моей руки и повел к двери палатки, предлагая следовать за ним.

Впервые после облавы я почувствовала легкость, возможно, просто из-за уверенности в том, что смогу справиться с заданием. Снаружи выступление жонглера факелами было в самом разгаре. Я заметила в толпе Иззи. Она восторженно хлопала, глядя, как ночь озаряется вспышками пламени. Меня же переполняла надежда, отчего голова едва не шла кругом. Но я заметила, как Кинан, нахмурившись, наблюдает за танцующими парами.

– Что-то не так?

– Ты не, э-э… – он провел рукой по волосам. Я вдруг подумала, что никогда не видела его таким взволнованным. – Не окажешь ли мне честь потанцевать со мной?

Я ожидала услышать что угодно, но только не это. Я умудрилась кивнуть, и он повел меня на одну из танцевальных площадок. На другой стороне площадки танцевал тот самый высокий парень-кочевник, кружа изящную соплеменницу, у которой была поистине ослепительная улыбка.

Скрипачи заиграли что-то быстрое и легкое. Кинан положил одну руку мне на бок, а во вторую взял мои пальцы. От его прикосновений кожа ожила, точно согретая солнцем. Танцевал он немного неуклюже, но движения знал довольно хорошо.

– А ты неплох, – отметила я. Меня в свое время все старым танцам научила Нэн. Хотелось бы знать, кто научил Кинана.

– Это тебя удивляет?

Я пожала плечами.

– Я не ожидала, что ты танцуешь.

– Я и не танцую. Обычно. – Взгляд его темных глаз блуждал по мне, как будто он старался что-то понять. – Знаешь, я думал, ты не продержишься и недели. Ты удивила меня. – Он посмотрел мне в глаза. – А я не привык удивляться.

Тепло его тела окутывало меня словно кокон. Внезапно меня захлестнуло приятное чувство, так что дыхание перехватило. Но затем Кинан отвел взгляд. Его милые черты стали холодны. От этого отчуждения болезненно кольнуло сердце, но мы продолжали танцевать.

Он твой наставник, Лайя. Это все.

– Если тебя это утешит, то, признаться, я и сама думала, что умру в течение двух недель, – улыбнулась я, и он издал смешок в ответ.

Он не впускает в душу радость, поняла я. Он не верит в нее.

– Ты все еще думаешь, что я провалюсь? – спросила я.

– Я не должен был говорить этого, – Кинан посмотрел на меня сверху вниз и затем быстро отвел глаза, пробормотав: – Но я не хотел рисковать людьми. Или… или тобой.

Я недоверчиво подняла брови.

– Мной? – переспросила. – Ты угрожал запереть меня в склепе через пять секунд, как встретил меня.

Шея Кинана пошла красными пятнами, и он все еще избегал смотреть на меня.

– Я сожалею об этом. Я был…

– Глупцом? – подсказала я.

На этот раз его лицо, хоть и на мгновение, осветила широкая улыбка. Он кивнул, почти робко, но в следующий миг снова стал серьезен.

– Когда я говорил, что ты провалишься, то пытался напугать тебя. Я не хотел, чтобы ты шла в Блэклиф.

– Почему?

– Потому что я знал твоего отца. Нет… не совсем верно, – он покачал головой. – Потому что я должен твоему отцу.

Я остановилась как вкопанная и продолжила танцевать, только когда кто-то толкнул нас. Кинан понял это как призыв продолжить рассказ.

– Он подобрал меня, шестилетнего, на улице. Была зима, и я просил милостыню. Впрочем, не слишком успешно. Вероятно, я бы совсем скоро умер. Твой отец принес меня в лагерь, одел, накормил. Дал кровать. Семью. Я никогда не забуду его лицо, его голос, когда он звал меня с собой. Как будто это я ему делаю одолжение, а не наоборот.

Я улыбнулась. Да, таким и был мой папа.

– Когда я впервые увидел твое лицо при свете, оно показалось мне знакомым. Я не мог понять, но чувствовал… что знаю. А когда ты сказала нам…

Кинан пожал плечами.

– Я во многом не согласен со стариками, – произнес он, – но согласен, что оставить твоего брата в тюрьме, когда мы можем помочь ему, – неправильно, особенно учитывая, что он оказался там по вине наших людей. А тем более если взять во внимание, сколько сделали твои родители для большинства из нас. Мы перед ними в неоплатном долгу. Но отправить тебя в Блэклиф…

Кинан нахмурился.

– Это не похоже на благодарность твоему отцу. Я знаю, почему Мэйзен сделал это. Ему надо, чтобы обе фракции остались довольны. Поэтому дать тебе задание – наилучший выход в этом случае. Но я все равно считаю, что он не прав.

Теперь настал мой черед покраснеть, потому что так много за один раз он никогда не говорил, да еще с такой горячностью, что для меня это оказалось слишком.

– Я изо всех сил стараюсь выдержать, – сказала я беспечно, – чтобы вы не зачахли от чувства вины.

– Ты выдержишь, – уверил Кинан. – Все повстанцы кого-нибудь потеряли. Потому они и борются. Но мы с тобой… мы потеряли всех. И все. Мы похожи, Лайя. Поэтому верь мне, когда я говорю, что ты сильная, даже если сама этого и не знаешь. Ты найдешь выход. Я знаю, ты сможешь.

Это были самые теплые слова, что я слышала за столь долгое время. Наши глаза вновь встретились, но на этот раз Кинан не спешил отвести взгляд. Весь мир исчез, пока мы кружились в танце. Я ничего не ответила, но молчание между нами казалось легким, приятным и непринужденным. И хотя он тоже больше ничего не говорил, его темные глаза горели огнем, пытаясь мне сказать что-то, чего я до конца не понимала. Меня охватило такое желание, что голова пошла кругом. Хотелось удержать момент близости, словно сокровище. Не отпускать его. Но затем музыка смолкла и Кинан отстранился.

– Возвращайся в целости.

Его слова прозвучали небрежно, будто он напутствовал одного из своих бойцов, и я почувствовала себя так, будто меня окатили водой. Не проронив больше ни слова, он скрылся в толпе. Скрипачи заиграли другую мелодию, вокруг меня вновь собрались танцующие пары, а я как дура смотрела туда, где исчез Кинан, понимая, что он не вернется, но все же надеясь.

28: Элиас

Пробраться на Лунный Фестиваль оказалось плевым делом. Маску я снял и сунул в карман, а мое открытое лицо служило лучшим прикрытием. Одежду и заплечную сумку я стащил в караване кочевников. После этого уже вломился в аптеку за белладонной – по словам лекаря, ее масло расширяет зрачок настолько, что меченосец на час-другой может сойти за книжника или кочевника.

Легко. После того как закапал белладонну, меня подхватило и унесло течением толпы кочевников в самое сердце фестиваля. Я насчитал дюжину путей отступления и два десятка предметов, которые могли бы сойти за оружие, и лишь затем осознал, чем занимаюсь, и заставил себя расслабиться.

Я миновал лотки с едой и танцевальные площадки, жонглеров и глотателей огня, акробатов и сказительниц, певцов и артистов. Музыканты играли на лютнях и лирах под сопровождение торжественного боя барабанов.

Я вышел из толпы, внезапно растерявшись. Я совсем разучился воспринимать барабанный бой как музыку, что невольно пытался переводить их звук в приказы, и сбился с толку, поскольку ничего не получалось. Когда наконец сумел отвлечься от барабанов, я поразился многообразию оттенков и запахов, неподдельной радости, что царила вокруг. Даже будучи пятикурсником, я не видел ничего подобного. Ни у маринцев, ни у кочевников в пустыне, ни за пределами Империи, где сплошь покрытые синими татуировками варвары танцевали как одержимые под светом звезд ночи напролет.

Меня охватила приятная умиротворенность. Мне не приходилось следить за тем, чтобы спина оставалась прикрытой, или за тем, чтобы лицо выглядело бесстрастно-непроницаемым, как гранит. Я почувствовал себя свободным.

Несколько минут я пробирался сквозь толпу и, в конце концов подойдя к танцевальным площадкам, заметил Иззи и Лайю. Уследить за обеими оказалось на удивление нелегко. Пока я следовал за ними через доки, я не раз потерял Лайю из виду. Но здесь, в Квартале, под ярким светом небесных фонарей легко нашел девушек.

Сначала я хотел подойти к ним, назваться и отвести назад в Блэклиф. Но они выглядели такими же свободными и счастливыми, каким я себя ощутил. И не смог заставить себя лишить их этого, зная, как тяжело им живется. Поэтому я просто наблюдал.

Они обе были одеты в простые платья из черного шелка, которые хоть и скрывали рабские браслеты да и как нельзя лучше подходили для того, чтобы красться в темноте, но среди такой цветастой публики заметно выделялись. Иззи распустила волосы, закрыв светлыми локонами повязку на глазу. Она поглядывала сквозь пряди волос и казалась совсем маленькой, едва заметной.

Лайя же, напротив, притягивала к себе взгляды, где бы она ни была. Платье с высоким воротником льнуло к ее телу чрезмерно откровенно. В свете небесных фонарей ее кожа отливала теплым медом. Горделивую посадку головы и изящество шеи подчеркивали черные как смоль волосы.

Мне хотелось прикоснуться к ним, вдохнуть их аромат, запустить руки, обвив локонами запястья и… Черт побери! Витуриус, остынь. Прекрати пялиться.

Оторвав от Лайи взгляд, увидел, что не один я онемел от ее вида. Многие молодые мужчины не сводили с нее глаз. Она, по-моему, не замечала этого, отчего завораживала еще больше.

Элиас, ты опять уставился на нее. Дурак. В этот раз мое внимание не осталось незамеченным.

За мной наблюдала Иззи.

Может, у нее и был всего один глаз, но видела она и подмечала, уверен, больше многих. «Уходи отсюда, Элиас, – твердил я себе. – Пока она не поняла, почему ты кажешься ей чертовски знакомым».

Иззи наклонилась и шепнула что-то на ухо подруге. Я уже хотел было уйти, но тут Лайя посмотрела на меня.

Ее глаза сводили с ума. Я должен отвести взгляд. Должен уйти. Она сейчас поймет, кто я, если хорошо присмотрится. Но не смог заставить себя двинуться с места. Казалось, время остановилось, пока мы, замерев, неотрывно смотрели друг на друга, и воздух вокруг стал горячим, звенящим от напряжения. Небеса, как она красива! Я улыбнулся ей, она вспыхнула, зарделась, и я, что странно, возликовал.

Я хотел пригласить ее на танец. Хотел коснуться ее кожи, поговорить с ней, притворившись, что я обычный парень-кочевник, а она обычная девушка из книжников. «Глупая идея, – пытался увещевать меня разум. – Она узнает тебя».

И что? Что она сделает? Сдаст меня? Она не скажет Коменданту, что видела меня здесь, потому что иначе сдаст и себя.

Но пока я раздумывал, к ней подошел мускулистый рыжеволосый парень. Он коснулся ее плеча и взглянул совершенно собственнически. И мне это не понравилось. Лайя же смотрела на него так, будто вокруг больше никого нет. Может, она знала его раньше, до того, как попала в рабство? Может, она из-за него сюда и сбежала? Я нахмурился и отвернулся. Выглядел рыжий, по-моему, неплохо, но казался слишком уж угрюмым для каких бы то ни было развлечений.

А еще он ниже меня ростом. Намного ниже. На полфута, не меньше.

Лайя ушла с рыжим. Немного погодя Иззи тоже поднялась и последовала за ними.

– Похоже, увели ее, парень.

Ко мне плавно подошла девушка из племени кочевников. Ее зеленое платье было расшито маленькими круглыми зеркалами, темные волосы заплетены в сотни косичек. Она говорила на садэйском, языке кочевников, языке моего детства. С темной кожей контрастировала ослепительно-белая улыбка. И я заметил, что улыбаюсь ей в ответ.

– Похоже, мне придется самой тебя пригласить, – сказала она.

Не дожидаясь ответа, вытащила меня на танцевальную площадку, что на самом деле крайне смело для девушки из племени кочевников. Я взглянул на нее вблизи и понял, что она не девушка, а взрослая женщина, возможно, на несколько лет старше меня. Я посмотрел на нее с опаской. Большинство женщин кочевников к двадцати пяти годам уже обзаводятся кучей детей.

– У тебя случайно нет мужа, который мне голову снесет, если увидит, как я с тобой танцую? – ответил я на садэйском.

– Нет. Почему тебя интересует, замужем ли я? – она медленно провела теплым пальцем от моей шеи по груди и до самого ремня. В первый раз за десять лет или около того я покраснел. Я не увидел на ее запястье брачного тату кочевников, которое делают все замужние женщины. – Как твое имя, паренек, и из какого ты племени? – спросила она. Танцевала она хорошо и казалась весьма довольной тем, что я ей не уступаю.

– Ильяас. – Я годами не произносил имя, данное мне кочевниками. Дед, увидев меня, через пять минут изменил его на манер меченосцев. – Ильяас из племени Ан-Саиф.

Назвавшись, я задумался, а не допустил ли ошибки. История о приемном сыне мамы Рилы, отобранном и отправленном в Блэклиф, скорее всего, не настолько распространена – Империя приказала кочевникам племени Саиф держать рот на замке. Тем не менее кочевники любят поговорить. Но даже если женщина и узнала имя, то виду не подала.

– А я – Афия Ара-Нур, – представилась она.

– Тени и свет, – перевел я имя и название племени. – Очаровательное сочетание.

– Больше тени, если честно, – она наклонилась ко мне, и огонь ее карих глаз заставил мое сердце забиться чаще. – Но пусть это останется между нами.

Я посмотрел на нее, склонив голову. Вряд ли я когда-либо встречал среди кочевников женщину с таким поразительным самообладанием. Даже среди жриц и сказительниц.

Афия заговорщицки улыбнулась и задала несколько вежливых вопросов о племени Саиф. Сколько свадеб мы отметили в прошлом месяце? Сколько народилось детей? Приедем ли мы в Нур на Осеннюю Ярмарку? Хотя подобные вопросы вполне уместны для женщины, все же меня не проведешь. Простые слова не соответствовали острому уму, что светился в этих карих глазах. Где ее семья? Кто она на самом деле?

Будто почувствовав мое подозрение, Афия рассказала мне о братьях, торговцах коврами в Нуре. Здесь они будут продавать свои изделия до самого сезона дождей, до тех пор, когда горные перевалы перекроют. Пока она говорила, я украдкой осмотрелся, выискивая ее братьев, – кочевники, как известно, ревностно защищают незамужних женщин своего племени, а мне драки сегодня совсем ни к чему. Но хотя в толпе встречалось немало кочевников, никто из них не поглядывал на Афию по-особенному.

Афия подарила мне три танца, а когда закончился последний, она присела в реверансе и протянула деревянную монету с солнцем на одной стороне и облаками – на другой.

– Подарок, – сказала она. – За то, что оказал мне честь и так хорошо танцевал, Ильяас Ан-Саиф.

– Это для меня честь, – удивился я. Такие монеты кочевников – не просто подарок, это означает, что тебе должны услугу. Они не раздаются так легко, а женщины и вовсе редко их получают.

Будто догадавшись, о чем я думаю, Афия привстала на цыпочки. Она была такой маленькой, что мне пришлось наклониться, чтобы услышать ее.

– Ильяас, если наследнику клана Витуриа когда-нибудь понадобится помощь, племя Нур сочтет за честь помочь ему.

Я тотчас напрягся, но она приложила два пальца к губам – это самая крепкая клятва кочевников.

– Афия Ара-Нур сохранит твой секрет.

Я приподнял бровь. Вспомнила ли она имя Ильяас или видела меня в Серре в маске, я не знал. Кем бы ни была Афия Ара-Нур, она определенно не просто женщина. Я кивнул в знак понимания, и она просияла белозубой улыбкой.

– Ильяас… – она опустилась на пятки и больше не шептала. – Твоя девушка уже свободна, видишь.

Я обернулся через плечо. Лайя вернулась на площадку и смотрела вслед рыжему.

– Ты должен пригласить ее на танец, – молвила Афия. – Иди!

Она слегка подтолкнула меня и исчезла, позвякивая бубенцами на лодыжках. Какое-то время я смотрел на нее, потом задумчиво взглянул на монету и убрал ее в карман. Затем повернулся и пошел к Лайе.

29: Лайя

– Можно?

Мои мысли все еще занимал Кинан, и я вздрогнула, когда увидела рядом парня-кочевника. В первый миг я лишь безмолвно смотрела на него.

– Не хотела бы ты потанцевать? – предложил он, протягивая руку. Низко надвинутый капюшон скрывал его глаза, но губы изогнулись в улыбке.

– Мм… я… – Сейчас, когда я отчиталась перед Мэйзеном, нам с Иззи следовало немедленно вернуться в Блэклиф. Рассветет только через несколько часов, но не стоило рисковать. Не хотелось, чтоб нас поймали.

– А… рыжий, – парень улыбнулся, – он твой… муж?

– Что? Нет!

– Жених?

– Нет, не жених.

– Возлюбленный? – парень многозначительно поднял бровь.

Мое лицо зарделось.

– Он – мой… мой друг.

– Тогда о чем беспокоиться? – парень улыбнулся, и в его глазах вспыхнул коварный огонек. Я заметила, что улыбаюсь ему в ответ. Я оглянулась через плечо, нашла Иззи – она беседовала с серьезным на вид парнем-книжником. Он что-то сказал, и она засмеялась. И впервые ее руки не тянулись к повязке на глазу. Поймав мой взгляд, она посмотрела на меня, затем на парня-кочевника и выгнула бровь. Мое лицо снова окатила горячая волна. Один танец не причинит вреда, а потом мы сразу уйдем.

Скрипки запели мелодичную балладу, я кивнула, и кочевник взял мои руки так уверенно, словно мы с ним – давние друзья. Несмотря на высокий рост и ширину плеч, вел он с легкой и вместе с тем чувственной грацией. Подняв глаза, я увидела, что он смотрит на меня сверху вниз. На его губах блуждала легкая улыбка. Дыхание у меня перехватило, и я стала придумывать, что бы такое сказать.

– Ты говоришь не так, как кочевники. – Это довольно нейтрально. – У тебя почти нет акцента.

И хотя его глаза были темными, как у книжников, лицо было волевым и гордым.

– На самом деле ты и не выглядишь, как они.

– Могу сказать что-нибудь на садэйском, если хочешь. – Он приблизил свои губы к моему уху, и его дыхание вызвало у меня приятную дрожь. – Меная эс пулан дила деканала.

Я вздохнула. Неудивительно, что кочевники могут продать что угодно. Его голос, теплый и глубокий, напоминал летний мед, капающий с пчелиных сот.

– Что… – спросила я хрипло и прочистила горло. – Что это значит?

Он снова улыбнулся.

– Мне придется тебе это показать.

Щеки заалели.

– А ты очень дерзкий, – я прищурилась. Где я видела его прежде? – Ты живешь где-то поблизости? Твое лицо кажется мне знакомым.

– И ты называешь меня дерзким?

Я отвела глаза, понимая, как двусмысленно прозвучала моя реплика. Он в ответ рассмеялся, низко и горячо, и у меня вновь перехватило дыхание. Внезапно мне стало жаль девушек его племени.

– Я не из Серры, – сказал он. – Итак, кто был тот рыжий?

– А кто была та брюнетка? – парировала я.

– Так ты следила за мной? Это очень лестно.

– Я не… я… Как и ты!

– Верно, – произнес он примирительно. – Я не против, если ты будешь следить за мной. А брюнетка – это Афия из племени Нур. Новый друг.

– Просто друг? А выглядело так, будто немного больше.

– Может быть, – он пожал плечами. – Но ты не ответила на мой вопрос. Насчет рыжего?

– Рыжий – друг, – я переняла задумчивый тон парня. – Новый друг.

Парень запрокинул голову назад и рассмеялся. Смех его был нежным и диким, как дождь в пустыне.

– Ты живешь в Квартале? – спросил он.

Я замешкалась. Не могла признаться, что я рабыня. Рабам не позволено находиться на Лунном Фестивале. Любой чужестранец в Серре знает это.

– Да, – ответила я. – Я уже несколько лет живу в Квартале с дедушкой и бабушкой. И… и братом. Наш дом недалеко отсюда.

Не знаю, зачем я так сказала. Возможно, надеялась, что произнесенные вслух слова станут правдой, я обернусь и увижу, как Дарин флиртует с девушками, Нэн торгует джемом с лотка, а Поуп мягко увещевает своих самых беспокойных пациентов.

Парень покружил меня, а затем заключил в кольцо своих рук, еще ближе, чем в начале танца. Его запах, пряный, пьянящий и удивительно знакомый, притягивал так, что хотелось прильнуть еще крепче, вдохнуть его полной грудью. Твердые мускулы прижались крепче, мы соприкоснулись бедрами, и я сбилась с ритма.

– А чем ты обычно занимаешься?

– Поуп – целитель, – солгала я, и голос дрогнул. Но я не могла сказать ему правду, поэтому продолжила. – Мой брат – его ученик. А мы с Нэн варим джем. По большей части для кочевников.

– Мм. Я так и думал, что ты делаешь джем.

– Правда? Почему?

Он улыбнулся. Вблизи его глаза, затемненные длинными ресницами, выглядели почти черными. Прямо сейчас в них плескался еле сдерживаемый смех.

– Потому что ты такая сладкая, – сказал он насмешливо-приторным голосом.

Озорство в его глазах заставило на долю секунды забыть, что я – рабыня, что мой брат сидит в тюрьме, а все остальные, кого я люблю, – мертвы. Смех вырвался из меня как песня, даже в глазах потемнело и выступили слезы. На мой смешок партнер по танцу тоже расхохотался, и теперь мы смеялись вместе. А ведь раньше только Дарин мог рассмешить меня так. Я вдруг почувствовала странное облегчение, какое бывает, когда наплачешься вволю.

– Как твое имя? – спросила я, вытирая глаза.

Вместо ответа он замер, вздернув голову, как будто к чему-то прислушивался. Когда я заговорила, он приложил палец к моим губам. В следующий миг черты его лица стали жесткими.

– Нам надо уходить, – сказал он. Если бы он не выглядел таким убийственно серьезным, я бы решила, что он пытается заманить меня в их лагерь. – Облава меченосцев.

Вокруг нас самозабвенно кружили пары. Никто не слышал парня. Стучали барабаны, носились и смеялись дети. Все выглядело чудесным. Затем парень громко закричал, чтобы каждый мог услышать.

– Облава! Бегите!

Его глубокий голос пронесся по всем площадкам как приказ командира солдатам. Скрипачи смолкли, барабаны перестали стучать.

– Облава меченосцев! Уходите! Бегите!

Громкий шум разорвал тишину – один из небесных фонарей взорвался, следом – второй, третий. Стрелы мчались в воздухе – меченосцы целились в фонари, надеясь, что в темноте участников фестиваля будет легче поймать.

– Лайя! – Иззи подбежала ко мне, широко распахнув от ужаса свой единственный глаз. – Что происходит?

– Иногда меченосцы позволяют нам устраивать фестиваль. Иногда – нет. Нам надо отсюда выбраться. – Я схватила Иззи за руку, жалея, что вообще взяла ее с собой, и коря себя, что не позаботилась о ее безопасности.

– Следуйте за мной. – Кочевник, не дожидаясь ответа, потянул меня в ближайший переулок, который еще не затопило людской толпой. Он держался стен, и я шла за ним, крепко держа Иззи и надеясь, что мы еще успеем сбежать.

Когда мы дошли до середины переулка, кочевник завел нас в узкий тупичок, заваленный мусором. Крики сотрясали воздух, сверкала сталь. Спустя несколько секунд поток людей схлынул, многие повалились, срезанные на бегу, точно колосья пшеницы под серпом.

– Нам надо покинуть Квартал до того, как его оцепят, – сказал кочевник. – Любого, кого поймают на улицах, бросят в повозку-призрак. Вам придется двигаться быстрее. Сможете?

– Мы… мы не можем пойти с тобой, – я выдернула руку.

Он направлялся к своему каравану, но нам с Иззи туда нельзя. Как только его соплеменники увидели бы, что мы рабы, они сразу сдали бы нас меченосцам, а те – Коменданту. И тогда…

– Мы не живем в Квартале. Прости, что соврала, – я попятилась, таща Иззи за собой и понимая, что чем быстрее мы разойдемся, тем лучше будет для всех нас. Кочевник откинул капюшон и обнажил коротко остриженные черные волосы.

– Я знаю, – сказал он. И хотя его голос звучал все так же, в нем появилось нечто другое, неуловимое. Опасность, которую внушала его сила и которой не чувствовалось раньше. Без всякой мысли я попятилась назад. – Вам надо вернуться в Блэклиф.

До меня не сразу дошел смысл его слов. А когда дошел – подкосились колени. Он – шпион. Он заметил рабские браслеты? Подслушал мой разговор с Мэйзеном? Он сдаст нас с Иззи?

Вдруг Иззи выдохнула.

– Претендент Витуриус?

Когда Иззи назвала его имя, то все стало ясно, словно свет лампы озарил темную комнату. Вот чем объяснялись его знакомые черты, рост, легкость и грация. Но в то же время я запуталась окончательно. Что Претендент делал на Лунном Фестивале? Почему он старался сойти за кочевника? Где его чертова маска?

– Ваши глаза…

«Они были темные, – подумала я ошарашенно. – Я не сомневалась, что они – темные».

– Белладонна, – пояснил он. – Расширяет зрачки. Слушайте, нам в самом деле надо…

– Вы шпионили за мной для Коменданта, – взорвалась я.

Это единственное объяснение. Керис Витуриа приказала сыну следовать за мной, чтобы выяснить, что мне известно. Но если так, то он, вероятно, подслушал мой разговор с Мэйзеном и Кинаном. А значит, у него более чем достаточно поводов сдать меня как предателя. Но зачем он танцевал со мной? Зачем смеялся и шутил? Зачем предупредил гостей фестиваля об облаве?

– Я бы не стал шпионить для нее, даже если бы это стоило мне жизни.

– Тогда почему вы здесь? Нет никакой разумной причины…

– Есть, но я не могу объяснять все прямо сейчас. – Витуриус бросил взгляд на улицу, затем добавил: – Мы можем обсудить это, если хочешь. А можем убраться отсюда поскорее.

Он – маска, и я должна отвести взгляд. Я должна показать свою покорность. Но я не могла перестать смотреть на него. Его лицо потрясло меня. Несколько минут назад я думала, что он красивый. Я думала, его слова на садэйском звучали завораживающе. Я танцевала с маской. Проклятой, чертовой маской.

Витуриус выглянул в переулок и покачал головой.

– Легионеры оцепят Квартал раньше, чем мы доберемся до любых ворот. Нам надо пробираться туннелями и надеяться, что их еще не закрыли.

Он уверено двинулся к решетке, как будто превосходно ориентировался в Квартале. Когда я осталась на месте, он раздраженно бросил:

– Послушай, я с ней не заодно. На самом деле если она узнает, что я приходил сюда, то скорее всего сдерет с меня шкуру. Медленно. Но это ничто по сравнению с тем, что она сделает с вами, если вас поймают во время облавы. И если вы не появитесь в Блэклифе до рассвета. Если хотите жить, вы должны довериться мне. А сейчас пошли.

Иззи пошла за ним, затем неохотно последовала и я. Все мое существо восставало от одной лишь мысли о том, чтобы доверить свою жизнь маске.

Как только мы спустились в туннель, Витуриус вытащил из заплечной сумки свою форму и ботинки и начал срывать одежду кочевников. Я вспыхнула и отвернулась, но успела увидеть его спину, точно карта, сплошь покрытую светлыми шрамами.

Пару секунд спустя он прошел мимо нас, уже в маске, и жестом позвал за собой. Нам с Иззи пришлось бежать, чтобы поспевать за его длинными шагами. Он двигался по-кошачьи крадучись и всю дорогу молчал, лишь изредка бросал короткое «туда» или «сюда».

Мы пошли по катакомбам на северо-восток, останавливаясь только чтобы избежать конвоя меченосцев. Витуриус держался уверенно. Когда мы дошли до груды черепов, заграждающей проход, он убрал часть в сторону и помог нам пролезь через отверстие. Когда туннель сузился и уперся в закрытую решетку, он выдернул две шпильки из моих волос и в считаные секунды открыл замок. Мы с Иззи обменялись взглядами – его мастерство подкупало и нервировало.

Я понятия не имела, сколько прошло времени. По меньшей мере, пара часов. Должно быть, скоро рассвет. Мы не успеем вовремя вернуться. Комендант поймает нас. Небеса, я не должна была брать Иззи! Не должна была подвергать ее риску.

Моя рана натерлась о ткань платья и снова закровоточила.

Прошло всего несколько дней, а инфекция еще оставалась. От боли и страха голова шла кругом. Витуриус замедлил шаг, увидев мое лицо.

– Мы почти пришли, – сказал он. – Может, тебя понести?

Я отчаянно замотала головой. Мне не хотелось снова оказаться с ним рядом. Не хотелось вдыхать его запах и чувствовать тепло кожи.

Наконец мы остановились. Впереди за углом раздавались тихие голоса, мерцали блики факелов, отчего темные углы, куда не проникал свет, казались еще темнее.

– Все подземные ходы в Блэклиф охраняются, – прошептал Витуриус. – На этом посту стоят четыре охранника. Если они вас увидят, то поднимут тревогу, и этот туннель наводнят солдаты.

Он посмотрел на нас с Иззи, будто хотел убедиться, что мы все понимаем, и лишь затем продолжил:

– Я хочу их отвлечь. Когда я скажу «доки», у вас будет ровно минута, чтобы забежать за угол, подняться по лестнице и выбраться через решетку. Когда я скажу «мадам Мох», значит, времени практически больше нет. Закройте решетку за собой. Вы окажетесь в главном подвале Блэклифа. Ждите меня там.

Витуриус растворился во мраке туннеля. Немного погодя мы услышали звуки, похожие на пьяное пение. Я выглянула за угол и увидела, как стража толкает друг друга локтями и улыбается. Двое отправились разведать обстановку. Голос Витуриуса звучал правдоподобно-пьяным и невнятным, а громкий треск сопровождался проклятиями и смешками. Один из солдат, что отходил на разведку, позвал остальных двух. Они скрылись. Я наклонилась вперед, приготовившись бежать. Давай. Давай. Наконец голос Витуриуса пронесся через туннель:

– …у доков…

Мы с Иззи помчались по лестнице и за несколько секунд добрались до решетки. Я поздравила нас с успехом, но тут Иззи, возвышаясь надо мной, издала приглушенный вскрик.

– Я не могу ее открыть!

Она подвинулась, пропуская меня, я поднялась выше и схватилась за прутья, пытаясь поднять, но решетка сидела намертво. Стража приближалась. Я услышала еще один громкий треск, и Витуриус сказал:

– Лучшие девочки у мадам Мох, они действительно знают, как…

– Лайя! – Иззи бросила безумный взгляд на приближающиеся огни факелов. Тысяча чертей! С глухим ворчанием я всем телом надавила на решетку, скривившись от боли, пронзившей меня насквозь. Решетка нехотя, со скрипом поддалась. Я практически впихнула туда Иззи, затем впрыгнула сама и закрыла ее как раз в тот момент, когда внизу, в туннеле, появились солдаты. Иззи спряталась за бочку, я подсела к ней. Чуть погодя вскарабкался и Витуриус, пьяно хихикая. Мы с Иззи обменялись взглядами, и как бы нелепо это ни выглядело, я едва сдержала смех.

– Спасибо, парни, – крикнул Витуриус вниз в туннель. Затем со стуком закрыл решетку, а когда увидел нас, прижал палец к губам. Через щели в решетке солдаты запросто могли нас услышать.

– Претендент Витуриус, – зашептала Иззи, – что с вами будет, если Комендант узнает, что вы нам помогаете?

– Она не узнает, – сказал Витуриус. – Если только вы не собираетесь ей об этом рассказать, во что мне, конечно, не верится. Пойдемте, я провожу вас до лакейской.

Мы поднялись по лестнице и вышли из подвала на объятую траурной тишиной территорию Блэклифа. Меня била дрожь, хотя ночь была теплой. До рассвета еще оставалось время, но на востоке небо уже начало бледнеть, и Витуриус ускорил шаг. Мы неслись по траве, я споткнулась, и он поймал меня. Его тепло проникло сквозь мою кожу.

– Все в порядке? – спросил он.

Ноги болели, в голове стучало, метка Коменданта горела огнем. Но сильнее всего меня тревожила близость маски, от чего все тело покалывало и, казалось, даже кожа вопила об опасности.

– Прекрасно, – я отпрянула от него. – Со мной все прекрасно.

Пока мы шли, я украдкой поглядывала на него. Здесь, среди уходящих ввысь мрачных стен Блэклифа, Витуриус, облаченный в маску, выглядел солдатом-меченосцем до мозга костей. Невозможно было поверить, что он и есть тот самый симпатичный паренек-кочевник, с которым я танцевала. Все это время он знал, кто я. Он знал, что я лгала насчет семьи. И хотя казалось нелепым переживать о том, что подумает маска, мне стало стыдно за эту ложь. Мы дошли до лакейского коридора, и Иззи оставила нас.

– Спасибо, – поблагодарила она Витуриуса.

Я почувствовала острый укол вины. Она никогда не простит меня после всего, через что нам довелось пройти.

– Иззи, – я коснулась ее руки. – Прости. Если бы я знала об облаве, я бы никогда…

– Ты шутишь? – спросила Иззи. Она посмотрела на Витуриуса, стоящего за моей спиной, и ослепительно улыбнулась. Я поразилась красоте ее улыбки. – Я бы ни на что такое не променяла. Спокойной ночи, Лайя.

Она пошла по коридору и скрылась в своей комнате, а я так и смотрела ей вслед, открыв рот. Витуриус прокашлялся. В его взгляде читалось какое-то странное, извиняющееся выражение.

– Я… у меня кое-что есть для тебя. – Он вытащил из кармана бутылек. – Прости, что не принес раньше. Я был… нездоров.

Я взяла бутылек. Наши пальцы соприкоснулись, и я быстро одернула руку. Это была сыворотка лапчатки. Меня удивило, что он запомнил.

– Я просто…

– Спасибо, – сказала я одновременно с ним. И мы оба замолчали. Витуриус запустил руку в волосы, но в следующую секунду напряженно замер точно олень, заслышавший охотника.

– Что… – выдохнула я, но тут же его руки крепко обвили меня. Он прижал меня к стене. От его рук исходил жар, обжигал кожу. Сердце лихорадочно забилось. Он смутил меня и при этом меня охватило желание, настолько головокружительное, что я сама поразилась и замолчала. Что с тобой не так, Лайя? Затем он сжал мне спину, как будто хотел предупредить о чем-то, и, наклонив голову к самому уху, выдохнул:

– Делай то, что я скажу и когда скажу. Или тебе конец.

Я ведь знала! Как я могла довериться ему? Глупая. До чего глупая!

– Отталкивай меня, – сказал он. – Борись.

Я и сама бы оттолкнула его, он мог и не просить.

– Отстаньте!

– Ну же, не будь такой, – он заговорил громче и совсем по-другому: елейно, похотливо, с угрожающими нотками. – Ты раньше не была против…

– Оставь ее, солдат, – прозвучал вдруг усталый холодный голос.

Кровь тут же застыла в жилах. Я отшатнулась от Витуриуса. В проеме кухонной двери стояла Керис. Как долго она наблюдала за нами? Почему она вообще не спала?

Комендант шагнула в коридор лакейской и окинула меня бесстрастным взглядом, не обращая внимания на Витуриуса.

– Так вот ты где. – Она стояла, запахнувшись в халат. Светлые локоны рассыпались по плечам. – Я только что спустилась. Позвонила в колокольчик пять минут назад, чтобы ты принесла воды.

– Я… я…

– Думаю, это был лишь вопрос времени. Ты красива. – Она не потянулась за своим кнутом и не пригрозила убить меня. Она даже не выглядела сердитой. Просто раздраженной. – Солдат, – бросила она. – Возвращайся в казарму. Ты и так предостаточно ее задержал.

– Комендант, – Витуриус оторвался от меня с видимой неохотой. Я извивалась, пытаясь выпутаться из его объятий, но он по-хозяйски держал меня за бедра. – Вы отпустили ее на ночь. Я думал, у вас с ней на сегодня все.

– Витуриус? – удивилась Комендант, и я поняла, что она не узнала его в темноте. Да и не слишком его рассматривала. Теперь же она уставилась на сына с недоверием. – Ты? И рабыня?

– Мне стало скучно, – пожал он плечами. – Меня держали в лазарете несколько дней.

Я вспыхнула. Сейчас мне стало понятно, почему он прижал меня, почему велел бороться с ним. Он пытался защитить меня от Коменданта. Должно быть, почувствовал ее присутствие. Она не сможет доказать, что последние несколько часов я провела не с Витуриусом. И поскольку курсанты постоянно насилуют рабынь, ни он, ни я не будем наказаны. Но все же это так унизительно.

– И ты думаешь, я тебе поверю? – Комендант вздернула голову. Она чуяла запах лжи. – Ты ни разу не притронулся к рабыне за всю свою жизнь.

– При всем уважении, сэр, все потому что первое, что вы делаете с новыми рабами, это выкалываете им глаза, – Витуриус накрутил прядь моих волос на палец, и я взвизгнула. – Или режете им лица. Но это… – Он притянул меня к себе, посмотрел сверху вниз. В его глазах явственно читалось предостережение. – Это еще нетронуто. По большей части.

– Пожалуйста, – пролепетала я. Если это должно сработать, мне надо подыграть ему, изобразив отвращение. – Прикажите ему оставить меня.

– Убирайся, Витуриус, – Комендант сверкнула глазами. – В следующий раз поработай на кухне, если захочешь развлечься. Девчонка принадлежит мне.

Витуриус коротко отсалютовал матери, выпустил меня и пошел к воротам. Он скрылся, даже не оглянувшись. Комендант осмотрела меня, словно выискивала свидетельство того, что сейчас, по ее мнению, произошло. Она приподняла мое лицо за подбородок. Я ущипнула себя за ногу так сильно, что заструилась кровь. Из глаз брызнули слезы.

– Было бы лучше, если бы я изрезала тебе лицо, как у Кухарки? – пробормотала она. – Красота – это проклятие, когда живешь среди мужчин. Ты бы меня еще благодарила за это.

Она провела ногтем по моей щеке, и я вздрогнула.

– Ну… – она отпустила меня и направилась на кухню с неким подобием улыбки, в которой сквозила горечь, а не веселье. Лунный свет скользнул по завиткам ее странной татуировки. – На это еще есть время.

30: Элиас

После Лунного Фестиваля Элен три дня избегала меня. Она не отзывалась на стук в дверь, сразу покидала столовую, стоило мне там появиться, удалялась при моем приближении. Если мы оказывались в паре во время тренировок, она атаковала меня так свирепо, будто я – Маркус. Когда я заговаривал с ней, она делала вид, что не слышит.

Сначала я пустил все на самотек, но на третий день уже устал от всего этого. Направляясь на занятия по боевой подготовке, я размышлял над тем, как заставить ее выслушать меня. Подумывал даже использовать стул, веревку или даже кляп, чтобы уж наверняка. Неожиданно, словно призрак, рядом со мной возник Каин. Я уже наполовину вынул меч, когда понял, кто это.

– О небеса! Каин. Не делайте так.

– Приветствую, Претендент Витуриус. Чудесная погода, – Пророк с восхищением посмотрел на синее небо, пышущее зноем.

– Ну да, вам-то не нужно тренироваться с двумя мечами под палящим солнцем, – проворчал я. А ведь был еще даже и не полдень, как я уже взмок, сдался и снял рубашку. Если бы Элен общалась со мной, то непременно нахмурилась бы и сказала, что это против правил. Но я изнывал от жары и ни о чем не мог думать.

– Ты оправился после Второго Испытания? – спросил Каин.

– Нет, благодаря вам, – слова вырвались необдуманно, однако я не испытал никакого сожаления. Бесчисленные покушения на жизнь отразились на моих манерах.

– Так ведь и не предполагалось, что Испытания будут легкими, Элиас. Потому они и называются Испытаниями.

– Я не заметил, – я ускорил шаг, надеясь, что Каин отстанет. Но он не отстал.

– Я принес тебе послание, – молвил он. – Следующее Испытание состоится через семь дней.

По крайней мере, на этот раз нас предупредили.

– Что это будет? – спросил я. – Публичная порка? Ночь взаперти в ящике с сотней гадюк?

– Битва с грозным противником, – сказал Каин. – Ничего такого, с чем бы ты не справился.

– Что за противник? Какая добыча?

Пророк ни за что не скажет, с кем предстоит сражаться, не оставив в тайне какой-нибудь важный момент. Это может быть море призраков. Или Джинн. Или еще какой-нибудь бес, вызванный из тьмы.

– Никого вызывать из тьмы мы не будем, кроме тех, кого уже вызвали, – сказал Каин. Я умолк. Я готов был поклясться, что если он снова начнет копаться в моем мозгу, то проткну его мечом, и плевать, Пророк он или нет.

– Ничего хорошего это не принесет, Элиас, – он грустно улыбнулся, затем кивнул на поле, где тренировалась Эл. – Исполни мою просьбу, передай это сообщение Претенденту Аквилле.

– Это будет несколько затруднительно, поскольку Претендент Аквилла не разговаривает со мной.

– Уверен, ты найдешь способ.

Он ушел, а я разозлился еще сильнее, чем раньше. Когда у нас с Элен прежде случались разногласия, то мы обычно решали их довольно быстро – всего за несколько часов, самое большее – за день. Трое суток – это рекорд для нас.

Хуже всего то, что я никогда не видел ее в таком гневе, как три дня назад. Даже в бою она всегда оставалась хладнокровной и контролировала себя. Но последние несколько недель она вела себя иначе. Я ведь видел это, хотя как дурак старался не обращать внимания. Но я не мог не замечать ее поведение и дальше. Это имело отношение к той искре, что пробежала между нами, к взаимному влечению. Мы должны либо справиться с этим, либо уступить. Думаю, последнее стало бы более приятным, однако могло создать сложности, которые ни ей, ни мне не нужны.

Когда Элен изменилась? Она всегда держала под контролем все свои эмоции и желания. Она никогда не проявляла интереса к своим товарищам, да и мы, кроме Леандра, даже не пытались к ней подступиться.

Тогда что же случилось между нами, отчего все изменилось? Я вспомнил, когда впервые заметил ее странное поведение. Это было тем утром, когда она нашла меня в катакомбах. Я пытался отвлечь ее страстным взглядом. Я сделал это не думая, просто надеясь, что она отвлечется и не найдет мою сумку с припасами. Думал, она сочтет, что во мне просто взыграло мужское начало.

И из-за этого она так изменилась? Из-за одного взгляда? Она себя так странно вела, потому что решила, что я хочу ее, и теперь вбила себе в голову, что должна ответить взаимностью?

Если все обстоит именно так, то мне нужно прояснить это недоразумение со свойственной ей прямотой. Я объясню Элен, что все вышло случайно. Что ничего такого я не имел в виду.

Примет ли она мои извинения? Только если будешь пресмыкаться как следует.

Прекрасно. Оно того стоит. Если я хочу свободы, то должен победить в следующем Испытании. В первых двух мы с Элен зависели друг от друга, потому и выжили. Третье, возможно, будет таким же. Мне нужно заручиться ее поддержкой.

Я нашел Эл на тренировочном поле. Она сражалась с Тристасом под наблюдением центуриона. Мы с парнями всегда дразнили Тристаса за то, что тот постоянно думает только о своей невесте, но на мечах он дерется превосходно, один из лучших в Блэклифе, умный и быстрый, как кот. Отметив агрессию ее ударов, он ждал, когда Элен ошибется. Но ее защита была непроницаема, как стены Кауфа. Спустя несколько минут после того как я пришел на поле, она отбила атаку Тристаса и ткнула его в сердце.

– Приветствую тебя, о святой Претендент! – выкрикнул Тристас, завидев меня.

Элен тут же напряглась. Он посмотрел на нас обоих и быстро удалился. Как и Фарис с Дексом, Тристас неоднократно пытался выяснить, что произошло между нами в ночь вечеринки, на которую мы оба не явились. Но Эл хранила молчание, как и я, и они оставили попытки, зато теперь демонстративно ворчали друг на друга, когда мы с ней бились на тренировочном поле.

– Аквилла, – позвал я ее, когда она вложила мечи в ножны. – Надо поговорить.

Молчание. Ладно, хорошо.

– Каин просил передать тебе, что следующее Испытание состоится через семь дней. – Я направился к оружейной и ничуть не удивился, услышав ее шаги за спиной.

– Ну и что это будет? – Она схватила меня за плечо и развернула. – Что за Испытание?

Лицо ее пылало, глаза горели. Небеса, как она красива, когда злится! Эта мысль удивила, как и внезапный прилив желания. Это Элен, Элиас! Элен.

– Сражение, – ответил я. – Мы будем сражаться с грозным противником.

– Ясно, – сказала она. – Хорошо.

Она стояла неподвижно, только смотрела на меня, не догадываясь, что из-за прядей, выбившихся из косы, ее взгляд совсем не такой устрашающий, как ей хотелось бы.

– Эл, слушай, я знаю, ты злишься, но…

– О, иди надень рубашку. – Она пошла прочь, бормоча что-то о дураках, которые не соблюдают правила. Я сдержал гневное восклицание. Почему, черт возьми, она такая упрямая?

В оружейной я наткнулся на Маркуса, который оттеснил меня к дверному проему. Впервые Зака рядом с ним не было.

– Твоя шлюшка с тобой все еще не разговаривает? – спросил он. – И больше не проводит с тобой время, верно? Избегает тебя… избегает других парней… все время одна… – Он уставился на удаляющуюся Элен. Я потянулся за мечом, но Маркус уже приставил мне кинжал к животу. – Она принадлежит мне, ты знаешь. Я видел это.

Его спокойствие обескуражило меня больше, чем любая бравада.

– Как-нибудь я встречу ее, когда тебя не будет рядом, – пообещал он. – И сделаю ее своей.

– Держись от нее подальше. Если что-то с ней случится, я рассеку тебя от горла до твоего жалкого…

– Ты всегда лишь угрожаешь, – усмехнулся Маркус. – А на деле ты никогда и ничего не можешь сделать. Неудивительно, ведь ты – предатель, и маска твоя до сих пор не срослась с тобой. – Он наклонился вперед. – Маска знает, что ты слаб, Элиас. Знает, что ты не один из нас. Поэтому она и не становится частью тебя. И поэтому я должен тебя убить.

Его кинжал проткнул кожу, пустив струю крови. Небольшой нажим, рывок вверх – и он вспорет мне живот, как рыбье брюхо. Меня затрясло от гнева. Я зависел от его милости и сгорал от ненависти к нему.

– Но здесь центурион, – взгляд Маркуса метнулся влево, откуда быстро приближался преподаватель. – А мне бы хотелось убивать тебя медленно.

Он лениво отодвинулся и отдал честь проходящему мимо центуриону. Злясь на себя, на Элен, на Маркуса, я толкнул дверь в оружейную и направился прямиком к стойке с тяжелым оружием. Схватил трехлопастную булаву и взмахнул ее в воздухе, представляя, что срубаю Маркусу голову.

Когда я вернулся на тренировочное поле, центурион по боевой подготовке поставил меня в пару с Элен. Гнев бурлил во мне, отравляя разум и притупляя сноровку. Элен же, напротив, направила свою ярость в нужное русло. Она отшвырнула мою булаву и спустя несколько минут вынудила меня сдаться. Выразив свое отвращение, она отошла сражаться с другим противником, пока я с трудом поднимался на ноги. На краю поля я заметил Маркуса. На меня он не смотрел, не сводя блестящих глаз с Элен, лаская пальцами кинжал. Фарис подал мне руку и помог подняться. Я окликнул Декса и Тристаса, которые скривили физиономии от вида ссадин, которыми меня наградила Элен.

– Аквилла все еще бегает от вас?

– Как от заразы, – кивнул Декс.

– Все равно присмотрите за ней, – попросил я. – Даже если она хочет, чтобы вы держались в стороне. Маркус знает, что она избегает нас. Это только вопрос времени, когда он нападет на нее.

– Ты же знаешь, она прибьет нас, если заметит, что мы изображаем из себя сторожевых псов, – сказал Фарис.

– А тебе как больше нравится, – спросил я, – Элен злая или Элен избитая?

Фарис побледнел, и они с Дексом пообещали присматривать за ней, а уходя с поля, оба поглядывали на Маркуса.

– Элиас, – задержался Тристас. Меня насторожила сквозившая в его голосе неловкость. – Если хочешь, мы можем обсудить… э-э… – Он почесал свою татуировку. – Ну, просто мы с Аэлией тоже и ссорились, и мирились. Как у вас с Элен… Если хочешь, конечно, поговорить об этом…

Верно.

– Мы с Элен просто друзья.

Тристас вздохнул.

– Ты ведь знаешь, она влюблена в тебя, да?

– Она… нет… не… – Я не мог толком вымолвить ни звука, поэтому просто закрыл рот и посмотрел на Тристаса в немом изумлении, надеясь, что сейчас он усмехнется, хлопнет меня по спине и скажет: «Я просто шучу! Ха, Витуриус, видел бы ты свое лицо…».

Но Тристас сказал:

– Поверь. У меня четыре старшие сестры. И я – здесь единственный, у кого отношения длятся дольше месяца. Элен влюблена в тебя. По крайней мере, уже какое-то время. Каждый раз, когда она смотрит на тебя, я замечаю это.

– Но это же Элен, – повторил я глупо. – Я имею в виду… ну, мы все думали об Элен…

Тристас охотно кивнул.

– Но она не думала о нас. Она видела нас с худшей стороны.

Я вспомнил Испытание Мужества и свои рыдания, когда понял, что Элен была реальной, а не галлюцинацией.

– Почему она…

– Кто знает, Элиас, – изрек Тристас. – Она может убить человека голыми руками. С мечом она – сущий демон, и она способна перепить многих из нас. Возможно, оттого мы и забыли, что она – девушка.

– Я не забывал, что Элен – девушка.

– Я не говорю про физиологию. Я говорю о том, что у нее в голове. Девушки думают о таких вещах иначе, чем мы. Она любит тебя. И что бы между вами ни случилось, это все из-за ее любви. Уверяю тебя.

«Это неправда, – твердил мой разум, упорно отрицая услышанное. – Она не любит меня, ее просто влечет ко мне». «Замолчи, разум», – велело сердце.

Я знал Элен так же хорошо, как технику боя и способы убийств. Я знал запах ее страха и ссадины на коже. Я знал, что она слегка раздувает ноздри, когда лжет, и держит руки между колен, когда спит. Я знал все ее самые красивые и некрасивые стороны.

Ее гнев ко мне поднимался из глубины. Из самых темных закоулков души, существование которых она не признавала. В тот день, посмотрев на нее так бездумно, я заставил ее считать, что, возможно, и во мне есть такие потаенные уголки, что, возможно, она не одинока в этом.

– Она – мой лучший друг, – сказал я Тристасу. – Я не могу заводить с ней таких отношений.

– Не можешь. – В глазах Тристаса промелькнуло сочувствие. Он знал, что Элен значила для меня. – И в этом вся проблема.

31: Лайя

Спала я мало и урывками, терзаемая снами, полными угроз Коменданта. «На это еще есть время». Когда проснулась перед самым рассветом, клочки кошмара все еще стояли перед глазами: мое лицо искромсано и выжжено, Дарин болтается на виселице, его светлые волосы развеваются на ветру.

Подумай о чем-нибудь другом. Я закрыла глаза и увидела Кинана, вспомнила, как он пригласил меня на танец, такой робкий, сам на себя не похожий. Огонь в его глазах, когда он кружил меня, – должно же это что-то да значить, решила я. Но он так внезапно покинул меня. Все ли с ним в порядке? Избежал ли он облавы? Слышал ли предупреждение Витуриуса?

Витуриус. Я все еще слышала его смех, чувствовала его запах… Мне пришлось подавить эти чувства, заставить себя взглянуть правде в лицо. Он – маска. Он – мой враг. Но почему он помогал мне? Рисковал тюремным заключением, а то и чем похуже, если слухи насчет Черной Гвардии и их зачисток – правда. Я не могла поверить, что он сделал это исключительно ради меня. Тогда что это? Шутка? Какая-то коварная игра меченосцев, которую я еще не поняла?

«Выбрось это из головы, не пытайся выяснить, Лайя, – прошептал Дарин в моей голове. – Освободи меня».

На кухне слышались шаги – Кухарка готовила завтрак. Если старуха встала, то Иззи вскоре появится. Я быстро оделась, надеясь застать ее прежде, чем Кухарка загрузит нас дневной работой. Иззи наверняка знала секретный ход в школу. Но оказалось, она уже ушла по поручению Кухарки.

– Она не вернется до обеда, – сообщила мне та. – И тебя это не касается.

Старуха кивнула на черный альбом, что лежал на столе.

– Комендант велела, чтобы прежде чем приступишь к другим своим обязанностям, ты отнесла этот альбом Спиро Телуману.

Я сдержала стон. Мне придется ждать, пока смогу поговорить с Иззи.

Когда я добралась до Телумана, то с удивлением увидела, что дверь в кузницу открыта, а в горне горит огонь. Сам кузнец колотил молотом по раскаленной докрасна стальной заготовке. Пот струился по его лицу, капая на прожженный жилет. Рядом с ним стояла девушка из племени кочевников. Подол ее розового платья украшали крошечные круглые зеркальца. Девушка что-то сказала, но я не расслышала ее слов сквозь грохот молота. Телуман кивнул мне в знак приветствия, но продолжил разговор с девушкой.

Наблюдая за ними, я поняла, что она старше, чем я подумала сначала. Возможно, ей лет двадцать пять. Черные шелковистые волосы были заплетены во множество косичек, замысловато перевитых ярко-красными нитями. Ее тонкое лицо в первый миг показалось смутно знакомым. Затем я узнала ее: это она танцевала с Витуриусом на Лунном Фестивале.

Она пожала руку Телумана и дала ему мешочек с монетами. Затем смерила меня оценивающим взглядом, задержавшись на рабских браслетах. Я отвела глаза, и она вышла из кузницы.

– Ее зовут Афия Ара-Нур, – сказал Спиро Телуман. – Она – единственная женщина-вождь среди кочевников. И к тому же одна из самых опасных женщин, какие тебе когда-либо встречались. И одна из самых умных. Ее племя снабжает оружием маринскую ветвь Ополчения книжников.

– Зачем вы мне это рассказываете?

Что с ним не так? За такие сведения меня убьют. Спиро пожал плечами.

– Бо́льшую часть оружия для нее сделал твой брат. Думал, тебе захочется узнать, для чего он трудился.

– Нет, я не хочу знать. – Почему он не понимает? – И не хочу связываться ни с чем, что бы вы ни делали. Все, что я хочу, это чтобы жизнь вернулась на круги своя. До того, как мой брат стал вашим учеником. До того, как Империя упекла его в застенки.

– Ты с тем же успехом можешь хотеть, чтобы исчез вот этот шрам, – Телуман кивнул на верхние расстегнутые пуговицы плаща и обнажившуюся букву К, оставленную Комендантом. Я поспешно запахнулась.

– Ничто и никогда не поворачивается вспять, не становится так, как было. – Он перевернул щипцами кусок металла, который обрабатывал, и продолжил отбивать. – Если бы Империя выпустила завтра Дарина, он пришел бы сюда и снова начал делать оружие. Его судьба – сделать все возможное, чтобы его народ избавился от гнета. А моя – помочь ему в этом.

Я так рассердилась на предположение Телумана, что не подумав бросила:

– Так теперь вы спаситель книжников? После того, как годами создавали оружие, что нас и поработило?

– Я живу со своим грехом каждый день. – Он отбросил щипцы и повернулся ко мне. – Я живу с грузом вины. Но существует две разновидности вины, девочка: одна – та, что топит тебя, пока ты не станешь никчемным, и вторая – та, которая воспламеняет твою душу новой целью. В тот день, когда я сделал последнее оружие для Империи, я мысленно провел черту. Я больше никогда не буду делать оружие для меченосцев. От моих рук больше не прольется кровь книжника. В день, когда я выковал последний меч для Империи, я мысленно нарисовал черту для себя, и я не пересеку эту черту, скорее умру. – Он сжимал в руке молот точно оружие. Жесткое угловатое лицо горело едва сдерживаемым пылом.

Так вот почему Дарин согласился быть его учеником. В свирепости этого человека виделось что-то от нашей матери, а в том, как он держался – что-то от нашего отца. Его страсть подлинна и заразительна. Когда он говорил, мне хотелось ему верить. Он протянул ладонь:

– Ты что-то принесла?

Я отдала ему альбом.

– Вы сказали, что умрете скорее, чем перейдете черту. И все же согласились делать оружие для Коменданта.

– Нет. – Спиро внимательно просмотрел альбом. – Я притворился, что буду его делать, чтобы она продолжала посылать тебя сюда. Пока она думает, что я в тебе заинтересован, что она получит телуманский меч, она не нанесет тебе непоправимого вреда. И, возможно, я смогу уговорить ее продать тебя мне. Затем сломаю эти проклятые штуки и освобожу тебя.

Он кивнул на мои браслеты. К моему удивлению, Спиро вдруг отвернулся, словно смутившись.

– Это меньшее, что я могу сделать для твоего брата.

– Его собираются казнить, – прошептала я. – Через неделю.

– Казнить? – переспросил Спиро. – Невозможно. Если бы его собирались казнить, он бы тогда все еще был в Центральной тюрьме, а его перевезли оттуда. Куда – я не знаю. – Телуман прищурился. – Как ты узнала, что его собираются казнить? С кем ты говорила?

Я не ответила. Дарин, возможно, и доверял кузнецу, но я пока не могла. Может быть, Телуман и в самом деле революционер. А может, и хорошо законспирированный шпион.

– Я должна идти, – сказала я. – Кухарка ждет моего возвращения.

– Лайя, подожди…

Но я уже вышла за дверь и не слышала его слов.

По дороге в Блэклиф я пыталась выкинуть сказанное кузнецом из головы, но напрасно. Дарина перевезли? Когда? Куда? Почему Мэйзен об этом не упомянул? Как мой брат? Страдает ли он? Что, если меченосцы переломали ему кости? Небеса, его руки… Что, если…

Больше ни слова. Нэн однажды сказала, что в жизни должна быть надежда. Если Дарин жив, остальное не важно. Если я смогу его вызволить, остальное тоже наладится.

Мой путь лежал через Площадь Казни, где виселицы заметно пустовали. В последние дни никого не повесили. Кинан сказал, что меченосцы приберегли казни для нового Императора. Маркус и его брат получат удовольствие от такого зрелища. А что, если выиграют другие? Будет ли Аквилла улыбаться, когда невинных мужчин и женщин вздернут на веревке? А Витуриус?

Толпа передо мной остановилась, пропуская караван кочевников – двадцать телег пересекали площадь. Я повернулась, чтобы обойти их, но и остальной народ решил сделать то же самое, отчего образовалась давка. Кругом все толкались и бранились. И затем среди хаоса я услышала:

– Ты в порядке?

Я тотчас узнала его голос. Сегодня он оделся как кочевник, но даже надвинутый капюшон не мог спрятать его волосы, которые выбивались наружу как языки пламени.

– После облавы, – добавил Кинан. – Я беспокоился и наблюдал за площадью весь день, надеясь, что ты придешь.

– Ты тоже выбрался.

– Мы все выбрались. Как раз вовремя. Меченосцы взяли больше сотни книжников прошлой ночью. – Он вздернул голову. – Твоя подруга тоже убежала?

– Моя… э… – Если я скажу, что Иззи в порядке, то, можно сказать, сознаюсь, что привела ее на тайную встречу. Кинан смотрел на меня твердо. Он распознает ложь за милю. Поэтому я сказала: – Да, она убежала.

– Она знает, что ты шпионишь?

– Она мне помогает. Я знаю, что не должна была вовлекать ее, но…

– Но так получилось. Жизнь твоего брата в опасности, Лайя. Я все понимаю.

Рядом с нами началась драка. Кинан положил мне руку на спину и, чуть отодвинув, встал между мною и дерущимися, защищая от нечаянных ударов.

– Мэйзен назначил встречу через восемь дней. Утром, когда пробьет десятичасовой колокол. Приходи сюда, на площадь. Если тебе понадобится встретиться раньше, накинь на голову серый шарф и жди на южной стороне площади. Кто-нибудь будет наблюдать за тобой.

– Кинан. – Я думала о том, что обронил Телуман о Дарине. – Ты уверен, что мой брат в Центральной тюрьме? Что его казнят? Я слышала, что его перевезли…

– Наши шпионы надежны, – уверил Кинан. – Мэйзен знал бы, если бы его перевезли.

Во мне зашевелилось беспокойство. Что-то здесь не так.

– Что вы от меня скрываете?

Кинан потер щетину на лице, и я встревожилась еще сильнее.

– Ничего такого, о чем бы тебе стоило волноваться, Лайя.

Десять кругов ада! Я развернула его к себе лицом, заставив взглянуть в глаза.

– Если это касается Дарина, – сказала я. – То мне есть о чем волноваться. Это Мэйзен? Он передумал?

– Нет, – тон Кинана не слишком-то успокаивал. – Я так не думаю. Но он ведет себя… странно. Ничего не говорит об этой миссии. Прячет отчеты шпионов.

Я попыталась найти этому оправдание. Возможно, Мэйзен беспокоится, что миссия будет провалена. Когда я высказала свое предположение, Кинан покачал головой.

– Не только это. Я не могу утверждать, но, по-моему, он планирует что-то другое. Нечто большее. То, что не имеет к Дарину никакого отношения. Но как мы можем спасти Дарина и выполнить другую миссию? У нас попросту нет столько народу.

– Спроси его, – предложила я. – Ты – второй человек в команде, он тебе доверяет.

– А… – скривился Кинан. – Не совсем.

Он вышел из доверия? Но спросить я не успела. Караван прошел, и толпа хлынула вперед. В давке мой плащ сбился, и Кинан увидел шрам. Большой, воспаленный, безобразный. Я почувствовала себя жалкой. – Десять кругов ада! Что случилось?

– Комендант наказала меня несколько дней назад.

– Я не знал, Лайя. – Как только он посмотрел на шрам, от его отчужденности не осталось и следа. – Почему ты не сказала мне?

– А что бы это изменило?

Он взглянул на меня с удивлением.

– В любом случае, это мелочи по сравнению с тем, что могло бы быть. Иззи она выколола глаз. А видел бы ты, что она сотворила с лицом Кухарки. Оно все… – я передернула плечами. – Знаю, что он выглядит ужасно…

– Нет, – отчеканил он как приказ. – Не думай так. Он означает, что ты выдержала. Означает, что ты смелая.

Толпа обтекала меня с обеих сторон. Люди толкались локтями, недовольно ворчали на нас. Но все это исчезло, потому что Кинан взял мою руку, заглянул в глаза, затем посмотрел на губы и снова – в глаза. И взгляд его был настолько красноречив, что и слов не надо. Я заметила у него веснушку, ровную и круглую, в самом уголке рта. А когда он привлек меня к себе, все тело наполнилось теплом.

Но тут между нами протиснулся маринец в кожаных одеяниях и разбил объятия. Кинан коротко и печально улыбнулся. Затем быстро сжал мою ладонь, бросив:

– Скоро увидимся.

И растворился в толпе, а я поспешила назад, в Блэклиф. Если Иззи знает о потаенном ходе, у меня еще оставалось время, чтобы самой на него взглянуть. Ополчение освободит Дарина, и мой ад закончится. И больше никаких шрамов и порок, никакого страха и ужаса. А может быть, даже, мелькнула робкая мысль, у меня что-нибудь сложится с Кинаном.

Я нашла Иззи на заднем дворе, стирающей простыни у колонки.

– Я знаю только про тайную тропу, Лайя, – ответила она на мой вопрос. – И даже это не секрет. Просто этот путь очень опасен, поэтому им и не пользуются.

Я энергично качала воду из колонки, чтобы скрежет металла заглушал наши голоса. Иззи ошибается. Должна ошибаться.

– А что насчет туннелей? Или… Как думаешь, может, кто-нибудь из других рабов знает такой ход?

– Ты видела, как все было прошлой ночью. Мы прошли через туннели только благодаря Витуриусу. Что касается других рабов, то это очень рискованно. Некоторые из них шпионят для Коменданта.

Нет, нет, нет. Всего лишь несколько минут назад казалось, что у меня полно времени – целых восемь дней. А на деле вышло, что времени нет вообще. Иззи прополоскала простыню и подала мне. Я нетерпеливо развесила ее на веревке.

– Карта! Где-то должна быть карта этого места.

Тут лицо Иззи прояснилось.

– Может быть, – согласилась она. – В кабинете Коменданта…

– Единственное место, где вы сможете найти карту Блэклифа, – раздался внезапно хриплый голос, – это у Коменданта в голове. И я не думаю, что вам захочется там покопаться.

Я открыла рот, как рыба, когда Кухарка бесшумно, как и ее хозяйка, возникла из-за простыни, которую я только что развесила. Иззи подпрыгнула от неожиданности, но затем выпрямилась и скрестила руки на груди, немало меня удивив:

– Должно быть что-то, – сказала она старухе. – Как она может держать карту в голове? Должен быть источник ее знаний.

– Когда она стала Комендантом, – произнесла Кухарка. – Пророки дали ей карту и велели запомнить и сжечь. Так всегда происходило в Блэклифе. – Глядя на мое удивленное лицо, она фыркнула. – Когда я была помоложе и даже глупее, чем ты, то всюду прислушивалась и присматривалась. Сейчас моя голова набита бесполезной информацией, которая не принесет никому ничего хорошего.

– Но она не бесполезная, – возразила я. – Вы должны знать секретный ход в школу…

– Я не знаю. – Шрамы на ее лице отливали сине-багровым. – А если бы знала, то не сказала бы тебе.

– Мой брат в камере смертников в Центральной тюрьме. Его казнят через несколько дней, и если я не найду секретный путь в Блэклиф…

– Позволь мне задать тебе вопрос, девочка, – перебила Кухарка. – Это Ополчение сказало, что твой брат в тюрьме? Ополчение сказало, что его казнят, верно? Но откуда они это знают? И откуда ты знаешь, что они говорят правду? Твоего брата, возможно, уже нет в живых. А даже если он действительно в камере смертников, они никогда не вызволят его оттуда. Даже камни, которые ничего не видят и не слышат, это знают.

– Если бы он был мертв, они бы мне сказали. – Почему она не может просто помочь мне? – Я доверяю им, ясно? Я вынуждена доверять им. Кроме того, Мэйзен сказал, что у него есть план…

– Ба! – Кухарка усмехнулась. – В следующий раз, когда увидишь Мэйзена, спроси его где именно твой брат? В какой из камер Центральной тюрьмы? Спроси его, откуда он это знает и кто его шпионы. А еще спроси, как секретный ход в Блэклиф поможет ему взломать самую охраняемую тюрьму на юге. А когда он ответит, посмотрим, будешь ли ты и дальше доверять этому чертовому ублюдку.

– Кухарка, – обратилась к ней Иззи, но старуха отмахнулась от нее.

– Не начинай. Ты понятия не имеешь, во что лезешь. Единственная причина, почему я не сдала ее Коменданту, – женщина практически выплюнула это, – это ты. Поскольку не уверена, что эта рабыня не сдаст твое имя, чтобы смягчить гнев Коменданта.

– Иззи… – я посмотрела на свою подругу. – Не важно, что сделает Комендант, я никогда…

– Ты думаешь, вот располосовали тебе грудь, и ты теперь эксперт по боли? – фыркнула Кухарка. – Тебя когда-нибудь пытали, девочка? Привязывали к столу, пока раскаленные угли жгли твою глотку? Кромсали лицо тупым ножом, поливая раны соленой водой?

Я смотрела на нее с каменным лицом. Она знала ответ.

– Ты понятия не имеешь, предашь ли ты Иззи, – продолжила Кухарка, – потому что ты никогда не была на грани. У Коменданта была отличная школа в Кауфе. Если она станет допрашивать тебя, ты собственную мать предашь.

– Моя мать умерла.

– И слава небесам! Кто знает, сколько бы вреда она еще при… принесла со своими ополченцами, если бы осталась жи… жива.

Я посмотрела на Кухарку искоса. Снова это заикание. И снова, когда речь зашла об Ополчении.

– Кухарка, – Иззи подошла к старухе, глядя ей прямо в лицо. Каким-то образом она вдруг стала казаться выше. – Пожалуйста, помоги ей. Я никогда тебя ни о чем не просила. Я прошу сейчас.

– Твоя-то какая выгода? – ее рот изогнулся, будто она попробовала что-то кислое. – Она пообещала вытащить тебя отсюда? Спасти тебя? Глупая девочка. Ополчение никогда никого не спасает, если может просто бросить.

– Она ничего мне не обещала, – возразила Иззи, – я хочу помочь ей, потому что она моя… моя подруга.

«Я – твой друг», – взывали темные глаза Кухарки. Я в сотый раз задумалась, кто же эта женщина и что Ополчение во главе с моей матерью сделали ей, поселив в ней такую ненависть к ним, такое недоверие?

– Я просто хочу спасти Дарина, – молвила я. – Я просто хочу выбраться отсюда.

– Все хотят выбраться отсюда, девочка. Даже я хочу. И Иззи хочет. Даже проклятые курсанты этого хотят. И если ты так сильно этого хочешь, я советую тебе пойти к своему драгоценному Ополчению и попросить другое задание. Такое, где тебя не убьют.

Она захромала прочь. Наверное, я должна была бы разозлиться, но вместо этого повторяла в уме ее слова: «Даже проклятые курсанты хотят выбраться отсюда. Даже проклятые курсанты хотят выбраться отсюда».

– Иззи, – повернулась я к подруге. – Думаю, я знаю, как найти выход из Блэклифа.

Спустя несколько часов я сидела на корточках за живой изгородью рядом с казармами Блэклифа и гадала, не совершила ли ошибку. Барабаны пробили комендантский час и смолкли. Я просидела около часа. Корни и камни впивались в колени. Ни единой живой души не появилось из казарм.

Но в конце концов появится хоть один. Кухарка сказала, даже курсанты хотят выбраться из Блэклифа. Значит, они должны каким-то образом сбегать отсюда. Как иначе им бы удавалось напиваться и ходить к шлюхам? Некоторые, конечно, подкупают стражу или охрану туннеля, но наверняка существует и другой путь на волю.

Я ерзала и меняла положение, натыкаясь на колючие ветки. Слишком долго прятаться в тени этого низкорослого кустика я не могла. Иззи прикрывала меня, но если Комендант позовет, а я не появлюсь, то буду наказана. Еще хуже, если будет наказана Иззи.

«Она обещала тебе выбраться отсюда? Спасти тебя?» Я не обещала Иззи ничего подобного, но должна была бы. Сейчас, когда Кухарка заговорила об этом, я не могла выкинуть эту мысль из головы. Что случится с Иззи, когда я уйду? Ополченцы сказали, что организуют мое внезапное исчезновение из Блэклифа, причем так, чтобы оно выглядело как самоубийство. Но Комендант в любом случае допросит Иззи. Эту женщину невозможно одурачить.

Я не могу оставить здесь Иззи, зная, что ее ждет. Она – мой первый настоящий друг после Зары. Но как мне уговорить Ополчение спрятать и ее? Если бы не Сана, они бы даже мне не стали помогать.

Однако должен быть способ. Я могу взять Иззи с собой, когда буду отсюда уходить. Ополченцы не могут оказаться столь бессердечными и отправить ее обратно – особенно если узнают, что с ней здесь сделают. Пока я размышляла, снова бросила взгляд на казармы и как раз вовремя. Из корпуса Старших Мастеров появились две фигуры. На светлых волосах одного из них играли блики света, затем я узнала крадущуюся походку второго. Маркус и Зак.

Близнецы повернули в противоположную сторону от главных ворот, миновали решетки, ведущие в туннель, и направились к одному из тренировочных зданий. Я последовала за ними, держась довольно близко, чтобы слышать, о чем они говорят, но и так, чтобы при этом они меня не заметили. Кто знает, что бы они сделали, поймав меня за слежкой?

– …не могу этого выносить, – донесся до меня голос. – Такое чувство, будто он захватил мой разум.

– Перестань вести себя как чертова баба, – ответил Маркус. – Он учит нас, как сделать так, чтобы Пророки не прочли наши мысли. Ты должен быть благодарен.

Я придвинулась поближе, поневоле заинтересовавшись их беседой. Не о том ли ночном госте из кабинета Коменданта они говорили?

– Каждый раз, когда я смотрю в его глаза, – продолжал Зак, – я вижу собственную смерть.

– Так, по крайней мере, ты будешь готов к ней.

– Нет, – возразил он тихо. – Я так не думаю.

Маркус раздраженно заворчал.

– Мне все это нравится не больше, чем тебе. Но мы должны победить. Так что веди себя как мужчина.

Они вошли в тренировочное здание, и в последний миг я поймала тяжелую дубовую дверь перед тем, как ей захлопнуться, оставляя небольшую щель для наблюдения. Голубой свет фонарей тускло освещал коридор, по обе стороны которого возвышались колонны. Шаги близнецов эхом раздавались в тишине зала. Не доходя до поворота, близнецы вдруг исчезли за одной из колонн. Послышался глухой звук камня, трущегося о камень, и все стихло.

Я вошла в здание и прислушалась. В коридоре было тихо, как в могиле, но это не значило, что Фаррары ушли. Я подошла к колонне, за которой они исчезли, ожидая увидеть дверь в тренировочную комнату.

Но там не оказалось никакой двери – только камень.

Я заглянула в следующий зал – пусто. В третий – пусто. Лунный свет лился в окна, освещая помещение бледно-голубым, призрачным, светом. Нигде никого не было. Фаррары исчезли. Но как?

Секретный ход. Я не сомневалась в этом. Я почувствовала головокружительное облегчение. Я нашла его! Нашла то, что хотел Мэйзен. Еще нет, Лайя. Я еще должна выяснить, как близнецы входят и выходят.

Следующей ночью в тот же час я притаилась уже в самом тренировочном зале напротив нужной колонны. Бежали минуты. Прошло полчаса. Час. Никто не появился.

В конце концов, мне пришлось уйти. В любой момент меня могла вызвать Комендант, и я не смела рисковать. Хотелось взвыть от разочарования. Фаррары, должно быть, ушли раньше, чем я попала в здание. Или, возможно, наоборот, появятся, когда я буду уже в кровати. Как бы то ни было, мне необходимо время для наблюдения.

– Завтра пойду я, – Иззи встретила меня у дверей моей комнаты, когда умолк последний удар одиннадцатичасового колокола. – Комендант звонила, просила пить. Спрашивала, где ты, когда я ей принесла воды. Я сказала, что Кухарка отправила тебя по какому-то позднему поручению, но такая отговорка дважды не сработает.

Я не хотела снова впутывать Иззи, но знала, что не справлюсь без нее. С каждым разом, когда она уходила в тренировочное здание, крепло мое решение уйти из Блэклифа вместе с нею. Я не оставлю ее здесь. Я просто не смогу.

Мы менялись ночами, страшно рискуя и надеясь, что вновь увидим Фарраров. Но всякий раз возвращались ни с чем, сходя с ума от досады и злости.

– Если все провалится, – сказала Иззи за ночь до того, как мне предстояло отчитаться перед Мэйзеном. – Ты можешь попросить Кухарку, чтобы научила тебя, как пробить дыру во внешней стене. Она, бывало, устраивала взрывы для Ополчения.

– Они хотят потайной ход, – уныло ответила я. Однако сумела выдавить улыбку, потому что мысль о гигантской дымящейся дыре в стене Блэклифа навевала радость.

Иззи пошла следить за Фаррарами, а я осталась ждать, когда Комендант меня позовет. Но она не вызывала. Я вытянулась на кровати, глядя на изрытый временем каменный потолок своей каморки, и всеми силами стараясь не думать о том, как страдает Дарин под пытками меченосцев. Стоило придумать подходящее объяснение своего провала для Мэйзена.

И вдруг, как раз перед одиннадцатичасовым колоколом, в мою комнату ворвалась Иззи.

– Я нашла его, Лайя! Туннель, которым ходят Фаррары. Я нашла его!

32: Элиас

Я проигрывал тренировочные бои один за другим. И в этом вина Тристаса. Это он поселил в моей голове мысль, что Элен любит меня, и теперь из крошечного семечка проросла адская сорная трава сомнений.

В состязаниях на мечах Зак атаковал меня с необычайной небрежностью, но вместо того чтобы вырубить его, я пропустил неслабый удар по заднице только потому, что на другом конце поля увидел светловолосую голову Элен. И что обозначают эти трепыхания в животе?

Когда центурион по рукопашному бою устроил мне выволочку за слабую технику, я едва слышал его, не в силах прервать размышления о том, что случится с Эл и со мною. Неужели наша дружба разрушена? Возненавидит ли она меня, если я не отвечу взаимностью? Как мне привлечь ее на свою сторону во время Испытаний, если не могу дать то, чего она хочет? Как много чертовых глупых вопросов! Неужели девушки так всегда и мыслят? Неудивительно, что они умудряются все так запутывать.

Третье Испытание – Испытание Силы – начнется уже через два дня. Я знаю, что должен сосредоточиться, подготовить разум и тело. Я должен выиграть.

Но ко всему прочему в голове теснились мысли не только об Элен, но и о Лайе. Вот уже несколько дней я старался не думать о ней. И в конце концов перестал сопротивляться. Жизнь и так тяжела, чтобы еще изо всех сил отгонять то, что так настойчиво овладевает моими мыслями. Я представлял темную гриву ее волос, сияние кожи. Улыбался, вспоминая, как она смеялась во время танца. И в смехе ее слышалась свобода духа, которая волновала меня уже тем, что такое возможно. Вновь видел, как она закрывала глаза, когда я нашептывал ей слова на садэйском.

Но ночами, когда из всех темных уголков выползали мои страхи, я думал об ужасе на ее лице, когда она поняла, кто я. Думал о ее отвращении, когда пытался защитить от Коменданта. Она, должно быть, ненавидит меня за такое унижение. Но это был единственный способ, который я мог придумать ради ее спасения.

Столько раз на прошлой неделе мне хотелось пройти рядом с ее комнатой, посмотреть, как она. Но за доброе отношение к рабу мною займется Черная Гвардия.

Лайя и Элен: они такие разные. Мне нравилось, что Лайя могла говорить подчас о таком, чего я не ожидал, нравилась ее плавная, правильная речь, как будто девушка рассказывала историю. Мне нравилось, что она осмелилась бросить вызов моей матери и отправилась на Лунный Фестиваль, тогда как Элен всегда беспрекословно подчиняется Коменданту. Лайя, она – словно дикий страстный танец в лагере кочевников, а Элен – холодное синее пламя, разожженное алхимиком.

Но почему я вообще их сравнивал? Я знаю Лайю всего несколько недель, а Элен – всю жизнь. Элен не преходящее развлечение. Она – моя семья. И даже больше. Она – часть меня.

Пусть даже она отказывается разговаривать и не смотрит в мою сторону. Третье Испытание уже скоро, и самое большее, на что могу я рассчитывать с ней, – это косые взгляды и оскорбления.

И тут же моими мыслями всецело овладело беспокойство. Я рассчитывал, что Элен победит в Испытаниях, назовет меня Кровавым Сорокопутом и затем освободит от обязанностей. Теперь я не был уверен, что она на это согласится, если возненавидит меня. А это значит, что если я выиграю следующее Испытание, а Элен – последнее, то она вполне может оставить меня Кровавым Сорокопутом против моей воли. И если так случится, мне придется бежать, а ей – преследовать меня и убить. Это дело чести.

Кроме того, я слышал болтовню курсантов насчет того, что Император через несколько дней прибудет в Серру, где жаждет расправиться с Претендентами и всеми, кто с ними связан. Кадеты и Мастера притворялись, что не верят слухам, но первокурсники еще не умеют как следует прятать свой страх. Еще можно было бы подумать, что Комендант примет меры против нападения на Блэклиф, но, похоже, ее это вообще не заботило. Вероятно, потому что она хочет, чтобы мы все умерли. Или, по крайней мере, умер я.

«Ты облажался, Элиас, – говорил мне внутренний голос. Просто прими это. Надо было бежать, когда предоставлялся такой шанс».

Мои впечатляющие поражения не остались незамеченными. Друзья беспокоились за меня, а Маркус взял за правило при каждом удобном случае бросать мне вызов во время тренировок. Дед отправил мне записку из двух слов, начертанных с такой силой, что порвался пергамент: «Всегда побеждать».

Все это время Элен наблюдала за мной и злилась с каждым разом все сильнее, когда побеждала меня в сражении или когда я проигрывал кому-то другому. Ей явно не терпелось высказаться, но ее упрямство не позволяло.

Пока за две ночи до Третьего Испытания она не подловила Декса и Тристаса, следующих за ней по пятам к казармам. Допросив их, она разыскала меня.

– Что, черт возьми, с тобой происходит, Витуриус? – Она схватила меня за руку и выволокла из казармы Старших Мастеров, лишь только я надумал немного передохнуть перед ночной сменой в карауле. – Думаешь, я не могу за себя постоять? Думаешь, мне нужна охрана?

– Нет, просто…

– Вот кому нужна охрана, так это тебе. Ты проигрываешь каждое сражение. Небеса! Даже человек, ни на что не годный, смог бы победить тебя в бою. Почему бы тебе не отдать Империю Маркусу прямо сейчас?

Группа первокурсников с интересом наблюдала за нами, пока Элен не рыкнула на них.

– Я был рассеян, – сказал я. – Беспокоился о тебе.

– Тебе не нужно беспокоиться обо мне. О себе я могу и сама позаботиться. И мне не нужно, чтобы твои приспешники ходили за мной хвостом.

– Они – твои друзья, Элен. И останутся ими, даже если ты зла на меня.

– Я в них не нуждаюсь. Я не нуждаюсь ни в ком из вас.

– Я не хочу, чтобы Маркус…

– К черту Маркуса. Я могу прибить его с закрытыми глазами. Так же, как и тебя. Так что скажи им, чтобы оставили меня в покое.

– Нет.

Мы стояли лицом к лицу, от нее волнами исходила ярость.

– Отзови их.

– Даже не подумаю.

Элен скрестила руки на груди и отодвинулась на несколько дюймов:

– Я вызываю тебя. Один бой в три раунда. Ты победишь – охрана остается. Ты проиграешь – отзовешь их.

– Прекрасно, – согласился я, зная, что смогу ее победить. Я делал это тысячи раз.

– Когда?

– Прямо сейчас. Я хочу покончить с этим.

Элен направилась к ближайшему тренировочному зданию. Я не спешил за ней, наблюдая, как она двигается: кипя от злости, слегка прихрамывая, должно быть, повредила ногу во время тренировок, сжав правый кулак, – наверное, хотела меня ударить.

Каждое ее движение было преисполнено гневом. И этот гнев не имел ничего общего с ее так называемой охраной. Он относился лишь ко мне, к ней и к той неразберихе, что творилась в наших душах.

Бой обещал быть интересным.

Элен выбрала самый просторный зал, в этот час пустовавший, и атаковала меня в ту же секунду, как только я вошел. Как я и ожидал, она кинулась на меня хуком справа и зашипела, когда я увернулся. Быстрая и мстительная, она дралась так, что первые несколько минут я всерьез думал, что пополню чреду своих поражений. Но от образа Маркуса, злорадного и за каждым углом подстерегающего Элен, во мне закипела кровь, и я дал волю сокрушающей силе.

Победа в первом туре осталась за мной, но во втором отыгралась Элен, чуть не сведя меня с ума скоростью своих атак. Когда я сдался через двадцать минут, она не стала наслаждаться своей победой.

– Еще, – сказала она. – Постарайся и покажи себя на этот раз.

Мы кружили как встревоженные кошки, пока я не налетел на нее с высоко поднятым мечом. Она не дрогнула, наши клинки ударились, высекая снопы искр.

Меня охватила ярость сражения. Бой был совершенен. Мой меч стал продолжением руки и двигался так быстро, словно сам по себе. Сражение – это танец, знакомый мне настолько хорошо, что я едва ли задумываюсь о своих движениях. И хотя пот лился ручьем, мышцы горели, отчаянно моля об отдыхе, я чувствовал себя живым до неприличия.

Мы наносили друг другу удар за ударом, пока я не поразил ее в правую руку. Она попыталась сменить рабочую руку, но я ткнул клинком в ее запястье быстрее, чем она успела парировать. Меч Элен отлетел, и я схватил ее. Пучок светлых волос рассыпался.

– Сдавайся! – я пригвоздил ее к полу за запястья, но она стала отбиваться и, сумев высвободить одну руку, вынула из-за пояса кинжал. Сталь кольнула в ребра, и в следующую секунду я уже лежал на спине с лезвием у горла.

– Ха! – она наклонилась. Ее волосы упали вокруг нас словно сверкающий платиновый занавес. Ее грудь вздымалась, лицо покрывали бисеринки пота, в глазах темнела боль. И все же она была так красива, что у меня перехватило дыхание и мне до смерти захотелось ее поцеловать.

Должно быть, она прочла это в моих глазах, когда мы смотрели друг на друга, потому что боль ушла и вернулось смущение. Я знал, что надо сделать выбор. Выбор, который может изменить все.

Поцелуй ее, и она будет твоей. Ты сможешь все объяснить, и она поймет, потому что любит тебя. Элен победит в Испытаниях, ты станешь Кровавым Сорокопутом, а когда попросишь о свободе, она тебе ее дарует.

Но поступит ли она так? Что, если я свяжусь с ней, а от этого станет только хуже? Я хочу поцеловать ее потому, что люблю, или потому, что мне от нее что-то нужно? Или и то, и другое?

Все это пронеслось в моей голове в одну секунду. «Сделай это! – кричал мой инстинкт. – Поцелуй ее!»

Я накрутил ее шелковистые пряди на руку. Ее дыхание замерло, она подалась ко мне. Тело Элен вдруг стало упоительно податливым. Я притянул ее лицо к себе, и как только наши глаза закрылись, мы услышали крик.

33: Лайя

На большей части территории школы царила тишина, когда мы с Иззи вышли из лакейской. Курсанты разбредались по казармам, сутулясь от усталости.

– Ты видела, Фаррары проходили? – спросила я Иззи по пути в тренировочное здание.

Она покачала головой.

– Я сидела там и разглядывала колонны, умирая от скуки, как вдруг заметила, что один из камней выглядит немного иначе, как будто его касались гораздо чаще, чем остальных. А затем… Давай я покажу тебе.

Мы вошли в здание и услышали почти музыкальный звон клинков. Дверь в один из тренировочных залов была открыта, и золотой свет факелов лился в коридор. Две маски сражались друг с другом, размахивая изящными мечами – по одному в каждой руке.

– Это Витуриус, – сказала Иззи, – и Аквилла. Они тут уже целую вечность.

Я завороженно смотрела, как они дерутся, и даже заметила, что сдерживаю дыхание. Они двигались как танцоры, кружа по залу, грациозные, плавные, беспощадные. И стремительные, как тени на поверхности реки. Если бы я не видела их собственными глазами, то никогда бы не поверила, что кто-то может двигаться так быстро.

Витуриус выбил меч из руки Аквиллы и повалил ее. Их тела переплелись, они продолжили бороться на полу со странным интимным неистовством. Витуриус – сплошные мускулы и мощь, и все же я видела, что он сдерживал себя, отказываясь драться в полную силу. Но и так в его движениях чувствовалась какая-то звериная свобода, сдерживаемый хаос, который заставлял воздух вокруг него сиять. Он разительно отличался от серьезного, хладнокровного Кинана.

Почему ты вообще сравниваешь?

Я отвернулась от них.

– Иззи, пойдем.

Казалось, кроме Витуриуса и Аквиллы в здании никого не было, но мы с Иззи крались вдоль стен очень осторожно на случай, если где-нибудь попадется курсант или центурион. Мы повернули за угол, и я узнала дверь, через которую вошли Фаррары, когда увидела их здесь впервые, почти неделю назад.

– Лайя, вот, – Иззи обогнула одну из колонн и подняла руку к камню, который на первый взгляд выглядел, как и все остальные. Она шлепнула по нему. Почти беззвучно часть камня отошла в сторону, открывая путь в темноту. Лампы освещали идущую вниз узкую лестницу. Я смотрела, едва смея поверить своим глазам, затем обняла Иззи с благодарностью.

– Иззи, ты это сделала!

Я не поняла, почему она не улыбнулась в ответ. Ее лицо вдруг окаменело, и она схватила меня за руку.

– Тсс, – зашептала она. – Прислушайся.

Из глубины туннеля доносились бесстрастные голоса масок. По стенам метались блики света приближающихся факелов.

– Закрой! – испугалась Иззи. – Скорее, пока они не увидели!

Я иступленно шлепала по камню, но тщетно.

– …притворись, что ты не видел этого, но ты видел. – Смутно знакомый голос раздавался с лестницы, а я колотила по камню. – Ты всегда знал о моих чувствах к ней. Зачем ты мучаешь ее? Почему ты так сильно ее ненавидишь?

– Она – надменная патрицианка. Она бы никогда на тебя не взглянула.

– Может быть, если бы ты оставил ее в покое, у меня был бы шанс.

– Она – наш враг, Зак. И должна умереть. Смирись с этим и забудь!

– Тогда зачем ты ей сказал, что вам суждено быть вместе? Почему у меня такое чувство, что ты хочешь назначить ее Кровавым Сорокопутом вместо меня?

– Я пудрю ей мозги, чертов идиот. И это отлично работает, раз уж даже ты поверил.

Теперь я узнала голоса – Маркус и Зак. Иззи отодвинула меня и тоже шлепнула по камню, но вход оставался открытым.

– Забудь об этом! – сказала Иззи. – Пошли!

Она схватила меня, но в этот миг на нижней площадке лестницы появилось лицо Маркуса. Он заметил меня, стремительно рванул вверх и в два шага меня настиг.

– Беги! – крикнула я Иззи.

Маркус потянулся к Иззи, но я оттолкнула ее, и его рука вцепилась мне в горло, перекрывая воздух. Он развернул меня к себе, и на меня уставились его бледно-желтые глаза.

– Что это? Шпионишь, девка? Пытаешься найти выход, чтобы сбежать из школы?

Иззи стояла в коридоре не двигаясь, ее единственный глаз расширился в ужасе. Я не могла допустить, чтобы ее поймали. Особенно после всего, что она сделала для меня.

– Уходи, Из! – закричала я. – Беги!

– Поймай ее, болван! – зарычал Маркус своему брату, который появился из туннеля. Зак нерешительно потянулся к Иззи, но она выкрутилась из его рук и побежала в сторону, откуда мы пришли.

– Маркус, брось, – сказал Зак устало и нетерпеливо посмотрел на дубовую дверь, что вела наружу. – Оставь ее. Нам завтра рано вставать.

– Ты ее помнишь, Зак? – спросил Маркус. Я боролась, пытаясь пнуть его в щиколотку, но он сбил меня с ног. – Это рабыня Коменданта.

– Она меня ждет, – выдавила я.

– Она не будет против, если ты опоздаешь, – по-шакальи ощерился Маркус. – Я тебе кое-что пообещал в тот день возле ее кабинета, помнишь? Я сказал тебе, что однажды ночью ты будешь одна в темном коридоре и я найду тебя. Я всегда держу свое слово.

Зак простонал:

– Маркус…

– Если хочешь быть евнухом, братец, – бросил Маркус, – тогда проваливай и не мешай мне развлекаться.

Зак какое-то время смотрел на своего близнеца, затем вздохнул и пошел прочь. Нет! Вернись!

– Только ты и я, красавица, – прошептал Маркус мне на ухо. Я злобно укусила его за руку и попыталась вырваться, но он повернул меня, держа за шею, и пригвоздил к колонне.

– Не надо драться, – сказал он. – Я легко с тобой справлюсь. Хотя мне нравятся темпераментные женщины.

Его кулак со свистом полетел мне в лицо. Казалось, меня оглушил взрыв и время остановилось, затем голова откинулась назад и с жутким стуком ударилась о камень. В глазах у меня раздвоилось.

Борись, Лайя. Ради Дарина. Ради Иззи. Ради каждого книжника, кого обидела эта скотина. Борись.

Я закричала и впилась ногтями в лицо Маркуса, но тут же ощутила удар под дых, который выбил весь воздух из легких. Я согнулась, еле сдерживая рвотный позыв. И тут же Маркус ударил меня коленом в лоб. Коридор закружился, и я рухнула на колени. Затем услышала его садистский смех, что снова поднял во мне дух протеста. Из последних сил я бросилась на его ноги. Того, что случилось в ночь облавы, когда я позволила убийце в маске волочить меня по моему же собственному дому как неживую, больше не повторится! На этот раз я буду бороться. Буду драться зубами и ногтями.

Маркус хрюкнул от удивления, когда потерял равновесие и упал. Я отползла от него и попыталась встать. Но он схватил меня за руку и дернул вниз. Я ударилась головой о пол. Он стал пинать меня, пока на мне не осталось ни единого живого места. Когда я перестала отбиваться, он уселся сверху, прижав мои руки к полу. Я испустила последний крик, но он зажал мне рот, и получилось лишь мычание. Мои глаза отекли и закрылись. Я не могла видеть. Не могла думать. Где-то вдали колокола на часовне пробили одиннадцать.

34: Элиас

Услышав крик, я откатился от Элен и поднялся на ноги, тут же забыв о поцелуе. Она откинулась на спину. Крик повторился, и я выхватил меч. В следующую секунду Элен уже шла следом за мной в коридор с оружием наготове. Колокол на часовне пробил одиннадцать. К нам подбежала светловолосая рабыня – Иззи.

– На помощь! – кричала она. – Пожалуйста… Маркус… он…

Я помчался по темному коридору, Иззи и Элен не отставали. Далеко идти не пришлось. Как только завернули за угол, мы увидели Маркуса, согнувшегося над чьим-то распростертым телом. Лицо его вытянулось, взгляд – дикий, плотоядный. Я не видел, кто его жертва, но то, что он собирался сделать, не оставляло никаких сомнений.

Мы застали его врасплох, поэтому быстро оторвали от рабыни. Я схватил Маркуса и стал избивать, осыпая ударами, как дождем. Я рыкнул от удовлетворения, когда под кулаком раздался хруст кости и на стену брызнула кровь. Его голова откинулась назад, и я достал меч, приставив острие клинка к грудной клетке, в зазор между пластинами брони. Маркус поднялся на ноги, держа руки вверх.

– Ты собираешься убить меня, Витуриус? – спросил он, все еще ухмыляясь, несмотря разбитое в кровь лицо. – Тренировочным мечом?

– Возможно, это займет чуть больше времени. – Я сильнее вдавил меч ему в ребра. – Но, уверен, он справится.

– Ты сегодня в дозоре, Змей, – сказала Элен. – Какого черта ты делаешь в темном коридоре с рабыней?

– Практикуюсь для наших встреч, Аквилла. – Маркус слизнул каплю крови с губы и повернулся ко мне. – Рабыня сопротивлялась и то больше, чем ты, ублюдок…

– Заткнись, Маркус, – прикрикнул я. – Эл, проверь ее.

Элен наклонилась посмотреть, дышит ли девушка – Маркус уже не раз убивал рабов. Я услышал ее стон.

– Элиас…

– Что? – я разозлился еще больше, почти надеясь, что Маркус попытается что-нибудь выкинуть. Выбить из него дух кулаками, как в старые времена, – то, что мне нужно. Прячась в тени и боясь пошевельнуться, за нами наблюдала Иззи.

– Пусть он уйдет, – сказала Элен. Я посмотрел на нее недоуменно, но ее лицо было непроницаемым. – Уходи, – коротко велела она Маркусу и опустила мою руку с мечом. – Убирайся отсюда.

Маркус послал Элен свою извечную ухмылку, которая раздражала до такой степени, что хотелось прибить его только за это.

– Ты и я, Аквилла, – сказал он, пятясь. Глаза его горели похотью. – Я знаю, что ты начала это понимать.

– Убирайся, черт тебя побери! – Элен метнула в него нож и промахнулась. Тот пролетел в нескольких дюймах от его уха. – Иди!

Когда Змей исчез за дверью, я повернулся к Элен.

– Скажи мне, что на это была причина.

– Это рабыня Коменданта. Твоя… подруга. Лайя.

Я увидел облако темных волос и золотую кожу, что прежде заслонял собой Маркус. Боль и потрясение захлестнули меня. Я присел рядом с ней и повернул к себе. Запястье сломано. Из рваных лоскутов кожи торчала кость. Руки и шея налились темными кровоподтеками. Оба глаза почернели и полностью заплыли. Волосы спутались. Она издала стон и попыталась шевельнуться.

– Я убью Маркуса за это, – произнес я бесстрастным, спокойным голосом, хотя в душе ни о каком спокойствии не могло быть и речи. – Мы должны отнести ее в лазарет.

– Рабам запрещено находиться в лазарете, – прошептала Иззи из-за моей спины. Я забыл, что она здесь. – Комендант накажет ее за это. И вас. И лекаря.

– Мы отнесем ее Коменданту, – сказала Элен. – Девочка – ее собственность. Она должна решать, что с ней делать.

– Кухарка сможет ей помочь, – добавила Иззи.

Они обе были правы, но я не мог с этим так просто смириться. Я нежно поднял Лайю, думая только о ее ранах. Она оказалась легкой, и я положил ее голову к себе на плечо.

– С тобой все будет в порядке, – прошептал я ей. – Хорошо? Ты поправишься.

Я вышел на улицу, не думая о том, следуют ли за мной Элен и Иззи. Что бы случилось, не будь мы с Элен поблизости? Маркус изнасиловал бы Лайю, и она истекла бы кровью, умерев на том холодном каменном полу. Эти мысли раздували во мне пламя ярости. Лайя дернула головой и застонала.

– Гори он в аду…

– В самом пекле преисподней, – пробормотал я.

Осталась ли у нее еще сыворотка лапчатки, которую я ей давал? Хотя здесь одной лапчаткой не отделаться.

– Туннель, – промолвила она. – Дарин… Мэйз…

– Тсс, – успокоил ее я. – Не говори сейчас ничего.

– Все зло здесь… – шептала она. – Чудовища… И маленькие монстры, и большие.

Мы дошли до дома Коменданта, и Иззи открыла дверь в коридор лакейской. Увидев нас через распахнутую дверь кухни, Кухарка выронила из рук мешочек со специями. Она не сводила с Лайи взгляда, полного ужаса.

– Приведите Коменданта, – приказал я ей. – Скажите, что ее рабыня ранена.

– Сюда, – Иззи указала на низкий дверной проем, завешенный натянутой шторой. Я медленно и очень бережно положил Лайю на кровать. Элен подала мне изношенное одеяло, чтобы укрыть им девушку. Однако какой толк от этого одеяла?

– Что случилось? – спросила Комендант за моей спиной. Мы с Элен вынырнули из комнатки Лайи в коридор, где стояли Иззи, Кухарка и моя мать.

– Маркус на нее напал, – сказал я, – и чуть не убил…

– Она не должна была выходить в такой час. Я отправила ее спать. Все увечья, что она получила, – результат ее же собственной глупости. Оставь ее. Ты сегодня ночью в дозоре у восточной стены, насколько я помню.

– Вы пошлете за лекарем? Мне привести его?

Комендант уставилась на меня, словно я спятил.

– Кухарка о ней позаботится, – сказала она. – Если девчонка выживет – то выживет. Если умрет… – Моя мать пожала плечами. – Это тебя не касается. Ты спал с этой девчонкой, Витуриус, но это не означает, что она принадлежит тебе. Отправляйся на пост. Если ты опоздаешь, я высеку каждую минуту на твоей шкуре. – Она положила руку на стек, затем подняла голову и задумчиво посмотрела. – Или на ее, если пожелаешь.

– Но…

Элен схватила меня за руку и потянула за собой по коридору.

– Отпусти меня!

– Ты ее не слышал? – сказала Элен, когда увела меня подальше от дома Коменданта. Мы шли по песчаному тренировочному полю. – Если опоздаешь на пост, она тебя выпорет. А Третье Испытание через два дня. Как ты с ним справишься, если не сможешь даже держать оружие?

– Я думал, тебя больше не волнует то, что со мной случится, – пробормотал я. – Думал, ты разорвала все отношения со мной.

– Что она имела в виду, – спросила Элен тихо, – когда сказала, что ты спал с этой девушкой?

– Она сама не ведает, что говорит, – отмахнулся я. – Я не такой, Элен, ты должна лучше это знать. Слушай! Я должен найти способ помочь Лайе. Забудь на секунду о том, что ненавидишь меня и хочешь, чтобы я умер в корчах. Скажи, ты знаешь кого-нибудь, кого я мог бы привести к ней? Пусть даже из города…

– Комендант этого не позволит.

– Она не узнает…

– Узнает. Да что с тобой? Эта девушка даже не из меченосцев. И у нее есть соплеменники, чтобы прийти ей на помощь. Кухарка здесь уже целую вечность. Она знает, что делать.

Слова Лайи не шли из головы: «Все зло здесь. Чудовища. И маленькие монстры, и большие». Она права. Кто есть Маркус как не худший из монстров? Он избил Лайю едва не до смерти и даже не будет за это наказан. Кто есть Элен, когда она так небрежно отмела мысль о том, чтобы помочь этой девушке? И кто я? Лайя умирала в темной тесной каморке, а я не делал ничего, чтобы спасти ее.

«А что ты мог сделать? – спросил голос рассудка. – Если ты попытаешься помочь ей, Комендант накажет вас обоих, и это уж точно убьет девушку».

– Ты можешь вылечить ее, – внезапно осознал я и удивился, почему раньше об этом не подумал. – Так же, как вылечила меня.

– Нет! – Элен отпрянула от меня, все ее тело напряглось. – Категорически нет!

Я кинулся за ней.

– Ты можешь, – настаивал я. – Просто подожди полчаса. Комендант никогда не узнает. Войди в комнату Лайи и…

– Я не буду этого делать.

– Пожалуйста, Элен.

– В любом случае, что это для тебя? – спросила Элен. – Ты… вы с ней…

– Забудь! Сделай это для меня. Я не хочу, чтобы она умерла, ясно? Помоги ей. Я знаю, ты можешь.

– Нет, не знаешь. Даже я не знаю, могу ли. То, что случилось с тобой после Испытания Хитрости, было… странно… непонятно. Я никогда не делала такого раньше. И это… словно отняло часть меня. Не мои силы буквально, но… Забудь это. Я не собираюсь пробовать подобное снова. Вообще.

– Она умрет, если ты этого не сделаешь.

– Она – рабыня, Элиас. Рабы все время умирают.

Я отшатнулся от нее. Все зло здесь. Чудовища…

– Это неправильно, Элен.

– Маркус убивал и раньше…

– Я не только об этой девушке, – я оглянулся вокруг. – Все это…

Стены Блэклифа окружали нас как бездушные стражи. Не слышалось ни звука, кроме ритмичного бряцания легионерских доспехов, вышедших патрулировать бастионы. От гнетущей тишины этого места хотелось кричать.

– Эта школа. Курсанты, которых она выпускает. То, что мы делаем. Все это неправильно.

– Ты устал. И зол. Элиас, тебе нужен отдых. Испытания… – Она положила руку мне на плечо, но я стряхнул ее, содрогнувшись от прикосновения.

– Будь они прокляты, эти Испытания, – бросил я. – Будь проклят Блэклиф. И ты будь проклята.

Затем я отвернулся от нее и направился на пост.

35: Лайя

Все болело – кожа, кости, ногти, даже корни волос. Казалось, тело больше мне не принадлежало. Хотелось кричать. Но удавалось выдавить лишь стон.

Где я? Что со мной случилось?

Сквозь марево беспамятства прорвались вспышки воспоминаний. Потайной ход. Кулак Маркуса. Крики и нежные руки. Запах чистоты, словно дождь в пустыне. Добрый голос. Претендент Витуриус несет меня от моего убийцы, чтобы я могла умереть не на каменном полу, а на рабской койке.

Где-то рядом то шумели, то стихали голоса – тревожное бормотание Иззи, хрип Кухарки. Казалось, что слышала и гоготанье гулей. Они исчезли, когда прохладные руки открыли мне рот и влили жидкость. На несколько минут боль притупилась, но не ушла, точно враг, что нетерпеливо ждет у ворот и в конце концов врывается, сжигая и опустошая.

Я годами наблюдала, как работал Поуп, и знала, что означают такие раны, как мои. Я истекала кровью изнутри. Ни один лекарь, каким бы искусным он ни был, не сможет спасти меня. Я умирала.

Я знала это. И страдала от того больше, чем от ран, потому что, если умру я, умрет и Дарин. Иззи останется в Блэклифе навсегда. И ничего в Империи не изменится. Просто еще два книжника лягут в свои могилы.

Остатки сознания, что все еще цеплялись за жизнь, не умолкали: туннель для Мэйзена. Кинан будет ждать отчета, надо что-то передать ему.

Мой брат рассчитывает на меня. В мыслях я видела его, запертого в темной тюремной камере, дрожащего, с изможденным лицом. «Живи, Лайя. – Я слушала его. – Живи ради меня». Я не могу, Дарин. Боль – это зверь, что растерзал меня.

Внезапный холод проник в меня до самых костей. Послышался смех. Гули. Борись с ними, Лайя.

Но я была в изнеможении. Я слишком устала, чтобы бороться. Вскоре я наконец-то буду со своей семьей. А потом и Дарин присоединится ко мне. Мы увидим маму и папу, Лиз, Нэн, Поупа. Зара тоже может быть там. А позже и Иззи.

Меня окутывала тяжелая теплая усталость, вытесняющая боль. Эти ощущения манили. Казалось, будто я проработала на солнцепеке и, вернувшись домой, опустилась на перину, зная, что теперь никто меня не побеспокоит. Я радовалась этому. Я этого хотела.

– Я не собираюсь причинить ей боль.

Шепот, твердый, как стекло, ворвался в мой сон, возвращая меня назад в мир боли.

– Но будет больно вам, если не уйдете отсюда.

Знакомый голос. Комендант? Нет. Моложе.

– Если вы скажете об этом кому-нибудь хоть слово, убью. Клянусь.

В следующую секунду в комнату ворвался прохладный ночной воздух, и я, с трудом разлепив глаза, увидела в дверном проеме силуэт Аквиллы. Ее платиновые волосы зачесаны назад и собраны в разлохмаченный пучок. Вместо доспехов на ней черные одежды. Бледная кожа рук пестрит синяками.

Аквилла вошла в мою комнату. И хотя сквозь маску невозможно было прочесть ее эмоции, тело выдавало ее, она нервничала.

– Претендент… Аквилла… – выдохнула я.

Она посмотрела на меня так, будто от меня разило гнилой капустой. Я ей не нравилась, это более чем понятно. Но почему она здесь?

– Молчи. – Я ожидала услышать злобу, но голос ее дрожал. Она опустилась на колени рядом с моей кроватью. – Просто лежи тихо и… дай мне подумать.

О чем? Мое рваное дыхание – единственный звук, который наполнял комнату. Аквилла молчала, будто уснула сидя. Затем посмотрела на свои ладони. Она то и дело открывала рот, словно собираясь что-то сказать. Но тут же закрывала его и снова сжимала руки.

Новая волна боли окатила меня, и я кашлянула. Рот наполнило соленым вкусом крови, и я сплюнула на пол. Я была слишком измучена, чтобы стесняться Аквиллу.

Она взяла мое запястье, и я почувствовала холодные пальцы на своей коже. Я вздрогнула, думая, что она собирается причинить мне боль. Но она просто мягко держала меня за руку, будто сидела у смертного одра родственника, которого едва знала и еще меньше любила.

Вдруг она стала напевать. Сначала ничего не происходило. Казалось, она нащупывала мелодию, как слепой, ищущий выход из незнакомой комнаты. Ее пение звучало то громче, то тише, то прерывалось, то повторялось вновь. Затем что-то изменилось, и робкий напев полился песней, что окутывала меня нежностью маминых рук.

Веки сомкнулись, и я поплыла по течению. Вскоре я увидела лицо мамы, а потом – папы. Они шли со мной вдоль берега великого моря, держа за руки. Ночное небо сверкало над нами как гладкое стекло, щедрая россыпь звезд отражалась в удивительно спокойной водной глади. Ступни скользили по мелкому песку, казалось, будто я лечу.

Я поняла. Аквилла пением уводила меня в объятия смерти. Она ведь маска, в конце концов. Но это сладкая смерть. Если бы я знала, что она такая, я бы никогда не боялась умереть.

Мотив становился энергичнее, хотя голос Аквиллы по-прежнему звучал очень тихо, как будто она не хотела, чтобы ее услышали. Вспышка пламени опалила меня от макушки до пят, изгнав негу и умиротворение. Вздохнув, я широко распахнула глаза.

Смерть уже здесь, подумала я. Это последний приступ боли перед концом.

Аквилла гладила меня по волосам, и тепло текло из ее пальцев в мое тело как пряный сидр в морозное утро. Огонь отступил. Веки отяжелели, и я снова закрыла глаза.

Я вернулась на побережье, и на этот раз впереди меня бежала Лиз. Ее волосы развевались в ночи как иссиня-черное знамя. Я смотрела на ее тонкие руки и стройные ноги, в ее темно-синие глаза. Я никогда не видела, чтобы жизнь так била ключом. Как я по тебе соскучилась, Лиз! Она оглянулась, ее губы шевельнулись – и снова пение. Я не могла разобрать слов.

Медленно я начала понимать. Я видела Лиз, но пела Аквилла. Она приказывала мне, напевая одно-единственное слово в причудливой неясной мелодии.

Живи, живи, живи, живи, живи, живи, живи.

Родители исчезли… Нет! Мама! Папа! Лиз! Я хотела их вернуть, увидеть их, коснуться. Я хотела брести по ночному берегу, слышать голоса моих родных, удивляться их близости. Я дотянулась до них, но они исчезли. Остались только я, Аквилла и тесные стены моей каморки. И тогда я поняла – Аквилла пела не для того, чтобы увести меня в сладкую смерть.

Она вернула меня к жизни.

36: Элиас

На следующее утро за завтраком я сидел в стороне и ни с кем не разговаривал. Холодный темный туман поднимался от дюн, тяжело нависая над городом. Погода полностью соответствовала моему настроению.

Я начисто забыл о Третьем Испытании, о Пророках, об Элен. Все, о чем я мог думать, – это Лайя. Ее избитое лицо, изломанное тело. Я пытался придумать какой-нибудь способ, чтобы помочь ей. Подкупить лекаря? Нет, у него не хватит смелости ослушаться Коменданта. Провести тайком лекаря из города? Но кто рискнет навлечь гнев Коменданта, чтобы спасти жизнь раба, даже ради набитого кошелька?

Жива ли она еще? Может быть, ее раны оказались не так плохи, как я думал? Может быть, Кухарка сумела ее вылечить?

Может быть, и кошки умеют летать, Элиас.

Я месил еду, пока она не превратилась в кашу. И тут в переполненную столовую вошла Элен. Я поразился, как небрежно лежали ее волосы. Под глазами легли розовые тени. Она заметила меня и подошла. Я напрягся, сунул ложку в рот, избегая смотреть в ее сторону.

– Рабыня чувствует себя лучше, – она понизила голос, чтобы курсанты вокруг нас не услышали. – Я… остановилась на этом. Она выдержала ночь. Я…мм… ну…я…

Она собиралась извиниться передо мной? После того, как отказалась помочь невинной девушке, которая не сделала ей ничего плохого кроме того, что родилась книжницей, а не меченосцем?

– Ей лучше? – спросил я. – Уверен, ты в восторге.

Я поднялся и вышел. Элен оцепенела в ошеломлении, как будто я ударил ее, и я почувствовал дикое удовлетворение. Правильно, Аквилла. Я не такой, как ты. Я не собираюсь забыть о ней только потому, что она – рабыня.

Я мысленно поблагодарил Кухарку. Если Лайя выживет, то лишь благодаря помощи этой женщины. Должен ли я навестить девушку? Но что мне сказать? «Мне жаль, что Маркус чуть не изнасиловал тебя. Но слышал, что тебе уже лучше».

Я не мог навестить ее. Она в любом случае не захочет меня видеть. Я – маска. Этого уже достаточно, чтобы она меня ненавидела.

Но может, я могу прогуляться возле дома? Спросить у Кухарки о самочувствии Лайи? Принести ей что-нибудь небольшое. Цветы? Я осмотрел территорию школы. В Блэклифе не было цветов. Может, предать ей кинжал? Таких, как Маркус, вокруг полно, и ей определенно понадобится оружие.

– Элиас! – Элен шла за мной из столовой, но туман помог мне скрыться от нее. Я нырнул в тренировочное здание, наблюдая за ней из окна. Наконец она оставила затею найти меня и пошла своей дорогой. Посмотрим, как ей понравится холодное молчание.

Спустя несколько минут я заметил, что направляюсь к дому Коменданта. Решил, что заскочу ненадолго. Только чтобы убедиться, что с Лайей все в порядке.

– Ваша мать услышит об этом и шкуру с вас спустит, – заворчала Кухарка, когда я скользнул в коридор лакейской. – И с остальных тоже – за то, что пустили вас сюда.

– Она в порядке?

– Она жива. Идите, Претендент. Оставьте ее. Я не шучу насчет Коменданта.

Если бы рабыня посмела говорить так с Дексом или Деметриусом, они бы ударили ее. Но Кухарка – единственная, кто старается помочь Лайе. И я повиновался.

Остаток дня промчался смутной чередой неудачных сражений, обрывочных разговоров и пряток от Элен. Туман сгустился настолько, что, поднимая руку к лицу, я едва мог ее различить, отчего тренировки стали еще более изнурительными, чем обычно. Когда барабаны пробили комендантский час, я хотел лишь одного – спать. Еле держась на ногах, я направился к казармам, тогда Эл и нагнала меня.

– Ну, как тренировка? – Она возникла из тумана как рэйф, и я невольно вздрогнул.

– Чудесно, – ответил я мрачно. Разумеется, чудесной она не была, и Элен знала об этом. Так плохо я давно не дрался. Та концентрация, которую удалось достичь, когда мы сражались с Элен прошлой ночью, пропала без следа.

– Фарис сказал, что ты пропустил занятия с мечами этим утром. Говорил, что видел, как ты шел к дому Коменданта.

– Вы с Фарисом сплетничаете, как девчонки.

– Ты видел девушку?

– Кухарка меня не впустила. И у девушки есть имя. Лайя.

– Элиас… вы никогда не сможете быть вместе.

Я в ответ рассмеялся. В густом тумане смех звучал как-то странно.

– Ты меня за идиота держишь? Естественно, не будем. Я лишь хотел узнать, что с ней все в порядке. Так что?

– Так что? – Элен схватила меня за руку и дернула, чтобы я остановился. – Ты – Претендент. У тебя завтра Испытание. Твоя жизнь поставлена на карту, а ты сходишь с ума по какой-то рабыне.

Во мне начала закипать злость. Она почувствовала это и вздохнула.

– Я лишь хочу сказать, что есть более важные вещи, о чем следует подумать. Император прибудет сюда через несколько дней с намерением убить всех нас. Комендант, похоже, этого не знает либо это ее не заботит. И еще у меня дурное предчувствие насчет Третьего Испытания, Элиас. Мы должны надеяться, что сможем устранить Маркуса. Он не должен победить, Элиас. Не должен. Если он…

– Знаю, Элен, – я возложил всю надежду на это проклятое Испытание. – Поверь, знаю. Десять кругов ада! Она нравилась мне больше, когда не разговаривала со мной.

– Если знаешь, почему тогда терпишь поражение за поражением на тренировке? Как ты сможешь победить в Испытании, если ты не в состоянии одержать верх над кем-то вроде Зака? Ты разве не понимаешь, чем рискуешь?

– Конечно, понимаю.

– Нет! Посмотри на себя! У тебя голова слишком забита мыслями о той рабыне…

– Не ею забита моя голова, ясно? Есть миллион других причин. Само это место и то, что мы здесь делаем. И ты…

– Я? – Она посмотрела озадаченно, и это рассердило меня еще больше. – Что я сделала…

– Ты влюбилась в меня! – крикнул я, потому что был так зол на нее за то, что она испытывает ко мне чувства, пусть даже рассудок и твердил мне, что это жестоко и несправедливо. – Но я в тебя не влюблен, и ты ненавидишь меня за это. Ты разрушила нашу дружбу.

Элен стояла и смотрела, а в ее глазах полыхала боль. Зачем она влюбилась в меня? Если бы она сумела сдержать свои эмоции, мы бы не поссорились в ночь Лунного Фестиваля. Мы бы проводили последние десять дней вместе, готовясь к Третьему Испытанию, а не бегали друг от друга.

– Ты влюблена в меня, – повторил я. – Но я бы никогда в тебя не влюбился, Элен. Никогда. Потому что ты – такая же маска, как все. Ты хотела позволить Лайе умереть, просто потому что она – рабыня.

– Я не дала ей умереть, – молвила Элен тихо. – Я пришла к ней прошлой ночью и исцелила ее. Поэтому она сейчас жива. Я пела ей, пела, пока не потеряла голос и не почувствовала, что жизнь высосана из меня. Пела, пока ей не стало лучше.

– Ты вылечила ее? Но…

– Ты не веришь, что я могла сделать доброе дело? Я не зло, Элиас, что бы ты там ни говорил.

– Я никогда не говорил…

– Сказал, – ее голос окреп. – Ты сказал, что я как все маски. Что не мог бы никогда… никогда полюбить…

Она отвернулась и заспешила от меня, но, сделав несколько шагов, обернулась. Туман укутывал ее как призрачное платье.

– Ты думаешь, мне нравится чувствовать любовь к тебе? Да я ненавижу это, Элиас! Наблюдать, как ты флиртуешь с девицами-патрицианками или спишь с рабынями-книжницами. Видеть, что ты находишь хорошее в каждой… каждом, кроме меня.

Рыдания вырвались наружу. Я впервые слышал, чтобы Элен плакала, но она подавила плач.

– Любовь к тебе – самое худшее, что случалось со мной в жизни. Хуже, чем порка Коменданта, хуже, чем Испытания. Это пытка, Элиас. – Она запустила в волосы дрожащую руку. – Ты даже не представляешь, на что это похоже. Ты не имеешь понятия, что я бросила ради тебя, какую сделку я…

– Что ты имеешь в виду? – спросил я. – Какую сделку? С кем?

Она не ответила. Она ушла, убежала от меня.

– Элен!

Я погнался за ней. Мои пальцы коснулись ее влажного лица, но лишь на мгновение. Затем туман поглотил ее, и она исчезла.

37: Лайя

– Подними ее, черт возьми, – голос Коменданта ворвался в туман моего сознания, прогоняя сон. – Я заплатила двести марок не за тем, чтобы она спала весь день.

Мои мысли стали тягучими, как смола, тело ломило от тупой боли, но я прекрасно знала, что если не встану с койки, то мне действительно конец.

Я уже взяла плащ, когда Иззи откинула штору.

– Ты проснулась. – Она испытала явное облегчение. – Комендант вышла на тропу войны.

– Какой… какой сегодня день?

Я вздрогнула – было холодно, гораздо холоднее, чем обычно летом. Внезапно я испугалась, что пролежала без сознания несколько недель, что Испытания закончились и Дарин мертв.

– Маркус напал на тебя прошлой ночью, – ответила Иззи. – Претендент Аквилла…

Ее глаз расширился, и я поняла, что Аквилла мне не приснилась, как не приснилось и то, что она исцелила меня. Магия. Я заметила, что улыбаюсь этим мыслям. Дарин бы смеялся, но этому попросту нет другого объяснения. И, в конце концов, если гули и джинны проникают в наш мир, то почему бы тогда не быть и чему-то хорошему? Как, например, девушке, которая исцеляет пением?

– Ты можешь встать? – спросила Иззи. – Уже за полдень. Я справилась с твоими утренними обязанностями. Я бы и другие сделала, но Комендант настаивает, чтобы ты…

– За полдень? – улыбка сползла с моего лица. – Небеса… Иззи, я должна была встретиться с Ополчением два часа назад. Я должна была сказать им про туннель. Кинан, может, все еще ждет…

– Лайя, Комендант замуровала туннель.

Нет, нет! Тот туннель – единственное, что могло спасти Дарина от смерти.

– Она допросила Маркуса прошлой ночью, после того как Витуриус тебя принес, – пояснила Иззи с несчастным видом. – Он, должно быть, рассказал ей про туннель, потому что когда я проходила этим утром мимо, легионеры закладывали его камнями.

– А тебя она допрашивала?

Иззи кивнула.

– И Кухарку тоже. Маркус сказал Коменданту, что мы с тобой следили за ним, но я, ну… – Она поерзала и бросила взгляд через плечо. – Я солгала.

– Ты… ты солгала? Ради меня? – Небеса, когда Комендант выяснит это, она убьет Иззи. Нет, Лайя, сказала я себе. Иззи не умрет, потому что ты найдешь способ вытащить ее отсюда. – Что ты ей сказала? – спросила я.

– Сказала, что Кухарка отправила нас в кладовку за казармами взять листья крушины, а Маркус попался нам на обратном пути.

– И она поверила? Больше, чем Маркусу?

– Я никогда не лгала ей раньше, – пожала плечами Иззи. – И Кухарка подтвердила мою историю, сказала, что у нее ужасно болела спина и только листья крушины могли ей помочь. Маркус назвал меня лгуньей, но затем Комендант послала за Заком, и тот признал, что, возможно, он и правда оставил вход открытым, а мы случайно проходили мимо. После этого Комендант отпустила меня.

Иззи взглянула на меня обеспокоенно.

– Лайя, что ты собираешься сказать Мэйзену?

Я покачала головой. Я понятия не имела.

Кухарка послала меня в город со стопкой писем для курьерской конторы, ни словом не упоминая о том, что меня избили.

– Постарайся побыстрее, – наказала она, когда я зашла на кухню, чтобы получить работу на день. – Надвигается жуткая буря, и мне надо, чтобы вы с кухонной служанкой закрыли все окна прежде, чем их выбьет ветром.

Город казался до странного притихшим. Его шпили окутал туман, густой не по сезону. Мощеные улочки пустовали, чего обычно не бывало. Запахи хлеба, скота, дыма стали слабее, словно туман их разбавил.

Я передвигалась очень осторожно, опасаясь, что переломы еще не до конца срослись. Но через полчаса ходьбы стало ясно: все, что осталось от побоев, – лишь уродливые синяки и тупая боль. Сначала я направилась в курьерскую контору на Площади Казни, надеясь, что Ополчение все еще ждет меня. Повстанцы не разочаровывали. Не прошло и нескольких секунд, как я уловила запах кедра. Затем увидела и самого Кинана, возникшего из тумана.

– Сюда, – он ничего не сказал о моих побоях, и меня уязвило его невнимание. Как раз когда я настроилась не волноваться, он взял меня за руку, как будто ничего естественнее и быть не может, и провел в боковую комнату заброшенной лавки сапожника.

Он зажег лампу, висящую на стене, и когда вспыхнул свет, повернулся и посмотрел мне прямо в лицо. Отчуждение отступило. Целую секунду его мысли и эмоции были как на ладони, и я внезапно поняла, что за этой холодностью он прячет свои чувства ко мне. Кинан осмотрел каждый синяк, и глаза его при этом стали почти черными.

– Кто это сделал? – спросил он.

– Претендент. Поэтому я пропустила встречу. Прости.

– Почему ты извиняешься? – в голосе, во взгляде сквозило недоверие. – Посмотри на себя – посмотри, что они с тобой сделали. Небеса! Если бы твой отец был жив и знал, что я позволил этому случиться…

– Не ты позволил этому случиться. – Я накрыла ладонью его руку, удивленная, каким напряженным было его тело, он – словно волк, готовый к схватке. – И никто. Ничьей вины тут нет, кроме маски, что забрал Дарина и убил моих родных. Да и сейчас мне уже лучше.

– Не нужно храбриться, Лайя, – произнес он с тихой яростью, и я оробела. Кинан поднял руку и медленно провел кончиком пальца по моим глазам, губам, изгибу шеи. – Я думал о тебе все эти дни. – Он приложил теплую ладонь к моему лицу, и мне отчаянно захотелось прильнуть к ней. – Надеялся увидеть тебя на площади с серым шарфом, чтобы все это поскорее закончилось. Чтобы ты смогла вернуть своего брата. И после… ты и я могли… мы могли бы…

Он замолчал. Мое дыхание вырывалось короткими мелкими вздохами, кожу покалывало в диком нетерпении. Кинан приблизился, заставил посмотреть на него, пронзая меня взглядом. О небеса, он собрался поцеловать меня!

Но внезапно Кинан отступил. Взгляд снова стал нечитаемым, эмоции исчезли, и на лице появилась прежняя отчужденность. Я вспыхнула от смущения, решив, что это отказ. Но в следующую секунду я все поняла.

– Вот она, – раздался хриплый голос, и Мэйзен вошел в комнату. Я посмотрела на Кинана, но его взгляд выражал лишь скуку, и я поразилась, как быстро его глаза стали холодными, точно задули свечу.

«Он – боец, – упрекнул меня голос разума. – Он знает, что важно. И ты должна бы. Сосредоточься на Дарине».

– Мы не нашли тебя этим утром, Лайя. – Мэйзен взглянул на мои раны. – Теперь я вижу почему. Ну, девочка. У тебя есть то, что мне нужно? Нашла ход?

– Есть кое-что, – собственная ложь удивила меня, как и непринужденность, с которой я соврала. – Но мне надо больше времени.

На долю секунды в лице Мэйзена отразилось удивление. Это моя ложь так поразила его? Или просьба о дополнительном времени? «Ни то, ни другое, – подсказал мне инстинкт. – Есть что-то еще». Я поерзала, вспомнив, что сказала мне Кухарка несколько дней назад: «Спроси его, в какой именно камере Центральной тюрьмы находится твой брат?». Я собрала все свое мужество.

– У меня… вопрос к вам. Вы же знаете, где Дарин, так? В какой тюрьме? В какой камере?

– Конечно, я знаю, где он. Если бы не знал, то не тратил бы все свое время и силы, размышляя, как освободить его, разве нет?

– Но… ну, Центральная тюрьма так надежно охраняется. Как вы…

– У тебя есть путь в Блэклиф или нет?

– Зачем он вам? – вспыхнула я. Мэйзен не отвечал на мои вопросы, и меня это взбесило – захотелось вытрясти из него все ответы. – Как секретный ход в Блэклиф поможет вам освободить моего брата из самой укрепленной тюрьмы юга?

Взгляд Мэйзена стал жестким от настороженности, граничащей с гневом.

– Дарин не в Центральной, – сказал он. – Перед Лунным Фестивалем меченосцы перевели его камеру смертников в Беккар. Эта же тюрьма охраняет и Блэклиф. Поэтому когда часть наших бойцов внезапно атакует Блэклиф, солдаты устремятся к школе, оставив Беккар уязвимым. И тогда остальные ополченцы устроят нападение на тюрьму.

– О-о-о, – я умолкла.

Беккар – маленькая тюрьма, расположенная в Квартале патрициев, не так далеко от Блэклифа, но это все, что я знала о ней. План Мэйзена показался сейчас разумным. Даже очень. А я почувствовала себя идиоткой.

– Я не рассказывал об этом ни тебе, ни кому-либо другому, – Мэйзен выразительно посмотрел на Кинана, – потому что чем меньше людей знает о плане, тем больше шансов, что все пройдет гладко, как надо. Итак, в последний раз: у тебя есть что-нибудь для меня?

– Есть туннель. – Выиграй время. Скажи что-нибудь. – Но я должна выяснить, куда он ведет.

– Этого недостаточно, – сказал Мэйзен. – У тебя ничего нет, значит, задание провалено…

– Сэр, – дверь с шумом распахнулась, и в комнату ворвалась Сана. Она выглядела так, будто не спала несколько суток. За ее спиной я заметила двух мужчин, чьи лица сияли самодовольными улыбками. Впрочем, Сана явно не разделяла радости своих спутников. Когда она увидела меня, очень удивилась.

– Лайя, твое лицо… – она скользнула взглядом по шраму. – Что случилось…

– Сана, – рявкнул Мэйзен. – Докладывай!

Сана сразу переключилась на лидера ополченцев.

– Пора, – сказала она. – Если мы собираемся это сделать, то пора отправляться. Прямо сейчас.

Пора сделать что? Я смотрела на Мэйзена, думая, что он скажет им подождать, пока не закончит со мной. Но он, хромая, пошел к двери, как словно меня и не бывало. Сана и Кинан обменялись взглядами. Она качнула головой словно в предостережение, но Кинан пренебрег ее советом.

– Мэйзен, – спросил он. – Что насчет Лайи?

Мэйзен остановился, глядя на меня в раздумье, плохо скрывая раздражение.

– Тебе надо больше времени, – молвил он. – Ты его получишь. Предоставь мне сведения послезавтра к полуночи. Затем мы освободим твоего брата и покончим со всей этой историей.

Он вышел, тихо переговариваясь со своими людьми, позвав Сану за собой. Женщина бросила на Кинана взгляд, расшифровать который мне не удалось, и поспешила прочь.

– Я не понимаю, – произнесла я. – Минуту назад он сказал, что все кончено.

– Что-то здесь не так, – Кинан тяжело посмотрел на дверь. – И я должен выяснить что.

– Он сдержит свое обещание, Кинан? Освободит Дарина?

– Отряд Саны давит на него. Они считают, что он уже должен был его освободить. Они не позволят ему отступить. Но… – Кинан покачал головой. – Я должен идти. Береги себя, Лайя.

Теперь туман стал еще гуще, и мне пришлось вытянуть руки перед собой, чтобы ни на что не налететь. И хотя сейчас лишь полдень, небо темнело каждую секунду. Плотные тяжелые тучи надвигались на Серру, предвещая бурю.

На обратном пути в Блэклиф я пыталась обдумать то, что произошло. Хотелось верить, что на Мэйзена можно положиться, что он сдержит слово и выполнит свою часть сделки. Но что-то явно было не так. Все эти дни я отчаянно пыталась выпросить у него дополнительное время. И вдруг он так легко согласился, что это выглядело совершенно бессмысленно.

Кроме того, еще кое-что меня тревожило – то, как быстро Мэйзен забыл про меня, стоило появиться Сане. И то, как он избегал смотреть мне в глаза, когда обещал вызволить Дарина.

38: Элиас

Под утро в день Испытания Силы меня разбудили раскаты грома, от которых, казалось, сотрясались все внутренности. Долгое время я лежал в темноте, слушая, как дождь барабанит по крыше казармы. Кто-то просунул под дверь бумагу с ромбовидной печатью Пророков. Я сломал ее.

«Только одежда. Боевые доспехи запрещены. Оставайся в своей комнате. Я приду за тобой. Каин».

Я смял записку. В дверь тихонько поскреблись. В коридоре стоял испуганный мальчик, держа поднос с комковатой кашей и сухой лепешкой. Я заставил себя все это съесть. Какой бы отвратительной на вкус ни была еда, мне требовалось хорошо подкрепиться, если я и в самом деле хочу победить в бою.

Я приготовил оружие: оба телуманских меча крест-накрест за спиной, связка кинжалов – у груди и по одному ножу в каждом ботинке. Затем потянулись часы ожидания.

Время тянулось медленнее, чем в ночном дозоре на смотровой вышке. За окном бушевал ветер, гоняя ветви и листья. Я подумал об Элен, в своей ли она комнате? Пришел ли уже за ней Каин? В конце концов далеко за полдень раздался стук в дверь. Я был уже настолько взвинчен, что едва не разломал стены голыми руками.

– Претендент Витуриус, – молвил Каин, когда я открыл дверь. – Время пришло.

На улице стоял небывалый холод, который тут же проник ледяными иглами сквозь тонкую одежду, отчего у меня перехватило дыхание. В Серре никогда не бывало так холодно летом. Да и зимой едва ли. Я скосил глаза на Каина. Погода – явно его рук дело. И его сородичей. Подобные мысли омрачали мое настроение. Есть ли что-нибудь, чего они не могут сделать?

– Да, Элиас, – ответил Каин на мой вопрос. – Мы не можем умереть.

Ледяные рукояти мечей касались шеи, и, несмотря на всепогодные ботинки, ноги быстро окоченели. Я следовал за Каином, не понимая, куда мы идем, пока перед нами не возникла высокая арочная стена амфитеатра.

Мы подошли к оружейной, где толпились мужчины в учебных доспехах из красной кожи. Я смахнул с ресниц капли дождя, глядя на них с недоверием.

– Красный взвод?

Это мой боевой взвод из двадцати девяти солдат, среди которых Декс и Фарис, а еще Дэриэн, чьи кулаки как молоты, Сирил с бочкообразной фигурой, который ненавидит приказы, но мои выполняет безоговорочно. Наверное, я должен быть доволен, что мои люди будут поддерживать меня, но отчего-то стало тревожно. Что еще Каин придумал для нас?

Сирил протянул мне учебные доспехи.

– Все на месте, Командир, – сообщил Декс.

Он смотрел прямо перед собой, но в его голосе звучало беспокойство. Когда я облачился в доспехи, мне передалось настроение взвода. От них исходили волны напряжения, но это было понятно. Они знали подробности первых двух Испытаний и думали о том ужасе, что уготовили нам Пророки.

– Сейчас, – объявил Каин, – вы выйдете из оружейной и окажетесь на поле амфитеатра. Там вы будете сражаться насмерть. Боевые доспехи запрещены, поэтому их у вас отобрали. Цель проста: убить столько врагов, сколько сможете. Битва закончится, когда ты, Претендент Витуриус, победишь или будешь повержен лидером противника. Предупреждаю сразу: если вы проявите жалость, если откажетесь убивать, будут последствия.

Еще бы. Какая-нибудь нечисть подкараулит нас и попытается разорвать глотки.

– Вы готовы? – спросил Каин.

Битва насмерть. Это значит, что некоторые из моих людей – мои друзья – могут сегодня погибнуть. Декс мельком взглянул на меня. Он выглядел как человек, загнанный в ловушку, человек, которого гложет тайна. Затем он бросил на Каина взгляд, полный страха, и опустил глаза.

Тогда я заметил, как дрожат руки Фариса. Рядом с ним стоял Сирил и нервно поигрывал кинжалом, проводя острием по пальцу. Дэриэн тоже смотрел на меня как-то странно. Что плескалось в его глазах? Печаль? Страх?

Мои люди явно посвящены в какую-то темную тайну, которую не хотят выдавать мне. Дал ли им Каин повод сомневаться в победе? Я уставился на Пророка. Сомнения и страх – коварные чувства перед боем. Проникнув в умы даже самых опытных солдат, Пророки способны решить исход боя до его начала.

Я посмотрел на дверь, ведущую на поле. Что бы там ни ожидало, нам придется противостоять этому или мы умрем.

– Мы готовы.

Дверь отворилась, Каин кивнул, и я вывел свой взвод из оружейной. Дождь шел вперемешку со снегом. Руки сковало холодом. Раскаты грома и стук дождя по грязи заглушали наши шаги. Враг не услышит, что мы идем, однако и мы не различим его приближения.

– Разделиться! – крикнул я Дексу, понимая, что он едва ли расслышит мои слова в такой шторм. – Ты прикрываешь левый фланг. Как обнаружишь врага – докладывай мне. В бой не вступай.

Но впервые с тех пор как он стал моим лейтенантом, Декс не кинулся выполнять мой приказ. Он стоял неподвижно и смотрел мне за спину, в туман, укрывший поле боя. Я проследил за его взглядом и уловил движение. Кожаные доспехи. Блеск клинков. Кто-то из моих людей отправился вперед для разведки? Нет. Я быстро пересчитал – все на месте, выстроились за мной, ожидая приказа.

Молния рассекла небо, осветив поле боя на короткий жуткий миг. Затем опустился туман, толстый, как одеяло. Но я уже успел увидеть, с кем нам предстоит драться. Успел почувствовать, как от потрясения моя кровь превратилась в лед, а тело – в камень. Я посмотрел на Декса и все понял по его затравленному взгляду. И по взгляду Фариса, и Сирила, и каждого из своих солдат. Они все знали.

В этот момент облаченная в синее фигура со знакомой грацией вылетела из тумана. Она неслась на красный взвод как падающая звезда. Сверкали ее платиновые волосы, заплетенные в косу. Затем Элен увидела меня и споткнулась, глаза ее расширились.

– Элиас?

Сила рук, ума и сердца. Для этого? Чтобы убить моего лучшего друга? Чтобы убить ее взвод?

– Командир, – схватил меня Декс. – Приказ?

Люди Элен появились из тумана, держа мечи наготове. Деметриус. Леандр. Тристас. Эннис. Я знал их всех. Я вырос вместе с ними, потел вместе с ними, страдал вместе с ними. Я не дам приказ убить их.

– Приказывай, Витуриус. Нам нужен приказ.

Приказ. Конечно. Я – командир Красного взвода. Решение за мной. Если ты проявишь жалость, если не убьешь врага, будут последствия.

– Бейте, но только чтобы ранить! – крикнул я. Будь прокляты эти последствия. – Не убивать! Не убивать!

Я едва успел отдать приказ, как Синий взвод атаковал нас, сражаясь так остервенело, будто мы племя приграничных налетчиков. Я слышал, как Элен что-то кричала, но не мог разобрать ее слов сквозь шум дождя и звон мечей. Она исчезла, растворившись в хаосе. Я повернулся посмотреть, где она, и заметил Тристаса, идущего сквозь толпу прямо на меня. Он метнул кинжал с зазубренным лезвием, целясь мне в грудь, но я отбил его клинком. Тогда он вынул свой меч и кинулся на меня. Я присел, позволив ему перелететь над моим телом, затем ударил его мечом плашмя по ноге. Он потерял равновесие, скользнул в густой туман и упал на спину, открыв горло.

Для убийства.

Я отвернулся, собираясь разоружить следующего врага. Но в ту же секунду Фарис, который только что одержал верх в борьбе с одним из людей Элен, начал трястись. Его глаза вылезли из орбит, копье выпало из онемевших пальцев, лицо посинело. Его противник, тихий паренек по имени Фортис, отер с лица мокрый снег и уставился с открытым ртом на Фариса, рухнувшего на колени от руки врага, которого никто больше не видел. Что с ним случилось?

Я кинулся к нему, отчаянно желая сделать хоть что-нибудь. Но когда до Фариса оставалось около фута, меня будто оттолкнула невидимая рука и я упал. На миг померкло в глазах. Я поднялся на ноги, надеясь, что никто из врагов не воспользуется этим моментом для атаки. Что это? Что случилось с Фарисом?

Тристас лежал там же, где я его и оставил, затем, шатаясь, поднялся и отыскал меня. Его лицо светилось пугающей одержимостью. Он хотел убить меня.

Дыхание Фариса затихало. Он умирал.

Последствия. Будут последствия.

Время исказилось. Секунды растянулись. Каждая стала длиной в час, пока я смотрел, как солдаты на поле боя наносят друг другу увечья. Красный взвод следовал моему приказу – только ранить – и мы проигрывали, теряя людей. Сирил пал. И Дэриэн. Каждый раз, когда один из моих людей проявлял милосердие к врагу, кто-то другой падал как подкошенный. Дьявольская игра Пророков отнимала их жизни.

Последствия.

Я посмотрел на Фариса и Тристаса. Они пришли в Блэклиф тогда же, когда и мы с Элен. На Тристасе, темноволосом мальчике с огромными глазами, места живого не было – сплошные кровоподтеки, оставшиеся после жестокого обряда посвящения. Фарис тоже выглядел тогда иначе: изможденный и осунувшийся, без намека на мускулы. И свою мощь, и шутливый нрав он обрел позже, с годами. Элен и я подружились с ними в первую же неделю. Мы защищали друг друга, как могли, от враждебных одноклассников.

И теперь один из них умрет, что бы я ни сделал.

Тристас двинулся на меня. Слезы струились по его маске. Черные волосы покрывала грязь. Его глаза горели ужасом, точно у загнанного зверя, когда он смотрел на нас с Фарисом.

– Прости, Элиас.

Он шагнул ко мне, и вдруг его тело замерло. Меч выпал из его рук. Он посмотрел на лезвие, торчащее у него из груди. Затем повалился на сырую землю, не сводя с меня взгляда. За его спиной стоял Декс. Содрогаясь от ужаса, он смотрел, как умирает от его руки один из его лучших друзей.

Нет! Только не Тристас. Не Тристас, который в семнадцать обручился с любовью своего детства, который помог мне понять Элен и у которого остались четыре сестры, горячо его любивших. Я смотрел на его тело, на руку с татуировкой. Аэлия.

Тристас мертв. Мертв.

Фарис прекратил дрожать. Он закашлялся, затем поднялся и посмотрел на тело Тристаса в немом потрясении. Однако у нас не было времени горевать. Один из людей Элен со свистом запустил булаву в его голову, и вскоре Фарис вовлекся в бой, круша всех и вся, будто и не он вовсе только что чуть не умер. Передо мной возник Декс с дикими глазами.

– Мы должны их убивать! Отдай приказ!

Я не мог думать об этом. Я не мог этого произнести. Я знал этих людей. Элен… Я не мог позволить им убить Элен. Я вспомнил поле боя из видения в пустыне – Деметриус, Леандр, Эннис. Нет, нет, нет. Тут и там мои люди падали и задыхались, когда отказывались убивать своих друзей. Или погибали от безжалостных лезвий Синего взвода.

– Дэриэн мертв, Элиас! – Декс снова стал трясти меня. – Сирил тоже. Аквилла уже отдала им такой приказ. Ты тоже должен – или нам конец.

Он заставил меня посмотреть ему в глаза.

– Элиас! Пожалуйста.

Не в состоянии говорить, я поднял руку и дал сигнал. По коже побежали мурашки, когда приказ переходил по полю боя от солдата к солдату.

Приказ Командира. Сражаться насмерть. Без пощады.

Не было ни ругательств, ни криков, ни проклятий. Мы все оказались в ловушке бесконечного насилия. Звенели мечи, друзья погибали, мокрый снег, падая, колол кожу.

Я отдал приказ и поэтому вел их за собой. Я не выказывал ни тени сомнения, потому что иначе дрогнули бы и мои люди. А если они дрогнут, мы все умрем.

Поэтому я убивал. Кровь лилась рекой, покрывая мои доспехи, кожу, маску, волосы, капая с липкой и скользкой рукояти меча. Я был самой Смертью, что господствует в этой бойне. Некоторые мои жертвы умирали мгновенно, не страдая, раньше, чем их тела коснулись земли.

Другие – мучились дольше.

Малодушно хотелось убивать незаметно, подкрадываясь сзади, чтобы не видеть их глаз. Но битва гораздо ужаснее. Тяжелее. Ожесточеннее. Я смотрел в лица людей, которых убивал, и, хотя шторм приглушал их стоны, каждая смерть, каждая рана, которая никогда не заживет, выжигала свой след в моей памяти.

Смерть вытеснила все. Дружбу, любовь, преданность. Светлые воспоминания об этих людях – их смех, выигранные пари, розыгрыши – ушли навсегда. Все, что я запомню, – это тьма и смерть.

Эннис плакал как ребенок на руках у Элен, когда его мать умерла полгода назад. Я переломил руками его шею точно прутик.

Леандр и его вечная безответная любовь к Элен. Мой клинок пронзил его словно птица – чистое небо. Легко. Без усилий.

Деметриус, который кричал в беспомощном гневе, когда Комендант забила до смерти его десятилетнего брата за побег. Он улыбался, когда увидел, что я иду к нему. Отбросив оружие, он принял острие моего лезвия как дар. Что видел Деметриус, когда свет померк в его глазах? Своего младшего брата, что ждал его на другом конце? Бесконечную мглу?

Резня продолжалась, и все это время мне не давал покоя ультиматум Каина. «Битва закончится, когда ты, Претендент Витуриус, победишь или будешь повержен лидером врагов». Я попытался найти Элен и поскорее закончить этот ужас, но она казалась неуловимой. Когда она наконец нашла меня, я чувствовал себя настолько изможденным, будто дрался несколько дней без предышки. Хотя на самом деле сражение длилось не дольше получаса.

– Элиас, – выкрикнула она, но ее голос звучал неуверенно.

Битва остановилась. Наши люди перестали атаковать друг друга. Туман рассеялся, позволяя им наблюдать за мною и Элен. Они подходили неспешно, собираясь рядом с нами полукругом, в котором зияли пустые места там, где должны были бы стоять те, кто сегодня погиб.

Мы с Элен встали лицом друг к другу, и хотел бы я иметь силу Пророков, чтобы узнать, о чем она думала. Ее коса выбилась и ниспадала на спину, в светлых волосах сверкали льдинки, их покрывала грязь и кровь. Ее грудь тяжело поднималась и опускалась. Я подумал, сколько же моих людей она убила. Ее кулак сжался на рукояти меча – предупреждение, которое, как она знала, я не пропущу.

Затем она атаковала. И пусть я кружил и отражал мечом удары, внутри меня все оцепенело. Я поразился ее ожесточению. Хотя разумом понимал – она просто хотела, чтобы все это безумие закончилось.

Сначала я старался уклоняться от нее, не желая наступать. Но десять лет беспощадных тренировок и инстинкт убийцы, отточенный до совершенства, взяли свое. Вскоре я боролся по-честному, используя каждый прием, который знал, чтобы выдержать ее натиск.

Разум услужливо напомнил мне об атакующих позициях, которым меня научил дед и которых не знали центурионы. Им Элен не сможет противостоять.

Ты не можешь убить Эл. Не можешь.

Но какой у меня выбор? Один из нас должен убить другого или Испытание не закончится.

Позволь ей убить себя. Позволь ей победить.

Словно почувствовав мою слабость, Элен стиснула зубы и выдернула меня из размышлений. Ее светлые глаза блестели, подначивая и заставляя принять ее вызов.

Позволь ей. Позволь ей. Позволь ей.

Ее клинок полоснул мне по шее, но я ответил быстрой атакой как раз тогда, когда она вознамерилась снести мне голову.

Я впал в боевой раж, оставив позади все остальные мысли. Внезапно она перестала быть Элен. Она стала врагом, который хочет меня убить. Врагом, которого я должен победить.

Я подбросил меч ввысь, наблюдая со злорадным удовлетворением, как взгляд Элен взметнулся вслед за ним. И в этот момент я напал на нее как палач. Я ударил ее коленом в грудь и даже сквозь шторм услышал хруст сломанного ребра и удивленный свист, когда у нее перехватило дыхание.

Она оказалась подо мной, глядя испуганными и огромными, как океаны, глазами. Я прижал к земле ее руку, державшую меч. Наши тела переплелись, но Элен внезапно стала чуждой, неизвестной, как небеса. Я выхватил кинжал, чувствуя, как закипела кровь, когда пальцы коснулись холодной рукоятки.

Она спихнула меня на колени и схватила меч, намереваясь прикончить меня первой. Но я оказался быстрее. Ярость обострилась до предела, словно самый высокий звук в пении горного шторма.

Я занес кинжал и затем опустил его.

39: Лайя

В предрассветной тьме шторм, собравшийся над Серрой, обрушился с яростью армии завоевателей. Коридор лакейской был залит по колено. Мы с Кухаркой выгоняли воду вениками, пока Иззи неустанно таскала мешки с песком. Дождь хлестал по лицу, ледяной, как пальцы призрака.

– Отвратительный день для Испытания! – крикнула Иззи сквозь ливень.

Я не знала, каким будет Третье Испытание, и меня это не заботило, но давало надежду, что оно отвлечет всю школу, пока я буду искать секретный ход в Блэк лиф.

Больше никто, похоже, не разделял моего безразличия. В Серре делали ставки на победителя на грани приличий. Как сказала Иззи, шансы теперь на стороне Маркуса, а не Витуриуса.

Элиас. Я прошептала про себя его имя. Вспоминала его лицо без маски, тихий и волнующий тембр его голоса, когда он шептал мне на ухо. Я думала о том, как он двигался, когда дрался с Аквиллой, о той чувственной красоте, от которой перехватывало дыхание. Я думала о его непримиримой ненависти к Маркусу, когда тот чуть не убил меня.

Стоп, Лайя, стоп. Он – маска, а ты – рабыня, и думать о нем в таком свете просто немыслимо. Я даже засомневалась, а не повредилась ли я рассудком после побоев Маркуса.

– Иди в дом, рабыня, – Кухарка взяла мой веник. Пряди ее волос разметал шторм. – Комендант зовет.

Я побежала наверх, вся мокрая, дрожащая. Комендант решительно и нетерпеливо вышагивала по комнате.

– Прическа, – женщина указала на неубранные светлые волосы, когда я ворвалась в ее комнату. – И побыстрее, девочка, а то я твои космы повыдеру.

Как только я закончила, она сняла со стены оружие и вышла из комнаты, даже не потрудившись дать мне список привычных указаний.

– Выскочила отсюда как волк на охоту, – сказала Иззи, когда я вернулась на кухню. – Направилась прямо к амфитеатру. Должно быть, там и проходит Третье Испытание. Мне интересно…

– И тебе, и всей школе, девочка, – перебила ее Кухарка. – Мы узнаем новости, и довольно скоро. А пока должны сидеть здесь и не высовываться. Комендант сказала, что любой раб, кого поймают сегодня на территории школы, будет убит на месте.

Мы с Иззи обменялись взглядами. По поручению Кухарки прошлой ночью мы готовились к шторму, поэтому я рассчитывала, что сегодня пойду искать секретный ход.

– Не стоит так рисковать, Лайя, – предупредила Иззи, когда Кухарка отвернулась. – У тебя еще есть завтрашний день. Дай денек отдохнуть своей голове, решение может прийти само.

Ее словам вторил раскат грома. Вздохнув, я кивнула. Я надеялась, что она права.

– Вы обе, беритесь-ка за работу. – Кухарка сунула тряпку в руки Иззи. – Кухонная служанка, заканчивай с серебром, полируй перила, чисти…

Иззи закатила глаза и выронила тряпку.

– Вытереть пыль на мебели, развесить белье, знаю. Пусть все это подождет. Комендант ушла на целый день. Можем ли мы хоть минуту насладиться ее отсутствием?

Кухарка неодобрительно поджала губы, но Иззи предложила вкрадчиво:

– Расскажи нам историю. Что-нибудь страшное. – Она даже затрепетала в ожидании, и пожилая женщина издала странный звук – не то смешок, не то стон.

– Жизнь недостаточно тебя пугает, девочка?

Я потихоньку скользнула к кухонному столу, собираясь перегладить нескончаемую гору униформы Коменданта. С тех пор как я в последний раз слышала интересный рассказ, прошла уже целая вечность. Я соскучилась по ощущениям, когда погружаешься в какую-нибудь историю.

Но если бы Кухарка знала об этом, то, возможно, не стала бы ничего рассказывать из принципа. Старуха готовила обед и, казалось, не замечала нас. Ее маленькие худые руки хлопотали, доставая банки специй.

– Ты ведь свою затею не бросишь, не так ли? – Я подумала сначала, что Кухарка обратилась к Иззи, и только когда подняла глаза, увидела, что она смотрит на меня. – Ты собираешься до конца выполнить свою миссию, чтобы спасти брата, не важно, какую цену придется заплатить?

– Я должна! – Я ожидала, что она разразится новой тирадой против Ополчения. Но она лишь кивнула, не выказав удивления. – Тогда у меня есть история для тебя. В ней нет героя или героини. Не будет и счастливого конца. Но тебе надо выслушать ее.

Иззи подняла бровь и взялась за тряпку для полировки. Кухарка закрыла одну банку со специями и взяла другую. Затем начала:

– Давным-давно, когда человек не ведал жадности и злобы, не знал ни племен, ни кланов, на землю спустились джинны.

Голос кухарки был совсем не такой, как у сказительниц-кочевниц. Он звучал сурово, а должен быть мягким, плавным, обволакивающим. Но ритм повествования старая женщина подхватила верный, и я втянулась в историю.

– Джинны были бессмертными… – В глазах Кухарки – абсолютное спокойствие, как будто она о чем-то глубоко задумалась. – Созданы из бездымного праведного огня. Они летали на ветрах и читали по звездам, и их красота напоминала красоту диких мест. Хотя джинны могли управлять сознанием тех, кто слабее их, они поступали благородно и занимались лишь тем, что заботились о братьях меньших и охраняли свои тайны. Некоторые были очарованы необузданностью и свободолюбием человеческой расы. Но лидер джиннов, Король-без-Имени, мудрейший из них, посоветовал остальным избегать человека. Так они и делали.

Шли века, люди становились сильнее. Они подружились с ифритами. Неопытные и наивные ифриты открыли людям дорогу к великому знанию, научили исцелять и сражаться, подарили умение предсказывать будущее. Деревни стали городами. Города превратились в Королевства. Королевства пали, поглощенные Империями.

В этом постоянно меняющемся мире и возникла Империя книжников, сильнейших среди людей и горячо убежденных, что превосходство в знаниях. Но у кого знаний больше, чем у Джиннов, древнейших созданий на земле?

В попытке вызнать секреты Джиннов книжники снарядили делегацию для переговоров с Королем-без-Имени и получили вежливый, но твердый ответ:

«Мы – Джинны. Мы с вами по разные стороны».

Но книжники не создали бы своей Империи, если бы отступали после первой же трудности. Они отправили самых хитрых послов, обладающих даром убеждения так же, как и маски обладают боевым искусством. Но и у тех ничего не вышло. Книжники посылали мудрецов и художников, заклинателей и политиков, учителей и лекарей, знать и простолюдинов.

Ответ всегда был один и тот же: «Мы – Джинны. Мы с вами по разные стороны».

Скоро в Империи книжников настали тяжелые времена. Голод и чума выкашивали целые города. Самонадеянность книжников обернулась горьким разочарованием. Император впал в гнев, веря, что если бы его люди владели знаниями Джиннов, то Империя вновь смогла бы возродиться. Он созвал самые лучшие умы своей Империи на собрание и поставил перед ними задачу: раскрыть тайну Джиннов.

Собрание привлекло немало союзников среди маленького народца – пещерных ифритов, гулей, рэйфов. Эти существа подсказали книжникам, как сделать ловушку для Джиннов из соли, стали и теплого летнего дождя, еще не коснувшегося земли. Книжники пытали пойманных джиннов, требуя открыть источник их могущества. Но те не выдали свои секреты.

Разъяренные упрямством Джиннов, книжники не стали хранить и секреты маленького народца. Теперь они хотели одного: уничтожить Джиннов. Ифриты, гули и рэйфы оставили книжников, поняв, насколько безгранична жажда власти человека. Но слишком поздно. Существа уже доверили им свои знания, которые Собрание использовало, чтобы создать оружие и окончательно победить Джиннов. Они назвали его Звездой.

Маленькие твари наблюдали за ними в ужасе, отчаявшись остановить бедствие, которое они помогли развязать. Звезда дала людям нечеловеческую силу, и поэтому мелкие существа спрятались как можно глубже в ожидании войны. Джинны быстро поднялись, но их осталось слишком мало. Собрание загнало их в угол и, используя Звезду, заперло навеки в роще деревьев, в живом, постоянно растущем плену. Это было единственное место, которое обладало достаточной силой, чтобы вместить в себя Джиннов.

Но сила, которую они заточили, разрушила Звезду и уничтожила собрание. Однако книжники все равно радовались, ведь джинны были побеждены. Все, за исключением величайшего из них.

– Короля, – вставила Иззи.

– Да. Короля-без-Имени, которому удалось избежать плена. Но он не смог спасти своих поданных, и это свело его с ума. Он носил в себе безумие, точно штормовое облако. Куда бы он ни шел, везде наступала тьма глубже, чем ночной океан. В конце концов королю дали имя: Князь Тьмы.

Моя голова взлетела кверху.

Мой Лорд Князь Тьмы…

– Сотни лет, – продолжала Кухарка, – Князь Тьмы как только ни мучил человечество. Но никак не мог насытиться местью. Люди, как крысы, прятались по своим норам, когда он приближался, и высовывались, как только он уходил. Поэтому он задумал страшный план. Он объединился с древнейшим врагом книжников – меченосцами, жестоким народом, высланным на север. Нашептал им секрет изготовления превосходной стали, научил править государством. Он помог этой бездушной черни подняться. Затем стал выжидать. В течение нескольких поколений меченосцы готовились. И наконец вторглись.

Империя книжников пала быстро, людей сломили и поработили. Но все же оставили в живых. Жажда мести Князя Тьмы осталась неутоленной. Сейчас он живет в тени, приманивая и порабощая меньших своих собратьев – гулей, рэйфов, пещерных ифритов, – чтобы наказать их за прошлое вероломство. Князь Тьмы наблюдает и ждет, пока не придет время, когда он сможет полностью излить на книжников свою месть.

Кухарка умолкла. Я осознала, что, замерев, держу утюг на весу. Иззи открыла рот, забыв о полировке. Сверкнула молния, и порыв ветра ударил в окна и двери.

– Зачем мне нужно знать эту историю? – спросила я.

– Сама мне ответь, девочка.

Я глубоко вдохнула.

– Потому что это правда, да?

Кухарка криво улыбнулась.

– Ты видела ночного гостя Коменданта. Я поняла это.

Иззи уставилась на нас.

– Какого гостя?

– Он… он назвал себя Князь Тьмы, – пролепетала я. – Но этого не может быть…

– Он есть именно тот, кем себя назвал, – сказала Кухарка. – Книжники привыкли закрывать глаза на правду. Дескать, гули, рэйфы, джинны и прочие сущности – это всего лишь истории. Мифы кочевников. Сказки у костра… Такое высокомерие, – фыркнула она. – Такая надменность. Не допускай ту же ошибку, девочка. Раскрой глаза или закончишь так же, как твоя мать. Князь Тьмы был прямо перед ней, а она никогда об этом не узнала.

Я поставила утюг на стол.

– Что вы имеете в виду?

Кухарка заговорила тихо, будто боясь собственных слов:

– Он проник в Ополчение. Принял человеческое обличие и выступал как… как боец. – Она стиснула челюсти и фыркнула, затем продолжила дальше. – Тв… твоего от…отца… поймали. Князь Тьмы… по… помог. П… пр…предатель. Пере… перехитрил Джахана и… и сдал твоих родителей Керис… не… я…

– Кухарка? – Иззи подскочила к старой женщине, та держалась одной рукой за голову, другой оперлась о стену. – Кухарка!

– Прочь… – старуха толкнула Иззи в грудь, и та почти упала на пол. – Убирайся!

Иззи подняла руки, ее голос стал тихим, как будто она разговаривала с напуганным зверем.

– Все хорошо…

– Иди работай! – Кухарка выпрямилась. Спокойствие, что прежде было в ее глазах, исчезло, теперь в них плескалось нечто близкое к помешательству. – Оставьте меня!

Иззи спешно утащила меня из кухни.

– Она иногда становится такой, говоря о прошлом, – шепнула подруга, когда мы отошли подальше, чтобы нас не услышали.

– Как ее имя, Иззи?

– Она никогда не называла. Наверное, не хочет вспоминать его. Думаешь, это правда? То, что она сказала о Князе Тьмы? И о твоей матери?

– Не знаю. Зачем бы Князю Тьмы преследовать моих родителей? Что они ему сделали?

Но едва задав вопрос, я уже знала ответ. Если Князь Тьмы ненавидит книжников так сильно, как говорит Кухарка, то ничего удивительного, что он стремился уничтожить Львицу и ее лейтенанта. То, что они делали, было единственной надеждой для их народа.

Мы с Иззи вернулись к работе в полном молчании, размышляя о гулях, рэйфах и праведном огне. И еще я не могла перестать думать о Кухарке. Кто она? Насколько хорошо она знала моих родителей? Как могла женщина, которая устраивала для Ополчения взрывы, стать рабыней? Почему просто не взорвать Коменданта и не отправить ее в преисподнюю?

Внезапно на ум пришла мысль, отчего внутри все похолодело. А что, если Кухарка и была предателем? Всех, кого поймали вместе с моими родителями и кто мог бы знать предателя, убили. И еще Кухарка рассказывает мне о том времени такое, чего прежде я никогда не слышала. Как она могла это знать, если не была там? Но тогда почему она осталась рабом в доме Коменданта, если передала Керис самую крупную добычу?

– Может, кто-нибудь в Ополчении узнает, кто она, – сказала я Иззи тем вечером, войдя в спальню Коменданта с ведрами и тряпками. – Возможно, они помнят ее.

– Ты должна спросить своего рыжего ополченца, – поддержала Иззи. – Он выглядит знающим.

– Кинан? Может быть…

– Я знала это! – возликовала Иззи. – Он тебе нравится. Я вижу это по тому, как ты произнесла его имя. Кинан.

Она улыбнулась мне, и моя шея пошла красными пятнами.

– Он – красавчик, – добавила подруга. – И ты это заметила, как я поняла.

– На это нет времени. Моя голова занята другими мыслями.

– Перестань, – отмахнулась Иззи. – Ты – человек, Лайя. Тебе позволено влюбляться в парня. Даже если маски нас подавили. Даже я…

Мы обе замерли, когда внизу грохнула входная дверь. Задвижка открылась, и леденящий порыв ветра с воем ворвался в комнату.

– Рабыня! – раздался из холла голос Коменданта. – Подойди сюда.

– Иди, – Иззи подтолкнула меня. – Быстрее!

С тряпкой в руке я поспешила вниз по лестнице. Комендант ждала меня в сопровождении двух легионеров. Она посмотрела на меня, и отвращение, что обычно читалось на ее серебряном лице, уступило место задумчивости, как будто я превратилась в нечто неожиданно пленительное. В тени, за спинами легионеров, я заметила четвертую фигуру, чья кожа и волосы были белыми, как кости, выгоревшие на солнце. Пророк.

– Ну, – сказала Комендант, бросая настороженный взгляд на Пророка, – эта?

Пророк смотрел на меня черными точками, плавающими в кроваво-красном море. По слухам, Пророки умели читать мысли, а мыслей в моей голове было предостаточно, чтобы отправить меня прямиком на виселицу. Я заставила себя думать о Поупе, Нэн, Дарине. И на меня обрушилась знакомая острая тоска. Читай теперь мои мысли! Я встретила взгляд Пророка. Читай мою боль, что причинили мне твои маски!

– Эта. – Пророк не отвел глаз, словно зачарованный моим гневом. – Приведите ее.

– Куда вы меня ведете?

Легионеры связали мне руки.

– Что происходит?

Они узнали, что я шпионка. Наверняка так оно и есть.

– Тихо. – Пророк накинул капюшон, и мы вышли за ним из дома в шторм.

Когда я закричала и попыталась вырваться, один из солдат сунул мне в рот кляп и завязал глаза. Я ожидала, что Комендант пойдет следом, но она захлопнула за нами дверь. По крайней мере, они не взяли Иззи. Она в безопасности. Но надолго ли?

За несколько секунд я промокла насквозь. Я боролась с легионерами, но только порвала платье, и теперь оно едва на мне держалось. Куда они меня ведут? В темницу, Лайя. Куда же еще?

Мне вспомнилась история, которую рассказывала Кухарка, – о пареньке-шпионе, присланном Ополчением до меня. «Комендант раскрыла его. Несколько дней она пытала парня в школьной темнице. Иногда ночами мы слышали его крики».

Что они со мной сделают? Возьмутся ли потом и за Иззи? Слезы лились из глаз. Я должна была спасти ее. Я должна была помочь ей выбраться из Блэклифа.

Несколько бесконечных минут мы пробирались сквозь шторм, потом остановились. Дверь отворилась. Меня подхватили, перенесли по воздуху и бросили на холодный каменный пол. Я попыталась подняться и закричать сквозь кляп, но веревка на запястьях лишь глубже впивалась в кожу. Я попыталась сорвать повязку с глаз, чтобы увидеть, где я.

Безрезультатно. Замок щелкнул, шаги стихли, и я осталась одна в ожидании своей судьбы.

40: Элиас

Лезвие кинжала пронзило кожаные доспехи Элен. Часть меня кричала: «Элиас, что ты наделал? Что ты наделал?» Но внезапно кинжал сломался. Я все еще смотрел в ошеломлении, когда чья-то сильная рука схватила меня за плечи и оттащила от Элен.

– Претендент Аквилла, – голос Каина звучал холодно. Одним взмахом он поднял тунику Элен. Под ней сверкала серебром рубашка, сделанная Пророками, – приз Элен за победу в Испытании Хитрости. Она, как и маска, больше не отделялась от ее тела. Она растворилась в ней, став второй защитной кожей. – Ты помнишь правила Испытания? Боевые доспехи запрещены. Ты дисквалифицирована.

Мой боевой запал угас, и я почувствовал себя полностью опустошенным. Я знал, что этот образ будет преследовать меня вечно: застывшее лицо Элен, мокрый снег, воющий ветер, не способный заглушить звук смерти.

Ты почти убил ее, Элиас. Ты почти убил своего лучшего друга.

Элен молчала. Глядя на меня, она приложила руку к сердцу, как будто до сих пор ощущала удар кинжала.

– Она не догадалась снять ее, – сказал голос за моей спиной. Из тумана появилась легкая тень: Пророчица. Приблизились и другие тени, образовав кольцо вокруг меня и Эл.

– Она вообще об этом не подумала, – продолжила Пророчица. – Она носила рубашку с того дня, как мы ее вручили. И рубашка приросла к ней, как и маска. Это честная ошибка, Каин.

– Но тем не менее ошибка. Ее победа аннулирована. И даже если бы она не…

Я бы все равно победил. Потому что я бы убил ее.

Мокрый снег перестал кружить. Туман рассеялся, обнажив картину кровавой бойни. В амфитеатре повисла странная тишина, и я лишь сейчас заметил, что трибуны полны народа: курсантов и центурионов, генералов и политиков.

Моя мать взирала на нас с переднего ряда, как всегда, с непроницаемым видом. Дед сидел за несколько рядов от нее, сжимая в руке меч.

Лица солдат моего взвода расплывались как в мареве. Кто выжил? Кто погиб?

Тристас, Деметриус, Леандр – мертвы. Сирил, Дэриэн, Фортис – мертвы.

Я опустился на землю рядом с Элен. Позвал ее по имени.

Прости, что пытался убить тебя. Прости, что дал приказ убивать твой взвод. Прости. Прости. Слова не шли. Я лишь повторял ее имя, шепотом, снова и снова, надеясь, что она услышит, что она поймет. Она смотрела мимо на хмурое небо, как будто меня здесь и не было.

– Претендент Витуриус, – сказал Каин. – Поднимись.

Чудовище, убийца, дьявол. Темное, гнусное существо. Ненавижу. Ненавижу тебя.

Говорил ли я это Пророку? Себе ли? Я не знал. Но я знал, что никакая свобода этого не стоит. Ничего этого не стоит.

Я должен был позволить Элен убить меня. Каин ничего не сказал, будто не слышал, какой бедлам творился в моей голове. Хотя, может быть, он и в самом деле не слышал мои мысли за шумом голосов оставшихся на поле боя душ.

– Претендент Витуриус, – молвил он, – поскольку Аквилла дисквалифицирована и в твоем взводе больше всего людей осталось в живых, мы, Пророки, называем тебя победителем Испытания Силы. Поздравляем.

Победитель. Слово упало на землю как меч из мертвой руки.

Из моего взвода выжило двенадцать человек. Остальные восемнадцать лежали в задней комнате лазарета, холодные, накрытые белой простыней. Взвод Элен пострадал сильнее – выжили лишь десять. До нас друг с другом сразились Маркус и Зак, но, похоже, мало кто знал об исходе их битвы.

Солдаты взводов знали, с каким врагом им предстояло биться. Все понимали, что это будет за Испытание. Все, кроме Претендентов. Фарис сказал мне об этом позже. Или, может быть, Декс.

Я не помнил, как пришел в лазарет. Здесь царил хаос. Главный лекарь и его ученики буквально разрывались, стараясь помочь раненым. Но их беспокойство было напрасным. Удары, которые мы наносим, смертельны, и лекари довольно быстро осознали правду.

С наступлением ночи в лазарете, заполненном телами и призраками, стало тихо.

Большинство выживших сами выглядели как призраки. Элен закрылась в отдельной палате. Я ждал за дверью, бросая мрачные взгляды на учеников лекаря, пытавшихся меня выдворить. Я должен был поговорить с ней. Я должен знать, все ли с ней в порядке.

– Ты не убил ее.

Маркус. Я не вынул оружие, заслышав его голос, хотя имел с десяток под рукой. Если Маркус захочет меня сейчас убить, я и пальцем не пошевельну, чтобы остановить его. Но впервые в нем не было злобы. Его доспехи, как и мои, покрывала кровь и грязь, но выглядел он иначе. Казалось, он сжался, уменьшился, будто у него отняли нечто жизненно важное.

– Нет, – ответил я. – Я не убил ее.

– Она была твоим врагом на поле боя. Это не победа, пока ты не поразишь врага. Так мне сказали Пророки. Ты должен был убить ее.

– Но я не убил.

– Он умер так легко… – В желтых глазах Маркуса вместо привычной злости плескалась такая боль, что я едва узнавал его. Подумалось даже, а видит ли он меня или видит просто человека – кого-то живого, кого-то слушающего. – Клинок… прошел сквозь его тело, – выдавил Маркус. – Я хотел остановиться. Я пытался, но все случилось слишком быстро. Знаешь, первое слово, которое он произнес, было моим именем. И… и последнее. Прямо перед смертью он назвал его. «Маркус», сказал он.

До меня наконец дошло. Я не видел Зака среди выживших. И не слышал, чтобы кто-нибудь звал его.

– Ты убил его, – сказал я тихо. – Ты убил своего брата.

– Они сказали, что я должен убить командира противника, – Маркус поднял глаза на меня. Он казался потерянным. – Все погибли. Наши друзья. Он попросил меня прекратить это. Остановить. Он просил меня. Мой брат. Мой младший брат.

Внутри меня поднялось отвращение. Годами я презирал Маркуса, считая его Змеем, не более. Сейчас я мог только жалеть его, хотя никто из нас не заслуживал жалости. Мы убили своих же людей, тех, кто был одной с нами крови. Я не лучше, чем он. Я смотрел и ничего не делал, когда умирал Тристас. Я убил Деметриуса, Энниса, Леандра и многих других. Если бы Элен, сама того не желая, не нарушила правила Испытания, я убил бы и ее.

Дверь в палату Элен приоткрылась, я встал, но лекарь покачал головой.

– Нет, Витуриус. – Он выглядел бледным и подавленным. Все его бахвальство исчезло. – Она не готова к приему посетителей. Иди, парень. Отдохни немного.

Я чуть не засмеялся. Отдохни!

Я повернулся к Маркусу, но тот уже ушел. Я должен был найти моих солдат. Проверить их. Но не мог встретиться с ними взглядом. И они, я знал, не хотели меня видеть. Мы никогда не простим себя за то, что сотворили сегодня.

– Я хочу видеть Претендента Витуриуса, – из-за дверей лазарета доносилась старческая брань. – Это мой внук, и я, черт побери, хочу быть уверенным, что он… Элиас!

Я вышел на улицу. Дед, растолкав перепуганных учеников лекаря, привлек меня к себе и крепко обнял.

– Я боялся, что ты погиб, мой мальчик, – прошептал он мне в макушку. – Аквилла дралась лучше, чем я думал.

– Я чуть не убил ее. И остальных. Я стольких убил. Так много. Я не хотел. Я…

Подкатила тошнота. Я отвернулся от него, и меня стало рвать прямо на дверь лазарета, безостановочно, пока в желудке ничего не осталось. Дед потребовал принести стакан воды и, поддерживая меня за плечи, спокойно ждал, пока я выпью.

– Дед, – сказал я, – я хотел бы…

– Мертвые – мертвы, мой мальчик, пусть и от твоей руки. – Я не хотел слышать этих слов, но нуждался в них, потому что это было правдой. Прятаться от нее стало бы оскорблением для погибших от моей руки. – Как бы ты ни хотел, этого уже не изменить. Теперь тебя будут преследовать призраки. Как и всех нас.

Вздохнув, я посмотрел на свои руки. Я не мог унять дрожь.

– Я должен пойти к себе. Я должен… помыться.

– Я могу проводить тебя…

– Это необязательно, – из тени появился Каин, такой же долгожданный, как чума. – Пойдем, Претендент. Я хочу поговорить с тобой.

Я тяжело поплелся за Пророком. Что я делаю? Что я скажу существу, которого ничуть не заботит ни преданность, ни дружба, ни чья-то жизнь?

– Я не верю, – обронил я тихо, – в то, что вы не знали о защитной рубашке Элен.

– Конечно, мы знали. Почему, как ты думаешь, мы ей вручили ее? Испытания не всегда касаются самих действий, но иногда и намерений. Тебе и не полагалось убивать Претендента Аквиллу. Мы только хотели посмотреть, сможешь ли ты, – он взглянул на мою руку, которая неосознанно потянулась к рукояти меча. – Я говорил тебе раньше, Претендент, мы не можем умереть. Кроме того, ты ведь и так сегодня немало душ отправил на тот свет, верно?

– Зак и Маркус, – я едва мог говорить. – Вы заставили его убить брата.

– А-а. Закариус. – Печаль легла на лицо Каина, вызвав во мне еще большее бешенство. – Закариус, он – другой, Элиас. Закариус должен был умереть.

– Вы могли дать нам любых других противников, – я не смотрел на него. Мне не хотелось, чтобы меня снова вырвало. – Ифритов или рэйфов. Или варваров. Но вы заставили нас драться друг с другом. Почему?

– У нас не было выбора, Претендент Витуриус.

– Не было выбора?! – Страшный гнев охватил меня, жестокий и мучительный, как тошнота. И хотя он правильно заметил, я уже слишком многих сегодня отправил на тот свет, прямо сейчас я хотел одного – вонзить меч в черное сердце Каина. – Вы придумали эти Испытания. Естественно, у вас был выбор.

Глаза Каина вспыхнули.

– Не говори о том, чего ты не понимаешь, мальчишка. На то, что мы сделали, есть определенные причины, которые много выше твоего понимания.

– Вы заставили меня убить моих друзей. Я чуть не убил Элен. И Маркус… он убил своего брата… своего близнеца… из-за вас.

– Вам придется делать вещи и похуже, прежде чем все закончится.

– Хуже?! Насколько хуже может быть? Что я должен буду сделать на Четвертом Испытании? Убивать детей?

– Я не говорю об Испытаниях, – сказал Каин. – Я говорю о войне.

Я остановился.

– Какой войне?

– Той, что является в наших снах. – Каин продолжал идти, жестом приглашая следовать за ним. – Тени сгущаются, Элиас. И этого уже не остановить. Тьма собирается в сердце Империи, и она будет расти, пока не накроет всю землю. Близится война. Ее не избежать. Потому что зло должно быть истреблено, зло, которое становится сильнее с каждой отнятой жизнью. Война – единственный путь все исправить. И ты должен быть готов.

Загадки, всегда загадки у этих Пророков.

– Зло, – процедил я сквозь зубы. – Какое зло? Когда? И как война может это исправить?

– Однажды, Элиас Витуриус, эти загадки станут тебе понятны. Но не сегодня.

Он замедлил шаг, когда мы подошли к казармам. Все двери были закрыты. Я не слышал проклятий, рыданий, храпа. Ни единого звука. Где мои люди?

– Они спят, – пояснил Каин. – Потому что той ночью не смыкали глаз. Сегодня их не будут тревожить мертвые в их снах. Это награда за доблесть.

Ничтожная награда. У них еще будет завтрашняя ночь, чтобы просыпаться с криками ужаса. И все остальные ночи…

– Ты не спросил про свой приз, – напомнил Каин, – за победу в Испытании.

– Я не хочу никакого приза. Только не за это.

– Тем не менее, – сказал Пророк, когда мы подошли к моей комнате, – ты его получишь. Твоя дверь будет заперта до рассвета. Никто тебя не побеспокоит. Даже Комендант.

Он вышел из казармы, а я смотрел ему вслед, с тяжелым сердцем думая над его словами о войне, о тенях и тьме.

Но я слишком устал, чтобы долго об этом думать. Все тело болело. Мне просто хотелось спать, хотелось забыть о том, что случилось, хотя бы на несколько часов. Я отбросил все мысли в сторону, отпер дверь и вошел в комнату.

41: Лайя

Дверь в мою камеру открылась, и я бросилась на звук, желая выскочить в коридор. Но холод проник в меня до самых костей. Конечности отяжелели, и чья-то рука легко поймала меня за талию.

– Дверь закрыта Пророками. – Рука отпустила меня. – Ты только поранишь себя.

Моя повязка упала, передо мной стоял маска. Я узнала его сразу же. Витуриус. Его пальцы ощупали мои запястья и шею, развязали веревки, вынули кляп изо рта. На секунду меня охватило замешательство. Все это время он спасал мою жизнь, поэтому он и допрашивал меня сейчас? Я осознала, что в глубине души мне всегда хотелось наивно надеяться, что он лучше. Пусть не обязательно он будет добром. Но и не злом.

«Ты это знала, Лайя, – упрекнул меня голос. – Ты знала, что он замышляет подлую игру».

Витуриус принялся неловко массировать шею, и тогда я заметила, что его кожаные доспехи запачканы кровью и грязью. Он и сам весь в порезах и кровоподтеках, а одежда изодрана в клочья. Он взглянул на меня сверху вниз, и в глазах сверкнула короткая вспышка горячей страсти, но тут же его взгляд подернулся холодом и чем-то еще… Удивлением? Грустью?

– Я ничего вам не скажу, – мой голос зазвенел высоко и тонко. Я стиснула зубы. Будь как мама. Не показывай страх. Я обхватила браслет. – Я не сделала ничего плохого. Поэтому вы можете пытать меня сколько угодно, но это не даст вам ничего хорошего.

Витуриус прочистил горло.

– Ты здесь не поэтому. – Он, казалось, врос в каменный пол.

Я посмотрела на него.

– Зачем же то красноглазое существо привело меня в эту камеру, если не для допроса?

– Красноглазое существо, – он кивнул, – хорошее определение. – И огляделся вокруг, как будто впервые видел это помещение. – Это не камера. Это моя комната.

Я взглянула на узкую койку, стул, холодный камин, зловещего вида черный комод, крюк на стене – для пыток, как я решила. Комната была больше моей, но такая же пустая.

– Почему я в вашей комнате?

Маска подошел к комоду и пошарил в ящике. Я напряглась – что там?

– Ты – мой приз, – ответил он. – За победу в Треть ем Испытании.

– Приз? – переспросила я. – Почему я…

Внезапно я все поняла и отчаянно замотала головой, как будто это могло чем-то помочь. Я остро осознавала, что порванное платье едва прикрывает обнаженную кожу, и попыталась подобрать клочки одежды. Отступила, но сразу уперлась в холодную и грубую каменную стену. Дальше отступать было некуда. Я видела, как Витуриус сражается. Он слишком быстрый, слишком большой, слишком сильный.

– Я не собираюсь причинять тебе боль, – он отвернулся от комода и посмотрел на меня со странной симпатией в глазах. – Я не такой. – Он достал чистый черный плащ. – Возьми это. Здесь холодно.

Я посмотрела на плащ. Я так продрогла! Я мерзла с тех пор, как Пророк швырнул меня сюда несколько часов назад. Но не могла взять то, что предлагал Витуриус. В этом наверняка таилась какая-то уловка. Не иначе. Зачем меня выбрали призом, как не для этого? Тогда он кинул плащ на койку. Я почувствовала запах дождя и чего-то темного. Смерти.

Витуриус молча развел огонь в камине. Его руки дрожали.

– Ты дрожишь, – заметила я.

– Я замерз.

Огонь охватил дерево и начал терпеливо поедать его, всецело поглощенный своей работой. За спиной у Витуриуса крепились два меча, всего в нескольких футах от меня. Будь я достаточно быстрой, могла бы выхватить один.

Сделай это! Сейчас, пока он отвлекся! Я наклонилась вперед, но как раз в тот миг, когда собиралась ринуться к нему, он повернулся. Я замерла, смешно балансируя.

– Возьми лучше это, – Витуриус достал из ботинка кинжал и бросил его мне, затем повернулся к огню. – Он хотя бы чистый.

Теплая тяжесть кинжала в руке успокаивала. Я попробовала кончик лезвия большим пальцем. Острый. Я снова привалилась к стене и взглянула на Витуриуса настороженно.

Огонь в камине быстро разогнал холод. Когда пламя разгорелось ярче, Витуриус отстегнул свои мечи и приставил их к стене, довольно далеко от меня.

– Я буду там, – он кивнул на закрытую дверь в углу комнаты. Она ведет в пыточную, решила я. – Знаешь, этот плащ не кусается. А тебе здесь сидеть до рассвета. Так что можешь устраиваться поудобнее.

Он открыл дверь и исчез в ванной комнате. Спустя миг я услышала, как в полилась вода. Шелковое платье вскоре высохло от жара в камине. Поглядывая на дверь ванной, я позволила теплу проникнуть в меня. Затем рассмотрела плащ Витуриуса. Подол платья отпоролся и свисал до бедра, а рукав болтался на нескольких нитках. Шнурки лифа оторвались, слишком откровенно обнажая тело. Я вновь с тревогой взглянула на дверь ванной. Вскоре он выйдет.

В конце концов я взяла плащ и закуталась в него. Толстая и плотная ткань плаща оказалась гораздо мягче на ощупь, чем я ожидала. Я узнала его запах – запах пряностей и дождя – и вдохнула поглубже, но почти сразу отдернула нос, так как дверь хлопнула и появился Витуриус с окровавленными доспехами и оружием в руках. Он отмыл грязь и переоделся в чистое.

– Устанешь стоять всю ночь, – заметил он. – Можешь сесть на постель. Или возьми стул.

Я не сдвинулась с места, и он вздохнул.

– Ты мне не доверяешь, я понимаю. Но если бы я хотел причинить тебе боль, я бы уже давно это сделал. Сядь, пожалуйста.

– У меня нож.

– Можешь взять еще и меч. У меня куча оружия, которое я видеть больше не хочу. Возьми все.

Он опустился на стул и начал чистить наколенники. Я, все еще напряженная, присела на краешек кровати, готовая защищаться, если понадобится. Витуриус был от меня довольно близко, я могла дотянуться до него.

Долгое время он молчал. В его движениях чувствовались тяжесть и усталость. Под маской полные губы казались жесткими, челюсть упрямой. Но я помнила, каким было его лицо на фестивале. Красивым. Даже маска не могла это скрыть. Темная ромбовидная татуировка Блэклифа виднелась сзади на шее, отливающей серебром в том месте, где металл маски прилегал к коже.

Он поднял лицо, почувствовав мой взгляд, но быстро отвернулся. Я все же успела заметить предательскую красноту глаз. Я расслабила руку, в которой только что сжимала кинжал так крепко, что побелели костяшки пальцев. Что могло расстроить маску, Претендента, настолько, что он едва сдерживает слезы?

– Что ты мне рассказывала о своей жизни в Квартале книжников? – спросил он, нарушив тишину. – С дедушкой, бабушкой и братом. Это ведь была правда?

– Несколько недель назад – да. Империя натравила на нас маску. Он убил дедушку и бабушку. Забрал мо его брата.

– А твои родители?

– Мертвы. Уже давно. У меня остался только брат. Но он в камере смертников в тюрьме Беккар.

Витуриус посмотрел на меня.

– В Беккаре нет камер смертников.

Его слова прозвучали как бы между прочим и совершенно неожиданно, поэтому я даже не сразу поняла их смысл. Он снова опустил глаза и занялся своим делом, не замечая, какое впечатление произвели они на меня.

– Кто тебе сказал, что он в камере смертников? И кто тебе сказал, что он в Беккаре?

– Я… слышала сплетни. – Лайя, ты – дура. Ты попалась. – От… друзей.

– Твои друзья ошибаются. Или что-то путают. В Серре единственная тюрьма, где есть камеры смертников, – это Центральная. Беккар намного меньше, и обычно туда сажают торговцев-мошенников и пьяных плебеев. И это точно не Кауф. Я бы знал. Я был на страже в обеих.

– Но, скажем, если на Блэклиф нападут… – Мысли мчались галопом, когда я думала о словах Мэйзена. – Разве не Беккар будет обеспечивать… защиту?

Витуриус невесело усмехнулся.

– Беккар – защита Блэклифа? О, пусть моя мать никогда такое не услышит. В Блэклифе три тысячи курсантов, готовых к войне, Лайя. Некоторые еще юны, но даже такие, совсем зеленые, опасны. Школа не нуждается в защите, тем более в кучке скучающих наемников, развлекающихся ставками на тараканьих бегах.

Могла ли я неправильно услышать Мэйзена? Нет, он совершенно точно сказал, что Дарин находится в камере смертников в Беккаре и что эта тюрьма обеспечивает охрану Блэклифа. И все это сейчас опроверг Витуриус. Мэйзен заблуждался или солгал мне намеренно? Однажды я поверила ему, но подозрения Кухарки… и Кинана… и мои собственные тяжким грузом легли на сердце. Но зачем Мэйзену лгать? Где на самом деле Дарин? Он хотя бы жив?

Он жив. Должен быть. Я бы знала, если бы мой брат умер. Я бы это почувствовала.

– Я огорчил тебя, – сказал Витуриус. – Прости. Но если твой брат в Беккаре, его скоро выпустят. Там никого не держат дольше нескольких недель.

– Конечно, – я прочистила горло и постаралась скрыть замешательство. Маски улавливают запах лжи. Они чувствуют обман. Я должна вести себя нормально. – Наверное, это просто слухи.

Витуриус бросил на меня быстрый взгляд, и я задержала дыхание, думая, что он собирается продолжить свои расспросы. Но он лишь кивнул и поднес уже почищенные кожаные доспехи к огню, а затем повесил их на крюк, вбитый в стену. Так вот зачем эти крюки! Возможно, Витуриус и не обидит меня? Он спасал меня от смерти много раз. Зачем бы он это делал, если бы хотел причинить мне боль?

– Почему ты мне помог тогда? – выпалила я. – Внизу, в дюнах, после того, как Комендант порезала меня… и потом, на Лунном Фестивале… и в тот день, когда Маркус напал на меня… Каждый раз ты мог бы просто пройти мимо. Но почему ты этого не сделал?

Он посмотрел на меня задумчиво.

– В тот день, когда впервые увидел тебя, я позволил Маркусу сделать тебе больно за дверью кабинета Коменданта. После этого я чувствовал себя плохо и хотел искупить вину.

Я тихонько вскрикнула от удивления. Я даже не думала, что он заметил меня в тот день.

– И позже… на Лунном Фестивале… и затем, с Маркусом… – Он пожал плечами. – Моя мать убила бы тебя. Маркус – тоже. Я не мог просто позволить тебе умереть.

– Другие маски стояли бы и смотрели, как умирает книжник. А ты – нет.

– Мне не в радость, когда кто-то страдает. Может, поэтому я всегда ненавидел Блэклиф. Знаешь, я ведь собирался дезертировать. – Его улыбка была острой как клинок и такая же невеселая. – Я все распланировал. Я выкопал ход от этого камина к центру западной ветки туннеля. Единственный секретный ход во всем Блэклифе. Я начертил карту, собираясь использовать туннели, которые Империя считает заваленными или затопленными. Запасся едой, одеждой и самым необходимым. Я забрал свое наследство, чтобы купить то, что нужно в дороге. Я планировал бежать через земли кочевников и затем от Садха отправиться морем на юг. Я собирался стать свободным – от Коменданта, от Блэклифа, от Империи. Так глупо. Как будто я когда-нибудь смогу освободиться от этого места.

Я почти перестала дышать, когда поняла смысл его слов. Единственный секретный ход во всем Блэклифе.

Элиас Витуриус только что дал мне свободу для Дарина. Это так, если Мэйзен говорил правду, в чем больше я не уверена. Хотелось смеяться над абсурдностью ситуации – Витуриус вручил мне ключ от свободы брата как раз тогда, когда я осознала, что это может ничего не значить.

Я слишком долго молчала. Скажи что-нибудь.

– Я думала, что быть избранным для Блэклифа – это честь.

– Не для меня, – ответил Витуриус. – Не я выбрал для себя Блэклиф. Пророки притащили меня сюда, когда мне было шесть.

Он поднял мечи и медленно вытер их. Я узнала сложные гравюры – это телуманское оружие.

– Я жил тогда с кочевниками и никогда не видел свою мать. Я даже никогда не слышал имени Витуриус.

– Но сейчас… – Витуриус был ребенком. Мне это и в голову не приходило. Я никогда не задумывалась, знал ли он своего отца, воспитывала ли его Комендант, любила ли. Потому что он был для меня только маской.

– Я – бастард, – сказал Витуриус. – Единственная ошибка, которую совершила Керис Витуриа. Она родила меня и затем бросила в пустыне кочевников. Там она находилась в то время. И там же я должен был умереть. Но мимо проходил кочевник, а их народ считает, что маленький мальчик приносит большую удачу, даже брошенный. Племя Саиф взяло меня к себе и воспитало как собственного сына. Они научили меня своему языку, своим историям, одевали в свои наряды. Они мне даже дали имя Ильяас. Но мой дед изменил его, когда я пришел в Блэклиф. Переделал на нечто более подходящее для наследника клана Витуриа.

Противостояние между Витуриусом и его матерью стало мне понятным. Женщина даже не хотела его. Ее беспощадность поражала меня. Я помогала Поупу принимать новорожденных десятки раз. Что за человек может оставить маленькое бесценное сокровище умирать от жары и голода?

Тот же человек, что смог вырезать букву К на девушке за распечатанное письмо. Тот же человек, что выбил кочергой глаз у пятилетнего ребенка.

– Что ты помнишь о том времени? – спросила я. – Когда ты был еще ребенком? До Блэклифа?

Витуриус нахмурился и прижал ладонь к виску. Его маска странно переливалась от этих прикосновений словно водоем, покрытый рябью во время дождя.

– Я помню все. Караван был как маленький город. Племя Саиф – это десятки семей. Я воспитывался сказительницей племени, мамой Рилой.

Он рассказывал долго, и его слова сплетались перед моими мысленным взором в целую жизнь, жизнь темноволосого ребенка с любопытными глазами, который сбегал с уроков ради приключений, который с нетерпением ждал на краю лагеря мужчин племени, возвращающихся с рынка, где они торговали. Я видела мальчика, который дрался со своим сводным братом и уже в следующую минуту хохотал вместе с ним. Видела ребенка, не знавшего страха, пока Пророк не пришел за ним и не швырнул в мир, которым правит страх. Но для Пророков этот ребенок мог быть и Дарином. Мог быть и мною.

Элиас замолчал, и будто теплая золотая дымка наполнила комнату. Он обладал умением сказительниц к плетению словес. Я смотрела на него и удивлялась, что вижу не мальчика, а мужчину, каким он стал. Маску. Претендента. Врага.

– Я утомил тебя, – сказал он.

– Нет. Совсем нет. Ты… ты был как я. Ты был ребенком. Нормальным ребенком. И у тебя это отняли.

– Тебя это волнует?

– Ну, теперь мне сложнее будет ненавидеть тебя.

– Увидеть во враге человека – это главный ночной кошмар генерала.

– Пророки привели тебя в Блэклиф. Как это произошло?

На этот раз пауза затянулась, покрывшись тяжелым налетом хорошо забытых воспоминаний.

– Это случилось осенью – Пророки всегда собирают новый призыв в то время, когда ветры пустыни самые сильные. В ночь, когда они пришли, в лагере Саифа царила радость. Наш вождь вернулся после удачной торговли, обеспечив нас новой одеждой, обувью и даже книгами. Повара забили и зажарили двух гусей. Били барабаны, девушки пели, мама Рила несколько часов кряду рассказывала свои истории.

Мы праздновали ночью, затем все уснули. Только я не спал. У меня возникло странное чувство, будто вокруг надвигалась тьма. Я заметил, как тени окружали лагерь. Я выглянул из фургончика, в котором мы жили, и увидел этого… этого человека. Черные одежды, красные глаза и бесцветная кожа. Пророк. Он назвал мое имя. Помню, я подумал тогда, что он, должно быть, отчасти рептилия, потому что вместо голоса у него выходило шипение. Вот так все и случилось. Меня приковали к Империи. Я был избран.

– Ты боялся?

– Я был в ужасе. Я знал, что он пришел забрать меня. Только не знал, куда и зачем. Они привели меня в Блэклиф. Остригли волосы, забрали одежду и посадили в загон за стеной школы вместе с другими детьми для выбраковки. Раз в день солдаты бросали нам черствый хлеб и вяленое мясо, но тогда я был слишком мал и еды мне почти не доставалось. К полудню третьего дня я думал, что умру. Поэтому выскользнул из загона и украл еду у стражников. Я поделился добычей с другим ребенком, который в это время стоял настороже. Ну… – Элиас посмотрел задумчиво, – я говорю – поделился, но на самом деле она съела почти все. В любом случае, спустя семь дней Пророки открыли загон и тем из нас, кто остался жив, сказали, что если мы будем бороться, то станем стражами Империи, а если нет – умрем.

Я могла себе это представить. Маленькие бездыханные тела тех, кто не выжил. Страх в глазах тех, кто остался жив. Витуриус – ребенок, испуганный и голодный, не желавший умирать.

– Ты выжил.

– Лучше бы нет. Если бы ты видела Третье Испытание… если бы знала, что я сделал… – он натирал одно и то же пятно на клинке снова и снова.

– Что случилось? – спросила я тихо.

Элиас долго молчал, и я решила, что разозлила его, что переступила черту. Но затем он стал рассказывать, часто замолкая. Его голос становился то надломленным, то бесцветным. И все это время он продолжал заниматься мечом, начищая его до блеска. Затем прошелся точильным камнем по клинку, пока тот не засверкал. Закончив свой рассказ, он повесил мечи на стену. В свете огня я увидела на его маске дорожки слез и теперь понимала, почему он дрожал, когда вошел, почему его глаза были как у привидения.

– Так что видишь, – сказал он, – я такой же маска, как и тот, который убил твоих родных. Я такой же, как Маркус. На самом деле даже хуже, потому что те люди считают, что убивать – это их долг. А я думаю иначе, но все же сделал это.

– Пророки не предоставили тебе выбора. Ты не мог найти Аквиллу до конца Испытания, и если бы не сражался, ты бы умер.

– Значит, я должен был умереть.

– Нэн всегда говорила, что надежда длится столько же, сколько жизнь. Если бы ты отказался выполнять приказ, твои люди умерли бы немедленно – от рук Пророков или от взвода Аквиллы. Не забывай. Она выбрала жизнь для себя и своих людей. И так и эдак ты винил бы себя. И так и эдак люди, за которых ты переживаешь, пострадали бы.

– Не имеет значения.

– Нет, имеет. Конечно же имеет. Потому что ты – не зло. – Это мысль была словно откровение и так меня ошеломила, что захотелось, чтобы и он тоже это понял. – Ты не такой, как все. Ты убивал ради спасения. Для тебя другие на первом месте. Ты не такой… не такой, как я.

Я не могла заставить себя смотреть на Витуриуса.

– В день облавы я убежала. – Слова лились из меня как река, слишком долго сдерживаемая плотиной. – Дедушку и бабушку убили. Маска схватил моего брата. Дарин велел мне бежать, хотя нуждался во мне. Я должна была помочь ему, но не смогла. Нет.

Я уперлась кулаками в бедра.

– Я не помогла. Я предпочла сбежать, как трусиха. Все еще не могу этого осознать. Я должна была остаться, даже если это означало смерть.

От стыда я опустила глаза. Элиас взял меня за подбородок и поднял лицо вверх. Запах чистоты окружил меня.

– Как ты сама сказала, Лайя, – он заставил посмотреть ему в глаза, – в жизни должна быть надежда. Если бы ты не сбежала, то погибла бы. И Дарин тоже.

Он убрал руку и снова сел.

– Маски не любят, когда им бросают вызов. Он заставил бы тебя заплатить за это.

– Это не важно.

На губах Витуриуса появилась острая как нож улыбка.

– Взгляни на нас, – сказал он. – Рабыня и маска убеждают друг друга, что они не зло. У Пророков есть чувство юмора, не так ли?

Я обхватила рукоять кинжала, который дал мне Витуриус, и горячий гнев затопил меня. Гнев на Пророков – за то, что позволили думать, что меня ведут на допрос; на Коменданта – за то, что обрекла собственного ребенка на мучительную смерть; на Блэклиф – за то, что воспитал этого ребенка как убийцу; на родителей – за то, что умерли; на брата – за то, что пошел в ученики к меченосцу; на Мэйзена – за его требования и секреты; на Империю и ее полный и беспощадный контроль над нашими жизнями.

Мне хотелось бросить вызов им всем – Империи, Коменданту, Ополчению. Я подумала, откуда исходит это желание, и мой браслет внезапно стал горячим. Возможно, мне досталось от матери больше, чем я думала.

– Может, нам не обязательно быть рабыней и маской, – я уронила кинжал. – Может, сегодня ночью мы будем просто Лайей и Элиасом?

Осмелев, я коснулась и потянула за край его маски, которая никогда не являлась частью его самого. Она сопротивлялась, но сейчас мне хотелось снять ее. Хотелось видеть лицо юноши, с которым говорила всю ночь, а не маску, каким я его всегда считала. Поэтому я дернула сильнее, и маска с шипением упала мне в руки. Обратная сторона маски была сплошь покрыта острыми шипами, влажными от крови. Татуировка на шее Витуриуса блестела от дюжины крошечных ран.

– Прости, – вымолвила я. – Я не знала…

Элиас посмотрел мне в глаза, и в его взгляде появилось нечто неясное, вспышка эмоций, окатившая мою кожу жаркой волной.

– Я рад, что ты сняла ее.

Мне бы стоило отвести взгляд, но я не могла. Его глаза ничуть не походили на материнские. Ее – напоминали осколки битого серого стекла, но глаза Элиаса в обрамлении темных ресниц имели более глубокий насыщенный оттенок грозового облака. Они притягивали, гипнотизировали, отказывались отпустить. Я подняла руку и неуверенно коснулась пальцами его щеки. Почувствовала под ладонью грубую щетину.

Перед глазами мелькнуло лицо Кинана, но тотчас исчезло. Он не здесь, он – далеко, полностью посвящен Ополчению. А Элиас рядом, предо мной, теплый, красивый, надломленный.

Он – меченосец. Маска.

Но не здесь. Не сегодня, не в этой комнате. Сейчас он просто Элиас, а я просто Лайя, и мы оба тонем во взглядах друг друга.

– Лайя, – в его голосе, в его глазах чувствовалась мольба. Что это значило? Он хотел, чтобы я отошла? Он хотел, чтобы я подошла ближе?

Я привстала на цыпочки, и в то же время он наклонил лицо. Его губы оказались мягкими, мягче, чем я представляла, но были горьки от отчаяния. Поцелуй говорил. Просил. Позволь мне забыть, забыть, забыть.

Плащ соскользнул с моих плеч, и я прильнула к нему. Он прижал меня к груди, гладя по спине, бедрам, прижимая крепче и крепче. Я выгнулась навстречу ему, наслаждаясь его силой, огнем, этой странной алхимией между нами, что сплетала нас, сжигала, растворяла нас друг в друге. Затем он отпрянул, держа руки перед собой.

– Прости, – сказал он. – Прости. Я не хотел. Я – маска, а ты – рабыня, и я не должен был…

– Все нормально. – Мои губы горели. – Я сама все начала.

Мы смотрели друг на друга, и он выглядел таким смущенным, так злился на себя, что я не сдержала улыбку. Печаль, смущение, желание пронзили меня. Он поднял плащ с пола и подал мне, пряча глаза.

– Сядешь? – спросила я неуверенно, снова укутываясь в плащ. – Завтра я снова стану рабыней, а ты будешь маской, и мы сможем ненавидеть друг друга, как и нам и положено. Но сейчас…

Он присел рядом со мной, предусмотрительно оставив между нами расстояние. Эта алхимия искушала, манила, жгла. Но он крепко сжал челюсти, сцепил руки, словно удерживая сам себя. Неохотно я отодвинулась еще на несколько дюймов.

– Расскажи мне еще что-нибудь, – попросила я. – На что это похоже – быть пятикурсником? Был ли ты счастлив, когда покинул Блэклиф?

Элиас немного расслабился, и я уговорила его поделиться воспоминаниями, обращаясь с ним так же, как Поуп, бывало, обращался с испуганными пациентами. Ночь прошла, наполненная его историями о Блэклифе и Кочевниках и моими – о Квартале книжников и пациентах Поупа. Мы больше не упоминали облаву и Испытания. Мы не говорили о поцелуе и искрах, что до сих пор танцевали между нами. Я и не заметила, как небо начало бледнеть.

– Рассвет, – сказал он. – Пора начинать ненавидеть друг друга снова.

Витуриус надел маску, и как только она припала к нему, его лицо стало бесстрастным. Затем он помог мне подняться. Я посмотрела на наши руки – переплетенные пальцы, его мускулистое предплечье, мое тонкое запястье. Ощутила тепло наших прикосновений. Это казалось чем-то значительным: моя рука в его ладони. Я взглянула ему в лицо, удивляясь, как он близко, какой огонь полыхает в его глазах, как горит в них жизнь, и мое сердце забилось быстрее. Но затем он отпустил мою руку и шагнул в сторону.

Я хотела вернуть ему плащ и кинжал, но он покачал головой.

– Оставь себе. Тебе еще возвращаться через всю школу и… – Его глаза скользнули по моему порванному платью и голой коже, и он тут же отвел взгляд. – Нож тоже оставь. Девушка из книжников всегда должна носить при себе оружие, невзирая на правила. – Витуриус достал из комода кожаный ремень. – Набедренные ножны. Так ты не ранишь себя кинжалом и никто его не увидит.

Я словно увидела другого Витуриуса.

– Если бы ты мог просто быть тем, кто есть, вот здесь, – я положила ладонь ему на сердце, – а не тем, кем тебя сделали, ты бы стал великим Императором. – Я чувствовала, как под моими пальцами бьется его пульс. – Но они не позволят тебе, ведь так? Они не позволят тебе испытывать сострадание или доброту. Не позволят сохранить душу.

– Моя душа умерла, – он посмотрел в сторону. – Я убил ее вчера на поле боя.

Тогда я вспомнила, что мне сказал Спиро Телуман в последнюю нашу встречу.

– Существует две разновидности вины, – произнесла я тихо. – Одна – тяжкое бремя и вторая – та, которая воспламеняет твою душу новой целью. Позволь своей вине наполнить себя целью. Пусть она напоминает тебе, кем ты хочешь быть. Нарисуй воображаемую черту и никогда ее не пересекай. У тебя есть душа. Она ранена, но она есть. Не позволь им отнять ее у тебя, Элиас.

Он взглянул мне в глаза, когда я назвала его по имени. Я протянула руку и коснулась маски. Она оказалась гладкой и теплой, как камень, отшлифованный морем и нагретый солнцем. Затем я опустила руку, покинула комнату и вышла из казармы на улицу, навстречу восходящему солнцу.

42: Элиас

Дверь за Лайей закрылась, а я все еще чувствовал легкое прикосновение кончиков пальцев на своем лице. Я видел выражение ее глаз, когда она потянулась ко мне: внимательный любопытный взгляд, от которого перехватывало дыхание.

И тот поцелуй. О небеса, как она изогнулась, прильнув ко мне, как желала меня. В эти несколько драгоценных минут я полностью освободился от своей настоящей сущности. Я закрыл глаза, желая воскресить в памяти эти чувства, но навалились совсем другие воспоминания. Темные, мрачные. Лайе удавалось не подпускать их. Несколько часов она успешно боролась с ними, сама того не ведая. Но сейчас они вернулись и от них нельзя было так просто отмахнуться.

Я вел своих людей на бойню.

Я убивал друзей.

Я едва не убил Элен.

Элен. Я должен пойти к ней. Я должен внести ясность в наши отношения. Злость слишком долго стояла между нами. Может быть, после кошмара, что довелось нам пережить, мы сумеем вместе найти свой путь. Она, должно быть, ужасается так же, как и я, от того, что произошло. И испытывает то же отвращение.

Я снял мечи со стены. Подумав о том, сколько жизней я ими вчера отнял, захотел выбросить их в дюны, не важно, телуманские они или нет. Но я привык носить их за спиной и без оружия чувствовал себя раздетым.

Когда я вышел из казармы, солнце светило вовсю, такое бесчувственное в синем безоблачном небе. Его свет и чистый теплый воздух казались кощунством, когда десятки молодых парней лежали в гробах холодными, ожидая погребения.

Утренние барабаны рокотали торжественно и скорбно. Я услышал, как начали выкрикивать имена погибших. Каждое имя вызывало в мыслях образ – лицо, голос, фигуру, – пока не возникло ощущение, будто мои погибшие товарищи поднялись вокруг меня словно призраки.

Сирил Антониус. Сайлас Эбуриан. Тристас Эквитиус. Деметриус Галериус. Эннис Мидэлус. Дэриэн Титиус. Леандр Виссан.

Барабанный бой не смолкал. Семьи уже должны были забрать тела. В Блэклифе не было своего кладбища. Среди этих стен единственное, что говорило о гибели парней, – это пустота там, где они проходили, и молчание там, где звучали их голоса.

Во дворе часовни кадеты тренировались на палках делать выпады и парировать удары под присмотром центуриона. Я мог бы догадаться, что Комендант не отменит занятия даже ради того, чтобы почтить память нескольких десятков курсантов.

Когда я проходил мимо, центурион кивнул мне. Я смутился тому, что он не испытывал отвращения. Разве он не знал, что я – убийца? Разве он не видел вчерашний бой? «Как ты можешь не обращать на это внимания? – Мне хотелось кричать. – Как можешь притворяться, что ничего не случилось?»

Я направился к утесам, рассчитывая найти Элен внизу, в дюнах, где мы всегда оплакивали наших мертвых. По пути мне встретились Фарис и Декс. Без Тристаса, Деметриуса и Леандра они выглядели непривычно, будто животное, лишившееся ног.

Я думал, что они пройдут мимо. Или набросятся на меня с кулаками за то, что дал приказ, уничтоживший их души. Но они остановились предо мной, тихие, подавленные, с такими же, как у меня, красными глазами. Декс не переставая потирал шею, кружа большим пальцем по татуировке Блэклифа.

– Я все вижу их лица, – сказал он. – Слышу их голоса.

Мы еще долго стояли и молчали. Но это было эгоистично с моей стороны – разделять такое горе с кем-то, находить облегчение в том, что они чувствуют такую же ненависть к себе, как и я. Я виновен в том, что их мучают кошмары.

– Вы исполняли приказ, – сказал я. По крайней мере, это бремя я мог взять на себя. – Приказ, который отдал я. Их смерть не на вашей совести. Только на моей.

Я встретился взглядом с Фарисом. Казалось, что от того большого веселого парня, каким он прежде был, осталась только тень.

– Они сейчас свободны, – сказал он, – свободны от Пророков, от Блэклифа. Не то что мы.

Когда Фарис и Декс пошли дальше, я спустился в пустыню, где в тени скал, скрестив ноги и закопавшись по щиколотку в горячий песок, сидела Элен. Ветер трепал ее волосы, в которых отражались бело-золотые волны дюн, освещенные солнцем. Я подошел к ней осторожно, словно к строптивой лошади.

– Тебе не обязательно красться как кошка, – заметила она, когда до нее оставалось несколько футов. – Я не вооружена.

Я присел рядом с ней.

– Как ты?

– Жива.

– Прости, Элен. Я знаю, ты не сможешь меня простить, но…

– Перестань. У нас не было выбора, Элиас. Если бы я одержала верх, то сделала бы то же самое, что и ты. Я убила Сирила. Убила Сайласа и Лириса. Я чуть не убила Декса, но он отступил, и я не смогла найти его снова. – Ее серебряное лицо, точно высеченное из мрамора, не выражало ни единой эмоции. Кто этот человек? – Если бы мы отказались драться, наши друзья погибли бы. Что нам было делать?

– Я убил Деметриуса, – я искал в ее лице гнев. Она и Деметриус сильно сблизились после смерти его брата. Она одна знала, что и когда сказать ему, как утешить. – И… и… Леандра.

– Ты сделал то, что должен был. Так же, как и я сделала то, что должна. Как и Фарис, и Декс, и все остальные, кто выжил.

– Я знаю, что они делали то, что должны, но они подчинялись моему приказу. А я должен был найти в себе силы не отдавать его.

– Ты бы погиб, Элиас. – Она не смотрела на меня. Она так сильно старалась убедить себя, что все нормально, что все это было необходимостью. – Твои люди погибли бы.

– Пророки сказали, битва закончится, когда ты будешь повержен или победишь лидера противника. Если бы я захотел умереть первым, Тристас был бы жив. И Леандр. И Деметриус. Все они, Элен. Зак понял это – он попросил Маркуса убить его. Я должен был сделать то же самое. И тебя назвали бы Императрицей…

– Или Маркуса – Императором, а меня бы его… его рабыней…

– Мы велели нашим людям убивать! – Почему она не понимала? Почему не желала взглянуть правде в лицо? – Мы дали им такой приказ. Мы следовали ему сами. Это непростительно.

– А ты думал, что должно произойти? – Элен поднялась на ноги, и я тоже встал. – Ты думал, что Испытания будут легкими? Неужели ты не знал, что так оно и будет? Они заставили нас оживить свои самые глубокие страхи. Они натравили на нас всякую нечисть, которой вообще не должно существовать. Они поставили нас друг против друга. Сила рук, ума и сердца. Ты удивлен? Ты – наивен, вот что. Ты – дурак.

– Эл, я не знаю, о чем ты говоришь. Я чуть не убил тебя…

– Слава небесам за это! – Она стояла передо мной, так близко, что пряди длинных волос, развеваясь, касались моего лица. – Ты отбивался. После стольких поражений во время учебных боев я сомневалась, что ты сможешь. Я так боялась. Я думала, что ты погибнешь там…

– Ты больна, – я отвернулся от нее. – Неужели тебе ничуть не жаль? Неужели ты не испытываешь раскаяния? Наши друзья убиты.

– Они были солдатами, – произнесла Элен. – Солдатами Империи, которые погибли в бою, погибли с честью. Я чествую их. Я скорблю по ним. Но я не жалею о том, что сделала. Я сделала это ради Империи. Я сделала это ради моих людей. – Она начала ходить туда-сюда. – Ты не понимаешь, Элиас? Испытания значительнее, чем ты или я, значительнее, чем наша вина, наш стыд. Мы – ответ на вопрос, который тревожит всех уже пятьсот лет: кто возглавит Империю, когда падет династия Таиуса? Кто возглавит полумиллионную мощную армию? Кто будет управлять судьбами сорока миллионов душ?

– А что насчет наших судеб? Наших душ?

– Они забрали наши души давным-давно, Элиас.

– Нет, Эл. – Я снова слышал слова Лайи, в которые хотелось верить. В которые мне необходимо было верить: «У тебя есть душа. Не позволяй им отнять ее у тебя». – Ты ошибаешься. Я никогда не смогу исправить то, что сделал вчера, но когда настанет Четвертое Испытание, я не буду…

– Элиас, не надо, – Элен положила пальцы на мои губы, ее злость сменилась чем-то вроде отчаяния. – Не давай клятвы, когда не знаешь, какова ее цена.

– Я пересек черту вчера, Элен. Я никогда не пересеку ее вновь.

– Не говори так. – Ее волосы разлетались, глаза горели диким огнем. – Как ты можешь стать Императором, если так думаешь? Как ты можешь победить в Испытаниях, если…

– Я не хочу побеждать в Испытаниях, – оборвал ее я. – Я никогда не хотел победить в них. Даже не хотел в них участвовать. Я собирался дезертировать, Элен. Сразу после выпуска, во время празднования, я собирался бежать.

Она покачала головой, подняв руки, как будто пыталась отринуть мои слова. Но я не останавливался. Она должна услышать это. Ей надо знать правду, кто я есть.

– Я не сбежал лишь потому, что встретил Каина. А он сказал мне, что единственный шанс стать действительно свободным – это принять участие в Испытаниях. Я хочу, чтобы ты победила в них, Эл. Я хочу назваться Кровавым Сорокопутом. Хочу, чтобы ты освободила меня.

– Освободила тебя?! Освободила тебя? Это же и есть свобода, Элиас! Когда ты это поймешь? Мы – маски. Наша судьба – власть, смерть, сила. Вот кто мы. Если ты всем этим не владеешь, как ты вообще можешь быть свободным?

Она в бреду. Я пытался принять эту ужасную правду, когда уловил звук шагов. Эл их тоже услышала. Мы повернулись и увидели Каина, обходящего утес. Он шел в сопровождении восьми легионеров. По поводу нашего с Элен спора он не сказал ничего, хотя, вне всякого сомнения, слышал по крайней мере часть его.

– Вы пойдете с нами.

Легионеры разделились. Четверо взяли меня, другие четверо схватили Элен.

– Что происходит? – я попытался стряхнуть их, но они были зверски сильные и крупные, крупнее меня, и не сдвинулись с места. – Что такое?

– Это Испытание Верности, Претендент Витуриус.

43: Лайя

Когда я вошла на кухню Коменданта, Иззи бросилась ко мне. Под глазами у нее залегли тени, волосы спутались и напоминали птичье гнездо – казалось, она не спала всю ночь.

– Ты жива! Ты… ты здесь! Мы думали…

– Они причинили тебе вред, девочка? – за спиной Иззи остановилась Кухарка, и я поразилась, увидев, что она тоже растрепана и с красными глазами. Она взяла мой плащ и, увидев мое платье, велела Иззи принести другое. – С тобой все нормально?

– Да, со мной все в порядке.

Что еще я могла сказать? Я все еще пыталась разобраться в том, что случилось. В то же время я размышляла над словами Элиаса о тюрьме Беккар и в конце концов решила: я должна выбраться отсюда и найти Ополчение. Должна вычислить, где Дарин и что на самом деле происходит.

– Куда они тебя забирали, Лайя? – Иззи вернулась с платьем.

Я быстро переоделась и тщательно, насколько могла, спрятала кинжал на бедре. Я не хотела рассказывать, что случилось, но не могла им лгать, особенно после того, как они провели бессонную ночь в страхе за мою жизнь.

– Они отдали меня Витуриусу как приз за победу в Третьем Испытании. – Обе взглянули на меня с ужасом, и я поспешно добавила: – Но он не причинил мне вреда. Ничего не случилось.

– В самом деле? – раздался голос Коменданта, и в жилах тотчас застыла кровь.

Все втроем – я, Иззи и Кухарка – повернулись к кухонной двери.

– Ничего не случилось, говоришь? – Она вздернула голову. – Очень интересно. Следуй за мной.

Я пошла за ней, чувствуя, как ноги наливаются свинцом. Зайдя в кабинет, бросила взгляд на стену с портретами мертвых ополченцев. Казалось, будто находишься в комнате с призраками. Комендант закрыла дверь кабинета и обошла вокруг меня несколько раз.

– Ты провела ночь с Претендентом Витуриусом, – изрекла она.

– Да, сэр.

– Он тебя изнасиловал? – она задавала отвратительные вопросы с такой легкостью, как будто интересовалась моим возрастом и именем.

– Нет, сэр.

– Почему, если прежде он казался весьма заинтересованным тобой? Рук не мог от тебя оторвать.

Я поняла, что она говорила о ночи Лунного Фестиваля. Точно уловив запах моего страха, она приблизилась ко мне.

– Я… я не знаю.

– Может ли такое быть, что парень действительно влюблен в тебя? Я знаю, что он помогал тебе – подобрал в дюнах и принес сюда, защищал от Маркуса несколько ночей назад. – Она сделала еще один шаг. – Но меня особо интересует та ночь, когда я обнаружила вас в лакейском коридоре. Что вы делали вместе? Он с тобой заодно? Он – предатель?

– Я… не уверена, что вы…

– Думала, сможешь меня одурачить? Думала, я не узнаю?

О небеса! Этого не может быть.

– У меня тоже есть шпионы. Среди маринцев, кочевников, – она остановилась всего в нескольких дюймах от меня. Ее улыбка действовала как гаррота, затянутая вокруг шеи. – Даже в Ополчении. Ты бы удивилась, узнав, где у меня есть глаза и уши. Эти крысы из книжников знают только то, что я позволяю им узнать. Что они собирались делать, когда ты встречалась с ними в последний раз? Планировали что-то значительное? Куда потребуется много людей? Возможно, тебе интересно, что это. И ты довольно скоро узнаешь.

Комендант схватила меня за шею прежде, чем я успела увернуться от нее. Я брыкалась, но она лишь крепче сжимала хватку. Мышцы на руке напряглись, но глаза казались мертвыми и бесцветными как никогда.

– Знаешь, что я делаю со шпионами?

– Я не… не… – Я не могла дышать. Не могла думать.

– Я преподаю им урок. Им и тем, кто с ними заодно. Кухонной служанке, например.

Нет, только не Иззи, не Иззи! В глазах у меня возникли слепящие вспышки, но тут раздался стук в дверь. Она отпустила меня, и я повалилась на пол. Небрежно, будто только что вовсе и не она чуть не задушила раба, Комендант открыла дверь.

– Комендант, – снаружи стояла Пророчица, маленькая, будто невесомая. Я ожидала увидеть рядом с ней легионеров, как в прошлый раз, но она была одна. – Я пришла за девушкой.

– Вы не можете взять ее, – возразила Комендант. – Она – преступница и…

– Я пришла за девушкой. – Лицо Пророчицы окаменело. Обе пристально смотрели друг другу в глаза, и в этом перекрестном взгляде читалась молчаливая и яростная борьба воли. – Отдайте ее мне и идите следом. Нас ждут в амфитеатре.

– Она – шпионка…

– И получит соответствующее наказание.

Пророчица повернулась ко мне, и я не смогла отвести от нее взгляд. В какой-то миг я увидела саму себя в темных безднах ее глаз. Мое сердце остановилось, лицо одеревенело, и я вдруг совершенно отчетливо поняла, что Пророчица собирается отвести меня на гибель, что смерть моя близка – ближе, чем во время облавы, ближе, чем в тот день, когда Маркус избил меня.

– Не отдавайте меня ей, – взмолилась я, обращаясь к Коменданту. – Пожалуйста, не…

Пророчица не дала мне закончить.

– Не советую идти наперекор воле Пророков, Керис Витуриа. Ты проиграешь. Ты можешь добровольно пойти в амфитеатр или же я призову тебя. Так как?

Комендант колебалась, и женщина ждала, спокойная, неподвижная, точно скала у реки. Наконец Комендант кивнула и вышла за дверь. Второй раз за день меня связали и сунули в рот кляп. Затем Пророчица пошла за Комендантом, волоча меня за собой.

44: Элиас

– Я пойду спокойно, – пообещал я, когда солдаты скрутили нас и завязали нам с Элен глаза. – Только уберите от меня свои проклятые руки.

В ответ один из них сунул мне в рот кляп и забрал мой меч. Легионеры завели нас на гору, затем проводили через территорию школы. Со всех сторон слышались шаги, центурионы выкрикивали приказы, я услышал гул амфитеатра.

Четвертое Испытание. Все тело напряглось. Я не хотел возвращаться туда, где убил своих друзей. Не хотел и ногой ступать на это проклятое место.

Каин шел впереди, храня молчание. Читал ли он мои мысли прямо сейчас? Или мысли Элен? Не важно. Я старался забыть его, думать так, будто никакого Пророка нет рядом.

Верность, не жалея души. Эти слова так четко перекликались с тем, что говорила Лайя. «У тебя есть душа. Не позволяй им забрать ее». А именно это, чувствовал я, Пророки и пытались сделать. Поэтому я мысленно нарисовал черту, о которой говорила Лайя. Я не пересеку ее. Не важно, какова будет цена. Я никогда ее не пересеку. Я чувствовал Элен, она шла рядом, и волны страха исходили от нее, отнимая тепло и оголяя нервы.

– Элиас. – Легионеры не стали затыкать Элен рот кляпом, потому что ей хватило здравого смысла не поднимать шум. – Слушай меня. Что бы Пророки ни попросили, ты должен это сделать, понимаешь? Кто бы ни выиграл Испытание, тот станет Императором – Пророк сказал, ничьей не будет. Если ты не победишь, все пропало.

Пыл и отчаяние в ее голосе взволновали меня. Предупреждение в ее словах было слишком очевидным. Я ждал, что она добавит еще что-нибудь, но ей либо тоже всунули кляп, либо Каин велел ей замолчать. Спустя несколько минут я почувствовал вокруг гул сотен голосов, наполняющий меня с головы до пят. Мы пришли к амфитеатру.

Легионеры провели меня еще на несколько шагов и толкнули на колени. Элен опустилась рядом со мной. Затем развязали веревки, сняли повязки и вытащили кляпы.

– Вижу, они привели тебя в наморднике, ублюдок. Жаль, что с тобой не всегда так поступают.

Маркус стоял на коленях по другую сторону от Элен и смотрел на меня с лютой ненавистью. Он весь подобрался точно змея, готовая к прыжку. Оружия с собой у него не было, кроме кинжала, торчащего из-за пояса. Вся его скорбь после Третьего Испытания превратилась в ядовитую злобу. Зак всегда выглядел слабее Маркуса, но, по крайней мере, он старался сдерживать Змея. Без поддержки своего тихоголосого брата Маркус выглядел почти диким.

Я не обратил внимания на его выпад и попытался настроиться на то, что сейчас произойдет. Легионеры оставили нас на помосте за спиной Каина, который не сводил взгляда с ворот амфитеатра, как будто чего-то ждал. Остальные двенадцать Пророков выстроились вокруг, отбрасывая рваные тени и затемняя ристалище одним своим присутствием. Я пересчитал их – тринадцать вместе с Каином. Значит, один отсутствовал.

Ряды зрителей были полны. Я заметил губернатора и остальных городских советников. Дед сидел несколькими рядами выше, за ложей Коменданта, окруженный личной стражей, и смотрел лишь на меня.

– Комендант опаздывает, – Элен кивнула на пустое кресло моей матери.

– Ошибаешься, Аквилла, – фыркнул Маркус. – Она как раз вовремя.

Едва он это сказал, в воротах амфитеатра появилась Керис. Следом шла Пророчица, которая, несмотря на свою хрупкость, тянула за собой связанную девушку с кляпом во рту. Я увидел гриву тяжелых черных волос, рассыпанных по спине, и мое сердце остановилось – Лайя. Что она здесь делает? Почему она связана?

Комендант заняла свое место в ложе, а Пророчица возвела Лайю на помост к Каину. Рабыня пыталась что-то сказать сквозь кляп, но его привязали очень туго.

– Претенденты, – как только Каин заговорил, в амфитеатре наступила тишина. Стая птиц, галдя, кружила над головами. Снизу из города доносились распевы торговца-зазывалы. – Последнее Испытание – это Испытание Верности. Империя постановила, что эта рабыня должна умереть, – Каин указал на Лайю, и мой желудок подпрыгнул, как будто я упал с большой высоты.

Нет! Она невиновна. Она не сделала ничего дурного.

Глаза Лайи округлились. Стоя на коленях, она попыталась отползти назад. Но Пророчица, которая привела ее, опустилась на колени за спиной рабыни и вцепилась в нее железной хваткой, как мясник, несущий ягненка на заклание.

– Как только я скажу вам приступить, – продолжил Каин спокойно, как будто речь шла вовсе не о смерти семнадцатилетней девушки. – Вы все одновременно должны попытаться ее казнить. Кто выполнит приказ первым, тот будет назван победителем Испытания.

– Это несправедливо, Каин, – вспыхнул я. – У Империи нет причин для ее казни.

– Причины не важны, Претендент Витуриус. Только верность. Если вы откажетесь исполнять приказ, вы проиграете Испытание. Наказание за проигрыш – смерть.

Я подумал о поле боя из своего кошмара, и кровь загустела в жилах от воспоминаний. Леандр, Деметриус, Эннис – все они были на том поле. Я убил их.

И Лайя лежала там же с перерезанным горлом, потухшим взглядом и копной спутанных волос.

«Но я этого еще не сделал, – подумал я в отчаянии. – Я еще не убил ее».

Пророк посмотрел на каждого из нас по очереди. Затем взял у легионеров один из моих мечей и положил его на помост на равном расстоянии от каждого из нас.

– Приступайте.

Безотчетно я сразу же кинулся к Лайе. Если успею встать между ней и остальными, у нее, возможно, будет шанс спастись.

Мне все равно, что я видел на том поле боя. Я не убью ее. И другим не позволю.

Я оказался рядом с ней раньше Маркуса и Элен и присел на корточки, ожидая от них нападения. Но вместо того чтобы ринуться к Лайе, Элен прыгнула на Маркуса и ударила его кулаком в висок. Он упал камнем, не ожидая нападения, и она сбросила его с помоста, затем пнула меч в мою сторону.

– Сделай это, Элиас! – крикнула она. – Пока Маркус не очнулся.

И только тогда она увидела, что я не собираюсь убивать девушку, что я ее охраняю. Элен издала странный сдавленный звук. Толпа молчала, затаив дыхание.

– Не надо, Элиас, – попросила она. – Не сейчас. Мы почти у цели. Ты станешь Императором. Предреченным. Пожалуйста, Элиас, подумай о том, что ты мог бы сделать для… для Империи…

– Я сказал тебе, что есть черта, которую я не пересеку. – Говоря это, я чувствовал странное спокойствие, какого не испытывал ни разу за все минувшие недели. Глаза Лайи метались от Элен ко мне. – Это и есть та черта. Я не убью ее.

Элен подняла меч.

– Тогда отойди в сторону, – произнесла она. – Я это сделаю. Я сделаю это быстро.

Она подходила ко мне медленно, не сводя с меня глаз.

– Элиас, – сказала Элен. – Она умрет, независимо от того, что ты делаешь. Это воля Империи. Если ты или я этого не сделаем, ее убьет Маркус – в конце концов он очнется. Мы можем опередить его и покончить с этим. Если ей суждено умереть, пусть из этого выйдет хоть что-то хорошее. Я стану Императрицей. Ты – Кровавым Сорокопутом.

Она сделала еще шаг.

– Я знаю, ты не хочешь править, – молвила Элен мягко. – И возглавлять Черную Гвардию. Я не понимала этого раньше. Но понимаю сейчас. Поэтому если ты позволишь мне все сделать, клянусь кровью и плотью, в ту же секунду, как стану Императрицей, я освобожу тебя от клятвы Империи. Ты сможешь отправиться куда угодно. Делать что хочешь. Ты не будешь принадлежать никому. Ты будешь свободен.

Я наблюдал за Элен, ожидая, когда ее мускулы напрягутся для атаки, но мы встретились взглядами. Ты будешь свободен. Это единственное, что я когда-либо желал, и она протягивала мне мою мечту на серебряном блюде, давая клятву, которую, как я знал, она никогда не нарушит.

На миг, ужасный миг я задумался над ее словами. Я хотел свободы больше всего на свете. Я почти видел, как отправляюсь из порта в Навиуме к далеким южным королевствам, где никто и ничто не посягнет ни на мое тело, ни на мою душу.

По крайней мере, на тело. Потому что, если я позволю Элен убить Лайю, души у меня уже не будет.

– Если ты хочешь убить ее, – сказал я Элен, – тебе придется сперва убить меня.

Слеза скатилась по ее щеке, и на мгновение я заглянул ей в самую душу. Она хотела этого до безумия, но не враг ее удерживал. Я.

Мы были друг для друга всем. И я предал ее. Снова.

Вдруг я услышал удар – безошибочный звук стали, вонзившейся в плоть. Лайя рухнула вперед так внезапно, что Прорчица упала вместе с ней, все еще сжимая руки девушки. Волосы Лайи разметались грозовым облаком вокруг нее, но я не видел ее лица, ее глаз.

– Нет! Лайя! – я кинулся к ней, стал трясти, пытаясь перевернуть. Но не мог скинуть с нее проклятую Пророчицу. Женщину била дрожь, ее роба запуталась в юбках Лайи. Лайя молчала. Ее тело безвольно обмякло.

Я заметил рукоять кинжала, упавшего на помост, и быстро расползающуюся лужу крови. Невозможно потерять столько крови и остаться в живых.

Маркус. Слишком поздно я увидел его позади помоста. Слишком поздно осознал, что нам с Элен следовало не рисковать и убить его.

Меня поразило, как смерть Лайи всколыхнула толпу, амфитеатр взорвался оглушительным ревом. Тысячи голосов кричали одновременно. Дед ревел громче раненого быка.

Маркус вспрыгнул на помост. Я знал, что он направляется ко мне. Но мне и хотелось, чтобы он подошел. Хотелось выбить из него жизнь за то, что он сотворил. Но почувствовал, как Каин положил руку мне на плечо, пытаясь удержать. Затем распахнулись ворота амфитеатра. Взмыленный конь галопом ворвался на ристалище. Маркус дернулся, потрясенный, огляделся вокруг во внезапно наступившей тишине. Конь вздыбился, и всадник соскочил на землю.

– Император, – крикнул легионер. – Император мертв! Династия Тайа пала!

– Когда? – вмешалась Комендант. На ее лице ни капли удивления. – Как?

– Нападение Ополченцев, сэр. Его убили по пути в Серру. Через день он был бы в городе. Убили и всех, кто с ним был. Даже… даже детей.

«Ждущая лоза обовьет дуб и задушит его. Путь станет ясным в самом конце». Об этом предсказании несколько недель назад говорила Комендант в своем кабинете, и сейчас те слова обрели смысл. Лоза – это Ополчение. Дуб – сам Император.

– Подданные Империи, курсанты Блэклифа, Претенденты, будьте свидетелями! – Каин отпустил меня. Его голос прогремел над амфитеатром, сотрясая его фундамент и заставляя народ подавить панику. – Итак, осуществилось предсказание Пророков. Император мертв, и новый правитель должен прийти к власти, чтобы сохранить Империю. Претендент Витуриус, у вас был шанс доказать свою верность. Но вместо того чтобы убить девушку, вы защищали ее. Вместо того чтобы выполнить мой приказ, вы нарушили его.

– Естественно, нарушил! – возмутился я, не веря в происходящее. – Это Испытание верности было испытанием для меня одного, больше ни для кого. Я – единственный, кому она небезразлична. Это Испытание – насмешка…

– Это Испытание показало нам то, что требовалось узнать: вы недостойны быть Императором. Вы лишаетесь имени и ранга. Вы умрете завтра на рассвете. Вам отрубят голову на площади Блэклифа. Ваши сокурсники будут свидетелями вашего позора.

Два Пророка сковали мне цепями запястья. Я прежде не видел цепей. Они взяли их из воздуха? Но я был слишком потрясен, чтобы сопротивляться. Пророчица, что держала Лайю, с трудом подняла тело девушки и спустилась с помоста.

– Претендент Аквилла, – продолжил Каин, – вы хотели убить врага. Но дрогнули, когда столкнулись с Витуриусом, уступив его желаниям. Такая преданность достойна восхищения. Но это не качество Императора. Из всех трех Претендентов только Претендент Фаррар совершил попытку выполнить мой приказ без сомнений и с непоколебимой верностью Империи. Таким образом, я называю его победителем Четвертого Испытания.

Лицо Элен побелело как мел. Она, как и я, не верила, что пародия, развернувшаяся перед нашими глазами, происходит наяву.

– Претендент Аквилла, – Каин выдернул меч Элен. – Вы помните свою клятву?

– Но вы не можете…

– Я сдержу свою клятву, Претендент Аквилла. А вы свою сдержите?

Она смотрела на Пророка как на любовника-предателя, затем взяла меч из его рук.

– Сдержу.

– Тогда преклоните колени прямо сейчас и присягните на верность, ибо мы, Пророки, провозглашаем Маркуса Антония Фаррара Императором, Предреченным, Главнокомандующим Армии, Непобедимым Владыкой Государства. А вас, Претендент Аквилла, именуем Кровавым Сорокопутом, его правой рукой и мечом, свершающим казни по воле Императора. Вы должны хранить верность до самой смерти. Клянитесь.

– Нет! – зарычал я. – Элен, не делай этого!

Она повернулась ко мне, и ее взгляд точно нож полоснул меня. «Ты это выбрал, Элиас, – сказали ее глаза. – Ты выбрал ее».

– Завтра, после казни Витуриуса, мы коронуем Предреченного. – сказал Каин и посмотрел на Змея. – Империя твоя, Маркус.

Маркус, улыбаясь, кинул взгляд через плечо, и я внезапно узнал это выражение, которое видел сотни раз. Так он смотрел на своего брата, когда оскорблял недруга, выигрывал бой или еще каким-нибудь образом хотел позлорадствовать. Но тотчас его улыбка увяла. Потому что здесь не было Зака. Лицо Маркуса стало пустым. Он посмотрел на Элен без тени тщеславия. Его полное отсутствие чувств заморозило мою кровь.

– Твоя присяга, Аквилла, – сказал он плоско. – Я жду.

– Каин, – крикнул я. – Он не подходит. Ты же знаешь это. Он безумен. Он разрушит Империю.

Никто меня не слушал. Ни Каин. Ни Элен. Ни даже Маркус.

Когда Элен заговорила, она выглядела так, как и должна выглядеть маска: спокойной, собранной, бесстрастной.

– Я присягаю на верность Маркусу Антонию Фаррару, – произнесла она. – Предреченному Императору, Главнокомандующему Армией, Непобедимому Владыке Государства. Я буду его Кровавым Сорокопутом, его правой рукой, мечом, вершащим казнь по его воле. До самой смерти. Клянусь.

Затем она склонила голову и протянула Змею свой меч.

45: Лайя

– Если хочешь жить, девочка, делай вид, что ты мертва.

Среди шума толпы, внезапно разорвавшего тишину, я едва расслышала сдавленный шепот Пророчицы. Я замолчала, ошеломленная: та, кого меченосцы чтят как святую, по какой-то причине хотела меня спасти. Под тяжестью ее веса я повалилась на помост, и в этот миг Маркус вонзил кинжал женщине в бок. Кровь заструилась по платформе, я вздрогнула, с ужасом вспомнив, как в такой же луже крови умирала Нэн.

– Не двигайся, – велела Пророчица. – Что бы ни происходило.

Я последовала ее совету и не шевелилась, даже когда Элиас выкрикнул мое имя и попытался стащить ее с меня. Даже когда гонец сообщил об убийстве Императора, а Элиаса приговорили к смерти и заковали в цепи. Все это время я оставалась неподвижной. Но когда Каин объявил о коронации, я сдержала вздох. После коронации всех заключенных-смертников казнят. Это значило, что если Ополчение не вызволит его из тюрьмы, Дарин умрет уже завтра. Или же нет?

Мэйзен уверял, что Дарин в камере смертников в Беккаре, а Элиас сказал, что в Беккаре нет таких камер.

От разочарования хотелось кричать. Мне необходимо все прояснить. Мэйзен – единственный, кто мог мне в этом помочь, и для этого мне надо было выбраться отсюда. Но я не могла просто встать и уйти. Все думали, что я мертва. И даже если бы я могла уйти, Элиас только что пожертвовал жизнью ради меня. Я не могла бросить его. Я лежала, не зная, что делать, но Пророчица решила за меня.

– Двинешься сейчас, и ты мертва, – предупредила она, поднимаясь с меня.

Пока все увлеченно следили за происходящим, она подняла меня и понесла к воротам амфитеатра.

Мертва. Мертва. Я практически слышала голос женщины в своей голове. Притворяйся, что ты мертва. Ноги и руки болтались, голова качалась. Я держала глаза закрытыми, но когда Пророчица запнулась и чуть не упала, на миг они распахнулись сами собой. Однако никто не заметил – Аквилла как раз давала свою клятву. Я взглянула на Элиаса. И хотя я видела, как схватили моего брата, как убили моих родных, хотя я страдала от побоев и едва не умерла сама, мне никогда не доводилось встречать такого безнадежного отчаяния, какое читалось в глазах Элиаса.

Пророчица выпрямилась. Еще двое шли рядом с ней, как старшие братья, которые с обеих сторон поддерживают свою сестру и охраняют ее от грубой толпы. Кровь женщины пропитала мою одежду, став невидимой на черном шелке. Она потеряла так много крови, что я не понимала, как у нее вообще хватало сил идти.

– Пророки не могут умереть, – сказала она, стиснув зубы. – Но кровью истекать мы можем.

Мы вышли за ворота амфитеатра, и, оказавшись в нише, женщина поставила меня на ноги. Я ждала, что она пояснит, почему подставила под кинжал себя, хоть тот предназначался мне, но она пошатнулась, и собратья подхватили ее. Я оглянулась на амфитеатр, где на коленях стоял Элиас, закованный в цепи. Разум твердил, что я не в силах ничем ему помочь, а если и попытаюсь, то умру. Но я не могла заставить себя уйти.

– Ты не ранена, – Каин незаметно покинул переполненный амфитеатр. – Хорошо. Следуй за мной. – Он перехватил мой взгляд, брошенный на Элиаса, и покачал головой. – Сейчас ты не сможешь ему помочь, – сказал Каин. – Он сам выбрал свою судьбу.

– Разве это его судьба? – взывала я к Каину. – Элиас отказался убить меня, и теперь умрет за это? Вы собираетесь наказать его за милосердие?

– У Испытаний есть правила, – ответил Каин. – Претендент Витуриус их нарушил.

– Ваши правила неоднозначны. Элиас не единственный, кто нарушил приказ. Маркус должен был убить меня, но он этого не сделал. Но вы все же провозгласили его Императором.

– Он думает, что убил тебя, – возразил Каин. – И упивается этим. Вот что важно. Пойдем, ты должна уйти из школы. Если Комендант узнает, что ты жива, она убьет тебя.

Я сказала себе, что Пророк прав, что я не могу спасти Элиаса. Но на душе стало скверно. Я уже так поступала раньше. Я бросила Дарина и жалела потом об этом каждый миг.

– Если ты не пойдешь со мной, твой брат умрет, – Пророк почувствовал мои терзания. – Ты же этого не хочешь?

Он направился к воротам, и, еще немного поколебавшись, я отбросила мучительные раздумья, отвернулась от Витуриуса и пошла за ним.

«Элиас находчив, возможно, он все же найдет способ избежать смерти. Но я – нет, Лайя, – слышала я голос Дарина. – Если ты мне не поможешь».

Легионеры, охранявшие ворота Блэклифа, казалось, не видели нас, когда мы покинули территорию школы. Я даже подумала, не окутал ли их Каин своими чарами. Почему он мне помогал? Что он хотел взамен? Если он и знал о моих подозрениях, то никак этого не показывал.

Он уводил меня через Квартал патрициев, затем вглубь города, по душным улицам Серры. Его маршрут выглядел настолько запутанным, что поначалу думалось, будто мы идем просто так, без определенного направления. Никто не останавливал на нас взгляд, никто не говорил о смерти Императора или коронации Маркуса. Новости еще не просочились в город.

Молчание меж нами, казалось, даже звенело и, если бы упало, разбилось бы на множество осколков. Как мне отделаться от него и найти Ополчение? Я тут же отогнала эти мысли, боясь, что Пророк их прочтет. Но я уже подумала об этом, поэтому, должно быть, спохватываться поздно. Я посмотрела на него вопросительно. Прочитал ли? Слышал ли он все мои мысли?

– Это не настоящее чтение мыслей, – пробормотал Каин, и я обхватила себя руками, отпрянув от него, хотя прекрасно понимала, что это не спрячет мои мысли. – Мысли сложны, – объяснил он. – Беспорядочны. Они запутаны, как лианы в джунглях, слоисты, как осадочные породы в каньоне. Мы должны расплести лианы, пробраться через несколько слоев, затем перевести и расшифровать.

Десять кругов ада! Что он знает обо мне? Все? Ничего?

– С чего начать, Лайя? Я знаю, что все твои мысли лишь о том, как найти и спасти брата. Я знаю, что твои родители были самыми сильными лидерами Ополчения за всю его историю. Я знаю, что ты влюблена в бойца Ополчения по имени Кинан, но не веришь в его любовь. Я знаю, что ты – шпион Ополчения.

– Но если вы знаете, что я – шпион…

– Знаю, – подтвердил Каин, – но это не важно.

Тоска, древняя как мир, вспыхнула в его глазах, будто он вспомнил что-то давным-давно ушедшее.

– Другие мысли четко показывают, кто ты есть, что ты есть в глубине твоего сердца. Ночами одиночество давит на тебя, будто само небо опускается и душит холодными руками…

– Это не… я…

Но Каин не обратил внимания на мой возглас. Взгляд его красных глаз был расфокусирован, голос звучал прерывисто, как будто он говорил не о моих, а о своих сокровенных секретах.

– Ты боишься, что тебе никогда не стать такой же мужественной, как твоя мать. Ты боишься, что из-за твоей трусости погибнет твой брат. Ты жаждешь понять, почему твои родители предпочли Ополчение своим детям. Твое сердце хочет Кинана, а тело горит, когда рядом Элиас. Ты…

– Перестаньте. – Это невыносимо, когда тебя знает насквозь кто-то другой.

– Ты полна, Лайя. Полна жизни и темноты, света и духа. Ты приходишь в наши сны. Ты будешь гореть, потому что ты уголек в пепле. Это твоя судьба. Быть в Ополчении шпионом – это лишь малая часть тебя. Ничто.

Я искала слова, но не находила. Это неправильно, что он столько обо мне знает, а я, в свою очередь, не знаю о нем ничего.

– Во мне нет ничего стоящего, Лайя, – молвил Пророк. – Я – ошибка. Я – неудача и зло, жадность и ненависть. Я виновен. Все мы, Пророки, виновны.

Увидев мое смущение, он вздохнул. Мы встретились взглядами, и его слова о себе и собратьях рассеялись, как сон после пробуждения.

– Мы пришли, – сказал он.

Я неуверенно осмотрелась. Передо мной протянулась тихая улочка с двумя рядами одинаковых домов на каждой стороне. Торговый квартал? Или Квартал чужестранцев? Я не могла определить. Случайные прохожие были слишком далеко, чтобы их опознать.

– Что… что мы здесь делаем?

– Если ты хочешь спасти своего брата, тебе нужно поговорить с Ополчением, – сказал Каин. – Я привел тебя к ним. – Он кивнул на улицу. – Седьмой дом справа. В подвале. Дверь не заперта.

– Почему ты помогаешь мне? – спросила я. – Какой здесь подвох…

– Никакого, Лайя. Я не могу ответить на твои вопросы. Скажу лишь, что сейчас наши интересы совпадают. Я клянусь тебе плотью и кровью, что не обманываю тебя. Иди скорее. Время не ждет. Боюсь, у тебя и так его осталось очень мало.

Несмотря на спокойное выражение, в его голосе, без всякого сомнения, сквозило нетерпение. Это растревожило меня, породило во мне беспокойство. Я кивнула ему в знак благодарности и пошла, думая, до чего странными были эти несколько последних минут.

Как Пророк и предсказывал, задняя дверь подвала дома оказалась незапертой. Я сделала два шага вниз по лестнице, когда острие клинка уперлось мне в шею.

– Лайя?

Кинжал опустился, и на свет вышел Кинан. Рыжие волосы торчали во все стороны, на повязке, небрежно перетягивающей предплечье, алело пятно крови. Веснушки резко выделялись на болезненно бледной коже.

– Как ты нас нашла? Ты не должна быть здесь. Это небезопасно для тебя. Быстро уходи, – он оглянулся через плечо, – пока Мэйзен не увидел!

– Я обнаружила секретный ход в Блэклиф. Я должна сказать ему об этом. И есть еще кое-что – шпион…

– Нет, Лайя, – покачал головой Кинан. – Ты не можешь…

– Кто там, Кинан?

Послышались приближающиеся шаги, и в следующую секунду показалась голова Мэйзена.

– А-а, Лайя. Выследила нас. – Старик стрельнул взглядом в Кинана, как будто он в этом виноват. – Приведи ее.

От его тона на затылке зашевелились волосы, и я коснулась разреза в кармане юбки, под которым был спрятан кинжал в ножнах, подаренный мне Элиасом.

– Лайя, слушай меня, – зашептал Кинан, когда повел меня вниз по ступеням. – Не важно, что он скажет, я…

– А сейчас иди, – Мэйзен отсек Кинана, когда мы спустились в подвал. – У меня мало времени.

Подвал был маленький. В углу громоздились ящики с товарами, а посреди стоял круглый стол. За ним сидели двое мужчин, не улыбаясь и холодно поглядывая на меня, – Эран и Хайдер. Я подумала, не один ли из них шпионит для Коменданта. Мэйзен подвинул ко мне ногой ветхий стул, видимо, предлагая мне сесть. Кинан встал за моей спиной, переминаясь с ноги на ногу, как встревоженный зверь. Я старалась не смотреть на него.

– Ну что, Лайя, – начал Мэйзен, когда я села. – Есть какая-нибудь информация для нас? Кроме того, что Император мертв.

– Как вы…

– Потому что я один из тех, кто убил его. Скажи мне, они уже назвали имя нового Императора?

– Да. – Мэйзен убил Императора? Я хотела узнать больше, но почувствовала его нетерпение. – Они провозгласили Маркуса. Коронация назначена на завтра.

Мэйзен обменялся взглядом со своими людьми и встал.

– Эран, отправляй гонцов. Хайдер, приготовь людей. Кинан, разберись с девчонкой.

– Подожди! – я тоже встала. – У меня есть еще сведения – ход в Блэклиф. По этой причине я и пришла. Так что ты можешь вызволить Дарина. И есть еще кое-что, что ты должен знать…

Я собиралась рассказать Мэйзену о шпионе, но он не дал закончить.

– Нет никаких секретных ходов в Блэклиф, Лайя. А даже если бы и был, я не настолько туп, чтобы пытаться атаковать школу, где обучают масок.

– Тогда как…

– Как? – он начал размышлять вслух: – Хороший вопрос. Как мне избавиться от девчонки, которая влезла в мое убежище в самый неподходящий момент, назвав себя давно потерянной дочерью Львицы? Как утихомирить существенную фракцию Ополчения, когда они тупо настаивают помочь ей с ее братом? Как сделать, чтобы все выглядело так, будто ты помогаешь ей, когда на деле у тебя нет ни времени, ни людей для этого?

У меня пересохло во рту.

– Я скажу тебе как, – изрек Мэйзен. – Ты даешь девчонке задание, с которым она не справится. Отправляешь ее в Блэклиф, прямиком в дом убийцы ее родителей. Требуешь от нее невыполнимого: шпионить за самой опасной женщиной в Империи и выведать все об Испытаниях, когда они даже не начались.

– Ты… ты знал, что Комендант убила…

– Ничего личного, девочка. Сана угрожала, что уведет своих людей из Ополчения, и все благодаря тебе. Она давно искала предлог, а с твоим приходом его получила. Но она и ее люди мне были нужны как никогда. Я годы потратил, чтобы восстановить то, что разрушила Империя, когда убила твою мать. Поэтому не мог позволить тебе разрушить все это.

Я ожидал, что Комендант избавится от тебя через несколько дней, если не часов. Но ты выжила. Когда ты принесла информацию – настоящую информацию – на Лунном Фестивале, мои люди предупредили меня, что Сана и ее фракция сочтут, что сделка состоялась. Она требовала, чтобы мы вызволили Дарина из Центральной тюрьмы. Только проблема была в том, что ты сказала кое-что очень важное, и теперь я уж точно не мог привлечь людей на освобождение твоего брата.

Я вспомнила: приезд Императора в Серру.

– Я знал, что нам понадобится каждый боец Ополчения, что у нас есть, чтобы мы могли совершить покушение. Намного более важное дело, чем спасение одного юноши, как ты думаешь?

На ум пришли слова Коменданта: «Эти крысы из книжников знают только то, что я хочу, чтобы они знали. Что они затевали, когда ты встречалась с ними в последний раз? Планировали ли что-то значительное?».

Меня вдруг осенило, словно ударило молнией. Ополченцы даже не догадывались, что они сплясали под дудку Коменданта. Керис Витуриа хотела, чтобы Император умер. Ополченцы убили его и всех, кто был с ним, Маркус занял его место, и сейчас не будет никакой гражданской войны, никакой борьбы между династией Тайа и Блэклифом.

«Ты – дурак! – хотела я крикнуть. – Ты угодил прямо в ее ловушку!»

– Мне надо было успокоить фракцию Саны, – продолжал Мэйзен. – И тебя отослать от них подальше. Поэтому я снова отправил тебя в Блэклиф, поставив перед тобой совершенно невыполнимую задачу: найти секретный ход в самой охраняемой вооруженной крепости меченосцев после тюрьмы Кауф. Я сказал Сане, что от этого зависит побег твоего брата, а излишние подробности могут поставить освобождение под угрозу. Затем я дал ей и всем остальным бойцам миссию более значимую, чем глупая девчонка со своим братом: революция.

Он наклонился вперед, в запале сверкая глазами.

– Это только дело времени, когда слух о смерти Таиуса расползется. Как только это случится, начнутся волнения. А этого мы и ждем. Я лишь жалею, что твоя мать этого не увидит.

– Не смей говорить о моей матери! – В гневе я забыла сказать ему о шпионе. Забыла сказать, что Комендант знает о его грандиозном плане. – Она жила по Иззату. А ты предал ее детей, ублюдок. Может, ты и ее предал?

Мэйзен обогнул стол. Я увидела, как у него на шее забилась жила.

– Я следовал за Львицей в огонь и в воду. Я шел за ней в ад. Но ты не похожа на свою мать, Лайя. Ты больше похожа на отца. А твой отец был слаб. Что же до Иззата – ты еще ребенок. Ты даже не представляешь, что это означает.

Мое дыхание сбилось, дрожащей рукой я взялась за стол, чтобы успокоиться. Оглянулась на Кинана, но он прятал глаза. Предатель! Он знал, что Мэйзен и не думал мне помогать? Он наблюдал и посмеивался, когда глупая девчонка отправилась на невыполнимую миссию? Кухарка была права! Я не должна была доверять Мэйзену. Я никому из них не должна была доверять. Дарин это понимал. Он хотел изменить мир, но осознал, что с ополченцами этого не сделать, потому что они не заслуживают доверия.

– Мой брат, – обратилась я к Мэйзену. – Он ведь не в Беккаре, так? Он жив?

Мэйзен вздохнул.

– Туда, где меченосцы держат твоего брата, попасть невозможно. Брось это, девочка. Ты не сможешь спасти его.

Подступили слезы, но мне удалось их сдержать.

– Просто скажи, где он, – я постаралась, чтобы мой голос звучал сдержанно. – Он в городе? В Центральной? Ты же знаешь. Скажи мне!

– Кинан, избавься от нее, – приказал Мэйзен и добавил, поразмыслив: – Только тело увези куда-нибудь в другое место, а то в этом районе могут заметить.

Я почувствовала то, что, вероятно, недавно испытал Элиас. Предательство. Отчаяние. От страха и ужаса начала задыхаться, но сумела это подавить.

Кинан попытался взять меня за руку, но я увернулась, достав при этом кинжал Элиаса. Люди Мэйзена ринулись вперед, но не так уж быстро, да и я находилась к Мэйзену ближе, чем они. В следующий миг я приставила лезвие к горлу лидера Ополчения.

– Назад! – крикнула я бойцам. Они неохотно опустили свое оружие. Кровь стучала в ушах, но страха я не чувствовала, только ярость от того, через что Мэйзен заставил меня пройти.

– Ты скажешь мне, где Дарин, лживый сукин сын?

Мэйзен ничего не ответил, и я вдавила лезвие глубже, оставив тонкую кровавую линию.

– Говори, – потребовала я. – Или я перережу твою глотку прямо сейчас.

– Я скажу тебе, – прохрипел он. – Мне даже интересно будет посмотреть на тебя. Он в Кауфе, девочка. Они перевели его в Кауф на следующий день после Лунного Фестиваля.

Кауф. Кауф. Кауф. Я заставила себя поверить в это. Взглянуть правде в глаза. Кауф – это там, где родители и сестра подверглись пыткам и были казнены. Кауф, куда отправляют только самых злостных и опасных преступников, чтобы они там страдали и гнили, пока не умрут.

Все кончено, осознала я. Все, что я вытерпела – кнут, шрам, избиения, – было напрасно. Ополчение убьет меня. Дарин погибнет в тюрьме. И я ничего не могу сделать, чтобы это изменить. Мой нож все еще упирался в горло Мэйзена.

– Ты заплатишь за это, – прошипела я. – Клянусь небесами и звездами. Ты заплатишь.

– Очень в этом сомневаюсь, Лайя. – Его взгляд метнулся мне за спину – слишком поздно. Я уловила вспышку рыжих волос и карие глаза, а затем оглушительная боль пронзила висок, и меня поглотила тьма.

Очнувшись, первым делом я испытала облегчение от того, что до сих пор жива. Но в следующий миг, когда увидела лицо Кинана, меня затопил острый гнев. Предатель! Обманщик! Лжец!

– Слава небесам! – выдохнул он. – Я боялся, что слишком сильно тебя ударил. Нет… подожди…

Я шарила рукой в поисках ножа. С каждой секундой сознание прояснялось все четче, и все сильнее хотелось убить предателя.

– Я не собираюсь причинять тебе боль, Лайя. Пожалуйста, выслушай.

Кинжала не было. Я осмотрелась вокруг ошалело. Он собирался меня убить. Мы находились в каком-то большом сарае. Сквозь щели между кривыми досками падал солнечный свет, у стены стояли садовые инструменты.

Если получится от него сбежать, я смогу спрятаться в городе. Комендант считала меня мертвой, поэтому, если смогу снять рабские браслеты, возможно, мне удастся покинуть и Серру. А дальше что? Вернусь ли я назад в Блэклиф за Иззи, пока ее не схватила и не запытала до смерти Комендант? Попробую ли помочь Элиасу? Попытаюсь ли попасть в Кауф и освободить Дарина? Тюрьма располагалась более чем в тысяче миль отсюда. И я даже не представляла, как туда можно добраться. Не знала и то, как выжить в стране, переполненной патрулями меченосцев. Но даже если каким-то чудом я окажусь возле Кауфа, как мне пробраться внутрь? И как потом выбраться? Дарин к тому времени может погибнуть. Он, возможно, и сейчас уже мертв.

Он не мертв! Если бы он был мертв, я бы это знала.

Все это пронеслось в моей голове за мгновение. Я вскочила на ноги и кинулась к граблям: прямо сейчас необходимо сбежать от Кинана.

– Лайя, нет! – Он схватил мои руки и силой прижал к бокам.

– Я не собираюсь убивать тебя, – сказал он. – Я клянусь. Просто послушай.

Я уставилась в его темные глаза, злясь на себя за глупость и слабость.

– Ты знал, Кинан. Ты знал, что Мэйзен никогда не хотел мне помогать. Это ты сказал мне, что мой брат в камере смертников. Ты использовал меня…

– Я не знал…

– Если ты не знал, тогда почему вырубил меня в подвале? Почему ты просто стоял там, когда Мэйзен приказал убить меня?

– Если бы я так не поступил, он бы убил тебя сам. – Тоска в глазах Кинана заставила меня слушать. На этот раз он не скрывал своих эмоций.

– Мэйзен заточил каждого, в ком видел противника. Для их же блага, сказал он. Сана сидит под охраной. Я не мог позволить ему сделать то же самое с собой, если собирался помочь тебе.

– Ты знал, что Дарина отправили в Кауф?

– Никто из нас не знал. Мэйзен вел очень скрытную игру. Он никогда не позволял нам слушать отчеты своих шпионов в тюрьмах. Никогда не давал нам детали плана освобождения Дарина. Он приказал передать тебе, что твой брат в камере смертников. Может быть, надеялся этим подтолкнуть тебя на необдуманный риск, чтобы ты попалась. – Кинан отпустил меня. – Я доверял ему, Лайя. Он вел Ополчение десять лет. Его проницательность, его самоотверженность – только это и держало нас вместе.

– То, что он – хороший лидер, еще не значит, что он хороший человек. Он лгал тебе.

– И я – дурак, что не понимал этого. Сана подозревала его в нечестности. Когда она догадалась, что мы с тобой… подружились, то поделилась своими подозрениями. Я был уверен, что она ошибается. Но затем, на последней встрече, Мэйзен сказал тебе, что твой брат в Беккаре. А это вообще не имело никакого смысла, потому что Беккар – крохотная тюрьма. Если бы твоего брата действительно держали там, мы бы давным-давно подкупили кого-нибудь и освободили его. Я не знаю, почему он так сказал. Может, думал, что я не замечу. Может быть, запаниковал, что ты не веришь ему на слово. – Кинан вытер слезу с моего лица. – Я передал Сане слова Мэйзена о Беккаре, но той ночью мы устраивали покушение на Императора. Она смогла поговорить с ним только после, а меня заставила держаться в стороне. И к лучшему, кстати. Она считала, что ее фракция пойдет за ней, но они бросили ее, когда Мэйзен убедил их, что Сана препятствует революции.

– Не будет никакой революции. Комендант с самого начала знала, что я – шпион. Она знала, что Ополчение готовило нападение на Императора. Кто-то в Ополчении оповещает ее.

Кинан побледнел.

– Я подозревал, что нападение на Императора не может быть настолько легким. И пытался сказать об этом Мэйзену, но он не прислушался. Выходит, все это время Комендант хотела, чтобы мы устроили покушение. Она хотела убрать Таиуса с пути.

– Она готова к революции Мэйзена, Кинан. Она попросту раздавит Ополчение.

Кинан порылся в карманах, что-то выискивая.

– Я должен вызволить Сану. Должен рассказать ей о шпионе. Если она сможет добраться до Тэрика и других лидеров своей фракции, то, возможно, сумеет остановить их прежде, чем они попадут в ловушку. Но сначала… – Он вытащил из кармана маленький бумажный пакетик и лоскуток кожи и протянул мне. – Это кислота, чтобы растворить рабские браслеты. – Кинан объяснил, как ее использовать, заставив меня повторить его указания дважды.

– Не ошибись – здесь хватает едва-едва. Ее очень трудно достать. Сегодня ночью затаись. Завтра утром, на четвертом ударе колокола, иди к речным докам. Найди галеру с названием «Бэдкэт». Скажи им, что у тебя есть груз драгоценных камней для ювелиров Силаса. Ни свое имя, ни мое имя, ничего больше не говори. Они спрячут тебя в трюме. Ты отправишься вверх по течению к Силасу в трехнедельное плавание. Я встречу тебя там. И мы придумаем, что делать насчет Дарина.

– Он умрет в Кауфе, Кинан. Он, возможно, не переживет и этих трех недель, пока я буду плыть.

– Он выживет. Меченосцы знают, как оставлять людей в живых, если им так надо. В Кауфе не умирают, а страдают. Большинство пленников держат там по несколько месяцев, а некоторых – и несколько лет.

Где есть жизнь, говорила Нэн, там есть и надежда. Моя надежда вспыхнула как свеча в темноте. Кинан вытащил меня. Он спас меня из Блэклифа. Он поможет спасти Дарина.

– Моя подруга Иззи, она помогала мне. Но Комендант знает, что мы общались. Я должна спасти ее. Я поклялась.

– Прости, Лайя. Я могу вытащить тебя отсюда, но больше никого.

– Спасибо, – прошептала я. – Пожалуйста, считай, что твой долг перед моим отцом оплачен…

– Ты думаешь, я делаю это ради него? Ради его памяти? – Кинан наклонился вперед, его глаза потемнели. Лицо оказалось так близко, что я могла чувствовать его дыхание на своей щеке. – Может быть, из-за этого все началось. Но не сейчас. Уже нет. Ты и я, Лайя. Мы одно и то же. Впервые в жизни, сколько себя помню, я не чувствую себя одиноким. Из-за тебя. Я не могу… не могу перестать думать о тебе. Я пытался. Пытался выкинуть тебя из головы…

Пальцы Кинана медленно-медленно поднимались по моей руке, затем коснулись лица. Другой рукой он обвел изгиб моих губ, откинул волосы на спину, вглядываясь мне в лицо, как будто что-то потерял. А затем прижал меня к стене, обвив рукой талию. Он припал к моим губам голодным жадным поцелуем. Поцелуем, который сдерживался много дней и жаждал вырваться. Поцелуем, о котором я мечтала с нетерпением.

На миг я оцепенела. В памяти всплыли лицо Элиаса и слова Пророка. «Твое сердце хочет Кинана, а твое тело горит, когда Элиас Витуриус рядом». Я отмахнулась от них. Я хотела этого. Хотела Кинана. И он хотел меня. Я пыталась раствориться, ощущая сплетение наших рук, в шелке волос, скользящем между пальцев. Но продолжала видеть Элиаса, и когда Кинан отстранился, не могла встретиться с ним взглядом.

– Тебе это понадобится, – он протянул мне кинжал Элиаса. – Я найду тебя в Силасе. Я найду способ, как помочь Дарину. Я обо всем позабочусь. Обещаю.

Я заставила себя кивнуть, думая, почему от его слов так беспокойно. Спустя несколько секунд Кинан вышел из сарая, а я уставилась на пакетик кислоты, что он мне оставил.

Мое будущее, моя свобода – все это заключалось в нем, в маленьком пакетике, который сломает рабские оковы. Что стоило Кинану раздобыть этот конвертик? А чего стоил ему проход на корабль? А что будет с Кинаном, когда Мэйзен узнает, что бывший лейтенант его предал?

Он лишь хотел помочь мне. А как приятны его слова: «Я найду тебя в Силасе. Я найду способ, как помочь Дарину. Я обо всем позабочусь. Обещаю».

Когда-то я мечтала об этом. Хотела, чтобы кто-нибудь сказал мне, что делать, устроил все. Когда-то я мечтала, чтобы меня спасли.

Но что мне это дало? Предательство. Провал. Теперь я не могу ждать, когда Кинан решит все вопросы. Особенно зная, что Иззи, возможно, прямо сейчас страдает от пыток Коменданта, потому что предпочла дружбу собственной безопасности. Зная, что Элиас без раздумий отдал свою жизнь за меня.

В сарае вдруг стало душно и жарко, и я выбежала вон. В голове возник план, пока приблизительный, странный и довольно-таки безумный, но, возможно, именно такой и мог сработать. Я кружила по городу, затем пересекла Площадь Казни и промчалась мимо доков, вниз к Оружейному кварталу. К кузницам. К Спиро Телуману.

46: Элиас

Тянулись часы. Или, может быть, дни. Узнать – не было возможности. Звуки колокола Блэклифа не проникали в темницу. Я не слышал даже боя барабанов. Гранитные стены камеры в фут толщиной не имели окон. Железные двухдюймовые прутья решетки закрывали вход. Охраны здесь не было. Она и не требовалась.

Как странно: выжить в Великих Пустынях, сразиться со сверхъестественными существами, пасть так низко, что убить своих друзей, и все это только для того, чтобы в конечном счете умереть в цепях, в маске, лишенным имени, опозоренным, заклейменным как предатель. Бастард, крушение надежд деда, убийца. Никто. Человек, чья жизнь ничего не значит.

Так глупо было надеяться, что, невзирая на жестокость, в которой был воспитан, я смогу вырваться из всего этого. После стольких лет порки, дурного обращения, кровопролития не стоило быть таким наивным. Не стоило слушать Каина. Следовало сбежать из Блэклифа, когда у меня был такой шанс. Может быть, меня и хватились бы и даже отправились в погоню, но по крайней мере Лайя, Деметриус, Леандр и Тристас остались бы живы.

Теперь слишком поздно. Лайя мертва. Маркус – Император. Элен – его Кровавый Сорокопут. А я вскоре умру. Потерянный, как лист на ветру.

Эти мысли как черти ненасытно грызли мой разум. Как это произошло? Как мог Маркус – безумный, извращенный Маркус – стать правителем Империи? Я видел, как Каин провозгласил его Императором, видел, как Элен преклонила перед ним колени и поклялась чествовать его как своего владыку. Я бился головой о решетку, тщетно пытаясь изгнать мучительные образы из головы.

«Он преуспел там, где ты провалился. Он проявил силу там, где ты показал слабость».

Должен ли я был убить Лайю? Сделай я это, стал бы Императором. Она все равно умерла в конце концов. Я вышагивал по камере. Пять шагов в одну сторону, шесть – в другую. Я жалел, что помог Лайе подняться на гору, когда моя мать исполосовала ее. Я жалел, что танцевал с ней, что разговаривал, что вообще видел ее. Я жалел, что позволил проклятому мужскому началу взять верх над разумом, жалел, что впитал каждую ее черту, думал о ней. Именно это привлекло к ней внимание Пророков и заставило выбрать ее как приз за Третье Испытание и как жертву для Четвертого. Она мертва – и все потому, что я выбрал ее.

Не слишком ли много, чтобы сохранить душу?

Я засмеялся, и смех эхом прокатился в темнице, точно звук битого стекла. Что, по-моему, должно было случиться? Каин выразился вполне ясно: кто бы ни убил девушку, тот и победитель. Я просто не хотел верить, что будущий правитель Империи будет обязан опуститься до такой жестокости. «Ты наивен, Элиас. Ты – дурак». Вспомнились слова Элен, произнесенные несколько часов назад.

Я не мог больше мириться с этим, Эл.

Я хотел просто отдохнуть, но провалился в сон и снова увидел поле боя. Леандр, Эннис, Деметриус, Лайя – тела и смерть повсюду. Глаза моих жертв смотрели на меня. Сон казался таким реальным, что я чувствовал запах крови. И я все время думал, что уже мертв и иду кругами ада.

Спустя несколько часов, а может, и минут я резко проснулся и сразу понял, что рядом кто-то есть.

– Кошмарный сон?

Моя мать стояла снаружи, за решеткой. Стало любопытно, как долго она наблюдала за мной.

– Меня они тоже мучают. – Ее пальцы блуждали по татуировке на шее.

– Твоя татуировка… – Все эти годы мне хотелось спросить ее об этих голубых завитках, и раз уж все равно я умру, то наконец осмелился – терять мне нечего. – Что это?

Я не ожидал, что она ответит, но, к моему удивлению, она расстегнула мундир и отвернула ворот рубашки, обнажив полосу бледной кожи. Отметины, что я по ошибке принял за рисунок, на самом деле оказались буквами, обвивавшими ее как лиана: «Всегда побе…».

Я изумленно приподнял бровь – не ожидал, что Керис Витуриа с гордостью носит девиз своего клана, особенно учитывая ее отношения с дедом. Некоторые буквы выглядели свежее, чем другие. Первая В поблекла, как будто ее нанесли много лет назад. Б, между тем, выглядела яркой, как будто ей от силы несколько дней.

– Кончились чернила? – спросил я.

– Что-то в этом роде.

Больше об этом я не спрашивал – она сказала все, что собиралась. Она смотрела на меня молча. Хотелось знать, о чем она думает. Предполагалось, что маски умели понимать мысли людей, просто наблюдая за ними. Я мог только посмотреть на совершенно незнакомого человека и определить, нервничает он или боится, честен или что-то скрывает. Но моя собственная мать оставалась для меня загадкой. Ее лицо – мертвое и далекое, как звезда.

В голове роились вопросы, которые, я думал, меня больше не волнуют. Кто мой отец? Почему ты бросила меня умирать? Почему ты не любила меня? Но задавать их слишком поздно. Теперь ответы ничего не значили.

– Каждый миг, зная, что ты существуешь, – сказала она тихо, – я ненавидела тебя.

Вопреки своей воле я посмотрел на нее. Я ничего не знал о своем рождении. Мама Рила говорила только, что, если бы племя Саиф не обнаружило меня в пустыне, я бы погиб. Моя мать обвила пальцами прутья решетки. Ее ладони были такими маленькими.

– Я старалась вытравить тебя, – продолжила она. – Пробовала душицу, и спорынью, и дюжину других трав. Ничего не сработало. Ты рос, пожирая мое здоровье. Меня тошнило месяцами. Но я смогла убедить своего командира отправить меня в одиночное задание. Охотиться за повстанцами-кочевниками. Так что никто не узнал. Никто не заподозрил. Ты рос и рос. Стал такой большой. Я не могла ездить верхом, махать мечом. Не могла спать. Ничего не могла делать, кроме как ждать, когда ты родишься, чтобы я могла убить тебя и покончить с этим.

Она прислонилась к прутьям лбом, но не сводила с меня глаз.

– Я нашла повитуху. Приняв десятки родов вместе с ней и научившись всему, что нужно, отравила ее. Затем одним зимним утром вдруг почувствовала боль. Я все приготовила. Пещеру. Огонь. Горячую воду, полотенца, одежду. Я не боялась. К страданиям и крови я давно привыкла. Одиночество – мой старый друг. Злость – мой помощник, я использовала ее, чтобы пройти через все.

Несколько часов спустя ты появился. Я не хотела даже касаться тебя.

Она отпустила прутья решетки и стала вышагивать по коридору.

Мне надо было позаботиться о себе, сделать все, чтобы избежать инфекции и опасности. Не хотелось, чтобы сын убил меня после того, как его отцу это не удалось.

Но какая-то слабость охватила меня, какой-то древний животный инстинкт. Я помыла твое лицо и рот. Увидела, что твои глаза открыты. И это были мои глаза.

Ты не плакал. Если бы плакал, было бы легче. Я бы свернула твою шею, как цыпленку или книжнику. Но я завернула тебя, взяла в руки, накормила. Я держала тебя на руках и смотрела, как ты спишь. Была глубокая ночь, и оттого все казалось нереальным, похожим на сон.

На рассвете следующего дня, когда я уже смогла ходить, я села на коня и отвезла тебя к ближайшему лагерю кочевников. Некоторое время наблюдала за ними и увидела женщину, которая мне понравилась. Она несла детей, как мешки с зерном, и куда бы ни шла, держала большую палку. И хотя она выглядела молодо, своих детей, похоже, у нее не было.

Мама Рила.

– Я ждала наступления ночи. И тогда оставила тебя в ее палатке, на ее кровати. И ускакала прочь. Но спустя несколько часов вернулась. Я должна была найти тебя и убить, чтобы никто не узнал о тебе. Ты был ошибкой, воплощением моей неудачи.

Но к тому времени, когда я вернулась, караван уже ушел. Хуже того, они разделились. Я же была слишком слаба и измотана, чтобы преследовать их. Поэтому позволила тебе уйти. Я уже сделала одну ошибку. Почему бы не сделать еще одну? И затем, спустя шесть лет, Пророк принес тебя в Блэклиф.

Мой отец велел мне вернуться из миссии, которую я выполняла. Ах, Элиас…

Я вздрогнул. Она никогда не называла меня по имени прежде.

– Ты бы слышал, что он мне говорил. Шлюха. Потаскуха. Проститутка. Что скажут наши враги? Наши союзники? Как оказалось, ничего они не сказали. Он позаботился об этом. Когда ты выдержал первый год в школе, когда отец увидел в тебе свою силу, то ты стал для него всем, о чем он только мог говорить. После нескольких лет разочарования великий Витуриус обрел наследника, которым мог гордиться. Знаешь ли ты, сын, что я была лучшим курсантом этой школы в течение многих поколений? Самым быстрым? Самым сильным? После того выпуска я одна переловила больше ополченцев, чем весь наш курс вместе взятый. Я взяла саму Львицу. Но все это ничего не значило для моего отца и до твоего появления, а уж тем более – после. Когда пришло время назвать своего наследника, он даже не подумал обо мне. Сразу назвал тебя. Бастарда. Ошибку.

Я возненавидела его за это. И тебя, конечно. Но больше, чем вас обоих, я ненавидела себя. За то, что была так слаба. За то, что не убила тебя, когда имела возможность. Я поклялась, что никогда вновь не допущу такой ошибки. И никогда не проявлю слабость.

Керис вернулась к решетке и уставилась на меня.

– Я знаю, что ты испытываешь, – сказала она. – Раскаяние и гнев. Мысленно ты возвращаешься и представляешь, как убиваешь ту девушку, как и я представляла себе, что убиваю тебя. Сожаление давит на тебя, точно кровь превратилась в свинец, – если бы ты только сделал это! Если бы только у тебя хватило сил! Одна ошибка – и тебе придется заплатить за нее жизнью. Не так ли? Разве это не пытка?

Отвращение к ней во мне смешалось с жалостью, когда осознал, что и она могла испытать ко мне лишь нечто подобное. Она воспринимала мое молчание как согласие. В первый и, вероятно, единственный раз в жизни я в ее глазах видел нечто похожее на грусть.

– Это тяжелая правда, но нет пути назад. Завтра ты умрешь. Ничто это не остановит. Ни я, ни ты, ни даже мой упрямый отец, хотя он и пытался. Пусть тебя греет мысль, что твоя смерть принесет твоей матери спокойствие. Это гнетущее чувство ошибки, что преследовало меня двадцать лет, наконец исчезнет. Я буду свободна.

Несколько секунд я не мог заставить себя хоть что-нибудь сказать.

И это все? Я скоро умру, и все, что она хотела мне сказать, – это лишь то, что я уже знал? То, что она ненавидит меня? Что я – самая большая ошибка, какую она когда-либо совершала?

Нет, неправда. Она сказала мне, что когда-то была человеком. Что и она испытывала жалость. Что не бросила меня погибать, как все говорили. Что, оставив меня с мамой Рилой, она пыталась сохранить мне жизнь.

Но когда тот краткий порыв жалости исчез, когда она раскаялась в своей человечности, предпочтя следовать своим желаниям, то стала тем, кто есть сейчас. Бесчувственным равнодушным чудовищем.

– Если я и жалею о чем-то, – проговорил я, – так только о том, что не пожелал умереть раньше. Что я не захотел перерезать собственную глотку во время Третьего Испытании вместо того, чтобы убивать людей, которых знал много лет. – Я встал и подошел к ней. – Я не жалею о том, что не убил Лайю. Я никогда об этом не пожалею.

Я вспомнил слова Каина, сказанные той ночью, когда мы стояли у сторожевой башни и смотрели в дюны. «У тебя будет шанс получить истинную свободу – свободу тела и души».

Я вдруг перестал чувствовать себя опозоренным или побежденным. Это… это и есть то, о чем говорил Каин: свобода идти на смерть, зная, что так будет правильно. Свобода назвать душу своей. Свобода сохранить хоть немного доброты, отказываясь стать таким, как моя мать, и умирая за то, за что стоит умереть.

– Я не знаю, что случилось с тобой, – произнес я. – Не знаю, кто был моим отцом и почему ты так сильно его ненавидишь. Но знаю, что моя смерть не освободит тебя. Она не даст тебе спокойствия. Это не ты меня убиваешь. Я сам выбираю смерть. Потому что я лучше умру, чем стану таким, как ты. Лучше умру, чем буду жить без жалости, без чести, без души.

Я сжал прутья решетки и посмотрел матери в глаза. На секунду в них вспыхнуло смущение, маленькая трещинка в ее броне. Затем ее взгляд превратился в холодную сталь. Не важно. Все, что я чувствовал к ней в этот момент, – жалость.

– Завтра я стану свободным. Не ты.

Я отпустил прутья и отошел вглубь камеры. Затем опустился на пол и закрыл глаза. Я не видел ее лица, когда она уходила. И не слышал ее. Мне стало все равно. Смертельный удар – мое освобождение.

Смерть идет за мной. Смерть почти здесь.

Я готов к ней.

47: Лайя

Довольно долго я наблюдала через открытую дверь, как работает Телуман, прежде чем набралась мужества и вошла в магазин. Он отбивал полосу раскаленного металла аккуратными выверенными ударами. Его руки, украшенные яркими татуировками, покрылись потом от напряжения.

– Дарин в Кауфе.

Он остановился с молотом на весу и повернулся ко мне. Странно, но вспыхнувшая в его глазах тревога успокоила меня. По крайней мере, есть еще один человек, который так же, как и я, не равнодушен к судьбе моего брата.

– Его перевели туда десять дней назад, – сказала я. – Сразу после Лунного Фестиваля. – Я подняла запястья, все еще окованные рабскими браслетами. – Мне надо отправиться за ним.

Я затаила дыхание, пока он размышлял. Помощь Телумана – это первый шаг в моем плане. А весь этот план почти полностью зависел от того, согласятся ли и другие люди сделать то, о чем я их попрошу.

– Запри дверь, – велел он.

Почти три часа он освобождал меня от оков и за все это время почти ничего не сказал, лишь изредка спрашивал, надо ли мне что-нибудь. Когда я освободилась от браслетов, он дал мне мазь для запястий, натертых браслетами, и исчез в задней комнате. В следующую минуту Спиро вернулся, держа в руках изысканно украшенный меч – тот же, каким он отпугивал гулей в первую нашу встречу.

– Это первый настоящий телуманский меч, который я сделал вместе с Дарином, – пояснил он. – Передай ему. Когда освободишь его, скажи, что Спиро Телуман будет ждать его в Свободных Землях. Скажи ему, что у нас еще много работы.

– Я боюсь, – прошептала я. – Боюсь, что у меня ничего не выйдет. Боюсь, что он умрет.

Страх вспыхнул во мне, как будто сказав о нем вслух, я вдохнула в него жизнь. Тени закопошились у двери. Гули.

«Лайя, – позвали они. – Лайя».

– Страх будет твоим врагом, если ты сама ему позволишь. – Телуман протянул мне меч Дарина и кивнул в сторону гулей.

Я повернулась и, пока он говорил, пошла на них.

– Слишком много страха – и ты парализован, – сказал он. Гули не испугались. Я подняла меч. – Слишком мало страха – и ты чересчур самонадеян.

Я ударила по ближайшему от меня гулю. Он зашипел и уполз под дверь. Часть его собратьев отступила назад, но другие набросились на меня. Я заставила себя быстро встать и отбиться от них мечом. Спустя несколько мгновений те, что посмелее, тоже уползли с гневным шипением. Я повернулась к Телуману. Он посмотрел мне в глаза.

– Страх может быть полезен, Лайя. Он может спасти твою жизнь. Но не позволяй ему управлять собой. Когда тебя охватит страх, борись с ним и победишь, потому что твой дух и твое сердце сильнее.

Небо уже начало темнеть, когда я покинула кузницу, спрятав под юбками меч Дарина.

Улицы патрулировали отряды меченосцев, но в черном платье я легко растворялась в ночи как привидение и оставалась незамеченной.

По пути я вспоминала, как во время облавы Дарин пытался защитить меня от маски, даже когда тот дал ему шанс сбежать. Я представила Иззи, маленькую, напуганную и все же решившую стать мне другом, хотя она прекрасно знала, какова может быть цена этой дружбы. Подумала и об Элиасе, который мог бы сейчас находиться за много миль от Блэклифа и наслаждаться свободой, если бы позволил Аквилле убить меня.

Дарин, Иззи, Элиас рискнули своими жизнями ради меня. Никто не заставлял их так поступать. Но они это сделали, потому что чувствовали, что так будет правильно. Потому что они живут по Иззату, и не важно, знают или нет, что это такое. Потому что они – смелые.

«Теперь моя очередь поступить правильно», – прозвучал голос в моей голове. И на сей раз это был не голос Дарина, а мой собственный. Он всегда был моим. Теперь моя очередь жить по Иззату. Мэйзен сказал, я не знаю, что такое Иззат. Но я понимаю это лучше, чем он когда-либо сумеет понять.

К тому времени, когда я поднялась по опасной тайной тропе в скалах и прокралась во двор Блэклифа, в школе настала тишина. В кабинете Коменданта горел свет. Из открытого окна доносились голоса, но настолько слабые, что ничего не расслышать. Это меня полностью устраивало – даже Комендант не может находиться в двух местах одновременно.

В лакейской было темно, горела только одна лампа. Я услышала приглушенные рыдания. Слава небесам! Керис еще не успела заняться допросом Иззи. Я посмотрела сквозь занавеску в ее комнату и увидела, что она не одна.

– Иззи. Кухарка.

Обе сидели на койке. Кухарка обнимала Иззи. Когда я подала голос, их головы дернулись вверх, а лица застыли, словно пред ними возникло привидение. Глаза Кухарки покраснели, щеки были мокры от слез. Увидев меня, она не сдержалась и снова заплакала. Иззи бросилась ко мне и обняла так крепко, что чуть не сломала ребра.

– Почему, девочка? – Кухарка сердито вытерла слезы. – Почему ты вернулась? Ты могла бы сбежать. Все думают, что ты мертва. Здесь тебя ничто не держит.

– Есть кое-что.

Я выложила им все, что случилось с самого утра. Рассказала правду о Спиро Телумане, о Дарине и о том, чем они занимались. Поведала о предательстве Мэйзена. Затем рассказала им свой план.

Когда я закончила, обе сидели молча. Иззи терла повязку на глазу. Отчасти мне хотелось взять ее за плечи и умолять о помощи, но я не могла принуждать подругу. Это должен быть ее выбор. И выбор Кухарки.

– Не знаю, Лайя, – Иззи покачала головой. – Это опасно…

– Да, – согласилась я. – Я прошу у тебя слишком многого. Если Комендант нас поймает…

– Что бы ты о ней ни думала, девочка, – перебила Кухарка, – Комендант не всесильна. Во-первых, она недооценила тебя. Не поняла Спиро Телумана. Она сочла, что раз он – мужчина, то им движет лишь мужской интерес. Она не догадалась, кто твои родители. Эта женщина допускает ошибки, как любой другой человек. Единственная разница лишь в том, что она не делает одну и ту же ошибку дважды. Помни это и сможешь обхитрить ее. – Пожилая женщина задумалась на минуту. – Я могу достать то, что нужно из школьной оружейной. Там неплохие запасы.

Она встала, но мы с Иззи продолжали смотреть на нее. Тогда она подняла брови.

– Ну что сидите как два полена? – и пнула меня так, что я взвизгнула. – Пошевеливайтесь.

Спустя несколько часов я проснулась от того, что Кухарка трясла меня за плечо. Она склонилась надо мной, но я едва различала ее лицо в предрассветной мгле.

– Вставай, девочка.

Мне вспомнился другой рассвет, после убийства моих родных и ареста Дарина. В тот день я думала, что мой мир рухнул и жизнь кончилась. В каком-то смысле я была права. И сейчас настала пора создавать мой новый мир. Пора переделать все, изменить. Я тронула браслет. На этот раз я не дрогну.

Кухарка тяжело привалилась к дверному проему, вытерла рукой глаза. Она провела на ногах почти всю ночь, как и я. Мне вообще не хотелось ложиться спать, но в конце концов она настояла.

– Без отдыха нет ума, – изрекла она, заставив меня лечь на час в кровать. – А ум тебе весьма понадобится, если хочешь выбраться из Серры живой.

Сдерживая дрожь, я натянула военную форму и обувь, которые украла Иззи из шкафов с школьным обмундированием. Прицепила меч к ремню, раздобытому Кухаркой, и сверху надела юбку. Нож Элиаса спрятала в ножнах на бедре. Браслет матери скрывала свободная туника с длинными рукавами. Сначала я хотела накинуть шарф, чтобы прикрыть метку Коменданта, но решила обойтись без этого. Хотя когда-то я ненавидела этот шрам, сейчас смотрела на него даже с некоторой гордостью. Как сказал Кинан, он означал, что я выдержала ее пытки.

Под туникой на груди висела мягкая кожаная сумка с лепешками, орехами, фруктами в непромокаемой пленке и фляжкой, наполненной водой. В другой были марля, травы, лечебные масла и сверху – плащ Элиаса.

– Иззи? – спросила я Кухарку, которая молча наблюдала за мной от двери.

– Она в пути.

– Ты не передумаешь? Не пойдешь?

Она промолчала в ответ. Я посмотрела в ее голубые глаза, далекие и знакомые одновременно. У меня накопилось к ней столько вопросов. Как ее зовут? Что случилось с Ополчением, причем такого ужасного, что стоит ей заговорить о них, она начинает заикаться и биться в судорогах? Почему она так сильно ненавидит мою мать? Кто она, эта женщина, которой по скрытности уступает даже Комендант? Пока я не спрошу ее, никогда не узнаю ответов. И вряд ли увижу ее снова.

– Кухарка…

– Нет.

Слово прозвучало спокойно, но твердо, точно хлопок двери, закрывшейся перед носом.

– Ты готова? – спросила она.

На башне зазвонили колокола. Через два часа барабаны пробьют рассвет.

– Не важно, готова или нет, – сказала я. – Пора.

48: Элиас

Когда дверь темницы скрипнула, кожа покрылась мурашками. Я еще не открыл глаза, но уже знал, кто будет сопровождать меня на казнь.

– Доброе утро, Змей, – поприветствовал я его.

– Вставай, ублюдок, – сказал Маркус. – Уже почти рассвет, а у тебя назначена встреча.

Он пришел в сопровождении четырех незнакомых масок и отряда легионеров. На меня он смотрел как на таракана, но я не возражал. Этой ночью я спал крепко, без сновидений и сейчас поднялся, томно потянувшись, встречая взгляд Змея.

– Заковать его в цепи, – велел Маркус.

– Неужели у великого Императора не нашлось более важных дел, кроме как сопровождать простого преступника на эшафот? – спросил я.

Стражники защелкнули металлический ошейник на шее и сковали мне ноги.

– Разве ты не должен быть в городе, пугать маленьких детей и убивать своих родственников?

Лицо Маркуса потемнело, но он не поддался.

– Я бы ни за что не пропустил такое зрелище. – Желтые глаза блестели. – Я бы сам поднял топор, но Комендант сочла, что это неподобающе Императору. Кроме того, я лучше посмотрю, как мой Кровавый Сорокопут сделает это.

Я не сразу сообразил, что Маркус имел в виду Элен. Он наблюдал за мной, ожидая вспышку злости, но не дождался. Мысль о том, что Элен заберет мою жизнь, даже утешила меня. Мне бы хотелось умереть от ее рук, чем от незнакомого палача. Она сделает это чисто и быстро.

– Все еще слушаешься мою мать, да? – съязвил я. – Думаю, ты всегда был ее болонкой.

Гнев исказил лицо Маркуса, и я усмехнулся. Итак, проблемы уже начались. Отлично.

– Комендант мудра, – сказал Маркус. – Я придерживаюсь ее советов и буду так поступать, пока меня это устраивает.

Он отбросил официальное позерство и наклонился совсем близко, источая столько самодовольства, что впору им было задохнуться.

– Она помогала мне в Испытаниях с самого начала. Твоя мать говорила мне, что будет, а Пророки об этом так и не узнали.

– Ну, вот ты и признал, что обманывал и своими силами не смог бы победить, – я медленно зааплодировал, звеня цепями. – Отлично.

Маркус схватил меня за ошейник и ударил головой о стену. Я не сдержал стон, почувствовав, как большой кусок камня уперся мне в череп. Стражники обрушили на меня шквал ударов, и я упал на колени. Но как только они отошли, удовлетворенные тем, что пленник усмирен, я нырнул вперед и схватил Маркуса за талию. Он зашипел, когда я выхватил кинжал у него из-за пояса и приставил к горлу. Четыре меча появились из ножен, восемь стрел нацелились в меня.

– Я не собираюсь убивать тебя, – произнес я, вдавливая лезвие ему в шею. – Просто хочу, чтобы ты знал, что я могу тебя убить. А сейчас веди меня на казнь, Император.

Я уронил нож. Если я и собирался умереть, то лишь потому что отказался убить девушку, а не потому что перерезал горло Императору. Маркус оттолкнул меня, гневно скрежеща зубами.

– Поднимите его, идиоты, – прорычал он стражникам.

Я смеялся, когда он вылетел из камеры, клокоча от ярости. Маски убрали свои мечи и подняли меня на ноги. Свобода, Элиас. Ты почти свободен.

Рассвет мягко окрасил камни Блэклифа. Холодный воздух быстро нагревался, обещая знойный день. Дикий ветер гулял по дюнам, обрушиваясь на гранитные стены школы. Мертвым я не буду скучать по этим стенам, но буду скучать по ветру и запахам, что он несет из далеких мест, где можно найти свободу и при жизни, а не только в смерти.

Спустя несколько минут меня привели на двор, к колокольне, где был возведен эшафот. Здесь мне отрубят голову.

По большей части двор наполняли курсанты Блэклифа, но встречались и другие лица. Рядом с Комендантом и губернатором Таналиусом я заметил Каина. За ними плечом к плечу с главой городских военных стоял глава патрициев. Деда здесь не было, и я подумал, не выступила ли Комендант против него. Она в любом случае выступит, это лишь дело времени. Она много лет жаждала править кланом Витуриа.

Я выпрямил плечи и высоко поднял голову. Когда топор опустится, я умру так, как хотел бы того дед: гордо, как Витуриус. Всегда побеждать.

Я взглянул на эшафот, где меня ждала смерть в виде гладкого топора в руках моего лучшего друга. На этой церемонии она выглядела блистательно и больше напоминала Императрицу, нежели Кровавого Сорокопута.

Толпа расступилась, когда вломился Маркус и направился к зрителям, туда, где стояла моя мать, и встал рядом с ней. Четверо масок завели меня по ступеням на помост. Мне показалось, что я заметил какое-то движение под эшафотом, но посмотреть внимательнее не успел – я уже стоял рядом с Элен. Несколько человек, которые до этого о чем-то переговаривались, тотчас смолкли, как только Эл повернула меня лицом к толпе.

– Посмотри на меня, – прошептал я.

Внезапно мне так захотелось увидеть ее взгляд. Пророк заставил ее принести клятву Маркусу. Я все понимал. Это последствие моего поражения. Но сейчас, готовя меня к смерти, она смотрела холодно, и рука ее была тверда. Ни слезинки. Разве мы не смеялись вместе первокурсниками? Разве не сбегали из лагеря варваров или не впадали в веселую истерику после удачного ограбления нашей первой фермы? Разве мы не носили друг друга, когда один из нас не мог идти сам? Разве мы не любили друг друга?

Элен не обращала на меня внимания, и я заставил себя отвернуться от нее и посмотреть на толпу. Маркус наклонился к губернатору, слушая, что тот говорил. До сих пор странно не видеть Зака за его спиной. Я задумался, скучает ли новый Император по своему близнецу? Стоит ли престол, по его мнению, смерти единственного человека, который понимал его?

На другой стороне двора возвышался Фарис. Он казался смущенным, как потерянный ребенок. Рядом с ним стоял Декс, и я удивился, увидев слезы, бегущие по его лицу.

Моя мать тем временем выглядела расслабленной, какой я ее никогда не видел. Почему бы и нет? Она победила.

Каин, отбросив капюшон, наблюдал за мной, потерянным, как сказал он несколько недель назад, словно лист на ветру. Такой я и есть. Я не прощу ему Третьего Испытания. Но я благодарен ему за то, что помог понять, что значит настоящая свобода. Он кивнул в знак понимания, прочитав мои мысли в последний раз. Элен сняла металлический ошейник.

– На колени, – приказала она.

Мои мысли снова вернулись к помосту, и я подчинился ее приказу.

– Вот так все и закончится, Элен?

Я удивился, как обыденно прозвучал мой голос. Как будто спросил ее о книге, которую она уже прочла, а я пока нет.

В ее взгляде что-то дрогнуло, и я понял, что она слышит меня. Она ничего не ответила, просто проверила цепи на руках и ногах, затем кивнула Коменданту. Моя мать зачитала приговор, который я почти не слушал, и объявила наказание, которое я также проигнорировал. Мертвый есть мертвый, не важно как это случится.

Элен шагнула вперед и занесла топор. Это будет один чистый взмах, слева направо. Воздух. Шея. Воздух. Элиас мертв.

Сейчас она ударит меня. Вот уже. Это конец. По поверью меченосцев, солдат, который умирает легко, танцует среди звезд, сражаясь с врагами целую вечность. Это меня и ждет? Или я буду спать в бесконечной тьме, нерушимой и безмолвной?

На меня вдруг напала тревога, как будто все это время поджидала за углом и только сейчас набралась наглости появиться. Куда мне смотреть? На толпу? В небо? Я хотел успокоения. Я знал, что не найду его.

Я снова взглянул на Элен. Кто еще там? Она стояла всего в двух шагах, крепко держа топорище в обеих руках.

Посмотри на меня. Не заставляй встречать смерть в одиночестве.

Словно услышав мои мысли, она встретилась со мной глазами. В знакомой бледной синеве лучилось желание утешить, хоть Эл и держала топор. Я подумал о том, как в первый раз посмотрел в эти глаза, замученный шестилетка, избитый в загоне для отбраковки. «Я буду прикрывать твою спину, – сказала она со всей серьезностью Кадета. – Если ты будешь прикрывать мою. Мы справимся, если будем держаться вместе».

Помнит ли она тот день? Помнит ли она все остальные дни? Я никогда не узнаю. Когда я смотрел в ее глаза, она опустила топор. Я услышал свист, с каким он рассек воздух, и почувствовал, как сталь вонзается в мою шею.

49: Лайя

Двор перед колокольней медленно наполнялся курсантами, которые пришли первыми, за ними тянулись Кадеты и наконец Мастера. Они выстроились в центре двора прямо перед эшафотом, как Кухарка и говорила. Некоторые первокурсники смотрели на него зачарованно и испуганно. Хотя большинство вообще на него не смотрели. Кто-то опустил глаза в землю, кто-то разглядывал возвышающиеся черные стены.

Я подумала, будут ли здесь главы патрициев, посетят ли казнь Пророки? Хотелось надеяться, что нет. Когда я прошлой ночью поделилась своим беспокойством, Кухарка так и сказала: «Они услышат твои мысли, и ты – покойник».

К тому времени, как барабанный бой оповестил о рассвете, двор был уже полон. Легионеры выстроились вдоль стен, несколько стрелков патрулировали крыши Блэклифа, но больше никакой другой охраны не наблюдалось.

Комендант и Аквилла прибыли самыми последними. Комендант встала впереди толпы рядом с губернатором. В сером утреннем свете ее лицо выглядело суровым. Хоть меня и не должно удивлять полное отсутствие эмоций на ее лице, но я не могла отвести от нее взгляд, пока сидела на корточках под эшафотом. Все же интересно, заботило ли ее хоть немного, что родной сын сегодня умрет?

Аквилла взошла на помост. Выглядела она спокойной, почти бесстрастной, что казалось странным для девушки, которой предстояло отрубить голову своему лучшему другу. Я наблюдала за ней сквозь щели у нее под ногами. Тревожилась ли она когда-нибудь о Витуриусе? Была ли их дружба, которую он так ценил, такой же настоящей для нее? Или она предала его так же, как Мэйзен предал меня?

Барабаны смолкли, приближался грохот сапог, сопровождаемый лязгом цепей. Толпа расступилась, и четыре незнакомые Маски провели Элиаса через двор. Маркус шел с ними, но затем свернул в сторону и встал рядом с Комендантом. Я вонзила ногти в ладони, глядя на удовлетворение на его лице.

Ты свое еще получишь, свинья!

Несмотря на оковы на руках и ногах, Элиас ступал, расправив плечи, с гордо поднятой головой. Я не видела его лица. Он был напуган? Зол? Жалел ли, что не убил меня? Почему-то в этом я сомневалась.

Маски оставили Элиаса на эшафоте и заняли позицию рядом. Я нервно поглядывала в их сторону – не ожидала, что они останутся так близко. Один из них выглядел знакомым.

Странно знакомым.

Я присмотрелась получше, и у меня перехватило дыхание. Это был тот самый маска, который напал на мой дом, который сжег его дотла. Маска, который убил моих бабушку и дедушку. Я поймала себя на том, что невольно подалась к нему, потянувшись за мечом, спрятанным под юбкой. Но затем сдержала свой порыв. Дарин. Иззи. Элиас. Сейчас у меня были дела поважнее, чем месть. В сотый раз я посмотрела вниз на прикрытые зажженные свечи, расставленные у ног. Кухарка дала мне четыре штуки, а также трут и кремень.

«Огонь не должен погаснуть, – предупредила она. – Если пламя потухнет, все кончено».

Пока я ждала, подумала об Иззи – успела ли она добраться до «Бэдкэт»? Смогла ли убрать браслеты с помощью кислоты? Запомнила ли она, что надо говорить? Взяла ли ее команда без вопросов? И что скажет Кинан, когда придет в Силас и поймет, что свой шанс на свободу я отдала другу? Он поймет. Я знала это. Если нет, Иззи сможет ему объяснить. Я улыбнулась. Даже если все остальное из моего плана не сработает, все равно он затевался не зря. Я вызволила Иззи. Я спасла свою подругу.

Комендант зачитала приговор Витуриусу. Я наклонилась, держа руки над свечками. Вот оно.

«Расчет времени, – сказала Кухарка прошлой ночью, – должен быть идеальным. Когда Комендант начнет читать приговор, наблюдай за колокольней. Не своди с нее глаз. Не важно, что будет происходить, ты должна ждать сигнал. Когда увидишь – действуй. Ни секундой раньше. Ни секундой позже».

Когда она инструктировала меня, я думала, что следовать плану будет совсем несложно. Но секунды тянулись, Комендант продолжала зачитывать приговор, а я нервничала. Я неотрывно смотрела на часовню сквозь узкую щель в основании помоста, стараясь не моргать. Что, если один из легионеров поймает Кухарку? Что, если она не вспомнит формулу? Что, если она допустит ошибку? Что, если ошибку совершу я?

А затем я увидела сигнал – мерцание света, скользнувшее быстрее, чем взмах крыльев колибри. Я схватила свечу и подожгла фитиль в задней части помоста. Он тотчас загорелся и затрещал яростнее и громче, чем я ожидала. Маски увидят! Они услышат!

Но никто не двинулся. Никто не посмотрел. И тут я вспомнила, о чем еще предупреждала Кухарка. «Не забудь взять что-нибудь, чем можно укрыться. Если не хочешь, чтобы тебе оторвало голову».

Я метнулась в противоположный конец помоста. Затем пригнулась, закрыв шею и голову руками, и замерла в ожидании. Все зависит от этого. Если Кухарка неправильно запомнила формулу, если она не доберется до своего фитиля вовремя, если мой фитиль обнаружат или он потухнет, все пропало. Пути назад не было.

Помост надо мной заскрипел. Фитиль горел с шипением. И вдруг… БАХ!

Помост взорвался. Куски дерева, клочья и щепы взвились в воздух. Вскоре раздался более мощный взрыв, затем еще один и еще один. Двор накрыло туманом густой пыли. Взрывы сотрясали воздух и громыхали везде и нигде, моментально меня оглушив.

«Они должны быть безвредны, – я раз десять повторила это Кухарке. – Нам надо только отвлечь и посеять панику. При этом достаточно мощные, чтобы сбить людей с ног, но не настолько сильные, чтобы убить. Я не хочу, чтобы из-за меня кто-то погиб».

«Предоставь это мне, – сказала она. – Я тоже не горю желанием убивать детей».

Я выбралась из-под эшафота, но едва могла что-нибудь разглядеть в клубах пыли. Казалось, что рухнули стены колокольни, хотя на самом деле пыльная завеса – это всего лишь двести с лишним мешков с песком, которые мы с Иззи всю ночь наполняли и разносили по двору. Кухарка зарядила каждый мешок взрывчаткой и соединила их между собой. Результат оказался впечатляющим.

Вся задняя часть помоста рухнула. Маски, среди которых и убийца моей семьи, распластались на земле без сознания. Легионеры носились в панике и кричали, пытаясь укрыться. Курсанты убегали со двора, старшие уносили маленьких.

Мощные взрывы раздавались вдалеке. Столовая и несколько классных комнат уже опустели и, казалось, прямо сейчас обрушатся. Я не смогла сдержать ликующую улыбку. Кухарка не забыла свое ремесло.

Барабаны стучали в лихорадочном темпе, и без всякого знания их странного языка мне было понятно, что они отбивали тревогу. В Блэклифе воцарился настоящий хаос, даже хуже, чем я себе представляла. Идеально!

Я не сомневалась. Не мешкала. Я – дочь Львицы, и у меня ее сила. «Я иду за тобой, Дарин, – крикнула я ветру, надеясь, что он донесет мое послание. – Ты останешься жив. Я иду, и ничто меня не остановит».

Затем я вынырнула из укрытия и вскочила на помост. Настало время освободить Элиаса Витуриуса.

50: Элиас

Это вот так со всеми случается, когда они умирают? Только что ты жив, а в следующую секунду – уже мертв, и затем – БАХ – взрыв, который раздирает воздух. Грубовато, пожалуй, встречают на том свете, но хоть так. По крайней мере, он существует.

Уши заложило от криков. Я открыл глаза и обнаружил, что лежу вовсе не на пороге преисподней. Я распластался на спине под тем же самым помостом, где меня и казнили. Дым и пыль занавесили воздух. Я коснулся шеи там, где жгло и горело. На пальцах осталась темная кровь. Неужто в загробной жизни я буду с отрубленной головой, подумалось вдруг. Кажется, это как-то несправедливо…

Знакомые золотые глаза возникли над моим лицом.

– Ты тоже здесь? – спросил я. – А я думал, что у книжников своя загробная жизнь.

– Ты не мертв. По крайней мере, пока. И я тоже. Я пытаюсь тебя освободить. Сядь.

Лайя обхватила меня и помогла подняться. Мы находились под эшафотом, должно быть, она и затащила меня сюда. Задняя часть помоста полностью исчезла, и сквозь пыль я с трудом различил лежащих ничком масок. Когда я понял, что вижу, медленно осознал, что еще жив. Это был взрыв. Множество взрывов. Школа погрузилась в хаос.

– Это Ополчение атаковало?

– Это я атаковала, – ответила Лайя. – Пророки всех обманули, заставив подумать, что я вчера умерла. Я позже объясню. Есть вопрос поважнее: какова цена твоей свободы?

– Какая цена? – Я почувствовал сталь у шеи и посмотрел вниз. Она держала нож у моего горла, тот самый нож, который ей дал я. Затем вынула две шпильки из волос, но держала их так, что я не мог дотянуться.

– Вот шпильки. Ты сможешь отпереть оковы. А пока кругом смятение, можно выбраться отсюда. Покинуть Блэклиф, как ты и хотел. Но при одном условии.

– Каком…

– Ты выводишь меня из Блэклифа. Провожаешь до тюрьмы Кауф. И помогаешь вызволить оттуда брата.

Это целых три условия.

– Я думал, твой брат в…

– Нет. Он в Кауфе. И ты – единственный из всех, кого я знаю, кто когда-либо там бывал. Ты многое умеешь и сможешь помочь мне добраться на север. Тот твой туннель – никто о нем не знает. Мы можем воспользоваться им, чтобы сбежать.

Десять кругов ада! Конечно, она освободила меня не просто так. Достаточно взглянуть на то, что творилось вокруг, и становилось ясно, что ей пришлось немало потрудиться, чтобы все это осуществить.

– Решайся, Элиас. – Облако пыли, что скрывало нас, медленно рассеивалось. – Времени нет.

Я раздумывал лишь миг. Лайя предлагала мне свободу, не понимая, что даже закованный в цепи, перед лицом смерти я уже был свободен, потому что свободной стала моя душа. Она освободилась, когда я отринул извращенные взгляды моей матери. Освободилась, когда решил, что стоит умереть ради того, во что веришь.

Настоящая свобода тела и души.

То, что случилось в камере, – это и было освобождением души. Но сейчас Лайя предлагала освобождение тела. Таким образом Каин сдержал свое обещание.

– Прекрасно, – согласился я. – Я помогу тебе. Пока не знаю как, но прямо сейчас это пока не важно. Дай мне шпильки.

Я потянулся за ними, но она отвела руку.

– Поклянись!

– Клянусь плотью и кровью, честью и именем, что помогу тебе сбежать из Блэклифа, попасть в Кауф и спасти твоего брата. Шпильки! Ну же!

В следующую секунду я освободился от оков и снял кандалы с лодыжек. За помостом начали шевелиться маски. Элен все еще лежала ничком, но что-то бормотала, будто просыпалась, вздрагивая.

Во дворе поднялась на ноги мать и стала вглядываться сквозь дым и пыль в сторону помоста. Ведьма. Даже когда вокруг рушился мир, больше всего ее заботило, чтобы я был мертв. Довольно скоро она пошлет всю чертову школу за мной в погоню.

– Идем! – Я схватил Лайю и потащил ее от эшафота. Но она остановилась, глядя на маску, что пока лежал неподвижно, – одного из тех, кто вел меня на эшафот. Она достала кинжал, но рука ее дрожала.

– Это он убил моих дедушку и бабушку, – произнесла она. – Он спалил мой дом.

– Я понимаю и разделяю твое желание прирезать убийцу твоей семьи, – сказал я, оглядываясь на мать. – Но поверь мне, что бы ты ни сделала, это и близко не сравнится с теми пытками, которые устроит ему Комендант, когда до него доберется. Он охранял меня. И проворонил. Моя мать ненавидит ошибки.

Лайя смотрела на маску еще секунду, затем быстро кивнула мне.

Мы нырнули под арку колокольни, я оглянулся через плечо, и все внутри сжалось. Элен смотрела прямо на меня. На мгновение наши взгляды встретились.

Затем я отвернулся и толкнул дверь в здание с классными комнатами. По коридорам мчались курсанты, но в основном первокурсники, и никто из них не задержал на нас взгляд. Все здание зловеще грохотнуло.

– Что ты там сделала?

– Разложила по всему двору мешки с песком, заряженные взрывчаткой. Ну и… и может случиться несколько взрывов в других местах. Например, в столовой. И в амфитеатре. И в доме Коменданта, – сказала она и быстро добавила: – Но все холостые. Я не хотела кого-нибудь убить, просто отвлекающий маневр. Также… Мне жаль, что я приставила нож к твоему горлу. Я хотела удостовериться, что ты не откажешься. – Она выглядела смущенной.

– Не извиняйся, – я осмотрелся в поисках ближайшего выхода, но почти все двери были забиты курсантами. – Тебе придется еще не раз приставлять нож к горлу, пока все это закончится. Хотя стоит улучшить технику. Я мог бы разоружить тебя…

– Элиас?

Это Декс. Рядом с ним стоял Фарис с открытым ртом. Он не на шутку опешил, увидев меня живым, без оков и цепей, да еще и под руку с девушкой-книжницей. Одну секунду я думал, мне придется драться с ними. Но затем Фарис схватил Декса и, развернув его, потянул за собой в толпу, прочь от нас. Лишь раз он оглянулся, и мне показалось, что я увидел его улыбку.

Мы с Лайей выбрались из здания и побежали вниз по травянистому склону. Я бросился к дверям тренировочного здания, но она задержала меня.

– Другим путем, – ее грудь вздымалась от бега. – Вон то здание…

Земля под нами затряслась, и она схватила меня за руку. Здание задрожало и рухнуло. Его руины охватило пламя, и в небо взмыли столбы черного дыма.

– Надеюсь, внутри никого не было, – сказал я.

– Ни души, – Лайя отпустила мою руку. – Двери были заранее заперты.

– Кто тебе помогает? – Она не могла провернуть все это в одиночку. Возможно, тот рыжеволосый парень с Лунного Фестиваля? Он напоминал повстанца.

– Не думай об этом!

Мы обежали разрушенное тренировочное здание, и Лайя начала отставать. Я немилосердно тянул ее за собой. Мы не можем сейчас сбавлять скорость. Я не позволял себе думать о том, как близка сейчас свобода, также, как несколько минут назад близка была смерть. Я думал только о следующем шаге, следующем повороте, следующем движении.

Мы добежали до казарм Мастеров. Я оглянулся – Элен нигде не было видно.

– Входи, – я открыл дверь в свою комнату и запер ее изнутри. – Подними камень над очагом. Вход под ним. Я только соберу кое-какие вещи.

Полностью облачиться в доспехи я не успевал, поэтому прицепил на грудь пластину и нарукавники. Затем накинул плащ и взял ножи. Мои телуманские мечи остались вчера на помосте амфитеатра. Вот уж действительно о чем я остро пожалел. Комендант, скорее всего, присвоила их себе.

Из комода я достал деревянную монету, которую мне дала Афия Ара-Нур. Она означала, что тебе должны услугу, а нам с Лайей в ближайшие дни очень понадобится любая помощь. Я опустил монету в карман, как в дверь кто-то постучал.

– Элиас, – позвала Элен, понизив голос. – Я знаю, ты там. Открой. Я одна.

Я посмотрел на дверь. Она присягнула на верность Маркусу. Она практически отрубила мне голову несколько минут назад. И судя по тому, как быстро нас застала, становилось ясно, что она следила за мной, как гончая за лисом. Почему? Почему я так мало значил для нее после всего, через что нам довелось пройти?

Лайя подняла плиту вверх и перевела взгляд с меня на дверь.

– Не открывай, – заметила она мою нерешительность. – Ты не видел ее перед казнью, Элиас. Она была спокойна. Будто… будто она хотела это сделать.

– Я должен спросить ее почему. – Произнося эти слова, я знал, что для меня сейчас решался вопрос жизни и смерти. – Она – мой самый давний друг. Я должен понять.

– Открой, – Элен снова постучала в дверь. – Именем Императора…

– Императора? – Я распахнул дверь, держа кинжал в руке. – Ты имеешь в виду безродного убийцу и насильника, который неоднократно пытался нас прикончить?

– Именно его! – Она нырнула в комнату, скользнув под моей рукой. Меч из ножен она так и не достала, более того, к моему удивлению, протянула мои телуманские мечи. – Знаешь, ты говоришь сейчас прямо как твой дед. Даже когда я тайно вывезла его из проклятого города, все, о чем он твердил, – это то, что Маркус – плебей.

Она тайно вывезла деда из города?

– Где он сейчас? Как ты их заполучила? – я поднял мечи.

– Кто-то оставил их в моей комнате прошлой ночью. Пророк, полагаю. Что касается твоего деда, он – в безопасности. Возможно, прямо сейчас, пока мы говорим, превращает в ад жизнь какого-нибудь трактирщика. Он хотел возглавить нападение на Блэклиф, чтобы освободить тебя, но я убедила его залечь на время. Он достаточно умен, чтобы продолжить правление кланом Витуриа, пусть даже пока скрытно. Забудь о нем и слушай. Мне нужно все объяснить…

В этот момент Лайя кашлянула, и Элен вынула меч.

– Я думала, она мертва. Лайя сжимала кинжал.

– Она жива и здорова, благодарю. И она освободила Элиаса. Чего не могу сказать о тебе. Элиас, нам надо уходить.

– Мы бежим, – я посмотрел Элен в глаза. – Вместе.

– У вас есть несколько минут, – сказала Элен. – Я отправила легионеров по ложному пути.

– Пошли с нами, – позвал я. – Нарушь клятву. Сбежим от Маркуса вместе.

Лайя издала протестующий звук – это не входило в ее план, но я продолжил, не обращая внимания.

– Мы сможем вместе придумать, как его свергнуть.

– Я хочу, – сказала Элен. – Ты не представляешь, как сильно я этого хочу. Но не могу. И проблема не в клятве Маркусу. Я дала другую клятву, которую не могу нарушить.

– Эл…

– Послушай. Сразу после выпуска ко мне подошел Каин. Он сказал, что смерть пришла за тобой, Элиас, но я могу остановить ее. Я могу сделать так, чтобы ты остался жив. Все, что я должна сделать, это дать клятву любому, кто победит в Испытаниях, и сдержать ее, невзирая на то, какова будет цена. Это означало, что если бы победил ты, то я присягнула бы тебе, если нет…

– А что, если бы ты победила?

– Он знал, что этого не будет. Сказал, что это не моя судьба. И у Зака никогда не хватало силы, чтобы противостоять своему брату. Это изначально было состязание между тобой и Маркусом. – Она вздрогнула. – Мне снились кошмары с его участием, Элиас. Уже несколько месяцев. Ты думал, я его просто ненавижу, но я… я боялась его. Боялась того, что он заставит меня делать, а я не смогу сказать ему «нет». Боялась того, что он сделает с Империей, книжниками, кочевниками. Именно поэтому я пыталась склонить Элиаса убить тебя на Испытании Верности. – Эл посмотрела на Лайю. – Поэтому я хотела убить тебя сама. Это стало бы одной жизнью против ада, который устроит Маркус, став правителем.

Теперь мне стало понятно поведение Элен последние несколько недель. Она отчаянно хотела, чтобы победил я, потому что знала, чем это чревато в противном случае. Маркус погрузит в свое безумие весь мир, а она станет его рабыней.

Я подумал об Испытании Мужества. «Ты не можешь умереть. Ты должен жить». Так она могла спасти меня. Вспомнилась и ночь перед Испытанием Силы. «Ты не представляешь, что я бросила ради тебя, на какую сделку пошла».

– Почему, Элен? Почему ты не сказала мне?

– Думаешь, Пророки позволили бы? Кроме того, я знаю тебя, Элиас. Ты бы не убил ее в любом случае.

– Ты не должна была давать такую клятву, – прошептал я. – Я не стою этого. Каин…

– Каин сдержал свое слово. Он сказал, что если и я поклянусь, то ты будешь жить. Маркус приказал мне присягнуть ему на верность, поэтому я так и сделала. Он приказал мне занести топор над твоей головой. И я послушалась. И вот ты здесь. До сих пор живой.

Я коснулся раны на шее: еще бы несколько дюймов вглубь – и я был бы мертв. Она доверила Пророкам все – свою жизнь, мою жизнь. Так вот она какая, Элен с ее непоколебимой верой, стойкая, преданная, сильная.

«Они всегда недооценивают меня». Я недооценивал ее больше, чем кто-либо.

Но Каин и другие Пророки все видели. Когда он сказал, что у меня есть возможность обрести свободу души и тела, он уже тогда знал, что заставит сделать такой выбор: оставить душу или потерять ее. Пророк видел, как я поступлю, и знал, что Лайя освободит меня, что мы убежим. Он сразу знал, что в конце концов Элен присягнет на верность Маркусу.

Глубина его знаний поразила меня. Впервые в жизни я осознал то невероятное бремя, которое Пророки несут сквозь бесконечность. Но времени для раздумий не оставалось. Двери казармы скрипнули и открылись. Кто-то, крикнув, передал приказ: «Прочесать всю школу».

– После того, как я сбегу, – сказал я, – нарушь клятву.

– Нет, Элиас. Каин сдержал свое обещание. И я сдержу свое.

– Элиас, – тихо позвала Лайя.

– Ты кое-что забыл, – Элен подняла руку и потянулась к моей маске. Та вцепилась накрепко, как будто знала, что если ее оторвут, то снова ей до меня не добраться. Эл медленно оторвала маску, раздирая на шее кожу там, где с ней соприкасался металл. Кровь потекла по спине. Но я едва обратил на это внимание.

В коридоре раздались шаги. Рука в железной перчатке лязгнула по двери. А у меня столько всего осталось невысказанного.

– Иди, – Элен подтолкнула меня к Лайе. – Я прикрою тебя в последний раз. Но после этого я принадлежу ему. Помни, Элиас. После этого мы – враги.

Маркус отправит ее в погоню за нами. Возможно, не сразу, потом, когда она покажет себя. Но в конце концов все равно отправит. Мы оба это знали.

Лайя нырнула в туннель, я – следом. Когда Элен взялась за каминную плиту, чтобы поставить ее на место и закрыть отверстие, я схватил ее за руку. Мне хотелось поблагодарить ее и просить прощения. Я хотел утащить ее с собой, вниз.

– Отпусти меня, Элиас, – она коснулась мягкими пальцами моего лица и улыбнулась печальной и милой улыбкой, какую дарила только мне. – Отпусти меня.

– Не забывай этого, Элен, – попросил я. – Не забывай нас. Не становись такой, как она.

Элен кивнула, и я молил, чтобы ее кивок был обещанием. Затем она взяла каменную плиту и закрыла отверстие в камине.

Лайя продвигалась вперед, рукой нащупывая путь в кромешной тьме. Спустя несколько секунд она упала из прорытого мною туннеля в катакомбы, взвизгнув от потрясения и неожиданности. Сейчас Элен могла прикрыть нас. Но когда в Блэклифе восстановится порядок, порты Серры будут закрыты, легионеры запечатают городские ворота, улицы и туннели наводнят солдаты. Отсюда до самого Антиума будут бить барабаны, поднимая по тревоге все до единого посты и гарнизоны. За меня предложат награду, сформируют поисковые отряды, снарядят корабли, будут обыскивать каждую телегу, каждый караван. Я знаю Маркуса и свою мать. Ничто их не остановит, пока не они получат мою голову.

– Элиас? – Лайя вовсе не выглядела испуганной, просто обеспокоенной. В катакомбах темно как в гробнице, но я знал, где мы находимся: в погребальной комнате, которую не проверяли годами. Впереди у нас были три выхода, два из которых намертво завалены, а один просто выглядел таковым.

– Я с тобой, Лайя, – я взял ее за руку. Она сжала мою ладонь.

Я сделал шаг, Лайя была совсем близко от меня. Еще один. Мысли устремились вперед, планируя наши следующие шаги: побег из Серры. Выжить по дороге на север. Пробраться в Кауф. Спасти брата Лайи. Но в этой цепочке может столько всего случиться! Непредвиденного и неопределенного.

Я не знал, выживем ли мы в катакомбах, не говоря уж об остальном. Но это не имело значения. Сейчас нужно было думать о первых шагах. Драгоценных шагах в темноту. В неизвестность.

На свободу.