Жена капитана бесплатное чтение

После окончания института защитившихся студентов и всех иногородних, деканат «выпроваживал» домой к родителям, тем самым, выполняя распоряжение властей «освободить» территорию от «лишних» людей. Наши места в общежитиях заняли водители венгерских автобусов «Икарус», которым тоже надо было где-то жить во время Олимпиады. Всяческие ссылки на то, что мы хотели бы задержаться и посмотреть Олимпиаду-80 своими глазами, начинавшуюся девятнадцатого июля, ни на кого не действовали:

– Дома по телевизору посмотрите! Больше увидите! – был безапелляционный ответ руководства.

Так я оказалась дома в Грозном у мамы и папы. Пробыв с родителями две недели, я и моя подруга по школе, Ирина, выпросили у родителей деньги на отдых и отправились на десять дней в Сочи. Поехали «дикарями», наслышанные о возможности снять комнату на месте в специальных бюро по размещению отдыхающих.

Сойдя с подножки вагона на перрон, мы огляделись и, стали искать вывески с нужными нам бюро. Неожиданно к нам подошел странного вида мужчина средних лет, одетый во все черное, и спросил:

– Вам нужна комната? – и назвал подходящую для нас цену: рубль с носа в день.

Почему-то мы сразу забыли о всех правилах, так долго обсуждаемые по дороге: не поддаваться никаким расспросам незнакомцев, а тем более уговорам куда-то пойти, «пожить». Все происходило прямо перроне вокзала: мы, «тепленькие», только сошли на «землю» и не имели ни о чем представления.

Пока мы коротали время на юг, я рассказала своей подруге и всем слушателям купе поучительную историю с маньяком из своей недавней студенческой жизни. Это произвело на окружающих должное впечатление. Но человеку свойственно наступать на одни и те же «грабли» несколько раз. Прилепившийся к нам незнакомец галантно предложил прохладительные напитки и на наш вопрос:

– Где комната находится и сколько до нее добираться? – промычал что-то неопределённое.

Это меня насторожило. Я посмотрела на подругу, округлив недоуменно глаза, давая ей понять, что мол, надо идти дальше, куда хотели с самого начала: искать бюро по размещению. Однако на Ирину нашло какое-то непонятное затмение, и она пробормотала, неуверенно глядя на незнакомца:

– Так вот же у него есть комната. Чего еще нам искать?

Я почувствовала, что моя подруга подверглась влиянию незнакомца, которого мы видели первый раз в жизни, и решила твердо увести ее в сторону, взяв за руку. Но незнакомец вдруг выхватил из рук подруги ее чемодан и негромко, но внушительно рявкнул:

– Стойте, ждите, сейчас, сейчас…

«Чего ждать? А может быть кого? Какой кошмар!» – Меня словно обдало ушатом холодной воды!

Вспомнила недавнее прошлое, как маньяк пытался такими же словами заманить меня в квартиру, и я вот так же, как моя подруга, была в ступоре и не могла сопротивляться его словам!

Решила действовать. Постояв немного для отвлечения внимания навязчивого незнакомца, я подождала, когда он посмотрит в сторону и шагнула к Ирине. Отдала ей свой чемодан и шепнула ей на ухо:

– Бежим быстрее!

Сама подлетела к незнакомцу и ударив двумя кулаками по Ирининому чемодану, который мужчина зажимал в своей руке, выбила его и подхватив налету, побежала, что есть мочи, на выход в город. Странно, но наш незнакомец за нами не последовал. Выбежав на площадь перед зданием вокзала, мы одновременно увидели вывеску: «бюро по сдаче квартир» и рванули туда, не успев, как следует отдышаться.

Забежав внутрь, рухнули на стулья в коридоре и осмотрелись. В бюро уже почти никого не осталось: на дворе начинались сумерки. Мы и не заметили, как проторчали с этим чудиком почти два часа. Нас быстро оформили, зарегистрировав по паспортам, взяли плату и записав адрес нашего будущего пребывания, отправили добираться до него на общественном транспорте.

Кода мы зашли в свое прибежище, на улице сияли фонари. Снятое жилье оказалось благоустроенной лоджией в одном из панельных домов. Показали хозяйке свои направления и упали на койки, стоявшие друг напротив друга. Как же мы устали…

Хозяйка оказалась радушной женщиной. Она сдавала две комнаты и лоджию гостям юга. Это был ее небольшой бизнес. Все пользовались одним туалетом, ванной. Кухней, в основном утром, когда готовили завтрак. Обедали с Иришкой после пляжа в кафе, в которое попадали, поднявшись по склону горы.

Наше жилище оказалось в Мацесте, ближайшем районе Сочи, рядом с дачей Сталина. Народу, к нашему большому удивлению, было немного: видимо все поехали смотреть Олимпиаду. В кафе всегда были свободные места, столики стояли на свежем воздухе. Блюда готовились быстро и были необычайно вкусными. Наверное, потому, что обедали мы обычно с сухим вином…

Затем нас накрывала послеобеденная нега, а после восемнадцати часов, когда на город спускалась прохлада, мы выезжали в центр: погулять по аллеям набережной и закончить вечер ужином в каком-нибудь ресторане. Специальных целей, таких как: обзавестись ухажерами или завести курортный роман, не преследовали.

Как мы «тратили» деньги

Мы просто хотели веселиться, танцевать, радоваться прекрасной жизни, которая окружила нас своими ласковыми объятиями: тихому плеску моря, щебету птиц за окошком по утрам, завораживающему закату солнца, подарившему еще один незабываемый день двум молодым, полным здоровья и сил, девчонкам.

И на это мы хотели потратить все свои оставшиеся деньги. Нам никак сие не удавалось: за нас всегда платили оказавшиеся за одним столиком кавалеры… Так уж выходило. Мы предлагали разделить расходы пополам, но… Это же Кавказ! Мужчинам неудобно было брать наши деньги, хоть пару раз это были совсем молодые ребята, наши ровесники. Может они и рассчитывали на что-то большее, но мы обрывали эти милые, но сиюминутные знакомства, которые и были хороши только короткой вспышкой своей увлекательности…

Настал предпоследний вечер нашего пребывания в городе Сочи. Мы решили зайти в самый лучший ресторан с варьете. Пришли туда, как, впрочем, и во все остальные, без предварительного заказа столика. Мы все делала на «как повезет». Пока нам везло.

Вот и в этот вечер мы вошли на второй этаж круглого по своей форме ресторана и огляделись. К нам тут же подошел официант и предложил присесть за уже сервированный столик, стоявший в центре зала, недалеко от сцены. Мы были удивлены тем, что стол сервирован, уставлен закусками и напитками.

– Иришка, может нас с кем-нибудь перепутали? – спросила я подругу, когда та уже отщипывала из вазы лежащие виноградинки.

– Да не похоже. А если и перепутали? Встанем и уйдем. – спокойно продолжая поглощать ягоды, ответила подруга.

– Тогда перестань есть. Не нам же накрыли.

Ириша убрала руки от вазы с фруктами, и мы стали поджидать официанта, чтобы сделать заказ.

Зал заполнялся публикой. Люди разного возраста, достатка усаживались за столики недалеко от сцены. Вскоре и наши соседи по столику предстали пред нами. Это были два взрослых мужчины «под пятьдесят», с обильной сединой в волнистых волосах, кавказкой национальности, хорошо одетые, оба в белых сорочках, с приятным запахом парфюма. Они представились. В ответ и мы назвали свои имена.

Началось представление. Цыгане пели, плясали, «летали» с гитарами по залу, создавая ореол безудержного веселья и тем самым вовлекая публику в свое действо. Было действительно весело. Между небольшими перерывами народ успевал выпить и закусить, приходя во все более безмятежное состояние.

Мы с подругой поужинали и собрались было распрощаться с нашими визави, да не тут —то было. Представление закончилось и начались танцы. Нас стали наперебой приглашать. После очередного танца перед нами появлялись незаказанные нами блюда. Мы отнекивались, но это было бесполезно. Приходилось и есть, и пить.

К концу вечера мы с трудом передвигали ноги, но самостоятельно вышли на свежий воздух. Наши новые знакомцы предложили нам «попутешествовать» по всему побережью, на что мы сказали «большое спасибо» и под их разочарованные взгляды пошли домой. Нам опять не удалось заплатить за свой ужин… Вот какие мы неотразимые девчонки…

Последний вечер был посвящен ресторану на морском вокзале, на открытом воздухе. На этот раз за нашим столом оказалась семейная пара, недавно поженившаяся, и нами никто не интересовался.

Мы заказали цыплёнка табака, вино и, наконец, спустили все свои ресторанные денежки, которые лежали несколько вечеров в наших сумочках, никак не желая исчезать из кошельков. Последнее, что мы запомнили в этот вечер, была песня Кикабидзе «По Аэродрому, по аэродрому, лайнер пробежал, как по судьбе…»

Утром мы поехали на вокзал. Порылись в карманах и …поняли, что денег на еду у нас совсем не осталось. Поели в уличном кафе, купили на остатки какие-то пирожки и хотели прихватить побольше хлеба «к чаю», но огромный детина за кассой сказал, что можно взять только два кусочка, остальное по копейке за кусок. Так что мы остались без хлеба… Благополучно расположившись в своем купе, мы заснули каким-то долгим, безмятежным сном. А чего ж не поспать двум подругам? Ведь хорошо же отдохнули! И есть особенно было нечего…

Я – молодой специалист

В конце августа я вернулась в Москву и загрузив свои пожитки на такси, перевезла их в заводское общежитие, где мне предстояло жить. Помогали мне мои подруги, которым еще год предстояло учиться.

Тридцать первого августа нас, молодых специалистов, принял у себя в кабинете директор завода. Молодежь разных специальностей и направлений собралась и ждала его в обширной приемной. Из директорской кухни вкусно пахло жареной картошкой. Кто-то пошутил по этому поводу:

– Ребята, кормят, как в ресторане! Не зря мы сюда попали!

На что секретарь директора, женщина, годящаяся нам в матери, проходя мимо, не преминула напомнить:

– Вот поработаешь на заводе лет так двадцать с гаком, дослужишься до должности директора и у тебя будет личная кухня, как в ресторане.

Все дружно засмеялись. Мы отлично понимали, какая это почетная, но хлопотная должность – директор завода: ненормированный рабочий день, без выходных, всегда необходимо «дышать» нуждами и чаяниями завода.

Директор появился неожиданно, пригласил нас к себе за длинный стол и произнес небольшое напутствие:

– Поздравляю вас с прибытием на наш славный завод! Желаю сразу же войти в курс дела, без раскачки. Втянуться в производственный процесс. План у завода напряженный, но мы его всегда выполняем. Сразу же встаньте на учет в своих организациях: я имею ввиду коммунистов, комсомольцев. И на учет по жилью. Это важно. Желаю вам успехов!

Всем ребятам услышанное было приятно. Вышли от директора в хорошем, приподнятом настроении, готовые свернуть горы!

Первого сентября я приступала к работе на Красногорском Механическом заводе инженером по вентиляции в отделе главного энергетика.

Город Красногорск

Город Красногорск Московской области расположен сразу за кольцевой дорогой, в пятнадцати минутах езды на электричке от метро Тушино. Тогда это был небольшой город, достаточно зеленый. Практически все жители работали на местном заводе. Как сейчас модно говорить – завод был градообразующим предприятием.

Поселили меня в многоэтажном общежитии завода в комнате на троих человек, с общей кухней и общими душевыми. Вид у общаги внутри был еще тот: все обшарпано, на стенах грибок от сырости и плохой вентиляции. Но деваться, как говориться, некуда. Надо было привыкать к этой, «рабочей» обстановке. Я и начала это делать.

Настроение было не самое радужное. Так себе. Девушки, что жили со мной, были разные. Одна совсем молодая, Татьяна: семнадцать лет, из многодетной семьи, училась в техникуме. Ей выделили самое теплое место в комнате: у батареи. Вторая, Ольга, из Белоруссии, из Гомеля, экономист по образованию. Внешне она очень была похожа на Вертинскую. В Москве нас несколько раз останавливали и спрашивали:

– Скажите, вы Вертинская?

Вопрос нам казался довольно странным, но вскоре мы к нему привыкли. Отвечали бодро:

– Да, мы Вертинские!

При этом громко смеялись…

Жили в комнате дружно, не ссорились. Вскоре у Ольги появился парень Миша. Они стали встречаться. Через год поженились. В браке у них родилось два сына, но через десять лет они развелись. Причину знают только они сами. О Татьяне, кем она стала и как сложилась ее судьба, ничего не знаю.

Ольга Кейш

Еще в студенческие годы, где-то за год до окончания института, в нашем же студенческом общежитии, я познакомилась с Ольгой Кейш. Она была землячкой одной из наших студенток из Челябинска. К тому времени девушка окончила спортивный институт и «бегала» за какой-то завод, за что получала ставку слесаря какого-то разряда. Ростом она была метр семьдесят, имела светлые волосы, зеленые глаза, полные губы, была стройной, подвижной девушкой.

Уже, будучи дипломированной бегуньей, Ольга обладала выдающимися математическими способностями. Наверное, это наследственное, так как мама Ольги была учителем математики в школе и очень хотела, чтобы дочь закончила физмат, развивая именно эти способности. Но Ольга в конце школы проявила успехи в спорте, в легкой атлетике, и поступила в институт физкультуры. Обладала сильным характером, могла совершать неординарные поступки.

Когда наш студенческий корпус стали переселять в аспирантский, чтобы освободить места для шоферов, обслуживающих Олимпиаду-80, и Ольге стало негде жить. Мне, как выпускнице, выделили в новом корпусе место, и я переносила уже потихоньку туда свои вещи. Ольгины землячки к тому времени уже разъехались по домам, сдав свои вещи в камеру хранения.

Как-то я шла по коридору общаги и, подходя к своей пятьсот седьмой комнате, увидела в конце коридора Ольгу, стоявшую у окна.

Несмотря на то, что она была спортсменкой, девушка покуривала, отдавая дань моде. Обменявшись приветствиями, она прямо спросила:

– Скажи, а когда ты переезжаешь в аспирантский корпус? Понимаешь, девчонки разъехались и мне негде жить. Возьмёшь меня к себе?

Мы были мало знакомы и от удивления у меня глаза, видимо, расширились. Я ответила:

– Сегодня. Хорошо, – и подумала, как ее разместить на моей раскладушке, той самой, с первого курса выручавшую меня и всех моих друзей. Ольга заметно повеселела, быстренько собрала свои вещички и перенесла их ко мне в новую комнату. Поселились мы на одиннадцатом этаже аспирантского корпуса.

Все было до отказа забито выпускниками. Кто-то уже защитился и праздновал это грандиозное событие, а кто-то только собирался это сделать. Гудеж стоял страшный и, я обрадовалась, что моя защита произошла в начале июня.

Ольга так и прожила в общаге до появления своих землячек с каникул. Некоторое время пожила у меня в заводском общежитии. Все учащиеся студентки приезжали ко мне в комнату – клеить обои. Этого, конечно же, делать не нужно было, так как там завелись впоследствии тараканы: пришлось сдирать все и травить их аэрозолями. Но это было уже потом.

А Ольга продолжала кружить в водовороте общежитского веселья. Как-то я остановила ее, отвела в сторонку и прямо сказала, что так жить ей больше нельзя. Надо что-то решать. Предложила ей поехать к себе домой в Челябинск, посоветоваться с родителями о дальнейшей жизни. Ольга на удивление быстро прислушалась к моим словам, как будто только этого и ждала, и уехала домой в конце октября.

А через две недели вышла замуж, огорошив нас этим известием. Мы прибыли на свадьбу всем общежитским составом. Свадьба прошла весело. Избранником стал ее одноклассник по школе Илья Холодный. В браке они родили двоих детишек: Игорька и Машеньку. Но об этом немного позже.

Работа на заводе

Началась моя новая жизнь на заводе. В отделе главного энергетика работало человек двадцать пять. Все разного возраста. Мне выделили стол, за которым я благополучно уснула в первый же рабочий день… после сытного обеда в местной столовой. Меня разморило…

Самое главное, что надо было сделать с утра: пересечь проходную завода до восьми часов. Иначе опоздание, лишение премии. А это лишних двадцать, а то и тридцать рублей к зарплате. Кстати, зарплату мне положили сто двадцать рублей-оклад молодого специалиста после института.

Все утром неслись, как оглашенные, к проходной, пересекали ее, отметив свое появление на заводе, а после нее шли тихо, вальяжно, уже особенно никуда не спеша. Самое противное было осенью: тащиться в темень, в дождь, слякоть. Но самое невыносимое было вставать в шесть утра, иначе не успеешь. Так я приучалась к рабочему ритму.

Придя на работу, ждала указаний от своего начальника вентбюро Вадима Витальевича Дубова. Отнесся он ко мне нормально, особенно работой не загружал. Мы ездили всем бюро на различные городские аварии, принимали решение об их ликвидации, учились у старших товарищей. Протоколы решений сами печатали на машинке. Требовалась абсолютная грамотность.

Контингент отдела составляли, в основном, женщины различного возраста. Изредка встречались и мужчины, но смотреть было не на кого. Позднее из отпуска вернулся руководитель энергобюро Сергей Давыдов. Выглядел он респектабельно: ходил в костюме, носил короткую шведскую бородку. Эдакий швед, только трубки не хватало.

Катя Миронова, с которой мы вдвоем пришли в отдел из нашего института, сразу «положила» на него глаз. Стала оказывать различные знаки внимания. Но у Сергея были совсем другие планы насчет девушек и женитьбы. Катя ему не нравилась и, он ее грубо «отшил». Девушка она была понятливая и, дважды ей повторять не надо было…

Только когда мы пообтерлись в коллективе и нас стало выделять руководство деньгами, и своим участием, Сергей стал оказывать и мне знаки внимания. Но это было как-то вскользь, неявно. Кажется, он сам смущался и сторонился женщин, хотя и изображал из себя супермена.

Помню случай, когда в один теплый летний день я пришла в отдел в новом наряде. Это был польский костюм, состоявший из белой юбки клеш и такого же цвета кофты тонкого трикотажа. Светлые босоножки дополняли мой ансамбль. Наряд и мне самой очень нравился. Были видны достоинства груди и всего остального…

Сергей сидел на моем месте и о чем-то беседовал с Дубовым. Когда я вошла и «летящей походкой» подошла к своему месту, он даже рот открыл от удивления. Потом часто восхищался моими нарядами, проявлял робкие знаки внимания, даже что-то пытался нашептывать на ушко, если рядом никого не было. Но он был очень непрост, этот юноша, и я не особенно поддавалась на его комплименты и вольности.

Видимо, такое поведение его «грело», создавало хорошее настроение и отношение к работе. Не более. Стоило сказать ему: «Сережка, ну, хватит тебе», как он загадочно улыбался и отходил. Планы его простирались довольно далеко, много дальше, чем должность руководителя энергобюро на рядовом механическом заводе. Он видел себя в крупном министерстве, стопроцентным москвичом, живущим в хороших коммунальных условиях. А пока что у него была комната в общежитии, но отдельная. О таких говорят обычно: «Он был не глуп, себе на уме».

Ни в какие колхозы Сергей не ездил, так как относился уже к рангу начальства. Зато туда ездили мы, женщины из отдела. Работали и летом, и осенью. Летом нас посылали собирали клубнику, на сенокос, осенью – капусту. Капусту убирали в октябре, когда было уже довольно холодно. Увесистый кочан надо было срубить, забросить в КамАЗ с прицепом. Самое трудное было согнуться и разогнуться за каждым кочаном. После загрузки нам разрешали взять с собой столько, сколько каждый сможет унести в руках. Кто-то брал целый мешок. Я тащила четыре кочана. На большее не было ни сил, ни здоровья. В общежитии засолила их и все съели с большим удовольствием.

Вера Титова. Надежда Аверьянова

В отделе я подружилась с Верой Титовой. Она родилась в Пензе, работала после института уже два года. Очень добрая и отзывчивая девушка. Отличалась природной наблюдательностью, трудолюбием, сметкой. Ее единственным недостатком была некоторая простоватость в общении. Любила, как ребенок, задавать множество вопросов. Секунды не проходило, чтобы Вера не задала какой-нибудь вопрос. Но это не мешало нашим отношениям. После замужества я много лет с ней переписывалась, но потом связь прервалась, и след ее затерялся. Где ты, Вера? Как сложилась твоя судьба?

В Красногорское общежитие ко мне несколько раз приезжала мама. Увидев, в каких условиях я живу, на стенах в душевых и туалетах грибки, мама горько заплакала:

– Наташа, доченька! Ты столько училась, а живешь в таких ужасных условиях. Это же кошмар! Ужас!

Я ее заверила, что это временно, что все в жизни меняется, изменится и у меня все к лучшему… Как могла, успокоила ее. Не знала я одного, что здесь, в Красногорске, было очень плохо с жильем. Люди годами, а то и десятилетиями стояли в очереди. Были, как «рабы», из-за этого привязаны к заводу. Молодым специалистам светила в перспективе комната в коммуналке, не больше.

Наш комсорг отдела, Надя Аверьянова, уже три года работала на заводе. Вместо того, чтобы набирать «очки», продвигаться в очереди на жилье, вступала в споры с начальством, отказывалась от поездок в колхоз. Я провела с ней доверительную беседу, популярно ей объяснила, что своими поступками она только противопоставляет себя обществу, руководству и ничего хорошего из этого не выйдет.

Как ни странно, Надя вняла моим доводам и переменила тактику. В последствии, она даже вышла замуж за своего начальника. А при мне она только и делала, что «подтрунивала» над ним. Может, уже тогда была тайно в него влюблена? Надежда хотела познакомить меня со своим холостым братом, аспирантом. Знакомство состоялось, но любовь не разгорелась… Упрямое это чувство – любовь… Не подвластное людям…

Саша – лейтенант флота

Родители мои иногда заводили разговоры о замужестве. Но не давили, понимая, что это сугубо индивидуальный выбор. Прошел год на заводе. Саша к тому времени окончил училище. Меня на выпуск он не пригласил: уже не жил со своей женой и имел новую пассию. Я все-таки приехала на выпускной вечер. По собственной инициативе. Выпуск засняла на пленку кинокамеры.

В моральном плане натерпелась всякого. Бродила одна по Ленинграду – ведь белые ночи еще никто не отменял. Уехала в плохом настроении, готовая в который раз все забыть и начать жизнь с нуля. Но неожиданно, в августе, Саша сам приехал ко мне в Красногорск: предлагал поехать с ним в Баку, жить. На что я сказала, что я «не девица по вызову». Он женат, пусть уладит свою семейную жизнь, свои сложности, а там посмотрим.

У меня тоже была гордость. Неприятно поразило, с какой легкостью он менял своих девушек. Всех своих пассий он привозил в Грозный «под очи» своей мамы. Мои родители все это видели и, конечно, были недовольны и прямо советовали: не связывать с таким легкомысленным человеком свою жизнь.

В сентябре он «сбежал» со службы в Баку. Их было трое лейтенантов из одного училища: Володя Сиверцев, Борис Демченко и Саша. Те двое подбивали его на этот поступок, но сами не побежали, а он соблазнился – Грозный то рядом…

Увидев его на балконе их квартиры, приветливо машущего мне рукой рядом со своей мамой, я сразу почувствовала неладное. Быстро узнала причину и сказала, что «бегуны» никому не нужны. Вначале всем тяжело. Надо служить и терпеть. Иначе я не свяжу с ним свою жизнь. Юношеский романтизм прошел, настало осознание реальности. Ее надо адекватно воспринять и двигаться дальше.

Тоже самое я делала в Красногорске- второй год подряд на своем заводе и в своем общежитии. Привыкала быть интеллигенцией: вставать затемно, бежать к проходной заводу, не отказываться ни от каких поручений. Это была новая я.

Жизнь продолжается

Город Красногорск запомнился мне какой-то своей многогранностью. Сама работа на заводе, новый коллектив уже взрослых, в большинстве своем, семейных людей, которые нас, молодых девчонок, старались чему-то научить в жизни, передать свою мудрость. Взамен, заражались нашей молодостью, оптимизмом и всегда нас поддерживали в новых начинаниях.

Мы ездили все вместе в колхоз, дежурили в ДНД, проводили «день здоровья» на природе, посещали ресторан в день энергетика. Этот день праздновали в конце декабря – двадцать второго числа. Ходили в ресторан всем отделом, так как премию к этому дню пускали на оплату ресторана. Считалось, что если не идешь, то даришь свою премию кому-то другому. Но были и такие, кто «меры не знал» и их выносили с празднования «под белы рученьки» … Бывает…

Все проходило весело, непринужденно. Народ радовался оказанному вниманию, все были довольны и счастливы, ведь это было преддверие Нового года и настроение было соответствующее: лёгкий морозец и белый снег на улицах, покупка елок, игрушек, подарков родным и близким, череда долгожданных праздников. Все это создавало неповторимую радостную атмосферу.

В последний год моего пребывания в отделе мы с Надей Аверьяновой сделали монтаж со стихами и песнями. Песни исполняли под живую музыку сами, тексты читали с листа, держа в руках красные папки. Выходили перед отделом в длинных платьях, как дикторы телевидения. Все замирали и сидели, открыв рот. Пели, перефразировав песню из телефильма «Следствие ведут знатоки»:

– Наша служба и опасна, и трудна,

И на первый взгляд, как будто не видна…

Шефу все понравилось, вечер прошел замечательно. Были нам и премии, и поощрения.

Вообще, волшебную силу искусства, как говорил Аркадий Райкин, трудно переоценить. В этом я не раз убеждалась в своей жизни. Вот тогда-то Надежда круто поменяла свое поведение и стала первым помощником своего начальника во всех начинаниях. Поняла, что быть в гуще события намного выгоднее для самого человека, чем прятаться по углам и брюзжать, будучи в оппозиции.

С девчонками я потеряла всякую связь, когда всех накрыли ельцинские реформы. Началась новая полоса жизни, нужно было выкладываться по полной, выкарабкиваться из нищеты, учиться зарабатывать деньги. Все оказались в рыночных условиях. А вся прошлая жизнь показалась такой далекой, а главное, не актуальной, что и к людям из той эпохи, пропал интерес. Но это уже в девяностых. А пока на календаре был восемьдесят второй год. Приближалась наша свадьба с Сашей.

Новый, 1979 год

Вернусь на некоторое время назад, в семьдесят восьмой год, когда я была приглашена на встречу Нового, семьдесят девятого, в Ленинград. Конец декабря семьдесят восьмого года. Я рассталась с немцем. Меня покоробила его фраза, что он не хочет плодить фолькс-дойчей. То есть полу немцев. Приняла предложение Саши встретить Новый год в Питере и выехала.

В Питере я была на первое мая на втором курсе. Жила у Сашиных однокурсниц по ЛИТМО в доме, похожем на барак.

В первый мой приезд будильника у меня не было, я устала и проспала до десяти часов. Времени нашего свидания. Проснувшись, «помчалась» на Васильевский остров на трамвае, который мне разрекламировал Саша. Трамвай тащился два часа. Успела по пути поесть в столовой. Как говорится, семь бед – один ответ… А Саша два часа ждал меня у памятника Ивану Федоровичу Крузенштерну.

Гуляли по Ленинграду, фотографировались на фоне Петра Первого, кораблей в Неве. Вечные мои скитания, неустроенность наложили свой отпечаток на мое восприятие Ленинграда: не показался он мне таким величественным, красивым… В молодости хочется какого-то веселья, музыки, шума, гама, неформальной обстановки. А Саша ничего такого себе позволить не мог. Таков устав. Так что кроме прогулок по городу и танцев в его родном училище, развлечений у нас не было.

Но на второй раз обещан был праздничный стол и встреча Нового года на квартире какого-то курсанта. Саше родители присылали деньги. Лето проводили на море, потом долго гасили долги. Так что особенных накоплений у них не было.

Я поехала в Питер. Зима в тот год была особенно лютая: температура зашкаливала за минус тридцать по всей территории России. Перед самым Ленинградом наш поезд загнали в тупик и оставили до выяснения обстановки. На подъезде скопилось много поездов.

Одетая в искусственную дубленку, которая меня совершенно не грела, я откровенно мерзла. Но старалась не обращать на такие «мелочи» внимания. Меня волновало совсем другое: успею ли я к Новому Году из этого тупика или нет?

В Питер на автобусе

Стрелка часов уже подбиралась к двадцати часам, а наш состав все стоял в тупике. Пассажиры начали волноваться: успеют ли они к праздничному столу? Все ехали встречать Новый Год в Ленинград. Наверное, насмотрелись фильма «Ирония судьбы или с легким паром».

Наконец, от пассажиров отпочковалась группа молодежи: два парня и две девушки. Они решили сойти с поезда, дойти до ближайшего автобуса и ехать на нем в центр. Я тоже решила идти с ними.

Мы сошли в каком-то пригороде и окунулись в лютую стужу. У меня как-то сразу пропало желание добираться самостоятельно, после того, как обжигающий ветер залетал мне под шубу и, как распоясавшийся кавалер добрался, до ребер. Но делать было нечего, мы двинулись к автобусной остановке.

Мороз был жуткий, плюс ветер. Нос и щеки замерзли сразу. Молодежь ждала автобус с шутками и прибаутками. Он, на наше счастье, подошел достаточно быстро. Мы сели и поехали по направлению к Питеру.

Парни с девушками вышли где-то, не доезжая до самого вокзала. Я же притащилась на вокзал в полном одиночестве. И первым делом посмотрела на табло. Жуткое зрелище лишило меня дара речи: мой поезд пришел двадцать минут назад….

Я стояла посреди зала, как вкопанная. Конечно же, никакого Саши поблизости не было. Да и не могло быть, так как каждый нормальный человек, встретив поезд, и не найдя там встречаемого, понимает, что он или не приехал, или с ним что-то случилось.

Положение мое было аховое. Я не знала, не только где буду встречать Новый Год, но где вообще я буду ночевать. Потому что ни знакомых, ни друзей, кроме Саши, у меня в Питере не было…

Все-таки стояла посреди зала и искала глазами знакомую фигуру в черной шинели. Мысль была безумная: если он не пришел или уже ушел, то пойду по Невскому проспекту, буду стучаться в каждый ресторан по пути, в надежде на приют, хотя бы до утра. Уже попутно думы возвращались к встрече Нового года.

Я уже собралась осуществлять свой утопический план, как вдруг почувствовала, что кто-то тянет меня за рукав дубленки. Это был Саша. Он стоял в каком-то черном тулупе, явно с чужого плеча, и зимней заячьей шапке. Я его сразу и не узнала, и хотела уже дать отпор какому-то «бичу», позволившему себе такие вольности по отношению к неизвестной девушке. Но, несколько мгновений спустя, я уже рассматривала лицо этого знакомого «бича».

Я обрадовалась Саше, посчитав его появление чудом. Все-таки встретиться в этом броуновском движении, хаосе и неразберихе надо было умудриться. Поезда продолжали опаздывать, народ нервничал, но мы, слава Богу, были уже вместе.

Скоренько объяснив Саше, куда все же я подевалась, мы двинулись в гостиницу. Он снял мне номер в самой настоящей гостинице. Это была гостиница «Октябрьская», напротив вокзала. Мы оставили сумку и сразу же побежали встречать Новый Год.

По дороге Саша понял, что забыл адрес, куда надо было идти. Слава Богу, что в этот свирепый холод работали телефоны. Он вновь узнал адрес и мы, еще немного поблуждав, нашли нужный дом. Домашнее тепло и уют, а, главное, запах настоящей елки, салатов сразу улучшили настроение двух насквозь промерзших людей. Я была такая голодная, что живот прилип к спине. Но нужно было соблюдать приличия и терпеть…

О любви…

Родители парня вскоре ушли, предварительно поздравив нас, собравшуюся молодежь, с Новым Годом. Все сели за стол. Кроме нас встречали Новый год еще две пары. Жареное мясо, приготовленное хозяевами квартиры, было бесподобным. Его вся компания прикончила первым. Саша решил «пошутить» и, утащил из моей тарелки последний кусочек, на который я уже «наточила» зуб.

Эта шутка мне показалась «плоской» и явно ни к месту, ни ко времени. Но Саша не особенно проникался в психологическое состояние моего состояния. Этому обычно учат в детстве, в семье…

С этого момента наши отношения стали портиться. Мне казалось, он форсирует события, не старается заслужить какое-то отношение к себе, а как-то грубо, неотесанно ставит точки над и. Мол, раз ты здесь, что кочевряжишься? И так все ясно. Если наши тогдашние отношения сравнить с деревом, то у него были корни, ствол, но… голые ветви, на которых еще не появились даже робкие цветочки и листики из ласковых слов, нежности, объятий… Я уже не говорю о плодах, которые должны были вырасти и созреть.

Вот этих «цветочков», «листочков» так не хватило в наших отношениях. Ведь каждая девушка прежде всего настроена на ласковые слова, нежное и бережное отношение к себе. Я всегда была очень чутко настроена к словам и поступкам. Что-то меня постоянно сковывало, я не чувствовала себя естественно. Мне общение с Сашей давалось с трудом. Не было тонкости в отношении ко мне, поэтому многое в моей душе молчало, не откликалось, и даже давало отпор.

Порой, у меня вырывались довольно резкие высказывания в его адрес. Это трудно объяснить, но это так. Наверное, это была маленькая месть за нечуткое отношение. А перенесенные дорожные стрессы доделали свое черное дело. Хотелось внимания, чтобы кто-то согревал мои руки, поил горячим чаем, шептал милые глупости, как бы все делал для меня, но ни в коем случае не съедал с моей тарелки последний кусок мяса…. Это было какой-то насмешкой над моими дорожными страданиями, над перенесенными неудобствами, холодом, голодом.

Конечно, он был молод, неопытен. Но и все-таки, если бы он больше думал обо мне, что я чувствую, как ощущаю себя в той или иной обстановке, то он был бы нежнее и был более приятен, чем тогда, зимой. Но ничего этого я не видела. Все его поведение принесло свои плоды, не очень вкусные. Вечер прошел обычно, без эксцессов. Остаток ночи спали в родительской спальне, рядом спала тоже одна парочка.

Утром вернулись в холодную гостиницу. Трубы разморозились, температура была минус сорок. Спали в одежде, не раздеваясь.

Сходили на танцы в училище. Вечером я уезжала в Москву. Настроении было никудышнее.

Саша проводил меня на вокзал. Выпили по стакану кофе в «стоячем» кафе. Рядом крутился какой-то бомж: сливал из недопитых стаканов содержимое и пил. Я испытала чувство омерзения. Оказывается, еще в социалистические времена в городах было полно опустившихся людей, обитавших рядом с вокзалами. Настроение было испорчено окончательно. С Сашей мы все меньше и меньше разговаривали. Я уехала…

Женитьба Саши

Двадцать третьего февраля, будучи в Грозном, я занесла ему в подарок набор мужской косметики. А еще позже я узнала, что Саша женился. Причем, женился на первой встречной девушке. Она жила в Киеве и была старше его на четыре года. Сообщила мне это известие моя мама. Когда она мне это говорила, плакала. Думала, что и я тоже буду рыдать. А я этого не делала. Ну, что ж, значит пришло время жениться. Женилка, видать, выросла.

Месяца через два, я стала получать от «женатика» письма. Сказалась привычка писать письма. «Дружеские» письма. Писал с издевкой: как хорошо им с женой живется вместе, как они любят друг друга… Я не отвечала. Бабник он и есть бабник. Хотел мне побольнее сделать, посыпать «соль на раны». Письма его становились все больше, все длиннее. А на Новый, восьмидесятый год, он приехал сам. Обещал развестись, жениться на мне.

Меня пришел поздравить «мой» немец. Тоже «потянуло» в наше прошлое. Он тоже был женат. Мы вышли на лестничную клетку и долго там разговаривали. Саша, как тигр, бродил рядом. Весть он мне сообщил не радостную: развод ему не дали по той простой причине, что его жена была беременна. А по законам тех лет, супругов разводили только тогда, когда ребенку исполнялось полтора года. Так что я его вновь отправила восвояси.

Вскоре меня распределили на завод. У Саши была очередная пассия из Минска. Все же его сердце «не знало границ». А мне казалось, что ему просто нужно было с кем-то «общаться», не быть «одному», перед кем-то «выпячивать» свою грудь, ходить гоголем, что бы его постоянно хвалили, обливали елеем…

Этого я никогда не делала. Мне вообще хвастовство претит. Это качество мне досталось от родителей. Отец всегда был скромен, незаметен. Он лучше десять дел переделает, чем час языком будет молоть. Он мог без слов погладить по голове, приобнять, потереться своей шершавой щекой о мою. И этого было достаточно, чтобы почувствовать себя самым родным на свете человечком, ощутить поддержку, любовь мужчины-отца, его защиту. Моя одинокая жизнь потекла дальше…

Замужество

Все-таки, двенадцатого июня одна тысяча девятьсот восемьдесят второго года, в солнечный и светлый день, мы поженились. Свадьбу наши родители сделали «на скорую руку», за три дня. Сама свадьба проходила в Сашиной квартире, даже не в кафе. Сейчас я вспоминаю все и вижу, что это была обычная пьянка для родственников и знакомых наших родителей. Даже музыки нормальной не было. Брат Сережа наладил какой-то магнитофон и, оттуда очень громко, наверное, что бы все слышали, лилась мелодия: «Улыбнитесь каскадеры, вы у случая прекрасного в гостях…» И это оказалось правдой.

Свадебный наряд невесты составило сшитое за три дня белое платье, фата, больше похожая на легкий ореол из белых цветов и белые туфли. Все мне организовала мама: без меня заказала по меркам платье, фату, купила туфли нужного размера, нижнее белье. Все сидело хорошо. Саша предстал перед невестой в военной парадной форме. Свидетелем с его стороны вызвался быть Володя Сиверцев, со стороны невесты – моя школьная подруга Ирина Руденко. Я как-то сразу почувствовала, что Саша на этой свадьбе интересует только сам себя: когда вошел, не похвалил мой наряд невесты, хотя мы с мамой очень старались. Не уделил мне какого-то особого внимания, какое жених обычно уделяет своей избраннице. Наверное, он растерялся, волновался…

Большую часть времени жених проводил с балагуром Володей, остановившегося в их квартире. Я не почувствовала какой-то торжественности происходящего, какого-то таинства… Все сновали из квартиры в квартиру, нервно смеялись, громко балагурили. Наверное, сказывалось охватившее всех волнение. В последний момент у меня началась диарея. Но, слава Богу, все позади: жених явился, преодолев все преграды и даже готовый выхватить кортик из золотистых ножен, чтобы заставить расступиться откуда-то набежавших пожилых женщин из нашего двора. Рука об руку мы спустились во двор и поехали в ЗАГС.

Свадьба в Грозном

Женились мы в центральном ЗАГСе города Грозного. После регистрации, по традиции, возложили цветы к памятнику Ленина. Сейчас, по прошествии двух войн, существует ли она? Когда я смотрю новую хронику, ничего не узнаю. Тот, наш Грозный, стерт с лица земли. А в новом нам делать нечего…

Немного покатавшись по городу, чтобы дать родителям возможность опередить нас и, встретить у порога хлебом и солью, мы вернулись к нашему дому. На виду у всех собравшихся соседей, жених пронес меня на руках только до подъезда, а там опустил, и мы поднялись в квартиру Сашиных родителей.

Началось застолье, крики «горько». Выдалась пауза, новоиспечённый мой муж вышел из-за стола и его сразу облепили его родные тетушки, сестры отца. Во все голоса пели ему дифирамбы, какой он красавец и стали рассматривать фото его дочери от первого брака. Я сидела за столом одна, никто не обращал на меня внимания…

Но самое «смешное» было на второй день свадьбы. Все пришли часам к двенадцати. И мама Тоня, моя теперешняя свекровь, стала всем собравшимся разливать зеленый борщ. Так принято. Саша куда-то испарился, хотя мы пришли вместе. Свекровь тоже заметила его отсутствие и спросив меня, где он, тут же громогласно выпалила:

– Ой, не успел жениться и уже на второй день ее бросил. Ха-ха-ха…

Мне вдруг стало так горько и одиноко из-за плоских шуточек этой недалекой женщины… Я молча встала и ушла к «себе», в нашу квартиру. Папа смотрел телевизор. Он уже устал от суеты, она была совсем не в его духе. Я заплакала, прислонившись к его груди, а он, выслушав, сказал:

– Ишь, какая! Не ходи! Надо будет, сами придут.

И точно, минут через тридцать пришел Саша, а сзади семенила его мамаша. Муж стал молча гладить мою руку, и звать на «продолжение банкета…» Свекровь же твердила своим ненавистным голосом:

– Жена должна слушаться мужа!

Вот и все, что могла произнести эта женщина. Я себя почувствовала, как в казачьей станице, у Мелиховых на базу… Хорошенькие перспективы у меня вырисовывались…

С этого дня я перестала обращать на свекровь внимание. А Саша, оказывается, пошел провожать пьяного майора, «седьмую воду на киселе», дальнего родственника своего деда. А я в это время сидела одна, слушая «юмор» его матери под недоуменные взгляды всей родни. Я и позже сталкивалась с таким его поведением, когда он нас отодвигал на второй, десятый план, а на первый выходили совершенно случайные, посторонние люди, ничего не значившие ни для него, ни для нашей семьи. Это было обидно. Первое время эта его черта меня вводила в шок, не давала покоя. Но потом я поняла, что эта норма для всей их семьи.

В семейной жизни он не отличался особой ласковостью, теплота и нежность для него скорее были исключением, чем правилом. Все больше тишком, молчком. Любил вкусно поесть, поспать подольше – это были его любимые занятия… Моя новая жизнь частенько меня угнетала и расстраивала своим нежданным одиночеством…

Семейные будни в Баку

Муж получил назначение в Баку. Жаркий бакинский климат не придал пылкости его любви и объятиям. Если первый месяц, прожитый в снятой на месяц квартире, обещал некую пылкость отношений, то после переселения в общежитие коридорного типа, она стала потихоньку исчезать… Порой я не понимала: для чего вышла замуж? Мое положение было каким-то неестественным, а его поведение, по отношению ко мне, по меньшей мере, странным: долгие, бесконечные дни и ночи на корабле и короткие мгновения в нашей крохотной комнатке, площадью в девять квадратных метров.

Заставляла себя с «юмором» смотреть на создавшуюся ситуацию. Не знала тогда, что эта «юморная» жизнь станет для меня длительным, затяжным прыжком с парашютом. И надолго…

Не любила ездить в гости к его родственникам. Все по той же причини: он забывал обращать на меня свое мужнее внимание. Больше находился около родственников. А я считала, что где бы человек ни был, нельзя забывать о своей половинке. Но это свойственно только сильным, преданным, и самодостаточным личностям. Постепенно мне суждено было узнать: какими достоинствами обладал и мой муж.

Считала, что строя семью, свой дом, нужно в первую очередь все делать для семьи, дома, жены, а уже потом все остальные родственники и друзья. Хочешь иметь крепкую семью – вкладывайся в нее, в отношения. Иначе что это за семья, зачем она нужна? Для галочки?

Именно через эту призму я и рассматривала окружающих нас людей. Делала ли уютным наш дом, ходила ли за продуктами в лютую жару. Все это я делала для своих детей и мужа. Меня, например, покоробило, что, побывав у нас в гостях, в наших квартирах, сначала однокомнатной, а потом и двухкомнатной, его друзья начинали его агитировать оставлять им ключи от нашего семейного гнезда, чтобы они могли со своими пассиями (даже не женами) пожить, когда нас не было.

Мама меня воспитала в чистоте, опрятности. Мамины постели даже в самых медвежьих уголках были произведениями искусства: всегда крахмальное, подсиненное для оттенка белизны, постельное белье. Она и мне передала свое трепетное отношение к супружескому ложу. Никогда и никто, кроме них с отцом, в нем не бывал.

Естественно, и я уезжала из дома в полной уверенности, что я вернусь в такую же стерильную атмосферу своей квартиры. А Саша меня обманывал: говорил, что никого не будет, а сам, по—тихому, в, общем-то, предательски, отдавал ключи своим дружкам. Они вполне могли снять себе жилье на время пребывания их девиц в городе Баку. Но моего мужа это не волновало. Свое принципиальное «нет» он дружкам сказать не мог.

Я долго не понимала такого поведения мужа и не могла простить ему обман. Сам он вырос среди своих многочисленных родственников. Не о каких удобствах и не помышлял. В его сознании все принадлежало всем. Ему, видите ли, было «стыдно» иметь отдельную квартиру с удобствами, когда у его не женатых друзей ничего не было.

Потому и не было, что не женаты, что детей не родили. Тогда им ничего и не полагалось. А у нас сначала родилась одна дочь Светлана, а затем и вторая- Маргарита, в переводе с греческого – жемчужина. До него не доходило, что чужой человек в квартире и на твоей супружеской постели, это само по себе не приемлемо. Чужие микробы и вообще… Чужое биополе… Было несколько подобных моментов в нашей жизни.

После свадьбы я на короткое время вернулась в Красногорск, чтобы уволиться с завода и отправить контейнер с вещами. К тому времени купила из свадебных денег холодильник и стиральную машину. Купила, высмотрев в недрах хозяйственного магазина, любимый сервировочный столик… Символ любви, семьи, нашей трудной дороги к счастью. Они до сих пор стоят на нашей даче. Все это я с большим трудом отправила контейнером. Помогал мне сотрудник нашего отдела Лев Сергеевич. На отправку ушел весь день.

В конце августа я приехала в город Баку. Родители провожали меня в Грозном. Мама все не верила, что я «всерьез и надолго» вышла замуж. Готова была поверить в мое быстрое «возвращение из брака». Уж больно ветреным казался ей мой избранник, не очень серьезным человеком. Говорила:

– Вижу, что он рисуется перед тобой, показывая себя, как селезень, а искренних, глубоких чувств, не испытывает.

Я, как всегда, говорила матери, что Саша «не такой», что они ошибаются. Заверила их, что постараюсь построить семью. Буду делать для этого все возможное, а что из этого получится, никто не знает. И поехала, заверив родителей, что, если мне будет невыносимо или новоиспеченный муж будет ко мне плохо относиться, я вернусь к ним.

Родители отправили меня не с очень легким сердцем, зная наперед, на какие трудности и тяготы я себя обрекаю. Как оказалось, они во многом оказались правы…

Саша немного опоздал к поезду, но появился с цветами. Поехали в снятую им для нас комнату в частном доме. Это была большая комната. Плата за нее составляла семьдесят рублей. Удобства во дворе. Горячей воды вообще не было. Грели в кастрюле на плите.

Внутренний двор представлял собой объединение многих частных квартир. В этой комнате мы прожили ровно месяц. Потом переехали в общежитие, в девятиметровую комнату. Она была очень маленькая, но за нее не надо было платить. Деньги пригодились нам в хозяйстве. Это была наша комната!

Общежитие поразило коридорной системой, по которому с криками носились непосредственные дети. В комнатах, подобной нашей, проживали мичманы и их семьи. Шум был жуткий, особенно когда все собирались после работы, и начинали готовить ужин. Ни с кем я близко не сошлась, как в прочем и не с кем за все годы нашей военной жизни. Или я стала старше, или люди попадались те, с которыми не особенно хотелось откровенничать и дружить. Не знаю…

Как я устраивалась на работу

С первого же дня я стала ходить и искать работу. Просила помочь Сашу устроить меня по специальности в его части, но он ничего не смог сделать. Мне то казалось, что меня, как молодого специалиста, все ждут… Но это оказалось иллюзией. Пришлось самой ходить по улицам поселка Баилова и стучаться в каждую дверь. Внешний вид у меня был самый московский: джинсы и майка. Выглядело это, примерно, так.

– Здравствуйте. Я по поводу устройства на работу. Можно увидеть вашего руководителя? – я и осеннее нежное солнышко деликатно заглядывали в темный проем очередной двери неизвестной мне организации.

– Здравствуйте. А вы от кого? – вышедшая навстречу девушка-азербайджанка с любопытством оглядывала меня с головы до ног и улыбалась.

На мне по-московски красовались джинсы фирмы «Lee», майка с английской надписью, в смысл которой я не сильно вникала, и босоножки югославского производства.

– Я – от папы, – произнесла я магическую фразу, которая до этого всегда помогала мне в жизни. В ответ я тоже улыбнулась девушке.

– Простите, а кто ваш папа? -уловив в моем нетипичном по местным меркам облике какой-то подвох, задала она очередной вопрос и почему-то перестала улыбаться.

– Мой папа – офицер Советской армии, капитан в запасе… – заученно четко проговорила я, чувствуя, что на сей раз папино звание мне не поможет. Он же ни волшебная лампа Алладина, в конце концов…

– Извините, у нас для вас ничего нет… – девушка быстро прикрыла дверь, и я снова осталась наедине с южным, но теперь не таким ласковым солнцем и намерением найти себе работу во что бы то ни стало…

«Что и требовалось доказать…» -подумала я, отходя от двери.

«А ну-ка, девушки, а ну, красавицы, пускай поет о нас страна…» -гундела я себе под нос. А что оставалось делать, когда в городе «с улицы» на работу не брали – это было не принято. Нужны были мала мальские рекомендации и знакомства… Но это я узнала много позже… «Восток —дело тонкое» вспомнились мне слова красноармейца Сухова из любимого фильма наших космонавтов. Вот уж кто никогда не унывал.

«Ничего, и тебе повезет, вот увидишь…» – шептал внутри меня какой-то странный голос-вещун.

Я пошла по улице Красина дальше, прячась в тени деревьев и с интересом рассматривала попадающиеся строения, вывески и все, что могло заинтересовать только что вступившую на «землю горящих огней», девушку.

К полудню жара усилилась, и я постоянно пила у уличных лотков с конусообразными сосудами, наполненных сиропом, газированную воду. Ее почему-то, без моего разрешения, наливали на целых пять копеек с «двойным» сиропом. Эту местную «хитрость» мне объяснили позже… Сдачу давать в этом городе не любили…

Примерно так начались мои скитания в поисках «места под солнцем» в жарком Баку, куда я приехала после замужества.

Мой муж – морской офицер служил в столице Азербайджана уже год. Я покинула, ставший привычным, подмосковный Красногорск, завод, на котором проработала два года, и очутилась в бесконечной духоте южного города, среди незнакомого уклада жизни и людей.

Баку начала восьмидесятых – многонациональный город с очень доброжелательной атмосферой. Горы разнообразных фруктов и овощей, зелени возвышались на каждом прилавке овощных магазинов. В магазинах есть продукты и товары, за которыми вьются совсем небольшие очереди. Талонная система пока введена только на мясо и сливочное масло. Все остальное жители покупали на рынке.

Мужчины выглядели франтами: всегда модно и чисто одетые, в белоснежных сорочках с подложенными под воротничок, такими же идеально белыми, носовыми платками, модельными стрижками. Мужские парикмахерские располагались практически на каждом углу. Знающие толк мастера-мужчины стригли, брили своих клиентов опасными бритвами.

Женщины также одевались модно, любили броскую, яркую одежду, выразительный макияж, замысловатые прически, дорогие украшения, которые носили свободно, ничего и никого не опасаясь.

В метро женщинам любой национальности всегда уступали место. А уж если она носила под сердцем ребенка, то малейший ее порыв, просьба выполнялись молниеносно. Это было особенно приятно наблюдать. Но об этом я узнаю позже, когда окажусь в подобной роли…

Горожане прогуливались вечером вдоль бакинской бухты по бульвару. Неспешно фланировали целыми кланами, отдыхали в открытых кафе, пили ароматный чай из стаканчиков своеобразной формы, с зауженной центральной частью под названием армуды. Везде разносилась приятная восточная музыка, нос щекотали пряные запахи жареного шашлыка из осетрины, баранины, люля- кебаб. Вот в такой расслабленной обстановке я и бродила по улицам, не имея ни одного знакомого в этом городе.

Посетовав как-то своему отцу на такое положение дел, я получила от него дельный совет: поменьше стесняться, ходить по городу и стучаться в каждую дверь. Я так и сделала. Терять мне было нечего. «Хождение по мукам» по своему району, где мы сняли комнату в частном доме, пока не дали результата. Я просто наблюдала быт и нравы той местности, где русской «березе» предстояло найти себе благодатную почву и «прижиться».

Многое мне показалось странным. Например, чтобы позвонить по уличному телефону-автомату невозможно было нигде разменять двухкопеечную монету. Кто-то из местных предложил мне звонить «десюньчиками» – они идеально подходили к прорези отверстия в две копейки.

А особо «ловкие» махинаторы просверливали в монете вверху дырочку, привязывали веревку и после звонка благополучно вынимали ее из прорези телефона-автомата, звоня несчетное количество раз, обманывая таким образом государство. При этом никакими обманщиками себя не считали и хитро улыбались…

Так, разглядывая дома, людей и все интересное, что попадалось вокруг, я добрела до строительного треста и без всякой надежды постучала в массивную, прошлого века, дверь.

Управляющий этой организации был человек «из народа», пробившийся на руководящую должность своим трудом, знаниями и упорством. Отнесся он ко мне с интересом. Бегло окинув мой не местный облик, он рассмотрел диплом и без лишних разговоров предложил должность инженера с окладом в сто двадцать рублей. Выходить на работу предстояло завтра. Я была на «седьмом небе» от счастья…

Проработала я в тресте семь лет, вплоть до нашего отъезда из Баку на военные классы мужа в Ленинград. Там дважды уходила в декретный отпуск и родила двоих детей. Меня с радостью принимали на прежнее место… Со мной трудились «дети» разных народов: азербайджанцы, армяне, евреи, русские, украинцы.

Многому у людей этих национальностей я научилась: и работать, и готовить вкусные восточные блюда, а главное – мне пришлось надеть юбку, которую я терпеть не могла. Мне мои русские «сестры» объяснили: «Здесь тебе не Россия… Хочешь получать премии, повышения по работе, так надо соответствовать устоям. Джинсы надо снять и ходить в юбке…» Результат не заставил себя ждать… У меня все складывалось хорошо…

Первая однокомнатная квартира

В ноябре в нашу крохотную комнату приехали мои родители. Посмотреть, как мы живем. Навезли всякой еды. Сидели за праздничным столом и, вдруг, мне стало плохо. Я и предположить тогда не могла, что это первые признаки беременности. Мама, по-прежнему, сомневалась в прочности нашего брака. И когда я, в сентябре, приехала за теплыми одеялами, мама, увидев меня, спросила:

– Что, Наташа, все? Брак окончен?

Я ответила, что нет. Мама долго расспрашивала меня о нашем житье-бытье, а потом выразила желание приехать, все посмотреть своими глазами. И вот мы сидим в нашей девятиметровой комнате и ужинаем. Все родителям понравилось. Они уехали довольные.

Совершенно неожиданно Саше предложили однокомнатную квартиру в этом же доме, но в другом подъезде. Мы согласились с радостью. Переехали туда где-то в феврале восемьдесят третьего года. Встал вопрос о приобретении мебели. Саша в первый год своей жизни на Каспийской флотилии вступил в кассу взаимопомощи. Взял оттуда крупную сумму на свадьбу сестры Лены. Потом целый год выплачивал, а я и не знала. Попросили денег на приобретение мебели у его родителей, на что свекровь, в свойственной ей манере «ласкового общения», мило нам отказала. Сказала примерно следующее:

– Мы тебя, сыночек, вырастили, выучили, а дальше сам, давай, старайся.

В сущности, она была права… Деньги муж снова занял в кассе взаимопомощи, часть дали мои родители. На эти вырученные три тысячи мы купили отличную румынскую жилую комнату с мягкой мебелью. Избавили себя от разнобоя в мебели, что несомненно придало жилищу уют. Мама привезла шикарные шелковые шторы приятного зеленого цвета. Мы прекрасно зажили в своей однокомнатной квартире.

Летом того же года в нашу квартиру приехали свекровь и сестра Елена с дочерью Натальей. Я была уже на седьмом месяце беременности. По сути, лишние хлопоты в таком положении, мне были не нужны. На самочувствие сказывалась, жуткая бакинская жара, а приходилось ходить на базар, таскать в гору сумки с едой, готовить. Родственники рано утром уезжали на пляж и приезжали к обеду.

Саша всего этого не видел, так как домой приходил через день, был очень рад всем.

Наша жизнь с Сашей продолжалась. Может показаться, что все мне не нравилось, а я продолжала с ним жить. Нет. Многое нравилось. Он любил наших девочек. Много гулял с ними. Не любил ходить на базар, но всегда приносил осенью по мешку картофеля, лука. Эту привычку он позаимствовал у мичманов азербайджанцев. Вообще он был и остается большим подражателем. Хорошо это или плохо? Думаю, что не очень для вполне взрослого, сформировавшегося мужчины. Больше всего угнетало одиночество, отсутствие близких людей, родителей, подруг, привычного круга общения…

Муж продолжал ходить в дозоры. Это были и две, и три недели его отсутствия. Приходилось все делать самой. На работе близко ни с кем не сходилась. У девчонок был свой бакинский менталитет, во многом мне не понятный. Они всегда жирно подводили стрелки вокруг глаз. А я косметику, практически, не употребляла.

Вспоминаются приятные моменты, связанные с жизнью в Азербайджане. Жены азербайджанцев не таскали полные сумки, как мы. Они получали все на дом и только готовили из продуктов еду. А если и ходили на базар, то только выбирали все понравившееся, необходимое, а их мужчины носили за ними сумки. А жены военных, русские, сами все носили, на своем «горбу».

Особенно это было тяжело в жару, в самое пекло, когда пот лил градом. Это вызывало у мужчин азербайджанцев, большое уважение и удивление одновременно. Они, вероятно, понимали, что мы, русские женщины, намного сильнее и выносливее их жен. Не такие рыхлые, как они.

Иной раз идешь с рынка, несешь две полные сумки. Жара, пекло. Сил нет руку поднять, чтобы остановить уже отъехавший автобус. А водитель, мило улыбнется, подъедет, обязательно рядом с тобой остановится, откроет дверь и при этом в улыбке оголит весь ряд своих золотых зубов. Мы долго их благодарили, говорили спасибо. Таким образом, они выказывали уважение к нам, к женщинам, тащивших на себе тяжелую ношу, и в прямом и, в переносном смысле.

В центральных областях России такого не увидишь. Здесь ни уважения, ни провождения, ни к кому, особенно, к пожилым женщинам. Все заслонил или мнимый порядок, или бизнес. Все несутся, как бешеные, в том числе и пенсионеры. Здесь у тебя под носом и двери могут закрыть, если ты не их клиент. Имеются в виду пенсионеры. Спасибо вам, низкий поклон бакинские водители из тех, далеких восьмидесятых!

И еще я помню случай, когда я, беременная, остановилась на бульваре напротив двух мужчин, жаривших люля-кебаб. Я непроизвольно стала смотреть за их манипуляциями с шампуром и, видимо, взгляд у меня был такой, что они сами быстро мне все завернули в тонкий лаваш, посыпали специями и выдали, с уважением. У меня были деньги, но они не взяли. Оказывается, что желание беременной женщины у них считается законом. Такого вкусного люля-кебаба я никогда не ела. В Баку негативного отношения лично к себе я не помню…

Еду к родителям рожать первенца

Поезд подходил к перрону, как бы выбирая из нескольких подъездных путей более удобный для пассажиров, готовящихся сойти. Я с нетерпением всматривалась в толпу встречающих, пытаясь отыскать знакомые силуэты родителей, которым накануне послала телеграмму: «Встречайте 15 июня. Декретный. Вагон шестой». Указала поезд: Баку-Москва.

Проводник открыл дверь тамбура, куда мне заранее вынесли вещи мои попутчики по купе, и в окошко я увидела знакомую голубую рубашку отца. Он шел рядом с вагоном и улыбался, приветливо помахивая мне букетом роз. Я тоже улыбалась ему и вытирала, вдруг навернувшиеся неизвестно откуда, слезы.

«Папка мой, мой любимый папочка… Немного прихрамывает на правую ногу – результат прыжка через костер в сорокалетнем возрасте… Но еще бодр и свеж… Мамы что-то не видно…» —

Степенно сошла на перрон. Мы обнялись, он целовал меня осторожно, чтобы «не помять» и смущенно оглядывал мой «расширившийся» силуэт:

– Вполне, вполне… Хорошо выглядишь. Тебе к лицу… – и не найдя подходящего слова, подхватил мой чемодан и двинулся к машине, ожидавшей нас на площади перед вокзалом. Я семенила рядом, как в замедленной съемке, ели переставляя ноги, затекшие от долгой неподвижности и не успевшие набрать разгон. Отец заметил мою «неторопливость», снизил скорость и спросил:

– Тебе тяжело идти? Давай помедленнее… Я совсем забыл…

– Папа. А мама где?

– Дома. Готовится к встрече. Она целыми днями на рынке… Как говорится, до последней розочки… Вот решила приготовить побольше блюд, чтобы потом быть свободной…

Мы подошли к папиной машине – «Жигули» первой модели, называемой в народе «копейкой». Мама уже несколько лет занималась «бизнесом» – разводила и продавала розы – ее самые любимые цветы. Ее природная сметка, быстрая обучаемость, личное обаяние и вкус делали свое дело – она всегда продавала свой «товар» и получала от этого моральное и материальное удовлетворение. А когда у человека есть любимое дело и оно идет хорошо, он не чувствует усталости и полностью поглощен процессом.

Машина завелась, тихо урча двигателем и мы тронулись. Я, повертев рукоятку, опустила стекло у боковой двери, положила на ее бортик локоть и чуть высунула лицо. Теплый летний ветерок ласкал мои щеки, возвращая память к забытым запахам нашего грозненского лета.

– Пап, а черемши уже нет? – у меня вдруг «потекли слюнки» и захотелось этого острого блюда, которое в городе любили все без исключения.

– Так она ж в марте бывает… Забыла? Ну мы, как всегда, закатали несколько банок. Для гостей… – и выразительно, с улыбкой, посмотрел на меня. Как это было приятно: родители помнили о нас, своих детях, знали наши вкусы и пристрастия…

– Какие тебе попались соседи? Не «обижали»? – папа продолжал улыбаться и вел диалог в той шутливой манере, от которой хотелось улыбаться и шутить в ответ.

– Нет, что ты… Даже очень хорошие: муж с женой азербайджанцы. Ехали проведать сына в Ростов. Он в армию пошел. Всю дорогу ухаживали за мной, как за дочерью, предупреждали каждое движение, желание. Стоило мне вздохнуть, и, не дай Бог, простонать, они сразу спохватывались: «Что, Наташа?» И пить, и есть давали… Мне как-то захотелось лимонада… Мой закончился. Так мужчина помчался на перрон и принес две бутылки разного. Прямо неудобно было. А они это за счастье почитали – угодить беременной. У них целое поверье есть на этот счет. Угодишь, выполнишь ее желание – считай самому Богу угождаешь и будет тебе счастье… И почему у нас не так? Счастливая будет та девушка, что окажется их невесткой… Хорошие люди. Интеллигентные… Пара гармоничная, любят друг друга…

– У нас слишком много беременных, поэтому не так… – пошутил папа.

– Нет, здесь дело в другом. В самих людях, в воспитании, уважении, в любви…

Дома…

Подъезд нашего дома встретил меня легкой прохладой, которую я так любила когда то, когда возвращалась из школы. Медленно, с остановками, поднялись на четвертый этаж. Я позвонила в старенький электрический звонок. Послышались шаги мамы и ее восторженные возгласы: она открыла дверь, и мы упали в объятья друг друга.

– Ой, доченька, потихонечку… не надавить бы на кого-нибудь…

Я засмеялась.

– Он в безопасности, мама. Не волнуйся. Забыла уже?

Мама осторожно осматривала меня, уделяя особое внимание животу.

– Когда тебе примерно рожать, доченька? Надо же все приготовить…

– Сказали в середине августа. Еще два месяца «гулять».

– Значит погуляем еще… Ну, проходи, переоденься. Я помогу тебе принять душ, чтобы ты не поскользнулась.

Мама цепко, как в детстве, взяла меня за руку и, несмотря на то, что теперь я была выше ее на голову, вдруг обмякла, почувствовав себя снова маленькой беззащитной девочкой… Не сопротивляясь, дала отвести себя в ванную, и приняла все положенные процедуры.

Бакинские врачи, посмотрев мои анализы, порекомендовали последний месяц провести на сохранении плода, то есть заранее лечь в роддом. Эта перспектива и пугала, и радовала меня одновременно.

Пугала отсутствием элементарного телефона поблизости. Если это был экстренный случай, люди бегали по знакомым, чтобы куда-то позвонить и вызвать «Скорую помощь». Я же могла оставаться целыми днями дома одна: родители не прекращали своих каждодневных занятий.

Радовало тем, что буду под присмотром врачей, которые не пропустят любые изменения в организме матери и ее дитя.

Сели обедать. Папа разлил по бокалам домашнее вино, которое делал сам в изрядных количествах.

– Ну, доченька, с прибытием в родной дом.

Они с аппетитом осушили содержимое и принялись закусывать приготовленным мамой цыпленком – табака. Я смотрела на их повеселевшие лица и только поднесла к губам такой знакомый, уже начинавший «играть», напиток. Только лизнула. Языку стало «щекотно» от пузырьков, а душе- радостно.

«Я дома… Какое счастье…»

Кто там, «внутри»…