Внутри ауры бесплатное чтение

Часть первая. Под сиянием биполярной звезды.

Глава 1. У нас с тобой такая одинаковая шиза.

1.

Дверь мужского отделения что-то глухо пробурчала и неохотно подалась вперёд. Александра Михайловна, не рассчитав силу толчка, вылетела наружу. Летний зной прошёлся мягким поглаживанием по её лицу, а лучи яркого солнца устремились в сонные глаза. Ночная смена в отделении, надо сказать, не задалась, пришлось даже открыть лишнюю упаковку аминазина. В голове всё ещё стоял животный гул и неугомонный топот нового буйного пациента. Врач-психиатр поправила вьющийся локон за ухо и, держа папку с бумагами под боком, целеустремлённо направилась по асфальтированной дороге, пересекающей всю территорию психиатрического стационара села Бурашево.

Два специализированных ПАЗика припарковались на КПП, выпуская партию людей на благородную работу. Большинство здесь проработало десятки лет, поэтому, встречая по пути Александру Михайловну, все непременно с ней здоровались и благодушно желали хорошего дня. Старушки, косолапо перебирая ногами, обсуждали друг с другом новости по телевизору и вскоре расставались на перепутье своих отделений. Каждое новое событие становилось сенсацией, каждая перемена – катастрофой. Врач-психиатр это отлично знала, поэтому не спешила делиться ни с кем причиной своей ранней озабоченности. Пациенты в хлопковых белых рубахах помогали санитарам с кастрюлями возле пищеблока. Александра Михайловна приветственно им кивнула и свернула налево. Главный корпус вновь напомнил ей о деталях прошедшей ночи, вызывая внутреннюю тревогу. Главврач никогда особо не церемонился с коллегами ниже рангом, призывая их чувствовать вину за неспособность установить порядок. Если бы он только видел этого нового больного… Александра Михайловна по своей натуре являлась сильной и образованной женщиной, но ключевое слово здесь "являлась". В свои ранние годы врачебной практики она могла, что называется, «коня на скаку остановить» и, используя минимум препаратов, отправить того в нокаут. С возрастом строгость перешла в сентиментальность, а цинизм – в сочувствие к больному. Она не стремилась больше блистать на конкурсах и консилиумах. Женщина опустила высоко задранную голову и оставила вне поля видимости новые вершины. Теперь её больше привлекали размеренный уклад и порядок, нравилось курить и слушать об инцидентах в жизни коллег, иной раз не выдумывать и не искать новые подходы, а прибегать к старым и проверенным. Но больше всего ей нравилось остановиться на середине пути и вдохнуть свежий воздух окружающей лесной чащи. Её это успокаивало, и она не хотела становиться прежней. «Ломовщина» превратилась в обломовщину. Последние годы жизнь текла, как река: в основном госпитализировали безобидных или малолетних пациентов, с которыми даже чересчур подобревшая Александра Михайловна могла справиться, но всё изменилось буквально накануне. Два клинических случая свалились на неё как снег на голову. Именно они подвигли женщину на радикальный шаг, на который она в любой другой ситуации не решилась бы. С папками она зашла в удаленное от остальных здание в поисках своего коллеги Андрея Максимовича.

Андрей Максимович пришёл в психиатрию из реанимации. Можно долго искать подлинную тому причину, но, наверное, главным объяснением является руководящая должность. Он не только заведующий женским корпусом, но и отделением электро-судорожной терапии. Мужчина этот был по своей природе хладнокровен, консервативен и до умопомрачения самовлюблён. Конкретно данные черты ему помогли перешагнуть барьер человеческого гуманизма и стать тотальным саркастичным мизантропом. Многие считают, что в медицине обитают одни ангелы, но на самом деле большинство медперсонала носит в себе всеобъемлющую жестокость и распутность. За самоанализ Андрей Максимович не любит психиатрию, за всё остальное обожает. Она ему даёт надежду заполучить те качества, которых ему не доставало, а конкретно – безжалостное сканирование людей. В основном, для соблазнения противоположного пола. Это второй основной критерий его сущности. Мужчина не упускал возможности заглянуть под незнакомую женскую юбку и отпустить пошлую остроумную шутку. Многие считали его садистом, но им всё равно приходилось с ним дружить, ведь с его злопамятностью и мстительностью связываться никто не хотел.

Александра Михайловна в тумане сознания промелькнула мимо завтракающих пациенток, пожелав им приятного аппетита, и подошла к посту. В нос ударил стойкий перегар. За пишущим столом сидели две молоденькие медсестры и, преодолевая тяжесть в голове, заполняли бланки.

– Девочки, доброе утро, – обратилась к ним женщина, – Андрей Максимович у себя?

Те, подавляя игривый смешок, кивнули головой. Очевидно девушки старались дышать в сторону.

– Да, у себя, Александра Михайловна.

Разгульное пьянство среди младшего медперсонала не было новшеством. Медсестры придерживались принципа: если они спасают жизни других, то могут делать со своей всё, что угодно. А с сексуально-озабоченным девизом их начальника "трахай всё, что шевелится, кроме мозгов" этот принцип вступил в идеальный симбиоз, принося похмельные плоды каждое утро.

– Андрей Максимович, к вам можно? – после вежливого стука в дверь обратилась Александра Михайловна.

Послышались шорохи, но затем стихли. Женщина уже успела пожалеть о своём намерении, но выхода не было, и она, пересилив себя и зажав нос, зашла внутрь.

– Андрей Максимович… Вы бы хотя бы штаны надели…

Волосатое тело умеренного сложения валялось на диване, пряча бесстыжее лицо в подушку. На знакомый голос ему пришлось откликнуться. Несмотря ни на что, он уважал Александру Михайловну за её профессиональный опыт в данной области. Но деловые отношения, да и само уважение предпочитал сводить к дружеской формальности.

– О, Санечка… Тут и для тебя место найдётся… – хриплым басом бросил он.

– У меня в отделении тоже для тебя местечко найдётся, дорогой.

– Чего это ты такое говоришь? Ты же должна понимать, что я тогда всех вылечу и у тебя работы не останется…

– Не смеши меня, пожалуйста.

Александра Михайловна не собиралась развлекать балагура, ее голова была забита совершенно серьёзными вещами.

– Ты слишком напряжена, Сань… Надо расслабиться… Я ведь знаю, что ты в меня влюблена… Просто у тебя такой психотип личности, знаешь… Зажатый… Тебе приходится использовать рационализм и недоступность в качестве защиты… Чтобы не узнали о твоём внутреннем мире…

Ни одна мышца на лице женщины не дрогнула, оно продолжало сохранять равнодушное спокойствие.

– Всем нам приходится что-то скрывать. Кому внутренний мир, кому алкоголизм и разврат…

– А я и не скрываю! – громко делая акцент на юморе, продемонстрировал мужчина свои трусы.

– Я тебя поняла… – кинула Александра Михайловна и направилась беспристрастно к выходу.

Тут Андрей Максимович спохватился, спрыгнул с дивана и потянулся одной рукой за коллегой, а другой за штанами.

– Ладно! Ладно! Шур, ты чего?! Я же шучу! Ты же знаешь меня! Если я перестану это делать, то мне станет скучно, и я уйду в апатию… Правильно же на вашем?

– В точку, – победоносно взглянула на него женщина.

– Что там у тебя? – окинул себя мужчина в зеркало нарциссическим взором.

Лёгкую улыбку с лица врача как рукой сняло, она с потерянностью в глазах присела на стул и открыла папку с историей болезни.

– У меня к тебе дело по двум лицам. Первый…Ты ведь слышал, что вчера в моё отделение доставили нового особого пациента?

– Они там все особые, – усмехнулся мужчина.

– Такого у меня ещё не было… В общем, его медицинское освидетельствование проводили прямо в суде…

– Подожди! – встрепенулся Андрей Максимович, меняясь в лице. – Это тот самый, который во время заседания откусил себя палец…

– Да… – тяжело сглотнула слюну женщина. – Сначала сломал, а потом оторвал с концами…

– Жесть… А чего его не перевели к особо опасным, в принудительное?

– Там карантин.

– Вот суки… А за что этого психа взяли-то?

– За убийство.

– Чего?! Серьёзно?!

– Да. Там история такая… Мурашки по коже…

– Так расскажи, – тут заведующий женского отделения сел напротив, обращая всю свою заинтересованность к ситуации.

Александра Михайловна осознала, что теперь можно работать.

– Его зовут Шамиль Итаев, он вырос в горном ауле. Со слов родственников, мальчик с самого детства страдал сексуальными отклонениями. Он мог раздеться догола при посторонних людях, мог начать онанировать… Однажды его мать проснулась ночью от того, что тот… Ну в общем спустил прямо на её лицо…

– Господи! – не выдержал мужчина. – А ты ещё меня извращенцем называешь!

– Их семья занималась скотоводством, – продолжила женщина, инстинктивно приглушая свой тон, – у отца имелись свои стада овец и свиней… Сын старался помогать отцу и проявлял даже инициативу, пока в какой-то день глава семейства не застал сына, сношающимся с козой…

– Твою мать…

– Если мастурбацию они могли оправдать незначительным отставанием в развитии и педагогической запущенностью, то сексуальное насилие над животными они не могли объяснить. Шамиля не остановило родительское предупреждение, и он продолжил отлучаться в амбар всё чаще и чаще. Родители начали искать решение. По их мнению, из-за малого количества народа в ауле юноше просто-напросто не хватало внимания и окружения сверстников. Они переехали к нам в Тверскую область ровно месяц назад, отец нашёл работу, а Шамиля отдали в интернат. Вчера ночью парня поймали на кладбище, где он насиловал мёртвую бабушку. По словам охранника, старушка регулярно приходила навестить могилу покойного мужа всегда в один и тот же поздний период. В тот день бабушка не вернулась в обычное время, мужчина решил сходить проверить и увидел ужасающую картину: какой-то подросток трахает мёртвое тело среди каменных надгробий…

Повидавший многое реаниматолог-психиатр потерял дар речи.

– А как он… Что он с ней…

– А он сам вчера обо всём поведал суду. Юноша гулял по кладбищу и увидел старушку, он к ней начал приставать, но она сопротивлялась, поэтому ему пришлось её задушить, а затем получить желаемое.

– Обалдеть…

– Самое главное, что он совершенно не чувствует вины за содеянное. Он считает сделанное вполне соответствующим инстинктивной норме. Для него живой человек был сродни козе из его аула.

– Вот же животное… Как ты вообще с ним провела в отделении ночь?

– Он – настоящий зверь, – призналась со страхом в лице Александра Михайловна, – его еле успокоили лошадиные дозы аминазина и галоперидола… Всю ночь орал и пытался выбраться с койки…

С выпученными от аффекта глазами Андрей Максимович уставился в пол. Александра Михайловна вздохнула и обратилась к нему, понимая, что других вариантов нет.

– Андрей, я не сторонник этого метода, но по закону, если медикаменты не эффективны, для блага и здоровья больного мы в праве использовать…

– Электро-судорожную терапию, – вновь засияли глаза мужчины пылким огнём. – Ты хочешь меня попросить ему провести курс?

– Не только ему, – опустила голову женщина.

– А кому ещё? У вас там что ли "Остров проклятых" в вашем мужском?

– Кириллу Белову. У мальчика серьёзный рецидив маниакально-депрессивного расстройства. Он лежит уже неделю без каких-либо движений. Не разговаривает, не ест, в туалет не ходит, ночью смотрит в одну точку, не смыкая глаз… Препараты не помогают, и у меня опускаются руки. Так его жалко, я бы его ни за что не отдала к тебе, но боюсь, если ничего не предпринять, через пару дней он умрёт от изнеможения…

Андрей Максимович нахмурил брови и в напускном образе супергероя подошёл к окну. Его неутолимая жажда власти заиграла внутри приятным щекотанием. Он хрустнул костяшками своих массивных рук и с милой интонацией заявил:

– Приводи их ко мне. Прямо сегодня.

Никто из них даже не подозревал чем это решение обернётся для всех.

2.

Дни в мужском психиатрическом отделении то ли тянулись слишком долго, то ли пролетали подобно молнии. Кирилл не мог понять сколько уже находится здесь, мышление его затормаживалось и деградировало прямиком до простейшей формы жизни. Солнце то освещало палату, то пряталось за горизонтом, пропуская на первый план тьму. Рядом скрипели пружины больничных коек, ударялись алюминиевые ложки о миски, кричали, смеялись и разговаривали сами с собой люди, ведь кроме себя самих здесь их мало, кто понимал. Параноидальный шизофреник пытается доказать, что за ним следят секретные агенты и размазывает свой кал по стенам, чертя защитные пентаграммы. Жирный олигофрен топчется на запястьях валяющегося на полу истероидного психопата. Маленький лысый эпилептик повторяет одну и ту же фразу недовольным презрительным тоном и усердно метёт из угла в угол мусор. Маньяк, убивший своего трехлетнего сына из обреза, с задорным хохотом носится по коридору. Привязанный наркоман выкрикивает все известные ему проклятия и импульсивно изгибается телом, как в старом фильме ужасов про изгнание бесов в Ватикане. У каждого здесь имеется своё привычное занятие. Семнадцатилетний парень не выбирается из постели. Он чувствует, что его кишечник уже готов выпустить накопленное содержимое прямо в брюшную полость, а в его длинных сальных волосах кто-то поселился. Его не очень беспокоило такое положение дел, последние дни он перестал чувствовать какой-либо дискомфорт, так как изголодавшийся организм сжег последние запасы жира и начал пожирать самого себя, выбрасывая в кровь защитные прелести нейромедиаторов головного мозга. Лёгкость и благодушие ещё больше подтолкнули парня на край пропасти. Он перестал замечать движения вокруг себя, различать вопросы и обращения, ему лишь изредка удавалось вернуть сознание в реальность, чтобы убедиться, что вокруг ничего не изменилось и он всё в том же дурдоме. Мышцы забыли, когда в последний раз сокращались. Отправленные в отпуск нервные клетки даже не заметили, если бы парня начали разделывать живьём. Кто-нибудь из этих психов мог вполне до этого додуматься и приступить к делу, если бы не заведующая. Кириллу было жалко Александру Михайловну: она действительно не давала ему отправиться на вечный покой и при любом удобном случае спешила растормошить его и привлечь к какому-нибудь занятию. Наверное, именно из-за её неравнодушия и остатков его собственной совести Кирилл откликнулся ей в то самое утро.

– Кирилл, здравствуй. Как ты себя чувствуешь?

Парень попытался что-то сказать, но во рту пересохло. Он было хотел приподняться, но голова закружилась, как на американской горке, и резко потемнело в глазах. Женщина нагнулась и заботливо поднесла стакан с водой ко рту. В голове парня проскочила мысль, что теперь его точно расчленят сокамерники, наделенные уязвимой ревностью.

– Спасибо, – несмотря ни на что произнёс парень, глубоко ценя её старания.

– Кирилл, у меня для тебя предложение. Я хочу тебе назначить новый способ лечения. Тебе не помогает стандартная медикаментозная терапия, и я вынуждена принять кардинальные меры.

Кирилл безразлично смотрел в пустоту, осознавая, что присутствие живого поселенца у себя в волосах, кажется, не было шуткой.

– Ты же хочешь жить?

Молчание и сопровождающие размышления «сколько этот паразит уже смог отложить личинок?». Как бы пошутил его сокамерник, в прошлом работающий клоуном: личинки хорошо приживутся у тебя в голове, ведь там изысканно насрано. А вот кстати и он.

– Он хочет жить Александра Михайловна, – не удержался и подскочил ушастый доходяга к парочке, – он просто стесняется вам сказать.

– Спасибо, Ген, я обязательно это учту.

Геннадий страдал гебефреническим расстройством, проявляющимся в бесконтрольном гримасничаньи и дурашливости. Он обожал бегать по отделению взад-вперёд, самозабвенно петь песни и сочинять анекдоты. Его карьера клоуна никогда не была так близка к триумфу, как в пик его психического заболевания. Но при всём этом, Гена считался самым адекватным и дружелюбным человеком маленькой общины. Указания и правила заведующей он выполнял беспрекословно.

– Кирилл, – вернулась Александра Михайловна к молодому парню, – тебе только это может помочь. Больше ничего не работает. Не сдавайся. Я ведь не сдаюсь…

Ключевые слова были сказаны и побудили Кирилла к действию. Но онемение сковало большую часть тела, пришлось приложить усилия, чтобы резко переместить свой торс в вертикальное положение. После того как это всё же удалось, женщина в медицинском халате быстро отскочила в сторону, потому что лицо парня побледнело, а из посиневшего рта хлынула рвота.

– С возвращением, Кирилл, – бросил ему радостно Гена.

Кирилл в общих деталях представлял, что такое сеанс электро-судорожной терапии. Мужики по соседству рассказывали, да и детство парня не было лишено фильмов ужасов, изобилующих кадрами с электрошоком. Туда в основном водили невменяемых и тех, у кого резистентность к лекарственным препаратам достигла запредельных показателей. Электрическим током они подавляли гиперактивность и патологическую работу участков головного мозга, тем самым избавляя его целиком и полностью от излишней деятельности, превращая человека в амёбу с характерной памятью и потребностями. Александра Михайловна надеялась, что так к Кириллу вернётся желание пополнять свой организм энергетическими веществами, и он себя всё-таки не изведет голодом. Парень был не прочь угодить хоть чем-то доброй женщине, поэтому, преодолевая рвотные позывы и шаткость собственного тела, поднялся на ноги и медленным шагом направился в коридор. Геннадий вызвался помочь довести своего товарища к женскому отделению, где и находился кабинет ЭСТ.

– Кирилл, а я новый анекдот придумал, – подхватил он его под руку, – слушай: эпилептика не впускают на пенную вечеринку, потому что он постоянно приходит со своим.

Кирилл поднял глаза и увидел незнакомое лицо, владелец которого был заточён в ту же приговоренную форму, что и он с остальными. Невозможно было определить возраст незнакомца, так как практически всё его тело покрывал густой волосяной покров, а из-под рубашки выпирали накаченные мускулы плеч, переходящие в конце концов в мозолистые ладони, которыми он мог удушить любого. Одна рука была перебинтована и в области мизинца проглядывали засохшие капли крови. Устрашающее телосложение совершенно не сочеталось с глуповатой физиономией, которой он так же пристально изучал Кирилла.

– А знаешь сколько нужно человек, чтобы закрутить лампочку? – продолжал Гена свой каламбур. – Правильный ответ: один шизофреник с расщеплением личности. Но единственный минус – лампочка у него не загорится никогда…

Затем ушастый балагур уловил подозрительность и недоумение Кирилла, обращённые к массивному новобранцу.

– Если ты задаешься вопросом, кто это, то прошу любить и жаловать – новенький. Ты не слышал, какую он суматоху ночью устроил? Это ведь настоящий погром! Теперь его вместе с тобой на ЭСТ поведут…

Кирилл ещё некоторое время удерживал взгляд на своём брате по несчастью, но затем первый отвёл глаза, понимая, что придётся очень потрудиться, чтобы снова не начать блевать желчью. Стоило бы сходить в туалет и освободить проход от застойной интоксикации, но Кирилл не рассматривал нужду как необходимое чувство.

Александра Михайловна каждому назначила по два сопровождающих и во главе похода поставила старшую медсестру. По словам женщины, Андрей Максимович уже ожидал своих новых подопечных.

– Куда мы идём, э? – грубым голосом задал вопрос Шамиль, пребывающий в небольшом похмелье после заоблачной дозировки всаженных ему препаратов.

– На ЭСТ, – бросила ему медсестра, держащая курс к противоположному корпусу.

– Че это? – проскакивали нотки притупленной агрессии.

– Электро-судорожная терапия.

– Нах она?

– Чтобы ты себя лучше вёл в отделении.

Здоровяк напрягся и начал вертеться в смирительной рубашке. Его взбудораженной интуиции не нравилось происходящее, он чувствовал затаившуюся опасность.

У Кирилла же не было страха неизвестности, да и известности, да, впрочем, вообще никаких эмоций не было. Он продолжал идти на автомате, пока беспечный Гена вешал ему на уши самодельные анекдоты и изредка выкидывал какое-нибудь кривляние в сторону горы волосатых мышц.

Андрей Максимович встречал гостей на пороге своего корпуса. Хоть он и принял независимо-деловое выражение лица, но всё же элементы наслаждения от предстоящего цирка улавливались.

– Добро пожаловать, господа, в мою ласковую обитель, – добродушно заявил он, хищным взором оценивая подопечных, – чувствуйте себя как дома!

Кирилл не сделал дальше ни шагу, послушно ожидая команды. Шамиль же выбрал другую тактику.

– Что ты с нами делать будешь?!

– Как что? Ясное дело, помогать вам! Мною глубокоуважаемая Александра Михайловна обратилась за помощью, и я ей никак не могу отказать! – Андрей Максимович сиял своей театральной культурностью, тем больше выводя из себя твердолобого дикаря.

– Эй! Я ещё раз задаю вопрос: что ты будешь со мной делать?! – испепелял глазами врача Шамиль.

Но Андрей Максимович не мог стерпеть такого неуважительного отношения, которое могло бы подорвать его репутацию среди медперсонала. Он чувствовал себя уверенно и непревзойденно.

– А мы тебе сейчас первому и покажем!

Мужчина дал сигнал помощникам и те аккуратно направились в сторону Шамиля. Тот понял, что надвигается угроза, и начал с неистовой силой вырываться из рук сокамерников, которые не на шутку его побаивались.

– Нет! Отпустите меня, шакалы! Я убью вас! Убью! Всю семью вашу вырежу, нахуй! – он уклонялся, но приглушенная нервная система, да и массовое сопротивление, явно превосходили его возможности.

– Не волнуйся, дорогой мой, – злобно оскалился врач, – мы тебя и от твоего сквернословия вылечим! И от твоих извращённых наклонностей!

Зрелище было не для слабонервных. Последний раз что-то подобное Кирилл видел в фильме «Кинг-Конг». Человек шесть накинулись на гиганта, взяли его под руки и ноги и потащили в процедурный кабинет.

– Пожалуйста! Не надо! – агрессия сменилась испуганной мольбой. – Я буду себя хорошо вести! Пожалуйста, отпустите! Хватит уже! Я не хочу! Не хочу!

Багровая физиономия с раздутыми ноздрями и пеной у рта резко превратилась в беспомощное лицо, полное ужаса. Андрей Максимович наблюдал за трансформацией и ликовал.

– Мы здесь никому не хотим причинить вреда, – повторял он, – наш персонал лишь хочет помочь тебе справиться с твоим тяжёлым психическим недугом…

– Нет! Нет! Ты врешь! Сука! Врешь…

– Мёртвых бабушек меньше надо насиловать, – бросил он полушепотом, – привяжите его и подготовьте всё для процедуры, я скоро приду. А второй пусть пока подождёт. Его очередь тоже скоро наступит.

Шамиля затащили в кабинет и закрыли за ним дверь, но его звериный крик продолжал разгуливать по отделению. Перепуганный Гена уже минут пять не рассказывал анекдоты. Он взглянул с любопытством на Кирилла, но не заметил там ничего нового. Сутулый парень молча и безмятежно залипал в потрескавшуюся стену старого здания.

– Кирюх! Кирюх! Гляди! – защебетал Гена, подпрыгивая на лавочке. – Видишь?! Там женщина голая ходит! Смотри, абсолютно голая! Просто в чем мать родила!

Кирилл даже не повёл взглядом, а половину сказанного вообще пропустил мимо ушей.

– Реально обнажённая разгуливает! Смотри! Если у них здесь так у всех заведено, то я готов сменить пол! Кстати, ты знаешь, что в России давным-давно стали популярны однополые браки? Они состоят из мамы и бабушки!

После очередной шутки Гена дал свободу своему воспаленному мозгу и с помощью непристойных жестов языком начал заигрывать с девушкой.

– Девушка! Девушка! Ням-ням-ням…

– Вы думаете, что это смешно?! – грозный голос Андрея Максимовича прервал клоунаду, вернув Гену на лавочку в смирную позу.

Врач не уловил в лице Кирилла страха, которым он так любил питаться. Шамиль зацепил его эго и теперь ему казалось мало. Психиатр хотел чувствовать больше власти и охватывать ужасом всё большие просторы.

– Вам смешно, я спрашиваю?!

– Нет, – пискнул Гена.

– Если хочешь поиграться язычком, то могу тебя проводить в нашу эксклюзивную палату к Настеньке. Настенька больна шизофренией и тяжёлым врождённым слабоумием, поэтому весь её дневной цикл заключается в двух фазах. Первая – поесть. Вторая – помастурбировать. Эти фазы чередуются друг с другом без перерывов в течение уже трёх лет. Иногда она мастурбирует на публику, иногда бросается с безумством на все выпирающие предметы в поле зрения, иногда путает то, что надо есть, и то, чем мастурбировать. Если хочешь, можешь зайти к ней в гости, я думаю, она оценит твои языковые способности. Но знай одно: из-за отсутствия гигиены у Настеньки на половых губах гноятся страшные язвы, и, если вдруг ей сделать неприятно, она вонзится тебе в глаза своими острыми грязными ногтями, жертвой которых в этом заведении стали многие.

Андрей Максимович говорил тихим, размеренным тоном, будто рассказывал историю про белых зайчат, резвящихся на опушке леса. Гену от такого психологического давления бросило в дрожь, он еле сдерживал свой расшатанный эмоциональный фон.

– Так что если хотите, то ступайте. У неё как раз сейчас дикая течка и гноя почти нет.

Гена не выдержал и заплакал. Андрей Максимович с каменным лицом выпрямил спину и с гордым видом, будто ничего не произошло, направился к процедурному кабинету, где его ждал Шамиль и заряженный аппарат.

Обиженный мужчина всё никак не мог унять всхлипы. Низкий порог чувствительности сыграл с малодушием жестокую шутку. Кирилл с сожалением взглянул на товарища, но ничего не мог сделать. К горлу подступила новая порция рвоты. Парень уже думал поддаться позыву, но тут его внимание приковала девушка. Её волосы пронеслись возле его лица, их аромат завел двигатель первого анализатора, который вместе с остальными пребывал долгое время в отключке. Сочетание табака и ванильного парфюма совершили душевный переворот. Застыв в полусогнутом положении над полом, парень следовал взглядом за объектом, который ему первым за последний месяц показался живым. Молодая девушка отошла в сторону, и, встав возле туалета, закурила сигарету. Кирилл чувствовал её аромат. Тело, волосы, движения смешались в одном флаконе. Кровь хлынула к сердцу мощным потоком всевозможной химии. Эндокринная система принялась отрабатывать за все прошлые дни в многократном размере. Кирилл понимал, что если не угомонит свой нездоровый организм, то задохнётся. Но тут девушка уловила посторонний взгляд и дым развеялся перед её глазами. Их двойной контраст напоминал пейзаж ярко-голубого неба над золотыми песками пустыни. Земные слои атмосферы над безжизненными марсианскими кратерами. Психиатрическое учреждение впервые подобрало верное лекарство.

– Че уставился, грязнуля? – бросила она в него надменным плевком.

Только сейчас парень осознал, что пора бы вернуть челюсть на место. Он не знал, препараты или гормоны были причиной его изменённого состояния.

– Как твоё имя?

Девушка усмехнулась над глупым видом романтика. Её улыбка вернула подлинную искреннюю натуру в два счета.

– Неподходящее место выбрал для знакомства.

Кирилл одним полушарием размышлял, что ответить, а другим – как бы не упасть в обморок от такого наплыва.

– Другое вряд ли будет.

Девушка поднесла руку с сигаретой к губам, на запястье стала видна маленькая татуировка в виде незаконченного круга. Глаза вновь спрятались за облаком табачного дыма.

– Как тебя зовут? – повторил Кирилл.

Плаксивые спазмы Гены стали реже, он с улыбкой наблюдал за молодой парой.

– Это бесполезно. После сеанса я исчезну из твоей памяти. Мне очень жаль, но это было твое самое кратковременное чувство влюблённости.

Своей прямолинейностью она хотела оттолкнуть парня, но он даже не обратил на эту попытку внимания. Он обернулся на шум за дверью процедурной, предвещающий завершение первого сеанса. Кирилл поспешил обратиться к девушке.

– Я выйду оттуда и вспомню, что у тебя на руке была татуировка. Тогда ты скажешь своё имя. Договорились?

Уверенная в своей правоте девушка улыбнулась и подмигнула.

– Посмотрим. Главное, чтобы ты хоть своё имя вспомнил.

В тот же момент двери процедурной распахнулись и два помощника мужского отделения вывели обмякшего и обессиленного Шамиля. Хищник утратил свою мощь и был похож на кусок отбитого молотком мяса. Его глаза потеряно блуждали вокруг, пытаясь распознать что-то знакомое мозгу. Изо рта стекала слюна, смешанная с кровью. Его усадили на скамейку, где он сжался в комочек.

– Вот вам рождение пай-мальчика! – воскликнул Андрей Максимович. – Пройдет целый курс лечения и может потом даже на улицу выйдет погулять! Сразу бы так, дорогой!

Затем он обратил свой суровый взгляд на следующую жертву.

– Теперь ты, парень.

Кирилл же без какой-либо помощи самостоятельно поднялся на ноги и направился прямиком в кабинет, желая поскорее со всем этим покончить и ощутить вновь её запах.

– Какая отвага! – поразился врач. – Вы только посмотрите на этого героя!

Кирилл расположился на кушетке, протянул руки для повязок и почувствовал, как в вену ему ввели миорелаксант.

– Ну что, рыцарь, есть какое-нибудь желание напоследок? – в прекрасном расположении духа спросил Андрей Максимович, решив вознаградить парня за его смелость и самоконтроль.

Кирилл секунду поразмыслил, посмотрев на проводник тока, электроды, ширму и людей, готовых держать его за конечности, а затем воспользовался возможностью.

– Сделаете мне клизму перед этим. А то я здесь всё уделаю.

Андрей Максимович усмехнулся.

– А у этого парня точно депрессия?! Сделайте, девочки, что он просит.

Ощущение было, будто организм похудел на килограмм пять. Чувства возвращались.

– Итак, все приготовились.

Врач включил аппарат на выдержку, смазал электроды и приказал всем крепко держать тело. В последние секунды Кирилл переживал лишь за то, чтобы девушка сдержала слово и дождалась его возвращения. После этого через его виски прошёл заряд.

Электрический ток сквозь мягкие и твёрдые оболочки проник в головой мозг и оттуда начал проводить по всему телу высокоамплитудные волны, вызывающие судороги. Кирилла трясло, как эпилептика. Разум и болевые рецепторы полностью отключились. Внутри себя он был полностью дезориентирован. Искусственно вызванный припадок быстро прекратился. Покраснение разбежалось по всему телу, зубы продолжали рефлексивно сжимать резиновый воздуховод, какая-то группа мышц всё ещё позволяла себе сокращение.

– Вот и всё, – подытожил Андрей Максимович, – пусть их двоих отведут в родное отделение. До новой встречи!

Первым в кабинет ворвался Гена и подлетел к Кириллу.

– Кирюх! Как ты?! Зацени, я придумал анекдот! Один непослушный мальчик засунул палец в розетку, после этого он стал послушным! Как тебе, а?!

Кирилл пребывал в состоянии оглушения. Все движения ему казались расплывчатыми и медленными, звуки отдалёнными и нереальными, а люди и окружающие предметы иллюзорными. Ему помогли подняться и, взяв его под руки, вытащили в коридор. Кирилл ничего не понимал, да и не хотел понимать. Лишь одно важное воспоминание удерживалось в его памяти. Стоило ему покинуть процедурную, он нашёл возле туалета девушку, скрестившую руки за спиной и внимательно наблюдающую за происходящим. Кирилл не мог говорить, но он нашёл силы, чтобы поднять руку и нарисовать на запястье полукруг. Девушка улыбнулась и, ссылаясь на честный спор, шёпотом, практически одними губами, произнесла имя: "Маша". Поражённый током парень улыбнулся впервые за немыслимо долгий период. Это не мог, конечно же, упустить Гена, к которому вновь вернулось уморительное настроение:

– Кирюха влюбился! Кирюха влюбился! Теперь у вас родятся маленькие батарейки!

…

Весь обратный путь Кирилл провёл в мечтах о завтрашнем дне, когда он вновь отправится на электро-судорожную терапию. Он словно воспарил над землей, и передвигался по воздуху. Перед глазами стоял образ девушки с сигаретой. Сеанс помог выкинуть весь хлам из головы и оставить только её. Маша подарила ему все человеческие эмоции заново.

– Ген, – заговорил он впервые по своей воле, – а ЭСТ будет каждый день?

– Смотря как ты себя чувствовать будешь. Тебе заметно похорошело, невооружённым глазом видно. Депрессия исчезла.

Глупо было оспаривать очевидное. Настроение и мышление улучшились. Даже рвота и боль в животе прошли. С одной стороны это радовало, с другой напрягало. Придётся разыгрывать больного, чтобы продлить электро-судорожный курс.

По мере приближения к мужскому отделению Шамиль тоже начал приходить в себя. Он поглядывал на всех разъяренными прищуренными глазами и твердил про себя проклятья.

– Чего ты там бурчишь, детина? – обратилась к нему медсестра. – Такой большой, а на кушетке верещал, как ребёнок! Вон Белов в два раза меньше тебя, а вытерпел всё, как мужчина!

Своим заявлением женщина целенаправленно задела достоинство Шамиля и тем самым отомстила ему за бессонную ночь. Злой пристыженный дух больного не мог простить подобной насмешки и начал вертеться по сторонам, разглядывая обидчиков. Ума ему хватило остановиться глазами на худощавом Кирилле, с которым его и сравнили. Кириллу было плевать на гиганта, так как голова была занята разработкой плана.

Стоило им подняться на этаж и зайти в отделение, как два пациента столкнулись. Шамиль воспользовался моментом и подобрался к Кириллу вплотную.

– Я видел, как ты пялился на ту бабу. Я её выебу.

В тот момент судьба сама преподнесла парню подарок. Он на глазах у всего персонала отделения с яростью накинулся на своего рослого протеже. На какое-то мгновение они сцепились в драке, возвращая своей нервной системе ощущения. Шамиль получил несколько ударов по лицу, Кирилл же отхватил один, но соразмерный с кувалдой.

– Вы что?! Совсем очумели?! – бросилась вместе с санитарами разнимать драку Александра Михайловна. – Устроили тут! Ладно этот, но ты то чего полез, Кирилл! Я от тебя не ожидала! Оба будете ходить на ЭСТ, пока не научитесь себя вести! Марш надевать смирительные рубашки и по разным палатам!

Шамиль одарил инициатора схватки звериным многообещающим оскалом. Кирилл же опустил голову и с довольной улыбкой последовал указаниям.

Обеспечив себе ежедневный пропуск в женское отделение, парень обрёл покой. Он не нарушал дисциплину, не пытался оспорить приговор, но и пластом больше лежать не хотел. Он неустанно исследовал углы палаты, расхаживая от одного к другому. Иногда останавливался у окна и, стоя в одном положении, разглядывал лес за ограждением. Выходил из палаты он только покурить. Первая за долгое время сигарета его осадила на пол, в головокружении он разглядел образ Маши и почувствовал запах ванили. То ли мозг изголодался по любви, то ли намешали ему в лекарственный коктейль стимуляторов, то ли судьба разыграла неожиданный поворот. Как бы то ни было, но парню нравилось. Он заставил себя, наконец, принять пищу за ужином.

– Это что? – шёпотом захихикал возбужденный Гена. – Ради Машки?

– Не хочу больше блевать и дристать.

3.

На следующий день в те же часы команда сопровождающих и парочка пациентов готова была выдвигаться. Шамиль пытался избежать участи и сымитировать простуду. Но все показатели парня были в норме, кроме его симулирующего воображения. Кирилл, наоборот, помылся, причесался и казался воодушевленным перед предстоящим походом. Александра Михайловна не заметила глобальной перемены в психическом здоровье парня, так как была зла на него. В тот день врач отправила двух хулиганов на исправление с совершенно спокойной душой. Шамиль стал умнее и не вступал в перепалку по дороге, предусмотрительно экономя силы. Стоило ему перешагнуть через порог, как сразу две дополнительные пары рук обхватили его мощную спину в целях безопасности.

– Ну что, дорогой? Как ты? – всё с тем же слащавым оптимизмом действовал на нервы Андрей Максимович. – Тебе же выгоднее вести себя хорошо, пока я с тобой по-доброму… Я ведь могу и по-плохому.

Шамиль молчал и не показывал эмоций.

– Будешь себя хорошо вести?

Никакой реакции.

– Хороший мальчик, ведите его в комнату боли…

Тут Шамиль начал сопротивляться. Он предполагал, что если будет казаться послушным, то сможет всех обмануть, но всё пошло коту под хвост. Когда его обрушили на кушетку, его зубы яростно вцепились в руку санитару, раздался крик боли, а затем глухие удары. Андрей Максимович резко изменился в лице и незамедлительно направился приручать животное. Двери в процедурную громко захлопнулись.

Как только сцена насилия переместилась на другую площадку, Кирилл приподнялся с лавочки и начал искать глазами Машу. Он не смог бы простить себе, если бы не увидел её. Его больное сознание не выдержало бы и вернулось в ту мрачную бездну, откуда девушка его вытащила.

– Совсем потерялся в пространстве? – раздался смешок позади его спины.

Кирилл развернулся. У него не было своего дома уже давно, но теперь данное понятие ассоциировалось с новым объектом. Парню казалось, что он знает девушку миллионы лет. Романтичные мысли в очарованном опьянении связывали и их прошлые жизни, и метафизические формы. Мозг искал сакральные объяснения их встрече и, конечно же, находил. Наверное, происходит так всегда, когда влюбляешься.

– И че ты опять уставился?

Кирилл закопошился, понимая, что в голове одна околесица.

– Прости… У тебя просто глаза… Глаза очень красивые… У меня в детстве такой аквариум был… С подсветкой…

Маша поперхнулась дымом, а потом засмеялась.

– Ну даёшь. Если это лучший комплимент, который ты придумал за сутки, то пора сменить препараты.

Кирилл замялся, но продолжил.

– А…ты здесь с чем?

– У меня здесь мама, – опустила Маша лицо, полное печали, – тяжёлая форма шизофрении в терминальной стадии. Нужен уход. Вот я и напросилась.

– Ничего себе. Не знаю, что и сказать, – он растерянно потянулся к карману, – у меня есть с собой конфеты, их дают в нашем отделении шизофреникам. Так как считается, что глюкоза не даёт так сильно инсулину убивать клетки мозга…

– Ты дурак?

– Нет, – искренне признался Кирилл, – просто мало толка в одних словах сожаления.

Маша совсем не обиделась, чувствуя в парне настоящее сострадание.

– А ты почему здесь?

– Передоз, –после паузы ответил Кирилл.

– Поэтому тебя не берут лекарства и отправляют на ЭСТ?

– Похоже на то.

Из кабинета доносились удары огромного тела о кушетку.

– У тебя вчера не было этого синяка…

– Да, – протянул Кирилл, – тот наэлектризованный парень за стенкой постарался.

– За что?

– Ну… Если кратко, то мне могли запретить ходить сюда, но за буйное поведение курс автоматически продлевается, поэтому драка показалась неплохим вариантом…

Маша поняла, к чему клонит парень и усмехнулась.

– Ты всегда говоришь правду?

– Нет. Недавно начал.

– Почему сейчас?

Двери открылись и отрешенное от реальности тело вывели в коридор.

– Давай ещё одно пари, – придумывал Кирилл на ходу, – если ты меня сможешь взять за руку после сеанса, то я отвечу на твой вопрос.

Маша растерялась, не понимая в чем подвох.

– А тебе это зачем?

– Судороги быстрее пройдут. Чувство не из приятных.

Он поспешил зайти в кабинет, чтобы не привлекать разговором особо внимания и добровольно лёг на кушетку.

– Странный ты какой-то, – поморщился Андрей Максимович, – у тебя маниакальная стадия что ли началась?

– Походу! – усмехнулся Кирилл. Он знал, что не забудет вопрос и ответ на него.

Процедура прошла быстро. Голову окутало опустошение. Ноги превратились в пружины. Кирилл, подобно Франкенштейну, встал и зашаркал ногами к выходу. Он переставлял тяжёлые конечности вперёд, пока не ощутил теплое нежное прикосновение руки, помогающей якобы ему идти. Он повернулся и увидел глаза, похожие на планеты.

– Я го…гов…говорю правду…потому что мне нечего… терять, – еле смог побороть он заикание.

В тот момент Кирилл был похож для всех на слабоумного зомби, но только не для Маши.

4.

Следующее утро началось с новости, что сеанса ЭСТ не будет по каким-то техническим причинам. Кирилл не сдержался и напрямую возмущённым тоном заявил:

– Как это не будет?! Почему не будет?!

Мимолетная встреча, ради которой он жертвовал своими нейронами в голове, накрылась медным тазом. Парню ясно дали понять, что на ближайшие пару дней терапия приостановлена. Он сразу изменился в лице и принялся безостановочно бродить по общему коридору. В голову полезли мрачные мысли о дальнейшем развитии событий. Маша могла в любой момент покинуть больницу, ведь её здесь держала только больная мама. Девушка могла запросто уйти и не вернуться больше никогда. Кирилл ничего о ней не знал, кроме имени. Хватило часа, чтобы у парня родился план, который мигом овладел его сознанием.

Распорядок рабочего дня медсестёр всегда проходил чётко по пунктам. Они равномерно распределяли время между пациентами и своим личным досугом. После ужина Кирилл притаился за углом сестринской комнаты, и как только последний медработник отлучился на традиционное чаепитие, парень пулей метнулся в кабинет и достал из заначки дополнительный трёхгранный ключ, подходящий к большинству дверей больницы. Надеясь, что его нарушение правил осталось незамеченным, он укрылся в своей палате и спрятал ключ под подушку.

– Кирилл…

Парень испуганно обернулся и увидел перед собой Гену.

– Ч…чего?

– Я анекдот новый придумал.

Кирилл выдохнул.

– Давай.

– Знаешь, где алкаши и наркоманы делают онлайн-заказы?

– Где?

– Алкаш на делирии-клаб, а наркоман на ананасовом алиэкспрессе.

Уголок рта полез вверх. Даже смехотворный товарищ ни о чем не догадывался.

…

Кирилл специально не принял своё снотворное. Когда часы пробили отбой, он был уже наготове. Александра Михайловна ушла с большей частью персонала домой, в ординаторской и сестринской потушили свет, последние шаги притихли уже около получаса назад. Парень тихо спрыгнул с койки, окинул взглядом спящих душевнобольных и на цыпочках рванул в коридор. Двигаясь уверенно и целеустремленно в сторону туалета, он резким движением свернул налево к выходной двери, которую профессионально отпер ключом. Пролетев два пролёта лестницы и, открыв ещё одну дверь, он оказался на улице. Затем начался марафонский бег. Кирилл сам не ожидал от себя подобной скорости. Подобно метеору, он незаметно пронёсся мимо корпусов и примерно через минуту с начала старта, уже внимательно оглядывался возле нужного здания. Политика охраны здешнего места оставалась неизвестна, но он надеялся, что санитарки здесь такие же необремененные лишними заботами.

Он открыл дверь и слился с тишиной. Возведя осторожность до максимума, парень с учащённым от пробежки сердцебиением начал медленно пробираться к отделению. Выглянув из-за поворота, он чуть не упал замертво от испуга. Перед ним предстал силуэт женщины, освещаемый отблесками фонарных огней. Она была голая и абсолютно невозмутимая. Женщина стояла на одном месте, рассматривая незваного гостя.

– Прости… Прости, что ворвался сюда… Я не хотел тебя увидеть голой…

Каменной фигуре оказались не интересны оправдания. Женщина продолжала лунатить.

– Слушай, – решил попробовать Кирилл, – а ты не могла бы позвать Машу?

Надежды на успех было мало, но других вариантов у него просто не было. Неожиданно для парня, да и, кажется, для самой себя, девушка спустя секунду выдала быстрой писклявой скороговоркой ответ:

– Да, конечно.

После этих слов она ушла. Кирилл не мог понять: начинать ему паниковать или радоваться. Он решил подождать, иначе всё им совершенное было бы зря. Прислушиваясь к каждому постороннему шороху, нарушитель сохранял бдительность. За окном чирикали ночные птицы. Листья деревьев колыхались, подобно волнам при прорыве ветра. Иногда собака лаяла где-то за пределами территории. Кирилл внимал образ летней ночи и предвкушал с содроганием встречу.

– И что ты тут делаешь? – раздался из темноты вопрос.

Кирилл сразу узнал знакомый голос.

– Да вот, пришёл на сеанс, но, видимо, опоздал.

Маша вышла из тени и показалась полностью.

– А я подумала, что тебе отшибло память и ты забыл, какого пола.

– Очень смешно, – передразнил её Кирилл.

– Курить будешь?

– Давай.

– Пойдём тогда укроемся в туалете.

Она приблизилась в плотную, обдавая его своим головокружительным ароматом.

– Главное, чтобы лунатизму Тамары не пришла идея здесь принять ванную.

– Она нас не сдаст?

– Думаю, она про нас уже забыла. Мы для неё часть сна.

– Ясно.

Парочка зашла в уборную и прикрыла за собой дверь. Разместившись на кафеле, они попали под лунный свет, озаряющий южную сторону корпуса. Белая прозрачная мантия накрыла Машу, превращая её кожу в молоко, а волосы в пепел. Кирилл просидел бы всю вечность здесь под угрозой любого наказания.

– Пахнет мочой, – заверила Маша.

– По сравнению с нашим запашком, это – освежитель воздуха.

Девушка усмехнулась, пуская дым по поверхности холодного пола.

– У меня к тебе есть один вопрос, – начал Кирилл.

– Какой?

– Я тебя вчера слюной не испачкал, когда ты меня за руку взяла?

– Нет, но выглядел ты, скажем прямо, не очень.

– Я старался себя держать в руках.

Они оба опустили головы и лёгкие улыбки появились на их лицах.

– Тогда у меня к тебе тоже вопрос.

– Давай.

– Зачем на самом деле пришёл?

– Тебя увидеть.

– Зачем?

– Мне с тобой хорошо.

Она подняла глаза, но он продолжал смотреть, поражая искренностью и непосредственностью.

– Правда влюбился что ли?

– Не знаю. Наверное. Просто хорошо с тобой. Как дома.

Она тоже решила не отрывать взгляда.

– Как всегда говоришь правду?

– Да.

Молчание и новый поток ветра за стеной, приводящий в движение траву.

– Но один раз я соврал.

– Когда?

Кирилл ещё раз затянулся. Скрытая тайна его на сейчас не тревожила.

– Я попал сюда не из-за передоза.

Маша молча продолжала слушать.

– Я убил своего отца. И хотел убить себя.

– Как?

– Оставил открытым газ. Отец спал в стельку пьяный, так и помер. Меня откачали.

Глаза парня машинально обратились к лунному изображению на небе. Ему хотелось знать – почему об этом сейчас так легко говорить.

– По решению суда меня доставили сюда с диагнозом маниакально-депрессивный психоз.

– А твоя мама?

– Погибла ещё раньше. Несчастный случай…

Маша не задавала больше вопросов. Она словно моментально всё поняла. Она протянула руку и коснулась локтя Кирилла, надеясь, что этот жест всё ещё может помочь.

– Я тебе тоже соврала, – глаза показались стеклянными, – у меня не лежит здесь мама. Здесь я – пациентка.

– С чем?

– Эпилепсия.

Кирилл понял, что и настоящую боль он уже давно не ощущал.

– Кажется, это наследственное. У папы диагностировали два года назад раковую опухоль головного мозга. На фоне этих событий мама сошла с ума. Отец умер, а мама ушла в глубокое помешательство и тоже вскоре скончалась. Центр терморегуляции был нарушен, её мозг сварился.

Маша говорила словно в поддержку, но Кирилл в этот момент больше всего сострадал ей.

– Так что у меня тоже никого не осталось.

Ни он, ни она не могли поверить в столь невероятное и ужасное совпадение. Они молчали, но лишь потому, что без слов понимали друг друга.

– Неужели у жизни настолько плохое чувство юмора, – уткнулся глазами в пол Кирилл.

– Зато у судьбы оказывается хорошее, – дополнила Маша.

Птицы запели громче и звёзд за окном стало больше.

– И как ты с этим справляешься? – спросил он.

– Никак. Я свыклась с мыслью, что то, что происходит, просто происходит. Без особого значения, смысла. Покончить с собой мне не дают заложенные родительские установки, а жить нормальной жизнью не позволит моё заболевание. А ты?

– Тоже никак. Я ведь сюда пожаловал с неудачной попыткой суицида.

Она с нарастающим интересом рассматривала собеседника.

– Ты не похож на суицидника, который бежит от жизни. Это ведь правда?

– Нет. Это чувство вины.

– За отца?

– За мать.

Они достали по ещё одной сигарете.

– Когда умер папа, я наглоталась его таблеток и слушала группу Crystal Castles. Даже не плакала, – призналась Маша.

Кирилл усмехнулся.

– Я с ними в наушниках засыпал, когда дома оставил все газовые конфорки открытыми.

– Серьёзно?

– Да. Кажется, их треки могут передать самые сильные человеческие чувства.

– Безысходность, – помогла Маша, – она может подарить и свободное от всего счастье, и ничем неутолимую грусть.

– Точно.

– Сколько надо сожрать наркоты, чтобы добраться до истины…

– Или просто утратить всё самое любимое.

Они чувствовали друг друга. Пришло неожиданное осознание, что с каждой потерей приходит что-то новое.

– Как бы ты прожила эту жизнь?

Маша взялась за голову и мечтательно сказала:

– Врачи мне напророчили прогрессирующее течение заболевания. Ухудшаться здоровье будет быстро и в какой-то момент я останусь недееспособным инвалидом…

Кирилл не перебивал и ждал, вскоре Маша сказала то, к чему вела.

– Поэтому я бы просто жила каждый день в удовольствие. Вечно пьяной, вечно смеющейся, вечно открывающей для себя красоту. Мне почему-то кажется, что это единственный существующий смысл жизни у человека, который познал смерть.

Кирилл находил в ней больше, чем человека. Из памяти вылетело на миг всё прошлое, и он знал, что это благодаря ей.

– А ты? – спросила Маша с лёгкой улыбкой.

Кирилл хотел сказать, что просто хочет жить ради кого-то, но улыбнулся в ответ и сказал:

– Хочу побывать на всех фестивалях мира. Танцевать, петь, путешествовать и праздновать, сколько хватит сил.

Маша посмеялась:

– Кажется, ты просто спер и перефразировал мою мечту.

– Я не виноват, что ты крадешь и мои любимые музыкальные группы, и мои мечты.

Маша потушила окурок.

– Значит первобытные потребности победили?

– У каждого своя правда, к которой он сам пришёл и за которую сам будет расплачиваться.

– Наверное, те, кто видел смерть, приходят по итогу к одному.

– К пониманию, что ничего кроме удовольствия не имеет в жизни цену. Всё совершается под маской прикрытия ради него. А нам больше можно не врать самим себе.

– Это точно.

Кирилл положил ладонь на локоть Маши, тем самым отвечая взаимностью. Он продолжил держать свою руку, даже когда послышались торопливые шаги. Несколько пар ног стремительно приближались, но ни один мускул на лице парня не дрогнул. Кирилл хотел пробыть рядом с ней как можно больше времени.

– А ну открой! Немедленно! – раздался злобный крик разбуженных санитаров.

– Кажется, – улыбнулась Маша, – тебе пора.

– Я вернусь.

– Не сомневаюсь. Ты ведь ещё тот сумасшедший.

Кирилл получил эмоциональный заряд и с полной невозмутимостью направился в лапы правосудию.

– Чем это вы тут занимались?! – выдал самый дерзкий паренек. – Подобных себе делали?!

Кирилл объяснять не стал и всю свою накопленную энергию поместил в кулак, направленный в лицо шутнику. Он знал, что ему не избежать наказания, поэтому решил воспользоваться шансом. Через мгновение он уже лежал, скрученный на полу, пытаясь прикрыться от многочисленных ударов.

– Теперь ты точно попал!

5.

Долгое время Кирилл пробыл без сознания. Его поместили за устроенный беспредел в карцер и накачали сильными нейролептиками. Порой он приходил в себя, предпринимал попытки шевельнуть связанными конечностями, но вскоре вновь погружался в небытие. Его часовой подсчёт окончательно сбился, в памяти зафиксировались лишь визиты медсестры с новыми порциями уколов. Но одна из них как-то отвлеклась и забыла закрыть дверь, тем самым породив новую цепочку событий. Шамиль знал о случившемся в женском отделении инциденте и внимательно наблюдал за карцером. Как только выпала возможность, парень мигом метнулся внутрь. Кирилл как раз находился в сознании и, даже если бы захотел, то не успел бы закричать. Удавка оказалась на его шее. Петля сжимала горло с нечеловеческой силой, мешая и мельчайшей доле кислорода добраться до лёгких.

– Послушай сюда, – раздался знакомый ему звериный рык, – я знаю, что ты каким-то образом пробрался в тот корпус.

Тело напрягалось, но в привязанном состоянии отпор было дать нереально.

– Ты поможешь мне туда попасть сегодня ночью, понял?! – сдавливал до посинения шею Шамиль. – Мне нужно разобраться с этим хуем! Я поджарю ему мозг его же игрушкой! Я тебя освобожу, и ты меня проведешь, усек?!

Кирилл знал, что аффективный Шамиль мог запросто покончить с ним, так же, как и понимал, что его собственное пребывание в психиатрической больнице обречено на заточение и тотальный надзор, исключений которым не будет. В тот момент под действием адреналина у него и родился в голове план. Кирилл бы и сам его однозначно когда-нибудь воплотил в жизнь, но раз подвернулся под руку мстительный абориген, то дело могло ускориться.

– Так ты поможешь мне?! – зарычал Шамиль.

Кирилл кивнул и тот расслабил хватку.

– Только, – кашель подступал к горлу, – чтобы всё получилось, тебе надо будет кое-что сделать…

– Что?

…

Настал вечер. За окном стемнело. Александра Михайловна зашла напоследок попрощаться к Кириллу.

– Я очень рада, что ты вышел из депрессии, но это не значит, что тебе теперь дозволено нарушать установленную дисциплину. Ещё пару дней побудешь в изоляции. До завтра.

Парень не произнёс ни слова. Завтра его уже здесь не будет. Самому бы под столь сильным наркотическим опьянением от препаратов ему это не удалось, но с помощью хитрой эксплуатации Шамиля вполне. Недавний враг добровольно пошёл на сотрудничество и уже через час пожаловал к нему в карцер.

– Ну что, Ромео, соскучился? – принялся освобождать союзнику руки.

– Всё сделал, как я сказал? – перебил его вопросом Кирилл.

– Да. Я всем сказал, что тебя траванули и готовят к секретным опытам по расчленению. Все пересрались за собственные шкуры и ни одной таблетки за сегодня не приняли.

– Собрал таблетки?

– Да. Держи.

Шамиль отдал напарнику пакетик с множеством пилюль, тот их спрятал в штаны.

– А напомни, – здоровяк почесал репу рукой, демонстрируя оставшуюся от мизинца культю, – зачем это всё нужно было?

Кирилл поднялся на ноги и несколько секунд боролся с помутнением в глазах.

– Те, кто не принимал таблетки, будут возбуждены и непослушны. Я их выпущу, и они устроят суматоху, привлекая к себе внимание. Нам среди хаоса получится затеряться и совершить побег незамеченными.

– Ну ты голова! А выглядишь, как ишак!

– Ты не лучше.

Обменявшись любезностями, парни выбежали из карцера. Кирилл достал спрятанный ключ и по очереди начал отпирать закрытые на ночь палаты, где сегодня никто даже думать не мог о сне. Пациенты были преисполнены бодростью духа и расстройством психики. Отсутствие необходимой дозы лекарственного препарата позволило безумию материализоваться. Шизофрения пустилась в пляс то громко скандаля со стеной, то танцуя с горшками цветов, то устраивая перегонки друг с другом кувырком. Кирилл открыл все до единой палаты, позволив сокамерникам дать волю творческому началу. На неистовый шум выбежали перепуганные медсестры и кинулись в очумевшую толпу с криками и угрозами. Усмирить даже одного пациента не получилось бы и при большом желании, так как тот подпитывался энергией царившей общей атмосферы.

Шамиль гыгыкал за спиной, радуясь содеянному и предвкушая минуту расплаты. Кирилл убедился, что весь медперсонал сосредоточен на их детище и направился к выходу.

– Кирюх, ты что опять уходишь? – раздался позади него голос.

Это был его добрый товарищ, единственный не участвовавший в переполохе.

– Ген, – кинул ему Кирилл с искренней доброжелательностью, – мне надо идти. Я, кажется, смысл жизни понял.

– Только не говори, какой, – поспешил прервать он, – а то вдруг я перестану шутить и радоваться жизни.

– Думаю, он в этом и заключается.

Гена был счастлив за друга.

– Хочешь на прощание анекдот расскажу?

– Давай.

– Приходят врачи к суициднику и спрашивают: " Вот зачем ты себя покалечил?". Он им отвечает: " Жить не хотел." Приходят на следующий день и спрашивают: "А сейчас себя зачем покалечил?". А он им: " За то, что вчера пытался покончить с собой, ибо жизнь то прекрасна."

Кирилл с громким смехом покинул мужское отделение, в котором провёл в общей сложности полгода своей жизни и в которое больше не собирался никогда возвращаться. Вместе с Шамилем они подобно диким ночным кошкам бросились сквозь тьму к цели. По параллельной дороге в противоположную сторону мчалась подмога санитаров и охранников, среагировавших на происшествие. У входной двери преступники затормозили и взглянули друг другу в лицо:

– Ты хоть и ишак, но тебе уважение моё за то, что не зассал.

– Мне самому нужна была помощь.

– Ты ведь за девчонкой?

– Точно.

– Береги её. В мире много психов, как я.

– Мы с ней сами такие же.

После этого Кирилл вставил ключ в дверной замок и распахнул со звучным эхом железную дверь. Шамиль, переполненный гневом и жаждой мщения, кинулся без каких-либо размышлений на свидание с ненавистным заведующим отделения. Кирилл же ускорился следом и, включив свет во всём отделении, начал заглядывать в палаты в поисках Маши. Спустя две решётки он нашёл знакомые недоумевающие черты лица. Девушка не могла поверить своим глазам, когда сумасшедший парень уже второй раз ворвался к ним в обитель, а в этот раз уже добрался и до её койки.

– Я не знаю каким образом…, – впопыхах присел перед ней на корточки Кирилл. – но кажется, ты мне открыла истину. Я знаю, что от нас хочет вселенная, мироздание, Бог, без разницы…

Кто был в палате и находился в своем уме, уставились на пришельца выпученными глазами. С таким ещё никому не доводилось сталкиваться.

– Он… Они хотят, чтобы мы каждый день были счастливы. При любых обстоятельствах, в любых условиях искали новую радость…

– Кажется, это первый в мире случай, когда депрессия перешла в сумасшествие, – в аффекте только и смогла выдать Маша.

– Давай сбежим?

– Куда? – хлопала Маша ресницами, украдкой наблюдая, что за бунт творится в коридоре.

– Не знаю, – Кирилл понял, что совершенно не заготовил убедительную речь. – Будем жить в удовольствие. Столько, на сколько нас хватит.

– Ненадолго нас хватит.

– Я убеждён, что к тем, кто понял истину, судьба благосклонна. Вон как я легко к тебе добрался! – Парень ускоренно жестикулировал руками, пытаясь подобрать слова своим чувствам. – Мы же ни от чего не зависим, нам нечего терять. То, что мы знаем о смерти, нас лишь делает свободнее с каждой минутой. Просто свалим и дадим шанс исключительно тому, что мы любим. Веселиться, путешествовать и любить всё вокруг. Только это достойно нашего внимания.

Девушка со сканирующим взглядом задала важный для неё вопрос, влияющий на исход:

– Зачем тебе тогда я?

Кирилл приблизился к ней вплотную, демонстрируя свой ответ в глазах. Маша всё поняла и улыбнулась.

– Без тебя не случилось бы озарения. Так что я тебя не брошу. Пусть это и кажется бредом, но всякая истина поначалу имеет бредовую природу. И наша такова – мы будем от жизни брать всё возможное! Пока она с нами не покончит…

Девушка слушала и в подсознании видела будущее их короткого, но невероятного приключения.

– Видимо долго репетировал, – подшучивала Маша.

– Пусть и так, но я убежден в этом помешательстве как никогда. Мы отныне не будем себе позволять грустить, вспоминать и понимать что-то лишнее. Ведь и тебе, и мне это чревато летальным исходом.

Он взял её крепко за руку.

– Просто будем постоянно счастливы и не позволим друг другу чувствовать другое.

Вокруг зашумели растроганные сценой восхищённые голоса. Пациентки прыгали и кричали от восторга. Маша взглянула на них и сказала:

– Мне не простят, если я откажусь.

– Меня усыпят, если ты откажешься.

– Тогда получается, я тебе жизнь спасаю? – лукаво подмигнула она.

– Я в долгу не останусь.

Маша вскочила с кровати, кинула книгу и тёплую одежду в сумку, и, деловито уткнув руки в бока, заявила:

– Ну и чего ты тогда стоишь такой в себе уверенный? Пора уже уносить отсюда ноги!

Глава 2. Как я стала такой.

1.

Мне постоянно говорят:

– Хватит летать в облаках.

Я им говорю:

– А как мне по-другому ещё летать?

Они меня спрашивают:

– А зачем тебе вообще летать?

И я им отвечаю:

– А как же я буду ворон считать?

Другого разговора от Маши Фёдоровой и не следует ожидать. Она в любом случае ответит не по делу и добавит щепотку сарказма. Это ее защитная реакция на необоснованное нападение.

Раньше я была скромной, застенчивой, доброй девочкой. Всё бы ничего, если бы не моя чрезмерная меланхоличность вперемежку с любовью к фантазиям. Я постоянно отвлекалась на уроках: вместо занятий отправлялась в другое пространство. Моё внимание оставалось в полной доступности для учителей, но его надо было завоевать. У меня не получалось притворяться и имитировать тягу к знаниям. Я с нетерпением ждала перемену, где находила себе одного или двух таких же фантазеров, как и я. Компания "не от мира сего" носилась по территории школы, выполняя какие-то свои миссии и обряды, известные только им. Поражали детали того выдуманного мира, в котором не могло случиться ошибки. В отличие от реального. Возвращаясь домой, я раскладывала игрушки на полу и, импровизируя их голосами, погружалась в авторский спектакль до самого вечера. Я не замечала время. Бывало так, что в первый раз посмотрю на часы: стрелка там, где пора обедать; посмотрю во второй раз: стрелка там, где должны уже вернуться с работы родители и проверять сделанные уроки. Конечно же, мама с папой меня не ругали.

Что могло получиться из людей, которые сами до мозга костей преисполнены творческим началом. Маме только и дай поболтать, а папе… Это он научил меня свою странность оборонять юмором.

– Если чувствуешь, что к тебе плохо отнеслись, переиграй этот момент в шутку, – как-то однажды посоветовал он. – Никому не будет больно.

Размышляя над этим советом сейчас, я думаю, что отец представлял обидчиком не только человека, но и всю жизнь в целом.

Они меня растили в нежности и бескорыстной любви. Я таскалась за ними повсюду. Будучи ребёнком, глубоко привязанным к родителям, я стеснялась чужих людей, но спустя уже мгновение впускала их в свое сердце, стоило им мне улыбнуться. Излишняя чуткость постоянно побуждала меня таскать дворовых котят в квартиру. Я вела настоящую охоту за маленькими детёнышами, чтобы непременно позаботиться о них. Первое время приходилось их прятать под кроватью, но вскоре сорванцы выдавали себя протяжным мяуканьем. Взрослые находили компромисс. Они возвращали котят несчастной кошке и мастерили ей домашний уголок в клумбе рядом с подъездом, заманивая легкодоступной едой. По несколько раз за день я выходила навещать своих бывших питомцев и угощать их лакомствами.

Мы очень часто с семьёй выбирались на природу. С рюкзаками и палаткой мы удалялись от цивилизации как можно дальше. Ставили вместе палатку, собирали дрова, разжигали костёр. Папа с удочкой отправлялся на ловлю рыбы, а мы с мамой уходили в лес или поле собирать цветы. Мне так нравились наши походы, что именно они стали толчком для моего нового фетиша. Вместо котят я начала таскать в квартиру цветы. Я использовала все пустые банки вместо горшков. Вскоре мне пришлось собирать и уличный пластик, вырезая из него самодельные вазы. Когда в квартире не осталось свободного места, родители снова обратились за помощью к клумбе. Пожилой соседке пришлось подвинуться со своей грядкой, так как до самого наступления зимы я занималась цветами.

– Человек каждый день берёт многое от жизни, – говорил папа. – Ему необходимо что-то кому-то отдавать. Это закон природы.

Меня так воспитали и сформировали моё сознание. Родители вкладывали в меня столько любви, что хотелось ею делиться с другими. Мне трудно было понять злых или плачущих детей, у которых было не всё идеально в семье. Я всегда в тайне желала, чтобы они ко мне обратились за помощью, ибо сама я ее предложить стеснялась. Кто-то все же переступал эту черту: тогда мы играли и смеялись. А кто-то оставался жить своей действительностью, уходя в неё всё глубже.

Я начинала понимать, что у окружающих людей всё по-другому. Развитие личности зависит от многочисленных факторов, преследующих человека с самого его появления на свет. Воздействуют новые влияния, которые не оставляют тебя прежним. Мой ласковый и добрый мир был сотворён двумя такими же мечтателями. Но реальность в скором времени обличает свою жестокую сущность: оказывается, она обожает отыгрываться именно на таких наивных дурачках. Что станет с тем миром, который потеряет своих создателей? Да, мои родители скоро умрут. Писать о мертвых – весьма парадоксальное занятие. Ведь имеет значение лишь то время, когда человек находится среди таких же живых. После смерти – это всего лишь субъективный одинокий странный мир скорбящего.

Я вспоминаю детство, как лучшее время. Умопомрачительная игра в жизнь меня сопровождала с самого утра до наступления ночи. Я никогда ничего не принимала всерьез, мне будто бы это было не нужно.

– Жизнь – детская игра, – как-то заявил папа. – как и в любой игре, нужно получать удовольствие от участия, а не от победы.

Я ничего тогда не понимала, но слова родного человека всё равно откладывались в подсознании.

У меня имелась целая коллекция собственных тонких книг. Мама рассказывала, что каждый день по пути домой я умоляла заскочить в книжный и купить новую книжку. Порой мне нравилось их пересматривать. Энциклопедии, раскраски с приключенческими сюжетами и сказки. Я очень любила сказки. Мама знала все литературные произведения наизусть, что совсем не удивительно, ведь я не могла без них заснуть. Час перед сном становился ритуальным: я быстро принимала ванную, чистила зубы и мигом ныряла под одеяло, с нетерпением ожидая маминого выхода. Мою душу окутывали покой и блаженство. Красивая женщина появлялась в дверях. Из её кудрявых волос ещё не успевал выветриться дневной парфюм. Домашний халат источал запах вечерней выпечки. А от рук исходил аромат крема. Она рассказывала дочке с проникновенным выражением сказку и до последнего ждала, когда та сладко уснёт. Сколько себя помню, мама никогда не уходила раньше положенного и всегда дожидалась того самого момента. Она любила искажать или дополнять сюжеты историй. Благодаря ее воображению ей это давалось с потрясающей легкостью. К 10 моим годам она начала придумывать собственные легенды. Она часто рассказывала о бескрайнем океане, зелёных островах, белом песке с мохнатыми кокосами и древних племенах. Во время похода, в зависимости от ландшафта окружающей природы, она сочиняла сказания о ведьмах, устраивающих шабаш в глубине чащи; о каменных великанах, притворяющихся спокойными горными массивами; о морских чудовищах, обитающих уже многие тысячелетия в неведении от человека под водой; о небесных ангелах, поющих серенады в утреннем тумане над рекой. Как бы я ни старалась вспомнить подробности, все сказания будто вылетели из головы. Мама хранила целую вселенную в своей голове, где словно всё происходило по-настоящему.

Папа мог изобразить её вселенную на бумаге. Он гениально рисовал. У него был свой оригинальный стиль. Сочетание палитры красок получалось настолько живым, что все остальные детали теряли значимость. Обычно ему хватало пары фраз, чтобы воплотить их в художественный образ. Сам он относился к своим картинам равнодушно.

– Нарисовал и нарисовал. Это всего лишь моё видение. Тем более каждая следующая будет лучше прежней.

– Зря скромничаешь, мой мальчик, – лукаво окидывала его взглядом мама.

Как только я заговорила, папа для меня стал главным источником информации. С мамой мы и без повода вдоволь беседовали, мужчина же в нашей семье не разбрасывался словами без надобности. Поэтому именно его я выбрала на роль ходячей энциклопедии. Определения неизвестных или непонятных слов я спрашивала у него. Иногда я забывала и повторяла один и тот же вопрос. Иногда я это делала специально. Мне нравился папин голос: с особенной интонацией, выдержанными паузами и нужными словами. Когда я разузнала о его творческом таланте, моя назойливость увеличилась в разы. Мне хотелось, чтобы папа рисовал для меня героев сказок, мультфильмов и моих выдуманных персонажей, которые рождались от смешения предыдущих образов. Вскоре я его утомила, и он решил облегчить себе жизнь. Он заключил со мной договор, по условию которого я могла узнать значение нового слова только через рисунок. Также он ввёл временные рамки – раз в неделю. Так мое неугомонное любопытство и жадное пристрастие к папиным картинам ограничили хитрой манипуляцией. Теперь, прежде чем обратиться к отцу, мне лишний раз стоило подумать – действительно ли я хочу увидеть значение данного слова у себя в коллекции рисунков. Но, конечно же, меня не долго смущали введённые им санкции, и я эксплуатировала художника, как только могла.

– Папуль, а что такое ностальгия?

Отец держал своё слово и в свободное время молча брался за кисть и краски. Через 2-3 дня он приносил мне дописанную картину в комнату с мелким названием «ностальгия» в углу. Я видела перед собой изображение густой зелёной листвы на первом плане. Задний фон занимал участок панельного белого здания. Асфальтированная дорога вела к подъездам, по бордюру были разбросаны лепестки алого шиповника. Небо отливало оттенками наступающего летнего рассвета. Я не знала, что это было за панельное здание советской постройки, откуда лепестки шиповника на бордюре, и время происходящего на часах, но я почувствовала то, что он хотел передать. Нечто светлое, сентиментальное, невозвратимое, но преисполненное вечной надеждой. Я с искрящимися глазами поняла одну вещь: прежде чем произносить слова, нужно сначала досконально изучить информацию чувственно.

– Когда всё понимаешь, говорить уже незачем, – говорил папа.

– Только не начинай философствовать, – пресекала его мама.

Я радостно целовала его в щеку и с вожделением ждала следующей недели, подыскивая то особенное слово, которое я для себя хотела открыть.

С точностью до минуты я оказывалась перед папой через семь дней и с уверенностью громко и чётко делала полагающийся мне заказ:

– Эволюция.

Папа смотрит на меня исподлобья:

– А где "пожалуйста"?

Я быстро исправляюсь и с невинной улыбкой добавляю:

– Пожалуйста, папуль.

Через пару дней передо мной была картина, где в жилом провинциальном дворе под дождём играют в песочнице дети и старики. Мимо домов спешат по своим делам серые прохожие, прикрывшись зонтами, а на лицах трёх ребятишек и двух бабушек царит беззаботное веселье. Они лепят что-то похожее на замок, но из-за дождя старания идут насмарку. По всей видимости, что детей, что старушек этот факт не волнует – они продолжают смеяться. Я долго изучала эту картину. Мне хотелось обратиться к автору за дополнительными разъяснениями.

– Я тебе не смогу передать то, что чувствую. Ты для себя самостоятельно сейчас сделаешь вывод, а потом так же самостоятельно когда-нибудь его изменишь. Никто другой это за тебя не сделает.

– А что мне поможет его изменить?

– Пробы и ошибки.

Затем была картина под названием «реинкарнация». Отец крупным планом изобразил лицевую сторону жилого дома с чередой окон, идущих друг за другом в ряд. Где-то свет был включён, где-то выключен. Где-то людей было много, где-то – никого. Где-то они были детьми, где-то – пожилыми. Где-то спали, где-то танцевали, где-то лежали на полу, где-то обнимались, где-то бились головой о стену. Художник приоткрыл дверь в чужие жизни. Они незаметно, зарождаются, и так же незаметно заканчиваются. Но тогда это разнообразие, запечатленное в пределах одной бетонной коробки, осталось навсегда моей ассоциацией с тем новым словом.

Однажды я сжульничала и выбрала знакомое мне слово, которое, казалось бы, невозможно выразить на холсте бумаги.

– Папуль, а я вот никак не могу понять, – загадочно хлопала я ресницами, – что означает слово «атмосфера»?

Отец ни на секунду не растерялся и в скором времени принялся за работу. Уже к вечеру того воскресного дня он мне вручил свой новый шедевр. В лунном сиянии на балконе стояла молодая парочка и курила сигареты. Парень свесил голову вниз, держа в руках папиросу, а девушка мечтательно выпускала дым изо рта и разглядывала ночные звезды. Я себя почувствовала пойманной в задуманной мной ловушке. Несколько дней подряд по возвращении из школы домой я только и делала, что с неутолимой внимательностью разглядывала каждую мельчайшую деталь картины. Несомненно, именно она стала моей любимой. Лучше её абстрактную атмосферу передать никто не сумеет. Папиному творчеству стала свойственна городская романтика спальных районов, но под ней он подразумевал человеческие чувства. За холодным бетоном прятались души.

2.

Не подыскать мне ни из известных, ни из существующих за границами моего разума слов, как я любила свою вечно болтавшую маму и вечно изрекающего умную мысль или шутку папу. Всего один раз я почувствовала к ним ненависть. Это произошло, когда мне было 15 лет. В тот день я случайно наткнулась на бумажное заключение врача о наличии злокачественного образования в голове моего отца, датированное тремя месяцами ранее. Конечно, я и сама подозревала, что что-то не так. Папа сильно исхудал, появились мешки под глазами, выступили морщины, будто бы он постарел лет на десять. Они с мамой пытались это от меня скрывать, но я слышала по ночам его стоны и жалобы на нестерпимую головную боль. Он просыпался и закрывался в ванне с включённой водой. Я спрашивала его о самочувствии, но он во всем винил больной желудок. В один момент мне пришлось залезть в ящик и самостоятельно прочитать его диагноз, который я запомнила дословно: «множественные глиомы головного мозга со злокачественным прогредиентным течением». Слезы хлынули у меня из глаз. Я была зла, но, с другой стороны, отчётливо понимала, что не смогла бы поверить, если бы меня известили сами родители. Мы были из другого мира, а вот медицинский клочок бумаги как раз из жестокой реальности. Набравшись сил, я максимально пыталась сдерживать свою внутреннюю катастрофу. Я подошла в тот вечер к отцу и с агрессией в голосе заявила:

– У меня новое слово. Смерть.

Папа на секунду замер и посмотрел на меня печальными глазами. Смотрел долго и упорно. В них я увидела ту картину, которую и хотела. Тишина и необратимость. Вскоре он мне принёс рисунок. Одинокий заброшенный дом стоял возле моря. Северный ветер гнал волны. Солнце жадно пожиралось холодной водой. Густые тучи окутывали пустые этажи дома, и лишь в одном окне горел свет. Только один жилец не покинул дом и остался в нём до последнего. Но как я ни старалась разглядеть хотя бы тень того человека, мне это не удалось. Ураган продолжал бушевать, ветер продолжал разваливать дом, но свет оставшегося в одиночестве человека горел. Я отложила картину в сторону и, уткнувшись в подушку лицом, плакала. Мне не хотелось ни с кем делиться новостью, никому жаловаться, потому что я всё понимала.

Я замкнулась в себе. Старалась лишний раз ни с кем не вступать в разговор, потому что собеседник из меня выходил никудышный. Несколько минут я могла удерживать своё внимание, но вскоре болезненное чувство всплывало наверх, и я думала только о папе.

– Мария, твои оценки стали намного хуже, – заключала учительница.

– Так вы же их ставите, – огрызаюсь я в ответ, – ставьте лучше.

Мне не хотелось больше церемониться и со многими после своего язвительного хамства я вступала в перепалку. Внутри меня, там, где раньше была любовь, разрасталась ненависть. Одно обязательно приходит на место другого. Мои родители были любовью, и она постепенно умирала.

Папа сбрасывал вес на глазах. Мы с мамой заставляли его питаться, но большую часть он возвращал вместе со рвотой. Снимки МРТ демонстрировали прогрессирующий рост опухоли, который затрагивал соседние области головного мозга. Папа никогда не делился своими переживаниями и продолжал оставаться таким же улыбчивым и мужественным. Но храбрость он свою проявлял именно в смирении, боролся он только ради нас. Химиотерапия и лучевые процедуры в скором времени превратили его в беспомощное лысое существо. Онколог утверждал, что опухоль лишь немного замедлила свой темп, но с такой дозировкой пациента быстрее убьёт терапия. Мы каждый день заново мирились с положением.

Я лежала без движения в кровати, смотрела в потолок, а в наушниках играли мамины и папины любимые Pink Floyd и Depeche Mode. Тогда я открыла для себя и свою любимую группу, сопровождающую мои эмоции пошагово. Это группа Crystal Castles. Я взлетала вместе с ними и падала вместе с ними.

В комнату тогда зашла мама. Её красивое лицо тоже претерпело изменения, любовь наносила удар сразу по двум половинкам. Она прикрыла аккуратно дверь и присела на край постели.

– Почему не спишь?

– Не могу.

Единственным человеком, которого я воспринимала, была мама. Только она знала глубину моей трагедии, ведь она была и её собственной.

– Тебе всегда помогали уснуть мои сказки, – погладила она меня по волосам, – хочешь расскажу?

Я кивнула. Мама оставалась сильной несмотря на то, что её родной муж за стеной проходил круги ада.

– Однажды, – начала она своим загадочным голосом, – собрались вместе верховные правители нашего мира вокруг костра. Солнце, Земля, Ветер, Вода и Лес. Они сидели на брёвнах, пили пиво и ели чипсы. Тут у них завязался разговор.

"– Знаете, ребят, – сказала Земля, – я не понимаю, зачем в нашем мире нужен человек. Он разрушает, оскверняет, совершает непростительные глупости из поколения в поколение. Вот для чего он нам? Я, например, даю опору и жизнь растениям".

"– Я согреваю мир, – вступило Солнце, – без меня всё бы погрузилось в вечную мерзлоту и вымерло".

"– Я разношу воздух, – промычал Ветер".

"– Я то, из чего состоит всё живое на планете, – уверенно выдала Вода".

"– А я кормлю всех обитателей мира, – утвердил Лес".

"– А я могу уничтожить человека, – внёс свою лепту Огонь из костра".

"– Если все согласны, – подытожила Земля, – давайте позовём человека и сообщим о конце его существования".

Компания разом дала добро, даже не думая оспаривать решение. Они пригласили человека, который незамедлительно явился, прихватив с собой на встречу гитару.

"– Человек, – взяла инициативу на себя Земля, – мы с коллегами олицетворяем жизнь в целом. Наш коллективный разум пришёл к заключению, что ты бесполезен в нашем мире, а порой ещё и вреден. Солнце греет. Лес кормит. Вода поит. Ветер насыщает. Я рождаю. Ты нам не нужен. Единогласным мнением мы решили твой род прекратить. Есть ли тебе что сказать?"

Человек был не мастером изрекать мудрые мысли, а тем более находить причины своей пользы. Он метался беспомощным взглядом на окружающие его лица, но видел в них лишь принятое твёрдое решение. Тогда он опустил голову и понял, что ему осталось только спеть для компании напоследок песню, ведь не зря же он тащил гитару. Человек старался всю свою любовь вложить в мелодию. Он пел о том, как любит с семьёй загорать на солнце, купаться в море, гулять по лесу, болтать у костра, танцевать на песке и дышать воздухом на вершине холма. Он не искал оправдания, а просто поведал о самом сокровенном перед своей смертью. Когда исполнитель закончил, собравшаяся компания пребывала в изумлении. Каждый был тронут искренностью человека до глубины души. Все понимали, что никто и никогда подобных красивых слов им не посвящал.

"– Что скажете, господа?"

"– Ничего лучше не слышал".

"– Я хотел бы сам это испытать".

"– Никто доселе таким подхалимством не занимался, но это было прекрасно!"

"– Знаете, – постигло Солнце просвещение, – если бы не было человека, о нас бы никто не узнал. Мы существуем по отдельности только для себя, но в человеческом мире мы единой красотой живём для кого-то. В этом ведь и есть суть всего…"

Все приняли эту истину и шокировано кивнули головами.

"– О нас никто не расскажет, если не будет человека. Нас некому будет любить. Только он по своей природе способен на это. Мы же просто делаем то, что должны. Человек никому ничего не должен, в этом он бесполезен, но и чист в своих намерениях и сделанном выборе".

Настало продолжительное молчание. Каждый внутри себя переосмысливал услышанное. Вскоре Земля, как зачинщик данного суда, выступила с окончательной речью.

"– Мы приняли решение, Человек. Ты любишь жизнь, то есть нас. Мы будем отныне относиться к тебе так, как ты относишься к нам. Пока ты любишь жизнь, жизнь будет любить тебя. Когда ты утратишь любовь, ты исчезнешь. Согласны, коллеги?"

Компания разом поддержала слова товарища. Человек засиял от счастья и решил по возвращении домой рассказать об этом своим сородичам.

"– Теперь можешь идти домой, Человек. Но напоследок… Есть ли у тебя ещё подобные музыкальные произведения?"

Мама закончила свою легенду, как и всегда поцеловала меня в макушку, а затем удалилась. Я не выполнила условие нашего старого ритуала и не уснула. Долгое время я обдумывала и разбирала в голове суть и мораль услышанной легенды. Сколько надо человеку времени, чтобы прийти к бескорыстной и абсолютной любви? Как можно постоянно любить жизнь за все её выходки, подставы и погрешности? Почему тот, кто благодарен и любит без какой-либо причины, страдает от боли и совсем скоро должен умереть? Разногласия и противоречия сражались в моей голове за правду, не в силах заключить перемирие. Но вскоре я успокоилась. Это наступило в тот миг, когда я покинула поле битвы ценностей и благодетели, вспомнив, что легенда была лишь плодом фантазии моей мамы. И сюжет, и финал – это всего лишь части её сугубо личной реальности. Нашего отдельного мира.

3.

В тот вечер была последняя история мамы. По крайней мере, доступная моему здоровому пониманию. Последующие события казались спланированными злым роком. Папа стал менее контактным, его поведение день от дня начало меняться. Он то лежал скрюченным от боли в позе эмбриона, то благодушно скитался по квартире, искрящимися глазами созерцая по углам транслируемые его сознанием кадры. Обезболивающие препараты не помогали в периоды приступов, а странные трансоподобные состояния учащались. И я, и мама пребывали то в ужасе, то обливались слезами, не зная, чем мы можем помочь отцу. Вскоре с новыми снимками МРТ мы снова обратились к онкологу. Он сказал, что опухоль начала оказывать сильное давление на участки головного мозга, отвечающие за эмоции, зрение и слух. Что разрастание глиомы с невероятной скоростью поражает нейронные сети, тем самым искажает мировосприятие и поведение папы.

– Как мы можем помочь? Чего нам ожидать?

– Никто уже не сможет помочь. Операции и продолжение химиотерапии его организм может не выдержать. – с печалью в голосе вынес приговор врач. – Будьте готовы ко всему. Сейчас его мозг находится во власти опухоли и неизвестно, как та себя поведёт.

Мама не выдержала и зарыдала прямо в кабинете. Мне еле удалось вывести из больницы ее обмякшее тело и довезти ее до дома. Несколько дней она продолжала проливать слезы над своим горем. Отец изредка поднимался с постели и бродил точно в сомнамбулическом сне по комнатам. Остальное время он проводил в лежачей застывшей позе, выкрикивая невнятные бредовые высказывания. Если раньше галлюцинации приносили ему благодушие, то в последнее время они пробуждали в нём лишь животный страх, заставляющий звать в холодном поту на помощь и метаться из стороны в сторону.

Мама больше не отходила от папы ни на шаг. Она сопровождала его в умалишённых скитаниях по квартире, успокаивала его двигательные порывы, пыталась отыскать смысл в его словесном потоке. Она не ощущала усталости и готова была не спать сутки напролет. Женщина продолжала сопровождать любимого смертельно больного человека в его реальности, пока сама не начала сходить с ума.

Я не обращала внимания на её затворничество. Денег хватало, а в таком состоянии было бы недопустимо общаться с людьми. Но потом грянули более существенные изменения. Мама, пока отец спал, без какой-либо причины начала переставлять вещи местами. Утварь, годами стоявшую на одной и той же полке, она брала и перемещала на другую позицию. На вопросы она отвечала одной и той же фразой: «навожу порядок». Теперь коллекция книг лежала на месте зимних вещей в шкафу, нижнее бельё – в серванте, а посуда – на полке с обувью. Я тайно пыталась вернуть основную часть на место, но хаос с каждым днём разрастался.

Мама практически ничего не ела и большую часть времени находилась у постели папы. Она прислушивалась к его лихорадочным изречениям, которые перескакивали от радостных к негативным. Вскоре я заметила, что у мамы в руках появился блокнот. Она что-то самозабвенно записывала. Документация велась и рядом с папой, и наедине с собой. Когда мне всё-таки удалось заглянуть в записи, то я увидела числа. Беспорядочный набор цифр разного размера заполонил пространство трети блокнота. Как я ни старалась, смысл мне понять не удалось. Моё недоумение мама игнорировала и молча уходила в комнату к папе. Лишь однажды у меня получилось у неё выудить информацию.

– Это координаты.

Я остолбенела, ведь в тот момент впервые за неё по-настоящему испугалась.

– Мам, какие координаты?! Что ещё за координаты?!

– Того места, где находится наш папа.

Страх поселился у меня в голове. Я не могла думать ни о чем, кроме того факта, что я с концами теряю поддержку. По ночам я слышала посторонний топот. С ужасом мне удавалось через дверную щель наблюдать, как мама неестественной походкой бродит по коридору, а затем делает заметки. Я не хотела её тревожить, боясь усугубить состояние. Мне приходилось всё держать в себе и постепенно смиряться с необратимостью ситуации.

Какие-то попытки борьбы у меня все-таки появлялись. Одним утром я не выдержала и спрятала блокнот, обвиняя его во всех бедах. Через час ко мне в панике подбежала мама и с безумными глазами начала нести околесицу.

– Где он… Ты не понимаешь… Он ушёл… Вокруг найти кого-то невозможно… Севернее можно поискать… Если это так, то зря… Очень зря… Меня можно понять… Хватит… Нельзя так говорить… Надо пытаться… Зачем всё тогда это было… У меня записи… Нет, их там нет, не ищи… Пожалуйста… Я сама схожу за ним… Получится…

Она крепко держала мою руку и продолжала свой абсолютно бессвязный монолог. В её глазах разгорался огонь сумасшествия, а тело наливалось жаром.

– Мамуль… Мам… Прекрати! Прекрати, пожалуйста! – я хотела освободить руку, но она мне не позволила.

– Никто не сможет, кроме меня… Ты заблудишься… Скажи мне, где ты…

Тогда я вырвала свою руку и поспешила скорее вернуть блокнот. После этого я заперлась в своей комнате и долго плакала. Я не верила в происходящее.

У мамы бывали периоды ремиссии, когда речь вновь обретала смысл, но стоило с ней поговорить дольше нескольких минут, как вновь начиналась путаница.

– Да, хорошо, я всё понимаю… Мы обязательно это сделаем… Просто важно, во-первых, узнать, а уже потом как бы да… Во-вторых, я не оставлю его… Он слишком далеко, но это… Сложно понять… Я хочу просто сказать, что, конечно, я согласна…

Её мышление выглядело разорванным на части. Её рассуждения и ассоциации не могли найти взаимосвязь и прийти к логическому заключению. Она постоянно соскальзывала с главной мысли и терялась в потоке сознания, не в силах вернуться к исходной точке.

– Ранее у нее наблюдались похожие приступы? – расспрашивал меня психиатр, когда мне удалось все-таки вызвать его на дом.

– Нет.

– Может быть в детстве или подростковом возрасте?

– Не знаю.

Доктор задумчиво нахмурился.

– Что это может быть? – допытывала я его.

– Реактивно дебютирующая шизофрения. На начальных этапах трудно говорить о форме и прогнозе, но обычно в подобном возрасте заболевание протекает злокачественно.

Специалист предложил экстренную госпитализацию, но я сказала, что разлука с отцом только навредит её здоровью, да и его тоже. Мужчина пошел навстречу и выписал рецепт на необходимые лекарства. Принеся соболезнования, он покинул нашу обитель, а я осталась наедине с кошмаром наяву.

Мама изредка соглашалась принять лекарство, но оно не помогало её возбужденному расстройству. Она продолжала копаться в числах, а я протирала мокрой тряпкой исхудавшее бледное тело отца и плакала. Навязчивые мысли о самоубийстве и совершенном грехе лезли в голову. Пару раз меня охватывали страшные панические атаки. Мне казалось, что я тоже схожу с ума. Меня спасала лишь музыка. «Precious» и «Plague» постоянно звучали в ушах, разделяя мою участь и не позволяя провалиться в пропасть.

4.

Переломный период наступил в октябре 22-го. За полгода до того, как я сама угодила в психушку уже будучи абсолютной сиротой. В тот день я зашла в родительскую комнату и увидела, что мама и папа лежат рядом друг с другом и держатся за руки. Меня удивил тот факт, что их тела больше не содрогались от боли и неконтролируемых внутренних процессов. Наоборот, их лица выражали покой и тихую радость. Я медленно села рядом и стала наблюдать за перевоплощением пары. Иногда они о чём-то шептались, но понять о чём ведётся речь мне так и не удалось. Успокаивало лишь то, что говорили они это с удивительным умиротворением. Я потерялась во времени. Больше десяти часов я не отходила от родителей ни на шаг, продолжая наблюдать. Отсутствие сна резко перешло в нарастающую головную боль, которая меня вынудила оставить эту идиллию. Я выпила две таблетки аспирина и четыре валерьянки и прилегла отдохнуть.

Не знаю, сколько я пробыла в беспечных снах, но, когда я открыла глаза, то увидела перед собой лицо мамы. На мгновение меня охватил ужас, но окончательно проснувшись, я вдруг осознала, что она сейчас находится в здравом уме. Румянец впервые за долгое время покрыл её утомленное лицо, губы стали вновь розовыми, а глаза загорелись жизнью.

– Я его нашла, – совершенно чётко и обдуманно заявила она.

– Что? – засуетилась я, вскакивая с постели.

– Я нашла нашего папу.

Я продолжала на неё смотреть с непониманием, и тогда она решила доступно всё объяснить.

– Я наконец подобрала координаты того места, где он находится. Он застрял на планете, на которой всё живое вымерло. Города и дома превратились в руины. А люди и животные – в пепел.

Кровь пульсировала в висках. Ноги словно наполнились свинцом. Инстинктивно мне хотелось бежать и не оглядываться. Но я продолжала стоять на месте и разделять с родной матерью её сумасшествие.

– Он скитался по этой забытой Богом земле около полутора лет. В полном одиночестве он продолжал идти вперёд в поисках хоть кого-нибудь. Кроме могил и вечной ночи он так ничего и не отыскал. Он остался, действительно, единственным живым существом. Он кричал о помощи, но никто его не слышал. Он молил, чтобы его вытащили оттуда, но все его молитвы терялись в холодной пустоте.

Тут по её щекам побежали слезы, а губы растянулись в счастливой улыбке.

– Я очень долго не могла найти эту мёртвую планету, но все же мне это удалось. Я прилетела у нему на своём космическом корабле. Мы наконец с ним встретились. Он был бесконечно рад, что отныне он не один. Я увидела своими глазами весь тот ужас, в который превратилась планета. Там больше нельзя оставаться. Ни за что.

Мама вдруг замолчала, продолжая смотреть мне прямо в глаза. Я тяжело сглотнула слюну и хриплым голосом спросила:

– И… И что вы будете делать дальше?

– Мы улетим, – закивала она головой, потирая интенсивно ладони. – На моём космическом корабле.

– Куда?

– В Аркадию.

Я напоминала себе о дыхании. Слезы продолжали давить на глаза.

– Что это?

– Это страна счастья. Там синий тёплый океан, белоснежный песок и ночное небо с миллиардами звёзд, – она мечтала и удалялась от реальности всё дальше. – Мы выберемся с мёртвой планеты и улетим в Аркадию на моём космическом корабле, пересекая всю галактику.

Больше мне не удавалось сдерживать слезы. Я просто опустила веки, понимая, что осталась одна. Аркадии для меня не существовало.

Я не отвечала ни на звонки, ни на сообщения. Жизнь проносилась мимо, оставив меня на обочине. Я стояла на балконе и курила сигареты. В наушниках на повторе были «Char» и «Femen». Бордовые оттенки заката растворяли мою тревогу в своём спокойствии. Они посылали еле уловимый сигнал о том, что всё пройдёт и всё это не важно. Значимость мира угасала с каждой минутой моего пребывания в нём.

Мама продолжала разделять с папой его сны. Они выглядели словно две неживые восковые фигуры, обретшие невидимую никому нирвану. Я хотела бы тогда оказаться с ними. Наматывая круги в гостиной, я возвращалась к ним и калачиком сворачивалась рядом. От папы оставались лишь кожа да кости. Порой он открывал глаза, и я видела в них потерянность и отчуждение. Его мозг перестал ориентироваться и воспринимать действительность. Мама не отпускала его ни на секунду, продолжая держать за руку. Прежние невыносимые боли ушли, сознание погрузилось в опьяняющее беспамятство.

Я обратилась вновь за помощью к психиатру. Как только она увидел маму, ее улыбку и беззвучное движение губ, она сразу вынесла диагноз:

– Это онеройдное помрачение сознания. Последствия тяжёлой формы шизофрении. Твоя мама сейчас находится не здесь. Она может быть в другом времени, в другом измерении, другим человеком. Насильно оттуда вытащить человека практически невозможно. Переубедить в мыслях тоже. Она может без повода плакать и смеяться. Она может бегать, прыгать, а потом замереть, подобно каменной статуе. Её мозг параллельно принимает участие в выдуманных событиях. Действия могут иметь фантастический, катастрофический или регрессирующий характер. Всё зависит от того, что послужило триггером этого осложнения.

– Папа…

– У него тоже были галлюцинации?

– Да.

Женщина тяжело вздохнула. В её практике она с подобными случаями не сталкивалась.

– Значит она ушла вслед за ним.

Психиатр предупредила, что если не обратиться за помощью, то исход будет плачевным. Но я была настолько разбита, что не могла ничего предпринять. Каждый раз сильная привязанность заставляла оттягивать момент и продлевать жизнь иллюзорной надежде.

Я лежала в своей комнате. Глаза горели, но взгляд продолжал испепелять одну и ту же точку в потолке. Грань между сном и явью становилась всё более прозрачной. Я вроде бы присутствовала в реальности, но совершенно не ощущала бодрости. Вроде бы находилась во снах, но там так же умирали в соседней комнате мои родители. Вдруг моя рука почувствовала на себе холодную плоть. Я знала, что это мама. Она пришла рассказать мне сказку, чтобы её дочь уснула.

– Жили-были два человечка, – начала она повесть своим сладким убаюкивающим голосом, – так сложилось, что судьба их разделила. В какой-то момент один из них понял, что второй исчез, и отправился в далёкое космическое путешествие на поиски своей родной половинки. Человек летел сквозь туманности и бури, он преодолевал метеоритный дождь и солнечные вспышки, пока не нашёл на поражённой огнём планете своего любимого человека. Потерявшийся странник был немыслимо рад встрече. Он давно отчаялся и готов был уже покориться своей злой участи, но любовь ему не позволила превратиться в пепел. Два человека принялись готовить космический корабль для долгого путешествия. Им предстояло пересечь всю вселенную, чтобы добраться до Аркадии – страны лесов и океанов. Наконец, вся техника была настроена, и они отправились в путь. Космический шаттл вознёсся над землёй и унесся молнией в чёрное пространство, оставив за собой лишь пепельный вихрь. Корабль следовал маршруту, а два человека пребывали вне себя от счастья. Они беседовали друг с другом, делились впечатлениями и планами на будущее. Спасенному страннику нравилось наблюдать за галактическим пейзажами в иллюминатор. Он часами мог рассматривать окружающие созвездия и разноцветные планеты. Ему не нужен был сон, он предпочитал уделять время бесконечному неизведанному миру. Человек, спасший его, наслаждался присутствием любимого. Он созерцал космическую красоту вместе с ним. Они держались за руки и были готовы вытерпеть все трудности, только бы в конце пути добраться до Аркадии. Места, где их ждали вечное счастье и… любимая дочь.

Я чувствовала сквозь наплывы сна ледяную ласковую руку у себя на лбу.

– Мама, – произносила я.

Открыв глаза, я понимала, что в комнате никого нет. Дверь осталась открытой.

– Мама, – шёпотом звала я.

Так выглядел распорядок нашего заключительного этапа семейной жизни: днём мама с папой делили на двоих общие галлюцинации, а вечером мама вставала и перед сном мне рассказывала детали их путешествия. Другой вариант общения был невозможен. Порой мама несла неразборчивый бред или совершала бессмысленные движения, но в основном её состояние оставалось в рамках стабильности.

5.

Однажды я долго и упорно наблюдала за папой. Мне хотелось запомнить каждую его возникшую эмоцию. В какой-то момент он неожиданно открыл глаза и не закрывал их. Я терпеливо ждала, когда это всё-таки произойдёт, но его зрачки так и продолжали играть со светом, то сужаясь, то расширяясь. Мне вдруг представилось, что в эту самую секунду он рассматривает кольца Сатурна или оранжевую пустыню Марса. Его телесная оболочка все еще находилась в квартире, а сознание уносилось на тысячи световых лет.

– Пап, – обратилась я к нему. – Помнишь, как мы играли с тобой в детстве в игру? Если я не знала значение какого-то слова, то ты мне давал его определение в виде своего рисунка…

Никакой реакции не последовало. Выражение лица продолжало оставаться безучастным.

– Давай сыграем.

Я сосредоточила на нем свой взгляд, надеясь заметить хоть какое-то изменение. Наверное, я так настойчиво посылала просьбу во вселенную, что отец меня оттуда услышал. Произошло чудо – он моргнул.

У меня перехватило дыхание. Я, чуть не уронив стул, бросилась за листком и пишущим предметом. Миллион неопределённых мыслей кружился у меня в голове. Действовать получалось лишь на автомате. Я скорее прибежала обратно в комнату и аккуратно вложила в одну руку папы карандаш, а в другую листок бумаги на твёрдом планшете. Он сжал кисти. Его глаза оставались прикованными к одной и той же точке. Он ждал. Тут я поняла, что должна выйти из оцепенения и назвать слово. Я знала, что спрошу. Слишком долго я в последнее время рассуждала на этот счёт.

– Пап, что такое человек?

Без каких-либо колебаний он с дрожью в ослабленных мышцах руки поднёс карандаш к бумаге и изобразил то, что хотел. Я решила подождать ещё немного времени, но поняла, что он закончил, когда он положил карандаш поверх планшета. Я взяла рисунок и увидела незаконченный круг. Ничего подобного я раньше не встречала. Я ещё раз посмотрела на рисунок, потом на отца. По его взгляду я убедилась, что картина сознательно окончена. Ответ на вопрос именно так и был задуман. Я весь вечер сидела над рисунком. Гадала и копалась в воспоминаниях что бы это могло значить.

На следующий день я вернулась с новым листом бумаги. Папа беспрекословно взял его снова в свои руки.

– Что такое вселенная?

Папа снова мгновенно приступил к работе, результатом которой оказался точно такой же незаконченный круг.

На следующий день:

– Что такое любовь?

Снова незаконченный круг.

Ещё через день:

– Что такое счастье?

И опять то же определение.

Каждому рисунку я уделяла время. Я понимала, что это не просто совпадение. Папа действительно подразумевает под всеми этими вещами что-то общее и единое. Что могло это быть. Что-то из прошлой жизни? Что-то ощутимое человеком только перед лицом смерти? Или что-то увиденное им в космическом пространстве через стекло иллюминатора? Мама каждый вечер давала понять в своих сказках, что спасённый человек, не отрываясь, изучает вселенную. Его ничего так не интересовало ранее, как прямой контакт с всеобъемлющей пустотой. По её словам, человек смотрит сквозь стекло иллюминатора и улыбается.

Я разглядывала и сравнивала папины рисунки сутки напролет, понимая, что всему существующему в любой реальности есть общее связывающее объяснение. Папа больше не испытывал мучений, он открыл внутри себя что-то совершенно противоположное. Я хотела узнать, что же это. В тот день я шла к нему с главным вопросом: «что такое жизнь?» и обнаружила его в кровати на последнем издыхании. Здравомыслие вернулось ко мне, и я вызвала наконец скорую помощь. Тем утром папа попал в реанимацию, а мама в психиатрическую больницу.

Я принимала все решения автоматически. Осознание беды вытеснялось разумом по защитному механизму. Через приёмное отделение мне удалось узнать, где находится то, куда определили отца. Прямо с порога мне дали понять, что посещения запрещены. Отдав все имеющиеся при себе сбережения санитарке, я узнала, что папа в тяжёлом состоянии подключили к аппарату ИВЛ. Она слышала, как врачи упоминали о поражении опухолью важных центров регуляции жизнеобеспечения в головном мозге.

– Какие у него шансы? – пыталась я сдерживать неконтролируемую дрожь.

Женщина посмотрела на меня с жалостью в глазах.

– Откуда же мне знать, милочка? Здесь Богов нет.

– А где же они вообще есть…

После этих слов я развернулась и убежала. Меня ждала по другому адресу мама. Но и там мне отказали в приеме, объяснив это неуравновешенным поведением пациентки.

– Я могу её успокоить, – убеждала я врача.

– Её сильнейшие препараты не могут сейчас успокоить, о чем ты говоришь? Приходи через пару дней.

Я не спала эти дни и не могла найти себе места. По привычке заходила в пустую родительскую комнату, в которой остался лишь медикаментозный запах от папиных процедур. Одиночество и волнение одолевали мои мысли. Мне надо было отвлечься и дать времени шанс. Самое страшное было признавать, что своими переживаниями я родным не помогу. На следующее утро я с давящим шумом в голове направилась в школу, мысленно надеясь хоть на минуту переключить внимание.

Подозрительные взгляды и навязчивые вопросы на меня нахлынули волной, стоило мне только переступить порог. Внешний вид мой был, мягко сказать, неопрятный.

– Где ты была всё это время? – наехала на меня классная руководительница с целью смешать с грязью.

– В заднице. В полнейшей заднице.

– Ты ещё смеешь браниться?! У тебя будут большие проблемы, милочка!

– Я в них по горло…

Возмущённая руководительница ушла прочь, позволив мне отсидеть один урок. Я ощущала, как вокруг вовсю плетутся интриги, но ни один волосок на моей голове не шелохнулся. Я уже находилась на низком старте, когда староста объявила на весь класс, что меня желает у себя видеть директор. После того как я постучалась в дверь, разукрашенная макияжем старушка продолжала разговаривать весело по телефону ещё минуты две. Потом она положила трубку и примерила на себя скорбящую маску.

– Мария, как ты?

– Я не знаю.

– Мы все в курсе какая ужасная трагедия случилась с твоими родителями. Мы хотим помочь тебе.

Я безразлично кивала головой.

– Ты всегда можешь поделиться с нами и рассказать о своей внутренней боли.

Я смотрела ей равнодушно прямо в глаза.

– Мы уже позвонили в органы опеки. Они скоро приедут сюда.

– Что? – переспросила я на грани слез.

– Органы опеки скоро будут здесь. За тобой присмотрят. Ты не должна в такой период своей жизни оставаться одна.

Я вскочила со стула.

– Меня же насильно упекут в приют. Я даже не смогу навещать родителей.

– Ты им уже ничем не поможешь…

– Да пошла ты!

Я скорее бросилась бежать. Под действием аффекта у меня получилось проскочить до выхода, прежде чем в канцелярии забили тревогу. Я не сбавляла темп до самого дома. Так закончился мой последний день в школе.

До следующего утра я прислушивалась к звукам подъезда. Любые шаги и шорохи у меня вызывали страх. Органы опеки могли заявиться в любую минуту, так как у них уже наверняка имелся мой домашний адрес. Закрыв на все замки входную дверь, я спряталась под одеяло. Из-за активированного на предельную мощность страха, я даже не понимала, получилось ли у меня поспать. Чувство надвигающейся катастрофы меня не отпускало. То ли это предвестники новой беды, то ли последствия старой. Этого я не знала.

6.

С первыми лучами солнца с учащенным сердцебиением я вскочила с кровати и отправилась в психиатрическую лечебницу. Всю дорогу я повторяла про себя молитвы, пока не оказалась перед дежурной медсестрой.

– Молю, впустите меня, – произнесла я вслух то, что крутилось на языке.

Меня пожалели и впустили. Со стороны я выглядела не лучше пациентов. Они улыбались и махали мне рукой. Остальных женщин в палате попросили выйти, так как маме было не положено покидать койку. Её руки и ноги были привязаны к поручням, волосы на голове взъерошены, вокруг рта засохла пена, а глаза утопали в черноте синяков.

– Мамочка…

Я зашла и, наплевав на всю технику безопасности, со слезами бросилась её обнимать. Всё, что я хотела ей сказать, у меня вылетело из головы, да и она меня опередила. Как только признала родные черты лица, она с дрожью в теле приблизилась к моему лицу. Напрягая свои извилины, она заложила в слова всю необходимую информацию.

– Он ушёл… Он… Он покинул корабль… Мы летели долгое время.... А потом… Он взял и ушёл…

Я начинала понимать, что она имеет ввиду, но всё равно переспросила. Где-то в подсознании надеясь, что это её болезненный бред.

– Кто ушёл?

Тут она посмотрела мне прямо в глаза. Я увидела в них ясность и отчётливое понимание происходящего.

– Папа.

Мама говорила и одновременно сама погружалась в весь осознаваемый ужас.

– Он с самого начала полёта постоянно любовался космической пустотой… Он улыбался, разглядывая её… Сегодня утром он открыл шлюз нашего корабля и ушёл… Он отправился в открытый космос… Пустота захватила его сознание, и он добровольно ушёл… Он ушёл… Ушёл…

Она начала кричать и вырывать руки. Прибежали санитары, оттолкнули меня в сторону и набросились на маму. Она билась головой и продолжала выкрикивать детали случившейся катастрофы. Мои ноги словно приковали к полу. От меня что-то хотели узнать, но я оставалась невменяемой. В голове был только сдавливающий шум и эхо от маминых выкриков. Папа вышел с их корабля в открытый космос. Я начала повторять эти слова вслед за ней, а потом с ошеломляющим предположением рванула на улицу, вызывая на ходу такси.

– Центральная районная больница! – назвала я пункт назначения и схватилась за голову, стараясь подавить боль.

Перед глазами прокручивалась сцена нервного срыва мамы. Её помешательство во взгляде и ледяной пронзающий ужас в голосе: "человек с мёртвой планеты покинул корабль и вышел в космос". Как только машина подъехала к больнице, я бросилась прямиком к реанимационному отделению.

– Мой папа… Скажите, что с моим отцом… Я немедленно его должна увидеть!

Дверь открыла та самая санитарка, с которой у меня пару дней назад состоялся диалог. Женщина меня сразу узнала, и мрачная тень окутала её лицо. Ей совсем не хотелось стать доносчиком трагического известия.

– Детка, прими мои соболезнования… Но твой папа умер… Скончался сегодня в 7 утра…

– Как? Как это? – я прикусила до крови губу, слезы жгли свежую рану.

– Он… Он находился в тяжёлом состоянии… Но…, – она не знала, как подобрать слова и беспомощно металась из стороны в сторону. – Я пришла на пересменку, когда его уже забирали в морг… Коллега мне сказала… В общем, она сказала, что, когда его обнаружили мёртвым, в его руке находилась кислородная трубка… Он её вырвал… А без искусственного дыхания его организм больше не мог поддерживать жизнедеятельность…Я не знаю, как он это сделал, ведь был очень слаб… Но… Это правда…

– Он вышел…Он вышел в открытый космос…

Я повторяла и раскачивалась взад-вперед, прислонившись к стене. Я щипала и царапала себе руку, но внутреннюю боль никак не получалось унять.

– С тобой ведь пришёл кто-нибудь? – коснулась испуганная женщина моего плеча. – Давай пройдёшь к нам в сестринскую… Тебе надо успокоиться…

Я молча отстранилась от неё, а затем убежала. Ничего не замечая из-за пелены на глазах, моё тело врезалось в прохожих. Не знаю, как в тот момент я добралась до квартиры. Обессиленный мозг перестал воспринимать все происходящее вокруг и выкидывал из памяти какие-то моменты. Я ворвалась в комнату родителей, нашла папины обезболивающие препараты и принялась их глотать одно за другим. Сознание я потеряла до того, как успела подобраться к смертельной дозе. Пробыла в отключке неизвестное количество времени. Ничего не снилось. Ничего не ощущалось. Я теряла свой мир, а вместе с ним и чувства. Разбудил меня настойчивый стук в дверь. Я открыла глаза. Вся комната ходила ходуном. Несколько раз я попыталась встать на ноги, но постоянно валилась плашмя на пол. Наконец, требовательность незваных гостей меня немного отрезвила, и я шаткой походкой добрела до дверного глазка. За дверью стояло трое взрослых людей, которых я не знала. По их надменным строгим физиономиям не трудно было догадаться, что это те самые представители органов опеки. В моей голове мгновенно промелькнул план действий, который я без раздумий решила реализовать.

Не подавая никаких сигналов, оделась и направилась на кухню. Там открыла окно и выглянула в проём. Панельная поверхность жилого дома лежала передо мной как на ладони. Окно на лестничный проход располагалось рядом и было как всегда открыто. Я не чувствовала ничего, особенно страха. Меня так всё достало, что разбиться в лепёшку казалось совершенно неплохим вариантом. Но судьба мне не позволила убиться, как и несколькими часами ранее. Двумя широкими шагами у меня получилось преодолеть по бетонному выступу нужное расстояние и спустить ноги вниз. Я оказалась на оконном карнизе лестничной клетки. Я через открытое окно тихо забралась внутрь, и убедившись, что ничего не подозревающие люди до сих пор стучатся в дверь, побежала вниз по этажам к выходу. На улице было прохладно, поэтому я решила переждать в соседнем подъезде. Притаившись в углу лестничного пролёта, я уселась прямо на пол и уткнулась в стену. В голове не прояснялось. Определение ситуации мог дать мне лишь один человек, но его не стало. Боль прошла. Лёгкая туманность переходила в слабую эйфорию. Мне казалось, что, когда наступит завтра, всё закончится. Я вернусь домой, а там здоровые мама и папа будут ждать меня как раньше с улыбкой и неимоверным счастьем. Я вставила наушники и нашла в телефоне Crystal Castles. Сладкие мечты окутывали мне сознание под их треки. Я не хотела и не могла возвращаться в реальность. Так и уснула среди судеб и чувств панельных временных людей, которых так любил рисовать мой папа.

7.

Я пробудилась от озноба. Холодный бетон казался одной температуры с телом. Оторвавшись от стены, я поднялась на ноги и постепенно начала осознавать происходящее. Мне некуда было деваться и, накинув капюшон, я отправилась в психиатрическую лечебницу. Медсестры меня узнали и не стали препятствовать нашей встрече с мамой. Когда я вошла в палату, я увидела, что её возбуждённые порывы прекратились и тело приняло совершенно неестественную позу. Руки и ноги зафиксировались в кривом изгибе, а голова соединилась с правой ключицей. Глаза оставались открытыми, а губы шевелились. Я осторожно обошла койку и, опустившись на колени, прислонилась ухом к её рту.

– Я слышу его… Слышу… Его голос… Космос говорит его голосом… Он стал галактическим пространством… Повсюду его голос… Я смотрю в иллюминатор… Я наблюдаю, не отрываясь, как и он… Он рядом… Он говорит со мной… Говорит…

Мне было очень жаль её. Жаль её любовь. Я перестала даже ощущать собственную обиду. Она казалась мелочью в сравнении с маминой утратой. Я посмотрела на единственного родного человека, оставшегося в этом мире. Она улыбалась. Улыбалась точно так же, как улыбался папа. Я поняла, что она его всё равно не бросит. Погладив её по кудрявым волосам и поцеловав на прощание так, как она меня целовала перед сном, я рассказала ей сказку.

– Два человека покинули мёртвую планету. Они летели в Аркадию, страну вечного счастья. Страну зелёных лесов и тёплых океанов. Они долго-долго летели и никак не могли добраться до желанного места. Один человек, глядя в пустоту, понял истину и однажды решился проверить, так ли всё просто в человеческой жизни. Он вышел в открытый космос и оказался в Аркадии. Он не умер и не исчез, а слился со вселенной и бесконечным счастьем воедино. Он очень любил второго человека и не смог бы прожить без него даже в Аркадии, поэтому он позвал его к себе. Так два человека, пролетевшие сквозь всю галактику наконец-то добрались до страны вечного счастья, ведь в один момент стали абсолютно ничем и одновременно всем.

Мама продолжала улыбаться, и я улыбнулась тоже. Иногда жизнь и смерть теряют свою значимость и ценным становится другое. Я поняла, что мне пора идти и не стала мешать маминому полёту. В тот момент я хотела отпустить человека для его же блага. И он ушёл.

Я всю ночь бесцельно и бездумно бродила по улице, мне позвонили ближе к утру из лечебницы и сообщили, что у моей мамы случился приступ острого нарушения мозгового кровообращения. После этого час она пробыла в коме, а затем скончалась. Я ничего не сказала и просто обронила мобильник на землю. Моя голова откинулась назад. Вдруг ни с того ни сего повеяло морским ароматом. Я ощутила свежий поток воздуха, прошедший по телу, и услышала крики чаек. Перед глазами возникло незнакомое побережье. Синий океан, белый песок, скалистые обрывы, омываемые волнами. Но пейзаж отступал на второй план перед массивными сгущающимися тучами, которые по меньшей мере предвещали бурю. Позади горный массив, покрытый зелёными лесными лужайками и вдалеке над обрывом мост, соединяющий хребты. Ветер усиливался, ударяя морскими брызгами по лицу. Я слышала голос. Я не знаю, кому он принадлежал, но я почему-то очень рада была его слышать. Я почувствовала прилив счастья. Но через мгновение прекрасные образы рассеялись и перед глазами я увидела чёрную пропасть. Мне не за что было ухватиться, и вот я уже падаю в неё с громким испуганным криком. Дальше мое сознание провалилось в небытие. Вокруг ничего не существовало. Я падала и падала, понимая, что холодной и пустой бездне нет ни конца, ни края.

Когда я очнулась, то уже находилась в той же психиатрической лечебнице, где совсем недавно навещала свою маму. Через некоторое время врач стационара мне дал понять, что у меня впервые случился эпилептический припадок. Так я стала такой.

Глава 3. Как я стал таким.

1.

Я смотрю на сцену в оцепенении. Свет софитов и минорная инструментальная часть хватают публику за гормоны. Её штырит от самого сокровенного и важного в голове. Мне лишь приходит осознание. Осознание того, что я уже два года живу в страхе. Ожидание ужаса меня преследует повсюду. Стоит потерять контроль над подавлением навязчивой мысли и всё. Я чувствую страх. Я боюсь наступления ночи, а это значит, что я боюсь всего. Ведь страх – это такая штука, которой достаточно одного триггера, чтобы распространиться на всё твоё бытие. Я начинаю бояться всего.

Время бежит и, как оказывается, я два года официально являюсь шестнадцатилетним параноиком. Я бурчу про себя неизвестные молитвы и обращаюсь к незнакомым мне богам, хотя понимаю, что исход зависит от случая. Но я продолжаю мысленно надеяться, что сегодняшний день не будет похож на вчерашний, а ночь пройдёт спокойно. В дневные часы я стараюсь отвлечься. Иногда это срабатывает, иногда – чёрта с два. Меня всегда преследует чувство страха: стоит потерять бдительность, и я оказываюсь в заложниках. Но сейчас я в Москве. На дешёвом фестивале малоизвестных панк-групп. Дзену в очередной раз удалось вытащить нас на подобное мракобесие. Он такое любит: здесь можно снять малолетних дурочек, предварительно заговорив с ними о Лил Пипе. Мне плевать на что отвлекаться, лишь бы забыться на немного.

Я сжал со всей силой кулаки и вдохнул пыльный воздух концертного зала. Парочки поблизости уже нашли друг друга и сосутся вовсю, слизывая из-под носа чёрную смесь пота и пыли. Чуют в чужих ноздрях меф и не могут удержаться. Я не должен думать ни о чем плохом раньше времени. Слишком мы далеко от проклятого дома и впереди ещё целый вечер. Поэтому пошло оно всё.

Патлатый худощавый ноунейм со сцены издаёт тошнотворный визг в микрофон. Это предзнаменование припева. В сопровождении гитар приступает к разогреву толпы. Круг фанатов смыкается. Я разбегаюсь и в центре подпрыгиваю вверх. В тот же момент я чувствую, как со всех сторон толпа сплющивает моё тело прямо в воздухе. Чужим локтем мне прилетает по почкам и мочевому пузырю, изможденному выпитым пивом. Я подумал, как эффектно было бы обоссать всем их грязные ирокезы и крашенные патлы. Так легко можно стать звездой всего фестиваля. Ведь здесь особо не важно, что ты исполняешь в музыкальном плане, все смотрят на твоё безобразное поведение и как далеко ты можешь выйти за рамки.

Но я здесь не за этим. Мне нужно было получить локтями по почкам. Слэм сливается в однородную массу людей. Свободное пространство абсолютно отсутствует. Парни трутся друг от друга, вдыхают чужой подростковый пот и пытаются что-то подпевать про боль и алкоголь. Я до сих пор вишу в воздухе. Нога полностью онемела под оказываемым давлением. Чужие тела, подобно живой кильке в банке, перемешиваются в собственном соку с открытыми ртами.

Наконец солист заткнулся, и группа перешла на музыкальный проигрыш. Толпа разбежалась, и я ощутил пол под ногами. Мышцы нижних конечностей словно парализовало. Я выполз за пределы круга.

– Кажись, это был пик популярности великого виртуоза, Кирилла Белова! – толкнули меня сзади в плечо.

Я обернулся и увидел Фуджика. Он – мой кореш с детства. Его вьетнамские глаза стали совсем неразличимыми в слабом освещении.

– Ты че, это всё видел и не помог, говнюк?! – наехал я на него.

– Я сам чувствовал себя китом, на котором расположились слоны.

– Килькой, – убедил я его.

Фуджик обернулся и продемонстрировал футболку со спины, на которой видны были отчетливые следы разной обуви.

– Ты теперь ковриком можешь подрабатывать! – подскочил к нам ниоткуда Дзен. – По старой дружбе полежишь у моей хаты под дверями в качестве половика?

– Маму свою попроси.

– Да она тебя отделает, как боженька букашку.

– И это плохо. Если бы она меньше била детей по голове, то ты бы не вырос таким придурком.

Дзен переваривал длинное предложение с глупым лицом, а затем отмахнулся.

– Я передумал, нам не нужен коврик китайского производства! – ему в принципе не обязательна поддержка вокруг, чтобы заржать над своей шуткой громким гортанным смехом.

Дзен знал своё дело, ведь маленькие целочки с синими и зелёными волосами в миг обращали внимание на его нарциссическое позерство. Павлин сразу расправлял перья.

– Я бы на месте бас-гитариста не пил это пиво, оно похоже на мою мочу, – снова несдержанный ржач.

Больше неформального движа, Дзен мог любить только себя. Девочки засмеялись, наблюдая за триумфом кудрявого незнакомца, и начали перешептываться. Парень быстро смекнул в чем дело и направился на охоту.

– А где Цыган? – спрашиваю я.

– Я его уже полчаса не видел, – заявил Фуджик. – Он вроде как за спрятанной алкашкой пошел на улицу.

– А где мы её спрятали?

– Под тачкой какой-то.

– Думаю Цыган справился на отлично и теперь нам его нужно искать там же, где была водка.

– Ха, возможно.

Группа прощается со зрителями. Всем на неё насрать, но всё-таки многие утруждаются проводить вечно молодых неудачников аплодисментами. Их сменяют пацаны постарше. В их глазах читаются осознание собственной инфантильной никчемности, неотвратимость больного будущего и цинизм к глупым копирующим единомышленникам.

– Вместо приветствия, – надменно обращается лидер группы, – просто кричите "нахуй"! Поехали! Нахуй! Нахуй! Нахуй!

– Нахуй! Нахуй! Нахуй! – с удовольствием подхватил народ провокационные выкрики.

– В жопу всё, что навязывает общество! В жопу все правила и морали! Лучше сдохнуть молодым, чем гнить долгие годы!

Паренёк выдавал лозунг за лозунгом и несомненно находил поддержку в обезумевших неформалах. Фрики были готовы на всё ради протеста и эйфории.

– Я вижу перед собой слишком много энергии! Кажется, пора вам ребятки немного друг другу надавать по ебальничкам! Я считаю, что слэм – для девочек! Вы так не думаете? Устроим мош-пит!!!

Я большинство слов пропускаю мимо ушей. Каждый гиг сопровождается примерно одними и теми же фразами. Но упоминание мош-пита меня оживило. Ненасытный огонь вспыхнул во мне. В мире существует не так много способов заглушить свои внутренние переживания. Физическая боль помогает лучше всего. Я кровожадными глазами посмотрел на Фуджика. Тот был всегда спокойным, но очень легко склоняемым к совместным дружеским подвигам.

– Иди нахрен! Вот просто иди и всё! – начал причитать преданный друг. – Если меня там вырубят, то тебе придётся мою тушу волочить до самого дома!

– Хоть до самого Вьетнама! – потер я с усмешкой ладони.

Заиграло вступление, предвещающее тяжёлые басы, которые должны были воссоединить детские мордашки и вонючую обувь. Фуджик тяжело дышал и качающимися движениями собирался с силами.

– И бате моему ты завтра будешь помогать с обувью на рынке! – не унимался он.

– Договорились, братан!

Какие-то выскочки метались по центру, якобы выстраивая боевые ряды. Они махали ногами, топча пол, и явно перебрали с «дорогами». Меня хотел отодвинуть назад один из таких, но вместо этого получился приличный толчок. Я собрал волосы и не спускал глаз с зазнавшегося голого по пояс паренька. Страха и тревоги не было уже продолжительное время. Их вытеснили возбуждение и ярость, проявляющие себя приятным зудом в ногах и руках.

Наконец, под шум гитар и барабанов смельчаки бросились в круг, размахивая ногами. У всех получалось по-разному. Крупного телосложения парни били неловко, но больно. Подобные мне наносили более ловкие и чёткие удары. Жалость к толпе сковывала только первые секунды. Когда же прилетало по роже, гуманизм исчезал. Я попал в бедро выбранной жертве. Тот не удержал равновесие и свалился на пол. Я занял экстремальную позицию в центре, но через мгновение уже обнаружил себя в стороне на полу. Боли не чувствовал, мой азарт лишь больше раззадорился. Я уловил испуганный взгляд Фуджика. Он пытался держаться в стороне, но его настиг какой-то убойный здоровяк, который с закрытыми глазами и звериным воем размахивал мясистыми конечностями, вращаясь вокруг своей оси. Я понял, кто был инициатором и моего падения.

Музыка сменила тональность. Нам помогли встать подобревшие уцелевшие фрики. Парни забегали по кругу, радостно выплясывая под вопли накачанной наркотой рок-звезды. Каждый себе выбрал жертву, которой в тайне собирался отомстить. Дзен появился в поле зрения. После флирта с девчонками, этот блаженный чудик любил весь мир. Мощные басы предвещали очередное столкновение. Здоровяку было плевать на правила и ожидание, он чувствовал физическое превосходство и бесцеремонно пихал рядом стоящих доходяг.

– Если что, пусть Дзен нас двоих домой тащит! – крикнул я на ухо Фуджику.

Он посмеялся, не подозревая, что я замышляю. Прозвучал припев, и я с плотного толчка двумя ногами влетел в тело здоровяка. Нас отнесло друг от друга метра на два. Я не успел встать, как на меня накинулись уже с кулаками его дружки. Пьяные удары сосредотачивались на черепе. Все негативные мысли выжигались адреналином. Я не прикрывался руками, душа ликовала. Меня начали оттаскивать парни. Раздавались стоны и плач под музыкальный аккомпанемент.

– У него сломаны рёбра! Скорее вызовите скорую!

– Пора сваливать! – сообразил первым Фуджик.

Прихватив растерявшегося Дзена, мы бросились незаметно к выходу, пока не начались разборки. Очереди в гардеробе не было, и нам быстро удалось взять верхнюю одежду и смыться.

– Чувак, ты ему рёбра сломал? – Фуджик вылупил глаза, и они стали походить на глаза европеоида.

– Ну, я треск слышал, – уверил я его, доставая из пачки зубами сигарету.

– Почему вместо того, чтобы кувыркаться с тёлками, вы всегда выбираете потных мужиков?! – недоумевал возмущённым голосом Дзен.

– Потому что девочки не заслужили такую травму как ты на всю жизнь, Дзен! – бросил ему Фуджик.

– А мне кажется, всё потому, что вы педики! Но я вас всё равно люблю! – снова протяжный ржач.

Погони за нами не наблюдалось. Охрана в скуке топтала асфальт, ожидая хоть какого-нибудь мордобоя. Но мы их тогда обломали, покинув концертный зал раньше всех как ни в чем не бывало.

– Где, черт побери, этот Цыган?

Мы начали искать недостающий элемент компании. Но не стоило и прилагать особых усилий – паренек с конским хвостом на голове сидел на бордюре. Он безмятежно курил сигарету и любовался вечерним столичным пейзажем.

– Кто бы сомневался, что этот нежный романтик свою сладкую жопу просиживает! – бросил Дзен и направился к нему строгим маршем.

Мы последовали за ним. Фуджик исподлобья оценил нанесённый мне урон. Но я сам понимал, что смертельных травм нет, голова лишь немного гудела – после концерта это довольно частое явление.

– И куда ты пропал, чудик?

Цыган был самый странный из парней, которых я знал. Он всегда был себе на уме, особо ни с кем не разговаривал. Потому о нём никто ничего не знал, кроме того, что он любил музыку. Тип создавал ощущение, что на него можно положиться и ни разу не дал повод усомниться в себе.

– Меня охрана не пустила во второй раз, – совершенно спокойным голосом без капли обиды заявил Цыган.

– А зачем вообще ушёл?

– Нам бухло притащить, – снова абсолютная непоколебимость эмоций.

– И че ты это всё время делал? – Дзен же являлся крайней эмоциональной противоположностью, поэтому на фоне Цыгана всегда смотрелся забавно.

– Да ничего. Вас ждал. Залипал на здания.

– А это откуда? – увидел я за спиной товарища незнакомую гитару.

– Это я у одного панка обменял на бутылку водки.

Мы все хором заржали от души. Никто не был удивлён суперспособности Цыгана вытворять всякий абсурд.

– Так, – оборвал свой демонстративный смех Дзен, – это что, получается, мы без водки остались?

– Нет. Я же панку всучил чужую бутылку. Там под той тачкой уже целый склад организовали.

Мы засмеялись пуще прежнего. Цыган же сохранял свой естественный отрешенный вид. Сколько не пыталось людей вывести на эмоции этого человека, ни у кого так и не получилось.

Мы собрались в обратный путь. Глуша из горла водку и закуривая одну за другой сигареты, парни обсуждали события насыщенного вечера. Конечно, не обошли стороной и мою выходку. Я не реагировал на провокации и колкости, потому что испытывал к этому инциденту безразличие. Мне необходимо было насилие, и я даже этого не скрывал.

В метро никого практически не было, кроме мигрантов, возвращающихся с работы. Цыгану пришлось начать бренчать на гитаре, чтобы отвлечь Дзена от шуток. Нарцисс обладал неплохим голосом, поэтому не мог упустить момента похвастаться талантом.

– Снова забыл прищепку с яичек снять, – прокомментировал его пение Фуджик.

– Да пошёл ты!

– Не прикидывайся певцом, у меня унитаз мелодичнее сливается.

– А ты… Ты… Ты вьетнамцем не прикидывайся! Таджик!

Мы перелезли через забор и оказались на платформе легендарной станции Петровско-Разумовская. Все приключения начинались с неё и заканчивались под мостом возле местного вокзала. Электричка подъехала, мы зашли в последний вагон. Контролёры обычно ночные рейсы оставляли в покое.

– Идите, я вас догоню, – кинул я пацанам и остался в тамбуре докурить сигарету.

Дзен с Цыганом, не оборачиваясь, пошли занять места. Фуджик задержался и остался со мной. Мы подружились ещё в самом раннем детстве, когда вместе пинали футбольный мяч во дворе. Поэтому он чётко определял, когда у меня в жизни происходит переполох. Я уставился на мелькающие огни за стеклом. Фуджику не нужно было видеть лица, чтобы просканировать моё нутро.

– Что случилось?

– Ничё.

Он выдержал паузу.

– Батя?

Мне и не требовалось отвечать, чтобы он всё сразу понял.

– Сколько уже бухает?

Я сплюнул, выдохнул дым и, нервно раскачиваясь, выдавил:

– Я не помню, чтобы он прерывался.

Товарищ глубже затянулся сигаретой и опустил глаза. Вся подноготная моей неблагополучной семьи ему была хорошо известна. Именно он приходил на выручку, когда в доме был невыносимый погром, позволял у него переночевать мне и моему младшему брату. Его то семейка была до невозможности тихая: отец с матерью пашут с утра до вечера на рынке, и у них нет сил на какие-то разборки.

– Можешь у меня остаться. В приставку зарубимся.

Я не ожидал ничего другого, поэтому нашёл в себе силы на улыбку.

– Я бы просто хлестал водку и шлялся с вами всю ночь.

Фуджик улыбнулся в ответ и решил меня больше не доставать, понимая, что мне мало что может помочь. Мы направились к друзьям. Дзен что-то интенсивно затирал всегда готовому выслушать Цыгану.

– Че ты докопался до человека? С тобой никто не хочет общаться!

– Да отвали, якут! – отмахнулся тот от Фуджика и продолжил своё повествование, – У того парня-инвалида реально такая же фамилия! Прикинь!

– Вы о чем? – вклинился я в их диалог. Точнее сказать, монолог.

– Да тут до меня на днях слухи дошли от одного чувака из интерната про семейство Пятки…

– Снова ты со своим Пяткой! – взвыл Фуджик. – Когда вы уже с ним в задницы потрахаетесь и успокоитесь?!

– Он бы тебя за такие слова сам трахнул! – с серьёзным видом мстителя заявил Дзен.

Пятка обладал авторитетом, который перешёл ему по наследству от отсидевшего не раз на зоне отца. Слава парня была сомнительной. Кроме совращения малолетних, грабежа и нанесения тяжких телесных ему нечем было больше гордиться. Дзен же нашёл в нём бесстрашного кумира и постоянно бегал за ним, как собачонка.

– Так что за слухи? – решил вернуть я Дзена на позитивный лад.

– Короче, – он легко повёлся, – в Твери по соседству с интернатом есть дом инвалидов. Там с годовалого возраста прозябает мальчишка, которому сейчас уже 25 лет. У него с рождения выставлен диагноз дистрофии двигательного аппарата. Суть в том, что он ходить не может, расти не может, а размышляет, как нормальный человек. Ему 25, а выглядит он как недоношенный пятилетний ребёнок. Фамилия его Пятаев.

– Мало ли однофамильцев, – отхлебнул я из горла водку и поморщился.

– Так слушай. Тот пацан, ну из интерната, рассказал следующее. У него опекуны проживают на одном этаже с семьёй Пятаевых. Он мамке задал вопрос о нелепом совпадении, а она схватилась за голову и начала подсчитывать года. С её слов: Пятаева была беременна первенцем, но потом куда-то пропала на долгий срок, а когда вернулась, убедила всех, что произошёл выкидыш. Ребёнка никто не видел, но по числам как раз всё сходится с тем инвалидом. Он всю жизнь провёл в койке, здраво осознавая, что родителям стал не нужен. А мамаше хоть бы что. Это уже потом она ещё родила тройню. Все вроде нормальные, здоровые…

– Кроме Пятки, – подытожил Фуджик.

– Он самый толковый в понимании жизни, чел, – на этот раз спокойно заявил Дзен. – Оспаривать глупо.

Я уставился в соседнее окно. На душе было паршиво. Семейные драмы задевали за живое, потому что имели и со мной непосредственную связь. Водка не помогала.

– Погнали раскуримся, – предложил я, вспомнив, что у Дзена имеется заначка чугара.

– Вот именно, а то уже надоело слушать сплетни.

– Это чистая правда, чувак! Я гнать бы не стал!

– Да ты ещё тот балабол!

Без каких-либо лишних рассуждений мы всей компанией двинулись в тамбур. Осмотрев горизонт, Дзен достал бутылку и «камень». Дым казался мягким, но уже в первые секунды, я понял, что перебрал. Меня развезло, и я начал ржать над Фуджиком, потому что из-за улыбки и курева его глаза совсем пропали. В ответ пухлая вьетнамская физиономия смеялась над моим неадекватным поведением, тем самым создавая порочный круг. Все ржали, как умалишённые, и никто не мог ни найти причину смеху, ни остановиться. Лишь Цыган оставался с непробиваемым каменным лицом, что ещё больше доводило остальных до истерики.

Пока мы с Фуджиком держались от боли за животы и только успевали вытирать от смеха слезы, Дзен начал бегать взад-вперёд по вагону. Кудрявый псих то забирался на полки для багажа, то скакал по посадочным местам, изображая дикую обезьяну. Мы наблюдали теперь за его спектаклем и не могли угомониться.

– Пацаны, зацените! – на пике своего шоу он заигрался, спустил штаны и сел на корточки.

Прямо в середине вагона на пол выпала куча говна. Дзен ржал с покрасневшим от напряжения лицом. Мы сморщились и заорали на него от мерзости. Творческой натуре великого актёра было плевать, он продолжал гадить и смеяться. В конце своего перфоманса он напялил обратно штаны и кинулся к нам. Мы от него заперлись в тамбуре и заблокировали дверь.

– Пацаны откройте!

– Нет, ты засранец!

– Пацаны, умоляю! Пожалуйста!

– У тебя жопа в говне!

– Мне страшно, парни! Парни! Там кто-то идёт!

Тут мы поняли, что Дзен словил паранойю. Мы отошли от двери. Он в слезах забежал к нам в вагон и в панике начал на нас орать.

– Меня могли убить! Вы что! За мной шли! Чуть не зарезали! Вон там! Там!

– Там только твоё говно, успокойся.

Нас, наконец, стало отпускать. Мы тяжело выдохнули и стали переводить дыхание в размеренный темп. Дзен некоторое время подозрительно присматривался к соседнему вагону, а потом заржал.

– Действительно, говно!

Затем этот ненормальный бросился к кнопке для связи с машинистом. Никто не успел его перехватить.

– Ковальски, приём! Обнаружено дерьмо! Обнаружено дерьмо! В последнем вагоне незаконно проезжает на полу кучка дерьма! Повторяю! Оно непредсказуемо и опасно…

Мы с Фуджиком оттащили клоуна от кнопки, но было уже поздно. Через минуту раздался в микрофон утомлённый приказ:

– Охране поезда немедленно пройти в последний хвостовой вагон!

– Что ты наделал?! – Фуджик ударил себя по лбу.

– Поднасрал, – честно ответил Дзен.

Мне почему-то это показалось невыносимо забавным. За нами шла охрана, и несмотря на то, что электричка уже подъезжала к родному Клину, мы бы не успели выйти на нужной станции. Пути назад не было, мы оказались в западне, а накуренными попасть в участок – была не лучшая развязка истории.

– Пора на выход, – с той же гармонией в голосе заявил Цыган и дёрнул рычаг стоп-крана.

Поезд резко затормозил, чуть не повалив нас на пол. Мы скорее бросились к выходу и общими силами разжали двери. Всё ещё на драйве мы спрыгнули на железнодорожные пути. Твёрдые камни впились нам в подошву. Вокруг стояла лесная тьма, в которой мы поспешили скрыться, пока нас не настигла расплата за наши деяния.

– И где мы, твою мать? – с недовольством взвыл Дзен, будто не он был причиной наших бед.

– В Стреглово, – бросил Фуджик, – срежем путь по мосту.

Раздался шум отправления электрички. Преследовать нас никто не стал. Всё это было, конечно, весело, но постепенно ко мне начало приходить осознание наступления ночи. День закончился, и встреча с домом была неизбежна. Ночная тьма лишь добавляла ощущения угнетения. Ветер игрался с сухой травой и отдавал ароматом талой воды. Я замыкал цепочку нашей компании, уже немного приунывшей. Смотрел на звезды и повторял про себя молитвы, заложником которых я был уже около двух лет.

– Пожалуйста, хоть бы он не пришёл домой. Пожалуйста, хоть бы они не ссорились. Пожалуйста, хоть бы он её не трогал. Пожалуйста, хоть бы он не пришёл домой…

Я прокручивал в голове страшные сцены. Мне казалось, что если я сейчас проиграю худшие моменты в своём сознании, то в реальности всё обойдётся. Окружающего мира не существовало, лишь наивные призывы к созданному личному Богу. Вдруг завибрировал в кармане телефон. Время было позднее, поэтому я с испугом поскорее взял его в руки. Сообщение от мамы: "Где же мой старший сынок пропадает?))) Ты должен успеть на ужин, потому что я испекла ваш любимый торт, и Саша уже на пол пути к его уничтожению!)))".

Великая блажь расплылась по всему телу. Так не успокаивала ни одна водка, и не вставлял ни один наркотик. Мне хотелось обнять и расцеловать весь мир. Страх исчез и жизнь начинала казаться прекрасной. Теперь всё идеально. Рядом друзья, а дома ждёт любимая семья.

– Че ты лыбишься? – Фуджик заметил, что я остановился.

–Мама торт испекла, – поделился я новостью.

– Значит, у неё всё хорошо, – разделил мою радость товарищ, – продолжает бороться.

– Это точно.

Дзен с Цыганом замедлили ход.

– Парни, – обратился к нам Цыган, – подождите меня. Я пойду свою «работенку» раскидаю.

– Именно сейчас что ли? – вскипел уставший Дзен.

– У меня партия. Тут и место знакомое.

Останавливать парня никто не пытался. Тот подошел к лесу и начал бродить вдоль кустов. У Цыгана была особая техника. Именно за сообразительность и неуловимость начальство онлайн-магазина и полюбило Цыгана, доверяя ему большие веса и щедро оплачивая работу.

– Батя дома? – спросил Фуджик.

– Не знаю, – закурил я, глядя в одну точку, – он в последнее время приходит поздно, но всегда полон сил для скандала.

– Работает?

– За последние полгода четыре места сменил. Уже два месяца на своём складе не появлялся. Пару недель назад пронюхали, что он в запое и позвонили сообщить об увольнении.

– А мамка?

– Работает. Одна всю семью на себе держит. Я ещё помогаю, как могу. Но что я могу заработать легально? Копейки вшивые.

Фуджику нечего было добавить. Все советы уже давно были испробованы.

– Мама с работы возвращается, а этот козёл пьяный ночью заявляется и начинает её доставать, – в сердцах сказал я. – А с утра ей снова на работу без какого-либо сна.

– Откуда он деньги берёт на синьку?

– У бабушки с пенсии клянчит сука.

– Пиздец.

Я наблюдал за дрожащими ветками в кустах, за Дзеном, засыпающим на ногах, и за отдаленными ночными огнями города, мерцающими на заднем фоне.

– Может, сегодня хоть не придёт домой, – вслух озвучил я свою самую искреннюю надежду, – и даст всем отдохнуть…

Из чащи показался силуэт Цыгана. Развязной походкой он сокращал до нас расстояние.

– Меф будете? – чётко и без лишних предисловий задал он вопрос.

Дзен встрепенулся и уставился на чёрный шарик в руках товарища.

– Это твой?

– Нет, это не моя изолента. Своё я честно раскидал.

Дзен пристально начал исследовать украденный товар.

– Откуда знаешь, что это меф?

– По обёртке. Недалёкий кладмен всегда в одном и том же пеньке прячет.

– В принципе можно, – долго уговаривать Дзена не пришлось. Он готов был веселиться без передышки. – Девочек позовём? За порох они выполнят все наши желания…

– Если хотите у меня, то давайте только нашей компанией, – условился Цыган.

– Да у тебя в общаге больше и не поместится…

Я не участвовал в дискуссии. Все мои мысли были заняты лишь молитвами, которыми я хотел обезопасить маму. Пришло новое СМС с подписью: "лучше поторопиться". Фотка, где довольный младший брат отправляет очередной кусок торта в чумазый рот.

– Я пас, – решительно заявил я с той же счастливой улыбкой.

– Че это? – не понял Дзен.

Фуджик обо всём знал, а Цыган в принципе никогда не вмешивался в чужие дела.

– Мама торт испекла, – с гордостью отрезал я, – такое нельзя пропустить.

Парни улыбнулись, а Дзен театрально всплеснул руками.

– Черт побери! А нам приходится сраное «говно» нюхать!

Я посмеялся и, помахав на прощание рукой, оставил пацанов на распоряжение ночи.

2.

Какой бы ни была иллюзия радости, настораживающую тревогу невозможно было унять. По мере приближения к дому, сердце инстинктивно начинало усиливать волнительное биение. Я, как собака Павлова, только вместо слюней был страх, а вместо корма – окна 8 этажа со включённым светом. Я пересматривал сообщения и пытался угомонить навязчивый порядок ритуала. Я старался отгородиться от всяких сомнений насчёт моего нездорового бреда, так как боялся всё испортить и сделать хуже. Такая вот психопатологическая дрянь, казалось бы, здравого рассудка. Я прислушался к двери. Стояла тишина, знаменовавшая отсутствие пьяного отца. Ноги рефлекторно подкашивались из-за дрожи. Руки сжимались в кулаки от ненависти к своему малодушию. Я собрался с силами и отпер ключом дверь. Первый мой взгляд – на коврик. Обуви его не было. Я выдохнул и тихо зашёл внутрь. Тут раздались лёгкие быстрые шаги с кухни и передо мной оказалась с игривой улыбкой мама.

– И где же мы шлялись, молодой человек? – у неё никогда не получалось контролировать своё хорошее настроение.

– С друзьями гулял. На концерт гоняли, – повесил я куртку.

– Что за концерт?

– Весёлый.

– Весёлый, потому что там по лицу бьют?

Я потер на щеке опухшую гематому, про которую уже и позабыл.

– Это в слэме.

Мама заботливо осмотрела рану.

– Это новое движение ваше?

– Скорее столкновение.

– Ясно.

Она сложила руки на груди, но грозный родительский взгляд у ей не удался.

– Наверняка в вашем слэме сильно проголодаться можно, – решила она не впадать в строгость.

– Ещё как.

Мы улыбнулись друг другу и направились на кухню. Саша уже, видимо, спал. Отца не было. Я старался избавиться от внутренней преждевременной паники, чтобы не заразить маму. Она достала из морозильника курицу и приложила к моей щеке.

– Болит?

– Да нет.

– Анестезировался?

– Ага, – опустил я смущенные глаза.

Мама в воспитательной манере покачала головой, накладывая мне в тарелку ужин.

– Ай-яй-яй. Ну и засранцы. Какими ещё гадостями занимались?

– Употребляли наркотики, били стариков, заложили мину в поезде, торговали вьетнамцами…, – непринуждённо перечислял я весь список, жадно поглощая еду.

– Хватит уже над бедным Фуджиком издеваться.

– Этот мини Будда – самый счастливый человек на свете.

– Ну вы молодцы, конечно! А я сегодня с Сашей позанималась чтением, сходила с ним в бассейн, испекла торт…

Мама возбуждённо начала хвастаться своими многочисленными достижениями. По мере разговора я начал понимать, что у неё началась белая полоса в жизни. Последний подобный приступ был месяца три назад.

– Мы тут ещё с подругами по работе участвовали в маскарадном конкурсе фотографий! Я наряжалась Малефисентой! Вот посмотри! Правда я самый удачный образ подобрала… Посмотри их всех…

Проявляется это обычно повышенной активностью, необязательной деятельностью, бодрым настроением и стойкостью духа. Она смеётся, поёт песни, принимает участие во всяких мероприятиях, проявляет чрезмерную заботу к родственникам, строит грандиозные планы.

– Ещё мы договорились с подругами на следующих выходных устроить себе основательный отдых… На субботу мы забронировали себе столик в ресторане… Там, между прочим, будет выступать трибьют-группа с хитами моей молодости… А в воскресенье у нас билеты в театр на «Анну Каренину»… Не знаю, конечно, я люблю больше мюзиклы, но вроде у этой постановки очень хорошие отзывы…

Наступал у неё подобный прилив совершенно без какой-либо причины. Просто в какой-то момент, несмотря на проблемы в жизни, она становилась весёлой, лучезарной и любвеобильной. Казалось, что она совершенно не нуждается в отдыхе и имеет неисчерпаемый запас энергии. Часами она может готовить у плиты, созваниваться с друзьями и решать дела по работе.

– Кира-а-а, – протянула восхищённо она, – у меня такая родилась идея на будущие майские праздники! Закачаешься! Мы всей семьёй рванем в горный санаторий на Кавказ! Ленка была там… Говорит, лучше любой Турции в миллион раз! Там и реабилитационные процедуры для стариков, и аквапарк со спортивными площадками для детей! Можно будет экскурсии в горы взять…

Мама умопомрачительно жестикулировала и несколько раз себя осаждала из-за слишком громкого голоса. Мне лишь оставалось слушать о её подвигах и масштабных планах на будущее и радоваться. Несколько раз она пыталась мне положить в тарелку добавку, но потом вспомнила про торт. Отрезала мне огромный кусок и потом ещё минут пять подливала к нему ложкой домашнего крема.

– У тебя, кажется, маниакальная стадия, – усмехнулся я.

– То есть, хочешь сказать, что твоя мать душевно больна?! – она вскочила с табуретки и тут я понял, что мне несдобровать. – Хочешь сказать, что твоя родная мама сошла с ума?! А?!

Она накинулась на меня своими цепкими руками и начала щекотать, как маленького ребёнка. Я изворачивался и смеялся, пытаясь освободиться, но её силе было не так легко противостоять.

– Мам! – вопил я.

– Что?! Мама не может поиграться со своим старшим сыночком?!

– Мне завтра в школу!

– А гулять допоздна значит можно?!

– Мам! – хохотал я и брыкался, что есть мочи.

Наконец, она запыхалась и оставила меня в покое. Поглядев на себя в зеркало, женщина причесала расчёской волосы и подправила брови.

– Ладно, давай спать. Завтра действительно в школу. Кто-то должен освещать к знаниям путь, твой фонарь под глазом справится с этим лучше всех.

Я посмеялся и закинул грязную посуду в раковину.

– Но прежде, чем уйдёшь, давай тебя чмокнет любимая мамочка.

Она вновь полезла ко мне, но я на этот раз не отстранился. Я её крепко прижал к себе, радуясь, что женщина не сдаётся. Не позволяет слабости себе и не даёт детям свихнуться от страха. Я был очень благодарен за свой подаренный покой. У нас у всех получится заснуть.

3.

Я проснулся от громкого стука. Поначалу даже не понял, что происходит. Страх перемешивал мысли и предположения в сплошную белиберду. Я боялся открыть глаза. Боялся увидеть, что посреди ночи горит свет в коридоре. Саша сопел на нижней полке. Наша двухэтажная кровать располагалась в отдельной детской комнате, по левую сторону от которой находилась кухня, а по правую – спальня родителей. Я пытался вновь погрузиться в сон, пока разум не накрыл поток бессвязных молитв и просьб в никуда. Повторные глухие удары. Видимо, в дверь. Такую агрессию мог проявлять только один человек. Я сжался в комок и схватил себя за волосы.

– Пожалуйста, – шептал я, – пожалуйста…

– Ты, блять, там до утра будешь сидеть?! Давай, выходи, поговорить надо! – раздался пьяный гонор отца.

Я не слышал, как он зашёл. Чаще всего он о себе давал знать внезапной вспышкой агрессии. Мама вышла из туалета, шмыгая носом, но ещё сохраняя уравновешенный тон.

– Что ты хочешь?!

– Что я хочу?! Ты, сука, меня спрашиваешь?! Может, лучше себя спросишь?!

Распознать его кондицию было невозможно, так как она умело маскировалась за его взрывным гневом.

– Я спала, ты пришёл опять пьяным и докопался до меня!

– Это моя квартира! Что хочу, то и буду делать!

– Делай, но меня не трогай!

– Почему это?! Ты мне имеешь право хамить, про меня гадости говорить…

– Кому, я тебя умоляю, – она выдавила смешок.

Я выдохнул, но знал, что иллюзия мирной беседы обманчива. Всегда был один и тот же сценарий.

– Ты клеветала на меня моей матери и моим детям…

– Твои дети боятся и упоминания о тебе после твоих выходок. А твоя мамаша ничего не хочет слышать про своего любимого сыночка…

Табуретка отлетает в сторону и происходит столкновение двух тел.

– Не смей! Не смей, падла, ничего говорить о моей маме! Ты усекла?! Усекла?!

Мычание, а затем долгие вздохи и всхлипы. У меня дрожали руки, и я сильнее тянул себя за волосы, стараясь добиться максимальной боли.

– Пожалуйста, пожалуйста…

– У тебя характер твоей мамаши-шлюхи! – бросил надменно он. – А твой слабак-отец не смог ей за всю жизнь и слова против сказать…

– Этот слабак надрал тебе задницу в прошлый раз, – насмехаясь, пыталась она ему мстить, – а мама даёт нам денег в долг, чтобы хоть как-то детей кормить…

– Это не отменяет их низкого статуса… Она шлюха, а он чмо…, – чавкая повторял он, – и кстати ужин – полное дерьмо…

– Я его для детей, а не для тебя приготовила…

Раздался звон рюмки.

– Хватит пить! Хватит! – мама поддалась эмоциям и предприняла нападение.

Мне не нужно было там находиться, чтобы знать, что грядет.

– Ты охуела, мразь?! Да кому ты указываешь?! С кем ты разговариваешь?!

Снова стычка, я должен был что-то сделать, но мои ноги стали ватными, я кулаками бил в стену и выл в подушку, всё так же боясь открыть глаза.

– Отпусти… Отпусти…, – раздавались тихие хрипы.

Топот ног, скрип стола о кафель, хлопок пощёчины. Мама в слезах снова закрылась в туалете.

– Выйди, сука! Ответишь у меня за то, что руку подняла на мужика! Выйди, блять, по-хорошему! Я тебе уебу пару раз, затем трахну! Выходи, шлюха!

– Я полицию вызову!

– Вызывай!

Удары в дверь.

– Вызывай!

Удары сильнее. Послышался хруст деревянного покрытия и мамин испуганный вопль. Он выламывал дверь ногой. Я отпрянул от стены и, тяжело дыша, посмотрел вниз. Саша не шевелился.

– Саш, – позвал его я, – Саш…

Никакой реакции. Пятилетний ребёнок либо боялся откликнуться, либо спрятался глубоко в мир снов. Мечась в кровати, я не знал, что делать.

– Выходи, блять! Я тебя всё равно достану и трахну! Тебя давно жёстко не трахали, вот ты и ведёшь себя как последняя сука!

– Господи! Да оставь меня и детей уже в покое! Бухай на улице и нас не трогай…, – она рыдала и выплевывала ему проклятья через дверь.

– Иди уже сюда!

Его тяжёлая одышка и новые массивные удары. Я слышал, как щепки отлетали на пол. Ноги оставались парализованными. Происходящее казалось сном. Страшным кошмаром. Я готов был поверить во всё, лишь бы этот ужас прекратился.

– Нет! – завизжала мама. – Помогите!

– Заткнись, шлюха…

Раздались глухие удары о стены и неестественные слабые стоны. Я испугался не на шутку, но в этот раз за маму. Спрыгнув со второго этажа кровати, я бросился в коридор. Свет ослепил привыкшие к темноте глаза. Дверь в ванную оказалась полностью выломана. Отец стоял без трусов и пытался своим вялым членом попасть в оглушенную маму, которую он двигал, как марионетку. Я в ярости сжал кулаки и готов был броситься на него, но тут он посмотрел на меня своим звериным взглядом. Слабость прильнула вновь к ногам. Я не мог сделать ни шагу.

– Отпусти её…

– Иди спать, Кирилл! Мы с твоей мамой сами разберёмся! – он продолжал делать вид, что всё в порядке.

Я готов был броситься и проломить его голову об раковину, но что-то меня останавливало, и я не мог шевельнуться. Чем больше возрастало моё желание, тем больше невидимая сила меня обезоруживала.

– Убери, нахуй, от неё свои руки, ублюдок! – заорал я от ненавистного бессилия.

Новая вспышка гнева в глазах загорелась пожирающим пламенем. Его пробудившееся животное начало уже было не остановить.

– Ты кому это сказал?! Ты на кого пискнул, утырок?!

Он накинулся на меня. Моё тело оказалось на полу. Он бил кулаком по лицу, но я не ощущал боли и не пытался увернуться. Я ненавидел себя за слабость и нес наказание. Вкус крови никогда ещё не был настолько приятен. Хорошо, что это я. Я заслуживаю это.

Мама завопила пуще прежнего и пыталась всеми силами оттащить отца. Тут я увидел заплывшим глазом позади отца Сашу. Он стоял с потерянным видом, не понимая, что происходит. В его сказочный мир ещё не пробралась злостная реальность, перед которой порой человек оказывается беспомощным.

– Кира… Папа…, – лишь смог произнести он и по его детским щекам побежали слезы, а глаза раскрывались всё шире и шире, познавая мир.

Мама вдруг замолчала и схватилась за голову. Не издавая больше ни звука, она сползла молча по стене на пол. Я понял, что дело плохо и сам не заметил момента, когда одним махом столкнул с себя отца. Тот отлетел на метр и свалился пластом. Я схватил маму и Сашу за руки и отвёл их к нам в комнату, закрыв предусмотрительно дверь на замок. Последние остатки ярости отец спустил на попытки ворваться к нам в комнату, но его силы быстро иссякли.

Зареванная мама без слов прижала Сашу к груди и легла с ним на его кровать. Я уселся напротив них на ковер и смотрел опустевшим взглядом, как женщина успокаивает ребёнка, поглаживая дрожащей рукой по голове.

– Пошли вы! Уроды! Предатели! – в слезах ругался пьяница.

Хныча и воя, отец по стенке добрался до кухни и воссоединился с бутылкой водки, жадно глотая жидкость. Настала заключительная стадия его классического опьянения. Он больше не вставал, а лишь сидел за столом, жалел себя и винил свою тяжёлую судьбу и злых людей. Больше он не был опасен. Вскоре и его пьяное невнятное бормотание сошло на нет. В квартире раздался тяжёлый храп.

За окном светало. Мама с Сашей отвернулись к стенке и, судя по ровному дыханию, уснули. Из-за сильной боли в голове я решил не вставать с пола и просто приложился лицом к мягкому ковру. В ушах ещё раздавались фантомные удары и крики. Я не знал, что будет завтра, но сейчас мама с братом находились рядом со мной. Чувство обиды притупилось с возвращением покоя. Я опустил веки и погрузился во тьму.

4.

Сильные приступы боли нахлынули на мои рецепторы. Я открыл опухшие от слез и синяков глаза. Свет добавил резких неприятных ощущений. На улице начался очередной обычный день, которому было плевать на трагедии отдельных людей. Мама с Сашей оставались в той же позе, не сдвинувшись ни на сантиметр. Стоило мне приподняться, как тошнота подкатила к горлу. Я рванул в туалет и выблевал горькую дрянь в унитаз. С кашлем и соплями я избавился от последних частичек рвоты и вышел в коридор. Отца не было на кухне. Пустая бутылка водки лежала на полу. Алкаш ушел за добавкой и теперь неизвестно, когда вернётся. После таких погромов он обычно впадал в амнезию, дабы не навредить своей чуткой душе. Что-либо ему напоминать и в чём-то упрекнуть было бесполезно. Трезвым он казался совершенно другим человеком. Эта вторая противоположная личность была примерным сыном ради денежной наживы и добрым семьянином на публику. Деградация отца происходила с невероятной скоростью. Я больше не узнавал того человека, которого раньше любил. Сейчас я этому существу желал лишь смерти.

Я нашёл упаковку анальгина и запихнул в себя сразу несколько штук. Немного наведя порядок, я ушел на кухню и сел в тишине. Прогнозировать дальнейшую судьбу, как-то повлиять или предотвратить ход событий я не мог. По крайней мере, тогда я так думал. Мою голову занимало лишь самообвинение. Ненависть к самому себе пожирала изнутри. Я прокручивал в памяти ночное происшествие и всё больше презирал себя за бездействие.

Не знаю, сколько прошло времени, но, когда раздались звуки в комнате, я поднялся и шаткой походкой направился туда. Голова невыносимо гудела. Источником шума оказался Саша. Мальчик сидел на полу и как ни в чем не бывало тихо игрался в машинки.

– Привет, Кир.

– Привет.

Он не хотел замечать что-то плохое. Он любил и маму, и папу. Где-то в его голове откладывалось понятие, что так и должно быть.

– А ты в школу не пошёл, да? – спросил он меня, не поднимая глаз.

– Да.

– Это из-за твоих синяков?

Я замешкался.

– Да.

– Я могу один дойти до детсада.

– Не надо. Побудь с мамой.

Он продолжал гонять игрушку по ковру туда-сюда.

– Хорошо. Поиграю только немножко.

Я медленно подошёл к маме. Она свернулась хрупким эмбрионом под одеялом. Руки скрещены на груди. Глаза оказались открыты. Они не моргали и медленно наполнялись отчаянием. В них нельзя было больше отыскать вчерашней яркости и радости. Теперь там были серость и пустота. Страсть и жажда жизни сменились тотальной отстранённостью и безразличием к происходящему. Белая полоса молниеносно стала чёрной.

– Мам…

Никакой реакции.

– Мамуль… Ты что-то хочешь?

Снова никаких эмоций. Её будто затягивало прямо на глазах зыбучее болото, а она не сопротивлялась. Я проклинал себя. Презирал всей душой прямо в тот самый момент. К глазам подступили вновь слезы.

– Мам…

– Я ничего не хочу, – сухо и монотонно произнесла она, – оставь меня в покое.

Сердце обжигалось кровью. Слезы душили горло.

– Какого чёрта ты его не выгонишь! – психанул я. – Лучше на улице жить, чем с этим уродом…

Я побежал в ванную и ещё раз проблевался. Затем в раковине долго держал лицо под холодной водой.

– Пожалуйста. Пожалуйста.

Оставаться здесь я больше не мог. В коридоре мою ладонь перехватили. Передо мной стоял Саша с жалобными испуганными глазами.

– Можно с тобой…

Я вырвал руку и разгоряченно бросил ему:

– Присмотри за мамой.

Потом я покинул квартиру, закрыв дверь на замок. Я испытывал злость только по отношению к себе и не хотел никого обидеть. Мне хотелось избавить от себя других. Да и самого себя.

5.

Так начался тот самый день, который я помню детально, несмотря на травму головы и изменённое сознание. Как только я вышел из подъезда, я понял, что дальше выносить адскую боль в черепе мне не по зубам. У меня оставались ещё кое-какие деньги, и я пошёл в пивной бар. "Хоппи" был местом наших посиделок, когда негде было зависнуть. В основном здесь торчали рейверы, представлявшиеся интеллигенцией в молодёжных кругах. У этих симпатяг всегда имелись бабки и на качественные наркотики, чтобы выносить техно сутками напролёт, и на крафтовое пиво в баре. Они либо трепались языками о своих душевных скитаниях, либо вспоминали свои героические полеты в эзотерическом пространстве под веществами. Мы с друзьями туда захаживал время от времени в зависимости от нашего бюджета. Бармены к нам иногда проявляли снисхождение и всучивали просроченное пиво, не пригодное для продажи. Мы были только рады подобному сотрудничеству, тем более, напиток по качеству совсем не отличался. Мы гордились своими сомнительными привилегиями и охотно пользовались положением.

Днём в будний день никого не могло быть в заведении. Поэтому я смело подошёл к знакомому добродушному анашисту на баре и спросил про подпольный продукт. Он перестраховался, бросив взгляд на входной проём, но затем с удовольствием дал мне из-под стойки пару бутылок. Я расплатился. Он подобно буддийскому монаху отблагодарил меня жестом. Паренёк даже не поинтересовался, что у меня с лицом. К сожалению, у этой касты людей напускная благожелательность скрывает за собой абсолютный цинизм, а порой и презрение к людям рангом ниже. Они могут выглядеть добрыми, но в трудную минуту от них вряд ли дождёшься помощи. Хотя, честно говоря, мне вряд ли захотелось бы, чтобы в тот момент кто-то лез в мои дела, поэтому я во взаимном молчании взял пиво и удалился в уголок.

Я барахтался, как беспомощный щенок, в своих многочисленных противоречивых мыслях, не замечая ни времени, ни окружающего мира. Не знаю, какой злой иронией судьбы была предусмотрена встреча именно в тот день, но скоро со второго этажа бара я услышал внизу смех Дзена, поднимающегося по лестнице. Вскоре кудрявый балагур перешёл порог. Выглядел он паршиво. Чёрные синяки под глазами и чавкающий сухой рот намекали, что парень не спал и нюхал всю ночь. Он продолжал себе беззаботно ржать, не видя смысла в смене рода занятия. За ним шёл Пятка. Именно на его авторитетные высказывания Дзен реагировал своими звонкими воплями. Пятка был невысокого роста, с уже приличной бородой и бритой головой. Сколько раз я с ним пересекался, столько раз наблюдал его в одном и том же прикиде: чёрная потрёпанная кожаная куртка, под ней вязаный белый свитер в стиле Сергея Бодрова, на ногах исключительно чёрные демисезонные берцы. Он обладал удивительной хитростью, эрудицией и самоуверенностью, поэтому легко мог любому подсесть на уши и запудрить мозги. Он бравировал вымышленными связями и часто выдавал себя за важную шишку. Именно поэтому за ним часто бегали впечатлительные наивные малолетки. И Дзен.

– О, Кира! – заметил меня мой товарищ и кинулся в объятия. – Выглядишь так, будто ты вчера всю ночь долбил порошок, а не я!

Он поглаживал мою куртку и не спешил меня отпускать из своих длинных рук. Эйфоретик ещё не оставил в покое его тактильные порывы.

– Привет, Дзен. Как вчера посидели?

– Посидели на «скорости»! Замечательно! – вновь истерический нездоровый смех.

– Тебе бы поспать, а то крыша поедет.

– Ей никуда не надо…

Тут с пристальным оценивающим взглядом подошёл Пятка. Он путался в людях из-за своих беспорядочных знакомств.

– Йоу, мен, – бросил он мне дружелюбно. – Как сам?

– Здарова, Пятка.

– Мы с тобой знакомы?

– Да. Тусили раз 5 вместе.

– Пят, это Кирилл Белов. Мой корефан, – помог с воспоминаниями Дзен.

– Сори, чувак. Не признал. Эта насыщенная жизнь стирает лица.

Мы пожали друг другу руки, но он всё ещё продолжал сканировать мой портрет, чтобы понимать, как со мной действовать и что с меня можно получить.

– Три пива, плиз, – обратился он к бармену.

Пятка ошивался и среди рейверов, так как там имелись наркотики, и среди футбольных фанатов, так как там имелась сила, и среди неформалов, так как там можно было отыметь малолетних девочек. Он мог просто и непринуждённо сидеть сразу на нескольких стульях, подобно Остапу Бендеру.

Он взял бокалы и поставил перед каждым членом компании.

– Выглядишь хреново, зай…

Я прикоснулся к щеке и сразу ощутил болезненную пульсацию. Выпитое пиво немного анестезировало, и тошнота прошла, но лучше болячку было не трогать.

– Мы вчера на гиг гоняли, Пят, – пояснил Дзен, комфортно разложившись на свободных местах. – Этот чокнутый сломал одному бедняге рёбра, ну и сам отхватил не хило…

Пятка вернул на меня свой взгляд, теперь уже он проверял меня на конкурентоспособность по животному отбору. "Лох или не лох" осталось в прошлом. Я же вспомнил вчерашний разговор и представил секретного старшего брата Пятаева, который по воли случая оказался прикованным к инвалидной койке.

– А затем мы устроили дебош в электричке, – хохотал Дзен, – пришлось на стоп-кране сойти…

Хмурость и подозрительность в огромных голубых глазах сменилась доверительным озорством.

– Ты напоминаешь Венечку Ерофеева, – заявил Пятка, – на вечном провинциальном колесе сансары возвращаешься к своей естественной природе, не в силах добраться до иллюзорных Петушков…

– Кирюха нормальный поц, – заволновался Дзен, – его не интересуют петухи…

– Это книга, дурень, – посмеялся я.

Тут посмеялся и Пятка, окончательно приняв мою кандидатуру в свое особенное общество.

– Или даже не…, – опроверг свой прошлый довод начитанный парень. – Географа напоминаешь… Который глобус пропил и снова вляпался в передрягу.

Пятка был из тех людей, которому непременно необходимо было похвастаться литературным багажом, ведь он сам себя считал гениальным писателем современности.

– Скорее я мечтаю, чтобы похоронили меня за плинтусом, – выдал я со вздохом единственную аналогию, которую знал.

Пятка взял пару секунд на осмысление.

– Все мы узники установок и заложенных сценариев родителей.

Я кивнул согласно головой. Признаюсь, мне стало приятно, что хоть кто-то меня понимает.

– Я вообще ничего не вкуриваю, о чем это вы, – запищал наигранно Дзен. Его психотип не мог избежать ревности к друзьям, которые так быстро нашли между собой общий язык.

– Дзен, вот скажи, – обратился к нему с иронией Пятка, – хотел бы переехать в Америку?

– Ну допустим. Там пейзажи клёвые и Голливуд.

– А чёрному отсосал бы за это?

Мгновение и Пятка начинает придаваться громким залпам смеха над очередной отсылкой, которую только он и понял. Но мы инстинктивно поддержали его.

– Да пошёл ты, Пят, – изобразил обиду Дзен.

– На самом деле никуда мы с вами выбраться не сможем, – заключил мудрым изречением философ. – Останемся сынами отечества виденьем Сорокина и Балабанова. И быть нам вечно контуженными и озлобленными шатунами Мамлеева, устремляющимися в неизбежную пропасть на безостановочной Жёлтой стреле Пелевина…

Пауза для того, чтобы учёный муж вкусил весь триумф.

– Выпьем же за это! – воскликнул Дзен.

Мы осушили наши бокалы до дна и заказали ещё. Голова кружилась, но тело окутало приятное тепло. Мне становилось всё равно. Только это мне тогда и нужно было.

– Эй, нигга, брат! Повтори-ка нам! – кинул Пятка вальяжно бармену, чувствуя превосходство и власть. – На самом деле, всё подобное старье уже не катит! Нужен новый взгляд на мир! Глазами нашего поколения, которое в принципе просекло суть жизни с помощью архаичных знаний и научилось жить и действовать в сопряжении со своими мыслями, желаниями и потребностями одновременно…

Мы пили ещё и впитывали то, что нам пытался донести этот безумец, который в глубине души, если такая у него имелась, ни во что не ставил ни других людей, ни их судьбы.

– Прочитайте мои мемуары! Там я разложил всё по полочкам! Бля буду, это поймут только через лет сто! Сейчас общество погрязло в потребительстве, слабости и тупости … Я подобно Сократу, Копернику, Ницше буду изгнан и распят на собственном кресте, который несу…

Дзен вожделенно наблюдал за мощной подачей самовлюблённости. Мне были интересны мысли этого персонажа, которые казались пусть и психически нездоровыми, но толковыми и осознанными.

Пятка пьянел, видимо на залежах старых дрожжей, и прямо на глазах становился агрессивнее и манернее. Он с высокомерным видом рассуждал об ошибках и пороках всего человечества, затрагивая политику и религию. Дзен пытался иногда с ним спорить, мгновенно меняя точку зрения. Я же моментами слушал, но по большей части понимал, что меня сильно развозит от выпитого алкоголя, а головная боль возвращается. Её просто необходимо было как-то унять.

– Мы живём в «сороковщину»…, – продолжал он, прикуривая сигарету.

– Здесь нельзя курить, – пытался пригрозить бармен.

– Пошёл ты! – заткнул его грубым командным тоном Пятка.

Парень за стойкой растерялся, но не сказал больше ни слова. По его выражению лица стало заметно, что его задетое эго испуганно ищет выход из ситуации. Но охмелевший Пятка сам нашёл решение.

– Есть один способ правильно прожить жизнь…, – заявил он.

– Как? – не спускал с него влюблённых глаз Дзен.

– Я не смогу это объяснить лучше одного человека.

– Кого?

Пятка многозначительно усмехнулся:

– Скоро увидите. Погнали.

Я понял, что ловить здесь больше нечего, тем более писатель, действительно, заинтересовал меня. Заплетающимися шагами мы покинули заведение, позволив бармену выдохнуть и успокоиться. Пятка фамильярно шёл впереди и с кем-то говорил по телефону. Свежий дневной воздух обдал мое пылающее лицо.

– Сколько у кого бабок есть? – с серьёзным намерением задал нам вопрос Пятка, убрав мобилу.

– По нулям, – честно ответил я.

– У меня их вообще никогда нет, – посмеялся Дзен.

Пятка не стал осуждать, а быстро сориентировался.

– Тогда найдём. С пустыми руками к человечку, владеющему смыслом жизни, некультурно заявляться.

Мы и догадываться не могли, что у этого великого комбинатора вертится на уме. Пятка начал обыскивать зорким глазом улицу и остановился на двух чужеземцах преклонного возраста, напоминающих типичных нелегалов. Он, не раздумывая, бросился к ним через проезжую часть. Нам оставалось лишь следовать за ним. Дерзкий бесстрашный ублюдок, даже не посвятив нас в план своих действий, накинулся с ходу на двух безобидных жителей.

– Бабки есть? – толкнул он того, что постарше, в плечо.

– Что? Нет денег… – испуганно среагировал прохожий.

– Эй, отвали от него? Ты больной что ли…, – нахмурил брови его земляк.

– Выкладывайте, суки, бабки! Или за бесплатно думаете топтать нашу землю и трахать наших женщин…, – слабый на вид паренёк напал на защитника, подобно льву. Через пару молниеносных метких ударов стало понятно, что Пятка, не пальцем деланный в драке, и сейчас уложит беднягу в нокаут. Он наносил жестокие удары по голове кулаками, пока мужчина не оказался согнутым. Тогда ему прилетело коленом и это был определяющий исход схватки приём. Мы стояли, прикованные к земле от аффекта, но тут мужик постарше решил помешать Пятке и схватил того сзади за горло. Я под воздействием боли и адреналина не заметил, как сам атаковал вторую жертву. Прижав его к земле, я начал наносить сокрушительные удары. Во мне всплывала затаившиеся злоба на отца, и я не осознавал того, что вытворяю. Боль в голове уходила, обида на весь мир получала выражение. Из транса меня вытащил Дзен.

– Бабки у Пятки! Бежим! Там менты едут!

Я обнаружил перед собой кровавое месиво вместо лица ни в чем не виновного незнакомого человека. Второй его друг, над которым постарался Пятка, выглядел не лучше. Мы спохватились, понимая, во что влезли, и кинулись бежать. Прокладывал маршрут Пятка. Только он оставался в здравом уме и без сомнений повторил бы уже сделанное. Я не думал, что способен на столь быстрый бег. Не знаю, правда ли нас преследовала патрульная машина, но пробудился инстинкт самосохранения, и я добросовестно выполнил свою работу.

Мы перелезли через забор и оказались возле железнодорожных путей. Пробежав еще немного, наша компания наконец остановилась отдышаться под мостом. Пятка посмотрел на меня с уважением.

– Теперь не удивительно, что у тебя такая побитая рожа! – хлопнул он меня с усмешкой по плечу. – На нарах будем вместе чалиться!

– Да вы спятили! Что теперь с нам будет…, – с животным страхом паниковал Дзен.

– Успокойся, маня! Мы удрали. Найти нас они никак не сумеют…

Дзен нервно ходил взад-вперёд. Я присел на бетонную плиту и взялся за голову. Ненависть возвращалась. Что-то предпринимая, я только усиливал её. Но остановиться уже был не в силах.

– Кэша теперь у нас предостаточно, – заявил довольно Пятка, проверив украденный кошелёк, – сейчас захватим ещё с собой несколько бродяг и отправимся к обещанному смыслу жизни!

6.

Пятка по-прежнему шёл во главе процессии. Я осматривал кисти, похожие после драки на поросячьи лапы.

– А ещё меня психопатом считают, – буркнул Дзен, поглядывая на мои опухшие конечности.

Я ничего ему на это не ответил. Понятия не имел, куда мы направляемся, но деваться было некуда. На окнах панелек отражались последние следы алого заката. По ощущению было уже около восьми вечера.

На границе пятого микрорайона мы встретили шестерых подростков. Три пацана и три девочки. На вид им было не больше 14 лет. Именно такой возраст и крутился вокруг Пятки, признавая в нём лидера.

– Здарова, бандиты! – кинул им пафосно их вожак.

Парни распушили вмиг перья и с уважением пожали Пятке руку. На девочек он специально не обращал внимания, чтобы еще больше произвести впечатление.

– Готовы к хаслу?!

– Всегда готовы, братан, – ответил один из них.

И девочки, и мальчики выглядели примерно одинаково. Чёлки, крашенные волосы, тоннели в ушах, одежда оверсайз. Я их совсем не различал, даже когда они назвали свои имена. Дзена интересовал женский пол, поэтому он навострил уши и включил хищный взгляд.

– Тогда идём на безумный движ! Эту ночку вы не забудете, я обещаю!

Я даже не представлял тогда, насколько Пятка окажется прав. Меня не интересовал пункт назначения, я отдался целиком и полностью течению событий.

– Пят, ну намекни хоть куда идём…, – молил Дзен.

– К Селину. Ударение на "и".

– Это фамилия?

– Фамилия Селин через "е", а то его погоняло, как самому грязному и трушному ублюдку.

– А, – осенило Дзена, – это тот дед, который втихаря наркотой что ли барыжит?

– Это пророк нашего времени, – пояснил спокойно Пятка, понимая, что его слушает публика, – всё, что может быть известно о жизни, доступно его серому веществу.

– Почему именно ему?

Пятка закурил.

– Он пронюхал всё дно. Пережил всё дерьмо в самых невообразимых его ипостасях. Ему 70 лет. За это время он в общей сложности отсидел 30 лет в тюрьме. 40 лет торчал на героине. Переболел всеми возможными болячками и сохранил свой разум, чтобы делиться истиной.

– Стремная репутация. Чем тут гордиться…, – Дзен усмехнулся.

Пятка сплюнул и молниеносно оказался перед носом шута, злобно глядя ему прямо в глаза.

– А чему ещё можно доверять, если не ошибкам прошлого?

Дзен струсил и быстро ретировался, опустив глаза в асфальт.

– Ты прав, чувак.

– Ты понимаешь, братан, – резко главарь вернулся к доброму ладу, чувствуя тотальную покорность, – его организм столько переработал веществ, что чувственный центр в мозгу просто-напросто атрофировался. Его ничего уже не торкает, и он может принимать абсолютно независимую позицию по отношению ко всему сущему. С помощью накопленного опыта и повышенной толерантности к страху и опасности, он забрался в такие дебри человеческого существа, которые нам остаётся только воображать.

Реклама персонажа прошла успешно. Мне и Дзену не терпелось увидеть закадычного деда. Молодёжи было по барабану. Им хватало того, что они тусуются со старшими ребятами, разговаривающими на опасные взрослые темы.

Многоэтажки остались позади, и мы всей компанией вышли к частным домам. Залаяли собаки, и в нос ударил деревенский запах. Мы петляли по улочкам, когда уже совсем стемнело. Из всех самых разваленных и отпугивающих домов Пятка выбрал чемпиона.

– Добро пожаловать в бочку Диогена! – с торжественной улыбкой парень открыл незапертую ржавую калитку.

– Похоже помойную, – добавил я к его словам.

– Ну да, – посмеялся Пятка, – ремонт не помешает. Но, с другой стороны, это всего лишь вещь, которая не должна стать хозяином человека.

Вся эта философская дребедень не канала при взгляде на деревянную лачугу, напоминавшую колхозный притон. Но несмотря ни на что, мы продвигались вслед за Пяткой, стараясь не споткнуться и не удариться головой. Входная дверь заскрипела и открыла нам мир старых рваных вещей, пустых бутылок с окурками и густого табачного дыма, пропитавшего всю обитель.

– Селин! – дал о себе знать гость. – Это Пятка! Мы тут с братвой и выпивкой!

Мы гуськом зашли внутрь, озираясь по сторонам. Грязная плита, пакеты с доисторическим мусором, вонючая буржуйка, тараканы и одноглазый кот нас приняли, как своих. Многим хотелось свалить, но никто не мог показаться слабаком. Раздался хриплый кашель из комнаты.

– Заходите, кто бы это ни был. Мой дом – ваш дом.

Мы зашли в гостиную. Здесь было намного уютнее, не считая резкого запаха марихуаны. Мебельный шкаф, телевизор, транслирующий порнуху, пуховики, стулья и кровать, на которой располагался худощавый небритый дед. Жизнь его действительно помотала. На теле невозможно было разглядеть чистой кожи: либо наколки, либо шрамы. Кости торчат из-под шёлкового халата, больше смахивающего на женский. В широкой улыбке – ни одного зуба. Нос в нескольких местах переломан. Зато в глазах горел огонь похлеще, чем у Пятки.

– Здарова, браток, – легонько подался он к Пятке, которого, видимо, сразу признал.

– Приветствую, Селин. Вот привёл к тебе учеников. Продемонстрировать, так сказать, живую легенду.

– Я мёртв давным-давно уже, ёп. Ведь только мёртвые имеют право базарить за жизнь.

Пятка подмигнул нам, типа «я же вам говорил».

– Как здоровье-то твоё?

– Всё ровно, братиш. Сейчас как раз закинулся добами. Скоро приход начнётся.

Большинство понятия не имело, о чем идёт речь. Да и сам я, честно сказать, тоже.

– Вы-то лавэ взяли с собой? – как-то изменился в голосе дед.

– Да, конечно, – достал Пятка из кармана ворованные купюры.

– Тогда сейчас вас стаффом подогрею. Пришла новая альфа. Закачаетесь, ёп. Жизнь невозможно узреть насквозь в первозданном сознании.

Он достал из дырки в диване зиплок с розовым содержимым и незамедлительно рассыпал его на столе. Подсчитав количество людей, он начертил из общей массы жирные дороги, от размера которых бросало в дрожь.

– Прошу на взлётную полосу, студенты!

Мы с Дзеном напряжённо переглянулись, понимая, что это лютая химия. Подростки оставались в неизвестности и ждали решительного первого шага старшего поколения.

– Живём один раз, – не мог сплоховать Пятка и, взяв в руки скрученную сотню, совершил желанное.

По его округлившимся глазам стало ясно, что приход не заставит себя ждать и синтетика возьмёт за рога каждого без разбора.

– Отличный стафф! – выдал он. – А вы че стоите, яйца жмёте?

Дзена долго не надо было уговаривать. У него собственная зависимость к тому времени сформировалась довольно неплохо. Он потер ладошки и профессионально прильнул к столу. Селин наблюдал за процессом с умилением, будто передал драгоценный талант потомкам. Дальше настала моя очередь. В голове промелькнули нравоучения о последствиях неблагополучного воспитания родителей, а потом вчерашний срыв отца и слезы мамы. Голова вновь загорелась адским пламенем. Я вынюхал собственную ненависть. Мозг покрылся холодом, и дальше всё перестало казаться реальным.

Я слышал лишь голос Селина, который казался очень далёким и глубоким. Остальные не могли говорить. Их нейромедиаторы перемешались в убойном коктейле и вытворяли с сознанием и подростковым телом то, что и представить обычному обывателю мерзко.

– Вы бежите, ребята, – говорил Селин, сидя на диване, – вы только начинаете бежать… От всего… Абсолютно от всего вокруг… Вы будете и дальше бежать, но уже по привычке… Потому что поймете, что то, от чего вы бежали, не имеет ценности…

Передо мной смеялись, издавали странные звуки, валялись на полу, принимали неестественные позы. Их тела то возбуждались, то мгновенно расслаблялись. Они вели себя подобно слабоумным детям или похотливым животным.

– Человек ходил по земле микробом, – Селина накрывала его психоделика, он эпилептически закатывал глаза и высказывал всё, что приходило ему на ум, – затем растением и животным… Это божественный дар… Дар размножения… Мы нужны ему только ради потомства… Нас держат на убой… Он питается… Питается нашей энергией… Мы – перерабатывающие шестерёнки… Наше предназначение кончить, оплодотворить, выносить, родить, удобрить землю…

Играла музыка или мне только казалось. Всё переливалось в плавных волнах. Я то закрывал глаза, то распахивал их до покраснения визуальных образов. Ноги и руки казались чужими. А люди вокруг бегали мартышками, кривлялись, катались по ковру и извивались словно черви.

– Нет ничего плохого, нет ничего хорошего… Мы состоим из потребностей, желаний и инстинктов… Наши четвероногие предки старались, адаптировались и эволюционировали, чтобы мы вырастили мозг и всё послали к чертям собачьим… Страх, слабость и тупость управляют людьми… Кто преодолеет это, познает истину… Она не понравится… Она не нужна будет… То, что ты открываешь в себе, является уже по сути тобой… Незначительность… В мире будут жрать, спать и спариваться одни незначительности… Которым плевать… Которые всё поняли…

На пуфике на незнакомого мне парня уселась девчонка и начала его домогаться. А может и он ее. Они сосались и раздевали друг друга, позабыв, где и с кем находятся рядом. Раздался смех. На соседнем пуфике с себя снял штаны Дзен и принялся мастурбировать. Он смотрел на парочку и яростно теребил свой член, с конвульсивным блаженством запрокидывая назад голову. Никто не реагировал на чужое сумасшествие, так как претерпевал внутри свое собственное.

– Пахан может и создал эту вселенную… Но Бога создали люди…Тихо…Он оставил своё творение, решив не вмешиваться…Еще тише…Каждый сам по себе… Каждый сам с себя спрашивает… В этом и есть его частичка в нас, – продолжался бредовой монолог Селина. Моё сознание выхватывало лишь более или менее логичные отрывки. – Он крупье… Раздает карты, но сам понятия не имеет, что кому выпадет… Мы играем с судьбой в шахматы… Выбираем чёрное и белое… Что-то зависит от нас… Душа в единоличности… Мы всё делаем ради себя… Любой потаённый мотив содержит в себе эгоцентризм и выгоду… Нет хороших и плохих поступков… Взаимная выгода создала добро, любовь и дружбу, всё что мы любим… Страх, неуверенность в себе и жажда власти создали веру… Всё, что мы знаем и считаем реальным, искусственно создано прошлыми поколениями людей… Иллюзии, самообман и смерть – единственные настоящие вещи в нашем мире…

Парень с девушкой уединялись в комнате. Затем по дому раздавались сладкие стоны и крики. Тот парень в скором времени вышел из комнаты, вместо него зашел другой. Вновь раздавались сладкие стоны и крики. Две другие девушки прилипли к Пятке, облизывая его шею. На животе Дзена уже блестела целая лужа спермы, но он продолжал истязать свой детородный орган.

– Делай, что хочешь…, – кряхтел, посмеиваясь Селин, – да, делай что хочешь… Вот она истина… Нет суда, кроме того, который человек выдумал для своего же блага… Нет морали и ценностей, кроме тех, которые человек выдумал для себя же… Воспитание… Предпочтения… Воздействие и влияние окружающей среды… Разнообразие всего, в куче которого теряется важность… Сколько проживёшь… Как проживёшь… Природой нам начертано восславлять низменные потребности и блага… Духовное приходит на ум лишь от хорошей пресытившейся жизни… Всё, что угодно… Как угодно… Где угодно… Только не ври себе и не бойся…

Старик читал себе мантру, перевоплотившись в образ чокнутого оракула.

– Селин, – обратился к хозяину Пятка чавкающим ртом и полуприкрытыми глазами, – есть ещё соль?

– Бабки есть – будет соль, – здраво откликнулся Селин.

Пятка пошарил в карманах.

– Нету. Всё спустили.

Селин молчал и пребывал в диванном экстазе.

– Селин. Что угодно проси.

– Трахни вон того паренька в задницу. А я посмотрю, – старик плавно указал на малолетнего друга Пятки, будто изначально имея план в голове.

Пятка отстранился от девчонок и без раздумий пополз по ковру к товарищу. Селин с жаждой в глазах сел на угол дивана и уставился на парочку.

– Снимай штаны, – приказал Пятка обдолбанному юнцу.

Тот блаженно съехал с пуфика на пол, уперся головой в пол, выпятил жопу и спустил штаны. Перед Пяткой торчала белая гладкая задница. Член парня продолжал стоять ещё с момента ласки девушек, поэтому лишь оставалось достать орудие насилия. Где-то на задворках сознания я не верил, что это произойдёт, но глаза стали свидетелями обратного. Пятка смочил руку слюной, смазал возбуждённый член и нацелил головку между ягодиц друга. Подросток стонал и сопротивлялся поначалу, но вскоре впитал половой орган своей прямой кишкой. Пятка стал ожесточенно драть мальчугана, словно девчонку.

Селин смотрел на извращённое зрелище с восхищением и учащенным дыханием.

– Каждый находящийся здесь, пидр он или гетеро, сейчас возбудился… Потому что мы все на поводке похоти и власти… Нельзя отрицать… Мультивселенная заготовила столько вариантов, сколько людей… Но у всех одно и то же… Везде одно и то же… Не нужно быть проницательным ясновидящим, чтобы проанализировать чужую прошедшую жизнь и спроецировать её на собственную… Мы потеряны во вседозволенности и своей незначительности…

Селин достал обещанный пакетик с кристаллами и кинул спаривающимся парням, словно собакам. Они отсоединились друг от друга и без какого-то стыда за произошедшее переключились на подарок.

Меня отпустило, и я поблагодарил Господа, что весь сюрреалистичный кошмар позади. В него я не хотел больше возвращаться. Я провалился в небытие. В наушниках играли Crystal Castles. Меня не интересовало, что происходило снаружи. Не волновало больше, что творится внутри. Я был отстраненной от реальности версией себя. В мире волшебной сказки я держал кого-то невыносимо родного и любимого за руку. Кого-то прекрасного и уютного, словно детство. Светлого и лучезарного, словно солнце. Лёгкого и свободного, словно ветер над океаном. Шум и боль остались по ту сторону этой сказки. Они пытались меня вырвать наружу, но я не поддавался и оставался единым со сладкими иллюзиями. Но всё рано или поздно заканчивается, и наступает время вернуться назад.

Я одурманенным сознанием и обмякшим телом ощущаю вибрацию телефона. Конечности оставались непослушными и неуправляемыми. Удалось добраться до телефона, только когда он уже затих. Расплывчатым взглядом я обнаружил 9 пропущенных звонков от мамы. Следующий вздох вернул отрезвляющий холодный страх. Интуиция подсказывала что-то ужасное.

– Но, чтобы обрести вечность, – глядел будто сквозь меня Селин своим испепеляющим взглядом, – надо утратить всё, что раньше любили и ценили…

Я прогнал из головы остатки опьянения и немедленно качающимся шагом покинул притон. Стоило мне оказаться на дороге, мои ноги инстинктивно перешли на бег. Ориентироваться на дороге приходилось в процессе. Я перезванивал маме, но она не брала трубку. Набирал отца, но номер был заблокирован. Страх расширял свои границы с невероятной скоростью. Я не знал, чего ожидать. Но тогда я уже понимал, что, если что-то случится, я не смогу себе простить.

Вот на горизонте нарисовался дом. Я ускорил темп, но цель удалялась словно во сне. Я начал повторно набирать подряд все контакты, но без результата. Наконец я добрался до парковки. Рефлекторно начал высматривать окна 8 этажа. Свет горел во всех комнатах. Я на ходу достал ключи и двумя скачками пролетел лестницу, оказавшись около подъезда. Сердце вырывалось из груди, мне не терпелось оказаться наверху. Прозвенел домофон, открылась дверь, я кинулся к лифту и вдруг увидел Сашу, потеряно слонявшегося возле стены.

– Ты…Ты…, – заплетался я от удивления, – ты что здесь делаешь?! Почему один?!

Саша был очень рад меня видеть и сразу кинулся в объятия.

– Папа пришёл домой… Он снова пристаёт к маме…, – повторял он с испуганными глазами, на которых наворачивались слезы.

Я окончательно пришёл в себя. Отфильтровав сотню мыслей за секунду, я отстранил от себя младшего брата.

– Иди на улицу. Я сейчас поднимусь и заберу маму. Мы спустимся и вместе уйдём. А ты подожди пока на площадке.

Именно так, слово в слово, было сказано моими устами. Саша беспрекословно послушал старшего брата и хоть ему было очень страшно, он мужественно побежал на улицу. Нажимая кнопку лифта, я провожал мальчика взглядом. Раздался вновь сигнал домофона, Саша выскочил на улицу. Через пару секунд до моих ушей донёсся протяжный женский крик, а за ним грохот. Я осознал, что рядом с подъездом сверху упало что-то тяжёлое. Неестественный шум меня побудил оставить ожидающий лифт и броситься на улицу. Снова запищал домофон. Но дверь не закрылась, потому что моя оцепеневшая фигура преградила ей путь. Я стоял на пороге и чувствовал холод. Затем холод перешел в дрожь. А дальше эта дрожь медленно-медленно начала пожирать мои внутренности.

Я смотрел остекленевшим взглядом на асфальт рядом с лавочкой. На нём лежали два трупа. Два замерших тела. Я сначала не мог поверить. Думал это галлюцинации. Это просто не могло быть реальностью. Ноги парализовало. Мне с трудом удалось заставить их идти. Я не могу описать, что я чувствовал. Не существует таких слов. Я подобрался ближе. У моих ног лежали мёртвые мама с Сашей. Они не шевелились и не дышали. Она вновь его прикрыла собой и прижала к своему телу. Та же поза, в которой я их запомнил в последний раз тем утром. Они снова спали и им было плевать на этот проклятый мир. Я тихо присел на корточки и взял их ладони в свои. Хотел ощутить то самое родное прикосновение. Но их руки больше не могли разделить мое тепло. Они тянулись вниз, к холодной земле. Я не сдавался и сжимал крепче, но ничего не получал в ответ. Их лица обратились к пустоте и остались там навсегда. С дрожью в теле я сложил их руки вместе и резко отошёл назад. Я не хотел мешать. Им не нужен был больше этот мир. Всё происходило в нём случайно. Нам оставалось только самостоятельно найти какой-нибудь смысл.

Я не звал на помощь. Не оглядывался по сторонам. Не проверял окна, из которых выбросилась мама. Я, не спуская глаз с мёртвой идиллии, сел на бетонную ступень. У меня не было подходящих мыслей и чувств на такой случай. Не было объяснения случившемуся. В один миг у меня не стало мамы и брата. А если нет их, значит нет и меня. Я сказал себе, что меня отныне не существует. Я вставил рукой один наушник в ухо. Звучала не доигравшая "Sad eyes". Песня провожала нас. Ведь мы отправлялись далеко от жизни. Мои единственные родные люди, размазанные по асфальту временем и роковым совпадением. И я, стёртый до исчезновения увиденным и осознанным.

7.

Я ни с кем не поддерживал связь, но люди и так быстро узнали об ужасающей невероятной трагедии. Последующие секунды, минуты, часы, дни мое тело пребывало в тени. Без потребностей, желаний и борьбы. Психическое нездоровое состояние даже не давало мне покончить с собой. Ритуалы изменились: теперь я не молился, теперь я днями и ночами напоминал себе о том, что виновен в смерти своих любимых. Я прозябал то в депрессии, то в самобичевании.

Полгода меня таскали по интернатам и психушкам. Если не из-за здоровья, то меня заключали за мнимое бродяжничество и асоциальное поведение по отношению к опекуну. Я не трогал отца. Он беспросветно бухал и всё чаще терял контроль над собой. Так получалось, что в одном психиатрическом отделении лежал неподвижным предметом я, а в другом батя с очередной белой горячкой. Жизнь всё равно продолжалась. В какой-то момент я абсолютно спонтанно решил со всем покончить и избавить окончательно мир от себя, а следом захватить валяющегося на кухне в собственной блевоте отца. Оставив газ включенным на всех конфорках и закрыв глаза, я, наконец, улыбнулся. Но опять всё пошло не так. Я не успел умереть. Лишь снова стал виновником гибели родственника и снова попал в психушку, но уже другого города.

Мне стало вскоре смешно. Действительно, искренне смешно от всего того, что происходит в этой нелепой жизни. Так, собственно, я и стал таким.

Глава 4. Биба и Боба.

1.

Холодный свет луны. Свежесть лесного летнего воздуха. Шелест листьев. Хруст веток. Отдалённый лай деревенских собак. Влажная мякоть мха под ногами, обутыми лишь в стационарные тапочки. Именно так выглядел побег молодой парочки из психиатрической больницы.

– Твою мать! У нас получилось, прикинь?! Как мы их всех облапошили! – повторял заведённый Кирилл.

Уже следовало бы успокоиться, но его мания достигла пика. Парень радостно скакал вокруг Маши и конвульсивно желал непременно к чему-то притронуться.

– Маш, у нас получилось!

Он её удосужился даже чмокнуть в щеку, но она его оттолкнула, сделав вид, что вытирает противные ей слюни.

– Да я сама не могу поверить, что на это согласилась…

Погони позади не было. Персонал Бурашево сосредоточил все силы на более серьёзном переполохе, и исчезновение двух беглецов осталось вне поля зрения. Несмотря на безукоризненно выполненный план, Маша переживала. Она находилась в незнакомой тёмной чаще леса, без денег и телефона, к тому же вокруг неё кружил её сверстник, который был явно не в своём уме.

– Мы даже в говне не вымазались, как тот чувак из "Побега из Шоушенка"!

Кириллу же было всё ни по чем. Думать он мог только об одном и изо всех сил старался сдерживать свои порывы чувств.

– Не понимаю, чего ты так веселишься…, – бросила в усмешке Маша, – нас же всё равно найдут.

В вальяжной манере Кирилл продолжал свой победоносный марш.

– Хер там плавал.

– С чего это ты так в себе уверен, дорогой?

– Мы заляжем на самое дно веселья! Таким занудам, как они, там не место…

Маша негодовала, но всё равно продолжала идти вперед со своими парадоксальными мыслями в голове.

– Вот кончится твоя маниакальность, а таблеток не будет? Что ты будешь делать, а?

– Черпать счастье из святого воздуха! – без каких-либо раздумий ответил парень и огляделся вокруг, пытаясь сориентироваться.

Сторона леса, которую выбрали для побега подростки, пролегала по левую сторону дороги, ведущей к Ленинградскому шоссе. Не сказать, что это была сибирская глушь, но незнакомый лес в любом случае внушает страх. Кирилл был уверен, что любой маньяк-убийца, наткнувшись на них, сам перепугается до чёртиков.

– У нас нет денег, капитан, – продолжала проверять его твёрдость духа девушка.

– Достанем.

– Каким образом?

– Я фокусы знаю.

– У нас нет одежды…

– Сделаем из шкуры медведя.

Маша хихикала, но не отступала.

– У нас нет телефона.

– Зачем он нам? Мы ведь шизы. У нас космическая связь. Оператор – ретроградный Меркурий.

Кирилл героически шёл вперёд, цепляя на тапочки всё больше сухой лесной шелухи. В какой-то момент он осознал, что шаги позади притихли. Он обеспокоенно обернулся и увидел неподвижную фигуру спутницы. Ей было не до шуток и действительно немного страшно из-за взбалмошной смены жизненного уклада. Кирилл всё понял и, усмирив свои порывы, с сочувствием медленно подошёл к ней. Ведь если бы не она, он бы продолжал гнить в своей койке.

– Ты чего?

Маша посмотрела ему в глаза строгим рассудительным взглядом, призывая отбросить забавы и дать конструктивный ответ.

– Мы только что сбежали из психушки… Черт побери, в сраной стационарной пижаме и тапочках… Мы несовершеннолетние… И у нас нет даже плана…

Кирилл откинул в сторону шутки и чрезмерное возбуждение и переключился на рациональный взрослый лад.

– У нас его не будет и быть не может.

Маша недоумевала, но Кирилл решил пояснить и помочь осознать девушке сделанный ею выбор.

– Посмотри назад, – сказал он ей, показывая рукой в обратную сторону, – вот, куда привели планы, цели, надежды и мечты. Там они и останутся. Мы больше с тобой не сможем копить подобные иллюзии, чтобы снова зависеть от них. Планы существуют для тех, кто что-то имеет. У нас ничего нет. Никакой собственности и вариантов, как заново её приобрести. Всё мертво. Всё осталось в прошлом. Даже воспоминания о прошлом, в первую очередь, должны оставаться в прошлом. Оттуда мы лишь возьмём урок. Мы больше не попадём в ловушку, в которой люди утопают тысячелетиями.

Маша внимательно слушала и, несмотря на ускоренную эмоциональную речь, понимала то, что хочет ей донести Кирилл.

– Позади пропасть. Она мрачная и совершенно бездонная. Она преследует нас, куда бы мы ни отправились. Всё, что мы можем сделать, это продолжать идти вперёд. Идти вперёд, не останавливаясь. Идти и наслаждаться жизнью. Каждую секунду.

Маша смекнула, и в её глазах вновь загорелся жадный огонёк.

– А…

– А друг у друга мы, – опередил Кирилл, – как раз для того, чтобы напоминать и не позволять страху и сомнениям взять верх.

Маша улыбнулась, признавая свою мимолётную слабость, и скрестила руки на груди в защитной позе.

– Осталось научиться в голове держать одну идею и не отпускать её ни на секунду, – заключила она.

– Кто овладеет подобной способностью, непременно станет сверхчеловеком, – подмигнул Кирилл.

Он прикрыл в наслаждении глаза и с раскинутыми руками вдохнул свежий чистый воздух.

– Подходящий момент для поцелуя, – улыбнулся он, – но не стану…

– Да уж, пожалуйста, – хлопнула она его по худощавому животу рукой и в смущении самостоятельно продолжила путь.

Кирилл с блаженной физиономией глядел на её чёрные кудри и поспешил за ними, чтобы продолжать вкушать аромат табака и ванильного парфюма, который за один пережитый вместе момент стал роднее всего на свете.

Поравнявшись с Машей, Кирилл вновь включил свою манию, активированную влюблённостью:

– Можем остаться хоть здесь. Построим шалаш. Будем охотиться. Создадим собственное племя беглецов из дурдома.

– Нет, спасибо, – посмеялась Маша, – ты мне обещал танцы и смех.

– Значит, будет так.

Со временем девушка обрела покой и тоже перестала следить за пройденным расстоянием. Лес оставался лесом, но внутренний настрой стал абсолютно противоположным.

– У тебя есть мечта? – спросил он через некоторое время, не в силах сдерживать свой словесный поток.

– Сам же сказал – без мечтаний.

Кирилл быстро ретировался.

– В смысле пожеланий на наше вечное веселье.

– Хм…

Маша призадумалась, а потом ехидно взглянула на Кирилла, подразумевая жирный намёк. Парень засиял:

– Концерт Crystal Castles?!

– Точно, – посмеялась она. – А у тебя?

– Вообще, у меня тоже.

– Опять всё повторяешь за мной.

– Просто я тебе дал право первого слова, – оправдывался парень под звонкий смех девушки. – Тем более, группа всё равно распалась.

– И что же будем делать?

Кирилл радостно потирал ладони, с каждой секундой все больше понимая, как ему повезло.

– Будем делать всё на свете. Всё, что захотим. И посмотрим, к чему на самом деле это приведёт.

Уйдя на безопасное расстояние от психушки, парочка подкараулила в кустах машину и выбежала на проезжую часть. Свет фар озарил два неопознанных силуэта, наряженных в душевнобольной прикид. Кирилл без страха преградил путь и, дождавшись тормоза, кинулся к изумленной физиономии водителя.

– Да, мы сбежали из психушки, – накинулся на него своей правдой целеустремлённый парень, – но не делайте поспешные выводы! Нами движет великая идея – организовать благотворительный фонд по защите вымирающих кукушек. Их вид занесён в Красную книгу и нуждается в таких инициативных решительных ребятах, как мы.

Маша не выдержала и прыснула от смеха. Нелепость ситуации перевесила опасность. Мужчина за рулём продолжал хлопать глазами, осознавая свою тотальную неспособность выбрать подходящую реакцию для подобной клоунады. Но в глазах Кирилла он не увидел ничего, кроме доброй иронии к самому себе.

– Куда вам? – усмехнулся он, добровольно сдаваясь в этой схватке правильности.

– На вокзал, если можно.

– Запрыгивайте.

Кирилл изобразил удивление из-за результата своей выходки и элегантно распахнул дверь перед Машей, которая тоже не могла поверить в легкодоступность успеха.

– Вы правда из Бурашево сбежали? – спросил водитель, выезжая на шоссе.

– Ну да.

– Как вам это удалось? – дядька оказался наивным и любопытным.

– Когда у тебя шизофрения, через голову пролетает за раз миллиард идей.

Мужчина не сразу вник в суть сказанного, но быстро перешёл к другому замечанию:

– Вы же как Бонни и Клайд.

– Скорее, как Биба и Боба.

Добряк и в этот раз ничего не понял. Решив не влезать в умалишенные дебри, он просто продолжил совершать благородный поступок.

– А можете музыку включить? – обратилась к нему Маша. – Так соскучилась по музыке в дороге…

– Что вы хотите?

– Да что угодно.

Мужчина настроил радио и моментально наткнулся на лирическую композицию Lana Del Rey. Маша приоткрыла окно и запустила в салон вечерний ветер. Ее кудри развевались в потоке и сияла довольная улыбка. По мере удаления от леса, становилось всё теплее. И на улице, и на душе.

Мужчина высадил двух подростков у места назначения. Под влиянием умиления он хотел задать вопросы, но ограничился пожеланием любви и счастья. Машина скрылась за домами. Кирилл пристально всматривался в расписание электричек.

– И что ты задумал? – уставилась на него Маша.

– Достать нам деньги на веселье.

– Каким образом?

– Есть одна мыслишка.

– Мы куда-то поедем?

– Конечно. В Клин. Город безумства и алкоголя.

Кирилл рванул к подземному тоннелю. Маша двинула за ним. По расчётам парня, они должны были успеть на последнюю электричку, следующую в его родной город. Два бездомных бродяги раскрепощенным и шаркающим о кафель шагом двинули через тускло освещаемый переход. Люди им не встречались, о чем Кирилл очень жалел, ведь каждого хотел вдохновить их беспечностью.

– Как без билета-то поедем?

– Зайцем. Не ездила никогда?

– Да сто раз, – высокомерно бросила Маша.

– Ну вот и узнаешь, что это такое, – посмеялся Кирилл.

Они, словно два белых призрака во мраке, ускорили темп и обходным путём добрались до железнодорожных путей. Штаны на Кирилле сваливались с талии при очередном широком прыжке через рельсы. Впереди их ожидала электричка с открытыми дверями. Забравшись как гусеницы на платформу, парочка поскорее запрыгнула в вагон.

– Надеюсь, нас не засекут раньше времени.

– Ой, да ладно тебе! – отмахнулся Кирилл. – Ещё и проедем по инвалидной льготе…

Через несколько секунд двери закрылись, и машинист назвал следующую станцию.

– Ну всё, прощай, дурная Тверь, и здравствуйте, приключения! – азартно заявил Кирилл и распластался на мягком сиденье.

Маша сидела рядом с ним и кивком головы подтвердила его слова. Ей стало немного тоскливо видеть за окном отдаляющийся город, в который она больше никогда не вернётся.

– У меня для тебя сюрприз, – пришёл ей на выручку Кирилл.

Маша переключилась со своего печального расставания и посмотрела на протянутую руку спутника. На ладони лежал маленький плеер с наушниками.

– Единственное, что удалось утащить из Бурашево.

– Неплохо, – улыбнулась Маша. – Хотя лучше бы сигареты прихватил.

– Тогда не совсем единственное, – следом появилась из кармана пачка.

– Вот это уже вообще отлично!

Кирилл открыл форточку, из которой раздавался шум поезда и завывание ветра. Они вставили наушники и закурили сигареты. В плеере играли, конечно же, Crystal Castles. Дым заполонил вагон, в котором находились лишь они вдвоем. Яркий свет лампочек стал блеклым и расплывчатым. Молча слушая любимые общие треки, их глаза устремлялись в окно. В них больше не было грусти. Все рецепторы учились чувствовать заново. Абсолютная спонтанность стала их двигателем.

Мимо ускоренным шагом прошёл пассажир. Кирилл сразу сообразил, что к чему.

– Кажется, пора побегать.

Маша знала, что этот момент рано или поздно наступит и морально к нему была готова.

– Погнали.

Они поспешили укрыться в тамбуре, внимательно высматривая контролёров. Две фигуры в служебной форме показались в окошке. Электричка к тому времени как раз начала сбавлять ход, предвещая остановку.

– Точно не боишься? – поинтересовался заботливо Кирилл.

– Да че пристал? – усмехнулась Маша. – Сам смотри по пути не впади в депрессию.

Кирилл засмеялся в голос.

– Ну смотри, а то останешься жить и работать дояркой в местном колхозе.

Маша тревожно наблюдала за приближением контролёров. В окнах показалась платформа.

– А если не успеем? Мы же в тапочках, – испуганно спохватилась девушка.

Кирилл взял Машу за руку и в момент остановки подхватил её на руки и бросился бежать. Девушка вскрикнула и прижалась к мужественной груди. Кирилл смеялся, оставляя позади безразличных контролёров, но прямо у нацеленного вагона споткнулся и вместе с Машей рухнул на асфальт. Последнее, что он успел сделать, это повернуться к земле спиной.

– Ой…, – не чувствуя под адреналином боль, Кирилл спохватился и бросился поднимать Машу.

Электричка не тронулась. Машинист из окна заметил суматоху и решил подождать двух неудачников. Маша отпихнула со злобой парня и запрыгнула в электричку. Тот последовал за ней, но она продолжала его выталкивать.

– Сам будешь коровой в колхозе работать!

Наконец, игра кончилась, и они оба завалились в вагон, позволяя машинисту закрыть двери и продолжить путь.

– Я пижаму порвал! – с хохотом заявил Кирилл, оглядываясь на спину.

– Да я тебе сейчас задницу порву за твою выходку! – грозилась Маша.

– Если бы не я, то ты бы и дальше продолжила яйца мять, – кинул пафосно парень и занял место.

– Да ты бы своё лицо видел, когда на земле оказался! – отряхивалась девушка.

– Это был запланированный перфоманс…

– Пошли лучше покурим.

Они ещё немного посмеялись над случившимся, а потом и вовсе об этом забыли, так как уже через станцию должен был быть Клин.

– И что мы сейчас будем делать, такие замечательные? – поинтересовалась Маша, рассматривая испачканные мокрые тапки.

– Родной город не даст пропасть, – продемонстрировал Кирилл ноги, испачканные во много раз сильнее.

Покинув электричку, парень целеустремленно направился к мосту. Девушке оставалось лишь довериться, так как в этой местности ей еще не приходилось бывать.

Кто оглядывал их косым взглядом, кто совсем не обращал внимания, сразу принимая за неадекватных подростков, желающих найти приключения. Но на тех и на других беглецам было плевать. Достаточно было пережито, чтобы не пережевать за свой внешний облик.

– Замёрзла?

– А у тебя есть идеи, как согреться?

– Есть парочка.

Они хлюпали тапками по центру города. Край сползающих штанин подметал пыльную дорогу. На горизонте показалась вывеска «Хоппи».

– Думаю, любую эпопею надо начинать отсюда.

– Что это?

– Пивной бар.

– Нам здесь могут только бесплатно карету психиатрической бригады вызвать, –посмеялась Маша.

– Будем надеяться, что они очень соскучились, – вновь в роли джентльмена распахнул Кирилл двери.

Леди приняла вызов и, не утрачивая грацию, скользнула внутрь. За стойкой работал тот самый добрый анашист, который в последний раз обслуживал Кирилла. Но на этот раз они оба были неподдельно рады друг друга видеть.

– Миша, – кинул ошеломленному бармену Кирилл, – кажется, ты в прошлый раз перестарался.

Блаженная укуренная улыбка сошла с его лица, возвратив живость эмоциям.

– Ты, мать твою, откуда? – с горящими глазами крепким рукопожатием поприветствовал Михаил.

– Из дурдома. Мы решили, что хватит с нас и сбежали.

– Да гонишь… Подожди…, – не мог подобрать тот слов, – да ну нахер!

– Если проставишь пивом, то расскажем познавательные истории про Иисуса, Моисея, Дарта Вейдера и всё это в одном человеке.

Добряк посмеялся и с удовольствием разлил из крана светлого пива в два бокала. Заведение наполовину оказалось заполнено, но контингент сразу смутил Кирилла. За одним столом сидели залётные, напряженные лица которых отражали дискомфорт всей ситуации. За другим столиком соперничали в достижениях своих детей светские интеллигенты. Никого из своих приближённых Кирилл так и не смог отыскать.

– Не пугай народ своим аналитическим взглядом, – проницательно упрекнула Маша, пробуя напиток.

Кирилл улыбнулся и чокнулся своим бокалом.

– Господа, – обратился он без причины громко к посетителям, – сразу проясним момент! Если у вас есть знакомый психиатр, то, будьте так добры, поделитесь телефончиком! А то все прежние просто-напросто после встречи с нами вышли в окно!

Маша хлопнула себя по лицу от стыда, а Миша с любопытством наблюдал за реакцией зала, которые до этого обращения не переставали перешептываться насчёт экстраординарных гостей.

– А вообще, пейте пиво и будьте счастливы! – закончил тостом Кирилл. – Так вы точно останетесь при своём уме!

Дружелюбные гости подняли в воздух свои бокалы, но все же продолжили с опаской озираться.

– Ты какой-то гиперактивный, – подметил изменения бармен.

– Если ты думаешь, что я ради впечатления Маши стараюсь, то ошибаешься, – уверил Кирилл, – моя мания скоро исчерпает себя, и я вновь захочу покончить с собой.

– Но я буду за ним приглядывать, – подключилась Маша, – он мне обещал что-то более занимательное, чем психические расстройства собратьев по палате.

– Ну даёте, – только и смог выдавить Миша. – Перекусить хотите?

– Было бы здорово, – откликнулась Маша.

Бармен высыпал в одну тарелку чипсы, а в другую вяленое мясо и преподнёс гостям.

– Я вот будто всё в жизни понимаю уже, – кинул Кирилл, – но одно не даёт мне покоя. Где все мои собутыльники?

– Так рейв же сегодня.

Кирилл выпучил от неожиданности глаза и поперхнулся пивом.

– Что? Рейв? Сегодня?

– Да. Пацаны из «Отрады пляс» дня два готовили площадку в лесу…

Кирилл заерзал на стуле, обрабатывая важную информацию. Карты судьбы складывались сами собой.

– Ещё кто-то делает рейв? – удивилась Маша.

– Конечно! Клин вообще только этим и славится, ну ещё Чайковским… Но он и сам в своё время нормально на биты наваливал…

Маша с аппетитом поедала угощение и с интересом слушала о местной культуре. Кирилл же вернулся к расспросам.

– А где конкретно?

– Да как обычно, в районе Стреглово.

– Излюбленное место.

– Точно, – поник головой с небольшой завистью Миша, – сам бы пошёл, но надо пивом кормить народ… Там, кстати, сегодня Фуджик играет…

Тут Кирилл совсем потерял над собой контроль.

– Что?! Мой дорогой пухляш вьетнамской сборки тоже там?! Никогда не сомневался в его утонченном таланте чувствовать ритм!

– Да. Опытные ребята его сразу прибрали к рукам.

Кирилл дал понять своим реактивным возбуждением, что медлить нельзя.

– Маша, мы едем на рейв! Ради такого события я бы и из тюрьмы сбежал!

– Погнали! – довольно согласилась она, жуя мясо. – Оценим ваше достояние…

Кирилл издал восторженный клич и махом допил пиво.

– У вас и шмот подходящий, – добавил Миша, – только к кислотникам близко не подходите!

Парочка посмеялась и приготовилась стартовать.

– Миш, у нас просто нет ни телефона, ни денег, ни рассудка, – обратился Кирилл, – вызови нам такси на праздник жизни… Обещаю, если не в этой, то в другой жизни воздам тебе за всё твоё сделанное добро…

– Без проблем, чувак. Лучше встречи с вами у меня за этот вечер уже ничего не случится…

Парочка от всей души поблагодарила человека за его неравнодушие и званый ужин. Через мгновение их след уже простыл.

Четкого места назначения не было, поэтому таксист затормозил там, где указал Кирилл. На середине деревенской трассы образовалась парковка из машин разного класса. Люди топтались мелкими компаниями, собираясь отправиться в лес.

– У местных-то совсем не возникает вопросов? – окинула Маша взглядом странное зрелище.

– Да уже никто не удивляется этим санитарам леса, – пожал плечами бывалый рейвер. – Помню, однажды они замутили движ в заброшенной катакомбе при морозе в -20…

– Ну и отморозки вы…

– Что здесь вообще такое? – вмешался таксист в разговор.

Кирилл мигом воспользовался готовым ответом, особо ничего нового не придумывая:

– Ежегодное заседание в защиту вымирающих кукушек. Всего доброго!

Таксист решил не лезть в антисоциальные дела и убрался прочь. Кирилл с Машей оказались на обочине дороги, в самом центре всеобщего обзора.

– Где такой прикид достали? Мы тоже хотим! – выкрикнул пьяный парень.

– Это – состояние души! – подчеркнула Маша.

– И как такого достичь?

– Сойдите с ума! – подыграл Кирилл.

Парочка не думала задерживаться с расфуфыренными тусовщиками и по протоптанной дорожке направилась в тёмные дебри.

– Надо всё-таки подыскать будет одежду, а то я чувствую переизбыток внимания, – подтягивала на ходу штаны Маша.

– Этим сейчас и займёмся!

Верхушки деревьев освещали прожектора. По мере приближения к рейву, в земле ощущалась дрожь от битов. По дороге попадались бледные шатающиеся тела, походящие на трупы.

– Вы избрали верный путь, странники! Рейв там! – посчитал своим долгом указать дорогу один из них.

– Спасибо, больше не вмазывайся, а то уснёшь и замерзнешь! – дерзко огрызнулся Кирилл.

Маша услышала в его голосе ноты презрения.

– Чего ты так грубо-то с ним?

– Он на герыче. Такие очень самовлюблённые и жалостливые. Как тут не приколоться?

– А ты жестокий человек!

– Иногда да, но здесь находится тот, кто может растопить лёд в моём сердце.

Они подобрались к основной территории. Повсюду бродили взад-вперёд с разукрашенными неоновыми лицами люди и блаженно улыбались прибывшим. Создания, смахивающие на эльфов, сидели возле костра в своих этнических нарядах и молча разглядывали психоделические обманы восприятия. На опушке виднелись палатки, а за ними – слоняющиеся и перебирающие порошок на экранах телефона торчки.

– Они реально здесь живут?

– Организаторы обычно приезжают за дня два-три до начала, обустраивают сцены и приготавливают площадку. Но в основном, марафонят ночи напролёт.

– Типа бегают? – недоуменно уставилась Маша на спутника.

Кирилл посмеялся, выискивая знакомые лица.

– Ага. По дорожкам ноздрями.

Маша с любопытством наблюдала за новым проявлением свободолюбивой человеческой натуры:

– И это обязательно?

– Нам – нет. У нас тот период, когда притуплённые психиатрическими медикаментами чувства вновь возвращаются в первозданной форме.

Постепенно глаза начали привыкать к вездесущей тьме, и к Кириллу начали подходить здороваться знакомые. Большинство на него смотрели с осторожностью, так как были осведомлены о его случившейся трагедии, но заводить об этом разговор никто не решался. Парень читал сдержанную неловкость в чужих глазах, но не акцентировал на этом внимание. Подобравшись к сцене, он увидел за пультом Фуджика и засиял от счастья. Друг здорово похудел и чувствовал себя на месте диджея в своей тарелке.

– Сейчас я тебя познакомлю с лучшим человеком на земле! – предупредил Кирилл, и Маша тоже улыбнулась.

Они тайком начали подбираться к самодельной сцене, сделанной по образу сказочной избушки на курьих ножках. Фуджик был сосредоточен на сете и с помощью битов управлял телами слушателей, поэтому подкрасться удалось незаметно.

– Уважаемый хедлайнер данного фестиваля, – обратился Кирилл с наигранным волнительным заиканием, – разрешите у вас попросить автограф?

Фуджик резко обернулся и ошарашенно уставился на исчезнувшего полгода назад друга детства.

– Кирюха! Твою мать! Кирюха, настоящий!

Он оставил пульт и кинулся в объятия к товарищу. Своими огромными руками он крепко сжимал хрупкое тело, завёрнутое в пижаму.

– Ну всё прекрати, а то Машка ревновать будет! Кстати знакомься…, – Кирилл освободился и представил подругу, – Мой личный спаситель! Если бы не она, из меня бы сделали курицу гриль на электро-судорожной терапии…

Маша заглянула Фуджику в лицо и увидела выступившие на глазах слезы. Он не мог сдерживать эмоций и поэтому молча обнял за компанию и девушку. Она почувствовала, что ему можно доверять и отнеслась как к родному.

– Я думал, что уже всё…, – вытирал он мокрые щеки. – Стервятники доклевывают твоё худощавое тело над Гудзоном…

– Ещё чего! Мы ещё задержимся в этой жизни! Она должна мне неимоверное счастье после всего случившегося!

– Это точно…, – прокручивались в голове все известия о страшных событиях.

– Ну чего ты раскис?! Давай соберись! Тебя вон твой Олимпийский ждёт!

На сцене выплясывало около десяти человек, ещё столько же спокойно двигали торсом в тени. Играл автоматический проигрыш, и все ждали возвращения диджея.

– Сейчас я доиграю отрезок и попрошу подменить меня ненадолго, – заверил Фуджик.

– Даже не думай! Мы че, думаешь, пришли твою болтовню слушать?! Мы будем вкушать твоё творчество!

Фуджик переменился в настроении, заразившись от друга беззаботной радостью.

– Есть какие-то пожелания, может быть?

– Можно больше техно? – вежливо попросила Маша. – А то, когда долго вертишься под один хаус, потом ноги невозможно сдвинуть с места.

– Это точно, – посмеялся он, – Сделаю! Ради вас что угодно!

Диджей вернулся за пульт в совершенно ином настроении и танцпол заиграл новыми светодиодами. Кирилл с Машей присоединились к толпе и предали тело ритмам танца. Их первобытные душевные порывы слились с битами воедино. Руки и ноги отсоединились от мозга и начали существовать по собственной воле. Фуджик наблюдал за двумя сумасшедшими в больничных нарядах и заряжался ещё большей энергией, передавая её в динамики. Маша почувствовала волну свободы и уже принимала этот лес за собственный дом.

– Кажется, пока у нас всё получается! – заверила она.

Кирилл улыбнулся, сразу догадавшись, о чем идёт речь. Они настолько соскучились по музыке, что единственные не нуждались в передышке. Народ сменял друг друга, но двое самых энергичных рейверов продолжали бездумно плясать. Им подыгрывал бородатый мужчина в очках, пропахший пивом и заводом.

– Вообще отпад! – кружил вокруг них завсегдатай контркультуры. – Просто улёт! Такого сейшена свет не видывал!

Кирилл на него натыкался и раньше на подобных мероприятиях. Очередной панк, продавший душу вечной молодости, но оставшийся ни с чем, кроме своей старости и нереализованных инфантильных уникальных мечт. Раньше парень к нему относился предвзято, считая постаревшего неформала неудачником, но сейчас был рад его компании как никогда прежде.

– Улёт! – повторял Кирилл за ним. – Отпад! Просто крышу сносит!

Мужчина оценил этот жест и дал по-братски пятак. Маша подставила руку и тоже побраталась.

В какой-то момент музыка сменила тональность и перед неугомонной парочкой возник Фуджик.

– Пошли выпьем, безумцы!

Компания была не против, так как из-за диких танцев во рту окончательно пересохло.

– Значит, мой дорогой друг, теперь ты организатор тусовок?

– Не преувеличивай, просто диджей, – отмахнулся Фуджик. – Поделился как-то с оргами своим музлом, им зашло. Они поначалу меня ставили на разогрев, ну а вот сейчас подобрался к основе.

Кирилл похлопал по плечу друга.

– Никогда не сомневался в тебе, чувак! У тебя в крови воссоединять ритм музыки и частоту сердцебиения слушателя! Ваши мексиканские шаманы так в джунглях и вытворяли…

– Я не мексиканец…, – посмеялся Фуджик.

– Ты микс-танец!

– Да иди ты уже…

Они оба заржали, памятью произвольно возвращаясь в прошлые времена.

– А вам платят здесь что-то? – улыбнулась Маша, не прекращая с любопытством рассматривать огромный труд коллектива.

– Ага. Выпивкой, – с долей хвастовства и иронии отчеканил Фуджик.

Троица подобралась к самому огромному шатру на всей территории. Данная точка предназначена была для торговли. На столе предлагались сувениры ручной работы, пряники, наборы травяного чая и куча всякой фольклорной всячины. По бокам демонстрировалась тематическая одежда и флуоресцентные ковры. За стойкой отдыхали фрики среднего возраста: красные глаза и ангедония были их главными чертами.

– Здравствуйте, дорогие гости! – обратилась к ребятам бритая наголо женщина лет 35. – Что пожелаете? Хочу вам предложить пунш, мухоморы, наш сказочный отвар? Отвар варится прямо сейчас и уже совсем скоро будет готов…

Машу чуть не вывернуло от напускного дружелюбия тётушки, но в выражении лиц Кирилла и Фуджика она нашла поддержку.

– Нам бы это…, – начал диджей. – Виски просто… За счёт организации…

– А ты кто, мальчик? – надменно захлопала глазами подруга с синими волосами и татуировками на лице.

– Диджей он! – вмешался Кирилл. – И ему нужно топливо, чтобы раскачать толпу!

Морщинистые лица вмиг показали свою подлинную личину, так как не особо хотели делиться виски, который сами втихую попивали.

– Лучше бы мухоморов взяли, ребятишки, – кинула вызов синеголовая, – или марку. У нас есть чистая кислота. Капните на бумажку и отправитесь в другую вселенную.

Кирилл взглянул вопросительно на Машу.

– У меня желудок слабый, – посмеялась Маша.

Парень решительно вернулся с ответом к женщинам с акцентированием на своём наряде:

– Мы и так прямиком из другого измерения.

Синеголовая продолжала высокомерно испепелять взглядом, веря в свои телепатические способности.

– Очень зря. Неумело самостоятельно упарываться – это беда, а другое – путешествовать с опытном проводником.

– Кто такой проводник?

– Человек, который сопровождает вас на протяжение всего трипа. Мы предлагаем и эти услуги.

Ребята прыснули со смеху, но мигом оборвали себя, чтобы не обидеть бизнесменов. Но женщины уловили насмешку.

– У нас высшее психологическое образование, – ушла в пассивную агрессию бритая рейверша, – и многолетний стаж курсов по йоге и медитации.

– И от ваших подростковых комплексов можем в два счета избавить, – пришла на подмогу подруге синеголовая. – Ведь ваша проблема довольно распространенная.

Кирилл внимательно слушал с широкой улыбкой изречения незнакомок, а затем Маша заметила, как в его глазах вспыхнула кровожадная искра. Она с ней еще не сталкивалась, да и вряд ли бы захотела. Парень насел на стойку и приблизился к лицам женщин.

– У меня мама, выпрыгивая с окна, угодила прямо на пятилетнего брата. В итоге два трупа. А потом я уморил собственного отца. В итоге три трупа. Я бы с удовольствием избавился от этого подросткового комплекса…

Его взгляд пожирал всё, что попадало в поле зрения. Маша остолбенела от неожиданного поворота событий, а женщины мигом проглотили язык, пытаясь подобрать защитный приём из своей практики. Кирилл продолжал молча оказывать давление, пока Фуджик не подхватил за руку и его, и Машу.

– Спасибо за прейскурант, – кинул он психологам, – мы обязательно вернёмся и приведём друзей!

Стоило только отойти, Кирилл вернул свою лёгкую безмятежную улыбку и со смехом накинулся на друга.

– Ну и какого чёрта ты меня оттащил?! Я их почти в пух и прах разнёс!

– Пока ты им творил психотравму на всю оставшуюся жизнь, я стащил виски, – он показал из-за пазухи бутылку, – всё, что нам было от них нужно.

Кирилл от досады вскинул руками:

– А так хотелось уделать этих психологов!

– Да тут специальность психолога у каждого неформала.

Маша шла следом и переваривала про себя услышанную информацию. Девушка была знакома с Кириллом недолго и не знала всех подробностей его прошлого. Став свидетелем его безумного выплеска, ей стало страшно, но одновременно и приятно. Она постепенно открывала для себя человека, который может понять её собственный разрушенный мир. Не найти высшей степени доверия, чем полученной из общей глобальной трагедии.

– Теперь им самим проводники понадобятся, – дополнила девушка.

Пацаны посмеялись.

– Это такие циничные и самовлюблённые личности, которые даже свой недостаток переделают в чужой, – заверил Фуджик.

Он открыл бутылку пряного «Williiam Lawson’s» и размешал его в трёх стаканчиках с колой. Распределив напитки, ребята чокнулись и отхлебнули сладкий коктейль.

– Так вы реально из психушки оба сбежали?

– Какой ты догадливый, мой старый друг!

– Прямо из-под носа всего персонала! – похвасталась Маша.

– Охренеть! Просто охренеть! Если я скажу об этом в микрофон, вы стопроцентно станете королём и королевой вечера!

– Не стоит. Мы – шизы, отличающиеся скромностью. А то потом от фанатов прохода не будет.

– Ну, ясно! А вам ночевать-то есть где?

– Теперь улица – наш дом, – бросил Кирилл, вновь пританцовывая.

– А я хотел предложить у меня перекантоваться, – заявил Фуджик, – батя с матерью свалили на выходные в столицу.

– Было бы неплохо! – отозвалась Маша.

– Отлично, я у тебя сто лет не был! До сих пор небось с тем медвежонком спишь по ночам…

– Это был Филя из "Спокойной ночи, малыши", – поправил Фуджик друга.

– Да мне всё равно, с кем ты спишь там, – посмеялся Кирилл, – мог бы и не выпендриваться…

Остальные присоединились к смеху. Фуджик начал суетливо выглядывать свой пульт и настроение публики, а затем посмотрел на время.

– Предлагаю вновь вернуться на сцену и послушать мою нудятину, а то я уже сильно задержался…

– С удовольствием! – просияла Маша. – Мне уже самой хочется подвигаться…

Кирилл придержал друга и с лукавой ухмылкой спросил:

– У кого здесь все достают дерьмо?

Фуджик слегка оторопел, но затем, полностью доверяя другу, обозначил нужного человека.

– У Винта.

– Это кто?

Диджей принялся гулять пристальным взглядом вокруг и вскоре указал рукой на вторую сцену:

– Вон тот парень в очках со стаканчиком кофе. Он из него стафф достаёт клиентам.

Кирилл с Машей присмотрелись, но подсознательно начали выискивать другого, больше подходящего на роль дилера.

– Вон тот что ли астенический дистрофик?! – негодовал Кирилл.

– Точно.

– Он больше на задрота похож!

– Это первое обманчивое впечатление, – на полном серьёзе заявил Фуджик. – Чувак сам варит и выращивает. Не знаю, как он до сих пор на свободе. Но затаривается у него практически весь город. Слабые физические параметры компенсирует мозгами, харизмой и железными яйцами.

– Ты в него влюбился что ли? – подколол Кирилл за рекламу товарища.

– Да там ничего не светит никому. Он с Инди мутит, – спокойно отреагировал Фуджик.

– А так бы мутил с Вьетнамом…

Диджей с непониманием уставился на шутника, но потом переосмыслил и поржал.

– Да не с Индией, а с Инди. Его жена. Короче сам познакомишься. Здесь слова излишни. Если что надо достать, то вам туда.

– Дружбан Пятки какой-нибудь…

– Неа. Они друг друга терпеть не могут. Пятка-то нынче на хмуром зависает.

Кирилл не стал вдаваться в подробности, чтобы не ворошить прошлое.

– Понял тебя. Тогда мы сейчас метнемся к твоим кумирам, а потом вернёмся к тебе.

– Супер, я пока вам шикарные семплы заготовлю.

Так товарищи разошлись в разные стороны. Маша не препятствовала планам Кирилла, ей наоборот было интересно, что тот задумал, потому что видеть его таким предприимчивым ей довелось всего во второй раз; первый раз состоялся при удачном побеге из психушки.

– Всё-таки он напоминает ботаника, который голову моет обычно в школьном унитазе, – разбирал парня с расстояния деятель.

– Он хотя бы её моет, – посмеялась Маша.

Кирилл про себя решил, что, действительно, надо будет заглянуть к Фуджику на ванные процедуры.

Винт продолжал топтаться возле сцены. К нему подходил здороваться практически каждый прохожий. Он уважительным кивком приветствовал всех без разбора. Лет ему на вскидку было около 23. Хрупкий миниатюрный портрет совершенно не вязался со статусом наркодилера. Вскоре возле него объявилась настоящая красотка. Пышные формы и модельная внешность сочетались с грацией и лёгким развратом в жестикуляции и движениях.

– Кажется, эта та самая Инди, – подмигнула Маша.

– Если у этого айтишника стафф такой же, как девки, то неудивительно, что дела у него идут в гору.

– А ты хочешь что-то взять? – без какого-либо осуждения спросила девушка.

– У меня план получше, – расплылся в хитрой улыбке Кирилл.

Винт был одет в гавайскую рубашку и белую панамку, тонко намекая на свою особую трудовую занятость. При всём известном о преступнике, он будто находился на своей волне. Инди не переставала в своё поведение добавлять всё больше кокетства и пленительности, но парень стоял с отрешенным видом, сосредоточенный на мыслях и лишь иногда отвечал девушке поцелуем.

– Вечер добрый! – вторгся Кирилл с Машей в их идиллию.

– Здрасьте, ребят, – протянула нежным голоском Инди.

– Добрый, – кинул Винт, с одобрительным взглядом рассматривая фасон незнакомцев.

Сомнений не оставалось, что оба они были под кайфом. Инди плавно играла с воздухом тонкими руками. Её блаженные глаза прятались под длинными ресницами, но даже тогда можно было оценить широту зрачков. Винт же являлся полной ее противоположностью. Его нервозность донимала тело безостановочными тиками. У обоих шмыгали носы, жадно вдыхая остатки наркотика.

– Как у вас дела, мальчишки и девчонки? Всё хорошо? – ласково поинтересовалась Инди, предпринимая попытку обворожить своей красотой новых жертв. Ей известно было собственное превосходство, поэтому она себя чувствовала абсолютно уверено и гармонично с любыми людьми и добивалась желаемого без исключений.

– Да, – запела ей в такт Маша. – А у вас? Вы очень ярко смотритесь!

– Ой, – умиляясь, зачирикала Инди, – какая добрая очаровательная девочка! У нас всё прекрасно, спасибо!

Инди потянулась в объятия Маши и с любовью обвила её руками. Свои чары она была готова использовать на всех без разбора. Целью её роковой натуры было возбудить человека и заставить его щебетать от вожделения. Маша не воспринимала новую знакомую за какую-то озабоченную нимфоманку, а с сердечной добротой ответила ей взаимностью.

– Какие же замечательные люди нас окружают! – восхищалась Инди. – И какие мягкие!

– Бля буду! – воскликнул Винт. – У меня точно такой же наряд был! В рехабе у всех точно такие же!

Дилер был бесконечно рад своему утонченному сравнению и совершенно изменился в настроении.

– Вы оттуда прямиком на рейв что ли пригнали? Ха-ха!

– Почти. Из психушки сбежали.

– Да ну?! – его эмоциональная лабильность не знала границ. – Не врешь?

– Да, честное слово.

– Он не врёт, – подтвердила Маша, прижимая Инди.

– Да ребята у нас ещё и психи! – растягивала гласные богиня красоты, выпячивая от удивления накачанные губы. – Таких мы любим! Прямо обворожительная Харли и патлатый Джокер! Так и будем вас звать… А я – Инди, а это – мой любимый муж Винт!

– Очень приятно! – наслаждалась Маша приходом девушки.

– Весьма, – добавила Инди.

– Так чего же вы хотите, Харли и Джокер, сбежавшие из психушки? – перешёл на серьёзный тон Винт, подозревая цель знакомства. – Мы можем предложить насыщенную увеселительную программу! Что предпочитаете?…

– Мяу, – подытожила Инди, чмокнув Машу в щеку.

Тут Кирилл ощутил благосклонность ситуации, и он с озорными глазами перешёл в атаку:

– Вообще, это мы вам хотели кое-что толкнуть.

Тут, несмотря на наркотическое опьянение, семейная пара обомлела от непредвиденного поворота событий:

– Ого, ничего себе! Ты сейчас серьёзно?

– Серьёзнее не бывает.

– А вы не перестаете поражать! – страсти в кошачьем взгляде стало ещё больше.

Стоило заметить, что и сама Маша не ожидала подобного поворота и с гордой улыбкой созерцала напарника. Винт же пытался разглядеть в предложении подвох или подставу, но его излюбленное чувство интриги и накала не позволило ему отказаться.

– А давай поиграем! – воскликнул он, поддаваясь азарту. – Что там у тебя интересного?

Незамедлительно Кирилл засунул руку в свои пижамные штаны и вытащил целлофановый пакет, наполненный разными пилюлями и таблетками.

– Прихватил из психушки.

Винт с пересиливающим брезгливость любопытством потянулся исследовать пакет.

– Интересно, что ещё ты там ценного прячешь, мистер Джокер, – с манящим флиртом заигрывала Инди.

– Мне вот тоже интересно стало, – посмеялась Маша.

– В меню остался только член, – пожал невинно плечами Кирилл.

– Ха-ха! Так этих ведьм! – похвалой проявил мужскую солидарность Винт, но потом резко переключился на волнующий его любознательность объект. – А чего тут?

– В основном всё то, чем кормили в психушке, – Кирилл начал перечислять препараты. – Я слышал, у тебя своя лаборатория, поэтому думаю найдешь этому применение.

Винт взглянул на товарища с большим уважением.

– Вкуснятина! Из этого можно отличный винегрет сделать! – его огонь в глазах обратился с неописуемым восторгом к любимой женщине, способной разделить его радость. – Замешаем весь этот коктейль, добавим немного нашей химозы и получим новый первоклассный сорт!

Инди стремилась поддерживать вторую половинку в любых его начинаниях:

– Да, мой пупсик! Как пожелаешь!

– Каждый препарат возьмется по отдельности за дофамин, серотонин, норадреналин, – углублялся все больше в свои размышления Винт, – и исключит сранные ацетилхолин и кортизол!

– Обязательно, мой Менделеев! – поддерживала его научные рассуждения девушка.

– Сколько хочешь за это? – жадно перешёл к деталям покупки химик.

– 10 тысяч за всё.

– По рукам, – не стал торговаться Винт, в голове прикидывая явную прибыль. Он достал заработанную за вечер пачку денег и отсчитал нужную сумму.

– Вот так получается, – захихикал он, – идешь травить людей, а сам попадаешь в ту же ловушку.

– Это рейв, – заключил Кирилл, убирая деньги в карман.

– Нам просто сейчас нужны очень деньги, – убедила Маша парочку, – мы совсем пустые.

Инди с галантной пошлостью убрала завиток волоса девушке за ухо и прошептала:

– Для тебя всегда найдётся способ заработка, дорогуша. С твоим миловидным личиком можно развести старых извращенцев на приличную сумму…

– Пока это будем тратить, – пришёл на выручку Кирилл.

Винт убрал свой холеный пакет и потер энергично ладони.

– По дорожке не хотите? Бесплатно!

– У нас бесподобный виски сегодня, – осадил Кирилл.

– Нас и так пичкали этими веществами долгие месяцы, – дополнила Маша.

– Волшебно, – прокомментировала Инди.

В этот момент к компании будто ниоткуда подошла высокая фигура. Бледное лицо с впалыми щеками и искусанными губами будто принадлежало разлагающемуся при жизни мертвецу. Когда парень приблизился впритык, Кирилл замер от изумления. Этим больным и прокаженным на вид трупом оказался его старый товарищ Дзен, с которым они тусовались полгода назад. С момента смерти матери и брата Кирилл оборвал с ним связь. За это время жизнь его сильно потрепала. Он истощал. Сжёг слизистую в носу, что выдавали засохшие следы крови возле ноздрей. Конвульсивная тряска и тремор были заметны гораздо больше, чем у Винта.

– Привет, Дзен, – кинул ему Кирилл.

Тот перевел на мгновение взгляд с Винта на Кирилла.

– Привет, Кирюх, – совершенно холодным и равнодушным тоном отреагировал он на старого друга.

– Как ты?

– Да пойдёт. Винт, можно тебя на минутку…

После этого без какого-либо намёка на заинтересованность в разговоре Дзен уединился с дилером. Инди сопровождала своего мужа. Кирилл же не почувствовал обиды и жалости к бывшему товарищу, который не изменился в своих пагубных пристрастиях, но стал абсолютно чужим. Парень посмотрел на Машу и напомнил себе, что дал обещание не жить ностальгией по былым дням. Он расплылся в улыбке и решительно заявил:

– Пора танцевать!

Маша воспрянула духом.

– Там уже твой друг, наверное, заждался.

– Плавает в море фанаток.

Девушка посмеялась.

– И, кажется, нам пора догнаться нашим превосходным напитком.

– Полностью поддерживаю!

Кирилл подлил виски в их стаканчики, и они вдвоём двинулись к сцене, где Фуджик вошёл в кураж с излюбленными звуковыми приемами. Публика разбрелась по кустам и барам. Ребята заняли самый центр танцпола и погрузились в ритм танца. Диджей увидел друзей и воодушевлённо продолжил радовать их своим искусством.

Через некоторое время к парочке подошли Винт и Инди.

– Вы не против, если мы с вами потанцуем? – обратилась Инди, прикусив наивно губу. – Вы нам очень понравились.

– Конечно не против, – Маша подалась обнять девушку.

Довольный продуктивным вечером Винт прикрыл от кайфа глаза и растворился в монотонных движениях. Инди, несмотря на сонливую эйфорию, не теряла своей грациозности и магнетизма. Кириллу с Машей было плевать на всё, кроме этого чудесного мгновения, который уже понемногу начинал раскрашиваться в алые краски рассвета.

2.

Кирилл проснулся на до боли знакомом диване. Ещё в самом далёком детстве он оставался у Фуджика, чтобы поиграть допоздна в приставку, а потом всю ночь смотреть «Джиперс-Криперс». Маша спала рядом, укрывшись пледом. Накопленная усталость после стольких событий и перемен справилась лучше, чем препараты в психушке. Парень взглянул на плюшевое лицо девушки и осознал, что у него впервые за долгое время утро не сопровождается мыслями о самоубийстве. Такое обстоятельство поразило его до глубины души. У счастливчика в один миг подскочило настроение и спокойно лежать он уже не мог. Одним махом он закинул на бедро Маши свою ногу. Девушка замычала и начала вертеться, затем открыла глаза и увидела, что Кирилл притворяется спящим и невиновным. Тогда она в той же «случайной» манере хлопнула его рукой по физиономии. Парень недовольно замычал, а потом засмеялся. Девушка не ограничилась хлопком и, продолжая мстить за прерванный сон, спихнула Кирилла с дивана. Тот не смог удержаться и свалился на пол. Через секунду над ним появилось наглое ангельское лицо, изображающее невинность и непорочность.

– Доброе утро, – прочирикала Маша.

– Невероятно доброе, – возмутился с усмешкой Кирилл, – особенно с твоей стороны.

– Только не ной с утра пораньше.

Парень резко вскочил на ноги и подошёл к окну взглянуть на происходящее в мире.

– Кстати, похмелья вообще нет, – подчеркнул Кирилл. – Что может этот день сделать прекрасным.

– Но тело всё равно болит, – потянулась Маша.

– Это биты выходят из тела.

На улице семейные пары гуляли с детьми на площадке. Мужик чинил машину. Три бабушки отдыхали на лавочке. Солнце светило и призывало к новым приключениям.

– Кажется, пора снова наслаждаться жизнью, – целеустремлённо заявил Кирилл.

– Это точно. Я бы с удовольствием позавтракала.

– Думаю, Фуджик нам уже накрыл целую поляну.

Маша посмотрела на настенные часы: почти 2 часа дня. По ощущениям она могла проспать ещё сутки.

– Кстати, – улыбнулась она, – а почему Фуджик?

– Ой, спроси, что полегче.

Они посмеялись и вдруг услышали какое-то неразборчивое жужжание, доносящиеся из-за двери.

– Он что, пчёл разводит?

– Не удивительно тогда, почему его глаза еле заметны.

Парень с девушкой подпитали себя еще порцией смеха и вышли из комнаты. В нос ударила резкая вонь жженой травы. Источник жужжания раздавался из комнаты хозяина.

– Что этот чудик там делает? – недоумевал Кирилл.

Сцена представилась в совершенно неожиданном свете: сосредоточенный Фуджик нависал над рукой какого-то незнакомца и машинкой набивал татуировку. Из колонок играл медленный транс.

– Твою мать! – воскликнул радостно Кирилл. – Ты совсем охренел?!

Фуджик отвлёкся и обратил внимание на пробудившихся друзей. Его оплывшее довольное лицо исключало все сомнения по поводу запаха травы.

– Здорово, психонавты. Как поспали? – его речь звучала очень медленно.

– Вообще отлично! Можно было бы жить у тебя, если бы ты здесь не организовал мексиканский картель!

– Ха-ха! – смеялся Фуджик, и блаженство разливалось по всей его физиономии. – Круто же!

Клиент тоже пребывал в угашенном состоянии и даже не видел смысла разговаривать, считая искреннюю улыбку лучшим способом коммуникации.

– Давно это ты занялся нательной живописью? – поинтересовался Кирилл.

– Уже месяца четыре.

– Я помню, у тебя всегда мечты на этот счёт имелись.

– Да, я же всегда любил рисовать, – односложно и благодушно отвечал Фуджик.

– А есть эскизы? – с лёгкостью внедрилась Маша в медитативную атмосферу.

– Конечно. Вон альбом.

Девушка открыла достояние творческого человека. В основном превалировал японский стиль с присущими ему самурайскими мечами, уродливыми масками и змееподобными драконами. Маше было очень интересно, и она разглядывала каждый рисунок, гадая что могла бы себе позволить.

– И как успехи? – спросил Кирилл, оценивая кровоточащие контуры на плече паренька.

– Записи есть. Но пока больше на краску и инструменты уходит, – без особой грусти признался Фуджик, – хотя на траву хватает.

Кирилл встрепенулся и, радуясь за товарища, бросил:

– А ты прямо шикарно устроился! Диджеинг, тату-салон, трава! Живёшь в одно независимое удовольствие!

– Чья бы гедонистическая корова мычала! – отрезал Фуджик.

– Надо своё агентство ежедневных праздников по всему миру открывать! – бросила Маша. – Мы с Кириллом организаторы, ты – диджей! Вечное веселье и путешествия!

– В Вегас рванем! – пафосно ухмыльнулся Кирилл.

Фуджик хотел поспорить, но друг опередил его заторможенность и исправился:

– В солнечный Майями! Будем прокачивать народ среди белого песка, кокосовых пальм, океанских волн и дорогих архитектурных высоток!

– Да, – мечтательно подтвердил Фуджик.

– В море алкоголя и бикини!

– И ананасов! – добавил Фуджик. – Я обожаю ананасы! Первое, что сделаю, это слопаю один просто целиком, а во втором замучу Пина-Коладу!

– Точно! – восторженно завопила Маша. – Я тоже хочу!

– Тогда понадобится три ананаса.

– Не-а, – категорически сказал Кирилл, – маленький «Большой Лебовски» внутри меня «Белый русский» со льдом не предаст даже на вашем курортном американском побережье!

Все посмеялись, даже тот скромный молчаливый паренёк с оголенным плечом.

– Кстати, я вам там бутеры на кухне приготовил, – бросил Фуджик, обрабатывая влажной ваткой свежую рану. – Вы же по-любому голодные.

– Ещё бы, – кинула Маша, – я сейчас готова за десятерых наесться.

Она хотела идти, но поняла, что нужен знающий дорогу проводник, и прихватила за руку Кирилла.

– Мы сейчас сюда вернёмся, – предупредил парень.

– Супер, – откликнулся Фуджик и продолжил работу.

Возвратившись с тарелкой горячих бутербродов и чаем, ребята разместились на кровати.

– М-м-м, – восхищенно протянула Маша, – с шампиньонами!

– Это традиционное блюдо шеф-повара! – подметил Кирилл. – Готовит после каждой пьянки.

Талантливый малый улыбнулся и снова оторвался от работы.

– Но для особого вкуса надо дунуть.

– А давай! Добавим прованских трав в твоё эксклюзивное блюдо!

– Кубинских!

– Скорее улицедзержинских! – посмеялся Фуджик и передал Кириллу специальный аппарат.

Парень угостил по-джентльменски первой Машу.

– Просто вдыхать надо?

– Как кальян, только эффект будет как от лечебного ингалятора.

Гости прокашлялись, как туберкулезники. Фуджик предусмотрительно выбрал динамичные треки с летних электронных фестивалей и прибавил звук на колонке.

– Теперь эти бутеры, действительно, райское наслаждение! – промямлил Кирилл с набитым ртом.

– Ага, – с прищуренными весёлыми глазами подтвердила Маша.

Тут Кирилл ни с того ни чего начал ржать. Ребята без вопросов посмотрели на него и молниеносно присоединились. Парень несколько раз хотел что-то сказать, но каждый раз чужой смех активировал его собственный.

– Конечно, твои ананасы, алкоголь и трава – это замечательно , – получилось взять контроль над собой, – но банановая кожура и сушёная жаба с ними никак не сравнятся…

Тут Маша прекратила смех, ничего не понимая. Фуджик ещё больше рассмеялся над сказанным, а потом с трудом попытался объяснить суть:

– Мы с Кирой в 8 классе пытались создать свой легалайз и запатентовать его под нашим именем. Мы ничего лучше не смогли найти в интернете, кроме смеси сушёной банановый кожуры, тертого муската и кефира…

Тут Маша залилась пуще прежнего. Она уткнулась в содрогающегося от хохота Кирилла и только успевала вытирать слезы с глаз.

– А потом… А потом…, – не мог пересилить себя Кирилл, – мы скурили завернутый в газету высушенную жабью кожу, которую мы предварительно подержали пару дней на солнце. Потом гуляли по парку и воображали, какими мы скоро станем крутыми наркобаронами.

Все ржали до приступа истерики. Фуджик только и успевал утвердительно кивать головой. Тихий скромник в голос издавал хохот на всю квартиру.

– Не удивительно, что ты с твоими идеями в психушку попал, – молвила Маша.

– Ой, не говори.

Они вновь вернулись к завтраку, иногда высвобождая смехотворные позывы. Фуджик себя призвал к серьёзности и занялся делом.

– Что теперь-то будете делать? – задал он волнующий вопрос. – Не боитесь, что вас поймают?

– Кто? – усмехнулся Кирилл. – Кому мы нужны? Мы теперь самые свободные на свете люди.

– А психушка или органы опеки?

– Думаю, они только рады от нас избавиться. Они ведь считают, что мы без них пропадем. А пропасть, мой друг, может лишь тот, кому есть, что терять.

Фуджик окинул друга понимающим взглядом и кивнул.

– А жить где? А деньги брать откуда?

– Огромная жизнь – наш дом. И здесь все мы временные гости. А деньги вот, – парень демонстративно, достал из кармана купюры.

– Откуда? – отпала челюсть товарища.

– Да надули вчера одного авторитетного дилера, – посмеялась Маша.

– Точняк!

Тут Фуджик спохватился и с трезвым видом засуетился:

– Чуть не забыл! Мне писал Винт и сказал позвонить ему, когда вы проснетесь.

– Надеюсь, мы его не обидели, – усмехнулся Кирилл.

– Нет. Он с очень доброжелательным голосом о вас спрашивал.

– И ты сдал нас?

– Конечно. И сейчас сдам.

Фуджик набрал нужный контакт и приложил мобильник к уху.

– Алло… Чувак, они готовы! Поспали, поели, улыбнулись… Да ну… О как! Они будут рады… Не, я сегодня точно пас, братан… Работы много… Ага… Давай… Да, ждём!

Маша с Кириллом, заинтригованные, в ожидании уставились на друга.

– Скоро они с Инди за вами заедут, – с многозначительным видом оповестил парочку Фуджик. – Сказали сюрприз вам сделают…

Девушка с парнем уставились друг на друга, гадая, что их может ждать в компании с преступниками. Но вскоре Кирилл отмахнулся и вернулся к бутерброду.

– А я всё равно с жизнью бы хотел распрощаться только в перестрелке!

3.

Винт сидел за рулём в чёрных очках и с сигаретой в зубах. Его бежевый спортивный костюм из фильма "Джентельмены" идеально подходил к серому Ford’у. Из окна высунулась облагороженная макияжем Инди и облокотилась о блестящую на солнце крышу своими загорелыми руками, пестрящими всяческими аксессуарами. Она спустила очки с глаз и обнажила в улыбке белоснежные зубы:

– Ну что, солнышки, как состояние после такого отрыва?

– Ничего не поменялось, – отозвался Кирилл.

– У нас будто отрыв не заканчивался, – заметила Маша, нежась на свежем воздухе.

Инди громко засмеялась и тыкая пальцем повторяла:

– Во дают!

– А нам в нашем возрасте и с надломленной нейромедиаторной системой приходится заново искать источники веселья! – дал понять Винт.

– Это точно, котятки! Мы вас приглашаем сегодня на вечеринку в наш дом!

– У нас есть традиция, – смеялся Винт, – раз в год утилизировать товар лаборатории, чтобы копам, в случае чего, ни черта не досталось…

– Но прежде, мы устроим день гламура и шопинга! – торжественно заявила Инди.

Кирилл с Машей поглядели на старые оборванные вещи, которые позаимствовали у Фуджика, и осознали, что такое предложение как нельзя кстати.

– Погнали!

– Сегодня вы должны быть самыми незаурядными на тусе!

Винт дал газу в ближайший торговый центр, включив на полную громкость GSPD. Маша с Кириллом не находили причины, для чего нужны новые наряды и так потрясающе одетым новым друзьям, но отказать в обновлении несуществующего гардероба они никак не могли. Выскочив из тачки, они стремительно рванули по всем бутикам с одеждой.

Маша не сдержалась и дала полную волю своему многогранному вкусу. По итогу, даже у Инди не набралось столько одежды для примерки. Девушка смотрела и топы, и блузки, и футболки, и костюмы, и юбки, но в итоге остановилась на летнем красочном платье в цветочек. Она хотела отнести его Кириллу, но Инди её остановила прямо в примерочной.

– Прибереги деньги своего добытчика, – девушка из огромной сумки достала магнит и ловким опытным движением сняла с товара пластмассовый индикатор.

– Вот эта вещица! – засмеялась Маша.

– А теперь, как твой Джокер, скорее прячь в трусы это прекрасное платье и неприметно выходи из магазина, – подмигнула Инди, – я через пару минут тебя догоню!

Маша, наплевав на правильность и совесть, распределила по талии платье и с театральным спокойствием проскользнула мимо охраны, бесстрашно продолжая стоять в метре от системы безопасности. Инди вышла с более недовольным лицом, больше характерным для её амбициозного образа.

– Снова ничего нет приличного, эх… Придётся в другом месте поискать …

Даже если бы у охранника и проскочила подозрительная мысль, он бы всё равно ничего не смог предъявить столь сексуальной девушке. Он лишь проводил её взглядом, ожидая, когда сможет посмотреть на её упругий зад, обтянутый чёрными лосинами.

– Пошли, хулиганка! – хихикнула Инди. – Сэкономим бюджет наших мужиков.

– Если бы не эти навязчивые мысли о новой причёске, то можно было бы им дать возможность потратиться!

– Ха, точно! Я, пожалуй, тоже кончики подравняю!

Тем же криминальным способом девушки приобрели и своим мужчинам новую одежду. Теперь Кирилл был одет в чёрный стильный комбинезон, чёрные очки, белые кеды и красную бандану.

– Да ты как рок-звезда 80-х выглядишь, – оценила Маша, которая к тому времени приобрела розовые очки и босоножки.

– Моё тщеславие и алчность не успокоились, – проснулось воровское начало у анархиста.

– Если честно, я хочу шубу, – чистосердечно призналась Маша.

– А я кожаную куртку.

– И как мы это сделаем?

Кирилл посмотрел хитрым взглядом на многочисленные накопившиеся пакеты Инди и заявил:

– Есть у меня план.

Освободив пакеты от шмоток и заполнив их для видимости старой одеждой, они в образе заядлых шопоголиков пожаловали в магазин верхней одежды. Инди с Винтом принялись всеми способами отвлекать женщину, которой не терпелось что-то продать. Тем временем в примерочной Маша выкинула всю старую одежду и утрамбовала на дне пышную шубу и бордовую кожаную куртку, предварительно использовав магнит.

– Не знаю, как мы это пронесем, – забеспокоилась девушка с безумными глазами. – Нас могут и с остальными вещами спалить.

– Если что, заплатим, не ссы, – посмеялся Кирилл, чувствуя предзнаменование удачи.

– Если что, я изображу припадок.

– Вот так зрелище будет.

Они выглянули и поняли, что мастер словесного ремесла, а именно их новая подруга, профессионально выполнила свою миссию. Ни о чем не подозревающая женщина вела энергичную беседу о брендах. Маша с Кириллом тихо проскочили за широкой вешалкой к выходу, где датчики продолжили молчать.

Встретились они в полном составе уже в фойе. Маша напрыгнула с благодарностью на Инди и Винта.

– Спасибо! Спасибо! Спасибо!

– Да не за что, – кинул Винт, – кто нас ещё так похвалит за нарушение закона.

– Все твои клиенты, – усмехнулась Инди.

– Предлагаю сменить локацию, – намекнул Кирилл. – Мы и так достаточно обобрали этот центр.

– Мы с моей Харли направимся прихорашиваться в салон красоты, – обаятельно захлопала ресницами Инди, – нам жизненно необходимо сегодня быть лучше всех на свете!

– А мы тогда за алкашкой и едой пойдём! – решил Винт.

– Дай мне денег, котёнок, – промяукала Инди. – И купи манго.

– Дай мне денег, котёнок, – спародировала подругу Маша. – Можно без манго.

Винт с Кириллом перекинулись понимающими друг друга взглядами и полезли в карман за деньгами.

На улице девушки направились в салон красоты, а парни – в продуктовый.

– Кажется, твоя моей приглянулась, – подчеркнул Винт. – Такое редко бывает, когда она не в своих корыстных целях использует общение и дружбу.

– С нас нечего взять, – посмеялся Кирилл, – нас только любить можно.

– Ха, чувак, может быть!

Они взяли тележку и принялись бродить по супермаркету. Винт был неприхотлив в выборе, поэтому кидал в корзину всё, что попадется на глаза.

– Мне бы пригодился такой человек, как ты, в моём грязном деле.

– Да…

– И я не про голимые закладки. Я бы с твоей сообразительностью и смелостью научил тебя варить. У меня неисчерпаемые запасы, которыми можно снабжать целый район.

– У нас просто другие планы, – пожал плечами Кирилл.

– Какие же?

– Каждый день быть свободными и счастливыми.

– Разве деньги для этого не нужны?

– Подобные мысли о необходимости денег точно не нужны.

– Хм, – задумался Винт, погружая в тележку одну за другой бутылки разного алкоголя, – может, ты и прав. В какой-то степени деятельность обязывает и сковывает, и я не про постоянную опасность, а рост потребностей что ли…

Кирилл, пораженный, наблюдал за неконтролируемым набором выпивки, но не препятствовал, считая, что парень знает, что делает.

– Вообще, я в эту грязь ввязался не из-за бабок, – решил исповедаться Винт, чувствуя доверительную атмосферу, – я с самого детства любил экстрим и открытия. Я обожал пробовать и находить для себя ранее неизвестное чувство или эмоцию. Родители у меня были с самой глубины социального дна, поэтому безжалостность и упорство у меня с детства оттачивались до состояния острейшего лезвия. Я в школе увлекался химией, а дома историями про пиратов и мафиози. Что из этого могло получиться? Бинго!

Винт хлопнул в ладоши, демонстрируя изнанку своей персоны. Наконец, он закончил с алкогольным отделом и направился дальше бродить по магазину.

– Мне нравится подходить к производству с чисто научно-исследовательской стороны! Как тот сумасшедший учёный в старых фантастических фильмах! К нарушению закона я отношусь, как к постоянному стрессу, который всегда держит в напряжении и заставляет совершенствоваться твоему физическому и психическому фону! Ну а постоянные мутки, заклады и сделки удовлетворяют мою пиратскую натуру! Поменяй только наркоту на золото, подъезды – на пещеры, а торчков – на беззубых морских псов: и ни чёрта не изменится!

Кирилл посмеялся, относясь с совершенно нейтральной позицией к занятости парня. Ему было интересно его слушать и раскрывать подноготную чужой души.

– Так что, братец, я с тобой согласен! Деньги в сравнении с твоими внутренними природными качествами, сформированными наклонностями и развитыми талантами – ничто!

…

– Ты, наверное, задавалась вопросом: почему я в союзе с серым на вид ботаником, а не с накаченным олигархом? – предугадала мысли Маши Инди.

Девушки прихорашивались по соседству. Маша решилась на каре, планируя не прерывать череду взбалмошных поступков, совершенных за последнее время.

– Почему это? – посмеялась девушка. – Винт может больше подарить чувств.

– Ну ты это про «котики», – совершенно не испытывая страха и осторожности, рассуждала вслух Инди. – А я про физический союз…

– Ну, – призналась Маша, – смахивает он немного на школьного зубрилу со стороны…

– Потому что, когда я его встретила, я поняла, что нашла человека, который любит риск, отсутствие комфорта и безопасности, криминальный образ жизни больше, чем я.

Маша с каждой минутой понимала, что именно так и есть.

– А как вы с ним познакомились?

– Мой отец его матери героин продавал.

Ошеломляющий ответ заставил содрогнуться рабочий персонал и утратить баланс рабочей толерантности к клиентам.

– Мы жили по соседству. Винт всегда был самым неугомонным и идейным парнишкой во дворе. Я с ним дружила с самого раннего возраста. Проводила с ним всё свободное время, пока наши родители вели жестокую битву за выживание во взрослом мире. Когда мы поженились, мы пообещали себе, что сделаем всё, чтобы не ощущать этой борьбы и находиться за её пределами.

Маша внимательно слушала исповедь с виду гламурной куклы, которая несмотря ни на что, имела свой богатый, внутренний мир.

– Он любил меня, кажется, с того момента, как увидел, – продолжала ровным тоном Инди. – Знаешь, как говорят, что девушки ищут партнёра, похожего на отца. Так вот Винт знал детали психологии наперёд и, кажется, сделал всё, чтобы я была счастлива с ним.

Женщины классического среднего класса слушали невероятный ужас, с которым им не доводилось никогда сталкиваться в своей размеренной монотонной жизни. Инди явно наслаждалась создаваемым эффектом.

– Так что на тачку, на дом, и на все цацки мы заработали сами самыми отвратительными и бесчеловечными делами. В оправдание и без того грешной души мужа могу сказать, что моих вложений было больше.

Маша рефлекторно в удивлении повернула головой:

– А ты чем занимаешься?

– Сутенерством, – отрезала Инди, окончательно добивая аудиторию, – я тебе уже вроде говорила об этом.

– Не в подробностях…, – посмеялась девушка запредельному потоку аморальной информации от компаньонки.

– У нас в городке сидит в администрации один богатенький извращенец. Палыч обожает молоденьких девочек и за некоторую сумму денег вытворяет с ними всякие непристойные гадости: от поцелуя с поверхностными ласками, грубо говоря за тысяч десять, и до лишения девственности за сто тысяч. Расценки он придумывает всегда в зависимости от ситуации и качества материала. Всё-таки женская строптивость и самоуважение порой играют огромную роль. Так вот, самому ему опасно находить и совращать болтливых девочек. Всё-таки имеются у уважаемого человека и жена, и дети, и статус. Поэтому ему нужен сутер, который всегда находится в эпицентре молодежной жизни и может найти дурочек, готовых на всё ради денежных средств на новый айфон. Вскоре я начала подгонять девочек и его дружкам. За каждую жертву отваливают мне 5к. Вот и посчитай в соотношении со стоимостью машины, сколько чьих-то детей этот старик попортил и какой у меня роскошный доход на чужих пороках.

Маша вербально чувствовала постороннее отвращение стилиста, у которой наверняка у самой имелась дочь. Но жизнь была так устроена, что приходилось ради собственного блага чем-то жертвовать. Кому-то – принципами, а кому-то – достоинством и детьми.

– Так что вот такие мы оба мрази, – подытожила с добродушной иронией Инди и посмотрела на реакцию Маши, в которой не заметила и толики осуждения, ибо девушка сама утратила в жизни всё святое и не считала происходящее в мире чем-то важным и имеющим сакральный нравственный смысл.

– Я это всё, вообще, к чему, – продолжила Инди, – не для того, чтобы похвастаться, тебя спугнуть или разозлить женщину позади меня. Я хочу сказать, что могут любить даже такие мрази, как мы с Винтом. Подобная любовь и будет являться истинной. Вместе за и против всего. Одни и те же ценности, интересы, слабости и зависимости. Вы с Кириллом тоже отлично начинаете и достигните лучшего, чем мы.

– Почему ты так думаешь? – спросила без оспаривания девушка.

– Потому что, судя по вам, вы пережили больше. И научились с этим каким-то образом жить.

4.

В трёхэтажном доме весь интерьер будто был создан для вечеринок. Первый этаж был в формате студии и представлял собой барную стойку, плавно переходящую в танцпол. Музыкальная стереосистема, из колонок которой долбил русский панк-рок: Мукка, Пошлая Молли, Lida, CMH, Три дня дождя и, конечно, излюбленные GSPD.

– Есть ещё третья парочка, приближенная к эстетичной любви современности, – подчеркнула Инди с восторгом, – это Давид и Алина-Dead Blonde.

Зажигательные исполнители чередовались меж собой и задавали нужный настрой. Кирилл с Машей рассматривали дом, слушая предысторию выбора каждой детали. Инди нарядилась в кожаный облегающий костюм, подражая семейству диких кошек. Маша накинула шубу на своё платье и воспользовалась парфюмом подруги. Кирилл глядел на неузнаваемую Машу в её новом образе.

– Хочется сегодня выглядеть максимально вульгарно и странно, – заявила она, с кокетством поправляя кудрявое каре.

Кирилл улыбнулся, желая теперь тоже перевоплотиться в нечто необъяснимое и выделяющееся. Через подобранный нелепый облик им хотелось выразить внутреннюю свободу и заразить ею остальных.

Дорогие тачки подъезжали к дому. Стильные молодые люди, поправляя украшения и оценивая строгим высокомерным взглядом обстановку, заходили в дом. Винт встречал гостей, не вдаваясь в подробности устройства дома, который был и так всем хорошо известен. Кирилл с Машей и Инди спустились к толпе.

– Знакомьтесь, – объявила Инди, не замечая напускной серьёзности прибывших, – это Джокер и Харли нашего времени! Они сбежали из психушки, чтобы весело отодрать наш серый скучный мир!

На вызов хозяйки все благожелательно откликнулись приветственным возгласом.

– Не переживайте за переизбыток внимания, – успокоила подвыпившая Инди парочку, – здесь всем насрать на всех, кроме себя. Эти люди принимают друг друга за неодушевлённые предметы. Они собираются у нас раз в неделю, обдалбываются и трахаются.

Затем вернувшись к роли соблазнительной кошки, Инди пошла вертеть хвостом в круговорот лицемерия и питаться энергией окружающего вожделения. Кирилл с Машей безразлично улыбались встречным людям и качались на своей волне.

– Давай выпьем? – предложил он.

– Лучшее предложение! – откликнулась она.

Они налили себе Ягермейстера с энергетиком и задвигались под музыку.

– Серафим вживую не так поёт, – заносчиво орал на весь зал какой крашенный белобрысый красавчик с химзавивкой, – я этого засранца знаю! Он весь голос прокурил! Как же мы с ним тусили… Но трек я с ним не стану записывать… Не мой формат… Я, кстати, сейчас кручусь с альбомом на студии, где записываются Обла, Тейп, Ганфлад…

Девушки слушали его или делали вид, что слушают. По большей части они смотрелись в зеркало и заряжались волной самолюбования. Белобрысый навязчиво докапывался до новых слушателей, безостановочно шмыгая носом.

– Если он подойдёт к нам, – предупредил с усмешкой Кирилл, – то, клянусь, я зачитаю ему реп "Грандмастера Бит".

Маша посмеялась.

– Это который сосистер?

– Пенопластер.

– Пойдем покурим, – смеялась она, ловя в стёклах очков отражения ярко-красных огней диско-шара.

Возле бассейна собралась целая толпа народу. Все делились впечатлениями от поездок и новых покупок. Под алкоголем и наркотиками они становились более чуткими и вежливыми, чем в первые минуты визита.

– Пойдем в сторонку, – отозвала Маша.

– Не нравится, как письками меряются?

– Может, я тебя просто хочу послушать.

Кирилл последовал за девушкой.

– Ну, как тебе тут? – поинтересовался он.

– Знаешь, мне нравится. Я чувствую всеобъемлющее веселье и свободу. А тебе?

– Я последние события считаю проделками судьбы, – заявил Кирилл. – А в таком случае, нам остается только довериться течению и наслаждаться.

Маша кивнула, двигаясь в такт доносящейся из дома музыки. Позади парочки вёлся диалог незнакомых им девушки и парня, слова которых перебивал текст песни:

– У меня начались невыносимые панические атаки… Знаешь, я раньше думал, что достиг предела, но с каждым разом всё хуже… Мне кажется, я перешагнул черту человеческой расы и теперь расплачиваюсь за знания… Я… Я даже не могу передать, к каким прихожу осознаниям и какие потом меня настигают депрессии… Мир прогнил изнутри… Люди стали слишком тупыми и злыми… Уже не помогают ни духовные практики, ни медитации… Ничего… Не хочется признаваться, но порой я не знаю, как жить…

Парень выглядел как обычный ухоженный мажор со страдальчески смазливым лицом. Маша сняла очки и продемонстрировала закатанные от отвращения глаза. Кирилл посмеялся.

– Зацени!

Он повернулся к двум философам и, засунув два пальца в рот, извергнул из себя ранее съеденное и выпитое. Рвотные массы оказались вблизи участников светской беседы, которые с криком отпрыгнули от содеянного, как от проказы.

– Чувак, блин, ты больной что ли?

– Извините, – высморкался Кирилл, – у меня, кажется, метафизическая интоксикация…

После этого он вернулся к Маше, которая, сложившись пополам, умирала со смеху.

– Как ты это сделал?

– Да я в психушке постоянно блевал. Мне теперь спровоцировать рефлекс, как два пальца об асфальт.

– Ты бы видел их лица!

– Да видел. Я краем глаза поглядывал.

– Я бы тебя поцеловала за такой подвиг, – отыгралась внезапностью Маша, – но ты блевун.

Кирилл покривлялся в ответ. Затем они, смеясь, направились в дом. Вечеринка была в самом разгаре. Гости разбились на кучки. Уже без пафоса и манерности в лицах они позволили себе расслабиться.

Инди стояла с какой-то крошечной девочкой, которая настырно наседала не нее со своим разговором. Маша с Кириллом подошли ближе.

– И вот я прилетаю в Милан… Зай, непередаваемая красота… Архитектура, менталитет, экология, толерантность… Мне с моей девушкой нигде так не было комфортно и уютно, как в этом замечательном городе… Я открыла для себя самый вкусный веганский ресторан на свете… Мы объелись досыта, духовно насытились культурой, зарядились обоймой положительных эмоций…

Инди с присущей ей нежностью поглаживала руку малютки и строила наивный детский взгляд.

– Несомненно всем здравомыслящим людям надо переезжать в Европу… Именно людям, ибо все, кто поддерживает решения и действия наших политиков – обманутое деградирующее быдло… Страна гниет изнутри… Мне невыносимо больно за свою Родину…

Кирилл с Машей, устав от нудной вычурной речи, незаметно отдалились чуть в сторону и погрузились в музыку. Через некоторое время Инди избавилась от надоедливой девчонки и сама подошла к парочке, потирая аккуратный нос.

– Ну что, дорогие, не наскучил вам подобный контингент? – в последний раз девушка выглядела охмелевшей, но сейчас вновь возбуждённой и трезвой.

– Очень разношерстная публика, – заявила Маша, – может посоревноваться даже с психиатрической.

Инди засмеялась.

– Так и эти тоже все психологически нездоровые, – рассуждала с энтузиазмом она, – они ведь в жизни имеют всё в достатке. Им не надо думать, как достать еду, найти работу, заработать на квартиру… В своей пресыщенности находят себе психологические отклонения, спорят о нравственном положении общества, вступают в секты, примыкают к различным субкультурам, отстаивают бесплодные идеи псевдо-благородных организаций…

– Но ведь это хорошо, – пританцовывая заметила Маша, – лучше, чем если бы они тупо грабили и убивали…

Нанюханная хозяйка приняла с горящими глазами вызов:

– Девочка моя, они же это делают не искренне, а ради позерства, – несмотря на спор, она продолжала ласково соприкасаться с телом собеседника, – у них всё основывается на эгоцентризме. Каждый из них перегрыз бы друг другу глотку, окажись они вне зоны комфорта. Кстати, хотите разнюхаться?

Маша с Кириллом отрицательно закачали головами и, продолжая слушать изречения подруги, добавили в стаканы ещё напитка.

– Наше поколение ведь совсем не способно чувствовать и сопереживать. Наш организм так привык к переизбытку информации и доступности прихотей, что перестал на окружающие события выделять гормоны и нервные импульсы. Мы внутри абсолютно пусты. Всё, что мы можем делать, это наращивать слоями внешнюю красивую обёртку, которую хотим выгодно продать и преподнести. Под обёрткой – никакого содержания. Но оно никому и не нужно больше. Сейчас музыка о себе, рекламы о себе, разговоры о себе, социальные сети о себе. Нам надоело всё, кроме себя. Больше нет потребности в разделении чувств с другим. Это тупиковый атавизм. Отныне мы равнодушны друг к другу. Если мы что-то в жизни находим – это только для того, чтобы обрести всеми желанную драгоценность, попользоваться ей, а затем продать. Всё: вещи, имущество, знакомства, любовные связи, знания – для потребления и выставления себя в лучшем и прибыльном свете. Эгоцентризм диктует каждое наше решение и действие. Мы – представители того поколения, которому не нужно это больше скрывать. Мы – рыночные люди, которые отказались от идеологии семьи, морального саморазвития и религиозных убеждений. Нам нужно накопление и потребление, чтобы заполнить пустоту и выработать иллюзию вечной, неразрушимой субстанции.

Маша с Кириллом с превеликим интересом выслушивали абсолютно независимую точку зрения яркого олицетворения успешного и рассудительного человека.

– Мы честны в своих порочных и меркантильных намерениях. Мы не прикрываемся маской святости, чтобы потом, после неизбежного совершения греха, искупать вину. Мы достигаем вершин благодаря тому, что не способны привязаться ни к кому из людей, независимы от их мнений и чувств. Они нам интересны, пока с них можно что-то взять. Каждый здесь при желании может сорвать огромный куш, исходя из своих приоритетов и навыков потребления. Мы признаем, что мы легкомысленно относимся к жизни, инфантильны и незрелы в целях. Мы боимся смерти, потому что боимся, что исчезнет наш облик, статус, накопленный ассортимент имущества. Мы подвластны искусственному воспроизведению чувств и эмоций через наркотики и алкоголь. У нас атрофированный чувственный спектр, но благодаря этому, мы и стали хозяевами жизни.

– В чем же тогда смысл самого существования? – спросил Кирилл.

Инди расплылась в улыбке и руками обвела танцплощадку, где пили алкоголь, нюхали порошок со стеклянного стола, лапали и раздевали незнакомые и ранее недоступные тела, целовались, облизывали шею и пропадали в ванной.

Винт, довольный ходом мероприятия, подошёл сзади к своей жене и обнял её за талию. Его конечности вновь донимали подергивания. Раскрепощённая девушка нежно прикусила за щеку парня.

– Дорогой, – обратилась она к нему, – в чем смысл жизни?

Винт ухмыльнулся и шмыгнул носом.

– В удовлетворении низменных потребностей! Как у Маркиза де Сада, Хью Хефнера, Кани Веста и Паши Техника, мать их! Именно низменные влечения правят человеком, всё остальное – отходы замороченного мышления, слабости и невежества!

С уст Винта подтверждение умозаключения жены прозвучало как тост. Она его сладко поцеловала в губы. Маша с Кириллом улыбнулись и подняли бокалы.

– За удовольствие! – воскликнула Инди и ударила своей бутылкой пива о коктейли ребят.

– Смотри, милая, какие девочки пришли, – обратил её внимание Винт в сторону входной двери. – Пора поработать.

Инди подмигнула хищным взглядом.

– Пора на охоту! Работает лучший сутенёр дикого Запада!

Хозяева направились встречать новых гостей, а Кирилл с Машей продолжили танцевать, не обращая внимания на разыгранный бестиарий.

– Что думаешь по поводу сказанного? – поинтересовалась мнением Маша.

– Звучало очень правдоподобно.

– Ты думаешь, мы тоже такие?

Кирилл в первый раз увидел на лице девушки беспокойство и лёгкое волнение, к которым привело наивное доверие.

– Нет, – категорично успокоил с доброй улыбкой Кирилл, – Те, кто не может чувствовать, не попадают в психушку.

Маша с мысленной благодарностью посмотрела на парня и, вскинув руки в воздух, продолжила кружиться в танце. Они уединились в углу от всех остальных. До них больше не доходили чужие разговоры, звон бокалов и чавканье пересохших ртов. Им нравилась музыка и общее настроение тусовки.

Но в какой-то момент Маша замерла. Кирилл открыл глаза и уставился на девушку. Он не мог объяснить молниеносное изменение в выражении ее лица, но в ее глазах он уловил угасание сознания. Зрачки ушли под веко и резко подкосились ноги. Кирилл мигом спохватился и поймал хрупкую фигуру в воздухе, предотвратив падение. Прямо на руках Машу начали пронзать судороги. Все конечности и мышцы от лица до ног тряслись и спазмировались. Кирилл испуганно одной рукой повернул на бок ее лицо, а другой схватился мгновенно за руку. Первобытный страх из самых глубин памяти сковал всю душу парня. Он знал одно, что ни за что на свете не отпустит её руку. Он не даст ей уйти.

Холодный пот выступил на лице. Сердце заколотилось в неописуемом ужасе. В голову вновь полезли забытые ритуалы. «Пожалуйста, нет! Пожалуйста, не надо! Пожалуйста, всё, что угодно…». Кирилл пребывал сам на грани неконтролируемого поведения мозга, но держался изо всех сил. Судороги прекратились. Нервные импульсы становились всё тише и ровнее. Маша приходила в себя, оглядывая незнакомое и непонятное пространство сумеречного виденья. Но потом сделала глубокий вдох и обмякла на руках Кирилла. Парень подхватил на руки девушку и отнёс на ближайший диван.

– Ну вот…ты вп…впервые увидел мой припадок, – с лёгким нарушением дикции улыбнулась Маша, полностью расслабляясь после случившегося.

– Я пиздец как перепугался! – до сих пор дрожал от страха Кирилл.

– Ну всё, – усмехнулась Маша, – ничего страшного. А то тебе самому понадобится помощь.

– Это точно.

Вокруг продолжался праздник. Музыка, не прерываясь, гремела на весь дом. Люди наслаждались жизнью. Никто даже не заметил инцидента, а, если и заметил, то решил не обращать внимания и не вмешиваться.

Маша лежала головой на коленях Кирилла. Девушка прикрыла глаза и с блаженным тихим голосом, чтобы слышал только он, произнесла:

– Я внутри ауры увидела красивую картину. Мы с тобой были на концерте в каком-то большом здании. Вокруг была толпа, а из колонок играла просто неземная музыка. Космические биты тревожили каждую частичку души…

– Что за биты? – поинтересовался Кирилл.

– Не знаю. Но они были очень живые, красочные и глубокие. Почти как у "кристаллов". Было так хорошо. Мы слушали и танцевали…, – тут она посмеялась, – Наверное, движения передались и в реальность.

– Не смешно, – буркнул он.

Маша заметила, что с начала припадка её рука находилась в ладони Кирилла. Она задумалась о чем-то своем и затем крепко сжала её. Парень, наконец, отпустил дурные мысли и улыбнулся в ответ.

– Пойдём отсюда, – предложила Маша.

–Пойдем.

Глава 5. Не верь, не бойся, не проси.

1.

Несмотря на количество выпитого, голова оставалась ясной. Лишь лёгкое расслабление наполняло мышцы. Ноги, руки, сердце будто стали ватными, не обремененными нервами. Вся окружающая среда сочеталась с внутренним спокойствием. Луна огромным белесым шаром свесилась над заводскими дымными трубами, озаряя их молочным холодным светом. Кошки визжали у подножий пятиэтажек, шныряя из кустов под машины. Чайки кричали над зелёной травой, тревожимой лишь тёплыми порывами ветра. Потоки воздуха заглянули в гости откуда-то из дальних южных стран, чтобы прогуляться вдоль провинциальных балконов с видом на ржавые детские площадки и цветущие пышные хризантемы старухи с первого этажа.

– Не хочешь ещё выпить? – поинтересовался Кирилл.

– Было бы здорово, – улыбнулась Маша.

Девушка шла размеренным шагом. Последствия приступа исчерпали себя в первые минуты после. Кирилл то и дело поглядывал с опаской Машу, проверяя ее состояние, но затем взгляд проникался зачарованностью. В её беспечности таилась великая красота. Сила гармонии и радости, готовая на всё, без всякого страха и сомнения.

– А у нас деньги-то остались? – посмеялась она.

– Ещё как. Мы самые богатые во всей округе.

Кирилл широко обвел руками безлюдный район. Мания одолевала его с новыми силами, побуждая на навязчивые знаки внимания. Он вертелся вокруг девушки кругами, желая любоваться ею с разных сторон.

– А ты бы что выпил? – спросила Маша, замечая волну очередной активности.

– Да что угодно! Я машина по ликвидации алкоголя! Меня так и зовут – алконатор!

– Тогда предлагаю…, – девушка изобразила задумчивость.

– Барабанная дробь, – отбил ритм руками по своим бедрам Кирилл.

– Хочу вина! – восторженно заявила она.

– Будет сделано! Такая романтичная обстановка не должна простаивать без забродившего сока винограда!

– А еще хочу экскурсию по городу, – добавила девушка, – молодой человек, вы знаете какого-нибудь хорошего экскурсовода?

– Самого лучшего! – застыл Кирилл в грациозной позе.

Парочка добралась до круглосуточного магазина. Спустившись в подвал, Кирилл ощутил прилив ностальгии.

– Прошу любить и жаловать главную достопримечательность города. Каждая пьянка непременно заканчивалась визитом в эти хоромы с целью приобретения несравненного вишневого «гаража».

– Какие изысканные вкусы, – посмеялась Маша, поглядывая на строгого продавца горной внешности.

– Нам, пожалуйста, две бутылки красного вина и пачку шоколадного «Chapmana»…

Кавказец выдержал подозрительную паузу, но Кирилл вырулил ситуацию:

– А… И, конечно, бутылку вишневого гаража… Паспортов у нас нет, но и доверия полиции тоже…

Маша прикрыла рот рукой, дабы подавить смех. Продавцу были безразличны услышанные слова, он доверял только своему внутреннему анализу. Через мгновение он поставил на прилавок заказ.

– Твои способности убеждения поражают с каждым разом, – заявила с гордостью Маша.

– Да я вообще гений! – бросил непринужденно Кирилл, уже переключившись на совершенно другое занятие. С высунутым языком он пытался открыть бутылку вина, вдавливая внутрь пробку найденной палкой.

– Как мне повезло…, – с иронией пропела девушка.

– Почаще это говори, – после напряжённого комментария раздался хлопок капитулировавшей пробки.

С покрасневшим лицом и джентельменской улыбкой парень предоставил Маше продегустировать напиток первой.

– Очень даже ничего, – вдумчиво отметила она.

Кирилл сделал следом сочный глоток.

– Подобный вкус я находил у бабушки в сухофруктах и у соседа Семена на заборе!

Маша посмеялась.

– Ты ещё и сомелье…

Кирилл отмахнулся рукой и сделал ещё глоток. Приятным теплом напиток разошелся по внутренностям. Девушка с парнем достали по сигарете и, наконец, закурили. Первые секунды они молча и без раздумий шли в одну сторону. Маша думала, что идет за Кириллом. А Кирилл думал о Маше. Лишь иногда у него проскакивало напоминание о том, что он координатор их прогулки, и только тогда ноги сворачивали в нужную сторону.

– Что мы вообще всё обо мне да обо мне, – вернулся парень к разговору, – расскажи лучше, что у тебя за аура?

Маша пожала невинно плечами.

– Аура как аура. Ничего особенного.

– Это ведь предвещание припадка?

– В общем-то да.

– И оно у тебя проявляется сценами из будущего?

– Не знаю. Перед глазами появляются отрывки каких-то событий или видений. Порой это мозаика из хаотично подобранных моментов, а иногда – конкретная полноценная ситуация.

Кирилл с интересом слушал и пил вино:

– А потом эта ситуация происходит в будущем?

– В какой-то мере да.

– То есть ты можешь предвидеть и избежать негативные события?

– Я могу видеть хорошие и приближаться к ним. Все мои так называемые видения имеют всегда положительный характер. Перед припадком я испытываю эйфорию.

Парень задумался:

– Потому что видишь счастье? Именно вырисовывающиеся сцены вызывают эйфорию?

Маша поняла, что имеет в виду Кирилл.

– Не знаю, – ответила честно она. – Может быть, и сама эйфория вызывает подобные знамения. Вполне возможно, что внутренняя аура – первоисточник этих событий, а не наоборот.

– Типа то, что внутри тебя, призывает и делает будущее и счастье?

– Да. То, что внутри ауры.

– Хм. Тяжело судить о технике предсказания, когда не можешь запланировать даже следующий день.

Маша отобрала бутылку:

– Поэтому это и является проявлением заболевания. Мы те, кто живет спонтанностью.

Кирилл усмехнулся и согласно кивнул головой. Ему хотелось залезть глубже и узнать больше:

– А что происходит дальше? После счастливого мгновения?

Маша догадывалась, что Кирилл задаст этот вопрос, но всё равно не смогла к нему полностью подготовиться. Её улыбка слетела с лица и глаза приобрели грустный оттенок:

– Пропасть.

– Пропасть?

– Да. Чёрная, бездонная пропасть.

– Всегда? При каждом припадке?

– Да.

– И что в ней? – Кирилл старался быть осторожнее, понимая, что девушке нелегко говорить об этом.

– Пустота, – отрезала Маша, инстинктивно потирая татуировку в виде незаконченного полукруга у себя на запястье, – за всем стоит лишь пустота.

Кирилл заметил этот жест и понял, что он связан с далёким прошлым. С чем-то очень важным и не стираемым из памяти.

– Но что-то с этой пропастью ведь можно сделать…, – растерялся он.

– Стараться не упасть в неё, – пришла на помощь Маша и закурила новую сигарету.