Пять гладких камней бесплатное чтение

Елена Брижань

ПЯТЬ ГЛАДКИХ КАМНЕЙ

Симферополь 2024 год

ББК…., ISBN, …..@....

Пять гладких камней

Иногда так бывает, что кто-то совсем близко говорит о том, о чём ты не знал, как сказать, и толком не знал, как думать, но очень хотел об этом поговорить. Эта книга об ответах на некоторые важные вопросы.

Отпечатано в . Тираж…..экз

Защитить культуру

или

«…пять гладких камней из ручья…».

– Билетов нет. Ни на поезд, ни на самолёт. – Я виновато втиснулся в дверь кафедры, таща за собой 2 толстых словаря из библиотеки. Поездка в Крым срывалась прямо на глазах.

– Поедем на машине. – Не отрывая глаз от экрана ноутбука, спокойно сказала Евгения Александровна.

Я застыл между входной дверью и столом.

– На машине?

Евгения Александровна подняла на меня взгляд:

– Не хочешь?

– Хочу! Ещё как! Но это долго и напряжение… там… усталость…

– У нас будет водитель. В нашем университете многие не отказались бы съездить в Крым в конце апреля. Вот и Василий Андреевич не отказался.

Она улыбнулась, потом резко перевела взгляд в монитор и, кажется, сразу забыла обо мне. Я сорвался с места, чтобы бежать к Миле.

– Послезавтра выезжаем. До конференции пять дней. Должны успеть. Миле скажи, а то я забуду.

– Ага! Я побежал уже!

Я побежал вприпрыжку. Поехать в Крым на конференцию весной вместе с девушкой, да ещё и на машине профессора … Нужно успеть всё собрать…

Мила была моей девушкой «официально» уже неделю. Мы учились в одной группе и темы дипломов были схожи. Подать вместе заявки на международную конференцию – это была её идея. Мила и Евгения Александровна – преподаватель философской антропологии – были довольно дружны.

Утром 26-го апреля мы с Милой стояли с сумками около её дома. Василий Андреевич Кронин, профессор кафедры философии, сказал, что заедет за нами в 7:30. Не очень больших размеров серый автомобиль подъехал прямо к подъезду. Мы загрузили сумки в багажник. Василий Андреевич открыл нам заднюю дверь:

– Евгения Александровна поедет впереди.

Примерно в 9:30 мы уже выехали за город и мчали по свободной трассе, предвкушая встречу с Крымом.

Евгения Александровна была неординарным преподавателем. Тема её диссертации была связана с понятием сексуальности в философской антропологии, и никакие другие темы её, казалось, не волновали в принципе. Нередко в студенческой аудитории, на кафедре или в кулуарах конференций можно было слышать её эпатажные выкрики, что-то вроде «…а я вас уверяю, что эта культура повсеместных разводов делает импотенцию всё более молодой болезнью! Можете почитать медицинские исследования!» или «…не нужно быть психоаналитиком, чтобы диагностировать у человека проблемные половые отношения, и да – это болезнь…» или «…здоровый оргазм не влечёт за собой болезненного привыкания и напряжённого поиска новых половых партнёров. Читайте Райха и не говорите глупостей!»

Не представляю, кто мог осмелиться спорить с ней, но если такой человек находился, то вся остальная аудитория превращалась в зрителей, а спор – в настоящее состязание. Никто не оставался равнодушным в такие моменты.

– Такие странные новости стали приходить, – задумчиво проговорил Василий Андреевич.

– Что Вас удивило? – Евгения Александровна нехотя попыталась поддержать разговор.

– В Берлине учителя уволили за то, что он отказался вести уроки полового воспитания.

– Это те уроки, на которых мягкие игрушки в виде половых органов с глазами?

– Наверное. Я не вникал. Меня удивило то, что у них есть такие уроки, а у нас нет.

Не знаю, отдавал ли себе отчёт Василий Андреевич в том, что он говорит, но Евгения Александровна восприняла это размышление, как вызов нашей культуре и образованию в целом:

– Вы и вправду считаете это удивительным? Именно это? То есть, вагина с глазами на детском канале, детские книги с половыми органами, уроки для детей младшей школы по теме надевания презервативов, не используя рук – это вас не удивляет, а вот отсутствие у нас полового воспитания в школах для вас удивительно. Я правильно поняла? Ну так вот, как минимум, опасность скатиться в сферу только анатомических рассуждений на таких уроках полового воспитания есть и в нашей культуре. Можете посмотреть, во что превратилось шоу Елены Малышевой. Это как минимум…

– Так что же, – перебил её Василий Андреевич, – вы считаете, что в нашей культуре половому воспитанию места нет?

– Я так не считаю, – сухо ответила Евгения Александровна, – и ставить вопрос подобным образом – это подмена понятий. Виртуозная подмена. В нашей культуре место есть для любого воспитания, в том числе, и для полового. Оно выглядит иначе, чем то, о чём вы сказали.

– И как же?

– Если вы не возражаете, я выскажу свою мысль, которая протянется на много километров нашего пути.

– Извольте, – Василий Андреевич улыбнулся, понимая, что будет избавлен от опасности уснуть за рулём. Мы с Милой переглянулись, поездка предстояла напряжённая, но интересная.

– Дорогой профессор, вы же не рассказываете своему желудку, как ему переваривать пищу? Вы просто даёте ему эту пищу, и он работает. Вы не рассказываете своему мозгу как воспринимать информацию, вы просто что-либо созерцаете или слушаете, и мозг работает. Есть только одна вещь, которая может заставить нас с диким интересом учить физиологию анатомических процессов – это сбой в их работе. А сбоем в работе анатомических процессов у нас в культуре занимаются не воспитатели, а специально обученные медики. Более того, это всегда очень личный процесс, конфиденциальный, закрытый. В целом, рассказывать половым органам, как им нужно действовать в момент полового акта просто не нужно(!), они сами разберутся. К воспитанию эти манипуляции не имеют отношения. Это просто клиника во всех смыслах этого точного слова. Современный западный воспитатель, судя из того, что мы наблюдаем, не понимает, что значит «воспитывать». Считать, читать, писать, конструировать, рисовать, строить – да, но воспитывать – нет. В том числе и половое воспитание – там редкий камень. Но не будем долго разбирать деструктивы. Пойдём в сторону конструктивных норм. Давайте начнём с простых, всем понятных вещей. Общение между представителями разных полов – фундаментальный вопрос любой культуры. Это, как огонь, который собирает вокруг себя всех в независимости от возраста, пола и национальности, это самая интересная и одна из самых сложных тем, а для культуры – важнейшая. Каждая культура, если хочет выжить, должна ответить на вопрос норм МЕЖполового общения и регламента половых отношений.

– Регламента?

– Именно. Нерегламентированные половые отношения ведут к эпидемиям и пандемиям венерических заболеваний, а также к вырождению нации в случае смешения кровей близких родственников. Это, в последствии, разрушает культуру на уровне биологии. Со временем общество превращается в собрание клинических дебилов, которые просто уничтожают друг друга. Далее. Люди могут вымирать от упомянутых болезней. Очень яркий пример – возникновение СПИДа. Это первое следствие сексуальной революции. А как вам сообщения об обезьяньей оспе, которая передаётся половым путём, и этой болезнью заразился человек! Как? Ментально? Вот вам яркий пример нерегламентированных половых отношений. Половые отношения – это первое, что нужно регламентировать в культуре, первое, чему нужно учить молодое поколение, если вы хотите, чтобы культура просуществовала хотя бы 200-300 лет. Это и есть первый принцип полового воспитания.

– Ну то есть вы считаете, что детям на уроках нужно рассказывать, с кем вступать в половые отношения?

– В семейные. Программа всегда адаптируется к возрасту, а дети не состоят в половых отношениях, дети состоят в отношениях семейных, они являются частью семьи и размышляют о том, как создадут свою семью. Рассказывать детям о том, с кем нужно создавать семью – это нормально, это правильно, это адекватно и это – воспитание. Заметьте, без обращения к физиологическим темам.

– Но в современных школах нет и таких уроков. – Василий Андреевич не успокаивался.

– Это так. Но давайте немного отступим от темы. Мне нужно некоторое время, чтобы объяснить свою мысль. – Евгения Александровна открыла небольшую бутылку с минеральной водой и немного отпила. Она всегда так делала на парах, когда приходилось много говорить. – Цивилизация давно и яростно внушает человеку мысль о том, что он может прожить обособленно, всего добиться сам. Эту мысль особенно любят женщины. Я, мол, всего добилась сама. Так вот. Современный человек даже в магазин не может сходить сам. Вернее, сходить-то он может, но для того, чтобы он сам сходил в магазин, нужно полсотни людей, благодаря которым в магазине появятся эти продукты, и еще полсотни людей, которые этот магазин когда-то построили и еще неизвестно сколько тех, кто когда-то создал именно такую экономическую модель общества, где предусмотрены, магазины, деньги, зарплаты. Ну и конечно! Нужно несколько тысяч человек, которые должны жить рядом, чтобы было рентабельно открыть в этой местности магазин. Мы зависим от тысяч нам не знакомых людей, и это только в вопросе покупки хлеба с маслом. От родных людей мы зависим по более важным параметрам. Семья и ближайшее окружение строит нас, каждого из нас. Привычки, вкусы, повадки, жесты, фразы, одежда, способ мышления, алгоритмы умозаключений – это то, чего мы не могли бы взять нигде, кроме нашего окружения. Особенно на ранних стадиях развития и взросления. То, чего не слышали наши уши, наш рот никогда не скажет. Любая новая мудрость – это нечто, синтезированное из нескольких старых, всем понятных простых вещей, что-то, что все не заметили, но не то, чего в принципе нет в культуре. Что нужно сделать, чтобы в культуре появилось что-то новое? – и она повернулась к нам с Милой.

– Привнести что-то новое из другой культуры. А вот, находясь внутри этой культуры, придумать что-то новое нельзя. В нём не будет принципиальной новизны. – послушно проговорила Мила фразу из лекций Евгении Александровны.

– Вот! Видите, Василий Андреевич?! Даже студенты знают. Любая попытка придумать что-то принципиально новое станет просто извращением уже существующего. Обычно такие попытки – это стандартный протест, как правило, он ни к чему не приводит. Не нужно придумывать новое, нужно внимательно вглядываться в то, что есть. Долго и вдумчиво. – Евгения Александровна смотрела в окно, мы проезжали мимо красивого леса. Высокие стройные ели поблёскивали на апрельском солнце. Впереди было ещё много времени в пути. – Так вот, о чём это я?

– Вы говорили о том, что человек всегда зависим от культуры, в которой воспитан, и изменить ничего не может. – быстро ответил я.

– Может, конечно может. При необходимой степени мотивации. – Евгения Александровна повернулась ко мне и улыбнулась, – Он может стать частью другой культуры, ну или синтезировать несколько общих культур в одной своей личной. Всё это энергозатратно, требует от человека высокой степени образования и мощных аналитических способностей ума. Нужен очень сильный внутренний дискомфорт при нахождении в родной культуре, чтобы было желание перейти в другую. Ну, например, человека очень сильно обижает кто-то очень родной… Хотя… Обиды забываются. Особенно, с возрастом. Уйти от привычного окружения человеку тяжело. С возрастом человек всё больше становится похож на того, кто его воспитал. Максимум, что у него получается сделать – это отказаться от какой-нибудь незначительной части того, что предлагает ему его культура.

– Ну это же плохо. – С сожалением в голосе заунывно протянул я, и тут же испугался, что спорю с Евгенией Александровной.

– Плохо. – Вдруг неожиданно согласилась она. – Плохо, если культура деструктивная. Например, семья состоит из пьющих людей, а ребёнок не может или не хочет вырваться из этой атмосферы и идёт по этой же стезе. Если культура воров или мошенников – тот же случай, тоже плохо. В этих ситуациях принцип действует против человека. Трудно уйти из Содома, если ты в нём родился или если ты к нему привык. Нужны усилия, неординарность, чтобы покинуть это пространство и не оглядываться.

– Вы имеете ввиду жену Лота, которая превратилась в соляной столб потому, что оглянулась? – радостно спросил я, понимая, что речь идёт о том, что я знаю.

– Это метафора. Если быть точной, жена Лота была привязана к своему хозяйству, к дому, к хорошей земле. Она не была содомиткой, от этого её защищал муж. А содомитам уйти из Содома было нереально. Для них был только один вариант – погибнуть вместе с Содомом. Их невозможно было изменить.

– Вам не кажется, что это слишком суровое наказание за то, что человек просто оглянулся? – я не верил своим ушам, но да, я решил поспорить с Библией… да ещё и в разговоре с Евгенией Александровной.

– А это не наказание. И в культуре не бывает никаких «просто». Это суть происходящего процесса. С тем, что тебе дорого, ты захочешь остаться в любом виде, даже в виде соляного столба. Нельзя привязываться к материальным вещам, станешь материальной вещью. Она любила дом, ей там хорошо жилось, сытно. Она не блудила, у неё был муж, который её защищал своей праведностью. Они смогли там вырастить дочерей… Ей было жаль всё это оставлять.

– Для неё это было благо, поэтому она и обернулась. Так я понимаю?

– Нужно было слушать мужа. – Евгения Александровна снова повернулась ко мне, – Разве не понятно? Это единственное благо для женщины. Муж тебя уводит от беды – уходи, не оглядывайся. Он с Богом разговаривает, ему виднее. В данном примере Лот – это представитель другой культуры, другого духа, который может вывести кого-то из агрессивной среды, от деструктива. «Как Лот попал в Содом?» – это уже другой вопрос, тоже интересный, но другой. Главное, что за годы жизни в Содоме он не стал содомитом и смог вовремя уйти оттуда. Смог сохранить свою культуру. Это очень сложно… – Евгения Александровна вздохнула и замолчала.

– Получается, что детей из хороших семей нельзя знакомить с чуждой им культурой плохих семей, чтобы у них не было возможности последовать дурному примеру? – Наш диалог натолкнул Милу на мысль, и она, немного невпопад, задала вопрос.

– В принципе да, но на практике – это малоэффективно. Этот принцип пытались применить многие народы. Они воевали с соседними чуждыми культурами, истребляли их, чтобы от не перенять чего-то пагубного, не заразиться, скажем. Но куда важнее оказалось другое. Мало вырастить ребёнка или поколение в хорошей традиции. Мало беречь его от чуждых культов и культур.

– А что нужно-то?

– Нужно чтобы воспитанник сам в момент нападения на его культуру встал на защиту своего родного, что сердцу должно быть мило. «Любишь ли ты сам то пространство, в котором ты вырос?» «Не вырастили ли мы предателя своему народу?» … Эти тяжелые вопросы касались каждого народа и каждой культуры. Каждому человеку больно видеть, как дитя, которому он всё дал, всему научил и всегда был рядом, чтобы подать пример, вдруг показывает себя в виде предателя, уходит от незыблемых истин, сомневается в них…

– Если я правильно понял, в конструктивном дискурсе может сформироваться индивид, которому будет комфортнее в деструктивном? – Василий Андреевич задал вопрос.

– Да. Человек может начать искать проблем и бежать в противоположную сторону на глазах изумлённой семьи и общества. Сколько ни уничтожай веретён, а девица найдёт, где пальчик проколоть о веретено.

– Ну то есть из конструктива легче уйти, чем из деструктива? – попытался я сделать вывод, так как начал уже терять нить рассуждений.

– Давай так. Если ты захочешь избежать дурного окружения, это будет трудно, особенно если ты в нём родился. Если, наоборот, твои родители захотят воспитать из тебя хорошего человека, это им тоже будет трудно. Существует большая вероятность, что ты попадёшь в плохую компанию или сам её создашь, или просто тихо будешь ненавидеть Родину, неизвестно почему. Хорошая, конструктивная культура – это трудно. Можно сказать, что всё хорошее даётся с трудом. Есть латинская пословица «Плохая трава быстро растёт», построить дом дольше и тяжелее, чем его разрушить… Вот ещё иллюстрация. Однажды блудница спросила у Сократа: «Почему за тобой ходит мало людей, а за мной – много?», и он ответил: «Потому, что ты ведёшь их вниз, а я веду – вверх». Порядочным быть тяжелее… Так понятнее?

– Да… Проясняется…– ответил я.

Евгения Александровна улыбнулась, немного потянулась:

– Здесь красивые места. Может, остановимся?

Мы остановились. Небольшая прогулка по лесу позволила всем размяться, подышать лесным воздухом.

– Идите сюда, здесь круто! – голос Евгении Александровны заставил нас последовать вглубь леса. И действительно, большой полноводный ручей среди валунов, покрытых мхом, смотрелся не просто красиво, а даже эпично.

– Отойди немного, я селфи делаю! – Мила позировала в телефон.

Евгения Александровна опустила руки в ручей до самого дна, как будто что-то искала.

– Нашла! Смотрите, какой гладкий камень! В ручьях они всегда гладкие. Возьму парочку. – Она быстро отёрла камень и положила в свою сумку. – Вода здесь вкусная. Ну что, поехали дальше?

– Поехали, – Василий Андреевич направился к машине, – и всё-таки, я не совсем уловил ваши мысли о половом воспитании в нашей культуре, – сказал Василий Андреевич, открывая дверцу перед Евгенией Александровной.

– Я до них еще не дошла. Студенческая аудитория мне подскажет, на чём я остановилась?

– Всё хорошее даётся с трудом! Легко быть пьяницей, вором и негодяем. Трудно вырастить хорошего человека. – выпалил я, как скороговорку.

– Всё хорошее важно уметь и хотеть защищать. – спокойно добавила Мила, явно посещающая лекции Евгении Александровны чаще, чем я.

– А что для культуры является хорошим? – спросила преподаватель

– То, что её не разрушает! – снова ответила Мила.

– Точно! Мы с вами об этом говорили в четверг. Обычай добивать слабого младенца, не тратить еду на немощного старика, например, вскоре разрушат всю культуру, в целом. Что ещё можно добавить?

– Нежелание кормить армию, платить налоги, жертвовать на храм… – Мила задумалась.

– Ты всё смешала. Государство, церковь, культуру… В целом, верно, но сумбурно. Действительно, в культуре должно быть уважение к старейшинам, или старшим, забота о младших, почёт защитников, вклад каждого в общее благосостояние и дань культу. И опять же, культ не должен быть с человеческими жертвоприношениями. Это важно. Культура указанными чертами обладает самой большой жизнеспособностью в исторической перспективе. Нельзя не заметить, что уважение старших и забота о младших происходит именно в семье – в малом культурном образовании. Тесный круг кровных родственников, двое из которых не имеют кровного родства. Отношения этих двух человек – сами представляют собой центр культуры и нуждаются в строгом регламенте. Кстати, отвлекусь ненадолго, – Евгения Александровна начала рыться в телефоне, – когда-то я читала интересную энциклопедию. Она была международной и была издана на английском языке в Нью-Йорке под редакцией Роберта Франкера еще в 1997 году. Принцип был такой: 135 сексологов со всего мира описывали половые обычаи и культуру в 32 разных странах. Каждый исследователь был носителем той культуры, которую описывал. Исследования переводились на английский язык и заносились в эту энциклопедию. Труд был совершен немалый, и было чрезвычайно интересно читать. – Она начала читать с телефона свои наброски для статьи. – «Например, в Иране до сих пор действуют строгие запреты на любые добрачные отношения между парнем и девушкой. Выбором спутника или спутницы жизни в семье занимается мать. Если это мать жениха, то она после свадьбы выполняет функцию учителя для молодой невестки. Свекровь имеет моральное право пресечь разговор молодой жены сына, не давать супругам оставаться наедине, и решает, в какое время им следует уединиться. При этом уединение влюбленных носит относительный характер. В доме они занимают комнату, где вместо стен занавески, и как минимум два человека намеренно присутствуют за этими занавесками, наблюдая за ходом брачной ночи. К тому же мать имеет право ночью пройти через комнату супругов, по пути в туалет или кухню. Для европейца такой образ поведения окружающих стал бы преградой на пути к личным отношениям, в то время как для культуры Ирана все якобы внешние действия входят в структуру личных отношений, и окружающие формируют частную культуру пары в соответствии с общей сексуальной культурой. В Германии же большинство подростков начинают половую жизнь в период переходного возраста. Местом для уединения им служит комната родительской квартиры. Родители хорошо представляют себе, что происходит за дверью (не за занавеской) в комнате дочери, но сохраняют спокойствие, руководствуясь тем, что они точно знают, где она и с кем. При этом и родители, и дети понимают, что дело не идет ни к супружеству, ни даже к помолвке. На основании этого все делают вид, что парень и девушка – дружат. Так проявляется толерантность к личной жизни человека, а стена, заграждающая путь посторонним (таковыми являются, прежде всего, родители) входит в структуру личного сексуального дискурса как подростка, так и зрелого человека, и культуры в целом». – Пока Евгения Александровна проговаривала эти данные мы с Милой периодически переглядывались, понимая, что оба варианта звучат достаточно дико для нас.

– Прямо в международной энциклопедии было написано о том, что подростки закрываются в комнате и там ведут половую жизнь? А родители делают вид, что дети там дружат? Не может быть. – Мила не сдержалась и всё-таки спросила.

– Да! Вот именно! Написано в энциклопедии. Я уже упомянула, что каждый исследователь, который пишет о какой-то стране, является носителем этой культуры, и пишет о том, что для этой культуры и для него самого – нормально. – Ответила Евгения Александровна.

– Ну с занавесками вместо стен – это тоже перебор. – Не выдержал я.

– Я тебе больше скажу, в первую брачную ночь, за занавеской находится специальный человек, который может в определённый момент остановить половой акт…

– Зачем?

– Ну они же объясняют, что добрачных отношений не существует, что жених – неопытный, кровь у него горячая… Он может сделать больно… За половым актом следят.

– Ну это уже слишком! – не унимался я, краем глаза наблюдая, как Василий Андреевич улыбается, глядя на дорогу и слушая весь этот диалог.

– Изучать чужую половую культуру очень сложно, она всегда представляется чем-то диким, непонятным. Не забывай, что нам никто не предлагает сменить свою половую культуру и никто не говорит, что у них там лучше, по крайней мере, в этой энциклопедии не были высказаны ни предпочтения, ни недовольства. Просто – собранная информация. У нас, кстати, статью в эту энциклопедию писал Игорь Кон, известный российский сексолог. Умер в 2012 году. Можно заметить из данных этой энциклопедии, что половая культура всегда зависит от физических данных представителей этого народа, от исторических особенностей развития… и от многих подобных факторов. Нужно быть максимально беспристрастным, изучая другие половые культуры, чтобы не падать в обморок. Однако, вернусь к своей мысли о регламенте половых отношений в культуре вообще, а не в частности. Не будет никакой культуры, никакого народа в целом, если не задать правильный тон отношениям «мужчина-женщина». Рассыплется всё. Нужно построить эти отношения. На чём строить их?

– Взаимное влечение, влюблённость, деторождение (обязательно совместное), взаимопомощь в жизни друг друга, совместное выращивание и воспитание детей, а также досмотр стариков, – выпалила Мила кусок лекции Евгении Александровны.

– Ещё совместное владение собственностью. А также любовь. Так, вроде всё. Может ли быть так, что в описанные отношения без изменения их смысла вступят другие категории людей?

– Нет, там выпадают звенья. Например, влечение, деторождение… – ответила Мила.

– Да, именно так. Возьмём пример однополого союза. Что на нём можно построить? На однополых союзах не сможет держаться ни одна культура, даже если цивилизация изобретёт пробирки, в которых дети будут развиваться тысячами и сотнями тысяч. Там, кстати по теме пробирок тоже много этических вопросов, которые, если их не решить, приводят к гибели всей культуры/цивилизации. Отсев эмбрионов, когда из нескольких оставляют один/два – это убийство по признаку неэффективности – деструктивный фактор. Он уничтожает общество изнутри. Но вернёмся к теме. Нужно сказать, что однополые союзы, как культурный феномен, всегда имели место, тем более, если мы говорим о европейской культуре. Чаще всего их выталкивали на периферию, как отклонение от нормы. Не думайте, что современное общество придумало что-то принципиально новое, и теперь волна новизны должна захлестнуть всех людей с неистовой силой. Однополые отношения – это очень хорошо изученный, описанный и уже оценённый феномен. И мы не находим ни одной многовековой культуры в истории, которая бы зиждилась на таких союзах. Всегда, знаете ли, два пола, деторождение… и без этого народы не существуют. Однополые союзы – это всегда протест против существующей нормы, так как ни одна культура не сформировалась на основании однополой «любви». Сначала зарождается общество с отношениями мужчина-женщина, долго развивается, разрастается, приходит к боле или менее конструктивным нормам морали внутри себя, а уже потом в качестве протеста возникает феномен однополых браков. Или не возникает. Однополые отношения создаются искусственно и не имеют опоры ни в биологии, ни в конструктивной морали многовековых культур. Все попытки создать общество, в котором будут только однополые союзы закончатся распадом культуры.

– Почему? – удивился я. Такой наглости от меня никто не ожидал. Да я и сам… не ожидал от себя… Мила посмотрела на меня удивлённо и с недоверием. – Ну я имею ввиду, если детей будут выращивать в пробирках, то что помешает такому обществу существовать, чисто теоретически?

– Ошибка современных исследователей культуры и исследователей человека в том, что они слишком легко моделируют общество, в котором никому не нужна разнополая любовь. Однако, не имея достаточного опыта и многовековой проверки, я бы не воспринимала стремление мужчины к мужчине, как нечто долговечное, равно как и стремление женщины к женщине. Люди, а особенно исследователи, вообще часто забывают о том, что человеческие отношения нельзя просто синтезировать из воздуха. Одни разрушить, другие – создать. Назови мне имена известных гомосексуалистов, которые прожили вместе хотя бы 40 лет, и все об этом знают точно. Дело не в детях из пробирки. Люди стареют… Одно дело, молодые накачанные парни, которые влюблены в первую очередь каждый в себя, а потом уже им кажется, что и друг в друга, и совсем иное дело – два старичка в одном доме. Я с большим трудом представляю себе, как могла бы выглядеть однополая так называемая семья в 60 и 70 лет… Это всё больше похоже на гормональные игры с разумом и с телом. Но гормоны отступают. Эти естественные наркотики держат сильно, но недолго.

– Правильно ли я понял, что половое воспитание детей в школах должно включать в себя объяснение детям того, с кем нужно строить отношения? Рассказы про общение разнополых людей – это содержание программы полового воспитания? – немного раздражённо задал вопрос Василий Андреевич.

– Дорогой Василий Андреевич, зачем говорить о том, что дети видят каждый день? Вы еще предложите им про солнце рассказывать, которое встаёт по утрам, – улыбнулась Евгения Александровна, – чем строже культура, в которой воспитывается человек, чем чётче в ней соблюдаются обычаи, тем лучше проходит у ребёнка половое воспитание. Дети посещают свадьбы родственников – вот половое воспитание; наблюдают отношения родителей – вот половое воспитание; смотрят фильмы о любви – вот половое воспитание…

Евгения Александровна немного помолчала и продолжила:

– Академическая наука, преподаваемая в аудитории, тем более школьной аудитории, имеет свои сущностные черты. Половое воспитание очень трудно вообще положить в программу, написанную современным сухим академическим языком. Это очень сложный и спорный вопрос – нужно ли нам в школе половое воспитание. Как его преподавать? Приведу пример. Моя бабушка была очень красивой женщиной. Дедушка был красивым и строгим мужчиной. Дедушка умер, погиб в аварии. Бабушке было 55 лет. Она выглядела на 40. Очень красивая, весёлая, работящая. Она замуж больше не вышла. Умерла ровно через 25 лет. Мужчин у неё больше не было. Работа, внуки, всегда на виду была. Никто к ней не ходил, она ни с кем не встречалась. 25 лет прожить в верности человеку, которого уже нет. Не рыдала, не кручинилась, что одна живёт, без мужчины. Только дедушку вспоминала. Я жила долгое время с ней. Я росла с таким человеком под одной крышей. Вот половое воспитание. Скажите, какие уроки, какие разговоры, мне могли заменить этот опыт? Про любовь невозможно рассказывать, её нужно видеть. Правильное общение с людьми прививается, а не декларируется. Философия начинается с философа, культура – с носителя культуры, любовь – с любящего человека. Это такие вещи, которые без человека не работают. А система образования, за что мы её, конечно, и любим, направлена на то, чтобы максимально отстраниться от человека. Теоретизировать всё, всё записать – потомкам передать. Дать книгу, она всему научит. В этом есть большой плюс, когда дело касается точных наук или конкретных знаний в гуманитарных науках. Книги и стандартизированные уроки делают своё дело, берут огромные объёмы, не останавливаются на личных чертах авторов… Это хорошо и эффективно, но это еще не всё. Есть знания, которые в книгу не вложишь, на уроке не научишь. Они прививаются правильным примером…

– Тогда нужно учить взрослых, чтобы был правильный пример. – Василий Андреевич перебил размышления Евгении Александровны.

– Нужно… Их обычно учит жизнь, – ещё более задумчиво произнесла Евгения Александровна.

– Слушайте, ну какая жизнь? Вы видели статистику разводов? Олигофрены, которые постарше, учат олигофренов, которые помладше, как нужно разводиться, изменять, пить, драться на свадьбе, скандалить с родителями, ненавидеть власть… – Василий Андреевич выдал фонтан эмоций, поворачивая направо к красивому небольшому кафе, – выходите в кафе здесь, а я к той заправке, сейчас приеду. Здесь уютно, перекусим тут.

– Вы забыли о поклонении деньгам, – сухо сказала Евгения Александровна, выходя из машины.

– Делайте заказ, мы уже заказали, – сказала Евгения Александровна, когда Василий Андреевич подошёл к нашему столику.

Мы сидели возле окна рядом с букетами засушенных цветов на подоконнике. В прохладном дыхании кондиционеров запах полевых цветов был достаточно отчётлив. Маленькие букеты лаванды стояли в миниатюрных вазочках прямо перед нами. Я знаю, что Мила любит запах лаванды.

– Какие красивые занавесочки, – сказала Мила.

– Мила, здесь вообще очень мило, – решил скаламбурить я.

– Вы тоже взяли кофе? – Евгения Александровна обратилась к Василию Андреевичу.

– Да, пока подождём заказ.

– И всё-таки вы не правы, – резко вернулась к прежней теме Евгения Александровна. Она продолжила, не замечая его недоумевающего взгляда, – вы всё смешали. По-вашему, если взрослые ведут себя хаотично, неразумно, некультурно, в конце концов, то учить и менять нужно детей? В школе?

– Вы предлагаете в школу загнать родителей?

– Ну, во-первых, вы сами предложили учить взрослых. Дальше, учителя всегда работают не с ребёнком, а с семьёй. Так устроена школа. А в-третьих…

– Нужно учить учителей? – перебил Василий Андреевич.

– Да, а учителя тоже могут быть в разводе и в ссоре с родителями. Как им доверять половое воспитание в школах? – Мила решила вмешаться в разговор.

– Я всё-таки договорю. А в-третьих, нельзя через образованных детей научить необразованных взрослых. Это просто факт. – закончила свою мысль Евгения Александровна.

– Но если детей не учить в школах и не подавать им правильный пример дома, где они научатся? – Василий Андреевич настаивал.

– Василий Андреевич, дорогой, нашу систему образования придумали не сегодня утром. Детям прививают культуру чтения, и после этого знакомят с книгами великой классики, в первую очередь классики русской литературы. Оттуда они черпают положительные примеры. Рассказы о героях Отечества – это тоже воспитание, в том числе и половое. Много написано о том, как должен вести себя достойный человек, как должен выглядеть настоящий мужчина. О настоящей женщине, матери – горы литературы… – Евгения Александровна вздохнула, как будто устала говорить. – Да и вообще, если девочке говорить, что она девочка, а мальчику – что он мальчик – это уже половое воспитание. А вот если вы захотите поднять общий уровень культуры, о котором говорили немного ранее, то школьные уроки вам ничем в этом процессе не помогут.

– А что исправит?

– Телевизор. Воспитывайте телевизор. Ну и Интернет, конечно.

– Воспитать телевизор нереально. – Василий Андреевич вздохнул и допил кофе из чашки.

– Нереально – нам. Государству – реально. Задачка со звёздочкой для парламентариев. А если говорить ещё шире, то общую культуру народа может повысить только одно.

– Что? – мы втроём непроизвольно задали вопрос, глядя на Евгению Александровну.

– Война.

– Да ну нет!

– Осознанная защита, объединение против врага, постановка вопроса жизни и смерти «на нашей земле – или они, или мы». Чёткое очерчивание своей территории. Самоидентификация. Ситуация, в которой предатели сами уходят, герои сами совершают подвиги, как нечто обычное, мамы ждут пап с фронта, папы защищают мам, детей и Родину, учителя поют гимн страны вместе с учениками. Телевизор показывает серьёзные вещи, а не «развлекуху». Вот это всё повышает общий уровень культуры, и в себе содержит ядро полового воспитания. Становится яснее ясного, что женщина – это не мужчина, даже теоретически, мужчина – это не женщина. Семья должна состоять из того, кто воюет и той, которая рожает детей и ждёт. Один – сильнее, другая – красивее и нежнее. Всем тяжело, все любят друг друга и ждут. И нет ничего дороже мирной совместной жизни.

– Суровое половое воспитание. – тихо проговорил я.

– Без фактора угрозы народ истребляет себя изнутри – своими же страстями и пристрастиями. В сытости и покое больше рождается предателей и больше звучит протестов, даже против природы, – Евгения Александровна смотрела в окно.

– А вот и заказ. Спасибо, девушка. – сказал Василий Андреевич. Официантка расставила тарелки. Мы начали есть в полной тишине.

– Здесь вкусно готовят, – сказала Евгения Александровна, когда мы садились в машину. – Я и официантке сказала. Просто изумительно. Хорошо, что вы здесь остановились, Василий Андреевич.

– Мне тоже понравилось. – ответил он, – Молодёжь, вы как? – повернулся он к нам. Мы довольно закивали головами. Еда была действительно вкусной.

– Какое еще равноправие? Бред собачий… – недовольно проговорила Евгения Александровна, что-то быстро печатая в телефоне.

– Что случилось? – заинтересовался Василий Андреевич, глядя на то, как она нервно колотит по экрану смартфона. – Достают феминистки? – улыбнулся он.

Нужно сказать, что у Евгении Александровны ненависть к феминизму, казалось, была в крови. В ней как будто была душа мужчины, свободного от любых обязательств всему женскому сообществу. Эта её черта была известна всем, а её непримиримая борьба с феминистическим мышлением у студенток и студентов не раз превращалась в показательные выступления на глазах изумлённой публики философского факультета.

– Студентка собирается писать статью о равенстве полов. Это мыслимо вообще? В сборник на печать. Вот уж кому точно нужно показать мягкие игрушки в виде вагины и фаллоса. И чётко проговорить, что они не равняются друг другу… – Евгения Александровна, казалось, не замечала, как мы хохочем от её слов, она раздражённо продолжала говорить, переходя на гневный крик. – У меня ещё ногти были мягкие, а я уже писала статью под названием «Миф о неравноправии полов» и там чётко и до тошноты расписывала все эти понятия «пол», «гендер», «гендерное право», «равенство полов», «равноправие полов» … Это всё за уши притянуто, все эти понятия – подменённые, попытка запутать всех.

– Так что же, равноправие полов невозможно? – Василий Андреевич, казалось, уже перестал смеяться.

– Это первые две лекции моего курса, я студентам объясняю это постоянно, – устало протянула Евгения Александровна.

– Евгения Александровна, можно я расскажу? – Мила послушно подхватила брошенную инициативу.

– Да, конечно… – ответила Евгения Александровна.

– Равноправие – это юридический термин. Оно распространяется на всех, вне зависимости от возраста, пола, национальности. То есть – равноправие не учитывает половую разницу, и, ввиду того, что оно чётко прописано в конституции РФ, в нашем обществе – соблюдается. Ну то есть равноправие полов – у нас и так есть. В конституции прописано. Каждый из нас имеет одинаковые гражданские права – и тот, кто мужского пола и тот, кто женского. Это первое.

– То есть с равноправием полов у нас всё в порядке? – спросил Василий Андреевич

– Ну конечно! – ответила Евгения Александровна. – Неравноправия нет.

– А вот женщины говорят, что их обижают. – Сказал Василий Андреевич.

– Конечно обижают! А мужчин обижают ещё больше. Очень жестокий мир. Обсчитывают, жульничают, ремонт сделают – а он плохой, машину починят – через 2 дня опять вези на СТО… Все друг друга обвиняют, недоплачивают зарплату, заставляют терпеть тяжелые жизненные обстоятельства. Да всё, чего не коснись – кругом все обижают. И женщин, и мужчин. Только мужчины об этом не вопят, а, главное, не пишут диссертации на тему «Меня обидели, я несчастный, а теперь давайте поговорим об этом на 300 страницах, как мужчина с мужчинами». Если кто-то в отношении тебя нарушил закон, это не значит, что в обществе не соблюдается равноправие, тем более равноправие полов. Нарушениями должна заниматься полиция, а не наука. Термин – жуткий просто! «Равноправие полов» – звучит, как юридическая дееспособность печени или щитовидной железы. Скромнее надо быть, женщины. Сидите со своим полом молча. Никто не собирается вас обижать, тем более, сильнее, чем мужчин, – Евгению Александровну уже было трудно остановить, но она всё-таки сдержалась и обратилась к Миле, – извини, продолжай.

– А равенство полов невозможно по определению. Женский и мужской пол выполняют разные функции в физиологических процессах. Мужской организм не может выносить и родить ребенка, женский организм не способен на семяизвержение, женская половая клетка не может двигаться с той же скоростью, что и мужская – организмы в целом зачастую выполняют различные функции. И именно эта разница даёт нам эффективный механизм деторождения, а также совместного взращивания потомства. Разделение мужской и женской деятельности уже на биологическом уровне – полезная и эффективная черта существования всего общества. Таким образом, словосочетание «половое равенство» представляет собой образцовое логическое противоречие. – заключила Мила.

– Вот! Нашла! – Евгения Александровна открыла какую-то небольшую книгу. – Я сейчас вам прочитаю, в какой ситуации можно было бы говорить о реальном неравноправии полов. Слушайте: «Нарушением равноправия полов можно было бы назвать тот случай, когда субъект изгоняется из общества или придается казни в связи только с половой принадлежностью. Так нарушается естественное право живого организма на жизнь. В связи с тем, что пол – характеристика, прежде всего, биологическая, то говорить о праве пола на жизнь (а от него в этом случае зависит жизнь всего организма) – справедливо. Община с культом уничтожения по половому признаку действительно нуждается в информации о том, что оба пола равны. Модель этого мира может выглядеть примерно так. Это община, предположим, мужчин, обязательно отшельников. Они поклоняются определенному богу (или богине), и одной из характерных черт этого культа является ненависть к женскому началу. Тогда каждая женщина, попавшая (не важно каким образом) в общину будет лишена жизни в связи с наличием у неё других половых органов. И это действо не выйдет за рамки культа и не будет противозаконным. В этом случае справедливо говорить, что равноправие полов не соблюдается. Возможно, такой представляется современная действительность человеку, убежденному в том, что существует угроза «повсеместного полового неравноправия». В то время как наше общество и государство действительное половое равноправие – обеспечивает». – Евгения Александровна демонстративно закрыла книгу и посмотрела на Василия Андреевича. – Вам никакая женщина не жаловалась на то, что её хотят убить из-за того, что она, скажем, «баба», а в полиции, куда она обращалась, ей сказали, что это законом не запрещено?

– Вроде бы нет. – улыбнулся Василий Андреевич.

– Ну вот видите? Половое неравноправие до нас еще не добралось. – сказала она. – Нет его у нас. И говорить не о чем. Кстати, а по поводу полового равенства могу сказать, что оно вполне возможно. Только это должно быть общество или община, в которой нет половых отношений и не требуется деторождение. Вот там будет половое равенство ввиду того, что пол будет одинаково не используем, как женский, так и мужской.

– И что это за общество такое? – спросил Василий Андреевич.

– Монастырь. В православных монастырях женщинам дают мужские имена, например. И живи, равная всем монахам на земле.

– Всех феминисток в монастырь? – засмеялся он.

– Ну просятся же! – уже смеялась и Евгения Александровна.

Мы ехали по красивой трассе, периодически попадая в поток других машин. Солнце заходило на посадку, но пока не на большой скорости.

– А гендер-то что это? – спросил я.

– На пары мои надо ходить. – Быстро и серьёзно ответила Евгения Александровна, и продолжила. – Американский сексолог Джон Мани ввел понятие «гендер», так как ему при изучении гермафродитизма и трансексуализма – ну то есть физиологических и психических отклонений – потребовалось разграничить понятие пола как фенотипа и понятие пола как сексуально-генитальных качеств. Пол как фенотип, то есть внешние черты женщины и мужчины, он назвал гендером или гендерной ролью – ролью, которую человек играет в обществе. Додумался до того, что гендерная роль может не совпадать с биологическим полом. Забыл акцентировать на том, что это всё – у больных людей, или нестандартных людей, и такое несовпадение не является конструктивной нормой. НО! Феминистки в этом описании как-то сразу узнали себя и дальше их было уже не остановить. Гендерные исследования полились рекой. Такая благодатная тема. Сколько всего интересного. А нравится ли мужчине быть мужчиной? А нравится ли женщине быть женщиной? А, может, нет? А вдруг, да? Но не факт. И понеслось. Как-то сам собой в эти исследования влился разговор о домашнем насилии. Опять же, подборка тем шла без рабской зависимости от здравого смысла… Ну и как-то так всё закрутилось. А изначально «гендер» – это понятие английской грамматики. Это род.

– Я запутался. Какой род? – устало протянул я, не понимая о чём идет речь.

– Ты прав, – повернулась ко мне Евгения Александровна, – это действительно непонятно нам, носителям русского языка. Давайте немного пробежимся по знаниям английского.

– Оой нет, я пас. – сказал я.

– Ну давай вместе. Как будет на английском «я»?

– «I», произносим «ай».

– Остальные местоимения знаешь? В сущности, меня интересует только «он», «она», «оно».

– «He», «She», «It», произносим «хи», «ши», «ит». – сказал я.

– Кого мы называем «хи» – он и «ши» – она?

– Только людей.

– И всё?

– Еще животных, у которых есть клички, – помогла мне Мила.

– Молодцы! – похвалила нас Евгения Александровна – Правильно. А почему только людей и животных с кличками?

– А почему? – уже заинтересовался Василий Андреевич.

– Всё просто. У людей и у животных с кличками мы точно знаем половую принадлежность.

В машине как-то стало тихо. Каждый из нас пытался понять, что это значит и какой вывод из этого можно сделать….

– Иии.. что? – первым не выдержал я.

– А то, что английское «хи» и «ши» «он» и «она» – это не род, как в нашем языке, а пол.

– Иии.. что это значит?

– Для того, чтобы на живое существо сказать «ши» нужно точно знать, что у неё женский половой орган. Это прямая идентификация с полом. Ну, это, как если бы вместо «она» мы бы каждый раз говорили слово «вагина» или, я не знаю, «яйцеклетка». Сейчас постараюсь объяснить. В нашем языке такое встречается, когда, применяя нецензурную брань, бывает, человека называют его половым органом, чтобы оскорбить. Вот что-то примерно такое происходит в англоязычной культуре. «Он» и «Она» – это не род, а половая принадлежность с постоянным акцентом на ней. Помните, я вам говорила, что нельзя в разговоре с человеком, особенно посторонним, касаться трёх тем?

– Да, возраст, пол, национальность. Это рождает напряженность. Акцентирование на этих темах – всегда создаёт двусмысленную ситуацию и переводит общение в плоскость личных тем. Это напрягает человека, и он становится нерасположенным к коммуникации. – сказала Мила.

– Верно. А англоязычная культура всегда акцентирует на половой принадлежности. В нашей культуре есть понятие родов – мужского, женского и среднего. Мы с детства изучаем слова, познаём рода слов, просто в дополнение к другим знаниям. Казалось бы, информация бесполезная. Нос – он, щека – она и так далее. Но нет – это важное отличие нашего языка. Он приучает нас не акцентировать внимание на половом аспекте. Он – стол, она – река, оно – окно. Здесь совсем нет пола, даже намёка на него. Мы спокойно говорим на женщину «гражданин», на мужчину – «личность», не замечаем, что «гражданин» – это мужской род, а «личность» – женский. Именно эта чехарда с понятиями «он» и «она», с мужским и женским родом, делает наше сознание неуязвимым, а психику нечувствительной к гендерным (родовым) манипуляциям. Грамматический род – это такая «буферная зона» между нашим мозгом и нашей половой принадлежностью. Когда приходит время, человек нашей культуры начинает себя осознавать, как мальчика или как девочку, основываясь не на том, как его называют, а на своём биологическом половом факторе. Мальчик понимает, что, если мама его называет «радость моя», он не перестаёт быть мальчиком. Девочка не теряет самоидентификацию от того, что ей говорят «ты – мой ребёнок», «ты – мой ангел». Род меняется – пол нет. Это постоянно в языке происходит. И мы этот принцип впитываем без разъяснений, априори.

– По итогу, носителям англоязычной культуры важнее, как их называют, чем их реальный пол в их собственном теле? – спросила Мила.

– Как показывает практика, да. Они очень чувствительны к вот этому «хи» или «ши». А понятие «гендер», как грамматический род, существует в языке номинально. Просто, чтобы сказать, что в языке есть грамматический род. Но на деле – он не работает. У слов в английском языке нет рода. Рода нет. Есть только пол. И попытки использовать грамматический род свелись к тому, что его просто привязали к полу. Им не понятно, как может быть женский род не у женщины, а мужской род – не у мужчины. Этого нет в языке и нет в культуре. Мышление работает чётко «Хочешь, чтобы тебя называли «он» – делай операцию. Ну хотя бы переоденься, ну или заяви во всеуслышание, что ты мужчина». С женщиной – то же самое. «Хочешь, чтоб тебя назвали «она» – где тогда твоя грудь?»

– А почему кому-то может захотеться, чтоб его называли «она», а ее «он». – спросил Василий Андреевич.

– Человеку свойственно примерять на себя чужие роли. Моделировать ситуации. Это не только про пол. Мы периодически ставим себя на место какого-либо другого человека. Бывает из интереса, бывает – в воспитательных целях. Человек себя всегда кем-нибудь представляет. «Вот бы узнать, что чувствует телезвезда» «Как это – быть знаменитым?» «Что чувствует солдат, когда рискует жизнью?» «Интересно, как это – быть хирургом?». Это нормальные вопросы, особенно в период становления личности. Наше сознание свободно мигрирует между понятиями «он» и «она», а все превращения, если они необходимы, происходят мысленно. Достоевскому для прорабатывания образа Настасьи Филипповны не нужно было делать операцию по смене пола. Мыслительные процессы с лихвой обеспечивают все эти переходы. – Евгения Александровна задумчиво смотрела в окно. Вокруг стало уже совсем темно.

– Здесь есть небольшой гостевой дом. Остановимся, переночуем. Часов в 7 утра выедем, и завтра примерно в 2 часа дня будем в Симферополе. Там у нас номера в гостинице «Москва» уже забронированы. Здесь тоже возьмём два номера, – сказал Василий Андреевич.

– Ну мы так и планировали, – ответила Евгения Александровна, и прочитала надпись на двухэтажном частном домике, – «Родные Пенаты», хорошее название для гостевого дома. Здесь будет, где поужинать?

– Да, здесь готовят на заказ, как в кафе. – ответил профессор.

– Свободные номера – 6й и 15й, – девушка за регистрационной стойкой протянула ключи Евгении Александровне.

– Так, хорошо. Вы – на второй этаж, мы – на первый. Через полчаса встретимся в столовой на ужине. – Она протянула Василию Андреевичу ключи от 15го номера, и мы с ним пошли на второй этаж.

В 20-00 мы с Василием Андреевичем зашли в столовую.

– Тут очень красиво, а где наши дамы?

– Здесь их нет, я не вижу. Опаздывают, наверное. – ответил я.

У Василия Андреевича зазвонил телефон.

– Приходите в столовую, тут есть терраса, мы сделали заказ, столик заняли на террасе. – услышал я из телефона голос Евгении Александровны.

– Они на террасе. Пришли чуть раньше.

– Тут и фонарики, и природа красивая. Хочется воздухом подышать. – сказала Евгения Александровна, когда мы подошли к столику.

– Терраса с плетёной мебелью. Это классика. – сказал профессор, присаживаясь к столику.

– Красиво, тихо и птички поют.

– Евгения Александровна, я всё-таки не могу понять, почему вы говорите, что феминизм – это плохо. Борьба за права – это хорошо, это делает мир более справедливым. Женщин нужно пускать во власть, давать им возможность реализовать себя, защищать от домашнего насилия и от изнасилований тоже. – я начал свой монолог, предполагая, что высказываю аргументы в пользу женщин, и что эти аргументы – железобетонные.

– Вот ты сейчас мёд с дёгтем мешаешь, потом будешь жаловаться, что есть горько, – не глядя в мою сторону, ответила Евгения Александровна, – анализируй, что говоришь до того, как сказал. Какой вывод можно сделать конкретно из этой твоей речи? Что за выражения? «Пускать во власть» … Ты говоришь эту речь, а я представляю себе разговор двух врачей психиатрической больницы: «Ну давайте, Фридрих Аронович, уже пустим этого пациента за стол, он, конечно, начнёт себе оливье в ухо запихивать, но пусть хоть реализуется немного, да и просто ему приятное сделаем» «Ну давайте, только под максимальным контролем». Я не рассуждаю в таких категориях. Если у женщины есть способность к власти… Даже давайте не так. Если у гражданина, у человека есть способность к власти, он работает над этим, изучает механизмы современных структур, постоянно находится в теме и в пространстве власти, то он добьётся в этом больших успехов, а теперь внимание, не зависимо от того мужчина он или женщина. Ты акцентируешь на половой разнице в вопросе, где это неуместно. Если бы в нашей Конституции, в наших законах, в уставах организаций было прописано, что это можно женщинам, а это женщинам нельзя – то такой разговор был бы уместен. Назови мне закон, прошедший все чтения, подтверждённый и подписанный президентом, где было бы написано, что женщина лишена каких-то прав. Назови. Я первая выйду на пикет, с плакатом, одна в мороз, даже в мороз! У нас в государстве права соблюдаются. Женщинам платят за то, что они детей рожают. Это естественный биологический процесс, а за него платят деньги. Бюджетные. За что ты хочешь бороться в современном мире? За то, чтобы женщинам платили из казны за то, что они … едят? Твои размышления застряли где-то в средневековье, при чём – в европейском. Ты, правда, думаешь, что у нас на площадях сжигают женщин? Или у тебя дальше 16го века текстуры не прорисовываются? Дальше. Изнасилование. Это преступление, за которое предусмотрен срок тюремного заключения. И, более того, в тюрьмах такие преступники претерпевают жесткий прессинг уже с точки зрения тюремной морали. У нас даже граждане, преступившие черту закона, воспринимают изнасилование, как одно из самых тяжких преступлений.