Роковое завещание бесплатное чтение

Увлекательность, легкий стиль, узнаваемые женские образы – отличительные черты романов Людмилы Мартовой. На фоне захватывающей детективной интриги автор в легкой, доступной форме непринужденно разбирает непростые житейские ситуации, в которых может оказаться любая читательница, и ненавязчиво подсказывает пути выхода из них.

«С первых же страниц – не оторваться! Увлекательная завязка переходит в остросюжетный детектив с яркой любовной линией и неожиданным финалом. Привлекает и главная героиня – сильная и смелая женщина, которой начинаешь сопереживать и желать счастья. А это дорогого стоит, когда автор может и интригу закрутить на высоком уровне, и не растерять эмпатии читателей к персонажу. Аплодируем и искренне советуем любителям детективного жанра!»

Редакция журнала «Лиза»

Все события вымышлены.

Любые совпадения случайны.

Глава первая

Из суда Женя вернулась довольная, дело она выиграла. Конечно, она с самого начала знала, что так и будет, проигранных дел в практике Евгении Волиной не так уж много, менее пяти процентов, и к каждому из них она относилась как к бесценному опыту, позволяющему выигрывать в будущем, но это дело к сложным не относилось.

Справедливый раздел имущества при разводе. Ничего особенного, если рука набита и все возможные хитрости ушлого мужа знаешь заранее. В том числе и благодаря своему собственному разводу. Кстати, если бы не он, то вряд ли она стала бы адвокатом. Сдать квалификационный экзамен с маленьким ребенком на руках – тот еще квест, но слишком уж сильно Жене тогда хотелось доказать мужу и его родне, что она чего-то стоит.

Сцепила зубы, и все получилось. Помог Аркаша Ветлицкий, конечно. Если бы он тогда не взял ее на работу в свою контору, где Женя смогла набраться опыта, то и не вышло бы из нее ничего. Свекор много сделал для того, чтобы Аркаша ее не брал, даже прямым текстом просил посодействовать, чтобы Женька не дурила, а сидела под крылом мужа, растила ребенка и не думала о работе.

– У тебя же пахать надо двадцать часов в сутки, – говорил свекор Ветлицкому, Женя подслушивала. – А нам надо, чтобы она, как положено жене, всегда была дома и обеспечивала работающему мужику нормальный быт. С жиру баба бесится. Дом свой, полная чаша, между прочим. Сашка мой – мужик нормальный. Видный, красивый, богатый. Он уже сейчас приличные деньги зарабатывает, а в будущем у него, сам понимаешь, перспективы продолжить мое дело. Когда я решу отойти от него, само собой.

– Вы, Георгий Юрьевич, человек неугомонный, так что от дел отойдете не скоро. И бразды правления Александру передавать не поспешите, – степенно отвечал Аркадий, который мог себе позволить роскошь спорить с владельцами крупного бизнеса. – А что касается того, что жена должна сидеть дома и варить борщи, так тут мы с вами не сойдемся. Моя первая жена в следственном комитете работала, я ее и не видел почти, а вторая – модельер со своим домом моды, так что тоже весьма деловая особа. Не знаю, как вам, а мне нравится. А что касается Евгении, то сотрудник она исполнительный и сообразительный. Перспективы у нее хорошие, а толковый юрист в вашей компании наверняка пригодится. Тем более свой, из семьи.

Этот аргумент, возможно, оказался решающим, и работать Жене позволили. Правда, ничем хорошим для семейной жизни это все равно не кончилось. Мужа она поймала на измене и сразу ушла, забрав ребенка. Вернулась в доставшуюся в наследство от бабушки однокомнатную квартиру, благословляя судьбу, что у нее есть работа. Иск о разделе имущества, собственноручно составленный, хоть и проверенный Ветлицким, выиграла, в результате чего панельная однушка превратилась в евротрешку в новом доме.

Алименты на Кристинку тоже вышли вполне достойными, поскольку Женя быстро и на пальцах объяснила, что знает все возможные схемы уменьшения суммы официального дохода, а также в курсе, что предъявить в ответ, чтобы порадовать налоговую вместе с ОБЭПом.

Муж и свекор зубами поскрипели, но вышло так, как хотела Женя. Правда, на дочь Александр Волин денег и так не жалел, потому что действительно ее любил, а Женя в ответ не препятствовала встречам Кристины с отцом. В конце концов, ребенок ни в чем не виноват, и у него должно быть два родителя.

Сама же она после развода сконцентрировалась на карьере, сдала квалификационный экзамен, получила адвокатское удостоверение и ушла из конторы Ветлицкого в самостоятельную жизнь, в которой неплохо состоялась и обустроилась.

В свои тридцать шесть лет Евгения Волина считалась известным адвокатом с обширной практикой и впечатляющими результатами. Специализировалась она в основном на делах, касающихся недвижимости, в том числе и наследственных. Сложных дел никогда не чуралась, считая, что именно на них и становишься профессионалом.

Если кейс технический, то и проиграть его невозможно, просто действуешь по алгоритму и все. Многие коллеги Волиной так и поступали, старательно обходя неоднозначные дела, на которых можно обжечься, а она с головой окуналась в такую работу, рвалась в бой, даже зная заранее, что может проиграть, и всегда хотя бы минимизировала ущерб для клиента, если уж выяснялось, что избежать его совсем невозможно.

Кристинке исполнилось четырнадцать. Выросла она девицей вполне самостоятельной и серьезной, хорошо знающей, что хочет от жизни. В этом году сама перевелась из государственной школы в частную, поскольку посчитала, что так будет легче подготовиться к ЕГЭ. Женя, подумав и съездив в школу, дала на это согласие. Годовой взнос они с Александром заплатили пополам. Он оказался ощутимым, но им обоим вполне по карману.

– Евгения Алексеевна, вы на обед поедете или заказать? – В кабинет заглянула помощница Мила, студентка третьего курса юридической академии, набирающаяся под началом Волиной ума-разума.

Женя взглянула на часы. До следующей назначенной встречи сорок минут. Съездить она точно никуда не успеет, а поесть надо.

– Закажи мне салат с хрустящими баклажанами и мини-хачапури, – попросила она. – Мила, кто к нам записан, напомни.

– Татьяна Михайловна и Александр Петрович Гордеевы, – помощница с готовностью открыла свой ежедневник. – У них какое-то наследственное дело.

– Понятно. – Женя вздохнула. В наследственных делах всегда присутствовали человеческая корысть, зависть и жадность. – Ладно, будем надеяться, что заказ доставят быстро и поесть я успею.

Она была почему-то уверена, что потенциальные клиенты Гордеевы – муж и жена. На деле Татьяна Михайловна Гордеева, дорого одетая миниатюрная женщина шестидесяти четырех лет, оказалась мамой Александра – высокого, почти под два метра, сорокалетнего амбала в пуховике. Мать и сын, ну надо же. Впрочем, в наследственных делах это частенько случается.

– Я слушаю вас, – доброжелательно сказала Женя, нацепив на лицо дежурную улыбку. – Вы собираетесь заявить свое право на спорное наследство?

– Нет, – покачала головой Гордеева, – мы бы хотели, чтобы вы представляли наши интересы в суде. Мы проходим по делу в качестве ответчиков, и нам очень многое кажется странным. Мягко говоря.

Так, значит, кто-то подал в суд иск, а эти двое отбиваются и хотят стать доверителями Евгении Волиной. Ладно, чуть понятнее.

– В чем суть иска?

– Мы живем в загородном доме, – начала рассказывать женщина. Александр Гордеев хранил молчание. Свой пуховик он так и не снял, хотя в кабинете у Жени было тепло. – Этот дом достался Саше по наследству. От деда.

– И кто-то опротестовывает завещание? – догадалась Женя. – Кто-то из наследников первой очереди.

– Нет-нет, – Татьяна Михайловна энергично затрясла головой. – Никакого завещания нет и не было. Как и наследников первой очереди. Мой покойный муж был единственным сыном. Сашин дед, то есть мой свекор, рано овдовел. Моего мужа он воспитывал один. Потом, когда мы с Петей поженились, то жили отдельно, и в нашу жизнь Александр Васильевич не влезал. Это свекра моего так звали. Александр Васильевич. Конечно, у него были женщины. Он, знаете ли, был видным мужчиной. Председатель колхоза, при деньгах, при должности, красивый, да еще и вдовец. Вы не представляете, как женщины вокруг него вились. Словно мухи над медом.

Женя вполне себе представляла.

– После того как родился Саша, Александр Васильевич жил с Галиной Серафимовной. Она работала главным бухгалтером в его колхозе. Они не расписывались, просто жили гражданским браком много лет. Галина – удивительная женщина, добрая, порядочная, некорыстная. Она действительно очень любила Александра Васильевича. И Сашу помогала мне растить. Всегда соглашалась с ним посидеть. Своих детей у нее не было. Мы до сих пор общаемся, даже после всего того, что случилось.

Женя внимательно слушала, делая пометки на листе бумаги. Она умела слушать. Профессиональное качество для адвоката. В отстаивании наследства может пригодиться любая мелочь. Почему-то Женя уже понимала, что с этим делом далеко не все однозначно.

– И что же случилось? – проявила она свой интерес, бросив мимолетный взгляд на Александра Гордеева.

Он сидел практически неподвижно, лишь крутил в руках какую-то монету. Кажется, золотую. Нет, что за бирюк. Он ей не то чтобы не нравился, а как-то задевал и царапал всем своим внешним видом. Или это имя виновато? После измены мужа и развода на всех Александров Женя смотрела с легким подозрением.

– Случилась банальность. Александр Васильевич после двенадцати лет жизни с Галиной Серафимовной сообщил той, что они расстаются, потому что он полюбил другую. Это произошло вскоре после того, как они переехали в новый дом. Тот самый, в котором мы сейчас живем. Галине пришлось собрать свои вещи и уйти. А свекор привел в дом новую пассию, неприлично моложе себя.

– Насколько неприлично?

– У Александра Васильевича шестидесятилетний юбилей был на носу, а ей двадцать два только-только исполнилось.

Да, подобная разница в возрасте действительно выглядела неприличной. Впрочем, что-то не складывалось. Если Александру Васильевичу шестьдесят, то сидящему перед Женей его внуку никак не может быть сорок. Или ей рассказывают про события давно минувших дней? Ладно, сейчас выяснится.

– Вместе с Ренатой свекор прожил пять лет. Надо признать, что все это время он выглядел совершенно счастливым. Она очень его поддержала и когда погиб Петя. Мой муж. Александр Васильевич тяжело переносил горе. Петина смерть очень его подкосила. Спустя год с небольшим он умер. Внезапно. Ничего не предвещало такой беды. А поскольку на Ренате он так и не женился и завещания не оставил, то его единственным наследником оказался мой Саша.

Татьяна Михайловна кивнула в сторону сына, продолжавшего с совершенно невозмутимым видом хранить молчание. Немой он, что ли.

Цифры и даты по-прежнему не сходились, но все остальное становилось более или менее ясно. Молодуха Рената не для того пять лет мучилась со стариком, чтобы остаться с носом. Ясно, как божий день, что она подала иск в суд, опротестовывающий наследство по закону.

– Рената собрала свои вещи и переехала в однокомнатную квартиру, которую Александр Васильевич подарил ей на двадцатипятилетие. Она попросила разрешения забрать из дома кое-какую мебель, чтобы обставить эту квартиру. Мы не возражали, конечно. В частности, она забрала дубовый резной буфет, который ей очень нравился. Потом мы с Сашей переехали в дом жить. Он очень удобный, расположен в Излуках, транспортная доступность отличная и река рядом. Нам там нравится. И вот теперь мы узнаем, что Рената подала на нас в суд, потому что внезапно нашла завещание, по которому дом и все имущество полностью отходят ей. На этом основании она требует признать недействительным свидетельство о праве на наследство по закону и выселить нас с сыном из нашего дома.

– Что значит «нашла завещание»? – уточнила Женя. – Где?

– Она не говорит. Даже в исковом заявлении в суд не указала, где и при каких обстоятельствах обнаружила эту бумагу. Евгения Алексеевна, вы не сочтите, что мы какие-то рвачи, пытающиеся удержать то, что им не принадлежит. Если бы завещание было обнародовано сразу после смерти Александра Васильевича, то мы бы отнеслись к нему с полным пониманием и ни на что не претендовали. Это был его дом, его колхозный пай и его деньги на счетах. Мне бы и в голову не пришло опротестовывать его последнюю волю. Но сейчас, когда прошло двадцать два года, все это кажется очень странным.

– Сколько? – Женя решила, что ослышалась.

– Александр Васильевич скончался двадцать два года назад.

– То есть эта самая Рената случайно нашла документ, составленный почти четверть века назад? И на его основании пытается через суд выселить вас из дома?

– Да.

– Впервые в жизни сталкиваюсь с подобным, – призналась Женя. – А как она жила все эти годы?

– Довольно быстро снова вышла замуж. Разумеется, тоже за состоятельного человека. Детей у них, правда, не было, и недавно они развелись, потому что выяснилось, что у ее второго мужа есть женщина, которая ждет от него ребенка. Рената опять же вернулась в ту свою квартиру. Мы это со стороны знаем, потому что много лет не общаемся.

Доверительница была права. Вся эта история выглядела крайне странной. Впрочем, Евгения Волина за свою многолетнюю карьеру не раз убеждалась в том, что в жизни случается все, что угодно. Дело не казалось ей сложным. Слишком много лет прошло, чтобы эта Рената смогла доказать в суде свое право на дом.

– Найденное завещание заверено у нотариуса? – уточнила она у Гордеевой.

– Мы не знаем. Рената не приложила его к иску, с которым мы смогли ознакомиться в суде. А это что-то меняет?

– Не думаю. В 2001 году, когда вы вступали в права наследства, Рената знала об этом?

– Разумеется. Она тогда расстраивалась, что свекор не оставил завещания, хотя и признавала, что купленная ей квартира является достаточной компенсацией за время, которое они провели вместе. И из дома мы ее не выгоняли, дали время, чтобы съехать. Что она и сделала.

– Я в качестве вашего адвоката заявлю ходатайство, чтобы суд истребовал наследственное дело у нотариуса и приобщил к материалам, а истица предоставила тот экземпляр завещания, который она якобы нашла. Срок исковой давности для предъявления подобного иска давно истек. Я просмотрю судебную практику, но навскидку позиция вышестоящих судов в таких вопросах заключается в том, что для восстановления срока для принятия наследства по завещанию необходимы определенные условия. То есть Рената должна доказать, что не знала о завещании раньше, а это непросто. В общем, наши с вами шансы на успех я оцениваю как довольно высокие.

Женя улыбнулась.

– Вот и хорошо, – обрадовалась Татьяна Михайловна. – Тогда давайте подписывать соглашение?

На все формальности ушло не больше двадцати минут. Официально доверителем Евгении Волиной стал Александр Гордеев, как наследник своего деда по закону и владелец загородного дом в Излуках. На все необходимые вопросы он отвечал самостоятельно, хотя и скупо, то есть оказался не немым все-таки.

При подписании соглашения монету, которую он крутил в руках, Гордеев положил на стол.

– Золотая? – спросила Женя.

Визитер тут же убрал свою реликвию в карман, как будто боялся, что адвокат Волина может на нее посягнуть. Женя почувствовала неприязнь.

– Да. Дед подарил на восемнадцатилетие, незадолго до смерти. Это двадцать пять рублей 1908 года. Выпущена после того, как в Сибири нашли золотой самородок весом в пять килограммов. Николай Второй распорядился отчеканить из найденного золота монеты, которые раздаривал на своем дне рождения близким.

– Ваш дед увлекался нумизматикой?

– Нет. Просто вкладывал деньги, чтобы избежать их обесценивания. Монета довольно дорогая, но мне больше важна память о деде. Он меня любил. И я его тоже. После его смерти ношу ее всегда с собой в качестве талисмана.

Соглашение было подписано, и Гордеевы удалились. Телефона Ренаты Максимовой у них не было, но раздобыть номер проблемы не составляло. Для начала Женя собиралась назначить истице встречу, чтобы попытаться выяснить детали и попробовать договориться во внесудебном порядке. Если эта самая Рената поймет, что ей ничего не светит, то можно будет не тратить время и нервы в судебных заседаниях. Время – Женино, а нервы – Гордеевых. Впрочем, глядя на Александра, она сомневалась в том, что они у него есть.

После ухода новых доверителей Женя закончила намеченные на сегодня бумажные дела, сделала несколько телефонных звонков, нашла в базе данных номер Ренаты Максимовой и под конец рабочего дня набрала необходимые одиннадцать цифр, чтобы договориться о встрече на завтра. Откладывать некуда, первое судебное заседание по иску назначили уже через четыре дня. Женя отметила, что Гордеевы обратились к ней не сразу.

Трубку долго не брали, и она уже собиралась отключиться, но тут раздался щелчок.

– Слушаю, говорите, – произнес женский голос, чуть задыхаясь.

На заднем фоне слышался какой-то шум, а может, музыка. Женя не разобрала.

– Это Рената Николаевна Максимова?

– Да, это я. Что вам угодно?

– Здравствуйте. Меня зовут Евгения Волина. Я – адвокат Александра Гордеева. Мне нужно с вами встретиться и поговорить.

В трубке царило молчание.

– Алло, вы меня слышите? – Женя подавила детское искушение подуть в телефон. Так всегда делала мама, когда ей не отвечали.

– Вы шутите? Или издеваетесь? – в голосе Максимовой звучало подозрение. – Саша умер более двадцати лет назад.

Да, когда внука называют в честь деда, иногда возникает путаница.

– Я – адвокат Александра Петровича Гордеева, – уточнила Женя. – Буду представлять его интересы в судебном заседании по рассмотрению вашего иска. Так мы можем встретиться и поговорить?

– О чем? – удивился голос в трубке. – Я все в иске указала. Оказывается, дом в Излуках мой. И все, что в нем находится, тоже мое.

По сравнению со стоимостью дома, все, что в нем находилось, можно было не упоминать.

– И все же, я думаю, нам стоит поговорить, – твердо стояла на своем Женя. – Вам удобно приехать ко мне в офис? Или, если хотите, я готова приехать к вам.

Максимова снова помолчала.

– Приезжайте ко мне, – наконец ответила она. – Не понимаю, что это дает, но мне нечего скрывать. И я не боюсь адвокатов. Завтра утром сможете? Сегодня у меня массаж.

На заднем фоне раздался звонок в дверь. Видимо, массажист пришел.

– Да. В девять утра буду у вас. Диктуйте адрес.

– Новгородская, 25, квартира 49.

Женя услышала шаги, видимо, ее собеседница шла открывать дверь.

– Хорошо, до завтра, – сказала она и отключилась.

На следующее утро адвокат Волина стояла перед нужной ей дверью. Часы показывали без двух минут девять – пунктуальность была второй привычкой Жени. Она нажала на кнопку звонка. Раздалась трель, такая же, как она вчера слышала в телефоне. Ничего. Она позвонила снова, но ей никто не открывал. Женя нахмурилась, потому что необязательности в людях не любила.

Она позвонила в третий раз, но ситуация не поменялась. Что ж, придется приезжать еще раз. С досады Женя слегка стукнула кулачком по пластику двери. Та внезапно поддалась, приоткрывшись. Что за черт? Женя только сейчас заметила, что дверь закрыта неплотно. И что это означает?

Внезапно ей стало не по себе. По-хорошему сейчас ей нужно повернуться и уйти, чтобы не накликать неприятности на собственную голову. Но Евгения Волина не была бы собой, если бы сейчас ушла. Внутри незапертой квартиры мог находиться человек, нуждающийся в помощи. Она еще раз толкнула дверь, которая легко поддалась, открываясь вовнутрь. Женя натянула перчатки, которые сняла в подъезде, и распахнула ее пошире.

– Эй, есть кто-нибудь? – крикнула она в открывшийся перед ней темный проем.

Тишина была ей ответом.

– Рената Николаевна, – снова позвала Женя. – Это Волина, мы договаривались о встрече. Я могу зайти?

Ей по-прежнему никто не отвечал. Женя оглянулась через плечо, но подъезд был тих и пустынен. Все, кто хотели, уже ушли на работу, а для мам и бабушек с детьми еще слишком рано. Женя вздохнула и переступила через порог.

– Рената Николаевна!

Тишина. Через несколько шагов коридор кончился, и она оказалась на пороге большой и светлой гостиной, посредине которой в неестественной позе, ничком, вывернув руки, лежала женщина. Лицо ее закрывала рассыпавшаяся копна волос. Чтобы подойти к ней, пришлось преодолеть жуткий, какой-то нутряной страх, забивающий горло липкой тошнотворной массой.

Женя напомнила себе, что незнакомка еще может быть жива и нуждаться в помощи. Сглотнув противный комок и преодолевая тошноту, она подошла поближе, присела, стянула с правой руки перчатку и нащупала тонкое, совершенно ледяное запястье. Пульса не нащупала.

Лежащая на полу женщина уже мертва. Женя аккуратно поднялась, сделала шаг назад, чтобы не испортить возможные следы, вытащила телефон и набрала номер знакомого полицейского. Точнее, она дружила с его женой Дашей, когда-то обратившейся к ней за какой-то незначительной услугой и ставшей одной из самых близких подруг. С Дашиным мужем, ее тезкой Женей Макаровым была, разумеется, знакома, но общалась с ним нечасто, потому что тот практически постоянно пропадал на работе.

Трубку Макаров взял сразу.

– Привет, тезка, – ответил он бодро. – Судя по тому, что ты мне звонишь, причем с самого утра, у тебя что-то случилось.

– Случилось, но, к счастью, не у меня, – сказала Женя. Голос у нее был деревянный, она сама слышала. – Жень, так получилось, что я нашла труп.

– Что ты нашла? Труп? Ты ведь не шутишь, подруга моей жены?

– Я максимально серьезна, – заверила его Женя. – Я пришла на назначенную встречу к истице, обратившейся в суд. Ответчики – мои доверители. Мы договорились вчера на девять утра, но когда я явилась, то обнаружила незапертую дверь и тело женщины на полу. Она мертва, я проверила.

– Это и есть истица?

– Понятия не имею. Я ее никогда не видела. Да и лежит она так, что лицо закрыто, а переворачивать тело я не стала. Я ж все-таки юридический институт окончила, кое-что понимаю.

– Ладно. Давай адрес и данные владелицы квартиры. Сейчас приеду. Тебе повезло, подруга моей жены, сегодня мое дежурство.

Женя продиктовала адрес Ренаты Максимовой и осталась ждать оперативную группу. Топтать на месте возможного преступления она не хотела, поэтому отошла ко входу в комнату и оттуда обозревала открывшуюся картину. С чего она взяла, что здесь случилось преступление, Женя и сама не знала. Никаких следов насилия она не видела. Вполне возможно, что Максимовой просто стало плохо. Но внутреннее убеждение, что женщину убили, не проходило. Ладно, полиция разберется.

День был морозный, солнечный. Луч света скользнул по шторе, пробрался сквозь тюль, пробежался по черным волосам погибшей женщины и вдруг отразился от чего-то небольшого и круглого, лежащего у левой ноги трупа. Движимая неведомой силой Женя подошла к телу, нагнулась и подняла с пола блеснувший кругляшок. Это была монета. Двадцать пять рублей 1908 года выпуска.

Ночью Красные казармы опять горели. Дмитрию Макарову позвонили в половине второго. Несмотря на то что он только к полуночи доехал до дома из Москвы и свалился в постель уставший, совершенно разбитый и, кажется, простуженный, пришлось вставать, натягивать какую-то одежду и ехать на объект, который вот уже третью неделю считался «его», макаровским.

Вообще-то всю эту затею стоило считать безумием, и Макаров ни за что бы в нее не ввязался, если бы не Лена. Его жена Елена Беседина была архитектором-реставратором, сделавшим себе имя на восстановлении исторических зданий. Работу свою она делала бережно, с любовью и всей необходимой тщательностью, которой требовали бесконечные надзорные органы, наблюдающие за памятниками архитектуры и исторической застройки, но не дающими на это дело ни копейки. Претензий к ее работе не возникало, вот и слава богу.

Первые два восстановленные Леной деревянные дома своим спасением были обязаны меценату Петру Беспалову, вложившему в реконструкцию немалые деньги. Потом, правда, выяснилось, что интерес Беспалова к истории совсем не бескорыстный. Он просто искал спрятанное в одном из домов сокровище, сложив во время этих поисков свою седую, не очень благородную голову, но дома уже были возвращены к жизни, и на том спасибо[1].

Точнее, второй дом Лена доводила до ума уже на собственные деньги, потратив на это свою долю найденного клада. Вот уже год, как в доме работал музей, которым жена и руководила, несмотря на декрет. Макаров знал, что она скучает по своей основной работе и готова к ней вернуться, потому что дочка уже подросла. Вот только желающих вкладываться в реконструкцию памятников старины не находилось, да и с самими объектами негусто.

Именно Лена увидела новость о том, что комплекс зданий «Красных казарм» вместе с участком земли будет выставлен городскими властями на торги. И несколько дней ходила задумчивая, затем уселась за свой рабочий стол, что-то прикидывая, чертя и считая, а потом принесла мужу расписанное предложение, которое могло лечь в основу бизнес-плана.

Она предлагала Макарову выкупить весь комплекс, признанный объектом культурного наследия регионального значения, снести постройки, не имеющие исторической ценности, на свободной площади построить элитный жилой комплекс бизнес-класса с высокой стоимостью квартир, а прибыль вложить в реконструкцию трех основных зданий, в которых после этого открыть культурно-просветительский и бизнес-центр, чтобы заставить вложенные деньги работать.

На первый взгляд, идея выглядела такой безумной, что Макаров даже засмеялся. Красные казармы находились в полной разрухе после двадцати лет безвластия и регулярных пожаров, которые устраивали то криминальные бизнесмены, положившие глаз на жирный кусок земли с подведенными коммуникациями, но не желающие возиться с памятниками старины, то просто бомжи, обустроившие себе приют в заброшенных кирпичных зданиях, построенных в самом начале двадцатого века для расположения 198-го пехотного Александра Невского полка.

После Великой Отечественной войны здесь располагалась одна из Краснознаменных и орденоносных мотострелковых дивизий, а после перестройки и последовавшего за ней распада Советского Союза казармы пустовали и постепенно пришли в состояние полного упадка и запустения. Деньги на их реконструкцию требовались астрономические. Скорее всего, именно поэтому комплекс выставлялся на торги за весьма скромную сумму в два миллиона рублей.

Но чем больше Макаров думал над предложенной Леной идеей, тем больше она ему нравилась. На земельном участке, который шел в нагрузку к зданиям и был важной мечтой многих застройщиков, можно возвести жилой комплекс из пяти-шести домов, а также всю полагающуюся инфраструктуру, включая супермаркет. Располагался участок в зеленом, очень тихом месте, чуть в стороне от шумной автомагистрали. Неподалеку работали несколько школ и детских садов, существовал план строительства детской поликлиники, да и транспортная доступность хорошая. Хоть для общественного транспорта, хоть для личного.

Квартиры здесь разлетятся как горячие пирожки, а значит, оборотные средства на строительство вполне можно распределить и на реконструкцию исторических сооружений. Макаров съездил на место и убедился, что все не так печально, как кажется на первый взгляд. Да, здания сильно разрушены, но фундаменты и стены крепкие.

Конечно, нервотрепка с Комитетом охраны культурного наследия предстояла нешуточная, но это как раз была та часть работы, которую знала и умела хорошо делать Елена Беседина. И имея рядом такого сильного архитектора с бесценным опытом, не стоило расценивать начинание как совсем уж провальное. Макаров подумал еще и еще, посчитал затраты и возможные бенефиты, после чего решил рискнуть.

Для начала он навел справки, кто еще собирается принять участие в аукционе. И с этой точки зрения ситуация не выглядела угрожающей. Единственной компанией, которая положила глаз на комплекс, была фирма «ВолГА», название которой являлось аббревиатурой от имен ее владельцев – Георгия и Александра Волиных.

С Волиными Макаров частенько бодался на разных аукционах и конкурсах. Иногда побеждал он, иногда Волины. Дружбы между ними не водилось, как и особой вражды. По инсайдерской информации, восстанавливать исторические здания «ВолГА» не собиралась, потому что это были большей частью невозвратные инвестиции. В случае победы на аукционе охранные обязательства бы подписала, само собой, вот только кто и когда их выполнял. Участок бы застроили, это да. А полуразрушенные казармы так и остались бы уродливым пятном на городской карте. Или сгорели бы окончательно.

Макаров сделал второй шаг, назначив Александру Волину встречу, на которой максимально четко рассказал о своих планах. Тот, услышав про реальную реконструкцию казарм, удивился так сильно, что даже не смог этого скрыть.

– А зачем это вам, Дмитрий Михайлович? Это же огромные инвестиции, которые вы никогда не отобьете. Прибыль от продажи квартир в этом микрорайоне можно израсходовать на развитие бизнеса, а не на восстановление трех огромных кирпичных зданий, в которых каждое действие будет рассматриваться под микроскопом. Если бы хотя бы два из них снести, увеличив площадь под жилую застройку, то да. А так вот уж воистину глупость.

– И как вы собираетесь сносить исторические памятники? – уточнил Макаров.

– Ну, для начала я не буду никому говорить, что собираюсь их сносить. А вообще история нашего славного города знает немало примеров, как это бывает. Памятник может сгореть. У него может рухнуть кирпичная кладка. Да и втихаря пригнанные на место бульдозеры, которые за ночь сносят все подчистую, тоже однажды оказались решением проблемы. И никому за это ничего не было, как вы помните.

Макаров помнил. Лена до сих пор болезненно реагировала на огороженный металлическим забором пустырь на берегу реки в самом центре, на котором когда-то стояло здание первой половины двадцатого века, в одночасье снесенное владельцем, несмотря на возмущение горожан. Негодовать можно сколько угодно, вот только объект уже не вернешь.

– У меня есть проект реконструкции всех трех зданий комплекса и бизнес-план их дальнейшего использования, – поделился Макаров. – Разумеется, экономическая целесообразность присутствует, поэтому бесконечно повышать цену на аукционе я не буду. Но и так легко не сдамся. Просто предупреждаю, чтобы вы знали.

– Это вы жене угождаете, что ли? – догадался вдруг Волин. – Она же у вас реставратор. После смерти Беспалова с другими желающими восстанавливать руины в городе негусто, так что приходится искать в своем огороде. Дмитрий Михайлович, вы потеряете на этом объекте деньги. Ни одна женщина этого не стоит.

– Спасибо за предупреждение, но я вашего совета не спрашивал. – Макаров встал, потому что вдруг испугался, что сейчас даст этому лощеному франту в морду. За свои сорок семь лет он так и не научился до конца сдерживать эмоции.

Спустя две недели он, доработав бизнес-план, подал заявку на участие в аукционе. Стартовали с двух миллионов рублей, благодаря усилиям Волиных, цена поднялась до восьми миллионов. Для себя Макаров поставил планку в десять. За этой суммой проект из просто рискованного становился уже практически бесперспективным.

Но, видимо, Волины тоже понимали сложность ситуации. Перед Макаровым можно было выпендриваться сколько хочешь, но с Комитетом культурного наследия шутки выходили боком себе же. Да и свободные площадки для строительства в городе имелись, так что шаг Макарова, поднимающий ставку до восьми миллионов рублей, оказался последним. Эту цену Волины перебивать не стали.

Участок с комплексом сооружений оказался в собственности фирмы «Турмалин», принадлежащей Дмитрию Макарову, и пять дней назад, в разгар лютых в этом году январских морозов, он подписал охранное обязательство, накладывающее на него полную ответственность за сохранность трех исторических зданий и их будущее восстановление.

Пожар на объекте был ему никак не нужен. Конечно, он мог случиться из-за бомжей, которые регулярно разводили в стенах Красных казарм костры, чтобы согреться. Зима на дворе. Но в том, что это не козни конкурентов, желающих навлечь на голову Макарова разборки с Комитетом охраны культурного наследия, а также другие неприятности, нужно было убедиться. А потому, внутренне чертыхаясь, Макаров посредине ночи собрался ехать на объект.

Телефонный звонок, разумеется, разбудил жену.

– Дим, что-то случилось? – Она села в кровати, растрепанная со сна и невыразимо прекрасная.

У Макарова потеплело в груди, как бывало всякий раз, как он на нее смотрел.

– Пожар в Красных казармах. Вызвали расчет, но надо съездить, посмотреть.

– Да, конечно, – согласилась Лена и спустила ноги с кровати. – Ты собирайся, я тебе быстро чаю в термосе соображу.

– Да не надо. Спи, – попытался он остановить жену.

– Ну, как же не надо. С недосыпу особенно холодно, а ты еще, кажется, и простуженный.

Откуда она узнала? Когда он вернулся из Москвы, Лена уже спала. Она пробудилась, конечно, но они перекинулись от силы парой слов, после чего оба заснули. Впрочем, Лена все всегда про него знала.

Через десять минут тепло одетый Макаров с термосом на соседнем сиденье уже выезжал со двора. От дома в Излуках, где он жил постоянно, до Красных казарм по ночным улицам можно было доехать минут за шесть-семь.

Дом, построенный известным архитектором Савелием Гранатовым, изначально был большим, подходящим для семьи детей на пять, не меньше. Довольно долго Макаров жил в нем один, потому что даже собаку не мог себе позволить из-за постоянных командировок. Зато теперь дом чувствовал себя таким же счастливым, как и сам Макаров.

Помимо Дмитрия и Лены в нем жили дети: Ленин сын Митька и их общее солнышко Катюша, а также спаниель Помпон, перешагнувший порог своего десятилетия, а потому сменивший еще недавно присущую ему резвость на степенность, практически вальяжность.

Еще собираясь, Макаров позвонил своему заместителю Сашке Гордееву. Тот жил здесь же, в Излуках, и сейчас Макаров намеревался подхватить его по дороге, чтобы ехать на объект вместе. Гордеев работал у него недавно, чуть больше года. Макаров переманил, или, как это сейчас называли, «схантил» его после долгих уговоров у конкурентов и ни разу об этом не пожалел. Гордеев был отличным спецом и хорошим человеком, а такое сочетание встречается нечасто.

Любопытно, но в Александре Гордееве Макаров в чем-то видел прошлого себя. В свои сорок его заместитель все еще не был женат и очень трогательно относился к маме, вместе с которой жил. Макаров умудрился проходить в холостяках аж до сорока пяти, и хотя мама его жила отдельно, категорически отказываясь терять самостоятельность и переезжать в построенный сыном дом, в жизни Дмитрия играла значительную роль. Он был благодарен судьбе, что после появления в его жизни Елены Бесединой отношения с мамой ни капельки не изменились.

– Извини, что дернул посредине ночи, – сказал Макаров Гордееву, когда тот запрыгнул в машину, ежась от ночного ветра.

– Нормально, – ответил тот.

Он был немногословен, предпочитал словам дела. И это качество своего заместителя Макаров тоже ценил.

До Красных казарм доехали быстро. Огонь уже был потушен. Пожарные сворачивали рукав.

– Сильно горело? – спросил Макаров у одного из них.

– Привычно, – усмехнулся тот. – Бросили банку с растворителем для краски, которую предварительно подожгли. Одна комната на первом этаже выгорела.

Значит, все-таки не бомжи.

– Что у нас с забором и камерами?

Несколько дней назад, после того, как права на объект окончательно перешли к ним после оформления сделки в Росреестре, Макаров поручил Гордееву обеспечить охрану объекта.

– Материалы на забор заказаны, камеры тоже. До конца января все обещали сделать, – ответил тот. – Оплата прошла, я проверял.

– Сторож где?

– Вот.

Из-за спины пожарных выдвинулся человек лет шестидесяти в сером зипуне, большой шапке и валенках.

– Я сегодня дежурный. Раз в полчаса обхожу вверенную мне территорию. Потом ухожу в вагончик погреться. В половину второго выходил, все в порядке было. В два пошел, смотрю, ексель-моксель, горит. Ну, я сразу в пожарку позвонил и Феоктистычу, значит.

Феоктистыч был начальником службы охраны «Турмалина». Именно он и сообщил Макарову об инциденте на объекте.

– Ясно. Вас как зовут?

– Николай Иванович.

– К вам, Николай Иванович, претензий нет. Сработали быстро и четко. Спасибо. Саш, с забором и камерами ускориться бы надо.

– Ускоримся, – тут же согласился Гордеев. – Чего в Москве?

Было понятно, что он спрашивает про итоги макаровской командировки.

– Поставщики готовы сбить цену еще на четыре процента.

– С учетом наших объемов неплохо.

– Да, просят, чтобы мы у них закрывали еще несколько позиций. Я тебе вчера скинул в почту список. Ты бы посмотрел, насколько нам это выгодно. Я тебе, кстати, звонил, но ты трубку не взял.

Гордеев достал телефон и посмотрел в экран.

– Точно. Есть непринятый. Дим, ты извини, маму сильно выбил поход к юристу. Она всю эту историю с домом очень болезненно воспринимает. Я ее домой отвез, успокоил, лекарство дал, посидел немного, а потом решил в офис не возвращаться. У меня дело небольшое было. Личного характера. Я решил его закрыть, пользуясь возможностью.

– То бишь, моим отсутствием, – Макаров рассмеялся, потому что Гордеев на работе выкладывался полностью, и если не приехал в офис, значит, вполне мог позволить себе это без вреда для дела. – А твои дела личного характера как, симпатичные?

Гордеев смотрел непонимающе, но потом лицо его прояснилось.

– Нет, я не у женщины был, Дима. Вернее, у женщины, но встреча носила исключительно деловой характер. Точнее, не было никакой встречи. Я ее дома не застал.

– Да ладно тебе оправдываться. В любом случае меня это не касается, – пожал плечами Макаров.

Убедившись, что приключившийся пожар особого ущерба не нанес, и поставив себе зарубку на память – обдумать тревожный звоночек, поскольку поджог – дело серьезное, Макаров уселся за руль и терпеливо дождался, пока заместитель взгромоздится рядом.

– С домом-то чего? – Дмитрий, разумеется, был в курсе неприятностей, нежданно-негаданно свалившихся на голову Гордеева. – Помощь нужна?

– Да разберусь, – сообщил заместитель мрачно. – Все нужные шаги мы уже предприняли, так что, думаю, скоро эта история благополучно закончится, не нанеся никакого ущерба. Единственное, маму жалко. Она переживает.

– Из-за дома?

– И из-за дома тоже. Мы двадцать лет в нем прожили. Привыкла она к нему. Но дело не только в этом. Ты же знаешь мою маму. У нее обостренное чувство справедливости. Она считает, что если завещание настоящее и дед действительно собирался оставить все Ренате, то идти против его воли аморально.

– Тогда зачем вы наняли адвоката?

– Чтобы убедиться, что завещание подлинное и воля деда действительно была такова. Согласись, есть что-то очень странное в том, что оно всплыло почти через четверть века.

– То есть Татьяна Михайловна не против отдать Ренате дом?

– Если получит подтверждение, что дед действительно этого хотел, то да.

– А ты?

– А я считаю, что тут что-то нечисто, – вздохнул Гордеев. – Кроме того, первое время после смерти деда я был убежден, что и с его смертью тоже что-то не так.

– То есть? – не понял Макаров. – Он же вроде от инфаркта умер?

– Скоропостижно скончался от сильного сердечного приступа. Вот только проблем с сердцем дед никогда не имел. Он за неделю до смерти прошел обследование в больнице, показавшее, что он совершенно здоров.

– Твой дед был уже немолод. Пережил потрясение, связанное с потерей сына, жена у него была на много лет моложе, так что нет ничего удивительного, что у него не выдержало сердце. И случиться это могло в любой момент.

– Да. Именно так все тогда и решили. Я настаивал на проведении токсикологической экспертизы, но меня никто не слушал. Еще бы, кто я тогда был, мальчишка восемнадцати лет. А потом я в армию ушел. Мама в права наследования за меня вступала. По доверенности. И в дом переезжала тоже без меня. А когда я вернулся, все уже быльем поросло. Даже Рената успела снова замуж выйти. И до недавнего времени никто эту историю не вспоминал. Вот как бывает.

– И что изменилось?

– Не знаю. Вся эта муть с внезапно всплывшим завещанием заставила меня в мыслях вернуться к тем событиям. И теперь я уже который день не могу отделаться от мысли, а что, если деда убили?

– У любого преступления всегда есть смысл, – сказал Макаров, подумав. – Если твоего деда убили ради наследства, то странно, что основная наследница и одновременно подозреваемая, которая могла теоретически подсыпать или подлить твоему деду какой-то яд, ждала более двадцати лет, чтобы заявить о своих правах.

– Ну, теоретически нам с мамой не пришлось ждать двадцать лет. Мы оказались основными выгодоприобретателями, получившими после смерти деда дом и значительные для нас на тот момент деньги. Я после армии на них образование получил, да и жили мы безбедно до тех пор, пока я зарабатывать не начал. Так что в глазах той же Ренаты преступниками могли выглядеть мы.

– И именно поэтому ты настаивал на токсикологической экспертизе. – Макаров засмеялся.

– А может, я подозрения отводил. В общем, не знаю почему, но внутреннее ощущение какое-то гадостное. Как будто случиться должно что-то. Нехорошее.

Макаров искоса посмотрел на своего заместителя, который раньше никогда не давал повода подозревать себя в излишней чувствительности. Впрочем, он по себе знал, каково это, когда встревоженная интуиция не воет сиреной, а проявляется холодком, сбегающим вдоль позвоночника. Никогда она не бывает напрасной. Никогда!

– Ладно, Саша, прорвемся, – проговорил он, из-за усталости и начинающейся простуды чуть рассеянно ощущая собственный подобный холодок. – Приехали. Извини, что дернул посредине ночи. Иди, досыпай.

– До завтра, Дим, – ответил Гордеев, – точнее, уже до сегодня. Ты во сколько в офис приедешь?

– Попробую немного поспать, – признался Макаров. – Так что очень рано не ждите. Но часам к одиннадцати обещаю быть.

– Лады.

Когда Макаров вернулся домой, Лена, разумеется, спала. В груди ощущалась противная тяжесть, словно легкие забило снегом. Нет, если он заболевает, то нельзя заразить Лену и детей. С легким сожалением оглядев контуры стройного тела под одеялом, к которому очень манило прижаться, он повернулся и вышел из спальни, ушел в гостевую комнату, не раздеваясь, улегся поверх покрывала, потянул на себя плед, укутался и тут же заснул.

Глава вторая

Оперативная группа приехала на место довольно быстро. Войдя в комнату, Евгений Макаров окинул взглядом открывающуюся картину, кивнул эксперту, который присел, проверяя пульс.

– Ориентировочно мертва со вчерашнего вечера, не позднее, – сообщил тот, после чего защелкал фотоаппаратом.

– Женя, еще раз объясни, как ты здесь очутилась.

Евгения Волина терпеливо повторила свой рассказ. Ей совсем нечего было скрывать. Ну, почти.

– Евгений Михайлович, жертва – Максимова Рената Николаевна, 1974 года рождения. Мы ее паспорт нашли, фотография совпадает, – доложил один из оперативников.

– Хорошо. Работайте, ребята. Во сколько ты вчера с ней разговаривала?

– Около шести. Может быть, минут пятнадцать седьмого. Точнее можно в телефоне посмотреть.

– Посмотри, – попросил Макаров Женю.

Она послушно достала из кармана телефон. На мгновение пальцы замерли, нащупав то, что нужно скрыть.

– Вот, – сказала Женя максимально непринужденным тоном, показывая журнал вызовов, – я ей звонила в восемнадцать ноль семь. Наш разговор длился три минуты сорок секунд. Сначала я представилась и обозначила цель своего визита. Потом она заявила, что нам не о чем говорить, но после этого все же согласилась встретиться и назначила встречу на сегодня, на девять утра. Сказала, что к ней должен прийти массажист, и я услышала звонок в дверь. Как ты думаешь, это был убийца?

– А с чего ты взяла, что ее убили? – удивился Макаров. – Федорыч, смерть насильственная или как?

– Я не гадалка, чтобы с первого взгляда на карты судьбу предсказывать, – мрачно отозвался немолодой эксперт-криминалист. – Телесных повреждений нет, это я уже сейчас могу сказать, а более детально только после вскрытия. Выглядит так, словно ей плохо стало. А вот по какой причине, экспертиза покажет.

– Вот, – Макаров поднял вверх указательный палец. – Знакомься, Женя. Это Вадим Федорович Фадеев, наш лучший эксперт-криминалист.

– Здравствуйте, – поздоровалась еще раз вежливая Евгения Волина.

Фадеев небрежно кивнул в ответ.

– Так что, ты знаешь кого-то, кто мог желать Максимовой смерти? Или, может быть, кому-то это было выгодно?

Женя опустила телефон в карман, снова нащупав пальцами свидетельство своего безрассудства, а уж если быть совсем точной, недавно совершенного преступления. Именно так трактовала противодействие расследованию и сокрытие преступника, а также улик, которые могли бы способствовать следствию, статья триста шестнадцатая Уголовного кодекса Российской Федерации.

– Жень, я только вчера узнала про ее существование, – ответила она, мило улыбнувшись. – Я в курсе, что она подала иск о признании недействительным наследства по закону, вступление в права которого состоялось двадцать два года назад.

– Это как? – не понял Макаров.

– А вот так. Рената Николаевна пять лет прожила с пожилым человеком, которого звали Александр Васильевич Гордеев. Так как она была гражданской женой, то после его скоропостижной смерти от сердечного приступа все имущество перешло единственному кровному родственнику – внуку. Рената Николаевна сей факт не оспаривала, а спокойно себе вышла замуж за гражданина Максимова, с коим прожила в браке без малого двадцать лет. Потом муж ее бросил, и она вернулась в эту квартиру, которую ей на двадцатипятилетие подарил Гордеев, и жила тут тихо и мирно, пока вдруг не заявила, что нашла завещание, в котором Гордеев оставлял ей все свое имущество. И подала в суд на его внука.

– Знаешь ты немало, – крякнул Макаров. – Уж точно больше, чем мы. И что, вот этот самый внук является твоим доверителем?

– Да. Он и его матушка, с которой он вчера пришел ко мне в офис.

– А где это самое завещание лежало все эти годы?

Женя пожала плечами.

– Понятия не имею. Я же не успела с ней поговорить, так что обстоятельства, при которых это самое завещание так неожиданно всплыло, мне неизвестны.

– Ладно. С этим мы разберемся. – Макаров устало потер ладонью лицо. – Хотя, возможно, и разбираться-то не с чем. Почувствовала себя гражданка Максимова плохо, и, будучи одна в квартире, умерла от не оказанной вовремя медицинской помощи. Так что доверителям твоим, можно сказать, повезло. Что там им досталось по наследству?

– Дом в Излуках.

Макаров присвистнул.

– Место богатое. У меня там старший брат живет. Бизнесмен, не мне, простому менту, чета. Так что повторюсь. Повезло твоим доверителям, Женечка.

– Но кто-то же к ней приходил, когда я с ней разговаривала, – задумчиво проговорила Евгения Волина. – Она ждала массажиста. Почему же тогда он не вызвал «Скорую»? Это же оставление в опасности, разве нет?

– Массажиста мы, конечно, поищем, – согласился Макаров. – Вот только Ренате Николаевне могло стать плохо уже после его ухода. А могло и до, только этого мы все равно никогда не докажем. По-любому, для начала нужно дождаться результатов вскрытия. Если смерть естественная, то и доказывать ничего не надо. Ты не в курсе, у нее родственники есть?

Женя покачала головой.

– Бывший муж. Про остальных не знаю.

– Ладно. Это не твоя головная боль, – решил Макаров. – Ты иди, Женька. Мы сейчас тело в судебный морг отправим и будем родственников искать. Ты как? Сама доедешь? Слишком сильного душевного потрясения не испытала?

– Нет, не испытала, – призналась Женя. – Неприятно было, да. Ну, и хотелось бы все-таки понять, что тут произошло. Не каждый день, приходя на деловую встречу, находишь труп.

– Ладно. Узнаю – расскажу, – милостиво пообещал Макаров и проводил Женю до дверей.

Спустившись на улицу, она немного постояла у подъезда, вдыхая свежий морозный воздух. Хоть она и держала лицо перед Дашиным мужем, от увиденного в квартире Ренаты Максимовой ее немного потряхивало. А еще подташнивало, как бывало всегда, когда Женя волновалась.

Сунув руку в карман, она вытащила утаенную от полиции улику. Или не улику? На ладони лежала золотая монета. Двадцать пять рублей 1908 года. Именно такую монету постоянно крутил в руках Александр Гордеев. Может, это он был в квартире Ренаты Максимовой в момент ее смерти? Или после? Он видел, что женщина умерла и никому ничего не сказал? А может, ей стало плохо во время их разговора, и Гордеев просто ушел, оставив Ренату умирать? Или вообще это он ее убил?

Конечно, правильнее всего вернуться в квартиру, признаться во всем Жене Макарову и отдать ему монету. Однако объяснить, почему она вообще подняла ее с пола и сунула в карман, Женя не могла не только другим, но даже себе. Это было настолько на нее не похоже. Почувствовав, что мороз пробирается сквозь одежду, начиная щипать кожу, она поежилась, сунула монету обратно в карман и быстрыми шагами пошла к своей машине.

Если Женя Макаров скажет, что смерть Максимовой вызвана естественными причинами, то надо будет просто придумать, как вернуть монету ее новым владельцам. Если же выяснится, что история имеет криминальную составляющую, тогда и придется признаваться во всем Макарову. Но уж никак не раньше. Придумав этот план действий, Женя полностью успокоилась и тронула машину с места.

Пожалуй, Женя даже не удивилась, когда после обеда Мила сообщила, что ее спрашивает Татьяна Гордеева.

– Слушаю вас, Татьяна Михайловна, – доброжелательно сказала Женя, как только доверительница переступила порог ее кабинета.

Выглядела Гордеева не встревоженной, а скорее нахохлившейся. Маленькая, хрупкая пожилая женщина с некогда красивым лицом, сохранившим благородство черт. Жене она нравилась, хотя обычно она остерегалась давать быстрые оценки людям. Интересно, как эта женщина переживет известие, что ее сын, возможно, убийца?

– Евгения Алексеевна, я решила сразу вам сообщить, что у нас изменилась ситуация, – объявила визитерша. – Нам недавно сообщили, что Рената скоропостижно скончалась. Это такой ужас, что просто в голове не укладывается. Она же еще совсем молодая женщина, пятидесяти нет. Саша поехал туда, а я решила отправиться к вам, потому что суда теперь, видимо, не будет.

Интересно, зачем Александр Гордеев поехал на квартиру к Максимовой? Не для того ли, чтобы найти потерянную там монету, которая теперь лежала в потайном отделении кошелька адвоката Волиной. Ведь они с матерью не были родственниками, которым предстояло теперь решать проблемы с похоронами. Более того, они должны быть врагами, потому что Максимова вдруг вознамерилась лишить их дома.

– Да, суда не будет, – согласилась Женя. – Даже если наследники Максимовой захотят претендовать на дом, они не смогут этого сделать. На момент своей смерти он ей не принадлежал, и доказать свое право на него она не успела. Юридически умерший человек теряет собственную правоспособность и дееспособность, перестав быть субъектом гражданского права. Он не может призываться к наследованию ни в каком качестве, а составленное в его пользу завещание автоматически аннулируется. Вам не о чем волноваться. Вы передайте сыну, что наш договор тоже прекращается. Внесенный задаток я, разумеется, верну.

– Что вы! – переполошилась вдруг Гордеева. – Не надо ничего возвращать. Саша этого точно не одобрит. Я совсем не за этим пришла. И не из-за того, что испугалась, что наследники Ренаты продолжат отсуживать у нас дом.

– А из-за чего вы пришли, Татьяна Михайловна? – полюбопытствовала Женя.

Признаться, этот вопрос ее действительно интересовал.

– Я и сама не знаю, – пожилая женщина понурилась. – Мне почему-то не по себе от известия о смерти Ренаты. Понимаете, я очень на нее сердилась. Никак не могла понять, почему она не пришла с нами поговорить до того, как обращаться в суд. Конечно, мы не были родственниками, но довольно неплохо общались в те пять лет, которые она провела рядом с Александром Васильевичем. Да, прошло много времени. Но это как-то по-человечески – разговаривать. Это все очень странно. Все, что происходило и продолжает происходить, очень странно. И я волнуюсь, что это может повредить Саше. Понимаете?

– Не совсем, – осторожно проговорила Женя, хотя, памятуя о монете, все прекрасно понимала.

Интересно, Гордеев уже рассказал матери, что потерял свою реликвию и при каких обстоятельствах?

– Рената умерла как-то вовремя, – поделилась Татьяна Михайловна и тут же, спохватившись, поправилась. – Это не я так считаю, это со стороны так выглядит. Если бы не эта история с завещанием и судом, то про нас с Сашей никто бы и не вспомнил. Мы не общались с Ренатой два десятка лет. Но теперь ситуация выглядит так, словно мы были заинтересованы в ее смерти. Мы – главные выгодоприобретатели, если можно так выразиться. Я не знаю, проведет ли кто-нибудь подобную параллель, но мне бы хотелось, чтобы у Саши был хороший адвокат. Наверное, для этого я к вам и пришла.

– Но я не работаю в уголовных процессах, я – адвокат по гражданским делам, – не подумав, ляпнула Женя и тут же спохватилась, но было поздно.

В глазах ее собеседницы отразился ужас.

– Евгения Алексеевна, но это же чисто гражданское дело! Рената умерла, поэтому неудивительно, что все, что с ней связано, нужно привести в порядок. Уголовные дела возбуждают тогда, когда смерть происходит не по естественным причинам. Вы что, считаете, что ее убили?

Она выглядела, как взъерошенный воробей. Жене стало ее жалко.

– Татьяна Михайловна, я ничего не знаю, – сказала она как можно мягче. – Внешне все выглядит так, словно Максимова умерла от сердечного приступа. Или, может, у нее тромб оторвался. Такое, знаете ли, тоже бывает. Вскрытие покажет. В любом случае мне кажется, что вам не стоит волноваться. И адвокат вашему сыну пока точно не нужен. Его же никто ни в чем не обвиняет. А если будет нужен, то я посоветую вам очень хорошего адвоката, моего бывшего шефа и учителя. Аркадия Ветлицкого, может, вы слышали о таком.

Гордеева покачала головой.

– Нет, мы никогда до этого не нуждались в услугах адвоката. Ни я, ни Саша.

Жене вдруг стало интересно, почему при появлении такой нужды Гордеевы обратились именно к ней. Впрочем, сейчас это было неважно.

– А скажите, ваш сын вчера вечером был дома?

Женя и сама не знала, почему у нее вдруг сорвался с языка этот вопрос. Она не собиралась вести никакое расследование, и местонахождение Александра Гордеева в момент смерти Ренаты Максимовой ее ни капельки не интересовало. Вот еще не хватало.

– Нет. Саша задержался на работе. Он часто задерживается. У него очень ответственная работа. Саша – фактически второе лицо в крупной строительной компании. «Турмалин» называется, – в голосе Гордеевой звучала неприкрытая гордость за сына.

Совпадение было любопытным. Дело в том, что компанию «Турмалин» Женя хорошо знала. Во-первых, ее владельцем был старший брат Женьки Макарова Дмитрий, которого Евгения Волина несколько раз видела на семейных торжествах. А во-вторых, один раз она сталкивалась с юристами «Турмалина» в суде. Бывший свекор тогда попросил представлять интересы его компании в деле о спорном земельном участке, и это был один из тех редких случаев, когда суд Женя проиграла.

Проиграла суд не по своей вине, она с самого начала предупреждала и свекра, и бывшего мужа о том, что дело пропащее, но они все равно настаивали, потому что, как два барана, всегда считали необходимым настаивать на своем до конца и биться лбом в стену до сотрясения мозга. Виновата она не была, но вспоминать о проигрыше не любила. «Турмалин», значит. Так и запишем.

Итак, Александр Гордеев был на работе. Или матери сказал, что был на работе. Сам же он, судя по всему, ездил домой к Ренате Максимовой, которую наутро нашли мертвой. Ездил и потерял в ее квартире свою золотую монету. Подарок деда.

– Татьяна Михайловна, вы, пожалуйста, не переживайте. Когда у вашего сына появится время, пусть он придет в мой офис, чтобы мы официально расторгли наше соглашение. Предоплату я все-таки верну, потому что работать по вашему делу не начала. И если вдруг понадобится помощь Ветлицкого, то звоните. Мой телефон есть в документах, которые мы подписали.

Кажется, ей удалось успокоить Гордееву.

Оставшись одна, Женя погрузилась в свои дела, которые никогда не откладывала на потом. Однако некая мысль не давала ей покоя, заставляя все время отвлекаться. Ей ужасно хотелось узнать, сколько может стоить монета 1908 года.

«Ты найдешь эту информацию позднее, – строго сказала она сама себе. – А пока работай. У тебя скоро два процесса, за которые ты отвечаешь». Что-что, а держать себя в руках Евгения Волина умела. Прогнав непрошеные мысли прочь, решительно доделала все свои дела, надиктовала Миле задания на завтра, позвонила Кристинке с вопросом, что приготовить на ужин, после работы заехала в магазин за продуктами, дома, переодевшись в теплый домашний костюм, встала к плите и только после ужина, помыв посуду и поговорив с дочерью о том, как прошел день, позволила себе сесть на диван, открыть поисковик Интернета и вбить интересующий ее запрос.

Спустя пару минут вопрос, мучивший ее со вчерашнего дня, получил ответ. Монеты в двадцать пять рублей золотом, или в два с половиной империала, отчеканили в 1908 году на Санкт-Петербургском монетном дворе. На их аверсе был изображен правый профильный портрет Николая Второго, на реверсе двухглавый орел – герб Российской Федерации. Монета относилась к числу донативных, то есть выпускалась не для регулярного обращения и средства оплаты, а в качестве памятного подарка.

Ну, да. Рассказывая о подарке деда, Гордеев упомянул, что эти монеты Николай Второй раздаривал своим приближенным, приглашенным на празднование его дня рождения. Как выяснила Женя, разновидности у двух с половиной империалов, которые она достала из кошелька и сейчас держала в ладони, отсутствовали. И на аукционах продать подобную монету даже в не очень хорошем состоянии возможно за сумму в два миллиона рублей. Неплохо для амулета, который носишь с собой на удачу.

Потеря подобной штуки могла всерьез расстроить даже без дополнительного огорчения, вызванного тем, что ты потерял монету у трупа. Интересно, хватился ее уже Гордеев или нет. Наверное, хватился, раз имеет привычку постоянно крутить ее в руках.

То обстоятельство, что она прихватила с собой вещицу, стоящую два миллиона, Женю смущало. Она никогда не брала чужое и обладала повышенной честностью, которую бывший муж называл патологической. Женя честность к патологии не относила. Сейчас ей было крайне неуютно, и внутренняя неудовлетворенность усиливалась еще и от того, что она понятия не имела, что ей теперь делать. Как сказать Жене Макарову, что она прихватила в квартире Максимовой два миллиона?

Что-то придумать Женя не успела, потому что ей позвонил тот самый Макаров, о котором она сейчас думала.

– Привет, подруга моей жены, – поприветствовал он Женю.

Голос его звучал невесело, из чего она сделала вывод, что новости он намерен сообщить нерадостные.

– Привет, Жень, – не менее уныло ответила она. – Что-то выяснилось?

– Ага. Выяснилось. Премного тебе благодарен за новое уголовное дело в моей богатой биографии. В общем, найденную тобой даму кто-то умело довел до сердечного приступа.

– Ты хочешь сказать, что она так сильно расстроилась, что умерла?

– Нет, я хочу сказать, что кто-то дал ей довольно сильную дозу препарата, вызывающего аритмию и остановку сердца, – мрачно сообщил Макаров. – Установить, что именно ей дали или ввели, невозможно. Какой-то сердечный гликозид. Они довольно быстро разрушаются в крови, а при осмотре квартиры никаких следов лекарств мы не обнаружили. И посуда вся чистая. И вообще только очень опытный патологоанатом, точно знающий, что именно нужно искать при вскрытии, смог бы отличить индуцированный инфаркт от обыкновенного. К счастью, наш Фадеев – именно таков. Так что какие-то остаточные следы нашел и выдал заключение, что смерть произошла не от естественных причин, а в результате отравления. Вот так-то.

– И что теперь будет?

– Следствие будет. Надо выяснить, кому же это так сильно помешала гражданка Максимова Рената Николаевна, что ее лишили жизни столь изощренным способом. Жень, я чего звоню-то. Ты завтра подъезжай в управление, оформим твои показания под протокол. Сама понимаешь, теперь все серьезно. У тебя завтра как со временем?

– Нормально. Я с утра в суд, но это ненадолго, часа на два. Потом заеду. Около полудня. Устроит?

– Вполне, – заверил ее Макаров. – Ладно, бывай. Пойду вызывать на беседу твоего доверителя. Как раз успею с утречка с ним поговорить. Тоже под протокол, разумеется.

Они попрощались, Женя нажала кнопку отбоя на телефоне и задумчиво уставилась в одну точку. Она и сама не знала, что ею двигало, но через минуту уже решительно набирала номер своей помощницы.

– Мила, найди мне номер телефона Александра Гордеева, – наказала она ей.

То, что на часах было почти девять вечера, ее нимало не беспокоило. Помощница скинула номер минут через пять. Именно столько времени ей понадобилось, чтобы удаленно залезть в базу данных клиентов, которую она вела. Еще через минуту Женя набирала искомую комбинацию из одиннадцати цифр.

– Слушаю, – услышала она спокойный мужской голос в трубке и на мгновение замерла, не очень понимая, что говорить.

Впрочем, никогда Женя не пасовала в сложной ситуации. И эта не была исключением.

– Добрый вечер, Александр Петрович, – сказала она твердо. – Это Евгения Волина. Мне нужно с вами встретиться и поговорить.

Январь в этом году выдался морозным. С самых первых новогодних дней за окном трещал, переливался, хрустел под ногами снег, а градусник упрямо показывал отметку в минус тридцать градусов с хвостиком. Иногда «хвостик» подбирался к минус сорока.

Дома было тепло, благодаря хорошей системе отопления, да и камин выручал. Ведь нет ничего лучше, чем слышать, как треск дров в камине перекликается с трескучим морозом за окном, смотреть на узоры на стекле и пить сваренный мамой горячий глинтвейн.

В детстве маленький Саша любил дышать на морозное стекло, глядя, как под его дыханием тают мохнатые лапы инея, а стекло покрывается капельками, вскоре испаряющимися навсегда. На их месте открывалось небольшое отверстие, как портал в иной мир, через который можно увидеть улицу со спешащими куда-то закутанными людьми.

В Излуках из окон был виден только пустынный двор, огражденный высоким забором. Чужие здесь не ходили, да и свои бывали нечасто. У всех своя жизнь, свои праздничные хлопоты, свои семьи, большие и дружные. Дружным семьям Александр Гордеев завидовал.

На Рождество их с мамой позвал в гости его шеф. Дмитрий Макаров жил здесь же, в Излуках. Дом у него был современный, построенный модным архитектором Савелием Гранатовым. Он так сильно отличался от остальной застройки, что в старой части Излук, что в новой, коттеджной, что на него ходили смотреть.

У Гордеевых дом был самый что ни на есть традиционный. Добротное кирпичное здание в два этажа, просторное, удобное, но без изысков. Строил его дед еще тридцать лет назад, когда о том, чтобы нанять архитектора, никто даже и не задумывался. Дом был основательным, как и сам дед. И, пожалуй, в этом и крылось главное его достоинство.

По деду Саша скучал. Он никогда бы в этом не признался, но иногда даже разговаривал с Александром Гордеевым-старшим, когда был уверен, что мама не слышит. Именно по деду он привык сверять свой жизненный компас. Дед всегда знал, чего хочет, и шел к своей цели прямо, жестко, не признавая ни сантиментов, ни компромиссов, не зная сомнений и не испытывая жалости. Гордеев-младший так не мог.

Ему была присуща сентиментальность, и жалость тоже, и этих качеств он немного стыдился, стараясь спрятать поглубже. От этого многие считали его бесчувственным. Особенно женщины. С ними ему не везло. Когда-то давно, еще в детстве, сложился в его голове идеал жены. В качестве эталона, конечно, служила мама. У них с отцом было какое-то удивительное единение, когда один чувствует второго даже на расстоянии, совпадая в любых мелочах.

Мама неизменно смотрела на папу с обожанием, никогда не перечила, не повышала голос. Дома всегда было чисто, уютно и вкусно пахло домашней едой и выпечкой. При этом мама работала на полную ставку участкового врача-терапевта, и по вызовам ходила, и на приеме задерживалась, и в то же время всегда умудрялась встречать папу горячим ужином, после которого обязательно следовал ежевечерний чай. Пить его полагалось всей семьей.

К чаю на стол ставилось варенье: клубничное, абрикосовое, вишневое, брусничное, сваренное, разумеется, мамой. А еще ватрушки с творогом или витушки, посыпанные сахаром, или пирожки с маком, маленькие, на один укус. Сколько Саша себя помнил, мама всегда смеялась, а папа смотрел на нее с ласковой любовью. И никому даже в голову не могло прийти, что Петр Гордеев может вдруг увлечься какой-то другой женщиной, оставить семью, которая была смыслом его существования.

Может быть, именно поэтому единственная ссора отца с дедом, произошедшая на памяти Саши, была связана с тем, что дед поменял Галину Серафимовну на Ренату, молодую вертихвостку с упругой попой и высокой грудью. Петр Гордеев счел это предательством. А Александр Гордеев-старший так и не смог объяснить, что на старости лет просто влюбился.

– Ты с Галиной прожил двенадцать лет. Она из-за тебя свою жизнь не устроила, – горячился отец.

Саша тогда нечаянно подслушал их разговор. Понимал, что поступает нехорошо, но уйти не смог. Очень уж интересно было.

– Что значит «из-за меня»? Мы сошлись, ей было тридцать восемь. Если она до такого возраста замуж не вышла, то не я был в этом виноват. Ну да, жили мы вместе, и что? Я ее не любил никогда. Старался полюбить и не смог. Что ж мне теперь до самой смерти этот грех искупать? Мне, может, не так долго и осталось. Имею я право провести это время рядом с женщиной, в которую влюбился? Как, по-твоему?

– В кого ты влюбился? В эту малолетнюю шалаву, которой нужны только твои деньги? Папа, над тобой же люди смеются. Тебе скоро шестьдесят, а ты всерьез считаешь, что тебя может полюбить двадцатидвухлетняя девица с четвертым размером груди?

– А мне достаточно того, что я ее люблю, – сообщил дед. – И не оскорбляй Ренату, если не хочешь со мной поссориться. Я только в ее присутствии себя живым ощущаю, это ты можешь понять?

– Что? Возрастные проблемы? – усмехнулся отец зло. – Только на молодую встает? Хочешь продлить период сексуальной активности? Пятидесятилетняя Галина уже не возбуждает?

– Пошел вон, – коротко велел дед, и отец вышел из комнаты, громко хлопнув дверью и не заметив подслушивающего сына.

Кто из них был прав, так и осталось непонятно. Рената, надо признать, относилась к деду хорошо, и он рядом с ней расцвел, словно скинув с десяток лет. Галина Серафимовна, оставшись одна, наоборот, сильно сдала. Прямо на глазах из цветущей пятидесятилетней женщины превратилась чуть ли не в старушку. Деда она действительно сильно любила.

На его шестидесятилетний юбилей ее позвали, но она не пошла – не хотела смотреть на счастливую и красивую соперницу. Из колхоза уволилась, найдя другую работу. Сашины родители очень ее поддерживали, сохранив общение. Тайной от Гордеева-старшего это не было. Он не одобрял, но и не возражал, просто не комментировал.

Через год погиб отец. Разбился в автомобильной катастрофе. Саша тогда вытаскивал из ямы отчаяния маму. Все время был рядом, грел чай, готовил какую-то еду, потому что впервые в жизни в доме ее не было совсем. Каждый день к ним приходила Галина Серафимовна, заставляла маму встать с кровати, на которой та лежала, повернувшись лицом к стене. Мыла полы, пекла ватрушки, отправляла Сашу в магазин, выдавая деньги и список продуктов.

Дед спасался Ренатой, которая, как ни странно, тоже проявила себя вполне человечной и надежной. Пожалуй, именно в те черные дни Саша понял, что, в принципе, она неплохая девка, устроившая свою жизнь в соответствии со своими представлениями о счастье и комфорте, но не стервозная и не злая.

Пожалуй, после отцовой смерти они с мамой и стали больше общаться с дедом и его новой спутницей жизни. Ездили в Излуки в гости, поздравляли с праздниками, приглашали к себе. Они признали Ренату, а Галина Серафимовна после этого отступила куда-то в тень. Нет, они по-прежнему периодически созванивались и даже виделись, но уже без былого тепла, словно женщина так и не смогла им простить общения с Ренатой. Сочла очередным предательством.

Саша привык видеть в ней бабушку, которой у него не было. Но в четырнадцать лет уже не так сильно нуждаешься в бабушке, поэтому постепенное сокращение ее присутствия в своей жизни он воспринял как само собой разумеющееся. Так и жили, пока не умер дед. И вот его степенной надежности Саше до сих пор не хватало.

Он так и не женился, потому что не смог найти женщину, которую бы любил так же, как отец любил маму. Женщину, которая так же полюбила бы его. Он не хотел повторить ошибку деда, который двенадцать лет прожил с нелюбимой, а потом оскорбил ее, потому что наконец влюбился.

Он боялся влюбить в себя какую-нибудь «Галину Серафимовну» и дать ей призрачную надежду, а потом отобрать. Он страшился полюбить «Ренату», красивую, полную внутреннего огня, но недалекую и ментально чужую. Александр Гордеев хотел получить все или ничего. Все не выходило. Поэтому он довольствовался ничем.

Краткосрочные романы у него, конечно, случались. Он был вполне земным мужчиной с присущими этому подвиду плотскими желаниями. Вот только все его дамы проходили через постель, не затрагивая сердца и души, и допускались, как это называла мама, «до пуговицы» на рубашке, не глубже.

Александр дарил им подарки, возил на выходные в загородные отели или даже на отдых в Турцию или Дубай, но ничего не обещал и обрывал любые разговоры о совместном будущем. Он был честен и конкретен. Те, кого это не устраивало, уходили сами. Тех, кто, несмотря ни на что, начинал жить бесплодными надеждами, он ликвидировал решительно и бесповоротно до того, как это превращалось в трагедию.

В последнее время для того, чтобы минимизировать трагедии, он в основном заводил романы с замужними женщинами, для которых был чем-то сродни интересному приключению. Его любовницы, заинтересованные в сохранении их отношений в тайне, ни на что, кроме хорошего секса и подарков, не претендовали, а Александра это вполне устраивало.

Вот только проводить зимние праздники в пустынном доме год от года становились отчего-то все тяжелее. Хотелось гомона голосов, в том числе обязательно детских, как это бывало у Дмитрия Макарова. Там так же трещал огонь в камине, и пахло жареным мясом и другими вкусностями, но при этом что-то басил четырнадцатилетний Митька, бегала туда-сюда, топая босыми ногами, двухлетняя дочка Катюшка, от которой у Макарова, кажется, плавились мозги, звонко лаял степенный пес Помпон, выпрашивая кусочек мяса. Все это счастье так не походило на собственную гордеевскую жизнь, что ему вдруг впервые за долгое время захотелось заплакать. Впервые со дня смерти деда, если быть совсем точным.

Новогодние праздники канули в прошлое вместе с морозами, начались трудовые будни, полные конкретных и вполне понятных задач, навалились неприятности, связанные с невесть откуда взявшимся дедовым завещанием и поданным Ренатой иском в суд, а Александр так и не мог избавиться от невесть откуда взявшейся острой тоски, навалившейся на него в макаровском доме и не отпустившей до сих пор. Соседствовать с этой тоской, мутной и вязкой, словно клейстер, ему было неуютно.

Больше всего Александр боялся, что про эту тоску узнает мама. Она расстроится. Для нее же нет ничего важнее сына, его дел, здоровья, душевного благополучия, и его сознательное одиночество она, в отличие от самого Гордеева, воспринимала как трагедию и очень переживала из-за отсутствия внуков, хотя и не позволяла себе ранить его чувства, высказывая свои пожелания, мечты и надежды.

Мама давно уже оставила всякую надежду с кем-нибудь его познакомить. В первое время, пока она еще работала, в доме то и дело появлялись какие-то молодые докторицы и медсестры, которых она приглашала с явным прицелом в будущие невестки. С парочкой из них Саша даже пару раз неплохо провел время, но через нарисованную им самим незримую черту не перешел.

После того как он ясно дал понять, что возможное вмешательство в свою личную жизнь считает неприемлемым, мама сдалась и больше в дом никого не приводила, признав право сына строить жизнь по своим собственным лекалам. Два года назад, когда пандемия пошла на спад, он настоял, чтобы мама все-таки вышла на пенсию.

В самый разгар коварной болезни она наотрез отказывалась покидать «поле боя», врачей и так не хватало. Сама она перенесла ковид два раза. В первый – довольно легко, а во второй – тяжело, с осложнениями в виде перикардита. И когда поправилась, приняла увольнение как неизбежное, полностью сосредоточившись на доме, хозяйстве и цветнике, который долгое время был ее мечтой и который она наконец разбила.

Мама теперь жила в полном согласии с собой. Ее спокойствие нарушил только Ренатин иск и призрачная возможность потерять дом, к которому она привыкла, а главное – сад и цветник, без которых теперь не мыслила своего существования. Расстраивать ее еще и своим внезапно взявшимся невесть откуда душевным смятением Александр не хотел.

Машинально выполняя рабочие дела, которых в связи с новым объектом на месте Красных казарм теперь оказалось так много, что они вполне могли погрести под собой Александра Гордеева вместе со всеми его душевными метаниями, он нет-нет, да и прислушивался к поселившейся внутри тупой боли, вызванной неудовлетворением от жизни. Странно, он так много сил положил на то, чтобы быть полностью довольным, что внутренняя тоска была, как минимум, нечестной.

Он пытался прогнать ее и не мог, и сердился на себя за то, что не может. В этом странном душевном состоянии его и застал звонок адвоката Евгении Волиной. Александр уже знал, что Рената умерла, но поначалу никак не связал внезапный звонок с этим обстоятельством.

Иск Ренаты его не страшил, потому что к потере дома он относился философски, тем более что не очень-то верил в такую возможность. Он обратился к лучшему в городе адвокату по недвижимости, чтобы успокоить маму. Теперь, когда Ренаты нет, дому, а значит, и маме, ничего не угрожало. Все остальное не имело никакого значения. До бывшей дедовой подруги и ее внезапной смерти ему не было никакого дела. Никакой вины по поводу того, что все сложилось так, как сложилось, Александр Гордеев не испытывал.

Он был уверен, что адвокат позвонила, чтобы выторговать разрешение не возвращать задаток. Он и не собирался ничего возвращать, потому что это были не те деньги, ради которых стоило напрягаться. Он так и сказал Евгении Волиной и не осознавая, почему она настаивает на том, что им надо встретиться. Ему совершенно не нужно с ней встречаться, у него имелась куча дел, которые следовало выполнить, а потом отчитаться Макарову. Гордеев собирался отказаться от встречи, сославшись на дела, и тут Волина сказала, что Ренату убили, а потому она может быть полезна Александру в качестве адвоката.

Он не очень понял, зачем ему адвокат, поскольку был уверен, что у дома Ренаты его никто не видел. Но эта дамочка умела настоять на своем, и поэтому Александр, спустя пятнадцать минут, уже ехал по направлению к ее дому.

В прошлую их встречу в офисе на ней был строгий деловой костюм, подчеркивающий женственную фигуру с приятными глазу округлостями в нужных местах. Сейчас, дома, на ней были свободные трикотажные брюки, майка и кардиган голубого цвета, свободно спадающие с плеч и бедер и от того больше открывающие, чем прячущие очертания стройного тела.

От Евгении Волиной исходили мягкость и сила одновременно, и это сочетание почему-то манило и задевало, заставляя разгадать крывшуюся в нем загадку. Она уже успела смыть косметику, а потому лицо ее выглядело нежным и каким-то беззащитным. Гордеев некстати подумал, что перед ним очень красивая женщина, и тут же отогнал эту непрошеную мысль, в которой нет никакого смысла. Но эта женщина что-то от него хотела. Что-то, связанное с убийством Ренаты, и это понимание Гордееву не нравилось.

Она провела его в кухню, где за столом пила чай девочка примерно одного возраста с макаровским пасынком Митей. Не имеющий детей Александр плохо определял их возраст.

– Знакомьтесь, это Кристина, моя дочь. А это мой доверитель Александр Петрович Гордеев.

Девочка вежливо поздоровалась, без всяких просьб матери забрала свою чашку и ретировалась из кухни, оставив их вдвоем.

– Чай будете? – спросила Волина.

– Да, если вас не затруднит, – сказал Александр, отодвинул стул и сел, не ожидая дополнительного приглашения. Возможно, это выглядело невежливо. – Евгения Алексеевна, признаться, я не понял, зачем вы меня пригласили. Давайте с самого начала обозначим тему нашего разговора. Я так привык.

– Да, давайте, – согласилась она.

Налила и поставила перед Гордеевым чашку с чаем, пододвинула поднос, на котором стояли сахарница, блюдечко с нарезанным лимоном и вазочка с вареньем. Брусничным. Варенья почему-то захотелось почти нестерпимо, но лезть ложкой в общую плошку было совсем неприлично, а попросить розетку Гордеев постеснялся.

– Александр Петрович, ко мне приходила Татьяна Михайловна и попросила меня представлять ваши интересы в уголовном деле по поводу гибели Ренаты Максимовой.

Он так удивился, что чуть не облился горячим чаем.

– Мама? Приходила к вам? Когда?

– Сегодня днем. Когда стало известно о смерти Ренаты. Ваша мама посчитала, что из-за этого у вас могут быть неприятности, а потому попросила, чтобы я осталась вашим адвокатом.

Александр потер лоб, потому что у него внезапно заболела голова. Сильно.

– Ничего не понимаю, – признался он. – И вы согласились на просьбу моей мамы? Поэтому я здесь?

– Нет. Я ей отказала, – сообщила Волина.

Александр уставился на нее, потому что совсем перестал что-либо понимать.

– С того момента что-то изменилось? – осведомился он, поскольку молчание затягивалось.

– Да.

– Что именно?

– Я узнала, что Максимова не просто умерла. Ее убили. И в связи с этим вас завтра вызывают на допрос. Точнее, на беседу.

– Да, мне уже звонили, – пробормотал Гордеев. – И что?

– Ничего. Просто на эту беседу вам лучше идти с адвокатом. Поэтому либо вы соглашаетесь, чтобы этим адвокатом была я, либо мы прямо сейчас звоним моему коллеге и учителю Аркадию Ветлицкому и просим, чтобы он представлял ваши интересы. Должна только предупредить, что его услуги вам обойдутся существенно дороже моих. Но и опыта в уголовных делах у него, разумеется, больше. Он вообще один из лучших адвокатов в нашем городе.

Александр внезапно развеселился. Даже голову отпустило.

– Я в курсе, кто такой Аркадий Ветлицкий, – сообщил он. – Слишком давно работаю в крупном бизнесе, чтобы этого не знать. Но скажите мне, Евгения Алексеевна, разве вы не специализируетесь исключительно на гражданских делах, в основном касающихся недвижимости? С чего вдруг вас потянуло в уголовщину?

Вообще-то он над ней подтрунивал, но адвокат Волина восприняла его вопрос совершенно серьезно.

– Строго говоря, квалификационный экзамен, который сдают юристы, желающие получить право адвокатской практики, содержат вопросы из всех отраслей права. Градации на адвокатов по уголовным, гражданским или административным делам не существует, и в моем адвокатском удостоверении специализация не прописана. Есть адвокаты, которые после получения статуса занимаются общей практикой, другие же выбирают какое-то одно, интересное для себя направление. Кому-то больше интересны арбитражные дела, кому-то гражданские, уголовные, земельные, трудовые, кому-то споры с налоговой, а кому-то наследственные. Но вообще-то это более свойственно западным правовым системам. В нашей стране исторически такого деления нет, так что мне приходилось и защищать права своих клиентов в области безопасности эксплуатации транспорта, и оказывать помощь в бракоразводных процессах, и содействовать в возвращении водительских прав и приватизации жилья. Один мой процесс был связан с незаконным оборотом наркотиков, хотя в целом вы правы, наследственных дел и сопровождения сделок с недвижимостью в моей практике больше.

– Евгения Алексеевна, повторюсь, я давно в бизнесе, так что не нужно заговаривать мне зубы. Я прекрасно знаю, что на сегодняшний день в России существует пусть условное, но все-таки деление на уголовных, арбитражных, налоговых, корпоративных адвокатов, а также адвокатов по гражданским делам, то есть цивилистов, адвокатов по делам об административных нарушениях и адвокатов общей специализации. Вы – отличный цивилист, именно поэтому мы с мамой к вам и обратились. Моя мама далека от юриспруденции, поэтому ее просьба, обращенная к вам, у меня удивления не вызывает, как и ваш первоначальный отказ. Но сейчас вы готовы завтра отправиться со мной на допрос.

– На беседу, – машинально поправила Волина.

– Хорошо. На беседу. И в связи с этим повторю свой вопрос. Что изменилось?

– Александр Петрович, все-таки деление адвокатов на виды в зависимости от отрасли специализации является условным. Во-первых, потому что в ряде случаев проблема может находиться на стыке двух отраслей права.

– Это не тот случай.

– Отказываться от интересных дел и оказывать узко направленную помощь могут себе позволить только именитые и востребованные адвокаты.

– Вы достаточно имениты и востребованы. Я наводил справки.

– Давайте будем считать, что мне интересно расширить свою практику. Конечно, вы можете отказаться от моих услуг, потому что узкоспециализированный адвокат по убийствам, разумеется, превосходит меня, как адвоката общего профиля, так как знает не только нормы закона, но и соответствующую судебную и следственную практику. У Ветлицкого больше опыта по конкретному виду дел, потому он наверняка способен найти более эффективные и необычные решения, а также будет действовать быстрее, поскольку ему не придется дополнительно погружаться в тему, чтобы ее изучить.

Александру стало совсем весело.

– Я не понял. Вы уговариваете вас нанять или отказаться от ваших услуг?

– Я не уговариваю. Я информирую, что адвокатов в городе много, есть те, которые лучше меня решат конкретную задачу, и я не буду уверять вас, что могу все. Тот, кто так поступает, просто вымогает у доверителя деньги. Я предлагаю вам свою помощь, потому что считаю, что она вам нужна. В чем конкретно будет заключаться эта помощь – в моих услугах или в звонке Ветлицкому – решать вам.

– А с чего вы вообще взяли, что мне нужна помощь адвоката? – уточнил Александр. – Вы что, считаете, что это я убил Ренату?

– Я не бросаюсь голословными обвинениями, – сухо сообщила Волина и заправила за ухо прядку волос. В этом жесте было что-то очень женское и трогательное. – Но у меня, скажем так, есть все основания полагать, что вы были на месте преступления.

Александра внезапно прошиб озноб. Совсем недавно он был убежден, что у дома Ренаты его никто не мог видеть. И вот стоящая перед ним женщина говорит, что знает, что он там был. Откуда? И кто еще мог быть в курсе? Черт, все эти неприятности ему совершенно ни к чему. Мама просто не перенесет лишних волнений.

– И каковы эти основания? – хрипло спросил он, сердясь, что голос выдает испытываемое им сейчас волнение.

В ответ она сунула руку в карман кардигана, протянула ее ему под нос и раскрыла сжатый кулак. На ладони лежала монета. Золотые двадцать пять рублей 1908 года выпуска.

Глава третья

Все-таки он разболелся.

Проснувшись утром, Дмитрий Макаров понял, что на работу сегодня точно не попадет. За грудиной было заложено так плотно, что дышалось с трудом, горло жгло огнем, как будто по нему прошлись наждачной бумагой, в сухом рту не копилась слюна, выворачивало суставы, а сам он был такой горячий, что вполне мог послужить причиной очередного пожара на вверенном ему объекте.

Да, точно, ночью они с Гордеевым выезжали на пожар. Кажется, в связи с этим он собирался утром что-то предпринять, вот только Дмитрий никак не мог вспомнить, что именно. Еще он совершенно точно обещал, что к полудню приедет в офис. Макаров скосил глаза на стоящие на тумбочке у кровати часы и поморщился. Движение глазных яблок вызывало боль. Половина десятого. Шансов привести себя в порядок до полудня немного.

Дмитрий голову бы дал на отсечение, что, проснувшись, даже не пошевелился, но тем не менее Лена услышала. Она всегда знала, что он проснулся, словно в нее был встроен какой-то датчик, совмещенный с макаровским телом.

– Доброе утро, – в приоткрытую дверь просунулась светловолосая голова жены. – Ну что, болеешь?

– Болею, – прохрипел Макаров, потому что голоса, разумеется, тоже не было. – Ленка, я, наверное, заразный. Ты детей ко мне не пускай и сама лучше не приближайся. А то заражу вас еще, не дай бог.

– Детей не пущу, – покладисто согласилась жена.

Русая голова исчезла, послышались удаляющиеся шаги, и Макаров вдруг расстроился от того, что остался один. Это же так грустно – болеть одному. В детстве он всегда в такие моменты жалел себя. Родители уходили на работу, младший брат – в школу, а он оставался дома, заботливо укрытый одеялом, с расставленными на тумбочке у постели лекарствами и надежными средствами утешения в виде разных вкусностей, а также графина с клюквенным морсом.

Морс полагалось пить в больших количествах. Считалось, что он «вымывает» вирус. К средствам утешения также относились шоколадка или конфета «Гулливер», несколько бутербродов с копченой колбасой и куриный бульон в термосе. И еще книжки, конечно.

Дима съедал бутерброды и пил морс, добирался до «Гулливера» и читал книжку со сказками, но при этом все равно отчаянно жалел себя, больного и несчастного, оставленного один на один со злобными бациллами. В его детстве был такой мультик «Митя и микробус». Макаров запомнил название, потому что главного героя мультфильма звали так же, как и его самого.

Мультфильм был кукольный, и в нем фигурировали человекообразные носатые микробы, лопались какие-то кровяные шарики, а из таблеток вылезали человечки, спеша на подмогу. А еще в нем были герои-фагоциты, которые вели неравный бой с микробами и распевали задорную песенку:

Этих самых фагоцитов Макаров боялся ничуть не меньше, чем микробов. И в температурном бреду ему казалось, что они окружают его кровать, ведут наступление, мелкие и вездесущие, как клопы. Клопов он один раз видел в квартире, в которой они летом снимали комнату на море, и с тех пор не случалось в его жизни большего ужаса. В общем, оставаться один на один с микробами и фагоцитами было страшновато и очень грустно, и с тех самых пор Дмитрий Макаров терпеть не мог болеть в одиночестве.

На какое-то время он снова впал то ли в сон, то ли в забытье и выпал из него, когда дверь снова открылась, впуская в комнату Лену. На жене был респиратор (она ответственно относилась ко всему, что было связано со здоровьем, в первую очередь, детским), а в руках она несла большой поднос, на котором помещались кофейник с кофе, молочник, большой графин клюквенного морса (и когда успела сварить), тарелка с бутербродами (разумеется, с копченой колбасой), а также градусник и упаковки с лекарствами.

– Так, сначала меряешь температуру, пьешь жаропонижающее, потом кофе с бутербродами. Ноутбук и электронную книгу сейчас принесу. На, надень шерстяные носки, сейчас еще второй плед дам. И пижаму. И слезай с покрывала. Нужно раздеться и лечь под одеяло. Сам справишься или помочь?

– Справлюсь, – прокаркал Макаров, блаженно улыбаясь, несмотря на температуру.

Болеть, когда ты не один, гораздо легче. Примерно через полчаса жизнь начала принимать вполне сносные очертания. Холодные и тяжелые джинсы он снял, натянув теплую байковую пижаму – подарок Лены на прошлый Новый год. Свежее постельное белье хрустело и приятно пахло, ледяные ноги постепенно согревались в шерстяных носках, или это лекарство начинало действовать, а потому снижалась температура, унося с собой озноб.

Бутерброды с горячим кофе он давно съел и теперь потягивал морс, в меру сладкий, в меру кисленький. Такой, как он любил.

– Ты когда успела морс сварить? – задал он жене мучающий его вопрос, когда она в очередной раз появилась в его комнате, чтобы забрать грязную посуду, принести ноутбук и зарядку для телефона, а также электронную книгу – подарок уже этого Нового года.

Где-то внизу раздавался веселый голосок Катюшки, играющей с няней. Митька был уже в школе.

– С утра. Встала и сварила. Это же недолго, – ответила Лена весело. – Я же еще ночью поняла, что ваше высокоблагородие изволили захворать. А как болеть без морса? Это никак нельзя. Морс сварила, Надежду Михайловну на подмогу вызвала, чтобы с Катюшкой посидела, Митьку в школу отвезла, Помпона выгуляла. Поставила курицу варить, чтобы днем накормить тебя бульоном. В общем, болей с удобствами, Димыч. А еще лучше – поправляйся быстрее.

– А про бульон и копченую колбасу тебе мама сказала?

– Мама? – удивилась Лена. – Нет, я не звонила Екатерине Александровне. Зачем ее расстраивать известием о твоей болезни? Сам расскажешь, если захочешь. А бульон и колбаса – это же очевидно. Нет лучшего средства в борьбе с простудой, я это с детства знаю.

Макаров откинулся на подушки и счастливо улыбнулся. Нет, с женой ему несказанно повезло, и он каждый день находил новые и новые подтверждения этому и без того ясному постулату.

– Татьяна Михайловна чуть позже зайдет, тебя послушает, – продолжила между тем Лена. – Я считаю, что это нелишнее. Сейчас так много пневмоний, что лучше подстраховаться заранее.

Татьяной Михайловной звали маму его зама Гордеева, и в прошлом она была участковым врачом-терапевтом.

Татьяна Михайловна пришла лишь в пятом часу вечера и выглядела расстроенной. Это Макаров понял, несмотря на то что у него снова поднялась температура. Из-за дома переживает?

– В легких чисто, – вынесла она свой вердикт, истыкав спину и грудь Дмитрия холодным фонендоскопом. – Послезавтра снова послушаю, но пока причин для тревоги нет. Антибиотики принимать не нужно. Пить противовирусные, жаропонижающие и витамины. Леночка, написать какие или ты знаешь?

– Я знаю, Татьяна Михайловна, спасибо. У вас что-то случилось?

Значит, ему не показалось, Лена тоже заметила, что соседка расстроена.

– Умерла давняя знакомая.

– Сочувствую, – Лена говорила искренне.

– Ой, Леночка. Так все сложно. Рената была бывшей сожительницей моего свекра. Это та самая женщина, которая подала на нас с Сашей в суд. И вот сегодня ее нашли мертвой. Представляете? У меня из-за этого прямо сердце не на месте. Хотя близким человеком она нам, конечно, не была. Мы двадцать лет не виделись. Да еще суд этот.

– Теперь, получается, суда не будет? – заметил Дмитрий.

Татьяна Михайловна всплеснула руками.

– Дима, ну что вы говорите? Разве ж в этом дело? Умерла молодая, полная сил женщина. Ей даже пятидесяти не исполнилось.

– А отчего она умерла?

– Я не знаю. Вскрытия еще не было. Но я очень переживаю за Сашу.

– А он тут при чем? – Макаров искренне удивился, потому что, по его мнению, Гордеев к смерти этой самой Ренаты отношения иметь не мог. Не пристукнул же он ее из-за дома, ей-богу.

– Разумеется, ни при чем. Но люди очень злые, а языки у них длинные. Замучают вопросами. Я попросила нашего адвоката не отказываться от Саши, а она сказала, что не участвует в уголовных процессах, только в гражданских. Я только что от нее, потому и к вам задержалась. Вы уж простите.

– Да бог с вами, Татьяна Михайловна, – запротестовал Дмитрий. – Я ж не при смерти, да и не обязаны вы мчаться к нам по первому зову. Как фамилия вашего адвоката? Может быть, я смогу как-то поспособствовать или найду другого.

– Волина. Евгения Алексеевна Волина.

Макаров нахмурился. Это могло быть совпадением, но в их достаточно небольшом городе в такое верилось слабо. Фирмой «ВолГА» владели Георгий и Александр Волины. А заместитель гендиректора фирмы «Турмалин» выбрал себе в адвокаты женщину с той же фамилией. Родственница? И если да, то означает ли это, что конкуренты подобрались к ним с Сашкой совсем близко?

Ладно, с этим он разберется, как только станет чувствовать себя чуть лучше. Температура продолжала подниматься, снова начав выворачивать суставы, муторно и тяжело заболела голова. Макаров откинулся на подушки и натянул повыше одеяло, стараясь унять противный озноб.

Разумеется, его действия не укрылись от всевидящего ока Лены.

– Ладно, я напою Татьяну Михайловну чаем, а ты пока поспи, – сказала она, видя, что мужа утомил разговор. – Через час можно снова выпить жаропонижающее. Я растворю порошок и принесу.

Она ушла и увела гостью, а Макаров закрыл глаза и погрузился в тяжелый температурный сон. Снились ему Волины, почему-то командующие на объектах «Турмалина» и отдающие приказ о взрыве основного исторического здания Красных казарм. Взрыв во сне тоже был. Громкий, страшный, поднимающий в воздух взвесь из мелкой кирпичной пыли вперемешку со снегом. От его грохота Дмитрий проснулся и сел в кровати, тяжело дыша.

В доме было тихо, и Макаров вдруг испугался этой тишины, как до этого испугался сквозь сон грохота взрыва. А вдруг, пока он спал, что-то случилось? Почему не слышно привычных звуков: Катенькиного звонкого голоса и топота маленьких ножек, музыки из комнаты Мити, пыхтения Помпона, стука посуды с кухни? Сколько вообще времени? Он повернулся и глянул на часы. Ну, надо же, он спал всего пятнадцать минут, а казалось, что пара часов прошло.

– Лена! – завопил Макаров, стыдясь своего внезапного страха.

Он никогда не был трусливым, смело глядел в лицо любой опасности. И только заимев семью, начал бояться, не за себя – за них, отвергая любые рисковые сделки, приобретя дурную привычку отмерять не семь, а сорок семь раз перед тем, как отрезать. Правда, с Красными казармами пошел на риск, дал Лене себя уговорить, и теперь сомневался, правильно ли поступил. Благополучие и безопасность семьи были для Макарова важнее любой прибыли.

– Лена!!!

На лестнице, ведущей на второй этаж, где он и находился, послышались шаги.

– Ты что кричишь, Дим?

Его жена не выглядела взволнованной, видимо, в его вопле не слышалось признаков опасной болезни. Ее внутренний камертон, чутко настроенный на макаровское самочувствие и настроение, никогда не давал сбоев.

– Где все? – сварливо спросил он, чувствуя себя брюзжащим дедом.

– Татьяна Михайловна ушла домой. Надежда Михайловна катает Катюшку на горке. Помпон ушел с ними. Митька делает уроки в своей комнате. А что? У нас непривычно тихо?

Все-то она про него понимала.

– Мне бы надо с Гордеевым поговорить, – прохрипел он, не отвечая на вопрос, чтобы не показывать жене свою слабость. – Что-то не так во всей этой истории.

– С домом и скончавшейся родственницей? – понимающе уточнила Лена. – Да, Татьяна Михайловна очень расстроена. Я никогда ее не видела такой взволнованной.

– Вот и Гордеев какой-то не такой, как всегда, – задумчиво согласился Макаров. – А его адвокатша, кажется, имеет отношение к нашим основным конкурентам. И Красные казармы горели, потому что их кто-то поджег. И все это, вместе взятое, мне категорически не нравится.

– А ты не накручиваешь, Дима? – спросила Лена, подошла ближе, положила прохладную руку на его пылающий лоб. – Ой, ты совсем горячий. Сейчас лекарство принесу. Мне кажется, что фамилия адвоката может быть простым совпадением. Хотя с Сашей ты поговори, конечно. Просто попозже, не при температуре. У тебя сейчас ясность мысли отсутствует. И ты напридумаешь то, чего нет.

– Или пропущу то, что есть, – мрачно сказал Макаров.

От известия, что с близкими все в порядке, ему стало заметно лучше. Он представил, как Катенька мчит на санках с горки. Совсем невысокой, неопасной, построенной им собственноручно для двух-трехлетней малышни, коей в Излуках было немало. Вот выздоровеет и сам будет ее катать. Обязательно.

От принятого лекарства температура упала, и Макаров снова задремал. Только теперь сон был легким, практически лечебным, без всяких кошмаров, и сквозь него то и дело прорывались звонкие голоса вернувшейся с прогулки дочки, сделавшего уроки Мити, Лены, благодарящей няню, и тявканье Помпона, выпрашивающего какую-то вкуснятину.

Когда он проснулся, часы показывали начало девятого. Голова была, на удивление, ясной, видимо, принятое лекарство все еще действовало. Макаров потрогал лоб. Холодный. Горло болит, но терпимо. Он взял с тумбочки телефон и набрал номер Гордеева.

Тот ответил сразу, хотя и находился за рулем. Макаров слышал ритмичный звук едущей по морозной дороге машины. Значит, заместитель говорит с ним по громкой связи.

– Ты где? – зачем-то спросил Макаров, хотя его это совсем не касалось. Чем занимался Гордеев после работы, было его личным делом.

– На внезапную встречу поехал, – ответил тот вполне миролюбиво. – Со мной внезапно захотела поговорить мой адвокат. Причем именно сейчас, на ночь глядя. Приходится ехать к ней домой. Сам не знаю, с чего я вдруг исполняю женские прихоти. Я бы, к слову, не поехал, но мама, как услышала, взяла меня в оборот. Пришлось согласиться, с ней спорить я так и не научился.

– Я из-за твоего адвоката и звоню, – сказал Макаров. – Саша, а ты хорошо ее знаешь?

– Вообще не знаю, – удивился вопросу Гордеев. – Когда возникло это дурацкое судебное дело, я навел справки, кто в городе самый лучший профи в делах о спорном наследстве. Мне назвали ее фамилию.

– Кто назвал?

– А это важно?

– Я пока не знаю.

– Феоктистыч. Я вообще-то у юристов спрашивал, а он просто в этот момент к ним зашел и сказал, что Волина – самая лучшая в этом вопросе.

– А ее фамилия ни Феоктистыча, ни тебя не смутила?

В трубке воцарилось молчание, словно Гордеев «завис» от неожиданного вопроса.

– Дима, а ты не нагнетаешь? – наконец аккуратно спросил тот. – Мне даже в голову не пришло, что она может иметь какое-то отношение к фирме «ВолГА». Даже если и так, то при чем тут неожиданно всплывшее завещание моего деда?

– Может, ни при чем. Но ты же знаешь, что я не люблю неожиданных совпадений. Мы забираем себе спорный объект, а у тебя начинаются внезапные неприятности, разгребать которые нанимается родственница конкурентов. Не знаю, как вам с Феоктистычем, а мне это не нравится.

– Мы даже не знаем, родственница она им или просто однофамилица, – резонно заметил Гордеев. – Но ты прав, я это обязательно выясню. Вот сейчас доеду до ее дома и выясню.

– Может, не поедешь?

– Так ведь засада меня там не ждет. – Гордеев вдруг рассмеялся. – Тем более надо выяснить, зачем я ей так срочно понадобился. Дима, ты не накручивай раньше времени. Это на тебя простуда плохо влияет. Так что ты поправляйся, приходи на работу, и мы во всем разберемся. ОК?

– Ладно. Поезжай. Когда что-то узнаешь, позвони мне. Договорились?

– А не поздно будет тебе звонить-то, болезный?

– Ты у своего адвоката ночевать собрался? – язвительно спросил Дмитрий. – Если нет, то звони в любое время. Я тут изолировался от семьи, чтобы никого не заразить, так что твой поздний звонок никому не помешает. Саша, ты слышишь? Позвони обязательно!

– Есть, шеф. Перезвоню, обещаю! – проговорил Гордеев и отключился.

Протягивая монету на раскрытой ладони, Женя вдруг поняла, что у нее нет никакого четкого плана, что делать в случае опасности. Она разговаривала если и не с потенциальным убийцей, то точно с человеком, который был на месте преступления. А если он набросится на нее, чтобы отобрать улику? Что будет делать, если ей будет угрожать опасность? И Кристине тоже. На мгновение ей стало страшно от собственной беспечности.

Однако морок сразу рассеялся. Взгляд гостя не выражал ни опасения, ни тревоги, лишь безмерное удивление.

– Где вы это взяли?

– А вы не догадываетесь? – Лучшим способом защиты всегда было нападение. – Там, где вы это выронили. У тела Ренаты Максимовой.

Гордеев сморгнул.

– Погодите. Вы хотите сказать, что видели Ренату мертвой?

– Да. Это я ее нашла. Пришла на назначенную встречу, чтобы обсудить направленный против вас иск, обнаружила открытую дверь, хозяйку, не подающую признаков жизни, и вызвала полицию. Монета лежала рядом с телом, и я сразу поняла, что она ваша.

Лицо Гордеева теперь приобрело насмешливое выражение.

– Евгения Алексеевна, вы хотите сказать, что стащили улику с места преступления? Не боитесь, что вас за это дисквалифицируют? Если ваш возмутительный проступок станет известен, конечно.

Так, нападать на нее он не собирается. Гордеев выбрал другой путь – шантажа. Что ж, с этим Женя бороться умела.

– Александр Петрович, вы – мой доверитель. И пока вы не расторгли наше соглашение, мои действия направлены на соблюдение ваших интересов. Так что либо вы сейчас рассказываете мне, при каких обстоятельствах выронили монету в квартире Максимовой, которая, как утверждает экспертиза, убита, либо я сейчас же звоню в полицию.

– Если бы вы хотели сообщить полиции о монете, то уже давно бы это сделали. – Вид у ее гостя был таким невозмутимым, что Жене внезапно захотелось хорошенечко его треснуть. – Как вы сейчас будете оправдываться перед полицейскими, я даже приблизительно не представляю. Могу только пообещать, что никому про ваше безрассудное поведение не расскажу. И сделаю я это исключительно из симпатии к вам, потому что мне эта находка, в отличие от вас, ничем не угрожает. Видите ли, это не моя монета.

– Как это не ваша? – оторопело спросила Женя. – А чья тогда?

– Этого я не знаю, – Гордеев пожал плечами. – Эти два с половиной империала не являются нумизматической редкостью, так что могут принадлежать кому угодно. Моя монета со мной.

Он засунул руку в задний карман джинсов, вытащил бумажник и достал из маленького кармашка золотой кругляшок с двуглавым орлом на одной стороне и профилем Николая Второго на другой. Точно такой же, как лежал на Жениной ладони. Она вдруг почувствовала себя так глупо, что даже слезы из глаз брызнули.

– Да ладно вам расстраиваться. – Из другого кармана гость вытащил носовой платок, такой белоснежный, что глаза слепило. В Женином хозяйстве не имелось таких безукоризненных платков. – Вы же не могли этого знать наверняка. Спасибо, что кинулись на мою защиту, хотя совсем меня не знаете. Или у этого была причина? А, Евгения Алексеевна?

Взгляд у него вдруг стал цепким, внимательным. Как будто теперь он ее подозревал в чем-то предосудительном, а не она его.

– Что вы имеете в виду? – уточнила Женя.

– Только то, что я хочу знать, чем вызван ваш внезапный интерес к моей скромной персоне. Вы скрываете улику, которая, по вашему мнению, указывает на меня. Вы приглашаете меня к себе домой под явно надуманным предлогом и хотите сохранить наши деловые отношения, несмотря на то что первоначальная причина, по которой я в них нуждался, исчерпана. Так как человек я довольно недоверчивый, то хотел бы понимать, что происходит.

Господи, он что, подумал, что она в него влюбилась и теперь преследует в надежде на взаимный мужской интерес? Женю вдруг кинуло в жар с такой силой, что лицо и шея в вырезе домашней майки стали алыми. А ведь до этого момента она была уверена, что никогда не краснеет.

– Вы меня оскорбляете, – выдавила она из себя, не зная, куда деваться от смущения и мечтая, чтобы гость ушел, исчез, провалился сквозь землю.

Или это ей лучше провалиться прямо на этом месте, чтобы не видеть его насмешливого лица. Впрочем, сейчас оно было не насмешливым, а вполне серьезным.

– Ничуть. Евгения Алексеевна, я давно кручусь в большом бизнесе, а потому понимаю, что в нем все средства хороши. Вы явно пытаетесь втереться ко мне в доверие, при этом носите ту же фамилию, что и прямые конкуренты нашей фирмы. Скажите, вся эта ваша услужливость – часть промышленного шпионажа?

Вот теперь ему действительно удалось ее изумить. У Жени даже рот приоткрылся, как у маленькой девочки, которой вдруг показали невиданного доселе зверя.

– Какого шпионажа? – спросила она. – Вы что, белены объелись?

– Кем вы приходитесь Георгию и Александру Волиным?

– Никем, – она и сама не заметила, как почему-то начала оправдываться. – Точнее, я бывшая жена Александра Волина, но мы развелись больше десяти лет назад. Как вам вообще такая чушь в голову пришла?

– И вы не общаетесь с бывшим мужем?

– Разумеется, общаюсь. У нас с ним общий ребенок. Поэтому периодически он заезжает за Кристиной, а потом привозит ее обратно. Ну, и дела дочери, требующие совместной выработки решений, мы, разумеется, тоже обсуждаем.

– И в качестве юриста вы на Волиных не работаете?

– Пару раз они нанимали меня как адвоката. Два дела я выиграла, одно, довольно крупное, но заведомо провальное, я проиграла. Я заранее предупреждала, что так будет, но меня не послушали, а потому с тех пор я предпочитаю больше с их фирмой дела не иметь. Это было полтора года назад. Все? Допрос окончен?

Женя внезапно поняла, что разозлилась так сильно, что сейчас пар из ноздрей пойдет.

– Да я еще и не начинал, – пробормотал Гордеев.

– Александр Петрович, напомню, что это не я изначально предложила вам свои услуги в качестве адвоката. Это вы пришли ко мне, получив иск в суд от Ренаты Максимовой. Так что в доверие я к вам, как вы изволили выразиться, не втиралась. Если вас что-то не устраивает, то вы можете сейчас же уйти и отправиться завтра в следственный комитет самостоятельно, либо наняв себе другого адвоката. Простите, что я решила, что вы имеете отношение к убийству Максимовой. Не знаю, с чего я взяла, что это ваша монета. Приношу вам свои извинения и попрошу вас удалиться.

Александр Гордеев вдруг притянул к себе вазочку с брусничным вареньем, зачерпнул его ложкой и отправил себе в рот.

– Чаю мне еще налейте, – то ли попросил, то ли приказал он. – И давайте-ка начнем сначала.

– Что именно начнем? – Женя послушно щелкнула кнопкой чайника.

Интересно, и почему она исполняет любые его команды, словно цирковой пудель?

– Я понял, что вы не работаете на конкурентов, – миролюбиво сказал гость. – Я доложу шефу «Турмалина», что вы не подбираетесь к нашим секретам.

– Нет, не подбираюсь. О том, что вы работаете в этой фирме, я узнала только сегодня днем от вашей мамы. Кстати, именно юристам «Турмалина» я проиграла то дело в суде. Так что нанимать меня для промышленного шпионажа, мягко говоря, глупо и недальновидно.

– Я не знал, – улыбнулся Гордеев. – Я только год там работаю.

– А ваш шеф должен знать. Кстати, я его тоже знаю. Он – старший брат моего хорошего знакомого. Кстати, того самого, который выезжал на место убийства Максимовой. Его зовут Евгений Макаров, и я дружу с его женой, так что если бы мне было нужно подобраться к секретам «Турмалина», то я сделала бы это менее кружным путем.

– Принимается, – улыбнулся гость. – Странно, что Димка вас не вспомнил. Хотя это вполне объяснимо. Он сейчас болеет и валяется дома с высокой температурой, вот ему и мерещатся всякие ужасы. Ладно, разберемся.

– С чем именно разберемся? – сердито уточнила Женя.

Она забрала его чашку с чаем, тщательно ее вымыла, достала другую, сухую и чистую, налила в нее свежего чая и снова поставила перед гостем.

– Мне кажется, что основное, с чем нам надлежит разобраться, так это с тем, что случилось с Ренатой, – проговорил Гордеев задумчиво. – Видите ли, Евгения Алексеевна, я никак не могу избавиться от мысли, что все происходящее имеет ко мне самое непосредственное отношение.

– Но ведь монета, которую я нашла, не ваша.

– Нет, не моя. Но то, что это такая же точно монета, наводит меня на нехорошие мысли. Я, видите ли, человек подозрительный, как вы уже наверняка поняли, а потому в случайные совпадения не верю. Скорее всего, эта монета также принадлежала моему деду. Она из той же партии, что и моя. Понимаете?

– Нет, – честно призналась Женя. – Точнее, я не понимаю, что нам это дает. Ваш дед купил несколько золотых монет. Вы сами сказали, что нумизматикой он не увлекался, просто вкладывал деньги. Одну монету он отдал вам, другую мог подарить Ренате. Если она, как и вы, носила ее в кармане, то монета могла выпасть при падении. Вот я ее и нашла.

– Это один из возможных вариантов, – согласился Гордеев. – Но есть и другие. В квартире Ренаты действительно был человек, которому дед подарил золотую монету. То есть человек, которого я должен хорошо знать.

– И кто это, на ваш взгляд? – полюбопытствовала Женя. – Вы знаете, кому ваш дед мог сделать такой, мягко говоря, недешевый подарок?

– Да кому угодно, – вздохнул ее гость. – Дед был нежадным и любил дарить подарки. Но монета золотая, так что направо и налево он все-таки вряд ли такими расшвыривался. Я, мама, Рената, Галина Серафимовна. Хотя нет, дед купил эти монеты позже, когда они уже расстались. Моя монета со мной. У мамы такой точно нет. Получается, что остается только Рената, и ваша версия правильная.

– Тогда нет ничего страшного в том, что я ее забрала, – воскликнула Женя. – Если она не может указать на личность убийцы, то ее не обязательно отдавать в полицию. Надо только узнать имя наследников Максимовой и придумать, как отдать монету им. Я же не могу ее просто украсть.

– Все-таки жаль, что эта ценная мысль не пришла вам в голову раньше, когда вы поднимали монету с пола, – подначил ее Гордеев. – Но меня гораздо больше волнует не степень вашего морального падения, а вопрос, кому помешала Рената. Дело в том, что она была совершенно безобидная баба. Знаете такую породу – стрекозу из басни Крылова? Вот в этом она была вся. Беззаботная, ленивая, не желающая и не умеющая работать приспособленка, которая всегда находила людей, которые обеспечивали ей безбедное существование. Сначала это был дед, потом второй ее муж.

– Но любовная лодка, как мы знаем, разбилась о быт, – заметила Женя. – Максимова развелась со своим вторым мужем и осталась без средств к существованию. Положим, квартира у нее была, подаренная вашим дедом, но коммунальные платежи она же за нее вносила, продукты покупала и даже массажиста на дом вызывала. На что она жила?

– Не знаю, – признался Гордеев. – Меня это не интересовало, как вы понимаете. Может, муж дал ей отступные. А может, она жила на какие-то сбережения, надеясь отсудить у нас с мамой дом и его продать?

– Ладно. Это мы выясним, – деловито заявила Женя.

– Как же, позвольте спросить? – уточнил гость весело.

– Лучший способ что-то узнать – это спросить. Как ваш адвокат я имею право защищать вас, вне зависимости от того, являетесь вы подозреваемым, обвиняемым или подсудимым, а также свидетелем. Кроме того, согласно закону, я вправе опрашивать любых лиц, правда, с их согласия, если считаю, что они предположительно владеют информацией, имеющей отношение к делу, по которому я оказываю юридическую помощь. Так что? Мы подписываем новое соглашение или звоним Ветлицкому?

– Не нужен мне никакой Ветлицкий. – Гордеев засмеялся. – Я с удовольствием подпишу соглашение с вами, потому что мне нравится энтузиазм, с которым вы взялись за дело, и я ужасно хочу узнать, чем все это кончится.

Женя сходила в спальню, где у нее было оборудовано рабочее место, включила компьютер, быстро составила и распечатала необходимое соглашение, с которым вернулась на кухню – подписать. Александр Гордеев по-прежнему восседал за столом, а напротив расположилась Кристина, увлеченно играющая с ним в «Морской бой». Женя даже глазам своим не поверила.

Ее дочь совсем не бука, но осторожно сходится с незнакомыми людьми. Как и всем подросткам, ей была присуща некоторая неуверенность в себе, которую девочка, разумеется, тщательно маскировала напускной независимостью. Сейчас же она заливисто хохотала над какой-то шуткой гостя, совершенно не думая о том, как выглядит со стороны. Удивительно, если честно.

– Вот. У меня все готово, – сказала Женя, протягивая Гордееву листы бумаги. – Прочитайте и распишитесь. Кстати, может, вы есть хотите? У нас с Кристиной остались макароны с сыром.

– Нет, спасибо. Мама накормила меня ужином. Сейчас мы с Кристиной доиграем партию, и я все подпишу. Вы не против? Она почти разбила мою флотилию, так что это не займет много времени.

Он ушел только часа через полтора, когда стрелки на часах показывали почти одиннадцать вечера. Закрыв за гостем дверь, Женя впервые за довольно долгое время улыбалась, сама не зная чему.

Гордеева вызвали на беседу в следственный комитет к десяти утра. Для того чтобы пойти вместе с ним, Жене пришлось попросить перенести судебный процесс, на котором она должна была присутствовать вместе со своей клиенткой, проходящей через сложный и болезненный развод. Клиентка была не в восторге, и судья тоже, но договориться удалось без ущерба для репутации, так что в СК Женя приехала вполне довольная собой.

С Гордеевым они встретились на крыльце, после чего прошли в нужный кабинет, к следователю Рябинину. Там уже был и Евгений Макаров, при виде Жени сделавший страшные глаза.

– А ты чего здесь? Ты же к полудню должна была подъехать.

– Представляю интересы своего доверителя.

– Кого?

– Жень, ты же знаешь, что я адвокат Александра Гордеева.

– Но это в рамках дела об оспоренном завещании. Убийство Максимовой тут при чем?

– Я его адвокат в рамках любого дела. Мы подписали соответствующее соглашение. А что не так-то, я не понимаю.

– Ты в дело об убийстве зачем лезешь, подруга моей жены? – мрачно спросил Макаров. – Ты вообще в курсе, что твой доверитель может в любой момент получить статус подозреваемого?

– На основании чего? Того обстоятельства, что погибшая подала на него в суд? Или у вас есть какие-то причины считать, что он может иметь к гибели Максимовой какое-то отношение? Тогда назовите их мне, как его адвокату.

– Ладно, пошли, – голос и вид Макарова стали еще более мрачными. – Сама все узнаешь.

Общие вопросы, которые следователь задавал Гордееву, были стандартными. Фамилия, имя, отчество, домашний адрес, род занятий, отношения с погибшей. Все это было очевидно и не несло в себе никакой угрозы. Ее клиент держался спокойно и выглядел совершенно расслабленным. Он явно демонстрировал всем своим видом, что ему совершенно нечего скрывать. В пальцах он крутил свою монету, как делал всегда, когда занимался каким-то ответственным занятием. Про вторую монету, стащенную с места преступления, Женя старалась не думать.

– Что вы делали у дома погибшей Максимовой позавчера вечером? – задал следующий вопрос следователь, и Женя с удивлением посмотрела на него.

Ловушка была слишком бесхитростной и простенькой, чтобы в нее мог попасться даже менее умный человек, чем Александр Гордеев. Однако вопрос почему-то поставил его в тупик. Пальцы, крутящие монету, замерли, а потом сжались, стискивая ее в кулаке. И что это значит? Он же не был у Максимовой дома.

– Меня там не было, – наконец с некоторым усилием выговорил Гордеев.

– Да что вы говорите? – В голосе следователя сквозила усмешка. – А у меня есть все основания утверждать, что вы там были. Есть данные, свидетельствующие, что вы приехали к дому гражданки Максимовой около восемнадцати часов. Во дворе плохо с парковкой, поэтому вы оставили машину с другой стороны дома, поскольку к подъезду пришли пешком. Вы вошли в подъезд в восемнадцать часов одиннадцать минут. У следствия есть запись видеорегистратора, на которой ваш приход запечатлен совершенно отчетливо. Итак, что вы делали в квартире Максимовой?

– Еще раз повторяю, я не был в ее квартире, – Гордеев чуть повысил голос. – Я действительно приехал к Ренате, потому что она попросила об этом. Но дома ее не застал. Я позвонил в дверь, она не открыла, я постоял немного и ушел. Я пробыл в подъезде не больше трех-четырех минут. На вашем видеорегистраторе должно быть видно и это тоже.