Проклятие бурлака. Сказка для взрослых (18+) бесплатное чтение

Русским бурлакам

и моему погибшему

бурлаку-прадеду посвящается

Проклятие бурлака. Сказка для взрослых (18+)

– А ты чего будто в рот воды набрал? – один из троих рыбаков ткнул локтем в плечо своего соседа, – теперь твоя очередь побасенку травить.

Костер тоже, будто возмущенный молчаливостью того, к кому обращались, затрещал, вверх полетели искры: это пламя ухватило новую порцию подкинутых еловых веток и сухостоя. В реке под берегом плеснула хвостом огромная рыбина. По макушкам высоченных елей тревожно прошелестел ветер, и снова наступила ночная тишина.

– Ох, будет-будет нонче улов, – довольно потирая руки, сказал другой рыбак, – только бы, шельма такая, сеть не порвала. Ведь только вчерась дочинил. – А и, правда, Прошка, чего молчишь-то? Расскажи и ты каку байку. Мастак ты, байки-то травить. А не то заснем ведь. До утра ж долгонько еще. А ну как уснем, а наш улов-то и умыкнет кто за здорово живешь. Ну, не молчи уж. Али все побасенки у тебя закончились?

Прохор поудобнее устроился на траве у костра, будто бы обреченно тяжело вздохнул (больно уж он любил, чтобы его уговаривали рассказать что-нибудь интересное) и завел свою речь. А рассказчиком он и взаправду был знатным: какую историю ни примется рассказывать, будто наяву все происходит

– Уговорили, братцы, уговорили. Да и ночка больно уж сегодня подходящая. И река вона туточки, рядом, – загадочно начал рассказ и кивнул в сторону темной речной воды Прохор. – Потому только и расскажу вам, братцы, эту быль. Никому ее, не сказывал, да и не скажу больше. Только один раз, да только до полнолуния после Ивана Купалы поведать ее можно. Иначе быть лютой беде с тем, кто запрет этот нарушит. – Рассказчик еще помолчал, будто бы взвешивая, может еще отступиться и не рассказывать того, что собирался. Потом все же продолжил.

– Помните ведь, братцы, батя мой, Царствие ему Небесное, когда жив был, по три лета в бурлаках по Волге ходил. Так там, говорил, эту легенду даже малые ребята знают. А кто-то, говорят, и видел даже… Ну да вперед забегать не стану. Это я к тому говорю, чтобы вы, братцы, все время помнили, что быль говорю, а не небыль.

– Ну, начинай уж, не томи, – первый рыбак нетерпеливо перебил говорящего. Знаем, что небылицы ты не плел никогда. – А у самого уже азартно горели глаза в предвкушении страшной тайны, которую предстояло им, и только им, услышать от Прохора.

– А ты не перебивай, – недовольно отозвался рассказчик, – не сбивай с настроя. А то и не выйдет у меня ничего.

– А чего выйти-то должно? – с недоумением спросил нетерпеливый рыбак.

– А то… Сам увидишь. Нельзя сразу сказывать. Говорю же, ночь сегодня особенная. И река рядом… Должно выйти… – загадочно осадил нетерпеливого рыбака Прохор и сердито добавил. – Сядь уже, да слушай, а не то передумаю.

Оба слушателя сразу примолкли. Даже костер вроде бы стал гореть бесшумно и ровно. Послеполуночная темнота, хоть и летняя, сгустилась и словно нависла за спинами расположившихся вокруг костра рыбаков. Ни один из мужиков сейчас не захотел бы покинуть уютный световой круг костра и углубиться в густые еловые заросли, которые окружали небольшую полянку на обрывистом берегу речки, давно облюбованную друзьями-рыбаками для ночного лова. Сейчас трудно было поверить, что еще днем на этой небольшой полянке весело звучал пересвист птичьего многоголосия, а солнечные зайчики игриво и недоступно, как резвые белочки, доверчиво скакали по лапам вековых елей. Река внизу, под крутым спуском, еще несколько часов назад поражавшая своим ровным течением с красивыми плавными изгибами, зеркальной поверхностью чистой воды с четким отражением белых зефирных облаков, голубого неба и живописных прибрежных деревьев сейчас как-будто дышала из-под берега холодной тревожностью. Лес, река, примолкшие лесные звери и птицы будто тоже замерли в волнительном ожидании рассказа Прохора.

– Ну, так вот, слушайте. Началась эта история в наших краях больше века назад, да так по сию пору и не закончилась. По один год в нашем уезде большой неурожай вышел. Солнце в тот год нещадно палило, а дождей и вовсе не случилось. Ничего почитай не выросло в поле. Нечем крестьянам было в государеву казну налог платить. Уж и тогда, как и теперь, наши деревни казенными были. Большие недоимки на мужиков приказчик в тот год положил. А им еще и свои семьи кормить надо. А нечем. Хоть в петлю лезь. Вот тогда с дюжину дворов, в которых сыновья уж постарше были и могли в хозяйстве батю заменить, порешили идти к приказчику просить, чтобы в будущую путину он их подрядил в бурлацкую артель к какому-нибудь купчишке. Тяжелая да опасная та работа. А куда деваться? Не заплатишь денег, в острог попадешь. Так и так жена с ребятишками сиротами при живом мужике останутся. А тут хоть какая-то надежа была. Купец задаток артели даст, хоть малая толика долга уж, считай, да покрыта. А, если приказчик сторгуется с купцом по хорошей цене, так и весь долг по концу лета вернуть можно будет, да и останется еще. Приказчик тогда понятливый был, вошел в незавидное положение мужиков, обещался помочь. Сказал: «Сам рядить вас буду. Но и вы меня не подведите. Собирайте еще мужиков из своих, чтобы артель полная была. А не то придется из острога кого отправлять». Уговорились они на Крещение быть на бурлацком базаре в Орлове – небольшом уездном городке на берегу реки Вятки. Там купцы рядили артели на летнюю путину. Тогда же и договор заключали, да задаток платили.

Удачно в тот год приказчик срядил артель. Купец-то Афанасий Никитич был свой, с нашего уезда родом. Кожевенные, да ткацкие заводы у него были. Ну, у других еще скупал тоже помалу чего, да на ярмарку вез. По двадцати рублев за каждого купец задатку дал. Приказчик тогда доволен остался.

А незадолго до тех событий в нашем селе церковь построена была. Почитай, что тридцать годочков ее строили. Хорошая церковь вышла. Каменная, двухэтажная. Купец-то тот, Афанасий Никитич, много трудов, да денег на то строительство положил. Верхний алтарь новой церкви в честь святого – покровителя торговли тогда освятили. Все стены расписали фресками с житием. А вот иконы чудотворной с ликом святого пока не случилось. Такую вот икону и должен был из монастыря доставить как раз тот самый Афанасий Никитич. За ней, да на ярмарку отправился тогда купец почитай за 500 верст по Вятке, Каме, да Волге.

В те поры на пологом берегу Волги у стен монастыря напротив города Лыскова, что в ста верстах от Нижнего Новгорода ниже по течению, в июле расцветала самая большая в русских землях макарьевская ярмарка. А монастырь тот в аккурат тем самым святым и был основан, в честь которого, значитца, верх нашей церкви и освятили. Монахи того монастыря приготовили в дар список с чудотворного образа святого нашей новой церкви. А передать икону должны были с Афанасий Никитичем, как он на ярмарке случится.

Ну, так вот, в артели нашей тогда до четырех десятков человек собралось. Не все из наших деревень, были и острожные. Коренного, да подкорренного (тех, стало быть, которые первыми лямки тянут) тогда там же на бурлацком базаре приказчик из других артелей сосватал. За то ему отдельный поклон. Наши-то мужики непривычные к тому делу были. Как им без опытных-то обойтись. Лоцман же, да водолив у того купца свои были, постоянные, значитца.

Вот собрались они все, как уговорено было, после Троицы, в городе Орлове на берегу Вятки, погрузили товар на баржу, да, помолясь, отвалили от берега. По Вятке и Каме по течению плыли под парусом, да «щукой». Без приключений добрались. И погода сладилась, и лоцман опытный был. А как на Волгу вышли, тогда нашим мужикам попотеть пришлось.

Величава Волга-матушка. Словно серебристая лента переплетается она с зелёным ковром берегов и несет свои воды по русскому приволью. Волжские утесы, словно древние замки, возвышаются над рекой. Стоят эти скалы молчаливо, украшенные пестрым ковром лесов и степей, освещённые солнцем, и играют всеми оттенками охры и золота, а в тени прячут прохладу и тайны прошлого. Каждый изгиб реки, каждый утес будто хранит память о былых эпохах и рассказывает свою тайну. Но трудна вверх по Волге дорога бурлака.

Как стали подниматься они вверх по течению, тут уж и лямки, и завозни в ход пошли. Эта вот, значитца, когда берег уж больно крут, и нельзя баржу по берегу тянуть, тогда бурлаки грузят большой, пудов на двадцать, якорь в лодку и завозят его вверх по реке. Привязывают к нему крепкую бечеву, закидывают в реку и возвращаются на баржу. Привяжут к бечеве свои лямки, да и идут по барже от носа к корме. Так баржа к якорю-то и двигается. Потом, значитца, снова на нос идут, лямки перецепят, да снова от носа к корме идут. И так пока до якоря не доберутся. Потом снова в лодку садятся, да опять якорь вверх по реке завозят. Вот так и двигаются, пока берегом снова идти можно будет. А по суше-то тоже все больше идти каменистым, да глинистым крутым берегом приходилось. Да ишшо ведь всем в ногу идти-то надо. Одну, знацитца, ногу, правую, пяткой в землю вбивают, а левую, стало-быть, к правой подтягивают, да чтоб вместе всем. Коренные-то песню, бывало, заведут, чтоб враз все ногу-то ставили, так вся артель-то как волжская волна и качается-идет, да подпевают себе, бывало:

Ой-ёй, ой-ёй,

Дует ветер верховой!

Мы идем босы, голодны,

Каменьем ноги порваны.

Ты поддай, Микола, помочи,

Доведи, Микола, до ночи!

Эй, ухнем! Да ой, ухнем!

Шагай крепче, друже,

Ложись в лямку туже!

Ой-ёй, ой-ёй…

Так вот и шли они вверх по Волге. Река широченная, глубина для мужиков небывалая. И, как назло, ни одного денечка низового попутного ветерка не случилось, чтобы парус наладить. Все бы легче было. Но ничего, крепки наши вятские мужики, сдюжили. Почитай, что две седьмицы вверх по Волге поднимались, спали по 4-5 часов только. Измаялись так, что и сказать нельзя. Вот тут и произошел тот случай, от которого вскоре беда случилась. В тот день баржа на мель угодила. Долго пытались мужики ее стащить. А как не смогли, так стали громадную сосну корчевать, чтобы, значитца, ее к барже привязать. Сосна-то враспорку и стащила течением баржу с мели. Умаялись тогда все. Да жара еще началась. Солнце нещадно палило. У которых мужиков тогда от напруги, да жары куриная слепота сделалась. Еле-еле до стоянки добрались.

Помните, братцы мои, сказывал я вам, что за нехваткой наших мужиков приказчик наладил с ними острожных. Вороватые, да разбойники то были. Никакого гешефту с того бурлачества им не полагалось, потому и надрывались они не больно-то. Сразу за коренными их пристегивали, чтобы, значитца, наши мужики их шпыняли, коли те филонить задумают. Одного из них Федькой-Косым кликали. За то, значитца, что один глаз у него к переносице уж больно сильно глядел. Воровал, да разбойничал раньше тот Федька, за то и в острог угодил. И ужас, какой хитрющий, да подлый был. Вот через того Федьку случай и вышел. Встала в тот вечер баржа Афанасия Никитича в устье Суры, у пристани Василь-Сурска. Городок-то хоть и небольшой, а оживленный. Раньше-то там ярмарка и проходила. Ну, та, куда купец-от наш нонче ехал. Народишко-то там разный с тех пор жил. И жуликоватые тоже были. Наши-то мужики, прежде, чем на ночевку на баржу плыть, на бережку, устамши, расположились. Костерок, да перекус устроили. Ну и острожные тоже тут, при них, стало-быть. Немного времени-то и прошло, хватились, а Федьки-то Косого нет, сбежал. Потом уж дознались, дружок у него в этом городке водился, вместе когда-то в этих местах разбойничали. Надо сказать, что отвечать за острожных поручено было нашим же мужикам. Не отправлять же караульщиков с баржой было. За тех острожных наши мужики головой перед приказчиком отвечали. Ну, так вот. Кинулись они Федьку искать. Двоих оставили остальных острожных на берегу сторожить, а человек тридцать мужиков по всему городишке и разбежались. Всю ночь искали, но нашли. Разыскал его один мужик, Григорием звали. Рассказывают, Федька тот от Григория откупиться хотел. Каких только отступных ни сулил. Говорил, схоронка у него неподалеку есть. Возьму, говорит, ее, озолочу тебя. Поговаривали, что Григорий, чуть было, не поддался на уговоры. Ведь за тем и лямку тянул, что деньжата нужны были. Но все же товарищей своих не сумел подвести. Отказал он Федьке, да за шиворот и притащил его на берег. Влепил тогда лоцман этому Федьке за милую душу. Тот чуть свою душу дьяволу не отдал. Но ничего, на другой день уж опять лямку тянул. А куда денешься. Но зло на Григория Федька, говорят, тогда лютое затаил. Так, бывало, глянет, когда думает, что не видит никто, что ясно, как божий день, при первом же случае убьет он мужика, и детей его не пожалеет.