Магические Перпендикуляры 2. Порох и золото бесплатное чтение

Глава первая

Утро. Утро начинается с рассвета. Утро начинается с подъёма! А подъём сегодня за два часа до рассвета. Умывание, завтрак, раздача сухого пайка, экипировка, проверка готовности личного состава, доэкипировка, проверка готовности подвижного состава, снова доэкипировка, выход. Вот как раз перед выходом и забрезжило. И в этих предрассветных… или уже рассветных сумерках мы и поскакали навстречу судьбе.

Нельзя так говорить. Мы поскакали наводить порядок. Впервые за то время, что я нахожусь здесь… а, кстати, сколько я уже тут? Нужно было занять чем-то голову, и я занял: я начал вспоминать, сколько я уже нахожусь в этом мире. Точно посчитать так и не вышло, но получалось, что месяц-то по-любому, даже как бы не побольше.

Так вот, впервые за всё то время, которое я здесь нахожусь, я понимал, что даже если и погибну, то погибну, исполняя свой долг. Долг мужчины, солдата, защитника русской земли. Борца с нечистой силой. В принципе, всё это я понял ещё вчера, поэтому сегодня на меня косились все, ведь никто из них раньше не видел ни настоящий армейский камуфляж, ни высокие ботинки на шнуровке, ни рюкзак. Ну, а чего? Чего это всё беречь? Прятать от кого-то? Если в этот раз мне предстоит погибнуть в бою, то я хотя бы воевать буду в привычной одежде и удобной обуви. Оружие бы ещё мне привычное, но чего нет, того нет. Будем воевать тем, что есть, авось расхлебаем.

Через пятнадцать верст… или правильнее сказать «вёрст через пятнадцать»? Ведь точно-то их тут никто не мерял, а до заданной точки мы не доехали, по словам Громова, вёрст пять. Двадцать минус пять – это как раз пятнадцать. Вот на этом рубеже пришло осознание того, что всё происходящее несколько серьёзнее, чем виделось из кабинета майора. Дело в том, что спешиться нам пришлось именно здесь, в деревне с названием Почёмиха, а дальше народонаселение уже эвакуировалось. Местные глядели на нас даже не с надеждой, а скорее с гордостью: «Ты поглянь, силища-то кака!». Ага! Силища. Неполная сотня. Но если раньше они видели группы по пятнадцать-двадцать человек, то наш отряд для них сейчас – целая армия.

Здесь подпоручик Громов предложил нам, офицерам Самарского драгунского Краснознамённого ордена Ленина и прочая-прочая полка, выбрать десять наименее нужных солдат. Шестеро должны были оставаться в деревне и исполнять обязанности коневодов, разумно, только нас и так мало, а тут ещё это. Кроме того нужно было выбрать из оставшихся, четырёх человек которых… не жалко! Эти не просто выдвигались с нами, так ещё и ехать должны были всё время верхом. Вот этого я, признаться, понять не мог, а Громов сказал, что объяснит на месте.

Я шёл и гадал: что это за странная составная часть отряда? А подпоручик помимо всего прочего ещё и запретил нам что-либо передавать этим ребятам для перевозки. Совсем запутал. Ну, и вот кто они? Мобильная группа? Тогда почему их должно быть не жалко? Вестовые? Вроде сходится, но почему самые бесполезные? Потому что посылать всё равно кого-то надо, а от этих меньше проку? И почему именно четверо?

Часа за три я много всяких версий передумал, даже вариант с приманкой рассмотрел, но разгадка оказалась из другой плоскости. Когда мы подошли к лесу примерно на пару километров, Громов сказал, что весь отряд должен разделиться на две половины. Вот те здрасьте, баба Настя! Нас и так не дивизия, а тут ещё и разделиться нужно. Чё-т фигня какая-то нездоровая!

Громов же приказал разделить солевые запасы и зарядить ими оружие, на верховых при этом велел не тратиться – они стрелять не будут. А что они будут делать? Теперь этот вопрос занимал уже и капитана, которого вопреки уставу подчинили младшему по званию. С этим решением коменданта я, правда, был полностью согласен: раз уж Громов знает, что и как нужно делать, то пускай тогда он и командует. А кто там из нас капитан, и какого он ранга, для дела вообще неважно.

Так вот, верховые – это не приманка, это индикатор. Лошадь почувствует приближение нечисти и занервничает, но почувствовать её она может и издалека, поэтому её, лошадь, и не ведут в поводу. Как это ни странно, только задача наша состояла в том, чтобы подойти к бесам поближе, а если коняга вырвется и убежит, то район поиска автоматически увеличивается. Кроме того, если животинка без ездока, то её потом и вовсе можно не найти, а вот если она понесёт, но наездник сможет подавать второй группе сигналы, где проявилось присутствие противника, то она, вторая группа, подойдёт на помощь.

– Отчего тогда верховых четверо, а не двое? – задал очень уместный вопрос Сметанин.

Оказалось, что и групп будет тоже четыре. Вернее две группы по две подгруппы. И в сам лес мы не пойдём. Ну, хоть так. А делать мы будем вот что: отряд разделится пополам, и обе половины пойдут вдоль опушки леса, только каждая со своей стороны лесного массива, и действовать будут автономно. Типа того, так быстрее управимся, да и бльшую территорию под контроль возьмём. Ну, может быть…

Дальше каждая группа делится на две подгруппы, которые двигаются на удалении полторы-две версты, опять-таки с целью держать под контролем территорию покрупнее. Вот поэтому верховых и четверо.

Ну, не знаю. Если они тут всегда так делают, и это срабатывает, то еще, куда ни шло, а вообще, если по мне, то план дерьмовенький. С другой стороны не факт, что смогу предложить лучше: раций нет, пулемётов нет, снайперки нет, датчиков движение нет, тепловизоров нет, ракетниц и тех нет. Да что говорить?! Бинокль один на всех, и тот у меня. Кстати, это хорошо, что он именно у меня.

Подпоручик Громов, может, и являлся хорошим тактиком, но вот командир он, на мой взгляд, так себе. Ещё Суворов говорил: «Каждый солдат должен знать свой манёвр!», это верно – как ты бойцам задачу поставишь, так они её тебе и выполнят. Нам задачу поставили в последний момент и объяснили невнятно. Получалось так: «Идите вдоль леса, встретите шуралеев…» Да! А что нам с ними сделать? Уничтожить или рассеять? Подпоручик посмотрел на меня как-то странно, когда я задал ему этот вопрос:

– Всех кого сможете, убить, убейте. Потом отходите, отогнать вы их не сможете.

– А если мы и убить никого не сможем?

– Тогда бегите оттуда, сколько сил хватит.

Твою мать!!! Мы вообще на кой чёрт сюда припёрлись? Армия спасения, блин! Всем спасаться по способности! Что стоило хотя бы полдня выделить на подготовку и обучение? Не-е-ет! А теперь: «Бегите, сколько сил хватит!» А люди, которые в нас надежду ещё утром видели, им мы что скажем, когда добежим, сверкая пятками? «Спасайся, кто может?», «Всё пропало! Всё пропало!» или «Ну, не шмогла я, не шмогла»? Нет, товарищи драгуны, так дела не делают!

– Вашброть! – обратился к буродольскому подпоручику один из его же бойцов. – Можа рогатин нарубить?

– Можно и рогатин, – вздохнул Громов. – Да только вряд ли они вам помогут.

– Дык, эта ж… Васька-калмык с Рябым Лукьяном, сказывают, поддели так-ту одногось. Можа и топеричи хто сподобится?

– Нашёл, что вспомнить! Это ж без малого тридцать годов назад было! Да, и было ли?

– Чай, не врут же про их?! – отозвался кто-то ещё из местных.

Подпоручик поиграл желваками:

– Ладно, нарубите! Хуже не будет. Да только осторожно там! Двое рубят, один в карауле!

Перед тем, как двинуться к лесу, Громов разделил наш отряд на два. Своих людей он тоже разделил надвое, чтобы опытные люди состояли в обеих группах. Ещё он отделил в свою половину Сметанина, а в группу капитана вошли мы с поручиком. Такое разделение офицеров я бы объяснил скорее личной неприязнью буродольского подпоручика ко мне и Буцину, чем интересами дела. Опять же кому-то надо и нашей группой командовать, вот поэтому капитан с нами. Присмотреть и подсказать тоже нужно, но сержанта Шишкина Громов забрал с собой, а нашей половине досталось пятеро рядовых, хотя и опытных бойцов. При этом почти весь мой взвод попал в половину Громова.

Со всеми предосторожностями, нарубив кольев метра два с половиной на ближайшей к нам опушке Длинного леса, мы разделились уже по-настоящему. Громов со своими двинулся с западной стороны, а мы с восточной. Другими словами, мы отходили от цивилизации подальше, а Громов, наоборот, двигался со стороны ближней к острогу. Это потому что если шуралеи полезут из леса, то как раз в его сторону, а не в нашу. Но опять же если что, помощь к нам вообще не придёт. Ох, уж эти черти, чёрт бы их побрал!

Синюхин разделил нашу группу так: впереди Буцин с тремя буродольскими и четырнадцатью нашими солдатами, сзади он, я, наш сержант и полтора десятка бойцов. По логике вещей, мне бы, как пластуну и шаману, идти в передовой группе, но если командир сказал «тушкан», то уже всё, никаких «сусликов». Значит, геройствовать не будем, примем судьбу такой, как она есть, уступим место для подвига товарищу Буцину и его людям.

По совести сказать, пьяница-поручик был мне гораздо менее симпатичен, чем капитан, с которым мы почти что вместе гоняли бандитов. И вот сейчас я рад идти рядом с Синюхиным, а не с Буциным. Да и капитан, скорее всего, на меня полагается больше, чем на поручика. Может, он оттого так нас и разделил, считая, что уж я-то спину ему понадёжней прикрою? Хорошо, пусть так, пусть капитан Синюхин Николай Спиридоныч, хрен знает, какого года рождения, поживёт подольше. Я ему даже для этого свой кремниевый пистолет отдам, солью заряженный. Он с ним должен уметь лучше меня управляться. Да и мне, считай, на полтора килограмма полегче, а то ещё эту пику деревянную тащить. В штыковую атаку на чертей мне ходить пока что не приходилось, но ведь всё когда-то бывает в первый раз.

С нами двое с Бурого Дола, надо с ними обсудить ситуацию, типа, когда и как действуем, а то время уже к полудню. Лес мы за сегодня не обойдём, да и за завтра не обойдём. Когда будем обедать, и где заночуем? Возле леса мне что-то не хочется.

С обедом всё просто: часа через два такого хода, будет речушка, или ручей, кому как, так вот первый отряд там остановится, а потом уже и мы подойдём. Нормальный план. Сообщил кэпу, тот плечами пожал, вроде как не против, значит, так и сделаем.

А денёк-то сегодня жаркий. Насекомые ещё разные: зайдёшь в тенёк – комары налетают, выйдешь на солнце – слепни всякие. Часам к двум уже усталость появилась, скорей бы привал, не до чертей уже. Посмотрел на сослуживцев, абсолютно такая же картина, задолбался народ, да и ночью, считай, толком не спали.

Пошёл ещё с буродольцами потрещал. Интересную вещь рассказали. Не ходит народ в этот лес, так по краешку, ягоды-грибы, да и то не всегда. А охотиться – нет. Считается, что леший тут очень суровый.

– А шуралеев он, случаем не гоняет? – спросил вроде как в шутку, но в каждой шутке самой шутки не так уж и много.

– Бывает и гоняет.

– Ну, а в этот раз как?

– Не осиляет, видать.

В это время наш конь-индикатор прянул ушами, забеспокоился, глядя в сторону леса. Мы все напряглись, ружья наизготовку, заозирались. Я даже бинокль достал. Но тревога оказалась ложной: какой-то одинокий волк притаился в кустах на опушке. Тоже, наверное, в эмиграцию намылился, нас завидел, решил переждать, а запах-то никуда не денешь, вот лошадь и занервничала. Стрелять в бедолагу не стали, двинулись дальше.

Через часок увидели группу Буцина. Они отошли в поле на полкилометра и располагались на обеденный привал. Оказалось, что в заплечных мешках у солдат и крупа нашлась, и сало, и пара котелков. Ну, а чего? Если даже я себе сегодня позволил пару несильно зачерствевших пирожков прихватить, то крупа – это вообще святое. Вот только что с дровами?

Что-что, дрова в лесу. Снарядили экспедицию за дровами, с инструкцией: в лес глубже, чем на пять саженей не заходить. И опять один рубит, двое по сторонам смотрят. Через полчаса вернулись, обошлось без потерь. Костерок, все дела… пока кашевары колдовали над котлами, народец расслабляться начал. Я разбудил Синёхина и настоятельно, порекомендовал разделить бойцов на бодрствующую и отдыхающую смену. До обеда у нас спали одни, после обеда другие. Кашевары, само собой – после обеда. Я тоже. Смена такая.

Послеобеденный сон раньше на Руси назывался словом «кейф», вот я изакейфовал после обеда. Снилось мне, как мы идём и идём не понятно куда, потом у ручья остановились, я воды попить, а там русалки. Брызгаются, смеются, а одна на Татьяну похожа. «Вкусные пирожки у меня?» – говорит, «Вкусные» – говорю, а она: «Ты теперь как честный человек жениться на мне должен! Завтра в ЗАГС пойдём, заявление подавать», а я ей: «Да как же ты пойдёшь? У тебя и ног-то нет!», «А ты меня на руках понесёшь». Тут кто-то за водой прибежал, распугал всех ундин этих долбаных, а я проснулся. Не сам, конечно, будили меня, да и не только меня, пора было дальше чертей гонять. Совсем как в старом анекдоте: «Так ведь нет здесь никаких чертей!» «Это потому что хорошо гоняем!»

Я возьми, да и расскажи его капитану. Тот порадовался, рассказал мне в ответ, что-то несмешное, я поулыбался для приличия, сам же он только не как конь заржал. Завидя наше веселье, подошёл Буцин, тоже какой-то каламбурчик завернул, тоже так себе. Господа офицеры похохотали, может быть, кто-то ещё что-нибудь вспомнил, но подошёл Буцинский буродолец:

– Прикажите выступать, вашброть?

Я не понял к кому он обращается, но Буцин среагировал первым:

– Все готовы?

– Точно так!

– Тогда выступаем! – и уже нам с капитаном: – Догоняйте!

Синюхин сделал движение рукой, напоминавшее отдание чести, но Сергей Саныч уже свалил. Тогда капитан повернулся ко мне:

– Наверное, нам тоже пора собираться.

Я пошёл исполнять пожелание отца-командира. Минут через пять я уже приготовился скомандовать шеренге бойцов: «Равняйсь! Смирно!» и что-нибудь типа: «Попрыгали!», но не успел.

– Умар скачить! Случилось, что ль чаво?

Я обернулся, по полю скакал верховой от Буцина. Он именно скакал, а не летел на понёсшем коне. Я быстро вскинул бинокль, осматривая группу у леса. Они стояли на месте, ни от кого не убегая, ни с кем не воюя, спокойно стояли.

– Забыли чего, что ли? – спросил подошедший капитан.

– Сейчас узнаем, – равнодушно произнёс я.

А чего гадать, когда всадник уже почти доехал до нас.

– Вашабродя! – крикнул Умар прямо с коня. – Силантий нет. Он тута, с вам?

Я быстро оглядел строй. Силантия в лицо я, конечно, не знал, но лишнего человека заметить бы смог. Бойцы тоже начали озираться, и, как видно, Силантия в своих рядах не находили. Я посмотрел на озадаченное лицо капитана и, не дожидаясь от него указаний, повернулся к бойцам:

– Ну-ка, поорите его. Может, не далеко где.

Те на разные голоса стали звать Силантия.

– Можа по нужде отошёл, – предположил кто-то.

А куда тут отходить? Поле да ручей. Ручей, правда, в небольшой ложбинке протекает, значит, или в поле где-то спит засранец, или по руслу ручья искать.

– Умар, ну-ка, давай своих сюда! – приказал я верховому.

Умар глянул на капитана, тот кивнул, и Умар помчался к своим.

– Кто после обеда не спал? – начал я дознание.

Оказалось, что из наших не спали после обеда только четверо, Силантия вроде бы видели, но куда он пошёл и вообще, чем занимался, понятия не имели.

– Осмотрите здесь всё на двадцать саженей! – приказал капитан и сделал круговое движение рукой. – Может, в траве уснул.

Уснул? Да мы тут так орали… хотя…

– А не мог он попросту сбежать? – поинтересовался я у отца-командира.

Капитан вспыхнул:

– Драгуны от врага не бегут!

– Да ты остынь, Николай Спиридоныч! – попытался урезонить его я. – Все версии надо рассмотреть, а то мало ли. Может, морок какой.

– Может, и морок, – нехотя согласился Синюхин.

Бойцы осмотрели траву саженей на сорок вокруг, когда подошли Буцинские. Выяснилось, что Силантий ходил мыть посуду и что-то ещё. Котелок он принёс, а вот про остальное никто не помнил. Посовещавшись, решили рассыпным строем дойти по руслу ручья до леса, попутно ища и в траве. Десяток людей, однако, отправили и вверх по течению. На всякий случай, чем чёрт не шутит, а чертей тут много.

В ста метрах от нашей стоянки ручей разливался и становился мельче. Здесь мы и нашли Силантия. Он лежал в воде лицом вниз, его вынесло мелководье, если мелководье применимо к ручью глубиной едва ли не по колено. Минут десять его пытались откачать. Но безуспешно. Как говорил один знакомый спасатель: «Шесть минут, а потом можно не торопиться».

– Видать на мавке поженился, – негромко вздохнул кто-то.

– Да откель здесь мавки?

– А поди ж ты!

Мавки – это же русалки? Да-да-да! Именно этот Силантий и распугал их в моём сне. Да, ну на фиг! Бред какой-то! Ага!!! А шуралеи – это тебе не бред, это как так и надо? Как бы там ни было, только говорить о своём сне я всё же не стал. Да, ну на фиг! За дурака посчитают, или ещё хуже – за колдуна. Мне бы вот это совсем ни к чему.

– Вашброть, а с йим топеричи чаво делать-то?

Вопрос был обращён не ко мне, но меня он тоже заинтересовал. Не сам вопрос, а ответ на него. Вопрос был адресован капитану, и суть его заключалась в том, как нужно распорядиться с трупом Силантия? Капитан всё понял, но ответа у него, судя по всему, ещё не сформировалось, наверное, поэтому он промолчал.

– Похоронить бы… – проговорил кто-то из бойцов.

– Похоронить? – очнулся капитан. – Ни времени у нас, нет ни лопат.

Солдаты зароптали:

– Да как же это?

– Нечто так и бросим?

– Куды спешим-то?

Синюхин оказался заложником ситуации, с одной стороны есть боевое задание, а с другой – нельзя так с боевыми товарищами. Ключевое слово «боевые». Сейчас погиб кто-то из них, а завтра они так же бросят на поругание падальщикам уже тебя самого. Ну, не тебя, а твой бездыханный труп, но ведь бросят, ты им только что сам приказал, поступать именно так.

– Ладно, – махнул рукой капитан. – Ройте могилу, только быстро.

– Дык, ведь… эта… – обмолвился кто-то. – Быстрыть не выйдет, лопатов-то нет, а саблями долгонько.

– А вы глубоко не копайте! – разозлился капитан.

Солдаты впали в некое недоумение, по толпе пошли шёпотки. Общее мнение выразил Буцин:

– Негоже так, господин капитан! Хоронить, так хоронить! А это Ваше «неглубоко»…

– У меня есть лопата! – я решил предотвратить бунт в зародыше. – Вот лопата держите!

С этими словами я вынул из-за плеча лопатку, черенок которой всю дорогу торчал у меня из рюкзака.

– Тю-у-у… а ты баял, что топор, – услышал я откуда-то сзади.

– Кака мелка!

– Такой-ту накопашь поди!

Я метнул лопатку, и она воткнулась в землю в паре метров от меня. Все посмотрели на неё.

– Копайте быстрее, идти надо, – прокомментировал я ситуацию.

Никто не дёрнулся.

– Ты хоронить предлагал? – кивнул я на одного из бойцов. – Что стоишь? Бери лопату, копай!

Солдат нехотя положил на землю ружьё и стал не торопясь снимать амуницию.

– Живее давай! – приказал капитан.

– Ты бы и впрямь поторопилси бы! – сказал драгун, стоящий с ним рядом.

Солдат закончил разоблачаться, и взялся за лопату.

Твою мать!!! Ну, кто так копает?!

– Живее, ты так до заката не управишься! – подгонял капитан.

– Поспешай, братец! – вставил своё слово Буцин.

– Да как жа ей-то куцей такой копать-то?! – возмутился, наконец, боец, безуспешно ковырявший землю незнакомым инструментом.

Я скинул с себя рюкзак и всё, что могло помешать:

– Дай сюда!

И чуть не вырвал черенок из неумелых рук.

Копать должен уметь любой солдат в Красной Армии, чем больше пота прольёшь при рытье окопов, тем меньше крови потеряешь при отражении атаки. Мне доводилось оборудовать себе огневые точки в таком каменистом грунте, что и грунтом-то назвать сложно, а тут вообще супесь.

Создавать бруствер и амбразуру от меня не требовалось, и я легко отрыл окоп для стрельбы лёжа минут за семь.

– Ишь ты, какой прыткой! – слышался приглушённый говорок бойцов.

– Оне, пластуны-то, видать частенько так-ту своих хоронят.

– Я и гляжу, лопата-ть у яво завсегда с собой.

– Всех нас зароет.

– Нам, робяты, ишшо связло, что евоброть запаслив, а тоть палками б землицу ковыряли.

Я решил, что уже достаточно хорошо показал, что и как надо делать:

– Дальше сам! – сказал я, вставая с колен, и бросив МСЛ под ноги тому бойцу, который так неудачно начинал.

Отряхиваясь, я поймал на себе несколько взглядов. Драгуны смотрели на меня с уважением: офицер копает могилу простому солдату и копает умело.

Когда в насыпанный холмик воткнули деревянную пику Силантия, встал вопрос, что делать с его оружием. Ружьё – вещь казённая, сабля тоже, бросать их нельзя. Получалось, что кто-то должен нести. Тут у каждого своего барахла хватает, да ещё колья…

– Умару отдайте, – подал совет один из буродольцев. – Пусть к седлу приторочит.

Группа Буцина, уменьшившаяся на одного бойца ушла вперёд. Мы двинулись следом. Вот, пожалуйста, и первые потери. Противника нет, а потери есть. Пускай, небоевые, но всё-таки потери. Сколько мы ещё таких могил отроем за этот поход? И не закопают ли в одной из них меня самого?

Чтобы меня черти побрали?! Да никогда!!!

Глава вторая

Мы двигались метрах в тридцати от кромки леса, прошли уже часа два после обеда, и хрен его знает, сколько километров. Жара, комары, мухи, слепни… Трава под ногами тоже не в помощь. Вдруг конь под нашим верховым захрапел, дёрнулся и, метнувшись в сторону, помчался куда-то назад.

– Товьсь!!! – крикнул Синюхин.

Но на полсекунды раньше я уже вскинул свой обрез и тоже заорал:

– К бою!!!

Не без суеты, но всё же довольно быстро драгуны взяли под прицел заколдованный лес. Где-то там притаилось зло, и сейчас оно может напасть. Зря мы так близко от деревьев стоим.

– Медленно пятимся! – громко и чётко крикнул я.

Поймав на себе удивлённый взгляд капитана, я покивал ему и показал пример тактического движения спиной вперёд.

– Выполнять!!! – крикнул солдатам Синюхин, и те тоже начали пятиться.

Отступив, таким образом, метров на сорок, я остановился, озираясь по сторонам, даже оглянулся на всякий случай. Шуралеев нигде видно не было. Ну, это ещё ничего не значит. Щас как выскочат, как выпрыгнут, полетят клочки…

Не-не-не! Это в них полетят солезоловые заряды. Я надеюсь, стрелять-то драгуны умеют. А там и подмога подоспеет. Подмога? Да как же она подоспеет, Андрей Иваныч? Они же ни сном, ни духом! Это верно. Наш конь-индикатор сейчас на форсаже мчался совсем в другую сторону, унося прочь человека, который должен вызвать для нас подкрепление.

И как быть? Раций здесь нет, ракетниц тоже. Ракетниц?

– У кого ружьё не солью заряжено? – громко крикнул я драгунам.

– Андрей, ты чего? – удивился стоящий в пяти метрах от меня капитан.

– Нужно в воздух пальнуть, поручику сигнал подать!

– Точно! – согласился со мной Синюхин и продублировал мой вопрос.

Ни у кого. У всех соль. Я чертыхнулся и, перезарядив свою лупару пулей, пальнул в какое-то облако. Патрон жалко, конечно, а что делать?

Теперь ждём минут пятнадцать, может быть, двадцать, это зависит оттого, как далеко отошёл от нас Буцин, и как быстро он сообразит, что нам нужна помощь. Ждём, это если нам дадут подождать, а то ведь всё может закончиться за считанные секунды.

Может. Если начнётся. Но время шло, а на нас никто не нападал. Что это может означать? Всё что угодно. Вплоть до ложной тревоги. А чего тогда так испугался конь? Не волка же. Медведя?

– Спиридоныч! У вас здесь медведи водятся? – не отрывая взгляда от кромки леса, крикнул я.

– Где медведь? – всполошилось сразу несколько голосов.

– Водятся или нет? – снова прокричал я.

– Водятся, – крикнул кто-то.

Можно выдохнуть. Я опустил свой обрез:

– Спиридоныч, а коняга мог уйти таким лихим галопом, просто испугавшись медведя?

– Мог, а где ты медведя видишь?

Где я медведя вижу? Да не вижу я его. Он, наверное, от греха подальше обратно в лес убежал.

– Да, где медведь-то?

– …

– Андрей!

– Что-о-о?

– Медведь где?

Вот привязался.

– Спиридоныч, ты суслика видишь?

– Не-е-ет.

– Вот и я – нет. А он есть!

– Какой суслик?

– Да уже никакой! Пошли отсюда! Нет здесь никого.

– А медведь?

– Медведь есть. Но мы же не на медведей охотимся. Пошли. Отбой. Ложная тревога.

Солнце начало медленно клониться к закату, наш конь-индикатор больше не появлялся, солдат, ставший по его вине дезертиром, тоже. Шедшая впереди нас группа Буцина, зачем-то вышла в поле и остановилась. Гонца не послали, значит, ничего не случилось. Чего тогда вышли? А-а-а! Ну да! Точно. К ночёвке пора готовиться, а тут просто так за дровами не сбегаешь. По мере приближения я начал замечать некие признаки протекающего ручья: ложбинка, деревца типа ива раскидистая, трава сочнее и гуще, чем везде. Только ручей примерно в километре от Буцинских. Не дошли. А чего не дошли-то? Нас ждут? Могли бы и там подождать. Или они русалок боятся? Ну, после случившегося, я бы не стал такую предосторожность называть излишней.

Всё оказалось намного проще и чуток грустнее: почва там слегка заболоченная. Идти можно, а ночевать на такой, точно не стит.

Лагерь решили разбить прямо там, где стояли. От леса метров семьсот, до ручья примерно верста. Пойдёт. Посовещавшись и приняв во внимание мнение буродольцев, послали с одним из них пятерых наших. Двое с котелками и четверо с ружьями, шуралеев там быть не должно, но бережёного бог бережёт, а небережёного конвой стережёт, вот парочка небережёных как раз под конвоем по воду и отправилась.

Ещё пятеро и старший из буродольских остались вместе с капитанов, так сказать, в лагере. А мы, то есть все остальные, двинулись испытать судьбу на лесозаготовках, дровишек запасти. Кавалерист на своём копытном радаре, само собой, с нами, будет мониторить окружающую среду на предмет наличия потустороннего. Не знаю, как у него там получится со средой, но только сегодня с самого утра суббота.

Дров решили запасти на четыре костра, эдакий квадрат по периметру. Моя идея. Возглавлявший нас Буцин, распределил людей по местам: двенадцать работают, двенадцать охраняют. Прапорщик Кукушкин, само собой в огневой группе, а не среди лесорубов, и это не потому что товарищ прапорщик старший прапорщик, а потому что здесь он – господин прапорщик, то есть офицер.

Я бы в охранение побольше народу поставил, тем более что на самом краю сушняка мало, и приходилось в лес метров на двадцать заходить, но это я, а поскольку старший всё-таки Буцин, он командует, он и отвечает, если что. Опасное, конечно, мероприятие и решение рискованное, но обошлось. Опять же и конёк всё время вёл себя на удивление спокойно. Последний лесоруб вышел из леса. Пересчитались, обе дюжины в полном составе, потерь нет. Учитывая обстоятельства, удачно сходили.

У охраны руки должны быть свободны, поэтому всё унести за один раз не смогли, даже с учётом погрузки на коня-индикатора. Полдороги до лагеря я шёл спиной вперёд, служба в опасных местах приучает к осторожности. Глядя на меня, один из буродольских, шедший в конце колонны, поступил также. Видно было, что навык передвижения подобным образом у него имелся. Ещё метров полтораста я двигался боком, а уже потом просто оглядываясь через каждые десять шагов.

Поскидав дрова в одну кучу, перекурили. Ну, на самом-то деле, тут никто не курит от слова «совсем», так, передохнули чуток. Посмотрели, как водоносы там петляют по полю.

– Чего это они? – спросил кто-то.

– Топко, видать. Напрямки никак, – ответил другой.

– Пойдёмти-т робяты и мы, а то смеркатся уже, – предложил один из бойцов.

Мысль оказалась хорошей и своевременной, подгонять никого не пришлось. Кто-то из бойцов предложил поменяться, вроде как, мы в тот раз дрова таскали – ваша очередь. Поручик идею не одобрил, но как-то вяло не одобрил, нет бы рявкнуть по-командирски грозно, а он что-то промямлил. Это дало возможность личному составу подискутировать, мол, ничего не сделается, коняшка, если что учует, и всё такое. Однако примерно в сотне метров движение сначала замедлилось, а там и вовсе остановились.

– Братцы! – выкрикнул Власов. – А куча-то где?

Все заозирались. Я вынул бинокль и начал сканировать местность.

– Можа, развалилась? – произнёс чей-то неуверенный голос.

Конь вёл себя спокойно, и поручик крикнул бойцам:

– Чего встали? Идём дрова искать!

Драгуны нехотя двинулись вперёд.

– СТОЯТЬ!!! – крикнул я, опуская бинокль и вскидывая оружие. – Отряд, к бою! Буцин, не спорь! Отряд, медленно пятимся к лагерю!

Я глянул, как выполняется приказание, и сразу пояснил бестолковым:

– Спиной вперёд пятимся!

– Чаво стряслось-то? – негромко спросил меня шедший слева драгун.

– Нет там ваших дров! – ответил я погромче, чтобы и остальные слышали.

– Куды ж оне подевались-то? – поинтересовались справа.

– Медведь унёс, волков кормить!

– Да, стойте вы! Перепугались как бабы! – воскликнул поручик, но в голосе его сквозанула неуверенность. – Что там? – подойдя ко мне, спросил он, но уже тише.

Я подал ему бинокль:

– Вон ту берёзу видишь? – показал я ему концом ствола на ориентир возле места, где мы складировали наш топливный запас.

– Это чего такое?

Я мельком глянул на Буцина. Это я думал, что мельком гляну, а тут…

– Это бинокль, господин поручик. Как подзорная труба, только для обоих глаз сразу. Вон туда смотри! – и я снова показал на ту же берёзу.

– Куда? – завертел башкой он.

– Вон туда! Берёзу с кривым сучком видишь?

– Ага! Как близко-то! Прямо рукой достать можно!

– Чуть ниже смотри. Траву примятую видишь? Не отвлекаться, бойцы!!! Следить за лесом! – одёрнул я не в меру любопытных.

– Вижу.

– Это мы там ходили. Лесину сучковатую видишь? Ей ещё тебе по ноге чуть не попали.

– Вижу.

– А ДРУГИЕ ДРОВА ВИДИШЬ???

– Не-е-ет… других дров не вижу…

– ВОПРОСЫ ЕСТЬ? – рявкнул я, вырывая бинокль у заигравшегося как мальчишка офицера.

– А куда они делись? – растерянно спросил он.

– Уходим! – сказал я вместо ответа.

– А как же дрова? – поинтересовались справа.

– Чёрт с ними, с дровами! – крикнул я, и только потом понял, что именно на самом деле я только что сказал.

Сначала все, как и приказано было, пятились, потом начали поспешать, просто оглядываясь, а под конец чуть на бег не перешли, но завидев Синюхина, темп сбавили. Кто-то из остававшихся в тылу встретил нас вопросом:

– А где дровишки потеряли?

– Нету дровишек, – хмуро, но громко ответил ему мой недавний сосед справа.

– А иде шь оне?

– Вона, явоброть сказывал, медведь сожрал! Сходи, поищи, можа и тебя сожрёт!

Синюхин принял стойку, сильно походившую на строевую, ожидая доклада от Буцина, а тот только плечами пожал.

– Что случилось? Почему вернулись без дров? – холодно и сухо поинтересовался командир.

Я, тоже приняв строевую стойку, начал доклад:

– Товарищ капитан! – и чуть не поперхнулся.

Вот она, волшебная сила привычки! Но не смутился и, поправившись, продолжил:

– Ваше благородие! По прибытии на место группа обнаружила пропажу запаса дров. Было принято решение отступить.

Синюхин замотал головой:

– Подожди, подожди! Вы может, куда-то не туда зашли, а дрова в стороне лежат?

Буцин очнулся от оцепенения:

– Да нет, подошли прямо к тому месту. Там, понимаешь, дерево приметное стоит, и одна коряга из наших валяется. Нет-нет, дошли правильно. А дров-то и нет… – и он опять впал в прострацию.

Капитан подождал немного и спросил:

– Куда же они в таком случае делись?

Буцин из своей комы ему не ответил. Пришлось мне:

– В данной ситуации выяснение способа исчезновения и место теперешнего нахождения дров считаю нецелесообразным.

Синюхин скривился:

– Слушай, прапорщик, а ты по-русски говорить умеешь?

– Да я только это последнее время и делаю.

– Ну, вот и объясни мне, чего ты там только что протараторил, но уже по-русски.

Я вздохнул:

– Если я правильно понимаю, товарищ капитан… Виноват! Господин капитан! Если всё правильно понимаю, то никаких людей в лесу сейчас быть не должно. Или я ошибаюсь?

Отец-командир потупился и произнёс:

– Не должно это верно… Хотя… – он не договорил.

– Господин капитан, – выждав паузу, произнёс я. – Исходя из того, что противник наш – это нечистая сила, а с ней шутки плохи, и расслабляться нельзя, – я чуть было не вернулся к армейскому стилю изложения информации, глубоко вздохнул и продолжил: – Если бы наши дрова стащили бы люди, они бы не смогли это сделать незаметно, мы бы по-любому какое-нибудь движение уловили. Но мы ничего не заметили. Получается, что кто-то нам глаза отвёл. Вот так.

– Умар! – окликнул капитан верхового. – Конь у тебя себя как вёл? Не беспокоился? Никого не почуял?

– Ни-е-ет, вашабродя, Тизжил спокойно. Никакой шуралей не был. Никакой медведь не был.

Синюхин повернулся ко мне:

– Видишь? Не было.

Я над этим уже тоже подумал:

– Умар, а на каком расстоянии у тебя конь может шуралея почуять?

Умар непонимающе смотрел то на меня, то на Синюхина.

– Далеко почуять шуралея может? – спросил я, указывая на коня.

– Далеко может, сажен полсто может, медведь может, волк может. Шуралей тоже может.

Ну, всё понято.

– А отсюда может почувствовать?

Умар огляделся, подумал и сказал:

– Отсют сажен сто может.

Я победно посмотрел на капитана:

– А до леса саженей триста или даже четыреста. Так что не мог конь отсюда шуралеев в лесу учуять. Вот и всё.

– И зачем им дрова понадобились? Уж не греться ли собираются? – не поверил мне капитан.

– Не дрова им нужны, а мы. Придём, увидим, что дров нет – за новыми полезем, а они тут как тут, из рояля в кустах повылазят.

– Из какого рояля? – вмешался Буцин.

– А-а-а… – я махнул на него рукой.

– Что предлагаешь предпринять? – холодно поинтересовался капитан.

– Валить отсюда надо. Широкими и частыми шагами, а то придут они, как стемнеет, по наши души…

Синюхин огляделся.

– Мы уже костры запалили, – произнёс он. – Посмотри, вокруг. Куда здесь, как ты выражаешься, валить?

– Куда угодно, только бы от леса подальше.

– Темнеет. Ну, отойдём мы версты на две, на три, дальше всё равно не успеем, что это изменит? Ты думаешь, ночью с такого расстояния они не увидят огонь?

Тут он был прав.

– Андрей, даже я в темноте пламя костра за пять вёрст увижу, а уж они и подавно.

Он замолчал, я тоже. Действительно, так мы от них не спрячемся. Хотя, на ночь я бы предпочёл отсюда свинтить. В темноте мы с ними, конечно, нигде не справимся, но всё-таки…

– Андрей, – окликнул меня, вернувшийся в реальность Буцин. – Люди и так устали, зачем над ними ещё и бесцельной ходьбой взад-вперёд измываться?

Не чем мне было им свою правоту доказать, и я не стал спорить, тем более что я не просто не командир отряда, так ещё и не зам. А раз уж наши Папа и Дядя решили остаться здесь, то, значит, так тому и быть.

– Только тогда караул удвоить надо, – сдался я.

– Ты считаешь, что двоих мало? – удивился Буцин.

– Считаю, мало. Пусть вчетвером дежурят.

– Хватит и двоих, – возразил поручик.

– Не вашим, не нашим, – махнул рукой Синюхин. – Трое.

Ну, хоть что-то.

После ужина Буцин распределил смены караула, не забыв сообщить бойцам, что именно я способствовал увеличению количества действующих лиц. Кое-кто даже пробурчал нечто вроде:

– Раз боится – сам бы и стоял.

На это я сразу заявил, что готов усилить собой вторую и третью вахты из четырёх, так как считаю их самыми тревожными. Шепоток прошёлся одобряющий – это, несомненно, в плюс. А теперь отбой. Или ещё нет? Подошёл капитан и присел рядом:

– Считаешь, они нападут на нас ночью?

– Ночью мы наиболее уязвимы, так что, да! Считаю, нападут. Или хотя бы попробуют.

– Откуда у тебя такая уверенность?

Я помолчал. С чего начать?

– Спиридоныч, ты согласен с тем, что трюк с дровами – это их лап дело?

– Лап? – удивился капитан.

Я его ёрничества проигнорировал:

– Вот смотри, они устроили нам ловушку, но мы не повелись. При этом мы никуда не уходим. Значит, что?

– Что? – переспросил капитан.

– Ещё раз: в лес пойти мы побоялись, значит, не так уж мы и сильны. И это, кстати сказать, чистая правда. Но и сваливать не стали, значит, на что-то надеемся. На что?

– Да, – зачем-то согласился со мной Синяхин.

– Что «Да»? На что мы рассчитываем?

Я смотрел на капитана и ждал ответа.

– Это ты сейчас у меня спрашиваешь? – уточнил он.

– Нет, блин! У папы римского! Ну, ты кого-нибудь ещё здесь видишь?

Как раз в этот момент к нам подошёл Буцин. С бутылкой чего-то мутного и молочно-бледного.

– Ты вот, Андрюха, сам боишься и всех пугаешь, – начал он. – Давай, выпей с нами, и сразу дрожать перестанешь!

Надо было свести всё это в шутку:

– Пластуны не боятся, они осторожничают, а если дрожат, то только от холода. Наливай, за одно и согреемся!

– А вам не кажется, господа офицеры, что на возлияния надобно хотя бы разрешение у командира испросить?

– Нет, не кажется! – ответил я. – Во-первых, стресс снять, а во-вторых…

– Что снять? – перебил меня Буцин.

Вот как ему объяснить?

– Что-что, перенервничали все сегодня, – сказал я первое, что пришло в голову.

– Это – да-а-а! – согласились оба.

– Ну, так запить надо!

– А во-вторых?

– Что «во-вторых»? – не понял Буцин.

– Ну, он сказал: «А во-вторых…» и ты его перебил, – ответил ему капитан.

– Я же не нарочно, – отмазался поручик. – Он там слова иноземные говорил, вот я не понял и переспросил.

Капитан махнул на него рукой и, вновь обращаясь ко мне, спросил:

– Так что, во-вторых?

За время их препирательств я успел придумать ответ поумнее:

– Спиридоныч, он же уже приготовился выпить, и твой запрет ему всё равно не помешает это сделать.

Поручик помотал головой, но выглядело это как полное согласие с высказанной мною мыслью.

– Ну, а если ты что-то не можешь предотвратить, то лучше всего это возглавить. Вот и подай команду на разлив.

– Ты посмотри, Коля, какой человек! Всё понимает! Из тебя, Андрюха, толковый командир бы вышел. Эх, жаль не ты нами командуешь.

Синюхин пристально посмотрел на Буцина. Нехорошо так посмотрел. Но тот развёл руками и произнёс в оправдание:

– Коль, это я про нашего полкового командира.

Как будто такое объяснение уже не могло принизить авторитета капитана среди подчинённых.

– Наливай, стратег! – произнёс, усмехаясь Синюхин.

После первой, закушенной салом, Спиридоныч спросил у меня:

– Ты на самом деле думаешь, что они чего-то там затевают?

Судя по тому, что показывал он при этом в сторону леса, вопрос был про шуралеев.

– Знаешь, Коля, я одного видел вблизи, шагов с пятнадцати, и на полном серьёзе полагаю, что ребята они не только смышлёные, но ещё и коварные. Поэтому и предлагал отойти от них подальше. А раз не отошли, то хотя бы не расслабляться. Что мы собственно сейчас и делаем.

Я улыбнулся, давая понять, что это всего лишь шутка. Они посмеялись.

– А суслики? – спросил Синюхин, и на лице его не было и тени улыбки.

– Что суслики? – не понял я.

– Ты же сам говорил, что если даже суслика не видно, он всё равно есть.

Я напряг весь доступный объём памяти, вспоминая, чего я ему наговорил про сусликов.

– А-а-а!!! Это… – я махнул рукой, но одного этого жеста явно было не достаточно. – Был у нас такой ефрейтор Галагура, так вот он любил выцепить кого-нибудь из молодых, выводил его в чистое поле и спрашивал: «Видишь суслика? Вот и я не вижу, а он есть!»

– И что? – подбодрил меня поручик.

– И начинали искать. Поймают, убьют и съедят.

После минутной паузы капитан вдруг спросил:

– А если не поймают?

– Значит, не съедят! – ответил за меня Буцин и расхохотался.

Глава третья

Казалось, только я прилёг, как меня уже разбудили:

– Вашброть, Вы приказали разбудить Вас ко второй смене. Вот бужу, – негромко проговорил солдат.

Я нехотя поднялся. Чёртов Буцин со своей самогонкой не дал мне поспать в первую смену караула, а теперь ещё четыре часа бодрствовать. А что делать? Сам вызвался, сейчас заднюю уже не дашь.

Встал, помахал руками, чтобы проснуться, поприседал. Вроде помогло.

– Что у вас тут? – спросил я у бойцов.

Тот, что был за старшего, быстро глянул на меня и, переведя взгляд в сторону противоположную от ручья, произнёс:

– Да вот бдим.

Я проследил за его взглядом и поинтересовался:

– Почему туда?

– Кондрату чавой-то учудилось, вот и глядим.

Похоже, не сильно-то он в это верил, а вот Кондрат:

– Вашброть, вот ей-ей будто ходит там хто-то.

– Далеко от нас? – спросил я у него.

– Дык… эта… сажён двадцать, кажись, а могёт и тридцать. Не разобрать.

Я снова посмотрел в ту сторону, прислушался – ничего.

– Примерещилось, поди, – скорее чтоб приободрить самого себя, произнёс старший.

– Ты, Мирон, глухой как тетерев, а я слыхал.

– Ну-ка, тихо! – негромко скомандовал я.

Никаких звуков по-прежнему не доносилось, но такая тишина обманчива. Я повернулся к костру, соображая, из чего мне сделать факел. На глаза попался лежащий невдалеке сук подходящих размеров. Я сунул его одним концом вперёд, чтобы разгорелся, как следует. Подождав немного, вынул и, высоко подняв над головой, направился в ту сторону.

– Вашброть! Куды?! – услышал я за спиной, но я далеко и не собирался.

Пройдя шагов пятнадцать от края нашего лагеря, я остановился и начал всматриваться в темноту. Ничего. Ничего подозрительного не видно и не слышно. Постояв так пару минут, я вернулся, тем более что и факел мой светил уже не так ярко. Я потушил его об траву и положил так, чтобы случись чего, под рукой был.

– Померещилось, должно, – резюмировал Мирон.

Ему никто не ответил.

– Ток Вы, Вашброть, такту боле не надо, – обратился он ко мне. – Они ить шуралеи-то, знашь какие? Фьють, и нету!

– Я знаю, Мирон, я видел.

К нам подошёл третий, самый молодой караульный, он поставил своё ружьё прикладом на землю и опёрся о ствол обеими руками.

– А правду мужики про Вас сказывают, будто Вы шуралеев одним словом отогнать можете? – спросил он, и в голосе его присутствовала интонация эдакой надежды на чудо.

– Ты, Малёк, эта… коды к офицеру обращашься, должён сперво сказать «Ваше благородие», али «Высокоблагородие», смотря кому как по чину положено…

– Да всё нормально, – перебил я Мирона. – Малёк – это имя такое?

Тот пожал плечами:

– Все так зовут, Малёк и Малёк, я уж и привык.

– А имя у тебя есть? – поинтересовался я.

Малёк замялся, за него ответил Мирон:

– Имя-то у яго есть, как не быть, тока он до имени-то свово не дорос ишшо, потому и Малёк!

– Это как? – удивился я.

– Это потому как Евграф у яво имя. Шибко благородное имя для яво. Не дорос покуда, чтоб яво по имени-то…

– Евграф? – переспросил я у самого Малька.

– Евграф, – тяжело вздохнув, произнёс он.

– Прямо скажем, необычное имя.

– Так оно как вышло-то, Вашброть, – начал оправдываться Малёк, словно в этом и правда могла быть его вина. – У барина-то нашего именины в тот день были, а маманька возьми, да разрешись мною-то, ну, вот он спьяну и повелел меня в его честь наречь Евграфом.

Удивительная история. Хотя, я слышал и поинтереснее. Вот, например, такая. Один советский гражданин на полном серьёзе носил фамилию Робинзон Крузо. Может быть, она как-то по-другому писалась, но звучала именно так. А происходила она от его предка, который был ещё крепостным. Так вот этот предок во время наводнения или ледохода оказался на острове посередине реки. По-моему так было. И прожил там сколько-то совсем один. Его потеряли и считали погибшим. Через какое-то время его на этом острове обнаружили и спасли. А помещик, начитавшийся книжек, назвал его Робинзоном Крузо. Так и стали писать во всех документах.

Мне эту историю отец-покойник рассказывал, типа по телевизору показывали, я как запомнил, так и пересказал.

– Вашброть, а про шуралеев-то правда, аль нет?

Я задумался. Вот что ему ответить? Что я и сам не знаю, как оно получилось?

– Вот!!! Опять! – тревожно, даже испугано воскликнул Кондрат.

Все посмотрели в ту сторону, откуда, по словам Кондрата, доносились подозрительные звуки. Почему-то никто кроме него их не услышал. То ли у парня слух музыкальный, то ли мерещится ему.

– Трусоват ты, Кондрашка! – заявил Мирон. – Пуганная ворона куста боитси!

Может быть, и да, а может быть, и нет. Проверим. Я снова запалил свой факел и, отойдя шагов на десять от лагеря, широко перекрестил пространство и громко, но так, чтобы не перебудить всех наших провозгласил:

– Изыди!!!

И тут же с той стороны до нас донеслись звуки, как будто кто-то быстрыми скачками удаляется прочь. Проще сказать: бежит. Судя по звукам, бегущих было трое, не меньше.

ТВА-А-Ю МА-А-АТЬ!!!!!

Я и сам охренел, но выражения лиц караульных я даже описать не берусь. Я шёл к ним и видел растерянность Мирона, даже не страх, а УЖАС в глазах Кондрата и восхищение вперемешку, с боязливостью что ли, которое излучало всё существо Малька-Евграфа.

– А Кондрат-то у нас – молодец! – сообщил я Мирону. – А ты сомневался. Ещё трусом его называл, а он гляди-ка чего – услыхал!

И тут меня прямо пробило: он услышал, а конь? Где конь? Что с конём?

– Мирон!!! Где Умар? – я даже не заботился, проснётся кто-нибудь от моего крика или нет. – Где Умар?

– Да здесь он, здесь! – засуетился Мирон. – Малёк, где Умар?

Совместными усилиями мы отыскали среди спящих Умара. Спросонья он никак не мог понять, что от него хотят:

– Где Тизжил? Здесь Тизжил. Ехать над?

– Где твой конь, Умар?

Проснулось ещё пара человек, и кто-то из них сказал:

– Да вон же он пасётся.

Я посветил факелом в указанном направлении и метрах в пятнадцати от лагеря увидел стреноженного Тизжила. Он не проявлял никакого беспокойства, но он и находился с противоположной от происходивших событий стороны лагеря. Я машинально проверил, с какой стороны дует ветер. Ну, да, так и есть. Значит, всё построено на запахах, и если ветер в другую сторону, то…

– Что случилося? Зачем будил, вашабродя? Зачем Тизжил? Ехать над?

– Нет, нет. Спи, Умар. Показалось, – успокоил я хозяина коня-индикатора, хренового, кстати сказать, индикатора.

Так, что мы имеем? Подошли к нам не со стороны леса, за которым мы наблюдали и не со стороны ручья с заболоченными берегами, а чуть ли не с тыла. Что это может означать? Противник хитёр и коварен, вот что это может означать и, кстати, именно это и означает. А у нас хреновый радар. Если попробовать посчитать дистанцию, то…

То с подветренной стороны к нам легко могут подобраться метров на восемьдесят, а может и на семьдесят. А может и на шестьдесят. А может и меньше.

– Ваше благородие, а как думаете, они насовсем ушли? – спросил меня Малёк минут через двадцать.

– Не знаю, – честно признался я. – В прошлый раз мы его больше не встречали. Того, которого прогнали. Убежал, только мы его и видели. Но это тогда, а как в этот раз будет, не скажу, не знаю.

Огорчённый Малёк ушёл бдить, а я задумался, глядя в звёздное небо. Думал я о том, можем ли мы теперь полагаться на коня, или лучше на Кондратия? Нужно будет рассказать о бойце командиру, пусть хоть похвалит, а лучше, чтоб к делу приспособил. Конь – это хорошо, но он суслика не видит, и всё. А суслик есть.

– Это не Галагура говорил, а копёрщик. Чужое. Взять, взять! Помнишь?

– Да, Стас, точно. Копёрщик.

Я вскочил. Стас мог прийти только во сне. Когда это я уже заснуть-то успел? Я огляделся. Вроде бы все на месте, но что-то не так. Прислушался. Вроде бы тихо, но что-то не так. Что-то не так! Когда снится Стас, всегда что-нибудь… Что-то не так! Что не так? Что? Туман? Нет. Туман там, у ручья…

Комаров нет! Вот что не так! А куда они делись? И почему? А ведь были. Донимали, сволочи. Ещё бы, болото же рядом. А сейчас их нет. Странно и неправильно.

Тизжил легонько всхрапнул. В ответ с противоположной стороны донеслось тихое ржание, даже не ржание, а так, типа пароль-отзыв на лошадином. Это кто ещё там? Я встал и приготовился стрелять в ту сторону. Снова ржание, но чуть громче и чуть ближе.

– Это же Саврасый! – крикнул Малёк. – Конь Харитона! Вернулся!

Малёк бросил ружьё и побежал в темноту поля.

– Стой! Куда? – заорал Мирон.

– Вернись сейчас же! – крикнул я.

– Я его сейчас приведу! – донеслось в ответ.

Всхрапывание коня верхового нашей группы послышалось чуть дальше – конь уходил в поле.

– Малёк, назад! Это не конь!

– Вернись!

– Слышишь? Давай назад!

Малёк не ответил.

– Вы чё орёте? – послышался голос кого-то из разбуженных драгунов.

– Малё-о-ок!!! – игнорируя вопрос, проорал Мирон. – Вернись скорей, бестолочь!

– Что случилось? – спросил проснувшийся капитан.

Я не отвечая, кинулся зажигать факел.

– Малёк!!! – орали Мирон с Кондратом.

Я с факелом в левой руке и обрезом в правой кинулся в темноту. Отбежав метров на двадцать, я остановился и принялся крестить пространство.

– Малёк! – кричал я. – Евграф!

Тишина была мне ответом. Сзади один за другим подошли ещё четверо бойцов с факелами. Стало чуть-чуть светлее, но никого мы всё равно так и не увидели.

– Возвращайтесь! – приказал капитан. – Не хватало, чтоб ещё и вы сгинули!

Возвращаясь, я убил на шее комара. Вернулись, значит? Ну-ну…

Я рассказал Синюхину, как было дело.

– Думаешь, шуралеи? – спросил он.

– А тут и думать не чего, они это.

– И что теперь делать?

– С точки зрения безопасности стоит поднять бойцов. Сейчас перебдеть, а поспать уже днём.

– Андрей, у нас человек среди белого дня погиб. Можно сказать, у всех на виду. Точно также пытались днём отоспаться. Я считаю, что не поможет, – ответил мне капитан.

Тут он прав, и Малёк ведь тоже не втихаря убежал, а у трёх человек на виду. И что? Как это поменяло ситуацию? Да никак.

Помаявшись ещё минут десять, лагерь улёгся. Мирона с Кондратом сменили трое драгунов. Кондрат пояснил им, чтобы не стеснялись, а по любому поводу звали меня и, если надо будили, потому что я тоже человек и тоже уснуть могу, но шуралеев гоняю добротно, поэтому и надо будить.

Я валялся на своей лежанке из брезентового плаща. Ну, не брезентового, конечно, этот брезент здесь рогожей зовётся. Я не стал брать Лёхин дождевик, потому что предполагал вот такие ночёвки в поле. Плащ, он и побольше, и, если так можно выразиться, потеплее, его и постелить можно и укрыться им же.

Вот лежал я и смотрел на звёзды. Думал про Стаса. Стас приходил редко и всегда только во сне. И не потому что его не было в этом параллельном мире, и не потому что у него не было обеих ног, а потому что не было его самого. Уже двенадцать лет как не было.

Это была мина. Взрывом ему оторвало обе ноги. Левую чуть выше стопы, а правую по колено. Мы перетянули культи жгутами, вызвали вертушку и неслись к месту посадки, ни разу не остановившись, но всё равно не успели. Мы успели на вертушку и в госпиталь мы принесли его ещё живого, но всё равно не успели.

Прости, Стас, мы сделали, что смогли, наверное, мало, раз этого не хватило, но мы старались.

– Я знаю, Андрей, не вини себя. Вы сделали даже больше, чем могли. А сейчас вставай! Нельзя, чтобы в лагере спали все.

Я вскочил. Как это все? Где караульные? Тоже спят? В свете угасающих костров я видел только лежащих на земле солдат. Кто из них должен сейчас быть на посту, я не знал. Подбросив дров в костры, я походил среди спящих, нашёл Буцина и попытался разбудить. Вот скотина пьяная! В сердцах я пнул его под рёбра и пошёл будить капитана.

Все трое солдат из третьей смены сладко посапывали на своих местах. На тех местах, на которых они и должны были спать. Да-да, они должны были спать, потому что их сменили. Это мы с Синюхиным выяснили, разбудив одного из них. Выяснили мы, и кто их сменил. Один из утренних, так сказать, предрассветных часовых, был хорошо знакомый мне Власов, но где его нужно искать, не знали ни я, ни капитан, ни разбуженный нами боец. Разбудили того, который знал. Он долго не мог продрать глаза, а когда подвёл к месту, где он будил одного из сменщиков, оно оказалось пустым. Это озадачило.

Самым простым решением оказалась всеобщая побудка. Небо на востоке уже светлело, так что ничего страшного – уже можно. Если получится, днём отоспимся.

Когда Громов делил нас надвое, в нашей половине оказалось тридцать семь человек. С капитаном, со мной, с Буциным. Минус Харитон – тридцать шесть. Минус Силантий – тридцать пять. Минус Малёк – тридцать четыре. Сейчас Синюхин вместе с собой и со мной насчитал ровно тридцать. Буцина так и не растолкали – тридцать один. Четвёртая смена отсутствовала в полном составе.

– Убёгли, – предположил кто-то.

Хреново, если так. Дезертирство это дело такое, только начни. В смысле драпанёт кто-то один, и другим захочется. Тем более тут такая обстановка с повышенным риском для жизни.

Как поднять боевой дух среди оставшихся драгунов? Сейчас ещё истории с ночными посетителями и загадочным исчезновением Малька обрастут разными несуществующими подробностями, и жуть сама себя нагонит – ветра в поле бояться начнут. Синюхин, тем не менее, не проводя никаких политзанятий, отдал распоряжение нашему сержанту людей накормить и готовиться к выдвижению на маршрут.

Небо всё больше светлело. Ночные страхи отступали вместе с темнотой. С утра всегда хочется где-нибудь ненадолго уединиться, вот бойцы и расходились от лагеря в разные стороны поодиночке.

– Эй! Сюда! – закричал один из таких.

Мы поспешили к нему.

Малёк лежал на земле с неестественно вывернутой головой. Он споткнулся о крупный булыжник размером с голову ребёнка. Как получилось, что при падении боец сломал шею так, что голову чуть ли не назад вывернуло, мы никогда уже не узнаем. А вот булыжник… Сержант наклонился и поднял его с земли:

– Ты поглянь, даже трава не примята!

Судя по всему, камень лежал здесь совсем недолго, меньше суток. Как он сюда попал, я догадывался, но вслух свою догадку произносить не стал, а молча пошёл за лопаткой.

Глава четвёртая

Утро красит нежным цветом… Хорошо, что погода стоит хорошая, а то дождь сейчас вот совсем уж некстати бы. И так всё погано. Опять потери и опять небоевые. Интересно, каким составом мы подойдём к месту решающего сражения? И подойдём ли? Ещё нужно решить, каким составом мы к месту решающего сражения пойдём сейчас. Я предложил на подгруппы больше не делиться, ввиду отсутствия, какого бы то ни было смысла. Буцин, разя перегаром, только плечами пожал, а капитан, посоветовавшись с буродольцами, отдал приказ выдвигаться прежним походным ордером, то есть Буцин со своими и бесполезным конём-индикатором впереди, а мы – версты на полторы сзади. Типа так мы больше шуралеев наловим, а до этого мы их просто пачками хватали.

Сколько пройдёт пешеход, если он будет идти с утра и до обеда? А если у него с собой вещмешок, ружьё, сабля и деревянная пика? И идёт он не по дороге, а по нескошенным июльским травам? Или уже август? С какой скоростью он вообще движется? А как любое подразделение на марше – со скоростью самого слабого бойца. Бойцов нам в отряд Ватулин подкинул самых разнообразных, из-за них в основном и пришлось сделать пяток привалов, три коротеньких, чисто оправиться, а один совсем уж минут на двадцать.

Прошли мы, наверное, километров пятнадцать. Сколько ещё осталось, не понятно. Мы ведь не по прямой идём, а вдоль опушки леса, в который добрые люди не ходят, и опушка эта извивается как змея. Интересно, а полный круг за сколько дадим? За неделю, или всё-таки меньше? И шуралеев этих ни хрена не видно. Умар на своём скакуне с Буциным. Уж не знаю, что он там ему на вещует, да и по фигу, с нашей-то группой Кондрат, ему я после ночных приключений как-то побольше доверяю. Ни тот, ни другой присутствие неприятеля не заметили. Это хорошо, или плохо?

Лесной массив круто изогнулся вправо, километров на пять, а то и на семь. Аккуратненько нам поперёк дороги. Буцин со своими ждал нас в поле. И то сказать: время-то – обед. Да и посовещаться пора. Я повертел башкой влево-вправо, никаких источников пресной воды не увидел. Вот сколько глаза хватало, не увидел ни каких признаков протекания хотя бы крохотного ручейка. Хреново. Достал бинокль. Не помогло. В рюкзаке у меня имелся полуторалитровый ваучер с водой, но это на самый крайний случай, потому что воду я освятил. Ну, как освятил? Попытался. Во имя отца и сына… и всё такое. Поможет, не поможет, не знаю. Но не помешает. Вот эту воду я и решил приберечь. Пить, конечно, хочется, но терпимо. У кого-то был бурдюк с водой, так что от жажды не умрём. Конечно, ещё у Синюхина была кожаная фляга, по виду литра на два, но он командир, а следовательно делиться не обязан. Что во фляге у Буцина, даже думать не хочу.

Идти дальше прямо сейчас, смысла не было, и командир принял решение, на обед остановиться здесь. Бурдюк оказался у Умара, опрометчиво, конечно, но как сделано, так сделано. Кашу варить не стали – воды мало, только напиться. Достали «сухпай» – хлеб, сало, пяток луковиц. Умар посетовал, что коня напоить не чем.

Кто-то из бойцов крикнул ему:

– Ты ж на коне бы и съездил, поискал бы воды-то. Всё одно воевать не сгодился. Али один боиссьи?

Тот сразу вспылил:

– Умар не трус! Ты говорить, Умар плохой солдат? Умар хороший солдат. Умар стрелять хорошо, Умар на коне скакать хорошо! Умар русский плохо говорить! Плохо понимать. Умар не трус!

Я подумал, что вот таких, которые просто не понимают по-русски, мы очень часто и иногда очень напрасно считаем тупыми. А они просто не понимают язык. Хотя, с другой стороны, почему не учат? Кому надо-то?

Прошлая ночь не отличалась спокойствием, что будет этой ночью, тоже не известно, поэтому лучше сейчас впрок выспаться. Отец-командир посчитал, что по часу нам должно хватить. И на том спасибо. Пропадать тут, вроде, особо-то некуда, но свинья, она же везде грязи найдёт, и капитан в великой мудрости своей приказал даже по большой нужде по одному не ходить. Вот спасибо, так спасибо. Прямо-таки отеческая забота, по-другому и не скажешь.

Подежурив и покемарив, двинулись дальше. Километров через восемь-десять опушка снова изогнулась, на этот раз влево. Почти сразу обнаружился ручей. Напились, умылись, Умар наполнил бурдюк, напоил Тизжила. Я подошёл к Кондрату:

– Как? Всё спокойно? – спросил я его.

Тот посмотрел в сторону леса, вздохнул и ответил:

– Лес не тот.

– Что ты имеешь ввиду? – насторожился я, но понял, что говорю на ново-русском, и пояснил свой вопрос: – Лес не тот, а что не так?

– Да он, вашброть, молодой. От тот был… – он манул в ту сторону, откуда мы пришли. – Тама старый лес, а этот молодой. Годочков с полста, а то и этого нет.

– И что?

Он пожал плечами:

– Да, сам не знаю.

– Ну, во-о-от… – расстроился я.

– Он, вашброть, не такой, он вроде как живой, что ли…

– Живой?

– Тот старый, он словно мёртвый какой-то… а в этот и войти нестрашно.

– Может, это он так заманивает?

– Не-е-ет! – рассмеялся Кондрат. – Тот, старый лес, к ёму и подойти боязно, не то что в чащу куда, а этот – нет, этот он… добрый…

– Старый, новый, они же вместе, они же не разъединены. Сам же видел: нет между ними никакого промежутка.

– Да, словно прирос он к яму вот в ентом самом месте.

Я не стал больше приставать к нему с расспросами и отошёл. Подозрения, как говорится, к делу не пришьёшь. Правда, через час мне и самому стало казаться, что это – другой лес. Поднявшись на невысокий пригорок, я смог увидеть, что впереди километрах в четырёх-пяти лес снова поворачивает. Теперь он будет нам поперёк нашего теперешнего направления, и будет он так километров не меньше десяти, а то и пятнадцати. Повыше бы забраться. Только это самое повыше сильно в стороне от нашего маршрута, километра полтора, а то и два. Нет, не пойду.

Судя по высоте солнца над горизонтом, на ночлег придётся останавливаться как раз тогда, когда дойдём до того леса, который поперёк. Заодно погляжу, старый он или нет. За дровами же в него всё равно идти.

В лесозаготовительную партию по моему настоянию включили Кондрата, счастливо избежавшего этой участи накануне. Роль ему отводилась в охранении, эту идею очень поддержал Мирон, красочно пересказавший по десятому, наверное, уже кругу ночной инцидент. Особенно налегая при этом на момент изгнания бесов, как на самый яркий эпизод в своей жизни.

Умар если и обиделся, что его четвероногому другу доверяют уже не так сильно, то вида не подал. Бурдюк с водой во избежание, так сказать, оставили в лагере. Лагерь расположили в километре от леса, типа чуть подальше, чем вчера. Дрова теперь несли уже все, только охранение несло всё-таки несколько меньшие охапки. Лес и в самом деле был старый, а тот, молодой, прирос к нему словно аппендикс.

Уже в самом лагере я подумал, что нам бы не грех было проверить, не сыграют ли с нами снова туже шутку с дровами, что и вчера, и часть дров оставить, а потом вернуться за ними, но хорошая мысля приходит опосля, да и не факт, что черти захотят повторяться. В любом случае всё уже сделано, и назад не отыграешь.

Поужинали тем же сухпаем. Буцин предложил допить его самопляс, но я его послал, сказав, что как раз из-за этого и не выспался в отличие от него от урода. Синюхин из каких-то своих соображений тоже не стал.

Покрутив в голове ситуацию прошлой ночи, я вызвался во вторую смену караула, затребовав с собой тех же Мирона и Кондрата. Последний мне был особенно необходим. Я рассудил так, что раз главные события вчера именно во вторую смену происходили, то и сегодня, скорее всего, будет также. Капитан одобрил такие изменения в плане и по настойчивой просьбе обоих солдат, которым свезло не спать вторую ночь подряд, усилил нашу смену ещё двумя драгунами.

Паче чаянья ничего не случилось. Или демоны нижнего мира не отважились на диверсию, или попросту отсутствовали в данном квадрате как факт. Как бы там ни было, но Кондрат ничего не «учуял», комары никуда не пропадали, Тизжил не нервничал. Со спокойной совестью мы отошли ко сну, сменённые тремя драгунами Буцинской подгруппы.

Старею: всего-то третью ночь не досыпаю, а уже устал как после месяца скачек по горам. Было как-то и такое. Там на любом привале сразу отключался. На земле, на траве, на камнях, без разницы. Вырубался моментально. Сейчас вон на ту горушку забежим по-скоренькому, там перекурим, Сега, МихМих и Барсук в охранении, остальным отдыхать.

– Кукс, не спи! Зима приснится – замёрзнешь!

– Я сейчас ребята… сейчас…

– Кукс! Ку-у-укс! Андрюха, вставай!

– Стас? Тебя же не было с нами!

– Меня и сейчас нет, а ты есть, и тебе пора вставать!

Да что же это?! Я открыл глаза и прислушался.

– Эй! Караул! – негромко позвал я. – Что у вас?

А в ответ тишина. Он вчера не вернулся из боя. Что за нахрен?! Где караульные? Я вскочил на ноги, огляделся.

– Карау-у-ул, – как с детьми, не вовремя начавшими играть в прятки. – Кто-нибу-у-удь! Отзови-и-ите-е-есь!

Да что за хрень такая?!

– РОТА ПОДЪЁМ!!!!!

Переполошённый лагерь пришёл в движение. В броуновское. Ко мне подбежал заспанный капитан:

– Что случилось? – и чуть оглядевшись: – Где караул?

– А вот это ты мне сейчас очень хороший вопрос задал, Спиридоныч!

– Чего? – помотал головой Синёхин.

– Нет у нас караула! Вот чего.

– Как нет?

– Да я-то откуда знаю?! Проснулся, а их нет.

– А где же они?

– НЕ ЗНА Ю!!!

Синюхин постепенно упорядочил суету. Выяснилось, что отсутствует третья смена, наша вторая уже примерно час как спала, а четвёртая, соответственно, ещё и не просыпалась. Всё чудесатие и чудесатие! Получается, эти что, тоже свинтили? На ночь глядя? Да какой на ночь?! Просто посреди тёмной, непроглядной ночи. По территории контролируемой нечистой силой? Отважные парни! Ничего не скажешь!

И вот что прикажете сейчас делать?

По счастью, принимать столь сложные решения, выпало не на мою долю. Синюхин же подошёл к вопросу просто, приказав заступать четвёртой смене и назначив подъём на тоже время, что и вчера, то есть чуть забрезжит рассвет – сразу всех будить. Ибо не хрен!

Странно, подъём был воспринят чуть ли не как избавление. И то сказать, натерпелись. Но некоторые вон не вытерпели. Даже не знаю, как это прокомментировать. С другой стороны, весь поход более чем странный. Всё в нём как-то не по уставу.

Снова тащимся вдоль этого проклтого сказочного леса, и, к сожалению, сказка у нас грустная. Вот мы двое суток в пути, если не считать Харитона, потери – восемь человек. По четыре человека в день. Вместо тридцати шести теперь только двадцать восемь. Если так и дальше пойдёт, то народу у нас осталось на одну неделю. Не управимся за шесть дней – добро не победит, хэппи-энда не будет. А если управимся, то кто останется в этой великолепной четвёрке мушкетёров, одолевших шуралеев кардинала?

Я останусь, капитан, Кондрат и ещё кто-нибудь. Я – понятно почему, капитан – официальный представитель, Кондрат – он шуралеев учуять может. Пусть ещё Мирон останется, привык я к нему уже.

Интересно, мне одному подобным бредом башку заполонило, или остальные тоже думают, кто слабое звено, а кто последний герой? Часа два уже идём.

Опаньки! А чего это они там остановились? Группа Буцина, они опять впереди, столпилась возле большого дуба. Умар тоже стоит, никуда не торопится. Что это значит? Пятнадцатикратное приближение не сильно прояснило картину: стоят они все под этим дубом, головы задрали, вверх таращатся. Так, Буцин что-то командует. Ага, Умара к нам отправил.

– Что там? – спрашивает подошедший Синюхин.

Протягиваю ему бинокль:

– На, сам посмотри.

– Не видно ничего.

– Колёсико покрути, да не останавливайся ты! На ходу смотри.

Зря я это, Спиридоныч почти тут же обо что-то споткнулся и чуть не упал.

– Ладно, давай сюда бинокль, а то разобьёшь еще.

– Что у них там стряслось? Не видно ничего!

– На дереве что-то увидели.

– Шуралеев?

– Нет, что-то менее опасное. Сейчас Умар расскажет. А ну-ка, ребята, поднажмите!

Отряд ускорился. Через пару минут Умар уже докладывал:

– Вашабродя, тама солдат, – он перевёл дух: – На дерево висит.

– Наш? – коротко спросил я.

– Ни знай! Ни видно. Похож наш. Ни видно. Шипко высоко висит.

Вот те нате хрен в томате! Это что же получается? Если в окрге никаких других войск нет, то этот товарищ из наших. Или он там уже давно висит? Если давно, то не наш. А если наш, то, как он там раньше нас оказался?

Буцин благоразумно воздержался от активных действий до нашего прихода. Ну, положим, все-то мы ему и даром не нужны, а вот командир… Зачем принимать судьбоносные решения, если есть начальство? Правильно, пусть у капитана голова болит о том, что теперь делать.

– Вон он, – показал поручик высоко в крону.

Присмотревшись, я увидел метрах в десяти от земли босые ноги. За спиной кто-то из бойцов рассказывал вновь прибывшим:

– А я иду, глядь, сапох! Нядавний, будто надысь с ноги! Глядь, а вона и другой. Токма далече, сажен семь от ентого. А уж апосля и яго увидали. Весит сердешный. Поручик-то сымать не велел, как капитан, говорит, прикажет.

– Снимайте! – приказал капитан.

Это был Власов. Как он сюда попал? Зачем залез? Из-за чего повесился? И если сам, то почему саблю не отцепил?

Похоронили его тут же под дубом.

Глава пятая

Я снова сказал капитану, что не вижу смысла в разделении отряда на две части, но ничего изменить не смог, как и до этого, идём двумя группами: Буцин впереди, мы – сзади. В этот раз сильно растягиваться не стали: они впереди нас где-то на версту, вряд ли больше. Сейчас мы их не видим, «за угол» завернули. Что поделать, лес точно по линейке никто не сажал, как вырос, так вырос. Хотя, доводилось мне по детству бывать в лесу, где всё параллельно и попендикулярно, но тогда это была однозначная посадка. Не очень крупный массив гектаров так…

– Смотрите! Умар! – истошный вопль вперёдсмотрящего прервал мои воспоминания.

Из-за того самого «угла» бешеным галопом выскочил Тизжил и сломя голову помчался прочь. Только один, без Умара.

– БЕ-ЕГО-О-ОМ! – заорал капитан, но мы и так уже рванули в ту сторону.

Тут же раздался выстрел, почти сразу второй, третий… и всё. Не успеваем! Эх, жаль напрямки нельзя.

Минута, другая и мы огибаем тот злополучный изгиб опушки… Какого чёрта?! Где они? Поляна метров двести в длину и столько же в ширину была совершенно пуста. Ни людей, ни вещей, ни…

– Туда! – закричал кто-то из бойцов и рванул к другому краю поляны.

Точно! Там у опушки ещё один изгиб. Завернув «за угол», солдат, бежавший первым, стал как вкопанный, второй боец чуть не налетел на него и тоже остановился. Я чуть-чуть сбавил скорость, мало ли что там. Третий, четвёртый, пятый, все выбегавшие вперёд резко тормозили и даже пятились.

Я выбегаю на очередную поляну и… Вот они! Нет! Не те, на помощь кому мы спешили! А ОНИ! Те, за кем мы сюда и пришли. Они здесь, а где наши? Наших нигде не видно.

Поляна под стать первой, сто писят на двести, чертей на ней штук десять, до них не больше ста метров. Я бросил пику, не пригодится, и вскинул обрез. Слева высокий буродолец негромко, но уверенно произнёс:

– Не робей, робяты! Как я и говорил, ежели им кому в лоб попасть, так ёму и карачун прийдёт.

– К бою! – тоже не во весь голос, но спокойно и твёрдо сказал Синёхин.

Лучше поздно, чем никогда. Наших стало отпускать и они, кто неспешно, а кто суетливо изготовились к стрельбе. Буродольский давал последние наставления:

– Робяты, как пальнёте, сразу рогатину. В пузо ёму. Подвои, а как и потрои, одному нипочём не устоять.

Своевременно: всё равно у каждого только по одному выстрелу. У капитана два. У меня…

– Стрелять по готовности! – это капитан.

Тоже правильно: выстрел один, и потратить его надо так, чтобы не было мучительно больно в рукопашной. Значит, перед тем как стрелять, нужно хорошо прицелиться и как можно сильнее сократить количество врагов.

Время замедлилось. Это ненадолго. Нас тоже заметили. Сейчас начнётся. Как говорят в романах: противники начали сходиться. Мы двинулись на чертей, разворачиваясь в цепь. Шуралеи окапываться не стали и с ленцой заковыляли нам навстречу. И то сказать, обычный человек даже с ружьём, шуралею не противник, а добыча, правда, своеобразная добыча. В нашей сегодняшней встрече соотношение сил чуть ли не один к одному, с лёгким перевесом в нашу пользу.

Мы с капитаном шли в центре, справа от меня шло четверо наших и один буродолец, слева Кондрат, потом сам Синюхин, ещё левее Мирон, кто-то один из наших, тот буродолец, что минуту назад наставлял бойцов, двое наших самарских драгунов и сержант.

Прикидывая, в кого бы пальнуть сначала, я быстро пересчитал противников. Их было одиннадцать: впереди, не то что бы в шеренгу, но как-то так, на нас надвигались девять косолапых шуралеев, а чуть позади типа начальствуя – двое парнокопытных.

– Стой! – крикнул капитан.

Мы остановились, а черти ускорились, расстояние продолжало сокращаться.

– Робяты! – начал командовать правым крылом буродолец справа. – Вы двои вона в того пуляйти, а мы в таво крайнего. Токма прицельтесь!

Стройного залпа не получилось. На левом фланге произошло нечто подобное, ихний буродолец тоже распределил цели, и они тоже бахнули, и тоже как-то не слаженно. Я быстро выцепил беса по центру и всадил в него пулю. Блин! Да не пулю, конечно, что ему пуля?! Солью, как и все пальнул. Или не все?

Я мельком глянул на капитана, тот продолжал целиться из обоих пистолетов. И Кондрат тоже. А справа парни завалили крайнего, он подёрнулся то ли дымкой, то ли ещё чем, и развеялся. Всё как Касьян и говорил. Минус один. Я в своего, безусловно, попал, я даже видел, как бес дёрнулся, но он не только не развеялся, он даже не упал, а, всего-то и делов что замедлился, словно я его ранил. Ещё одного справа тоже подранили, только серьёзней. Молодцы. Погодите ребята, сейчас я их добью! Только перезаряжу. Погодите, я быстро!

Как там дела на левом фланге? Так, двое раненых бесов. И, вроде, на одного меньше. Тоже неплохо. Минус два.

Правый парнокопытный резво рванул в сторону наших.

– Стреляйте в ёво! Он сейчас морок наведёт! – крикнул правый буродолец.

Но не успел, пораньше бы чуток: капитан уже разрядил оба пистолета в одного шуралея в середине, а Кондрат пальнул в моего подранка. Все три выстрела чертей только ранили.

Я вскинул обрез и пальнул в элитного чёрта, тот дёрнулся и остановился. Пока я перезаряжался, драгуны уже похватали колья и приготовились встретить чертей в штыки. Подраненный капитаном бес опасно приблизился к нему, пики у Спиридоныча не оказалось, а Мирон один не справится, и я, плюнув на парнокопытного, всадил заряд соли в подранка. Очень удачно всадил – минус три.

Патрон! Быстрее! Мельком взглянул налево, там парни шуралея кольями тычут. Я быстро поймал в прицел своего недобитыша. Выстрел – мой подранок дёрнулся и, наконец-то, начал распадаться на атомы. Минус четыре. Некогда любоваться картиной, чертей ещё много. Вдруг сзади какие-то крики, я оборачиваюсь: Кондрат бросил пику и машет саблей, словно, сражается с кем-то невидимым. Чуть дальше ещё один наш, точно также как он, рубит воздух. Может, видят кого? Не до них, у нас тут своя война. Слева ещё одного беса на пики подняли. Минус пять. Справа… Ни хрена себе! Ещё двое бойцов начали воздух кромсать. Да что же это?!

Буродолец с двоими нашими втроём кольями чёрта мурыжат. На капитана другой подранок прёт. Стреляю в него, тот дёргается, но ещё живёт. Сейчас! Быстрее патрон! Нет, Спиридоныч, вы там с Мироном как-нибудь сами! Тут у меня самого…

Еле живой, но ещё опасный шуралей изловчился подобраться ко мне справа. Бью в него почти в упор. Минус шесть.

На краю левого фланга парни закололи-таки своего чертилу. Минус семь. Вот только сами отправились шинковать саблями воздух. Что там с Кондратом? Нет Кондрата! И того, что вместе с ним духов гонял, нет. И этих двоих справа тоже нет. Да что за чёрт?!

Ага! Вот чём дело! Парнокопытный справа, как Чумак лапами водит. Не иначе колдует, морок наводит. Ну, получи тогда! От выстрела он дёрнулся, но не больше. Мало? Подожди, дружок, я сейчас!

Резкий крик боли слева. Капитан? Мирон тычет в шуралея пикой, а Синюхин, валится на землю, левой рукой держась за ногу. В кидающегося на него беса, я всаживаю свежезаряженный патрон. Минус восемь.

Следующий патрон парнокопытному. Пофиг. Только дергается. Да что ж такое?! Остальным по три заряда хватало, а этот… Этот, продолжая колдовать, на меня только мельком глянул. Ну, скривился ещё. А-а-а!!! Вот оно что! Буродолец против шуралея, которого они втроём кололи, один теперь. Наши двое с призраками воюют. Не выстоит он. Я сейчас! Потерпи, браток! Сейчас! Я уже! Выстрел. Вот и всё! Минус девять.

У бойцов слева ещё один демон дематериализовался. Минус десять.

Э! Э! Э! Это что ещё? Там второй парнокопытный. Я что, обсчитался? Плевать! Не до этого. Там буродольский, Мирон и ещё один наш, не знаю, как его зовут, как-нибудь продержатся. А у меня тут свои дела.

В правого парнокопытного я ещё всадил одну за другой три порции соли. Он уже ели-ели на ногах стоит. Прицеливаюсь…

– А-А-А-А-А!!!!!!!!!!!! – что за боль, даже рёбра затрещали!

Выстрелить я успел. Я даже успел в последний миг развернуться. Но вот больше ничего не успел сделать. Левый парнокопытный, не знаю, как он обошёл драгунов, но только меня он схватил своими лапищами и, оторвав от земли, так сдавил грудную клетку…

На хрена я взял Лёхин травмат?! Сейчас он, лежащий во внутреннем кармане, так на рёбра давит!!! Хорошо, что руки свободны. Я собрал последние силы и попытался треснуть беса обрезом. Ага! Чертила мотнул своей тыквой и выбил у меня его рогом. Падла! Уж не знаю, от безысходности, или на автомате, левой рукой я обхватил его башку и, уцепившись за пятачок, крутанул рогатую голову назад.

Я ожидал чего угодно, только не этого. Нет, ну, я надеялся, конечно, что такой приём мне хоть чуть-чуть да поможет. Но чтобы так… С треском и скрипом башка развернулась на сто восемьдесят градусов, чёрт выронил меня, и я кулём рухнул на траву.

Секунд через пять, а может, десять, откашлявшись, и держась за левый бок со злополучным травматом, я пополз за упавшим обрезом. Шуралей метался непонятными зигзагами, клацал зубами и яростно вертел хвостом. То вперёд побежит, то назад, наверное, ориентацию потерял. Надо торопиться, а то ведь это ненадолго. Где патроны? НЕ-Е-Е-Е-ЕТ!!! Эта сволочь, мало того, что оторвала патронташ с солевыми зарядами, так ещё и затоптала его. Ну и что, что этот чертила последний остался, стрелять-то в него мне больше нечем.

И что теперь? Пулей? В третий глаз? Тогда скорее. Демон нижнего мира, я так понимаю, сообразил, что башку нужно просто назад повернуть, он уже даже лапами за рога схватился. Хрен тебе!!! С пяти шагов я даже пьяный не промахиваюсь. Как там Касьян говорил? Чуть выше переносицы? Ну, вот и получи!

Во лбу у чёрта мгновенно образовалась дырка размером с олимпийский рубль, шуралей замер и медленно распылился. Минус двенадцать! Ну, вот и всё.

Когда остатки туши последнего беса тоже развеяло, я, еле волоча ноги, поплёлся к тому месту, где склонившись над капитаном, сидели на земле Мирон и буродолец.

– Что с ним? – устало спросил я.

– Шуралей в ногу лягнул, – отозвался Мирон.

Я сделал шаг в сторону и из-за его плеча увидел левый ботфорт капитана с разодранным голенищем.

– Лягнул? – удивился я. – Да сапог, словно когтями рвали.

– А у яво, у шуралея-то, на ножищах-ту тожи когти.

Я посчитал нужным осмотреть внимательней. Я, конечно, не врач, но наложить шину и, тем более простую повязку, сумею точно.

– Шуралеи! – крикнул драгун, имени которого я не знал.

Кроме капитана все встали. Да чтоб вас!!! Из-за очередного изгиба заколдованного леса появились и начали двигаться к нам десятка три свежих, отборных парнокопытных чертей. А стрелять нам по ним не чем.

Значит, пришло время. Я бросил обрез и расстегнул рубаху. Расстегнул, однако, не сразу: руки тряслись от пережитого боя, пальцы путались в тесёмках. Да что же это такое?! На кой хрен я их вообще завязал?

Шуралеи бодрым шагом преодолели уже больше половины пути, когда я, наконец, справился со шнуравкой. Вытащив крест, я взял его в левую руку и выставил вперёд, чтобы все черти его хорошо видели. Те заметили и остановились. Правой рукой я размашисто перекрестил разделявшее нас пространство. И набрав полную грудь воздуха, со всей силы заорал:

– Во имя отца и сына и святого духа! ИЗЫДИ!!!

Правильно говорить именно так или нет, не знаю. Знаю, что работает. В мгновение ока на поляне не осталось ни одного беса. Даже самые нерасторопные умчались на дозвуковых скоростях. Устало выдохнув, я повернулся к своим.

НЕ-Е-Е-Е-ЕТ!!!!

Я что, опять не успел? Двое из пятерых бесследно пропали. Мирон и буродолец лежали на земле высохшими мумиями. И только капитан подавал признаки жизни. Держась руками за голову, он тихо стонал.

Сейчас, Спиридоныч, сейчас. Он где-то тут был. Не мог он далеко… вот он! Я кинулся к своему рюкзаку. Там бутылка с водой…

Сделав несколько глотков, капитан начал приходить в себя.

– Ты как? – спросил я.

– Полегче, – тяжело дыша, произнёс он. – Голову как тисками сдавило. Хоть в петлю.

– Хоть в петлю? – у меня сверкнула смутная догадка.

– Да-а, если б не нога, точно б убежал.

Ах, вот оно что! Значит, не со страха бежали наши ночные караулы. Да-да! Точно! Они же стояли, или сидели. А мы все лежали. Как капитан сейчас. И все, кто возвышались, попали под ментальное воздействие. А я? А у меня, как сказал дед Касьян, сильное средство от шуралеев имеется.

Я распорол голенище сапога капитана. Картина безрадостная: мясо разодрано, хотя до кости не дошло. Аптечки у нас нет, а заражение может начаться. Сейчас бы Буцина с его самогонкой… Где ж ты теперь, Сергей Александрович? Где люди твои?

Промыл рану водой из ваучера, для перевязки оторвал от тряпицы, в которую Татьяна мне пироги завернула. Во вторую половинку завернул два оставшихся пирога, съедим их по дороге – освободится тряпочка на ещё одну перевязку.

– Идти сможешь?

Синюхин затруднился с моментальным ответом.

– Попробуй встать, – посоветовал я.

Он встал.

– Да, наверное, смогу.

– Хорошо, полежи пока.

Капитан осторожно прилёг.

– Сейчас, – я в изнеможении растянулся на траве. – Сейчас минуток пяток полежу и за дело. Уснуть не усну. Какой уж тут сон?! Ребят похороню, и назад надо, пока тебе хуже не стало.

Копая, я всё время посматривал на буродольца, на то, что от него осталось.

– Спиридоныч, ты не знаешь, как его звали?

– Клим, кажется…

Кажется… Хотя, за три дня со всеми не перезнакомишься. Или всё-таки можно было?

Когда я закончил насыпать холм, Синюхин встал и, прихрамывая, подошёл ко мне.

– Что у вас в таких случаях говорят? – спросил я у него.

– Говорят, какими они были хорошими людьми.

Я ждал, что он скажет, а он как раз на раненую ногу неосторожно наступил и скривился от боли.

– Вы были храбрыми солдатами, и отважно сражались, – произнёс я. – Я горд, что в этом последнем для вас бою, мы стояли плечом к плечу! Пусть земля будет вам пухом. И тебе, Мирон, и тебе, Клим.

Глава шестая

Судя по высоте солнца над горизонтом, до полудня ещё часа полтора, или даже два, переться же нам километров восемьдесят, с капитановой ногой даже и не переться, а шкондыбать. Дня четыре. Можно, правда, срезать чуток, нам ведь теперь вдоль опушки идти ни к чему.

Рассуждая таким образом, я на ходу выстругивал капитану костыль. Сам же Спиридоныч уверял, что и без него вполне может обойтись. Ага, я тут минут двадцать назад видел, как у него это получается. Сапог ему мы, конечно, подрезали, но самого ранения это не отменяло. Примерно через часок Николай стал морщиться всё чаще. Сделали привал. Я размотал тряпицу, посмотрел на запёкшуюся кровь. Пока терпимо. А хватит ли этого пока на три дня и шестьдесят километров пути?

Стоп! Поправочка! Не шестьдесят, а всё те же восемьдесят. Шестьдесят – это только до конца леса, а потом ещё до деревни. И где же мы можем срезать?

Впереди слева маячил хорошенький пригорок. Метров двадцать в высоту. Я в прошлый раз, вчера в смысле, хотел на него подняться для осмотра окрестностей с целью рекогносцировки. Только вчера нельзя было. А сегодня? Вот мы как сделаем: капитану на горку эту лезть попросту сил не хватит, да и не к чему, он её обойдёт, а я тем временем заберусь наверх и посмотрю, не оставила ли судьба нам со Спиридонычем какого подарка. Рискованно, слов нет, но кто не рискует, тот не выигрывает.

С вершины холма, который оказался всё же повыше, чем я ожидал, мне открылась многообещающая картина: тот самый новый лес, так понравившийся Кондрату, в месте его примыкания к основному массиву Длинной Дубравы, имел ширину не более километра, а то и меньше. Зато обходить этот придаток мы как раз до конца дня и будем. Дело за малым, выбрать, будем ли мы рисковать и срезать через молодой и, по словам Кондрата, безопасный лес, или будем рисковать обойти его до заката? Если бы не капитанова нога…

Спустившись вниз с другой стороны холма, я подождал Спиридоныча, пока он доковыляет, и присев на траву рядом с ним, обрисовал картину. Для наглядности даже карту достал.

– Идём в обход – лишняя ночёвка в поле, – прокомментировал я свои соображения. – У тебя есть, чем костёр разжечь?

Капитан утвердительно покивал головой.

– А ещё меня твоя нога беспокоит, – продолжил я. – Тебе бы к доктору поскорее, не ровён час заражение.

– И что тогда? – устало спросил Николай.

– Как бы отрезать не пришлось.

– Отрезать?! Так чего ж мы сидим?! Пошли скорее. Где ты говорил покороче?

И мы пошли.

– И поехал наш Илюша через тёмный страшный лес…

– Ты чего? – удивился Синюхин.

– Пою. Песня такая, примерно про наше с тобой положение.

– Ну, ты тогда громче пой, что ли.

Ну, спел. Пришлось, правда, потом врать про велосипед, про «Северные», про «Столичные». Про «Яву» умолчал, переведя на другую тему:

– А Самбо – это такая борьба, по типу ухваток, только она… Стой! Что это там такое?

– Где? – завертел головой капитан.

– Вон там, из кустов торчит.

Правильные геометрические формы в природе и без того встречаются нечасто, а чтобы в таком количестве торчать из кустов.

– Пойдём-ка, Коля, осмотрим это чудо вблизи.

– А не опасно? – засомневался капитан.

– Лет сто назад, ещё может быть, но думаю, что уже тогда…

– Он мёртвый? – на всякий случай уточнил Синюхин.

– К сожалению, да!

– Почему, к сожалению?

– Даже не знаю как тебе и объяснить-то… – задумчиво проговорил я, подходя всё ближе.

Этого здесь не могло быть. Никак. Но оно было. Или всё-таки могло? Вот же оно, я смотрю на него в упор, руками могу потрогать. Правда, испачкаюсь, ну да, ладно. Наверное, так и должны были выглядеть железные звери на круглых ногах.

Бывают рояли в кустах, а тут из кустов торчал самый настоящий, хотя местами насквозь проржавевший бронетранспортёр. Правда, старый он какой-то. Хотя, что я говорю? Конечно, он старый, он ведь здесь уже лет двести ржавеет. Старый, в смысле концепции, она, что-то вроде, послевоенная. И ещё конструкция у него незнакомая. С другой стороны, я ведь не со всеми образцами снятой с вооружения бронетехники знаком. Моторный отсек вынесен вперёд, мост под ним один, как будто обычный грузовик модифицировали. Башенка наверху пулемётная, только не усечённым конусом, как у нас, а шестигранная, почти как на ранних Т-34. И пулемёт незнакомый.

Я обошёл кусты. Сзади мостов почему-то три, вообще о таких никогда не слышал. От резины одни лохмотья, а между колёсами даже дерево выросло. Я посмотрел вокруг: не похоже, чтобы он приехал сюда, валя по пути деревья. Это может означать только одно: сначала он обосновался здесь, а уже потом вокруг него вырос этот молодой и добрый лес.

Получается два варианта: или во времена Ивана Грозного такие делали, или это были такие же попаданцы, как и я. Интересно, а эти былинные мотострелки выжили, или их бренные останки и сейчас покоятся в чреве этого стального монстра?

– Андрей, а что это такое?

– Это, Коля, боевая машина. Едет по полю, врагов из вот этой штуки расстреливает, – я показал на ствол пулемёта.

Я всё-таки думаю, что это пулемёт, а не пушка, хотя, калибр-то здесь побольше, чем у КПВТ.

– Что-то, по-моему, слабовата пушчёнка, – скептически произнёс капитан. – Прямо пищаль, а не пушка! Из такой много врагов не настреляешь.

– Коля, а тебе сегодня не показалось, что я слишком быстро перезаряжаюсь, когда стреляю?

– Есть маленько, только я сильно-то в твою сторону и не смотрел.

Нормально! Я там полдюжины чертей завалил, а это даже и не замечено было.

– А как вы, пластуны, это делаете?

– Что?

– Ну, как вы так быстро перезаряжаете? Научишь?

А-а-а, значит, всё-таки видел.

– Всё не так просто. Только это я тебе не для того чтобы похвалиться. Тут дело в самом оружии, потом покажу. Так вот, про эту штуку, она стреляет раз в пять, а то и в десять быстрее, чем я.

Капитан только хмыкнул, не поверил, скорее всего.

– Так, Коля, ты пока хабар мой подержи, а я посмотрю, нельзя ли внутрь заглянуть.

Я взял лопатку и пошёл ковырять дверь в десантный отсек.

Это оказалось непросто, но я её всё же открыл. Внутри было темно, душно и грязно. Правда, через многочисленные дыры в крыше пробивались лучи света, и это облегчало поиски. Что я искал? Сам не знаю. А вдруг…

Почему экипаж покинул свою боевую машину, я не могу сказать. Может, сломалась, а может, тупо бензин кончился. Я лениво копался лопаткой в куче гнилых досок и нащупал там нечто. Быстренько разворошив мусор, я аж присел от неожиданности. То, что я раскопал, не могло быть чем-то иным кроме цинка с патронами, во всяком случае, безумно похоже.

Сам цинк тоже подгнил, но в целом сохранился неплохо. Интересно, что там внутри? Краска давно облупилась, так что надписей никаких нет. А сейчас и узнаем. Вытащив цинк наружу, и вскрыв его с помощью ножа, я сначала даже счастью своему не поверил: патроны были целёхоньки, местами даже в смазке. Так это же целое состояние!

Особенно долго радоваться не получилось. Патроны всё-таки не пистолетные, а… больше всего они походили на промежуточные, и калибр ни два, ни полтора: и не пять сорок пять, и не семь шестьдесят две. Жалко померять не чем. А с другой стороны, какая мне разница, если заряжать их всё равно не во что? Не во что?! Ну, это пока. Вот вернусь в Самару, сделаем мы с Макарычем что-нибудь, из чего ими стрелять можно будет. Нужно только самих патрончиков захватить побольше. Сколько их тут, кстати? В стандартный цинк трёхлинейных входит шестьсот шестьдесят штук, а «двадцать вторых», как их наш ротный называл, больше тысячи. Но это в стандартный цинк, а тут всё не стандартное. Будем считать, что их по семь сотен в цинке. Цинков два… или ещё есть? Да не один ли чай хрен? Как я их потащу?

Договорившись с самим собой, что полцинка я всё-таки беру сейчас, а за остальным вернусь при первой же возможности, начал ссыпать патроны в рюкзак. Маловато, но больше не упереть.

– Что это? – поинтересовался Синюхин.

– Это? Это, Коля, будущее.

– Не понимаю, – честно признался он.

– Давай я тебе всё в Самаре объясню, там понятнее будет. А сейчас идти пора, чем больше пройдём сегодня, тем быстрее к доктору попадёшь.

Я закинул потяжелевший рюкзак на плечи, забрал у капитана остальное носимое имущество, и мы двинулись. Метров через двести нас ждал другой подарок судьбы – ручей. Мы напились, умылись, наполнили фляги. Если я правильно помню, то в следующий раз пополнить запасы воды сможем только завтра. Что ж, будем надеяться, что дотянем.

Когда вышли из леса, оказалось, что времени у нас не так уж и много, часа через три темнеть начнёт.

С выбором места для ночёвки случилась незадача такого плана: мы как раз подходили к тому месту, где ночевали позавчера, километра, может быть три оставалось. Нога у капитана разболелась, и останавливались мы всё чаще. Наконец, решили, что дальше идти уже не стоит, а то стемнеет, а нам, в смысле мне, ещё дровишек запасти надо. Подошли к лесу, капитан зарядил оба пистолета обычными пулями, от шуралеев, скорее всего не поможет, а от волка или медведя – да. Я тоже свой обрез далеко убирать не стал. Но обошлось.

Теперь надо отойти от леса подальше. И вот мы прёмся, капитан с костылём и пистолетами, а я нагруженный всем на свете и с охапкой сушняка. Отойти далеко не вышло. Очень скоро под ногами у нас, не сказать, чтобы захлюпало, но как-то так. Попробовали идти параллельным курсом – тоже самое. В итоге остановились метрах в двухстах от этой сказочной дубравы.

С помощью ненужного клочка карты, щепотки пороха и кремниевого пистолета разожгли костёр. Разломленный мною надвое пирог оказался с грибами, второй завтра съедим, ну, а послезавтра будем уже поститься.

От нечего делать, разложили обе карты. Та, что поновее, вообще никак не помогла: куча дорог и деревень, поди, разберись, какие есть, а каких нет. Согласно данным более старой карты идти нам всё равно ближе именно тем путём, которым пришли.

Было, правда, пара населённых пунктов, расположенных к нам ближе, чем Почёмиха, но кто поручится, что они оба сейчас не пустуют? Решили не рисковать, а идти на Почёмиху, там-то нам точно обрадоваться должны, ну и, помочь, конечно.

Капитан вызвался дежурить первым. Я велел ему разбудить меня, как только почувствует себя хуже.

Мне снились бронетранспортёры, почему-то ярко-оранжевые, но не ржавые, нет, а именно выкрашенные так. Они ехали по полю и в кого-то стреляли из башенных пулемётов. Кто воевал? С кем? Может, это те, о ком мне рассказывал дед Касьян? Железные звери на круглых ногах против шуралеев? Шуралеи. Чтоб вас! Да когда ж вы кончитесь-то?! Мочат вас козлов, мочат, а вы всё лезете! У меня уже соли-то больше нет, а вы всё не кончаетесь!

Я проснулся. Вокруг была тишина, только не тревожная, как раньше, а мягкая, добрая тишина. Из-за тучки выглядывал новорожденный месяц. Стрекотали какие-то жуки, комары кусались, даже лягушки квакали. Никакой опасности не ощущалось. Нет, не так. Ощущалось редчайшее за последние три дня спокойствие. Синюхин не спал, но уже плыл. Я сказал ему, чтобы он ложился. Вырубился он моментально, похоже, нога ему сегодня здорово досаждала, если он так вымотался.

Я подкинул дровишек и начал ходить по полянке, размахивая руками, чтобы прогнать сон. Сколько ещё до рассвета? Часа три? Или четыре? Ну, как говорится, сколько б ни было, а все мои. Вот так прохаживаясь, подкидывая дров, и воюя с комарами, я провёл остатки тёмного времени суток.

Ждать, когда совсем рассветёт, смысла я не видел, поэтому растолкав Капитана предложил отправляться в путь. Всё равно привалов будет много, на одном он поспит, на другом я.

Привалов мы сделали даже больше, чем я предполагал. Нога у капитана болела всё сильнее. Я уже тащил на себе всю его невеликую поклажу, поэтому привалы и мне требовались всё чаще. Правда, отдельно из-за меня мы не останавливались.

Скорость передвижения существенно сократилась, и я уже засомневался, что за сегодня мы доберёмся до ручья с русалками. Русалки – это, конечно, неприятное соседство, но воду больше взять негде.

Как и предполагалось, в пути немного поспал я, немного капитан. Во второй половине дня, положение дел стало ухудшаться. Нога у Николая распухла, и он теперь шел, опираясь на моё плечо. Если так пойдёт и дальше, то сначала мне его на себе тащить придётся, а потом… А потом начнётся заражение, и ампутация будет не самым худшим вариантом.

До ручья мы всё же добрались. От нашей стоянки метрах в двухстах. Я намочил капитану повязку, чтобы не так сильно болело, и поплёлся за дровами. Дрова-то, дрова, вот только Синюхин сегодня подежурить не сможет. И я не смогу, всю ночь не спать. Или попробовать? Вымотался сильно.

Когда вернулся с дровами обратно, Николай уже спал. Я не стал его будить, разжёг костёр, уселся рядом. Решил, что ночью не посплю, а днём потом как-нибудь. Ну, а чего? Месяц светит, комары летают, костёр горит. Что ещё надо? Пожрать бы чего. Но последний пирог был съеден днём, так что переходим на подкожный жир. И зверья никакого нет, всех шуралеи разогнали.

– Спи, Андрюха, нет здесь шуралеев.

– Стас?

– Спи. И товарищ твой тоже пусть спит. У вас выдался трудный день. Спите, я разбужу если что.

– А медведь?

– Нет здесь медведей. Ни медведей, ни волков, никого.

– А суслик?

– Суслик есть, но суслики на людей не нападают. Даже самые свирепые. Спи.

– Я ещё немного посижу, а там уже и рассветёт.

– Спи, Андрюха. Спи спокойно, живым так не говорят, но ты всё равно спи. И не переживай. Нет здесь никого. Зверьё шуралеи разогнали, а ты их.

– Я что, всех их разогнал?

– Коречук говорит, в лесу ни одного не осталось, все разбежались.

– Коречук? Это кто?

– Хозяин Долгого Леса.

– Помещик, что ли?

– Лесовик.

– Лесник?

– Леший.

– А куда они разбежались?

– Сейчас спрошу.

– У кого ты спросишь?

– …

– Стас. Ста-а-ас?

– Говорят, что ушли они из этих мест, наверное, в свою нору подались.

– Кто говорит?

– Спи!

– Стас!

Я проснулся. Небо на востоке зарозовело. Значит, я всё-таки спал? И спал я в карауле на посту. Какой позор! То, что ничего не случилось, безусловно, хорошо, то, что никто этого не видел – тоже. Вот только я-то знаю про это, и буду помнить, и доверить теперь себе буду меньше.

Тем не менее, надо идти, путь не близкий, а капитану всё хуже и хуже. Даже хуже, чем я думал. На ногу он уже и наступать не мог. С часок мы проковыляли, а потом, остановившись передохнуть, я начал думать над тем, что мне точно не пригодится в дороге, и где я всё это спрячу.

В список попали моя сабля, оба пистолета, сотня трофейных патронов. Часть патронов я решил донести любой ценой, а то вдруг я сейчас спрячу, а завтра их найдёт кто-то другой. Что ещё? Ножа мне и одного хватит, лопатка… лучше б не пригодилась, оставлю, случись чего – Макарыч ещё одну сделает. Травмат. Стрелять из него всё равно не в кого. На хрен я вообще его брал? Шпагу свою Спиридоныч очень просил не бросать, он на ней присягу давал. Ну, как тут откажешь? Всё? Теперь упаковать в вещмешок капитана и зарыть под приметным деревцем. Завтра мы к своим уже выйдем, наверное. Во-о-от… а послезавтра вернусь.

– Ох, и тяжёл же ты братец! – простонал я, в очередной раз взваливая капитана на плечо.

Лес этот, кажется, никогда не закончится. Правильно его называют Длинным. Или Долгим? Он очень Длинный, и очень Долгий.

К вечерним сумеркам я не просто вымотался, я аж упал.

– Прости, брат, – пробормотал я. – Костра сегодня не будет.

– Спи, Андрюха.

– Стас?

– Спи, мы покараулим.

– Мы?

– Тут к тебе посетители.

– Здравия желаем, Вашброть!

– Мирон?

– Он самый!

– Ты же умер.

– Кукс, ты забыл? Я ведь вроде бы тоже…

– Да, да, точно, извини.

– Спите, Вашброть, мы с Клементием покамест рядышком побудем.

– С Клементием?

– Точно так. Вы ж нас вместе похоронили. Вот мы теперичи с йим оба двои.

– А другие?

– Хто, Вашброть? Малёк? Не-е-ет. Йих, хто помёр, шуралеи забрали.

– А вас как же не взяли?

– Хотели и нас. Токмо не вышло у их. Вы, Вашброть, как колдовать-то зачли, йим в раз не до нас сделалось. Ну, а там и вовсе убёгли.

– Далеко?

– Убёгли-то? Да вёрст на сто в округе нету йих никого.

– Хорошо. А живые кто остался?

– А как жи?! Четверо. В лесу плутают.

– Вывести сможете?

– Мы-то никак. Разве что Коречук.

– А как его попросить?

– Подожди, Андрюха, узнаем.

– Стас?

– …

– Ста-а-ас?

– Утром выведет, сейчас в темноте только ноги переломают.

– Утром? Хорошо, одному мне капитана не дотащить.

– Андрюха, тут понимаешь какое дело… они на другой стороне леса. Им и через лес до тебя километров с полста, а вокруг все сто выйдут.

– Хреново.

– Спи. А! Да! Вот ещё что, Коречук велел передать, что ты теперь в его лес можешь приходить, когда хочешь. Хоть на охоту, хоть за дровами, хоть за железками своими.

– Стой! Стас! А кто они были?

– Спи.

Глава седьмая

Утро выдалось пасмурное, только бы не дождь. Воды, правда, осталось только полбутылки, а капитанская фляга уже пустая, но грязь под ногами на хрен не нужна. Пока не началось, надо идти. Теперь на капитанский костыль опираюсь уже я.

– Андрей, отдохни, ты же устал.

– Спиридоныч, если хочешь, чтобы я тебя здесь бросил, то так и скажи. А устал я или ещё как-нибудь, дома обсудим. Смотри, уже лес кончается. Не такой он оказывается и длинный, – проговорил я, стараясь поаккуратнее опустить капитана.

– Это не лес, это – дубрава.

– А-а-а! Ну, тогда, конечно! Если дубрава, то с чего бы ей длинной-то быть? Вот и кончается.

Ещё километр-полтора, и будет дорога, по которой нас сюда Громов привёл. Как они, кстати? Если все живы, то, наверное, идут дальше вдоль леса. Дубравы. И что? До какого места они так идти будут? Пока с нами не встретятся? Ну, тогда им полный оборот сделать придётся.

Вообще хорошо, что сегодня солнце не печёт, а то я и так весь взмок уже. Что ещё можно бросить? Капитанскую флягу, всё равно пустая. Хотя веса в ней… Обрез? А если медведь? Да те же волки. Мне от них шпагой отбиваться? Патроны? Не-не-не! Патроны любой ценой донесу. Да тут идти-то… завтра на месте будем. Ща-ща, отдохну малясь. Холм, вроде и невысокий, да только подустал я.

– Давай, Спиридоныч, надо взять эту высоту. Устраивайся поудобней, очередной аттракцион «Русские горки», армейский вариант, у тебя лучшие места. Запевай. Нам шутка жить и служить помогает…