Самый лучший пионер. Том 2 бесплатное чтение

© Смолин Павел, 2024

Глава 1

– Сама расскажу! – прошипела мама на КГБшника и поджала губы, собираясь с духом.

Я терпеливо ждал.

– Я тебе врала! – наконец решилась родительница.

– Уверен, что ты это делала только из любви и заботы, поэтому сильно обижаться не буду! Но с тебя – торт «Зебра»!

– Электроник ты мой бронированный! – всхлипнула мама и прижала меня к себе.

– Можете, пожалуйста, выйти на пару минут? – попросил я сотрудника, стремительно осознавая всю прелесть ситуации. – Мы поговорим, и я лично вас впущу, хорошо?

Мужик с явным облегчением на роже кивнул и вышел в подъезд, пару раз качнул дверью туда-сюда, задумчиво хмыкнул и захлопнул.

– В следующий раз со сварщиками придет, дверь спиливать! – протянув руку, вытер маме слезинку. – Так что там у нас за враки?

– Андропов – твой дедушка!

Кто мог ожидать такого поворота? Я? Ой, да бросьте!

– Который начальник вот того мужика? – на всякий случай уточнил я, указав на дверь.

– Он, – всхлипнула мама.

– И зачем он засланца прислал?

– Хочет с тобой познакомиться, – снова не удивила родительница.

– А раньше, значит, не хотел? – спросил я.

– Раньше не хотел, – уныло подтвердила она. – И это – правда! Я решила, что тебе лучше не знать, от него тебе будут одни проблемы!

– Ну пока проблем не было, а значит, если сильно не распространяться, их и не возникнет. Мы же без него прекрасно справлялись… Без него же?

– Без него! – твердо кивнула мама. – Ты все сделал сам!

Ой с натяжкой «сам», но не нудеть же сейчас.

– Значит – и дальше нам от него ничего не надо. Нет авансов – нет спроса. Мешать он нам точно не станет – ну зачем ему? Потому что злой КГБшник? – мягко засмеялся я. – Ну не грусти! А я могу отказаться?

– Можешь! – всхлипнула мама.

– Вот видишь – дает возможность важного жизненного выбора. Давай иди умывайся, – повел я маму к ванной. – А я пока с дяденькой-«бурильщиком» немножко поговорю, ладно? И нет, – поднявшись на цыпочки, чмокнул маму в щеку. – Я на тебя по-прежнему не обижаюсь. Ты – хорошая мама, и хотела как лучше.

– Я… – озадаченно пискнула родительница, но я не стал слушать, закрыв за ней дверь.

Открыв «уличную», запустил КГБшника.

– Когда? – спросил я.

– Четвертого января, в шесть тридцать утра за вами приедет такси. На нем отправитесь в Подмосковье, Наталья Николаевна, если захочет – в санаторий для дам в положении…

– Не захочет! – появилась в коридоре умывшаяся и успокоившаяся мама.

– А ты до санатория не доедешь, Юрий Владимирович приглашает тебя три дня у него погостить, – поморщившись, продолжил он.

– Четвертого – это хорошо, а то у меня еще дела остались, – кивнул я. – Спасибо, я приеду.

– Всего доброго! – попрощался КГБшник и свалил.

– А теперь пошли думать, что это все нам дает, и как нам с этим жить, – взяв маму за руку, повел ее на кухню – а где еще «за жизнь» разговаривать? – Что там со стрижкой, кстати?

– Какая теперь стрижка? – отмахнулась родительница.

– Вот зря ты так, когда еще возможность появится? Плюс – Екатерина Алексеевна запомнила, позвонила, окно парикмахеру обеспечила. Это не подхалимаж, но, если ты откажешься, она воспримет это как плевок в лицо. Нам оно надо?

– Не надо! – фыркнула мама, погладила меня по щеке. – Какой ты взрослый стал, Сережка! Беги прилично оденься, я тоже оденусь и поедем – пора уже.

– Хорошо! – с улыбкой кивнул я ей.

Мне, походу, тоже супер элитная стрижка обломится!

Сбегав в комнату, нарядился в «Большевичку» и взял украшенное янтарем пресс-папье и вырезанного из того же материала оленя. Запасы «подарочной бумаги» у нас хранятся в мамином комоде, поэтому пришлось прервать ее переодевание. Получив похвалу за предусмотрительность – у нее совсем из головы вылетело – и упаковочный материал, сформировал пару подарков.

Сняв с крючка в коридоре ключи от машины, спустились вниз, погрузились, и, подсвечивая дорогу фарами, направились к центру города.

– Прямо у нее стричь будут, – поведала нарядившаяся в скромное светло-оранжевое платье и накинувшая поверх подаренную шубку мама.

– А она сама, стало быть, совком и веником будет за нами волосы убирать, – кивнул я. – Вот такие у нас министры.

– Я думаю у нее домработница есть, – решила поспорить она.

– Спорим на пирожное «корзиночку»? – предложил я.

– Спорим! – с улыбкой подала мне руку мама.

Разбил сам.

– Теперь давай про внезапно появившегося родственника, – решив, что мама достаточно взбодрилась, вернулся я к неудобной теме. – Какие минусы нам это дает?

– Зависит от того, что он решит делать, – пожала плечами мама.

– Демонстративно гулять с вновь обретенным внуком по Красной площади не станет точно. Сама подумай – зачем ему такое пятно на репутации, как сын-гуляка?

– Он… – закусила губу мама.

– Меня не интересует совсем. Так бывает, что у человека есть только мама, – погладил ее по плечу. – Первым делом попрошу деда Юру нас не знакомить, никогда и ни при каких обстоятельствах.

– Я ему про тебя не говорила. И Юрий Владимирович тоже не говорил, – грустно призналась она.

– Пусть так и остается, – пожал плечами я. – Мне плевать, правда! Ты что, не заметила как я за полгода пересобрал наш быт так, чтобы он был максимально приятен лично мне? Дядя Толя нам подходит, а левый мужик – совершенно не нужен! Но это все ерунда, давай смотреть чуть дальше – мне вот все время старшие товарищи говорят о загадочных «врагах», которые строят козни. Ощущаем мы их?

– Нет, – немного подумав, покачала головой мама и потянулась к гудку. – Что он там, уснул?! – прокомментировала медленно тащащуюся перед нами черную «Волгу».

– Не надо! – поймал я ее руку. – Спокойно едь за ним, ведь во всей Москве только один член Политбюро ездит не на «членовозе», а на «Волге», и не быстрее сорока километров в час – Михаил Андреевич Суслов. Зачем на пожилого человека гудеть?

– Это-то ты откуда знаешь? – без особой надежды на ответ спросила мама.

– Не веришь? Давай номер запомним, и поспорим на «ромовую бабу», что это – именно он?

– Любишь же ты на сладкое спорить! – с улыбкой протянула руку мама.

Разбил, и Суслов свернул налево, а мы – направо.

– Так вот, враги либо «побеждаются» нашими товарищами во главе с Фурцевой, либо их потихоньку давит дед. Мне более реалистичным кажется первый вариант. А ты под подпиской?

Мама вздрогнула, воровато поозиралась и покачала головой:

– Какие подписки, ты чего? Даже мама моя не знала! Везде написано, что ты однофамилец. Я старшего Андропова видела один раз, три года назад. Я же правда не знала, что Володя – его сын!

– Верю! – улыбнулся я ей. – Стало быть, Екатерина Алексеевна и остальные, скорее всего, ничего не знают – а зачем деду Юре так подставляться?

– Не называл бы ты его так, – немного надулась родительница.

– А что, смешно же! – хохотнул я. – Что он меня, за это в подвалах Лубянки сгноит? Дед? Дед! Юра? Юра! Но это тоже не важно. Давай перейдем к потенциальным последствиям – «выпячивать» он это все не станет, равно как и я – увы, у нас очень сильно КГБ не любят. А если статус-кво будет сохраняться…

– Статус-кто? – не поняла мама.

– Такое положение дел, как сейчас – это когда Сережа Ткачев просто феноменальный пионер, а не проект КГБ!

– Какой тут, к черту, проект! – чуть не плюнула на ценную собственность мама, но вовремя одумалась.

– А так и свои, и чужие считать и станут! – уверенно заявил я. – И оно нам совсем не надо. Вот и поеду на деревню к дедушке, расскажу ему все это, и благополучно разойдемся как в море корабли. Уверен, ему такой проблемный внук не особо то и нужен. Получается, будет вербовать и предупреждать, куда лезть не стоит – и я его внимательно выслушаю и крепко зарублю на носу. И стучать буду на тех, кто мне станет кровь сворачивать. Судьба, мам, выдала нам чудовищно мощную козырную карту, которую мы спрячем в рукав и никому не покажем до тех пор, пока не станет прямо плохо. Но лучше справляться самим, благо у нас пока неплохо получается.

– Все тебе как с гуся вода! – не без зависти вздохнула мама, припарковавшись у высотки.

– А в чем я не прав? – пожал плечами я.

– Получается, что прав во всем! – чмокнула меня в макушку родительница. – Пойдем уже, а то оброс, хоть на человека похож станешь!

Немножко оброс, да, но в социально-приемлемых рамках!

В шикарном, отделанном мрамором подъезде, встретили аж вооруженного «Макаровым» милиционера. Офигеть! Кроссворд, впрочем, висящая на поясе кобура ему разгадывать не мешала.

– Здравствуйте, товарищи. Вы к кому? – вежливо спросил он нас.

– Здравствуйте, дяденька милиционер! К Екатерине Алексеевне Фурцевой, – опередил я маму.

– Ткачевы?

Потрясающий непрофессионализм – нафиг ты подсказываешь?

– Ткачевы! – подтвердила родительница.

– Проходите, – разрешил милиционер. – Десятый этаж!

– Спасибо! – поблагодарили мы, и вошли в здоровенный, оснащенный зеркалами, лифт.

– Красиво здесь! – оценила мама.

– Спорим у нас ремонт в квартире гораздо круче?

– Хватит уже спорить! – улыбнулась мне мама. – Ремонт ты сделал просто замечательный, я никогда ничего подобного не видела. Твоя комната особенно удалась, почему мне так не сделал?

– Побоялся, что ты такое не оценишь, – развел я руками. – И потом – у вас там стенка, и она задает стиль всей комнате!

Двери лифта открылись, и явили нам одетую в бежевое «типа домашнее» платье Фурцеву и статного высокого мужика с неприятной рожей социопата рядом – этот в импортном костюме. Познакомились – муж Екатерины Алексеевны, Фирюбин Николай Павлович.

– Заместитель министра иностранных дел! – сопроводил он слова вялым рукопожатием.

Фу ты мерзкий! Читал про него в интернете много плохого – комплексует, мол, что жена у него министр целый, а он – «зам». Это вымещает в семейной жизни – в частности, заставляет Екатерину Алексеевну чистить ему ботинки, иногда – прямо на глазах у гостей. Унижает, короче, самоутверждается. А мне министр ох как нужна – я же ее любимый пионер! А сердцу плохая семейная жизнь вредна. Вывод? Нужно их «разводить», и тогда Фурцева имеет все шансы пережить семьдесят четвертый год. Принимаем задачу в работу!

Мама у меня – большая молодец, и, только что пережив сильнейший стресс, держалась молодцом, охотно отвечая на задаваемые министром «швейные» вопросы. Подарки хозяевам тоже понравились, и мне взамен подарили импортную шариковую ручку. В школе такими пользоваться нельзя, но качество почерка там, где можно, сильно вырастет! Дальше прибыл парикмахер в виде молодого лощеного человека, дамы отправились стричься, а меня бросили с замминистра. Не проблема – анекдоты про западных партнеров отлично работали и здесь. Восторженно поохав на мамину стрижку, уговорил молодого человека сделать мне моднявый «андеркат». Сочтя результат удачным, мужик пообещал принимать меня без записи, а прическу взял на вооружение. Странно даже – там ведь ничего такого, почти «модельная».

Фирюбин отставать и не подумал – пришлось травить анекдоты все время, пока меня стригли, а после Екатерина Алексеевна, как я и предполагал, лично смела волосы в совок. Проводив парикмахера, попили чаю с конфетами «Птичье молоко», и хозяева отправились проводить нас до машины.

– Американец, чтобы не ходить на работу, сделал ложный вызов в полицию и получил 5 суток домашнего ареста, – выдал я очередную хохму.

Идущий впереди, накинувший толстое пальто, вспотевший и красный от смеха Фирюбин гоготнул, вышел из подъезда и сделал шаг в сторону из-под козырька, освобождая нам проход. Вынув из кармана пачку «Мальборо», скомандовал:

– А теперь еще какой-нибудь про немцев!

– Приходит как-то немец… – послушно начал я.

Вынув бензиновую зажигалку из другого кармана, Николай Павлович повернулся ко мне спиной, чтобы не мешал ветер, и начал прикуривать. С легким, почти неслышимым шелестом в свете висящей под козырьком подъезда лампочки блеснула огромная сосулька и с противным треском пробила темечко заместителя министра иностранных дел СССР.

– Коля! – как сквозь пелену раздался вопль Фурцевой.

Вытерев со щеки попавшую туда кровь, посмотрел на испачканную ладонь, и поступил так, как и должен тринадцатилетний пацан:

– Ааа!!!

Кажется, я понял – маме совершенно некогда грустить и переживать, если это делаю я! Стоило поднять вой, как меня тут же схватили в объятия и увели со страшной, холодной улицы в теплый, светлый и не страшный подъезд, где нас чуть не снес спешащий на суету и причитания министра культуры милиционер-привратник.

Через двадцать минут, в течение которых мама и прибывшие вместе с милицией медики – увы, Фирюбина спасти нельзя, с кашей вместо мозга живут только метафорически – отпаивали меня валерьянкой, а министра – сразу корвалолом, прибыла пожилая мама Фурцевой, и дамы начали оплакивать усопшего уже вдвоем. Еще через пятнадцать минут меня познакомили с самим министром внутренних дел Николаем Анисимовичем Щелоковым, прибывшим по случаю гибели важной шишки. Вот он в «однофамильца», судя по всему, свято верит – уж больно старается изобразить сочувствие. Он же высочайшей волей отпустил нас домой.

От предложенного милицейского водителя мама, к счастью, отказалась, поэтому необходимость трястись, шмыгать носом и вспоминать хомяка отпала.

– Извини, я немного перегнул, – извинился я перед мамой, вольготно развалившись на заднем сиденье.

– Ты чего? – удивленно обернулась она.

– На дорогу смотри! – напомнил я. – Было очень важно, чтобы они точно видели, что я – не виноват.

– А ты что, виноват?! – испуганно пискнула родительница.

– Нет конечно! – возмутился я. – Я дистанционно сосульки с крыш сбивать не умею. Но кто знает, вдруг Екатерине Алексеевне горе бы не туда ударило? А так – мальчик воет, мальчик очень напуган и расстроен, значит – не при чем! А раз я не при чем – то и переживать не буду.

Да, хотел «развести», но если бы реальность так легко реагировала на мои «хотелки», половина ЦК уже давно лежала бы в земле. Да, мне жутко везет, но сосульку на мужика я не ронял. И из-под козырька подъезда тоже выходить не заставлял. Старый добрый эффект бабочки и никакого «колдунства», поэтому мои руки совершенно чисты.

– Он же нам никто! – продолжил я делиться чувствами с мамой. – Нет, чисто по-человечески мне его жалко. Но мне и негров в Африке жалко, но из-за них же никто не убивается. В общем, со мной все нормально. Но вот Екатерину Алексеевну жалко гораздо сильнее негров – очень она жалобно плакала, – вздохнул я.

– Ой поросено-о-ок! – протянула мама. – Я его, значит, валерьянкой пою, а он, значит, притворяется?!

– Это тебе за то, что врала! – прибег я к козырю. – Теперь мы в расчете и можем начать все с нуля, честно.

Мама грустно вздохнула, затормозила на светофоре и вытянула ко мне руки. Скрепили обнимашками «сделку» и поехали дальше.

– Я не бронированный, мам, я просто крепкий и очень разумный. Разумист, если угодно!

Мама отреагировала мелодичным смешком.

– Я с тех пор как, прости, тебе, как матери, это слышать будет больно, но я второй раз родился…

Мама закусила губу.

– Очень много смотрю на все вокруг и думаю. Думаю о том, как ведут себя люди, как вести себя с ними, и как лучше поступить. Есть две категории – в одной все, кто мне дорог, с ними можно немножко дурачиться – это весело! Здесь тебя нет.

Мама насупилась.

– Вторая – те, перед кем нужно притворяться и говорить то, что от тебя хотят – тогда люди из первой категории станут жить лучше, потому что я смогу им помочь. Сюда ты тоже не входишь.

Мама недоуменно покосилась.

– Потому что ты – не там и не там. Ты такая одна, и другой не будет. Без тебя меня бы не было. Я не тот Сережа, но очень стараюсь быть тебе хорошим сыном.

– Ты слишком стараешься! – светло улыбнулась мама, шмыгнула носом и вытерла выступившую слезинку. – Я тебя люблю, сынок, и буду любить что бы не случилось! Но валерьянкой поить больше не стану!

Новый год! Кто его не любит? Да, с возрастом магия праздника непоправимо утрачивается, но неплохо замещается привычкой и приятной ностальгией. Для меня нынешнего этот Новый год – первый, а потому – особенный. С огромным удовольствием вдыхая запах настоящей ели, облаченный в вязаный свитер с оленями и синие «треники», я сидел в кресле в родительской комнате (она же – гостиная) и чистил мандарин.

– Я же говорила, что это на Новый год! – заглянула мама, вспомнила, что этой прелести у нас целый ящик, и пошла, так сказать, своей дорогой – на кухню, продолжать готовить вкуснятину.

С ёлкой случился казус – ответственный за ее доставку дядя Толя зачем-то предложил мне положить дерево в ванну – мол, так дольше простоит. Впервые об этом услышавший любопытный я согласился, и лично запихал ёлку в импортную сантехнику. Потом нам с отчимом пришлось почти два с половиной часа оттирать с ванны смолу под мамино бурчание.

Стол-книжка наконец-то дождался своего часа, был разложен и установлен около дивана. На стенке – новенький цветной телевизор «Рубин 401-1». Черно-белый я забрал к себе в комнату, а это, так сказать, маме на Новый год. Включать смысла нету – до Голубого огонька еще далеко, на часах – 15.00. Спал я изо всех сил – аж до одиннадцати, и теперь убиваю время. И да, маме помочь предлагал – категорически отказалась. Телевизор смотреть не интересно – ни тебе «Иронии судьбы», ни «Джентльменов удачи». Ничего, мы это дело еще исправим!

Помимо Нового года время убивается и в ожидании похода на каток с Саякой. Гости придут только вечером, поэтому никаких накладок. От безысходности сходил в комнату и еще раз проверил подарок – да, пластинку уже дарил, но и поход у нас спонтанный – я вдруг понял, что целый день делать совершенно нечего делать, а она, судя по голосу, думала примерно о том же. Получит новенькие, легкие и удобные беленькие, в цвет пальто и варежек, коньки – сразу и опробует, а то у нее советские, коричневые и изрядно покоцанные.

– Мам, я пораньше выйду, скучно! – заглянул к шинкующей вареные овощи маме.

– Беги! – ласковой улыбкой проводила она меня.

Откуда я знаю размер Сойкиной ножки? А я все про нее знаю – что читает, смотрит, слушает, о чем мечтает и откуда у нее маленький шрам на тыльной стороне ладошки. Родом ее семья из крестьян с западной оконечности острова Кюсю, поэтому фамилия – Нисимура – пишется комбинацией иероглифов «Запад» и «Деревня». У нас так же – половина страны Ивановых, потому что фамилии начали выдавать сразу многим, и, как правило, «крестили» целыми деревнями.

Отец ее работает в МИДе, консультантом-переводчиком по японскому направлению. Мама у нее – терапевт в поликлинике. Живут хорошо, в двухкомнатном кооперативе. Есть и машина – «Москвич – 402». В СССР сначала оказался отец, плененный в 45-м. Потом решил на родину не возвращаться, насмотревшись на дела своих угаревших по фашизму соотечественников в Китае – презирает он их, такой вот без пяти минут уникальный японец. Встав на ноги, вытащил себе жену – она его прилежно все эти годы ждала. Еще немножко труда, и японская чета переехала в Москву, получили по «вышке» и по такому поводу решили все-таки завести ребенка – этим объясняется малый возраст Саяки. Второго ребенка как-то не получилось. Вопрос такой – отдадут ли они маленькому советскому писателю единственную дочь? Потому что я Сойку точно забираю себе, и пофигу кто там что думает, потому что пришла она – первая, крышесносящая подростковая любовь, вот и бегу зачем-то к катку на сорок минут раньше назначенного времени, не ощущая вспотевшей спины и разрываемых ледяным воздухом легких. Один поцелуй – и все, как плотину прорвало. С Таней такого нет и уже не будет – подружка она и есть подружка. Пусть подружкой и остается. С девочками, вообще-то, можно просто дружить, и успешно делать это много десятков лет – примеров хватает. И спать вместе можно – а чего такого? У меня на нее даже эрекции нету – мелкая же, как бы самонадеянно это не звучало от тринадцатилетнего пионера. Отстояв десятиминутную очередь, купил два стакана какао у палатки возле катка и встал с ними у столика. Ну и зачем? Остынет же.

– Давно ждешь? – словно из неспешно падающих с неба пушистых снежинок соткалась рядом со мной Саяка, и сердце сладко защемило, настолько румяная от мороза девушка была красива.

– Только что пришел! – почти честно ответил я и пододвинул ей стакан. – Держи!

– Знаешь, я очень обрадовалась, когда ты позвонил! – чистосердечно призналась она.

– Надо было сразу тебя позвать, – покаялся я. – Давай еще завтра погуляем? А третьего можем погулять до или после того, как сходим к тебе в гости.

– А четвертого? – хихикнула Сойка.

– Не получится, – с искренним сожалением покачал я головой. – Мне в санаторий нужно на три дня, немножко голову подлечить. Но восьмого числа приглашаю тебя в гости уже к нам, а то не честно, что я с твоими родителями познакомлюсь, а ты с моей мамой – нет.

– Угу! – щечки порозовели еще сильнее.

Допив какао, сдали тару и пошли переобуваться.

– Вот, деда Мороза по пути встретил! – достал я из сумки подарок.

– Хватит мне столько всего дарить! – рассмеялась Сойка, принимая коньки и с явным удовольствием осматривая. – Отец уже на меня бурчит – откуда столько денег у ребенка? Это он про тебя! – натянув ботиночек на ногу, завязала шнурки и улыбнулась мне. – Как раз! – понизив голос до шепота, поведала. – Я ему не рассказала, что ты писатель и композитор – он у меня хороший, но мы с мамой его иногда немножко воспитываем. Ей я все рассказала, когда она нашла прокладки! – смущенно призналась Сойка.

– Я своим тоже люблю все в последний момент говорить! – хохотнул я.

– Поэтому он думает, что ты – фарцовщик, и собирается наставить тебя на путь истинный! – хихикнула она, обула второй конёк, поднялась на ноги и с сожалением вздохнула:

– На следующий год станут малы!

– На следующий год будут еще коньки, – пообещал я, обул свои – советского производства, но тоже новые – из Сережкиных прошлых я вырос – и мы пошли кататься.

– А ты со мной дружишь потому что я японка? – задала она сложный вопрос.

– Слышу советскую девочку Сойку, вижу японскую Саяку, – ответил я. – Такой контраст сносит крышу и вышибает воздух из лёгких. Ты – такая одна, и пройти мимо – быть полнейшим идиотом. Японская японка мне не нужна – в этом случае я бы выбрал себе русскую девочку.

– Таню?

Кто вам, б*ядь, все рассказывает?!

– Таню – вряд ли, она хорошая и у нее отец алкаш, поэтому я по мере сил о ней забочусь. Просто подружка, будем дальше просто дружить. А теперь мне выбирать и искать не придется – ведь у меня есть ты! – дернув радостно пискнувшую Саяку за руку, притянул к себе, крепко обнял. – И я тебя никому и никогда не отдам!

Глава 2

Обычая обращаться к народу под Новый год советские правители еще не изобрели, поэтому поздравляло нас, так сказать, коллективное бессознательное – обращение зачитали совместное, от имени ЦК КПСС, Верховного Совета и Совета министров СССР. А где-то в морге тем временем как минимум один грустный Громыко смотрит на своего покойного зама, а как максимум – это делает еще множество людей. Параллельно, в ряде МИДовских квартир, Новый год встречают с новыми надеждами – когда умирает настолько важный чиновник, открывается целая куча карьерных возможностей. Фурцеву жалко – будет встречать праздник чуть ли не рядом с гробом.

Но выкинем из головы – я-то причем?

– Вкусно? – с улыбкой спросила уминающего картошку с котлетами меня сидящая справа мама.

Слева сидит Таня, за ней – ее мама и папа. Напротив, на диване (там на самом деле не удобно, поэтому законы гостеприимства сыграли нам с родительницей на руку) – семья Судоплатовых, начиная с одетого в костюм Павла Анатольевича. В тюрьме он ослеп на один глаз и пережил три инфаркта. Инвалид второй группы, а до этого успешно несколько лет притворялся сумасшедшим. Даже представлять не хочу, как его в дурке «лечили». Сломать так и не вышло – выправка строгая, плечи – широко расправлены, зрячий глаз словно душу наизнанку вытряхивает. Хорошо, что Павел Анатольевич особо не всматривался – Сережа же пионер, вон какая лыба, чего в нем ковыряться?

Далее – Эмма Карловна, в девичестве – Кримкер. Подполковник госбезопасности, между прочим, но внешне – фиг догадаешься: обычная седеющая дама почти пожилых лет и очень интеллигентными манерами. Одета в темно-серое закрытое платье, на шее – нарядно вышитый платочек, на руках, кроме обручального кольца, ни одного украшения. Пришли они с дядей Толей, а дядя Андрей – второй сын старших Судоплатовых со своей женой остались отмечать Новый год вдвоем, в пустой Судоплатовской квартире – мы там были в гостях, знакомились, тоже хорошие люди, как и новые дедушка и бабушка. Бывает же такое, что в семье ни одного урода? Повезло, что кровный отец-алкаш с нами не живет, ой не факт, что я бы это терпел. А в Сокольниках укромных уголков хватает.

– Вкусно! – подтвердил я маме.

– Вот, возьми еще это и это! – положила она мне салатов.

– И мне! – разохотился Павел Анатольевич.

– Очень вкусно, Наташенька, – похвалила Эмма Карловна.

Мама просветлела и положила свёкру добавочки.

Все хорошо и мирно – именно так, как мне нравится больше всего!

А вот Голубой Огонек не понравился совсем. Не знаю, что там было в прошлые годы – а зачем мне это было смотреть? – но конкретно нынешний прямо удручает. Это же натурально уровень школьной самодеятельности! И он очень сильно вряд ли вырастет в ближайшие годы. Вывод – я туда не хочу! Это же полный старперский отстой! С другой стороны – а чего я ждал? Карликов, великанов и бородатых женщин? Взрослым и Тане, впрочем, очень нравится, и даже три «баритона» с унылыми песнями подряд им нипочем, а у меня уже уши вянут. А еще им добавляет интереса ожидание Зыкиной и Хиля с песнями на стихи Сергея Владимировича Ткачёва и музыку его же и Александры Николаевны Пахмутовой. Еще была ее песня в соавторстве с Добронравовым – «Голос Родины, голос России», ею Голубой огонек и открывался. Баритон, да!

На общем фоне Хиль с детским хором центрального Дома железнодорожников и «дважды-два – четыре» смотрелись откровенно чужеродно, потому что, казалось, телевизионщикам приказали убрать все веселье. Это всегда так, или из-за Праги? Спросим!

– А нынешний Голубой огонек хуже или лучше прежних? Я их не помню, к сожалению. Это я не про наши с Александрой Николаевной песни – они не в счет! – на всякий случай уточнил я.

Взрослые разулыбались – скромничает мальчик! – и поделились мнением – маме и дяде Толе прошлые нравятся больше, а деда Паша «откинулся» только в этом году, поэтому не знает. Эмме Карловне нравится нынешний – она вообще считает, что хорошего баритона не бывает много. Родителям Тани старые огоньки тоже нравятся больше.

После классики в виде отрывка из оперы «Кармен» – вот это я бы из эфира точно выкинул, на*уй он нужен? Я что, в оперу на целую «Кармен» не схожу? – стало немного интересно, потому что показали отрывок выступления цирка животных. Таня в восторге, а меня в прошлой жизни цирк веселить перестал годам к одиннадцати, но у меня-то контент был, а не Голубой огонек с баритонами раз в год. Надо будет ее в цирк Никулина сводить. Может и с самим познакомиться получится? Цирк сменил фортепианист-виртуоз Симон Каган. Жарит как надо, но репертуарчик ограниченному мне не понять, зато пожилые Судоплатовы прямо тащатся. После дедушки-виртуоза вновь показали деточек – в этот раз без взрослых певцов, с песней про «Аврору». Дедушка с бабушкой немного взгрустнули и похвалили меня вместе с остальными – во как, уже две песни показали!

Про «государевы дела» с дедом Пашей принципиально не разговариваю, но потихонечку подбиваю его засесть за пересказ своей интересной жизни в художественной форме, а он отшучивается – ну не делиться же со светлоликим пионером уверенностью в том, что его никогда и ни за что не напечатают? Особенно теперь, когда есть неприятный инцидент с зэком-Солженицыным и общее закручивание гаек из-за Дубчека. Я мог бы наобещать деду Паше много всего – и печатные мощности, и реабилитацию, и рано или поздно это все сбудется, но зачем? Лучше потом обрадую, когда все будет готово, зачем попусту воздух сотрясать?

– Странный ты, Сережка – вон уже третий раз твою песню крутят, – прокомментировал он поющую про «Три белых коня» Зыкину на экране. – А ты будто и не рад!

– Я всю радость уже испытал, когда меня вообще до информационного пространства допустили, – пожал плечами я. – Телевизор – это здорово, но я же знал, что покажут, поэтому не удивлен.

Зыкина оказалась единственной, кому дозволили спеть две песни, а вторую еще и про любовь – те самые «Рябиновые бусы», из-за которых меня заклеймили пессимистом. Нормально, проверка всесоюзного масштаба пройдена, можно работать дальше. Буду на следующем Голубом огоньке как маленький Децл с Кобзоном плясать. А вот и он сам, исполняет про «Ленина, партию и комсомол». Тут уже без Пахмутовой – воровать так воровать, а «стихи и музыка – Сергея Владимировича Ткачева». Николай Николаевич новый гимн СССР уже сочинил – оказалось достаточным просто сказать ему, что так можно, и остальное он сделал сам. После праздников понесет – «как на казнь», по его собственным словам.

Досмотрели передачу – еще понравился Райкин и эстонский вокальный девичий ансамбль, которому разрешили, так сказать, чуть более фривольную песенку, чем другим: вот так вот русский народ колонизирует и угнетает, давая чужим больше, чем своим – и пошли прогревать «Москвича» – дядя Толя повезет родителей домой. С неба падал снег, отовсюду доносились веселый смех и поздравления друг другу с Новым годом. Гуляющих – толпы, все как и в моем времени, в общем-то, только фейерверков нет, а веселье более веселое, как бы тупо это не звучало. Деда Паша не стеснялся ловить языком снежинки – гвозди бы из таких людей делать!

Сидя в кресле в уютном кабинете Александры Николаевны Пахмутовой, я пил чай и рассказывал о том, как глубоко меня травмировало горе Екатерины Алексеевны.

– Поэтому сочинилась грустная песня! Покажу?

Композитор кивнула, и я показал «Ноктюрн» https://www.youtube.com/watch?v=znBgOs1HXjk&ab_channel=%D0%A1%D0%BE%D0%B2%D0%B5%D1%82%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B5%D1%82%D0%B5%D0%BB%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D0%B4%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%B5.%D0%93%D0%9E%D0%A1%D0%A2%D0%95%D0%9B%D0%95%D0%A0%D0%90%D0%94%D0%98%D0%9E%D0%A4%D0%9E%D0%9D%D0%94

Александра Николаевна прикрыла глаза, заулыбалась и слушала песню немножко покачиваясь в такт мелодии. По завершении «прозрела» и одобрила:

– Екатерине Алексеевне такой подарок точно поможет! Надо Магомаеву позвонить, – решила она и начала вставать.

Магомаева брать можно – его «опала» из-за левых гонораров прошла, сам дед Юра заступился. А Фурцева и рада была «прогнуться» – это же ее любимый певец! Говорит всем наверное, как он осознал и исправился. Странно, что дед, которому нравится Высоцкий, не попросит Екатерину Алексеевну и за него. Слишком рискованно или сильно много за это останется должен? Я на встрече об этом ничего, конечно, не скажу – рано, и сразу дедушка руль от страны мне не выдаст.

Позвонив, Пахмутова меня мощно «расстроила»:

– Он на гастролях, и прилетит только послезавтра.

Не успеваю, значит – сегодня уже второе число. Она ведь знает, что я уезжаю в «санаторий».

– Ну ничего страшного, в другой раз с Муслимом Магомедовичем познакомлюсь. Давайте запишем тогда, и я побегу с девочкой гулять?

– С какой девочкой? – заинтересовалась Александра Николаевна, выдавая мне нотную бумагу и карандашик.

– С японкой советского происхождения, – похвастался я, записывая песню. – Саяка зовут, для друзей – Сойка.

– Удивительно! Чистокровная?

– Дочь военнопленного и его японской жены, – подтвердил я. – Но Сойка родилась и выросла здесь.

– Повезло тебе, – с улыбкой порадовалась она за меня.

– Да, не удивлюсь, если во всей Москве она одна такая. Про страну ничего не скажу – она у нас очень большая. – закончив, протянул Пахмутовой запись и попросил. – Александра Николаевна, а можно жутко нескромный вопрос задать? Я никому ничего не скажу, мне сугубо в образовательных целях.

– Это какой? – поощрительно улыбнулась она.

– А сколько у вас денег? Мне вот за песни за три месяца больше тридцати тысяч накапало. А вы, извините, в этом деле очень давно, и песни ваши звучат от Калининграда до Сахалина, и это я еще страны-союзники в расчет не беру.

– Тебе деньги нужны? Много? Кто-то вымогает? – озабоченно спросила она.

– Говорю же – в общеобразовательных целях! – с улыбкой покачал я головой. – У нас все есть и все хорошо, но меня тронула ваша забота.

Пахмутова поправила лежащий на плечах платочек и смущенно призналась:

– Много.

Такой вот он, СССР – неприлично много денег иметь. Да тут по факту столько и не нужно – откровенной нищеты я не видел. Нищета – это когда жрать нечего, имею ввиду. Ну и сильно оборванных тоже нет – пусть и не очень стильных, но шмоток полно.

– Сколькизначная сумма? – не сдался я.

– Шести, – скорбно вздохнула Александра Николаевна.

– Близко к семи?

– Довольно близко! – уже раздраженно ответила она и всплеснула ручками. – А что я сделаю? Знаешь, сколько детдомов мы с Николаем Николаевичем объездили? А сколько я в Фонд Мира отправляю? Да я уже в сберкассу не хожу, потому что хочется кричать на кассиршу «Горшочек, не вари»!

– Александра Николаевна, да я же вас ни в чем не упрекаю! – кинулся я ее утешать. – Оно же само приходит, от государства. Вы-то здесь причем? Честно заработали же, своим талантом и умениями! У меня со временем не меньше будет. А зачем вы в детдома сами ездили? Можно же через сберкассу?

– С детьми играть тоже через сберкассу? – фыркнула она.

Я ощутил, как у меня краснеют уши. Удобно, конечно, денег дал и типа хороший.

– И вообще – через сберкассу может и не дойти, – понизив голос, поведала Александра Николаевна удивительное.

Даже здесь воруют чтоли?! Совсем о*уели?!!

– Так что, Сережа, лучше съезди и сам с заведующими поговори – они скажут, чего им не хватает. Лучше купить и привезти сразу вещи.

– Спасибо, так и сделаю в следующий раз! – кивнул я. – Пойду я, спасибо, Александра Николаевна.

– Ну беги. Маме привет передавай! – наказала она мне вслед.

С тортом «Наполеон» в руках направляясь к дому Саяки в полдень третьего января, повторял про себя полученные от нее инструкции: «Мама и папа долго жили в СССР, поэтому не переживай сделать что-то не так. Но они все-таки японцы, поэтому, пожалуйста, не удивляйся и не обижайся, если они начнут задавать странные вопросы».

Про знакомство с японскими родителями я в прошлой жизни смотрел видосы на ютубе. Просто от скуки, тогда казалось абсолютно бесполезной информацией. И смотри-ка, пригодилось! Зашел в подъезд, на лифте доехал до пятого этажа, вышел из кабины, поправил волосы и галстук – я пришел в костюме, да! – и позвонил в нужную дверь.

Открыл мне, судя по узким глазам за очками в роговой оправе, немного вытянутому гладковыбритому лицу и полуседым волосам, японский отец. Сантиметров на десять меня выше всего. А вот дяде Толе я до середины плеча едва-едва достаю. Фигня, мама у меня высокая – сантиметров на пять ниже отчима – значит и мне еще расти и расти. Одет в уморительно смотрящиеся на нем советские тельняшку и синие треники. Не осуждаю – дома каждый волен ходить так, как ему нравится.

– Коничива, – старательно выговорил я и поклонился так, как по моей просьбе научила Сойка.

– Коничива, – без тени улыбки важно кивнул он мне и велел. – Заходи, Сергей.

Я зашел, встретил в коридоре маму Саяки – черные волосы, карие глаза весело смотрят из щелочек на симпатичном, почти лишенном морщин, лице. Ростом на пару сантиметров выше меня. Такой Соечка и будет, получается. Впрочем, с питанием в наши времена получше, может и перерастет. Фигурой, как ни странно, уже переросла – мама у нее совсем плоская. Одета в закрытое черное платье – это у них праздничный цвет, как бы нескромно не прозвучало.

– Коничива! – отвесил я поклон и ей, и с поклоном же протянул двумя руками торт. – Поздравляю вашу семью с прошедшим Новым годом!

Глава семьи – у них тут типа патриархат, но, по словам Сойки, вертят они им как хотят – недовольно пожевал губами, но обижаться на меня за неправильную выдачу подарка не стал и закрыл за нами дверь. Тоже подарок заслужил, получается!

Сняв со спины портфель, достал оттуда вырезанную из янтаря небольшую фигурку тигра:

– Наше знакомство – честь для меня, Каташи Ичирович (а что мне его, «-саном» погонять?). Пожалуйста, примите этот маленький сувенир в его честь! – и тоже с поклоном и двумя руками.

– Ты сам это вырезал? – спросил он, не спеша принимать подарок.

– Нет, я это честно купил, – честно ответил я. – На честно заработанные собственным трудом деньги.

Я же «фарцовщик».

– В таком случае спасибо, – сухо поблагодарил он и соблаговолил взять статуэтку.

Смешной такой! «А у меня тесть – японец, ух строгий!».

– Простите, не представился как полагается – нервничаю! – с покаянной улыбкой развел я руками и полез в карман. – Сережа Ткачёв, писатель! – предъявил главе семейства книжку члена союза писателей в открытом виде.

Не удержавшись, Эйка Кацуевна едва слышно хихикнула на потрясающую гамму эмоций на лице мужа. Я убрал книжку, он откашлялся:

– Такой успех в столь юном возрасте по-настоящему поразителен!

Столь же поразителен, как и стремительно преображающийся из сурового, решившего «наставить меня на путь истинный» изваяния в радушного мужика средних лет глава семейства!

– Теперь я понимаю, что моя дочь имела ввиду, когда говорила, что все эти подарки для тебя мелочь, – с явным облегчением добавил он.

Теперь-то все, жизнь удалась, и доченька супер надежно устроена. Не осуждаю и сугубо одобряю такой подход, когда дело касается любимого меня – я ведь тут именно за этим, а главное – мне целиком и полностью можно доверять, я же хороший.

– Пойдем в гостиную, Сережа, – пригласила к этому моменту раздевшегося – пальто на вешалку повесил лично тесть! – меня тёща и указала на дверь. – Ванная у нас здесь!

Помыв руки, отправился в комнату, ко всем. Диван – сейчас сложен, но на нем здесь и спят, кровати-то нет, пара кресел и разложенный стол-«книжка», уставленный, судя по виду, приготовленными по японским рецептам советскими продуктами. Имеется и стенка с черно-белым телевизором, под ногами – мягкий ковер стандартной советской геометрической раскраски. А вот и Соечка – сидит на диване, рядом с мамой, одета – о боже мой! – в юкату с красно-золотым узором. Волосы собраны в высокую сложную прическу, щечки – немножко подбелены. Устроили мне тут облегченную версию средневековых смотрин! С другой стороны – выглядит Саяка просто ух как!

– Привет, – поздоровался я с ней одними губами, она едва заметно улыбнулась.

Стоящий у стола Каташи Ичирович махнул рукой на стул напротив своего – во главе, так сказать – и уселся. Сел и я, немножко покушали – хозяева разочарованно вздохнули, когда я сразу же «научился» пользоваться палочками, видимо привыкли потешаться над гостями – очень вкусного минтая (как будто вывернутый наизнанку в плане съедобности школьный!), риса и супа из морской капусты.

– Как у вас так получается, Эйка Кацуевна? Это же те же продукты, что и везде, но вкус совершенно потрясающий!

– Просто ты никогда не жил у моря, Сережа! – «л» в ее устах немного отдавал в «р», но в целом акцента почти не ощущалось.

А вот в глазах и улыбке – легкая тоска. По морю, надо полагать. Домик в Крыму подойдет? Я ведь могу!

– Тогда я не буду просить у вас рецепт, – подыграл я.

– Наша Саяка готовит ничуть не хуже! – прорекламировала она доченьку.

Да пусть хоть совсем беспомощная, готовить я и сам умею, но так, само собой, лучше.

– Это – очень здорово!

Глава семьи кашлянул, налил мне и дочери лимонада, себе и жене – грузинского вина. Обычай «чокаться» данными японцами освоен, поэтому выпили за знакомство, и слово взял Каташи Ичирович:

– Я – человек старых привычек, поэтому предпочитаю старые книги, – он обвел рукой стенку, целиком набитую книгами. Часть – с иероглифами на корешках. – Поэтому, прости, но твоих я не читал. Мои жена и дочь, – голосом заставил он дам поежиться. – Я полагаю, читали твои произведения?

А вот у него акцента нет вовсе.

– Читали. Они очень хороши, – ответила Эйка за обеих. – Но ты много раз слышал его песни, по радио.

– А, Сергей Ткачев! – дошло до мужика. – А ты еще и член союза композиторов?

– Да! – ответил я и показал вторую корочку.

– Удивительно! – сделал японец единственный возможный вывод. – Моя дочь рассказывала, что ты пытаешься учить японский язык?

На японском я и ответил, стараясь минимизировать акцент:

– Да. Мне очень нравится его фонетика. Когда нужно – он звучит благородно и возвышенно. Когда нужно – тихо и доверительно. Не говоря уже о том, что когда на нем разговаривает ваша дочь, мои уши радуются так, будто наслаждаются лучшими творениями эпохи Эдо.

Хе, а теперь у всех троих глаза почти как у европеоидов!

– Вот как? Ты разбираешься в японской литературе, Сергей? – на японском же спросил меня глава семьи.

– Читал все, что можно найти в наших библиотеках, – кивнул я. – Например…

И разразился десятиминутной компиляцией цитат из «Сказок дождя и луны» Уэды Акинари. В оригинале, да.

Глаза вот-вот выпадут!

– Потрясающе, Сергей! – воспользовавшись моим вдохом, прервал поток Каташи Ичирович и перешел к более приземленной теме. – Скажи, сколько ты зарабатываешь?

Сойка ехидно ощерилась – она видела сберкнижку, не потому что хвастался, а потому что объяснял, почему можно спокойно принимать любое число подарков.

– Доходы пока нестабильны, – развел я руками.

Лицо мужика приняло всепрощающе-добродушное выражение – не переживай, мол, мальчик, мы тебя и «на вырост» возьмем.

– Я получал зарплату три раза. Сначала – две тысячи пятьсот рублей, потом – двенадцать тысяч шестьсот один рубль. В начале декабря – двадцать две тысячи, так что я не могу прогнозировать, как будет дальше. Но, уверяю вас, я обеспечу вашей дочери самое лучше будущее! – заявил прямо в лоб о своих намерениях.

Соечка залилась краской, а родители еще полчаса промурыжили меня вопросами о будущем – куда поступать, где жить и вот это вот все. Ответы их устроили, и на прощание меня напоили чаем с моим же «Наполеоном», а потом мы с Саякой долго целовались в подъезде в ожидании такси.

Что ж, все дела сделаны, к встрече с дедом Юрой, как и положено пионеру – готов!

Глава 3

«Просыпаться рано» можно по-разному. Вариант первый – в строгом соответствии с выстроенным режимом, это хорошо и приятно. Вариант второй – как раз мой сегодняшний, в долбаную половину шестого утра, поэтому я зябко ёжился и зевал, на автомате поглощая выданный нервничающей мамой завтрак в компании чуть менее нервничающего дяди Толи.

– Да не переживай ты, – в очередной раз успокоил я маму, поцеловал подставленную щеку и повесил на плечо спортивную сумку – я же на три дня, в портфель столько шмотья не влезет. – Не знаю, можно ли будет оттуда звонить, но я совершенно точно вернусь домой как было обещано, – подхватил с пола упакованную в чехол «Эрику» и попрощался окончательно. – Все, я побежал!

Чмокнув маму снова, пожал руку дяде Толе и пошел вниз, где в 402-м «Москвиче» меня дожидается дедовский посыльный, замаскированный под таксиста. Система на смерть замминистра отреагировать уже успела – вдоль домов из чего попало соорудили изгороди, показывающие где тут «снег башка попадет», а неподалеку матерящийся дворник сбивал сосульки с фонаря. Узнаю Родину – сейчас пару недель поимитируем бурную деятельность, а дальше будем жить как жили.

– Здравствуйте! – Поздоровался я с «таксистом», закидывая сумку, машинку и себя на заднее сиденье. – Знаете анекдот про таксиста?

– Доброе утро. Не знаю, – по порядку ответил он, осветив фарами двинувшейся машины пушистый, падающий с еще ночного неба, снег.

Рассказал про сворованную шапку, КГБшник вежливо «хекнул» и не предпринял никаких попыток поддержать диалог.

– А вас как зовут, товарищ КГБшник? – поинтересовался скучающий я.

– Можешь называть меня Сашей, – разрешил он.

– Дядя Саша тогда. А в каком вы чине, товарищ дядя Саша? – Просунув руку между сидений, включил радио, и оттуда раздался сочный Магомаевский голос. Песня не моя, а «Лучший город Земли».

Довольный результатом, уселся обратно, слушать ответ дяди Саши:

– Извини, у тебя нет допуска.

– Ох уж эта страна секретов и советов! – вздохнул я. – Курить есть?

– Есть! – мужик спокойно достал из кармана пачку «Примы» и протянул мне.

– Не курю, – признался я. – Просто проверил.

– Правильно не куришь, – одобрил дядя Саша, убирая пачку на место. – Я тоже не курю.

– Вам за всякими нехорошими бегать надо, – согласно кивнул я.

– И это тоже, – хмыкнул он.

И снова молчание.

– А вы моих фарцовщиков душить не будете? Я-то к шмоткам равнодушен, а вот девочки мои не настолько сознательные.

– Так может перевоспитаешь? – не без ехидства покосился он на меня в зеркало заднего вида.

Невольно вспоминается диалог с «Вилкой». Может и трясли уже, в рамках подготовки. Пофигу.

– Не буду, они очень мило радуются, получая новые девочковые штуки! – с улыбкой покачал я головой. – Дамам у нас можно чуть больше, дядь Саш, они же после войны считай на себе все вытянули. Второе поколение уже с дефицитом мужиков, и каждый второй – козел или алкаш. Пусть порадуются новым штанишкам хотя бы.

Мужик ожидаемо промолчал.

– Не люблю фашистов, – открыл я ему страшный секрет.

– А кого еще? – заинтересовался он.

– Врагов всех видов, – немного подумав, ответил я.

– И кто же у тебя враги?

– А как у всех – враги Родины. Персонально мне никто никаких проблем больше не причинял – одни сплошные радости.

– И какие у Родины враги? – продолжил допытываться дядя Саша.

– Внутренние и внешние. Внутренних я не знаю, но, если вдруг такой попадется, обязательно сообщу куда следует, – пообещал я.

– Обязательно сообщай, – поощрил он меня.

И тишина.

– А вы всегда такой необщительный? – спросил я.

Магомаев сменился Зыкиной – тоже не моя песня, про «Волгу».

– А ты как думаешь? – ответил он вопросом на вопрос.

– У меня три варианта, – с многозначительным видом ответил я. – Первый – вы такой скучный по жизни. Маловероятно – вас же должны учить налаживать контакты, и с нелюдимым характером ничего не выйдет. Второй – приказ деда, сидеть и не отсвечивать. Вариант третий – дед ничего не приказывал, но вы на всякий случай решили контактировать с «объектом» поменьше – а ну как в немилость впаду, чревато!

КГБшник до ответа решил не снисходить.

– Игнорщик – хуже пи*ораса! – расстроился я.

Сотрудник гоготнул. Во, контакт налаживается.

– А дед меня уже на месте ждать будет?

– Нет, приедет к обеду.

– Нафиг тогда меня в такую рань поднимать? – вздохнул я. – У меня же режим, буду весь день с тяжелой головой ходить. Хотя, может оно и к лучшему.

На лице дяди Саши мелькнуло что-то отдаленно похожее на любопытство. Мне хватит!

– Нервничаю, – доверительно признался я ему. – Я же жутко странный! Вот посадит меня дед до конца дней в научные катакомбы для изучения, а я, стало быть, буду бездарно тратить время на чушь, пытаясь помочь нашим ученым выводить уберменшей промышленным способом.

КГБшник на термин среагировал:

– Мы же не фашисты! Да и не тянешь ты на уберменша.

– Обидно! – охотно надулся я. – Буду надеяться на лучшее, кровь-то она не водица, не станет деда Юра внука мо́рщить, да и сам понимать должен, что на воле я буду для страны полезнее. У меня девочка-японка, представляете, дядь Саш? У кого еще такая есть?

Дядя Саша про это очевидно знал, но виду не подал, сымитировав вежливое любопытство:

– Ничего себе! Настоящая?

– Этнически – да, самая настоящая. Но родилась и выросла здесь, что мне особенно нравится. А еще у европеоидов с азиатами красивые дети получаются, при нормальных родительских данных, конечно. А мы с ней – пара красивая.

– Совет да любовь, – одобрил наш с Саякой союз КГБшник.

– Есть какая-нибудь потешная служебная байка, дорогу скоротать? – по радио заиграло что-то сильно периферийно-этническое, и я сделал потише.

– Есть, – не подвел дядя Саша.

Помолчали.

– Жесть ты унылый! – окончательно обиделся я, аккуратно поставил «Эрику» на пол, растянулся на сиденье, сунул сумку под голову – там в основном вещи, поэтому мягко, и прикрыл глаза.

Уже даже как-то и не трясет – ну сколько можно? Это я лицо перед мамой держал, бодрился, а на самом деле малолетний Штирлиц сегодня близок к провалу, как никогда. Если все пройдет удачно – просто буду спокойно жить дальше, держа в голове круглосуточное за мной наблюдение и прослушку. С этим смириться я могу – да, «акционировать» станет несколько сложнее, но, с другой стороны, я могу тупо приводить «хвост» куда мне надо. Например – прямо в момент совершения преступления маньяком. Или покатаюсь в том самолете, который грузинские террористы угнать попробуют – вот будет ржака! Дело за малым – не спалиться перед целым Андроповым, который в силу профессиональной деятельности просто обязан быть жутко подозрительным и колоть молодых-шутливых типа меня как орешки. Что я вообще о нем знаю? Ой много! Что из этого правда, а что нанесли ветра времён? Фиг его знает! Но житуха у него была дай боже, и опыт работы в специфических условиях в наличии – иначе такую карьеру просто не построить. Пофигу, короче, планы в такой ситуации составлять – только хуже делать, дед любой отрепетированный шаблон моментально выкупит и сломает. Буду как со всеми – травма, память, Родина, конвейер. Пока работало. Ну какой из меня, например, пробудившийся «спящий» агент ЦРУ? У деда вся моя жизнь в папочке буквально по часам есть, уверен.

Мудро забив на сомнения и опасения, я начал проваливаться в дрему, но тут нормальная дорога кончилась, и мы весело запрыгали на колдобинах.

– Если день сразу не задался – его уже не спасти, – простонал я и добавил громкости радио, где как раз деточки из Центрального Дома Железнодорожников запели про «Аврору».

– А это за че за кнопка? – спросил я и тут же ткнул на явно «притюнингованную», легкомысленно-желтенькую кнопку неподалеку от радио.

Двигатель взревел раза в три громче, чем было, и КГБшник тут же отпустил газ.

– Это не трогай больше, – спокойно щелкнул кнопкой снова и повернул на развилке налево.

– А тут чистят! – заметил я очевидное.

– Иначе мы бы даже на служебной не проехали, – без нужды пояснил дядя Саша.

– А тут кроме двигателя еще что-нибудь меняли? – с любопытством огляделся я.

– Ага, под капотом у нас ракеты, а еще можно переключиться на режим подводной лодки, – с серьезной миной кивнул КГБшник.

– Не, на такую фигню даже я не поведусь, – отмахнулся я. – Я про Джеймса Бонда читал, «дырок» там немеряно, но на то оно и шпионский детективный роман. А вы как вообще, круче, чем англосаксонские разведки? Только честно!

– Я по другому направлению работаю, не измерял, – пожал плечами мужик.

– А это по какому? – ловко воспользовался я моментом.

– Бумажки перебираю, – отмазался дядя Саша.

– А мог бы бандитов ловить, – осудил его я.

– Бандитов у нас тоже есть кому ловить.

Бесконечное терпение у мужика! Интересно, а как такое тренируют? Вывозят из дурдома шизофреников и заставляют недельку их замечательные рассуждения слушать? Спрошу!

– Это – служебная информация, – ожидаемо ответил дядя Саша, но по легкой мимической судороге на его лице я понял, что не так уж далек от истины.

– А я вот по Сокольникам с Саякой – это девочку мою так зовут, – чисто ради глума пояснил я. – Гулял, и там пару раз в кустиках онанисты попадались. Соечка хорошая, поэтому разрешила мне о них не пачкаться, но в какой-то момент они все пропали – а ведь бабушки с района мне рассказали, что раньше их как грязи было. Это ваши постарались?

– Онанистов у нас смежники ловят, – ухмыльнулся дядя Саша.

А я ведь два и два сложил – инфобомба была найдена в парке, и буквально за три дня всех эксгибиционистов выловили, реагируя на такой раздражитель – меня или другие послания искали, а эти так, под руку подвернулись. Но доброе дело себе в «плюсик» записываю. И ведь совершенно без задней мысли!

– Непорядок – наших женщин таким не испугаешь, но извращенцы ведь и дальше пойти могут. Вот на бокс похожу пару лет, заматерею, и буду по ночам ходить асоциальные элементы арматурой пи*дить, раз ваши смежники совсем мышей не ловят. У нас вот дядю Колю из соседнего подъезда прямо в новогоднюю ночь до исподнего раздели, звери, благо близко было – не замерз.

– Милиция старается, – не очень уверенно ответил на это дядя Саша и посоветовал. – Только с арматурой лучше не ходи, зарежут.

– А я у деда пистолет попрошу! – нашел я выход, сложил пальцы тем самым пистолетом и «стрельнул» в проносящуюся за окном ёлку. – Бах!

– Точно не даст! – наконец-то заржал в голос КГБшник.

– Он электроник, он электроник! Он не различает: иудей или католик. Насильника учует в темноте построек – увидев красные глаза, беги как кролик, – процитировал я и пояснил. – Меня в школе Электроником называют!

– Это из книги? – спросил он.

– Некультурный вы человек, дядя Саша! – осудил его я. – Дети-то поди есть? Вот им почитайте, хорошая книжка. И вообще с детьми почаще время старайтесь проводить, им полезно будет, это я вам как безотцовщина ответственно заявляю.

КГБшник ответил привычным молчанием.

– Посижу-ка я спереди, у вас ксива явно мощнее, чем у потенциального ГАИшника, которого мы в такой глуши едва ли встретим, – заявил я и перебрался вперед. – А тут прикольно, никогда раньше не ездил! – поделился ощущениями и постучал руками по торпеде.

– Пристегнись, – попросил дядя Саша.

– Это да, это правильно! – пристегнулся. – Техника безопасности – она кровью написана, и ее нужно уважать! Вот бы еще во все машины такие штуки ставить, а не только в служебные.

– Это так, – согласился со мной КГБшник.

– С другой стороны – некоторые пункты в разного рода инструкциях прямо расстраивают – это же какой уровень идиотизма существует, если кому-то хватает мозгов нажимать что попало!

Дядя Саша красноречиво покосился на кнопку «турбо-режима» и не менее красноречиво перевел взгляд на меня.

– Чувство юмора в наличии! – одобрил добровольно подставившийся я.

– Тоже мне, шпион! – фыркнул он.

– Обидно! – надулся я. – «Шпион» – это когда враг, а я – советский, и вам, стало быть, «разведчик».

– Тоже мне разведчик! – послушно исправился он.

– Как думаете, дед долго смеяться будет, если я попрошу у него мое освобождение от физкультуры снять?

– У Юрия Владимировича хорошее чувство юмора, – отрекомендовал начальника дядя Саша.

– Как Сталин поди шутит, так, чтобы человек потом месяц трясся и ждал черный воронок? – предположил я.

– Не без этого! – хохотнул КГБшник.

– Людей, конечно, жалко – давление поднимается, нервничают, вредно это, но кто им виноват, что сами себе кровавый режим выдумали и в него поверили? – проявил я внучью солидарность.

– А ты, значит, не веришь?

– А я не верю! – твердо кивнул я. – В СССР жить безопасно, сытно и стабильно – государство обо всем позаботилось, работай себе восемь часов в день, расти профессионально, получай без дураков хорошие по мировым меркам деньги и уровень жизни, да в ус не дуй – не сократят, не оптимизируют, оставив без куска хлеба и крыши над головой. Люблю я Родину, в общем, – развел я руками со счастливой улыбкой.

Совочек хороший, мне тут просто жутко нравится! Не врали нам пожилые, значит – реально дышится легче во всех смыслах.

– Я тоже Родину люблю, – решил признаться и КГБшник.

– Это специально, чтобы на записи осталось? – предположил я.

– На какой записи? – вполне убедительно «удивился» он.

– Товарищи стенографисты, я сейчас книжку буду диктовать, если вы это все напечатаете в трех экземплярах и передадите мне до моего отъезда, с меня при первой возможности три бутылки французского коньяка. И это не подкуп, а благодарность от чистого сердца! Глава 1. По центру – «Запись в журнале: Сол 6»…

К моменту, когда мы подъехали к воротам глухого забора, окружавшего одинокое небольшое двухэтажное, желтого кирпича здание «средне-купеческой» дореволюционной архитектуры – это когда на арки и барельефы денег хватило, а на колонны – уже нет, небо начало светлеть, а окружающий мир подсветила серая дымка. Надиктовал почти целый авторский лист "Марсианина" – очень удобно! Если запись и вправду есть, конечно. Да ее не может не быть – фиг дед напрямую ко мне пойдет, не ознакомившись с тем, что я нес по пути.

Снег закончился, и одетый в бушлат с чистыми погонами гладковыбритый дворник средних лет – он нам ворота и открывал – старательно очищал ведущую к дому дорогу фанерной лопатой. Покинули транспорт в пристроенном к дому гараже, и через дверь попали оттуда прямо в застеленный потрепанной ковровой дорожкой коридор.

– Небогато начальник КГБ живет! – одобрил я скромное убранство – никакой тебе позолоты, стандартная побелка и фабричные светильники-новоделы на потолке.

– Это – государственная дача, – пояснил несущий мои пожитки дядя Саша.

– О, более чем уверен, что «государственность» немалой части дач весьма условна! – выдал я немного антисоветчины. – И обставлены они многим европейским аристократам на зависть!

– Знаешь что-то конкретное? – заинтересовался мужик.

– Не-а! – покачал я головой. – Но фиг поверю, что не знаете вы! Но это не мое дело, впрочем.

– Почему же не твое? – осудил «хатаскрайничество» КГБшник. – Гражданскую сознательность проявлять должен каждый!

– И иногда вешать особо зарвавшихся бояр на фонарях, аки в Революцию! – радостно подтвердил я и спросил. – Мне кажется, или здесь прохладно?

– Котел слабый, – пояснил дядя Саша. – На второй этаж не ходи, там еще холоднее, да и нет там ничего – не пользуются. Не переживай, у тебя в комнате обогреватель электрический стоит.

– Если у деда нету, я ему отдам – он пожилой, ему нужнее, – проявил я благородство.

Гоготнув, КГБшник открыл дверь слева:

– Ванная!

– Принял! – отчитался я, отметив темные пятна по углам, потрескавшийся кафель и ржавчину на дне чугунной ванны.

– Туалет! – открыл он соседнюю.

Унитаз приличный, с оснащенной резной деревянной ручкой веревочкой для активации смыва.

– Твоя комната! – открыл дверь справа.

Комната была большой, теплой и с большим окном, показывающим серенький утренний заснеженный хвойный лес. Красиво! У стены, рядом с советским, воткнутым в розетку обогревателем с раскаленной докрасна спиралью, широкая двуспальная кровать, судя по толщине застеленная периной. У окна – письменный стол со всей потребной канцелярией, большая стопка папиросной бумаги, рядом – стопка копирки. Все как я и просил. Прислоненная к столу гитара – в наличии, равно как и аккордеон, и фортепиано в центре комнаты. Беленькое, нифига себе!

– Дорогущее поди? – указал я на инструмент.

– Постарайся не сломать, – попросил он в ответ.

– Маме можно позвонить? – указал на стоящий в комнате телефон.

– Для того и стоит, – кивнул он, сгрузил мой багаж на пол. – Располагайся, маме звони, через десять минут Агафья Анатольевна придет, она тебя покормит и покажет где тут что. А мне пора.

– До свидания, спасибо, что подбросили! – поблагодарил я его.

– Бывай, юморист! – хохотнул он и закрыл за собой дверь.

Ух, тяжелые будут каникулы!

Глава 4

– Привет, мам, это я! – родительница взяла трубку после первого же гудка. – Жив, здоров, добрался нормально, тут красиво, тепло, и меня сейчас будут кормить. Главного пока нет, обещал быть к обеду. А еще у меня в комнате телефон стоит, так что вечером еще позвоню.

– Ну и хорошо, – с облегчением выдохнула изволновавшаяся мама. – Обязательно звони, и веди себя прилично, без этих твоих жаргонных словечек!

– Обязательно! – скрестив пальцы, пообещал ей я.

Даже пытаться не стану: странная речь – не минус, а последствия аварии.

– Мне еще Сойке позвонить нужно, поэтому прощаюсь до вечера! – время-то идет, и скоро придет кормилица-Агафья.

– Звони, Ромео! – хихикнула мама и повесила трубку.

Ромео набрал номер, поздоровался с взявшей трубку Эйкой Кацуевной, и она передала трубку дочери.

– Сережа, привет! – радостно поприветствовала она меня.

– Здравствуй! – невольно расплылась моя рожа в счастливой улыбке. – Как ты?

– Я соскучилась!

– И я соскучился так, будто меня от тебя на Марс спрятали тысячу лет назад, – честно признался я. – Станет невмоготу – убегу!

– Не надо, ты лучше лечись! – проявила она трогательную заботу. – А когда вернешься, будем с тобой каждый день гулять!

– Обязательно будем! – охотно согласился я. – Я только заселился, нужно на завтрак и прочее бежать, но у меня тут личный телефон, поэтому вечером еще позвоню, ладно?

– Обязательно звони! – велела Соечка.

Положил трубку, и раздался вежливый стук в дверь.

– Не заперто!

В комнату вошла миниатюрная седая дама лет шестидесяти, без очков и с хорошей осанкой, одетая в офисный юбочный костюм с повязанным поверх него фартуком.

– Здравствуй, Сережа, меня зовут Агафья Анатольевна.

– Здравствуйте, очень приятно! – улыбнулся я женщине.

– Ты проголодался? – спросила она.

– До обеда еще далеко, – развел я руками. – Поэтому буду благодарен, если немножко покормите.

– Обязательно покормим! – улыбнулась она. – Тебе нужно переодеться?

– Не-а, я вроде чистый! – покачал я головой, вызвав у дамы мягкий смешок, и она повела меня в столовую.

– Здесь у нас камин есть, но дымоход не работает, – по пути показала она мне оснащенную креслами и цветным телевизором гостиную с тем самым камином. – Так что не разжигай, угоришь!

– Не буду! – с легкой душой пообещал я и спросил. – А какое у вас звание, Агафья Анатольевна? Если не секрет, конечно.

– Майор запаса, – ответила она. – На пенсии, помогаю вот немного Юрию Владимировичу.

– А дядя Саша мне свое звание говорить отказался, – вздохнул я и тут же проявил понимание. – Но, раз не сказал, значит мне этого знать не надо, верно?

– Верно, Сережа, – благожелательно улыбнулась кормилица.

– А тут не живут обычно, да? – спросил я, заглянув в очередную полупустую комнату.

– Не живут, и мы здесь не живем. Нас вообще здесь нет! – таинственно округлила Агафья Анатольевна глаза.

– Не понимаю, о чем вы, я же в санатории сейчас, голову лечу! – улыбнулся в ответ понятливый мальчик.

– Всем бы такие головы! – умилилась дама. – Очень хорошие у тебя книги и песни, Сережа, мне очень нравятся – чувствуется в них жизнь!

– Жизнь – это важно, – кивнул я, напустив на себя солидности. – Про людей же читаем и слушаем, а не про функции на ножках. Персонаж должен быть вписан в мир, иметь, так сказать, цель, смысл и дугу характера.

Поэтому в свой вариант «Марсианина» я добавлю главному герою пожилых родителей и невесту, которая на весь мир заявит, что он от нее на Марс сбежал, лишь бы не жениться – стопудово в народ пойдет, учитывая как грустно живется советским женщинам. И все персонажи будут гражданами СССР, само собой. А ещё полностью уберу арку, где "спасать космонавта слишком дорого", оставлю дружбу, мир, жвачку между странами. В оригинале потребовалась работа сообща, чтобы направить возвращающийся космический корабль обратно на Марс. Очень надеюсь, что из-за технических подробностей (у меня на библиотечную краточку почти две сотни разных "умных" книжек в Ленинке записано, поэтому легенда уже есть) эту книжку не засунут в сейф под несколько замков.

– Это ты правильно придумал, я переводчицей много лет работала, такую иногда чушь пишут! – поморщилась она.

– А вы кого переводили? – заинтересовался я.

– Извини, я переводила для служебного пользования, поэтому не могу рассказать, – с улыбкой покачала она головой.

– А с какого языка? – заинтересовался я.

– С английского и немецкого.

– Здорово! А можно вас попросить немного со мной позаниматься, если у вас свободное время будет? – обрадовался маленькому роялю я.

– Конечно можешь! – с доброй улыбкой кивнула она.

– Сразу после завтрака? – предложил я.

– Хорошо, – покладисто согласилась она. – Тебе какой язык нужен?

– Английский, если можно, немецкий у меня более-менее, не совсем все забыл.

– А еще какие-нибудь языки учишь? – решила она меня проверить, перейдя на немецкий.

– Еще начал японский учить, он красивый, уже больше тысячи иероглифов выучил! – похвастался я на том же языке. – У меня память хорошая, быстро осваиваю. Закреплю английский, немецкий и японский, и возьмусь за французский, итальянский и китайский. С Китаем у нас дипотношений, насколько я знаю, нет, но, уверен, старшие товарищи об этом позаботятся. А там ведь почти миллиард человек живет, язык знать нужно. Ах да, а потом еще корейский выучу, чтобы все распространенные языки мира знать.

– Хороший план! – одобрила Агафья Алексеевна.

С Китаем отношения починятся совсем скоро – сразу после показательной порки в Даманском конфликте. Грустно, конечно, что наши ребята там умирать будут, но потери один к двенадцати кого угодно убедят, что с СССР выгоднее дружить. Вот и придут на ковер китайские товарищи, договариваться. Я бы предупредил, но кому надо и так все знает. А еще посреди мясорубки Косыгин будет звонить в Пекин – узнать, они совсем там поехали, или как? – но китайский функционер пошлет его подальше, и начальству об этом не доложит. А чего ему, не его же друзья и родственники на границе подыхают по велению дол*оеба-Мао. Хорошо, что у китайцев с обучаемостью все нормально, и больше они так исполнять не станут. Ну и, разумеется, по телеку и в «Правде» я обо всем этом не прочитаю – не напишут, скорее всего.

В столовой меня встретила одетая в поварской колпак и белый халат улыбчивая, приятно-полненькая тетенька лет сорока (тоже поди не меньше, чем капитан), которая накормила борщом с пампушками и жаренной курочкой с пюре.

– Спасибо, было очень вкусно! – от души похвалил я ее, и мы с Агафьей Алексеевной пошли заниматься английским.

– Сережа, а сколько времени ты учишь английский? – заподозрила она неладное буквально через пятнадцать минут.

– Почти всю жизнь, – честно ответил я.

– Имеешь ввиду «начал сразу после аварии»? – додумала она за меня.

– Примерно, я еще месяц ребра сращивал и немецкий учил, боялся, что двоек нахватаю по нему – мама расстроится, – вздохнул я.

– Маму расстраивать нельзя, – проявила майор запаса женскую солидарность. – Просто поразительный прогресс – у тебя умения студента последнего курса ИнЯза.

– Говорю же – память хорошая! – светло улыбнулся ей я. – Меня и в ДК учительница все время хвалит, приятно!

– Ну молодец! – умилилась она, и мы продолжили читать Конан Дойля в оригинале.

Немного увлеклись, в процессе нам принесли чаю с ватрушками, поэтому даже не заметили, как пролетело несколько часов, и идиллию прервал не менее вежливый, чем у Агафьи Алексеевны, стук. Взглянув на висящие на стене советские часы, женщина ойкнула, грустно осмотрела хаотично заставленный всяким стол, вспомнила о воспитании и внутреннем стержне и взяла себя в руки.

Пантомима заняла всего несколько секунд, за которые я успел крикнуть «войдите!».

Дверь открылась, и вошел он – великий и ужасный, мифологизированный просто донельзя, одетый в неплохо сидящий на нем «Большевичкин» костюм и толстые очки, Юрий Владимирович Андропов.

Спокойствие и равновесие! Слабоумие и отвага! Врываемся!

– Ну привет, секретный дед! – весело помахал я ему с широченной улыбкой.

Ни жилки не дрогнуло на этой, если уж откровенно, не самой приятной (чисто физиологически) роже! А вот и «зеркалящая» мою, не менее широкая улыбка и идеальное попадание в тон:

– Здравствуй, загадочный внук! – переключил внимание на Агафью Анатольевну. – Спасибо, Агафья Анатольевна, мы дальше сами. Попросите, пожалуйста, Клавдию Ильиничну накрыть на стол через полчаса.

– Да, Юрий Владимирович, – отозвалась она, встала со стула и пошла к двери.

– Спасибо, Агафья Анатольевна, буду очень рад, если вы со мной еще позанимаетесь! – проявил вежливость и я.

– Конечно позанимаюсь, Сережа! – обернувшись, улыбнулась она и вышла, прикрыв за собой дверь.

Андропов, очевидно, с ее пути посторонился, чай не трамвай.

Я встал и пошел к нему:

– Рукопожатие? Японские взаимно-вежливые, лишенные подхалимажа поклоны? Или сразу родственные обнимашки? Но к ним я пока не совсем готов! – по пути продолжил продуцировать клоунаду.

– Начнем с рукопожатия, если ты не против, – с улыбкой протянул ладошку дед.

Рукопожатие мне понравилось – крепкое, «взрослое».

– Нормально! – оценил я. – На «ты», потому что родной дед у меня всего один, и будь он хоть трижды начальник КГБ, «тыкать» я ему буду. А еще – будешь деда Юра!

– Нормально! – отзеркалил он и это.

– Аппетит портить не будем, но тут не так много мест, пошли за стол! – потянул я его за стол.

Деда Юра артачиться не стал, и мы сели друг напротив друга. Я показал на уши, на потолок и вопросительно посмотрел на него.

– Здесь не пишется, но телефон прослушивают, – приоткрыл он завесу тайны со смешком в глазах.

А глаза-то какие! Специально же поди такие очки носит, чтобы казалось, что эти две льдинки просверливают тебя насквозь. Смотри на здоровье, мне скрывать нечего – вот он я, пионер Сережа, четырнадцати лет отроду, умер и воскрес, что твой Феникс, причем в новой, лучшей форме!

– Я всем говорю, что у меня хорошая память, но это не так – она у меня эйдетическая.

Дед кивнул – термин знаком:

– Я об этом догадывался.

– Меньшего я от тебя и не ожидал! – обрадовался я. – Так что очень прошу мне даже мельком ничего секретного не показывать и не рассказывать. Если до меня однажды доберутся враги, я, конечно, пытки вытерпеть как пионер-герой просто обязан, но могут же и напичкать чем-нибудь, правильно?

– Правильно, но разве у тебя есть такие враги? – с мягкой улыбкой спросил дед.

– Вроде нет, – пожал плечами я. – Но что знают двое – знает и свинья, так что это могут быть твои враги. Не всех ведь еще передушил?

– Всех не передушишь, – вздохнул дед, как бы демонстрируя усталость от козней этих самых врагов.

– Прикольно, блин! – хохотнул я. О, морщится – не нравится, стало быть, «прикольно» и «блины». Интеллигент, получается! – Мой дед – самый главный КГБшник! Хорошо, что это секрет, а от я уже всем успел рассказать, что мы – однофамильцы, неловко бы получилось. Ничего, что я фамилию поменял?

– Нет, ты поступил разумно, – не стал он меня осуждать. – Мне в свое время из-за пробелов в биографии пришлось немного понервничать.

– Расскажешь? – заинтересовался я. – Если не секрет, конечно.

– Не то чтобы секрет, – улыбнулся деда Юра. – Когда я был еще молод, кто-то запустил слух, что мой дед был купцом. Я его никогда не видел, а свою биографию знал с чужих слов, поэтому пришлось объясняться со следователем и рассылать запросы во все доступные мне архивы для уточнения.

– Жуть, – вполне искренне посочувствовал я. – А отец?

– А отец умер, когда я был совсем маленьким, так что я его не помню, – надавил Андропов на общее место.

– С биологическим отцом настоятельно прошу меня не знакомить. Да, он обо мне не знал, и при ином положении дел вполне возможно, что он стал бы мне замечательным папкой, но мама рассказала, что он бухает.

На лице Андропова промелькнула тень – будь я хроноаборигеном, который при виде деды Юры либо трясется от страха – если подчиненный или гражданский – либо наоборот, начальствует – если важный кремлевский дед – то фиг бы заметил. А так сижу, наблюдаю, и вроде даже что-то замечаю. Если он не притворяется, конечно.

– Мой сын и твой биологический отец – безнадежный алкоголик, – признался он.

– Тогда точно не надо, – зевнул я, культурно прикрыв рот ладошкой. – И еще одна просьба сразу – по возможности не трогать моих знакомых фарцовщиков. Мне моим девочкам нравится…

– Дарить всякое, – с ухмылкой перебил дед Юра. – Фарцовщиками у нас ОБХСС занимается, так что проси их, если возможность подвернется.

– Принесут книжку? – полюбопытствовал я.

– Принесут через пару часов, – подтвердил он.

– Ништяк! – возрадовался я.

Андропов поморщился – уже демонстративно.

– Разговариваю странно, активно внедряя жаргонизмы всех сортов, англицизмы и прочую фигню! – подтвердил я. – Прости, но ничего с этим делать не стану – мои книги написаны вполне литературным языком, имеют одобрение старших коллег, поэтому, как адепт Слова, мой любимый русский язык буду использовать как хочу – в рамках общепринятых социальных норм, само собой. Язык – он же живой, динамично развивающийся организм, и делить слова на «плохие» и «хорошие» – на мой взгляд кощунственно. Вот!

– Что ж, думаю, в этом есть логика, но постарайся сохранять речь чистой, – смирился он.

– И еще одно супер важное! – вспомнил я. – Как к начальнику КГБ у меня к тебе ни одной просьбы не будет – меньше всего я хочу, чтобы тебя из-за меня обвинили в злоупотреблении служебным положением. Жаловаться буду только на тех, кто реально гадит Родине, и измерять степень «гадливости» буду сам, в меру своей идеологической подготовки. Но, уверен, ты и без меня неплохо справляешься!

– Как-то справляюсь, – поскромничал деда Юра.

– Ну и если придумаешь, как использовать мою замечательную память на благо страны, не стесняйся предлагать – я готов! – отвесил ему пионерский салют.

– Нервничаешь, – ухмыльнулся на меня дед.

– Очень, – признался я. – Но это нормально и скоро пройдет – ты вроде не злой, а я – не идиот, чтобы Комитета Государственной Безопасности бояться – это же комитет моего государства! – поежился. – Только в лаборатории меня не закрывай, пожалуйста, до конца моих дней – у меня первая любовь в самом разгаре и куча планов на жизнь.

– А говоришь – не боишься! – улыбнулся Андропов уже нормально. – Если бы тебя был смысл «закрыть в лаборатории», это сделали бы сразу, и безо всякого участия КГБ.

– Это радует! – абсолютно правдиво выдохнул я, чувствуя, как с плеч падает немалых размеров камень.

– Если тебе от меня ничего не надо, зачем тогда приехал? Испугался? – участливо спросил деда Юра.

– Испугался – это факт! – подтвердил я. – Но это мне от начальника КГБ ничего не надо, а родной дед лишним не будет точно – у меня не так много родственников, чтобы пренебрегать еще одним. И потом – ты же офигенно интересный человек, деда, и я абсолютно уверен, что с тобой мы эти дни проведем весело! Ну и кормят тут вкусно, да еще и встроенный репетитор по английскому есть.

– Агафья Анатольевна – настоящий профессионал, – отрекомендовал он новую знакомую.

– А ты языки знаешь? – спросил я, прекрасно зная ответ.

– Время от времени пытаюсь выучить английский, но времени совершенно не хватает, – выдал он наработанную годами отмазку.

Комплексует дедушка. Но ничего, на этом-то мы тебя за жабры и возьмем!

– При помощи определенных мнемотехнических приемов можно освоить английский в приемлемые сроки, уделяя всего с полчасика в день! – подвесил я наживку.

– Боюсь, я уже староват, – попытался слиться Андропов.

– Для пожилых и разработано! – покачал я головой. – С возрастом мозг начинает функционировать немного иначе, поэтому нужно выстраивать процесс обучения по-другому, не как для всех. Давай я тебе покажу, и, если за эти три дня ты выучишь меньше сотни слов, больше я к этой теме никогда не вернусь.

– Что ж, – деда Юра снял очки и посмотрел на меня нормальным, «человеческим» взглядом, отчего мне стало приятно. Хренов манипулятор! – Давай попробуем.

Глава 5

– В телевизоре ты толще и суровее! – поделился я с дедом наблюдениями за ним же во время обеда.

Повариха накрыла нам стол и оставила наедине. Выбор блюд – специфический, хлеб – черный, еда почти не соленая – солонка на столе присутствует, поэтому не стесняюсь пользоваться – немного курочки, которую дед почти не ел, зато много овощей и огромная тарелка клюквы. Основное блюдо – постненькие, но вкусные кислые щи.

– В телевизоре у нас все толще и суровее! – улыбнулся он и смачно зажевал клюковки.

– Мне тоже кислое нравится! – загрузил я в рот клюквы поменьше и сморщился. – Но не настолько радикальное! – проглотив, сочувственно спросил. – А у тебя почки болят или диабет?

Даже не притворяюсь – это же мой дедушка, и мне грустно оттого, что у него что-то болит.

– Я в речном учился, на практике с палубы в воду упал, – поделился он грустным воспоминанием. – В октябре дело было, вот с тех пор почечный диабет. Но ты не переживай, я еще хоть куда! – совсем по-родственному приосанился и подмигнул.

Принял правила игры, получается.

– А еще что-нибудь болит? – поинтересовался я и на всякий случай пояснил. – Просто родня же, и, если я в воду падать не буду, с почками у меня проблем не будет. Глаза – мамины, так что тоже не грозит. Но вот остальное могу и от тебя унаследовать, верно? Так что рассказывай, на что внимание обращать, а что и так нормально сохранится.

– Ты уверен, что с таким любопытством до старости доживешь? – подколол меня дед с суровой миной.

– И вправду чувство юмора есть! – хохотнул я, и дед улыбкой дал понять, что шутка принята правильно. – Сильно пугаются верноподданические холуи?

– До конфузов пару раз доходило, – похвастался Андропов.

– Не переводи тему-то! – попросил я. – Спина болит?

– Я всю жизнь на сидячей работе, что от этого бывает – можешь в своих справочниках посмотреть, – раздраженно поморщился он.

Оживает мимика-то, но это не потому, что он ко мне любовью проникся, а чтобы имитировать нормальное общение. Или это тоже паранойя, и он реально "оттаивает"?

– Про Надю Рушеву рассказывали, значит? – спросил я, среагировав на «мои справочники».

– Повезло тебе, – вздохнул дед.

– В гробу я такое везение видал, – поморщился я. – Но, раз никто мне ничего не говорит, значит ее лечат. Лечат?

– Прооперировали, – кивнул Андропов. – Завтра позвонит тебе прямо сюда, – указал ложкой в направлении моей комнаты.

– Вот и замечательно! – искренно порадовался я за Надю, отложил себе клюквы в пустую тарелку и щедро посыпал сахаром. – А зубы у тебя как?

– Мои зубы – государственная тайна! – надул щеки дед.

– Серьезно?! – удивился я.

– Шучу! – пояснил дед и продемонстрировал полный рот коронок.

– Все очень плохо, – вздохнул я, покосился на клюкву в сахаре и пожал плечами. – С генетикой все равно не поспоришь! – и решительно принялся за дело. – Вот, кстати, почему из-за вонючего Гитлера у нас так плохо с генетикой? С животными и растениями отлично работает, а вот к людям применять не принято.

– Это – не моя специальность, – отмазался дед.

– Понимаю, – вздохнул я. – Мир все время усложняется и ускоряется, поэтому нужно как можно больше узких специалистов. Хорошо, что в школе нам дают полный вертикальный срез всех достижений человечества, и можно выбрать что тебе по душе!

– Нравится в школе-то? – задал Андропов НАСТОЯЩИЙ ДЕДОВСКИЙ ВОПРОС.

– Нравится! – чистосердечно признался я. – Ребята хорошие, педагоги не вредные, а еще – очень приятно приносить маме полный дневник пятерок!

– Говорят, что экстерном ты мог бы уже в институт поступить, – проявил информированность дед.

– Говорят в Москве кур доят, – отшутился я.

Андропов фыркнул, я пояснил:

– Зачем оно мне? С ровесниками хорошо, психологически комфортно, а вот с ребятами постарше будет трудно – либо лебезить перед маленьким гением станут, либо наоборот – гадить по мелочи, чтобы не зазнавался. Не хочу. Мои соученики меня искренне любят, а я стараюсь отвечать им тем же, – закончил речь довольной лыбой.

– Ну учись, раз нравится, – разрешил дед. – А что у тебя за «великие дела»?

– Об этом мы через полгодика поговорим, когда я на рабочие мощности выйду, – пообещал я.

– Договорились, – улыбнулся он.

Грустно вздохнув и закусив губы, я спросил:

– Екатерина Алексеевна сильно горюет?

– Очень, – мягко ответил Андропов. – В ее-то годы одной остаться – такого и врагу не пожелаешь.

– Не буду больше высшим государственным деятелям анекдоты рассказывать, они от этого умирают, – грустно добавил я.

– Ты же материалист, Сережа, – укоризненно заметил дед. – И твоей вины здесь нет. Несчастный случай.

– Это так, – подтвердил я и зябко поежился. – Но кровь замминистров с лица вытирать больше не хочу!

– Сочувствую, – вроде даже искренне вздохнул Андропов. – Не надо бы детям твоего возраста в такие передряги попадать.

– А ты в мои годы, полагаю, и не такое видел? – спросил я.

– Видел, – спокойно кивнул он. – Но говорить об этом не хочу, извини.

– Кто вообще о таком говорить захочет? – не стал я его осуждать. – А ты социопат?

– С чего ты взял? – удивился он, снял пиджак и повесил его на спинку стула. – Социопаты у нас выше лейтенанта не поднимаются. Я – профессионал.

Ага, рассказывай!

– Уважаю профессионализм, – кивнул я. – А ты со мной здесь до самого отъезда пробудешь?

– Надоел? – ухмыльнулся дед.

– Нет, просто спланировать досуг, – с улыбкой покачал я головой.

– Мне на работу нужно, завтра и послезавтра так же приеду – к обеду.

– Это хорошо, что на работу, – одобрил я. – Ничего хуже быть не может, чем начальник спецслужбы-тунеядец.

– Я с тобой согласен, – улыбнулся дед.

– Доел? Давай я помою, – предложил я и начал вставать.

В столовую вошла повариха и принялась выгонять нас обоих – нечего мол у нее работу отбирать. Пользуясь моментом, спросил:

– Клавдия Ильинична, а у вас найдется цветная капуста?

– Найдется, – кивнула она.

– Тогда, пока дедушка на работе, можно я вам пару рецептов покажу? Деда кормить, диетическое, но вкусное!

Андропов смутился! Ржака!

– А ты у нас еще и кулинар? – улыбнулась повариха.

– Я вообще многогранный! – застенчиво шаркнул я ножкой.

– А что еще нужно? – она достала из кармана блокнотик.

Я надиктовал, и мы с дедом Юрой вернулись в комнату, где я решил выкатить небольшую «бомбу».

– Дед Юр, пойми меня правильно – у меня все есть, а чего нет – то я с книжно-песенных денег куплю, но у меня есть одна штука, которая, если все сделать правильно, принесет стране кучу валюты. Валюта ведь Родине нужна?

– Нужна, – не стал спорить Андропов с общеизвестным тезисом.

Подойдя к столу, я убрал в сторону мнемотехнические карточки, на примере которых излагал деду азы, положил чистый лист бумаги и карандашиком нарисовал чертеж кубика Рубика.

– Что это? – ожидаемо не понял он.

– Игрушка-головоломка, суть такова…

– Хм, – задумчиво хмыкнул дед.

– У меня еще некоторые задумки есть, но давай сначала на чем попроще потренируемся. В общем, забирай, оформляй буржуйский патент и налаживай производство мировых масштабов. Но я здесь не при чем – не хочу пока светиться, меня и так на улицах каждый второй узнает – это приятно, я славой не избалован, но в какой-то момент славы может стать столько, что я даже в школу спокойно ходить не смогу – на сувениры растащат, – подвинул я ему листочек.

– Подумаем, – не стал он давать опрометчивых обещаний, аккуратно убирая листочек в карман рубашки и снимая галстук.

Метафора, блин – теряет защитные слои.

– А теперь давай дальше язык стратегического противника учить!

И мы вернулись к прерванному обедом занятию, за которым и просидели до вечера. В итоге я был награжден вроде бы даже искренним благодарным взглядом от деда и невербальным, но почти физически ощутимым уважением от присоединившейся к нам на правах профильного специалиста Агафьи Алексеевны. А еще в процессе дядя Саша – видимо, порученец дедов, вот и суетится – принес отпечатанный кусок «Марсианина».

– А как мне коньяк передавать стенографистам? – спросил я деда Юру. – Через тебя?

– Они у меня не пьющие, а стенограммы печатать все равно обязаны вне зависимости от содержимого – работа такая, – улыбнулся дед.

– Но я же обещал, а если обещал – в лепешку расшибись, но сделай! – насупился я.

– Я тебе, когда прощаться будем, номер дам – дяде Саше звонить на всякий случай.

– Будет мне куратором? – обрадовался я.

– Можешь и так считать, – хмыкнул Андропов. – Вот и ему и передашь.

– А раз телефон слушают, я могу прямо в него надиктовывать дальше? – решил я воспользоваться прослушкой в корыстных целях.

– 22 набери и диктуй, я распоряжусь, – кивнул дед и указал на начало «Марсианина». – Дашь почитать?

– Конечно! – щедро выделил я ему копию. – А ты разве еще нет?

– Только стенограмму разговора просмотрел, – покачал он головой и ухмыльнулся. – Японка, значит?

– Соечка! – радостно подтвердил я и счастливо зажмурился. – Лапочка, милашечка! Люблю ее – просто жуть!

– Что ж, совет да любовь, – одобрил дед.

– По твоему ведомству, значит, претензий к ним нет?

– Совершенно «чистая» семья. Своего рода уникумы, – кивнул Андропов. – Если в Японию соберетесь, с нашей стороны проблем не возникнет.

– Царский подарок! – благодарно кивнул я. – Обязательно ее на бывшую Родину свожу, пусть посмотрит, как там ее соотечественники во славу дзайбацу, или что там у них после войны вместо них образовалось, горбатятся по пятнадцать часов в день и по струнке ходят, боясь потерять лицо и навлечь позор на весь род.

– А откуда ты это знаешь? – вкрадчиво спросил дед.

– А я же у них в гостях был, вот, рассказывали, – честно ответил я.

Рассказывал глава семьи, как бы показывая правильность выбранного им пути. И я, блин, с ним полностью согласен: Япония – это тот еще социальный ад, сколько бы потешного аниме они не рисовали.

– Это ты из-за Саяки японский учить начал?

– Нет, учить начал потому что мне скучно дома сидеть или портвейн пить с ребятами.

Дед одобрительно улыбнулся.

– Так что нагружаю себя как могу, чтобы проводить время с пользой. Саморазвитие – наше все!

– Здесь очень хорошо подошла бы цитата Владимира Ильича Ленина, – как бы намекнул Андропов на мою подчеркнуто-хорошую идеологическую подготовку.

– Про «учиться и еще раз учиться»? – уточнил я и пожал плечами. – У Владимира Ильича цитаты для любой ситуации есть, и я его собрание сочинений наизусть выучил. Хочешь, буду одними цитатами из него с тобой все оставшееся время общаться?

– Эйдетическая память, – не без зависти вздохнул дед.

– Огромное преимущество, и не менее тяжелое бремя. Я вот сижу с тобой, а где-то там, в голове, сосулька проламывает череп мужа Екатерины Алексеевны, – поежился. – И не забудешь при всем желании! Слышал поди такой звук?

– Приходилось, – поежился и дед. – Память у меня похуже, но такое – ни в жизнь не забудешь.

– Хорошо, когда есть с кем такими штуками поделиться, – благодарно улыбнулся ему я. – Легче становится.

– Скажи, а как ты книги пишешь? – решил дед сменить тему.

– Тоже память помогает – прямо в голове целиком придумываю, а потом переношу на бумагу. Если мне машинистку выделят, могу по книжке в неделю надиктовывать, – с аккуратно подпущенным в голос самодовольством ответил я. – Но столько производственных мощностей мне Родина выделить не может чисто физически – у нас писателей много, и печатать нужно всех, а не только Сережу Ткачёва. – отреагировав на поднятую дедом бровь, добавил. – С песнями та же ситуация. А еще я учебник по сценарному мастерству освоил, пьесу написал – на Новый год в школе и ДК опробовали, обещали в ТЮЗе начать показывать, ну а я еще мультфильм в работу запустил, и, когда домой вернусь, сяду за сценарий многосерийного цветного телефильма по «Электронику», только нужно с товарищем Велтистовым контакты наладить. Но его номер у меня уже есть! – улыбнулся я. – О, кстати! – вспомнил о важном и пошел к фортепиано, картинно закатал рукава теплой клетчатой рубахи. – Зацени, музыка народная, слова – народные. Наша служба и опасна, и трудна… [https://www.youtube.com/watch?v=fGdoZNPK3IQ&ab_channel=VladimirStolyrov]

Хе, глазки прикрыл, улыбается! Оттаивает Андропов, проникает магия светлоликого пионера под многокилометровый слой застарелого профессионального цинизма. Или опять притворяется?

– Здорово! – когда я доиграл, вынес вердикт дед.

– Ну и все, – улыбнулся я и начал записывать песенку на нотную бумагу. – Ты же в курсе, что гимн вашим смежникам настолько же «народный», как и это?

– Все, кому надо, в курсе, – подтвердил дед.

– У вас же есть ведомственный хор?

– Есть, – кивнул он.

– Вот и новиночка в репертуар! – дописал и протянул деду.

– Молодец, – похвалил он меня.

– А пограничники наши по твоему ведомству, верно?

– По нашему, – не стал скромный Андропов присваивать «юнитов» себе.

– Тут под гитару надо! – сменил инструмент. – Зеленые погоны и звезды на плечах… [https://www.youtube.com/watch?v=_vxXuAXH-_0&ab_channel=%D0%9E%D0%BB%D1%8F%D0%A1%D1%82%D1%80%D0%B5%D0%BB%D0%B5%D1%86]

Твою мать, тут же «орел двуглавый!». Альтернатива, срочно!

– Парит над нами флаг наш алый…

Хе, изи!

Дальше переделывать не пришлось, но дед поморщился:

– Звучит как что-то дворово-«блатное».

– Ха, блатное тоже могу, слушай! – хохотнул я. – Кольщик, наколи мне купола… [https://www.youtube.com/watch?v=SJPuQIhF7y4&ab_channel=%D0%9C%D0%B8%D1%85%D0%B0%D0%B8%D0%BB%D0%9A%D1%80%D1%83%D0%B3]

По мере исполнения дед постепенно краснел, а в конце, к моему огромному удивлению, громко и сочно расхохотался до слез. Такое уже не сымитируешь – сердечко Андропова успешно украдено! Спасибо, Миша Круг, святой ты человек! Дождавшись, пока дед просмеется, я отложил гитару и пояснил:

– Нельзя позволять маргинальным группам присваивать себе ноты, слова и цвета! Это – общее достояние всего человечества, и избегать части из них – идти на поводу у тех самых маргиналов. Как интеллигентные люди, мы – выше этого! А «Погранзаставу» наши ребята будут в каждой казарме петь, проникаясь тем, какие они классные и стоящие на защите Родины. Они ведь вправду классные и стоят, так давай им об этом споем!

– Убедил! – улыбнулся Андропов. – Но «блатное» лучше больше не пой, нам одного Высоцкого хватит.

– Не хватает Высоцкого, – зацепился я. – Я пока не высовываюсь, но однажды запишусь к Екатерине Алексеевне на серьезный разговор про Владимира Семеновича. Не нравится мне, что такой талант затирают, таланты от этого спиваются и гибнут. Да, он местами, как говорится, «с душком», но «душок» этот ни к чему не призывает и проистекает исключительно от любви к Родине.

С интересом выслушавший пассаж дед кивнул:

– Я тоже так считаю.

– Но ты – не министр культуры, и брать на себя ответственность совершенно разумно не хочешь, – не стал я обвинять его в трусости. – Но меня Екатерина Алексеевна любит, и, набрав некоторый авторитет, я смогу с ней немножко поговорить о нашей культуре. «Запрещать и не пущать» еще пару веков назад работать перестало, а сейчас – тем более. Нужно возглавлять и использовать то, что победить не можешь.

– Я тоже читал Макиавелли, – не удивил дед, улыбка которого стала еще более искренней.

– И поэтому тебя часть нашей интеллигенции ненавидят, – гоготнул я. – Они тоже все Макиавелли читали, и «возглавляться» им очень не хочется – гораздо приятнее рыдать на кухне и рассказывать, как такой талант не ценят. Но Высоцкий возглавится с радостью – он патриот, и даже попав по ту сторону занавеса и получив там успех, не станет ругать и вредить СССР. А еще – обязательно вернется, потому что творцу такого уровня без родной земли под ногами дышать трудно.

Андропов благожелательно кивнул – согласен, мол. Я записал песенку про «Погранзаставу», и мы вернулись к английскому. Итоги – десяток «неправильных глаголов» и полсотни слов. А главное – дед уверился, что методика работает, и, стало быть, я получил «очков хорошего внука».

Проводив деда до выхода из особняка, вернулся к себе и первым делом, зажав рот руками, сдавленно застонал, ощущая как все тело покрывает противный холодный пот. Дрожь сменилась лавиной эйфории, и пришлось давить ликующий смех. Вот так вот организм реагирует на условную встречу с медведем на узкой таёжной тропинке, когда медведь, вместо нападения, кушает конфеты с рук, ласково теребит лапой по макушке и спокойно себе уходит. Все, если не зарываться и крупно не косячить, теперь все точно будет хорошо. Вдох-выдох, вдох-выдох. Порядок! Можно звонить любимым и близким.

– Алло, Соечка, привет, это опять я!

Глава 6

Проснувшись с первыми лучами солнца, потянулся и вылез из-под толстенного одеяла. Дубак! Ёжась, надел футболку и свитер, на ноги – синие треники. Натянув вязаные (подарок бабы Зины) носки, сунул ноги в мягкие тапочки и подошел к окну, полюбоваться красиво спадающими через ветви деревьев и весело блестящими на снегу лучиками. Серое зимнее небо картины не портило. Наклонившись к стеклу, посмотрел направо – там видно крылечко задней двери дома – и снова зябко поежился: одетая в скромный закрытый купальник Агафья Алексеевна как раз вылила на себя ведро воды. Зычно «ухнув», встряхнулась, зачерпнула снега и начала им обтираться. Пойду-ка включу обогреватель – так и не решился оставить его на ночь, вдруг коротнёт? Блин, а еще я пропустил вчерашнее «Время». Ладно, про надои иногда можно и пропустить. Можно звонить маме и Саяке.

После разговора в дверь постучали, и ко мне заглянула улыбающаяся Клавдия Ильинична:

– Проснулся? Пойдем, накормлю тебя.

– Спасибо, умоюсь и сразу приду, – пообещал я и пошел в ванную.

Вчера был зубной порошок, а теперь – импортная зубная паста. Беспокоится дед о моих зубках, приятно! А вот это у фарцовщиков нужно купить и для себя, при всей любви к отечественному производителю.

Умывшись, отправился на кухню.

– Будем делать пиццу с подложкой из цветной капусты и еврейскую народную «намазку» хумус! – заявил я, стянул с вешалки фартук и повязал на себя. – Доверите мне ножик, Клавдия Ильинична?

– Выбирай любой! – с гостеприимной улыбкой указала мне на подставку с целой кучей.

Выбрав показавшийся наиболее удобным, помог поварихе настрогать все потребное, мы замесили «тесто», выложили слои начинки и отправили в духовку запекаться.

Дальше я принялся толочь горох – замочили вчера вечером.

– А ты это сам придумал? – спросила Клавдия Ильинична, кивнув на духовку.

Хумус-то она знает, но меню ей выдает дедовский врач, который, похоже, не.

– Просто прикинул, чем можно заменить вредное для деда тесто, – пожал я плечами. – А так – почти уверен, что где-то кто-то такое готовить тоже умеет.

Улыбнулся.

– Я еще в книжку про «Марсианина» этот и парочку других рецептов добавлю, из обычных советских продуктов – нашим хозяйкам же только покажи, что так можно, а дальше они до совершенства доведут.

– Наши хозяйки такие! – хихикнула повариха, села за стол и достала из кармана халата блокнотик и карандаш. – А что за рецепты?

– Два торта – «Московское суфле» (потому что от «Птичьего молока» поляки порвутся и будут скандалить. Ну их нафиг, блаженных) и «Будильник». Записывайте первый…

Это все будет во флешбеках о невесте «марсианина» – ручки, мол, золотые. А еще главный герой, уже названый Филиппом (я же обещал фарцовщику назвать в честь него кого-то крутого, а что может быть круче марсианского Робинзона?), будет петь песни. Много песен – как раз на полноценную пластинку. Первая в истории книга с саундтреком! А еще песенки выбрал такие, чтобы немалая их часть понравилась пребывающей в трауре Фурцевой – про разлуку и вот это вот все. Ну и про космос немножко, но так, почти «для галочки». Обоснование такое – ну кто, сидя в одиночестве на мертвой планете, будет сочинять оды долбаной пустоте, которая ему – преграда и неиссякаемый источник опасности? А вот дом и невесту воспевать – это логично. И песня про траву у дома – тоже обоснование.

– «Агар-агар»? – озадаченно постучала карандашиком о стол повариха.

– Смесь полисахаридов агарозы и агаропектина, получаемая путём экстрагирования из красных водорослей – Phyllophora, Gracilaria, Gelidium, Ceramium и других, произрастающих в Чёрном море, Белом море и Тихом океане, и образующая в водных растворах плотный студень, – оттарабанил я определение. – Его наши биологи используют, для изготовления плотных и полужидких питательных сред. Думаю, поделятся, если попросить – у нас в стране жадин не любят! У меня в «Марсианине» персонаж естественнонаучно подкован – в космос же команду максимально универсально подготовленных специалистов нужно отправлять, для экономии и оптимизации.

– А нам с Клавой дашь почитать? – мощно ворвалась в кухню Агафья Анатольевна, успевшая переодеться после утренних процедур в длинную юбку и серенькую блузку.

– Чем больше людей прочитает – тем мне приятней! – ответил я. – Доброе утро. А вы – морж?

– Моржую немножко, – подтвердила она. – Здравствуй.

– Слова «моржую» в словарях нету, – поведал я стратегическую информацию. – В устной речи есть, а официальная наука не признает. О, песня!

Под растерянными взглядами дам сбегал в комнату и вернулся с гитарой. Усевшись на табуретку, предупредил:

– Я при дамах не выражаюсь, но тут вся суть в слове на букву «Ж». Худсовет ни за что не пропустит, поэтому петь где попало не стану.

Тетеньки с улыбками покивали, и Агафья Анатольевна махнула ручкой – давай мол, жги.

– Я уже совсем большая…

[https://www.youtube.com/watch?v=4_DPaLm0ddU&ab_channel=%D0%9E%D0%BB%D0%B5%D0%BA%D1%81%D1%96%D0%B9%D0%A1%D0%BB%D0%B0%D0%B2%D0%BE%D0%B2]

Дамы и не подумали меня осуждать, чуть ли не попадав под стол от смеха.

– Ой уморил, Сережка! – вытерла слезинку Агафья Анатольевна.

– Я потом деду спою, – поделился я планами, прислоняя гитару к стене. – А то больно он интеллигентный – разговаривает как книга!

– А книги разве разговаривают? – с улыбкой спросила Клавдия Ильинична.

– А как же! Текст – это универсальный код, которым можно передавать абсолютно все – от сухой, строго прикладной информации до запахов, звуков и тактильных ощущений, – пустился я в размышления. – Феномен, своего рода! А главное – текстом можно кодировать пережитые кем-то – даже выдуманным! – эмоции и опыт. У нас код поэффективнее многих будет – всего тридцать три буквы, позволяющих делать абсолютно все, а вот у азиатов – полный швах, целые смысловые сегменты в один иероглиф «зашивают», поэтому приходится все их учить.

Из моей комнаты, где я предусмотрительно оставил дверь приоткрытой, донесся звон телефона, и я снова побежал туда, оставив дам переваривать полученную информацию.

– Алло?

– Сережа, это ты? – раздался по ту сторону провода тихий, шипящий, но узнаваемый Надин голос.

Хе, живая! Вот и хорошо.

– Сережа – это я! – подтвердил я.

– Я через три дня в СССР лечу, но придется в больнице лежать, – поделилась она новостями.

– Обязательно приду в гости, – пообещал я.

– Только не пугайся, я теперь лысая! – захихикала она.

– Нас таким не напугаешь!

– А еще я к «Биму» новые иллюстрации рисую, лучше!

– «Лучше» – это нам надо! – обрадовался я еще и этому.

– Все, мне пора, скоро увидимся! – попрощалась Надя.

– Увидимся!

И в трубке пошли гудки. Международные звонки, особенно за океан, нынче дороги и технически сложны – спасибо деду, получается.

Вернулся на кухню – Клавдия Ильинична как раз тыкала в пиццу спичкой:

– Еще минут пять, – поделилась выводами, закрыв духовку. – Как раз рецепт второго торта записать, – намекнула вернуться к теме.

Надиктовал торт «Кофейный».

– «Будильник» – потому что кофе по утрам бодрит? – предположила Агафья Алексеевна.

– Да, – подтвердил я. – А еще у нас соседка по подъезду из Кореи, тётя Лин, она мне рецепт морковки по-корейски дала. Но деду давайте про нее не скажем, ему такое нельзя.

Дамы умиленно поулыбались – ишь какая забота!

– А давайте еще способ получения итальянского мягкого сыра маскарпоне в домашних условиях при помощи советских молочных продуктов в книжку вставим! – почесав подбородок, решил я. – Рецептура такая…

– Тебя же наши женщины в письмах утопят, – улыбнулась Клавдия Ильинична, записав рецепт и аккуратно убрав блокнотик в карман.

– Мама вот только что жаловалось – машина почтовая приезжала, сгрузили мне в комнату четыре мешка! – похвастался я со счастливой улыбкой. – Представьте – это ж надо написать, конверт купить, запечатать, марку наклеить и отправить – без всякой надежды на ответ, заметьте! Мне такое внимание просто до жути приятно!

Повариха достала пиццу, и мы дружно вступили в сговор с целью позавтракать новинкой не дожидаясь Андропова. Блюдо было сочтено годным и достойным высочайшего желудка.

– Агафья Анатольевна, давайте английский тогда до дедушкиного прихода отложим, а я печатать пойду. А вы начало пока с Клавдией Ильиничной почитайте, у меня как раз две копии.

Майор запаса смущенно покивала, я выдал им текст и пошел печатать четвертый авторский лист – вчера перед сном надиктовал целых два, скоро дядя Саша принести должен.

Зимний вид за окном и ощущение изолированности от мира навевали ассоциации с «Отелем «У Погибшего Альпиниста». Надо будет познакомиться с мэтрами и зафорсить минкульт снять уже нормальные «Трудно быть богом» и «Сталкер». «Пикника на обочине» еще нет, но я же пятилетками планирую!

Дед прибыл в половину второго, и, дождавшись приглашения войти, сразу же положил мне на стол два предмета – кубик Рубика (корявенький и деревянный, грани покрашены цветным карандашом) и толстенную папочку с незаполненным шаблоном «Дело номер…».

– Дело шьешь? – гоготнул я, пожимая освободившуюся от груза дедову руку.

– Это помощники мои твоего «Марсианина» почитали, – без улыбки ответил он. – И это… – ткнул пальцем в папку. – Только то, на что им хватило квалификации!

– В шею гнать! – сымитировал я «чапаевский» взмах шашкой. – Ничего секретного тут нет и быть не может, если дело в этом – все, что здесь написано, я почерпнул из Ленинской библиотеки, взяв книжки и журналы по самому обыкновенному школьному читательскому билету. Ну и еще часть выдумал – на то она и фантастика! Попрошу Бориса Николаевича напечатать под романом список использованной литературы, а еще схожу в Министерство общего машиностроения, и попрошу поставить печать «Одобрено к публикации. Секретов нет».

– Эйдетическая память, – еще с большей завистью, чем вчера, вздохнул дед.

– Зависть порождает злобу, деда, – с серьезной миной просветил его я. – А злоба – ненависть и желание раздражитель убрать. Но до этого же не дойдет?

– Ты чего! – аж подпрыгнул Андропов и неловко потрепал меня по волосам. – Это – белая зависть, я вообще-то тоже не промах – за утро еще полсотни слов выучил!

– И это покруче, чем моя халявная память – ты-то сам, да еще и в таком возрасте!

Дед Юра поджал губы.

– Не как что-то плохое! – поспешил исправиться я. – С объективными возрастными изменениями мозга не поспоришь. Ты – не маразматик, просто всю жизнь занимался другими вещами, поэтому мозг выработал устойчивые нейронные связи, благодаря которым анализируется, классифицируется и подвергается осмыслению поступающая информация. Они же отвечают за формирование информации новой – это позволяет тебе мудро руководить такой сложной структурой как КГБ.

Андропов фыркнул.

– А заставляя мозг заниматься непривычным делом, ты заставляешь его условно пробивать плотину, создавая новые нейронные связи. Мнемоникой мы его немножко обманываем, при помощи ассоциативных рядов распределяя нагрузку на нейросвязи уже готовые.

Дед немного подумал и мягко попросил:

– Сережа, а если я попрошу тебя ответить на несколько вопросов для кое-каких наших ученых, не психиатров, – с нажимом уточнил он. – Ты согласишься? А я тебе взамен обеспечу печать от Министерства общего машиностроения.

– Анонимно и письменно – в смысле «на печатной машинке» – я готов, – кивнул я.

– Именно так и нужно, – подтвердил деда Юра и перешел ко второму пункту повестки. – Теперь твой кубик. Никто из моих помощников не смог его собрать.

– Крутится что ли? – удивился я и взял деревяшку в руки. – Я думал это модель.

– Действующая модель!

Провернув грани как надо, быстро собрал кубик:

– Тут шаблон есть, я тебя научу. – перемешав как попало, отдал игрушку деду. – Смотри…

– И что, всегда работает? – Андропов перемешал кубик обратно и снова собрал. – Поразительно!

Совершенно по-мальчишески ухмыльнувшись, снял трубку телефона, крутанул диском семерку и положил обратно. Направился к двери, перемешивая кубик:

– Давай на всех попробуем!

– Давай! – обрадовался я движухе.

– Ты ведь им не рассказывал? – на всякий случай уточнил дед.

– Не, я болтливый, но понимание имею, – отрекомендовался я ему.

Открыв дверь, заставили вздрогнуть как раз направляющуюся к нам Агафью Алексеевну. Майор запаса взяла себя в руки и спросила:

– Юрий Владимирович, а вы обедать будете?

– Попозже! – покачал он головой. – Поможете нам эксперимент провести? И вы тоже, Клавдия Ильинична! – добавил для выглянувшей из кухни поварихи.

Дамы помочь согласились, и мы пошли в комнату.

– Нужно собрать этот кубик так, чтобы все грани были однородного цвета, – провел брифинг Андропов, вручив игрушку севшим на кровать – а больше некуда – женщинам.

– Ну-ка… – решила попробовать первой Агафья Анатольевна.

Минуты четыре – столько ей потребовалось, чтобы справиться с головоломкой.

Деда Юра приуныл, но совладал с собой:

– Вы справились гораздо лучше меня, Агафья Анатольевна.

– Вы собирали дольше? – улыбнулась майор запаса.

– Я не смог собрать вовсе! – признался он.

– А можно я? – попросила Клавдия Ильинична.

Дед с удвоенным старанием перемешал кубик.

Меньше минуты!

– Тут же прынцип есть! – веско пояснила повариха, перемешала, собрала. – Как хочешь крути!

Начальник КГБ приуныл еще сильнее.

– А ты замечал, что у тебя мимические морщины уже вот такие вот – кислые? Это из-за клюквы? – поинтересовался любознательный внук.

– Работа такая! – авторитетно заявил деда Юра и ответил дверному стуку. – Войдите!

Вошли трое мужиков в гражданских свитерах, черных брюках и мягких тапочках, в которых по дому ходят все – дядя Саша, «дворник» и не видимый прежде рослый усатый дядька. Рассадив подчиненных в ряд на кровати, дед подверг их испытанию кубиком, прямо на глазах возвращая присутствие духа – никто не осилил. Похваставшись умениями, Андропов приказал им развивать логическое мышление и выгнал из комнаты.

– Смешно получилось! – похвалил злоупотребление служебными полномочиями я, и мы пошли обедать.

– Это я понимаю, это – пицца, – кивнул дед на пиццу. – А это? – постучал по хрустальной миске с гороховой массой.

Само собой, помимо этих двух, на столе присутствовали и другие, более привычные Андропову, блюда.

– Еврейская народная «намазка» хумус, ее тебе можно, – ответил я. – Отлично сочетается с мацой! – и противненько так захихикал.

Дед укоризненно поднял на меня бровь.

– Да ладно тебе, просто шучу – итальянцы через одного на тебя похожи! – успокоил я его. – А хумус вкусный, я и маму его делать научил.

В подтверждение своих слов намазал толстый слой на кусок черного хлеба.

– Можно еще вот так усилить! – насыпал сверху клюквы.

Андропов хмыкнул и повторил бутерброд.

– Евреев-то будем на земли обетованные выпускать?

Дед откусил кусок, с довольной миной зажмурился и смачно прожевал. Проглотив, спокойно ответил:

– Мы с Андреем Андреевичем Громыко, это…

– Наш министр иностранных дел! – вставил я.

– Именно, – кивнул Андропов и откусил еще.

Я терпеливо ждал, занимаясь тем же.

– Прошлым летом направили в ЦК совместное письмо от МИД и КГБ с предложением разрешить советским евреям эмигрировать из страны. Дело пошло.

– Какие вы с товарищем Громыко молодцы! – одобрил я. – Если человек не хочет в СССР жить, он будет минимум – бесполезен, а максимум – вреден. Зачем он такой нужен? А тут еще и тема болезненная. О, анекдот!

Рассказал про «почему евреев отпустили первыми». Андропов антисоветски поржал и признался:

– Я бы и других выпускал.

– За исключением особо Родине полезных! – добавил я.

– Особо полезные Родину любят! – просветил меня деда Юра.

– Чего это ты сегодня так разошелся? – поинтересовался я.

Андропов покосился на дверные проемы, наклонился ко мне – я наклонился в ответ – и с довольной рожей зашептал:

– Я в Кремле сегодня был, и – не скажу кто – начал на меня орать. А это очень страшно, Сережа! – даванул меня взглядом, и я невольно поежился. – А у меня в голове – «я что – верноподданический холуй?!». И так стало… – он замялся, подбирая слово.

– По*уй? – предположил я.

– По-*у-й! – по слогам повторил Андропов.

За полтора дня я совершенно испортил главу КГБ СССР.

Глава 7

– А это? – ткнул я пальцем в сосну.

– Pinetree, – ответил деда Юра.

День третий, гуляем по лесу – сотрудники проделали нам тропинки.

– А это? – указал на ёлку.

– Fir, а когда наряженная – Christmas tree.

– Готовый англичанин! – порадовался я за деда.

– Давно вот так не гулял, – признался Андропов, повернулся к деревьям и втянул носом воздух.

Воспользовавшись моментом, я скинул варежки, скатал снежок и залепил им деду между лопаток.

– Ах ты! – подпрыгнул он и начал лепить ответный.

– Спорим у тебя где-то тут телохранитель зарыт? – предположил я, сымитировав неудачное уклонение и поймав снаряд плечом.

– Где? – развел руками дед.

Типичный заснеженный хвойный лес, ни больше, не меньше.

– А вот тут! – не дрогнув, я направился к чуть более крупному, чем окружающие, бугорку. Присев, разрыл снег и грустно вздохнул на гнилую корягу.

Андропов заржал и скомандовал в пространство.

– Петров, демаскироваться!

В следующую секунду меня схватили за подмышки и подняли на вытянутых руках.

– Очень круто! – похвалил я укутанного в маскхалат и маску поверх балаклавы КГБшника. – А это что у вас?

– Извини, секретно! – не подкачал он, поставил меня на место и перевесил закутанное в марлю, а потому – неузнаваемое секретное оружие с живота на плечо.

– А вы не замерзли? – поинтересовался я.

– У них специальная подготовка, – ответил дед.

– А как вы в туалет ходите? – не отстал я.

– Петров, иди в дом, чаю попей, – спас телохранителя добрый начальник.

Дед вообще нормальный – не барствует, ботинки чистить не заставляет. Нет, чистят, конечно, но из уважения и чувства долга – так тоже бывает. Телохранитель отдал честь и пошел к дому.

– Пришло время тебя душить! – оскалился я.

– А ты попробуй! – выставил руки дед.

– Не, это уже неловко будет, – вздохнул я. – Пошли дальше!

И мы пошли дальше.

– У меня на рынке очень хороший знакомый азербайджанской национальности есть, Акифом зовут, он мужик хороший, и товары у него замечательные, – перешел я к много дней назад спланированному стукачеству.

Дед кивнул – не трону, мол.

– Так вот – он рассказывает совершенно ужасные вещи. Я понимаю, что Азербайджан – это Восток, и там своя специфика, но ведь не должно быть такого, чтобы почти любые должности продавались за калым?

– Ммм? – с любопытством протянул дед.

– Ты не знал?! – неподдельно ужаснулся я.

– Я же не всеведущий! – развел он руками. – Акиф может и преувеличивать.

– А твой Цвигун тебе ничего не говорил, получается? Он же в Азербайджане до твоего назначения служил, – поинтересовался я.

– При нем там все было относительно нормально, – пожал плечами Андропов. – А ты откуда про «моего» Цвигуна знаешь?

– Смотрю телевизор, читаю газеты, с людьми разговариваю, – развел руками уже я. – Это вы там, в Кремле думаете, что народ ничего не видит и не понимает. А с каждым вторым поговори как следует – и получишь полный политический расклад.

– Цвигун – это мой надзиратель, – поморщился дед Юра. – И второй еще есть – Цинёв. Оба – большие друзья Леонида Ильича.

– А ты?

– А я охоту терпеть не могу! – обжег он меня ледяным взглядом.

– Мне тоже не нравится! – продемонстрировал я лояльность. – Мясо я люблю, но охотой его добывать нет никакого смысла. Получается – убийство животинки ради развлечения. Но понять можно – люди пожилые, и у них баня да охота плотно ассоциируется с досугом боярина. Карго-культ! – фыркнул я. – Но дела в стране идут хорошо, так что пускай кабанчика отстреливают.

Внимательно слушающий Андропов покивал и заговорил о наболевшем:

– У меня – вот такие папки на каждого второго! – продемонстрировал дед руками размер «улова» в добрые полтора метра. – Но если я начну наводить порядок…

– Очень быстро уйдешь на пенсию! – понимающе кивнул я.

– А еще все решения мне приходится согласовывать с этими ЦэЦэ! – раздраженно продолжил Андропов. – Этот – друг, тот – брат, а вон тот подарки ух какие дарит! Да тут к стенке ставить, но нельзя – система должна уметь прощать!

Неплохо у него накипело.

– А эти вовсе – опытные аппаратчики, которые кого угодно через этот самый аппарат и провернут! – почти выплюнул дед.

– У меня отвечающих за подковерные интриги нейросвязей нет, – покачал я головой. – Я не знаю того, что знаешь ты, и жизнью твоей не жил, поэтому и каких бы то ни было советов давать не в праве. Но если нужно будет что-то сделать – ты только свисни!

– В Баку поедешь на встречу с читателями? – предложил он.

– Не очень хочется, если честно, – поморщился я. – Я на летних каникулах на гастроли поеду, вместе с Сойкой – ей интересно будет страну посмотреть.

– А тебе не интересно? – ухмыльнулся он.

– Тоже интересно, но смысла в такой поездке пока нет – ну мальчик-писатель, ну и что? Никто мне ничего такого не расскажет и не покажет – просто вернусь домой килограммов на десять тяжелее.

– Как и все МВДшные «ревизоры»! – хохотнул дед и посмурнел. – Как спецслужба может быть эффективной, когда во главе – лебедь, рак и щука?

Я согласно покивал.

– А Цинева еще и на контрразведку поставили – на самое ответственное направление! – продолжил дед жаловаться на коллег. – В военной контрразведке он прекрасно разбирается, спору нет, но в наши времена работать нужно тоньше и изобретательнее!

Дед повернулся ко мне и горько усмехнулся:

– Я ни с кем выше секретаря Обкома не могу наедине поговорить! Только втроем – в моем кабинете! Да я их рожи уже видеть не могу! Цинёв на генералов орет – настоящих, б*ядь, боевых! А мне – стыдно! И чуть что – «нужно посоветоваться с Леонидом Ильичом»!

Вот поэтому Цинёва не любит министр обороны Гречко – больно уж глубоко лезет в армейские дела. Насчёт правильности такого подхода судить не берусь, но мне тут только личная неприязнь и важна.

Внезапно дед крепко схватил меня за плечи:

– Я Леониду Ильичу и Партии бесконечно предан, никаких заговоров не плету и другим не позволю!

– И поэтому тебе вдвойне обидно такое положение дел, – проявил я понимание.

– Да! – отпустил он меня.

– Жаль, – вздохнул я. – А у меня пара потешных акций для легкого шатания стратегического противника есть, но, раз все так плохо…

– Не настолько! – ободряюще улыбнулся Андропов. – Ты что, думаешь я все с этими двумя согласовываю? Я бы до своих лет не дожил, не умей работать в сложных условиях.

– Ты знал, что если скрестить дикого кабана из канадских лесов и домашнюю свинью, получится огромная, злобная, плодовитая, осторожная, а главное – совершенно невкусная тварь?

– Не знал, – признался деда Юра. – А к чему ты это?

– Вот бы кто-нибудь вывел десятка два этих замечательных гибридов и выпустил в американские леса, – мечтательно потянулся я. – Они быстро осеменят всех местных кабанов, и года за три-четыре превратятся в настоящее экологическое бедствие, а если все пойдет совсем хорошо, будут набегать на фермы, нанося урон экономический и слегка раскачивая и без того грустную обстановку в США.

Андропов немного подумал и покачал в воздухе рукой:

– Как-то это…

– Мелко? Недостойно? Природу жалко? Фермеров? Лень? – перечислил я варианты.

– Лень можешь убрать, – ответил деда Юра.

– Мы сейчас находимся в точке бифуркации! – начал я наставлять его на путь истинный. – У Врага – всё беспрецедентно плохо. Весь рот во Вьетнаме, черных, хиппарях, эмигрантах и экономических проблемах. Но они такие проблемы решать умеют – исторический факт, поэтому больше такой халявы в обозримом будущем может и не представиться. У нас, вообще-то, Холодная война, несмотря на демонстрируемые США типа-мирные намерения. Если мы дадим им шанс – они сомневаться не станут. А мы будем сидеть, сложа руки? Почему? Потому что мы не такие, а хорошие?

– Я тебя хорошо понимаю, – серьезно кивнул Андропов. – Демонстрировать миролюбие нужно обязательно, но и, как ты говоришь, «шатать» их просто необходимо. Но свиньи… – ехидно фыркнул.

– Ты недооцениваешь склонность американского общества к массовой панике! – фыркнул я в ответ. – Ты же должен помнить, какая у них была реакция на запуск нашего спутника?

– Помню! – хохотнул дед.

– При правильной накачке через СМИ, кабанчики добавят стресса в и без того грустную жизнь американского пролетария. Еще нужно запустить как можно больше толстолобика – Hypophthalmichthys molitrix – в Великие озера и реку Миссисипи. Дать ему немного времени – и он сожрет там всё! Потребуется вливание кучи бюджетных денег на очистку, строительство дамб и попытки заселить водоёмы прежними жильцами. И да, толстолобик тоже не очень вкусный!

– Это все? – с ощутимой иронией спросил Андропов.

– Из экологического терроризма – всё, но, уверен, если поговоришь с нашими зоологами, они тебе еще чего-нибудь сочинят. Возмездие за проклятый борщевик! – воздел я кулак в небо.

– Борщевик – следствие идиотизма, а не происки врагов, – покачал головой дед Юра.

– Мне-то чё, – развел я руками. – Придумай любой другой повод, если этот не нравится. Ты извини, но я пока ничем больше порадовать не могу – я же за занавес смотрю только в одобренном старшими товарищами объеме и ракурсе, то есть – не знаю совершенно ничего! – хохотнул. – Но ты попробуй, с тебя что, убудет?

Дед пожевал губами.

– По*уй же! – напомнил я ему.

– По*уй! – гоготнул он. – Кабан так кабан, толстолобик так толстолобик! И на нас спереть даже они не догадаются!

– А международная обстановка? – решил я ковать железо пока горячо.

– Я и так тебе на пожизненное тут наговорил, – вздохнул дед.

– Нормально ты опомнился! – фыркнул я. – Но ты прав – ну ее пока, обстановку.

– Нет уж, теперь не отделаешься! – похлопал он меня по плечу. – Саша доведет до тебя кое-какие моменты.

– Служу Советскому Союзу! – салютнул я. – Цинёв, значит, на генералов орет, а Цвигун?

– Этот – вежливый, – ответил дед. – Писатель! – саркастично усмехнулся. – Добровольно-принудительно подрядил кое-кого писать за себя детективы. Тунеядец, к непосредственным обязанностям относится спустя рукава, – продолжил нелестную характеристику Андропов. – Но очень любит рассказывать всем, какие важные государственные вопросы он обсуждал с Леонидом Ильичом.

Ничего, деда, недолго осталось. Только ты не подведи, ладно? Плана «Б» у меня не заготовлено. Стоп! Ну-ка вон из головы – сейчас отвлекаться нельзя!

– Тяжко тебе, – сочувственно улыбнулся я вдруг показавшемуся жутко усталым и осунувшимся деду Юре. – А мог бы на заводе болванки точить за две сотни в месяц и в ус не дуть!

– Кто же знал, что так завертится? – вздохнул он. – Но так уж вышло, что мне все время везло, а другим – нет. Вот столечко оставалось! – показал почти невидимый просвет между большим и указательным пальцами. – Всю жизнь шаг вправо, шаг влево – расстрел. Буквально! – смачно втянув ноздрями воздух, он почти выплюнул. – Страх, всегда, везде, как нормальный фон жизни! Я поэтому любое действие сто раз обдумываю – а ну как чего выйдет? Можешь меня презирать, но я – законченный трус!

Вот и корень всех бед – начал что-то делать, только добравшись до кресла генсека. Слишком уж Юрий Владимирович травмированный и осторожный, поэтому и сидел в моей реальности тихо и не отсвечивал, а потом, на старческой подозрительности, проиграл в «Звездных войнах». Но теперь-то…

– А теперь мне по*уй! – издал он отозвавшийся ледяными мурашками в моем позвоночнике смешок. – И ты даже не представляешь, насколько это приятное чувство!

– Я уже умирал, поэтому мне так-то тоже по*уй! – из вредности решил поспорить я. – Так что прекрасно понимаю! Главное – не скатиться в кровавое безумие, но жить так гораздо проще – факт!

– Лишней крови нам не нужно, – кивнул Андропов, встряхнулся. – Так, все, хорош, пошли в дом – дамы поди заждались.

– Пошли!

Очень доволен дедушкиным личностным ростом! Уверенности прибавилось – «Андропов здорового человека» не подведет!

– А это у нас Михаил Андреевич Суслов очень медленно ездит на пожилой «Волге»? – перевел я тему.

– Не такой уж и «пожилой», – хмыкнул Андропов.

– С высоты моего возраста между пятью годами и двадцатью пятью разница не так уж велика!

Хохотнув, дед ответил вопросом на вопрос:

– А ты откуда знаешь?

– Мы с мамой под Новый год за ним ехали – в окне был очень похожий на него силуэт, – сформировал я ладонями квадратную челюсть. – Маме запретил обгонять на всякий случай. У тебя как с ним?

– Товарищ Суслов – очень честный человек, – всеобъемлюще ответил деда Юра. – И совершенно заслуженно считает меня таким же.

Так все прямо очень неплохо – юродивый дед в галошах за нас!

– Слушай, пока идем и можно говорить откровенно, я тебе одну вещь расскажу, ты только не обижайся! – я замедлил шаг.

Дед фыркнул и махнул рукой – давай!

– Никита Сергеевич Хрущев очень удобно для себя списал все так называемые злодеяния персонально на Иосифа Виссарионовича Сталина, и теперь логическая цепочка выглядит так: Сталин был преступником, его режим, стало быть, преступный, а значит и итоги Второй мировой войны пересмотреть можно. Цепочка два – преступный режим оккупировал и угнетает кучу невинных народов. Получаются злые коммунисты, которые реставрировали тюрьму народов в новом, еще более бесчеловечном обличии. Большая часть коммунистов – русские, а значит русофобия по окраинам будет крепчать, а наши враги – подливать бензина в национальный вопрос.

Андропова аж подбросило.

– Это «Голоса»?

– Это – мои мысли. Что с этим делать – я не знаю, просто больше пожаловаться некому, – вздохнул я.

– Никому не говори!

– Мех! – отмахнулся я от настолько ненужного совета и довольно потянулся. – Ух – перевалил с больной головы на здоровую, и прямо полегчало! Можно еще?

– Можно, – смиренно вздохнул дед.

– Почему при Сталине понимали, что финансовый контур – это замкнутая система, и бесконтрольно вливать в нее денежную массу чревато инфляцией, дефицитом, и, как следствие – набуханием черного рынка, поэтому даже в чудовищно тяжелые послевоенные годы постарались как можно быстрее выплатить Госбанку наделанные за время войны долги. Итог мы видим – экономика замечательно работала. А теперь долг Госбанку все время растет. Уверен – тамошние работники уже давненько бьют тревогу?

– Это – не моя сфера ответственности! – раздраженно потер ладонями щеки дед.

– Так государство в опасности, товарищ председатель! – на дал я ему слиться. – Не переживай, проблема эта – чисто как с крепостным правом: прямо сейчас оно мешает, тянет вниз, но вроде все нормально, печатаем деньги дальше. Не пять, не десять лет ничего критичного не произойдет, но десятка три лет – и страну ждет коллапс. К тому же – чем позже начать менять ситуацию к лучшему, тем тяжелее будет.

– Это тебе Судоплатов рассказал?

– Говорит, что у него в университете об этом все знают, но все молчат.

– И как, б*ядь, работать, когда все молчат? – грустно вздохнул Андропов.

– Решай проблемы, государев человек! – грозно приказал ему я.

– Ремня бы тебе выписать за антисоветчину! – мечтательно протянул он.

– А ты анекдоты про себя знаешь?

– Это какие? – оживился дед.

– А что будет, если Андропов возьмет пример с Ежова? Ежоповщина!

– Ну это не смешно, – не оценил он.

– Собралось политбюро обсуждать, почему все их секреты сразу же становятся известны за границей. Заперлись, задраили окна, сидят, обсуждают. Тут через полчаса Андропов просится в туалет. "Нет, нельзя". Еще через 5 мин. – стук в дверь. "Что такое?" – "Да тут ВВС передало, что вы Андропова в туалет не выпускаете, так мы ему утку принесли".

Этот анекдот деду понравился. Подождав, пока он просмеется, спросил:

– А еще есть комплиментарные. Например: «Слышали – Андропов руку сломал?». «Кому?». Это ты их сам распускаешь?

Дед сморщил фирменную кислую рожу:

– Это – чей-то подхалимаж, и мне от него неловко.

Постучав валенками по крыльцу, прошлись по ним веником и зашли в пахнущий свежесваренными щами дом.

Андропов мне без дураков нравится – и как человек, и как исторический деятель, но как же я устал за эти дни!

Глава 8

– Мы эхо, мы эхо – мы долгое эхо друг друга…

[https://www.youtube.com/watch?v=mtJhefuFG4s&ab_channel=RussiaAnDy]

Это тоже из «Марсианина» – он дописан, и меня попросили исполнить саундтрек, чем я и занимался последний час. Музыка и мальчишеский голос стихли, и стало слышно шмыганье вытирающих глазки платочками Агафьи Алексеевны и Клавдии Ильиничны. Андропов держался лучше, но проняло и его.

Магию момента разрушил звон телефона. Дед махнул на меня рукой и ответил сам. Послушав собеседника, положил трубку и с отчетливой грустью в голосе заявил:

– Будет лучше, если ты уедешь через сорок минут.

– Ух, кровавый режим! – поёжился я. – Только привык – и сразу ехать!

Дамы издали тихий смешок.

– На перине спать мне понравилось, – заявил я. – А с вами – весело и интересно, но я даже рад, что ночевать дома буду – очень по своим соскучился за эти дни. Лучше потом еще к вам в гости приеду!

Женщины умиленно разулыбались, а прямо на глазах суровеющий и возвращающий непроницаемую маску многократно битого житухой начальника КГБ деда Юра их попросил:

– Можно нам с Сережей поговорить наедине?

Дамы шустро покинули комнату, дед взял у стола стул и уселся на него напротив меня.

– Не надо на меня так смотреть! – поежился я и отвел взгляд от высасывающих душу льдинок. – И жалеть о том, что мне наговорил – тоже. Ни к Цвигуну, ни к Циневу, ни к Леониду Ильичу я не побегу, меня здесь никогда не было, а тебя я видел только по телевизору и в газетах. Хрен с ним, согласен на закрытый научный сибирский городок, но тогда перевози со мной всех моих!

Дед продолжал сидеть и пялиться. Ладно! Усевшись поудобнее, изобразил покерфейс и принялся играть с Андроповым в гляделки.

«Тик-так, тик-так» – отсчитывали часы на стене секунды. Когда последние начали складываться в четвертую по счету минуту, дед вроде как одобрительно кивнул и достал из кармана монету в двадцать копеек.

– Если это за все пропущенные дни рождения и Новые годы – маловато будет, – не оценил я.

Хрюкнув, деда Юра протянул дензнак мне:

– Запомни расположение царапин.

Я запомнил – и «орел», и «решку». Царапины были мелкие, и их было великое множество – специально для меня дед заморочился, получается – такую фигню даже со спецподготовкой не запомнишь! Андропов вернул монету в карман и пояснил: