Легионер. Дорога в Помпеи – 1 бесплатное чтение

Глава 1

– Витя, это небезопасно. Отмени игру.

Высокий брюнет в стильном костюме поправил бабочку и улыбнулся собственному отражению в зеркале. Я все еще называл его Витей, хотя мой одноклассник давно стал Виктором Павловичем, председателем совета директоров крупной финансовой корпорации. Закончив с бабочкой, он обернулся, смерил меня взглядом. Остановился на торчавшей из-под пиджака кобуре, потом медленно поднял глаза.

– Ты для этого меня позвал? Дима, у нас охраной занимается лучшее московское ЧОП. Мышь не проскочит.

– Я не говорю без оснований, – взгляда я не отвел.

Витя вздохнул.

– Дай людям выполнять свою работу, а ты расслабься и получай удовольствие. Ты сегодня гость, брат. И пистолет здесь – лишнее. Это просто игра.

Я не ответил. Он не станет слушать, спишет мое беспокойство на ПТСР. Настоит на том, что я пока что прохожу реабилитацию и не руковожу СБ. И он будет прав. Вот только паршивое предчувствие не исчезало. Интуиция меня не обманывала никогда.

– Идешь?

Витя уже подошел к дверям, створки медленно расползлись, открывая проход в конференц-зал. Там нас заждались участники бизнес-игры.

Я коротко кивнул и двинулся к дверям, опираясь на трость-костыль. Прошел год после жуткой травмы, меня собирали по частям, как детский конструктор, и некоторых запчастей, увы, не хватило. Врачи сказали, что это чудо, что я вообще поднялся на ноги. Но увы, прежним собой я не стану никогда.

Единственная ошибка, которую я допустил тогда – не прислушался к собственной интуиции. За что тотчас поплатился. Не своей жизнью, но жизнями моей семьи. Враги били по самому больному, а я имел неосторожность это не учесть и не просчитать.

Мы прошли в конференц-зал, за столом сидело двенадцать человек, двое телохранителей стояло у панорамных окон, застыв каменными истуканами.

Бесполезные.

В мою бытность начальником СБ все они уже размещали бы резюме на хедхантере. Одно то, что меня пустили в небоскреб со стволом, вдребезги разрушало любые возражения о безопасности. А здесь было небезопасно…

– Его проверили? – спросил я, даже не шевеля губами.

У флипчарта нас терпеливо дожидался гладко причёсанный коуч, как в последнее время назывались все спикеры на тему бизнеса.

Витя положил руку на мое плечо.

– Он в числе десяти лучших коучей СНГ. Тут нет подставы. Пожалуйста, расслабься.

Присаживаясь, я услышал шипение директора отдела продаж:

– Из-за паранойи этого чудика мы опять потеряли вре…

Он не договорил, запнулся, когда наши взгляды пересеклись. Такие как он смутно понимали, что каждый из здесь присутствующих является мишенью. Витя отказал в слиянии гегемонам, и война не закончится одним несостоявшимся покушением. Война будет продолжаться.

– Попрошу внимания! – коуч перемешал колоду в руках. Мастерски, такой тасовке позавидовал бы любой катала. – Мы остановились на том, что в карточки вписаны роли, которые вам предстоит отыграть. Там же даны краткие пояснения, которые позволят вам лучше вжиться в каждую роль.

Лакированные красные туфли зашаркали по полу, поднося своего обладателя к круглому столу. Я не понимал смысла действа, и прежде отказывался играть в бизнес-игры. Но оставить Витька одного я не имел права.

– Напомню, на дворе 83 год до нашей эры, – чётко и раздельно произносил он. Рим на пороге нового витка Гражданской войны. Оптиматы выражают интересы сенатской аристократии и нобилитета. Популяры выступают за плебс, прежде всего, сельский. Всадники юлят и соединяются то с нобилитетом, то с плебсом. Городской плебс, развращенный подачками, может переходить на сторону знати и выступать против сельского плебса.

На стол легла первая карточка, директор отдела продаж тотчас ее взял. На щеках появился густой румянец.

– Марий? А чего не император Клавдий?

Присутствующие за столом дружно захохотали.

– Клавдий появился позже, – защебетала грудастая блондинка-секретарша, разнося брендированные кофе. Ее груди на миг застыли возле лица директора, и пол Мария с Клавдием он сразу забыл.

Коуч сверкнул винировой улыбкой, достал из нагрудного кармана ручку и сделал пометку в своём планшете. Выглядел этот мужик, как Ален Делон на обложке глянцевого журнала. А еще от него, будто дурным одеколоном, перло фальшью. Я, в бытность начальником СБ, вышвырнул бы этого фельдиперсового инфоцыгана из небоскреба.

– Господа, напомню, что немалую роль играют личные связи и институт клиентелы, ставивший в зависимость от знатных фамилий вольноотпущенников, городских плебеев, крестьян, италиков и провинциалов. Кроме того, для борьбы с противниками используются рабы. Ваша задача в бизнес-игре – не просто отстоять интересы социальных групп, но и прийти к консенсусу.

– А попроще нельзя? – послышались смешки.

Проговаривая заученную вступительную речь, коуч обогнул стол и, наконец, положил карту передо мной.

– Вы будете играть?

Я молча взял карту. С кусочка пластика на меня смотрело лицо древнего римлянина. Мне выпало сыграть за Суллу. Надпись на карте гласила:

Луций Корнелий Сулла поддерживает реформы, направленные на укрепление власти Сената и ограничение влияния народа.

Допустим.

Я выронил карту на стол, рубашкой вверх. Опять этот протез, пальцы все еще были непослушные. Когда я упоминал, что некоторых запчастей не хватило, то ничуть не преувеличивал.

– Кто тебе попался? – ко мне подвинулся рыжий мужичок с очками в тонкой оправе. Наш директор логистики.

– Узнаешь.

– А мне какой-то Цинна, знать бы еще, кто это… Чур, мы с тобой союзники?

Я промолчал. Информация о Цинне была на карточке – коротко, но исчерпывающе. И будь рыжий чуточку внимательнее, то понял бы, что Сулла и Цинна находились в разных лагерях. Союз между ними был попросту невозможен.

Раздача закончилась. Коуч вернулся в центр зала и энергично потер ладони.

– Вы будете взаимодействовать между собой так, чтобы не допустить Гражданской войны. Для этого вам придется договариваться. Один час игры – это один месяц жизни Римской республики! Вопросы, господа?

– Итоговая цель? – сухо спросил я.

– Урегулировать острый гражданский конфликт.

– Правила?

– Их устанавливаете вы.

Понятно.

– Дмитрий Сергеевич, да мы что, не разберемся, как договариваться?

Директор маркетинга, щеголь едва за двадцать, поправил воротник пиджака, смотря на меня с плохо скрываемым презрением. Для них, каждого из здесь присутствующих руководителей, я был списанным материалом. Никто из них не понимал, почему владелец нянчится с инвалидом.

– Сергеич у нас всегда одинаково договаривается! – раздался с другой стороны стола смешок. – Всех мочит!

Я поправил галстук, к которому, как и к протезу, никак не мог привыкнуть. Свербящее чувство в груди не исчезало.

– Итак, начинаем! Гай Марий!

Естественно, хоть и говорил, что правил нет, ведущий твёрдо контролировал ход игры. Наш директор по продажам поднял руку.

– Ваши первые шаги? Что вы предложите Сулле?

– Э-э… я бы назначил встречу. Да, переговоры. По Джеку Уэлчу главное качество руководителя – умение действовать в разы быстрее окружающих. Я бы обозначил Сулле, к какому конкретному, ощутимому и измеримому результату идут популяры. И дал бы понять, что в конечном итоге мы этого обязательно добьемся. Что там на повестке? – он взглянул на надпись под изображением Мария. – Мы бы вернули власть народным трибунам, это однозначно…

– Отлично! – коуч подсмотрел в свой листок. – Сулла, кто у нас Луций Корнелий Сулла?

Я поднял руку, показывая, что получил карточку диктатора.

– Ваша реакция на предложение Мария провести переговоры? – вырос ведущий передо мной и снова посмотрел в свои записи. Передвигался он плавно и легко, но очень быстро. Интересно, почему он так плохо помнит текст?

На меня тотчас устремились взгляды всех присутствующих. В отличие от большинства здешних руководителей, для которых это был только антураж, я хорошо знал эпоху и на службу пошел после истфака, кафедра Древнего мира, куда входил и республиканский Рим. Поэтому тема была мной давно разведана, я хорошо помнил, что заявленный конфликт тянулся с самого начала истории государства Рим.

– То, о чем говорит упомянутый господин Уэлч, приемлемо для бизнеса, – усмехнулся я. – Сулла и Марий не занимались бизнесом и не рынки сбыта делили, они последовательно уничтожали силы друг друга. А если драка неизбежна, бей…

Я запнулся, увидев, как коуч сделал едва заметный шаг в сторону Витька. Зачем? Сейчас игра этого, вроде бы, не предполагала. Он положил планшет на стол, но не опустил ручку, та вильнула в сторону головы Витька. Интуиция не подвела и на этот раз.

Движение.

Мышцы сработали, как пружина. Коуч выпрямил руку, чтобы сделать в упор выстрел из ручки-пистолета. Я успел ударить ему по руке своей тростью.

Бах!

Грохнул выстрел. Директора вскочили со своих мест. Витька, выпучив глаза, смотрел на лощеного коуча. Вот тебе и топ–10… Приблизившись, я ударил наемного убийцу протезом, обезвреживая. Спохватились истуканы-телохранители, вытащили из кобуры стволы.

Поздно пить Боржоми…

Мысль оборвалась. Задумка происходящего предстала как на открытой ладони. Телохранители и не собирались никого защищать. Они и были убийцами, желавшими обставить убийство случайностью. Витька кинулся мне на помощь, чтобы удержать коуча, когда телохранители открыли огонь на поражение.

Выпустили всю обойму. Я толком не успел прикрыть Витю. Несколько пуль угодили в старого друга, остальные пришлись мне в спину. По телу расползлось тепло. Последнее, что я слышал, были слова Витьки:

– Бей первым… ты прав, это не бизнес – это война.

Рим, Форум, 82 год до н. э.

– Ведут предателя! – сбивчиво зашептали в толпе.

Зароптала огромная людская масса. Римляне собрались на Форуме, у фонтана Сервилия. Взгляды горожан устремились на угол здания базилики Порция. Оттуда, подгоняемый толчками тяжелых эфесов в спину, вышел мужчина преклонного возраста.

Грязная тога, босые пыльные ноги, седые волосы растрепаны. Под ребрами слева расплылось кровавое пятно колотой раны. Но голова мужчины была высоко поднята, а широкие плечи расправлены. По одному взгляду на него было понятно – не жилец. История еще одного славного патрицианского рода подошла к своему печальному концу.

Патриция сопровождали четверо вооруженных людей, выпачканных в крови и с обезумевшими глазами. Именно они, как гончие, пытались загнать свою жертву в силки. Но преследуемый не был жертвой. Ветеран Югуртинской войны, победитель германцев, блестящий легат Гая Мария был победителем по жизни. Он никогда и ни от кого не бежал и не прятался. Несмотря на то, что списки проскрипций, гонимых государством, были известны еще к полудню, патриций не покинул Рим, а остался ужинать в доме одного из видных граждан, где его и схватили.

Глаза патриция обводили толпу, он понимал, что его ждёт, но ни у кого бы не повернулся язык назвать этого человека сломленным или трусом. Своих палачей он презирал и ненавидел, но еще больше корил себя за то, что именно этих людей он когда-то защищал.

– Предатель!

– Животное!

Патриций рассматривал толпу зевак, когда взгляд его остановился на одной фигуре. Он нашел среди плебса того, кого искал, уголки его губ поднялись, улыбка появилась на усталом лице.

Ведущие толкнули мужчину в спину, и тот упал на колени у ног своего палача, квестора Гая Верреса. Но прежде сумел обронить записку, небольшой кусок папируса, упавший у ног одного из зевак. Тот тут же незаметно наступил на папирус своим сандалием.

Из груди патриция вырвался гулкий выдох облегчения. Один из подлецов из толпы попытался ударить приговоренного, но патриций впился в наглеца взглядом вспыхнувших глаз. Подлец замер, попятился и снова растворился в толпе. Мужчина стоял на коленях, но, когда он обвел взглядом плебс, люди опустили глаза. Стих ропот.

– Имя? – проскрежетал Гай Веррес с презрением рассматривая обвиняемого.

Спрашивал он формально – кто перед ним, квестор хорошо знал.

– Гай Трациний Лопиат, – представил обвиняемого один из охотников.

Квестор обернулся к деревянным записным табличкам, на которых суриком был записан эдикт проконсула Суллы. Быстро нашёл имя патриция и удовлетворенно кивнул.

– Вам будет выплачена награда из общественных фондов в двенадцать тысяч денариев, – объявил он и перевел взгляд на патриция. – Гай Трациний Лопиат, ты обвиняешься в пособничестве делу презренного Гая Мария и объявлен врагом Луция Корнелия Суллы и Римской республики. Твоя фамилия внесена в проскрипционные списки эдикта проконсула. Ты отныне лишен римского гражданства, исключен из Сената и приговорен к публичной порке flagellum…

По левую и правую руку патриция выросли двое крепких темнокожих рабов. Третий встал за его спиной, держа в руках плеть из скрученных полосок коровьей кожи, обильно смазанную салом – флагеллум.

– Тебе понятен приговор? – прогремел Гай Веррес, упиваясь своим всевластием.

Патриций, стоявший на коленях, улыбался. Он молчал.

Один из рабов тотчас задрал тогу на голову обвиняемого, оголяя мощную спину, и обвязал её полы вокруг шеи.

Патриций не шевельнулся. Все, чего он хотел сейчас – не дать толпе получить удовольствие от происходящего.

Рабы повалили его на живот, раскинули ему руки, насели коленями на предплечья. Их глаза горели недобрым азартом. Раб с плетью решительно шагнул вперед, замахиваясь, и его лицо исказил звериный оскал.

Мгновение, и на спину патриция обрушился первый сильный удар. Среди замершей площади разнесся глухой стон. Следом безостановочно посыпались следующие удары.

Гая Трациния Лопиата лишали последнего, что у него осталось – чести. Никто не оставлял патрицию права на сатисфакцию.

Плети мелькали в воздухе Форума и ложились на спину мужчины. Обычно при порке преступники кричали и молили о прощении, но из стиснутых губ Лопиата доносилось лишь сдавленное шипение.

В глазах палачей горели яростные искры, плеть обжигала тело и забирала последние крохи жизненных сил. Пока рабы продолжали порку, квестор повернулся к толпе.

– Тот, кто принесет голову сына этого мерзавца, получит свою награду.

По Форуму вновь прокатился рокот, а стоявший в первых рядах раб воспользовался всеобщим возбуждением и поднял с земли папирус, оставленный ему господином за несколько минут до смерти. Раб исчез в толпе, скрывшись в просвете одной из улиц. Записку, оставленную ему господином, раб читал, будучи свободным человеком. Господин просил спасти его сына в обмен на свободу…

Глава 2

Легкий ветерок приятно обдувал тело. Чувство такое привычное, будто заснул под вентилятором. В руках свежий «23 регион», на газетке вяленый рыбец, а по телевизору – матч премьер-лиги. Правда, запах вокруг такой терпкий, жена что, перевернула на себя флакон духов?..

Мысли оборвались, перед глазами застыло лицо Витька, искореженное предсмертной мукой. Меня изрешетили со спины, как сито, но я жив?

Не буду спешить с выводами.

Я проморгался и увидел перед собой… мулаток, едва прикрытых повязками из очень тонкой ткани, несмело прикрывающих зону бикини.

Пять экзотических шоколадок кружили вокруг меня, как пчелы над пасекой. Одна обмахивала меня веером, разгоняя опахалом духоту. Вторая распаривала мои ногти в ванночке с горячей водой. Еще две африканские богини извивались у стены в танце, держа глиняные чаши, из них подымался дымок с тем самым терпким запахом благовоний. Я засмотрелся, но пятая мулатка поднесла к моим губам серебряную чашу с вином.

Говорил мне хан, не ходи за бархан… та-а-ак, это что, потаенные эротические фантазии? Обнаженные красавицы, любые прихоти? Занятно очень, однако чашу с вином я от себя отодвинул.

– Обожди, красавица.

Слова прозвучали на незнакомом языке. Французский? Испанский? Румынский… стоп, это старая добрая латынь. Я понял, что думаю тоже на латыни, примем с той же легкостью, как на родном русском.

Отвергнутая мулатка виновато склонила голову. А я несколько секунд смотрел на собственную руку. Исчез протез. У меня снова была рука – живая, из мяса, кожи и костей. По телу приятно расползлись мурашки.

– Не велите выпороть, господин, я исполню любое ваше желание, – обожгло горячее дыхание мулатки у моего уха, пухлые губы сжали мочку.

Тонкая рука коснулась моей груди и медленно поползла вниз… я поймал ее у пупка, отодвинул. Обожди все-таки. Я достаточно прожил, чтобы не верить в сказки.

Приподнялся на локтях, осмотрелся.

Одежды на мне не оказалось, я лежал в теплой воде, в отлитой из бронзы купели. Купель с помощью массивных цепей была подвешена к потолку.

Так… мы с девочками здесь не одни. У стены замерли двое мускулистых арабов в подпоясанных шерстяных рубахах без рукавов. Оба вооружены обоюдоострыми клинками листообразной формы. Чем-то напоминают убийц Витька, такие же не отягощенные интеллектом рожи. Только опасности не чувствую, хотя поначалу напрягся. Я приметил по левую руку стол, заставленный яствами, пригляделся, ища чем защититься, если арабы нападут. Увидел кухонный нож с орнаментом на рукоятке. Следом нашел глаза головорезов, те потупили взгляды.

Нападать никто не спешил. Но стоят они явно не просто так.

Ванная комната дышала роскошью – ростовые статуи по углам, барельеф на стене… понадобилось меньше минуты, чтобы сомнения отпали – я в Древнем Риме. Не знаю зачем, куда и как, но это факт.

Мулатка достала мою руку из ванночки и принялась красить ногти в яркий красный цвет, не закрашивая лунку.

– Заканчивай, – я отдернул руку.

Она отпрянула, виновато опуская голову на пышную грудь.

– Простите, господин…

Бог простит.

Я вытер краску с ногтевых пластин, поднялся. Купель покачнулась, но я с легкостью устоял на ногах. Вода стекала по коже, я критически осмотрел себя. Тело хорошо сложено, ни одного шрама или операционного рубца…

Мулатка с веером, как заведенная, продолжала размахивать опахалом, две другие не остановили танец. Та, что пыталась угостить меня вином, теперь насухо вытерла мокрое тело тканью из грубой шерсти, обернула ее вокруг талии. Арабы даже не шевельнулись, а из коридора послышался вопль:

– Bustirapus (осквернитель могил), caenum (скотина), sentina rei publicae (предатель государства)!

Высокий противный голосок называл некоего Суллу не сыном Афродиты, а выкидышем грязной римской проститутки. Последнее еще больше упрочило мои выводы, но озвучивать их, пусть даже для себя, я не спешил.

В комнату влетел взмыленный мужчина с перекошенным от гнева лицом. Из-под его тоги (да-да – тоги) торчала рукоять кинжала. Не на всеобщее обозрение, но я заметил.

– Господин, раб Евстрикл видел, как люди Марка Лициния Красса схватили вашего отца и подвергли прилюдной порке и обезглавливанию, – он говорил о себе в третьем лице. – Вынужден сообщить, что по эдикту Суллы ваш род внесен в списки…

– Какие списки? – перебил я, переваривая происходящее.

Разговаривать, стоя в бронзовой ванной, качающейся на цепях, история так себе. Удерживая равновесие, я вылез из нее на пол. Последние сомнения отпали. У меня новое тело. Здоровое, молодое и целое… а вместе с ним – новая жизнь совершенно незнакомого мне человека.

– Изверг издал эдикт и вывесил на Форуме список из восьми десятков имён! Он обещает награду серебром и освобождение рабам за каждого, кто значится в списке. В Риме начнется резня, господин…

Сразу после слов об эдикте все стало на места.

– Луций Корнелий Сулла, – это был не вопрос, а утверждение.

– Царь! Диктатор! – эмоционально отреагировал докладчик, подтверждая мою правоту.

Я не ответил. Переваривал. Те самые проскрипции появились в ноябре 82 года до новой эры. Значит, только-только отгремела многолетняя Гражданская война, и впереди расправа победителей над побежденными. Я – побежденный, сын проскрибированного. За мной охотится Марк Красс, один из людей Суллы, сколотивший на проскрипциях состояние. На охоте на людей – людей, которые ещё вчера имели всё. Тот еще лицемер и мудак.

Допустим.

Вводные более или менее ясны.

Символично получалось, Витек-то как в воду смотрел со своими бизнес-играми… Верно выбран антураж.

– Они обезумели, изверги… – принесший скорбное известие хватался за волосы, подбородок его дрожал от ярости.

– Мы сейчас где? – спокойно перебил я докладчика. – Где находимся, я спрашиваю.

– На вилле вашего отца, – опешил он.

И поправил мелькнувшую в краях тоги рукоять кинжала.

Понятно.

Все понятно.

Вилла находится за городом. Только потому я до сих пор не схвачен. Уже хорошо, есть время уйти от участи отца.

– Так, чего встали! Подайте коней! – распорядился Евстрикл.

Арабы растворились в проходе.

– Девочки, брысь! – раб захлопал в ладоши.

На мгновение он замер в проходе, рука потянулась к поясу. Потом он медленно повернулся, лицо расплылось в хищном оскале. Я ничуть не удивился, когда увидел в его руке кинжал.

Предсказуемо.

Подлец позарился на награду, убрал свидетелей и решил заработать на моей голове. Не удивлюсь, если он сдал людям Красса «моего» отца. Проблема (для него) в том, что теперь проскрибированным был я.

С улицы послышался стук копыт и лошадиное ржание. Каратели не заставили себя долго ждать.

– Сын проститутки, – раб скалился, наступая на меня, стискивая кинжал всё крепче. – Пора ответить за грехи твоего па…

Короткий удар рукоятью ножа в висок.

Безжизненное тело стекло на пол.

Нож я тоже предусмотрительно не засвечивал, успел взять со стола, пока предатель отвлекался на команды другим рабам.

Из тоги выпал кусочек папируса, я решил ознакомиться с содержимым:

Евстрикл, спаси моего сына – и ты получишь свободу.

Такими были последние слова отца.

Снаружи послышались грубые мужские голоса и крики перепуганных мулаток. Несколько минут, и каратели зайдут в здание. Я скомкал папирус и выбросил на каменный пол. Я не собирался умирать во второй раз подряд.

Не дождетесь.

– Мы на месте.

Дюжина всадников остановилась у имения видного римского гражданина. Все вооружены, настроены решительно.

– Кратий, Пелиан, обойти дом, он не должен сбежать, – распорядился начальник отряда.

– Почему мы? – возмутился всадник.

– Мы поделим деньги поровну, – последовал ответ.

Вопросов не осталось, двое двинули коней вдоль дома, выполняя распоряжение.

В Риме продолжались сложные времена. Сулла в начале 82 года разбил остатки сил сторонников Мария у Коллинских ворот. Теперь, завладев Римом, Счастливый решил избавиться от тех, кто поддержал Мария и Цинну, и тех, кто проявил к ним сочувствие. Тем самым диктатор решил раз и навсегда избавиться от заразы «вольнодумства», пожирающей изнутри республику и ее многовековые устои.

Сулла не нарушил римского права, одним из постулатов которого был запрет на убийство граждан без суда. Он поступил неординарно, и сперва лишал римского гражданства своих врагов. А потом… потом сторонников Мария настигали карательные группы, наподобие дюжины всадников, приехавших в загородный дом видного римлянина.

Всадники шагом ступили во двор, где увидели перепуганных рабов. Среди них – красивых, как на подбор, пятерых мулаток. Молодые, свежие и стройные, на их лицах застыл испуг.

– Ты понимаешь, что это теперь наше имущество? – спросил ехавший по правую руку от начальника.

Тот лишь улыбнулся уголками рта, и всадники набросились на несчастных. Мулатки попытались разбежаться, но не вышло. Эдикт разрешал забирать все, принадлежащее проскрибированным, а мулатки были не более, чем бесправным имуществом своего провинившегося господина.

Из-за угла дома появились двое арабов, ведущих коней к главному входу. Лошади испуганно заржали, арабы вытащили клинки, но оказались зарезаны прежде, чем успели оказать сопротивление. Ликвидации подлежали все, кто остался на стороне внесенных в списки.

– Смертники, – хмыкнул начальник отряда, вытирая окровавленный клинок о тунику убитого.

Всадники спешились. Двое остались присматривать за лошадьми, остальные двинулись в дом, оголив оружие. Работали бесшумно, насколько это было возможно. Оказавшись внутри, разошлись по комнатам, ища того, за кем пришли.

– Сюда, – послышалось из одной из комнат.

Шестеро головорезов устремились в просторную комнату с купелью. С мечами наголо ворвались внутрь и замерли.

– С-сука, – с губ начальника сорвалась сдавленное шипение.

В большой вылитой из бронзы купели лежал римлянин. Над ним, держа в руке кинжал, замер молодой раб.

– Евстрикл к вашим услугам, господа.

Я кивнул вошедшим с почтением. И медленно поднял руки, в левой оказался зажат кинжал. Правильное решение, карателей пятеро, у меня бы не было шансов.

– Раб? – надменно бросил стоящий посередине брюнет.

Я покосился на лежащего в купели настоящего раба. Времени до появления головорезов не оставалось, поэтому я принял единственно верное решение – сбросил Евстрикла в остывшую ванну. Сам же переоделся в рабскую тунику.

– Вольноотпущенник, – заверил я, вернув на брюнета взгляд.

Хорошо, что туника не имела размера, по габаритам я явно превосходил предателя-раба.

Брюнет смерил меня презрительным взглядом, хмыкнул.

– Осмотрите его.

Ко мне двинулись двое с мечами наголо, забрали кинжал. Один из головорезов тяжело хлопнул мне по плечу. Второй приставил лезвие меча к горлу. Еще двое подошли к купели, осмотреть Евстрикла.

– Живой, – довольно заявил один из них.

Главный кивнул, заметил лежащий на полу клочок папируса. Нагнулся и, подняв, прочитал. На губах мелькнула улыбка.

– Это твой господин? – он коротко кивнул в сторону Евстрикла.

Вопрос предназначался мне. Холодный металл лезвия меча давил на горло у сонной артерии. Любой неверный ответ или неловкое движение, и мне перережут глотку.

Раба вытащили из ванной. Убивать его я не стал, незачем марать руки в крови, но еще раз приложить пришлось. Потому что Евстрикл начал приходить в сознание, когда я опустил его в воду, а вот теперь спал крепким, хоть и не совсем здоровым сном.

– Это сын предателя, моего господина, я ударил его в висок и собирался убить, чтобы принести голову на Форум Сулле, – холодно пояснил я. – Мне нужна свобода и награда в сестерциях.

– Как ты узнал о награде? – брюнет приподнял бровь.

Правильный вопрос, ведь о проскрипциях стало известно всего несколько часов назад. Если я пребывал в имении господина, то не мог ничего знать.

Однако ответ нашелся.

– Я сдал людям Марка Красса его отца. И теперь пришел за сыном.

Брюнет помолчал, взвесил ответ, а потом медленно моргнул.

– Свободен, отпусти его.

Головорез убрал клинок от моей шеи и грубо толкнул в спину рукоятью.

– Убирайся.

Я пошел к выходу, но главный дернул меня за полу туники. Рука скользнула к спрятанному у пояса ножу…

– Знаешь, как забрать награду?

– Нет.

– Все, что тебе причитается, получишь у квестора. Отличная работа, Евстрикл.

Я промолчал, рука, потянувшаяся к ножу, застыла.

В этот момент начал приходить в себя настоящий Евстрикл, он попытался вырваться из рук державших его всадников.

– Презренный! Ты обвиняешься в пособничестве идеям Гая Мария и объявлен личным врагом Суллы и Рима. Твое имя вывешено на Форуме, а ты отныне подвергнут изгнанию и лишен гражданства. Все твое имущество будет конфисковано… – ничего не понимающему Евстриклу зачитали приговор.

Брюнет коротко провел пальцем у шеи.

– Убей его.

Кинжал в руке головореза поднялся и опустился, вонзаясь в грудь предателя-раба. Тот, выпучив глаза, смотрел на меня, но уже ничего не сказал. Обмякшее тело поволокли к выходу. В комнате осталось трое карателей.

– Ну так я пойду? – вставил я.

– Вина подай, в горле пересохло, и иди на все четыре стороны, – пробубнил головорез, исполнивший приговор.

Я подошел к столу. Головорезы приступили к грабежу. Забирали столовое серебро, срывали инкрустации драгоценных металлов с барельефа и статуй.

На столе стояла чаша, оставленная мулаткой. Я взял чашу и вернулся к карателю.

– Фалернское? – он довольно хрюкнул и потянулся за вином.

Но, прежде чем его рука коснулась чаши, со стороны прохода раздался топот, и в комнату вбежал араб.

– Господин, мы подали лоша…

Араб запнулся при виде головорезов – и меня, подающего им вино.

Чаша с вином осталось висеть в воздухе.

Все мигом обнажили уже убранные мечи.

Глава 3

Араб, надо отдать ему должное, не попытался бежать и вытащил свой кинжал.

Все всё поняли мгновенно.

Рука дернулась, выплескивая в лицо головореза вино.

Нырок.

Он наотмашь рубанул мечом, мимо. Я разорвал дистанцию и встретил его прямым стоппером в колено, выбивая почву у него из-под ног. Руку с мечом встретил в замахе и согнул о колено. Пальцы разжались, и меч, падая, высек искру о камень пола. Я выхватил нож и будто гвоздем прибил край туники карателя к стене, попав острием лезвия в щель меж каменными блоками.

– Уходите, господин, я прикрою!

Араб встал между мной и двумя головорезами, держа кинжал перед собой. Двое карателей бросились в атаку.

– На нас напали! – заорал главный брюнет, подавая клич остальным.

Минута, и здесь будут еще как минимум двое бойцов. А наверняка есть ещё и те, кто остался снаружи…

Решено.

Я подскочил к столу и двинул по столешнице ногой. Стол полетел на карателей, блюда и посуда со звоном разлетелись по ванной. Это не остановило убийц, но сбило с толку, высвобождая для меня лишние секунды.

– Беги! Вольному волю, – бросил я, пробегая мимо араба.

Не знаю, понял ли он, но начал пятиться к выходу. Как назло, в ванной не было окон…

В коридорах уже слышался топот бежавших на подмогу.

Араб встал между мной и двумя головорезами, держа кинжал перед собой. Воин из него – одно название, рукоять-то держит обеими руками. Долго не проживет, жалко пацана…

Двое карателей бросились в атаку.

– На нас напали! – заорал главный, подавая клич остальным.

Минута, и здесь будут еще как минимум двое бойцов. А ведь наверняка есть и те, кто остался снаружи…

– Я свободен? – насторожился раб.

Боялся понять неправильно, не верил своим ушам.

– Словно птица в небесах, – подтвердил я.

Араб начал пятиться к выходу. Как назло, в ванной комнате не нашлось окон, а те, что были, оказались не более чем обманками…

В коридорах уже слышался топот бежавших на подмогу.

– Куда? – бросил я арабу.

Мы выбежали в коридор, оттуда пути вели в обе стороны. Но восточный мужчина, видимо, настолько был ошарашен моим решением предоставить ему свободу, что пропустив мой вопрос мимо ушей, ломанулся налево.

Понятно.

С таким в разведку не сходишь. Ну, я привык рассчитывать только на себя, так что ничего нового.

В коридоре царили сумерки. Звуки доносились будто бы со всех сторон, я никак не мог определить, откуда же приближаются каратели, это эхо разносило голоса по всему дому с множеством коридоров, проходов и арок. Но решено, я двинулся вправо – не туда, куда убежал молодой араб. Каждый сам за себя. Если повезет, я прикрою своего бывшего слугу, ну, или наоборот. Хотя не исключаю, что и каратели разделились.

Прильнув спиной к стене, я приставным шагом заскользил вдоль коридора, держа наготове подобранный гладиус. Вдоль стен в обе стороны от коридора стояли ростовые статуи женщин и мужчин – богов Римского пантеона. Римляне забрали себе греческих богов, но забыли в них поверить. Зато статусность владельца эти фигуры подчеркивали исправно.

С противоположной стороны донеслись крики, секундный скрежет стали – и повисла тишина. Судя по тому, как араб неумело держал кинжал, для него все кончено. Надо будет помянуть… но топот приближался. Стало понятно, что каратели действительно бегут с двух сторон.

Мне готовили примерно ту же участь. В Риме начиналась резня, я, как и многие другие, в один момент оказался вне закона. В скольких больших, изобильных домах прямо сейчас происходит такое?

– Быстрее! – послышалось из-за поворота.

Я прильнул ближе к стене, прячась за громоздкой статуей. Вовремя. Из-за поворота вынырнуло двое запыхавшихся головорезов. Один из них чуть не влетел в статую и недовольно зашипел:

– Марсов меч в сраку!

И глаза его полезли на лоб, ведь меч, удерживаемый статуей опасно качнулся в сторону головореза. Я уперся спиной в стену и завалил статую вперед. Зарубить карателя не зарубило, но толк вышел – тяжелая конструкция придавила его к полу, обездвиживая. Второй начал поворачиваться, но я оттолкнулся от пятой точки статуи и донес до его подбородка летящее колено.

Этого тоже на выход – каратель сложился раскладушкой, потеряв сознание.

Второй, за моей спиной, тщетно пытался отодвинуть статую, чтобы вылезти из-под нее. Я обернулся и коснулся губ указательным пальцем, каратель замер, выпучив глаза. А когда его рот открылся, чтобы заверещать, я стукнул его рукоятью меча в висок. Не сильно, но ему хватит, чтобы перевести дух. Тело обмякло.

Я на секунду замер, пытаясь понять, не привлек ли шум остальных, но сработано было чисто, голоса остались вдалеке.

Одним движением я срезал с поясов карателей два туго набитых кожаных мешочка. Деньги мне понадобятся. Пусть будет компенсацией морального вреда.

Переступив через статую, я заскользил дальше по коридору и через десяток метров оказался у выхода. Там увидел лошадей, на которых прискакали каратели. Животных стерег еще один охотник за головами. Рука потянулась к стоявшему на столе кувшину. Тот был до краев наполнен вином.

Бросок.

Точнёхонько.

Сторож вздрогнул, сделал несколько шагов на нетвердых ногах и завалился наземь, распластываясьсь в луже вина. Кувшин прилетел ему ровно в затылок.

Лошади испуганно заржали. Я в той жизни особо не интересовался верховой ездой, а тут на животных не было даже привычных стремян.

Что ж, придется приспосабливаться на ходу. Уйти отсюда на своих двоих не выйдет – вокруг дома на многие километры тянулись вспаханные поля и виноградники.

Сказано – сделано.

Однажды я был проездом в казачьей станице и видел, как залезают на лошадь без стремян казаки. Те, конечно, добрые молодцы и тренируются всю жизнь, но попробую повторить. Я подошел к лошадке, коснулся ладонью морды, та заворчала, попятилась, замотала головой. Но если я хотел унести отсюда ноги, знакомство придется перенести. Сейчас же прошу любить и жаловать.

Крепко взявшись за гриву левой рукой, я разбежался на пятачке и оттолкнулся от земли, запрыгивая на скакуна. Новое тело было довольно подтянутым, а главное, молодым и полным сил. Получилось с первого раза.

Лошадь заржала, попыталась меня сбросить. Я обнял ее одной рукой за шею, удерживаясь. Второй похлопал животное по боку, пытаясь успокоить. Вышло скверно, лошадь рванула с места – давая ровно то, что мне и нужно было. Несись быстрее ветра, главное – вместе со мной. Тут физическая подготовка понадобилась вдвойне. Удержаться на скакуне оказалось непростой задачей. Но где наши не пропадали. Я продолжил гладить животное и попытался с ним заговорить, шепча по слову на выдохе прямо ей в ухо.

– Все… в порядке, моя хорошая… говорю, в порядке!

То ли лошадь поняла, что от меня просто так не избавиться, то ли мои уговоры подействовали. Но уже через несколько минут мне удалось совладать с животным и скакать прямо, держась за повод. Я, наконец, оглянулся.

Каратели тоже не кукурузу стерегли. Оставшиеся целыми и невредимыми головорезы высыпали из дома, прибежав на лошадиное ржание. Один из них явно принялся приводить в чувство сторожа, другой указал на меня, привлекая внимание остальных. Охотники за головами мигом запрыгнули на своих лошадей и направили их в галоп. Чувство возникло такое, будто я уходил от погони на разваливающемся Запорожце, а преследователи гнали на Феррари.

– Дружище, а можно как-то ускориться?! – процедил я своей лошадке сквозь стиснутые зубы.

Эх, надо было поучиться искусству верховой езды в той станице, но кто знал, что мне придется скакать верхом в давние времена, почти две тысячи лет назад. Но пока есть, как есть.

Расстояние между мной и догоняющими стремительно сокращалось, а мне не удавалось перевести лошадь с рыси в галоп. Судя по темпу, с которым меня догоняли головорезы, через несколько минут, погоня закончи…

Мысль оборвалась. В меня полетели копья-ланцеи. Первый свистнул в полуметре от правого плеча, воткнулся в землю, испугав лошадь. Животное встало на дыбы. Я с трудом удержался, вцепившись в шею. И, о боги, лошадь рванула галопом. Но далеко не ушла – второе копье врезалось своим листовидным наконечником прямо в бок скакуна. Лошадь вздрогнула, ноги подогнулись, и несчастное животное кувыркнулось через голову, норовя придавить меня к земле.

Я резко оттолкнулся от своего скакуна и полетел наземь следом – но, по крайней мере, не под ее бока, как жернова. Удалось сгруппироваться, я упал, запутался на мгновение в «простыне» рабской одежды и чуть не напоролся на собственный гладиус. Один из кожаных кошелей, слетев, раскрылся, и серебряные монеты рассыпались по земле. Судя по всему, награда за чью-то голову…

– Стоять!

Всадники приближались, я вскочил и бросился к виноградникам. Надо лишить соперника преимущества. На открытой местности меня либо продырявят копьем (двое еще не выбросили свои ланцеи), либо окружат.

Я провалился в виноградники, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. Начало колоть в боку от бешеного темпа. Видимо, прежний обладатель этого тела накануне обжирался нездоровой пищей. Это нехорошие новости, надо перевести дух, так я далеко не убегу. Но есть и хорошие, виноградник – отличное место для засады. Притаившись, я крепко сжал меч, наблюдая за головорезами. Те спешились, один из них бросился собирать рассыпанные по земле сестерции, но тут же получил тумак от главного.

– Если он уйдет, я запихаю тебе это серебро в глотку, – зарычал он. – Принесите мне его голову!

Головорезы разделились, и двое, включая самого главаря, двинулись в мою сторону. Я перехватил меч, замер. Дождался, когда они приблизятся, и плавно зашел главарю за спину. Убивать без надобности я не привык, и к карателям не испытывал ненависти. Но и драться одновременно с четырьмя лбами без чести и жалости – затея так себе.

– Меч бросил, быстро, – распорядился я.

Лезвие легло на шею главаря, вдавливая сталь в сонную артерию. Тот вздрогнул, остановился. Второй головорез, увидев, что происходит с его начальником, остановился, вскинул гладиус в мускулистой руке, но атаковать не спешил.

– Когда я перережу ему глотку, у него останется несколько минут, а потом он истечет кровью и сдохнет, как уличная собака, – я пояснил ему расклад. – Не дури, выброси оружие.

Главарь разжал руку и меч упал. Я поддел его ногой, отбрасывая подальше, чтобы у головореза не возникло желания попытаться его поднять.

– Бросай ты тоже, – велел я второму. – Быстрее!

Тот мялся, не понимал, как лучше поступить.

– Бросай, Марк, – процедил главарь.

Каратель поколебался, но нагнулся и воткнул клинок во влажную почву. Я аккуратно покачала головой.

– Выброси подальше, не надо думать, что ты самый умный.

Парень переглянулся со старшим, облизал губы. Не знаю, что он считал в моем взгляде, но всё-таки отбросил меч на несколько метров. Гладиус растворился в растительности.

– Пошел! Ты тоже за мной!

Удерживая лезвие на шее, я вывел главаря из виноградника, к лошадям.

– Ты совершаешь ошибку, – он попытался было вступить в разговор.

Я сильнее сжал лезвие в шею. От небольшого усилия острый клинок рассек мягкие ткани, и по шее стекли первые капли крови.

– Молчать, – сухо приказал я.

Каратель замолк. Второй, не понимая, как быть, вышел следом. Остальные двое быстро сообразили, что происходит. Тот, что помоложе потянулся к ланцее, но его более старший напарник правильно расценил ситуацию и остановил движение.

Я подошел к лошадям, хлопнул поочередно по их бокам свободной рукой.

– Пошла! Пошла!

Трое лошадок со ржанием разбежались. Четвертую я трогать не стал. Следовало кратко донести до карателей расклад.

– Первый вариант. Вы трое прямо сейчас складываете оружие, разворачиваетесь и бегом возвращаетесь в дом. Попейте вина, подумайте о своей шальной жизни – и возвращайтесь за своим начальником, он останется жив. А у вас останется ваше серебро. Все понятно?

Каратели переглянулись.

– Ливий, нас трое, не надо его слушать, убьем его, – зашипел самый молодой, который хотел метнуть ланцею.

Начальник, которому лезвие перелавливало трохею, прохрюкал что-то нечленораздельное. Я не спешил ослаблять давление.

Ветеран Ливий задумался. Никак не ответил, видимо, взвешивал мои слова. Третий каратель только переминался с ноги на ногу.

– Второй вариант вам понравится меньше, – процедил я. – Я перережу вашему начальнику горло, вы не успеете меня остановить попытаетесь меня заколоть, но я попытаюсь сделать то же самое. Как итог, здесь останутся наши трупы – и тогда серебро заберет тот, кому повезет больше.

– Что он несет! – молодой сделал шаг вперед, вскидывая копье.

Я напрягся, понимая, что в любой момент заварушка вспыхнет с новой силой.

– Оставь, – ветеран положил руку на плечо молодого.

Тот выпучил глаза, и тогда ветеран наклонился к нему и зашептал что-то на ухо. Что он говорил, я не слышал, но молодой зажевал губу и отрывисто кивнул.

– Мы уходим, – холодно сообщил ветеран.

После этих слов начальник в моих руках будто обмяк. Рассчитывал, наверное, что его бросятся защищать. Или боялся остаться один на один со мной. Правильно боится, я не очередная жертва, я всегда выступал в роли охотника.

Ветерану я ничего не ответил, только кивнул. Рука начала затекать, держать ее в одном положении, не сбавляя нажима, было непросто, к тому же задачу усложнял отнюдь не легкий гладиус. Веса в мече было не меньше, чем в водопроводной трубе. Все трое поплелись к дому, видневшемуся в нескольких сотнях метров. Далеко ускакать не получилось.

Несмотря на ноющее запястье, я дождался, пока каратели отойдут на значительное расстояние. Верить на слово я никому не собирался. Но из жизни и смерти всегда выбирал жизнь.

Когда нас с карателями разделили метров четыреста, я, наконец, опустил меч и грубо толкнул их начальника в спину. Тот устоял на ногах, обернулся, опасаясь, что я атакую его. И уперся в лезвие гладиуса. Мне необходимо было урегулировать пару вопросов и узнать недостающую информацию.

– Стой где стоишь, – распорядился я.

Он провел ладонью по шее, вытер с надреза кровь и впился в меня глазами.

– Ты пожалеешь. Ты понимаешь, что опозорил меня? Это не…

– Заткнись, – оборвал его я. – Мне нужно имя того, кто послал тебя сюда. Назовешь – и шагай на все четыре стороны.

Каратель странно улыбнулся, но в его глазах появилась обреченность и пустота. Я не успел ничего понять, прошло лишь мгновение. А то, что произошло дальше, заставило в некотором смысле восхититься мужеством этого человека. Каратель резко подался вперед и насадился на лезвие меча. Тяжело выдохнул и сначала упал на колени, а затем завалился на бок.

Я вздохнул, встал перед ним на одно колено и повторил свой вопрос.

– Имя? Ну?

– Марк Лициний Красс… – сорвалось с губ на последнем выдохе.

Троица карателей подходила к дому. Никто не ожидал, что изнеженный и избалованный сын потомственного патриция окажет столь ожесточенное сопротивление. Каждый полагал, что вылазка станет легкой прогулкой за большой наградой. Не стала. Из дюжины человек из отряда на ногах остались всего трое. И как это вышло, никто из них не понимал. Но вышло же…

Молодой, Ливий, несколько раз оглядывался на оставшихся в отдалении начальника и сынка богача. Ливий не понимал, почему нельзя дать бой этому напыщенному выродку, о котором в городе ходили не самые лицеприятные слухи. А от оргий, которые он собирал, вовсе краснел сам Бахус. И вот этот выродок, даже не нюхавший крови и не бывший на поле боя, вдруг счёл возможным указывать ветеранам Суллы их место!

Но Ливий был человеком армейской закалки, он прошел с Суллой войну от начала и до конца. Со службы он вынес правило стальной крепости – что приказы не обсуждаются. И если старший приказал, значит, так тому и быть. Но не спросить молодой головорез не мог.

– Почему мы не убили его? – последовал вопрос.

Троица подошла к еще одному карателю, ему крепко досталось от наглеца. После удара кувшином в голову, головорез до сих пор не пришел в себя и постанывал в беспамятстве.

Ответ ошеломил Ливия.

– Нам не нужны лишние рты, тебе же больше достанется, – отрезал Кратий.

– Но если он оставит нашего начальника в живых, нас подвергнут наказанию.

– Не оставит, – ответил после паузы бывалый каратель. – А если даже оставит, центурион не выдержит такого позора.

Ответив, он подошел к корчащемуся в луже вина головорезу и всадил в того гладиус. Тот вздрогнул и обмяк. Кратий срезал с его пояса кошель с серебром и кинул Ливию. Молодой поймал, посмотрел на мешок, пропитанный то ли кровью, то ли вином.

– Возражения?

Ответом стало молчание. Все были согласны, каждый понимал, что происходит. И всех это устраивало.

А потом до их ушей донесся короткий вскрик – в отдалении их бывший командир насадился на меч врага…

Глава 4

Я бросил последний взгляд на огромный дом, затерявшийся среди виноградников. Надо бы запомнить место, откуда начался мой новый путь.

Занесло же!

Лихо так!

Как девочку Элли из «Волшебника изумрудного города». Жил себе жил, на деловые игры ходил, запиджаченный и при галстуке в горошек… а тут бац – и здравствуйте, я ваша тетя. Тебя хотят грохнуть, едва разлепил глаза. И не где-нибудь на стрелке в промышленной зоне, году этак в 93-м, а в Италии, две тысячи лет назад. И не из пистолета, а… ланцием!

Я ухмыльнулся, чувствуя приятное жжение под ложечкой.

Предвкушение.

Всей душой и телом сейчас я осознавал, что впереди меня ждет целая, мать ее, жизнь. Бог с ним, что жизнь – штука не такая длинная, как кажется в начале. Главное – как ее прожить.

Под мои размышления троица карателей скрылась в доме. Я понял, что никакой погони не будет, никто никуда не собирается возвращаться. Головорезам, похоже, совершенно чхать на своего начальника, даже хоронить не будут. Что ж, теперь я могу ответственно сказать, что людьми в любое время движут банальные шкурные интересы.

Бог им судья.

– Поехали, Боливар!

Натянул повод и поскакал прочь. Новая лошадь оказалась куда спокойнее прежней и сразу приняла меня, как нового хозяина. Ну и на имя животина тоже откликалась, хотя его я дал ей только что. Я направил лошадь по хорошо утоптанной дороге, а сам погрузился в мысли.

Куда, зачем, для чего?

Я понимал, что нахожусь в предместьях Рима. В сам город возвращаться категорически нельзя, если не хочу, не успев начать, жизнь закончить. Поэтому один вариант – ехать, куда выведет дорога, ну а там действовать по ситуации.

Темнело, и первоочередной задачей виделось найти ночлег. Можно, конечно, и на обочине переночевать, под деревцем, но когда у тебя в мешочке на поясе звенит монета, хочется поменьше изгаляться. Хотя о привычной и комфортной жизни человека двадцать первого века следовало надолго забыть.

Отхлынул адреналин, а взамен навалилась усталость. За усталостью пришло осознание. Я не сплю, у меня нет галлюцинаций, а значит, все происходит на самом деле. Факты – упрямая штука, их нельзя отрицать и с ними не поспоришь. Сейчас факты прямо указывали, что мне дали вторую жизнь, я в Древнем Риме, и не в самое спокойное для республики время.

Вывод?

Вывод напрашивался сам по себе. Мне выпал шанс прожить заново свою жизнь. Молодое тело, чистый разум, а главное – больше не надо пить обезболивающие… я поежился, вспомнив отдельный ящик с горой таблеток, шприцов с готовым лекарством и порошков. Таблеток было столько, что я мог смело жрать химикаты вместо завтрака, обеда и ужина. Гори оно всё огнем до самых небес. Теперь я снова твердо стоял на ногах, исчезли протезы, заменяющие конечности, а в костях отныне нет железных винтиков, пластин и спиц. Но самое главное, пожалуй, вот что – в прошлой жизни меня больше ничего не удерживало.

Вводные для старта, конечно, не подвели. Нынешний Рим смахивал, в принципе, на наши 90-е. Здесь тоже все, скажем так, было лихо. Одни мужики победили других мужиков, и наступил передел власти, распил и переписывание истории глазами победившей стороны. Ну… как бы поточнее выразиться? Не я такой, время такое – пожалуй, в самую точку. В хаосе «темного времени» я ощущал себя органично, хотя само время искренне ненавидел.

Момент для попадания тоже радовал, если это можно так назвать. Прежний обладатель этого тела – проигравшая сторона конфликта, ну или просто зажравшийся богач, не захотевший делиться с новой элитой. Такие, как правило, всегда уничтожаются, поэтому ничего удивительного, что мое (или, вернее, его) имя всплыло в проскрипциях.

Почему мне дали именно это тело? Вопрос интересный, я он стал заморачиваться и для себя ответил так – не будь меня, и реципиента гарантировано бы убили меньше часа назад. По факту же «смерть» случилась немного раньше, ведь в новом теле я не чувствовал никаких следов прежнего разума. Потому, кстати, особенно хорошо, что новая жизнь началась с этакой разделительной черты. Прошлое реципиента осталось по ту сторону моего Рубикона. И нас отныне ничего не связывало. Скажу больше, я даже имени своего не знал.

Так что, кто бы ни устроил мое чудесное воскрешение… спасибо огромное, жму руку. И обещаю новым шансом воспользоваться по полной.

Занятый такими мыслями, я выехал на большую, вымощенную камнем дорогу, немного возвышавшуюся над остальной землей. Как часто говорят, в России две беды – дураки и дороги. В Риме одну из этих бед удалось решить еще пару тысячелетий тому назад. Дорога была узкой, если судить по современным меркам, я прикинул, что в ней от силы метра два с половиной. Верхний слой дороги был вымощен плоскими плитами, но не просто так, а с умом – полотно получалось чуть покатое, так что с него явно отлично стекали все дожди.

Через несколько десятков метров я приметил вдалеке огни небольшого здания, скорее всего – каупоны, как здесь называли подобие гостиницы или почтового двора, такие время от времени встречались на больших дорогах.

В животе последние полчаса урчало, и я был бы не прочь подкрепиться как следует, а заодно задержаться на ночлег. Ну а главное, в такого рода заведениях часто собирался довольно специфичный контингент. Я бы даже сказал – выгодный своей разношерстностью. За рюмкой чая вполне можно будет побольше разузнать о современной обстановке, что, пожалуй, даже важнее ночлега и ужина вместе взятых.

Тут все просто, я отдавал себе отчет, что все мои знания об эпохе прочно связаны с большими политическими играми, войнами и государственным устройством. Это всё важно, и даже помогает выжить, но не заменяет собой другое. За фактами о борьбе больших сил размывалась реальность, какая она на самом деле есть. А я человек маленький и живу вполне себе мирскими интересами. Мне надо знать, как тут себя вести, с кем и как общаться – и как не нарваться на пустом месте.

Каупона приближалась.

Сначала я услышал живую музыку и почувствовал запах съестного. Боливар довольно заржал, надо будет отблагодарить лошадь и заказать ей сена получше, или чем там эти четвероногие питаются.

Вскоре к музыке и запаху прибавились грубые мужские голоса, тянувшие песню. Слов разобрать не получалось, но я быстро смекнул, что впереди меня поджидает веселая ночка.

Каупона выглядела довольно нарядной – вход украшали каменные барельефы, застывшие над массивной деревянной дверью. Никто никого не встречал, значит ли это, что зайти может любой? Но мне повезло, дверь, скрипнув, открылась. Я подметил, что она открывается внутрь дома, а не наоборот. На пороге появился пошатывающийся мужчина, явно перебравший с вином.

– Слава… ик… Феликсу! Ура Луцию Корнелию Сулле! Память битве у Коллинских… ик… ворот!

Судя по внешнему виду, это был ветеран победившей стороны, сторонник Суллы. Солдатская туника и плащ мало отличались от одежды на «гражданке», воина в нем выдавал разве что военный пояс и сандалии из прочных ремней – калиги. Кожаный балтеус был надет поверх плотной тканевой повязки и украшен бронзовыми накладками.

Легионер, чтобы вернуть устойчивость ногам, уперся лбом в стену, и собрался справлять малую нужду.

Я остановил коня и окликнул его.

– Отец, подскажешь?

Легионер замер, напрягся.

– Ты что, мильный… ик… камень нашел? Осмелел? Я центурион самого Феликса Суллы!

Мне был ни к чему пьяный махач, на который легионер, судя по всему рассчитывал.

– Подскажи, уважаемый, места свободные в этой каупоне есть? Мне бы передохнуть с дороги. Если нет, дальше поскачу.

Центурион медленно развернулся и прищурился. В глазах наверняка двоилось после выпитого, но он хотел меня разглядеть. На секунду даже показалось, что он что-то заподозрил, как будто меня узнал… по крайней мере, лицо его посмурнело. Связываться с пьяным не хотелось, к тому же, легионер был немолод. В волосах блестела седина, а лицо было испещрено глубокими морщинами. Я решил спешиться и выяснить всё самостоятельно.

– Чьих будешь? – остановил меня центурион.

– А чьих надо? – невозмутимо спросил я.

Я приметил неподалеку подобие загона для лошадей и решил отвести туда проголодавшегося Боливара. Что и сделал. Других лошадей в загоне не было, зато хозяин очень кстати припас свежескошенной травы. Боливар сразу ею занялся. А вот мне такой скорый обед не светил.

Избавиться от легионера не вышло. Я развернулся, чтобы пройти в каупону, но центурион перегородил мне путь и даже положил руки на мои плечи.

– Не стоит, – предупредил я.

Оружия при нем не было, но заканчивать наше мимолетное знакомство мордобоем? К чему?

– Из города едешь? – поинтересовался легионер.

– Допустим. Вольноотпущенник я.

Я припомнил, что одет не в своей наряд. Вот оно что, во мне просто читается свобода – это не дает покоя вояке. Надо соответствовать образу. Я опустил взгляд. Может, хоть теперь отстанет.

– О как! – легионер смерил взглядом Боливара – уставшего и пыльного, но с гладкими боками породистого скакуна. – Неплохо для либертуса. Это ж кто тебя вместе с лошадью на волю отпустил… ик.

Да, лошади в Риме стоили немалых денег, так что понятно, чего центурион так удивляется. Тот даже будто протрезвел. Ненадолго, правда. Миг, и глаза его вновь собрались в кучу – хмель оказался сильней.

С конем мы, может, и разобрались, но к моему поясу был привязан мешочек, туго набитый серебром, потому легенда, откуда у меня взялись деньги и лошадь, родилась на ходу.

– Мой господин попал в проскрипционные списки, прикрепленные в эдикт и вывешенные на Форуме. А Сулла благороден и щедро платит тем, кто помогает выследить врагов Республики, – на ходу сочинил я.

– Так ты все-таки сулланец! Уважаю… ик…

Центуриона качнуло, но ногах он устоял – не в малой степени потому, что его руки всё ещё лежали у меня на плечах. В них он и сцепился, не желая падать в пыль.

– А что за про… списки такие? Ничего об этом не слышал.

Судя по всему, весть об эдикте Суллы еще не успела разлететься по Республике.

В век без интернета на то, чтобы какая-либо новость стала известна за пределами столицы, требовалось немало времени. Подчас даже недели и месяцы. Неудивительно, что об эдикте Луция Корнелия многие, даже не будучи самыми простыми гражданами, еще ничего не знали.

Узнают, проскрипции гремели ещё долго в годы правления Суллы, и, по сути, они стали первым юридически обоснованным способом сведения счетов с гражданами Рима. До этого ни один римлянин в статусе гражданина не боялся смертной казни. Но Сулла поступил хитрее – он сперва лишал людей Римского гражданства, отправлял в изгнание – и тем самым вышел из юридической петли. Все его действия, по факту, не нарушали саму букву закона.

– Расс… – я запнулся, чуть не выдал на ура фразу про расстрельные списки, надо бы фильтровать речь от греха подальше. – Кхм. Списки врагов республики. И личных врагов Феликса. За голову каждого положена награда. Деньги – и освобождение.

Я снова выпрямился и поднял на него взгляд.

– М-м… – протянул центурион. – Вот это я понимаю, решение! В легионах давно ходили слухи, что Сулла не простит врагов. Они ведь нашу кровь проливали. – Центурион дважды ударил себя кулаком по груди. – Таких надо вырезать, как гнойник! Выжигать!

Я коротко пожал плечами. Главное, что легионер поверил в выдуманную сказку. Представляю его рожу, если он узнает правду. Впрочем, вся моя прежняя жизнь прямо вопила, что эта самая правда никому вообще-то не нужна. Подчас даже даром.

– Погоди, ты… ты, получается, своего господина… – он запнулся и испытующе посмотрел на меня.

– Убил, – кивнул я, – а потом получил свободу и деньги. На эти деньги купил коня. Туда, куда я еду, не близкий путь. Боюсь, что пешком и до осени не дойти.

Я уже обдумал, какое место назову, если центурион будет спрашивать, но задавать других вопросов он не стал.

– Как хорошо, что мы встретились, а то я думал – от скуки завою!

Судя по игравшей в каупоне музыке, скучать там явно не приходилось. Но возражать я не стал.

– Квинт Дорабела Луц, – легионер представился и протянул мне руку. – Рад знакомству!

Я протянул руку в ответ, и Квинт крепко пожал мое запястье. Воины в это время часто носили оружие в рукавах, потому римляне сжимали друг другу не ладони, а запястья. И приветствие, и проверка.

– Гай Руф, – представился я первым пришедшим в голову именем.

Рукопожатие затянулось, а потом Квинт вовсе потянул мою руку на себя. Да когда же ты от меня отвяжешься? Но скоро я понял, что центуриона просто снова шатнуло.

– Гай, а давай-ка я тебя угощу вином!

– Не откажусь. Кхм, то есть, отведать в такой славной компании…

Особо пить я не собирался, но кто как не центурион мог ввести меня в курс дела. Поэтому предложение я принял с удовольствием.

– Тогда за мной! – он махнул рукой, приглашая в каупону.

Мы прошли ко входу, зашли внутрь – я придерживал нового знакомого за плечо, как бы по-дружески, и тот, кажется, был доволен подмогой. Несмотря на то, что помещение хорошо проветривалось, в каупоне было невыносимо душно. Народу было тоже хоть отбавляй, зернышку негде упасть. Стоял бубнеж, разбавляемый хоть сколько-то бодрой игрой музыканта на тибии – небольшой двойной дудке, сделанной из тростника. Одна из трубок заливалась соловьем, вторая создавала протяжный аккомпанемент. Получалось здорово, Квинт тоже оценил. Проходя мимо музыканта, центурион щелчком забросил в его шляпу полновесную серебряную монету.

Зато запахи! Ох, запахи здесь были такие, что мой желудок вмиг ожил и как будто заскреб лапками изнутри. Жар шел от поросенка, которого поджаривали на вертеле. С тушки капал жир, вспыхивая и шипя на углях.

Присутствующие при виде Квинта отсалютовали чашами с вином. Центурион с достоинством вскинул руку в знак приветствия. Мы прошли к столику, за которым явно до того и отдыхал легионер.

Я сел за столик, не без удивления отмечая, что на столешнице остался себе лежать гладиус Квинта. Центурион тут же позвал хозяина. Через весь зал к нам засеменил высокий, но худощавый старик в тунике.

– Принеси гостю поесть и вина! – Квинт стукнул кулаком по столу. – И остальным вина – повтори! На мой счет!

Понятно теперь, чего все присутствующие поднимали чаши… Видно, Квинт тут занят тем, что благополучно прожигает жалованье. Легионерам без того платили невеликие деньги, а если на них угощать сотню гостей, в кармане быстро появится дырка.

– Сам за себя плачу, – осторожно шепнул я хозяину и сунул ему монету.

Хозяин каупоны безразлично кивнул и скрылся. А уже через пару минут поставил на стол чашу вина и салат из латуки, петрушки и лука, приправленный оливковым маслом. Хотелось не то чтобы есть, хотелось прямо-таки жрать. Я покосился на поросенка.

– Еще не готов, – тут же произнёс старик.

– Ну, выпьем! – Квинт поднял свою чашу. – За Луция Корнелия Суллу!

Мы стукнулись чашами. Центурион внушительными глотками опустошил свою чашу примерно наполовину, я только смочил губы. Начало новой жизни я еще обязательно отмечу, но не сейчас.

– У-уф… – Квинт с грохотом поставил чашу на столешницу, вздрогнул, поежившись. – Хорошего вина я не пил со времен войны с Митридатом, когда мы отмечали победу при Орхомене! Но сегодня наша победа не менее значимая! Мы задавили гадюк!

– А почему ты выпиваешь один, да еще и в каупоне?

– Ха, не поверишь! Мы же сюда зачем приехали? На триумф, который ждём еще за победу над Митридатом, – признался Квинт, и улыбка его получилась кривоватой. – Только триумфа так и не дождались.

Центурион рассказал, что ничуть не обижается на полководца, который думает не о развлечениях, а о том, как вернуть прежнее величие Республике. И предположил, что иначе начнется новая Гражданская война, потому что по всей Италии затаилось еще немало сторонников «гадкого мерзавца» Гая Мария.

– А мы чего, наше дело воевать, тем более, Феликс щедро отблагодарил нас и выполнил все, что обещал! – довольно хмыкнул центурион. – Раньше я ютился в конуре на пятом этаже инсулы, а теперь – теперь у меня под Помпеями своя земля!

В доказательство своих слов Квинт положил на столешницу тессеру, на которой было обозначено имя центуриона, местоположение участка и названы его размеры.

– Представляешь, моя земля теперь будет названа Дарабела! Раньше эта земля принадлежала какому-то напыщенному индюку из патрициев, а теперь Феликс поделил ее честно между ветеранами…

– Неплохо, – я кивнул. – И сколько народу вот так получило земли?

– Да все! Теперь мы будем присматривать за Республикой, и если хоть кто-то заикнется о марийском бреде… ик… Выпьем, Гай! Говори, за что!

– За то, чтобы не все Гаи были Мариями и не все Марии были Гаями? – я улыбнулся.

Понятно, Сулла поступал по-своему мудро, рассаживал на места своих бойцов, чтобы крепко держать власть, а граждан – в ежовых рукавицах. Ну а нелояльных и недовольных обвинял врагами Республики и своими личными врагами.

Мы снова чокнулись, выпили.

Разговор завязывался, это было именно то, что мне нужно – узнать о происходящих событиях из уст человека, самым прямым образом в них участвовавшего.

Бах!

Центурион опустил чашу на стол.

– Еще вина ветерану Суллы.

Глава 5

Далеко не все в Риме согласились принять новую власть, власть Суллы. Бывший военный трибун, квестор, претор, легат и нынешний проконсул Ближней Испании, Квинт Серторий имел свое мнение по вопросу наилучшего устройства Республики. Один из талантливейших полководцев своего времени стоял на берегу и всматривался в море, где царила непогода. В руке он держал эдикт, выпущенный накануне Луцием Корнелием Суллой, со списком приговоренных к смерти. Среди нескольких сотен проскрибированных значилось имя Квинта.

Квинт никогда не поддерживал Мария и выступал резко против союза Цинны с выжившим из ума стариком. Но Серторий всегда оставался человеком слова, поэтому для него верность слову стоила куда дороже собственной жизни. А он обещал Цинне полную поддержку… Поэтому только закрыл глаза на то, как Цинна и Марий утопили Рим в крови, устроив жестокие расправы над сулланцами. Однако перегнуть палку Гаю Марию полководец тоже не дал. Люди Сертория перебили бардиеев-иллирийцев, этих кровожадных беглых рабов, бесчинствовавших в Риме по отмашке Мария.

Для Сертория было понятно, что Сулла ответит с той же жгучей яростью, и проскрипции стали шагом логичным и ожидаемым. Этого Серторий ждал – и долгое время готовил Ближнюю Испанию для того, чтобы принять беглецов. Прежде Квинт силой подчинил ее своей власти. Что же, настало время показать Сулле, что со мнением Сертория следует считаться.

– Господин!

Перед Серторием вырос раб.

– В Риме принято решение назначить нового наместника в Ближней Испании. Им стал Гай Анний, он уже выдвинул свое войско численностью двадцать тысяч человек!

Серторий промолчал, только стиснул список проскрибированных в кулаке. Он всегда с достоинством принимал вызовы, примет и сейчас.

– Так что вертел я на гладиусе сначала Мария-старшего, а потом и Цинну с Марием-сыном! – расхохотался центурион, картинно схватившись за живот. – Осталось прихлопнуть разбежавшихся тараканов на Сицилии, в Африке и…

Квинт осекся и аж побледнел, сжав зубы так, что скулы стали будто каменными.

– Собственными руками задушил бы Квинта Сертория. Правильно говоришь, давай выпьем за то, чтобы не все Квинты были Серториями и не все Сертории были Квинтами!

– Твое здоровье, я пропущу, – улыбнулся я.

Наш разговор с ветераном шел больше часа. Центурион успел выпить несколько чаш вина, но как-то удерживался в одной кондиции, как с момента нашей встречи.

Рассказал он немало, а я весь час с интересом слушал, только иногда подсовывая ему свои вопросы. Например, как сюда попал Квинт, стало понятно после его довольно длинного монолога. Заодно он подробно рассказал мне о своей солдатской жизни. Как попал в армию, оставшись круглым сиротой, как проникся идеями Суллы и как начал службу самым обычным легионером. Судя по его рассказу, доля ему выпала тяжелая. Маршем Квинт прошел Италию вдоль и поперек, воевал в Африке и вообще видел разное. Но якобы о сделанном когда-то выборе ничуть не жалел.

– Воин – это вот здесь, – Квинт постучал костяшками пальцев себе по груди. – Если у тебя нет духа, быстро сгоришь. Я видел и это. А пожар должен быть внутри, понимаешь.

Я с таким утверждением не спорил. Разве что про пожар… свой огонь центурион решил тушить алкоголем. Обычно, когда растворяешь свою жизнь в вине, с тобой случаются всякого рода неприятности. Или происходят события, которых ты совсем не ждал – и при ином раскладе не допустил бы. Так и случилось с Квинтом Дорабелой. Не дождавшись триумфа, центурион начал отмечать его сам и несколько дней провел в беспамятстве в столичных кабаках, в компании шлюх и бродяг. Все бы ничего, и с кем не бывает, но Квинт малых мер не знал и полностью выпал из реальности почти на неделю. А очнулся только тогда, когда закончилась раздача земель преданным сулланским ветеранам.

Я слушал историю не без интереса, Квинт был довольно неплохим оратором, рассказывал сочно и подробно:

– Значит, просыпаюсь наутро, голова кипит, как масло в котле, вокруг голые бабы, какие-то пьяные тела разбросаны. И сразу отчетливо понимаю – вино больше не лезет ни хрена! Где, куда, почем! Вообще не помню! Но понимаю, что надо завязывать! Узнаю, что триумф переносится, и вместо него Феликс решил своих ветеранов отблагодарить! Отличная новость, но вот к ней деталь, все мои получили земли еще вчера, и благополучно отбыли… – Квинт внушительно пожал плечами. – Так и вышло, что я получал землю с другим легионом. Но зато участок в Помпеях мне достался. Собственно, туда и еду… давай за новый мир!

Он снова протянул мне чашу. Я на этот раз не стал даже для виду отпивать вино. Сразу поставил чашу на столешницу.

– А здесь чего застрял?

Дорабела расплылся в кошачьей улыбке.

– Ну опять… вино, девочки, советую, кстати, здесь с этим полный порядок, – пояснил Квинт. – Я решил, что заслужил отдых. Восемь лет в строю без продыха! Наши уже дальше пошли, вчера еще, кажется, но ничего, я их догоню. Тем более, если ты, новый друг, меня на кобыле подвезешь, – центурион подмигнул.

– Как можно получить землю? – уточнил я, думая, что равесёлый Квинт и не заметит, что интересуют меня пока что отнюдь не девочки.

– Да ты тоже уже пьян? Отслужить, как еще, – пояснил Дорабела. – И будет тебе десять югеров.

– А купить такой кусок можно?

Я не знал стоимости земли, но мешочек, набитый серебром, определенно внушал некоторый оптимизм.

– Сколько я знаю, землю не продать, она неотъемлемая, – пояснил центурион. – Не все захотят жить вдалеке от Рима, но – соображение нужно иметь. Сулле важно, чтобы мы проследили за порядком по всей Италии.

Возникла пауза, легионер покосился на меня своим хмельным взглядом.

– Ладно, – вздохнул он и опустил ладонь на стол. Пока ты не устал меня слушать, скажу. Я здесь засел для того, чтобы свои десять югеров продать, – сказал он как на духу.

– Так нельзя же, – припомнил я его же собственные слова.

– Нельзя, но если очень хочется… – Квинт расплылся в беззубой улыбке. – На кой Юпитер мне югеры там, где нет никого из братьев, с которыми я проливал кровь! Да и всю жизнь я в инсуле прожил. Что я буду делать на земле? Рука у меня под рукоять меча заточена, понимаешь?

Логично, но я промолчал, дав высказаться ветерану до конца.

– Там за землю своя борьба, местные делят власть и хотят, покуда ил не осел в воде, заграбастать то, что раньше принадлежало их соперникам… а то ведь это дело такое – сегодня ты за щитом, а завтра на щите.

Глаза центуриона хитро блеснули. Понятно, как и большинству легионеров, этому ветерану было плевать с высокой колокольни на всю эту политическую борьбу. Война закончится, великие удовлетворят собственные амбиции, а таким как Квинт еще жить и жить. Желательно – долго и счастливо, а еще желательней – в достатке.

– А как же вверенная задача – хранить и оберегать границы новой Республики? – улыбнулся я.

– Этим пусть молодые занимаются, – вполне серьезно ответил Квинт. – У меня за годы службы какая только болячка не вылезла. Нет, брат, я свое оттарабанил…

– Какую же цену ты назначишь за землю? Вдруг купить захочу, – непринужденно обронил я. – Деньги есть, земли нет, а где-то остановиться всякому человеку нужно, вот и присматриваюсь. Мне-то, в отличие от тебя, в земле ковыряться привычнее.

– Точно, у тебя ведь тоже новая жизнь началась! – Квинт хлопнул ладонью по столешнице.

Да так сильно, что чаши подскочили. Я свою поймать успел, а Квинт только попытался и чашу перевернул. Вина в ней уже не было, но посуда упала на пол и разлетелась на осколки. Центурион только отмахнулся и поднял руку, подзывая хозяина.

– Еще вина неси! И приберись!

Хозяин взглянул на осколки с каменным лицом.

– Напомню, господин, что вы уже задолжали…

– Кто это кому задолжал?! – Квинт снова врезал кулаком по столешнице.

С гордым видом достал из мешочка на поясе горстку серебряных монет и небрежно кинул на стол.

– Хватит?

– Здесь гораздо больше, чем требуется, – так же спокойно промолвил хозяин.

Видимо, привык к буйным посетителям и видал ещё и не такое.

– Значит, принеси вина моим товарищам! Э! – ветеран вставил в рот два пальца и свистнул. – Кто еще желает пить вино? Угощаю.

В помещении вырос лес рук. Выпить за чужой счет никто не отказывался, здесь так уж точно. Хозяин кивнул и молча ушел выполнять заказ.

Квинт подавил изжогу, коснувшись могучим кулаком рта, и вернул взгляд на меня.

– Что думаешь, Гай, – он кивнул на шумевший за столами народ, – старый центурион из ума выжил? Деньгами разбрасывается?

– Я ничего не думаю, каждый волен поступать с честно заработанным так, как посчитает нужным.

Квинт изобразил одобрительную гримасу, показывая, что ему по душе пришлись мои слова.

– Тебе я землю не продам, прости. Вижу, что ты хороший человек.

Он решительно помотал головой, и от этого его самого повело сначала влево, а потом вправо. Такой поворот озадачил – мне-то казалось, что переговоры шли вполне успешно и имели шансы превратиться в реальную сделку.

– Хорошим людям не продают землю? – я приподнял бровь.

Может, Квинт спьяну что попутал?

– С хорошими людьми надо по-хорошему! – стоял на своём тот.

Что имел в виду центурион, я так и не понял. Хорошо, что тот всё-таки решил все доходчиво объяснить.

– Олигархия в Помпеях за мой клочок земли целые торги устроила. Вроде как, место больно жирное. И по итогу доторговались до того, что мне втридорога платит покупатель. Да я за эти бабки себе такую конуру в Риме куплю… – мечтательно протянул ветеран, его глаза помутнели. – Еще и на жизнь нормальную останется. Потому, Гай, я обмываю сделку, чтобы не сорвалась.

Десять югеров и впрямь было площадью совсем небольшой, по меркам крупных землевладельцев – вообще сущие крохи.

– И какой интерес с этого клочка земли?

– Понятия не имею, чего они так за него бьются, да и иметь не хочу, – признался центурион. – Но в Помпеи я не поеду, они сами предложили здесь встретиться.

– А чего бы на землю не посмотреть? Квинт, ты подумай. Вдруг продешевишь?

– Да чего там на этих югерах такого может быть? – махнул лапищей тот. – Не чудо же света!

Не чудо. Хотя и это вполне возможно. Напрашивалась мысль, что реальная стоимость земли еще выше, чем предлагали центуриону местные. Оно как бывает, когда предложений много, цена начинает проседать. Квинт наверняка не один такой, кто захочет продать участок. И богатеи – потому богатеи, что себе в убыток никто не станет обделывать дела.

– А насчет продешевить, Гай, я ведь землю им в аренду буду сдавать. На сто лет, так что если продешевлю я, внукам достанется.

– И они согласны на аренду?

– Ну и простой же ты человек. Ведь я тебе объяснял, что по-другому просто не получится, – пояснил ветеран.

– Что ж, значит, верно, что ты служил не зря.

Квинт принялся ковыряться в тарелке с овощами (он как хорошо пил, так и хорошо закусывал).

– Так и есть. Гай! А вот ты знаешь, после чего я центуриона получил?

– Расскажи, – кивнул я.

Мой собеседник горделиво вскинул подбородок и провозгласил:

– Это наша центурия воплотила план Марка Красса у Коллинских ворот и прорвала оборону на левом флаге марийцев. А я лично забрал их аквила!

Когда прозвучало имя Красса, я напрягся, ведь именно этот римлянин прислал на мою поимку карательный отряд, но в целом пьяное хвастовство начинало меня утомлять.

Квинт всё рассказывал о том, что было на холме Квиринал. Я же, отвлекшись, приметил, как в каупону зашла парочка людей. И до этого здесь появлялись новые лица, но эти двое показались мне подозрительными. Хотя ничего про них такого и не скажешь, но… Я наблюдал, как оба заказали какую-то еду и выпивку, и молча ели.

– Э! Римляне, гуляем за мой счет! – новых гостей заметил теперь и Квинт.

Те в благодарность подняли свои чаши, не отказываясь от угощения.

– И когда же назначена встреча? – уточнил я, отводя от парочки взгляд.

– Что? – Квинт с трудом отвлёкся от повествования от своих подвигах и вспомнил, о чем была речь. – Совсем скоро. Утром, тут в паре километров есть еще одна дыра. Встреча будет там.

– Почему же ты не остановился там? – из вежливости подивился я.

Дорабела брезгливо поджал губы.

– Потому что там хозяин продает бражку и увлекается смешиванием вина с водой!

Всё шло своим чередом. Квинт напивался, а новым гостям подошел хозяин и принял заказ. А я обратил внимание, как грязны были их сандалии. В окрестностях Рима стояла солнечная погода, а значит, эти двое прибыли сюда издалека. Моё беспокойство растворилось – эти не за мной, обознался. Один из них мельком скользнул по мне взглядом, но быстро потерял интерес – хозяин поставил на стол чаши с вином. Музыкант начал новую партию и запел:

– Ты любила там пировать, Киприда, в золотые кубки рукою нежной…

– Гай, – отвлек меня центурион. – Ты хотел узнать, где можно обосноваться? Скажу тебе, мои ребята получали земли в Этрурии. Места просто отличные, и они много не попросят. Хочешь, подскажу, к кому обратиться? Помогут.

И снова повторил что-то о том, что я хороший человек.

– Буду благодарен.

– Зовут Тарий Раф, он настоящий муж, несколько лет мы бок о бок воевали, а потом у него своя центурия появилась. Скажи, что ты от Дорабелы, и он тебе поможет… так, я на секундочку! А ты пока доешь салат…

Квинт поднялся из-за стола и, покачиваясь, пошел на выход. Опять приспичило, за время нашего разговора он уже выходил раза четыре. Как и прежде, оставил на столе свой меч и дорожную суму под столом.

Ну вот, не зря посидели. Надо бы запомнить имя сослуживца Квинта, возможно, действительно пригодится.

Я обернулся, глянул на стол, где сидели новые гости, но их там не оказалось. Скорее всего, заглянули в каупону только лишь пропустить по чаше вина. Центурион же по пути к выходу успел обняться с несколькими людьми, выслушать благодарности за накрытую «поляну», выпил еще (чашу с вином он утащил с собой) и, наконец, исчез в дверях.

– Приятного аппетита.

На стол поставили поднос с большим куском мяса. Поросенка, наконец, приготовили и над подносом струился ароматный пар. Горячего хотелось, но к трапезе я приступать не стал. Поблагодарил хозяина, поднялся из-за стола. С секунду поколебавшись, прихватил с собой табличку центуриона, от греха подальше. Двинулся к выходу, поправив гладиус на поясе. Предчувствия были не самые хорошие. Все таки мне совсем не нравилась эта парочка, косившаяся на наш с Дорабелой стол.

Выйдя из каупоны, я вдохнул полной грудью свежий ночной воздух. Огляделся. Центуриона нигде не было. Но недалеко от выхода я едва не споткнулся о чашу с вином, что валялась на земле… а потом со стороны стойла услышал ржание и шум.

Понятно.

Интуиция меня не подвела. В стойле происходило что-то нехорошее. Очень надеюсь, что это шумит Дорабела, который попросту перепил и заблудился.

Я выхватил гладиус и двинулся туда. Нехорошее предчувствие нарастало, как снежный ком.

– Квинт! – позвал я.

Центурион не ответил, я ускорил шаг. И в этот момент из-за угла на землю как подкошенный рухнул центурион. Мелькнула мысль, что вино, наконец, его догнало. Но один взгляд давал ясный ответ – у Дорабелы была перерезана глотка…

– Ничего… – послышался грубый мужской голос.

Прыжок.

Я оказался в стойле. Там стояли двое – те самые гости, пившие за счет Дорабелы. Говоривший осекся, с секунду мы в лунном свете смотрели друг другу в глаза, и я хорошо запомнил примету одного из них – заячью губу. Под их ногами рассыпалось серебро Квинта. Серебро их не интересовало, им нужно было что-то другое. Собственно, я сразу понял, что.

– Пшел отсюда, – зашипел при виде меня один из них, стискивая окровавленный гладиус.

Слова были сказаны лишь для того, чтобы скрыть атаку второго. В свете звезд блеснуло лезвие кинжала. Удар был нанесен по кратчайшей траектории, тычком, убийца метил в горло.

Я поставил блок, зашагнул за переднюю ногу убийцы, одновременно перехватывая запястье. Короткий удар в область солнечного сплетения и болевой на руку.

– А-а! – заорал убийца, роняя кинжал.

Второй не зевал, попытался лупануть меня с замахом со спины.

Вышло скверно, удар пришелся в руку товарища и рассек тому мышцу. Вскрик превратился в хрюканье. Я выбросил боковой удар ногой, метя второму нападавшему в корпус. Его отбросило на коня. Первый нападавший попытался извернуться, но я жестко выбросил колено ему прямо в висок. Это заняло доли секунды, но их хватило второму нападавшему. Он вскочил на коня и сходу перешел в галоп.

Я остался стоять в стойле, понимая, что этого мерзавца не догнать. Ничего, второй, как придет в себя, все обязательно расскажет. Но за моей спиной послышался короткий оборвавшийся вскрик – мерзавец вогнал в себя кинжал.

Я взглянул на оставшуюся у меня табличку, дающую право на участок в Помпеях. Искали-то они вот эту штуку. Скорее всего, пришла не договорившаяся сторона, решившая свести счеты и сорвать сделку.

Я подошел к телу центуриона, проверил пульс – нет, Квинт был мертв. И табличка ему уже была без надобности. После короткой схватки моя одежда выпачкалась в крови. Идти в таком виде дальше не было никакой возможности. Возвращаться в каупону при наличии в стойле двух остывающих тел – тоже.

– Прости, воин.

Я склонился над телом Дорабелы, а через несколько минут был уже облачен в одежду центуриона. Плохая примета – менять образы каждый день, но другого выхода я не видел. Поправив балтеус, я закинул тело центуриона на спину Боливара. Следовало скорее убираться отсюда.

Глава 6

Ночь выдалась тяжелой и бессонной. Холодный расчет подсказывал бросить тело Дорабелы в ближайшем пролеске, но я счел, что у меня достаточно времени, чтобы по-человечески похоронить центуриона. Свернул с дороги в небольшой пролесок, чтобы там найти место для погребения.

В Риме поздней республики практиковали кремацию, но возможности возводить погребальный костер у меня не было.

Место для могилы нашлось между двумя деревьями. Я спешился, оставил Боливара на выпас, а сам занялся рытьем могилы. Яма вышла неглубокая, отняла много сил, но Дорабела заслуживал хотя бы того, чтобы до его тела не добрались звери. Будет правильным почтить память человека, чьим именем я собирался называться в ближайшее время. Это то малое, чем я мог Квинта отблагодарить – например, за то, что он не побрезговал говорить с вольноотпущенником, как сделали бы многие на его месте.

Зарыв тело, я трижды перекрестился и вместо креста вонзил в землю гладиус центуриона.

После сел на Боливара и погладил животное по гриве.

– Ну что, поехали, братец. Нас с тобой ждёт новая жизнь.

На душе было муторно, но нужно было двигаться вперёд. Мы вернулись на дорогу и через несколько километров (я пару раз поймал себя на мысли, что все чаще исчисляю уже это расстояние в лигах) добрались до места встречи с покупателями.

Глазам предстал ветхий домишко с прохудившейся крышей и с неухоженным клочком земли. Стойла для лошадей здесь и вовсе не нашлось. Входная дверь встречала меня надписью: non sunt sedes.

Хозяин, выходит, сообщал об отсутствии свободных мест.

Светало.

Тело ломило от усталости, глаза слипались, а в глазные яблоки будто напихали песку. Я спешился, увидев неподалеку от здания старика, кормившего осла сеном. Старик лет шестидесяти, полностью седой, с лысиной и массивным носом картошкой.

– Жри уже, что дают, скотина непутевая, – недовольно бурчал он себе под нос. – Я и не такое жрал в свое время…

При виде меня, облаченного в солдатское обмундирование, он сразу выпрямился по струнке и притворно заулыбался. Я заметил на его лбу клеймо в виде буквы F. Раб. Не повезло старику, хозяин решил пометить его, словно вещь.

– Господин, увы, но сегодня все места заняты! В паре лиг отсюда есть другая каупона, там всегда бывают…

– У меня назначена встреча, – перебил я. – Здесь.

Старик чуть прищурился, будто что-то припоминая. Естественно столик ко встрече Дорабелы и покупателя должен быть заранее зарезервирован. И моего появления здесь наверняка ждали. Я сунул руку в карман и достал оттуда монету. Вложил в ладонь старого раба. Тот при виде серебра сглотнул, заулыбался еще шире.

– Так бы и сказали, что господин желает оставить своего жеребца бедному Лакониду, – заворковал он соловьем.

– Присмотри за ним, – я постарался говорить построже, хоть мне и жаль было старика.

– К какому времени следует подать лошадку?

Думал я недолго.

– Через час животное должно быть готово отъезжать.

Сколько я проведу времени в каупоне, я не имел представления. Но главное – иметь возможность в любой момент уйти. И эту возможность нужно предусмотреть и подготовить.

Лаконид с довольной рожей сунул монету за пазуху и начал наглаживать Боливара. Конь заинтересовался ослом, принявшись его обнюхивать. Даже отщипнул у того сена. Осел не стал возражать – наверное, скотинка слишком уж устала.

Прежде чем идти внутрь, я огляделся, подмечая детали. Такие вещи лучше всегда запоминать сразу, чтобы на случай, если все идет не по твоему плану, у тебя всегда были подготовлены пути к отступлению. А пойти не по плану может всё, когда на кону большие деньги и земля.

– Проходите, господин, вас встретят, – раб учтиво поклонился.

Я зашагал ко входу, поправляя гладиус. Новая одежда была куда более удобной, чем тога, но даже к ней следовало привыкнуть.

По пути я все же развернулся и решил удовлетворить собственное любопытство.

– Кто тебя так, добрый человек?

– Вы про это? – раб коснулся лба, снова улыбаясь.

– Я беглый… всякое в жизни бывало у старого бедного Лаконида, и ошибки бывали тоже. Но главное, что Лаконид их исправил, хоть и дорого за это заплатил, – старик снова поклонился мне.

Беглый, значит. Я обратил внимание, что у раба целы зубы, значит, питается он всё-таки неплохо. Скорее всего, побег этот случился много лет назад. Хотя беглого раба было странно видеть в каупоне, да ещё встречавшим посетителей, обычно такие умирали на плантациях. Не естественной, уж конечно, смертью.

Внутри каупоны было тихо. Если здесь и играла по вечерам музыка и веселился народ, то сейчас ничего на это не указывало. Меня встретил крупный мужчина – сразу уставился на меня, хоть и сидел за дальним столиком у стены. Обнажен по пояс, на столе лежит меч. При виде меня он хищно улыбнулся, я заметил, как его рука потянулась к мечу, но ничего лишнего здоровяк позволять себе не стал. Я никак не отреагировал, а переключил внимание на высокого мужчину лет пятидесяти. Он ходил по залу, расставлял стулья и поправлял столы. Меня он не заметил – или сделал вид, ожидая, что я заговорю первым.

– Приветствую, добрый человек. У меня сегодня назначена встреча в этом прекрасном месте, – произнес я.

Хозяин обернулся, облокотился о стол и впился в меня глазами.

– Как зовут? – холодно спросил он.

– Мое имя Квинт Дорабела, – для большей представительности я положил ладонь на рукоять меча. – Центурион, пятый легион.

Хозяин посмотрел на меня испытующе. Коротко кивнул здоровяку, тот убрал руку с меча. После хозяин указал на столик у дальней стены, но по левую руку.

– Можешь занять стул там, твоя встреча через полчаса.

Я осмотрел предложенное место. Глухая стена, окон нет. Если встреча пойдет не так, до ближайшего окна или двери слишком большое расстояние. При наличии свободных столов не следовало так рисковать. Тем более, как понимаю, других посетителей в момент встречи здесь не будет. Поэтому, по-хозяйски пройдя по залу, я выбрал столик с лучшим расположением, у окна, и за него сел.

Это не понравилось хозяину.

– Это не твое место, – бросил он мне в спину.

Послышался скрип отодвигающегося от стола табурета, видимо, стал подниматься здоровяк. Я ничего не ответил, остался сидеть и положил на стол руки. Всем видом показывая, что выбирать место буду я сам. Хозяин проглотил вольность, новый скрип ножек табурета – здоровяк уселся обратно. Послышались шаги, и хозяин вырос перед тем столом, что выбрал я.

– Что желаешь?

– Кашу и что-нибудь прополоскать горло.

– У нас прекрасный мульсум, – коротко ответил он, видимо, всё ещё желая, чтобы я доделал свои дела и убрался поскорее.

Я пожал плечами:

– Неси.

Мысль о том, что самым распространенным повседневным напитком в Республике было вино и его производные (тот же мульсум был, по сути, коктейлем из вина и меда), пока только укладывалась в голове. Но пили его не просто так, а с некоторым на то основанием – от обычной воды можно было легко отправиться на тот свет. Или как минимум схлопотать отравление.

В ожидании своего напитка я потихоньку делал выводы из увиденного.

То, как держался хозяин и как он встречал гостей, подсказывало, что его каупона служит местом проведения «интересных» встреч, подобных моей. Скорее всего, такие встречи не терпели огласки и могли заканчиваться по-разному. Задача хозяина была в том, чтобы встречу обеспечить и сделать так, чтобы информация о самой встрече и ее результатах оставалась внутри каупоны. Конфиденциальность, скорее всего, достигалась руками того самого здоровяка за столиком у противоположной стены. И это хорошо объясняло, зачем на таком коротком расстоянии от той каупоны, откуда я приехал, возникло еще одно заведение одного и того же типа.

– Мульсум, – хозяин поставил на стол чашу с темным напитком. – Кашу подам позже.

– Сколько с меня?

– За счет заведения, – не дожидаясь других вопросов, он удалился.

Мое предположение окончательно подтвердилось. Зарабатывали здесь явно не на кормежке и не на случайных путниках. Здесь проворачивались иные дела, не имеющие ничего общего с законностью.

Я взял чашу, понюхал мульсум и уловил приятный запах меда. Но пробовать его, тем более на голодный желудок, не стал. К встрече с неизвестными покупателями, которые, возможно, начнут торговаться или ещё как-нибудь юлить, я должен быть трезв, как стеклышко.

Всё это мне не слишком нравилось, но что ещё придумать? Я не знал собственного имени, а без него в Италии делать нечего. Любой житель Аппенин состоял в так называемых списках цензоров для учета ценза. И тот, чьей фамилии в списках не откажется, получал неприятности – как минимум в виде неподъемного штрафа. Тебя могли не знать в лицо, но вся нужная информация имелась на каждого жителя в письменном виде.

Вообще-то называться собственным именем я не мог, даже если бы его знал. И не мог просто выдумать себе имя с потолка. Поэтому взять имя Дорабелы и представляться им виделось единственно верным решением. Квинт – сирота, много лет прослуживший в римском легионе. Те, кто знал его в лицо и мог меня уличить, отправились в Этрурию, за много сотен километров от Помпеи и тем более Рима. С покупателями Дорабела тоже не встречался, решал вопросы через представителей в столице. Уверен, что такие там обязательно имелись, как-то же Квинт обсуждал условия сделки и получил инфу о месте встречи. Переписка заняла бы куда больше времени…

А потом, сама сделка – это всё-таки шанс получить на руки хороший первоначальный капитал. На эти деньги я смогу отбыть из Италии в Ближнюю Испанию, где власть удерживает непокорный Квинт Серторий. Ну а дальше залягу на дно на несколько лет, дожидаясь смерти Суллы. Параллельно узнаю свое настоящее имя, наведу справки. И по возвращению в Рим найму лучших знатоков закона, отсужу свои земли и добьюсь реабилитации семейства.

Еще дальше я не заглядывал, а ведь я теперь молод – могу подняться по здешней социальной лестнице. По факту, передо мной были открыты все двери.

План виделся идеальным, хотя существовали нюансы. Не похож я был на Дорабелу. Взять возраст – я отлично знал, что центурионами назначались лишь те легионеры, кто достиг тридцатилетнего возраста. Будем считать, что я— исключение, по типу небезызвестного Спурия Лигустина, получившего должность центуриона всего через три года службы солдатом. Если покупатели хотят сделку, они поверят. Или закроют глаза. Так или иначе, игра стоила свеч.

Пока я размышлял, хозяин несколько раз подходил к окну, выглядывал. Наконец, принёс мне кашу, а вместе с ней поставил на стол две чаши с вином.

Настало время встречи.

Я не успел притронуться к еде, как двери каупоны раскрылись. За спиной послышались шаги, глухие хлопки, как бывает при крепком рукопожатии, и голос хозяина:

– Он вас ждёт.

Я как ни в чем не бывало начал есть кашу, слушая, как шаги приближались.

– Дорабела? – раздался хриплый голос.

Перед столом с двух разных сторон возникли двое крепких мужчин.

Оба в туниках с коротким рукавом и в плащах-сагумах. Один брюнет, другой с каштановыми волосами. Возраст средний.

– Квинт Дарабела к вашим услугам, – подтвердил я.

Мы обменялись рукопожатиями, и гости присели за стол, изучая меня с немалым любопытством. От моего внимания не ушло, что оба вооружены. Судя по тому, что их руки и лица испещрены шрамами, и брюнет, и каштановый имели отличное представление, как пользоваться оружием. Скорее всего, оба служили в армии и были ветеранами.

– Тессеру покажи, – попросил каштановый.

Я молча достал документ, положил на столешницу и повернул текстом к покупателям. Те нагнулись, внимательно изучили написанное. Каштановый, видимо, главный в этой парочке, удовлетворенно кивнул. Потом снова внимательно на меня посмотрел, улыбнулся.

– А тебе сколько ж лет, центурион? – спросил он.

– Сколько есть, все мои, – холодно ответил я, не опуская глаз.

Брюнет наклонился к каштановому и зашептал тому на ухо. Я расслышал, что речь идет о моей форме, солдатской. Каштановый кивнул, но озвучить возражение не успел.

– Не до формальностей было. Особенно под Коллинскими воротами, – я дал понять, что слышу их перешептывания.

Каштановый снова кивнул.

– Кто может за тебя поручиться? – спросил он.

– Я ручаюсь за себя сам, а если моего слова недостаточно, связывайтесь с моими сослуживцами в Этрурии, туда на поселение был отправлен наш легион. Но говорю прямо, я не буду ждать и охотно договорюсь с другими покупателями. Задерживаться здесь я не собираюсь дольше, чем до обеда.

Я сразу поставил этой парочке рамки, в которых будет происходить наш разговор. Либо мы бьем по рукам здесь и сейчас, либо сделка мне не интересна.

Покупатели переглянулись, вопросы начал задавать брюнет.

– За что же ты получил центуриона? – он покосился на мои руки.

Я понимал, почему у него были сомнения. Мало того, что возраст у меня не совсем подходящий, так и еще на моих руках нет ни мозолей, ни шрамов, барские ручки-то. Хочешь не хочешь, а будешь сомневаться. Только сомнения мне были не нужны. Я взял чашу с мульсумом и заговорил, начав издалека:

– Где служили, уважаемые? У меня есть тост!

– Гней Помпей Страбон, – охотно ответил брюнет.

– Квинт Цецилий Метелл Пий, – так же коротко сказал каштановый.

Они подняли свои чаши. При этом оба назвали имена полководцев, гремевшие примерно десятилетия-два назад.

– То есть, не случилось отстаивать Республику в одних рядах со Счастливым Суллой? – я приподнял бровь, будто разочарованно.

Ответа ни у брюнета, ни у каштанового не нашлось. Вполне возможно, что эти двое были сторонниками Мария и откололись от лагеря «популяров» уже во время Гражданской войны, когда поняли – пахнет жареным. В дальнейшем, как я знал, такие легионеры будут прощены и практически не пострадают. Но ни каштановый, ни брюнет такого знать не могли. Поэтому от моих слов еще больше напряглись.

– Тогда у меня такой тост! – провозгласил я и выпрямился, готовясь к речи и никуда не торопясь.

Ветераны терпеливо держали чаши.

– Я в войске Суллы с битвы при Херонее, – заверил я и резко подался вперед, процедив: – И доказал свою преданность, когда при прорыве к Риму проклятого самнита Телезина пали наши центурион и опцион. Я в первых рядах ударил в лоб отряду врага. И собственными глазами видел, как славный Сулла на белом коне выгрыз победу на левом фланге! Видел, как Сулла целовал золотую фигурку Аполлона, моля о нашей победе!

Я слово в слово пересказал этой парочке слова Дорабелы. Не поверить этому они не могли.

– Так что, братцы, выпьем за то, чтобы в новой Республике каждый сверчок знал свой шесток.

Каштановый и брюнет молча стукнулись со мной чашами. Отпили вина.

– Или нужно пояснить? – добавил я.

– Все понятно, – ухмылочка сошла с лица брюнета.

Каштановый посмотрел мне за спину и покачал головой. Значит, мои объяснения сочтены исчерпывающими. По крайней мере, почти сразу на стол легла вощеная рукописная табличка, которую принёс хозяин.

– Подпиши.

Я заскользил глазами по тексту. Все понятно – аренда на сто лет, сумма действительно внушительная. Но вот нюанс – деньги распределены на равные части ровно сто раз. И итого годовой платёж составлял крохи, куда меньше суммы, озвученной Дарабеле. Я поднял глаза на каштанового.

– Мне нужны деньги сразу за все время аренды.

– Ты их получишь, – неожиданно легко согласился каштановый.

– Тогда по рукам, где подписать? Я готов получить серебро и отдать землю.

Покупатели снова переглянулись.

– Деньги будут по приезду в Помпеи.

– Почему же так?

– Как раз потому, что мы чтим законы Республики, выстраиваемой Суллой, и обязаны провести получение и передачу земли через цензовые списки, – подобие ухмылки вновь скользнуло по лицу брюнета, но быстро исчезло.

О-па, мне с трудом удалось подавить удивление, чтобы оно не отразилось на лице. Дорабела не собирался ехать в Помпеи, я это точно помнил. Каштановый же добавил:

– Все траты в поездке оплачивает наша сторона.

– И денег с нами, увы, нет, – предвосхитил мой вопрос брюнет. – Никто не хочет накликать гнев Счастливого.

– Но я уверяю, это чистая формальность, – добавил каштановый. – Мы обернемся одним днем.

Лихо они… я крепко задумался. С другой стороны, чтобы отправиться в Испанию, мне так или иначе требовалось прибыть в морской порт. А Помпеи таким портом как раз располагают.

Обычно в таких ситуациях я взвешивал все «за» и «против». Что будет, если я откажусь от поездки? Останусь без денег и шанса безболезненно переждать несколько лет до смерти диктатора. Что будет, если я соглашусь? Я получу шанс хорошо заработать и реализовать собственные планы. Остальное – нюансы. Если что-то пойдет не так, и в Помпеях захотят наводить справки, меня оттуда как ветром сдует. Но кто их захочет наводить? Ведь этим двоим, а вернее, их хозяевам, это невыгодно – могут упустить сделку.