Избушка бесплатное чтение

Это путешествие я задумал давно. Почти год назад. Как приехал работать по распределению в школу поселка «Торфянник» учителем биологии, так и задумал. В своем родном городке я часто ходил в походы, подобные нынешнему. Еще со школьной скамьи пристрастился. Всё вдоль и поперек в округе исходил. Все растения описал. Шучу. Безусловно, шучу. Жизни не хватит, так сказать, чтоб все растения описать. Но изучил я растений немало. Без хвастовства. Конечно, здесь на новом месте, флора не особо отличалась от того, что я каждое лето исследовал в своем родном краю, триста километров всего. Но, все равно интересно найти и оценить хотя бы какие-либо отличия. Цель этого моего путешествия …. А, впрочем, какая там цель? Мне, просто, нравится путешествовать, заодно исследуя ареалы различных видов растений. Это любопытнейшее занятие! Вот, возьмем, к примеру, лютик едкий. Это растение у всех на виду. Иди летом на любой луг, разыщи там низинку и любуйся золотыми вкраплениями на ярко зеленом ковре. Удивительный цветок. Кстати, лютик был символом Османской империи. А еще есть легенда о том, как злой богатый купец отказался выдать дочь за любимого той парня. Измывался злодей над любовью. Подло измывался. Так вот эта дочь выкрала ночью у отца все его деньги и разбросала их по лугу, а потом эти монеты проросли и стали лютиками. Вот как! О лютиках много чего интересного написано. И даже Вильям Шекспир не смог мимо лютика без внимания пройти. Помните, как у него Джульетте снадобье брат Лоренцо предложил. «По жилам разольется у тебя дремотный холод и оцепененье…». Это как раз и была настойка из лютика. А еще.… Хотя, нет. Хватит о лютиках. Увлекся слегка. Со мной такое бывает. У меня сегодня другое в планах. Я решил лесную реку Чернавку на предмет белых кувшинок исследовать. Тоже интереснейшее растение. По латыни кувшинка зовется: Nymphaea. Назвали этот чудесный цветок в честь прекрасной девушки, которая решила утопиться от неразделенной любви к могучему Геркулесу. Как решила, так и сделала, обратившись в великолепный белый цветок на водной глади.

– По берегу реки, вряд ли, ты пройдешь, – качал головой наш учитель труда Константиныч. – Там грязь да болото. А еще цепкий малинник с репейником вкупе и крапива в полтора человеческих роста. Ужас! К тому ж гнуса по болотинам не меряно. Кровь сосут, черти, только держись. По берегу не пройдешь. Но, моё дело предупредить, а уж дальше поступай, как пожелаешь. Хозяин – барин.

Я не внял предупреждению трудовика и рано утром углубился редкий березнячок на речном берегу. Вперед! Теперь только вперед! Не отступать и не сдаваться. Мне сразу же повезло. Не успел я и ста метров пройти по березовой роще, как обнаружил два «куста» великолепных кувшинок. Не удивляйтесь слову «куст», я не оговорился, «кустами» я называю места компактного произрастания растений одного вида. Заметив кувшинки, я моментально развернул свою кипучую исследовательскую деятельность. Точнее, замер сначала от изумительной красоты.… Было от чего замереть. Солнце выползало из-за плотной стены леса, расцвечивая хрустальным блеском сырую зелень по берегу и цветы изумительной белизны с легким радужным сиянием, плавающие в голубизне отразившегося утреннего неба. Прелесть. Секунду всего лишь я любовался, потом разулся, снял брюки и шагнул в холодную воду. Красота красотой, а исследования первым делом. Измеряю глубину реки в месте произрастания, высоту стебля над водной поверхностью, расстояние до берега, визуально определяю состав почвы дна, освещенность места, а потом через лупу рассматриваю цветы. У меня своя система. Сейчас я записываю только факты, а уж зимой буду всё сравнивать, анализировать и делать выводы. Сейчас на выводы у меня нет времени.

Изучив еще четыре прекрасных «куста», я попал в заросли пожухлой прошлогодней крапивы, к тому же обильно опутанной грязно-серой паутиной. Пробираться через эти заросли было трудно и неприятно, к тому ж свежие ростки всемогущего сорняка то и дело норовили ужалить руки. А под ногами чавкала насмешливо грязь.

– Чудак, чвак-чвак, чудак, чвак-чвак, – настырно повторяла она, напоминая мне чем-то нашего педагога по труду. Тот тоже насмехался над моей идеей обследовать лесные берега Чернавки.

С крапивной преградой я справился и скоро оказался под сенью задумчивых осин. Вокруг осин было черным-черно. Огромный траурный ковер под серо-зелеными стволами, будто бы хотел воскресить в моей памяти что-то страшное. Проклятое дерево. А еще эта дрожь листьев…. И мне стало немного жутко, но не в моем характере пугаться каких-либо предрассудков да предчувствий. Меня этими глупостями не напугаешь. Я знал, что за этим страшным ковром будет жизнеутверждающая краса цветущего июньского луга. Надо только потерпеть чуточку. По осиннику я постарался приблизиться к реке, но старания мои сокрушила вязкая болотная грязь. Я сперва утонул в ней по колено, а потом чуть было не потерял сапог. Чтобы пойти дальше, пришлось от реки взять влево. Болото, начинавшееся сразу за унылыми осинами, уходило глубоко в лес. Обойти его у меня никак не получалось. Чем дальше я углублялся в лес, тем болото становилось обширней. Теперь оно уже представляло собой не только смесь черной грязи с бледно-ядовитой зеленью, а местами обращалось в широкие озера с темно-коричневой водой. По краям этих озер потихоньку шумел камыш. Я уже несколько раз пожалел, что ушел от реки. Надо было срубить плот и обойти топкую преграду водой, но возвращаться назад было уже далеко и я, следуя своему принципу «не отступать и не сдаваться» медленно брел по мягкому ковру из темно-зеленой мшистой поросли, часто смахивая с лица противные паутинки.

Солнце перебралось через зенит. Стало жарко до пота между лопатками. Но, несмотря на все невзгоды, упорно продолжаю свой путь. Озера больше не попадались, зато я наткнулся на гать из черных бревен. Бревна большей частью были покрыты скользкой грязью, но попробовать пройти по ним, было можно. И я осторожно попробовал. Гать протянулась метров на пятьдесят, а дальше начинался ельник, там можно будет идти и без гати. Когда до твердого берега оставалось метра три, в ржавой застойной грязи я увидел красную пачку от дорогих сигарет. От «цивильных», как бы сказал наш трудовик. Таких сигарет у нас в поселке не продавали, да что там, в поселке, областном центре не всегда такие купишь, и это обстоятельство вынудило меня остановиться и подумать:

– Не один я такой чудак по этому лесу шастаю.

А грязь продолжала свои нас мешки:

– Чудак, чва-чвак.

Выбираясь с гати на твердую почву, я разглядел свежие следы. Точно, не один. Здесь недавно прошли не меньше трех человек. Следы были свежие, даже не подсохли ничуточки. Но мне до них дела никакого нет, пусть идут путники куда хотят, а я должен к берегу реки выбраться. Моя цель река, и я больше ни на что отвлекаться, не намерен. Свернув с еле заметной тропинки вправо, я стал пробираться по ельнику. Ельник не оказался не особо добрым ко мне и всё норовил колючими лапами оцарапать мне лицо. Раз пять у него это получилось. Еще один раз я наткнулся щекой на острый сучок. До крови наткнулся. Кроме елок меня здорово донимали насекомые: в болоте были комары, а на сухом месте мне пришлось отражать яростные атаки злющих слепней. Несмотря на все мои усилия, прорех в противовоздушной обороне моего лица оказалось множество. И если бы вы только знали, с каким удовольствием я опустил лицо в холодную воду, добравшись, наконец, до берега. Знал, что не следует этого делать, но опустил. Мокрое лицо летучая тварь донимала еще активней

Не успел я исследовать два «куста» кувшинок, сухой берег закончился, и меня вновь ждало путешествие по болоту. На этом болоте было много кочек, поросших кустарником, вот я и стал прыгать с кочки на кочку. Я так увлекся преодолением новой преграды, что не заметил, как небо заполонили тучи и всё вокруг потемнело. А когда я преодолел очередное болото, будто бы салютуя моей победе, с неба грянул оглушительный раскат грома. Всё вокруг засверкало, а налетевший ветер стал до скрипа раскачивать высоченные сосны и швырять вниз сухие ветки с шишками. Рядом с этими соснами при этакой погоде находиться было опасно, и я побежал вперед, намереваясь найти кусты ольхи или орешника, чтоб соорудить из их ветвей шалаш. Заросли кустов виднелись на другой стороне открывшейся передо мною поляны. Я изо всех сил рванул к вожделенной цели и, тут, при яркой вспышке молнии узрел притаившуюся за кустами небольшую избушку. Поначалу я подумал, что мне это привиделось, померещилось, но следующая бледно-синяя вспышка, а за ней еще одна, убедили меня – избушка была не видением, а самой настоящей явью.

Ливень застал меня в пути и на крыльцо я влетел уже мокрый до нитки. Дверь в избу была заперта изнутри. Крыша крыльца имела множество дыр, и стоять под этими дырами было удовольствием не из приятных. На первый мой робкий стук никто не отозвался. Пришлось стучаться громче. Изо всех сил, как говорится. А что делать в подобной ситуации? Здесь не до сантиментов. Сыро и холодно. Стучал я долго, и уже совсем было отчаялся, когда за дверью зашаркали чьи-то шаги.

Дверь заскрипела, и я увидел старика с серой бородой. Глаза у старца светились злобой, словно у цепного пса, пару дней прожившего без малейшей хозяйской заботы.

– Чего надо? – прохрипел сердитый хозяин, оглядывая меня сверху вниз.

– Мне бы дождь где-нибудь переждать.

– Ходят тут, – заскрипел старик, но дверь передо мною раскрыл. – Надоели. Ходят, ходят….

Едва я переступил порог, старец ухватил меня за плечо и, прямо-таки втолкнул в низенькую дверь крохотного чуланчика. Втолкнул и пригрозил пальцем:

– Сиди здесь. Еды у меня для тебя нет, а сиди сколько хочешь. И, чтоб больше никуда. Смотри у меня.

Пока я совершал молниеносное путешествие от порога к чулану, в приоткрытую дверь избы мне удалось заметить мерцающий красный огонек лампады возле совершенно черной иконной доски. В другой раз я на эту лампаду и внимания не обратил бы, но буквально вчера, готовясь к своим лесным странствиям, я перечитывал сочинения Михаила Михайловича Пришвина, и там как раз было написано вот про такую же черную икону. Помните?

«На этой таинственной и странной иконе нет лика. Кажется, стоит показаться на ней хоть каким-нибудь очертаниям, как исчезнет обаяние, вся притягательная сила. Но лик не показывается и все идут туда покорно, к этому черному сердцу России».

К черному сердцу…

– Нет, – думал я, стаскивая через голову мокрую рубаху, – не черное у России сердце. Ошибался знаменитый писатель-натуралист. Не в то время он о сердце России размышлял.

Я не торопясь достал из рюкзака сухую рубаху, переоделся, съел кусок черного хлеба с солью (моя любимая пища во время лесных странствий), запиваю это лакомство холодным молоком из бутылки, и прислушиваюсь. В избе старика гости. Гости не из шумных, а вот старик то и дело громко бранился. Бранился и хрипло кашлял. По крыше часто стучали крупные капли дождя, в избе ругался старик, в крошечном оконце часто сверкали отблески молний, а глаза мои слипались. Я прилег на покрытую каким-то тряпьем лежанку, с удовольствием вытянул натруженные ноги и, словно, провалился в беспросветную муть. Снилась в незнакомом месте какая-то дребедень: то хоровод кувшинок на водной глади, то черные иконы в ряд, а потом привиделась черная икона, усыпанная белоснежными кувшинками. И из черноты выходит… Ерунда, одним словом. Потом какой-то, то ли шум, то ли крик, и полетел я куда-то, словно щепка из омута. И всё у меня в голове перепуталось да смешалось…