Синергия бесплатное чтение
СИНЕРГИЯ*
* Сотворчество Бога и человека в деле спасения, на языке богословия.
Глава 1
Внезапный гудок большегрузной фуры проник в ушное пространство, как в тоннель. И последнее, что увидел Ваня, это яркий свет, который прошел сквозь него и как бы выбил его тело, из болезненных мук. Очутившись на обочине в сугробе, Ваня резко отпрянул от него и провёл по лицу рукавом: «Фу-ты! Жив!»
Он не ощущал ни холода, ни боли. Его мысли начали лихорадочно бурлить: «Пронесло, так пронесло! Никогда больше в ночь не поеду! Чё я попёрся сразу на дальняк? Ведь предлагали остаться до утра: баньку, шашлычок! Эх, бабуля, бабуля…. Если бы тебе не обещал…»
Из развёрнутой фуры выскочил мужик, а за ним и другой.
– Вован, смотри, жив?!
– Да не вижу я пока!
Оба мужика почему-то орали друг другу, как будто, они находились в разных мирах. И оба были на грани срыва. Ванька легко поднялся из сугроба. И с большим удивлением, что нет никаких вывихов и больных ощущений, пошёл к месту аварии. Его полуторатонная Аудотья, как он называл свою машину марки «Audi», была похожа на помятый ботинок. Суета мужиков, его почему-то забавляла. Он предвкушал, как они удивятся, увидев его живым.
– Толик, в скорую звони, мож успеют….!!!
Ваня подошел к мужикам, почти, вплотную. «Да не пыхти, я живой…» – не очень громко начал Ваня, дабы не испугать участников события. Между тем, этот Толик, никак не приходил в себя. Он ходил, приседал, хватался то за голову, то за телефон. Ваня решил подойти поближе и ещё раз обозначиться.
– Мужик, да не волнуйся, я тут, живой я! Живой!
Хотя Ваня подошёл вплотную, мужик никак не отреагировал. Дрожащими руками пытался набрать экстренный вызов. А второй, Вован, в это время крикнул:
– Во месиво! Не пойму жив он иль нет?!…
Ваня, удивлённый, опять начал лихорадочно соображать, что пассажиров-то у него не было…
«Аааа, мож я проскочил, и моя машина где-нибудь в кювете? Ну тогда всё объясняет, я самая менее пострадавшая сторона»
Он оглянулся, потом обошёл фуру с другой стороны. Но, кроме этих машин, других рядом не было. Ваня сделал ещё одну попытку заговорить с мужиками.
– Слышь, отец, да не голоси так, меня выбросило в сугроб… вишь? Отделался лёгким испугом! – и даже попытался весело хмыкнуть.
После этого хотел похлопать его по плечу, но рука не нашла точку соприкосновения, а провалилась, проделывая круг и, Ванька замер…
Простояв пару минут ошеломленно, вдруг, заорал, что было силы: «Аааааааааа!»
Его голос был оглушительной силы, но… только для него. Водители большегрузной фуры не обладали духовным слышанием, а тем более духовным видением… Его действия были категорически не замечены обывателями планеты. Толик, в это время, уже дозвонился до службы спасения. А Вован, выломал, уже «на соплях» державшуюся дверь Аудотьи и, взяв запястье несчастного парня, проверял пульс.
– Не надо так кричать, я уже давно тут!
Ваня оглянулся и невольно закрыл глаза ладонью от яркого света. Но разглядеть он успел, что говоривший был очень высок, а рядом с ним стоял подросток и держался за руку. Глаза Вани быстро привыкли к свету и рука медленно опустилась. Суета за его спиной, перестала его волновать. Он даже ещё не понял, в какое состояние впал: как бы, между небом и землёй… то есть ещё не на небе, но уже и не на земле.
– Этого не может быть! Я что….??? – Ваня испугался произнести это страшное слово. – Я где? Я же живой?… Почему они меня не слышат?
Но, эти двое стояли с умиротворёнными лицами, где-то скорбными, но с большой любовью в глазах и видимой надёжностью.
– Вы кто? Почему Вы молчите? Это чё –рОзыгрыш? Да? – срываясь, практически, на визг, прокричал Ваня.
– Напротив, всё очень серьёзно, – спокойно сказал высокий.
– Этого не может быть… – не унимался Ваня. – Я живой… вот хожу, говорю… нет, нет, это не смерть…
– Да, ты прав, смерти нет! Это только переход, в вечную жизнь!
– Да неееет, жееее… – и Ванька расплакался, усевшись пятой точкой на гололёдный асфальт, почти, как в детстве – навзрыд. Только голос его был грубый, и Ваня никак не мог поверить, что это конец.
Подъехала скорая без сирены с включённой мигалкой, а за ней подтянулись и ГИБДД. Ваньке показалось, что он что-то почувствовал. Подскочив на ноги, он как заворожённый, стал наблюдать, как осторожно вынимали его тело из помятого автомобиля.
– Эй! Я что-то чувствую, Вы слышите меня? Я не умер! Вот… вот… вот опять… – Ване и правда чувствовалось какое-то прикосновение, и даже показалось, что внутри сердце пошевелилось, как будто встрепенулся голубь.
– Такое бывает. Это вопрос времени.
– Ну не нааадоооо! Я прошуууу Ваас! Верните меня в тело.
– Мы этого не решаем.
Медики со спасателями уже положили тело на носилки и быстро повезли к машине скорой помощи. Ваня не раздумывая, вдруг сорвался с места и бросился на своё тело, как кошка на мышку, но провалился сквозь носилок на асфальт. Процессия, не заметив выходку Вани, довезла тело до машины. Там быстро погрузили носилки внутрь и громко закрыли задние двери. Эхом отозвался этот звук в ушах Вани. И он бросился опять к своим собеседникам.
– Ну попросите Его, или давайте я попрошу! У меня дела ещё не оконченные, родители… У меня бабушка верующая!… да нельзя мне пока, я ведь ещё молодой! Куда, куда меня повезли? Остановите их! Куда? Мне надо быть рядом!
Не успев это договорить, как он оказался в машине скорой помощи, рядом со своим телом. Врач сделал какие-то уколы, на лицо наложили аппарат искусственного дыхания. Ваня сидел на коленках, как в детстве в песочнице, и округлёнными от ужаса глазами, смотрел на себя.
«Что теперь будет?» – немного успокоившись, подумал Ваня. И также мысленно ему ответили: «Экзамены. А если Господу будет угодно, то отправит тебя обратно. Но обнадёживаться не надо. Люди всё равно не верят». Ваня покрутил головой, но никого не увидел.
– А Вы теперь и мысли мои читать будете? – негромко произнёс Ваня, всё ещё боясь, что его услышат врачи.
– В нашем мире нет такого разделения: слова-мысли.
– Значит, всё, что я буду думать, Вы будете слышать?
– Да.
– А там? Вы тоже слышали мои мысли?
– Нет. Там, мы могли догадываться, по твоим поступкам. А мысли слышал один Господь.
– И что мне нужно сделать, чтобы вернуться обратно?
– Ты уже ничего не можешь сделать.
– Ну ведь бывали случаи… я знаю, мне бабушка рассказывала… я правда, не помню, кто… что они сделали, чтобы вернуться?
– Человеку не возможно, но Господу возможно всё!
– Я обещаю, что исправлю свою жизнь. Я буду ходить в Церковь, соблюдать посты, что ещё? Я не знаю, что скажете, то и буду делать! Я обещаю!
– На этом переходе все это обещают. Но у каждого был шанс! Теперь надо смириться. Где ты хочешь побывать, пока Господь окончательно не перерезал пуповину с этим миром?
Ваня, с какой-то глобальной обреченностью, смотрел на себя и думал, что сейчас, его мысли похожи на чистый лист. Он, с этой минуты теперь, стал бояться запятнать эти страницы… как на мгновение, пришло воспоминание одного разговора…
*Ванька влетел в комнату навеселе. А увидев в гостях свою бабулю, ещё сильнее обрадовался.
– Здаров, бабуль! Всё молодеешь!
– Здраствуй, здраствуй, маё солнышка!
Ваня, почти, сгрёб в охапку сухонькое тельце своей бабули, и смачно чмокнул её в макушку. Прямо поверх синего платочка в горошек. Это был подарок внучка, и Евдокия Петровна (так звали его бабушку) покрывала его исключительно в праздничные дни: в Церковь или в гости. Дома его не трепала.
– Ты к нам надолго? А то мне надо отскочить…
– Да до завтряни пабуду, красата мая!
– Ооо! Приду пораньше, сказку готовь, меня сегодня укладывать будешь, а то я соскучился, – игриво подмигивая бабуле, на лету хватая со стола снедь, – сказал Ваня.
В это время мама Вани правила на стол.
– Сядь, хоть перекуси, – мама попыталась задержать всегда спешащего сына. – Вань, ну правда, никуда твои дела не денутся.
– Не, есть не буду, а вот чаёчек так и быть, попью с вами, – и опять подмигнул бабуле, которая с любовью, во все глаза, смотрела на внучка. – Нууу, рассказывай, какими судьбами?
– Я, миленькай мой, на выставку приехала. У вас в «Вясне», в вашем тарговам центре, праваславная выставка аткрылася. Мне саседка мая, за палгода сказала. Ана анадысь была, ей пандравилася, вот и я тоже ряшила. С пензии дяньжат аткладывала. Туда сюда, записачки падать, книжачки прикупить…
– Ба, ну чё ты? – доставая из кармана дутый портмоне, удивился Ваня, – я чё тебе денег не дам? Говори, сколько нужно? Откладывала она…
– Нет, нет, спрячь. Это маи ступенечки к небу. А ты сам схади, к иконам прилажись, миластыню раздай, каму там захатишь. В церкви небось давно был?
– Да некогда мне, ба. Вот я оставлю тебе всё равно, а ты сама, куда надо определи… а хочешь, просто себе забери. Не разбираюсь я в этом.
– А када-то разбирался! Када маленький был, помнишь? Как в манастырь с табою ездили…
– Да помню, ба, беззаботные времена были, как будто не со мной.
И у Вани на душе теплотой разлились воспоминания.
– Ваня, а ты книжку-та прачёл, какую я табе с прошлага раза аставляла?
– Ба, ну не «грузи» ты меня, ну правда, времени нет, как-нить почитаю.
– Время скаратечно, Ванечка. А абещание выполни. Нельзя раскидываться этим «богатствам». Слово дал – дяржи! Деда на табя нет. Я сматрю родители савсем табе запустили.
– Ух! Какая ты у меня строгая!
– Да не в строгости дело. Суета табе затянула сматрю. И не только табе, мир, как в варонке кружится. А переход – он мгнавенный. Мы и апомниться не успеем.
Я вот нонча, на выставке, хадила на лекцию к адному батюшке, к о. Олегу Нестяжаеву. Он ещё книжки пишет. Так вот, как харашо он сказал, что для кажного будет свой апо- па-апо-кали-сис, – баба Евдокия еле выговорила это слово. Для кажного свой будет апо-кали- сис, он сказал. И нада стараться до него максимально приблизиться к Богу. А ещё мне пондравилась, он сказал что, когда вы умрёте, не сидите у своего тела, а лучше посетите Ирусалим, гроб Господень, во как! Гаворит, и денег платить не надоть, усилием одной мысли там можно аказаться. О! Стало быть как. Вот бы не забыть, когда помру, про Ирусалим-та…»
Этот разговор пролетел в голове Вани, как стриж. И недолго думая, сказал: «Хочу в Иерусалим, ко Гробу Господню»
Глава 2.
Молоденькая медсестра только успела заполнить медицинскую карточку, как зазвонил телефон. Сухо поговорив с приёмным отделением, она достаточно быстро побежала будить врача. Ночь оказалась неспокойной. Это будет уже третье поступление в их отделение травматологии. Для приличия постучала, но ответа ждать не стала.
– Павел Алексеевич, вас вызывают в операционную, срочно.
Также, не дождавшись ответа, быстро побежала и сама готовится: «Кому теперь влетит, мне или Ленке? Вот угораздило меня пойти ей на уступки! Зачем я её отпустила?»
Родителям Ивана Седовласова уже сообщили. Сразу взяв такси, они поехали в районную больницу. Скорая рисковать не стала и доставила в ближайшую больницу, до города боялись не довезти. Жизнь в этом молодом человеке еле теплилась. Травмы, полученные в ходе аварии, граничили с краем пропасти под названием смерть. И Павел Алексеевич боролся, используя все профессиональные навыки за жизнь этого парня.
Многочасовая операция потихоньку забирала силы не только у пострадавшего, но и у врачей. Сделав всё возможное, врачи отправили парня в реанимацию. Теперь от них мало что зависит. Теперь вступает в действие Высший Закон – Закон Божией Воли.
Поговорив с родителями, он вошел в свой кабинет. После таких бесед опустошение было тяжелое и холодное. Как будто не осталось никаких чувств и эмоций, будто наполнения никогда уже не произойдет.
Сев в удобное кресло, ноги положил на тумбочку. Пальцами руки захватил переносицу и немного помял, потом височную часть, откинулся на спинку и закрыл глаза. «Где же я этого парня видел?» Что-то лёгкое дунуло в правое ухо, и Павел Алексеевич увидел, как на кинопленке, историю, произошедшую лет 5-6 назад.
* Летнее солнечное утро порадовало Павла Алексеевича. Кто бы что ни говорил, но тепло он любил больше, чем холод. У него была даже любимая присказка «Лучше жаркий Ташкент, чем маленький холод» На выходные он с женой и своим пятилетним сыном решил съездить в деревню к предкам. Открыл капот любимой «Лады», чтобы проверить перед дальней дорогой. Из подъезда выбежал сын, а следом вышла жена.
– Мам, можно я останусь с папой, – увидев на игровой площадке Никиту с Лёхой, попросил сын, – только купи мне что-нибудь… ладно?
Он уже с нетерпением побежал к друзьям по двору, не дождавшись ни разрешения, ни ответа на свой вопрос.
– Паш, я в магазин, присмотри за ним, – сказала Татьяна Александровна.
Так сложилось, что на микрорайоне, где они жили, её все звали именно так. Работала она в районной поликлинике врачом-педиатром и по совместительству терапевтом. И мамочки и пожилые люди её все уважали. Даже если незначительно где кольнёт, бежали именно к ней.
– А чего ты хотела? Мы вроде всё купили.
– Помнишь, мы маминой соседке пообещали то печенье купить, когда приедем в следующий раз. Прям, только вспомнила. Вдруг она ждёт, нехорошо получится.
– Нууу, дело святое, обещания надо выполнять, – с улыбкой произнес Павел. И на его душе было приятно, что у него такая ответственная жена. И он с любовью посмотрел ей вслед, затем перевел взгляд на Серёжку и полез в капот.
А у Серёжки вышла несостыковочка. За Никитой пришла бабушка и увела к себе. А Лёху позвали кушать. Оценив расстояние до мамы, он решил, что успеет добежать до нее, пока она не перейдёт дорогу. Успев крикнуть: «Пап, я с мамой!» и, не дожидаясь разрешения, как обычно, он понесся к ней, не видя ничего вокруг.
Павел поднял голову, и не разгибаясь, проследил траекторию бега своего ребенка и жуткий холодок покрыл всю его спину. Мальчик бежал, не осознавая или не видя опасность, прямо наперерез трамваю, который уже издавал пронзительный звон. Срываясь с места с криком «Стой, Сережа! Остановись!» он еле, как ему показалось, передвигал ногами, как будто они превратились в непослушные плети. Таня повернулась у обочины дороги, услышав голос мужа. И от страха, выпучив глаза, закрыла рукой рот. В считанные секунды, из под колес страшной махины, схватив ребенка за руку, какой-то проходящий мимо парень, просто выдернул мальчика из мира мёртвых. Трамвай с визгом тормозов и скрежетом пронесся мимо. Парень слегка встряхнул Серёжу, а ребёнок, не успев испугаться, грубовато вырвался из рук спасителя и, как ни в чём небывало полетел дальше к маме, которая тысячу раз уже сама умерла и успела очнуться. Она смогла только молча присесть и принять в объятья сына.
Павел, тем временем, подскочил к парню и обнял его. Можно сказать, что его, практически, парализовало и, он никак не мог придти в себя.
Парень ослабил объятия Павла, заглянул ему в глаза.
– Всё нормально?
– Спасибо! Спасибо! Тебя сам Бог послал! Я буду в вечном долгу перед тобой!
– Да ладно, перестаньте. Это сделал бы любой на моём месте.
– Нет любого, тут больше никого нет, если бы не ты! Спасибо!– тряся за руку парня, никак не унимался Павел.
В этот момент подошла плачущая Таня с сорванцом.
– Спасибо вам! – всё, что смогла вымолвить она.
– Да хватит вам. Ладно, давайте! Я пойду, у меня тренировка.
– Как вас зовут? Я буду за вас молиться, вы же мне сына спасли от смерти, – спросила Татьяна.
– Ну что вы право, даже неудобно как-то. Ну, просто, я оказался в нужное время, в нужном месте. Пойду я.
– Нет, жена права. Как тебя зовут? Мы, и правда, должны всю оставшуюся жизнь молиться за тебя и благодарить Бога, что он послал тебя на помощь в этот момент.
– Иван.
– Спасибо, Ванечка, дай Бог вам здоровья и счастья, – уже, взахлёб, рыдая, произнесла Таня.
Павел Алексеевич посмотрел на часы и позвонил домой.
– Тань, ты уже пришла? Народу много было?
– Паш, с праздником тебя, с Рождеством! Полный храм был, слава Богу! Что с голосом?
В рубке повисло тяжёлое молчание.
– Алё, Паш.
– А, да-да, с Праздником!
– Батюшка про тебя спрашивал, мы же на трапезную ходили, поэтому уже в шестом часу пришли. Я ему сказала, что тебя попросили подежурить, что главврач заболел. Представляешь, он мне сказал, что хотел, чтобы ты сегодня алтарничал. Паш!
– Таня, ты помнишь парня, который Серёжу спас? Ивана.
– Я никогда его не забывала. Я каждый раз за него молюсь, а что случилось?
– Я сегодня его оперировал, он попал в аварию. Может, наберешь батюшку, расскажешь ему, спросишь, что нам для него можно сделать? У него травмы не совместимые с жизнью. Только Господь поможет, а я всё, что мог, всё сделал.
Глава 3.
У Евдокии Петровны всю службу лились слёзы. В сельском храме не так много было народа. Все свои, и только пару семей из города – друзья батюшки. После окончания службы, соседка и ближайшая подруга Любовь Николаевна, подошла поздравиться.
– Дуся, с Рождеством Христовым!
– Любаня, и табе с Рожеством!
Они обнялись, и Любовь продолжила.
– Что-то ты всю службу проплакала? Стряслось чаво?
– Да не пойму я, сами собой льются и всё тут.
– На вот, вытрись, дожили до праздника и слава Богу! Отец Иоанн на трапезу зовёт, пойдем?
– Нет, Люба, я не пойду. На сердце не спакойна. Унук в командировку паехал, как прасила, ни едь, ни едь – не паслухался.
– Молодежь, она нынче такая.
– Обещал паследнюю неделю папастится, причастится, а на Рожество ко мне приехать, на службу хатели вместе схадить.
– Хватя, Дусь! Они только балаболить нынча умеють!
– Нет! Не нагаваривай, у мене не такой! Значя, дела у него.
– Евдокия, Любовь, – громогласный голос отца Иоанна заставил старушек вздрогнуть. – Благословляю на трапезу!
И тяжелой поступью направился в пристройку, где трапезная была по совместительству крестильной.
***
Всю Рождественскую ночь Ангел Хранитель Евдокии теребил её душу и вызывал слёзную молитву. И сам пламенел своею горячею молитвою к Рождённому Христу и Его Пречистой Матери. Зная о постигшем несчастье и её безусловной любви к внуку, переживал за неё и как мог, оттягивал время сообщения о горе.
А где-то, между горним и дольним мирами шла борьба за душу, о которой Господь ещё ничего не решил. Ангела окружила стая тёмных духов, но близко не подходили.
– Он наш! Ты уже ничего для него не сделаешь! Не отдадим!
Свора выкрикивала однотипные фразы, веселье и самоуверенность сквозили и во взглядах, и в движениях.
– Только Господь об этом знает.
– У нас на него хартии все исписаны. Во век не разгребёшь! Люди нам помогут «закапать» его. Да и сам он в церковь не стремился! Подумаешь, вспомнил один случай, как он мальчишку спас и всё?! Нет хороших дел больше, нет. У нас тут всё записано!
– Ну почему нет? У него много дел хороших.
– Никто больше ничего хорошего о нём не вспомнит. Мы не позволим. Мы плохое напоминать будем. А людей хлебом не корми, а дай позлословить, – зловещий хохот раскатился по вселенной, а на землю пришел волчьим завыванием.
***
В квартире раздался телефонный звонок. Ирина уже несколько раз порывалась отключить телефон, но ради мамы терпела. У её мамы осталось две забавы: телевизор и звонок подруге. Как Ируся не пыталась научить ее пользоваться сотовым телефоном, всё тщетно.
– Здравствуйте, а будьте добры, позовите Ирину к телефону.
–Свет, здрасте – приехали, это вообще-то я!
–О! Богатая будешь. Поделишься тогда! Ну, рассказывай.
– А чего ты по-домашнему?
–А у меня нет на сотовом денег, ну ладно, расскажи, чё там сосед?
– Ааа, Ванька! А ты откуда знаешь?
– Да не важно, чё там у него, жив? Как родители?
– Иван Васильевич приехал домой, Галина Федоровна осталась в больнице. Говорит – в реанимации. Врач им сказал молиться.
– Ну дела! Такой красавчик, вечно ездит как угорелый. Весь такой деловой, в Рождественскую ночь… это неспроста.
– Хватит глупости говорить. Какой-то набор слов ты произнесла. Он добрый и безотказный. Ты вообще о нём ничего не знаешь!
– Так расскажи, говорят он к бабе ездил старше себя и с ребенком. Короче, сколько верёвочке не виться… Ты, кстати, про это ничего не знаешь?
– Послушай, ты поменьше слухами увлекайся. И не нам с тобой судить, кто к кому и куда ездил.
– Ты как в Бога ударилась, совсем невыносимая стала. С тобой не поговоришь по нормальному. – Ладно, если что звони, – и не прощаясь, Света повесила трубку.
Но ей всё-таки удалось завести Ирину. Её сосед, Ваня Седовласов, нравился многим девчонкам. С ней пытались дружить все подрят, чтобы она их знакомила с Ваней. Так как, Ирина с Ваней были, не разлей вода. Вместе ходили в школу, гуляли. Да и Ирина частенько мечтала о дружбе с Ваней, только, о другой. Но он к ней относился как к сестре.
*Где-то лет в 20 Ирина загорелась желанием научиться иконописи. Она была художником и по призванию, и по образованию. А в то время иконы ценились, так как в продаже были в основном иконы на картоне. И она предвкушала уже хорошие заработки. У одной ее подруге родители ездили к батюшке, у которого сыновья были иконописцами. И вот, договорившись с ними, Ирина поехала на учебу.
Скит, в котором жил батюшка был километров в 80 от их населенного пункта, поэтому художница поросилась остаться там пожить, что бы не ездить туда-сюда. Она всегда с теплотой вспоминала те времена.
Людская зависть сыграла злую шутку с батюшкой. Однажды, когда Ирина находилась в городе, из скита позвонили.
– Ирина, ты не могла бы приехать?
– Мать Георгия, здравствуйте, то есть благословите!
– Ой, Ириночка, я даже не поздоровалась! Бог тебя благословит!
– А когда надо? У вас что-то произошло?
– Ты приезжай сегодня по возможности. Тебе надо будет собрать свои вещи. Нас выселяют. И длинные гудки пронзили пространство. Подумав, что просто сорвалось, Ирина перенабрала номер, но гудки так и не прекращались. Не дозвонившись до скита, начала думать, как можно быстро туда добраться. Рейсовый автобус пойдет ближе к вечеру, часов в пять-шесть. На дневной уже не успевает. И вдруг пришла мысль обратиться к Ване.
«Только бы был дома»
Позвонив пару раз в дверь, Ирина поняла, что дома никого нет, хотя какая-то надежда её не отпускала от двери. Она сделала ещё пару прозвонов и внезапно дверь отворилась. На пороге стоял улыбающийся Ваня с голым торсом и полотенцем, обернутым ниже пояса. Ируся, отпрянув, смутилась.
– Ой, Ванька, прости, ты купался, а я тебя на холод вытащила.
– Да я уже всё, вытирался, что ты хотела?
– Послушай, мне срочно надо в скит съездить, у них там что-то происходит, ты не мог бы меня туда отвезти?
– Ирин, у меня свидание намечено. Я уже в гостинице номер снял.
– Как жалко, что же делать?
– Ну не знаю, такси, может быть, найми. Денег дам.
– Да нет Вань, вдруг там помощь какая нужна будет, ну ладно, свидание – это святое.
И Ирина пошла собираться, пока не думая , как она будет добираться. И в тот момент, когда она выходила из квартиры, из соседней вышел Ваня со словами:
– Нет, Ирин, помощь – это дело святое. Поехали отвезу.
* * *
Темные прыгали, верещали и громко смеялись.
–Это всё ерунда. Что это за воспоминание? Как оно ему поможет? Он же никуда так и не поехал! Ха-ха- ха…
– А Господь и намерения целует!
–Ну что ещё можете о нём вспомнить? Кто о нём хорошо скажет? Он своевольный, гордый, блудник, пьяница… ха-ха-ха! А таковые Царствие Небесное не наследуют! У нас вон какие хартии на него! Для нас только Дуська, бабка его, опасность представляет, да и то мы на неё полчища кинули, умотаем её делами житейскими.
Визг, хрюканье, рёв – вся круговерть то возносилась ввысь, то распылялась, как угли на ветру, то опять собиралась вместе и кружились вокруг Ангела. А он не обращая внимания на гомон и суету, направлялся к Ангелу Хранителю Евдокии.
Глава 4.
Слово «Ангел» означает «посланник». Господь разделяет с ними управление миром. Он использует их как своих верных служителей в действиях Промысла. Он посылает их в мир возвещать людям Свои веления, исполнять Его волю.
Над домом Евдокии собирались грозные тучи. Духи злобы поднебесной изрыгали непрестанную хулу и проклятия. Но, ни один не мог пробраться в дом. Как потрёпанные вороны, они бились в невидимый купол, накрывший дом. Не имея возможности учинить нападение на Бога, они нападают на Него в Его творениях, особенно в человеке, созданному по Его образу и подобию. Ненависть и желание мщения постоянно терзают их. Тем изощрённей становится лукавство их. И что только они ни делают, чтобы осквернить сей образ и отнять у Творца человека, к которому Он являет Свою безпредельную и безусловную Любовь!
* * *
Лёгкое постукивание в окошко, где на диванчике, после службы прилегла отдохнуть баба Дуся, не сразу её разбудило. Тепло, от русской печи, окутало своей негой, и Евдокия не сразу поняла, что за шум, а вдруг ей почудилось в дрёме. Поправив сползший платок, она прислушалась. В окно опять постучали. Несмотря на почтенный возраст (далеко за восемьдесят), силы ещё остались. Поэтому она достаточно прытко встала с диванчика, в маленькой кухоньке, и засеменила открывать дверь.
– Кто тама? – с большой надеждой спросила Евдокия Петровна.
– Евдокия Петровна, меня о. Иоанн послал.
Открыв дверь, она увидела перед собой высокого, на вид интеллигентного парня с легкой бородкой и рюкзаком в руках. Впустив его в сенцы, сразу закрыла дверь. Не на шутку разбушевавшаяся метель, ворвалась в сени, и начала хозяйничать в прихожей.
– Праходи, праходи в тяпло. Вон тама веником абмяти ноги и заходь в хату.
А сама заспешила поставить чайник на печь. Отец Иоанн иногда посылал ей постояльцев, конечно за плату. Она поначалу сопротивлялась их брать, но потом сама установила цену чисто символическую: как все говорили – «по Божески»
–Здравствуйте, Евдокия Петровна, постояльца примите?
– Здрав будя, хароший мой, чё ж не принять-то, – рассматривая его внимательно, улыбнулась Евдокия.
Молодой человек, тем временем, снял лёгкую куртку, не по погоде, и перекрестился на святой угол.
– Мир дому сему!
– С миром принимаем, праходь сюды, садись. Щас угощу табе праздничной трапезой. Я ж думала, что унучек приехал. Он обещался на Рожество. Всё его любимое настряпала. Я табе накормлю, можа хто и его накормит.
Радостные хлопоты немного отпустили душевную тяготу.
– Табе как звать-то?
– Серафим.
– Пряма, как Ангела, – Евдокия умилилась.
– Меня на время Святок благословили отцу Иоанну помочь. Ваш дьякон отец Андрей, отпросился на родину съездить, родители разболелись.
– Ой, ну тады памогай Господи, памогай!
Баба Дуся с удовольствием смотрела, как юноша быстро поглощал, всё то, что было поставлено на стол. Она всю жизнь была женщиной хлебосольной, очень любила готовить, но ещё сильнее любила кормить. Любого, кто бы ни зашёл к ней, она тащила за стол. И очень огорчалась, если у кого-нибудь не было возможности попробовать её стряпню. Вторая ее страсть была «сказки». Под «сказками» она подразумевала жития святых, прологи, притчи. Любила читать и пересказывать людям. С радостью рассказывала всем, кто ни спросит: и старому и малому. Вот на этих «сказках» вырос и её внук Ваня.
* * *
Евдокия Петровна посмотрела на часы. Время приближалось к обеденному. Её постоялец Серафим ушёл в церковь.
Она ждала в гости свою Любаню, которая обещала придти к ней после отдыха. Опять начало нарастать лёгкое волнение. Чтобы не метаться из угла в угол, Евдокия решила сходить за подругой. И заодно немного прогуляться. Метель давно закончилась. Снега выпало много. Одевшись по-старчески, потеплее, она вышла во двор. Приятное удивление вызвало восклицание: «Господи, памилуй! Батюшки свят! Да када же он успел мне двор почистить? Вот ангелочек мой!» И с благостным ворчанием и благодарением Господу и всем святым посеменила к Любовь Николаевне.
Прежде чем постучать в дверь, она решила пробраться по высокому сугробу на задний двор и немного раскидать снег. Вспоминая, как ей было приятно, она решила так же порадовать подругу чистыми дорожками, конечно, по мере своих сил. Раскрасневшись и раззадорившись добрым делом, постучала в дверь. Не услышав ответа, вначале подумала, что «может разминулись» А хорошенько поразмыслив, решила, что «что-то не то».
Заднюю дверь они всегда закрывали на ключ и прятали его в потаённом месте, о котором каждая знала. Это на случай непредвиденных обстоятельств «чай не девочки уже», как подсмеивались друг над дружкой бабульки.
Войдя внутрь, увидела открытый подпол и с волнением позвала:
– Николавна! Ты иде? Подпал чё аткрыла?
Негромкий стон насторожил подругу. Быстро скинув тяжелую объёмную одежду, полезла на звук стона.
–Ой, ой, ой! Как же табе угараздила? Да ты ж замерзла уся.
Любаня лежала на спине, уже полусиними губами и с выплаканными глазами.
– Ну чево ты? Сломала чего?
Еле-еле, полушёпотом она пыталась ответить, но Дуся её не слышала.
– Ой! Палежи ещё чуток тут, пабегу за Федей, он табе отсель выташит.
Чистка снега забрала много сил, и баба Дуся, боясь и сама упасть, спешила за помощью.
* * *
Тщедушный бес выделывал фортели с визгами и дрыганиями.
– Рассказывай, чему радуешься? – спросил главный?
– Еле её выкурил из дома, ха-ха-ха, я ей дел-то подбавил.
– Про внучка она ещё не узнала?
– Говорю же, убежала к подружке, в это время ей звонили.
– А с подружкой что сделал?
– Да в подвале напугал её, обратился крысой, она дернулась и стукнулась головой, ха-ха-ха.
– Прелестно! Теперь Дуське будет, чем заняться! Неужто сломала себе чего?
– Только сотрясение ей устроил, она же причащалась, – и беса всего передернуло. – Если бы людишки знали, что это такое, у нас сладу бы с ними вообще не было.
– Хвала верховному, покуда будет невежество расти, нам можно ни о чем не беспокоиться, – сказал главный наигранно трясущимся голосом, лицемерно воздавая честь своему начальнику тьмы.
– Надо бы сделать так, чтобы Любаня подольше Дуську от себя не отпускала.
– Это проще простого! Любка притворюшка ещё та, хи-хи, моя школа! У ней, если что и не болит, она так притворится, что даже я верю.
– Прелестно! Прелестно! – потрепав тщедушного по «вшивой» бородке, довольный, матёрый бес, продолжил, – может, и про внучка подзабудет, уж очень нам всем её молитва мешает.
– Да! Хорошо бы! Пускай за подругу пока молиться.
– Ладно, иди, иди, морочь ей голову дальше.
– У ней гость поселился, закрытый со всех сторон, рассмотреть не могу – кто. Не попросишь верховного разобраться с ним, он не по нашим силам!?
Главный призадумался и сделал грозный вид, а мелкий продолжал:
– Пока он в доме Дуськи, к дому не подойдешь. Чую, мешать будет.
– Ты главное, своё не забывай, а с тем решим что-нибудь. Если за Ивана никто не будет молиться, мы быстро его укатаем.
И неприятный смех разнесся в смрадном пространстве.
Глава 5.
Так и не дозвонившись до тёщи, Иван Васильевич собрался обратно в больницу. Взяв кое-что из еды для жены, он вызвал такси. Не считал себя старым, но последняя ночь превратила его в древнего стрика. Моральная истощённость оказалась страшней любой физической нагрузки, после которой можно отдохнуть и заново быть как новый. А тут… нет! Как песок в песочных часах сыпется, так и моральные силы уходят: стремительно и беспощадно, и кажется, что вот-вот и конец!
После разговора с врачом надежды погасли. Он сказал: «Молитесь» А что значит – «молиться»? Для этого, наверное, нужна вера! Иван Васильевич думал, что ему уже поздно начинать это поприще, для него далёкое и непонятное.
Свою тёщу, Евдокию Петровну, он уважал, как и чувства всех верующих людей, но применить это к себе не представлял возможным. Даже находясь сейчас наедине с собой, он не мог поплакать. Хотя его душа и его сердце просто обливались горячими слезами.
«Наверное, женщинам легче: порыдают, всё выпустят наружу, – думал Иван Васильевич , – да и полегче станет. А тут, того и гляди, сейчас сердце разорвётся…»
Сделав ещё раз звонок тёще, спустился к такси.
– Здравствуйте, Иван Васильевич! А вы меня не узнаёте?
– Здравствуйте, нет… извините.
Хотя, что-то знакомое сквозило во взгляде, в голосе, но вспомнить не получалось.
– А Галина Федоровна как? Здравствует? Иван как? А я вас никогда не забуду.
И тут посмотрев внимательно на водителя такси, Иван Васильевич вспомнил.
*В тот день он, с супругой, был приглашён к старым друзьям на свадьбу дочери. Свадьба пришлась на первую субботу февраля, когда повсеместно проходит вечер встречи выпускников. По этой причине Иван не пошел с ними.
Зима показала свои зубки, и уже неделю стояли крепчайшие морозы. Когда они прибыли домой, Вани ещё не было. Порядком уставшие и от шума и от веселья, чуть более меры выпившие, решили немедля ложиться отдыхать.
Но тут в дверь грубо постучали, похоже ногой, как будто у них не было звонка, да и руки были заняты.
Дверь пошёл открывать отец семейства.
– Обязательно спроси – кто? – с волнением в голосе крикнула супруга.
– Вот ещё! В своей квартире я кого-то испугался, – и, не спрашивая, открыл.
На пороге стоял их сын Ваня, а на хребте держал какого-то парня. Еле-еле переступая ногами, не разуваясь, он поволок «гостя» в зал, практически прижав отца к стене, в узком коридоре старой хрущёвки. Свалил парня с плеч, как мешок с чем-нибудь, на пол.
Мама, подлетев на шум, спросила, глядя на тело без движения:
– Ваня, кто это? Он вообще жив?
– Ма, да жив! На остановке лежал. Хотел растормошить, чтобы до дома довести, но безполезняк! Вот приволок. Думал до пятого не дотяну. Он уже подмерз малость, давай разденем. Растереть его что ли чем.. на улице совсем замёрзнет. Как его там оставишь?
– Ты молодец, молодец. Отец, иди, помогай сыну, а я пока белье теплое найду для него.
И началась у семьи Седовласовых безпокойная ночь. Парня растормошить не удавалось. На бомжа он не был похож. Одежда была недорогая, но добротная. Галина Федоровна принесла шерстяной спортивный костюм, со времен СССР. Его уже давно никто не носил, но он был прибран хорошей хозяйкой на всякий случай.
Мужская половина раздела парня. Брюки, с нижним бельем, были перепачканы, и незамедлительно всё было отправлено в стирку. Организм поддался расслаблению, теплу, а парня начало рвать. В ход пошли бесчисленные тазики, которые Ваня не успевал ополаскивать, поэтому ковёр тоже пострадал.
Специальные напитки и тёплая вода с марганцовкой помогли немного очистить желудок от интоксикации. И уже под утро, около пяти часов, незнакомец уснул.
Порядком вымотанное семейство, разбрелось по своим комнатам. А Галина Федоровна, что бы не смущать на утро человека, высушила и выгладила его белье и повесила рядом на стульчик. Немного отдохнув, Ванька сходил на улицу и почистил ковер снегом. И, уже когда все встали, всё было как обычно.
Человек, пришедший в себя, был в глубоком недоразумении. Крепкий чай начал приводить его в чувства и он поведал, что пить ему вообще нельзя. Это на встрече со своими сокурсниками не смог отказать напору и выпил только несколько стаканчиков шампанского. Может, ему что-то туда и подливали. Но отключился он после третьего стакана и больше ничего не помнит, и как оказался на незнакомой остановке тоже. И если бы Ваня его не приволок к себе, то, скорее всего, он бы замёрз или умер от неприятия организмом алкоголя. Благодарности этого парня не было предела.
– У меня же тогда жена была беременная. Я ей только после родов рассказал о том случае. А сына своего Ванькой назвал, в честь спасителей моих, – он быстро оглянулся на Ивана Васильевича и опять благодарно улыбнулся.
И тут у Ивана Васильевича сдали нервы. Как из каменной глыбы, у него открылся источник живой слезы. Чувствуя неловкость и нелепость создавшейся ситуации, он, вдруг, подумал, что этот человек тоже может чем-нибудь помочь его сыну. Увидев в зеркало заднего вида, слёзы пассажира, таксист остановился и обернулся к Ивану Васильевичу.
– Если у вас что-то произошло, может, я вам помогу?
Вначале Иван Васильевич отрицательно помотал головой. Потом, всё-таки смог вымолвить далёкие от него слова, но близкие для помощи его сыну.
– Молитва. Моему сыну поможет только молитва.
Глава 6.
Галина Федоровна уже сутки не спала. Сидя в реанимации рядом с сыном, понимала что ей, кроме Бога никто не поможет. И врач в беседе об этом сказал. «Что же мы за люди такие! Пока всё хорошо – живеём, радуемся, Бога не вспоминаем; как что случится, сразу – «Господи помоги!» И мама куда-то запропастилась… уж, она точно знает, как надо молиться. Дай Бог, чтобы она-то жива, здорова была. Больше я просто не перенесу»
Слёзы лились у неё уже сами собой. Мысли роились разные. Они скакали из одной стихии в другую. В церковь, не смотря на верующую маму, Галина ходила два раза в год. На Рождество и Пасху. Да и то не всегда. Сын их Ваня, пока был маленький, тянулся в церковь, но на заре четырнадцати лет, охота быстро отбилась. И, конечно, она себя считает виноватой. Ведь поначалу, как её мать, начала его таскать за собой в монастыри и на службы, сложилась в душе одержимая ревность. Появился в душе страх, что сын станет забитым нюней. В их семье, и не только, здравствовал стереотип их соседа, верующего мальчика, которого все подростки обижали, подшучивали, вплоть до рукоприкладства. А он не мог дать сдачи и терпел. Ванька хоть и был младше, не редко защищал соседа. Но бывало, что и сам не прочь был подшутить над белой вороной.
«Господи! О чем я думаю! Прости, защити, спаси! Обратиться бы сейчас к этому мальчику, он ведь где-то в монастыре, совсем близко к Богу! Может, редкие выпады защиты могли бы, хоть как-то, помочь моему мальчику? Стёпа, Стёпа, деточка, помолился бы за моего Ванечку!»
В дверь осторожно прошёл муж.
– До матери дозвонился?– шёпотом спросила Галина Фёдоровна, как будто Ваня не в коме, а спит.
– Нет, Галочка, не дозвонился, – в том же унисоне проговорил Иван Васильевич.
– Где её носит?! – в сердцах вскрикнула, но, так же, тихо Галина.
– Может, она у Любови Николаевны, праздник всё-таки?
– Вряд ли, обычно она у матери, у неё же шаром покати.
– Ну, тогда не знаю.
– Ваня, как жить дальше? Что делать? Что делать? Наверное, мне это за аборт, тогда, помнишь? Ты так останавливал меня, а я как глухая была.
Иван Васильевич сидел с опущенной головой.
– Мама мне говорила, что надо взять молитву у батюшки и молиться каждый день, а я всё потом и потом. Вот тебе и потом!
Иван Васильевич подсел поближе и обнял дорогую супругу. А она, немного помолчав и посидев с закрытыми глазами, продолжила:
– Ну, где же её носит? Ты записную книжку привёз?
– Да, да, вот, – встрепенувшись, как-то неуклюже полез в боковой карман.
– Ищи телефон отца Иоанна. Я где-то в конце записывала, на всякий случай. Нет, нет, я без очков не разгляжу.
– Нашёл. Пошёл, тогда выйду, позвоню ему.
– Хорошо. Расскажи ему всё, и что нам делать, спроси?
Приглядевшись к своему сыну, она увидела слезу, катившуюся из правого глаза. Сердце её опять защемило. И она начала опять стенать про себя. «Господи, прости меня неблагодарную, огорчившую Тебя своими безумными делами. Прошу, исцели моего мальчика, не наказывай его меня ради грешной. Накажи меня! Ой! Господи, что я говорю! Это же и есть наказание мне»
Так, запутавшись в собственных мыслях, она расплакалась ещё пуще. И ей казалось, что она сейчас и сама отдаст душу Богу. Мужа долго не было. Когда он вернулся, Галина как-то облегчённо вздохнула, но покачивание головой супруга из стороны в сторону, дали ей понять, что до батюшки он тоже не дозвонился. И в этот момент она почувствовала оставленность, как будто весь мир против неё. «И поделом тебе, Галя! А что я ещё могла заслужить своей жизнью?»
Но после этого осознания, её окутал такой благостный поток и так её утешил, что в этот момент, ей захотелось, чтобы это не кончалось никогда. Так ей было хорошо.
Глава 7.
Ваня сидел на коленях у Гроба Господня, закрыв лицо ладонями, и горько плакал. Как плакал, иногда, в раннем детстве, когда мама его не пускала с бабушкой. Душу всю ломило и выворачивало наизнанку. Он только теперь