Любимая серая мышка бесплатное чтение

Пролог

– Мария, вы опоздали, – едва я открываю дверь в кабинет шефа, как слышу его строгий металлический голос. – Я велел вам быть здесь четверть часа назад. Вы хотя бы понимаете, сколько всего можно было сделать за это время?

Очень много… Особенно с таким мужчиной…

Я спешу к его столу и невольно оступаюсь, неуклюже подворачивая ногу. Взмахиваю руками, пытаясь удержать равновесие. Это только в фильмах героини падают красиво и романтично, а герои бросаются им навстречу, чтобы помочь. Шеф не двигается с места, лишь хмуро наблюдает, как я балансирую на одной ноге у его стола, пытаясь не свалиться совсем. А вот удержать принесенные документы у меня не получается. Листки бумаги разлетаются по кабинету. Я вздрагиваю от собственной неловкости и тут же кидаюсь их собирать. Плюхаюсь на пол, больно ударяясь коленками, и поднимаю на шефа виноватое лицо.

Он злится. Он всегда на меня злится. Почему-то. Смотрит сверху вниз таким сердитым взглядом, будто прямо сейчас готов уволить.

– Побыстрее, Мария! Как можно быть такой нерасторопной?

И что тут скажешь? Я ведь и правда всегда в какой-то ступор впадаю, когда он рядом. Начинаю жутко тормозить и злю его еще больше.

Вот и сейчас, ползаю на четвереньках по полу, собирая разлетевшиеся в разные стороны листочки. Костерю себя, на чем свет стоит, за неаккуратность. Нашла же новый повод вызвать его недовольство! Как будто мне прежних мало было.

Остался всего один лист, прямо под его стулом. Я тянусь туда, задевая плечом длинные, сильные ноги. Сердце ускоряет бег, начинает грохотать где-то у горла, а от волнения потеют ладони. Я никогда не была к нему так близко!

– Мария, ну что вы там возитесь?!

Я закусываю губу, снова поднимая на него глаза. Какой же он красивый! Такой взрослый, солидный, мужественный. Самый лучший мужчина. Совсем не похож на тех мальчишек, с которыми я привыкла общаться. Точно знает, чего хочет.

А сейчас он хочет… меня…

Смотрю на внушительный бугор на его брюках и мучительно краснею. Не будь я такой неопытной и неловкой, знала бы, что делать. Облизываю внезапно пересохшие губы и тянусь дрожащими пальцами к пряжке его ремня. А что, если ему не понравится? У меня же совсем нет опыта… таких вещей. Вообще никакого опыта нет… Я и целоваться-то по-настоящему не умею. Те несколько раз с Васькой из параллельного – еще в школе – не в счет. Тогда вообще не впечатлили ни его мокрые губы, ни сопение, ни то, как он неуклюже лапал меня.

То ли дело мой шеф! Он наверняка знает, как надо правильно целоваться, чтобы доставить женщине удовольствие. И не только целоваться.

– Мария, долго мне ждать? – тихо, но грозно спрашивает мужчина, и я снова вздрагиваю, принимаясь за дело. Тереблю пряжку ремня, которая никак не хочет поддаваться. Справляюсь, наконец, с молнией на брюках, и добираюсь до белья. Ткань совсем тонкая и даже через нее я чувствую его жар.

Провожу кончиком пальца по огромной выпуклости, слыша, как тяжелеет и учащается дыхание начальника. А если у меня не получится?

Накрываю ладонью его пах, чуть-чуть сжимая пальцы, и что-то горячее и очень твердое тут же толкается мне в руку.

– Мария! – он произносит мое имя так, что все тело начинает вибрировать. Грудь наливается тяжестью, а низ живота болезненно скручивает.

Тяну вниз резинку трусов, на мгновенье переставая дышать, когда вижу… его. Какой же он… огромный. И тоже красивый. Как и его хозяин. Никогда не думала, что мужской член такой потрясающий. Твердый и упругий, перетянутый сетью выступающих вен. И живой. Он двигается и еще больше растет, прямо на глазах. Тянется ко мне.

Облизываю губы и сглатываю, а рот тут же снова наполняется голодной слюной. От предвкушения. Безумно хочу попробовать его.

– Маа-ари-ия! – полувздох-полустон приводит меня в чувство. – Ну же!

Его нетерпение заводит меня еще больше. Я склоняюсь к бедрам мужчины, накрывая губами пульсирующий орган. Провожу языком по пульсирующей венке, пробуя бархатистую поверхность на вкус.

Его руки запутываются в моих волосах, притягивая ближе, а бедра толкаются навстречу, помогая члену проникнуть в рот. Смыкаю губы вокруг ствола, обводя головку языком. Втягиваю глубже и начинаю посасывать, медленно продвигаясь по всей длине.

Я все делаю правильно? Это нравится хотя бы немного? Он еще даже до половины не погрузился в меня… А что, если не поместится весь?

Мужские пальцы сильнее давят на затылок, насаживая на каменеющий член. Это так потрясающе! И совсем не противно, как казалось раньше. Наверно потому, что с любимым мужчиной не может быть противно. Ему хочется доставлять удовольствие, снова и снова, даря самые невероятные ласки. Я бы сделала все на свете, чего бы он ни попросил…

– Мария, вы что, уснули там, под моим стулом?! – сильные руки дергают меня за плечи, поднимая с пола, и я встречаюсь со свирепым взглядом шефа. Моргаю, ошеломленно оглядывая идеальное тело. Он полностью одет. И страшно зол. На меня. И совсем не млеет от моих ласк. Как я вообще умудрилась до такой степени замечтаться?

– Оставьте уже этот чертов листок, я сам подниму! – рычит он, с грохотом отодвигая стул и поднимаясь на ноги. Отходит к окну и там оборачивается, снова гневно сверля меня глазами. – Возвращайтесь на свое рабочее место, Мария, и поживее, пока я…

Я не дослушиваю, срываясь с места и бросаясь к выходу с такой скоростью, которой сама у себя не подозревала. Мне ни к чему знать, что прозвучало бы после «пока я». Я не могу потерять это место. И Его – тоже. Не должна потерять. Не теперь, когда влюбилась по самые уши.

Глава 1

– Это совершенно невозможно! Он не возьмет меня на работу!

– Девочка, ты со мной хочешь поспорить? Со МНОЙ?

Я всегда поражалась, откуда у этой женщины столько уверенности в себе. С того самого дня, как оказалась за партой в ее классе.

Капитолина Сергеевна Лавроненко точно знала, чего хочет. И как этого достичь. И чего должны хотеть мы, ее ученики. Никто в классе никогда не решался ей возражать. Знали, что бесполезно. У нее на все существовали железные аргументы. Да и убеждать она умела, так что вскоре после разговора с ней ты и сам начинал думать так же.

Но не в этот раз! Я успела выяснить, как строго относится Алексей Лавроненко к подбору персонала. Не зря же его компания считалась одной из самых успешных в городе. Попасть туда не было ни единого шанса. У таких, как я, – точно. Опыта работы – ноль, вуз, в котором я училась заочно, далеко не самый престижный. Да еще и внешне ничего особенного.

Будь я длинноногой красоткой-блондинкой, может, и стоило попытаться очаровать его и таким образом получить желаемую должность. Но если я и перекрашу волосы, ноги от этого длиннее не станут. И грудь не вырастет больше моего второго размера. И хоть меня и называют хорошенькой… иногда, это явно не то определение, которое помогло бы добиться цели.

– Маша, я считаю тебя целеустремленной и настойчивой девушкой. Не разочаровывай меня! – перебивает мои неоптимистические размышления Капитолина Сергеевна.

– Ну, зачем ему брать на работу простую студентку? Я ведь узнавала в агентстве: у них очередь желающих хотя бы на собеседование к нему попасть.

– Ты неправильно ставишь вопрос, – своим привычным тоном строгой учительницы парирует женщина. – Не зачем ему, а что тебе надо сделать, чтобы получить это место. И как там удержаться. Я уверена, ты найдешь правильный ответ.

Мне бы ее уверенности… Пока все складывается совсем не в мою пользу. В центре трудоустройства даже заявку брать не стали, потому что необходимыми для работы в компании Лавроненко качествами я не обладала.

– А если ему не понравится, что вы мне помогаете? – задаю я еще один мучивший меня вопрос. Потому что и об этом тоже много слышала: как он не любит вмешательств в его дела. – У вас проблем не будет?

Ответом мне становится такой снисходительный взгляд, что я тут же осознаю, какую нелепицу сболтнула. Чего-чего, а проблем эта женщина точно не боится. У нее еще и поучиться стоит, как правильно с ними справляться.

– Значит, ты все поняла? – резюмирует Капитолина Сергеевна. – Завтра отправляешься на новую работу.

– Как завтра? – ахаю я, чувствуя, как сердце улетает куда-то вниз от страха и волнения. – Мы же ничего не обсудили еще. И согласия он не дал. И разве вы успеете с ним поговорить?

– Думай о том, успеешь ли ты! Рабочий день начинается в девять утра, постарайся не опаздывать. Мой сын этого не любит.

Я открываю рот, но тут же закрываю, понимая, насколько бессмысленно возражать. Все еще с трудом верится, что в моей жизни может действительно произойти то, о чем я так давно мечтала, но противиться этому я не собираюсь. Лучше попробую использовать предоставляемый мне шанс по максимуму.

– И да, Мария. Учти и запомни еще кое-что, – строго произносит Капитолина Сергеевна. – Во всем остальном я помогать тебе не буду.

– В чем… остальном? – лепечу я внезапно ставшими непослушными губами, мучительно соображая, могла ли проницательная учительница догадаться, какие тайны скрывает мое глупое влюбленное сердце.

– Я договорюсь только о работе, – поясняет она, сохраняя величественное и невозмутимое лицо. Весь вид ее словно говорит: «Учись, девочка, как нужно себя держать. И прекрати уже мямлить, наконец». – Если же ты всерьез намерена выйти замуж за моего сына, то тут тебе придется постараться самой.

Брови Лавроненко, изучающего мои документы, взлетают вверх. Можно даже не уточнять,  в чем дело,  – это и так понятно. Вряд ли реакция могла быть другой. То, что взять себе ТАКУЮ фамилию мужа – очень романтично, считала только моя мать. Я её трогательного порыва за все свои 22 года не смогла оценить. Лучше бы она осталась Ярославской. Красиво, звучно, почти по-дворянски. Не то что…

– Серая? – показалось, или мой новый шеф спрятал ухмылку? Хотя чему удивляться, так реагируют большинство людей при знакомстве со мной. И почти всякий раз я ничего не могу сделать с подступающей досадой. Очень люблю своих родителей, но вот ЭТО понять не в состоянии. О чем только они думали? Романтика, серьезно? Неужели им не пришло в голову, что детям с такой фамилией будет жить не слишком-то сладко?

В школе я сидела за одной партой с Элизабет Петровной Савельевой. Вот с ней мы друг друга сразу поняли! Ну, что стоило её родителям назвать дочку Елизаветой? Суть-то одна, только без новомодных извращений. И никто бы девочку не дразнил. А так, не хочется вспоминать, сколько раз мы сбегали с уроков и рыдали на пару на заднем дворе школы, оплакивая несправедливость бытия.

– Ну, не всем в жизни везёт… с фамилией, – с вызовом откликаюсь я на вопрос начальника, допуская мимолетную мысль, что ему подобные переживания точно неизвестны. Продолжаю злиться на мать за оставленный мне «подарочек» и на себя саму, что так и не научилась спокойно реагировать на насмешки. И наконец-то решаюсь поднять на глаза.

И тут меня ждет сюрприз. Вернее, правильнее сказать: потрясение. Лавроненко и не думает смеяться, на красивом, сосредоточенном лице вообще нет ни тени улыбки. Он так смотрит, что под этим его взглядом я невольно сжимаюсь, ощущая себя маленькой и беспомощной. И еще – глупышкой, которая зачем-то решила показать характер. Выпендриться перед шефом в первый же день. Только что я ему этим докажу? Что не умею себя вести? Не лучшее начало, особенно если учесть, что он и так не сильно рад моему появлению.

Мужчина продолжает сканировать меня глазами. Он сейчас очень похож на свою мать. Взгляд испытывающий, глубокий, совсем, как у грозного учителя, словно я на экзамене, к которому не готова. И как вести себя, не знаю. Но там хотя бы есть шанс списать, а сейчас я в полной прострации. И, вдобавок ко всему, еще и тону в нереально обворожительном взгляде. Сердце то пропускает удары, то, наоборот, ускоряет бег, заставляя меня задыхаться от волнения. Снова.

А ведь он наверняка меня не помнит. Последний раз мы виделись – страшно подумать – восемь лет назад. Вот так: лицом к лицу. Обо всех остальных встречах он не знает, не догадывается даже, это в моей памяти бережно хранится и лелеется каждая из них. Лавроненко же наверняка думает, что явившуюся к нему на работу девицу с дурацкой фамилией видит первый раз в жизни.

Как бы я хотела сейчас заглянуть в его мысли! Тогда, при первой встрече, в доме его матери, в глазах мужчины не было столько холода. Он много шутил, пытаясь развеселить и растормошить меня, очарованную им и оттого перепуганную до полусмерти. Конечно, ни о чем не догадался, решив, что это на строгие внушения учительницы я так реагирую.

– Мария, я буду честен. Вы здесь только потому, что об этом просила… – пауза в его словах оказывается едва различимой, – Капитолина Сергеевна. Мне очень не хотелось ее разочаровывать. Поэтому и вы не разочаровывайте меня. Наташа введет в курс дела, надеюсь, много времени не потребуется, чтобы освоиться. Постарайтесь доказать, что я не ошибся, согласившись взять вас на работу.

– Ты чего дрожишь? Замерзла что ли? – непонимающе смотрит на меня та самая секретарша Наташа, которая должна ввести в курс всех дел. Она переводит растерянный взгляд на плотно закрытое окно, потом – снова на меня. – Или боишься? – и тут же, понимая, что попала в точку, начинает смеяться. – Маш, перестань. Вот вообще нет повода. Лавроненко – мировой мужик. Он бывает грозным, конечно, но больше для вида. А так нам с начальником очень повезло. Скоро сама убедишься. Он классный.

Вот как раз в этом я нисколечко не сомневаюсь. Причем уже много лет. И забыть пыталась, и сравнивать с другими, и специально выискивать недостатки, чтобы хоть немного остудить собственный пыл. Вот только не вышло ничего. Кажется, я добилась обратного эффекта: полудетские, наивные чувства сменились совсем другими. Теми, что будоражили по ночам, мешая уснуть, когда фантазии становились слишком уж яркими.

Я выросла – и желания, и планы поменялись. И если раньше и надеяться не смела, что этот классный мужчина посмотрит в мою сторону, хотя бы потому, что была совсем ребенком, то теперь могла позволить гораздо больше. Если бы он, конечно, захотел.

Но до этого пока далеко. Сначала я должна понравиться ему не как женщина, а как надежный и квалифицированный специалист. Человек, которому он может доверять. Секретарь – это ведь правая рука, и здесь без доверия никуда. А я знаю так мало…

– Пару раз в день нужно будет сварить кофе, Алексей Андреевич его очень любит, – продолжает рассказывать Наташа.

– А это очень… трудно?

Она перехватывает мой затравленный взгляд, с которым я рассматриваю кофемашину, пытаясь понять, на какие кнопки нажимать.

– Да ничего трудного, Маш, успокойся! Это же Крупс. Тут все проще простого.  Засыпал кофе, включил – и вуаля! И захочешь – не ошибешься. Шеф специально выбрал крутую машину, что даже ребенок справиться мог. Поэтому расслабься, все хорошо будет. Главное, запомни, сливки он не любит, просто черный кофе. И три ложечки сахара.

– Я запишу, – киваю, решая, что лучше не надеяться на свою память. Вдруг подведет от волнения.

– И еще, – добавляет Наташа, – Алексей Андреевич терпеть не может грязной посуды. Поэтому никаких разводов и пятен быть не должно. Там, в тумбочке, там же, где чашки и сахара, пачка соды. Чтобы могла оттереть, если вдруг понадобится.

Я снова киваю: это как раз несложно. Мыть посуду я научилась лет 15 назад. Да и понимаю прекрасно, что подавать начальнику кофе в недостаточно белоснежной чашке – недопустимо.

Наташа одобрительно улыбается и рассказывает мне, что за папки расположены на рабочем столе компьютера и где в шкафу хранятся какие бумаги.

– Ты не волнуйся и сразу звони мне, если в чем-то не разберешься. Буду рада помочь.

Она поглаживает огромный живот, блаженно улыбаясь, и начинает собираться. Я рассматриваю ее и чуточку завидую. Нет, мне, конечно, ещё рано заводить детей, но молодая женщина выглядит такой счастливой,  что невольно начинаешь представлять, как они вместе с мужем ждут будущего малыша. И как радуются ему. Это здорово. Она наверняка любима, вон как светится вся. А я пока даже не знаю, что это такое. И теперь, оказавшись так близко к предмету моих девичьих грез, еще сильнее хочу узнать.

– Ну, я побежала, – прощается Наташа и уходит,  оставляя меня в одиночестве на новом рабочем месте.

Спустя минут тридцать мне удается немного успокоиться и отвлечься на работу. Я изучаю документы, раскладываю бумаги на столе в ровные стопочки, на всякий случай стираю пыль везде, куда падает взгляд. Здесь наверняка есть уборщица, но когда она приходит, я пока не знаю, а лишний раз вызывать недовольство начальника беспорядком в кабинете мне совершенно не хочется. Пусть лучше у него не будет никаких поводов хоть к чему-то придраться.

– Наташа, принесите мне кофе, пожалуйста! – неожиданно оживает селектор, и в кабинете раздается голос Лавроненко.

Я закрываю глаза, вслушиваясь в низкие, бархатистые нотки. Красиво-то как… Будто он не кофе попросил, а только что в любви признался. Завораживающий голос, пробирающийся в самые сокровенные уголки души и так легко пробуждающий тех самых бабочек, что тотчас сгустились в стайки и принялись порхать в моем животе. Так бы сидела и наслаждалась собственными ощущениями… Но, к счастью, здравый смысл вовремя напоминает о себе. Шеф ждет кофе, и вряд ли ему понравится, что я замечталась вместо того, чтобы выполнить его просьбу.

Поэтому разгоняю бабочек и вытаскиваю из ящика стола листок, где записала Наташины инструкции. Сколько кофе и куда засыпать, какие кнопки нажать. Из какой кружки любит пить Лавроненко. Ах да, и сахар, три ложечки. Сливок не надо.

Убедившись, что все пункты соблюдены, направляюсь в кабинет. И хоть все сделала правильно, все равно жутко волнуюсь. Замираю на входе, натыкаясь на недоуменный взгляд: шеф явно рассчитывал увидеть не меня с чашкой кофе.

– А Наташа уже ушла. Она же в декрете… с сегодняшнего дня.

Несколько секунд Лавроненко молчит, видимо, переваривая мои слова, затем кивает.

– Точно, совсем забыл. Поставьте сюда, – указывает на стол, а когда я, оставляя чашку, начинаю пятиться назад, добавляет после небольшой паузы. – Спасибо… Мария.

Можно ли считать это прогрессом? Он запомнил мое имя. И был весьма любезен, даже взгляд вроде бы потеплел немного.

Я не могу не думать об этом. Возвращаюсь в приемную, мысленно поздравляя себя с первым успешно выполненным заданием. Если все и дальше так пойдет…

Дверь за моей спиной с грохотом раскрывается, и меня оглушает возмущенный возглас шефа:

– Мария, что ЭТО??? Что вы мне принесли???

Глава 2

Он вылетает в приемную, останавливаясь в метре от меня. Так резко, что кофе из чашечки в его руке расплескивается, оставляя на светлой плитке некрасивые кляксы. Я почему-то не могу отвести от них взгляд, рассматриваю так внимательно и пристально, будто от этого моя жизнь зависит. Кофе все еще благоухает, но сейчас с его запахом смешивается другой: терпковатый, густой и очень мужской. И настолько приятный, что я закрываю глаза, втягивая в себя этот незнакомый, но потрясающе вкусный аромат. ЕГО аромат. Почему-то именно в сочетании с кофе он воспринимается так правильно, так гармонично…

– Маа-ри-я! – Лавроненко выделяет каждый слог в моем имени. Сейчас его голос звучит тише, но при этом куда более грозно, чем мгновенье назад. Словно это затишье… перед бурей.

Я распахиваю глаза, прогоняя захватившие меня фантазии. Вот ведь, нашла время мечтать! Для начала стоит хотя бы разобраться, почему этот мировой мужик, которого мне расхваливала Наташа, так неожиданно превратился в разъяренного тигра.

– Я задал вопрос, – цедит шеф сквозь зубы, одновременно пытаясь испепелить меня взглядом. – Что. Это. Такое?

Он подносит чашку к моему лицу, и я перестаю дышать, на мгновенье представляя, что сейчас ее содержимое окажется у меня на голове. Или куда обычно выливают испорченный продукт?

Но почему испорченный?? Я ведь сделала все правильно! Совершенно точно! Пячусь к столу и снова хватаю лист с указаниями прежней секретарши. Перечитываю, чтобы убедиться в собственной правоте. Вот что ему не так?!

– Кофе. Как вы любите, – мне страшно до дрожи в коленках, но я все равно стараюсь говорить, как можно более уверенно. Капитолина Сергеевна всегда учила отстаивать себя. Мало ли что могло взбрести ему в голову! Я-то здесь при чем? Для большей убедительности поворачиваю исписанный листок так, чтобы его содержание было видно шефу. – Вот, посмотрите. Черный кофе. Никаких сливок. Три ложечки сахара. И какие кнопки нажимать, я тоже записала!

Лавроненко действительно переводит взгляд на мою писанину, но лишь на короткие секунды. Потом снова смотрит в упор. Делает шаг ко мне, вынуждая отступить и упереться попой в стол. Край его твердой крышки врезается в ягодицы, и я замираю. Дальше двигаться просто некуда. А шеф так близко, что я чувствую его дыхание. Глаза потемнели и блестят. От гнева? За что он так сильно злится на меня? А губы жесткие на вид, сухие и покрыты крошечными трещинками. На расстоянии это совсем незаметно, а вот так, вблизи, я вижу каждую из них. И собственный рот саднит от потребности дотянуться, дотронуться языком, увлажнить, смягчить, долго-долго пробуя их на вкус. Пугаюсь собственного желания и опускаю глаза ниже. На шее мужчины дергается кадык и я, как завороженная, упираюсь туда глазами. Зачем-то рассматриваю тугой узел на галстуке и то, как натягивается ткань белоснежной рубашки при каждом вздохе.

– Значит, сахар. Вы уверены? – бровь шефа вопросительно приподнимается, но выражение лица я понять не могу. Он вроде бы не собирается больше прямо сейчас бросаться на меня, но и совсем не похоже, что перестал злиться.

– Конечно! – уверенно киваю я. За кого он меня принимает? Я же не маленький ребенок, чтобы перепутать…

В следующее мгновенье ахаю, отталкивая мужчину, и бросаюсь к тумбочке. Озарение – кажется, так это называется. До меня вдруг доходит, что именно я натворила. Но КАК такое могло случиться – совершеннейшая загадка.

– Или все-таки не сахар? – теперь в его голосе отчетливо слышится усмешка. Мужчина приближается ко мне, сидящей на коленках на полу, перед раскрытой тумбочкой. Наклоняется, беря в руки белую картонную пачку. – Мария, а вам никогда не рассказывали, чем сода отличается от сахара? Ну, помимо того, что у них на упаковках разные надписи?

Кусаю губу и не осмеливаюсь поднять на него глаза. Ужасно хочется разрыдаться, потому что я с треском запорола свой первый рабочий день. А может, и все последующие. Если Лавроненко захочет теперь меня уволить, то будет абсолютно прав. Зачем ему секретарша, которая допускает такие ляпы? И то, что она, то есть я, по уши в него влюблена и поэтому рассеянна, нисколько не оправдывает. Тем более, что он об этом ничегошеньки не знает.

– Значит так, Мария, – втягиваю голову в плечи, собираясь услышать слова об увольнении, но Лавроненко произносит совсем другое. – Вечером жду от вас подробный отчет. Письменный. О разнице между этими двумя… хм… продуктами. Ваши личные измышления, не вздумайте списать из интернета! Я проверю!

Он уходит, оставляя меня на полу, в растрепанных чувствах, с тоской рассматривающую то растекшиеся кофейные пятна, то картонную пачку с надписью «Сода» в раскрытой тумбочке.

Ну как, как меня угораздило? Беру в руки упаковку, зачем-то трясу ее, наблюдая, как пересыпается внутри белый порошок. Давлюсь горьким вздохом, снова прокручивая в голове случившийся скандал. Это еще повезло, что Лавроненко меня не уволил. А ведь мог бы! И все закончилось бы, даже не начавшись.

Чашка так и стоит на краю стола, там, где шеф ее оставил. Кофе наверняка остыл, но сейчас это неважно. Поддаваясь какому-то мимолетному порыву, я беру ее в руки, с опаской оглядываясь на дверь в кабинет начальника. А потом быстро делаю глоток. И тут же начинаю кашлять, расплескивая содержимое.

Вкус и правда ужасный. Он не поддается описанию, вроде бы и нет ничего конкретного, к чему можно было бы придраться. Ни горчит, ни кислит. Пахнет так, как и должен пахнуть качественный кофе. Но это все равно противно до жути. И тем отвратительнее я чувствую себя, осознавая, какую гадость преподнесла тому, кто значит для меня так много.

В моих мечтах все происходило совсем иначе. Я с первого дня должна была произвести на него впечатление. Стать идеальным секретарем и незаменимым работником. Чтобы он нарадоваться не мог, что взял меня в свою фирму. А вместо этого чуть не отравила. Что если ему стало бы плохо?

От этой мысли меня кидает в жар, и я пугаюсь так сильно, будто и правда чуть не довела шефа до больницы. Такое я бы точно не смогла себе простить!

Снова вздыхаю и принимаюсь за уборку. Раз уж повезло настолько, что мне позволили здесь остаться, надо хотя бы в будущем избежать ошибок. И что там говорил Лавроненко про отчет о разнице между содой и сахаром?

Конечно, это шутка. Он наверняка не станет выслушивать ничего подобного, а сказал только для того, чтобы побудить меня быть внимательнее.

А если нет? Я снова вспоминаю грозный взгляд мужчины. Ведь приказы начальства надо выполнять, какими бы глупыми и нелепыми они ни казались. Да и признать свою ошибку лишний раз тоже не помешает.

Я решаю не дожидаться вечера. Стираю с пола кофейные лужицы, беру злополучную соду и оттираю до сияющей белизны и скрипа чашку. На всякий случай. И все-таки заглядываю в Интернет. Нет, не для того, чтобы найти разницу: об этом я и сама прекрасно могу рассказать. Но мне надо убедиться, что выпитый глоток или два не принесут моему шефу никакого вреда.

Информация, которой щедро делится со мной поисковик, заставляет улегшееся было беспокойство встрепенуться с новой силой. Я читаю про симптомы отравления содой: «тревожность, излишняя раздражительность, перепады настроения, слабость, головные боли, жар, головокружения, сильное чувство жажды, нарушение чувствительности в конечностях…» Перепады настроения и раздражительность уже точно наблюдаются, а если присоединятся другие симптомы, можно и до больницы не доехать.

И, не выдержав больше ни минуты, бросаюсь в кабинет.

– Алексей Андреевич… – произношу, чувствуя, каким непослушным и тяжелым внезапно стал язык. Особенно когда мужчина поднимает голову от бумаг, сумрачно уставившись на меня.

– Что вам нужно, Мария?

Мне кажется, или он действительно выглядит бледнее, чем раньше? И галстук зачем-то снял и положил на стол. Неужели все так плохо и ему тяжело дышать?

– Вы… хорошо себя чувствуете? – вопрос дается с трудом, я и сама едва держусь на ногах от волнения.

А шеф хмурится, рассматривая меня со смесью недоумения и недовольства. Но молчит, и тогда я тихонько уточняю:

– Голова не кружится? Слабости нет? Я прочитала, что такое бывает… при отравлениях… Я воды принесла, сейчас надо пить… побольше.

Его глаза расширяются, а рот как-то странно кривится, и я пугаюсь еще больше. Подлетаю к столу, опуская ладонь ему на лоб. И облегченно выдыхаю: жара нет. А в следующее мгновенье на моем запястье стальной хваткой смыкаются пальцы мужчины.

Лавроненко снова злится и, кажется, на этот раз еще сильнее, чем раньше. Хоть и пытается держать себя в руках. Но я все равно вижу почерневшие глаза с расширившимися зрачками и раздувающиеся от тяжелого дыхания ноздри. И что-то подсказывает мне, что дело вовсе не в последствиях отравления. Это я, кажется, довела шефа до такого состояния, что он всерьез размышляет, придушить меня прямо сейчас или немного погодя. Чем дальше в лес, как говорится… Но я-то ведь хотела, как лучше. Правда хотела! И испугалась за него по-настоящему!

– Алексей Андреевич, не сердитесь, пожалуйста! – мой голос почему-то звучит ужасно плаксиво. И глаза застилает туман, и я не сразу понимаю, что это слезы. А когда понимаю, прикусываю губу, пытаясь сдержаться. Я ведь не собиралась плакать. Это вышло как-то само, а теперь мой начальник наверняка подумает, что я таким образом пытаюсь его разжалобить. Женщины ведь всегда льют слезы, когда хотят чего-то добиться. Конечно, я знала про этот трюк, но у меня и в мыслях не было его использовать. Вот только поверит ли мне Лавроненко? – Я просто очень испугалась. Прочитала, что может быть от переизбытка соды, и…

Я проглатываю остаток фразы, а выражение лица мужчины неожиданно меняется. На место гнева приходит ехидная и немного снисходительная улыбка.

– И бросились меня спасать? Я польщен, Мария, но надеюсь, в следующий раз вы просто будете внимательнее. А сейчас успокойтесь, никакого переизбытка у меня нет. Я и выпить-то толком ничего не успел. Вы сотворили редкостную гадость, такое не очень-то проглотишь.

– Простите, – снова лепечу я, чувствуя, что заливаюсь краской. Мне действительно стыдно за этот инцидент. И еще безумно жаль, потому что я вспоминаю слова Капитолины Сергеевны. Она очень любит повторять, что не будет другой возможности произвести хорошее первое впечатление. Я упустила свой шанс! И хотя меня не уволили, теперь Лавроненко будет думать обо мне не как о незаменимой сотруднице, а как о рассеянной и невнимательной девице, не способной отличить соду от сахара.

– Идите уже работать, Мария, – вздыхает шеф, и я только теперь понимаю, что рука мужчины по-прежнему стискивает мою. И он тоже замечает это, разжимает пальцы, и тут же опять хмурится, рассматривая отчетливо проступившие на коже отпечатки.

С его губ срывается что-то невнятное, но очень напоминающее ругательство. Он разглядывает мою руку, а потом поднимает мрачный взгляд уже на меня.

– Я не должен был так… Вообще никак! Простите!

Мое бедное сердце не выдерживает. Это слишком: я и так очарована им, считая самым лучшим мужчиной на свете, а видеть вину в его глазах и слышать извинения – это до такой степени трогательно и волнительно, что мне ужасно хочется расплакаться от умиления и повиснуть у него на шее. И только жалкие остатки здравого смысла удерживают от такого шага. Лавроненко вряд ли оценит мой порыв, а провоцировать новое недовольство с его стороны мне совершенно не хочется.

Поэтому я опускаю ресницы, надеясь, что плещущийся в глазах восторг он заметить не успел. И бормочу что-то вроде того, что ему не о чем беспокоиться. Мне не больно и вообще, я сама виновата. А когда он хмурится сильнее и, кажется, собирается возражать, несусь к двери, скрываясь в спасительном уединении приемной.

Все-таки для одного дня очень много впечатлений. И мне надо побыть одной, чтобы все обдумать. Прочувствовать. И решить, что делать дальше, чтобы попытаться исправить неудачное впечатление о себе.

Глава 3

– Колись, давай! – требует от меня подруга, когда мы встречаемся с ней после работы в нашем любимом кафе. Частенько проводим здесь вечера, когда не надо спешить домой. Здесь готовят вкуснейшее какао и пекут потрясающие булочки, а людей никогда не бывает много. Небольшое и очень уютное, это местечко прямо-таки располагает к задушевным разговорам.

– О чем ты? – я делаю вид, что не понимаю, но обмануть Ларку не стоит и пытаться.

– Не о чем, а о ком, – подчеркивает она. Ерзает на стуле и зачем-то потирает ладони, смущая меня с откровенным любопытством. – Маш, ну, не томи! Мне же жуть, как интересно!

Я молчу, рассматривая, как тают в сливочно-шоколадной пенке крошечные кубики маршмеллоу. Что ей рассказать? Какой дурой я оказалась, насыпав шефу в кофе соду вместо сахара?

Но Лариса – моя лучшая подруга, и поделиться сжирающими меня переживаниями больше не с кем. Тем более, что ей давно все известно. Она была первой, кто узнал о моих чувствах к сыну нашей учительницы. И кто хранил вместе со мной эту тайну все прошедшие годы. И, конечно же, знает, как я мечтала получить эту должность. И как волновалась перед первым рабочим днем. Не поделиться печальными подробностями было бы просто нечестно.

Ларка выслушивает, с каждой новой фразой все шире раскрывая глаза, а потом начинает смеяться. Звонко и весело, даже не пытаясь сдержаться. А когда я дуюсь, обиженно глядя на нее, качает головой.

– Ну, перестань, я же не со зла. Просто это действительно смешно! И я не знаю больше ни одного человека, который мог бы такое учудить.

– Ага, обхохочешься, – бурчу я в ответ. – Мне вообще-то страшно стало. А если бы я отравила его?

– Да ничего бы с ним не случилось! – тоном знатока уверяет Лариса, словно каждый день только и делает, что угощает знакомых кофе с внушительной порцией соды. – Крепкий, здоровый мужик, что ему будет? И потом, некоторые специально добавляют в кофе щепотку соды, там как-то при этом кислотность меняется. В лучшую сторону. И желудок после такого кофе не болит.

– У меня-то не щепотка была. Вернее, у него, – вздыхаю я и хмурюсь, заново переживая события прошедшего рабочего дня. – Могу себе представить, что он теперь думает обо мне!

– Зато ему с тобой никогда не будет скучно! – выдвигает подруга новый аргумент в утешение. И внезапно замирает, уставившись на мои руки.

– Маш?

До меня не сразу доходит, в чем дело. Лишь когда я вижу, куда именно она смотрит, понимаю, что Ларка заметила красные пятна на моем запястье, оставленные пальцами Лавроненко. Тяну вниз рукав, но поздно: она уже все успела разглядеть.

– Это то, что я думаю? – Кравцова приоткрывает рот и смотрит на меня сначала с ужасом, а потом ему на смену приходит что-то, очень сильно похожее на восхищение. – Машка, неужели вы…? Так сразу? Вот это мужик!

– С ума сошла? – ужасаюсь я, не веря, что слышу подобную дикость от собственной подруги. – Он ведь думает, что сегодня увидел меня впервые в жизни. А настоящие мужчины не набрасываются на незнакомых женщин.

– А если незнакомые женщины очень даже не против… познакомиться поближе? – хитро щурится Лариса. – Намного, намного ближе? Мм? Ты не попробовала ему об этом намекнуть?

На самом деле она только на словах такая смелая, а в реальности сбежала бы от шефа еще быстрее меня, если бы случилось что-то подобное. Мы, наверное, потому и сдружились, что на многие вещи смотрим похоже. И на отношения, в том числе.

Ларка, как и я, мечтает о настоящем принце. Только вот я принца встретила давным-давно, хоть он сам пока об этом и не знает. А подруга все перебирает варианты, надеясь, что следующий окажется лучше предыдущего. Но и она первой бы не призналась мужчине в своих чувствах.

– Перестань, – прошу ее и все-таки прячу отпечатки мужских пальцев под рукавом блузки. – Он не такой, и я не собираюсь ни на что намекать. Инициатива не от меня должна исходить, и ты это прекрасно знаешь.

Ларка понимающе вздыхает, но тут же пристает ко мне с новым вопросом:

– А какой, Маш? Ну, расскажи мне! Я не представляю, каково это: любить такого взрослого мужика. Насколько он старше тебя?

– На двенадцать лет, восемь месяцев и шесть дней, – тут же без запинки отвечаю я, и глаза моей подруги снова становятся размером с блюдца.

– Ты что, даже дни считаешь? Вот это угораздило тебя, мать… Не думала, что все так серьезно.

Сейчас она немножко лукавит. Как же, не думала, когда мы много-много раз говорили об этом… Лариса прекрасно знает, как глубоко я влипла, вот только время от времени пытается разубедить меня. И даже иногда пробует познакомить с кем-то, заманив на одну из тех вечеринок, где бывает сама. Но какой в этом смысл, если в моем сердце есть место только одному-единственному человеку?

Я допиваю какао и чувствую, что напряжение первого рабочего дня постепенно отступает. Да, случился казус, но все ведь обошлось! А в следующий раз я ни за что не допущу никаких глупостей. И действительно стану самой незаменимой сотрудницей. Мне бы только узнать о нем побольше… Той информации, что успела рассказать Наташа о вкусах шефа, крайне мало.

– О чем задумалась? – спрашивает Лара, расправляясь с аппетитным пирожным, украшенным взбитыми сливками. Уже третьим по счету. Везет ей, может есть, сколько угодно – и никаких последствий. Мне же больше одного нельзя, иначе очень быстро наберу лишние сантиметры и килограммы. А это совсем некстати. Я понятия не имею, какие именно девушки нравятся моему начальнику, но рисковать, поправляясь, совершенно не хочу.

– О том, как мало я о нем знаю, – грустно признаюсь подруге. Я пыталась искать его в соцсетях, чтобы выведать оттуда хоть какую-то информацию, но Лавроненко нет ни в одной из них. И хотя это и делает его еще загадочнее и привлекательнее в моих глазах, но нисколечко не облегчает задачу узнать получше.

– А поговорить с Капитолиной Сергеевной не хочешь? – задумчиво интересуется Лариса. – Она наверняка сможет рассказать тебе какие-то секреты. Ну, про любимое блюдо, например, или, наоборот, что он терпеть не может.

– Не знаю, – пожимаю плечами, не решаясь признаться, что и сама думала об этом. Но ведь здесь надо быть крайне осторожной, чтобы мать Алексея ничего не заподозрила. А я не уверена, что смогу.

– Мне кажется, отличная идея, – внезапно оживляется Лара, и я начинаю жалеть, что вообще затеяла этот разговор. Теперь от нее не отвертишься. Так и есть: подруга отставляет блюдце с недоеденным пирожным и смотрит на витрину, где выставлено еще множество вкусностей. – Давай прямо сейчас к ней поедем. Купим торт – и вперед. А чего тянуть?

– Маша, я даже слушать не хочу никаких возражений, – Капитолина Сергеевна добавляет чая в мою чашку. – Ты в зеркало себя давно видела? Худеть до такой степени попросту неприлично.

О да, спорить действительно бесполезно. Моя строгая учительница лучше всех знает, что прилично, а что нет. Она еще в школе ругалась, если кто-то из девчонок отказывался идти в столовую.

– Нельзя истязать себя, – нравоучительно замечает она, придвигая поближе ко мне блюдце с кусочком торта. – Голодная женщина становится злой. И соображает значительно хуже. Тебе же не нужны проблемы на работе? Кстати, как прошел первый день?