В поисках утраченного времени. Книга 1. По направлению к Свану

Трудно представить человека, который по собственной воле и ради удовольствия взялся бы читать "В поисках утраченного времени". Это из гипотетического культурного багажа, который должен быть в активе всякого образованного человека, а на деле, если где и имеется - то в пассиве (настолько глубоком, что сам носитель не в состоянии сыскать). У меня долго среди шедевров мировой литературы, о которых надо бы составить представление, да все смелости не могу набраться. Все огромное семикнижие там и останется, полагаю, но первую часть "В сторону Свана" прочла честно. Не случись "Топологии пути" Мераба Мамардашвили, черед для произведения мог так и не прийти, но в цикле лекций настойчиво упоминается первый роман. это, фактически, построено вокруг него и феномена воссоздания утраченного, которое главной темой magnum opus великого модерниста. А Мераб Константинович помог со сложными и запутанными вопросами, к которым не чаяла подобраться. Благодарная признательность к нему сподвигла на чтение "В сторону Свана".Это и отчасти упоминавшееся им полумистическое совпадение, когда эстафету человека, серьезно разрабатывавшего какую-то тему, подхватывает после его смерти другой, часто с первым не знакомый, двигаясь в русле другого вида деятельности: "литература-кинематограф", в данном случае. Такого рода вещи, никак не связанные с теорией реинкарнаций, но наводящие на мысль о том, что идея, которая хочет воплотиться, отыскивает с уходом физического носителя другого человека, готового воспринять. И дар не исчезает бесследно - ищет человека, способного развить и продолжить. С год назад отмучила себя романом. Даже и не вовсе без приятности в тех местах, которые упоминались в "Топологии" и до которых доходила в ходе чтения. Получила ли читательское удовольствие? Ни малейшего. Все-таки, воля ваша, чудовищно распространенные предложения со множественными сложными, перетекающими друг в друга, метафорами, когда к концу успеваешь напрочь забыть о начале - это не вещь, способная доставить удовольствие. Действия почти нет, переживания мальчика по поводу не полученного им материнского поцелуя на ночь занимают страниц сорок описания и все вместе навевает такую тоску, что Франсуаза, сворачивающая цыплятам шейки со словами: "Дрянь такая!" воспринимается фигурой едва не бурлесковой (я хохотала, представив-увидев это, правда). Но в том отличие подлинно великих литературных произведений, что первое впечатление о них не становится окончательным. Оно как зерно, прорастающее внутри тебя, одновременно вверх и вглубь или как те смятые комочки липового цвета, которые заваривала вместо чая тетушка Марселя. Того чая, в ложке какого он размачивал знаменитую Мадленку. Раскрываются, набухают, наполняясь впечатлениями уже твоей жизни поверх воспринятого. И уже не хочется саркастически констатировать: "Какая вы глубокая, тонко чувствующая натура!", присовокупив издевательское: "Это как-то связано с нетрадиционной ориентацией или исключительно личностное свойство?" Потому что твоя - самая традиционная, но цветущий боярышник этого года дополняется в восприятии тем, что в окрестностях имения Свана. И понемногу, исподволь, составляешь собственные реестры ощущений, вызывавшие в разное время твое соскальзывание к прежде испытанному и пережитому. А ревность и боль рассказчика и его alter ego, разве ты не переживала совершенно того же восьмилетней, когда лучшая подруга оставила тебя ради другой девочки? И вот теперь главное, то, ради чего затеяла это писать. Что ж хорошего в том, чтобы снова пережить в воспоминаниях боль? Ну, хотя бы то, что понимаешь - не убившее, делает сильнее. И еще, теперь можно подойти к маленькой девочке-запутавшемуся подростку-страдающей девушке-измученной молодой женщине, которой ты была когда-то и которая продолжает жить в некотором отрезке времени и утешить ее. Показать: ты не одна, тебя понимают, тебя любят. Ты восстанавливаешь собственную целостность и увеличиваешь собственную ценность и ты уже не одна на свете. И никогда не будешь одна.

Я никогда не видела ничего более потрясающего ... кроме вращающихся столиков!И если магию даже самых хитроумных столиков можно разгадать, то колдовство прозы М.Пруста - нет. Да и не нужно ее разгадывать, в ней нужно жить, хоть чуть-чуть, по паре страничек в день. Герой, Марсель, который очень похож на породившего его автора, но это ни в коем случае не он, как утверждает В.Набоков, пытается понять, какое время настоящее, какая реальность реальна. Он просыпается в какой-то кровати посреди нигде, мозг еще затуманен длинным сном, глаза прикрыты, тело неподвижно - где он? какое сейчас время - ещё детство или уже зрелость? Детство в Комбре, прогулки под дождем в саду, боярышник в изгороди соседа, постоянная вечерняя тревога: придет или не придет мама поцеловать на ночь? Это все есть и это все было, он знает, что на это время смотрит с некоторой высоты прожитых лет. Ощущения, образы, видения, разматывающие цепочку воспоминаний о событиях и воспоминаний о воспоминаниях. Пруста надо читать, полностью абстрагировавшись от всего окружающего, погрузившись в мир запахов и прикосновений - тогда будет удовольствие.

За Пруста бралась с предвкушением: люблю длинные романы с постепенным погружением и негативные отзывы меня не смущали, мол я не такая и мне обязательно должно понравиться. "В сторону Свана" оказался для меня уж слишком неспешным и монотонным, вот вроде и интересно, есть даже развитие сюжета, но как же он тяяяяянуууулся, действительно - лучшее снотворное. Книгу с подробными описаниями и эпитетами, достаточными для красоты текста и дОлжного восприятия вполне можно было бы уместить в 120-150 стр. против нынешних 450.. Некоторые цитаты вроде: Когда мы кого-нибудь любим, то мы уже никого больше не любим...заставляли моё сердце биться чаще от простоты и ёмкости фраз, очень красивое произведение, но слишком уж медленное. На повестке дня стоит вопрос: читать ли остальные 6 книг цикла? И хочется узнать, что же всё-таки будет дальше, но вспоминаются вечерние зевания и начинает колоться..

Моё знакомство с Прустом пришлось на период, когда я переоценивала всё и вся. Сбрасывать старую шкурку - это, мягко говоря, не очень приятно. Пруст меня убил. А потом вернул к жизни. Это не книга, это самая настоящая вивисекция души и мышления. Будь у меня привычка записывать мысли, возникающие в процессе чтения, я исписала бы не один блокнот. А сколько раз я - чего греха таить - ревела белугой... об этом можно написать книгу мемуаров "Я, Пруст и рыдания в ванной". А как мне хотелось, когда Сван всё-таки женился на этой своей мадам, заламывать руки и кричать: "Марсель, вы негодяй! Как вы могли?" Потом остыла, подумала, что так оно и бывает, на самом-то деле. Марсель, вы гений.

Пруста принято считать скучным автором и, наверное, в какой-то степени это правда. Пруст невероятно зануден, педантичен, скрупулезен и многословен. Выражение "словесный поток" характеризует его как нельзя лучше. С самой первой страницы вы понимаете, что узнаете о рассказчике все. "Все" в буквальном смысле этого слова, включая воскресное семейное меню, интерьер детской спальни, фасон шляпок, модных среди посетительниц Булонского леса в 1880 году. Пруст завалит вас подробностями, утомит мелкими деталями, а его лирические отступления уведут вас от сути дела на тысячи миль. Какого дела? Самое интересное - дела, то есть сюжета, здесь нет. Нет, он как бы есть, но абсолютно не важен. Совершенно не важно, что было, важно, что мы помним об этом. Ценность и значение каждого события во впечатлении, произведённом им на участников этого события.Роман разделен на три части, представленные не в хронологическом порядке. В процессе чтения каждая из частей в моем сознании рисовались картины в стиле импрессионизма.Часть первая, Комбре. Чистой воды французский сельский пейзаж. Все действие (действие?) происходит в маленьком французском городке, можно сказать во французской деревне. Состоятельная семья проводит часть лето у родственников, совершает длительные пешие прогулки, обсуждает соседей, раскланивается со знакомыми или избегает нежелательных знакомств. Маленький мальчик проводит время за чтением книг, а самая большая его неприятность, если мама не поцелует на ночь. Пруст умудряется описать цветы так, что вы почувствуете их запах, а спаржу - так, что вы почувствуете ее вкус. Ну и конечно печенье мадлен. И готические церкви. Часть вторая, Любовь Свана. Жанровая живопись. Быт великосветского общества. Балы, кареты, салоны, реверансы. Кокетка не первой молодости проявляет профессиональное мастерство, соблазняя светского льва. Светский лев лично мне представлялся Пьером Безуховым в исполнении Сергея Бондарчука. Препарирование таинства любви, в процессе которого сама любовь предстает насекомым, приколотым булавкой в коллекции ученого-энтомолога. Часть третья, Имя местностей: имя. Городской пейзаж. Мальчик влюблен в девочку, а девочке все равно. Девочка играет в пятнашки и в салочки, ходит с мамой в гости. Мальчик ждет и надеется, девочка ходит в театр и собирается на юг. Переживания первого, безответного, чувства сплетаются с подростковым восхищением элегантными дамами, коих не счесть, ведь мы в Париже, господа, а первая из них - мать той самой девочки, она же кокетка не первой молодости. Пруст возводит память в ранг искусства и науки. Ведь мы не помним того, что было, а было то, что мы помним.