Кольцо времён. Путь Упуата бесплатное чтение

Художественное оформление Екатерины Тинмей

Иллюстрация на переплете Данияра Альжапара

Иллюстрации в тексте и на форзацах Helga Wojik

© Сешт А., Wojik H., 2021

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

https://drive.google.com/file/d/1puOZwt8I7X1-tPzdKMUdvT8VgSXsYMAK/view

https://drive.google.com/file/d/1m7eoUA0N8YBCbaJhVHHr46lI5ZD0nTYO/view

Пролог

«Спаси их… Спаси…»

Эти слова бились внутри, стучали в висках вместе с пульсом.

«Спаси… Спаси…»

Она была в отчаянии, и как Джонатан ни пытался, он не мог достигнуть её, привести в чувство. Её боль граничила с безумием, обжигала, подстёгивала. Больших усилий ему стоило отстроить своё восприятие, отделить свой разум от её, чтобы хоть кто-то из них сохранял трезвость суждений.

Ночь была тихой и безмятежной, словно в противовес тому, что творилось внутри. Ярко сияли звёзды, гораздо более близкие, чем дома. Да и где теперь был этот дом? Джонатан сморгнул, сосредоточился на настоящем, стараясь не заглядывать за вуаль времени, соскальзывающую, обнажающую иной образ этих мест. За спиной остались древние храмы, сегодня – не более чем руины, в которых с трудом можно было угадать их прежний облик. Впереди петляла среди скал едва намеченная тропа. Призрачный многоликий шёпот, когда-то пугавший его, бился о границы восприятия далёким прибоем. Те, кто обитал здесь прежде, спешили рассказать ему свои истории, ведь он умел слышать их. Но сейчас Джонатан пришёл не за этим.

Его спутники тихо переговаривались. По пути никто из них не зажигал светильники, чтобы не привлекать ненужного внимания.

Обломки известняковой породы скользили под ногами, и шёпот камней казался оглушительным грохотом. Их могли обнаружить, ведь за этим местом следили.

«Спаси…» Голос снова вторгся в его разум, изгоняя все прочие мысли, напоминая.

История с покупкой мумии была ловушкой, чётко выверенной провокацией, но не попытаться Карнаган не мог. Он использовал все свои контакты, отдал немало денег нужным людям, чтобы добыть драгоценные останки.

Крик на грани восприятия, от которого череп готов был треснуть, он помнил до сих пор – вой отчаяния, неуловимый слухом, но заставивший содрогнуться всё его существо. Тело, извлечённое из золочёного саркофага, было переправлено через множество рук, прежде чем попало к нему, но…

Вмятое в череп некогда прекрасное лицо, которое он чужой памятью помнил живым и величественным. Изящные руки, сжимавшие поводья коней боевой колесницы, – пальцы, разделённые на отдельные фаланги, словно рассыпанные причудливые бусины. Тело – расколотый сосуд, в котором недоставало большей части фрагментов. Останки были не просто повреждены, а осквернены, и как Джонатан понимал – осквернены целенаправленно.

Выманить её… нет – их обоих. Заставить действовать бездумно, опрометчиво.

В другое время она бы поняла, прислушалась к нему, согласилась выждать. Дала бы ему время подготовить всё, как нужно. Джонатану не хватало совсем немного для сокрушительного удара, который прервёт цепочку роковых событий.

Потеря, казалось, надломила её, подточила её Силу. Ему даже начало казаться, что вернулись безумие и ярость, с которыми он когда-то столкнулся впервые.

«…Правый глаз Его – Солнце, и левый – Луна. И когда ослеплён Он, то карает друзей своих, принимая их за врагов… И в глухой ночи оживают Тени, и творятся дела лжи и истины. Ложь подменяет истину, и истина – ложь …»

Разве не того добивался Кахин?[1] Готовился к открытому противостоянию. Время игр разума закончилось. Покров тайны вот-вот будет сорван. Оставалась какая-то пара шагов…

Но она не могла ждать. Что ж, ради неё он должен был попытаться. Будь что будет. Даже если это окажется новой ловушкой – ему будет что противопоставить людям Кахина. И сам он больше не станет скрываться. Нечасто тебе дарована роскошь выбирать время для решающей битвы. Но зато место, где эта битва состоится, Джонатан Стоун, лорд Карнаган, знал.

Тропа привела к зияющей черноте грота, замаскированного так тщательно, что не знай он точного местоположения – даже не догадался бы свернуть и заглянуть сюда. Обломки горной породы и песок были расчищены, но разглядеть это можно было не сразу среди скал, изрезанных пустотами, рукотворными и природными.

Они остановились у края. Теперь без света было не обойтись. Отвесная шахта уходила в глубину, боги знают на сколько метров. Уже не раз Джонатан успел подумать, что лучше бы предпринял это путешествие днём, но такой роскоши у него не было.

Он бросил вниз небольшой камешек – точно в глубокий колодец. Нет, вроде бы не настолько глубоко, судя по звуку… Люди Кахина, скорее всего, использовали лебёдку. Карнаган с трудом мог представить себе, как бы они карабкались из тайника со всем добром. Он даже устройство этой гробницы представлял себе смутно – в его распоряжении была только грубо нарисованная схема без точных мер, да и эта, с позволения сказать, карта досталась ему большой кровью.

Шахта, небольшой прямой проход, затем коридор, уходящий вверх, глубоко в тело скалы. Как далеко ему нужно пройти, Джонатан тоже не знал – она должна была подсказать, хотя эту гробницу строили совсем в другую эпоху, многим позже правления её семьи. Так она говорила, пусть время и было для неё лишь условностью.

Воображение рисовало ему прекрасные яркие рельефы на стенах, несметные сокровища, за которые с лёгкостью убивали. Желание увидеть всё своими глазами пересилило даже страх – вполне рациональный – свернуть себе шею при спуске. Когда это закончится, он обязательно вернётся сюда, чтобы сделать записи и зарисовать хотя бы в силу своих умений.

Сопровождавшие его люди были надёжными, работали на него давно, а всё же, когда они под руководством Джонатана укрепляли верёвки, промелькнула шальная мысль: останутся ли они с ним до конца? Не испугаются, не бросят ли здесь?

Какие Боги могли помочь благополучно пережить эту ночь?

Упуат, проводник душ…

Меретсегер…

Джонатан обернулся, окинул взглядом скалы некрополя, потом посмотрел вверх, на россыпи вечных звёзд, светивших когда-то для неё. Коротко вздохнув, он начал спуск, стараясь не думать о глубине шахты и даже о том, что ждало внутри. Сосредоточиться на каждом мгновении, отсчитанном стуком сердца, на каждом небольшом движении, потому что если хоть одно движение будет неверным…

«Упуат, Открывающий Пути, проведи меня к цели. Не ради себя прошу, ради тех, кого нужно спасти…»

Показалось, или силы в руках словно бы стало больше, а чёрный зев гробницы уже не вызывал головокружительный трепет? Впрочем, после всего пережитого испугать его, наверное, не могло уже ничто.

«Меретсегер, ослепи моих врагов…»

Эту фразу Джонатан в самом деле повторял так часто, что в итоге нанёс её не только на страницы дневника – на предплечье, как вечное напоминание. Оберег. Что за шальная мысль побудила его сделать это когда-то? Наверное, дело было в том случае, когда он впервые увидел проклятое Око… Око, переставшее быть защитным символом…

Ослепи моих врагов…

Некстати вспомнилась та первая встреча. Первое обнаруженное тело. Изуродованное лицо – рот, разверзнутый в безмолвном крике, пустые глазницы и воск. Печать. Символ.

А ведь он думал, что мадам Анабель погибла при пожаре… Как же многого он не знал тогда, в тот роковой вечер, который должен был стать триумфом отца.

Тёмный зев шахты заглатывал его, шаг за шагом. Осторожно Джонатан продвигался вниз. Светильник он укрепил на поясе и намеревался зажечь только внизу, когда придёт время искать проход.

В следующий миг над головой прогремел выстрел. Потом ещё один. Зазвенели в ночи встревоженные крики.

С возгласом Джонатан рухнул вниз. Страхующие верёвки рывком впились в плоть. Прожигая ладони, он остановил падение, но больно ударился спиной об один из выступающих камней. Сердце стучало где-то в горле, и руки дрожали от напряжения. Беспомощно Карнаган завис между невидимым дном и клочком звёздного неба, проглядывающего в колодце шахты. Что творилось наверху, он не видел, хотя нетрудно было догадаться – их всё же нашли.

Ещё один выстрел. Истошный крик. Чьё-то тело, точно куль, рухнуло в шахту, чудом не зацепив Джонатана. В темноте он не разглядел, был это враг или друг.

Рука нащупала револьвер, укреплённый на поясе, с другой стороны от светильника. Карнаган мог бы воспользоваться иным своим оружием, заставить всех их бежать – и своих, и чужих. Заставить забыть не только зачем они пришли, но и кем они вообще были…

Джонатан коротко покачал головой, отбросив соблазнительную мысль. Рискуя в спешке свернуть себе шею, он заскользил вниз – быстро, насколько мог.

Ноги коснулись спасительной каменистой земли. Где-то рядом остался труп. Отвязав страховку, Карнаган привалился к стене, позволил себе отдышаться и вскинул голову. Там, наверху, шёл невидимый бой, и вечные звёзды словно насмехались своей безмятежностью. Он оказался в ловушке, но не собирался отдавать свою жизнь дёшево. Пусть рискнут спуститься…

Зажигать светильник сейчас было слишком опасно. Ощупью он нашёл начало замаскированного прохода, уходящего в тело скал. Отсюда уже было очевидно – этим путём ходили не раз, а ход был завален ровно настолько, чтобы им можно было воспользоваться в любой удобный момент.

«Меретсегер, ослепи моих врагов», – беззвучно шептал он, проползая внутрь.

«Спаси… спасайся…» – её шёпот был измученным и тихим. Сейчас уже иные голоса вторглись в восприятие Карнагана далёким нарастающим прибоем. Привычно он заслонился, отстраивая восприятие, чтобы не кануть в видениях чужой памяти. Первый проход пришлось преодолевать ползком, ощупывая шершавые слоистые стены. Звуки боя остались за спиной – древняя гробница поглотила всё.

В какой-то момент он сумел распрямиться, тут же ударился головой о низкий потолок и выругался, совсем не как подобало джентльмену. Да, лучше всё же было зажечь светильник.

Трепещущий язычок пламени хоть немного разогнал древние тени, и Джонатан огляделся. Никаких росписей ослепительной красоты, которые уже успело нарисовать воображение. Он оказался в пещерах, которые даже не вполне походили на рукотворные. Словно некоему неведомому зверю угодно было выгрызть себе проход, а до шлифовки стен, пола и потолка монстру, очевидно, не было никакого дела.

Камни под ногами крошились и предательски скользили. Карнаган спотыкался, пару раз падал, но успевал вовремя схватиться за стену, чтоб хотя бы уберечь фонарь. Оказаться здесь в полной темноте было перспективой безрадостной. Хотя куда он шёл и зачем?..

Взгляд выхватывал какие-то ниши, проходы, заваленные беспорядочно разбросанной утварью, ведущие в никуда. Основной проход – путь неведомого зверя – шёл под углом вверх. Джонатан растерянно огляделся. Совсем не так он представлял себе гробницу, последнюю обитель десятков властителей древности. Это место скорее походило на склад… притом на склад, за которым очень плохо следили. Но здесь были те, кого он мог призвать, чей гнев мог обрушить на врагов… спасти тех своих людей, кто ещё уцелел…

В следующий миг Карнаган понял, что не один здесь. Звук шагов доносился сразу отовсюду, отдаваясь дрожью в позвоночнике. Джонатан давно уже отвык бояться. Ему ли было бояться после всего увиденного, после того как он неотрывно смотрел в бездну неведомого? Но эта тяжёлая поступь приносила с собой позабытый липкий страх… и казалось, древние мертвецы отвели взгляды от Джонатана, незваного гостя новой эпохи, и обратились к тому, другому…

Слух едва улавливал приглушённый скрип и скрежет. Разум был надёжно защищён от многоголосого хора шепотков. Стук собственного сердца казался оглушительно громким.

Древние мертвецы вдруг замолчали, и даже она как будто замерла…

Огонёк светильника дрогнул, как от порыва ветра, и испуганно погас. Но ещё прежде Джонатан Карнаган успел различить силуэт, сотканный из теней гробницы и выросший в проходе перед ним. А потом его разум взорвался оглушительным воем:

«Анх-Джесер!»

Глава 1

Недобрые вести

Он не мог оторвать взгляд от тонкой золотой строчки, змеящейся по коже салона цвета шампань, словно пересчитывал стежки.

Мир по ту сторону тонированного стекла был погружён в сумерки – тонкая грань между сном и смертью. Даже солнце, немилосердно палящее, поблекло. По спине пробегал озноб, и вряд ли виной тому был ласковый бриз кондиционера.

Предупредительный водитель белого «Бентли Континенталь» был не арабом, а европейцем. Точнее сказать было трудно – с гостем он разговаривал мало, зато на ломаном русском. Уточнять маршрут не требовалось – куда везти, водитель и так прекрасно знал.

На Кахина работали самые разные люди. И теперь он пополнил их число…

Египтолог тряхнул головой, пытаясь выпутаться из липкой паутины тяжёлых мыслей и страха, который стал его постоянным спутником в эти пару дней. Всего два-три дня… и жизнь изменилась в корне. Никаких открытых угроз – лишь учтивые разговоры, разумные объяснения, как надлежит поступить. Очень настойчивые объяснения, с которыми просто невозможно было не согласиться.

И вот теперь он, одетый в подаренный гостеприимным хозяином шикарный костюм – ведь господин учёный не знал, что будет гостить там несколько дней, и ему нужна смена одежды? – ехал в не менее дорогом авто домой.

Домой ли?..

Если всё делать правильно, из всего этого можно извлечь пользу, и обе стороны будут чрезвычайно довольны соглашением. Так ему объяснили. Его предшественник был менее сговорчив, но что поделать, ведь не всем достаёт мудрости? Не все понимают, что с некоторыми силами лучше быть союзниками, чем бросать бессмысленный вызов. Зачем? Ради чего терять золотое будущее?

Египтолог постарался сосредоточиться на том, что беспокоило его в данный момент даже больше собственной дальнейшей судьбы. Как там бедняга Говард Картер? Да, Борька всегда оставлял кондиционер на автомате, иначе пёс бы просто задохнулся в каирской жаре. Но без воды, без еды почти трое суток для пса – целая вечность…

Страшно было думать о том, что он обнаружит, когда вернётся. Борька сдёрнул очки и зло протёр глаза, в которых предательски защипало. Глупо, наверное. Тут бы самому выжить, а не пса оплакивать. Да только пёс был единственным родным существом в этом городе, во всей его новой жизни. Конечно же, работа в Каире была его детской мечтой, самой настоящей, к которой он шёл годы. Но при переезде пришлось отказаться от многого. Всё имело свою цену. Зато, возвращаясь в квартиру, ставшую его новым домом, Николай Боркин всегда знал точно – там его ждут. Верный забавно хрюкающий друг, ленивый, постоянно голодный, но такой добродушный, родной. А теперь Борька вляпался по самые уши в такую историю, из которой, наверное, никогда не выберется. Много людей пострадало – он знал. Но люди-то хоть выбирали, так или иначе, куда вмешивались. А вот бульдог был виноват только тем, что жил с Боркиным.

Впрочем… Да, если всё делать правильно, он не только выживет…

Оставалась робкая надежда, что Кахин прислушался к его просьбам, когда велел своим людям тщательно осмотреть Борькину квартиру. Николай сам отдал ключи. Ему обещали защиту и безопасность – в обмен на сотрудничество. Но что для них пёс? А если захотят припугнуть? Никаких угроз – просто обозначить, что может произойти, если Николай Боркин перестанет быть разумным и понимающим партнёром.

Борька накручивал себя и совсем потерял счёт времени. Сколько они вообще ехали? Когда «Бентли» плавно остановился, египтолог не удержался и дёрнул заблокированную ручку двери. Водитель невозмутимо глянул на него через зеркало заднего вида, вежливо улыбнулся и вышел, чтобы открыть перед ним дверь.

– Мы приехали, господин Боркин, – сказал мужчина по-русски с тем же тяжёлым акцентом. – Приятного вечера.

– И вам того же, – хмуро ответил Николай, не веря, что его отпустили… а точнее, просто чуть ослабили поводок.

Темнота, подсвеченная золотистыми отблесками из окон, кралась по тихим дворикам и улочкам. Раньше они Борьке очень нравились, но сейчас казались зловещими – может, просто из-за всех тех мыслей, которые одолевали его. Пока египтолог открывал внешнюю дверь, он два раза чуть не выронил ключи – руки дрожали. А потом он поспешил к квартире.

– Пластик? – срывающимся голосом позвал Борька, замерев на пороге, не решаясь даже свет включить.

Тишина. Ни знакомого перестука когтей по полу, ни радостного похрюкивания, которым сэр Говард Картер всегда встречал своего друга после работы. Тихо работал кондиционер. Темнота беззвучно смеялась над его страхами.

Дрожащей рукой египтолог всё-таки включил свет, потерянно огляделся и, сглотнув подступивший к горлу комок, переступил порог.

– Где ты, мой шабак? – тихо позвал он, потом обошёл комнату за комнатой, больше всего сейчас боясь обнаружить даже не кого-то из людей Кахина, а… Борька не позволил себе закончить эту мысль, тряхнул головой, отгоняя зловещий образ.

Квартира казалась совершенно нетронутой. А ведь Борька точно знал, что сюда кто-то наведывался в его отсутствие, рылся в его вещах… Фоторамка на полке, ноутбук, книги, разложенные на столе, – всё осталось на своих местах. Кто бы здесь ни побывал, он действовал ювелирно. Единственное, что осталось в напоминание, – это визитка, при взгляде на которую прошибал холодный пот. Золотое Око Хора на чёрном фоне. Зловещее напоминание о вторжении.

Египтолог с усилием отвёл взгляд от визитки, растерянно огляделся. С дивана сиротливо свешивался рыже-коричневый пледик. Борька присел на корточки и заглянул под стол, словно искал не тридцатикилограммового пса, а случайно закатившуюся туда бусину. И стоит только приглядеться повнимательнее – как пропажа найдётся.

Шмыгнув носом, он сел на диван, растерянно комкая плед в руках.

– Ну как же так, а?.. Как же так?.. – тихо бормотал он, уставившись в коридор. Разум услужливо подсовывал возможные картины бульдожьей судьбы – одна другой ужаснее. На душе было так тошно, что хоть вой. И хотя Борьке было с кем связаться – Кахин оставил контакты своего человека, – но ведь не для таких вопросов.

«Нет, извините, я пока не закончил с вашим поручением. Но что вы сделали с моим псом?.. Да, конечно, я немедленно займусь вашим вопросом – только верните Пластика».

Обойдя всю квартиру ещё раз, ещё раз заглянув в каждый угол, Борька притворил дверь и вышел на улицу. Оставаться внутри было невыносимо – дом больше не был убежищем, безопасным логовом, где можно скрыться от всего.

Снаружи было пустынно. Вечерний намаз уже прошёл. Из окон доносились чьи-то весёлые голоса, а где-то на соседних улицах шумели машины. Эта простая жизнь казалась такой далёкой, недостижимой…

Египтолог сделал шаг, другой и остановился, вглядываясь в ночь. Из-за угла дома повернула одинокая фигура в тёмной галабее[2] и зашаркала в сторону маленького скверика. Обернувшись, араб тихо засвистел и позвал кого-то на удивление ласково… Борька глазам своим не поверил. Комендант! А следом семенил сэр Говард Картер собственной персоной!

– Пластик! – радостно заорал Николай на всю улицу.

Комендант подскочил от неожиданности и напустился на Боркина с привычной руганью. Пластик, напротив, хозяина признал и радостно вилял складчатым задом. Николай, уже не чаявший увидеть пса живым, бухнулся на колени и прижал бульдога к себе так, что тот возмущённо хрюкнул.

– Явился наконец-то, – проскрипел араб. – Забирай свою собаку-свинью, пока её кто-то на шаву не пустил. Хотя свинью на шаву нельзя. Может, потому и не сожрали пока.

Пластик завилял задом – теперь уже коменданту. Неужели научился понимать по-арабски? Удивительно, но на пса комендант смотрел гораздо теплее, чем на кого-либо из арендаторов.

Боркин тихо, искренне поблагодарил этого человека, от которого меньше всего ожидал такой вот доброты. Но комендант остался верен себе – отмахнулся, сплюнул и зашаркал к дому, предоставив Николаю и Пластику праздновать счастливое воссоединение без него.

Удивительно, но на работе его не хватились, отнеслись к его отсутствию просто как к небольшому отпуску, встретив как ни в чём не бывало. И это стало ещё одним подтверждением власти Кахина.

С удивлением Борька отметил, что даже его записи по инвентаризации предметов коллекции Карнаганов, привезённых из Москвы, дожидались на столе. Словно и не было никакого нападения в запасниках – привиделось, не иначе.

В середине дня, в обед, египтолог всё-таки прошёл в запасники, готовый ко всему, вплоть до того, что ящики исчезли. Но всё стояло там же, аккуратно, как он и оставил. Это почти пугало. Вдруг и правда привиделось?

Телефон он включил далеко не сразу – не решался сделать это с самого вчерашнего возвращения домой. Отключённый телефон давал иллюзию безопасности, словно так до него не могли дотянуться. Словно так у него было чуть больше времени, чтобы исполнить то, что обещал. Глупо, конечно. Но, в конце концов, в экстремальных ситуациях психика играет с человеком в самые разные игры.

Пропущенные звонки и правда были – несколько, с одного и того же незнакомого номера. Перезванивать Борька не стал – решил, если надо, то сами дозвонятся. Гораздо больше его беспокоило отсутствие каких-либо вестей от Яшки. Ни звонка, ни сообщения. Он даже спросил у коллег, не звонил ли ему кто на рабочий телефон, пока он отсутствовал, но те заверили, что нет. Впрочем, учитывая то, как они любили погонять чаи в течение дня – даже если кто и звонил, дозвониться было делом безнадёжным.

Борька не стал тратить время на текстовые сообщения – набрал другу сам. Их ссора казалась уже чем-то таким далёким и незначительным, что детали сами собой стёрлись, вытесненные происходящим. Ну вспылил Войник, повёл себя как полный придурок – главное, чтоб пережил всё это. Друзей у Борьки было мало, и теми, кто был, он не разбрасывался. Он ещё выскажет Яшке всё, что думает, за стаканчиком чего-нибудь покрепче. Может, даже в морду даст, чтоб душу отвести. Но главное, чтоб шанс выпить или подраться им вообще представился…

Вежливый женский голос в трубке раз за разом повторял, что абонент вне зоны действия сети. Это нервировало. Раз за разом Борька набирал номер – увы, безрезультатно. Работа встала. Он просто не мог ни на чём сосредоточиться, то и дело проверял телефон, писал, звонил, но абонент был всё так же безнадёжно недоступен. Конечно, со связью в Египте было по-разному. Вполне вероятно, Войник сейчас прогуливался по гробницам, а там если какой сигнал и можно поймать – то разве что с Сириуса. Вон, даже мем какой-то был про гробнично-храмовый Wi-Fi. Как там? Пароль: птичка, кошка, две пирамиды без пробелов.

Запоздало пришла мысль, что Яшка мог купить себе местную сим-карту – Борька же сам ему не раз советовал, чтоб связь обходилась подешевле. Может, это он названивал? Пропущенные вызовы.

А если не он?..

Знакомое липкое прикосновение страха вызывало тошноту. Нет, так дело не пойдёт. Эдак он скоро даже по нужде будет бояться ходить, не озираясь. Решительно взяв телефон, Борька перезвонил по незнакомому номеру.

Ответили почти сразу.

– Мистер Боркин? Как я рада вас слышать, – мелодично проговорил по-английски женский голос, смутно знакомый.

Египтолог опешил, гадая, кому он мог понадобиться. Или Кахин решил подсластить снадобье и в качестве связного выделил какую-нибудь красавицу? Прям как в чёртовых фильмах про Джеймса Бонда. Или про итальянскую мафию. На любой вкус.

– Это Ясмина, – подсказала женщина в трубке. – Я всё никак не могла до вас дозвониться. Простите за назойливость, но я по срочному вопросу.

– Устаза[3] Ясмина, рад вам! – выпалил Борька, чуть не упав с кресла от облегчения. Хорошо хоть сидел, а то бы ноги подкосились. – Как поживаете?

– Увы, есть причины для беспокойства. Это касается вашего друга, – в голосе Ясмины послышались нотки печали и тревоги.

– А что… что случилось?

– Если можно, я бы хотела обсудить это лично. Мы можем встретиться?

– Конечно! Когда и где вам удобно?

– Вы ведь сейчас в музее? Я заеду за вами где-то в течение часа. Напрашиваться в гости, конечно, невежливо, но…

– Конечно-конечно, поедем ко мне! – Поняв, как двусмысленно это прозвучало, Борька покраснел до кончиков ушей. – В смысле… можем поговорить в моей квартире.

– Вот и хорошо. Буду очень признательна за уделённое время.

– Что вы, это я буду очень признателен.

Ясмина попрощалась. Борька, потрясённый и взволнованный, отёр пот со лба и уставился на экран телефона, потом внёс её номер в контакты.

«Яшка, во что ты меня втравил, а?» – устало подумал он.

После приёма в Hilton Ramses Войник ясно дал понять, что разница в статусе для него – пустой звук. Хорохорился, ёрничал. Считал, что может замутить с самой госпожой бинт-Карим. Борька уже жалел, что начал его отговаривать. Ну обломался бы сам – делов-то? Может, тогда хоть не свалил бы в ночь.

Вот только друзья же не для того, чтобы во всём поддакивать. Яшка плохо понимал Восток и совсем не представлял, как здесь всё устроено. А у госпожи Ясмины были такие связи, что даже профессор Тронтон уважительно закатывал глаза, когда говорил о ней. Это только в сказках принцессы выбирают себе в женихи бойких искателей приключений из низов. А у Яшки даже волшебной лампы не было – только светильник с базара Хан эль-Халили, красивый, но без джинна.

Борька всегда сидел на рабочем месте до последнего – и в силу ответственности, и в силу того, что обожал свою работу. Но сегодня он решил, что вполне имеет право сделать исключение, попрощался с коллегами и направился к выходу из музея.

Ясмина позвонила ещё раз, сообщить, что ждёт его на стоянке у площади Тахрир. Борька готов был к тому, что там может ждать и лимузин, или на чём там ездили современные принцессы. К его удивлению, хоть у госпожи бинт-Карим и оказался личный водитель, приехала она на скромном тёмно-синем «Ягуаре». Ну, скромном для таких людей, как она, конечно. Борька бы себе такую «кошку» позволить в ближайшем обозримом будущем точно не мог.

Выбор цвета авто Борьку тоже не удивил – в своих нарядах Ясмина отдавала предпочтение синему и бирюзовому. Может, у неё и машины были под каждый наряд? Как у других статусных дам – сумочки и туфли.

Крепкий водитель, он же телохранитель – ручной ротвейлер Ясмины, которого египтолог запомнил по фуршету и другим встречам, – открыл перед Борькой дверь. Это невольно напомнило о вчерашнем дне, но Николай отбросил неприятное воспоминание. Ясмина приветливо улыбнулась ему с заднего сиденья, и смущённый египтолог сел в машину, стараясь удерживать уважительную дистанцию между ними. В голове закружились совершенно бытовые мысли вроде – убрано ли дома? Чем угостить гостью? Кажется, в холодильнике оставалась содовая и лимон. А из еды был только Пластиков корм. Вот тебе и всё хвалёное русское гостеприимство.

– Устаза Ясмина, вы голодны? – невпопад спросил он.

Госпожа бинт-Карим, напряжённо смотрящая вперёд, на дорогу, чуть улыбнулась:

– Благодарю, нет. И не беспокойтесь. Мне уже, право, неловко, что я так неожиданно настояла на встрече.

Почему-то от этого её «не беспокойтесь» Борька и правда немного расслабился, как по волшебству.

«Ягуар» плавно подъехал к дому. Ручной ротвейлер Ясмины открыл дверь сначала перед ней, потом перед египтологом. Госпожа бинт-Карим тихо сказала ему что-то, и телохранитель остался дежурить у входа в дом.

Хоровод мыслей пошёл на второй круг – что могло пойти не так прямо сейчас? Если им встретится комендант – опять наорёт, и будет неловко перед гостьей. Как поведёт себя Пластик? И как вообще госпожа Ясмина относилась к животным? Что там учудил этот дуралей Яшка? От волнения Борька нещадно потел, и становилось ещё более неловко. Нечасто к нему наведывалась какая-нибудь очаровательная гостья. А тут сама госпожа Ясмина бинт-Карим… Интересно, а она знала о Кахине? Наверняка знала, но лучше было не спрашивать.

По закону подлости в коридоре им встретился комендант, но, похоже, присутствие Ясмины оказывало умиротворяющее воздействие на всех, даже на этого ворчливого Цербера. Стоило госпоже бинт-Карим улыбнуться и поприветствовать его, как араб, кланяясь и улыбаясь в ответ, провожал их аж до самой квартиры, рассыпаясь в цветистых любезностях, словно какой-нибудь восточный сказитель. Даже на Борьку он посмотрел как-то по-новому, уважительно. Раз уж такие гости захаживают, значит, и хозяин не последний человек?

Отперев квартиру, египтолог засуетился – включил свет, запустил кондиционер посильнее, быстренько помыл руки, объяснив, где что, и поспешил на кухню, чтобы налить содовой и нарезать лимон.

– Вы проходите в гостиную! Устраивайтесь.

– Какой очаровательный пёс, – раздалось из комнаты.

Пластик, проигнорировав даже любимого хозяина и перспективу поживиться чем-то на кухне, закрутился вокруг гостьи, хрюкая и всячески выражая ей своё бульдожье расположение. Когда Борька вошёл в комнату со стаканами ледяной содовой, госпожа бинт-Карим изучала книжную полку. Египтолог вспомнил, что там ведь было и её фото, и снова покраснел, но гостья лишь улыбнулась, никак не прокомментировав.

– О, а это – ваша девушка? Настоящая русская красавица. – Ясмина кивнула на фотографию их троих.

– Э… ну да.

– И мистер Войник.

– Это не его девушка, – зачем-то брякнул Борька.

Гостья тихо рассмеялась, что так плохо вязалось сейчас с её напряжённым взглядом, и прошла к дивану. Казалось, что-то глубоко тревожит её, хотя держалась она с такой безмятежностью, которая сделала бы честь даже статуе царицы Тии в каирском музее.

Стоило Ясмине сесть, как на диван рядом с ней с поразительной ловкостью загрузился пёс.

– Пластик! – возмутился египтолог.

– Ничего страшного, – заверила Ясмина и погладила бульдога по морщинистому лбу, от чего сэр Говард Картер совсем разомлел и положил ей морду на колени.

Борька поставил стаканы с содовой на журнальный столик и сел напротив. Нерешительно посмотрев на гостью, он осушил свой стакан почти сразу – от стресса в горле пересохло.

– Мистер Войник – прекрасный фотограф, – начала Ясмина. – Я предложила ему участвовать в одном очень важном для меня проекте – о пирамидах, и он с радостью согласился. Хотел даже отказаться от оплаты – такой странный щедрый человек. – Она грустно улыбнулась, качая головой. – Но я настояла.

– Что ж, рад за него, – сухо ответил Борька, костеря друга на чём свет стоит. Уж мог бы о таком и рассказать!

– Три дня назад мы отправились в Саккару, сделать съёмки для первой статьи. Там… произошёл несчастный случай, и…

Кровь отхлынула от лица. Голос Ясмины звучал откуда-то издалека – конная прогулка, прекрасные виды. Хамсин. Псы.

«Коня понесло…» – эхом стучали в висках слова госпожи бинт-Карим.

Они нашли лошадь, но не журналиста. Искали три дня, с самого момента исчезновения Войника.

Три дня… Как раз три дня назад Борька получил приглашение, от которого нельзя было отказаться. Мысль о том, что Яшка пропал в песках Саккары… и, возможно даже, пропал насовсем, сделала все его проблемы незначительными.

– Я так надеялась, что он выбрался и связался с вами, – закончила Ясмина с искренней печалью. – Но вы тоже пропали, и я уже не знала, что и думать. Завтра я снова отправляюсь в Саккару на поиски. Люди редко исчезают бесследно, даже в древних некрополях.

– Я с вами, – решительно заявил Борька, прежде чем Ясмина успела озвучить свою просьбу.

Чёрт возьми, он отказывался хоронить друга вот так, где-то в безымянной гробнице среди древних мертвецов, до которых даже археологи не докопались. Найдётся, и живой! А потом можно и в морду дать за то, что заставил всех так переволноваться. Прямо в рамессидский нос!

Глава 2

Жертва во имя царевны

– Упуат, Открывающий Пути…

Перед глазами плыли образы чужих воспоминаний. Приглушённое золотистое свечение озарило коридор впереди, обрисовало точёную фигуру зверя. Чёрный пёс, проводник душ, посмотрел на Якоба долгим взглядом, потом качнул головой, словно звал за собой, и двинулся вперёд.

Войник сделал шаг, другой… Он не знал, что ждало его там, за поворотом коридора, но одно понял вдруг совершенно ясно: он либо разгадает эту тайну, либо умрёт…

Назойливый писк будильника прорезался сквозь зыбкое марево снов. Он хотел протянуть руку, выключить, но ещё не до конца проснулся, и тело не слушалось.

Не слушалось…

Эта мысль обожгла приступом паники. Пиликанье стало ещё назойливее, ускорилось вместе с пульсом.

Чья-то прохладная ладонь легла на его лоб, стирая выступившую испарину.

– Просыпайся, солдатик. Рано тебе ещё уходить, – произнёс чей-то мягкий голос над самым ухом.

Он открыл глаза и попытался сфокусировать взгляд. Белый потолок качнулся, и он инстинктивно зажмурился, потом посмотрел снова.

Над ним склонилось доброе лицо женщины средних лет. Тёмные волосы, белая не то косынка, не то шапочка в тон халату.

– Где я? – хрипло прошептал он.

Голоса не было – назойливый писк и то был отчётливее. В голову как будто набили ваты, и всё тело тоже казалось ватным, чужим.

– Как раз там, где надо, – улыбнулась женщина.

– А это где?..

Дверь распахнулась, в помещение влетела девушка – тоже в белом, но её одежда почему-то казалась иной. Более современной?.. Вот же странная мысль.

– Очнулся!

Началась какая-то суматоха. Кто-то что-то спрашивал, суетился. Целая толпа людей в белом, и никто не замечал женщину, сидевшую у его койки, поглаживавшую его по голове. Она заговорщически подмигнула и поднялась, уступая место врачу, который, впрочем, кажется, тоже её не замечал.

– Подождите… – хрипло позвал он.

– Вы это мне? – осведомился врач, поправляя очки смутно знакомым жестом.

Женщина обернулась через плечо, приложила палец к губам… и прошла сквозь стену…

Потом он видел и других. Не все были так добры, как советская медсестра, вернувшая его из комы. Не на всех было приятно смотреть – некоторые и на людей-то не были похожи. И притом все были чертовски реальными, совсем как окружавшие его люди. Различать он научился не сразу. Шарахался в больничных коридорах, ловя на себе удивлённые взгляды других пациентов и медперсонала.

Довольно быстро Войник понял, что лучше это ни с кем не обсуждать, иначе не выпишут никогда – а точнее, переведут в другое заведение. Мать и так с ним натерпелась – примчалась из Чехии, приходила каждый день. Постарела разом на несколько лет, пока дежурила у больничной койки… Только сына-психа ей ещё не хватало. Потому Якоб держал рот на замке и с удовольствием глотал прописанные таблетки, приводившие нервную систему из пиков и ям панических атак к приятному полуовощному равнодушию.

Реабилитация прошла сравнительно быстро, и он вернулся домой. Мать и отчим некоторое время жили с ним, предлагали уехать в городок, где он вырос, но Войник почему-то отказался. Помнил о решении, которое изначально привело его обратно в Москву, в старую отцовскую квартиру, из которой по такому случаю съехали арендаторы.

Его история была банальна до тошноты – сбил пьяный водитель в центре. Водитель, как это иногда бывает, оказался чьим-то родственником или близким другом, и дело замяли, несмотря на старания и связи Норы Войник. Но по крайней мере Якобу выплатили неплохую компенсацию, которой хватало, пока он учился жить заново. Первое время о возвращении к работе не могло быть и речи, и он начал с малого – пробежки в парке. Чтение. Перебирание своих старых заметок и фотографий.

Войник понимал, что голову повредил себе знатно, но в целом оказался везунчиком – выжил и даже не остался овощем. А вот в сознании разомкнулись какие-то засовы, открылись двери, за которые он не был уверен, что хотел заглядывать. Всякая чертовщина, которая ему мерещилась, иногда была даже по-своему приятной, завораживающей, как старые сказки. Но чаще – отвратительной, гнилой, пугающей, словно мир решил обнажить свой неприглядный лик, теневую сторону, как в рассказах Лавкрафта или Баркера. Но эти ребята тоже были не самыми здоровыми на голову представителями общества, так что Якоб не удивился бы, узнай он, что они и правда видели то, о чём писали.

Таблетки заглушали не всё. В какой-то момент пришлось научиться как-то взаимодействовать с новыми реалиями. Потом пришло иное ощущение. Якоб смеялся, сравнивая своё восприятие с водостоком. Ведь если трубой долго не пользуешься, а потом пускаешь по ней поток, сначала хлещет всякое дерьмо. А потом канал вроде как прочистился, и жизнь стала в целом приятнее. По крайней мере, Войник уже спокойно мог находиться один и худо-бедно различал, на каком слое реальности было увиденное им. Научился даже не реагировать, а то люди шарахались. Ко всему можно привыкнуть, ведь так?

До аварии он был преуспевающим журналистом – пошёл по стопам отца, чему мать сначала была не слишком рада, учитывая итог отцовской карьеры. Смерть в горах в ходе частного эксклюзивного репортажа. Якоб тогда был ещё совсем маленьким и в утрату не верил. Думал, что его отец просто уехал в очередное дальнее путешествие – может, в Антарктику, может, в пустыню Сахару или даже в Гималаи. Пересматривая отцовские фотографии в престижных журналах, слушая рассказы матери, он буквально «заболел» путешествиями. Тоже мечтал о расследованиях.

Отчим, которого Якоб сумел принять далеко не сразу – как же так, ведь отец должен вернуться! – тоже много рассказывал ему о расследованиях, совсем о других. Но почему-то жизнь полицейского не казалась такой увлекательной, тем более жизнь полицейского в тихом спокойном городке, где из происшествий – разве что случайно сбитая кем-то кошка. Скандальные дела ФБР, «Секретные материалы», уличные перестрелки – всё это оставалось на экране телевизора. А вот путешествия – их можно было реализовать по-настоящему.

Чтобы лучше понять отца, Якоб отправился по его следам. Сперва гостил у бабушки в Калининграде, потом рванул в Москву, где и решил осесть окончательно, поскольку большинство его проектов оказались столичными.

После аварии он оказался в буквальном смысле на обочине. Бывшие заказчики про него забыли, нашли себе новые таланты. Да и давать «щадящий» график никто расположен не был, а работать в полную силу Войник смог не сразу.

Вот тогда-то на него и вышел СанСаныч со своей «желтопрессной» редакцией. СанСаныч был другом отца и давно предлагал Якобу сотрудничество. Войник даже делал для него несколько репортажей, но от постоянной работы в штате отказывался. Не, ну какой серьёзный человек будет писать про полтергейстов на старых бабушкиных кухнях и призраков жертв КГБ, замурованных в переходах метро?

После комы Якоб пересмотрел свои взгляды, да и благодарен был СанСанычу, что не забыл – навещал и подбадривал. Так и получилось, что в итоге Войник стал постоянным сотрудником редакции на весьма неплохом окладе. Работал с душой, ввязывался в любые авантюры и иногда чувствовал себя почти агентом из «Секретных материалов». Малдером, конечно. Вот только Скалли у него не было – некому вытаскивать за шкирку, если влез чрезмерно глубоко…

Воспоминания разворачивались в разуме калейдоскопом – свои, чужие. Сейчас всё больше свои. Может быть, он уже умер? Иначе откуда такая невероятная, нереальная лёгкость во всём теле? Может быть, его настоящее тело осталось лежать там, позади, засыпанное песком и обломками камней. А он лёгким пружинистым шагом брёл сквозь тьму, где единственным ориентиром был ускользающий свет впереди и чёрная фигура пса, ожидающего его за каждым новым поворотом…

Если здесь вообще были повороты.

Удивительно, но пространство вокруг Якоб почти не видел. Иногда он вёл ладонью по шершавой каменной стене и чувствовал под пальцами осыпающийся песок. В другие моменты его ладонь проваливалась куда-то во тьму.

И был шёпот, чьи-то далёкие голоса, от которых он был словно отделён толстым стеклом. Он не мог разобрать слов, а иногда казалось, что он слышит звон… инструментов? Оружия? Задумавшись, он споткнулся о какой-то обломок и чуть не растянулся во весь рост. Рёбра отозвались болью, как-то издалека, словно пробив вколотую кем-то медикаментозную блокаду. Почти похоже на правду.

Но откуда тогда звон и голоса? А впрочем, удивляться не приходилось. Якоб хорошо помнил некоторые сны, которые посещали его во время комы и после.

Самым прижившимся глюком стала Лидка, но вот сейчас почему-то она исчезла, уступив место псу. Войник остановился, потёр виски, попытался осмыслить своё положение. Потяжелевшее кольцо всё так же жило своей жизнью, притом явно сговорилось с псом и тянуло дальше. Шепчущая темнота накатывала волнами, не то подталкивая вперёд, не то пытаясь поглотить, но страшно не было. Разум оставался кристально чист, и Якоб словно наблюдал за собой со стороны – его частая реакция на шок. Психика защищалась, как могла. Кто-то, наверное, даже удивился бы его равнодушию ко всему необычному. Вот только дело было не в равнодушии – в желании сохранить целостность себя. Не рассыпаться совсем.

Снова вспомнился Лавкрафт. Как там было в том старом рассказе? «Погребённый с фараонами», кажется. Вот и тематика подходящая. Главный герой провалился в какие-то глубокие египетские катакомбы, шёл всё глубже и глубже, пока не нашёл следы очередной исконно лавкрафтовской древней расы… а потом и наткнулся на ритуал каких-то чудовищ под землёй.

«Я расслышал, как где-то в отдалении, едва слышно раздаётся мертвящая душу маршеобразная поступь шагающих. Жутко становилось уже оттого, что звуки шагов, столь несхожие между собой, сочетались в идеальном ритме. Муштра нечестивых тысячелетий стояла за этим шествием обитателей сокровенных земных глубин – шагающих, бредущих, крадущихся, ползущих, мягко ступающих, цокающих, топающих, грохочущих, громыхающих… и всё это под невыносимую разноголосицу издевательски настроенных инструментов. У гиппопотамов были человеческие руки и в них факелы… у людей были головы крокодилов… бездушные мумии… сборище странствующих ка… орда мертвецов сорокавековой истории страны фараонов, будь они прокляты! Составные мумии шествовали в мраке подземных пустот во главе с царём Хефреном и его верной супругой нежити Нитокрис…»[4]

– Нитокрис… мм… – Войник силился вспомнить, кто это.

– Таа-Нефертари, – поправил чей-то многоликий шёпот, подхваченный эхом. – Таа-Нефертари и Анх-Джесер…

Кто-то или что-то толкнуло его в спину порывом ветра, с воем пронёсшегося по переходу. Свет впереди мигнул и начал гаснуть.

– Эй, нет, мы так не договаривались! – крикнул Войник, но его голос замер тут же, не разнёсся эхом, а оказался поглощён темнотой, словно плотным покрывалом.

Ощущение было несколько диким… Он ведь слышал эхо – эхо чужих голосов! Или те, кто обитал здесь, просто были реальнее, чем он сам?..

Бродить по коридорам вслепую он не хотел – поспешил на меркнущий свет, и шепотки подталкивали его, словно шелест морского прибоя или шорох изменчивого песка. И куда подевался божественный пёс?..

В какой-то момент Якобу пришлось пригнуться – потолок давил, становясь всё ниже и ниже, а коридор сужался. Потом он и вовсе пополз на четвереньках. «Нет чтобы стать нормальным призраком и пролететь тут бесплотным ветерком», – подколол себя Якоб, хотя смешно не было. В висках он отчётливо слышал стук своего пульса, учащающегося в преддверии панической атаки. Ну вот только этого не хватало! И вообще, у призраков ведь не бывает панических атак… Если только тебя не замкнёт где-нибудь на границе между реальностями, чего Войник здорово опасался после своих «увлекательных путешествий» на больничной койке.

Весь мир сомкнулся до необходимости ползти вперёд, только бы вылезти побыстрее. Узкий лаз всё никак не кончался, и Якоб уже всерьёз задумался, не поползти ли назад, но что-то подтолкнуло его. Вот теперь стало по-настоящему страшно. Войник что было сил протащил своё тело вперёд, сбивая ладони о шершавый камень, испещрённый не то трещинами, не то какими-то символами… и чуть ли не выпал на открытое пространство.

Здесь было темно, но впереди он видел источник света – узкую щель между створами дверей. Вот только двери были завалены обломками и вездесущим песком, который лился здесь тончайшими струйками откуда-то сверху, словно в песочных часах, отмеряющих утекающее время.

Его время.

Голоса смолкли, и воцарилась мертвенная тишина. Пса нигде не было. Войник даже позвал древнее божество по имени. Темнота снова поглотила эхо, словно сам он был недостаточно реален для этого места. Тонкие струйки песка и обломки камней были более настоящими, чем он.

Это пугало куда больше древних мертвецов Саккары…

Якоб оказался совершенно один в этой пещере… или в зале, чем бы оно ни было.

Узкий тоннель, откуда он только что выполз, зиял негостеприимной чернотой. Темнота щерилась из углов, из невидимых проходов среди камней. Единственным ориентиром оставалась тонкая золотистая щель света… но он же не мог в одиночку разобрать заваленный камнями проход? Да и блоки были солидными – не как у пирамид Гизы, конечно, но весили прилично.

Тяжело вздохнув, Якоб подошёл к груде камней, забрался на неё, попытался заглянуть в щель между створами – безрезультатно. Свет слепил, а полоска была слишком узкой. Он даже попытался толкнуть створы, но те, похоже, открывались в другую сторону.

Сев на камни, Войник как следует выругался. Что делать теперь, он решительно не представлял. Не представлял, как быть дальше. Хорошо хоть голод и жажда его не мучили – казались чем-то настолько же далёким, как и боль в сломанных костях.

Взгляд упал на руку, на кольцо, блеснувшее в полумраке.

– Ну и куда теперь прикажете идти, Ваше Высочество? – невесело усмехнулся он.

Сейчас он был бы даже рад услышать её «Анх-Джесер». Услышать хоть что-нибудь.

Анх-Джесер… Стоп, он ведь знал это место. Здесь укрывался древний архитектор после боя с расхитителями гробниц! За этими дверями располагалась гробница Таа-Нефертари, итог его пути… наверное. Вот только как попасть туда?

Воодушевлённый своей догадкой, Войник вскочил, начал раскидывать камни – те, что помельче. Как перетаскать блоки, он просто не думал – сосредоточился на том, что было ему по силам. Камни скользили с насыпи с тихим приятным шорохом и перестуком.

С перестуком…

В какой-то момент Яша вдруг вспомнил что-то очень важное, замер, сосредоточенно глядя на створы… и его окатило волной ужаса.

Когда он закричал, расходуя драгоценный воздух, было слишком поздно. Грохот камней снаружи возвестил ему о том, что вход завалило…

Чужой страх сдавил его, запуская когти в позвоночник. Войник отпрянул от дверей, поскользнулся и буквально скатился с невысокой насыпи. Камни дрогнули под его весом, осыпаясь, и он едва успел отпрыгнуть в сторону.

Грохот наполнил зал, и поднялась волна пыли, ослепив его. Заслонив глаза рукой, он кашлял, судорожно пытаясь сделать вдох. А когда пыль и песок осели и он снова сумел разглядеть хоть что-то, то снова выругался – теперь от неожиданности.

Это было невозможно, и всё же он видел своими глазами! Насыпь обвалилась, разошлась надвое, как воды Красного моря перед Моисеем. Створы, ничем не сдерживаемые, чуть приоткрылись, и золотистый свет лился в зал, точно приглашая войти.

Войник сделал несколько осторожных шагов, положил ладони на сухое шершавое дерево и открыл. Подались двери на удивление легко, словно и не были установлены здесь Упуат знает в каком веке. И печати на них не оказалось – никаких предупреждений «Не влезай, убьёт», как на двери в гробницу Тутанхамона. С другой стороны, к царевне ведь уже захаживали незваные гости больше века назад.

Якоб оказался в зале, расписанном рельефами, – настолько небольшом, что впору было разочароваться. А впрочем, даже самая знаменитая гробница Долины Царей была весьма скромных размеров – когда-то это его очень удивило.

Источник света он никак не мог определить. Казалось, мерцали сами изображения – фигуры и золотистые звёзды, которыми был расписан потолок цвета глубокой, почти чёрной синевы. В паре мест рельефы были выломаны – Якоб вспомнил, что расписные стенные панели были частью коллекции Карнаганов. Там стены не светились, словно камень осиротел, омертвел.

Гробница была обчищена. Всё, что здесь было ценного, растащили ещё в девятнадцатом веке – остался только песок, обломки и несколько каких-то бесформенных свёртков у стены слева. Рассмотреть росписи как следует Войник не успел, потому что пригляделся и с ужасом понял, что это были не свёртки…

Показалось или один из них вздрогнул? «Соскользнул под собственным весом, потревоженный потоками воздуха», – услужливо подсказал разум, желавший оставаться трезвым.

Шорох ткани, лёгкий перестук. Груда шевельнулась уже отчётливо, разделяясь. Иссушенный мертвец в куфии[5] и галабее поднялся первым, придерживаясь за стену, слепо шаря по рельефам коричневой ладонью. За ним, пошатываясь, поднялся его товарищ, вперил в незваного гостя невидящий взгляд опустевших глазниц. Третьим поднялся труп в грязной, некогда белой рубахе, заправленной в старомодные штаны. Руки у него были связаны.

Время и сухой египетский климат были к ним милосердны – тела подверглись естественной мумификации. У европейца даже уцелела огненно-рыжая шевелюра.

Разум капитулировал, предоставив Якобу самому решать свои проблемы, и волна страха накрыла сознание. Запоздало Войник заорал и попятился к дверям, но те уже захлопнулись с сухим стуком. Он попытался выломать створы, бился плечом, пока в совершенной тишине трое шаркали к нему. Ни хрипов, ни утробных стонов в духе Джорджа Ромеро – только шарканье и шелест старой ткани.

Оборачиваться не хотелось. Откуда-то сохранялось совершенно детское убеждение, что если ты не смотришь на чудовище – оно не видит тебя… Вот только Якоб знал, что чудовища бывают разные, и некоторым нужно было посмотреть в глаза, чтобы отогнать.

Даже если глаз у них не было.

Медленно Войник обернулся. Мертвецы были уже в какой-то паре шагов, приближаясь неспешно тесным полукругом.

Взгляд заметался по небольшому залу в поисках хоть чего-нибудь, похожего на оружие. Подхватив какой-то камень, Якоб кинул его в рыжего. Удар пришёлся в плечо, и тот пошатнулся, склонил голову, словно удивлённый внезапной помехой.

Только теперь Войник разглядел их высохшие потемневшие лица, застывшие в безмолвном стоне. И ужас почему-то сменился острой болезненной жалостью, хотя сейчас жалеть впору было себя самого… Мертвецы приблизились почти вплотную, обступили его, тянулись к нему в том же пугающем безмолвии.

Инстинктивно он выбросил руку вперёд, заслоняясь, отталкивая…

Кольцо на пальце тускло блеснуло, и мертвецы замерли как по команде. Далёкий шелест голосов, шепотков, который он уже слышал, пока шёл сюда, поднялся в сознании.

Мертвец в галабее медленно поднял руку, тронул ладонь Войника кончиками пальцев, сухих и тонких, точно палочки.

Ахмед не мечтал о славе. Англичане хорошо платили, а доктор Грэй даже передавал лекарства для его матери. Это помогало ей держаться. Другие говорили, что, если найти что-то по-настоящему ценное, можно спрятать, а потом продать подороже… гораздо дороже, чем платили за несколько дней работы.

Ахмед был честным – оплату ему никогда не задерживали. А доктор Грэй был добр к нему…

Сегодня его попросили аккуратно отделить ещё одну часть рельефа от стены. Он задержался – хотел закончить в тот же день. Тусклая лампадка еле боролась с подступающими сумерками, и он торопился. Рабочие шептались о проклятии, но он не был суеверен. Аллах бережёт его, защищает и от джиннов, и от других нечестивых порождений. Нечего бояться. Просто в темноте работать сложнее.

Едва заслышав шаги, он не успел обернуться – удавка затянулась на шее.

– Ей нужна жертва. Новый хозяин гробницы…

– Ахмед?.. – выдохнул Якоб.

Второй мертвец в галабее тронул его за руку.

Рашид работал на господина Карима, сколько себя помнил. Причин не доверять хозяину у него не было. Достойная работа – надёжный кусок хлеба и для себя, и для семьи. Главное, не задавать лишних вопросов и делать своё дело.

С напыщенными иностранцами договаривался господин Карим. Те платили хорошо – гораздо лучше, чем можно было выручить на базаре.

Иногда поручения господина Карима были странными, но Рашид помнил – никаких вопросов, и тогда приплатят сверху. Когда ему велено было сломать мёртвой страхолюдине палец и принести кольцо, да так, чтоб никто не видел, – он только пожал плечами и пошёл исполнять. Лучше уж пусть кольцо достанется господину Кариму, чем англичанам. Им и так есть тут чем поживиться. А рассказывать никому Рашид и не собирался…

Джиннов и мертвецов Рашид побаивался, но потерять милость господина Карима боялся больше. Когда его послали за припозднившимся в гробнице рабочим – молодым бойким Ахмедом – ничего не оставалось, как подчиниться. Главное, разобраться с этим побыстрее.

Он успел спуститься в гробницу – при этом чуть шею себе не сломал в узкой шахте.

Удар по затылку пришёлся внезапно – он даже вскрикнуть не успел. Умирал, чувствуя, что его тащат куда-то, и кто-то шептал у самого уха:

– Жертва… Ей нужна жертва…

– Рашид…

Мёртвый европеец дотронулся до его пальцев, до сияющего кольца.

– Вечно вы, британцы, суёте нос куда не следует…

Кровь стучала в висках. Шёпот заполнил собой всё.

– Анх-Джесер…

Удары посыпались один за другим. Ричард пытался, но никак не мог вынырнуть из кровавого полумрака – ни крикнуть, ни даже толком вздохнуть. Лишь вспышки света и смутные силуэты мелькали сквозь полузакрытые веки. Единственное, что он мог, – это видеть игру света и тьмы, слышать обрывки фраз и чувствовать боль.

Его оставили там же, в полутьме.

– Поймите, мистер О’Райли, – произнёс тот же голос, пока чьи-то руки связывали его. – Гробнице нужен новый хозяин. Новая жертва, которая успокоит её.

– Ричард О’Райли был отличным художником, но не владел древнеегипетским. Мог что-то напутать.

– Ричард О’Райли?

– Ну да. В гробнице работало несколько художников, но его работы самые качественные и достоверные. А ты бы смотрел повнимательнее – и увидел, что он подписал каждый свой рисунок. Художники, как и учёные, честолюбивы.

– Ладно, что б там ни напутал твой талантливый ирландец, – это кольцо он изобразил на трупе мужчины…

– Ричард…

Мертвецы не нападали – просто смотрели на него вычищенными глазницами. Несчастные души, запертые в древней гробнице уже больше века.

Якоб нервно усмехнулся:

– Может, вы знаете выход отсюда, а?

Они замерли в тишине, словно осмысливали его слова несколько мгновений, а потом вдруг развернулись, пошаркали к противоположной от входа стене. Войник для верности ещё раз толкнул двери за спиной – те оставались всё так же захлопнуты.

Мертвецы остановились у стены. Художник поднял иссохшие связанные руки и указал на рельеф.

На стилизованном по древнеегипетскому канону изображении Мира Потустороннего мужчина и женщина рука об руку шли за остроухим чёрным псом. Неужели что-то было за этой расписной стеной? Ведь писали же в новостях, что за стеной гробницы Тутанхамона обнаружены какие-то пустоты. А кто-то даже выстраивал невероятные предположения, что там может оказаться гробница Нефертити.

Но если за этой стеной и был проход – трое несчастных, принесённых в жертву хозяйке гробницы, погибли, прежде чем успели им воспользоваться.

Взгляд Войника скользил по рельефу. Мертвецы замерли рядом неподвижно, точно бдительные часовые, – хотя лучше бы, ей-богу, легли обратно к стене и не нервировали.

– Эх, Борька, где же ты сейчас, когда так нужен… – пробормотал Якоб, рассматривая ряды иероглифов, которые сообщали ему не больше, чем шифрованные рисунки Джонатана Карнагана в дневниках.

Кольцо снова потяжелело и нагрелось – его словно тянуло к этой стене. Войник подчинился, протянул руку, повёл ладонью, следуя за волей артефакта, как за планшеткой на доске уиджа[6].

Среди рядов иероглифических записей он увидел вдруг знаки, вплетённые в остальные, – словно что-то «подсветило» их изнутри. И точно ключ к замку, его кольцо укладывалось в выбитый рельеф – двухвостый пёс и другие знаки…

Печать артефакта соприкоснулась с древними знаками на стене…

… ипространство разомкнулось.

Глава 3

Справедливость

Маленький охотничий лагерь отца расположился недалеко от какого-то большого селения, названия которого она не помнила. Раньше ей здесь бывать не доводилось. Отец вообще любил путешествовать в разные места, и не только с официальными визитами.

Конечно, они могли бы прийти в само селение, где им с радостью бы отвели лучший дом, и ни в чём они бы не знали отказа. Но когда отец отдыхал, он любил свободу – не раскрывал своё имя, не ждал положенных ему почестей.

Ещё совсем недавно девочка удивлялась: неужели он хочет быть кем-то другим? В его присутствии солнце сияло ярче. Он – великий воитель, мудрый судия, защитник, любимый многими. Зачем же ему притворяться? И только недавно она поняла. Отец не хотел быть кем-то другим, нет. Он хотел хотя бы иногда быть просто самим собой, а не только всем тем, чего ждали от него люди. И когда Таа-Нефертари поделилась с ним своей догадкой, он тепло улыбнулся и кивнул, ласково погладив её по волосам. А ещё добавил, что когда смотришь на всё не только с высоты трона – видишь намного больше.

С недавних пор Секененра начал брать дочь с собой, и не было для неё дней счастливее! С ранних лет отец лично учил её драться, а ещё – метать копьё и стрелять из лука, ставить силки на птиц в заводях Великой Реки и ловить рыбу острогой. У царевны были лучшие учителя, но время, проведённое рядом с отцом, всегда было особенным, драгоценным. Теперь ей, наконец, представился шанс показать, чему она научилась. Как же она гордилась, когда ей удалось подстрелить прыткую газель – её самая первая настоящая охота! Птицы в силках не в счёт. Отец так радовался, хвалил за скрытность и меткость. Таа-Нефертари мечтала, что однажды сумеет одолеть льва или гиппопотама, подобно Владыкам Древности. Секененра смеялся.

– Сейчас я бы и сам не вышел на гиппопотама. Но есть немало иных способов показать свою доблесть.

– Враги, с которыми ты сражаешься, пострашнее порождений заводей и песков, – с улыбкой заметил кто-то из друзей отца, и ласковый взгляд Секененра потемнел от печали.

Нефертари не поняла почему и только крепко сжала его тёплую руку, чтобы ему не было грустно.

Когда воздух над песками гудел от дневного зноя, охотники отдыхали. Сегодня было так жарко, что не спасал ни прохладный ветер с реки, ни тени шатров. Жара сморила даже бдительных телохранителей – они почти дремали и наблюдали за окрестностями так сонно, что Нефертари не составило большого труда тихонько ускользнуть.

Она не собиралась забредать далеко. Дешрет[8], как всегда, манила её своими тайнами, песнями, которые слышны не уху, а сердцу, но отец строго-настрого наказал не уходить в пески в одиночку.

Подремать ей так и не удалось, и было ужасно скучно. От небольшой прогулки ведь не будет беды? Она взяла с собой лёгкий лук и кинжал, подаренные отцом, – просто чтобы чувствовать себя увереннее, – и направилась к реке. Нужно было позвать с собой кого-то из телохранителей, но эта мысль пришла в голову поздно, когда Нефертари уже стояла по колено в речной воде, наслаждаясь прохладой. Не возвращаться же, правда? Искупаться – и сразу обратно. Никто даже не успеет её хватиться.

Но не успела девочка сложить оружие в тени на берегу и стянуть тунику, как услышала звонкое тявканье. Два поджарых пса – молоденьких, почти совсем щенков – бежали вдоль воды, резвясь и игриво друг друга покусывая. Один был чёрным, второй – рыжим. В народе говорили, что рыжие звери принадлежали Владыке Дешрет, грозному повелителю бурь, которому поклонялись захватчики, и чьё имя лучше было не произносить вслух. Кто-то говорил даже, что увидеть такого зверя – к несчастью. Но Нефертари любила пустыню, да и этот пёс совсем не был похож на вестника зла – милый, чуть неуклюжий. Главное, чтобы его никто не захотел принести в жертву. Может, удастся уговорить отца взять его с собой? Хотя оба пса наверняка кому-то принадлежали, раз уж до селения недалеко.

Присев на корточки, девочка тихо свистнула. Оба пса навострили уши, внимательно глядя на неё, а потом посеменили к ней. Смеясь, Нефертари гладила их мягкую чуть влажную шерсть, глянцевито блестевшую на солнце, а псы лизали ей руки и рьяно крутили хвостами. Она уже пожалела, что не взяла с собой ничего из еды – в самом деле, хоть в лагерь возвращайся. Эта мысль ей понравилась.

Но стоило Нефертари подняться, как псы припустили прочь.

– Эй, вы куда? – расстроенно воскликнула она.

Собаки обернулись, навострив острые уши. Почему ей показалось, словно они звали её куда-то? Девочка шагнула к ним, и они снова устремились прочь. Ей пришлось постараться, чтобы догнать их. Псы останавливались и дожидались её, но как только она приближалась – снова мчались вперёд.

Увлечённая погоней, Нефертари и не заметила, как далеко уже ушла от лагеря, как оказалась на пыльной дороге на подступах к селению. Вокруг простирались возделываемые поля.

Псы побежали быстрее. Спотыкаясь, девочка следовала за ними, стараясь не терять из виду. На дороге было оживлённо, и в какой-то момент её даже чуть не сбила телега. Под ругань крестьянина Нефертари смущённо замерла, поправляя головной плат и пытаясь отдышаться. Вот знал бы этот человек, кто она, – не стал бы так кричать! А пока пришлось припустить прочь что есть мочи, чтоб ещё и хворостиной по спине не получить.

Селение оказалось обширным – с городом, конечно, не сравнить, но впечатляло. Здесь, как и на дороге, царило оживление даже сейчас, когда лучи солнечной ладьи палили немилосердно. В утренние и вечерние часы прохлады, наверное, вообще не протолкнуться, а сейчас многие возвращались с работ на полуденный отдых. Кто-то бросал на девочку любопытные взгляды, но не останавливал и вопросов не задавал. Жаль только, что собак она всё-таки потеряла из виду и теперь заглядывала в каждый закоулок в надежде отыскать.

Впереди она услышала радостные крики местных детей. Освобождённые от дневных работ в жару, они охотно вернулись к играм, неутомимые и непоседливые, как сама Нефертари. Может, эти дети расскажут и про собак? В лагерь она ещё успеет, а пока можно познакомиться с ними, поиграть.

Улыбнувшись, девочка поспешила вперёд и вскоре оказалась на маленькой площади, где люди обычно собирались послушать старосту или обменяться новостями. Сейчас здесь почти никого не было, кроме ватаги детей разного возраста, галдевших, словно стая потревоженных птиц.

Нефертари уже побежала было к ним, как вдруг остановилась, разглядела, и её улыбка угасла. Это что же за игра у них такая неправильная? Обступив кого-то, дети выкрикивали что-то обидное и кидались комьями ила и гнилыми фруктами… в собаку? А вдруг в ту самую, рыжую? Царевна ещё не успела разглядеть, но её буквально захлестнуло гневом от такой несправедливости. Все вместе накидываться на того, кто даже не может ответить? Но почему-то никто из взрослых не спешил сюда, не прерывал игру – болтали между собой или спешили по своим делам.

Решительно девочка шагнула вперёд, потеснив кого-то из мальчишек, и только теперь увидела, что предметом игры местной детворы был совсем не пёс. У столба на коленях сидел худощавый парень, кажется, всего парой лет старше её самой. Руки у него были связаны, укреплены над головой так, что он не мог даже заслониться. На насмешки он не реагировал – только прятал лицо. Его спина была расчерчена вязью алых росчерков, кое-где загноившихся от жары – там, где кожа вскрылась. Жадные мухи уже облепили раны, но пленник не мог их отогнать, только изредка устало вздрагивали плечи. Следы от плети… Он был преступником? А всё-таки жив – уже хорошо!

– Эй, а ну-ка хватит! – Нефертари схватила за руку мальчишку-ровесника, который как раз примерялся для нового броска. Судя по всему, это был местный заводила.

– Тебе-то что? – возмутился он, резко высвободив руку, и уставился на неё со смесью раздражения и любопытства.

Остальные прекратили игру и обступили их, предчувствуя что-то интересное.

Девочка вскинула голову, напустив на себя такой уверенный вид, на какой только была способна. Если правду говорили, то она должна была унаследовать какую-то особую силу от родителей. Хорошо бы, чтоб вот сейчас эта сила и проявилась… Ну а на худой конец – она отлично умела драться. Вот только справится ли с несколькими? Вряд ли кто-то вмешается, раз уж и мучить этого бедолагу не мешали.

«Что бы сказал отец? – лихорадочно думала Нефертари. – А мама с бабушкой?»

– Вы зачем на него нападаете? – жёстко спросила царевна, вставая между пленником и ребятнёй. – Он же не то что защититься – даже ответить вам не может. Несправедливо.

Хоть кого-то эти слова заставили остановиться, призадуматься.

– А, ты ж не местная. Раньше тебя тут не видал, – ухмыльнулся заводила. – Знала б, что он совершил, – сама бы первая захотела справедливости. На вот, попробуй. Главное, целься как следует. – Мальчишка вложил в руку царевны ком жирной грязи.

Остальные подбадривали, выжидающе смотрели. Стало вдруг очень противно – не потому даже, что руки теперь испачканы, а потому, что не хотелось такой вот справедливости.

– И что же он сделал? – спросила девочка с напускной скукой, тщательно пряча волнение.

Наперебой они отвечали, но не своими словами, а повторяя чьи-то ещё:

– Богов разгневал.

– Крал у мёртвых.

– Осквернял тела.

– Из-за него теперь нам всем отвечать.

– А его ещё и приветили тут!

– Он же ученик смотрителя некрополя.

Из сбивчивых рассказов Нефертари успела понять только, что из погребений пропадала утварь, и кто-то терзал тела мертвецов. Красть у мёртвых было нельзя – это знал каждый житель Обеих Земель. Каждый коренной житель – захватчикам-то законы не писаны. Но бабушка рассказывала, что, когда наступали тяжёлые времена, а Владыка не мог защитить свой народ от голода и нищеты, люди крали и у живых, и у мёртвых. И даже убивали – не на войне, просто так. А иным вовсе не требовались тяжёлые времена – их вела лишь жажда наживы…

– Если он преступник – то ведь и так уже наказан, – твёрдо проговорила Нефетари. – Зачем же вы все вместе, точно гиены, набрасываетесь?

– Да ты его не жалей, – рассмеялся заводила. – Его всё равно скоро казнят. А может, просто нос отрежут и отпустят. Брр. Главное, тогда пусть подальше убирается. Ну давай, кидай смелее!

Она взвесила в руке ком ила… и, покачав головой, отбросила в сторону.

– Нет, не буду.

– Ну и проваливай тогда, не путайся под ногами.

– А ты меня заставь. – Нефертари чуть оскалилась, возмущённая его грубостью.

– Ну… – Мальчишка немного опешил, потом чуть смущённо почесал в затылке. – Только чур не плакать.

– Я никогда не плачу.

– Ха!

– На меня тоже будете все вместе накидываться? – Она обвела остальных высокомерным взглядом.

Похоже, они были совсем не прочь проучить чужачку. И по-прежнему никто из взрослых не подходил, не вмешивался. Неужели так тут было заведено, когда тебя не защищает титул и власть, дарованная Богами?

Мальчишка остановил товарищей, подняв руку. Окинув Нефертари оценивающим взглядом, он ткнул ей за плечо.

– Один на один. Если выиграю – отдашь свой лук и стрелы, идёт?

– Отдам, – решительно кивнула царевна, хотя расставаться с отцовским подарком ох как не хотелось. – А если выиграю я – то вы оставите его в покое и уйдёте.

– Ну, Боги свидетели, я тебя предупредил.

– Да наподдай ты ей уже, Ипи, и пусть бежит к мамочке, поджав хвост! – подзуживали остальные. У царевны здесь сочувствующих не было.

С достоинством Нефертари сняла с плеча колчан, бережно сложила оружие неподалёку от пленника. Кинжал остался на поясе, но пользоваться им она не собиралась – нечестно, ведь у противника оружия не было.

От удара кулаком под рёбра перехватило дыхание, и царевна от неожиданности потеряла равновесие, неловко села прямо в пыль. Все засмеялись. Стало ужасно обидно, и это было даже сильнее боли. Ипи снисходительно улыбнулся, сплюнул в сторону, решив, видимо, что она всё поняла. Плохо же он знал царевну!

Взвившись на ноги, Нефертари рванула к нему, пнула под колено так, что мальчишка почти потерял равновесие. Под дружное гиканье они накинулись друг на друга, как рассерженные камышовые коты, и повалились в пыль уже вместе, колотя друг друга что есть сил. Ипи был сильнее, но на стороне Нефертари были все уроки её отца. В какой-то момент, ловко вывернувшись, она сжала мальчишку в захвате, как учил Секененра, – используя его силу против него же. Оба тяжело дышали, отплёвывались от пыли. Его товарищи восхищённо переговаривались, явно удивлённые победой чужачки.

– Сдаёшься? – хрипло спросила царевна, чувствуя на себе восхищённые взгляды остальных.

– Неплохо, – протянул Ипи. – Застала врасплох. Ладно, пусти.

Нефертари чуть улыбнулась и ослабила хватку. Ипи оттолкнул её и резко развернулся, сжав кулаки.

– Эй, мы договорились! – возмутилась она. – Сам же сказал, Боги свидетели.

– Ладно, ладно. – Он ухмыльнулся. – Сегодня уйдём. А завтра тебя уже тут не будет.

Об этом она не думала – молча поднялась, расправила на себе короткую тунику и подобрала лук со стрелами. Мало того, что испачкалась, так ещё и порвала подол. Зато уж своего добилась – а это дорогого стоит!

Дети нехотя расходились. Нефертари, уже не обращая на них внимания, присела рядом с пленником, отогнала назойливых мух. Пахло от парня отвратительно, но с кем было бы иначе на его месте? Осторожно царевна потрясла его за плечо, крепкое, хоть и худое.

Жар солнечной ладьи дарил жизнь всей Та-Кемет[9], но небесный огонь не всегда поворачивался к людям милостивым ликом. Так яростная Сехмет[10], защитница трона Владык, обжигала своей силой. Этот человек мог и не дождаться суда, умереть вот так, под сияющим безжалостным оком Богини.

– Хочешь пить? – тихонько спросила Нефертари.

Парень чуть пошевелился и приподнял голову. Царевна невольно вздрогнула, такая воля была в его усталом взгляде. И глаза, даже затуманенные болью, были яркими, как сердолик в браслетах матери. Как же ему удавалось сохранить достоинство в таком положении?

Запёкшиеся губы разомкнулись, скривились в усталой усмешке:

– Я знаю… опять не вода…

– Почему? – искренне удивилась она, отвязывая от пояса флягу с водой. Откупорив, она вылила немного себе на ладонь, смочила его губы, сухие, как застрявшая в песке коряга. – Вот, пей. Мне не жалко.

Припав к фляге, парень пил так жадно, что царевна испугалась – не захлебнулся бы. Да и сколько времени он провёл тут на солнцепёке без воды? Подумав, она стянула с себя плат, высвобождая непокорную гриву чёрных волос, и прикрыла его обритую, как у жрецов, голову. Хоть какая-то защита от солнца. А она ничего, потерпит.

– Как тебя зовут? – тихо спросила царевна.

– Да какая разница! – Парень дёрнул плечом и прикрыл глаза. Голос звучал хрипло, как скрежет камня по камню, и очень тихо – она едва различала слова.

– А ты правда… осквернитель? – чуть слышно уточнила Нефертари.

Сердоликовые глаза распахнулись и полыхнули живым огнём. Гневом.

– Нет. Я – жрец Упуата, – ответил он с какой-то затаённой гордостью, которая удивила царевну так же, как и воля в его взгляде.

– Не врёшь?

Почему-то ей так хотелось поверить ему.

– Главное, что Боги знают правду, – выдохнул пленник и опустил голову на руку, снова пряча лицо.

– Если Боги знают – надо, чтобы и люди узнали, – решительно заявила царевна и, склонившись к самому его уху, зашептала: – Я тебе помогу. Мой отец – очень важный человек. И справедливый.

Пленник хмыкнул, явно не веря ни единому её слову.

Увлечённая разговором, Нефертари не услышала, как к ней подошли, а потом уже было слишком поздно. Чья-то рука крепко сжала её плечо и резко подняла.

– Ты что здесь делаешь? Отойди от него! – рявкнул средних лет мужчина, нависший над ней.

За его плечом стояли хмурый сухопарый жрец – царевна узнала по обритой голове и амулетам – и пара крепких крестьян. Взгляды у всех были суровыми, недоверчивыми. Но царевна даже испугаться толком не успела – подумала только, что вот теперь, наконец, взрослые решили вмешаться. Нужно рассказать, обязательно!

– Этот человек умирает, – быстро заговорила Нефертари. – А он ведь невиновен! Пожалуйста, отвяжите его. И позовите скорее лекаря – его раны совсем плохи!

– Ты кто такая? – хмуро спросил мужчина.

Нефертари прикусила язык. Отец не велел рассказывать – имена были тайной.

Вокруг начали собираться другие жители деревни. И ватага Ипи тоже была тут как тут, хоть он и обещал, что уйдёт. Не сумели справиться с любопытством.

– Я… Мы охотились с отцом… а потом я задержалась у реки…

– Заблудилась? – Мужчина сочувственно улыбнулся, хотя улыбка эта почему-то не казалась искренней. – Тебя, должно быть, уже хватились. Вот и беги скорее к отцу. Я велю, проводят тебя. – Он кивнул на одного из своих спутников.

Сердце кольнуло тревогой. Идти с кем-то из этих людей совсем не хотелось, словно отвести они её могли вовсе не к отцу, а куда-то, где ей вряд ли понравится.

– Ты здесь староста, господин? – учтиво осведомилась Нефертари и чуть склонила голову. – Тогда ты понимаешь, обязательно нужен справедливый суд! Владыка, да будет он вечно жив, здоров и благополучен, велит, чтобы никому не выносили несправедливый приговор. Так ведь сами Боги заповедовали.

Она могла бы гордиться своей речью – недаром училась, – но сейчас было не до гордости. Староста прищурился, окинув её непроницаемым взглядом.

– Ишь ты, умница какая. И нас учить пришла?

Кто-то из стоявших за его спиной мужчин рассмеялся.

– Нет, просто… Господин, выслушай меня. Он же…

– Всё, довольно. Тебя проводят. И чтоб духу твоего здесь не было!

Нефертари не привыкла, чтобы ей приказывали, за редким исключением. Но этот человек не был ни родителем, ни наставником. Гордо вскинув голову, она смерила старосту взглядом:

– Знай ты, кто я, был бы учтивее, господин.

– Ты ведь так и не соизволила представиться. – От его улыбки стало не по себе. – Всыпать бы тебе за дерзость, но, видимо, придётся отца твоего дождаться.

– Нет, подождите, со мной так нельзя! – возмутилась царевна, когда по знаку старосты мужчины схватили её, ловко избавили от оружия и скрутили там же у столба, рядом с пленником.

– Посидишь тут немного, подумаешь, как себя надлежит вести на чужой земле, – сурово сказал староста и прикрикнул на собравшихся: – Всё, расходитесь! Не на что тут глазеть.

Прежде чем уйти, он склонился к притихшей Нефертари и негромко – так, что слышала только она – проговорил:

– Посмотрим, будет ли тебя кто-то искать. А нет – тем лучше. Утром разделишь участь своего подельника, за чью судьбу ты так радеешь.

Стемнело. Милосердная прохлада облегчала дыхание, и в разуме немного прояснилось – хотя бы можно соображать. Спина, по которой прошлись хлыстом, горела, но сознание плыло, и боль притуплялась. Всё тело одеревенело. С усилием юноша чуть переместился, насколько позволяли путы.

Девчонка, привязанная с другой стороны, спиной к столбу, вздохнула, пытаясь сесть поудобнее. Не жаловалась, не плакала. Сколько же в ней было воли, сколько жизни! И заступилась за него зачем-то, глупенькая… а должно было быть совсем наоборот. Мысль о собственной беспомощности вызывала жгучую досаду, хотя сейчас тревожиться стоило совсем о другом.

Подельник – ну надо же такое придумать! Мысли ворочались неохотно, тяжело. Как её защитить? Он и сам уже был не рад, что вмешался… да только ведь Боги желали справедливости. Его Бог желал. Увы, в распоряжении Упуата, проводника душ, оказался лишь самонадеянный ученик смотрителя некрополя. Не получилось со справедливостью. Где ему тягаться с влиятельным старостой и жрецами, поправлявшими своё благополучие за счёт подношений мёртвым? Правда дорого ему обошлась. Люди и слушать не станут, кто на самом деле осквернял некрополь… Он-то знал, потому что уже пытался рассказать. Язык не отрезали сразу – и на том спасибо.

Из темноты пришёл поджарый пёс, лёг рядом, как уже делал раньше, когда расходились люди. Девчонка встрепенулась, шмыгнула носом.

– Знаешь, а я ведь сюда за собаками пришла, – тихо призналась она.

– За собаками… Собаки – вестники моего Бога. – Он чуть улыбнулся и тут же добавил мрачно: – Но лучше бы не приходила.

– Лучше бы поблагодарил за воду, – огрызнулась она. – Всю тебе отдала.

– Благодарю, – искренне проговорил он. – А всё равно зря пришла…

Она ведь была ни в чём не виновата – просто оказалась не в том месте, не в то время. Да и он… Вот чего ему стоило старательно отводить взгляд, как все эти годы отводил взгляд местный бальзамировщик? Тоже мне, борец выискался. Защитник мертвецов.

Пёс лизнул спину горячим языком, словно почуяв его мысли. Юноша вздрогнул, зашипев от боли.

– Ты в порядке? – с тревогой спросила девчонка.

– Ну да, – хмыкнул он. Нет, она не издевалась – просто была наивной. Доброй.

– Отец за мной придёт – они тут ещё все пожалеют. – В её голосе звучала удивительная уверенность, которую сам он не мог разделить. – Меня ищут.

– Это хорошо. Главное… глупостей больше не говори… Про меня. Про справедливость.

– Ты что, вот так просто умереть готов? – возмутилась она. – Если только и впрямь не виновен. Как же справедливость?

Юноша вздохнул:

– Понимаешь, иногда так… просто бывает. Боги не успевают приглядеть за всеми.

– Наш Владыка справедлив, значит, и остальные должны быть справедливы, – упрямо возразила его странная защитница.

– Взгляд Владыки тоже достигает не всех.

– Много ты понимаешь, – фыркнула она, но от снисходительности в её голосе почему-то не было обидно. – Как тебя хоть зовут, жрец Упуата?

Знание имени давало власть над другим. Впрочем, теперь-то какая с этого будет беда? Он всё равно обречён.

– Анх-Джесер.

– «Жизнь священная». Ну надо же.

– Такая вот ирония. – Он усмехнулся. Говорить было тяжело, но присутствие девчонки почему-то придавало сил, дарило надежду. И Анх-Джесер был благодарен Богам, что напоследок улыбнулись ему, ненадолго заслонили от одиночества и чужой ненависти. – А тебя?

– Неф… Нефрет[11], – сбивчиво ответила она.

Ну да, чего удивляться – такое имя носила добрая половина жительниц Та-Кемет.

– А ты храбрая, Неф-Нефрет, – улыбнулся он, чуть поддразнивая. – Спасибо, что заступилась.

– Просто Нефрет. И знаешь, раз уж сюда меня привёл пёс твоего Бога – должен же быть с этого какой-то прок. Выберемся.

Анх-Джесер не стал поддаваться этой соблазнительной мысли. Главное, чтоб у Нефрет и правда был отец, который защитит её. В противном случае её заставят исчезнуть.

Нет, так нельзя… Она была как живой огонёк. Маленькое яркое солнце, дарившее надежду против воли.

– Почему они так с тобой? – спросила Нефрет. – Ты знаешь, кто на самом деле виноват?

Он знал, да. Но ей лучше было не знать.

Пёс переместился, лёг между ними, словно охраняя. Мать рассказывала Анх-Джесеру ещё давно, в детстве, что Упуат смотрит глазами своих псов… Юноша пока не так долго шёл по пути служения Проводнику душ, но верил в это.

Сознание уплывало куда-то – изнеможение и боль брали своё. Нефрет рассказывала что-то, пытаясь подбодрить их обоих. Анх-Джесер почти не разбирал слов, но радовался звучанию её голоса, её свету. Так было проще скоротать эту ночь. Не думать о том, что придёт утро, и…

Ещё до того, как солнечная ладья окрасила тёмный горизонт нежным золотом, пришли незваные гости. Всё селение проснулось, пришло в движение. Анх-Джесер не понимал, что происходит, едва выныривая из тягучего полузабытья лихорадки. В общем гуле кто-то голосил о справедливости. Староста и жрец – смотритель некрополя отбивали поклоны. Кто-то рассёк путы, и юноша, обессиленный, рухнул там же, где сидел.

Всё смешалось в единое марево.

А потом Анх-Джесер отчётливо ощутил присутствие такой Силы, которой не встречал прежде и даже не представлял. Сквозь дымку, окутывавшую разум, юноша увидел высокую фигуру, склонившуюся над ним, протягивавшую ему руку. Тепло. Защита.

Он улыбнулся.

Рядом с этим человеком солнце сияло ярче.

Глава 4

Зов Владыки Дешрет

Смутные тягучие сны… Завораживающие песни пустыни… Тени прошлого, пугающие и манящие… Забытые легенды их народа…

В этом кристаллизованном мгновении всё, что он знал с её слов, всё, что видел в ней, слилось воедино. Она уходила в сердце Дешрет, и песок струился с её опущенных рук, заметал след.

«Доверься, доверься мне…» – шептала она, и всех его сил едва хватало на то, чтобы не устремиться за ней.

Догорающий закат обрисовывал её силуэт алой медью, и кровь оглушительно стучала в висках. В этом гуле Анх-Джесер слышал зов, которому она была не в силах противостоять. Воздух застыл в преддверии бури. Гнев Владыки Дешрет будет страшен, как всегда. Но познает ли она и милость древнего полузабытого Бога?

– Не хочу потерять тебя. Тебе не выжить в сердце бури…

– А ты? Как там выжить тебе?..

– Доверься мне. Дождись меня…

И он остался ждать в укрытии древних развалин, до рези в глазах вглядываясь в слепящий закат, поглотивший её. До боли вслушиваясь в нарастающий гул, яростную песнь Дешрет. До крови впиваясь пальцами в крошащуюся кладку сырцового кирпича.

Город, погребённый в пустыне, забытый, как и жизнь, вершившаяся здесь. Гробницы, давным-давно осыпавшиеся от времени. Кости, выбеленные ветрами и песком. Истории Нефертари об этом месте были больше похожи на сказки – первые ладьи, встававшие на воду. Первые дворцы. Первое противостояние…

Но сейчас, когда закат заливал руины расплавленным золотом, за завесой бури Анх-Джесер действительно видел очертания зданий, поднимавшихся из гробницы песков. Как это было возможно? Как всё могло быть таким реальным?

Ветер играл яркими стягами и доносил множество голосов. Погребальная пелена эпох, сдёрнутая изящной рукой царевны, обнажала лики приходивших прежде и лик самого Нубта.

Город Золота. Дом забытых Владык.

В мареве бури молодому жрецу казалось, что время и пространство истаяли, что его собственные тело и разум призрачны, лишь нетленное Ка способно шагнуть сюда. Воздух подёрнулся рябью, и явственнее свиста ветра он услышал гул бурлящей здесь жизни. Увидел людей, которым принадлежало это место, для которых сам он был не реальнее сна. Хотелось выйти им навстречу, смешаться с толпой, спешащей куда-то, но Анх-Джесер помнил наказ Нефертари.

«Слишком легко заблудиться в танце эпох… Время – хрупкое и жадное. Нырнув в поток, можно не увидеть свет нынешнего дня…»

Мысль о том, что заблудиться могла она, пронзала сердце навылет. Нет, он не мог позволить себе сомневаться. Он должен был ждать, должен был найти её, когда уймётся буря. Его царевна бродила по улицам из своих снов и знала их, как изгибы линий на своих ладонях. Она долго готовилась к этому путешествию – боялась и желала его. Она искала ответы, которых не было ни у мудрых жрецов Уасет, ни у царской четы.

О, царская чета никогда не дала бы благословения на это путешествие. Никогда не стала бы рисковать дочерью. Сочтёт ли Владыка его, Анх-Джесера, предателем за то, что не доложил сразу, а последовал за сердцем? Как же сложно было выбирать между абсолютной преданностью одному и другой.

Но он нужен был Таа-Нефертари. Разве мог он не откликнуться на её зов, отпустить её совсем одну? Не мог, так же как сама она не могла не прийти сюда. Не могла не сбега́ть в пески, раскинувшиеся за границами Уасет, в попытках успокоить свой дух. Не могла не слушать и не слышать.

Анх-Джесер знал, что такое зов Божества, что значит быть единым с Силами, превосходящими твоё понимание, и пропускать их сквозь себя. Когда твоя суть настроена в тонком резонансе, и ты не можешь отступить, потому что сама твоя природа, выплавленная в нетленной вечности, выбрала этот путь прежде, чем принял смертный разум.

Но почему же не Амон, защитник Уасет, позвал за собой Таа-Нефертари? Почему не Хор, блистательный сокол, оберегавший трон Владык? И даже не яростная Сехмет, хотя как похожа была его царевна на огненную львицу. Прекрасная воительница. Защитница.

Царевна чтила Богов Кемет и искала у них ответы. Но кто мог предположить, что отзовётся ей ярче прочих Божество, к которому она и не думала взывать?

Владыка Дешрет караулил тропы её сновидений, врывался к ней с шёпотом ветра, направлял её руку в каждом выстреле, благословлял каждый её шаг в пустыне, манил обещаниями древних таинств. Анх-Джесер знал – его бесстрашная царевна боялась… и все страхи её народа вторили этому.

Отверженный Бог. Покровитель захватчиков. Воплощённое безумие. Безжалостное дыхание пламени. Чудовище, охотившееся под небесами цвета кровавой меди. Безликая память о древнем ужасе.

Безликая память… Нет, у Него был лик, и этот лик однажды увидела Таа-Нефертари, когда упрямо пересилила страх и обернулась, встречаясь взглядом с древней тенью. Она отозвалась шёпоту песков и вою бури и узнала, куда ей надлежит отправиться за ответами.

Анх-Джесер был благодарен царевне за доверие. Не пожелав рисковать гневом отца, Нефертари никому не рассказала о своих планах, кроме него. Царевна ведь могла пойти навстречу памяти древних сама, без него. И отправилась бы всё равно, даже если бы Анх-Джесер не принял. Вот только ему ли было не знать, как нужна опора, когда веришь в свой путь, но не знаешь и не понимаешь до конца. Никогда бы он не оставил Нефертари одну, потому что помнил её ладонь на своём плече и вкус воды в тот день, когда более всего в этом нуждался. А потом, понемногу, незаметно верность и дружба переросли в необходимость. Ты не стремишься к драгоценной воде – ты просто не можешь существовать без неё.

Теперь Анх-Джесер ждал её здесь, на границе эпох между забытыми руинами и реальным, слишком живым Городом Золота, обителью древнего Бога.

Упуат, Проводник душ, тоже был родом из этой забытой эпохи. И его лик молодой жрец сейчас различал на реющих в неверном свете стягах – хороший знак. А ещё – лик песчаного зверя, о котором рассказывала его царевна. Пространство преломлялось, и время расслаивалось. Вспышками он видел зримое и незримое. Текучие силуэты скользили меж гробниц памяти – псы, люди, чудовища. Видела ли их Нефертари? Говорила ли с ними? Различала ли ответы, которые искала, в многоликом хоре бури?

В какой-то миг он понял вдруг, что нужен ей, что она вот-вот сделает шаг, и не будет возврата.

«Время – хрупкое и жадное…»

Осознание обожгло его, и он крикнул, позвал её. Там, в другой эпохе, никто даже не обернулся. Ночь опускалась на город, набрасывая длинные тени, расцвеченные яркими огнями факелов. Здесь же продолжал бесноваться ветер, и Анх-Джесер сам едва слышал себя. А когда он выбросил руку вперёд – казалось, буря слизала плоть с его костей, а сами кости стали хрупкими, вот-вот готовые рассыпаться в прах.

«Нырнув в поток, можно не увидеть свет нынешнего дня…»

Вскрикнув, он отпрянул. Страх был силён. Все его инстинкты восставали против того, чтобы сделать следующий шаг… Но страх потерять её был ещё сильнее. Отстроив своё восприятие, молодой жрец призвал Упуата. Если кто-то и мог провести его сквозь время и пространство – то только древний собачий Бог, которому он служил.

Отклик тронул сердце, точно невидимые чуткие пальцы прошлись по струнам. Чёрный пёс вынырнул из лабиринта древних улиц, скользя между фигурами, каждая из которых была реальнее Анх-Джесера. И путь вдруг стал ясен, прямой, как стрела, пронзившая удушливое марево. Жрец шёл за своим Божеством, и как ни хотелось ему увидеть чудеса древних – его взгляд был прикован к поджарому чёрному силуэту впереди. Анх-Джесер знал, что будет, если он потеряет Упуата из виду, – отчётливо видел перед внутренним взором, как там, в их времени, останутся лишь древние кости среди руин.

Люди смеялись и говорили на древнем наречии, из которого он выхватывал знакомые слова. Здесь была их жизнь, и он был лишь смутным призраком, обретающим плоть с каждым следующим шагом.

Упуат ускорил шаг, и Анх-Джесер устремился за ним к святилищу в сердце города. Где-то там, впереди, Таа-Нефертари стала частью таинства, к которому стремилась, и жрецы приветствовали её как равную. Пламя вызолотило её чёрные волосы, и песок отшлифовал алебастр её кожи. Преклонив колени в самом сердце бури – или всё же в сердце Золотого Города? – она пропевала воззвание, которому никто был не в силах научить её в их эпоху.

В их эпоху… тогда как здесь и сейчас всё было возможно. Из рук жрецов Нефертари приняла сокровенные дары. Сам Владыка Дешрет озарил своим присутствием открытое святилище под куполом вечного неба, тёмного, как первозданные воды творения.

Чёрный пёс замер, прижавшись к Анх-Джесеру, защищая. Пространство размыкалось, и ответ Богов становился явственнее, чем голоса живущих. Что видела сейчас Таа-Нефертари? Анх-Джесер знал лишь, что она желает остаться, забывшись, погружённая в откровение, которое он сам не в силах был осознать. Это таинство было не для него, хоть он и видел, слышал то, для чего не было слов, – болезненную красоту, вынимавшую сердце из груди. Безликие чудовища?.. Нет, всего лишь то, для чего не было имён. То, что жрецы и мастера тщетно пытались запечатлеть в символах и древних текстах… Вот что потерял, забыл их народ. Вот что пыталась вернуть его царевна…

Огнегривые звери вынырнули из теней святилища, окружили Нефертари, и жрецы отступили. Царевна пела и смеялась, и слёзы, золотистые в огнях светильников, струились по её родному прекрасному лицу. Сейчас она принадлежала этому времени, и внутренним взором Анх-Джесер видел, как всё меньше её остаётся в настоящем… там, где всё ещё оставался он сам…

– Вернёмся, прошу! – воскликнул он, но его голос был не громче шелеста песка по древним камням.

Он чувствовал волю своего Бога, слитую с его собственной. Упуат настойчиво подтолкнул его вперёд. Здесь не было зла, но их жизни неумолимо менялись, и привычное таяло. Время, которого у них уже почти не было, отсчитывало песчинки.

Без страха Анх-Джесер шагнул в сердце святилища – в самое сердце бури, рождённой зовом Владыки Дешрет. Одна его рука покоилась на загривке чёрного пса, другая легла на плечо Нефертари. Миг – и казалось, что её плоть рассыпается, теряет осязаемость. Миг – и всё возвращалось.

– Ты желала вернуться. Желала вернуть забытое, – прошептал он, склоняясь к царевне, и закрыл глаза, чувствуя, как сила древнего ритуала охватывает его и принимает, утягивает так далеко…

Он очнулся в руинах какого-то здания из сырцового кирпича, наполовину засыпанных песками Дешрет. Чёрный силуэт остроухого пса, прорезавший ночь, склонился над ним. Зверь тронул носом лоб своего жреца, точно благословляя, и сгинул, растворился.

Буря унялась. В ясном небе луна серебрила кости древнего храма. Сердце оборвалось биением. Вскрикнув, Анх-Джесер устремился к фигуре в светлых одеждах, безвольно лежащей на песке, и опустился рядом с ней, прижимая к себе.

Она была осязаема. В следующий миг он услышал её хрупкое дыхание, и от облегчения перед глазами помутилось.

Нефертари чуть улыбнулась, открывая глаза, глядя на него сквозь дымку увиденного. Тонкие пальцы едва ощутимо коснулись его щеки.

– Анх-Джесер…

Он хотел отозваться, рассказать, что им удалось вернуться в «здесь-и-сейчас», что он видел то же, что видела она, – но слова никак не шли. Главное, что она была рядом.

Царевна вдруг вздрогнула, приподнялась в кольце его рук, и он увидел, что девушка прижимала к груди сосуд из светлой глины.

В странных символах угадывались изображения, которые в их эпоху уже обрели совершенство отточенного мастерства, – ладьи, священные звери. Где она нашла сосуд – здесь же, в руинах? Или пронесла с собой сквозь эпохи дар древних жрецов?

Загадочно улыбнувшись, Нефертари перевернула сосуд и протянула ему небольшой самородок электрума. Самородок ещё не был амулетом, но Анх-Джесер чувствовал Силу, пульсирующую на ладони царевны.

– Я слышала Владыку Дешрет, – прошептала девушка. – Сет Нубти, владыка металлов, хозяин золотых копей. Даритель… Теперь я понимаю. Он – не Божество захватчиков, Анх-Джесер. Он – наш Бог.

Песок, шелестевший в развалинах Золотого Города, вторил её словам.

Не сразу, но Анх-Джесер понял смысл её слов. Тогда он ещё не знал, что их путешествие было далеко от завершения, ибо Зов вёл Таа-Нефертари дальше. Вместе они отправились к развалинам Нехена, обители сокологолового Хора, и время снова расступалось перед ними, обнажая смутные истины былого, которые жрец не сумел понять и расшифровать до конца.

Он видел отголоски чужих битв и чужою же памятью помнил, как в пламени и крови выковывалось новое будущее их родной земли. Новая история, эхо которой сохранялось и теперь, когда так многое уже было забыто. Клич сокола в небесной лазури. Рёв зверя в мареве наступающей пустыни.

Ночью они сидели у маленького костерка, зажжённого там же, в полузабытых руинах. Ветер играл песком, заметающим давно отгремевшую здесь жизнь. Тихо потрескивало пламя, и вдалеке выли ночные хищники. Вечные звёзды, сиявшие для приходивших прежде так же, как светили сейчас Анх-Джесеру и его царевне, сегодня казались особенно близкими.

Привалившись к его плечу, Нефертари вычерчивала узоры на песке. Хмурилась, стирала, выводила снова. Жрец различал штандарты сепатов, священных зверей, среди которых видел и сокола, и ша, и волка – своего Бога, ныне забытого многими.

– Противостояние, – тихо проговорила девушка, разглядывая знаки. – Ты ведь видел его вместе со мной. Наши люди и наши Боги… А твой Бог, Открывающий Пути, великий воитель. Кто призывает его теперь, кроме тебя и немногих других? Эпохи меняются, меняемся мы. И меняются наши Боги… Но почему победители пишут историю подчас так неузнаваемо?

– Какую историю напишешь ты, когда мы победим? – тихо спросил Анх-Джесер вместо ответа. – Захочешь предать забвению? Или сохранить?

Она не нашла что сказать, снова посмотрела на знаки на песке, потом перерисовала два штандарта – сокола и ша – так, что они оказались вровень, словно спина к спине.

– Древние говорили мне о городе, откуда правили первые Владыки объединённой Кемет. Но путь к нему мне неведом, погребённый под песками. – Она вздохнула.

– Нубт и Нехен тоже были скрыты в гробнице песков, – заметил жрец. – Ты увидела мудрость зверя и ярость сокола. Возможно, не время смотреть дальше?.. Возможно, – осторожно добавил он, – пора вернуться домой. Ты ведь никого не предупредила.

– Нет, – она тряхнула головой. – Рано возвращаться. Я узнала ещё не всё. Я должна найти Чени[14].

– Ты говорила, что будет только Нубт, – беззлобно поддразнил её Анх-Джесер. – Но потом пожелала увидеть Нехен.

– Они связаны! – возмутилась Нефертари. – Одного не могло быть без другого.

– Да, конечно, – улыбнулся жрец. – И всё же. Древняя столица, о которой мы ничего не знаем… Давай хоть ненадолго заглянем в Уасет. Поговоришь с отцом.

– Чтобы он запер меня во дворце?

– Владыка не запирает людей в клетки – он разбивает оковы, – серьёзно заметил Анх-Джесер.

– Ты боготворишь его.

– На это есть немало причин, и не у меня одного.

Царевна вздохнула и закусила губу, борясь с собой.

– Я ещё не готова уйти отсюда, пойми. Храмы Нехена, гробницы… отсюда я могу узнать путь в Чени. Боги, здесь я ещё столько могу узнать!

Шелест ветра в руинах вторил её словам. Древние жаждали поделиться своими тайнами, и как мало было нескольких ночей для сердца, стремящегося к утерянному Знанию. Анх-Джесер знал, что за каждый из этих дней придётся дорого заплатить. Возможно, он лишится доверия Владыки… Даже думать об этом было страшно, но подводить её – ещё страшнее.

В какой-то миг жрец понял, что в этих руинах они уже не одни. Нефертари была всё так же погружена в свои мысли, вычерчивала фигуры на песке и беззвучно что-то шептала. Но он отчётливо услышал звуки, чуждые для ночной тишины. Подхватив посох, Анх-Джесер резко поднялся и отступил от костра на несколько шагов. Полуразрушенная стена из сырцового кирпича давала какое-то укрытие, но отблески костра наверняка было видно издалека.

Что ж, иногда пустыня бывала не такой уж пустынной…

– Куда ты? – тихо окликнула девушка.

Жрец вскинул руку, велев ей затаиться, и прислушался.

Вдалеке коротко взлаял зверь, словно предупреждая. Анх-Джесер внял зову своего Бога – прыгнул, откатился… как раз вовремя – в место, где он только что стоял, вонзилась стрела.

Ночная темнота породила несколько фигур, вполне обычных, земных, принадлежавших их эпохе.

– Незваные гости на нашей земле, – задумчиво протянул один из них, поигрывая булавой.

Анх-Джесер отступил, закрывая собой царевну, стараясь держать в поле зрения всех пятерых. Мужчины были вооружены. Ни доспехов, ни опознавательных знаков. Разбойники, промышлявшие на путях караванов… Но ведь в этих развалинах не пролегал ни один торговый путь. Возможно, здесь они скрывались от правосудия?

Отвлечь, выиграть время… на этом сошлись все его мысли.

– Мы уйдём, – тихо заверил Анх-Джесер. – Прямо сейчас.

– И приведёте псов Владыки? – ухмыльнулся кто-то.

– О, да вы посмотрите – с ним женщина.

– Далековато забрались от уютных жилищ.

– Может, всё-таки пригласите к костру? Раз уж оказались у нас в гостях.

– Эй, красавица, скрасишь нам эту ночь песней? Или не только песней.

– Да ты хоть знаешь, с кем… – возмущённо начала Нефертари, но Анх-Джесер шикнул на неё, пока не выдала себя.

Он лихорадочно соображал, как быть. Отвлечь их внимание, чтобы царевна успела сбежать… Вот только Таа-Нефертари никогда не сбегала.

– Давай сюда свой посох, пока не ушибся, – осклабился первый, с булавой. – Повезло тебе, что пришёл с девчонкой – девчонки к нам захаживают редко. Может, даже отпустим, если понравится. Или отпустить тебя сразу?

– Да ты чего, Хебни, разболтает же всем о тайнике! – возмутился лучник и тут же получил зуботычину.

– Заткнись ты, сам знаю. Ну что ж. Придётся тебе тогда посмотреть, как мы развлекаемся…

От гнева перед глазами потемнело.

– Беги! – рявкнул Анх-Джесер и устремился на главаря, с силой ударил посохом под дых, прежде чем тот успел опомниться.

Лучник запоздало выстрелил, но промахнулся. Увернувшись от удара булавы, жрец сделал подсечку посохом, повалил мужчину на песок и ударил уже кулаком так, что хрустнула переносица.

Подоспели остальные, набросились, оттащили. Главарь поднялся, зажимая ладонью нос. Анх-Джесер дёрнулся, рывком попытался освободиться, но несколько ударов в грудь и живот заставили его обмякнуть. От удара кулаком в лицо в сознании помутилось. Упрямо он тряхнул головой, сплёвывая кровь. Главарь навис над ним, сжал пальцами подбородок, заставляя поднять голову и посмотреть в глаза.

– Ты будешь умирать медленно, тварь, – пообещал он. – Не раз пожелаешь, чтобы падальщики уже пожрали твои внутренности.

– Отпустите его! – прозвенел властный голос.

Анх-Джесер прикрыл глаза, понимая, что всё кончено. Как он и ожидал – Таа-Нефертари не послушала его приказа.

– О-о, девчонка умеет управляться с луком? – рассмеялся кто-то.

Свистнула стрела, и один из разбойников взвыл, повалившись на песок с простреленной ногой. Анх-Джесер тихо вздохнул, собираясь с силами для нового рывка. Оружие было бесполезно. Отстроить сознание, призвать тени некрополя… если успеет… если хватит сил…

Холод лезвия у самого горла отрезвил его.

– Если хочешь, чтобы твой друг ещё провёл с нами некоторое время – брось оружие, – почти ласково посоветовал главарь. – Оно тебе совсем не идёт. Порадуешь меня – и я вспомню, что значит быть милосердным.

Не дожидаясь развязки, Анх-Джесер зашептал призыв Упуату. Тени у костра сгущались. Ночь оживала эхом древних мёртвых.

Кто-то встревоженно вскрикнул.

Лезвие вскрыло кожу, и тёплая струйка крови побежала по шее. Жрец повторял речитатив. Он должен был успеть…

– Хорошо, твоя взяла! Я опускаю оружие, видишь? Не трогай его. – Голос Нефертари звучал твёрдо, но Анх-Джесер различал в нём нотки тревоги. – Подойди. Посмотри, я безоружна.

– Нет, беги! – крикнул жрец, не сдержавшись, прервав речитатив.

Главарь, отведя нож, ударил его наотмашь так, что клацнули зубы.

– Заткнись. Твоя девчонка поумнее тебя будет.

Вдалеке тоскливо завыли шакалы. Разбойники, державшие Анх-Джесера, встревоженно переговаривались, чуя силы, которые он разбудил. В нескольких шагах от них сыпал проклятиями их товарищ, раненный стрелой царевны.

Главарь, поигрывая ножом, двинулся к костру. К Нефертари.

– Вот умница. И хорошенькая к тому же…

– Хорошенькая, – тихо согласилась царевна. – Моей красоты хватит на вас всех.

– О, даже так? – хохотнул мужчина.

– Конечно. Просто иногда красота… ослепляет, как ярость солнца…

Что произошло в следующий миг – Анх-Джесер не успел понять. Ночь полыхнула ярким заревом тысячи костров, словно сама Сехмет обрушила гнев на землю, как в старинных легендах. Он слышал дикие крики, которые, казалось, не в силах было исторгнуть человеческое горло. От удушливого запаха палёной плоти стало тяжело дышать. Жар стал нестерпимым, похищая дыхание, и от боли он почти потерял ощущение реальности… а потом вдруг понял, что больше его никто не держал. С усилием Анх-Джесер опёрся на руки и поднялся на колени, озираясь. По крайней мере, у него всё ещё были глаза, и он разглядел то, что осталось от костра, – алые угли, дотлевавшие в нескольких шагах.

И пять мёртвых тел – оплавленная плоть на почерневших костях.

И хрупкий светлый силуэт, застывший над ними.

– Я просто… хотела защитить… – Её голос надломился. Нефертари смотрела на него расширившимися от ужаса глазами, ожидая, что он сбежит отсюда. От всего, что случилось здесь. От неё.

Пошатываясь, Анх-Джесер поднялся – на это потребовались едва ли не все его силы. Он очень надеялся, что ободряющая улыбка сейчас не походила на оскал. Сократив расстояние между ними, он обнял свою царевну и тихо заверил:

– Ты и защитила.

– Ты не боишься меня? – прошептала она, заглядывая ему в глаза.

Анх-Джесер погладил её по волосам.

– Никогда.

Им обоим ещё только предстояло понять, какой Силой она была наделена теперь. Но в его сердце не было и не могло быть страха.

Глава 5

Открывающий Пути

«…Эта женщина была могущественной колдуньей, повелевающей пламенем и песками… И чудовища пустыни ходили за ней по пятам, пожирая её врагов… И зверем ластился к её ногам огонь… Огонь!..»

Жар был так силён, что из лёгких как будто выжгло весь воздух. Он даже вскрикнуть не сумел – только хрипло выдохнул, отпрянул, чтобы немного отдышаться, едва удержал равновесие и снова схватился за стену в поисках хоть какой-то опоры. Рядом безмолвными тенями застыли мертвецы и всё так же мягко светились знаки.

Чуда не случилось – проход за стеной не открылся, по крайней мере физически. А не физически… целый сонм образов наполнял сознание, и все они казались реальнее, чем даже его собственная уже меркнущая в памяти жизнь. Он видел иную эпоху и видел людей, живых, реальных, кажущихся уже почти родными, когда смотришь их глазами.

Якоб потёр ладонями лицо, уже не понимая, что было настоящим. Кольцо нагрелось и жгло палец, но почему-то он был уверен – снять не получится. Обречённо он поднял взгляд, посмотрел на застывших рядом товарищей по несчастью, ожидающих непонятно чего. Сейчас они казались не живее гротескных манекенов. Эдакие декорации к ужастику неведомого режиссёра, который взял в свою команду ещё и его, Войника. Притом безо всякого согласия.

– Двери здесь нет, – произнёс Якоб вслух, просто чтобы окончательно не тронуться умом.

– Есть. Но ключ лишился целостности, – мягко произнёс чей-то голос.

Войник вздрогнул, но обернуться решился далеко не сразу, уже не зная, к чему быть готовым.

К счастью, увидел он не чудовище, не ещё одну восставшую мумию. У запертых дверей стояла женщина в светлых одеждах, которую он совершенно точно видел прежде. Тёмно-медные змейки кос обрамляли лицо, прекрасное, но такое невыразимо печальное, что всякий страх исчез. Хотелось сделать что-то для неё, успокоить… хотя, возможно, в этом она совсем не нуждалась.

Ожившая реконструкция профессора Тронтона… хозяйка гробницы, сотканная не то из теней памяти, не то из иллюзий разгорячённого бредящего сознания.

Медленно мёртвая царевна прошла вдоль стены, провела точёной ладонью по светящимся знакам. В тишине тихий перезвон её украшений и шелест одежд казались оглушительными.

– Правый глаз Его – Солнце, и левый – Луна. И когда ослеплён Он, то карает друзей своих, принимая их за врагов, – нараспев произнесла она.

Какой бы это ни был язык, Якоб понимал его.

Невидящие взгляды мертвецов обратились к ней. Царевна приблизилась.

– Кровь пробуждает ярость. Карающее пламя.

Ласково она коснулась плеча Ахмеда, и тот осел, осы́пался к её ногам. Якобу показалось, что он услышал тихий вздох облегчения, пронёсшийся по залу робким порывом ветра. Потом пришёл черёд Рашида и Ричарда. Хозяйка гробницы… нет, не уничтожила их – освободила. И когда от них остались лишь прах да ветхое тряпьё, царевна посмотрела на Якоба.

– Вот что они принесли в обитель Стражей. Кровь. Страх. Смерть. Что принесли, то и пробудилось… Жертва во имя царевны, призванная не упокоить – замутнить чистоту восприятия. Но слепой гнев карает не только тех, кто заслужил его сполна. Увы…

Якоб не знал, что сказать, – просто смотрел на гостью своих снов, на ту, с чьей жизнью соприкоснулся так явственно, словно прожил её сам.

– Таа-Нефертари… – прошептал он.

Царевна чуть улыбнулась. Её глаза и правда были похожи на тёмные драгоценности, какими Якоб помнил их чужой памятью. Помнил эту Силу и красоту, неподвластную ни словам, ни песням. Сморгнув, он увидел иной её образ, иссушенный, полуистлевший, но сбросил наваждение страха. Хозяйка гробницы пожелала показаться ему в ином облике, и её присутствие не несло с собой касания липкого ужаса, как прежде.

– Я разглядела это не сразу, но… Ты в самом деле похож на моего доброго друга, первого обладателя кольца в новой эпохе, – тихо проговорила она. – Такие, как мы, рождаются иногда. Хранители ключей… или Ключи сами по себе. Время, пространство – на этих тропах нам так легко заблудиться. Так легко кануть в ужасе перед неведомым, прежде чем и неведомое становится тебе добрым другом. Знакомым и непознаваемым.

Её голос лился тёмной рекой, завораживающий, словно вязь заклинаний. Якоб не был уверен, что понимает до конца, но слова вызывали в его сердце сильнейший резонанс.

– Ты ещё в самом начале своего пути, хоть и успел уже увидеть крохотные части великого множества удивительных вещей.

– Я не пытался вникать в волшебство – это оно проникло в меня, – пробормотал Войник слова какой-то старой песни.

– Я бы не выбрала тебя, но выбора у нас нет, кроме того, что мы уже совершили, – сухо сказала она и положила ладонь на стену, поверх сомкнутых рук мужчины и женщины на рельефе. – Следуешь ты за призрачной кошкой или за чёрным псом… всё едино.

– Я что, получается, тоже уже умер?

Она усмехнулась:

– Для нас это не так уж важно. Но на самом деле здесь и сейчас нет ни тебя, ни меня… или, напротив, то от нас, что по-настоящему имеет значение, пребывает именно здесь? Твоё тело погребено под обломками. Моё – распилено на части на потеху толпе гостей. И каждый, кто вкусил моей плоти, сгорел в моём пламени, которое они призвали.

– Это… это ведь было давно, – неуверенно проговорил Якоб. – А я провалился в катакомбы совсем недавно.

– Когда странствуешь тропами времени, нет ни «давно», ни «недавно». А ты, как и я, – странник… но пока далеко не Страж.

– Мне бы… если можно… поконкретнее, – неуверенно проговорил Войник. – Я всё-таки жив? И зачем-то ты ведь выбрала меня? Для чего?

Она не ответила, лишь усмехнулась, безмолвно напомнив о сказанном только что – не выбрала бы. Обижаться было, наверное, глупо, но всё равно стало досадно.

– Я не знаю твою историю, – буркнул Якоб. – Не знаю даже, что увидел здесь вот буквально только что. Но я хотя бы пытаюсь понять!

Воцарившаяся тяжёлая тишина угнетала, а у Войника было слишком много вопросов. Задать ни один он не успел – Таа-Нефертари заглянула ему в глаза, и чужая память захлестнула его с новой силой.

Анх-Джесер хорошо помнил, как впервые оказался в Абджу – ещё очень давно, вместе с матерью, жрицей далеко не самого влиятельного теперь культа. Но именно мать научила его слышать мёртвых, говорить с тенями, взывать к памяти и оборачивать её для защиты. Увы, Упуат позвал её на неведомые тропы слишком скоро, но Анх-Джесер помнил её уроки, её песни и старинные легенды. Сказки о смерти и возрождении, которыми было наполнено его детство. О том, как легко дух преодолевает время и пространство. О том, что предки – совсем близко, только руку протяни, и больше не испытаешь одиночества… Всё это обретало новый смысл теперь, когда он оказался в доме своего Бога уже с Таа-Нефертари.

Множество паломников приходило в Абджу – и рэмеч[16], и хека-хасут[17]. В таких Местах Силы стирались границы. Восторг, почтение, трепет перед вечностью роднили старинных врагов не меньше, чем возможность преломить в пути хлеб или пропустить у костра в пустыне кружку доброго пива. Отголоски войны словно и вовсе не коснулись этих мест, хотя и жрец, и его царевна помнили свою историю. До того, как хека-хасут покорили земли вокруг Абджу, им противостоял великий воитель, чьё имя теперь боялись вспоминать. И говорили, что похоронен он был тайно где-то здесь, среди гробниц древних, но если кто и знал путь к его последней обители – молчали, защищая от осквернения. Даже мать Анх-Джесера не знала этих троп, хотя знала имя – Сенебкаи, сын Ра, потомок властителей.

Но Таа-Нефертари пришла в Абджу не в поисках гробницы великого воителя, смелостью которого были наделены и она сама, и вся её семья, сохранявшая последний оплот противостояния. Она следовала за видениями, открывшимися ей в Нубте и Нехене. За образами, которые чертила на песке. За обрывочными рассказами, из которых Анх-Джесер пока не мог выстроить цельную историю. Она грезила о Владыках из Чени, но одно имя, нашёптанное древними, повторяла чаще прочих, даже во сне. Был ли когда-то такой Владыка или пригрезился ей, Анх-Джесер не мог сказать наверняка. Даже имя его казалось не более чем легендой.

Хасехемуи[18]. Воссиявший двумя жезлами. Тот, в ком умиротворились оба Бога – Хор и Сет. Даже представить, что кто-то из Владык в самом деле призывал обоих и был благословлён ими равно, было трудно… Но после путешествия в Нубт и Нехен, сквозь танец эпох, Анх-Джесер готов был принять и поверить во многое.

Нефертари говорила, что найдёт его гробницу, пусть ей так и не удалось отыскать путь в Чени. Твердила, что это было так важно – и для неё, и для всех них. По-своему жрец понимал – ей нужно было удостовериться, что она не отступница, не колдунья, отмеченная пламенем проклятых песков. Что у неё тоже есть своё место в Обеих Землях и в династии Владык… Как будто для этого нужны были какие-то подтверждения! Достаточно того, что она просто была. По крайней мере, ему, Анх-Джесеру, всегда этого было достаточно.

На остраконах она рисовала фрагменты карт, которые никак не могла сложить воедино. И серебряный серп Северного Неба. И штандарты с ша и соколом, носившими венцы Верхней и Нижней Земли. Наверное, кто-то назвал бы её одержимой… Анх-Джесер же просто пытался помочь ей понять, удержаться на хрупкой грани между реальностью и видениями, сохранить баланс смертного разума, который был просто не в силах вместить в себя всё.

Но никто не мог подсказать им, где искать путь. В стороне от караванов паломников, от шумного города, окружавшего старинные храмы, Таа-Нефертари бродила по заброшенным некрополям, точно заблудившаяся тень. И Анх-Джесер следовал за ней верным стражем. Он призывал на помощь все свои таланты и умения, раз за разом обращаясь к теням памяти, к древним, чьи имена уже были забыты, а гробницы – занесены песками. Взор Упуата благословлял его, но даже Открывающий Пути не спешил поднимать вуаль тайны… или они просто смотрели не туда?

Ещё один день и половина ночи завершились бесплодными поисками. Усталая и расстроенная Нефертари забылась тревожным сном. Анх-Джесер охранял лагерь. По границам круга света бродили смутные тени, иногда похожие на людей, но чаще – на тёмных псов, вестников Упуата, которых он призывал всё чаще.

Даже во сне лицо царевны оставалось напряжённым, и тревожная морщинка пролегла между бровями. Словно каждый миг без отдыха она пыталась разгадать тайну, открыть двери, к которым не хватало ключей. Она отказывалась верить в то, что видение было лишь отголоском легенды, и Анх-Джесер не решался переубеждать её. Да, легенды тоже основывались на истине, но иной раз их нельзя было трактовать настолько буквально. Возможно, она ошибалась, но он готов был перевернуть небо и землю, чтобы найти для неё то, к чему так стремилось её сердце.

Краем глаза он заметил какое-то движение, резко повернулся, крепче сжав посох и положив ладонь на рукоять кинжала. Чёрный пёс замер на границе круга. Отблески пламени отражались в тёмных глазах, внимательно изучавших жреца.

В тот миг он вдруг понял.

– Нет, я не могу оставить её, – прошептал Анх-Джесер, качая головой.

Пёс лишь повёл острыми ушами, выждал немного и растворился в ночи. Последний шанс…

Жрец осторожно потряс царевну за плечи.

– Просыпайся. Я должен уйти. Дождись меня.

– Что… куда ты?..

– Дождись.

Коротко поцеловав её – словно запечатывая невысказанное обещание, – Анх-Джесер подхватил посох и устремился за псом. До рассвета было ещё далеко. Мастабы[19] древних и руины святилищ, похожие на причудливо разбросанные обломки скал, простирались вокруг, насколько хватало глаз. Далеко за спиной остался город Абджу, обитель таинств, мечта многих.

Легконогие тени-псы мчались по песку, и он едва поспевал за ними. Ночь была густой, тёмной, как преддверие Дуата… Впрочем, возможно, сейчас так и было, да и ему ли не знать, что во всяком некрополе границы привычного истончались.

Перед ним выросли полуразрушенные стены древней заброшенной крепости. Если Сенебкаи и другие властители Абджу и пытались восстановить её для своих нужд, хека-хасут разрушили всё, что уцелело, ещё несколько десятилетий назад. Но точно кости фантасмагорического мёртвого зверя, руины возвышались над песками, безмолвно повествуя о давно угасшей славе.

Анх-Джесер был уверен – они с Таа-Нефертари уже бывали здесь раньше. Здесь нечего было искать! Но тени-псы вели его всё глубже к руинам, к зияющим гротам полузасыпанных гробниц.

В какой-то миг земля под ним вдруг содрогнулась и осыпалась. Он даже вскрикнуть не успел – провалился в темноту. К счастью, падать было неглубоко, хотя кромешная тьма скрадывала и очертания форм, и расстояния. Не сразу, но его взгляд различил сбитые плиты ступеней, ведущих куда-то глубже. Чёрные псы растворились бесследно, приведя его к этому месту. Но куда идти дальше? Анх-Джесеру уже доводилось видеть гробницы древних – переходы, засыпанные песками за много веков так, что никакой надежды отыскать путь уже не оставалось. А там, куда можно было добраться, всё уже было разграблено в эпохи смут. Но ведь не просто так пришли вестники Упуата? Не просто так он звал их все эти ночи… и только теперь понимал, что в это место должен был прийти один, сам.

Видения обрушились на него сокрушительным потоком. Осознание прошлого и будущего, понимание его роли. Место Силы звало его, перековывало под себя, обращаясь ко всем его талантам и умениям сразу. Ему предстояло создать нечто подобное… гробницу… проход меж пространствами… Проложить новый путь к забытому… Но разве такое было возможно?

Ошеломлённый, Анх-Джесер осел на стёртые временем ступени, бессильно глядя перед собой, прозревая под толщей песка множество погребальных покоев древней гробницы и то, что лежало за ними. Пронёсся порыв холодного ветра, обдавая его дыханием Дуата. Нечто подобное он не раз испытывал, когда оказывался у «ложных дверей» гробниц, сквозь которые духи пересекают границы привычного мира и возвращаются откуда пришли. Но вместе с ощущением причастности к чуду его вдруг охватила такая пронзительная болезненная тоска, что хотелось выть раненым зверем от потери, которую он пока не пережил… которую пока понимал лишь смутно…

Жрец тяжело опёрся на ладонь, и рука отозвалась тупой болью, когда он наткнулся на камень. Или то был не камень? Без особого любопытства Анх-Джесер раскопал тонкий слой песка, поднял округлый предмет и попытался его разглядеть, хотя где уж там, в такой-то темноте. Но кончики пальцев нащупали узор знаков.

Когда он вернулся к костру, уже светало. Таа-Нефертари, упрямо пытаясь не заснуть, ждала его. Угли успели прогореть, и она куталась в плащ, едва защищавший от холода пустыни.

– Я пыталась найти твой след, но заблудилась в некрополе. – Она нахмурилась. – Пришлось вернуться. Где ты был?

Вместо ответа Анх-Джесер протянул ей открытую ладонь, на которой покоился обломок печати с именем древнего Владыки.

Хасехемуи.

Нефертари издала возглас, в котором смешались изумление и радость. Совсем как в вязи знаков, которые она чертила на песке, в этом имени переплетались изображения обоих Богов. Примирение древних врагов, покровительствовавших их возлюбленной земле равно.

– Ты была права. Он жил, и я проведу тебя к его последней обители.

Тогда Анх-Джесер ещё не знал наверняка, лишь догадывался, что от Абджу начнётся их путь длиною в целую жизнь и даже больше.

Войник вынырнул, точно из глубокого омута, хватая ртом воздух. Очертания древних некрополей плыли перед глазами, как отражение в мутной воде, пока, наконец, снова не сложились в гробницу, в которой он находился сейчас. Или не находился?..

– Есть места, где время и пространство эфемерны. Прорехи в зримой ткани реальности. Ложные двери. Мы хранили одно из таких Мест Силы… одну из таких дверей, очень важную… За ней ты не найдёшь несметных сокровищ, если измеряешь сокровища золотом. Но многие жаждали именно этого. – Царевна протянула руку, накрывая ладонью пальцы Якоба поверх кольца. Её прикосновение оказалось не пугающим – тёплым, очень приятным, как напоминание о чём-то бесконечно знакомом и родном.

Перед мысленным взором вспыхнуло видение – Таа-Нефертари вынесла из бури времени самородок электрума. Из электрума древних, каким-то образом переместившегося сквозь эпохи, было отлито её кольцо… и то, другое, тоже…

– Да, кольца было два, – мягко добавила она. – Вместе они составляли Ключ, выкованный из наших чаяний, из того, что составляло нас самих. Ключ для жаждущих власти… или для тех, кто мечтал о Знании, как и мы сами когда-то… Сила разящая и Сила защищающая… Но Сила – лишь оружие, которое направляет воля. Ключ тоже подвластен воле, и только. Кто и как распорядится им…

Таа-Нефертари замолчала, и её взгляд потемнел от печали и гнева.

– Твоя гробница… Место Силы? Прореха в ткани времени?

– Место Силы, на котором был построен Дом Вечности. Когда-то оно принадлежало другим… задолго до моего прихода и даже до Владыки Нетчерихета… Оно звало меня при жизни и после смерти. Как и ты, когда-то я искала ответы. Но в отличие от тебя я искала и оружие, способное покарать моих врагов… – Таа-Нефертари погладила изображение чёрного пса и нежно провела кончиками пальцев по лицу мужчины на рельефе. – Многое было мне подвластно, но не я открывала эти тропы. Не я находила дороги, я лишь озаряла их яркой вспышкой… Он был моим Открывающим Пути в самую тёмную ночь и в моменты самого безнадёжного поражения.

Глава 6

Среди песков и времён

– Осквернители гробниц!

– Грабители!

– Нечестивцы!

Анх-Джесер хмуро смотрел на окруживших их людей, заслоняя собой Нефертари. Какая ирония Богов, ведь именно с таких обвинений когда-то и началось их знакомство… Пара стражей из числа рэмеч молчали, не спеша с обвинениями. Впрочем, в возмущённой толпе собравшихся хватало и уроженцев Кемет, но хека-хасут выражали свою неприязнь неприкрыто. Казалось бы, какое им дело до чужих некрополей? Или уже считали своими? Быстро же они перенимали культуру. В этом жрец уже не раз успел убедиться в ходе их с Нефертари путешествия.

В неверном свете факелов люди казались гротескными тенями, а всё происходящее – немного нереальным. Но не мог ведь его Бог отвернуться теперь? Здесь, в своём священном месте, Упуат должен защитить их.

– Я – жрец Упуата и чту древний покой Абджу. Никогда бы я не посягнул на покой правогласных[20], – проговорил Анх-Джесер.

– Именно потому вы копались в могильной яме?

– В темноте, как воры!

– И как ты объяснишь вот это?!

Взгляд жреца упал на обломок печати Хасехемуи и два древних каменных сосуда для благовоний, запечатанных золотыми крышками. Один из стражников потряс артефактами – доказательствами вторжения.

А Нефертари ещё так радовалась, когда нашла эти сосуды. Говорила, есть надежда, что гробница не тронута. Сколько фрагментов истории таилось там, внутри, но они успели расчистить лишь верхнюю часть ступеней.

– Священные реликвии моего народа. Я хотел передать их в храм… – Он помедлил, решив, что Уасет лучше не упоминать. – В сепате Та-ур[21].

– Врёшь!

– Вор!

– Осквернитель!

Он прикрыл глаза, отстраивая восприятие, понимая уже, что разговоры бесполезны. Нефертари растерянно замерла рядом. Она ещё боялась своей Силы и не умела призывать её по своей воле. Да и не хотела его царевна сжигать людей заживо, тем более – своих людей.

– Смерть обоим!

– И тела бросить падальщикам! Не будет покоя осквернителям перед лицом Усира![22]

– Подождите. – Голос звучал тише остальных, но многие смолкли и почтительно расступились.

Средних лет мужчина из хека-хасут выступил вперёд в сопровождении двух крепких воинов, растолкавших тех, кто потеснился недостаточно быстро. Анх-Джесер не знал, кем был этот человек, но, похоже, он занимал в Абджу важный пост. Люди тихо возбуждённо переговаривались.

– Мне донесли кое-что интересное, – проговорил мужчина, и его взгляд – тяжёлый, внимательный – устремился к Таа-Нефертари. – Кто из вас знает эту женщину?

Стражники-рэмеч отводили взгляды. Люди загудели, с интересом обсуждая.

– Она очень похожа на пропавшую дочь правителя Уасет. – Мужчина подчеркнул титул Секененра, принизив его, признавая лишь одного Владыку. – Как любопытно… И если это в самом деле так – гостью надлежит доставить со всеми почестями куда следует.

– Я – просто провинциальный жрец, – вмешался Анх-Джесер. – С чего бы самой царевне странствовать с кем-то вроде меня? Нефрет – моя невеста.

Хека-хасут внимательно посмотрел на стражников-рэмеч.

– Скажите правду, и я щедро награжу вас. Ну а коли решили проглотить языки – так, может, они и не нужны вам?

Воины переглянулись. Спустя несколько томительных мгновений оба проговорили:

– Нет, мы не знаем её.

– Обычная женщина, даже если родом из верхних сепатов.

Хека-хасут задумчиво кивнул и вдруг подал знак своему воину. Отреагировать не успел никто – телохранитель раскроил стражу некрополя череп одним ударом топора.

– Очевидная ложь. Итак… – Хека-хасут снова перевёл взгляд на Нефертари.

– Не надо. Не трогай их, – проговорила царевна.

Анх-Джесер предупреждающе сжал её руку, тихо зашептал речитатив заклинания. Присутствие его Бога было здесь повсюду – стоило только обернуться. Ему нужно было совсем немного времени…

Второй страж некрополя пришёл ему на помощь.

– Беги, госпожа! – воскликнул он и устремился на хека-хасут, обнажив клинок.

Купленных ценой его жизни нескольких мгновений оказалось достаточно. Анх-Джесер прошептал последние слова заклинания. Тени сгустились, и порыв ветра из глубин некрополя затушил факелы холодным дыханием.

– Беги… я найду тебя… – прошептал он и, оттолкнув Нефертари, преградил путь воинам.

Вестники Упуата – клочковатые тени, обращающиеся могучими хищниками, – пришли на его зов и устремились вперёд, сея страх. Никогда прежде Анх-Джесер не зачерпывал сразу столько, но здесь, в священной земле Абджу, его Сила, казалось, возросла многократно. Люди в панике разбегались. Воины тщетно пытались рубить тени. Одного из тёмных псов Анх-Джесер направил с Нефертари, чтобы указал ей дорогу в кромешной ночи. Сейчас даже звёзды над Абджу, казалось, ослепли, и ночь оживала лишь потусторонним шёпотом и испуганными криками.

Анх-Джесер двинулся вперёд. Те, кто не успел сбежать, испуганно отшатывались, словно сама смерть шла к ним. Сейчас он и был самой смертью, дыханием древних мёртвых, их призрачной поступью и непреклонной волей.

– Прочь… – тихо приказал он, и шёпот некрополей подхватил его голос.

Это была долгая ночь. Он нагнал Нефертари у реки, идя по следу призрачного пса, охранявшего царевну. Силы его были на исходе, а за спиной остались нежеланные смерти. С рассветом они нашли укрытие, забылись коротким рваным сном, а потом поспешно продолжали путь.

Гробница Хасехемуи так и осталась погребённой под песками, далеко за спиной, но Анх-Джесер всё же сумел вернуть Нефертари печать и сосуд. Вот и всё, что осталось ей от места, к которому она так стремилась.

На закате следующего дня на переправе их нагнали. Кем бы ни был тот человек, он послал за царевной целый отряд и намеревался заполучить её. Жрец не успел восполнить силы, и не было рядом некрополей, способных подпитать его. Этот бой он принимал как человек, без надежды победить.

– Я сдамся им. Ты должен выжить, – тихо проговорила царевна, сжимая бесполезный уже лук.

Анх-Джесер лишь усмехнулся и крутанул посох, в который раз за это путешествие успев пожалеть, что не взял с собой оружие посерьёзнее, пусть бы оно и привлекало ненужное внимание. Да и не думал он, что они зайдут так далеко от дома…

Тающий солнечный свет разливался над заводями кровавой медью. Вдалеке в небесной выси тоскливо закричал сокол.

– Опустите оружие, и мы не причиним вам вреда! – крикнул предводитель отряда. – Мне был дан приказ лишь проводить тебя к господину. В противном случае твой воин-колдун умрёт.

И Нефертари, его храбрая непоколебимая царевна, опустила лук.

Анх-Джесер окинул взглядом приближавшихся хека-хасут. Как странно, они в самом деле почти ничем не отличались от его соплеменников. Возможно, потому, что уже больше века жили на их землях. А возможно, потому, что прибыли сюда несравнимо раньше – если верить видениям Нефертари?..

– Я пойду с вами! – воскликнула царевна. – Но его не трогайте.

– Одна ты не пойдёшь, – резко ответил жрец.

Что он мог сделать сейчас, против целого отряда? Клинки, поблёскивавшие в алых отблесках, направленные на них, говорили красноречивее слов.

Медленно он опустил посох… Сокол вдалеке издал последний тоскливый клич. Крик Нефертари смешался с этим кличем, а потом тяжёлый удар по затылку погрузил его в первозданную тьму…

Когда Анх-Джесер пришёл в себя, вокруг кипел бой. Не сразу он понял, на каком он был свете, а звон мечей и яростные крики вполне могли быть рождены где-то в недрах Дуата. В густых сумерках, подсвеченных всполохами факелов, он не понимал даже, кто свой, кто – чужой.

С усилием он поднялся, опираясь на связанные руки. Перед глазами плыло, и земля пошатнулась. Кажется, бой уже стихал… Жрец вскинул голову. Взгляд различил приближающуюся фигуру, обрисованную алыми отсветами, сжимавшую в руке такой знакомый топор… Анх-Джесер не поверил своим глазам. Да, он узнал эту особую стать и Силу. Перед этим человеком отступали даже тени некрополей, но… как? Как такое было возможно?!

Жрец встал на одно колено и склонил голову. Владыка молчал, но Анх-Джесер чувствовал его тяжёлый взгляд, пригвождающий к месту.

– Отец! – Голос Нефертари прозвучал так потерянно. Но, по крайней мере, она была здесь, живая и невредимая.

Кинжал Секененра рассёк путы на его руках, и рывком Владыка заставил жреца подняться. Царевна встала рядом с Анх-Джесером, не зная пока, чего ожидать.

– Далеко же вы забрались от наших границ, – сухо проговорил Владыка. – Сбежать из Уасет в моё отсутствие, никого не предупредив…

– Отец…

– О чём ты только думала?

– Клянусь, я сделала всё, чтобы ничем не выдать себя.

– Люди замечают больше, чем нам порой бы хотелось. Или ты забыла мои уроки? – Хмурясь, Секененра перевёл взгляд на жреца.

Тот расправил плечи, готовый принять любое решение Владыки. В конце концов, никакая кара не могла быть страшнее, чем потерять доверие того, кто спас его, ввёл в свой близкий круг и научил так многому.

– Твоя верность моей дочери достойна уважения, – сказал Секененра чуть мягче. – Из вас двоих хотя бы тебе разум не отказал. Благодарю, что не позволил ей сбежать одной… Но наказание понесёте вы оба – сразу же, как мы вернёмся в Уасет. Кто наделён большей властью, в ответе за великое множество последствий.

Анх-Джесер чуть поклонился, не веря себе от облегчения. Владыка не прогнал его, как бешеного пса.

Секененра обернулся, глядя на свой отряд, на поверженных воинов хека-хасут, и печально покачал головой.

– Это моё деяние тоже не останется без ответа. Они осмелели, пробуя наши границы. Набеги участились… Но ты сама пошла к ним. Сама едва не стала их пленницей. – Тёмные глаза сверкнули сдерживаемым гневом. – Ты хоть представляешь, чем это обернулось бы для всех нас?

Нефертари пристыженно опустила взгляд.

– Я думала… Эти земли ведь не принадлежат хека-хасут, отец. Они мирные. Нейтральные.

Секененра с горечью улыбнулся.

– Земли Сенебкаи – нейтральные? Если бы… Его восстание не забыто, Нефертари, и раны ещё свежи. Здесь мы – нежеланные гости, и всё же ты отправилась сюда, отбросив всё, что знаешь.

– Я… понимаю, что не должна была, отец. Только выслушай меня, прошу… Я ведь наконец поняла, кто я! Мне столько нужно тебе рассказать! Ты не поверишь, мы нашли её. Гробницу Владыки, сумевшего объединить…

Секененра вскинул руку.

– Потом. Всё потом. Задерживаться здесь нельзя. Мои отряды стягиваются к границам. Я готовил ответ правителю Дельты на его послания, призванные положить конец хрупкому перемирию. И теперь ты… – Он осёкся, тяжело вздохнув. – Что ж, значит, так тому и быть. Это и будет моим ответом. Первым в череде многих.

Смутно Анх-Джесер начинал понимать смысл его слов. Неужели… время для новой войны уже пришло?..

Тела павших хека-хасут предали огню – рэмеч чтили мёртвых, и своих, и чужих. Нефертари всё порывалась поговорить с отцом, но жрец мягко остановил её. Испытывать терпение Владыки сейчас было нельзя.

И лишь когда ладья Секененра понесла их домой, в Уасет, пришло время для тяжёлых бесед. Мрачно Владыка разглядывал печать Хасехемуи, но было в его взгляде и нечто иное, отголосок мучительного стремления.

– Воссиявший Двумя Жезлами. Отец великого Нетчерихета, строителя первого Дома Вечности… – тихо проговорил он, и голос его выдавал скрытое восхищение, благоговение перед предками. Если перед кем и мог преклониться Секененра, то только перед ними да перед Богами.

О Домах Вечности, знаменовавших эпоху великих властителей, Анх-Джесер, конечно же, слышал. Да и кто в Кемет не слышал? Кто из рэмеч не мечтал вернуть эру, ознаменованную благоденствием? Эру, когда поражений, столь горьких, даже представить было нельзя… Но Дома Вечности стояли ближе к Дельте, в землях, над которыми властвовали чужаки.

– Мы могли бы добраться до сердца гробницы, – сказала Нефертари. – Вернуть утерянные знания…

Секененра одарил дочь долгим взглядом, в котором было заключено слишком многое. Рэмеч могли мечтать о былой славе Обеих Земель, о единстве и процветании. Но каково было Владыке, потерявшему силу своих предшественников?.. В глазах Анх-Джесера Таа-Секененра был воплощением всего, что народ Кемет только мог бы желать от своего правителя. Но он, носивший титулы древних, потомок Богов, был властителем лишь нескольких верхних сепатов. А то, что принадлежало ему по праву, было отобрано, попрано даже до его рождения…

– Объединение земель – легенда, в которой я тоже нахожу утешение. Иногда легенды пытают несбыточным. Иногда питают сердце. Вопрос лишь в том, как далеко ты можешь зайти и не обмануться…

Череда образов, уже виденных прежде, захлестнула Войника. Живой лик наложился на мёртвый.

Он был яростью своих воинов, остриём копья, нацеленного в сердце врага. Вся сила, вся смелость его народа вливалась в него, преломлённая мощью Богов в его крови.

Он был их надеждой на лучшую жизнь, на долгожданную свободу. Они сражались за свои семьи, за свою землю – как и он сам. За их плечами были победы, что прежде казались невозможными, – он показал им, что всё было им по силам. Его люди поднимались на битвы, впервые поверив, что сила предков вернулась к ним. Они не боялись смерти, зная, за что умирают: Обе Земли будут едины!

Предательство перечеркнуло всё это. Его небольшой отряд, отсечённый от основных войск, не выйдет из этой битвы.

Секененра окинул взглядом солдат, готовых умереть за него, черпавших силу в его силе. Как жаль…

Хека-хасут рано праздновали победу. Пленить его не удастся. И он купит время остальным. Они придут паводковыми водами, смоют эту скверну…

– За свободу! – рявкнул Владыка Уасет, и отряд подхватил его крик, устремляясь за ним в свой последний бой.

Он вспомнил, как уже соприкасался с жизнью Таа-Секененра, видел его гибель… видел скорбь Нефертари, помнил её нутром, как свою собственную… Но теперь река времени причудливо переплетала фрагменты судеб, складывая в новый узор.

Стало быть, сейчас он увидел начало освободительной войны?.. Долгой кровопролитной войны. И почему так больно было понимать, что Владыка, положивший этому начало, подаривший своему народу надежду, этой победы так и не увидел?..

– Мы вне времени, – прозвучал её шёпот у самого уха, – и всё же твоё время тает… Песчинки отмеряют каждый хрупкий вздох…

Струйки песка, которые он уже видел в коридорах по пути сюда, с тихим неумолимым шелестом засыпа́ли гробницу. Якоб испуганно огляделся. Царевны нигде не было – ни мумии, ни красавицы.

– Спеши… спеши же! – Шёпот пронёсся порывом ветра, ударил в двери, и те пошатнулись. – У тебя ведь всё ещё есть тело…

Войник сморгнул. На пороге возник пёс, но не чёрный, остроухий, что привёл его сюда. Этот зверь, гость его снов, был красно-рыжим, словно сотканным из живого текучего песка египетской пустыни. Поднявшись на задние лапы, зверь ударил передними в запечатанные двери, и те подались, распахнулись. Гробница стонала и содрогалась. Гул в коридорах, прежде казавшийся далёким, стал оглушительным – голоса и звон оружия или молотов в неведомых кузницах, кующих новые судьбы.

Зверь устремился вперёд, замер, обернувшись, безмолвно зовя за собой, и метнулся в один из безликих переходов. Повторное приглашение Войнику не требовалось – он поспешил следом, смутно понимая, что то был не просто зверь, а лишь ещё один из обликов древней царевны. Дыхание сбивалось, и хор потусторонних голосов гнал его, обдавая жаром. Позади с грохотом захлопнулись двери.

Якоб бежал, спотыкался, полз, когда проход становился слишком узким, и снова бежал по неведомым переходам, стараясь не упустить из виду зверя, ведущего его. И откуда-то знал совершенно точно, что оборачиваться нельзя. Что он просто не готов увидеть то или тех, кто остался за спиной, кто обитал в этих пространствах, из которых он успел узреть лишь крохотную часть… крохотную часть великого множества удивительных вещей…

С каждым шагом становилось больнее, и кровь стучала в висках оглушающим грохотом, вливаясь в единую какофонию со звоном и голосами.

«Беги… Беги, иначе можешь не успеть!» Приказ Нефертари прозвучал так явственно, словно она была совсем рядом. Зверь обернулся, рявкнув, когда Войник споткнулся и замешкался.

Пол под ним пошатнулся, и мелкие камни посыпались с невидимого потолка, теряющегося в кромешной тьме. Якоб вскрикнул, рванул вперёд. Он оказался в уже знакомом тоннеле с осыпавшейся кладкой, с которого начинался его путь сюда. Неужели спасительный выход?!

Шаг, другой. Биение упрямого сердца, не желающего прерывать свой бег. Последний отчаянный вдох, рывок…

Якоб буквально вытолкнул себя вперёд в тот самый миг, когда ход завалило, и обломки камней погребли его.

Пески Саккары казались бесконечными, и найти здесь одного человека было не легче, чем выбрать одну конкретную песчинку. Уж Борьке ли было не знать, сколько ещё сокрыто здесь… Сейчас он был уже в таком отчаянии, что разве что не ненавидел свою мечту – о Египте, о раскопках в Саккаре, о славе учёного, да такой, чтобы встать в один ряд с Картером или около того. А теперь пустыня забрала его друга детства… Вот эти самые гробницы, сокрытые под толщей песков, хранившие свои тайны, которые он так желал раскрыть, – поглотили Якоба без следа.

Поисковая группа снова вернулась ни с чем. Как долго можно было выжить без воды и пищи где-то там, в древних могильных ямах? А если Войник сломал себе что-то и просто не мог выбраться? И хорошо ещё, если не шею…

Вездесущие стражи некрополей – тощие псы – кружили вокруг и везде совали свои носы. Борька наблюдал за ними со странным безразличием, пришедшим на смену злости. Примиряться с очевидным не хотелось, да и Ясмина пока явно не собиралась останавливаться. Собранная и напряжённая, она руководила поисками, раздавая сухие команды, прочёсывая участок за участком вместе со своими людьми.

А потом появился этот зверь. Поджарый рыжий пёс со странными, словно обрезанными поверху, ушами, крупнее остальных. Он наблюдал издалека, не спеша приближаться к поисковой группе. Борьке казалось, что взгляд этих глаз прожигает спину, словно угли, и при этом почему-то никто из рабочих не обращал на пса внимания. Ну не мог же он явиться одному только Николаю? Хотя в такую жару что только не привидится – даже зверь Сета, вышедший из песков…

Борька остановился, отёр пот с лица, приложился к бутылке с водой, ставшей уже отвратительно тёплой. Пёс никуда не исчез – стоял буквально в нескольких шагах на остатках каменной кладки какой-то мастабы, коих в окрестностях было в избытке. И их египтолог уже тоже чуть ли не ненавидел.

– Чего смотришь? – зло спросил Борька. – П-шёл прочь.

Зверь ощерился, вздыбил шерсть и взмахнул хвостом… раздвоенным. Египтолог ошалело приоткрыл рот, и пёс вдруг зашёлся хриплым утробным лаем. Звук был жутким, несмотря на то что сейчас был день. Ночью такой и вовсе бы не хотелось услышать. Ни дать ни взять Баргест[23], хоть та зверюга и происходила из совсем другой мифологии.

«Время… время… песчинки отмеряют… вздохи…»

Нет, он и правда перегрелся – вот уже и голоса начал слышать, а не только видеть песчаных чудовищ.

Пёс вдруг кинулся на него, сбил с ног. Борька пыхтел, отбивался, силился сбросить с себя тяжёлую тушу… а потом оказалось вдруг, что и сбрасывать некого – зверь снова стоял в паре десятков шагов. Заунывно взвыв, он потрусил в пески, то и дело оборачиваясь.

И Борька принял одно из самых иррациональных решений в своей жизни – пошёл за ним. С усилием он поднялся на скалистый холм, чертыхаясь и на себя, и на зверя, и на древних Богов заодно. Зверь как сквозь землю провалился.

Сквозь землю…

– Господи… Я нашёл. Нашёл проход! Сюда!

Глава 7

Гости

Назойливый писк. Настойчивое пиликанье, такое знакомое… И совсем как когда-то – не слушалось тело…

Рывком он пришёл в себя, вынырнул из марева, в котором не в силах был уловить ни один образ, и жадно вдохнул. Взгляд упёрся в стерильно-белый потолок палаты.

«Спеши… спеши же! У тебя ведь всё ещё есть тело…»

Неужели он выжил? Эта мысль была странной и билась в клетке черепа перепуганной птицей.

Кто-то настойчиво дёргал его за руку…

– Эй…

– Яшка! Очнулся! – Борька даже не пытался скрыть облегчения.

– Я понимаю, что ты рад меня видеть, но всё-таки не настолько, – слабо улыбнулся Войник.

Борька отдёрнул руку и покачал головой, глядя на него во все глаза.

– Ох и заставил же ты нас переволноваться…

Яшка закрыл глаза, инстинктивно нащупал кольцо. Тонкий ободок всё так же сжимал палец, развёрнутый печатью внутрь ладони.

Голова кружилась. Зато подробности того, в каком неприглядном виде он оставил эту свою жизнь, не преминули напомнить о себе. Смерть вообще здорово форматирует сознание, если подумать… а он, похоже, снова слишком близко подошёл к опасной границе…

Умел же он портить отношения с людьми, ничего не скажешь.

– Борь… Николай… – Голос не слушался и звучал хрипло, но он должен был сказать, донести – второй шанс мог и не представиться. – Прости меня… Если хочешь, можешь мне потом в морду дать. Как чудак на букву «м» себя вёл, ей-богу…

Борька не то рассмеялся, не то всхлипнул и ткнул его кулаком в плечо, весьма ощутимо.

– Да ты всегда был тем ещё придурком. Не только в тот раз.

– Это точно… Из нас двоих умный – ты. Зато со мной никогда не скучно.

– Обхохочешься, блин.

Друзья рассмеялись, и показалось, что раскол, грозивший перерасти в бездну, в самом деле начал срастаться. Смерть вообще имела обыкновение расставлять приоритеты и чётко показывать, что на самом деле важно, – даже смерть несостоявшаяся.

Войнику очень хотелось поддержать это хрупкое ощущение родства, примирения. С усилием концентрируясь, он начал рассказывать Борьке о проекте Ясмины бинт-Карим, с которого всё началось. О пирамидах. Некстати вспомнился фотоаппарат, погибший где-то в недрах катакомб… но новую технику хотя бы можно было купить в отличие от новой башки.

Приход врача прервал их разговор. С людьми в белых халатах Яшка успел наобщаться ещё тогда, после аварии, но сейчас выбор был невелик. Безучастно он позволил осмотреть себя очередному эскулапу и его хорошенькой помощнице. Они что-то обсуждали между собой по-арабски. Девушка старательно записывала, сверяясь с показаниями приборов. Борька сурово подключился к разговору, засыпал обоих вопросами о состоянии Войника, коротко пояснил, что к чему, но Якоб ничего так и не понял. Не сдох – и ладно. И голова вроде пока не собиралась отказывать совсем.

Врач закончил осмотр, с важным видом покивал, отдал распоряжения помощнице и позвал кого-то…

Когда она вошла в палату, показалось, что даже солнечный свет, бивший в окно, стал ярче. Яшке немедленно захотелось сесть, распрямиться и вообще выглядеть настолько презентабельно, насколько в его состоянии это было возможно. К сожалению, боль в рёбрах и каша в мозгах не позволили сосредоточиться на реальности в должной степени, и пришлось ограничиться улыбкой – чрезвычайно уверенной, как ему хотелось верить.

Красавица, ничем не уступавшая царицам древности, прошла в палату, рассеянно поблагодарила врача, который тут же кинулся ей поспешно что-то докладывать, и остановилась у койки, глядя на него пристально и встревоженно. Помедлив, Ясмина присела рядом с Войником – Борька поспешно уступил ей место – и погладила его по руке.

– Как же я рада, что вы целы. – Её голос, всегда такой уверенный, дрогнул, и она крепче сжала руку Яши. – Этот проект… он должен был пройти совсем иначе. А мы едва не потеряли вас… Простите, мистер Войник. Я сделаю всё, чтобы исправить положение.

– Госпожа бинт-Карим отправила тебя в лучшую больницу Каира, – подтвердил Борька по-английски и присвистнул: – Да ещё и в отдельную палату.

– Пустяки в сравнении с тем, что могло случиться, – покачала головой Ясмина, и её глаза влажно заблестели. – Какое облегчение…

Она говорила что-то ещё, но Яшка с трудом соображал – просто зачарованно смотрел, как двигались её прекрасные губы, как подрагивали пушистые тёмные ресницы, как она с волнением то и дело смахивала падающую на лицо прядь волос. Если бы Таа-Нефертари вдруг облеклась плотью, даже она вряд ли была бы прекраснее…

«И о чём ты думаешь, Войник? Чуть не сдох, а всё туда же, – укорил он себя, но более оптимистичная его часть тут же возразила: – Зато раз всё ещё неравнодушен к красоте – пациент точно жив! И жить, определённо, будет».

Этот визит был недолгим – вскоре пришёл врач, строго сказал что-то по-арабски – видимо, убедил гостей, что Якобу нужен покой. Борька рвался остаться или хотя бы покараулить в коридоре. Ясмина виновато улыбалась и извинялась.

Войник хотел сказать, что чувствует себя лучше некуда и они могут смело остаться, но глаза закрывались сами собой, а малейшие усилия вроде недавнего разговора с Борькой требовали столько энергии, словно он только что ворочал жернова. Наверняка ему вкололи какую-то дрянь. А может, организм в самом деле выключался после путешествия, плохо совместимого с жизнью. В итоге Якоб сам не понял, как уснул. Вроде вот он ещё слышал мелодичное журчание голоса Ясмины, встревоженные реплики Борьки, а потом мир укутал его в толстое тёплое одеяло, отсекая сразу от всех забот.

– Слушай. А как вы вообще нашли меня? – спросил Якоб, уплетая больничный обед. Уже спустя каких-то пару дней он чувствовал себя значительно лучше, хотя сломанное ребро и ушибы давали о себе знать – сложно было найти удобное положение. Да и сотрясение, хоть и лёгкое, тоже не слишком хорошо сказывалось на общем состоянии.

Ясмина должна была навестить его чуть позже, а вот Борька дежурил у койки как привязанный. И когда только Пластика успевал выгуливать? Но Яшка был другу по-настоящему благодарен. Просто беспомощно лежать, пусть даже в лучшей больнице Каира, ему было не по нутру.

– Перерыли всю Саккару, – хохотнул египтолог.

– С тебя-то станется, не удивлюсь. Правда, вряд ли ради одного только драгоценного меня.

– Да, встанешь с этой койки, я тебе ещё объясню популярно, куда лезть не стоит. Давно кулаки чешутся.

– Так я ж тебе сразу дал добро – только нос не сломай. Рамессидский. – Якоб наставительно поднял палец. – Чтоб я ещё когда-нибудь сел в седло… нет, теперь только джипы и квадроциклы. Только хардкор. Железные кони хотя б не боятся ветра и собак.

– Собак, – задумчиво протянул Борька. – М-да… Знаешь, ведь какое дело, раскопать тебя тоже помогли именно собаки. Ну, в двухвостого зверя Сета я, положим, не верю, а вот в то, что пёс показал путь… так всё и было.

– Двухвостый зверь Сета показал путь ко мне? Это я бы тоже не стал сбрасывать со счетов, друг, – усмехнулся Яшка.

Образ царевны в виде ша, ведущей его сквозь катакомбы, ярко вспыхнул в сознании. Не иначе она и привела поисковую группу к месту его погребения – к счастью, несостоявшегося.

«Спасибо, Таа-Нефертари…» – искренне подумал он, гладя печать, и сердце охватила волна тепла.

Да, он ещё не до конца понимал силу артефакта, но даже того, что успел узнать, было достаточно. Каким-то образом это кольцо было связано с царевной… что она там говорила о ключах? Или, может, прав был Фарук и она была прекрасной джиннией? С кольцом вместо лампы. Как бы там ни было, он просто не мог позволить себе потерять артефакт, от которого она каким-то образом зависела!

«Цари древности… фараоны?.. повелевали таинственными силами. И джинны чтили их, строили для них огромные дворцы. Вы бывали в Луксоре, городе дворцов?.. А теперь фараоны ушли. Но наша земля полна их удивительных творений. И знаете, как бывает, иногда человек находит артефакт – думает, тот принесёт богатство. Но беда с такого может быть, ведь уже некому подчинить разгневанного джинна. Ни у кого из нас нет силы древних царей…

– И что делать в таком случае?

– Надеяться на удачу и милость Аллаха. Или… попробовать договориться. Где не взять силой, там можно обойтись хитростью. Или добротой…»

Яшка подумал, что обязательно нужно будет вернуться на Хан эль-Халили. Найти Фарука, расспросить… Отчётливо он вспомнил фигуру в светлых одеждах среди стрельчатых арок и резных цветных шаров светильников базара. Прекрасное лицо, красно-рыжие змейки волос… Теперь царевна уже не внушала ему страха, и он начинал постигать историю, которую она хотела поведать. Понемногу нащупывать истину в темноте минувших эпох – совсем как когда-то эту истину нащупывали сами Таа-Нефертари и Анх-Джесер…

«Я уж постараюсь не подвести тебя, всё исправить. Пусть ты и не выбрала бы меня при других обстоятельствах». – Он мрачно усмехнулся.

– Эй, ты меня вообще слушаешь? – возмутился Борька. – Уплыл куда-то. Взгляд вон какой жуткий стал, пустой.

– Задумался просто, извини… Так, значит, пёс помог вам меня раскопать.

– Пёс вывел нас к одному презанятному месту раскопок. Там копает экспедиция Салимы Икрам[24]. Ну, даже ты слышал о ней наверняка, передачи на Ютубе смотрел, может.

– Не такой уж я и дремучий, особенно с другом как ты. Она же известная, как Захи Хавасс[25], да?

– Ну, Захи – это живая легенда, – протянул Борька. – Но да, госпожа Икрам тоже весьма яркая звезда на нашем египтологическом небосклоне. Так вот, она ведёт раскопки на одном прелюбопытнейшем участке. Там копали ещё в девятнадцатом веке, а теперь вот вроде обнаружилось что-то интересное… мастерские по изготовлению мумий, если не ошибаюсь. Но это неточно… Да и что уж, Саккара похожа на гигантский подземный улей – куча сот. Куда ни посмотри – гробницы и катакомбы. Вот куда тебя занесло, Яш. А глубина этих шахт кое-где достигает тридцати метров, между прочим.

– М-да… падения на тридцать метров я бы уж точно не пережил. Послушай… а ведь где-то там и находится потерянное сокровище Карнаганов, я уверен. Гробница царевны, откуда родом вся их коллекция.

– Если гробница там и есть, она засыпана песками, и раскапывать её не один месяц. Мы нашли тебя в обрушившейся шахте – к счастью, не самой глубокой.

– Там не было никаких проходов? – удивился Войник. Он ведь помнил эти коридоры, ведущие куда-то вглубь… целую разветвлённую сеть неведомых ходов…

Если только всё, что происходило с ним там, происходило в этой реальности. Борька покачал головой.

– Я бы и сам был совсем не прочь обнаружить гробницу царевны Карнаганов, но в наше время это почти что миф. Проекты госпожи Икрам и доктора Хавасса более реалистичны. Да и реставрация пирамиды Джосера вот-вот закончится – тоже будет на что посмотреть. Кстати, ты знаешь, что Захи Хавасс всерьёз намеревается найти гробницу легендарного Имхотепа?

Якоб рассеянно кивнул. Зодчий Имхотеп, впоследствии обожествлённый. Джосер Нетчерихет… Было что-то важное, о чём он хотел расспросить Борьку, чтобы понять, сложить недостающие фрагменты истории.

– Ты рассказывал мне о Джосере. О хеб-седном дворе… и Ясмина тоже рассказывала об этих древних праздниках восстановления силы фараонов или что-то в таком духе.

«Владыка Обеих Земель – это ведь не просто титул. Защитник и хранитель народа, неразрывно связанный со своей землёй. Празднества Хеб-Седа[26] как бы укрепляли эту связь, и ритуал, таким образом, подтверждал право царя властвовать над всем Египтом – подтверждал перед богами и перед народом. Некоторые учёные ещё выводят взаимосвязь ритуалов с объединением Верхнего и Нижнего Египта под властью одного фараона. Мы можем судить об этом по сохранившимся изображениям…» — Он вспомнил рассказ Ясмины бинт-Карим так отчётливо, словно она произносила эти слова прямо сейчас, в этот самый миг.

– Кто такой Хас… Хасехемуи? Воссиявший Двумя Жезлами.

Борька присвистнул.

– Ну ничего себе познания. Я думал, ты дальше Тутанхамона и Нефертити не запомнил.

– Ещё Рамсеса с Сети! – возмутился Яшка. – И Таа-Секененра… – Он осёкся. Сердце вдруг сжалось от странной печали, потому что это имя больше не было просто набором букв из музейного описания.

– Ты вот серьёзно сейчас хочешь экскурс в египтологию на больничной койке? – скептически спросил Борька, поправляя очки, и откинулся на спинку стула, закинув ногу на ногу. – Я, конечно, всегда готов… но ты уверен?

– Считай это сказкой на ночь, – усмехнулся Войник, поудобнее садясь на подушках. – Мне и правда не помешает отвлечься, а ты отличный лектор. Может, на Патреоне страничку откроешь? Прибавка к зарплате и народная любовь гарантированы!

– Не подлизывайся.

– Да вот ещё! Ну так кто это был-то?

– А где ты вообще услышал это имя? Не самый ведь популярный фараон, мягко говоря.

– Слушай, уже и не вспомню, – безбожно соврал Якоб. – Но вот зацепилось что-то, и стало любопытно…

– Хасехемуи – фараон Второй Династии. Он, собственно, согласно некоторым версиям, приходился Джосеру отцом. Эпоху Древнего Царства мы отсчитываем с Третьей Династии, от Джосера, а на Хасехемуи закончилось то, что в египтологии называется Раннединастическим периодом. Он был из тинитских владык.

– Каких?

– Тинитских. Тинис. Город был такой. Ну считай, что древняя столица.

– Чени… – пробормотал Якоб, вспоминая видения.

– Точно. Чени – это по-древнеегипетски. Город мы так и не нашли, хотя свидетельств о нём немало. Но вот погребение себе Хасехемуи отгрохал не в Чени, а в Абидосе. И скажу тебе, что это было за погребение! Пятьдесят восемь помещений вокруг центрального погребального покоя. Древнейшая из ныне известных каменных построек!

– Погоди, египтяне тогда разве не из дерьма и палок строили? В смысле из волосатого кирпича.

– Сырцового, – буркнул Борька.

– Ну я и говорю. И солома из него торчит, как волосы.

– Да, сырцовый кирпич там тоже был. От эпохи Хасехемуи уцелели развалины его крепости. Но для строительства гробницы использовался и камень – удивительное для тех времён явление. Это правда дремучая древность, Яш. Тебе даже представить такое сложно.

– Может, не так уж и сложно, – задумчиво протянул Войник. Гробница и крепость… всё сходилось. Туда ведь и привёл Нефертари её жрец, не так ли? К гробнице древнего Владыки в Абидосе.

– Вообще он соорудил две крепости – в Абидосе и в Иераконполе… в Нехене. Ну, там тогда вообще строили много – как-никак, могучий город, центр культа…

– Хора, да?

– Да, да, в Нехене поклонялись Хору Великому. Ну ничего себе ты Википедии на досуге начитался!

– Так, давай не будем отвлекаться от темы. Хасехемуи. Он-то почему двумя жезлами воссиял? – Войник не удержался, прыснул со смеху – мысли лезли, как водится, не самые пристойные.

– Тот, в ком умиротворились оба бога. Хор и Сет, понимаешь? Он происходил из династии первых объединителей Египта и, по свидетельствам, подавил восстание в Дельте. А в честь примирения Верхнего и Нижнего Египта как раз и взял себе все эти титулы.

– А я думал, объединителем был Нармер. Ну, тот мужик с палетки в Каирском музее…

– На самом деле, некоторые учёные всерьёз считают истинным объединителем именно Хасехемуи. Но я тебе так скажу – вон даже Москва не сразу строилась, а уж единое египетское государство – тем более.

– Так… я, кажется, начинаю улавливать суть или видеть некоторые взаимосвязи, – пробормотал Якоб. – Если Джосер был его сыном, наследником, то неудивительно, что он отгрохал целый комплекс культовых сооружений, где проводились эти самые ритуалы объединения земли. Логично-то как, чёрт возьми!

– Логично, – важно кивнул Борька. – И даже больше тебе скажу, пирамида Джосера была построена на месте додинастических погребений древних правителей.

Якоб вздрогнул. Внутри отчётливо зазвучал голос Таа-Нефертари:

«Место Силы, на котором был построен Дом Вечности. Когда-то оно принадлежало другим… задолго до моего прихода и даже до Владыки Нетчерихета…»

Вот тебе и глюки… Борька говорил ещё что-то о новых открытиях в Саккаре, о некрополях Абидоса, о том, что артефакты из гробницы Хасехемуи исследовал ещё аж какой-то видный египтолог конца девятнадцатого века, Флиндерс Питри. Печати, каменные сосуды с золотыми крышками… совсем как артефакты, которые Анх-Джесер принёс Нефертари. Они ведь тоже пополнили коллекцию Карнаганов? Предметы, которые царевна так ценила при жизни.

Якоб слушал вполуха, слишком увлечённый мозаикой, которая вдруг начинала складываться. Осторожно он начинал распутывать нити спутанного клубка, образовывавшие связный узор.

Места Силы. Путь от Нехена и Нубта к Абджу, от вражды городов-культов Хора и Сета к гробнице объединителя…

Этот путь привёл Таа-Нефертари в Саккару, к месту славы её предков, где праздновались «миллионы хеб-седов» и век за веком властители чествовали объединение своих земель.

Той ночью Якоб спал плохо, рвано – то и дело просыпался, додумывал какую-то мысль, делая для себя очередное маленькое открытие. Кольцо было обжигающе холодным, тяжёлым, но он даже не думал снимать его. Внутри причудливым калейдоскопом закручивались обрывки видений, перемежавшиеся рассказами Борьки о первых фараонах.

В какой-то момент он проснулся окончательно, но не от шума – от неестественной оглушительной тишины. Все фоновые звуки, такие привычные, вроде потрескивания электрических приборов или далёкого гула машин с улицы, как будто отрезало. Он слышал только собственное дыхание и стук сердца, шорох простыней, когда шевельнулся. И накатило странное чувство… не нарождающийся животный ужас, предвестник панической атаки, а полное, абсолютное одиночество. Словно жизнь текла где-то далеко, за толстым стеклом, а его выбросило куда-то между реальностями, даже не к призракам мёртвых и отголоскам чужой памяти – просто в некий пустующий слой междумирья. Это ощущение понемногу начинало давить на виски, сжимать горло, сводить с ума.

– Стоп-стоп-стоп… – прошептал Якоб, резко садясь и потирая лоб. Он прислушался. По-прежнему не доносилось ни звука – ни с улицы, ни из коридора. Каир, огромный оживлённый город, словно замер во времени, и лишь Войник не то опаздывал на несколько мгновений от самой жизни, не то слишком поспешил вперёд.

Наверное, так чувствовали себя герои повести Кинга «Лангольеры», застрявшие в аэропорту Бангора. Войник читал эту повесть ещё в детстве и вспомнил, что напугала она его гораздо больше, чем истории про зомби и серийных маньяков.

Потому что эта история была из тех, от которых не отмахнёшься, как от чего-то нереального. Так было, и он это откуда-то совершенно точно знал.

Якоб сделал несколько глубоких вдохов, медленно повёл внутри отсчёт, заставляя разум заземлиться. Он знал целую кучу полезных техник, помогающих крыше не съехать окончательно… но в такие моменты мало что помогало. Скорее, дань привычке.

Осторожно он слез с койки, прошёл босыми ногами по палате, не решаясь смотреть в окно. Что бы ни было сейчас там, за стеклом, оно могло поглотить его без остатка.

Сердце вяло трепыхалось в груди, неготовое к очередному сверхъестественному потрясению. Разум погрузился в апатию, пасуя перед старыми страхами. В отчаянии Войник сжал руки в кулаки, тщетно заставляя себя встряхнуться, и вспомнил вдруг…

Он был не один! Она ходила теми же тропами, что и он. Между эпохами и пространствами.

– Таа-Нефертари… – Голос не слушался, срываясь до хриплого шёпота. – Нефертари!

В коридоре раздались шаги. Далёкие поначалу, они приближались. Якоб замер, глядя на дверь, поглаживая пальцем печать похолодевшего кольца. Это почти успокаивало…

Шаги были единственным звуком в неестественной тишине. Кто-то шёл сюда, но отчего-то медлил. Потом раздался скрип открывающейся двери, за несколько палат отсюда. Двери приоткрывались и снова захлопывались. Шаги замирали и возобновлялись, неспешные, решительные.

А потом пришёл черёд его двери…

Якоб выругался от страха и неожиданности. На пороге вырос тёмный силуэт, очертания которого он с трудом мог разглядеть из черноты коридора. Да и был ли там коридор?.. Как в дешёвом ужастике, вдалеке мигнул свет, затрещала пара электрических ламп, высвечивая облик мужчины, державшего в руке какой-то странный предмет… Тускло блеснул металл. Изогнутый клинок рассёк воздух между ними.

Войник отпрянул, попятился. Палата наполнилась отчётливым запахом затхлости, даже не разложения – сухого тлена, какой царит на старом заброшенном чердаке. Неверный свет выхватил лицо ночного гостя, когда тот переступил порог.

Мёртвое, безглазое. Кожа и мышцы обвивали кости иссохшими струпьями. Почерневшие губы изогнулись в оскале.

Якоб помнил троих несчастных, запертых в гробнице царевны. Этот мертвец не имел с ними ничего общего, такая от него исходила Сила. Он словно воплощал в себе темноту и сковавшую само пространство тишину… а ещё – смерть, явную, неотвратимую. Окончательную…

Гость резко сократил расстояние между ними. Войник бросился в сторону, за койку, подхватил стул и бросил. Бежать было некуда – мертвец заслонял дверь. Брошенный стул остановил его неумолимое движение, заставил пошатнуться… и только.

– Да что тебе нужно, чтоб тебя! – выкрикнул Якоб. Его взгляд метался от мертвеца к тёмному провалу коридора, и он не знал, чего боялся сейчас больше – оглушающей тишины неизвестности? Или этого создания, явившегося по его душу?

Войник пятился, тщетно ища хоть что-то, похожее на оружие. Ночной гость выбросил руку вперёд, стиснул горло Якоба и впечатал журналиста в стену. Теперь, вблизи, Войник видел каждую уродливую деталь, вдыхал удушливую вонь заброшенности, затхлости… и отчего-то это лицо, застывшее, почти торжественное, показалось ему смутно знакомым. Якоб отбивался, пытался разжать мёртвые пальцы, но ужас парализовал его даже сильнее, чем стальная хватка. И сильнее ужаса было то всепоглощающее иступляющее одиночество, накатившее на него сразу при пробуждении… Это создание буквально источало его.

Дышать было всё тяжелее. Якоб дёрнулся, ударил со всей силы, и мертвец выпустил его шею, перехватил кулак, стиснув почти до хруста… На той самой руке было надето кольцо. Перстень словно обжёг ночного гостя, заставил потрясённо отпрянуть и разжать руку. Войник, воспользовавшись внезапной свободой, что было сил оттолкнул мертвеца, метнулся в сторону и выбежал из палаты.

Спотыкаясь, он бежал по коридору под мигающим светом редких ламп. Это место было воплощением всех его детских кошмаров – двери, за которыми кто-то страдал, за которые совсем не хотелось заглядывать. Бесконечные переходы, ведущие в никуда, заканчивающиеся тупиками. И гулкие шаги за спиной, неумолимо приближающееся нечто, которое он не мог обогнать, как бы ни пытался.

Оборачиваться было нельзя. Но в миг, когда шаги вдруг стихли, Якоб не выдержал, посмотрел через плечо… Ночной гость остановился в конце коридора, опустив клинок. Взгляд его невидящих глаз был устремлён к Войнику, парализуя. В следующий миг мертвец отбросил меч и прыгнул… Поджарый чёрный пёс, иссохший, точно мумия, припал к полу, клацнув челюстями. От такого было уже не сбежать…

«Где же ты, Таа-Нефертари, когда так нужна…» – с отчаянием подумал Войник и зажмурился, инстинктивно вскинув руки…

Ничего не произошло. Медленно он открыл один глаз, потом второй. Хрупкий женский силуэт застыл в середине коридора, между Якобом и несущимся на него чудовищем. И мёртвый пёс вдруг замер, скалясь и вздыбливая клочковатую шерсть, не до конца покрывавшую костистый хребет.

– Уходи, – прошептала Таа-Нефертари. – Возвращайся к хозяину… Он – под моей защитой…

Она протянула руку, сделала шаг, и чудовище взвыло тоскливо и хрипло, пятясь.

– Уходи! – Её голос звенел непререкаемой волей.

Пёс отступил, разбиваясь на отдельные тени, и те схлынули, истаяли где-то в бесконечных коридорах больницы, вышедшей из кошмаров Якоба. Царевна смотрела чудовищу вслед, а когда обернулась – в её взгляде был не гнев, только бесконечная печаль и усталость.

– Что… кто это был? – тихо спросил Войник, сжав кулаки, чтобы унять дрожь в руках.

Больше всего ему хотелось покинуть это место-вне-места-и-вне-времени, но он должен был понять, что происходит.

Нефертари покачала головой и тихо приказала:

– Возвращайся.

Якобу показалось, что он упал с высоты. Рывком его вкинуло в тело, и с возгласом он проснулся. Сердце стучало где-то в горле.

Вокруг была самая обыкновенная ночь. За окном шумели машины. В коридоре переговаривались врачи, совершавшие поздний обход. В ногах мирно дремала Лидка – и где она только пропадала?

Стиснув одеяло так, что руки свело судорогой, Войник перевернулся на бок, чувствуя, что и подушка, и простыни были мокрыми от пота. Звать никого не хотелось, хотя чужое присутствие обычно помогало заземлиться.

Он щёлкнул выключателем лампы у кровати, и палату залил мягкий приглушённый свет. На пальце блеснуло кольцо.

– Спасибо, – прошептал Якоб, зажмурившись, и погладил печать. – Спасибо тебе.

Глава 8

Сделки с совестью

Попрощавшись с начальником, Борька уставился в экран телефона. Этот звонок многое усложнял. Нет, он не забыл о просьбе Кахина… если это, конечно, можно было назвать просьбой, как вежливо бы она ни была высказана. Но поиски Яшки и дни в больнице отодвинули всё на второй план, а необходимость быть рядом с другом, которого чудом удалось спасти, давала своего рода индульгенцию, возможность отсрочить принятие решений.

Что ж, сегодня придётся подсократить визит и всё-таки исполнить обещанное. Черканув Войнику сообщение, что немного задержится – хорошо хоть приёмные часы были почти не ограничены благодаря связям госпожи бинт-Карим, – Борька поспешил попрощаться с коллегами, вызвал такси и не откладывая поехал в Американский университет.

Когда они с Войником поссорились, он бережно собрал дневники, сложил в контейнер и вернул в кабинет Тронтона, в тайник, зная, что профессор может вернуться в любой момент. Так и получилось с этим неожиданным звонком – завтра, уже завтра Тронтон будет здесь! Хорошо хоть опись предметов коллекции он успел подготовить за эти дни. Забавно, что недавно Яшка спросил о Хасехемуи. Среди предметов, найденных в гробнице безымянной царевны, несколько не относились к её эпохе. Это, впрочем, было не таким уж редким явлением в древнеегипетских погребениях. Но вот ведь удивительное совпадение – обломок печати раннединастического царя, Хасехемуи, с изображениями Хора и Сета и два небольших каменных сосуда с золотоми крышками. Такие сосуды, только побольше, Борька видел в коллекции Бостонского музея изящных искусств – удивительные драгоценные вещи минувшей эпохи, когда даже сами египтяне ещё не мечтали о сокровищах Тутанхамона. Странно, что Яшка спросил, но, видимо, и правда всерьёз заинтересовался – может, хотел произвести впечатление на Ясмину.

Забота госпожи бинт-Карим Борьку искренне поразила. Ясмина действительно искренне беспокоилась о благополучии своего наёмного журналиста. Но сколько журналистов было в её распоряжении? А ведь выбрала именно Яшку, пригласила в проект. И теперь всеми силами старалась загладить произошедшее – очень серьёзно рассуждала о «производственных травмах», о том, что произошедшее непозволительно для её репутации. Хотя даже в случае смерти Войника при её-то влиянии могла бы просто умолчать, что причастна… Денег и связей у неё бы хватило. Несчастный случай – только и всего.

Всё это здорово перевернуло представления Борьки о госпоже бинт-Карим. Он и раньше уважал её как не чуждого науке человека и мецената, искренне радеющего за сохранение древнеегипетского наследия. Но история знала сотни влиятельных людей, сделавших немало для человечества и ничтожно мало – для тех, кто их непосредственно окружал. Приятно было на этот раз ошибиться. Теперь Борька понимал, почему так многие хотели на неё работать, когда речь заходила о том, что спонсировать ту или иную экспедицию будет именно она. Чего уж там – он бы и сам не отказался, но его пока не звали, хотя заручиться таким знакомством оказалось полезно. Главное, чтоб Яшка не принял заботу за нечто большее и не понастроил себе планов – с него станется.

Обо всём этом Борька размышлял уже по дороге, стараясь хоть как-то отвлечься. Таксист домчал его до университета на удивление быстро, или просто так показалось, учитывая волнение. Египтолог непринуждённо переговорил с охранником, чтобы не вызывать подозрений. Вести себя лучше было как обычно – и без того казалось, что все взгляды устремлены к нему. В каждой машине, следующей за его такси, Борька готов был видеть преследователей, в каждом случайном студенте или сотруднике университета, встреченном в коридорах, – соглядатаев Кахина. Глупо, конечно. Разумеется, за ним следили, причём так, что он бы не заметил, даже если бы очень постарался.

Если всё делать правильно – скоро это закончится. Скоро он сыграет свою роль в этой противоречивой истории и забудет её как страшный сон, а заодно и заручится поддержкой влиятельного покровителя. Все дороги в Египте ему будут открыты, уже даже не с помощью связей профессора Тронтона и собственной честно заработанной репутации. Были такие двери, в которые не войдёшь со стороны, как ни бейся. И эти двери распахнутся для него, Николая Боркина. Чёрт с ней, с проклятущей коллекцией. Они с Войником были игроками не того масштаба, чтобы не пообломать себе в этой партии зубы и не лишиться всего вообще. Пусть играет кто-нибудь другой.

Щёлкнул замок, и Борька осторожно проскользнул в знакомый кабинет. Всё оставалось нетронутым – даже расположившийся в центре стола коллекционный глобус, инкрустированный полудрагоценными камнями, изображавшими океаны и материки, замер в точно таком же положении. Египтолог не удержался – подошёл и крутанул. Всегда хотелось это сделать, а профессор очень не любил, когда кто-то трогал его вещи. Тяжело вздохнув, Борька посмотрел на пресс-папье в виде английского бульдога. Тут же вспомнился Пластик. В этот раз обошлось, но это не значит, что обойдётся и в следующий… Мысль о том, что даже комендант мог работать на Кахина, египтолог отбросил. Всё-таки паранойю лучше держать в узде, а то сразу впору вешаться.

Борька чётко помнил последовательность действий и повторил её, аккуратно раздвинул верхний ряд книг, за которыми в нише скрывался заветный контейнер… Ноги подкосились, и перед глазами потемнело. Египтолог охнул, схватившись за шкаф. Книги посыпались на пол – дорогие редкие издания, научные публикации.

– Нет… Нет-нет-нет! – выдохнул египтолог, шаря в нише дрожащими руками.

Контейнер исчез без следа. Кто-то успел побывать здесь до Николая Боркина – кто-то, точно знавший, что искать.

Борька сел там же, у шкафа, схватился за голову, судорожно соображая, что делать дальше, как быть. Просить дать ещё времени? Но он даже не представлял, с чего начать! Его блестящий ум, державший в себе десятки дат, умевший находить и сводить воедино тысячи соответствий, сейчас пасовал, потому что для таких дел был совершенно не приспособлен. Отдышавшись, Борька поднял голову и посмотрел на полки, словно контейнер мог материализоваться там как по волшебству. Потом египтолог поднялся, аккуратно собрал и расставил книги в том же порядке, который хорошо помнил. Достав телефон, он набрал номер. В горле пересохло – даже несколько раз сглотнуть не помогло.

– Мистер Боркин? – вежливо отозвалась трубка голосом неизвестного связного. – У вас новости?

– Да, – хрипло ответил египтолог. – Новости для Кахина.

– Надеюсь, хорошие?

Как бы ему хотелось ответить иначе…

– Нет… Их здесь нет.

На том конце провода воцарилась тишина, потом голос столь же вежливо проговорил:

– Ждите. Я перезвоню.

Борька сел в кресло Тронтона, сжал ладонями гудящую голову, гипнотизируя взглядом лежавший перед ним телефон. Бронзовый бульдог смотрел почти сочувственно.

«А что, если Кахин сам забрал их? – пронеслась шальная мысль. – Что, если всё это – просто проверка?»

Трель звонка заставила его буквально подскочить на месте. Номер на экране ожидаемо не высвечивался.

– Здравствуйте, мистер Боркин. – Голос Кахина, обманчиво мягкий, завораживал, путал мысли. – Мне уже рассказали.

– Послушайте, я не вру, их действительно нет в тайнике! – затараторил Борька. – Могу прислать фото. Я точно их сложил на место!

– Спокойно, – всё так же мягко прервал голос. Даже по телефону воля этого человека парализовывала, и его власть казалась абсолютной. – Я вам верю. Подумайте, что же такое могло произойти. Возможно, профессор вернулся раньше?

– Нет, он… он возвращается завтра. Звонил мне буквально пару часов назад. Я не знаю, кто ещё мог пронюхать о тайнике!

– Попробуйте переключиться на другую задачу, не менее важную. Верните мне мои вещи. Как уже говорил, я умею быть благодарным.

– Я… да, я всё сделаю.

– Рад слышать, что наше сотрудничество остаётся в силе. Я терпелив, иначе бы не достиг того, что имею. Мои партнёры – другое дело. Могут быть ненужные жертвы. Я бы не хотел, чтобы и вы тоже посмотрели в глаза Хора. Кажется, была у вас в русском такая забавная фраза… «одним глазком»? – Эти слова он произнёс без малейшего акцента.

Борька сглотнул. Он вспомнил рисунки в дневниках и смерть Артура Стоуна…

– Отдохните пока и соберитесь с мыслями. Даже самый блестящий разум может отказать, когда впадает в панику.

– Спа… спасибо. За отсрочку.

– Приятного вечера.

– И вам…

Кахин уже сбросил звонок. Египтолог отложил телефон, чуть не выронив.

Переключиться на другую задачу, не менее важную… Тогда, в больнице, вышло по-дурацки – кольцо всё никак не хотело сниматься, а Яшка как раз пришёл в себя. Больше таких удачных моментов, чтобы рядом никто не околачивался, не выпадало – по крайней мере пока.

Стало тошно от самого себя. Он предавал друга, предавал собственные принципы. С другой стороны – эта мысль осенила его, вызвала приступ облегчения – от этого кольца одни беды! Борька знал это из обрывков рассказов Тронтона о коллекции, из того, что успел понять при беглом осмотре дневников Джонатана Стоуна, лорда Карнагана. Вся история этого семейства была мрачной, хоть драму снимай. Карнаганы перешли дорогу влиятельным людям, с которыми был связан и Кахин. Чёрный рынок древностей процветал до сих пор, а вот богатый род меценатов угас. Не помогли ни деньги, ни связи.

«Да, – решил про себя Борька. – Нравится Яшке или нет, я его спасаю. Спасаю всех нас».

Не будет кольца – не будет и проблем.

– Расскажи ещё одну сказочку. Я тут всё понять пытаюсь… Вот смотри, фиванские правители воевали с гиксосами. Тут ясно – бои то вспыхивали, то затухали. Не все же сто пятьдесят – или сколько там? – лет они друг друга мочили. Эдак и в живых-то никого б не осталось, – рассуждал Якоб.

Борька рассеянно кивал, сосредоточенный на чём-то своём. Сегодня он вообще казался каким-то вздёрнутым, нервным. Да и пришёл позже, чем обычно, хотя тут Войник не обижался – рад был, что друг вообще навестил его.

– Как со всем этим связан Сенебкаи?

Египтолог встрепенулся, удивлённо посмотрел на Якоба и слабо улыбнулся.

– Ты не перестаёшь меня удивлять. А про него ты где услышал?

– Кажется, госпожа Ясмина упоминала, ещё тогда, в музее. Может, я, конечно, что-то не то услышал, но…

– Нет, всё правильно услышал. Сенебкаи Усерибра. Открытие сделали всего лет пять назад – до этого господствовала теория, что была только фиванская династия и, собственно, гиксосская. А вот эта находка подтвердила другие теории – о независимой Абидосской династии. Да, гробницу Сенебкаи раскопали в Абидосе. Скелет могучего воина, получившего около двадцати ранений… В общем, досталось ему, почти как Секененра. И тоже вроде бы в той же самой войне, только лет на пятьдесят пораньше. Увы, история о нём почти ничего не сохранила, так что можно только строить домыслы. Наверное, они могли бы быть союзниками… Много чего можно предполагать.

«Земли Сенебкаи – нейтральные? Если бы… Его восстание не забыто, Нефертари, и раны ещё свежи…»

– А что-то ещё о нём известно? Что там вообще происходило в Абидосе в эпоху Секененра?

– Увы, – Борька вздохнул и развёл руками.

Сегодня он был на удивление немногословен даже в том, что касалось его любимой египетской темы.

Якоб внимательно посмотрел на друга:

– Слушай, ты в порядке? На работе, что ли, проблемы? Сам на себя не похож. Рассказывай, кто там тебя напряг – выйду отсюда и всем наваляю.

Египтолог расхохотался:

– Нет уж, отдыхай, герой. А проблемы – они всегда были, есть и будут. Пустяки, разберусь.

Почему-то уверенности Войник в голосе друга не уловил.

– Но если я тебе могу чем-то помочь, ты уж не молчи. Не всё ж тебе меня из передряг вытаскивать, – серьёзно проговорил Якоб, хлопнув Борьку по плечу.

– Спасибо. Тут вот ещё какое дело… завтра Тронтон возвращается. Надо вас хоть познакомить.

Якоб напрягся. Сразу вспомнился фуршет в Hilton Ramses и собственная дурь. Что только на него нашло тогда! Прямо затмение какое-то… Из недр сознания всплыл их диалог.

«– Тронтон звонил сказать, что коллекцию привезут уже на этой неделе, дня через два-три. Уже обо всём оговорено. Я буду принимать.

– Ну и хорошо.

– Он предупредил про дневники. И не только про дневники. Я не говорил, конечно, что мы их забрали, но он велел оставить их в кабинете. Не передавать вместе с коллекцией. Намекнул, что нам всем нужно быть очень осторожными… И говорил он так, знаешь… взволнованно, что ли. Совсем на него не похоже. Отменил командировку в Штаты – остаётся на похороны в Англии…»

– Ты опись-то успел сделать? – спросил Войник и, понизив голос, добавил: – И дневники эти злополучные вернуть куда следует…

– Успел. Но помимо описи… – Борька вздохнул, воровато огляделся и чуть слышно проговорил: – Яш, кольцо надо вернуть, как ты и собирался. Это тоже часть коллекции. Тронтон знает, что Стоун никогда не расставался с кольцом. Очень сложно будет объяснить пропажу.

– Оно ведь пропало ещё в Москве. Скрылось в неизвестном направлении, – так же тихо возразил Войник, сжав кулак, пряча в ладони печать.

Друг посмотрел на него укоризненно:

– Не понимаю я тебя. Ты ведь для того и приехал в Каир. Вернуть кольцо. Спастись.

– Так и есть… и обязательно верну его. Но… сейчас я просто не могу. – Якоб покачал головой, вспоминая царевну и её тайны.

– Почему? – строго спросил египтолог. – Только не говори мне про древние проклятия, которые дурманят разум. Это же не Кольцо Всевластья в самом деле, что ты с ним расстаться никак не можешь. Хотя, признаться, тогда ты меня изрядно напугал – готов был буквально кинуться…

– И мне за это до сих пор стыдно, – мрачно согласился Войник. – Я верну, договорились? Просто не прямо сейчас. И пожалуйста, ни слова Тронтону. Вообще никому ни слова.

– Ты его хотя бы не носи тогда на виду у всех, – грустно усмехнулся друг и заторопился, засобирался. Видимо, обида всё же давала о себе знать.

– Уже уходишь? – Якоб не скрывал грусти.

– Да, Пластик же… и работа с утра, подготовиться к приезду начальства надо. Да ты не вешай нос – скоро уже выпишут!

– Хорошо бы… А то уже кошмары снятся больничные.

Борька остановился на пороге, ободряюще улыбнулся:

– Скоро отметим твоё выздоровление и будем вспоминать всё это как страшный сон.

Вопреки сказанному поспешил Борька не домой – в музей. Одна мысль не давала ему покоя – если пропали дневники, могло исчезнуть и что-то из коллекции. А за коллекцию он отвечал лично!

Яшка, упрямец, отдать кольцо по-хорошему отказался. Борька, конечно, предпримет ещё попытку, и не одну – выбора-то у него особо не было. Но вот же жук! Притом жук беспечный. Как будто забыл, чем всё закончилось для Артура Стоуна. Лорд тоже был любителем носить печать при всех – как будто бросал вызов врагам своей семьи. Может, и в самом деле бросал, кто его знает – иной раз нельзя показывать страх, чтобы боялись уже тебя. И не спросишь у него уже, как всё было…

Чёртово кольцо, для чего оно вообще понадобилось всем? Почему Кахин так хотел получить и его, и дневники – неужели коллекционеры обещали такие баснословные деньги, что это стоило большой крови? Борька понимал, что всё это, в общем-то, не его ума дело, но так уж привык работать его пытливый разум. Всякого учёного отличало умение задавать грамотные вопросы.

Раз за разом он прокручивал в голове рассказы Тронтона, случайные оговорки, то, как сам Кахин обмолвился о менее сговорчивом предшественнике Борьки. Может, просто взять и поговорить с профессором начистоту? Вызнать, что творится за чертовщина? Без лишних имён, конечно. Кахина уж точно упоминать не стоило. Раз уж Тронтон отказывался работать с этим человеком, то и выбор Борьки он не одобрит… а может, того и гляди, кончит так же плохо, как Артур Стоун. Думать об этом было жутко. Борька уважал профессора и многим был ему обязан здесь, в Египте. Без Джеймса Тронтона его карьера не сложилась бы точно, ведь это именно он разглядел в молодом учёном потенциал, предложил написать несколько статей в соавторстве, представил коллегам. А теперь получалось как-то совсем уж погано…

Нет, он сделает то, что должен, а потом замолвит перед Кахином слово и за Тронтона. Вот такой будет его благодарность профессору. Так он спасёт и себя, и друга, и старшего коллегу.

Заглушив тонкий голос совести, Борька вошёл в тёмные пустующие залы Каирского музея. После закрытия здесь всегда было так хорошо, спокойно. Храм древности и науки, сам по себе уже являющийся историческим памятником. Борька обожал эти залы, знал здесь всё чуть ли не наизусть. И уж конечно его не пугали ни безлюдные переходы, ни тем более мумии властителей, спавшие на втором этаже и в запасниках. Паранойя пока не развилась до той степени, чтоб он боялся каждой тени даже в своём самом любимом месте на земле.

Поздоровавшись со знакомыми охранниками, египтолог заглянул в кабинет, взял ключи и опись и направился в запасники. После он обещал себе, что непременно пройдётся по залам – это его всегда успокаивало, настраивало мысли на нужный лад. Можно сказать, своего рода медитация. Там, глядишь, и идея появится, как вообще подступиться к поискам пропавших дневников…

– Доктор Боркин, отпустишь на чай, а? – обезоруживающе улыбнулся охранник у дверей запасников, льстиво повысив Борьку в звании. – Я мигом. А то всю ночь ещё дежурить – тут же всё равно никого нет.

– Конечно, Тарик, иди, – кивнул египтолог и показал распечатанные листы. – Я по описи пройдусь и всё здесь запру. Пригляжу за порядком.

Охранник радостно закивал и поспешил присоединиться к друзьям, с которыми коротал ночную смену.

Борька нырнул в темноту тесных помещений, стараясь не вспоминать о своём недавнем визите сюда, когда за ним пришли. Зажигать свет повсюду он не стал – ограничился парой ламп. Проверит быстренько – и домой, к Пластику.

Густые тени хлынули в закоулки между стеллажами и контейнерами. Насвистывая какой-то нехитрый мотив, египтолог шёл к ящикам, где покоилось тело царевны и другое, найденное в её гробнице, вместе со всеми её пожитками. Интересно, где будут выставлены эти предметы, переданные музею согласно завещанию Карнагана? Или всё это бесследно растворится у кого-то из частных коллекционеров, как уже не раз бывало? А может, так и останется пылиться в запасниках – тоже ведь своего рода гробница. Братская могила.

Не успел Борька натянуть перчатки и маску и сдвинуть крышку, чтобы всё осмотреть, как услышал шаги и голоса. Наверное, возвращались охранники – может, решили перенести чаепитие прямо сюда.

Почему-то стало очень не по себе, и по спине побежали мурашки. А если это были не охранники?.. Доверившись инстинкту, Борька поспешно погасил свет и метнулся в ближайший закоулок между стеллажами, вжавшись в стену и затаившись.

– Вы можете сами убедиться, что всё доставлено в целости и сохранности, – холодно проговорил Тронтон, входя в запасники, и сдержанно чертыхнулся. – Опять они там прохлаждаются. Даже двери не удосужились запереть.

Борька думал, что ослышался. Тронтон ведь должен был приехать только завтра!

– Простите людям их маленькие слабости, профессор. По крайней мере, входы в музей надёжно охраняются, – ответил второй голос, обманчиво мягкий. – Спасибо, что уделили мне время в этот поздний час.

Египтолог похолодел… Этот голос принадлежал Кахину!

– Вы нечасто просите о чём-то. Зато если уж просите…

Кахин тихо рассмеялся. Мигнула лампочка, и скудный свет разлился по запасникам, делая тени гуще. Борька вжался в стену ещё теснее и съёжился, стараясь стать совсем маленьким и незаметным.

Оба мужчины прошли дальше, направляясь, как и Борька до этого, – к ящикам с коллекцией Карнагана.

– И всё же, прошу заметить, это – последняя любезность, которую я оказываю вам в рамках нашего, с позволения сказать, соглашения, – сухо сказал Тронтон. – То, что вы устроили в Москве…

– Я не отдавал этот приказ. Мне очень жаль, что ваш друг скоропостижно скончался. Он был смелым человеком, в чём-то даже безрассудным.

– Мы оба знаем, что без вашего ведома ничего подобного не происходит, – в голосе профессора сквозила горечь. – Или кто-то из ваших псов сорвался с цепи?

– Возможно, и так. Но лорду Карнагану, в самом деле, не стоило нарушать обещаний, которые он давал не только мне. Удивительно, что он решил искать помощи у русских… Они так… непредсказуемы.

– Коллекция вернулась в Каир. Это обещание он исполнил.

– Полагаю, что коллекция – неполная. Кое-какие вещи, чрезвычайно важные, отсутствуют. Профессор…

– Кахин, – устало прервал Тронтон и понизил голос: – Асир… пожалуйста, одумайся. Я не могу отдать тебе дневники. Их нужно уничтожить, чтобы уцелело хоть что-то. И я действительно не знаю, куда исчезло второе кольцо.

– Возможно, стоит подумать ещё, профессор? – Теперь этот мягкий дурманящий голос сочился ядом. – Ваша неразумность дорого может обойтись многим.

– Должно быть, ты в отчаянии, раз опустился до запугивания…

– О, что вы! – раздался короткий смешок. – Я снизошёл до личной встречи, надеясь убедить вас вернуться.

– Снизошли… вот как вы теперь говорите. Разве уже случившегося мало? Как далеко этот обманчивый путь завёл ваших родителей?

– Не нужно душеспасительных бесед, – отчеканил Кахин. – Больше я не стану просить. Просто подумайте о том, что мы, по сути, на одной стороне – мы чтим Знание. Собираем и храним драгоценные осколки истории человечества и чудес, которые люди разучились использовать.

– Вот только методы у нас разные, – вздохнул Тронтон. – Ваши мне не подходят.

– Методы не имеют значения, если достигается цель. Вся история строится на этом – на достигнутых целях. И настоящему, а тем более будущему, безразлично, какие жертвы были принесены в прошлом.

– Нет, – решительно сказал профессор. – Я уже поступился многим, но дальше нам не по пути.

– Я не принимаю отказов, – тихо проговорил Кахин.

– В этот раз придётся… Будете смотреть? Её голова тоже прибыла в целости и сохранности.

– Я уже насмотрелся в лицо этому чудовищу в хрупком женском обличье, – глухо ответил Кахин. – Поверю вам на слово. Доброй ночи, Джеймс. Пусть она не станет для вас последней.

Шаги удалялись. Через некоторое время хлопнула дверь. Борька слышал, как Тронтон вздохнул, привалился к стене, переводя дыхание, и что-то зашептал. Через некоторое время он тоже покинул запасники, оставляя своего ассистента в темноте и тишине.

Глава 9

Цена победы

Все слова были лживы. Её горе было слишком глубоким для утешений. Всё, что он мог, – просто быть с ней и вспоминать, вспоминать…

Человек, рядом с которым солнце сияло ярче.

Мудрый правитель и могучий защитник.

Тот, для кого справедливость не была всего лишь словом, – Владыка жил ею и дарил её миру…

Навсегда Анх-Джесер запомнил тот миг, когда Таа-Секененра протянул ему руку, вытащил из-за грани смерти. А после приблизил к себе, доверил защиту своей любимой дочери, благословив их любовь.

Сокрушительный удар, невосполнимая потеря для народа. Но Таа-Секененра положил начало новому пути для всех них. И начало этого пути жрец тоже помнил – бой в окрестностях Абджу. То, как хека-хасут едва не пленили царевну, но Владыка вовремя пришёл на помощь. То, как по приказу Секененра стягивались войска к границам верхних сепатов, готовые дать отпор осмелевшим захватчикам, называвшим себя новыми хозяевами этой земли. То, сколько битв провёл Владыка после, заставив содрогнуться всю Кемет до самой Дельты…

Владычица Яххотеп, его верная соратница, не собиралась сдаваться и складывать оружие. Просто сейчас всем им нужно было немного времени на исцеление… хотя некоторые раны не заживут никогда. Анх-Джесер не представлял, как жить без Нефертари и каково было бы потерять её навсегда. А ведь именно через такую потерю проходила сейчас их царица… Все они любили Секененра, но для Яххотеп и Нефертари с его смертью померк свет.

Ночь опускалась на дворец. Таа-Нефертари сидела у окна, притянув колени к груди, точно на старинном иероглифе. Молча она вглядывалась в тёмный сад, лишь изредка касаясь своих ладоней, словно вспоминая прикосновения… или пытаясь стереть невидимую кровь.

Анх-Джесер видел, что осталось от тела, тронутого разложением. Воинам удалось отбить и вернуть останки Владыки, прежде чем их успели осквернить. Но отчётливо, как по свитку, жрец Упуата прочёл историю последних мгновений Владыки по страшным ранам. Смерть Таа-Секененра не была ни лёгкой, ни быстрой. Будь его, Анх-Джесера, воля, он бы не показывал Нефертари то, что осталось. Лучше бы она помнила отца живым… а вместо этого омывала изувеченное тело вместе с матерью. Впрочем, и это Анх-Джесер мог понять. Важно было сохранить память, выразить свою любовь в последний раз.

Вот только, как теперь исцелить сердце Нефертари, как уберечь от необдуманных шагов – он не знал.

– Они боялись его, знаешь, – чуть слышно проговорила царевна. – До самого последнего мига боялись… Разрубили ему лицо, чтобы лишить силы его Ка. Обесчестить. Истязали его, чтобы увидеть сломленным… Мы среза́ли верёвки с его запястий. Омывали его раны. Ещё никогда бремя моего Дара не было таким… тяжёлым, как сегодня… Я была там. Перенеслась к его последним мгновениям, хотя не просила об этом.

Она резко обернулась. Тёмные глаза были точно открытая рана. Тонкие пальцы сжали запястье Анх-Джесера, и краткими вспышками он увидел то, о чём она говорила.

Толпа воинов. Глумливые гиены вокруг умирающего льва.

Поверженный Владыка.

Жертвоприношение во славу их страха…

Хека-хасут крушили его тело со всей яростью своего ужаса. Словно недостаточно было просто убить – нет, нужно было расколоть смертную форму и сокрушить могучий дух. Всё существо Анх-Джесера безмолвно кричало, но он уже не мог изменить того, что случилось.

В кровавых всполохах меркла чужая память. Рука царевны дрожала, но слёз по-прежнему не было.

– Ненавижу их, – проговорила она безжизненно. – Всех до последнего… Даже если мне потребуется положить на это всю жизнь, потерять всё – я отомщу, клянусь Богами.

Положить жизнь.

Потерять всё… Это прозвучало как роковое пророчество. Он хотел остановить её, убедить, но слова умерли на губах.

Потому что и они тоже были лживы, как и слова утешения.

Что бы ни решила Нефертари, он поддержит её и поможет ей. А глядя ей в глаза в этот самый миг, Анх-Джесер знал, что решение уже принято – как и в тот день, когда они отправились в Нубт.

Столько боли… он даже не помнил, испытывал ли сам когда-либо что-то подобное… Разве что осознание того, что отец не уехал в увлекательное путешествие, а действительно больше никогда не вернётся, было хоть как-то сравнимо с этим. Пустота. Одиночество. Словно некая часть тебя вынута, вырвана с мясом, и ни один фрагмент окружающего мира не заместит её, не сделает тебя снова цельным.

Да, по-своему он понимал. Чужая боль прокатывалась в нём колющим жаром. Иногда царевна показывала ему прекрасные мгновения своей жизни, настоящие чудеса, и сердце заходилось от красоты увиденного. Иногда же – как сейчас – она разделяла с ним то, для чего не было слов. Таа-Нефертари говорила с ним языком видений, пережитых чувств, реже – подбирала слова в его разуме, облекала в их форму поток мыслей и впечатлений. Или же он воспринимал это так – словно царевна говорила с ним на знакомом ему языке.

Якоб потёр грудь, саднящую чужой болью. Кольцо висело на шнурке под майкой – нечего «дразнить змей», как выражался покойный лорд Карнаган. Тут Борька был прав.

Закатные лучи выхватывали призрачную женскую фигуру, стоявшую у окна. Сейчас она не казалась такой живой и реальной, как в гробнице, – скорее хрупким видением, не принадлежащим до конца этому миру. И всё же она была настоящей – Якоб знал это, чувствовал.

Лидка прыгнула на подоконник, изогнула спину, мурлыкнула. Таа-Нефертари погладила её, не сводя взгляда с города за окном. О чём мог думать призрак ушедшей эпохи? Пропускала ли она сквозь себя снова то, что показывала Якобу?..

– Я хочу помочь тебе, – хрипло прошептал он. – Правда хочу. Только не знаю как…

Угасающий свет обрисовал её точёный профиль.

– Он знал… и всё же мы не справились – лишь отсрочили.

– Он? – переспросил Якоб. – Твой Открывающий Пути?

– Нет. Страж, Ключ из другой эпохи, подобный нам. Сейчас история повторяется, но сил у нас всё меньше… И всё так же идёт по следу враг, превосходящий нас мощью и числом.

Про врагов Якоб ещё хоть что-то понимал – кто-то же охотился за Артуром Стоуном и за ним, Войником. Всё остальное он пока так и не мог достроить, перебирая внутри осколки видений, как драгоценные камни, высыпающиеся из ладоней, ловящие гранями яркий свет и снова ускользающие.

Один вопрос мучил его больше прочих:

– Почему твоё имя предпочли забыть? Ты ведь была воительницей своего народа, как твоя мать… Я понимаю, ты заключила сделку с врагом ради победы.

Её зримая форма стала ещё более зыбкой, дрогнула, как дым на ветру. Таа-Нефертари не спешила с ответом – возможно, не желала открывать Якобу всего. Возможно – не желала вспоминать сама.

Отголоски другого видения вспыхнули в его разуме.

«– Здесь – особое место для нашего народа, – торжественно произнесла Таа-Нефертари, встречая взгляд Апопи. Она знала, что уже завладела его вниманием, видела тот особый огонёк, вспыхнувший на дне его глаз. – Оживи его, избавь от осквернения, которое принесли сюда другие до тебя… Не всегда наш народ был единым, Владыка. Сюда мои предки приходили, воцаряясь на троне Обеих Земель, не только для того, чтобы испытать и доказать свою Силу перед народом и перед Богами… Так затягиваются нити меж Хором и Сетом, и приходит конец вражде. Два трона становятся одним… Повтори путь властителей древности, Владыка Неб-хепеш-Ра[27]. Я сама подготовлю и проведу для тебя таинство Хеб-Седа…

Апопи закрыл глаза, вслушиваясь в зов Места Силы. Нефертари знала – он видел и чувствовал многое – и всё же до последнего боялась его решающего слова.

Наконец, властитель обернулся к ней. Его ладони, обжигающе горячие, легли на её плечи, словно скрепляя договор.

– Так тому и быть.

Порыв сухого ветра пустыни ударил в лицо. Кольцо из электрума на руке стало вдруг непосильно тяжёлым.

Дважды предательница…»

– Ты… всё же провела тот ритуал в Саккаре, да? Хеб-Сед. В этом всё дело?

Она чуть улыбнулась, но улыбка была горькой.

– Не всё так просто, странник. Но да, часть правды заключена в моём решении. И в том, что об этом решении я не пожалела…

Таа-Нефертари часто уходила в пески, чтобы вспомнить о том, кто она, что двигало ею и с чего всё началось. И она видела, как в пески уходил он – не знала лишь, для чего. Отшлифовать своё оружие? Подготовить новый удар? Или, как и она, – соприкоснуться с Божеством, что вело их обоих? С древней памятью, спящей в Дешрет, с пламенем сердца мира.

Иногда Нефертари слышала его песни, не предназначенные для других и оттого казавшиеся более значимыми, сакральными, чем даже ритуалы, которые он проводил в храмах. Здесь, в песках Красной Земли, лежал живой храм, который не под силу было повторить человеческим рукам. Здесь умеющий слышать мог обрести мудрость… или потерять разум. И здесь умеющие обращаться к Владыке Пустыни обретали убежище, тепло родства…

На его зов приходили звери песков, и огонь, точно верный пёс, ласкал его след.

Её называли колдуньей – со страхом. Его называли чародеем – с почтением. Но перед пламенным взором их Бога они были равны.

Дорога звёзд сияла над серебристыми песками, и поднималась над барханами тонкая лодочка новорождённой луны. Каменистая земля под босыми ступнями была тёплой, ещё не до конца отдав это тепло тёмному искристому небу. Позади остался лагерь – она уже даже не слышала голоса людей, лишь голоса хищников, охотившихся в ночи. Цепочка следов вилась отчётливо – ветер ещё не успел замести её следы. Такой чёткий след… такой запутанный путь… Где же она ошиблась? Когда так сильно оступилась? Почему так рвалось сердце, не желая принимать неожиданные дары? Хрупкая грань между правдой и ложью… или дело было лишь в её представлениях о правде, в том, что прежде она не в силах была увидеть полную картину?

Но Нефертари помнила разрубленное лицо отца, верёвки, врезавшиеся в запястья, истерзанную плоть. Зияющую пустоту в глазах матери, потерявших свой свет.

Никогда она не позволяла себе забывать и никогда не позволит.

Земля, усеянная телами павших, напитанная кровью своих и чужих… Воздух, наполненный стонами и проклятиями. Боль и смерть говорили на одном языке. Перед ними стирались все различия.

Песок впитывал кровь без следа, и сменялись эпохи, а Боги оборачивались к людям другим своим ликом, отражающим перемены… Она ведь сама видела это. Видела кровавые битвы Нубта и Нехена. Видела ладьи покорителей Юга и древних предков хека-хасут, селившихся в Дельте, смешивавших кровь с рэмеч ещё так давно…

Когда путь перестал быть ясным, как сияющая дорога звёзд, как Великая Река, несущая свои воды, одаривавшая всех равно?

Таа-Нефертари опустилась на песок, зарывая пальцы в сыпучее тёмное серебро. Звери пустыни, шедшие за ней по пятам, легли у её ног.

Песок впитывал в себя слёзы так же, как кровь, – без следа. Кто-то другой пройдёт потом за ней и, возможно, даже не сумеет прочесть истинную историю…

Его присутствие она скорее почувствовала, чем услышала, а когда подняла голову, её лицо снова стало непроницаемой маской. Нельзя показывать слабость врагу, когда каждый день проживаешь как бой.

Он сел рядом, накрыл её руку ладонью – тёплой, живой. Искуситель? Или невозможный соратник?

– Твой народ боится тебя и проклинает, как самого Сета. Мой народ полюбил тебя. Отчего твоё сердце тяготится сомнениями? – мягко спросил Апопи, беря её руки в свои.

В его ладонях вспыхнуло ласковое пламя, перекинулось на её руки, согревая, наполняя силой. Тени и лунный свет обрисовывали величественный облик, с которым она свыклась, который научилась видеть рядом и принимать без отвращения.

– Разве здесь ты, наконец, не обрела понимание, которого была лишена? Мы стояли по разные стороны поля боя, уверенные в своих различиях, и всё же встретились, осознали это невозможное сходство. Сколькое нам удаётся вместе, ты видишь теперь и сама… видишь, что принесла нашим людям и что обрела среди нас. Рядом со мной.

Был другой. Был тот, в чьих глазах она никогда не видела страха, чьё понимание было абсолютным и безусловным… чьих рук ей так не хватало даже теперь.

И всё же…

Таа-Нефертари покачала головой, не позволяя себе поддаться… даже не чарам, нет. Обычному человеческому теплу, которого лишала себя, наказывая. Сколько ещё она сможет притворяться? И притворялась ли в самом деле? Или против воли её сердце обернулось к ним, и она нашла в себе понимание, принятие, любовь к этим людям, чествовавшим её теперь, ставшим частью её народа?

– А что ты сам обрёл во мне? Оружие? Знание? Путь к победе?

Его взгляд Нефертари так и не сумела прочитать. Чуть улыбнувшись, он сказал:

– У меня есть ответ, но дам я его тебе не сегодня.

«– Объединение земель – легенда, в которой я тоже нахожу утешение. Иногда легенды пытают несбыточным. Иногда питают сердце. Вопрос лишь в том, как далеко можешь зайти и не обмануться…»

Эти слова отца она вспоминала так часто – и в войну, разгоревшуюся немногим после их с Анх-Джесером путешествия в Абджу. И теперь, когда стала царицей Хут-Уарет. В рассказах Секененра оживало величие древних, которое потом Нефертари видела собственными глазами, пересекая реку времени. Тщательно она восстановила многое из знаний, утерянных даже для её народа. И по рассказам отца, и по видениям она собрала ритуал, который мечтала провести не для кого иного, как для Таа-Секененра. Как же она мечтала, что придёт день, и они вернутся в Нижнюю Землю, вернутся к Домам Вечности своих предков! Что отец с матерью шагнут в хеб-седный двор Владыки Нетчерихета, очистят его храмы от песков забвения и скверны чужаков… Что звезда Секененра воссияет над Та-Кемет, и в его руках сойдутся нити, связывающие Обе Земли!

Боги решили иначе, и сама она совершила каждый свой шаг сообразно своей воле.

Теперь по приказу другого Владыки хека-хасут расчистили святилища и приготовили щедрые жертвы. Место Силы оживало, пусть и не так, как Нефертари мечтала прежде. Она смотрела на образ Обеих Земель, символически отражённый в архитектуре древних сооружений, обновлённых по воле Апопи, и мёртвым стеклом застыли в глазах слёзы. Её мечта, её боль – всё переплелось в неразрывном сплаве…

Много дней шли торжества. Древние камни вибрировали, пели пробуждённой силой, и эхом вторили этой песне немногочисленные жрецы, созванные Нефертари. И даже хека-хасут трепетали, преклонялись перед пробуждённой мощью земли, которую назвали своим домом.

В последний раз торжественная процессия обходила двор, раскинувшийся в тени ступенчатой пирамиды – шла под сенью золотистых трёхчетвертных колонн святилищ, в которых расположились статуи Богов Севера и Юга. Мимо высеченных в масштабной каменной ограде четырнадцати врат, сквозь тринадцать из которых проходили незримые, и лишь сквозь одни – смертные. Мимо Северного и Южного Домов – символических дворцов, воплощавших в ритуале Обе Земли – и двух тронов на высоких пьедесталах.

В последний раз Владыка совершал круг, с каждым из которых возрастала, поднималась спиралью его Сила, разливаясь, словно солнечный свет, по четырём сторонам мира.

Древние тексты Кемет повествовали о том, что для возрождения и обновления Силы даже Богу нужна Богиня, а Владыке – царица. Не она – её мать должна была стоять сегодня у Дома Вечности Нетчерихета, давая указания жрецам, что до́лжно сделать и в какой миг. И не Апопи должен был принять дары древних и приумножить… Но она сама даровала ему свою Силу и Знание в этот день, и он стал тем, кем должен был стать её погубленный отец…

Нефертари смотрела на властителя, ставшего ей супругом, соединившего в себе всё, что она любила и чтила, ставшего живым бьющимся сердцем Обеих Земель. И когда поклонилась, приветствуя его, обновлённого, возрождённого в новом качестве, в её жесте не было лжи. Что стало с её отчаянием, с её ненавистью и гневом?.. «Простите меня…» – пронеслась мысль. Пронеслась и тут же угасла, ибо взгляды древних сейчас возносили её сердце, возвышали над собой привычной, не оставляя сомнений в правильности решения.

Апопи приблизился к ней и взял за руки, ввёл в пространство ритуала, как равную. В его сияющих глазах Нефертари видела отражение своих предков, в его ладонях чувствовала их мощь и благословение – и не верила себе.

«Мне угодно то, что нам по силам построить вместе. И я знаю, чего желаешь ты – сохранить и приумножить. Но ты находишь меня недостойным ваших таинств, не так ли?..» – вспомнила Нефертари его слова, сказанные в день, когда они впервые пришли сюда вместе.

Она более не считала так. Хека-хасут чтили его как величайшего из своих властителей, и, как Нефертари успела убедиться, – не зря. Сегодня она назвала, признала его и властителем рэмеч. Тем, в ком умиротворились оба Бога. Тем, кому под силу было объединить и сохранить.

– Я приказал заложить храм, на стенах которого запечатлят этот день. Запечатлят тебя, мою царицу, презревшую различия.

В этот день она поняла, что обрела его доверие… и более не знала, как посмеет дойти до конца и нарушить это.

– Значит… в какой-то момент твой враг перестал быть для тебя таковым. И всё же ты помогла своей семье победить его?..

«Дважды предательница…»

– У любого союза есть противники, – тихо ответила Таа-Нефертари. – По обе стороны.

В следующий миг она вдруг вздрогнула, точно почуяв что-то, и резко обернулась.

Её лицо преобразилась, став таким, каким Войник увидел его в самом первом своём кошмаре, – иссохшим, пугающим. Лидка с шипением отпрыгнула в сторону. Мумия оскалилась, глядя на дверь, и вдруг исчезла, растворившись в вихре, – лишь занавески на окнах затрепетали, как от сильного порыва ветра.

Дверь открылась, и на пороге показалась Ясмина бинт-Карим.

– Мистер Войник, у меня для вас чудесные новости!

Глава 10

Красавица Нила

Взгляд Якоба метнулся к окну, где только что стоял призрак, но Нефертари исчезла, а вместе с ней и Лидка.

Лицо Ясмины сияло, и журналист не удержался от ответной улыбки. За плечом госпожи бинт-Карим маячил Борька.

– Всё, боец, тебя выписывают!

– Ну наконец-то! – Войник спрыгнул с койки, поморщился, когда повреждённые рёбра отозвались болью. Болеть и правда перестанет не скоро, но ничего. – Не подумайте, я очень благодарен. И с удовольствием компенсирую понесённые расходы.

– Даже не думайте, – нахмурилась Ясмина. – Вы оказались здесь по моей вине. Это – меньшее из того, что я могу сделать в качестве компенсации. И есть ещё кое-что… но об этом чуть позже.

– Мне, право, неловко.

– Добросовестные работодатели компенсируют производственные травмы, – заметила она доброжелательно, но было в её тоне что-то такое, что спорить расхотелось.

Работодатели. Ну ладно, с этим ещё можно было жить. Потому как весьма сомнительное удовольствие, если за тебя платит девушка – пусть даже эта девушка и недосягаемых высот принцесса.

– Они б тебя ещё тут подержали, но ты ж весь изведёшься, – усмехнулся Борька.

– Это точно. – Войник закатил глаза. В больнице ему порядком осточертело, да и приход ночного гостя он помнил ещё слишком свежо. – С головой вроде порядок, а помятые рёбра ещё долго зализывать буду. Но лучше уж как-нибудь сам, дома.

– Да, результаты обследований удовлетворили даже моего очень взыскательного друга, которого я просила курировать ваше лечение лично, – улыбнулась Ясмина. – Список рекомендаций он подготовил, вы уж постарайтесь их придерживаться хоть немного. Необходимые лекарства тоже будут в вашем распоряжении.

– Благодарю вас, – искренне проговорил Якоб и учтиво пожал её изящную руку.

Их взгляды встретились. Какие же удивительные у неё были глаза – сияющие чёрные драгоценности.

Войник вспомнил, как они оказались на крыше «Хилтона» так же, на закате. Внизу, рассекая город, как и тысячи лет назад, неспешно нёс свои воды Нил, и эта женщина, прекрасная, как царицы древности, рассказывала ему о величии своей родной страны.

Совсем как Таа-Нефертари… Образы наложились один на другой, и сердце пропустило пару ударов. Он хотел что-то сказать…

– Кхм. – Борька деликатно напомнил о своём присутствии и водрузил на койку сумку с какими-то вещами.

Якоб и Ясмина смущённо отстранились друг от друга.

– Госпожа бинт-Карим организовала празднование в честь твоего возвращения. Так что быстро собирайся, ноги в руки – нас ждёт Hilton Ramses!

– Празднование? – переспросил Войник. – Раз уж такое дело, может, это я вас приглашу?

– Ещё успеете, – улыбнулась Ясмина. – Мне хочется как-то сгладить впечатление, исправить неудавшееся начало нашего сотрудничества. Отпразднуем, а заодно обсудим детали проекта. Я подумала, вам может быть комфортно привлечь уже знакомого египтолога для консультаций, и попросила мистера Боркина присоединиться к нам.

Вышеозначенный египтолог сиял, как начищенный золочёный щит Тутанхамона.

Якоб совсем не отказался бы провести вечер вдвоём с госпожой бинт-Карим, но так тоже было весьма неплохо. Да и друг теперь точно не будет чувствовать, словно остался на обочине, не у дел. Общий проект сгладит оставшиеся шероховатости.

– Я быстро, – пообещал Войник, подхватил сумку и скрылся за дверью смежной с палатой ванной.

– Что бы я без тебя делал, а? – вздохнул Якоб час спустя, когда они с Борькой ехали на заднем сиденье присланного Ясминой «Ягуара». – Я думал, мои вещи уже поделили между собой предприимчивые хозяева отеля. Хорошо хоть догадался на две недели вперёд оплатить.

– Всё в целости, даже ноутбук. Я пока к себе перевёз, ну и это… – Борька посмотрел на него, поправляя очки. – Ты сам можешь смело перебираться обратно, если хочешь. Не «Хилтон», конечно, – язвительно добавил он, вспоминая их неприятный разговор на кухне. – Зато сосед – английский лорд.

С этими словами египтолог протянул ему запасные ключи.

Якоб не без облегчения рассмеялся, спрятал ключи в поясную сумку, в компанию к деньгам, телефону и пчеле из золотистого стекла.

– Ладно, давай я сам куплю шампанского и накручу этих несчастных канапе. Компенсация за производственную травму. Моральную.

– И Пластика будешь выгуливать.

– Конечно.

– И ужины…

– Не, ну ты уж совсем-то в рабство не бери! С ужинами будем чередоваться.

– Ну вот, уже торгуешься – а так всё хорошо начиналось! – Борька по-дружески похлопал его по плечу. – Ладно, договоримся. Ты, главное, таких сюрпризов больше не подкидывай. Я даже матери твоей позвонил, что всё с тобой в порядке и ты просто заработался.

Якоб вздохнул. Маме надо хотя бы написать, успокоить ещё раз. А когда всё закончится – обязательно съездить в Чехию и навестить их с отчимом. Сколько они не виделись уже – даже подумать страшно. А могли и вовсе не увидеться больше никогда…

Да, когда чуть не сдохнешь – и правда начинаешь ценить близких сильнее. Сейчас он даже СанСаныча готов был расцеловать в обе щёки. Странно, что начальник никак не проявлялся с того разговора на крыше, когда велел залечь на дно… Ну что ж, приказ руководства Войник выполнил – залёг на дно такое глубокое, что еле оттуда вылез. И, судя по тому, что в больницу к нему никто лишний не наведывался, если не считать мертвеца в пустынных коридорах, – преследователи сбились со следа. Правда, предупреждение Нефертари не допускало совсем уж безоблачных надежд. Враги, превосходящие силой и числом… Прямо завтра нужно будет вернуться к тому, с чего начал. Засесть за ноутбук с дневниками лорда Карнагана и разобраться. Может, теперь, после гробничных откровений, дело сдвинется с мёртвой точки?

– А что там твоё начальство – не заметило, что мы копались в кабинете? – спросил Якоб.

Борька вздрогнул и поспешно покачал головой:

– Нет, тут всё в порядке. Были у него замечания по описи, но это пустяки, решаемо. Только к нашему разговору придётся вернуться, Яшка. – Египтолог выразительно посмотрел на шнурок на шее Войника, на котором под тенниской висело кольцо.

От этого взгляда стало не по себе. Не отвяжется ведь теперь, а ссориться снова совсем не хотелось. Вот только как объяснить Борьке, рациональному и прагматичному, что за чертовщина творилась на самом деле?

– Давай прямо завтра и вернёмся, хорошо? А сегодня хоть немного попразднуем. Заслужили же мы, в конце концов, праздник? Кстати, надеюсь, это не очередной фуршет? А то одеты мы как-то чересчур casual. – Якоб окинул взглядом летние брюки и тенниску, прикидывая, насколько они мятые, или к приличным людям в таком виде всё-таки можно.

Борька, правда, тоже был не при полном параде – светлая летняя рубашка и брюки, в которых он обычно ходил в музей на работу.

– Не-е, считай, это частная вечеринка. Будем только мы втроём. Ну и телохранитель госпожи бинт-Карим, конечно, но ему вряд ли нальют.

Почему-то Войник поймал себя на странном волнении, пусть и приятном. Словно отправлялся на свидание, хотя и в компании, да и разговор предстоял сугубо деловой. Ну, мечтать ведь никто не запретит?

– Ты хоть пса-то прогулял перед этой вечеринкой?

– Спрашиваешь ещё. Я же ответственный человек. – Борька с важным видом поправил очки, конечно же, ни на что не намекая.

«Вечеринка» и правда оказалась частной. Для госпожи Ясмины был снят номер люкс с обширной гостиной, в которой уже накрыли круглый стол на троих. Дорогое шампанское томилось в ведёрке со льдом. Приглушённый свет играл в хрустале бокалов. Несколько фарфоровых блюд с разнообразными закусками дожидались гостей.

Сама хозяйка стояла у окна, из которого открывался уже знакомый Войнику вид на Нил. За стеклом искрился огнями вечерний Каир, и отражение мерцало в тёмных водах великой реки.

Одета Ясмина была так же неофициально, как её гости, но выглядела, как всегда, просто безупречно. Сегодня на ней была голубая блузка с коротким рукавом и светлые брюки капри. Тёмные волосы были собраны в хвост, свободные, без платка. Шею в скромном вырезе блузки украшало изящное золотое ожерелье с лотосами, в котором она приходила тогда в ресторан в Le Meridien. На запястьях позвякивали неизменные браслеты, а на тонких пальцах устроилась пара колец с египетской символикой. Всё-таки украшения она любила, как любая восточная принцесса… или древнеегипетская царевна.

– Рада вас видеть, – искренне проговорила Ясмина. – Хорошо, что все беды, наконец, остались позади.

В этом Якоб совсем не был уверен, но улыбнулся в ответ. Борька смущённо мялся рядом, глядя то на хозяйку, то на угощения, пока госпожа бинт-Карим жестом не пригласила их за стол. Войник поспешил отодвинуть перед ней стул, потом сел напротив. Египтолог, краснея, пристроился рядом.

– Можно мне шампанского? – спросила Ясмина, и этот доброжелательный вопрос как-то разом разрядил обстановку.

Якоб разлил искристый напиток по бокалам. Первый тост был за выписку, второй – за радушную хозяйку, а дальше разговор уже полился сам собой. Ясмина подробно рассказала о своём проекте с пирамидами, и тут уже Борька охотно подключился, чувствуя себя как рыба в воде. Войник улыбался, слушая их горячие обсуждения, уплетал закуски и размышлял о том, что ради таких вот моментов определённо стоит жить.

Потом подоспела смена блюд. Пара официантов убрали со стола, обновили напитки – к шампанскому прибавился графин с виски – и принесли горячее. Двигались они бесшумно, точно тени, и так же бесшумно удалились.

– Я бы хотела, чтобы мы продолжали работу. Увы, ваша камера пришла в негодность – мы нашли её в рюкзаке рядом с вами. – Ясмина вздохнула. – Карта памяти, конечно, в порядке, но вот остальное…

Войник вздохнул.

– Ну, раз уж я отделался только сломанной камерой, лёгким сотрясом и помятыми рёбрами – можно считать себя везунчиком. Хотя вот участие в проекте это, конечно, усложняет.

Госпожа бинт-Карим сверкнула улыбкой:

– Кое-что исправить как раз очень легко.

По её жесту верный «ротвейлер» принёс коробку и поставил перед Якобом. Это был новёхонький фотоаппарат той же марки, улучшенной модели. Войник приоткрыл рот от изумления. Борька присвистнул. Глаза Ясмины светились предвкушением.

– Вам нравится?

– Я… э…

– Не подходит? – погрустнела госпожа бинт-Карим.

– Я просто не могу это принять, простите. – Якоб решительно отодвинул коробку, хотя внутренний голос ненавязчиво намекал, что он – полный придурок.

Ясмина вскинула брови.

– Но как же работа? – растерянно спросила она. – Как же наши фоторепортажи?

Войник посмотрел на камеру. Руки так и тянулись попробовать, да и про фоторепортажи она была права…

– Госпожа бинт-Карим, это просто прекрасная камера, – мягко проговорил он. – Но это очень дорогой подарок… Я могу использовать его в работе и выкупить за счёт гонорара. Так мы сможем договориться?

Во взгляде Ясмины проскользнуло удивление, смешанное с уважением.

– Теперь я понимаю. Хорошо.

Якоб улыбнулся и открыл коробку:

– Сделаю всё от меня зависящее, чтобы фото были достойны National Geographic. Или куда вы пожелаете их направить.

Разговор тёк непринуждённо. Борька перешёл на виски, рассказывая что-то чрезвычайно увлекательное из жизни строителей пирамид и серии последних открытий. Ясмина и Якоб продолжали вечер с шампанским – Войник решил пока не рисковать после своих приключений. Алкоголь и так уже начинал давать в голову, смешиваясь с бродящими в организме обезболивающими препаратами, но пока что эффект в целом был скорее приятным.

– Хотите мини-фотосет? Заодно и опробуем новую технику, – предложил он. – Там же, на крыше.

– Прекрасная идея! – подхватила Ясмина.

– Я… лучше тут подожду, – не вполне уже трезво сказал Борька, задумчиво покачивая бокалом с виски, увлечённый звоном кубиков. – У меня и с высотой не очень как-то… – Он тактично прикрыл рот ладонью, подавив икоту.

Войник похлопал друга по плечу.

– Давай, не скучай тут. Мы ненадолго.

Ясмина ободряюще кивнула египтологу, подхватила из ведёрка початую бутылку шампанского и направилась к двери. Похоже, её алкоголь не брал вообще. Но идея продолжить празднование на крыше в компании прекрасной женщины с видом на ночной Каир радовала сама по себе. Собственно, пробы камеры были только предлогом, но Войник был рад, что она согласилась.

Наверху царила приятная прохлада. Звёзды над Каиром были почти не видны – слишком много света, – но город всё равно умел очаровывать. Ярким заревом сияли высотки и шпили минаретов. По тёмной реке скользили сверкающие огнями кораблики-рестораны. Мосты и дороги раскинулись самоцветными ожерельями.

Ясмина сделала глоток прямо из бутылки, но даже это вышло у неё чрезвычайно изящно.

– Иногда хочется просто немного расслабиться. – Она беспечно пожала плечами и передала бутылку Якобу.

Журналист словно невзначай тронул её пальцы, тоже сделал глоток, думая об этих прекрасных губах, которые только что коснулись прохладного горлышка. А ведь в ту ночь после фуршета она даже позволила поцеловать её… Нет, стоп, приставать к нетрезвым девушкам – последнее дело. Хотя госпожа бинт-Карим выглядела совершенно трезвой и за весь вечер выпила явно меньше, чем они с Борькой.

Ясмина распустила волосы, чуть тряхнула головой, и пряди рассыпались по плечам.

– Ну что, будете фотографировать? – улыбнулась она через плечо.

Войник восхищённо уставился на неё, забыв, кажется, даже какую кнопку жать – так и застыл с бутылкой в одной руке, другой придерживая камеру на шее. Каждый её жест завораживал грацией, каждый взгляд – зачаровывал.

Лицо Ясмины вдруг посерьёзнело, и она медленно приблизилась, глядя ему в глаза.

– Я боялась, что потеряла вас, так и не успев толком узнать. А ведь нас так многое связывает… то особое умение видеть, чувствовать, недоступное другим… – Тонкие пальцы коснулись его щеки. – Вы – тайна, которую я бы очень хотела разгадать.

В горле пересохло, но что бы она ни знала о нём – это уже перестало пугать. Мысли смешивались.

– Для вас я – открытая книга, – тихо ответил Войник, канув в глубине её глаз. Отставив бутылку на парапет, он осторожно обнял девушку за плечи и склонился к ней. Она сама потянулась навстречу, поцеловала его первой, прильнув к нему, окончательно сводя с ума.

Кровь стучала в висках, заглушая звуки ночного города. Сладкий экзотический аромат наполнил восприятие, смешанный с упоительным вкусом её мягких губ. Царица в его объятиях… он больше ни о чём не мог думать сейчас – словно весь остальной мир истаял. А когда Ясмина взяла его за руку и повела за собой куда-то – он знал, что пойдёт за ней хоть в недра Дуата.

Якоб сам не понял, как они оказались в каком-то номере – наверное, её, – наполненном приглушённым золотистым светом. Ясмина сняла с него ремень фотоаппарата и обвила за шею тонкими руками, гибкая, хрупкая. Рёбра напомнили о себе резкой болью в неподходящий момент, но Якоб сдержался, только приглушённо зашипел, уткнувшись в её волосы. Как же некстати! Но ведь не останавливаться же… Где-то на задворках сознания промелькнула мысль, что надо бы, наверное, спросить, правда ли она хотела зайти так далеко сегодня… Изящные пальцы заскользили по спине под тенниской, и мысли испарились сами собой.

– Я помню про ваши травмы, – шепнула Ясмина. – Мы могли бы отложить…

– Нет, – решительно заверил её Якоб, привлекая к себе.

Девушка тихо рассмеялась, увлекая его в полумрак спальни.

– Тогда просто будем осторожнее, да?

Золотистый свет обрисовывал её точёные черты словно кисть искусного художника. От её красоты перехватывало дыхание. Тёмная заря, мечта, облечённая плотью.

Атлас простыней сменялся атласом её кожи. Упоительная нежность, в которую боль лишь добавляла нотки пряности… Она вела его, ласковая и властная, но этой власти любой с радостью готов был покориться. Тонкие руки сжимали его плечи, и шёлковая волна волос падала на лицо, отсекая от реальности. Приглушённый шёпот, срывающееся дыхание, пьянящая сладость. Иссякающие силы, обновляющиеся на новом витке.

Если можно было отдать жизнь за одну ночь – это была одна из таких ночей. Сон наяву, от которого ты не в силах проснуться…

Золото первых лучей дробилось на смятых простынях. Ясмина протянула руку, поправив шнурок, словно тот развязался, соскользнул сам, и погладила мужчину по волосам.

– Спи, мальчик. И радуйся тому, какая судьба миновала тебя…

Соскользнув с кровати, она шагнула в ванную, быстро приняла душ и оделась. Противно не было – чужак был нежным, восторженным, восхищался ею в каждом касании. Ещё бы… И думал о её удовольствии – а это можно сказать далеко не о каждом мужчине.

Не о каждом… Приблизившись к зеркалу, Ясмина коснулась скулы. Боль физическая давно уже стихла, но оставила после себя невидимое клеймо – напоминание о слабости и бессилии. Вот от чего было противно по-настоящему. Всё, против чего она боролась, разлетелось на осколки от одного удара.

Унижение.

«Знай своё место…»

Впервые он позволил себе перешагнуть черту. Впервые Ясмина поняла, что её власть эфемерна и теперь ускользает. Она смотрела на своё отражение и видела женщину, которой отвели место в золочёной клетке. Видела то, что всем сердцем жаждала истребить на любимой земле, не позволить пустить корни… Столько сил – и неужели он перечеркнёт это? Эти псы не признавали хозяина, и даже деньги держали их в узде недолго – тому было немало примеров.

Она снова поднимет этот вопрос на ближайшем совете, напомнит им всем о необходимости осторожности. Но прежде…

Ясмина посмотрела на электрумовое кольцо, лежавшее на ладони. Да, этот инструмент послужит ей – у неё хватит воли подчинить его. Тени коснулись границ восприятия, но она была готова.

Она знала, что всё начнётся с кошмара… Сначала чудовище явит ей свой лик.

Глава 11

Око Хора

Солнечный свет робко пробивался сквозь щель в плотно задвинутых занавесях. Время замедлило бег, и просыпаться совсем не хотелось. Тело до самых кончиков пальцев сковывала сладкая истома, приятное опустошение, и не хотелось ни шевелиться, ни даже думать о том, чтобы начинать новый день.

Неужели всё случившееся не было сном?.. С этой мыслью он почти проснулся, протянул руку, чтобы обнять прекрасное видение…

Острая боль в рёбрах напомнила, что поворачиваться всё-таки следует осторожнее, и да – всё вполне по-настоящему. Якоб зашипел и открыл глаза. Широкая кровать была пуста. Он приподнялся на локте, оглядел комнату, с надеждой посмотрел на приоткрытую дверь, ведущую в ванную.

– Ясмина?

Никто не отозвался. С усилием Якоб сел, морщась от боли. Вещей её тоже нигде не было, зато на прикроватной тумбочке лежала записка. Потянувшись за листком, Войник почувствовал, как что-то скользнуло по груди, инстинктивно подхватил, и…

– Вот чёрт… чёрт!

В руке остался развязавшийся шнурок. Он ведь так и не снял, не спрятал вчера кольцо! Но не мог же он просто потерять артефакт, как бы прекрасно ни прошла ночь?

Костеря себя на чём свет стоит, Якоб шарил по простыням, потом – под кроватью. «Куда же закатилась проклятая вещица»? Самой страшной мыслью было, что кольцо могло соскользнуть и на крыше – ищи его теперь…

– Так, спокойно. Спокойно. – Якоб сел, привалившись к кровати. – Одеться. Прочесать всю комнату. Потом проверить на крыше. Потом – в гостиной, где ужинали. А вот потом уже можно начинать паниковать…

Разум услужливо подсунул воспоминание. В прошлый раз, когда ему чертовски хотелось избавиться от артефакта, кольцо вернулось к нему само – на базаре «Хан эль-Халили». Перекочевало к нему прямиком из запертого ящика стола в Борькином кабинете. Значит, и теперь царевна найдёт дорогу домой – и ещё раз скажет, что ни за что бы не выбрала его, если б было из кого выбирать, конечно.

– Вы уж простите меня, Ваше Высочество, – пробормотал Якоб, натягивая штаны. – Отвлёкся. Да и как тут было не отвлечься?..

Взгляд снова упал на записку, и на этот раз он поднял листок, на котором тонким бисерным почерком было выписано:

«Благодарю за чудесный вечер и ночь, мистер Войник. К сожалению, срочные дела требуют моего немедленного участия. Но моё предложение остаётся в силе, и скоро мы вернёмся к совместной работе над проектом. Мои контакты у вас есть».

Якоб улыбнулся. Может, и не стоило тревожить её звонком прямо сейчас, но уж написать точно имело смысл. Во-первых, женщины расстраивались, когда после прекрасной ночи мужчина просто исчезал. Во-вторых, исчезать он уж точно никуда не собирался и не желал – от такой-то женщины! Да, лучше написать не откладывая…

Полуразряженный телефон аккуратно пристроился на столике в соседней комнате – рядом с камерой. Не иначе Ясмина положила, потому что сам он вчера плевать хотел на состояние собственных вещей. Вон и про кольцо совершенно забыл – а ведь вроде собирался спрятать… Подставился по всем статьям. Оставалось надеяться, что и Ясмине прошлой ночью было не до древнеегипетских артефактов и она не считает его вором, расхитителем сокровищ её родной страны.

Сердце кольнуло болезненной тревогой, но сейчас Войник пребывал в слишком прекрасном расположении духа, чтобы о чём-либо печалиться. Найдёт он проклятое кольцо. Точнее, оно само найдётся – живой артефакт в конце концов.

Якоб открыл мессенджер и начал уже писать сообщение, когда телефон вдруг завибрировал. От неожиданности журналист чуть не выронил его.

Звонили с незнакомого номера. Войник хотел сбросить, но подумал, что это могла быть Ясмина, просто с другого телефона, и принял звонок.

Трубка ожила приятным мужским голосом, приветствовала его на чистейшем британском английском:

– Мистер Войник, добрый день. Вы, наверное, вряд ли вспомните меня, ведь мы толком не были представлены.

– Э… добрый день? – озадаченно отозвался Якоб, тоже по-английски, хоть и не так безупречно.

– Это Джеймс Тронтон. У нас есть общие знакомые… из которых, увы, не все ныне живут и здравствуют.

– Профессор Тронтон. – Брови Войника поползли наверх. Мысли лихорадочно закружились – архив, коллекция, кольцо… – Вы наверное… с Николаем хотели поговорить? Потеряли его? Я сейчас ему скажу, чтобы немедленно перезвонил.

– Не нужно, – прервал Тронтон. – Я прошу вас о личной встрече. Это очень важно, мистер Войник. Я должен поговорить с вами… об Оке Хора.

Якоб вздрогнул, вспомнив чёрную визитку с золотым знаком и фотографии несчастного лорда Карнагана в папке патологоанатома Светланы…

– Понял вас. Куда мне подъехать?

Дыхание пустыни не касалось скрытого за высокой стеной песчаника дворика. Утопающий в зелени, он словно застыл, погружённый в вечный покой. Если бы не чуть слышный шёпот листьев да журчание фонтанов, этот маленький оазис и вовсе б ускользнул из лап времени.

Дорожка, выложенная разноцветными плитками, вела её, змеясь среди изумрудных зарослей и ярких благоухающих цветов. Там у живописного фонтана сидел старик. За пеленой тонких струй воды его облачённая в белое фигура казалась не вполне реальной, словно стекая в мрамор. В каждый свой визит она замечала, как всё больше иссыхает его некогда могучая статная фигура и всё сильнее дрожат узловатые руки. А он ведь был не так уж стар, но таял в плену своего тела, облачённого в дорогие одежды… Осознание этого вызывало в ней смешанные чувства – сожаление о его утраченном могуществе и вместе с тем облегчение, что сила его безумия больше не сокрушала окружающих.

Ясмина замедлила шаг и остановилась, глядя, как старик ломает хлеб дрожащей рукой и бросает мелкие крошки перед собой. Птицы… Он всегда был окружён соколами, но в последние свои дни будет кормить воробьёв.

– Эвелин, – тихо позвал он, не глядя на неё. – Я знаю, что ты здесь… Ты всегда приходишь посмотреть на ритуал…

– Здравствуй, отец. – Ясмина села рядом.

Старик застыл. Потом его рука словно сама собой стряхнула последние крошки с колен и потянулась в карман, вынимая очередной кусок.

– Мне сказали, ты опять отказываешься от еды.

Птицы хватали подношения на лету. Старик неотрывно смотрел на них, безучастный ко всему остальному, но потом всё же прервал свой ритуал и повернулся к девушке. Впавшие чёрные глаза были словно окна в бездну. Заострённые черты и благородный орлиный нос делали его самого похожим на птицу – старый сокол, что в последнем броске ещё способен выклевать глаз врагу. Но как быть, если врагами становятся невинные близкие?..

– Здравствуй, маленькая змейка. – Кривая улыбка осветила лицо мужчины, а в глазах на миг отразился свет узнавания, прежде чем тёмная пелена снова накрыла его разум. – Мои пташки шепчут мне, что он близко. Они поют, что время обращается вспять и раскрывает врата в вечность…

Сердце забилось отчаянно быстро. Неужели отец почувствовал, что она всё-таки сумела добыть артефакт?.. Как бы он был счастлив, если бы узнал… если бы всё ещё был в силах осознать это.

– О чём ты говоришь, отец?

– Когда змея и сокол ведут войну, побеждают псы, смотрящие со стороны, – зло прошипел старик и схватил её за руку. – Ты спасёшь Кемет – достаточно только пожелать! Одолей чудовищ во тьме! Одолей тех, кто становится чудовищами!

Первый порыв рассказать ему о кольце угас. Его разум совсем померк.

– Успокойся, отец, прошу, – тихо, но твёрдо проговорила Ясмина, попыталась высвободиться, но хватка живого мертвеца была слишком крепка.

– Твоя кровь дарует им силу… а через них – нам. Расправив крылья, мы покараем наших врагов. Правый глаз Его – Солнце! Золотой свет выжжет глаза посмевшим отвернуться от него!.. Восстань, о Сет, любимец Ра… Нет, пади!

Старик перешёл на крик, и речи его стали совсем уж бессвязными. Ясмина заметила, как из зарослей бесшумно выскользнул санитар и решительно направился к ним.

Отец вскочил, хохоча, размахивая костлявыми руками. Широкие рукава белоснежной галабеи трепетали, словно крылья подбитой птицы. Острый разум расхитителя гробниц был погребён глубоко в чертогах безумия, и тени этого безумия сейчас тянулись к ней…

– Эвелин, смотри! Смотри, как высоко парит сокол, побеждающий зверя!

В глазах защипало, но Ясмина сдержалась – только судорожно вздохнула, глядя, как санитар вколол что-то старику и помог опуститься в кресло-каталку. Безумец затих, лишь опустевшие руки кидали невидимые крошки давно улетевшим птицам.

Эти встречи всегда опустошали её, но брат – тот и вовсе отказывался видеться с отцом. Не простил ему ни любовь к ней, Ясмине, ни страшную ошибку сокрушительного безумия… Отец не сумел подчинить чудовище и сам стал зверем. Проклятие в действии, прервавшееся, лишь когда их род привлёк новую кровь – кровь врага. Новой надеждой стал брат, чья воля была сокрушительным молотом, цепями из закалённой стали. Но в последнее время Ясмине всё чаще казалось, что и его воля даёт трещину, подточенная многочисленными неудачами. И самой большой из этих неудач был союз, который он заключил не так давно, чтобы укрепить их влияние. Словно мало им было чудовищ на цепи…

Она помнила недавний вечер после теракта, последствия которого еле удалось замять. Несколько дней назад Ясмина пришла к брату, ведь они во всём привыкли полагаться лишь друг на друга, поддерживать. Увы, последняя череда неудач подкосила их, и казалось, чем дальше – тем больше ширилась трещина между ними.

Брат ненавидел, когда хоть что-то выходило из-под контроля этой его стальной воли. А бешеные псы, которых он кормил с рук и которые эти руки готовы были отхватить в любой момент, были управляемы лишь до определённого предела. Похоже, этот предел настал… они не стали ждать, ослушались его приказа, и пострадали люди. И эти смерти не послужили никакой цели, кроме страха и желания фанатиков напомнить о себе. Каких сил стоило влиятельным фракциям унять беспорядки после недавних революций! Всё только-только начало входить в нормальное русло, хотя бы внешне. Под покровом спокойных вод всегда таились бурные течения – уж ей ли было не знать… И совсем не те идеи и настроения, которые она желала видеть на своей любимой земле, снова поднимали голову.

– Всё будет хорошо. Ты справишься, – тихо убеждала Ясмина, стараясь не смотреть на почти опустевший графин виски, не вглядываться в его остекленевшие от гашиша глаза, похожие на чересчур живые глаза древних статуй. Давно она не видела его таким – с тех самых пор, как отец стал зверем, едва не сокрушившим их всех… – Я помогу тебе. На ближайшем совете мы пересмотрим последние решения, вместе. Нельзя давать им столько власти…

– Ты поможешь мне? – глухо переспросил он, выпадая из своего неестественного транса. – Ты бесполезна! Так и не сумела добыть проклятое кольцо… Больше века поисков, оно было почти у нас в руках, и ты – о да, ты помогла нам!

Ясмина отшатнулась от неожиданности. Слова брата хлестнули больнее кнута.

– Ты была в одном шаге от цели! Могла убедить Стоуна сделать как надо – но он сорвался с крючка! А теперь умудрилась потерять его идиота-избранника в песках… Вот уж воистину проклятие Карнагана – ты на мою голову!

– Это даже не твои слова. – Она покачала головой. – Дурман застит твой разум. Тебе нужно отдохнуть. Поговорим после. Нельзя принимать взвешенные решения в таком состоянии.

Его тёмные глаза сверкнули:

– Сначала скажи мне, что собираешься делать теперь. Ведь это из-за тебя всё пошло прахом…

– Из-за меня?! – не выдержала Ясмина. – Я устала прибирать за тобой, брат. Устала чинить мосты, что ты рушишь. Устала вычищать кровь с твоих следов. Зачем ты только обратился к ним! Даже тебе их не подчинить – ты видишь это сам. – Она подняла с пола отброшенную газету с последними новостями и швырнула на стол перед ним. – Вот они, твои бешеные псы, не признающие хозяина. И если не хочешь ты – я сама подниму на ближайшем совете этот вопрос.

Он поднялся, нависая над ней, и проговорил, чеканя каждое слово:

– Не смей вставать у меня на пути. Никогда, слышишь? Иначе я лишу тебя всего, что ты имеешь, всего, чем по своей прихоти наделил тебя сумасшедший старик.

В его взгляде Ясмина увидела отголоски безумия отца – далёкую пока тень, но эта тень напугала её так сильно, что сердце на миг захлебнулось ритмом. Она взяла себя в руки и нашла силы прямо встретить его взгляд:

– Я перестаю узнавать тебя, брат. Ты сумел превзойти отца, затмил его… но не повторяй его путь… Или чудовище уже рвёт цепи, вырывается из твоей хватки? Ты только посмотри на себя!..

Пощёчина обожгла лицо. Ясмина еле устояла на ногах, оперевшись на столик. Потрясённо распахнув глаза, она посмотрела на брата и медленно прижала ладонь к горящей щеке. Слёзы боли и обиды затуманили взор, но её воли хватило на то, чтобы не пролилась ни единая слезинка. Впервые он позволил себе переступить черту…

– Твоя свобода – это моя воля, моя прихоть. Это я позволяю тебе жить так, как тебе угодно, прощаю все твои промахи. Мы могли бы уже исполнить кровавую клятву, снять проклятие, если бы не ты… Перерой хоть всю Саккару голыми руками, но откопай этого придурка. Если придётся, раздвинь перед ним ноги – это ведь твой особый талант очаровывать умы и сердца! На большее ты всё равно не способна.

Ясмина чувствовала, как кровь отхлынула от лица – не от страха, но от гнева, холодного сокрушительного гнева, переходящего почти в ненависть. Взгляд упал на фрукты, лежавшие на столе. Идеальная восковая поверхность. Алые яблоки, жёлтые цитрусы. Блестящий серебряный нож…

Брат отвернулся, плеснул себе в бокал остатки виски. Ясмина смотрела ему в спину, и пальцы её чуть дрожали от сдерживаемого желания вонзить в эту спину нож, который она сжимала в руке.

Она любила брата, хоть с каждым днём он всё меньше походил на себя прежнего. Когда-то так было и с отцом, но… но ведь брат, единственный из всех них за целый век, подчинил себе силу артефакта, сводившего всех остальных с ума. Или пределы были даже у него и он наконец достиг их?..

– Возвращайся, только когда найдёшь кольцо и подчинишь его, ты поняла? Когда будешь достойна встать рядом со мной как равная. До того момента я запрещаю тебе появляться на совете.

– Я добуду артефакт, – твёрдо сказала Ясмина. – Но ты больше никогда не посмеешь поднять на меня руку, слышишь?

– Славно, дорогая сестра. – Брат подошёл к ней и погладил по щеке. – Люблю тебя.

Запах алкоголя накрыл её удушливой волной – она едва подавила нахлынувшее отвращение. Не сказав больше ни слова, Ясмина выскользнула в коридор, захлопнула за собой дверь и только потом отдышалась…

Воспоминания о том вечере были слишком живыми. Теперь артефакт был у неё. Электрум приятно холодил ладонь – почти как тогда нож для фруктов. Этот инструмент послужит ей – у неё достанет воли подчинить его. В её жилах текла та же кровь, та же Сила, что и в жилах брата и их далёкого предка, с которым их разделяло больше века…

Ясмина окинула взглядом комнату – знаки защитного круга, разложенные в идеальном порядке ритуальные принадлежности. Тёмная поверхность зеркала исказила её отражение в отблесках свечей, сделав похожей на гуля[30]: длинные костлявые конечности, волосы словно текучая колышущаяся грязь, провал глаз без зрачка и радужки. Лишь золотое Око Хора, нанесённое на кожу, – могучий защитный знак её рода – не искривилось в дрогнувшей амальгаме.

Решительно Ясмина надела кольцо, сковавшее руку обжигающим холодом, и с вызовом посмотрела в глаза своему отражению. Многоликий шёпот далёким прибоем коснулся пределов восприятия, и тени сгустились у границ круга. Дыхание пустыни пронеслось порывом ветра, поколебав огни светильников, едва не затушив их.

– Я не боюсь тебя. Я ждала этой встречи всю свою жизнь. Покажи, на что способна!

Глава 12

Наследие

Якоб перерыл всю комнату, но кольца так и не обнаружил. Потом он поспешил на крышу, куда его долго не хотели пускать охранники – очевидно, свободно туда могли ходить лишь очень влиятельные гости. Каким-то чудом Войнику удалось убедить несговорчивых арабов – с помощью бакшиша[31] и заверений, что госпожа бинт-Карим кое-что потеряла.

Небо сегодня было низким, пасмурным, и Каир таял в сероватой дымке смога, приобретя мрачный, почти зловещий вид. Якоб не стал тратить время и любоваться городским пейзажем – поспешил обшарить каждый уголок, но тщетно. Или, возможно, выпавший артефакт уже кто-то нашёл.

Теперь Войник встревожился не на шутку, хоть и оставалась последняя надежда – гостиная люкса, где они ужинали вчера. Нельзя было поддаваться панике, хотя звонок Тронтона заставил его здорово переволноваться. Но даже сильнее острой тревоги было тяжёлое чувство вины, охватившее Якоба, почти стёршее даже радость минувшей ночи. Таа-Нефертари спасла его уже дважды, доверилась ему. Он обещал помочь ей… и что в итоге? Умудрился потерять кольцо, единственную связь с ней! А ведь за этим кольцом охотились.

«Хоть бы и правда просто под ковёр закатилось, чтоб меня…» – мрачно подумал Войник, заходя в люкс.

Борька самозабвенно храпел на диване, хотя было уже далеко за полдень, – даже ботинки не снял. На тщательно прибранном столе дожидался завтрак – какие-то закуски, два чайника чая, две тарелки, накрытые серебристыми крышками. Завтрак для него и для Борьки – Ясмина слишком торопилась, чтобы к ним присоединиться, и пока даже не успела прочитать сообщения.

Костеря себя за глупость и беспечность на чём свет стоит, Якоб заглянул в каждый уголок, но пропажа не обнаружилась. Он даже проверил сумку, с которой приехал из больницы, надеясь на чудо, – тщетно. И Лидка не появлялась, а ведь могла бы указать направление. Одним словом – кошка, что с неё возьмёшь.

Устало опустившись на стул, Войник посмотрел на безмятежно сопящего друга. Надо бы разбудить его, а то хоть и выходной – пёс-то не выгулян. С другой стороны, тогда придётся объяснять, почему его, Борькино, начальство настаивало на личной встрече с Якобом, подчеркнув, что увидеться они должны одни, без Николая.

Да, пожалуй, записка и правда была отличным компромиссным вариантом. Ссориться с другом он не хотел, но и рассказывать пока не был готов. Он ведь ещё объяснение своего нежелания возвращать артефакт задолжал, а теперь так и вовсе всё псу под хвост покатилось.

Войник накарябал записку, обещав приехать домой к Борьке вечером, быстро принял душ и вызвал такси.

Историческое кафе «Эль-Фишави», которое, по слухам, не закрывалось ни днём ни ночью и пережило не только революции, но даже оккупацию Наполеона, расположилось в сердце старого Каира, в паутине уютных переулков. Нашёл его Якоб не сразу, а перед этим ещё пришлось отваживать излишне назойливых торговцев, которые обрадовались туристу как родному и норовили что-нибудь втюхать, причём традиционно – втридорога. Рядом расположился «Хан эль-Халили». Якоб обещал себе, что непременно зайдёт туда сразу после встречи с Тронтоном. Чем джинны ни шутили – вдруг кольцо снова вернётся к нему именно там, на подступах к лавке Фарука? Да и навестить странноватого торговца диковинками Якоб хотел, ещё будучи в больнице. Может, повезёт и тот даже ответит на пару вопросов… Хотя поди ещё найди одну конкретную лавку в этом лабиринте.

Якоб вошёл в небольшое кафе, о котором успел прочитать короткую заметку, пока ехал в такси. Внутри было очень людно, и это смазало первое очарование, хотя он безусловно оценил красоту старинной резьбы стенных панелей, огромные зеркала в богатых рамах, подвесные светильники и даже чучело самого настоящего нильского крокодила над арочным проёмом. В то, что здесь когда-то пил кофе сам Наполеон, верилось с трудом, но Войник всегда питал слабость к необычным старинным местечкам. Это открылось аж в тысяча семьсот семьдесят третьем году. Если не Наполеон, то уж Джонатан Карнаган здесь точно мог бывать когда-то… Первый хранитель кольца.

При мысли о кольце снова стало тошно – хоть вой. Проходя мимо одного из старинных зеркал, Войник мельком заглянул за поверхность серебристой амальгамы. Показалось или он увидел светлую фигурку в толпе туристов? Совсем как тогда, на ночном базаре. Якоб резко развернулся и хотел уже было устремиться следом, когда его окликнули:

– Мистер Войник! Сюда!

Профессор Тронтон, худощавый темноволосый мужчина в летнем костюме, приподнялся из-за крохотного круглого столика и помахал ему. Вежливо улыбнувшись, Якоб присоединился к англичанину и пожал крепкую сухую ладонь.

– Спасибо, что всё-таки пришли, – сказал профессор и кликнул одного из работников кафе, чтобы заказать им обоим кофе.

Судя по грязным чашкам на столике, сидел он здесь уже давно. И только сейчас, вблизи, Якоб заметил, каким усталым, осунувшимся было лицо англичанина. Глаза под стёклами очков в изящной золотистой оправе лихорадочно блестели. То и дело Тронтон украдкой проводил ладонями по коленям, словно руки у него сильно потели, и бросал взгляд куда-то за плечо Войника, на вход.

– Толпа заземляет, знаете ли. – Профессор выдавил извиняющуюся улыбку. – В толпе легче скрываться… и легче не… как бы это выразиться? Не выпасть из привычного.

– Боюсь, я не совсем понимаю, – осторожно ответил Якоб.

Тронтон нахмурился, и взгляд его из чуть рассеянного сделался строгим.

– Понимаете, иначе бы не пришли. Иначе бы ещё раньше Стоун не выбрал вас… М-да. – Он прищурился, оценивающе глядя на Войника. – Не поймите меня превратно, вы талантливый молодой человек. Но одного лишь таланта мало. Увы, не всегда мы можем выбирать.

– Где-то я это уже слышал, – сухо ответил Якоб.

Официант принёс поднос с двумя турками и чашками, поставил на столик и, наконец, забрал опустевшие. Тронтон не спеша налил себе кофе. Руки у него чуть дрожали.

– Я… соболезную вашей потере, – искренне проговорил Войник. – Николай говорил, что вы отложили все дела, чтобы уехать на похороны. Я знал его совсем недолго, но он показался мне исключительным человеком.

– Не показался, – вздохнул профессор. – Он и был таковым, хотя, безусловно, в каких-то вещах уступал своему предку.

– Вы о лорде Джонатане?

Тронтон не ответил, уставился в чашку, помешивая густое чёрное варево. Вокруг галдели люди – никому не было дела до них двоих.

– За мной идут, мистер Войник. Вам ведь уже доводилось побывать в пустоте, отсечённым от всего, что вам знакомо… – На этих словах Якоб вздрогнул, вспомнив ночного гостя, и профессор поднял взгляд. – Вижу, что доводилось. Успокоить мне вас нечем – он ещё придёт.

Якоб сглотнул. Показалось вдруг, что живые голоса зазвучали далёким эхом, и само пространство словно пошатнулось, отдаляясь. Кровь зашумела в висках. Войник сморгнул, и наваждение исчезло.

– Есть одна вещь, которая очень нужна мне… И я знаю, что она – у вас. Мой друг передал её именно вам. Не надо отрицать, мистер Войник, – я не собираюсь натравливать на вас полицию или что-то в таком духе… Эта вещь нужна мне, чтобы сохранить разум. Она… отгоняет его, понимаете?

– Кого? – тихо спросил Якоб.

Тронтон шумно вздохнул.

– У меня нет времени играть в полуправды, мистер Войник. Строго говоря, у меня нет времени уже почти ни на что… Но есть дело, которое я должен закончить. Просто обязан. Иначе всё пропало… Пока ещё можно хоть что-то спасти…

Якоб подался вперёд:

– Я хотя бы заслуживаю знать правду? Я бы и рад помочь вам, да только никто не спешит ввести меня в курс дела. В конце концов, это ведь именно вы вызвали меня на разговор, а не я вас. И вряд ли для того, чтобы, как вы сами изволили выразиться, «играть в полуправды».

Профессор смерил его взглядом и снова коротко посмотрел на дверь.

– Скажите хотя бы – оно сейчас при вас? – Его голос дрогнул.

– Сейчас – нет, – честно ответил Войник.

– О, господи… – выдохнул Тронтон, опуская лицо в ладони. – Хотя на что я рассчитывал… Вы ведь прекрасно понимаете, как оно ценно, и вряд ли носите вот так просто при себе.

Якоб посмотрел в чашку с остывающим кофе. Профессор был о нём явно лучшего мнения, чем Войник того заслуживал.

– Как же мне передать историю нескольких поколений… нескольких эпох… за один вечер, – пробормотал Тронтон. – Я ведь этому посвятил полжизни. Но, может статься, вы – последний, кто успеет выслушать меня.

– Не говорите так. Мы что-нибудь придумаем.

Профессор криво усмехнулся:

– После всего, что мне довелось увидеть, я не страдаю излишним оптимизмом, мистер Войник.

– Николай говорил, что вы изучали дневники…

– И не только их. Я знаю каждый предмет коллекции Карнаганов до мельчайшей трещинки. Я восстанавливал её облик и пытался восстановить её историю… Но мои таланты, видите ли, лежат в несколько иной плоскости, чем ваши, хотя и я занимаюсь не только наукой в её привычном понимании. Чем-то бо́льшим… более древним… древним, как само постижение этого мира, который никогда не постичь до конца…

– Вы ведь знаете о Таа-Нефертари больше, чем было показано на выставке.

– Таа-Нефертари… Да-а, именно так её называл Джонатан. Как учёный, я не могу полагаться на данные без документальных подтверждений. А записки мечтателя, которого многие считали эксцентричным, даже безумным, определённо нельзя в данном случае считать документальным подтверждением. – Тронтон усмехнулся. – Но как уже сказал, я занимаюсь не только наукой в привычном понимании. Нет, не радуйтесь так, мистер Войник… – Он поднял ладонь, охлаждая пыл встрепенувшегося было журналиста. – Я не могу обучить вас. А жаль… вы в самом деле особенный. Встреться мы при иных обстоятельствах, когда призраки не дышали бы нам в спину… Впрочем, это была бы совсем иная история, а я отвлёкся… Знаете, ради неё я ведь даже нарушил закон, воспользовался служебным положением. Эти исследования я не мог бы обнародовать при всём желании, хотя открытие, безусловно, сенсационное. Я мог лишь намекнуть.

– О чём вы говорите?

Тронтон заговорщически улыбнулся:

– Я ведь уже сказал – я желал восстановить её историю. Был буквально одержим этой идеей. Реконструировав её лицо, неужели я мог остановиться? Нет, я должен был реконструировать её родословную… сопоставить с тем, что знаю… А современная наука всё-таки открывает невероятный спектр возможностей. По моему поручению, с позволения хозяина коллекции, её останки прошли через все возможные исследования ещё там, в Англии. А ДНК-анализ подтвердил родство, о котором мы догадывались и так… Но знаете с кем ещё?

Якоб покачал головой. Профессор рассмеялся:

– Я сделал своё имя на других открытиях, хотя клянусь, это бы перевернуло немало. – Он подался вперёд и добавил чуть слышно: – С Рамсесом и Сети. Она была их генетическим предком, понимаете? Целую династию назад… И у меня есть вполне стройная теория на этот счёт. Впрочем, к чему утруждать вас подробностями.

– Нет уж, извольте.

– Разве что кратко… Современные теории о захвате Египта гиксосами уже не столь однозначны. Начиная с того, что Дельта ещё в Додинастический период была своего рода торговым хабом… домом для очень многих народов. И были народы юга, завоеватели из Нубта и Нехена и другие. Вот в каком бурном котле родился народ египетский, мой друг. Рэмеч-эн-Кемет, как они сами себя называли.

Войник честно пытался следовать за мыслью Тронтона. Профессор явно не собирался задерживаться и пояснять всё подробнее и понятнее.

– Так вот, можно говорить о том, что жители Дельты были роднёй хека-хасут. Хотя подъём целой династии, разумеется, стал возможен не сразу, и этому способствовал целый ряд факторов, от ослабления экономики до упадка централизованной власти… Давайте я всё же избавлю вас от подробностей и перейду к делу. Фиванская династия свергла гиксосскую. Но народности-то никуда не делись! И видите ли, какое дело… Рамессиды, что пришли на смену Восемнадцатой Династии – да-да, той самой, из которой происходила знаменитая Нефертити, а не только наши с вами знакомцы, – были военной элитой родом из Дельты. Из того самого котла народностей. И покровителями своей власти они называли Хора и Сета… Сета, которого чтили хека-хасут. Сети Первый, отец Рамсеса Великого, вёл масштабное строительство. Его знаменитый храм лежит в Абидосе, а дворец он построил в Аварисе. На месте дворца гиксосского правителя Апопи. Ну а уж про Пер-Рамсес, столицу в Дельте близ Авариса, вы хоть что-то, да слышали. Прелюбопытная выходит теория, не находите?

Якоб улыбнулся, кивнул:

– Значит, кровь Таа-Нефертари всё-таки воцарилась в Египте… и не только когда на трон поднялся её брат, но и многим позже, когда о ней окончательно забыли.

– Именно. Генетика – упрямая вещь, как и факты. А в пользу этой теории свидетельствует именно генетика.

Почему-то при мысли о том, что наследие царевны пережило её, стало теплее. Якоб не успел пока узнать всё, что она желала показать ему, но рассказ Тронтона достроил общую картину ещё одним недостающим фрагментом.

– А ДНК второго тела… вы тоже изучали? – осторожно спросил Войник.

Профессор вздрогнул и отмахнулся:

– Не будем об этом. Не теперь… когда… – Он осёкся, и его взгляд сделался затравленным, забегал по кафе, выискивая в толпе тех, кого здесь не было… а если и были – то не на этом пласте реальности.

– Профессор Тронтон, – тихо позвал Якоб, тронув англичанина за локоть. Он искренне сочувствовал этому человеку, потому что прекрасно понимал, что значит оказаться наедине с собственным ужасом, о котором даже рассказать никому не можешь. А Тронтон к тому же явно понимал, с чем именно столкнулся, – понимал даже лучше, чем сам Войник. – Вы хотели поговорить об Оке Хора.

– Да, да. Древний защитный символ. Сила и мудрость… Увы, почти полтора века назад кое-кому захотелось исказить саму суть этого знака. Исказить истину.

– Это… что-то вроде секты, да?

«… Правый глаз Его – Солнце, и левый – Луна. И когда ослеплён Он, то карает друзей своих, принимая их за врагов… И в глухой ночи оживают Тени, и творятся дела лжи и истины. Ложь подменяет истину, и истина – ложь, пока дыхание пустыни не изгонит тех, кто…» – Войник вспомнил дневники Карнагана.

«Меретсегер, ослепи моих врагов…»

Англичанин рассмеялся, хоть немного приходя в себя:

– Какая, простите, нелепость! Это не секта… нечто намного, намного большее! Намного более древнее… вы даже представить себе не можете. А чтобы рассказать об этом, мне уж точно не хватит жалких нескольких часов…

– И Джонатан Карнаган как-то с этим связан.

– Безусловно!

– Но почему же тогда его потомок… тоже…

– Господи, мистер Войник, да подумайте же получше! – Тронтон с досадой всплеснул руками, чуть не расплескав кофе. – Джонатан Стоун, лорд Карнаган, был эксцентричным человеком и допускал многое. Но он никогда не ослеплял людей заживо и не оставлял печать… Это делали другие. Он противостоял им, понимаете? Вот с чего всё началось…

Профессор процитировал стихи, которые так или иначе повторялись в дневниках Карнагана. Его мысли ускользали, рвались, как тонкие полуистлевшие нити, но именно этим нитям предстояло сшить историю в единое полотно.

И с каждым словом его обрывочного рассказа Якоб понимал, что часть уже успел увидеть, узнать…

Званый вечер в честь открытия гробницы.

Похищенная рука с кольцом.

Пожар в поместье Стоун Крик…

Ни ночи больше в этих стенах!

Джонатан отшвырнул пустую бутылку. Осколки разлетелись, попортив физиономию одного из многочисленных предков. Череда портретов на стенах галереи внушала суеверный страх. Их глаза в сумраке следили за каждым движением молодого лорда. Их рты изгибались, точно алые черви, стоило лишь отвернуться. А их голоса многоликим шёпотом преследовали его днём и ночью, пытали сотнями нерассказанных историй…

Окна зияли провалами в бездну, а двери вели на ту сторону мира. Казалось, пожар, унёсший столько жизней, станет худшим, что выпадет на долю наследника рода Карнаганов… но нет. Истинные кошмары начались после, поднимаясь над догоревшими углями, воскресая среди почерневших стен, в которых чудом уцелели предметы искусства и проклятая коллекция отца, с которой всё началось…

Что за демонов высвободило это пламя и выбросило в мир? И почему, за что теперь они набросились на последнего из Карнаганов? Или в самом деле ему предстояло отвечать за грехи родителя, в чём бы те ни заключались?

Джонатан достал из кармана несвежего сюртука смятую записку, которую уже столько раз перечитывал, и разгладил её. Буквы плыли, сливались в причудливые письмена. Удивительно, что до сих пор он так и не бросил письмо в камин. А ведь хотел уже не раз…

«Когда станет совсем тяжело, приходи в мой салон. Я знаю, как помочь тебе, мой бедный мальчик».

Мадам Анабель, чудом пережившая дьявольскую ночь, дала о себе знать не сразу. Должно быть, и ей нужно было хоть немного времени, чтобы оправиться. Она не приходила утешить, а на похороны своего покровителя, лорда Роберта, явилась тайно. Джонатан помнил тёмную тень, похожую на растрёпанную экзотическую птицу. Поначалу и её молодой лорд принял за призрак, один из сонма преследовавших его. Но нет, Анабель в самом деле выжила и даже передала ему это короткое письмо с адресом.

Прихватив ещё бутылку из запасов почившего отца, Джонатан ввалился в экипаж и, смачно икнув, крикнул кучеру:

– В город! В салон! К старой ведьме!

Кэб трясся по размытой дождём дороге. Молодой лорд уснул и проспал до самого места назначения. Или кони мчали быстрее, обгоняя призраков, или виски десятилетней выдержки послужил целебным эликсиром, но сон в пути был подобен чёрному омуту, в котором не нашлось места для чудовищ.

– Матерь Божья, Джонни! – Мадам Анабель застыла в дверях, глядя на позднего гостя со смесью изумления и сочувствия.

Джонатан догадывался и сам, что выглядел прескверно. Ухмыльнувшись, он протянул ведьме початую на треть бутыль:

– Ровесник с Айлея[33]. С дымком. Будете?

– Пожалуй, да. – Анабель отступила, пропуская лорда Карнагана в салон.

Она, казалось, совсем не изменилась – тот же тюрбан на голове, те же многослойные яркие шали из дорогой шерсти и шёлка поверх строгого тёмного платья. Оживший призрак кошмарной ночи во плоти.

Медиум залпом опрокинула в себя порцию виски, после чего заварила индийский чай и позвала Джонатана к столу. Он тяжело упал в кресло, безучастно глядя на атласную скатерть, вспоминая, как на такой же скатерти Анабель раскладывала Таро…

Кем вы были в прошлой жизни – великим военачальником? Фараоном, лишившимся имён своих и титулов? Загадочным жрецом?

Анабель деликатно заменила бутылку в руке Карнагана чашкой из тонкого китайского фарфора и уселась напротив.

– Что тревожит тебя, мой мальчик? Расскажи мне без страха. Если кто из всех и поверит тебе – так это я…

Её голос был спокойным, ласковым, словно сама она не пережила ту же трагедию накануне. Словно не вышла из языков пламени.

Джонатан пыхтел, как старый пёс. Первый запал иссяк, и пьяный дурман, окутавший разум, понемногу начинал рассеиваться.

– Ты их видел? – мягко уточнила медиум, делая маленький глоток из чашки.

– Её… – выдохнул Карнаган.

– И кто она?

– Дьяволица огненной земли. Она рвёт мой разум, лишая покоя, и желает выгрызть мне сердце…

Анабель отставила чашку и подлила чая гостю. Некоторое время тишину нарушало лишь мелодичное звяканье фарфора. Руки у Джонатана тряслись, и донышко чашки билось о блюдце.

– Простите. – Он поставил чай на столик, стиснул виски. – Она не выходит у меня из головы!

Не выдержав, он вскочил и начал мерить шагами комнату – самую обыкновенную комнату, в которой не было ровным счётом ничего мистического. Тяжёлая старая мебель, тёмные драпированные занавеси на окнах. Бронзовые статуэтки охотничьих псов. Напольные часы. Он почему-то думал, что салон будет похож на лавку чудес, как в сказках, но так было даже лучше. Эта привычная, земная обстановка по-своему успокаивала.

– Я возненавидел отца тогда, понимаете. Пожелал ему смерти. Когда они устроили это безумное действо… адское пиршество… Я потерял рассудок, и мой гнев… Это я убил его!

Мадам Анабель молчала. Чай в чашках стыл. Напольные часы пробили полночь. И когда рубеж ночи был пройден, а стрелки замерли, готовые вот-вот ускорить приход дня, женщина спросила:

– Вкушал ли ты её плоть?

Джонатан отшатнулся, словно слова могли ранить.

– Нет! Я не посмел бы!

– Как и я… и это спасло нас, – задумчиво произнесла Анабель. – Других она покарала. Обернув плоть свою углями, она выжгла их чрево… Но что принесло столько боли и ярости?.. Кровь. Страх. Смерть. Что принесли, то и пробудилось…

– Как такое возможно? – прошептал Джонатан, сжав кулаки, тщетно пытаясь унять дрожь в руках.

Неведомое скалилось из темноты, и безликий ужас, ставший его постоянным спутником, снова поднял голову.

Мадам Аннабель рассмеялась, и голос её прозвучал зловеще:

– Моя версия не хуже твоей. Той, в которой ты проклятием своим воспламеняешь дом. Ох, мой мальчик. – Женщина поставила кружки на поднос. – Эти силы слишком древние, слишком великие, чтобы разум людской так легко сумел охватить их. Мы можем лишь принять их непостижимость… и пытаться постичь.

– Но… Это противоречит всему, что я знал, во что верил.

– В этом всё дело, не так ли? – Она сочувственно улыбнулась и похлопала его по руке. – Оставайся здесь, где я сумею защитить тебя от кошмаров. Твой сон будет спокоен, и разум прояснится. А когда взойдёт солнце и пение птиц возвестит о начале нового дня, я познакомлю тебя кое с кем. К счастью, есть люди, которые сумеют снять с твоих глаз шоры рациональности.

– Разве вы и другие вроде вас не предпочитают вершить свои дела ночью?

– Какая глупость, – улыбнулась Анабель. – Дела – не ячмень. Вершить их стоит не согласно определённому времени, а в согласии с ним.

Глава 13

Призраки

Так началась новая страница жизни Джонатана, в которой было место и чудесам, и кошмарам. Прежде он считал себя рациональным человеком, не разделяя даже мечтательности отца. Теперь он смутно припоминал то, от чего отгораживался в детстве, – странные сны, тени в саду и старых переходах дома, живые взгляды портретов. Хоть и не так явственно, но он уже соприкасался с потусторонним. Больше не было смысла притворяться перед самим собой.

Более всего разум Джонатана успокоила как-то вскользь брошенная мадам Анабель фраза о его «не-исключительности». Наверное, в другое время это замечание резануло бы по самолюбию, но в тот момент он принял его с облегчением.

Они сидели за её круглым столом, застеленным тёмной атласной скатертью. Карты Таро и доска уиджа были убраны, уступив место изящным чашкам и чайнику из китайского фарфора. Чаепитие было приятным ритуалом, заземляющим, как всякая маленькая традиция.

Анабель закурила, используя изящный мундштук из красного дерева, старый и потёртый, – её личный магический жезл, как она любила шутить.

– Как жаль, что мы не начали раньше… Ты талантлив, мой мальчик, – задумчиво улыбнулась она. – По-своему уникален… и всё же – не одинок. Такие, как ты, рождались всегда, в разных культурах, в разные эпохи… и всегда, всегда их жизнь была непростой. Кто-то сумел обратить свой дар в силу, а для кого-то его талант стал проклятием, разрушив разум, жизнь, личность.

Джонатан внимал ей, словно ребёнок, не ставя её слова под сомнение, не вонзая в них клинки рациональности. Он научился принимать многое, плыл в потоке новых знаний, впитывая образы, рождённые в её рассказах и его видениях. Бесконечная череда встреч и разговоров, новых людей и старых знакомцев, представавших теперь в ином свете тайного знания. Он вошёл в закрытый маленький мир выдающихся умов Англии, посвятивших себя изучению непознанного. Подумать только – то, что ещё вчера казалось крестьянскими сказками и небылицами, обсуждалось личностями влиятельными и незаурядными самым серьёзным образом. Его отец был вхож в этот круг – можно было не удивляться… И теперь Джонатан иначе взглянул на его исследования. На тайные дела, которые унаследовал и к которым до сих пор не знал до конца, как подступиться. На званые вечера, попасть на которые стремились так многие. Нет, он не одобрял все действия отца, но теперь по крайней мере понимал корни…

Карнаган обрёл опору, так необходимую хрупкому разуму. Где-то там, в закоулках сознания, меж временем и пространством, всё ещё подстерегала она… и псы-демоны всё ещё являлись за Джонатаном, вынюхивая его след. Но он больше не был слепцом, блуждающим в лабиринте.

О, если бы Карнаган знал тогда, что стоит ещё лишь в самом начале пути. А может, и хорошо, что не знал, иначе бы убоялся, свернул, отрёкся…

Тронтон откашлялся и сделал большой глоток остывшего кофе. Якоб весь обратился в слух, ловя каждое слово. Обрывочные записи дневников Джонатана теперь обретали смысл. Отчётливо Войник вспомнил первое зловещее впечатление, сменившееся узнаванием. То, что переживал Карнаган, было слишком близко, слишком понятно ему и поначалу ужаснуло. Теперь же он смотрел на многое иначе…

«По-своему уникален… но не одинок…»

«Ты в самом деле похож на моего доброго друга, первого обладателя кольца в новой эпохе, – говорила Нефертари. – Такие, как мы, рождаются иногда. Хранители ключей… или ключи сами по себе».

– Значит, лорд Карнаган занялся оккультными науками. И преуспел?

– Преуспел… хоть и не сразу, – вздохнул Тронтон. – Жить спокойно ему не дали, передышка была временной, если можно так сказать.

Якоб вспомнил одну из страниц дневников так явственно, словно увидел её перед собой сейчас.

«…Разобравшись с первоочередными делами, я покинул Англию. Я пустился в путь в надежде отыскать средство, что излечит мой недуг. На врачей я не мог положиться. Тело мое было здорово, а болезни души врачуют способами не гуманнее тех, что описывали Крамер и Шпренгер[34]. Возможно, я б и внял паре их советов, но я не был болен так же гарантированно, как и не был “малефик”[35].

Я прочитал все труды Кардека[36]. Но, увы, не почувствовал своей избранности и не увидел божественного или дьявольского в своей вынужденной ноше. Я чувствую иномирную природу сущностей, преследующих меня. Но в них нет морали, нет догм, нет христианского антуража. Тени не приходят по зову магического шара, не говорят через уиджа и, конечно же, не трясут столы и не играют в ладошки. Боюсь, дамам и сэрам модных салонов не понять их сути. И сам я, волей судьбы ставший частым гостем этих собраний, пришёл, увы, лишь к разочарованию…

Я представляю, как бы посмеялась надо мной мадам Анабель. Как подшучивала она когда-то над моим просвещённым неверием! А теперь я живо вижу, как саркастичная улыбка змеёй извивается на её лице, как чёрными камнями горят глаза. Да, она бы уж точно знала, что мне делать! Но пожар уничтожил её кости и мысли. Пламя поглотило всех. Иногда я думаю, что и я сам сгорел в том пожаре, и лишь мой неприкаянный дух скитается по миру, не признавая конца и шарахаясь от липких объятий смерти.

Возможно, в Новом Свете я найду ответы на вопросы…»

Войник хотел уже было спросить, но вовремя прикусил язык – профессор Тронтон ведь не знал, что записки лорда побывали в чужих руках. Но что же случилось? Если мадам Анабель не погибла при пожаре, то почему Джонатан писал об огне? И почему утверждал, что разочаровался в спиритуалистах Лондона? Это ведь был шаг назад… целый десяток шагов…

Англичанин кликнул официанта, чтобы тот принёс ещё кофе. Войник не посмел сказать ему, что хватит. Лихорадочный блеск в глазах и дрожащие руки – нет, дело было совсем не в кофе. Тронтон пытался бодрствовать, всеми силами, потому что то, что подстерегало его на границе сна и яви, вызывало у него неподдельный ужас…

– Вы хотели знать об Оке Хора. Спрашивали, кто начал череду смертей, исказив саму суть знака.

Якоб невольно вздрогнул и запоздало кивнул, вспоминая фотографии тела Артура Стоуна, ослеплённого ещё живым, если верить отчёту патологоанатома.

– Дело в том, что мадам Анабель, о которой Джонатан часто упоминал в своих дневниках, была не единственной, кто пережил тот пожар…

Сегодня он возвращался позже обычного. Хотя дух его уже не метался раненой птицей, а движения пластов пространства и времени не рождали отупляющий страх, Джонатан так и не решился подыскать отдельное жильё и съехать из салона медиума. О возвращении в поместье тем более не могло быть и речи.

Как она сказала? «Оставайся здесь, где я сумею защитить тебя от кошмаров…» Защитные знаки на стенах, амулеты под порогом и над дверными проходами. Уютные детали, к которым он успел так привыкнуть за эти месяцы: старая массивная мебель, экзотические тюрбаны Анабель, потёртый мундштук из красного дерева, индийский чай и шелест старых карт… Она научила его раскладывать Таро. Значения карт складывались в его сознании в стройную цепочку последовательностей, и с лёгкостью Джонатан видел закономерности, которые прежде замечал разве что в стройных рядах цифр.

И сейчас первое, что бросилось ему в глаза, были карты – словно перья подстреленной птицы, протянувшиеся по полу рваной дорожкой. Запоздало он заметил сорванные амулеты, небрежно стёртые защитные символы, забрызганные грязью. И кровь, кровь…

Джонатан опустился на колени и застыл, глядя на знакомые потёртые карты. В тот миг привычные фигуры преобразились, оживляя в сознании совсем иные образы… Маг – мужчина на фоне горящего поместья, с головой мумии в чаше перед ним. Жрица – египетская царевна, вышедшая из совсем иной эпохи. Императрица – красавица, расслабленно возлежащая на фоне пирамид. Владыка на троне. Разлучённые Влюблённые, стремящиеся друг к другу. Древняя царица, правящая Колесницей… Карнаган шёл по дороге последнего расклада мадам Анабель, бережно собирая карты. Память крови была яркой – он видел алые пятна на безукоризненном старом ковре, заглушавшем следы. Видел, как тонкие, точно птичьи лапки, руки цепляются за стены и двери.

На пороге спальни он замер, пошатнулся. Неведомая сила влекла его вперёд, хотя разум кричал: «Беги, беги!» Тишина и кровавые пятна, раскиданные карты и сорванные защитные барьеры… Но Карнаган не сбежал – толкнул приоткрытую дверь, чиркнул выключателем газового светильника.

Венский стул был последней опорой хрупкому телу, в котором он не сразу узнал мадам Анабель. Словно сломанная кукла, она сидела, обмякнув, закинув голову назад. Окно было не заперто, и ветер колыхал растрепавшиеся волосы, точно ветхую рваную ткань.

Женщина, умевшая тонко подшучивать над собой и другими, заваривавшая по утрам крепкий чай, незаметно капая в него виски. Медиум, исполненная великой стойкости духа, над которой он когда-то смеялся, а после преисполнился глубокого уважения. Колдунья, защищавшая его, учившая ходить дорогами видений и смотреть в лицо себе настоящему.

Джонатан приблизился, дрожащей рукой отвёл волосы с её лица…

И отшатнулся. Лицо Анабель было искажено в гримасе боли. Кто-то выколол ей глаза и запечатал воском правую глазницу. А на воске было отпечатано Око… египетский символ, который Карнаган не раз видел в грозди амулетов на её шее.

Вблизи он разглядел следы пыток – ожоги, неестественно изогнутые кости изящных связанных рук. А у её ног кровью и золой было написано единственное слово: «Верни».

– Кто… кто мог это сделать?..

«Тот, кто дорогами вечности преследует свет Знания, дабы обратить его во тьму», – прошелестел чуть хрипловатый голос у самого уха.

– Мадам Анабель? – Джонатан поспешно развязал путы на руках женщины и сжал её тонкие холодные пальцы.

«Дальше тебе предстоит идти одному, мой мальчик…»

– Но кто? Кто укажет мне путь?

На глаза навернулись слёзы отчаяния. Как ни силился Джонатан согреть безжизненную руку между ладонями, она обжигала льдом необратимости.

Он не дождался ответа – комнату окутала зловещая тишина. Огонь в плафоне затрещал, моргнул, и всё погрузилось во мрак. Лишь ветер за окном шептал последнюю песнь, оплакивая Анабель.

Сколько времени провёл Джонатан в темноте, сидя у ног своей мёртвой наставницы, он не знал. Не знал, сколько непролитых слёз застыло в его груди, оборачиваясь ядом гнева и страха. Пламя горя разгоралось в безумие… и в тот миг он услышал какой-то звук. Стук, скрежет, царапанье.

Карнаган вскинул голову. Глаза уже привыкли к темноте, и квадрат окна показался светлее. По ту сторону стекла он увидел чёрные сгустки морока с алыми бусинами глаз. Вороны! Птицы неотрывно смотрели на него как на добычу.

Он поднялся, распахнул окно и закричал, надеясь спугнуть их.

Чёрные крылья рассекли густой воздух спальни, пропитанный болью и смертью. Крики оглушали, и перья падали лезвиями мрака.

«Верни! Верни!» – слышалось в их пронзительном карканье.

Весь мир закружился в безумном танце. Джонатан словно оказался в оке бури. Рассекаемый чёрными лентами воздух вил вокруг него кокон, и в этом вихре летали карты, кружились тяжёлыми бусинами капли чужой крови. Он почувствовал запах благовоний, которые Анабель зажигала во время спиритических сеансов, а ещё – её табак. В череде образов он увидел её – медиум стояла перед ним в своём неизменном тюрбане и многослойных шалях. Нахмурившись, она указала на дверь.

Поджарый чёрный пёс вырос на пороге, оскалился и прыгнул. Джонатан вскрикнул, инстинктивно вскинул руки, заслоняясь, попятился и упал… Когда он открыл глаза – видения исчезли. За окном больше не кричали вороны. Ночь скрежетала тоскливым зовом козодоев, часто слетавшихся в заросший сад Анабель.

Первым, что он почувствовал, был нарастающий жар. И этот скрежет, треск… нет, дело было не только в кошмарных птицах!

В коридоре за распахнутой дверью снова замаячила фигура пса, а потом Джонатан услышал чьи-то голоса. Запоздало, нехотя, словно никак не желая смиряться, разум осознал: дом Анабель горел! Содрогался, стонал, корчась. И пламя подбиралось к спальне.

Джонатан вскочил. Взгляд заметался по комнате. Нет, он не успеет вытащить её, не успеет похоронить… Хрипло взвыли за окном псы. Или то был рёв пламени?

Неловко Карнаган прыгнул, вывалился в сад, поднялся. Он бежал, не разбирая дороги, как в ту ночь, когда украл руку мёртвой царевны. Призраки псов мерещились ему повсюду – зловещие Баргесты, идущие по пятам, заступающие дорогу. За спиной чьи-то крики смешивались с хриплым лаем.

И лишь добравшись до перелеска, почти падая без сил, Карнаган понял, что именно псы-призраки указали ему дорогу – помогли сбежать из горящего салона и отвлекли преследователей…

Ночь всё так же скрежетала голосами козодоев. Кряжистые деревья склоняли к нему ветви, и сквозь рваный рисунок листвы пробивался свет красноватой ущербной луны. Тускло, зловеще поблёскивало на пальце кольцо.

Только сейчас Джонатан понял, что так и сжимает что-то в руке – последний подарок Анабель. Карту Таро. Карнаган прищурился, силясь разглядеть что-то в неверном свете.

С потёртой поверхности карты на него смотрел Маг, ищущий пути познать все стихии и подчинить их своей власти. А лицо Мага принадлежало ему – последнему из рода Карнаганов, хранителю ключа древней безымянной царевны.

«Учитель найдётся, если ты ищешь Знание…» – прошелестел голос медиума.

Ветер взъерошил его волосы последним ласковым касанием. А потом призраки подхватили душу Анабель под руки, унося в страну вечного сна, уча летать сквозь время и пространство…

– А потом? Что было потом? – нетерпеливо спросил Якоб, почти физически чувствуя, как утекает время.

– Не все фрагменты его истории сохранились. Что-то он либо предпочёл уничтожить… либо просто решил не записывать. Я знаю, что в какой-то момент он, скрываясь от своих призраков или от живых преследователей… или и от тех и других вместе, покинул Англию и отправился в Новый Свет. Сколько он пробыл там, я не знаю – могу сказать лишь, что вернулся он совершенно другим человеком. Обновлённым. Магом, если хотите. – Тронтон криво усмехнулся.

«…Филлипс пригласил погостить меня в своём поместье в Провиденсе. Его истории завораживают. Грань между реальностью и выдумкой столь тонка, что я испытываю мистический трепет перед этим человеком. Он наделяет тьму сознанием, а во мраке видит скрытые пути. Я хочу рассказать ему о своих Тенях. Но не решаюсь.

Что-то меняется во мне. Я становлюсь чем-то большим, чем был, чем мог предположить… Как странно понимать, что я не одинок. И на самом деле никогда не был одинок.

Теперь я точно знаю, что могу встретиться с Ней, шагнуть навстречу без страха…

Теперь я почти понимаю, почему Она зовёт меня…»

– Вот оттуда начался путь Джонатана Карнагана, который уже был в состоянии бросить вызов кому и чему угодно. Что он и сделал, – добавил профессор. – Трагическая гибель мадам Анабель, увы, была лишь первой в череде смертей, окружавших его. Жизнь Джонатана была наполнена трагедиями, и всё же он пытался проживать её, как умел. Его влияние возрастало, и вот уже другим пришёл черёд бояться его. Но их было много, тогда как лорд Карнаган был совершенно одинок… Если не считать псов и призраков, конечно.

– Одинок? Простите, но ведь… ведь ваш друг, Артур Стоун, – его потомок.

«Моя дорогая Беатрис… как объяснить тебе мою алчбу, стремление, ведущее меня вот уже не один год. Я написал тебе несколько писем, тщетно пытаясь рассказать то, на что мне не хватит слов. В итоге все их я предал огню. Так будет лучше. И всё же слова, единожды написанные, вызывают в моём сердце облегчение, словно однажды ты всё же сумеешь услышать, понять меня…»

Тронтон подался вперёд, понизил голос:

– Да, он был женат, если вы об этом. А потом отказался от своей семьи, чтобы защитить… Многие отвернулись от него за это, но сам Джонатан полагал, что так будет лучше, чем однажды найти их с печатью Ока Хора вместо глаз.

Он называл это место Лимб. Имя было вполне подходящим – место, где нет времени и пространства, где души липнут, как в паутине, где реальность дрожит, словно мираж в пустыне. Не ад и не рай, не жизнь и не смерть – всё сразу… Это место открыло перед ним безграничные возможности, но и стребовало непомерную плату.

Вынырнув из забытья, лорд Карнаган ласково погладил ободок кольца, уже ставшего родным, нащупал раздвоенный хвост зверя на печати. Только потом Джонатан поднялся, чтобы заварить себе крепкий чай и капнуть в него немного виски.

На столе лежали тетради и кипы бумаг. Послания посредников, карты, за которые кому-то пришлось заплатить не только деньгами, цепочки священных знаков, складывавшихся во фрагменты ритуалов… Он снова работал всю ночь, но сегодня – сегодня было время для других писем. И Джонатан отодвинул всё, как ненужную шелуху, расчищая уголок стола.

В час, когда ленивое солнце пробуждалось и заглядывало в каждый уголок, проверяя, все ли вековые дубы и камни старинных особняков пережили ночь, Карнаган вынул из ящика бюро листы серебристой бумаги. Он хватался за правила, за осколки их маленьких домашних традиций как за последнюю щепку в океане хаоса.

Сев за стол, Джонатан любовно провёл ладонью по родовому гербу, украшавшему лист, и обмакнул перо в чернила.

«Моя дорогая Беатрис…»

Письма – вот и всё, что осталось. Его письма ей. Беззаветные. Безответные…

«Прогуливаясь накануне под старыми вязами, я понял, что закончилось третье лето с нашего расставания. Третье лето с тех пор, как ты покинула дом. Камни особняка выстудились без твоего тепла, а коридоры переполнились тишиной. Без твоего голоса тишина затопила комнаты, выплёскиваясь мучительным шёпотом воспоминаний… Иногда я зову тебя, чтобы эти стены не забыли, как звучит твоё имя.

Неделя, как я выгнал экономку, и теперь вынужден готовить себе завтрак сам. Благо на ужин я всё ещё могу пару раз на неделе наведаться к тем, кто пока не запирает ворота при виде меня.

Мои исследования, что стали камнем преткновения… краеугольным камнем нашего раздора, продвигаются. Я нащупал нить, уводящую в такие дебри истории, что голова идёт кругом! Я стою на пороге невообразимого открытия, которое затмит достижения многих… но главное – завершит историю. Замкнёт этот проклятый круг. И тогда, может быть, ты вернёшься ко мне… ибо я, наконец, сумею подобрать слова и объяснить тебе всё…»

Джонатан сунул перо в чернильницу и взял второй лист. Серебристая бумага слепила своей чистотой и лёгким мистическим мерцанием. Он писал Беатрис исключительно по пятницам, зная, как она любит этот цвет[37]. Перламутр и серебро. Небо над Лондоном, что готово вот-вот расплакаться. Шаль из тонкой шерсти, что укрывает плечи, стоит только первым осенним ветрам подуть с Атлантики…

Но вместо нежных слов на бумаге проступила сцена их ссоры.

– Я ненавижу тебя! Ненавижу твою одержимость!

Такая терпеливая, понимающая, она всё же вспылила. Ярость в этом хрупком теле, изящном, как у гибкой гончей, поражала своей силой и неуёмностью. Поначалу эта ярость позабавила его. В своей кроткой прелестной лани он открыл пламя, достойное Сехмет. Но чем больше слов срывалось с коралловых губ, чем холоднее они становились, тем ближе подкрадывался страх. Тогда он ещё верил, что сумеет защитить её…

– Ты выбрал смерть. – Её слова падали холодно, обречённо. – А умерев, невозможно вернуться.

– Беатрис, я люблю тебя…

Это прозвучало так беспомощно, нелепо, и Карнаган протянул к ней руки, но супруга отшатнулась от него, как от чумного.

– Нет… Нет, Джонатан, ты любишь только её. – В уголке серебристых глаз драгоценной жемчужиной блеснула слеза. – А для меня у тебя больше не осталось места ни в сердце, ни в мыслях…

Капля упала на бумагу, расползлась отвратительной кляксой.

Да, тогда он ещё верил… прежде чем обнаружил ещё одно тело и Око Хора, запечатавшее глаз человека, к которому, казалось, просто невозможно было подобраться. Томас Уотерс, деловой партнёр, с которым они провели не одну экспедицию, который помог Джонатану всё-таки получить останки царицы… увы, осквернённые…

Уотерс ждал его в условленном месте – в захолустной гостинице, в окружении своих головорезов. Точно псы, сопровождавшие древних царей в посмертии, они лежали у тела коллекционера, мёртвые, как и он сам. Лицо Томаса было искажено знакомой гримасой боли, и проклятый знак отмечал его недвусмысленным посланием.

Вот когда Карнаган внял Беатрис и сыграл в самую жестокую игру в своей жизни – в равнодушие. Обмануть, отвести, сбить со следа… оберегать издалека… И пусть, пусть ненавидят его – он найдёт способ вернуться к ним. Серебро родных глаз… Смеющиеся солнечные лучи в глазах сына и дочери…

Он найдёт способ, а пока…

Смяв бумагу, Джонатан бросил её в корзину, к десятку других начатых, но так и не законченных писем, которые никогда не дойдут до адресата. Резко поднявшись, он подошёл к окну, глядя в сад, залитый ярким солнечным светом. Словно лучи ладьи Ра достигали мрачных предместий Лондона, напоминая ему о земле, с которой он связал свою судьбу.

За спиной он почувствовал тень присутствия, хрупкий мираж. Лёгкая ладонь, кажущаяся почти живой, легла на его плечо. Встрепенулся пёс, спавший у камина, и коротко вильнул хвостом. Краем глаза на периферии зрения он видел красную медь волос своей богини, про́клятой царицы. Её именем теперь вершились эти смерти – именем Сета, выжигающим Хору правое Око.

Он должен был прервать этот кровавый след… замкнуть круг и восстановить справедливость…

«Победа будет за нами, мой друг… И тогда мы вернёмся к ним… к тем, кто желал дождаться нас и не сумел…»

– Кто? Кто они были? – тихо спросил Якоб. – Убийцы, идущие по его следу…

– Я мог бы рассказать вам о чёрном рынке древностей, процветающем по сию пору. А мог бы – о могучем культе, уходящем корнями в дремучую древность, пережившем и восстания, и войны, и смену эпох… преобразившемся, как преображались Боги вместе с человечеством. Правда – где-то между, мистер Войник. – Тронтон вздохнул, тщетно грея ладони об остывшую чашку. – И правда в том, что, как ни влиятелен, как ни силён был лорд Джонатан Карнаган, у него был достойный враг. Прежде этот враг носил маску делового партнёра его отца. Какая ирония, что, имя его означает «Великодушный». – Профессор хрипло рассмеялся. – А может, он и был таким когда-то? До того, как зашёл слишком далеко на своём пути к Знанию… Карим ибн-Аджрад – так его звали в миру. Для своих он носил другое имя… точнее, титул. Провидец, общающийся с богами. Потомок жрецов древности. Кахин.

Глава 14

Противостояние

Кахин. Кахин.

Слово стучало в висках, хотя Якоб был уверен – он никогда не слышал этот титул. А вот имя точно помнил, знал… только где же он его слышал?..

Карим…

Бинт-Карим.

Сердце ухнуло, спотыкаясь, и забилось снова. «Спокойно, спокойно, мало ли в Египте Каримов», – укорил себя Войник, но вышло неубедительно.

– Профессор, всё это произошло во второй половине девятнадцатого века, если я правильно понял. А то, с чем мы имеем дело теперь, – оно вот же. В двадцать первом.

– Дослушайте, раз уж сами просили рассказать, – раздражённо ответил Тронтон.

– Простите моё нетерпение. – Якоб выдавил извиняющуюся улыбку и отхлебнул остывший кофе – очень крепкий и очень сладкий, с примесью каких-то экзотических специй. Взяв пример с англичанина, Войник заказал ещё, хотя, может, и не стоило, если он хотел успокоиться.

Он проверил телефон, но новых сообщений не было – даже Борька не звонил, что странно. Ясмина не выходила из головы, и разум, возбуждённый рассказами о жутком прошлом семьи Карнаганов, строил версии одна другой фантастичнее. Ни одну из этих мыслей Якоб не готов был и не желал доводить до конца, хотя кусочки мозаики так и тянулись друг к другу, точно сами собой.

Совсем как в том самом первом кошмаре, когда куски разрубленного тела сложились в единую мумию… Войник тряхнул головой, сбрасывая наваждение. Теперь Таа-Нефертари представала перед ним совсем другой. Только где же она сейчас?..

– Джонатан перестал быть жертвой – он стал охотником. Их с Кахином партия, длившаяся много лет, была сложной многоходовкой, в которой верх брал то один, то другой. Как я уже говорил, на стороне Кахина был его ближний круг. Талантливые оккультисты, сведущие в древних тайнах… посвятившие века расшифровке утерянных секретов, артефактов былых эпох. Великие люди, искатели Знания. Семья Кахина владела удивительными секретами. Вы ведь слышали о джиннах, мистер Войник?

«А раньше, знаете ведь как, были те, кто умел с джиннами договариваться. Даже подчинять их. Цари древности… фараоны?.. повелевали таинственными силами. И джинны чтили их, строили для них огромные дворцы. Вы бывали в Луксоре, городе дворцов? Обязательно побывайте. Я оттуда родом…»

Сейчас слова Фарука, сказанные на базаре, почему-то не казались сказочными.

– Да, что-то слышал, конечно, – кивнул Войник. – Ну, про лампу Аладдина-то слышал каждый точно. Но вроде бы джинны по Корану – старшая раса, которую Аллах придумал первой, до людей?

– Я как раз о лампе. Есть духи, связанные с определёнными предметами… и есть люди, способные повелевать этими духами. Или даже привязывать дух к предмету самостоятельно. Это – ужасно, но так есть.

– Как-то… чересчур фантастично, не находите? – несмело улыбнулся Якоб.

Тронтон расхохотался, и несколько туристов из-за соседних столов обернулись к ним.

– Чересчур фантастично? Это говорите мне вы? – Профессор понизил голос. – Хранитель кольца? Я уже сказал – у меня нет времени играть словами. Лампа и джинны – считайте это аналогией. Кахин подчинил себе… могучего духа, – Тронтон сглотнул, снова бросил затравленный взгляд на дверь, – заставил служить себе. Приносить с собой смерть… и безумие. Этот дух приходил за жертвами, прежде чем приходили люди и оставляли печать Ока Хора. И некоторые при встрече с ним желали умереть, потому что он был самой смертью… Он – пёс древних Богов. Всегда идёт по следу и всегда находит. От него не укрыться… если только не носишь при себе другой амулет.

Пальцы профессора дрогнули, инстинктивно сомкнулись, словно он сжал в кулаке так желанный ему предмет. Якобу стало искренне жаль его. Отчётливо он вспомнил пустынные коридоры больницы из кошмаров. Неотвратимый звук шагов. Мёртвый невидящий взгляд. Пса, с которого клочьями свисала иссушенная плоть, кровоточившая тенями.

Вот от кого спасла его царевна. И могла бы спасти Тронтона, если только Войник вернёт её кольцо…

…Огонёк светильника дрогнул, как от порыва ветра, и испуганно погас. Но ещё прежде Джонатан Карнаган успел различить силуэт, сотканный из теней гробницы, выросший в проходе перед ним. А потом его разум взорвался оглушительным воем:

«Анх-Джесер!»

Джонатан отшатнулся, чувствуя, как трескаются щиты, защищавшие его сознание, и безликий ужас сочится сквозь разломы. Сквозь полог тьмы он смотрел в слепые глаза жреца забытого Бога, воплощавшего саму смерть. Видел, как разомкнулись мёртвые губы, исторгая Зов, которому даже Ка древних владык не противились. Смерть, служившая освобождением, упокоением, соединявшая жизни и судьбы, стала потоком, обёрнутым вспять. И пространство разомкнулось – слишком близко лежала дверь…

Отсечённый от привычной реальности, Карнаган оказался на изнанке мира, который называл Лимбом. Десятки чужих глаз смотрели на него из вечности, и чёрные псы, сотканные из ткани его кошмаров, терзали его дух. Джонатан знал, что кричать бессмысленно – некому было отозваться ему здесь. Точно мутное стекло отсекало его от жизни, от чудес иных пространств. Он стал мошкой, закованной в янтаре эпох, – связанный, пытаемый… но оружие его воли было при нём, и он рассёк морок, вынырнул, жадно хватая ртом воздух.

Она была здесь, рядом с ним – обезумевшая от горя и потерь, но верная, сильная. Обернувшись огнегривым зверем, она отогнала тени.

– Сопротивляйся! – воскликнул Карнаган на языке, который знал, из которого были сплетены все необходимые фрагменты ритуала. – Ты не обязан служить ему!

Текучие тени-псы клубились у ног мертвеца, и сам он казался не явственнее этих теней, окружённый многоликими древними, пришедшими на его Зов. Таа-Нефертари протянула к нему тонкие руки, и он дрогнул, опустил изогнутый клинок…

Многоликий вой захлестнул восприятие, круша безликую пустую реальность стремлением, не находящим выхода. Джонатан упал навзничь, больно ударившись о каменный пол, чувствуя спиной каждый острый выступ. Неслышимо живым ухом билась и стенала Нефертари, потерпевшая новое горькое поражение.

Карнаган с усилием поднялся на колени, опираясь о пол кровоточащими ладонями. Удушливая темнота смыкалась вокруг него. Он знал, что его люди наверху погибли, и их кровь впитывалась в камни, наполняя пространство ритуала. Знал, что ему придётся выбираться самому, если он ещё хотел успеть собрать силы для последнего удара.

– Я добуду… добуду кольцо, обещаю тебе… – хрипло шептал Джонатан, зная, что она едва ли способна сейчас услышать и понять его. – Круг замкнётся… вы будете свободны…

– Я принесу вам амулет, – тихо сказал Якоб. – Дайте мне немного времени – я просто… спрятал его. Но я отдам его вам, если это поможет.

Глаза профессора вспыхнули безумной надеждой.

– Благодарю… благодарю вас. Вы даже не представляете себе…

– Представляю.

– Оно надёжно спрятано?

Якоб с усилием кивнул, всем сердцем надеясь, что эта ложь – во благо. На профессора было жалко смотреть, и уж кто понимал его как нельзя лучше, так это сам Войник.

– Да… о чём я говорил? – Англичанин смахнул со лба пот. – Артефакты. Древние тайны. Люди – они ведь разные, понимаете. Кто-то ищет Знание, а кто-то – власти. Иногда власти ищут те, кто прежде искал Знания. А возможно, власть над кем-то древним и могучим искажает восприятие… В какой момент так получилось и почему, мы не знаем. Кахин был великим мудрецом и чародеем, в чём-то даже превосходящим Джонатана Карнагана, и вся мощь его древнего наследия была с ним. Но он принёс в жертву немало людей, мистер Войник, – и врагов своих, и друзей. Всё началось с гробницы и её тайны…

– Место Силы, – кивнул Якоб. – У пирамиды Джосера.

– Да, да! Место Силы, которое царевна защитила ценой своей любви, своей жизни, самой своей судьбы. Это место она и выбрала для своего погребения… как я понимаю из записей, гробница прежде принадлежала одному из раннединастических правителей, а потом была переделана уже под нужды царевны её верным зодчим. Не буду утомлять вас лишними деталями. Скажу лишь, что Саккара – поистине удивительное место, многослойный некрополь разных эпох, и нам ещё предстоит немало открытий там, вот увидите! Если доживём. – Профессор мрачно усмехнулся. – А в подземных камерах пирамиды Джосера было найдено множество каменных сосудов с именами правителей куда более древних, чем он сам. Потому, в общем-то, можно сказать, в погребении нашей царевны нет ничего особенно уникального… если не знать всей правды. – Улыбка Тронтона стала печальной, почти мечтательной. – Я хотел найти её гробницу… очень хотел. Но Джонатан позаботился о том, чтобы ход к ней был тщательно закрыт. Этим он, разумеется, не снискал любви Кахина, когда взорвал проходы. Когда употребил всё своё влияние на то, чтобы раскопки там не проводились больше никогда. Уж не знаю, что Кахин мечтал найти там, в этой гробнице – несметные сокровища или новое Знание… или проход сквозь время и пространство. – Профессор тихо рассмеялся и снова процитировал По:

– А что хотели найти там вы?

Тронтон ответил не сразу – некоторое время просто смотрел в свою чашку, помешивая остатки кофе, словно раздумывая, как много ещё может рассказать и должен ли рассказывать вообще.

– Итог её истории. Круг должен замкнуться…

– И лорд Карнаган знал, как замкнуть его? Но не успел?

– Можно сказать и так. Он зашифровал всё, что успел понять, в своих записях и надёжно спрятал их в разных местах. Составить всё это воедино было очень непросто, мистер Войник. Но теперь я должен уничтожить их…

– Что? Почему? – Якоб подался вперёд.

– Джонатан знал секрет ритуала, размыкающего время и пространство, понимаете? Его личный алхимический рецепт, созданный им и Таа-Нефертари. Этот рецепт каплями разлит по всем его дневникам, переплетён тонкими обрывочными нитями в вязи букв… И теперь эти записи не должны попасть в недостойные руки. – Тронтон нахмурился: – Не должны.

– Но если в этих записях содержится знание о том, как всё исправить… то, может быть, лучше использовать их по назначению?

– Вы не понимаете. – Профессор покачал головой. – Слишком поздно. Псы уже идут по следу. Всё, что отделяет нас от катастрофы, – это дневники и ваш артефакт. Если они проведут ритуал… боюсь, мы с вами можем просто не узнать, где вдруг оказались.

– О чём вы говорите?

– Знание, как и Сила, – всего лишь оружие и зависит от руки, направляющей его. Не ко всем Знаниям мы готовы, мистер Войник. И если вы не хотите снова блуждать по пустынному слою реальности меж пространств и остаться там навсегда… помогите мне исправить то, что ещё возможно.

– Я уже обещал отдать его вам, – кивнул Якоб. – Я просто хочу понять, что вы намерены сделать. Вы хотите провести ритуал Карнагана? Вы знаете, как это сделать?

– Не-ет… слишком поздно для ритуала. Я хочу лишь не допустить, чтобы его провели те, кто не должен. Хочу уничтожить и то, и другое… Одно кольцо не поможет распахнуть двери. Кольца должно быть два, как было два Ключа, два Стража, связавших себя с ними добровольно.

Сердце Якоба пропустило пару ударов.

– Но тогда… тогда ведь не замкнётся круг, и её история никогда не завершится?..

– Увы, мой друг… увы. По крайней мере, эта история завершится для нас.

– Нет, погодите. Так нельзя. Ведь из-за этого погиб ваш друг! Мы должны найти способ всё исправить, разве нет?

– Джонатан… уже пытался всё исправить. Летом тысяча восемьсот восемьдесят первого.

– Это мне ни о чём не говорит.

– Не удивлён, – усмехнулся Тронтон. – Тайник царских мумий. Когда в Египте шла эпоха очередного передела власти, жрецы решили перезахоронить останки царей и цариц, чтобы не допустить осквернения. В числе этих властителей были и Рамессиды… и семья Таа-Нефертари. Пинеджем, Верховный Жрец Амона, умер и был захоронен в этой гробнице в девятьсот шестьдесят девятом году до нашей эры. Он и его семья были стражами этой гробницы, хранителями священных останков древних властителей. Нашли и открыли её уже на веку Джонатана – люди Кахина, братья Абд аль-Рассул. Так чёрный рынок получил приток удивительных артефактов, а культ – доступ к новым тайнам и Силе древних.

Якоб вспомнил свой визит в музей – золочёный саркофаг Яххотеп, мумию Таа-Секененра и его видения.

– Но теперь ведь мумии правителей… в Каирском музее? Значит, всё завершилось благополучно?

– Лишь тело царицы Яххотеп, величайшей воительницы, не уцелело. Джонатан писал о том, как добыл его с рядом сложностей у чёрных дельцов… но слишком поздно, не успел уберечь от осквернения. Кахин умел вызывать гнев и отчаяние древней царевны – и когда вершил страшные преступления именем её Бога, и когда надругался над телом её бедной матери. Он желал вызвать её на последнее противостояние. Их обоих.

Что ж, убить его руками древнего духа Кахину не удалось, но Джонатан понимал – на этом враг не успокоится. Он ведь уже знал, что сделал Карнаган и какие процессы привёл в движение.

Этот последний удар лорд готовил долго и кропотливо, с того самого дня, как она открыла ему местоположение гробницы. Искал нужных людей, кого-то подкупал, кого-то запугивал. На то, чтобы довести дело до конца, Джонатану пришлось употребить всё своё влияние, все свои связи, потому что власть Кахина на чёрном рынке и среди местных была несоизмеримо выше.

Последняя партия затянувшейся многолетней игры… и лишь один мог выйти из неё живым.

Разрушить теневую торговую империю до основания одним грандиозным скандалом было невозможно. Культ должен был лишиться всех своих ресурсов, чтобы впредь не подняться… Лишить их всего Джонатану было не под силу – их связи были обширны в самых разных кругах. Но вот нанести удар, от которого они сумеют оправиться ещё очень не скоро, он всё-таки мог.

Убедить Службу Древностей, что риск того стоит, оказалось делом нелёгким, несмотря даже на круглые суммы, которые он выложил. И тогда Карнаган зашёл с другой стороны – воспользовался оружием своего врага, сам выследил одного из братьев Абд аль-Рассулов, чья верность Кахину оказалась не сильнее страха перед демонами. Пытать этого человека физически Джонатан не стал – лишь одним глазком дал взглянуть на Лимб, показал такое, что спустя несколько часов тот готов был уже на всё, лишь бы это путешествие закончилось. Предать культ и семью… подтвердить слова Карнагана… привести господина Эмиля Бругша[38] к гробнице. Бругш в отличие от непримиримого месье Масперо был не чужд тонким материям, и Джонатан раскрыл ему часть правды о том, что должно произойти здесь сегодня.

Два дня прошло с тех пор, как он приходил к гробнице и едва не погиб там. Теперь помощник куратора музея древностей увидел сокровищницу своими глазами.

Джонатан подал ему руку, помогая выбраться из шахты и отвязать страховочные верёвки.

– Невероятно, это просто невероятно! – восклицал египтолог. – Лорд Карнаган… это же сенсация! Вы станете знамениты!

– Это не то, к чему я стремлюсь, – сдержанно улыбнулся Джонатан, качая головой. – Я бы предпочёл, чтобы моё имя никак не фигурировало в этой истории.

– Но как же… разве вы не мечтаете о славе?

– Поверьте, так будет лучше.

– Вы уже решили, что желаете забрать? – деловито осведомился Бругш с истинно немецкой практичностью.

Карнаган бросил взгляд в тёмное чрево шахты и отвернулся, задумчиво созерцая красноватые скалы и нависшее над ними серое пасмурное небо. Тучи сгущались, он чувствовал это нутром, а не просто видел глазами. Всхрапывали встревоженные кони, лишь люди, разбившие лагерь поблизости от обители древних мёртвых, беззаботно переговаривались.

– Ничего, – тихо ответил он.

– Уж простите, милорд… это так не похоже на англичан. – Бругш усмехнулся в усы, изумлённо глядя на собеседника.

– Я не стану лишать египетскую землю её величайших владык. Просто достаньте всё, что там есть. И позаботьтесь о телах, проследите, чтобы ни одно не попало на чёрный рынок.

– Уж об этом мы позаботимся. – Египтолог склонил голову.

Что-то приближалось. Карнаган нахмурился, провёл большим пальцем по печати кольца, потом погладил рукоять верного «Смит-Вессона»[39]. Вот уже много лет он не расставался с оружием, вне зависимости от того, куда направлялся – на прогулку с псом или в дальнюю экспедицию. Это было не прихотью – данью необходимости.

– Вы должны действовать быстро. Пусть ваши люди чередуются, работают без перерывов, даже ночью, если придётся.

– Но… лорд Карнаган, – потрясённо выдохнул Бругш. – Вы видели, сколько там вещей? Ладно ещё артефакты, украшения… но массивные саркофаги! Сундуки с канопами и ушебти! Это – работа на много дней… я уж не говорю о том, что всё нужно тщательно записать и зарисовать. Археологической контекст – это ведь… – Он осёкся, когда Джонатан резко обернулся.

– Я прошу вас действовать быстро, – тихо, с нажимом повторил лорд. – После того, что случится здесь, я могу не вернуться живым, а значит – не сумею защитить вас.

В глазах Бругша промелькнул неподдельный страх, но он решительно кивнул:

– Удачи, лорд Карнаган.

Посыпались приказания. Лагерь пришёл в движение. Полтора десятка наёмников оцепили периметр – бывшие военные, бесшабашные искатели сокровищ, головорезы, искавшие в колониях лучшей жизни. Карнаган снабдил их самым новым оружием, какое только было ему доступно. Таковы были условия сделки.

Увы, он понимал, что решающую роль сыграют не прекрасные ружья и револьверы и даже не отчаянная смелость этих людей, которым давно уже нечего было терять, кроме собственной головы.

– Меретсегер, ослепи моих врагов, – чуть слышно прошептал он на древнем наречии, глядя на сокрытые в скалах Дейр-эль-Бахри некрополи, на белёсые змеящиеся тропы, на далёкие развалины храмов. – Восстань, о Сет. Страх более не замутняет мой разум. Мои цепи рассыпались, и я иду свободно. В твоём первородном огне моя воля перекована в несокрушимое оружие.

Низкое небо вдалеке расколол первый раскат грома…

Сухая гроза, сгущавшаяся над некрополем, сливалась в единую какофонию с выстрелами.

Укрывшись за уступом, он перезарядил револьвер. Прикрывавший его наёмник выстрелил и вдруг рухнул навзничь с коротким возгласом. Из глазницы торчала рукоятка ножа.

Люди Бругша скрылись в шахте – сейчас там явно было безопаснее. Лагерь был окружён. Укрываясь в скалах и за наспех сооружёнными укреплениями, наёмники Джонатана отстреливались от наступавших культистов. Карнаган прицелился. Коротко рявкнул револьвер, и мужчина в галабее, меткий метатель ножей, рухнул с ближайшего уступа на каменистую тропу.

Прокричал что-то Смит, американец, руководивший группой. В истошных воплях людей, которым, казалось, был неведом страх, смешались английский и арабский. Они поспешно отступали в укрытие скал. Что так напугало их?..

Джонатан пригнулся, перекатился. Несколько выстрелов прогремело, отмечая его путь, – взметнулись фонтаны песка, брызнули мелкие камни. Не сразу, но он решился, выглянул посмотреть.

Красноватая каменистая земля вспухла, взбугрилась тёмными венами – словно корни неведомых исполинских деревьев протянулись из-под неё.

Тела павших, безвольно лежавшие, содрогались, толчками выхаркивая кровь, которая тут же впитывалась в почерневший, точно прах, песок. Они… поднимались. Выстрелы отбрасывали их, срывали влажные куски плоти с белёсых костей, но упрямо они вставали и шли вперёд.

– Что за дьявольщина! – орал кто-то слева.

Справа молитвы перемежались с проклятиями.

Джонатан резко развернулся. Наёмник с ножом в глазнице поднялся, опираясь на бесполезное уже ружьё. Плечом к плечу с ним встал его убийца – метатель ножей, которому выстрел Карнагана снёс пол-лица. Оба медленно, обречённо надвигались на лорда, волоча непослушные ноги чужой волей.

Джонатан отступал, зная, что в револьвере остался только один патрон – тот, что он приберёг на особый случай.

Небо темнело и, казалось, расслаивалось, рассыпаясь на части. В густом потемневшем воздухе падали хлопья пепла. Выстрелы рявкали гулким далёким эхом.

Карнаган вскинул руку, рассекая воздух ладонью, и мертвецы замерли, точно перед невидимой границей. Вскинув голову, он различил силуэт в светлых одеждах, созерцавший бойню с высоты. Ветер лениво развевал рукава, и меркнущий свет обрисовывал крылья на фоне клубящихся свинцовых облаков – крылья сокола, отяжелевшие, осквернённые.

Джонатан прицелился и выстрелил…

Рассекая вязкую тишину, пуля летела точно в цель, но замедлила ход, когда само время обратилось вспять. И последние краски реальности померкли, истаяли…

Карнаган разжал пальцы, выпуская бесполезный уже револьвер, и двинулся вперёд, вверх по каменистой тропе. Рваные тени брызгали в стороны, испуганные его поступью, кровавыми всполохами за его спиной. Кольцо отяжелело, охватывая палец надёжным объятием. Зверь, сотканный из пламени и песков, шёл за ним след в след, готовый защитить.

Тени соткались в тысячи мёртвых ликов, исторгающих оглушительный безмолвный стон. По чёрным венам земли, тянувшимся сквозь ткань времени, бежала чужая кровь. Казалось, огромные часы со скрипом вращали стрелки, давая обратный ход, и далёкий погребальный звон отмеря́л тяжёлые капли мгновений. Всё обыденное и знакомое здесь не имело значения, и даже его тело было лишь данью старым привычкам. Жадное время слизывало плоть с его твердеющих, каменеющих костей, и лишь воля облекала его доспехом, вибрировала, звенела клинком, готовым нанести удар.

Кахин не вышел ему навстречу сам – натравил на него Стража, чья суть была так искажена бесконечной мукой противостояния, что теперь он нёс лишь эту муку другим.

Смерть обожгла Джонатана холодным дыханием, встала у него на пути, облекаясь в пугающую слепую безликость. Взвыл хрипло, многолико зверь в образе забытого Бога, и качнулись в воздухе полуистлевшие штандарты, и зазвенело оружие, пожранное песками. Рассечённые нити потянулись друг к другу. Зверь из песчаной бури и хищный владыка солнечного неба снова взглянули в глаза друг другу.

– Нубт и Нехен… сражавшиеся, слитые воедино… Остановись. Разве ты сотворил уже недостаточно?

Слова ткались сами, не языком мыслей – языком сознания, для которого здесь не было границ.

Холод гробниц, закованный в иссушенную плоть, устремился к Джонатану, клацнув жадными челюстями. Карнаган заслонился хлёстким пламенем, пытаясь проложить себе дорогу к оку бури. Увязая в тенях, удушливых, спутывающих сердце и разум, он рассекал смертоносные сети клинком своей воли, шаг за шагом двигаясь к цели. Ради этого мига было отдано всё то, чем он пожертвовал, и постигнуто всё то, чему он научился.

Огнегривая ша бросилась наперерез псу смерти. Вихри – сумеречный и алый – переплелись в смертоносном танце. Оба зверя схлестнулись в битве, которой никто из них не желал.

На горизонте пылали зарницы, рассекая низкий купол мёртвого неба алыми всполохами. Время мучительно выворачивало само себя, и нити ритуала, протянувшиеся к гробнице древних, подпитанные кровью живых, крепли.

– Ты – потомок великих властителей древности. Ты должен не разрушить, а сохранить…

– Должен? – Пространство содрогнулось от его клокочущего смеха. – Я – вправе! Только я. Верни мне Ключ, и я пощажу твоё тело, твой хрупкий разум…

– Закончи это, опомнись. Отпусти их, отрекись от этого безумия.

– Ты не в силах познать, что подвластно мне. И что будет подвластно. Само пространство и время покорны мне!

Крылья Хора распахнулись над маленьким осколком вечности, в котором сейчас были заперты все они.

Пламя Сета отозвалось далёким гулом из сердца земли.

Два зверя крушили последние защиты, кровоточа сумраком и огнём.

Скалы под ними почернели, выпростали тёмные щупальца. Джонатан обернул свою волю пламенем, сокрушая их, силясь дотянуться до ока бури, до сердца, призвавшего всё это.

Его враг превосходил его во многом – враг, лишивший его жизни и свободы, заставивший отказаться от близких, от места среди людей. Боль Таа-Нефертари слилась с его собственной, и всего себя он обратил в один-единственный удар, не оставив себе ни пути назад, ни надежды на возвращение…

Глава 15

Проклятие

Тронтон снова погрузился в некое подобие транса, покачивая чашкой, бормоча что-то о спасённой коллекции и варварских методах добычи артефактов.

– Сорок восемь часов… всего сорок восемь часов, и все находки были извлечены из тайника и погружены на корабль, следующий до Каира. Джонатан всё-таки спас их. А Бругш сдержал данное ему слово и не рассказал ни единой живой душе, что на самом деле случилось там, у гробницы DB-320[40]… Но какое же упущение, как жаль! Как много мы могли бы узнать теперь, если бы хоть что-то было задокументировано…

Якоб кашлянул, думая, как бы поделикатнее вернуть египтолога к теме, действительно имеющей значение. А именно – чем закончилась история Карнагана. Гости кафе Эль-Фишави за соседними столиками успели смениться уже как минимум дважды. Старинные зеркала равнодушно отражали мелькание чужих жизней.

– Они погибли тогда? – осторожно спросил Войник, когда уже стало понятно, что в данный момент тайник царских мумий волновал профессора куда больше. Хорошо знакомая тема просто помогала ему удержаться на плаву, сохранить разум в целостности.

– Что? – вздрогнул Тронтон. – Кто? Ах да…

Он потёр лицо ладонями. Создавалось впечатление, что даже просто оставаться в сознании, бодрствовать стоило ему последних сил.

– Может, я провожу вас домой? – сочувственно спросил Якоб. – Расскажете остальное по дороге. Так вы хотя бы не будете одни и, может, сумеете хоть немного отдохнуть.

– Кольцо, – прошептал профессор, облизнув губы. – Пожалуйста. Отведите меня к вашему тайнику. Моё время утекает по песчинкам…

Решение было спонтанным – последняя надежда на удачу, но чем не шутят древние Боги. Войник просто не мог оставить этого человека наедине с кошмарами.

– Пойдёмте со мной. Здесь недалеко.

В глазах Тронтона отразилась вымученная радость, и профессор кивнул. Расплатившись, они покинули людное кафе. Был уже поздний вечер, и фонари разливали жидкое золото по улочкам старого Каира. Рынок Халь эль-Халили не спал никогда.

Якоб проверил телефон, на всякий случай набрал Борьке – предупредить, что задержится, но у того был недоступен телефон. Паранойя, подкормленная историей Карнагана, сразу же подсказала целый веер вероятных объяснений, но Войник отбросил их все. Другу, в конце концов, нужно было просто проспаться после вчерашних возлияний.

И по-прежнему – ничего от Ясмины…

– Почему ваш друг выбрал меня – вы знаете? – спросил Войник, когда они шли через поредевшую толпу.

Тронтон кивнул:

– Как и моё, его время утекало. Он прибыл в Москву, чтобы договориться с влиятельными людьми, передать им на хранение самую опасную часть своего наследства. Вы уж не сочтите за оскорбление, но в вашей дикой стране даже людям Кахина непросто показывать зубы. – Англичанин нервно рассмеялся. – На это и был расчёт.

Якоб хмыкнул:

– Но он ведь понимал, что попало ему в руки. Не хотел с этим взаимодействовать?

– Скорее, не совсем знал как. Тайное погребение своего предка он обнаружил совершенно случайно. Джонатан в последние дни своей угасающей жизни постарался замести следы так, чтобы ни одна собака не докопалась…

– Погодите-погодите. Так он не погиб в ту ночь в некрополе?

– Можно сказать, что погиб. Лишь немного сумел продлить своё время на земле, наспех закончить дела… Время Кахина тоже закончилось. Увы, когда обоих завалило обломками, культисты вытащили своего лидера, и он успел дать им одно последнее задание. Заставил принести кровавую клятву, которая фактически перечеркнула дальнейшую жизнь его семьи.

– Я не понимаю, простите, – растерянно проговорил Якоб.

В следующий момент он схватил замешкавшегося профессора за локоть и рывком оттащил с пути запряжённой ишаком кибитки. «М-да, восточный колорит», – невесело усмехнулся Войник, глядя вслед витиевато обругивавшему их вознице.

Тронтон коротко кивнул и двинулся дальше, не разбирая дороги.

Люди шумели, толкались. Гудели машины. Продавцы зазывали заглянуть к ним «буквально на минуточку», обещая неземные блага. Где-то ревели верблюды, на которых предприимчивые арабы пытались усадить жаждущих экзотики туристов.

– Джонатану не удалось добыть второе кольцо.

– Это я уже понял.

– Но он… как бы это сказать… проклял Кахина и его потомков. Выражаясь современным языком, поставил предохранитель. Сделал так, чтобы они больше не могли использовать артефакт без вреда для себя.

Якоб присвистнул:

– Хитро!

Они свернули в небольшой переулок, где было менее людно. Дома стояли почти вплотную, буравя друг друга взглядами тёмных окон. Обшарпанные стены соседствовали с чудом уцелевшими прекрасными историческими постройками, создавая неподражаемый коктейль.

Тронтон привалился спиной к стене, чтобы отдышаться, и потёр ладонью грудь. Не иначе сердце у бедняги совсем расшалилось.

– Долг крови тяготел над ними всеми куда сильнее проклятия Карнагана, – вдруг сказал профессор, глядя куда-то перед собой. – Альтаир, мой бедный друг… Бедные дети…

Он забормотал что-то бессвязное, и Якоб уже отчаялся что-либо понять. Вместо этого журналист посмотрел в сторону Хан эль-Халили, куда, казалось, целую вечность назад водил его Борька. «Ну давай же. Возвращайся ко мне. Я больше не буду пытаться от тебя избавиться, обещаю – доведу дело до конца!»

Дорого бы он отдал за то, чтобы снова услышать фразу, которая так напугала его тогда:

«Эй, мистер, вы обронили!»

Но загадочный мальчик-посыльный не появлялся. А возможно, Таа-Нефертари исчерпала свои чудеса.

– За Джонатаном охотились до конца, – хрипло сказал профессор. – Сын Кахина вынужденно принял на себя бремя, которое не желал нести. Не все они были такими, как Карим, мистер Войник. Напротив, чаще среди них встречались сильные, честные люди, полностью оправдывавшие свои таланты и происхождение. Не все желали идти по пути безумного колдуна, какие бы невероятные вещи он ни обещал им… Но долг крови важен в этих краях, особенно если у тебя – такое наследие.

– Тем более нужно всё это закончить.

– Да… да… Джонатан провернул последнюю авантюру в своей жизни – перепродал часть коллекции своим друзьям в Новом Свете и дал понять, что кольцо тоже было частью этой сделки. Пустил культистов по ложному следу.

– И что стало с грузом?

– Корабль затонул, – мрачно усмехнулся Тронтон. – Проклятие фараонов. Прямо как в истории с останками Менкаура[41]… и с золочёным черепом, якобы принадлежавшим самому Джосеру.

«Верно, мой мальчик, наши боги – под водой». Что-то такое было у Лавкрафта…

– Ну а после Джонатан инсценировал самоубийство, окончательно подкрепив слухи о своём безумии, – добавил профессор. – Всё-таки он был великим мастером мистерий. Говорили, чьё-то тело, изуродованное до неузнаваемости, и правда нашли в скалах позже… предполагаю – тело незадачливого охотника, идущего по следу умирающего зверя. На самом же деле Карнаган похоронил себя… заживо… в недрах семейного склепа. Даже не отвёл себе отдельную могилу. Вот как закончилась его история, мистер Войник. Распутывать этот клубок вместе с Артуром было мучительно больно… Ох, бедный Артур…

– Профессор, пожалуйста, сосредоточьтесь. Артур Стоун решил избавиться от кольца, передать его мне – по сути, первому встречному – потому что знал, что за ним идут?

– Да. А ещё он знал, что вы дружны с мистером Боркиным. Что я узнаю об артефакте и разберусь с этим. Ну и как уже сказал, – англичанин поднял взгляд и пристально посмотрел на Якоба, – вы наделены тем же даром, что и Джонатан. Даром, которым бедный Артур был наделён лишь отчасти. Только вы – то, что в восточных сказках называют «алмаз негранёный», а гранить вас, уж простите, некогда. То, что случилось с Артуром… этого не должно было произойти. Я просил за него и надеялся, что милосердие и родство окажутся сильнее…

– Родство?

Тронтон грустно улыбнулся:

– Человек, носивший титул Кахин, был моим другом, мистер Войник. Как и Артур Стоун. Его звали Альтаир. Прекрасное имя для такой удивительной неординарной личности. «Тот, кто умеет летать». Так называется самая яркая звезда созвездия Орла, знаете? И он сиял для своих людей так ярко, когда попытался изменить ход вещей. Дал им новые цели. Но проклятие – вещь упрямая. – На этих словах Якоб невольно вздрогнул, потому что именно то же ему сказал покойный лорд – и наяву, и в кошмарном сне. – Потомки Карима, пытавшиеся овладеть кольцом и покорить древнего духа, сокрытого в нём, неизменно погружались в пучину безумия. Альтаир был первым, кто отказался от кольца, хотя его, как и прочих, воспитывали в страхе перед древними чудовищами, якобы погубившими род Карима, объясняя необходимость покорить их и дойти до конца. Но кольцо царевны долгое время считалось утерянным, и он счёл, что на этом историю можно закончить.

Якоб вздохнул. Хороший был человек этот Альтаир, только, кажется, как и многие хорошие люди в этой истории, плохо кончил.

– Кольцо Стража осталось бы в его семье, но никто бы не пострадал от безумия, – продолжал профессор. – Меньше всего такой участи Альтаир хотел даже не для себя – для своих детей. Увы, понимал он и то, что долг крови, наложенный предком, просто так не отбросишь. Он решил обойти проклятие Джонатана… влить его кровь – кровь врага – в свой род. И женился на дальней родственнице Артура. Её звали Эвелин. Она – наследница Карнагана по ветке дочери Джонатана. Была… – Тронтон вздохнул. – Брак был выгоден обеим сторонам – благородные семьи, деньги, влияние. Но как иногда бывает, Альтаир и Эвелин полюбили друг друга, и это было настоящим чудом. У них родились дети, двойняшки – кажется, ваши ровесники.

Якоб похолодел и попытался прикинуть…

– Мертвец начал напоминать о себе, почуяв свежую кровь. Карим ибн-Аджрад не собирался так просто оставлять своих потомков, чьими руками хотел достигнуть цели. А потом Артур нашёл захоронение Джонатана и первое кольцо… Мы не знаем точно, что произошло. Альтаир хотел защитить своих детей от долга крови и гнева предка. Он обожал их, особенно дочь, в которой души не чаял. Ради них, не желая, чтобы и они несли это бремя, Альтаир предпринял попытки подчинить себе артефакт и духа, связанного с кольцом. Это подтачивало его разум – в сознании словно поселилась гниль, которая разрасталась, захватывая всё больше… Эвелин хотела спасти не только детей, но и мужа. И скорее всего, она тоже слышала зов кольца… Она попыталась выкрасть артефакт, отвезти его в Саккару и похоронить в песках. Культ счёл это предательством, полагая, что кольцо будет передано Карнагану. Во вспышке безумия, в гневе, который даже не был его собственным по-настоящему, Альтаир убил супругу… а когда осознал это – в тот день разум окончательно отказал ему. Теперь он – лишь хрупкая форма, тень себя прежнего, жалкое подобие великого человека, которым был когда-то.

– И титул Кахина… перешёл сыну?

Тронтон скорбно кивнул:

– Асир бин-Карим. Он вычеркнул имя отца, как и другие до него, – принял имя предка, чья тень тяготеет над всеми ними.

– А дочь? – Якоб подался вперёд, уже зная ответ.

– Разве вы не догадались? – Англичанин печально улыбнулся. – Вы ведь наверняка видели её на выставке в Москве, когда она пыталась договориться с Артуром. Её зовут Ясмина бинт-Карим.

Калейдоскоп образов закружился перед мысленным взором – фрагменты разговоров и обсуждений. Каждая из их встреч… и последняя ночь…

Войник судорожно достал из поясной сумки телефон, выругался, оцарапавшись обо что-то – напоролся на пчелу из медового стекла, запутавшуюся в ключах от Борькиной квартиры, зажал в кулаке. Лихорадочно он набирал номер, раз за разом. Разумеется, она не отвечала. А на что он рассчитывал – переубедить её? Уговорить?

– Асир наделён невероятной волей. Он стал первым со времён Карима, кто сумел подчинить дух кольца – в этом план Альтаира удался, и Эвелин в самом деле спасла своих детей… Власть Ясмины – иная. Она умеет говорить с толпой и, кажется, может убедить кого угодно в чём угодно. Поистине, очарование сирены или, скорее, пери[42]. Удивительно, что Артур не поддался ей… хотя предполагаю, всё дело в Таа-Нефертари, которая не желала попадать во власть культа и открывать двери, что не должны быть открыты.

Тронтон всё ещё говорил что-то. Войник почти не слушал, лихорадочно жал на кнопку вызова, исступлённо пытаясь дозвониться. Голоса и шум базара, казалось, отдалились – он сосредоточился на своей цели.

На экран телефона упало что-то светлое, лёгкое, как перо, и Якоб раздражённо стёр пальцем… пепел? Недоверчиво он посмотрел наверх. Разум не сразу осознал происходящее. Стало темнее, и человеческие голоса, шум живого города эхом откатывались всё дальше. С неба падали хлопья пепла.

Резко журналист обернулся к Тронтону. Побледнев, тот вжался в стену и задрожал.

– Он идёт… идёт за нами!

И когда голоса окончательно затихли вдали, на Войника накатил животный ужас. Уже не больничные коридоры, а бесконечный лабиринт улиц мёртвого города окружал их. Вдалеке звучали шаги – пока что тихие, но неотвратимые.

Профессор обнял себя за плечи и тихо запричитал, заскулил, обезумев от ужаса. Видеть этого человека настолько сломленным – пугало само по себе, но одновременно встряхнуло, придало сил, потому что Якоб понял – вытаскивать их обоих придётся ему.

Гулкое эхо подхватывало шаги – единственный звук, не считая их с Тронтоном сбивчивого дыхания и стука крови в висках. Тени сгущались, и в них Якобу мерещились чьи-то текучие образы, жуткие лики, за которые никак не мог зацепиться взгляд.

А потом в конце переулка возник чёрный силуэт, сжимавший в руке изогнутый клинок. Чернота, клубившаяся у его ног, казалась более густой, чем даже изменчивая ночь изнанки Каира. Якоб схватил профессора за локоть и попятился.

Другая тень вдруг выскочила прямо из-под ног, устремилась вперёд, выбежала на свет – тусклый свет в противоположном конце переулка.

– Лидка! – с облегчением воскликнул Войник, разглядев свою призрачную кошку. – Бежим!

Теперь Якоб уже не собирался повторять свою ошибку и оборачиваться, хотя гулкое эхо шагов сводило с ума. На периферии зрения мелькали жуткие лики неясных, немыслимых созданий, прячущихся в тенях. Иногда казалось, что за спиной хрипло воют псы-призраки. В мёртвой ночи слышался чей-то смутный зов.

Переулки слились в единый клубок. Золотистые квадраты окон, за которыми не ощущалось привычной жизни, гасли одно за другим.

Войник бежал за Лидкой, за руку таща за собой обезумевшего от страха профессора, но раз за разом приходилось останавливаться. Когда спасение, казалось, лежало за ближайшим поворотом – только руку протяни, – в конце улицы, ведущей к безопасности, вырастал силуэт мертвеца. Его лицо скрывали тени, но Якоб чувствовал его слепой взгляд, шаривший в ночи, пригвождавший к месту, парализующий волю.

В какой-то миг они оказались в тупике. Глухая стена отсекла путь. Войник развернулся. Взгляд заметался по трём переулкам, в которых клубилась ожившая темнота. Какой путь был верным, он больше не знал – все три прохода напоминали жадные пасти, готовые проглотить запертых между реальностями чужаков без следа.

Лидка прижалась к ногам Якоба и зашипела, изогнув спину.

– Какой воинственный… священный зверь, – тихо проговорил Тронтон, стоявший за его плечом.

– Вы видите её? – устало удивился журналист.

– Я многое вижу, да. А что за мерцающий артефакт вы сжимаете в руке?

Войник понял, что до сих пор так и держит в кулаке чёртову пчелу, которую зачем-то носил при себе. Подарок чудаковатого торговца с Хан эль-Халили.

Разглядеть пчелу он не успел – тьма очертила уже знакомый силуэт. Мертвец шагнул к ним, и призрачный свет обрисовал его неприглядную форму – жуткое, застывшее в му́ке иссохшее лицо с провалами глазниц. Клочья плоти и ткани, колыхавшиеся, словно на ветру, текучие, как окружавшие его тени. Тускло поблёскивало лезвие изогнутого клинка, зажатого в его руке.

– Рад был знакомству с вами, профессор, – мрачно пошутил Войник. – Кажется, приехали…

Тронтон тихо заговорил на незнакомом языке. Древнеегипетские заклинания вспоминал, что ли? Хорошо бы хоть одно помогло!

Мертвец замер, чуть склонив голову набок, как будто узнал эти слова. Заминки оказалось достаточно. Лидка вдруг метнулась вперёд чёрной стрелой, прыгнула и вцепилась в лицо ночного гостя. Темнота вздохнула, застонав на разные голоса.

Якоб не стал испытывать судьбу – потянул профессора в ближайший переулок. Стеклянная пчела в кулаке нагрелась, и ладонь зудела. С раздражением он отбросил бесполезную вещицу прочь… В густых тенях вдруг ярко вспыхнул огонёк – словно золотой светлячок. Описав круг вокруг Войника и Тронтона, огонёк метнулся вперёд. За спиной уже сгущалась тьма, гася все звуки и мысли.

– Ваш артефакт ведёт к свету! – воскликнул профессор.

Светлячок летел вперёд, словно яркий метеор. Якоб с англичанином бежали из последних сил, петляя по лабиринту, стараясь не терять огонёк из виду. За спиной снова зазвучало эхо тяжёлых шагов, перераставшее в низкий гул, какой Войник уже слышал, когда попал в песчаную бурю. Но впереди… далеко впереди они в самом деле различили свет.

В груди болело от слишком быстрого бега, а повреждённые рёбра давали о себе знать с каждым шагом. Тьма и ужас пили силы, и хотелось остановиться, поддаться… но Войник и Тронтон упрямо тащили друг друга вперёд. А потом впереди показались узорные арки, и десятки шаров из цветного стекла, наполненных светом, горели в них. Хан эль-Халили!

Якоб узнал прилавок с кальянами, причудливой формы фиалами и светильниками, подвешенными у верхних полок, кувшинами и пиалами, украшенными резьбой и чеканкой. Узнал статного человека с поседевшими уже висками и аккуратной бородкой – тот стоял на каменных ступеньках павильона, вглядываясь во тьму. Казалось, пространство расслаивалось, хотя люди – живые обитатели Каира – всё ещё казались не более чем смутными тенями.

Огонёк устремился вперёд, и хозяин лавки подхватил его, сжал в кулаке, глядя куда-то за спину нежданных гостей. Последним рывком Якоб и Тронтон устремились к нему, ко входу. Шепчущая тьма накатывала, как приливные волны, и света становилось всё меньше. Дыхание смерти касалось парализующим холодом, лишая воли…

Они ввалились в лавку и упали. Со звоном посыпалось стекло с ближайшего столика. Хозяин захлопнул дверь, в которую тут же что-то ударило. Вся лавка содрогнулась так, что задребезжала экзотическая утварь и закачались узорные подвесные светильники.

Некая сила раз за разом билась о двери лавки, выла на разные голоса, но по какой-то причине не могла ворваться внутрь. Фарук прошептал что-то, погладил узорные металлические пластины с вязью знаков, висевшие у двери, и обернулся к перепуганным гостям.

– Что за разгневанного джинна вы привели к моему порогу? – спросил он, чуть улыбнувшись, и перевёл взгляд на Войника. – И где вы успели потерять вашу джиннию, Якоб?

– Долгая история, – выдохнул журналист. – Мы в безопасности?

– Здесь светло, – просто сказал торговец, словно это всё объясняло.

Нечто за порогом всё так же билось и выло, заставляя содрогаться всю лавку.

Якоб не знал, что произошло в следующий миг. Показалось, что свет в светильниках стал ярче. Фарук мягко говорил что-то, тихо пел на незнакомом языке, и с каждым витком мелодии возвращались звуки, возвращалось само ощущение знакомой реальности.

Что бы сейчас ни осталось за дверью, оно отступало. А когда торговец открыл эту дверь, за порогом был привычный ночной базар. Наверное, впервые Якоб был настолько рад увидеть толпу обычных, живых людей.

Глава 16

Убежище

– Хотите чаю? – улыбнулся Фарук, оборачиваясь к ним. – За чаем всегда легче разрешить все противоречия.

Не дожидаясь ответа, он собрал угощение на уже знакомый Войнику серебристый поднос. Ароматный чай, узкие стеклянные чашечки, маленькие расписные пиалки, полные сладостей, орешков и засахаренных фруктов, – прямо как в тот вечер, когда журналист впервые оказался среди чудес Хан эль-Халили.

Якоб тряхнул головой, приходя в себя, и перевёл взгляд на Тронтона. Англичанин неотрывно смотрел на дверь, за которой как ни в чём не бывало прогуливались люди. Никаких призраков.

– Что это за создание? – хрипло спросил журналист.

Профессор опомнился и раздражённо дёрнул плечом.

– Такого рода несообразительность всегда чрезвычайно печалила меня у моих студентов. Всё более чем очевидно, – сказал он, поднимаясь и отряхиваясь. – Культисты называют его чудовищем из песков, приручённым Кахином. При жизни он был великим жрецом и архитектором… верным стражем царевны, который, как и она, стал Ключом. Связал себя с амулетом, размыкающим тайные двери. Именно его царевна пыталась найти и освободить ещё полтора века назад.

– Анх-Джесер… – проговорил Войник.

– Ради бога, не произносите вы его имя! – воскликнул Тронтон. – Или вы хотите, чтобы он вернулся?

Фарук деликатно кашлянул, пригласил их присесть к невысокому столику.

– Спасибо, – искренне сказал Якоб, поднимаясь. – Спасибо, что спасли нас. И простите… я обязательно заплачу. – Он с сожалением посмотрел на разбитую утварь.

– Отказываться не стану, – усмехнулся торговец, раскуривая кальян. – Но об этом мы поговорим позже. Кажется, сейчас у нас есть более насущные дела?

Тронтон учтиво кивнул хозяину лавки и повернулся к Войнику:

– Ваш тайник. Он здесь?

Якоб с сожалением покачал головой. От отчаяния в глазах профессора стало почти больно. А ещё он тревожился за Лидку… за их маленькую призрачную спасительницу, задержавшую преследователя. Что, если призраки забрали её?..

– Тогда зачем вы привели меня сюда? – возмутился профессор.

В его голосе прорезались истеричные нотки, хотя после всего увиденного – неудивительно. Удивительно тут было скорее, что англичанин в принципе не съехал с катушек – видимо, уже успел насмотреться разного.

– Вообще-то я пытался спасти вам жизнь, – веско заметил Якоб. – И да, я надеялся, что кольцо будет здесь… вернётся ко мне. Теперь я понимаю, что скорее всего его украли. Но если то, что вы рассказывали об этой женщине и её удивительных талантах – правда, это меня хоть немного извиняет.

– Ясмина бинт-Карим… получила кольцо… – прошептал Тронтон, слепо шаря в поисках опоры, и тяжело навалился на ближайший прилавок. Жалобно звякнули друг о друга узорные стеклянные лампы. – Вы хоть понимаете, что это значит?.. Вы хоть понимаете! – На последних словах он буквально взвыл.

– Я понимаю, что мы должны остановить ритуал. Я не знаю как, но должны. – Якоб приблизился к англичанину, но тот вдруг изменился в лице и схватил его за грудки́.

– Ваши глупость и беспечность погубили всё! Это вы, вы виноваты! Вы должны были передать кольцо музею сразу же, как только оказались в Египте!

– Я, между прочим, так и сделал! Первым делом! – заявил Войник, осторожно расцепляя судорожно сжатые пальцы англичанина.

– Иногда джинны сами выбирают хранителей своих артефактов, – подал голос Фарук. – И если я понимаю, о какой вещи идёт речь, – джинния в самом деле шла за этим молодым человеком.

Всё это звучало бредово, но Тронтон почему-то ничуть не удивился, лишь мрачно кивнул:

– Больше она не вернётся. Она уже не свободна.

– Возможно, если бы вы предупредили нас сразу, почётче… – Войник развёл руками и вздохнул. – В любом случае ругань нам сейчас не поможет. Как уже предлагал, разрешите я вас провожу. Заберём… контейнер. Вы отдохнёте, и мы решим, как быть дальше.

– Лучше не покидать пока мою лавку, – тихо сказал Фарук и, сделав аккуратный глоток, пристально посмотрел на профессора: – Особенно вам. Вы оставили за собой глубокие следы на песке… слишком глубокие, чтобы ветер так быстро успел замести их… Вы ведь уже давно идёте по этому пути, да?

Тронтон побледнел:

– Вы меня совсем не знаете.

– Но, как и вы сам, кое-что вижу. Оставайтесь, я приглашаю. – Торговец доброжелательно улыбнулся.

– Благодарю… не могу. – Он перешёл на арабский, бегло бросил несколько фраз, смысла которых Войник, разумеется, не понял.

Фарук вздохнул, мягко ответил что-то, но профессор лишь упрямо поджал губы. Кажется, он всё для себя решил. Когда он, не прощаясь, направился к двери, Якоб преградил ему дорогу:

– Погодите! Как вы будете один? Никто, никто не должен оставаться наедине с кошмаром.

Тронтон усмехнулся:

– Вы, может, и не особо умны, но хотя бы добры, мистер Войник. У меня есть влиятельные друзья. Я просто должен добраться до пункта назначения, причём как можно скорее.

– Один?

– Не утруждайте себя, – с нажимом произнёс профессор. – Вам туда нельзя. Вы уже и так слишком задержали меня, вынудили рассказать вам всё, хотя могли бы сразу сообщить, что амулета у вас больше нет.

– Я просто… хочу помочь.

– Сделайте всем одолжение – скройтесь. В партии, которая предстоит нам, кому-то вроде вас просто не выжить.

С этими словами профессор отстранил его, переступил порог и, расправив плечи, решительно зашагал прочь. Войник окликнул англичанина, но тот даже не обернулся и вскоре затерялся в толпе.

Хотелось выть от досады. Судорожно соображая, как теперь быть, Якоб начал собирать осколки, чтобы хоть чем-то занять себя. На душе было тошно. Встречаться взглядом с Фаруком он так и не решался. Если бы только он узнал всё это раньше! Если бы… Но нет же, бегал кругами, как последний идиот, так ещё и сам пришёл в ловушку.

Теперь стало понятно, почему Таа-Нефертари так изменилась в лице – в самом буквальном смысле! – когда Ясмина вошла в палату. Теперь вообще очень многое становилось понятно. Знакомство, участие Войника в проекте, показная забота… и та колдовская ночь, которую до конца не сумели затмить даже ужасы этой.

Но разве мог Якоб просто спрятаться, остаться в стороне? Легче всего было бы плюнуть на всё, взять билет до Москвы и забыть эти события, как страшный сон. Может, теперь, без кольца, он уже никому не сдался. Вот только Борька-то оставался здесь… Борьке грозила опасность, ведь он был связан не только с Войником, но и с Тронтоном! При мысли о том, как Карим ибн-Аджрад планомерно выкашивал окружение Джонатана Карнагана, делалось совсем тошно. Борька совсем не заслужил печать с Оком Хора, даже при всей своей непомерной любви к египетской культуре.

Пусть Якоб не мог сравниться с великим лордом-оккультистом. Пусть Артур Стоун всучил ему кольцо, можно сказать, по чистой случайности… ну или в итоге сложившейся череды закономерностей. Пусть Таа-Нефертари никогда бы не выбрала его хранителем кольца, будь у неё на примете больше кандидатов… Теперь всё сложилось так, как есть. И он, Войник, не мог поджать хвост и сделать вид, что всё как-нибудь образуется само, без его участия. Само даже дерьмо по весне не всплывало.

А вот если он струсит и даже не попытается – круг никогда не замкнётся. Столько смертей и мучений окажется зря! Он никогда не поможет царевне, спасшей его. Никогда не доведёт до конца дело Карнагана, пытавшегося защитить от проклятия всех. И даже своих близких не сумеет защитить.

– Кажется, вы тоже что-то для себя решили? – улыбнулся Фарук.

– Вроде да, – хмыкнул журналист, глядя на аккуратно собранную груду осколков, сверкающих, словно драгоценные камни.

– У вас сильный дух, Якоб. Вам может не хватать Знания… но вас ведёт свет. Тот же свет, что направил вас сюда, в мою лавку. – Торговец разжал ладонь, на которой блеснула пчела из медово-золотистого стекла, и протянул Войнику.

Якоб забрал вещицу, которую ещё недавно называл про себя бесполезной – ну, не от большого ума, да.

– Свет – это хорошо. – Он чуть улыбнулся. – Где бы только взять Знание… да побыстрее. Прекрасная джинния, как вы сами изволили заметить, больше не стоит за моим плечом. Я… потерял её…

– Возможно, не навсегда, – философски заметил Фарук. – Но подумайте, кто ещё мог бы помочь вам?

– Из живых? Я таких даже не знаю. Наверное, есть один человек, но он так далеко… и чёрт его знает, может он что-то сделать или нет. На самом деле, он просил меня залечь на дно, а я, похоже, вынырнул слишком быстро и зря. – Войник невесело рассмеялся.

– А из не вполне живых? – совершенно серьёзно спросил торговец.

Якоб вздрогнул. Почему-то вспомнился Артур Стоун и бомж, появившийся в Метрополе, а перед этим – на выставке, с которой всё началось.

Их прервал шум со стороны главной галереи. Гости встревоженно зашептались.

Неизвестно, как этот человек прорвался через заслон секьюрити, но только он был здесь, странный и чужой в блестящей толпе. В последний раз таких канонических колоритных бомжей Якоб видел на Ленинградском вокзале.

– Пески упокоят её, или она снова принесёт бурю! – взвыл бомж, обдавая присутствующих запахом перегара, способным мумифицировать заживо не хуже снадобий древних бальзамировщиков.

Прежде чем ребята из секьюрити подхватили его под руки, он наставил палец на Стоуна и проорал:

«Дурак, как все твои. Она уже здесь! Верни, пока жив!»

Верни, пока жив…

Только сейчас кусочки мозаики с щелчком сложились воедино. Посланник древних Богов, принявший такой неприглядный облик, говорил вовсе не о возвращении кольца царевны на родину! Он говорил о незаконченном деле Джонатана Карнагана. О возвращении кольца Анх-Джесера.

– Джонатан Стоун, лорд Карнаган… Вот у кого хватило бы Знания.

– Я могу помочь вам сплести нить, – усмехнулся Фарук, затягиваясь кальяном и выпуская ароматный дым. – Но, чтобы выйти на след, хорошо бы иметь хоть что-то, связанное с этим духом. Что-то, принадлежавшее ему.

– Последнее, что принадлежало ему, профессор как раз побежал уничтожать, – вздохнул Войник, как вдруг его осенило: – Постойте. Это непременно должна быть вещь? Или достаточно просто его знаний? Своего рода… слепка личности?

– Слепка будет вполне достаточно, – кивнул Фарук. – Мои духи должны узнать его, чтобы найти и пригласить к нам на чай.

Как же хорошо, что он решил сделать фото дневников! Простое желание облегчить себе жизнь теперь могло спасти их!

«М-да, лорд Карнаган, вам с вашими досками уиджа и не снилось, что однажды кто-то будет призывать вас с того света посредством цифровых фотографий. Такое даже самым продвинутым египетским жрецам не снилось!»

– Я привезу слепок!

Якоб поспешно достал телефон, едва не выронив, и снова набрал Борьке. Тот был по-прежнему недоступен. Войник расстроенно чертыхнулся, уже не на шутку встревоженный. Конечно, час был уже поздний, но какого чёрта египтолог не отзывался целый день?..

– Обязательно возвращайтесь, – серьёзно сказал Фарук. – Тёмные тени идут по вашему следу, и даже вашего света может оказаться недостаточно, чтобы отпугнуть их.

Борька уже и не помнил, когда в последний раз спал так крепко, ни о чём не тревожась. Такому здоровому сну позавидовал бы даже Пластик, а он в этих делах был спец.

Когда египтолог открыл глаза, то с удивлением обнаружил себя в ботинках на диване люкса в Hilton Ramses. Медленно возвращались подробности минувшего вечера. Алкоголь был явно хорош, потому что голова гудела не в пример меньше, чем должна была. Зато вот спина и шея ныли знатно – видимо, вчера он где упал, там и уснул. Эх, отвык он от таких посиделок – не то что в студенческие годы!

Прямо на краю столика у дивана какой-то добрый самаритянин услужливо поставил бутылку с водой. Жадно припав к пластиковому горлышку и разом осушив все пол-литра, египтолог, наконец, вернулся в мир живых и вспомнил о делах насущных. Ну а первейшим из этих дел было… обокрасть лучшего друга, который по-хорошему расставаться с имуществом не желал. Борька ведь пытался уговорить, даже не намекал – в открытую напомнил, что артефакт нужно было вернуть в коллекцию. Откуда вдруг столько упрямства! Яшка же сам мечтал избавиться от кольца, ради чего и приехал в Каир.

Если быть точным – а Николай Боркин был чрезвычайно дотошным до точности человеком, иначе бы не преуспел на поприще науки, – артефакт Якобу не принадлежал. Соответственно кража краденого, по сути, не могла считаться таким уж страшным грехом. Да, осадок от преданного доверия будет ещё долго мутить пруд их дружбы… Египтолог поспешно отбросил сомнения, напомнив себе, что делал это ради спасения близкого друга и – чего уж лукавить? – себя самого. Чем дальше от них будет кольцо, тем лучше. Хватит с них и проклятий фараонов, и мрачного наследия английских коллекционеров.

Приняв вертикальное положение и немного размявшись, Борька заглянул в смежную комнату. Постель была нетронута – Яшки там не оказалось, и ночевал он явно не здесь. «А вот это уже интересно…»

Египтолог вернулся в гостиную и огляделся. Сумка с вещами, которую они привезли из больницы, стояла тут же. На столе под лампой пристроилась записка, но прежде чем Борька пошёл её читать, он заметил какой-то предмет, блеснувший у окна. Это оказалась изящная заколка в виде золотой змейки. Кому принадлежал аксессуар, Борька прекрасно знал и положил находку в карман, чтобы вернуть позже.

Теперь пришёл черёд записки.

«Извини, не дождался. Срочно вызвало начальство. Твоё. Вечером вернусь – расскажу. Я».

Борька перечитал записку. Яшку на встречу вызвал профессор Тронтон?! Вот это было совсем нехорошо… Тронтон, поссорившийся с Кахином, надавит на Якоба, чтобы тот вернул кольцо. Ну а что кольцо было у Войника, профессор вполне мог знать – лорд Артур был его близким другом и наверняка успел что-то рассказать перед смертью. Других версий у Борьки не было.

Липкий страх выпростал щупальца, парализуя волю. Египтолог чуть не сел мимо стула, обхватил взмокшими ладонями голову. Тронтон вернулся из Англии раньше, словно желая сбить кого-то со следа, – специально позвонил своему ассистенту, сообщил дату прилёта, а сам оказался в Каире за день до неё. И забрал дневники из тайника! Где теперь искать эти записки – одни древние Боги знают. Конечно, Борька надеялся выяснить что-то в ходе разговора, но выуживать из профессора информацию следовало чрезвычайно аккуратно – англичанин был весьма умён и рассеянностью не отличался. А если учитывать то, что египтолог узнал в запасниках из случайно подслушанного разговора… Джеймс Тронтон был замешан во всей этой истории куда глубже, чем простой учёный, привлечённый старым другом для оценки и изучения коллекции!

Оставалась надежда всё-таки забрать кольцо у Яшки. Но если Тронтон опередил его… Впрочем, может, Войник заупрямится? Или сделает вид, что артефакта у него уже нет? Он ведь был чрезвычайно находчивым парнем. Вряд ли вот так сразу станет признаваться доверенному лорда, что забрал объект из коллекции, а вернуть так и не удосужился, хотя в Египте «отдыхает» уже не первую неделю. Эта мысль внушала оптимизм. Может, намекнуть?

Борька пошарил по карманам, ища телефон. Вот прямо сейчас найдёт и позвонит этому рамессидскому носу, предупредит, чтоб не сболтнул Тронтону лишнего и уж тем более не признавался про артефакт. Ну а там уже Борька посмотрит по ситуации, придумает, как получить кольцо.

Телефон он, оказалось, выключил вчера вечером, и теперь его ждали несколько неотвеченных вызовов – от Яшки и ещё с каких-то незнакомых номеров.

Когда телефон истошно зазвонил, Борька даже не посмотрел в экран.

– Ну и где тебя носит, дружок?

– У меня к вам тот же вопрос, мой друг, – ответил обманчиво-мягкий голос, от звучания которого по спине египтолога побежал холодок. – Надеюсь, вы обо мне не забыли?

– Что вы, как можно, – запинаясь, проговорил он. – Доброго дня, господин… Кахин.

– У вас всё хорошо? Может быть, даже есть добрые вести для меня?

Борька сглотнул.

– Н-нет… пока нет.

– Не хотел бы торопить вас, и всё же время уже поджимает, – вздохнул Кахин. – У меня были большие надежды на наше долгое и плодотворное сотрудничество на благо древнего наследия. Надеюсь, интуиция не подвела меня?

– Что вы, нет! Конечно нет. Я добуду его, обещаю!

– Я верю вам, мистер Боркин. Пока ещё верю. Не разочаруйте меня.

Египтолог ещё тараторил что-то в трубку, заверяя Кахина, что непременно всё исправит, но связь оборвалась. Отняв от уха телефон, Борька уставился перед собой. Никаких угроз, по крайней мере высказанных напрямую, – всё чинно, учтиво… Но стало понятно, что прямо сейчас его, Борькина, судьба лежит, аккуратно разделанная, на жертвенном подносе, под немигающим взглядом Ока Хора. Один неверный шаг – и от него даже воспоминаний не останется.

Накатило вдруг такое отчаяние, такое гнетущее чувство беспомощности, словно весь мир вдруг стал тесным саркофагом, стенки которого смыкались вокруг него. Отчаяние перешло в бессильную ярость, которая не могла найти выхода. Со всей силы Борька ударил телефон об пол, топтал его, рыча проклятия по-русски, по-арабски и даже по-древнеегипетски, пока не успокоился. Тяжело дыша, он сел, посмотрел на стекло, сплошь покрытое трещинами, на безнадёжно испорченный чехол со скарабеем, на блестящие осколки, застрявшие в ворсе мягкого ковра. Жаль, со всеми проблемами невозможно было расправиться так же легко…

Протянув руку, Борька сгрёб остатки телефона и засунул в карман, потом поднялся, как во сне доковылял до уборной и уставился в зеркало. Человек, смотревший на него из-за стекла, выглядел немногим лучше телефона – раздавленный, почти расколотый. Глаза лихорадочно блестели, очки перекосило, а лицо побагровело.

Нужно было успокоиться. Самым главным ресурсом Николая Боркина всегда был ум, а паника и ярость ум как раз притупляли. Так нельзя. Так он точно ничего не решит.

Он умылся холодной водой, потом принял душ, а когда привёл себя в более-менее приличный вид – покинул номер. Уже внизу, на ресепшене, он поинтересовался, давно ли ушли госпожа Ясмина бинт-Карим и мистер Якоб Войник. Оказалось, что номер был оплачен до завтра, и гостей ждали обед, ужин и завтрак, но Борька отказался от всех этих благ. Госпожа Ясмина покинула отель рано утром, мистер Войник – после полудня. Посетовав вслух, что телефон разрядился, египтолог сдал ключ-карту и попросил сотрудника отеля вызвать такси.

Дорога домой в памяти не отложилась – Борька словно выпал из реальности, покинул тело, предоставив тому двигаться по инерции. Дальше были какие-то дела по дому, чтобы немного отвлечься, а поздним вечером – прогулка с любимым Пластиком. Вот там-то, в темноте, рассеянной золотистым светом редких фонарей, его снова подстерегло отчаяние. Накатило тяжёлой волной, удушливой, словно пустынный зной. В густых тенях, выползающих из переулков и подворотен, мерещилось какое-то смутное пугающее движение. Борька то и дело смаргивал и протирал очки. Особенно не по себе становилось, когда по-буддийски спокойный Пластик вдруг застывал и подолгу всматривался куда-то, навострив уши. Пару раз даже гавкнул, что за английскими бульдогами вообще водилось редко.

Борька смотрел на яркие прямоугольники окон, зажигавшиеся один за другим – словно воины света, поднимающиеся, чтобы дать отпор сгущающейся тьме. Последняя преграда между жизнью и смертью.

Возвращаться в пустую квартиру не хотелось – она перестала быть убежищем с тех пор, как там побывали люди Кахина. Египтолог устало опустился на скамейку у небольшого сквера неподалёку от дома. Сэр Говард Картер всегда был не прочь отдохнуть, поэтому чинно устроился у ног своего человека, привалившись к нему тёплым боком. Борька чуть улыбнулся и потрепал друга по складчатой голове. Хоть бы псу не навредили… От этой мысли сводило желудок.

Итак, если Якоб передаст кольцо Тронтону, Борька лишится козырей. Он был пешкой, которая могла стать ферзём, но в случае неудачи Кахин без сожаления уберёт его фигуру с доски. «А может, просто оставит в покое?» – робко подала голос надежда. Ведь он, Боркин, был человеком маленьким и для игроков такой величины – совершенно бесполезным.

Египтолог покачал головой, отвечая самому себе. Он мог быть бесполезен, а всё же оказался вовлечён в игру. Лишние свидетели в таких делах не нужны. Даже несчастного Ахмеда, добродушного охранника музея, убрали – как будто пыль смахнули. Иногда человеческая жизнь весила не больше песчинки. Так и их с Яшкой жизни вот-вот готов был разметать безжалостный хамсин.

Террористы или культисты… какая теперь разница? Власти над чужими судьбами у них было предостаточно. И профессор Тронтон тоже хорош… ведь мог бы объяснить, предупредить конкретнее. Или у самого тоже совесть была нечиста? Все эти его туманные намёки, обрывки рассказов о семье Карнагана и о дельцах с чёрного рынка, охотившихся за редкими предметами, покупавшими иные объекты не только деньгами, но и кровью. И тот звонок на крыше «Хилтона» после конференции… Редко когда Борька слышал такое волнение в голосе обычно спокойного циничного профессора.

Ночь над Каиром сгущалась, шепталась тенями, заглушавшими даже привычные звуки. Египтолог снял очки, чтобы протереть, и замешкался… Мир в расплывшихся образах показался ещё более зловещим. Формы скользили, меняясь, и разум с лёгкостью лепил из них отражение страхов. В шорохе колёс машины на соседней улице, в трепете крыльев летучей мыши, пронёсшейся над головой, чудилось дурное предзнаменование.

Пластику словно передалось его настроение, и он напрягся, привставая.

Впереди на дорожке вдруг вырос чей-то силуэт, соткавшийся из рваных теней, и теперь неотвратимо приближался. Говард Картер рванул вперёд. Борька закричал от ужаса, да так, что сразу несколько окон раскрылись, и кто-то с любопытством выглянул посмотреть.

– Ты чего орёшь, как поросёнок резаный? – прозвучал удивлённый голос Якоба.

Египтолог, наконец, отдышался и дрожащими руками нацепил очки. Пластик уже приплясывал вокруг Войника, виляя складчатым задом.

– Весь день от тебя ни ответа, ни привета, – раздражённо добавил друг. – Я уже собрался тебя в песках Саккары откапывать! Возвращать должок, так сказать.

– Я не мог позвонить, – всё ещё не веря глазам, промямлил Борька.

– Телефон разрядился? – участливо спросил Яшка. – А чего тут сидишь и очки снял? Кошмарами закаляешься?

Египтолог кивнул, снова снял очки и нервно протёр их краем футболки. Померещилось или у ног примостилась чёрная кошка? Изящная, как статуэтка Бастет.

– Слушай, ты что-то сам не свой. – Якоб сел рядом, пристально посмотрел на него. – И вряд ли виной похмелье.

– С тобой пришла кошка. Священным зверем обзавёлся на египетской земле, да? – невпопад ответил Борька, усмехнувшись.

– Какая кошка?

– Да вот же. – Египтолог нацепил очки, а когда посмотрел на дорожку сквозь линзы, там уже никого не было. – Только что тут была!

Якоб натянуто рассмеялся.

– Пойдём домой, мой подслеповатый друг. Без очков и в ночи – хорошо хоть восставшие мумии пока не мерещатся.

Пластик деловито хрюкнул, соглашаясь, и засеменил к дому.

Когда они перешагнули порог квартиры, Якоб чиркнул выключателем. Вспыхнул свет, почти ослепляя, и тени испуганно отхлынули. Бульдог прошествовал к своим мискам и стал шумно лакать воду.

– Послушай. – Войник обернулся к Борьке и очень внимательно посмотрел на него. – Я обещал тебе рассказать всё и сделаю это. По дороге.

– К-куда? – изумился египтолог. – Ночь же на дворе!

– В убежище, – серьёзно ответил Войник, уже направляясь в гостиную.

Борька растерянно последовал за ним, но остановился на пороге, глядя, как Якоб проверяет свой ноутбук, как перепаковывает что-то из вещей, которые египтолог привёз из отеля. Войник брал с собой только самое необходимое, с лёгкостью расставаясь с остальным.

– Иди собирайся, – с нажимом повторил журналист. – И давай подумаем, кому можно пристроить пса.

Борька похолодел.

– Яша, где кольцо? – тихо, но твёрдо спросил он. – Ты должен отдать его мне. Прямо сейчас.

Войник обернулся, невесело усмехнулся и развёл руками:

– Вот и твой начальник, не поверишь, просил о том же. Я был бы рад, но не могу.

– Где кольцо?!

– Его украли.

Слова отдались гулким эхом, смешиваясь со стуком крови в висках. Борька привалился плечом к дверному косяку, пытаясь осмыслить услышанное.

– Всё пропало, – прошептал египтолог. Его била дрожь. – Катастрофа… Как же мой Пластик…

– Так, спокойно. Пропало пока не всё, и мы вполне можем помешать катастрофе. Я даже расскажу тебе как – только иди уже собирай чёртову сумку!

Через четверть часа они стояли у двери этажом ниже и деликатно стучали. Не сразу, но по ту сторону зашаркали по полу тапки и щёлкнул замок. Заспанный араб удивлённо воззрился на Боркина и Войника. Не менее удивлённой была и морда Пластика, когда хозяин передавал коменданту поводок. Следом перекочевал пакет корма, миски и пара любимых игрушек. Вынув из кошелька деньги и сунув целую пачку опешившему арабу, Николай сбивчиво проговорил:

– Срочная командировка. Пожалуйста, не откажите.

Видимо, было в его взгляде что-то такое, что араб всё понял и кивнул – только пробормотал что-то не слишком лестное о своих постояльцах и захлопнул дверь перед носом друзей. Борька прислушался. Суровый ворчливый араб уже что-то ласково мурлыкал сэру Говарду Картеру, и тот довольно хрюкал в ответ. Шарканье тапок и цокот коготков удалялись.

Что ж, хоть кто-то из них обрёл убежище перед грядущей бурей.

Глава 17

Вызов

Начали обсуждать произошедшее они ещё в такси, а закончили в лавке Фарука. Радушный хозяин предоставил им одну из комнат на верхнем этаже над магазином, где они и проговорили до самого рассвета. Точнее, говорил в основном Якоб.

Рассказ Тронтона в кратком переложении Войника Николай перенёс на удивление стоически – может, просто не поверил, а может, впал в тихий шок. Мистическую составляющую Якоб искренне попытался смягчить или почти исключить – не хотелось объяснять Борьке ещё и про собственные сомнительные таланты. Поэтому он не стал уточнять, кто именно преследовал их с Тронтоном до лавки Фарука. Ну а что Джонатан был оккультистом – так мало ли чем увлекались в Англии в девятнадцатом веке? Вон и званые вечера с мумиями устраивали.

Оживился Борька на истории о тайнике царских мумий.

– Подумать только! Лорд Карнаган был знаком с самим Эмилем Бругшем! – восклицал он. – Помогал ему вытащить все эти сокровища… И наверняка это описано в его дневниках. Как же жаль, что теперь уже не прочтём…

– Ну как сказать. – Якоб чуть улыбнулся и жестом профессионального фокусника извлёк ноутбук, а когда тот загрузился – вывел на экран несколько фотографий. – Прости, что без твоего ведома, но да, я отснял всё, что было. И теперь, похоже, у меня – самый последний экземпляр записей Джонатана Карнагана…

Борька ошалело смотрел в экран, открывал и закрывал рот, потом выдал пару фраз, о наличии которых в лексиконе уважаемого молодого учёного Якоб даже не подозревал.

– Да-да, знаю, что нельзя. Но какая уж теперь разница? Ну даёшь, – покачал головой египтолог и вдруг хлопнул друга по плечу. – Теперь ты, выходит, спаситель исторических сведений, а не расхититель!

– Выходит, что так, – скромно согласился Якоб.

Борька снял очки и потёр глаза, подавляя зевок.

– Слушай, я ведь тоже должен тебе кое-что рассказать… Про Тронтона. Пока ты на больничной койке прохлаждался, я тут в такой переплёт попал… еле ноги унёс.

Когда египтолог поведал о подслушанном в запасниках разговоре, ещё один кусочек картины встал на место. Тронтон говорил, что был дружен с предыдущим Кахином – Альтаиром и, выходит, тоже был вовлечён в дела культа, только об этом Якобу не счёл нужным рассказывать в деталях. Ну что ж, все имеют право на свои скелеты в шкафу и мумии в саркофагах.

Усталость накатывала тяжёлыми волнами. Учитывая всё происшедшее, Войник был уверен, что не уснёт, но едва его голова коснулась подушки – сознание решило, что с него, пожалуй, хватит, и отключилось, как погасший монитор.

Проснулся Войник странным образом отдохнувшим и с удивлением уставился на разноцветный узорный шар подвесного светильника прямо над ним, не сразу поняв, где он находится. Разум отчаянно не хотел возвращаться к событиям прошлой ночи. Казалось, в лавке Фарука даже время текло иначе – очень странное ощущение. Проспал он, наверное, всего несколько часов, но словно сутки прошли, если не двое, с роковой встречи с профессором. Борька храпел на соседнем матрасе, удивительно напоминая сейчас Говарда Картера – не известного археолога, а своего бульдога. Тревожить его Якоб не стал – и без того хватило другу переживаний.

Журналист тихо встал, натянул чистую майку и пошёл к раковине. Из небольшого зеркала – тусклого, видимо старинного, похожего на зеркала в кафе «Эль-Фишави» – на него смотрело плохо знакомое лицо. То есть черты оставались вроде бы теми же, а вот выражение – усталое, суровое, почти хищное – ему было совсем не присуще. Где-то он уже такое видел… Кажется, на одной из старых фотографий отца из какой-то экспедиции. Кто знает, может, и его какое-нибудь проклятие унесло?..

С ноутбуком под мышкой Якоб спустился в магазин. Фарук протирал лампы, мурлыча какой-то мотив. Для посетителей было ещё рано, и лавка не открылась.

– Я хотел ещё раз поблагодарить за убежище, – искренне проговорил Войник, не зная толком, с чего начать разговор. – Давайте мы хоть за продуктами сходим? Ну и за постой мы заплатить готовы… не знаю только, надолго ли.

– Долго или скоро – тут наверняка не скажешь, – философски ответил торговец, не отрываясь от своего занятия. – Время – дикий зверь. Только подумаешь, что приручил, – но не тут-то было… – Он кивнул своим мыслям и через паузу добавил: – Да, давайте я скажу, в какие лавки наведаться и что купить.

Оставив ноутбук за прилавком, Якоб достал смартфон и начал составлять список, попутно уточняя детали у Фарука. Старик вознамерился приготовить целый пир – не иначе! Но в конце торговец усмехнулся, погладив бороду, и объяснил:

– Подношения духам. Так издревле принято, вы же понимаете. Раз уж гости приходят к столу – надо их накормить, верно?

– Логично, – хмыкнул Войник, хотя мысль о том, чтобы отобедать за одним столом с мёртвым лордом-оккультистом, была несколько тревожной. А с другой стороны – чего тревожиться, когда жизнь и смерть вокруг него уже и без того смешались, попробуй различи.

Фарук как раз заварил каркаде[43] – на этот раз на троих, – когда Борька, заспанный и помятый, присоединился к ним. Под глазами египтолога пролегли тёмные круги, и он то и дело нервно приглаживал взъерошенные волосы. Кажется, до него начинал потихоньку доходить масштаб… приключения, в котором они завязли с головой. Состояние друга Войника тревожило – он ещё вчера выглядел каким-то взвинченным. Но вот что с ним случилось? Не только же разговор в запасниках его так напугал? Может, он уже столкнулся с охотниками с чёрного рынка, учитывая, что те вышли на профессора?

Якобу было искренне жаль Борьку. Тот никогда не верил ни в призраков, ни в проклятия – жил себе спокойной жизнью. Ну, насколько спокойной могла считаться жизнь археолога. А сейчас, сам того не желая, оказался в самой мясорубке только лишь потому, что помог товарищу! Ну ладно… ещё потому, что его начальник оказался оккультистом и уже успел перейти дорогу кому не следовало.

«Я не пытался вникать в волшебство – это оно проникло в меня…» – снова вспомнились слова старой песни.

– Слушай, Борь, на работу тебе пока лучше не ходить, – серьёзно сказал Войник. – Позвони, отпросись, скажи, под кондеем продуло – температуришь и не появишься в ближайшее время. Отработаешь после.

Николай ответил ему усталым отсутствующим взглядом. Фарук пододвинул к нему чашку с каркаде, и египтолог учтиво поблагодарил его по-арабски.

Якоб хлопнул себя по лбу:

– Точно, у тебя ж телефон сдох! Давай поставлю на зарядку.

– Нет, – покачал головой египтолог. Помедлив, он вытащил из кармана нечто и положил на стол.

«Нечто» телефоном если и было, то когда-то в прошлой жизни. Неудивительно, что невозможно было дозвониться!

– Ты его что, крышкой саркофага прижал? – хохотнул Яшка.

– Знаешь, потеря смартфона в современном обществе считается одним из самых сильных стрессов, – наставительно сказал Николай.

– Главное, что потеря восполняема. – Якоб хлопнул друга по плечу и встал из-за стола. – И пусть это будет самая большая твоя потеря.

– Ты куда? – встрепенулся Борька.

– Нейтрализовать твой стресс. А ты пока просыпайся, собирайся – потом на базар пойдём за едой. Не сидеть же на шее у радушного хозяина. Я б и сам дотащил – но… – Войник виновато развёл руками. Помятые рёбра уже изрядно раздражали, напоминая о себе при каждом движении, но зато хоть отвлекали от других проблем. – Я быстро. Одна нога здесь – другая там.

– Смотри, чтоб не разорвало, – буркнул Борька, тыкая пальцем в экран разбитого смартфона.

Фарук пристегнул пчелу к футболке Якоба.

– Это чтобы путь обратно был лёгок и нужная дверь не была заперта.

Войник поблагодарил хозяина и выскользнул за вышеозначенную дверь.

На улице ярко светило солнце, и все ужасы минувшей ночи казались далёкими, эфемерными. А когда на прилавке Фарука Якоб увидел Лидку, возлежавшую на большом медном блюде – совсем как в их первый визит! – на душе окончательно полегчало. Какой хороший знак! Призрачная кошка была целёхонька.

– Спасительница моя, – с улыбкой прошептал Войник. – Спасибо тебе. Не думал, что ты такая смелая.

Кошка одарила его усталым скептическим взглядом и продолжила умывание. Якоб был бы и рад расспросить её поподробнее о встрече с безликими ужасами, но она никогда не была разговорчива.

Толпа подхватила его и понесла. Перво-наперво Войник дошёл до банкомата – до того, который указал Фарук, – ну а потом уже за покупками. Платить журналист решил наличными и не взял с собой больше, чем могло потребоваться. В конце концов, даже сказочные базары славились не только экзотикой и историей, но и тысячей проворных пальчиков, только и ждущих случая обчистить карманы туристов.

Сбережения неумолимо таяли, но Якоб философски рассудил, что сколько её осталось-то, той жизни? Если у Джонатана Карнагана не было припасено настоящих чудес – денег хватит как раз, чтобы дожить до ритуала. И это ещё если повезёт, учитывая, что велик был риск напороться либо на обезумевшего мертвяка со сворой дохлых псов, либо на вполне живых, но оттого не менее опасных охотников с воском и печатью.

Когда Якоб вернулся, Фарук уже успел привлечь Борьку к чистке светильников. Это он очень мудро придумал – египтологу явно нужно было отвлечься хоть чем-то. А когда весь твой мир сходится на том, достаточно ли начищен бок латунной лампы и достаточно ли блестит разноцветное стекло – на другие проблемы перестаёшь обращать внимание.

– Эй, сфинкс, держи нилофон! – Войник выложил на стол коробочку со смартфоном и бумажный пакет.

Борька принюхался, и его лицо вытянулось, словно Якоб перепутал Тутанхамона с Рамсесом.

– Ты что, опять шаурму купил?

– Нет, зачем? – Якоб наставительно поднял палец. – Отличный кебаб! Вам, кстати, тоже взял.

– Ничему-то ты не учишься. – Борька не удержался от улыбки.

– Да ты не дрейфь – это же сам господин Фарук порекомендовал проверенное заведение. Ну вот, ты уже улыбаешься. Может, и правда смартфон – это жизнь? – подтрунивал Якоб, уже уплетая кебаб. – Давай, вставляй симку и звони коллегам, пока тебя с собаками не начали искать.

При этих словах Фарук, не побрезговавший своей порцией кебаба, тонко улыбнулся. Войник тоже оценил нечаянную иронию собственной фразы.

Борька вставил сим-карту в новый телефон, и тот ожил звуками и вибрацией целой кучи неотвеченных вызовов, включая вчерашние его, Яшкины. Коротко переговорив с коллегами, египтолог вернулся за стол и присоединился к нехитрой трапезе.

Позже Борька, пыхтя, дотащил до лавки несколько пакетов с едой – и с самой обычной, и с той, что для подношений. Якоб честно пытался помогать, но сейчас носильщик из него был так себе. А когда продукты были разобраны и разложены, Войник с сожалением понял, что откладывать дальше некуда, и достал ноутбук.

– Ну что ж, пришло время удивительных историй, – вздохнул он, загружая ноутбук и снова выводя на него изображения.

– Слепок, – задумчиво протянул Фарук, заглядывая через плечо Якоба. – Это… не то чтобы по правилам…

– Ещё как не по правилам – воровать музейную собственность и нелегально копировать! – воскликнул Борька.

– Да ладно тебе. Уже же договорились, что я – не расхититель, а спаситель древностей, – усмехнулся Войник. – И мне очень нужна твоя светлая голова. Помоги расшифровать эти тексты. Я как-то не силён в древнеегипетском… Английский ещё куда ни шло.

– А тебе зачем? – подозрительно спросил египтолог.

– Я хочу понять, чего пытаются добиться наши общие знакомые, – честно объяснил журналист, хоть всю правду рассказывать и не стал – просто чтобы пощадить психику друга. Не нужно ему было знать ни про мёртвых Стражей, ни про колдунов, желающих покорить время и пространство посредством пары древних артефактов.

Он уже приготовился убеждать, настаивать, но Борька вдруг поднял взгляд и решительно кивнул:

– Давай показывай, что там у тебя. Всегда хотел убедиться, так ли хорошо лорд Джонатан знал древнеегипетский, как говорит профессор.

Якоб скачал часть архива и перенёс уже на ноутбук Борьки, чтобы тот спокойно мог во всём разобраться. Привлекать его к спиритическим сеансам – или что там собирался организовать Фарук – было абсолютно бессмысленной затеей. Египтолог устроился в комнате, отведённой им хозяином, и погрузился в дебри чужих исследований и буйных фантазий. Кажется, соприкасаясь с историей, он впадал в своего рода транс – по крайней мере, все мирские дела его переставали интересовать окончательно. Войник улыбнулся, плотно притворил дверь и присоединился к хозяину лавки.

В комнате, куда его привёл торговец, царил полумрак. Окно здесь было только одно, узкое, выходившее куда-то в тихий переулок. Тёмное стекло закрывала старинная узорная деревянная решётка, место которой было где-нибудь во дворце султана.

Под потолком покачивались неизменные светильники – яркие золотистые и красные шары, испускавшие мягкий свет. А когда Войник оглядел помещение, в котором оказался, то невольно приоткрыл рот от изумления. И стены, и пол, и потолок были испещрены узорами символов, в которых смутно угадывалась арабская вязь и древнеегипетские иероглифы и совсем уж непонятные знаки. Но всё вместе удивительно гармонично переплеталось в единое полотно.

Фарук настаивал, чтобы дома они снимали обувь согласно традиции. И когда Якоб шагнул в комнату, нерешительно наступив на первые золотистые знаки, он почувствовал под босыми ступнями щекочущее тепло.

Торговец притворил дверь, улыбнулся, жестом приглашая его пройти дальше, и сел на одну из подушек в центре комнаты. Нерешительно Якоб опустился напротив, расположив между ними ноутбук. Голубоватое мерцание экрана казалось таким неестественным в золотистом свете таинственных стеклянных ламп.

Угощение для духов Фарук уже успел разложить – тут же, на невысоком алтаре, где в паре узорных сосудов причудливой формы курился бахур[44]. Войник ожидал увидеть изображения каких-нибудь древних богов, но ничего подобного не заметил. Алтарь был накрыт тёмным атласным полотном, и в центре лежала старая колода карт.

«Прямо как у мадам Анабель…» – почему-то подумал Якоб, не успев даже удивиться.

Фарук задумчиво посмотрел на экран ноутбука.

– Это будет самое необычное приглашение. Но думаю, мои друзья сумеют найти след и позвать… тем более что вы сами идёте по следу этой истории. – Араб проницательно посмотрел в глаза Войнику, и от этого взгляда стало немного не по себе. – Вы хотите помочь ему закончить дело. Не вижу, почему он бы не пожелал помочь вам.

Якоб понял, что этого Фаруку совершенно точно не говорил, но спрашивать, откуда тот узнал, было как-то глупо.

Не глядя, торговец потянулся за колодой и начал перетасовывать старинные карты. Войник зачарованно смотрел на его сухие ладони. Иногда его посещали мысли, не изучить ли систему Таро или рун, но дальше идеи это так и не зашло.

– Вытянете? – вдруг предложил хозяин.

Якоб кивнул, протянул руку и коснулся карт. Колода под подушечками пальцев потеплела, но он чувствовал томительное жжение, лёгкое покалывание, ведущее его к одной определённой карте. Войник вытянул её, выложив между ними.

С потёртой поверхности на него смотрел мужчина, стоявший на фоне горящего поместья. Над головой в пламени угадывались оленьи рога. Вокруг кружили вороны.

В одной руке мужчина сжимал фолиант, а над другой… парило кольцо. В чаше перед ним лежала голова мумии.

– Маг, – тихо пояснил Фарук, но Якоб почему-то уже знал это.

Глаза мужчины на Аркане ожили. Показалось, что бровь его изогнута с лёгкой иронией. В целом лицо его не пугало и было скорее приятным, но чем дольше Якоб вглядывался в карту, тем более живой она казалась.

Фарук зашептал что-то – слова, смысл которых Войник не понимал, лишь чувствовал некой потаённой частью себя. Шёпот накатывал растущим прибоем.

Экран вдруг зажил собственной жизнью. Замелькали изображения, словно кто-то быстро перелистывал страницы. Вспышками проносились символы – Око Хора, портреты царевны, ступенчатая пирамида – и фразы, за которые едва цеплялся взгляд.

«Моя дорогая Беатрис, как объяснить тебе мою алчбу…»

«Понимание пришло не сразу. Образы преследовали меня, как тени, исчезая в полдень и сгущаясь с закатом солнца…»

«Этот голос гнал меня, и я не понимал, что Ей угодно. Она открывала двери, за которые я не хотел заглядывать. Она взывала к чему-то во мне, древнему, знающему, но моему разуму не хватало сил осмыслить…»

Дымка бахура дурманила. Перед глазами плыло. Бормотание Фарука становилось громче, и казалось, что светильники вспыхивают ярче. Золотистая вязь символов оживала, кружила, закручиваясь вихрем, размыкая пространство. Якобу показалось, что он почувствовал кожей холодный ветер, хотя откуда ветру было взяться здесь?

В какой-то миг стало очень холодно. Мелькание кадров остановилось, и одна из фраз заняла весь экран.

– Я дома своего достиг… – повторил Якоб по-английски.

В тот миг померк свет, и темнота затопила всё. В этом мраке не было места даже для звёзд. Кровь в жилах бежала всё медленнее, уступая место могильному холоду. Сердце вяло трепыхалось в груди, силясь прогонять жизнь по измученной плоти. Его время было на исходе – он знал. Разлом, невидимая рана, раскалывал его грудь с той самой ночи в Дейр-эль-Бахри. Но даже сейчас, когда лёгкие крылья смерти шелестели всё ближе, тело боялось умирать.

Страшнее было одиночество… всепоглощающее, дикое одиночество. Никто не придёт оплакивать его. Прольётся ли хоть одна слеза из серебристых глаз Беатрис? Узнают ли Роберт-младший и маленькая красавица Альмина, что папа никогда не отказывался от них?

Никогда… не отказывался…

Дышать становилось всё труднее. Глубинные инстинкты кричали, что нужно было выломать крышку, выбраться отсюда, успеть сделать ещё хоть один последний пьянящий вздох…

Джонатан усмирил свой усталый разум, скрестил руки на груди, погладил печать кольца. В тот миг он знал, чувствовал всем существом, что не один. Она была рядом, всегда – защищала, хранила, усмиряла боль.

Далёкая тихая колыбельная на древнем наречии убаюкивала сознание:

Казалось, словно лёгкие руки легли на плечи в едва ощутимом объятии, и нежные губы коснулись его лба в последнем благословении. Где-то там, далеко, содрогалось в агонии его тело, запертое и погребённое. Но сам он ускользал в спасительную темноту, унося с собой тайну и артефакт…

Разум взорвался тысячей образов, силясь вместить их в себя, осмыслить. Тело содрогалось в агонии чужой смерти. Умирать оказалось страшно – быть не в силах сделать следующий вздох, освободиться, вынырнуть из омута, который затягивал всё глубже.

И в сердце бури кружившихся символов и смутных видений он вдруг поймал… даже не голос – мысль, казавшуюся его собственной и вместе с тем – инородной.

«Но вы, похоже, совсем не боитесь старинных проклятий, не так ли?..»

Глава 18

Отражения

В доме царил полумрак, рассеянный зыбким тревожным светом. Призрачный хор обступал её, стоило только отвернуться, и темнота скалилась мучительно искажёнными ликами. Она удерживала их на границе своим взглядом, но держать в поле зрения всё было попросту невозможно. Посмотришь в сторону – и вот уже пугающий потусторонний взор буравит спину, прожигает до костей.

Страх, приходящий извне, играл на струнах её восприятия цепкими когтистыми пальцами. Она ходила вдоль границы ритуального круга и возвращалась, только чтобы не останавливаться, – как беспокойная пантера в клетке. Никто не говорил, что будет легко. Такой человек, как отец, не потерял бы разум, столкнувшись с чем-то незначительным.

Ясмина сдёрнула с пальца кольцо, положила на алтарь, в центр ещё одного защитного круга, и обновила знаки. Руки предательски дрожали, а сердце трепыхалось в груди подбитой птицей. Но она не была крохотной слабой пичугой! Она была соколицей, дочерью Кахина, наследницей великих чародеев!

Выйдя из круга, она зажгла свет по всему дому, заглянула в каждый уголок, чтобы тени сбежали в страхе, сгинули до нового ритуала. Тихая поступь вторила её шагам – чудовище было здесь. Дикое, яростное, несущее с собой первобытный ужас, сгубивший её близких.

– Не так быстро, – успокоила себя Ясмина. – Нужно время… немного времени. Даже проклятый выродок Карнаган покорил чудовище не сразу… и всё же она служила ему до конца его дней, точно верный пёс.

«Не служила… – призрачное эхо, не громче дыхание лёгкого ветерка. – Союз…»

Ясмина вздрогнула, почувствовав, что кто-то стоит у неё прямо за спиной, и резко обернулась. Коридор был пуст, лишь за углом мелькнуло что-то светлое, словно кто-то вошёл в спальню, взмахнув белым шлейфом. Она зашептала заклинание, медленно двинулась к двери, отсекая от себя образы, которые подбрасывало усталое сознание, заслоняясь от нарастающего инстинктивного ужаса. Она привыкла смотреть страху в лицо…

Яркий свет дрогнул и болезненно замерцал. Ясмина решительно шагнула вперёд, распахнула полуприкрытую дверь в спальню… и отшатнулась, прижав пальцы к губам. У зашторенного окна мелькнул силуэт. Вспышкой она увидела мёртвое иссушенное лицо, тонкую руку, тянувшуюся к ней. Свет погас, но девушка заставила себя остаться на месте, не дрогнуть, не сбежать.

Сухая рука, метнувшаяся из темноты, мазнула по щеке лёгким касанием, словно пробуя, узнавая. Голос подвёл, сорвался, но Ясмина заставила себя произнести формулу заклинания.

– Тебе не испугать меня. Ты подчинишься! – хрипло крикнула она в многоликую темноту, но та лишь шелестяще рассмеялась, раскалываясь на множество голосов…

…Ясмина потеряла счёт часам. Сколько прошло дней? Время в ритуальном трансе текло совсем иначе, мучительно растягиваясь в плену бесконечного кошмара.

Сжавшись, она сидела в кресле, развернув его так, чтобы видеть коридор и двери. Ей нужен был отдых, но спальня стала обиталищем незваных гостей из-за грани, отвоёвывавших себе её реальность шаг за шагом.

Дрожащими руками Ясмина сжала телефон, включила и мельком взглянула на экран сквозь застывшее стекло невыплаканных слёз. Множество неотвеченных вызовов и несколько сообщений от незадачливого журналиста из Москвы. Девушка криво усмехнулась. Пришла странная мысль позвать его, только чтобы не оставаться в одиночестве, но она не просто так отослала всех, даже верного телохранителя. Ритуальное пространство должно было быть свободным. Она выходила на этого зверя одна.

Инстинкты взяли своё. Ясмина набрала знакомый до боли номер, прошептала в трубку:

– Помоги мне…

– Нет, – мягко ответил родной голос. – Это ты должна пройти одна, как проходил я.

– Боишься? – В интонации почти против воли просочился яд. – Боишься не удержать своего зверя, если придётся встретиться ещё с одним?

Он пропустил оскорбление мимо ушей.

– Эту цепь должна выковать и удерживать ты.

– Асир…

– Ты справишься. В твоих жилах течёт та же кровь – не разочаруй меня. И его.

– Да пошёл ты к чёрту, – в сердцах прошипела она, сбросив вызов, и отшвырнула бесполезный телефон.

Быстро поднявшись, девушка направилась в кухню, взяла нож, зажгла конфорку и раскалила лезвие. Не медля она прижала металл к предплечью, оставляя очередную красноватую бороздку рядом с несколькими другими. Боль помогала отстроить сознание… своя боль, обычная, физическая – не та, чужая, что эхом прокатывалась по границам восприятия, умножаясь с каждым видением.

Каждый шаг давался с трудом, словно лодыжки были скованы тяжёлыми кандалами. Ясмина вернулась в ритуальный круг, протянула руку… Пальцы задрожали, замерев над алтарём, но усилием воли она заставила себя надеть артефакт.

«Кровь. Страх. Смерть. Что ты приносишь, то и пробуждается…»

Её губы разомкнулись, исторгнув хриплый крик. Внутренности скрутило судорогой, от которой подкосились ноги, и Ясмина бессильно осела у алтаря, содрогаясь от боли. Тело жгло огнём, выворачивало. Она прижала ладони к животу, а когда отняла и поднесла к лицу – те были влажными от крови. Что-то разрывало её изнутри, прорываясь в мир из недр её лона в страшной агонии…

В следующий миг она поняла, что удерживает в руках маленькое тельце, холодное, едва успевшее сделать единственный вздох. Беспомощно прижимает к груди крохотное существо, чьего появления так отчаянно не хотела…

Она не хотела?..

Ужас захлестнул, сдавил горло.

Видение исчезло так же внезапно. Кровь, заливавшая пол, впиталась, оставляя лишь потемневшие, словно обожжённые, защитные символы.

«Мёртвый сын…»

Её сердце защемило от невозможной нежности, на которую она просто не была способна. С губ вместе со вздохом слетели слова колыбельной на древнем наречии. Тепло жизни в объятиях, сердце, бьющееся в такт её собственному… подарок Богов…

«…и сын живой… Так было, ты видишь теперь?..»

Взгляд затуманился, реальности расслоились. Свет стал мягче – золотой блеск светильников, серебристая дорожка луны. Лёгкий ветер покачивал тонкие занавеси, донося прохладу реки и ароматы ночного сада. Тени скользили по стенам, украшенным прекрасными яркими росписями, так похожими на росписи сказочных дворцов далёкого Кефтиу[46]. Ясмина видела женщину, невероятно красивую, чьи тёмные глаза светились любовью. Она наблюдала со стороны и вместе с тем была этой женщиной, не верившей, что сможет обрести счастье в этих стенах.

Чародейка, царица двух народов… Она укачивала в объятиях живое сокровище, дитя, в чьих жилах текла кровь рэмеч и хека-хасут. Она мечтала подарить дитя совсем другому мужчине и пожертвовала этой мечтой. Её внутреннее противостояние было так велико, что первое её дитя родилось мёртвым.

А теперь её сердце было едва в силах вместить эту невозможную любовь, великую, как Разлив Великой Реки.

– Сети, мой Сети, – пела она, улыбаясь, и древний Бог, обретший пристанище в славном могучем городе, благословлял их своим милостивым взором, даруя защиту тому, кто носил Его имя.

Песни песков вторили колыбельной царицы, отгоняя тени смутной угрозы, и новое будущее расстилалось сияющей тропой.

Видение померкло, и новые образы закружили её сокрушительным вихрем. Чужие жизни. Чужая боль. Война и примирение. Надежда и смерть.

Ночь опустилась на дворец, но не принесла с собой прохлады, застыв душным маревом, словно сохранив отголоски отгремевшей бури. Таа-Нефертари стояла на балконе, глядя на засыпающий город, столицу народа, принявшего её. Знойный ветер пустыни высушил слёзы, и пламя, возжигавшее её кровь, утихло.

Но перед мысленным взором стояла буря – непреодолимая стена песка, сокрушающая всё на своём пути. Гнев Владыки Дешрет, призванный Нефертари и её супругом, должен был предрешить исход этой битвы. Вместе они долго готовили ритуал, ставший пиком их объединённой мощи, и вложили в него всех себя.

Буря рассекла две армии пылающим лезвием, отбросила их, разметала, точно по разным берегам. Хека-хасут и рэмеч в ужасе отступали, позабыв об обоюдной ненависти, о жажде мести. Очередная бойня, в которой выплавлялось будущее их народа, не состоялась, и воды Великой Реки не окрасились кровью, но…

Камос, её бедный брат, старший из сыновей Таа-Секененра, в полной мере унаследовал отчаянную храбрость отца. Казалось, воля самого Амона несла его колесницу, когда он направил свой отряд в сердце бури. Новый Владыка Уасет хотел уничтожить чародея, жреца Сета, вызывавшего трепет в сердцах его воинов, призвавшего пламя и гнев песков. Камос не ведал, что чародеев было двое и что удар их был направлен не на погибель – на спасение. И в сердце бури храбрый воитель нашёл лишь смерть…

Нельзя было остановить мощь призванной стихии, как нельзя остановить полёт стрелы или бурные воды речных порогов. Смерть брата в жадном чреве шторма Таа-Нефертари почувствовала, как свою собственную, и всё её существо содрогнулось… Нет, ей не под силу было смотреть, как смерть уносила близких. Она, смело встречавшая всякий вызов, не боявшаяся ни преград, ни испытаний, не сможет выйти на новую битву, если во главе войска будет стоять…

Эту мысль Таа-Нефертари не посмела закончить.

Тяжёлые горячие ладони легли на её плечи, и она не вздрогнула, не отстранилась.

– Не всё мы можем изменить, и не всё подвластно нам, – тихо проговорил Апопи. – Чужой выбор мы сделать не в силах… и всё же мне жаль.

Эти слова он уже сказал ей однажды – в день, когда по его приказу к ногам Таа-Нефертари положили головы убийц её отца, дар прекрасный и ужасающий.

Царица вздохнула, чувствуя спиной его тепло, Силу в ладонях супруга, родственную её собственной, так поразившую её в их самую первую встречу.

В этот день они спасли много жизней – не уберегли лишь несколько, одна из которых была бесконечно важной… Как же жаль, что исход был таким горьким. Не скоро рэмеч решатся на новый удар. Но в том, что они не остановятся, Нефертари не сомневалась, потому что знала свой народ. И знала женщину, ставшую надеждой этого народа, – яростную воительницу Яххотеп, чья воля была несокрушима, как пламенный клинок самого Сета.

Выйти против матери она не сможет, никогда…

– Об этом я никогда и не попрошу тебя, моя царица, – тихо проговорил Апопи, словно прочитав её мысли.

Ночь скорбела вместе с ней, и всё же надежда не угасала.

Надежда на мир для Обеих Земель, которому служил теперь их невозможный союз.

Ядовитые шепотки, смутные тени – ничто не укрывалось от её взора. Новую царицу полюбили, но не все доверили ей свою судьбу. А ещё больше было тех, кто не принял рождение наследника. Прежде у Апопи не было детей, и многие желали унаследовать трон после его смерти – шакалы, боявшиеся его до безумия, но готовые попировать на его трупе в случае поражения. Рождение Сети всколыхнуло этот омут – новый наследник с кровью врагов! Как ликовали те, кто жаждал долгожданного мира и объединения, так исходили ядом сомневающиеся и ненавидящие. Не всем был по сердцу новый союз, скреплённый Хеб-Седом под взорами древних…

Лживые языки, соблазнявшие навредить властителю, отомстить за прошлые страдания рэмеч.

Дерзкие языки, сыпавшие угрозами.

Даже те немногие, кто тайком мечтал приблизить гибель властителя, жаждали сделать это руками царицы, рождённой в Уасет. Но они недооценили Таа-Нефертари, колдунью песков и пламени, проклятую своим народом, принятую народом чужим.

Она выслеживала их одного за другим – тех, кто предлагал ей сомнительные сделки. Тех, кто пытался подобраться к их сыну. Яростная львица, преследующая свою добычу, прикрывала спину союзника, в котором прежде видела врага.

Но даже ей не всё оказалось подвластно…

Чужие судьбы песком просыпались сквозь пальцы – жизни, уже переставшие быть чужими. Мучительно она пыталась составить яркие сверкающие осколки видений в единое полотно. Какое, какое это отношение имело к ней?! Ясмина пришла покорить древнее чудовище, мёртвую ведьму песков, проклявшую весь их род, убившую их великого предка руками поганого пса, Карнагана. Предок дал им всё, чем они обладали теперь, – силу, власть, Знание, – лишь просил исполнить клятву. Довести до конца его дело.

Долг крови… долг смерти… Месть… Он вернётся, чтобы закончить начатое, – так он обещал. Эта клятва была выгравирована по костям её и Асира, вплетена в потоки крови, бегущей по их жилам. Бремя отца, и деда, и всех, кто предшествовал им, вплоть до него.

Так зачем Ясмина теперь пыталась разглядеть, распутать этот кубок? Почему не в силах была отвести взгляд от образов, отзывавшихся даже не в сердце – где-то в глубинной памяти души? И чужие жизни манили странным ощущением хрупкого родства…

Вместо чудовищ перед её взором представали люди – живые, любившие и страдавшие, выковавшие великое прошлое земли, которая была для Ясмины всем. На её глазах мучительно рождался Золотой Век, который позже назвали Новым Царством. Новый расцвет цивилизации, которую она с гордостью называла своей. И от того, что открывалось ей, захватывало дух. Всеми силами Ясмина пыталась противиться чарам древних. Ложь, ложь! Чудовище не сумело одолеть её ужасом и теперь побеждало искушением!

«Ты спасёшь Кемет – достаточно только пожелать! Одолей чудовищ во тьме! Одолей тех, кто становится чудовищами!..» Голос отца вспомнился так явственно. О чём, о ком он говорил?.. О древней царице?

Нет, не чудовище… Женщина, жившая когда-то, на изломе эпох…

Все эти люди, о которых Ясмина прежде лишь читала, чью историю так тщательно изучала, исследовала, вдруг оказались на расстоянии вытянутой руки. Она соприкасалась с их жизнями, бродила меж ними неприкаянной тенью, заглядывая в глаза и души. И каким-то образом всё это было связано с ней самой… Чудеса, вынимавшие сердце из груди невозможной болью и красотой…

Вместе с Таа-Нефертари она прошла путь от Нехена и Нубта к Абджу, рука об руку с Открывающим Пути. Вместе с нею любила жреца, верного Стража, разделившего её судьбу.

Вместе они оплакивали страшную гибель отца, великого Владыки Секененра, и жертвовали своей судьбой и своей единственной любовью во имя грядущей победы…

Вместе они пришли в земли гиксосов, с тем чтобы притаиться ядовитой змеёй на груди властителя, завоевать доверие, нанести решающий удар. Вместе узнали, как многое на самом деле объединяло мятежную царевну и чародея, которого гиксосы называли величайшим из своих правителей.

Вместе они вершили ритуал Хеб-Седа в Саккаре под взорами древних – ритуал, изменивший всё… Вместе узнавали народ, чьи предки поселились в Дельте в эпоху первых властителей древности, и сердце раскрывалось новым истинам.

Вместе скорбели о потерях… мечтали о новом будущем для объединённого народа Обеих Земель, чья истинная история была сокрыта так глубоко…

Ясмина желала увидеть историю до конца, не смея отступить и вместе с тем предчувствуя скорбный итог. Как историк, она знала историю победы фиванской династии, хотя в источниках и не сохранилось имя царевны, преданное забвению. То, что открывалось ей теперь, не вполне вязалось с этим знанием или же, напротив, дополняло его. Но что же случилось?..

Вечные звёзды сияли над древним некрополем, обманчиво безмятежные. В ночь после битвы живые собирали тела своих мёртвых, чтобы воздать последние почести, уносили раненых, чтобы исцелить. Многоликая боль пропитала пески, и сам воздух кровоточил погребальными песнями.

Краткое перемирие. Оба зверя слишком устали, чтобы вцепляться друг другу в глотку. Несколько дней, и это изменится… и противостояние взойдёт на новый сокрушительный виток.

Как символично, что битва должна была состояться в Абджу – в землях Сенебкаи, где когда-то вспыхнуло первое восстание. Сама Яххотеп вела рэмеч, и под её знамёнами солдаты не боялись ни боли, ни смерти. Хека-хасут отступали, готовые покинуть священные земли. Более ничем им не уступали воины-рэмеч, научившиеся создавать то же оружие и строить великолепные колесницы, переняв их знание так же, как хека-хасут переняли их культуру и верования. В тесном сплаве союзов и распрей рождалась новая эпоха, в которой должно было найтись место им всем. Но война была жестоким учителем, болезненной трансформацией, перековывавшей всех их в нечто новое.

Когда царская чета прибыла в Абджу, воины воспряли духом, встречая их с ликованием, с надеждой на благополучный исход. И вопреки скорби в лагере состоялся пир. Ладьи из Хут-Уарет привезли щедрые дары Богам и людям – прекрасную пищу и вино, лившееся рекой. У ярких костров, озарявших ночь, Владыка и царица читали воззвания древнему Богу, обращая его ярость на защиту, выплетая над войском сеть, призванную сохранить как можно больше жизней.

Таа-Нефертари, погружённая в транс, не поняла, что изменилось вдруг в кульминации ритуала. Миг – она распахнула глаза.

Нельзя было остановить мощь призванной стихии, как нельзя остановить полёт стрелы или бурные воды речных порогов.

Полёт стрелы…

Апопи оттолкнул её, заслонив собой, и пошатнулся. Крики воинов смешались в единую какофонию. Властитель обернулся к ней, коротко коснулся её лица. В застывшем мгновении она с ужасом смотрела на древко, трепетавшее в такт его дыханию. Стрела принадлежала не рэмеч…

В следующий миг он решительно обломил древко, выкрикнул какой-то приказ и тяжело осел на землю, но Таа-Нефертари и один из стражей подхватили его, закинув его руки на плечи, повели к шатру.

Царица кликнула целителей, а потом подхватила свои лук и колчан, и никто не посмел встать у неё на пути. Ярость вела её, даруя остроту взору. Пламя и звери пустыни пришли на её зов, нагнали в песках одинокую колесницу. Нефертари выпустила единственную стрелу, точно в цель, остановившую предателя, но не убившую его. Остальное закончили чудовища песков, рвавшие его плоть заживо, и ночь содрогнулось от его воя.

Таа-Нефертари вернулась в лагерь. В шатре было тесно от жрецов и военачальников. Кто-то шептался о предательстве, кто-то – о тайном оружии Яххотеп. Царица прогнала их всех, оставила лишь целителей.

– Он выживет. Владыка Обеих Земель не падёт от единственного выстрела, – решительно сказала Нефертари, но целители отводили взгляды.

– Яд, моя царица, – чуть слышно проговорил один из них.

Дрожащими руками царица смешивала снадобья, вливала их меж сомкнутых холодеющих губ. В бессильной ярости отослала всех, склонилась над супругом, тихо зовя его, моля Богов помочь ему удержаться по эту сторону.

Человек, которому когда-то она так отчаянно желала смерти, умирал у неё на руках – жестокая насмешка Богов. Человек, ставший ей не возлюбленным, но другом, бесценным союзником, необходимым, по-своему родным… Владыка Обеих Земель, так и не успевший привести их общее дело к завершению.

Когда они остались одни, Апопи тяжело вздохнул, приходя в себя, протянул руку, касаясь её лица кончиками пальцев. Его голос был удивительно живым, хоть и звучал сейчас мягче, чем когда-либо:

– Призови бурю. Спаси наших воинов.

– Я не могу…

Его пальцы коснулись её губ.

– Не бойся. Я помогу тебе.

Таа-Нефертари сжала руку супруга, словно это могло удержать его. С ужасом она понимала, что его Сила, само пламя его жизни меркли.

– Ты поднимешься и поведёшь их сам. Поднимешься!

Он усмехнулся.

– Наша мечта исполнится. Я видел, как воссияет наша кровь… Спустя время наши потомки воздвигнут великолепный город, чья слава затмит даже величие Хут-Уарет и Уасет… Так будет… увидишь…

Нефертари сжала его ладонь, кивая, глядя на него помутившимся взором, не решаясь спорить. Апопи чуть улыбнулся, глядя в самое её сердце, как умел все эти годы:

– Когда-то ты спросила меня, что я обрёл в тебе. Оружие? Знание? Путь к победе?.. Я полюбил нашу землю так, как никогда не думал, что сумею, – посмотрев на неё твоими глазами, узнав её твоим сердцем. И ты, – его пальцы переплелись с её, – ты была воплощением Та-Мери[47]… Призови бурю.

Его рука безвольно опала. Некоторое время Таа-Нефертари сидела с ним, не в силах осознать ни его уход, ни последнюю просьбу, ни странное пророчество. Она чувствовала его дух, его до боли знакомое присутствие так ярко, словно не оказались они теперь по разные стороны реки времени.

Давно уже Таа-Нефертари поведала своему супругу то, что узнала от древних. И давно уже он открыл ей свои тайны, обучил её секретам, которые прежде ей были недоступны, ведь рэмеч отвернулись от Сета. Их Знание, объединившее накопленное обоими народами, было намного ценнее того, чем каждый из них был наделён прежде. Теперь осталась только она.

Обманчиво безмятежная пустыня пела в сиянии звёзд. Дешрет готова была пробудиться на зов царицы. Она колебалась, вспоминая смерть Камоса и вместе с тем желая исполнить то, что до́лжно. Изменить или хотя бы отсрочить необратимое.

В день, когда солдаты поднялись на бой, сокрушительная ярость пустыни обрушилась на них, отбрасывая оба войска. Таа-Нефертари было не под силу повторить то, что когда-то они создали вместе, но в очертаниях кружащегося песка, бури, расколовшей небо и землю, она видела зверя-ша – могучий пламенный дух, бывший с ней до конца, помогавший ей, прежде чем отправиться в последнее своё путешествие.

В Та-Кемет воцарился хрупкий мир. Таа-Нефертари вернулась в Хут-Уарет. Железной рукой она подхватила поводья колесницы, принимая власть Апопи, не позволяя шакалам пировать над телом льва. Она выследила предателей, подославших убийцу, и расправа была жестокой. Но это не могло вернуть его, точно так же как жестокие казни убийц отца не могли вернуть Секененра…

В храме, воздвигнутом по его воле, на стенах которого была запечатлена их история, она рассказывала сыну о чудесах древних и о величии его предков, и тех, и других. В этих же стенах позже она доверила жизнь Сети роду воителей, в чьих жилах, как и в его, текла кровь рэмеч и хека-хасут, наказав им защищать его как величайшую святыню. Тогда Таа-Нефертари ещё надеялась вернуться, обучить его всему, что знала. Но юный Сети словно чуял что-то, умоляя её не уходить…

В тумане и алых всполохах Ясмина видела лагерь и могущественную царицу в окружении военачальников. Несгибаемая Яххотеп готовила завоевательный поход на Дельту.

Возгласы изумления и ярости встретили ночную гостью, пришедшую из песков Дешрет. Её не сопровождали солдаты – только огнегривые псы шли с нею след в след.

Был тот, кто узнал её сквозь всё, и, когда их взгляды встретились, бремя прожитых лет отступило. Тайные встречи, невозможные надежды…

Яххотеп вышла навстречу царице хека-хасут, пошатнулась, коротко прижав ладонь к груди в единственном моменте слабости. Мать и дочь смотрели друг на друга измученными отражениями, и безмолвное понимание протянулось меж ними.

Таа-Нефертари пришла говорить о мире. О новой надежде, рождённой в стенах дворца Хут-Уарет. По приказу Яххотеп рэмеч расступились, пропуская её в шатёр. Многое могло бы измениться в ту ночь…

Бессильно Ясмина наблюдала, как выстрелил один из военачальников. Как вскрикнул Страж, подхватывая на руки женщину, которую едва только обрёл снова. Как меркло пламя в тёмных глазах Таа-Нефертари, в последний раз отразив невозможную нежность.

Хор призрачных голосов затихал, и образы отдалялись.

– Нет, подожди, подожди! – воскликнула Ясмина, но с губ сорвался едва слышный шёпот. Слёзы падали в пламя алтарного светильника.

Казалось, она всё ещё чувствовала последнее объятие возлюбленного, последнее объятие сына, не желавшего отпускать мать на верную погибель из-под сени храма Сета…

А потом чьи-то лёгкие руки легли на её плечи, и Ясмина замерла, не в силах поверить.

«…Эвелин, смотри! Смотри, как высоко парит сокол, побеждающий зверя!»

Эвелин Стоун была мертва – принесена в жертву безумию. Иногда сны до сих пор отзывались эхом её крика, эхом голоса отца, вывшего как раненый зверь в миг постигшей его ясности.

Ясмина давно закрылась от этой боли, от тоски, оставившей внутри зияющую пустоту. Нельзя тосковать о прошлом, иначе не сможешь двигаться к будущему. Скорбь ковалась в ярость – только так. Всё это случилось по вине Карнагана, наложившего проклятие… по вине мёртвой колдуньи, желавшей отомстить за осквернение гробницы и похищение артефактов…

– Нет… нет, ты мертва!

«Мертва», – печальная улыбка, тепло родных ладоней, пропускающих волосы сквозь пальцы. Когда-то очень давно, в детстве, точно такие же касания отгоняли всякий кошмар. И отец стоял на пороге, на границе света и тени, ласково глядя на засыпающих детей, охраняя их покой.

Преследовавший её кошмар отступил. Тени отхлынули… тени, ждавшие её не на границе ритуального круга – внутри, в глубине её существа, куда она старалась лишний раз не заглядывать. Ясмина почувствовала вдруг, как что-то тяжёлое, болезненное, с чем она уже свыклась и срослась, разжимает свою хватку. Проклятие лорда Карнагана? Она судорожно вздохнула.

Проклятие клятвы крови…

Вспышки новых образов захлестнули её – открытие гробницы. Жертвы. Пламя в особняке… похищенная судьба…

«Теперь ты видишь?.. Понимаешь?..»

Ласковые руки матери были руками Таа-Нефертари.

Глава 19

Путь к знанию

Борька задумчиво листал фотографии архива, аккуратно собранные Якобом по папкам. Каждый дневник был отснят тщательно, чётко, и на экране с увеличением можно было разглядеть все мельчайшие детали. Дневники были разной степени сохранности – потёртые, где-то обгоревшие, где-то подгнившие, где-то надорванные. Часть букв была то ли стёрта временем, то ли размыта. Где-то среди записей значились символы – в некоторых Борька узнавал египетские, некоторые были смутно знакомы из лекций об оккультных науках. Один из дневников состоял больше из расшифровок, чем из связных фраз, – какие-то даты, расчёты, сведения о корабельных погрузках, составленные хозяином скорее для себя, чтобы не забыть.

Рисовал Джонатан Карнаган и правда весьма неплохо – не хуже многих художников, чьи работы египтологу доводилось видеть в архивах с зарисовками со старинных раскопок. Конечно, не Говард Картер с его знаменитыми акварелями, но весьма неплохо.

Самым популярным «мотивом» у Карнагана, помимо зарисовок храмов и каких-то иероглифических записей, к расшифровке которых Борька пока не приступил, была ступенчатая пирамида Саккары и женщина. Как и многие коллекционеры того времени, Карнаган «болел» Египтом, и, возможно, его богатое воображение рисовало образы цариц и жриц древности, с которыми он желал свести знакомство.

Часть дневников Борька уже видел, даже пытался расшифровывать. Лорд Джонатан был большим любителем шифров – не то развлекался так, не то и правда скрывал что-то от кого-то. Но больше всего поразили египтолога не шифры и очевидная склонность Карнагана к мистицизму. Борька вспомнил свой разговор с другом, казавшийся уже таким далёким:

«– Слушай, а я ведь помню, Тронтон тоже про это говорил. Лорд Джонатан был оккультистом, да. Тогда многие в его кругах этим увлекались, но дело не в том… Понимаешь, он знал древнеегипетский. Мы с профессором даже думали, что часть его дневников сфабрикована, написана позднее. Он ведь жил ещё до того, как Гардинер[48] опубликовал свой труд. А по Гардинеру до сих пор язык изучают.

– Или у него был доступ к таким источникам, которыми он не пожелал делиться…»

Теперь, получив доступ к записям и возможность разглядеть их уже не урывками, под надзором профессора, а подробно, Борька убедился в этом. Знания Джонатана Карнагана действительно поражали. Египетские заклинания и гимны, которые он приводил в своих записях, были расшифрованы и переведены значительно позднее.

– Невозможно, – ворчал себе под нос Борька, с любопытством листая, дотошно изучая каждую фразу. – Антинаучно! Скорее уж я поверю, что Артур Стоун хотел сделать из коллекции сенсацию и заказал кому-то эти работы. Ну а что? Сколько подделок находили даже в самых знаменитых коллекциях…

На следующем кадре было проклятое Око Хора. Оно встречалось в записях не раз, но Борька застыл, вглядываясь в знакомые очертания символа, чувствуя, как задрожали руки. Он вспомнил визитку, оставленную в квартире, и такую же, которую Яша показывал ещё из Москвы по скайпу.

Кахин. История, которая длилась уже полтора века. После рассказа друга смутные страхи обрели вполне реальные очертания. Что бы там себе ни удумал Яшка – они не могли бросить вызов этой старинной секте. Пусть хоть Ктулху вызывают, лишь бы оставили в покое! И не надо было Борьке уже никаких благ, обещанных ему при встрече, – главное, чтобы все они остались живы.

Если он хотел защитить их от гнева Кахина – нужно было исполнить свою часть сделки. И эта часть по странному велению судьбы была сейчас прямо у него в руках. Даже если профессор Тронтон уничтожит дневники – Борька просто перешлёт фотографии! Вопрос решался быстро и безболезненно.

Некоторое время он смотрел на тёмный экран смартфона, не решаясь набрать номер, боясь, что в любой момент его могут застукать. Но Яшка был чем-то занят с господином Фаруком, гостеприимным хозяином, давшим им временное пристанище. Сколько потом придётся платить за эти блага, Борька пока думать не хотел, равно как и о том, что Фарук может быть связан с сектой. Слишком уж он спокойно воспринял их появление, слишком уж радушно принял. Чего теперь от него ожидать? Да одни джинны знают, которых торговец так любил вспоминать во всех своих многочисленных историях. «Напридумывал, тоже мне, небылиц – собрал буквально все суеверия из дальних арабских деревушек», – раздражённо подумал Борька и тут же устыдился этой мысли. Всё-таки за добро нужно было платить добром.

В тот момент он понял, что намеренно оттягивает звонок, и всё-таки сделал над собой усилие, набрал номер связного.

– У меня сообщение для Кахина! – выпалил он на одном дыхании, когда связной ответил.

– Мистер Боркин, благодарю вас. Немедленно передам, – учтиво отозвалась трубка. – Хорошего вечера.

Связь прервалась. Египтолог гипнотизировал тёмный экран смартфона. По лбу и по спине обильно струился пот, скорее даже от нервов, чем от жары – большой вентилятор работал на полную. Он хотел переключиться на другое занятие, вернуться к изучению текстов Карнагана, но то и дело отвлекался, проверял телефон.

Когда Николай уже извёлся ожиданием, смартфон, наконец, зазвонил – традиционно с неизвестного номера.

– Мистер Боркин, доброго вечера, – приветствовал мягкий голос, от которого цепкие коготки страха стиснули позвоночник. – Что у вас?

Так странно теперь было идентифицировать этот голос и лицо под маской с человеком из рассказа Тронтона. Кахин, оказывается, был не старше их с Якобом… В это просто не верилось! Он казался далёким и непостижимым и оставался таковым даже теперь.

– Дневники, – хрипло начал Борька, откашлявшись. – Я добыл дневники. Если вы дадите мне адрес электронной почты, я мог бы…

– Благодарю, в этом уже нет необходимости, – прервал его Кахин.

– К-как же… как же так?

– Я получил то, что мне требовалось. Профессор оказался достаточно любезен, и мы пришли к соглашению – единственно возможному в сложившейся ситуации.

Борька сглотнул, не зная, что сказать. Тронтону не удалось спастись? Даже ему, с его влиятельными друзьями, о которых он упомянул Якобу?..

От паники мысли разбежались, как тараканы, и он не мог выдать ничего путного. Подскочив с матраса, он ходил взад-вперёд по комнате, то и дело бросая взгляд на своё смутное отражение в старом зеркале над раковиной.

– Кстати, у меня тоже есть новости для вас. – Кахин, кажется, улыбнулся. – Одна хорошая, другая плохая. С какой угодно начать?

– С хорошей, – с трудом выдавил египтолог, бросив взгляд на искажённое отражение своего побледневшего лица.

– Похоже, скоро вас ждёт карьерный рост. Непременно посмотрите ближайший выпуск новостей.

Почему-то это звучало совсем нехорошо…

– А плохая? – упавшим голосом уточнил египтолог.

– Боюсь, наше сотрудничество подошло к концу. Ваша, как бы выразиться, неспособность выполнять в срок простые поручения меня крайне расстроила.

– Простите, – хрипло проговорил Николай. Он готов был поклясться, что слышит, как на той стороне собеседник разочарованно качает головой.

– Прощение нужно заслужить. Полагаю, такой случай вам ещё представится. А пока – присмотрите за вашим другом, чтобы не совал свой длинный нос куда не следует. Я направлю вас, когда придёт время.

Звонок оборвался. Борька дрожащей рукой набрал номер Тронтона – тщетно. Беспощадные безответные гудки шли один за другим, обрываясь в пустоту.

В отчаянии, не зная что делать, Николай вышел в коридор и спустился в пустую лавку. Даже глубокой ночью в Хан эль-Халили кипела жизнь – за запертой дверью. Сегодня Фарук свернул дела пораньше.

Хотелось немедленно выйти отсюда на свежий воздух, посмотреть на обычных людей, снующих по базару в поисках диковинок или просто поглазеть. Обычная, чёрт возьми, жизнь обычных людей! Борька уже взялся за ручку, когда вдруг пахнуло холодом. Он готов был поспорить, что звуки и голоса стали тише, словно отдалились. Невольно египтолог отступил на шаг. Странное иррациональное чувство страха охватило Борьку, смешанное с уверенностью, что за этой дверью стоит кто-то… или что-то… и пускать его внутрь совсем не стоит…

Тонко, жалобно зазвенело стекло, словно полки содрогнулись от неведомого подземного толчка. Борька отступил даже в глубь лавки, неотрывно глядя на дверь, сжимая в другой руке телефон.

– Не нужно пока выходить, – тихо сказал Фарук, и египтолог аж подпрыгнул от неожиданности. Торговец возник из ниоткуда, словно джинн из лампы, прошёл к двери и проверил замки. – Ночи нынче неспокойные.

Пугающее чувство чужого присутствия за дверью ослабло. Борька отёр со лба пот дрожащей рукой. Ему было стыдно за собственный страх, стыдно за сомнительные сделки, и где-то среди этих чувств притаилось презрение к себе самому.

– Выбор – самое лёгкое и вместе с тем – самое сложное, с чем каждому человеку приходится столкнуться.

Выбор… Николай предпочёл бы, чтобы этот выбор никогда не вставал перед ним.

Рано утром Борька растолкал Яшку. Втроём они собрались у старенького телевизора Фарука и включили первый выпуск новостей.

Красивая диктор по-арабски печально сообщала о жестоком убийстве британского учёного, чьё тело нашли где-то в бедных кварталах Каира. Фото не прилагалось – полиция оцепила место происшествия, и корреспондентов не подпустили ближе. Представители британского посольства уже прибыли. Корреспондент коротко докладывал на камеру, что у трупа было то ли обожжено лицо, то ли выжжены глаза, и убийца оставил след – древнеегипетский символ.

Якоб крепко выругался. Борька тяжело опёрся о стол, не в силах пока осмыслить произошедшее.

Вскоре телефон начал разрываться от звонков. Звонили коллеги, студенты – все делились страшной новостью, уточняли, правда ли это, и выражали свои соболезнования. В какой-то момент Борька просто отключил телефон, больше не в силах слушать поток этих излияний. Хотелось замкнуться, побыть наедине с этой потерей, без чужих громких слов и всхлипываний. Молча он пошёл к лестнице, чтобы подняться в комнату, и за спиной услышал тихий голос Фарука, обращавшегося к Яше:

– Мне очень жаль, что он не послушал и не остался.

Смерть Тронтона разделила события глубоким шрамом на «до» и «после». Она стала своего рода точкой невозврата – переломным моментом, когда угроза уже перестала быть чем-то смутным, полуреальным, родом из чьей-то чужой истории. Нет, всё происходило по-настоящему, здесь и сейчас, с ними.

И не только это…

После ночи ритуала восприятие Якоба трансформировалось. Это было странное чувство, словно ты привык закрываться в собственной спальне – то есть в данном случае в собственном черепе – и отдыхать от мира, но теперь в этом заповедном клочке пространства неизменно находился кто-то помимо тебя. С духами Войник встречался и прежде, начиная с того первого дня в больнице, где из комы его вернула советская медсестра. Он не разделял потусторонних сущностей на живых и мёртвых – все они были частью неведомого мира, к которому он старался относиться философски и не слишком заморачиваться, чтобы не вернуться к людям в белых халатах.

А вот теперь, получается, он делил собственное сознание с мертвецом. Хотя сам лорд Джонатан предпочитал называть себя «перешедшим в иное состояние».

«Вы поймёте однажды, мой друг, когда тоже отправитесь в такое путешествие. Но пока всё же рекомендую сосредоточиться на насущных делах».

– Какой уж тут сосредоточиться – они убили профессора!

«С этим вы уже ничего не можете поделать, а вот с тем, чтобы история не повторилась, во всех смыслах – вполне».

Карнаган оказался деликатным призраком – не сыпал картинами своего прошлого, не приносил с собой кошмары. Лишь иногда краем глаза Якоб видел в темноте силуэт пса с горящими глазами, но, как правило, эта безобидная тень лишь переходила коридор или устраивалась в углу комнаты, где журналист работал над записями.

– Почему снова псы? – бормотал Войник, листая фотографии.

«Почему нет? Во многих культурах собачьи боги и духи – стражи потустороннего мира или проводники».

– Но вы же – человек…

«Относительно. Сосредоточьтесь, если хотите опередить их».

Лидка, лежавшая на столе у ноутбука, коротко мяукнула, соглашаясь с призраком.

Когда Якобу в самом деле удавалось сосредоточиться, а не соображать лихорадочно, как выбраться из этого приключения живым и помочь остальным, он чувствовал себя просто удивительно. Джонатан Карнаган словно расширил горизонты его восприятия, и Войник видел соответствия, фрагменты, складывающиеся в единое целое. Словно вселенная вдруг разложилась перед ним на бинарный код, и он знал ключ, видел – стоит только руку протянуть. Чужие разум и память наслаивались на его собственные. Знания, накопленные другим человеком за целую жизнь, пополнили его сокровищницу. Временно это или нет, Якоб не знал, но сейчас этого было достаточно. Все шифры казались такими логичными! Там, где не хватало страниц или часть текстов была уничтожена, Джонатан брал дело в свои руки в прямом смысле этого слова. Прежде Войник скептически относился к понятию «автоматическое письмо», когда человек в трансе открывал себя потоку информации. Или какому-нибудь духу – это уже смотря во что верить. Процесс вселения был совершенно безболезненным и даже щадящим для многострадальной психики Якоба, навидавшейся всякого. Его рука просто начинала жить своей жизнью и чужим почерком выводила на чистом листе недостающие фрагменты текстов.

Борька помогал ускорить процесс – приносил расшифровки с древнеегипетского, которые Карнаган затем скрупулёзно проверял глазами Якоба. Египтолог после новостей о смерти профессора замкнулся в себе, но, похоже, работа помогала отвлечься и ему, и он ушёл в тексты с головой.

Записи в дневниках, касавшиеся чего-то личного, Джонатан обходил, а Войник благоразумно не задавал лишних вопросов. Тронтон и без того рассказал ему многое, да и последние мысли и эмоции лорда Якоб пережил как свои собственные – все страхи и сожаления и нисходящий покой.

Дни слились в единую ленту. Время в лавке Фарука текло иначе, и это лишь усугубляло общее странное ощущение «безвременья». Якоб и Борька мало ели и спали, а кофе уже, казалось, тёк по жилам вместе с кровью. Торговец иногда пространно высказывался о нуждах физических тел, но кто бы его слушал?

– В чём был смысл ритуала изначально? – спросил Войник в один из этих дней.

«Мы с ней воссоздали ритуал, чтобы обезопасить проход… и чтобы освободить их обоих. Но дверь – всего лишь дверь. И что она выпустит наружу, зависит исключительно от призывающего».

– А чего пытался добиться Карим ибн-Аджрад?

«Сначала – Знания, потом – власти. Знание в самом деле даёт власть над людьми. Некоторых это развращает. А когда ты повелеваешь живыми душами, как… послушными марионетками… это в самом деле меняет восприятие».

В голосе Джонатана – если эти мыслеформы можно было назвать голосом – послышалась горечь.

– И новый Кахин ищет того же? Власти над временем и потусторонним? Ума не приложу, что со всем этим добром делать. Ну, познавать мир, допустим, интересно. А властвовать – не слишком ли много мороки?

«Это и отличает вас, мой друг. Вам не понять, и я не сумею объяснить, потому как сам никогда к такому не стремился. Но иногда, чтобы одолеть сильного, вам нужно оружие. И власть, да».

– Я просто хочу помочь…

«А я хочу научить вас, что надлежит сделать. У Кахина были годы, чтобы стать тем, кто он есть сейчас. И у него были хорошие учителя… особенно один. Тот, что полтора века пытается прожить чужие жизни».

– О чём вы? – встревожился Якоб, отрываясь от дневников.

«Некоторые люди видят в своих потомках прямое продолжение себя. Разрешите, я процитирую моего соотечественника, дабы облегчить вам понимание.

– Звучит жутковато…

«То была дань времени. Но многие несут эти представления и по сию пору. Для того, о ком мы говорим, потомки – отлитая им форма, которую он вправе использовать по своему разумению. Долг крови сковывает их – своего рода семейное проклятие, если вам угодно. Но есть те, кто в самом деле прислушивается с радостью… Боюсь, Карим пустил корни в своём наследнике уже очень глубоко, и, возможно, от этого мальчика уже мало что уцелело. Со временем предок заменит его полностью. Он долго искал себе подходящий сосуд… Скорее всего, это и случится в ходе ритуала».

– Заменит? То есть просто заберёт себе его жизнь? – Якоб почувствовал вдруг леденящий холод, хотя в комнате было душно.

«Именно так. На это мы с вами повлиять никак не можем – выбор сделан и запечатан, в этом выборе иные видят благо».

– У Карима ведь не один наследник…

«У культа может быть только один лидер. Другим находится иное применение».

Сказано это было сухо и жёстко – простая истина, не подлежащая обжалованию. Невольно Войник подумал, не становится ли и он сам сосудом, но успел остановить эту мысль и почувствовал улыбку призрака:

«Свою жизнь на земле я прожил и, признаться, пока не стремлюсь возвращаться. Есть много нехоженых троп, которые манят меня и по которым я отправлюсь с радостью, как только это дело перестанет удерживать меня. Я ведь в какой-то мере несу ответственность за свою неудачу».

Больше Якоб не сумел добиться от Джонатана ничего на эту тему – лорд настойчиво напомнил ему о работе.

«У вас нет многих лет на подготовку, но годы, которые этому посвятил я, – в вашем распоряжении. Прошу, не растрачивайте их впустую теперь и вникните в то, что я должен раскрыть вам…»

Глава 20

Ночь в музее

– Нам нужно проникнуть в музей, – заявил Якоб, когда они собрались за ужином.

Фарук с философским видом затянулся кальяном. Борька поперхнулся чаем.

– Я серьёзно.

– После смерти профессора ты сам хочешь попытать счастья? – Египтолог изогнул бровь. – Серьёзнее некуда, да. Пересидел ты за дневниками, вот что.

Войник молча поставил ноутбук и, докрутив файл до нужного места, ткнул пальцем в экран.

– Частью коллекции были два каменных сосуда для благовоний, с золотыми крышками. Вот, я нашёл похожие – в Бостонском музее изящных искусств, в Британском и в Каирском. До Каирского ближе всего, но главное – они ведь остались в запасниках? Реликвии из гробницы Хасехемуи.

– Ну… – Борька развёл руками. – Если их оттуда не забрали.

– Проведи меня в запасники. Это очень важно, – серьёзно проговорил Войник, подавшись вперёд. – Мы должны забрать их и спрятать. Они – важный компонент для… – Он осёкся, не договорив «для ритуала».

Во взгляде Фарука было понимание. А вот Борька вряд ли поверил бы в такую теорию.

– Эта секта попробует их заполучить, если уже не получила.

– Если уже получила – то и дёргаться смысла нет, – заметил египтолог.

– Пожалуйста… на кону стоит очень многое. Я при всём желании не смогу попасть в музей ночью!

Да, он помнил о создании, пробующем границы лавки Фарука каждую ночь, пытающемся добраться до них. Но днём, при обилии посетителей, пробраться в запасники, а тем более – уйти с артефактами будет ещё сложнее. Просить друга сходить одного он тем более не собирался – слишком опасно, пусть египтолога и защищало его положение официального сотрудника. А влиятельных друзей, как у Тронтона, у Якоба с Борькой не было – оставалось только надеяться, что о них все забыли.

«Я бы на это не рассчитывал…»

«И что вы предлагаете?» – мрачно поинтересовался Войник, при Борьке удержавшись от того, чтобы спросить вслух.

«Торопиться. Скоро произойдёт череда событий, которая приблизит желанный ему исход».

«Вы можете что-то сделать со Стражем?» – без особой надежды спросил журналист.

«Он сильнее, чем я, намного. Но да, я могу… отвлечь его. Используйте ритуальные формулы, которые я передал вам. Если станет совсем тяжело – вы знаете, что нужно делать и говорить».

Якоб закрыл ноутбук и поднялся.

– Пожалуйста, сохраните это для меня. И записи.

Фарук со вздохом кивнул:

– Как я понимаю, отговаривать вас тоже бесполезно… Но по крайней мере, у вас появился могучий союзник.

Борька переводил взгляд с одного на другого, непонимающе хлопая глазами. Торговец ободряюще улыбнулся ему:

– Есть некоторые вещи, мой друг, которые тяжело принять вот так, сразу. Но я уверен, что скоро вы непременно столкнётесь с чем-то таким, что изменит ваше отношение.

– Звучит прямо как пророчество, – невесело рассмеялся египтолог.

– Так и есть, – безмятежно улыбнулся торговец.

– Почему вы помогаете нам? – спросил Якоб, когда они уже собирались уходить.

– Почему нет? – пожал плечами Фарук и добавил доверительно: – Во-первых, вы заплатили мне за хлопоты и ущерб. Ну и конечно, вы оба мне симпатичны чисто по-человечески. А главное… скажем так, я просто очень люблю этот славный город именно в том виде, в котором он существует ныне.

Под ноги метнулась тень. Лидка уверенно вела их к полуоткрытой двери, выходящей на оживлённый ночной базар. Когда Якоб выглянул наружу, в тесном переулке напротив между лавками с сувенирами он увидел очертания чёрного пса с горящими глазами и мысленно пожелал лорду Карнагану удачи.

Такси домчало их до площади Тахрир на удивление быстро и без происшествий. Борька нервничал, то и дело проверял телефон и смотрел в окно. Якоб тоже посматривал наружу, убеждаясь, что обычный ночной Каир не собирался превращаться в непроходимый лабиринт, полный теней.

Борька связался с дежурным охранником. Их встретили и даже проводили внутрь. Египтолог явно нервничал, но приветливо обсуждал что-то с охранником по-арабски. Потом разговор немного сменил тон – насколько мог понять Якоб, араб выразил соболезнования по поводу кончины профессора Тронтона.

Ночной музей был настолько же прекрасным, насколько и зловещим. Шёпот памяти, который Войник теперь слышал ещё отчётливее – не иначе сказывалось влияние Карнагана, – вторгался в границы восприятия. Экспонаты, скрытые за стеклом, казалось, приходили в движение, стоило лишь отвернуться. Статуи провожали незваных гостей взглядами из вечности, и некстати вспоминались верования древних египтян о том, что каждая статуя была вместилищем духа, Ка. О томящихся в стеклянных саркофагах витрин мумиях думать и вовсе не хотелось.

Друзья заглянули в кабинет, чтобы забрать ключи от запасников, и Борька деловито повёл Войника к заветным дверям. Якоб то и дело оглядывался, когда казалось, что за спиной раздаётся чья-то тихая поступь. К счастью, никого, кроме охранников, в музее не было… если не считать тех, чья память спала здесь, в этих залах.

В запасниках Якоба «накрыло» ещё сильнее. Он с тревогой смотрел на каждый ящик, в каждую тёмную нишу, куда не добирался тусклый свет зажжённых Борькой редких ламп. Свет то и дело мигал, а кое-где и вовсе гас. Это уже начинало действовать на нервы, но раздражение даже немного спасало от нарастающего тошнотворного чувства тревоги.

– Ящики на месте! – обрадованно воскликнул Борька, опередивший друга. – Теперь нужно проверить внутри, ничего не забрали ли. Я составлял опись и точно помню, где смотреть. Давай, помоги-ка мне…

Якоб хотел уже побыстрее покончить со всем этим и вернуться в лавку, поэтому поспешил за египтологом, когда странный звук привлёк его внимание. И звук этот казался знакомым…

Скрежет дерева, словно кто-то с гвоздями выкорчёвывал крышку деревянного контейнера. Множество крышек. Звон стекла…

– Что происходит? – вскрикнул Борька, резко оборачиваясь к Войнику.

Якоб неотрывно смотрел на проход между стеллажами, и все его инстинкты сошлись в одном-единственном желании: бежать.

– Оружие… здесь есть хоть что-то, похожее на оружие?

– З-зачем… зачем тебе? Вот там реконструировали топор эпохи Среднего Царства… длиннодревковый, как в Метрополитен-музее[50], знаешь. Вообще египтяне предпочитали лёгкие боевые топоры, но в эпоху смут…

Закончить экскурс в нью-йоркскую коллекцию Борька не успел – истошно заорал, когда из-за стеллажа показалась пара изломанных хрупких фигур. Якоб немедля метнулся к полкам, на которые указывал египтолог, и схватил топор, мысленно благодаря неизвестного учёного, которому пришла такая светлая мысль. Древко хорошо ложилось в руку. Лезвия шли двойным полумесяцем с одной стороны, и в целом это древнеегипетское оружие смутно напоминало бердыш.

Повреждённые рёбра отозвались острой болью, и на несколько мгновений перехватило дыхание, а в глазах потемнело.

– Доставай чёртовы кувшины! – крикнул он Борьке и двинулся на мумий, которые явно не собирались ждать, пока ему полегчает.

Иссушенные трупы, как и восставшие мертвецы троих жертв в гробнице, не издавали ни звука – просто мрачно пёрли вперёд, протягивая сухие ломкие руки. Чертыхаясь от страха, Яшка рубанул топором, надеясь немного остудить их пыл. Одна из мумий лишилась руки, у второй подкосились ноги. Воодушевлённый успехом, Войник рубанул ещё пару раз, поднял взгляд… и понял, что эти двое были только приветственным комитетом.

– Долго ты там ещё? – крикнул Якоб, не оборачиваясь и крепче перехватывая топор. – Говорил же, что помнишь!

Борька разразился цветастой тирадой по-русски и по-арабски.

– Ну ты там не спеши, да… может, уже сейчас и спешить будет некуда.

Всё мёртвое, что только лежало в проклятых запасниках, ожило и теперь жаждало свести знакомство – мумии и даже фрагменты мумий. По полкам, точно диковинные пауки, поползли чьи-то руки. С верхнего стеллажа скалился в тусклом свете лампы мёртвый бабуин в обрывках погребальных покровов. В опасной близости от ноги Якоба щёлкнула челюстями плешивая собака с тусклой жёлтой шерстью, но поспешно ретировалась обратно в темноту, как только получила удар топором.

Борька как раз закончил копаться в ящиках, сунул сосуды в рюкзак и обернулся. От его истошного вопля заложило уши.

В мрачной тишине, нарушаемой только скрежетом и шорохом, мертвецы окружали Якоба и Николая. Лоскуты пожелтевших тканей колыхались от движения, едва прикрывая сухую бурую плоть. Лица разной степени сохранности – от тех, которые всё ещё были почти похожи на человеческие, до сгнивших до черепа – были обращены к людям. Десятки невидящих взглядов буравили их.

Двигались мертвецы не быстро, но неотвратимо. И их было так много, что Войник уже мрачно прикинул перспективы – их просто похоронит под массой иссушенной копошащейся плоти.

Бабуин, видимо, наконец, прикинул траекторию и прыгнул вниз. Якоб не успел среагировать – некстати бок пронзило острой режущей болью. Зато Борька не оплошал – со всей силы приложил зверюгу, бывшую когда-то священной в каком-то храме Тота, крышкой с торчащими гвоздями. Тяжело дыша, он остановился рядом с Войником, обречённо глядя на заполонившую проход между стеллажами толпу.

«Используйте ритуальные формулы, которым я научил вас…» – запоздало вспомнил Якоб напутствие Карнагана. По крайней мере тогда, в переулках, Тронтон прочитал что-то подобное, и это заставило мертвеца остановиться и хотя бы задуматься.

Рубанув подобравшуюся слишком близко изломанную фигуру и откинув её на товарищей, Войник сбивчиво начал зачитывать заклинание. Он искренне надеялся, что не напутал ни сами слова, ни их последовательность. И с каждой фразой его голос набирал силу.

Мертвецы остановились, и дрожь прокатилась по их беспорядочной толпе, словно рябь по воде. Медлить было некогда.

– Помоги мне опрокинуть стеллаж! – крикнул Войник, перехватывая топор одной рукой. Ошалелый Борька закивал и устремился следом.

Первое оцепенение прошло. Мумии двинулись следом. Иссушенные кисти, потерявшие своих владельцев, ползли за журналистом и египтологом, цеплялись за ботинки и брюки, «спрыгивали» на плечи. Якоб раздражённо сбрасывал их, как надоедливых насекомых. Борька причитал что-то о том, что всё это совершенно антинаучно, и отбивался крышкой.

Вместе им удалось опрокинуть стеллаж, чтобы выиграть немного времени. Спотыкаясь, Якоб побежал к дверям, шипя от боли. В глазах темнело, дыхание всё так же перехватывало, но остановиться было слишком большой роскошью.

Борька бежал быстрее. Когда спасительный проход, ведущий в залы, был уже совсем близко, их настигли. Якобу пришлось остановиться, рубить, не глядя, по всем, до кого только удавалось дотянуться. Жмурясь от отвращения, он отступал к двери, силясь удерживать мертвецов на расстоянии древка. Под ногами отвратительно хрустели чьи-то хрупкие переломанные кости – иссушенные руки пытались схватить его за ступни и остановить.

Борька вернулся, держа в руках лом. Этим ломом он и проломил череп одному из мертвецов, наседавших на Якоба. Отбиваясь, они пятились к дверям. По крайней мере в залах было больше пространства для манёвра.

Вывалившись из запасников, друзья захлопнули дверь, не тратя время на то, чтобы даже пытаться запереть её, и поспешили к лестницам. Якоб старался не думать о тех, кто оживёт в залах, и не оборачивался – и без того знал, что толпа мертвецов идёт по их следу.

Охранников, как назло, не было видно.

– Беги вперёд, за помощью! Я тебя только задерживаю, – хрипло выдохнул Войник, понимая, что сам бежать уже просто не в состоянии.

Каждый шаг отзывался режущей болью в рёбрах, а руки уже отказывались поднимать топор. Где-то глубоко внутри смутно пробивалось понимание, что, если бы не дух Карнагана, поддерживавший его, он бы вообще сегодня не сумел протянуть и минуты. И, кстати, где сейчас был сам лорд?! Судя по зомби-апокалипсису в миниатюре, состоявшемуся сейчас в Каирском музее, мёртвый жрец Упуата уже изволил прибыть. Хорошо хоть сам пока не показывался – может, и правда отвлёкся на лорда Баргеста.

Вот сейчас Якоб, пожалуй, не отказался бы побыть просто сосудом для призрака – пусть бы тот сам развлекался. При жизни лорд Джонатан ведь с чем только не сталкивался, а вот Войник разве что стрелять немного умел благодаря отчиму-полицейскому, ну и драться. Непрофессионально, конечно. В общем, у Карнагана в этом теле было гораздо больше шансов, чем у самого хозяина тела.

Борька побежал вперёд, зовя охрану. Якоб добрался до широкой лестницы, ведущей на второй этаж, с тоской думая о мумиях, покоившихся в экспозиции наверху. Он опережал мертвецов, но уже слышал шарканье множества ног по каменному полу. Он обречённо повернулся, когда услышал шаги наверху, и потрясённо замер.

Со стороны зала царских мумий шёл небольшой отряд. Похоже, цари и царицы тоже решили присоединиться к общему веселью. И в отличие от толпы внизу у этих было оружие – старинное, потускневшее, раздобытое здесь же, в музее. Открыв рот, Войник смотрел на изуродованные смертью лица, преисполненные странного мрачного величия, на обрывки плоти и погребальных тканей.

Он узнал мертвеца, возглавлявшего отряд. Таа-Секененра Храбрый, чьё тело сохранило следы множества увечий, сжимал в мёртвых руках топор и щит. На вершине лестницы он остановился, глядя на Войника. Разверзнутый в вечной усмешке рот дёрнулся, и взгляд пустых глазниц приковал Якоба к месту. За спиной он слышал, как приближалась толпа мёртвых, но не мог заставить себя отвернуться.

В тот миг он вдруг увидел перед собой живого Таа-Секененра – великого воина на пике своей славы, каким помнил его по видениям Нефертари. Древний Владыка чуть кивнул ему, и шёпот прокатился по отряду, следовавшему за ним. Теперь Якоб видел царей и цариц иными – живыми, прекрасными, какими они представали когда-то в глазах своих подданных. И оружие в их руках сияло, неподвластное времени.

Якоб отступил, вжавшись в колонну.

Приказ на древнем наречии, которое много веков не слышала эта земля, прокатился по залу, и Таа-Секененра устремился в бой, ведя за собой остальных. На глазах Якоба живые лики владык вспышками сменялись мёртвыми – он видел их то прежними, то нынешними. Безмолвно правители древности схлестнулись с мертвецами разных эпох, круша их плоть с силой, во много раз превосходившей человеческую.

Борька вбежал в зал и потрясённо замер, глядя на разразившийся между стеклянными витринами и каменными саркофагами бой.

– Заперлись, трусы! Даже меня впускать отказались! – крикнул он. – Скорее, я выведу тебя!

Спорить Якоб не стал – попытался обогнуть толпу со стороны лестницы, при этом стараясь не попасть под удар чьего-нибудь топора или хопеша. В какой-то миг он потерял равновесие, рухнул под ноги сражающихся, рубанул вслепую топором кому-то по ногам, а когда вскинул голову – увидел протянутую ему тёмную сухую ладонь. Одна из цариц, лицо которой он не узнал ни живым, ни мёртвым, усмехнулась, рывком помогла ему подняться и оттолкнула с дороги.

– Спасибо! – запоздало крикнул Якоб по-русски и поспешил к Борьке. Ему, конечно же, никто не ответил.

Египтолог знал в музее каждый уголок. Нервничая, торопя Войника, который и без того ковылял так быстро, как только мог, Борька вёл его на улицу, к спасению. Они выбежали из задних дверей, оказавшись с торца здания.

И здесь их уже ждали. Борька остановился как вкопанный и поднял руки. Якоб нехотя выпустил топор, со звоном упавший на тротуар, и последовал его примеру.

Двое держали их на прицеле укороченных автоматов – Войник даже узнал АКС-74У[51], хотя знание модели сейчас совершенно не спасало ситуацию. Ещё четверо неспешно брали друзей в кольцо. Это были вполне обычные живые люди, облачённые в чёрное, со скрытыми лицами. Якоб невольно подумал, что лучше бы они остались в музее с мумиями – у тех хотя бы не было при себе огнестрела.

Борька тихо заговорил по-арабски, видимо, пытаясь убедить, что они ничего не сделали. Один из стрелков прикрикнул, грубо оборвав его речь.

Ночное небо, озарённое огнями города, вдруг стало темнее, и звуки начали затихать, обращаясь смутным эхом. Что-то внутри Якоба содрогнулось в такт далёкой знакомой поступи, которую он пока не слышал ухом.

«Джонатан, вот сейчас ваша помощь нам очень нужна!» – с отчаянием подумал он.

В тот момент раздался хлопок выстрела, заглушаемый ПБС[52], потом ещё один. Оба автоматчика рухнули как подкошенные. Сделать что-то осмысленное никто не успел – упала, взорвалась дымовая шашка, и всё заволокло туманом. Во всеобщей неразберихе кто-то схватил Якоба за локоть, дёрнул, потащил куда-то. Рядом голосил Борька, перемежая русский с арабским.

Не успел туман рассеяться, их затолкали в машину и захлопнули двери. На заднем сиденье было тесно – Якоба и Борьку подвинул какой-то крупный мужчина.

Ещё один занял сиденье водителя, и машина с рёвом рванула через площадь Тахрир. Третий сидел на переднем сиденье.

Войник видел, как начал рассеиваться туман, как спешили за ними опомнившиеся «люди в чёрном». Борька ошалело озирался, пытаясь понять, куда они попали. Позади стреляли. Машину тряхнуло. Водитель выругался и добавил газу, вылетая на ночное шоссе.

Человек, сидевший на переднем сиденье, обернулся к ним и стянул маску, обнажая лицо, которое Якоб никак не рассчитывал увидеть впредь.

– Ещё немного, и не успели бы, – усмехнулась Ясмина. – Поблагодарите позже.

Водитель – её «ручной ротвейлер» – ухмыльнулся в зеркало заднего вида.

Глава 21

Преддверие

Гонку по ночному городу Борька помнил плохо. Машина мчалась, лавируя между припозднившимися таксистами, обгоняя, подрезая. За ними гнались, но «ротвейлер» явно хорошо знал все обходные пути, и в какой-то момент им удалось оторваться.

Когда адреналин схлынул, накатила тяжёлая отупляющая усталость. Разум отказывался свыкнуться с произошедшим – с тем, что они только что чуть не погибли. С тем, что знакомый мир в эту ночь просто взял и рухнул. Борька привычно перебирал в голове рациональные объяснения случившемуся, цеплялся за знакомые реалии, но никаких объяснений не было. Мумии каирского музея поднялись и напали. Чёрт возьми, да они же рассыпа́лись на части! Ему ли было не знать, какой хрупкой была пролежавшая несколько столетий забальзамированная плоть. Останки даже переносили всегда, соблюдая огромное количество мер предосторожности, а в музее им для сохранности требовался строго определённый микроклимат.

Всё это Борька помнил и прокручивал в голове… Он никогда не боялся мёртвых, потому что знал, как они устроены. А теперь как жить с увиденным?..

«Я понял, – вдруг озарило его. – Террористы распылили в музее какой-то газ, и мы увидели не то, что было на самом деле. Фильм ужасов и фараоны в придачу».

Разум услужливо подкинул ему картину, как он пробивал ломом череп мумии, подобравшейся слишком близко к Войнику. А перед этим – как сбивал крышкой от контейнера прыгнувшего на них дохлого бабуина. Полное 3D-погружение…

– Приехали, – коротко сказала Ясмина.

Они, кажется, оказались в пригороде – темнота за окном была кромешной. Борьке показалось, что он услышал жужжание открывающихся автоматических ворот, и машина въехала на закрытую территорию. «Ротвейлер» вышел первым, открыл дверь для Ясмины. Их спутник открыл заднюю дверь и, крякнув, вылез. Якоб и Борька не стали мешкать и последовали за остальными.

Машина была припаркована у двухэтажного дома из светлого камня, окружённого садом и пальмовой рощей. У входа буйно разрослись акации и гибискус.

Здесь царила тишина, только тихо шелестела автоматическая система полива, орошавшая газоны.

Свет не горел ни в окнах, ни снаружи, и мало что можно было разглядеть. Ясмина решительно прошла к дверям. Только сейчас Борька понял, что все трое держат в руках оружие. «Ротвейлер» вошёл первым, вернулся через некоторое время, доложил, что всё чисто. Только тогда Ясмина переступила порог, жестом велев им проходить.

– Где мы? – подал голос Якоб.

– У меня, – сухо ответила девушка, сунув пистолет в кобуру.

Борька огляделся. Приглушённый свет выхватил большой холл с двойной лестницей, застеленный роскошным ковром ручной работы. По обе стороны расположились раздвижные двери. Что сразу бросалось в глаза – светлые кремовые стены были сплошь испещрены какими-то знаками. Нечто подобное Борька, кажется, видел у господина Фарука, но не был уверен.

Ясмина обернулась к ним. Только сейчас Борька, наконец, сумел разглядеть её, облачённую в тёмное, точно спецагент из шпионского боевика. Даже лёгкий бронежилет прилагался.

Лицо девушки побледнело и осунулось, приобретя хищное выражение. Под глазами пролегли тёмные тени. Создавалось впечатление, что в последние ночи ей было толком не до сна.

– Расположитесь в комнате наверху, – заявила Ясмина. – Утром встречаемся в гостиной. Мне нужно, чтобы все соображали ясно. Мистер Боркин, – она повернулась к египтологу, – ваш рюкзак.

– Э… там… – неуверенно протянул Борька, когда оба телохранителя очень внимательно на него посмотрели.

– Так, подождите, – выступил вперёд Якоб. – Сначала нам нужны объяснения. Зачем мы здесь и что тебе нужно?

– Вы здесь, потому что в другом месте вас могут убить. Остальное обсудим утром. Мистер Боркин…

Под взглядами телохранителей египтолог решил не спорить, скинул рюкзак и передал Ясмине. Она тут же извлекла из него на свет два сосуда, бережно обёрнутые Борькой в плёнку, и удовлетворённо кивнула.

– Да мы чуть не сдохли, пока их добывали! – возмутился Якоб.

– Я знаю. Но главное – вы успели.

– Мы не можем остаться, – решительно заявил Войник. – Мы должны вернуться.

– В музей? – Ясмина изогнула бровь.

– Нет. В другое убежище. Мои вещи. Записи. – Якоб хмуро смотрел на девушку, и только сейчас Борька вспомнил о том, что произошло между ними.

Его взгляд упал на руки Ясмины, скрытые перчатками. Где сейчас было украденное кольцо?

– Утро вечера мудренее, – философски изрёк «ротвейлер» и похлопал Борьку по плечу, кивнув на лестницу.

Египтолог со вздохом поплёлся за телохранителем, совсем не уверенный, что сейчас сумеет заснуть. Якоб скрестил руки на груди, буравя Ясмину взглядом. Она вздохнула, пригласила его в гостиную и притворила двери, перед этим кивнув второму телохранителю, что всё в порядке.

Борька слышал их спор на повышенных тонах, но не разбирал слов. «Ротвейлер» кашлянул, напомнив о себе, и проводил египтолога в одну из гостевых спален наверху. Все двери были плотно закрыты, каждая – украшена вязью символов. Борька понял, что в этом доме ему чертовски неуютно в отличие от лавки чудаковатого торговца в компании с его лампами и джиннами. Веяло какой-то потусторонней жутью, а может, так просто казалось после встречи с мертвецами. Телохранитель Ясмины указал на нужную дверь и открыл, пропуская Борьку внутрь. Там стояли две кровати, письменный стол и большой книжный шкаф. Никакой мистики, если не вглядываться в корешки книг – мало ли что тут коллекционировала хозяйка.

Борька устало сел на кровать, снял очки и потёр ладонями лицо. «Ротвейлер» оставил его в одиночестве. Надо было дождаться Яшку, обсудить с ним всё – неважно, насколько там затянутся бурные выяснения отношений. Сейчас он только приляжет буквально на минуточку, и…

Проснулся Борька уже засветло. Сквозь плотные шторы пробивался скудный свет. Египтолог дёрнулся и резко сел. Соседняя кровать была нетронута.

Часы на телефоне показывали 11.00. На экране светилась иконка сообщения – Яшка писал: «Уехали к Фаруку» – и несколько пропущенных вызовов от коллег. К счастью, больше никто не писал и не звонил, потому что с некоторых пор Борька уже всерьёз подумывал избавиться от телефона в принципе.

Умывшись в смежной со спальней небольшой ванной, египтолог вышел в коридор. Любопытство было сильно, но он не решился дёргать дверные ручки и пытаться заглянуть в другие комнаты – мало ли что? О событиях минувшей ночи Борька старался просто не думать.

Внизу в кухне за длинным столом со скучающим видом сидел телохранитель, вяло ковыряя омлет в тарелке. Завидев гостя, он приветливо кивнул и махнул ручищей в сторону плиты:

– Там тебе тоже осталось.

В животе заурчало. Несмотря на все потрясения, о нуждах тела забывать тоже не стоило – тут господин Фарук был совершенно прав. Пока Борька накладывал омлет, вполне приличный, телохранитель щёлкнул пультом, хохотнул и сделал погромче:

– Во, зацени, доктор.

Египтолог замер. В новостях сообщали о ночном погроме в каирском музее, который связывали с последующей перестрелкой у площади Тахрир. Военные уже оцепили музей. По предварительным данным, ничего не пропало, но вандалы уничтожили ценные человеческие останки из музейных запасников, в буквальном смысле усыпав ими весь пол нижней галереи. Человеческих жертв, к счастью, не было – перепуганные охранники успели запереться в подсобном помещении и толком ничего не смогли сообщить о произошедшем. Записи на камерах видеонаблюдения оказались безнадёжно повреждены – система просто не считала случившееся.

Реставраторы уже занимались восстановлением, в первую очередь позаботившись о сохранности царских мумий. Все тела царей и цариц, как передавала диктор, были целы, хотя витрины пришли в негодность. В данный момент музейные работники в срочном порядке помещали останки на специальное хранение, чтобы избежать распада.

Вину за случившееся возлагали на экстремистскую группировку, со стороны которой в недавнем прошлом не раз звучали призывы взорвать пирамиды и прочие достопримечательности Египта как языческие памятники.

Зазвенела трель телефона. Борька бросил испуганный взгляд на экран смартфона, с облегчением вздохнул – звонок от коллег. Телохранитель меланхолично доедал омлет. Египтолог отошёл в холл, обсудить последние новости, осведомился, не нужна ли его помощь, и пообещал выйти сразу же, как ему полегчает, вот буквально через пару дней. Он понимал, что в музее отчаянно нужны были рабочие руки и люди его квалификации, но радовался, что сейчас его там не было. Пожалуй, ещё долго он не сможет не то что притронуться, даже смотреть на мумии…

После пятого звонка от коллег он уже начал раздражаться – обсуждалось в целом то же самое. Спрашивали его советы и консультации, возмущались, соболезновали. На шестом звонке Борька уже вознамерился вежливо послать звонившего, но…

Снова скрытый номер. Все эти дни, пока они занимались расшифровкой дневников в лавке Фарука, Кахин не давал о себе знать и вот теперь объявился! Неудивительно, учитывая, что его люди явно собирались препроводить Яшку с Борькой куда следует, притом, может, и необязательно живыми.

Но если верить Тронтону, Ясмина приходилась Кахину сестрой… так почему же спасла их? Или это тоже было частью некой игры?

– Мистер Боркин, – в голосе Кахина звучала радость, которую египтолог не мог разделить.

– Добрый день, – сдержанно приветствовал Борька, покосившись на телохранителя, так и сидевшего в кухне у телевизора.

– Хотел напомнить вам о нашем последнем разговоре. Обстоятельства меняются столь стремительно, и всё же я буду рад найти вашим талантам достойное применение. Полагаю, что скоро все мы встретимся в Саккаре. Не откажите мне в ещё одной небольшой услуге…

Борька сглотнул, чувствуя, как по спине заструился пот. Приказ Кахина, завуалированный в просьбу, его не удивил, но оттого был не менее ужасающим.

«Выбор – самое лёгкое и вместе с тем – самое сложное, с чем каждому человеку приходится столкнуться».

Они расположились в гостиной Ясмины. Здесь Якоб разложил все свои записи. То, что существовало только в цифровом виде, Ясмина распечатала. Теперь перед ними была вся структура ритуала, цельная, завершённая.

Якоб ощущал присутствие кольца и Нефертари. Он не мог вернуть артефакт силой, находясь в окружении телохранителей Ясмины, но и не мог оставить, бросить свою царевну. Оставалось лишь затаиться и ждать, когда подвернётся случай.

– Удивлена, как быстро вам это удалось, – признала Ясмина, с интересом изучая тексты. – Вы опередили Асира.

«Не думаю, что надолго, и всё же я доволен собой, – удовлетворённо отметил Карнаган. – Всегда питал слабость к головоломкам. И решать любил, и составлять сам».

Якоб снова начал слышать его голос и чувствовать его присутствие после той ночи, когда в сопровождении Ясмины и её телохранителя вернулся в лавку Фарука, чтобы забрать вещи. Возвращение Джонатана принесло невероятное облегчение, потому что Войник уже всерьёз начал опасаться, что навредить можно даже призраку. Лорд Карнаган не распространялся о своей встрече со Стражем, а расспрашивать Якоб не решился. И разумеется, первое, что потребовал призрак, – не распространяться о нём никому, тем более – Ясмине бинт-Карим.

– Борька – светлая голова. – Якоб улыбнулся другу, хмуро сопевшему в кресле и неодобрительно смотревшему на листы. – Мой личный эксперт в области египтологии.

Ясмина уважительно кивнула. Борька остался странно равнодушным – даже не покраснел, как обычно. В целом после приключений в музее его друг пребывал в таком шоке, что Якоб всерьёз опасался, не придётся ли ему после отправиться на лечение, поправить душевное здоровье. Это только в фильмах ужасов после любых встрясок герои сохраняли поразительную крепость ума. Злые духи стучат дверями каждую ночь, из телевизора вылезают мёртвые девочки, а в ванной вместо воды течёт кровь? Ничего, пара визитов экзорциста – и уже завтра будешь как ни в чём не бывало выпивать с друзьями в баре.

В жизни – уж Якоб-то знал по себе – все столкновения с потусторонним оставляли в психике глубокий отпечаток. Ну а после встречи с не вполне потусторонними восставшими мумиями даже ему было крепко не по себе.

Голос Ясмины отвлёк его от потока мыслей:

– Увы, боюсь, у нас остаётся не так много времени. Ровно столько, сколько моему брату потребуется, чтобы раскопать проход в Саккаре. А работают его люди без устали днём и ночью.

– Как понимаю, саботировать раскопки – не вариант? – без особой надежды уточнил он.

«Я сделал всё, чтобы до гробницы добраться было чрезвычайно затруднительно. Но сделал это в моё время, с тем, что было доступно тогда».

– Даже если вы убьёте всю команду рабочих, это его не остановит. – Ясмина пожала плечами. – К тому же скоро произойдёт ряд событий, которые уже запущены.

– Каких событий? – встревожился Борька.

– Смертей, – тихо ответила она.

«Жертвы… – Голос Джонатана был едва слышным шелестом. – Человеческие жертвы во все времена считались мощным катализатором процессов. И Карим никогда не пренебрегал этим – ни когда нашёл гробницу, ни когда мы встретились в Дейр-эль-Бахри».

Якоб помнил троих несчастных, погибших в гробнице Таа-Нефертари. У тайника царских мумий жертв, очевидно, было ещё больше.

– И мы что же, ничего не можем сделать? – возмутился он. – Сообщить куда следует, в конце концов? Армия Египта считается самой серьёзной военной силой Африки.

– Террористические атаки всё равно случаются, – веско ответила Ясмина. – И я знаю людей, с которыми сотрудничает мой брат. У них свои цели и мотивации. «Священная война» – эти слова она намеренно выделила по-английски, отказываясь определять словом «джихад», которое для мусульман означало совсем иное, чем то, что в это понятие вкладывали экстремисты. – Ничто не ново. Вы далеки от политики, а у меня нет времени, да и желания тоже, объяснять вам, кто стоит за какими событиями.

– Госпожа бинт-Карим, – Якоб едва сдерживал злость, – как и он, ты руководишь этим культом. И ты хочешь сказать, что ни на что не можешь повлиять? При всей твоей власти?

Ясмина ответила не сразу – откинулась на спинку кресла, словно раздумывая, что стоит рассказывать ему, а что – нет. В какой-то момент она решилась и сжала серебряный медальон в виде Ока Хора на груди, который теперь носила в открытую.

– Всё изменилось, когда мой отец… больше не мог управлять культом. Асир получил титул, будучи очень молодым. И хотя ему прочили большое будущее – ведь он был первым за полтора века, кто сумел подчинить себе артефакт! – многие в Совете желали использовать его в своих целях. Асир не хотел быть лишь марионеткой в их руках, «золотым мальчиком», перед которым преклоняются, но который в действительности ничего не решает. И он решил обзавестись собственными союзниками – что при связях и влиянии нашей семьи оказалось несложно. Иным псам ведь только руку протяни… – она с горечью усмехнулась, – с куском пожирнее…

«И успевай следить, чтобы эту руку не отхватили».

– Совет стал бояться его, ну а я – неизменно поддерживала, ведь в какой-то момент у нас остались только мы. – Она говорила о своих потерях сдержанно, без каких-либо эмоций, но почти против воли Якоб ощутил укол сочувствия. – Увы, моё влияние даже не близко к его, хотя отец всегда желал, чтобы мы имели равные права и ответственность разделяли поровну. Я не сумела убедить его… Больше, чем на мои советы, он всегда полагался на… – девушка запнулась, – …на своё внутреннее знание.

Войник вспомнил, что Джонатан говорил об учителе нового Кахина. Как долго Асир бин-Карим слышал голос своего предка? Как глубоко тот уже пустил корни в его разуме, в самой его личности?

– Есть несколько людей, которых я сумею склонить на свою сторону. Тех, кто не согласен с новым положением вещей и не согласен с убеждениями, к которым Асир стал… чрезмерно лоялен – надеюсь, лишь пока это помогает добиться цели. Это не то, чего я хочу для моей семьи, для моей страны. – Глаза Ясмины сверкнули. – Но вы должны понимать. Эти немногие примкнут ко мне, лишь когда увидят, что я могу победить. А в моём распоряжении нет даже половины ресурсов Асира – в том числе людских. В открытом противостоянии у нас нет шансов.

– Я всё ещё не слишком понимаю твою цель, – хмуро сказал Войник. – И у меня, строго говоря, нет никаких причин тебе верить. Ты использовала меня всё это время!

– С этим я даже не спорю. К чему возвращаться к теме, которую мы обсудили в первый же вечер? – Ясмина пожала плечами. – У тебя, как и у меня, нет выбора. Я могу помочь тебе, а ты – мне.

Лидка тёмной тенью пересекла комнату, прыгнула на спинку кресла Ясмины и легла там. Предательница!

Войник вздохнул.

– Скажи мне правду, хоть раз. Зачем тебе это на самом деле?

«Она хочет занять место брата или хотя бы вернуть всё к тому порядку вещей, который был заведён при Альтаире. Но… кажется, дело не только в этом…»

– А вот это, Якоб, совершенно не твоё дело, – тихо сказала она и переплела пальцы. От Войника не укрылось, что в тот момент её руки задрожали.

– Мы – не полиция, не военные. Для тебя мы абсолютно бесполезны, – заметил Якоб. – Единственный козырь, который у нас был, ты получила – сосуды Хасехемуи, необходимые для ритуала, и сам ритуал.

– Сосуды я передам Асиру, – кивнула Ясмина.

– Ты ведь собиралась их уничтожить или перепрятать?! – возмутился Войник.

«Артефакты, связывающие эпохи, имевшие огромную ценность для Таа-Нефертари. Сосуды и электрум древних, из которого выплавлены оба кольца, – напомнил Джонатан. – Теперь у Кахина будет всё… и нам нечего будет противопоставить ему…»

– Мне нужно усыпить его бдительность. А вот ритуал пусть расшифровывает сам… Мне потребуется время – собрать людей и снабдить их необходимым снаряжением. Переговорить с парой членов Совета. А потом мы согласуем последние детали плана и выдвинемся в Саккару.

– Зачем тебе в этом плане мы? – обречённо спросил Войник. – Только не говори, что наметила нас в жертву.

– Мистер Боркин может остаться, хотя его знание подземных переходов Саккары было бы нам чрезвычайно полезно. Мне нужен ты, Якоб. – Она внимательно посмотрела на журналиста и подалась вперёд. – Ты знаешь почему. Ты – Ключ, каким был Джонатан Карнаган и оба Стража. Ты можешь пройти сквозь эти двери вслед за моим братом. Я не стану вредить родной крови, какие бы безумства ни совершал Асир. Но если мне не удастся переубедить его… ты отправишься за ним.

– Отлично, просто отлично придумано! – Войник резко поднялся, зашипев от боли в рёбрах. – И почему я должен тебе верить?

– Потому что я отдам тебе кольцо.

Глава 22

Пески Саккары

Взрывы в Каире прогремели с периодичностью в несколько часов. Один произошёл в окрестностях Гизы, недалеко от всемирно известных «языческих» памятников, к счастью, тщательно охраняемых. Второй – на площади Тахрир, словно кто-то намеренно желал всколыхнуть воспоминания о недавней революции.

Ясмина мрачно слушала выпуск новостей. Её лицо оставалось непроницаемым, но во взгляде тлел гнев. Борька молча поднялся и вышел из комнаты. Якоб сжимал и разжимал кулаки, не понимая ни слова, сказанного диктором и корреспондентами, но съёмки с места событий говорили сами за себя. И страшнее было понимать, что он знал об этом заранее… знал и не мог остановить. Должно быть, он до последнего надеялся, что Асир бин-Карим не зайдёт так далеко и ограничится только раскопками в Саккаре. Но кого он обманывал?

«Столько страха… столько крови. Он набирает силу, – прошептал Джонатан. – Мы должны быть готовы ко всему».

«Я по-прежнему не знаю, что делать. Вы сумели победить Кахина, потому что были вооружены не только силой, но и знанием. А я… я даже пределы своей силы до сих пор не понимаю».

«Это вам и предстоит понять, не так ли? А моё знание – к вашим услугам».

Кольцо молчало. Якоб не чувствовал жизни в нём с тех самых пор, как лишился артефакта. И теперь, когда кольцо снова висело на шнурке у него на шее, оно казалось обычным украшением. Почему царевна не отзывалась, а её присутствие казалось таким далёким? Что с ней сделали люди, способные подчинять духов своей воле?..

«Она знает, что за бой предстоит ей, – мягко сказал Карнаган. – И знает, что вы – её последняя надежда».

Силуэт ступенчатой пирамиды прореза́л звёздное небо вдалеке. Ночь царственно ступала среди руин, полновластная хозяйка, хранившая тайны древних от эпохи к эпохе.

Внизу, под песчаным склоном, раскинулся лагерь – с десяток шатров, техника, ящики с каким-то снаряжением. Подойти ближе, не привлекая внимания, было попросту невозможно – периметр патрулировали несколько автоматчиков. Какое бы мистическое действо ни готовилось здесь, культ явно привык полагаться и на надёжную, грубую физическую силу.

За лагерем уродливым оскалом зиял провал разрытого карьера – словно чудовище, погребённое в песках, разверзло свою пасть и теперь приглашало войти в его чрево. Кахин не стал тратить время на раскопки – он просто снёс всё, что преграждало ему путь.

– Варвары, – зло шипел Борька, сплёвывая в песок. – Сколько же они здесь уничтожили! Сколько ценных находок мы потеряли…

Якоб успокаивающе похлопал друга по плечу, наблюдая за лагерем через бинокль с прибором ночного видения, выданный Ясминой. Здесь, среди руин разрушенных построек, больше напоминавших горы битого камня и сырцового кирпича, Войник ждал условный знак. Борька и пара верных госпоже бинт-Карим здоровяков составляли ему компанию. Лежать на песке и камнях уже порядком надоело, да ещё и никак не удавалось найти удобное положение – повреждённые рёбра, стиснутые лёгким бронежилетом, ныли, несмотря на целую горсть принятых обезболивающих.

Большая часть рабочих в лагере спали. Несколько мужчин в галабеях сидели у костров, наслаждаясь поздним ужином. Люди в чёрном на границе лагеря неотрывно наблюдали за безмятежной пустыней, о чём-то переговариваясь.

В поле зрения Якоба показалась Ясмина в сопровождении второго своего телохранителя и ещё одного мужчины, которого Войник не знал. Лицо его было скрыто.

Вместе они остановились у распахнутого тёмного зева, ведущего в недра катакомб под Саккарой, и второй мужчина указал вперёд. Неужели это и был Асир?.. Ясмина кивала, что-то ему отвечая.

В следующий миг пустыню огласил хриплый собачий вой, словно что-то напугало стражей некрополей. Псы надрывались, заунывно вторя друг другу, и от этого обыденного, в общем-то, звука кровь стыла в жилах. Сейчас, когда нервы были напряжены до предела, это показалось зловещим предзнаменованием – как будто звери чувствовали, как истончаются границы реальности в преддверии ритуала.

– Меретсегер, ослепи моих врагов, – прошептал Якоб заветную фразу Карнагана, прежде чем успел её осмыслить.

– Что? – перепуганно переспросил Борька.

– Говорю, пусть твои египетские боги не сочтут нас осквернителями гробниц.

Египтолог нервно рассмеялся. «Ротвейлер» Ясмины, затаившийся с ними среди камней и песка, шикнул.

На некоторое время воцарилась тишина… которую прорезал грохот взрыва. Взорвался один из джипов, стоявших на дальнем конце лагеря. Огонь перекинулся на шатры со снаряжением. Лагерь мгновенно пришёл в движение. В панике с криками разбегались рабочие, искавшие спасения в ночной пустыне. Автоматчики не пытались остановить людей или спасти лагерь – заняли позиции.

Загремели первые выстрелы. Люди Ясмины покидали свои укрытия и устремлялись к лагерю, отстреливаясь короткими очередями. Впереди полыхнула сигнальная ракета – возможно, культисты надеялись на подкрепление.

Выждав немного, Якоб поднялся и потянул за собой Борьку. Вместе они почти бегом спустились со склона и взяли правее, огибая лагерь, стараясь держаться в тени барханов. Наличие пистолета в нагрудной кобуре немного успокаивало, но Войник совершенно не был уверен, что сумеет применить оружие против живого человека. О Борьке и говорить было нечего. «Ротвейлер» Ясмины провёл краткий инструктаж – хотя Якоб больше полагался на уроки отчима – и напоследок напутствовал, чтоб стреляли с нужного конца и желательно не в себя.

Якоб посмотрел вслед телохранителю и его напарнику, бегущим в сторону лагеря, и искренне пожелал, чтобы они пережили эту ночь.

– Пошли, – буркнул Борька. – Мой путь лежит под всем этим кавардаком, и я искренне надеюсь, что древний потолок не обвалится нам на голову.

С этими словами египтолог решительно повёл друга к одному из скрытых в некрополях проходов, который бдительные охранники Саккары снабдили крепкой решёткой. В стороне стучали автоматные очереди. Борька вздрагивал, втягивал голову в плечи, но не останавливался. У решётки он снял с пояса фонарик и посветил в проход. Шахта, вырубленная в скальной породе, забирала вниз круто, но не отвесно, а в глубине разветвлялась на несколько переходов. Якоб собрался уже было уточнить, как они будут снимать замок, когда Борька вынул пистолет из кобуры, снял с предохранителя, как учил «ротвейлер», и прицелился. Раздался звук выстрела. Пуля отрикошетила в каменную кладку. Египтолог охнул и чуть не выронил пистолет.

– Нет, это только в кино с первого раза получается, – вздохнул Якоб и подвинул друга в сторону. – Давай я.

Получилось с четвёртого – патронов было жаль. Борька вернул пистолет на место и толкнул решётку – та со скрипом подалась – и пропустил друга вперёд.

– Если здесь мумии и встанут, то хоть не такие страшные, – невесело усмехнулся он. – Здесь когда-то был большой некрополь животных… Ну, птички там, котики разные.

– А котиков мы не боимся, верно? – ободряюще улыбнулся Якоб. – Ну, веди. Почувствуй себя Индианой Джонсом.

Чем глубже они спускались, тем тише звучали автоматные очереди и крики наверху. Иногда с потолка что-то сыпалось, и Борька замирал, останавливая Якоба. Древние, конечно, строили на совесть, но этим переходам было столько лет, что и представить страшно. А современные рабочие, укреплявшие проходы, на совесть в отличие от древних работали не всегда. На голову сыпался песок и мелкие камни. Борька зажмуривался, уповая на то, что не свалится что-то потяжелее.

Некрополи пронизывали Саккару на много километров. Большинство этих шахт и переходов ещё только предстояло открыть и исследовать. Саккара была настоящей сокровищницей для археолога, целым переплетением многих эпох, и когда-то Борька считал это место судьбоносным. Мечтал, что оно принесёт ему славу упоительных открытий.

Что ж, его судьба и правда оказалась связана с Саккарой, но так, как он и не предполагал.

Выбор…

Якоб шёл рядом и привычно сыпал шуточками, стараясь развеять мрачное настроение. Тени древних подземелий брызгали в стороны, испуганные лучами фонарей. Они оказались в галерее, примыкавшей к одной из мастаб. Здесь находили себе пристанище летучие мыши, и в затхлом воздухе отчётливо витал ядрёный запах помёта. Встревоженные ярким светом, дезориентированные, мыши захлопали крыльями, закружили над головой, ударяясь о каменный потолок, пока наконец не нашли выход. Борька огляделся. Из галереи шло несколько переходов. Сейчас нужно было свернуть в левый. Один из проходов по пути перекрывался решёткой, поскольку вёл к заброшенным мастерским, где одна из экспедиций рассчитывала продолжить исследования в новом сезоне. Замок, как знал Борька, так и не поменяли, а старый постоянно заклинивало, поэтому его не закрывали, а просто заматывали решётку проволокой. Здесь такое встречалось нередко.

План вызрел мгновенно.

Всё, что от него требовалось, – это привести Якоба в условное место, где их ждали. Простейшая по исполнению и циничности задача.

Николай Боркин никогда не был храбрым искателем приключений, хотя в детстве, конечно же, мечтал о раскопках и увлекательных путешествиях с поисками артефактов. Он совсем ничего не смыслил в сектах и ритуалах. Он был маленьким человеком, который волей случая оказался замешан в истории, намного превосходящей его разумение.

Но зато он точно понимал, где пролегает граница дозволенного и что такое настоящая дружба. А друзья не приводили своих на верную смерть.

Они протиснулись в узкий переход, добрались до заветной проржавевшей двери, и Борька дрожащими руками начал разматывать проволоку.

– Ну что, далеко ещё? – спросил Якоб, озираясь.

– Нет, буквально пара поворотов, – не оборачиваясь, ответил египтолог.

Сняв проволоку, он протиснулся вперёд… и захлопнул решётчатую дверь перед носом у Войника. Дверь ожидаемо заклинило.

– Эй, ты чего! – возмутился Якоб, рванув решётку. – Что ещё за шуточки – открывай!

Борька печально улыбнулся, вынул из кобуры свой пистолет и просунул его между прутьями решётки.

– Возьми, пригодится. Сейчас вернись метра на три. Там дважды свернёшь правее, потом надо немного пригнуться и проползти. Окажешься с другой стороны карьера. Дальше уже разберёшься сам.

С этими словами он развернулся и зашагал вперёд, в условленное место. Якоб за спиной звал его, ругался, но египтолог даже не обернулся.

Идти стало легче. Груз принятия решения больше не давил тяжёлым бременем на плечи, а собственная судьба почти не пугала. Главное было, не думать, не представлять. Борька начал насвистывать какой-то мотив и замолчал, лишь когда услышал впереди приглушённые голоса.

В условленном месте – вычищенной гробнице эпохи Древнего Царства, где из добра остался только расколотый гранитный саркофаг – ждали трое: мужчина с автоматом и две фигуры в тёмных одеждах, чьи лица были скрыты капюшонами.

– Мистер Боркин. – Один из культистов снял капюшон, открывая приятное лицо средних лет. Египтолог узнал голос связного. – А где ваш друг?

Борька развёл руками:

– У него поменялись планы, и он не придёт.

Культист прищурился, и вся напускная учтивость тут же слетела с него, осыпалась тонкой шелухой.

– Кахин тебя похоронит заживо, свинья.

В этом Борька абсолютно не сомневался. Инстинктивно он отступил на шаг, когда человек с автоматом резко сократил расстояние между ними и ударил в лицо прикладом.

Спасительная темнота поглотила его.

Проклиная друга на чём свет стоит, Якоб бежал по переходам катакомб, надеясь, что не перепутал маршрут. Ещё только заблудиться в этом лабиринте не хватало и всё пропустить – вот это будет номер! Впереди лёгкой тенью скользила Лидка – хоть один проводник у него остался.

И что только нашло на Борьку? Отчего так перемкнуло – испугался, побежал спасать собственную шкуру? Впрочем, винить его было нельзя… пусть уж лучше отсидится в какой-нибудь тихой гробничке.

Коридоры были похожи один на другой – ни росписей, ни указателей, просто грубо отёсанный камень. Как успел убедиться Якоб, большинство гробниц выглядели именно так вопреки сложившимся представлениям. И никаких сокровищ.

Стрельбу над головой он больше не слышал – то ли зашли они слишком далеко, то ли стороны уже успели выяснить отношения. Тишина угнетала. На краю сознания он смутно то ли слышал, то ли просто вспоминал звуки – тяжёлую поступь, звон оружия и инструментов, совсем как в первом своём путешествии к гробнице Таа-Нефертари.

«Я расслышал, как где-то в отдалении едва слышно раздается мертвящая душу маршеобразная поступь шагающих. Жутко становилось уже оттого, что звуки шагов, столь несхожие между собой, сочетались в идеальном ритме…» – вспомнил он всё тот же рассказ Лавкрафта.

«Древние пробуждаются, но их внимание сосредоточено на Месте Силы», – заверил его Джонатан.

– Как хорошо, что я не один, – пробормотал Якоб. – Хоть не так тоскливо будет помирать.

«Безусловно, помирать в хорошей компании приятнее. Пожалуйста, сосредоточьтесь на цели».

– Так точно. – Войник шутливо козырнул.

Он как раз добрался до перехода с низким потолком и ползком полез вперёд. Коридор шёл под углом вверх – конечно, не могло же быть всё так легко! В груди кололо, дыхание сбивалось, а голова начала кружиться от недостатка кислорода. Когда Якоб, наконец, почувствовал прохладу и близость выхода, он готов был встретиться снаружи уже с кем угодно, лишь бы выбраться отсюда.

Прежде чем вылезти, он благоразумно выждал и прислушался. Бой стих – ни автоматных очередей, ни криков.

Осторожно Войник выбрался и распрямился, озираясь. Как и обещал Борька, он оказался с другой стороны карьера, буквально в нескольких десятках шагов от зияющего провала, в глубине которого, казалось, мерцал свет.

Огонь успели потушить – только взорванный джип догорал на краю лагеря. Вдалеке переговаривались люди.

Что-то коснулось его щеки, легко, точно пёрышко. Якоб вскинул голову. Звёздное небо потемнело, словно затянулось тучами, и в воздухе кружили хлопья пепла. Голоса отдалялись.

На горизонте прогремел раскат грома.

«Вы стоите на самой границе», – предупредил Карнаган, но Войник уже почувствовал перемены нутром – приближение чего-то древнего, могучего и неотвратимого. Неслышимая ухом поступь отдавалась вибрацией в самых костях.

Небо чернело, расслаиваясь, осыпаясь хлопьями пепла. Земля под ногами медленно трескалась, как тонкий хрупкий панцирь.

Люди в лагере запаниковали. Снова застучали автоматные очереди. Якоб метнулся в укрытие пещеры, оглянулся в сторону лагеря и вздрогнул.

В алых вспышках костров он видел изломанные фигуры, поднимавшиеся, содрогавшиеся от выстрелов, падавшие и поднимавшиеся снова. Живые и мёртвые – их было уже не различить…

«Спешите. У вас другая задача!»

В провале катакомб Якоб увидел силуэт чёрного пса с горящими глазами, ждавшего его.

Встревоженные разговоры о влиятельных друзьях Тронтона, напавших на лагерь, чтобы отомстить, наконец, стихли. Те, кого Ясмина успела предупредить, благоразумно молчали. Члены Совета сосредоточились на том, что им предстояло совершить. В конце концов, было кому позаботиться об их безопасности на этом плане бытия – ведь не зря Кахин кормил своих бешеных псов.

Завалы были разобраны, переходы – тщательно расчищены. Спустя больше чем полтора века гробница распахнула свои двери для тех, кто действительно имел право войти сюда. Яркие росписи таинственно мерцали в золотистом свете светильников, и причудливые тени танцевали на стенах. Алтарь разместился снаружи, у дверей, где было больше места для ритуального круга. На плите из чёрного базальта скорчился связанный человек, всё ещё без сознания.

Десять членов Совета в длинных традиционных облачениях торжественно застыли. Их лица были скрыты масками Хора, как у жрецов давно забытых культов, традиции которых они пронесли сквозь века.

А на границе круга изломанными гротескными статуями стояли древние мертвецы, безмолвные свидетели и стражи, поднятые волей Кахина и его приручённого чудовища.

Ясмина чувствовала приглушённую вибрацию Места Силы. Эта мощь, вот-вот готовая пробудиться от многовекового сна в ответ на их Зов, поражала воображение. И, наверное, впервые девушка испытывала трепет и ощущала свою ничтожность перед величием этих чудес, готовых раскрыться им.

Если бы только ключом не была боль… Со всей ясностью она понимала, что пыталась сообщить ей Таа-Нефертари. Так просто… и так немыслимо. Сила намерения ложилась в основу всякого ритуала, вплеталась в голос призывателя, в каждый жест, каждый знак магических формул. С чем они пришли сюда сегодня?..

Как легко было оставаться в тенях, изыскивая пути наносить удары и достигать цели. Решиться на открытый вызов – совсем иное… Но теперь Ясмина видела свою цель так ясно, словно наконец очнулась от тяжёлого сна. И бремя клятвы, кровавого проклятия предка, больше не сдавливало сердце невидимыми тисками. Оставалось лишь донести, пока не стало слишком поздно…

«Одолей чудовищ во тьме! Одолей тех, кто становится чудовищами!»

Да, теперь она понимала странное пророчество отца…

Асир стоял спиной к Совету, сквозь распахнутые двери гробницы глядя на дальнюю стену. На стилизованном по древнеегипетскому канону изображении Мира Потустороннего мужчина и женщина рука об руку шли за остроухим чёрным псом. Упуат вёл хозяйку гробницы и её избранника по таинственным тропам Дуата, и теперь эти тайны почти принадлежали культу.

Кто-то из предков Ясмины и Асира верил, что за этой стеной открывается путь к несметным сокровищам. Отец всегда говорил, что сокровища эти не измеряются золотом, и сердце трепетало при мысли о том, какое Знание открывается душе, когда размыкаются время и пространство.

Но их путь сюда был отмечен смертями и страданием. И Ясмина боялась увидеть, каким ликом обернутся к ним древние, если Асир обратится к ним. Всё должно было закончиться здесь и сейчас.

Она была наделена великим даром убеждения, очарования, заставлявшим других порой терять разум. Но впервые она сомневалась, окажется ли её дара достаточно для того, что ей предстояло совершить.

Асир произнёс первые слова призыва, и члены Совета подхватили их приглушённым речитативом. Само пространство дрогнуло и пошло рябью. Кахин поднял руки, и в каждой его ладони был каменный сосуд. Сейчас он был похож на древнего Владыку, совершавшего подношения Богам – как их изображали на статуях. Внутренним взором Ясмина видела разгорающееся сияние древних артефактов, соединяющих эпохи со времён самого Хасехемуи. Сгустившиеся тени за границами круга перешёптывались многоликим эхом, перетекая и преображаясь.

Девушка сняла маску и тихо позвала:

– Асир. Остановись.

Он резко обернулся, и Ясмина почувствовала на себе тяжёлый взгляд. Члены Совета замолчали, потрясённые, и скрытые масками лица обратились к ней. Медленно Кахин опустил сосуды на алтарь и, приблизившись к ней, тоже снял маску.

– Мы шли к этому несколько поколений. Ты обезумела? – тихо спросил он. – До цели остался один только шаг!

– До чьей цели, Асир? – Ясмина прямо встретила его взгляд и лишь на долю мгновения уловила смятение в родных глазах, которые теперь не узнавала. – Ради чего ты здесь?

– Мы обретём то, что обещано нам по праву. Но прежде – исполним долг крови, как не смогли те, кто приходил до нас.

– Наш долг уплачен до конца, Асир! Наша семья достаточно страдала…

– Ясмина бинт-Карим, помни, кто ты! Помни, кем был твой великий предок, которому мы стольким обязаны! – Его голос гулко отдавался под сводами зала, а в глазах застыла дикая, сокрушающая сердце алчба. – Мы вернём его, и он откроет нам дорогу к Знанию!

– Мы вернём его, и он сотрёт саму память о нас… – прошептала она.

Члены Совета перешёптывались. Теперь она слышала сомнение и должна была подкрепить его, сделать эту чашу весов тяжелее. В тот миг ей казалось, что всё ещё возможно, ведь истина была на её стороне…

– Долг крови должен быть уплачен, – глухо сказал брат. – Так всегда было.

– Ты – потомок чародея Карима ибн-Аджрада. Но ещё ты – потомок великих Владык древности, Асир. И если кому ты и должен отдать долг крови за страдания, причинённые нами, – так это своей праматери. Таа-Нефертари, дочери Секененра и Яххотеп!

Асир отшатнулся. Шёпот членов Совета перерос в рокот. Ясмина обернулась к ним, чувствуя, что теперь всё внимание было приковано к ней.

– У царевны Таа-Нефертари, Стража этого Места Силы, был сын, носивший имя, которое позже взял один из самых великих правителей Кемет – Сети. Кровь рэмеч и кровь хека-хасут – вот в чём истина! Вот наше наследие, попранное нами же полтора века назад. Вот в чём наше проклятие! Не в воле Карнагана, а в долге крови, сплетённом из лжи!

Ладони брата легли на её плечи. Ясмина чуть улыбнулась, и сердце пропустило пару ударов от облегчения…

В следующий миг он резко развернул девушку к себе, и когда она заглянула в глаза брата, то увидела нечто, смотревшее из глубин его взгляда.

– Всё, что было нужно, – это чтобы ты исполнила предназначенную тебе роль до конца… Не пыталась подняться выше, постичь глубже… Глупая женщина, ты не достойна носить Ключ!

Ясмина не успела заслониться – удар отбросил её на алтарь. Рука Асира сжалась на её шее. Лицо брата стало непроницаемой маской, которую она не узнавала.

– Ты не нужна мне больше, – прошипело нечто, носившее кожу Асира. – А твоя кровь напитает эти камни… Отдай кольцо.

Ясмина покорно закивала, стянула с пальца артефакт и вложила в руку создания. Кольца соединились на его пальце, прильнули друг к другу, как влитые, образуя единый Ключ. Тени за границами круга испустили вздох…

По приказу Кахина перепуганные члены Совета привязали Ясмину у алтаря и продолжали речитатив. Никто здесь не решался противиться его воле, сейчас многократно умноженной.

Решительно он шагнул в гробницу, приблизился к дальней стене и приложил печати к месту, сокрытому среди росписей…

Ничего не произошло. Асир взревел, словно бешеный зверь, и ударил в стену так, что по росписи пошли трещины.

– Фальшивка!

Ясмина улыбнулась.

За границами круга прогремел выстрел.

Якоб был уже не в силах бежать – шёл так быстро, как только мог, не теряя из вида чёрного пса. Коридор, вырубленный в скальной породе, кое-где разветвлялся на переходы и ниши. Пространство расслаивалось, и тогда реальность теряла очертания и он больше не видел каменных стен – только пустоту, а рука, которой он опирался о шершавый камень, проваливалась куда-то во тьму.

Шёпот и чьи-то далёкие голоса. Приглушённый звон. Шелестящая темнота, накатывавшая волнами, не то подталкивавшая его вперёд, не то пытавшаяся поглотить. Он помнил это ощущение – он уже был здесь прежде… Нарастающий рокот крови в висках, смутный источник света впереди.

Нет, свет и голоса оказались самыми настоящими. Переход обрывался, и за ближайшим поворотом открывался зал. Пёс замер, и Якоб едва не врезался в него. Он услышал голос Ясмины, речь, которую она обращала к Совету и к своему брату. Только бы удалось! В какой-то миг шелестящая тьма зашептала громче, заглушая то, что происходило там. Кольцо на шее потяжелело, нестерпимо жгло грудь, и Якоб дёрнул шнурок, высвобождая артефакт из-под одежды и бронежилета.

«Пора, мой друг…»

Якоб вынул пистолет из кобуры и снял с предохранителя. Второй пистолет, Борьки, он так и сжимал в руке с момента, как вошёл в пещеру. Осторожно он выглянул из укрытия…

Тьма клубилась прибоем у границ ритуального круга. Взгляд выхватил фигуры, живые и мёртвые, за спинами которых скрывался алтарь. Были ли жертвы на алтаре мертвы или живы, он не знал. Речитатив оживлял пространство новой неестественной жизнью, и животный ужас подкрадывался к сознанию, парализуя волю.

– Фальшивка!

Этот крик, больше похожий на рёв, гулким эхом прокатился по залу откуда-то из глубин гробницы.

Якоб не медлил – выглянул из укрытия и выстрелил в воздух.

Речитатив прервался. Культисты встревоженно переговаривались. Мертвецы, охранявшие круг, дрогнули и потянулись к проходу.

Чёрный пёс прыгнул, устремляясь к ним. Якоб, немного запоздало, побежал следом. «Интересно, что более действенно – огнестрел или боевой топор Среднего Царства?» – пронеслась мысль. Прицелившись, Войник выстрелил и снёс ближайшей мумии пол-лица. Пошатнувшись, она упала и заскребла сухими пальцами по каменному полу. Баргест – излюбленная форма лорда Карнагана – уже трепал следующего мертвеца, безжалостно кромсая сухую плоть.

Якоб выстрелил несколько раз с двух рук, не целясь – кишащая масса, приближавшаяся к ним, особой меткости не требовала. Увы, пули останавливали их ненадолго, но по крайней мере Войник сумел расчистить себе путь. Кажется, Баргест был ещё более успешен в своей охоте, но на то он и потусторонняя зверюга…

У алтаря началась суматоха. Культисты, растеряв торжественное достоинство, в панике отступали в укрытие гробницы. И лишь один вышел ему навстречу.

Мертвецы вдруг замерли, так и протягивая к Якобу скрюченные руки. Баргест отступил в темноту и рассы́пался тенями. Войник держал на прицеле человека, чьё лицо казалось не старше его собственного, а взгляд был полон многолетней усталости. И в этом древнем взгляде было столько презрения, словно каждая жизнь была не ценнее искры костра, пролетающего мимо светлячка, которого так легко раздавить.

Запоздало Якоб заметил сходство – этот человек явно приходился Ясмине родственником.

– Асир бин-Карим?

– Посмотри, твой мальчик на побегушках всё же пожаловал на торжество, Ясмина. – Губы Кахина искривились в усмешке. В его руке был зажат длинный кинжал.

«Доверьтесь мне…» – прошелестел голос Карнагана в его сознании.

– Ваш друг должен был привести вас сюда, но проявил слабость и станет жертвой. Прекрасная хозяйка ваших желаний, по чьему поручению вы всё же прибежали, скоро присоединится к нему. Мой род не прощает предательства.

– Давай ты просто отойдёшь от алтаря и я не буду стрелять? – миролюбиво предложил Якоб.

– Чтобы убить человека, нужно обладать определённым складом сознания, мальчик. Не твоим, – усмехнулся Кахин и занёс кинжал, медленно разворачиваясь к алтарю, словно Войник не представлял собой никакой угрозы.

Якоб выстрелил. Пуля отрикошетила от базальтовой плиты. Ясмина вскрикнула, когда клинок резко опустился.

«Сейчас!»

Отбросив пистолеты, Войник сдёрнул шнурок с шеи и надел кольцо.

Время замедлило ход, разбивая пространство на тысячи отражений. Каменный пол вспух, взбугрился тёмными венами – словно корни неведомых исполинских деревьев протянулись из-под земли. Над головой больше не было потолка – потемневшее небо, расслаивавшееся, рассыпавшееся, кровоточащее яркими всполохами падающих звёзд. Чужая кровь, чужой страх и мука бежали по чёрным венам земли, и пространство содрогалось, искажаясь.

«Восстань, о Сет. Мои цепи рассыпались, и я иду свободно. В твоём первородном огне моя воля перекована в несокрушимое оружие…»

Голосом Якоба говорил Карнаган. Или то был сам Якоб? Их воля переплелась воедино, и сейчас Войник совершенно точно знал, что должен делать.

Ему показалось, как нечто могучее, древнее обратило к нему свой взор, наделяя его частью своей мощи. Когда пелена темноты захлестнула его, соткавшись в тысячу мёртвых ликов, исторгающих оглушительный безмолвный стон, он вскинул руку. Огненный всполох, точно хлыст, рассёк многоликую тьму.

Смерть обожгла его холодным дыханием, слизывая плоть с костей. У него больше не осталось привычного тела и формы – лишь сознание и воля, которую помогала направить чужая. Липкий ужас сковал восприятие. Он оторопел и забился, точно мошка, погружённая в застывающий янтарь.

«Нет, вы – больше, чем это. Ваша воля – несокрушимое оружие…»

Холод гробниц, закованный в иссушенную плоть, зверь в искажённом облике забытого Бога соткался из тьмы и бросился на него. Чудовище, сплетённое из пламени песчаной бури, прервало его изломанный прыжок. Вихри, сумеречный и алый, переплелись в смертоносном танце, и их боль эхом отозвалась в сердце Якоба, заставила его содрогнуться. Оба Стража знали, что эта битва будет последней и они сокрушат друг друга.

Небо содрогалось в кровавых всполохах. Время мучительно выворачивало само себя. Войник рассёк морок, сумел разглядеть того, кто призвал это…

Тех…

В хрупкой человеческой форме, которой здесь не было места, в мучительном сплаве переплелись две души. И одна брала верх над другой, сминая волю второй словно послушный воск, подменяя её намерение своим собственным.

– Этот бой тебе не по силам, мальчик. И никто не поможет тебе.

За спиной существа распахнулись изломанные крылья. Он вскинул руку, и тёмные щупальца выпростались из-под земли, устремляясь к Войнику в едином сокрушающем ударе.

Карнаган направил его руку, и их слитая воля отсекла мертвенную тьму пламенем. Якоб не успел удивиться – лишь знал, что должен двигаться вперёд. Ослепительные вспышки огня срывались с его рук беспорядочно, хаотично, но этот огонь мог изгнать тлен.

– Старый пёс, ты уже отжил свой век, и нет с тобой тех, у кого ты мог бы взять силу…

Якоб вскрикнул. Казалось, его грудь раскололи, извлекли сердце и разделили надвое. Мучительно рассеклась их связь с Джонатаном Карнаганом, и тени охватили его, повергая, распиная. Если бы здесь у него всё ещё было настоящее тело – его кости раскрошились бы в пыль.

Баргест кровоточил сумраком, бросаясь на тени и отступая. Двуликое создание отбросило его, как расколотую статуэтку, и смерть, разбитая на множество отражений, терзала его, разделяя на части само его существо.

Кахин, потерявший всякое подобие людского облика, потянулся к Якобу – к его руке, на которой горело кольцо из электрума древних.

Тысячи видений разных эпох пронеслись перед ним, и в тот миг с кристальной ясностью Войник осознал, что ничто теперь не будет по-прежнему в самой ткани привычного мира. Вот что когда-то сумел остановить Джонатан… а он, Якоб, не сможет…

Стражи бились насмерть, но когда воля Кахина ослабла и внимание его перешло на Войника, чёрный отступил. Тени, терзавшие Баргеста, схлынули на какие-то несколько мгновений, но этого оказалось достаточно.

Карнаган бросился на Кахина стремительной тенью. Клацнули челюсти, смыкаясь на том, что прежде было запястьем, круша затвердевшие кости. Хриплый вой заставил пространство содрогнуться.

Скрюченная рука уродливым насекомым упала на почерневшую землю. Рука с кольцом…

Якоб дёрнулся, чувствуя, как слабеет хватка, и высвободился. Баргест бессильно осел на землю – в последний рывок он вложил всего себя.

«Мои цепи рассыпались, и я иду свободно. В твоём первородном огне моя воля перекована в несокрушимое оружие…»

Его намерение, точно клинок первозданного пламени, рассекло тьму, протянувшую жадные щупальца.

– Тебе не вернуться к живым! – рявкнул двуликий.

Якоб покачал головой, силясь разглядеть, где переплеталась их сущность и можно ли ещё отделить одного от другого. Осколок вечности, пленивший их, содрогался точно в конвульсиях. Тени бросались на него алчущими чудовищами, и он отсекал их, с каждым шагом приближаясь к врагу… мучительно медленно…

И вдруг воцарилась странная тишина. Шепчущий хор стих. Измученные лики теней отхлынули, и Войник услышал знакомую поступь. Тень страха отозвалась в сердце, но он сделал над собой усилие и обернулся.

Тени клубились вокруг мертвеца послушными псами. Склонившись, он поднял руку Кахина и сдёрнул кольцо.

Подобие плоти облекало его, исцеляя старые раны, сращивая истерзанную иссушенную плоть. И когда утих вихрь, перед Войником стоял живой мужчина, знакомый по видениям Таа-Нефертари.

Зверь, сотканный из песка и пламени, преобразился, и за плечом жреца встала женщина – такой, какой она была когда-то.

Медленно Кахин отвернулся от Якоба, глядя на Стражей с ненавистью, смешанной с отчаянием.

– Ты подчинишься мне, Анх-Джесер, как подчинялся полтора века! Сокруши моих врагов!

Страж надел кольцо-Ключ на свою руку. Его лицо оставалось непроницаемым.

– Довольно ты пытал меня и достаточно сделал моими руками. Ты задержался среди живых, Карим ибн-Аджрад. Упуат открыл путь… ты уйдёшь и обретёшь то, что тобою заслужено…

Тени, клубившиеся у его ног, приняли очертания псов, скалясь, припадая к земле.

– Ты не можешь забрать нас. Мальчик… – Кахин рассмеялся. – Мальчик, избравший мой путь, не несёт бремени моих преступлений…

Его лицо преобразилось, отражая испуг и потрясение настоящего хозяина тела.

– Нет, это не я! – вскрикнул Асир. – Моя жизнь была отобрана у меня!

Анх-Джесер покачал головой и печально улыбнулся:

– Мы оба знаем, какой выбор ты совершал раз за разом с тех пор, как кольцо и моя судьба оказались в твоих руках, Асир бин-Карим…

Чёрные тени-псы набросились на Кахина, терзая обоих, отделяя, разрывая, и в тёмном вихре открывшегося прохода в неведомое сгинули они оба.

Таа-Нефертари опустилась на колени у поверженного Баргеста, обняла его и прошептала:

– Ты свободен, мой добрый друг. Благодарю тебя… и да откроет Упуат сияющие тропы для твоей великой души…

Потрясённо Якоб смотрел, как рассеивается морок, и дух Джонатана обретает великое множество форм, и веер вероятностей открывается перед ним. Это Войник никогда бы не сумел ни описать, ни осмыслить.

Взгляды Стражей обратились к нему. Не было ни страха, ни боли – только удивительное тепло, окутавшее его, сращивающее старые трещины в разуме, обращающееся к самой его сути. Свет, благодарность, сила – всё слилось воедино.

И в этот миг чистой кристальной осознанности он впервые почувствовал, что его путь был не ошибкой, не проклятием, а удивительным даром, и какой бы выбор он ни совершил впредь – всё ему будет по силам.

Над Саккарой занимался рассвет, стирающий ужасы ночи. Время, содрогнувшись, точно сердце, едва не переставшее биться, продолжило свой ход. Пещеру завалило, и проход к гробнице был снова запечатан.

Якоб поднялся на бархан, откуда открывался вид на древний некрополь, соединивший в себе множество эпох. Горизонт прорезал золотистый силуэт ступенчатой пирамиды.

Лагерь остался за спиной. В тени шатра приходил в себя измученный Борька. Культисты суетились вокруг своей новой предводительницы, которую едва не потеряли – удар кинжала Кахина не стал смертельным лишь потому, что время замедлило ход. Тело Асира бин-Карима так и не нашли…

Песок закружился вихрем, обретая формы чёрного пса и огнегривой ша. Они склонили головы, и Войник улыбнулся, чуть поклонившись в ответ. Он посмотрел на свою ладонь, на которой лежало двойное кольцо, слитое воедино, но теперь лишённое символов.

«Новые, свои собственные, ты нанесёшь сам, странник…»

Голоса Анх-Джесера и Таа-Нефертари прошелестели в сознании. Когда Якоб сморгнул, Стражи уже скрылись в предрассветной пустыне – только призрачная кошачья тень осталась у его ног.

Эпилог

– Ну вы там тогда пройдитесь по базару и возвращайтесь, ладно? – напутствовал Борька Якоба. – И лавку господина Фарука СанСанычу обязательно покажи!

– А то ж! – рассмеялся Яша. – И кофе в «Эль-Фишави», и базар. А на пирамиды уж сам нас свозишь, частной экскурсией, идёт?

– Да, от моих экскурсий вы не отделаетесь, – улыбнулся египтолог.

Заглянув в холодильник, он достал охладившуюся минералку и налил в два бокала, бросив кусочки лимона, после чего вернулся в гостиную.

Пластик оккупировал полдивана рядом с гостьей и теперь довольно хрюкал, положив морду ей на колени. Девушка поглаживала складчатую морду, ничуть не беспокоясь о сохранности своих светлых брюк.

Борька поставил перед ней стакан с минералкой и сел напротив. Разговор выдался непростой, но по крайней мере вроде бы приятный для обеих сторон.

– Моя семья доставила вам множество неприятностей, мистер Боркин. Вы смелый и честный человек, не заслуживший такого отношения. По крайней мере теперь я искренне могу предложить вам сотрудничество на благо сохранения древнего наследия страны, которую мы оба любим. И ваше повышение будет как нельзя кстати. Вы многое сможете сделать… если пожелаете.

Пластик лизнул руку девушки, словно подтверждая, что ей и правда стоит дать ещё один шанс. Приподнявшись, он обнюхал её забинтованное плечо и лизнул ещё раз. Гостья рассмеялась и отмахнулась.

– Ну, если у этой сделки не будет двойного дна, я в самом деле не вижу причин отказываться, – серьёзно проговорил египтолог. – Всё, что произошло… да, Египту понадобится наша помощь.

– Спасибо, что согласились. – Она улыбнулась и пригубила напиток.

– Разрешите уточнить, и как же к вам теперь положено обращаться? – улыбнулся Борька. – Кахина?

Она посерьёзнела и покачала головой:

– Ясмина. Ясмина бинт-Альтаир.

Борька проводил гостью и притворил дверь. Жизнь стремительно менялась, а он до сих пор не знал, как ко всему этому относиться. Может быть, просто забыть о случившемся? Да, это было бы весьма неплохо…

Телефон пискнул. Египтолог вздохнул и посмотрел на экран, не желая сейчас отвечать никому из коллег, спешивших поздравить с повышением.

Но сообщение было не от сотрудников.

«Борюсик, у меня отпуск, представляешь! Встретишь меня? Самолёт через три дня. Ужасно соскучилась. Маша».

В кафе «Эль-Фишави» было, как всегда, не протолкнуться. Не сразу, но Якоб всё же отвоевал столик себе и внезапно нагрянувшему начальству, и теперь оба наслаждались излишне крепким и излишне сладким, но зато приготовленным по старинному рецепту кофе.

– Я даже не знаю, с чего начать, – признался Войник. – Разве что вот… СанСаныч, вы уж меня простите, но какого чёрта нельзя было объяснить всё сразу? И почему вы не приехали помочь?

– Яша, моя задача в такого рода историях совсем иная – я ни с кем не сражаюсь. Я сохраняю то, что остаётся, понимаешь? И пытаюсь сохранить как можно больше. Думаешь, так легко было уладить дела в Москве? Чтоб по твоему следу ещё и оттуда никто не нагрянул? – СанСаныч усмехнулся в усы. – Да и тебя занесло совсем не туда, куда надо. По моему плану ты должен был передать кольцо своему другу, оно бы попало к Тронтону, и никто бы не пострадал. Но эвона как всё вышло…

– Я думаю, вы всё же задолжали мне кое-какие объяснения.

– Безусловно. Но скажи мне – ты жалеешь о том, что всё случилось именно так?

Якоб вспомнил профессора Тронтона, не пережившего эту историю… а потом вспомнил Джонатана Карнагана, Таа-Нефертари и Анх-Джесера. Удивительное чувство, которое они открыли в нём, – обретение, наконец, своего места в мире.

Лидка свернулась на подносе между ними. Если СанСаныч её и видел, то не подавал виду.

– Нет, не жалею, – наконец признался Войник. – Был бы рад, чтоб все отделались малой кровью, но… не жалею.

– Вот и славно! Не возражаешь, если придётся немного подзадержаться в Египте? Есть ещё одна презанятная история… о Кричащей Мумии слыхал?

– Э-э, а не хватит ли с меня мумий? Да и Борьке-то сколько ещё меня терпеть?

– Снимешь квартиру, – деловито заявил СанСаныч. – Свою сдашь.

– М-да… как я понимаю, отказывать начальству вроде как не положено.

– Да ты не дрейфь, парень, – впереди столько интересного! В Китай вот в командировку хочешь? Прекрасная экзотическая страна с богатейшей культурой. Там тоже недавно артефакт один нашли с какой-то туманной историей…

– Давайте сперва разберёмся с Каиром, – усмехнулся Войник и допил свой кофе.

Вечером они гуляли по базару «Хан эль-Халили». СанСаныч хотел приобрести красивую лампу из красного стекла на память, и Якоб убедил его, что самое лучшее стекло – в лавке господина Фарука. Уверенно он вёл начальника знакомым маршрутом, уже предвкушая, какие расскажет истории торговцу, любителю джиннов…

Вот только лавки там не оказалось. Место вроде бы осталось тем же, и даже переулок, где Якоб видел Баргеста, – ровно напротив! Но ни Фарука, ни его ламп нигде не было видно, а на месте лавки торговали украшениями и фруктами.

СанСаныч остановился рядом, хмыкнул:

– Это место было здесь?

– Ну да… – Якоб растерянно кивнул, озираясь, и извлёк из поясной сумки стеклянную пчелу. – Вот, это его подарок. Да и лампа сувенирная никуда не делась. Может, спросим у хозяина ювелирного?

– Не надо. Захочет твой Фарук – покажется сам, когда придёт время. А ты почитай на досуге историю, на каком месте стоит этот самый базар… Духи, время и пространство, старинные некрополи – всё как мы любим.

Благодарности

Авторы приносят искренние благодарности тем, без кого дилогия «Кольцо времён» никогда бы не получилась такой, да и вовсе не вышла бы в свет:

Александру «Сэро» Конькову – за титанический труд первой критики, вычитки и поддержки авторов.

Роману Орехову, к.и.н., и Елене Толмачёвой, к.и.н., и отдельно – Центру египтологических исследований РАН за доступ к архиву фотографий из экспедиции 1998 года в тайник царских мумий, гробницу DB-320.

Нашим мамам, перечитавшим «Проклятие Сета» уже, наверное, по три раза и искренне переживавшим за судьбы героев, в процессе написания – даже больше, чем за наши авторские.

Генри Л. Олди и Георгию Смородинскому – за поддержку, которую сложно переоценить.

Кире Фроловой, Данияру Альжапару и команде «ЭКСМО», работавшим над воплощением этой дилогии.

Валерию Сенмуту – за вдохновляющую музыку, ставшую саундтреком к этому произведению.

Замечательным читателям, поддерживавшим нас в процессе написания и с выходом первой книги – заряд вдохновения от вас бесценен!

И конечно – древнеегипетским богам и величию цивилизации, покоряющей воображение сквозь время и пространство. Без них этой истории никогда бы не было.