Стёртые бесплатное чтение

Забыть прошлое – значит потерять будущее.

ЧАСТЬ I: ПЕРВЫЕ ПРИЗНАКИ

Глава 1. "Пустое кресло"

Кофе остыл, пока Павел Воронов рассказывал о том, как утром жена посмотрела на него, словно видела впервые.

В кабинете Алины Морозовой повисла тишина – та особенная тишина групповой терапии, когда восемь человек одновременно задерживают дыхание. Павел сидел, сгорбившись в своём обычном кресле у окна, и механически теребил обручальное кольцо. За стеклом октябрьский Североморск тонул в привычном тумане, размывающем границы между небом и землёй.

– Она смотрела на меня, как… – Павел запнулся, подбирая слова. – Знаете это выражение лица, когда к вам в квартиру заходит сантехник? Вежливая настороженность. Вот так Катя смотрела на меня сегодня утром. В нашей спальне. В нашей постели, где мы прожили двенадцать лет.

Алина отметила про себя: руки не дрожат, голос ровный. Диссоциация? Шок? Она перевела взгляд на остальных участников группы. Марат, как всегда, хмурился, словно пытался решить сложную математическую задачу. Елена Сергеевна теребила край своего вязаного кардигана – её личный способ справляться с чужой болью. Новенькая, Кристина, неловко ёрзала в кресле, явно не зная, как реагировать.

– Павел, – мягко начала Алина, – давайте вернёмся к началу. Вы проснулись, и.…?

– Проснулся в пять сорок три. Всегда просыпаюсь в это время, даже без будильника. Катя ещё спала. Я пошёл на кухню, включил кофеварку. Обычное утро. Потом вернулся в спальню – хотел разбудить её поцелуем, как делаю каждый день. И тут она открывает глаза и… – Павел провёл ладонью по лицу. – Она отшатнулась. Закричала. Спросила, что я делаю в её квартире.

– А что было дальше? – Это подала голос Инга, сидевшая справа от Алины. Обычно она молчала всю сессию, но история Павла, видимо, зацепила.

– Я пытался её успокоить. Говорил: "Катя, это я, это Паша". Показывал наши фотографии на стене. Она смотрела на них, как на чужие. Потом начала звонить в полицию. Я.… я не знал, что делать. Вышел из квартиры. Сидел три часа в машине во дворе. Потом приехал сюда.

Алина записала: "Внезапная избирательная амнезия? Капгра? Проверить медикаменты". За семь лет практики она видела многое, но такое…

– Скажите, Павел, у Кати были какие-то проблемы со здоровьем в последнее время? Стрессы, переутомление?

– Нет, ничего. Вчера вечером мы смотрели сериал, смеялись. Она рассказывала про новый проект на работе. Всё было нормально. Абсолютно нормально.

– А что за проект? – уточнила Алина. Иногда важные детали скрывались в мелочах.

– Она дизайнер в архитектурном бюро. Работают над реконструкцией старого здания на Морской. Бывший кинотеатр "Север", может, знаете? Его переделывают под какой-то медицинский центр.

Алина кивнула. Здание она знала – типичный образец советской архитектуры, годами стоявший заброшенным.

– Катя очень увлечена была. Говорила, что заказчики какие-то необычные, с особыми требованиями к планировке. Много залов без окон, усиленная звукоизоляция. Но платят хорошо, так что начальство не задаёт лишних вопросов.

Группа молчала. В такие моменты Алина обычно давала людям время обдумать услышанное, но что-то в атмосфере комнаты изменилось. Неуловимо, как меняется давление перед грозой.

– Это похоже на синдром Капгра, – неуверенно произнёс Марат. – Я читал про такое. Когда человек уверен, что близкого заменили двойником.

– Но при Капгра пациент помнит человека, просто считает его самозванцем, – возразила Елена Сергеевна. – А тут, судя по всему, полное отсутствие воспоминаний.

– Может, это последствие микроинсульта? – предположила Кристина. – У моей бабушки было что-то похожее.

– У бабушки было похожее? – заинтересовалась Алина. – Расскажите подробнее.

Капгра (синдром Капгра) – это психическое расстройство восприятия, при котором человек убеждён, что кто-то из его близких (например, супруг, ребёнок, друг) был заменён двойником, который выглядит так же, но на самом деле – обманщик, самозванец или подделка.

Кристина смутилась от внимания всей группы, но продолжила:

– Ну, не совсем так. Она после инсульта забыла последние лет двадцать. Думала, что ещё молодая, что дети маленькие. Меня, внучку, вообще не признавала. Но это было… как бы глобально, понимаете? А не один конкретный человек.

Дискуссия набирала обороты. Алина позволила группе говорить – иногда совместный поиск ответов помогал не меньше, чем профессиональная интерпретация. Но что-то беспокоило её. Что-то неправильное в этой картине.

– Павел, а вы обращались к врачу? К неврологу?

Павел покачал головой: – Я сначала хотел сюда. Подумал, может, вы что-то посоветуете. Или хотя бы объясните, что происходит.

– Это правильное решение – прийти сюда, – Алина старалась говорить ободряюще. – Но Кате обязательно нужно обследование. Такие симптомы могут указывать на органические поражения мозга.

– Я попробую с ней поговорить. Если она меня впустит.

– А родственники? Общие друзья? Может, через них получится?

Павел горько усмехнулся: – Я уже звонил её сестре. Лене. Знаете, что она сказала? "Извините, вы ошиблись номером". Двенадцать лет мы знакомы, я был свидетелем на её свадьбе. А она говорит – ошиблись номером.

В комнате стало холодно. Или это Алине показалось?

– Вы хотите сказать, что не только жена…

– Я проверил. – Павел достал телефон, начал листать контакты. – Наш общий друг Михаил – "абонент недоступен", хотя я вижу, что он онлайн. Коллега, с которым вчера обсуждали проект – сегодня спросил охранник, что я делаю в офисе. Сосед, с которым здороваемся пять лет, – посмотрел сквозь меня.

Оставшееся время сессии группа обсуждала стратегии помощи. Инга предложила попросить кого-то из общих друзей выступить посредником. Марат настаивал на немедленной госпитализации. Елена Сергеевна делилась опытом ухода за мужем после инсульта.

– А может, дело не в Кате? – вдруг сказала Инга. – Может, это с Павлом что-то произошло? Извините, – она повернулась к нему, – я не хочу вас обидеть. Но если несколько человек независимо друг от друга…

– Я тоже об этом думал, – Павел кивнул. – Проверял себя. Помню всё: свой адрес, номер паспорта, пин-код от карты. В зеркале вижу себя, того же, что и вчера. Но для других я словно… исчез.

Алина слушала вполуха, делая пометки. Что-то не давало ей покоя. Что-то в самой ситуации, в деталях рассказа Павла. Слишком внезапно. Слишком избирательно. Слишком…

– Павел, а вы не обращались в последнее время к врачам? Может, проходили какое-то лечение?

– Нет, я здоров как бык. Хотя… – он задумался. – Месяц назад Катя уговорила сходить на какое-то обследование. В новый центр, они бесплатную диагностику предлагали. "Превентивная медицина" называется.

– И что за обследование?

– Да ерунда какая-то. Анализы, энцефалограмма, ещё что-то с проводами на голове. Сказали, всё в порядке, даже лучше нормы. Катя тоже проходила, у неё тоже всё хорошо.

Алина записала название центра. Потом обязательно проверит.

Таймер мягко пискнул, обозначая конец сессии.

– Спасибо всем за участие, – Алина встала, давая сигнал к завершению. – Павел, задержитесь на минуту, пожалуйста. Остальные – увидимся через неделю.

Участники начали расходиться. Обычный ритуал прощания: Елена Сергеевна обнимала Ингу, Марат пожимал руки мужчинам, Кристина торопливо натягивала куртку. Алина проводила их взглядом и вернулась к Павлу.

– Я выпишу вам направление к неврологу. Доктор Самойлова, она отличный специалист. И Павел… если ситуация ухудшится, сразу звоните мне.

Павел кивнул, забирая листок с направлением. У двери он обернулся: – Спасибо, Алина Викторовна. Хотя бы здесь меня ещё помнят.

Странная формулировка. Алина хотела уточнить, но Павел уже вышел.

Дверь за ним закрылась, и Алина осталась одна в кабинете. Обычно после групповой терапии она чувствовала приятную усталость, но сегодня было иначе. Беспокойство царапало изнутри, как кошка, запертая в груди.

Она вернулась к столу, открыла журнал группы. Надо записать основные моменты сессии, пока свежо в памяти. Так, Павел Воронов… Алина пролистала страницы к разделу "В". Валеева, Васильев, Виноградов…

Воронова не было.

Алина нахмурилась, проверила ещё раз. Может, ошиблась с фамилией? Проверила раздел на "П" – имена участников она тоже фиксировала. Пустота.

Ладно, новый журнал, начала вести с сентября. Старый должен быть в шкафу. Алина достала потрёпанную тетрадь в чёрной обложке, нашла последние записи. Восемь участников группы, все на месте. Павла Воронова среди них не было.

Но ведь он сказал, что ходит уже полгода. Алина отчётливо помнила… или ей казалось, что помнила?

Стоп. Она же ведёт аудиозаписи. Все сессии, с согласия участников, записываются для последующего анализа. Алина открыла ноутбук, нашла папку с записями. Сегодняшняя сессия… вот.

Включила воспроизведение. Её собственный голос: "Добро пожаловать на нашу еженедельную встречу. Как обычно, начнём с круга приветствий. Марат, может быть, вы начнёте?"

Алина прослушала всю запись. Дважды. Обсуждение проблем Марата с начальством. Рассказ Елены Сергеевны о прогрессе в терапии. Молчание Инги. Робкие комментарии Кристины.

Павла Воронова в записи не было.

Но она же помнила! Помнила его голос, его историю, обручальное кольцо, которое он теребил. Это не могло быть галлюцинацией.

Она взяла телефон, открыла чат группы в мессенджере. Пролистала вверх – обычные организационные сообщения, напоминания о встречах, редкие обсуждения. Ни одного сообщения от Павла Воронова или с упоминанием его имени.

Сердце неприятно ёкнуло. Алина набрала сообщение: "Коллеги, спасибо за сегодняшнюю встречу. У меня вопрос по поводу Павла – кто-нибудь помнит, когда он присоединился к нашей группе?"

Ответы пришли быстро.

Марат: "Какого Павла?"

Елена Сергеевна: "Алина Викторовна, вы о ком?"

Инга: "Сегодня был кто-то новенький? Я не заметила."

Кристина: "Разве кроме меня были новые участники?"

Алина перечитала сообщения дважды. Трижды. Потом посмотрела на свои записи, сделанные во время сессии. Её собственный почерк: "Марат – конфликт на работе усиливается. Елена С. – прогресс в принятии. Инга – попробовать арт-терапию?"

Ни слова о Павле Воронове. Но на следующей странице, другими чернилами, словно добавленное позже: "П.В. – жена не узнаёт. Проверить превентивную медицину".

Телефон завибрировал. СМС от неизвестного номера: "Алина Викторовна, это Павел Воронов. Спасибо, что выслушали. Я знаю, это звучит безумно, но, кажется, меня начинают забывать все. Пожалуйста, запишите моё имя. Павел Александрович Воронов. Родился 15 марта 1979 года. Женат на Екатерине Вороновой. Живу в Североморске с 2003 года. Работаю инженером на заводе. Пожалуйста, не забывайте."

Алина перечитала сообщение несколько раз. Потом взяла ручку и крупными буквами написала в блокноте:

ПАВЕЛ АЛЕКСАНДРОВИЧ ВОРОНОВ. 15.03.1979. ЖЕНАТ. ИНЖЕНЕР.

Подумала и добавила:

Я ПОМНЮ.

Сделала фотографию записи. На всякий случай.

В голове металась только одна мысль: если Павел действительно был здесь, если она с ним говорила – а она была уверена, что говорила, – то, что стёрло его из памяти семи человек? И из всех записей?

Она снова взяла телефон, начала набирать ответ Павлу. Удалила. Набрала снова. В конце концов написала: "Павел, я помню вас. Приходите завтра в 10 утра. Мы разберёмся, что происходит. И Павел… сфотографируйте всё. Документы, фотографии, всё, что доказывает ваше существование."

Отправила и тут же сделала скриншот переписки.

Потом открыла браузер и набрала в поиске: "Центр превентивной медицины Североморск".

Первая же ссылка вела на современный сайт с успокаивающим дизайном в бело-голубых тонах. "Забота о вашем будущем уже сегодня", – гласил слоган. Алина пробежала глазами по описанию услуг: генетическое тестирование, ранняя диагностика, персонализированная медицина.

В разделе "О нас" она нашла информацию о главном враче – докторе Крылове. Молодое лицо, уверенная улыбка, внушительный список регалий. И ни слова о том, какие именно методики применяются в центре.

Алина записала адрес. Завтра, после встречи с Павлом, она обязательно туда заглянет. Потому что совпадения бывают, но когда человек проходит обследование в новом медицинском центре, а через месяц его начинают забывать все знакомые…

За окном сгущались октябрьские сумерки. Туман с залива полз по улицам, превращая знакомый город в декорацию к фильму ужасов. Где-то там, в этой серой мгле, был человек, которого стирали из памяти мира.

И Алина Морозова была единственной, кто ещё помнил его имя.

Глава 2. "Чужой в собственном доме"

Пять сорок три утра. Павел Воронов открыл глаза за секунду до того, как должен был зазвонить будильник. Двенадцать лет одного и того же распорядка выработали в нём внутренние часы точнее швейцарского механизма.

Он потянулся отключить будильник на тумбочке и замер. Рядом с ним, укутавшись в одеяло по самый нос, спала Катя. Её русые волосы разметались по подушке, одна прядь упала на лицо и вздрагивала в такт дыханию. Павел осторожно убрал прядь за ухо – Катя всегда жаловалась, что волосы лезут в нос и мешают спать.

Она не проснулась, только довольно вздохнула и прижалась к нему спиной. Тёплая, родная, пахнущая ванилью от вечернего крема. Павел поцеловал её в плечо и осторожно выскользнул из постели.

На кухне он по привычке включил кофеварку – подарок на прошлый день рождения от Кати. "Чтобы ты меня по утрам не будил своей растворимой гадостью", – сказала она тогда, вручая коробку. С тех пор утренний ритуал приготовления кофе стал для Павла чем-то вроде медитации.

Пока кофеварка урчала, он открыл ноутбук, проверил почту. Несколько рабочих писем, спам, напоминание о собрании проектной группы в десять. Обычное утро понедельника.

В окно кухни был виден двор их пятиэтажки. Фонари ещё горели, но небо на востоке уже начинало светлеть. Скоро включится свет в окне напротив – там жила старушка Нина Петровна, которая вставала ровно в шесть и первым делом поливала свои фиалки. Потом выйдет на пробежку сосед снизу, Игорь. Потом…

Кофеварка пискнула, сообщая о готовности. Павел налил кофе в любимую кружку Кати – белую, с нарисованным сонным котом и надписью "Не буди лихо". Добавил молока и сахара – один кубик, не два, Катя следила за фигурой.

В спальне он поставил кружку на тумбочку и присел на край кровати. Катя спала, уткнувшись лицом в подушку. Павел погладил её по плечу:

– Кать, подъём. Семь часов.

Она пробормотала что-то невнятное и натянула одеяло повыше.

– Катюш, кофе стынет. Твой любимый, с молоком.

Ещё одно невнятное бормотание. Павел улыбнулся – этот утренний ритуал повторялся годами. Катя никогда не была жаворонком.

– Ну всё, тогда я применяю секретное оружие.

Он наклонился и поцеловал её в щёку, потом в висок, потом…

Катя резко открыла глаза. Но в них не было привычной сонной нежности. Только ужас.

Она отшатнулась так резко, что ударилась головой о спинку кровати, и закричала. Пронзительно, страшно, как кричат люди, увидевшие что-то невозможное.

– Катя! Катя, что случилось? – Павел попытался её обнять, но она отползла к стене, подтянув колени к груди.

– Кто вы? Что вы делаете в моей квартире? – Её голос дрожал. Она шарила рукой по тумбочке, нащупала мобильный. – Я вызываю полицию!

– Катя, это я, Паша. Твой муж. Что с тобой?

Но она уже набирала номер, прижавшись спиной к стене. В её глазах плескался животный страх.

– Полиция? У меня в квартире чужой мужчина. Адрес: Северная, 15, квартира 42. Пожалуйста, приезжайте быстрее!

Павел стоял посреди их спальни – их общей спальни, где они прожили двенадцать лет, – и не мог поверить в происходящее.

– Катя, посмотри на меня. Это же я. Мы вчера смотрели третий сезон "Настоящего детектива". Ты ещё сказала, что Махершала Али играет лучше, чем МакКонахи в первом сезоне. Мы ели попкорн, и ты жаловалась, что я слишком громко хрустю.

Катя смотрела на него, не мигая. В её взгляде не было узнавания. Совсем.

– Я не знаю, кто вы и откуда знаете это, но уходите. Уходите немедленно, или я закричу.

– Катюш, ну посмотри же. – Павел указал на стену, где висели их свадебные фотографии. – Это мы. Свадьба в Сочи, помнишь? Ты ещё споткнулась на ступеньках ЗАГСа, и мы потом шутили, что это к долгой совместной жизни.

Катя перевела взгляд на фотографии. Павел видел, как она изучает их – свадебное платье, его костюм, их счастливые лица. Но в её глазах не было узнавания.

– Это какой-то фотошоп. Не знаю, как вы это сделали, но…

– Фотошоп? Катя, да ты же сама выбирала эту рамку! В ИКЕЕ, мы ещё час спорили между деревянной и металлической.

Звук сирены становился громче. Полиция приближалась.

Павел в отчаянии огляделся. На комоде стоял их телевизор – они специально купили в спальню маленький, чтобы смотреть сериалы перед сном. Рядом лежал второй пульт – от кондиционера, который он установил в прошлом году, когда было особенно жаркое лето. На кресле висела его рубашка, которую Катя вчера выгладила.

– Смотри, вот моя рубашка. Ты же её вчера гладила. Синяя в полоску, ты говорила, что она мне идёт.

– Я ничего не гладила. Это не ваша рубашка. Это… это вообще не мужская рубашка.

Павел посмотрел на рубашку снова. Обычная мужская рубашка, размер L, его размер.

– Катя, пожалуйста. Вспомни хоть что-нибудь. Нашу поездку в Карелию. Твой день рождения в прошлом месяце – я подарил тебе серёжки с александритом. Вот же они, на трюмо.

Катя мельком глянула на трюмо, где действительно лежали серёжки.

– Это мои серёжки. Я их купила себе сама. Не знаю, как вы узнали про мой день рождения, но…

Дверь распахнулась. Два полицейских ворвались в квартиру – Катя, видимо, оставила дверь открытой.

– Вот он! – Катя указала на Павла. – Он был в моей спальне, когда я проснулась!

Старший полицейский, крепкий мужчина лет пятидесяти, оценивающе посмотрел на Павла:

– Документы есть?

– Да, конечно. – Павел потянулся к брюкам, висевшим на стуле, но полицейский остановил его жестом.

– Медленно. И руки держите на виду.

Павел достал бумажник, протянул паспорт. Полицейский изучил документ, сверил фотографию.

– Павел Александрович Воронов. Прописка?

– Северная, 15, квартира 42. Это здесь. Это моя квартира. Наша квартира.

Полицейский нахмурился:

– Гражданка, это ваш адрес?

– Да, но я живу здесь одна! Я снимаю эту квартиру уже три года, и никакого мужа у меня нет!

– Снимаете? – Павел не поверил своим ушам. – Катя, мы купили эту квартиру пять лет назад. В ипотеку. Мы ещё два года выплачивать должны!

Младший полицейский, паренёк лет двадцати пяти, изучал семейные фотографии на стенах:

– Товарищ старший лейтенант, тут фотографии. Они вместе на них.

– Это подделка! – Катя была на грани истерики. – Я не знаю этого человека! Никогда его не видела!

Старший полицейский явно был озадачен. За годы службы он видел всякое, но такое…

– Так, спокойно. Гражданин Воронов, у вас есть документы на квартиру?

– Да, в кабинете. В сейфе. Могу показать.

– Пойдёмте. Гражданка… простите, как вас зовут?

– Екатерина Воронова, – автоматически ответила Катя и тут же поправилась: – То есть Сергеева. Екатерина Сергеева.

– Но в паспорте у вас Воронова?

Катя растерянно кивнула: – Да, но… я не понимаю, почему. Я никогда не меняла фамилию. Я не замужем!

Павел почувствовал, как земля уходит из-под ног. Он прошёл в кабинет – их общий кабинет, где стояли два стола, его и Кати. Открыл сейф. Код она знала – дата их первой встречи.

– Вот, – он протянул полицейскому папку с документами. – Договор купли-продажи. Ипотечный договор. Всё на нас двоих оформлено.

Старший лейтенант изучал документы, его брови поползли вверх: – Действительно. Павел Александрович Воронов и Екатерина Сергеевна Воронова. Куплено в 2019 году. Всё подлинное, печати, подписи…

– Это не моя подпись! – Катя выхватила договор. – Я никогда… Погодите. Это моя подпись. Но я этого не подписывала!

Она села прямо на пол, держась за голову: – Я схожу с ума. Что происходит?

Младший полицейский негромко сказал: – Товарищ старший лейтенант, может, "скорую" вызвать?

– Погоди. Гражданин Воронов, расскажите, что произошло.

Павел, стараясь говорить спокойно, рассказал о сегодняшнем утре. О том, как принёс жене кофе, как она проснулась и не узнала его.

– А вчера вечером всё было нормально?

– Абсолютно. Мы поужинали – Катя готовила пасту карбонара. Посмотрели сериал. Легли спать около полуночи. Всё как обычно.

– Гражданка Воронова… Сергеева, что вы помните о вчерашнем вечере?

Катя подняла голову. Её глаза были полны слёз: – Я.… я пришла с работы. Поужинала – да, пасту готовила. Посмотрела сериал. Легла спать. Одна! Я была одна!

– А что за сериал смотрели?

– "Настоящий детектив", третий сезон.

Павел вздрогнул: – Катя, ну вот видишь! Ты помнишь. Мы же вместе смотрели.

– Нет! Я смотрела одна. На ноутбуке, в наушниках.

– Но мы же обсуждали Махершалу Али. Ты сказала, что он играет лучше МакКонахи.

Катя побледнела: – Откуда вы это знаете? Я.… я это подумала, но никому не говорила.

Полицейские переглянулись. Ситуация выходила за рамки их компетенции.

– Так, – старший лейтенант принял решение. – Гражданка Сергеева, вам действительно нужно обратиться к врачу. Это похоже на какое-то неврологическое расстройство. Гражданин Воронов, у вас есть куда пойти?

– Это мой дом, – упрямо сказал Павел.

– Понимаю. Но сейчас вашей жене нужен покой. Может, к родственникам?

Павел вспомнил о сестре Кати: – Я позвоню Лене, её сестре. Она поможет.

Он набрал знакомый номер. Гудки, потом голос Лены: – Алло?

– Лена, привет, это Паша. У нас тут ситуация с Катей…

– Простите, кто это?

Холод пробежал по спине.

– Лена, это я, Паша. Муж Кати. Мы виделись в субботу, ты заходила за рецептом тирамису.

– У меня нет никакой Кати. И я не знаю никакого Пашу. Вы ошиблись номером.

Гудки отбоя.

Павел медленно опустил телефон. Полицейские смотрели на него с сочувствием.

– Ладно, – сказал он глухо. – Я поеду к другу. Но я вернусь. Это мой дом, и Катя – моя жена. Что бы ни происходило, я это выясню.

Он быстро оделся, собрал самое необходимое в спортивную сумку. Катя сидела на диване в гостиной, укутавшись в плед. Она больше не выглядела испуганной – скорее потерянной.

– Катя, – Павел присел перед ней на корточки. – Я не знаю, что происходит. Но я люблю тебя. И я найду способ это исправить.

Она посмотрела на него так, словно видела впервые: – Я.… я правда вас не помню. Простите.

Павел кивнул и вышел из квартиры. Из их квартиры.

В подъезде он столкнулся с соседом снизу, Игорем. Они здоровались каждое утро пять лет.

– Игорь, привет.

Сосед посмотрел сквозь него и прошёл мимо.

На улице было холодно. Октябрьский туман окутывал дома, превращая знакомый двор в чужое, враждебное место. Павел сел в машину – их общую машину, которую они купили в прошлом году, – и набрал номер Михаила, друга со студенческих времён.

"Абонент недоступен".

Но Павел видел, что Михаил онлайн в мессенджере. Написал сообщение: "Миша, это Паша. Мне нужна помощь".

Сообщение ушло. Одна галочка. Две галочки. Прочитано.

Ответа не было.

Павел поехал на работу. Может, там будет проще. Коллеги, рабочие вопросы – что-то конкретное, за что можно зацепиться.

На проходной его остановил охранник: – Вы к кому?

– Как к кому? Валера, это я, Павел Воронов. Из проектного отдела.

Охранник – тот самый Валера, с которым они курили вместе три года, – смотрел на него без узнавания: – Нет в списках никакого Воронова. У вас есть пропуск?

Павел показал пропуск. Валера просканировал его и нахмурился: – Не работает. Системе неизвестен такой сотрудник. Извините, не могу вас пропустить.

– Но… Валера, ну ты же меня знаешь. Вчера мы с тобой обсуждали матч "Зенита".

– Я вас вижу первый раз в жизни. И прошу покинуть территорию.

Павел вернулся к машине. Сел, обхватил руками руль. Что происходит? Массовая амнезия? Розыгрыш? Но какой розыгрыш может быть настолько тотальным?

Он проверил документы. Паспорт на месте, права, карточки. Проверил банковское приложение – счета активны, история операций за годы. Зашёл в соцсети – профиль на месте, фотографии, друзья…

Стоп. Друзей было мало. Намного меньше, чем должно быть. И под фотографиями – ни одного комментария. Ни одного лайка. Словно он выкладывал их в пустоту.

Телефон зазвонил. Неизвестный номер.

– Павел Александрович? – женский голос. – Это администратор психологического центра "Гармония". Напоминаю, у вас назначена встреча с Алиной Викторовной Морозовой на десять утра.

– Встреча? Но я же был вчера на групповой терапии.

Пауза.

– У нас нет записей о вашем вчерашнем визите. Но Алина Викторовна настояла, чтобы я вам позвонила. Вы придёте?

– Да. Да, конечно.

Павел посмотрел на часы. Девять тридцать. Полчаса до встречи с единственным человеком, который, возможно, сможет объяснить происходящее.

Он завёл машину и поехал через туманный город. Мимо проплывали знакомые улицы, но они казались декорациями. Люди на остановках, в машинах, на тротуарах – все они жили в мире, где Павла Воронова не существовало.

На светофоре он достал телефон и начал печатать сообщение:

"Алина Викторовна, это Павел Воронов. Спасибо, что помните. Всё стало хуже. Жена, сестра жены, друзья, коллеги – никто меня не помнит. Словно меня стирают из памяти мира. Я сделал фотографии документов, записал видео. Если и меня забудете – хотя бы останутся доказательства, что я существовал. Еду к вам."

Отправил. И тут же сделал скриншот.

Потому что где-то глубоко внутри, в самой примитивной части мозга, отвечающей за выживание, Павел Воронов уже понимал: что бы ни стирало его из памяти людей, это только начало.

И остановить это будет очень, очень сложно.

Глава 3. "Архив молчания"

Алина Морозова приехала в центр "Гармония" на час раньше обычного. Ночь она почти не спала – всё думала о вчерашнем случае с Павлом Вороновым. Человек, которого помнила только она. Человек, стёртый из памяти целой группы людей и из всех записей.

Кроме одной.

Она открыла кабинет, включила свет. Привычная обстановка немного успокаивала: книжные полки вдоль стен, мягкие кресла для клиентов, её рабочий стол у окна. Всё на своих местах, всё реально и осязаемо.

Алина достала блокнот, где вчера записала данные Павла. Запись была на месте, крупными буквами: "ПАВЕЛ АЛЕКСАНДРОВИЧ ВОРОНОВ. 15.03.1979. ЖЕНАТ. ИНЖЕНЕР. Я ПОМНЮ."

Она сфотографировала страницу ещё раз – на всякий случай. Потом открыла ноутбук и проверила скриншот вчерашней переписки. Сообщения от Павла были на месте.

Тихий стук в дверь заставил её вздрогнуть.

– Алина Викторовна? Вы рано сегодня. – В кабинет заглянула Вера, её ассистентка. Молодая девушка, всего год как после университета, но очень старательная и внимательная к деталям.

– Доброе утро, Вера. Да, хотела кое-что проверить до начала приёма.

– Кофе принести?

– Было бы чудесно, спасибо.

Вера ушла, а Алина открыла архивный шкаф. Где-то здесь должны быть старые журналы групповой терапии. Она помнила – не могла не помнить – что Павел ходил к ним около полугода.

Вот, весенние записи. Апрель, май, июнь… Алина листала страницы, выискивая знакомую фамилию. И находила. Вот запись от 15 апреля: "П. Воронов – первая сессия. Проблемы с выражением эмоций, алекситимия? Детская травма – потеря отца в 12 лет."

Вот майские записи: "П.В. – прогресс в осознании чувств. Рассказал о страхе потерять жену так же внезапно, как отца."

Июнь: "Павел делится опытом с новыми участниками. Хорошая динамика."

Алина выдохнула. Она не сошла с ума. Павел Воронов существовал, ходил на терапию, она работала с ним месяцами.

– Вот ваш кофе. – Вера поставила чашку на стол и заметила открытый журнал. – О, старые записи просматриваете?

– Да, хочу проследить динамику одного клиента. Вера, посмотрите, пожалуйста, вот эту запись. – Алина указала на строчку с именем Павла.

Вера наклонилась над журналом, прищурилась: – Какую запись? Тут же пусто.

Алина почувствовала, как кровь отливает от лица: – Как пусто? Вот же, видите? "П. Воронов – первая сессия…"

Вера странно посмотрела на неё: – Алина Викторовна, вы в порядке? Страница чистая. Ну, то есть там есть дата и заголовок "Групповая терапия", но сами записи… их нет.

Алина перевернула страницу. Для неё она была исписана её почерком. Для Веры – пуста.

– А здесь? – Алина указала на майские записи.

– Тоже ничего. Алина Викторовна, может, вы переутомились? У вас ведь очень плотный график.

Алина закрыла журнал. Надо взять себя в руки. Что бы ни происходило, паника не поможет.

– Наверное, вы правы. Спасибо за кофе, Вера. И ещё – Павел Воронов записан на десять?

Вера проверила планшет: – У вас на десять никого нет. Свободное окно до одиннадцати.

– Он позвонил вчера вечером, я сама внесла его в расписание.

– Хм, странно. В системе ничего нет. Но я могу записать, если нужно. Павел Воронов, говорите?

– Да. Обязательно запишите.

Вера что-то набрала в планшете: – Готово. Павел Воронов, десять утра. Что-то ещё?

– Нет, спасибо. Можете идти.

Когда дверь за Верой закрылась, Алина откинулась в кресле. Значит, дело не только в людях. Записи тоже подвержены этому… стиранию. Но почему она видит то, чего не видят другие?

Телефон на столе завибрировал. Звонок с городского номера.

– Алина Морозова слушает.

– Алина Викторовна? – мужской голос звучал встревоженно. – Это доктор Самойлов из городской больницы. Вы вчера направляли к нам пациента?

Самойлов? Но она направляла Павла к Самойловой, женщине-неврологу.

– Я направляла пациента к доктору Самойловой.

– У нас нет никакой Самойловой в неврологии. Но это неважно. Алина Викторовна, у нас тут происходит что-то странное. Можете приехать? Это срочно.

– Что случилось?

– По телефону сложно объяснить. Но если коротко – к нам поступает всё больше пациентов с похожими симптомами. Люди, которых не помнят их близкие. Причём это началось внезапно, буквально вчера-сегодня. И ваше имя всплыло в разговоре с одним из пациентов.

– Я приеду. Через час буду.

– Спасибо. Спросите меня на регистратуре, я вас встречу.

Алина положила трубку. Значит, Павел не единственный. Это не изолированный случай, это… эпидемия?

Она быстро написала сообщение Павлу: "Павел, я помню вас. Жду в 10. Есть новая информация – вы не одиноки в своей проблеме."

Отправила и тут же услышала знакомый звук уведомления – но не из своего телефона. Звук шёл откуда-то из кабинета.

Алина прислушалась. Тишина. Потом снова – короткий писк, словно телефон в беззвучном режиме вибрирует о твёрдую поверхность.

Она встала, пошла на звук. Он вёл к книжным полкам. Алина отодвинула несколько томов по психологии и обнаружила за ними старый смартфон. Не её.

На экране высветилось её сообщение Павлу Воронову.

Сердце пропустило удар. Это был телефон Павла? Но как он оказался здесь, за книгами?

Алина разблокировала экран – пароля не было. Открыла галерею. Десятки фотографий: Павел с женой, с друзьями, на работе. Обычная жизнь обычного человека. Последние фото были датированы вчерашним днём – скриншоты документов, паспорта, свидетельства о браке.

В сообщениях – отправленные письма без ответов. Звонки без ответов. Человек, которого отвергал мир.

Но как телефон оказался здесь? Павел вчера не был в её кабинете. Она встречалась с ним только на групповой терапии, в другом помещении.

Или всё-таки был?

Алина попыталась вспомнить вчерашний день до групповой терапии. Утренние клиенты, обед, подготовка к группе… Был ли кто-то ещё?

Память услужливо подбросила образ: мужчина средних лет, усталое лицо, обручальное кольцо на пальце. Сидел в кресле напротив и рассказывал о странных снах. О том, что ему снится, будто он исчезает, становится невидимым. Будто его стирают ластиком, как карандашный рисунок.

Павел. Это был Павел, он приходил на индивидуальную сессию вчера утром. Как она могла забыть?

Алина схватила ежедневник. Вчера, 9:00… пусто. Но она же помнила! Теперь помнила. Он сидел здесь, пил чай, говорил о страхах. А потом…

Потом он ушёл, забыв телефон. Она хотела его догнать, но телефон завибрировал и упал за книги. А она отвлеклась на следующего клиента и забыла.

Забыла.

Как все забыли Павла.

Стук в дверь прервал её размышления. Алина глянула на часы – 9:55.

– Войдите!

Дверь открылась, и вошёл Павел Воронов. Живой, реальный, но словно постаревший за одну ночь. Под глазами тёмные круги, щетина, измятая одежда.

– Алина Викторовна, спасибо, что согласились меня принять.

– Павел, проходите, садитесь. «У меня есть для вас…» – Алина протянула ему телефон. – Вы вчера забыли.

Он взял телефон с таким выражением лица, словно она протянула ему чудо: – Мой телефон? Но я вчера у вас не был. То есть был, но на группе, а там…

– Вы были здесь утром. На индивидуальной консультации. Я только что вспомнила.

Павел медленно опустился в кресло: – Я.… я не помню. Совсем не помню. Алина Викторовна, что со мной происходит?

– Я пока не знаю. Но вы не одиноки – мне только что звонили из больницы. Есть ещё люди с похожими симптомами. И Павел… я вижу ваши записи в своих журналах. Другие их не видят, но я вижу.

– Почему вы? Что в вас особенного?

Алина задумалась. Что действительно отличало её от Веры, от участников группы?

– Я не знаю. Может, дело в том, что я активно пытаюсь помнить? Или…

Её осенило.

– Павел, вы говорили про обследование в центре превентивной медицины. Я не была там. Может, дело в этом?

– Возможно. Катя была, её сестра тоже недавно ходила. И коллеги многие – у нас на работе устраивали корпоративный медосмотр.

– А кто ещё не был?

Павел задумался: – Трудно сказать. Это же добровольное обследование было. Но большинство пошли – бесплатно же, да ещё и с такой рекламой.

Телефон Алины зазвонил снова. Опять городская больница.

– Да?

– Алина Викторовна, вы едете? У нас уже двенадцать человек с амнезией. И это только те, кто обратился. Медсёстры в панике – некоторые пациенты утверждают, что работают здесь годами, но их никто не знает.

– Выезжаю прямо сейчас. – Она посмотрела на Павла. – Поедете со мной? В больнице есть другие люди в похожей ситуации.

– Конечно. Может, вместе мы поймём, что происходит.

Они вышли из кабинета. В коридоре Алина столкнулась с Верой:

– Я в городскую больницу, срочный вызов. Перенесите моих клиентов на завтра.

– Хорошо. А ваш десятичасовой клиент пришёл? Этот… как его…

Вера замолчала, глядя на Павла с лёгким недоумением.

– Да, мы как раз идём вместе. Это Павел Воронов.

– А, да, конечно. Павел… Воронов. – Вера произнесла имя так, словно пробовала его на вкус. – Приятно познакомиться.

В машине Алина вела, а Павел листал свой телефон:

– Знаете, что странно? Все мои фотографии на месте, но из соцсетей я исчезаю. Смотрите – вот фото со дня рождения Кати, нас там человек двадцать. Но в отметках только девятнадцать человек, меня нет.

– Словно вас стирают не только из памяти, но и из цифровой реальности.

– Но зачем? И главное – как? Это же невозможно технически.

Алина вспомнила о центре превентивной медицины: – Павел, расскажите подробнее об обследовании. Что именно они делали?

– Стандартный набор – кровь, моча, ЭКГ. Потом была энцефалограмма, но какая-то продвинутая. Много датчиков, лежал минут сорок в специальной камере. Сказали, что это новая методика для ранней диагностики нейродегенеративных заболеваний.

– И никаких побочных эффектов не было?

– Нет, наоборот. Несколько дней после обследования чувствовал себя отлично. Катя тоже говорила, что словно помолодела. А потом…

– Что потом?

– Сны начались. Недели две назад. Снилось, что я становлюсь прозрачным. Что люди проходят сквозь меня. Я рассказывал вам об этом вчера… то есть, получается, я был у вас дважды вчера?

– Похоже на то. Возможно, ваша память тоже начинает давать сбои.

Они подъехали к больнице. Обычно спокойная территория была похожа на растревоженный улей – машины скорой помощи, полиция, толпы людей у входа.

– Что здесь происходит? – Алина с трудом нашла место для парковки.

На входе их встретил взволнованный мужчина в белом халате: – Алина Викторовна? Я доктор Самойлов. Спасибо, что приехали. Ситуация становится критической.

– Сколько пациентов?

– Уже больше тридцати. И это только в нашей больнице. Из других районов тоже поступают сообщения. – Он повёл их по коридору. – Самое странное – многие из этих людей действительно работали здесь. У нас есть их трудовые книжки, записи в базе данных, но никто из персонала их не помнит.

Они вошли в большую палату, переоборудованную под временный центр приёма. Десятки людей сидели на койках, в креслах, просто на полу. Все они выглядели потерянными, испуганными.

– Это как эпидемия, – продолжал Самойлов. – Но эпидемия чего? Вируса, который стирает людей из памяти? Бред какой-то.

Алина огляделась. Мужчины, женщины, разного возраста, разных профессий. Но что-то их объединяло, что-то неуловимое…

– Доктор, а вы проверяли, есть ли у них что-то общее? Место жительства, работа, увлечения?

– Пытались. Пока единственное, что удалось выяснить – большинство из них проходили какое-то медицинское обследование в последние месяцы. Но в разных клиниках, так что…

– В центре превентивной медицины? – подсказал Павел.

Самойлов удивлённо посмотрел на него: – Да, многие упоминали это название. А вы откуда знаете?

– Потому что я тоже там был. Месяц назад.

В палате к ним подошла женщина средних лет, в деловом костюме: – Простите, я слышала ваш разговор. Вы тоже… забытый?

Павел кивнул: – Да. Меня зовут Павел Воронов. А вас?

– Марина Седова. Я главный бухгалтер… была главным бухгалтером в строительной компании. Двадцать лет проработала. А сегодня пришла – меня охрана не пускает. Говорят, не знают никакой Седовой.

– А ваша семья?

Женщина закрыла лицо руками: – Муж смотрит как на чужую. Дети прячутся. Младшая, ей всего восемь, она плакала и просила папу прогнать страшную тётю.

К их разговору стали прислушиваться другие. Вскоре вокруг собралась целая группа – все хотели поделиться своими историями, найти объяснение происходящему.

Алина достала блокнот: – Давайте попробуем систематизировать. Кто из вас проходил обследование в центре превентивной медицины?

Подняли руки почти все.

– А кто проходил именно расширенную энцефалограмму в специальной камере?

Руки остались поднятыми.

– Как давно?

Ответы варьировались от двух недель до двух месяцев.

– У кого начались странные сны перед тем, как вас перестали узнавать?

Снова лес рук.

Алина переглянулась с доктором Самойловым: – Кажется, мы нашли общий знаменатель.

– Но это невозможно, – возразил доктор. – Энцефалограмма – это пассивная диагностика. Она считывает активность мозга, но не может её изменить.

– Обычная не может, – согласилась Алина. – Но что, если под видом диагностики проводилось что-то другое?

В палату вбежала медсестра: – Доктор Самойлов! Срочно! Ещё пятеро поступило, и.… и один из них утверждает, что он наш главврач!

Самойлов побледнел: – Что? Но Виктор Павлович на месте, я только что с ним говорил.

– Вот именно! А этот человек – у него есть все документы, ключи от кабинета, он знает все пароли… Но никто его не помнит!

Алина почувствовала, как холодок пробежал по спине. Если под удар попадают даже главврачи больниц, то масштаб происходящего…

– Нужно немедленно связаться с центром превентивной медицины, – сказала она. – И желательно с полицией.

– Я уже пытался, – мрачно ответил Самойлов. – В центре говорят, что не понимают, о чём речь. А в полиции… там тоже началось. Два участковых не могут попасть на работу – коллеги их не узнают.

Павел схватил Алину за руку: – Это распространяется. Как вирус. Что, если завтра таких как мы будут сотни? Тысячи?

– Тогда, – медленно сказала Алина, – у нас очень мало времени, чтобы найти причину и способ – это остановить.

За окнами палаты сгущались октябрьские сумерки. Где-то в городе, в сотнях домов, люди ложились спать, не зная, узнают ли их близкие завтра утром.

А в центре превентивной медицины, за закрытыми дверями и непроницаемыми стёклами, возможно, готовились новые процедуры для новых пациентов.

Время шло, и с каждым часом забытых становилось всё больше.

Глава 4. "Доктор Морозова"

Алина Морозова проснулась в три часа ночи от того же кошмара, который преследовал её уже двадцать пять лет. Маленькая Лиза стоит на краю пирса, машет рукой и смеётся. Солнце слепит глаза, озеро искрится тысячами бликов. А потом – пустой пирс, круги на воде и тишина. Оглушительная, непоправимая тишина.

Она села в постели, дожидаясь, пока сердце перестанет колотиться. За окном спал Североморск, укутанный в октябрьский туман. На прикроватной тумбочке светились цифры – 3:17. До будильника ещё три часа, но Алина знала, что не уснёт.

Она встала, накинула халат и прошла на кухню. Квартира встретила её привычной пустотой – минималистичный интерьер, никаких лишних вещей, никаких фотографий на стенах. Только в спальне, в ящике комода, лежал единственный снимок: две девочки на даче, старшей одиннадцать, младшей шесть. Последнее совместное фото.

Алина заварила чай и села у окна. Вчерашний день в больнице не выходил из головы. Десятки людей, стёртых из памяти мира. И она – единственная, кто помнит Павла Воронова, кто видит невидимые для других записи.

Почему она?

Ответ лежал на поверхности, но Алина упорно отказывалась его принимать. Потому что это означало бы признать то, что она скрывала даже от себя все эти годы.

Она уже видела, как люди исчезают из памяти. Один раз. Давно.

Лето 1999 года. Дача под Ленинградом, которую родители снимали каждый год. Алине одиннадцать, Лизе шесть. Идеальный июльский день, из тех, что потом вспоминаются как квинтэссенция детства – запах сосен, холодный квас из погреба, мамины пирожки с черникой.

Они с Лизой пошли на озеро. Родители разрешили – место знакомое, до воды пять минут через лес. Алина была "старшей", ответственной. Лиза бежала впереди, собирая шишки и напевая песенку из мультфильма.

На пирсе они встретили мальчика. Лет восьми, светловолосый, с удочкой. Лиза сразу к нему подбежала – она была общительным ребёнком, легко заводила друзей.

– Привет! Ты что ловишь? А можно посмотреть? А меня Лиза зовут!

Мальчик улыбнулся: – Митя. Окуней ловлю, но не клюют.

Они разговорились. Митя оказался из соседней деревни, приехал к бабушке на лето. Показывал, как правильно насаживать червяка, хвастался, что однажды поймал щуку "во-о-от такую".

Алина сидела на краю пирса, болтала ногами в воде и читала книжку. Детский гомон не мешал – наоборот, создавал уютный фон. Она дочитывала главу, когда Лиза крикнула:

– Алин, смотри, я как балерина!

И встала на самый край пирса, раскинув руки.

Дальше всё произошло в замедленной съёмке. Неловкое движение, потеря равновесия. Митя попытался её удержать, но сам оступился. Два всплеска, крики, круги на воде.

Алина прыгнула следом, не раздумывая. Вода была холодной, тёмной. Она нырнула, пытаясь нащупать сестру. Вынырнула – никого. Снова нырок. И снова. И снова.

Митю она нашла первым. Он запутался в водорослях у опоры пирса. Алина попыталась его вытащить, но он был слишком тяжёлым. Лёгкие горели, в глазах темнело. Она вынырнула за воздухом и снова нырнула – за Лизой.

Сколько раз она ныряла, Алина не помнила. Помнила только, как чьи-то сильные руки вытащили её на берег, как она билась и кричала, что нужно искать Лизу, что Лиза там, под водой.

Тело Лизы нашли через три часа. Митю так и не нашли.

На похоронах было много народу. Родственники, соседи, мамины коллеги. Все говорили правильные слова про "ужасную трагедию" и "бедную девочку". Но никто не упоминал Митю. Словно его и не было.

Алина пыталась рассказать. Говорила, что их было двое, что утонул ещё мальчик. Взрослые смотрели с жалостью – шок, травма, ребёнок путается в показаниях. Водолазы обследовали всё озеро. Нашли только Лизу.

В деревне, откуда был Митя, о нём никто не слышал. Никакой бабушки с внуком там не было.

Но Алина помнила. Помнила его лицо, голос, рассказ про щуку. Помнила, как он пытался удержать Лизу. И ещё она помнила странную деталь – когда она в последний раз вынырнула, обессиленная и задыхающаяся, ей показалось, что видит Митю. Он стоял на берегу, мокрый и испуганный. А потом словно растаял в воздухе.

Родители повезли её к психологу. Диагноз был предсказуем – посттравматическое расстройство, диссоциация, попытка психики справиться с чувством вины. Митя был выдуманным другом, на которого подсознание пыталось переложить ответственность.

Со временем Алина научилась не говорить о Мите. Но забыть не смогла.

Годы шли. Алина поступила на психфак – классический случай, когда человек идёт в профессию, чтобы разобраться в собственной травме. Училась блестяще, особенно увлекалась темами памяти, диссоциативных расстройств, детской психологии.

На последнем курсе писала дипломную работу о ложных воспоминаниях. И наткнулась на странную статью в малоизвестном швейцарском журнале. Автор описывал редкий феномен – "синдром исчезающего свидетеля", когда после травматического события один из участников словно стирается из памяти очевидцев.

Статья была полна оговорок, автор признавал спорность темы. Но приводил несколько задокументированных случаев. Авиакатастрофа, где по списку пассажиров числился человек, которого никто не помнил. Пожар в отеле, после которого один из спасённых "исчез" из всех свидетельских показаний.

И каждый раз находился кто-то один – обычно тот, кто был рядом в момент трагедии, – кто упорно настаивал на существовании исчезнувшего.

Алина пыталась связаться с автором статьи, но безуспешно. Доктор Штайнер словно сам исчез – университет, где он работал, не имел записей о таком сотруднике.

Она защитила диплом по другой теме. Начала практику. Вышла замуж за однокурсника – милого, надёжного Сергея. Развелась через три года – он хотел детей, а Алина при одной мысли о ребёнке, за которого она будет в ответе, покрывалась холодным потом.

Работа стала её убежищем. Она была хорошим психотерапевтом – внимательным, чутким, профессиональным. Клиенты её любили. Коллеги уважали. Начальство ценило.

И никто не знал, что по ночам доктор Морозова просыпается от кошмара, где маленькая девочка машет рукой с края пирса.

Чай остыл. За окном начинало светать. Алина посмотрела на часы – пять утра. Через два часа начнётся новый день, полный забытых людей и невидимых записей.

Она открыла ноутбук и набрала в поисковике: "Синдром исчезающего свидетеля". Пара ссылок на форумы любителей теорий заговора, обсуждение фильма с похожим названием. Ничего серьёзного.

Попробовала другой запрос: "Массовая избирательная амнезия". Больше результатов, но всё либо из области фантастики, либо о клинических случаях повреждения мозга.

А потом её взгляд зацепился за странную ссылку внизу третьей страницы результатов. Форум для "тех, кто помнит". Закрытый ресурс, требовалась регистрация.

Алина поколебалась. Форумы теоретиков заговора не были надёжным источником информации. Но что-то в описании зацепило: "Если вы помните тех, кого забыл мир, вы не одиноки".

Она создала аккаунт под вымышленным именем и вошла.

Форум оказался небольшим – всего несколько десятков участников. Темы обсуждений заставили сердце биться чаще: "Мой брат исчез из семейных фотографий", "Коллегу забыли за одну ночь", "Помогите, моего ребёнка не помнят в школе".

Алина открыла самую свежую тему, созданную вчера вечером: "Североморск. Массовые исчезновения. Срочно".

Автор писал сбивчиво, паникуя: "Я медсестра в городской больнице. Сегодня к нам поступило больше сорока человек, которых никто не помнит. Это началось внезапно, словно эпидемия. Многие проходили обследование в новом медицинском центре. Если вы из Североморска и читаете это – будьте осторожны. Что-то происходит. Что-то страшное."

Под сообщением было несколько комментариев: "У нас в Мурманске тоже начинается. Трое за сегодня." "Архангельск – пока тихо, но я волнуюсь." "Это ОНИ. Я предупреждал, что эксперименты возобновятся."

Алина пролистала вниз, ища пост про эксперименты. Нашла тему полугодовой давности. Автор под ником "Помнящий77" писал:

"Синдром исчезающего свидетеля – не случайность, а результат экспериментов 70-80х годов. Проект "Чистый лист", попытка создать технологию управления коллективной памятью. Officially закрыт после серии инцидентов. Но технологии не исчезают. Они ждут своего часа. И похоже, этот час настал."

Дальше шли обрывочные данные, ссылки на закрытые архивы, упоминания неких "имплантов памяти". Выглядело как бред параноика, но…

Телефон Алины зазвонил. Номер Павла Воронова.

– Алина Викторовна? – голос звучал напряжённо. – Простите, что так рано, но это срочно. Я всю ночь изучал данные из больницы. Нашёл закономерность.

– Какую?

– Все забытые проходили обследование в центре превентивной медицины. Но не просто обследование – конкретную процедуру. Называется "Нейросканирование когнитивного резерва". И знаете что? Эта процедура не входит ни в один медицинский справочник. Её официально не существует.

Алина почувствовала холодок вдоль позвоночника: – Где вы сейчас?

– У входа в центр. Они открываются в семь. Я хочу попасть внутрь, выяснить…

– Павел, не делайте глупостей. Это может быть опасно.

– А что мне терять? Меня уже не существует. Но если я смогу найти доказательства, остановить это…

– Подождите меня. Я буду через полчаса. Не входите один.

– Хорошо. И Алина Викторовна… спасибо. За то, что помните.

Алина бросила трубку и начала быстро одеваться. Попутно набрала сообщение на форуме: "Это Североморск. Я психотерапевт, работаю с пострадавшими. Подтверждаю – ситуация критическая. Есть связь с центром превентивной медицины. Если у кого-то есть информация о проекте "Чистый лист" – пишите срочно."

Ответ пришёл почти мгновенно. Личное сообщение от "Помнящего77": "Будьте осторожны. Если это действительно возобновление проекта, то вы имеете дело с людьми, для которых стереть из памяти неудобных свидетелей – рутинная процедура. У меня есть документы. Встретимся?"

Алина на секунду задумалась, потом напечатала: "Да. Сегодня вечером. Место скажу позже."

Она выключила ноутбук, взяла сумку и вышла из квартиры. Город просыпался в тумане, не подозревая, что с каждым часом в нём становится всё больше людей-призраков.

А где-то на дне холодного карельского озера до сих пор покоился прах мальчика, которого помнила только она.

Мальчика, который научил её видеть невидимое и помнить забытое.

Даже если это знание разбивает сердце.

Глава 5. "Эпидемия забвения"

Конференц-зал городской больницы не был рассчитан на такое количество людей. Врачи, медсёстры, представители администрации, двое полицейских в форме – все теснились вокруг овального стола, предназначенного максимум для двадцати человек. Алина с трудом протиснулась внутрь, кивнув знакомому доктору Самойлову.

Главврач Виктор Павлович Крушинский стоял у проекционного экрана, где светилась таблица с тревожными цифрами. Обычно невозмутимый, сегодня он выглядел так, словно не спал несколько суток.

– Коллеги, – начал он, дождавшись относительной тишины. – Ситуация критическая. За последнюю неделю к нам поступило сорок семь человек с идентичными симптомами. Люди, которых не признают их семьи, коллеги, друзья. При этом у всех есть документы, подтверждающие их личность.

На экране появился новый слайд – график с резко взлетающей кривой.

– Понедельник – два случая. Вторник – три. Среда – пять. Вчера – двенадцать. Сегодня с утра уже девять новых обращений. Это геометрическая прогрессия.

– И что мы имеем в сухом остатке? – Это подал голос Григорьев, главный психиатр больницы. Крупный мужчина с седой бородой, он славился своим скептицизмом. – Группу людей с бредовыми идеями о том, что их все забыли. Классический случай индуцированного психоза.

– Эдуард Маркович, – возразила молодая невролог Оксана Петрова, – но у них есть реальные документы. Паспорта, трудовые книжки, фотографии…

– Документы можно подделать, – отрезал Григорьев. – А фотографии в эпоху фотошопа вообще ничего не доказывают. Мы имеем дело с организованной группой мошенников или сектантов.

– Мошенников? – Доктор Самойлов не сдержал возмущения. – Среди них есть наши коллеги! Вчера пришла Нина Васильевна из лаборатории – двадцать лет отработала, а сегодня её никто не знает!

– Массовые психозы случались и раньше, – упорствовал Григорьев. – Танцевальная чума в средневековье, эпидемия смеха в Танганьике. Люди крайне внушаемы, особенно в период стресса.

Алина не выдержала: – Доктор Григорьев, а как вы объясните тот факт, что в базе данных больницы есть записи об этих людях? Я лично проверяла – карточки пациентов, истории болезней, записи о приёмах. Всё это есть в системе.

Григорьев повернулся к ней с плохо скрываемым раздражением: – Простите, а вы кто?

– Алина Морозова, психотерапевт. Работаю с несколькими пострадавшими.

– А, психолог. – В голосе Григорьева сквозило пренебрежение. – Что ж, неудивительно, что вы готовы поверить в эти фантазии. Но медицина – точная наука. И она говорит нам, что амнезия не может быть избирательной и одновременной у десятков людей.

– Если это не амнезия? – тихо спросила Алина.

– А что же ещё?

– Что-то новое. То, с чем мы раньше не сталкивались.

– Бред! – Григорьев стукнул кулаком по столу. – В медицине не бывает волшебства! Есть диагнозы, есть этиология, есть патогенез. А то, что вы предлагаете…

– То, что я предлагаю, – перебила Алина, – это исследовать факты, а не отмахиваться от них. Все пострадавшие проходили процедуру в центре превентивной медицины. Это совпадение?

Главврач поднял руку, призывая к тишине: – Коллега Морозова права в одном – нужно исследовать все версии. Доктор Самойлов, что удалось выяснить про этот центр?

Самойлов открыл папку с документами: – Центр превентивной медицины "Будущее" открылся восемь месяцев назад. Частная клиника, все лицензии в порядке. Специализируются на ранней диагностике заболеваний. Главный врач – доктор Крылов, Антон Игоревич. Выпускник Военно-медицинской академии, кандидат наук, специализация – нейрофизиология.

– Военно-медицинская? – переспросил кто-то из присутствующих.

– Да. Служил в закрытом НИИ, потом ушёл в частную практику. Подробности его работы в НИИ засекречены.

По залу прокатился шепоток. Главврач нахмурился: – Вы связывались с центром?

– Пытался. Говорят, доктор Крылов в командировке. Заместитель утверждает, что не понимает, о чём речь. По их данным, процедуру "нейросканирование когнитивного резерва" прошли за восемь месяцев больше трёх тысяч человек, и никаких жалоб не поступало.

– Три тысячи? – Алина почувствовала, как у неё пересохло во рту. – Но если даже небольшой процент…

– Будет сотни забытых, – закончил за неё Самойлов.

– Чушь! – снова взорвался Григорьев. – Вы хотите сказать, что некая медицинская процедура может стирать людей из памяти? Это не научная фантастика?

– А что, если это побочный эффект? – предположила Оксана Петрова. – Непредвиденное воздействие на структуры мозга, отвечающие за социальное признание?

– Социальное признание? – переспросил Григорьев язвительно. – И где же в мозгу находится центр "социального признания", коллега?

Оксана покраснела, но не отступила: – Есть исследования о нейронных сетях, отвечающих за распознавание лиц, за формирование социальных связей. Если что-то нарушает эти связи…

– "Если", "может быть", "предположим"! – Григорьев встал, явно собираясь уходить. – А я вам скажу факты. Факт первый: массовая амнезия невозможна. Факт второй: эти люди либо мошенники, либо психически больные. Факт третий: паникуя и потакая их бреду, вы только усугубляете ситуацию.

Он направился к двери, но остановился у выхода: – Виктор Павлович, я подготовлю докладную в минздрав. Рекомендую изолировать этих людей и начать лечение нейролептиками. И прекратить эту истерию, пока она не распространилась на весь город.

Дверь за ним захлопнулась. В зале повисла тяжёлая тишина.

– Может, он прав? – неуверенно сказал кто-то. – Может, мы действительно поддаёмся панике?

– Нет, – твёрдо сказал главврач. – Я знаю Эдуарда Марковича двадцать лет. Он отличный врач, но… консервативный. Не признаёт ничего, что не укладывается в привычные рамки. А у нас тут явно что-то выходящее за рамки.

Он повернулся к Алине: – Доктор Морозова, вы сказали, что работаете с пострадавшими. Что вы о них думаете? Как специалист?

Алина встала, чувствуя на себе десятки взглядов: – Я провела с ними несколько часов. Беседовала, тестировала. Это не психоз. Люди полностью адекватны, ориентированы в реальности. Единственная их "странность" – утверждение, что их не помнят близкие. И у всех идентичные рассказы о процедуре в центре.

– Что за процедура? – спросил главврач.

– По их словам, это расширенное сканирование мозга. Пациента помещают в специальную камеру, подключают множество датчиков. Процедура длится около сорока минут. Некоторые упоминали странные ощущения – покалывание в голове, вспышки света, чувство, будто "что-то копается в мыслях".

– Звучит как МРТ с наворотами, – заметил Самойлов.

– Кроме одной детали, – продолжила Алина. – Все говорят, что после процедуры чувствовали себя "обновлёнными". Как будто из головы убрали что-то лишнее. Улучшилась память, прошли головные боли, повысилась работоспособность.

– Слишком хорошо, чтобы быть правдой, – пробормотал кто-то.

– Именно. И ещё одно – странные сны начинались примерно через две недели после процедуры. Всем снилось, что они становятся прозрачными, что люди смотрят сквозь них.

Главврач задумчиво постукивал пальцами по столу: – Нужно получить доступ к оборудованию центра. Понять, что именно они делают.