Алое небо над Гавайями бесплатное чтение

Перевод с английского Юлии Змеевой

Иллюстрация на обложке Евдокии Гасумян

Печатается с разрешения автора при содействии литературных агентств The Knight Agency и Nova Littera SIA

Дорога

8 декабря 1941 года

По мере приближения к вулкану туман густел, и вскоре дорогу окутала непроглядная марлевая завеса, в которой лишь изредка просматривались ветки. Мысль о том, чтобы развернуть пикап, приходила Лане в голову уже раз пятьдесят. Благоразумнее всего было бы вернуться в Хило [1], но время для благоразумных поступков прошло. В чем в чем, а в этом она не сомневалась. Она снизила скорость «шевроле» и посмотрела в зеркало заднего вида. Клетку с утками было совсем не разглядеть; черные пятна на шкуре собаки едва просматривались в тумане.

Может, и хорошо, что из-за тумана нас не видно.

– Мне тут не нравится, – сказала Коко, сидевшая рядом с Ланой. Девочка недовольно сложила на груди тощие ручонки. За тарахтением мотора ее было почти не слышно, и Коко пришлось кричать.

Лана нащупала на полу одеяло.

– Накинь. Станет лучше.

Коко покачала головой.

– Я не замерзла. Просто хочу домой. Мы можем поехать домой?

Ее руки и ноги покрылись гусиной кожей, но из-за упрямства она отказывалась надевать куртку. В Хило в самом деле стояла невыносимая жара, но там, где лежал их путь – в горах на высоте тысяча двести метров, – воздух был холодным, сырым и разреженным.

С тех пор как Лана в последний раз была на Килауэа, прошло более десяти лет. Кто же знал, что она вернется сюда при таких обстоятельствах?

Вмешалась Мари:

– Возвращаться нельзя, сестра. Да и не к кому.

Несчастная Коко задрожала. Лане захотелось обнять ее, успокоить, сказать, что все будет хорошо. Но она бы солгала. Она знала: прежде чем все будет хорошо, станет еще хуже.

– Прости, милая. Хотелось бы мне, чтобы все было иначе, но сейчас я должна в первую очередь думать о вас двоих. Доберемся до дома и составим план.

– Но ты даже не знаешь, где дом, – заныла Коко.

– Я помню дорогу.

Приблизительно помню.

– А если в темноте мы ее не найдем? Они нас застрелят? – спросила Коко.

Мари обняла ее за плечи и притянула к себе.

– У кого-то слишком богатое воображение. Никто нас не застрелит, – ответила она, но все же бросила на Лану вопросительный взгляд.

– Все будет хорошо, – ответила Лана. Вот только сама она своим словам не верила.

Впрочем, не девочки были ее главной проблемой. Гораздо больше ее тревожило то, что они спрятали в кузове пикапа. На острове действовал комендантский час – шесть часов вечера, – но людям приказали выезжать на дорогу лишь в случае крайней необходимости, а крайняя необходимость могла быть только у военных. Об этом Лана девочкам не сказала. Они сильно рисковали, отправившись в горы, но она придумала хорошую легенду и надеялась и молилась, что, если их остановят, ей поверят. При мысли о блокпосте потели ладони, хотя сквозь щели в полу пикапа тянуло ледяным холодом.

В погожий день дорога от Хило до вулкана занимала примерно полтора часа. Но сегодня был туман. Они часто попадали в ямы размером с бочку для виски; Лану подбрасывало вверх, и она ударялась головой о крышу. В тропическом лесу мелкий дождь лил не переставая, и любые попытки обустроить тут ровные дороги заканчивались крахом. Порой их трясло, как во время турбулентности в самолете из Гонолулу [2]. Оттуда они прилетели всего два дня назад, но казалось, это было в другой жизни.

Больше всего Лана боялась того, что их ждало на въезде в национальный парк. Рядом находился военный лагерь Килауэа; поблизости должны были быть и солдаты, и блокпосты. У нее было столько вопросов к отцу, и оттого, что его не было рядом и он не мог на них ответить, она испытывала смешанные чувства: и грусть, и негодование. Откуда ты знал, что придут японцы, почему не сомневался? И почему вулкан? Как мы там выживем? Почему не позвал меня раньше?

Коко, кажется, успокоилась; ее ореховые кудряшки упали на плечо сестры, веки сомкнулись. Шум мотора и тряска действовали усыпляюще. Определить их местонахождение в непроглядном тумане было сложно, но они должны были скоро приехать.

Лана мечтала о чашке горячего кофе, когда Коко выпрямилась и произнесла:

– Мне надо пи-пи.

– Пи-пи? – переспросила Лана.

– В туалет ей надо, – бросила Мари.

Лана подъехала к поросшей травой обочине и остановилась, хотя могла встать и посреди дороги. За все время пути им встретилась всего одна машина – полицейская; к счастью, она проехала мимо.

Дождь стих, и они вышли. Они шли как в облаке; в воздухе пахло металлом и лимоном от эвкалиптов, росших вдоль дороги. Лана пошла проверить Юнгу. Собака встала в кузове, заскулила, веревка вокруг ее шеи натянулась – она хотела, чтобы ее погладили. Бедняжка промокла насквозь и дрожала. Лана хотела оставить ее с соседом, но Коко устроила скандал, бросилась на кровать, заревела и замолотила кулаками в подушку; в итоге Лана уступила. Хотя понимала, что ей и с девочками-то будет трудно, не говоря уж о собаке весом шестьдесят килограммов.

– Остановились сходить в туалет. У вас все хорошо? – шепотом спросила она. Из-под брезента послышались два тихих «угу». – Скоро приедем. Если еще раз остановимся – не шевелитесь и не издавайте ни звука.

В тот самый момент один из спрятавшихся пассажиров закашлялся, сотрясая брезент. Лана задумалась, стоило ли вообще подвергать его долгому путешествию на холоде, ведь это могло его прикончить. Но альтернатива была хуже смерти.

– Подыши глубоко… если сможешь, – сказала Лана.

Подошла Коко и залезла на лежавшую в кузове запаску.

– Давай возьмем Юнгу к себе. У нее такой несчастный вид.

– И к кому на колени она сядет? – спросила Лана.

Юнга была высотой с небольшую лошадку, но вдвое толще.

– А давай я сяду в кузов, а ты ее с собой посадишь, – на полном серьезе предложила Коко.

– Без куртки – ни в коем случае. Еще не хватало, чтобы ты пневмонией заболела!

Они снова тронулись, и через десять секунд Юнга протяжно завыла. Нервы у Ланы были на пределе. Лишнее внимание сейчас им было совсем ни к чему. Если подумать, сама идея ехать сюда представлялась абсурдной. Пару дней назад она казалась хорошей, но теперь Лана сомневалась, а не сошла ли она с ума.

– Да что не так с этой собакой? – раздраженно выпалила она.

Коко повернулась, и Лана почувствовала на руке ее горячее дыхание.

– Юнга боится, – тихо произнесла она.

У Ланы заныло сердце.

– Ох, милая, все мы немного боимся. И это нормально, учитывая ситуацию. Но вот что я тебе обещаю: я сделаю все, что в моих силах, чтобы тебя уберечь.

– Но ты нас почти не знаешь, – заметила Коко.

– Вас знал мой отец, а вы знали его, верно? – сказала Лана. – И не забудьте: если кто спросит, рассказываем нашу легенду.

Они проговорили легенду много раз, но чего можно ждать от детей? Разве могла она быть уверена, что те все запомнили? У Ланы было не так уж много опыта общения с детьми. Своих у нее не было, племянников и племянниц на островах тоже, и их отсутствие она ощущала остро, как ноющую боль в сердце. Одно время она представляла, что когда-нибудь у нее будут дети, но эта мечта приказала долго жить. Остались лишь слезы и разочарование.

Она вспомнила Бака. Вот же как бывает: представляешь себе совместное будущее с человеком, а в итоге все складывается совсем иначе. И тот, кого ты считала любовью всей жизни, разбивает тебе сердце. Она заморгала, отгоняя мысли о нем.

По мере приближения к вулкану туман оставался густым, но воздух посветлел. Лана помнила, что чем выше в горы, тем ниже становятся деревья; на смену высоким эвкалиптам и полям белого и желтого имбиря приходит вулканический пейзаж: охиа [3] с ярко-красными цветками, древовидные папоротники, что росли тут еще во времена динозавров, и ползучий дикраноптерис [4]. Ребенком она была тут счастлива. Коко потянулась к лежавшему на приборной доске письму и принялась читать его в четвертый раз.

– Коко Хичкок. Смешно звучит.

Бумажка уже истрепалась, и Мари выхватила письмо у нее из рук.

– Ты совсем его измусолила! Дай сюда.

Мари, в отличие от тоненькой, как прутик, смуглой и вспыльчивой сестры, была светловолосой, полнотелой и мягкой, как кокосовая ириска. Но даже ее терпение рано или поздно должно было кончиться.

– Миссис Хичкок сказала, что новые имена надо выучить наизусть, иначе нас пристрелят.

Лана как можно спокойнее ответила:

– Ничего подобного я не говорила. А ты, Коко, привыкай называть меня тетей Ланой. Вам обеим пора привыкать.

– И хватит уже повторять, что нас пристрелят, – добавила Мари и закатила глаза.

«Осталось недолго, потерпи», – подумала Лана.

Лана вспотела; пот скатывался в ложбинку на груди и дальше по телу и вниз по ногам. Лгать она умела плохо и надеялась, что им чудом удастся проскочить блокпосты и их никто не остановит. Она опустила окно совсем немного, впуская свежий воздух.

– Почти приехали. Если нас остановят, говорить буду я. А вы отвечайте, только если к вам обратятся напрямую, ясно?

Никто из девочек не ответил; обе лишь кивнули. Лана чувствовала их страх: от него воздух в машине сгустился и запотело ветровое стекло. Скоро маленькая Коко заплакала. Лана хотела как-то ее успокоить, но ничего придумать не могла. Всхлипы переросли в тяжкие рыдания, беспощадно сотрясавшие тело девочки. Мари гладила сестру по спине теплой и ласковой рукой.

– Поплачешь, когда приедем. Не надо плакать, – сказала она.

Лицо малышки блестело от слез, из носа текло.

– Но маму с папой могут убить! – Боль исказила ее лицо, и, глядя на нее, Лана сама с трудом удержалась от слез.

– Мы американцы. Маму с папой никогда не убьют, да и нас, – убежденно проговорила Мари.

Через секунду Лана несколько раз заморгала, чтобы убедиться, что ей не привиделось. Она ударила по тормозам. Двое солдат преградили дорогу, подняв винтовки и нацелив их на пикап. В тумане они напоминали призраков в военной форме. Вдоль обочины высились укрепления из мешков с песком, а за ними, кажется, стояли автоматы. Коко мигом затихла.

– Ох, черт! – ругнулась Лана.

Она опустила окно и помахала, не зная, как лучше поступить: то ли выйти из машины, то ли подождать, пока солдаты сами подойдут.

– Здравствуйте, – крикнула она. – В машине я и двое детей.

Мир за окном уменьшился, напирая со всех сторон. Сердце билось со скоростью двести ударов в минуту; сможет ли она нормально говорить? Она глубоко вздохнула и открыла дверь.

Приблизился солдат.

– Гражданским запрещено находиться на дороге, мэм. Зачем вы здесь?

Она вышла из машины и заставила себя улыбнуться.

– Мы едем домой. Ездили на Оаху, вернулись и застряли в Хило на несколько дней. У меня разрешение от главы Территориальной гвардии; мы вернемся домой и больше не будем выезжать.

На вид солдатику было не больше восемнадцати; тело еще не успело вытянуться вслед за чересчур длинными руками и ногами. Он подошел и встал слева от пикапа.

– И где это разрешение?

Она протянула ему письмо, подписанное замшерифа Честером Хоокано, соседом и другом отца. Честер действительно состоял в Территориальной гвардии, но главой ее, разумеется, не являлся. Он нацарапал свое имя внизу, да так, что расшифровать его каракули было практически невозможно.

В кузове пикапа зарычала собака. Следом загоготали и зашипели птицы, подняв переполох.

Солдат выгнул шею.

– Что там у вас за зверинец, мэм?

– Собака и две нейней [5]. Не могла их бросить. Пока нас не было, за ними приглядывала подруга.

Солдат поддел пальцами шлевки для ремня и, кажется, раздумывал над ее историей. На его нагрудной нашивке Лана прочла имя: «Рядовой Смит». Вскоре казарки утихомирились.

Второй солдат выпустил клубы сигаретного дыма и произнес:

– Там все путем, Джимбо?

– Да вроде, – ответил Джимбо, наклонился и заглянул в кабину.

Эти двое, скорее всего, много часов простояли тут без дела. Теперь у них появилось занятие, и они не спешили их отпускать.

– Здравия желаю, девушки, – обратился солдат к Коко и Мари.

Те хором произнесли «здравствуйте» и потупились, сложив руки на коленях.

Лана протянула ему водительские права.

– В доме подруги нам было тесно. Спали на веранде, там были тараканы и москиты, да и тут, нам сказали, намного безопаснее.

Солдат поднял бровь; глаза задержались на Мари.

– Это ваши дети?

Коко в свои восемь выглядела на пять, но тринадцатилетняя Мари легко могла сойти за семнадцатилетнюю и была настоящей красавицей.

У Ланы в горле словно застрял ком жвачки.

– Да.

– Но вы так молодо выглядите, как будто это ваши сестры, и почему-то кожа у них не такая смуглая, как у вас, – заметил он.

Вулканическая почва захрустела под его ногами; он подошел ближе, чтобы рассмотреть их получше. То ли робкий подросток, то ли представитель власти – Лана не знала, к какой из этих двух ипостасей лучше взывать.

Она выдавила из себя притворный смешок.

– Мы с мужем удочерили их еще маленькими. Долго рассказывать. Рядовой Смит, послушайте, девочки замерзли и напуганы, собака в кузове совсем продрогла, и нам очень хочется добраться до дома, пока еще светло. Может, вы нас отпустите?

Лане показалось, что он раздумывал целый час.

– А муж ваш где? – наконец спросил он.

– Остался на Оаху по делам и теперь не может уехать.

– Жаль. А где ваш дом?

– Впереди, на краю деревни.

Подошел второй солдат и тоже решил их допросить. Этот был коротышкой – полная противоположность своему долговязому товарищу.

– Вы тут втроем, значит, без мужчин? – спросил он.

От него исходила угроза.

– Втроем, а еще собака и две утки. Но я и без мужа в состоянии позаботиться о детях. Вы же это имеете в виду?

– Вы в курсе, сколько в деревне японских фермеров? У вас есть оружие? – спросил рядовой Смит.

Тут-то она и услышала глухое, но отчетливое покашливание из кузова. Не приступ кашля, слава богу, но даже этого оказалось достаточно.

Второй солдат – его звали рядовой Лоури – наклонил голову и указал на кузов пикапа:

– Что это за звук?

Лана вспыхнула; девочки, судя по их виноватому виду, тоже услышали кашель. Она махнула рукой.

– Да это же нейней, казарки. Они, бывает, издают странные звуки.

Она взмолилась утиному богу. Сейчас самое время снова начать шипеть и крякать. Ну пожалуйста, казарочки, прошу!

Рядовой Лоури обошел пикап сзади, держась на приличном расстоянии. Поняв, что ее не выпустят, Юнга уселась в кузове и продолжала низко поскуливать, но теперь встала и настороженно смотрела на чужака.

– А под брезентом что? – спросил Лоури.

– Припасы. Продукты, одежда, одеяла, кое-что для огорода. Хотим посадить овощи.

– Покажете?

Он производил впечатление человека, который, учуяв след, готов идти по нему хоть на край света. В этот момент небо сгустилось, потемнев на четыре оттенка. Лана больше не видела свои ноги. Она пыталась вспомнить, с какой стороны нужно отгибать брезент, но тут Коко вышла из машины и заплакала. Казарки подхватили ее рев, а потом и Юнга подняла нос к небу и душераздирающе завыла.

– Тетя, поехали прямо сейчас, а то я намочу штанишки! – всхлипывала Коко. Прежде она совсем не разрешала Лане себя трогать, но сейчас сама обхватила ее за талию и зарылась лицом ей в грудь.

Лана притянула ее к себе, пригладила ей волосы и, повернувшись к Лоури, произнесла:

– Простите нас, с момента нападения ей снятся кошмары, и нервы совсем испортились.

В суматохе Лане показалось, что она снова услышала кашель. Если они немедленно не уедут, солдаты обнаружат лишних пассажиров, и что случится тогда, неизвестно. Невыполнимое обещание, данное Ланой миссис Вагнер, матери девочек, тяжким грузом легло ей на сердце. Разумеется, она сказала «да» – что еще можно было пообещать? Но с таким числом неизвестных ее «да» было все равно что ложью.

Она изобразила досаду.

– Ребята, прошу, разрешите проехать. Вы же видите, мы не опасны, а когда приедем домой, мы больше носа оттуда не высунем, обещаю.

Смит пожал плечами и взглянул на Лоури.

– Что скажешь, Скип?

Коко тянула Лану за руку, пытаясь затащить ее обратно в машину.

Лана выложила последний козырь.

– Брезент крепко привязан, чтобы вещи не промокли, а если я его отвяжу, все вымокнет насквозь.

Лоури бросил на землю окурок и растоптал его. Она уже решила, что он потребует осмотреть кузов, но он лишь произнес:

– Вас проводить?

Она поспешила сесть на мокрое сиденье рядом с Коко, пока он не передумал.

– Что вы, не хочу навязываться. С нами все будет в порядке, не беспокойтесь.

Мотор взревел, и этот звук показался ей самым приятным на свете. Целую минуту они ехали молча, а потом Лана сказала Коко:

– Да ты, детка, просто молодчина! Даже меня одурачила.

Коко тихонько улыбнулась – впервые за время их знакомства.

– Это Мари придумала.

– Мне нравится ход ваших мыслей, девочки. Нам надо заботиться друг о друге. Так все преодолеем.

Может, у них еще была надежда.

Предчувствие

5 декабря 1941 года

Гонолулу

Несколько дней в воздухе ощущалась смутная тревога, предвещавшая трагедию. Лана не могла объяснить это чувство, как не могла сказать, почему в декабре цвет неба ярче, чем в мае. Но предчувствие не исчезало и незримо присутствовало рядом, как помехи на соседском радиоприемнике, доносившиеся с улицы. Такое случалось с ней всего несколько раз в жизни, но признаки были ей знакомы. Волосы дыбом, металлический привкус во рту, вдруг ставшая сверхчувствительной кожа и ощущение, что жизнь вот-вот перевернется.

Пытаясь игнорировать происходящее, она занялась садом, обрезала гардении и побеги пассифлоры, грозившие оплести розы. В это время года растительность на перевале Нууану совсем дичала. По ночам Лана лежала без сна и слушала песни тростниковых жаб и плеск воды в каменистом ручье. Думала о том, сколько звезд на небе и почему она вечно выбирает не ту, чтобы загадать желание.

Большинству людей ее жизнь казалась идеальной. Одно время она тоже так считала. А потом они с Баком захотели завести ребенка. Долго пробовали. Давным-давно ей сказали, что ей трудно будет снова зачать, но тогда она не придала этим словам значения. Ей, Лане Сполдинг? Ну нет! У нее будет полон дом детишек; она станет им прекрасной матерью, хотя у нее самой матери не было. Но врач оказался прав. И может, она даже с этим бы смирилась, если бы Бак не совершил немыслимое.

Теперь она сидела во дворике и размышляла, как сбежать от своей жизни, и тут зазвонил телефон. Два коротких резких звонка – ее домашний телефон. Ее охватило предчувствие. Вот оно. Началось.

– Лана? Это ты? – послышался голос в трубке.

– Папа?

Хотя они не виделись много лет и причинили друг другу много горя, хотя их разделяли океаны и их отношения были более чем прохладными, она все равно называла его папой. В длинных паузах между словами она слышала его прерывистое дыхание.

– Я, кажется, умираю.

Она с трудом могла представить отца больным. У него всегда было втрое больше сил, чем у большинства ее знакомых, а выглядел он на десять лет моложе своего возраста. Хотя она не видела его полгода, ей было трудно поверить, что дрожащий голос в трубке принадлежал Джеку Сполдингу, которого она знала.

– А что случилось? – спросила она, не зная, что говорить и чувствовать.

– Какая-то инфекция – скорее всего, менингит, так доктор Вуделл считает. Сражаюсь как могу. – Он закашлялся и продолжил, хотя ему трудно было говорить из-за мокроты: – Ты приедешь в Хило, детка?

Голос его дрожал; так мог говорить совсем старый и сломленный человек. Может, он таким и был. Стояла полная луна, и Лана видела свои руки, сложенные на столике рядом с бокалом красного вина. Ее пальцы дрожали. Она глотнула вина. Дуб, корица, легкий привкус ежевики. Столько боли.

– Ты дома или в больнице? – спросила она. Ей нужно было время собраться с мыслями.

– В больнице.

Значит, дело плохо. Отец ненавидел больницы.

– Давно уже?

– Давай поговорим, когда приедешь. Прошу. Хочу все сделать правильно… – Он замолчал; на линии послышались помехи.

Самое странное, что в последние недели отец снился ей почти через день. Вокруг него жужжали пчелы, окружая его фигуру вибрирующим нимбом, и он показывал ей свои новые изобретения – машину-амфибию, новую модель улья, подводные очки из стекла и резины. Ей не нравились эти сны – ведь тогда она вспоминала о нем, а она не любила о нем вспоминать.

И все же Лана задумалась, не пора ли вернуться в Хило. Но сможет ли она его простить? Ей казалось, что все случившееся – его вина. Его железная воля, катастрофа, которой можно было бы избежать, упрямство, которое она от него унаследовала, – не будь всего этого, все могло бы сложиться иначе. Гнев по-прежнему тлел глубоко внутри. И покуда она не вспоминала об отце, этот костер удавалось сдерживать.

Хотя в голове роились беспорядочные мысли, она ответила, и ответ удивил ее саму:

– Завтра же начну готовиться к поездке.

Она давно молила Господа, чтобы подкинул ей повод сбежать из города. И тот, кажется, услышал ее молитвы, хоть повод был и печальный.

Отец шмыгнул носом.

– Я люблю тебя, Лана. Всегда любил и буду.

– Скоро встретимся, пап, – только и смогла ответить она.

* * *

Теперь до Хило можно было добраться самолетом; так было быстрее всего. Лана предпочла бы пароход, но до нее дошли слухи о новых «дугласах» [6], которые закупили на материке «Гавайские авиалинии». Вот и выдался шанс полетать на них, хотя она побаивалась самолетов. Она вышла из машины, держа в одной руке чемодан, а в другой – коробку обсыпанных мелким сахаром маласадас [7].

После ночи неспокойного сна в комнате для гостей, куда она перебралась в прошлом месяце, и ссоры с Баком на ледяных тонах еще до петухов она чувствовала себя ужасно. Он не хотел, чтобы она уезжала, и хотя они оба не произносили этого вслух, ее отъезд казался окончательным, сулящим одиночество, но и необходимым, как воздух.

Их отношения окончательно разладились три месяца назад, дождливым августовским днем. Тот день навсегда отпечатался у нее в памяти. Хуже него у нее в жизни не было дней, разве что еще два.

Лана тогда поехала на пленэр в Ваиманало рисовать маяк Макапуу, но пошел ливень, и она вернулась домой в середине дня. У дома стоял голубой «форд»-купе Бака, и ей показалось странным, что он не на работе, как всегда в четверг в полдень. Она решила, что он что-то забыл, на цыпочках зашла на кухню, чтобы сделать ему сюрприз, а потом услышала сдавленные стоны из спальни. Испугавшись, что он заболел, поспешила зайти и увидела на диване мужа с блондинкой; в руках те держали бокалы. Одного взгляда на постель и взъерошенную прическу женщины хватило, чтобы все понять.

Целую неделю после случившегося она не разговаривала с Баком и даже не смотрела на него, но он постепенно начал ее задабривать. Писал сентиментальные любовные записки, приносил розы и новые карандаши для рисования, молил о прощении. А она, как дурочка, чувствовала, что ее решимость дает слабину. Ведь большинство мужчин ошибаются; такова их природа. А потом он сделал то, отчего у нее похолодело все внутри.

Обвинил во всем ее.

– Ты мне солгала. Ты знала, что бесплодна, а мне не сказала. И чего ты от меня хочешь? – спросил он.

В тот момент она поняла, что Бак – ее прошлое, а не будущее. Возможно, он все воспринимал иначе, но он привык получать желаемое.

«Не сегодня», – подумала Лана, садясь в машину.

Поха – горничная, которая жила с ними в доме, – настояла, чтобы по пути они заехали за маласадас.

– Угостите их пончиками, и вам не откажут, – сказала она, ведь они не знали, будут ли на самолет свободные места.

Лана положила в чемодан одежду и все необходимое на несколько дней. Впрочем, она могла купить все на месте.

Аэропорт Джона Роджерса стоял посреди сухого и пыльного участка земли, поросшего редкими сучковатыми мескитами [8]. У входа в здание аэропорта растянулась сонная черная кошка. Лане пришлось перешагнуть через нее, чтобы войти. Внутри пахло бензином, соленой водой и мескитовыми стручками. У стойки стояли мужчины в костюмах – вероятно, управляющие с плантации; они курили с хмурым видом.

Большая вывеска анонсировала закупку новых самолетов и смену названия компании: «Островные авиалинии» теперь назывались «Гавайскими». Лана поставила на пол чемодан и обратилась к сотруднику за стойкой:

– Мне нужен билет на ближайший рейс до Хило.

Он покосился на ее чемодан:

– Вы бронировали заранее?

– Нет.

– Сегодня свободных мест нет. Простите, мадам. – Он пожал плечами.

– Я готова доплатить, если нужно; очень нужно попасть в Хило сегодня. Мой отец в больнице.

В груди всколыхнулось нетерпение. Столько лет она практически не виделась с отцом, причем по своему выбору, а теперь ей почему-то казалось, что она обязана его увидеть как можно скорее.

– Будь у вас все деньги мира, я ничем не могу помочь, раз нет мест, – раздраженно ответил сотрудник авиакомпании.

К ним подошел один из мужчин в костюмах.

– Простите, что вмешиваюсь, но я случайно услышал, что вам нужно на рейс.

– Очень нужно, – выпалила Лана, уже готовая заплакать.

– Вон там, в ангаре, есть малый по имени Барон; у него маленький чартерный самолет. Я несколько раз с ним летал, когда не было мест. Помашите у него перед носом парой баксов, и он вас хоть на Северный полюс отвезет, – с дружелюбной улыбкой произнес мужчина.

Ей нужно было попасть в Хило во что бы то ни стало.

– Барон?

Мужчина в костюме рассмеялся.

– Клянусь богом, так его зовут.

– И ему можно доверять?

– Ну, летать он может хоть с завязанными глазами, если вы об этом.

Зачем она спросила? Видимо, из-за своего недоверия к самолетам в принципе – не нравилась ей перспектива болтаться в небе в тяжелой металлической махине.

В ангаре стояли три самолета: два побольше, а один совсем крошечный, как автомобиль с крыльями. В радиоприемнике надрывались сестры Эндрюс [9].

Она остановилась в дверях.

– Есть кто? – позвала она.

Из-за одного из самолетов вышел юноша с папкой. Рубашки на нем не было, и на вид ему было не больше семнадцати лет. Впрочем, несмотря на юный возраст, он был широкоплеч, скуласт и, пожалуй, слишком хорош собой.

– Чем могу служить? – спросил он.

– Мне сказали, что здесь можно зафрахтовать самолет до Хило.

– Правильно сказали. Вылет через десять минут, – деловито сообщил юноша.

– А сколько стоит билет? – спросила она, оглядевшись в поисках других пассажиров или пилота.

– А сколько у вас есть?

Что это за авиакомпания такая?

– Если вас не затруднит, можете позвать свое начальство или пилота?

Не ответив, парень подошел к стулу, взял висевшую на нем рубашку и не торопясь надел ее. Лана не знала, куда деть глаза, и сделала вид, что роется в сумочке и ищет кошелек. Когда он застегнул рубашку, она увидела на кармане вышитое красной ниткой имя: Барон.

Парень рассмеялся:

– Сегодня ваш счастливый день, леди: перед вами начальство и пилот в одном лице!

Теперь ее план уже не казался таким удачным. Она подумала было вернуться к стойке «Гавайских авиалиний» и попросить кого-то из сотрудников плантации поменяться с ней местами; с трудом верилось, что в компании Барона она доберется в Хило в целости и сохранности.

Она кивнула, указывая на маленький самолет.

– На этом самолете полетим?

– Нет, возьмем «Сикорский» [10]. По пути заправимся в Калопапа [11].

Лана стояла и пыталась утихомирить разыгравшееся воображение, а он, должно быть, почувствовал, что она боится.

– Я начал возиться с самолетами раньше, чем ходить; вы в хороших руках, миссис…

– Хичкок. Лана Хичкок. А это вам. – Она вручила ему коробку с маласадас.

Фамилия Хичкок на Гавайях всегда вызывала интерес, но Барон никак не отреагировал. Тот самый Хичкок из фирмы «Дж. Хичкок и Ко» был отцом Бака, и Бак должен был последовать по его стопам. Вот только умом он вдвое уступал отцу, а ленью вдвое его превосходил. Лана, увы, удостоверилась в этом на своем опыте. Природа определенно отдыхала на детях богачей.

– Что ж, миссис Хичкок, позвольте взять ваш чемодан и давайте отправляться. Я предпочитаю вылетать ровно в восемь. – Барон попытался поднять чемодан и сделал это с трудом. – Ого, что у вас там? Миллиард в золотых слитках?

Впервые за день Лана улыбнулась.

– Книги. По мне, так это лучше золотых слитков. И кстати, раз уж мы заговорили о слитках – разве я не должна вам заплатить?

Он подмигнул.

– Заплатите, когда прилетим.

Что это значило? Войдя в самолет, она первым делом подумала: да как эта махина взлетит? Вся хвостовая часть восьмиместного самолета была завалена коробками и ящиками. Чего там только не было: гигантские мешки с рисом, банки с маринованными огурцами, канистры масла для фритюра, колоды игральных карт и туалетная бумага, армейские одеяла, свернутые плотными валиками. Если бы Барон не шел сзади, она бы выбежала и сказала, что передумала лететь.

– Баржа приходит в Калопапа всего раз в год – вот мы и подвозим им припасы. Сердце разрывается, когда смотрю на бедных прокаженных, – проговорил он.

– А вы слышали, что изобрели новое лекарство от проказы? Чудодейственное, так говорят, правда, лечение очень болезненное.

Он кивнул на одну из коробок.

– Я потому и лечу. Когда в прошлый раз был там, видел мальчишек, которые играли в футбол; выглядели они как обычные дети, а потом… Знаете, их же с семьями разлучают. Представляете?

Лана никогда не была в колонии – там действовал строгий карантин, – но слышала невероятные истории. На Молокаи отправляли проверяющих, и те искали заболевших. Семьи прятались в глубине острова, в долинах Вайпио и Калалау, чтобы детей с родителями не разлучили. Да, она могла представить, каково это, и это было печальнее всего. И если Барон, добрая душа, летает им помогать, значит, ему можно доверять.

Вскоре после взлета они взяли курс вправо и направились к вулкану Даймонд-Хед. Над островом, как часто бывало по утрам, сгустились дождевые облака, закрыв собой хребет Коолау, но вдоль берегов Вайкики небо расчистилось и плескался теплый бирюзовый океан. Ряды кокосовых пальм змейкой уходили вглубь острова. От такой красоты она на миг забыла о страхе; тревоги об отце отступили.

Барон положил на колени коробку с маласадас. Два он уже съел, вытер сахар с губ и крикнул, заглушая шум мотора:

– Красота, а?

С высоты пейзаж казался еще более сказочным.

– Как картина.

Выросшая в Хило, где песок был цвета черной лавы, Лана не сразу привыкла к белоснежным песчаным пляжам Гонолулу. Цвет воды здесь тоже отличался, был более насыщенным и пронзительно-синим. Впрочем, она больше не проводила много времени у океана. Ее жизнь превратилась в бесконечную череду приемов и ужинов, состязаний по поло, обедов, чаепитий и гостей. Все это входило в обязанности миссис Хичкок.

– Видели воскресные заголовки «Хило Трибьюн Геральд»? – спросил Барон.

Сейчас только и разговоров было, что про японцев.

– Муж принес газету. Страшно.

В выходные японцы могут нанести удар.

– Волосы дыбом от этих новостей, особенно учитывая, как близко мы к Пёрл-Харбору [12]. Я в последнее время летаю и высматриваю что-нибудь подозрительное.

– Но их, кажется, больше интересуют Филиппины или острова Ост-Индии, – заметила Лана. Она наслушалась разговоров Бака и его армейских товарищей; те до поздней ночи спорили, как поступит Япония, и пытались предвосхитить ее следующий шаг.

– Не будьте так уверены.

– Почему вы так думаете?

Он пожал плечами.

– Да просто здравый смысл. Взгляните на наше расположение на карте. Прямиком посреди Тихого океана, на полпути между Токио и Америкой. Идеальная стратегическая база. А поскольку Рузвельт в том году вывел отсюда весь Тихоокеанский флот, мы стали легкой мишенью.

– Да только дурак сюда сунется, – пробормотала она, вспомнив внушительную флотилию линкоров в гавани.

– Или смельчак.

Ей и так причин для беспокойства хватало, а еще японское вторжение – нет уж, не будет она сейчас об этом думать. Она вновь залюбовалась раскинувшимся внизу пейзажем. Они миновали кратер Коко-Хед и теперь летели над проливом Каиви. Океан внизу покрылся белыми барашками; ветер усиливался. Лана потуже затянула на бедрах ремень. Все равно белое платье уже безнадежно помялось.

– И давно вы работаете пилотом? – спросила она, боясь услышать ответ. В то же время ей надо было знать.

– Девять лет.

Она отодвинулась, чтобы получше его рассмотреть.

– Погодите – а сколько же вам лет?

– Двадцать четыре. Выгляжу молодо, знаю, но лучше выглядеть моложе своих лет, чем старше, как считаете? – с вальяжной улыбкой ответил он.

Ее плечи расслабились, и она выдохнула, хотя сама не замечала, что задерживала дыхание. Барон протянул ей коробку с пончиками, и она взяла один. Утром у нее совсем не было аппетита, она не позавтракала, а теперь вдруг поняла, что сильно проголодалась.

Небо прояснилось, и теперь они летели навстречу утреннему солнцу, золотившему гребешки волн паутинкой прозрачных лучей. Она понимала, за что люди так любили Гавайи. Самолет шел ровно, пока они не подлетели к Калопапа; там началась болтанка. Она нервно покосилась на Барона.

Тот смотрел прямо перед собой и ничуть не волновался.

– Расслабьтесь, это так, ерунда, – бросил он.

Когда они подлетели близко к полоске земли, где располагалось поселение Калопапа, она заметила среди утесов извилистую ослиную тропу. Вдруг вспомнилось случившееся двадцать лет назад; тогда ее впервые охватило странное предчувствие, и воздух накалился, предвещая беду.

Однажды утром в третьем классе ее одноклассница, гавайка Меле, пришла к школу с розовым пятном на щеке. Ребята стали дразниться, а Лана испугалась. Все знали, что значило это пятно. Кто-то из учителей, должно быть, сообщил куда следует, и после обеда пришли двое мужчин в костюмах и увели Меле. Прошло несколько дней, потом недель; по утрам перед уроками Лана высматривала в толпе длинные толстые косы. Но Меле так и не вернулась.

У гавайцев отсутствовал иммунитет к проказе. А Лана была наполовину гавайкой и не сомневалась, что заболеет. Несколько раз в день она осматривала себя с ног до головы, а потом отец сказал, что ей не о чем волноваться; мол, гаоле, белая кровь, защищает от болезни. Но ужас на лице Меле навек отпечатался в ее памяти.

С высоты колония Калопапа казалась идиллической деревушкой. Дома с белыми оштукатуренными стенами, церквушки, каменные ограды и маяк. Потом она увидела взлетно-посадочную полосу. Чуть промахнешься – и сядешь в океан. Лана закрыла глаза и начала молиться.

Приземлились они благополучно; к ним тут же подбежали люди и стали помогать разгружаться. Это были рабочие, не пациенты. Лана отошла в сторонку; ветер трепал ее волосы. Воздух густо пропитался солью. На поле собралась толпа зевак: дети, подростки, мужчины, женщины. Кто-то стоял, а кто-то сидел в инвалидных колясках. Все махали руками, и Лана с Бароном помахали в ответ. Жители колонии кричали «алоха» [13] и «спасибо». Лана прищурилась, стараясь разглядеть их лица. Есть ли среди них Меле? А если есть, узнала бы она ее? Но глаза застилали слезы, мешая видеть.

Ее вдруг осенило, что все это время она жила неправильно. Отдалилась от отца и столько лет не была дома, и все по собственной воле. А эти люди здесь, на Калопапа, готовы были пожертвовать жизнью, лишь бы быть вместе с семьей, и многие так и сделали, последовав на Молокаи за любимыми и сами заразившись проказой. По спине пробежал холодок.

А вот она, возможно, опоздала.

* * *

На полпути между Мауи [14] и Большим островом [15] испортилась погода. Барон предупреждал, что ветра в проливе Аленуиахаха самые сильные, и оказался прав. Полет превратился в скачки на диком разъяренном жеребце. Хорошо, что они избавились от груза. Внизу бушевал океан белой пены, и Лана подумала, что на пароходе сейчас было бы не лучше, чем в летающей жестянке. Лишь в одном она не сомневалась: случись им добраться до Хило в целости и сохранности, она расцелует твердую землю под ногами.

– Держитесь. Там впереди облака, будет тряска, – сказал Барон.

– А это разве не тряска? – спросила она, чувствуя, как сердце забилось сильнее.

К северу от мыса Уполу перед ними выросла зловещая стена угольно-черных и темно-синих грозовых облаков. Капли дождя упали на стекло, а через несколько секунд по нему заструились маленькие водяные змейки.

– Вам разве не нужно видеть скалы? – прокричала она.

До самого Хило береговая линия представляла собой глубокие долины и тысячеметровые отвесные утесы.

– Это было бы нелишним, – ответил Барон, снял солнцезащитные очки и пригладил волосы.

Они влетели в стену облаков, и через пять минут самолет ушел в свободное падение. Лана вскрикнула. Коробка с пончиками взлетела под потолок; сахар просыпался им на головы. Она взглянула на Барона; его лицо было непроницаемым. Он развернул самолет.

– Полечу над морем, так безопаснее, – сказал он.

Слово «безопасность» сейчас казалось неуместным. Лана совсем не чувствовала себя в безопасности.

– А может, повернем назад?

– Вам же надо в Хило?

– Да.

– Так зачем поворачивать назад?

Видимо, Барону при рождении досталась двойная порция уверенности, и за это она была ему благодарна. Отец всегда говорил, что уверенность заразительна. «Общайся с уверенными в себе людьми, – твердил он, – и сама перестанешь в себе сомневаться». Лана повторяла про себя, что надо верить. Но с первой вспышкой молнии и раскатом грома, заглушившим рев моторов, от ее стойкости не осталось и следа.

Внезапно самолет ушел в пике. Если бы она могла, то свернулась бы калачиком и крепко зажмурилась. Они ринулись навстречу океану, и у нее не было ни малейшего желания смотреть, как тот приближается. Но глаза отказывались повиноваться. Сквозь просветы в облаках она видела черные бушующие волны, грозившие поглотить их маленький самолет. Лицо Барона побелело как мел; одного взгляда на него хватило, чтобы получить ответы на все вопросы.

– Держитесь крепче, миссис Хичкок, – выпалил он и каким-то чудом выровнял самолет.

– Но океан… он мчится прямо на нас, – ответила она, и голос прозвучал тонко и незнакомо.

– Сейчас мы выровняемся.

Все волоски на ее теле встали дыбом. Вспыхнула молния. Самолет накренился влево и набрал высоту. Настал один из тех странных моментов, когда весь мир сужается до булавочной головки. Сердце бешено колотилось. Она судорожно хватала воздух ртом, точно они уже ушли под воду.

– А этот самолет будет держаться на воде? – спросила она.

Барон бросил на нее короткий взгляд.

– Я не проверял.

Впрочем, это казалось маловероятным. Сквозь щель в окне просачивалась дождевая вода; вся правая сторона ее платья промокла. А потом случилась странная вещь. В груди воцарился покой и разлился по всему телу, словно кто-то щелкнул выключателем в ее грудной клетке. Сердце перестало бешено колотиться. Расслабились вцепившиеся в подлокотники руки.

Теперь она знала. Вот она, трагедия, которую она предчувствовала все эти дни.

Смерть ее не пугала. Если и существовал рай, там ждала ее мать; наконец у них получится поговорить, как у матери с дочерью, ей этого всю жизнь не хватало. Отец, возможно, тоже скоро окажется там. Ей не придется переживать из-за Бака и его дурацкой Александры и сокрушаться из-за своей неудавшейся личной жизни. Впрочем, эти двое ее и так не заботили; ей просто было грустно оттого, что жизнь оказалась совсем не такой славной, как она себе представляла.

Но им повезло; облака рассеялись. Они летели примерно в километре от берега на безопасном расстоянии от скал, но все же довольно близко, что видели водопады, обрушивающиеся с утесов в океан. Болтанка прекратилась. Через десять минут на горизонте показался залив Хило. Лану накрыло волной облегчения: она ошиблась. Ее время еще не пришло.

Барон протяжно выдохнул.

– Как же я рад видеть этот берег!

Лана чуть не захлопала в ладоши.

– Это чудо!

Он ласково похлопал по приборной доске.

– Я верю в чудеса.

Дом

8 декабря 1941 года

Вулкан

Небо никак не могло разрешиться дождем. Примерно через каждые десять метров дождь то начинался, то переставал, и, отъехав на приличное расстояние от солдат, Лана остановилась и перечитала инструкции.

Езжай по дороге мимо лавки Кано (46 км). Сверни на первую боковую дорогу; там увидишь заросли тсуги. У второй рощи сворачивай направо на грунтовую дорогу и езжай около километра. На развилке сверни влево. Не угоди в трещину и берегись коз.

– Черт не разберет, – пробормотала Лана.

– Разве черти умеют читать? – спросила Коко.

Лана хотела было объяснить, что это просто выражение такое, но слишком устала. Они проехали мимо лавки Кано, которая выглядела заброшенной, хотя так выглядели все постройки, попадавшиеся им на пути: темные и наглухо заколоченные снаружи. А внутри вполне могли быть люди, сгрудившиеся вокруг радиоприемников в надежде услышать хоть какие-то новости. Но лавкой Кано владели японцы; их могли и увезти.

Коко сдвинулась на край сиденья и огляделась, водя из стороны в сторону маленьким носиком-кнопочкой.

– А куда все подевались?

– Люди осторожны.

– Тревожно тут пахнет.

Мари ткнула ее в бок.

– Вечно она принюхивается. Считает себя собакой, наверно.

Запаха Лана не учуяла, но на всем острове атмосфера была и правда тревожная. В Хило завывали сирены противовоздушной обороны, по улицам шли конвои и отряды вооруженных солдат. Вторжение казалось неизбежным, и островные жители сидели как на иголках. Но Коко была права – здесь, в густом тумане, тревога усиливалась.

– Нет, не считаю, – возразила Коко. – Здесь просто странно пахнет. Тухлятиной какой-то.

Лана поняла, в чем дело.

– Ах, это. Это сера. Тут недалеко Серные Берега – там вся земля в желтых кристаллах и газ сочится отовсюду. Интересное местечко, главное нос заткнуть или повязать платком.

– А мы туда съездим?

– Может быть, когда устроимся.

Они подъехали к повороту направо – возможно, это и была нужная дорога, но примерно в пятидесяти метрах по левую руку Мари заметила еще одно ответвление.

– Нам не туда?

В инструкциях на этот счет ничего не говорилось, но дорога, ведущая вправо, к Мауна-Лоа, выглядела более наезженной, и Лана свернула туда.

– Ищите тсуги, – велела она девочкам.

Они проехали мимо нескольких низких красных домиков, окруженных аккуратными овощными грядками за заборами, увитыми лозой. Сады были в идеальном порядке, листик к листику. На обочине стояли две толстые грязные свиньи [16] и смотрели на них в упор. Но людей нигде не было. Как и тсуг. В ясную погоду они увидели бы высокие сосны издалека, но не сегодня. Они направились на свет, меркнувший с каждой минутой. Как же ей хотелось скорее добраться до дома! От страха живот скрутился узлом.

Коко заметила мандариновое дерево.

– Остановись! Давай наберем мандаринов.

– Надо ехать. Прости, – сказала Лана.

За несколько минут прохлада сменилась ледяным холодом, и Лана тревожилась за пассажиров в кузове. Дальше будет хуже. Казаркам проще всего, но даже те привыкли к Хило и тамошнему теплому морскому воздуху.

Когда они проехали достаточное расстояние, а тсуги так и не появились, Лана развернула пикап и направилась обратно к главной дороге, тихо чертыхаясь себе под нос. Но девочки ее услышали.

– Мама бы сказала, что это плохие слова, – заявила Коко.

«Но мамы тут нет», – чуть не выпалила Лана, чье терпение висело на волоске. Вместо этого она произнесла:

– Твоя мама права. Извини. Я просто очень устала, а теперь еще и замерзла и проголодалась. – Она не стала добавлять, что вдобавок ко всему еще была напугана и мучилась от неопределенности и одиночества.

– Папа бы сказал «повезло так повезло», – заметила Мари.

Лана рассмеялась.

– Кажется, ваши родители хорошие люди, и знаете что?

– Что? – хором спросили девочки.

– Когда они вернутся, приготовим им роскошный приветственный ужин, и…

Коко завернулась в колючее одеяло и не дала ей договорить.

– Они не вернутся, – сказала она, словно знала о чем-то, о чем Лана не догадывалась.

«Значит, упоминать о родителях не стоит», – подумала Лана.

– Вы вернетесь домой, когда все устаканится. Обещаю. Надо просто потерпеть.

Опять пустые обещания. По правде говоря, она даже не знала, помогали ли Вагнеры немцам или нет. С родителями девочек они были едва знакомы. Скорее всего, те были невиновны, а значит, рано или поздно их должны были отпустить.

– Они ничего не сделали; не надо волноваться. Власти это выяснят, правда? – спросила Мари.

– Конечно.

– А власти – это кто? – спросила Коко.

– Полагаю, ФБР и армия США. Сейчас их главная забота – наша безопасность. А чтобы обеспечить безопасность в военное время, иногда надо сначала действовать и только потом задавать вопросы.

Они вернулись на главную дорогу. Лана проверила, нет ли машин, развернулась и поехала в другую сторону – вниз по склону вулкана.

– Юнга хотела пойти с ними, защитить их, но я попросила ее остаться с нами, – пробормотала Коко.

Колесо угодило в яму, и машина подскочила, а вместе с ней и все пассажиры.

– Какая добрая собака, – сказала Лана.

– Она любит меня больше всех, вот почему она так сделала.

– Не сомневаюсь.

Коко могла быть обаятельным и ласковым ребенком, а могла быть капризной, упрямой и непредсказуемой. Но как бы она ни капризничала, Лана несла за нее ответственность. Ей не верилось, что жизнь могла так быстро перевернуться. Совсем недавно она сидела в саду в Гонолулу, а вскоре уже тряслась в самолете до Хило; потом началась война с Японией. При одной только мысли об этом на лбу выступил пот.

Через минуту Коко запрыгала на сиденье.

– Смотрите, вот они, большие сосны!

И верно – впереди высилась роща тсуг. Сквозь щели в окнах просачивался густой хвойный запах. Они проехали мимо и принялись высматривать вторую рощу; вскоре они ее нашли. Но дорога в том месте не уходила вправо.

– В записке говорится, тут должен быть поворот направо? – Лана протянула записку Коко, а та показала ее Мари.

– Да.

Лана поехала задним ходом, стараясь не угодить в канаву, – дорогу сильно размыло. Еще не хватало застрять здесь в грязи; тогда у нее точно случится нервный срыв, а у нее на это не было времени.

– Смотрите в оба. Это должно быть где-то здесь, – велела Лана.

В этот раз она увидела узкий просвет в кустах чуть шире автомобиля; по обе стороны высились заросли имбиря, а сама тропа поросла высокой травой. У въезда кто-то положил два лавовых камня, почти преградив путь. Хотя вряд ли кому-то пришло бы в голову свернуть на эту дорогу, ведущую на склон действующего вулкана. Со всех сторон стремительно подкрадывалась тьма.

Мари тоже увидела поворот.

– Здесь?

– Больше негде. Можете сдвинуть камни?

К ее радости, девочки не стали спорить. Коко успокоила Юнгу:

– Скоро приедем, не волнуйся.

Лана развернула грузовик и нажала на газ. Камни можно вернуть на место потом. А можно и не возвращать. Отец всегда любил перестраховываться, и сейчас это сыграло им на руку. И хотя она надеялась, что дом станет для них подходящим укрытием, тоненький голосок в голове напомнил, что речь о Джеке Сполдинге. А от ее отца можно было ожидать чего угодно.

Казалось, не меньше часа они ехали сквозь густые заросли охиа и древесных папоротников высотой с жирафа и внезапно очутились на поляне. В темноте виднелись лишь низкорослые кусты охело [17] на черной вулканической почве. Лана остановилась.

– Приехали? – спросила Мари.

Никакого дома здесь не было. Не было и дороги, лишь черная застывшая лава. В этой части вулкана давние лавовые отложения соседствовали с новыми, и рядом с бесплодной каменной пустыней высился тропический лес.

– Может, это и есть развилка? – предположила Коко.

Лана вышла и заметила уходящую вправо старую грунтовую дорогу; впереди лава раскрошилась и высилась аху – маленькая пирамидка из камней, которой гавайцы размечали тропы на лаве. А она еще думала, что за трещины и козы упоминаются в письме. Теперь все встало на свои места.

– Думаю, нам туда, – сказала она. С каждым словом изо рта вырывались маленькие клубочки пара. – Как вы там, нормально? – окликнула она сидевших в кузове.

Те тихо пробормотали «да».

Пикап поскрипывал и постанывал, карабкаясь вверх по лавовой дороге. Коко сидела на самом краешке кресла.

– А зачем вы построили там дом? – спросила она.

Лана задавалась тем же вопросом. Все, у кого были дома на вулкане, строили их со стороны горы, мýка [18]. Земля там была плодородной, а ландшафт из-за дождей – сказочно богатым. Там росли рододендроны, ежевика, охело, сливы и земляника. В детстве Лана и ее лучшая подруга Роуз Уоллас сочиняли сказки о стайках фей, обитавших в этих местах.

– Вот сейчас и увидим. – Поворачивать обратно было слишком поздно.

Каменные пирамидки помогали разглядеть дорогу, когда были видны, но из-за тумана и темноты Лане пришлось остановиться. Не будь с ней девочек, она свернулась бы калачиком в изнеможении, сомкнула веки и подождала бы до утра. За всю прошлую неделю она спала в общей сложности меньше двадцати часов.

– Надо накрыть фары, чтобы я могла их включить, – сказала Лана.

– Даже здесь, в такой глуши? – спросила Мари.

– Лучше перестраховаться. Теперь это наш девиз, ясно? Видели, какие все стали нервные в Хило? Ни к чему привлекать внимание.

Лана выпрыгнула из машины и закрепила на каждой фаре кусок плотной синей ткани с разрезом посередине. Она не включала фары, пока без них стало никак не обойтись. Но в тумане их свет лишь усиливал окружавшую белизну. Она представила, как впадает в истерику – совсем как Коко, – но подумала и решила этого не делать. Ты здесь единственная взрослая – вот и веди себя подобающе.

Они проехали несколько дымящихся трещин в лаве; девочки свесили головы и руки за окна, а Юнга снова зашлась лаем. Наконец-то они догадались, как согреться. Видимо, родители девочек никогда не привозили их посмотреть на вулкан. Мари рассказывала, что те все время работали.

Ландшафт резко изменился, и они опять очутились в старом лесу. С ветвей свисали нити желто-зеленых лишайников. Какие-то маленькие черные зверьки разбежались из-под колес, и фары наконец осветили узкую дорогу.

– Поросята, – сказала Лана.

– Обожаю поросят! – с восторгом воскликнула Коко.

– Это дикие.

Наконец туман рассеялся и лес поредел. На небольшой травянистой поляне дорога снова разветвлялась. Та тропа, по которой они ехали, уходила вниз, а другая карабкалась вверх по склону. Видимость совсем пропала; Лана так щурилась, что у нее заболели глаза. Ей казалось, что они проехали километров пятнадцать, но никак не один и не два. Она повернула машину и объехала маленькую кедровую рощицу. Если это не здесь, видимо, придется остановиться и заночевать в лесу.

Тут Мари и Коко хором закричали:

– Вот он!

За деревьями стоял длинный одноэтажный дом. Он был обит необработанными досками и отделан планками цвета ржавчины; крыша была оливковая, из жести, а с одной стороны большой террасы стояла пустая пергола. Дом был большой; в нем могли бы поселиться несколько семей. Надпись от руки на указателе гласила: «Хале Ману». Наконец они приехали.

– Дерево растет из крыши? – удивленно спросила Мари.

С того места, где они остановились, действительно казалось, будто прямо из крыши торчит большое дерево.

– Да нет, это только кажется, – ответила Лана.

– А мы сможем выбрать себе комнаты? – спросила Коко. Можно подумать, они отправились в летний лагерь или в поход со скаутским отрядом. В последние десять минут девочка повеселела, и Лана взмолилась, чтобы так и оставалось. Капризы Коко ее вконец измотали.

– Конечно.

Дорога упиралась в лужайку, и Лана подъехала как можно ближе к дому. Она выключила мотор, и воцарившаяся тишина по контрасту показалась зловещей. Тогда-то они и заметили боковую часть дома. Точнее, ее отсутствие.

Личико Коко вытянулось.

– А где стена?

Лана призвала на помощь оставшиеся силы и бодро проговорила:

– Хороший вопрос. Пойдем узнаем.

Возвращение домой

6 декабря 1941 года

Хило

Странно это было и удивительно – смотреть на Хило с воздуха. Под ними раскинулся большой залив в форме полумесяца с массивным волноломом, Кокосовый остров и гавань с яркими сампанами [19] и лодками всех размеров и цветов. В глубине острова, насколько хватало глаз, тянулись плантации сахарного тростника и ряды двухэтажных домов; дождь проливался на землю серой пеленой.

Выйдя из самолета, она словно наткнулась на влажную стену. При такой высокой влажности кожа вечно лоснилась, а волосы кудрявились. На миг Лана задумалась, не выполнить ли данное себе обещание и поцеловать землю, опустившись на колени, но решила подождать до более удобного случая, когда рядом никого не окажется. В нос ударил знакомый запах рыбы и горящего сахарного тростника. Она словно перенеслась в тот самый момент, когда покинула остров. Правда, тогда она не летела на самолете, а плыла на пароходе. И не в Гонолулу, а через холодный Тихий океан в чужую и чуждую ей землю под названием Калифорния. Она догадывалась, что эта поездка освежит в памяти забытые воспоминания, но оказалась совершенно не готова к лавине противоречивых эмоций, переполнявших ее сейчас.

Перед глазами промелькнули воспоминания об отце. Вот он разрешает ей сунуть целый кулак в банку только что собранного меда. Дурашливо улыбается, выйдя из моря с лобстером в каждой руке, и принимается бегать за ней по пляжу, а она визжит от страха и восторга. Читает ей на ночь «Сиреневую книгу сказок» [20] и терпеливо отвечает на ее бесконечные вопросы, а потом она засыпает, убаюканная его голосом. Она вспомнила выражение его лица, когда сообщила ему новость. Папа, мне надо тебе кое-что сказать. Они сидели на крыльце и слушали, как дождь барабанит по жестяной крыше, но всего за пять секунд уютный вечер превратился в катастрофу.

Столько любви, приправленной горем, и один поворот не туда.

Добрая душа Барон нашел ей машину до Мемориальной больницы Хило, и при расставании она дала ему большие чаевые.

– Берегите себя и будьте счастливы, – сказала она.

Когда он увидел, сколько она заплатила сверху, его глаза округлились.

– Если захотите лететь обратно, я обычно бываю здесь около полудня по понедельникам, средам и пятницам.

– Значит, буду искать вас на следующей неделе.

Хило значительно уступал Гонолулу размерами, но все же был вторым крупнейшим городом на архипелаге и за время ее отсутствия сильно разросся. Автомобилей на дорогах стало больше, а лошадей – намного меньше, лужайки зеленели так ярко, что резало глаза: из-за частых дождей природа в Хило буйствовала.

Больница располагалась в одноэтажном деревянном здании с элегантной белой лестницей и приветливым фасадом. И все же, приблизившись, Лана почувствовала, как сжалось ее сердце. По прошествии многих лет она впервые согласилась увидеться с отцом пять лет назад. Он тогда приехал в Гонолулу на инженерную конференцию и попросил ее с ним пообедать. Она неохотно приняла приглашение; встреча прошла неловко, напряженно и болезненно. А когда они расстались, она пообещала, что приедет его навестить. Однако впоследствии, когда он звонил, у нее всегда находилось оправдание: порой реальное, порой фиктивное. Они по-прежнему встречались, когда он приезжал в Гонолулу, но эти свидания всегда были полны неловкости.

– Избегание – самый легкий путь, Лана. Запомни, – сказал он наконец, совсем отчаявшись.

За годы эти слова отпечатались в ее сознании и не давали ей спать по ночам. Ведь в глубине души она понимала: он прав.

За стойкой в больнице никого не было.

– Тут есть кто-нибудь? – крикнула Лана в коридор.

Через несколько секунд из ближайшей палаты вышла медсестра.

– Чем могу помочь?

– Мой отец у вас. Джек Сполдинг.

Женщина задержала взгляд на Лане и произнесла:

– Минуту. Позову доктора Вуделла.

Лане стало страшно. Она села, потеребила волосы. Заметила на ширме пятнистого геккона.

Ты опоздала.

Он умер.

Прекрати.

Все с ним будет в порядке.

Тяжелые шаги возвестили о появлении доктора Вуделла – безупречно одетого лысого мужчины с такими большими усами, что в них вполне могла свить гнездо стайка птиц. Он сложил руки за спиной, лицо его было непроницаемым.

– Пойдемте со мной, миссис…

– Хичкок. Зовите меня Лана, – ответила она.

Он отвел ее в маленький кабинет, на стенах которого висели дипломы в рамках, и тихо закрыл за ней дверь.

– С отцом все в порядке? – спросила она. Ей вдруг стало трудно дышать; она засуетилась.

– Сядьте.

Она снова села. Он расположился напротив и взял ее за руку. Ладони у него были теплые и влажные. А может, это ее ладони вспотели?

Она прочла ответ на свой вопрос в его водянистых глазах.

– Мне очень жаль, дорогая, но ваш отец не выкарабкался. Несколько часов назад менингит взял свое.

Разум отказывался воспринимать эти слова; они так и повисли в воздухе между ней и мистером Вуделлом. Она не желала признавать правду. Живот скрутился в тугой узел.

– Погодите… не может быть! Я только вчера с ним говорила, – возразила она.

– Ему уже несколько дней то лучше, то хуже. Слишком поздно он к нам поступил, вот в чем беда. Мы дали ему сыворотку, но отек уже распространился.

– Нет!

– Соболезную.

Как он провел свои последние минуты? Знал ли, что умирает?

– Как он умер?

– Утром он впал в кому. После этого счет пошел на часы, – ответил врач, сжав ее руку и накрыв ее своей второй ладонью.

Случившееся казалось немыслимым. Ее отец был молод и здоров; ему было всего пятьдесят два года. Она никогда не сомневалась, что он доживет до восьмидесяти и даже в этом возрасте будет полон сил. А может, и до ста. В ней жило твердое убеждение, что он дождется момента, когда она будет готова к примирению.

Какой же я была эгоисткой, какой наивной дурой!

Сдавленные рыдания просились наружу, но застряли в горле. Лана закрыла лицо руками. Этого не должно было случиться. Она приехала побыть с ним. Но опоздала на целую жизнь. Слезы заструились по щекам. Наверняка это какая-то ошибка.

– А вы уверены, что он умер, что все еще не в коме? – услышала она собственный голос.

Доктор Вуделл, благослови бог его доброе сердце, притянул ее к себе и обнял искренне, а не фальшиво, когда человек просто похлопывает плачущего по спине и бормочет: «Ну тихо, тихо». Она опустила голову ему на плечо. От него пахло крахмалом и каким-то резким медицинским запахом.

– Можете его увидеть, если это поможет, – сказал он.

Она выпрямилась.

– Он еще здесь?

– Внизу. Его готовят к отправке в морг. В карточке написано, что вы его единственная родственница, – ответил он.

– В Калифорнии у него есть сестра.

– Но говорил он только о вас. Насколько я понял, вы очень талантливая художница. Учились лучше всех в классе и мечтали стать вулканологом, – сказал врач.

Лана невольно рассмеялась.

– Рисовать я действительно люблю, но мечты о карьере вулканолога… это слишком громко сказано! В детстве моими кумирами были Томас Джаггар [21] и его жена Изабель. Я встречалась с ними лично, всего пару раз, но они меня совершенно очаровали, особенно Изабель. Впрочем, это было давно; не всякая мечта сбывается, сами знаете.

Его глаза блеснули.

– На мечтах мир держится.

– Но обычно их не удается воплотить. Знаю по опыту, – ее слова прозвучали слишком жестоко, но сейчас было некогда рассуждать о давних мечтах и упущенных возможностях. За окном вскрикнула майна [22]. – Прошу, отведите меня к отцу, и больше я вас не потревожу.

Он провел ее по коридору. По пути она разглядывала его потертые ковбойские сапоги. Их вид не вязался с его накрахмаленным халатом и аккуратностью. «Но мы же в Хило», – напомнила себе она. Как только они подошли к двери черного хода, начался ливень. Доктор Вуделл остановился на крыльце; Лана протянула руку и подставила ладонь теплому ласковому дождю.

Врач достал из кармана конверт.

– Я должен отдать это вам. Это от отца. Медсестра написала письмо под его диктовку, но слова его.

Она сунула письмо в карман, не зная, когда наберется храбрости его открыть. Сейчас ей хотелось лишь одного: чтобы этот кошмар закончился, а она поехала домой. В отцовский дом. В их общий дом. Который теперь стал ее домом. Потом она сядет на ближайший рейс до Гонолулу. Она не могла представить Хило без отца. Но кто организует похороны? При мысли об этом у нее закружилась голова. «Дыши», – велела она себе. Не все сразу.

Через несколько минут дождь стих, как обычно и бывало на Гавайях, и они спустились в подвальное помещение. Там было прохладно и тускло освещено. Лана уловила еле слышный кисловатый восковой запах, замаскированный сильным запахом химикатов. В глубине комнаты стоял большой стальной стол, накрытый простыней, под которой просматривались очертания тела.

Доктор Вуделл встал рядом со столом и потеребил свой стетоскоп.

– Уверены? Решайте сами, но, по опыту, это помогает примириться со смертью. Я вас оставлю.

Лана никогда не видела мертвого человека и страшно боялась.

– Я должна его увидеть, – сказала она.

Когда доктор откинул простыню, она увидела побледневшего и похудевшего отца. На нем была оранжевая гавайская рубашка; он лежал сложив руки на груди, словно просто решил поспать. Не будет ли странно, если она приляжет рядом, опустит голову ему на грудь и скажет, что любит его, несмотря ни на что? Она так старательно твердила про себя, что он мертв, что забыла дышать.

– Я выйду на минуту, – сказал доктор Вуделл и оставил ее наедине с телом.

С телом.

Лана придвинулась и наклонилась, положила руку отцу на сердце. Все еще надеялась услышать сердцебиение.

– Папа, – прошептала она.

Он не ответил.

Ее сердце грозило расколоться пополам от гнева и навалившейся печали. Ее пробрала дрожь. «Папа», – повторяла она. Она хотела сказать ему так много, но вместо слов ее сотрясли глубокие рыдания. Она прижалась ухом к его груди, слушая тишину остановившегося сердца. Этой жизни пришел конец. Ее отец отправился на небеса или в один из тех странных иных миров, о которых он любил рассуждать. Его рубашка промокла от ее слез. Она не замечала, сколько времени прошло. Шея затекла, но ей было все равно.

Наконец вернулся доктор Вуделл и положил руку ей на спину.

– Ваш отец всегда будет рядом, дорогая. Пора, – сказал он.

Снаружи воздух по-прежнему полнился тревогой, что было странно, ведь трагедия уже произошла.

Немцы

6 декабря 1941 года

Хило

Жизнь в Хило вращалась вокруг сахара и рыбалки, и Лана удивилась, увидев на тротуарах так много людей – гавайцев, японцев, филиппинцев, португальцев, китайцев, гаоле [23] и всевозможные смеси этих кровей. Возможно, их было так много, потому что был вечер пятницы, время пау хана [24], и всем хотелось выпить холодного пива перед выходными. А может, с ее последнего приезда население в городе просто увеличилось. Она поймала себя на мысли, что выискивает в толпе Моти и других отцовских приятелей. На тротуар падали длинные голубые тени двухэтажных домов. С этой стороны острова солнце садилось рано, скрываясь за горой Мауна-Кеа.

Манговое дерево у дома отца на проспекте Килауэа стало вдвое выше, но сам дом ничуть не изменился. Красная крыша и красная деревянная обшивка, отделка белыми декоративными планками. Все было усыпано опавшими листьями кордилины. Трава кое-где вымахала по пояс и сравнялась высотой с пастбищем Рамиресов, где те выгуливали своих лошадей. По другую руку, у бывшего дома мистера Янга, Лана увидела двух белокурых девочек, катавшихся во дворе на велосипедах по круговой дорожке, недавно вымощенной новой плиткой. Мокрая трава и соленый дождь их ничуть не смущали.

Кем бы ни были новые жильцы, они привели дом и сад в идеальный порядок. Мистер Янг ничего не выбрасывал: старые машины, кабельные катушки, мебель, доски, сломанный забор, допотопный ледник – все это хранилось у него во дворе. Отец отыскал на этой свалке немало сокровищ, да и ей кое-что перепало.

Лана помахала девочкам, а те остановились и уставились на нее. Та, что постарше, помахала в ответ и робко улыбнулась, но младшая потупилась. Лана была не в настроении заводить новые знакомства и торопливо поднялась на веранду. Дверь дома, как обычно, была не заперта, и стоило Лане шагнуть за порог, как ее пробрала дрожь. Она с трудом поборола желание развернуться и выбежать из дома.

Мистер Янг хранил все свои вещи, нужные и ненужные; отец же хранил все, что когда-либо сделал своими руками. Светильники из дерева и ткани с традиционным гавайским узором; деревянные скульптуры диковинных существ с лапами из медной проволоки и глазами-ракушками; специальный столик для колки кокосов; механизмы, суть действия которых была известна только ему одному. Упорядоченный хаос; так он это называл.

Но теперь в доме было почти пусто; осталась лишь мебель и книги. Дом словно лишился души. Лана прошлась по комнатам. Везде одно и то же. Неужто кто-то пришел и забрал его вещи? А может, он их куда-то перевез? Странно, по телефону он ничего об этом не говорил. Лана села на стул, не зная, что и думать.

Письмо отца оттягивало карман, как свинцовое рыболовное грузило. Читать или нет? С одной стороны, ей было любопытно, и рациональное чувство подсказывало, что письмо необходимо прочитать; с другой стороны, ей казалось, что прочитав письмо, она прочтет последнюю страницу любимой книги. Когда слова кончатся, новых уже не будет. Она достала письмо и положила его на стол.

Кто-то дернул колокольчик у двери.

– Есть кто дома? – За сетчатой дверью стояла женщина и вглядывалась в коридор. Рядом стояли две белокурые девочки.

Лана поприветствовала их и пригласила войти. Женщина представилась: Ингрид Вагнер; девочек звали Мари и Коко. На Ингрид было стильное бело-голубое платье без рукавов; все трое были босиком.

– Соболезнуем вам, очень жаль вашего отца. Доктор Вуделл позвонил с утра и сообщил новость. – Она говорила с сильным немецким акцентом. – Джек был нам как родной, – с искренней скорбью добавила она.

Старшая девочка сказала:

– Мы помогали ему кормить Джина с Тоником и ухаживать за ними.

– Джина с Тоником?

– Казарок. Ваш папа был шутник.

– Казарок? Точно. – Лана нервно рассмеялась.

До этого самого момента о казарках она ничего не знала. Много ли рассказывал о ней отец своим новым соседям? Если они жили здесь не первый день, то наверняка знали, что Лана в гостях у отца не бывала. Что она была неблагодарной дочерью.

– Мои девочки не пропустят ни одно живое существо, что ходит на четырех лапах, летает или плавает, – усмехнулась Ингрид и с обожанием взглянула на дочек.

– Давно вы здесь живете? – спросила Лана.

– В Хило – шесть лет, а в этом доме – четыре года. Муж подружился с мистером Янгом – тот заходил в нашу лавку, – и он перед смертью продал нам дом.

«И как они только разглядели дом за кучей хлама, – подумала Лана. – Должно быть, у мистера Вагнера хорошее воображение».

– А что у вас за лавка?

– Бакалея, продукты. Также продаем часы и радиоприемники.

С улицы послышался странный шум.

Мари улыбнулась.

– Казарки проголодались. Пойдемте, я вас познакомлю.

– Дорогая, нашей соседке наверняка хочется побыть одной, – сказала Ингрид и повернулась к Лане. – Мы вас оставим; я просто хотела поздороваться. Если мы как-то можем помочь…

– А знаете, я бы пошла посмотреть казарок, – сказала Лана.

Ей, конечно, хотелось побыть одной, но, с другой стороны, она была рада, что рядом люди. Несмотря на внешность супермодели «Вог», от Ингрид исходило материнское тепло. А Лане сейчас не помешала бы забота. Они пошли на задний двор, где стоял большой огороженный загон, в котором был даже маленький пруд. Значит, отец завел нейней – гавайских казарок; с него станется! Он с головой уходил в любое увлечение. А увлечь его гиперактивный ум могла любая, даже самая странная вещь.

Коко открыла ворота и зашла. Казарки гоготали, хлопали крыльями и выглядели весьма угрожающе, но девочку это ни капли не смутило.

– Осторожно, – сказала Лана.

Ингрид отмахнулась; поведение птиц ее ничуть не беспокоило.

– Они просто красуются.

Коко высыпала корм из ведра у пруда, и утки накинулись на траву и ягоды, будто несколько недель голодали. Малышка присела рядом и погладила ту уточку, что поменьше.

Ингрид подошла поближе к Лане и, понизив голос, проговорила:

– У Коко свои причуды, и с ней бывает сложно, но как же она любит этих уток. И они отвечают ей тем же.

От Ингрид пахло сладким зефиром. Лана вдруг поняла, что перед ней идеальное решение.

– В таком случае позвольте спросить: не хотите ли взять их себе? Я понятия не имею, что с ними делать. На Оаху я их точно не повезу.

– Спрошу у Фреда. Коко страшно огорчится, если их увезут.

– А пока пусть остаются здесь.

Ингрид выглядела так, будто проглотила целую сливу. Ее небесно-голубые глаза округлились.

– Значит, вы не знаете…

– О чем?

– Meine liebe [25], ваш отец продал нам этот дом.

Словно невидимая рука отвесила ей пощечину.

– Что?

Дом, куда она нарочно не желала приезжать, вдруг показался ей необходимым, как воздух, и ценнее всех остальных ее вещей. Нет, она должна аннулировать сделку.

– Он сам предложил. Сказал, что ему нужны деньги для одного проекта, а вам этот дом не нужен. А мы хотим завести еще детей, лошадей и собак – вот и решили, что имеет смысл расширить территорию, – певучий голос Ингрид напрягся, сообщая плохие новости.

– И когда это было?

– В начале года, но мы разрешили ему пожить в доме еще немного.

Лана больше не считала нужным сохранять приличия.

– А что это был за проект? Для которого ему понадобились деньги?

– Он не рассказывал, сказал, что мы все узнаем, когда придет время. Но он надолго пропадал. Его не было то неделю, то две-три.

Джек был легко увлекающимся человеком и вечно работал над очередным гениальным изобретением. При этом изначальные вложения никогда не окупались. Он пытался разработать систему автоматической погрузки для сахарного тростника, систему раннего оповещения при землетрясениях, машину-амфибию. Что же заставило его продать дом?

– А кто еще может знать?

Ингрид пожала плечами.

– Понятия не имею. У Джека был старый друг, рыбак – кажется, его звали Мотидзуки. И еще пара приятелей. Но он почти все время проводил в мастерской.

Гавайи издавна привлекали авантюристов и амбициозных людей, тех, кто колесил по земному шару в поисках лучшей жизни. Лане это очень нравилось. Хлопнула дверь загона, нарушив ее раздумья; она вернулась к казаркам и высокой траве. Мимо, напевая, вприпрыжку пробежала Коко.

– Послушайте, оставайтесь, сколько нужно. Уладьте дела, решите, что будете делать дальше. Муж к вам приедет? – спросила Ингрид.

При слове «муж» Лана поморщилась. Много лет ее знали как жену Бака Хичкока. И в городе представляли ее именно так. Просто Ланой ее не называли давно.

– Мы расстались.

Она впервые произнесла это вслух; слова будто бы произнес кто-то другой. И все же это была ее жизнь. Ее семья теперь состояла из одного человека.

– Как вам, должно быть, тяжело сейчас. Мне очень жаль.

– Беда не приходит одна, – проговорила Лана, хоть и сомневалась, что миссис Вагнер что-то знала о бедах. Она казалась человеком с безоблачной жизнью.

– Зайдете с утра на завтрак? Не хочу, чтобы вы оставались совсем одна. Да и ваш отец был нам как родной.

Лана была не в настроении общаться, но не смогла придумать подходящий предлог для отказа.

– Спасибо. С радостью.

Все происходящее казалось печальным сном. В тот момент к дому Вагнеров подъехала большая сверкающая черная машина. Из окна высовывалась огромная собака; ее розовый язык развевался на ветру. Девочки бросились навстречу автомобилю.

– Фред приехал, – сказала Ингрид и помахала мужу так радушно, будто не видела его несколько недель.

Лана попрощалась и торопливо ушла в дом, где стало уже темно. Прежде чем прочитать письмо, она должна была поесть. Кто-то убрал все продукты из холодильника, и в шкафах на кухне почти ничего не осталось, но ей удалось откопать банку тунца и пакет старых соленых крекеров. Она спугнула тростникового паука. Вот по чему она точно не скучала, уехав из Хило. На полке стояла большая бутылка джина. Лана почти никогда не пила, но решила налить себе стаканчик. Почему бы и нет?

Через десять минут она захмелела и прилегла на низкую кушетку с письмом в руке. Дернула за веревочку, чтобы включить свет.

Моя дорогая Лана!

Если я тебя не дождусь, хочу, чтобы ты знала главное: я никогда не переставал тебя любить, ни на одну секунду, минуту и день. Хотел бы я, чтобы глупые ошибки можно было не совершать, но что случилось, то случилось. Об этом я жалею больше всего на свете, и вот мой тебе совет: люди и любовь всегда должны быть на первом месте. Плевать на обстоятельства. Плевать на глупые идеалы. Я точно это знаю. Голова болит, а мне столько всего хочется тебе сказать. Просто знай: ты всегда останешься моей маленькой дочкой.

Будь осторожна,

Джек

P. S. Загляни в свою любимую книгу.

И это все? Лана перевернула листок. Должно быть что-то еще. Но на обороте ничего не было. Будь осторожна? У нее пересохло во рту. А что насчет дома? Каждую клеточку ее тела охватила жгучая потребность узнать, что происходит. Она пробежалась глазами по корешкам на книжной полке. «Воспитание Генри Адамса», «Прагматизм», «Шум и ярость», «Теория структур». Она встала, подошла к полке, вдохнула пыльный запах книг. Там были и ее детские книги: «Всадники багряной полыни», «Тайна старинных часов», «Таинственный сад». Она открыла каждую из них и пролистала, хотя ни одна из этих книг не была ее любимой. Дрожащими руками она переворачивала страницы. Там ничего не было. А потом она взяла с полки «Зов предков», и из книги выпал маленький листок бумаги.

Лана подняла его. Это был рисунок; девочка сидела на пятнистой лошади, а вокруг роились пчелы, а может, светлячки. Она не помнила, как рисовала это, но рисунок, безусловно, принадлежал ей. Что она ищет? Ее тревожила секретность отца, и она уже была готова прекратить поиски, просмотрев несколько рядов книг, но потом на нижней полке в заднем ряду за двумя другими книгами заметила «Волшебника страны Оз». По коже пробежали мурашки. В детстве она так любила эту книгу, что, дочитав до конца, перелистывала на начало и начинала читать снова.

Она раскрыла книгу, и ей на руку выпал пухлый конверт из коричневой бумаги, набитый документами. «Хале Ману», – гласила надпись на конверте. Дом птиц. Она невольно улыбнулась. Джек любил птиц, и Лане передалась эта любовь; с малых лет она знала названия всех гавайских птиц в лесу. Она подошла к столу и вытряхнула содержимое конверта: сложенный чертеж дома, выполненный грубовато, но изящно; листок бумаги с инструкциями, как добраться до места от лавки Кано у подножия вулкана; ключ и кусочек картона, на котором было написано:

Когда придет время, дом будет открыт всем гостям.

Оранжевый свет лампы заливал комнату; мотыльки бились крыльями о сетчатую дверь. Она не знала, сколько времени смотрела на записку. «Когда придет время». Вспомнились слова Ингрид: отец обещал рассказать о своем проекте, когда придет время. Неужели он построил дом и ничего никому не сказал? Да еще на вулкане. Она знала только одну лавку Кано. Все это казалось совершенно бессмысленным. Особенно окружавшая проект загадочность.

Может, отец волновался из-за цунами? Или ждал очередного извержения Мауна-Лоа [26] и опасался, что в этот раз лава дойдет до Хило и сотрет город с лица земли? Впрочем, было еще одно возможное объяснение, единственное, что приходило в голову: вторжение японцев, о котором все твердили в последнее время. То, что они сотворили с Китаем, не укладывалось в голове; город полнился слухами и газетными заголовками, и каждую неделю их становилось все больше. Странное предчувствие камнем легло на грудь. У отца было много друзей среди японцев; что, если он что-то знал? Она вспомнила газетный заголовок: «В выходные японцы могут нанести удар». Тем более следовало вернуться в Гонолулу; там стоял американский флот, там было безопаснее.

В голове роились сотни вопросов, но веки слипались; ее клонило в сон. Мир пошатнулся; ей казалось, что если она не приляжет, то точно упадет. Не почистив зубы, не переодевшись и даже не заглянув в ванную, она упала на пыльные простыни и свернулась калачиком. На матрасе осталась вмятина в форме тела отца, а в оглушительной тишине, стоявшей в доме, ей почудились стук его ножа по тарелке и звон кусочков льда в бокале. Комната внезапно наполнилась этими звуками.

Несмотря на усталость, Лана несколько часов пролежала без сна, ворочаясь и плача. Она извинялась, переписывала их историю и признавалась отцу в своих противоречивых чувствах. Она сердилась на него за то, что он взял и умер, сердилась на себя, что вовремя не успела в Хило. Печальная правда заключалась в том, что она была худшей дочерью в мире.

Известия

7 декабря 1941 года

Хило

Лану разбудили петухи. На миг она растерялась, забыв, где находится; во рту словно кошки ночевали. Джин с тунцом оказались не лучшим сочетанием. Желудок урчал от голода; в висках пульсировала головная боль. Сегодня ей предстояло столько дел, что она велела себе не думать ни о чем до завтрака.

Она поднялась по ступенькам дома Вагнеров с букетом свежего имбиря и с порога учуяла запах бекона, выпечки и корицы.

– Доброе утро, – позвала она.

Внезапный громогласный лай заставил ее вздрогнуть. Дверь открылась, и на крыльцо выбежала огромная черно-белая собака. Длинноногая, она доставала ей почти до талии. Лана не знала, что делать – то ли спасаться бегством, то ли уверенным тоном поздороваться с собакой.

На пороге возникла Мари.

– Не бойтесь, она дружелюбная.

Собака принюхалась, лизнула Лане руку и навалилась на нее всем весом – а весила она килограммов пятьдесят, не меньше. Лана не могла пошевелиться.

– Юнга, фу! – смеясь, скомандовала Мари.

Лана никогда не встречала таких громадных питомцев, да еще таких слюнявых. Вся ее юбка была перепачкана белыми пузырчатыми слюнями. Лана любила собак, но зачем заводить такую огромную?

Дом старого мистера Янга было не узнать: Вагнеры все здесь поменяли, особенно на кухне. Стены теперь были окрашены глянцевой белой краской, на окнах висели занавески с шитьем, на полу был черно-белый линолеум в шахматную клетку, а в углу стоял новенький красный холодильник. У плиты в персиковом переднике возилась Ингрид; она размахивала лопаткой и подпевала радиоприемнику. Мистер Вагнер отложил газету, встал и пожал Лане руку.

– Вот так так! А вы похожи на гавайку, – сказал он, словно для него это было большое открытие.

Ингрид бросила на него гневный взгляд.

– А отец вам не рассказывал? – спросила Лана.

– Мы с Джеком больше говорили о том, почему у меня мотор барахлит, как починить газонокосилку и что за корабли стоят в порту. Мужские разговоры, – ответил он и улыбнулся, показав идеально ровные зубы.

Она не сомневалась, что все так и было.

– Моя мать была гавайкой родом с Кауаи. Умерла при родах, – сказала Лана.

Мистер Вагнер мигом замолчал.

– Тогда вам вдвойне тяжело потерять отца. Мне очень жаль, – сказала Ингрид, хотя Лана подозревала, что та уже знала их историю, ведь она сама была матерью. Женщины умели незаметно узнавать подробности, которых мужчины не замечали. Особенно матери. Становясь матерью, женщина вступала в особый круг, все участницы которого внезапно приобретали сверхъестественные способности. Лана не принадлежала к этому кругу и оттого ощущала себя неполноценной женщиной. А Вагнеры казались идеальной семьей. Если бы Лана не испытывала к ним столь сильную симпатию, то извелась бы от зависти.

– Коко, помоги накрыть на стол! – крикнула Ингрид.

Через минуту в кухню вбежала Коко, на плече которой сидела ящерица. Даже не взглянув на Лану, она выпалила:

– Я слышу самолеты.

Фред выглянул из-за газеты; глаза у него были синевато-серые, а брови кустистые. Он склонил голову набок.

– Правда? – Они с Ингрид переглянулись.

Из-за шипящего бекона на сковородке и их разговора Лана вполне могла не услышать самолеты. Все разом замолчали. Лишь шуршали кокосовые пальмы да ворковали голуби. Она прислушалась, боясь услышать рев моторов.

– У Коко разыгралось воображение. Верно, милая? – сказала Ингрид и взъерошила волосы девочки.

Коко подошла к окну, встала на цыпочки и выглянула наружу.

– Я не придумываю, и их там много.

Всех присутствующих сковала странная неловкость.

– Дорогая, может, ты и слышала самолеты, а может, это просто машина проехала. А теперь разложи приборы.

Девочка сделала, как ей велели. Лана надеялась, что пятнистый геккон на ее плече там и останется и не тронет свеженарезанную папайю и банан, предназначавшиеся людям. Коко вела себя так, будто Ланы на кухне не было.

– Это твой питомец? – спросила Лана.

– Нет, это мой друг.

– А у друга есть имя?

Коко посмотрела ей прямо в глаза и произнесла:

– Джек.

Лана призвала на помощь свое самообладание. Но тут вмешалась Ингрид:

– Она любила вашего отца. Он один говорил с ней, как со взрослой, а не как с маленькой. Больше всего ей нравилось, когда он колол ей кокосы. Дошло до того, что каждый вечер она ждала его на веранде. И одним кокосом обычно не ограничивалось. Поэтому ее и прозвали Коко. На самом деле ее зовут Берта.

Вошла Мари с Юнгой и набрала ведро воды. Юнга стала пить, шумно плескаясь, потом пошла и без команды легла на ковер. Эта кухня казалась теплым и уютным центром вселенной; Лане даже почудилось, что она слышит ее пульс. Неудивительно, что отец подружился с Вагнерами.

– Вы уже планируете похороны? Буду рада помочь, – сказала Ингрид.

– Я пока не успела об этом подумать. Я-то надеялась, что буду выхаживать его, а не хоронить.

– Вы, наверно, еще в шоке. Да и мы тоже, – сказал Фред.

– Да уж.

«Лучше уж онеметь, чем чувствовать», – подумала Лана.

– Он мне вчера приснился, – вдруг сказала Коко.

– Да? – проговорила Лана, не зная, хочет ли слышать подробности об этом сне.

Коко продолжала:

– Джек и гавайская леди скакали по берегу на большой лошади прямо по воде. Он махал мне рукой и что-то кричал, но что, я не разобрала. Я хотела зайти в воду вслед за ними, но вода превратилась в лаву, а когда я подняла голову, они исчезли.

На минуту воцарилась тишина, и Лана ясно представила описанную Коко сцену. Ей и самой снились цветные сны про родителей, яркие, как кинофильмы, и такие реальные, что она чувствовала запах водорослей на песке и слышала смех матери, уносимый ветром. Она и сейчас почти его услышала и чуть не окликнула маму вслух.

Голос Ингрид вернул ее в реальный мир:

– Наверно, всем нам в ближайшие дни приснится Джек.

Фред перевел разговор на более безопасную тему: ему хотелось все узнать про Оаху, узнать, каково это – жить в самом центре архипелага, где под рукой все достижения цивилизации и несметное число возможностей на каждом углу. Лана была ему благодарна: еще чуть-чуть, и она расплакалась бы при всех.

Вскоре Ингрид позвала их к столу. Такого вкусного завтрака Лана не ела никогда: хрустящий бекон и нежный омлет, золотистые булочки и крем из маракуйи с идеальной кислинкой, молоко с шапочкой из жирных сливок. Лану подмывало спросить про дом, узнать, за сколько Вагнеры его купили, но она решила, что еще успеет. Они заговорили о том, что происходит в Хило. Мари рассказала о грядущем рождественском концерте; Коко ковыряла в тарелке и по большей части молчала. Когда они доели, Лана предложила помыть посуду, а Ингрид включила радиоприемник.

– В нашем доме любят музыку, – сказала она, раскачивая бедрами и пытаясь заставить Коко потанцевать с ней в обнимку. Но та вытянулась прямо, как жердь, и выглядела так, будто вот-вот заплачет.

– В чем дело, мауси? [27]

Музыка вдруг оборвалась, и в радиоприемнике послышались помехи; затем раздался знакомый баритон Уэбли Эдвардса. Диктор объявил:

– Внимание, внимание! Остров Оаху атакует вражеская авиация. Цель – Пёрл-Харбор, но самолеты также обстреливают аэродромы. На нас напали.

Лана огляделась: все застыли, как статуи в солнечном свете. Ингрид покраснела, как помидор; Фред, напротив, побелел. На нас напали. Эхо этих слов гулко разносилось по кухне. Все, кроме Коко, не сводили глаз с радиоприемника; Коко же смотрела на Лану. В этот миг между ними возникла странная связь. Вспышка осознания. Затем все исчезло.

Уэбли продолжал:

– Сомнений быть не может. Не выходите на улицу. Оставайтесь дома и сохраняйте спокойствие. Кое-кто может решить, что это учения. Это не учения. Это настоящий обстрел. Повторяю: нас атакует вражеская авиация. На крыльях самолетов замечена эмблема восходящего солнца; прямо сейчас японцы атакуют Пёрл-Харбор. Не выключайте радиоприемники и передайте соседям, чтобы включили свои. Не выходите на улицу и не выезжайте на дорогу без крайней необходимости. Не пользуйтесь телефоном без крайней необходимости. Телефонные линии должны быть свободны для экстренных звонков. Внимание всем военнослужащим, полицейским, действующим и офицерам запаса. Немедленно явиться к месту службы. Повторяю: нас атакует вражеская авиация. Это самолеты с эмблемой восходящего солнца. Это не учения. Это настоящий обстрел.

Спустя минуту потрясенной тишины Фред, Ингрид и Лана заговорили разом; в панике слова посыпались, как горох.

– Ублюдки! Ясно же, рано или поздно бы напали, – выругался Фред.

– Господь, помилуй нас! Нам надо в укрытие. – Ингрид обняла девочек, прижала к груди их головки, затараторила что-то по-немецки.

Лана же могла думать лишь о том, не подвергаются ли они опасности прямо сейчас, если Коко и впрямь слышала самолеты.

– Тут рядом лавовая трубка [28]. Можем спрятаться там, если придется.

Время тянулось медленно, как патока; за секунду Лана вспомнила Бака в Нууану и взмолилась, чтобы тот не пострадал, своих лучших подруг – Мэри на Даймонд-Хед, Элис в долине Маноа, – Барона и его маленький самолетик, стоявший в ангаре как раз неподалеку от Пёрл-Харбора, и многих других, чья судьба была ей небезразлична. Человеческий разум в момент катастрофы представлял собой поистине загадочный и удивительный механизм.

– Никуда не уходите, – сказал Фред. – Я схожу за винтовкой.

Ингрид схватила его за рукав.

– Подожди… а нам что делать?

– Найдите другой канал. Вдруг сообщат еще новости, – сказал он и выбежал на улицу.

Вращая регуляторы и не находя ничего, кроме помех и гавайской гитары, Лана чувствовала себя совершенно беспомощной.

– А как столько японских самолетов тут оказались? Должно быть, это какая-то ошибка, – пробормотала Ингрид, озвучивая вопросы, звучавшие и в голове Ланы.

– Если бы это была ошибка, по радио бы не передали, – ответила Мари. Кажется, у нее лучше всех получалось хранить самообладание.

Так за воскресным завтраком началась война. Рузвельт, безусловно, это так не оставит. Лана покосилась на телефон. Как бы ей хотелось снять трубку и позвонить кому-нибудь, кто объяснил бы им, что происходит! Юнга, видимо, почувствовав неладное, подошла к Коко, положила голову ей на колени и тяжело задышала. Часы показывали 9:05.

Теперь жизнь никогда не будет прежней. Не так Лана планировала начать воскресенье. Дел у нее и без того было невпроворот. Гнев заклокотал внутри.

– Да как они посмели! – воскликнула она.

Ингрид подошла к окну.

– Самолетов не видно, но Коко не ошиблась, когда их слышала.

Пролетали ли самолеты над Хило по пути в Пёрл-Харбор? Вероятно, но лететь туда несколько часов. Похоже, атака еще не завершилась. Будь отец с ними, он бы знал, как поступить.

Через две секунды зазвонил телефон.

Ингрид схватила трубку.

– Алло? Он вышел. Кто говорит?

Звонивший повесил трубку.

– Кто звонил? – спросила Лана.

– Связь прервалась. Не знаю. Девочки, идите-ка в гостиную.

– Зачем? – нахмурившись, спросила Коко.

– Взрослым надо поговорить. Идите. Сейчас.

Девочки послушались, но Коко застыла на пороге.

– Иди, – шикнула на нее Ингрид. Когда они ушли, она принялась заламывать руки и мерить шагами кухню. – Боюсь, нас ждут неприятности, вы же понимаете?

– Вы живете здесь давно, вас все знают. Уверена, вам не о чем беспокоиться, – сказала Лана.

– Лана, мы немцы. А Германия с Японией – союзники.

– Но вы же тут давно живете. И вы не нацисты… Вы же не нацисты? – Последние слова сами сорвались с языка, она даже подумать не успела.

Ингрид сморщилась, точно проглотив ложку уксуса.

– Разумеется, нет. Нам ненавистны все действия Гитлера. Поэтому и уехали.

– Так, давайте по порядку. Сейчас нам нужно понять, оставаться здесь или искать укрытие, и угрожают ли Хило японские самолеты, – произнесла Лана.

– Может, стоит уехать подальше от гавани? Если японцы нанесут удар, то как раз в наш район.

Она была права. Когда-то у Ланы были друзья в Вайнаку, Хакалау и Каумане, но они могли переехать. Поступив в колледж и перебравшись в большой город в поисках лучшей жизни, молодые люди часто не возвращались домой.

– Возможно, но по радио сказали не выезжать на дорогу.

Ингрид выглядела так, будто у нее вот-вот начнется приступ паники.

– Господи, сохрани моих девочек! Мы легкая мишень.

Если над ними прямо сейчас кружили японские самолеты, значит, и японские корабли и подводные лодки тоже плавали где-то рядом в гавайских водах. А корабли и субмарины означали полноценное вторжение. Где же американские войска? Лана попыталась вспомнить, видела ли она линкоры, подлетая к Хило, но голова шла кругом, и она никак не могла сосредоточиться.

Вернулся Фред с винтовкой; девочки бежали следом. Лана подумала, что винтовка никак не защитит их от японского истребителя, но придержала язык. С оружием точно лучше, чем без него. Они сели за стол – все, кроме Фреда; тот мерил шагами кухню и каждые тридцать секунд пригибался и смотрел в окно, высматривая в небе истребители. От напряжения его ноздри раздулись; если бы мимо пролетел голубь, он, безусловно, его бы пристрелил.

– У отца тоже есть ружье. Могу принести, – сказала Лана.

Фред кивнул.

На улице как будто ничего не изменилось. Над жасминовым кустом кружила бабочка, голуби занимались своим обычным делом: сидели на ветке крыло к крылу и грелись на солнышке. Лана прислушалась, надеясь уловить рев моторов, но услышала лишь радиоприемник, громко трубивший в окне Вагнеров. Может, ей следовало зайти к Рамиресам, проверить, как они? Но миссис Рамирес непременно захотела бы узнать все, что случилось за последние десять лет, а у Ланы не было сил объяснять. Она подумала о Рю Мотидзуки, или просто Моти, как они его называли, – папином приятеле, с которым они вместе рыбачили. Тот жил на соседней улице, за пастбищем и старой каменной стеной.

Оставив у Фреда отцовскую винтовку, Лана отправилась искать Моти. Из всех оставшихся в Хило знакомых он нравился ей больше всего. У него были крупные зубы и широкая улыбка, а его смех напоминал блеяние одинокого ослика. Родители, работавшие на сахарных плантациях, привезли его на Гавайи в десять лет. Разок окунувшись в теплый гавайский океан, он понял, что останется здесь навсегда. Они с отцом сошлись на почве любви к рыбалке и крепко подружились. Она и так планировала зайти к нему после завтрака, так почему авианалет должен ее остановить? Что ей еще было делать?

Трава во дворе у Моти была ровно подстрижена на два пальца; ни один лист кордилины не валялся на лужайке. Маленький белый домик Моти был отделан красными декоративными планками, изгородь недавно подравняли. Насколько Лана себя помнила, в доме Моти всегда пахло рыбой, а ранним вечером блики закатного солнца нередко освещали серебристую рыбью чешую, которой было усыпано все внутри.

Но сейчас шторы были задернуты, и в доме, кажется, никого не было. Она все равно постучалась.

– Моти, это Лана Сполдинг! Откройте дверь, если вы дома!

Ни звука, ни шороха. Может, он вышел в море? Она надеялась, что нет. Она снова забарабанила в дверь.

– Моти!

Через шесть секунд дверь резко распахнулась. На пороге стоял мальчик лет шестнадцати. Лана опешила – неужто у Моти за время ее отсутствия родился сын? Мальчик молча пригласил ее в дом.

Запахи часто вызывают в памяти картины прошлого, а с этим домом у Ланы было связано много воспоминаний. Сасими, банановый пудинг, веселый смех. На стенах висели рыбные хвосты, наживки и стеклянные шарики в сетках. Моти сидел в центре комнаты за столом для игры в карты. Из радиоприемника в углу лилась музыка.

Вставать он не стал.

– Лана-сан, – хрипло проговорил он.

По темным кругам под его глазами и обтянутым сухой морщинистой кожей скулам Лана поняла, что он нездоров.

– Моти, вы слышали? Про отца.

Он молча кивнул.

– А про нападение?

Еще один кивок.

Лана расплакалась. Привычная жизнь рассыпáлась на глазах, и с каждой минутой становилось все хуже. Она подвинула стул и села. Он потянулся и взял ее за руки; ее успокоило знакомое прикосновение его теплых мозолистых ладоней. Моти жил по соседству, сколько она себя помнила; без него она не представляла их район.

– Моти, что с вами случилось?

– Такой же вопрос могу задать тебе, – ласково ответил он.

– Поговорим потом. Я очень растеряна… Мне нужно, чтобы кто-то сказал мне, что делать. Вы слышали что-то, кроме того, что передавали по радио? Возможно, друзья-рыбаки что-то говорили? – спросила она.

– Звонил судья Карлсмит и сказал, что ловушки для лобстеров переполнились. Это был наш с ним тайный шифр; значит, мы окружены.

У нее ухнуло в животе.

– У вас есть тайный шифр?

Сорвавшимся голосом Моти продолжал.

– Они давно приставили судью ко мне, чтобы он за мной присматривал. Федералы еще несколько месяцев назад составили списки потенциально опасных граждан на случай войны.

– Кто «они»? И почему вас считают опасным?

– ФБР, военные, полиция. Потому что у меня есть лодка, и я играю в карты с главами японской общины. Откуда мне знать? – ответил он, подвигая на место кусочек головоломки.

Под тяжестью его слов она словно приклеилась к стулу. С одной стороны, в этом не было ничего неожиданного; слухи ходили давно. И все же это казалось невозможным и несправедливым.

– И что они планируют делать с людьми из этих списков?

– Арестовывать, задерживать. Не знаю.

– Но вы в списке – значит ли это, что вас должны арестовать? – надтреснутым голосом спросила она.

Он сгорбился и пожал плечами.

Лана перевела взгляд на мальчика; тот ушел на кухню и заваривал чай.

– А мальчик? Это ваш сын?

– Я взял Бенджи к себе, когда его родители пропали в море по пути в Японию. Здесь у него никого не осталось.

– Давно он с вами живет?

– Семь лет.

Мальчик жил у Моти семь лет, а Лана даже не знала. Ей стало стыдно за свое отсутствие, стыдно, как никогда. Но как бы сильно ей ни хотелось расспросить Моти о его здоровье и выяснить, почему он исхудал и стал тонким, как травинка, внутренний голос, надрываясь, кричал, что им нужно поскорее убираться из района залива. Их дома стояли всего в двух кварталах от гавани; если японцы нападут, их сровняют с землей. Дом Моти стоял даже ближе.

– Пойдемте ко мне домой, – сказала она.

Он взглянул на нее своими водянистыми глазами.

– Зачем?

– Там безопаснее, а если начнется эвакуация, вы сможете поехать с нами. Я соберу вещи, возьму пикап.

– И куда ты собралась?

– Подальше от воды, куда-нибудь мýка, – сказала она, хотя на самом деле понятия не имела, куда ехать.

– Я не могу сбежать.

– Вы американский рыбак, и, судя по вашему виду, нездоровы. Вы ни для кого не представляете опасности, Моти, и я могу помочь мальчику о вас заботиться.

Моти взглянул на Бенджи, поставившего перед ним чашку горячего чая.

– Езжай сама. С нами все будет в порядке.

Моти был из тех людей, с кем спорить бесполезно. Услышав его отказ, она словно наткнулась на каменную стену. Ей хотелось расспросить его об отце, и она поняла: если не спросит сейчас, другого шанса может и не представиться. Но в конце концов страх победил.

– Если передумаете, вы знаете, где меня найти.

Гости

7 декабря 1941 года

Хило

Телефон на отцовском столе будто бы призывал ее скорее им воспользоваться. Скорее из чувства долга Лана решила позвонить Баку. Кроме того, ей хотелось услышать рассказ о происходящем в Гонолулу из первых уст. Но сняв трубку, она услышала разговор между оператором и разъяренным соседом, который требовал соединить его с сыном на Оаху. Она повесила трубку. Пытался ли Бак с ней связаться? Она подумала, что в будущем их жизни, возможно, больше никогда не пересекутся, и это показалось странным.

Вскоре она вернулась на кухню к Вагнерам. Больше всего ей не хватало человеческого контакта, пусть даже с этими людьми она познакомилась вчера. Фред поехал в город закрыть лавку и забрать все деньги, а Лана сидела с Ингрид и Мари. Коко на крылечке читала казаркам книжку с картинками. Она настояла, что птиц надо забрать в укрытие, а Ингрид не смогла ей возразить. Юнга с интересом наблюдала за казарками сквозь сетчатую дверь.

По радио передавали проповедь; время от времени ее прерывали новости. «Непредвиденная атака… пять гражданских убиты в Гонолулу… японские десантники замечены на северных пляжах Оаху… прямое попадание в аэродром Хикам, погибли триста пятьдесят человек». Лане с трудом верилось, что бомбы падают на Гонолулу – ее город, ее народ. С каждым новым сообщением слезы заново подступали к горлу, и ей казалось, что она больше не выдержит.

Главный вопрос оставался открытым: доберутся ли они до Хило? В середине дня приехал Фред и привез несколько металлических коробок и плохие новости.

– Мари, набери скорее ванну. Говорят, японцы отравили воду. Ингрид и Мари, идите со мной.

Они скрылись в спальне, и Лана осталась наедине со своим бурным воображением. Оно рисовало целые города, охваченные пожаром, солдат, врывающихся в дома, насилие, убийства и мародерство. Во всех газетах писали о резне в Китае, и, читая об этих ужасах, она ощущала во рту вкус крови. Застрять на острове, куда вторглась вражеская армия, – едва ли можно было представить худшую долю.

Чтобы не воображать всякие ужасы, Лана вышла на крыльцо. Заморосил дождик, над дорожкой перед домом поднимался пар. На противоположной стороне улицы лошади на лужайке ели траву и размахивали хвостами, словно сегодняшний день ничем не отличался от остальных.

– Казарки совсем тебя не боятся, – сказала она Коко. Та сидела, усадив одну уточку себе на колени, а вторую – рядом. Последняя взъерошила перья и зашипела на Лану; та не стала подходить ближе.

– Я знала их с тех пор, как они были еще в яйце, – ответила Коко.

– Значит, они тебе как детки.

– Нет.

– Почему нет?

– Они были детками Джека. А я их тетя.

– Ах вот как, значит. Что ж, теперь Джека с нами нет, и ты могла бы их усыновить, – заметила Лана.

– Думаю, они будут не против.

– Казарки?

– Ну да.

На улице черный автомобиль замедлил ход и целую минуту простоял с включенным мотором, лишь потом свернув на дорожку, ведущую к дому. Лана повернулась к Коко; та прекратила гладить уток. Ее маленький носик заходил ходуном. Сзади, за сетчатой дверью, зарычала Юнга. Из автомобиля вышли двое в фетровых шляпах и дорогих костюмах. Они не помахали в знак приветствия.

– Ты их знаешь? – спросила Лана, пытаясь говорить спокойно и надеясь услышать «да».

– Нет.

– Похоже, они ездят от одного дома к другому. Может, у них есть для нас информация, – сказала Лана.

У лестницы двое остановились. Что-то в их манере подсказывало Лане, что они явились с плохими новостями. Мужчины удивленно взглянули на нее, потом на Коко. Старший – у него была блестящая лысина – заговорил первым, махнув перед ней значком.

– ФБР. Вы миссис Вагнер?

– Нет, я ее подруга, – ответила она, пытаясь разобрать выцветшие буквы на удостоверении.

Федеральное бюро расследований. США.

У того, что помоложе, волос хватило бы на двоих. Он зализал их назад, вылив сверху целую банку бриолина.

– Мы к Вагнерам. Они дома?

Лана взглянула на дверь и увидела Фреда за москитной сеткой. Воздух сгустился так, что его можно было резать ножом и подавать на блюде.

– Чем могу служить? – спросил Фред, не выходя на крыльцо и не приглашая агентов в дом.

Агенты взошли на крыльцо. Казарки всполошились и принялись гоготать и хлопать крыльями.

– Коко, отведи уточек в клетку, – велел Фред.

– Но папа…

– Ступай, – выпалил он.

Коко подхватила разъяренных казарок и унесла их прочь.

– Есть разговор, Вагнер. Впустите нас, пожалуйста. Я агент Кэш, а это агент Макмарри, – проговорил фэбээровец с блестящей лысиной и снова показал значок.

У обоих агентов на поясе были револьверы; они даже это не скрывали. Ингрид заперла Юнгу в спальне, Фред с двумя агентами зашли в дом, а Мари вышла. Лана села на крыльце с девочками.

– Что у них за разговор? – спросила Коко.

– Наверно, они просто опрашивают местных жителей, узнают, не видел ли кто чего-нибудь подозрительного, – ответила Лана.

Мари скептически взглянула на нее. Лана отвернулась и посмотрела на лужайку, чтобы девочки не заметили тревогу на ее лице. Вид у спецагентов был очень суровый, и Вагнерам это не сулило ничего хорошего.

– Тогда почему вас не опрашивают? – спросила Мари.

– Наверно, потому, что я с Гонолулу.

Коко и Мари прижались к сетчатой двери, слушая доносившиеся с кухни обрывки фраз. Фриц, значит… А зачем сменили имя… Нацистские собрания…

Желтое платье Коко было запачкано грязью, кудряшки торчали во все стороны. Она судорожно дышала. Через две минуты вышли Фред и Ингрид; агенты шли следом.

Фред отрывисто произнес:

– Они хотят допросить нас в участке.

– Миссис Хичкок, вы можете присмотреть за Коко и Мари до нашего возвращения? Уверена, мы не задержимся.

– У нее дел по горло. Позвоню Дачу Лондону. Девочки его знают, – сказал Фред.

– Что вы, я не против, – возразила Лана.

– Не обижайтесь, но мне будет спокойнее, если в доме будет мужчина, – проговорил Фред.

Лане словно отвесили пощечину.

– Тогда давайте я побуду с ними, пока он не приедет.

Ингрид обняла Мари так крепко, будто боялась, что они больше никогда не увидятся, а когда пришла очередь Коко, та повисла на матери, как маленькая обезьянка.

– Я тоже хочу с вами!

– Мауси, кто-то должен остаться и присмотреть за животными.

Вмешался Кэш.

– Не говорите по-немецки, – велел он и провел рукой у горла.

Лане хотелось его ударить, но она напомнила себе, что агенты лишь выполняли свою работу. Как-никак Гавайи подверглись нападению. Ингрид бросила на нее пустой и затравленный взгляд.

– Мы приготовим ужин, – сказала Лана и вымученно улыбнулась.

Вагнеры в сопровождении двух федеральных агентов спустились по ступеням, а Коко бросилась за ними, схватила мать за руку и потянула.

– Не забирайте их! – прокричала она.

Кэш отогнул ее маленькие пальчики.

– Малышка, у нас война.

Мари подошла и крепко обняла Коко.

– Наши родители – образцовые граждане. Вот увидите, – сказала она агентам.

У Коко началась истерика; она затопала ногами.

– Нет! Вернитесь! Сейчас же! – Последние слова потонули в надрывном плаче.

Фред обернулся и с глубокой печалью во взгляде произнес:

– Это ненадолго, обещаю. Слушайтесь миссис Хичкок.

В спальне громко заскулила Юнга. Лана с девочками проводили отъезжающий автомобиль. Лана старалась хранить самообладание, но не сомневалась, что у всех было одно и то же дурное предчувствие и все еще было впереди.

* * *

День тянулся нескончаемо долго. Коко сидела на крылечке с Юнгой, считала минуты и все проезжающие машины. Иногда радиопрограммы прерывал очередной выпуск новостей. «Установлено военное положение. Не включайте свет после темноты. Всем, кроме военных, оставаться дома. Завтра президент Рузвельт выступит с обращением к нации». Лана возилась на кухне – запекала картофель с маслом и розмарином, смешивала фарш со свежим томатным соусом. Вот только аппетита ни у кого не было.

Наступил вечер, Вагнеры не вернулись, и Лана все-таки решила позвонить. Дома у отца откопала номер замшерифа Хоокано. Кто-кто, а он должен быть в курсе всего.

– Честер, это Лана, дочь Джека Сполдинга. Мне нужна ваша помощь, – сказала она, решив не тратить время на любезности.

– Что тебе нужно?

– Я прилетела вчера увидеться с отцом, но не успела. Сейчас я у его соседей, Вагнеров. Утром приезжали агенты ФБР и забрали родителей, а я осталась с детьми. Они еще не вернулись, девочки боятся. Вам что-то известно?

Повисло долгое молчание; она слышала лишь дыхание Хоокано.

– Это не телефонный разговор, Лана. Соболезную тебе, Джек был мне хорошим другом. На острове ведутся аресты. Задерживают всех, кто может представлять угрозу. Японцев, немцев, итальянцев.

– Не думаю, что Вагнеры представляют угрозу.

– Рисковать никто не станет.

Его голос звучал очень сурово.

– А если родителей арестуют, что будет с детьми?

Он откашлялся.

– Их, скорее всего, отправят в приют. Если нет других родственников.

О таком последствии войны она прежде даже не задумывалась, но теперь столкнулась с ним лично. При мысли, что девочки попадут в приют, ей стало нехорошо.

– А что будет с арестованными?

– Лучше не лезь в это, Лана. Тебя это не касается. Дело серьезное. Правила изменились. Еще не хватало, чтобы тебя заподозрили в связях с нацистами.

Она увидела в окне профиль Коко, ее носик-кнопочку и худенькие плечики. Она с тревогой высматривала родителей. Сердце Ланы сжалось. Нет уж, ее это касается, подумала она. Еще как касается!

– А вы можете мне еще что-то сказать? О вторжении?

– Не по телефону. Советую тебе уехать в безопасное место подальше от Хило. Подумай, куда отправился бы отец, – последние слова замшерифа произнес нарочито медленно.

Знал ли Честер про дом на вулкане?

– Но гражданским запретили выезжать на дорогу.

– Напечатай письмо на машинке и подпиши его моим именем.

Лана повесила трубку и почувствовала себя еще хуже, чем до звонка. Как ей все рассказать Мари и Коко? Мари казалась достаточно рассудительной, но Коко… та была совсем из другого теста. Возможно, Честер ошибался, но она в этом сомневалась. Она подошла к крыльцу дома Вагнеров, Коко мрачно взглянула на нее в меркнущем свете заката.

– Ничего не буду есть, пока они не вернутся, – заявила она, сложила руки на груди и заерзала на стуле.

А вот Юнга, кажется, была готова проглотить мясную запеканку целиком. Одно ухо у нее так и не встало, и Лана должна была признать, что это делало ее совершенно очаровательной.

– Дорогая, тебе необходимо поесть. Твои родители бы этого хотели.

Небо почти померкло. На кухне включился свет, и Лана закричала: «Выключи!» Еще полиции им не хватало.

Свет тут же погас.

– Простите, забыла! – крикнула в ответ Мари.

Лана хотела было сесть с Коко и уговорить ее поесть, но тут к дому подъехал черный автомобиль. Накатила волна облегчения. Зря она волновалась, Вагнеры вернулись. Хвала небесам!

– Вы только посмотрите, кто приехал! – сказала она.

Коко оживилась на пару секунд, но увидев человека, вразвалочку идущего им навстречу, снова напряглась. Он был в костюме, который был ему мал на несколько размеров, а на его голове осталась лишь тонкая длинная полоска волос.

– Это мистер Лондон. Терпеть его не могу, – промолвила Коко.

Мистер Лондон остановился в шаге от крыльца и произнес:

– Мистер Вагнер позвонил и рассказал, что здесь происходит. Я сразу приехал. Вы, должно быть, Лана Хичкок? Я Дач Лондон.

Из дома выбежала Мари и застыла, увидев Дача. Тот смерил ее долгим взглядом, задержавшись на груди, потом проделал то же самое с Ланой. В левой руке он почему-то держал желтый цветок плюмерии.

Лана кивнула.

– Очень приятно.

– Зовите меня Дач. Похоже, мы с вами тут надолго, – сказал он.

– Почему?

– Фред сказал, что их задержали на неопределенный срок.

Лана взглянула на Коко; та слушала во все уши.

– Давайте зайдем в дом и там поговорим. Девочки, подождите здесь, пожалуйста.

Лана зашла на кухню и села. Подождала пару минут, но мистер Лондон куда-то запропастился. Она подошла к двери и увидела, как тот прицепил цветок за ухо Мари.

– Тебе идет, – сказал он с одобрительным кивком.

– Мистер Лондон. Может, войдете? – вмешалась Лана.

Тот повернулся и пошел за ней, но прежде коснулся плеча Мари.

На кухне было темно, и виден был лишь его силуэт. От него пахло тухлым сыром, а когда он открыл рот, ее замутило.

– Нам надо заколотить окна досками, – сказал он.

Нам?

– Скажите, что происходит? – сказала Лана.

– Звонил Фредди и сказал, что выписывает на меня доверенность на дом, так как их увозят в какую-то тюрьму. Куда именно, не сказал. Попросил присмотреть за девочками, чтобы с ними ничего не случилось. Япошки высадятся в Хило в любой момент, и тогда всем девушкам не поздоровится.

Лана не верила своим ушам. У агентов, безусловно, имелась причина полагать, что Вагнеры представляют угрозу, но Фред и Ингрид казались такими хорошими людьми.

– А как вы познакомились с Вагнерами?

– Вместе ведем дела. Я занимаюсь недвижимостью, живу рядом. Фредди мне доверяет.

В голове зажглась красная лампочка. По опыту Лана знала, что когда кто-то говорит, что ему можно доверять, это значит как раз обратное.

– Они поддерживают нацистов? – спросила она.

– Насколько я знаю, нет, но за закрытыми дверьми происходит такое, что сам Адольф Гитлер удивился бы. Понимаете, о чем я? – Он подошел ближе.

Лана отшатнулась и ударилась бедром об угол стола.

– Послушайте, я могу присмотреть за девочками. Я обещала Фреду и Ингрид; вам необязательно оставаться.

– Но час назад Фред сам попросил меня прийти. Помочь с лавкой и проследить, чтобы дома все было в порядке. Теперь это мой долг, а я не из тех, кто уклоняется от ответственности. А мужчина в доме нужен – япошки могут высадиться в любой момент.

Лана не могла представить, что ей придется проводить дни напролет с этим человеком, чтобы тот «присматривал» за девочками. Неужели Фред настолько глуп и сам попросил его об этом?

– А за свой собственный дом вы не боитесь?

– Я пока нигде не живу. Недавно продал дом.

– Значит, вы собираетесь жить здесь неопределенное время?

– Девочки меня знают. Мы отлично ладим.

Если бы только можно было позвонить Вагнерам и проверить его историю! Что-то не сходилось.

– Давайте так. Позвольте нам с девочкам сегодня переночевать здесь одним. Я им все расскажу. Коко уже несколько раз закатывала истерику с тех пор, как здесь побывали агенты, и лучше я с ней поговорю. По-женски, понимаете? А вы пока соберете вещи.

Он как-то странно заворчал и ответил:

– Идет.

Когда он ушел, Коко набросилась на нее с расспросами. Зачем он приходил? Что ему известно? Он же не вернется? А потом Коко сказала:

– Он пялится на Мари, как на шоколадный пудинг со взбитыми сливками.

Тут у Ланы пропали последние сомнения. За пару часов в свете горбатой убывающей луны она загрузила пикап вещами. Девочкам соврала, что собирает вещи на всякий случай, чтобы машина была готова к отъезду, когда появятся японцы.

– А как же наши родители? – спросила Мари.

– Возьмем и на них припасов. – Она не нашла в себе силы сказать им: «Ваши родители, возможно, и не вернутся домой, и вы попадете в приют или в лапы Дача Лондона».

Коко заговорила:

– Но мы не можем бросить Юнгу и уточек!

– Мы их не бросим. Не переживай.

Лана чувствовала себя бесчестной лгуньей, рыская по обоим домам в поисках одеял, фонариков и спичек, хотя костры по ночам разводить было нельзя. Она набила коробки припасами: взяла все, что уместилось. Перспектива оказаться на вулкане, не имея возможности развести костер, была не слишком приятной. Девочек она попросила взять самую теплую одежду; Коко собрала сумку для родителей, взяла мешок собачьего корма и собачье печенье в виде косточек.

Лана тем временем пыталась осмыслить происходящее. Она уже привыкла слышать, что война бушует в Европе, но ужасы, о которых рассказывали, происходили с другими. Теперь же война пришла в ее родной город.

Всю ночь она ворочалась без сна. Ей снились бомбардировщики, подводные лодки и солдаты, бесшумно проникающие в дом и забирающиеся в ее постель. От одного солдата пахло рыбой и водорослями. Он тряс ее за плечо и пытался разбудить, но она никак не могла разлепить веки. Неужели ей завязали глаза? Внезапно она проснулась; страх оплелся вокруг горла и сжал его, как удав. Глаза широко распахнулись; комната была залита голубоватым светом, стояло еще раннее утро. Кто-то сидел рядом с ней на кровати; матрас просел под весом тела.

– Мари? – пролепетала она, прекрасно понимая, что это не Мари.

– Лана, это Моти, – раздался тихий голос.

Ее накрыла волна облегчения.

– Что вы здесь делаете? – прошептала она.

– Хотим поехать с вами.

Стена

8 декабря 1941 года

Хале Ману, вулкан

В доме не хватало одной стены. Чего еще там не было? Лана даже не подумала, что в доме на вулкане может не быть мебели и кроватей, почему-то решив, что там должно быть все необходимое. Однако у нее были дела поважнее: Моти и Бенджи в кузове совсем замерзли, им надо было согреться.

Первой из кузова выпрыгнула Юнга и тут же принялась обнюхивать землю. Она фыркала, похрюкивала и шла по невидимому следу, тянувшемуся перед домом. Лана решила не рисковать и не зажигать фонарь, хотя в такой глуши его вряд ли кто-либо бы заметил. Она откинула брезент; Моти и Бенджи сели. Моти потер затылок.

– Вещи разберем потом. Берите одеяла, и пошли в дом, – сказала она.

Коко потерла плечи.

– Очень холодно. Пусть уточки переночуют с нами в доме.

Мари толкнула ее в бок:

– У них пух, они не замерзнут.

Ключ лежал у Ланы в кармане, но он им не понадобился. Они обошли веранду со стороны недостающей стены и зашли в дом. Темный, полный мрачных теней дом казался холодной деревянной оболочкой. В воздухе висел резкий запах кедра и краски. Услышав в одной из дальних комнат шорох, Лана застыла. Там кто-то шевелился. Бум, шурх, царап-царап.

– Там кто-то есть, – сказал Бенджи.

– Кто здесь? – Голос Ланы отозвался эхом в пустоте.

Мимо промчалась Юнга и скрылась в темноте. Через миг раздался визг и топот, словно им навстречу несся табун оленей. Лана отскочила в сторону, уступая дорогу огромной свинье и нескольким маленьким поросятам. Свинья едва ее не задавила. Стены затряслись, как от грома.

– Юнга, нет! – спокойно велела Коко, словно просила принести ей стакан воды.

Лана не ждала, что собака остановится, но та застыла на краю веранды, словно наткнувшись на невидимую стену.

– Спасибо, – сказала Коко и обняла Юнгу за шею.

Девочка определенно была со странностями, но умела общаться с животными на каком-то своем языке. Что ж, меньше забот; у Ланы на руках и так было несколько человек, и обо всех нужно было подумать.

– Нужен свет, – сказал Моти.

– Нельзя.

– Всего на минуту, хотя бы оглядеться.

Он был прав. Свиньи могли устроить здесь логово; что, если повсюду валяется помет? Хотя дурного запаха Лана не чувствовала.

– Хорошо. Только быстро.

Желтый луч рассек темноту, и они увидели каменный камин и большую продолговатую комнату с широким дверным проемом, судя по блеску нержавеющей стали за ним, ведущим на кухню. Над головой крест-накрест висели балки, а над ними было еще много пространства, отчего комната казалась вдвое больше, хотя и так была довольно просторной. Единственным предметом мебели во всем помещении был огромный стол длиной метров семь, не меньше, по обе стороны которого стояли скамьи вместо стульев. На встроенных полках Лана увидела поделки Джека: зверей из коряг, светильники, сосуды из акации и сосны, всевозможные приспособления. Как же это похоже на Джека – первым делом он свез в дом все самое непрактичное.

Они пошли по коридору, держась вместе и задевая друг друга плечами. Моти шел первым. Они обнаружили четыре маленькие спальни и одну большую с эркерным окном и широким матрасом, брошенным прямо на пол. Одна из стен была целиком занята книжными полками. Межкомнатных дверей в доме не было, только одна вела в ванную. «Слава богу, что хоть ванная закрывается», – подумала Лана.

Она включила душ; трубы запели. Подставила руку под струю воды, подержала, но вода шла холодная и не нагревалась. Холодный воздух и ледяной душ: не самое приятное сочетание.

– Где мы будем спать? – спросила Коко.

Пять человек и один матрас. Выбирать не приходилось.

– Вы, девочки, ложитесь на матрасе. У нас с Бенджи есть спальники, – сказал Моти и накрыл рукой фонарь. Они снова оказались в темноте.

Матрас на полу выглядел новым, но был рассчитан максимум на двоих, а их было три. Моти осветил им путь к пикапу, и они начали выгружать вещи при свете луны. Казарок посадили на крыльцо; Коко дала им с Юнгой корм и воду. Утки недовольно гоготали – им не нравилось сидеть в тесных клетках. Если они и дальше будут так шуметь, от японцев им точно не скрыться. Лана с радостью бы их отпустила: пусть сами ищут себе пропитание.

Разводить огонь было нельзя, и они сели за стол с корзинкой крекеров, мандаринами и банками сардин и тушенки. Чистота ее юбки перестала заботить Лану уже давно. Они поставили на стол фонарик и накрыли его рубашкой; комнату залил голубоватый свет. Моти развернул фольгу, в которой оказались полоски сушеного тунца ахи. Коко наотрез отказалась есть рыбу, а вот Юнга кружила вокруг стола и ждала, пока кто-нибудь случайно уронит кусочек.

– Тебе нужно поесть, – сказала Лана.

Коко замотала головой и скормила собаке несколько сардин. Та проглотила их целиком и замахала хвостиком, требуя еще.

– Не корми ее нашей едой! – сказала Лана.

– Но она же голодная.

– Она только что поела.

– Значит, не наелась.

– Ты, наверно, не понимаешь, насколько все серьезно, но мы не знаем, сколько нам придется здесь пробыть и надолго ли нужно распределить еду. Мы в полной неизвестности. Надо быть осторожнее и не тратить еду понапрасну. Даже если ты что-то не любишь, тебе придется это есть, – сказала Лана.

– Она любит арахисовое масло. Может, намазать его на крекеры?

Вмешался Моти:

– Девочка поест, когда проголодается. Правда же, мауси? – Он посмотрел на Коко.

У той расширились глаза.

– Откуда вы знаете мое прозвище?

Он улыбнулся.

– Наши дома разделяют только поле да каменная стена. Ты, может, раньше меня не замечала. Я умею быть незаметным.

Коко смотрела на него и словно что-то про себя решала. Добрый ли это человек, можно ли ему доверять, или он чокнутый?

– Мама зовет меня так, потому что я вечно таскаю домой мышат, оставшихся без мамы.

– Значит, у тебя есть сердце, – сказал он.

– Конечно есть, я слышу, как оно бьется.

Лана рассмеялась.

– Это значит, что ты добрый человек. Я заметила, что ты всегда в первую очередь думаешь о животных. Это чудесное качество: значит, ты заботишься об окружающих. И я не хотела тебя ругать, просто теперь все стало иначе и мы должны осторожнее распоряжаться нашими припасами.

Моти опустил руку ей на колено.

– В этом доме хорошая атмосфера. Расслабьтесь немного, Лана-сан.

А у нее возникло совершенно другое чувство. Дом казался оторванным от всего мира, холодным и одиноким. За три дня она словно перенеслась на другую планету. Они поели, застелили матрас простынями и положили сверху одеяло и игрушечную сову Коко по имени Ух. Напротив матраса Лана расстелила полотенце, положила рядом две подушки и накрыла эту конструкцию отцовским клетчатым пледом, по-прежнему хранившим его запах. Этот плед много повидал на своем веку. Отец брал его в походы и лежал на нем, глядя на звезды. Оно обошел весь остров пешком. Плед хранил тепло воспоминаний, которым не обладала ни одна новая вещь.

Они пожелали спокойной ночи Моти и Бенджи, разместившимся на ночлег в соседней комнате. Лана переживала, что старику приходится спать на холодном полу, но тот успокоил ее и сказал, что с ним все будет в порядке.

Несмотря на страшную усталость, как только Лана устроилась в своем гнезде из подушек, она поняла, что не может уснуть. Каждая клеточка тела была взбудоражена, от твердых деревянных досок болела спина. Она надела второй свитер и подложила еще одно полотенце. В доме было около десяти-двенадцати градусов, а ночью должно было стать еще холоднее.

– Спокойной ночи, девочки, – произнесла она.

Одна из них шмыгнула носом. Они зашептались. Собака тяжело задышала и принялась вылизываться. Сестры захихикали. Потом послышались горькие всхлипы. Как поступить в подобной ситуации? Лана была в растерянности.

– Все наладится. Вот увидите. Сейчас вам надо поспать, – сказала она. Но как только слова сорвались с губ, она поняла, насколько неубедительно те звучали. Девочки пусть и маленькие, но не глупые.

Всхлипы не утихали и переросли в полноценные сдавленные рыдания. Лана села в темноте. В окно лился бледный лунный свет, высвечивая очертания фигур на матрасе. Девочки лежали в обнимку. Картина сестринской ласки разбередила в сердце Ланы открытую рану. Она всегда хотела иметь сестру или брата и втайне надеялась, что отец женится повторно, но он так и не женился, хотя был совсем молодым, когда мать умерла. «Некоторым достаточно одной большой любви», – говорил он.

В годы их с Баком совместной жизни она не раз вспоминала эти слова, особенно когда их отношения начали ухудшаться. Был ли Бак ее большой любовью? Сейчас ей так не казалось. Сейчас она склонялась к тому, что никогда не встретит настоящую любовь. Перспектива остаться одинокой казалась куда более реальной.

– Миссис Хичкок? – позвала Мари.

– Да?

– Что мы будем делать завтра?

Тут Лана с ясностью осознала, что они зря сюда приехали. Но не смогла сказать вслух: «Я ошиблась. Проснемся и поедем в Хило». Поначалу идея дома-укрытия показалась очень романтичной, но теперь, когда она стала реальностью, Лана понимала, что это немыслимо. Они в глуши, дом недостроен, в нем нет мебели и лютуют дикие свиньи. Лучше утром уехать.

Но вслух она ответила:

– Давайте завтра и решим. Я приготовлю завтрак, и вместе потолкуем. Идет?

– Идет. Наверно.

Голос Мари звучал неуверенно.

– Здесь вы в безопасности. И с вашими родителями все в порядке. Поверьте, – сказала Лана, надеясь, что это правда.

* * *

К утру ее шея болела так, будто ночью кто-то пытался отпилить ей голову, а левое бедро ныло и пульсировало от боли. Лана открыла один глаз. Бугор под одеялом стал как будто вдвое больше; она приподнялась, опершись на локоть, и увидела Юнгу, которая улеглась между сестрами. Все трое крепко спали.

Лана распрямила затекшие руки и ноги и на цыпочках вышла из комнаты в коридор, а оттуда на крыльцо. Стоял туман, такой густой, что было трудно дышать. Было холодно, но влажный воздух удерживал тепло; порой на вулкане стояли лютые холода, но эти дни еще не настали. Казалось, весь мир еще спал; спали даже Джин с Тоником – казарки, уютно свернувшиеся друг против друга и спрятавшие головы в перышки.

– Доброе утро.

Лана вздрогнула и увидела в дальнем конце веранды Моти. Тот сидел на подушке со скрещенными ногами.

– Вы меня до смерти напугали, – прошептала она.

– Как спалось?

– Ужасно. А вам?

Для человека, всю ночь проспавшего на полу, он выглядел удивительно безмятежным.

– Я поспал, – ответил он и пожал плечами.

Другого ответа от Моти она и не ждала. Порой казалось, что он наделен некой сверхъестественной силой.

– Не стоило сюда приезжать, но я не знаю, как сказать девочкам, что надо возвращаться в Хило. Мы еле пережили дорогу, – сказала она.

– А зачем возвращаться?

Комок подкатился к горлу.

– Дом недостроен, мебели нет. Надо было лучше все продумать, но я запаниковала и была в отчаянии.

– Первая реакция самая правильная.

– То есть, по-вашему, надо остаться?

Туман окружал его, скрадывая его очертания.

– Стену можно построить, мебель – найти. Мы приехали сюда не просто так. Нельзя так легко сдаваться, – ответил он.

1 Крупнейший город на острове Гавайи.

2 Город на острове Оаху Гавайского архипелага.

3 Вечнозеленый кустарник семейства миртовых, эндемик Гавайских островов.

4 Разновидность папоротника.

5 Гавайская казарка, птица из семейства утиных.

6 Самолет «Дуглас DC-3» компании Douglas Aircraft; выпускался с 1935 по 1952 год.

7 Пончики, португальский вариант выпечки.

8 Дерево из семейства бобовых.

9 Вокальное трио сестер, популярное во время Второй мировой войны.

10 Самолет американской авиастроительной компании Sikorsky Aircraft, названный в честь русско-американского авиаконструктора Игоря Сикорского, эмигрировавшего в США после Октябрьской революции.

11 Поселение на острове Молокаи Гавайского архипелага; в Калопапа с 1866 по 1969 год находилась колония прокаженных (на Гавайях действовал закон об их принудительной изоляции).

12 Гавань на острове Оаху; бóльшая часть гавани и прилегающих территорий занята базой флота США.

13 Приветствие на гавайском.

14 Второй по величине остров Гавайского архипелага.

15 Остров Гавайи; чтобы не путать со всем Гавайским архипелагом, его часто называют просто «Большим островом».

16 Гавайские дикие свиньи – одичавшие потомки домашних свиней, некогда завезенных на острова.

17 Кустарник со съедобными красными ягодами из семейства вересковых.

18 В гавайском языке есть два особых слова, обозначающих расположение: мука и маки (mauka/makai): первое означает «со стороны горы», второе – «со стороны моря».

19 Небольшая азиатская лодка-плоскодонка с навесом.

20 Многотомник волшебных сказок, собранных фольклористом Эндрю Лэнгом; каждый том издавался в обложке своего цвета.

21 Американский геолог и вулканолог (1871–1953), основатель Гавайской вулканологической обсерватории.

22 Птица семейства скворцовых.

23 Белые (гав.).

24 Отдыха (гав.).

25 Милая (нем.).

26 Вулкан на острове Гавайи, второй по величине на планете.

27 Мышонок (нем.).

28 Полость в лавовом потоке, застывающая в виде коридора; образуется при неравномерном остывании лавы.

Продолжение книги

Тайная лавка ядов

2025-07-10 15:18:00

NoNeed

Книга для меня оказалась средней. Довольно легко читается. Интересная задумка, хотя местами не хватает глубины, а где-то наоборот очень затянуто. Но для своего жанра неплохо.

Добро пожаловать в начало

2025-07-08 22:09:00

serova_ksyushenka

Татьяна Алхимова «Добро пожаловать в начало» 18+Жанр: психологическая драма.«Добро пожаловать в начало» — это не просто психологическая драма, как может показаться на первый взгляд, а целая горячая смесь эмоций, священных, переплетающих судьбы людей, словно звенья цепи.Именно так начинается эта на вид обычная, ни в чем не примечательная история Дарьяны, работающей в обычном офисе. К ней за помощью обращается старая подруга. Да, просьба на первый взгляд кажется девушке странной: непонятные чертежи, какая-то цепочка, которая ни в коем случае не должна прерваться, иначе будет хуже. И таким образом Ларьяна, не зная сути дела, становится звеном цепи и позже встречает загадочного мужчину в метро, который передает девушке что-то отлично упакованное в бумагу. Но куда может увести любопытство? И выстоит ли Дарьяна в этой жестокой игре, при этом не прервав цепочку?Честно, начинала я с недоверием, да и начало казалось чем-то напоминающим сериал «Игра лжецов», однако автор меня удивила, и уже на середине романа я поняла, что ошиблась. С каждой главой было интересно читать, несмотря на неторопливый сюжет, персонажи запали в душу.Здесь и предательство, и любовь, я бы даже сказала — одержимость, скорее всего, что готов сделать человек ради любимого человека? Что угодно. А финал... Просто феерия. Именно такого конца истории я точно не ожидала.Книга очень понравилась. Буду следить за творчеством автора и дальше.

Гарри Поттер и 40 000 способов подохнуть

2025-07-08 10:15:00

KarevAleksandr

Даа, жалко признавать, что возможно таки закончилося енто произведение. Выцеплял не первый год его кусочками то в ТГ, то ещё где. Несколько раз начинал читать (слушать) его заново, с не меньшим удовольствием.По яркости соперничать с таким Поттером в моем восприятии может лишь фрагмент с бабушкой не малой аугментации, стразы на бейсбольной бите которой не страшные,патамушта стиральные [кто читал, тот понял/улыбнулся]. Наверное, дело в том, что "Поттера" читал позже и "по черк" автора чуточку меньше шокируваеть.СпасиБо за Ваше Творчество

Алое небо над Гавайями бесплатное чтение

Дорога

Предчувствие

Дом

Возвращение домой

Немцы

Известия

Гости

Стена

Вход на сайт