Любовь до гроба бесплатное чтение
Воспитательница коломенского детского дома навела видеокамеру на девочку, увлечённо рисующую за высоким мольбертом.
– А тут у нас Соня рисует. Когда-нибудь непременно станет великой художницей.
Соня не отреагировала. Зато худенький мальчик, сидевший рядом с ней на полу, строго покосился на неожиданного гостя.
Алые розы и сладкие фрукты, лежавшие на столе перед девочкой, на холсте показались ей скучными и непохожими на настоящие. Она почувствовала, как внутри нарастает разочарование – в себе, в своей работе. Охваченная отчаянием, Соня схватила широкую кисть и размазала по холсту насыщенный багровый цвет. Смешивая его с зелёным и охрой, она наблюдала, как оттенки сливаются в бурный вихрь, образуя нечто совершенно новое, далёкое от первоначального замысла.
И тогда, в этом хаосе, Соня познала искусство. Приторная нежность роз уступила место бурлящей энергии, сгустку эмоций, выплеснутых так небрежно. В этой абстрактной мешанине, в хаотичном танце линий и форм девочка ощутила ритм настоящей жизни.
Она поняла: искусство, вопреки словам учителя, не должно быть красивым, оно должно заставлять чувствовать что-то. И Соня почувствовала. Наконец она стала не сторонним наблюдателем, а активной участницей своего произведения. Свободной от рамок и предрассудков.
Мальчик, наблюдавший за процессом с самого начала, не сдержал восхищённого вздоха.
– Ох, как же так? – жалобно произнесла воспитательница, выключая камеру. Её взгляд упал на аквариум на подоконнике. Золотая рыбка лежала на поверхности брюхом вверх. Вода стала неестественно мутной. – Уже вторая за неделю.
Деревянный домик на окраине посёлка Фосфоритного словно сросся с окружающим его лесом. Когда-то внутри него пахло сушёными травами, душистым чаем и тёплым свежим хлебом, вынутым из печи. Скрип половиц, потрескивание дров в камине, тиканье старых часов на стене сплетались в неповторимую симфонию покоя и умиротворения, в которой само время, казалось, замедляло свой стремительный бег. То, что некогда было тихой гаванью для двух любящих сердец, теперь стало горьким эхом прошлого.
– Ненавижу! – Соня резко захлопнула ноутбук, но, вопреки её желанию остановиться, свадебное видео воспроизводилось дальше. Зациклившись на последних клятвах, звук стал более механическим. Поёжившись, женщина отшвырнула портативный компьютер. Тот с грохотом ударился о плитку, и в комнате наконец воцарилась тишина.
Но не в голове. В замутнённом, как в болотной воде, сознании проступало лицо покойного мужа. Его предсмертный облик – неотступное воспоминание; и она обречена жить с этим грузом, словно с проклятием, которое невозможно снять. Его холодные руки с мраморным рисунком на коже, пугающая худоба, поверхностное дыхание, подобное угасающей свече… Куда делся тот Марк, который горел, как факел, наполняя всё вокруг жизнью и страстью? Женщина не могла не вспоминать его именно таким, каким он был перед смертью.
Скинув лёгкое льняное платье, художница забралась в наполненную до краёв ванну. Вода перелилась через ранты. Соня задержала дыхание и медленно погрузилась на дно. Короткие рыжие волосы коснулись опухшего лица, словно пытаясь скрыть покрасневшие веки.
Она бы могла раствориться здесь, и кто бы стал её искать? Золотая рыбка в детском доме всю жизнь провела в тесном аквариуме. Она умерла одна, в своей крошечной камере. Почувствовала ли она свободу после смерти? Если все мученики попадают в рай, то эта рыбка, встретившая конец в собственных экскрементах, безусловно, заслуживала моря.
«Я бы всё отдала, чтобы вернуть тот день, когда мы встретились, и прожить жизнь заново. Ты был моим всем, и мне нечего больше предложить. Ни одна ценность мира не заменит тебя».
Она резко вынырнула и шумно задышала.
– Я бы продала душу, лишь бы поменяться с тобой местами.
Прислонившись затылком к холодному крану, Соня представила, будто на неё наставлен пистолет.
В кармане платья завибрировал телефон. Друзья знали: сегодня годовщина смерти Марка. Некоторые опасались, что подруга может не пережить тяжесть этого дня.
– Уже год прошёл, а я всё не могу забыть… Хотя бы ненадолго…
Вибрация не стихала, и Соня пожалела, что платье слишком далеко. Будь оно под рукой, телефон уже полетел бы следом за ноутбуком.
Неспеша поднявшись, она заправила за уши мокрые пряди и бросила взгляд на источник раздражающего звука. Тот, словно испугавшись, сразу затих.
Близкие привыкли к её внезапным исчезновениям. Звонки, сообщения, приглашения – всё растворялось в молчании… Они уже не удивлялись, а просто смирились с её периодической отчуждённостью. Знали: за этой стеной не злоба или обида, а внутренняя рана, о которой она наотрез отказывалась говорить.
Полчаса женщина слушала тихий скрежет двери под напором разгулявшегося октябрьского ветра и не думала ни о чём. С похорон мужа болезненная пустота проросла в ней корнями и заполнила сердце.
Теперь она – зритель унылого фильма о собственной жизни, который невозможно переключить. Случайный прохожий, уснувший на половине сеанса. Или внезапно умерший и забытый теми, кто выбежал из кинотеатра пораньше.
«Если я здесь умру, когда меня найдут? Никто, кроме Марка, не знал об этом месте. Ещё одна наша тайна… Один из самых сокровенных секретов. Вот бы остаться здесь навсегда».
Соня снова задумалась обо всём и ни о чём одновременно. Оттого неожиданнее раздался отчётливый стук. Она была готова поклясться: никто не мог знать о том, где она находится. Когда они с мужем хотели отдохнуть от всех, уезжали в частный домик у озера, и ни одна душа не тревожила их покой.
Набросив халат на мокрое тело, художница приблизилась к источнику звука и замерла: не помнила, чтобы оставляла дверь открытой.
Неужели одиночество свело её с ума? Дверь почти коснулась косяка, готовая вновь отрезать её от внешнего мира, как вдруг до слуха донёсся гул стройки. Сонному Фосфоритному, подобно своему озеру, заросшему кувшинками и тиной, внезапные течения не свойственны, оттого громкий шум стал почти сенсационным известием.
Соня надела лёгкое платье с цветочным узором, чёрные кроссовки и отправилась на разведку. Что-то менялось. Что-то воздвигалось, нарушая привычный уклад жизни. Зачем и кому это нужно? Точно не ей.
– Храм, – предугадал её вопрос один из рабочих, едва она подошла к нему.
«Для чего он здесь, в этом богом забытом месте?» – удивилась женщина, но вслух ничего не сказала.
Она вспомнила о пропавших без вести в Егорьевске. Сначала исчезали бездомные и алкоголики, и никому до них не было дела. Пропавшие люди словно растворились в сырой осенней дымке. Слухи дошли до Фосфоритного, только когда обнаружили расчленённые детские останки. Некоторые заговорили о серийном маньяке. Из-за жестокости преступления многие предполагали, что замешаны сатанисты. Социальные сети заполнились ориентировками, а встревоженные пенсионерки в сельском магазине гадали, причастны ли к исчезновениям приезжие рабочие.
Соня не строила догадок. Она была уверена: жизнь – это лотерея. Кому-то повезло с рождения, а кому-то – нет. Чужие судьбы её волновали только в контексте искусства, да и то ненадолго.