В сердце намного больше бесплатное чтение

Глава I. Обещание будущего

(Греция, IV век до н. э., известный в народе храм Аполлона-Феба неподалеку от Эгейского побережья)

Жрец сидел в роще за храмом, на поваленном и покрытом лишайниками стволе дерева. Здесь было тихо, и он сидел в одиночестве. Вокруг посвистывали птицы и кружевные тени деревьев ложились на землю, но жрец не замечал этого. Белая туника спускалась ему до колен и по ней тоже скользили весенние тени. Молодое лицо жреца казалось бесстрастным: твердые губы сомкнуты, глаза закрыты и спина пряма как вкопанный в землю шест. В черных кудрях, падающих ему на плечи, виднелись кое-где нити седины… Несмотря на свои тридцать шесть лет, Зарон уже несколько лет был старшим жрецом храма Аполлона, хотя обычно таких высот достигали в намного более позднем возрасте. Но недаром его имя означало «золотой» или «сияющий» и он побывал в Египте у жрецов Амона в обучении, пройдя тем же путем, которым когда-то прошел великий Пифагор. Его дух парил высоко… Жрец знал, как непредсказуемы могут быть вечное движение и вечная игра Неведомого Бога и какие неожиданные и странные загадки порой вступают в эту игру, создавая в ней еще больше удивительных событий. Разум жреца был зрелым и умудренным опытом, но сердце – совсем молодым.

За неподвижностью жреца была сейчас скрыта глубокая печаль. Он вспоминал события, которые ясно, словно наяву, проходили в эти минуты перед его внутренним взором и которые произошли в храме всего три дня назад.

…Жрица-прорицательница неподвижно лежала на мраморном ложе в подземной комнате храма. Поверх ее белого хитона струились ее прекрасные темные волосы. Ее совсем юное лицо было слегка смуглым, а в больших темных глазах озером стояла печаль, – такая глубокая, что едва ли что-нибудь могло исцелить ее. Лицо девушки осунулось и было бледным до голубизны, а ее взгляд, устремленный в пространство, казался бездонным и безучастным. Мужчина в жреческом одеянии, стоявший на коленях возле ее ложа, был очень встревожен и тщетно старался скрыть это. Он хорошо знал причину ее печали: три дня назад, воспользовавшись недосмотром младших жрецов, неизвестный проник в храм и похитил Камень Дождя – священную реликвию, обладающую немыслимой магической силой и способную благословлять землю дождем и щедрым урожаем. Юная Диотима уснула после участия в дионисийском празднестве, слишком утомленная праздником и множеством данных ею прорицаний. Уснув в галерее храма возле амфоры с Камнем, который должна была хранить, она дала возможность похитителю беспрепятственно взять чудесный предмет. Но жрец недоумевал, для чего похититель сделал это. Ведь он не мог знать настоящей силы Камня и не мог также знать что его можно использовать как Ключ от иных реальностей. Это знали только жрецы. Глупец, он совершил святотатство, и поэтому он не мог быть никем иным кроме глупца. Его видел один из служителей храма: преступник был очень юн. Убегая, он едва не сломал себе шею спускаясь со стены. Жрец покачал головой: «Кто же он?..»

Ошибка глупца была поистине печальна: владеющая тайной магией Камня жрица храма и его самая лучшая прорицательница Диотима теперь умирала от горя, замкнувшись в одиночестве и отказываясь видеть всех за исключением Старшего жреца. Уже три дня она отказывалась принимать пищу и не поднималась со своего мраморного ложа. Зарон не мог убедить ее: не помогали ни его магическая сила, ни искреннее желание помочь той, которую он любил всем сердцем. Бережно приподняв ей голову, он поднес к ее губам чашу с водой. Она немного отпила, но нисколько не ожила и только молча посмотрела на него. Какое-то отрешенное выражение уже вступало в ее взгляд. Она смотрела уже словно издалека… Жрец знал, что это значит, но не мог сдаться и продолжал бороться. Склонившись над нею, он взял обе ее ладони:

– Воспрянь духом, Диотима! Может быть, Камень еще удастся вернуть! У тебя еще достаточно сил, не уходи! Ты достойна стать Старшей жрицей храма… – темные глаза жреца горели волнением и болью.

– Я не хочу, чтобы ты нас покинула, Дио… – он умолк, потому что Диотима молчала, но потом ее губы дрогнули и она совсем тихо проговорила:

– Зарон, я ухожу. Не сокрушайся. Так должно было произойти…

Жрец отпустил ее руки, словно оробев: из них уже уходило тепло… Внимательно и неотрывно всматриваясь ей в глаза, он произнес:

– Мы можем одолеть Судьбу, Диотима! Если ты хочешь, я накажу того, кто принес тебе страдания! Он будет найден и не сможет избежать наказания… – он снова взял руку Диотимы и в глазах у него вспыхнула надежда, но жрица смотрела прозрачным и непостижимым взглядом словно сквозь него. Жрец ощутил неотвратимость происходящего.

– Почему все так случилось, Дио? Ты ни в чем не виновна перед богами. Ответь же мне, кто этот похититель и почему он поступил так? Ведь Камень Дождя невозможно уничтожить и нельзя продать, и этот человек, похоже, просто безумец или проклят от рождения!

Диотима по-прежнему смотрела куда-то вдаль:

– Я вижу его… Он молод. Он и в мыслях не имел причинить зла. Он знает еще так мало, и его судьба не взвешена на чаше весов. И в моем видении… – жрица умолкла, и губ ее коснулась таинственная улыбка.

– Что в твоем видении, Диотима? – жрец наклонился к ней ниже.

– Он не пробудил меня, – горько прошептала Диотима. – Если бы он пробудил меня, все бы обернулось иначе. Но он бежал, растерявшись, ибо он соприкоснулся с силой Камня. Он не знал, как справиться с этим…

И жрица повторила, словно хотела, чтобы собеседник по-настоящему понял ее:

– Он соприкоснулся с силой Камня, Зарон…

– Как такое может быть?! Он непосвященный. Вряд ли он даже участвовал в общедоступных мистериях. Он не мог знать, как обращаться с Камнем!

– Это знание открылось ему, ибо он невинен и очарован красотой мира. Камень сам открыл ему свою тайну и даровал ему необыкновенную жизнь. Только вот на этот раз эта жизнь будет совсем короткой. Я вижу это. Но затем, в будущей яви… – голос жрицы угасал.

Жрец перебил ее:

– Я не сомневаюсь, что его жизнь будет короткой! Он совершил святотатство! Из-за него ты умираешь, Диотима!

– Свет Камня перешел в иное измерение. За ним должна уйти и я, ведь мое тело за годы общения с Камнем стало иным и исполнилось его света, – из самой глубины глаз Диотимы проглянула улыбка, словно она опять видела что-то, труднопостижимое для жреца. – Но часть света Камня перешла в этого юношу – столько, сколько он смог вместить. Он не виноват. Пощади его. Пусть он идет своим путем, и когда-нибудь… – жрица умолкла. Рука жреца, державшая ее руку, медленно разжалась. Зарон опустил голову и молча склонился на край каменного ложа…

«О Дио, твое присутствие делало все вокруг священным!» – жрец поднялся и гневно и стремительно направился на поляну в роще, где под деревьями стоял белый мраморный жертвенник. Здесь в дар Зевсу приносились по праздникам жертвенные животные с вызолоченными рогами, а в дни дионисий[1] на алтаре сжигались фрукты и другие плоды земли, чтобы сделать год урожайным и счастливым. В такие дни в рощу приходили крестьяне и на поляне было шумно. Но сейчас здесь никого не было: роща была пуста, ибо, кроме дней празднеств, вход в нее чужим был под священным запретом. В молчании жрец сложил на алтаре сухие щепки, ветви и листья кипариса, сделав это искусно, так что они быстро и легко разгорелись, стоило ему уронить над ними искру из кресала. Жертвенный огонь горел слегка потрескивая, но почти не дымил, и жрец какое-то время смотрел на него, отсекая посторонние мысли и вдыхая смолистый кипарисовый аромат. Он хотел обратиться к Зевсу Вседержителю, но почему-то обратился к Фебу – Богу Солнца:

– О Феб, я хочу увидеть лицо дерзкого, посмевшего проникнуть в храм!

Прошло несколько мгновений, когда огонь горел ровно, но потом он вдруг взвился высоко над жертвенником чистыми золотыми языками и жрец закрыл глаза. Перед его внутренним взором вспыхнуло, словно выйдя из сияния, лицо юноши: светлые волосы падали незнакомцу на плечи, глаза были наивно распахнуты, словно он спрашивал о чем-то… По сравнению с самим Зароном этот человек был просто ребенком. Казалось, легко проникнуть в тайну этих удивленно раскрытых глаз и губ, которые трогала чуть заметная, доверчиво вопрошающая улыбка. Это было совершенно не то, чего жрец мог ожидать: он был настолько удивлен, что в его душе даже не осталось места гневу. Лицо незнакомца в его видении вспыхнуло еще раз, озарившись мягким светом, а затем исчезло. Зарон сосредоточился, но в первый раз с тех пор, как он практиковал видения, ему не удалось отбросить завесу с дальнейшего хода событий, как он ни пытался это сделать…

Загасив жертвенный огонь и поблагодарив Феба, Зарон направился с поляны в сторону храма. Внезапно, неудержимым потоком черной боли, к горлу у него подступили рыдания и он опустился на колени в тени деревьев. Некоторое время он беззвучно плакал, но потом затих и замер, устремив лицо к небесам. Его глаза были закрыты и он, казалось, прислушивался к чему-то: в глубине его существа возник и стал расти музыкальный звук – тончайший звон струны, а темное пространство перед закрытыми веками стало плавно вращаться и наполнилось бесчисленными звездами – божественной бесконечностью Вселенной. Из глубины Вселенной медленно выплыл и остановился перед внутренним взглядом Зарона голубой цветок несравненной сапфировой чистоты – и из бесконечности небес эхом зазвучал женский голос, голос той, чье тело, засыпанное цветами, два дня назад огонь обратил в пепел, а пепел унесла река:

– Этот цветок раскроется перед тобой, когда ты вступишь в новую реку Жизни и будешь творить новую явь! Я дам тебе новую жизнь, любимый!..

До жреца донесся глубокий и звучный переход струн арфы, таинственным аккордом растворившийся в пространстве, и голубой цветок растаял в небесах, которые некоторое время еще продолжали кружиться, обдавая жреца золотыми и серебряными потоками света. Потом божественная картина растаяла в сумерках его видения и он покинул внутреннюю вселенную, открыв глаза и глубоко вздохнув. Он не смог сразу встать, настолько он был потрясен. Наконец он поднялся и медленно направился к храму. «Она назвала меня «любимый» – что означали ее слова? Я никогда не посмел бы посягнуть на жрицу-девственницу: ее предназначением и судьбой было давать прорицания для народа и хранить Камень – загадочный Камень Дождя, пришедший из Атлантиды. Но я истинно любил ее и люблю… Что значит «новая жизнь», о которой она говорила?» У Зарона было сейчас больше вопросов, чем ответов.

По мере того как он шел, его сердце билось все сильнее и в нем разгорался огонь боли и тревоги. Стены храма все приближались. Он резко остановился. «Моя рука никогда не прикасалась к ней, но я всегда чувствовал, что она любит меня. И вот теперь ее нет! А я бы хотел опуститься перед ней на колени, хотя не знаю, в чем моя вина! О Феб, это несправедливо! Что-то не так во всем, что происходит в храме, все должно быть иначе!» – его мысли, как яркий свет, озарили вдруг глубины его души и тела. Он посмотрел на все вокруг каким-то новым взглядом: все было таким же как прежде, но в эти минуты все для него изменилось. Что-то он должен был сделать… найти… быть может, пуститься в странствие…

– Я не хочу больше оставаться в храме! – его шепот, подобный крику, потряс всё его существо.

Придя в храм, он лег на ложе в уединенной комнате и погрузился в сон, ибо его силы были исчерпаны. Но даже во сне его не оставлял вопрос, тревожный и настойчиво взывающий к ответу: «Кто же он?..»

Зарону не удалось проникнуть сквозь завесу событий, возможно, по воле Богов. Однако память храма втайне сохранила немало воспоминаний о случившемся…

Глава II. Неожиданный посетитель

Лишь море зная и любя

И парус, что хранил тебя,

Смущен и заблудился ты

В тенетах красоты.

Пришелец, проникший в храм, был так молод, что удивились даже ступени храма. Впрочем, по ступеням он как раз и не поднимался, а взобрался на дерево, растущее возле стены и, наклонив ветку, перебрался по ней на парапет, идущий вокруг крыши. Это был совсем не простой фокус, но худенький и легкий незнакомец справился с этой задачей. Пока он полз по ветке, его сандалии на длинных ремешках болтались у него на запястье… Очутившись на парапете, он настороженно огляделся и замер, прислушиваясь, а потом бесшумно соскользнул на крышу.

Юноше, который так необдуманно проник в храм, было от силы лет семнадцать. Возможно, что он и осознавал опасность, которая грозила нарушителю строгого запрета, но ощущение собственной смелости опьяняло его и заставляло сильнее биться сердце. Он хотел увидеть прекрасную жрицу – божественную прорицательницу Диотиму, недоступную ни для кого, ибо ее чистота была залогом покровительства богов для храма и земли, на которой он стоял. Только чистая и непорочная жрица могла взять в руки Камень Дождя и он светился в ее руках, благословляя этот прекрасный край на цветение. И девушку, и Камень можно было увидеть лишь во время дионисий – священных и радостных празднеств в честь пробуждения природы и даров земли, когда танцы и пение веселили людей и радовали богов.

Если бы накануне юноша не побывал на храмовом празднике, у него и мысли не возникло бы о подобной авантюре. А уж если бы его хозяин – капитан маленького торгового судна – не отпустил его на несколько дней в «свободное плавание», то он и вообще не оказался бы в этих местах. Но так как близились весенние дионисии, то хозяин корабля и отпустил матросов к семьям и на празднования, в том числе и нашего искателя приключений.

Юноша замер, очарованный, возле самого парапета: перед ним, в двух шагах, спала окутанная воздушно-голубым хитоном прекрасная Диотима! Каскад темно-каштановых волос рассыпался, густые темные ресницы были сомкнуты сном. Хитон лишь отчасти скрывал очертания ее грациозного тела. Изящная грудь девушки поднималась и опускалась во сне плавно и нежно, а на щеке притаился солнечный луч… О, если бы она пробудилась и он вновь бы смог встретить ее взгляд, синий как темный сапфир и полный сияния звезд, словно бездонные ночные небеса! Он встретился с нею взглядом лишь однажды – на одно мгновение, следуя за ней на празднике в гомонящей толпе, но это было совершенно незабываемо… Казалось, она смотрит издалека и шум толпы нисколько не затрагивает ее. О, если бы она вновь посмотрела на него и сказала ему хоть слово! Это сделало бы его счастливейшим и благословеннейшим из смертных!.. Он еще не знал любви и лишь догадывался о том наслаждении, которое она может принести… Может ли он решиться пробудить ту, которую окружающие видят только как богиню?.. Он почувствовал, что у него дрожат колени и все тело трепещет, словно через него проходит мерцающий свет. Изумленный храм продолжал смотреть и слушать…

Незнакомец перевел зачарованный взгляд на белоснежную амфору на треножнике, стоящую возле уснувшей прорицательницы – и вдруг замер, вспомнив, что именно в этой амфоре хранится тот самый таинственный Камень – Камень Дождя! Иначе зачем бы жрица находилась здесь, словно охраняя сокровище?

Юноша вовсе не был безумцем, но тишина храма околдовала его. Он словно находился в эти минуты вне времени. Он медленно склонился над амфорой… В прозрачном, слегка колеблющемся зеркале воды отразилось его лицо с полными любопытства, мерцающими серыми глазами необычной миндалевидной формы, обрамленное рассыпанными по плечам легкими и светлыми волосами. Пришелец улыбнулся и его двойник в амфоре улыбнулся тоже. Потом юный незнакомец устремил взгляд на Камень, лежащий на дне, – огромный, величиной почти с голову младенца янтарь. Золотой сгусток янтаря был пронизан солнцем, и казалось, что хрустальная вода тоже трепещет солнечными нитями. Это зрелище было так прекрасно, что незнакомец смотрел и смотрел, совершенно забыв, что его могут застать здесь и схватить: Камень своей тайной жизнью зачаровал его.

«В чем же она, тайна Камня? Отчего ему поклоняются жрецы и жрицы, отчего так бережно хранят его?» – юноша почувствовал себя в сказке. Он медленно погрузил руку в воду и, достав Камень из амфоры, принялся рассматривать его, но тут же робко взглянул на спящую жрицу: «Я лишь посмотрю на Камень, прекраснейшая… Лишь одну минуту…»

Он подошел к парапету и опять принялся рассматривать Камень, отодвинув его от себя на расстояние вытянутой руки. Теплый янтарь загадочно золотился у него на ладони и вокруг по-прежнему не было ни души… Незнакомец замер, внутренне трепеща от ожидания чего-то неизведанного…

Внезапно он ощутил что-то: пространство вокруг словно запело, хотя это, скорее, был звук тишины, чем музыка в ее обычном понимании. Он почувствовал, что как будто теряет границы своего тела, но это почему-то не вызвало в нем страха: ни с чем не сравнимое ощущение покоя и блаженства вдруг снизошло на него, словно он был не только здесь, на крыше храма, а прикасался своим существом к деревьям вокруг, и к засиявшему воздуху, и к душе прекрасной жрицы, спящей раскинувшись в безмятежном сне… На пришельца начали изливаться потоки таинственного тепла, словно неведомый Бог вдруг обнял его и окружил своим неслышимым прикосновением… Вздохнув, юноша опустился на колени возле спящей прорицательницы и, медленно наклонясь, коснулся губами ее хитона. Она вздохнула во сне, но так и не проснулась, оставшись подобна прекрасной зачарованной богине.

Потекли минуты упоенного созерцания, которых пришелец не считал, ибо пространство все больше наполнялось светом и он забыл о времени. Волны света заполнили все вокруг… Таинственное, чарующее Настоящее проявило свою силу и заставило дерзновенного забыть обо всем, в том числе и о самом себе. Он не мог бы сейчас пошевелиться, таким безграничным он стал в эти прекрасные мгновения… Он был свободен и он был самим блаженством… «Так вот в чем тайна Камня…» – далекий и едва слышный отголосок мысли прозвучал в таинственных глубинах его сознания.

Внезапно сам Камень окружили сильные и плавные волны света, расходящиеся как круги по воде. Тело юноши затрепетало: он не понимал, что происходит, но бело-золотой свет как будто проходил насквозь через него, втекая через поры кожи и словно зажигая что-то внутри, но нисколько не обжигая… Пришелец на несколько мгновений потерял способность видеть и Камень, и даже свои руки… Он в изумлении попытался подняться с колен, но по-прежнему не мог этого сделать.

Через минуту сияние мягко и плавно погасло: в руках у юноши ничего не было.

Он вскрикнул. С безграничным удивлением рассматривал он свои пустые руки, в которых мгновение – или целую вечность? – держал прекрасный Камень… Но теперь Камня не было: незнакомец совершенно растерялся и медленно, сам себе не веря, поднялся. Пространство продолжало звучать таинственной музыкой, но юношу отчего-то пошатывало, словно он выпил недозволенного напитка Богов. Он по-прежнему ощущал себя не на твердой земле, а в каком-то странном зачарованном мире между явью и сном. Но постепенно катастрофа случившегося начала доходить до него: глаза у него широко раскрылись и он испуганно замер на месте. В это мгновение жрица вздохнула и пошевелилась: это заставило его очнуться и в страхе оглядеться по сторонам.

Внезапно он услышал шаги. Над люком, выходящим на крышу, появилась голова служителя: его что-то встревожило – вероятно, крик юноши долетел до него. Служитель и юноша потрясенно уставились друг на друга. Пошатнувшись, незнакомец ринулся к парапету не разбирая дороги и кубарем, удивительно что не сломав себе шею, скатился по дереву вниз. Наверху пронзительно завопил служитель:

– В храме вор! Держите его! В погоню!

Жрица пробудилась и в испуге смотрела на него широко распахнутыми синими глазами.

Буквально через минуту из нижних помещений храма выбежали десяток дюжих мужчин – младшие жрецы и охрана – и все они ринулись по следам беглеца, на свое счастье успевшего скрыться в роще. Ноги плохо держали его: поскользнувшись, он упал за первыми же деревьями среди извитых корней. Земля, казалось, сотрясалась от топота погони, и смерть приближалась к отчаявшемуся беглецу…

…Уже не отважный герой, жаждущий подвигов, а маленький ребенок лежал под деревом, закрыв голову руками, в ужасе от того, что он совершил. Погоня приближалась; беглец прижался к земле между корней, холодея от страха. Он не поднял бы руки в свою защиту, если бы жрецы и стража схватили его. Но его никто не заметил: шум толпы стал удаляться. Через минуту топот преследователей затих вдалеке, на другом краю рощи. Юноша вскочил и помчался прочь как выпущенная из лука стрела, не чуя ног под собой. Он вообще ни о чем не думал, прежде чем не пробежал несколько миль и далеко позади оставил и храм и, как он надеялся, и все связанные с ним события… Но невольно ему казалось, что вдалеке, на неизвестном горизонте, мрачными звездами встают богини возмездия – неумолимые Эриннии, чтобы сурово и безжалостно наказать его за немыслимую дерзость… Свалившись под каким-то кустом, он горько заплакал.

Глава III. Вопрос к неизвестности

Храмовое служение всегда было для Зарона магическим действом, приносящим силу и обновление, божественным экстазом, даруемым милостью Феба. Прежде он не желал ничего иного и был счастлив, но после ухода жрицы он не испытывал более такого вдохновения как прежде и ощущал, что что-то непоправимо нарушено в храме, который всегда был для него домом.

В народе никто не знал, что Камень Дождя исчез: произошедшую катастрофу сохранили в глубокой тайне. Но, вот странно: несмотря на то что Камня больше не было, воздействие храмовых служений на окружающую природу осталось прежним. Так же как прежде выпадали дожди, и небеса не отвернулись от той благословенной земли, центром которой являлся храм. Стоило пожелать, и на чистой лазури сгущались облака, ветер пригонял тучи и теплый дождь орошал жаждущую землю, принося всему покой и радость. Впрочем, Зарон этому не удивлялся… Тем не менее, прочие обитатели храма были чрезвычайно подавлены случившимся и не верили, что после исчезновения Камня удастся надолго сохранить благополучие в их мирном краю.

Видя, в каком мрачном настроении находятся все посвященные в пропажу Камня, Зарон принял решение все-таки отыскать виновного и поступить с ним как велит закон: «Тот, кто нарушил мирную жизнь этих людей, должен быть казнен. Казнен мною, ибо он явился причиной гибели жрицы, в своем расцвете обещавшей так много». Зарон чувствовал опустошенность и боль и давно уже забыл вкус настоящей радости. Совершенно бесстрастно, он собрался в путь, проведя все необходимые приготовления и распорядившись обо всех делах. Но несмотря на решение, которое он принял, он испытывал в душе сомнения: «У меня чувство, что Камня больше нет здесь, в нашем мире. Но я должен найти виновника: как он осмелился тронуть Камень?! Что он мог узнать от Камня, если он всего лишь непосвященный и глупец каких мало?.. Я хочу получить от него ответ!»

Он не знал, сколько будет отсутствовать, но предполагал что не меньше месяца. В храме же в это время будет служить один из младших жрецов – человек деятельный и не лишенный магических талантов…

Тихим летним днем, как две капли воды похожим на другие, Зарон выехал верхом со двора храма. Казалось, окрестности обезлюдели; никто из посторонних не видел отъезда всадника. Такова была особенность жреца: когда это ему было нужно, он всюду мог пройти практически незамеченным. На нем была одежда путешественника, делавшая его ничем не примечательным среди сотен других странников в паутине знойных дорог.

Глава IV. Катарсис

…Вот уже третий день жрец шел по следу похитителя Камня. Он чувствовал: похититель недалеко. Он здесь, в Эфесе, куда, возможно, привели его тщетные попытки убежать от расплаты. Безошибочная интуиция говорила Зарону, что он идет правильно. «Вот уж, поистине, все тайное становится явным», – по лицу жреца скользнула недобрая усмешка. Теперь встреча с дерзким глупцом, посягнувшим на святыню храма, была только вопросом времени.

Зарон бродил по городу, чутко прислушиваясь к себе: не будет ли какого-нибудь знака, который приведет его прямо к вору. Наконец, проходя мимо входа в маленький переулок, он почувствовал, что ему надо туда свернуть… Это оказалось бедное место, с кучами гниющих овощей, валяющихся на обочине, и вонью пережаренной на дешевом масле рыбы. Ближе к концу проулка была расположена низенькая грязная гостиница в два этажа, с подвальным помещением, в котором постояльцы собирались выпить вина и обменяться новостями. «Можно представить себе, какие тут клетушки. Место, где собирается всякий сброд», – жрец поморщился, затем распахнул громко заскрипевшую дверь и вошел в темноту зала. Впрочем, эта темнота казалась густой только для вошедшего с улицы, и через минуту жрец освоился. Его взгляду предстало несколько длинных деревянных столов, вокруг которых сидел и разговаривал разномастный люд, отчего в зале было очень шумно. Кто-то играл на кифаре. Здесь были рыбаки, мелкие торговцы, несколько пастухов и группка людей без определенных занятий, которые всегда подвизаются в таких местах. На жреца, одетого в дешевое дорожное платье, никто не обратил особенного внимания. Попросив у хозяина кувшин кислого вина и краюху хлеба, путник сел за свободный стол и осмотрелся. В полутьме зала, освещенного только пучками длинных смолистых лучин, его взгляд зацепил бледное молодое лицо бродяги, неопределенного рода занятий, который, казалось, глубоко задумался и ни на кого не оглядывался. Молодой человек уныло смотрел в свою кружку, из которой время от времени прихлебывал слабое вино, и вяло брал с тарелки, стоявшей перед ним, одну жареную рыбешку за другой. Казалось, его что-то гнетет. «Это он!» – жрец внутренне насторожился, узнав это лицо, которое видел несколько недель назад в своем видении.

Похититель Камня встал и направился к выходу. Едва за ним закрылась дверь, как его преследователь тоже поднялся и вышел на улицу. Он последовал за бродягой, который шел в десятке шагов впереди него. Теперь, на свету, можно было разглядеть, что похититель очень молод, просто юнец лет восемнадцати. Худой и долговязый, белокурые волосы в беспорядке падают на плечи. Одет бедно, в старый залатанный хитон, когда-то синий или ярко-голубой, и несомненно видавший лучшие времена. На ногах потертые сандалии из грубой кожи, какие носят моряки, пастухи и прочее простонародье. Походка легкая и словно танцующая, как будто земное тяготение мало его заботит… Жрец смотрел ему в спину, и молодой человек внезапно оглянулся: блеснули яркие серо-голубые глаза, цветом напоминающие сталь. Из своего видения жрец знал, как выглядит лицо этого человека. Но сейчас, при свете дня, неожиданностью для него явилось то, что на этом лице не было никаких следов порока. Об этом безошибочно говорили тонкие и чистые черты, а уж жрец-то разбирался в таких вещах. Физиогномика была одной из тех наук, в которых он преуспел.

Молодой человек явно испугался: обнаружив пристальное внимание к себе, он счел за лучшее дать деру и припустил по переулку во все лопатки. Должно быть, в лице жреца действительно было что-то страшное.

Жрец не стал преследовать его: он знал, что птичка уже все равно что попалась и неизбежно запутается в магических сетях, сплетенных им за последние дни. Оставалось только ждать, когда незнакомец сам придет к нему. «И примет заслуженную кару. Но надо же, чтобы именно такой ребенок оказался причиной всех наших неприятностей!»

Вечером того же дня молодой человек, чьи мысли все еще были заняты неприятной встречей у гостиницы, принял решение срочно покинуть Эфес. Если бы не странный незнакомец, чей взгляд в спину буквально обжег его, юноша задержался бы в городе еще на день – два: небольшое торговое судно, на котором он плавал матросом вдоль Эгейского побережья, сейчас стояло в гавани на якоре и ожидало доставки новых товаров. Так как работы временно не было, хозяин разрешил отлучиться. Неподалеку, в горах, жила мать юноши, которую он и навестил в первую очередь, а затем отправился в Эфес к друзьям. Но сейчас городская суета уже не радовала его: он даже жалел, что зашел в город, прежде чем вернуться на корабль. Вообще, с того времени, как он по неосторожности взял Камень Дождя, у него нередко бывало мрачное настроение. Он чувствовал, что над ним нависла какая-то опасность, словно бы невидимая тень все время следовала за ним… Его друзья не знали о его приключении: все, что произошло с ним тогда на крыше храма, он хранил в величайшей тайне. Даже мать, ближе которой у него не было никого во всем свете, не имела представления о том, что гнетет ее сына. И вот сейчас, в наступающих сумерках, он торопливо шел к окраине города, стремясь как можно скорее вернуться в гавань, на свое судно. Там он, по крайней мере, чувствовал бы себя в относительной безопасности. Конечно, молодой моряк не мог представить себе, что решение покинуть Эфес не было его собственным: хитросплетение магического лабиринта, сотканного жрецом, вело его прямо в руки его преследователя. С каждым шагом – все ближе и ближе к ловушке…

В теплых странах темнеет быстро, и когда беглец достиг пустоши на западной окраине города, окружающее можно было видеть только благодаря свету луны и звезд. Стояло полное безветрие и тишина: в окрестных переулках все давно уже спали. Путник чувствовал себя так, словно он один во всей вселенной. На дальнем краю пустоши, у входа в темный переулок, залегла густая тень.

В полной тишине и безмолвии молодой путник пересек половину пустоши. Он не испытывал страха перед дорогой в ночи, хотя на сердце у него было тяжело. Внезапно тишина рухнула, обернувшись страшной и какой-то сюрреалистической сценой: из темноты последнего городского переулка на пустошь вылетел всадник на огромном черном коне и с грохотом копыт помчался к юноше, обернувшемуся к нему и онемевшему от ужаса. Юный путник безошибочно знал: это скачут по его душу. Когда фыркающий конь был уже в двух шагах, юноша вскинул руки и бросился бежать, но тотчас упал и покатился по земле, сбитый наземь железной рукой всадника. Он закричал, ожидая, что сейчас копыта обрушатся на него, но мощный боевой конь перемахнул через его тело даже не задев, видимо не желая топтать человека. Тотчас осадив животное, всадник спрыгнул на землю и вновь одним ударом опрокинул наземь беглеца, уже было вскочившего.

– Лежи смирно. – Его голос был холоден. Юноша взглянул ему в глаза и увидел, что они холодны как лёд. Он узнал своего преследователя: это был тот самый человек, который так испугал его возле гостиницы. В свете звезд было хорошо видно его высокую фигуру и твердое, словно из камня высеченное лицо, безжалостное, как лицо самой Судьбы. Это не мог быть простой грабитель… Да и что можно взять у полунищего моряка? «Это жрец, жрец храма, – понял юноша. – Он нашел меня!» Все эти впечатления промелькнули в его мозгу за несколько мгновений, что он лежал распростертый на земле и прижатый к ней ногой в мягком кожаном сапоге, наступившей ему на грудь. Страх сковал его сильнее, чем это внезапное и жестокое насилие. Жрец достал из ножен кинжал:

– Прими кару за то, что похитил Камень Дождя и разрушил жизнь людей, связанных с ним! – Он занес руку для удара. Пленник вцепился обеими руками в его ногу, силясь сдвинуть ее со своей груди:

– Нет! Я всего лишь моряк, идущий на свой корабль! Не трогай меня! Я не тот, кого ты ищешь! – его крик звучал слабо и не мог бы разбудить никого из людей, спавших совсем близко, в окраинных переулках. Жрец приподнял брови и затем, что-то решив, вложил кинжал обратно в ножны, продолжая крепко держать незадачливого беглеца. «Он беден как храмовая мышь, это видно с первого взгляда. Значит, он не продал Камень Дождя, да он и не смог бы его продать. Пусть скажет сначала, где Камень! И пусть только попробует лгать!»

Жрец бросил своего пленника ничком на землю и связал ему руки за спиной веревкой, снятой с пояса. Затем вскинул юношу на спину вороного с такой легкостью, словно тот вообще ничего не весил, и прикрутил его ноги веревками к стременам. Измученный, вор не имел сил сопротивляться.

– Теперь ты будешь говорить мне только правду! Сейчас решится твоя судьба! – Взяв коня под уздцы, жрец направился к большому сухому дереву, стоявшему посредине пустоши. Когда-то это был могучий дуб. Теперь же дерево словно скалилось голыми острыми ветвями, торчащими в разные стороны, и выглядело зловеще. Жрец привязал коня к толстой сухой ветке и встал перед ним, глядя в упор на привязанного в седле человека.

– Ответь мне, зачем ты похитил Камень Дождя? Разве тебе неизвестно, что это страшное преступление?!

Преступник поднял на него испуганные глаза и с трудом выговорил:

– Я не собирался красть Камень, о великий! Я пробрался на галерею храма, потому что хотел…

– Но ты все же украл Камень! Где он? Ты же все равно не сумел воспользоваться его силой!

– Я только хотел посмотреть вблизи на прекрасную жрицу и, может быть, поговорить с ней, – голос пленника дрожал. – Но когда я увидел, что она просыпается, то испугался, что она сейчас позовет стражу, и я тогда неминуемо погибну. А я в ту минуту уже держал в руке Камень, который взял из амфоры просто из любопытства, посмотреть на него… – (Жрец застонал).

– И что же было дальше, глупец?!

– О великий, пощади меня! Я не имел времени положить камень обратно. Мне пришлось перемахнуть через парапет и укрыться в роще. Погоня не нашла меня, и я скрылся. Но я знал, что буду наказан за это…

– Где же теперь Камень? – лицо жреца было непроницаемым. Пленник дернулся в седле, словно надеясь улететь, и ответил очень тихо:

– Его больше нет, великий жрец. Я не знаю, где он. Клянусь Зевсом! – в глазах у него было отчаяние.

«Заколоть его сейчас или все уже бесполезно?» – жрец потемнел лицом.

– Сила камня была слишком велика, – захлебываясь словами, продолжал юноша. – Я почувствовал, что словно плыву по волнам, полным света… Все вокруг светилось и пело… и мне показалось, что я слышу голоса богов… Я не мог никуда идти, потому что даже не помнил о себе… – пленник беспомощно смотрел на жреца. Тот вгляделся в него внимательнее:

– Ты почувствовал силу Камня? Как же это случилось в первый раз?

– Это случилось в ту минуту, когда я впервые держал его в руке. Мне показалось, что в моей руке солнце, такое тепло и жар вдруг проникли в мою грудь. Я почувствовал себя необыкновенно сильным и способным совершить любые подвиги.

Жрец усмехнулся:

– Понятно. Только ты не знаешь, что дело здесь не в Камне как таковом… Как ты думаешь, осталось у тебя время на подвиги? – мысль о смерти жрицы вновь наполнила его душу гневом.

«Этот глупец снова пытается вырваться… Какой страх в его глазах!..»

Но невольно он чувствовал жалость и не мог решиться нанести последний удар безоружному и слабому человеку. В эту минуту конь повернул голову к своему странному всаднику и пронзительно и тоскливо заржал, словно тоже сострадая ему. Пленник разрыдался, не в силах более сдерживать слезы, и сквозь слезы в отчаянии воскликнул:

– Камень превратился в свет, что я мог поделать?!.. О жрец, я совершил святотатство, но я не хотел этого! Пощади!

Жрец молчал, охваченный изумлением, и юноша неправильно истолковал его молчание. Склонив голову, он продолжал беззвучно плакать, пытаясь что-то сказать, и жрец наконец разобрал шепот:

– Я понимаю, что мои мольбы ничего не значат для тебя, Посвященный…

Гнев вдруг ушел из сердца жреца: Зарон ощутил сострадание к тому, кто был так беспомощен в его руках, и собственная жестокость стала ему отвратительна.

«Жрица была права. Он не виноват… Кто я, чтобы становиться его палачом? Только неведомый Бог знает, для чего предназначена жизнь этого человека. Может быть, все что произошло обернется к чему-то лучшему? Он же дитя, и только успел начать свою жизнь».

– Почему ты с самого начала не рассказал все? – спросил он много спокойнее.

Юноша удивленно поднял голову:

– Разве ты, Посвященный, можешь поверить мне? Разве ты поверил бы, что я говорю тебе правду, если она кажется сказкой мне самому? Ведь это было чудо, и когда я вспоминаю, то сам с трудом верю… – он говорил быстро и боялся умолкнуть, стремясь отсрочить гибель, но голос у него прерывался и в глазах был ужас.

Жрец едва заметно усмехнулся, но в этой усмешке уже не было ожесточения.

Он молча вынул из ножен кинжал, подошел вплотную к пленнику (тот рванулся в седле и весь затрепетал) и разрезал веревки на его щиколотках. Потом снял его с коня одним мощным движением и, поставив перед собой, освободил ему руки. Пленник пошатнулся и едва не упал. Потом он судорожно сглотнул и попытался что-то сказать, но слов не вышло.

– То, о чем ты рассказал мне – действительно чудо, – произнес жрец. – И то, что это случилось с тобой, говорит кое о чем. Не бойся. – Пленник, кажется, не очень хорошо слышал его.

Жрец произнес так мягко, как мог:

– Не бойся, я не причиню тебе зла. Я был не прав, подвергнув тебя такому суровому испытанию. Как тебя зовут?

– Валенсиан. – Юноша поднял на него глаза и по его бледному лицу даже скользнула тень улыбки.

– Ты можешь поехать со мной в храм, Валенсиан, и учиться.

– Позволь мне уйти, о великий, – тихо проговорил Валенсиан. – Я хочу вернуться на мой корабль.

Жрец внимательно посмотрел на него: «Он должен быть свободен…»

– Иди. Возвращайся на корабль. Ты свободен, путешественник.

– А как же Камень? – еле слышно произнес Валенсиан.

– Камень пошел своим путем в этом мире. Куда важнее человеческие пути. Важно то, что выберешь ты сам. Ты знаешь, где находится храм. Если захочешь вернуться, я буду всегда ждать тебя, Валенсиан. Я старший жрец храма.

Взгляд у юноши прояснился и в нем опять скользнула улыбка:

– А у Посвященных бывают имена?

Жрец осторожно коснулся рукой его плеча:

– Ты очень любопытен, знаешь об этом?.. Меня зовут Зарон.

– Благодарю тебя, Зарон. – Валенсий наконец открыто улыбнулся и на щеки его начал возвращаться румянец.

– Иди. Ты свободен. – Жрец поднял ладонь в жесте благословения. Юноша на мгновение склонил голову, повернулся и быстро пошел прочь. У края пустоши он оглянулся: его бывший преследователь неподвижно стоял рядом со своим конем, похожим на черную скалу.

– Да вознаградят тебя Боги! – услышал жрец, прежде чем юноша исчез в сгустившихся сумерках.

Пару месяцев спустя один горожанин из Эфеса, проезжая по своим делам через пустошь, с удивлением заметил, что вокруг сухого старого дуба появилась молодая поросль. Всегда казавшаяся такой мрачной и скучной, пустошь приобрела какой-то новый вид… Из густой поросли у корней дуба пробивался сильный и стройный молодой дубок.

Еще через месяц старый дуб срубили на дрова. Но маленький молодой дубок остался на пустоши качаться под ветром…

Глава V. Уход из храма: исполнение судьбы

Жрец так и не дождался искателя приключений: он умер через несколько месяцев после возвращения в храм. Никто не знал, в чем была причина его смерти. Правда, храмовое служение больше не радовало его: жрец был грустен. Его нашли в один день поутру на крыше храма, лежащим возле пустой амфоры и словно бы спящим. Но незадолго до смерти жрец видел сон…

…Его теснили несколько вооруженных воинов, пытаясь замкнуть в тесной и темной пещере, но он сопротивлялся врагам, пытавшимся задвинуть камень. И все же они постепенно одолевали его. Вдруг снаружи в щель скользнула чья-то рука и камень снова немного отодвинулся. Зарон сделал последнее усилие и, с силой отваги вырвавшись на свободу, отбросил врагов. Они снова ринулись на него, но у него из груди вдруг вырвалось золотое пламя, ослепительно яркое, и испепелило их всех, так что от них не осталось даже и следа, а через камни большого двора, на котором оказался Зарон, тотчас начали прорастать молодые деревья, трава и цветы. И вдалеке он увидел силуэт какого-то незнакомца в светлой одежде…

Юноша, которого жрец пощадил, еще два года наслаждался дарованной ему жизнью. Но потом его корабль в Эгейском море попал в шторм, и вместе с другими моряками море поглотило и его.

Так завершились судьбы старшего жреца Зарона и юного бродяги Валенсия в таинственной Элладе времен Александра Македонского, где чудеса без труда становились явью, а боги и богини порою не обходили своим вниманием и благословением самых обычных путников, если те им приглянулись. И те, кто страстно желал этого, обретали для себя неслыханные откровения и выходили в мир свободы из круга, обозначенного роком. Этим неугомонным искателям приключений судьба приносила свои самые удивительные и несравненные дары…

Глава I. Замок в Ирландии: колыбель зимнею порой

(Исход января месяца 1470 года от Рождества Христова)

…Поразительно красивая гречанка сидела у окна замка, взглядывая временами на заснеженный пейзаж, а рядом с ней стояла колыбель с младенцем, которому только исполнился месяц от роду. Малыш размахивал ручонками и вовсю брыкался в пеленках, пытаясь высвободиться. На фоне белого батиста была заметна смуглость ребенка, такая же, как и у матери. В очаге просторной и тёплой комнаты мирно потрескивал огонь… Малыш заплакал, и мать, поспешно взяв его из колыбели, немного неловко приложила к груди. Он взял сосок с жадностью, и некоторое время в комнате происходила та же сцена, что происходит на Земле, равно у очагов в хижинах и в поместьях знати, тысячи лет. Мать смотрела на дитя с бесконечной любовью. Наконец малыш насытился, и мать, распеленав, положила его себе на колени на развернутом одеяльце, принявшись ласкать его и играть с ним. Он смотрел большими темными глазами, как будто с любопытством, но на самом деле пока не видел над собою ничего, кроме теплого, излучающего любовь светового пятна, которым казалось ему материнское лицо. Молодая мать мягким голосом запела колыбельную и малыш задвигался ритмичнее, всем тельцем выражая удовольствие от нежных звуков, а когда мать замолчала, сделал несколько более резких движений, словно требуя продолжать петь. Лицо красавицы-матери засияло улыбкой и такой нежностью, что, казалось, светом озарилась вся комната. В эти минуты, рядом со своим ребенком, юная гречанка почти забывала, что она здесь, в Ирландии, не по своей воле, что ее примчал сюда пиратский корабль, похитивший с родного Крита, и что по дороге в эту холодную страну она вытерпела горе и унижения. Но, возможно, так хотела Судьба… Поцеловав ребенка, она взяла из колыбели пеленки и завернула его в них, но немного неумело, и малыш тотчас снова развернулся и захныкал. Пожилая помощница матери, по имени Леонидия, тихо сидевшая все это время у камина, подошла к ней с сочувственной улыбкой в темных глазах. Молодая женщина на самом деле приходилась ей племянницей, хотя об этом не знал молодой рыцарь – хозяин замка, и она сопровождала ее в поездке по островам близ Крита, когда обе они попали в беду. Сейчас Леонидия радовалась, что судьба не разлучила их. Обе женщины принадлежали к одной из ветвей греческого царского рода: древность этого рода уходила в незапамятные времена.

Бережно взяв малыша, Леонидия положила его на столик у стены и потуже запеленала.

– У него глаза его отца, – произнесла она с улыбкой. – Карие, теперь это уже хорошо видно. Но позже будут сияющими, как у тебя, Дио.

Леонидия протянула юной матери притихший белый сверток и та вновь принялась укачивать малыша, ходя с ним от окна к камину и обратно. Леонидия подошла и коснулась ладошки младенца, который тотчас ухватился за ее палец. Несколько мгновений обе женщины самозабвенно любовались малышом, согретым и тихо лежащим в материнских руках.

– Ты теперь любишь барона Райнбау, Диотима? – вопрос пожилой гречанки заставил прекрасную мать поднять глаза и устремить на неё лучистый взгляд, смотрящий как будто из звездной дали. И ответ прозвучал очень тихо:

– Я сострадаю ему, а значит, и люблю.

Леонидия внимательно всмотрелась в нее:

– Он выкупил нас обеих из плена, а что нас ждало, кроме страданий? – Она ласково коснулась руки Диотимы. – Благодаря ему ты держишь на руках этого ребёнка. Он дал ему свое имя и выполнил всё, что тебе пообещал. Ты и твое дитя, – вы оба под его покровительством. Не слишком ли ты сурова к нему?

– Да, Леонидия, я обязана ему долгом благодарности, и я хочу помочь ему…

Леонидия покачала головой:

– Для человека, которому всего двадцать четыре года и который не знал ничего, кроме своих сельских забот, он совершил неслыханные подвиги и пошел наперекор мнению своих снобов-соседей, и все это ради тебя. Он ходит по замку как будто выпил крепкого вина…

Диотима опустила ресницы и щеки ее слегка порозовели, но затем она вновь склонилась над сыном, тихими и нежными звуками успокаивая его:

– Этот мальчик немало пострадает из-за него. Но я знаю, как избавить его от принуждения и смогу дать ему убежище, пока он не окрепнет и не выйдет на сцену жизни полностью независимым. Он пойдёт путем Любви, мой сын. Его сердце будет полно отваги…

Леонидия устремила на неё проницательный взгляд:

– А как же отец ребёнка, Диотима? Неужели ты никогда не откроешь ему тайны своего предназначения? Как ты сможешь одна вынести всю трудность своего замысла? Ведь здесь, на земле Ирландии, этот замысел и должен осуществиться, и именно этот рыцарь, по воле судьбы, оказался рядом с тобой.

Диотима слегка улыбнулась:

– Он пылает страстью, но он еще не знает, что такое любовь. Он не знает Афродиты Урании…

– Он почти ничего не знает и о тебе… Но несмотря на все свои грехи, он – настоящий рыцарь. Он преклоняется перед тобой. И что бы ты ни говорила, он любит тебя…

Легкое облачко грусти набежало на лицо Диотимы, но Леонидия ласково коснулась потемневшей рукой ее блестящих черных волос:

– Ты еще полюбишь его. Я знаю…

Диотима вздохнула, прижав ребёнка к себе:

– Райнбау крестил его под именем Роберт…

– Роберт Райнбау. Красиво… – Леонидия улыбнулась, глядя на малыша в руках Диотимы.

– Его зовут Зар. – Молодая мать поцеловала ребенка, который задвигался энергичнее, пробужденный этим прикосновением. – Он совершит чудеса. Но пока должно пройти немало времени…

Глава II. В чужую матрицу

(Разговор в некоем таинственном месте, довольно далеко от Земли. Планета видна в голубом тумане, без намека на очертания материков и океанов)

Хрустально-белый светящийся куб, видимый лишь взгляду посвященного или провидца, парил в пространстве божественного Космоса среди бесчисленных сверкающих звезд, а вокруг него в бесконечности переливались, шептали и струились тысячи голосов Галактики, которую люди когда-то нарекли Млечным Путем. Куб тайны, созданный волей Божества, нес в себе семена жизни и являлся местом встречи и раздумья, а также перехода в иные реальности в загадочном и живом космосе Времени. Мосты и дороги из света соединяли между собою тысячи, а быть может, и миллиарды подобных световых кубов – центров Творения, из которых тысячи звездных странников отправляются в свои пути, чтобы встретиться на дорогах мироздания, обрести друзей и вместе созидать новую судьбу для себя и других, поднимаясь к загадке сердца, красоты и свободы.

Сияющая звездная завеса отделяла пространство куба от пространства других измерений, но солнечный ветер то и дело волновал ее словно тонкую ткань, будоража и маня нового странника в мир Земли.

В комнате с серебристо-белым светящимся полом и стенами, словно сотканными из белого волнующегося света, собеседников было двое: зеленоглазый, рыжеволосый юноша, с виду семнадцати лет, в неопределенной формы серебристой хламиде и босой, и второй молодой человек, несколько старше его, с твердым и отважным взглядом серых глаз, которые, однако, то и дело озарялись теплой улыбкой и лукаво мерцали, когда их владелец о чем-нибудь задумывался. Он был высок ростом и одет очень просто и непритязательно, а на поясе носил рапиру. Пушистые светлые волосы падали ему на плечи и разлетались от легкого ветерка, приносимого из-за Завесы. Он явно собрался в путь, потому что был обут в сандалии, и эта греческая обувь составляла странный контраст с его внешностью северянина – скорее уроженца Галлии, чем более суровых варварских стран. Казалось, он был полон воодушевления и готов отправиться в дорогу немедленно, и сверкание его глаз выдавало едва сдерживаемое нетерпение и волнение. Он был похож на солнечный луч, который мерцает и искрится перед тем как скользнуть в неизвестном направлении. Но сейчас он был занят тем, что пытался утешить своего друга, который не хотел расставаться с ним и в эти мгновения даже не пытался скрыть слез, сбегающих по щекам блестящими ручейками.

– Ты зеленоглазый котенок, братишка, – собеседник потрепал юношу по рыжим волосам. – Но ты всегда лучше умел мурлыкать, чем царапаться. Я буду достаточно сильным, чтобы выдержать все эти передряги во Франции. Поэтому я пойду первым, а ты родишься позже, на земле Ирландии, и тебе не придется странствовать так долго и тяжело, чтобы найти друзей. Никому не нужна твоя смерть в расцвете лет, всё задумано по-другому… – он лукаво улыбнулся. Но взгляд устремленных на него зеленых глаз был задумчивым и печальным:

– Я буду так скучать по тебе, что здешнее время потянется для меня как земное.

– Ну уж нет! Ты скоро заснёшь, а проснешься уже на Земле, новорождённым в колыбели. И у тебя будет прекрасная мать…

– Разве я не буду помнить тебя, друг мой? – рыжеволосый коснулся одежды уходящего, внимательно вглядываясь в его черты.

– Это как сказать… Ты и вспоминать меня не будешь, пока не вырастешь, у тебя будет достаточно других забот. Разве только, может быть, в твоих снах… Ну, мне пора, – юноша в светлой одежде, с соломенными волосами, крепко обнял своего друга и хотел уже отступить за колеблющийся занавес света, но зеленоглазый удержал его:

– Подожди! Как же мы встретимся с тобой, брат?

– Об этом не беспокойся, – юноша с мерцающими глазами снова улыбнулся. – Когда придет время, мы вспомним друг друга и то, откуда мы оба пришли. Мне поможет вспомнить тебя тот, кому я иду помогать в его творении. Я иду не напрасно… И возникнет зов, который заставит нас, как перелетных птиц, странствовать в поисках друг друга, пока мы не найдем свою настоящую семью на Земле. Третий человек, о котором я сказал тебе, станет для нас другом и защитником. А мы предназначены ему в помощники и посланники.

– Как я хочу собственными глазами увидеть всё, чему суждено произойти! – пылко воскликнул рыжекудрый юноша. – О, это несправедливо, что я не могу пойти сейчас вместе с тобой!

– Всё прекрасное, что может произойти, зависит еще от нашего упорства, – проговорил его собеседник. – Воплощение на Земле – не прогулка по розам. А теперь мне действительно пора, близится мой год и месяц май.

– О нет! Друг мой…

– Гермес покровительствует мне. Покровительствует он и тебе, – быстро проговорил тот, кто собрался в путь. – Прощай до времени…

Рыжеволосый протянул руки и попытался еще удержать его, но тот исчез.

Вскоре после этого на Земле произошло событие, не замеченное почти никем, кроме ряда заинтересованных в нем лиц. Случилось это во Франции, в тихой сельской глубинке. Май месяц – хорошее время дарить новую жизнь, особенно когда она еще так уязвима, и нуждается в солнечном тепле, и шепоте листвы, и в материнской любви, чтобы расцвести… Так и �