Мир Дроу. Правящий Дом Миззрим бесплатное чтение

Глава 1. Анлуриин.

Молодая, стройная, гибкая как лоза, девушка дроу сидела на широком парапете каменной террасы второго этажа громадного дворца, принадлежащего ее Дому. На ее прекрасных, миндалевидных глазах выступали крупные слезы, а потому она низко склонила свою гордую голову, чтобы позволить им капать прямо из глазниц на облицовочный камень, застилающий террасу, не оставляя следов на ее красивом, точеном, большеглазом лице. Она давно узнала, что если не тереть глаза, то они не покраснеют, а потому никто не увидит того, что она только что плакала. Это считалось крайне постыдным и не достойным поступком, для любого половозрелого дроу, а тем более для будущей жрицы, а потому ее могли за эту, как, собственно, и за любую другую проявленную ею слабость, весьма жестоко наказать.

Немного успокоившись, Анлуриин в последний раз тихонько всхлипнула и несколько раз сморгнула, чтобы собственными веками стереть последние капли из своих красивых, чуть светящихся, светло – фиалковых глаз. Девушка медленно подняла голову, при этом незаметно осматриваясь. К счастью, она здесь по-прежнему была одна, если не считать пары мелькавших в воздухе летучих мышей, принадлежащих кому-то из дроу ее Дома.

Дворец Миззрим, был выточен прямо в скальной стене огромной, многокилометровой пещеры, служившей испокон веков местом обитания подземного народа дроу, коих здесь насчитывалось более десятка тысяч, если считать всех, включая обывателей, слуг и рабов. Подобных, выточенных прямо в стене, громадных строений, в подземелье было еще шесть и в каждом из них жили представители одного из правящих Домов ее великой расы.

Все эти семь великолепных, блистающих светляками, подземных Дворцов, располагались на самом престижном, верхнем ярусе пещеры. Именно их Главы входили в Совет, являвшийся правящим органом их расы. Ниже, шли строения попроще и поменьше, принадлежащие менее сильным и малочисленным Домам. А самый нижний, третий по счету ярус, почти у самого пола пещеры, занимали те дроу, кто не входил ни в один из Домов, которых насчитывалось здесь, в сумме, больше четырех десятков.

Их жилища были совсем скромными, даже если в них жили большие семьи, хотя и каменными, все еще вписанными в одну из стен пещеры, как того и требуют традиции строительства любых и не важно, каких по размеру Домов или домиков, являющихся единственным подобающим жильем, для обитания Илитиире. Таких дроу, в их обществе называли – обыватели. Чаще всего они являлись наемными слугами для тех или иных Домов, или же работали в условно независимых караванах, обеспечивающих подчас весьма удаленные торговые связи, между дроу и иными, разнообразными расами, населяющих этот очень большой и густонаселенный мир.

(Илитиире – самоназвание расы дроу, являющейся темной ветвью генеалогического Древа, ведущего свое начало от Перворожденных эльфов).

На полу подземной пещеры, простиравшейся чуть больше, чем на пять миль в длину, и почти на три в ширину, ютились глиняные, или сложенные из обломков камня, скрепленных той же глиной, скромные домики. В них жили драуки и рабы различных рас, то есть те, кто либо потерял, либо вовсе никогда не имел прав называть себя дроу. Драуками называли бывших по рождению дроу, кто не смог по любой из причин, пройти любой из тех многих ритуалов, что были предписаны богиней Л’лос, в качестве испытаний, на пути своего взросления и возвышения, по любой из трех ветвей развития, по которым мог пойти каждый Илитиире, начиная от момента своего рождения.

Темные эльфы гордились своими способностями в архитектуре. Их дворцы поражали своей изысканностью, воздушностью и утонченностью. Хотя они и были вписаны в неровные, а подчас и совсем кривые стены естественной, природной пещеры, но каждая деталь, каждый, даже самый причудливый изгиб ее стены был ими тонко использован, а затем и вписан, став очередной художественной деталью, во всем их неповторимом архитектурном ансамбле. Даже сталактиты и сталагмиты, в изобилии присутствовавшие в этом огромном подземном пузыре, были так или иначе использованы, превратившись в колонны или капители, добавляя воздушности в общий облик каждого заселенного метра этих многокилометровых, каменных, пещерных стен.

Нигде и никогда, данные ажурные, воздушные конструкции, изобилующие многочисленными колоннадами, анфиладами и контрфорсами, не смогли бы существовать, оставаясь подчас просто невозможными, с точки зрения наземной архитектуры. На поверхности они бы давным-давно рухнули, или же не смогли бы простоять так долго, без применения и поддержания их тонкости и ажурности с помощью магии, которой было пропитано все это огромное пространство, включающее как саму Пещеру, так и многочисленные проходы, и запутанные коридоры вокруг нее и над ней.

Дроу, будучи параллельной веткой, всем остальным видам эльфов, будь то Лесные, Речные или Высшие, вели свою историю от Перворожденных. А потому, конечно, так же как и остальные, они обладали могучей магической силой, которую могли использовать, в том числе и при постройке своих жилищ, для предания прочности и устойчивого равновесия, всем своим вычурным и тонкостенным конструкциям, иногда практически витающими в воздухе, без, казалось бы, видимой обычным глазом опоры.

Но Анлуриин сейчас было не до разглядывания и восхищения окружающими ее архитектурными красотами. И это даже несмотря на то, что уж ее-то Дом, был одним из семи самых изысканных и вычурных, в своем гордом величии и ажурном великолепии. Ее гораздо больше сейчас занимало собственное, душевное равновесие, очень сильно поколебленное, только что закончившимся ритуалом «Кровопускание», в котором, наряду с остальными девушками, так же достигших пубертатного периода своего развития, она только что участвовала.

На ее, пока еще не слишком долгом жизненном пути, уже были различные и многочисленные трудности, неприятности, наказания и даже кровавые драки, что вообще было далеко не редкостью, для их весьма жестокого народа. Но убивать ей, до сего дня, а тем более собственноручно, пока еще не приходилось. Сегодняшний ритуал проходил в их собственном храмовом комплексе верховной богини, и проводила его сама Владычица – верховная жрица и глава их правящего Дома. Во время этого, ежегодно проводимого ритуала, каждая девушка, достигшая данного «интересного» возраста, должна была принести в жертву богине одного из рабов или слуг, причем сделать это нужно было собственными руками, используя специальное ритуальное оружие, вручаемое по очереди, каждой из участниц данного испытания.

Одно дело было участвовать в качестве зрителя в подобных ритуалах, коих было уже немало за прошедшие почти два десятка лет ее жизни. Но вот совсем другое дело – самой вонзать кривой, уже черный от впитавшейся в него за века крови, магический кинжал, в грудь живого, едва дышащего от страха, мыслящего существа, даже если он или она и не являлись истинным дроу. Конечно же, она сделал это, резким и точным ударом пронзила тело несчастного, ничком лежащего на алтаре человека, а липкий и скользкий, еще теплый от крови предыдущей жертвы кинжал, даже не дрогнул в ее тонкой, узкой, но такой сильной и беспощадной женской ладони…

В качестве рабов, их народ использовал не только драуков, но и всех тех, кто еще обитал в их многоуровневом подземном пространстве, а также жил на Поверхности. Рабы были абсолютно бесправными существами и рассматривались чистокровными дроу скорее как товар, ничем не отличавшийся при торговых сделках, от предметов быта, оружия, брони или даже продуктов питания.

Анлуриин была по рождению истинной Илитиире. Ее мать Фаэрил’л, служила старшей жрицей в их правящем Доме, одного из семи, кто мог себе позволить иметь собственный храм, посвященный верховной богини Л’лос. Ее отец Гээлрон, служил одним из офицеров в их собственном войске, обеспечивая Дому подобающие их высокому статусу защиту и порядок. Сейчас у ее матери был другой супруг, а сколько их было у нее всего, да и как их всех звали, даже ее, пока еще не слишком загруженная храмовой информацией память, уже не могла в себе удержать. Да это было собственно и не важно. Отчества, или, как принято у людей – приставки к имени: «сын того-то» у дроу попросту не было. После прохождения всех этапов взросления, завершающихся итоговым испытанием самой Л’лос, Анлуриин получит себе на грудь глиф своего Дома, в виде очередной татуировки, а к ее имени, тогда прибавится титул, означающий ее принадлежности к нему.

В их обществе правил суровый, махровый матриархат, где все основные, правящие роли, занимали исключительно женщины. Главой каждого из сорока пяти, насчитывавшихся на данный момент Домов, была Владычица. В семи правящих Домах – она же являлась верховной жрицей храма, располагавшегося на их территории. Владычица могла выбрать себе от трех до шести старших жриц, в зависимости от численности обитателей каждого конкретного Дома. Они, естественно, так же, были исключительно женского пола, как и все простые жрицы.

Все старшие жрицы делились на три направления и именно поэтому их минимальное количество, даже для самого захудалого Дома, было именно три. Одна управляла офицерами, которые в свою очередь командовали своими боевыми подразделениями. Вторая занималась вопросами, связанными с ведением хозяйства, командуя главами различных отраслей производств, охоты и добычи сырья. А третья – управляла магами и волшебницами. Только на этой, третьей по счету, считая сверху вниз, иерархической ступени, могли в той или иной мере, появляться у руля мужчины, для которых звание маг, офицер или глава какой-нибудь отрасли, было пиком возможной для них карьеры.

Одну из этих, вышеперечисленных трех ветвей своего развития, и мог избрать себе каждый молодой дроу, как только ему или ей исполнялось десять лет. Далее, им нужно было пройти свое первое испытание, доказав своим будущим учителям из профильных интернатов, в которые поступали все десятилетки, что они достойны того, чтобы учиться в нем. Будущие маги, воины или хозяйственники, учились там десять полных лет, каждое лето заново доказывая свое право на очередной год обучения, проходя промежуточные ритуалы и испытания.

Не прошедшие любой из отборов, изгонялись и превращались в драуков, скатываясь вниз, как в прямом, так и в переносном смысле этого слова. Участь драуков была крайне незавидна, а попасть на дно – худший ночной кошмар, какой только мог присниться или привидеться истинному дроу. Кроме провалов в испытаниях и ритуалах, в драуки можно было попасть, совершив какую-нибудь серьезную провинность, которые так же делились по степени вины. Суда, как такового у дроу не было, а степень вины и соответствующее наказание – могла назначить любая из жриц храма. Если за незначительную провинность – можно было отделаться физическим наказанием или принудительными работами, то за серьезную – имелся значительный шанс быть изгнанным, лишившись всех титулов, а также чести называть себя гордым словом – дроу.

На памяти Анлуриин, подобных наказаний было не мало. Все дроу, с самого детства воспитывались в атмосфере жестокости, неминуемого физического наказания, за самую легкую шалость, и беспрекословного подчинения, градус которого, с момента окончания опеки родителей, и попадания их в интернат, с каждым годом только усиливался. Интернат, где училась Анлуриин, принадлежал ее Дому, а потому, к ее счастью, в нем не было представителей других Домов Семерки, люто ненавидящих друг друга, с самого детства. Но зато им приходилось, в силу традиций, принимать в свои стены, детей обывателей, а также отпрысков из более мелких Домов, кто не мог похвастаться наличием своих собственных учебных заведений.

Хотя между всеми Домами была жесткая конкуренция и частенько даже возникали войны, порой приводящие к полному уничтожению того или иного из небольших Домов, жизнь в Пещере считалась более-менее мирной, если в очередных кровавых схватках не принимала участие правящая Семерка. Обычаи не позволяли правящим Домам вступаться или изначально выступать на чьей-то стороне, но иногда, войны самых мелких из Домов, по каким-то причинам, вдруг перерастали в массовые кровопролития и чтобы усмирить их, в дело приходилось вмешиваться, по директиве Совета, кому-то из правящей Семерки.

Анлуриин сейчас была на каникулах, в преддверии своего последнего года обучения в интернате, готовящем будущих жриц и их многочисленных помощниц, а потому находилась в своем Доме, где ее и застал этот, не сказать, чтобы долгожданный момент, когда ее тело перешагнуло порог юношества, превратив ее в женщину. Каникулы продолжались всего две недели и были слишком коротки для того, чтобы успеть, как следует насладиться заслуженным за год отдыхом. Это были единственные дни в году, когда она могла побыть дома, там, где ее по сути, никто не ждал, и где она была никому конкретно не нужна. Разве что Лана, ее питомица, хоть как-то выражала свою радость, когда она, спустя очередной год учебы, вновь оказывалась в своих личных покоях.

Свою мать, Фаэрил’л, Анлуриин последние годы видела лишь в храме, куда на праздники приводили всех детей интерната, чтобы они присутствовали на очередной обязательной службе, или могли понаблюдать, за каким-нибудь, чаще всего кровавым ритуалом. Даже находясь у себя дома, застать тут мать, было совершенно невозможно. Старшая жрица практически жила в помещениях храма, приходя в свои покои ненамного чаще самой Анлуриин. Но даже если бы произошло вдруг чудо и во время ее каникул они бы столкнулись где-нибудь во дворце, вряд ли дочь дождалась бы от матери чего-нибудь большего, чем короткого кивка или недолгого, практически пустого и скорее всего – совершенно без эмоционального взгляда.

Даже в многочисленных глазах Ланы, девушка имела больше шансов увидеть проблески теплоты, чем получить их от своей родительницы, с удовольствием сплавившей ее в интернат, при первой же возможности. Анлуриин, конечно же, не помнила свои первые годы жизни во дворце, но зато она хорошо запомнила последние годы перед интернатом, и то, как мало ей уделялось времени от ее собственной, крайне гордой и всегда жутко занятой матери. Даже слуги Дома, не слишком-то баловали девочку, предпочитая отправлять ее в свои комнаты, загрузив книгами, или озадачив мелкими поручениями. Личных слуг ей тогда еще иметь не полагалось, а те, что прислуживали ее матери, предпочитали ее либо не замечать, либо, при прямом приказе от своей хозяйки – поскорее от нее отделаться.

Анлуриин не роптала и даже не удивлялась всему этому, давно уже принимая как данность такую ситуацию, знакомую ей с самого детства. В их обществе, понятие любовь или душевная теплота, скорее считались слабостью, чем нормой, даже между родителями и их детьми. А проявлять их в обществе и вовсе считалось моветоном, со стороны дроу любого возраста и пола. Анлуриин, хотя и приходилась родной дочерью весьма уважаемой среди дроу матери, очень быстро поняла это, благодаря ее ранним нотациям и постоянным тычкам и затрещинам, с первых лет жизни получаемых ею как от нее, так и от всех остальных высокопоставленных – истинных дроу, принадлежащих их Дому.

Ее с самого детства учили ходить с высоко поднятой головой, не бегать без причины, не смеяться, а улыбаться лишь так, как это подобает аристократии дроу, то есть тонко и снисходительно. И не дай Л’лос, не плакать, иначе можно было тут же заработать от матери очередное наказание, которые так любили прописывать жрицы всем без исключения детям, за малейшую их шалость или провинность. Чаще всего наказанием за это была порка или весьма увесистые затрещины, выдаваемые тут же, причем это только для тех детей, кто еще не достиг половозрелости и не мог потому считаться взрослым. Для всех перешагнувших эту черту, в качестве физических наказаний, применялся уже хлыст или даже узловатая плеть многохвостка, надолго оставляющие кровавые рубцы, а иногда даже рваные раны, на теле провинившегося взрослого дроу.

Анлуриин гибко поднялась с парапета, как только высохли ее глаза, вздернула на подобающую высоту подбородок и грациозной походкой хищной кошки, покинула террасу. По пути она легко касалась своей рукой шерсти светлячков, усеявших парапет и освещавших всю его немалую длину. Светлячки были желанными, а потому активно приманиваемыми летающими букашками, жившими в Пещере и обеспечивающими, наряду с некоторыми видами насекомых, грибниц и улиток, освещение в этом огромном, подземном пространстве.

Слуги Дома ежедневно густо смазывали все выступающие части наружных стен, террас и колоннад их дворца специальными составами, привлекающими этих летунов и служащим им пищей. Именно благодаря этому их Дом всегда сверкал во мраке Пещеры, подобно путеводному маяку, вызывая зависть у других, не могущих себе позволить подобное расточительство. Конечно, так же делали и все остальные, уважающие себя Дома, по крайней мере, из главной Семерки уж точно, что входили в состав правящей элиты.

Остальные довольствовались высадкой на своих балконах и террасах колоний светящихся грибов или мхов, дающих пусть и не такой яркий и обильный свет, но все же позволяющий не утонуть во мраке, их более бедным по архитектуре фасадам. Днем волшебники Домов обычно добавляли изнутри света с помощью нехитрых заклинаний, подвешивая в воздухе светящиеся, разноцветные шары, но это в основном, делалось вблизи дверей и балконов, ведущих в покои аристократов, а не повсеместно.

Светлячки, при касании ее руки, тут же угасали, смешно скукоживаясь, прижимая мех к телу и втягивая при этом свои усики, топорщившиеся на их острых мордашках. Но спустя пару секунд, не чувствуя угрозы, они тут же вновь распушались, начиная ярко светиться, благодаря химическим процессам, происходящим внутри их мягких и очень пушистых тел. Выглядели они, как детишки крохотных, и почему-то крылатых ежиков, если вместо игл представить себе такой же длинный, как иглы взрослого ежа, белый, светящийся в темноте, густой мех. Крылышки у них, по форме, были скорее стрекозиными, двойными, позволяющие им довольно быстро перемещаться, а иногда и просто зависать в воздухе, паря и светясь в полной тишине и неподвижности.

Покинув террасу, Анлуриин прошла в свои покои, располагавшиеся сразу за коридором, опоясывавшим этот этаж дворца по всему своему наружному периметру. При ее приближении, зажглось два дежурных магических шара, расположенных у входа в ее покои. Из-за следующей за входным холлом, двери ее комнат, тут же послышалось шуршание чьих-то лап, и к ней на всех своих шести конечностей, заспешила Лана, сверкая в отраженном свете, своими семью круглыми, на выкате, фасеточными глазами. Паучиха требовательно застрекотала хелицерами и уставилась на свою пустую миску, которая была размером с тазик, явно не слишком довольная, от вида ее зияющей пустоты.

Анлуриин подошла к своей питомице и нежно погладила ее мохнатые педипальпы, которые та протянула вверх, осторожно прикасаясь ими к своей хозяйке. Лана снова застрекотала, но уже гораздо тише, а тон звука теперь стал скорее умиротворенным, чем требовательным.

– Пошли на кухню, найдем тебе там что-нибудь свеженькое. – Сказала, а точнее скорее пропела, своим богатым гармоническими обертонами, высоким, грудным голосом, молодая девушка дроу, легко разворачивая свое гибкое тело обратно, лицом к входным дверям.

Паучиха засеменила следом за ней, резво переставляя свои мохнатые лапы, постукивающие ороговевшими коготками по камню пола. Она была ростом по грудь весьма высокой, для своей расы девушки, достигшей недавно шестифутового роста. Длина ее, покрытого жестким волосяным покровом тела, включающего головогрудь и брюшко, составляло почти пять футов. В детстве, лет до шести, Анлуриин часто каталась верхом на своей молодой еще питомице, пугая своими дикими, охотничьими криками всех на своем пути, когда они быстро мчались по многочисленным коридорам и внутренним залам дворца. Ей, конечно, потом за это влетало, но до определенного возраста не слишком крепко, чтобы из-за этого отказаться от такого удовольствия.

На кухне Лана получила несколько весьма упитанных, со среднюю собаку величиной жуков, специально выращиваемых рабами в подземельях, для корма паучьих питомцев, жителей их Дома. Она тут же начала их рвать своими мощными, костяными хелицерами, запихивая в рот куски бледного мяса, в кулак величиной. Куски панциря растерзанных жуков, уже усеивали весь угол, где проходила трапеза паучихи, но никто из слуг, работавших здесь, не смел даже заикнуться, хоть в чём-то осуждая нарастающий на полу беспорядок. Пауки были священны для народа дроу и все, даже рабы иных рас, выполнявшие на кухне самые грязные и неприятные работы, не смели даже косо глянуть на пиршество Ланы и молодую дроу, подсовывавшую в ее педипальпы все новых и новых мясистых, еще живых жуков.

Сама Анлуриин перекусила свежим, сочившимся кровью, едва обжаренным на огне куском мяса рофа – слепых, дальних родственников коров, стада которых давным-давно были приручены самыми первыми дроу, жить в подземных просторах и употреблять в пищу, многочисленные мхи и лишайники, недостатка которых не было в этих темных, каменных подземельях.

Прихватив с собой кувшин легкого, грибного вина, девушка вернулась назад, в сопровождении своей питомицы, брюшко которой ощутимо провисало, после такого плотного обеда. Пройдя внутрь, Анлуриин, словно кошка, вместе с ногами забралась в теплое, уютное кресло, стоявшее у жарко пылающего круглыми сутками камина, и погрузилась в тягостные воспоминания о прошедшем утром Ритуале.

Глава 2. Ритуал «Кровопускание».

В большом, просторном зале жертвоприношения, по центру каменного, до блеска отшлифованного темно-серого пола, стоял черный, матово блестящий камень, представлявший собой прямоугольный куб, высотой по грудь взрослому дроу. Одна из старших жриц, одетая в белый хитон с кровавым подбоем, воздев руки к огромнейшей, во всю высоту залы, статуи Л’лос, нараспев читала строки из ритуальной книги, где каждый псалом заканчивался одинаковой фразой, громко повторяемой ею раз за разом.

– Кровь за кровь! – Разносилось по каменной зале эхо последних слов жрицы из заключительной мантры, многократно отражаясь от стен.

Анлуриин, вместе с остальными девушками, стояла напротив жертвенного камня, выстроившись в небольшую очередь. Всего их было шестеро из тех, кто в этом месяце заметил на своих ногах кровь первых в своей жизни Регулов. Переход из ранга детей, не давал дроу, по сути, ничего существенного, за исключением очередной татуировки на их бедрах и более суровых наказаний, за какие-либо проступки. Конечно, с этого момента можно было заводить свою первую семью, или вступать в близкие отношения с мужчинами, но делать это, не закончив свое обучение и не пройдя Ритуал «Взросление», считалось не совсем правильным, хотя и не осуждалось напрямую, многочисленными традициями их расы.

– Кровь за кровь! – Снова прозвучали слова, сопровождавшиеся тихим вскриком очередной принесенной жертвы, а ее очередь к кубу продвинулась еще на один очередной шаг.

Впереди Анлуриин теперь оставалась лишь одна девушка, мелко трясущаяся то ли от страха, то ли от возбуждения. Она же сама, старалась вообще не думать о предстоящем ей Действе, сосредоточив свой взгляд на спине впередистоящей, и от скуки разглядывая татуировку, пролегающую у той между лопаток. Там был изображен толстенький ночной мотылек, который был бы вполне милым, если бы не грозные ротовые клешни и светившиеся красным глаза. Свои полупрозрачные крылья, он расположил на выпиравших сквозь кожу девушки костях ее лопаток, а длинные полые хоботки, заканчивающиеся острыми коготками, поднимались до самой ее шеи. Такие кровососущие насекомые, как знала Анлуриин, были тотемными для не очень большого Дома, откуда и была родом, стоявшая перед ней ее «соседка» по очереди.

– Кровь за кровь! – Вновь прозвучала мантра, призывающая заплатить кровавую дань богине, чтобы та благословила чрево новой женщины народа дроу, приняв кровь раба в качестве дара, искупающего потерю ею капель истинной крови, которая теперь станет для всех них, увы, достаточно регулярной.

Ее соседка, Анлуриин не знала имени шагнувшей вперед девушки, подошла к камню, куда прислужницы уже уложили очередного раба, оказавшегося коренастым гномом, с какой-то на редкость ощипанной бородой, давно не чесанной, торчащей в разные стороны куцыми, свалявшимися от грязи и крови паклями. Грудь гнома была обнажена, а снизу, почти до его пупа, на него были натянуты непомерно большие, груботканые штаны, закрывающие его ноги до самых ступней. Прозвучавшие слова жрицы еще эхом отражались от стен, возвращаясь в центр каменной залы, когда одна из прислужниц храма, вложила в руку дрожавшей девушки кривой, капающий кровью кинжал, и отступила назад, оставляя ту наедине с хрипевшей что-то нечленораздельное, жертвой.

«Бей, чего ты ждешь?» – Подумала Анлуриин, глядя как та, в нерешительности смотрит на гнома, хоть и связанного, но силившегося скатиться с поверхности черного камня.

Рука молодой дроу застыла в верхней точке, а с кинжала продолжала капать вниз тягучими каплями кровь, попадая то на корчившегося гнома, то на отполированный камень, уже залитый ею, после всех предыдущих жертв. Уже прошедшие ритуал девушки, стояли по другую сторону, чуть правее статуи Л’лос, занимавшей собою всю дальнюю стену от входа.

Неизвестный, ушедший в века скульптор, изобразил огромную паучиху в момент ее атаки, когда ее передние, воздетые для удара лапы, были уже на полпути вниз, хищно ощерившись острыми, как бритва когтями, выполненными из тусклого, горного серебра, но регулярно затачиваемые жрицами, а потому блестевшими на концах в свете магических шаров. Приподнятая в грозном зависании головогрудь Л’лос, поддерживаемая выпрямленной и напряженной в ожидании удара второй парой конечностей, нависала над дальним концом залы, оставляя под собой священное место для Верховной жрицы, проводившей именно с этой точки, свои регулярные службы в этом храме.

Сейчас там никого не было, а Старшая жрица, хоть и продолжала наблюдать за церемонией, стояла чуть ближе к центральному жертвенному камню, не смея занимать самое священное место храма, прямо под статуей. К счастью для Анлуриин, этот ритуал вела не ее мать, а вторая Старшая жрица, более старая и уже седовласая. Прямо сейчас она уже хмурила свои брови, глядя, как девушка продолжает стоять, еще одной застывшей статуей, словно уподобившись Л’лос, занеся свое оружие и замершая в миге хоть и свирепом, но так и не завершенном.

«Бей! Да что это с тобой?» – Уже кричала ей мысленно Анлуриин, видя, что стоявшая перед жертвой девушка, словно бы действительно окаменела.

К ней уже начали медленно приближаться прислужницы, для того чтобы удержать все так же корчившегося сверху гнома, уже опасно подкатившегося к самому краю жертвенного камня. Одна из его ступней наполовину уже выступала за его край и если бы не стягивающие обе ноги вместе путы, он бы давно зацепился ею за боковую грань куба и свалился бы вниз. Взор застывшей в ступоре девушки, с поднятым вверх кинжалом, был словно прикован к жертве, а гном, хоть и продолжал корчиться в попытках выползти из-под удара, также, в свою очередь неотрывно смотрел на молодую дроу, как будто приковывая ее взор к своим, наполненным диким страхом глазам.

– Довольно! – Громогласно прозвучала команда Старшей жрицы и до этого мелко семенившие, как бы в нерешительности прислужницы, тут же бегом рванулись к алтарю.

Они стащили уже почти свалившегося самостоятельно сверху гнома, и уволокли его внутрь храма, попутно отобрав у так и не отмершей девушки, кривой ритуальный кинжал, аккуратно положив его на жертвенный камень. Старшая жрица, проводила глазами процессию и, дождавшись пока очнувшаяся девушка отступит к своим, уже прошедшим ритуал, а потому крайне довольным собой дроу, продолжила церемонию.

– Кровь за кровь! – Пропела она спустя пару минут длинного речитатива, за который на черном камне, стараниями тех же прислужниц, оказался молодой еще парень из расы людей, одетый так же, как до него гном, лишь в просторные штаны из самой грубой ткани, что когда-нибудь видела Анлуриин.

Она сделала пару шагов вперед, оказываясь рядом с жертвенным камнем и, даже не глядя при этом по сторонам, поднялась на ступеньку, расположенную прямо перед ним. Как будто бы возносясь благодаря этому над жертвой и полом, Анлуриин почувствовала, как в ее правую руку вкладывают противно липку, залитую свежей кровью, ручку церемониального кинжала. Высоко держа голову, она посмотрела на старшую жрицу, умолкнувшую после произнесения ритуальных слов, и теперь цепко глядящую на нее, своими мертвыми, как у паука глазами. Подняв руку в замахе, Анлуриин глянула, прицеливаясь вниз, на распростертого под ней юношу, который смотрел на нее своими широко раскрытыми, полными неизбежностью глазами, замерев на камне от дикого, первобытного ужаса.

– Я – дроу, а потому во мне нет страха! – Прошептала Анлуриин священные слова, успев увидеть, как от ее мелодичного, такого приятного, певучего голоса, еще шире раскрываются итак уже донельзя выпученные, словно у паука, глаза человека.

Удар! Кинжал, словно живой, завибрировал, оказавшись по самую ручку в теле жертвы, легко пронзая его плоть и уходя точно в сердце. Человек лишь раз дернулся, судорожно сокращая свои пронзенные мышцы грудной клетки, и тут же обмяк. Выдернув из раны кинжал, юная дроу безучастно смотрела, как следом за покинувшем тело лезвием, оттуда начинают толчками выплескиваться вверх струи темной, в скудном освещении храма, почти черной крови. Она видела, как глаза человека, еще недавно блестевшие и расширенные от ужаса, постепенно прикрываются, подергиваясь мутной поволокой, пришедшей к нему, от ее тонкой и как будто бы хрупкой руки, смерти.

Из ее ладони мягко, но настойчиво, кто-то из служительниц вынул, снова сырой, от свежей крови кинжал, а она сама, совершенно одеревеневшими вмиг ногами, сделала шаг назад, неловко спускаясь на пол с высокой ступеньки. Развернувшись, ступая по черному, каменному полу как сомнамбула, она совершила еще несколько неуверенных шагов, направляясь, к сгрудившимся справа от алтаря, тесной группой девушкам, неумело пытавшимся утешить, повисшую и рыдающую на их руках навзрыд, ее предшественницу, «соседку» по Ритуалу.

«В нашем народе только что появился очередной драук!» – Пронеслась мысль в ее голове, и она пристроилась сбоку, поодаль от бившейся в истерике и, наконец, осознавшей, к чему именно ее привела собственная нерешительность, девушке, еще минуту назад, бывшей истинной дроу.

Сама она, сейчас чувствовала лишь полное опустошение, а еще ее начинал понемногу потряхивать адреналин, обильно наполнивший ее жилы, смешиваясь с кровью и совершенно новыми женскими гормонами, итак бушующими, в ее ставшем, теперь уже полноправно взрослом организме. Эта ядерная смесь, сейчас вихрем летала по ее артериям, заставляя дрожать мышцы в пароксизме неконтролируемых, хоть и мелких, но зато многочисленных сокращений. Да еще и в голове у нее, набатом стучала фраза: «кровь за кровь», причем произносимая теперь как изнутри, так и все еще снаружи, попадая в нее из ее длинных, заостренных, ушек. Ритуал всё еще продолжался…

Анлуриин не страдала от несвойственной их расе сентиментальности, или чувства вины за отнятую только что ею жизнь. Скорее ей не давала покоя сама неправильность, искусственность смерти, причиной которой она стала, а потому глаза юноши, до сих пор смотрели на нее из глубины ее памяти, словно в немом укоре. Если бы это произошло в бою, она бы забыла их тут же. Да и взгляд у находящегося перед ней противника, не мучил бы ее сейчас этим немым укором, так как был бы напоен не беспомощностью жертвы, а такой же, как и у нее самой, жаждой боя и славной, честной победы в нем.

Встряхнув своей, еще мутной от пронесшихся только что видений головой, Анлуриин выскользнула из своих недавних воспоминаний, машинально погладила примостившуюся у ее кресла, сыто задремавшую Лану, и выбралась из кресла, распрямив свои точеные, стройные, невероятно длинные ноги. Ее тренированное, гибкое и послушное малейшей воли своей хозяйки тело, не раз уже заставлявшее поневоле оглядываться на нее украдкой мужчин, не вызывало у нее самой никаких подобных эмоций, кроме разве что удовлетворения от точности и послушности его отточенных годами, скупых и плавных движений. Собственная половозрелость, скорее вызывала у нее некоторую досаду, от тех ощутимых неудобств, что теперь будут периодически сказываться на ее тренировках и самочувствии, особенно в подобные дни.

Существовали, конечно, специальные настойки и различные сборы, позволяющие свести к минимуму, как сами выделения, так и связанный с этим дискомфорт, но Анлуриин не хотела принимать все эти, не самые полезные для ее здоровья снадобья, без самой крайней на то необходимости. Кроме сомнительной пользы, такие отвары снижали ее реакцию, делали тело немного заторможенным, а голову – менее ясной. Всё это она вычитала из тех книг, что тут же оказались в ее спальне, как только она впервые заикнулась лекарям Дома о своих первых Регулах.

Слуги теперь относились к ней с куда большей почтительностью, чем она помнила в детстве, особенно теперь, после удачно сданного ею первого в ее жизни, действительно важного Ритуала. Вступительные экзамены и ежегодные испытания в интернате, хоть и были по-своему сложными, но не являлись частью основных жизненных вех для каждого дроу, а потому не воспринимались как что-то настолько значительное, как, к примеру, сегодняшний обряд «Кровопускание», или предстоящий ей в следующем году, не менее важный ритуал «Взросление».

Так и не очистив свою голову от мыслей полностью, Анлуриин решила позаниматься физически, чтобы попытаться переключить свой организм, более привычным для него образом. К ее счастью, в большом тренировочном зале на этом этаже, находились сразу четверо юношей и девушек, примерно ее возраста, хотя она все же была самой юной из них. Судя по татуировкам на их груди, все они уже прошли ритуал «Взросление» и принесли присягу, а потому гордо щеголяли глифами Дома Миззрим, в виде двух перекрещенных шпаг, с разносторонне направленными концами гард.

Девушки уже были заняты обоюдным поединком, а потому Анлуриин вызвала на спарринг сразу двух парней, вежливо склонивших голову, при виде подошедшей к ней будущей жрицы. Она не помнила, как их зовут, да и не слишком и хотела знать их имена, хотя один из них явно ей недавно попадался где-то в коридорах дворца и проводил следом, как она интуитивно почувствовала, явно заинтересованным взглядом. Оба они были вооружены шпагами, с накрученными на концах лезвия шариками, что говорило о том, что это оружие тренировочное, а не боевое. Анлуриин выбрала со стойки пару длинных, искривленных кинжалов, недостаточно длинных для того, чтобы называться саблями, но значительно длиннее ее утреннего, ритуального оружия.

Пару минут они лишь обменивались оценочными ударами, кружась в тройственном хороводе переступов и обманных финтов. За это время ей уже стало ясно, что один их них идет по пути воина, а второй – скорее хозяйственник, чем маг, потому как иначе, он был бы, скорее всего, вооружен жезлом или посохом. Оба неплохо владели оружием, хотя второй все же был немного послабее. Именно он и стал, поэтому ее первой жертвой, когда она, поднырнув перекатом под глубокий выпад первого, заблокировала одним из своих кинжалов защитный удар второго и от души резанула обе его ноги по икрам своим вторым оружием, оказавшись неожиданного для того, сзади.

Подняв вверх шпагу, условно раненный, причем достаточно тяжело юноша, выбыл из боя, и ей тут же стало совсем неинтересно. Ее противник был неплох, но и только. Она же, словно дикая, хищная кошка, скользила вокруг него и уже трижды касалась затупленной кромкой своего тренировочного кинжала то ноги, то руки противника, не позволяя ему даже приблизиться своей шпагой к ее гибкому и верткому телу. Да и сам юноша, давно уже не помышлял об атаках, все свое внимание, уделяя своей, трещавшей по швам обороне, стремясь уйти или парировать ее молниеносные атаки, сыпавшиеся на него, буквально со всех сторон, причем практически одновременно. Она даже успевала мельком увидеть широко открытый в изумлении, от ее скорости и грации стремительного перетекания из стойки в стойку движений, рот выбывшего в самом начале боя противника, заворожено застывшего в полном изумлении от подобного великолепного зрелища.

Недаром ее баллы в интернате по всем гимнастическим, физическим и боевым дисциплинам были «феноменально». Она, как живая вода, скользила, обтекала своего гораздо более медленного противника, неуловимо перемещалась, изгибая и выворачивая свое тело в немыслимых по гибкости и скорости движениях, размытых и недоступных, для отслеживания их, не тренированному для этого специально взору. Наконец, чуть утомившись, причем, скорее, от собственных гимнастических изысков боя, чем от трудностей вызванных не слишком высоким мастерством ее противника, девушка очередным своим молниеносным движением поднесла к горлу юноши кинжал, тем самым останавливая, итак совершенно неоправданно затянувшийся поединок, который в самом конце, перешел уже в совсем откровенный фарс, с ее стороны.

Побежденные юноши синхронно отдали ей воинский салют и занялись продолжением своего спарринга, от которого отвлекла их, пришедшая в зал красавица Анлуриин. А она быстро заглянула в душ, а затем сразу отправилась в обеденный зал, предпочтя сегодня принять ужин в общей трапезной, уединению в своих покоях, куда она вполне могла себе позволить вызвать слуг, с заказанными на свой выбор блюдами.

Лане еда еще долго не понадобится. Паучиха принимала пищу не чаще раза или двух в неделю, подолгу переваривая каждый свой обильный обед. Сегодня, плотно поев, она будет спать не менее суток, а завтра можно будет отправиться с ней на прогулку, и даже при желании прокатиться на ней верхом, благо она, как и сама Анлуриин, значительно подросла за эти годы. Прошло уже почти девять лет с тех пор, как они обе, будучи детьми, в последний раз вместе катались, распугивая домочадцев своими диким спринтами, несясь тандемом по совершенно для этого не предназначенным залам и коридорам, их огромного, шикарного дворца.

Глава 3. Прогулка за пределами Пещеры.

Проснувшись от едва слышного, но четко уловленного ее ушками шума, и не найдя в нем ничего опасного, Анлуриин с удовольствием еще минутку понежилась в постели, вспоминая, что она пока еще дома, а не в интернате. Там, с момента гудка побудки, счет шел уже на секунды, до утреннего смотра учащихся их учителем по физической подготовке. К моменту входа преподавателя в тренировочный зал, все ученики должны были не только быть соответствующе одетыми, построенными и готовыми к занятиям, но и успеть до выхода из своих спален, застелить свои весьма простые, если не сказать – спартанские постели, не обремененные мягкими матрацами, или тем более пуховыми подушками.

Вытягивая свое гибкое и послушное тело под простыней в струнку, Анлуриин почувствовала, как распрямляются все ее мышцы и сухожилия, а внутри суставов, едва ощутимо щелкают скопившиеся там за ночь, пузырьки воздуха. Тонкая, полупрозрачная, сотканная из паутины шелкопрядных пауков простыня, облепляла ее соблазнительные формы, выпирая и очерчивая упругие шарики, еще пока не слишком больших, но уже ярко выраженных девичьих грудей, повторяя крутой изгиб ее бедер и очерчивая тонкую, как у паука, талию девушки. Анлуриин, словно тренируясь в соблазнении, еще и провела сверху, по тонкой и легкой материи, своими узкими ладошками, полностью удаляя этим движением все скрытые доселе пузыри свободного пространства, между натянувшейся в местах изгибов ее тела, тонкой тканью и ее совершенными по красоте, женскими формами.

Глубоко вдохнув в свои тренированные легкие воздух, девушка внимательно посмотрела, как снова натянулся и обнял ее упругие груди невесомый шелк простыни и не найдя в этом ничего для себя интересного, она мягко и грациозно выскользнула из мягкой кровати, при этом гибко изогнувшись, а затем одним слитным движением, вытянувшись вверх, вскинув к потолку свои длинные, аристократичные пальчики.

Спала она полностью обнаженной, а потому не слишком удивилась раздавшемуся позади нее, у дверей входа в ее покои, грохоту и звону упавшей и разбившейся посуды. На самом деле она сделала все свои соблазнительные потягивания и движения специально, прекрасно осознавая, что еще пару минут назад, в ее комнату вошел слуга дроу, обыватель из нижнего яруса, принесший ей завтрак. Именно его шаги, а также звук прикрываемой им за собой аккуратно двери ее и разбудили. Звали его, насколько она помнила, Орлиит. Ему было не слишком много лет, а если честно, то ее никогда особенно не интересовало, сколько именно. Зато в отличие от личных слуг матери, он был не излишне молодым и смазливым, а еще не приторно сладким внешне.

Немного опустив свой взор, но все так же стоя в растяжке, вытянувшись стрелой вверх, она повернула голову и снисходительно посмотрела на собиравшего осколки Орлиита. Он же, не прерывая свою работу, часто и нервно сглатывал, силясь избавиться от прочно застрявшего в его горле, сухого и шершавого, как проглоченный ежик, кома. Дроу не умеют краснеть, но если бы умели, то антрацитовая кожа слуги, была бы сейчас сродни вареному раку, настолько очевидно смущен и одновременно восхищен, красотой одной из своих хозяек, был он в этот, весьма неловкий для него момент.

Слуга поспешно собирал разбившуюся посуду, опустившись на колени, рукой сметая, размазанные по полу остатки упавшей с подноса еды и все повторял просьбу простить его за нерасторопность, не смея поднять глаз на столь чудесное и одновременно крайне манящее все его мужское естество зрелище. Анлуриин, закончив первое упражнение и, ни капли не смущаясь своей наготы, перешла к прямым и боковым наклонам, умело скрывая улыбку при виде, как наряду с продолжающимися нервным сглатываниями, все сильнее нервничавший слуга, теперь буквально трясется от с трудом скрываемого им первобытного вожделения.

От ее глаз не укрылось, что Орлиит все же не удержался от очередного быстрого и, как он надеялся, незаметного взгляда на нее, пока она наклонялась, и теперь явно жалеет об этом. У него явно не было больше никаких сил сосредоточиться на вытирании пола, а потому лишь размазывая ничуть не убывающую грязь все сильнее и дальше.

«Запомни дочь, твоя красота – это одно из сильнейших оружий, доступных лишь истинным дроу», – вспомнила она одно из нравоучений своей матери. – «А потому совершенствуй себя, тренируй свое тело, делай его безупречным и беспощадным!».

Анлуриин закончила наклоны, и сделала пару шагов к так и возившему по полу рукой слуге. Пройдя мимо него настолько близко, чтобы воздух от этого движения и запах ее разгоряченного упражнениями тела коснулся его склонившегося вниз лица, дроу распахнула дверь своих покоев. Она была уверена, что как только она пройдет мимо, слуга бросит на ее подтянутую, спортивную попку свой жадный взгляд. Он просто не смог бы воспротивится этому своему инстинктивному желанию. А потому, круто развернувшись, она вернулась к нему, покачивая при каждом своем шаге, прямо перед его застывшим лицом, своими налитыми, крутобокими, подтянутыми, спортивными бедрами.

Орлиит полностью оправдал ее ожидания. Свет магических фонарей у входа в ее покои, теперь светил на нее сзади, заставляя блестеть искрами ее светло-антрацитовую, с благородным, синим отливом, гладкую, будто бы лоснящуюся, атласную кожу. Когда она круто развернулась у двери, то поймала на себе его взгляд, а ее нарочито соблазнительные движения бедрами, не позволили ему, его теперь отвести, приковав намертво, почище самого крепкого, паучьего клея. Слуга, все так же стоя на коленях, теперь просто тупо и безотрывно пялился на нее, истекая слюной, неконтролируемо капавшей из уголков его отвисшего в экстазе рта.

Анлуриин прекрасно видела, в каком он находится состоянии, и что он уже теперь забыл не только как глотать, свою обильно текущую на пол слюну, но и даже как вообще дышать. Пройдя обратно, от распахнутой двери мимо него и, проследив за его тянувшимся за ее стройными ножками неотрывно взглядом, она обошла и встала прямо напротив него с таким расчетом, чтобы он оказался прямо между ней и открытой в шаге позади его откляченной задницы двери.

Пинок ее, такой вожделенной для него ножки был, как она надеялась, не таким сладким, каким он возомнил себе, в своем мечтающем о несбыточном, прикосновении к ней. Слуга приземлился уже в коридоре, снова рассыпая, с таким трудом собранную в ее покоях битую посуду. Следом за падением, перед его носом с грохотом захлопнулась дверь, отрезав от него всю ту сладостную красоту, скрытую теперь от его алчущего взора, прочной деревянной преградой. Анлуриин, оставшись одна, победно улыбалась теперь уже в открытую, оценив правоту слов матери, знающую толк в этом, только что примененном ею оружии, причем явно, далеко не понаслышке.

Одевшись и перекусив уже на бегу, прямо на кухне, очень довольная произведенным эффектом, исключительно как средством нападения, юная девушка, промчалась по коридору, к лестнице, спиралью спускавшейся вниз, до самого пола Пещеры. Следом за ней семенила, перебирая всеми своими шестью лапками Лана, заразившаяся явно приподнятым настроением своей хозяйки, а потому беспрестанно шевелящая в такт шагам девушки своими мохнатыми педипальпами.

Пройдя до северного угла открытого пространства родного подземелья, паучиха и дроу скрылись в коридоре, уходящем внутрь скальной породы. Естественный проход, расширенный до размера, позволяющего ей идти, даже не пригибаясь, постепенно уходил вверх, через десяток миль изгибов и поворотов, выходя на Поверхность. Именно по нему раз в месяц уползала длинная кишка из повозок, составлявших торговый караван.

Дроу не любили другие расы. А точнее, они не считали их равными себе, хотя и признавали силу некоторых крупных народов, живших на поверхности, позволяя себе относиться к ним, лишь с легким пренебрежением. Но торговали они со всеми, а потому караван обычно составлялся из множества различно груженых повозок, которые оказавшись на поверхности, разделялись на несколько групп, отправлявшихся в разные стороны.

Чаще всего, на продажу шли предметы оружия и брони, в производстве которых знали толк мастера темных эльфов, не уступавшие в мастерстве своим светлым собратьям. Кроме красоты и утилитарности, все изделия оружейников дроу обладали и сильной магией, направленной на улучшение, итак очень мощного и качественного, по своим характеристикам разнообразного оружия и предметов защиты. Кроме изделий военного предназначения, дроу с успехом продавали грибное вино, алхимию различной направленности, а также предметы искусств, такие как: живопись, скульптура и фаянс.

Обратно повозки везли в подземелья продукты, дерево, ингредиенты для зелий, которые не растут в темных пещерах, текстиль и некоторые редкие ресурсы, необходимые для их производств и кузнецов. Конечно, все зависело от того, с территории какой расы вернулась та или иная повозка. Но в сумме, обратно караван возвращался не менее нагруженным, чем уходя из Пещеры. Общее сальдо торговли, чаще всего было положительным, а потому, по крайней мере, правящие Дома, не знали недостатка ни в чем, а их сокровищницы с каждым годом все больше трещали по швам от накопленного в них золота, монет разных рас и предметов роскоши.

Анлуриин не собиралась сегодня на Поверхность. Дойдя до первого по счету охранного поста, состоявшего из пятерки разнополых воинов, офицера и командующей ими жрицы, она свернула в первый из множества боковых ответвлений, уходивший на восток. Сеть из коридоров, лазов, провалов и вертикально уходящих штолен, буквально пронизывала все пространство вокруг их Пещеры, превращаясь для непосвященного в бесконечный лабиринт из практически идентичных проходов и развилок. Заблудиться здесь было гораздо проще, чем в самом темном и непролазном лесу, но только не для дроу.

Анлуриин мало того что, как и все дроу, отлично ориентировалась в темноте, но и обладала потрясающей памятью, четко запоминая, когда и куда она свернула, даже спустя сутки от начала своей очередной прогулки. Кроме того, для нее каждый, с первого взгляда совершенно идентичный по виду коридор, обладал собственным, уникальным запахом, рисунком лишайника, формой грибницы и аурой магии. Отмечая все эти мелкие различия, которые она считывала по ходу движения, заблудиться здесь ей было бы так же нереально, как вам, дорогой мой читатель, заплутать в собственной квартире, где вы прожили уже ни один десяток лет.

Да и темнотой, для огромных, ловящих буквально каждый лучик света, мерцающих внутренним светом души, глаз дроу, здесь даже и не пахло. Чуть светящиеся люминесцентным светом, те же грибницы, и некоторые виды мха, вкупе с пролетающими периодически по коридорам светляками, светящимися брюшками жуками и мошками, давали ей более чем достаточно освещения, для нормальной ориентации. А потому, она сейчас шла спокойно и уверенно, не забывая автоматически отмечать в памяти приметы и характерные особенности каждого пройденного ею коридора, развилки или лаза.

Шедшая то сбоку, то сзади, а то и забегающая чуть вперед нее Лана, так же не боялась заблудиться. Выделяя на кончиках своих педипальп феромон, она периодически касалась ими стен и углов всех проходов, куда сворачивала или пролезала ее хозяйка, тем самым оставляя за собой издалека видимые ею маячки, по которым она, даже неожиданно оставшись одна, легко нашла бы обратную дорогу.

Пока на их пути не попадалось ничего интересного. Дикие летучие мыши, насекомые, черви, змеи и личинки различных мастей, были, естественно, не в счет. Подобного добра хватало и на территории самой Пещеры. Анлуриин же хотела поохотиться, так же как и давно не разминавшаяся на открытом воздухе Лана. Они шли уже добрых два с лишним часа, давно уже выйдя за пределы обжитых и используемых в качестве пастбищ, загонов для разведения рофов и мясистых жуков территорий, патрулируемых воинами различных Домов, а потому полностью безопасных.

Наконец, девушка замерла, почувствовав впереди, за поворотом коридора, какое-то движение, всколыхнувшее мерно распространяющуюся в насыщенном магией воздухе, ее сигнальную ауру. Через секунду замерла в атакующей стойке и Лана, нервно поводя перед собой педипальпами, со встопорщившимися на их концах, чуткими волосиками – вибриссами. Обе замерли, не производя более ни звука, ни малейшего движения, могущего поколебать устоявшийся и неподвижный воздух подземного коридора.

Через минуту полной неподвижности, из-за поворота осторожно показалась голова выглядывающего гоблина, который высунулся, чтобы посмотреть есть ли кто живой в том направлении. Дроу опередила его ищущий взгляд на долю секунды, первой заметив медленно выползающую из-за стены макушку разведчика, и потому мгновенно скастовала простейшее заклинание «Тьма». В итак, практически ничем не освещенном коридоре, сгустившаяся тьма заклинания не стала чем-то заметным, а точнее хоть чем-то выделяющимся на общем фоне. Зато оно скрыло их обеих даже от ночного зрения, которым наряду с дроу, обладали практически все разумные жители подземелий. Благодаря нему, они были способны улавливать в редких толиках света, источаемых растениями и насекомыми, абрисы притаившихся в коридорах, крупных существ.

Не заметивший их разведчик идущей позади группы гоблинов, видимо дал условный сигнал, и вместе с остальными своими подельниками, он вышел в коридор, медленно и осторожно начав свой путь к притаившимся в пяти шагах от них охотницам. Осторожность гоблинов была не слишком редкой, даже в таком отдалении от Пещеры. Дальние патрули дроу, конечно же, не так часто, как вблизи от своих Домов, но, тем не менее, время от времени появлялись на всем протяжении подземных лабиринтов, обходя все коридоры, вплоть до выхода их на поверхность.

Лана ждала приказа, продолжая изображать из себя статую Л’лос, приподняв свою головогрудь на средних конечностях, вытянув вниз и вперед приподнятые передние, заканчивающиеся хоть и не лезвиями из горного серебра, но не менее острыми, ороговевшими когтями. Анлуриин, тем временем, беззвучно едва шевеля губами, кастанула «Священное пламя» усиливающее их силу, ловкость и выносливость процентов на тридцать. К сожалению, пока ее сила, как волшебницы, была не слишком велика, а потому двойной, максимальный баф этого заклинания, ей был еще недоступен.

Следующим и последним из изученных ею бафов, было произнесено заклинание «Щит веры», дающее дополнительную защиту от любого, будь то физический или магический, урона, но только для последовательниц учения Л’лос. Он, естественно, ничем не сможет помочь Лане, но позволит самой Анлуриин, некоторое время не слишком опасаться касательных, или не слишком акцентированных, дробящих ударов любого, не зачарованного оружия.

Тем временем из-за поворота уже выступила вся компания гоблинов, состоящая из двух лучников, шедших чуть позади и трех пикенеров. Кроме основного оружия, у каждого из пятерки был на поясе закреплен кинжал, болтавшийся в кожаной петле без всяких ножен. Сами гоблины тоже не слишком утруждали себя броней, довольствуясь лишь потрепанными кожаными безрукавными накидками с капюшоном, свободно ниспадающими до колен и перевязанных на талии поясом. На руках, в районе запястья, у пикейщиков были надеты также кожаные, шипастые напульсники, а на ногах у всей пятерки, дроу заметила не слишком добротные сандалии из грубой сыромятины.

Расстояние принятия решения медленно, но неотвратимо приближалось, давая Анлуриин возможность последний раз решить, будет ли она аккуратно отступать, прикрываясь «тьмой» или решится на бой. На самом деле решать ей было нечего, они с питомицей специально вышли поохотиться, а гоблины были не самым опасным противником, даже при таком подавляющем перевесе в их численности. Самым неприятным фактором, было наличие в их группе аж двух лучников, которые на таком расстоянии, вряд ли будут промахиваться, пока она с Ланой будет занята воинами ближнего боя.

Именно на такой случай, в ее арсенале присутствовала «Паутина». Это заклинание, на время было способно обездвижить противника, но, к сожалению, лишь одного. Откат не позволит произнести его два раза подряд, а потому Анлуриин приказала своей питомице после первого, уже приготовленного ею коронного и наверняка смертельного для противника удара, сразу переключиться на второго лучника, не опутанного к тому времени, ее заклинанием.

Бой! Подошедшие на расстояние прямого удара, ничего не подозревающие гоблины, оказались совершенно не готовы к стремительному на них нападению, последовавшему сразу от двух, очень жаждущих отведать их крови самок. Лана с высоты опустилась своими боевыми конечностями на противника сверху вниз, пронзив ими оба плеча ближайшего к ней гоблина. А затем всем своим телом она прижала его к каменному полу, буквально пожирая его лицо своими мощными, ротовыми хелицерами.

Анлуриин, крутанувшись на месте, как волчок, взрезала горло своему визави, практически отделив ему голову от тела. Ее любимый, острый как бритва, да еще и усиленный магией, парный изогнутый кинжал, типа «Сика», загудел, распарывая воздух и плоть врага, практически не встретив на своем пути сопротивления. Не теряя ни мгновения, второй рукой она тут же набросила «Паутину» на лучника, метнув заклинание поверх головы последнего из оставшихся в живых пикейщика. Отметив краем глаза, что, выдернувшая из тела гоблина свои смертоносные конечности Лана, уже несется ко второму гоблину – стрелку, она обернулась к последнему из оставшихся на ногах бойцов.

Освободив, наконец, от заклинания левую руку, Анлуриин вытащила свою вторую сику и уже полностью вооруженная, затанцевала у вставшего в боевую стойку гоблина. Тот хоть и умело, но крайне медленно, для молниеносной дроу, пытался проткнуть ее своей пикой, нанося каждый раз, свои короткие, колющие удары в уже давно опустевшее место. Он явно не успевал за рваными, быстрыми перемещениями и резкими уклонениями дроу, опаздывая каждый раз, хотя его движения и были очень короткими.

Внезапно отступив на шаг, дроу позволила гоблину вытянуться вперед, в инстинктивной попытке достать своим более длинным оружием, якобы уходящего от него противника. Но, не закончив свое движение до конца, она изогнулась вбок, пропуская мимо себя острый наконечник пики, а затем так же быстро качнулась обратно, резко выпрямляясь, и в итоге, оказалась прямо у наклоненного вперед лица, изумленного такой ее быстротой гоблина. Он не успел даже моргнуть, когда внутренняя, остро отточенная поверхность ее клинка, уже достигла позвонков, его ни чем не защищенного горла, делая на нем более низко расположенную, но такую же широкую, как и родная, дополнительную пасть, заливающую кровью, его вскрытый поперек пищевод.

Пока Лана не торопясь, кушала лицо поверженного ею лучника, Анлуриин тоже уже никуда не спеша, подошла к брыкающемуся в липкой паутине магического заклинания его напарнику, по так и не состоявшейся стрельбе, по живым мишеням женского пола. Не слушая его отчаянный визг, девушка привычно вспорола его горло, дав вволю напиться чужой кровью и второй своей сике, коротко свистнувшей в ее сильной и твердой руке. Охота завершилась слишком легко и быстро, не принеся ей особого удовольствия, но позволив ее питомице вволю полакомиться теплой и свежей кровью ею же и убитых врагов. Именно это, как знала девушка, делало ее для паучихи, особенно сладкой и желанной.

Обратный путь она проделала верхом, по своему же маршруту, а потому уже заведомо безопасному и изученному. Боковых коридоров они не пересекали, а потому встретить кого-то на пути, кроме своего патруля, было нереально. Девушка не подгоняла свою питомицу, помня о ее вчерашнем, плотном обеде, сдобренному к тому же, сегодняшней вкуснятиной. Но она сама, раззадорившись после боя, была совсем даже не прочь погонять. В итоге домчались они обратно за полчаса, вчетверо сократив время, потраченное на тот же маршрут, но проделанный ими пешком. Слегка притормозившая под конец пути Лана, никак не желавшая, чтобы девушка слезала со своего законного места, довезла ее до самой лестницы, ссадив лишь у самых ступеней.

Анлуриин в благодарность погладила ее педипальпы, нежно прижимая все еще распушенные от встречного потока воздуха, вызванного скоростным бегом питомицы, ее торчком стоявшие вибриссы. Оставшись вполне довольными, как друг другом, так и самой прогулкой, обе самки взлетели по лестнице, расставшись лишь в коридоре, у покоев будущей жрицы. Лана потопала к своей лежанке, а еще разгоряченная скачкой девушка, уселась на любимый ею парапет террасы, чтобы с высоты третьего яруса, медленно и отстраненно пройтись привычным взглядом, по всему пространству, суетящегося как муравейник, внутреннего «двора» ее родной Пещеры.

Глава 4. Интернат.

Каникулы закончились быстро, и Анлуриин снова отправилась в интернат, в очередной раз надолго попрощавшись со своей питомицей Ланой, которая чувствуя неминуемое расставание, долго цеплялась за ее шелковую тунику, коготками своих длинных, мохнатых педипальп. С трудом сохранив отстраненное выражение лица, приличествующее истинной дроу, девушка аккуратно высвободилась из «объятий» своей паучихи, церемонно кивнула провожающим ее слугам и, не оборачиваясь, устремилась по многочисленным коридорам в дальнюю, обособленную от жилых покоев, южную сторону дворца Миззрим.

Ее интернат занимал довольно-таки большую часть площади верхнего яруса Южной стены Пещеры. Его огороженная территория, включала в себя лекционные и тренировочные залы, жилые отсеки для учителей и учеников, собственную кухню и прочие хозяйственные помещения. Но в общем объеме ее огромного Дома, конечно же, это всё было лишь каплей в море. Жилой отсек учеников разделялся на две части по половому признаку, а каждая из них, в свою очередь, делилась на отдельные помещения. В каждом такой комнате жили от четырех до десяти учеников или учениц. Женская половина, была гораздо просторнее и уютнее, если так можно было сказать, про почти казарменную простоту и явную утилитарность всех трех жилых отсеков, наполненных крайне простой и скудной, лишь самой необходимой мебелью.

Но зато в их комнатах, в отличие от мужской половины, кровати стояли только в один ярус, а на окнах, выходящих в общий коридор, было хоть что-то, пусть весьма отдаленно, но все же напоминающее шторы. Ими можно было после отбоя, хотя бы на ночь закрыться от постоянно горевшего за окном света, испускаемого магическими шарами. Анлуриин попала при распределении в самую малонаселенную комнату, где кроме нее, ночевали лишь три девушки, которые, как и она сама, принадлежали к аристократии. Две из них были из ее Дома, а третья – из более мелкого, располагавшегося на втором ярусе Пещеры.

Многочисленные лекции учителей и жриц, выматывающие силовые тренировки, упражнения на выносливость, гибкость и ловкость, а также спарринги и ежедневная муштра, не оставляли ни сил, ни времени, для долгих разговоров, и никак не способствовали появлению желания, хоть как-то сблизится со своими соседками. Да и не в характере их расы, было заводить дружбу, или тем более вникать в чужие проблемы, судьбы, мысли и чаяния. В итоге, за все девять прошедших лет, Анлуриин мало что узнала о своих соседках, за исключением лишь их успехов или провалов на очередных совместных тренировках, или при сдаче годовых экзаменов.

За всё то время, что она провела в интернате, на ее глазах, в комнате где она обитала, дважды менялись девушки, и оба раза это были ученицы, не принадлежащие их Дому. Последняя из них, появилась в ее комнате два года назад, переехав к ним из более густонаселенной, сменив собой очередную неудачницу, провалившую годовой экзамен и соответственно, отправившуюся жить на пол Пещеры. Хотя она и прожила до своего падения в их комнате всего четыре года, но, тем не менее, успела запомниться своей упорностью в тренировках и целеустремленностью в постижении знаний, то есть именно теми качествами, что так ценила и пестовала в себе сама Анлуриин.

Звали ее Зарра и из всех прошлых и последующих ее соседок, именно она запомнилась ей больше всех прочих. По своему сильному духу, она была ей намного ближе даже тех, кто прожил с ней бок о бок все девять лет, но за все эти годы, никак не выделился из общей, серой массы «твердых середнячков». Сама же Анлуриин, в своем учебном арсенале, имела в основном оценки «феноменально» причем не только в физических и боевых дисциплинах, но и в знании ритуалов, служб и канонов учения Л’лос.

С самых малых лет приученная своей матерью и ее личными слугами к жесткой, совсем не детской дисциплине, послушанию старшим, и наполненная до кончиков своих острых ушей нравоучениям старшей жрицы, Анлуриин с первых дней своей учебы, не сильно комплексовала в интернате, где суровость и муштра, поначалу непривычная другим, была лично ей, более чем знакома и даже привычна. Кроме того, Анлуриин с самых первых дней своего обучения, стремилась стать лучшей, по абсолютно всем предметам, а потому ее частенько заставали преподаватели в учебных и тренировочных залах, а так же в библиотеке, во внеурочное время и даже после отбоя.

Новое для нее направление в собственном развитии личности, которое она с успехом и законной гордостью за себя испробовала на Орлиите, дало ей очередную веху, к которой она стремилась весь этот, последний для нее в интернате, учебный год. Оставаясь одна, она оттачивала каждое свое движение, каждый жест, поворот и наклон головы, мимику мышц лица и изгиб своего гибкого, ловкого тела, стремясь выжать из всего этого своего, природой подаренного набора инструментов, максимум желанности, томности и сладострастного, искусственно выставленного на показ, эротического вожделения и любовной страсти.

С того памятного, наверняка надолго, слуге ее Дома утра, она значительно продвинулась в своем искусстве обольщения, периодически пробуя свои новые навыки на мужской половине интерната, когда ей удавалось словом или призывным жестом, заманить в укромный уголок свою очередную жертву. Сама не испытывая никаких чувственных позывов, Анлуриин искусно маскировала свою холодность к противоположному полу бурной и показной страстью, которую она выражала исключительно своим телом, его нарочитыми, зазывными позами, сладострастными изгибами и якобы вожделенными волнами чувственной дрожи, выраженными колыханиями ее полных бедер, поджатого живота и вздымающейся в порывистом дыхании подросшей груди.

Следующей вехой, для нее стала отработка различных обертонов своего певучего, богатого модуляциями голоса, и разработка к этим заманчивым звукам, соответствующей мимики ее прекрасного лица. Девушка часами учила себя изображать несуществующие чувства манящими улыбками, прищуром своих огромных, фиалковых глаз, добавлением в них искорок и страстных огоньков. Приопущенные в выражении томления ее души ресницы, разлет специально выщипанных для этого плавным изгибом бровей, трепет полуоткрытых, будто жаждущих поцелуя губ, быстро облизывающий их яркий, влажный язычок, всё это шло в ход, отрабатываясь до полного автоматизма. А затем, весь этот набор улучшался и пополнялся, очередным пришедшим ей в голову, или подсмотренным где-то красивым жестом, или подслушанным звуком, будто бы случайно вылетевшим из глубины ее души, в сладострастном, прерывистом вздохе.

Проходя по коридорам, чутко прислушиваясь и присматриваясь, Анлуриин иногда слышала и видела что-то новое, до чего еще не додумалась сама, и тут же включала это в свой арсенал. Девушки, как и она, уже прошедшие ритуал Кровопускание, вовсю пользовались своими открывшимися теперь возможностями, тренируясь и испытывая свои женские чары на мужской половине интерната. Дело, как она иногда замечала, у них доходило и до чего-то большего, но для самой Анлуриин это было не интересно. В отличие от некоторых ее одногодок, уже явно получивших свой первый сексуальный опыт, она к этому абсолютно не стремилась.

На Анлуриин, конечно же, засматривались. Она выгодно отличалась от большинства своих сокурсниц, благодаря своей, доведенной до совершенства фигуре, прелестному, аристократичному личику и отработанному за этот год искусству обольщения. А потому, у нее теперь не было недостатка в объектах, на которых она уже даже не отрабатывала, а скорее шлифовала свои женские чары, постепенно доводя и их до совершенства.

Но прикасаться к себе, она никому не позволяла, а если ее любовные опыты заводили подопытных самцов слишком далеко и они теряли не только голову, но и даже контроль над своими руками или губами, то тогда в дело шло ее, доведенное до рефлексов, боевое искусство рукопашного боя. После этого, пыл юнцов моментально угасал, причем на достаточно долгое время, проведенное зачастую ими, уже на больничной койке, в госпитальной палате их родного интерната.

Понимая свою некоторую вину, за подобную несдержанность, итак наполненных до краев гормонами юношей, она ни разу не доложила учителям о таком не подобающем поведении, подобных лихих самцов. Для мужчин, устоями и традициями их народа, было запрещено не только проявлять, пусть даже не вербально, любую инициативу к сближению, но и тем более, им строжайше запрещалось первыми прикасаться к женщине дроу.

Этим она заслужила в мужском крыле интерната, славу недоступной, хищной, очень красивой и крайне желанной сучки, не продающей учителям, даже самых ярых своих поклонников. О ней теперь продолжали в тайне мечтать все поголовно, даже лично не видевшие ее юноши, с других, по году набора, потоков. Но одновременно, каждый из тех, кто уже получил силовой отпор, немного побаивались в этом признаться другим, даже просто на словах. Естественно, обо всем этом, юноши говорили только между собой, за накрепко закрытыми дверьми, но как говориться: слово не птица, а вылетевшие изо рта, свои слова уже не поймаешь.

Поэтому очень скоро, ее подобная слава, добралась и до длинных ушек женской половины их интерната. Всё это, конечно же, льстило самолюбию Анлуриин, а у сокурсниц ее – вызывало законную зависть. Особенно это касалось тех из них, кто уже перешел за границы невинного флирта, а потому потерял невинность, а вместе с ней и часть своей привлекательности для мужской половины. Ведь, как известно: самый сладкий и желанный, для всех без исключения, именно тот плод – которого еще никто и никогда не вкушал.

Окончание последнего года обучения, ознаменовалось самым жестким выпускным экзаменом, который проводили поочередно все преподаватели, по каждой из своих дисциплин. Для Анлуриин данная процедура не представляла особых трудностей, а потому она только внутренне посмеивалась, свысока посматривая на своих сокурсниц и сокурсников, судорожно готовящихся к этим испытаниям. В ее глазах, они представлялись ей, как утопающие, не умеющие плавать, но которые в запредельном цейтноте, еще пытаются, вдохнуть в последний раз, уже не вмещающийся больше в их раздутые легкие, дополнительный глоток воздуха. Но его все равно им не хватит на всю им оставшуюся, до полного погружения в темные глубины вод, жизнь.

Само собой, самым трудным для всех без исключения, стал экзамен по знанию ритуалов и канонов учения верховной богини Л’лос, который был профильным для их интерната. Ставшая, видимо, проклятой кем-то кровать, четвертой жительницы их спального помещения, вновь опустела, породив еще одного, уже третьего, за теперь уже полных десять лет обучения, драука. Да и среди остальных учеников и учениц их потока, профильный экзамен провел значительную чистку, отсеяв после себя в сумме учащихся даже больше, чем все остальные, вместе взятые дисциплины.

Легко пройдя все свои выпускные экзамены, Анлуриин стала ожидать свое второе в жизни знаковое испытание, которое называлось: Ритуал «Взросление». Если предыдущий Ритуал проходили, по понятным причинам, лишь представительницы женского пола, то этот был общим для обоих полов и входил в обязательный перечень, для всех без исключения юношей и девушек, желающих стать полноценными взрослыми и даже более того – самостоятельными личностями. Именно после этого Ритуала, с их родителей снималась вся ответственность, за своих чад.

После его прохождения, дроу окончательно перешагивали через порог юношества и отныне становились полноправными представителями своего гордого народа и могли принести присягу верности своему, а в теории, и любому другому, на свой личный выбор Дому. Но если своему, то есть тому, где ребенок родился и вырос, приносилась клятва без всяких условий и предварительного одобрения от самого Дома, то в случае, если он или она хотели присягнуть иному, не родному изначально им Дому, или если выпускник интерната и вовсе был рожден обывателями, то тогда требовалось получить прямое разрешение на приношение присяги, от Главы данного Дома.

Подобные случаи были достаточно редки, но все же иногда случались, особенно тогда, когда кто-то из родственников, или один из двух родителей претендента, был родом из другого Дома. Иногда данную процедуру смены Дома проходили и в более зрелом возрасте, например, при женитьбе или родстве кровью – то есть родстве, полученном не по рождению, а на поле боя. А иногда Глава Дома, могла и сама пригласить кого-то к себе, в случае, если претендент чем-то заслужил ее милость или как-то выделился на общем фоне, благодаря своим умениям или заслугам. Конечно, чаще всего последним, описанным здесь правом, пользовались Дома правящей Семерки, переманивая, таким образом, к себе, самых видных воинов, магов или умелых ремесленников из других, более низко расположенных, по иерархии народа Илитиире, а потому менее престижных Домов.

Глава 5. Ритуал «Взросление».

Анлуриин сидела на своей жесткой кровати, снабженной лишь волосяным матрасом и скрученной валиком, из текстильной материи подушкой, с наброшенной поверх всего этого простыней. Не испытывая особого интереса, она наблюдала, бросая искоса взгляды за тем, как все сильнее нервничают две ее соседки. Сегодня им предстояло принять участие в Ритуале, который навсегда изменит их жизнь.

На самом деле, нервничать гораздо больше сейчас должны были те, кто находился на второй половине жилого отсека, потому что именно им, юношам, а не девушкам, сегодня придется впервые убить своими руками живое, мыслящее существо. Анлуриин прекрасно помнила свои, год назад прокрученные не единожды мысли, когда она переживала больше не из-за самого убийства, а от того, что совершила его не в бою. Именно сегодня ей предстояло прочувствовать в реале, всю ту разницу, что она лишь мысленно представляла себе, в день прохождения своего первого в жизни, кровавого Ритуала «Кровопускание».

Ее очередь настала второй, после той девушки, что занимала кровать прямо у входа. Следуя за учителем по боевым искусствам, Анлуриин прошла по коридору в сторону зала, где они проводили спарринги, остановившись вместе с преподавателем напротив стойки с боевым оружием. Кивнув на представленное многообразие различных орудий убийства, инструктор отошел в сторону, позволив ей самой выбрать себе те клинки, с которыми она и выйдет на Ритуал. Не колеблясь ни секунды, молодая дроу вытащила свои любимые, уже не раз испытанные в тренировочных дуэлях, парные сики, а немного подумав, закрепила на своем поясе еще и обойму из полудюжины метательных ножей.

Следующую остановку они сделали, когда покидали тренировочный зал. Едва выйдя в общий коридор, у нее сменился провожатый, и дальше девушка пошла уже с мастером алхимии, с которым посетила его кабинет, за дверью которого следовала еще одна неприметная створка, ведущая в небольшой, но плотно заставленный стеллажами склад. На многочисленных, многоярусных полках, стояли разнообразные по форме и содержанию пузырьки и склянки, за изучением содержимого которых, ученики и ученицы провели немало своих академических часов, на протяжении первых шести лет своего образования.

Немного поразмыслив, Анлуриин решила не слишком обременять себя стеклотарой, разбить которую было хоть и нелегко, в силу ее зачарования от подобных казусов, но которая все же весила значительно больше того, что хотела бы иметь в качестве бремени, быстрая и ловкая дроу. Она всегда побеждала своих соперников, прежде всего за счет своих личных боевых и физических качеств, а не благодаря заемным, а потому конечным, причем в самый неподходящий момент боя, эликсиров. Исходя из этих своих мыслей, Анлуриин прихватила с полки лишь два маленьких пузырька яда, причем не в качестве метательных предметов, а для смазки лезвий своих верных сик, а еще летающих, подобно злым осам, после их броска, тонких, лишенных рукоятей кинжалов. Видимо из-за особенностей в их форме и звуке при полете, напоминающего жужжание атакующих диких ос, эти метательные ножи и получили свое название: «осы».

Боевой наряд выбирать ей не пришлось. Все юноши и девушки уже имели соответствующие их стилю боя экипировку, используя ее в течение двух последних лет обучения, где на тренировках учителя выдавали своим подопечным только боевое, а не тренировочное оружие. Благодаря своему, доведенному за эти два года до оптимального значения характеристик защитного снаряжения и, конечно же, мастерству лекарей интерната, смертей при спаррингах было не так много, как могло бы быть, при отсутствии таких скрупулезно подобранных и к тому же зачарованных учителями магии интерната, их личных защит.

Боевой костюм Анлуриин, был довольно минималистичный, изящный и максимально облегченный, для лучшего слияния его, с ее весьма округлившейся, особенно в некоторых местах, но оставшейся такой же стройной, хотя и уже не девичьей, а явно женской фигурой.

Боевой вариант лифа, служащего главной цели, а именно – удержать на месте и защитить, ее ощутимо подросшую грудь, даже при самых быстрых движениях во время боя, был выполнен из плетения лазурных, шелковых нитей паука и тончайших проволочен из горного серебра, толщиной буквально с волос. Зачарование лифа, выглядевшего, скорее украшением, чем предметом доспеха, было выбрано на ловкость, что повысило гибкость ее стана еще больше, чем позволялось на то самой природой.

Ее длинную, стройную шею, по крайней мере, большую часть ее высоты, закрывал плетеный, серебряный пластрон. Само собой, проволока его была скорее защитой, чем украшением, хотя последнее утверждение подпортил довольно крупный аквамарин, свисавший на верхнюю часть грудной клетки девушки, как раз между соблазнительными косточками ее ключиц. Данный предмет экипировки, был зачарован на физическую защиту.

Бицепсы Анлуриин охватывали широкие, подпружиненные, кованные все из того же серебра полу браслеты, разрез на которых, позволял ее мышцам свободно работать. С внешней стороны, в них были инкрустированы, крупные аквамарины, а по верхней кромке, сверкала россыпь из более мелких камней. По всей поверхности, браслеты были прочеканены, повторяя узоры плетения ее шейных и нагрудных украшений. Данные предметы были с зачарованием на физическую силу.

Запястные ее браслеты, уже без разреза, свободно надетые и защищающие зону пульса девушки, мало чем отличались по характеристикам зачарования и своему внешнему виду, от своих более крупных собратьев, расположенных на ее бицепсах.

В тон подобранные камни, вставленные в изящные серьги-капельки и тонкую фероньерку, не выбивались по своему виду и плетению их оправ из общего ансамбля ее боевых украшений. Зачарование этих трех предметов было на интеллект, что значительно усиливало ее магическую защиту и силу заклинаний, а также продолжительность их действия.

Талию Анлуриин, охватывал кожаный, с серебряным плетением, также напоминавшим паутину пояс, скрепленный спереди серебряной ромбовидной пряжкой, с крупным аквамарином. Данный предмет, позволял закрепить на себе не только ножны под сики, но и множество иных предметов, с помощью хитроумных, не обошедшихся без специальной магии приспособлений. Он был зачарован на выносливость.

Кроме своего прямого назначения, как источника множественных креплений для оружия и амуниции, он же служил и поясом для спускавшихся на бедра девушки плетеных крупной ячеей бриджей. Данная ажурная конструкция из лазурного шелка и вплетенных в него защитных нитей горного серебра, по цвету и рисунку, гармонировала с ее лифом, делая завершенным не только ювелирный, но и защитный ансамбль ее брони. Зачарование было сделано на силу, придавая ее спортивным икрам и сексуальным бедрам, дополнительную мощь для ударов, заодно повышая скорость ее бега, высоту прыжков, быстроту и резкость боевых уклонений и пируэтов.

Венчали сет высокие, почти до колен сапоги из мягкой кожи. Их голенища были вырезаны с боков клином, а получившиеся разрезы, затягивались кожаной шнуровкой из сыромятной кожи, имеющей хорошие свойства на растяжение и сжатие. Это позволяло не только свободно работать мышцам ее стройных ног, но и максимально плотно прилегать к ним, оставшимся спереди и сзади язычкам кожи верхней части ее сапог, выполняя, защитные функции поножей. Вполне естественно, что в верхнюю треть голенищ, спереди, были вставлены аквамарины, а плетение шнуровки напоминало паутину, служа гармоничным продолжением ячеек надетых на ее бедра бриджей. Сапоги были зачарованы на выносливость, делая прелестные ножки красавицы дроу практически неутомимыми.

Полностью готовая морально и физически к предстоящему Ритуалу, Анлуриин застыла перед высокими, непомерно широкими створками Врат Ритуальной залы, в которой за все десять лет учебы, ни ей, да и никому из учеников, еще не доводилось бывать. Данные Врата, способные легко пропустить через себя два встречных каравана повозок, открывались лишь раз в году и только для тех, кто уже закончил свое обучение и сдал все выпускные экзамены.

Вокруг было очень тихо, интернат будто вымер или же скорее замер в ожидании. Для всех учеников, кто обучался на первых девяти курсах, уже начались каникулы, а потому во всем этом огромном здании, сейчас было непривычно пусто и практически безлюдно. Готовящиеся к ритуалу выпускники, молчаливо сидели по своим спальням, мелко вибрируя от выброшенного в кровь адреналина, и беззвучно молились Л’лос, чтобы она придала им силы, достойно пройти это крайне важное в их жизни испытание, на право называть себя взрослыми.

С тихим, протяжным скрипом массивных петель, тяжелые, обитые кованым металлом створки сдвинулись и медленно поползли, открываясь внутрь, освобождая девушке проход в круглую залу. Посреди нее, Анлуриин увидела засыпанную крупным, желтым песком, огороженную мелкой, защитной сеткой, огромную арену. Судя по свежим следам, ее недавно програбили, видимо после того, как туда засыпали свежую порцию песка, заменив им тот, что обильно пропитался чьей-то пролитой на предыдущей дуэли кровью.

Вокруг арены, амфитеатром поднимались деревянные трибуны, на которых сидел весь преподавательский состав ее интерната. Отдельной группой, на самом верху трибун, в отдельно выстроенной ложе, расположились жрицы, сверкая в свете магических шаров, висевших над ареной, своими белоснежными мантиями с алой оторочкой. В центре этой группы, на высоком кресле, больше похожим на трон, сидела старшая жрица, отличавшаяся от остальных тем, что ее мантия была шелковой и имела ярко алый, как только что пролитая кровь, подбой. Анлуриин вздрогнула, когда ее взгляд коснулся фигуры старшей жрицы. В ней она тут же узнала свою мать Фаэрил’л…

Эта женщина дроу была очень красива. Четкие, будто искусным скульптором выточенные из обсидиана, абсолютно правильные черты ее лица, поражали гармонией. Ничто, ни одна родинка или морщинка, не портили его гладкость, изыскано подчеркнутую матовым блеском ее идеальной кожи. Три с лишнем сотни прожитых лет никак не отразились ни на ее лице, ни на изящной фигуре, словно вылепленной лучшим скульптором лишь для того, чтобы служить эталоном для всех остальных женщин, великой расы дроу. Черты ее лица унаследовала и дочь, хотя у нее, они пока еще не приняли тот вид аристократической ухоженности и законченного совершенства, присущие лишь зрелой, опытной и знающей себе цену женщине.

Заметив ее взгляд, Фаэрил’л тонко улыбнулась своей дочери, изобразив при этом тень легкого кивка, как будто она сначала хотела произвести это движение, но затем передумала, оставив в итоге не действие, а лишь отображение своего намерения. Анлуриин слишком хорошо знала все эти ее фокусы, которые лишь казались непреднамеренными, а на самом деле, отрабатывались годами, десятилетиями, для придания им этой, якобы легкой непринужденности и отточенной до идеала, скрупулезной точности.

Уже отведя свой взгляд от ухоженного лица своей матери, Анлуриин рывком вновь вернулась к нему, вдруг заметив хищную нотку в этой ее тонкой улыбке, не предвещавшую ей ничего хорошего. Девушка сразу напряглась, ожидая какого-нибудь подвоха, а потому отстреляла глазами всю арену, трибуны и даже только что захлопнувшиеся за ее спиной Врата. На первый взгляд, все шло именно так, как и должно было идти, строго по букве данного Ритуала.

Слегка внутренне расслабившись, но, не потеряв при этом бдительности и боевой концентрации, Анлуриин медленно вышла на середину арены, склонив голову в легком, строго отмеренном поклоне сначала учителям и в чуть более низком кивке – жрицам. Поднявшийся со своего места глава интерната, с легкой заминкой, что так же не укрылось от внимательно наблюдавшей за всем происходящим девушки, торжественно произнес:

– Ритуал «Взросление» для Анлуриин начат!

Из-под трибуны, с противоположной от Врат стороны, распахнулась небольшая дверца, откуда бодрым, пружинящим шагом вышла ее соперница. Дверь захлопнулась и ее тут же закрыла собой, вставшая к двери спиной, следившая за проведением ритуала жрица. Арена оказалась полностью изолированной, потому что проход к закрывшимся Вратам, уже тоже был перекрыт еще одной, вставшей к створкам спиной жрицей. Глава интерната дождался кивка Фаэрил’л, показавшей ему, что все формальности четко соблюдены и можно начинать, после чего он громко объявил:

– Бой!

Обе девушки, разделенные теперь лишь несколькими футами песка, застыли в полной неподвижности, поедая глазами друг друга, и ловя малейшее движение, отмечая даже вспухание каждой напрягшейся вдруг мышцы на теле, руках или ногах соперницы. Анлуриин испытала настоящий шок, когда увидела, кто именно был выбран ей в качестве оппонентки, понимая, наконец, в чем именно заключался подвох. Загасив в зародыше злость, являющуюся плохим помощником в схватке, она сосредоточилась на предстоящем поединке, внимательно оглядывая амуницию, которую взяла с собой на арену Зарра. Выбор единственной дроу, которую она хоть немного уважала, прежде всего, за схожесть ее характера со своим, пусть и превратившейся в драука два года назад, не мог не взбесить, даже такую холодную и расчетливую, как называли ее за глаза, юноши – «сучку». И она отлично понимала – кто именно была тому виной.

Первой дернулась в попытке достать ее своим тонким и не слишком длинным мечом Зарра, сделав вместе с шагом вперед, без замаха, косой удар снизу вверх и, тут же уйдя в оборонительную стойку. Анлуриин легко пропустила этот выпад сбоку, лишь немного отклонив корпус и даже не сделав попытки ответить. Правая ее сика была нацелена в корпус противницы, а левая, еще пока пустая рука, уже готова была скастовать «Тьму».

В итоге получилось даже забавно, если не принимать во внимание предельную напряженность соперниц, осознающих смертельный характер данного поединка. Обе девушки, практически синхронно, швырнули под ноги между собой одинаковое заклятье, погрузив весь центр арены в кромешную тьму, образовав на пару десятков футов в поперечнике, непроницаемое даже для магов, затемненное пространство. Анлуриин тут же сместилась вправо на пару шагов, уйдя с вектора возможной лобовой атаки, начав осторожно переступать по внешнему диаметру облака тьмы. Одновременно с этим, она спешно кастовала на себя бафы, а в конце, чтобы, наконец, освободить для второй сики свою левую руку, она вызвала магического паука, внешне очень похожего на Лану, но полностью состоящего из магии.

Не теряя из вида, тут же метнувшегося куда-то в центр облака пета, Анлуриин последовала за ним. Пусть уж лучше он станет мишенью для внезапной атаки, чем она сама. Паук, несомненно, гораздо лучше нее ориентировался в кромешном мраке, обладая более чуткими, чем даже у дроу, рецепторами, заточенными на обоняние и малейшие вибрации почвы под ногами. Конечно, песок – это не камень, но даже он, пусть и во сто крат хуже, но все же проводил волны возмущения, вызванные даже самыми осторожными шагами.

Плохо, когда встречаются соперницы, прошедшие идентичное обучение. В этом убедилась Анлуриин, причем уже через пару шагов, буквально наткнувшись на двух сцепившихся пауков, являющихся копией друг друга. Замерев и оглядываясь, она одновременно чутко прислушивалась к окружавшему ее пространству, готовая к появлению своей соперницы с любой из сторон. Звук осыпавшегося чуть слева от нее песка, заставил ее отпрыгнуть и очень вовремя. Параллельно полу, в паре дюймов от ее нового места расположения, просвистело лезвие клинка, подрубающего ее ноги. Тут уже сама Анлуриин, забросив в ножны правую сику, отправила туда, во мрак, откуда к ней пришел удар, всех своих «ос», распуская их веером, чтобы перекрыть даже те места, куда после своей атаки, могла уйти Зарра.

Звук втыкающегося в плоть металла одного из ее метательных ножей, порадовал девушку, и потому она не стала двигаться в сторону раненой соперницы, вернувшись в оборонительную стойку, уже снова с двумя вооруженными сиками руками. Судя по ее внутреннему хронометру, отслеживающего периферийно срок действия «Тьмы», она должна была вот-вот пропасть, а потому Анлуриин предпочла встретить «рассвет» не находясь в движении, могущим привести ее в зону действия меча соперницы, вынужденной двигаться, чтобы выйти из зоны, где она была уже обнаружена «укусившей» ее осой.

Кроме всего прочего, теперь именно положение Анлуриин было куда как выгодней, ведь кроме раны, пусть даже не значительной, ее соперница заработала отравление, которое даже без помощи Анлуриин, приведет ее к смерти, если, конечно, у той нет с собой сразу двух склянок: с противоядием и лечением. Тьма рассеялась мгновенно, высветив обеих девушек, стоящих в обороне в пяти шагах друг от друга. Но если дроу была на том же месте, то драук, как и предполагалось, прошла несколько шагов в сторону, а затем еще и вперед, стараясь зайти во фланг своей соперницы, которая по ее предположению, пойдет ее добивать.

Пустая склянка на песке, в том месте, где Зарру настигла оса, подсказала Анлуриин, что та подлечилась, но ее форма и оставшиеся внутри капли жидкости, говорили ей и то, что в ней явно было не противоядие. Зарра, судя по легкой хромоте, вызванной не подлеченной уже алхимией раной, а начавшимся проявляться онемением, уже должна была понять, что отравлена, а потому Анлуриин осталась на месте, ожидая соперницу, которой не оставалось ничего иного, кроме как срочно атаковать.

Зарра не заставила себя ждать, ибо время работало сейчас против нее. Налетев как вихрь, пока онемение еще только начинало свое губительное действие в ее левой ноге, в бедро которой пришелся укус «осы», она нанесла сразу два быстрых и слитных комбо, действуя обеими руками, где в левой, у нее был зажат короткий, прямой кинжал.

Легко отбившаяся Анлуриин, которая от большей части ударов, нанесенных ей мечом Зарры просто уворачивалась, а от ее кинжала – отмахивалась левой сикой, даже успела нанести несколько контрударов справа, один из которых, все же прошел, хорошо пропоров правое плечо Зарры, загнутым кончиком клинка.

После еще одного раунда полуминутной яростной рубки, девушки синхронно сделали шаг назад, оценивая повреждения соперницы и приводя в порядок свои мысли. Ни одна из них не была запыхавшейся или хоть немного утомленной, а пауза им скорее требовалась не для отдыха, а для оценки состояния врага и быстрой выработки плана своих дальнейших действий.

Если для Анлуриин пока все складывалось отлично – она уже трижды ранила соперницу отравленными лезвиями сначала осы, а затем и своих обеих сик, добавив в последнем раунде к ране на плече Зарры еще и разрез локтя той же правой ее руки. Именно туда она и планировала направить большую часть своих выпадов, для лишения соперницы мобильности ее основного оружия. Яд, уже явно убавивший прыти в ноге, теперь постепенно лишал Зарру и скорости в ее правой руке, вызывая планомерное и все расширяющееся онемение ее основной боевой конечности.

Зарра же могла похвастаться лишь несколькими легкими порезами, которые она умудрилась нанести ловкой дроу, когда бросалась в губительные для себя отчаянные атаки, прекрасно отдавая себе отчет, что их ценой будут собственные неминуемые ранения, при такой крайне опасной ее тактике. Уже чувствуя начало собственного конца, не имея возможности даже полностью контролировать свой меч из-за проникшего в плоть руки яда, драук снова ринулась вперед, уподобившись берсерку.

Анлуриин все видя и все контролируя, сделала несколько почти гимнастический па, уходя с траектории не только основного, но и кинжального вектора атак Зарры. Увернувшись, она сделала красивое сальто через пронесшуюся под ней соперницу, плотно встав на обе ноги при приземлении. Моментально крутнувшись на месте, взрывая песок под своими ногами, она, практически не глядя, нанесла обеими сиками смертельный, крестообразный, парный удар, попросту отделив голову от туловища соперницы и тем закончив наконец-то этот ритуальный поединок.

– Ритуал «Взросление» пройден. Поздравляю тебя, истинная дроу Анлуриин!!! – Вставший в приветствии глава интерната, произнеся ритуальные слова, совершил предписанный поклон, приличествующий любому мужчине, независимо от занимаемой им должности.

Именно так следовало поступать всей мужской половине расы, когда кто-нибудь из них встречает взрослую женщину дроу, имеющую права именоваться истинной. А Анлуриин, только что завершившая Ритуал «Взросление», теперь получила эту приставку, не только по праву перехода в одноименный с ритуалом, соответствующий возрастной ранг, но и по праву своего высокого рождения.

Следом за главой интерната, подобные поклоны она увидела и в исполнении всех остальных, вставших со своих мест, теперь уже бывших ее учителей, причем мастер оружия при этом еще и аплодировал. Следом, кивками, ей выразили свое одобрение и все сидящие на своих местах жрицы. Лишь ее мать, грациозно раскинувшаяся в свободной позе на своем «троне», хоть и глядела, слегка затуманенным взором на свою дочь, но так и оставалась недвижимой, явно в этот момент, не видя и не слыша вообще ничего.

Глава 6. Присяга Дому Миззрим.

Впервые Анлуриин шла по коридорам своего Дома, в качестве полноправной дроу. После завершения Ритуала, она сразу посетила мастера татуировщика, при магической гильдии, который украсил ее тело очередным своим шедевром, означавшим ее победу. Теперь, как бы она не была одета, при встрече, любой, кто бросит на ее лицо даже мимолетный взгляд, сразу увидит характерный рисунок, поднимающийся от верхней части ее левой щеки, а затем дугой огибая глаз, забираясь виноградной лозой, на ее висок.

На ее теле подобных художеств было уже достаточно много. Каждая из подобных татуировок, давала определенные бонусы к характеристикам ее тела. Руки, ноги, поясница, шея, спина – были теми местами, которые Анлуриин просила сделать, за счет магических тату, более гибкими, сильными или выносливыми. Татуировки, предназначенные для нанесения на лицо, чаще всего давали прибавку к магической силе. Каждый рисунок, за исключением тех, что наносились всем дроу за прохождение Ритуалов, были весьма недешевыми, особенно те из них, что давали действительно хорошую прибавку к какому-нибудь параметру. Уровень бонусов зависел, прежде всего, от качества нанесенного рисунка, его точности, наполненности и, конечно, от мастерства того, кто его наносил.

Вернувшись к себе, Анлуриин прошла холл, заглянула в спальню, где потрепала по голове спящую Лану и совсем уже собралась завернуть в гигиеническую комнату, где давно мечтала погрузить свое вымотанное Ритуалом тело в горячую ванну, когда через открытую дверь гостиной увидела, что в ее любимом кресле у камина кто-то сидит. Кресло было развернуто к пылающему огню, а потому Анлуриин видела сейчас только его высокую спинку и подлокотник, на котором сейчас лежала изящная, благородно подсвеченная пламенем огня камина, тонкая рука, с большим перстнем в форме паука, на указательном пальце ее аристократичной кисти.

– Мама? – Спросила она, практически не сомневаясь, что угадала.

– Сядь, дочь! – Рука Фаэрил’л едва заметно приподнялась от локтя, а указательный палец при этом, чуть дрогнул в сторону второго кресла, стоящего рядом, блеснув при этом россыпью огней, побежавших по стенам от драгоценных камней ее перстня.

Анлуриин с печалью во взоре посмотрела в сторону своей ванны, захлопнула дверь этой комнаты и прошла в гостиную, где, обогнув спинку кресла, в котором расположилась Фаэрил’л, опустилась в указанное ей старшей жрицей, точно такое же. Между их креслами стоял низкий, круглый столик из темного дерева, на котором она с удивлением обнаружила многочисленные кувшинчики, баночки, высокий пинтовый графин и два искусно сделанных из хрусталя фужера на высокой, тонкой ножке. На краю ее стола, высилась горка фруктов в красивой, плетеной из лозы корзинке. Ее мать знала толк в удобствах.

– Без церемоний? – Спросила ее Анлуриин.

– Ну что же, давай попробуем поговорить, как мать с дочерью. – Губы Фаэрил’л лишь слегка дрогнули в попытке улыбнуться.

– Скажи, зачем ты это сделала? – Анлуриин вопросительно приподняла свою правую бровь, потому что двигать левой стороной лица, только что утыканной иглами с магической краской, ей пока было уж слишком неприятно.

– А что я сделала? – Фаэрил’л показала, как это правильно делать, мягко дернув своей тонкой, идеально очерченной бровью, лишь слегка поколебав кожу над ней, не позволяя ей сложиться в складку или, упаси Л’лос, в морщинку.

– Я про Зарру.

– Ах вот значит, как звали эту драук…

– Мама! – Анлуриин, судя по всему, зря повысила тон, потому что брови матери тотчас поползли друг к другу, но не успев образовать между собой складку, вернулись назад, а вот льдинки, образовавшиеся в ее, таких же как и у нее самой, фиалковых глазах, даже и не подумали таять.

– Дочь, ты должна понимать, что нет смысла сожалеть о тех, кто скатился вниз. Их просто больше нет для нас, дроу, – сделав паузу, она быстро глянула на свою дочь, но та сидела абсолютно бесстрастно. – А если вдруг какой-то драук, хоть как-то может помочь дроу, то грешно этим не воспользоваться. Ты что, жалеешь о ней?

– Нет. – Анлуриин не стала отвечать слишком быстро, зная как это будет выглядеть, но и затягивать паузу тоже было не нужно, чтобы не вызвать подозрение матери в том, что ей пришлось думать и взвешивать категоричность своего ответа.

– Правильный ответ, и с весьма неплохо выдержанной паузой. Ты что его репетировала? – Фаэрил’л наконец соизволила сделать плавный поворот головой, чтобы посмотреть на дочь прямо.

«Ох, лучше бы она так и сидела ко мне в пол оборота!» – Пронеслось в голове молодой дроу.

– Да, но не ответ на этот конкретный вопрос, скорее я отрабатывала принцип использования пауз в диалогах. – Ответила она уже вслух.

Фаэрил’л сдержанно кивнула, и льдинки наконец-то растаяли, оставив в глазах старшей жрицы лишь стылую, темную воду. Пытка прямым взглядом длилась недолго и вскоре мать снова вернула свою голову в исходное положение, оставив направление своего холодного взгляда точно посередине, аккурат между креслом дочери и огнем полыхающих дров за каминной решеткой. Рука ее при этом чуть сместилась и рубиновые глаза паучьего перстня, ярко запылали отраженным светом.

– Когда тебя ждать в храме, Анлуриин? Если ты решилась идти дорогой служения нашей верховной богини, то с Ритуалом «Посвящение Л’лос» не стоит тянуть слишком долго.

– Сначала мне предстоит принести присягу! – Попыталась увильнуть от прямого ответа молодая дроу, но тут был явно не тот случай, чтобы надеяться так легко переключить, явно очень важную для старшей жрицы тему.

– О! Это всего лишь формальности! Верховная жрица готова будет выслушать твои слова клятвы прямо перед Ритуалом, тебе даже не придется два раза подниматься наверх, по дороге к нашему храму.

Анлуриин судорожно пыталась придумать хоть что-то, но как на грех, ничего путного не приходило в ее прелестную головку. Мать тем временем, тут же отметив заминку дочери, стрельнула глазами в ее сторону, намекая этим, что все еще ждет от нее ответа. А та никак не могла решить, в каких словах выразить свое нежелание спешить с этим, весьма важным, если не сказать – основополагающим решением. Она слишком хорошо понимала, что данным Ритуалом, навсегда, бесповоротно, изменит всю свою дальнейшую жизнь.

– Я подумаю и скажу тебе. – Чуть вздернув вверх подбородок, наконец, произнесла она.

– Не думай слишком долго, дочь! – Фаэрил’л щелкнула пальцами, не сдвинув при этом ни на дюйм все так же свободно лежавшую на подлокотнике кресла руку и ее изящную кисть.

Словно бы из-под земли, перед ней тут же вырос Орлиит, склоненный в глубоком поклоне. Фаэрил’л плавно повела пальчиком, указывая на графин и слуга тут же налил из него в бокал темно-янтарную жидкость. Протягивая напиток, он снова сделал поклон, застыв в нем с вытянутой рукой, не поднимая глаз перед старшей жрицей. С явно чувствовавшейся ленцой, тем не менее никак не выраженной не вербально, Фаэрил’л приняла хрустальное произведение искусства, и немного покатав содержимое внутри, а затем и посмотрев сквозь него на огонь, сделала небольшой глоток.

Орлиит, не забыв отвесить и Анлуриин чуть менее глубокий, но вполне достаточный по церемониалу поклон, вопросительно посмотрел на нее, лишь кончиками чуть покрасневших при этом ушей, выразив то, что он еще слишком хорошо помнит, тот сравнительно недавний казус, приключившийся с ним в ее покоях. Молодая дроу согласно кивнула, отвечая на его немой вопрос, попытавшись скопировать минималистичность, жеста матери, которые при этом совершенно не теряют в своей информативности и однозначности, в их понимании теми, для кого они предназначены. Налив второй фужер, он снова склонился, протягивая и ей, заключенный в горный хрусталь янтарный напиток.

– Что у тебя было с этим дроу? – Совершенно спокойным, даже с нотками скуки, голосом поинтересовалась Фаэрил’л, когда за слугой закрылась не только дверь в гостиную, но и входная в покои.

– Репетировала, – вспомнив словечко матери, чуть усмехнулась Анлуриин. – Я делала гимнастику голая, когда он вошел с подносом.

Отхлебнув напиток, она зажмурилась от удовольствия, таким вкусным и ароматным оказался этот напиток. В нем чувствовался дикий мед, целый букет ароматов от различных цветов, а еще тонкий привкус корицы и совсем легкая горчинка миндаля.

– Медовое вино, привозят с поверхности, – чуть улыбнувшись, легко считывая восхищенные эмоции дочери, прокомментировала Фаэрил’л. – Храм заказывает.

«Вот почему мне кажется, что абсолютно всё: ее приход сюда, ее слова и даже это вино – это лишь спектакль, хорошо срежиссированный моей мамой?» – Подумала с раздражением молодая дроу.

– Прекрасный напиток! – Быстро успокоившись, уже ровным голосом произнесла она.

– Оставь себе графин, – не преминув подкрепить свои слова царским жестом, произнесла старшая жрица, поставив недопитый бокал и легко, словно молодая девушка, поднимаясь из довольно глубокого кресла. – Мне пора! Жду тебя в храме, дочь!

– Спасибо за вино, а что делать со всеми этими склянками? – Анлуриин жестом обвела многочисленные баночки, крохотные кувшинчики и пузырьки.

– Слуги заберут, это моя косметика! – Уже на ходу ответила Фаэрил’л, причем шла она очень плавно, словно плывущий по воде лебедь.

Дверь за ней закрылась и пока не пришли слуги, Анлуриин, как и любая девушка в ее возрасте, тут же сунула нос к красивым и разноплановым стеклянным емкостям, нюхая и разглядывая их содержимое. Половину или даже большую ее часть, она не смогла опознать, но даже того, что ей хоть как-то было знакомо, оказалось вполне достаточно, чтобы понять: ее мама не экономила на маслах, кремах и бальзамах.

После того как она наконец-то осталась одна, а за слугами, бережно унесшими всю мамину стеклотару, оставив ей лишь фрукты, кувшин с вином и один из бокалов, закрылась дверь, она, со вздохом несказанного облегчения, опустила свое измученное тело в теплую воду. Орлиит, следуя ее указаниям, добавил в нее несколько капель эфирных масел, и девушка сполна наслаждалась ароматом чего-то хвойного, отмокая после трудного испытания.

Вернувшись мыслями к недавно законченному бою, она не нашла в нем, со своей стороны, хоть каких-то больших ошибок или же просчетов в тактике, а те легкие порезы, что она пропустила, в количестве трех штук, были скорее следствием ее недостаточной гибкости в уклонениях, чем просчетами в ее обороне.

«Все же растяжку придется продолжать, как и гимнастику по утрам! Мне нужно довести свои связки до большей подвижности!» – Решила для себя дроу. – «Это хорошо еще, что на моих руках были браслеты, если бы не они, то одними только порезами я бы не отделалась, ну или, по крайней мере, они были бы гораздо глубже и опаснее».

Даже ведение боя Заррой, ее соперницей, в общих чертах было, вполне оправданным, как ей сейчас казалось. Ее стремление к победе любой ценой, то же было скорее не следствием отравления, которым она ее наградила почти в самом начале боя, сколько ее желанием вернуться в наш народ, хотя попавший в ее кровь паучий яд был смертелен, если вовремя не выпить противоядие или не оказаться в лазарете. Анлуриин знала, что у Зарры оставалось не больше дюжины минут, чтобы остаться в живых, с момента первого отравления осой, а с учетом того, что она ее ранила чуть позже и во второй раз, а затем и в третий, уже своими отравленными сиками, то и того меньше.

«Или смерть или возврат имени!» – Вот такие мысли она прочитала тогда в ее глазах, во время их последней яростной сшибки, в которой она и получила свои порезы на руках.

Вынырнув из ванны, девушка щелкнула еще мокрыми пальцами, как делала это ее мать, и с некоторым удивлением обнаружила уже стоявшего на пороге Орлиита. История повторилась: она снова обнажена, а Орлиит тут как тут, стоит перед ней, склонившись в глубоком поклоне. Но голос Анлуриин прозвучал, тем не менее, достаточно ровно и даже холодно:

– Вытри меня и подай мне одежду!

Оценив осторожность и даже некоторую опаску в движениях слуги, аккуратно промакивающего ее тело сложенным в несколько раз махровым полотенцем, а так же всячески избегавшего даже сквозь четыре слоя толстой ткани притронуться к ней, она вернулась мыслями к прерванной теме своих размышлений.

Драуки имели теоретические, очень слабые, но все же шансы вернуть себе имя и место в народе дроу. Вариантов было, собственно, только три: первый – победить дроу в Ритуальном бою, причем только так и никак иначе. Вызывать дроу на бой сами, драуки, естественно, не могли. Второй – спасти дроу от неминуемой гибели, например во время войны, причем ведущейся не между Домами, а когда дроу шли единым войском воевать на Поверхность. Только в таких войнах, драуков брали в Поход, чтобы использовать там в качестве пушечного мяса. Третий, совсем уж нереальный – выкупить себя, заплатив непомерную виру за свой проступок или за право снова попытаться пройти проваленный Ритуал. Сумма была настолько солидной, что ее вряд ли смог бы собрать даже торговец обыватель, не говоря уже о драуке, у которого было совсем мало шансов, чтобы заработать хоть немного больше, чем на свое собственное пропитание.

Когда Орлиит ушел, дроу не стала одеваться. Она прошла в спальню и, распластавшись обнаженной на собственной постели, предалась медитативной расслабленности и легкой, сдобренной отличным вином и водными процедурами, сладкой неге. После ванны ее клонило в сон и смысла сопротивляться этому своему желанию, она не увидела.

Глава 7. Тренировки и поединки.

Несколько дней прошли в сравнительной праздности. Анлуриин наслаждалась отсутствием казарменного режима, с его жестким распорядком из ранних подъемов и очередных гудков на лекции или занятия. Теперь она хоть и ходила по утрам в тренировочные залы, но уже занималась там сама, более не согласуя свои занятия и упражнения с расписаниями или наставлениями интернатовских учителей.

Вскоре ее уже начали узнавать завсегдатаи, так же как и она, посещающие зал в утренние часы. Многих из них явно восхищали текучие, плавные, но одновременно крайне быстрые, смазанные для глаза, движения молодой дроу, хотя она сама скорее относила их пристальные взгляды на счет своей незаурядной внешности.

Спустя неделю, к ней на занятиях подошел довольно-таки пожилой дроу. Это был седоволосый, подтянутый, не потерявший стать и форму илитиире, красовавшийся многочисленными татуировками, буквально сплошным ковром, покрывавшим его лицо, шею, торс и руки. Скорее всего, ноги тоже, но это было не видно из-за свободных, явно тренировочных штанов, позволяющих не стеснять движения во время занятий или боевых спаррингов.

– Офицер Найл’лот! – Представился он, с уважительным поклоном.

– Анлуриин, – ответила ему она, не прерывая своих упражнений. – Чем обязана твоему вниманию?

Холодность тона и сидение в шпагате молодой дроу не стали препятствием для офицера к продолжению разговора. Он внимательно проследил, как девушка одним слитным, быстрым движением перевела свое тело из прямого шпагата в боковой, не прерывая при этом глубоких наклонов своего торса к полу, хмыкнул одобрительно, и продолжил свою речь:

– Имею честь предложить тебе спарринг, истинная.

Анлуриин закончила растяжку и легко вскочила на ноги. Оглядев с ног до головы такого смелого, но не терявшего грань дозволенного дроу, она согласно кивнула. Они вместе дошли до стойки с тренировочным оружием, но Найл’лот не стал останавливаться перед ней, а зашагал дальше. Пройдя через всю тренировочную залу, они вышли в соседнее помещение. В центре него красовалась песчаная арена, а у стены, сразу за дверным порталом, располагалась гораздо более серьезная стойка, уже с боевыми клинками.

Офицер быстро глянул на девушку и, получив от нее утвердительный кивок, вытянул длинный, узкий клинок с искривленной, в виде буквы S, поперечной гардой, явно стилизованной под глиф их с ней общего Дома. Анлуриин привычно взяла в свои руки парные сики, заслужив заинтересованный взгляд офицера, слегка приправленный долей уважения. «Двуручных» бойцов, свободно владеющих обеими руками, причем абсолютно на равных, было не слишком много, даже среди самых опытных его бойцов.

Они прошли на арену. Она была гораздо скромнее той, где она не так давно, на смерть сражалась с Заррой. У Анлуриин немного дрогнуло, чуть убыстряя свой стук сердце, уж больно свежо еще было ее воспоминание о прошедшем Ритуале. Усилием воли, возвращая ему привычный ритм, она замерла в центре песчаного круга, напротив уже стоящего в правосторонней стойке мужчины. Несколько секунд они мерялись взглядами, но не в противостоянии взоров, а скорее в попытках определить первое движение, первый напрягшийся мускул, первый импульс противника.

Явно давно привычный к тренировкам, спаррингам и боям, и очевидно гораздо более опытный офицер, в итоге взял инициативу начала боя на себя, начав прощупывать оборону соперницы с быстрых, коротких выпадов, перемежавшихся резкими, косыми и боковыми, хлесткими, режущими ударами длинного лезвия клинка. Он был гораздо более сильным фехтовальщиком, чем все те, с кем ей удалось за эту неделю, сразится на тренировках. Девушка изредка парировала или отводила в сторону его удары, но чаще просто уклонялась, не спеша атаковать самой.

Первый удобный случай ей подвернулся спустя пару минут. Найл’лот, чуть глубже, чем до этого, проник в ее оборону, сделав короткий шаг вперед и немного наклонив туда же корпус, в стремлении достать острием клинка до правого бедра соперницы. Анлуриин, тут же убирая из-под укола ногу и, не став отбивать в сторону его еще продолжавший движение вперед клинок, крутанулась вокруг своей оси в левую сторону, оказавшись в результате гораздо ближе к офицеру, чем даже гарда его собственного меча, все еще вытянутая вместе с рукой туда, где ее давно уже не было. Левая рука девушки с зажатой в ней сикой, продолжила вращение догоняя уже замершее тело, все еще двигаясь по инерции его кручения, скорость которой, дроу еще и усилила за счет мышц своей руки. Описав полный круг, сика ударила тупой, не заточенной стороной клинка по шее офицера сзади.