Стихотворения бесплатное чтение

© Беляева В. А. предисловие. 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Андрей Белый: дух и культура

«…нечто внечеловеческое, дочеловеческое и сверхчеловеческое чувствовалось и слышалось в нем гораздо сильнее, чем человеческое…»;

«…умел быть и прост, и уютен: gemiithlich – по любимому его слову…»;

«…старинный, изящный, изысканный, птичий – смесь магистра с фокусником, в двойном, тройном, четвертном танце…».

Андрей Белый – фигура многогранная, если не сказать противоречивая. Концентрация на противоречивости (крайностей не избежать), в которых так часто Белый – пророк / чудак; для рассмотрения его лучше подойдёт оптика калейдоскопа. В этом смысле высвет в трагикомедийном жанре (сам Белый по этому поводу сетовал) пусть будет не укором, а оправданием – способом увидеть самое обычное – человеческое. Многоаспектность взгляда – лейтмотив его творчества, стихотворения – один из возможных углов зрения на фигуру целого, из нескольких штрихов, слагаемых в контрапункты, «кратким пробегом» по основным струнам жизни – обнаружение среза, в котором Андрей Белый оказывается скорее жестом.

«Боренька Бугаев» родился 14 октября 1880 г. в семье московского профессора математики, он студент-естественник, в 1903 году «„Основы химии” Менделеева – в одной руке, „Апокалипсис” – в другой», студент историко-филологического факультета в 1904 г. «под влиянием Упанишад», штудирующий Канта и Когена.

«Андрей Белый» – как псевдоним, фикция, маска, личина, возникшая в гостях у Соловьёвых, результат медитаций – символического познания цвета. Символ, цвет, музыка, ритм – основные черты «схемы композиции» жизни Белого, изгибы её – арсисом, тезисом: «тема в вариациях». Мерцающее зарождение цветовой палитры пронизывает стихотворную ткань «Золота в Лазури», ее же и создавая. Цветовая символика – тайна природы, для русского символизма дар немецких романтиков – Гёте, Новалиса. С другого угла – подмигивание «премудрости» Вл. Соловьёва, «золото и лазурь – иконописные краски Софии». И хоть Белый будет обнаруживать черты «вечной женственности» в своих пассиях (чего стоят одни только юношеские письма Т. Н. Морозовой):

«Вы – моя заря будущего. В Вас – грядущие события. Вы – философия новой эпохи…»;

золото и лазурь – прежде всего краски природы;

«я часами изучал колориты полей и о них слагал строчки; книгу же стихов назвал „Золото в лазури”, „золото” – созревшие нивы; „лазурь” – воздух».

Конечно, сама природа нуждается в отдельном осмыслении. Для Белого это символ – сплетённость природы человеческой и универсума; после – эмблематизм. Природа нерасторжима с солнцем, и к солнцу, за золотым руном, отправятся аргонавты – творческое содружество вокруг Белого.

Своим друзьям – Блоку, Серёже Соловьеву, Бальмонту, Брюсову, Эртелю, Метнеру, Мережковскому и многим-многим другим – Белый адресует стихи из «Золота в лазури». И пусть читателя не пугают противоречия, которые он обнаружит на страницах воспоминаний (порой крайне нелицеприятных) о них же – для Белого человек никогда не застывшее, но всегда обновление. Воспоминания Белый пишет скорее с юмором, уже после мореплавания, когда мореплаватели по всем канонам жанра «рассеялись к пристаням». А в начале века, в самом эпицентре событий, зигзаги и выверты судьбы переживаются Белым поистине драматично. Сборник «Пепел» – результат таких переживаний – знак кораблекрушения.

«„Безумец” – последние строчки стихов, написанных для «Золота в лазури», уже набираемого в типографии Воронова; через дней девятнадцать – вскрик первых стихов, но уже отнесенных к сборнику «Пепел»».

Здесь, в промежутке между концом одного сборника и началом другого, клином – любовь. Позже, гораздо позже Белый переосмыслит значение любви:

«л, ю, б, о, в, ь; надо сложить из них слово: любовь; лишь в этом осмысливании – оправдание мудрости как человеческой мудрости»,

а пока что из револьвера в него целится Нина Петровская, попадает в Брюсова, в итоге к Брюсову и уходит, у самого же Белого плавно совершается переход от «Огненного ангела» к «Прекрасной даме», и вдруг в переписке с Флоренским выявляется «Андрюха Краснорубахин» (вполне метаироничный псевдоним). Но причину, события, ироничными назвать никак нельзя: «… я еще раз усомнился во всем, что я считал ценностью, усомнился в искусстве, в символе, в Боге» – письмо 14 августа 1905 года. В январе 1905 г. Белый наблюдает красный террор. Так, «Пепел» – отражение кризиса масштаба не только индивидуального, но и социально-политического – надрыв зреющего раскола между «городом» и «деревней»:

«…широкой волной подмывают села, усадьбы; а в городах вырастает бред капиталистической культуры».

Остывший пепел Белый сметает в «Урну» (изначально это был единый сборник «Закатные прахи», по рекомендации Сергея Соловьева поделённый на две части), и адресует урну Брюсову – в знак примирения. Но снова между двумя частями излом – печать нахождения в Парижской больнице с заражением крови.

В больнице его навещают Мережковский, Философов, Бальмонт с супругой, Гиппиус пишет письма матери Белого, ему передаёт приветы Жорес. Пережитое состояние, как назовёт его сам Белый, – «гроб истлевшей души», «эманация душевного одиночества» – тона зимы, холода, метели, пурги. По возвращении в Москву он, скрываясь от душевных терзаний (виной тому Лидия Блок), погружается в ещё более тщательное изучение философии, в основном Канта и неокантианства, маркер тут «Философическая грусть». От «эманации душевного одиночества» Белого избавит Ася.

С Асей Белого ждут почти десять лет счастливой жизни. 26 ноября 1911 г. они уедут в заграничное путешествие и посетят Венецию, Рим, Палермо, Тунис, Каир. 6 мая 1912 г., после слушания лекции Штейнера, они решат встать на путь Антропософии. В 1914 г. Белый работает резчиком при постройке Гётеанума, а Ася украшает «Иоаново здание» живописью. 23 марта 1914 г. дата бракосочетания Белого с Асей в городе Берне. Насыщенные года светлыми знакомствами и работой. За восемь лет пишутся основные труды: роман «Петербург», исследование «Гёте и Штейнер», автобиографический роман «Котик Летаев», поэма о звуке «Глоссолалии» в некотором смысле продолжит начало поэмы «Первое свидание» (поэтическое осмысление прожитых лет, написанное в 1921 г.), он познакомится с Ивановым-Разумником и Христианом Моргенштерном, последнему он посвятит сборник «Звезда», а с Разумником будет состоять в долгой дружбе и переписке. Однако 1922 год снова знаменуется крахом: «У меня трагедия: Ася ушла от меня». Разрыв намечался ещё в 1918 г. «Записки чудака» тому пример; в «Записках» появляется и очередное альтер-эго Белого «Леонид Ледяной». В том же году пишется поэма «Христос Воскрес». Критики скажут, что это ответ Блоку на поэму «Двенадцать», но критики часто ошибаются – «обстановка написания поэмы заслонила от критиков основной момент поэмы: она живописует событие индивидуальной духовной жизни».

После расставания с Асей начинается эпоха знаменитых танцев Белого, его безудержного, ужасающего фокстрота, «и весь русский Берлин стал любопытным и злым свидетелем его истерики», его снов на лестнице вниз головой: «Мне смешно даже, что «вверх пятами» оказалось в буквальном смысле».

По возвращении в Москву – «Московское отделение Русского Антропософского общества», «Единый государственный архивный фонд в московском Пролеткульте», «Театральный отдел Наркомпроса», «московский «Дворец искусств», лекции, лекции, лекции – о проблемах культуры. Всё омрачено экономической ситуацией в стране, соответственно личной финансовой неурядицей: «… бедный, бедный Белый, из «Дворцов искусств» шедший домой, в грязную нору, с дубящим топором справа, визжащей пилой слева, сапожищами над головой и грязищей под ногами…» – напишет Цветаева. С Мариной Цветаевой Белый подружится в 1922 г. и посвятит ей «После разлуки» – это будет обратной стороной медали «Разлуки» Цветаевой:

«Я пишу Вас – дальше. Это будет целая книга: «После Разлуки», после разлуки – с нею, и «Разлуки» – Вашей. Я мысленно посвящаю ее Вам, и если не проставляю посвящения, то только потому, что она Ваша, из Вас, я не могу дарить Вам Вашего, это было бы – нескромно».

«После разлуки» Белый окрестит как «мелодизм», возможно, именно этот сборник наиболее ритмически созвучен современной поэзии:

Но мрачные тона «После разлуки» окрашиваются яркими красками морского берега в 1924 г. «5 недель провел, лежа животом на пляже; загорел, как «арап». Эпицентр – дом Волошина в Коктебеле – «много народу из Москвы и Ленинграда (Коля Чуковский, Шкапская, Полонская, художн<ица> Остроумова с мужем, жена Евреинова); ждем Козьму Сергеевича; скоро приедет Андрей Соболь». Там начинаются каменные забавы Белого – выискивание опалов, агатов, яшм, сердоликов и халцедонов. Эдакое возвращение к цветовой палитре «Золота в Лазури». На новом витке. Собирая самоцветы, Белый располагает их в цветовые гаммы: «Орнаменты камешков перейдут в орнаменты слов. Из головы не придумаешь так, как подскажет природа». И пишется роман «Москва».

А в 1925 г. у Белого появится тихий уголок в Кучине, сейчас там его дом-музей. В Кучине Белый начнёт работу над Историей Становления Самосознающей Души, живя со своей «милой» – последней женой и соратницей – Клавдией Васильевой. Ей мы благодарны за сохранение трудов Белого (чего стоило дважды вручную переписать Историю Становления Самосознающей Души). Собственно, над «Историей» Белый и трудится последние годы, переосмысливая «ритмическую кривую». В 1929 г. он вновь возьмётся перекраивать «Золото в Лазури»: «усиленная правка ритмов «Золота в Лазури»» («2‑е. Дикая работа над «Золотом в лазури»») … «отредактировал заново «Золото в Лазури» (до 50<-ти> стихотворений)». Перекраивание «ритмического жеста» – отдельная тема, тщательно исследованная, и не только у Белого возникающая (в этом его сравнивают с Йейтсом). Здесь важен скорее символизм действия – как попытки возвращения, возвращения к началу – бесконечно, бесконечно трансцендентному. Возможный повод для ностальгии, для Белого же – любопытства, или, правильнее сказать – любования. Возможность рассмотреть в наслоениях цветных стёкол – схождение/расхождение, основной закон мироздания – миросозерцания «схемы композиции»: «ветер – ткани пространства, летящего времени; небо же – круговороты осей; там ландшафт, топография, взятая в астрономической памяти» – контрапункт, элемент контрапункта в виде стихов, как нарочито скошенный угол, возможность призматически взглянуть на то, что такое человек, хоть Степун и писал, что Белого как человека не существовало, но которым, прежде всего, он всё-таки был.

Валерия Беляева

Сборник «Золото в лазури» (1904)

Посвящаю эту книгу дорогой матери