Инцидент с инженером Ёжиковым. Продолжение бесплатное чтение

1

Дорога была серой и однообразной. Небо закрывала низкая серая облачность, и все было серо вокруг: асфальт, осенние виды южного Урала, мысли, неторопливо текущие в голове Ёжикова. Старенькая Лада Веста послушно отрабатывала заложенный ресурс, преодолевая затяжные подъемы и извилистые спуски.

Сидя за рулем, Ёжиков вспоминал дни новогодних праздников, когда он встретил Таа, девушку из цивилизации Крии, живущую в параллельных мирах, рассказавшую Ёжикову удивительную историю о мире энергетических чудес.

Строго говоря, Таа была девушкой только в мире Ёжикова. В своем мире она была энергетической сущностью, наделенной сознанием с безграничным восприятием и почти бесконечной жизнью.

Ёжиков тогда отказался следовать ее восприятию мира. Его привязанности – мама, друзья, работа, – тянули назад, в тесный мир ограниченного сознания и твердых объектов. Он помнил последний разговор с Таа, когда она предстала перед ним в ярком и смешном образе экзотической островитянки.

– Ты должен понять, Ёжиков, – она перестала ёрничать и говорила серьезно, – стать человеком Знания или вернуться обратно, туда, где на мой взгляд, тебе не место, это решение, которое должен принять ты сам. Я только показала тебе возможности, имеющиеся у тебя на кончиках твоих пальцев. Возможности воспринимать другие удивительные миры, возможность расширить свое сознание до бесконечных пределов. Стать навсегда свободным, сохранив осознание, вот что я тебе предлагаю.

– Твои слова звучат, как догмат религиозной веры, – Ёжиков смотрел на Таа не мигая.

– Я вижу. – Таа улыбнулась. – Еще немного и ты почувствуешь на своих губах холодное дыхание дьявола. – Она стала серьезной:

– Нет, Ёжиков, то, что тебя ждет за границами твоего тесного мирка – нечто абсолютно безличностное. Но заставить тебя пройти по этому пути я не могу. Ты должен сделать это самостоятельно. Таково правило. – Она помолчала. Через некоторое время Таа заговорила снова:

– Сегодня твой день, я посвятила его тебе. Даже этот разговор я веду с тобой в особой манере, той, которую ты понимаешь наилучшим образом. Сейчас ты отправишься в свой мир. Возвращайся, когда будешь готов, не раньше.

– А как я пойму, что я уже готов?, – пронзительная тоска вдруг стала наваливаться на него.

– Поверь мне, ты поймешь, – сказала Таа. Ее глаза были мирными.

– А если я не пойму?

– Значит ты не вернешься, – заключила Таа.

2

С тех пор прошло десять месяцев. После возвращения, привязанности Ёжикова прошлись по нему паровым катком. Перепуганная мама, бегавшая тогда от больницы к больнице, причитала: «Кеша, что случилось? Где ты был? Я уже позвонила Карену Михайловичу, он подключил прокуратуру. Ты здоров?». Во время звонка друзьям Любимцевым, Роман, не просыхавший с новогодней ночи, сказал в сторону от телефона жене Галке: «Я же тебе говорил, он у бабы какой-то завис, – и потом в трубку, – ты позвонить что ли не мог, дурилка?» Сестра Ольга, самая умная из всех близких Ёжикова, молчала, смотрела на него внимательно и слегка испуганно.

Через некоторое время все нервные экзерсисы друзей и родственников сошли на нет, пропажа Ёжикова потеряла актуальность, и все пошло своим чередом. День сменялся днем, месяц сменялся месяцем, ничего примечательного не происходило. Острота воспоминаний о посещении Ёжиковым других миров сглаживалась у него в памяти, оставляя только легкое беспокойство о чем-то не совсем ясном.

«Мементо мори, – почему-то подумал Ёжиков, замедляя ход и сворачивая к обочине. Он хотел размять, затекшую от долгой езды, спину. – А ведь я отказался от бессмертия. – в который раз за эти десять месяцев подумал Ёжиков, – по большому счету мне Таа именно это предлагала. Вечную жизнь. Превратиться в сгусток энергии и жить вечно. Какая гадость! Какая гадость эта ваша…, – Ёжиков вздохнул. Он еще немного понагибался в стороны, прижимая ладони к пояснице, – ясно же тогда было сказано мне: вернешься, когда поймешь. Пойму что? Что жизнь моя мне осточертела настолько, что я выйду на балкон, подниму глаза к небу и скажу устало: ладно, так и быть, забирайте меня, делайте меня бессмертным, я не против. Или что? Может, на смертном одре, лет эдак через пятьдесят, сквозь сгрудившуюся ораву отпрысков, из последних сил произнесу: Дети мои! Я ухожу в вечность, оставляя вам недопитую бутылку Мартеля и подержанный автомобиль. И под плохо скрываемые слезы радости благодарных потомков исчезну из первого восприятия непосредственно во второе?»

«Эко ты себе намерил. – Ёжиков покачал головой, – Пятьдесят лет. Хотя… что такое пятьдесят лет по сравнению с вечностью? Ничто. Меньше, чем ничто! Планковская величина. – Ёжиков прекратил раскачиваться и закурил. Ветер отгонял от него сигаретный дым, – Ну и как я пойму, что готов к обучению по предмету Вечность? Знак мне будет какой, что ли? Ладно. Мне еще заправиться надо. Да и командировка еще впереди.»

3

Ёжиков сел в машину. Доехав до поворота на трассу, ведущую в городок, куда его откомандировали, Ёжиков увидел заправку Газпрома, одиноко ютившуюся у дороги, метров в семидесяти от поворота. Залив полный бак на командировочные, размер которых был утвержден начальством со словами: «Не очень задерживайся, там девки дорогие», Ёжиков зашел в закусочную при заправке и заказал себе кофе. На столе лежала газета с объявлениями и изображениями полуголых девиц. Очередной проезжающий читал за чашкой кофе и оставил. Такие газеты Ёжиков называл горчичниками, имея ввиду их распространенное обозначение – желтая пресса. Он взял газету и стал рассматривать объявления.

«Иностранные языки за 10 дней под гипнозом. Научно-творческая группа кандидатов наук. Телефон. Так. Каких наук, интересно?»

Слово «гипнозом» было выведено огромным шрифтом.

«Продается кирпич, доски, двери, рамы, брус, оцинкованное железо, пиломатериалы. Телефон. Ага. Дом разбирает. Свой?» Ёжиков перевернул газету. На весь разворот крупный красный заголовок спрашивал читателя: «О чем Тарантино шептался с Зюгановым?» Под заголовком имелась статья. «Наверное знают о чем. Да уж». – Ёжиков хотел отложить газету, но его привлекло объявление в нижнем левом углу. Оно было обведено в серую рамку и сообщало: Мгновенные привороты. Гадание. Фигуры в зеркале. Мадам Светлана. Телефона не было, но был адрес: ул. 3-я Комбинатская, д. 11, корп. 92, эт. 3. «Где это?», – Ёжиков бросил газету на стол, пора было ехать.

«Фигуры в зеркале. Надо же.»

Подъезжая к городку, Ёжиков смотрел по сторонам на здания, высматривая надпись – Гостиница. Ему не хотелось ехать в центр, гостиница на окраине – все, что было нужно: недорогая, чистенькая, никакой суеты и цифровые каналы.

Виднелись трубы молочного комбината. Серый пыльный бетонный забор огораживал территорию промышленного предприятия. Это была промзона. Гостиницы нигде не угадывалось, надо было ехать дальше.

Вдруг взгляд Ёжикова за что-то зацепился. Что-то знакомое. Какая-то надпись была отмечена его сознанием. Ёжиков остановился. Название улицы. 3-я Комбинатская, д. 11, где-то он уже встречал это слово. Конечно! Адрес в газетном объявлении. Мадам Светлана, фигуры в зеркале. Странно, и номер дома тот же, одиннадцатый. «Кажется, там еще корпус был номер какой-то. 92, кажется. Ну и где он? – Ёжиков стал оглядываться. – Может, заехать, посмотреть? Вдруг это знак мне? И время еще вагон. В проектном бюро меня ждут только завтра.»

Ёжиков медленно поехал по улице, высматривая искомый корпус.

Через два дома Ёжиков остановился у тротуара, рядом с которым шла пешеходная дорожка к трехэтажному дому. На здании висела табличка с указанием адреса: ул. 3-я Комбинатская, д. 11, корп. 92. Около входа курили два парня неопрятного вида. Они подозрительно смотрели на приближающегося Ёжикова.

– Я по объявлению в газете. Адрес, вроде, этот. – Ёжиков неуверенно подходил к парням, оглядывая третий этаж, – Гадания. Это здесь?

Парни недоверчиво продолжали смотреть на Ёжикова. Один из них сказал:

– Ты к Людке, что ли?

– В объявлении написано мадам Светлана. – Ёжиков оглянулся.

– Ну да, здесь. С тебя пятихатка. За вход. Остальное заплатишь ей.

Ёжиков достал пятьсот рублей из командировочных денег и протянул парню. Тот взял деньги, повернулся и сказал:

– Пошли.

Они зашли в подъезд и стали подниматься по лестнице на третий этаж. Лифта, разумеется, не было. В подъезде пахло сыростью, стены были облезлыми. С потолка на длинном проводе свисала тусклая лампочка.

«Куда я прусь? Ох и идиот». – думал Ёжиков, поднимаясь на третий этаж.

На третьем этаже они зашли в незапертую дверь в конце коридора.

– Привет, Эдик. Привел друга, э? – круглая, низкорослая, крашеная блондинка молча, жестом пригласила войти.

– Угу. – равнодушно буркнул Эдик и вышел.

Мадам Светлана посмотрела на Ёжикова и закричала, словно он был глухой, и почему-то с акцентом:

– Я не очень хорошо говорю по-рюсски, мой мальчик. Ты похож на еврея, или нет, на белорюса.

Ёжиков уверил мадам Светлану, что он ни то, ни другое и что он русский. Тогда она спросила, нравятся ли ему фигуры в зеркале. Ёжиков не видел никаких фигур и не знал, что сказать, поэтому лишь кивнул головой.

– Я делаю тебе классный номер, – пообещала она. – Фигуры в зеркале – это только начало. Когда ты станешь горячий и готовый, скажи мне остановиться.

В комнате было темно. Окна были плотно завешены. На стене висели два светильника. В комнате было много разных предметов: какие-то ящики от комода, столики и стулья, письменный стол у стены, заваленный бумагой, карандашами, линейками и разными другими мелочами. Мадам Светлана заставила Ёжикова сесть на стул.

– Кровать в другой комнате, дорогой, – она рукой указала в другой конец комнаты. – А здесь моя рабочая зала. Здесь я делаю номер, чтобы ты стал горячий и готовый.

Она сняла с себя халат, сбросила с ног тапочки и стянула сиреневую ткань, покрывавшую огромное зеркало, стоявшее у стены.

– Музыка, дорогой, – сказала мадам Светлана и включила допотопный магнитофон. Мелодия была какая-то разбитнảя, напоминавшая о цирке.

– А теперь номер, – и она начала кружиться под фонограмму цирковой музыки. Кожа у мадам Светланы была очень белая и не дряблая, хотя она была уже немолода. Вероятно, ей было под пятьдесят. У нее были ярко накрашенные красные губы и густая черная тушь на ресницах. В общем, это был образец стареющей проститутки, промышлявшей кроме прочего еще гаданиями и приворотами. «Многостаночница, значит», – подумал Ёжиков. Но, несмотря на это, было в ней что-то наивное и трогательное.

– Фигуры в зеркале, – объявила мадам Светлана, встав рядом с зеркалом. Музыка продолжала выть.

– Нога, нога, нога, – начала говорить она, выбрасывая ноги вперед и вверх – сначала одну, потом другую, в ритм музыке.

– Поворот, поворот, поворот, – распевно сказала она, вращаясь.

– Попа, попа, попа – повторяла она, показывая Ёжикову свою голую заднюю часть.

Эти движения она повторяла снова и снова, пока мелодия медленно стихала. У Ёжикова появилось ощущение, что мадам Светлана уходит куда-то вдаль, уменьшаясь по мере того, как музыка замолкала. Какое-то отчаяние и одиночество вырвалось из Ёжикова, заставило его вскочить и выбежать из комнаты. Как безумный он скатился вниз по лестнице и вылетел из дома на улицу.

Эдик стоял у подъезда. Увидев, как Ёжиков выбежал, он начал хохотать.

Забравшись в машину, Ёжиков не стал медлить, завел ее и быстро уехал, оставив после себя клубы белого дыма.

4

«Ну и ну…, хоть песню пиши, – думал Ёжиков, нервно закуривая. Он двигался в сторону центра городка. – никакой это не знак, навыдумывал я себе. Была бы это Таа, все было бы гораздо изощреннее. Но сюжет колоритный, что и говорить, как и все, что со мной происходит в последнее время. Может, стать независимым корреспондентом какой-нибудь местной газетенки? Проводить журналистские расследования на злобу дня. Что-нибудь вроде – «Погружение на социальное дно. Взгляд изнутри». С руками оторвут. Они тут пребывают в неизменном кризисе по части новостей. Разленились. Чтобы из дома выйти, необходимо тухес от стула оторвать, а с этим сложности возникают. С другой стороны, – рассуждал Ёжиков, – сколько ни пиши о проблемах социума, – все одно: либо подумают, что от тебя жена ушла, и ты превратился в мизогина какого-нибудь, либо решат, что погнался за длинным рублем и пишешь на заказ, продался, а значит толку от тебя все равно никакого.

И все это будет правдой, чего там. Но я, однако, тоже часть социума, – продолжал рассуждения Ёжиков, – Мной недавно заинтересовалась охрененно красивая женщина с экзотическим именем Таа из межгалактической меж… пространственной… суперцивилизации. Кто еще может такое о себе сказать? А здесь меня никто не любит. Нет, не любит. Ну, кроме мамы. Мама – это понятно. Может, еще Ольга. А так…»

Тут Ёжиков заметил, что инспектор ГАИ появился у обочины и показывает на него своей волшебной полосатой палкой, плавно отводя ее в сторону края дороги. Он проделал комплекс взмахов три раза. Было ясно, что движения его были отточены многократными повторами. Ёжиков оценил плавность движений, понял его танцевальные пассы, съехал с дороги, открыл окно и приготовил документы. Инспектор неторопливо, вразвалку, помахивая палкой, подошел к машине с Ёжиковым, невнятно представился и, засунув рожу в окно, спросил водительское удостоверение. Рожа у инспектора была круглой, красной и жирной. От него исходил отчетливый запах перегара.

– Куда направляемся?, – спросил он, употребляя привычную в этих местах оскорбительную форму обращения. «Заметил неместные номера», – понял Ёжиков.

– В командировку, – Ёжиков выдержал паузу, – Подскажите, как до ближайшей гостиницы добраться?

Инспектор на удивление толково объяснил как добраться до гостиницы, нехотя вернул документы и отпустил Ёжикова. Уже выезжая на дорогу, в зеркале заднего вида Ёжиков увидел круглый пищеприёмник инспектора, перетянутый ремнем, и его стандартные завораживающие манипуляции – очередной загипнотизированный сворачивал к обочине.

5

Двухэтажная гостиница «Снежинка» отвечала всем немногочисленным требованиям провинциального командировочного. Чистая постель, основные бесплатные телевизионные каналы, тишина, все шло в комплекте по весьма необременительной цене. Ежиков заплатил за трое суток с возможностью продления гостиничного номера, разобрал вещи, принял душ и спустился на первый этаж пообедать. Хлопотливая тетушка в белом переднике при Ёжикове приготовила яичницу из трех яиц, нарезала и смешала овощной салат, подала на стол с рюмкой, наполненной коньяком, и пожелала приятного аппетита. Ёжиков подивился такой аномалии. Он привык обедать в местах, где никого не интересует твой аппетит, а салат подают из холодильника уже расфасованным.

Ёжиков поднял рюмку и вздохнул – завтра начинались будни. И ничего смешного в этом нет, граждане. Командировку надо отработать на пять баллов и без всяких «но». А проверка инженерной части проектируемого объекта – это вам, друзья мои, не девку тискать, здесь опыт нужен.

Он еще раз вздохнул и отпил полрюмки. Коньяк был… коньяк. Не Мартель, конечно, но все вкусовые составляющие были в надлежащей пропорции. Пообедав, Ёжиков расплатился и поднялся к себе в номер.

В номере Ёжиков рухнул на кровать, взял пульт и включил телевизор. Патлатый дядька в смокинге пилил на скрипке. Ёжиков обреченно опустил пульт, закрыл глаза и вздохнул. Он представил Таа, озаренную сиянием, в белом кружевном белье, она протягивала Ёжикову бокал с темно-красной жидкостью. Глядя на Ёжикова своими огромными глазами, она говорила:

– Это вино из мира Кетауга, Ёжиков, ему два миллиона лет.

Ёжиков чувствовал необычное умиротворение. Заботы и тревоги дня не беспокоили его. Звуки скрипки из телевизора, образ Таа, все это вызвало у Ёжикова воспоминания о прошлом. Ощущение грусти…