В сердце Каменных гор бесплатное чтение

Глава 1. Черная вода

Мира

Автобус фыркнул и резко остановился. Недовольные голоса пассажиров перекрыл раскатистый бас водителя:

– Машина дальше не идёт. Выходите.

Народ, подхватив свои сумки, пакеты, авоськи с мандаринами, повалил из салона, выражая негодование вперемешку с новогодними поздравлениями.

Подхватив свой рюкзак, я почти последней выбралась из автобуса, и похрустывая снегом, зашагала по заснеженной улице небольшого посёлка в десятке километров на север от Североуральска. Вслед мне долетали тщетные попытки водителя завести видавший виды ПАЗик.

Остановившись у закрытого сельпо, я огляделась по сторонам в надежде хоть какого-то транспорта, проезжающего в сторону моей деревни.

Заметённый до самых окон первого этажа посёлок был похож на сказочную открытку. Да и не мудрено – канун Нового года. Все дома искрились в лучах закатного солнца, подмигивая россыпью самоцветных гирлянд. Из тайги наползали синие сумерки, осторожно ступая по укатанной и присыпанной песком дороге, по которой мне предстояло шагать, чтобы попасть домой, к бабушке.

Вздохнув, я ещё раз с надеждой обернулась на автобус. Но водитель, заметив мой взгляд, лишь развёл руками, дескать, не жди чуда. Махнув ему рукой в толстой варежке, я заторопилась. Декабрьские сумерки уже поглотили часть домов, карабкаясь на крыши, нахлобучившие снежные шапки. Тени с ехидными усмешками наблюдали за мной.

Темноты я не боялась, да и места эти знала с самого детства. Но когда таёжный лес тёмной громадой навис надо мной, сердце невольно зачастило. Стоило ступить в чащу, как меня окружила неестественная тишина. Скрип снега под ногами заставлял ныть зубы. Временами хотелось обернуться и с облегчением увидеть свет фар движущегося транспорта. Но тьма вокруг лишь ослепляла, будто я попала во владения хозяина нижнего мира Куль-отыра, о котором в детстве рассказывала бабушка. Вечно голодный монстр, не брезгующий ни мертвечиной, ни живым человеком, мимо него ни одна душа не проскользнёт.

Стоило мне об этом подумать, как страх набросился на меня голодным зверем, вцепился своими хищными зубами. Я бросилась бежать вперёд, молясь о том, чтобы дорога, наконец, свернула и вывела к реке, от которой до дома была рукой подать. А перед мысленным взором уже плясали безумным хороводом чудовища, обитавшие в Уральских горах. Нёрные. Бабушка так о них говорила. Живущие за Камнем, в Каменных горах, там, где спит до своего часа древний каменный ящер – великий крылатый Полоз, чьё сгоревшее сердце сумеет воскресить зов двоих влюблённых.

Но сейчас мне было вовсе не до сказок с их мрачной романтикой. В зловещей тишине чудились чьи-то крадущиеся, скрипучие шаги и далёкие голоса, смех и пение под аккомпанемент старинных музыкальных инструментов. Лес недовольно гудел, как будто на него обрушилась буря. Но ни одна ветка, дремлющая до весны под толстым слоем снега, не качнулась.

От холодного воздуха быстро заболело в груди. Дорога под ногами и вовсе почти пропала – после метели никто не потрудился её расчистить. Снег набился в сапоги, и вскоре я оказалась в беспросветном море, плыть по которому становилось всё труднее. Но страх гнал вперёд. Повсюду мне чудились глядевшие на меня головы в звериных масках: медведи, вороны, волки и рогатые лоси. Они скалились, корчились, безумно разевали рты, то приближаясь ко мне, то отдаляясь.

Выплывший из-за мохнатой ели тоненький, точно иголка, месяц осветил нависшие надо мной два могучих каменных останца. Они стояли по краям дороги, как великаны-стражники, охраняя тайгу от гостей, подобных мне. Дурное место. Сюда даже днём никто не ходил. В деревне говорили, что тут живёт дух тайги и лучше его не будить, иначе затащит в мир, где жили чудные люди, говорящие на языке природы. Чужаков они не любили, а потому оттуда ещё никто никогда не возвращался обратно. Но обойти каменных великанов значило нырнуть в глубокий снег и лишиться последних сил, пробивая себе дорогу.

– Зачем я только поехала на автобусе? – зашипела я на себя со злостью, осторожно ступая под своды каменных тел. – Лучше бы разорилась на такси. И как только меня сюда занесло?

Останцы молча наблюдали за мной, как живые, глядели строгими глазами из-под низко сдвинутых бровей, припорошенных снегом. Они не останавливали, не сыпали на голову мелкие камни, не грозились раздавить своей громадой, лишь пропустили вперёд, дохнув на меня колючим порывом ветра. Жуткие голоса нарастали, и уже не казались плодом моего воображения. Сам лес словно пел на незнакомом языке, звал, пугал, завораживал. Или это был потревоженный древний дух?

Когда безмолвные каменные великаны остались позади, дорога вильнула, и я оказалась на берегу реки. От облегчения, что это та самая река, у меня даже подкосились ноги. Отсюда было рукой подать до дома. Зря я только боялась. Лишь холодного воздуха наглоталась, пока бежала, как полоумная. И чего это я только? Никогда ведь не боялась тайги со всеми сказками и страшилками о ней.

Посмеиваясь над собственной трусостью, я смело зашагала по белоснежному руслу реки, довольно ворча под нос, что вакуль давно впал в спячку где-то под толстым слоем ила.

Лёд подо мной зловеще хрустнул. Утробно загудела потревоженная река. Голос и вторивший ему ветер, стали громче, словно читали молитву тёмному божеству.

Тряхнув головой, чтобы отогнать навязчивое наваждения, я с опаской огляделась по сторонам, решая, к какому берегу бежать ближе.

Лёд вновь затрещал, засветился странным светом, заставил замереть.

Опустившись на колени, смахнув ладонью тонкую пелену снега, я увидела под собой бездну. В её глубине вспыхнул огонёк, как от зажжённой свечи. Один, второй, третий… Пламя рисовало забытый людьми узор, выводя каждую петлю. Я не успела даже ойкнуть. Лёд подо мной грохнул пушечным выстрелом, и чёрная вода быстро сомкнулась над головой, точно голодная пасть безликого монстра, вынырнувшего из самой пучины чужого мира.

Серебряный ключик, висевший на моей шее, будто провернулся в груди, отозвавшись во мне страшной болью. Невидимая сила наполнила тело, и я вынырнула, хватаясь за острый край льда. Благо было неглубоко. Отплёвываясь и проклиная себя за все обрушившиеся на меня беды по моей же вине, я выбралась на берег. Обида жгла, выедала глаза. Такая глупая история могла произойти только со мной. Да ещё и в ночь, когда все люди верили в чудеса.

Мокрая одежда грозила превратить меня в сосульку раньше, чем я окажусь дома, но злость на себя не давала крови стыть.

– Ненормальная! – шипела я, отжимая промокший насквозь пуховик. – Вечно не слава богу! Зачем только попёрлась пешком! Ненавижу Новый год!

Взгляд поймал крошечный огонёк прямо на краю леса.

Шагая через заросшую лозой луговину, я ругала себя последними словами.

Но чем ближе я подходила к залитой светом поляне, тем яснее становилось, что далеко не деревенские сидел у костра. И даже не лесник Палыч, любивший лес больше, чем кто-либо другой в деревне.

В огненном пятне света виднелись пляшущие люди в рогатых звериных масках и мохнатых тулупах. Их тени прыгали по стволам ближайших деревьев, причудливо ложились на снег. Звучали вразнобой рожки, бубны, тумраны и наркас-юх. Множество голосов пели удивительно странную обрядовую песню, передавая друг другу шест, на вершине которого красовался солнечный лик, походивший на отрубленную женскую голову с загадочной улыбкой, а по краю его шла тонкая тёмная полоса другого лица – лунного. Сидевшие за огромным столом люди пировали, громко хохоча и перекрикивая друг друга. Где‑то неподалёку фырчали кони, позвякивая колечками сбруи.

«Кажется, пора уносить отсюда ноги», – в ужасе подумала я, прячась в зарослях лозы и не в силах отвести взгляда от рогатых масок ряженых, позабыв и о холоде, и о мокрой одежде.

– Пей до дна, князь! – воскликнули громко за столом.

Попятившись назад, моя нога наступила на предательскую сухую ветку, хрустнувшую так, что душа в пятки ушла. Мне показалось, что ко мне обернулись все чудовища сразу. Рогатые козьи головы, медвежьи морды с острыми клыками, вороньи клювы… Но ряженые лишь разошлись вокруг костра, уступая место друг другу в таинственном танце.

Стараясь ступать как можно тише, чтобы не привлечь к себе внимания, я поспешила прочь от этого места. Звучавшая позади меня песня лишь сильнее подстёгивала пониже спины своей первородной таинственностью, чуждой и непонятной. Но пробежав несколько десятков шагов, я сослепу налетела на возникшего прямо передо мной человека.

– Осторожней.

Его рука успела ухватить меня за плечо, чтобы не дать свалиться в сугроб. Я громко ойкнула, нелепо отскочив в сторону. Вот ведь угораздило!

– Простите, – пискнула я не своим голосом, в ужасе взглянув на него.

И тут же пожалела об этом.

На красивом лице мужчины, с тёмной короткой бородой, не было маски, которая бы могла напугать. Но даже в слабых отсветах костра я разглядела лёд в его глазах, точно и не человек был передо мной.

– Что с твоей одеждой? – спросил он вдруг с беспокойством, ощупывая мои плечи. – Утопиться хотела что ли?

Я замотала головой с такой силой, что затряслись выбившиеся из‑под мокрой шапки волосы.

– Снимай скорее! – велел он мне таким тоном, что отпираться лучше не стоило.

Скинув пуховик и прилипший к телу холодный склизкий свитер, я во все глаза смотрела на то, как мужчина передо мной снял с себя дорогую шубу, оставшись в одной белой косоворотке, подвязанной богато расшитым поясом.

Неожиданно его взгляд замер на моей груди.

– Откуда это у тебя? – удивился он и протянул руку к моему ключику, нервно пульсировавшему и обжигавшему кожу.

– Эй! – я ударила мужчину по ладони раньше, чем он успел ко мне прикоснуться.

Только он всё же оказался быстрее и сильнее. Схватил обеими руками за плечи и притянул к себе так, что я лишь успела шумно втянуть морозный воздух.

– Откуда он у тебя? – выдохнул он мне прямо в лицо, пристально рассматривая ключ.

– А тебе‑то какая разница? – фыркнула я и попыталась вырваться.

Ответ ему явно не понравился.

– Как твоё имя? – он ослабил хватку, но не отпустил.

– Я же не спрашиваю, как зовут тебя, – с неприязнью отозвалась я.

– А надо бы, – с угрозой в голосе проговорил он, щуря глаза, точно кот.

– Сначала ты назовись, – упрямо заявила я, расхрабрившись от злости.

– Ярдай, – прошипел он своё то ли имя, то ли прозвище, выпавшее на странном празднике. – Твоя очередь.

– Сначала отпусти…

Но чужие пальцы лишь крепче сжали мои плечи.

– Мирослава, – представилась я почти с вызовом.

И он меня отпустил. Отшатнулся так, словно я была прокажённая, словно моё имя ударило его наотмашь.

– Спрячь ключ, Мирослава, – выдохнул он, набрасывая мне на плечи свою тяжёлую шубу. – И никому не показывай его.

У меня за спиной колыхнулось пламя, на мгновенье ярко осветив лицо незнакомца со странным именем.

– Княже? – позвал из темноты взволнованный голос. – Я помешал? Ты уж не серчай. Но там Ошым взбунтовался. Требует, чтобы ты сейчас же вернул ему Коло. Перебрал он крепко, как бы опять до драки не дошло.

– Пусть наши домой собираются, – кивнул Ярдай в сторону ряженых. – Праздник закончился. Идём, – и подтолкнул меня прямо к собравшимся вокруг костра.

Я не успела сделать и шага, как на поляне кто‑то громко вскрикнул. Музыка резко оборвалась, и вместо неё зазвучал визгливый детский смех. Ряженые бросились врассыпную.

– Огневушка!

Рядом с князем вновь возник его приближенный воин.

– Фёдор, туши скорее! – проорал Ярдай, бросаясь сквозь бегущих навстречу прямо к костру, чьё пламя сделалось ещё выше. – Бус! Щербатка! Скорее!

Меня толкали со всех сторон обезумевшие от страха люди. Они без разбору лезли в сани и нарты, бежали рядом с лошадьми и оленями, забирались верхом, подгоняли друг друга и в диком страхе смотрели куда-то в лес.

Рядом с костром я увидела пылающую огнём девочку лет тринадцати. В коротком платье, с длинными вьющимися волосами и с обтянутым шкурой бубном в руках. Она громко смеялась, исступлённо танцуя в такт собственной музыке.

Ярдай вместе с воинами торопливо забрасывали снегом костёр, топтали его ногами. Но пламя лишь сильнее тянулось к огненной девочке, не желая гаснуть. Словно живое, оно изгибалось, уклонялось в разные стороны, перепрыгивало с ветки на ветку.

Как зачарованная, я смотрела на танец огневушки до тех пор, пока кто-то не тряхнул меня за плечо.

– Идём.

Я моргнула несколько раз, прежде чем поняла, что вокруг вновь непроницаемая мгла. Огненная девочка исчезла вместе с последней искрой костра. На поляне остались только Ярдай и его приближенный воин.

– Скорее, князь, – с мольбой в голосе подгонял Фёдор. – Он уже где‑то близко. Слышишь?

– Слышу, – резко отозвался Ярдай, подзывая своего коня.

– Она успела его призвать, – Фёдор вскочил в седло, озираясь по сторонам.

Вдалеке протяжно заскрипели деревья. Кто‑то огромный продирался сквозь густую чащу, как через высокую траву. Земля вздрогнула от тяжёлого шага. Затем снова. Загудел разбуженный ветер. А потом радостно заурчало, зарокотало где-то совсем близко.

– Кого призвала? – я опасливо покосилась в сторону леса, шагнув ближе к Ярдаю.

– Менква, – отозвался князь. – Лесного великана, поедающего людей. И он идёт прямо к нам.

Точно в подтверждение его слов ближайшие деревья раздвинула огромная, невидимая в темноте рука, и на то место, где ещё недавно пылал костёр, ступила тяжёлая мохнатая нога.

Не помня себя от страха, я вцепилась в руку Ярдая. Он легко подхватил меня и, боком усадив в седло, вскочил позади.

– Домой, Ворон, – шепнул он коню, дёрнув поводья.

Менкв, скрипя зубами от злости, двинулся в нашу сторону. Огромное дерево, с жёлтыми глазами-фонарями, недобро сверкавшими во мраке. Такое и при свете дня не отличишь от лиственницы или ели, пока оно к тебе руку не протянет. И как это оно не схватило меня, пока я ныряла по сугробам от самого посёлка?

Ярдай резко наклонился вперёд, да так, что мне пришлось распластаться на конской шее. Над головой звонко просвистела ветка. Лишь потом я запоздало сообразила, что это была рука великана, гнавшегося за нами. Это шутка такая что ли?

– Мне это снится, да? – вырвалось у меня.

– Если бы, – фыркнул Ярдай. – Я бы не отказался и сам от такого сна. Держись крепче! Он красавиц страсть как любит, так что постарайся не свалиться с коня, если не хочешь оказаться в чужом желудке.

С ужасом посмотрев на Ярдая и поймав насмешку, я судорожно сглотнула, получив веткой по ноге. Было больно, а значит точно не снилось. Меня обдало такой волной страха, что перехватило дыхание.

– Ты издеваешься надо мной?

– Да куда уж. Тут бы самому не стать чьим-то ужином, – без улыбки отозвался Ярдай.

Фёдора нигде не было видно, он точно провалился во тьму. А вдруг менкв уже догнал его? Может быть нужно позвать несчастного парня?

– Держись, – выдохнул мне прямо в ухо Ярдай. – Фёдор его отвлечёт.

И через секунду Ворон, оторвавшись от земли, перескочил через громадное поваленное дерево.

Но менква это не остановило. Великан топал сзади, свободно ориентируясь в темноте и перешагивая через любые препятствия.

Ярлай резко повернул коня в сторону. И вот мы уже вынырнули в молодой подлесок. Тонкие промёрзшие до самой сердцевины ветки больно хлестали по ногам, норовили попасть в лицо. Но князь, выставив руку с крепко зажатой в кулаке нагайкой, отводил от меня удары.

Мы долго петляли между деревьев, пока не выскочили на заснеженный луг, тянувшийся вдоль реки. Широкое русло местами темнело незамерзающими проплешинами.

– Князь!

Фёдор вынырнул также внезапно, как и пропал.

– Он мою шапку съел, – шмыгнул замёрзшим носом он. – До сих пор, наверное, думает, отчего мои мозги отдают овчиной.

И они громко засмеялись над глупой шуткой.

Как бы страшно мне ни было, как бы всё не выглядело странно, я не смогла сдержать улыбки, глядя на их самодовольные лица.

– Хорошо петлял, рында, – хлопнул Январь по плечу Фёдора. – Мне даже ничего и делать не пришлось.

При свете дня Фёдор явно бы порозовел от похвалы, но в темноте мне лишь было видно его широкую улыбку, да взлохмаченную кудрявую голову. Заметив, что я смотрю на него, рында тут же нахмурился. Он явно считал меня виноватой во всех неприятностях. Я же, оказавшись в водовороте событий, даже не успевала думать о чём-либо. И когда, собравшись с мыслями, хотела было задать вопрос, из леса донёсся пронзительный свист.

– Кажется, праздник не окончен.

Стальной голос Ярдая заставил вздрогнуть.

– Вот неймётся ему, – зло прошипел Фёдор, глядя в сторону реки, где на другой её стороне замелькали тени. – Нас ли заметил или просто решил вдоль границы прогуляться?

– Кто ж его разберёт, – мрачно отозвался князь. – У Ошыма всегда семь пятниц на неделе. Вспомни, что было, когда Грябор ему Коло передавал.

– Да лучше не вспоминать, – махнул рукой Фёдор. – Целую деревню сожгли. Хорошо у княжны Рябинки ума хватило отца остановить, а то, чего доброго, воевать затеяли бы.

Фёдор не успел договорить, как в воздухе певуче просвистели стрелы. Там, куда они угодили, вспыхнуло яркое пламя, зашипело, оставляя чёрные раны на белом снегу. Разнузданный смех эхом прокатился над лугом и затих где-то внизу по реке.

– Другого я и не ожидал, – прорычал Ярдай.

– Не уж то через реку перейдёт? – с недоверием и сомнением в голосе спросил Фёдор.

Ответа не потребовалось.

Тёмные силуэты всадников выехали на пологий берег и один за другим направились в нашу сторону. Лишь один остался на стороне, принадлежащей, как я поняла, Ошиму.

Вновь пропели стрелы. Но ни одной не суждено было долететь к нам – Ярдай взмахнул нагайкой, и вырвавшийся из-под его руки порыв обжигающе холодного ветра снёс смертельные жала. Я невольно ойкнула от увиденного. Стрелы слабо вспыхнули на один короткий миг где-то вдали.

– Будет страшно – закрой глаза, – сказал он мне и, поудобнее перехватив повод, направил Ворона вперёд.

Ехавший сбоку Фёдор потянул рукоять меча, и тот со зловещим шелестом покинул ножны.

– Ошим на своей стороне, – кивнул рында в сторону тёмного силуэта. – Отправил только псов.

Не дожидаясь, когда всадники пересекут реку, Ярдай ударил нагайкой в воздух. И в тот же момент лёд на реке взорвался. Вода фонтанами ударила в небо. Лошади громко заржали, провалившись в чёрную пучину. Закричали всадники, не видя перед собой берега.

Но разве мог ветер остановить замысел человека на другом берегу?

Ошим громко свистнул. Пронзительным эхом отозвались взвившиеся ядовитыми змеями снежные вихри. Мир перевернулся, завертелся, закружился в безумном танце, меняя небо местами с землёй.

Где-то рядом послышался громкий лязг меча.

Я поняла, что ничего не закончилось, когда прямо перед мордой Ворона возник громадный воин, будто шагнувший из снежного вихря. Рыча от злости и ненависти, он кинулся с мечом на Ярдай. Но тот словно этого и ждал – ударил нагайкой так, что всадника сбило с ног. Да только вместо него из снежной кутерьмы вынырнули сразу трое.

Вскрикнув от неожиданности и обуявшего меня страха, я уткнулась лицом в грудь Ярдая, крепко обняв его и зажмурившись так, что перед глазами поплыли разноцветные круги. Видеть то, что кипело с ужасающей скоростью вокруг, у меня не было смелости. Я всё ещё верила, что это был какой-то кошмарный сон. Мозг отчаянно отказывался принимать происходящее за действительность. Да и не могло всего этого быть наяву!

Ворон волчком вертелся на месте, позволяя своему хозяину вновь и вновь отражать удары. Звенела сталь. Пахло речной потревоженной тиной. Голоса вокруг напоминали разъярённую волчью стаю. А вдалеке слышался походивший на медвежий рёв смех Ошима.

Ярдай

Тонкие руки Миры, как я уже успел её прозвать про себя, крепко обняли меня. Ей было страшно, а мне – жутко неудобно. Я ожидал, что она начнёт визжать, рыдать, бросаться в лицо, мешая бою. Чего угодно от этой странной девчонки, свалившейся в одночасье точно с неба, но только не этого. В пылу битвы её поступок отрезвил меня, не дав навредить ошимским дружинным, хоть и место им было в чертогах вечной тьмы. Отталкивать не стал – не до того было. Если бы не обстоятельства, лететь бы ей в сугроб дальше, чем глаза видят, за такие выходки, которые никто ещё себе не позволял. А имя её было ещё не поводом верить в то, о чём пели барды на пирах в дни Безвременья. Да и одежда на ней, показавшаяся мне странной, была всего лишь одеждой. Как и ключ на шее, который я не видел с того самого дня, как погиб князь Рус.

– Фёдор! – позвал я рынду, на миг потеряв из виду.

Нрав у воя был порывистым, неуёмным. Чего доброго и на тот берег уже перебрался, чтобы Ошиму за меня отомстить.

С самого детства я терпеть не мог этот праздник – Нарождение луны и передачу Кола, символизировавшего приход нового времени года и наступление правления одного из нас – хранителей Каменных гор, на определённый срок, установленный с самого зарождения мира. С Ошимом мы давно были не в ладах из-за общего прошлого. Да только праздник этот мы отменить не могли – Небесный отец Нуми-Торум завещал нашему миру Коло года друг другу передавать, мир в порядке держать. Угораздило же меня заиметь несносного соседа, который каждый раз превращал праздник в ночь страха и пролитой крови. Вот и в этот раз.

После того, как принесли в жертву оленя, и унёсшийся в небо дым развеялся, возвещая наступление смены времён и начало моего правления в Колесе года, я заблаговременно отправил своих ряженых с воеводой Бусом. И всё бы закончилось хорошо, если бы не огневушка. Но тут уж ничего не поделать – у тайги свои законы.

Зная нрав Ошима, я ждал от него подобного нападения. Было бы странным, если бы князь, покровитель снежных вихрей и позёмок, в которые сам мог обращаться и управлять, не насолил мне напоследок забавы ради, не забыв припомнить, что на моём месте рано или поздно будет он. Первым из двенадцати хранителей Каменных гор, кому подчинились бы природа и стихии вне зависимости от унаследованного дара, а ещё – многие народы, населявшие эти края.

Вот только я не думал, что в бою буду делить седло с девчонкой, чьё имя слышал в последний раз восемнадцать лет назад из уст собственного отца, поведавшего мне то, что изменило меня и превратило в того, кем я стал.

– Князь! – позвал Фёдор. – Да останови ты этот ураган! А то я без шапки!

Неожиданно Ворон взвился на дыбы, приседая на задние ноги и круто разворачиваясь в спасительную сторону. Стрела Ошима вспыхнула под самым брюхом коня, и я понял, что руки Миры разжались, отпуская меня. Девчонка кубарем полетела в снег. Мне лишь удалось сорвать с неё мокрую рукавицу прежде, чем она покатилась с крутого берега прямо на лёд, по которому рысью ехал Ошим.

– Ярдай!

Её отчаянный голос был жалобнее заунывного осеннего ветра или писка брошенного котёнка.

Я лишь успел увидеть, как она вскочила на ноги и обернулась ко мне прежде, чем один из воинов Ошима ухватил её за руку.

Глава 2. Просинь

Мира

Испугалась я уже тогда когда рухнула всей массой в огромный сугроб. Шуба Ярдая была слишком тяжёлая, и вскочить сразу не вышло. Но я не собиралась сдаваться! На расстоянии вытянутой руки я видела тёмную громаду спасительного леса, у кромки которой мелькнула фигура всадника, возвращавшегося ко мне.

Но ему не суждено было успеть.

Кто-то с победным криком схватил меня за руку и поволок совершенно другую сторону.

– Ярдай! – отчаянно вскрикнула я, пытаясь развязать мёртвый узел на поясе, чтобы успеть выскочить из тёплой шубы.

– Не дёргайся.

Косматый воин перехватил мою руку, с силой встряхнул, что я едва вновь не упала. Он презрительно смеялся, странно хрюкая от едва сдерживаемого ликования. От него воняло потом и мокрой псиной, дымом и жареным мясом. Я едва поспевала бежать за ним, не видя перед собой ничего, кроме пляшущих вихрей. А затем он резко остановился, тяжело дыша.

– Смотри, князь, кого тебе привёл, – и меня толкнули с такой силой, что я всё же не устояла и рухнула на колени.

Господи Боже! За всю свою жизнь у меня не было такого унижения, какое я испытывала сейчас, валяясь на земле перед толпой хохочущих мужей. Я будто очутилась в чужом мире с его отвратительными варварскими законами и развлечениями. Ведь в моём мире такого просто быть не могло! Даже в самых глухих деревнях таких жестоких людей не было. Если только…

– Ярдайская де́вица?

Додумать я не успела, да и мысли от страха кинулись врассыпную. Всё перемешалось в голове, превратилось в один сплошной абсурд.

Перед самыми кончиками моих пальцев, которыми я вцепилась в снег, силясь сообразить хоть что-нибудь, остановились обутые в тёплые бакари[A1] ноги. Мудрёная вышивка напоминала звериные силуэты, которыми женщины из хантов в моей деревне украшали традиционную праздничную одежду. Вышитого красными нитками медведя я бы узнала из сотен других орнаментов – на отцовской рубашке, которую бабушка берегла вместе с маминым платком, был такой же. Другой подобный никогда больше не встречался.

Я подняла глаза.

Надо мной чёрным силуэтом навис Ошим, точно один из тех каменных великанов на пути к злосчастной поляне. Несомненно, это был он. Среднего роста, коренастый, ещё не старик, но далеко не молодой, мужчина, в косматой шубе мехом наружу и с густой лапатообразной бородой. В ней при слабом свете смолянистых факелов я разглядела вплетённые самоцветы. Под хмуро сдвинутыми бровями сверкали грозные тёмные глаза. На плече лежали две роскошные косы, которые заплетали воины, чтобы спасти душу[A2] , веря, что она хранится в волосах. От охотников в деревне я слышала, что это важнее, чем спасти в бою свою жизнь. Ошим слегка сутулился и в поединке на мечах явно бы уступил статному Ярдаю, но весь его облик внушал первородный страх, отчего я волей-неволей втянула голову в плечи. Мне казалось, что сам он словно был рождён каменной горой – такой же непоколебимый и бездушный, безжалостный и непримиримый.

– Вот это добыча, – довольно протянул Ошим, растягивая губы в хищной улыбке. – Давно таких не видел девиц.

Его огромная рука ухватила меня за ворот и подняла на ноги.

– Кто такая будешь, красавица? – выдохнул он мне прямо в лицо, рассматривая, как диковинную зверушку.

Я промолчала.

– Язык проглотила? – недовольно гаркнул Ошим. – Или ты немая? Так это даже к лучшему.

И рассмеялся. Громко, развязно, отвратительно.

Затуманенным взглядом я смотрела на его бакари, топтавшие хрусткий снег. Когда это я успела прогневать духа тайги, что на меня свалились все несчастья сразу? Или я уже умерла где-то в лесу, так и не добежав до дома?

– Как это Ярдай потерял такую девчонку? До чего ж хороша! Да ещё и полуголая, – усмехнулся он, глядя на мою неприкрытую шею. – Понравился тебе праздник, красавица? Или может ты не против продолжения? Так это мы вмиг устроим. Ты только скажи или знак какой дай.

Я продолжала упорно молчать. Говорить не было ни сил, ни желания. Да и вообще – он мне не нравился и я его боялась. Боялась на первородном животном инстинкте и в тоже время презирала. Это был совершенно иной страх, нежели когда я встретила Ярдая.

Вернулись всадники Ошима, мокрые до нитки и сильно помятые.

– Они ушли, князь, – сказал тот, кто был за старшего. – Растворились прямо перед самым нашим носом. Видать чарами своими воспользовался. Не видно нигде, менкв бы его побрал.

– Неужто Ярдай струсил? Это на него не похоже. Хотя… Без войска ему против меня не тягаться. Зато гляньте-ка! Поглядите, какая у нас знатная добыча! – и Ошим развернул меня к своим воинам.

– Да ещё и в шубе княжеской!

– Хороша девчонка, – сказал кто-то сбоку. – На наших девок не похожа.

– Часом не княжна какая заморская? Уж больно лицом хороша. Светится прямо вся.

– А что у неё на груди за амулет такой? – неожиданно произнёс молодой, безусый воин, стоявший подле князя.

Я приготовилась к худшему, потому что знала – если этот человек увидит мой ключик, с которым я не расставалась с самого раннего детства, мне станет только хуже. Не зря ведь Ярдай так странно на него отреагировал. И к тому же теперь я была отчего-то уверена, что если кто-то о нём узнает, случится что-то непоправимое и ужасное. Вдруг Ошим отнимет ключик? Вдруг я лишусь вещи, которая, по словам бабушки, была от родителей, погибших, когда мне было почти три года? Тогда у меня ничего не останется из того, что связывало бы с тем прошлым, которым я так сильно дорожила. Вдруг случится ещё что-то страшное, о чём я и подумать не могла?

Князь вновь протянул ко мне свою громадную ладонь и хотел, было, отвернуть воротник шубы, но я ухватила его за руку раньше, повисла на ней всем телом, и грозно сквозь зубы прошипела:

– Не тронь.

– Эко ты наглая какая!

Ошим с силой тряхнул меня и уже почти было схватился за ворот, как вдруг на берег в самую гущу войска выскочили два всадника.

– Убери от неё руки, Ошим.

Ярдай!

У меня по спине побежали муравьи. Я и обрадовалась и одновременно жутко испугалась того, что будет дальше.

– Потерял девчонку и решил за ней вернуться? – спросил Ошим, неохотно убирая от меня свою громадную лапу.

– Да нет, просто решил спросить, какого лешего ты поехал за мной? – с презрением процедил сквозь зубы Ярдай. – Не всю медовуху со мной выпил? Или молодцем себя возомнил, чтоб кулаками помериться?

Ошим гнусаво захохотал, отступая от меня.

– Ты всегда был чересчур правильным, – презрительно ответил он. – Думаешь, если остановишь меня, то чародей не выберется на свободу? Думаешь, если будешь соблюдать эту треклятую традицию смены времён, то я встану на твою сторону и откажусь от возможности помочь сыну? Не дождёшься. Радуйся уже тому, что Коло года у тебя и вместо потешной бойни я в этом году решил просто напиться и отдал его тебе добровольно. И за это мне, гляди, твоя девчонка перепала. Она какая-то особенная, что ты за ней вернулся?

– Можешь оставить её себе, – равнодушно ответил Январь. – Забирай девчонку и уходи. Пусть твои дружинные остудят пыл, пока не вышло чего дурного. Знаешь ведь, что умерших в эту ночь в Небесные чертоги не примут, чтоб они вернулись обратно. Кто ж тогда сыну поможет, коли его отец отправится в мир вечной Охоты?

– Не надо мне угрожать, Ярдай. Рано или поздно я изменю этот закон, и тогда на Охоту первым отправишься ты, и я ни разу тебе не позавидую в очерёдности.

Ошим повернул голову в мою сторону. Мне совсем стало не хорошо от этого тяжёлого оценивающего взгляда.

– Девчонку забираю себе, раз она тебе не нужна, – равнодушным тоном заявил он. – Ты и так испортил мне праздник. Воспользуюсь возможностью исправить его и сочту это за твой подарок, – и Ошим снова ухватил меня за руку.

Нет! Пожалуйста, только не это!

Я с ужасом смотрела в непроницаемое лицо Ярдая, стоявшего так близко, но одновременно – далеко. Неужели он и вправду меня оставит здесь? После того, как спас, после того, как узнал моё имя, он оставит меня с Ошимом? Если да, то почему тогда в лице изменился, когда услышал, как меня зовут? Ведь я была почти уверена, что моё имя о чём-то ему говорило. Если не имя, то ключ. Он ведь зачем-то спросил о нём! И к тому же без Ярдая я понятия не имела, где нахожусь и как мне вернуться домой. Я чувствовала себя совершенно потерянной и настолько беспомощной, что хотелось расплакаться. Но сейчас это было лишним.

– Никуда я с тобой не пойду! – я с силой дёрнула руку, вырываясь из крепкой хватки грозного князя.

Ошим зарычал, вновь собираясь схватить меня.

– На ней моя шуба медвежья, – зловеще произнёс Ярдай. – Коли заберёшь, так твоей станет, до самой весны. Её ж мне сам Хозяин подарил.

Воины Ошима переглянулись между собой, попятились назад.

Ошим хохотнул, сначала со злостью, а потом рассмеялся, хватаясь за живот. Этот отвратительный смех подхватили все его воины. Кажется, даже деревья, подслушивавшие разговор, заскрипели от смеха.

– Нужна мне твоя шуба вместе с твоей девчонкой! – сквозь слёзы выдавил Ошим, завывая от хохота. – Забирай эту плюгавку и убирайся, нечего на меня волком смотреть. Я буду охотиться вдоль границы ближайшие несколько дней. Это я тебя предупредил. Так что присмотри за ней. А ты, красавица, если князь не по нраву будет, прибегай ко мне. Уж я-то для тебя буду щедрым, как Ярдай про то и говорит, – обратился он ко мне с кривой ухмылкой. – Шубу только ему оставь, пусть он ею подавится.

– Я твоё предупреждение услышал, – глухо отозвался Ярдай, плохо скрывая угрозу в голосе.

– Увидимся на пиру, – и Ошим, вскочив на коня, зычным криком приказал своим всадникам разворачиваться.

Ещё мгновенье, и вместо них по земле лишь стелилась позёмка, завиваясь и исчезая в темноте меж стволов притихших деревьев.

– И как ты его терпишь, князь? – выдохнул Фёдор, утирая вспотевший лоб.

– Ты просто слишком молод, чтобы понять, – Ярдай развернул коня. – Возвращаемся. Я поеду первым. Фёдор, присмотри за нашей гостьей. А то не ровен час она снова потеряется.

И через мгновенье мне оставалось лишь наблюдать его исчезающий тёмный силуэт.

– Залезай, – Фёдор нахохлился, явно недовольный тем, что теперь придётся возиться со мной. – Разозлился наш князь.

Да только и у меня нервы сдали.

– Не умею! – закричала я на него. – Я домой хочу!

И, зло махнув рукой, зашагала по следу уехавшего Ярдая – больше никакой дороги я не знала. Все волнения и тревоги, свалившиеся на меня одномоментно, точно подрезали внутреннюю струну, и она лопнула, протяжно завыв. В голове плясали сумасшедшим хороводом мысли, признать которые означало признать то, что вся разыгравшаяся передо мной драма была не шуткой, не сном, не забавой и даже не плодом моего воображения.

– В какой стороне деревня Светлая? Или Покровский? Я вообще должна была с бабушкой Новый год встречать! А не вот это вот всё!

– Не дури, – Фёдор спрыгнул рядом, хмуро наблюдая, как я яростно смахиваю слёзы. – Ставь ногу в стремя. За луку держись. Сложного тут ничего нет. Нечего тебе по лесу бродить. Ещё Ошим вернётся, ему границу пересечь – раз плюнуть. Он законов, кроме своих, не признаёт.

И усмехнулся. Вот негодяй! Понял, чего я больше всего испугалась. Пришлось забираться в это чёртово седло под его рвущийся наружу смех – нелепее зрелища и быть не могло.

– Заткнись, – ударила я его локтем в живот, когда он прижался ко мне сзади и дёрнул повод.

– До чего ж ты странная девка, – фыркнул он. – Где только тебя князь нашёл?

– Не наваливайся на меня, – огрызнулась я. – Бесишь.

Но Фёдор, усмехаясь и явно рисуясь позади меня, дал коню шпоры и тот стремглав полетел догонять первого всадника. Вся его неприязнь ко мне улетучилась так же быстро, как и появилась.

– Кто он вообще этот ваш Ошим? – со злостью, которая с шипением растворялась во мне, спросила я, силясь распутать клубок мыслей.

– Ты не знаешь? – искренне удивился Фёдор. – Ты точно не полоумная? Может, ты скажешь, что и князя нашего не знаешь?

– Не знаю, – огрызнулась я.

Ветер оглушительно свистел в ушах. Мороз кусал за нос, хватал за щёки, забирался за шиворот. Вся крепость ночной стужи грозила превратить меня в сосульку. С Ярдаем было теплее.

– Ну дела! – протянул Фёдор, весь как-то насторожившись. – Откуда ты пришла?

– Тут неподалёку деревня Светлая, – махнула я неопределённо. – Автобус сломался, мне пришлось пешком идти через лес. В темноте я немного напутала с дорогой, но точно знаю, что вышла там, где должна была. Меня дома бабушка ждёт. Мы вместе хотели встретить Новый год.

Фёдор молча выслушал. Он угрюмо сопел мне прямо на ухо, явно над чем-то размышляя. Но так ничего и не сказал. Лишь тяжело вздохнул.

– Князь потом тебе сам всё расскажет, – отозвался он. – Про Ошима и про твою деревню Светлую.

– А ты? Ты разве не можешь рассказать? У меня и так в голове творится невообразимое! – воскликнула я, не в силах справиться с непониманием, в которое угодила.

– Тебя Мирой зовут, верно? – уточнил Фёдор, сократив моё имя. – Ты уж потерпи. Я не могу рассказать того, что князь должен. Вдруг чего ляпну… Да и не моё это дело, не моё. Просто будь уверена, что тебе ничего дурного не грозит, пока будешь гостить у князя. Тебе повезло, что он тебя встретил, а не Ошим. А про бабушку и деревню… Потом, всё потом. Надо торопиться, чтобы ты не замёрзла совсем.

И Фёдор умолк, оставив меня наедине со своими безумными мыслями.

Становилось нестерпимо холодно. Мокрая одежда под шубой превратилась в панцирь, а пальцы на руках и ногах я давно перестала чувствовать. Дыхание стало неровным, редким, потому что лёгкие словно инеем покрылись.

– Скоро будем на месте, – сообщил Фёдор, когда от мороза хотелось свалиться в сугроб и не дышать до весны. – Потерпи. У нас теплолюбивые не выживают, сами сбегают от князя.

– В каком смысле? – удивилась я.

– Выдержишь холод – докажешь, что ты достойна его гостьей быть, – отозвался Фёдор. – Он только равных себе признаёт. Странно, что он вообще за тебя лично вступился. Всё теперь странно. Обычно он с девицами не заговаривает.

– Почему? – удивилась я.

– Это личное, – уклончиво ответил Фёдор, но уже гораздо более охотно. – Я и сам не знаю.

– Почему Ошим меня отпустил? – задала я мучивший меня вопрос. – Что за шутка такая с шубой?

– Вовсе не шутка, – обиделся Фёдор. – Все знают, что если злой человек с кого-то силой сорвёт медвежью шубу, то Хозяин леса накажет – ходить тогда обидчику в медвежьем облике до весны.

– И что, такое уже бывало? – изумилась я.

– Бывало, – кивнул Фёдор, ловко разводя колючие ветки над головой, с которых за шиворот сыпался кусачий снег. – И не раз. Хозяин если шубу подарил, то и защитой своей не обделил. У нас это великой редкостью считается. Князь на охоте год назад встретил старца одного, он ему свёрток-то с шубой и передал. Ворсой[A3] он, Хозяин-то, оказался. А Ошим, хоть и сумасброд последний, да против законов леса бессилен, оттого и отпустил тебя. Скажи ещё, что в деревне твоей законов таких не знаю?

– Знают, наверное, да не все, – уклончиво отозвалась я, припоминая россказни деревенских. – Про медведя многое охотники говорят. Вот бабушка моя всё про тайгу знает. А я… Я слова её всерьёз не воспринимала, думала, она сама эти сказки сочиняет. А теперь…

Я поёжилась. От мыслей, произнесённых вслух, стало не по себе. Тяжёлая шуба вмиг стала похожей на капкан – а ну вдруг ворса решит, что плохого во мне больше и стану медведицей до самой весны! Ещё эта вышивка на бакарях Ошима. Я точно видела её уже когда-то.

Фёдор заметил, однако, моё напряжение, и, с трудом прикрывая едкую усмешку пополам с недоверием, спросил:

– А ты часом не с неба свалилась? Или может из Заокраины вынырнула, а не из Светлой? Говорят, там холода боятся, а дух медведя может настигнуть и задушить заокраинного гостя, признав в нём нечистого. Вот и проверим – довезу ли я тебя до крепости или нет. Но да ладно. Князь сказал, что ты его гостья. А я уж присмотрю за тобой.

Я вздрогнула от его слов.

– Какая ещё Заокраина?

Но рында громко засмеялся, бессовестно потешаясь над моим испугом. Крикнув коню, Фёдор заставил меня наклониться вперёд и терпеть бешеную скачку наперегонки с ледяным ветром.

Вот значит как. Гостьей его стать и доказать, что не из Заокраины какой-то там пришла. Что за Заокраина-то такая? Дурное, видимо, место, коль оттуда пришельцев не любят по словам Фёдора.

Я скрипнула зубами от раздражения. Почему кто-то может решать мою судьбу? Это мы ещё посмотрим из какой Заокраины я вынырнула. С неба свалилась. Или это из-за того, что в реку провалилась? Нырнула в своём мире, а вынырнула в другом? Так не бывает!

Или бывает?

– Жива? – спросил меня Фёдор, когда впереди показались слабые огни крепости.

– Жива, – проворчала я, пряча нос глубже в воротник шубы.

К счастью, он не стал надо мной насмехаться. И я была ему благодарна. Кажется, не такой уж он и заносчивый.

В темноте крепость походила на трёхъярусный торт с кучей разномастных башенок. Громоздясь на высокой скале, она была надёжно обнесена острыми кольями, торчащими так, что с ходу не возьмёшь. А за спиной у крепости я увидела горы, – неприступные, покрытые льдами, занесённые снегами величественные острые гребни, приютившие на ночлег косматые снеговые тучи. Тайга громадным платком укутывала всё вокруг, даже в темноте можно было разглядеть её величие.

– Где это мы? – удивилась я.

– Во владениях князя Ярдая, – с гордостью отозвался Фёдор. – Это дом его, коли ты не знаешь.

– Дом? – повторила эхом я.

– Крепость Просинь, – уточнил Фёдор. – Днём увидишь её во всей красе. Для меня это лучшее место. Ни одно войско не одолеет её, только зря поляжет. Князь сам строил, а до него – его отец, князь Сечень да дед, герой многих песен, князь Туургай.

В голосе Фёдора я слышала неподдельную гордость.

– А ты как подле князя оказался? – спросила я.

– Случайно, – усмехнулся Фёдор. – Почти как ты. Моя матушка жуть как дочку хотела, а всё сыновей рожала. Я был девятым. Когда родился, она втайне от отца снесла меня в лес, под ёлкой оставила. А князь Сечень владения свои с воеводой объезжал. Вот он и подобрал меня, в крепость привёз, принял, как своего. Мы с Ярдаем выросли вместе.

– Ничего себе история! – ужаснулась я. – Как ты теперь с этим живёшь?

– Да не виню я мать, – отмахнулся Фёдор. – Может оно и к лучшему. Не поступи она так, я бы сейчас у Ошима за пса цепного, в его землях ведь родился. А там людям тяжко приходится из-за нрава его несносного.

– А как ты про семью свою узнал тогда?

– Воевода рассказал, когда я соображать начал, – отозвался Фёдор. – Он всё про меня тогда разузнал. Хотел в глаза моей матери посмотреть и спросить, что ж она за человек такой, что дитя своё на верную смерть оставила. Отыскал её, да отцу моему сказал, чтоб не горевал обо мне. Прошлой зимой виделся с ним, домой звал. Да только вот он мой дом, – и он показал рукой на Просинь.

Я молча наблюдала, как приближаются стены крепости. В моей голове было множество вопросов, которые хотелось задать Фёдору. Но что-то мне настойчиво подсказывало, что пока не стоит, иначе придётся самой отвечать на вопросы о том, откуда я такая несведущая взялась. А ну как выяснится, что я из другого мира к ним заявилась! Вдруг и вправду решат, что я из Заокраины! Да меня же на костре сожгут, как ведьму! Или не сожгут? Что тут вообще за наказание бывает за такие выкрутасы? Пусть думает, что я та ещё деревенщина полоумная.

– Так куда ты, говоришь, шла? – Фёдор решил подбросить дров в мой нарисованный в воображении костёр. – В Светлую? А откуда? И что это за Новый год у вас такой, что тебе ночью пришлось по тайге бродить?

– Традиция такая отмечать всей семьёй Новый год, – сжавшись в комок, я ждала очередного вопроса. – Ёлку наряжать, подарки дарить.

– Ёлку наряжать? – удивился Фёдор. – Чем ещё её наряжать?

– А вы что, ёлку не наряжаете? – решилась я задать вопрос, не зная, как дальше врать, чтоб было правдоподобно.

– А зачем её наряжать? – Фёдор засмеялся. – Она же дерево.

– Сам ты дерево, – шёпотом проворчала я. – Обычай в нашей семье такой – ёлку в ночь смены времён игрушками украшать, а не только вокруг костра плясать.

– Никогда о таком не слышал, – задумчиво протянул Фёдор прямо у меня над ухом. – В твоей семье явно Коловорот почитают, хоть и обычая такого у нас нет. Надо князю сказать, ему понравится. А игрушками какими?

– Стеклянными шарами, лошадками деревянными, сосульками, шишками, – я прикинула, в какое русло заведёт меня эта тема, осторожно подбирая слова. – А на макушке – красная звезда.

Фёдор присвистнул от удивления, я чуть не оглохла.

– Князю расскажи такое – не поверит!

– Тогда и не говори, – закатила я глаза.

– Так интересно же, – Фёдор, кажется, по достоинству оценил тему с новогодней ёлкой.

– А что за пир у князя будет? – спросила я, вспомнил недавний разговор.

– Так обычай такой, – удивился Фёдор моему вопросу. – Все князья устраивают пир, вступая в свои права. Ярдай в этот раз не хотел Ошима приглашать, да только никуда от этого обычая не деться. Придётся вновь его терпеть. Опять поссорится с кем-нибудь из гостей, посуду перебьёт, а дружина его напьётся вусмерть, драку учинит. Малашка, бедная, опять плакать будет. Одни неприятности из-за последнего князя. Нрав у него такой, самодур настоящий.

Я поняла, что сморозила глупость, задав неосторожный вопрос, но Фёдор был так зол на Ошима, поэтому не стал вдаваться в подробности моего неведения. Прикусив язык, лишь задушила в себе очередной вопрос.

– А твои родители где? Отчего ты только с бабушкой Коловорот встречаешь? – Фёдор осторожно проговорил каждое слово.

– Они умерли, когда мне и трёх лет не исполнилось, – сдавленным голосом ответили я. – Был пожар, они угорели. Не помню их совсем.

– Тяжело тебе без них, – не спросил, а лишь тяжёло вздохнул рында.

Ярдая мы догнали у стен крепости, когда открывали ворота проездной башни, украшенной оленьими рогами.

– Князь вернулся! – разнеслось по сторожевым постам.

Вскоре мы въехали в княжеский двор, через который уже бежал сонный конюший.

– К обеду пусть Коча вычистит и оседлает, – бросил Ярдай, спрыгивая на плотно утоптанный снег. – Ещё до Дальнего проедемся с Фёдором.

– Боязно, князь, – тихо проговорил конюший. – Не спокойное там место. Вы бы одни туда не ехали.

– Ничего, – похлопал тот его по плечу. – Ворон быстрее стрел. Конюхам передай, чтобы сено для пахотных коней на Щучьем лугу завтра забрали, а то его лоси доедят.

Фёдор помог мне слезть с коня, и я была несказанно счастлива, что верховая прогулка закончилась. Тело с трудом подчинялось, но выдавать свою слабость мне не хотелось.

– Отведи её к Малашке, – не глядя на меня, бросил Ярдай Фёдору. – Выспись, утром ты мне будешь нужен. Поедем в острог.

– Доброй ночи, князь, – кивнул Фёдор.

– И шубу мою верни, – бросил Ярдай, широким шагом направляясь к высокому крыльцу своих спаленных хором, а потом обернулся и посмотрел на меня. – Добро пожаловать в Просинь, Мирослава. Мы обо всём поговорим, но позже. Сейчас будь гостьей в моём доме, здесь ты в безопасности. Отроки и Малашка присмотрят за тобой. Об остальном я распоряжусь.

Как заворожённая я смотрела на княжеский дом, словно сошедший со страниц книг по древнерусскому зодчеству, и высившийся теперь надо мной во всём своём величии. Всё здесь было выполнено руками искусных мастеров, потрудившихся на славу.

– Идём, – Фёдор подтолкнул меня в спину. – Днём посмотришь. А князь, как с делами своими расправится, поговорит с тобой. Про деревню свою больше никому не говори, а то сочтут тебя за болезную. И не спрашивай меня о том, чего не мне тебе надо говорить.

– А Малашка это кто? – спросила я, едва поспевая за ним, поняв и без его нравоучений, что лучше помалкивать, пока не разберусь со всем.

– Вдова старого ключника, – ответил Фёдор. – Князь любит старушку, вот она и живёт здесь, присматривает за кое-каким хозяйством, да иногда отрокам сказки всякие рассказывает по вечерам, когда метель неистовствует. Она тебе понравится.

Я 2лишь кивнула головой. Больше всего на свете хотелось согреться. Сил терпеть холод у меня больше не было. Не заболеть бы теперь!

– А что это за острог такой, куда князь завтра собирается ехать? – старалась не отставать я.

– Дурное место, – Фёдор нахмурился. – Там вечно кто-то пытается прорвать засечную черту в дни смены времён года. Сотник Мирошка, который на заставе, недавно сообщил, что видел, как костры жгли у того самого прохода в Заокраину, через который…

Он осёкся и замолчал, испуганно оглянувшись. Явно сболтнул лишнего. Но мне и так стало понятно, что он имел в виду то самое дурное место, которым стращал меня по дороге сюда.

Я тоже обернулась, почувствовав на себе чей-то взгляд.

На гульбище[A4] опершись на перила, стоял Ярдай.

Я бы и не заметила его в темноте, но проходивший по двору конюший, осветил хмурое лицо ярким всполохом светца. Князь тут же отступил в тень.

Разбуженная в столь поздний час Малашка, сначала удивилась тому, кого с собой привёл Фёдор, а затем заохала-заахала, увидев, в каком виде я к ней заявилась.

– Заморозил девку, негодник! – замахнулась седовласая старушка на Фёдора, торопливо повязывая на голову платок и глядя на меня маленькими глазами, похожими на ягоды терновника в кружеве морщин. – Погляди, какая она!

– Я не виноват! – ловко увернулся Фёдор от разгорячившейся старушки. – Она сама нам на голову свалилась. Князю даже шубу ей свою пришлось отдать.

– Да ему-то от этого ничего, – бабушка Малашка усадила меня на лавку. – Неси, давай, горячую воду.

– Мне князь спать велел! – запротестовал Фёдор.

– Выспишься, негодник, ничего с тобой не случится! Неси воду, кому велела!

Фёдор, недовольно ворча себе под нос, скрылся за дверью.

– Вот ведь беда какая! И как же тебя, милая, так угораздило? Хорошо, что не замёрзла совсем! Откуда ж князь тебя привёз?

Она помогла мне выбраться из тяжёлой шубы, достала из сундука одну из своих льняных рубашек до самых пят.

– Ох и любит он испытания такие! Грубиян эдакий! И что ж ему эта забава в голову въелась? Уж и так всех сильных воинов вокруг себя собрал, невест всех отвадил, а всё ему неймётся. И приструнить некому. Был бы Рус, он бы ему растолковал, что негоже гостей полумёртвыми привозить.

Она ещё что-то негодующе говорила, хлопоча вокруг меня, но я её уже слабо слышала. Меня клонило в сон от усталости и равнодушия ко всему происходящему, тело моё было странно тяжёлым. Тревожные мысли слились в один пронзительный звон.

С деревянным ведром горячей воды появился Фёдор.

– Что так долго? – вновь накинулась на него старушка. – Лицо ей растирай давай.

Она окунула мои ноги в воду, что-то туда высыпав из берестяной коробочки. Я чуть не умерла от того, как больно мне стало от жара, точно в печку сунули! Сон мигом слетел.

– Бабушка! – запыхтел Фёдор от возмущения. – Мне с князем утром ехать в острог! Я спать хочу!

– Я тебе посплю! – и Малашка хватила его мокрой ладонью пониже спины.

Фёдор засопел, как ёж, с неохотой растирая тёплыми ладонями мои щёки.

– Где ты только взялась на нашу голову? – беззлобно ворчал он. – Нос отморозила, дурёха.

– Отвали от меня, – я попыталась оттолкнуть его, чтобы не слышать ворчания. – У тебя руки кониной воняют.

– Сиди уже, – закатил он глаза. – А то мне от князя влетит, что не довёз тебя.

– Да ему, видимо, всё равно. Он меня Ошиму хотел отдать. Да шубу свою пожалел.

– Знаешь, я с тобой полночи сражаюсь, так что мне уже не всё равно, – Фёдор щёлкнул меня по носу. – А князь никому бы тебя не отдал. Не такой он. К тому же, с Ошимом только он умеет разговаривать так, чтобы больших проблем не было. А я беру свои слова обратно. Понравилась ты мне, хоть и лопочешь странности всякие. Есть в тебе что-то…, – он замолчал. – Что-то сильное и упрямое. Это вредность, наверное, как у князя нашего.

– Скажи ещё, что я прикольная, – простонала я.

– Какая? Прикольная? – брови Фёдора уползли под густые каштановые кудри. – Вот именно такая ты есть. С языка слово сняла, так тебя теперь и буду называть, – и он засмеялся. – Прикольная.

Не сдержавшись, я пихнула его локтём в бок, от чего рында засмеялся ещё громче, чем вызвал страшное негодование бабушки Малашки.

Выпроводив Фёдора за дверь и уложив меня под шерстяные одеяла, старушка ещё долго охала.

– И как князю не совестно? А такой славный отрок был, сговорчивый да ласковый. И в кого только вырос таким нелюдимым? Такую девку чуть не загубил! Ты, милая, спи, утро-то оно вечера мудренее. А на Ярдая не серчай, он только борьбой и живёт, забывая иной раз о простой жизни. Да ну таков путь у него. Борьба за власть старых князей и приход Самхельма предопределили его судьбу. Ох и тяжкая она у него! Кабы пришла его наречённая, может он другим стал. Да только обрекла его Смерть на одиночество. Что-то теперь будет? Ох и горюшко. До чего ж тяжко на свете жить. Горе, горе. Эх.

Ошим

Спрыгнув с коня и с остервенением пнув подбежавшего дворового щенка, тут же жалобно заскулившего от боли, Ошим с ненавистью ухватил за ворот едва спешившегося Серьгу.

– Пшёл, собака!

И толкнул его со всей скопившейся в кулаке дури в сторону гридницы.

Злость кипела, разъедала душу, к груди точно калёную подкову приложили, и никак от неё нельзя было избавиться. Чувство, что он что-то упустил в разговоре с Ярдаем, не отпускало.

Недоумевающий Серьга, вжав голову в плечи, торопливо открыл перед князем дверь, шмыгнул следом, что мышь.

– Говори давай, – вместо слов из груди Ошима вырвалось звериное рычание. – Что ты видел?

– Ты про что, князь? – испуганно проблеял Серьга, переминаясь с ноги на ноги и комкая в руках меховую шапку.

– Про девчонку, – со злостью выплюнув слова, Ошим необузданным вихрем метнулся к стене, на которой висели в ножнах трофейные мечи. – Что ты за амулет видел?

– Так я, князь, не разглядел, – Серьга мертвенно побледнел, вжимая голову, чтобы казаться меньше.

Ошим метнул на него свирепый взгляд, что копьём к стене пригвоздил.

– Тупая твоя башка! Вспоминай! Что ты видел? Иначе глаза тебе выколю! – и князь сорвал со стены охотничий нож с широким лезвием.

Серьга попятился назад, но тут же налетел спиной в стену. Даже через тулуп чувствовался холод, исходивший от князя.

– Так круглый он был, амулет то, – заплетающимся языком промычал он. – Как колесо.

– Колесо? – Ошим шагнул к нему, бешено выпучив глаза. – В нашем мире это слово имеет несколько значений. Какое колесо?

– Я не разглядел больше, князь, – Серьга рухнул на колени. – Помилуй, княже! Темно было! Я не разглядел! Если велишь, я притащу тебе девчонку с амулетом-то этим! А велишь – украду амулет и тебе на разглядение передам! Помилуй, князь!

Ошим, дрожа от едва сдерживаемого гнева, метнул нож, и тот вонзился в бревенчатую стену с натужным стоном.

– Проваливай, – бросил он дружинному. – Коли надумаешь чего, чтоб явился сразу же. А на счёт того, чтобы девчонку украсть… С твоей рожей только в ярдаевых землях и светиться.

Серьгу тут же как ветром сдуло, только дверь протяжно скрипнула, глухо притворившись.

– Трусливая ты рожа, – с презрением бросил вслед Ошим, слушая, как скрипит снег под ногами бегущего через двор дружинного.

Молотило горячки бухало в голове всё время, пока он шёл в спальные покои сына. Хмель давно выветрился, оставив неприятный осадок в виде горького привкуса во рту.

Нянька, дремавшая у постели Подзимка, вздрогнула и тут же поднялась на ноги, увидев князя. Но тот лишь махнул рукой.

– Давно уснул? – спросил Ошим, подходя ближе, чтобы увидеть лицо сына.

– Да как полночь миновала, так сразу и успокоился, – шёпотом отозвалась старая Уенг, поправляя одеяло высохшими руками, напомнившими Ошиму ветви деревьев в осеннем лесу. – Метался, звал кого-то, не разобрать. Я его травяным отваром напоила, а Кучум ему ноги бараньим жиром натёр.

– Пусть Кучум утром зайдёт, спрошу его кой о чём, – Ошим пристально вглядывался в лицо спящего сына.

В нынешнем году ему должно было исполниться двадцать девять лет. Но из них он прожил жизнью обычного ребёнка только самую малость. Всё остальное время Подзимок был прикован к постели, а его сознание лишь временами становилось ясным.

Ошим помнил тот ужасный день, когда с сыном случилась беда. Его не было рядом, и некому было остановить Подзимка, познавшего всю силу собственной стихии. Во время боя на деревянных мечах один из отроков князя стал насмехаться над умением княжича управляться с оружием. Только научившийся воплощаться в позёмку, Подзимок в ярости продемонстрировал своё стихийное воплощение, чтобы расквитаться с обидчиком. Гнев лишил его человечности, отнял все силы и едва не погубил. Спасло Подзимка лишь появление на пути его стихии любимой няньки. Вот только сила выгорела в нём дотла, иссякла. Развоплощение стало хуже смерти для любимого сына Ошима. Теперь немощное тело держало душу лишь усилиями старой Уенг, знавшей гораздо больше любого знахаря.

Ошим подозревал, что напоминавшая засушенную летучую мышь нянька, была так или иначе связана с духами деревни, в которой жила, пока однажды он не нашёл её и не поселил в своих хоромах. Старуха, с длинными седыми волосами, которые она днём прятала под синим платком, а ночью распускала и утирала ими лицо Подзимку, завывая на своём языке, от которого кровь стыла в жилах то ли молитву, то ли заклятье, временами навевала ужас даже на Ошима. Князь с трудом выдерживал её немигающий взгляд, когда она с чем-то не соглашалась или была недовольна его делами в княжестве. Точно на него смотрел он сам, только уже перешедший за черту иного мира. Но лишь она могла научить тому, как повернуть пророчества, воспетые бродячими бардами, вспять и тому, что могло бы спасти сына и вернуть Ошиму его прежнюю жизнь. В той жизни у него было самое драгоценное – любовь и прощение ненаглядной жены и счастливый, здоровый сын.

– Что ты узнал сегодня? – Уенг повернула к нему голову, впиваясь взглядом чёрных глаз, даже с возрастом не утративших своего природного цвета и блеска.

– Всего лишь смутная догадка, – отмахнулся Ошим. – Не о чем говорить.

– Догадка? – Уенг усмехнулась. – В душе ты уже знаешь ответ.

– Я должен убедиться, – Ошим перевёл взгляд на старуху. – Мне не нужны лишь догадки.

– Тогда доберись до ответа и не потеряй голову, – Уенг махнула рукой. – Вдруг именно эта догадка спасёт твоего сына. Ты же об этом думаешь сейчас?

Ошим лишь сжал кулаки, круто развернулся и стремительно вышел прочь, проклиная про себя старуху за то, что всякий раз была точно его внутренним голосом.

[A1]Бакари – обувь из шкуры с оленьих ног.

[A2]У манси существовала традиция заплетать длинные волосы мужчин в две косы, потому что в них хранится одна из пяти душ мужчины. Для воина было важно спасти душу и волосы, нежили сохранить жизнь и тело.

[A3]Ворса – леший

[A4]Гульбище – терраса, окружающая хоромы по периметру, выполняет роль веранды, зимнего сада, балкона и переходов между другими строениями хором.

Глава 3. Голос леса

Мира

Проснувшись утром от громких голосов, долетавших до моего слуха, я неохотно открыла глаза. Всё тело отяжелело от сонной сладости и тепла. Пахло душистым чаем, как у бабушки.

У бабушки…

Меня окружали чужие стены, а сквозь мутное заледенелое стекло, разрисованное дивными узорами, пробивалось неясное серое утро.

– Жалко, что это не сон, – простонала я, опуская ноги на холодный пол.

Бабушки Малашки нигде не было видно, и я совсем приуныла. Но не успела я придумать, что делать, старушка моя вернулась. Да не с пустыми руками.

– Проснулась уже? – удивилась она. – А я тут ещё за одеялом ходила. Ты всю ночь зубами от холода стучала, уж думала горячка у тебя, – она потрогала тёплой рукой мой лоб. – Князь тебе одежду передал, да покои велел показать, как поднимешься.

– Он приходил? – удивилась я.

– Фёдора прислал, – Малашка, прищурив подслеповатые глаза, кивнула на груду тёплой одежды и таз, над которым вихрился пар. – Вон и вода ещё не остыла. Умоешься, отведу тебя да своими делами займусь. А ты пока устраивайся, привыкай.

– Они уехали? – спросила я, прислушиваясь к голосам.

– Собираются. И ты собирайся.

Она помогла мне надеть дивный наряд, какого я бы в жизни не примерила на себя в своём мире. Уж больно дорогим он выглядел и непривычным – шёлковая длинная сорочка, тёплый небесно-синий кафтан с широкими рукавами, расшитый хрустальными бусинами и серебром, меховые сапожки, словно сшитые специально для меня. И шуба из чёрного мягкого меха, тёплая и ласковая.

– Раньше мать Ярдая, Миланка Синесветовна, носила эти наряды, – улыбнулась Малашка грустно. – Он и пояс её тебе передал. Это самое главное в одежде. Она сама расшивала его. Дивная рукодельница была.

– А что с ней случилось? – осторожно спросила я.

– Князь Сечень отправил её с малолетним Ярдаем в зимнюю Сурью. Это крепость самая дальняя в нашем княжестве. Так он думал, что убережёт жену и сына от напавшего на нас войска Самхельма во главе с князем Шоем. Шою принадлежит соседнее княжество и во власти его бураны да волки, их силой он правит. Одряхлел он после того, как с Самхельмом уговорился истреблять всех, кто не подчинится власти их. Только злоба его на этом свете и держит, – без тени подозрения к моему неведению тут же откликнулась Малашка, точно того и ждала, чтобы с кем-то поделиться своими воспоминаниями. – Сын его, Ветродуй, характер отца перенял и даже переплюнул его. Таким же ненавистным был и жестоким. Одна слабость у него была – княжна наша Миланка. Хотел он в жёны её взять любой ценой. Много раз сватался, много подарков вёз. Да отказала ему Миланушка, князя нашего Сеченя выбрала душой и сердцем. Ветродуй и задумал отомстить ей. Надругаться над ней хотел, а Ярдайку и вовсе убить. Прознал про день, когда князь их в Сурью отправил и напал. Да только Миланка не только красавицей была, но и сильной духом воительницей. Когда Ветродуй догнал их и на Ярдая с мечом кинулся, она его собой закрыла. И не просто закрыла, но и Ветродуя с собой забрала в небытие. Один клинок им погибелью стал. Потому люди и говорят, что коли небо предзакатное зимой малиновым или красным светом горит – быть сильному ветру, ведь то наша Миланка Синесветовна с Ветродуем борется, чтоб дитя её никто не обидел больше.

С замирающим сердцем я провела рукой по расшитому поясу, тяжёлому и величественному. Слишком дорогой был подарок для меня. Лучше всё это вернуть, ни к чему такие одежды. Пусть найдут мне какую-нибудь простую рубаху, неприметную и безо всякой истории, а то в такой шубе далеко не уйду. Гостить я здесь не собиралась – чужая ведь тут, лишняя. А до дома ведь рукой было подать.

Мы вышли в хозяйские сени, и, петляя мудрёными переходами, добрались до моих покоев, которые были совсем недалеко от Малашкиных, но я так нервничала, что совсем ничего не запомнила и страшно испугалась, когда она хотела оставить меня одну. После моего недолгого протеста, бабушка всё же согласилась взять меня с собой.

– Князь просил подарки для княжон выбрать. Кружева от кружевниц, мех для полушубков, поручи самоцветные, – рассказывала она мне о своих делах. – Скоро пир, все приедут чествовать вступление князя в Коловорот.

– Что это за Коловорот такой? – спросила я осторожно, боясь вызвать подозрения старушки в моём полном невежестве.

– Время, когда каждый князь или княжна правят временем в году исходя из их стихийных особенностей.

Я обернулась. На пороге стоял Ярдай. Собранный в дорогу, он о чём-то явно тревожился. Хмуро разглядывая раскрытые Малашкой ларцы, князь тяжело вздохнул.

– Для Эртине плащ пошить надо, – и он указал рукоятью меча, вложенного в простые, без украшений и узоров, ножны, на синего цвета отрез шерстяной ткани. – Без сложностей. Скажи Марье, чтоб не мудрила с вышивкой.

Малашка недовольно зацокала языком, но отрез подхватила и вышла.

– Ты отвезёшь меня домой? – тут же спросила я Ярдая, едва дверь за старушкой затворилась. – Или хотя бы укажешь, в какую сторону мне идти.

Ярдай подошёл к окну, разрисованному морозными узорами.

– Хочу спросить тебя, почему ты оказалась в лесу посреди ночи? – спросил он, оборачиваясь ко мне. – Что с тобой такого случилось?

– Да что тут говорить, – пожала я плечами. – Автобус, на котором я ехала домой, сломался. Такси не вызвала, решила, что недалеко, добегу и сама. К тому же, это была новогодняя ночь, все отмечают праздник. Кто бы из водителей захотел тащиться в такую даль? Вот и пошла через лес.

– А потом? В лесу что-то случилось? – Ярдай пристально смотрел на меня, хмурясь и ловя каждое слово.

– Да ничего не случилось, пока тебя не встретила, – фыркнула я, намекая на всё то, что произошло ночью. – Испугалась, немного с дороги сбилась. Там снегу по пояс, дороги было не разобрать. Вот меня и занесло к останцам, а потом на реку, где я провалилась, когда перейти её хотела.

– Останцам? – Ярдай сделал шаг вперёд.

– Ну да, – пожала я плечами, теребя кисточку на поясе. – Там два камня в лесу, мне лень было их обходить, через них пошла. И да, я знаю, что никто из деревенских рядом с ними старается не околачиваться, чтобы духа тайги не побеспокоить. Бабушка каждый год напоминает, когда мы с девчонками за грибами или за ягодами ходим. Светка сто раз мимо них бегала, и ничего с ней не случилось. Лучше скажи, куда мне идти, а то я после такой ноченьки словила дезориентацию на местности. Про Коловорот и всё остальное, так и быть, спрашивать не буду.

Ярдай помрачнел.

– Кажется, теперь понятно, как ты тут очутилась, – прикрыл он глаза ладонью. – А то я всю ночь думал, почему…

– Что почему? – внутри меня нарастало что-то тёмное и неотвратимое, но я всё равно продолжала его отгонять.

– Боюсь, что не смогу тебя отправить домой, – князь покачал головой. – До следующего Коловорота точно.

– То есть, как не сможешь? – в ушах у меня зашумело, будто накрыло с головой волной из газировки. – Что не так с этим вашим Коловоротом?

– Ты не в своём мире, о котором говоришь, – Ярдай медлил, подбирал слова, хмурясь и наблюдая за мной. – Так получилось, что в момент смены времён стражники тайги приняли тебя за свою и пропустили. Да и река… Тебе просто придётся принять случившееся, пока мы не придумаем, как вернуть тебя домой.

– Я ничего не понимаю, – пролепетала я, глядя на него, будто это он спятил, а не я. – Мне же просто надо выйти на дорогу, по которой шла, а вы здесь живите, как хотите. Я даже никому не расскажу! А может…

От внезапной мысли мне стало совсем не хорошо. Комната поплыла и завертелась с устрашающей скоростью.

– А может, я умерла?

Ярдай тяжело вздохнул.

– Ты жива, и это прекрасно, – ответил он. – И чтобы так и впредь оставалось, помни о моей просьбе – никому, ни при каких обстоятельствах, никогда и ни за что не показывай свой ключ. Иначе, пока мы будем решать, как вернуть тебя домой, он тебя погубит.

– Почему? – мне стало страшно.

– В моём мире многие вещи имеют значение, – усмехнулся Ярдай. – Если я тебе всё расскажу, то, боюсь, это будет чересчур. Да и времени у меня сейчас нет. Спроси Малашку про Коловорот и о житейском, она тебе всё расскажет и даже больше. И пока меня не будет – за ворота ни ногой. Не вздумай искать свою деревню, здесь её нет. А ты – есть. Со временем разберёмся, что да как. Пока что – побудь моей гостьей.

И он, слабо улыбнувшись какой-то вымученной улыбкой, вышел прочь, оставив меня тонуть в шипящих волнах отчаяния. Бороться с ними не было сил, но их шёпот повторял снова и снова «Ты не дома. Домой не вернуться».

– Я хочу домой, – прошептала я, опускаясь на лавку. – И я… Я хочу жить.

Вскоре вернулась Малашка.

– Ну? – удивилась она, глянув на меня. – Чего застыла? Нечего отчаиваться. Князь говорит ты не здешняя. Так это ничего, привыкнешь. Унывать некогда. Его дом – твой дом. У него не пропадёшь. Лучше давай-ка мы с тобой, девонька, подарки княжнам выберем. Ох не люблю я это дело. Особенно для Юни что-то готовить. Сущая сумасбродка, а не княжна! Ей никогда не угодишь! Ты, я гляжу, не такая. И не приведи Небо тебе с ней схлестнуться. Ух! Она глаза кому хочешь выцарапает! А уж как за нашим Ярдаем-то вьётся! Ужиха! Но не пара она ему, ох и не пара.

– Юня? – я подняла голову на старушку, прислушавшись к её гневной тираде.

– Княжна, которой летние суховеи подчиняются, – фыркнула Малашка. – Она в Коловороте у нас шестая. Вечно с сестрой цапается, с Илей. Та хоть и старшая, да уступает ей во всём, жалеет. Но Илю лучше не злить – то засуху нашлёт, то солнце к себе в услугу заманит и сожжёт всё своим жаром. Муж её, Громобой, между сестрицами как ведро воды, чтоб пыл остужать, – и Малашка ехидно засмеялась. – Правда, в гневе страшен, все грозы его, все ураганы летние. С Илей они вместе правят стихиями в своё время. А там уж следом за ними и Чадым идёт. Богатый князь, щедрый, звезды к нему на ладони падают. Но себе на уме. Женился уже б что ли.

– А чего ж не женится? – полюбопытствовала я.

– Да молодой он ещё, кровь горячая, – махнула рукой Малашка, поджав от недовольства губы. – Сватался к дочери Громобоя и Или, да та ему отказала, на Эртине глаз положила.

– Эртине? – переспросила я. – Которому князь плащ велел сшить?

– Он, он, – закивала Малашка. – Третий в Коловороте князь. Красавец, каких свет не видывал. Его лучше один раз увидеть, чтоб понять, что он за человек. Потому что каждый тебе о нём разное расскажет. Князь наш с ним с некоторых пор не в ладах. Уж слишком у Эртине нрав… своеобразный. Он хранитель талых и подземных вод, ему подчиняется всё живое, природа пробуждается по его велению, он слышит её, понимает. Похожи они с Ярдаем в чём-то, только Эртине тот ещё пустомеля.

– А сколько всего князей? – спросила я.

– Князей восемь и три княжны, – Малашка вытряхнула из ларца жемчужные нити. – Есть ещё Айлуна. Тёмная и светлая стороны луны. Айлуна сеет любовь, чтобы всё живое цвело и преумножалось, от её цветочной пыльцы даже старый пень может зазеленеть. Но коль кого невзлюбит – горько тому человеку будет от нелюбви маяться. Все сердечные дела от неё идут.

– А остальные князья? – мой голос чуть дрогнул.

– Сепей, сосед Чадыма и Качима, в его власти осенние ветры да зрелые колосья, у него богатые плодородные земли, весь хлеб у него, – Малашка вздохнула. – Любит торговлю. Жук ещё тот. Но сговорчивый. Чего о Качиме не скажешь. Тот хоть и самый дальновидный и благородный из князей, да только и вашим и нашим. Всё в друзья к Ярдаю набивается, да только хорошо его знают у нас. Сегодня он тебе друг, а завтра – нож в спину. Хоть сын не в него пошёл. Поумнее отца будет. Качим дождями заправляет, туманами да таёжной дичью. Его каждая тварь лесная слушается, на посылках у него. От чего его Грябор и не любит как соседа. Каждый год на охоте ругаются, поделить оленей не могут. В прошлом году Грябор на Качима не в свой срок заморозки наслал, так у того град размером с куриное яйцо выпал, крыши как решето. Ну и ругались они потом!

Старушка умолкла, разложила жемчуг, посмотрела на вышитые поручи, а потом со вздохом продолжила:

– Я стала не любить эти пиры в последние годы. Ждут звёзд с небес, а сами нашего князя самым последним к себе приглашают. Про подарки и вовсе молчу. Вон в том году подарили ему некоторые тканый отрез, какого и на рубаху не хватит. Уж с каким-то иным умыслом подарочек-то был. Сжечь велела, пока князь не прознал.

Я нахмурилась, понимая, к чему она клонит. Не хотелось бы мне получить в подарок отрез ткани, которого хватило бы лишь на то, чтобы перекинуть петлю через потолочную балку.

Малашка ещё какое-то время ворчала себе под нос о том, что было бы неплохо, если бы никаких лицемерных традиций не было вовсе, на которых каждый за спиной держит нож. А я размышляла над тем, каково это сидеть за одним столом с теми, кто желает тебе смерти. Внутри шевельнулось что-то неприятное.

Мы вышли во двор, чтобы скоротать путь к горенке в княжьей избе, куда принесли разные вещи на выбор. Было страшно холодно, но мне отчего-то это было приятным – дышалось легко. Видимо, мои городские лёгкие были в таком шоке, что с жадностью пожирали чистый воздух.

Ярдая я увидела в компании Фёдора и вчерашнего конюшего. Рядом с ними стоял огромного роста и размера муж, в мохнатой одежде, делавшей его похожим на медведя, вставшего на задние лапы. Он громко что-то говорил князю, точно втолковывая каждое слово, но тот упорно не хотел его слушать.

– Да пойми ты, князь! Разве оно того стоит? – услышала я. – Хотя бы семь человек! Семь!

– Так будет сложно, – Ярдай покачал головой.

– Зато спина прикрыта!

– Князь, ну послушай ты Буса! – взмолился конюший. – Не просто ж так вести эти приходят.

Ярдай сурово посмотрел на окружавших его людей, а потом приметил меня. И без того хмурое лицо стало ещё жёстче. Я даже поёжилась от этого пронзительно-холодного взгляда, точно была главным источником всех его бед.

– Ладно, – прорычал он. – Будь по-вашему. Зови Басмана, Плишку и Рябого с Молчаном. И поторопитесь, ждать не стану. Выводи Ворона.

Конюший тут же побежал в сторону стойла, что-то приказывая на ходу младшим конюхам.

– Это Бус, – шепнула мне бабушка, кивнув в сторону могучего воя. – Старший гридень у князя, воевода. Он ему за место отца первое время был. Небось, у него спорить так научился, что не переспоришь, – и она недовольно хмыкнула.

Тут нас увидел Фёдор. Лицо его как-то странно переменилось, и он что-то быстро-быстро стал рассказывать князю.

– Мира!

Мы с Малашкой почти дошли до княжеской избы, когда меня окликнули.

Повернувшись, я увидела несущегося к нам на всех парах Фёдора с самодовольной улыбкой, придерживающего одной рукой меховую шапку.

– Чего тебе? – удивилась я.

– Я тут князю про твою ёлку рассказал, – заулыбался он белозубой улыбкой, что дитя малое.

– Ну и что? – пожала я плечами.

– Я попросил его разрешить тебе нарядить для нас такую ёлку, чтобы всем гостям на пиру завидно стало! – Фёдор сиял от своей воображаемой затеи. – Будет нам праздник, как у твоей семьи. Ты согласна?

Я с удивлением перевела взгляд на Ярдая.

Тот делал вид, что не слышит громких слов Фёдора, хотя сам замер посреди двора, так и не дойдя до ворот конюшни.

– Можешь просить всех, кого хочешь, чтобы помогли тебе с игрушками, – тараторил скороговоркой Фёдор.

– А князь за детское баловство твою идею не примет? – громко спросила я. – А то как бы в твоих покоях эта ёлка не оказалась. Или ещё где поинтереснее.

Фёдор повернулся к Ярдаю.

– Князь, ты ж вправду не против?

– Не против, – недовольно отозвался Ярдай и широко зашагал прочь, как будто не он секунду назад подслушивал разговор.

– До вечера, Мира, – ещё шире улыбнулся Фёдор и побежал его догонять.

– Берегите себя, – крикнула я вдогонку.

Не знаю, что на меня тогда нашло. Но я бы пожалела, если бы не сказала этих слов.

Дрогнувшая спина Ярдая и его сбившийся шаг сказали мне о том, что он услышал. А на душе у меня стало совсем неспокойно. Я почувствовала себя брошенной тем, кто мог меня защитить и объяснить всё то, что было враждебным и непонятным.

Фёдор лишь помахал через плечо шапкой, ухватил вынесенный ему кем-то из отроков стяг синего цвета, и вскочил на выведенного коня, так лихо, что Малашка заохала и закачала головой.

– Ох, душегуб! Совсем не жалеет старушку! И когда только успел так вымахать? Ну, идём же, Мирослава, нечего мёрзнуть на ветру.

Я взглядом проводила удаляющихся всадников до княжьих ворот и, наконец, одолела ступени, добравшись до сеней, в которых уже скрылась моя Малашка.

Очутившись в гриднице1, первое, что я увидела, был княжеский престол – резной трон, украшенный в навершии самоцветами. Позади на стене кроме знамён висело оружие: топоры, мечи, булава и несколько щитов. Растянутые шкуры и рога придавали этому месту суровый воинственный вид.

– Это тут я должна ёлку нарядить? Топориками и ножичками? – поморщилась я.

Когда подарки были разложены по ларцам, Малашка недовольно оглядела оставшиеся припасы, и также недовольно всплеснув руками, собрала оставшиеся кружева и аккуратно завернула в сукно.

– Не напасёшься на этих голубушек, – проворчала она. – Почто князь их так балует?

И оставив меня одну, ушла куда-то в сени.

В дверь просунулась голова в заиндевелой шапке.

– Госпожа?

Я удивлённо обернулась.

В гридницу вошёл долговязый юноша, краснощёкий, курносый, с выбившимися из-под шапки рыжими вихрами. Судя по одежде, он был отроком2 младшей дружины князя.

– Меня Фёдор прислал, – сообщил он мне. – Говорил, тебе помощь наша нужна. Что велишь делать, госпожа?

Я перемялась с ноги на ногу. Вот те раз! Не пошутил значит! Переведя взгляд на княжий престол, я тяжело вздохнула. Делать нечего, придётся что-нибудь придумать, хотя идея была так себе – чего доброго Ярдай ещё и на Фёдора разозлится, что тот со мной связался.

– Нужна красивая пушистая ёлочка, ровненькая, хорошенькая, – неуверенно произнесла я. – Чтоб в том углу поместилась.

– Ёлка? – переспросил отрок немного с удивлением. – Так я мигом. Лес недалеко, на санях быстро привезу. А что ещё?

– А что у вас есть? – я перевела на него взгляд. – Шишки, деревянные спилы, игрушки какие-то, лоскутки?

– Это недолго выяснить, – засиял отрок. – Скажу Палию, уж найдёт, что нужно. Он у нас мастер с деревом обращаться.

– Ну тогда пусть несут сюда что есть, разберёмся, – кивнула я, озарённая вдруг сумасшедшей идеей. – А стекла или крошки самоцветной лишней не найдётся? Мне бы нескольких рукодельниц ещё. И яиц десятка два.

– Жди, госпожа, я мигом. Меня, кстати, Ярилкой зовут, – улыбнулся он и скрылся за дверью.

– Ага, – только и кивнула я, лихорадочно размышляя над тем, как бы гармонично украсить всё это суровое мужское пространство своими нелепыми игрушками. – А я Мира, а не госпожа.

Оставшись наедине с собой, я вновь обвела гридницу взглядом. Грозное оружие, мохнатые пугающие шкуры и дубовые столы… Такого в моей практике ещё не было. Последние два года на дизайнерском факультете были одним сплошным разочарованием – все проекты были сплошь в духе современности, никакой сказочной романтики и эклектики, как я любила. И вот выпал случай. Пусть будет смешно и нелепо, зато с частичкой моего мира. Велит всё убрать – уберу.

– Что за жизнь такая? – хмыкнула я. – Бабушкины два чемодана с ёлочными игрушками, наверное, ждут меня дома. А мне теперь голову ломай, чем ёлку для князя нарядить. Это чтобы меня в моих проблемах совсем с головой утопить? Ладно, сама виновата, за язык никто не тянул. Будет вам ёлка на зависть остальным месяцам. Может оно и к лучшему, заодно узнаю, кто из себя что представляет. Всё равно я не придумала, как мне быть теперь. Остаётся только приспосабливаться.

Когда стали вносить корзины со всякой всячиной и пришли восемь женщин-рукодельниц, я ринулась в бой, уверенная в том, что справлюсь. В меня вселился дух предводителя стаи мастериц, словоохотливых и исполнительных, не то, что мой предыдущий коллектив, с которым я работала над дипломным проектом.

Из разноцветных лоскутов мы сделали пёструю гирлянду, шишки и жёлуди обмазали яичным белком и посыпали самоцветной крошкой, оставшейся у мастеров по камню и приклеившейся намертво, спилы деревьев расписали белой и красной краской. Пока Ярилко с другими отроками мастерили крестовину для ёлки, Малашка сшила красную звезду, набила её соломой и приделала рукавчик, чтобы можно было надеть на макушку. Кто-то из гридней принёс деревянного расписного коника и оленя, которых поставили под украшенную ёлку.

– Как красиво, – с восторгом протянула одна из мастериц, бойкая и розовощёкая Весея. – Попрошу брата и у себя дома такую ёлочку поставить. Бабушка Малашка, тебе нравится?

Дремавшая на лавке старушка встрепенулась, отложила шитьё и подошла поближе посмотреть на украшенную ёлку.

– Красиво, и точно вот именно этого всем нам не хватало, – задумчиво протянула она, любуясь нашим творением. – Вот как будто когда-то давным-давно я видела такой сон, может в детстве моём далёком. Мать свою отчего-то вспомнила. Помню, она мне всё сказки по вечерам рассказывала, да песни пела. А за окнами вьюга выла. Но мне так хорошо и тепло было, вот прям как сейчас. Понравится твой обычай князю нашему, Мирушка, не может не понравиться.

– Я не расстроюсь, если не понравится, – вздохнула я, вешая на ёлку последнюю игрушку.

– Он хоть и суровый, но труд ценит, а вы тут столько всего сделали, что совесть не позволит выбросить, – погладила меня по спине Малашка.

Когда все разошлись, я осталась доделать последнюю свою задумку – не хотелось, чтобы оставшиеся веточки и ягодки даром пропали. Вооружившись прочной шерстяной ниткой, я плела гирлянду, которой хотела украсить стол князя. В голове толпились самые разные мысли, да и чувствовала я себя страшно одинокой в чужом мире. Всё было непривычным и непонятным. А тут ещё и голова кружилась от того, что кроме утренней каши во рту и крошки хлеба не было – когда все разбежались обедать, я упорно старалась закончить всё к возвращению Ярдая и преспокойно смыться в свою клетушку, чтобы не попадаться ему на глаза. Так что не до еды мне было.

За окном быстро стемнело. Пламя в очаге устрашающе загудело – поднималась метель. Вой ветра нарастал, баюкал, шептал страшные зимние сказки. Помню, бабушка рассказывала, что в январе такие метели заканчиваются гибелью заплутавшего путника.

От очередного порыва ветра, потухли ближайшие ко входу свечи, и дымные едкие струйки поплыли по гриднице.

Я обернулась.

На пороге никого не было, но в вое ветра и безлюдной тишине мне чудилось чужое присутствие.

– Мира…

Тихий жалобный шёпот коснулся моего слуха, нагнав волну мурашек.

Я уронила клубок с нитками. Глухо отскочив от пола, он покатился прямо к двери. Ни дать, ни взять – путеводная нить!

– Кто здесь? – тихо спросила я.

Но ответом мне был дикий вой ветра, такой грозный, точно сотни монстров рвали друг друга на части, окрашивая снег алой кровью.

Новая волна страха поднялась внутри меня и перехватила горло. Хотелось спрятаться с головой под одеяло, включить музыку, которая бы заглушила тот творящийся ужас за окном, от которого бесновалось пламя в очаге и дребезжали промёрзшие окна. Хотелось держаться за сильную руку рядом. За руку, которая бы остановила весь мой страх одним лишь ласковым прикосновением к волосам.

Но вместо всего этого я лишь выбежала из сеней, на ходу завязывая платок, сбежала вниз по ступеням и остановилась.

Вокруг было совершенно безлюдно, темно и тихо. Куда все подевались? Гудевший днём двор замер, точно в ожидании чего-то страшного. Завывающий ветер заставлял моё сердце колотиться так быстро, что внутри нестерпимо жгло от боли. А ключик неожиданно для меня стал горячим, пульсирующим, как этой ночью, когда я коснулась руки Ярдая.

Что если с ним что-то случилось? Эта мысль опалила моё и без того встревоженное сознание. Он спас меня… Что если ему тоже нужна помощь? Моя помощь.

Добежав до сторожевой башни, высившейся в дальнем конце двора, я услышала весёлые голоса отроков, собравшихся вместе за игрой в таврели3.

– Сюда ходи! – воодушевлённо кричал один из них. – Бей его! Бей!

Но заметив меня, все вдруг замерли.

– Ярилко здесь? – обвела я взглядом собравшихся.

– Не-а, – покачал головой черноволосый отрок, сидевший ближе всех к двери. – С гриднем Щербаткой ушёл на стену.

Я выбежала обратно во двор.

Снег залеплял глаза, а ветер хлестал так, что невозможно было рассмотреть хоть что-нибудь. Мне казалось, что я попала в бушующее море, где нет ни берега, ни спасительно корабля.

Ярилку и оставшегося за старшего гридня Щербатку я встретила у ворот, налетев сослепу на них.

– Госпожа, ты что ли? – удивился Ярилко, приставив ладонь к лицу, защищая глаза от колкого снега. – Куда ты собралась в такую погоду, госпожа?

– Почему князь до сих пор не вернулся? – спросила я у Щербатки. – Они обещали приехать вечером.

– Значит, на то воля князя, – нахмурился гридень, поправляя шапку, залепленную снегом. – Не твоё это дело, девонька.

– Как они доберутся до крепости в такую метель? – не унималась я. – На стене не горит ни одна сторожевая башня. Может, они в лесу заплутали.

– Князь не может заплутать, – Щербатка начинал злиться на моё непристойное и назойливое поведение. – На то он и князь, чтоб иметь силу, дарованную Великим Небом.

– А если на него напали? Если Ошим выгнал дружину и напал на него? Он ещё вчера ему пригрозил.

– Наши дозорные уже знали бы об этом, – гридень был непоколебим в своей уверенности. – Князь дал бы сигнал в любом случае. У него свои способы сообщить нам о том, что нужна помощь.

– А если он не успел дать вам этот сигнал? – я перестала его бояться, хотя дрожала всем телом. – Если с ним что-то случилось такое, что не позволило ему предупредить вас, не позволило попросить о помощи?

Щербатка недовольно смотрел на меня сверху вниз. Только тот факт, что я была гостьей в доме Ярдая, не позволял ему послать меня подобру-поздорову.

– Не тревожься, госпожа, – выдавил из себя Щербатка сквозь сжатые зубы. – Уверен, с нашим князем всё хорошо, и он просто ждёт, когда утихнет метель. Поверь, ему это не впервой.

– Мира…

В вое ветра я вновь услышала своё имя. Тихий голос звал меня. Так отчаянно и жалобно! Я не могла противиться ему и готова была бежать на край света, только бы помочь и не слышать этой мольбы.

– Зажгите огни, – прорычала я сквозь зубы, испытывая нечеловеческий страх от того, что ничего не могу сделать. – Пошлите отряд к Дальнему.

– Не вижу в этом надобности, – и Щербатка шагнул мимо меня.

Ярилко перемялся с ноги на ногу, не зная, что делать. Его лицо выражало непонятную смесь самых разных чувств. Но перечить старшему не стал, лишь глаза виновато опустил, встретившись с моим гневным взглядом.

Они ушли, оставив меня посреди двора молча бушевать от негодования.

– Смирись, Мира, – зло выдохнула я. – Здесь ты тоже ничего не значишь. Возомнила себя госпожой, не пробыв и суток неизвестно в каком мире? Ох ты ж и дура! А может я в коме? И мне всё это действительно кажется? Как это всё со мной случилось?

Я хмуро смотрела вниз на крепостную стену, смутно угадывавшуюся в пляске снега. А потом обернувшись на давно ушедших Щербатку и Ярилко, зашагала прямо к воротам. Вдруг выход там же, где и вход? Вдруг мне повезёт вернуться?

Ярдай

Дальняя застава давно превратилась в небольшой острог. Ничто не могло отнять жизнь, там, где её жаждали. Жителей, коих с каждым годом прибавлялось, не страшила близость к границе между мирами – Заокраине. Даже участившиеся набеги хорошо вооружённых воинов, одетых в чёрные звериные шкуры, не могли сломить дух тех, кого с детства учили не бояться.

– Острожники говорят, что шаман видел сущностей, про которых бабушка Малашка нам в давние времена перед сном говаривала, – отвлёк меня Фёдор от мрачных мыслей. – Говорит, что их даже поворот Колеса на светлую сторону года не страшит.

– А что им бояться, когда их покровитель в нашем мире? – хмуро отмахнулся я.

Дверь в избу, где мы дожидались сотника Мирошку, скрипнула.

– Где тут князь? – пророкотал вошедший весело.

– Да уж заждался тебя, – я лишь усмехнулся, наблюдая, как громадина в меховой шубе шагает ко мне с широко расставленными руками.

– Здорово, княже!

Мирошка крепко обнял меня, похлопал по спине, не переставая широко улыбаться в заиндевелую бороду. А потом, оглядев собравшихся, накинулся на кого-то из отроков, ругаясь на чём свет стоит за не накрытый стол.

– Да будет тебе, – махнул я рукой. – Угомонись. Ни к чему.

Но Мирошка успокоился лишь тогда, когда на столе стали появляться горшки с едой.

– Я, князь, не люблю беспорядок, – сообщил мне сотник, усаживаясь за стол. – Сегодня отрок, завтра вой. А к обеду бабы возмущаться начнут. Как тогда границу защищать, когда среди своих порядку нет?

Мне ничего не оставалось, кроме как согласиться с ним, ещё раз убедившись в том, что на счёт Мирошки я ни разу не прогадал, отправив его именно сюда. Тут сотник был на своём месте и вряд ли бы променял неспокойное приграничье на дневные и ночные караулы в Просини.

– Ты расскажи лучше, какие дела тебя беспокоят? – спросил я его.

Мирошка тяжело вздохнул, отводя глаза, налил себе полную кружку браги, и, прежде чем выпить, произнёс:

– Что-то изменилось, князь.

Я видел, как Молчан и Плишка переглянулись, а Басман крепче сжал кулаки, угрюмо глядя на сотника. Тот лишь приложился к кружке, осушил её до дна, после чего негромко заговорил, как если бы кто-то стоял за дверью и подслушивал.

– Ты понимаешь какое дело, княже. Они у камня того, что проход в Заокраину закрывает, молятся, костры жгут, зверьё в жертву приносят. Пока ещё зверьё…, – Мирошка осёкся.

– Они – это кто? – спросил Фёдор шёпотом.

– Да те, в чёрных шкурах, – Мирошка покосился на дверь. – Кто в приход Самхельма взял его сторону. Не забыли ж, кто это такой? – обратился он к Фёдору.

– Забудешь такое, – проворчал рында. – Он князем над всеми князьями стать хотел, мир наш уничтожить. Князя Смены времён погубил с супругой и младенцем. Я про Безвременье в детстве такого от бабушки Малашки наслушался, что до сих пор боюсь представить чародея этого, чтоб ему во век света белого не видеть. И чего только не сиделось в Заокраине своей? Там бы князем попытался стать.

– Прошлой ночью черношкурых было так много, что мы попросту не рискнули подойти ближе, – хмуро продолжил Мирошка, переведя взгляд с Фёдора на меня. – Но Мишка Перепел клянётся всем, чем можно, что видел среди отступников этих одного из звездочётов Смены времён.

Я нахмурился. Внутри сделалось неприятно пусто, будто услышанные слова пробили дыру и куда-то ухнули.

– Где Мишка? Пусть расскажет ещё раз, что видел, – попытался я как-то отделаться от неприятного чувства.

– Да спит он, – отмахнулся Мирошка. – Он от места, где мы наблюдали, две версты на пузе полз, чтобы лучше разглядеть чего у камня-то творится. Мы его не сразу и кинулись, молча слинял, паршивец. А когда вернулся, еле живой был, как в бреду говорил. Отогрели только к утру. Повторял одно, что прихода колдуна осталось ждать недолго. Но кто ж его выпустит-то, князь? Открыть ведь некому и нечем врата, что в крепость Смены времён ведут. А может чародей и сгинул давно? Не может же он столько лет сидеть взаперти один?

Он с надеждой буравил меня взглядом, желая услышать подтверждение своим словам. Вот только после минувшей ночи у меня язык не повернулся обнадёжить его.

– Мишке передашь от меня благодарность, – только и смог произнести я. – Но больше пусть так не рискует.

Мирошка тяжело вздохнул, отводя взгляд.

– Скажешь, что и вправду что-то изменилось? – он вновь налил себе браги. – Ты ведь должен был это почувствовать. Сама природа б тебе шепнула. У неё-то глаза и уши повсюду.

– Шепчет она мне, что впереди нас ждут славные боевые дни, – хлопнул я сотника по плечу. – Так что некогда вешать нос. Чтобы ни произошло этой ночью, мы должны быть готовы к любым переменам. От решения каждого зависит судьба не только нашего мира.

Мирошка кивнул, мрачно уставившись на свечной огарок.

– Сказал бы ты это Ошиму, князь, – криво усмехнулся он. – Ему-то до судьбы двух миров… Его же людьми полнятся ряды черношкурых. Он, глядишь, добьётся своего.

– Да только не вернёт колдун его сыну силу стихийного воплощения, – покачал я головой. – Погубит Ошим и сына и себя, сколько бы я это ему не говорил.

– Попроси Рю́ена, пусть втолкует ему, – усмехнулся Мирошка.

– Хочешь парня без головы оставить? – хмыкнул я. – Он и так из кожи вон лезет, чтобы я его в ученики взял.

– Так возьми, – Мирошка захохотал. – Качим будет рад.

Я лишь закатил глаза, пока дружина громко гоготала над последними словами сотника на счёт сына Качима.

Пламя свечи колыхнулось, точно от сильного порыва ветра. Никто не обратил на это внимания. Я бы тоже не придал этому значения, если бы в груди не кольнуло. Тревога, сама по себе поднявшаяся из глубин моего естества, заставила сердце зачастить. Никогда ещё я не чувствовал подобного, а от того стало ещё более не по себе.

– Засиделись мы, – хлопнув в ладоши, я поднялся из-за стола. – На камень охота своими глазами посмотреть, а не байки ваши слушать.

– Ты б поел с дороги-то, князь, – Мирошка пододвинул ко мне миску с горячими щами.

– Позже. Нам ещё вернуться засветло нужно.

– А чего так? И ночевать не останешься? – удивился сотник.

– У него там девица за хозяйку осталась, – ввернул Плишка. – Как бы гридницу князю не разнесла.

И они вдвоём с Молчаном заржали, что кони в стойле. Фёдор лишь криво усмехнулся, хоть в глазах и мелькнуло что-то похожее на ревность. Он и так всё утро уговаривал меня позволить Мире ёлку украсить. Пришлось уступить, чтобы отвязался. Оставалось теперь надеяться, что гридница не превратилась в девичью светёлку с ленточками и кружевами.

Басман хлопнул воев по вихрам, да только что им будет, самодурам эдаким?

– Какая девица? – удивился Мирошка.

– Никакая, – отмахнулся я как можно более безразлично, хотя хотелось от души врезать воям, многозначительно подмигивавших сотнику. – Из деревенских, заплутала в лесу. Не бросать же её было?

– Понятно, – протянул Мирошка огорошено. – А я уж было порадоваться за тебя хотел…

– Ну хватит вам! – гаркнул я на воев, уходя от дальнейших расспросов сотника. – Выметайтесь из избы. Басман, убери их с глаз моих долой, пока три ночи караула не схлопотали.

– Пшли, – и Басман охотно вытолкал Плишку с Молчаном из-за стола. – Скотские вы дети.

Я лишь закатил глаза, шагая следом, пока Мирошка ещё чего-нибудь не спросил.

Неприятное чувство внутри только сильнее разгоралось, пока мы ехали по проторённой лошадьми тропе, уводившей куда-то в гору. Тишина была неприятной, подозрительной, словно кто-то невидимый наблюдал за нами, прячась в припорошенных снегом еловых лапах.

– Почти на месте.

Слова Мирошки донеслись до моего слуха как из-под толстого одеяла – до того глухим было место, что собственный голос замирал прямо в горле.

Вечно мрачный и строгий Басман сделался ещё суровее, зорко глядя по сторонам. Я знал этот взгляд. Отец Басмана был лучшим воином среди тех, кто в дни Безвременья защищал меня. И кто погиб за меня. Я помнил.

Тропа сделала резкий поворот и оборвалась на краю узкого выступа, где дозорные Дальней построили небольшое укрепление. Внизу хорошо просматривался величественный, и от этого грозный, горный хребет Каменных гор, напоминавших скелет громадного, давно вымершего чудовища, разделившего миры ценой собственной жизни. В том месте, где у монстра должно было быть сердце, виднелся обломок чёрной скалы – сакральное место тех, кто жаждал прихода Самхельма.

К нам навстречу вышли двое Мирошкиных людей. Увидев меня, тут же низко поклонились, переглянувшись друг с другом, явно призадумавшись над тем, какого лешего меня принесло.

– Спокойно? – Мирошка приложил ладонь к заиндевелой шапке, чтобы лучше разглядеть обрядовое место черношкурых.

– Тихо, – отозвался младший на вид вой, переминаясь с ноги на ногу. – Две лучины назад прошла волчья стая. Наша. Волки хотели было по той тропе пройти, – дозорный махнул в сторону реки, разделявшей наши с Ошимом земли. – Да только долго кружили у самой кромки леса, но так и не двинулись туда. Назад вернулись.

Хмуро посмотрев в сторону реки, я лишь поморщился от очередной кольнувшей иглы. До моего слуха долетел тихий шёпот леса. Он звал меня, о чём-то предупреждал.

– Князь? – Фёдор тряхнул меня за плечо. – Князь?

– Едем, – промолвил я, сбрасывая оцепенение. – К камню.

Воины переглянулись между собой, точно желая убедиться, что никто из них не ослышался.

– Не стоило бы тебе, княже, – Мирошка зацокал языком. – Дурное там место. Ещё эти демоны заявятся.

– Днём не заявятся, – я развернул коня, которому порядком наскучило стоять на одном месте и мёрзнуть.

Мирошка отговаривал меня до тех пор, пока мы не пересекли условную границу между караульной и чёрным камнем. Поняв, что я не отступлюсь, он вскоре умолк и лишь старался не отставать.

Цепь волчьих следов чётко виднелась на свежем снегу, даже лёгкая позёмка не успела её замести.

В отдалении гудел лес. Немая мольба звучала громче набата.

– Ой, дурное! – тихо взвыл вскоре рында. – Князь, давай воротимся? Кишки узлом завязываются, как у труса последнего.

– Тогда просто продолжай идти к цели, – посоветовал я Фёдору.

Рында лишь глухо что-то проворчал, сделавшись таким же нелюдимым, как и Басман.

Я не упрекал дружинных за их страх. Это было нормальным чувством. Место и вправду навевало дикий ужас, хотелось развернуть коней и мчать до самой Просини без оглядки. Но у каждого из нас был долг.

– Ещё ночью догорел.

Басман, спешившись, присел рядом с кострищем.

Подойдя к нему, я расковырял палкой угли. Из пепелища к ногам Мирошки выкатился человеческий череп.

– Животные говоришь? – поморщился я.

Сотник побледнел, схватился за сердце, огромными глазами глядя на мою находку, не в силах отвести взгляда от скалившуюся зубами закопченную головню.

– Виноват, князь, – прохрипел он через силу. – Не доглядел.

– Девчоночий, – Басман внимательно оглядел череп. – Семнадцать зим прожила, не больше.

Фёдор судорожно втянул воздух, сжимая кулаки так, что хрустнули пальцы.

– Падаль, – прошипел он сквозь стиснутые зубы.

Ковырнув кострище ещё, я приметил кусок металла, превратившегося в бесформенный скол.

– Серебро, – Басман оценил мою находку. – По массе подходит оберегу какому или подвесу. Небольшое что-то. Может даже перстень. Теперь не узнать.

– Девицы перстни не носят, – поморщился Плишка. – А серебряные Коловороты у наших январских не роскошь, а первый подарок при рождении.

– Этот, видимо, был особенный, – Фёдор взял огарок металла у Басмана. – Могли бы забрать себе, обменять.

Я молча слушал их рассуждения, и с каждым словом воев тревога в груди становилась больше. Она как снежный ком разрасталась внутри меня, давила под рёбрами, хватала за горло.

– Домой, – вырвалось у меня. – Темнеет. Мирошка, похороните девицу, как подобает. Да узнайте чья. Жди подмогу на днях.

Вскочив на Ворона, не прощаясь, я направил коня обратно к Просини, не дожидаясь, когда остальные нагонят.

Лес встречал меня первородным рёвом гудевшего в высоких елях ветра. Его зов был сейчас для меня единственным значимым звуком в мире, и голос был понятен моей стихийной сущности, желавшей лишь одного – справедливости.

Глава 4. Вязанка дров

Мира

Идти под пронзительный вой ветра было невыносимо трудно, но вскипевший огонь в крови гнал вперёд. Смахивая наворачивающиеся время от времени слёзы, я не переставала говорить себе о том, что всё то, что со мной произошло просто нелепая ошибка и исправить её следует как можно скорее.

– Всего-то мимо останцев обратно пройти, – уверяла я себя, широко шагая по укатанной дороге, заманчиво уводившей в лес. – Как раз к полуночи успею добраться к тому треклятому месту. Ведь если бы я не испугалась и не сбилась с дороги, ничего бы этого не было.

Деревья надо мной пронзительно скрипели, их низко склоняющиеся под тяжестью снега ветки цеплялись за одежду, хватали за волосы, норовили насыпать колючих игл за воротник. От этого моя злость ещё жарче вспыхнула. Ну не поверил мне Щербатка, ну и леший с ним. Пусть князь сам дорогу ищет к крепости.

Обернувшись, я присмотрелась – не видать ли огней Просини? Но чаща сделалась непроходимой, какие уж тут огни, когда и собственные руки не разглядишь. Да и с чего я вообще взяла, что это князь меня звал? Сдалась я ему!

– Права была бабушка, когда выдумщицей меня назвала, – горько усмехнулась я, сглатывая слёзы. – Такая большая, а в сказки верю. Только бы менква не встретить.

И отвернувшись, вновь зашагал по дороге, незаметно ставшей узкой тропой. Пыл мой весь куда-то подевался, а до слуха стали долетать жалобные стоны деревьев под напором разыгравшейся метели.

Когда очередная еловая лапа ухватила меня за плечо, я от страха громко ойкнула и сослепу рванула вперёд, уверенная, что лесной великан приметил меня. Сердце ещё колотилось где-то позади меня, а новая волна ужаса уже накрыла с головой.

Впереди на тропе горел небольшой костерок, света от которого едва хватало, чтобы осветить путника, решившего погреться в столь лютую стужу. Завёрнутый в чёрную шкуру человек тянул к огню скрюченные костлявые руки. Рядом лежала огромная вязанка дров, от которых исходил странный запах, какой обычно бывает, когда рубят молодые клёны – едкий, дурной, сладковатый и одновременно тошнотворный.

Я попятилась назад, лихорадочно соображая в какую сторону лучше бежать, чтобы исчезнуть.

– Ну? Чего встала? Проходи.

Откинув с головы край меховой накидки, на меня смотрела усталым взглядом старуха. Её длинная тёмная коса выбилась из-под съехавшего на одну сторону платка, и теперь, касаясь снега, была похожа на змею.

– Иди, погрейся, милая, – приветливо позвала она меня, жестом приглашая к костру. – Ты, видать, как и я, заплутала в такую погоду? Ни зги не видно. Всю лесную нечисть по норам разогнало.

Я топталась на месте, не решаясь подойти. Во мне яростно боролись две сущности, одна из которых успела проникнуться духом этого мира и явно во всём искала подвох после жуткой ночи. Вторая же вежливо готова была принять предложение.

– Вышла за дровишками, – продолжила старуха, кивнув на вязанку и не обращая никакого внимания на моё странное окаменевшее выражение лица. – Думала, до темноты управлюсь. Да пока ходила, совсем с тропы сошла. А тут и метель налетела. Умаялась я, хоть до дому и идти два шага. А твой дом далеко, милая?

– Так из…, – охрипшим голосом заговорила я. – Из Просини я.

– Из Просини? – удивилась старуха. – Так нам, кажется, по пути?

И она кивнула на тропу позади себя.

– Как раз мимо селища моего тебе идти, – радостно сообщила мне старуха, поднимаясь на ноги. – Совсем ведь недалеко. Можешь и у меня переночевать, коли дойдём. Да что тут идти? Тропа как раз к дому приведёт. А там и Просинь во всей её красе. Там уж сама добежишь, милая.

– Крепость в другой стороне, – покачала я головой. – Вы не по той тропе собираетесь идти, бабушка.

Старуха рассмеялась, поправляя платок.

– И вправду? Да уж я тут каждую тропу знаю, – махнула она на меня рукой. – Кабы не знала – во век из такой метели никуда не вышла бы.

Безжалостно затоптав огонь ногой, от чего он жалобно зафырчал и со стоном потух, старуха отряхнула с коленей снег, всё ещё посмеиваясь над моими словами.

– Я в этих местах выросла, всё здесь знаю, – весело говорила она. – Однажды три дня по лесу бродила, с тех пор голос леса слышу, как свой собственный. Он меня домой выведет. А ты, хошь иди, а хошь – броди.

Она взвалила на спину вязанку и споро зашагала по тропе в ту сторону, где я надеялась увидеть реку.

Темнота быстро растворила в своих объятиях старуху. Ветер взвыл голодным волком, засвистел разбойничьим посвистом. Оглядевшись вокруг и узрев только стену чёрных скелетов, тянувших ко мне свои руки, я побежала догонять старуху, стараясь не слышать голоса внутри, заговорившего со мной вдруг осуждающим тоном Ярдая.

Старуха уверенной и лёгкой поступью, не смотря на внушительный груз ноши, торопливо двигалась по витиеватой тропе, ни разу не обернувшись на меня. Она продолжала что-то рассказывать, но из-за ветра было сложно разобрать слова.

– Дорога вдаль от дома чёрной лентой бежит туда, где даже летом не тает снег. Там день темнее ночи, а ночь длиннее дня. В тех землях рыщут вечно голодные Охотники, – донёс ветер слова старухи. – Лишь четерёхглазая собака способна видеть тех духов.

Мне стало жутко не по себе от услышанного.

– Плети обереги из камней разноцветных, да в ночи гулять не ходи, – и старуха рассмеялась. – Так мне матушка моя каждый вечер говорила. Да не послушалась я советов её. А однажды ночью в деревню нашу пришли люди в волчьих шкурах. Они искали того, кто видит духов, кто не побоится пройти в земли Охотников. Меня отдали им, как бы матушка моя меня не отбивала.

– И вы были в тех землях? – любопытство пересилило страх и я, не подумав, спросила.

– В тех землях только Смерть, – усмехнулась старуха. – Она повсюду. Она шептала мне о жизни. Я там умерла. Умерла и вновь возродилась. Теперь твой черёд.

– Я не понимаю вас, – оторопела я.

– Да что тут понимать, – старуха впервые оглянулась на меня. – Нездешняя ты, чужая. Останешься со мной – научу всему, от смерти избавлю. Ярдай не защитит тебя, нет. От него тебя ждут лишь страдания. Лишь Ошим способен твою боль разделить. Станешь служить ему – вернёшься домой.

Я остановилась, не в силах дышать от накрывшего меня ужаса.

Старуха сбросила с плеча вязанку дров, с усмешкой глядя на меня.

– Коли хочешь выбраться – иди. А коли назад повернёшь – так плутать тебе до самой смерти по лесу.

– Кто вы такая? – озираясь по сторонам, я видела лишь темноту, подобную той, что бывает, когда смотришь тёмной ночью в колодец.

– Имя моё давно позабыто, – старуха без жалости наблюдала за моей растерянностью. – Так же станется и с тобой. Хочешь вернуться? Тогда иди за мной. Чай, испугалась моих слов? Напрасно.

И она вновь рассмеялась. От жуткого взгляда, каким она смотрела на меня, не осталось и следа. Передо мной снова была обычная бабушка, тащившая на плече дрова для того, чтобы согреть свой дом. В моей душе на один короткий миг поселилось сомнение в собственной адекватности. Может быть, я всё выдумала? Но в вое ветра мне слышался жалобный зов, слишком настоящий, чтобы поверить в нереальность.

– Ишь, как развылся! – недовольно воскликнула старуха. – До утра теперь надоедать будет.

Я оглянулась назад, размышляя над тем, как бы мне незаметно отделаться от сумасшедшей старухи и самой найти дорогу к крепости. Идти к останцам больше не хотелось. Да и внутренний голос подсказывал, что толку от этого всё равно не будет. Ярдай прав – ночь чудес случится только через год.

Дождавшись, когда тёмная фигура скроется за толпившимися на краю тропы елями, я бросилась бежать туда, откуда пришла.

Бежать пришлось долго. Дыхание сбивалось, а морозный воздух резал ножом лёгкие. Нестерпимо кололо в боку.

– А потом он мне и говорит: «Окажи услугу, расскажи моему сыну сказку, да чтоб она ему понравилась». Стала я размышлять над тем, какую рассказать…

Ноги сами приросли к земле, а из груди вырвался отчаянный вздох – впереди, как ни в чём не бывало, и явно не заметив моего отсутствия, всё так же шла старуха.

– Думала я, думала. И вспомнила, что ещё в детстве моём бабка мне одну сказку говаривала…

Нырнув между заснеженных еловых лап, утопая по колено в снегу, я отчаянно стала петлять между деревьев в ту сторону, где по моим предположениям должна была быть Просинь. Каждый шаг давался с трудом.

– Как же так? – дрожащим голосом повторяла я, вглядываясь в беспросветную кутерьму. – Зачем я пошла сюда? Чей это был голос? Явно не князя. Ох, Мира, зачем ты только живёшь на этом свете?

Петляла я долго, время от времени прислушиваясь к завывающей вокруг тишине. Но лес не отвечал мольбе ветра, оставался глухим и безжизненным.

Нога ступила на тропу, по которой тянулась цепочка следов.

– Нет, нет, нет! – выдохнула я.

– … Там люди прямо до самого неба свои дома возводили, а над ними летали огромные железные птицы, – как ни в чём небывало рассказывала старуха, шагая себе вперёд.

Жар ударил в лицо, руки задрожали.

– Отпусти меня! – закричала я старухе в спину. – Не пойду я с тобой никуда! Лучше здесь умру!

Но та точно и не услышала меня, скрылась меж деревьев, только неразборчивые слова доносил до моего слуха беспокойный ветер.

От жара стало нечем дышать. Паника медленно подкатывала к горлу, грозила вывернуть душу наизнанку.

– Княже! – позвала я в отчаянии. – Где ты, Ярдай?

Ярдай

Лес торопил. Деревья сами указывали путь, а снежная кутерьма рисовала одному мне понятный путеводный узор. В детстве мне жутко нравилось наблюдать за тем, как снежинки передавали мои сообщения друзьям, не давали им меня найти, когда играли в прятки. Теперь всё изменилось. Друзья превратились в надёжных воев. А снежинки были той нитью, благодаря которой я мог предупредить их, найти, дать любой знак. Они всегда были со мной на страже. Как и теперь.

Снежный вихрь вдруг распался на крупинки, не в силах мчаться дальше. Тишина окутала здешние места непроницаемой пеленой.

– К нам пожаловали гости, Ворон, – я скривился от собственных слов.

Конь недовольно потряс головой, перебирая на месте ногами.

Я знал эту тропу. Она уводила к реке, как раз туда, где был мост между нашими с Ошимом землями. Люди не любили её и обычно пускались в обход. Кто-то считал это место пристанищем злобных духов, не боявшихся пересекать границу, а кто-то говорил, что здесь даже деревья дерутся друг с другом за право расти на том или ином берегу.

Вот только какими бы смешными ни казались байки деревенских жителей, в седмицу ездивших на торг, здесь и вправду чувствовалось чужое присутствие.

Спрыгнув с коня, я ступил на тропу. Зловещая тишина недовольно зашипела хрустким снегом.

– Стой тут, – велел я Ворону, шагнувшему было следом. – Позову.

Конь недовольно затряс головой, звеня сбруей так, что только глухой не услышал бы. А потом и он провалился в тишину.

Я остался один.

Оборачиваться не стал. Только поудобнее перевесил ножны, приметив на снегу цепочку следов, уводившую прямо в сторону границы с Ошимом. Сомнений в его причастности к чему-то неприятному у меня не было – стал бы лес волноваться из-за пустяка?

Остывшее кострище, в котором даже в темноте угадывались остатки костей, заставило меня вынуть меч и ускорить шаг. Перед каждым поворотом сердце непроизвольно замирало в ожидании столкнуться с неизвестностью.

Лёгкий шорох сбоку. И в меня кто-то сослепу врезался. Ойкнул, ухватил за руку.

– Ярдай!

Небо! Только тебя здесь не хватало!

Звонкий шёпот с ноткой безумия принадлежал Мире. Какой куль её сюда занёс!

– Что ты здесь делаешь? – я едва не закричал на неё от негодования.

– Ярдай, она меня не отпускает! – зло ответила она. – Эта старуха ведёт меня к Ошиму! Я думала, это ты зовёшь меня, вот и пошла…

Она замолчала, резко оборвав последнюю фразу. Рука отпустила меня, и она отступила на шаг назад.

– Как тебе только в голову такое пришло? – не удержался я. – Звал тебя? Кто звал тебя? Какая старуха?

– Я не знаю! – со слезами в голосе выкрикнула она, отворачиваясь. – Я твой голос слышала, хотела помочь. И… Я домой хотела.

Последние её слова вырвали у меня вздох. Я и представить не мог, каково ей. Она, наверное, до сих пор не понимает, где очутилась и всё ещё верит, что произошедшее – сон. Хотелось бы и мне, чтобы тот кошмар, в котором находился наш мир много лет назад, тоже оказался лишь дурным сновидением. Но я не верил ни снам, ни случайностям. И теперь, глядя в затылок Миры, думал о том, что её появление – вестник нового испытания для нас всех. Лишь за одно это напоминание бесконечной борьбы мне хотелось её ненавидеть. Только я не мог. Всё, чему меня научили, это сражаться. И она в этом была не виновата.

– Идём, – бросил я. – Старуха ждёт.

И зашагал вперёд по тропе.

– Как? – ахнула она. – Разве мы не вернёмся в Просинь?

– А ты хочешь? – усмехнулся я.

– Разве у меня есть варианты? – хмыкнула она. – Я застряла здесь до следующего Нового года? Или есть способ вернуться раньше? Знаю, мне тут не место. Да я и не горю желанием отвлекать вас всех своим присутствием. Ведь, кажется, только ты знаешь, что я чужая, пока остальные принимают меня за сумасшедшую.

– Они привыкнут. Ты тоже.

– Я не хочу, – упрямо отозвалась она.

– Как ты сказала – у тебя без вариантов, – повторил я её мудрёную фразу. – Теперь твоё место здесь. Постарайся его сохранить, пока не занял кто-то другой.

– О чём ты? – удивилась она.

– У леса есть глаза и уши, – отмахнулся я. – О таком тут не говорят.

– Значит, это не ты меня звал? – вновь спросила она.

Я лишь покачал головой, вглядываясь в темноту впереди. Хотелось бы мне знать точно, чей голос услышала Мира. Перед глазами всплыли недавние обгоревшие кости невинно убиенной девицы, которую черношкурые принесли в жертву. Кем она была, раз ее приняли за ту, что стояла сейчас передо мной?

Тропа вильнула в сторону, и вскоре впереди показались просветы. Лес редел, выводя к реке.

– Мы перейдём границу? – Мира не отставала ни на шаг, озираясь по сторонам.

– Нет.

Старуха, о которой говорила девчонка, стояла у самого моста. Точно засохшее дерево застыла она с вязанкой на спине.

– Уенг! – крикнул я так, чтобы она услышала.

Старуха резко обернулась.

– Ты пришла рассказать мне зимнюю сказку? – засмеялся я. – Так вот он я! Говори! Я с удовольствием послушаю!

Старуха взмахнула рукой, грозя расправой.

Да только и я знал её давно.

Сухое дерево со скрипом коснулось лезвия меча, щепки брызнули в стороны. Жалобно вздохнул ближайший кедр, и с его макушки тихо посыпался снег.

– Уходи домой, Уенг, – крикнул я старухе.

Но она не собиралась сдаваться. Поманив пальцем, старая эква1 Ошима злорадно улыбнулась, бросила на снег вязанку с дровами. Только не дрова то вовсе были. А кости. В один миг они превратились в огромного волка, способного одной лапой перебить хребет лошади.

– Отдай девчонку, и мой Страх тебя не тронет, – прошипела Уенг.

– Я никуда не пойду! – выпалила с надрывом Мира, хватая с земли увесистую палку, готовая от отчаяния драться с любым чудовищем.

– Страх, насладись едой, – усмехнулась старуха, ласково коснувшись волчьего загривка. – Князь в твоём распоряжении. Коли одолеешь – человеком станешь, займёшь его место.

И она пронзительно захохотала, запрокинув голову назад и вскинув руки к небу.

Волк, ощерившись, бросился на меня без промедления.

Меч для него был не больше иголки, которую он попросту не замечал, как бы я не пытался защищаться от его огромных лап. Мне совсем не хотелось умирать. А ещё больше – не хотелось проигрывать старой няньке Ошима.

Старуха продолжала хохотать, безумными глазами глядя на то, как её Страх оттеснил меня прямо к колючим терновым зарослям и повалил на землю. Свирепая морда раз за разом почти касалась моего лица, но меч больно жалил, стараясь отыскать слабое место чудовища. Клыки, с которых бахромой свисала пена, капая прямо мне в глаза, готовы были впиться в шею и насладиться моим предсмертным хрипом. Когти, размером с кочергу, рвали тулуп, из которого мне всё не удавалось выскочить, как бы я не катался в снегу, увёртываясь от смерти. Да и когда мне было об этом думать. Наделённое жизнью чудовище вобрало в себя силу дерева и камня, никакие удары ему были нипочём.

Рык волка неожиданно перекрыл душераздирающий вопль Миры. Она закричала так, что у меня внутри всё похолодело. Я не мог её видеть, лишь в голове мелькнула бешеная мысль, что уже и не увижу.

Волк мотнул головой. В неживых глазах промелькнуло что-то похожее на удивление. А эква лишь громче засмеялась, наслаждаясь происходящим.

– Получай! Пошёл прочь!

На голову монстра приземлилась увесистая коряга. Потом снова.

Бездушное существо, не ведающее ни боли, ни страха, мотнуло мордой в сторону девчонки, нещадно молотившей его, щелкнуло пастью так, точно закрылся капкан. Мира вскрикнула, ловко отпрыгнув назад. Но этого было достаточно, чтобы дать мне единственное спасительное мгновенье.

Смех резко смолк.

Хрипло всхлипнув, волк завалился набок с широко разинутой пастью, с торчащей из неё рукоятью меча. Ещё мгновенье – и на снегу остались только разбросанные пожелтевшие от времени кости.

Уенг, замерев от неожиданности и досады, встрепенулась и кинулась бежать по мосту прочь.

– Проклятый Ярдай! – донёсся до моего слуха её отчаянный голос. – Ты ещё пожалеешь!

С трудом поднявшись на колени, я вынул из-под груды костей свой меч. В груди засела колючкой острая боль, а плечо жгло, как будто меня отстегали крапивой.

– Ярдай!

Мира, бледнее снега, подскочила ко мне, чтобы помочь подняться. Упала рядом на колени, отбросив своё грозное оружие в сторону, схватила за локоть.

– Сам, – проворчал я, опираясь на меч. – Всё нормально.

А потом взглянул на неё.

Губы девчонки дрожали, в глазах застыли ужас и боль. Видимо, вновь винила себя за случившееся.

– Спасибо, – неловко пробормотал я, кивнув ей.

Но Мира отвернулась, кусая губы и угрюмо глядя на разбросанные повсюду кости Страха. Точно почувствовав, что я всё ещё смотрю на неё, она покосилась на меня, а потом негромко выдавила сквозь слёзы:

– Прости. Это всё из-за меня. Я не хотела…

Я вздохнул, коротко свистнул, в надежде, что Ворон услышит. А потом, не глядя на неё, принялся оттирать лезвие меча снегом.

– Ты не дома, Мира. Не там, откуда пришла. Здесь, прежде чем что-то сделать, придётся подумать дважды. И возможно, однажды, этот мир станет твоим домом. Только если ты этого захочешь. Но чтобы в нём жить, тебе придётся понять его законы. Один урок ты уже усвоила. Второй только что благополучно разрешился для нас двоих.

– А третий? – тут же спросила она, горько усмехнувшись.

– А третий – закон человечности, – помедлив, ответил я, размышляя над собственными сказанными словами.

– Среди духов природы и людей с двойной сущностью, как Ошим или Уенг, есть ли просто люди? – с горечью взмахнула она рукой. – Здесь все хотят убить друг друга, чтобы идти первым.

– Есть, – кивнул я. – Не все кто воплощается в своё стихийное или животное обличие – чудовище. И да, не все хотят убивать и бремя первенства не все выбирали сами.

– Ты, например? Малашка сказала, что ты в Коловороте первый. Это дает тебе преимущество перед остальными. Поэтому другие хотят занять твоё место и быть первыми? И мой ключ с этим как-то связан?

Я не ответил. На душе было не спокойно. Я чувствовал, что она ждала от меня этого разговора. Но то, что она хотела узнать, пугало её саму, да и не место пока этой истории. Позади хрустнула ветка, заставив Миру вздрогнуть.

– А вдруг Ошим там? Вдруг он ждёт, что я приду с Уенг? Вдруг они нападут? – прошептала она, опасливо озиралась по сторонам.

– Тогда узнаешь третий закон, – невесело усмехнулся я. – Поглядишь на человечность.

Лес шептал. Он ведал всё. Слышала ли его Мира? Или просто ей было страшно, потому и спросила то, о чём говорили деревья. Могла ли она слышать? Из какого мира пришла? Одно знал точно – там ей было так же несладко, как и здесь сейчас. Но от этого-то она и была сильнее, раз не побоялась идти в лес после встречи с менквом и Ошимом, отставила страх на второе место, кинувшись мне помогать со Страхом. В том мире она явно училась выживать, не ставя себя ниже других, раз говорила со мной как с равным. Странная. И я для неё тоже. Истинная ли она? Или я ошибся?

Ворон не заставил себя долго ждать. Недовольно боднув меня мордой, захрапел, затряс головой, учуяв волчий дух.

Неожиданно затрещал камыш на реке. Кто-то громко выругался. Лошади недовольно фыркали, трясли головами, отчего сбруя звонко звенела на весь лес. Снег скрипел так громко, точно хотел быть услышанным в самой Просини.

– Ворон, тише, – предупредил я своего коня, вскинувшего голову как сторожевой пёс.

И он замер, лишь водил ушами, прислушиваясь к враждебным звукам и незнакомым голосам своих сородичей.

Мира в ужасе метнулась ко мне, встала рядом, затаив дыхание.

Кавалькада всадников на том берегу реки приближалась, и уже можно было понять, что на добрых пахарей из Просини или Студенца – столицы княжества Ошима, они совсем не похожи. Это были хорошо снаряжённые воины, которые помимо дополнительных лошадей, вели с собой рабов. Я был уверен, что двигались они в сторону чёрного камня на границе с Заокраиной. Стоя в глубокой тьме еловых лап, мы были для них не заметны. Да и они явно торопились убраться из мест, где можно было нарваться на просиньских дружинных – неподалёку были несколько гнездовий лесного народа – волгулов, получивших покровительство и дружбу в этих землях ещё при моём деде много лет назад.

– Они хотят попасть к тому самому проходу? – осмелилась спросить Мира, когда всадники скрылись из виду.

– Кто ж их знает, – отозвался я. – Они мне не докладывали.

– Прости, – вновь повторила она. – Я вновь разозлила тебя.

Тут только я сообразил, что лицо от негодования перекосило.

– Я не злюсь на тебя. Так что прекрати нести очередную чушь, потому что жалеть я тебя всё равно не стану и убеждать в обратном – тоже. Но то, что мне пришлось вместо тёплой постели тащиться за тобой в лес, так просто не сойдёт тебе с рук, – почти весело отозвался я, в надежде развеять её страхи, кипя от злости на Ошима и его людей.

– Лучше бы ты просто прогнал меня, – тихо прошептала Мира.

– Так понравилась прогулка с эквой? – хмыкнул я, поправляя подпругу. – Или сгинуть раньше нового Коловорота для тебя лучший исход?

Она зажмурилась, будто я ударил её. И что только в голове происходило?

– Поторопимся, пока ещё кто-нибудь не нагрянул, – скомандовал я, забравшись в седло, скрипнув зубами от неприятной боли в плече. – Иначе снова останешься одна. А Фёдора, заметь, здесь нет.

Опасливо обернувшись в сторону границы, Мира ухватилась за мою протянутую руку и неуклюже дотянулась ногой до стремени. Наверное, в её мире люди умеют бегать только рядом с лошадьми.

– Возьми, – я равнодушно протянул ей рукавицы, которые ещё днём заприметил у разносчика, когда мы выезжали из Дальней. – Ворон летит быстрее ветра, руки могут замёрзнуть. Доберёмся до гнездовья волгулов, дождёмся дружину там. Ярилко заберёт тебя в крепость. А мы поохотимся.

Она удивилась, но промолчала.

Поманив к себе едва заметную глазу снежинку, шепнул ей послание для Фёдора, который должен был ждать меня с остальными в гнездовье Вейки, если совсем не разучился читать следы.

– Держись крепче, – только и сказал я, прежде чем дать шпоры коню.

Глава 5. Страшная сказка

Мира

Гнездовье волгулов встретило тремя избами, обнесёнными высоким бревенчатым частоколом, и соединявшимися между собой крытыми переходами. При нашем появлении собаки залились звонким лаем, точно кто-то уже выносил хозяйское добро.

Ярдай остановился у ворот, помог слезть с коня как раз в тот момент, когда робко скрипнула дверь.

– Кто там? – послышался голос.

– Вейко, ты? – весело отозвался Ярдай. – Князь на твою голову свалился.

– Ох, княже! И вправду ты!

Звонко заскрипел по ту сторону частокола снег, грохнул засов, и хозяин, прицыкивая собак, отворил ворота.

– Случилось чего, князь? – Вейко, высокий и худой, как жердина, с копной густых льняных волос, беспокойно оглядел нас. – А где ж дружинные? Что ж приключилось-то? Ну и ну!

В избе было тепло. Хозяин радушно встретил князя, помог ему выбраться из разодранного тулупа, охая и качая головой. Пока его жена, такая же высокая и белокурая, под стать мужу, хлопотала, накрывая на стол, старший хозяйский сын, сонный и взъерошенный, метнулся куда-то в сенцы.

– Надобно залечить, княже, – зацокал языком хозяин, разглядывая оторванный рукав, покрывшийся бурыми пятнами.

– До свадьбы заживёт, – с наигранной беспечной улыбкой отмахнулся Ярдай. – Что ты, Вейко, суетишься?

– Суечусь от того, что боюсь, кабы зараза какая не прицепилась, – поморщился Вейко, подозвал к себе дочку и наказал ей принести горячей воды.

С полатей, как любопытные мышата, из-за занавесок выглядывали двое младших детей Вейки. В красном углу скалились вырезанные из дерева звериные идолы медведя, лося и волка, над которыми возвышалась фигурка Небесного бога с ужасными животными чертами.

Я сделала было шаг к Ярдаю, чтобы помочь, но князь лишь хмуро взглянул на меня и отвернулся так, чтобы не было видно рану.

– Не страшно, – тихо ответил он хозяину дома, но точно больше мне. – Царапина. Нечего тревожиться понапрасну.

– Ты, княже, у нас один, – услышала я вкрадчивый голос Вейки. – За тобой охотников всяких много. – А ну зараза какая неизвестная попала!

Ярдай что-то тихо ответил ему. Но разобрать не вышло – вошёл старший сын Вейки, впустив в избу морозный воздух.

– Коня накормил, наши его не тронут, – с благоговейным ужасом в голосе отчитался он.

Но Ярдай лишь усмехнулся, скосив глаза на отрока.

– Вран сам кого хочешь тронет, – отозвался он. – Хорошо-то привязал, Ванхо? Нрав у него крутой.

Отрок побледнел, явно размышляя над последними словами Ярадая, а затем со словами «Пойду, проверю», снова шмыгнул за дверь.

Тем временем хозяйка, расставляла посуду, с любопытством поглядывая на меня. Небось, гадала, что за девица такая с князем на их голову среди ночи свалилась.

– Давайте помогу, – обратилась я к ней, не зная куда себя деть.

– Ну что ты, милая, – мягко улыбнулась та, перекинув на спину растрёпанную косу. – Ты лучше присаживайся, погрейся. У тебя, госпожа, на лице ни кровинки. Видать нелегко вам пришлось добираться сюда в такую непогоду. Ох и неспокойные времена нынче!

Мне было тревожно. Собаки во дворе не переставали заливаться, заставляя всё время оборачиваться к двери.

Князь и Вейко о чём-то тихо беседовали. Говорил больше Ярдай, а хозяин дома лишь хмуро кивал головой, пристально оглядывая избу, словно видел её впервые.

А затем Вейко, усадив князя за стол, вышел, наказав жене побыстрее накормить гостей.

Но, не смотря на заманчивый аромат свежих щей из кислой капусты и тёплого хлеба, кусок в горло не лез. Я не смела взглянуть на Ярдая – перед глазами так и вспыхивала лютая волчья морда, раз за разом едва не смыкавшаяся у него на горле.

С полатей слезла самая младшая девочка, курносая, белокурая, с тоненькими косицами, в длинной материной рубахе.

– Ты – князь? – беззастенчиво спросила она, подойдя к Ярдаю.

– Не похож? – усмехнулся тот, проведя рукой по бороде.

– Не-а, – засмеялась девочка. – Ты похож на бродячего барда, сопровождающего княжну, – и она указала на меня пальцем. – К нам такие в прошлую седмицу заходили.

Ярдай громко рассмеялся, погладив крошку по голове.

– Угадала, – ответил он. – Я из отставших. За княжной приглядываю.

– Она такая кривая, – с восхищением глядя в мою сторону, протянула девочка. – Ты гляди за ней лучше, а не песенки пой. А ты, госпожа, спуску ему не давай, – и она погрозила князю пальцем.

Впервые за всё время я услышала его смех и настоящий голос – без суровости и резкости, без грубых отговорок и отмашек. Он словно был другим. В глазах не сверкал лёд, от которого хотелось спрятаться. Я даже дышать перестала от изумления, чувствуя, как лицо полыхает от смущения.

– Наття! – мать подскочила к дочери, сурово дёрнув за руку. – Ты как это с князем говоришь, бесстыдница! Прости её, княже! – торопливо поклонилась она. – Глупая ещё.

– Да будет тебе, Литта, – отмахнулся Ярдай, забавляясь над ребёнком. – Она права. Вид у меня вовсе не княжеский.

– Ну-ка, извинись перед князем, – дёрнула Литта дочь, метнув в мою сторону растерянный взгляд, точно думая, надо ли передо мной тоже извиняться.

– Не хочу, – звонко и с вызовом выпалила Наття в лицо матери, после чего забралась к Ярдаю на колени.

Литта побледнела, явно ожидая, что князь сейчас станет ругаться.

Девчушка тем временем деловито открыла горшок с мясом, поковырялась в нём выстроганной деревянной ложкой и выудила оттуда заячью голову, которую беззастенчиво положила в миску Ярдая. Выглядела она страшно довольной и с чувством исполненного долга заглядывала в лицо князя.

– Ах так! – брови Ярдая выгнулись, а уголки губ подрагивали от сдерживаемого смеха. – Хорошо. И что же ты хочешь услышать?

Литта всплеснула руками, что-то заворчала себе под нос, но вмешиваться больше не стала, занялась травяным отваром для нас, лишь продолжала коситься в нашу сторону, думая о своём.

В полном непонимании, я наблюдала за тем, как Ярдай и Наття ведут странный диалог. Остальные дети робко слезли с полатей, уселись поближе к князю и приготовились внимательно слушать.

– Страшную, про медведя, – прошептала Наття в ухо князя. – Мамка такую не разрешает сказывать. А я тебе голову заячью отдала, теперь ты должен рассказать. Обычай велит, помнишь?

– А не забоишься? – заговорщицки уточнил Ярдай, покосившись на Литту.

Наття покачала головой, сложив ладошки на груди в нетерпении.

– Как-то раз пошёл мужик зимой на охоту, – начал князь таинственным тихим голосом. – День был ненастным, все звери в норы попрятались. Ходил мужик, ходил, да так никого и не встретил. А с пустыми руками домой возвращаться неохота. Увидел он медвежью берлогу, забрался в неё. А там хозяин спит. Отрубил мужик ему лапу, домой принёс. Старуха медвежью лапу сварила, два дня ели. На третий снова пошёл мужик на охоту. И опять неудача. Он отрубил медведю вторую лапу. И так ходил ещё два раза. Когда хотел снова отправиться на охоту, чтобы медвежью голову принести, налетела такая метель, что день в ночь превратился. Слышат мужик с женой, что кто-то в окно стучит и ревёт: «Отдай мою лапу!». Испугался мужик, на печи спрятался. А медведь всё ходит вокруг дома, требует, чтобы ему лапу его вернули. Баба не выдержала, кости в окно выбросила. Медведь и ушёл. Когда спать легли, у мужика рука покрылась медвежьей шерстью. Утром вновь пришёл медведь, снова стал лапу свою требовать. Баба и предложила отрубить мужику руку, что шерстью покрылась, чтобы вернуть. Да он не согласился. Ночью и вторая рука в лапу превратилась. А когда в четвёртый раз медведь пришёл, мужик весь шерстью покрылся, сам медведем стал. Как увидела его баба, закричала, из дома выгнала. Мужик домой просился, ревел возле избы, пока охотники стрелять не начали. Убежал он тогда от страха в такую глушь, что не доберёшься. До сих пор в лесу живёт, всё никак в человека обратно не превратится.

Январь замолчал, весело наблюдая за притихшими детьми, на лицах которых угадывались и страх и любопытство. А потом как заревел, подняв руки, точно медведь:

– Отдай лапу!

Наття завизжала громче всех, захохотала, и вместе с младшим братом и сестрицей, подгоняемая матерью, забралась обратно на полати.

Я и сама засмеялась, глядя, как они дурачатся. Когда ещё случай выпадет князя таким увидеть.

– Ну беда с ней, – извиняющимся тоном произнесла Литта, всплеснув руками и пригрозив Натте пальцем. – Озорница та ещё.

В избу вернулся Вейко. И князь вновь стал прежним – угрюмым и мрачным, с тем же холодом в глазах.

Метель за окном вновь ожила. Казалось, что в небе пробудились сотни голосов, враждебных, злых, жаждущих крови. Они утробно завывали, смеялись и наслаждались людским страхом.

Во дворе послышался надрывный лай собак, чьи-то громкие голоса, захлопали двери соседних изб, в которых проживали родные братья Вейко.

Ярдай поднялся из-за стола.

– В избе сидите, дверь заприте хорошенько, – коротко бросил он, ни на кого не глядя.

Литта испуганно посмотрела на мужа. Но тот уже вытащил из сундука затупившийся меч, отчитывая Ванхо за нерасторопность.

Я выглянула в окно, чувствуя, как в груди засел ком страха, похуже того, что был при встрече с Уенг.

За частоколом беспросветной стеной клубился снег. Точно живой, он то закручивался, то тянулся белыми струями вдоль невидимой границы Вейкиного двора.

А потом Ярдай первым шагнул за ворота.

Снежные вихри прямо на глазах становились воинами в мохнатых шкурах.

– Ошмские! – охнула Литта, прижимая ладонь к губам.

Она бросилась к детям. А я почувствовала страшный груз вины, от которого помутился рассудок. Не будь я здесь, никто бы не нарушил покой семьи Вейки, никому бы из них не угрожала опасность. Зачем только мы приехали сюда!

Где-то протрубил боевой рог. А потом замелькали огни, заскрежетала сталь.

От страха нечем было дышать. Литта завывала над плачущими детьми, призывала духов защитить. Но звериные идолы скалились страшными ликами, ловя неровно падающие отсветы лучины.

Подперев дверь лавкой, я металась по избе, стаскивая всё, чем можно было забаррикадироваться.

– Они сожгли соседнее зимовье деда Пэрки, – завывала Литта. – Они сожгут и нас! Девчонку ихнюю самую младшую увели! Она мертва теперь небось! Всё рыщут, рыщут! В прошлую седмицу заезжали, Вейко их хлебом кормил. Сказали, что на торг, а у самих в сумах шубы чёрные лежат! Князя своего заокраинного призывают, ключ этот треклятый ищут!

– Какого князя? – с трудом спросила я.

– Да того, что из Заокраины пришёл! – взвыла Литта. – Всё сидит себе, ждёт, когда выпустит кто. А Ошим знает, как его открыть. Всё-то он знает! Людей стольких погубил, а всё ему мало! Вся надежда на князя нашего! Он-то один спасти нас может! Да только ж один он! Один! И помочь некому! Одни волки злые повсюду, чтоб им стыть в землях льда и снега века вечные!

С грохотом, от которого завизжали младшие дети, вылетели вместе с петлями обе створы ворот, гулко бухнувшись на заснеженную землю. Замелькали всадники, хлынули во двор. Точно одно стихийное бедствие заполнило обезумевший мир, стремясь поглотить как можно больше жизней. И в этом водовороте не стоило ждать пощады.

Опомнилась я тогда, когда прямо под дверью взвился снежный вихрь и тонкой позёмкой закружился рядом с печью. В этот момент меня точно кто-то стегнул по спине. Я кинулась разгораживать дверь.

– Литта! Хватай детей! Уходите!

Только бы мне просто всё это примерещилось!

Но, увы. Едва Литта сдернула ревущую Наттю с полатей, подталкивая младшего сына и вместе со старшей дочерью добежала до двери, из-под которой вырвался новый вихрь, посреди избы стоял вой в косматой шкуре.

Я его узнала сразу. Это был тот самый, что тащил меня за ворот шубы к ногам Ошима.

– Какая встреча, – лениво протянул он, с жадным вождением глядя на меня.

– Не подходи! – закричала я, попятившись к стене.

– Ой, боюсь, боюсь, – с издёвкой засюсюкал он, делая шаг в мою сторону.

За его спиной явился ещё один воин, лениво стряхивая с плеч крупицы не растаявшего снега.

– Отдай нам свой амулет, – прорычал он, с ненавистью глядя на меня.

– Пошли прочь!

Я никогда в жизни не дралась, даже в школе никого из девчонок за волосы не оттаскала в шутливых девчачьих перепалках. Да что там говорить! Я даже своему бывшему парню, изменившему с моей подругой, не удосужилась заехать по лицу. А теперь передо мной стояли не просто воины, а машины для убийства, живущие только войной, а не розовыми соплями из сериалов про отважных супергероев. Они оба смотрели на меня с презрением, словно на надоедливую муху.

– Пошли прочь!

Я отчаянно метнула подвернувшийся глиняный горшок в ближайшего воина. Но он лишь небрежно отклонился в сторону.

– Хотел отвести тебя к Ошиму, да что-то мне расхотелось, – процедил он сквозь зубы. – Возни с тобой больше. Говорят, если убить, то ты для этой цели не понадобишься, а мне ничего от этой силы не будет. Так какая кому разница живая ты или мёртвая.

И он уверенно зашагал ко мне, в то время как второй с ехидной усмешкой за всем наблюдал. Его слова не значили для меня ничего, в голове было совсем другое.

Я понимала, что конец близок, но впервые в жизни не хотела сдаваться так просто. Не хотела быть загнанной в угол мышкой, способной только на то, чтобы закрыв глаза, ждать, пока прихлопнут. Схватив с сундука забытую нагайку князя, я махнула ею с такой силой, какой не ожидала от самой себя.

– Прочь!

Конец нагайки дотянулся до лица воина и рассёк ему бровь.

– Ах ты…

И одним прыжком он повалил меня прямо на сундук, где стояли разные хозяйские черепки.

Я закричала. Но это был ещё не конец моей гибели. Мою смерть точно оттягивали за уши.

Вой давил меня всем своим телом под хохот второго. Его рука душила меня, медленно, с наслаждением.

– Ты сама виновата, – прорычал он, горячо дыша мне в лицо. – Ты ещё не знаешь, кто здесь князь. Или думаешь, что спрятавшись за спиной Ярдая тебя никто не найдёт и не узнает? Серьга сразу смекнул, что твой амулет не просто побрякушка. Ну, где он тут у тебя?

Моя рука нашарила осколок разбитой от моего падения миски, и я, зажмурившись от месива жутких чувств, полоснула воина по лицу. Его кровь тут же опалила мне щёку, а сам он страшно закричал, отпуская меня.

Черта, за которую я никогда не переступала, страшась причинить боль кому-то, была пересечена. Рука сама стегнула его нагайкой. Я ударила так сильно, как только могла.

– Пошли прочь! Прочь! – мой истеричный вопль зазвенел в собственных ушах.

Запрыгнув на стол, я ударила второго воя как раз тогда, когда он хотел накинуться на меня с мечом, чтобы поскорее закончить дело, ради которого они пришли сюда. Но мне было не страшно. Внутри поднималась такая ярость, от которой я слепла и не могла контролировать ни разум, ни действия. Наверное, это было отчаяние. А может, я просто хотела жить. А ещё – защитить тех, кому пришлось испытать весь ужас этой ночи из-за меня. Перед глазами стояло зарёванное лицо Натти. Что будет с ней, если я сейчас сдамся? Мне никак нельзя было умирать. И ключ я никому не отдам.

Я хлестала нагайкой воздух вокруг себя как безумная, зная, что они всё равно нападут. Только бы выиграть немного времени для тех, кто обязательно защитит Литту и детей. Взмахивала и вертелась на месте, как волчок до тех пор, пока рука второго из воинов Ошима не ухватила конец нагайки, и он не швырнул меня на пол вместе с ней.

– Дрянь!

Машинально заслонившись руками, я лишь успела почувствовать солоноватый привкус во рту, перед тем, как надо мной, исказившись от печного огня, взметнулся занесённый меч. А потом вой как-то странно покачнулся, глаза полезли из орбит, и он рухнул, точно подрубленное дерево.

Позади него с окровавленным мечом стоял Ярдай.

В избу следом за ним ворвались Басман и Фёдор. Оба распалённые боем, яростные и отчаянные, они разом кинулись на второго воя. Но он лишь в одно мгновенье перекинулся вихрем и исчез, скользнув под ногами бегущих от ворот дружинных во главе с Бусом, подоспевших прямо в разгар боя.

– Князь! – воскликнул рында, увидев, как Ярдай покачнулся.

Бледный, с запятнанным чужой кровью лицом, князь был страшен. В глазах сверкало льдами бездонное море, далёкое и непостижимое.

– Мира, – прошептал он с каким-то надломом, делая шаг назад и опуская оружие.

Ко мне подскочил Фёдор.

– Жива? – он ухватил меня за плечи, заглядывая в лицо.

В избу вбежал перепуганный Вейко.

– Литта! – заорал он, озираясь по сторонам.

Где-то в сенях послышался жалобный плач.

– Где ты был? – набросилась я на Фёдора, ударив его кулаком в грудь. – Где ты был? Ты бросил его одного!

– Мира, – Фёдор поймал мой кулак. – Прости.

И я заплакала, так громко и несдержанно, словно во мне открыла все двери истерзанная страхом и отчаянием душа.

Фёдор прижал меня к себе, гладя по голове.

– Прости, – повторял он снова и снова. – И ты, князь, прости. Я не смог тебя вовремя отыскать.

Но мне уже было плевать на его слова. В голове пульсировало лишь одно слово «Живы».

Ярдай

Мы ехали через ту часть леса, что звалась проклятой. После битвы против заокраинного колдуна Самхельма, сжёгшего дотла каждую былинку, здесь так ничего и не выросло, не смотря на то, что уже прошло девятнадцать лет. Лишь из земли торчали, подобно скелетам, чёрные, изъеденные ветрами и дождями стволы деревьев. Снег здесь никогда не покрывал землю. Метель будто боялась припорошить останки погибших воинов двенадцати княжеств и тех, кто был на стороне Самхельма. Волгулы называли их сэмыл пун – черношкурые, те, кто считал себя вольным народом.

В нос ударил запах гнили вперемешку с обгоревшей плотью. Сладкий и тошнотворный от горелого мяса. Его невозможно было ни с чем спутать. Стараясь дышать реже, мы осторожно пробирались через проклятый лес. Те, кого мы встретили с Мирой, выбрали именно этот путь, чтобы отдать мирных людей в рабство черношкурых.

– Никак не привыкну к этому запаху, – пожаловался Фёдор, закрывая нос воротом.

– Дело времени, – коротко ответил я, пристально вглядываясь вперёд и стараясь не слышать стонов давно мёртвых деревьев.

А потом Ворон замер. Остановился на месте, точно вкопанный.

Кивнув двигать вперёд пешими, я поманил к себе Басмана.

Вскоре показался свет от разведённого костра, вокруг которого сидели семеро в чёрных мохнатых шкурах. В корнях поваленного дерева виднелась занавешенная тряпьём дыра. Сколько ещё сэмыл пун там было никто бы из нас не смог даже предположить. Интересно, как давно они здесь обосновались? Неподалёку сидели привязанные друг к другу люди.

– Пятнадцать, не больше, – шепнул Фёдор, подползая ближе к кругу света. – Видимо, ошимские после обмена хотели наших волгулов прихватить с собой, чтобы в следующий раз было кого продать.

Я не стал развеивать его слова. Пусть пока думает, что вышло всего лишь совпадение и Мира здесь не причём. Разве стал бы Ошим посылать своих байстрюков, унаследовавших единственную, пусть и слабую, стихийную способность к воплощению, ради продажи рабов? Разве стали бы простые вои охотиться за какой-то неизвестной девчонкой, вызывая на себя гнев волгулов, способных на многое помимо охоты?

Кто-то из пленников громко выругался. Послышалась неразборчивая перебранка. Затем один из черношкурых поднялся, направляясь к связанным.

– Вперёд, – махнул я, зная, что времени терять больше нельзя, если мы хотели спасти людей.

Дружине повторять дважды не требовалось.

Мы налетели внезапно, заходя с разных сторон. Хотелось быстрее убраться из этого проклятого места, вдохнуть свежий морозный воздух и забыться в тишине, не слыша ни криков, ни стонов, ни пения Смерти рядом с собой.

Вот только сэлым пун были не просто шайкой лесных разбойников. Нас встретил хорошо обученный противник, в чьи планы не входило делиться добычей.

Сталь звенела, напоминая погребальную песню там, где она давно не звучала. От запаха крови и пота мутился рассудок. Потревоженный пепел едким облаком окутал всех, перехватив горло.

– Исхор!

Голос Басмана надломился и застыл в мёртвом воздухе где-то совсем рядом.

Обернувшись, я увидел, как один из моих младших дружинных, с застывшим на лице удивлением, медленно упал на колени. А потом, заметив меня, стоявший над ним черношкурый, с презрительным оскалом, занёс меч над головой Исхора, наслаждаясь хрустом плоти.

Моё сердце разорвалось от отчаяния. В одно мгновенье я стал обнажённой ненавистью, не видя перед собой больше ничего, кроме лица Исхора и его карателя. Меч беспощадно поднимался снова и снова, не давая мне забыть, ради чего его ковали. Я даже не остановился тогда, когда острая сталь срезала усмешку с лица убийцы Исхора.

Мой отец погиб ради того, чтобы я смог положить конец смертям из-за тех, кто желал прихода Самхельма к власти над княжествами. Моя мать погибла из-за чужих желаний, закрыв меня собой, чтобы я помнил, кто мой враг. Мой дед сложил свою голову во имя народа, зовущего себя потомком Великого Неба, чтобы я помнил, для чего живу и за кого продолжаю бороться.

Ради этих целей мои воины шли за мной, не спрашивая, что будет впереди. Они знали свой долг. Но всякий раз утрата одного из них лишала меня частицы души, давая взамен боль, с которой приходилось жить и помнить, ради чего живу.

– Хватит, князь!

Голос Буса отрезвил.

Отшатнувшись, я посмотрел на тот хаос, в который превратилось логово черношкурых.

В той норе, где спали перед нашим приходом два десятка сэлым пун, больше никого не осталось в живых. Но я продолжал рубить понатыканные повсюду головы волков, чьи чёрные шкуры стали личиной вольных убийц. В голове продолжала гудеть мысль, что ненависть приведёт меня в пропасть. Вот только Исхор уже летел в вечность, а я не мог его спасти.

– Его песнь допета, княже, – тяжело вздохнул Бус. – Не вини себя. Злость не лучший твой друг.

– Скажи это Исхору, – оттолкнул я воеводу, на нетвёрдых ногах выбираясь из вонючей норы.

Проклятый лес молчал, принимая в себя скорбь и боль. К запаху гнили прибавился запах свежей крови. Он больше не одурял, а лишь выжигал слёзы на сердце.

– Увидимся в вечности, – услышал я хриплый голос Фёдора, закрывшего глаза Исхору.

– Ты не виноват, княже, – Басман положил мне руку на плечо, встав рядом. – Каждый бы пошёл за тобой, даже зная конец своего пути. Исхор был славным воином. Но Небо позвало его, и он ушёл. Нам придётся принять это и не дать ненависти разорвать нас. Впереди у нас будет только мрак. Кто будет светить нам, если ты шагнёшь за кем-то из нас?

Я, опустив голову, тяжело вздохнул. Был ли в этом мире кто-то, кто мог бы осветить мой путь, чтобы и я смог идти, как шли за мной мои воины?