На поле Фарли бесплатное чтение

Глава первая

Блетчли-Парк

Май 1941 г.

Леди Памела Саттон глядела на унылые правительственные плакаты, висевшие на стене ее каморки в Третьем корпусе. Одни бодро призывали население работать не покладая рук и не унывать, другие предостерегали против потери бдительности. На улице, за тяжелыми светомаскировочными шторами, уже, должно быть, рассветало: в лесу за корпусом птицы заливались песней так же весело и беззаботно, как и прежде, до войны. Когда война окончится – когда же? – они будут точно так же петь. Такая длинная война, а конца все не видно.

Памела потерла пальцами веки, пытаясь унять резь в глазах. Ночь выдалась долгой, и она страшно устала. По регламенту женщинам не полагалось работать в ночную смену с мужчинами, чтобы избежать морального разложения кадров. Она только посмеялась этим соображениям, когда выяснилось, что мужчин-переводчиков не хватает и одной из девушек придется выйти в ночь. «Откровенно говоря, сомневаюсь, что здешние ребята представляют опасность для моей добродетели, – сказала она тогда. – Математика интересует их куда больше, чем девушки». Но с тех пор она не раз прокляла свою браваду. Ночная работа оказалась истинной каторгой. Слава богу, смена подходила к концу и скоро можно будет отправиться в постель, хотя днем ей вряд ли удастся толком выспаться: за окном квартиры беспрерывно грохотали поезда.

«Проклятая война», – пробормотала она и подышала на пальцы, пытаясь согреть руки. Был уже май месяц, но по ночам в корпусах становилось холодно и сыро. Уголь перестали подвозить ровно с первого числа. Впрочем, невелика потеря, их чугунная печурка страшно дымила и воняла. Все было отвратительным, куда ни глянь. Взять, например, еду. Приходилось питаться какой-то странной бурдой из яичного порошка, консервированной тушенки или колбасок, в составе которых опилки явно преобладали над мясом. Судя по всему, квартирная хозяйка Памелы и до войны толком не умела готовить, но то, что она стряпала сейчас, было за гранью добра и зла. Памела завидовала тем, кому выпадала дневная смена. По крайней мере, они могли обедать в столовой – по слухам, довольно приличной. Конечно, можно было сбегать туда и позавтракать после смены, но каждый раз после долгой ночи она слишком уставала, чтобы есть.

Когда разразилась война, она решила непременно заняться чем-то полезным. Джереми в первый же день записался в Королевские ВВС, где его приняли с распростертыми объятиями. После Битвы за Британию[7] его увешали наградами, но потом – как это на него похоже! – в погоне за возвращавшимся с бомбардировки немецким самолетом он забрался слишком глубоко во французский тыл и был сбит. Теперь он томился где-то в Германии, в лагере для военнопленных летчиков, и вот уже несколько месяцев от него не было никаких вестей. Памела даже не знала, жив он или мертв. При мысли о Джереми она крепко зажмурилась, чтобы не дать слезинке скатиться. Не унывать, повторила она про себя. Подобной стойкости теперь ожидали от всех. Она вспомнила, как отец привычно прогремел: «Мы обязаны подавать пример! – да еще и стукнул кулаком по столу для большего эффекта. – Никогда не показывайте, что расстроены или испуганы! Люди смотрят на нас с уважением, и наш долг – продемонстрировать им, как следует себя вести».

Потому-то Памелу и отобрали для такой работы. Ее подруга Трикси Радклифф, начавшая выезжать в свет одновременно с ней весной 1939 года, позвала ее выпить чаю в Лондоне. Дело было в самом начале войны, когда такие изысканные вещи, как чаепитие в гостинице «Браун», еще не успели окончательно исчезнуть.

– Послушай, Памма, я знаю одного парня, который познакомил меня с другим парнем, и вот он, возможно, предложит нам работу, – возбужденно, как всегда, выпалила Трикси. – Им нужны девушки вроде нас, из хороших семей, без глупостей, без истерик.

– Господи, что же это за работа – уроки хороших манер для женских вспомогательных корпусов?

– Ничего подобного! – расхохоталась Трикси. – Насколько я поняла, там что-то секретное, так как он спросил, можно ли на меня рассчитывать и умею ли я держать язык за зубами и не сплетничать.

– Ничего себе! – удивилась Памела.

Трикси придвинулась ближе:

– Похоже, он считает, что в нас воспитали чувство долга. И поэтому мы не подведем товарищей и не выболтаем важных тайн. Он даже уточнил, не пью ли я! – Она снова расхохоталась. – Видимо, пьяных тянет на откровенность.

– И что же ты ему ответила?

– Что я едва успела выйти в свет, а тут война, продовольственные карточки, и в итоге мне пока не удалось проверить, насколько крепкая у меня голова.

Памела тоже рассмеялась, но тут же серьезно спросила:

– А все-таки зачем мы ему? Неужели нас зашлют в Германию шпионить?

– Вообще-то он и правда спрашивал, говорю ли я по-немецки. Точнее: «Что у вас по немецкой части?» Я сначала решила, что он интересуется, не встречалась ли я с немцами, и так и прыснула. Короче, я ему объяснила, что мы с тобой учились в швейцарском пансионе и что ты – сущий полиглот. Ты его по-настоящему заинтересовала, кстати. У него сразу заблестели глаза, когда я сказала, что знакома с тобой.

– Ничего себе! – повторила Памела. – Что-то я не особо представляю себя шпионкой. Придется соблазнять немецких офицеров и прочее. А ты?

– Нет, дорогая, я тоже не представляю себе, как бы ты соблазняла немцев. Ты всегда была слишком уж невинной. А вот у меня бы это прекрасно получилось. К сожалению, мое немецкое произношение выдает меня с головой, они сразу поняли бы, что я англичанка. Впрочем, не думаю, что речь о шпионаже. Он еще спрашивал, хорошо ли я решаю кроссворды.

– Странный вопрос, – заметила Памела.

Трикси подалась еще ближе к Памеле и прошептала ей на ухо:

– Мне кажется, там речь о взломе шифров и тому подобном.

Она оказалась права. С Юстонского вокзала в Лондоне девушки проехали поездом около часа в северном направлении и вышли на станции Блетчли. К тому времени уже почти стемнело. Ни станция, ни городок их не впечатлили. В воздухе висела пыль с местного кирпичного завода. Поезд никто не встречал, и им пришлось тащить чемоданы по длинной тропинке вдоль железнодорожных путей, пока они не уткнулись в высокий сетчатый забор с колючей проволокой поверху.

– Ой! – На этот раз даже стойкая Трикси заволновалась. – Не очень-то гостеприимно выглядит, а?

– Мы вовсе не обязаны этого делать, – сказала Памела.

Они уставились друг на дружку, ожидая, которая из них не выдержит первой.

– Давай хотя бы узнаем, что нам предлагают. Всегда можно сказать: «Спасибо большое, но я лучше запишусь в Женскую земледельческую армию[8] и стану выращивать свиней».

Это соображение взбодрило девушек.

– Ну, вперед, не трусь! – Трикси толкнула подругу в бок, и они подошли к главным воротам.

Часовой, военный летчик, стоявший на посту в бетонной будке, отыскал их имена в списке и показал, куда идти дальше. В главном корпусе им предстояло встретиться с капитаном Тревисом. Никто так и не предложил им помочь с багажом, и эта мелочь, пожалуй, яснее ясного объяснила Памеле, что они попали в совсем новый, непривычный мир. Вдоль подъездной аллеи тянулись ряды длинных невзрачных корпусов; наконец показался особняк. Выстроенный для семейства нуворишей со всей викторианской пышностью, на которую только хватило фантазии, дом представлял собой немыслимую мешанину: кирпичный фасад, резные фронтоны, колонны в восточном стиле. Сбоку торчала застекленная оранжерея. Посетителей из низших сословий это зрелище, как правило, приводило в восторг, но на девушек, выросших в старинных поместьях, здание произвело противоположное впечатление.

– Жуть какая! – расхохоталась Трикси. – Какая-то уборная под готику.

– Зато виды красивые, – заметила Памела. – Тут тебе и озеро, и роща, и поля. Может быть, и лошади найдутся, тогда мы сможем кататься верхом.

– Милая, мы же не в гости приехали, а работать, – возразила Трикси. – Пойдем. Выясним наконец, чего от нас хотят.

Они вошли в дом и оказались среди внушительной обстановки, к которой привыкли с детства: потолки с лепниной, обшитые деревянными панелями стены, витражи, ковры с густым ворсом. Вышедшая из боковой двери молодая женщина с ворохом бумаг в руках посмотрела на них без особого удивления.

– А, вы, наверное, новая партия дебютанток, – сказала она, пренебрежительно скользнув взглядом по норковому воротнику Трикси. – Капитан Тревис у себя наверху. Вторая дверь справа.

– Не самый теплый прием, – шепнула Трикси.

Оставив чемоданы внизу, девушки стали подниматься по роскошной дубовой лестнице.

– Тебе не кажется, что мы совершаем ужасную ошибку? – прошептала Памела.

– Даже если так, бежать уже поздно.

Трикси ободряюще пожала подруге руку, потом решительно шагнула к блестящей полированной дубовой двери и постучала.

Капитан Тревис, заместитель начальника учреждения, глядел на них скептически и даже не пытался этого скрывать.

– Вам следует понять, барышни, что мы здесь не в бирюльки играем. Работа чертовски тяжелая. Однако я надеюсь, она принесет вам истинное удовлетворение. То, чем вы будете заниматься, поможет остановить врага, и это так же важно, как усилия наших ребят на фронте. И прежде всего мы настаиваем на полнейшей секретности. Вам нужно будет подписать Обязательство о неразглашении государственной тайны. После этого запрещается обсуждать работу за пределами отдела. Даже между собой. Даже с родителями и с кавалерами. Ясно?

Девушки кивнули. Набравшись смелости, Памела спросила:

– А что именно мы будем делать? Нам так ничего и не объяснили.

Капитан Тревис поднял руку:

– Всему свое время, юная леди. – Он придвинул к ним два листа бумаги и две перьевые ручки. – Это Обязательство о неразглашении государственной тайны. Соблаговолите ознакомиться и расписаться вот тут.

– То есть мы обязуемся никому не говорить о том, что здесь происходит, прежде чем, собственно, узнаем, что именно здесь происходит? – спросила Трикси.

– А вы с характером! – усмехнулся капитан Тревис. – Мне это по душе. Однако же, боюсь, едва вы ступили на нашу территорию, как получили доступ к государственной тайне. Впрочем, поверьте мне на слово: та работа, которую вам предстоит выполнять у нас, куда интереснее и полезнее того, что вам предложат в других местах.

Трикси переглянулась с Памелой, пожала плечами и, пробормотав: «А почему бы и нет? Что мы теряем?» – взяла ручку и расписалась. Памела последовала ее примеру.

Позже, когда она была одна, ей сообщили, что ее направляют в Третий корпус, переводить с немецкого расшифрованные сообщения. Памела не знала, чем именно занимается Трикси, поскольку о работе могла разговаривать только с теми, кто трудился в том же корпусе, но, судя по всему, подругу раздражало, что ей не перепало дело посложнее и поинтереснее.

– День-деньской бумажки перекладывать и на машинке печатать. Скука смертная в этом справочном отделе, – пожаловалась та. – А ведь, по слухам, у мужчин дело идет куда веселее, странные агрегаты и все такое. Знай я, что мне достанется такая тягомотина, ни за что не согласилась бы сюда приехать. Ну а ты? Тоже на подхвате?

– О нет, мне придется ежедневно беседовать с Гитлером! – серьезно сказала Памела и тут же рассмеялась, увидев лицо Трикси. – Да шучу я, милая. Нельзя же терять чувства юмора. Уверена, мне тоже достанется какая-нибудь рутина. Мы же не мужчины, куда нам!

И ничего больше о своей службе она так и не сказала подруге. Памела полностью осознавала, насколько важна ее работа и что непереведенное сообщение или ошибка в переводе могут стоить сотен жизней. Хотя обычно к ней направляли наименее значительные шифровки, а все важное и срочное получали мужчины, но иногда попадались и любопытные тексты.

Поначалу задания казались ей сложными и интересными, но сейчас, год спустя, порядком надоели. Общий абсурд происходившего, бытовые лишения и беспрерывные дурные вести с фронтов понемногу утомили даже обычно бодрую Памелу. Условия в корпусах были невыносимые, зимой помещения промерзали насквозь, летом раскалялись, внутри постоянно царил сумрак, который не могли развеять редкие голые лампочки, свисавшие с потолка. А после длинной смены нужно было возвращаться на квартиру, куда ее определили, – в унылую комнатушку в пансионе у железнодорожных путей. Крутя педали дряхлого велосипеда на пути в город, она вспоминала Фарли весенней порой. Сейчас, в самом начале мая, леса устилает ковер из колокольчиков, на лугах скачут новорожденные ягнята, а как приятно ранним утром прокатиться верхом вместе с сестрами! Она поняла, что по-настоящему соскучилась по сестрам, хотя, следовало признать, никогда особенно не дружила ни с одной из них. Разве что с Марго, которую не видела тысячу лет. Как ей не хватало Марго! Все сестры были очень разными – например, Ливви, старше ее на пять лет, с рождения вела себя как чопорная дама и вечно шпыняла младших за их манеры.

Памела вдруг с сожалением поняла, что почти не знает свою младшую сестренку – Фиби. Еще малышкой Фиби была сообразительной девочкой и обещала стать великолепной наездницей, но пока что ее жизнь проходила в детской, отдельно от семьи. Ну и надоедливая Дайдо, постоянно соперничавшая с Памелой. Она не могла дождаться часа, когда тоже вырастет, выйдет в свет и получит все то, что есть у Памелы. Для Дайдо сестра оставалась вечной соперницей, а не сообщницей, как для Марго, и с Дайдо они никогда не делились секретами.

Тут перед Памелой поставили корзину расшифровок, и девушка встрепенулась, вспомнив о работе. Начали приходить первые утренние донесения, а это всегда было хорошим знаком. Следовательно, мозговитые ребята из Шестого корпуса правильно настроили «Энигму»[9], и полученные распечатки были на настоящем немецком языке – или, во всяком случае, на сравнительно понятном немецком. Она взяла первую карточку. Машина «Тайпекс» печатала сообщения на бумажных лентах. Буквы были сгруппированы по пять. X означала пробел, Y – запятую, а перед именами собственными стояла буква J. Памела изучила первую строчку: «WUBY YNULL SEQNU LLNUL LX». Подобные тексты приходили каждый день. Wetterbericht. Утренний прогноз погоды для шестого сектора. А «NULL» означало, что не происходит ничего важного. Она быстро набросала перевод и положила его в лоток для исходящих документов.

На следующей карточке тоже не было ничего нового. «ABSTI MMSPR UCHYY RESTX OHNEX SINN». Один из немецких командных пунктов проверял, работают ли сегодняшние шифры. «Благодарю вас, Гамбург, отлично работают», – с улыбкой сказала она, отправляя бумагу в лоток вслед за первой.

Третий текст оказался сильно искаженным. Часть букв отсутствовала. Депеши часто поступали именно в таком виде, и от переводчицы требовалась смекалка вроде той, что помогает разгадывать кроссворды, а также хорошее владение немецкой военной терминологией. Памеле удалось установить, что речь шла о 21-й бронетанковой дивизии, которая входила в Африканской корпус Роммеля. Но следующие буквы поставили ее в тупик. «FF-I – G». Сколько же там слов? Два, а может быть, и все три? Если больше одного слова, тогда первым могло быть auf, то есть «на». Она вглядывалась в загадочные буквы, пока они не заплясали у нее перед глазами. Очень хотелось снять с окна светомаскировку, но это мог сделать только дружинник, приходивший по расписанию. Заболели глаза. Отдохнуть бы, подумала она. Мне нужно отдохнуть.

И вдруг ее озарила догадка. Она встрепенулась, на губах заиграла улыбка. Проверила буквы. Auffrischung. Ну конечно, 21-й бронетанковой дивизии нужно отдохнуть и переукомплектоваться!

Она бросилась в комнату дежурных. Начальник смены Вилсон, мужчина в возрасте, поднял на нее неприветливый взгляд. Он считал, что в его ночной смене женщинам не место, и старательно игнорировал Памелу.

– По-моему, я наткнулась на кое-что интересное, сэр. – Она положила перед ним карточку с распечаткой и свой перевод с немецкого.

Он долго изучал написанное, хмурясь, и наконец поднял голову:

– Ну, разве что с очень большой натяжкой, леди Памела. А вам так не кажется?

В отличие от остальных, которые звали ее просто Памма, он всегда использовал титул.

– Но это ведь может означать, что 21-ю бронетанковую дивизию выведут с фронта. Новость важная, не правда ли?

Двое других мужчин подались поближе, привлеченные разговором.

– Может, она и права, Вилсон, – сказал один. – Auffrischung. Хорошее слово. – Он ободряюще улыбнулся Памеле.

– А если нет, так сам придумай что-нибудь поудачнее, – добавил второй. – Она ведь знает немецкий куда лучше нас.

– В любом случае стоит передать это в штаб Главнокомандующего, мало ли что, – заключил первый. – Ты молодец, Памма.

Возвращаясь на место, Памела довольно улыбалась. Едва она закончила переводить содержимое корзинки, как на другом конце корпуса послышались голоса. Пришла первая дневная смена. Памела сняла с крючка пальто.

– Сегодня прекрасная погода, – заметил, приблизившись к Памеле, один из вновь прибывших молодых людей. Долговязый и нескладный, он глядел на мир сквозь толстые стекла очков. Парня звали Родни, в Блетчли-Парк его сманили не то из Оксфорда, не то из Кембриджа. – Тебе повезло, хоть нагуляешься вволю. После обеда, говорят, будут играть в лапту. Если, конечно, тебе нравится лапта. Я-то, к сожалению, в ней ничего не смыслю. А вечером устраивают танцы, но ты уже, наверное, будешь на работе? – Он замолчал и пригладил дрожавшей рукой непослушные волосы. – Ты не хотела бы сходить со мной в кино? Как-нибудь, когда у тебя выдастся свободный вечерок?

– Благодарю за приглашение, Родни, – ответила она, – но, если честно, в свободные вечера я стараюсь пораньше лечь спать.

– И правда, у тебя круги под глазами, – с привычной бесцеремонностью согласился он. – Ночные смены страшно выматывают, да? Но все это на общее благо. Во всяком случае, хотелось бы верить.

– Хотелось бы верить, – повторила она. – Жаль, что перемен к лучшему так и нет. Я имею в виду, на фронте. Сплошь плохие новости, да еще и бедняг-лондонцев бомбят еженощно. Сколько мы еще продержимся, как думаешь?

– Сколько понадобится, вот и все, – сказал Родни просто.

Памела проводила его восторженным взглядом. Вот она, опора Великобритании в эти тяжелые времена. На вид – тощий нескладный книжный червь, но готов трудиться не покладая рук, пока Гитлер не будет разбит. Садясь на велосипед, чтобы отправиться в город, она пристыдила себя за уныние и пессимизм.

Пансион миссис Энвистл, где квартировала Памела, находился неподалеку от станции, и по пути она услышала свист паровоза, подъезжавшего к перрону. Видели бы мои родители, где я сейчас живу, грустно улыбнулась Памела. Впрочем, они даже не знали, где именно она работает и чем занимается. Согласно Обязательству о неразглашении государственной тайны, она должна была хранить всю информацию в секрете. Было нелегко убедить отца отпустить ее из дому, но все-таки ей уже исполнился двадцать один год, она была совершеннолетней и выезжала в свет; запретить ей он не имел права. И поэтому, когда она сказала: «Я хочу как-то помочь, Па. Ты ведь говорил, что наш долг – подавать пример, вот я и подаю», он со скрипом согласился.

Памела слезла с велосипеда и покатила его по мостовой. Ее мутило от голода и усталости, однако же при мысли о завтраке девушка печально вздохнула. Что ждет ее сегодня – серая овсянка с комками? Хлеб, пожаренный на жире, оставшемся от воскресного бараньего жаркого? Если повезет, тосты с полупрозрачным слоем маргарина и водянистым апельсиновым джемом. Она поневоле вспомнила завтраки в Фарли: жареные почки, бекон, кеджери[10], яичница-болтунья… Сколько еще времени пройдет, прежде чем ей доведется побывать дома? Но если поехать домой, как заставить себя вернуться сюда?

У железнодорожной станции стоял газетный киоск. В глаза Памеле бросился заголовок: «Герой вернулся домой». Она посмотрела на верхнюю газету в стопке. Бумагу, по военному времени, экономили, шрифт становился все мельче, колонки теснее, а изображения – миниатюрнее, но посередине первой страницы «Дейли Экспресс» она разглядела размытое фото мужчины в летной форме. Памела узнала эту беспечную улыбку. Нашарив в кармане двухпенсовик, купила газету. «Летчик-ас лейтенант Джереми Прескотт совершил невероятный побег из немецкого лагеря для военнопленных. Единственный выживший участник побега». Дальше прочесть она не успела – ноги подкосились, девушка осела на землю.

Ее тут же бросились поднимать.

– Не боись, милая, я тебя держу, – сказал незнакомый голос.

– Неси ее к скамейке, Берт, да сбегайте кто-нибудь в кафе на станции, принесите чаю. Гляньте, она же бледная как смерть.

Такая доброта тронула Памелу до слез. Она громко всхлипнула, и в этом звуке слилось все: постоянное напряжение, долгие ночные смены, тяжкий труд, тревожные вести.

Случайные прохожие донесли ее до скамейки, осторожно уложили. Газету Памела продолжала сжимать в руках.

– Что случилось, милая, плохие новости? – участливо спросила продавщица из киоска.

Памела все еще сотрясалась от рыданий.

– Нет, новости хорошие, – выдавила она наконец. – Он жив. В безопасности. Он возвращается домой.

Днем ей пришел приказ явиться с рапортом к капитану Тревису. У Памелы екнуло сердце. Что она такого натворила? А вдруг начальству доложили о происшествии на станции? От воспоминания о собственной слабости девушке хотелось провалиться сквозь землю. Па было бы ужасно стыдно за нее, он сказал бы, что она его подвела. Памела забеспокоилась, не сказала ли чего лишнего. Ходили слухи, что те, кто слишком много болтал и нарушал подписку о неразглашении, потом куда-то исчезали и никто их больше не видел. Коллеги нервно иронизировали – мол, надо же, как сквозь землю провалились, но вообще им было не до смеха. Шутки вполне могли оказаться правдой.

С другой стороны, по мелочам к заместителю директора не вызывали. Она вскочила на велосипед и отправилась обратно на базу.

Памела вошла в кабинет. Капитан Тревис поднял глаза от бумаг и указал ей на стул. Она присела на самый краешек.

– Я слышал, с вами сегодня приключилась маленькая неприятность, леди Памела? – произнес он; ее насторожило столь официальное обращение.

– Что вы имеете в виду, сэр?

– Говорят, вы упали в обморок на улице у станции. Может быть, вы плохо питаетесь? Я понимаю, вкусной нынешнюю еду не назовешь.

– Я хорошо питаюсь, сэр.

– Тогда, возможно, дело в ночных сменах? Они ведь так утомляют.

– Но всем нам приходится по очереди выходить в ночь, – ответила Памела. – Конечно, приятного мало, я никогда толком не высыпаюсь после ночной смены, но это ведь ко всем относится.

– Вы точно здоровы? – Он впился в нее взглядом и, помолчав, уточнил: – Может, вы испытываете особую привязанность к кому-нибудь из наших молодых людей?

Тут Памела уже не удержалась от смеха.

– Я не беременна, если вы об этом.

– Однако вы не похожи на девицу, которая чуть что хлопается в обморок. – Он придвинулся к ней: – Так в чем же дело?

– Простите, сэр. Мне так неловко. И вы правы, за мной такого не водится.

Он перелистал ее досье.

– Когда вы в последний раз брали увольнительную?

– Я уезжала домой на пару дней на Рождество, сэр.

– Значит, за нами должок.

– Но в Третьем корпусе и так работать некому. Будет несправедливо, если…

– Леди Памела, я жду от сотрудников наилучшего результата. И не могу допустить, чтобы они сгорели на работе. Возьмите неделю отпуска.

– Но меня некому подменить, и мы не можем…

– Когда у вас кончается вахта?

– На выходных.

– Так доработайте и поезжайте домой.

– Но, сэр…

– Это приказ, леди Памела. Поезжайте домой. Приятно проведите время и возвращайтесь отдохнувшей.

– Да, сэр. Благодарю вас.

Лишь спускаясь по массивной лестнице, она осознала, что это означает. Она поедет домой, а Джереми ведь вернулся в Британию. Может быть, он уже в Нетеркоте. И в мире вдруг снова настал порядок.

Глава вторая

Фарли-Плейс

Неподалеку от Севенокса, графство Кент

Май 1941 г.

Первым на него наткнулся мальчишка егеря, который на рассвете, как всегда, вышел проверить капканы. С начала войны мяса по карточкам выдавали так мало, что зайчатине теперь были рады везде, даже в господском доме. Паренек любил эту свою обязанность. Его радовала свобода и одиночество загородной жизни, приводили в восторг просторы с их невероятной зеленью и необъятный купол бледно-голубого, будто стеклянного, неба над головой. После квартиры в узком переулочке Степни[11], после грязно-серой полоски неба просторы Фарли все еще казались ему невероятной сказкой.

В то утро он возвращался с пустыми руками. Егерь давно подозревал, что деревенские ребята нет-нет да и умыкнут попавшего в силки зайца или куропатку, и уже начал поговаривать о том, что неплохо бы устроить им ловушку. Мысль об этом наполняла мальчика нетерпеливым возбуждением всякий раз, как он отправлялся проверять капканы. А ну как там обнаружится один из парней постарше, которые так любили травить и пинать его за то, что он был мал для своего возраста, слаб, да еще и чужак. Он прибавил шагу. Дома ждали овсянка и яйца, настоящие яйца, а вовсе не дурацкий яичный порошок с картонным вкусом. День обещал быть теплым – чудесная ясная погода, в самый раз для начала лета. Над лугами клубился туман. Громко куковала кукушка, заглушая предрассветный птичий гомон.

Мальчик вышел из леса и пошел через парк, окружавший господский дом, не забывая осматриваться, чтобы не наткнуться на оленей, которых он все еще побаивался. Трава в парке была гладкая и ярко-зеленая, а за раскидистыми дубами, каштанами и медными буками высился особняк, напоминавший силуэтом сказочный замок. Уже почти свернув на тропинку к домику егеря, мальчик вдруг заметил на траве что-то коричневое, а рядом длинное и светлое, трепыхавшееся, точно раненая птица. Пытаясь разобрать, что же это такое, он осторожно приблизился, помня, что за городом полно неожиданных опасностей. И увидел, что это человек. Точнее, то, что когда-то было человеком. Тело в военной форме лежало ничком, неестественно вывернув руки и ноги. Из ранца на спине тянулись веревки, привязанные к каким-то полоскам белесой ткани. Мальчик не сразу догадался, что это остатки парашюта – тот не пузырился, а безжизненно валялся на земле, слабо колыхаясь на ветру. Получается, в буквальном смысле с неба свалился, понял мальчик.

Он немного постоял, размышляя, как быть. От вида чудовищно изуродованного трупа и забрызганной кровью травы его замутило. Но не успел он сообразить, что же делать дальше, как послышался топот копыт, приглушенный мягкой травой, и звон уздечки. Подняв голову, он увидел, что прямо на него несется девочка верхом на толстом белом пони. Девочка была элегантно одета – бархатный шлем, бриджи, приталенный жакетик, – а когда подъехала ближе, он узнал в ней леди Фиби, младшую дочь господского семейства. И с ужасом понял, что если ее не остановить, она налетит на труп, и побежал вперед, размахивая руками и крича: «Стой!»

Пони резко остановился и с тоненьким ржанием заплясал на месте, взбрыкивая, но девочка крепко держалась в седле.

– Это еще что за выходки? – возмущенно спросила она. – Ты с ума сошел! Я чуть не слетела, а Снежинка могла тебя затоптать.

– Не ходите туда, мисс, – ответил он. – Там несчастный случай, не надо вам на это смотреть.

– Что еще за несчастный случай?

Он тревожно оглянулся.

– С неба свалился человек, разбился в лепешку, жуть.

– С неба свалился? – Она вытягивала шею, силясь разглядеть то, что он заслонял. – Вроде ангела, что ли?

– Солдат это. У него, кажись, парашют не раскрылся.

– Ничего себе. Какой кошмар. Пусти, я хочу посмотреть!

Она пришпорила пони, посылая его вперед, но животное не сдвинулось с места, лишь фыркало да нервно перебирало ногами.

Мальчик снова встал между ней и трупом.

– Не глядите, мисс, не нужно вам такое видеть.

– Вот еще, конечно, нужно. Я вовсе не брезглива. Я даже как-то смотрела, как режут свинью, вот это действительно жуть. Она так визжала. Я тогда решила, что в жизни не притронусь к бекону, только я слишком его люблю, так что долго не выдержала.

Она пустила пони вперед, и мальчик был вынужден отступить. Пони сделал пару неуверенных шагов и заупрямился, почуяв неладное. Фиби приподнялась в седле, вглядываясь в траву.

– Вот это да! – воскликнула она. – Надо кого-то позвать.

– Нужно армейским сообщить, он же небось из ихних?

– Из них, – поправила она. – Учись разговаривать правильно.

– Если позволите, мисс, ну ее к черту, энту правильность.

– Нет, не позволю. И я тебе не «мисс». Меня зовут леди Фиби Саттон, и ты должен называть меня «миледи».

– Прощенья просим, – пробормотал он, проглотив очередное «мисс».

– Надо рассказать моему отцу, – уверенно заключила она. – Это все-таки его земли, хотя ими и пользуются военные. Все равно они часть Фарли. Тебе лучше тоже пойти со мной.

– В господский дом, мисс? То есть я хотел сказать – миледи?

– Естественно. Па всегда рано встает, а остальные еще спят, наверное.

Он зашагал рядом с пони.

– Ты ведь тот мальчик, который живет у нашего егеря? – спросила она.

– Так и есть. Меня звать Алфи. Я с Коптильни в прошлую зиму приехал.

– С какой еще коптильни?

Он прыснул и пояснил:

– Это мы Лондон так зовем. Мы – кокни то есть.

Она смерила его недоверчивым взглядом.

– Что-то я не видела тебя в усадьбе.

– Так я же хожу в школу в деревню.

– И как, нравится?

– Терпимо. Только вот деревенские придираются, потому что я ростом не вышел и некому за меня заступиться.

– Какие злые мальчишки! Разве так можно?

Он взглянул в ее личико, светившееся уверенностью в себе и собственном благополучии.

– Вы, может, не заметили, но злых людей вообще много, – сказал он. – Война же идет. Мужики на самолетах что ни ночь кидают бомбы на Лондон, а там уж в кого попадет. Женщины, дети, старики – плевать, только бы побольше народу ухлопать. Я раз малыша видел, где бомба разорвалась, лежит себе на дороге целехонек, будто ничего не случилось. Я подошел к нему, поднял, а он совсем мертвый. А другим разом гляжу, женщина бежит по улице и кричит. После взрыва на ней остались одни лохмотья, а она знаете что кричала? «Мой мальчик, мой малыш, его завалило обломками! Спасите моего малыша!»

Лицо Фиби смягчилось.

– Ты разумно поступил, когда приехал из этой своей Коптильни, – заметила она. – Сколько тебе лет?

– Одиннадцать, скоро двенадцать.

– А мне двенадцать только что исполнилось, – гордо сообщила она. – Я надеялась, что в тринадцать меня пошлют в школу, но теперь, наверное, вряд ли. Война же. Вот моим сестрам повезло, они ходили в школу.

– Так вы, выходит, вовсе еще в школе не учились?

– Нет. У меня всегда была гувернантка. Учиться одной ужасно скучно. Сестрам было веселее, они учились всей компанией, шалили, каверзы гувернантке устраивали. А я родилась слишком поздно. Дайдо говорит, что я получилась по ошибке.

– А кто это – Дайдо?

– Моя сестра Диана. Ей девятнадцать. Она ненавидит войну, потому что в прошлом году ее должны были представить.

– К чему приставить?

Фиби рассмеялась – не без превосходства, видимо подражая кому-то из взрослых.

– Да ты, я смотрю, совсем ничего не знаешь! Девушек нашего круга вывозят в свет и представляют ко двору. Мы ездим на балы, чтобы найти себе мужа. А вместо этого Дайдо торчит здесь и умирает от скуки. Старшие сестры успели потанцевать на балах, а она нет.

– И замуж, значит, повыходили?

– Пока только Ливви. Но Дайдо говорит, что Ливви всегда была пай-девочкой. Она вышла за этого зануду Эдмунда Каррингтона и уже исполнила свой долг.

– Какой еще долг? – не понял Алфи, и Фиби снова рассмеялась.

– Ну, родила сына, который однажды унаследует титул. А у наших родителей не вышло, и когда Па умрет, все достанется какому-то дальнему кузену, а нас выгонят на мороз. Это Дайдо так говорит. Но, я думаю, она шутит, – неуверенно добавила Фиби. – Такого ведь уже не бывает в наши дни? Тем более когда идет война.

Она помолчала, давая Алфи время переварить эти удивительные сведения, потом продолжила:

– А остальные мои сестры не были такими послушными, и Па очень на них сердится. Марго поехала во Францию изучать моду и познакомилась там с красавцем-французом. Она отказалась уехать, когда еще было можно, застряла в Париже, и мы понятия не имеем, что с ней. Ну а Памма очень славная и невероятно умная, хотела поступить в университет, но Па сказал, что женское образование – ерунда на постном масле. Мне кажется, у нее был молодой человек, за которого она хотела выйти замуж, но он пошел в летчики, его сбили, и теперь он в плену у немцев. Так что все вообще-то довольно грустно, правда? Эта ужасная война всем испортила жизнь.

Алфи понимающе кивнул.

– Мой папка в Северной Африке воюет, – сказал он. – Вестей от него почитай что никаких, а когда и приходит письмо, то это просто махонькая бумажонка, где цензура чуть не все подчистую вымарала. Мама над последним все глаза выплакала.

Пытаясь поспеть за пони и одновременно поддерживать разговор, Алфи совсем запыхался. Они уже пересекли парк, ступая по мягкой траве, и вышли через рощу к садам. Розовые кусты и цветочные бордюры по-прежнему тянулись ровными рядами, но клумбы заросли сорняками, а розы, похоже, никто не подстригал. Сбоку на газоне был разбит еще один огород. Дальше виднелся широкий двор. Там, где раньше к дверям подъезжали кареты, выстроились рядами военные грузовики камуфляжной раскраски.

Почти никогда еще Алфи не доводилось так близко подходить к господскому дому, и он разглядывал его во все глаза. В Лондоне его водили посмотреть на Букингемский дворец, но высившийся перед ним особняк вполне мог, подумал мальчик, посоперничать с королевской резиденцией и величиной, и красотой. Трехэтажная махина тяжелого серого камня, крыша с двумя башенками. Основная постройка с роскошным, выдававшимся вперед парадным крыльцом и двумя крыльями образовывала букву «Е». По бокам от входной двери две колонны подпирали фронтон, на котором античные персонажи навсегда сошлись в схватке. Впечатление несколько портили сновавшие туда-сюда солдаты. Пересмеиваясь, дымя папиросами, они спускались и поднимались по мраморным ступеням. У разномастных армейских автомобилей перед крыльцом также стояли военные, а с заднего двора доносились резкие команды и топот тяжелых ботинок – там рядовые выстроились на утреннюю поверку.

Детей нагнали два офицера, направлявшиеся к джипу.

– Доброе утро, юная леди! – приветливо сказал один. – Кататься собрались?

– Благодарю вас, я уже прокатилась, – чопорно ответила Фиби. – Мы ведем пони обратно в конюшни.

Миновав военных, Фиби покосилась на Алфи.

– Не говори моему отцу, что я ездила одна, ладно? Не то он страшно рассердится. Мне запрещено кататься без грума, но это ведь ужасно глупо, правда? Я отлично держусь в седле, а грум уже старенький и не любит галоп.

Алфи молча кивнул. Чем ближе они подходили к господскому дому, тем сильнее у него сводило живот. Он слишком хорошо помнил день, когда сюда приехал. С поезда из Коптильни, как он называл родной город, мальчик сошел жалким заморышем – чересчур худой и низкорослый для своих лет, шорты не по размеру и не прикрывают тощих ободранных коленок. Тыльной стороной ладони он то и дело вытирал хлюпающий нос, размазывая сопли по щеке. Ничего удивительного, что его пристроили самым последним, когда прочих эвакуированных детей уже разобрали местные жители. В итоге ответственная за расселение мисс Хемп-Хатчетт, здешняя мировая судья и предводительница герлскаутов, посадила его в свой «моррис» и повезла в Фарли.

– Ничего не поделать, леди Вестерхэм, придется вам его взять, – заявила она голосом, вселявшим трепет не в одно поколение девочек. – Кроме вас просто-напросто некому. Да и дом, согласитесь, у вас самый большой в округе.

И уехала, а мальчик так и остался стоять в мраморном вестибюле, восхищенно таращась на богатую обстановку. По стенам было развешано оружие, с портретов в тяжелых рамах на Алфи с отвращением косились предки владельцев поместья.

– Нет, ну какая возмутительная наглость! – взорвался лорд Вестерхэм, когда жена рассказала ему новость. – Кем себя вообразила эта проклятая баба, чтобы нам приказывать? Такие людишки понятия ни о чем не имеют! Куда мы запихнем этого голодранца? У нас и так уже две трети дома отняли солдаты, осталось одно чертово крыло – кстати, дьявольски неудобное. Мне что, положить лондонского оборвыша на раскладушке у себя в спальне? Или нет, давай пристроим его в постель к нашим дочкам!

– Не кричи, Родди, – спокойно сказала леди Вестерхэм. За тридцать лет она успела привыкнуть к подобным вспышкам. – А то у тебя глаза выскакивают из орбит, не самое приятное зрелище. Все-таки идет война, нужно помогать людям. Я понимаю, почему многим кажется, будто нам повезло больше, чем им.

– И поэтому они ждут, что мы позволим мальчишке из трущоб носиться по всему дому? Не удивлюсь, если он стянет столовое серебро. Так не пойдет, Эзми, не пойдет, и все тут. Как прикажешь пить джин с тоником в кабинете, если в любой момент туда может ворваться какой-то маленький кокни? Скажи этой Хемп-как-ее-там, что мы не согласны, и дело с концом.

– Но, Родди, бедняжке надо где-то жить, – мягко заметила леди Вестерхэм. – Нельзя же отправить его обратно под бомбы. А вдруг у него погибли родители? Представь, что тебя в его возрасте разлучили с родными и близкими.

– А наши фермеры?

– Они уже взяли детей.

– А работники? Неужели у нас не найдется лишнего коттеджа?

– Но не оставим же мы ребенка одного в пустом доме. – Она замолчала, задумавшись. – Знаю! У Роббинсов освободилась спальня, ведь их сына мобилизовали. Роббинс, конечно, не самый дружелюбный человек на свете, но зато его жена отлично готовит. Бедного мальчика неплохо бы подкормить.

Алфи, который по-прежнему стоял в вестибюле, дрожа от холода, слушал этот разговор с замирающим сердцем. Никому в голову не пришло, что больше всего он боялся попасть именно в такое вот место, где полно привидений и можно ненароком что-нибудь разбить. Но коттедж, где хорошо готовят, – совсем другое дело.

– Подержи-ка уздечку, я слезу, – велела Фиби, вырвав Алфи из задумчивости.

Приказывать она привыкла, это было заметно. Мальчик повиновался, хотя никогда прежде не прикасался к лошади. Пони стоял с равнодушным видом. Фиби выпростала ноги из стремян, спрыгнула на землю и тут же направилась к конюшням. Алфи ничего не оставалось, как последовать за ней, ведя пони за собой. Едва они завернули за угол, как к ним, размахивая руками, подбежал раскрасневшийся от волнения грум.

– Вам не следовало ездить на Снежинке без меня, миледи! Ведь вы знаете, как распорядился его сиятельство.

– Вздор, Джексон. Вам же известно, что я отлично езжу, – вызывающе вскинула голову Фиби.

Пони повторил ее движение, едва не вырвав у Алфи поводья.

– Спору нет, миледи, наездница вы великолепная, – отвечал грум. – Но сдается мне, вашего батюшку больше беспокоит солдатня, которая тут нынче шастает. Небезопасно, говорит, даже в собственных владениях.

Фиби зарделась, но спорить не стала.

– Можете увести Снежинку, – сказала она. – Мне нужно сообщить отцу кое-что важное.

Грум забрал пони, а Алфи поспешил вслед за Фиби, которая, не сказав ему ни слова, направилась к дому. Пришлось даже припустить бегом, чтобы догнать ее на ступеньках крыльца. «Может, не ходить за ней?» – подумал было мальчишка. Пусть себе идет, а он улизнет домой и наконец-то позавтракает. Но в последнюю секунду, когда тяжелая дверь почти закрылась, девочка обернулась и придержала створку, бросив нетерпеливо:

– Алфи, ну что же ты копаешься, давай поживее.

И снова ошеломивший его в прошлый раз вестибюль. Звук их шагов по мраморному полу отдавался эхом под высокими расписными сводами потолка. По главной лестнице спускались офицеры.

– Давайте им скажем, – шепотом предложил Алфи.

– Я же говорила, это папина земля. Он должен узнать первым, – прошипела в ответ Фиби.

Она прошла мимо кивнувших ей военных и повернула налево. Длинная галерея, опоясывавшая здание изнутри, была перегорожена листами фанеры, в которые была вставлена новенькая дверь с табличкой «Семейные апартаменты. Посторонним вход воспрещен». Фиби распахнула дверь, и Алфи завертел головой, разглядывая непривычное убранство. Лепной потолок украшали позолоченные тюдоровские розы, на обшитых дубовыми панелями стенах охотничьи трофеи, то есть головы убитых животных, чередовались с гобеленами, тоже на тему охоты. Мальчику это показалось жутковатым, но Фиби шагала вперед, не обращая на эти ужасы внимания.

Пройдя через коридор, они очутились в другом вестибюле с боковой лестницей поскромнее. Фиби оглянулась на спутника:

– Надеюсь, он уже встал. Наверняка встал.

На звук ее голоса вышел дворецкий:

– Катались верхом, миледи? Прекрасная погода, не прав…

– Вы не видели моего отца, Сомс? – перебила Фиби. – Он мне нужен немедленно. Это очень важно.

– Я заметил, что его сиятельство сошел вниз несколько минут назад, миледи, но не уверен, куда именно он направился. Вы желаете, чтобы я пустился на поиски?

– Оставьте, мы сами его найдем. Пошли, Алфи. Па? Па, ты где?

И Фиби заспешила по новому коридору, стены которого были увешаны фамильными портретами.

Лорд Вестерхэм сидел за завтраком, собираясь приняться за кеджери, горкой высившееся на тарелке. Слава богу, на свете еще есть копчушки, думал он. В наши дни это одна из немногих вещей, у которых остался хоть какой-то вкус. Да и те нынче нечасто появлялись у местного торговца рыбой – с началом войны лишь немногие храбрецы осмеливались выходить на лодках в Северное море. Но когда копчушки все-таки поступали в лавку, продавец всегда откладывал парочку для Фарли и сообщал в поместье, а его жена поясняла: «Я ведь помню, как его сиятельство любит копчушки». В старые добрые времена каждому досталось бы по паре рыбешек на завтрак, но теперь миссис Мортлок приходилось выкручиваться как сумеет, и она начала добавлять немногочисленные копчушки в кеджери вместо привычной пикши.

Не успел Вестерхэм отправить в рот первую порцию ароматного рассыпчатого риса, как за дверью послышался шум. «Кажется, это голос Фиби», – подумал лорд, и в комнату влетела младшая его дочь собственной персоной.

– Это ты тут устраиваешь тарарам? – недовольно воззрился на нее отец, потрясая вилкой. – Разве гувернантка не научила тебя хотя бы основам приличного поведения?

– Вообще-то она вечно твердит, что леди никогда не повышают голос, но это срочно, Па. Мне было просто необходимо немедленно тебя разыскать. Мы нашли труп. Вернее, нашел Алфи и предупредил меня, а то я бы точно наткнулась.

– Что-о? Что такое? – Лорд Вестерхэм положил вилку и раздраженно уставился на Алфи, пытаясь припомнить, кто это такой и что этот странный ребенок делает у них в столовой.

– Труп, папа. На дальнем поле. Он упал с неба. Зрелище ужасное, но тебе придется туда сходить.

– У него парашют не раскрылся, – пояснил Алфи и тут же пожалел об этом, так как лорд Вестерхэм впился в него взглядом из-под кустистых бровей. Алфи нервно сглотнул, покосился на дверь и прикинул, успеет ли до нее добежать.

– А что ты делал на моей земле? Браконьерствовал, не иначе!

– Нет, сэр. Я ведь живу у вашего егеря, помните? – ответил Алфи.

– Ах да, действительно, – успокоился лорд Вестерхэм.

– Ну вот, и по утрам он посылает меня проверить силки, – продолжал мальчик. – Иду я, и вдруг глядь – оно там лежит. Я не сразу понял, что это, подошел, вижу – солдат, расшибся в лепешку. А потом ваша дочка чуть на него не налетела, я ее остановил, а она говорит, надо вам про все рассказать.

– Совершенно верно, совершенно верно. – Лорд Вестерхэм снял с колен салфетку и поднялся на ноги. – Ну что ж, пойдем покажешь мне, в чем там дело.

Он раздраженно посмотрел на двух английских сеттеров, которые кинулись к двери, решив, что хозяин идет гулять.

– Надо бы запереть этих чертовых собак, только их около трупа не хватало, – добавил он, глядя на приплясывавших от нетерпения псов, которые восторженно махали пушистыми хвостами и заглядывали ему в глаза. – Прости, Сент-Джон. Прости, Мисси, старушка, – проговорил лорд Вестерхэм таким ласковым голосом, какого его детям отродясь не доводилось слышать. – На этот раз не получится. Но потом уж нагуляемся, обещаю!

Лорд Вестерхэм бегло погладил собак по голове, скомандовал: «Сидеть!» – и направился к двери. Собаки сели и встревоженно уставились на хозяина.

Подойдя к концу длинной галереи, Фиби обернулась и увидела, что собаки застыли, как два изваяния, в лучах утреннего солнца.

Глава третья

Кухня Фарли-Плейс

Май 1941 г.

– Что там стряслось, мистер Сомс? – спросила миссис Мортлок, едва дворецкий отворил дверь кухни, обитую зеленым сукном. Руки у кухарки были по локоть в муке. – Элси говорит, что слышала шум, когда несла горячую воду для мисс Ливви.

– Леди Фиби выглядела чрезвычайно взволнованной, – спокойно ответил дворецкий. – Мне не удалось услышать весь ее рассказ, но, насколько я понял, речь шла о трупе.

– О трупе? Скажите пожалуйста! Это уж ни в какие ворота не лезет! – Миссис Мортлок отряхнула руки, взметнув облачко муки. – Бедная леди Фиби! Неужели это она наткнулась на труп? Такое потрясение может пагубно отразиться на рассудке столь впечатлительной девочки.

– Подозреваю, что леди Фиби покрепче нас с вами, миссис Мортлок, – улыбнулся Сомс. – Но вы правы, мысль о том, что у нас в Фарли нашли труп, внушает беспокойство.

– А где же его нашли, мистер Сомс? И кто покойник – может быть, мы его знаем? – допытывалась миссис Мортлок.

Рассказ Сомса настолько заинтересовал ее, что она оставила миску с тестом и подошла поближе к дворецкому.

– Насколько мне известно, нет, но я ведь и слышал, собственно, только то, что она нашла труп. А поскольку она была в костюме для верховой езды, можно предположить, что труп лежал в черте поместья.

– Солдаты это, как пить дать, – подала голос стоявшая у раковины судомойка Руби. – У них у всех один секс на уме.

Миссис Мортлок ахнула от возмущения.

– Руби, где ты набралась таких слов? – воскликнул мистер Сомс. – Подобные выражения совершенно недопустимы среди слуг в таком доме, как наш.

– Услышала от Элси, – ответила Руби. – Она рассказывала Дженни, о чем читала в журналах про кино. Там всегда только о сексе в Голливуде и пишут. В общем, Элси заявила, что у солдат один секс на уме, они, мол, вечно зовут ее в паб, когда она начищает дверной молоток.

– Надеюсь, она поставила их на место! – заметила миссис Мортлок. – Поговорите с ней, мистер Сомс. Нельзя распускаться по той лишь причине, что идет война.

– Разумеется, я поговорю с ней. Вот что случается, когда в доме ни экономки, ни старшей прислуги, которые бы присматривали за всеми. Молодежь совсем от рук отбилась.

– А они не говорили, что это за труп? – спросила миссис Мортлок.

– Голову даю на отсечение, они залучили к себе невинную деревенскую девушку, совершили над ней непотребство, а бедняжка возьми да помри от ужаса, – гнула свое Руби.

– Хватит, Руби, – отрезал мистер Сомс. – Я не желаю больше слушать подобные разговоры.

– К счастью, Руби так занята мытьем посуды и чисткой картошки, что ей некогда встречаться с солдатами, – заметила миссис Мортлок, выразительно посмотрев на судомойку. – А если она не пошевелится, мы опоздаем с ланчем. Даже думать не хочу, что скажет его светлость, когда снова увидит на столе овощной пирог, но делать нечего, мы уже израсходовали мясные карточки за май.

– По мне, так нечестно, что господам нельзя кушать мясо с ихней фермы, коли уж она есть. Скотина-то своя, чего ж не пользоваться, – заметила Руби.

– С их фермы, Руби. Разве можно быть такой неграмотной, – вздохнул мистер Сомс.

– Я не то чтобы жалуюсь, – продолжала миссис Мортлок. – Разумеется, нам живется куда лучше, чем большинству, и вполне справедливо, чтобы те, кто производит продовольствие, делились с городскими жителями. Но очень уж трудно придумывать вкусные блюда, когда на человека отпускают всего четверть фунта мяса в неделю!

– А еще нечестно, что я тут торчу за мойкой, а могла бы на заводе грести деньги лопатой, – пробормотала Руби как бы про себя.

– Да кому ты на заводе такая нужна? – возмутилась миссис Мортлок. – Туда берут ловких и сообразительных, а ты криворучка. Тебя выгонят в первый же день. Нет уж, моя милая. Лучше бы благодарила небеса, что ее сиятельство согласилась нанять тебя в дом, не то копать бы тебе картошку под холодным дождем в Женской земледельческой армии.

– Ну и пусть, зато хоть поговорить было бы с кем, – надулась Руби. – Все лакеи на войну поуходили, никакой радости. Остались только Элси, Дженни, горничная ее сиятельства да няня.

– Нам ведь тоже приходится нелегко, Руби, – заметил мистер Сомс. – В моих летах и при моем положении не очень-то приятно прислуживать за столом и выполнять обязанности лакеев. Но я не ворчу и не жалуюсь, ибо знаю, как рассчитывают на меня господа. Запомни, самое важное – не подвести его сиятельство с семейством. Мы стараемся, чтобы им казалось, будто все в доме осталось как прежде. Понятно?

– Да, мистер Сомс, – послушно ответила Руби.

– Может быть, приготовить для леди Фиби горячего какао с бренди, мистер Сомс? – спросила миссис Мортлок. – Говорят, бренди отлично помогает от испуга.

– Ах, миссис Мортлок, насколько я знаю молодежь, леди Фиби, скорее всего, не испугалась, а пришла в восторг от того, что нашла труп. И сейчас наверняка с аппетитом завтракает. – Мистер Сомс улыбнулся и направился к двери.

Не успела Фиби открыть дверь своей спальни, как из соседней комнаты выглянула заспанная сестра.

– Это ты с воплями носилась по дому ни свет ни заря? Всех перебудила! – проговорила плаксивым голосом леди Диана Саттон. На ней была голубая шелковая пижама, коротко остриженные белокурые волосы растрепались.

– Заря еще когда была! – отмахнулась Фиби. – Я уже съездила покататься, и ты в жизни не догадаешься, что я нашла!

– Ну не томи. Я прямо-таки сгораю от любопытства, – протянула Диана, вышла в коридор и оперлась о дверной косяк, стараясь казаться элегантной и умудренной опытом. – Неужели грибы? Или, может быть, лису?

– Я нашла труп! – выпалила Фиби.

– Труп? В смысле, человека? Мертвого?

– Я же говорю, труп. Мертвее некуда. Он свалился из самолета.

– А ты-то откуда знаешь?

– На нем были обрывки нераскрывшегося парашюта.

– Обалдеть! – Дайдо уже и забыла, что хотела выглядеть взрослой и опытной. – А ты сказала Па?

– Ага. Он отправился поговорить с военными.

– Погоди-ка минутку, – попросила леди Диана, – я что-нибудь накину, и ты мне покажешь этот труп, пока его не убрали с поля.

– Думаю, что Па это вряд ли понравится, – нахмурилась Фиби. – Тем более при солдатах.

– Ой, не будь такой трусишкой, Фибс, – возмутилась Диана. – Здесь такая скукотища, хоть какое-то развлечение. Не знаю, как ты, а я просто умираю от тоски. Все это так несправедливо. Я должна была выйти в свет и танцевать весь сезон напролет. Может, я бы даже обручилась с симпатичным французским графом, как Марго. Вместо этого торчу среди унылых солдат и дряхлых фермеров, а Па не отпускает меня даже в Лондон. И пойти в Женскую земледельческую армию помогать тоже не позволил, мол, у парней на фермах одно на уме. Неужели он не понимает, что мне как раз это и нужно?

– А что тебе нужно? – спросила Фиби. – Парень?

– Секс мне нужен, деточка. Ты пока не понимаешь таких вещей, но однажды поймешь. – Она окинула сестру презрительным взглядом. – Ненавижу эту дурацкую войну! Не хочешь показывать – ну и не надо, я все равно увижу этот труп.

Она развернулась и с такой силой захлопнула за собой дверь, что вздрогнули картины на стене.

Глава четвертая

Поле в Фарли

Май 1941 г.

– Ну что? – Лорд Вестерхэм поднял глаза на стоявшего рядом офицера. – Ваш или нет?

Ему не доставляло никакого удовольствия терпеть в своем доме Королевский Западно-Кентский полк, но к командиру, полковнику Притчарду, он относился без раздражения. Притчард был джентльменом, из хорошей семьи, и с самого начала приложил все усилия, чтобы присутствие солдат как можно меньше досаждало графскому семейству.

Судя по зеленоватому оттенку лица, полковника мутило, однако он продолжал вглядываться в труп. Невысокий и тщедушный, бережно ухаживавший за своими усиками, Притчард вовсе не походил на военного. В гражданском костюме его можно было бы принять за праздного джентльмена или, например, банкира. Шагнув подальше от забрызганной кровью травы, он наконец сказал:

– Наши ребята с самолетов точно не прыгают. Мы же пехота, и только.

– Но разве это не ваша форма?

– Трудно разобрать. Впрочем, похоже на то, – нахмурился полковник. – Но так или иначе, получи военнослужащий моего полка разрешение прыгнуть с парашютом, мне бы об этом доложили. Также меня бы проинформировали, если бы кого-то недосчитались по непонятной причине.

– Допустим. И что теперь? – спросил лорд Вестерхэм. – Нельзя оставлять его на поле, он мне всех оленей перепугает. Кому-то придется его убрать. Может быть, вызовем полицейских, пусть отвезут его в ближайший морг?

– Сомневаюсь, что это было бы правильно. Как-никак парень одет в военную форму, значит, и заниматься им положено армии. Кто-то же должен его знать. Да и те, кто послал его так неудачно прыгнуть с парашютом, тоже отыщутся. Кстати, понятия не имею, зачем ему потребовалось выпрыгивать именно здесь.

– Может быть, ветром отнесло.

– Прошлая ночь выдалась на редкость безветренная, вот в чем штука, – задумчиво заметил полковник Притчард. – Да и по виду парашюта ясно, что долго он в воздухе не пробыл. Вот что, давайте поглядим на его армейские жетоны. Так мы хотя бы узнаем, из какой части бедняга и как его звали.

При мысли о том, что ему предстояло сделать, полковника передернуло от отвращения. Мужчины наклонились перевернуть труп. На ощупь он оказался точно мешок с разнообразным хламом – похоже, каждая косточка в теле покойника была раздроблена. Тут уж даже лорд Вестерхэм содрогнулся. Спереди труп выглядел как кровавое месиво, черты лица было невозможно различить. Отвернувшись, полковник расстегнул верхнюю пуговицу на кителе неизвестного и достал измазанные кровью жетоны. Было бы нелегко догадаться, что когда-то один был красным, а другой – зеленым; шнурок, на котором они висели, стал липким и шершавым от засохшей крови. Мухи уже заприметили труп и с громким жужжанием слетались на него целыми тучами. Полковник Притчард вынул из кармана нож и разрезал шнурок с жетонами.

– Ничего не разобрать. Придется сначала смыть кровь, – сообщил он, оборачивая медальоны в накрахмаленный носовой платок.

– Ну вот. Все-таки это один из ваших, – констатировал лорд Вестерхэм, указывая на нашивку на плече покойника. Через кровь и грязь смутно проступали слова «Королевский Западно-Кентский полк».

– Мать честная! – вытаращился полковник. – Но с какой стати? Что это еще за выходка? Развлечься решил или разыграть кого-то? Может, уговорил приятеля-летчика сбросить его прямо на двор перед утренним построением? Надеюсь, его конец послужит другим уроком.

Диана поспешно спустилась по лестнице и устремилась к роще. Почувствовав, какие взгляды бросают на нее исподтишка солдаты, она усмехнулась про себя. Не зря надела красные льняные брюки и белую блузку с бретелькой через шею – пусть и не по погоде, зато последний писк моды. Ансамбль дополняли эспадрильи на танкетке. К тому времени, как она пересекла первую лужайку, обувь успела промокнуть от росы, и она пожалела, что не накинула кардиган. Впрочем, о неудобствах Диана забыла, как только подошла к группе солдат, грузивших на носилки накрытое простыней тело. Рядом ждала карета скорой помощи. При приближении девушки мужчины подняли головы, и она прочла на их лицах удивление и восхищение одновременно.

– Лучше вам сюда не ходить, мисс, – преградил ей путь один. – Здесь произошел несчастный случай.

– Она тебе не мисс. Это же дочь его сиятельства графа, – одернул его мужчина постарше с нашивками сержанта. – Надо говорить «миледи».

– Прошу прощения, миледи, – пробормотал юноша.

– Ах, ничего страшного. Для меня эти дурацкие условности ничего не значат. Зовите меня просто Дианой. И я, собственно, как раз и хотела посмотреть на труп.

– Поверьте, леди Диана, не надо вам на это глядеть, – сказал сержант. – Разбился в лепешку, бедняга.

– А как вы думаете, может, это шпион? – спросила Диана. – Только и разговоров ведь, что о немецких шпионах на парашютах.

Солдаты усмехнулись.

– Если и так, то он где-то раздобыл нашу форму, – заметил старший. – Нет, я думаю, парню просто не повезло. Видать, тренировался для задания да обмишулился к чертям собачьим. – Тут он вспомнил, с кем разговаривает, и поспешил добавить: – Извините за выражение, миледи.

– Небось проверяли, как работает новая модель парашюта, – поддакнул другой солдат. – Они ж нам столько всего не говорят, только используют, как подопытных кроликов.

Его друзья согласно закивали.

– Еще и кольцо напялил, лопух, – с укором заметил молодой солдат.

– Так, поди, женатый?

– Идиот он, вот что, – продолжал молодой.

– Почему же? – поинтересовалась Диана. – Идиот, потому что женился?

– Нет, миледи. Идиот, потому что зацепись при прыжке его кольцо за что-нибудь, он бы без пальца остался.

Диана почувствовала, как ее пробирает дрожь. Как легко болтали они о таких вещах! Но чему уж тут удивляться. Ведь эти солдаты успели повоевать во Франции и едва унесли ноги из Дюнкерка. Однополчан разрывало на куски снарядами прямо на их глазах, поэтому банальный неудачный прыжок с парашютом не произвел на них особого впечатления.

Носилки погрузили в карету скорой помощи, и она уехала. Мужчины направились к дому. Диана зашагала рядом.

– Скажите, а вы еще долго тут пробудете? Или неизвестно?

– Я бы не прочь тут оставаться до самого конца, – пробурчал сержант.

– Ну а я нет, Смитти. Я хочу повоевать. Мне бы хоть завтра в Северную Африку, воевать против Роммеля, – запальчиво возразил молодой солдат, первым заговоривший с Дианой.

– Это потому что ты новенький, Том. Побывал бы с нами при Дюнкерке, иначе бы думал. В жизни не был так благодарен небесам, что попал домой. Те ребята на своих лодчонках просто невероятные молодцы. Я, например, вернулся на яхте какого-то аристократа. Нас на борту набралось человек двадцать, перегрузка страшная, я думал, перевернемся к чертям, но нет. А он нас высадил на берегу и давай обратно. Это ж какая храбрость!

Диана кивнула.

– А чем же вы здесь занимаетесь целый день? – полюбопытствовала она.

– Тренируемся. Маршируем. Готовимся отразить вторжение.

– Считаете, немцы все-таки нас захватят?

– Думаю, что это всего лишь вопрос времени, – ответил один из солдат. – На их стороне гигантская военная машина. Но уж мы их встретим как положено. Без боя не сдадимся.

– Вы все настоящие храбрецы! – сказала Диана и не сдержала улыбки, увидев, как они смутились.

– А вы приходите на танцы в деревню, миледи, – предложил солдат посмелее. – Там весело.

– Почему бы и нет! – согласилась Диана, опустив очевидное «если отец мне позволит».

Пожалев, что они так быстро дошли до дома, она проводила долгим взглядом мужчин, удалявшихся на свою половину.

Фиби же тем временем отправилась к себе в комнату переодеться. Являться к столу в бриджах не разрешалось, невзирая ни на какие послабления военного времени. Оставшись одна, девочка почувствовала, что ее мутит, но решила, что это просто потому, что она еще не успела позавтракать.

– Покаталась с утра, Фиби? – послышался голос гувернантки.

В комнату вошла мисс Гамбл. Высокая и стройная, с отличной осанкой, когда-то она, вероятно, была весьма хороша собой, теперь же ее лицо осунулось. Собственно, она происходила из хорошего рода и могла бы сделать отличную партию, но Великая война лишила ее возможности найти мужа.

Ее наняли в гувернантки к Фиби после того, как Дайдо отослали завершать образование в швейцарском пансионе. Они сразу поладили. Учить умненькую Фиби было одно удовольствие, хотя с начала войны совесть и грызла мисс Гамбл: наверное, следовало оставить место в Фарли и пойти работать на благо отчизны. Уж мозгов-то у нее хватало. Она могла бы оказаться полезной в самых разных областях.

– Ой, это вы, Гамби. Я не слышала, как вы вошли, – подняла на нее глаза Фиби. – Здравствуйте! Представляете, когда я утром каталась, нашла труп на дальнем поле.

– Труп? Боже мой. Ты сказала отцу?

– Ага, он пошел смотреть на него вместе с кем-то из военных. У него, у трупа то есть, парашют не раскрылся. Должно быть, выпрыгнул из самолета и разбился.

– Бедная девочка, не надо бы тебе это видеть.

– Да уж, зрелище не из приятных, – согласилась Фиби. – Но вы бы мной гордились. Я и виду не подала, что меня это расстроило. Хуже всего, что я чуть по нему не проскакала. Представляете? К счастью, тот лондонский мальчик, который живет у егеря, выбежал на меня и остановил. Очень отважный мальчик.

– Молодец.

Гамби начала застегивать пуговицы сзади на ситцевом платье Фиби. С тех пор как Фиби заявила, что она слишком взрослая для няни, гувернантка взяла подобные обязанности на себя. Мисс Гамбл прекрасно понимала – за двенадцатилетней девочкой нужно присматривать, что бы она там ни говорила. Мать, леди Эзми, женщина милая, но понятия не имевшая, как заботиться о детях, так что те были предоставлены сами себе. Мисс Гамбл оставалось только удивляться, что все они тем не менее выросли приличными людьми.

– Я бы на твоем месте отправилась в столовую и хорошенько позавтракала до уроков. По моему опыту, еда – лучшее лекарство от потрясения, – улыбнулась гувернантка. – Еда и горячий сладкий чай. Они поистине творят чудеса.

Фиби распустила косы и взяла щетку для волос.

– Интересно, кем он был, этот бедняга.

– Вероятно, участвовал в ночных учениях, но что-то пошло не так, – предположила мисс Гамбл. – Десантники, диверсанты и тому подобное.

– Столько ужасов вокруг творится, правда? – грустно заметила Фиби, пытаясь расчесать спутанные пшеничные волосы. – Алфи сказал, что видел на улице мертвого младенца и женщину, с которой взрывом сорвало одежду.

– Бедный Алфи, – пожалела мальчика мисс Гамбл. – Его отослали сюда, чтобы он не видел ужасов войны, но война настигла его даже здесь.

Она отобрала у Фиби щетку.

– Дай-ка мне ленту. Нельзя садиться завтракать с распущенными волосами. Ты же не Алиса в Стране чудес.

Фиби послушно протянула ленту, и гувернантка завязала ей хвост.

– Гамби, а как вы думаете, сколько еще будет идти война? Очень долго?

– Надеюсь, что да, – ответила мисс Гамбл.

Фиби повернулась к ней.

– Неужели вы хотите, чтобы война продолжалась? – потрясенно воскликнула она.

– Да, хочу. Ведь если она быстро закончится, это будет значить, что немцы нас завоевали.

– Завоевали? То есть вошли в Англию?

– Боюсь, что так.

– А вы думаете, такое может случиться?

– Я думаю, что вторжение вполне вероятно, Фиби. Конечно, мы сделаем все, что от нас зависит, чтобы не допустить оккупации. Мистер Черчилль сказал, что мы будем сражаться на побережье[12] и, если понадобится, в собственных огородах, но хотелось бы мне знать, многие ли будут готовы встретить врага лицом к лицу?

– Мой отец точно будет готов, – твердо сказала Фиби.

– О да, не сомневаюсь, – ответила мисс Гамбл. – Но хватает и таких, которые не станут сопротивляться. Все мы уже устали от войны, а если она затянется надолго… мы будем рады любому, кто вернет жизнь в ее естественное русло.

Она завязала бант в волосах девочки.

– Ну, ступай. Поспеши, пока твой отец не съел все самое вкусное.

Глава пятая

Столовая Фарли-Плейс

Май 1941 г.

Эта новая столовая нравилась Фиби больше, чем тот гулкий, с дубовыми панелями зал, в котором семья обедала до войны. Теперь они переместились в бывшую музыкальную комнату. Ее стены были покрашены в голубой с золотой каймой, высокие стеклянные двери выходили на озеро, и сейчас столовую заливал солнечный свет. Фиби, которая так и не согрелась, обрадовалась царившему в комнате ощущению безопасности и тепла. Не найдя на буфете яичницы-болтуньи, она едва успела набрать себе в тарелку кеджери, когда вошел ее отец в сопровождении прыгавших вокруг него английских сеттеров.

– Надеюсь, ты оставила что-нибудь и для меня, юная леди, – сказал он, подходя к буфету. – Отойдите от меня, сумасшедшие животные! Бекона вы все равно не получите. Война идет.

– Я думала, ты уже позавтракал, – заметила Фиби, отправила в рот порцию риса и с сожалением почувствовала, что тот почти остыл. Однако благодаря копчушкам все равно был вкусный.

– Позволь тебе напомнить, что мой завтрак был прерван самым грубым образом, – проворчал лорд Вестерхэм, снимая серебряную крышку с подогретого блюда. – А, отлично, тут достаточно. Наверное, никто еще не проснулся?

– Дайдо уже встала. Она хотела, чтобы я показала ей труп.

– Эта девица плохо кончит, если будет продолжать в том же духе. – Он поднял глаза на леди Эзми, которая вошла в комнату с конвертом в руке. – Ты слышала, Эзми? Твоя чокнутая дочка пожелала поглядеть на труп мужчины, который свалился к нам на поле.

Он занял место во главе стола. Собаки уселись рядом на полу и замерли в ожидании. Леди Эзми слова мужа почти не удивили.

– Да, я что-то такое слышала, когда пила чай, – ответила она. – Ну, ей, наверное, было любопытно. Мне в ее возрасте тоже было бы интересно. А чей это труп?

– Какого-то чертова солдата, хотя полковник твердит, что не похоже на его ребят. Как по мне, что-то тут нечисто.

– Мамочка, это я нашла труп, – сообщила Фиби.

Графиня к этому времени взяла ломтик поджаренного хлеба и села рядом с мужем.

– Правда, милая? Вот так неожиданность!

Фиби поглядела на нее. Проницательная Гамби верно угадала, что страшная находка напугала Фиби, но матери, которая спокойно распечатывала письмо, такое и в голову не пришло.

– От Клемми Черчилль! – впервые за утро оживилась леди Вестерхэм. – Я все ждала, когда она мне напишет о том приеме в саду, который устраивают в Чартвелле в следующем месяце.

– Прием в саду? – внезапно взревел лорд Вестерхэм. – Разве Клемми Черчилль не в курсе, что идет война?

– Конечно, в курсе, но Уинстон тоскует вдали от Чартвелла, ему необходимо развеяться, вот она и устраивает этот небольшой прием в доме, по которому он так скучает. Помолчи и дай мне дочитать, Родди.

Она пробежала глазами по странице и вздохнула:

– Бедняжка!

– Едва ли супругу премьер-министра можно назвать бедняжкой, – пробормотал лорд Вестерхэм, дожевывая кеджери.

– Она пишет, что Уинстон выбивается из сил, с трудом урывает пару часов сна и в результате постоянно раздражен.

– Уинстон всегда был раздражительным, – хмыкнул лорд Вестерхэм. – Сколько я его знаю, вечно одно и то же: если что-то идет не так, как ему хочется, он взрывается. Впрочем, вряд ли любой другой на его месте оставался бы спокойным, понимая, что проигрывает войну.

Продолжая читать, леди Эзми заметила:

– Ты ведь знаешь, как он любит Чартвелл. Я бы пригласила их с Клемми погостить у нас, но…

– Эзми, мы и так набиты как сельди в бочке, – возмутился лорд Вестерхэм. – Нельзя же постелить премьер-министру на раскладушке в комнате горничной! – Он фыркнул, представив себе эту картину.

– Ну что за глупости, милый, – спокойно ответила жена, не отрывая глаз от письма. – О нет! – воскликнула она. – Какая жалость.

Лорд Вестерхэм вопросительно приподнял бровь.

– Помнишь, я говорила, что ему все равно нужно побывать в наших краях в следующем месяце. На аэродроме Биггин Хилл устраивают торжество в память об отважных ребятах, погибших в Битве за Британию. Клемми просила меня помочь ей с приемом в Чартвелле, но Уинстон прослышал о ее планах и наложил запрет. Никаких развлечений во время войны. Все нынче экономят, и мы обязаны подавать пример, а не заполнять дом гостями и прислугой ради одного уик-энда. Не правда ли, очень на него похоже?

– Уик-энд – дурацкое американское словечко, – вставил лорд Вестерхэм. Несмотря на давнее знакомство он так и не смирился с тем, что мать Черчилля была американкой.

– Помолчи и не мешай читать, Родди, – нахмурилась леди Вестерхэм. – Ах, какая великолепная идея. Послушай, Родди. Она предлагает приехать к нам в гости на чай сразу после церемонии. Можно все устроить на свежем воздухе. Дескать, для Уинстона будет чудесным сюрпризом, если мы соберем здесь его старых знакомых и соседей.

– К нам на чай? Премьер-министр? А чем ты их будешь кормить, одуванчиками? Или они захватят свои продуктовые карточки? – съязвил лорд Вестерхэм.

– Не начинай, Родди. Ты ведь и сам был бы рад увидеться с Черчиллями. И потом, у нас же есть огороды. Уже подоспеет клубника, будут огурцы и кресс-салат для сэндвичей. Как-нибудь справимся. Так я напишу ей, что мы их ждем с нетерпением, ты не против?

Не успел лорд Вестерхэм раскрыть рот, как дверь отворилась и вошла Оливия, старшая из его дочерей. Хотя Ливви было всего двадцать шесть, ее фигура уже начинала приобретать солидные очертания, достойные матери семейства. Мелкие складочки на корсаже темно-синего платья с круглым белым воротничком подчеркивали крупный бюст. Волосы она закалывала в узел на затылке, что не шло к ее круглому лицу.

– Чарли немного кашляет, – сообщила она. – Надеюсь, он ни от кого не заразился. Па, а почта уже пришла? От Тедди ничего нет?

– От Тедди ничего, только пара счетов и письмо твоей матери от миссис Черчилль, – ответил лорд Вестерхэм. – Твой муж, скорее всего, слишком весело проводит время, чтобы еще и письма строчить.

– Не говори так, Па. Он всего лишь исполняет свой долг. Куда послали, туда поехал.

– Да уж, Багамы явно не передовая. – Лорд Вестерхэм перевел взгляд на жену.

Та рассеянно улыбнулась и заметила:

– Тедди очень повезло. Говорят, там чудесные пляжи.

Вошла Дайдо, и все обернулись к ней. Голые руки и плечи ее покрывали мурашки, лицо разрумянилось от свежего воздуха.

– Надо же, все семейство в сборе, – обрадовалась она. – А ты-то почему за столом, мамочка? Ты же вроде говорила, что одно из немногих наслаждений, доступных замужним женщинам, это завтрак в постели.

– Милая моя, раньше я с удовольствием предвкушала яйцо всмятку и тоненькие полосочки чудесного свежего хлеба на завтрак, но тосты с маргарином – не та вещь, ради которой стоит задерживаться в кровати.

– Мне сказали, что ты отправилась поглядеть на труп, Дайдо. – Отец скептически оглядел ее наряд. – Ты что же, прямо в этом и пошла? Да у тебя голова не в порядке! Там же кишмя кишат чертовы солдаты, которые маются от безделья. Ты плохо кончишь, девочка.

– Между прочим, Па, солдаты были со мной очень милы. И в любом случае я опоздала, труп уже убрали, – беззаботно ответила Дайдо, набирая в тарелку остатки кеджери. – О, класс, молодчина миссис Стаббинс. Она снова раздобыла для нас копчушки.

– Вот уж не думал, что настанет день, когда мы будем радоваться такой малости, как копчушки, – сказал лорд Вестерхэм. – Конечно, эти крупицы лучше, чем ничего, но как же я скучаю по своей собственной паре копчушек, которой не нужно делиться ни с кем. – Он погрозил дочери пальцем: – Но в будущем, Диана, не вздумай бродить одна по поместью, тем более в таком виде. Выглядит так, будто ты напялила пижаму.

– Это последний писк моды, Па. Во всяком случае, когда еще выходил «Вог», в нем об этом писали. Впрочем, что проку в моде, когда торчишь в деревне. – Она поставила тарелку на стол рядом с прибором Фиби, погладила по голове сеттера и развернула салфетку. – Если бы ты отпустил меня работать в Лондоне, Па, тебе больше не пришлось бы обо мне беспокоиться. И я была бы при деле, правда? Я же умираю от скуки. Идет война. Вокруг столько всего интересного. Я тоже хочу поучаствовать!

– Мы это уже обсуждали, Дайдо, – ответил лорд Вестерхэм. – Ты слишком молода, чтобы в одиночку жить и работать в Лондоне. Можешь помогать ухаживать за скотиной на нашей ферме, можешь даже учить детей в деревенской школе, но не более того. И это мое последнее слово. Я не желаю больше возвращаться к этому разговору.

Дайдо вздохнула и уселась в дальнем конце стола. За дверью послышались медленные тяжелые шаги. Вошел Сомс с серебряным подносом для писем, и все головы повернулись к нему.

– Вам письмо, миледи, – произнес дворецкий. – Посыльный принес.

На лице леди Вестерхэм отразилось удивление.

– Господи, какое оживленное утро. От кого бы это могло быть?

Семья замерла в ожидании. Графиня взяла конверт, узнала герб и улыбнулась:

– А, это от леди Прескотт. Интересно, что ей нужно? Мне казалось, мы ужасно скучные и старомодные для их круга.

– Может, она просто хочет одолжить стакан сахару, – фыркнул лорд Вестерхэм. – В такое время всем приходится туго, даже Прескоттам.

– Только не Прескоттам, – возразила Ливви. – Как ни выйду гулять с коляской, к их дому обязательно подъезжает фургон с продуктами.

– Что она пишет, Ма? – нетерпеливо спросила Дайдо.

Леди Вестерхэм опустила глаза к бумаге и с довольной улыбкой прочла вслух:

Дорогая леди Вестерхэм,

Хотелось бы поделиться с Вами нашими добрыми вестями, прежде чем до Вас дойдут слухи из деревни. Наш сын Джереми чудом вернулся домой невредимым. Конечно, он очень слаб, так как страдает от воспалившегося пулевого ранения, но у нас есть все основания рассчитывать на его полное выздоровление.

Когда он немного окрепнет, мы намерены устроить небольшой званый обед в его честь. Надеемся, что Ваша семья сможет к нам присоединиться.

Искренне Ваша,

Мадлен Прескотт

Аккуратно сложив письмо, она окинула семью сияющим взглядом.

– Не правда ли, чудесная новость? Нужно немедленно написать Памеле, она придет в восторг.

– А почему это Памма придет в восторг больше всех нас? – возмутилась Дайдо. – Или она у тебя любимая дочка?

– Ты ведь знаешь, Дайдо, как Памма относится к Джереми. Я даже думаю, что если бы не эта дурацкая война, они бы уже объявили кое о чем, – загадочно улыбнулась леди Вестерхэм.

– Ой, Ма, можно подумать, ты ждешь не дождешься, когда выдашь нас всех замуж. Не сказала бы, что из Джереми Прескотта выйдет верный муж.

– Многие в молодости ведут разгульную жизнь, но потом, когда приходит время завести семью, остепеняются, – беззаботно ответила леди Вестерхэм. – Главное, что теперь он дома, так что все будет хорошо. – Она поднялась на ноги: – Пойду сейчас же напишу Памме.

Дайдо проводила ее взглядом.

– И где же мне, по-вашему, искать мужа? – пробурчала она. – В этой глуши из женихов разве что свиноводы.

– Вонь от него будет жуткая, – хихикнула Фиби, – но зато у тебя всегда будет отличный бекон.

– Вообще-то это был сарказм, Фибс, – сказала Дайдо. – Просто хотелось напомнить всем, что, в отличие от сестер, я не выезжала в свет.

– Я не заказывал эту чертову войну, – отрезал лорд Вестерхэм. – А ты еще молода, успеешь натанцеваться, когда все закончится.

– Если разучишь немецкие народные танцы, – добавила Фиби.

Лицо лорда Вестерхэма побагровело.

– Не смешно, Фиби. Совсем не смешно. Немцам нас не победить! Разговор окончен.

Он бросил салфетку и быстрым шагом вышел из комнаты.

Тем же утром, несколькими часами позже, капитан Хартли, адъютант полковника Притчарда, явился к командиру с докладом.

– Мы проверили жетоны, сэр, во всем Западно-Кентском полку не нашлось такого солдата. Более того, на сегодняшней поверке все были на месте, кроме Джонса, который получил увольнительную на двое суток по случаю родов жены, и Паттерсона – он в госпитале с аппендицитом.

– И что же нам теперь делать? – Полковник недоуменно почесал голову, сдвинув набок фуражку. – Узнайте, как звали этого шутника и почему он был одет в нашу форму.

– Нельзя исключить вероятности того, что это шпион, сэр. Ведь в форме нашего полка он мог бы спокойно разгуливать по округе, не так ли?

Полковник Притчард шумно втянул воздух сквозь стиснутые зубы.

– Мне, конечно, доводилось слышать о таком, но мало ли о чем болтают.

– О, я уверен, что вокруг нас предостаточно пособников врага.

– Вы так считаете? – Полковник уставился на своего адъютанта. – Чтобы англичане по доброй воле работали на фрицев?

– Боюсь, что это вполне возможно, сэр. И если бы нужно было с ними связаться, нет лучшего способа, чем сбросить парашютиста темной безлунной ночью.

Полковник Притчард смотрел вдаль, на лужайку. Ему с трудом верилось, что это все та же зеленая Англия родная, воспетая Блейком[13]. Край, где отныне им грозила опасность. Куда без разбора падали бомбы. А теперь, возможно, рядом еще и шныряют шпионы.

– Отошлите жетоны в военную разведку. Пусть приезжают и забирают труп. Мы сделали что могли, – распорядился он.

Внимание его привлек приближавшийся быстрым шагом солдат. Тот остановился, вытянулся в струнку и отдал честь:

– Разрешите обратиться, господин полковник. Меня сегодня посылали забрать с поля труп. Меня тогда еще что-то насторожило, а потом я понял, что именно. У него под погон была заткнута пилотка, да только кокарда на ней была не та.

Глава первая

Тюрьма Уормвуд-Скрабс Актон, Западный Лондон

Май 1941 г.

Ворота тюрьмы Уормвуд-Скрабс удовлетворенно лязгнули, затворяясь за Беном Крессвеллом. Хотя он уже три месяца ежедневно входил и выходил через эти ворота, на входе его по-прежнему пробирал холодок ужаса, а на выходе накрывало необъяснимое чувство облегчения, как будто ему удалось сбежать незамеченным.

– Что, досрочно освободили за хорошее поведение? – ухмыльнулся полицейский на посту. Шутка была уже старовата, но полицейскому она, судя по всему, еще не надоела.

– Меня? Ничего подобного. Я через стену перепрыгнул. Ты что, не заметил? – серьезно спросил Бен. – Кто же так сторожит!

– Иди уже, – фыркнул полицейский, подталкивая Бена.

Считалось, что перевод МИ5, то есть Национальной службы безопасности, в Уормвуд-Скрабс был страшной тайной, но все, кто имел хоть какое-то отношение к тюрьме, прекрасно знали, чем занимаются люди, недавно переехавшие в одно крыло здания. Да что там, даже некий автобусный кондуктор громогласно объявлял, подкатывая к тюрьме: «МИ5, выходим!» Вот тебе и конспирация, думал Бен, пересекая дорогу напротив автобусной остановки. Тюрьма оказалась на редкость неудачным местом для Главного управления секретной службы. Работать приходилось в сырых промозглых камерах, часть дверей отсутствовала, и сотрудники волей-неволей слышали, что говорилось в соседнем помещении. Да и добираться было неудобнее, чем в старое управление на Кромвель-роуд.

Часть Отдела Б, который занимался контрразведкой, перевели за город, в Бленхеймский дворец в Оксфордшире. Ходили слухи, что условия в этих роскошных хоромах еще хуже, чем в тюрьме. И все же Бен жалел, что его не отправили туда, где он мог бы принести ощутимую пользу своей стране. Вот уже год как его завербовали в МИ5, а охота за шпионами пока ограничивалась проверкой слухов и доносов в Лондоне и пригородах. Слухи почти неизменно оказывались чепухой, чаще всего – либо ложной тревогой, либо поводом свести старые счеты. Любопытная старуха высунула нос за светомаскировочные шторы и увидела, что какой-то мужчина крадется через ее задний двор. Наверняка тайно высадившийся немец! Да только выяснилось, что это любовник соседки, который пробирался к своей подружке, пока ее мужа не было дома. Другая женщина решила, что ее соседи – тайные пособники немцев, поскольку они вечно слушали пластинки Моцарта. Когда Бен заметил, что Моцарт вообще-то австриец, женщина раздраженно фыркнула. «Какая разница? Разве Гитлер не австриец? А они еще и чеснок в еду кладут, за милю несет. Неблагонадежные, как пить дать!»

Бен обернулся на выложенные красным и белым кирпичом нарядные башни, обрамлявшие тюремные ворота. Ох уж эти викторианцы, у них даже тюрьмы выглядели эффектно. Он направился по Дюкейн-роуд к станции метро «Ист-Актон». Была надежда, что метро довезет его в центр Лондона быстрее, чем автобус, но с этим, конечно, не угадаешь. Стоит бомбе упасть ночью на линии, и все застопорится. Он шел слегка неровным, дерганым шагом – жестяная вставка в левом колене не позволяла о себе забыть, – однако же довольно быстро. Но вот играть в регби или запускать мяч в крикете ему больше не доведется.

Бен собирался перейти дорогу к станции метро, когда из табачной лавки вышел мужчина со свернутой газетой под мышкой, уставился на него и нахмурился.

– Эй, малый, а ты почему не в форме? – возмущенно обратился он к Бену, грозя ему пальцем. – Ты что, из проклятых пацифистов?

С начала войны Бен уже не раз подвергался подобным нападкам.

– Да я разбился на самолете, – объяснил он. – Нога вдребезги, вот и не берут никуда.

Мужчина покраснел и стал извиняться:

– Прости, парень. Не сообразил, что ты летчик. Даже не знаю, что на меня нашло. Вы, ребята, молодцы. Благослови тебя Бог.

Бен уже давно никого не переубеждал. Пусть думают, что он был военным летчиком. Он бы и стал им, если бы не то дурацкое крушение в Фарли. А будь он и правда летчиком? Мысли замелькали в голове. Вдруг его бы тоже сбили над Германией и он торчал бы сейчас в лагере для военнопленных, как Джереми? И какой бы он тогда внес вклад в победу? По крайней мере, на своей работе он приносил хоть какую-то пользу. Или принес бы, допусти его начальство до настоящих дел.

Бен вздохнул. Вся страна была на нервах, с минуты на минуту ожидая вторжения.

Он купил билет и проковылял вверх по лестнице на платформу – здесь, на окраине, линия метро выходила на поверхность. На платформе собралась толпа – видимо, поезда не было уже давно. Он протиснулся поближе к краю и стал ждать, надеясь, что поезд вот-вот придет и не будет слишком набит людьми. Бену требовалось срочно добраться до центра Лондона. Наконец-то ему, похоже, выпало важное задание.

– Тебя разыскивало высшее начальство, – торжественно сообщил его сокамерник Гай Харкорт, когда Бен вернулся на место после перерыва на ланч.

– Высшее начальство? – переспросил Бен.

– Сам папаша Рэдисон, не больше и не меньше. Чрезвычайно раздражен, что ты имел наглость отправиться куда-то на ланч, вместо того чтобы быстренько сжевать скромный бутерброд с сыром прямо на рабочем месте.

Гай был одним из тех томных и элегантных молодых людей, которых легко представить на уик-энде в загородном поместье играющими в крокет с Берти Вустером. Веселый парень, но не особо мозговитый. Бен как-то поймал себя на мысли, что из Гая вышел бы отличный шпион, никому и в голову не пришло бы его заподозрить. Они знали друг друга еще с Оксфорда, где Гай ни разу не был замечен в зубрежке и все же каким-то образом выдерживал все экзамены. Друзьями они никогда не были – хотя бы потому, что Бен не входил в круг состоятельного аристократа Харкорта. Так что Бен весьма удивился, когда в начале войны Харкорт его разыскал и предложил работу – как оказалось, в МИ5. Обоих определили на постой в унылую частную гостиницу на Кромвель-роуд. Они вполне сработались.

– Да какой там ланч, одно название, – отмахнулся Бен. – Ты в курсе, что тефтели теперь стряпают из конины? Мне три дня подряд пришлось брать запеканку из цветной капусты, остальное было совсем уж несъедобно.

– Я там никогда не ем, – беззаботно ответил Харкорт, – предпочитаю заскочить в «Голову королевы» на углу. Пиво – субстанция питательная, на нем я и намерен пережить войну. Конина, подумать только. Эти негодники в жизни не ездили на конную охоту, наверное. Скоро доберемся до кошек и собак. Запирай на замок своих лабрадоров, пока не поздно.

– А Рэдисон не говорил, что ему нужно? – сменил тему Бен.

– Дружище, мы же вроде бы секретная служба, не так ли? – ухмыльнулся Харкорт. – Не станет же он мне рассказывать, какое у него дело к другому агенту. Надо как-то поддерживать видимость тайны.

– Тебе не показалось, что он на меня сердится?

– А ты что, где-то напортачил? – осклабился Харкорт.

– Да вроде нет. Ну, может быть, не очень вежливо обошелся с тем типом, который хотел, чтобы мы посадили его соседей-евреев за то, что они якобы нацистские шпионы.

– Тогда поспеши, вот и узнаешь, что ему нужно. Да, а если ты не вернешься, можно я заберу твой стул? Он не так шатается, как мой.

– Очень смешно, – с деланым весельем ответил Бен, но на душе кошки скребли. Вроде бы ничего такого не натворил, но как знать. В подобных отделах все строилось на старых школьных связях, а у него связей не было.

Мистер Рэдисон подозрительно покосился на него, когда Бен, постучавшись, вошел в кабинет.

– На ланч, значит, ходим? – спросил шеф.

– Насколько мне известно, мне положен перерыв, сэр, – ответил Бен. – И я всего лишь сбегал в столовую. Там подавали тефтели из конины.

Рэдисон тогда понимающе кивнул, вспомнилось Бену. А потом шеф сказал:

– Я получил запрос из управления. Вам велено явиться в Долфин-Сквер вот по этому адресу.

– Долфин-Сквер? – удивился Бен.

Об отделе в Долфин-Сквер ходили смутные слухи. Никому, конечно, не положено было знать, что у МИ5 имеется там ведомство и кто именно в нем работает, но Бен не сомневался: там всем заправляет загадочная личность, известная как капитан Кинг, или просто Мистер К. Этот человек стоял вне обычной иерархии отделов и департаментов. Бена охватило оживление, смешанное с тревогой. Зачем он понадобился? Пусть он припадает на одну ногу, но до сих пор ни одно задание и не требовало от него пробежек по пересеченной местности, а со своими несложными задачами, хоть и скучными, он справлялся отлично, не раз продемонстрировал рвение и усердие. Так что, как знать, может, это был хороший знак – наконец-то повышение в должности и дело поинтереснее.

Глава вторая

Лондон

Май 1941 г.

Из раздумий Бена вывел громкоговоритель, объявивший о прибытии поезда. Как всегда, пассажирам велели отойти от края платформы и соблюдать осторожность при посадке в вагон. Двери раздвинулись, толпа ринулась вперед, увлекая Бена за собой. Едва он успел ухватиться за поручень, как двери закрылись и состав с грохотом отъехал от станции. С поручнем ему повезло, сохранять равновесие бывало трудно, да и нога могла подкоситься в любой момент. Добравшись до станции «Ноттинг-Хилл-гейт», он пересел на Круговую ветку к вокзалу Виктория. Собственно, все путешествие прошло на удивление гладко, подумал он, вздыхая с облегчением и направляясь к реке по Белгрейв-стрит. День выдался приятный, теплый для мая, почти летний, и те лондонцы, которым удалось ненадолго улизнуть с работы, занимали каждый доступный квадратик зелени, наслаждаясь солнечным светом. Перед Беном вырос Долфин-Сквер, огромный многоэтажный дом с дорогими апартаментами. Он никогда еще тут не был и прикинул, много ли квартир по-прежнему заняты богачами, которым требовалось жилье в столице вдобавок к загородным особнякам. Вероятно, все, кто мог себе это позволить, уехали на время авианалетов подальше от Лондона.

Четыре массивных современных корпуса выстроились по периметру прямоугольного двора; Бену требовалась квартира 308 в Худ-Хаус. Изучив кнопки звонков у входной двери, Бен удивился, обнаружив, что в номере 308 проживает некая мисс Копплстоун. Неужели ему дали неправильный адрес? Или кто-то подшутил над ним и ему предстоит столкнуться с разъяренной старой девой? Холстед, конечно, и не на такое пойдет, чтобы взбодриться в скучный полдень, но указания поступили от Рэдисона, а Рэдисон воплощал собой типаж напрочь лишенного чувства юмора чиновника. Бен нажал на кнопку.

– Чем могу быть полезна? – ответил ему голос с аристократическим прононсом.

Борясь с искушением смыться, Бен проговорил:

– Вероятно, я ошибся адресом. Моя фамилия Крессвелл, и мне сказали…

– Сейчас открою, мистер Крессвелл, – деловито ответил голос. – Доедете до пятого этажа, затем из лифта направо.

Что ж, по крайней мере, его здесь ждали. Медленно поднимаясь на лифте, он чувствовал тревогу, смешанную с радостным возбуждением. На полу в коридоре пятого этажа расстилался ковер, слабо пахло полировкой для мебели и трубочным табаком. Бен нашел нужную квартиру. На дверной табличке была указана все та же мисс Копплстоун. Сделав глубокий вдох, Бен постучал, дверь открыла привлекательная молодая женщина. Судя по отлично скроенному костюму и гордой осанке, в довоенные времена она выезжала бы на балы и вышла замуж за скучного молодого человека с безупречной родословной. Девушкам ее круга война предоставила прекрасную возможность сбежать из тесного мирка и доказать, что они способны на большее, чем вести светские разговоры и решать, куда на званом обеде усадить епископа.

– Мистер Крессвелл? Входите, мистер Найт вас ожидает, – сказала она, по-аристократически четко выговаривая каждое слово. – Я сообщу ему, что вы пришли.

Бен подождал, прислушиваясь к негромким голосам, и вскоре его провели в большую светлую комнату с видом на Темзу и Парламент. Над крышами покачивались аэростаты заграждения, защищавшие здания от низко летавших бомбардировщиков.

За отполированным до блеска дубовым столом спиной к окну сидел мужчина – худощавый, подтянутый; судя по виду, он явно немало времени проводил на свежем воздухе. В руках мистер Найт держал какую-то веревочку, которая, к удивлению Бена, внезапно зашевелилась, и оказалось, что это змея.

– А, вот и вы, Крессвелл. Хорошо, что пришли. – Мужчина засунул змею в карман и протянул Бену руку: – Я Максвелл Найт. Присаживайтесь.

Бен опустился на стул с туго набитым кожаным сиденьем.

– Вы что окончили, Кембридж? – спросил Найт.

– Оксфорд.

– Жаль. Я заметил, что именно выпускники Кембриджа умеют мыслить нестандартно.

– Боюсь, тут уж ничего не поделаешь, – сказал Бен. – И потом, Хэртфорд-колледж предложил мне стипендию, а Кембридж – нет.

– Стипендиат, значит?

– Да, сэр.

– А до того?

– Тонбридж[14]. Тоже по стипендии.

– И тем не менее вы, похоже, водите дружбу с аристократами. Знакомы с графом Вестерхэмским, например.

Это утверждение застало Бена врасплох.

– С лордом Вестерхэмом? – переспросил он.

– Ну да. Я слышал, вы с ним приятели. Это правда?

– Не сказал бы, что мы приятели, сэр. На дружбу наши отношения вовсе не тянут, однако он довольно хорошо меня знает. Мой отец – викарий церкви Всех Святых в Элмсли, это деревня около Фарли. В детстве я играл с дочерьми лорда Вестерхэма.

– Играл с дочерьми лорда Вестерхэма, – повторил Макс Найт с почти незаметной усмешкой.

Лицо Бена оставалось бесстрастным.

– Могу ли я узнать, куда вы клоните, сэр? Какое отношение имеет мое прошлое к качеству моей работы?

– В настоящее время – самое непосредственное. Видите ли, юноша, нам нужны сведения. Нужен… свой человек.

– Сведения какого рода? – Бен бросил хмурый взгляд на мистера Макса Найта.

Тот не отвел глаз.

– Трое суток назад некий мужчина ночью упал, судя по всему, из самолета на поле лорда Вестерхэма. Парашют не раскрылся – можете себе представить, в каком виде его нашли. Лицо так разбито, что не разобрать, как он выглядел при жизни. Но одет он был в форму Королевского Западно-Кентского полка.

– Они ведь, кажется, заняли чуть ли не весь дом в Фарли? – припомнил Бен. – Но это же пехота. При чем тут парашютист?

– А ни при чем. Командир утверждает, что его ребята из самолетов не прыгают, он их пересчитал, весь личный состав на месте. Армейский жетон принадлежит парню, убитому при Дюнкерке, а такие кокарды, как была на его пилотке, полк не носил с Великой войны.

– Другими словами, возможно, это шпион?

Бен почувствовал, что пульс участился.

– Вполне вероятно. Также одна из наших сообразительных девушек, которая проверяла его одежду, – незавидная обязанность, как вы понимаете, – сообщила, что у него носки не такие.

– В смысле – не такие?

– Она, видите ли, вяжет и говорит, что пятка вывязана не так, как принято в нашей армии. Когда она рассмотрела получше, разобрала там цифру 42.

– Сорок два?

– Размер был указан в метрической системе.

– Понимаю, – кивнул Бен. – Значит, носки изготовили на материке.

– Я рад, что у нас работают выпускники Оксфорда. Быстро соображают, – съязвил Макс Найт.

Бен покраснел.

– Следовательно, вопрос, судя по всему, в том, что он делал на поле лорда Вестерхэма, – продолжал Макс Найт. – Нарочно он там оказался или случайно?

– А какой в ту ночь был ветер, сильный? Его могло сдуть с курса. Или же парашют не раскрылся и утащил его за собой.

– Это мы уже проверили. Ветер был слабый, всего два узла. К тому же когда парашют не раскрывается, то летишь не в сторону, а камнем вниз.

– Возможно, просто совпадение, что он выбрал для посадки земли лорда Вестерхэма, – предположил Бен. – Ему могли приказать высадиться поблизости от Лондона или военной авиабазы Биггин Хилл.

– Но тогда почему он нарядился солдатом Западно-Кентского полка, а не надел летную форму? – Найт сделал глубокий вдох, а Бену показалось, что тот вздохнул. – Вы ведь понимаете, Крессвелл, в каком мы сложном положении? Если он рассчитывал там приземлиться, если это немецкий шпион, – а мы вынуждены считать, что так и есть, – значит, ему приказали выйти на связь с кем-то поблизости, в округе, где форма Западно-Кентского полка не возбудила бы подозрений.

– А как насчет его карманов, сэр? Не нашлось ли там чего-нибудь полезного?

– Они оказались совершенно пусты, только в нагрудном лежала маленькая фотокарточка.

– И что же на ней изображено? – спросил Бен с испугом, смешанным с интересом.

– Какой-то пейзаж. Конечно, снимок весь в крови, но в лаборатории его сумели почистить. Кстати, все эти сведения у разведки нам пришлось буквально вырывать клещами. Им не очень-то хотелось делиться информацией, да и никому в наши дни не хочется.

Он выдвинул ящик, достал тонкую папку, открыл и развернул к Бену. Тот встал, чтобы посмотреть. Качество фотографии изначально оставляло желать лучшего – мелкая, нерезкая, из тех, что делают туристы на летнем отдыхе, теперь же, после того как ее отмыли от крови, изображение стало еще менее четким. Однако Бен разглядел типичный английский пейзаж с полями, изгородями и рощицей на крутом холме вдалеке. За деревьями с трудом просматривалась деревушка с церковью, прямоугольная колокольня возвышалась над соснами. Бен уставился на нее.

– Никогда там не был, – сказал он. – И на нашу часть Кента не похоже. Местность более пустынная, холмистая, открыта всем ветрам. Это ведь сосны, верно? Больше смахивает на Юго-Западную Англию, если судить по той прямоугольной колокольне. Может быть, Корнуолл?

– Вполне вероятно, – кивнул Макс Найт. – Так что же это фото делало в его кармане? Если ему нужно было туда добраться, то зачем его забросили посреди Кента? Или он должен был передать его кому-то, кто узнал бы таким образом, где нужно встретиться с кем-то еще для неизвестной цели?

– Может, название деревни что-то подскажет? – предположил Бен.

Найт снова вздохнул.

– И это возможно. Видите, там написаны цифры. Чернила почти смылись, но перо оставило отпечатки на бумаге. – Он поглядел на Бена. – Можете взять в руки.

Бен осторожно поднял фотографию и посмотрел на свет. 1461.

– Тысяча четыреста шестьдесят первый год. Не было ли в том году какой-нибудь решающей битвы?

Найт ответил долгим пристальным взглядом.

– А это уж вам узнавать, голубчик. Я сбрасываю это дело на вас. Мне сообщили, что вы сообразительны, усердны и не любите сидеть сложа руки. Обычно такие задания достаются тем, кто повыше званием, но у вас есть кое-что, чего нет больше ни у кого в этом отделе. Вы родом из тех краев.

Глава третья

Долфин-Сквер, Лондон

Май 1941 г.

Бен поерзал на стуле.

– Простите, сэр, но что именно от меня требуется? Узнать, где сделан этот снимок?

– Снимок подождет. Сейчас я предлагаю вам съездить домой на пару дней.

– Но, сэр, разве нам не следует торопиться? Раз немцы сбросили в кентской деревне парашютиста, значит, задание было срочное.

– Курьер погиб, Крессвелл. А вместе с ним, видимо, сгинуло и сообщение, которое он должен был передать. Теперь им придется найти нового исполнителя и попытаться еще раз – вероятно, иным способом, так как они понимают, что мы начеку и будем искать парашютистов. Сейчас главное – выяснить, с кем он должен был выйти на связь. Вот этим вы и займетесь. Поезжайте домой. И поспрашивайте в округе, не привлекая к себе внимания.

– О чем поспрашивать?

Максвелл Найт посмотрел на Бена так, словно не ожидал, что тот окажется таким тугодумом.

– Я уверен, что в округе только о трупе и судачат. Кто-нибудь наверняка выскажет догадку, что это был немецкий шпион. Проследите за реакцией.

– Что вы имеете в виду? – осторожно спросил Бен.

– Будем исходить из предположения, что парашютист не случайно попал именно на это поле. Если он был немецким шпионом, а как раз это мы в данном случае рассматриваем как гипотезу, то почему выбрал владения лорда Вестерхэма?

– Возможно, потому, что оно близко к Лондону и там можно удобно приземлиться.

– Почему же в таком случае у него не было при себе денег? Пешком он бы далеко не ушел. У него не нашли никаких документов, так что, похоже, он намеревался передать сообщение кому-то из местных. Или добраться до ближайшей явки. Ни рации, ни какой-то другой техники для связи со своими у него не обнаружили. Я думаю, он собирался кому-то передать ту фотографию. И вопрос в том, кому именно.

– Не хотите же вы сказать, что лорд Вестерхэм или кто-то из его соседей работает на фрицев? – смущенно хмыкнул Бен.

Макс Найт пристально посмотрел на него.

– Но вы ведь в курсе, что кое-кто из аристократов симпатизирует немцам? Взять хотя бы герцога Виндзорского[15]. Он помчался в логово Гитлера, как только представилась возможность. Почему, по-вашему, его отослали губернатором на Багамские острова? Чтобы американцы за ним присматривали и пресекали планы посадить его на наш трон как марионетку.

– Ну и ну! – удивился Бен. – Но ведь не все англичане со связями в Германии и даже симпатизирующие немцам стали бы активно помогать нацистам? Даже герцог Виндзорский поступил бы по чести, приди к нему посланцы Гитлера с таким предложением. Он бы ни за что не согласился свергнуть брата…

– Вы уверены, что он поступил бы по чести? – Макс Найт поглядел Бену в глаза. – Конечно, хочется на это надеяться, но ведь он уже проявил однажды слабость и склонность идти на поводу у других, не правда ли? Отрекся от своего долга ради женщины – да еще и особы с сомнительными моральными принципами. Наш нынешний король, возможно, не так обаятелен, как старший брат, но у него есть внутренний стержень. Если кто и способен привести нас к победе, так это он.

– Значит, вы хотите, чтобы я поехал в Фарли и попытался выявить там прогерманские настроения?

– Поезжайте домой и держите ухо востро, вот и все. Присмотритесь к лорду Вестерхэму и его соседям. Скажем, в радиусе пяти миль. Кто там живет?

– В том числе в двух-трех деревнях?

– Возможно. Впрочем, я уверен, что деревенские сами поспешат вам рассказать, кто прибыл недавно, кто странно себя ведет, кто отдыхал в Германии, Швейцарии, Австрии или даже просто любит Бетховена. Нет, голубчик, меня интересует добыча покрупнее. Тот, кто способен навредить по-настоящему. А кто сейчас обитает в Фарли?

– Во-первых, целый отряд Западно-Кентского полка, – усмехнулся Бен.

Макс Найт тоже улыбнулся.

– Ими занимается военная разведка. Пока что ничего не удалось накопать. Весь Западно-Кентский полк сладко спал в своих кроватях, когда наш клиент свалился с неба. И, если верить их командиру, все они до войны вели на редкость простую и скучную жизнь. Соль земли. Надежда нации. Обычные работяги. Нет, меня интересует графское семейство.

– Те, кто живет там прямо сейчас? – Бен задумался. – Ну, лорд и леди Вестерхэм. Их старшая дочь Оливия и две младшие дочери, Диана и Фиби. Оливия замужем, но вернулась к родителям с ребенком, пока ее муж несет службу на заморских территориях.

– А другие дети у лорда Вестерхэма есть?

– Еще две дочери. Марго, насколько я помню, в Париже. Застряла там до конца войны, потому что не хотела бросать своего сердечного друга-француза.

– А чем она занималась в Париже? Завершала образование?

– О нет, Марго уже вышла в свет. Ей хотелось выучиться на модельера, и она поступила в ученицы к Жижи Арманд. Насколько я слышал, делает там большие успехи.

Макс Найт что-то записал в блокноте.

– А другая дочь?

– Памела. Работает в каком-то военном ведомстве в Лондоне. Секретаршей или кем-то вроде этого, насколько я знаю.

Бен ощутил на себе взгляд Макса Найта – тяжелый, пристальный и настолько проницательный, что казалось, будто Найт читает его мысли. Он почувствовал, что лицо медленно заливает краска, но тут Макс Найт отвел глаза.

– Послушать вас, так это примерное семейство. Типичные английские аристократы и их слуги. Я так понимаю, никаких новых горничных с материка или швейцарских дворецких?

Бен усмехнулся.

– Отец говорит, что у них сейчас минимальный штат прислуги. Все лакеи отправились воевать. Ну и конечно, семье оставили только одно крыло особняка, так что много слуг ни к чему. Кухарка и Сомс, дворецкий, работают у них уже целую вечность.

– А как насчет соседей?

– Если я правильно понял, вас интересует высшее сословие, а не фермеры?

Макс Найт еле заметно улыбнулся.

– Да, скажем так, меня больше интересует высшее сословие.

– Их ближайший сосед – мой отец, – начал Бен. – Его церковь стоит на границе с усадьбой Фарли. И могу вас заверить, что отец в жизни не интересовался ничем, кроме истории и птиц.

– Птиц?

– Он обожает наблюдать за птицами. Вообще типичный деревенский викарий – ничем не выделяется, но сердце золотое. Моя мать умерла, когда я был совсем маленьким. В двадцатом году заразилась испанкой, и с тех пор отец живет один.

– А другие соседи?

Макс Найт явно счел, что отец Бена не стоит внимания.

– В «Симле» живут полковник Хантли с женой. Вернулись из Индии в середине тридцатых. Он ярый патриот. Рядом дом пожилой старой девы, мисс Гамильтон. Ну и Прескотты – сэр Уильям и его жена. Их усадьба, Нетеркот, неподалеку. Вы о нем, наверное, слышали, он большая шишка в финансовых кругах.

– И у них есть сын.

– Ага, Джереми, – кивнул Бен. – Мы с ним вместе учились в Оксфорде. Он был военным летчиком. Его сбили над Францией, и теперь он в немецком лагере для военнопленных.

– Вот незадача, – покачал головой Макс Найт. На лице его появилось выражение, которого Бен не мог расшифровать. Как будто тот усмехался чему-то про себя.

Найт неожиданно спросил:

– А вы, значит, не захотели в летчики?

– Я бы с радостью, сэр. – Бен покраснел. – К несчастью, перед войной я разбился на самолете, сильно повредил левую ногу. Теперь она почти не сгибается, и я не сумел бы забраться в самолет или быстро вылезти из него.

– Да, не повезло вам, – сочувственно кивнул Макс Найт. – Но, по крайней мере, вы приносите пользу здесь, не так ли? Ваша работа не менее важна.

– Вы правы, сэр, – с бесстрастным видом согласился Бен.

– Однако до сих пор эта работа не казалась вам такой уж важной, да? – Макс Найт еле заметно ухмыльнулся.

Интересно, подумал Бен, а это-то как попало в досье? И что еще доложили Найту обо мне?

Он поднял голову:

– У вас ко мне все, сэр?

– Пока да. Я напишу Майку Рэдисону, что временно беру вас к себе. Отныне отчитываться будете только передо мной. Все ясно? Я надеюсь, нет нужды напоминать, что ни слова из нашего разговора не должно выйти за пределы этого кабинета.

– Разумеется, сэр.

– И ваши кентские соседи не должны заподозрить, зачем вы там и чем занимаетесь.

– Я уверен, что они ни о чем не догадаются, сэр. Они уверены, что из-за больной ноги я работаю в бюро при каком-то министерстве.

– Тогда и не дадим им повода думать иначе, договорились? Можете даже намекнуть, что переутомились на службе и вас отправили на побывку.

– Чтобы они решили, что я еще и повредился в уме вдобавок к физической немощи? – несколько резко спросил Бен.

– Почему бы и нет, если так нужно для дела, – усмехнулся Макс Найт. – Знали бы вы, какие басни о себе придумывают некоторые из тех, кого я вербую.

И тут Бену вспомнились слухи о некоем капитане Кинге, или Мистере К., шефе разведки, который живет в Долфин-Сквер. Он едва не задрожал от возбуждения, когда понял, что теперь стал разведчиком, пусть и в глубоком тылу.

Бен поднялся на ноги. Макс Найт протянул ему руку.

– Рад был познакомиться, Крессвелл. Я думаю, вы как раз тот человек, который нам нужен для этого дела.

Они обменялись рукопожатием. Бен вспомнил о змее в кармане Найта.

– Простите, сэр, а та змея – она у вас домашний питомец? Талисман?

– Я люблю природу, Крессвелл. И животных. Деревенские мальчишки собирались забить бедолагу насмерть, а я отобрал и взял к себе. Похоже, мой кабинет пришелся ему по душе.

– И вы не боитесь, что он сбежит у вас из кармана?

– Сбежит – и скатертью дорога. Но я думаю, он отлично понимает, кто ему друг. Чего и вам советую.

Бен замялся.

– Простите, сэр, но как я смогу с вами связаться?

– Просто приходите сюда. Или пошлите мне телеграмму с номером, по которому вас можно найти. По понятным причинам мы никогда не пользуемся телефонной связью.

Бен направился было к двери, когда Макс Найт сказал ему в спину:

– А в той аварии, где вы пострадали, пилотом ведь был Джереми Прескотт, не так ли? И сам остался целехонек. Надеюсь, вы не держите на него зла.

Бен обернулся:

– Уж лучше здесь, чем в немецком плену, сэр. И кто его знает, в каком он состоянии теперь, когда его сбили. – Он помолчал. – Это был несчастный случай, вот и все. Никаких обид. Мы всегда были лучшими друзьями.

И он закрыл за собой дверь. Уже спускаясь в лифте, он понял, что Максвелл Найт и до их встречи знал как облупленных всех его друзей и соседей. Это его, Бена, изучали и испытывали.

Возвратившись в тюрьму Уормвуд-Скрабс, Бен едва успел занять свое место, как в комнату бодрым шагом вошел Харкорт.

– Так ты вернулся? Гляжу, не выгнали с позором?

– Вроде бы нет, – ответил Бен.

– Черт. Значит, мне так и не достанется твой стул. Мой уже не только шатается, но еще и противнейшим образом скрипит.

– Можешь с неделю им попользоваться, мне велели взять отпуск.

– Отпуск? Зачем это?

– Говорят, переутомился, – с отвращением выдавил Бен.

– Бог ты мой. А так и не скажешь, что ты того и гляди слетишь с катушек. – Харкорт уселся на стол Бена и сочувственно поглядел на него сверху вниз. – Ужасно жаль, старина.

– Ну, я не то чтобы схожу с ума или еще что в этом роде, – ответил Бен, борясь с искушением признаться, что он совершенно здоров, – просто доктор велел отдохнуть недельку-другую.

– Вот бы и мне прописали такое, – вздохнул Харкорт. – До смерти соскучился по чаепитиям, клубнике со сливками и деревенскому крикету.

– Все равно теперь команду не соберешь, все мужчины воюют, – заметил Бен.

– И то правда.

– Я раньше не спрашивал, – начал Бен, решив, что нападение – лучшая защита, – но ты-то почему не в армии?

– Только строго между нами, старина, – у меня плоскостопие. Страшно неловко в этом признаваться, как ты понимаешь. Я обычно всем говорю, что у меня сердце не в порядке. По мне, я здоров как бык, но местный доктор отказался меня аттестовать, и все тут. Я-то предпочел бы сражаться где-нибудь за границей, в экзотических краях, а не отчитываться перед каждым встречным и поперечным, которые желают знать, отчего я ношу гражданское.

– Да уж, знаю. Пакость, правда? – согласился Бен.

– Ты-то, по крайней мере, можешь закатать штанину и продемонстрировать шрамы на ноге, а мне и насчет сердца никто не верит, а уж про плоскостопие тем более.

Повисла неловкая пауза. Наконец Харкорт спросил:

– Так, значит, поедешь домой?

– Ненадолго.

– Чудно. Кент поздней весной. Яблони цветут. Колокольчики. Везет же. А можно я к тебе приеду погостить? Мои старики в Йоркшире, туда за выходные не съездишь.

Бен удивился.

– Да ради бога. Приезжай в любое время. У моего отца недурная кухарка. Могу обещать, что конины она не подаст.

– Так что же, прямо сегодня уезжаешь? – Харкорт окинул его взглядом. – Вещи будешь забирать?

– Зачем, это же не школьные каникулы. Да и нет у меня ничего такого, что нужно было бы прятать. Пара карандашей и тому подобное.

– Просто я слыхал, что нас скоро могут перевести в Бленхеймский дворец к остальному Отделу Б. И в таком случае…

– В таком случае ты, скорее всего, получишь новый стул.

Харкорт грациозно соскользнул со стола и направился было к выходу, но вдруг обернулся:

– Значит, ты не в Долфин-Сквер ездил?

Бен удивленно взглянул на него:

– Долфин-Сквер?

– Ну да, твоя сегодняшняя прогулка.

– Это тот большой уродливый дом, где у богачей лондонские квартиры?

– Он самый. Но говорят… Впрочем, неважно. – Харкорт пожал плечами. – Я, видимо, снова не так понял.

– А почему ты решил, что я отправился именно туда? – спросил Бен.

– Ну, понимаешь, так получилось, я проходил по коридору, ты ведь знаешь, какая слышимость из-за этих чертовых перегородок, а Рэдисон у себя говорит: «Отправить его в Долфин-Сквер? Сейчас?» А потом вышел в коридор и стал тебя разыскивать. Так что я, как человек сообразительный, сложил два и два.

– И получил пять, – сказал Бен. – А что там такое в Долфин-Сквер? Явка для каких-то особых операций?

– Откуда мне знать? Я такой же рядовой служащий, как и ты. Просто, – тут он прошел к двери и закрыл ее, – ходят слухи, что там кабинет некоего типа, известного под разными именами. И он сам себе хозяин, отчитывается только перед, ну, наверное, Черчиллем и королем.

– Ишь ты… – протянул Бен. – А он за нас?

– Хотелось бы надеяться. В противном случае он может нам очень навредить.

– Тогда нам повезло, что мы работаем на медлительного, но надежного папашу Рэдисона, не правда ли? – заметил Бен.

Он собрал со стола карандаши, школьную тетрадь в линейку, несколько окаменелых жевательных конфет, карту метро и положил все это в портфель.

– Надеюсь, через пару недель увидимся. Береги себя.

– Ты тоже, старина. Выздоравливай, – сказал Харкорт и, к большому удивлению Бена, пожал ему руку.

Глава четвертая

Блетчли-Парк

Май 1941 г.

– Ты уходишь в увольнение? – удивилась Трикси. – Когда?

Памела обнаружила ее в их общей комнате. Трикси наносила последние штрихи, заканчивая макияж, в четыре часа ей нужно было заступать на дежурство. Другие девушки надевали на работу скромную юбку с жакетом или ситцевое платье, но Трикси неизменно наряжалась, как на ланч в модном ресторане. Сегодня это было длинное шелковое платье в цветочек.

– Как только закончится эта вахта, – ответила Памела.

– Но это же несправедливо! – Трикси обиженно тряхнула темно-каштановыми кудряшками, завитыми «под Ширли Темпл». Пепельные волосы Памелы были просто подстрижены «под пажа». – Я на днях попросила отпуск, и мне отказали. Мол, я и так уже гуляла целую неделю на Рождество, теперь придется подождать минимум до июля.

– Выходит, ты – куда более ценный работник, чем я, – сказала Памела.

– Или у тебя уважительная причина? – продолжала допытываться Трикси. – Надеюсь, ты не получила плохих вестей и едешь не на похороны.

– В каком-то смысле причина и правда уважительная, – согласилась Памела. – Я узнала, что один мой друг бежал из немецкого лагеря и только что вернулся в Англию. Мы сто лет не получали от него вестей, понятия не имели, жив ли он вообще. Когда я прочла о его возвращении, то была так потрясена, что грохнулась в обморок на станции. Со мной такое впервые в жизни. Впрочем, нет, пару раз я падала в голодные обмороки, когда постилась перед причастием. Подростком я была довольно религиозна.

– Ничего себе, – удивилась Трикси. – Я в жизни не падала в обморок. Но такое можно понять, конечно. Я, например, ужасно себя чувствую, когда мне выпадает ночная смена. Никогда не получается выспаться. И свет там такой тусклый, голова раскалывается от чтения. – Она приобняла Памелу за плечи. – Ловко ты это придумала. Упала в обморок, чтобы начальство подумало, что ты вот-вот сорвешься и нуждаешься в отпуске, – и пожалуйста, вот тебе ровно то, что ты хотела: можешь ехать домой повидаться со своим парнем.

– Да он не то чтобы мой парень, – покраснела Памела, – просто мы вместе росли. Пару раз ходили на танцы и тому подобное, но ничего серьезного. Он за мной почти не ухаживал, а потом и вовсе ушел воевать. С фронта писал редко. И я уверена, что вовсе не была единственной в его жизни. Он ужасно хорош собой и богат.

– Смотри, милая моя, а то ведь возьму да и приеду к тебе в кентскую глушь, – лукаво улыбнулась Трикси. – Красавчик и богач. Кто перед таким устоит?

– Руки прочь, – рассмеялась Памела. – Этот – мой. По крайней мере, надеюсь, что мой. В общем, через пару дней станет ясно. – Она закрыла лицо руками. – Как же я волнуюсь. Скорей бы его увидеть.

– Ты должна быть готова ко всему. – Трикси вдруг посерьезнела. – Ты же понимаешь, если его самолет сбили, парень мог остаться калекой. И… обезображенным.

Об этом Памела не подумала. Она помолчала, затем твердо сказала:

– Однако же ему хватило сил сбежать из лагеря и добраться домой через оккупированную Францию. Настоящий подвиг.

– Или глупость, – возразила Трикси. – Окажись я в приличном лагере для военнопленных, сидела бы смирно и переждала войну, играя в карты, вместо того чтобы снова лезть под пули.

– У летчиков-истребителей все по-другому, – сказала Памела. – Для них война сродни игре. Вроде шахмат, только в воздухе. Джереми ее обожал.

– Джереми? Постой-ка, так ты о Джереми Прескотте?

– Да. А ты разве с ним знакома?

Глаза Трикси загорелись.

– Милая моя, да в том году, когда я вышла в свет, среди девушек только о нем и было разговоров. Самый завидный жених. Вот уж повезет тебе, старушка, если ты его заарканишь.

– Именно этим я и намерена заняться, – заявила Памела, достала из-под кровати чемодан, открыла и приготовилась укладывать вещи.

Поезд из Блетчли тащился целую вечность. Несколько раз его отводили на боковые пути, чтобы пропустить товарные и военные составы. В Лондоне повреждения от бомбардировок были заметны уже на окраине: черные, выгоревшие остовы строений, дом без стены, в проломе открывалась уцелевшая спальня с кроватью, стеганым покрывалом в розочках и фаянсовым умывальником в углу. На следующей улице пострадал целый ряд домов, но лавка, торговавшая жареной рыбой и картошкой, продолжала стоять среди руин. На двери была пришпилена бумажка: «Открыто, как всегда». Памела зажмурилась, пытаясь прогнать эти картины. Чудовищно усталая, она села в поезд сразу после работы, но даже ритмичное покачивание вагона не смогло ее усыпить. Давало о себе знать нервное возбуждение, в котором она пребывала с прошлой ночи, нечаянно подслушав разговор.

Вытянутое здание, где она работала, было перегорожено на небольшие комнатки по обе стороны центрального коридора. В середине смены ей потребовалось выйти по нужде. Для этого надо было пройти в конец коридора, где располагалась дамская уборная. Памела дошла уже до дальней двери, как вдруг вспомнила, что не захватила фонарик. В условиях светомаскировки без фонарика туалет было не найти. Пришлось вернуться, и вот тогда до нее донеслись два приглушенных мужских голоса.

– Так ты ей скажешь до того, как она уедет в отпуск?

– Ни в коем случае. Если хочешь знать, я все еще считаю, что это ошибка. Попробую убедить старика изменить свое решение.

– Но она же очень сообразительная, сам знаешь. Отлично подходит для такой работы.

– Разве? Все-таки она одна из них.

– На такой должности это может оказаться полезным.

– Смотря по тому, на чьей она стороне, на нашей или на их. Я считаю, нам не стоит рисковать, старина.

Тут один из говоривших притворил дверь. Памела нисколько не сомневалась, что разговор не предназначался для ее ушей и что предметом обсуждения была она сама.

Что они имели в виду? – спрашивала она себя. Неужели кто-то сомневается в ее преданности делу? И на чьей «другой стороне», по их мнению, могла бы она быть? Не подозревают же ее в том, что она немецкая шпионка? Она с нетерпением ждала, когда поезд остановится на Юстонском вокзале.

На вокзале Чаринг-Кросс царил привычный хаос. Памела вышла из метро, на котором добиралась через весь Лондон с Юстонского, и сразу окунулась в людской поток: солдаты различных родов войск перебазировались на новое место службы или ехали в увольнение перед отправкой в Африку или на Дальний Восток, группа малышей с бирками на шее ждала отправки в эвакуацию под тревожными взглядами матерей, сгрудившихся за барьером. Поезд на ближней платформе уже собирался отходить. Чуть ли не из каждого окна высовывался солдат, прощавшийся с любимой или с матерью. Какая-то девушка, привстав на цыпочки, поцеловала своего парня.

– Береги себя, Джо! – попросила она.

– Обо мне не беспокойся. Все будет в порядке, – ответил он. – У меня, как у кошки, девять жизней.

Памела глядела на них с жалостью и тоской. Сколько молодых людей говорили то же, а потом не вернулись? И все же она им завидовала – как они не сводят глаз друг с друга! Будто больше никого во всем мире не существует.

Ее поезд уже стоял у перрона. Пришлось потолкаться у входа в толпе пассажиров. Она выбрала вагон с коридором и в итоге пробиралась по нему мимо солдат с вещевыми мешками, которые, уже успев расположиться, болтали и курили, точно ехали на увеселительную прогулку. Некоторые с ней заигрывали.

– Садись сюда, красавица, – предложил один, похлопав по вещмешку. – С нами не соскучишься! Хочешь папиросу?

Она отмахивалась от них с улыбкой, понимая, что им поневоле приходится бодриться и что больше всего на свете им сейчас нужна улыбка хорошенькой девушки. Наконец нашлось купе с одним свободным местом, которое Памела с облегчением заняла. Рядом уже устроились мать с малышом на коленях, удовлетворенно сосавшим палец, девушка в форме Женской вспомогательной службы ВМС и две полные матроны средних лет, которые жаловались друг дружке, что на железных дорогах отменили дамские купе.

– Стыд, да и только, что приходится протискиваться мимо мужчин, – сетовала та, что потолще. – Представляете, один из них сказал: «Не кипятись, мамаша, ты вовсе не девушка моей мечты»!

– Возмутительно! Мир сошел с ума.

Они посмотрели на Памелу, ожидая сочувствия.

– Надеюсь, они не приставали к вам, моя милая?

– Ничего страшного, я справилась, – улыбнулась в ответ Памела.

Послышался свисток, в коридоре затопали, принялись хлопать дверьми, и поезд, дернувшись, отъехал от перрона. Успевшие сесть в последнюю минуту пробирались по коридору мимо их купе. Памела отвернулась к окну. Поезд пересек железнодорожный мост через Темзу, показалась панорама Сити; среди руин отважно возвышался купол собора Святого Павла. Когда въехали на вокзал Ватерлоо на южном берегу реки, Памела заметила, что в коридоре к двери ее купе прислонился молодой человек, темные курчавые волосы юноши касались ворота твидового пиджака. Памела вдруг узнала его и рывком отворила дверь купе, отчего юноша поспешно отступил и повернулся к ней лицом.

– Бен? Господи, это и правда ты! – просияла Памела. – То-то мне твой затылок показался знакомым.

– Памела? – не веря своим глазам, воскликнул Бен. – Что ты здесь делаешь?

– То же, что и ты, полагаю. Еду домой на пару дней. Ну давай, входи, тут есть еще одно место.

– Ты уверена? Я думал, это дамское купе. Но если остальные дамы не возражают…

– Конечно, они не возражают, – заверила его Памела и похлопала по сиденью напротив.

Бен закинул свою сумку на полку.

– Какое совпадение, что мы с тобой одновременно едем домой, – продолжала она, все еще улыбаясь. – Я так рада. Мы же с тобой сто лет не встречались.

– Я тебя мельком видел в церкви на прошлое Рождество, – ответил он. – Отлично выглядишь.

– Ты тоже. Значит, тебя не перегружают работой?

– Да просто скукота. Все одно и то же, но нужно же и этим заниматься. – Он с улыбкой развел руками, словно извиняясь.

– Ты ведь работаешь в каком-то министерстве?

– Отдел при министерстве, ага. Навожу справки, копаюсь в бесполезной информации и тому подобное. А ты же вроде занимаешься примерно тем же?

– Да, нечто похожее – канцелярская работа. Регистрирую и разбираю документы по категориям. Словом, тоска смертная. Но кто-то же должен это делать.

– А ты прямо в Лондоне и работаешь? – спросил он.

– Нет, наш отдел эвакуировали за город, в Беркшир. Чтобы уберечь бумаги от бомбежек. А ты где?

– Я какое-то время был в Лондоне, но не уверен, куда меня пошлют после отпуска. Похоже, в последнее время всех эвакуируют за город.

Они замолчали, обменялись улыбками.

Бен прочистил горло.

– А о Джереми есть вести?

Памела просияла.

– А ты разве не слышал? Видимо, не читаешь газет в последнее время.

– Да я никогда их не читаю, там сплошь плохие новости.

Она наклонилась к нему через проход между креслами:

– Он дома, Бен. Сбежал из лагеря и пробрался через всю Францию. Не правда ли, чудесно?

– Потрясающе, – согласился Бен. – Ну уж если кто и мог сбежать из немецкого лагеря, проскользнуть через пол-Европы и не попасться, так это Джереми.

– Знаю, – вздохнула она. – Я глазам своим не поверила, когда прочла заметку в газете. Но потом я позвонила домой, и оказалось, он уже в Нетеркоте, оправляется от пережитых лишений. Надо будет сходить повидать его.

– Ты уверена, что тебе нужно, чтобы я тащился туда с тобой?

– Ну конечно. Джереми наверняка так же сильно хочет увидеть тебя, как меня. А если он… ну, ты понимаешь… искалечен или еще что… в общем, в таком случае я бы предпочла, чтобы ты был рядом.

– Хорошо, – ответил он. – Я пойду с тобой.

– И к нам обязательно загляни, как только повидаешься с отцом. Я уверена, что все по тебе соскучились.

– Как у твоих дела?

– Я не была дома с Рождества, но, насколько понимаю из маминых писем, Па постоянно взвинчен, потому что приходится жить в такой тесноте. Как будто одно крыло Фарли – это теснота, – усмехнулась она. – Еще он злится, что слишком стар, чтобы исполнить свой долг перед родиной, как он это называет. Записался в отряд местной самообороны, но, подозреваю, постоянно играет им на нервах, пытаясь всеми командовать. Ма просто спокойно живет себе, как обычно, ни на что не обращая внимания. Ливви устроила на верхнем этаже детскую для Чарли. Она пополнела и теперь выглядит как настоящая мать семейства.

– Что слышно о Марго?

– Давно уже никаких новостей, – помрачнела Памела. – Мы все страшно беспокоимся. Хочется надеяться, что она просто где-то затаилась со своим французским графом, но о том, что происходит во Франции, рассказывают ужасные вещи.

– А младшие все еще дома? Или Дайдо нашла работу?

– Дайдо бы и рада, но Па говорит, что в девятнадцать еще рано уезжать от родителей. Она просто лопается от раздражения. Ты же ее знаешь – она не из тех девушек, что смирно сидят дома и играют на рояле. Я ее, пожалуй, понимаю. Ужасно несправедливо, что ей не довелось выезжать в свет. Ни танцев, ни знакомств с подходящими молодыми людьми. Когда я с ней виделась в последний раз, она намеревалась сбежать из дома и поступить на завод.

– Я уверен, она могла бы найти себе занятие и без таких крайностей, – заметил Бен. – А там, где служишь ты, для нее нет местечка? Ведь секретарей вечно не хватает. Она могла бы жить вместе с тобой.

– Увы, я делю комнату с подругой, – ответила Памела. – А как насчет твоего министерства? Ты не мог бы устроить ее туда? Будь у нее работа, она вполне могла бы ездить каждый день в Лондон. Возможно, Па не стал бы возражать.

– Беда в том, что мы работаем посменно. Ночью поезда не ходят, да и твой отец едва ли выпустит ее на улицу во время затемнения. Даже я с трудом справляюсь, а ведь мне нужно лишь дойти до ближайшей станции метро.

Памела скривилась:

– Ох, понимаю. У нас тоже смены. Очень трудно, правда? Организм никак не привыкнет к ночным дежурствам, я не высыпаюсь и чувствую себя ужасно.

– Полностью согласен, – кивнул Бен. – Собственно, потому мне и повезло получить этот отпуск. Начальство заключило, что я перетрудился.

Одна из пожилых пассажирок у окна громко фыркнула.

– Перетрудился он, ишь ты! – презрительно процедила она, буравя Бена взглядом. – Повоевали бы вы в пустыне, как мой внук. Он Роммеля бьет, так-то! А не протирает штаны в удобном кабинете в Лондоне.

– Довольно, Тесси. – Вторая женщина примирительно накрыла руку подруги ладонью, взглянула на Бена с Памелой и пояснила: – Понимаете, она еще не оправилась от потрясения. Ее сына только что призвали в армию, а ему уже тридцать девять. И это ее единственный ребенок.

– Мне очень жаль, – начал было Бен, – но…

– Мистер Крессвелл пострадал в авиакатастрофе, – возмущенно перебила Памела. – Бен, покажи им ногу.

Первая женщина покраснела до ушей.

– Прошу прощения. Я как-то не подумала. Я сама не своя. Из-за этой войны все на нервах.

В купе повисла неловкая тишина.

– Там, где я работаю, ребятам тоже достается, – негромко сказала Бену Памела. – Это так несправедливо. Не всем же стрелять. Для победы нужен крепкий тыл.

– Иногда меня так и подмывает купить себе военную форму, – признался он. – Тогда все стало бы проще.

– Пока патруль не захочет проверить твои жетоны и не окажется, что у тебя их нет.

Жетоны, подумал Бен. А ведь того парашютиста раскрыли бы при первой же встрече с военной полицией, когда патруль спросил бы его личный номер. Выходит, идти ему точно было недалеко. Макс Найт прав. Шпиону предстояло связаться с кем-то поблизости.

В Севеноксе они пересели на пригородный поезд и проехали одну станцию, до Хильденборо.

– Теперь так далеко идти до дома, – заметил Бен. – Жаль, что поезда перестали останавливаться на полустанке у Фарли.

– Не будут же поезда в войну останавливаться ради нас одних, – рассмеялась Памела. – В нынешние времена то, что ты аристократ, ничего не значит, и это вполне справедливо. Внезапно мы все стали равны.

– Тебя кто-нибудь встречает? – Бег огляделся в поисках автомобиля.

Памела покачала головой.

– Я не сказала, что приезжаю. Хотелось сделать сюрприз. Приятно порой получать сюрпризы, правда? Тем более сейчас.

– Я тоже не сообщил отцу, что еду. Сможешь пройти пару миль с чемоданом? Если хочешь, я сам его понесу.

– Тебе и своей сумки вполне достаточно, – отмахнулась Памела. – Я справлюсь. Там, где я работаю, приходится довольно далеко ездить на велосипеде. Дивная погода, не так ли? Загородная прогулка сейчас – то, что доктор прописал.

– Да уж, приятно снова подышать свежим воздухом, – согласился Бен, и они зашагали по обрамленной зелеными изгородями дороге. – В Лондоне постоянно дым и пыль столбом после бомбардировок.

– Мне в этом смысле повезло. Я живу за городом, вокруг поля, деревья.

– Где именно?

– Около часу езды к северу от Лондона. Мы занимаем большой особняк, но он далеко не такой красивый, как Фарли.

– Некоторых наших ребят иногда посылают в Бленхеймский дворец.

– Ого. Большинство из них, наверное, такой роскоши в глаза не видывало.

– Насколько я слышал, условия там не особо комфортные, – рассмеялся Бен. – Говорят, дом разгородили на кошмарные фанерные клетушки, отопления нет, а верхний этаж оккупировали летучие мыши.

– Какая прелесть, – улыбнулась Памела, переводя взгляд на Бена, и глаза их на мгновение встретились. Какие у него красивые глаза, неожиданно для себя подумала она. Глубокие, сине-зеленые, точно океан. Странно, что она никогда прежде этого не замечала. – Я так рада снова тебя видеть, – призналась она. – Ты не меняешься. Мой милый старый добрый Бен, надежный как скала. На тебя всегда можно положиться.

– Старый добрый Бен. Да, это точно про меня, – ответил он и тут же пожалел о своем сарказме. – Но что правда, то правда: ты всегда можешь на меня положиться.

Памела взяла его за руку. Так они и шли, бок о бок, в молчании, а над лугами взлетали с песней жаворонки, сладко пахло яблоневым цветом.

– Пойдешь со мной сегодня после обеда навестить Джереми? – спросила она наконец, разрушив волшебство.

– Я же сказал, пойду. Давай заглянем к моему отцу, промочим горло, а потом я понесу твой чемодан до самого Фарли.

– Отлично! – И она снова одарила Бена ослепительной улыбкой.

Глава пятая

Дом викария церкви Всех Святых

Элмсли, Кент

Май 1941 г.

Дом викария, массивное викторианское строение красного кирпича, стоял на самом краю кладбища. Бен и Памела прошли мимо обветренных могильных камней и вошли в дом – двери здесь никогда не запирали.

– Подумать только, мистер Бен! – Из кухни на скрип отворившейся двери выглянула миссис Финч и удивленно вскинула руки. Удивление сменилось изумлением, когда она заметила спутницу Бена. – И леди Памела! Как я рада вас видеть, миледи.

– Как у вас дела, миссис Финч? – спросила Памела.

– Грех жаловаться, миледи, справляемся. Нам уж точно приходится лучше, чем бедолагам-лондонцам, которых что ни ночь бомбят. С едой у нас тоже все не так плохо. На заднем дворе у меня отличный огородик, да и обе курицы несутся, так что и яйца бывают, если крысы с лисами не утащат. Вдобавок все очень любят его преподобие и нередко оставляют на пороге то кусок мяса, то рыбу. Между нами говоря, я бы не удивилась, окажись они добыты незаконным путем, а то и куплены на черном рынке! Но его преподобию я, само собой, об этом ни слова. Меньше знаешь – крепче спишь. – Тут она захихикала. – А вам повезло. Вчера принесли пару голубей, и я приготовила пирог с голубятиной, чтобы нынче подать его преподобию. Отобедаете с нами, миледи?

Миссис Финч, как ни переучивал ее викарий, продолжала простонародно называть полуденный прием пищи обедом, а не ланчем, как было принято в высшем обществе.

– Мне нужно домой. Меня уже, наверное, заждались, – ответила Памела.

Бен порывисто накрыл ее руку ладонью.

– Пожалуйста, останься, – попросил он. – Если еда, которой вас кормят на работе, похожа на то пресное варево, что подают у нас в столовой, то уверяю тебя, пирог миссис Финч покажется манной небесной.

Памела не отдернула руки.

– После такой рекламы кто же устоит? – улыбнулась она. – Благодарю вас, миссис Финч.

Она окинула взглядом видавшую виды дубовую мебель, которую годами без устали натирали до блеска миссис Финч и ее предшественницы. Перевела взгляд с полей за окном вдаль, туда, где за деревьями проступали очертания Фарли. Здесь я чувствую себя в безопасности.

Преподобный Крессвелл пришел по тропинке со стороны церкви, как раз когда миссис Финч накрывала на стол. При виде Бена его усталое лицо расцвело улыбкой.

– Вот так сюрприз, мой мальчик. Мы понятия не имели, что ты приезжаешь.

– Все определилось в последнюю минуту, – пояснил Бен, подошел к отцу и пожал ему руку. – Начальство решило, что мне положена пара дней отпуска, и вот я здесь.

– И Памела тоже. – Викарий бросил на нее пристальный взгляд. – Что-то ты бледненькая.

– Это всё ночные дежурства. После них мне не удается уснуть днем.

– Конечно, не удается. Ничего, побудешь дома и снова придешь в порядок. Хорошая еда и деревенский воздух. Можно хоть ненадолго забыть о войне. Здесь все как прежде.

– Не считая полка солдат в Фарли, – вставила Памела.

– И того трупа на вашем поле, – добавила миссис Финч, устраивая пирог на подставке посреди обеденного стола.

– Труп? На поле? – удивилась Памела.

– Парашютист, у которого купол не раскрылся, – с удовольствием пояснила миссис Финч. – Вдребезги разбился, говорят.

– Бедняга, какой ужас. А кто это был?

Миссис Финч понизила голос.

– Одет-то он был по-военному, но я так думаю, шпион это, немецкий. Я слыхала, они нынче везде. Даже монашками переодеваются, представляете? – доверительно сообщила она.

– Миссис Финч, я же просил, никаких сплетен, – одернул ее преподобный Крессвелл. – Вспомните плакаты: «Болтать – врагу помогать». У нас нет причин считать, что этот несчастный был кем-либо иным, нежели жертвой неудачных учений. Я был против того, чтобы его тело увезли. Жаль, что мне не удалось достойно предать его земле.

Он потянулся к пирогу и стал разрезать корочку, явно не собираясь продолжать разговор. От пирога аппетитно пахло пряными травами; викарий удовлетворенно кивнул.

– Вот это, я понимаю, настоящая еда. Давай тарелку, юная леди. В Лондоне такого не подадут.

Они наелись досыта. Под слоеной корочкой пирога скрывались сочные ломтики молодой птицы в наваристой подливке с травами, гарниром послужила цветная капуста в белом соусе, а на десерт подали запеченные яблоки с заварным кремом.

– Мне и правда пора бы домой, – виновато сказала Памела, поднимаясь из-за стола. – Но до смерти хочется увидеть Джереми. Я думаю, мои не очень обидятся, если я сперва загляну в Нетеркот. Я им не говорила, во сколько приезжаю. Бен, ты обещал пойти со мной. – Она умоляюще посмотрела на него.

– Если ты так хочешь. – Он тоже встал и положил на стол салфетку. – Отец, ты не против, если я провожу Памму до Нетеркота?

– Не нужно спрашивать разрешения, мой мальчик, ты ведь уже взрослый мужчина. Если Памела хочет, чтобы ты сопровождал ее в гости к ее молодому человеку, то иди, конечно.

Это «к ее молодому человеку» подействовало на Бена точно удар под дых. Да, он знал, что так оно и есть. Так было всегда. Но не переставал надеяться, особенно когда Джереми пропал без вести. А теперь ему предстояло отвести Памелу к сопернику. Интересно, понимает ли она хоть немного, что он чувствует? Они шагали через деревню. Единственная улица казалась почти безлюдной. Прозвенел колокольчик, из лавки Маркхэма, объединенной с почтовым отделением, вышла женщина с корзинкой на локте и вежливо кивнула им в знак приветствия: «Леди Памела, мистер Бен. Погода нынче дивная, не правда ли?» И отправилась своей дорогой, словно в их неожиданном возвращении не было ничего необычного. Все, что лежало за пределами Севенокса, в том числе и Лондон, она не знала и знать не хотела. Из школы донеслись детские голоса, нараспев читавшие таблицу умножения. Навстречу проехала телега с навозом. С тех пор как Бен с Памелой покинули дом Крессвеллов, они не обменялись ни словом. Теперь Памела обернулась к Бену:

– Правда, здесь ничего не меняется? Все как всегда.

– Только молодых мужчин совсем нет, – добавил он.

Она кивнула.

Деревня осталась позади, и дорога превратилась в тропинку, обочины которой густо поросли цветами. Наконец они подошли к внушительным кованым воротам Нетеркота, усадьбы Прескоттов, и Памела внезапно остановилась в нерешительности.

– Как думаешь, ничего, если мы явимся без приглашения? Может, надо было сначала позвонить?

– Разве нам когда-нибудь требовалось приглашение, чтобы прийти в гости к Джереми? – рассмеялся Бен.

– Но теперь все иначе, – нахмурилась Памела. – Джереми вернулся из плена. Возможно, он не захочет… видеть нас.

Бен ответил со вздохом:

– Я уверен, что он мечтал увидеть тебя с того самого дня, как поднялся в воздух на самолете.

Она нервно улыбнулась.

– А если нам скажут, что он сегодня не принимает, – продолжал Бен, – то мы просто уйдем, вот и все.

– Я так рада, что ты здесь, – сказала Памела. – Одна я точно испугалась бы и сбежала, как заяц.

– Ты же никогда ничего не боялась, Памма. Из нас троих ты самая отважная. Пошли. Устроим Джереми сюрприз.

Миновав ворота, они зашагали по усыпанной гравием широкой подъездной аллее. Перед ними возвышался элегантный особняк георгианских времен – красный кирпич, проемы дверей и окон контрастно-белые, идеальные пропорции, по обеим сторонам аллеи разбит регулярный парк. На клумбах полыхают тюльпаны, со шпалер свисают гроздья глицинии, лужайки безукоризненно подстрижены. Здесь явно трудились садовники, несмотря на войну.

Приблизившись к дому, молодые люди заметили прислоненный к крыльцу старый велосипед, портивший своим видом образцовую картину. Бен раскрыл было рот, чтобы это прокомментировать, как вдруг входная дверь отворилась и вышла леди Диана Саттон.

– Ну конечно, непременно. Большое спасибо. Пока! – сказала она кому-то внутри, помахала рукой, сбежала по ступенькам и заметила Памелу с Беном. – О, привет! Какая неожиданность! – воскликнула Диана.

– Что ты здесь делаешь, Дайдо? – сдавленным голосом спросила Памела.

– Вот это я понимаю – теплая встреча, – саркастически заметила Дайдо. – А как насчет «Как же я рада тебя видеть, милая сестренка»?

– Разумеется, я рада тебя видеть, – настороженно ответила Памела. – Просто…

– Если хочешь знать, я была здесь от имени нашей семьи. Зашла навестить Джереми и поднять ему настроение, – сообщила сестра и взялась за велосипед. – Кто-то же должен был это сделать.

И, не проронив больше ни слова, покатила по хрустевшему гравию к воротам.

Глава первая

Париж

Май 1941 г.

Оказывается, у страха тоже есть запах. Раньше она этого не замечала. Ей с детства говорили, что собаки способны учуять страх, но о людях она никогда такого не слышала. Сейчас, однако, сидя на стуле в темной комнате, она его чувствовала – сладковатый, густой. Она не знала, сама ли источает этот запах или им просто пропиталось все здание и он сочится из стен, где столько людей ощущали ужас и отчаяние. В автомобиле, который привез ее сюда, ей завязали глаза, но не было нужды спрашивать, куда она попала. В штаб гестапо. Ее оставили одну в полной темноте, чтобы запугать и сломить.

Леди Маргарет Саттон застыла на деревянном стуле с жесткой спинкой, вглядываясь в темноту. Она не имела ни малейшего понятия о том, как долго там просидела и рассвело ли уже. Судя по всему, в комнате не было окон, иначе, даже будь они занавешены плотными шторами, сквозь них просочился бы хоть лучик света.

За ней пришли посреди ночи. Двое мужчин. Все, что они сказали – по-английски, – было: «Соблаговолите пройти с нами».

Но недаром она получила аристократическое воспитание.

– В каком смысле? Почему это я должна с вами идти? И не подумаю! Сейчас глубокая ночь, и вы меня разбудили.

Тогда один из них проговорил:

– Вы пойдете с нами сейчас же, фройляйн. У вас есть одна минута, чтобы одеться. – И с отвращением скользнул взглядом по ее кружевному пеньюару.

На слове «фройляйн» она все поняла. Немцы в штатском. Это могло означать только одно – гестапо. А гестапо не сопротивляются. Тем не менее она не собиралась показывать им, насколько напугана. Благородное английское происхождение оставалось ее единственным козырем. Немцы с почтением относились к английской аристократии; свою они упразднили.

– Все это в высшей степени странно, – заметила она, подражая тону королевы Виктории в минуту праведного возмущения. – Кто вас прислал? Затрудняюсь представить, что вам может быть от меня нужно!

– Мы всего лишь выполняем приказ, фройляйн, – ответил один из них. – Скоро узнаете, кто желает с вами побеседовать.

– Я вам не фройляйн, – огрызнулась она. – Я леди Маргарет Саттон, дочь лорда Вестерхэма.

– Мы отлично знаем, кто вы такая. – Лицо мужчины оставалось безучастным. – У вас ровно одна минута, леди Маргарет, или мы будем вынуждены увезти вас в ночном белье.

Она убежала обратно в спальню, лихорадочно соображая. Что же взять с собой? Пистолет, который дал ей Гастон? Нет, вся надежда на то, что удастся сыграть оскорбленную невинность. Да я и правда ни в чем не виновата, напомнила она себе. Я ничего не знаю, и мне нечего им рассказать.

Успокоив себя таким образом, она схватила черный костюм от дома моделей мадам Арманд, к нему белую блузку и нитку жемчуга. Нельзя допустить, чтобы эти мерзавцы догадались, что она их боится. Внезапно ее пронзила мысль: а вдруг Гастон вернется на квартиру и не найдет ее здесь? Как бы дать ему знать, где она находится?

– Леди Маргарет? – послышался голос за дверью.

– Сейчас, я причесываюсь, – крикнула она. – Мне брать зубную щетку? Или я тут же вернусь домой?

– Подозреваю, что это зависит от вас, – ответил голос.

Проводя помадой по губам, она заметила на туалетном столике визитную карточку мадам Арманд. Написав помадой на обороте «ПОЗВОНИ ЕЙ», она положила визитку обратно. Гастон сообразителен, а уж Жижи Арманд знает всех в Париже. Она сумеет разыскать пропавшую англичанку. Если я к тому времени еще буду жива, подумала Марго.

Там, куда ее поместили, было холодно, темно и сыро. Вскоре она почувствовала непреодолимую потребность сходить по малой нужде, но заставила себя сдержаться. Поговаривали, что члены королевских семейств приучали свои организмы справляться без уборных по целым дням во время заграничных туров. Где-то вдалеке кто-то крикнул – обращался ли он к кому-то или вопил от боли? Трудно было разобрать, откуда доносится звук – снаружи здания или изнутри. Она напряглась, услышав приближавшиеся шаги – тяжелый топот сапог. Некто подошел совсем близко, затем прошел мимо, и она вздохнула с облегчением, когда стук затих вдали. Марго обратилась мыслями к другим вещам. Фарли летом. Теннис на лужайке. Клубника со сливками. Па, красный от жары, в своей нелепой белой шляпе с опущенными полями. Ма, как всегда спокойная и невозмутимая, что бы ни творили ее дети. «Фарли, – прошептала она. – Я хочу домой».

Дверь открылась, впустив луч света из коридора. Она вскочила. В камеру вошел высокий мужчина в форме немецкого офицера. Щелкнул выключатель, зажглась лампочка, и Марго прищурилась. Впервые получив возможность оглядеться, она увидела, что находится в безликой комнате размером примерно десять футов на восемь. В углу оказалось ведро, которым можно было бы воспользоваться, знай она о его существовании. Офицер подтянул к себе второй стул и уселся напротив нее.

– Леди Маргарет, я должен извиниться за то, что вас доставили сюда столь неучтивым и грубым образом. Боюсь, иногда мои приказы привезти кого-то для допроса неверно истолковывают. Желаете кофе?

Кофе теперь был редкостью в Париже. Марго ответила не раздумывая: «Да, спасибо, с удовольствием», – и только потом сообразила, что, возможно, следовало оставаться холодной и отстраненной. А может, я слишком мнительная, сказала она себе. Может, они просто хотят задать мне пару вопросов о том, почему я все еще здесь.

Принесли кофе с сахаром и сливками. Марго показалось, что никогда в жизни она не пила ничего вкуснее.

– Благодарю вас, – произнесла она. – Вы очень любезны.

Офицер кивнул.

– Меня зовут Динкслагер. Барон фон Динкслагер. Как видите, мы с вами принадлежим к одному кругу. Нам всего лишь нужно задать вам несколько вопросов, и вы сможете вернуться домой. – Он отлично говорил по-английски, иностранца в нем выдавал еле уловимый акцент. А еще он был чрезвычайно хорош собой – скулы как у звезды киноэкрана и типичная самоуверенность немецкого офицера. – Вы леди Маргарет Саттон, дочь лорда Вестерхэма, верно?

– Верно.

– Будьте добры, расскажите нам, почему вы все еще в Париже? Почему вы не уехали домой до оккупации, пока это было еще возможно?

– Я училась на модельера у мадам Арманд, – объяснила Марго. – Пожалуй, наивно с моей стороны, но я полагала, что жизнь в Париже будет продолжаться как ни в чем не бывало.

– Но так и есть, – вставил он.

– Не сказала бы. Никому не хватает еды. А такого кофе мы не видели уже давным-давно.

– Вините в этом ваши английские бомбардировщики. И Сопротивление. Если они уничтожают транспорт с провизией, мы не виноваты, что парижане недоедают. – Он скрестил ноги в начищенных до зеркального блеска черных сапогах. – Значит, вы решили остаться только лишь потому, что учились на модельера?

– Нет, – признала Марго, не видя причины лгать. – Я влюбилась во француза.

– Графа де Варенна. Он тоже аристократ.

– Верно, – кивнула она.

– А где сейчас граф де Варенн?

– Не знаю. Я не виделась с ним уже несколько месяцев.

– Когда вы встречались в последний раз?

– Вскоре после Рождества. Он сказал, что вынужден покинуть Париж.

– А он объяснил почему?

– Насколько я поняла, ему нужно было посетить владения на юге Франции. Кроме того, в последнее время здоровье его бабушки, которая живет в фамильном замке, серьезно ухудшилось, и он собирался посмотреть, нельзя ли ей как-нибудь помочь.

– Бабушка. – Губы офицера скривились в саркастической улыбке. – Вы либо и правда чрезвычайно простодушны, либо великолепная лгунья, леди Маргарет. Его бабушка уже пять лет как умерла.

– Получается, я очень доверчива, – ответила она. – А за вранье няня мыла нам рот с мылом. Этот урок я запомнила на всю жизнь.

– А вам не приходило в голову, что ваш любовник может работать на Сопротивление?

– Приходило, – с вызовом ответила она. – Но Гастон наотрез отказывался это обсуждать. Говорил, что так будет лучше. И если меня станут допрашивать, я смогу совершенно честно заявить, что ничего не знаю.

– И с Рождества вы с ним не виделись?

– Нет, не виделась.

– Тогда вас, наверное, удивит, что с тех пор он несколько раз приезжал в Париж.

Марго сделала усилие, чтобы ничем себя не выдать.

– Да, это меня действительно удивляет. Возможно, он не хотел подвергать меня опасности. Он вообще очень заботливый.

– Или нашел другую женщину? – Динкслагер едва заметно ухмыльнулся.

– Вполне возможно. Он ведь так красив.

– А если он и правда нашел другую?

– В таком случае, видимо, мне остается лишь смириться, вернуться к учебе на модельера и привыкнуть жить без него.

Барон подавил смешок.

– Я просто восхищаюсь британцами, леди Маргарет. Француженка, потерявшая любовника, рыдала бы и била себя кулаками в грудь.

– Значит, нам очень повезло, что я не француженка. Со мной куда проще иметь дело.

Он продолжал улыбаться.

– Вы мне нравитесь, леди Маргарет. Мне по душе ваша храбрость. Я и сам из благородной семьи. Мы с вами хорошо понимаем друг друга.

– В таком случае поймите, что я говорю правду – мне действительно нечего вам сообщить. В Париже я живу очень скромно. Хожу в ателье. Делаю то, что велит мадам Арманд. Возвращаюсь в свою квартирку в Девятом округе. Ем простой ужин и отправляюсь в постель.

– Не сомневаюсь, что если бы вам представился случай, вы были бы рады вернуться домой, в Англию.

Она замялась. Конечно, мне бы хотелось вернуться домой, идиот ты эдакий, готова была крикнуть она. Но вместо этого сказала:

– Насколько я понимаю, в настоящее время жизнь в Англии ненамного приятнее здешней. Постоянные бомбардировки, страх перед вторжением и тому подобное.

Он выпрямил ноги, качнулся на стуле и посмотрел на нее:

– Вы уже несколько месяцев не получали вестей от Гастона де Варенна. Я правильно понял?

– Да.

– В таком случае вас, вероятно, удивит, что мы содержим его под стражей?

Это и правда поколебало ее самообладание. Динкслагер заметил тень беспокойства на ее лице.

– Да. Это меня действительно удивляет, – наконец призналась Марго.

– И пугает?

– Разумеется, это меня пугает, – отрезала она. – Герр барон, я люблю Гастона де Варенна независимо от того, любит он меня или нет.

– И вы одобряете его работу на Сопротивление?

– Как я вам уже сообщила, до этого момента я понятия не имела, что он состоит в Сопротивлении. Но ведь он француз. Я могу понять его желание изгнать захватчиков со своей родины. Если бы немцы захватили Британию, моя семья, я уверена, сделала бы то же самое.

Динкслагер подался к ней, со стуком опустив на пол передние ножки стула.

– Гастон де Варенн оказался чрезвычайно упрямым, леди Маргарет, – проговорил он. – Как вы понимаете, его жизнь не будет стоить и… – тут он щелкнул пальцами, и щелчок отозвался неожиданно звонким для небольшой камеры эхом, – если он не расскажет нам все, что знает.

– Вы хотите, чтобы я убедила его заговорить? Барон, это просто смешно. Я польщена, что вы думаете, будто я имею на него столько влияния, но, поверьте, это не так.

– Вы ведь понимаете, миледи, что стоит мне щелкнуть пальцами, как вас потащат вниз по лестнице в помещение гораздо менее приятное, чем это, и вынудят выложить о себе все до мельчайших подробностей?

Усилием воли она снова притворилась равнодушной.

– Я слышала о подобных вещах, но, уверяю вас, барон фон Динкслагер, не могу рассказать вам ничего хоть сколько-нибудь интересного.

– Поверьте, леди Маргарет, если вас поместят в подобную комнату, вы пожалеете, что вам нечего рассказать. Вы станете придумывать, что бы еще нам поведать, предадите любовника, мать, кого угодно, только бы выбраться оттуда живой.

Марго ответила ему холодным взглядом.

– Если вы намерены меня убить, сделайте одолжение, покончим с этим сейчас. Я вижу у вас револьвер. Застрелите же меня.

– У меня нет желания стрелять в вас. Живая вы представляете куда большую ценность, нежели мертвая. Однако вы меня удивляете. Неужели вы позволите своему любовнику пойти на смерть и даже не попытаетесь за него бороться? Британцы и правда бессердечны.

– Уверяю вас, я вовсе не бессердечна и не хочу, чтобы Гастон погиб. Но, вероятно, ничто из того, что я скажу, не заставит вас изменить решение. – Тут ее осенило. – А-а, понимаю. Вы и сами знаете, что мне нечего вам сообщить. Я просто приманка, не так ли? Вы намерены использовать меня, чтобы заставить его говорить.

– Наверное, зависит от того, насколько вы ему дороги и ценит ли он вас выше своей родины. Ну что ж, поглядим.

Он осекся и удивленно оглянулся. В коридоре послышались громкие голоса, в том числе и женский. Не успел Динкслагер подняться на ноги, как дверь с грохотом распахнулась и в камеру ворвалась Жижи Арманд – безупречно накрашенная, с черным меховым палантином на плечах. Даже если бы Марго ее не знала, и то догадалась бы, кто перед ней.

– Это еще что такое? – спросил офицер по-французски. – Кто вас сюда впустил?

– Моя бедняжечка, – воскликнула она, не обращая внимания на Динкслагера и целуя Марго в обе щеки. – Как они посмели привезти вас в это ужасное место? Барон, вам должно быть стыдно! Запугиваете безвинное дитя. Тем более юную британскую аристократку. Живет тише воды, ниже травы. Трудится на меня с утра до ночи, шьет платья. Я – мадам Арманд, если вдруг вы единственный во всем Париже меня не знаете. Уверяю вас, высшие чины немецкой армии хорошо со мной знакомы и позволяют мне проживать в «Рице»[16].

– Мадам Арманд, – ответил он, – я отлично знаю, кто вы такая. А вот это безвинное, как вы утверждаете, дитя – любовница командира Сопротивления. Мы его схватили, но он отказывается сотрудничать. Надеемся, что юная леди сумеет его образумить.

– Я могу ее понять, – заявила мадам Арманд, покровительственно обнимая Марго за плечи. – Ведь если он заговорит, вы все равно его убьете, не так ли? А если он заговорит и вы его не убьете, его убьют товарищи из Сопротивления.

– Мы могли бы договориться, мадам. Видите ли, эта юная леди может оказаться для нас ценнее, чем пленный член Сопротивления.

– Чем же именно?

Динкслагер повернулся к Марго:

– Ваша семья ведь вращается в высших кругах английского общества, знакома с Черчиллями, не правда ли? И с герцогом Вестминстерским? И со множеством членов палаты лордов?

– Да, это так. Но каким образом…

– Предлагаю вам сделку. Я отпущу графа де Варенна, если вы согласитесь оказать нам небольшую услугу.

Она недоверчиво поглядела на него.

– Какого рода услугу? И где гарантии, что его отпустят? Что он вообще еще жив?

– Никаких гарантий. – Немец развел руками, помолчал, затем продолжил: – Однако вам представляется случай его спасти. Это ведь лучше, чем знать со стопроцентной уверенностью, что он умрет мучительной смертью и что вы вполне можете последовать за ним.

– Не смейте так с ней разговаривать! – возмутилась мадам Арманд. – Я забираю ее с собой. Она будет жить у меня в «Рице», под моей защитой, и я немедленно пожалуюсь вашим самым высокопоставленным генералам на то, как вы с ней обошлись.

Динкслагер пожал плечами:

– Вы человек действия, мадам, об этом мы наслышаны. Что ж, забирайте вашу протеже. Я буду считать вас ответственной за нее. Но надеюсь, что вам все же удастся ее образумить. Если она согласится оказать нам небольшую услугу, я лично гарантирую, что она вернется домой, в Англию. – Он обернулся к Марго: – Сейчас вы свободны, но через день-другой мы с вами снова побеседуем. Подумайте о моем предложении. Но не размышляйте слишком долго. Я не могу бесконечно держать де Варенна живым. И вас я тоже не могу оставить на свободе. Прошу вас, даже и не думайте о глупостях вроде бегства из Парижа, за вами будут следить. И благодарите мадам Арманд за то, что она за вас вступилась.

Марго поднялась со стула, чувствуя, как закостенело тело от долгого сидения. Мадам Арманд повела ее к выходу, у самой двери обернулась, взглянула на немецкого офицера, и они улыбнулись друг другу.

Глава вторая

Нетеркот Элмсли, Кент

Май 1941 г.

Джереми сидел на кушетке в оранжерее, откинувшись на подушки и укрыв ноги пледом из белой шенили. Оранжерея – пристройка к маленькой гостиной, со стеклянным куполом, белой плетеной мебелью и тропическими растениями – располагалась в задней части дома. Повсюду стояли орхидеи, сладковато пахло жасмином. Окна выходили на лужайку и раскинувшийся за ней теннисный корт. По небу плыли белые облака, отбрасывая тени на аккуратно подстриженный газон. Сводчатую беседку увивали ранние розы – как и кирпичную стену, скрывавшую огород. Джереми обернулся на звук шагов и просиял от радости.

– Бог ты мой, двое моих самых любимых людей. Вот так сюрприз!

– Отлично выглядишь, Джереми, – сказала Памела.

На самом деле он очень побледнел и исхудал. Белая не то рубашка, не то пижамная куртка резко оттеняла впалые щеки и темные кудри – ни дать ни взять поэт-романтик, лорд Байрон на смертном одре. Памела подошла к кушетке.

– Я ушам своим не поверила, когда мне сообщили, что ты вернулся домой. Это похоже на чудо.

– Не надо надрыва, Памма, – ответил он. – Иди сюда и поцелуй меня.

Бен мялся у порога. Памела наклонилась и чмокнула Джереми в лоб.

– Как-то уж очень невинно, не ожидал, – рассмеялся Джереми. – Но не сейчас, не при Бене. Как поживаешь, старина? Рад тебя видеть.

Он протянул Бену руку, и тот пожал ее. Джереми тепло взглянул на друга.

– Добро пожаловать домой, старик, – произнес Бен. – Должен согласиться с Паммой – чудо, что ты снова здесь.

– Да, если подумать, и правда чудо, – признал Джереми. – Шансы мои были один к ста.

– Расскажи нам подробно, как все было, – попросила Памма. – А то я знаю лишь то, что написали в газете.

– Да больше особо и нечего рассказывать, – смутился Джереми. – Мы планировали побег из чертова лагеря. Видимо, кто-то нас выдал, поскольку в лесу у выхода из тоннеля нас поджидали немцы. Они открыли огонь, и мы рухнули как подкошенные.

– Ничего себе! – Памела и Бен переглянулись. – И тебя тоже ранили?

– Мне повезло, пуля прошила плечо навылет. Я прыгнул в речку и прикинулся мертвым. Меня унесло течением, потом я прятался в тростниках на берегу. Я слышал их смех, когда они уходили. Дальше я то плыл сам, сколько хватало сил, то позволял течению нести меня. Нашел в воде какую-то корягу, уцепился за нее и некоторое время так передвигался. Потом моя речушка влилась в реку, там стояли на якоре суда. Ночью мне удалось забраться на борт первой же баржи, их там был целый караван, все шли вверх по течению. И представляете, как мне повезло? Баржа везла овощи. Я зарылся в капусту. Все было бы прекрасно, если бы не рана в плече. Она загноилась. Мне кажется, я почти все время провел в полубреду.

– Бедный. – Памела нежно коснулась его плеча.

– Да уж, поверь, приятного было мало. Пару дней мы шли вверх по течению, потом я услышал французскую речь. Значит, думаю, мы либо во Франции, либо в Бельгии. Все лучше, чем в Германии. Ночью я улизнул с баржи и направился на запад. Пару раз меня чуть не схватили, но удача меня не покидала. В конце концов я наткнулся на парня из Сопротивления. Он доложил кому надо, и меня провели через всю Францию на побережье, а там уже меня ждала лодка.

Джереми перевел взгляд с Памелы на Бена.

– Настоящее приключение, – заметил Бен.

– Не могу сказать, что жажду его повторить, – признался Джереми. – Но страх придает сил. Я знал, что если меня поймают, мне крышка.

– И чем ты займешься теперь? Вернешься к полетам? – поинтересовался Бен.

– Пока при штабе, а как выздоровею, снова буду летать, – ответил Джереми. – Пуля повредила мускулы в правом предплечье. Да и, как видите, я совсем отощал. Нужно сначала отъесться, но тут это быстро получится. Можете себе представить, как меня балует мама, а миссис Тредвелл – отличная кухарка. Господи, как я мечтал о такой еде, когда нам давали ломоть черного хлеба и жидкий суп. – Он уставился в окно. – Наверное, о полетах пока лучше не думать. Сперва надо прийти в себя. Не могу забыть о ребятах, с которыми мы вместе бежали из лагеря. Пули сыпались градом, скосило всех. А их семьи все гадают, как они там, и не знают, что ребят давно нет в живых.

Джереми обернулся, силясь улыбнуться.

– А я вот здесь, ровно там, где и мечтал оказаться. Какая же ты красавица, Памма. Ты еще очаровательнее, чем мне запомнилось. И так повзрослела.

– Прошло два года, – согласилась Памела. – Мне уже двадцать один, так что я официально взрослая.

Бен неловко шаркнул, заметив, что эти двое не сводят глаз друг с друга.

– Пожалуй, я пойду, – сказал он.

– Ты не обидишься, дружище? – спросил Джереми. – Ты же понимаешь, я до смерти хочу ее поцеловать.

– Ну что ты, какие обиды, – с деланой бодростью возразил Бен. – Я тебя скоро навещу.

– Приходи непременно. Мне не терпится услышать, что ты делал все это время. Хочется поскорее вернуться к нормальной жизни. Минувший год был похож на дурной сон, и вот я наконец проснулся.

– Да ничего интересного, – отмахнулся Бен. – Рад, что ты снова дома.

– Бен, тебе необязательно… – окликнула его Памела, но он уже скрылся в темной соседней комнате.

Джереми посмотрел на Памму и подвинулся на кушетке, освобождая место для нее.

– Иди сюда, прелестное создание, – сказал он.

– В которое плечо тебя ранили? – спросила Памела, садясь рядом. – Чтобы случайно не задеть.

– Оно давно заштопано и благополучно заживает, не волнуйся. Иди ко мне. – Он обнял ее за шею и притянул к себе. – Боже, как я мечтал об этой минуте.

Он крепко, жадно ее поцеловал, с силой прижался губами к ее губам, и Памела едва удержалась, чтобы не вскрикнуть от боли. Джереми засунул язык ей в рот, принялся поспешно расстегивать пуговицы на блузке и нечаянно оторвал одну, та отлетела на пол. Джереми сунул руку Памеле под блузку, скользнул пальцами в лифчик, обхватил грудь, нащупал сосок, но Памела отпрянула.

– Джереми, ну не здесь же! Нас могут увидеть, – нервно рассмеялась она. – Я помню, на чем мы остановились, и не меньше твоего мечтаю о продолжении, но…

Он пожирал ее глазами.

– Нас тут могут увидеть разве что слуги отца, а им хорошо платят, чтобы держали рот на замке.

Она выпрямилась:

– Прости, Джереми. Но я пока не готова. Я очень рада тебя видеть, но мы же никогда еще не заходили так далеко. И прошло столько времени…

– Черт возьми, Памма, – перебил он, – я ведь всего лишь человек. Знаешь, сколько раз я мечтал об этом, когда торчал в той проклятой дыре?

– Прости. Ты застал меня врасплох, вот и все.

– Что ж, придется мне научиться сдерживаться. Снова вести себя как хороший мальчик, – ухмыльнулся он. – Как только смогу выходить из дома, я тебя умыкну. Сбежим вместе.

– В смысле, под венец? В Гретна-Грин?[17] – спросила Памела, не зная, радоваться ей или пугаться.

Джереми рассмеялся:

– Милое мое дитя, ты по-прежнему так романтична и невинна! Какая женитьба, когда война на дворе? Я просто хочу залучить тебя в какую-нибудь укромную лондонскую гостиницу. Чтобы лечь с тобой в постель.

– А-а. – Памела почувствовала, как горят ее щеки.

– Ты же сама сказала, дорогая, что ты теперь взрослая. – Он лукаво улыбнулся. – Или, может, у тебя есть кто-то другой, о ком я не знаю? Признайся, я пойму. Меня ведь так долго не было, и ты, наверное, даже не знала, жив я или мертв.

– Никого другого у меня нет, Джереми, – ответила она. – Только ты. Всегда только ты и был.

– Ну, тогда все в порядке, – польщенно резюмировал Джереми.

Памела помедлила, но все же спросила:

– Я так понимаю, моя младшая сестра заходила тебя проведать.

– Ага. Смешная девчонка, правда? С ней не соскучишься.

Памелу охватило облегчение.

Когда Бен вышел на крыльцо, к дому подкатил «роллс-ройс». Дверь водителя отворилась, и вышел сэр Уильям Прескотт собственной персоной, оправляя пиджак на случай, если тот помялся за время поездки. Он всегда выглядел безукоризненно: холеный, волосы с проседью, костюм с Сэвил-Роу[18]. Одно время, еще до войны, ходили слухи, что сэр Уильям подумывает баллотироваться в парламент. Но даже если и так, война положила конец этим планам. Прескотт обошел автомобиль и открыл пассажирскую дверь.

Бен подумал, что до войны это сделал бы выбежавший из дома лакей. Из «роллс-ройса» вышла леди Прескотт. Она тоже была неизменно элегантна, но в соответствующем загородной жизни стиле. В то время как в облике сэра Уильяма недвусмысленно читалась принадлежность к Сити, большим деньгам и банковскому делу, наряд его жены больше подходил для выращивания роз, которые возьмут первый приз на выставке цветов, организации приходских ярмарок и прочих благотворительных мероприятий. Леди Прескотт первой заметила Бена и очаровательно улыбнулась:

– Бен, какая приятная встреча! А мы и не знали, что ты приезжаешь домой. Как я понимаю, ты уже слышал о Джереми? Бесподобно, не правда ли? Одно время я думала, что больше никогда его не увижу. А потом мы получили телеграмму – настоящее чудо.

Сэр Уильям протянул Бену руку:

– Рад вас видеть, юный Крессвелл. Как вы? Наверное, работы невпроворот?

– Да, сэр. А вы как поживаете?

– Дел по горло, – ответил сэр Уильям. – Все пытаемся договориться с янки. Не хотят снова ввязываться в войну – что ж, как угодно, но их финансовая помощь нам необходима. Черчилль – единственный, кто способен их убедить. Без американских денег мы пропадем.

– То есть США дадут нам денег?

Сэр Уильям коротко и резко рассмеялся:

– Одолжат, мой мальчик. Одолжат. Причем под весьма выгодные для них проценты. Но помощь нужна нам отчаянно. Деньги, техника – мы за все рассчитаемся, если когда-нибудь выиграем эту проклятую войну.

Леди Прескотт ленд-лиз интересовал в меньшей степени.

– Ты ведь приходил навестить Джереми? Он так исхудал. Не могу себе представить, как он выжил в тылу врага. Он говорит, что порой несколько дней ничего не ел. Да еще и рана воспалилась. Как он тебе показался?

– По-моему, он идет на поправку, – заметил Бен, вспомнив, какими глазами Джереми смотрел на Памелу. Его так и подмывало умолчать о том, что она сейчас в доме, пусть родители застукают парочку, однако все-таки добавил, откашлявшись: – Сейчас у него Памела.

– Памела? Какая прелесть! – просияла леди Прескотт. – Вероятно, мать сообщила ей новости по телефону, и она тут же приехала. Как у нее дела? Нам ее очень не хватало.

– У нее все в порядке. Выглядит немного уставшей, но мы все трудимся не покладая рук, еще и в ночную смену, да вдобавок помогаем пожарным.

– Вы исполняете долг. Это главное, – тепло проговорил сэр Уильям.

– А ты надолго приехал? – спросила Бена леди Прескотт.

– Еще не решил. Наверное, на неделю.

– Непременно до отъезда приходи к нам обедать. У нас так давно не было гостей. Я и Вестерхэмам обещала. И твоему отцу, разумеется.

– Большое спасибо, – серьезно кивнул Бен. – Я пойду.

– Рад был вас видеть, мой мальчик, – повторил сэр Уильям и под руку с женой направился к входной двери.

По дороге к отцовскому дому Бен с трудом сдерживал нарастающий гнев. Вообще не надо было туда ходить. Было ясно, что он мешал и Джереми, и Памеле, они уже не чаяли от него избавиться. Как они глядели друг на друга! Бен моргнул, отгоняя воспоминание.

Дурак ты, сказал он себе. Если она тебе нужна, надо было действовать, пока он числился пропавшим без вести и все думали, что он погиб. Ты бы ее утешал, поддерживал, стал бы для нее опорой, она поняла бы, что может на тебя положиться, и, кто знает, со временем…

Бен запретил себе думать об этом, так как знал, что никогда не предаст Джереми. Пусть он мечтал о Памеле, но все-таки Джереми его друг. А теперь, вероятно, они поженятся и будут жить долго и счастливо. Бен решил, что нужно забыть о Памеле раз и навсегда и заняться собственной жизнью.

Глава третья

Дом викария церкви Всех Святых, Элмсли

Май 1941 г.

Преподобный Крессвелл сидел в своем кабинете, уставившись невидящим взглядом в окно, где на плетеной изгороди заливался дрозд. Из оцепенения его вывел вежливый стук в дверь. В комнату вошел Бен.

– Не помешал? – спросил он.

– Что ты, мой мальчик, ничуть. Я придумывал тему для воскресной проповеди, – вздохнул викарий. – Теперь это не так-то просто. Ведь больше нельзя стращать паству адовым огнем – они уже видели ад своими глазами. Поэтому надо их подбадривать и воодушевлять. Но как им скажешь, что Бог на нашей стороне, если немцам говорят то же самое? Может быть, Даниил во львином рву? Развить тему о доверии Господу, несмотря ни на что. Как ты думаешь?

Бен кивнул. После Оксфорда ему с каждым днем все труднее давалась вера в том виде, в котором ее исповедовал отец. Конечно, сын ничего не говорил старику, но после крушения аэроплана и начала войны он засомневался, а существует ли вообще Бог.

– У тебя осталась карта окрестностей?

– Где-то должна быть. Поищи во втором ящике стола. – Он смотрел, как Бен выдвигает набитый бумагами ящик. – Хочешь побродить по родным местам?

– Возможно. – Бен вывалил на стол ворох бумаг. – Послушай, отец, их нужно разобрать. Хочешь, я этим займусь, пока буду дома?

– Спасибо. Я был бы тебе очень благодарен, – ответил преподобный Крессвелл. – У меня никак руки не доходят. Конечно, миссис Финч была бы счастлива убрать у меня в кабинете, но она знает, что это строго запрещено. Все, что я ей позволяю здесь делать, это чистить ковры. Если я разрешу ей поступить по-своему, она разложит все по размеру и в алфавитном порядке, тогда я уже никогда ничего не найду.

Бен улыбнулся. Он отложил в сторону брошюру о подготовке к конфирмации, буклет прошлогоднего церковного праздника, программку оперы Гилберта и Салливана у Д’Ойли Карта[19], россыпь старых писем и наконец извлек на свет божий карту Франции, карту Швейцарии и ту, которую искал.

– А, отлично, вот и она, – сказал он. – Я потом все разберу, но сейчас мне нужно взять карту с собой, если ты не возражаешь.

– Если собираешься пройтись пешком, давай сперва обсудим маршрут. У нас тут кое-что изменилось. Какие-то приезжие купили старую хмелесушильню за фермой Бродбента. Лондонская богема. Естественно, в церковь их не заманишь. – Викарий улыбнулся. – Говорят, они вроде бы перегородили пешеходную тропу в своих владениях. Им объяснили, что это незаконно. Существует ведь старинное право пути от нашей деревни до Хильденборо. Но вряд ли удалось их вразумить. А поскольку сейчас война, никто не станет терять время и подавать на них в суд.

– Не страшно, – ответил Бен, – есть масса других тропинок. А ты с ними уже познакомился?

– Увы, нет. По слухам, они иногда заглядывают в паб. Двое мужчин из Лондона. Один из них – известный художник. Доктор Синклер заезжал к ним на рюмку хереса и говорит, картины там развешаны просто кошмарные. Сплошь какие-то черно-красные пятна. Художник этот датчанин, Хансен, но знаменитость не он, а второй. У того имя как будто русское. Стравинский или что-то в этом роде.

Пока отец говорил, Бен расстелил карту на столе. Взял линейку, измерил окрестности в радиусе пяти миль. К Тонбриджу тянулась равнина, одни поля, приземляйся не хочу. Выходит, если парашютист умышленно выбрал для посадки владения лорда Вестерхэма, значит, его связной явно обретался неподалеку. Пешком можно было дойти до усадьбы Фарли, деревенских коттеджей, а также особняков, расположенных вокруг общего луга, – дома его отца, а также доктора Синклера, мисс Гамильтон и полковника Хантли. В этот радиус попадала и ферма старика Бродбента, и та, что в Хайкрофте. И еще Нетеркот, усадьба Прескоттов, в полумиле от деревни. Всё.

Бен вздохнул. Жителей деревни он знал всю свою жизнь, если, конечно, за последнее время не появился кто-то еще, помимо типов с хмелесушильни. Знал и полковника, и обитателей Нетеркота и Фарли. Все они были ярыми патриотами, англичанами до мозга костей. Никто из этих людей не стал бы помогать немцам. Он пришел к выводу, что в Службе безопасности ошиблись. Человек, разбившийся на поле, не был шпионом, который пытался передать сообщение связному. Произошел несчастный случай: парень по ошибке выпрыгнул из самолета не туда.

Но высокопоставленный начальник велел ему изучить обстановку, так что задание требовалось выполнить, и выполнить качественно. Бен сложил карту:

– Пусть пока побудет у меня, если ты не против.

Преподобный Крессвелл поднял голову.

– Что? Ах да. Конечно, бери, – рассеянно кивнул он. – Так почему ты все-таки приехал?

– А в чем дело? Ты разве не рад меня видеть?

– Рад, разумеется. Я лишь подумал: вдруг больная нога помешала тебе…

– Ты хочешь спросить, не уволили ли меня? С конторской работы? В военное время? – перебил Бен. – Ну, знаешь, отец! Что бы люди ни думали, я все-таки не калека. Я отлично хожу. Мы с Памелой пришли со станции пешком, да еще и с чемоданами. Просто чертово колено не сгибается. Так что не рассчитывай на меня в следующем крикетном матче.

Отца явно поразила его вспышка.

– Прости, Бенджамин. Я вовсе не хотел тебя обидеть. Меня удивил твой неожиданный приезд – ведь все говорят, что нынче никому не дают увольнительных.

Бен глубоко вздохнул и произнес, не в силах скрыть отвращения к собственным словам:

– Вообще-то мне намекнули, что я перетрудился и нуждаюсь в отдыхе. Ночные смены очень выматывают, знаешь ли. А когда нет смены, все равно не спишь по ночам, так как дежуришь в пожарном патруле.

– А ты все еще в центре Лондона? Часто вас бомбят?

– Порядочно.

– Ты ведь работаешь в каком-то министерстве, не правда ли?

– Именно так.

– Интересная работа?

Бен улыбнулся.

– Отец, идет война. Даже если я занимаюсь самой скучной работой на свете, мне все равно нельзя обсуждать ее с тобой.

– Понимаю, – ответил викарий. – Ну, я рад, что ты дома, мой мальчик. Наслаждайся отпуском. И готовкой миссис Финч. Дыши свежим воздухом.

– Так и сделаю. Спасибо.

Он уже выходил из комнаты, когда отец окликнул его:

– А леди Памела? Она-то почему приехала?

– Скорее всего, по той же причине, что и я. Переутомилась из-за обилия ночных смен.

– Неужели девушек заставляют трудиться по ночам?

– Работать приходится всем и в любое время, – ответил Бен.

– Вряд ли ночью нужно регистрировать документы? Где бишь она работает?

– Не знаю. В каком-то государственном учреждении, и их перевели за город.

– Леди Памела очень умна. Светлейшая голова, – вздохнул преподобный Крессвелл. – Она бы добилась успехов в Оксфорде. Я пытался поговорить об этом с ее отцом, но он и слышать ничего не захотел. Считает, дочерей нужно выдать замуж при первой возможности и считать себя свободным от каких-либо обязательств по отношению к ним. Средневековье, да и только.

Эти его слова напомнили Бену о втором задании.

– Кстати, отец, ты ведь увлекаешься историей. Не случилось ли в тысяча четыреста шестьдесят первом году чего-нибудь важного? Не помнишь?

Преподобный Крессвелл уставился в окно мимо Бена. На улице большая ломовая лошадь тащила телегу с навозом.

– Тысяча четыреста шестьдесят первый, говоришь? Это же война Алой и Белой розы, не так ли?

– Война Алой и Белой розы? – Бен попытался припомнить уроки истории в Тонбридже, состоявшие в основном из бесконечных повторений дат и сражений, которые он удерживал в голове ровно до тех пор, пока не сдавал экзамен, после чего без сожалений забывал. – Ланкастеры против Йорков. И в конце, кажется, победили Йорки?

– Если я правильно помню, в тысяча четыреста шестьдесят первом году Эдуард IV сверг с престола Генриха VI, подверженного приступам умопомешательства. Да, именно так. В том же году состоялись два жестоких сражения – одно на уэльской границе, при Мортимерс-Кросс, а второе севернее, в Йоркшире. Битва при Таутоне. Одна их самых кровавых в истории. Погибли тысячи. А Эдуард вышел победителем.

Бен решил копнуть глубже.

– А ты случайно не знаешь, не было ли за полем битвы крутого холма?

– Понятия не имею. Вот уж не думал, что ты интересуешься битвами – во всяком случае, средневековыми, – удивился преподобный Крессвелл.

– Да меня на работе спросили, – пояснил Бен. – Ты себе представить не можешь, какие странные вопросы задают справочному отделу.

– Кстати, на границе с Уэльсом местность довольно холмистая. Да и Йоркшир – долины, вересковые пустоши, но, насколько я помню из студенческих походов, холмы там пониже.

– Спасибо, – улыбнулся Бен, – ты мне очень помог. Как хорошо, когда отец – кладезь премудрости.

– Ну какое там… – Викарий смущенно кашлянул. – Ты же знаешь, мне всегда нравилась история, да и читать я люблю. Радио не жалую, а зимние вечера случаются длинные и тоскливые. Вот и коротаешь их за чтением.

Бен поглядел на отца с сочувствием. Несмотря на годы одиночества после смерти жены, отец без колебаний отослал сына в школу-интернат, поскольку знал – это обеспечит будущее мальчика.

– А у тебя случайно не найдется топографической карты всей Великобритании?

– Боюсь, что нет. Она должна быть в библиотеке в Севеноксе или Тонбридже. – Викарий бросил на Бена любопытный взгляд. – Я рад, что ты надумал побродить по окрестностям. Подкачаешь мускулы. Тебе полезно.

– Вообще-то я скорее думал о тех битвах. Мортимерс-Кросс и Таутон.

– Не ожидал, что в разгар нынешней войны кого-то заинтересуют средневековые сражения, – заметил викарий, – но полагаю, что у тебя есть на то свои причины. Полезно, когда над чем-то работаешь и даешь мозгу занятие. Но мне пора вернуться к проповеди.

Он перевел взгляд на раскрытую Библию.

Бен вышел в гостиную, разложил карту на низком столике и принялся ее изучать. Затем открыл блокнотик, который всегда носил в нагрудном кармане, и вынул ручку с вечным пером.

«Люди из хмелесушильни? – записал он. – Проверить деревню на предмет приезжих. Потом карта Мортимерс-Кросс и Таутона». Но каким образом эти давние сражения могли быть связаны с сегодняшними событиями, он с трудом себе представлял. Может быть, в тысяча четыреста шестьдесят первом году произошло что-то другое – не такая масштабная битва, ставшая крутым переломом в Войне Алой и Белой розы? Придется сходить в библиотеку или в тонбриджскую школу, где он когда-то учился, поискать там книги по истории. Ему не терпелось все разузнать и решить эту головоломку.

Глава четвертая

Фарли-Плейс, Кент

Май 1941 г.

Под колесами «роллс-ройса» захрустел гравий подъездной аллеи Фарли-Плейс. Памела радовалась, что согласилась на предложение сэра Уильяма подвезти ее домой, – оказывается, она совершенно отвыкла от длинных пеших прогулок, без которых немыслима загородная жизнь. И еще она была вынуждена признать, что почувствовала облегчение, когда родители Джереми вошли в оранжерею и прервали их свидание. Внезапная страсть Джереми, его напор напугали Памелу. Конечно, понять можно, он ведь столько времени провел в заключении, однако такая настойчивость показалась ей чрезмерной. Совершенно неопытной в этом отношении она не была, на балах дебютанток ей случалось отвергать авансы кавалеров, а пару раз даже пришлось отбиваться в такси. Но она всегда знала, что дожидается Джереми – хранит невинность для него. Поэтому его откровенное признание, что он хочет лечь с ней в постель, сбило ее с толку. Конечно, она тоже была не прочь заняться с ним любовью, но в мечтах всегда рисовала себе длинное белое платье, летящую фату и медовый месяц на прелестной итальянской вилле, где он заключит ее в объятия и прошепчет: «Наконец-то мы одни, любимая».

– Как вы сюда добрались? – поинтересовался сэр Уильям, когда они выехали с подъездной аллеи Нетеркота на деревенскую дорогу.

– Мы с Беном пришли пешком, – отвечала Памела. – Представляете, мы оказались в одном и том же лондонском поезде. Удивительное совпадение!

– Хороший он парень, этот Крессвелл-младший, – заметил сэр Уильям. – Признаться, мне даже его немного жаль. Роется в бумагах, пропускает самое интересное.

– Вы правда думаете, что это интересно? – спросила Памела. – Для тех, кто воюет?

– По крайней мере, они знают, что заняты нужным делом. Защищают отчизну – что может быть важнее? К тому же это шанс доказать, что ты чего-то стоишь. А мой сын лишил его этого шанса. Рисовался, как всегда. Рисковал. Боюсь, таким уж он уродился. Будем надеяться, что последнее приключение научило его хоть чему-нибудь.

Они подъехали к высокой кирпичной стене, окружавшей усадьбу Фарли, и свернули к воротам меж двумя каменными колоннами, увенчанными львами. Памела глядела из окна автомобиля на милые, такие знакомые места, на каштаны с бело-розовыми свечами. Правда, цветочные клумбы заросли сорняками, было заметно, что за газонами здесь ухаживают хуже, чем в Нетеркоте. Она нетерпеливо подалась вперед, чтобы поскорее увидеть дом, но тут навстречу выехала колонна военных грузовиков, заслонив особняк и вмиг напомнив Памеле, что в настоящее время Фарли принадлежит не только Саттонам.

– Надеюсь, эти типы не разнесли вам дом, – проговорил сэр Уильям, когда первые грузовики проехали мимо.

– Па не жаловался, так что, видимо, пока все в порядке.

– О солдатских выходках ужасы рассказывают. Стреляют по портретам предков, как по мишеням, мочатся на шпалеры – только бы попортить.

– Боже! Надеюсь, что у нас они ничего такого не делают. Па голыми руками убил бы любого, кто хоть что-то повредит в Фарли. Но, к счастью, когда мы узнали, что к нам едет полк, успели упаковать и спрятать все более-менее ценное.

Сразу за воротами стояли ряды армейских автомобилей, и сэру Уильяму пришлось лавировать между ними.

– Боюсь, ближе к дому не подъехать, – сказал он.

– Ну что вы, не стоит, высадите меня здесь, я дойду, – ответила Памела.

Сэр Уильям остановил «роллс-ройс» у озера.

– Точно дойдете?

– Конечно. Благодарю вас, что подвезли, вы так меня выручили. Видимо, придется разыскать мой старый велосипед, чтобы ездить по окрестностям. Для нашего автомобиля наверняка нет бензина.

– Бензин водится только у таких, как я, – самодовольно улыбнулся сэр Уильям, вылез из машины и обошел капот, чтобы открыть Памеле дверь. – Я рад, что вы приехали, моя дорогая, – произнес он. – Если кто-то и способен ускорить выздоровление Джереми, то это вы. В лагере он не расставался с вашей фотокарточкой и очень расстроился, что потерял ее, когда прыгнул в реку.

Памела кивнула, не зная, что сказать.

– Строго между нами, – сэр Уильям понизил голос, – его мать надеется, что его не допустят до полетов. Конечно, ему не терпится снова летать, но вы же знаете моего сына. Стоит ему сесть за этот треклятый штурвал, и Джереми тут же погонится за «мессершмиттами» и «юнкерсами» до самой Германии.

Памела не сдержала улыбки.

– Наверное, так и есть. Все-таки он очень любит летать.

– Он любит жить на грани. Всегда был таким. – Сэр Уильям взял Памелу за руку. – Заходите к нам почаще, пока вы здесь, ладно?

– Конечно. Еще раз спасибо, что подвезли.

Он отпустил ее руку, и она побежала к дому.

Из комнаты, которая раньше считалась малой гостиной, теперь же стала парадной, доносились оживленные голоса. Она располагалась в передней части дома, и из окон открывался красивый вид на озеро и подъездную аллею. Войдя в гостиную, Памела застала семью за чаем. Домашние собрались полукругом у низкого столика, на котором тесно сгрудились поднос с серебряным чайным сервизом, тарелка небольших сэндвичей, блюдо с печеньем, большой кусок кекса с изюмом и еще какая-то еда под куполообразной серебряной крышкой. Ливви качала на коленях своего малыша, из дверного проема за ней тревожно наблюдала няня. Обе собаки разлеглись у ног лорда Вестерхэма. Всегда настороженная Мисси, услышав шаги Памелы, навострила уши, вскочила и завиляла хвостом.

– Памма приехала! – Фиби заметила сестру первой, расплылась в улыбке, и это согрело сердце Памелы.

– Здравствуй, милая. Добро пожаловать домой! – Лорд Вестерхэм тоже широко улыбнулся, увидев дочь, и протянул к ней руки.

Памела подошла и поцеловала отца в щеку.

– Здравствуй, Па, – сказала она и оглядела собравшихся в гостиной. – Привет, Фибс. Ма, Ливви. С тобой я уже поздоровалась, Дайдо.

– Причем очень тепло, насколько я припоминаю, – съязвила Диана. На ней снова были брюки, на этот раз ярко-синие, и белая блузка, завязанная на талии. В таком виде Дайдо смахивала на принарядившуюся девушку с фермы.

– Прости. Не ожидала увидеть тебя дома у Джереми. Я даже не знала, что ты с ним знакома.

– Я сделала доброе дело – навестила соседа, попавшего в беду, – ухмыльнулась Диана.

– Он тебе очень благодарен. Сказал, что ты добрая девочка, – с милой улыбкой ответила Памела, подошла к столику и налила себе чаю.

– Памма, представляешь, у нас есть лепешки! – воскликнула Фиби. – Миссис Мортлок просто ангел.

Памела улыбнулась сестренке. Фиби очень выросла с их последней встречи. Она была нескладная – в том возрасте, когда девочка уже не ребенок, но еще и не женщина, – однако, подумала Памела, в итоге вполне может превратиться в красавицу. И лицо ее светилось бодростью и энтузиазмом. Памела перевела взгляд на тарелку, на которой оставалась всего одна лепешка.

– С маргарином это уже не совсем то, – заметила леди Эзми, – но, к счастью, миссис Мортлок успела наварить джема до того, как ввели карточки на сахар. Если расходовать экономно, то наших запасов может хватить еще на год, а к тому времени, будем надеяться, война уже закончится.

– А Гамби надеется, что война закончится не скоро, – сообщила Фиби.

– Что? – выпрямился в кресле лорд Вестерхэм. – Эзми, неужели ты наняла нацистку в гувернантки?

– Нацистку? – удивилась леди Вестерхэм. – Да нет же, милый, ничего подобного, я уверена. Она родом из Челтнема.

– Нет, Па, – начала объяснять Фиби, – она имела в виду, что если война скоро закончится, это будет значить, что Германия победила, а чтобы разбить Германию и освободить Европу, понадобится много времени.

– И это правда, – согласилась Памела. – Дивная лепешка, не правда ли? Видели бы вы ломти хлеба с маргарином, которыми мне приходится питаться в пансионе. Стряпня тамошней хозяйки просто чудовищна.

– Должен признать, наша кухарка неплохо справляется, учитывая обстоятельства. – Лорд Вестерхэм взял печенье. – Безусловно, мы уже сто лет не видели приличного говяжьего жаркого, но что поделать, нельзя же ожидать в такое время довоенного стола. Так как у тебя дела, Памела? Как работа?

– У меня все хорошо, спасибо, Па. Устаю, конечно, – длинные смены, ночные дежурства. Но, по крайней мере, я чувствую, что приношу хоть какую-то пользу. А в выходные бывает довольно весело – концерты, спортивные матчи, разные клубы.

– Так чем конкретно ты занимаешься, Памма? – спросила Диана. – Ты не могла бы и мне помочь туда поступить на службу?

– Это самые обычные секретарские обязанности – оформление документов и тому подобное. И я уверена, что Па не отпустит тебя из дому в какой-то заштатный пансион.

– Вот именно, – согласился лорд Вестерхэм. – Я тебе ясно сказал, Дайдо: ты еще слишком молода, чтобы уезжать из дому.

– Но ведь множество мальчишек в восемнадцать уже воюют, – возразила Диана. – Вспомни, сколько моих ровесников погибло на Великой войне.

– И это лишь доказывает мою правоту, – погрозил ей пальцем лорд Вестерхэм. – Я не желаю, чтобы моя дочь подвергала себя опасности. Я хочу тебя защитить. Хочу защитить нашу семью.

– Ты еще не поздоровалась с малышом Чарльзом, – обиженно протянула Ливви. – Он уже встает с опорой, а пару дней назад, я уверена, сказал «па-па». Ты ведь слышала, Ма?

– Пожалуй, какие-то звуки он точно издавал, – согласилась леди Эзми. Памелу позабавило, что мать в платье, которое до войны называли «чайным», из светлого шифона, с асимметричным подолом. – Другое дело, понимал ли он сам, что говорит.

– Я уверена, что понимал. Он ужасно скучает по Тедди, и я тоже. От Тедди уже несколько недель ни строчки. Надеюсь, с ним все в порядке.

– Но он ведь на Багамах с герцогом Виндзорским? – уточнила Памела.

– Да, но там повсюду немецкие подводные лодки. И еще заговоры. Шпионы, наемные убийцы.

– Кстати, о шпионах. Тут у нас недавно случился форменный переполох, – вспомнил лорд Вестерхэм. – Какой-то остолоп свалился к нам на поле.

– Свалился? – переспросила Памела.

– Парашют не раскрылся. Видимо, выпал из самолета.

– Ну и ну, – протянула Памела. – Какой ужас!

– Ни за что не догадаешься, кто его нашел! – гордо вставила Фиби. – Я! Вернее, тот эвакуированный мальчик, что живет у егеря, и я, мы вместе его нашли. В лепешку разбился, лежал весь в кровище. Гадость.

– Кошмар, Фибс, – посочувствовала Памела и повернулась к отцу: – Вам удалось узнать, кто он такой?

– Нет, но что-то тут нечисто. Мы думали, он из Западно-Кентского полка, однако их командир говорит, что нет. Поневоле задумаешься, кто же он такой, прах его побери. Наверное, немецкий шпион. Я бы ничуть не удивился, черт его возьми. Тем не менее никто не потрудился приехать и выяснить.

– Не ругайся при детях, Родди, – попросила леди Эзми.

– Они уже не дети и если ничего хуже моей ругани не слыхали, то им чертовски повезло в жизни.

Фиби не сдержалась и захихикала. Памела с усмешкой переглянулась с Ливви. Сама же поневоле думала о немецком шпионе. Из разговоров коллег она знала, что немцы пересылали в Британию закодированные сообщения – предположительно, адресованные их пособникам или заранее заброшенным в тыл шпионам. Но кому понадобилось шпионить в этом райском уголке Северного Кента, вдали от городов, заводов и прочих подходящих мишеней для бомб?

За Памелой с интересом наблюдала Фиби. Она что-то лихорадочно соображала, ерзала на стуле, дожидаясь конца чаепития, и не могла скрыть охватившего ее возбуждения. Ее состояние не укрылось от лорда Вестерхэма.

– Что с тобой, дитя? – спросил он. – Сидишь как на иголках.

– Просто я доела, Па, и у меня дела.

– Даже кекс не будешь? Это на тебя не похоже, – заметил лорд Вестерхэм.

– Я лепешками наелась, – пояснила Фиби, и Диана хихикнула. – Можно мне выйти из-за стола?

– Иди, конечно, – разрешил отец. – Если то, что ты замышляешь, не противозаконно, аморально или просто чертовски глупо.

– Ну что ты, Па, – невинно ответила Фиби. – Я пойду прогуляться. Сегодня чудесная погода. Если хочешь, я и собак возьму с собой.

– Хорошая мысль. Только смотри, чтобы они не приставали к военным, – предостерег ее лорд Вестерхэм. – На прошлой неделе мне жаловались, что собаки испортили им строевую подготовку – носились туда-сюда, пока они маршировали.

– Я даже близко к ним не подойду, – пообещала Фиби.

– И никаких поездок верхом одной, ты меня поняла? – погрозил ей пальцем отец. – Я слышал, что ты тайком катаешься на Снежинке.

– Не буду, Па. – Фиби открыла дверь. – Пошли, собачки. За мной! Гулять!

Собак не потребовалось уговаривать. Они мигом ринулись следом, виляя хвостами.

Фиби вывела собак через застекленные двери новой столовой, чтобы не помешать солдатам в вестибюле. Спаниели помчались по гравию вперед, облаяли пару уток, которые только что вышли, покачиваясь, из озера. Утки взлетели, громко хлопая крыльями, а собаки, высунув языки, дожидались, пока девочка поравняется с ними. Вместе они обогнули озеро, пересекли лужайку и вошли в рощицу. За ней лежало то самое дальнее поле, где был найден труп. Фиби нервно покосилась – не видно ли крови на траве. С тех пор прошел сильный ночной дождь, который, должно быть, благополучно все смыл.

Фиби вышла на опушку и направилась по змеившейся в лесу дорожке для верховой езды. За деревьями мелькнули лани. Собаки навострили уши, выжидающе уставились на нее.

– Нет, – строго сказала она. – Вашему хозяину не понравится, если вы станете гоняться за ланями.

За лесом возвышалась окружавшая усадьбу стена, возле которой ютился кирпичный домик. Фиби осторожно постучалась, ей открыла женщина в цветастом переднике и явно удивилась гостье.

– Добрый день, миссис Роббинс! – весело поздоровалась Фиби.

– Подумать только, это вы, миледи. Какая неожиданность! К сожалению, мистера Роббинса сейчас нет дома.

– Мне нужен не мистер Роббинс, а ваш мальчик, Алфи. Он дома?

– Дома, миледи. Он только что вернулся из школы, чай вот пьет. Если вы соблаговолите войти… – Она открыла дверь шире.

– Сидеть! – приказала Фиби собакам и строго погрозила пальцем: – Ждать!

Она вошла в коттедж. Кухня находилась сбоку от крохотной прихожей и смотрела на стену усадьбы, поэтому там было довольно темно, зато над старомодной плитой сияли начищенные медные кастрюли и пахло свежим хлебом. Фиби заметила на столе недавно испеченную буханку. Алфи как раз отправил в рот щедро намазанный джемом кусок хлеба. Увидев Фиби, он положил бутерброд, но следы джема остались на щеках мальчишки, как улыбка. Он стер джем пальцем.

– Привет, Алфи, – сказала Фиби.

– Здравствуйте, – ответил он с неловким видом.

– Я к тебе, – пояснила Фиби. – Хотела кое о чем рассказать.

– Может быть, выпьете чаю, миледи? – спросила миссис Роббинс. – И попробуете наш хлеб? Свежий, только из печи.

Фиби не так давно съела две лепешки, несколько сэндвичей и печенье, но согласилась.

– С удовольствием! – девочка выдвинула стул и уселась рядом с Алфи. – Благодарю вас.

Миссис Роббинс отрезала ломоть, прижав хлеб к животу. Фиби боялась, что женщина нечаянно пырнет себя ножом, но ничего подобного не произошло. Жена егеря положила кусок на тарелку и протянула ее Фиби вместе с масленкой. Фиби попробовала содержимое масленки и воскликнула:

– Да это же масло!

– Ну конечно, масло, – рассмеялась миссис Роббинс. – Мистер Роббинс терпеть не может эту гадость, маргарин, так что я договорилась с хозяйкой фермы в Хайкрофте. Только никому не говорите, ладно?

– Не скажу, – пообещала Фиби, намазала хлеб маслом и клубничным джемом. – Тебе очень повезло, Алфи, что тебя так хорошо кормят, – заметила она.

– Ага. Здорово, правда? – согласился он. – А зачем вы хотели меня видеть?

– Сейчас расскажу, – ответила Фиби, покосившись на миссис Роббинс, которая поставила перед ней большую керамическую чашку. Женщина уже добавила молоко и сахар, и чай выглядел необычайно крепким.

– Ну, молодежь, я вас оставлю одних, пейте чай, – проговорила миссис Роббинс. – Если что понадобится, крикните. Я пойду на задний двор подвязывать фасоль.

Алфи выжидательно посмотрел на Фиби.

– Я узнала кое-что интересное, – сообщила она шепотом: вдруг миссис Роббинс еще не ушла и услышит.

– Насчет нашего трупа?

– Вот именно. Отец говорит, у него с формой что-то было не так. Он думает, что тот человек мог быть шпионом.

– В деревне тоже так считают, – согласился Алфи, радуясь, что первым узнал новость. – У нас в школе только об этом и болтают. Старшаки даже завидуют, что это я его нашел.

– Знать бы еще, зачем его сюда забросили. Ведь, скорее всего, он должен был связаться с кем-то в округе. Как думаешь?

– Не знаю, – покачал головой Алфи. – Говорят только, что фрицы сбрасывают парашютистов где ни попадя.

– Ну а мне кажется, он должен был с кем-то встретиться, – заявила Фиби. – По-моему, нам надо это выяснить. Нужно же узнать, что он здесь делал.

– Вот это да! То есть мне с вами вместе? Шпионов искать?

– А почему бы и нет? Никто ведь в жизни не заподозрит двоих детей. У тебя уроки во сколько заканчиваются?

– В четыре.

– Тогда давай встретимся завтра и составим список подозреваемых.

– Я в господский дом не пойду!

– И не надо. Не хватало еще, чтобы мои пронюхали, чем я занимаюсь. Лучше встретимся в деревне, у памятника на лугу. – Она улыбнулась. – То-то повеселимся! И вдобавок от нас будет польза.

Послышался лай собак, и дети подняли головы; затарахтел приближавшийся мотоцикл.

– Кто бы это мог быть? – удивилась Фиби, подбежала к окну и увидела, что с мотоцикла слез юноша в военной форме и направился к миссис Роббинс.

Спаниели запрыгали, не то приветствуя незнакомца, не то пытаясь отогнать. Девочка выбежала из дома и отозвала собак. Мотоциклист вручил что-то миссис Роббинс и уехал. Фиби ждала, что миссис Роббинс заговорит, но женщина застыла без движения, уставившись на лист бумаги. Наконец Фиби не выдержала.

– Что случилось, миссис Роббинс? – спросила она.

Жена егеря обернула к ней искаженное горем лицо.

– Наш Джордж… В телеграмме говорится, что в его корабль попала торпеда и что он пропал без вести, вероятно, погиб. – Она растерянно огляделась. – Надо найти мужа. Нужно ему сказать.

– Я его приведу, миссис Роббинс, – вызвался Алфи. – Не волнуйтесь.

Он убежал, а Фиби осталась с женой егеря.

Миссис Роббинс повернулась к Фиби:

– Не удивлюсь, если эта весть его убьет. Он души в нашем мальчике не чаял, ничего для Джорджа не жалел. И на войну его не пускал. Ему ведь можно было остаться дома, у него была бронь. Но глупый мальчишка хотел исполнить свой долг, сказал, что пойдет добровольцем в военный флот, заодно и мир посмотрит. – Она рыдала, крупные слезы катились по щекам. – Ему ведь всего-то восемнадцать… – Тут она вспомнила, что разговаривает с леди Фиби. – Простите, миледи. Мне не следовало…

– Ну что вы, не корите себя, – возразила Фиби.

Но женщина покачала головой:

– Негоже распускаться. Я же ничем не отличаюсь от прочих матерей, которые нынче тоже получили худые вести. Надо учиться жить дальше. Без него.

Она зажала рот ладонью и убежала в дом. Фиби стояла, не зная, что делать дальше. Пойти в дом, утешить миссис Роббинс? Но вдруг та хочет побыть одна? Не успела она сообразить, как прибежал красный вспотевший мистер Роббинс, а за ним Алфи.

– Где она? – спросил егерь.

Фиби молча показала на дверь. Мистер Роббинс ворвался в дом. Алфи замялся и поглядел на Фиби.

– Мне лучше пойти домой, – сказала она. – Сейчас я только помешаю.

Алфи кивнул.

– Так, значит, завтра? – спросила Фиби.

Алфи снова кивнул.

Вернувшись домой, Фиби услышала, что в гостиной еще разговаривают, однако предпочла незаметно пробраться к себе. Фиби вошла в комнату, и мисс Гамбл подняла на нее глаза.

– Что случилось? – спросила она.

– Джордж Роббинс, сын егеря, пропал без вести, – ответила девочка. – Возможно, погиб. – Она отвернулась. – Ненавижу эту ужасную войну! Ненавижу! Ненавижу! Людей убивают, и теперь я уже никогда не пойду в школу, и больше никогда не случится ничего хорошего.

Она схватила с кровати плюшевого зайца, с силой швырнула его об стену и с рыданиями бросилась на кровать.

Мисс Гамбл подошла к девочке, села рядом и осторожно положила ладонь ей на плечо.

– Ничего, милая. Поплачь хорошенько.

– Но Па говорит, что мы должны быть сильными и подавать пример, – выдавила Фиби, пытаясь сдержать слезы.

– Со мной можешь плакать сколько хочешь, – успокоила мисс Гамбл. – Это будет нашей маленькой тайной. Вот. Высморкайся как следует. – Она протянула Фиби носовой платок.

Фиби хлюпнула носом и слабо улыбнулась сквозь слезы.

– Знаете что, Гамби? Иногда мне хочется, чтобы мы позволили немцам выиграть эту дурацкую войну. Пусть себе занимают Англию, лишь бы мы прекратили воевать. Вряд ли нам придется туго, правда? Памела до войны ездила в Германию, каталась на лыжах и вообще развлекалась вовсю. К тому же у нашего короля немецкие корни.

Мисс Гамбл воззрилась на нее с каменным лицом.

– Фиби Саттон, чтобы я никогда больше этого от тебя не слышала, – проговорила она таким тоном, какого никогда прежде не употребляла. – Если немцы захватят Англию, настанет конец той жизни, к которой мы привыкли, – конец всему. Ну да, скорее всего, вас и таких, как вы, не тронут, особенно если твой отец научится отдавать честь фашистскому флагу и говорить «Хайль Гитлер». Всем остальным же несдобровать. Мне уж точно, ведь моя мать была еврейкой. Ее семья эмигрировала из Германии еще до Великой войны, потому что им не нравились антиеврейские настроения, а с тех пор все стало только хуже. Сначала разгромили еврейские магазины, потом всех евреев заставили носить желтую звезду, запретили им посещать школы и университеты, избивали на улицах. И лично я уверена, что Гитлер не остановится, пока не уничтожит всех евреев до единого.

Фиби умылась холодной водой, чтобы никто не догадался, что она плакала, спустилась в гостиную и обнаружила, что семья все еще там. Лорд Вестерхэм поднял голову, когда она вошла.

– Хорошо прогулялась? Собаки прилично себя вели?

Но Памела поглядела на Фиби и обеспокоенно спросила:

– Что случилось, милая? Ты совсем бледная.

– У Роббинсов беда, – ответила Фиби. – Они только что получили телеграмму, что в корабль их сына попала торпеда и он пропал без вести. Возможно, погиб.

– Бедные Роббинсы, какой ужас, – сказала леди Вестерхэм. – Их единственный сын, они так им гордились.

– Нужно что-то сделать, Ма, – попросила Фиби. – Отслужить панихиду, что-то в этом роде. Чтобы Роббинсы знали – мы им сопереживаем.

– Но ведь пока что он считается пропавшим без вести, – напомнила мать. – Может, еще и найдется.

Дайдо подняла глаза от журнала:

– Если в открытом море в его корабль попала торпеда и он исчез, не так-то много шансов, что его найдут, даже если он и выжил.

– Все же какая-то надежда есть. Может, он успел перебраться на спасательный плот и его отнесло течением. Бывали случаи, когда моряки выживали даже после долгих скитаний в океане.

– И все равно надо что-то делать, – не унималась Фиби.

– Успеется, милая, – неожиданно мягко сказал лорд Вестерхэм. – Не будем отнимать у Роббинсов надежду.

Памела уставилась в окно, пытаясь отогнать охватившую ее тревогу. Кто-то должен был в тот день прочитать шифровку для подводных лодок. Кто-то должен был предупредить конвой и выслать на защиту самолеты. До этой минуты работа в Блетчли-Парке казалась ей чем-то вроде школьной задачки, не имевшей никакого отношения к жизни, но сейчас ее осенило: они и правда заняты важным делом.

Она вскочила на ноги:

– Мне нужно возвращаться на работу. Я не могу сидеть сложа руки, распивать чаи и развлекаться, когда корабли идут ко дну и гибнут те, кого мы знаем.

Леди Эзми тоже поднялась и положила руку на плечо Памелы:

– Ты расстроена, милая. Мы все расстроены. Джордж Роббинс был достойным человеком. Но вряд ли твоя скромная работа в какой-то канцелярии поможет спасти жизни. Ты ведь не на фронте. Лучше садись и выпей чаю.

Памела не нашлась с ответом. Она села и приняла из рук матери чашку с чаем.

Глава пятая

Париж

Май 1941 г.

Тем ранним майским утром жители рю де Боз-Ар наблюдали сквозь щели в закрытых ставнях, как у дома номер 34 остановился большой черный «мерседес». Над Сеной клубился туман. Горожане, спешившие домой с утренними багетами, на всякий случай переходили на противоположную сторону дороги. Те же, кто направлялся на работу, а также студенты, торопившиеся к первому занятию в Школе изящных искусств, юркали мимо, потупив взгляд. Не стоило глазеть. Автомобиль явно принадлежал немцам, что и подтвердилось, когда из-за руля вылез шофер в военной форме. Однако же пассажиры оказались вовсе не немцами, и все вздохнули с облегчением. В подъезд вошла стройная молодая женщина в сопровождении дамы, очень похожей на знаменитого модельера мадам Арманд.

Гастон де Варенн купил Марго эту квартиру, когда они стали любовниками. Сам он тогда жил в фамильном особняке на рю Боссьер, в более фешенебельном Шестнадцатом округе, между Елисейскими Полями и Сеной, – в те дни граф, как ни странно, отличался консерватизмом. Так, он считал неприличным, чтобы Марго поселилась у него, поскольку его мать порой наезжала к нему без предупреждения из родового замка в провинции. О браке с Марго не могло быть и речи: Марго протестантка, а бабушка Гастона ненавидела англичан, и в выборе супруги он не готов был идти против воли семьи, поэтому поселил Марго в квартирке на рю де Боз-Ар, недалеко от бульвара Сен-Жермен в Шестом округе. Высунувшись из окна, она могла разглядеть вдалеке Сену и собор Парижской Богоматери. Квартира была довольно уютная и подходила ей; правда, в последнее время оживленные толпы студентов сильно поредели.

Когда Гитлер оккупировал Францию, немцы заняли и фамильный особняк, и загородный замок де Вареннов. Гастон практически сразу вступил в Сопротивление и тогда же нашел себе в одном богемно-студенческом квартале квартиру, удобную для них обоих. Туда он мог приходить и уходить, не рискуя быть замеченным.

Марго вошла в подъезд, и консьержка высунула голову из своего закутка у двери.

– Добрый день, мадемуазель, – поздоровалась она. – Похоже, сегодня будет хорошая погода.

– Хотелось бы надеяться, мадам, – ответила Марго.

Она потянула за железную дверь-гармошку лифта. Подошла мадам Арманд, собираясь войти в лифт следом за девушкой.

– Ну что вы, мадам, нет нужды подниматься со мной, – запротестовала Марго. – Я ведь буквально на пару минут – захвачу кое-какую одежду и туалетные принадлежности и вернусь.

– Я пообещала этому хаму не спускать с вас глаз, – пояснила Жижи Арманд. – А слово, данное немецкому офицеру, не стоит нарушать. К тому же, – добавила она, – я хочу быть уверена, что вы в порыве отчаяния не выброситесь из окна.

– Обещаю, что не выброшусь.

– И не попытаетесь сбежать по крышам.

Мадам Арманд втолкнула Марго в лифт и зашла следом. Лифт был тесный, они едва помещались в нем вдвоем, и у Марго закружилась голова от пьянящего аромата духов модельерши. Клетка лифта еле ползла, скрипела и скрежетала. Марго лихорадочно соображала, как быть, но пока так ничего и не придумала.

На третьем этаже она прошла впереди мадам Арманд к двери и повернула ключ в замке. Квартира казалась холодной и необжитой. В ней было три комнаты – гостиная и спальня приличных размеров, а вот кухня маленькая; из крохотной прихожей дверь вела в ванную с уборной. Марго замешкалась на пороге.

– Вы не против, если я приготовлю кофе? – спросила она. – Я почти всю ночь не спала, голова раскалывается.

– Милочка, просто киньте пару вещей в сумку, и мы позавтракаем в «Рице». Уверяю вас, там подают настоящий кофе, а не этот ваш омерзительный заменитель из цикория.

Мадам Арманд прошла в гостиную и непринужденно опустилась на диван.

Марго заметила, что в квартире беспорядок, а платье, в котором она была вчера, валяется на полу. Девушка смущенно подняла вещи.

– Не тратьте время на уборку, – нетерпеливо сказала мадам Арманд и посмотрела Марго в глаза. – Мне кажется, вы пока еще не осознаете, chérie[20], что у вас крупные неприятности. Официально вы под арестом у немцев. Они в любой момент могут отвести вас обратно в то здание и швырнуть в подвал, где, по слухам, творятся ужасы. – Ее лицо смягчилось. – Вам придется научиться подыгрывать им, chérie. Я научилась и по-прежнему живу в «Рице». Притворитесь, будто делаете то, чего они хотят. Прикиньтесь понимающей. Родина их далеко, и они очень ценят сочувственное внимание красивой женщины. Если вас попросят что-нибудь сделать в Англии, изобразите интерес, пусть думают, что вы готовы согласиться.

– Вряд ли у меня получится, – усомнилась Марго.

– Даже чтобы спасти жизнь любимому?

Марго помолчала, потом пояснила:

– Благо родины превыше всего. Да и с какой стати им верить? Что, если ради Гастона я пойду на подлость и соглашусь помогать немцам, а его все равно расстреляют? Вряд ли на их слово можно положиться.

– Думаю, мне удастся упросить кого-нибудь из высших чинов, чтобы Гастона вывезли в нейтральное государство.

– Если только он еще жив, – с горечью вставила Марго.

– Разумеется, – кивнула мадам Арманд. – Мы сделаем все, что в наших силах. Вы ведь хотите спасти ему жизнь? Он вам еще не надоел?

– Конечно же, я хочу спасти ему жизнь! – воскликнула Марго. – Но благо родины для меня все равно на первом месте.

– Вы так благородны и так наивны, – вздохнула мадам Арманд. – Учитесь быть практичной, если хотите уцелеть. Меня это всегда спасало. – Она нетерпеливо поерзала на диване, скрестив ноги в чулках из натурального шелка. – Ну поспешите же, будьте умницей.

– На кухне остались продукты, – сказала Марго. – Что мне с ними делать? Овощи, сыр. Они испортятся. В наше время нельзя переводить еду попусту.

– Так отдайте все той карге внизу. Она будет вам навеки благодарна, – отмахнулась мадам Арманд.

Марго вошла на кухню и огорчилась, что еды так мало. Четвертинка кочана капусты, две луковицы, картофелина и кусок твердого сыра. По карточкам в Париже выдавали совсем немного продуктов, приходилось хватать на рынке, что под руку подвернется. Но консьержка обрадуется и этому, а заодно, возможно, Марго удастся передать ей сообщение. Она сложила все в авоську, добавила полбутылки дешевого вина и горбушку вчерашнего хлеба. В кувшине еще оставалось молоко. Поскольку его нельзя было унести, Марго выпила молоко и сполоснула кувшин под краном. Если в квартире не будет еды, Гастон или кто-то из его друзей поймет, что она больше здесь не живет. Она изо всех сил пыталась придумать способ сообщить ему, куда отправляется и где ее искать. Впрочем, кто же ей сейчас поможет? Раз Гастон у них, пиши пропало. Прежде Марго запрещала себе думать об этом, но теперь на глаза навернулись слезы, и она их сморгнула.

Девушка вошла в спальню и крикнула оттуда мадам Арманд:

– Мой дорожный сундук на чердаке.

– Вы ведь не в круиз собираетесь, моя милая, – ответила та. – Вам потребуется совсем немного вещей. Вероятно, при необходимости вы сможете вернуться и забрать остальное.

Тогда Марго сняла с гардероба чемоданчик, подарок отца на двадцать первый день рождения. Внутри сохранился слабый запах славной английской кожи, он напомнил ей седла и сбруйную в Фарли. В чемоданчик девушка положила смену белья и чулок, кашемировый кардиган, брюки, блузку и ситцевое платье. На ней были удобные туфли на плоской подошве, а высокие каблуки ей там точно не понадобятся. Да и надо оставить место для туалетных принадлежностей.

Подойдя к трюмо, Марго заметила визитную карточку мадам Арманд с написанными губной помадой словами «ПОЗВОНИ ЕЙ». Прежде карточка лежала не там – значит, ее квартиру уже обыскивали. Как удачно, что сообщение было настолько невинным. Вполне естественно, что она хочет, чтобы ее друзья позвонили ее хозяйке. Девушка вернула карточку на место.

– Вы готовы? – послышался голос мадам Арманд.

– Мне осталось только собрать туалетные принадлежности.

– Милая моя, неужели вы думаете, что у меня в номере не найдется всех возможных сортов мыла и солей для ванн, которыми вы сможете воспользоваться? Бросайте в чемодан свою косметику, зубную щетку и салфетку для умывания, и достаточно.

– Сначала мне нужно уединиться на минутку, – ответила Марго. – С тех пор как меня вытащили из постели посреди ночи, мне не позволили воспользоваться уборной.

– Хорошо-хорошо, – согласилась мадам Арманд, – но поторопитесь. Если мы слишком задержимся, шофер-немец сочтет это подозрительным. Вы ведь понимаете, что он доложит начальству о каждом вашем шаге.

Марго отправилась в ванную и побросала в косметичку зубную щетку, зубной порошок, порошки от головной боли, чистую салфетку для умывания, легкий крем для лица. Внезапно она осознала абсурдность происходящего – ее, возможно, скоро станут пытать, а то и вовсе убьют, а ее заботит безупречный внешний вид. Наконец она сходила в туалет, включила воду над раковиной, приподняла биде и отодвинула плитку под ним. Как удачно, что ей досталась меньшая из двух раций. Диапазон ее составлял всего лишь пятьсот миль, зато она была достаточно компактна и помещалась в портфель или даже под биде.

Марго уставилась на рацию, размышляя, что делать дальше. Лучшего тайника ей не найти. Чтобы добраться до рации, немцам пришлось бы просто-напросто разнести квартиру. Да и не включишь же ее сейчас, когда в соседней комнате сидит мадам Арманд. Придется подождать. Если она притворится покорной и послушной, тогда, может быть, ей позволят вернуться сюда за какой-нибудь забытой вещью. Она вынула из косметички порошки от головной боли и положила их обратно на полку. Затем поставила биде в его обычное положение и закрыла кран.

– Mon Dieu[21], да вы и правда долго терпели, – хихикнула мадам Арманд.

– Еще бы. Думала, лопну, часами сидя там на стуле и ожидая, когда явятся меня допрашивать. – Вдруг ее осенило. – Можно я быстренько приму душ?

Смеситель в душе громко ревел, но Марго все равно боялась, что его шум полностью не заглушит писк морзянки.

– Милая моя, в «Рице» вы сможете понежиться в ванне, как только мы туда прибудем. Наберете горячей воды до краев. Сущее наслаждение.

Марго постаралась изобразить на лице удовольствие и воодушевление. Она положила косметичку в чемоданчик и закрыла его.

– Этого должно хватить на несколько дней, – заметила она.

– Возможно, больше вам и не понадобится, – ответила мадам Арманд.

Марго не стала уточнять, значило ли это, что к тому времени ее отпустят или, наоборот, посадят в тюрьму, а то и расстреляют. Девушка подхватила чемоданчик и направилась к полуоткрытой двери.

– Я готова, – сказала она.

Глава шестая

Долфин-Сквер, Лондон

Джоан Миллер, секретарша и правая рука Максвелла Найта, постучала в дверь его кабинета и вошла в эту святая святых с серьезным и озадаченным лицом.

– Мы только что получили сообщение, сэр. От герцога Вестминстерского.

– Вот как? А что ему надо?

– С ним связалась мадам Арманд.

– Парижская модельерша? А, ну да, она ведь когда-то была его любовницей, не так ли? Много лет тому назад. И много любовников тому назад, насколько я понимаю. Так чего же, черт возьми, она от нас хочет? Разработать новую форму для британской армии?

– Она хотела нам передать, что немцы схватили кое-кого из наших.

– Черт. Кого?

– Леди Маргарет Саттон, дочь графа Вестерхэмского.

– Проклятье! Черт побери! – Тут и Макс Найт занервничал. – Вовремя, ничего не скажешь. Или, по-вашему, это просто совпадение?

– Я не верю в совпадения, сэр. – Лицо мисс Миллер было бесстрастным.

– Я тоже. Думаете, она в курсе? Я имею в виду мадам Арманд.

– Она предложила свою помощь, – сказала мисс Миллер. – Если мы хотим вызволить девушку оттуда, она сделает все, что от нее зависит.

– Очень мило с ее стороны, – заметил Макс Найт. – Любопытно, ей-то какая в этом выгода?

Глава седьмая

Фарли

Памела вошла к себе в комнату, сбросила жакет на кровать и вздохнула с облегчением. Наконец-то она осталась одна. Встреча со всей семьей разом, после нескольких месяцев разлуки, да еще и после волнительного свидания с Джереми, оглушила ее. Теплое послеполуденное солнце светило в выходящие на запад окна, в глубине переднего двора плавно скользила по озеру пара диких уток. Только вид армейского автомобиля и скрежет его колес по гравию напомнили ей, что не все в Фарли так же, как раньше. Девушка огляделась, рассматривая милые сердцу привычные вещи. Вот читаные-перечитаные книги в белом книжном шкафу, «Черный Красавчик» и «Энн из Зеленых Крыш»; альпийский колокольчик и куклы, которые она купила в Швейцарии, когда училась там в пансионе; фотография в рамке – Памелу представляют их величествам. Даже пахло в комнате по-домашнему – слабый душок воска для мебели и древесного дыма: зимой здесь топили камин.

Я дома, подумала она. Именно об этом она мечтала мрачными одинокими ночами в Третьем корпусе. И все же теперь, оказавшись здесь, она не могла избавиться от чувства тревоги. В голове засела надоедливая мысль, шептавшая, что она нужна в Блетчли. Ведь сейчас в ее смене на одного человека меньше – того и гляди, пропустят что-то важное. Может, если бы донесение, отправленное подводной лодке, перехватили и расшифровали, сын егеря остался бы жив? Она служила не в морском отделе, но, кто знает, вдруг благодаря ее переводу уцелел бы чей-то сын. Памела подумала, что, наверное, переоценивает свой вклад в общее дело, но она твердо знала, что для бесперебойной работы гигантской военной машины важна каждая шестеренка.

Взгляд упал на фарфоровую фигурку на каминной полке. У сидящей на задних лапах собачки были смешные длинные уши и грустная мордочка. Эту собачку ей подарил Джереми, когда только записался в военную авиацию, – безделушка рассмешила девушку в антикварной лавке в Тонбридже. Он велел ей глядеть на собачку раз в день, чтобы не разучиться улыбаться. Впрочем, когда пришла весть, что Джереми сбили, а потом – что он попал в лагерь для военнопленных, Памеле было не до улыбок. А теперь – невероятно – он дома и в безопасности, всего в полумиле от нее, и ей следовало бы прыгать от восторга. Так почему же она не рада?

– Я рада, – произнесла она вслух. – Просто мне нужно время, чтобы привыкнуть.

Памела опустилась на кровать, невольно коснулась рукой места на блузке, где раньше была оторванная пуговица, и ее снова пронзила смесь страха и возбуждения. Конечно же, он хотел заняться с ней любовью. Как-никак он живой человек из плоти и крови и так долго не видел женщин. Джереми признался, что мечтал об этой минуте все месяцы, проведенные в лагерном бараке. Ничего удивительного, что он увлекся и потерял над собой контроль. Совершенно естественное поведение, ничего необычного, сказала она себе. За время его отсутствия они оба превратились из подростков во взрослых, а взрослые воспринимали секс как нечто само собой разумеющееся – во всяком случае, люди ее сословия. Насколько она слышала, среди аристократии адюльтер считался вполне приемлемым. Правда, ее не в меру чопорные родители не в счет. Мать производила впечатление женщины, которая имела самое смутное представление о том, откуда берутся дети, а отец краснел до ушей и переводил разговор на погоду, если кто-нибудь при нем упоминал о нежелательной беременности. Но родители все же исключение. Трикси, ее соседка по комнате, например, точно не была девственницей и с удовольствием делилась подробностями своих многочисленных похождений. Памела понимала, что любовная игра, скорее всего, не вызовет у нее отвращения. Более того, проанализировав свои чувства, она с некоторым удивлением осознала, что в ту минуту в оранжерее была не только испугана, но и возбуждена. Но ей также было не по себе – видимо, из-за потрясения, вызванного признанием Джереми, что он и думать не станет о женитьбе, пока идет война. А вдруг, кроме нее, у него есть и другие девушки, спросила себя Памма. И любит ли ее Джереми так же сильно, как она его?

Бен вышел в сад за отцовским домом и огляделся по сторонам. Посреди лужайки устроили бомбоубежище по модели Андерсона; позади высились шпалеры с фасолью, обещавшие хороший урожай. Бен откинул волосы со лба, словно пытаясь стереть из памяти картину, которая стояла перед глазами, – сияющее лицо Джереми, когда он увидел Памму, и то, с какой любовью она смотрела на него. Правда, когда они столкнулись в поезде, Памма тоже обрадовалась, но все же в ее взгляде не было той нежности. «Чертов Джереми», – пробормотал он. И надо же было такому случиться, что он единственный спасся из немецкого лагеря! Бена тут же охватило чувство вины: как он посмел подумать о том, что лучше бы Джереми не возвращался? Ведь они же лучшие друзья, вместе выросли, и Джереми не виноват, что Памела полюбила именно его.

Смирись уже, сказал себе Бен. Идет война, у тебя важное задание. По садовой тропинке он дошел до сарая, извлек там из-под цветочных горшков и шезлонгов свой старый велосипед, осмотрел его на свету и вздохнул. Собственно, новым тот не был, даже когда Бен получил его в подарок от одного из отцовских прихожан, а теперь и вовсе местами заржавел, кожаное седло рассохлось и потрескалось. Бен, как сумел, почистил велосипед, смазал цепь и попробовал сделать круг на переднем дворе между церковью и домом. С непривычки оказалось трудно удерживать равновесие, однако велосипед все еще был на ходу, хотя с негнущимся коленом ездить на нем будет явно непросто. Его вдруг охватила досада: Максвелл Найт ожидал, что Бен будет прочесывать окрестности, но средством передвижения обеспечить его не потрудился. Наверное, такие, как Найт, воображают, будто у всех имеются личные автомобили. Впрочем, подумал Бен, автомобили-то и правда есть у многих, но мало у кого найдутся талоны на бензин.

Отложив велосипед для дальних поездок, он пошел по деревне пешком. Бен и сам не знал, что именно ищет. Проходя мимо дома полковника Хантли, который тот назвал «Симла»[22] в память о службе в Индии, Бен залюбовался аккуратно подстриженным кустарником и заметил жену полковника, подрезавшую розы в безупречно ухоженном саду. Услышав шаги, она подняла голову и помахала:

– Здравствуйте, Бен! Добро пожаловать. Надолго в родные края? Муж был бы счастлив сыграть в крикет с приличной командой. Жалуется, что нынче кругом одни школьники да старики.

Миссис Хантли направилась к нему, вытирая ладони о фартук, в одной руке у женщины был секатор.

– Какое там! Всего на пару дней, – ответил Бен, не считая нужным сообщать соседке ни о продолжительности, ни об официальной версии увольнительной. С нее бы сталось разнести по всей деревне, что у Бена Крессвелла нервный срыв, хоть он и дня не провоевал. Местные и так уже презирали его за то, что он не в военной форме.

Миссис Хантли кивнула и улыбнулась.

– Славно, наверное, очутиться дома после Лондона, – заметила она. – Страшно поди, когда бомбят?

– Со временем привыкаешь.

– Порой мне кажется, что мы здесь совсем оторвались от жизни. Ни голода, ни бомбежек. Выгляни в окно – кругом красота. Райский уголок, не правда ли?

Бен кивнул.

– Ваш сад просто очарователен, – вежливо сказал он.

– На днях заходил какой-то парень, говорил, что сад нужно перекопать под грядки с капустой или картошкой. Можете вообразить, что ему ответил мой муж. Мол, здесь вам не Германия, и мы вольны делать со своими участками все что пожелаем. У нас, дескать, уже есть огород, на котором растет достаточно овощей для наших нужд, и если жена находит утешение в том, чтобы выращивать цветы, то он не намерен лишать ее такого удовольствия.

Она улыбнулась этому воспоминанию.

Бен огляделся.

– Трудно поверить, что мы всего в часе езды от Лондона, – признался он. – Возвращаясь туда, где жизнь идет своим чередом, поневоле растеряешься.

Жена полковника нахмурилась.

– И все же нельзя сказать, что мы совсем отгородились от мира. В Фарли полно солдат. Мимо нас круглые сутки с грохотом разъезжают громадные грузовики, а военные напиваются в пабе и потом затевают драки с местными парнями. Кстати, недавно и у нас случилось кое-что интересное. Вы слышали, что на землях Фарли нашли труп?

– Миссис Финч что-то такое говорила. Парашютист, кажется? Несчастный случай – купол не раскрылся?

Она придвинулась ближе:

– А я считаю, что ничего случайного в этом нет. Труп увезли на армейской машине, а не перенесли в местный морг. Вы ведь понимаете, что это значит? Тут что-то нечисто. Муж считает, это вполне мог быть немецкий шпион, о них нынче много говорят. Его, наверное, послали устроить диверсию на авиационной базе, «спитфайры»[23] из строя вывести. – Она замолчала и огляделась, будто проверяя, не подслушивают ли их. – Ба, да что же это я! Заходите, выпейте чашечку чаю. Я как раз собиралась передохнуть.

– Большое спасибо, но мне пора, – ответил Бен. – В последнее время я совсем мало двигаюсь, целый день в конторе. И хотелось бы поглядеть, нет ли в деревне каких перемен.

– Да какие уж тут перемены, – сказала миссис Хантли. – Вы, наверное, слышали о тех чудаках, которые поселились в хмелесушильне? А Бакстеры, похоже, недурно зарабатывают на войне – явно разбогатели с некоторых пор. На дворе у них день-деньской кипит работа, но никто не знает, что именно они делают.

– Надо же, – протянул Бен. – Что ж, рад был с вами пообщаться. Мое почтение полковнику.

Бен направился было прочь, но тут миссис Хатли крикнула ему вслед:

– А, и еще доктор Синклер поселил у себя немца!

– Что? – Бен резко повернулся к ней и подошел ближе.

– Нам показалось, что у него немецкий акцент, – пояснила она. – Утверждает, что он беженец, но как тут разберешь? Они ведь вполне могли заслать таких людей вперед на случай вторжения, а когда придет время, те станут руководить операциями из нашего тыла.

– Но доктор Синклер ни за что не стал бы укрывать… – начал Бен.

Жена полковника покачала головой:

– Он чересчур мягкосердечен. И одинок с тех пор, как овдовел. Кто знает, сколько людей они обвели вокруг пальца таким же образом. Ведь мы, британцы, очень милосердный народ.

Она направилась к дому, срезав по пути большую желтую розу. Золотистые лепестки медленно упали на траву.

Бен продолжил путь вокруг деревенского луга, размышляя над услышанным. Его бы не удивило, выяснись, что Бакстеры подзарабатывают на стороне. Билли Бакстер никогда не казался ему порядочным, даже в детстве. Бен вспомнил, как однажды в церкви у кого-то пропал кошелек (они с Билли тогда были певчими). Его отец заподозрил, что кошелек украл Билли Бакстер, но им так и не удалось ни найти пропажу, ни выяснить правду.

По крайней мере, можно вычеркнуть из списка подозреваемых полковника с женой – впрочем, нельзя сказать, что он действительно их в чем-то подозревал. Пусть оба явно интересовались загадочным парашютистом и были не прочь о нем посудачить, но полковник как-никак отдал годы и годы служению родине в пекле Индии. Нынешний дом казался полковнику вновь обретенным раем. А вот доктор приютил немецкого беженца, и на это стоило обратить внимание.

Бен прошел мимо солидного, зажиточного викторианского дома мисс Гамильтон. Сколотив состояние на северных мануфактурах, ее отец перевез семью поближе к изысканному столичному обществу и подальше от дыма фабричных труб. Престарелая мисс Гамильтон была последней из семьи. Бен оглядел особняк. Интересно, заставили ее принять эвакуированных из Лондона или она по-прежнему живет одна с такой же старой служанкой по имени Эллен? Он задержался у кованых ворот, но так и не смог придумать подходящий предлог для визита.

Затем Бен постоял у военного памятника, прочел список местных парней, павших на Великой войне. Шестнадцать человек из одной деревеньки. В одной семье погибло трое братьев. Будет ли список длиннее после этой войны? Он вздохнул и пошел дальше.

Новое бунгало Бакстеров расположилось рядом с их строительной площадкой. Высокие ворота, ведущие к площадке, были закрыты, а изнутри доносился стук молотков. Кто же строит во время войны, удивился Бен, но тут же понял, что нужно ведь ремонтировать городские дома, пострадавшие от бомбежек. Неудивительно, что Бакстеры процветают.

Уроки только что закончились, и дети выбегали из старого школьного здания, толкаясь и пихая друг друга, чтобы поскорее пройти через калитку. Он заметил, как двое рослых фермерских сынков теснят худосочного мальчишку, которого он раньше не видел, и подошел к ним.

– Прекратить! – велел он. – Поберегите силы для немцев.

Тот из драчунов, что покрупнее, скривил губы в презрительной усмешке.

– Болтать-то все горазды, а как я погляжу, сами-то вы не воюете с немцами, как мой брат.

– Если я хромаю, Том Хаслетт, это еще не значит, что я не могу драться, – парировал Бен. – Имей в виду, в Тонбридже я был чемпионом по боксу среди юниоров, и бьюсь об заклад, что по-прежнему сумею отправить тебя в нокаут одним ударом. Да только я считаю, что нельзя драться с теми, кто слабее, и тебе тоже следовало бы это запомнить. А ну пошли отсюда все. По домам!

Глаза мальчишек нервно забегали, и они ретировались. Бен улыбнулся младшему мальчику.

– Я тебя раньше здесь не видел, – сказал он.

– Меня зовут Алфи, я из Лондона.

– А, так ты тот мальчик, что нашел труп?

– Верно.

– Не страшно было?

Алфи покачал головой:

– Да не, в Лондоне я видал и похуже.

– Ты отважный парень. Но ты должен уметь за себя постоять. Не давай себя в обиду.

Алфи вздохнул:

– Так они ж по нескольку как навалятся. И все как один агромадные.

– Хочешь, научу тебя паре боксерских приемов, пока я еще не уехал?

– Правда? – с надеждой спросил Алфи.

– Я, конечно, не одобряю драк, – добавил Бен и подмигнул. – Я же сын викария, сам понимаешь.

Алфи широко улыбнулся.

– Что говорят в школе об этом твоем парашютисте? – поинтересовался Бен, когда они вместе направились прочь.

– Никто ж ничего не знает. Одни говорят, дескать, немецкий шпион. Мол, фрицы скидывают парашютистов куда ни попадя, чтобы, когда будет вторжение, они перерезали телефонные провода и все такое прочее.

– Значит, местные уверены, что будет вторжение?

– А как же, – ответил Алфи. – Этот лорд, ну, который из Фарли, даже учения устроил, показывал нам, как драться вилами и лопатами. Только, как по мне, не больно-то это нам поможет против танков и самолетов с бомбами, правда?

– Будем надеяться, что до этого не дойдет, – успокоил его Бен. – Но если дойдет… – Фраза повисла в воздухе.

Расставшись с юным Алфи, он двинулся дальше по деревне, размышляя о том, что сказал мальчик, – будто парашютиста прислали для диверсионных акций перед вторжением. Однако при нем не было инструментов, чтобы, к примеру, резать телефонные провода. Следовательно, кому-то из местных жителей предстояло передать ему эти инструменты и, возможно, пустить на постой. Бен остановился у приемного кабинета доктора, подумал, покачал головой и не стал заходить. Он знал доктора всю жизнь. Не тот это был человек, чтобы обманывать своих и селить у себя предателя.

Разделив с отцом легкий ужин – крутое яйцо и салат, – Бен решил, что нельзя сидеть сиднем каждый вечер и вести светские беседы, раз его прислали сюда по делу.

– Я, пожалуй, схожу в паб, отец, – сказал он. – Вдруг увижу кого-нибудь из старых приятелей.

– Хорошая идея, – кивнул преподобный Крессвелл.

– Хочешь пойти со мной? – предложил Бен.

Викария это, похоже, позабавило.

– Я? Благодарю за приглашение, но я, пожалуй, не гожусь для прогулок по пабам. Ты же знаешь, я ограничиваюсь одной рюмкой хереса, остальным посетителям такое не понравится. А ты иди, мой мальчик. Иди, развейся. Одному Всевышнему известно, долго ли нам еще вкушать пусть даже мелкие радости.

Бен кивнул, хотел сказать что-то ободряющее, да так ничего и не придумал. Маловато сейчас причин надеяться на лучшее. Вдруг через год они уже будут пить немецкое пиво? Или голодать? Прозябать в рабстве? Томиться в концлагерях? О таком даже думать не хотелось.

На фоне розового заката носились летучие мыши, галдели грачи, устраиваясь на ночлег в кронах высоких деревьев за домом священника. Обогнув деревенский луг, Бен направился в «Три колокола». Он толкнул дверь паба, и изнутри донесся приятный гул голосов. Мужчины, сгрудившиеся у барной стойки с кружками пива, дружно обернулись.

– Добрый вечер, мистер Крессвелл, – сказал бармен. – Рады снова видеть вас дома.

Бен подошел к барной стойке и заказал пинту пива.

– Так ты надолго или просто заскочил отца проведать? – поинтересовался один из мужчин.

– Да вот урвал пару дней отпуска, – пояснил Бен. – Хорошо хоть ненадолго выбраться из Лондона.

– Много повидал бомбежек? – спросил другой.

– Не без того, – ответил Бен. – Но к ним привыкаешь. На работе никто и головы уже не поднимает, когда ревет воздушная тревога.

– А что за работа? – спросил другой.

– Да в одном министерстве.

– Чем именно занимаешься?

Бен усмехнулся:

– Ты же понимаешь, нам запрещено обсуждать работу.

– «Запрещено обсуждать работу», – повторил чей-то голос у них за спиной, и Бен обернулся. К ним направлялся тощий парень с ярко-рыжими волосами. Билли Бакстер, сын строителя. Бен почувствовал, как рука сжимается в кулак. Когда они были детьми, Билл любил его изводить. Теперь он ухмылялся. – У тебя, значит, секретная работа, да, Бен?

– Запрещено обсуждать, он же сказал, – вмешался один из мужчин постарше.

Бен перевел взгляд на рыжего.

– Я смотрю, ты тоже не в военной форме, Билли Бакстер, – заметил он.

– Так у меня же бронь!

– Ну да, как раз твои оконные переплеты и прикончат Гитлера, – съязвил Бен и, к своему удовольствию, услышал, как все рассмеялись.

Билли Бакстер вспыхнул.

– Если у тебя черепица слетит при следующей бомбежке, кто, по-твоему, прибежит латать крышу, пока все не залило дождем?

– И ты, похоже, недурно на этом зарабатываешь, – продолжал Бен. – Я заметил новое бунгало, которое построил твой отец. Домик что надо.

– Еще бы. Тяжкий труд приносит плоды, – осклабился Билли.

Бен наблюдал, как Билли Бакстер заказал кружку пива. Такой родную бабку продаст, если предложат сходную цену. Но чтобы работать на немцев? Не тот характер, подумал Бен. В душе Билли трус, как выяснилось в тот раз, когда Бен врезал ему, до крови разбив нос, а Билли с воплями побежал домой. Отец прочитал Бену лекцию о насилии и сдержанности, но вид у него при этом был весьма довольный.

Когда Бен уже выпил полкружки, дверь паба распахнулась и ввалилась компания громко болтавших и смеявшихся солдат. Они пробрались к бару, и Бен заметил, что местные расступились. В воздухе ощущалось напряжение. Потом один из солдат сказал: «А вы что будете, мисс?» – и Бен увидел, что с ними леди Диана. Она надела красные брюки, повязала голову красным платком, как девушка из Земледельческой армии, и накрасила губы ярко-красной помадой.

– Не называй ее «мисс». Надо говорить «миледи». Она дочка графа, – прошипел один солдат тому, кто спрашивал.

Дайдо услышала и рассмеялась.

– Ой, ради бога, не надо этого. Зовите меня Диана или Дайдо. Терпеть не могу формальностей. Ронни, мне, пожалуйста, полпинты пива с лимонадом.

Оглядев паб, она заметила Бена и широко ему улыбнулась:

– Привет, Бен. Эти милые ребята предложили мне пойти с ними в паб. Не правда ли, очень любезно с их стороны? Я сбежала из-под замка хоть на время. – Она снова рассмеялась, но во взгляде ее читалась мольба: «Не говори никому, что видел меня здесь».

Бармен смутился.

– Прошу прощения, миледи, но это ведь общее помещение. Не будет ли вам удобнее в отдельной гостиной? Там есть кресла и не так шумно.

– Глупости какие, – возразила Дайдо, покосившись на Бена в поисках поддержки. – Я всю жизнь провожу взаперти и никого не вижу. Мне хочется немного пожить, слышать смех и разговаривать с обычными людьми. – Она обернулась к солдату, который предлагал купить ей выпивку. – Знаешь что, Ронни, давай лучше целую пинту.

Пока бармен наливал, она подошла к Бену.

– Чем ты теперь занимаешься, Дайдо? – спросил Бен. – Всё дома?

– Всё торчу дома, – театрально вздохнула она. – Па не позволяет мне заняться ничем стоящим. А мне так хочется приносить пользу. Ты не мог бы найти мне работу в Лондоне, а? Там, где сам служишь?

– Наверное, мог бы, но не стану же я идти наперекор твоему отцу, ты ведь еще несовершеннолетняя. Вероятно, в Севеноксе или Тонбридже тоже можно заняться чем-то полезным.

– Записаться в Земледельческую армию свиней выращивать? Других предложений нет. А я хочу чего-то интересного. Вот попрошу мистера Черчилля, когда он у нас будет в следующий раз. Па ведь хорошо его знает. И если мистер Черчилль согласится взять меня на работу, то Па уж точно не откажет, правда?

– А ты умеешь делать что-нибудь полезное? – уточнил Бен. – Печатать, например, или стенографировать?

– В общем-то, нет. – Она смущенно закусила губу, и Бен вдруг осознал, что она еще почти ребенок.

– Обычно женщинам поручают примерно такую работу, – пояснил он. – Бумаги, справки, документы.

– Скукота, скукота, скукота! Лучше водить карету скорой помощи, выучиться на радистку или даже пойти в армию.

– Женщин на фронт не пускают. Даже если наденешь мундир, все равно будешь заниматься той же конторской работой.

– Это несправедливо, – надула губки Диана. – Я такая же способная, как и эти ребята. И такая же смелая.

– Ну что вы, мисс, – возразил один из солдат. – Мы пошли на войну именно для того, чтобы защищать таких барышень, как вы. Когда нас посылают на чужбину, нам важно знать, что вы дома, в безопасности, ждете нашего возвращения.

– А вас скоро отправят? – спросил Бен.

Молодой солдат нахмурился.

– Пока ничего не слышно. Мы были при Дюнкерке, потеряли там товарищей, но, надо думать, скоро нас снова куда-нибудь пошлют. А пока что жизнь в Кенте не так уж плоха. Особенно когда рядом такие очаровательные молодые леди. – Он улыбнулся Дайдо.

Бен уже было решил, что не имеет смысла дальше задерживаться в пабе, но тут вошел доктор Синклер в сопровождении мужчины средних лет. От всего облика незнакомца – черты лица, покрой пиджака – веяло чем-то иностранным. А вот и таинственный немец, подумал Бен и подошел поздороваться. Доктор тепло приветствовал Бена и представил ему своего спутника:

– Это доктор Розенберг. Он помогает мне принимать больных. Славный малый.

Мужчина коротко склонил голову и протянул Бену руку.

– Здравствуйте, как поживаете? – произнес он по-английски, четко выговаривая слова.

– Вы из Германии? – доброжелательно поинтересовался Бен.

– Из Австрии, – поправил доктор Розенберг. – До войны я преподавал на медицинском факультете Венского университета.

– И был там одним из самых видных профессоров, – добавил доктор Синклер. – Успел выехать в последнюю минуту.

Иностранец грустно посмотрел на Бена.

– Мне и в голову не приходило, что я в опасности, хотя мой дед и был евреем. Поглядите на меня – разве я похож на еврея? И я был уважаемым человеком. А потом явились немцы, меня уволили с факультета и велели носить желтую звезду. Этого мне хватило. Я бросил все и первым же поездом уехал в Италию, оттуда во Францию и, наконец, добрался сюда. – Он прервался, чтобы взять бокал пива, который протягивал ему Синклер. – Мне повезло, я успел выбраться. Насколько я понимаю, моим друзьям и родным повезло меньше. Немцы заставили моих коллег-профессоров мыть тротуары, а прохожие в них плевали. Иные просто исчезли без следа. Никто не знал, куда они делись, но ходили слухи о лагерях… – Он покачал головой. – Порой я чувствую вину за то, что я здесь, в этом чудесном месте, да еще и имею возможность практиковать.

– Вы приняли правильное решение, старина, – сказал доктор Синклер. – Вы действовали – в отличие от остальных. Большинство людей просто не верят, что такое может с ними произойти, пока не становится слишком поздно.

Бен уходил из «Трех колоколов», размышляя о докторе Розенберге. Белокурый зеленоглазый австриец действительно не был похож на еврея. А вдруг его нарочно сюда прислали? – подумал Бен. Прислали и велели обжиться в деревне. Доктор Синклер – человек добросердечный, одинокий, его легко обвести вокруг пальца. Возможно, как раз в доме доктора парашютист и намеревался искать убежища.

Глава восьмая

Снова Фарли

На следующий день жители нескольких домов в округе были приятно удивлены, получив утреннюю почту. За завтраком в Фарли леди Эзми подняла голову от листа бумаги и помахала им перед остальными сидевшими за столом.

– Какая прелесть! – сказала она. – Нас пригласили на званый обед у Прескоттов по случаю возвращения Джереми.

– Только тебя с Па или всех нас? – уточнила Дайдо.

– Там сказано «Вас и Вашу семью», – прочла леди Эзми. – Без Фиби, разумеется. Она еще мала для званых обедов.

– Что? – Фиби подняла голову от тарелки с овсянкой. – Несправедливо! Меня никогда никуда не приглашают.

– Ты ведь еще ребенок, Фиби. Ты пока что не вышла в свет, – пояснила мать.

– Дайдо тоже не вышла в свет. Теперь вообще никто этого не делает, – возразила Фиби.

– Ой, не напоминай! – сердито пробурчала Дайдо. – Если уж речь зашла о несправедливости, так то, что я пропустила светский сезон, самая несправедливая вещь на свете. Ни балов. Ни вечеринок. Ничего. Я никогда никого не встречу и умру старой девой.

– Не знаю, где и каким образом они раздобудут столько провизии, чтобы устроить целый званый обед, – прервал ее тираду лорд Вестерхэм. – Мы же питаемся колбасками, набитыми опилками, а пастушья запеканка[24] на девяносто процентов состоит из картофеля. Впрочем, этот прохвост Прескотт всегда ухитряется достать вещи, которые остальным недоступны. Раскатывает на своем «роллсе», будто и не слыхал о талонах на бензин.

– Он же заседает в важных комитетах, милый, – заметила леди Эзми. – Понятно, что ему нужно часто ездить в Лондон.

– А что ему мешает сесть на поезд, как все мы? – взорвался лорд Вестерхэм. – Я, например, изо всех сил экономлю бензин.

– По-моему, ты ни разу не выводил машину из гаража, с тех пор как шофера призвали в армию, – согласилась леди Эзми. – Но ты и водитель неважный.

– Обижаешь, – парировал лорд Вестерхэм. – Я уверен, что мог бы стать великолепным водителем, если бы постарался. Но у нас всегда был шофер, и учиться не было смысла. К тому же наш долг – подавать пример, не расходуя бензин попусту. А коль скоро я, по всей видимости, неспособен ничего сделать для победы, кроме как командовать местной самообороной, у меня нет и предлога тратить бензин.

– Если бы ты научил меня водить, я бы развозила нас всех, куда надо, – предложила Дайдо. – Ну пожалуйста, Па!

– Ты? За рулем автомобиля? Даже если бы бензин был не по талонам, я бы все равно ответил – нет, нет и нет, тысячу раз нет. Да ты же опаснее для населения, чем немцы. Ты бы нас всех угробила.

– И вовсе нет! – возмутилась Дайдо. Щеки ее пылали. – Я уверена, что отлично бы водила машину. Множество девушек из хороших семей нынче водят кареты скорой помощи и грузовики. Они помогают нам выиграть войну, а я нет, торчу тут и умираю от скуки.

– В любом случае, Родди, тебе придется вывести автомобиль из гаража и отвезти нас к Прескоттам, – вставила леди Эзми. – Не можем же мы прикатить туда на велосипедах.

– Не очень-то мне хочется к ним ехать, – признался лорд Вестерхэм. – Есть в этом проныре Прескотте что-то такое… Словом, я ему не доверяю. Не нашего он круга.

– Как ты можешь такое говорить, Па? – неожиданно подала голос Памела, которая до той поры тихо сидела за столом и доедала тост с апельсиновым джемом.

– Потому что так оно и есть. Конечно, теперь у него красивый дом, да и сам он набрался хороших манер, но происходит-то он из среднего класса.

– Но теперь-то он человек нашего круга, – настаивала Памма. – У него есть титул, как и у тебя.

– Титул либо получают по наследству, либо покупают, – сухо бросил лорд Вестерхэм. – В его случае – как раз второе. И хотелось бы мне знать, как он заработал все эти деньги. Слишком уж он скользкий, этот проныра.

– По-моему, ты ему просто завидуешь, Па, – ухмыльнулась Дайдо. – Так ты научишь меня водить? И тогда я завтра же отвезу вас к Прескоттам. Я же никого не собью, если буду тренироваться на нашей аллее.

– Ни под каким, черт побери, видом! – прогремел лорд Вестерхэм.

– Тогда что же мне делать?

– Сиди дома и помогай матери, пока не повзрослеешь, вот что ты можешь делать. Вяжи носки и шлемы для солдат.

– Вязать? Да ты шутишь. Если бы я была мальчишкой и мне было бы восемнадцать, голову даю на отсечение, ты бы гордился мной, если бы я пошла на войну.

Граф скривился, точно от боли.

– Но ты не мальчишка, верно же? У меня одни дочки, и мой долг – их защищать.

– Вот дождешься, что я сбегу и выйду за цыгана, тогда пожалеешь! – Дайдо поднялась на ноги, отшвырнула салфетку и бросилась вон из комнаты.

– В таком случае я с удовольствием буду покупать у тебя прищепки для белья[25], – фыркнул ей вслед отец.

Леди Эзми серьезно посмотрела на мужа:

– Однажды тебе придется ее отпустить, Родди. Я понимаю, что она чувствует. Невыносимо сидеть дома и ничего не делать, когда все остальные работают для нужд фронта.

– Вот исполнится двадцать один, и пусть делает что хочет, черт подери, – ответил лорд Вестерхэм. – А до той поры она на моем попечении, и я действую в ее интересах. Ты ведь ее знаешь, Эзми. Если мы ее отпустим в Лондон, опомниться не успеешь, как она принесет в подоле.

– Ну, знаешь, Родди! Это уже чересчур, – вспыхнула леди Эзми. – Так, нужно убедиться, что у нас всех есть приличная одежда для обеда у Прескоттов. Я сто лет не выгуливала вечерние платья, а леди Прескотт всегда так элегантна. – Она посмотрела через стол на Памелу, которая уже встала. – Ты привезла с собой вечернее платье, милая?

– Я его и не забирала, – ответила она. – Куда мне там наряжаться – на ночное дежурство?

– Тогда, будь добра, сообщи Ливви новость. Наверняка она тоже захочет поехать с нами.

Выходя из комнаты, Памела услышала, как отец говорит:

– Я все обдумал, Эзми, и понял, что мне совершенно к ним не хочется. Прескотт будет играть в радушного хозяина, угощать всех односолодовым виски и действовать мне на нервы.

– Но нам непременно нужно пойти, – сказала леди Эзми и добавила, понизив голос: – Ради твоей дочери.

Памела задержалась в коридоре около столовой.

– Дочери? Которой из них?

– Паммы, конечно. Обед ведь в честь возвращения Джереми. Джереми и Памела, понимаешь?

– Не понимаю. Разве он уже просил ее руки?

– Нет, но я уверена, что попросит, когда настанет подходящий момент.

Не дожидаясь продолжения разговора, Памма стала подниматься по лестнице. Подслушанное заставило ее покраснеть. Все были уверены, что она выйдет замуж за Джереми, – за исключением самого Джереми, судя по всему. А теперь еще одно сомнение закралось ей в душу. Дайдо, похоже, не раз навещала Джереми, а прошлой ночью…

Сестра подстерегла ее на лестничной площадке.

– Может, я все-таки уеду с тобой? Я с ума сойду, если останусь тут хоть еще ненадолго. Ну неужели мне не найдется места там, где ты служишь? Я в таком отчаянии, что согласна на все, даже бумажки перебирать.

– Нельзя идти против папиного запрета, ты же сама это знаешь. К тому же я делю комнату с другой девушкой, и живем мы в кошмарном пансионе для приезжих, от которого до Лондона не ближе, чем отсюда. Торчим в глуши, где ничего не происходит. Ты бы там скучала не меньше, чем здесь.

– Но ты же, наверное, работаешь с мужчинами.

– Это так. Но интересных среди них раз-два и обчелся. Либо старики, либо нескладные прыщавые мальчишки. Ничего увлекательного, уж поверь мне. – О, придумала! Пусть Па спросит у командира Западно-Кентского полка, нет ли для тебя работы при штабе. Для начала неплохо, да и опыта наберешься.

Дайдо просияла.

– Да, с этого вполне можно начать. Отличная идея, Памма! Соображаешь.

Памела направилась было прочь, но вдруг произнесла, понизив голос:

– Я знаю, что вчера ночью ты куда-то ходила. Слышала скрип половиц и видела, как ты пробираешься к себе. Где ты была?

Ей не давала покоя мысль, что Дайдо могла возвращаться от Джереми. Ее-то, похоже, секс ничуть не пугал – напротив, она только того и желала. А вдруг сестра дает Джереми то, в чем ему отказала Памела?

Дайдо ухмыльнулась:

– В «Трех колоколах» с солдатами.

Памела вздохнула с облегчением.

– Дайдо, ради всего святого, будь осторожна. Па с ума сойдет, если узнает. Разумно ли якшаться с солдатами?

– Да ну брось, было здорово, они оказались очень любезны. И вели себя безупречно.

– Ну еще бы, ты ведь дочь хозяина дома, где они живут. И барышня из приличной семьи.

– Да нет, дело совсем не в этом. Мы болтали, смеялись. Так здорово почувствовать себя обычным человеком и частью компании. А там, где ты работаешь, тоже так? Они обязаны называть тебя «миледи» и прочие глупости?

Памела рассмеялась.

– Конечно, нет. И они вовсе не относятся ко мне как-то по-особенному, потому что я дочь графа.

– Именно этого я и хочу! Быть там, где всем все равно, кто я такая.

Памела похлопала ее по руке:

– Придет и твой черед, обещаю. И если эта война затянется надолго, то, боюсь, нам всем придется внести вклад в общее дело.

– Надеюсь, что так и будет, – заявила Дайдо. – Спасибо, Памма. Ты ведь не скажешь Па, правда?

– Не скажу, но смотри, как бы не пошли слухи о твоих прогулках. Ты ведь знаешь, как деревенские любят сплетни.

– Ты и правда молоток, – заключила Дайдо.

– Благодарю за комплимент, – улыбнулась Памма и ушла к себе.

Фиби ворвалась в свою комнату, и гувернантка подняла глаза от книги:

– Что случилось, Фиби?

– Всех пригласили на обед к Прескоттам, а меня нет.

– Не стоит так огорчаться, – ободряюще улыбнулась мисс Гамбл, глядя на сердитое лицо девочки. – Меня тоже не пригласили.

– Вас-то конечно, вы ведь просто гувернантка, – ляпнула Фиби и увидела, как изменилась в лице мисс Гамбл.

– Если хочешь знать, Фиби Саттон, мы с тобой примерно одного круга. Разве что дом у моих родителей поменьше да попроще, да и титула у отца не было, но поместье у нас приличных размеров. Отец умер, когда я училась в Оксфорде, и все унаследовал мой брат. И его жена сообщила мне без обиняков, что в родном доме для меня больше нет места.

– Какая подлость! – воскликнула Фиби.

Мисс Гамбл кивнула.

– Так что у меня не было выбора. Без денег, без крова, я была вынуждена оставить университет и отправиться учить чужих детей, потому что это обеспечивало мне крышу над головой.

– А почему вы не вышли замуж? – спросила Фиби. – Наверняка вы раньше были красавицей.

– Насколько я понимаю, это комплимент, – грустно улыбнулась мисс Гамбл. – У меня был молодой человек. Но он погиб на Великой войне, как и множество других. Целое поколение юношей полегло, Фиби. Моим ровесницам просто не за кого было выйти замуж.

– Ничего себе! – сказала Фиби. – А как вы думаете, на этот раз тоже так будет? Неужели после этой войны тоже не останется мужчин и мне окажется не за кого выйти замуж?

– Надеюсь, что в этот раз будет иначе, – проговорила мисс Гамбл. – По крайней мере, когда закончилась та война, мы все еще были свободны. И мы победили, пусть и ужасной ценой.

Глава девятая

Дом викария церкви

Всех Святых

В это время в доме священника преподобный Крессвелл тоже открыл пришедший с утренней почтой конверт.

– Однако, – удивленно произнес он. – Прескотты приглашают нас завтра на званый обед. Неожиданно, не правда ли, Бен?

– Прескотты? – Бен помолчал. – Мне кажется, нас позвали просто из вежливости.

– Глупости, мой мальчик, – возразил викарий. – Тебя пригласили как старейшего друга Джереми. А уж меня из вежливости.

– Нам совсем не обязательно идти, – сказал Бен.

– Не ходить? Лично я предвкушаю плотный обед, что редкость в нынешние времена, когда на всем приходится экономить. А о меню Прескоттов ходят легенды.

Бен попытался придумать подходящий предлог, чтобы не идти. Без сомнения, там будет семейство лорда Вестерхэма, и ему, Бену, поневоле придется смотреть, как Джереми и Памела пожирают друг друга глазами. Привыкай, велел он себе, стыдясь собственной слабости. Он приехал сюда работать, а на обеде соберется весь цвет местного общества. Отличный случай за ними понаблюдать.

– В таком случае, конечно, не станем лишать тебя хорошего обеда, – согласился Бен и встал. – Я поблагодарю леди Прескотт и напишу, что мы придем.

После завтрака он вывел из сарая велосипед. День выдался прохладный и ветреный, вроде бы собирался дождь. Бен вернулся в дом за курткой.

– Поеду прокачусь на велосипеде, – сообщил он отцу.

Викарий поглядел на него с сомнением.

– Не увлекайся, Бенджамин. Тебе не нужно ничего никому доказывать. Спасибо, что после той аварии нога твоя зажила.

Бен подавил раздражение.

– Я и не увлекаюсь – покружу по деревне, и все. Хочу съездить к старой хмелесушильне, попросить художников, которые там поселились, показать мне свои работы.

– Удачи, – улыбнулся викарий. – Насколько я слышал, гостеприимными этих людей не назовешь. Они даже грозились пристрелить кого-то, кто намеревался пройти по общей тропе. Нам пришлось привести к ним полисмена, чтобы он провел с ними беседу о праве свободного прохода.

– В таком случае наша встреча обещает быть интересной, – резюмировал Бен и направился к двери.

Проделав с полмили, Бен пожалел о своей браваде. Ветер с устья Темзы бил ему в бок, грозя опрокинуть при каждом повороте. Там, где высокие зеленые изгороди прикрывали его от ветра, ехать было приятно, на открытой же местности – ячменном поле, например, – становилось невыносимо. И все же он не готов был слезть с велосипеда и пойти пешком.

Первым делом Бен направился к ферме Бродбента. Старик Бродбент чистил свинарник, когда Бен подкатил к нему в сопровождении двух тявкающих псов.

– Да это же юный Бен! – обрадовался мистер Бродбент и пошел навстречу, вытирая на ходу руки.

Он пригласил Бена зайти на чашку чаю, и за чаем они обсудили нехватку работников, а заодно и девушек из Женской земледельческой армии, что заменили на фермах парней.

– Есть хорошие, усердные, а есть совершенно бестолковые. Таким лишь бы кудри накрутить да накраситься, а на работу плевать. Я как-то раз застал пару девиц за стогом сена – они там курили! За стогом сена, представляешь! Я им говорю: сгорит сено – скотине нечего будет есть зимой, и мы вместе с ней подохнем с голоду. – Он покачал головой. – Никакого понятия. Городские, что с них возьмешь.

Бена осенило: что, если связным у парашютиста была женщина?

– А иностранки среди них есть? – спросил он.

– Есть. Труди из Австрии. Одна из лучших моих работниц, дома тоже на ферме жила. Я ее поставил старшей над бестолковыми, они у нее по струнке ходят.

Бен перевел разговор на парашютиста, но выяснилось, что фермер только смутно слышал о нем и, судя по всему, не особо интересовался произошедшим.

– На войне без этого никуда, на то она и война, – философски заметил он и предложил Бену кусок холодного пирога со свининой.

Перед отъездом с фермы Бен задержался поболтать с девушками. Оказалось, они недолюбливают Труди: та загружает их работой, да еще и бегает на свидания к солдату из полка, расквартированного в Фарли. А солдат-то красавчик. Она тайно встречается с ним по ночам. Девушки обрадовались случаю перемыть Труди косточки. Наконец Бен уехал. Желудок его был полон, а вот подозреваемых в списке по-прежнему было негусто. Пока что туда удалось добавить лишь австрийку Труди, которая – по любопытному совпадению – встречалась с солдатом.

Он ехал к хмелесушильне, о которой шла дурная слава, размышляя, как подступиться к двум ее агрессивным владельцам, любителям стрелять по тем, кто пытается пройти по их земле. Он знал, что оба они художники. Пожалуй, настало время прикинуться Гаем Харкортом, тем самым парнем, который жил в соседней комнате. Гай был большим поклонником современного искусства и неоднократно безуспешно пытался привить Бену любовь к нему. Что ж, сегодня ему пригодятся скромные познания в этой области.

Вокруг хмелесушильни густо рос хмель, но теперь дом с палисадником, засаженным кустами роз, отделяла от полей дощатая изгородь с калиткой. Над входной дверью тоже вились розы. Бен был вынужден признать, что этот вид был бы воплощением деревенского покоя, если бы не табличка на калитке «Посторонним и торговым агентам вход воспрещен».

Бен осторожно отворил калитку и подвел велосипед к входной двери. На бронзовом дверном молотке было изображено нечто, сильно смахивавшее на лицо демона. Бен немного помедлил, перед тем как схватиться за него и постучать. Дверь открыл пухлый мужчина в черном – черный рыбацкий свитер (несмотря на теплую погоду) и мешковатые черные брюки. Рыхлое лицо, копна соломенных волос, во рту черная сигарета. Бен почуял запах заграничного табака.

– Вам чего? Если думаете, что мы сдаем металлолом или бумагу, подумайте еще раз, – недружелюбно проговорил он с легким иностранным акцентом; Бен не смог определить, каким именно.

– Вообще-то я сын здешнего викария… – начал Бен, но мужчина резко его оборвал:

– И в церковь вы нас тоже не заманите. Мы не верим в эту бредятину.

– Да я вовсе не проповедовать пришел, – сказал Бен. – Мне говорили, что вы художники, а я поклонник современного искусства. Вот я и решил…

– А, так вы любитель искусства? А чьи работы вам нравятся?

Бен стал вспоминать имена художников, о которых слышал от Гая. Тот вечно таскал его по галереям и выставкам, когда они еще были открыты.

– Ну, мне нравится Карл Шмидт-Ротлуф и, конечно, Пауль Клее, хотя в наши дни, пожалуй, восхищаться немецкими художниками не очень-то разумно.

– Тогда заходите, – разрешил мужчина. – Работы Сержа сравнивали с полотнами Шмидта-Ротлуфа. – Он прошел в дом впереди Бена. – Эй, Серж, вылезай, – позвал он. – В кои-то веки у нас культурный гость.

Из задней комнаты вышел второй мужчина, одетый в забрызганную краской свободную блузу, – высокий, смуглый и худощавый, с резкими чертами лица.

– Серж, этот молодой человек поклонник Шмидта-Ротлуфа. Я сказал, что твои работы сравнивали с его картинами.

– Неужели? – Он скептически оглядел Бена. – Вы любите немецких экспрессионистов?

– Еще как, – подтвердил Бен, надеясь, что обсуждение не зайдет слишком далеко. Он оглядел комнату. На стенах были развешаны какие-то кошмарные полотна – яркие цветные пятна, искривленные силуэты. Бен подумал, что Гаю такое могло бы понравиться. – Это ваши работы, Серж? – уточнил он.

Смуглый кивнул.

– Нравится?

– Впечатляет.

Мужчина снова кивнул:

– Спасибо на добром слове.

Взгляд Бена задержался на вытянутой фигуре лиловой женщины. Он был уверен, что уже где-то видел эту картину, – кажется, Гай пришпилил на стену открытку с ее репродукцией.

– У вас, наверное, часто бывали выставки? – спросил он.

– Не так чтобы очень, – пожал плечами Серж.

– Вы из России? – поинтересовался Бен. У художника сохранился сильный акцент.

– Да. Я перебрался сюда, когда мне запретили писать что-либо кроме крепких крестьянок-комбайнерш. В России больше нет искусства.

– А вы тоже приехали в Англию, потому что больше не могли заниматься искусством? – спросил Бен у второго мужчины.

Тот улыбнулся:

– Я из Дании, голубчик, там никому ничего не запрещают. Смылся перед самым приходом немцев – и благодарю за это судьбу. Какой из меня нацист? Честь отдавать не умею, приказов не выполняю. – Он усмехнулся. – Вы первый более-менее культурный человек, который нам встретился с тех пор, как мы здесь обосновались. Округа населена скучными обывателями, не правда ли, Серж?

– Сплошные обыватели, – кивнул Серж и, нахмурившись, обратился к Бену: – Так что же вы тут делаете?

– Мой отец – местный викарий. Я приехал в отпуск на пару дней.

– Вы солдат? Моряк?

– Нет, к сожалению, я гражданский. Пострадал в авиакатастрофе.

– Не стоит оправдываться. Радуйтесь, что избежали этой мясорубки. Мы-то уж точно счастливы, что мужчин за сорок пока не призывают. Правда, Гансик?

Толстяк кивнул.

– Попробуете наше домашнее вино из пастернака? Предупреждаю, оно очень забористое.

Бен согласился и взял протянутый ему стакан, отпил и чуть не захрипел: жидкость огнем обожгла горло.

– Так, значит, вы перебрались сюда из Лондона? – поинтересовался он.

Оба кивнули.

– Мы жили в Челси, естественно, – пояснил пухлый Гансик. – А потом здание всего через три дома от нас разбомбили, мы испугались, что в следующий раз нас тоже накроет, и сбежали сюда. Нам сразу понравилось это строение – у него есть индивидуальность, вы не находите?

– Бесспорно, – согласился Бен. – Однако я еще застал времена, когда в башне развешивали на просушку хмель. А вы тоже художник?

– Скульптор, – поправил Гансик. – Работаю с металлом. Точнее, работал, пока его еще можно было достать. Я создавал великолепные скульптуры на открытом воздухе. А сейчас, разумеется, каждый кусок металла идет на бомбы и самолеты. Так что я постепенно – без особого желания – перехожу на глину, в которой недостатка нет.

Бен прикидывал. Этот угрюмый Серж из России – вполне можно себе представить, как тот сотрудничает с нацистами. Но приветливый Гансик? Однако он работает с металлом. У него нашлись бы все инструменты, которые могли бы понадобиться немецкому десантнику.

Полчаса спустя они тепло распрощались, Бена пригласили при случае заходить еще. Он покатил домой, пошатываясь и виляя, – ветер усилился, да и вино из пастернака кружило голову.

На обратном пути, с трудом крутя педали, Бен осознал, что практически не продвинулся в расследовании. Художники, судя по всему, спасались в Англии от диктатуры и всего лишь искали мира и тишины, чтобы заниматься искусством. Однако же они поселились на отшибе, да и Гансик оказался бы далеко не первым немцем, выдававшим себя за датчанина. Местные фермеры – люди свои, надежные, Бен знает их всю жизнь. Работницы их тоже не заслуживают подозрения, за исключением австрийки по имени Труди, которая встречается с солдатом. Но если уж разбившийся парашютист метил на поле лорда Вестерхэма, значит, у него были на то причины. Бен надеялся, что на званом обеде узнает хоть что-нибудь полезное.

Глава десятая

В Нетеркоте

Званый обед

Шагая рядом с отцом по подъездной аллее Нетеркота, резиденции Прескоттов, Бен думал, как хорошо, что летние вечера такие длинные. И как удачно, что аллея прямая, иначе было бы совсем трудно возвращаться домой в кромешной тьме при свете одного лишь фонарика, обернутого в черную ткань. В целях светомаскировки в домах запрещалось зажигать свет, не зашторив предварительно окна, и весь путь домой им придется проделать в полной темноте. Бен попытался вспомнить, лунная ли предвидится ночь, и спросил об этом у отца.

– Луна сейчас в третьей четверти, – ответил преподобный Крессвелл, – значит, нам она мало поможет, если только мы не задержимся допоздна, чего мы не планируем. Вынужден признать, что еду-то я предвкушаю, но вот о собственно вечере в гостях начинаю думать с некоторой тревогой. Впрочем, если там будем только мы и Саттоны, ничего страшного, правда? Совсем как в старые времена.

Бен кивнул. Совсем как в старые времена, повторил он про себя. Они толкнули высокие кованые ворота, которые еще не успели конфисковать на военные нужды, под ногами захрустел гравий дорожки. Бен любовался безупречно ухоженным двором, когда его отец заметил:

– Я вижу, они не стали перекапывать газоны под картофельные грядки. Есть что-то почти греховное в этой красоте. У них, должно быть, до сих пор трудятся садовники.

– Ага, – сказал Бен. – Я видел их за работой, когда приходил сюда с Памелой пару дней назад.

– Ты был здесь с Памелой?

Бен кивнул.

– Она волновалась, боялась встречаться с Джереми одна, – пояснил он. – Мне кажется, она опасалась увидеть его калекой. По мне, он такой же, как прежде, только страшно исхудал и побледнел.

– Наверное, в предыдущем воплощении этот молодой человек был кошкой, – пошутил викарий. – Причем большинство из своих девяти жизней он уже истратил.

Бен снова кивнул.

– И не сомневаюсь, что он опять отправится испытывать судьбу – пилотировать истребитель, как только его допустят к полетам, – продолжал викарий.

– Наверняка, – согласился Бен.

Не успели они дойти до входной двери, как позади послышался рокот автомобильного мотора и к дому подъехал ветхий «роллс-ройс» лорда Вестерхэма. Из-за руля вышел не шофер, а лорд Вестерхэм собственной персоной и принялся открывать двери пассажирам. Одна за другой из салона автомобиля появились жена и дочери лорда, приглаживая смятые вечерние платья. Бен обратил внимание, как грациозно выходит из машины Памела. Она была одета в напоминавшее античную тунику бледно-голубое платье, и этот цвет удивительно шел к ее пепельным волосам и истинно английской белой коже.

– Добрый вечер, ваше преподобие. Как я рада тебя видеть, Бен, – обратилась к ним леди Эзми. – Чудесный закат, не правда ли? В последнее время погода была настолько прекрасной, что поневоле заподозришь – тут что-то нечисто.

Отец Бена склонил голову в знак приветствия.

– Добрый вечер, леди Вестерхэм. О да, погода великолепная. Это так важно для урожая.

– Жаль, что у нас в машине ни одного свободного места, иначе мы бы вас подвезли, – сказал лорд Вестерхэм.

– Учитывая, с какой скоростью ты водишь, Па, они в любом случае быстрее бы дошли пешком, – язвительно заметила Дайдо, вышедшая из «роллс-ройса» последней. В бледно-розовом платье она казалась совсем юной и беззащитной. Бен вдруг понял, что у девушек, вероятно, не было новых платьев с начала войны, когда одежду и ткани начали продавать по талонам. Скорее всего, платье досталось Диане от Памелы, которая прежде надевала его на балы.

Памела широко улыбнулась Бену и вместе с сестрами поднялась за родителями на крыльцо. Дверь открыла горничная, и гостей – Бен с отцом шли за графским семейством – провели в элегантную гостиную. Бен заметил, что в комнате уже есть несколько человек; лорд Вестерхэм проворчал на ухо жене:

– Ты же говорила, что гостей будет немного, просто скромный обед, а это больше похоже на какой-то пышный прием. Все-таки зря мы пришли.

Леди Вестерхэм взяла мужа под руку и потащила вперед, лишая возможности улизнуть. К ним уже направились для приветствия сэр Уильям и леди Прескотт. Леди Прескотт была в золотой парче, сэр Уильям – в безупречно скроенном фраке.

– Как любезно, что вы приняли наше приглашение, – проговорила леди Прескотт, протянув руки к леди Эзми.

– Было очень любезно с вашей стороны пригласить нас, – сказала леди Эзми, отвечая на пожатие хозяйки. – Давненько нас не приглашали на обед. У меня такое чувство, будто я вырвалась из клетки.

– Нужно же отпраздновать побег и возвращение Джереми! Как хотите, а это настоящее чудо, – произнесла леди Прескотт и, протягивая руку прочим гостям, добавила: – Не уверена, что вы со всеми знакомы. Конечно, вы знаете полковника Хантли и миссис Хантли. И мисс Гамильтон. И разумеется, полковника Притчарда, поскольку он делит с вами кров.

– Конечно, – ответила леди Эзми, и новоприбывшие обменялись кивками и улыбками со старыми знакомыми.

– Знакомы ли вы с лордом и леди Масгроув? – продолжала леди Прескотт. – Лорд Масгроув недавно унаследовал Хайкрофт-Холл.

Бен рассматривал модно одетую молодую пару, пытаясь припомнить местоположение Хайкрофт-Холла.

– Правда? До нас действительно дошли слухи о смерти старого лорда Масгроува, но ведь это было довольно давно, верно, Эзми? – Лорд Вестерхэм повернулся к жене в поисках поддержки.

– Верно, – согласилась его жена. – Мы очень рады, что в доме снова будут жить.

Молодой человек переглянулся с женой, улыбнулся и протянул руку лорду Вестерхэму:

– Добрый вечер. Я Фредерик Масгроув, а это моя жена Сесиль. Мы жили в Канаде, поэтому нас долго разыскивали. Уж поверьте, я немало удивился, получив письмо от семейного поверенного, где сообщалось, что я унаследовал Хайкрофт и титул. Я не знал, что и думать. Мой отец был всего лишь младшим сыном покойного, надежд на наследство никаких, я и уехал в Канаду. Но прочие наследники погибли на Великой войне, и вот, как видите… – Он широко, по-мальчишески улыбнулся. – Я ведь зарабатывал на хлеб в поте лица, как простые смертные.

– Ну, не то чтобы в поте лица, Фредди, – с усмешкой поправила его жена и пояснила, глядя на присутствующих: – В Торонто он служил в банке.

– В банке? Неужели? Очаровательно, – протянул лорд Вестерхэм и получил локтем в бок от жены.

– Позвольте я все-таки вас представлю, – вмешалась в разговор леди Прескотт. – Это наши соседи лорд и леди Вестерхэм, а также их дочери Оливия, Памела и Диана, а это – наш дорогой приходской священник, его преподобие Крессвелл, и его сын Бен. Бен с Джереми дружат с тех самых пор, когда они еще под стол пешком ходили. Кстати, если уж речь зашла о нашем сыне, куда он делся? – Она огляделась, и лицо ее осветила широкая улыбка. – А вот и он, наш чудотворец!

Гости зааплодировали. Джереми, казавшийся из-за черного смокинга еще худее и бледнее, с застенчивой улыбкой стоял в дверях. Мать поспешила к нему, схватила за руку и повела к гостям.

– Правда, он замечательный? – воскликнула леди Прескотт. – Вы даже не представляете, как мы рады его возвращению. Вопреки всему, несмотря ни на что!

– Мама, ну пожалуйста, – смутился Джереми.

– Вы настоящий храбрец, молодой человек, – заметил полковник Хантли. – Для подобных поступков нужно недюжинное мужество. И это доказывает, что мы, британцы, куда крепче фрицев. Немцу такого нипочем не совершить. Он будет стоять и ждать, пока ему прикажут.

– Позвольте с вами не согласиться, полковник, – возразил Джереми. – Среди немцев есть отважные летчики-истребители, сражаться с которыми – настоящая честь.

– Довольно о войне, – прервал сэр Уильям. – Вернемся к земным материям. Что будете пить? Вам шотландский виски, старина? – обратился он к лорду Вестерхэму. – Как насчет односолодового?

– Не откажусь, – сказал лорд Вестерхэм. – Чертовски любезно с вашей стороны, Прескотт. Я сто лет не пил приличного виски.

Сэр Уильям щелчком подозвал лакея, который замер у столика с напитками.

– А вам, милые дамы? Может быть, коктейль? Или херес?

– Боюсь, я не очень-то разбираюсь в коктейлях, – зарделась леди Эзми. – Мне, пожалуйста, хересу.

– А мне «Мотоциклетную коляску»[26], раз уж вы предложили, – вставила Дайдо. – Памма, будешь?

Памела помедлила, ощущая на себе взгляд Джереми, и наконец сказала:

– Почему бы и нет? Мне тоже, будьте добры.

Лакей стал разносить напитки. Джереми подошел к Памеле, стоявшей рядом с Беном.

– Да ты уже на ногах! – обрадовалась она.

– Ага, и вообще недурно себя чувствую, – сказал он. – Надеюсь, эти шарлатаны признают меня годным к службе.

– Не может быть! – Памела метнула на Бена обеспокоенный взгляд.

– Ну, до полетов меня явно допустят не сразу, но я, по крайней мере, сгожусь для штабной работы, вон как старина Бен. Мне сообщили, что для меня найдется дело в министерстве авиации, а отец говорит, что я могу поселиться в нашей лондонской квартире.

– У вас сохранилось жилье в Лондоне?

– Да, отец оставил за собой квартирку неподалеку от Керзон-стрит. Раньше он там ночевал в будни, ему ведь тогда приходилось чаще бывать в Сити. Очень удобно. Обязательно загляни в гости. – Он перевел взгляд с Бена на Дайдо, а с нее на Памелу. – Придумал! Как только обживусь, устроим вечеринку. Как вам такая идея?

– Вечеринка в Лондоне? – просияла Дайдо.

– Не очень-то на это рассчитывай, – негромко осадила ее Памела. – Па тебя вряд ли отпустит.

– Но если я скажу, что вы с Беном за мной присмотрите, Па не станет возражать, правда?

– Поздним вечером поезда уже не ходят, тебе будет не на чем вернуться домой, – парировала Памела.

– Можете все заночевать у меня. Будем веселиться ночь напролет, а на заре пожарим яичницу с беконом, как в старые добрые времена в бальный сезон, – предложил Джереми. – Приглашаю всех! И тебя тоже, Ливви, – сказал он Ливви, молча стоявшей в сторонке.

Та покачала головой:

– Спасибо, но нет. Негоже развлекаться, когда муж защищает родину на чужбине.

Джереми рассмеялся.

– А я слышал, что он получил работу мечты – охранять герцога Виндзорского на Багамах.

– Охранять члена королевской семьи – очень даже опасное задание! – вспыхнула Ливви. – Ты прекрасно знаешь, немцы спят и видят, как бы его похитить и посадить на трон вместо нашего короля.

– Ваш муж сейчас с герцогом Виндзорским? – уточнил, приблизившись, лорд Масгроув.

Ливви кивнула.

– Вообще-то Тедди огорчился, когда его отозвали перед самой отправкой всего полка в Африку, но герцог специально попросил, чтобы с ним послали именно Тедди. Они ведь много лет играют в одной команде в поло.

– По-моему, с герцогом Виндзорским обошлись некрасиво. – Лорд Масгроув сделал глоток виски. – Отослали беднягу в изгнание, как Наполеона.

– Для его же безопасности, – пояснила Ливви.

– Чтобы не вмешивался в европейскую политику, – сказал сэр Уильям. – Как-никак его жена питала симпатию к Гитлеру.

– Тем не менее я считаю, это несправедливо, – упорствовал лорд Масгроув. – Мне герцог всегда казался порядочным парнем. Если однажды понадобится вести с Германией переговоры о мире, лучшего посредника нельзя и желать.

– Переговоры с Германией? – Лорд Вестерхэм резко повернулся к Масгроуву и смерил его уничижительным взглядом. – Только через мой труп!

– Вполне вероятно, – улыбнулся лорд Масгроув.

Памма отхлебнула из бокала, и огненный коктейль обжег ей горло. Обычно она не пила ничего крепче пива или сидра, до войны ей случалось пригубить вина. Но нельзя было допустить, чтобы Дайдо ее перещеголяла, – сестра, похоже, недурно разбиралась в коктейлях. Леди Эзми поспешила перевести разговор в мирное русло, а Джереми подошел ближе к Памеле.

– Ты ведь придешь ко мне на вечеринку? – прошептал он.

– Я не уверена, что меня отпустят, – осторожно ответила она.

– Но ты же не работаешь по вечерам?

– Сейчас я как раз выхожу в ночную смену.

– В ночную смену? Да что же ты такое делаешь, ходишь с пожарным патрулем?

– Нет, – нервно хихикнула Памела. – Однако вспомогательный персонал требуется круглосуточно.

– В каком, ты говорила, министерстве служишь?

– Я не говорила в каком, – поправила она. – Но мы обслуживаем все роды войск, перепроверяем факты, ищем информацию.

– Вот и славно. – Он взял ее под локоть и тихо произнес: – Знай, та вечеринка – только ради тебя. Я хочу, чтобы ты пришла посмотреть квартиру. – Джереми отвел ее в сторону: – Послушай, мне жаль, что наша первая встреча после разлуки как-то не задалась. Я не подумал, и вышло ужасно грубо. Просто я очень этого хотел – ты ведь понимаешь? Столько месяцев мечтал о тебе. Представлял, как это будет. И, похоже, немного увлекся. Давай сделаем вид, будто ничего не было, и начнем сначала? Без спешки? Снова узнаем друг друга?

Он серьезно глядел ей в глаза.

– Хорошо, – согласилась она.

– Вот и славно, – резюмировал Джереми, не отрывая от нее взгляда.

Глава одиннадцатая

Все еще в Нетеркоте

Ударили в гонг, и все выстроились парами, чтобы идти обедать. Бен с Дайдо оказались в самом хвосте, а викария попросили сопровождать престарелую мисс Гамильтон. Джереми, разумеется, шел с Памелой. Бен смотрел ей в спину и заметил, как она засмеялась, когда Джереми прошептал ей на ухо что-то забавное.

– А мы, получается, вроде как третий сорт, – проворчала Дайдо, обращаясь к Бену.

Гости и хозяева направились в столовую. Стол был уставлен канделябрами со свечами, их блеск отражался в серебре приборов. Возле стола дожидались горничная и лакей, готовые выдвигать стулья для гостей. Бена усадили между миссис Хантли и командиром Западно-Кентского полка, с которым он не был прежде знаком. Джереми и Памела оказались напротив. На дальнем краю стола восседала леди Прескотт между двумя лордами, Вестерхэмом и Масгроувом, ее парчовое платье и бриллиантовое ожерелье сияли в свете свечей. Леди Прескотт удовлетворенно оглядывала собравшихся.

– Прежде чем приступим к еде, нужно произнести тост, – напомнила она мужу. – Ведь мы празднуем возвращение нашего сына. Мы думали, что потеряли его, и вот он снова дома… – Ее голос дрогнул, и она поспешно прикрыла рот салфеткой, чтобы заглушить всхлип.

– Ну полно, полно, старушка, – сказал сэр Уильям. – Джереми дома, и это точно стоит отпраздновать. Мы выпьем за него и за наших добрых друзей, а также за то, что даже в самые тяжелые времена мы все еще можем собираться вместе и веселиться.

Гости одобрительно зашумели. Захлопали пробки, и в бокалах запузырилось шампанское.

– Где же вам удалось раздобыть шампанское? – изумилась леди Эзми.

– О, мне просто повезло, – засмеялся сэр Уильям. – Я, видите ли, знаком с владельцем одной винной лавки около Ковент-Гардена. На соседний дом упала бомба, и торговец переполошился. Я ему сказал, что покупаю лавку со всем содержимым. Он с радостью принял мое предложение и поскорее уехал из города. А у меня остался запас отличных вин, хватит до конца войны.

– Если она закончится в обозримом будущем, – отчеканила мисс Гамильтон.

– Должна закончиться, – сказал сэр Уильям. – Не может же это бесконечно продолжаться. Если Америка не вступит в войну, нам крышка. Не можем же мы сражаться в одиночку.

– Не похоже, чтобы Америка откликнулась на наш призыв, – фыркнул полковник Хантли. – Им только и надо, что одолжить нам кое-какое вооружение под сумасшедшие проценты. Наживаются на нашем горе.

– Ну, нам это вооружение необходимо, и должен же кто-то его поставлять, – заметил командир Западно-Кентского полка. – Без него мы не можем воевать. Вы знаете, например, что в начале мобилизации солдаты приходили на учения с палками, потому что ружей на всех не хватало? Вот как все было плохо. А еще мы с устрашающей скоростью теряем истребители…

– Иногда мне кажется, что было бы разумнее заключить пакт с мистером Гитлером, – заявила леди Масгроув. – Боюсь, что иначе война будет продолжаться, пока мы не начнем голодать, и тогда нас точно поставят на колени. Гитлер все равно нас оккупирует, и чего мы в таком случае добьемся?

– Это все Черчилль, – согласился ее муж. – Власть ударила ему в голову. Развоевался. По-моему, ему это доставляет удовольствие.

– Полнейшая чепуха! – прогремел лорд Вестерхэм. – Если бы не Черчилль, мы бы уже были рабами Германии.

– Ну почему рабами? Мы ведь арийцы, как и они. Мы им ровня, – поправил лорд Масгроув.

– Ага, спросите у датчан и норвежцев, помогло ли им это, – вставил полковник Притчард.

Повисла неловкая пауза.

– Давайте не будем о грустном, – взмолилась леди Прескотт. – Ведь сегодня мы празднуем радостное событие. И если наш сын сумел сбежать из того ужасного лагеря и пробрался через всю Европу, чтобы вернуться домой, значит, немцев можно одолеть. Если мы проявим отвагу и станем сопротивляться, они не сумеют одержать над нами верх.

– Хорошо сказано, леди Прескотт! – одобрительно кивнул полковник Хантли. – Так и надо. Боевой дух. Британцы никогда не будут рабами![27]

– Вы намекаете, что пора запевать? – иронично улыбнулся Джереми. – «Пусть всегда будет Англия»?[28] «Правь, Британия»? – Он подмигнул Памеле.

– Это знак, что пора приступать к еде, – ответил за полковника лорд Прескотт, кивнул слугам, и те принялись разносить суп.

– Неужели это устричная похлебка? – изумился лорд Вестерхэм. – Где, черт возьми, вам удалось раздобыть устриц?

Сэр Уильям улыбнулся:

– Обычно их находят в море. Есть у меня свой человек в Уитстейбле. Достать по дюжине штук на каждого он не сумел, но на хорошую похлебку как раз хватило.

– Но ведь для гражданских побережье закрыто.

Сэр Уильям продолжал улыбаться.

– А кто сказал, что он гражданский? Простите, полковник, – точнее, полковники, – но правила существуют для того, чтобы их нарушать в трудную минуту. А иначе эти устрицы просто пропали бы – вот что было бы поистине несправедливо.

Он с наслаждением принялся за еду, остальные последовали его примеру. Наконец суповые тарелки убрали, их место заняла форель, запеченная на гриле. Сэр Уильям снова улыбнулся:

– Прежде чем вы спросите, спешу сообщить, что это из моего пруда. Вся форель выращена в нашем поместье.

На смену форели принесли жаркое из свинины, тонкие розовые ломтики с хрустящей корочкой и горкой начинки из шалфея с луком.

– Неужели вы и свиней держите? – удивился полковник Хантли.

– О нет. Этот свиной окорок попал к нам через знакомых знакомых. Собственно, добыть можно почти все, если знаешь, где искать, и готов заплатить.

– То есть на черном рынке? – Судя по лицу лорда Вестерхэма, он был готов снова взорваться.

– Старина, не хочешь – не ешь, – сказал сэр Уильям. – На самом деле все совершенно законно. На свинарник упала бомба, и те свиньи, которых не убило на месте, были ранены, так что их тоже пришлось зарезать.

– По крайней мере, такова официальная версия, и он намерен придерживаться ее до конца, – вставил лорд Масгроув, вызвав всеобщий смех.

К свинине подали запеченный картофель и спаржу.

– Это с нашего огорода, – с гордостью сообщила леди Прескотт. – В этом году у нас хороший урожай.

Прислуга подливала в бокалы кларет. Бен ел как во сне. В спартанских условиях квартиры, которую он делил с Гаем, и суровой лондонской жизни молодой человек совершенно отвык от подобного великолепия: он сидел за роскошным столом, пробовал все новые и новые изысканные блюда, пил отличные вина и глядел на расположившуюся напротив Памелу. Вот-вот сигнал воздушной тревоги вырвет его из этого сна.

– Так вы сейчас в Хайкрофт-Холле одни, лорд Масгроув, или к вам кого-то подселили? – спросила леди Эзми.

– Пока что одни, но, с другой стороны, здание в неважном состоянии и потребует основательного ремонта. Для жилья пригодны всего несколько комнат. Однако та грозная старая карга, которая занимается реквизициями, уже намекала, что нам тоже придется взять эвакуированных, когда – или если – их пришлют из Лондона.

– У нас в Фарли живет один эвакуированный, – заметила леди Вестерхэм.

– Не лукавь, Ма, ты же сплавила его егерю, – вставила Ливви.

– И сделала доброе дело, – не смутилась леди Эзми. – Было видно, что бедняжка до смерти напуган размерами Фарли. А у егеря, я знаю, его хорошо кормят.

– Это не тот мальчик, что нашел труп на вашем поле? – невинно спросил Бен, не упуская возможности перевести разговор на нужную ему тему и понаблюдать за реакцией собравшихся.

– Труп? – спросила леди Прескотт.

– Ну да, – подтвердил лорд Вестерхэм. – Какой-то несчастный, у которого парашют не раскрылся. Егерев мальчишка и наша младшая дочь его нашли. Оба вели себя молодцом, учитывая, как кошмарно выглядел труп, – можете себе представить.

– Там проходили учения? – поинтересовалась леди Масгроув.

– Понятия не имею. Труп быстренько убрали. Он был одет в форму Западно-Кентского полка, но полковник клянется, что это не его подчиненный.

– С ним было что-то не так, – проворчал полковник. – Не совсем как надо. Взять хотя бы кокарду на пилотке – у него оказался устаревший вариант кентского коня.

– Шпион! Так я и знала! – оживилась мисс Гамильтон. – Бьюсь об заклад, это был немец, которого сбросили, чтобы он шпионил или содействовал вторжению противника.

– Вполне вероятно, – согласился полковник Притчард. – Ну, от него-то им пользы не будет. Правду мы, видимо, уже никогда не узнаем.

Прислуга убрала тарелки с остатками жаркого и подала десерт – шоколадные профитроли с шоколадным соусом.

– Шоколад! – восторженно ахнула леди Масгроув. – Где вы раздобыли шоколад?

– Наверняка на плантацию какао упала бомба, и отцу пришлось спасать деревья, – сказал Джереми, вызвав всеобщий смех.

Вино начинало постепенно действовать. Бен смотрел на улыбающиеся лица гостей. Все выглядели расслабленными и довольными. Неужели кто-то из них и впрямь связан с вражеским агентом?

Наконец гости начали расходиться, но в доме по-прежнему царило праздничное настроение.

– Как вы с отцом сюда добрались? – спросил у Бена Джереми.

– Пешком.

– Я вас подвезу.

– Еще не хватало, – отмахнулся Бен. – Ночь теплая, идти нам недалеко.

– Мне ведь совсем нетрудно. Только погоди, спровадим остальных, и я схожу за машиной.

Не дожидаясь ответа, он отошел, чтобы вместе с родителями попрощаться с прочими гостями. Полковник Хантли с женой сели в древний «бентли» мисс Гамильтон, шофер которой был немногим моложе автомобиля. Джереми помог леди Вестерхэм устроиться на переднем сиденье «роллс-ройса», затем усадил Ливви на заднее. Когда очередь дошла до Памелы, он приподнял ее подбородок, притянул к себе и поцеловал. Затем улыбнулся, и до ушей Бена долетели его слова:

– Я зайду к вам завтра, если отец позволит мне взять машину. Можем съездить на пикник.

Бен не слышал, что ответила Памела, но видел, как она улыбнулась. Когда Джереми направился к Бену, на лице его все еще играла довольная усмешка. Вдалеке послышался гул самолетов.

– Немецкие бомбардировщики, – определил Джереми, прислушавшись. – Скорее бы меня допустили к полетам! Мне так этого не хватает. – И тут же произнес, видимо догадавшись, что сморозил бестактность:

– Послушай, старина, как только определюсь в министерство авиации, обязательно погляжу, не найдется ли и для тебя какой-нибудь работенки.

– Это еще зачем? – удивился Бен. – У меня уже есть работа.

– Я имею в виду что-нибудь поинтереснее. Что-нибудь увлекательное. Ты же торчишь на скучной конторской должности…

Бена так и подмывало сообщить Джереми, что он вовсе не занимается скучной конторской рутиной. То, что он делает, жизненно важно для государственной безопасности. Но, разумеется, говорить этого было нельзя, и потому он просто сказал:

– Я делаю полезную работу, а за увлекательной не гонюсь.

– Дружище, я ведь правда хочу тебе помочь, – уперся Джереми. – Как подумаю, что ты томишься в какой-то конторе…

– Послушай, Джереми, я понимаю, ты чувствуешь себя виноватым в том, что произошло, но это был просто несчастный случай. Ты же не собирался убивать нас обоих. Мы выжили, и на том спасибо. Что до моей работы, то я действительно… – Он осекся, так как гул самолетов перерос в рев, заглушая его слова.

– Совсем низко летят, – крикнул Джереми. – Спорим, их цель – аэродром Биггин Хилл? «Спитфайрам», должно быть, приказали подниматься в воздух. Боже, как бы мне хотелось быть одним из них.

Ночь выдалась не такая уж темная, и Бен разглядел силуэты пролетавших рядами самолетов. Вдруг засверкали вспышки, небо полыхнуло: «спитфайры» атаковали противника. Раздался громкий взрыв, и один самолет начал падать, закручиваясь в огненный штопор.

– Наш, – проорал Джереми. – Бедняга!

Самолеты улетели. Шум затих.

– Схожу за нашим драндулетом, – сказал Джереми.

– В этом нет решительно никакой нужды, – вмешался преподобный Крессвелл. – Мы прекрасно дойдем пешком. Не стоит зря расходовать бензин.

– Да ну что вы! – рассмеялся Джереми. – Это же просто предлог. На самом деле мне страсть как хочется сесть за руль. Сто лет не водил – надеюсь, не разучился.

Он направился к гаражу, но мать окликнула его:

– Джереми, куда же ты? Попрощайся с Масгроувами.

Она помахала молодой паре, отъезжавшей в изящной новенькой спортивной «лагонде». Им явно не приходится экономить бензин, подумал Бен.

– Пойду возьму машину, отвезу Бена с отцом домой, – ответил матери Джереми.

Мать схватила его за руку:

– Что за глупости! Ты еще недостаточно окреп, чтобы садиться за руль. Ты и так переутомился, засиделся допоздна. Не забывай, что тебя только-только выписали из госпиталя и ты чуть не умер. Папа сам отвезет Бена домой, правда, Уильям?

– Что правда? – благодушно отозвался сэр Уильям, счастливый от того, что вечер удался.

– Ты отвезешь Крессвеллов домой? Джереми пока не стоит водить по ночам. Его только пару дней как выписали из госпиталя, и ему положено отдыхать.

– Но, мама… – начал было Джереми, но отец поднял руку:

– Мама права, старина. Если хочешь поскорее начать летать, нужно сделать все возможное, чтобы вернуть себе былую силу. Этим вечером ты уже, пожалуй, задержался с гостями дольше разумного. Мы ведь не хотим, чтобы тебе стало хуже, не так ли?

– Ну, знаешь, отец, тебя послушать, так я просто какой-то немощный инвалид! – возмутился Джереми.

– Делай, как мать велит, – отрезал сэр Уильям, и Джереми недовольно отвернулся.

– Мы сами дойдем, сэр Уильям, – заверил его Бен. – Нет никакой необходимости нас подвозить.

– Вас подбросить до дома? – вдруг вмешался полковник Притчард. Они и не заметили, что он еще не уехал. – Боюсь, «роллс-ройса» я вам предложить не могу, но на заднее сиденье моего скромного штабного «хамбера» вы, пожалуй, втиснетесь.

– Это было бы великолепно! – просиял преподобный Крессвелл. – С благодарностью принимаем ваше предложение – не так ли, Бен?

– Да, большое спасибо, – сказал Бен. – Мы еще покатаемся, Джереми, ни минуты не сомневаюсь. – Он улыбнулся другу, но Джереми обиженно нахмурился. Бен понимал: Джереми злится, потому что не сумел настоять на своем. Он и в детстве был таким, да и сейчас, судя по всему, ничуть не изменился.

Они уселись на заднее сиденье «хамбера», помахали на прощанье Прескоттам и выехали со двора. Через открытое окно водителя их лица овевал прохладный ночной ветерок. Однако, повернув в конце аллеи к деревне, они внезапно почуяли едкий запах гари.

За деревьями разливалось призрачное зарево. В небо взметнулся столб огня.

– Это Фарли! – крикнул Бен. – Они сбросили бомбу на Фарли!

Глава двенадцатая

В Фарли

Полковник до упора выжал педаль газа, и они понеслись на зарево. Уже у ворот Фарли стало ясно, что Бен не ошибся. Языки пламени вздымались выше деревьев сквозь крышу западной башни. К дому они подъезжали, казалось, целую вечность. Сердце Бена колотилось, хотя умом он понимал, что Памела с семьей, скорее всего, вернулись домой лишь несколько минут назад. Они просто не успели бы пройти наверх, в свои комнаты. Но тут ему в душу закралось подозрение: что, если парашютист на поле Фарли, а потом бомбежка – вовсе не совпадение? Раньше Бен и мысли не допускал, что парашютист мог иметь какое-то отношение к членам графского семейства.

Когда автомобиль наконец вырулил во двор, оказалось, что в доме уже вовсю кипит работа. Одни мужчины в военной форме таскали ведра с песком, другие пытались прицепить шланг к поставленному у озера насосу. Бен на ходу выскочил из машины. На ступеньках крыльца его встретила перепуганная леди Вестерхэм. У ее ног заливались лаем собаки.

– Чарли наверху, в детской! – крикнула она Бену, хватая его за руку. – Ливви и Памма побежали за ним. И где Фиби? Я ее не вижу. Не может же она спать в таком бедламе. И еще я не знаю, куда делся мой муж. Да тише вы, ради бога! – Последнее было адресовано собакам. – Ох, Бен, какой ужас! Почему мы? Почему наш прекрасный дом?

– Не волнуйтесь. Солдаты скоро все потушат, – заверил ее Бен, стараясь не выдать охватившей его тревоги, и накрыл ладонь леди Вестерхэм своей – в другое время он ни за что не осмелился бы на такое.

– Мне нужно пойти разыскать Фиби, – сказала она, но Бен удержал ее.

– Останьтесь здесь. Я найду Фиби. Не волнуйтесь, до нижних этажей огонь не добрался.

Он взбежал на крыльцо и вошел в дом. В вестибюле царил полумрак, к тому же в доме расквартировали полк, и Бен уже не знал, где чьи покои. Мимо промчались люди в военной форме.

– Отойдите с дороги, сэр, – велел один. – А лучше и вовсе выйдите на всякий случай.

– На верхнем этаже младенец в детской, и еще пропала девочка! – крикнул ему Бен и пошел дальше.

Поднимаясь по первому лестничному маршу, он злился, что непослушное колено не работает быстрее. Он вовсе не был так уверен в успехе, как пытался убедить леди Вестерхэм. Как можно потушить такой пожар? Какой шланг дотянется до самой крыши? Бен постарался отогнать накрывавший его ужас. Вот и первая лестничная площадка, но Фиби не видно. Должно быть, она спит, а он понятия не имел, где ее спальня, – где у них вообще спальни с тех пор, как все в доме перекроили. Предположив, что семья спит здесь, в бельэтаже, он открыл одну дверь наугад. Да, точно, спальня. Коридор, похоже, не пострадал, но на всякий случай Бен пробежал по нему, колотя в двери и крича: «Пожар! Пожар! Выходите!»

Дверь в конце коридора отворилась, и появилась Фиби в белой ночной сорочке.

– Ого, Бен, – сказала она. – А что происходит?

– Похоже, в дом попала бомба. Горят верхние этажи. Их тушат, но тебе надо немедленно спуститься вниз, во дворе ждет мать.

– Но как же Гамби? – спросила она с расширенными от страха глазами.

Бен решил, что она говорит о любимой игрушке.

– Ничего с собой не бери, – ответил он.

– Но она спит на верхнем этаже, в башенке! – воскликнула Фиби, уже пытаясь протиснуться мимо Бена. – Я должна ее спасти!

Бен наконец понял, что речь о человеке. Он схватил девочку за руку.

– Ступай вниз, – велел он. – Я позабочусь, чтобы Гамби выбралась невредимой.

– Я хочу пойти с тобой! Бедная Гамби! Мы должны ее спасти! – Фиби едва не рыдала.

Бен твердо положил руку ей на плечо.

– Фиби, я обещал твоей матери, что выведу тебя из дома. Она сама не своя от страха. Ты должна немедленно спуститься к ней, а я обещаю разыскать твою Гамби.

Ему пришлось почти протащить Фиби по коридору и заставить спуститься по ступенькам. Бен кинулся назад. Навстречу ему спешили полуодетые горничные, миссис Мортлок с папильотками на голове, всхлипывающая судомойка с испачканным грязью лицом.

– Мистер Сомс отправился на крышу гасить огонь вместе с его сиятельством! – крикнула кухарка Бену, когда тот пробежал мимо. – Не представляю себе, как они его потушат. Да и мистер Сомс уже не мальчик.

– У меня потолок обвалился, – всхлипнула судомойка. – Хорошо, что меня не задавило. Я чуть не сгорела заживо!

– Прекрати хныкать и спускайся живее, Руби, – оборвала ее миссис Мортлок, подталкивая девушку в спину. – Подумаешь, штукатурка немного осыпалась.

Бен шел дальше. Уже чувствовался запах гари и слышался треск пламени. Молодой человек хватался за перила и подтягивался вверх по ступенькам, раненая нога устала и отказывалась слушаться. Впереди клубился дым, и тут Бен с облегчением услышал голос:

– Пойдемте, няня. Все будет хорошо.

Навстречу ему вышла Ливви с сыном на руках. Малыш не плакал, но с круглыми от ужаса глазами отчаянно цеплялся за мать. За ними следовала няня во фланелевом капоте. Она часто дышала и прижимала ладонь к обширной груди, пытаясь успокоиться.

– Бен! – с облегчением воскликнула Ливви. – Какой кошмар, правда?

Он кивнул.

– С этого этажа все вышли? – уточнил он.

– Не знаю. Я видела, как спускались слуги, но понятия не имею, куда отправился папа. Наверное, на крышу, помогать тушить. Надеюсь, он не наделает глупостей.

– Где Памма? – спросил Бен, чувствуя, как бешено застучало сердце. – Разве она не с тобой?

Ливви огляделась по сторонам.

– Вероятно, пошла проверить, все ли слуги вышли. Надеюсь, она не пытается найти папу на крыше. Я ей велела не ходить, но она меня никогда не слушалась.

– Ах, миледи, прошу вас, не задерживайтесь. Отнесем малыша в безопасное место, – взмолилась, задыхаясь, няня и дернула Ливви за рукав. – Огонь того и гляди охватит все здание!

– Идите вниз. Я найду Памму, – поторопил ее Бен.

– Будь осторожен! – крикнула ему вслед Ливви.

Он вскарабкался по последним ступенькам и очутился в коридоре. Тут дым был гуще, а треск, долетавший с крыши до нижних этажей, превратился в громкий гул.

– Памма? – не проорал, а скорее прохрипел он.

Никто не ответил, Памма не появилась. Бен проверил комнату за комнатой – в одних двери были открыты, в других закрыты, – но не нашел никого. Наконец он достиг конца коридора, где сквозь дым едва проглядывала каменная винтовая лестница, уходившая вверх, в темноту. «Комната в башенке», – пробормотал он. Вынув из кармана платок и прижав к носу – неужели это поможет? – Бен заковылял вверх по узким, выдолбленным в камне ступенькам, держась за стену, чтобы не сбиться с пути. Каменная стена оказалась теплой. Наверху лестницы он с трудом различил дверной проем и открытую дверь, за которой виднелось зловещее свечение, будто вход в ад.

Бен набрал в грудь воздуху и бросился в задымленную комнату. Часть потолка обрушилась, и комнату освещали алые сполохи с чердака. Он быстро огляделся по сторонам, заметил множество книг, заполнявших полки и громоздившихся на столе у окна. Еще на столе были бумаги, как будто кто-то над ними работал, и, к удивлению Бена, телескоп. Поначалу он решил, что в комнате никого нет. Кровать была пуста, простыня откинута.

– Эй! – крикнул он. – Есть тут кто-нибудь?

Когда на звук его голоса из-за кровати внезапно выросла чья-то фигура, он невольно подался назад и чуть не свалился с лестницы. И тут же узнал ее.

– Памма! – прохрипел он.

– Бен! – воскликнула Памма. – Как хорошо, что ты пришел! Здесь мисс Гамбл. Я не могу сдвинуть ее с места.

Бен пробрался сквозь обломки, обошел кровать и обнаружил за ней женщину, лежавшую наполовину под кроватью. Вторую половину тела засыпали обломки потолка.

– Она мертва? – спросил он.

– Не думаю, – сказала Памма. – Но мне не хватает сил, чтобы ее поднять.

Бен приподнял кусок штукатурки, откинул в сторону, затем они вместе вытянули мисс Гамбл из-под кровати.

– Бери ее за ноги, – велел Бен, – а я возьму за плечи.

Но не успели они поднять Гамби, как над головой раздался треск, и Бен заметил краем глаза, как что-то падает.

– Памма! – крикнул он, бросился к ней и сбил с ног. Они вместе упали на пол, а тлеющая балка обрушилась на кровать.

– С тобой все в порядке? – запинаясь, уточнил он, осознав, что лежит на ней. Ее лицо было в нескольких дюймах от его лица.

– Я… кажется, да, – ответила она.

– Прости, я не хотел…

– Ты меня спас. Быстро сообразил. – Похоже, ей тоже не хватало воздуха.

Он встал на колени, затем поднялся на ноги и помог ей встать.

– Давай выбираться отсюда, – произнес он.

Вместе они не то понесли на руках, не то поволокли по комнате потерявшую сознание гувернантку. Сверху на них сыпались горящие угольки. Дым так ел Бену глаза, что он с трудом разбирал, куда они идут. Он даже двери уже не видел.

– Сюда! – крикнула Памела.

Они заковыляли вниз по ступенькам. Худенькая мисс Гамбл оказалась на удивление тяжелой. У подножия винтовой лестницы они положили ее на пол, хватая ртом воздух.

– Слава богу, в этом коридоре нет ковра, – заметила Памма. – Можем протащить ее по полу до самой лестничной площадки.

– А вдруг у нее что-нибудь сломано? – спросил Бен. – Например, позвоночник?

– Нужно как-то доставить ее на улицу, да побыстрее, – ответила Памма. – Тяни ее за ночную рубашку.

Они почти побежали по коридору, таща гувернантку за собой. На середине коридора Памма неожиданно сказала:

– Держу пари, Джереми будет вне себя, когда узнает, что пропустил.

– Он хотел подвезти нас домой, но родители его не пустили. И, как оказалось, были правы. Этот дым вполне мог его добить.

– Он и нас добьет, если мы поскорее не спустим Гамби по лестнице, – бросила Памма. – Сможешь ее нести или попробуем протащить ее волоком по ступенькам?

– Как бы ей от этого не стало хуже. Вдруг она все-таки ранена. Давай попробуем понести.

– А твоя нога?

– Справлюсь.

Он схватил мисс Гамбл за плечи и поднял. Памела взяла гувернантку за ноги, и они принялись осторожно, ступенька за ступенькой, спускаться. Продвигались они медленно, и Бен уже боялся, что долго не продержится, но тут послышался топот, и навстречу им по лестнице взбежала группа солдат, тащивших ведра с песком.

– Пострадавшая, сэр? – спросил командовавший солдатами офицер.

– Мы обнаружили ее в спальне, она была без сознания.

– Так, двое – ты, Ворд, и ты, Симмс, – оставьте ведра и снесите даму вниз, потом мигом обратно, – отрывисто скомандовал офицер.

Бен и Памела передали мисс Гамбл солдатам, и те легко, точно пушинку, понесли ее вниз. Бен и Памела следовали за ними.

– Ты чудом успел, – признала Памела. – Как ты догадался, где меня искать?

– Фиби волновалась за мисс Гамбл, – ответил он, не желая признаваться, как отчаянно разыскивал ее саму.

Когда они вышли на крыльцо, Бен услышал колокол: прибыла местная пожарная команда. Ему хотелось надеяться, что они не опоздали.

Фиби вскрикнула и подбежала к солдатам.

– Гамби, Гамби! Она умерла?

– Не бойтесь, мисс, сейчас она придет в себя, – успокоил девочку один из солдат. – Скорее всего, наглоталась дыму. Подышит свежим воздухом и… – Он не договорил. Гувернантка пошевелилась и закашлялась.

Фиби схватила его за руку:

– Большое вам спасибо, что спасли ее!

– Это не мы, мисс. Спасли ее вон тот молодой джентльмен и барышня. Мы просто по лестнице снести помогли.

Фиби восторженно уставилась на Бена:

– Бен, ты чудо. Большое тебе спасибо!

– Твоя сестра поспела туда первой, – сказал он. – Поодиночке мы бы не справились. – Он почувствовал, что краснеет, и обрадовался темноте.

– Вы оба герои, – заключила Фиби, – я вам всю жизнь буду благодарна.

Памела улыбнулась Бену:

– Ишь, всю жизнь. Мы ей это еще припомним, когда она разозлится, что я взяла последнее печенье. – Памела помолчала, глядя на горящую крышу. – Только бы знать, что Па в безопасности.

– Хочешь, я пойду наверх и разыщу его? – предложил Бен.

– Не надо, – остановила его Памела. – Приехали пожарные, да еще и целая толпа солдат собралась.

– Лишь бы это помогло, – хмуро заметил Бен, но потом, оглядев особняк, вынужден был признать, что, похоже, пламя действительно удалось притушить, теперь оно лишь тлело. Бен обернулся и увидел, что к ним направляется его отец.

– Я рад, что ты цел, мой мальчик. – Викарий протянул Бену руку. – Ты поступил безрассудно! Но все равно молодец.

Бен вдруг по-дурацки обрадовался, что хоть на этот раз героем оказался не Джереми. Что это он, Бен, выручил даму из беды.

Мисс Гамбл уже сидела, ее по-прежнему бил кашель. Фиби не отходила от нее ни на шаг.

– Вы ведь сын викария? – спросила мисс Гамбл. – Мне сказали, что вы поднялись в мою комнату и спасли меня. Я вам бесконечно благодарна.

– Ты настоящий храбрец, – добавила Фиби.

– Это леди Памела первой вас нашла, – пояснил Бен. – Я лишь помог ей снести вас вниз.

– Я помню, как запахло дымом, я попыталась встать с кровати, и… это последнее, что я помню, – вздохнула мисс Гамбл и посмотрела на Бена. – Если бы вы тогда не пришли…

– Фиби о вас беспокоилась, – ответил он. – Она послала меня за вами.

Неожиданно гувернантка попыталась встать на ноги.

– Но как же мои вещи! Мои книги, бумаги… Надо за ними вернуться. Я не могу допустить, чтобы они сгорели!

Бен взял ее за плечо, удерживая на месте.

– Вам туда нельзя. Но не волнуйтесь – похоже, огонь почти удалось потушить, так что не все потеряно. Будем надеяться на лучшее.

Бен смотрел на Фиби, которая, опустившись на корточки рядом с мисс Гамбл, пыталась ее утешить. В голове у него роились странные мысли. Столько книг, бумаг и… телескоп. Зачем гувернантке телескоп?

Они ждали во дворе, то беспокойно посматривая на крышу, то переводя взгляд на входную дверь, и за все это время не обменялись ни словом. Чуть поодаль столпились слуги. Спавшие в палатках под открытым небом солдаты собрались поглазеть на пожар. Некоторые стояли рядом с припаркованными у дома армейскими автомобилями, готовые откатить их по первому знаку. На рассвете из дома вышли чумазые от сажи пожарные и сообщили, что огонь потушен. Более того, дом не так уж и пострадал. Уничтожена часть крыши и чердака, кое-где в комнатах прислуги обрушился потолок, но до нижних этажей пламя не добралось.

Среди устало спускавшихся по лестнице пожарных был и лорд Вестерхэм, тоже перепачканный сажей.

– Чертовски славные ребята у нас живут, – сказал он бросившейся ему навстречу жене. – Без них бы все сгорело к чертям. Отныне считаю Божьей милостью, что в Фарли поселился Западно-Кентский полк.

Леди Эзми лишь улыбнулась и мудро промолчала. Затем она вернулась к роли хозяйки поместья.

– Миссис Мортлок, не приготовите ли вы нам какао с молоком? Нам всем сейчас не помешает выпить горячего.

– Слушаюсь, миледи, – откликнулась миссис Мортлок. – Но вы позволите прочим слугам подняться к себе и осмотреть повреждения? Они опасаются, что лишились всего имущества.

– Конечно, пусть идут, – согласилась леди Вестерхэм. – И передайте им, чтобы не беспокоились. Мы возместим им все, чего они лишились, и каждому найдем место для ночлега. Вместе мы справимся со всеми трудностями.

– Благодарю вас, миледи, – с дрожью в голосе произнесла миссис Мортлок.

Мисс Гамбл уже поднялась на ноги:

– Я тоже хочу наверх. Проверить, уцелело ли хоть что-нибудь.

Она вошла в дом, и Бен проводил ее взглядом, снова поймав себя на мысли, не была ли бомбардировка Фарли прицельной. И еще он подумал о пролетевших мимо самолетах. Зачем им понадобилось бомбить какой-то особняк в глуши?

Глава тринадцатая

Париж

Первым, что почувствовала Марго, очнувшись от сна, был запах. Густой, тяжелый, пьянящий. Она поморщилась, принюхиваясь к незнакомому аромату. Сама она наносила на кожу лишь капельку одеколона, этот же запах был мускусным, насыщенным. Она не сразу узнала Minuit à Paris – «Полночь в Париже», духи, без которых невозможно представить Жижи Арманд. Только тогда Марго вспомнила, где находится. Открыв глаза, она увидела шелковые розовые шторы, подвязанные шнурами с кисточками. Раннее солнце лилось сквозь высокие окна. Она лежала на узкой раскладной кровати, вторая же обитательница комнаты еще спала на своем роскошном ложе. Маска защищала ее глаза от света. Марго была в «Рице», в номере мадам Арманд.

Марго тут же вспомнила все, что произошло за последние сутки. Ощущение полного отрыва от реальности, начавшееся, когда среди ночи ее разбудил немецкий солдат и ее повезли в гестапо; затем чудесное вмешательство ее работодательницы, мадам Арманд, вследствие которого Марго увезли и поместили сюда, в «Риц», – подумать только. Охватить все это разумом было невозможно. От ужаса и отчаяния – к фуа-гра за столь короткое время. Что это, как не игра воображения?

У входа в гостиницу лакеи открыли перед ней двери, кланяясь и бормоча: Bonjour, mademoiselle. Кто-то понес ее чемоданчик. Они с мадам Арманд пересекли великолепный вестибюль и поднялись на один пролет по лестнице, устланной красным ковром. Навстречу попадались только немецкие офицеры. Некоторые были с дамами – может, женами, а может, и нет. А потом мадам Арманд открыла двустворчатые двери и провела Марго в свои апартаменты.

– Добро пожаловать в мое скромное жилище, – проговорила она. – Не напоминает о родном доме?

Марго обвела взглядом позолоченную мебель, лепной потолок, тяжелые портьеры, мягкий ковер. И цветы, цветы повсюду.

– Фарли попроще, – призналась она. – А здесь у вас роскошно.

– Ну разумеется. – Жижи Арманд довольно огляделась. – Я знаю, что рановато, но закажу-ка я нам ланч. Вы, должно быть, умираете от голода. Чего вам хочется?

Марго потеряла дар речи. Еду уже давно готовили из того немногого, что удавалось раздобыть на рынке, – овощи на суп, хлеб с привкусом опилок, а мясо… мяса почти никогда не было.

– Заказывайте все что душе угодно, – предложила мадам Арманд. – Вас не помешает подкормить.

И будто по мановению волшебной палочки в комнату внесли густой наваристый суп, омлет с травами, тонкий бифштекс с жареным картофелем, а на десерт – безе с заварным кремом и сухое эльзасское вино. Марго пока не поняла, какую роль играет в ее жизни Жижи Арманд, ангел ли, посланный ей с небес, или хитрая пособница немцев, которой велели усыпить бдительность жертвы. Но в любом случае Марго не собиралась отказываться от хорошей еды, ведь Париж так долго голодал.

Подавив опасения, Марго выпила за обедом вина и смогла уснуть, но сейчас вместе с ярким утренним светом к ней вернулось всепоглощающее отчаяние. К этому времени она уже ясно поняла, что находится в великолепно обставленной тюрьме, и не представляла, каким образом все может хорошо закончиться. Разумеется, ее просто обрабатывают, чтобы она расслабилась и последующий удар застал ее врасплох. Возвращение в штаб гестапо – всего лишь вопрос времени. Она не знала, что и думать: то ли немцы так уважают Жижи Арманд, что доверили ей безопасность пленницы, то ли она активно с ними сотрудничает и спасение Марго – часть их общего плана. Впрочем, сейчас-то какая разница. Девушка понимала одно: нужно тянуть время.

Она почувствовала, как горло сдавливает страх. Надо оставаться сильной, что бы ни произошло, ради Гастона и ради себя самой. Если есть хоть какая-то надежда, что он еще жив и его отпустят, она должна сделать все, чтобы этого добиться. Если они полагают, что она – всего лишь любовница участника Сопротивления и ничего не знает, все еще, возможно, обойдется. Если же перевернут всю квартиру вверх дном, то наверняка обнаружат рацию, хотя буклет с шифром – вряд ли. Его странички спрятаны в дешевом бульварном романе, стоящем на полке среди себе подобных. Но достаточно будет и одной рации. Марго снова заберут в гестапо и будут пытать. Значит, ее единственный козырь – то, что она нужна им живой, поскольку они планируют отправить ее на задание. Придется убедить гестаповцев в том, что она готова выполнить все, чего они хотят.

Оставалась надежда – впрочем, очень небольшая, – что о ее судьбе узнают те, кто надо. Было нетрудно спрятать конвертик с адресом и маркой среди овощей, оставленных консьержке. Марго не сомневалась, что мадам Арманд ничего не заметила, когда девушка перекладывала капусту и лук в корзинку, на дне которой уже лежало письмо с карандашной пометкой: «Пожалуйста, отправьте это по почте». Старуха консьержка всей душой ненавидела немцев и с жалостью смотрела, как Марго увозили, – значит, есть вероятность, что письмо отправят. С другой стороны, существует также вероятность, что явка по тому адресу провалена. В такие времена никто ничего не знает наверняка.

Мадам Арманд от души потянулась и сняла маску для сна.

– Bonjour, ma petite[29], – проговорила она, как будто это было самое обычное утро. – Хотите принять ванну, пока я буду заказывать завтрак?

Марго воспользовалась возможностью насладиться горячей водой и душистым мылом. Выйдя из ванной, она нашла Жижи Арманд у телефона. Та весело смеялась.

– Ах ты проказник, – щебетала она. – Увидимся позже. – И Жижи положила трубку и с улыбкой взглянула на Марго:

– Завтрак скоро принесут. Здесь пекут великолепные круассаны.

Марго прошла к балкону, посмотрела в окно и, набравшись смелости, произнесла наконец:

– Позвольте нескромный вопрос: почему немцы оставили вас в прежних апартаментах, когда все прочие номера забронированы для их офицеров?

Мадам Арманд посмотрела на нее и рассмеялась.

– Все очень просто. Я моделирую прелестную одежду для их жен и знаю всех в Париже. Я им нужна, вот они и оставили меня в покое.

Марго была уверена, что ей сказали не всю правду, но промолчала. Она съела несколько круассанов с настоящим сливочным маслом и настоящим джемом, запила их настоящим кофе, и тут в дверь постучали.

– Entrez[30], – откликнулась мадам Арманд.

Вошел герр Динкслагер, гестаповец, допрашивавший Марго накануне.

– Доброе утро, доброе утро, – сердечно поздоровался он. – Прекрасная погода, не правда ли? В такой день хочется отправиться на прогулку, прокатиться верхом по Булонскому лесу. Надеюсь, вы хорошо спали, миледи?

– Да, благодарю вас.

– Примите мои извинения за эту рухлядь. – Он указал на складную койку на колесиках, которую вчера прикатили для Марго. – За столь короткое время ничего лучшего достать не удалось.

– Ну что вы, кровать оказалась вполне удобной, mein Herr[31], – вежливо ответила она.

– Садитесь, прошу вас.

Он указал на обитый штофом позолоченный пуф. Марго села. Немец подтянул к себе стул и уселся лицом к Марго. Мадам Арманд молча стояла в стороне.

– Итак, вопрос в том, что нам теперь с вами делать, – проговорил Динкслагер и, выдержав многозначительную паузу, продолжил: – Кое-кто из моих коллег сгорает от нетерпения заполучить вас в свои руки и заставить говорить, но сам я – цивилизованный человек. Мы с вами аристократы, и я не сомневаюсь, что прекрасно поймем друг друга. – Он дружелюбно улыбнулся.

Марго промолчала.

– Я уверен, что вы ненавидите эту дурацкую войну не меньше, чем я, – продолжал он.

– Не мы ее начали, – ровным голосом ответила Марго.

– Разумеется. Но вы должны понимать, что Гитлер высоко ценит британцев. Мы два арийских народа, сливки цивилизации. Нам следовало бы сотрудничать, а не воевать. Фюрер ничего так не желает, как заключить мир с Англией, и я знаю, что его чувства разделяют многие ваши соотечественники. Если бы в ваших силах было содействовать заключению этого мира, разве вам не хотелось бы нам помочь?

– Под миром вы подразумеваете капитуляцию? Немецкую оккупацию?

– Мирную оккупацию.

– Разве так бывает? – спросила она. – Я наслышана о вашей мирной оккупации Дании и Норвегии.

– Тех, кому не хватает ума подчиниться, мы вынуждены уничтожать, – невозмутимо ответил он. – Но вы, я уверен, вполне разумны и желаете спасти ваших соотечественников, ваши знаменитые соборы и роскошные усадьбы – например, ваш фамильный особняк. Будет жаль, если эти шедевры превратятся в развалины.

– Что вы от меня хотите? – напрямую спросила она.

Гестаповец уставился на нее долгим пристальным взглядом.

– В вашей стране есть люди, которые сочувствуют нашему делу и приняли бы братьев-немцев с распростертыми объятиями. Вы будете встречаться с ними и помогать им осуществлять их планы.

– Планы?

– Избавиться от тех, кто стоит на пути мира, разумеется.

Марго посмотрела в окно. На краю балкона сидели голуби. По голубому небу плыли белые облака.

– А как же Гастон де Варенн? – наконец уточнила она. – Его свобода входит в наш договор? Вы переправите его целым и невредимым на нейтральную территорию?

Герр Динкслагер откинулся на стуле так, что передние ножки оторвались от пола, и притворился, будто задумался.

– Ах да, французский любовник. Преданная женщина сделает все ради его спасения.

– Мне нужно знать, жив ли он, – заявила Марго.

– Жив, но наотрез отказывается сотрудничать, – ответил Динкслагер. – Мы считаем, что он мог бы сообщить нам массу ценных сведений об организации Сопротивления. Но, как мы ни старались, он отказывается говорить. – Он впился в нее пристальным взглядом. – Признаться, леди Маргарет, я попал в неловкое положение. Нам требуются эти сведения. И, поверьте мне, мы их так или иначе получим. Мое начальство ни за что не согласится отпустить его, если он не скажет все, что знает. Так что вы могли бы помочь ему…

Марго уставилась на его начищенные до зеркального блеска сапоги, в которых отражался свет из окон.

– Неужели вы полагаете, что я смогу убедить его заговорить? – Несмотря на страх, она засмеялась. – Сдается мне, вы недооцениваете Гастона де Варенна. Он очень гордый человек. И чрезвычайно независимый.

Динкслагер внезапно качнулся вперед на стуле и очутился лицом к лицу с Марго.

– Вы должны понять, моя дорогая: если вы откажетесь с нами сотрудничать, дело ваше примет неприятный оборот. Вы любовница одного из главарей Сопротивления. Наверняка он что-нибудь вам рассказывал, может, намекал или вскользь упоминал о чем-то. Стоит мне щелкнуть пальцами, и вас немедленно станут пытать или расстреляют за пособничество врагу.

– Однако же я нужна вам живой, а не мертвой, – с деланым спокойствием заметила Марго.

На губах Динсклагера мелькнула улыбка.

– Это правда, вы могли бы оказаться нам полезной. Но если вы откажетесь с нами сотрудничать, я без колебаний велю вас казнить.

– Я вам уже говорила, он ничего мне не рассказывал. – Она невольно повысила голос. – Он даже не упоминал о том, что сотрудничает с Сопротивлением. В последние месяцы мы почти не виделись, а когда встречались, нам было не до разговоров.

Жижи Арманд фыркнула, оценив шутку.

– Но вы же подозревали?.. – уточнил Динкслагер.

– Да, подозревала. Но и только. Он ничего мне не говорил. Ни имен, ни планов, ничего. Вероятно, хотел меня уберечь, чтобы, случись мне оказаться в такой вот ситуации, совершенно искренне и честно я могла утверждать, что ничего не знаю.

– Получается, мы зашли в тупик. – Герр Динкслагер развел руками. – Я не могу его отпустить, пока он не сообщит нам нужную информацию.

– А я не стану вам помогать, пока не буду уверена, что он в безопасности и далеко отсюда… в Швейцарии или, быть может, в Португалии.

– Теперь вы и сами понимаете, леди Маргарет, в каком я затруднительном положении, – произнес гестаповец, уставившись на свои руки. – Начальство на меня давит, чтобы я поскорее выудил сведения из вашего любовника. Мне же хотелось бы потрудиться во имя мира – чтобы вы стали моей союзницей в работе во имя мира. Наверняка вы предпочли бы вернуться домой, к своей семье, живой и невредимой?

Перед мысленным взором Марго вдруг встал Фарли: аллея в обрамлении цветущих каштанов, они с Паммой и Дайдо скачут верхом наперегонки. Усилием воли девушка отогнала это воспоминание.

– Естественно, мне хотелось бы вернуться домой, но и Гастона я бросить не могу. Сами понимаете, герр Динкслагер, в каком я затруднительном положении. Вы предлагаете мне предать родину ради спасения любовника.

– Я предлагаю вам спасти свою страну от краха. Подумайте о своем доме. Подумайте о Вестминстерском аббатстве. Неужели вы хотите, чтобы их превратили в руины? Еще тысячи погибших. Еще тысячи потерявших кров. И в конце концов все они обвинят тех, кто вынудил нас на это. Они обрадуются немецкой армии, которая даст им стол, кров и надежду на будущее.

Марго не хотелось этому верить, но надо было признать, что такое возможно, если война затянется надолго, а разрушения не прекратятся.

– Позвольте мне увидеться с Гастоном, – попросила она. – Отведите меня к нему. Я сделаю все, что смогу.

– Умница, – кивнул Динкслагер. – Надевайте пальто, идем сейчас же.

Марго посмотрела на мадам Арманд, хотела спросить, нельзя ли той пойти с ними, но модельерша быстро сказала:

– Ступайте. Ко мне должна прийти на примерку фрау фон Херцхофен.

Марго позволила немецкому офицеру отвести ее вниз по лестнице на улицу, к ожидавшему у подъезда автомобилю. Динкслагер галантно открыл ей заднюю дверь и помог усесться – можно подумать, они собрались в оперу. Сам сел рядом, и машина отъехала от гостиницы. Оказавшись вне стен «Рица», Марго попыталась справиться с нараставшей паникой. Куда ее везут – к Гастону или обратно в гестапо, где ее тоже станут допрашивать или пытать, а то и вовсе убьют? А вдруг вся любезность Динкслагера – лишь притворство, чтобы мадам Арманд не догадалась, что сейчас произойдет?

Вдоль Елисейских Полей на деревьях зеленела пышная листва. Автомобиль поднимался по улице к Триумфальной арке. В мирное время за уличными столиками здешних кафе не нашлось бы свободного места, посетители пили бы кофе, сейчас же улица была почти пуста. По тротуару, вжав голову в плечи, проковыляла старуха – наверное, боялась, что ее заметят. Мимо нее прошагали два немецких солдата, и старуха отпрянула, пропуская их. За площадью Звезды – кругом, от которого в разные стороны, точно спицы в колесе, расходились улицы, – они свернули на широкую авеню Фош. До войны Пасси считался респектабельным районом. Высокие светлые каменные дома с балконами и ставнями, окрашенными в яркие цвета, от улицы отделял ряд деревьев. По такому бульвару впору фланировать элегантным парам с собачками, но и эта улица пустовала, если не считать припаркованных у бордюра немецких автомобилей. В самом конце улицы, возле Порт-Дофин, одних из старейших городских ворот, автомобиль остановился. Марго взглянула на номер дома: 84. «Нужно запомнить на всякий случай», – подумала она. Не то чтобы девушка надеялась, что ей и правда придут на помощь и вызволят из этого дома номер 84, в котором явно размещалось гестапо. Она сцепила руки, чтобы унять дрожь.

Шофер вышел из кабины и открыл ей дверь, и снова герр Динкслагер проводил ее внутрь так, будто они входили в хороший ресторан. Солдат у дверей вскинул руку: «Хайль Гитлер!» Динкслагер поговорил с каким-то человеком в черной форме. Тот кивнул, что-то сказал в телефонную трубку. Они подождали в молчании. Затем телефон снова зазвонил, офицер в черной форме поднял трубку и кивнул им.

– Теперь наверх, – велел Динкслагер.

Они шагнули в тесный парижский лифт, похожий на железную клетку, и дверь захлопнулась. Выше, выше, этаж за этажом. Марго не ожидала, что здание окажется таким высоким, она полагала, что ее поведут вниз, в подвал или темницу. Наконец лифт со скрежетом остановился, дверь с лязгом отворилась. Марго ступила на лестничную площадку. Динкслагер указал ей на дверь напротив. Ее каблуки громко стучали по плиточному полу, эхо отражалось от стеклянной крыши. Немец открыл дверь, схватил Марго за руку и втолкнул внутрь. Сердце у девушки так колотилось, что она задыхалась. Но все же вошла, гордо вскинув голову.

При ее появлении мужчины в комнате поднялись на ноги. Один был высокий, белокурый, с прямой спиной – типичный, почти карикатурный немецкий солдат. Второй казался изможденной тенью со спутанными волосами и в грязной одежде; на левой щеке темнела глубокая ссадина, заплывший левый глаз был полузакрыт. Марго невольно ахнула.

– Гастон! – воскликнула она.

Мужчина посмотрел на нее с ужасом.

– Ради всего святого, Марго, что ты здесь делаешь? – Он повернулся к немцам: – Эта женщина ничего не знает. Я ничего ей не говорил, ни единого слова. Немедленно отпустите ее!

– Она пришла по своей воле, граф. Пытается договориться, чтобы вас вывезли в нейтральное государство – например, в Швейцарию.

Гастон уставился на Марго, но ничего не сказал. Она не могла понять, что выражает его взгляд.

– На каких условиях? – резко спросил он.

– Если вы сообщите нам необходимую информацию.

– Я вам уже сказал, что вы зря теряете время. Делайте со мной что хотите, но родину и друзей я не предам никогда.

– Вот как. – Динкслагер обернулся к Марго: – Прошу вас, присаживайтесь, миледи.

Он выдвинул из-за деревянного стола простой стул с прямой спинкой, и она села. Сам он опустился рядом на второй стул.

– Похоже, мы зря приехали, леди Маргарет. Какая жалость.

– Ты хочешь, чтобы я предал отважных людей? – спросил Гастон, холодно глядя на Марго.

– Нет. Конечно нет, – ответила она. – Я лишь хотела убедиться, что ты жив.

– Пока жив, хотя и не знаю, на сколько меня еще хватит. Отпустите ее, – обратился он к немцам.

Динкслагер взял Марго за руку. Девушка вздрогнула, но он держал ее крепко.

– У вас изящные руки, миледи, – заметил он. – Артистические пальцы. И такие длинные ногти. Странная это вещь, ногти. Они нам вроде как и не нужны, ведь мы уже не ловим добычу… голыми руками.

Голос его звучал любезно, однако Марго почувствовала, как к горлу подкатывает страх. Немец гладил ее руку, перебирал пальцы.

– Если уж они вам больше не нужны, то, может быть, избавимся от них?

Динкслагер уставился на Гастона. Марго хотела отдернуть ладонь, но этого делать было нельзя. Нельзя показывать немцу, что она боится. Динкслагер же протянул руку к молодому сотруднику, и тот подал ему предмет, похожий на деревянную щепку. Не говоря ни слова, Динкслагер сунул щепку под ноготь на указательном пальце Марго, вопросительно посмотрел на Гастона, но тот не шевельнулся. Тогда гестаповец толкнул щепку глубже. Жгучая боль пронзила Марго, слезы брызнули из глаз. Она стиснула зубы, чтобы не закричать.

– Продолжать? – Гестаповец поднял взгляд на Гастона: – Вы хотите, чтобы ваша возлюбленная страдала из-за вашего упрямства?

Гастон хранил молчание.

– Может быть, вырвать ей ногти один за другим? А ведь с ней может случиться и кое-что похуже. Например, у этого юноши давненько не было женщины, а он ведь живой человек со своими потребностями.

Марго посмотрела на окровавленную щепку, затем перевела взгляд на Гастона. Выражение его лица не изменилось. Она ждала, что он скажет хоть что-нибудь.

Наконец он холодно произнес:

– Она мне не возлюбленная. Режьте ее на кусочки, если вам так угодно, мне все равно. Это не заставит меня передумать. Я не предам товарищей и родину, что бы вы ни сделали. Но должен заявить, что это подло: вы пытаете кого-то другого, чтобы выжать сведения из меня. Мне жаль, если эта женщина пыталась мне помочь из ложно понятой верности. Даже если вы переправите меня в Швейцарию, я немедленно вернусь обратно и снова вступлю в Сопротивление. Давайте не будем терять время. Убейте меня сейчас, и дело с концом.

Марго выдернула щепку из кровоточившего пальца и поднялась на ноги:

– Уведите меня отсюда. Я сделаю все, что вы хотите.

Глава четырнадцатая

В Фарли

На следующее утро после завтрака Бен на велосипеде отправился в Фарли – осмотреть повреждения, как он объяснил отцу. На первый взгляд ничего не изменилось. По-прежнему цвели каштаны, и утки, как и раньше, плыли по озеру. Тянулся в пасмурное небо крепкий особняк. Но в воздухе пахло гарью, ветер сдувал с крыши пепел, и казалось, будто моросит черный дождь. Бен заметил, что окна на последнем этаже распахнуты, а тюлевые занавески полощутся, словно призывая на помощь. Его снова пробрала дрожь при мысли о том, что могло случиться с Памелой, не окажись он рядом. На нее упала бы балка. Она потеряла бы сознание, наглотавшись дыма, и ее обнаружили бы много позже. Он вспомнил, как распластался на ней всем телом, когда они лежали на полу. И как в унисон стучали их сердца. Бен решительно помотал головой.

Возьми себя в руки, Крессвелл, велел он себе.

Наконец Бен слез с велосипеда и покатил его к крыльцу. Тут ему навстречу попалась Фиби, которая вместе с собаками шла по двору. Девочка была в бриджах для верховой езды и бязевой рубашке.

– Бен! – просияла она. После случившегося на пожаре на него смотрели как на героя.

– Привет, Фибс. Каталась верхом?

– Нет, Па не пустил. Сказал, что там, наверное, люди делом занимаются, а я буду путаться под ногами. Они изучают ту бомбу. Нет, я просто помогала Гамби переносить вещи. Ее поселили в свободной квартире над конюшнями. У нас же теперь только один грум и остался. Она, конечно, не в восторге. Да и кому бы на ее месте это понравилось? Там нет горячей воды и воняет лошадьми. – Фиби пнула ногой гравий и покосилась на дом. – Я сказала, что ее нужно перевести в спальню Марго, сестре же она не скоро понадобится, но Па возразил, что надо соблюдать приличия и что слуги не должны жить на одном этаже с хозяевами, даже если идет война.

Бен усмехнулся. Фразочка вполне в духе лорда Вестерхэма и ему подобных. Он не желал признавать перемены, пусть хоть весь мир провалится в тартарары. Бен наклонился погладить собак, которые приветливо виляли хвостами.

– С комнатой понятно, но как она себя чувствует?

Фиби скривилась.

– У нее глаза на мокром месте. Часть ее книг и бумаг промокла, когда заливали крышу. А они ей очень дороги.

– Она что, пишет книгу?

– Что-то вроде диссертации, трактата или как это называется. Она ведь ужасно умная. Ей пришлось бросить Оксфорд, когда ее родители умерли, а брат выгнал ее из дома без гроша.

– Бедная мисс Гамбл!

– Да. Мне было ее ужасно жаль, когда она мне рассказала.

– Она часом не по астрономии работу пишет? – полюбопытствовал Бен.

– Не знаю. А почему ты спрашиваешь?

– Да вот думаю, зачем ей телескоп.

– А, так она любит наблюдать за птицами, – улыбнулась Фиби. – Этот телескоп недостаточно мощный для астрономии. Его удалось спасти, и еще довольно много книг. А прочие книги и бумаги мы разложили сушиться на столе в оранжерее.

– Остальные все живы-здоровы? – уточнил Бен.

– Ага. Ма ужасно сердита на Па за то, что он так рисковал, забравшись на крышу, но я думаю, что сам он очень собой доволен, тем более что Фарли ведь спасли.

– Не могу понять, зачем понадобилось сбрасывать бомбу на Фарли, – признался Бен.

Фиби поглядела на него, по-птичьи склонив голову набок.

– Мне кажется, тут замешан тот немецкий шпион.

Бен удивленно посмотрел на нее. Ему стало не по себе от того, что двенадцатилетняя девчонка озвучивает его собственные подозрения так спокойно, будто они беседуют о погоде.

– С каким еще немецким шпионом? – переспросил он наконец.

– С тем, который разбился на нашем поле. Ведь это мы с Алфи его нашли. И мы уверены, что это был немецкий шпион.

– А почему вы так решили? – поинтересовался Бен.

– Ну, на нем была форма Западно-Кентского полка, да только они с парашютом не прыгают. Мы считаем, что он хотел пробраться на аэродром Биггин Хилл и разузнать все о наших самолетах, а может, даже отправиться в Лондон и взорвать Вестминстерское аббатство или что-то в этом роде. Но теперь, когда это случилось, – когда разбомбили наш дом, – я уже подозреваю, что между тем и другим существует связь. В Фарли есть что-нибудь или кто-нибудь, что немцы хотят уничтожить?

Не успел Бен ответить, как послышались шаги. По ступенькам крыльца спускались Памела и Ливви.

– Бен? Вот замечательно! – обрадовалась Памела. – Ты уже оправился от вчерашнего?

– Не выспался, а так все в порядке, – улыбнулся Бен. – Вот заехал узнать, как вы поживаете.

– Слава богу, все живы и здоровы. Па за завтраком был так весел – можно подумать, произошло что-то хорошее, а не его дом чуть не сгорел.

– Он радуется, что этого не случилось, – вступилась Ливви. – Наше счастье, что мы вернулись вовремя. Засидись мы у Прескоттов, кто бы спас малютку Чарльза? Подумать страшно.

– Наверное, няня, – ответила Памела.

Ливви сердито покачала головой.

– От нее никакого проку, ты же видела ее вчера ночью. Размазня, да и только.

– Ну, теперь-то все в порядке, – примирительно сказал Бен. – А как слуги? Держатся?

– Руби нет-нет да и заплачет, и никого не радует перспектива ночевать на полу в буфетной и в пустующей кладовой, но это все же лучше, чем спать без крыши и под дождем, – улыбнулась Памела. – Собственно, солдаты уже прошлись сегодня утром по дому, изучили повреждения и говорят, что могут реквизировать стройматериалы, чтобы починить крышу, – отличные новости. И еще предложили освободить пару комнат в своей части дома для нашей прислуги. – Она фыркнула. – Да только Ма отказалась наотрез. Дескать, она не позволит своим девушкам спать рядом с солдатами. По мне, она совершенно права. Старшая горничная падка на мужчин, да и Руби легко сбить с пути истинного.

– Я только что написала Тедди, – сообщила Ливви. – Он будет рад узнать, что его жена и сын уцелели, хотя и подвергались опасности. Жаль, что он так далеко. Почему мне не позволили сопровождать его на Багамы? Я бы вовсе не помешала ему исполнять обязанности при герцоге.

– Идет война, Ливви, – напомнила Памела. – Подумай о военных, которых посылают за тысячи миль от дома. Они ведь вынуждены оставить жен и детей. Нет никаких причин делать для тебя исключение.

– Герцог Виндзорский – наш друг. По-твоему, это ничего не значит? – огрызнулась Ливви.

– Я бы сказала, что сейчас знакомство с герцогом Виндзорским скорее помеха, чем подспорье, – ответила Памела.

– По-моему, с ним обошлись очень несправедливо, – заявила Ливви.

– Потому что они с женой гостили в логове Гитлера! – возмутилась Памела, но вдруг подняла глаза и просияла. – Глядите, кто к нам едет!

Бен обернулся и увидел, что по дорожке катит элегантный «роллс-ройс» Прескоттов.

Автомобиль остановился возле них, вышел Джереми.

– Я как узнал, сразу к вам, – сказал он. – Мы вчера видели зарево, но решили, что горит самолет, который упал на поле. А утром слуга вернулся из деревни и обо всем рассказал. Дом сильно пострадал?

– На самом деле все не так уж плохо, – успокоила его Ливви. – Часть крыши уничтожена, поврежден чердак. Сгорели бабушкины кошмарные викторианские предметы декора – всякие там чучела птиц, засушенные цветы и тому подобное. В некоторых комнатах прислуги обвалился потолок. Но нам чрезвычайно повезло, что рядом оказался целый полк. Мы оглянуться не успели, как они уже все потушили.

– Все домашние целы? – Он смотрел на Памелу.

– Да, все живы-здоровы. Во всяком случае, я жива, спасибо Бену. Я побежала в восточную башенку спасать гувернантку Фиби, нашла ее без сознания, под кроватью, и не смогла сдвинуть с места. Комната быстро наполнялась дымом, а потолок начинал осыпаться. Я совсем растерялась. А потом появился Бен, и мы ее уже вытаскивали, когда упала огромная балка. Он бросился… – Бен думал, что она скажет «на меня», но Памма осеклась и поправилась: – Он оттолкнул меня в последний момент, когда балка уже летела мне на голову, потом мы с ним оттащили мисс Гамбл в безопасное место.

Джереми посмотрел на Бена и ухмыльнулся:

– Неплохо, старина. Значит, ты все-таки занят интересным делом. Похоже, я зря в тебе сомневался.

– Похоже, что так, – спокойно ответил Бен.

– В общем, все хорошо, что хорошо кончается. Чудненько, – заключил Джереми. – Послушай, Памма, хочешь, прокатимся? Мне наконец-то разрешили сесть за руль – я сказал, дескать, собираюсь съездить узнать, как вы тут.

Памела взглянула на Бена.

– Мне нужно в Лондон, отметиться на работе, – сообщил он. – Я просто хотел убедиться, что здесь все в порядке.

– Без тебя на работе не справляются, а, Бен? – подколол его Джереми.

– Джереми, прекрати! – воскликнула Памела. – Вот посмотрим, каково-то тебе будет, если тебе больше никогда не позволят летать.

– Я не имел в виду ничего такого…

– Имел, имел, – оборвал его Бен. – Но меня твои уколы уже не задевают, я успел нарастить толстую шкуру. Приятной вам обоим прогулки.

Он направился было к велосипеду и покатил его к воротам, но потом передумал и решил проведать мисс Гамбл, которую после пожара поселили над конюшнями. Комната оказалась, мягко говоря, спартанской. Узкая кровать, комод, на стене крючки для одежды. Все поверхности завалены книгами. Как и говорила Фиби, мисс Гамбл то и дело принималась плакать.

– Так любезно с вашей стороны навестить меня, мистер Крессвелл, – приветствовала она Бена. – Передать не могу, как я благодарна, что вы спасли мне жизнь. Однако погибло столько дорогих мне книг! Я лишилась смысла всей моей жизни.

– Мне так жаль, – ответил он. – Быть может, удастся спасти больше, чем вы думаете.

– Но мои бумаги… Я надеялась дописать дипломную работу. Мой бывший научный руководитель в Оксфорде обещал похлопотать, чтобы мне позволили ее защитить. Мне ведь пришлось оставить Оксфорд, когда мой отец умер и брат выгнал меня из дома без гроша.

– Да, Фиби рассказывала, – кивнул Бен. – Мне очень жаль.

Она горестно покачала головой:

– Жизнь не всегда справедлива. Почему именно на Фарли должна была упасть бомба?

Бен оглядывался вокруг, придумывая, как бы навести разговор на интересную ему тему.

– А где же ваш телескоп? – нашелся он наконец. – Надеюсь, его удалось спасти?

– О да, благодарю вас. Телескоп не так-то легко уничтожить. Он принадлежал еще моему отцу – старая добрая британская латунь.

– Вы изучали звезды? – уточнил Бен.

Мисс Гамбл рассмеялась.

– Ах, боже мой, нет, вовсе нет. Этот телескоп совсем небольшой. Я люблю иногда понаблюдать за птицами и разглядывала гнездо дроздов на большом дубе. Там сидел кукушонок. Кукушки презабавные создания, правда? Откладывают яйца в гнездах других птиц, а потом их детеныш оказывается крупнее всех и выкидывает из гнезда несчастных родных птенцов, так что бедным дроздам только и остается, что выкармливать его одного. Жизнь так жестока. А здесь я даже не стану устанавливать телескоп. Из этого окна не видно лес, только двор конюшни.

Бен был рад ее покинуть. Телескопу и бумагам нашлось правдоподобное объяснение. Однако же на работе ему втолковывали, что из женщин получаются хорошие шпионы. Ведя велосипед за руль по двору, он вспомнил, что в оранжерее сушатся бумаги мисс Гамбл. Гувернантка сейчас обустраивалась на новом месте, разбирала вещи, а значит, предоставлялся удобный случай взглянуть на ее бумаги. Он обошел вокруг дома и оказался возле оранжереи. В прежние времена, до войны, там трудился бы целый штат садовников, сейчас лишь двое стариков пытались поддерживать растения в приличном состоянии. Когда Бен подошел к оранжерее, ни одного, ни другого не было видно.

Внутри стоял сладковатый и влажный запах земли. С виноградной лозы в углу свисали крохотные грозди, а на низких кустах помидоров появились желтые цветочки. На длинном столе лежали книги и бумаги. Некоторые размокли в кашу, так что спасти их уже не представлялось возможным, на других вода лишь размыла чернила. Он склонился над ними, пытаясь различить написанное, и внезапно застыл, заметив слова «Война Алой и Белой розы». Даты не было, но ему бросились в глаза строчки: «Борьба за то, чтобы заменить слабого короля более крепкой ветвью династии Плантагенетов. Две ветви королевского рода. Решительная битва. Результатом сражения было поражение королевской…»

Быть может, то, что Бен принял число «1461» за дату времен Войны Алой и Белой розы – чистое совпадение? Или здесь скрывалось тайное послание? Две ветви королевской семьи. Поражение более слабой ветви… короля-заики? Короля-антифашиста? А вдруг речь о заговоре с целью избавиться от монарха? Он просмотрел остальные бумаги, но не смог найти ничего, что напрямую указывало бы на виновность мисс Гамбл. Что, если мисс Гамбл работает на противника – например, тайно передает по рации и принимает сообщения? Но тогда к чему было присылать парашютиста с фотоснимком в кармане?

Дома Бен переоделся в городской костюм, сел на велосипед и покатил на станцию. К этому времени новости успели разлететься по деревне, и группа женщин, болтавших у дверей булочной, засыпала Бена вопросами о его роли в ночном происшествии.

– Значит, это правда была бомба? – уточнила одна. – Мы подумали, обычный пожар.

– Нет, это точно была бомба, – заверил ее Бен.

– Но зачем бомбить Фарли? – спросила другая.

– Потому небось, что это усадьба, – проворчала третья. – Сами знаете, что у этих дьяволов на уме. Запугать нас хотят, чтобы мы сдались, вот и бомбят по всему, что нам мало-мальски важно. Да только ничего у них не выйдет. Хоть все тут разбомби, мы не сдадимся.

Бен поглядел на ее обветренное морщинистое лицо. Вероятно, эта женщина вела простую скромную жизнь, никогда не ездила дальше Севенокса или Тонбриджа, однако же не побоялась бы встретить могущественного врага лицом к лицу.

А ведь кто знает – вдруг однажды настанет день, когда нам удастся их победить, подумал Бен.

Он уже садился на велосипед, когда рядом остановился грузовик с надписью на борту: «Строительные работы Бакстера». Билли Бакстер опустил стекло и высунулся наружу:

– Куда собрался, Бен?

– На станцию. На работу вызывают.

– Прыгай ко мне, подброшу.

– Не надо, спасибо. Я вполне способен доехать до станции на велосипеде.

Билл ухмыльнулся:

– На этой-то рухляди? Да он же того и гляди развалится, ты за угол завернуть не успеешь.

– Лет тридцать уже продержался – думаю, и еще протянет.

– Да ладно, что ты как неродной. Я же все равно еду в ту сторону, и вдруг, когда ты вернешься, пойдет дождь?

Бен замялся. Конечно, приятнее ехать в машине, чем крутить педали старого велосипеда до самой станции, но не ехать же с Бакстером.

– Вот кстати, – добавил Билли, – я могу тебя довезти до самого Севенокса, тогда тебе даже не придется пересаживаться с поезда на поезд.

– Я бы на твоем месте согласилась, Бен, – вмешалась одна из женщин. – Брось велосипед здесь, а мы уж отвезем его к твоему отцу.

Бену ничего не оставалось, как согласиться.

– Хорошо. Спасибо, – кивнул он, обошел грузовик, открыл пассажирскую дверь и сел рядом с Билли. Машина тронулась. – А сам-то ты куда? – спросил Бен.

– На склад лесоматериалов за Севеноксом, – ответил Билли. – Решил, что надо бы запастись досками, после того что вчера стряслось в Фарли. Ты же там был, верно? Много будет работы?

– Прилично, – признал Бен, – но, похоже, военные сами все отремонтируют. В поместье же временно располагается воинская часть, и вроде бы армейские реквизируют стройматериалы, – закончил он, с удовольствием отметив, как Билли изменился в лице.

– Но им же наверняка понадобится строитель-профессионал, – вставил тот. – Вряд ли они забьют пробоины досками крест-накрест, чтобы не протекало от дождя.

На это Бен ничего не ответил – заметил лишь:

– Ты, похоже, неплохо зарабатываешь на войне.

– Недурно, старик, недурно. Надо же пользоваться случаем, а? Ловить момент, как говорится.

– Какая жалость, что в кентских деревнях так мало домов разбомбило, – съязвил Бен.

– Не волнуйся, мне до самого конца войны найдется чем заняться. Еще и на стороне подработаю.

– Это как?

– Вот гляди, мне же бензин положен. Надо ехать то туда, то сюда, восстанавливать дома после бомбежек, и для этого добрые дяди из правительства выделяют мне добавочные талоны. Вот я и левачу – грузы перевожу. Передай своему папаше, если ему когда что понадобится, пусть приходит сразу ко мне.

– Ты о черном рынке? – уточнил Бен.

Билли ухмыльнулся.

– Спрос рождает предложение. Я же делаю доброе дело, старик. Помогаю тем, у кого слишком много добра, разделить его с теми, кому нужно.

– Ну и себя не забываешь, разумеется.

Ухмылка стала еще шире.

– Ну я же не лопух какой.

Получается, немец с парашютом никак не мог направляться к Билли Бакстеру. Тот наживался на войне и наверняка не хотел, чтобы она закончилась поскорее. А в случае немецкой оккупации… такой и немцев начнет снабжать необходимым.

Бен очень обрадовался, когда они наконец доехали до станции и тепло распрощались.

Глава пятнадцатая

В Долфин-Сквер

Бен дожидался лифта в вестибюле, пытаясь сосредоточиться на том, что скажет Максвеллу Найту. Что он мог сообщить существенного, помимо новостей о бомбе, упавшей на Фарли, и телескопе мисс Гамбл? Да еще двое иностранцев, художники, поселились в хмелесушильне. Лифт доехал до нижнего этажа, двери раскрылись. Бен ахнул, увидев Гая Харкорта, а тот воскликнул:

– Вот те раз! Крессвелл! Какая неожиданность.

– Ты что здесь делаешь? – спросил Бен.

– Я мог бы задать тебе ровно тот же вопрос, старина, – ответил Гай. – Скажем так, мы с тобой на одной стороне. Я не купился на твое «нервное истощение… надо отдохнуть…». Ты так же здоров, как и я. Выходит, нас обоих всегда рад принять у себя некий капитан из Долфин-Сквер. Так-то.

– Ого! Значит, и ты тоже? – поразился Бен.

– Скажем так, я не прочь побыть на посылках, когда меня об этом просят. А ты потом вернешься к нам на квартиру?

– Не уверен. Я ведь тоже на посылках, – ухмыльнулся Бен и вошел в открытый лифт.

Наверху Бен глубоко вдохнул и направился по коридору к нужной двери. Его провели в кабинет Максвелла Найта, который – вот те на! – оказался одет в элегантную военную форму.

– Входите, Крессвелл. – Найт поднял голову от бумаг. – Садитесь.

– Прошу прощения, сэр. Я не думал, что вы офицер, – признался Бен. – Мне следовало обращаться к вам по званию.

Найт впился в него взглядом.

– Если вам так уж интересно, то в армии я не числюсь. Но поскольку тружусь, чтобы приблизить победу, ничуть не меньше военных, то решил, что имею такое же право носить форму, как и прочие. – Тут он лукаво, как-то по-мальчишески улыбнулся. – Я даже наградил себя парой-тройкой медалей. – Он показал на орденскую планку на груди: – Вот эта – за спасение барсуков. А вон та – за умопомрачительные коктейли с мартини. – Найт снова посерьезнел. – Вам уже есть о чем доложить?

– Не уверен, сэр. Прошлой ночью на Фарли упала бомба.

– Неужели? Много повреждений?

– К счастью, не очень. Загорелся чердак, пострадала часть комнат на верхнем этаже, так что пока в них жить нельзя, но, слава богу, обошлось без жертв. Военные помогли быстро все потушить. Ну и разумеется, сам дом каменный.

– И это все? – Найт скривил губы в усмешке, которую Бен счел саркастической.

– Я обошел округу и составил список возможных подозреваемых. Боюсь, ничего интересного. – Он протянул Найту лист бумаги.

Найт изучил список.

– Старшая дочь лорда Вестерхэма, Оливия, замужем за виконтом Каррингтоном, который дружит с герцогом Виндзорским и сейчас с ним на Багамах. Она считает, что с герцогом несправедливо обошлись. Но по нашим с ней разговорам у меня не создалось впечатления, что она могла бы активно помогать немцам. Между нами говоря, она всегда казалась мне наименее умной из сестер. К тому же она паникерша. Вряд ли ей хватило бы выдержки шпионить.

– Женщины отлично умеют притворяться, – возразил Найт. – Но вы с ней всю жизнь знакомы, так что поверю вам на слово. – Он помолчал, затем спросил: – Кто еще?

– Я внес в список гувернантку леди Фиби. Образованная женщина, из хорошей семьи; по слухам, дописывает дипломную работу. Тем не менее на окне в комнате у нее стоял телескоп. И она очень волновалась за свои бумаги. Я подумал – вдруг она следит за тем, какие самолеты куда летают с аэродрома Биггин Хилл и потом как-то передает это в Германию?

Найт кивнул:

– Интересно. Да, как раз человека такого типа они могли бы использовать. Обижена на всех, считает, что жизнь обошлась с ней несправедливо. Возможно, хочет отомстить высшим чинам.

– Она показалась мне милой и порядочной, – добавил Бен. – Говорит, что пользуется телескопом для наблюдения за птицами.

– Правда? – улыбнулся Максвелл Найт. – Пожалуй, стоит ею заняться. Изучите ее бумаги. Обыщите комнату, вдруг эта гувернантка прячет рацию.

– Я просмотрел те ее бумаги, которые пострадали при бомбардировке, и все они, похоже, касаются дипломной работы по истории, которую она пишет. Но вот любопытная деталь: там речь о Войне Алой и Белой розы. А две величайшие битвы в этой войне произошли в 1461 году. Уж не знаю, совпадение это или…

– Любопытно, – кивнул Найт. – Лично я не очень-то верю в совпадения. Советую вам понаблюдать за ней и тщательнее осмотреть ее комнату.

– Слушаюсь, сэр. – Бен с отвращением подумал о предстоящем задании.

– Кто-нибудь еще вызвал у вас подозрение?

– В округе есть люди, которые процветают, несмотря на войну, и вот они-то, сдается мне, расстроятся, если она вдруг возьмет и закончится. А, и вчера вечером я познакомился с парой, которая, похоже, симпатизирует немцам, вдобавок они поддерживают герцога Виндзорского. Это лорд и леди Масгроув. Вы найдете их в списке. Он из Канады, не так давно унаследовал поместье. Судя по всему, у них куча денег и достаточно талонов на бензин, чтобы раскатывать туда-сюда. До недавних пор никто из соседей о них слыхом не слыхал, и я поневоле заподозрил, что, возможно, Масгроувы не те, за кого себя выдают. Но до их поместья миль пять-шесть, да и почему, в таком случае, парашютист не спустился на их собственное поле?

– Логично, – согласился Найт.

– Есть еще два художника-иностранца, которые недавно поселились в перестроенной хмелесушильне. Один называет себя датчанином, другой русским. Мне показалось, что они слишком зациклены на себе, чтобы быть шпионами, но вот одна деталь: у них на стене висит картина, русский сказал, что это его работа, на самом же деле ее написал совсем другой художник, причем известный.

– Проверим, – пообещал Найт. – Иностранцам положено регистрироваться, так что будет нетрудно выяснить, что к чему. Это все?

– Еще хирург-еврей из Вены, который живет у нашего местного доктора. Естественно, о нем сплетничают, поскольку говорит он с немецким акцентом. Но он рассказывал мне, как его преследовали в Австрии. Опять же, он приехал недавно, так что проверить его слова будет нетрудно. Да, и еще австрийская сельхозработница, которая встречается с солдатом. Между прочим, так легко можно добыть любую информацию.

Найт поднял глаза от бумаги:

– А как насчет слухов? Таких, знаете ли, скандальных?

– Люди, похоже, считают, что парашютист был немецким шпионом, который прибыл для наблюдения за аэродромом Биггин Хилл.

– Вы прекрасно потрудились. – Найт сложил листок. – Итак, что же дальше?

– Как я понимаю, то место на фотоснимке еще не определили? – спросил Бен.

– Пока нет.

– Тогда у меня есть пара предложений. Как я уже говорил, вполне возможно, что числа на фотографии – историческая дата, которая относится к Войне Алой и Белой розы. Там было два крупных сражения, одно на уэльской границе, а другое в Йоркшире. Я подумал, а не съездить ли мне туда, поглядеть на поля тех сражений и проверить, похожи ли они на место на снимке.

– Всенепременно, – согласился Найт. – Хотите проверить все, что можно?

Бен замялся.

– А мне положены талоны на дорогу, официальная причина для командировки и так далее?

– Еще не хватало, – отрезал Найт. – Этого кабинета не существует, Крессвелл. За его пределы не выходит ничего, что можно отследить и связать с нами. Сохраняйте все чеки, и мы возместим вам расходы.

Бен поднялся: беседа явно была окончена. Ему хотелось спросить о Гае Харкорте – дескать, он в курсе, что и Гай работает на Найта, но Бен подумал, что здешние правила, вероятно, требуют, чтобы никто никого не узнавал и уж тем более не обсуждал.

– А, и вот еще что, Крессвелл, – сказал Найт. – Не экономьте. Остановитесь в приличной гостинице. Позвольте себе в кои-то веки попировать.

На пороге Бен обернулся – Найт, развернув кресло к окну, любовался Темзой.

– Простите, сэр, – проговорил он, – но я не могу отделаться от мысли, что бомба имеет отношение к тому, первому инциденту.

Найт повернулся к нему.

– То есть с парашютистом? И какие у вас соображения на этот счет?

– Я, конечно, не уверен, но когда две отдельные операции противника происходят в считаных ярдах друг от друга, поневоле задашься вопросом, есть ли между ними что-то общее. Вот я и подумал: что, если парашютиста прислали, чтобы кого-то убить, а поскольку это не удалось, дом разбомбили. – Он замолчал, поскольку Найт ничего не ответил. – Я понимаю, что это звучит нелепо, но…

– Отнюдь, – возразил Найт. – То есть вы полагаете, что противник готов пойти на риск, лишь бы прикончить лорда Вестерхэма или кого-то из его дочерей?

– Если честно, то нет, сэр.

Найт глубоко вздохнул.

– Я думаю, вероятнее всего, дело обстоит так: немцы знают, что в доме расквартирована военная часть. Нетрудно ведь разглядеть во дворе армейские автомобили, пусть и закамуфлированные. Следовательно, не исключено, что бомба была предупреждающая – с целью продемонстрировать, что неприятель в курсе дислокации Западно-Кентского полка и дело так не оставит.

– Да, сэр. Я пришел к тому же выводу.

Бен снова собрался уходить.

– С другой стороны, – добавил Максвелл Найт, – я должен сообщить вам кое-что о семействе лорда Вестерхэма. Не думаю, что это как-то связано с парашютистом или бомбой. Однако… парижское гестапо схватило леди Маргарет Саттон.

– Ничего себе! – вырвалось у Бена. Он и сам понял, что это прозвучало по-детски. Кровь отхлынула от лица. – Они схватили Марго? Из-за любовника-француза?

– Возможно, – согласился Максвелл Найт. – А может, потому что она работала на нас.

– Марго была разведчицей?

– В некотором роде. Она пришла в наше посольство, когда оно еще не закрылось, и спросила, не может ли быть нам полезна, раз уж все равно застряла в Париже. Ей выдали рацию, и она передавала сообщения по цепочке. Если немцы обнаружат аппарат, то ее, скорее всего, будут пытать, а потом расстреляют.

– И вы не попытаетесь вытащить ее оттуда?

– Как раз сейчас этим и занимаемся.

– Сэр, – сказал Бен, – я бы хотел вам в этом помочь.

Найт усмехнулся, уже не скрываясь:

– Я ценю вашу отвагу и верность, но подозреваю, что если бы не больная нога, вы бы уже летали на истребителе. Вы уверены, что сумеете карабкаться по парижским крышам, спускаться по водосточным трубам и убегать от немцев, стреляя через плечо?

Бен открыл было рот, чтобы ответить, но Найт еще не закончил.

– И если уж на то пошло, сумеете ли вы хладнокровно перерезать горло часовому? Для такого рода заданий нужен особый склад характера. Поэтому мы посылаем на них только диверсантов. Их всему этому учат.

– Ее семья в курсе?

– Нет, и вы тоже не скажете им ни слова, пока задание не будет успешно выполнено. Если же у нас ничего не выйдет, решим, где и когда поставить их в известность.

Бен кивнул.

– Если можно, сообщите мне, чем дело кончится.

– Хорошо. Там видно будет, – отмахнулся Найт. – Ступайте. Продолжайте поиски.

Уходя из кабинета, Бен заметил, что секретарша Максвелла Найта, Джоан Миллер, одета так элегантно, как будто собиралась на ланч в «Савое». Серый шелк, жемчуга, легкий макияж.

– Великолепно выглядите, мисс Миллер, – сказал он.

– Благодарю вас, мистер Крессвелл, – улыбнулась она. – У меня встреча с очень важными персонами. По такому случаю имеет смысл принарядиться.

Бен вышел на улицу и покачал головой. В Долфин-Сквер он всегда чувствовал себя Алисой в Стране чудес. Не приснились ли ему все эти люди? Да и есть ли в его задании хоть какой-нибудь смысл?

Глава шестнадцатая

В Блетчли-Парке

В воскресенье вечером Памела возвращалась в Блетчли на поезде. Накануне Джереми предложил ее подбросить.

Дело было так: он только что привез ее домой после ужина в пабе на берегу реки Медвэй. Обстановка в пабе была романтичная, а вот кормили скверно. Треска оказалась жесткой как подошва, а капуста из-за долгой варки превратилась в склизкое серое месиво. Они посмеялись над этим, сравнивая стряпню из паба с едой в Нетеркоте.

– Тебе правда надо возвращаться на работу? – спросил Джереми.

– Конечно. У нас и так людей не хватает, чудо, что меня отпустили на целую неделю. Наверное, потому, что меня вымотали бесконечные ночные смены, да и на Рождество я толком не успела отдохнуть.

– Тогда поехали вместе, мне все равно нужно в город. Заскочу к эскулапам в больницу Св. Варфоломея, пусть убедятся, что ранение отлично зажило, я здоров и могу возвращаться к работе.

Вероятно, Джереми заметил испуг на лице Памелы, потому что тут же добавил:

– Да нет, не к полетам, старушка. Как бы мне ни хотелось, едва ли в ближайшие месяцы мне разрешат летать. Но мне обещали подыскать занятие в министерстве авиации. Не могу сказать, что мне не терпится выйти на службу. Судя по вашим с Беном рассказам, нашего брата допускают лишь до скучной рутинной работы. А я хочу прокладывать маршруты для бомбардировщиков или, например, анализировать аэрофотоснимки!

– Еще бы! – рассмеялась Памела. – Но должен же кто-то делать и скучную работу. Если не разложить бумаги в образцовом порядке, невозможно будет быстро найти нужную информацию, а заминка может дорого стоить.

– Ты права. – Он улыбнулся ей в ответ. – Но мне всегда было скучно заниматься обычным делом. В школе меня не раз ругали за то, что я не могу сосредоточиться и взяться за учебу. Но зато потом я блестяще сдал экзамены, и им пришлось взять свои слова обратно. Так-то!

– Не стоит расходовать бензин, в город можно прекрасно доехать на поезде, – сказала Памела.

– Не волнуйся, мой отец ведь практически сам себе выписывает талоны на бензин. Ему постоянно приходится ездить в Лондон.

Памела представила с беспокойством, как Джереми начнет настаивать, чтобы отвезти ее до самого Блетчли. Этого допустить было нельзя.

– Так уж и быть, подбрось меня до станции, – согласилась она, – но дальше я поеду на поезде. Мне оплачивают проезд.

– Тебя послушать, так можно подумать, что ты пытаешься от меня отделаться.

– Ничего подобного. Мне с тобой хорошо, ты же знаешь. Сегодня мы прекрасно провели время, разве нет? Просто… ну, мне хочется привести мысли в порядок, прежде чем я вернусь на работу. Не исключено, что мне снова придется выйти в ночную смену.

– Они не имеют права заставлять женщин работать по ночам, – заметил Джереми. – Пожалуй, поеду с тобой и скажу им.

– Даже не думай! – Она шлепнула его по руке.

Он схватил ее за руку, притянул к себе, стал страстно целовать и незаметно уложил на сиденье. Она вдруг с пугающей ясностью почувствовала, как он навалился на нее всей тяжестью, как засовывает язык ей в рот, пытается коленом раздвинуть ей ноги и шарит рукой по телу, опускаясь все ниже. Памела вывернулась и оттолкнула его руку.

– Джереми, не здесь! Мы же у моего дома. Нас могут увидеть.

Он впился в нее взглядом.

– Я начинаю сомневаться, что у тебя еще остались ко мне какие-то чувства. Раньше ты меня любила, я это знаю. А ведь мои чувства к тебе не изменились. Ничего не могу с собой поделать – я тебя хочу. Я отчаянно тебя хочу. Тем не менее каждый раз, когда мне удается подобраться поближе, ты меня отталкиваешь.

– Я не нарочно, – пояснила она. – И я по-прежнему тебя люблю. Я мечтала о тебе каждый день, когда тебя здесь не было, засыпала с твоим снимком под подушкой. И я хочу заняться с тобой любовью. Просто… – Она смущенно хихикнула. – Я девственница, мне двадцать один год, и я боюсь сделать следующий шаг.

Джереми рассмеялся.

– Значит, нам придется как-то решить этот вопрос. Я не стану тебя торопить. Устрою все так, чтобы это произошло в нужное время в нужном месте. В нашей лондонской квартире очень уютно и спокойно, нас никто не потревожит. Мейфэр[32] все-таки. Вдали от родительских глаз. Я переезжаю туда в конце недели. Ты ведь меня навестишь?

– Конечно, – согласилась Памела. – Правда, не знаю, когда мне снова дадут отпуск.

– Для начала приезжай на новоселье. Я думаю устроить вечеринку по этому поводу – в ту среду, чтобы хоть немного обжиться. Ты свободна по вечерам?

– Зависит от того, в какую смену я работаю.

Он нахмурился:

– Но ты ведь можешь на один вечер поменяться с коллегой? Не работаешь же ты семь дней в неделю без перерыва?

– Нет, конечно!

– И можешь добраться до города поездом?

– Да, запросто.

Он взял ее за руку, принялся перебирать пальцы.

– Тогда давай условимся на следующую среду. Я сто лет не устраивал вечеринок. Если хочешь, приводи подруг. Я уверен, что мой старик припрятал в той квартире отличную выпивку. Поможем ему от нее избавиться, а то вдруг явятся немцы и все конфискуют.

Памела сидела очень прямо, борясь с желанием расправить юбку.

– Думаешь, нас все-таки оккупируют?

– Боюсь, что это неизбежно, – ответил Джереми. – Вспомни хотя бы, как легко они вошли во Францию и Бельгию, в Данию и Норвегию. А мы чем лучше?

– Нас никто не сумел покорить с самого 1066 года, – напомнила Памела. – Наполеон захватил всю Европу, но Британию победить не смог.

Джереми похлопал ее по коленке:

– Так держать. Мы будем сражаться с ними на пляжах, мы будем сражаться с ними в пивных и в общественных уборных…

– Джереми, не ерничай. Это была блестящая речь. Мистер Черчилль великолепный оратор.

– Прости. Ты права. Но какими бы мы ни были гордыми и отважными, нам попросту не хватит оружия, чтобы дать отпор вермахту. Разве что Америка одолжит, тогда еще есть шанс. Но они не мычат, не телятся, и кто знает, когда наконец определятся?

Памела вздрогнула.

– Не будем об этом. Ты дома, в безопасности, а остальное неважно.

– И ты придешь ко мне на вечеринку?

– Обещаю сделать все, что в моих силах.

Памела прокручивала в голове этот разговор в поезде из Лондона в Блетчли. Вечеринка. Это будет довольно безопасно – чем больше народу, тем безопаснее. Однако она понимала: рано или поздно придется смириться с тем, что их с Джереми отношения неизбежно изменятся. Он хочет заняться с ней любовью. Раньше она думала, что ей самой хочется того же, только в ее воображении это предполагало брак, а в его, похоже, нет. Памела была наслышана о девушках, оказавшихся в интересном положении. Таких девушек отсылали в деревню, и никто никогда не упоминал о младенце.

Но ведь Джереми женится на мне, если такое случится, подумала она. Ну конечно, женится. Кроме того, мысленно добавила она, мне кажется, Джереми разбирается в подобных вещах, а значит, и не допустит непоправимого.

К тому времени, как поезд прибыл в Блетчли, ей стало лучше, и она вдруг поняла, что ей не терпится снова приступить к работе. Когда Памела вошла в их с Трикси квартиру, подруга сидела на своей кровати и осторожно надевала шелковый чулок. Увидев Памелу, девушка подняла голову и улыбнулась:

– О, ты вернулась! Минутку, я пытаюсь не пустить стрелку на единственной целой паре. Не представляю, как буду дальше выкручиваться. Видимо, придется рисовать сзади на ноге шов, как это делают все остальные. – Она осторожно потянула чулок вверх и закрепила подвязкой. – Хорошо отдохнула?

– Да, спасибо. Если не считать, что на наш дом сбросили бомбу.

– Бомбу? С ума сойти, какой ужас. И что, разрушили?

– Слава богу, нет. Так, мелкие повреждения. У нас расквартирован Западно-Кентский полк, и все солдаты мгновенно кинулись на помощь. Погасили огонь, прежде чем он успел распространиться.

Трикси лукаво усмехнулась.

– Пожалуй, и правда надо бы приехать к тебе в гости, если там бегают все эти красавчики-солдаты. Кстати, о красавчиках – ты увиделась с несравненным Джереми Прескоттом?

– Да.

– И как он? Совсем… эээ… оправился?

– Все еще немного бледный и худой, но безусловно на пути к выздоровлению. Он теперь смахивает на поэта-романтика – ну, ты знаешь, вроде Китса на смертном одре. Но быстро идет на поправку. – В ее памяти промелькнула картинка: Джереми повалил ее на сиденье автомобиля. – Да, стремительно идет на поправку.

– Ну и как? Вы, наверное, отлично провели время? Давай, исповедуйся. Расскажи тете Трикси все.

– Да нас обычно окружали родственники, – отмахнулась Памела. – Правда, однажды мы съездили поужинать в паб, и потом он отвез меня домой.

– Боже, помню, как я раз возвращалась с ним в такси после одного бала дебютанток, – хихикнула Трикси. – Милая моя, я понятия не имела, что можно заниматься такими вещами на заднем сиденье такси. Никто мне не говорил, что он НБТ.

– Что такое НБТ? – спросила Памела, ни на минуту не поверив Трикси, та ведь известная выдумщица.

– НБТ – «небезопасен в такси». Это же распространенное среди дебютанток кодовое слово. Ты что, в монастыре выросла?

– Нет, но Фарли не многим лучше. Мои родители сущие ханжи, и я вообще ничего не знала, пока не уехала в швейцарский пансион.

– И там наверняка научилась не только делать реверансы и принимать гостей. Я, во всяком случае, уж точно, – сказала Трикси с лукавой улыбкой. – Ах, какие там были лыжные инструкторы! Воплощенная мужественность. – И она принялась обмахиваться рукой, будто ей не хватает воздуха.

Памела засмеялась, хоть и немного нервно.

– Ну так что, попросил Джереми твоей руки? Или вы еще раньше пришли к соглашению, как говорили в старину?

Памела почувствовала, что краснеет.

– Джереми считает, что нельзя думать о свадьбе, пока идет эта ужасная война.

– Что ж, он прав, – сказала Трикси. – И какой вообще смысл выходить замуж, когда одежда по карточкам? Уж я-то не намерена венчаться в какой-то мешковатой юбке с жакетом. У меня все будет как положено: шлейф длиной добрых двенадцать футов, фата, а на платье пойдут ярды и ярды великолепного шелка. И еще, конечно, надо будет пошить хорошенькое приданое.

– То есть ты намерена венчаться в белом? – спросила Памела, иронически приподняв бровь, на что Трикси залилась хохотом.

– Милая моя, если бы в белом венчались только девственницы, невест в белых платьях было бы раз-два и обчелся!

Меж тем Трикси натянула второй чулок, встала с кровати, оглядела себя в зеркале и одобрительно кивнула.

– Идешь развлекаться? – поинтересовалась Памела.

– Какое там. Парень из Шестого корпуса, с которым я встретилась на концерте, позвал меня в кино. Для меня этот умник чересчур серьезен, но в этой дыре все такие. Они же сюда не отдыхать едут, правда? Вот я и решила, что уж лучше сходить в кино, чем сидеть дома и жевать говяжью запеканку миссис Энтвистл. Кстати, на этой неделе кормили отвратительно. Вареная капуста, картофельное пюре и тушенка три вечера подряд. Я все думала о тебе – ты-то небось пировала. Удалось вкусно поесть?

– Еще как, – похвасталась Памела. – Особенно на обеде у Прескоттов. Устрицы, жаркое из свинины, шоколадный мусс. И к каждой перемене блюд полагалось отдельное вино. Я думала, умру от счастья.

– Где они все это раздобыли?

– Судя по всему, на черном рынке. У сэра Уильяма везде связи.

– Если хочешь купаться в роскоши до конца своих дней, поскорей жени Джереми на себе, пока его не увела другая девица. – Трикси густо накрасила губы помадой. – Так когда ты с ним снова увидишься? Кент ведь не так-то близко, за день туда-обратно не обернешься.

– На этой неделе он переезжает в родительскую квартиру в Лондоне, – сказала Памела, – приступает к работе в министерстве авиации. В будущую среду собирается устроить вечеринку. Надеюсь, меня в этот день не поставят в ночную смену. Может, получится с кем-нибудь поменяться.

– Вечеринка? Как чудесно. Можно с тобой?

Памела замялась. Она была уверена, что Трикси мечтает охмурить Джереми. Но отказать тоже не было причины.

– Да, да, конечно, – согласилась Памела. – Если нам обеим удастся освободить себе вечер. Я предупредила Джереми, что, возможно, мне назначат ночное дежурство, тогда вряд ли удастся отпроситься.

– Может, еще и не назначат, – заметила Трикси. – В пятницу мне передали записку от капитана Тревиса, он велит тебе зайти к нему, как только вернешься.

– Ну и ну, – удивилась Памела. – Надеюсь, меня не будут ругать.

– А с чего бы? Ты же ничего такого не натворила? Не выдала государственную тайну? Не проболталась о своей здешней работе, упаси господи?

– Нет, ничего подобного, хотя дома было довольно трудно сдержаться. Все думают, я занимаюсь какой-то скучной бумажной работой в безликом министерстве, а я не могла им рассказать, как важно то, что мы в действительности делаем.

– А так ли оно важно? – пожала плечами Трикси. – Иногда я в этом сомневаюсь. Я ведь действительно просто-напросто делаю бумажную работу в безликом министерстве, но твоя должность, вероятно, поинтереснее моей.

– Ничуть, – поспешно возразила Памела, – но, по крайней мере, я знаю, что я – шестеренка в огромном механизме, который действительно работает. А остальное неважно.

– Теперь мне положено вскочить на ноги, помахать флагом и спеть «Правь, Британия»? – рассмеялась Трикси.

Памела шутливо ее пихнула:

– Заткнись и иди уже в кино. А я, пожалуй, спущусь и, набравшись смелости, расправлюсь с картошкой миссис Энтвистл.

Глава семнадцатая

В Блетчли-Парке

На следующий день в восемь часов утра Памела оставила велосипед у главного здания и направилась к внушительной входной двери. Погода стояла великолепная. На поверхности воды играли солнечные блики, по озеру скользили лебеди, в небе порхали и кружились голуби, в воздухе стоял аромат жимолости и роз. В такой день впору устроить пикник на берегу реки. Мысленно Памела перенеслась в ленивые летние деньки в Фарли, однако тут же отогнала это воспоминание и вошла в темный вестибюль. Она все гадала, где же проштрафилась – не считая обморока, конечно. А вдруг ей скажут, что она не годится для здешней работы, и с позором отошлют домой? Но ведь она не первая упала в обморок на этой работе, некоторые даже получали нервный срыв. Она прекрасно понимала, что долгие смены, тяжелые условия и постоянное напряжение кого угодно доведут до ручки.

Заслышав шаги Памелы по плиточному полу, дежурная высунулась из своего закутка:

– А, леди Памела! Прошу вас, поднимайтесь. Я позвоню капитану Тревису и сообщу, что вы пришли.

Она говорила весело и бодро. Памела воспрянула духом, но тут же подумала, что вряд ли секретарши в курсе дел сотрудников. Она поднялась по деревянной лестнице с резными перилами и постучала в дверь.

– Леди Памела! – благодушно приветствовал ее капитан. – Присаживайтесь, прошу вас. Хорошо отдохнули дома за эту неделю?

Памела села на краешек стула с прямой спинкой, лицом к столу красного дерева, за которым сидел капитан.

– Да, благодарю вас, сэр. Выспалась как следует, отъелась, пришла в себя.

– Отлично, – сказал он, – поскольку вы мне нужны в добром здравии. Для вас есть новое задание. Оно немного необычно даже для Блетчли, и никто не должен о нем знать. Вы понимаете? Вам, разумеется, не привыкать хранить тайну, но сейчас это особенно важно.

– Понимаю, сэр.

Он наклонился к ней.

– Что вам известно о «Новой Би-би-си»?

– Это ведь радиостанция, которая вещает из Германии? Выдает себя за британскую и распространяет ложные сведения?

– Вот именно. – Чтобы подчеркнуть свои слова, он поднял палец. – Ее создали, чтобы посеять страх и отчаяние в сердцах британцев, сломить их волю к сопротивлению и вынудить приветствовать немцев, когда те высадятся здесь.

– Сомневаюсь, что многие британцы этому верят, сэр, – заметила Памела.

– Вы удивитесь, когда узнаете, сколько их. Некоторые верят всему, что говорят по радио. Не все же такие опытные, как мы с вами. Но не об этом речь. Возможно, вы также слышали, что в нашей стране действует пятая колонна. Это не обязательно иностранцы. Туда входят и британцы, мужчины и женщины, которые по каким-то своим причинам сочувствуют Германии и готовы всеми силами помогать герру Гитлеру.

– Не может быть, сэр! – воскликнула Памела. – То есть мне приходилось слышать о пятой колонне, но мне всегда казалось, что к ней относятся какие-нибудь подозрительные русские эмигранты и, конечно, фашисты, сторонники Освальда Мосли[33].

– Вы даже не представляете, сколько народу обрадовалось бы вторжению противника, – возразил капитан. – Даже из числа наших с вами знакомых. Собственно, мы подозреваем, что как раз в настоящее время готовится заговор. Мы не знаем точно, в чем он состоит, но есть вероятность, что речь об устранении королевского семейства и возвращении герцога Виндзорского на трон. Как известно, у него сильные пронемецкие симпатии – он их уже продемонстрировал.

– Ой, кошмар какой! – выпалила она и поняла, что это прозвучало по-детски.

– И здесь вступаете вы, леди Памела, – продолжал капитан Тревис. – Ваше непосредственное начальство хорошо о вас отзывается. Вы находчивы и наблюдательны, вдобавок мыслите нестандартно. Итак, вот что от вас требуется. Неподалеку у нас есть радиостанция, где девушки из Женской вспомогательной службы ВВС слушают и записывают все немецкие радиопередачи. Вы будете ежедневно получать тексты эфиров этой «Новой Би-би-си», и ваша задача – выявить все, более-менее похожее на зашифрованное сообщение для сочувствующих. Например, они несколько раз повторят какую-либо фразу, давая понять, что дальше следуют инструкции. Не могу вам сказать, на что именно следует обратить внимание, поскольку сам не знаю. Но вы сообразительны. Я верю, что не ошибся, выбрав вас для этого задания.

– А я буду и дальше работать в моем прежнем корпусе, сэр?

– Конечно, нет. Не исключено, что даже здесь, в Блетчли, скрываются пособники Германии.

– Неужели?

– Нельзя быть такой наивной, леди Памела. В абвере[34] тоже не дураки сидят. Они постоянно пытаются протолкнуть своих приспешников куда только можно. Как видите, именно поэтому и необходима полная секретность.

– Разумеется. Но что мне сказать ребятам, с которыми я работала прежде, если я с ними столкнусь в столовой? И соседке по комнате?

– Что вас отобрали для специального задания при капитане Тревисе, поскольку ему нравится, когда его бумаги сортируют хорошенькие девушки.

Тут она не удержалась от смеха.

– Значит, я буду работать здесь?

– Да. Я освободил для вас кабинет на верхнем этаже. Отчитываться будете исключительно передо мной. Вы поняли?

– Да, сэр. Надеюсь оправдать ваше доверие, – проговорила она. – Так я буду работать одна?

– Нет, с напарником. Очень сообразительный молодой человек. Он будет искать зашифрованные сообщения в передачах других немецких радиостанций. Я надеюсь, вы поможете друг другу распознавать возможные шифровки среди невинных сообщений, а также – что вы эти шифровки, собственно, расшифруете.

Памела ничего не ответила, и Тревис добавил:

– Я верю в вас без колебаний и считаю, что вы – тот самый человек, который требуется для этой работы.

– Когда приступать? – спросила она.

Он улыбнулся, и на секунду его суровое лицо смягчилось.

– Лучше всего – прямо сейчас.

Памела вышла от Тревиса, поднялась на один лестничный пролет и прошла в отведенный ей кабинет на верхнем этаже. Прежде там явно располагались комнаты прислуги. Стены не были обшиты деревом, и весь этаж казался необжитым, пыльным и заброшенным. Она открыла нужную дверь и вскрикнула, заметив краем глаза, как справа что-то мелькнуло. Из-за стола вскочил худой долговязый парень.

– Ей-богу, вы меня напугали, – со смехом призналась Памела. – Я не ожидала никого здесь увидеть. Значит, вы и есть мой сообщник?

Он обошел стол и протянул ей руку.

– Квакки Брейсвейт, – представился он. – А вы – леди Памела Саттон.

– Правильно, – сказала она. – Как я понимаю, Квакки – не настоящее ваше имя?

– Для начальства я Реджинальд, – признал он. – Но в Винчестере[35] меня прозвали Квакки, с тех пор так и повелось. Вы, возможно, не помните, но мы с вами уже встречались. По-моему, мы танцевали на одном балу дебютанток, когда вы вышли в свет. У вас, наверное, до сих пор синяки на ногах.

– То-то мне показалось, что я вас где-то уже видела, – ответила она. – И я уверена, что вы были далеко не единственным, кто оттоптал мне ноги в том сезоне. Девочкам положено брать уроки танцев, но почему-то никому не приходит в голову отправлять мальчиков учиться тому же. К слову, я так рада, что мы будем работать вместе. Это новое задание такое сложное, и мне бы не хотелось заниматься им в одиночестве.

– Наверняка вы очень умны, в противном случае они не поручили бы подобную работу женщине. Надо полагать, вы и сами уже заметили, что самое интересное здесь обычно достается мужчинам, а женщинам приходится довольствоваться секретарским делом, несмотря на то что зачастую они куда способнее.

– Значит, мне повезло, – сказала Памела. – Я занималась довольно интересным делом, но не дешифровкой. Понятия не имею, как к этому подступиться. Придется вам меня научить.

Он показал на распечатки с телетайпа, лежавшие на столе:

– Со станции Y нам уже прислали первую пачку записей. Давайте просмотрим их вместе, и я покажу вам, на что обращать внимание.

Они встали рядом у стола. Памела пробежала глазами первую страницу.

Дорогие британские друзья! Мы сожалеем, что ваше безрассудное правительство заставляет вас страдать без нужды. Мы возьмем ваши земли, как и планировали, и вы не сможете ничего сделать, чтобы остановить мощь вермахта. Но те из вас, кто будет нам помогать, кто примет нас с распростертыми объятиями, убедятся, что переход от одной власти к другой будет гладким и жизнь быстро нормализуется. Снова зажгутся фонари, откроются пабы и кинотеатры. Снова появятся в изобилии продукты.

– Какая чушь! – воскликнула Памела, и Квакки усмехнулся. – Никто ведь этому не верит, правда?

– Знали бы вы… – пробормотал он. – Особенно когда слышат вот такие новости, – показал он пальцем на строчки ниже.

Банк Англии бесстыдно обманывает британский народ. Фунт уже полностью потерял ценность, и правительство печатает…

Они продолжили читать. Сообщения о числе потопленных британских кораблей, грузовых судов, которые уже никогда не довезут запасы продовольствия к британским берегам. Великобританию ждет скорый голод. При этом в погребах под Уайтхоллом[36] хранятся запасы еды, чтобы члены правительства и прочие власть имущие продолжали хорошо питаться, в то время как обычные трудящиеся вынуждены давиться хлебом из опилок.

После деморализующих и лживых новостей пошли сообщения якобы от британских военнопленных, содержавшихся в немецких лагерях.

От сержанта Джимми Болтона, КВВС, Хорнчерч, ныне военнопленного в Шталаге номер 16. Послание жене, Минни: «Не волнуйся обо мне, старушка. Я здоров, меня кормят и обо мне заботятся. Выше голову, скоро я буду дома».

– Я бы на месте его жены не особо на это рассчитывал, – заметил Квакки.

Памела кивнула.

– Омерзительное коварство, – согласилась она, – но я не вижу ничего похожего на зашифрованное сообщение. Я ожидала встретить что-то вроде «Еж выходит в полночь», но ничего подобного здесь нет.

Квакки рассмеялся.

– У немцев довольно изобретательные шифры. Давайте проверим, может быть, первые буквы в словах какого-нибудь предложения складываются в осмысленную фразу.

Они попробовали, но ничего не вышло. Перебрали похожие сочетания – второе предложение каждого выпуска новостей. Изучили имена фальшивых военнопленных.

– Болтон – явно населенный пункт, – предположила Памела.

Квакки покачал головой:

– А Симс и Джонсон – нет. Пока ничего не бросается в глаза. Никаких повторяющихся слов или предложений. Возможно, придется просмотреть записи за несколько дней, чтобы установить, не повторяются ли определенные фразы ежедневно в одно и то же время.

К концу первого дня Памела почувствовала, что начальство переоценило ее способности и что скоро ее с позором вернут на прежнее место.

Дома ее уже поджидала Трикси.

– Ну так что, о чем шла речь? Рассказывай! Капитан Тревис сделал тебе выговор?

– Вовсе нет, – ответила Памела. – Меня переводят в другой отдел. Там, где я работала раньше, и без меня народу хватает, а в главном корпусе требуются сотрудники. Как сказал капитан Тревис, ему нравится видеть рядом с собой хорошенькое личико.

Трикси покачала головой:

– Ох уж эти мужчины! Было бы забавно, если бы женщина сказала: «Наймите молодого человека, люблю смотреть, как парни играют мускулами».

Памела рассмеялась.

– Уверена, что некоторые начальницы именно так и рассуждают. Но должна признать, что рада покинуть тот корпус. Если все важные шишки работают в особняке, то уж его-то гарантированно будут как следует отапливать зимой. Да и столовая под боком, успею забежать в перерыв.

– Но тебе по-прежнему будут поручать всякую скучищу, как и мне, – заметила Трикси. – Когда они наконец поймут, что мы, женщины, тоже способны на многое и вполне могли бы заниматься дешифровкой наравне с мужчинами?

– Когда у них не останется другого выхода, наверное, – предположила Памела. – Вообще, насколько я понимаю, там работают по-настоящему мозговитые парни, гении математики. Мне математика давалась неплохо, но я в жизни не стала бы, например, изобретать новые способы решения алгебраических задач и мысленно жонглировать цифрами, как эти ребята.

– Сдается мне, они все полоумные, – сказала Трикси. – Взять хотя бы того парня, который водил меня в кино. Он гудел сквозь зубы, нервно постукивал ногой по полу и ограничился тем, что обнял меня за плечи одной рукой. Так что нормальные тут только мы с тобой.

Памела хотела было ответить, что будет работать с парнем, с которым танцевала, когда только вышла в свет, но вспомнила, что даже такие мелочи должны оставаться тайной.

Прозвенел гонг.

– Наверное, нам лучше спуститься и отважно взглянуть ужину в лицо, – предложила она. – Боюсь, пахнет вареной рыбой.

– Ой нет, только не ее отвратительная отварная рыба, – скривилась Трикси. – По крайней мере, тушенку даже нашей хозяйке не под силу испортить. Может, наберемся храбрости и сбежим в паб, выпьем там пива и закусим мясной слойкой?

– Ну да, и этим навлечем на себя ее гнев, чтобы до скончания времен получать самые жилистые огрызки мяса? А ты заметила, как она всегда подсовывает лучшие кусочки этому противному мистеру Кэмпиону?

– Конечно, заметила. Он ей нравится. Но, увы, она ему – нет. И его можно понять! – Трикси весело рассмеялась, потом снова посерьезнела. – Наверняка где-нибудь неподалеку найдется квартира поприличнее этой. Я бы спросила у своих, нет ли у нас тут знакомых, но не имею права разглашать, где нахожусь. Будет обидно, если выяснится, что в каких-нибудь пяти милях отсюда в собственном особняке живет мой престарелый дядюшка и три раза в неделю ест фазанов. – Она взяла Памелу под локоть: – Ладно. Пойдем вниз, примем вызов судьбы в виде вареной трески. А потом сходим в паб и выпьем пива. Я угощаю.

Глава восемнадцатая

Бен: дома и не только

Вернувшись из Лондона домой, Бен стал размышлять, как бы устроить обыск в комнате мисс Гамбл, хотя, собственно, особенных сложностей тут не предвиделось – по утрам гувернантка наверняка занимается с Фиби. Однако опасность состояла в том, что все в доме знают Бена в лицо. Если он столкнется с членом графского семейства, надо будет убедительно объяснить свое присутствие; не исключено, что его пригласят выпить чаю. А если его заметят на лестнице, ведущей к квартирке над конюшней, придется как-то выкручиваться.

Тут в комнату вошел отец и с удивлением посмотрел на Бена:

– О, так ты вернулся. Я полагал, что ты уехал в Лондон.

– Короткое совещание, – пояснил Бен. – Правда, теперь мне снова придется уехать на пару дней, на этот раз на север.

– А что тебе делать на севере? – удивился отец. – Мне казалось, ты работаешь в какой-то конторе.

– Так и есть, так и есть, – поспешно заверил его Бен. – Но мне велели отвезти кое-какие документы в научно-исследовательский центр. В нынешние времена необходима особая осторожность. Почту могут перехватить.

– Неужели? Не может быть! Британская почта – учреждение надежное.

– Мало ли что. Пособники Германии везде просочились.

– Это всего лишь паникерские слухи. Я считаю, что их распространяет противник, дабы вселить страх в наши сердца и заставить нас подозревать друг друга. Чтобы мы поверили, будто немцы вот-вот высадятся на побережье. Ты ведь знаешь, полдеревни думает, что тот несчастный, у которого не раскрылся парашют, был немецким шпионом. Полнейшая чепуха! Он был одет в английскую военную форму, я сам видел. Просто несчастный случай, вот и все.

– Возможно, – согласился Бен. – Так вот, я уеду на пару дней, а потом вернусь домой, – а может, и нет, зависит от начальника моего отдела.

Преподобный Крессвелл огляделся.

– Ну вот, теперь я не могу вспомнить, зачем пришел. В последнее время память стала как решето. Ах да! За книгой о птицах. Вон на том вязе гнездо, и я подозреваю, что там живет совка. Мне удалось мельком увидеть ее на закате, но хотелось проверить, прав ли я.

Бену пришла в голову блестящая идея. Телескоп мисс Гамбл! Можно одолжить у нее телескоп якобы для отца. Отлично!

Он сложил в чемоданчик смену белья для поездки и отправился в Фарли на велосипеде. На аллее ему пришлось съехать на обочину, чтобы пропустить колонну военных грузовиков. Бен дожидался, пока они проедут, и его снова охватили сомнения. Если попросить мисс Гамбл одолжить телескоп, она, вероятно, сходит к себе и принесет его. Вряд ли она захочет, чтобы Бен поднимался к ней в комнату, особенно если ей есть что скрывать. Но если он пойдет к ней в комнату без разрешения и его заметят, она об этом узнает и не оберешься хлопот.

«Черт!» – пробормотал он в сердцах. Не годится он в разведчики. Он подумал о тех ребятах, которых послали выручать Марго Саттон из лап гестапо, и о том, как глупо он, должно быть, выглядел, когда вызвался для такой работы. У Марго стальные нервы, если она получает и отсылает сообщения по рации из оккупированного Парижа. Он вспомнил, что всегда немного ее побаивался, – она была старше Паммы на несколько лет и даже девочкой-подростком казалась элегантной и умудренной опытом. Но ведь самой смелой из сестер всегда была Памма. Это она лазала по деревьям и совершала безрассудные поступки на спор. Он почувствовал облегчение от мысли, что вовсе не Памма ждет спасения в Париже, так как шансы на удачное бегство из немецкого штаба в оккупированной стране невелики. Вполне возможно, что все они в итоге погибнут. Интересно, подумал Бен, имеют ли лорд и леди Вестерхэм хоть какое-то понятие о том, что их дочь в такой опасности, и как это трудно, когда все вынуждены что-то скрывать.

Проехал последний грузовик колонны, и Бен продолжил путь. Он заметил, что во дворе разгружают и вносят в дом листы фанеры – видимо, для починки крыши. Везде копошились солдаты, что позволило ему проскользнуть незамеченным мимо крыльца и пробраться на конюшенный двор. Он поднялся по лестнице и постучал в дверь – вдруг мисс Гамбл сейчас не занята с Фиби. Затем нажал на ручку. Похоже, комната была заперта.

«Черт!» – снова буркнул он и толкнул дверь плечом. Она открылась, и Бен вошел в комнату мисс Гамбл. С колотящимся сердцем огляделся, увидел стопки книг и телескоп. Рация, вот что он ищет. И любые подозрительные бумаги. Комнатка была совсем невелика, и он довольно быстро успел просмотреть книги и прочий скудный скарб мисс Гамбл. Никаких признаков рации.

Нет, среди ее вещей в комнате над конюшней рации определенно не было. Может, подняться в башенку, проверить, не спрятана ли рация там? Но тут требовался предлог. Бен вспомнил, что в ночь бомбардировки был в смокинге. Да, это сойдет. Он вернулся к дому, поднялся на крыльцо, вошел в вестибюль и преодолел два лестничных пролета до верхнего этажа. Никто его не остановил, пока он не добрался до узкой винтовой лестницы, ведущей к башенке мисс Гамбл. Военные тащили вверх по узкой лесенке лист фанеры. Один повернулся к Бену.

– Вам помочь, сэр? – спросил он. – Как видите, мы здесь немного заняты. Сделайте одолжение, возвращайтесь вниз.

– Я спас ту леди, что жила в башенке, – пояснил Бен. – В тот вечер я был в смокинге и потерял золотую запонку. Вот и хотел поискать. Она мне дорога как память.

Офицер кивнул:

– Разумеется, сэр. Ребята, отойдите-ка с дороги. Пропустите джентльмена.

Бен поспешил вверх по лестнице. Комната представляла собой жалкое зрелище: пол усыпан штукатуркой, на стенах черные пятна. Запах гари так и не выветрился. Бен принялся искать под кроватью, под банкеткой у окна – ничего. Ни одна половица не скрипнула, выдавая наличие тайника. В конце концов ему пришлось уйти. Если у мисс Гамбл и была рация, то либо ее надежно спрятали, либо гувернантке удалось ее оттуда забрать.

Бену ничего не оставалось, как выполнить последнюю часть своего задания – отправиться на поля сражений на севере Англии и проверить, не попадется ли там на глаза какой-нибудь знак. Он забрал велосипед и поехал домой, не встретив по пути никого из знакомых. Затем дошел до станции и сел на поезд до Лондона.

В тот же день, сразу после чая, леди Фиби тихонько выскользнула из дома и пробралась к сторожке егеря. Миссис Роббинс была сама на себя не похожа: лицо ее, по-прежнему сохранявшее ошеломленное выражение, казалось, постарело в одночасье, глаза запали.

– Он там, миледи, – произнесла она безжизненным голосом. – Заходите, если хотите.

Только тут Фиби вспомнила, что сын Роббинсов пропал без вести. Наверное, нужно что-то сказать, подумала она, но, так и не решив, что именно, просто улыбнулась и ответила:

– Спасибо, миссис Роббинс.

Алфи на кухне жевал хлеб с джемом. Мальчик оторвался от еды и улыбнулся, увидев Фиби.

– Мне надо с тобой поговорить, – заявила она. – Давай отойдем, чтобы нас никто не услышал. Потом доешь.

Алфи последовал за ней на улицу, и лишь когда они отошли на некоторое расстояние от коттеджа, Фиби выпалила:

– Нам надо поторопиться с расследованием. А то столько всего произошло.

– Разве?

Фиби кивнула.

– Ты, наверное, слышал, что на наш дом упала бомба.

– Ага. Жуть!

– Вот я и вспомнила о нашем парашютисте. Зачем понадобилось бомбить Фарли?

– Ну, там ведь полным-полно солдат, – ухмыльнулся Алфи.

– Хорошо, допустим, это одна причина. А что, если есть другая?

– В смысле?

– Что, если кого-то или что-то в Фарли необходимо уничтожить? Знаешь мистера Крессвелла, сына викария? (Алфи кивнул.) Он там был, когда дом загорелся. Спас меня и мою гувернантку. Как настоящий герой. Но его заинтересовало, что у мисс Гамбл есть телескоп. А сегодня я сидела в классной комнате, выглянула в окно и увидела, как он обходит дом и идет на конюшенный двор. А мисс Гамбл именно там сейчас и живет. Поэтому я задумалась: вдруг он подозревает, что у нас тут творится неладное? Или, – тут Фиби сделала паузу, – сам связан с парашютистом?

– Как это? – удивился Алфи.

– Ну да, он тогда разбился на самолете, повредил ногу, но почему он все-таки не на фронте? Такие, как он, вполне могут желать победы Германии. Молчаливый, хитрый, чем не пособник немцев? Так что я думаю, нам с тобой пора заняться делом. Мистер Крессвелл ушел на станцию, но если вернется, надо будет за ним проследить. Еще я поищу у нас дома, вдруг найду что-нибудь подозрительное. А ты побегай по деревне, может, тоже что-нибудь разнюхаешь. Договорились?

– Хорошо, – согласился Алфи, – хотя я уже и так слышал, что люди болтают. Так вот, некоторые думают, что тот немец, который у доктора живет… шпион!

– Но он ведь еврей и австриец. Он сбежал от нацистов.

– Это он так говорит, – ухмыльнулся Алфи. – Но я постараюсь, обещаю. Если кто и вызывает подозрение, так это Бакстеры, строители. У них ворота вечно заперты, а забор здоровенный и внутрь не заглянуть.

– Вероятно, чтобы никто не пробрался во двор и не украл их строительные материалы, – предположила Фиби.

– Да, но это еще не все, – не унимался Алфи. – Я видел на днях, как выезжает бакстеровский грузовик. И кто-то закрыл ворота, как только машина выехала, а младший Бакстер был за рулем, заметил, что я там стою, да как заорет: «Чего пялишься? А ну пошел отсюда!»

– Значит, ты понаблюдаешь за двором Бакстеров? Отлично, – сказала Фиби. – Мы докопаемся до правды, вот увидишь. Мы всех удивим.

Глава девятнадцатая

Париж

Марго сидела у окна в отеле «Риц» и глядела на улицу внизу. Палец все еще саднил и кровоточил, но больнее было от другого. Эта женщина. Вот как он ее назвал. И взглянул совершенно равнодушно. Она мне не возлюбленная. Он ее ни капельки не любит. Она рисковала жизнью, оставаясь в Париже, вместо того чтобы жить дома, в безопасности. И у нее не было ни малейшего шанса его спасти. Немцы ее просто использовали, поставили в такое положение, что ей пришлось согласиться на их условия, и все зря.

Какой же я была дурой, думала Марго. Домой-то она поедет, но только чтобы помогать врагу. А если не станет этого делать, то фашисты непременно убьют ее или кого-нибудь из членов ее семьи. Теперь, когда она своими глазами увидела, как они действуют, можно было не сомневаться: они способны без колебаний поставить ее к стенке. Она еще не знала, в чем будет состоять ее задание, но, вероятнее всего, оно как-то связано с тем, что она аристократка и вращается в высшем обществе. Она вздрогнула и прижала раненую руку к груди.

– Браво, – заметил герр Динкслагер, когда увозил ее из штаба гестапо на авеню Фош. – Вы держались очень отважно. Именно этого я и ожидал от наследницы одной из старейших фамилий Англии. Извините, что пришлось причинить вам боль. Уверен, ваш палец скоро заживет. Наверняка вы и сами понимаете, что это было вызвано необходимостью.

Тогда Марго ничего не ответила, просто глядела в окно.

– Для начала вам понадобится пройти подготовку, – продолжал Динкслагер, – так что до поры до времени мы, пожалуй, оставим вас в «Рице». Почему бы и не насладиться вином и едой, если уж представился случай, не правда ли?

Гестаповец снова приветливо болтал с ней, как будто они возвращались с загородной прогулки и это не он только что загнал щепку ей под ноготь. Он был готов проделать то же самое с остальными ее пальцами и позволил бы молодому солдату изнасиловать ее, если бы верил, что это даст нужный результат. Разве так можно себя вести? – недоумевала она. Прикидывается культурным, но при этом невозмутимо пытает и убивает. Неужели он никогда не думает о своей жене, детях, сестрах, оставшихся дома, не догадывается, что и с ними могут обойтись так же?

Автомобиль остановился перед «Рицем», и немец проводил Марго в номер Жижи Арманд. Там никого не было.

– Я пришлю кого-нибудь перевязать вам палец, – пообещал Динкслагер. – И договорюсь, чтобы завтра вас начали обучать.

И вот теперь она, их пленница, сидит одна-одинешенька, ожидая худшего. Но неужели я ничего не могу сделать? Может быть, сбежать по крышам, выбравшись через комнаты прислуги? В голову пришла дурацкая мысль: А что, если просто открыть дверь и пройти по коридору, вниз по ступенькам – и на свободу? Она пересекла комнату и отворила дверь. Немецкий солдат, стоявший на страже возле лестницы, обернулся на звук и уставился на нее. Значит, этот вариант отпадает.

Ей пришла другая идея: заказать еду в номер. Если заказ принесет женщина, можно будет на нее наброситься, связать, переодеться в ее форму и сбежать. Мысль интересная, но ведь не все так просто. Что, если та женщина станет сопротивляться? Сможет ли она, Марго, ее убить? Девушка содрогнулась. Одно дело – связать, и совсем другое – лишить жизни. Но сидеть и ждать тоже невыносимо. Марго сняла телефонную трубку, но не услышала гудков. Тут в номер вошла Жижи Арманд. Марго испуганно подняла на нее глаза, как застигнутый за шалостью ребенок.

– Вот, думала заказать бокал вина, – пояснила она.

Мадам Арманд улыбнулась:

– Внизу за стойкой сидит человек, который включает телефон, как только видит меня, – в целях безопасности. Так чего именно вы хотели?

– Какая разница, – сказала Марго и отошла от аппарата.

– Ну отчего же. До меня дошли слухи о случившемся. Вы выпили коньяку? Очень помогает успокоить нервы.

Марго покачала головой.

– Но о вашей бедной руке они позаботились? – Мадам Арманд увидела повязку. – Ну что за варвары! Я скажу Шпаци – то есть герру Динкслагеру, – как увижу. Нельзя так себя вести с моими протеже, если он рассчитывает на новое платье для своей жены.

Она подошла к Марго и взяла ее за раненый палец.

– Нужно делать, что они велят, ma chérie. Чтобы выжить, приходится им подыгрывать. Насколько я понимаю, они хотят отправить вас домой. Прошу вас, не надо геройства. Сделайте, что они велят, и вскоре окажетесь в безопасности, рядом с семьей.

Марго кивнула. Она страшно боялась, что разрыдается, если откроет рот и произнесет хоть слово. Доброта мадам Арманд стала последней каплей для ее натянутых как струна нервов.

Мадам Арманд подняла трубку и спокойным голосом заказала в номер копченой лососины, бутылку шабли и большой бокал коньяка. Положив трубку, улыбнулась Марго и проговорила:

– Все будет хорошо.

– Вряд ли, – уныло возразила Марго.

Модельерша подошла к ней и обняла за плечи.

– Этот ваш Гастон очень благородный человек. Франция может им гордиться.

– Что вы имеете в виду? – Марго вскинула голову. – Он позволил им меня пытать. По-вашему, это благородно?

Мадам Арманд улыбнулась.

– Что бы ни случилось, он не предаст Сопротивление. Я знаю, что он сказал о вас – будто вы для него ничего не значите. Но я также знаю мужчин, ma chérie. У меня было немало мужчин. Он сказал это, чтобы вас оставили в покое.

– В покое? – сердито воскликнула Марго. – Он сказал, что ему плевать, пусть хоть режут меня на куски!

– Разумеется, – мадам Арманд очень по-французски передернула плечами, – разве вы не поняли? Иначе они вас нипочем не отпустили бы. Если ему нет до вас никакого дела, значит, пытать вас не имеет смысла – этим его не проймешь. Вдобавок вы согласились на условия немцев. Теперь вы марионетка в их руках.

Марго взглянула на нее с подозрением:

– А вам, похоже, известно не так уж мало. Полагаю, вы с ними сотрудничаете?

– Милая моя, ни с кем я не сотрудничаю, – ответила мадам Арманд. – Но я любовница Шпаци, о чем вы наверняка уже успели догадаться. Как вы думаете, почему я живу в «Рице», прихожу и ухожу когда вздумается? Да, признаюсь, я сыграла роль в том небольшом спектакле, когда вас впервые забрали в гестапо. Но сделала это лишь потому, что вы мне дороги и я не хочу, чтобы вас убили.

– Тогда вы, должно быть, в курсе, какое поручение мне дадут в Англии?

Жижи Арманд пожала плечами:

– Не то чтобы. Скорее всего, вам не скажут, пока вы не прибудете на место и не выйдете на связь с нужными людьми.

– Но что если они потребуют, чтобы я, пользуясь положением в свете, кого-то убила? Кого-то важного – может быть, даже члена королевской семьи?

– Я вам совершенно честно говорю, что понятия не имею. Но точно знаю, что вам нужно до последнего притворяться, будто вы готовы им помогать.

– Я бы все равно не спасла Гастона? – тихо спросила Марго.

– Вряд ли, – ответила мадам Арманд.

Подозрения Марго подтвердились, когда на следующий день ее повезли на стрельбище. Ей случалось охотиться на фазанов, и стреляла она хорошо, но сейчас держала пистолет неловко и намеренно промахивалась. Что угодно, лишь бы потянуть время.

– Вам следует больше стараться, фройляйн, – сказал занимавшийся ею офицер.

– Мне пока больно держать оружие, – ответила она. – Вам придется подождать, пока мой палец заживет.

– Некогда тянуть, – возразил он, – вас ждет срочное задание. Попробуйте еще раз. Вы не уйдете, пока пять раз подряд не попадете в центр мишени.

Следующие дни выдались еще труднее. Требовалось запомнить массу информации, понять кодовые слова. Вдобавок Марго непрестанно запугивали – не в открытую, разумеется, но намекали, что за ней будут постоянно наблюдать, за ней и за ее семьей, что в Великобритании действуют и другие немецкие агенты (сколько их, она не знала) и что ей предстоит облагодетельствовать соотечественников; что исход войны предрешен, вторжение состоится, но в ее власти ускорить события и спасти Британию от невзгод.

На третий день, едва Марго вернулась с занятий, – Жижи еще была у себя в ателье – в дверь громко забарабанили. Девушка открыла, и вошли два незнакомых немецких офицера.

– Фройляйн, вам следует немедленно пойти с нами, – отрывисто сказал один из них по-английски. – Автомобиль ждет.

– Куда мы едем? – спросила Марго.

– Вопросов не задавать! – прикрикнул на нее офицер, схватил за руку и подтолкнул вперед. Она шагала между ними по коридору и вниз по лестнице. Другие немецкие офицеры проходили мимо, вскидывая в приветствии руку или вежливо кивая. На улице их ожидал черный «мерседес». Один из немцев открыл для нее заднюю дверь и велел садиться.

Марго забралась на заднее сиденье, офицеры сели впереди, и машина отъехала от гостиницы. Девушка старалась подавить страх. Куда они едут? Опять в штаб гестапо на авеню Фош? Или они решили, что она им все-таки ни к чему, и ее везут на расстрел? Она попыталась унять дрожь в коленках.

Автомобиль отъезжал все дальше от центра Парижа. Когда они миновали пригород, уже темнело. За все это время никто не произнес ни слова. Наконец один незнакомец повернулся к другому.

– Неплохо все прошло, как по-твоему? – сказал он на чистейшем английском с аристократическим выговором.

Второй с улыбкой обернулся к Марго:

– Все в порядке, можете расслабиться. Первый барьер мы взяли.

– Так вы не немцы? – изумилась она.

– Мы из отряда специального назначения. Нас прислали, чтобы вызволить вас отсюда.

– Но как же автомобиль? И форма?

– И то и другое принадлежало двум бедолагам, которые вчера вечером засиделись допоздна в одном баре.

– А где они сейчас?

– Схоронены под грудой поленьев.

– Убиты?

– Увы – идет война. И уж они-то без колебаний убили бы вас. Видите вон тот темный коврик? Если нас остановят на блокпосте, кидайтесь на пол, накройтесь ковриком и, ради всего святого, не шевелитесь.

– Куда мы едем?

– К Ла-Маншу, где, я надеюсь, нас ждет катер. Вы себя хорошо чувствуете?

– Да. Я себя хорошо чувствую, – заверила его Марго.

– Ну еще бы, вы ведь жили в «Рице», – заметил второй мужчина. Он говорил с легким северным акцентом, не таким аристократическим. – Почему они вас там поселили?

– За мной присматривала Жижи Арманд.

– Вам чертовски повезло, что вы не оказались в штабе гестапо.

– Пару раз я там побывала, – призналась девушка, невольно вздрогнув.

– И вышли. Не многие могут этим похвастаться. Должно быть, вы им нужны живой.

– Они хотели меня использовать, чтобы заставить Гастона де Варенна говорить, – объяснила Марго, осторожно подбирая слова.

– И он заговорил?

– Нет.

– Разумеется, нет. Значит, вам повезло, что мы приехали за вами сейчас. Времени у вас оставалось немного.

Они всё катили вперед.

– Как вас зовут? – спросила Марго.

– Обойдемся без имен. Так надежнее.

Опустилась ночь, они ехали в темноте через городки, казавшиеся почти безжизненными. Где-то через час им встретилось то, чего они так боялись, – блокпост.

– Ложитесь, – прошипел один из мужчин.

Марго свернулась клубочком под пледом. Автомобиль затормозил.

– Предъявите документы, герр лейтенант, – потребовал резкий голос.

Марго услышала шелест бумаг.

– По какому делу? – продолжил голос.

Один из мужчин ответил на безупречном немецком:

– Я везу депешу из Берлина, которую следует передать в собственные руки генералу Гейденгейму в Кале.

– Вторжение! – воскликнул солдат. – Наверняка речь о вторжении.

– Вас это не касается, – оборвал его тот, кто сидел за рулем. – А теперь освободите дорогу.

Автомобиль снова набрал скорость.

– Можете вылезать, – наконец сказал Марго один из мужчин, и оба рассмеялись.

– Где вы научились так хорошо говорить по-немецки? – удивилась Марго.

– Не пошлют же на такое дело человека, который не знает языка. Моя мать была австрийкой. Я с детства говорю на двух языках.

– И это нам очень пригодилось, – заметил второй. – Я-то учил немецкий в Гейдельбергском университете, причем всего год, но в крайнем случае объясниться сумею.

Они продолжали путь, время от времени останавливались на перекрестках, смотрели на карту и решали, на какой дороге удастся избежать очередной встречи с немецкими солдатами. Один раз машину снова остановили, но едва патрульные увидели их форму, как их тут же пропустили. Наконец автомобиль съехал с дороги и остановился среди деревьев.

– Боюсь, отсюда придется идти пешком, – сказал тот, что с аристократическим выговором. – Будет сложно. Наденьте этот черный свитер и делайте в точности как мы скажем. Если я велю бежать, бегите во все лопатки, понятно?

Марго кивнула. Мужчины сняли немецкую форму и оставили ее в автомобиле, а вместо нее натянули до самого носа одинаковые черные водолазки, закрыв лица. Марго последовала их примеру. Один из мужчин достал карманный фонарик, который был затемнен и едва мерцал. Ночь была облачная, нигде ни огонька. Марго шагала за ними по лесу, спотыкаясь о корни деревьев и пытаясь не отставать, туфли ее для такой прогулки явно не годились. Они пришли к какому-то домику, на вид пустому. Однако же они все равно осторожно прокрались мимо и бежали через открытое поле, пока один из мужчин не поднял руку, делая знак остановиться. Марго почувствовала запах соли, услышала плеск и шелест волн о гальку.

– Теперь остается молиться, чтобы лодка не напоролась на мину. Вроде бы все должно быть в порядке. Им велели взять небольшой катер, такой трудно засечь.

Он снял темную тряпку с фонарика, направил луч в темноту, несколько раз помигал. Ему ответили такими же сигналами.

– Отлично. Они здесь, и они нас увидели. Теперь остается лишь спуститься на берег, пересечь пляж, не наступив на мину, и забраться в лодку. По мне, проще некуда. – Он рассмеялся.

Он подошел к краю скалы, огляделся и сделал остальным знак следовать за ним. Меловой обрыв прорезала узкая тропинка. Они спустились вниз – осторожно, почти на ощупь, поскольку тропинка была шириной всего в фут и вдобавок усыпана обломками камней. Марго для надежности опиралась на скалу. Где-то дальше на берегу вспыхнул луч прожектора. Послышался гул самолетов, но они пролетели высоко и вскоре исчезли. Снова бомбардировщики летят на Лондон, подумала Марго.

У подножия скалы они остановились и стали ждать. Марго дрожала, но не хотела, чтобы мужчины заметили, как она напугана. С моря приближался едва различимый темный силуэт. Мотора не было слышно, и она поняла, что лодка, скорее всего, передвигается на веслах. Из нее выпрыгнул человек и остановился в полосе прибоя, удерживая суденышко.

– Беги вперед! Быстро! Быстро! – шепнул Марго на ухо один из мужчин.

Она побежала, спотыкаясь и поскальзываясь на камнях, вошла в воду, и ее втащили на борт. Мужчины по очереди последовали за ней. Они оттолкнулись от берега и налегли на весла. Лодка отплыла уже ярдов на сто, как вдруг луч прожектора выхватил ее из тьмы. Затрещали выстрелы.

– Ложись! – услышала Марго, и ее толкнули на дно лодки.

– Заводи мотор, чтоб тебя! – крикнул кто-то.

Мотор задрожал, закашлялся и наконец взревел. Лодка стремительно рванула вперед под градом пуль, и вот уже берег неразличим. Теперь в них было не попасть. Пассажиры осторожно выпрямились. Один из спасателей со смехом повернулся к другому:

– Проще некуда, да, приятель? Самое заурядное спасение от гестапо.

И на этот раз Марго тоже рассмеялась.

Глава двадцатая

Блетчли-Парк

Проведя три дня за изучением распечаток, Памела и Квакки с досадой поняли, что не продвинулись ни на шаг.

– Может, мы просто зря ищем, а на самом деле там нет того, что нам нужно, – предположил Квакки.

– Думаешь, нам бы дали задание, не имея обоснованных подозрений, что это важно?

– Не знаю. – Он взял карандаш и разломал его пополам. – Может, они просто хотели убрать нас с предыдущих мест. Хороший способ отстранить человека от дел.

Памела вспомнила начальника своего отдела, который пришел в раздражение, когда она разгадала загадку – как выяснилось, важную. А вдруг тот попросил ее удалить и это проделали таким образом, чтобы никого не унизить?

– Смотри, – сказала она, – мы ведь точно знаем, что в стране есть пятая колонна. Проще всего выходить на связь с ее членами через радиотрансляцию, которую может слушать любой.

Он кивнул.

– Но мы ведь все уже перепробовали, – напомнил он. – Нет явных повторных фраз, кроме «Передаем последние известия. А сейчас – комментарий. А вот весточки от ваших ребят в Германии». И мы уже проверили все сообщения на предмет шифров. Мы заменяли буквы, брали каждое третье слово, каждое пятое и так ничего и не добились.

Памела уставилась на листы бумаги.

– А вдруг мы чего-то не замечаем, потому что читаем тексты передач в распечатках? Может быть, определенные слова произносятся особым тоном? Или, например, диктор откашливается перед важными строками? Еще вариант: значимые сообщения читает другой диктор?

Квакки просиял.

– А это мысль! Давай попросим, чтобы нам прислали пленки с записями. Прослушивание займет гораздо больше времени, чем чтение, но дело может стоить того.

Однако выполнить их запрос оказалось не так-то легко. На станции прослушивания не было оборудования для звукозаписи. Там просто сидели в наушниках девушки из Женской вспомогательной службы ВВС и вручную записывали то, что слышали.

– Если вам обязательно нужно это услышать, тогда надевайте наушники и берите в руки карандаши, – предложил капитан Тревис. – А поскольку частота и время радиотрансляций постоянно меняются, придется вам сутками по очереди дежурить у приемника. Правда, после полуночи и раньше шести-семи часов утра трансляций не бывает, так что хотя бы выспитесь. Давайте я отправлю вас на радиостанцию Y на несколько дней, и посмотрим, что получится. Предупреждаю, будет скучно. Сидишь себе день-деньской в наушниках и слушаешь радио. Но нужное время и волну вам не придется искать, тамошние служащие сделают это за вас.

– Мы и жить там будем? – уточнила Памела. – Это далеко отсюда?

– Около шести миль. Мы можем отвозить и привозить вас обратно, но я советую поселиться там на пару дней и поглядеть, как идут дела. Мы пошлем с вами две раскладушки, так что вы, по крайней мере, девушек из ВВС не стесните.

– Мне, как порядочному человеку, пожалуй, стоит надеть тебе на палец кольцо, если уж нам предстоит провести несколько ночей вместе, – пошутил Квакки, когда они с Памелой вышли от начальника.

Та усмехнулась:

– Думаю, полная комната девушек из ВВС в достаточной степени защитит мою честь. К тому же я и раньше проводила целые ночи в одном корпусе с мужчинами, так что моя репутация уже погублена.

– Жаль, что нам нельзя рассказывать о работе, правда? – заметил Квакки. – Иногда так и подмывает похвастаться.

– О да, – кивнула Памела. – Моя семья думает, что я занимаюсь ерундой.

– А ты представь, каково быть парнем и не носить форму, – сказал Квакки. – Каждый раз, когда я еду в Лондон, ко мне кто-нибудь да прицепится. Я уже подумываю, не купить ли ношеный комплект обмундирования. А если объясняешь, что срезался на медкомиссии, на тебя глядят как на слабака.

Памела остановилась и закрыла рот рукой:

– Ох, а что же я скажу соседке?

– Что это тайна. Что все конфиденциально. Тем более что так и есть.

Памела кивнула. И правда, если назвать такую причину, Трикси решит, что Памеле поручили важное и интересное задание. Вот она разозлится-то, подумала Памела.

Она столкнулась с подругой вечером, когда пришла домой, чтобы собрать необходимые вещи.

– Ты снова уезжаешь? – удивилась Трикси.

– Ну что ты, нет, конечно, – ответила Памела. – Начальство велело нескольким из нас провести ночь на раскладушках в главном корпусе, чтобы были под рукой, как только понадобимся спецам.

– Везет тебе, – вздохнула Трикси. – По крайней мере, теперь ты работаешь в главном корпусе, а не в промозглом сарае со сквозняками.

– Но раскладушка – это не так уж и комфортно, особенно если меня станут будить в три часа ночи, чтобы приготовить чай.

– Зато под окном не будут грохотать поезда. И тебе не придется давиться стряпней миссис Энтвистл, – заметила Трикси.

– Что правда, то правда, – усмехнулась Памела. – С другой стороны, только подумай, вся комната твоя. И очередь в ванную будет на одного жильца короче.

– Все это, конечно, замечательно, вот бы еще придумать, как незаметно провести наверх парня. Не то чтобы мне нравился кто-то из местных. Ну почему здесь нет никого, кто был бы и умным, и красивым? – Она помолчала, затем повернулась к Памеле: – Послушай, я надеюсь, ты сможешь отпроситься для вечеринки у Джереми? Слов нет, как я ее жду. В моей нынешней унылой жизни это единственный лучик света.

– Я тоже надеюсь, но мне еще ничего не говорили насчет выходных. Придется действовать по обстоятельствам. Не ожидают же они, что я стану трудиться круглые сутки семь дней в неделю. Сущее рабство! – Она закрыла чемодан. – Думаю, увидимся через пару дней.

– Ты ведь не будешь против, если я отправлюсь на вечеринку у Джереми, даже если у тебя не получится пойти? – спросила Трикси.

Памела ответила не сразу. Трикси не скрывала, что Джереми ее интересует. Но это ведь просто вечеринка, в квартире будет полно народу.

– Конечно, нет, – беззаботно произнесла она наконец. – Я запишу тебе адрес. И постараюсь передать весточку, чтобы ты знала, как у меня продвигаются дела и долго ли я буду занята.

Она взяла чемодан и ушла. Армейский автомобиль должен был отвезти их с Квакки на приемную радиостанцию.

– Деревня Ветреные Холмы. Не очень-то уютно звучит, правда? – заметил Квакки. – Еще шаг, и мы на Грозовом перевале.

– Мне кажется, в Бакингемшире не так уж много Грозовых перевалов, – ответила Памела. – Все-таки мы будем работать в помещении. И сейчас лето.

– Так держать. Девушка, готовая ко всему! – похвалил ее он. – Слушай, а не сходить ли нам куда-нибудь вместе, когда выдастся свободный вечер?

Она взглянула на него. Далеко не урод, особенно по сравнению с прочими работниками Блетчли. И с чувством юмора все в порядке. Но ведь у нее уже есть Джереми – бравый, богатый, красивый Джереми. Чего еще желать?

– Огромное спасибо, – сказала она, – но у меня есть парень. Он военный летчик.

– Вот так всегда, – вздохнул Квакки. – Всех лучших девушек уже расхватали. Ну да ладно. Наверное, даже лучше, если мы не выйдем за рамки служебных отношений, а?

«Хамбер» поднялся по холму и остановился возле заграждения из колючей проволоки. За ним стояли крытые рифленым железом бараки и воздушные антенны. Часовой впустил Памелу с Квакки, и их провели в просторное помещение, где сидело в наушниках множество девушек из вспомогательной службы ВВС.

– Похоже на гигантскую телефонную станцию, правда? – прошептал Квакки.

Напористая женщина в чине сержанта показала им, куда садиться, и провела в подсобку за кухней, где им предстояло ночевать.

– Можете приступать к работе прямо сейчас, – добавила сержант. – Чего время терять.

Памела надела показавшиеся ей неожиданно тяжелыми наушники. Она сидела, рассеянно рисовала в блокноте и думала о разном. Первая передача началась в полвосьмого вечера. Короткий отрывок, как всплеск, из Пятой симфонии Бетховена, затем: «В эфире ваша Новая британская радиостанция на волне 5920 кГц, 63 метра». Памела почувствовала, как по спине пробегает холодок. Много ли британских домов, где радио настроено на эту волну? Сначала сообщили, сколько потоплено союзных морских судов, затем вступил другой голос: «Задумывались ли вы о судьбе ваших детей? Вы ведь понимаете, что правительственный план – точнее, полный хаос – эвакуации может иметь серьезные долгосрочные последствия для ваших мальчиков и девочек». Дальше сказали, что четыреста тысяч детей лишены возможности учиться из-за этой путаницы. Ловко состряпано, подумала Памела. Играют на глубочайших страхах каждого родителя.

Далее последовала пропагандистская филиппика о евреях. Затем новая музыкальная пауза, а за ней – вести от ребят в немецких лагерях для военнопленных.

Передача закончилась. Позже тем же вечером была еще одна, на следующий день – четыре.

– Что скажешь? – спросил у нее Квакки. – Есть какие-нибудь предположения?

Памела покачала головой:

– Ничего. Дикторы говорят спокойно, без какого бы то ни было регионального акцента, как на настоящей Би-би-си. И время от времени играет бодрая немецкая музыка.

– В основном Бетховен, – согласился он. – И еще генделевская «Музыка для королевского фейерверка», да?

Памела встрепенулась.

– А если в этом что-то есть? Королевский фейерверк? То есть заговор, чтобы взрывом уничтожить королевское семейство?

Он пораженно уставился на нее:

– А вот это мысль. Общение посредством музыки. Чертовски хитро. Давай завтра очень внимательно слушать всю музыку.

Ночью Памела спала беспокойно, часто просыпалась, пока ее окончательно не разбудили вернувшиеся с раннего дежурства девушки, которые пришли на кухню готовить себе чай. Она умылась холодной водой и села на рабочее место. К концу дня ее уже тошнило от лжи и пропаганды.

– Ну, что у тебя? – спросил Квакки.

– Пятая симфония Бетховена при объявлении начала передачи. Перед новостями, комментариями и сообщениями от якобы наших ребят каждый раз новые отрывки мелодий. Боюсь, я неважно разбираюсь в музыке. Там все немецкое, наверное?

– Да. К счастью, у меня вся семья музыкальная, – ответил Квакки. – Сам я учился играть на скрипке. Дома у нас все на чем-нибудь играют, куда ни повернись – музыка. Я узнал два отрывка из Седьмой симфонии Бетховена. Перед вестями от военнопленных играли в основном Бранденбургские концерты Баха, но было также два отрывка из Вагнера – «Полет валькирий» и «Гибель богов».

– Впечатляет! – похвалила его Памела. – Теперь бы еще найти в этом смысл.

– Единственное, что нам хоть что-то дает, это «Королевский фейерверк» Генделя. Надо доложить об этом начальству. Но я пока не очень понимаю, с чем это связано – как? где? Сразу после Генделя заговорили об эвакуации детей. Я разобрал текст речи по косточкам и не нашел никакого скрытого послания.

– А если послание и было, то вряд ли сложное, – добавила Памела. – В противном случае мало кто из немецких пособников его поймет.

– Если только их не снабдили брошюрами с шифром. Слово «ребенок», к примеру, значит «завтра», а «учеба» – «пушки».

– Но в таком случае у нас нет никаких шансов истолковать это без ключа к шифру. Давай спросим у капитана Тревиса, вдруг они перехватили такие брошюры.

– Хорошая мысль. – Квакки поднялся: – Давай на сегодня закончим. Я себе весь зад отсидел на этом жестком стуле.

Глава двадцать первая

Лондон

Бен вернулся в Лондон поздно вечером; лило как из ведра. Позади было три дня бесполезных поисков, переполненных поездов, несговорчивых граждан и беспрерывного дождя. Он так и не обнаружил местности, напоминавшей ту, что на снимке, и не выяснил новых подробностей об интересовавших его сражениях, которые имели бы хоть какое-то отношение к сегодняшнему дню. Тяжело ступая, Бен поднялся к себе в меблированные комнаты на Кромвелл-роуд. До войны в здании располагалась заштатная гостиница, теперь же ее реквизировали под квартиры для государственных служащих. Комнаты были обставлены по-спартански: кровать, гардероб, стол, стул, полка в углу и еще умывальник, шкафчик и газовая горелка. Чтобы зажечь газ, приходилось бросать в счетчик шестипенсовик. Бен вставил ключ в замок, дверь напротив открылась, и выглянул Гай.

– Боже, ты же мокрый как мышь, – сказал он. – Заходи. Я приготовлю чай, и у меня еще осталась пара капель бренди.

– Спасибо, но мне вовсе не… – начал Бен.

– Не строй из себя святого мученика, – перебил Гай. – Ты же не хочешь свалиться с простудой? А работать кто будет?

– Ладно, только плащ сниму, – сдался Бен.

Он вошел к себе в комнату, которая показалась холодной, сырой и негостеприимной, повесил плащ на крючок за дверью, пересек коридор и оказался у Гая. В отличие от его собственной, эта комната была уютной и обжитой. Гай повесил на окна яркие занавески, украсил стены репродукциями любимых современных картин. На подоконнике стояло растение в горшке, на стуле лежали мягкие подушки. Гай умеет устроиться с комфортом, подумал Бен. Он сел, Гай приготовил чай и плеснул в чашки коньяку.

– На-ка, сразу станет лучше.

Бен с благодарностью выпил.

– Я весь день мок под дождем, – признался он.

– А куда ты ездил? – спросил Гай.

– Вчера – в Йоркшир, а сегодня – на уэльскую границу.

– Что же ты там делал?

– Пожалуй, не будет ничего страшного, если я тебе скажу, – ответил Бен. – Разглядывал поля давнишних сражений.

– Диссертацию пишешь? Или это связано с настоящей работой?

– Последнее, но не могу тебе сказать, как именно.

– Само собой. И что, есть результаты?

– Зря время потратил, – скривился Бен.

– Да, по-моему, большинство наших заданий заканчивается тем же, – заметил Гай. – Сегодня меня снова послали разбираться с предполагаемым немецким шпионом. И конечно же, оказалось, что это очередной еврей, который тут живет еще с Великой войны.

Бен кивнул.

– Настоящие-то шпионы наверняка хитрые, – заметил он. – Они бы точно не стали ничем выделяться. Я их, по-моему, и не встречал ни разу.

– Нет? – усмехнулся Гай. – А я вот да.

– Правда? А где?

– На одном собрании, куда меня послали. Но мне, наверное, нельзя больше ничего тебе об этом говорить. Капитан Кинг меня расстреляет за такое. А не он, так мисс Миллер. Она куда страшнее Найта, правда?

– Еще бы, – согласился Бен.

Покидая комнату Гая, он уже чувствовал себя лучше, и не только потому, что по телу разливалось приятное тепло от бренди. Получалось, они с Гаем работают в одном направлении, пусть им и нельзя делиться друг с другом подробностями. Каким-то образом Бену показалось, что от этого его задача становится немного легче.

На следующее утро Бен отправился с докладом в Долфин-Сквер. Его провели в кабинет начальника.

– А, Крессвелл. Заходите. – Максвелл Найт поднял глаза от бумаг, и они с Беном пожали друг другу руки. – Удачно съездили? Что-нибудь узнали?

– Боюсь, что нет, сэр, – признался Бен. – Я побывал на полях обоих сражений, но ни то ни другое рельефом совершенно не напоминало снимок. И тогда я подумал: а воздушная разведка министерства авиации не могла бы нам с этим помочь?

– Я уже послал им копию фотографии, – ответил Максвелл Найт. – Пока молчат. Нынче у них найдутся дела поважнее. Но можете сами заскочить к ним и поторопить.

– То есть вы не хотите, чтобы я возвращался в Кент?

– А что там делать?

– Вы правы, сэр, – согласился Бен, досадуя на себя. Ему дали великолепное задание, а он ни черта не добился. – Полагаю, вопрос в том, важно ли, где именно хотел приземлиться парашютист, не ждал ли его поблизости связной. И если да, попытаются ли фрицы прислать нового или попробуют наладить контакт иным способом?

– Именно, – кивнул Макс Найт. – А если время и место не имели значения, они, вероятно, уже передали сообщение иным способом – с почтовым голубем или по рации.

– Но если они не имели значения, зачем так рисковать, сбрасывая парашютиста?

Макс Найт снова кивнул и прочистил горло.

– Скажу вам еще одну вещь, Крессвелл. Это, как вы понимаете, должно остаться строго между нами. За дверь моего кабинета не выносить.

– Слушаюсь, сэр. – Бен почувствовал, как сердце забилось быстрее.

– Я уже вам говорил, что в ваших краях нас интересуют исключительно аристократы. Это не случайно. Вы, вероятно, слышали, что в стране действует несколько пронемецких группировок.

– Ну да. Все знают об Англо-немецком союзе, да и британских фашистов, конечно, нельзя сбрасывать со счетов.

– И те и другие сравнительно безобидны. Они в принципе приветствуют дружбу с Германией, но я не верю, что они станут помогать немцам захватить нашу страну. Однако, – тут он сделал паузу и качнулся на стуле, – наверняка вы слышали, что среди некоторых представителей высших классов наблюдаются прогерманские настроения.

– Вы уже упоминали, что кое-кому хотелось бы посадить на трон герцога Виндзорского, – вспомнил Бен.

– И они прилагают к этому все усилия. Мы не знаем, решатся ли они на убийство нынешней королевской семьи. Однако на всякий случай принимаем меры, следим за ними. А недавно мы выяснили, что существует некая тайная группа. Небольшая, и входят в нее практически одни аристократы. Они себя называют «Кольцом». Некоторые из них ошибочно полагают, что могут спасти Великобританию от уничтожения, если поспособствуют немецкому вторжению. А кое-кто верит, что Британии пойдет на благо гитлеровская диктатура, – в конце концов, нас с Германией многое связывает, в том числе королевская семья.

– Ну что за идиоты! – не сдержался Бен. – Дураку понятно, что в лучшем случае нас ждет участь марионеточного государства, жителей которого превратят в рабов.

– Мы с вами это понимаем. Но есть люди, которые не могут понять – или не желают. И они опасны, Крессвелл. Некоторые готовы пойти на все ради своей цели.

– Как же нам их выявить и остановить? – спросил Бен.

– Хороший вопрос. Мои агенты пробираются на их заседания, когда нам удается узнать о времени и месте проведения.

Похолодев, Бен на мгновение решил, что сейчас Найт предложит ему тоже ходить на такие собрания. Вслед за этим пришла мысль, что ему следовало бы вызваться самому.

– Могу ли я чем-то помочь, сэр? – спросил он.

– Да. Смотрите в оба, держите ухо востро и, ради всего святого, давайте наконец разберемся с тем треклятым снимком, – приказал Найт. – Спросите у мисс Миллер, как добраться до отдела воздушной разведки. Они схоронились где-то в деревне, сверхсекретное расположение. Я дам им знать, что вы к ним едете.

Уже спускаясь на лифте, Бен почувствовал недоумение. Зачем Найт послал его искать незнамо что в Йоркшир и Херефордшир, если снимком уже занимаются в министерстве авиации? И почему так долго ждал, прежде чем рассказать о «Кольце»? А вдруг его не зря то и дело отправляют в разъезды? А что, если эта причина – тот факт, что бравый Макс Найт сам состоит в этом «Кольце»?

Когда Бен покинул кабинет, к Найту зашла секретарша Джоан Миллер и затворила за собой дверь.

– Вы рассказали ему о «Кольце»?

– Да. Похоже, ему не верится, что британская знать способна на такое. Наивный.

– Или ловко притворяется, сэр, – заметила Джоан Миллер, глядя в глаза начальнику. – Нельзя исключить вероятность, что он работает на них. Иначе почему он вызвался съездить в Йоркшир, где, как мы знаем, у них только что было собрание?

– Источники и интуиция подсказывают мне, что он честный малый. Но все-таки и мне случалось ошибаться. Когда увидитесь с ними в следующий раз, можете упомянуть его имя. Предложите завербовать его и поглядите, как на это отреагируют.

– Он не их круга, сэр. И у него нет связей. Мелкая рыбешка. Не думаю, что он их заинтересует.

– Заинтересует, если для него появится задание.

Джоан Миллер кивнула.

– И вы не сказали ему, что мы благополучно вернули Марго Саттон в Англию?

– Пока нет. Не нравится мне эта история, Джоан. Вся операция по спасению прошла чересчур уж легко. Я думаю, они нарочно позволили ей ускользнуть. И вопрос – почему.

Из Долфин-Сквер Бен направился на вокзал Виктория. Его по-прежнему мучили сомнения. А вдруг его используют? Может быть, в качестве приманки? Он проехал на метро до вокзала Мэрилебон и сел на поезд в Бакингемшир. Сошел на станции «Марлоу» и обнаружил, что до Меденэма, деревни в трех милях от Марлоу, придется добираться на автобусе. И снова все вокруг показалось ему сном: за элегантными магазинчиками Марлоу блестела Темза, и по ней даже плыла весельная лодка. Казалось, здесь ничего не изменилось, словно и не было войны. А ведь совсем рядом Лондон, пострадавший от бомбежек. Наконец прибыл автобус, и Бен поехал по загородной тенистой дороге меж рядами деревьев, мимо сочных зеленых лугов, на которых паслись коровы.

Сойдя с автобуса в деревне, он проследовал, согласно указаниям Джоан Миллер, в направлении бывшего загородного дома какого-то аристократа и прошел три поста охраны, прежде чем попал на командный пункт. Когда-то здесь был бальный зал, а теперь везде стояли столы с разложенными на них картами. Бен с удивлением заметил, что среди присутствующих немало женщин, причем молодых, большинство в голубой форме Женской вспомогательной службы ВВС. Бен дождался, пока к нему подошла девушка в штатском.

– Здравствуйте, – сказала она. – Вы мистер Крессвелл? Нам сообщили, что вы скоро прибудете. Далековато от цивилизации, но квартирка хоть куда, правда?

– Безусловно, – улыбнулся он.

Миловидная, круглолицая, с тугими кудряшками, девушка смахивала на повзрослевшую Ширли Темпл. Фигуристая, но не толстуха, отметил Бен.

– Вы насчет фотографии? – уточнила девушка. – У нас сейчас дел выше крыши, и я просто-напросто не успела как следует с ней поработать. Вы уж не сердитесь. Мы выясняем расположение немецких заводов и железнодорожных складов. Хотите чаю?

– Нет-нет, не нужно… – начал Бен, но девушка перебила:

– Соглашайтесь, сделайте одолжение. Когда у нас гости, разрешается открыть коробку с печеньем!

– Тогда давайте. Как тут откажешь?

Они дошли до небольшой кухоньки. Девушка налила чай, сняла с полки жестяную коробку с печеньем:

– Угощайтесь.

– Только если вы тоже будете.

– Вообще-то нам нельзя, но никто же не видит.

С озорной улыбкой она выбрала шоколадное печенье с начинкой. Бен взял сливочное с кремом.

– Одна из положительных сторон этой работы – надо развлекать гостей, – пояснила девушка.

– Так, значит, у вас пока не было времени выяснить, какая местность изображена на фотографии?

– Кое-какую подготовительную работу я уже проделала. Проблема в том, что у нас мало снимков Англии с воздуха, особенно дальних западных районов, которые не имеют оборонного значения. Так что приходится работать с топографической картой, и тут дело продвигается куда медленнее. Мы ищем места, где контуры рельефа позволяют предположить, что там находится крутой холм, и ведь нужно еще проверить, нет ли в полумиле от этого холма реки и не стоит ли на холме церковь. Только я сосредоточусь, как меня отрывают от дела, потому что прибыли новые снимки из Германии. А это очень важно?

– Возможно, – кивнул Бен. – Не знаю, сказали вам об этом или нет, но недавно на одном поле в Кенте разбился парашютист, который почти наверняка был немецким шпионом, а в кармане у него обнаружили только эту фотокарточку. Вот нам и нужно выяснить, в чем тут суть.

– Надо же, как интересно. Тогда конечно. Сделаю все, что смогу. Задержусь допоздна и сделаю.

– Большое спасибо. Вы очень добры, мисс?..

Девушка улыбнулась:

– Меня зовут Мэйвис. Мэйвис Пью.

– А меня Бен. Рад познакомиться.

Он не был уверен, следует ли пожать ей руку.

– Вы в Лондоне работаете? – спросила она.

– В основном да. Время от времени меня отправляют на такие вот задания. А вы здесь и живете?

– И да и нет. Мне не повезло – я местная, живу с мамой в Марлоу. Она у меня нервная, и это несколько портит мне жизнь.

– А в Лондон выбираетесь?

– Еще бы, – ответила Мэйвис. – Как только выдастся выходной, мигом на поезд – и в Лондон. А что, вы хотите пригласить меня на свидание?

– Да, хочу, – признался Бен и покраснел. – Простите. Обычно я веду себя куда скромнее, тем более если мы с девушкой только что познакомились.

– Да что вы, я вовсе не обижаюсь, – заверила его Мэйвис. – На такой войне надо хвататься за любую возможность. Мы здесь, к сожалению, отлично знаем, как часто наши летчики не возвращаются с задания. Сегодня болтаешь с парнем, а завтра узнаешь, что его сбили. Так что теперь мой девиз – бери от жизни все, пока можешь.

– Тогда давайте сходим куда-нибудь? – предложил Бен. – В кино, например.

– Обожаю кино, – просияла девушка. – Особенно Кларка Гейбла.

– А часто у вас бывают выходные?

– Не то чтобы часто. Но выпадают свободные вечера, когда дежурю в утреннюю смену, как сегодня. Город же недалеко, вполне можно успеть в кино. – Она помолчала и снова улыбнулась: – Ну так как, условимся о встрече?

– Непременно, вот только я еще сам не знаю, буду ли сейчас работать в Лондоне или меня снова отправят бегать по деревням. Давайте я вам позвоню.

– Это ведь не отказ? Или у вас есть другая?

– Ну что вы, у меня никого нет.

– Тогда хорошо. Признаться, я рада буду сходить на свидание с парнем, которого назавтра не разнесет в клочья. Очень, знаете ли, обнадеживает.

– А теперь, пожалуй, пора вернуться к работе и изучить тот снимок, – предложил Бен. – У вас есть домашний телефон?

– Лучше позвоните сюда и попросите передать сообщение, – ответила Мэйвис. – Моя мама слишком любопытна, с нее станется пригласить вас на чай и засыпать неудобными вопросами. Разумеется, из лучших побуждений. Хочет меня защитить, да только в наше время защитить нельзя никого.

– Договорились. Давайте рабочий телефон.

Он последовал за ней к ее столу, и она записала для него номер. Увеличенная копия его снимка была пришпилена рядом с картой. Бен наклонился, рассматривая изображение, и тут Мэйвис окликнули.

– Фотографии готовы? За ними приехали из министерства! – крикнула с другого конца зала крупная женщина с сержантскими нашивками на рукаве и недовольно глянула на Бена.

– Да, мэм! – ответила Мэйвис и обернулась к Бену: – Только передам вот это парню из министерства, и я вся ваша.

Двусмысленность была явно не случайной. Она направилась к выходу, но не успела дойти, как дверь отворилась и вошел мужчина в форме военного летчика.

– Я пришел забрать… – начал он и осекся, заметив Бена. – Вот те на! – воскликнул Джереми. – А ты-то что тут делаешь?

Оправившись от потрясения, Бен подумал: а чему тут, собственно, удивляться? Джереми ведь говорил, что будет работать в министерстве авиации, пока не придет в форму, чтобы снова летать.

– Привет, – поздоровался Бен.

– Но что ты здесь делаешь? – снова спросил Джереми. – Неужели ты тоже в министерстве авиации?

– Нет, но начальство прислало меня за снимком.

– Поразительное совпадение, – протянул Джереми и обернулся к Мэйвис: – Мы с этим парнем выросли вместе и всегда были лучшими друзьями. И вдруг я встречаю его тут, представляете!

– О, ну тогда вы можете мне открыть все тайны его прошлого, – ухмыльнулась Мэйвис.

Джереми поднял бровь:

– О-о, понимаю. Вы с ней… Бен, ах ты хитрюга!

– Мы только что познакомились, – пояснил Бен. – Но да, я пригласил ее в кино.

– Знаешь что, – сказал Джереми, – а почему бы вам вместе не прийти ко мне в среду на вечеринку? – Он повернулся к Мэйвис: – Я как раз перебрался в родительскую квартиру в Мейфэре и намерен отпраздновать свою свободу, ну и новоселье заодно.

– Мейфэр? Шик! – У Мэйвис загорелись глаза. – Ой, Бен, это было бы так здорово!

– А вы сможете отпроситься?

– Да я дьяволу душу продам, а вечер освобожу. Даже если придется потом месяц отрабатывать в самые неудобные смены.

– Тогда я напишу вам адрес, – пообещал Джереми. – Будет весело. У моего старика хороший погреб, и я намерен от души им воспользоваться.

– Класс! – воскликнула Мэйвис. – Как приятно, что у вас такие интересные друзья, Бен.

– Интересные? – шутливо насупился Джереми. – А как насчет «красивые, смелые, обходительные»?

– И это тоже, – согласилась Мэйвис.

– А девушки из Фарли будут? – спросил Бен, стараясь не выдать голосом волнения.

– Только Дайдо и Памма. Ливви уже старовата и тяжеловата на подъем, а Фибс не доросла. Знал бы ты, чего мне стоило уговорить лорда Вестерхэма отпустить Дайдо в город. Они ее держат на коротком поводке.

– Скорее всего, не зря, – проронил Бен, и Джереми широко ухмыльнулся.

– Там будут титулованные особы? – Мэйвис округлила глаза. – Ничего себе. – Она повернулась к Бену: – А вы тоже лорд?

– Я самый обычный «мистер», – ответил Бен. – Вот у Джереми отец – «сэр».

– Но сам я – обычный лейтенант ВВС, – вставил Джереми. – И я вам еще даже не представился. Джереми Прескотт. А вас как зовут?

– Мэйвис, – заикаясь, промямлила она. – Мэйвис Пью.

– Эх ты, совсем смутил бедную девушку, – попенял Бен другу.

– Так если вы лейтенант ВВС, отчего же не летаете? – спросила она, осмелев.

– Я недавно сбежал из немецкого лагеря для военнопленных и вот добрался домой. Был ранен и пока еще не в форме. Вроде как должен отлеживаться, но не хотелось торчать дома без дела, вот мне и позволили поработать в министерстве.

– То-то я думаю, где я вас уже видела. – Глаза Мэйвис горели от возбуждения. – Я помню ваше фото в газетах. Наши девушки только и говорили, что о вашем побеге. – Она посмотрела на Бена: – А вы тоже раньше летали?

– Мы с ним попали в авиакатастрофу – по моей вине, поскольку за штурвалом тогда был я, – пояснил Джереми. – И я каждый день казню себя за это. – Он замолчал, затем добавил: – И мое предложение найти тебе работу в министерстве авиации все еще в силе, старина. Это дало бы тебе законный повод почаще встречаться с Мэйвис.

– Заманчиво, конечно, но поменять работу во время войны не так-то просто. Думаю, ты и сам в этом убедишься, – ответил Бен. – И там, где я работаю сейчас, я тоже занимаюсь своим делом.

– Ну, мне пора возвращаться в город, – объявил Джереми. – Так я увижу вас обоих на моей вечеринке?

Он взял пакет, подмигнул Мэйвис и вышел из зала.

Глава двадцать вторая

Блетчли-Парк

Вернувшись в главный корпус, Памела и Квакки Брейсвейт снова принялись за распечатки.

– Тебе не кажется любопытным, что они не всегда используют одни и те же пьесы? – заметил Квакки. – Начинают обычно с Бетховена, а вот дальше, между новостями и комментариями, встречается музыка и других немецких композиторов.

– Вероятно, хотят напомнить всему миру, как великолепна немецкая культура, – предположила Памела.

– Мне все же кажется, что нужно определить и изучить каждый такой отрывок. Вдруг из нот сложится послание. Или, может быть, там четвертая часть Третьей симфонии, а цифры означают даты?

– По-моему, ты уже хватаешься за любую соломинку, – сказала Памела. – Если немцы посылают таким манером сообщения своим приспешникам или агентам в Великобритании, те должны быть гениями, чтобы самостоятельно все это расшифровать.

– Или у них есть брошюрки с кодовыми словами. Может, «Бах» означает одно, а «Гендель» – другое.

– Но у нас-то этих брошюрок нет, – напомнила Памела. – Как ты думаешь, может быть, МИ5 знает об этом больше? Все-таки мы здесь заперты в четырех стенах, дали подписку о неразглашении и понятия не имеем о том, что известно другим министерствам и отделам. Мне кажется, надо спросить у капитана Тревиса.

– Ну… возможно. – В голосе Квакки сквозило сомнение.

В тот же вечер Памела вернулась к себе на квартиру. Открыв ящик комода, чтобы положить на место вещи, которые брала с собой в командировку, девушка застыла, нахмурившись. Кто-то рылся в ее белье. Она отчетливо помнила, что завернула единственную пару целых нейлоновых чулок в носовой платок, чтобы ненароком не зацепились за что-нибудь и не пустили стрелку. А дневник совершенно точно спрятала под запасной ночной сорочкой.

Появившаяся вскоре Трикси застала Памелу сидящей на кровати в раздумьях над обнаруженными следами обыска.

– О, да ты вернулась в мир живых! – обрадовалась подруга. – С ночными сменами покончено?

– Пока что, кажется, да, – ответила Памела. – Послушай, Трикси, ты, часом, не брала мои чулки? Я не обижусь, просто они не там, где я их оставляла.

– Нет, конечно! – воскликнула Трикси. – Ты же меня знаешь, Памма. Когда я хочу что-нибудь взять, я всегда спрашиваю разрешения.

– Тогда, выходит, кто-то копался в моем ящике, – заключила Памма.

– Миссис Энтвистл, кто же еще! Мне всегда казалось, что она любит совать нос в чужие дела.

– Не знаю, что она надеялась найти, разве что ей нравится читать чужие дневники.

– А что, у тебя в дневнике много пикантных подробностей? – ухмыльнулась Трикси.

– Да какое там, скучнее некуда. «Вчера мы ели запеканку с говядиной и шел дождь», ну и так далее в том же духе. Меня сроду не тянуло откровенничать на бумаге.

– Меня тоже, – призналась Трикси. – Дома, когда я росла, было слишком много любопытных глаз. Когда у тебя две младшие сестры, приходится быть начеку.

– У меня та же история, – кивнула Памела. – Ладно, копалась и копалась, что уж теперь. Красть у меня все равно нечего. Но как-то это гадко, правда?

– А давай устроим западню и поймаем миссис Энтвистл с поличным! – предложила Трикси. – Оставим в ящике письмо на немецком, например, или фото Адольфа Гитлера с запиской «Встретимся в полночь, mein Liebling[37]».

– Трикси, ты неисправима! – расхохоталась Памела.

– И поделом ей, мерзкой корове! Заграбастала наши продовольственные карточки и все вкусное оставляет себе. Так ей и надо!

На следующее утро Памела и Квакки обсуждали, имеет ли смысл снова отправиться слушать эфир на радиостанции. Оба не желали признавать поражение.

– Может быть, станем ездить туда по очереди? – предложил Квакки. – Сначала я на день, потом ты. Не вижу резона оставаться на ночь. Мне кажется, шесть миль я и на велосипеде проеду, а ты можешь попросить кого-то из караульных ВВС свозить тебя туда и обратно.

– Да, пожалуй, – согласилась Памела. – Сейчас уже впору пробовать все подряд.

Когда Квакки ушел, она зашагала по комнате, то и дело поглядывая на лежавшие на столе распечатки и их с Квакки пометки. Музыка. А теперь наши ребята в Германии передадут весточку для своих домашних. Имена. Адреса. Может быть, стоит проверить, истинные ли это военнопленные с настоящими адресами? Надо спросить у капитана Тревиса, как можно об этом узнать.

– Такими делами занимается МИ5, – ответил он. – Я им позвоню и попрошу прислать кого-нибудь. Согласен, здесь имеет смысл копнуть поглубже.

Памела вернулась к работе, а позже, после обеда, ей сообщили, что к ней поднимается человек из МИ5. Она пригладила волосы и поспешно накрасила губы. О лихих парнях из секретной службы ходили самые разные слухи. Она знала, что в МИ5 занимаются контрразведкой, в то время как за отправку агентов за границу отвечает МИ6, но тем не менее служащие МИ5 тоже, должно быть, временами выступали в опасной роли разведчиков. В дверь постучали. «Войдите», – сказала она, постаравшись, чтобы это прозвучало деловито. Дверь отворилась, и в кабинет вошел тот, кого она ожидала увидеть меньше всего.

Ее «Бен!» прозвучало одновременно с его изумленным «Памма?».

Тут они рассмеялись и снова хором произнесли: «Подумать только!»

– Ты действительно работаешь на МИ5? – спросила она.

– Мне запрещено об этом говорить, но поскольку я здесь, ты, вероятно, догадываешься, что ответ положительный, – усмехнулся он. – И тебе тоже уж точно нельзя никому ничего рассказывать. Главное, чтобы не узнали домашние.

– Естественно. Не говори никому, что я работаю здесь, в Блетчли.

– О том, что происходит в Блетчли, до нас доходят лишь смутные слухи, – признался Бен. – «Станция Х», вот как вас все называют. Но вы же здесь занимаетесь шифрами, правда? А ты правда в этом разбираешься?

Памела кивнула.

– Да. Только, похоже, не очень хорошо. Мы слушали пропагандистские немецкие эфиры.

– Передачи Новой британской радиостанции?

– Именно. Мой начальник считает, что в ее эфирах передают зашифрованные сообщения для пятой колонны.

– Да, мы тоже об этом думали, – признался Бен.

– А вам никогда не попадалась среди вещей арестованных членов пятой колонны брошюрка с кодовыми словами?

Бен улыбнулся:

– Вряд ли они хотят облегчить нам задачу.

Памела вздохнула:

– Беда в том, что мы не знаем, с чего начать. Если зашифрованные сообщения адресованы обычным людям, которые поддерживают Германию, тогда шифры должны быть довольно простыми. Не такими сложными, как те, с помощью которых немцы посылают сообщения самолетам и судам.

– А ты и над ними работала? – удивился Бен.

– Немного. Правда, я занималась не столько расшифровкой, сколько переводами. Но среди здешних ребят попадаются потрясающе умные. И мне, наверное, нельзя об этом распространяться даже при тебе.

– Ты одна трудишься над этим заданием?

– Нет, нас двое. Но моего коллеги здесь нет, он сегодня слушает радио на станции. Поначалу нам присылали распечатки, но я заподозрила, что мы, возможно, что-то упускаем, поскольку не слышим интонацию, кашель, даже музыку, которую они вставляют между новостями и комментариями.

– Интересно, – кивнул Бен. – И что вам удалось выяснить?

– Вот последние распечатки с нашими пометками, – Памела указала на стол, – они всегда завершают эфир сообщениями якобы от наших военнопленных в немецких лагерях. Ну, ты знаешь, бодрые речи о том, как хорошо с ними обращаются. Вот я и подумала – настоящие ли это люди и адреса или какие-то шифровки.

Бен заглянул через ее плечо в бумаги. Его остро волновала ее близость, легкий свежий аромат ее волос.

– То есть ты хочешь, чтобы мы проверили имена, личные номера и адреса?

– Именно.

– Думаю, это будет несложно. – Бен стал читать текст. – Какую чушь они несут. Неужели кто-то этому верит?

– Мой начальник утверждает, что такие люди есть. Новости и комментарии питают их глубочайшие страхи – за детей и перед возможным голодом.

– А что это за ноты?

– Это еще одна гипотеза: мы предположили, что музыкальные отрывки имеют какое-то значение. Парень, с которым я работаю, довольно хорошо разбирается в музыке. Он и определил, что именно было сыграно. Единственная мелодия, которая, как нам кажется, может иметь значение, – «Королевский фейерверк».

– Ого, ну конечно. Кто-то намерен подложить бомбу под короля?

– Вот-вот. До вас не доходили такие слухи?

– Доходили, и не раз. Ничего определенного, но… А что говорили после этого отрывка?

Памела пошуршала страницами.

– Вот, – сказала она.

– «Наш великий немецкий композитор Гендель сочинил эту музыку для вашего английского короля, что доказывает глубокую и непрерывную дружбу между нашими странами и демонстрирует, какие бесценные шедевры мы создаем, когда не враждуем». – Бен остановился. – Вроде не за что зацепиться. Ни дат, ни мест. Ничего конкретного.

– Знаю, – согласилась Памела. – Мы это читали и перечитывали, заменяли буквы, выделяли слова. Ничего.

– Получается, играют в основном Бетховена и Баха? – Бен провел пальцем по строчкам.

– И еще пару фрагментов из Вагнера, очень громких и заунывных. Мой товарищ Квакки, который разбирается в таких вещах, утверждает, что все они взяты из разных опер, которые входят в цикл «Кольцо Нибелунга».

– Как ты сказала? – вдруг вскрикнул Бен.

– Что эти отрывки – часть цикла «Кольцо Нибелунга».

– Господи. Вот оно! Послушай, Памма, я не знаю, как много можно тебе доверить, но мы следим за секретной группой, которая активно сотрудничает с Германией. Это в основном аристократы, и они называют себя «Кольцом».

– Ух ты! – восхитилась Памела. – Значит, это их позывной. Он как будто указывает: «Внимательно слушайте следующее сообщение».

– Похоже на то. – Бен пробежал вниз по странице дрожащим от волнения пальцем. – «Сержант Джим Винчестер, порядковый номер 248403. Сообщение для миссис Джоан Винчестер, дом 1, Милтон-Корт, Шеффилд». Должно быть, это оно и есть, Памма! Спорим, что это указания для их связного в Винчестере или координаты заседания в Винчестере, а номера означают дату, номер телефона или номер дома.

Глаза Памелы зажглись.

– Гениально!

– Мне надо все это переписать и взять с собой. Вероятно, некоторые имена и адреса окажутся достоверными, чтобы сбить нас со следа. Но те, что следуют за Вагнером, содержат информацию. Кто-то повыше должностью, чем я, разберется, о чем и о ком это. А отрывки из Вагнера не стали появляться чаще в последнее время?

– Мы только недавно начали слушать сами, раньше просто читали распечатки, так что не могу сказать. Возможно, Вагнера играют уже давно.

– А ты не замечала, число 1461 ни разу не возникало?

– Не припоминаю… – Она наморщила лоб. – Разве что в середине порядкового номера подлиннее.

– Давай я сам проверю, – предложил Бен.

– Садись. – Она пересекла комнату, подошла к другому столу и принесла блокнот и авторучку. – Я помогу тебе переписывать.

Они уселись рядом и дружно принялись за работу.

– Ты придешь на вечеринку к Джереми? – спросила через какое-то время Памела.

– Да, я сказал ему, что приду.

– Наверняка будет весело.

– Надеюсь. Я буду с девушкой.

– С девушкой? – Памела вскинула голову.

Бен кивнул.

– Не уверен, что это было мудрое решение, но Джереми, можно сказать, сам ее пригласил, а ей так хотелось попасть на вечеринку, что я уже не мог пойти на попятный.

– Хорошая девушка?

– Да я ее почти не знаю. Может оказаться, что у нее слишком уж много… энтузиазма… на мой вкус.

Памела рассмеялась:

– Хочешь сказать, она сразу рвется обниматься?

Бен покраснел.

– Вообще-то я имел в виду, что она может начать громко восторгаться. Ее совершенно ошеломило известие, что там будут гости из титулованных семей. Да и Джереми явно произвел на нее впечатление.

– Ну что ж тут удивительного, – кивнула Памела. И, помолчав, спросила: – Бен, а тебе не кажется, что он изменился? С тех пор как вернулся?

– Я с ним почти не разговаривал, так что затрудняюсь ответить, но мне он показался, как бы это сказать, более жестким. Сразу видно, человек повидал немало. И, наверное, растерял былую веселость.

– Мне кажется, он очень повзрослел – был мальчик, стал мужчина. Да и в лагере нахлебался горя, а потом еще и побег. Неудивительно, что он уже не такой веселый и беззаботный, как раньше, – согласилась Памела.

Они закончили переписывать имена и адреса, следовавшие за вагнеровскими интерлюдиями. Бен поднялся:

– Мне пора возвращаться. Хотелось бы добраться домой до темноты. С началом светомаскировки по Лондону трудно передвигаться.

– Самое меньшее, что я могу для тебя сделать, это угостить обедом в столовой, – предложила Памела. – Еда здесь недурная, в отличие от стряпни моей квартирной хозяйки. Мы с Трикси подозреваем, что эта женщина – секретное оружие врага, получившая задание отравить всю страну.

Они, смеясь, спустились по лестнице и вышли на улицу. Поверхность озера поблескивала на солнце. Люди сидели на траве или прогуливались среди деревьев. С дальней лужайки доносились оживленные возгласы: там во что-то играли. Бен недоуменно покачал головой.

– Невероятное место, – заметил он. – Тебе крупно повезло, что тебя определили сюда. Настоящий загородный клуб.

– На самом деле мы здесь так вкалываем, что свободное время используем на полную, – призналась Памела. – До недавних пор у меня были двенадцатичасовые ночные смены. И большинство из нас трудится в вон тех корпусах – там сквозняки, а зимой лютая стужа. И конечно, огромная ответственность. Ты все время помнишь, что если не взломать шифр, на корабле погибнут люди. Нервы не выдерживают, потому то и дело кого-нибудь отправляют отдыхать и лечиться.

– Но тебя же не поэтому отпустили в ту увольнительную? – Бен посмотрел на нее с беспокойством.

Памеле не хотелось признаваться, что она упала в обморок.

– Мне давно был положен отпуск, и когда я узнала, что Джереми благополучно вернулся домой…

– Понятно. – Бен неловко закашлялся.

– Эй, Памма, подожди меня! – раздался позади оклик, и они, обернувшись, увидели, что по усыпанному гравием двору к ним спешит Трикси. – Вы в столовую?

– Куда же еще.

– И я тоже. Я решила, что не вынесу еще одного пудинга на говяжьем жире от миссис Энтвистл. – Она взглянула на Бена: – Привет. Вы новенький?

– Нет, он из другого отдела в Лондоне, – быстро пояснила Памма. – Он привез кое-какие бумаги, и мы случайно столкнулись. Это мой друг детства.

– Как мило. – Трикси протянула Бену руку: – Здравствуйте. Я Трикси, соседка Памелы по комнате.

– Я Бен. Приятно познакомиться.

Она крепко пожала ему руку и, улыбаясь, с любопытством оглядела Бена. После чего спросила:

– Вы тоже работаете в секретном отделе?

Бен фыркнул.

– Если и так, я бы вам не сказал, сами понимаете.

– Обычных граждан сюда не допускают, какое бы у них ни было дело. Так что вас могли сюда отправить только по очень веской причине. – Трикси обернулась к Памеле: – Ничего, я выужу из тебя информацию, когда вернемся домой. Или схожу на свидание с Беном и выпытаю все у него самого. Вы случайно не приглашены на вечеринку к Джереми Прескотту?

– Вообще-то приглашен, – кивнул Бен.

– Причем вместе с девушкой, Трикси. Так что руки прочь.

– Ну вот, все удовольствие испортила! – Трикси сделала обиженную мину. – А может, я обращу на него всю мощь женского очарования и отобью его. – Она соблазнительно улыбнулась Бену. – Ну, пошли, пока в столовой не образовалась очередь. По слухам, сегодня запеканка из цветной капусты с сыром. – Трикси схватила Бена за руку и потащила за собой.

Сидя в поезде по пути обратно в Лондон, Бен изучал переписанные в Блетчли имена и адреса. Некоторые фамилии точно были также названиями населенных пунктов. Другие могли быть населенными пунктами. «Миссис Норт, дом 4, Хэмптон-стрит» вполне могло означать «Нортхэмптон». Макс Найт, вероятно, сумеет установить, соответствуют ли эти места известным пунктам сборищ «Кольца». Но при чем тут та фотография? Если она настолько важна, что парашютист рискнул жизнью ради ее доставки, тогда, несомненно, донесение предназначалось не для общего пользования, а строго для одного конкретного человека. И они по-прежнему ничуть не продвинулись в его поисках.

Он попытался подавить снедавшее его нетерпение. «Королевский фейерверк» и 1461 год, когда произошли два сражения за то, чтобы свергнуть короля, навели Бена на мысль, что, возможно, готовится заговор для скорого уничтожения королевской семьи. Но я мелкая сошка, подумал Бен. Если мне не доверяют всей информации, нельзя ожидать, что я верно ее истолкую. Однако он знал, что король с королевой часто появляются в разбомбленных районах Лондона, дабы оказать поддержку и выразить сочувствие пострадавшим. Легкая мишень для снайпера, спрятавшегося в тени. Бен вздрогнул и уставился в окно вагона.

Его мысли обратились к Мэйвис. Если бы только она нашла место, где сделан снимок, все бы объяснилось. Бен постарался вызвать его в памяти – холм, сосны, – но никак не мог сообразить, почему это место так важно. Разве что на холме за деревьями стоит усадьба какого-нибудь аристократа, одного из предводителей «Кольца». Или в этом месте намеревалось побывать королевское семейство.

А потом он поймал себя на том, что думает не о задании, а о самой Мэйвис. Привлекательная девушка, живая, веселая. Но вправду ли она ему нравилась или дело лишь в том, что она совершенно не походила на Памелу, а ему требовалось забыть ту, которая не могла ему принадлежать? Его мысли переметнулись к ней: какой нежной, спокойной и элегантной она всегда казалась. Как блестели ее глаза, когда она улыбалась. Как от волос ее пахло цветущими садами.

Прекрати! – приказал он себе. Подумай о чем-нибудь другом. Например, о Трикси, подруге Памелы. Трикси продемонстрировала к нему живой интерес, и это его удивило, поскольку она явно принадлежала к тому типу бывших дебютанток, которые скорее увлекутся парнями вроде Джереми Прескотта. А что, вечеринка может оказаться занятной!

Глава двадцать третья

Мейфэр Квартира Джереми

– Ты куда это так разоделся? – удивился Гай Харкорт, заглянув в комнату Бена. – Идешь в шикарное место?

– Между прочим, на вечеринку в Мейфэре, – весело ответил Бен.

– Господи помилуй! Неужели в наше время еще бывают вечеринки?

– Ее устраивает один мой друг, он как раз перебрался в отцовскую квартиру.

– А я его знаю?

– Наверняка. Джереми Прескотт. Учился в Оксфорде одновременно с нами.

Гай кивнул:

– Как не знать. Мы вместе разъезжали по балам дебютанток, а потом, конечно, Оксфорд, хотя он ведь учился в Баллиоле[38], кажется? Как думаешь, он не обидится, если я за тобой увяжусь? А то я что-то совсем погряз в унынии, срочно нужно развеяться.

– Почему бы и нет, – согласился Бен. – Мне показалось, он туда зазвал каждого встречного и поперечного.

– Супер! Пойду переоденусь.

– Давай я запишу тебе адрес, – предложил Бен. – Я еще должен встретить девушку на вокзале.

– Ах ты хитрец! Со своей девушкой, значит, придешь?

– Ты далеко не все обо мне знаешь, – ухмыльнулся Бен. – Хотя, по правде говоря, она мне вовсе не девушка.

– Ну и что? Есть – и ладно, остальное сейчас неважно, – отмахнулся Гай. – Как же хочется секса. Тебе тоже, наверное? И вдобавок нельзя ни слова говорить о том, чем мы занимаемся. Очень портит жизнь в этом смысле. Девушки, которые с ума бы по мне сходили, знай они, что я ловлю немецких шпионов, считают меня инвалидом, перекладывающим бумаги с одного стола на другой.

Бен кивнул:

– Да уж, нелегко. Но не отчаивайся. Сможешь утопить печали в отличном вине сэра Уильяма Прескотта.

Гай пошел переодеваться, а Бен отправился на вокзал. Мэйвис уже его ждала. Она улыбнулась, увидев Бена, но было заметно, как она волнуется.

– Батюшки, я не сообразила, что это настолько торжественное мероприятие! Я-то оделась как для обычной вечеринки.

– Ты отлично выглядишь, – заверил ее Бен. – И вообще я убежден, что далеко не все там будут в вечерних нарядах. Я надел смокинг на всякий случай, да и костюма приличного у меня нет. Мой шили еще до войны, а с тех пор я успел подрасти.

– А ты красавчик. – Мэйвис взяла Бена под руку.

Она немного переборщила с духами и оборками, но глаза у нее светились радостью, и ему было приятно, что они идут бок о бок.

– Значит, удалось отпроситься? – произнес Бен.

Мэйвис скривилась:

– Мать не очень-то обрадовалась, что я собираюсь в Лондон одна, но я ей наврала, что поеду с компанией подруг с работы и что мы отправляемся на танцы.

– А к которому часу тебе нужно вернуться?

– Я ей сказала, что, возможно, останусь ночевать у Синтии, – пояснила Мэйвис, многозначительно взглянув на Бена. – Не факт, что она поверила, но у Синтии нет телефона, а мама точно не попрется к ним за две мили, чтобы выяснить, там ли я.

Они сели на автобус до Мраморной арки. Может, стоило потратиться на такси, запоздало подумал Бен, но они теперь стали такой редкостью, что представители самых разных сословий пересели на общественный транспорт. От Мраморной арки Бен с Мэйвис пошли пешком по Парк-лейн. Было почти девять часов вечера, но еще не стемнело, и на улицах было полно людей, наслаждавшихся отличной погодой. Мужчины в военной форме входили в «Гровенор-Хауз»[39], откуда доносились приглушенные звуки эстрадного оркестра. Получается, для тех, кто мог себе это позволить, по-прежнему устраивали элегантные вечеринки. Доброволец-дежурный по противовоздушной обороне стоял на страже на углу Керзон-стрит, готовый наброситься на нарушителей режима светомаскировки.

– Развлекаться идете? – спросил он, когда они проходили мимо.

– Мы на вечеринку, – ответила Мэйвис.

– Только чур не шуметь, и чтоб никакого света из окон, – буркнул дежурный. – Совсем этот район обнаглел. Думаете, если при деньгах, так можно нарушать правила?

– Славный малый, – шепнул Бен на ухо Мэйвис, когда они отошли.

Она рассмеялась и взяла его за руку. От прикосновения ее теплой ладошки Бену стало уютно и спокойно. Он взглянул на Мэйвис, и они улыбнулись друг другу.

Квартира Джереми располагалась не в современном высотном доме, а занимала целый этаж георгианского особняка. За лестницей установили небольшой лифт, на котором они и поднялись на третий этаж. Бен остро чувствовал близость Мэйвис и подозревал, что она нарочно так прижимается к нему. Наконец двери лифта раздвинулись, и их приветствовали завывания кларнета Бенни Гудмена[40]. Дверь в квартиру была приоткрыта. В прихожей их окутали музыка и табачный дым, дальше виднелась просторная, элегантно обставленная гостиная. Поскольку светомаскировочных штор еще не опускали, комнату освещали последние лучи заходящего солнца. Было трудно разобрать цвет мебельной обивки и определить, какие именно картины старых мастеров висели на белых стенах, окрашенных розоватым закатом. В комнате уже собралось человек десять гостей. Две незнакомые Бену пары танцевали. Джереми играл роль бармена. Заметив Бена и Мэйвис, он поднял бокал:

– Заходите! Сейчас открою «Шатонеф-дю-Пап» двадцатилетней выдержки.

– А отец тебя не убьет за такое? – спросил Бен, приближаясь к барной стойке вместе с Мэйвис.

– Пусть скажет мне спасибо, старина. Что, если на дом упадет бомба и все это чудесное вино выльется в сточную канаву? А так хоть мы успеем им насладиться. Да и, зная моего отца, я уверен, что как только война закончится, он найдет способ достать еще.

– Только это уже может оказаться рейнское и мозельское, – пошутил кто-то из стоявших рядом.

– Ой, вы же не думаете на самом деле, что нас оккупируют немцы? – округлила глаза Мэйвис.

– Вполне возможно, – ответил пошутивший молодой человек. – Все прочие европейские страны они захватили без труда. Нас от них отделяют только двадцать миль Ла-Манша.

– Давай не будем сегодня говорить о грустном, – оборвал Джереми. – Я дома, в уютной квартире, меня окружают друзья, и, черт побери, сегодня мы хорошо проведем время. Вино или коктейль? Угощайтесь. – Он обернулся: в гостиную вошел Гай. – Бог мой, да это же Харкорт. Откуда он здесь взялся?

– Это я его пригласил, – признался Бен. – Мы с ним делим квартиру. Ты ведь не возражаешь?

– Да ради бога, – ответил Джереми. – Чем больше народу, тем веселее.

Но Бен догадался, что Джереми недоволен. Гай подошел, и они обменялись рукопожатием.

– Давно не виделись, Прескотт, – произнес Гай.

– Да уж. И где ты теперь, Харкорт?

– Увы, перекладываю бумажки. Медкомиссия меня забраковала. Вид у меня цветущий, а вот сердце, как выяснилось, слабенькое.

– Какая досада, – проронил Джереми. – Ну, пей до дна. Говорят, красное укрепляет. А мне нужно отнести бокал вина любимой женщине.

Бен тайком оглядывал гостей, пытаясь найти Памелу. Наконец увидел ее в дверном проеме. Она отчего-то держалась робко: непохоже на нее. Выяснилось, что она пришла не одна. Рядом стояла Трикси в черном платье-футляре и в изумрудной накидке.

– Привет, Бен! – Трикси протиснулась мимо Памелы, чтобы поцеловать его в щеку.

– Выглядите сногсшибательно, – сказал он.

– Благодарю вас за комплимент, сэр, – ответила она. – А где же наш хозяин бала?

– Разливает напитки, – вставила Памела.

Тут Бен заметил, что за спиной Памелы стоит Дайдо, накрашенная куда ярче, чем позволил бы ей отец, и наряженная в облегающее китайское платье, в котором выглядела гораздо старше своих девятнадцати лет. Увидев Бена, Дайдо расплылась в улыбке:

– Привет, Бен! Я и не знала, что ты тоже будешь здесь. Вот здорово! Правда, весело?

– Как тебе удалось уломать отца? – удивился Бен.

– Памела поклялась не спускать с меня глаз и отправить меня утром домой первым же поездом. Но, как ты догадываешься, для этого мне пришлось умолять, уговаривать, ныть и дуться, пока он наконец не согласился. Жаль, я не знала, что ты тоже здесь будешь, – он бы обрадовался, что ты присмотришь за мной. Он считает, что ты на меня благотворно влияешь.

– Да уж, это большая ответственность, – заметил Бен и наконец-то вспомнил о Мэйвис. – Дайдо, это Мэйвис. Мэйвис, это… – Он помедлил и, вероятно, произнес бы «леди Диана Саттон», но Дайдо перебила:

– Привет, я Дайдо! Мы понятия не имели, что у Бена есть девушка. Ох и скрытный же ты, Бенджамин!

– Мы только недавно познакомились, – смущенно улыбнулся Бен.

– Вы вместе работаете? – уточнила Дайдо.

– Нет, – ответил Бен. – Мы встретились, когда я привез кое-какие бумаги туда, где служит Мэйвис.

Дайдо повернулась к Мэйвис:

– А там, где вы работаете, не найдется для меня места? Я ужасно хочу заняться полезным делом!

– Это в Бакингемшире, Дайдо, – пояснил Бен. – Ты же знаешь, отец не отпустит тебя из дома.

– Но Памеле же позволил. И Мэйвис тоже живет не дома.

– Если бы, – усмехнулась Мэйвис. – Мне не повезло, я с мамой живу. Пришлось наврать ей с три короба, чтобы прийти сюда с Беном.

– Молодец! – похвалила ее Дайдо. – Люблю таких.

Джереми вручил Памеле и Дайдо бокалы с вином. Потом заметил Трикси:

– Ого, еще одна старая знакомая!

– Ты меня помнишь? Я польщена, – ответила Трикси.

– Тебя разве забудешь? Ты великолепно танцевала. Вообще веселый тогда выдался сезон, правда? И, как оказалось, последний до поры до времени.

– Ох, не напоминай, – буркнула Дайдо. – Пожалей бедных девушек вроде меня, которые уже никогда не выйдут в свет.

– Ты и без балов явно не пропадешь, юная Дайдо, – пошутил Джереми. – Пейте, пейте, на всех хватит. Еда в столовой. Заранее прошу меня извинить, угощение до выпивки недотягивает. Я велел кухарке приготовить мусс из пары банок консервированной лососины, еще мы закоптили форель из озера, и есть ранняя клубника из нашего сада, так что придется довольствоваться этим.

– Довольствоваться! – прошептала Мэйвис на ухо Бену. – Где он раздобыл консервированную лососину?

– Лучше не спрашивать, – прошептал в ответ Бен.

Она заговорщически улыбнулась.

– Пошли потанцуем, – предложила Мэйвис. – Мне нравится эта песня.

– Только имей в виду, я очень средний танцор.

– Вовсе нет. Ты хорошо танцуешь, не наговаривай на себя, – возразила Памела.

И шепнула ему:

– Симпатичная. Полностью одобряю!

Бен повел Мэйвис туда, где по паркету уже кружились другие пары. Играли медленный фокстрот. Мэйвис всячески демонстрировала, что не прочь прижаться щекой к щеке Бена, но еще толком не стемнело, и Бен решил, что пока рановато для такого.

– Так те две девушки из аристократической семьи? – спросила Мэйвис.

Бен кивнул.

– По-моему, очень милые. Совсем не задирают нос.

– Они действительно милые. Я с ними знаком всю жизнь, мы вместе выросли.

– А та сексапильная девушка в черном? Мне показалось, что ты ей нравишься.

– Она, по-моему, флиртует со всеми, кто носит штаны, – усмехнулся Бен. – Работает с Памелой в… другом государственном учреждении за городом.

– Я смотрю, мне за тебя придется побороться. – Мэйвис оглядела гостей: – У тебя такие элегантные друзья. Твой друг Джереми такой красивый. Они с Памелой прелестная пара, правда?

Джереми танцевал с Памелой. В отличие от Бена, он не стеснялся: обвил руками стан Памелы, и вдвоем они скользили по паркету как единое целое. Ее голова покоилась у него на плече, глаза были закрыты. Вид у девушки был совершенно счастливый. Бен покрепче сжал в объятиях Мэйвис, и она мгновенно придвинулась ближе.

Около одиннадцати завыла сирена воздушной тревоги.

– Может, спустимся в подвал или бомбоубежище? – нервно спросил кто-то.

– Не думаешь же ты, что они осмелятся бомбить Мейфэр? – ответил какой-то мужчина, и все расхохотались.

– Придумал! – воскликнул Джереми. – Пойдемте на крышу! Оттуда открывается великолепный вид. Подождите, я открою шампанское. Это «Вдова Клико», любимая марка моего старика.

Послышался громкий хлопок. Шампанское пеной полилось из горла бутылки, и гости принялись подставлять бокалы.

– Сюда, за мной! – позвал Джереми, и все последовали за ним через кухню, как за Гамельнским крысоловом. – Это не так-то просто, но у нас получится, – крикнул он, пытаясь перекрыть гул приближавшихся самолетов. – Я сто раз так делал.

Джереми открыл окно, выбрался на узкий карниз, Бен следом, затем помог Мэйвис, которая оказалась ловкой и бесстрашной. Они прошли по карнизу, потом поднялись по короткой лестнице на плоскую крышу здания. Очутившись там, с облегчением расхохотались над собственной отвагой, чокаясь шампанским. Джереми сбегал вниз и вернулся с граммофоном. Громко заиграло «В настроении»[41]. Кое-кто из гостей пустился в пляс.

Под ними расстилался затемненный Лондон, но лучи прожекторов разрезали небо, то и дело выхватывая из мрака аэростаты заграждения, сверкавшие на свету. На мгновение вспыхнул Биг-Бен и снова исчез в темноте. Но вот прожекторы высветили силуэты приближавшихся в боевом порядке самолетов. С юга донесся треск зенитных орудий, прерываемый глухим воем падавших бомб. Вероятно, это были зажигательные бомбы, так как на противоположном берегу реки вскоре занялись пожары.

Одна девушка вскочила на карниз, опоясывавший край крыши.

– Мы вас не боимся, мистер Гитлер! Ну, давайте! – прокричала она, размахивая бокалом с шампанским в сторону небес.

Новая бомба упала ближе, за ней последовала другая. Ночную тишину разрывали глухие хлопки, Их не только слышали, но и чувствовали всем телом. Затем взрывы раздались совсем близко, и за темной стеной деревьев заплясали языки пламени.

– А что это за большое здание вон там? – спросила девушка на карнизе.

– Они попали во дворец! – крикнул кто-то. – Господи, они попали в королевский дворец!

У Бена екнуло сердце. Что, если это и есть нападение, о котором их предупреждали? «Мелодия для королевского фейерверка»? Свержение короля? Но дворец же огромный, уговаривал он себя. А королевское семейство наверняка в подвале, в безопасности. Пару комнат, быть может, и повредят, но все здание им не сжечь…

Первая волна самолетов летела теперь прямо над ними. Ответный зенитный огонь чертил в темном небе яркие полосы, его вели из какого-то места совсем рядом, из Гайд-парка. Еще бомба, уже ближе.

– Эта упала около Сент-Джеймс-стрит, – заметил один из мужчин. – От такого соседства уже неуютно.

– Не распускай нюни, – отрезала девушка, стоявшая позади Бена. Судя по голосу, это была Трикси. – Мы не спустимся в подвал. Мы им не покажем, что испугались. Пусть Джереми принесет еще шампанского. А где он, кстати?

Бен огляделся и не нашел Джереми. И тут Памела дернула его за рукав.

– Где Дайдо? Я ее не вижу, – прошептала она.

– Может быть, испугалась и вернулась в дом, – предположил он.

Памела отрицательно покачала головой:

– Ты когда-нибудь видел, чтобы Дайдо чего-то боялась?

– Пойдем, помогу ее найти, – успокоил Бен. – Не волнуйся. Скорее всего, она отправилась в уборную. – Он повернулся к Мэйвис: – Я сейчас вернусь.

Он помог Памеле спуститься по лестнице и пройти по карнизу. Впрочем, она вовсе не нуждалась в помощи и шла по крыше так же уверенно, как некогда карабкалась по деревьям. Она как раз пробиралась в кухонное окно, когда раздался свистящий звук, за ним последовала вспышка, громкое «бум!», и Бена едва не сбило с ног взрывной волной. Полетели осколки стекла и обломки досок, в здании напротив вспыхнул пожар. Бен втолкнул Памелу в кухню, заслоняя собой.

– В нас попала бомба? – спросила она дрожащим голосом.

– Нет. Это через дорогу.

С крыши донеслись крики. Чей-то мужской голос:

– Немедленно спускаемся. Это безумие.

Когда они вышли из кухни, в конце коридора отворилась дверь и оттуда выскочила Дайдо в одной комбинации, с разлохмаченными волосами.

– В дом попала бомба? – спросила она. – Стекло разбилось вдребезги. Боже мой, всюду осколки!

– Все в порядке, это напротив. – В дверном проеме показался Джереми с полотенцем вокруг бедер.

Памела посмотрела на них и отрывисто проговорила:

– Дайдо, немедленно одевайся. Мы едем домой. – И повернулась к Бену: – Как ты думаешь, поезда еще ходят?

– Если поспешите, можете успеть на последний, – ответил Бен. – А не успеете, ночуйте у меня. Пойду поймаю вам такси.

Через кухонное окно влезали один за другим прочие гости. Они смеялись – немного слишком громко, как часто бывает с людьми, только что избежавшими опасности.

– Шампанского! – скомандовал мужской голос. – Бармен! Налей нам самого лучшего.

Джереми вместе с Дайдо вернулся в неосвещенную комнату, поспешно оделся и вышел – в брюках и рубашке, но без пиджака и галстука.

– Разумеется. Всем наполнить бокалы! – с деланой веселостью воскликнул он. Проходя мимо Памелы, дотронулся до ее рукава: – Памма, я могу объяснить…

Она сбросила его руку:

– Не трогай меня! Идем, Бен. – И добавила: – Я только предупрежу Трикси, что ухожу и что мы увидимся завтра. Кто-нибудь проводит ее на вокзал.

Бен вспомнил о Мэйвис и пробрался к ней через толпу гостей.

– Послушай, тут кое-что произошло и мне нужно немедленно кое-кого отвезти домой, – выпалил он. – Прости, пожалуйста. Подвезти тебя до вокзала или предпочитаешь остаться?

Она неуверенно посмотрела на него:

– Не знаю… А что, вечеринка уже закончилась? В это время уже не ходят поезда.

– Можешь вернуться в мою комнату, но…

Тут Мэйвис заметила Памелу, неподвижно стоявшую за спиной Бена.

– Понимаю. Ну, надеюсь, со мной ничего не случится. Я уже большая девочка.

– Нет-нет, это не то, что ты подумала! – поспешил заверить он. – Честное слово. И мне правда ужасно жаль, просто… – Бен не знал, что еще сказать.

Рядом с ним вырос Гай.

– Что случилось? – спросил он.

– Ты не мог бы позаботиться о Мэйвис и проводить ее на вокзал?

– Разумеется, – пожал плечами Гай. – А сам-то ты куда?

– Памеле и Диане Саттон необходимо немедленно уехать. Диане стало нехорошо. Я тебе потом расскажу.

– Договорились, старина. Не волнуйся. Обещаю быть пай-мальчиком! – Гай широко ухмыльнулся.

Дайдо вышла из спальни полностью одетая. Помада на ее губах смазалась, от прически не осталось и следа.

– Марш в лифт! – скомандовала Памела.

Дайдо вызывающе посмотрела на сестру.

– Ты не давала ему того, чего он хотел, так что это сделала я! – заявила она и прошла мимо Памелы с высоко поднятой головой.

Бен слышал, как в глубине квартиры Джереми восклицает:

– Никому не нужно уходить! Подумаешь, пара разбитых окон. Это не испортит нашей вечеринки. Да и нечего путаться под ногами у пожарных и противовоздушной обороны. Давайте продолжать, а на рассвете позавтракаем яичницей с беконом, как я обещал. Ребята, у меня же есть настоящий бекон! Только подумайте!

Двери лифта закрылись, все трое молча поехали вниз.

Глава двадцать четвертая

Лондон

У отеля «Дорчестер» Бен поймал такси, машина поехала к вокзалу Виктория. За темными парками полыхали пожары.

– Снова попали в Букингемский дворец, мерзавцы, – процедил таксист. – Надеюсь, мы с ними расквитаемся. Они еще поплатятся. Я бы на месте мистера Черчилля не щадил ни мужчин, ни женщин, ни детей.

– Дворец сильно пострадал? – спросил Бен.

– Да я-то сам не видал, – ответил таксист, – дорогу же перекрыли. Но что горело – это все видели.

Они обогнули Гайд-парк-корнер и поехали по Гровенор-плейс. Дайдо молча глядела в окно.

– Вы сейчас в Кент? – спросил Бен.

– Мне утром на работу, – сказала Памела. – Кажется, по центральному маршруту поезда ходят всю ночь. К тому же не поручусь, что не выброшу ее из поезда.

– А как тогда домашние узнают, что нужно встретить ее на станции?

– Позвоню домой с вокзала Виктория. Скажу им, что была бомбежка и нам пришлось уносить ноги. В подробностях нет нужды.

– Совсем необязательно говорить обо мне в третьем лице, – возмутилась Дайдо. – Я тоже личность, и у меня есть чувства.

– Ты не заслуживаешь хорошего обращения, – отрезала Памела. – Откуда тебе знать, что такое чувства? Ты всегда хотела забрать себе то, что было моим, всегда, с детства. И вот забрала.

Они доехали до вокзала и побежали на перрон.

– Есть поезд в 23:55. Думаю, мы на него успеем, – обнадежил их Бен.

– Пригородные уже не ходят, – вспомнила Памела, задыхаясь от бега. – Я скажу Па, чтобы он забрал тебя из Севенокса.

– Ладно, – испуганно и как-то по-детски вдруг согласилась Дайдо.

– Хочешь, я отвезу ее домой? – предложил Бен. – У меня сейчас сравнительно свободный график, так что проблем не будет.

Памела с благодарностью взглянула на него:

– Правда? Ты меня очень выручишь. Мне бы не хотелось, чтобы она ехала на поезде одна во время затемнения.

– Можете обе переночевать у меня, так будет проще.

– Ничуть не проще, – возразила Памела. – Мне надо побыть одной. Еще немного, и я не сдержусь. Глаза бы мои на нее не глядели.

– Прекратите разговаривать обо мне так, словно я кусок мяса, – снова встряла Дайдо. – Ну извини. Я ничего такого не планировала. Мы выпили, и потом эти бомбы… мы переволновались, и… и так вышло. И знаешь что? Было очень даже здорово, а ты как дура все время его отталкиваешь.

– Заткнись! – рявкнула Памела, впихнула сестру в вагон и попросила Бена: – Передай маме, что я приеду в пятницу, как договаривались.

– А что у вас в пятницу?

– Мама в субботу устраивает небольшой прием в саду и очень волнуется, поскольку нет приличного угощения, да и прислуги не хватает. Вот я и пообещала, что приеду помочь. – Памела с мольбой посмотрела на Бена: – Ты не мог бы приехать? Если, конечно, не будешь работать. Я собиралась попросить Джереми разливать напитки, но теперь…

– Конечно. Я приеду, – пообещал Бен.

– Трикси тоже собиралась. Сказала, что нарядится горничной и будет разносить подносы. – Памела улыбнулась, и на мгновение прорезавшие ее лоб морщины разгладились. – Нам удалось отпроситься у начальства на половину пятницы и всю субботу. Если хочешь к нам присоединиться, мы поедем четырехчасовым.

– Тогда увидимся в поезде, – улыбнулся Бен и вошел в вагон следом за Дайдо.

Послышался свисток. Памела потянулась к Бену и накрыла его руку своей:

– Я так рада, что ты здесь. На тебя всегда можно положиться.

Поезд отошел от перрона. Бен всмотрелся и увидел, что Памела провожает их взглядом, одинокая тоненькая фигурка.

В Фарли охотно приняли объяснение, что Дайдо пришлось спешно уйти с вечеринки, потому что на соседний дом упала бомба. Бен переночевал у отца, а утром сел на первый лондонский поезд.

Бен еще поднимался по лестнице, когда Гай приоткрыл дверь.

– Так куда ты вчера подевался? – лукаво ухмыльнулся он. – Две по цене одной? Могу понять, почему ты предпочел их мисс Мэйвис. Девушка милая, но слишком уж восторженная, на мой вкус. Я доставил ее на вокзал к шести часам, как ты и просил.

– Огромное спасибо. Она не сердится на меня?

– Ничуть. Мы с ней в такси обнимались и целовались, так что, думаю, в итоге она отлично провела время и еще долго будет рассказывать подругам, как живут богатеи и тому подобные истории. – Он уставился на Бена: – Что-то у тебя совсем бледный вид. Заходи, я приготовлю тебе кофе.

Бен не стал дожидаться второго приглашения.

– Слава богу, хоть кофе не по карточкам, – заметил Гай. – Нынче это мой единственный порок.

– Его еще поди достань, – добавил Бен и рухнул на кровать Гая. – Ну и ночка!

– Так что же все-таки случилось? – Гай налил воду в чайник.

– Памела Саттон застукала сестренку в постели с Джереми Прескоттом, – ответил Бен. – Девчонке всего восемнадцать, от силы девятнадцать.

– В наши дни девятнадцать – уже не то, что до войны, – заметил Гай. – Теперь взрослеют быстро – приходится. Нынче многие смотрят на жизнь так: бери, что дают, а то завтра тебя здесь может уже не быть. Так оно и есть. Упади та бомба ярдов на двести правее, от нас бы ничего не осталось.

Бен содрогнулся.

– Ты прав.

– Значит, Диану с позором отослали домой?

– Это я отвез ее домой. Памеле пришлось вернуться на работу, да и расстроилась она сильно.

– Так она, значит, встречалась с Прескоттом?

– О да. Они с детства вместе.

– Летчики, они такие: мол, раз уж мы рискуем жизнью, так и берем все, что хочется.

– Да он, по-моему, всегда был таким, – возразил Бен.

Чайник закипел, Гай заварил кофе и медленно проговорил:

– Я должен кое о чем тебе рассказать. Леди Маргарет Саттон…

– Да, я слышал. Ее схватило парижское гестапо. И наши запланировали ее спасение.

– Уже спасли, – поправил Гай.

– Правда? Она дома? Потрясающе!

– Ее семья пока не в курсе, что она здесь. Я не знаю, когда им скажут. Сначала нужно кое-что выяснить. Но я не об этом хотел с тобой поговорить. Как я понимаю, капитан Кинг упомянул при тебе тайное общество, которое называет себя «Кольцом».

– Да, это так.

– То есть ты знаешь, кто они такие и что замыслили?

Бен кивнул:

– Аристократы, которые хотят помочь Германии.

– Похоже, Марго Саттон посетила одно из их заседаний пару вечеров назад.

– Заседание «Кольца»?

– Именно.

– А капитан Кинг, как ты его называешь, был в курсе, что она там появится?

– Ты же его знаешь, он очень скрытный. Но, по-моему, это застало его врасплох.

– Значит, за Марго Саттон будут наблюдать?

– Безусловно. А когда ее отпустят домой, подозреваю, что слежку поручат тебе.

– Ну и ну, – покачал головой Бен.

Вернувшись в свою комнату, Бен немедленно сочинил записку Мэйвис, в которой объяснял, что одна из сестер выпила слишком много и почувствовала себя дурно, почему и пришлось срочно увезти ее на вокзал Виктория к последнему поезду. Он выразил надежду, что Мэйвис сможет его простить, что Гай хорошо о ней позаботился и что их следующее свидание окажется менее драматическим. Послание отправилось в почтовый ящик на углу улицы. Если повезет, оно прибудет к ней с последней почтой тем же вечером либо, самое позднее, завтра утром. Ему не хотелось, чтобы Мэйвис решила, будто он ее бросил ради более утонченной девушки.

А в это время Памела проснулась одна в комнате, которую делила с Трикси, чувствуя себя опустошенной и обессиленной, как после желудочного гриппа. Она гадала, занимались ли Дайдо и Джереми сексом во время тех ее послеобеденных визитов к нему. Едва ли, учитывая, что дома была его мать и слуги, но все же не исключено – это ведь Джереми. Он любит риск. Она всегда это знала.

Памела встала, потянулась, подошла к окну и раздвинула светомаскировочные шторы. День выдался под стать ее настроению, серый и унылый. Все кончено, подумала она. Как можно довериться мужчине, который изменил тебе с твоей же сестрой? Если бы они поженились, наверняка она представляла бы себе всякое каждый раз, когда он опаздывает домой с работы. Памела понимала, что Дайдо – просто глупая девчонка, злая на весь мир. Ей до смерти хочется получить все то, чего ей не досталось, – балы, кавалеров, теперь вот и службу. Неудивительно, что она позволила Джереми себя соблазнить. Успели ли они завершить то, чем занимались, прежде чем упала бомба? Была ли Дайдо девственницей? Если да, то было ли ей больно? Памела не знала, что и думать. За окном с диким скрежетом пронесся скорый поезд.

Едва она умылась и почистила зубы, как вернулась Трикси.

– Господи, ну и ночка! – воскликнула она и бросилась на кровать. – Я перебрала, как и все мы. Милая моя, я так устала, что в поезде клевала носом. К счастью, он засвистел, иначе я проснулась бы только в Кру. – Она приподнялась и уставилась на Памелу: – Ты как?

– Нормально. В общем, переживу.

Трикси подошла и уселась рядом.

– Это то, что я подумала? Джереми в постели с твоей сестрой?

Памела кивнула.

– Мне очень жаль. Но знаешь, он тебе совсем не подходил. Вчера ночью, когда ты ушла, он начал ко мне приставать. И помнишь, я говорила, что он НБТ – небезопасен в такси? Я не шутила. Тогда, в сезон балов, он просто не понимал слова «нет». И если бы шофер не обернулся и не спросил: «Все в порядке, мисс?» – я уверена, что он бы меня изнасиловал. Так что, наверное, к лучшему, что ты с ним рассталась. – Она замолчала, посмотрела на лицо Памелы и сказала: – Что за чушь я несу. Ты ведь его любишь?

– Я всегда его любила, – призналась Памела. – И мне кажется, что я всегда знала, какой он на самом деле. Пожалуй, мне даже нравилось, что он сорвиголова и ничего не боится. Рано или поздно все пройдет, наверное. Не сразу, конечно, но…

Трикси кивнула:

– Он не последний мужчина на свете. Вчера вечером я подружилась со славным парнем из ВВС. А в субботу мы повеселимся на приеме у твоей матери, правда?

Памела обессиленно рухнула на кровать рядом с Трикси.

– Господи, Трикси, теперь мне даже не хочется ехать домой. Как я встречусь с Дайдо? Как я это вынесу – находиться в одном доме с ней?

– Дом у вас большой, и там будет уйма народу. Давай нарядимся горничными и станем разносить еду. Правда, весело?

– Мне сейчас не до веселья. Я, пожалуй, пошлю матери телеграмму – мол, не удалось отпроситься.

– Ой, не надо! – взмолилась Трикси. – Одна я туда не поеду, а мне ужасно хочется попасть на прием. Мы так давно не наслаждались жизнью, какой она была прежде, – чай на лужайке, шляпы, платья в цветочек. Теперь все это кажется прекрасным сном, правда?

– Да. О да, – вздохнула Памела. – Ну ладно. Наверное, надо все-таки поехать. От Ливви помощи не дождешься, и без меня мама собьется с ног.

– Вот и хорошо, – сказала Трикси и встала. – Пойду-ка я оденусь, и на работу. Как хорошо, что я не занимаюсь расшифровкой, не то ляпнула бы, что вражеские самолеты были замечены над Бомбеем вместо Бирмингема.

Памела вымученно улыбнулась, а Трикси направилась в ванную.

Глава двадцать пятая

На пути в Фарли

Бен и сам не знал, чем именно ему теперь заниматься. Он уже отнес в Долфин-Сквер выписки из обработанных Паммой распечаток радиопередач, посоветовав сопоставить их с собраниями «Кольца». И к Мэйвис сходил, чтобы поторопить ее поискать место с фотографии. А дальше что? Гай предположил, что Бену поручат следить за Марго Саттон, но такие инструкции он, вероятно, получит разве что от Максвелла Найта. Бен чувствовал смутную тревогу, не знал, куда себя деть, но не мог же он просто явиться в Долфин-Сквер и услужливо спросить: «Простите, сэр, а дальше что делать?» – как те четвероклассники, которых он учил до мобилизации. В МИ5 требовалось проявлять инициативу. Он ведь хотел сложных заданий, хотел быть на виду – и вот оказался в центре крупного заговора.

Включив радио, Бен с облегчением узнал из новостей, что королевское семейство не пострадало при бомбардировке. Затем покрутил колесико выбора частоты в надежде поймать немецкий канал, но вскоре оставил попытки. Гай отправился на какое-то задание. Интересно, чем именно он занимается и давно ли тайно работает на Найта? – задался вопросом Бен. Мысли его приняли новый оборот. Гай, судя по всему, прекрасно осведомлен о «Кольце». И знал, что Марго Саттон вызволили из лап гестапо. Это значит, что он состоит в ближнем окружении Найта. Или же… Бен призадумался. Гай подходил под описание члена «Кольца». Аристократ. Учился в Оксфорде, нередко рисковал, любил жить с комфортом. Мог он рассказать Бену о Марго Саттон, просто чтобы отвести от себя подозрения?

Но как это выяснить? С другой стороны, Максвелл Найт ведь доверяет Гаю, а Бен не сомневался, что Найт великолепно разбирается в людях. Вдруг Найт в курсе, что Гай – двойной агент, и использует его в своих целях? Бен с радостью расспросил бы самого Найта, но неожиданно понял, что у него нет абсолютно никаких доказательств неискренности Гая. И еще он вспомнил, что говорил Гай о так называемом капитане Кинге. Он не отчитывается ни перед кем, кроме Черчилля. Такой человек мог быть опасен, особенно если обладал обширными полномочиями. Бену пришло в голову, что, собственно, сам Максвелл Найт вполне мог бы руководить тайной организацией вроде «Кольца». И Бен снова задался вопросом, не поручили ли ему это задание для того лишь, чтобы правительству казалось, будто что-то делается, сами же надеялись, что Бен ошибется?

Он прикинул, не проведать ли Мэйвис, но если он приедет к ней как частное лицо, это будет выглядеть жалко, а если как коллега – весьма навязчиво. Да и важен ли еще тот снимок? Если парашютиста прислали с секретным донесением, то с тех пор, несомненно, немцы уже передали эту информацию иным способом. Бен сходил в Британскую библиотеку, почитал еще о тех двух сражениях, но ничего нового не узнал. Более сильный соперник сверг короля. Погибла масса народу. Но в итоге наступил мир. Сходство с нынешним положением, конечно, прослеживалось, но что именно оно значило, Бен никак не мог сообразить. Он вернулся домой и обрадовался, вспомнив, что обещал Памеле поехать назавтра вместе с ней в Кент.

Марго Саттон глядела в окно «даймлера», увозившего ее из Лондона. Город сменился пригородом, а тот, в свою очередь, – зелеными пологими холмами. Казалось невероятным, что она действительно вернулась в Англию, едет домой, к семье, и что испытания закончились. Как ни пыталась, Марго так и не сумела отыскать в душе радостного волнения, она не чувствовала ничего, кроме бездонной пустоты, словно что-то в ней умерло, когда ее втолкнули в ту камеру гестапо. Предыдущие дни походили на кошмар наяву, и она уже приготовилась к тому, что в конце концов ее убьют или, по меньшей мере, отправят в концлагерь. Палец ее зажил. Можно сказать, легко отделалась. Но рана в душе заживет не скоро. Гастон заявил, что никогда не любил ее. Казалось, ему совершенно наплевать и на нее, и на ее страдания.

Марго смотрела на мелькавшие за окном зеленые изгороди. Какой же я была дурой. Я бросила все, рискнула всем ради мужчины, который меня даже не любил, с горечью подумала она.

В памяти ее невольно всплывали картины прошлого. Вот они с Гастоном гуляют по Булонскому лесу, вот он сидит напротив нее в маленьком кафе, и во взгляде его читается страсть. Нет, все-таки тогда он ее любил – Марго вдруг поймала себя на том, что совершенно в этом не сомневается. Затем она поразмыслила о словах Жижи Арманд – дескать, Гастон продемонстрировал пренебрежение к ней для того лишь, чтобы ее защитить. Тогда она не поверила, но сейчас поняла, что это вполне могло быть правдой. Он так ответил, поскольку хотел ее спасти. Притворившись, будто она ничего для него не значит, он спас ее от худших пыток. Ведь когда они убедились, что Гастона ее страдания ничуть не трогают, тут же остановились.

– Он спас меня, – прошептала Марго. – Он все-таки меня любит. Он так меня любит, что был готов за меня умереть.

И еще она смирилась с мыслью, что не сумела бы его спасти. Он никогда не предал бы своих товарищей по Сопротивлению, и немцы ни за что бы его не отпустили.

– Верен себе до конца, – тихо сказала Марго и почувствовала, как во мраке поглотившего ее горя затеплилась искорка утешения.

Теперь она свободна и может вернуться к прежней жизни. Свободна. Да нет, не так уж и свободна, об этом она не забыла. Но и с этим она разберется, не все сразу. Пока же надо наслаждаться кентской загородной жизнью и близостью семьи. Автомобиль проехал Севенокс, и Марго начала узнавать окрестности. На этих полях они когда-то охотились. Как странно, подумала Марго, я чувствую себя старухой, как будто все в моей жизни уже произошло. Удастся ли ей когда-нибудь прийти в себя? И тут ее снова охватила тревога. Осмелится ли она довести дело до конца? Сумеет ли проявить такую отвагу, чтобы Гастон мог ею гордиться?

И вот они уже проезжают через Элмсли. Вот деревенский луг, где на доске с крикетным счетом все еще виднеются цифры с последнего матча. Церковь за лугом. Мисс Гамильтон гуляет с собаками. Совсем ничего не изменилось. Кроме меня, подумала Марго.

В классной комнате Фиби отвечала гувернантке порядок правления английских королей и королев. Она дошла до Ричарда Третьего, забуксовала и теперь мерила комнату шагами, пытаясь вспомнить.

– Ричард Третий… – задумчиво повторила девочка, – а дальше…

– Битва при Босворте, – напомнила ей мисс Гамбл. – А что случилось потом?

– А дальше… – Фиби выглянула в окно и радостно вскрикнула: – Марго! Марго приехала!

Она промчалась по коридору и сбежала по лестнице, громко возвещая эту новость.

Лорд Вестерхэм в гостиной читал газету. Услышав шум, он отложил газету и сердито воззрился на дочь:

– Я же тебя просил не кричать! Неужели гувернантка тебе не объяснила, что леди никогда не повышают голос?

– Ну, Па, – воскликнула Фиби, сияя от счастья, – Марго приехала! Она вернулась домой!

В пятницу около полудня Бен уже собирался на вокзал Виктория, когда к нему постучал Гай.

– Послушай, старина. Мне стало известно из надежных источников, что Марго Саттон повезли домой в Кент. Ты бы не мог найти хороший предлог, чтобы оказаться там же?

– Представь себе, я прямо сейчас еду туда, – ответил Бен. – Памела Саттон попросила меня помочь на приеме в саду, который завтра устраивает ее мать.

Гай просиял.

– Прием в саду? Неужели такое еще где-то бывает? Поразительно, трудно в это поверить. Может, мне тоже прыгнуть в поезд да и присоединиться к вам? Клубника со сливками на лужайке! Совсем как до войны. Прием, наверное, благотворительный? Собирают деньги для солдат?

Бен пожал плечами:

– Понятия не имею. Я только знаю, что леди Вестерхэм запаниковала, поскольку не хватает ни прислуги, ни продуктов, и Памела согласилась приехать и помочь.

– А ты, значит, наденешь фрак и прикинешься дворецким? – фыркнул Гай.

– Дворецкий у них и так есть. Он уже немолод, и его не призвали. А вот лакеев нет, и всего пара горничных.

– Подумать только, какие лишения испытывает высшее общество, – съязвил Гай. – Мама писала, что на днях была вынуждена сама наводить порядок в своей уборной, представляешь?

Бен улыбнулся. Он понимал, что для многих людей того сословия, к которому принадлежал Гай, жизнь в военное время стала настоящим потрясением.

Он уже выходил из комнаты, когда на лестнице послышались шаги и, к удивлению Бена, к нему направился военный курьер. Курьер остановился и отдал честь.

– Мистер Крессвелл? Мне велели немедленно передать это вам. Пакет из Меденэма.

– Спасибо, – выдавил Бен.

Курьер снова отдал честь и с топотом спустился по лестнице. Бен вернулся в комнату, закрыл дверь и распечатал конверт. Мэйвис писала: «Мне кажется, я нашла то место, что на твоем снимке. Оно отмечено на топографической карте. Это оказался Сомерсет, а вовсе не Девон и не Корнуолл, как ты предполагал».

Сердце Бена яростно колотилось. Нужно сообщить об открытии, сделанном Мэйвис, прежде чем отправляться на вокзал к Памеле. Он схватил чемоданчик, проехал несколько станций на метро, вышел на улицу и со всех ног бросился к Долфин-Сквер. Позвонил снизу, но ему никто не ответил. Поднялся на лифте на нужный этаж и постучал в дверь. Никто не открыл. Проходивший мимо по коридору старик сказал:

– Зря стучите, они уехали. Я видел, как они выходили с чемоданами нынче утром.

– Черт, – пробормотал Бен.

Он вышел на улицу и остановился, пытаясь решить, как теперь быть. Рассказать о фотографии некому. Гай куда-то подевался, и Бен не имел ни малейшего понятия о том, когда тот вернется. Кроме того, что-то его тревожило в Гае. Значит, придется самому ехать в Сомерсет. Но ведь Памела ждет его на вокзале.

Он вздохнул и отправился на вокзал Виктория.

Памела и Трикси стояли у расписания. Завидев Бена, Памела помахала рукой:

– Как здорово, что ты все-таки сумел выбраться!

– Привет, Бен, – поздоровалась Трикси. – Я так рада, что ты едешь с нами. Я всерьез настроилась поработать, даже хотела взять напрокат костюм французской горничной в магазине карнавальной одежды, такой, знаешь, с оборочками, но Памма не позволила.

– Можно подумать, у моей семьи когда-нибудь была французская горничная в оборочках, – покачала головой Памма и бросила на Бена взгляд, в котором ясно читалось все, что она думала о предложении подруги. – Даже Ма никогда не держала горничной-француженки. Ей служит солидная женщина средних лет по фамилии Филпотт.

– Вот мы и встряхнули бы твое семейство, – пошутила Трикси. – Моя мама всегда держала служанок-француженок, а папа за ними ухлестывал. В этом секрет их счастливого брака.

Памела притворилась, что изучает табло.

– Так, наш поезд отходит через полчаса с одиннадцатой платформы. Отлично. Успеем спокойно купить билеты и дойти до вагона.

– Послушай, Памма, – сказал Бен, откашлявшись, – я не знаю, как быть. Мне срочно нужно в Сомерсет, кое-что проверить. По-хорошему мне надо было бы отправиться на Паддингтонский вокзал и сесть на первый же поезд. Но я ведь обещал, что поеду с тобой и помогу твоей маме. Так что, надеюсь, ты поймешь и не обидишься.

– Ну конечно, – успокоила его Памма. – Ничего страшного. Служба есть служба.

– Что за важные дела у вас в Сомерсете? – спросила Трикси. – Там же никогда ничего не происходит, только сидр производят и сыры. – Она рассмеялась, но, заметив выражение лица Бена, посерьезнела. – Так, значит, ты и правда знаешь секреты и плетешь интриги? Я так и решила, когда увидела тебя в Блетчли. Придумала! Давай я тоже поеду с тобой в Сомерсет. Я ведь работаю в Блетчли и подписала Обязательство о неразглашении государственной тайны. Никому не скажу ни слова. До смерти хочется заняться интересным делом!

– Да там не будет ничего интересного, – возразил Бен. – Нужно кое-что проверить по карте, вот и все.

– И уж ты-то с ним точно не поедешь. – Памела холодно взглянула на Трикси. – Если кто с ним и поедет, так это я.

– Вам же нужно помогать леди Вестерхэм в подготовке банкета, – напомнил Бен.

– А как ты намерен передвигаться по Сомерсету? – спросила Памела.

– На поезде. На автобусе. Пешком.

– В такой глуши автобусы ходят раз в неделю.

– Ничего, как-нибудь разберусь.

– Лучше вот что, – заявила Памела. – Поехали с нами в Кент, и я попрошу Па одолжить нам «роллс-ройс».

– Но как же твоя мать?

– Если мы уедем сегодня же после обеда, успеем вернуться задолго до приема в саду. Как ты думаешь, то, что тебе нужно там сделать, займет много времени?

– Понятия не имею, – признался Бен. – Если честно, я даже толком не знаю, что именно ищу.

– Вот это да! – восхитилась Трикси. – По-моему, Памме нужно остаться с мамой, а тебе, Бен, лучше взять меня с собой.

– Лучше мне все-таки ехать одному, – смущенно ответил Бен.

– А вот и нет, – возразила Памела. – Тебе понадобится напарник, чтобы смотреть на карту, пока ты за рулем. Или лучше я сяду за руль, а ты будешь читать карту, так будет быстрее.

– Да, пожалуй, – согласился он.

– Значит, ты хочешь, чтобы я осталась и гнула спину вместо тебя, – заныла Трикси с притворно обиженной рожицей.

Памела глянула на нее с благодарностью:

– Ты правда не против?

– Придется, раз уж больше некому. Всё для победы, даже рабский труд на светских приемах. Может, я еще и медаль заслужу.

Памела рассмеялась.

– Наверняка! Героиня!

– О да, я такая. Трикси-героиня, – усмехнулась она. – Ну что же вы, надо купить билеты, а там глядите какая очередь.

Бен отвел Памелу в сторонку:

– Считаешь, твой отец действительно позволит нам взять «роллс-ройс»? – спросил он, все еще колеблясь между изначальным планом сесть на первый же поезд на Паддингтонском вокзале и перспективой отправиться на машине с Памелой.

– Если нет, попросим у Прескоттов. У них несколько автомобилей, – беззаботно сказала Памела. – И прорва бензина, судя по всему.

– Неужели ты думаешь, что они дадут мне автомобиль? – усомнился Бен.

– Мне точно дадут, – спокойно пояснила Памела. – Они все еще полагают, что…

– Значит, между тобой и Джереми и правда все кончено?

– А разве может быть иначе? – вопросом на вопрос ответила Памела. – Но об этом после. Сейчас нас ждет неотложное дело.

– Спасибо тебе огромное, – произнес Бен.

– Не стоит. Будет весело, а мне необходимо развеяться.

В Фарли их встретила Фиби. Девочка была на седьмом небе от счастья; от нее они и узнали, что Марго дома. Последовали объятия, слезы, ну и конечно же, пришлось задержаться и выпить чаю со всем семейством.

– Совсем как в старые времена, – вздохнула леди Вестерхэм. – Моя самая горячая молитва была услышана, и все мои девочки снова с нами.

Бледная, осунувшаяся Марго вымученно улыбнулась. Бен раздумывал, не остаться ли ему, если уж Марго тут, или все-таки отправиться в Сомерсет. Решение за него приняла Марго: объявила, что ужасно устала, извинилась и поднялась к себе.

Как Бен и опасался, лорд Вестерхэм наотрез отказался дать им машину:

– Покататься им захотелось! Никуда я вас не пущу, вы сожжете мой последний бензин!

– Нам не кататься, а по делу, – возразила Памела. – Бену нужно по работе, и я обещала поехать с ним и помочь.

– А если по работе, так пусть государство обеспечит его транспортом. Им положен бензин. А мне нет, – отрезал лорд Вестерхэм.

– Извини, – прошептала Памела Бену. – Я не ожидала, что отец окажется таким злобным жадиной. Жаль, что мы не можем сказать ему, зачем именно нам машина. Он ведь не понимает, что речь о государственной безопасности. Но он прав. Твой начальник не мог бы реквизировать для тебя авто?

– Да он, похоже, куда-то уехал на выходные, – ответил Бен. – А дело срочное.

– А о чем именно речь? – негромко спросила Памела.

Бен решил, что нет смысла скрывать, если уж она все равно знает, что он работает в МИ5.

– У того парашютиста, что упал на ваше поле, – вполголоса произнес Бен, отведя Памелу в сторону, чтобы не донеслось до чужих ушей, – ничего при себе не было, никаких документов. Лишь фотоснимок с какими-то цифрами. И мы наконец нашли, где была сделана эта фотография. Поэтому мне нужно немедленно туда отправиться.

– Прескоттам мы этого рассказать не можем, – согласилась Памела и посмотрела в окно. – Послушай, а ведь рядом с домом стоит без дела множество армейских автомобилей. Может, на свой страх и риск возьмем один из них?

– Да нас же пристрелят на месте, мы даже отъехать не успеем, – рассмеялся Бен. Подумал и добавил: – Но я могу попросить полковника Притчарда. Он мне показался порядочным человеком. И к тому же знает о парашютисте. Ему я могу сказать, на кого работаю.

– Тогда давай так и сделаем, – заключила Памела. – Я пойду переоденусь во что-то более подходящее для автомобильной поездки и заодно захвачу зубную щетку на случай, если придется там заночевать. – И улыбнулась: – Вот уж не думала, что смогу чем-то увлечься, но, похоже, нам будет весело.

Глава двадцать шестая

По дороге в Сомерсет

Полковник Притчард выслушал их с интересом, но решение принял не сразу.

– Свой штабной автомобиль я вам дать не могу. А другого у меня нет, только грузовики, танки и броневики. На таком транспорте вы будете привлекать внимание и далеко не уедете. – Помолчав, он спросил: – Вы когда-нибудь ездили на мотоцикле?

– Пару раз, когда учился в Оксфорде, – признался Бен.

– Тогда можете взять мотоцикл с коляской. На нем обычно ездит мой курьер. Да и бензина он расходует не много.

Полчаса спустя они отправились в путь. Памела устроилась в коляске, а Бен не без тревоги оседлал мотоцикл. Девушка успела переодеться в брюки и рубашку с открытым воротом, голову повязала шарфом. Бену пришлось сосредоточиться на управлении непривычным транспортом, так что ему было не до пассажирки, пусть даже ею была Памма. Впрочем, мотоцикл оказался не особо мощным, и вскоре Бен успокоился. Езда по почти пустым из-за нехватки бензина дорогам была бы даже приятной, если бы не отсутствие указателей, которые убрали еще в начале войны. Прежде чем выехать на юго-западное шоссе, они пару раз свернули не туда, но на большой дороге уже бодро помчались вперед на хорошей скорости. Изредка им навстречу попадался армейский грузовик или фургон.

Наконец они миновали Уилтшир и уже в сумерках, около девяти часов, въехали в Сомерсет. Солнце спряталось за грозными грядами туч, поднялся холодный ветер.

Бен встревоженно повернулся к Памеле:

– Вот так так! Мы ведь даже не подумали, что может пойти дождь. Все-таки мотоцикл – не самое удобное средство передвижения.

– Тогда давай поскорее сделаем дело, – решительно сказала Памела. – Как думаешь, мы уже близко?

Бен изучил карту.

– Почти приехали. Похоже, та последняя деревня была Хинтон-Сент-Джордж. Значит, скоро по левую руку покажется холм. Мы их уже проехали немало, но у этого особая форма. – Бен протянул Памеле копию фотографии: – Видишь, там еще колокольня и три высокие сосны. Мы это место сразу узнаем.

Памела кивнула.

– Тогда вперед, Макдуф!

Деревенская дорога провела их по Сомерсетской равнине, где на полях, разделенных дренажными каналами, паслись коровы. Бену показалось, что холмистая часть графства уже осталась позади, и он испугался, не заблудились ли они из-за его неумения читать карту. Но когда они проезжали мимо деревенских домов с соломенными крышами, Памела вдруг воскликнула, указывая вдаль:

– Смотри! Вот же он!

Неподалеку над соснами высилась церковь. Не сразу удалось найти дорогу, которая позволила бы им подъехать к самой макушке холма, но в закатном свете они добрались наконец-то до цели, и Бен остановил мотоцикл. На кладбище с покосившимися надгробиями голосили грачи. Бен и Памела пошли вперед, и ветер с запада ударил им в лицо. Бен огляделся и заметил за кладбищем небольшой домик. Похоже, это была единственная постройка на вершине холма – кроме, разумеется, церкви. Место казалось мрачным и заброшенным.

– А теперь что? – спросила Памела.

Действительно, что теперь? Поднимаясь по извилистой дороге на холм, они миновали несколько домов, однако не встретили ни деревни, ни усадьбы, на что так рассчитывал Бен.

– Наверное, нужно заглянуть к священнику, прежде чем отправимся обратно, – предложил Бен.

– А ты надеешься обнаружить здесь гнездо пособников нацизма? – пошутила Памела. – У тебя есть оружие, на всякий случай? – При взгляде на его лицо она расхохоталась. – Мне кажется, нас обдурили. Я считаю, что скрытое сообщение содержалось в самой фотографии, а место на снимке не имеет значения.

– Увы, похоже, ты права, – согласился Бен.

Но все же последовал к дому священника по заросшей мхом тропинке и постучал в дверь. Открыл ему старичок с кротким лицом и редкими седыми волосами. Бен объяснил, что они путешествуют по Юго-Западной Англии и интересуются старинными церквями, особенно теми, что в глуши. Священник пригласил молодых людей в дом и угостил вином из бузины, которое, его по словам, изготовил один прихожанин.

– Прихожанин? – удивилась Памела. – Но где же ваш приход? Мы не заметили поблизости жилья.

– Видите ли, у храма Всех Святых сложная история. Когда-то он принадлежал монастырю, но во времена Генриха Восьмого его отобрали у церкви и передали местному лорду, а тот устроил там усадьбу. Потом, во время гражданской войны[42], усадьбу уничтожили люди Оливера Кромвеля. Но церковь пережила все и по-прежнему открыта для жителей соседних ферм и деревень.

– Значит, господского дома больше нет?

– Одни руины.

– А кто-нибудь еще живет неподалеку? – спросила Памела.

– На добрых полмили вокруг ни единой живой души, – ответил викарий.

– Вам, должно быть, одиноко?

Он кивнул:

– Моя жена умерла три года назад. Раз в неделю приходит женщина из деревни, наводит здесь порядок. Я объезжаю прихожан на велосипеде, но местность здесь действительно весьма уединенная. К счастью, у меня есть книги и радио. – Он встал. – Скоро стемнеет, но не желаете ли посмотреть церковь?

Бен и Памела поблагодарили и последовали за ним. Священник на всякий случай взял со столика в прихожей карманный фонарик и проводил их между надгробных камней. Внутри церкви последние лучи солнца сочились сквозь длинные узкие окна, отчего казалось, будто неф обрамляют колонны. Воздух был затхлым и сырым, храм явно нуждался в ремонте.

Викарий провел их по церкви, подсвечивая фонариком мраморные плиты, под которыми покоились давно усопшие рыцари. Затем сказал:

– Если желаете, можете подняться на колокольню, оттуда открывается великолепный вид. Сам я с вами не пойду, мои старые ноги уже не способны одолеть подъем. На лестнице есть лампочка, но на нее надежды мало. Вот, возьмите фонарик.

Он указал им на дверь в стене. За дверью уходила вверх каменная винтовая лестница. Луч старого фонарика выхватывал из мрака ступеньку за ступенькой, но все равно в башне было жутковато и очень холодно. Наконец Бен с Памелой добрались до дверцы, отодвинули засов и вышли на площадку на вершине колокольни. Закатное солнце прорезало тучи, окрасив розовым дренажные каналы на полях. Вдали виднелся Бристольский залив.

– Отсюда удобно подавать сигналы, – заметил Бен.

Памела покачала головой.

– Но кому тут сигналить?

Моросило, ветер с моря принес дождь.

– Нам пора, – сказал Бен.

Викарий проводил их до мотоцикла и помахал на прощанье. Дождь разошелся не на шутку, вымочив их насквозь.

– Может, вернемся днем и узнаем, кто живет поблизости? – предложила Памела, ежась.

– Да только что нам это даст? – возразил Бен, оглядывая окружавшие их темные леса. – Викарий обязательно предупредил бы нас, если бы кто-то из здешних обитателей вызывал у него подозрения. Соседние фермы да дома – вот и весь его приход. Простые деревенские жители, которые поколениями обрабатывают здешнюю землю. Можем изучить при свете дня развалины старого монастыря, но, опять же, священник первый заметил бы, если бы там творилось неладное. В общем, по-моему, ловить тут нечего. Мне кажется, ты права: послание зашифровано в фотографии, а место не имеет значения.

– Видимо, так, – кивнула Памела. – В таком случае давай вернемся в Лондон, доложишь о том, что удалось выяснить. Да и мать меня убьет, если мы опоздаем на прием.

– Только давай сперва остановимся где-нибудь и перекусим, – попросил Бен. – Не знаю, как ты, а я голоден как волк.

– В такое-то время? Ну-ну, – хмыкнула Памела. – Здесь, в деревне, наверняка ложатся спать часов в восемь. Но с нынешней светомаскировкой вечером особо и не разъездишься, да и трудно рулить в темноте. Может быть, лучше поищем ночлег, а с рассветом отправимся в путь?

– А ты захватила с собой смену одежды?

Памела рассмеялась:

– Только зубную щетку. Ничего, как-нибудь обойдусь.

Пока они спускались с холма по извилистой дороге, кроны деревьев защищали их от дождя. Но как только выехали на равнину, над головой разверзлись хляби небесные.

– Бен, так мы далеко не уедем! – прокричала Памела. – Слышишь гром?

– В первой деревне был паб! – крикнул в ответ Бен.

Они еле ползли, рискуя свалиться в переполненную из-за дождя канаву на обочине. Наконец показались дома, и Бен с Памелой заметили вывеску паба, он назывался «Лиса и гончие». От соломенной крыши веяло уютом и стариной.

Бен оставил мотоцикл под навесом во дворе, и они побежали к входной двери. Внутри их встретил гомон голосов. Вокруг барной стойки толпились старики, у их ног лежала пара тощих собак. По потолку тянулись балки, в огромном камине у стены горел огонь. Все взгляды обратились на вошедших.

– Поплавали, сталбыть, – пошутил хозяин паба. Говорил он с сильным местным акцентом. – Мать честная, да вы же мокрые как мыши!

– Мы приехали на мотоцикле, – пояснил Бен. – Не найдется ли у вас комнат переночевать?

– Комната есть, да только одна, – ответил хозяин. – Надеюсь, не возражаете?

Бен посмотрел на Памелу. Не успел он рта раскрыть, как она ответила с улыбкой:

– Конечно, нет! Это нас полностью устроит.

– Я спрошу у жены, не одолжит ли она вам сушилку для белья, развесите на ней свою одёжу, – продолжал хозяин. – Принести вам наверх пива или сидра?

Бен снова посмотрел на Памелу, и она попросила:

– Мне сидра, пожалуйста. И чего-нибудь поесть, если можно.

Хозяин паба покачал головой:

– Еду мы больше не подаем, продукты-то нынче по карточкам. Но жена напекла пирожков, и от пары штук с нас не убудет.

Он провел их по скрипучей лестнице наверх. В комнате обнаружилась огромная двуспальная кровать, накрытая высокой стопкой стеганых одеял. Как только хозяин затворил за собой дверь, Памела поглядела на кровать и рассмеялась:

– Вот тебе и принцесса на горошине!

– И ты, как девица благородных кровей, несомненно, проворочаешься всю ночь, – подхватил шутку Бен.

– Да мы столько пробыли на свежем воздухе, что я буду спать как убитая, – возразила Памела.

– Надо бы снять мокрое, – заметил Бен. – Мне подождать за дверью, пока ты переоденешься? – добавил он и смущенно покраснел.

– Не так уж я и промокла. Ноги защитил полог коляски, а рубашка просто сырая. Правда, жакет хоть выжимай. – Она сняла его и повесила на спинку стула. – А вот ты… – Памела оглядела Бена и рассмеялась.

– Да уж, нитки сухой не осталось, – рассмеялся он в ответ.

– Раздевайся, я не смотрю.

Бен разделся до белья и завернулся в полотенце, висевшее на сушилке.

– Ты полезай в кровать, а я устроюсь вон на том стуле, – предложил он, пряча глаза.

– Даже не думай! – возразила Памела. – Места достаточно для нас обоих. И тебе не меньше моего нужно выспаться.

В дверь постучали – хозяйка принесла сидр и два пирожка.

– Давайте сюда мокрое, я повешу в сушильном шкафу. – Она широко улыбнулась, забрала одежду и вышла.

Стремительно расправившись со своим пирожком и сидром, Памела забралась в постель, Бен выключил свет и улегся рядом с ней.

– Ты точно не возражаешь? – спросил он.

Памела положила ладонь на его руку:

– Ах, Бен, ты такой милый. С тобой я в полной безопасности. Ты для меня как брат, которого у меня никогда не было.

– Я рад, – ответил Бен, хотя ее слова вовсе его не обрадовали.

Они лежали в темноте, прислушиваясь к стуку дождя и отдаленному рокоту грома.

– А с Джереми я никогда не чувствовала себя в безопасности, – неожиданно произнесла Памела. – Наверное, этим он меня отчасти и привлекал – с ним было не совсем спокойно. Мне нравилось играть с огнем. Он хотел заняться со мной любовью, а я не соглашалась. – Она помолчала и вдруг выпалила: – Я все думаю… Как тебе кажется, может, я фригидная?

– Надеюсь, ты не рассчитываешь, что я прямо сейчас докажу обратное, – смущенно усмехнулся Бен.

– Ну что ты, конечно, нет, – рассмеялась в ответ Памела. – Просто с тех пор я все размышляла и чувствовала себя виноватой. Если бы я дала Джереми то, чего он хотел, он бы ни за что не соблазнил Дайдо.

– Не думаю, что Дайдо так уж долго пришлось соблазнять, – заметил Бен. – А вот ты, напротив, подождала бы, чтобы все было так, как надо, прежде чем согласиться. Так уж ты устроена.

– Как хорошо ты меня понимаешь, – вздохнула она и положила голову ему на плечо.

Он слышал, как стучит сердце, остро ощущал ее близость, прохладу ее кожи.

Брат, которого у нее никогда не было.

Памела быстро уснула, а Бен все лежал, прислушиваясь к ее дыханию.

Их разбудил птичий гомон и обычный деревенский шум. Фермер гнал мимо паба стадо коров, трактор направлялся в поле. Бен с Памелой переглянулись с улыбкой.

– Ты лохматый, но в целом ничего, – сообщила Памела.

– А ты великолепно выглядишь, – ответил Бен. – Будь добра, принеси снизу мою одежду, позавтракаем и поедем.

Внизу, в отдельном зале, хозяйка подала им яичницу с беконом и поджаренный хлеб.

– Как же вкусно, – удовлетворенно вздохнула Памела, закончив завтрак. – Особенно по сравнению с тем, чем мы питаемся в последнее время. Моя квартирная хозяйка совершенно не умеет готовить.

– Вы, сталбыть, на отдыхе? Немного прокатились, пока ваш молодой человек не вернулся в свой полк?

– Да, – кивнула Памела. – Нам понравился вон тот холм. Может, у него даже есть легенда?

– Это какой же холм, Черч-хилл, что ли? – уточнила хозяйка.

– Как вы сказали? – ошеломленно переспросил Бен. – Черч-хилл?

– В наших краях его так зовут с незапамятных времен.

– В чем дело, Бен? – испуганно проговорила Памела, когда хозяйка унесла пустые тарелки. – На тебе лица нет.

– Взгляни на настенный календарь. Сегодня четырнадцатое июня. 14.6.1941. А теперь взгляни на число на фотографии. 1461. Сегодняшнее число. Мне кажется, теперь я знаю, что это означает. Это приказ из Германии убить Черчилля – сегодня.

Глава двадцать седьмая

В Сомерсете

– Нужно немедленно кому-нибудь сообщить! – Бен вскочил со стула и направился к двери. – Но кому? Мой начальник в отъезде. Значит, на Даунинг-стрит, 10[43]. Они-то точно знают, где сейчас мистер Черчилль. И примут меры. – С бешено бьющимся сердцем Бен бросился к хозяйке: – У вас есть телефон?

– Посреди деревни, около почты, стоит телефонная будка, – ответила та.

– Я соберу вещи, – крикнула ему Памела. – Беги!

Бен помчался по улице, ворвался в телефонную будку и принялся рыться в карманах в поисках мелочи. А вдруг не найдется нужных монет? Но ведь оператор на станции непременно соединит его по неотложному вопросу государственной важности.

– Назовите номер, – послышался голос телефонистки.

– Дайте Даунинг-стрит, 10, – велел Бен, пытаясь говорить спокойно. – Это срочно.

– Вы шутите, что ли? – спросила телефонистка.

– Ничуть, – отрезал он. – Я работаю в МИ5, застрял в Сомерсете, и мне необходимо немедленно поговорить с кем-нибудь по этому адресу. – Он сам удивился своему напору.

– Хорошо, сэр, – сказала телефонистка. – Я сделаю все, что в моих силах. – Судя по голосу, она очень удивилась.

Бен нетерпеливо топтался у телефона. Наконец в трубке раздался мужской голос:

– Резиденция премьер-министра. Чем могу быть полезен?

– Премьер-министр у себя? – уточнил Бен.

– Нет, сэр. Насколько мне известно, он провел ночь на командном пункте, – ответил голос.

– Тогда, прошу вас, слушайте внимательно, – начал Бен. – Меня зовут Бенджамин Крессвелл. Я агент МИ5. При необходимости мое начальство это подтвердит. У меня есть причины полагать, что на сегодня запланировано покушение на премьер-министра.

– Сэр, мы то и дело получаем информацию о готовящихся покушениях на премьер-министра, – терпеливо ответили в трубке. – У вас есть доказательства? И почему нам об этом сообщаете вы, а не те, кому положено?

– Потому что мой начальник уехал на выходные, я не могу с ним связаться. Я расследовал дело, которое началось с гибели одного немца, и вот теперь торчу в деревне посреди сомерсетской глуши. И знаете ли, просто подумал, вдруг вам будет интересно! – Внезапно Бен осознал, что кричит.

– Можете рассказать подробнее?

– Не могу, я звоню с улицы, из автомата, меня может услышать кто угодно. Но рекомендую премьер-министру оставаться сегодня на командном пункте.

– У премьер-министра запланировано участие в церемонии на аэродроме Биггин Хилл, – сообщил голос. – Я уверен, что он не станет менять планы из-за какой-то необоснованной угрозы. К тому же он ведь будет на аэродроме, а это в высшей степени надежное и защищенное место.

– Мой долг предупредить, – раздраженно отрезал Бен. – Если вы решите оставить мое предупреждение без внимания, что ж, вам в случае чего и отвечать.

– Допустим, я посоветую охране премьер-министра держать оружие наготове и быть начеку. Но если вы думаете, что премьер станет прятаться дома, как перепуганный кролик, потому лишь, что его жизни угрожает опасность, то вы не знаете Черчилля.

Бен положил трубку и вернулся в паб к Памеле.

– Они сообщат премьер-министру? Примут меры? – спросила она.

– Сомневаюсь, – вздохнул Бен. – Не знаю, что еще можно сделать.

Памела коснулась его руки:

– Ты свое дело сделал. Раскрыл заговор.

– Но что толку, если его все равно пристрелят? Идиоты несчастные. Как можно быть такими беспечными? Что мне еще предпринять? Наверное, как-то связаться с Биггин Хилл. А лучше отправиться туда как можно скорее. Если повезет, мы успеем.

Фиби проснулась рано. От нетерпения и волнения ей не спалось, и не только из-за грядущего приема, за который так переживала ее мать. Вокруг творилось что-то странное. Почему Бен и Памела укатили куда-то на мотоцикле, хотя Марго только-только вернулась домой? Девочка жалела подругу Памелы: подумать только, привезли и бросили одну. А еще накануне поздно вечером она подслушала телефонный разговор. Звонили из кабинета Па, говорила женщина, что именно – Фиби не расслышала из-за плотно закрытой двери. Потом мимо прошел Сомс, и ей пришлось отправиться в постель.

Неплохо бы прокатиться верхом, подумала девочка. Надела бриджи и сапоги для верховой езды, схватила шлем и спустилась к конюшне. Там уже хлопотал старый Джексон. Фиби остановилась и посмотрела на окно мисс Гамбл. Интересно, гувернантка уже проснулась? А вдруг она скажет отцу, что Фиби отправилась кататься без разрешения?

– Джексон, оседлайте, пожалуйста, Снежинку, – велела она.

– А хозяин не будет против, если вы уедете одна? – на всякий случай спросил грум.

– Я буду осторожна, не стану скакать галопом и прыгать через бревна, – заверила девочка. – В последнее время Снежинку так редко выводят, что она растолстела.

– Что правда, то правда, – согласился Джексон. – Прикажете вас сопровождать?

– Нет, из-за вас мне придется плестись.

Грум ухмыльнулся:

– Я уже немолод. Что ж, думаю, с вами ничего не случится. Наездница вы хоть куда, уж этого не отнять. Семья может вами гордиться.

Фиби просияла и снова взглянула на окно мисс Гамбл.

– Насчет нее не извольте волноваться, – успокоил Джексон. – Она уже несколько часов как ушла. На птичек, говорит, пойду погляжу, бинокль на шею нацепила – и вперед.

Фиби забралась в седло и тронулась в путь. Отъехав подальше и убедившись, что из окон дома ее уже не заметить, пустила Снежинку легким галопом, наслаждаясь веявшим в лицо утренним ветерком. Девочка надеялась найти Алфи где-нибудь в полях, но впустую. Тогда она направила Снежинку в сторону леса, к домику егеря. Пони трусил по змеившейся меж деревьев тропинке, что шла параллельно дороге, обсаженной кустами рододендрона. Неожиданно Фиби услышала рокот мотора. Судя по звуку, это не был армейский грузовик. Фиби попыталась разглядеть машину, но кусты оказались слишком густыми. Мотор заглох, и раздался голос:

– Так ты получил мое сообщение?

Говорили тихо, почти шепотом, но голос явно был женский.

– Что случилось? – спросил мужчина.

– Я не могу закончить задание.

– Ты обязана! Все уже распланировано. Ты не имеешь права идти на попятный.

– Но я не могу.

– Надо. Сам я, естественно, теперь уже не могу этого сделать, так что все в твоих руках. Ты ведь согласилась.

– Прошу тебя, не заставляй меня!

– Сама знаешь, что с тобой будет, если ты не доведешь дело до конца.

Фиби показалось, что она слышит рыдания. Женщина что-то пробормотала. Фиби хотелось подъехать ближе, но она побоялась, что звон удил выдаст ее присутствие.

И тут раздались слова:

– Вот револьвер. Он уже заряжен. Бери. Не подводи нас!

Затем дверь автомобиля захлопнулась, и по звуку мотора Фиби поняла, что машина дала задний ход. Девочка попыталась пробраться сквозь кусты, но подлесок оказался слишком густым для пони. К тому времени, когда она окольным путем выехала на дорогу, собеседников и след простыл. Но ей точно не померещилось.

Ее сердце бешено колотилось. Ей нравилось вести расследование и гоняться за шпионами вместе с Алфи, но то была скорее игра. А теперь один человек передал другому заряженный револьвер. И этот другой – другая – явно напугана. Кто эти люди и с какой стати они встречаются в Фарли? Нужно кому-нибудь об этом рассказать. Па, скорее всего, не поверит. Ма даже слушать не станет. Можно было бы поговорить с Паммой, но Памма уехала. А мисс Гамбл ушла на весь день наблюдать за птицами. Что написано на том плакате с семью правилами? О подозрительном докладывайте полиции. То есть, скорее всего, деревенскому констеблю. Умом он не блещет, но, по крайней мере, передаст сведения куда нужно.

Надо найти Алфи и поставить его в известность. Он-то ей точно поверит. Фиби поскакала к домику егеря, слезла и привязала поводья Снежинки к дереву. Дверь открыла миссис Роббинс и смутилась, увидев девочку.

– Что-нибудь случилось, миледи? Мистер Роббинс решил сегодня поспать подольше. Он все еще не одет, и мы пока не готовы принимать гостей.

– Простите, а Алфи уже встал? Мне бы хотелось с ним поговорить, – ответила Фиби.

– Он на кухне, завтракает. Пойду позову его.

Вскоре вышел Алфи.

– Овсянка у нее что надо, – улыбнулся мальчик, вытирая рот. – Классная кухарка! Что случилось? Вы сама не своя.

– И есть с чего, – ответила Фиби. – Просто не знаю, как мне быть. Я каталась верхом, услышала, что на ту старую дорогу за рододендронами выехал автомобиль, потом раздались голоса. Женщина была напугана, а мужчина сказал, что она должна что-то сделать, и дал ей заряженный револьвер.

– Ничего себе! – протянул Алфи. – А кто это был?

– В том-то и дело, что не знаю. Я сидела на Снежинке, а кустарник там густой. Пока я все объехала, они уже скрылись. Как думаешь, что нам теперь делать?

– Папке вашему скажите, само собой.

– Да, пожалуй. Но он решит, что я плохо расслышала или сочиняю. Я подумала – а может быть, пойдем к констеблю Джарвису?

– К нему-то? Да он тупой как пробка, – презрительно обронил Алфи.

– Но все-таки он представитель власти. Мой отец вряд ли поверит, мать даже слушать не станет, а Памма уехала.

Алфи кивнул.

– Ладно. Пойдем к констеблю Джарвису. Только доем.

– Алфи, это срочно, – топнула Фиби. – Одевайся. Я отведу Снежинку на конюшню и буду ждать тебя здесь через полчаса.

Она пустила недовольную Снежинку легким галопом, на конюшне спрыгнула на землю и передала пони груму.

– Мисс Гамбл еще не вернулась? – спросила она.

– Ни слуху ни духу, миледи, – ответил грум.

– Жаль.

Фиби вдруг поняла, что мисс Гамбл – тот самый человек, которому можно было бы обо всем рассказать. Она бы приняла Фиби всерьез и наверняка знала бы, что делать. Но, поднимаясь по ступеням крыльца, Фиби с ужасом вспомнила, что Бен Крессвелл подозревал мисс Гамбл, расспрашивал о ее телескопе и бумагах. Бен парень спокойный, уравновешенный, а тут они с Памелой вдруг сорвались с места и куда-то помчались. Значит, что-то происходит. И Фиби передумала. Лучше, пожалуй, пойти к дому священника, проверить, там ли Бен. Если нет, она оставит ему записку. Бен с Паммой должны возвратиться самое позднее к началу приема. Если кто и знает, что делать, то это Бен.

Фиби вошла в столовую, но никого из домашних не обнаружила. Она поспешно схватила кусок хлеба, намазала его апельсиновым джемом и принялась жевать. Ей хотелось налить себе чашку чаю, но она знала, что если Па увидит ее в костюме для верховой езды, ей обязательно попадет. Возле двери раздались шаги, но это оказалась Трикси, подруга Паммы, которая приехала помочь с приемом. Трикси выглядела очень мило и элегантно в своем легком летнем платье. Увидев Фиби, она приветливо улыбнулась.

– Доброе утро, юная леди, – поздоровалась она. – Идешь кататься? Погода самая подходящая. Не подпишись я на каторжную работу, сама бы к тебе присоединилась.

– Я только что вернулась, – объяснила Фиби, – и сейчас пойду в деревню с Алфи. Вы не могли бы передать это остальным, когда они появятся?

– Разумеется. А кто такой Алфи – твой парень? – Трикси лукаво улыбнулась.

Фиби залилась румянцем.

– Нет, конечно, он помощник егеря. Но мы друзья, и у нас важное дело. Я случайно кое-что услышала, и об этом нужно сообщить.

– Молодец, – кивнула, улыбаясь, Трикси. – Только не слишком задерживайся, не то твоя мама будет недовольна. Ты же знаешь, сегодня каждая пара рук на счету.

– Не волнуйтесь, я скоро вернусь! – заверила ее Фиби и поспешила на улицу.

Глава двадцать восьмая

На пути из Сомерсета

На обратном пути в Кент Бен выжал из слабенького мотора все, что смог. Он крепко сжимал руль и с выражением мрачной решимости глядел вперед. Что, если его и слушать не захотят? Да и как успеть на аэродром Биггин Хилл раньше премьер-министра? И даже если доехать вовремя, что, ради всего святого, он может сделать?

По крайней мере, погода обещала быть великолепной, ясной и безоблачной. Леди Вестерхэм будет рада, прием удастся как нельзя лучше, подумал Бен. А ведь еще нужно доставить Памелу домой. Одной заботой больше. Памелу наверняка отругают за то, что она не осталась помогать матери. Но должны же они понять, что это дело куда важнее.

Проехали Стоунхендж, оставили позади Хэмпшир, миновали элегантные сады Суррея и наконец около полудня они добрались до аэродрома Биггин Хилл. Ворота были заперты. Бен снял мотоциклетные очки, и тут к ним подошел часовой.

– Простите, но церемония уже закончилась, – сказал он.

– А премьер-министр там? – отрывисто спросил Бен.

– Уже уехал, приятель, – ответил часовой.

Бен вздохнул с облегчением.

– А куда – в Лондон?

– Он передо мной не отчитывается, сынок, – ухмыльнулся часовой. – Но я слыхал, что он думал заскочить к себе домой, там же рядом.

Чартвелл, ну конечно же. В двух шагах отсюда, подумал Бен. Что же делать, ехать вслед за премьером?

– А что это была за церемония? – поинтересовалась Памела, выбравшись из коляски и потягиваясь.

– В память о наших ребятах, которые погибли в Битве за Британию в прошлом году. Еще пару железок нацепил, вот и все. Для поддержания боевого духа. Тут один из наших недавно вернулся домой, из немецкого лагеря сбежал. Ну и история! Из всех, кто бежал в тот раз, он один и выжил. В него стреляли, ранили, он притворился мертвым, но потом сумел пробраться через всю Германию и Францию. Премьер-министр его до небес превозносил.本

– Так мы же его знаем! – воскликнула Памела. – Это наш друг. Он еще здесь?

Часовой огляделся.

– Прощался со своей семьей, когда я его видел в последний раз. А, вон он там. Погодите, я его позову. Эй, стрелок Дэвис! Тут к тебе еще приятели пришли, – крикнул он.

К ним приблизился невысокий жилистый мужчина. Он с недоумением посмотрел на Бена и Памму:

– Чем могу быть полезен?

– Простите, – произнес Бен, – мы ошиблись. Мы думали, что говорим о нашем друге. Лейтенант Прескотт. Он тоже недавно бежал из немецкого лагеря.

– Прескотт? – Мужчина недоверчиво покачал головой. – Он, значит, в Англии? Вот это да! Мы думали, он давно покойник.

– Нет, если речь о том же лагере, то он выжил при побеге, притворившись убитым, совсем как вы, – пояснила Памела. – Он был ранен, но добрался до Англии, проявив необычайную отвагу, – впрочем, как и вы.

Мужчина сдвинул пилотку набок и почесал голову.

– Что-то тут не так, мисс. Лейтенант Прескотт и правда был со мной в одном лагере, но в побеге он не участвовал. За пару недель до побега его увезли на немецкой штабной машине – надо понимать, в гестапо. Собственно, когда оказалось, что фрицы нас дожидаются в лесу у выхода из тоннеля, я решил, что они пытали Прескотта и он им все выдал. Домой, значит, добрался? Хотелось бы мне знать как. Мы-то думали, он покойник.

Бен посмотрел на Памелу. Оба не знали, что сказать.

– Благодарю вас, стрелок Дэвис, – наконец проговорила Памела. – Поздравляю с медалью. Вы ее сполна заслужили.

Бен поглядел на нее с восхищением. Неудивительно, что люди так уважают аристократию. Только что она получила второй сокрушительный удар, но осталась спокойной, вежливой, не потеряла самообладания. В голове у него роились путаные мысли. Если Джереми забрали из лагеря немцы, то как же он добрался домой? Сбежать из лагеря для военнопленных – это одно. Но сбежать от гестапо – совсем другое. И почему тогда он солгал о своем участии в побеге? Все эти рассказы о том, как он плыл по реке… У Джереми была только одна возможность уйти от гестапо: если бы они сами его отпустили. Бен почувствовал дурноту и холод внутри. Джереми всю жизнь был его другом. Как поверить, что друг стал предателем? Нет, всему этому должно быть какое-то другое объяснение.

Усилием воли Бен заставил себя сосредоточиться. Следовало довести дело до конца.

– Значит, премьер-министр и его сопровождение уехали?

– Вот именно, – кивнул часовой.

– И направились в Чартвелл? – уточнил Бен.

– Вроде бы поначалу туда и собирались. Но мистер Черчилль это отменил: неправильно, мол, открывать дом только ради него одного.

Стрелок Дэвис еще не ушел.

– Я слышал, что по пути они заглянут на чей-то прием. Миссис Черчилль велела Уинстону не задерживаться, не то Вестерхэмы обидятся, что они опоздали, – пояснил он.

Бледная как полотно Памела села в коляску мотоцикла.

– Не могу поверить. – Она отвернулась от Бена. – Я думала, что знаю его. Но я его совсем не знала. А тебе не кажется, что… – Но тут она осеклась.

Фиби и Алфи скорым шагом направились к деревне.

– Как вы думаете, кого они хотят застрелить из того револьвера? – спросил Алфи.

– Мистера Черчилля, разумеется, – пояснила Фиби. – Он сегодня приедет к нам на прием. Мы с тобой были правы с самого начала, Алфи. Где-то в округе и правда орудует немецкий шпион. Вот бы узнать, кто это.

– Можно взрослым сказать, и пусть уж они разбираются, – предложил Алфи. – Да только, как по мне, уж на приеме-то премьер будет в безопасности. На воротах поставят часовых, а по энтим вашим стенам вскарабкаться никто ни в жисть не сумеет.

– Как я вижу, ты так и не научился правильно разговаривать, – чопорно заметила Фиби. Но, посмотрев на него, добавила: – Но я рада, что ты со мной. Мне бы не хотелось делать это одной.

Они пролезли сквозь живую изгородь и тут услышали шум приближавшегося автомобиля. Рядом с ними притормозил небольшой белый фургон.

– А вы куда, молодежь? – Джереми Прескотт опустил стекло в кабине.

– О, Джереми! Привет, – сказала Фиби. – Мы идем в деревню, у нас важное известие.

– Важное известие? Надеюсь, речь не о том, что на приеме не хватает шампанского? – рассмеялся Джереми. – Мой отец уже прислал шесть бутылок.

– Нет, дело по-настоящему срочное, – возразил Алфи. – На премьер-министра готовится покушение. Сегодня днем его попытаются убить.

– Шутите? – Джереми все еще улыбался.

– Вовсе нет. Чистая правда, – подтвердила Фиби.

– А вы-то как до этого додумались?

– Фиби нынче утром услыхала. – Алфи подошел ближе, чтобы никто не подслушал. – Один мужчина сказал какой-то женщине, что она должна это сделать, и дал ей заряженный револьвер, а она страх как расстроилась.

– Бог ты мой. Неужели? – Улыбка испарилась с лица Джереми. – Вы правы, дело серьезное. Надо немедленно сообщить в полицию. – Он вышел из кабины и прошел к кузову фургона. – Запрыгивайте. Я вас подвезу.

Он открыл заднюю дверь, они забрались в кузов, дверь захлопнулась.

– Эй, не запирайте нас тут, темно же! – крикнул Алфи, но фургон уже тронулся с места.

Когда прошло уже несколько минут, а машина так и не замедлила ход, Фиби прошептала на ухо Алфи:

– Кажется, мы едем не в полицейский участок.

– Похоже на то. Надо выбираться отсюда, когда он в следующий раз притормозит. Договорились?

– Да, давай. Что-то мне совсем не по себе.

Фиби подползла к двери и ощупала ее.

– Не нахожу, как ее открыть изнутри. Давай стучать и кричать, кто-нибудь да услышит.

– Он и услышит, с переднего-то сиденья. И тогда, чего доброго, придет сюда и прихлопнет нас, – ответил Алфи.

– Глупости. Это ведь Джереми. Я его всю жизнь знаю. Он бы ни за что не… – Она осеклась. – Не думаю, что он нас убьет, – тихо закончила она.

Фургон ехал быстро, и детей бросало от стенки к стенке. Наконец он замедлил ход и остановился. Фиби и Алфи почувствовали, как машину тряхнуло, когда дверь водителя с лязгом захлопнулась.

– Начали! – прошептал Алфи. – Стучите по стенкам и орите. Два, три!

– На помощь! – закричали они. – Выпустите нас!

Они колотили кулаками по стенкам фургона. И тут Алфи кое-что заметил.

– Да он же не заглушил мотор! Надеюсь, мы не в гараже, а то и пяти минут не продержимся.

– Не говори так! – Фиби выглянула в щелочку между дверями фургона, но не увидела ничего.

Внезапно Алфи всхлипнул.

– О господи! – заорал он. – Выпустите меня! – И в отчаянии забарабанил по двери фургона.

– Успокойся, – велела Фиби, положила руку ему на спину и почувствовала, как его трясет.

– Ненавижу сидеть взаперти, – пробормотал Алфи. – С тех самых пор, как в бомбоубежище дверь забило внутрь взрывом, мы выбраться не могли, и все как начали орать, а я думал, мы там помрем. Мне надо выйти…

Фиби похлопала его по плечу:

– Все будет хорошо, Алфи. Мы что-нибудь придумаем.

– И что же?

Фиби огляделась, лихорадочно соображая, как бы его подбодрить.

– Ты ведь кокни, – наконец нашлась она. – Вы же умеете взламывать замки.

– Между прочим, вовсе не все лондонцы преступники! – Похоже, Алфи обиделся, но хотя бы перестал скулить.

– Прости, я не это имела в виду. Я просто хотела сказать, что тебе в жизни приходилось делать вещи, которых я никогда не делала, – пояснила Фиби. – Смотри, у меня в волосах шпильки. – Она вынула одну и протянула ему: – Попробуй.

Она застыла в ожидании. Через какое-то время Алфи пробормотал:

– Ничего не выйдет. Похоже, замок с той стороны.

– Что ж, – вздохнула девочка, – ничего другого мне в голову не приходит.

– Остается лишь надеяться, – согласился Алфи.

– Памела! Ну наконец-то, нехорошая ты девочка. – Именно так леди Вестерхэм приветствовала дочь, когда мотоцикл затормозил у крыльца Фарли. – Ты ведь обещала, что поможешь мне. Марго и твоя подруга такие умницы, они очень мне помогли. И Дайдо тоже.

– Прости, Ма. Я бы не уехала, но дело важное, – пояснила Памела. – Речь о государственной безопасности.

– Ты-то какое отношение имеешь к государственной безопасности? – пренебрежительно обронила леди Вестерхэм. – Тебя это вообще не касается. Оставь эти дела профессионалам. И ради всего святого, переоденься, вот-вот прибудут гости.

Теперь, когда они вернулись в Фарли, Бен чуть-чуть успокоился. Он успел переговорить с полковником Притчардом, который не поднял его на смех, но заверил, что волноваться все же не стоит. Вокруг полным-полно солдат. Можно поставить часовых на воротах и проверять на входе каждого гостя. Да, но что, если враг уже успел пройти в ворота, тревожился Бен. Он поглядел на свои измятые брюки и внезапно понял, что в таком виде на прием идти нельзя. Однако времени сбегать домой переодеться уже не было. Что ж, он постарается не попадаться никому на глаза, будет наблюдать за происходящим издалека. Бен обошел дом и на заднем дворе заметил расставленные под большим медным буком столы и стулья. На щебенке стоял длинный стол: шампанское в ведерках со льдом, прикрытые белыми салфетками тарелки с сэндвичами и ломтиками кекса, большая миска с клубникой, а рядом – кувшин сливок. Две горничные расставляли на одном конце стола чайные чашки, третья несла поднос со стаканами.

Через застекленную дверь Трикси и Марго вытащили на лужайку большую цветочную композицию. Трикси заметила Бена.

– А, так вы вернулись. Слава богу! Леди Вестерхэм так сердилась. Все в порядке?

– Да, спасибо, – ответил Бен. – Простите, что мы взвалили на вас двоих всю работу, но иначе было нельзя. Мы попали под ливень.

– Ничего, мы одни отлично справились, – заверила его Марго. – Я наслаждалась каждым мигом. Так здорово снова пожить обычной жизнью, совсем как раньше. Пока ее не лишишься, даже не понимаешь, как это ценно. Взять хотя бы еду и напитки. В Париже мы голодали. Питались супом из турнепса и отвратительным хлебом.

– Ты, наверное, рада, что вернулась домой, – проговорил Бен.

– Даже не представляешь насколько.

Бен попытался поймать ее взгляд, но Марго отвела глаза.

– Но ей пришлось расстаться с парнем, – вздохнула Трикси. – Она мне рассказывала. Такая грустная история!

– Его уже, наверное, нет в живых, – добавила Марго. – Но он держался очень отважно и не предал товарищей. Я им восхищаюсь.

Бен посмотрел на нее с подозрением. Ему показалось, что она чего-то недоговаривает.

– Если уж вы здесь, то будете наливать шампанское, – скомандовала Трикси. – Я его совсем не умею открывать.

– Да и я тоже, – признался Бен, – к тому же для приема я не одет. Мы же только-только вернулись.

– И как, нашли, что искали? – поинтересовалась Трикси.

Бен чувствовал спиной, что Марго стоит рядом.

– В общем, нет. Ложная тревога, – ответил он. – Оказалось, там был старый монастырь, который сжег еще Кромвель.

– Чем это вы занимались? – полюбопытствовала Марго. – Сокровища искали?

– Нет, пытались определить одно место с фотографии по заданию моего начальника, – пояснил Бен. – Во всяком случае, теперь это, похоже, уже не имеет значения. Итак, на какую работу вы меня определили?

– Если не трудно, помоги горничным отнести титан для чая, – попросила Марго. – Он тяжеленный. А мы пока сбегаем наверх, переоденемся.

Бен помог поставить на место титан и огляделся. Лужайку со столами окружали кусты роз и высокие, фигурно подстриженные деревья. Прячься не хочу. Наконец горничные ушли, и Бен отправился осматривать территорию, уделяя особое внимание укромным местам, откуда можно было легко улизнуть в лес. Фасад особняка смотрел на озеро, за которым на многие мили протянулись открытые глазу зеленые лужайки, а вот за домом находилась увитая розами беседка, огражденный цветущий сад и огород. За огородом – густая тисовая роща. Там вполне мог спрятаться стрелок. Бен вздрогнул. Ну что им стоило устроить праздник на лужайке перед домом? Видимо, хотели отгородиться от Западно-Кентского полка с его учениями и грузовиками, сообразил он. Чтобы хоть на этот раз создать впечатление мирного поместья, где слыхом не слыхали о войне.

Подошла Памела, спокойная и очаровательная в лимонно-желтом шифоновом платье и широкополой белой шляпе с маргаритками.

– Трикси и Марго переодеваются наверху. Трикси очень нас выручила. Ты ведь знаешь, я всегда считала ее взбалмошной девчонкой, от которой в трудную минуту не жди помощи, но этим утром она трудилась не покладая рук. И Марго наконец дома. Правда, это настоящее чудо? Ты не представляешь, как я мечтала об этой минуте. – Бен заметил, что Памела напряженно оглядывается. – Что будем делать дальше?

– Ждать. Полковник поставил у ворот часовых. Мимо них мышь не проскочит. Все будет хорошо.

Памела взяла Бена за руку:

– Надеюсь. Я так боюсь. Если мистера Черчилля убьют, страна просто развалится.

– Во всяком случае, немцы на это явно рассчитывают. Нужно убедиться… – Он осекся. Как сказать Памеле, что он подозревает ее любимую сестру?

Из дома вышли лорд и леди Вестерхэм. Хозяйка праздника выглядела величественно в лиловых цветастых шелках и лиловой же шляпе с перьями.

– По-моему, все готово, – сказала она мужу. – Осталось только дождаться гостей.

Но тут к ним кинулись, заливаясь лаем, собаки.

– Тихо! Сидеть, глупые твари! – прикрикнул лорд Вестерхэм и махнул маячившему в дверном проеме Сомсу: – Уведите их в дом и заприте. Не понимаю, какая муха их укусила. Обычно они хорошо себя ведут.

Начали съезжаться гости: полковник Хантли с женой, мисс Гамильтон, сэр Уильям и леди Прескотт, чета Масгроув. Появился полковник Притчард из Западно-Кентского полка. Бен заметил, что на этот раз полковник вооружен.

– Я захватил пару солдат, вдруг понадобится помощь, – пояснил он.

– Вы очень добры, но мы и сами справимся, – ответила леди Эзми.

Марго и Трикси спустились вместе. Марго надела легкое облегающее платье – явно последний писк парижской моды. Бен оглядел ее с головы до ног и решил, что оружие ей прятать негде. У нее даже не было ридикюля.

Памела подошла к Трикси:

– Что с тобой? У тебя усталый вид.

– Не могу сказать, что прекрасно себя чувствую, – призналась Трикси, – но переживу. Мигрень. Как только начнется прием, пойду лягу. Никто по мне скучать не будет.

– Я буду скучать. Ты просто молодец, всех нас выручила, – похвалила подругу Памела.

Трикси улыбнулась:

– Да, я такая. Трикси-молодец.

– Мне тоже лучше скрыться с глаз, – вставил Бен. – Не могу же я предстать перед великим человеком таким грязным растрепой. Вылитый тракторист.

– А по-моему, ты отлично выглядишь, – очаровательно улыбнулась Памела.

Бен юркнул в тень между кустами. В зарослях роз кто-то был – какая-то женщина в ярко-красной пижаме. Бен тихонько подобрался ближе. Это оказалась Дайдо.

– Ты что тут делаешь? – изумился он.

При звуке его голоса она виновато подскочила.

– А, это ты, Бен, – проговорила она с облегчением. – Если уж хочешь знать, я тут прячусь с сигаретой. Па не знает, что я курю. Нужно же как-то успокоить нервы перед приемом.

Бен поднял голову и прислушался.

– Голоса, – сказал он. – Скорее всего, приехал премьер-министр. Иди-ка лучше поздоровайся с гостями.

Дайдо театрально вздохнула:

– Ну что ж, надо так надо.

Бен проводил взглядом Дайдо в соблазнительной красной пижаме и вдруг услышал, что по розарию кто-то идет. Он обернулся и увидел Гая Харкорта.

– Как ты здесь оказался? – резко спросил Бен.

– Я ведь говорил, что, возможно, заскочу и проберусь на праздник? – ухмыльнулся Гай. – На самом деле я прибыл с головным отрядом, чтобы убедиться, что все готово к приему премьера, старина. А ты присматривал за леди Марго?

– На ней такое узкое платье, что оружия там не спрятать, – ответил Бен.

Он говорил и одновременно разглядывал Гая. Что это топорщится у него под пиджаком – не кобура ли? Может, стоит спросить? Происходящее казалось ему нереальным. Бен решил разыскать полковника и посоветовать ему взять Гая под наблюдение.

– О, шампанское. Отлично! – обрадовался Гай. – Признаться, я рассчитывал, что у этого задания будут свои плюсы.

Он оставил Бена одного и направился к столу, где шампанское уже разливали в бокалы. Послышались аплодисменты и приветственные выкрики: приехал Уинстон Черчилль. Бен видел, как этот великий человек в сопровождении лорда Вестерхэма обошел дом и направился к задней лужайке. Клементина Черчилль и леди Эзми шли рядом и увлеченно беседовали.

Вдруг Бен услышал, как кто-то прошипел за кустами: «Ты еще здесь?» Было невозможно разобрать, кто говорил, мужчина или женщина. Бен подкрался ближе. «Я не могу этого сделать! Я ведь тебе сказала!» – раздался ответ.

Бен обошел розовый куст и увидел Трикси с револьвером, спиной к премьер-министру. Девушку била крупная дрожь.

– Забери это. Я не хочу. Не хочу иметь к этому никакого отношения!

Она протягивала револьвер тому, кто скрывался в густой тени. Вдруг, к изумлению Бена, из-за кустов вышел Джереми, схватил револьвер и бросил вполголоса:

– Ну ты и тряпка! Ты нас предала. И еще пожалеешь об этом.

Он вышел из кустов, чтобы лучше прицелиться в приближавшегося премьер-министра. Тот уже был в каких-нибудь двадцати ярдах. Услышав, что Джереми взводит курок, Бен шагнул вперед и заслонил от него Черчилля.

– Уйди, черт тебя побери. Я не хочу в тебя стрелять, старик! – воскликнул Джереми. Глаза его бешено сверкали.

– Если ты намерен застрелить Черчилля, тебе придется стрелять сквозь меня, – процедил Бен.

– Джереми, нет! – крикнула Памела и бросилась к ним.

Джереми на миг перевел взгляд с Черчилля на Памелу, и Бен, воспользовавшись тем, что тот отвлекся, кинулся и выбил у Джереми револьвер. Но в последнюю секунду Джереми успел нажать на спусковой крючок. Бен вскрикнул и упал как подкошенный.

С этого момента он видел происходящее, точно в замедленной съемке. Памела завизжала:

– Как ты мог? Ты же предал нас всех! – И упала на колени рядом с Беном.

К ним подбежал Гай с солдатами. Памела погладила Бена по голове.

– Не умирай, – шептала она. – Пожалуйста, не умирай.

– Выживу, – выдавил Бен, силясь улыбнуться. По правде говоря, он и не чувствовал боли. Ему казалось, будто все это происходит с кем-то другим, и еще было тепло там, где ладонь Памелы касалась его лба. – Он мне плечо прострелил. – Бен попытался сесть. – Надо его догнать. Нельзя дать ему уйти.

И потерял сознание.

Глава двадцать девятая

Фургон в лесу, поместье Фарли

Фиби и Алфи лежали, растянувшись на полу запертого фургона. Как они ни старались, услышать их крики было некому, выбить дверь им так и не удалось, и в конце концов, отчаявшись, дети оставили попытки. Фургон трясся и гудел, мотор работал. Постепенно газы из выхлопной трубы просочились внутрь фургона, и у детей начали слезиться глаза.

– Кто-нибудь заметит, что меня нет, и пойдет искать, – с напускной бодростью предположила Фиби.

– А если на многие мили вокруг ни души? Что, если он оставил фургон посреди поля или где-нибудь в гараже? – вздохнул Алфи.

Фиби приложила ухо к гладкой металлической стенке.

– По-моему, мы все-таки на улице. Мне кажется, я слышу птиц.

– А как вы думаете, надолго нам хватит воздуха? – спросил Алфи.

Фиби посмотрела на тоненькую полоску дневного света между половинками двери. Девочке не очень-то верилось, что это поможет, но все равно она понимала: нужно сохранять спокойствие. В ней воспитывали лидера. А лидеры не показывают страха.

– Я думаю, все будет в порядке, – сказала Фиби. – И, наверное, даже лучше, что сюда не попадает воздух, ведь тогда выхлопные газы тоже не просочатся.

– Вот радость-то, – проронил Алфи, и она рассмеялась, несмотря ни на что.

Была минута, когда они почувствовали надежду. Рядом какие-то собаки зашлись лаем.

– Это наши, я точно знаю! Умницы! – крикнула Фиби. – Приведите подмогу! – Она повернулась к Алфи: – Вот видишь. Значит, не так уж мы далеко. Возможно, даже в Фарли. Нас скоро найдут!

Они снова принялись стучать кулаками и ногами и кричать, но никто так и не пришел. Наконец дети примолкли.

– Алфи, ты что, засыпаешь? – спросила Фиби.

– Чертовски устал, – пробормотал он. – Глаза слипаются.

Фиби схватила его за плечи и начала трясти:

– Не спи! Не смей! Слышишь?

Алфи только промычал что-то нечленораздельное. У Фиби тоже гудела голова. «Не спи!» – приговаривала девочка, но и ее в конце концов одолела дремота.

Они проснулись от толчка. Хлопнула дверь, фургон вздрогнул. Фиби не сразу вспомнила, где они находятся. Голова кружилась, как от снотворного. Девочка попыталась сесть, но ее отбросило к двери: фургон сорвался с места. Было понятно, что он едет на большой скорости.

Вдруг в дверь фургона что-то ударило.

– Боже, в нас, кажется, стреляют! – закричала Фиби, тряся Алфи. – Просыпайся, но голову не поднимай.

Алфи снова что-то пробормотал в полузабытьи. Они распластались на полу. На поворотах их швыряло от стены к стене, но выстрелов больше не было. Алфи наконец проснулся и попытался сесть. Потом подполз к двери.

– Глядите! Пуля пробила дыру. Здорово! Теперь у нас есть свежий воздух!

– Толку-то, если нас и дальше будет швырять во все стороны, – процедила Фиби. – Лишь бы снова не начали стрелять. Меня тошнит, а тебя?

– Мне вообще чертовски паршиво, – признался Алфи.

– Не ругайся, – одернула его Фиби, втайне радуясь, что он очнулся и разговаривает с ней.

Казалось, фургон уже никогда не остановится.

– Может, он едет к морю, чтобы встретиться с немецкой подлодкой? – предположил мальчик.

– Не знаю. Мы ведь не уверены, что немецкий шпион – это он.

– А кто же еще? – удивился Алфи. – Он нас запер в фургоне, когда вы сказали, что слышали разговор про револьвер.

Фиби кивнула:

– Выходит, так и есть. В голове не укладывается! Это ведь Джереми, я его знаю всю жизнь. Он нашего круга. Как же он может так себя вести?

– Наверное, немцы заставили его работать на них, когда он был в лагере.

– Истинного англичанина нельзя заставить работать на немцев! – горячо возразила Фиби. – Лучше смерть.

– Только бы он прямо сейчас не собрался помирать, а то сбросится со скалы на полном ходу и нам крышка, – заметил Алфи.

– Ты совсем не можешь обойтись без своих шуточек? – оборвала Фиби.

Внезапно они почувствовали, как фургон обо что-то ударился, машина вильнула, но не остановилась. Раздался скрежет тормозов, и они наконец встали. Хлопнула дверь кабины. Заднюю дверь неожиданно отворили. В фургон ворвался дневной свет. Дети сели, щурясь и хватая ртом воздух.

– Так вы еще живы! – воскликнул Джереми, но в голосе его слышалось скорее облегчение и удивление, нежели злость. Он схватил Фиби за волосы и вытащил из фургона. – Ты пойдешь со мной.

Она завизжала, жмурясь из-за яркого света. Он поставил ее на землю, но у Фиби подкосились ноги. Алфи схватил подругу за рукав, но Джереми оттолкнул его и поволок Фиби по земле.

– Пошли! Ну, живо! Шевелись!

Девочка беспомощно озиралась. Они были на аэродроме.

– На помощь! – крикнула Фиби.

Джереми зажал ей рот и потащил дальше.

Алфи вывалился из фургона. Голова у него все еще кружилась, и он пошел за Фиби, шатаясь, как пьяный. Джереми и Фиби направлялись к одному из истребителей у взлетной полосы. Собравшись с силами, Алфи побежал за ними, прыгнул на Джереми и попытался сбить с ног, как в регби.

– Пусти ее! – завопил он.

Джереми обернулся и так врезал ему кулаком, что мальчик отлетел и с глухим стуком ударился о землю.

– Не смей бить Алфи, ты, негодяй! – взвизгнула Фиби, едва он убрал ладонь с ее лица, и укусила Джереми за руку.

Тот взревел от боли и инстинктивно отдернул кисть. Фиби схватила Алфи за плечо:

– Бежим, быстро!

Джереми достал револьвер, прицелился было в детей, но потом пробормотал:

– Какого черта. Бегите, сопляки. Бегите. Все равно теперь меня уже никому не удержать!

Дети ринулись к баракам. Навстречу им выехал бронированный автомобиль, со скрежетом затормозил, и из него выпрыгнули летчики.

– Дети! – окликнул их один. – Какого черта вы тут делаете?

– Остановите его! – задыхаясь от бега, выдавила Фиби. – Джереми Прескотт. Он нас похитил! Он немецкий шпион!

– Да неужто? – ухмыльнулся летчик. – Разыгрывать нас вздумали?

– Ничего подобного! – возмущенно сверкнула глазами Фиби. – Я – леди Фиби Саттон, дочь лорда Вестерхэма, нас похитил Джереми Прескотт, и мы думаем, что он собирался застрелить Уинстона Черчилля. Можете позвонить в Фарли, если не верите, но сперва остановите Джереми Прескотта, не то он наделает дел. Он побежал вон к тем самолетам.

Крики других мужчин заставили их обернуться. Один из истребителей ехал в сторону взлетной полосы.

– Он угнал самолет! – закричал бегущий к ним летчик. – Застрелил одного из наших ребят и захватил «спитфайр»!

Мотор самолета взревел. Истребитель пронесся по взлетной полосе и взмыл в небо.

– Теперь верите? – торжествующе спросила Фиби.

– Вы держались молодцом, – похвалил детей командир авиабазы. Они сидели в его кабинете с чашками чая и уже раз шесть-семь повторили свой рассказ. – Все кончено. Если хотите, поплачьте, юная леди.

Фиби нахмурилась и вздернула подбородок:

– Отец не одобрит, если я стану плакать на людях. Мы должны подавать пример. – Она поднялась на ноги: – Не могли бы вы позвонить моим родителям и отвезти нас домой?

Расплакалась Фиби уже дома. Оказалось, никто даже не заметил ее отсутствия.

– Мы думали, что ты решила отсидеться в классной комнате, чтобы не помогать нам готовиться, – объяснила леди Эзми. – И потому что не любишь общаться с гостями на приемах.

– Но разве собаки не позвали вас с собой? – в отчаянии спросила Фиби, уязвленная спокойным тоном матери. – Я была уверена, что они вас позовут!

Леди Вестерхэм испуганно округлила глаза.

– Собаки и правда нас звали, – пропомнила она. – Перед самым приездом Черчиллей они принялись лаять и ужасно переполошились. Папа велел Сомсу увести их в дом и запереть. – Вдруг она обняла Фиби, что было совершенно не похоже на леди Эзми. – Бедная моя девочка! Ты чуть не погибла.

– Я и правда едва не погибла, – согласилась Фиби. – Если бы Алфи не повел себя как настоящий храбрец и не бросился на Джереми, меня бы увезли в Германию. Или убили.

Тут она разрыдалась.

Наконец Фиби утешили, она устроилась на диване рядом с матерью, и отец спросил ее:

– Но, дитя мое, почему же ты не рассказала все нам, если подозревала, что кто-то собирается застрелить премьер-министра?

– Я боялась, что вы мне не поверите, – призналась Фиби. – К тому же обо всем подозрительном полагается докладывать властям. Так написано на плакате.

– Властям? – вспыхнул лорд Вестерхэм. – Этот чертов деревенский идиот не узнает шпиона, даже если тот прыгнет на него и укусит!

– Не ругайся при детях, Родди, – одернула его леди Вестерхэм.

– Черт побери, ребенка похитил проклятый предатель, девочка могла погибнуть, а тебя беспокоит, что она услышит ругательство? – возмутился он. – Что надо сделать, так это отослать ее в хорошую закрытую школу, где у нее не останется времени на глупости.

Фиби взглянула на Дайдо и широко улыбнулась.

– А с какой стати ее награждают за то, что она по-дурацки рисковала жизнью? – спросила Дайдо. – Лучше отправьте меня в пансион для благородных девиц. Или хотя бы разрешите мне водить грузовик.

– Только через мой труп, – отрезал лорд Вестерхэм. – Тем более что именно этим и кончится, если посадить тебя за руль.

Все это время Алфи хранил неловкое молчание, мечтая поскорее оказаться дома. Странно, но сейчас он думал о сторожке егеря как о доме и даже гадал, захочется ли ему вернуться в Лондон к матери, даже если война закончится.

Он поднялся на ноги:

– Мне домой пора. Миссис Роббинс будет беспокоиться.

– Иди, конечно, – ласково проговорила леди Вестерхэм. – Ты отважный юноша. Благодарю тебя. Ты молодец.

Уже у дверей Алфи остановился и обернулся:

– Я узнал, что там во дворе у Бакстеров. Знаете, что он мастерит? Гробы. Много-много гробов.

– Готовится к высадке противника, – заметил лорд Вестерхэм. – Которая, возможно, теперь состоится не скоро – благодаря тому, что не произошло сегодня.

Леди Вестерхэм огляделась, словно только сейчас заметила, что кто-то из ее детей отсутствует.

– А Памма все еще с Беном? – спросила она.

– Да, в госпитале, – ответила Марго. – Он прекрасно держался. Надеюсь, скоро поправится.

– Вероятно, будет только рад, что ему наконец-то удалось послужить родине, – заключил лорд Вестерхэм.

В госпитале Памела сидела у кровати Бена. Плечо перевязано, лицо бледное, но Бен сидел, откинувшись на подушки, и был в полном сознании.

– По-прежнему не могу поверить этой истории с Трикси, – сказала Памела. – Похоже, она с самого начала работала на немцев. Воровала сведения из Блетчли.

– Интересно, зачем ей это? – спросил Бен.

– Вероятно, из любви к острым ощущениям. Не сомневаюсь, что со временем она нам все расскажет. Правда, ее отец, по-видимому, всегда симпатизировал немцам и нацистам. Но Джереми-то что заставило принять сторону врага? Неужели в Германии ему промыли мозги или даже пытали?

– Может, он так поступил из ложно понятого патриотизма? Насколько я знаю, некоторые верят, что если окончить войну сейчас, то это спасет от разрушения наши самые драгоценные памятники, пусть даже в результате мы окажемся под властью немцев.

Памела содрогнулась.

– Наверное, мы уже никогда этого не узнаем, – ответила она. – Он, должно быть, полетел в Германию.

Послышались чьи-то шаги, через несколько секунд Гай Харкорт отдернул занавеску.

– Ах, простите. Надеюсь, я не помешал романтическому свиданию? – Он лукаво улыбнулся.

– Нисколько. Проходите, Гай, – пригласила Памела.

Гай встал в ногах кровати:

– Как себя чувствуешь, старина?

– В плечо как будто мул копытом ударил, а так ничего. Говорят, мне повезло, пуля прошла навылет, не задев кости.

– Еще как повезло, – согласился Гай. – А у меня, собственно, новости. Самолет Прескотта сбили над Ла-Маншем.

– Наши истребители его догнали? – предположил Бен.

Гай невесело усмехнулся.

– Да нет, совсем наоборот. Его сбили «мессершмитты». Такая вот насмешка судьбы.

Бен потянулся к Памеле и взял ее за руку.

– Мне очень жаль, – сказал он.

– Бедный Джереми, – вздохнула Памела. – Какой ужасный конец.

– Именно так он и хотел бы уйти – сгореть фейерверком. – Бен посмотрел мимо нее в окно. Что бы ни натворил Джереми, его смерть опечалила Бена, ведь тот был его другом, важной частью его жизни.

Они молчали, а где-то неподалеку раздавались обычные больничные звуки – дребезжание тележки, строгие приказы медсестры.

– Хотелось бы мне знать, почему никто раньше не раскусил этого негодяя, – произнес Гай. – Вероятно, противник рассчитывал на то, что из решившихся на побег ни один не выжил, следовательно, разоблачение Прескотту не грозило.

– Значит, вы думаете, тот человек, который разбился на нашем поле, направлялся к Джереми с сообщением? – спросила Памела.

– Без сомнения.

Бен взглянул на Гая и кивнул:

– То, что при нем не нашли ничего, кроме того снимка, явно указывает, что идти ему было недалеко. Ни деньги, ни продовольственные карточки, ни инструменты ему не были нужны. Вероятно, Джереми уже подготовил для него укрытие.

– А снимок был сигналом для даты убийства Черчилля, которую они назначили, как только их агенты узнали, что тот посетит аэродром неподалеку, – догадалась Памела.

– Но как они узнали о приеме в Фарли? – удивился Гай. – Стрелять в премьер-министра на аэродроме – дело, несомненно, рискованное.

– Так ведь когда все планировали, прием должен был состояться не в Фарли, а в Чартвелле, – пояснил Бен. – Но премьер забраковал эту идею, и тогда Вестерхэмы предложили свой дом.

– Надо понимать, то сообщение в итоге дошло до Джереми иным путем, – продолжала Памела. – Возможно, через одну из радиопередач, которые мы пытались расшифровать.

– А ведь он видел тот снимок, – припомнил Бен. – Он приходил в отдел воздушной разведки, когда я и сам там был, и на столе лежала увеличенная фотография.

– Когда это произошло? – спросил Гай.

– Несколько дней назад.

– Да нет, мне кажется, он уже все распланировал к тому времени, – не согласилась Памела. – Судя по тому, с какой готовностью Трикси предложила помочь с организацией праздника, всю операцию давно продумали.

Гай кивнул:

– Наверняка. Мы полагаем, что все это было частью большого плана, который привели в действие, как только Джереми вернулся в Англию. Заговорщики намеревались способствовать высадке противника, вернуть на трон герцога Виндзорского и устранить королевское семейство. И всем этим руководил Джереми.

Памела содрогнулась.

– Бога ради, перестаньте. Не могу даже думать об этом. – Она встала: – Мне, пожалуй, пора. Родные будут волноваться. Может быть, Па позволит Марго приехать сюда и увезти меня домой.

– Давайте я вас подброшу, – предложил Гай.

– Вы очень добры. – Она одарила его сияющей улыбкой, которая всегда так завораживала Бена. – Я только схожу в дамскую комнату и вернусь. Думаю, вам нужно поговорить о вещах, которые вы не можете обсудить при мне.

– Сообразительная девушка, – произнес Гай, когда Памела ушла. – Да еще и красотка. Должен признать, она удивительно спокойно все это приняла, учитывая, что он был ее парнем.

– По-моему, на вечеринке она поняла, кто он такой, – ответил Бен.

– Итак, место освободилось и туда заступаешь ты, – ухмыльнулся Гай.

– Не уверен. Она видит во мне лишь брата.

– На братьев так не смотрят, – покачал головой Гай. – И вспомни, как она бросилась к тебе, когда в тебя попала пуля.

Бен уставился в потолок. На душе у него потеплело. Значит, есть надежда. Надо только дождаться подходящего времени, но надежда все-таки есть.

И тут он вспомнил, о чем хотел спросить Гая.

– Как думаешь, Марго работает на немцев?

Гай придвинулся ближе:

– Вообще-то мне не следовало бы тебе говорить, но сейчас она двойной агент. Посылает немцам информацию, посещает собрания «Кольца», но при этом держит нас в курсе всего происходящего. Ей, конечно же, пришлось притвориться, что она согласна им помогать. Да, и еще. Она подала прошение о зачислении в войска специального назначения. Скоро поедет на курсы в Шотландию.

– Обалдеть… – протянул Бен. – Я так рад, что она не замешана в этой истории.

– Ну, могло быть хуже. Немцы пытались заставить ее убить короля на приеме в саду, который готовился в эти выходные, чтобы одним махом убрать и короля, и Черчилля. Но Букингемский дворец бомбили, и праздник отменили. Марго, конечно, не собиралась выполнять это задание, но, поскольку она нас предупредила, теперь мы будем начеку на случай новой попытки. Отважная девушка. Настоящая патриотка.

Вернулась Памела.

– Идем? – спросила она Гая, подошла к Бену, наклонилась, нежно поправила его волосы и поцеловала в лоб. – Я вернусь утром, – прошептала она.

Гай был прав. Она глядела на Бена вовсе не как сестра.

Глава тридцатая

В деревенской церкви

В день летнего солнцестояния преподобный Крессвелл отслужил панихиду по матросу Роббинсу. Присутствовала вся деревня, а также семья лорда Вестерхэма и прислуга из Фарли. Мистер и миссис Роббинс сидели на передней скамье, держась за руки и глядя в сборники церковных гимнов, а хор и прихожане пели «Господь – прибежище наше из рода в род». Алфи сидел рядом с ними и чувствовал грусть и гордость одновременно.

На боковой скамье, которую всегда занимала прислуга из Фарли, погрузилась в размышления мисс Гамбл. Если Фиби действительно собирались отослать в пансион – и она уже порекомендовала ее родителям несколько прекрасных школ для девочек, где острый ум Фиби получит наилучшее развитие, – тогда здесь ее услуги больше не понадобятся. У нее и самой недурные мозги, и она, возможно, еще послужит стране. Только вот к кому обратиться, с кем поговорить?

Бена уже выписали, и он поправлялся дома, где его безгранично баловала миссис Финч. В госпитале его навестил сам Максвелл Найт и поблагодарил за отличную службу.

– Я хочу, чтобы вы и дальше работали у меня, – сказал Найт, – хоть вы и окончили всего лишь Оксфорд.

Памела приехала из Блетчли, чтобы присутствовать на службе. Трикси она не видела с тех самых пор, как ту арестовали, и никак не могла смириться с произошедшим. Что, если Трикси завербовали еще до войны и она специально устроилась в Блетчли, чтобы шпионить? А может, ее перевербовали либо запугали, когда она уже там работала? Правды, вероятно, никто никогда не узнает. А Джереми… мысли о нем все еще причиняли боль. Но Памела надеялась, что со временем эта рана затянется. Она инстинктивно бросила взгляд на Бена. Он тоже смотрел на нее. Памела улыбнулась.