Зайка-зайка, что ты плачешь? бесплатное чтение

Глава

Народ повалил из школы. – Верка, Петька и Серёжка, перегоняя одноклассников, первыми вылетели за порог. И остановились. – Пахнет то как – осенней прохладой, пряным листом, птичьим граем. – Красота! Домой идти неохота – там сначала за суп-котлеты усадят, а потом за уроки, будто важней котлет и уроков ничего на свете нет. А вон за тем углом качели, а за вон этим – карусели и площадка футбольная, и солнце, как назло, греет, словно не осень на дворе, а самое летнее лето.

«Мы писали, мы писали, наши пальчики устали.» – Айда на горку!

– Айда!

На большой горке шум-гам-тарарам. – Портфели на траву, куртки на портфели и пошли толкаться, пихаться, по лесенкам носиться, в трубы нырять, с качелей сигать.

Визжали и скрипели карусели, мяч летел через железный забор и катился под ноги прохожим, носилась вокруг с весёлым лаем чья-то собачонка.

Но вот у одного из школьных приятелей мобильник зазвонил, у другого, – скис народ, разобрал портфели из кучи и стал разбредаться по домам. Тут и малышня из песочницы на горку полезла, их время пришло.

Сразу котлет что-то захотелось и супу.

Уже у самого подъезда Верка вдруг дёрнула Серёгу за рукав: – Гляди-гляди, заяц!

– Какой заяц? Откуда?

– У дверей заяц сидит..

– Вер, ты, похоже, переучилась. У тебя лоб не горячий?

– Да вон же, – сидит.

– Сидит. Кошка. Помоечная.

– Ну, подойдём, увидишь.

Серёжка хотел сказать ещё что-то остроумное, но запнулся на полуслове, потому что увидел сам… Зайца. Косоглазого, длинноухого. Заяц сидел, прижавшись к стенке и… – Плакал! Ей-ей, плакал!

– Что же ты, заинька, плачешь? – от удивления Петька вспомнил старую сказку.

Заяц, естественно, промолчал.

– Ага, сейчас он тебе ответит: «Как же мне не плакать, была у меня избушка лубяная, а у лисы ледяная…»

– Но ведь он в самом деле плачет.

– И что? Мало ли почему зайцы плачут.

– Дело в том, – просветил народ Петька, – что зайцы не умеют плакать.

Так всё-таки, что же ты, заинька, плачешь?

– Отстаньте от меня! – ответил заяц.

Наша троица где стояла там и села.

– Т-т-ты что, по-человечески говорить умеешь?

– А с чего вдруг мне говорить не уметь? Я всё-таки человек.

– Ты – заяц! – хором ответили ребята.

– Я человек!

– Ты принц и тебя заколдовали?

– Никакой не принц, и не заколдовали. – Я сам зайцем обернулся. От большого ума

– Зачем?

– Отстаньте, а!

– Не отстанем. Так зачем?

– Да, чего ради?

– Расстроился я. Разозлился.

– Ты рассказывай уже, что из тебя каждое слово надо клещами вытягивать?

– Долго рассказывать. И вообще, шли бы вы по своим делам, – всё равно мне никто помочь не может.

– «Может – не может» – ты не гадай, ты попробуй. Возьми и попробуй. Только давай-ка от дверей отойдём. Друзья перетащили портфели на скамейку, уселись сами, зайчишка запрыгнул между ними и начал:

– В общем, живу я тут, то-есть жил у тётки. Пока с ней не поссорился. Учиться я сюда приехал. А тётка – это отцова сестра, тётя Капа, говорит: – Ну что ты по общежитиям будешь мыкаться или у чужих людей угол снимать, иди ко мне жить, всё равно комната пустует.

Это она мужа выгнала за… Ну, в общем, выгнала. Было за что. Вам о таких вещах рано.

Ну и остался я у неё. Обжился помаленьку, книги свои на полку поставил, стол старый под опыты приспособил, даже вытяжку наладил.

– А на кого ты учишься?

– Вот-вот, тётка тоже меня спрашивает: – На кого ты, Николенька учишься-то? – Я честно ей отвечаю – На волшебника, тёть Кап. – Смеётся. – А если всерьёз? – Так я всерьёз на волшебника учусь. – Это ж какие институты-академии нынче на волшебников учат.

– А что, и вправду есть такой?

– Школа волшебства?

– Нет ни школ никаких, ни академий, а есть Учитель. – он так и произнёс это слово, с самой что ни на есть заглавной буквы. – Я такой счастливый ходил, когда Михалыч – то-есть Аристофан Михайлович, – согласился взять меня в ученики… Он предлагал жить у него, да я постеснялся, квартирка у него махонькая – самому толком не повернуться, а тётка, как узнала что я в Москву еду, сразу к себе позвала – мол тебе хорошо и мне нескучно. – Но это я уже говорил.

Тётка долго мне не верила, посмеивалась.

Вот, значит, зажил я у неё, книги свои туда привёз, химическую всякую посуду – колбы там, реторты, спиртовки, вытяжку поставил – я опять повторяюсь. Ребят, у вас капустки нет случайно – стресс заесть?

Ребята огорчённо развели руками.

– В общем, пожил я у неё месяц, пожил другой, а на третий она спрашивает «Ну как, научился ты чему-то нужному у своего Михалыча?

– Самым азам, – отвечаю. – Делу этому скоро не обучишься.

– Ну вот, к примеру, соседка моя, язык у неё гадючий, как поссорилась я с ней из-за ерунды, дня мне спокойного не даёт – грязью поливает, сплетни распускает. Мог бы ты на эту соседку наслать прыщи или понос с золотухой?

– Нет, – отвечаю, – не учили меня такому.

Поморщилась она, головой недовольно покачала. – Чему ж тебя твой Михалыч учит?

– Учит, – отвечаю – собой владеть, потому что в гневе волшебник много бед натворить может.

– Глупостями он тебе голову забивает.

Ещё через два денёчка спрашивает она: – Слушай, есть у меня ожерелье жемчужное, красивое, длинное, только жемчужины в нём облезать стали…

– Как это «облезать»?

– Что тут непонятного, старые они, вот краска и облупилась.

– А-а, фальшивый жемчуг.

– Почему фальшивый? – обиделась тётка. – Настоящий. Пластмассовый.

– Можно попробовать. За результат не ручаюсь, но постараюсь.

– Ты уж постарайся, сынок, а то висит долг старый – от большого ума кредит на стиралку взять решила, а теперь не расплачусь никак – уж сколько в их ненасытную пасть швырнула, счёту нет…