Попытка номер 2 бесплатное чтение

ГЛАВА последняя. Вместо ПРОЛОГа

– Я не понимаю, ты куда собралась? – мой любимый пошарил рукой по стене, сказал негромко: – свет.

Зажглись лампы по бокам высокой спинки кровати. Мужчина сел, провел рукой по лицу, снимая липкую паутину сна. Посмотрел на часы.

– С ума сойти! Половина шестого, куда ты убегаешь в такую рань, Лиза?

Смотрел растерянно бледным лицом.

Я не люблю врать. Я не умею и попадаюсь регулярно. Поэтому прикинулась маленькой и мертвой. Не слышу я. Отвернулась и стала натягивать тонкий джемпер прямо на голое тело. Он нес запах вчерашнего мира. Японского редкого парфюма, поцелуев, миндальных пирожных с черным шоколадом. Запах швейцарского десерта особенно остро вызывал сожаление.

Мой единственный встал. Какой же он красивый! Господи, спасибо! Высокий, выше меня. Сильный. Спереди – все серьезно. Задница – улет. Бороду сбрил, слава богу. Подстригся. Вид крошечной татушки над левым соском вызвал секундный умилительный припадок. Надпись: «Елизавета» в известном стиле с имперской короной над «Е». Серьезный мужчина кожей почувствовал мои счастливые сопли и запахнулся в синий халат.

Я не успела сбежать. Слишком рассусоливала с одеванием. Следовало сразу сунуть барахло под мышку и наряжаться по дороге.

– Послушай, мне надоела такая жизнь. Я вот что хотел тебе предложить, Елизавета, – он взял меня за локоть и направил к дверям.

Это правильно. Это кстати.

– Ты мне не ответила куда мчишься. Или я не имею право знать? Какой-то секрет, связанный с помолвкой? Вечно твоя Женька придумывает всякую чушь, как с ней муж справляться будет, не представляю, – он прижался губами к моему виску, – Пойдем в кабинет. Знаешь, я подумал, что было бы неплохо во время фуршета и нам объявить о наших отношениях. Не убегай, послушай, я все равно хотел это сделать сегодня днем…

Белый свет с потолка. На черной столешнице зеленый футляр.

О! Я уже видела такое по жизни. Сердце подпрыгнуло в горло. Неужели? Р-раз, и сбудется мечта?

– Любимый, – я замерла на пороге.

– Это, разумеется, не так шикарно, как могло бы быть, если бы у меня было достаточно времени на подготовку, – говорил лучший из мужчин, идя ко мне, – но с тобой лучше рано, чем поздно. Я не хочу опоздать.

– Давай ты сделаешь это днем, как собирался, – пропищала я тихим и тоненьким голоском. Как малолетка. Почему? Потому, что вру.

– Ты хочешь всенародное шоу? – он удивился и встал столбом. Зеленый округлый ящичек держал на открытой ладони.

Большая какая-то коробка. Вдруг там не кольцо вовсе? И я навоображала себе невесть что, а мой ненаглядный не собирается вовсе. Делать мне предложение всей жизни. Да, определенно, футляр великоват.

– Или не хочешь? Тебе нужно время? Я не понял, ты отказываешь мне? Ты меня разлюбила? – голос стал глухим и надменным

Рука с неизвестным предметом опустилась в карман. Момент исчерпан.

– Ничего не знаю, мой хороший, – я сумела засмеяться. Поцеловала сердитый тонкий рот. – Никаких предложений пока не слышала. Я люблю тебя больше жизни!

Я обняла единственного и желанного мужчину в мире, прижалась. Сквозь преграды между нами его тело доверчиво отозвалось на близость моего. Как всегда, чутко и с милой готовностью к подвигам. Нашей сумасшедшей любви. Я оторвала себя и побежала к выходу.

Апрель пришел, как обещал. Обнял дружески за плечи теплым ветром и запахом речной воды. Пощекотал кудри на затылке. Подталкивал в спину. Беги!

ГЛАВА 1. С наступающим Новым годом!

– Может быть, останешься ночевать?

Моя любимая подруга Женька трудновато стояла на ногах. Пятый час утра.

– Не стоит, – мы обнялись. – Ты же знаешь, я не люблю спать в гостях. Всегда возвращаюсь домой. Такси пришло.

Строго говоря, такси можно было не брать. От Женьки до моего дома пятнадцать минут ходу. Но четыре утра и конец декабря не располагают к гулянию пешком.

– Нет снега, – сообщил хмурый таксист. Оптимист, по машине видно. – И не будет. Говно, а не погода, пардон за мой французский. С наступающим вас, девушка!

Я кивнула мужчине в ответ. Три бутылки шампанского под два апельсина. Две пачки сигарет. Лучше рот в коротком пространстве не открывать. Не дышать на трезвых людей.

От моей подруги ушел очередной неудачник. Она заливала прореху в душе и самолюбии полусладким газированным вином и закуривала табачным дымом. Я оказывала ей эмпатическое взаимодействие. В смысле, сочувствовала. Засиделась до утра.

Шампанское остро дало знать о себе. Лифт полз еле-еле. Наконец-то, родимая дверь! Побросав все на пол у входа, я помчалась в туалет. Старалась не топать пятками по ламинату, чтобы не разбудить Виктора. Животный крик остановил меня у арки кухонного проема. Убивают? Я писать перехотела от неожиданности. Оп!

В спальне шла половая жизнь. Витя трахал в рот нашу новую соседку по этажу. Лариса, кажется. Стоял в полный рост на кровати и совершал обратно-поступательные движения. У нас большая постель. Два с половиной метра на два с половиной. Упасть с нее не просто. Проверено неоднократно. Нами. Мои лучшие простыни. Индийский сатин, бледно-голубой с шитьем в тон. Загорелая соседка на коленях и с хозяйским членом во рту смотрелась на них неплохо.

Витя крепко держал девушку за уши и ритмично загонял себя. Глаза закрыты. Только откровенно сосредоточенное:

– О. О. О.

Считается, что у меня красивый муж. Что-то незаметно. Среднего роста, потный весь, руки эти разрисованные и задница. Или я привыкла. Или ситуация не располагает? Я сделала два шага в кухню, опустилась на табурет и машинально шлепнула по кнопке электрического чайника. Почему он синего цвета? Кто его выбирал? Я? Всегда мне нравились прозрачные. Стеклянные.

– О! О! О! – разнеслось по коридору. Надсадно и по-бабьи.

Всегда он стонет высоким голосом. Почему? Разговаривает ведь нормально. Барышня не стонет. Нечем пока. Я не делаю минет. Задыхаюсь. Наверное, у меня маленький рвотный порог. Или низкий. Или высокий. Или не порог, а рефлекс? Не знаю, как правильно назвать. Губы у меня вечно жесткие, зубы острые. Язык тупой. Я вообще не люблю заниматься сексом. Этот пятнадцатиминутный обмен жидкостями против всех правил гигиены не заводит меня никак. Единственное, в чем я продвинулась за три года семейной жизни – это более-менее достоверно имитировать оргазм. Интересно…

– Да! Еби меня, еби! – закричала партнерша моему мужу. Освободила рот. Близко где-то вопит. Чуть ли не за углом. Мне показалось, что я слышу мокрые шлепки сходящихся бедер. – Еби меня, еби!

В нос ударил запах сладкий и восточный духов и пота.

– О господи, я-то что расселась, – подхватилась я. Выключила чайник. Поставила назад в шкаф чайную пару и сахарницу. Выглянула осторожно в коридор. Пусто. Зацепила локтем блестящую ложечку. Та полетела вниз. Я успела поймать и не наделала шума. Синий глянцевый гарнитур отражался в белом глянце пола. Ужасный цвет. Я на дух не переношу русский мат.

– Да! Еще! Еби!!!

– О-о-о!

Сапоги. Рюкзак. Я взяла шубу в охапку, одеть ее толком уже не успевала. Мой супруг очевидно кончил. Я знаю этот стон и дальнейший алгоритм. На минуту мужчина замрет, дождется, пока выпадет член. Поцелуй в лоб или затылок, в зависимости от позиции. Потом отправится на кухню за водой. В холодильник.

– Пить не желаешь, детка?

Я успела закрыть за собой входную дверь. Не стала хлопать. Зачем?

– С Наступающим! – сказал мне пожилой мужчина в лифте. В лохматом шарфе на его груди спряталась рыженькая собачка. Показывала мне язычок. – У вас что-то случилось?

– Нет, – честно ответила я.

Погода и природа делали мне настроение. Создавали. Плюс два. Этот Город видел снег в конце ноября. Забыл и не надеялся. Сухой ветер без надежды мел тротуары. Желтоватая пыль мешалась с умершей листвой и оседала на коже сапог. Покрывала глянцевые бока моей машины. Перекрашивала из молочно-белого в цвет «кофе-с-молоком». Я провела пальцем по двери. Открыла. Салон дохнул на меня сладким восточным парфюмом. Куда-то Витька возил свою пассию ночью. В аптеку за презервативами? Вряд ли. Стратегический запас всегда хранился в ящике прикроватной тумбы с его стороны постели. «Зачем?» – спросила я как-то раз, давно. Действительно, зачем, если я предохраняюсь и без резинок. «На всякий пожарный случай!» – ржал довольно мой муж. Я удивилась и забыла. А вот так он выглядит, его «пожарный случай». Я закрыла дверь. Свистнул центральный замок. Новенький туксон подмигнул мне дружески фарами.

– Прощай, малыш, – сентиментально сказала я автомобилю. Пошла на остановку автобусов.

Нет. Все-таки удар, если не в сердце, то в мозг я получила. Пять утра. какие автобусы? «Люби, меня, люби». Старая, добрая попса из цветочного круглосуточного ларька отчаянно пыталась создать праздничное настроение. Я теперь знала другую рифму к следующей строчке.

– Офигеть! – сказала Женя. Я с порога выложила обстоятельства моей новой жизни. Сон моментом выветрился из ее тела в мятой пижаме. Я вернулась в однокомнатную квартирку на пятом этаже. – Не пойдешь назад?

Я помотала головой. Стянула розовый шарф с головы. Села на пуф в малюсенькой прихожей. Глаза стали закрываться. Надо снять сапоги.

– Все? Все бросишь и все? Квартира, работа, машина – все нафиг?

Я кивнула. Добрая подруга присела на корточки, помогла разуться. Потом мы двинули на кухню.

Ниша три на три метра. Холодильник, плита, мойка. Женька снимала эти хоромы пополам со своим бывшим.

– Знаешь, я все три года гадала. Ты святая, слепая или тебе плевать? – она не оборачивалась. Заправляла кофе в кофемашину.

– В смысле? – я взяла с подоконника нормальные сигареты. Не курила давно.

– Да трахал он всегда все, что шевелится, твой Виктор. Все знали, только ты…

– Что я? – я положила пачку обратно. За окном стало совсем светло.

– Ничего, – моя подруга не спешила поворачиваться. Ковырялась с чашками в мойке.

– И тебя тоже? – спросила я. Плевать, если честно.

– Меня только до вашей свадьбы. Клянусь, – Женя обернулась, смешно и глупо перекрестилась. – Я, кстати, всегда завидовала тебе в этом плане. Ну не в том смысле, что гуляет, а в том, что е… прости, трахается твой Витька классно.

– Никогда не замечала, – усмехнулась я. – Да и бог с ним. Это больше не моя забота.

Внизу, за стеклом, во дворе мальчик вывел гулять большого черного пуделя. Тот рвался с поводка. Мальчишка воровато оглянулся. Никого. И отстегнул карабин от ошейника. Собака счастливо улетела нарезать круги по серой земле. Перемахивала через скамейки-песочницы красиво. С подвисом, как борзая в поле.

Подруга заглянула в холодильник. Пусто. Даже мышь не повесилась, не на чем. Стукнула неповинной дверцей в белое тело агрегата. Сунула сердито руку в бок.

– Вот всегда ты такой была! Сколько лет мы дружим? Двадцать?

– Семнадцать, – я сидела на неудобном высоком табурете. Спать.

– Так нельзя с людьми обращаться! Я сто раз тебе говорила! Не нравится? Скажи! А ты молчишь и терпишь. Терпишь и молчишь! А человек-то не в курсе! Ты бы хоть скандалила, вешки расставляла, что не так! Помнишь, как это было у нас в третьем классе? – Евгения подняла указательный палец вверх.

Я кивнула. Я помнила. Она тырила деньги из моего рюкзака и покупала на них конфеты. Меня же угощала. Я потом шла домой пешком через жуткий пустырь напрямик, потому что нечем было заплатить за проезд. Матушка моя узнала и устроила скандал на всю школу. Я Женьку не выдала, но ей стыдно до сих пор. Упрекает меня, как положено, при всяком удобном случае.

– Почему ты мне не сказала тогда? Ну в ухо бы дала! Вечно ты молчишь! – она поставила передо мной большую чашку. Американо.

– Я устала бешено. Наверное, я не буду кофе пить. Спасибо, – проговорила я и сделала глоток. Где сахар? Глаза открылись.

– Че так все бросишь? Развернешься и уйдешь?

Моя Женька – боец. Любая несправедливость заводит ее на раз. Наши карты мира не совпадают от слова совсем. Дружбе это не мешает. Как не мешает моей лучшей подруге пытаться переделывать мой мир под себя всякий раз уже семнадцать лет. И заново.

Она покачала головой. Добавила себе сливок в кофе:

– Глупо это, я тебе говорю. Что ж ты зря его столько лет терпела, чтобы уйти с гордой голой задницей? А знаешь, что?

Я посмотрела в светло-карие глаза. Ну?

– Оставь все, как есть, Лизок. Он тебя не видел. Ты его не любишь. Живи, как жила. Ты с ним внутренне разведись.

– Это как? – я улыбнулась. Любопытное начало.

– Внутренне. Одна моя знакомая так сделала. Развелась с мужем внутренне. Разлюбила и не сказала. Переехала в другую комнату, типа он храпит, а она не высыпается. Секс по расписанию. Отпуск в разное время. А остальное осталось, как было. Дети, дом, работа, машина. Его бабки, само собой. И главное! Муж совершенно перестал ее волновать. Его нытье, жалобы, капризы не трогают ее больше. Не лезут в душу. Она со всей этой фигней работает. Болит зуб – вот тебе, любимый, доктор от зубов, болит нога – вот, золотой мой, доктор от ног, свербит в паху – не вопрос! Вот тебе, горячий мой, доктор с пониженной социальной ответственностью. В доме царит настоящее семейное счастье.

Подперев лицо рукой, я слушала. Женька размахивала ножом в такт словам. Ставила точки.

– А ты сама хотела бы так жить? – я забрала из рук подруги опасный предмет. Стала чистить испанский мандарин. Нож тупой. В этом доме больше нет мужчин. Словно от их присутствия ножи делаются острее. Ярко-оранжевая корка стреляла во все стороны цитрусовым запахом. Новый год.

– Нет, – сразу отказалась подруга. – наверное, я дура. Но я предпочитаю живые отношения. Люблю любить. С другой стороны, обеспеченные парни как-то не спешат мне предлагать серьезные отношения. Чувствуют, гады, что я их не умею делать.

Она сунула сигарету в рот. Прикурила от газа на плите.

– Лиза, дорогая моя подружка, нельзя быть такой примороженной рыбой! Надо за себя стоять…

– Я очень хочу спать. Оставим всю эту пошлятину на следующий год, пожалуйста, – я погладила ее по руке. Закончила прения. Женька махнула каштановыми кудрями.

– Ладно! Вот все, что не делает Господь, все к лучшему! Предатель Генка слинял и хрен с ним! Будем теперь жить вместе. Да? – она затушила сигарету.

– Да, – я уже плохо различала подробности в лице моей прекрасной подруги. – Одолжи мне постельное белье на первое время, дорогая.

– Конечно! Непременно! Уж пододеяльниками эта развратная скотина поделится! Уж это-то я прослежу, – бормотала сердито Женечка.

– Ты где? –голос в трубке я узнала. Виктор. Темно-красный тюль на окне делал вид, что на улице светит солнце. – Ты спишь, что ли? Ты с ума сошла! У нас же самолет в восемь вечера. Лиза, ау!

– Я ушла, – сказала я главное для себя. Села и попыталась понять, который час в природе. А заодно и год.

– Куда ты ушла? Ты почему не вернулась домой до сих пор? – мужской голос на другом конце связи становился все строже. Громче. – Вы там с Женькой…

Я рассказала своему мужу, насколько информативно провела утро и какие выводы сделала. Он заткнулся. Переваривал, наверное. Голова разболелась нещадно.

– С наступающим праздником тебя. Будь здоров, – завершила я довольно длинную речь. Отключилась и отправила номер в черный список.

В ванной комнате меня встретил рисунок черным маркером по зеркалу. Барышня, сложив молитвенно руки на чересчур полной груди, стояла на коленях перед двумя мускулистыми мужиками, наставившими на несчастную огромные члены. «Готовься!» гласила надпись. Смешно. Моя лучшая подруга работала мастером в тату-салоне и в перерывах между мужиками бегала в университет.

Я включила горячую воду. Троицу на стекле заволокло паром.

– Как тебе картинка? – услышала из-за занавески. – Я нашла для тебя новые трусы.

– Святую Инессу я узнала, – ответила я. Подставила затылок обжигающей воде. – Хотя бюста ты ей не пожалела.

– А Крида? – смеялась Женька. – И Оксимирона?

– Не знаю, кто это, – отмахнулась я. Шампуня в бутылке оказалось на донышке. На моих картах есть деньги. Но на всегда их не хватит. Я подумаю об этом завтра.

– Ты сфоткалась на фоне моей фрески? – она протянула мне пакетик. – Это тебе. С наступающим!

– Зачем? – я развернула подарок. Ярко-алые шортики имели золотой замок-молнию в самом интересном месте.

– Статус обновить, балда! «Готовься!» – ловкий чек, правда?

Я расстегнула молнию на трусах, думала, что та пришита для декорации. Нифига. Отверстие обнаружилось. Я сунула туда ладонь и пошевелила пальцами.

– Зачем? – я искренне не понимала.

– Лизок! Хорош тупить. Эти бойчики мне преподнес Колян, мой директор. А он парень строгий, дешню не носит и не дарит. Только с размером ошибся. И с подругой. Воображал, что у нас получится, и он станет трахать меня прямо у станка, не выпуская машинки из рук. Ду-ра-чок. К тому же, волосы у меня есть на лобке, а у тебя, спасибо эстету Витеньке и лазерной депиляции, нету. Так что носи и пользуй по назначению.

Женя критически оглядела нас обеих в зеркале. Я выше на голову. Зато она фигуристее гораздо. Так было всегда и мы привыкли. Она не обижалась на мой рост. Я не завидовала ее тонкой талии и крутой линии бедра. Считается, что долгая дружба делает людей похожими, как кровные родственники. За сестер нас принял бы только слепой. Зато мы очень редко нравились одним и тем же парням. И наоборот. Хотя за семнадцать лет бывало по-всякому. Взять хотя бы Виктора. Я и понятия не имела, что Женька…

– Помнишь Лешку Серова из седьмого Бе? – улыбнулась в зеркало подруга, отвечая моим мыслям. – Как мы его делили, чуть не подрались!

Мы стали смеяться. Я надела подарок.

– Зашибись, солнце! Была бы моя воля, я бы так тебя повела, в одних трусах. Накинула бы цепочку на шею, поводок с во-о-от таким карабином, и позвездовали бы на бал. Образ бдсм-лесбиянок. Чума! – воображение тату-художницы явно разыгралось. Подбрасывало одну картину за другой. – Тебе надо на груди набить громадного дракона. Чтобы пасть легла на шею, а хвост на лобок…

– Бал? – я перебила. Нырнула в огромную футболку, здорово вылинявшую и чистую. Рок мотивы по всему полю. Кто-то из прошлых жителей оставил в наследство.

– Я раздобыла два пригласительных билета на бал маникюрш. Все тот же пупсик Колян удружил. Встретим Новый год с размахом и на халяву. Мне нравится мысль о драконе!

– Никогда! – я даже руку подняла, защищаясь. Никогда.

– Не страдай, Лизок! Все будет ок. Стихи! – смеялась Женька. – Ща мы поедем развлекаться. Типа работать над твоим новым образом. Ты же мечтаешь выглядеть по-другому? Как еще свободную жизнь начинать? Красные трусы, как символ перезагрузки!

– Но я не ничего такого не хочу, – попыталась я поспорить.

Вдруг осенило. Нам надо срочно уходить из квартиры. Если мой благоверный захочет выяснения выяснять, то сюда заявится в первую очередь. Но интересно: захочет или нет? Я прожила с человеком три года и не в состоянии дать ответ на простой вопрос.

– К тому же твой Витенька притащится сюда, к гадалке не ходи, – разрешила уверенно мои сомнения лучшая подруга. – Странно, что его до сих пор нет. Давай-ка делать ноги, дорогая. И айфон оставь дома. Обойдемся без лишних геопозиций. Или ты желаешь, чтобы муж тебя нашел?

– Нет, – тут же ответила я в непривычно серьезные глаза. – Как ты думаешь, он улетит без меня в Андорру?

Женька почесала кончик носа, завела глаза к потолку.

– Насколько я знаю этого засранца, он ни за что не пропустит новогоднюю вечеринку. Улетит. Я ставлю на то, что унесет свой безупречный зад на снежные вершины Пиренейского хребта. Будет шпилить там всех подряд, прямо стоя на сноуборде. Но пока он не сел в свой серебристый лайнер, давай свалим, Лизок.

ГЛАВА 2. Бал

Неужели снег не случится на праздник? Холодный ветер закручивал пыль в низкие волчки и разбивал их о голые деревья. Прохожие, быстро перебирая ногами, двигались от машин к магазинам и обратно. Спешили доделать дела перед главной ночью в году. Двое мальчишек в сине-зеленых пуховиках брели по тротуару и остановились, беззастенчиво глазели на меня, сидящую в парикмахерском кресле. Большое окно открывало панораму пышно украшенного заведения. Белый блеск псевдоелок и золото навязчивое шаров. Мишура.

– Какой шоколад? Мальвина! Только голубое серебро.

– А я тебе говорю, горький шоколад!

– От твоего вкуса, милочка, у меня уши закладывает и перманент течет. Ма-а-льви-и-на! И все!

Но Женька закусила удила. Ее приятельница Иришка не отступала.

– Фам фаталь! Ботфорты и кожа!

– Мальвина! Платье-колокольчик, белые колготки! Серебристая пудра, синие линзы.

– Да я ей дракона набью, будет лезть из декольте. Шоколад!

– Молодец! Наколка между сисек, как у зэчки! Браво-браво! Холодная кукольная невинность – вот тренд! Арктический блонд!

– Перестаньте спорить. Я не собираюсь… – попыталась вклиниться я.

– Помолчи! – выступили барышни хором. И забыли обо мне.

Я улыбнулась пацанам на улице. Они забавно смутились. Один сморщил нос, второй поднял брови к самой шапке. И убежали. Лет по двенадцать обоим.

– Это тебя, – Женя протянула мне телефон. Сделала беззвучно губами: – Мама.

Я хорошо отношусь к своей матери. Просто прекрасно. Но времена, когда она могла врываться в мою жизнь со своим безапелляционным: «Елизавета, иди и сделай, как я сказала!», канули в лету давно. Я никогда не спорю. Не трачу себя на это. Я просто не делаю. Оттого, наверное, в последний раз мы общались три месяца назад. Моя мать считала, что нам с Витей пора завести ребенка. Я так не считала. Или Витя?

– Что случилось, Лиза? Почему твой муж разыскивает тебя по всему городу? – встревоженно допрашивала Миланья Аркадьевна Беннингс. Здороваться и интересоваться делами – не ее стиль.

– Ничего. Мы разошлись, – правду говорить легко и приятно. – Все подробности потом, в следующем году, мама. Это чужой телефон. Его надо вернуть.

Я нажала красную кнопку на дисплее. Через пару секунд вызов повторился. Я терпеливо в течении десяти минут выслушивала наставления maman. Всякие разумные вещи про то, что не все так очевидно, как кажется, что надо думать вперед и глядеть на жизнь рационально… Я положила бубнящий аппарат на полку. Там не нуждались в собеседниках.

Девчонки осуществляли свои чудесные замыслы по созданию новой меня.

– Оп! – объявила Иришка, разворачивая меня к зеркалу. Кино.

Боже! Я себя не узнала. Из другой стороны стекла на меня смотрела растерянная барышня с абсолютно прямыми, очень темными волосами. Светлые глаза непонятного оттенка спрятались за забором челки. Бледная, вызывающе фарфоровая кожа. Рот у меня всегда был великоват, но это-то что?!

– Минет-кабина! – заржала Женька. – ничего за этими губами не видно. Глаз не оторвать. Даже мне потрогать хочется, а я вроде пока натуралка. Зачетный цвет Иришка! Ты мастер. Снимаю шляпу!

– Всегда пожалуйста, – наклонила та с достоинством иссиня-черный затылок. – Натура у вас, девушка, исключительно благодарная. No person. Все, что не нарисуешь, работает.

– Мне не нравится, – заявила я тихо, но твердо. – Извините.

На тротуаре за стеклом образовались давешние мальчуганы. Держали в руках по огромному, раблезианских размеров, батону. Увидели меня и застыли, разинув рты. Потом один изобразил, что стреляет себе в сердце. Попадали оба в пыльный асфальт. Клоуны.

– Вот! – ткнула пальцем в стекло Женька, – народ голосует «за».

– Только не вздумай называть их маникюршами! – наставляла меня любимая подруга. – Тут обожают пафос, поэтому громко хлопай ресницами и не умничай.

– Как же мне их называть? – засмеялась я. Со специальной краской на губах сделать это не просто.

– Я же сказала, не умничай! – отрезала Женька.

Такси остановилось у здания бывшего цирка. Мдя. Красную дорожку от проезжей части до входа не поленились растянуть. Не все здесь подъезжали на роллс-ройсах, но, похоже, что на такси приперлись только мы. Меха в пол, платья в пол. Или под самый корень, кто может себе позволить. Блеск и новогодняя чрезмерность позолоты. Количество обыкновенных мужчин стремится к нулю.

Зеваки с интересом разглядывали празднично украшенных женщин, вышагивающих по красному ковролину. Голливуд отдыхает. Моды и шляпы. Брови и губы.

– Пипец! Селфи! – Женька быстренько оформила себя, потом нас обеих на бальном фоне в сеть. Я заглянула ей через плечо в айфон. Изумилась в сотый раз своему изображению. Брюнетка с огромными, цвета пыльной розы мокрыми губищами. – Я тебя подпишу, а то не поймет никто.

– Умоляю, не надо. Пусть будет секрет, – прошлепала я своим неземной красоты ртом.

– Шубу распахни. Ты спрятала всю красоту, – велела неугомонная девица.

Сама нарядилась в золотое платье и серебряные башмачки. Парик а-ля рококо нацепила. Мушка на румяной щечке и розовый бантик вместо рта. Сюси-пуси, Золушка без принца.

– Почему я выгляжу как портовая шлюха? – пожаловалась я в черное небо. Там зажглись мелкие, колючие звездочки. Обещали бесснежную морозную ночь.

– Ты выглядишь современно и в тренде. Нуар. Ты по жизни добропорядочная женщина, Лизок. Неужели не хочется примерить на себя что-то новое, хотя бы снаружи? Что, прикажешь нарядить тебя в фею-крестную? Оглянись: ты в нереальном мире красоты! Здесь сплошняком одни феи. Не нуди, – Женька покровительственно похлопала меня по руке пушистым веером. – О! Пупсик!

К нам шел крупный парень в голубой рясе и серой феске. Длинная борода перехвачена в середине веревочкой. Дамблдор. Если бывают дамблдоры в тридцать лет или около. Защитные, по всему видать, руны покрывали кисти и могучую шею пупсика-волшебника.

– Добрый вечер, девочки, – тихим голосом проговорил мужчина.

Невооруженным глазом было видно, насколько неровно дышит он к моей Женьке. Глаз от нее отклеить не мог. А мог бы, между прочим, легко посадить эту вертлявую красавицу себе на ладонь, а другой прихлопнуть. Застыл рядом послушной громадиной.

– Знакомься, моя подруга Лиза. Веди, Колян! – приказала решительная барышня в золотом платье.

Дамблдор-Колян согнул могучие руки в локтях, и мы уцепились и пошагали по красной дорожке. Чудесно вписались в общий строй.

Круглое здание желтело свежей отделкой и награждало отечественными музыкальными звуками. Встречало гостей широко распахнутыми дверями. Разряженная толпа втекала под яркий свет древних хрустальных люстр на бронзовых цепочках. Красиво. Дамы и кавалеры рассаживались за накрытые столы согласно билетам.

– Это Академия ногтевого искусства «Золотая рыбка». Старая фирма, еще советских времен. Видишь толстуху в зеленом? Она самой Гурченко ногти делала. Это Академия красоты и фитнеса «Аэлита». Вон сама губошлёпка в пайетках крутит жопой семидесятого размера, – просвещала меня добрая подруга. Говорила, не стесняясь и не снижая громкости, наклоняясь ко мне на ходу через широкую грудь Коляна. – Это Высшая школа …

– Господи, – изумилась я, – тут у вас, как в Китае. Академия боевых искусств Шао Линь, школа великого искусства кунг фу Сяо-Масао…

– У нас круче, чем в твоем Китае, Лизок! Но про боевые искусства – это тонко подмечено, – засмеялась Женька. – Видишь тех трех дур в белых платьях? Три грации, ё! Это сеть свадебных салонов «Жизель»! Наверное, свои прокатные платья напялили, жмоты!

– Свадебный салон «Жизель»? – я, переопылившись от Женькиной бесцеремонности, рассматривала трех дам загадочного возраста с неприкрытым интересом. Категория сорок плюс. И Женька зря наехала на их наряды. Элегантно и дорого. Но Жизель? – Она же призрак обманутой невесты. Покойница…

– Не умничай! – тут же оборвала меня подруга. – Здесь это не принято, да и тебе, Лизок, в этом образе не идет. Маши ресницами и улыбайся.

Она продолжила перечислять кто, сколько и чем знаменит в городской бьюти-вселенной. Я хлопала кукольными ресницами.

– С кем же мы будем танцевать? – спросила недалеко. Согласно новому виду.

– Будут платные танцоры. Это входит в стоимость, – открыл рот Дамблдор. Глядел на свою миниатюрную красавицу с робкой надеждой.

– Не спрашивай цену! – предостерегла меня подруга, говорила насмешливо-громко, – иначе придется платить. Сделаем вид, что нам не интересно.

Она без всякого стеснения игнорировала влюбленного начальника. Тот не обижался.

– А вот смотри, и среди академиков встречаются мужчины, – я с удивлением обнаружила в самом центре зала компанию из двух кавалеров и двух дам.

Высокий брюнет, стройный и необыкновенно прямой беседовал с обычного роста блондином, скорее даже светло-русым. Тот смеялся открытым, приятным лицом, отвечал оживленно и многословно. Длинный едва успевал процедить пару слов, остальное за него договаривал короткий. Их дамы со скучающими лицами молча не одобряли происходящее.

– Это, Лизок, сам Добровольский. Белая кость и высший уровень. Как устроители умудрились его сюда зазвать? Неслыханное дело! И невиданное. Как этот сноб снизошел? И кто это, спасибо тебе господи, с ним рядом такой хорошенький?

Евгения плотно разглядывала светловолосого. Ее взгляд остро отточенным карандашом заглянул во все нюансы крепкого тела в узком темно-сером костюме. Девушка сделала два шага влево, потом вправо. Ее лицо приняло охотничье выражение. Я знакома с ним семнадцать лет.

– Пошли поздороваемся с твоей родней, – приказала она шефу.

– Какая мы родня? Так, седьмая вода на киселе, – впервые решился возразить Колян. Заметил перемену в предмете своих мечтаний. – Может, не стоит, Женечка?

– Стоит, – непререкаемо заявила девушка, сверля глазами молодого человека в центре зала.

Тот почувствовал. Поглядел в нашу сторону. И попал в сети. Утонул в омутах и дальше по списку. Я отвернулась, чтобы не рассмеяться. Тем более, что толстый глянец на моих губах особо не способствовал. Отнюдь. Пошла в кильватере Дамблдора следом за решительной девицей в золотом платье. Здороваться ни с кем не собиралась.

Оказалось, что светловолосого тоже зовут Женя. Женя Звонарев. Остальные что-то сказали, я не поняла из-за спины большого Коляна. Зато услышала другое:

– Может быть, вы переберетесь за наш стол? Никто же не возражает?

Да, подруженька моя золотая, пять баллов! Посыпался Женечка, не прошло и трех минут.

– Роберт, ты за? – в голосе господина Звонарева послышался некий новый оттенок. Неуверенность? Заискивание?

Роберт? Этот длинный кудрявый брюнет? Как интересно его мама называет? Я выглянула из-за своего убежища.

Вообще-то, я не люблю брюнетов. Даже таких синеглазых. Высоких, стройных и без бороды. Никогда они не трогали меня за живое. За какое живое? Где оно? В последние три года я думать забыла, как и что происходит за бортом моей семейной лодки. Той, что разбилась сегодня в половине пятого утра.

Синий взгляд холодно пополз по мне сверху вниз. Ощупывал лицо. Челка. Нос. Губы. И завис. Зацепился за глянец.

– Ты хочешь остаться тут? – его спутница рядом пыталась достучаться. – Мы здесь будем встречать Новый год, Роберт? Ро-о-оберт!

Он вздрогнул и очнулся.

– Прошу, – пресловутый Роберт произвел широкий жест в сторону стола. Сделал шаг первым. Отодвинул стул, – Присаживайтесь.

Я и его подруга одновременно подались вперед. Секундная неловкость. Я отступила. Она решительно опустила зад. Рассмеялась, словно милая шутка удалась.

– Простите, – тут же извинился брюнет. На бледном лице ни тени раскаяния и улыбки.

Следующее место оказалось в торце. Я отрицательно мотнула головой на его приглашение. Уселась за противоположный край стола подле безопасного Коляна.

Дамблдор в его лице очевидно печалился. Взглядывал молча на фигурку в золотом платье. Ветреница Женька щебетала с улыбчивым тезкой и забыла о нем. Официанты разносили еду. Разговор за столом не клеился. Некому было его склеить. Незнакомые барышни дулись. Я мучалась с губами, да и не представляла, о чем говорить. Мсье Добровольский вертел столовый нож в длинных музыкальных пальцах и постоянно заставал меня врасплох синим холодным взглядом.

К счастью, объявился верткий мужичок в черном костюмчике и с микрофоном. Чудовищно громко и банально он потащил общество к праздничному веселью. Вылетела известным звуком первая пробка из винной бутылки.

Колян лил по стенке стакана ледяную водку. Потом томатный сок.

– Кровавая Мэри? Резко начинаешь? – засмеялась я. Губы неохотно раздвинулись.

– Тебе сделать? – прогудел парень. Глянул в сторону болтающей без умолку Женьки.

Та неожиданно откликнулась:

– Сделай мне, Коля!

Он просиял. Через пару минут мы провожали старый год, кому чем бог послал. Атмосфера налаживалась.

Разморозились барышни между Женей и Робертом. Запивали оливье в тарталетках красным полусладким. Я узнала, что они обе учатся в медуниверситете и доводятся Звонареву родными сестрами. При этом почему-то глядели на брюнета. Тот гонял по стеклу столешницы фужер с сухим красным вином. Ни к чему так и не притронулся.

– Я не расслышал, как вас зовут? – поперек чьей-то фразы произнес мужчина. Вдруг встал и протянул мне руку. – Добровольский.

Я поднялась на ноги, назвалась и протянула свою. Сухая теплая ладонь сжалась. Синие глаза глядели в упор. Не улыбчиво, не холодно. Непонятно. Сложный, незнакомый запах редкого парфюма протянулся от него ко мне. Внезапно стало жарко. Колени сложились, и я плюхнулась на стул. Добровольский выпустил мои пальцы в последний миг.

Уф! Я стянула с плеч черный трикотажный жакет и повесила его на спинку стула. Дело в том, что платья на мне, как такового, не было. Замысел дизайнеров Иришки и Женечки. Компромисс. Мои бока и попу прикрывал кожаный жилет, едва держащийся на двух пуговицах внизу. Знаменитый черный дракон распластался по груди, лез настырным языком по шее в ухо, прятал кончик хвоста в известном месте под замком красных трусов. Прозрачные низкие колготки и белые сапоги-чулки до середины бедра. Я быстро проверила, прикрыты ли соски. Зря переживала: разглядеть их за плотным рисунком удавалось не сразу.

– Моя новая тема. Как тебе, Колян? – похвасталась моя подруга. Художник в ней побеждал время от времени любвеобильность натуры. Мнение коллеги ее волновало.

– Слишком плотно. Рисунок убивает тело. Все же женщина – это не мужчина, – поделился свежей истиной Дамблдор. Присмотрелся ближе к моей коже. – Шея хорошо. Мне нравится.

– Это отвратительно! Кошмар! – на лицах сестер Звонаревых застыло изумление крепко перемешанное с любопытством. – Какая огромная татушка!

– Это не татуировка, это преступление. Прямая аутодеструкция, – вдруг высказался Добровольский. Глядел на меня, как Джеймс Кук на барышень племени маори. Брезгливо. – Как можно так изуродовать себя? Николай, надеюсь, это не твоя работа?

Колян засопел. Повеяло старым окаменевшим семейным конфликтом. Добровольский смотрел надменно, морозил презрением свысока. Хозяин тату-салона жевал губу.

– Это моя работа! – звонко влезла в чужие разборки отважная Женя. – Это сделала я!

Брюнет перевел на золотое платье синий взгляд. Ну и дура! Читалось там без перевода. Облил отвращением и отвернулся.

– Господин Роберт Александрович Добровольский! – вдруг заорал с оттяжкой и раскачкой, как на ринге ММА, человек с микрофоном. Что-то наш стол пропустил в общей праздничной программе. – Просим! Просим!

Брюнет сморщился, как от кислого и выбрался из-за стола. Я чуяла его взгляд на себе. Три рюмки кровавой водки сделали меня смелой. Я подняла лицо. Он собрал губы в злую линию и смотрел. Никак не налюбуется моей нательной живописью? Крылья носа чутко дрогнули. Дернулся кадык. Вдруг осенило. У него эрекция. У этого напыщенного сноба на меня стоит. Вот это номер! Очнулись искры в пальцах ног. Ладони сделались мокрыми. Кинуло в жар. Похоже, что стоит не только у него одного. Мое тело отчетливо отвечало на чужой призыв. Интересно, у брюнета машина здесь есть? О чем я думаю, господи?! Но интересно…

– Ты вся красная, Лизок. Дыхание стеснено? Задыхаешься? Аллергия? Не хватает еще отека Квинке, – Женька прогнала Колю с места. Присела рядом, заглядывала тревожно в лицо. – Выпей водички. Че он тебе наговорил, этот урод? Не обращай на него внимания, дорогая. Он ненавидит наколки. Его клиника на их сведении имя сделала, а сам он купил кадиллак. Ноги мыть нам с Коляном должен и воду потом пить из благодарности! Если бы не мы, сидел бы на своей надменной жопе без работы!

– Женя, – шеф прихватил сердитую барышню за локоть. Та оглянулась.

Добровольский стоял в двух шагах. Держал в руках белую коробку с цветами. Подношение от устроителей. Острый синий взгляд. На меня, на Женьку. Океан презрения. Я раздышалась.

Тут забубнил с больших экранов Президент. Патриотизм в тренде. Бьюти-сообщество не желало отставать. Захлопало шампанское. Все желающие встали и приготовились. Мы с Женей тоже подхватились, старательно избегая глядеть на мужчину напротив. Куранты начали отсчет последних мгновений.

– О-па! Я все-таки успел! – раздалось над моим ухом. Я обернулась.

Искусственная седина. Пучок на затылке. Ярко-белый джемпер и джинсы. Ореховые глаза. Незнакомый парень лет двадцати восьми оглядел меня от носков белых ботфортов до чудо-губ. Пошарил глазом по дракону в расходящихся полах кожаного колета. Цокнул языком. Широкие светлые губы в недельной щетине сделали мне красивую улыбку.

– Я определенно пришел вовремя, – он взял со стола узкий бокал. Игристое вино выскакивало наружу крохотными пузырьками. – С Новым годом, красавица!

ГЛАВА 3. Закинемся, детка!

– С Новым годом, красавица! – ухмыльнулся седой. – Я Хэм. Пойдем потанцуем?

– Это же вальс, – засмеялась я в ореховые глаза. Народ закусывал под незабвенного Петра Ильича. Попыталась сесть на место.

– Да ну и что? Не умеешь? – этот самый Хэм удержал меня за локоток при себе. Придвинул лицо близко. Принюхивался.

– Я умею, – не стала притворяться я. Неужели выведет на пустой танцпол?

Вальс цветов. Современная аранжировка и темп. Он закружил меня буквально. У нас хорошо получалось, красиво. Я чуяла. Ореховые глаза смотрели насмешливо и чуть удивленно.

– Спасибо, – Хэм поцеловал мою левую кисть, когда музыка стихла.

Публика за столами поддержала его аплодисментами. Похоже, что нас приняли за профессионалов. Особенно меня, вкупе с расписным декольте.

– Давай сбежим отсюда, – шепнул мне на ушко кавалер. Не торопился назад к столу. – Или ты не одна?

– Я одна, – он мне нравился. Запах его казался знакомым. Приятным. Шампанское удачно легло на водку. Но. – Я ничего не ела с прошлого года.

Он засмеялся древней шутке. Обнял меня за талию. Коснулся губами мочки уха. Многовато всего для первых пятнадцати минут. Даже в новогоднюю ночь. Но мне нравился этот парень.

Похоже, что восторгов моих по поводу душки Хэма никто за столом не разделил. Все заткнулись, когда наша пара приземлилась в торце. Вернее, сел Хэм, а меня усадил к себе на колени. Лица и пауза вытянулись. Добровольский с грохотом отъехал в кресле к стене. Мазнул по мне глазами и ушел прочь.

Единственный счастливый и ничего не замечающий Звонарев поднял модный нынче тост. С Новым годом! Выпили, но веселье как-то не шло.

– Пошли, пошли, толков здесь не будет, – приговаривал мне в щеку Хэм. – К дьяволу этих зануд. Мой роллс стоит у входа под парами.

Вылил остатки мандоро в бокал. Показал между большим и указательным пальцем золотую горошину. Та поймала луч потолочной люстры и сверкнула, как настоящая.

– Открой ротик, малышка.

Я, как завороженная, открыла. Сладкое шампанское смыло волшебную пилюлю внутрь меня. Хэм наклонился и поцеловал. В рот. При всех.

Я сто лет не целовалась с мужчинами. Кроме Виктора. Я забыла, что от этого может закружиться голова. И даже мир.

– Никогда не целовалась? – спросили ореховые глаза. С вечной ухмылкой.

– Нет, да, – я отклеилась от партнера.

Пьянящая радость прочно поселилась во мне. Мы пошли. Втроем: я, Радость и Хэм.

– Ты куда? – Женька больно ухватила меня за руку. Подскочила на ноги. Пыталась удержать.

– Я пошла, – я улыбалась. Какая смешная Женька! Вечно хочет командовать мной.

– Куда ты с ним собралась, дурочка, – шипела подруга мне в плечо, – он же придурок, негде клейма ставить! И гей!

– Значит, мне ничего не угрожает! – расхохоталась я.

Хэм отцепил Женькины пальцы от меня. Провел нахально мизинцем по сердитой девичьей щеке:

– Чао, Кнопка. Беги, присматривай за своим Звонком, пока не спиз…ил кто-нибудь.

Я смеялась. Это были самые смешные трое суток в моей жизни. Как водится, помню отрывками и смутно.

Черный роллс-ройс. Вот это морда у него! Длинная тяжелая, с золотой фигуркой Духа экстаза на капоте. Глумливый мужик в фуражке и больших усах распахнул для нас дверь:

– Девушка? Шурик, ты берега не попутал часом?

– Давай рули, мальчик. Покатай нас по городу для начала.

– Как скажете, сэр, – ужасно смешно водитель сделал под козырек.

Хэм без лишних движений усадил меня на колени лицом к себе. Жарко. Я стянула шубу на пол. Отправила туда же осточертевшую грубую кожу жилета. Мужчина сунулся языком к правому соску.

– Черт! Чем ты намазалась! Горько, – он сплюнул в просторы роллса.

Лак-закрепитель чудесного рисунка встретил эротические поползновения мужчины злой химией.

– Это горчица. Отлучаю младенца от груди, – прикололась я счастливо. Радовалась глупой растерянности красавчика Хэма.

– У тебя там есть молоко? – он откровенно повелся. Щупал грудь с испуганным интересом.

– Не старайся, к тебе не придет, – я хохотала до слез, – ты же не младенец!

– Ты шутишь, – дошло до него с облегчением. Попытался залезть ко мне в трусы. Расстегнул золотой замочек.

– Ё! тут колготки! До тебя фиг доберешься.

Я стекла на колючий ковер пола. От смеха загибалась. Слезы текли.

Мужчина рывком поднял меня и положил к себе на колени. Попой кверху. Потрогал губами безопасную спину. Не горчит. Поцеловал. Пошел пересчитывать позвонки. Ниже, ниже. Влез языком во впадину. Кла-а-асс!

– У меня сегодня… ой! Вчера. Планировался анальный секс. Я чиста, как мадонна. Из моей задницы можно шампанское по бокалам разливать! – поведала я счастливо партнеру.

Его маневры доставляли мне веселое удовольствие. Хэм сразу втолкнул в меня пальцы. Больно. Я сжалась на инстинкте.

– Молодец, твой парень, детка. Планирует и старается заранее. Но до дела здесь еще далеко. Ничего, мы продвинемся. Попозже.

Я кивнула. Нашла сигару под крышкой в центральном подлокотнике. Сунула в рот прямо в жестяном серебристом чехле. Гавана пахла.

– Дай мне прикурить, – ухмылялась я.

– Глупости. Поцелуй меня лучше, – он показал куда.

Я вспомнила свой последний минет и захрюкала от смеха. Мужчина не понимал. Обиделся даже чуть-чуть.

– Что смешного? – он убрал меня с себя и усадил рядом на чудесное на ощупь кожаное сиденье эф-класса. Напрягся.

– Ты!.. Я!.. Сосать!.. дышать…В нос. Чихнула!.. вылетела сперма вместе с соплями!.. Пипе-е-ец! – я задыхалась. Словами не передать, насколько весело. Махала лапками, направление полета показывала. Упала носом в сиденье, обессилев.

– Бедный мужик, – проникся сочувствием мой нынешний приятель к предыдущему, – ты так же умирала со смеху?

– Нет! – я прижала ладонь к груди, как в некоторых странах при поднятии национального флага, – клянусь! Но рожа у него была-а-а…

Смеховая истерика по имени амфетамин накрыла меня с головой. Боже! Я всегда хотела рассказать про этот случай, но не выскакивало из меня. Неловко, да и некому. Блин! Хоть поговорить свободно! Я села на гладкий коврик пола роллса.

– А еще он всегда хотел, чтобы я сосала ему в лифте. В прозрачном. Знаешь, такие по стенам ползают? Мы возвращались из гостей. Вот скажи мне, зачем? Зачем устраивать эту фигню, если до нашего дома десять минут хода? Ладно. Пусть. Встала на колени, открыла рот, похоронила колготки. Тут я смотрю, внизу маленький ребенок выбежал на проезжую часть. Куда деваться? Кончить-то он и потом сможет. А ребенок? Выплюнула все и побежала…

– Спасла? – спросил мужчина.

– А как же, – я засмеялась и глотнула сладкого вина. Кончилось. – И собаку тоже.

– Там еще и собака была? – в лице Хэма забрезжило смутно знакомое безнадежное выражение.

– Да! Дурацкий глупый щенок лабрадора. Из-за него все случилось.

– Короче, минет тебя не заводит никак? – он склонил голову к правому плечу и глядел на меня непонятно. Как бы жалеючи.

– Не-а. Меня вся эта вонючая возня мало трогает. Но я понимаю. Если звезды зажигают, значит это кому-нибудь нужно. Так моя бабушка покойная любила повторять. Я стараюсь, но оргазм – это не мое! – я попыталась выковырять сигару из тубы. Хэм отобрал ее из мои пляшущих пальцев. Спас.

– Ты забавная, – он поцеловал меня в висок. – оставь мою гавану в покое, сам прикурю, дам тебе побаловаться. Даже при мастурбации?

– Не-е-т! Да-а-а! Это закон, – я уселась рядом. Разглядывала свои белые сапоги. Когда я успела их так изгваздать?

– Значит, ничего не потеряно, – Хэм чмокнул меня в шею и поморщился. Язык дракона там устремлялся в ушную раковину. – Надо тебя отмыть, накормить и поискать, где же он заблудился, твой заветный фейерверк. А заодно поглядеть, как лезет сперма у тебя из носа. Когда ты спасаешь собак и детей.

– Не надо, – я зевнула. Устала как-то.

– Закинемся, малышка? – Хэм неожиданно сильными пальцами вытолкнул пробку из новой бутылки итальянского шампанского. Золотые капсулы в хрустальной пепельнице перекатывались туда-сюда в такт движению автомобиля.

Я кивнула. Вкусно.

Мой партнер расстегнул замок на джинсах. Белья нет. Волос тоже. Хороших размеров хозяйство в рабочем состоянии. Крупнее, чем у Витьки процентов на тридцать. Я поцокала одобрительно языком и задрала вверх большой палец. Заржала над собой: тоже мне, специалистка.

– Может быть, уже начнешь? Потрогаешь пальчиками, – ореховые глаза в синей подсветке роллса казались белыми. Усмехались.

Я честно протянула правую руку к тяжелой грозди. Мужчина шикнул. Мошонка поджалась.

– Руки ледяные!

Я молитвенно сложила ладони на груди, извиняясь. Дышала на них, пыхтела и терла между собой. Хихикала. Краска сильно натягивала кожу моего бедного рта. Плевать. Он взял мои руки в свои, стал ласкать себя. Тут ничего нового и интересного не наблюдалось. Потянули, погладили, сжали, покрутили. Туда-сюда, обратно. Интересно, это Фантом или Призрак? Я про роллс-ройс. Судя по отделке, машина совсем свежая. Этот Хэм-Большой-Член взял тачку на прокат? Неужели собственная?

– Слушай, детка, ты бы за лицом следила, что ли, – хрипло проговорил тот самый ХБЧ, разрывая туман моих размышлений.

Я энергично кивнула, сжала посильнее то, что было в руках и, припомнив свою недавнюю семейную жизнь, выдала:

– О-о-о! Да-а-а!

– Заткнись за ради бога, – попросил мужчина. Вернул мои руки владелице. Выдохнул, поморщился в сотый раз и заправил себя бедолагу в штаны. Походу, проблемы с удачной концовкой есть не только у меня одной.

– Скажи мне, что у тебя с губами. Это даже не силикон, это черт знает, что, – Хэм смотрел на меня, как на чудо природы. Неожиданно погладил по голове. – Ты какая-то… не понимаю. Ни трахнуть, ни поцеловать толком. Поднимайся.

– У меня прекрасные губы! Самые лучшие в мире! Это что? – я с изумлением обнаружила, что машина не двигается.

– Это хорошее место. Надень на себя хоть что-нибудь, – попросил он, видя, что я уже приготовилась на выход. Сапоги, колготки и красные трусы. Дракон.

– Тебе за меня стыдно? – ухмыльнулась я. Сунула руки в боки.

– Мне за тебя холодно, – вздохнул кавалер. Сам надел на меня жилет и манто. – Пошли, звезда моя.

Низкий бархатный диванчик ласково принял мой зад. В центре полутемного зала на сверкающем шесте крутилась мускулистая черная девушка. Золотые каблуки, лифчик и трусы рассыпали искры света на публику. Я пригляделась. Не девушка. Никаких пошлых ужимок. Атлетизм рулит очевидно. Потрясающая форма и баланс. Тело невозможно музыкальное и сильное.

– Нравится? – подобрался сзади Хэм. Снял с меня осточертевшую жилетку, целовал в безопасную спину. Рисунок дракона странным образом в свете клубных фонарей защищал мое обнаженное тело от посторонних глаз, как щит.

– Очень! Невероятно красиво, – я поддавалась его прохладным рукам. Особенно благодарно отзывалась кожа на измученных жесткой одеждой и химической дрянью сосках. Я прижала его ладони к себе плотнее. – Подержи так еще.

Черный парень в бикини закончил выступление. Сделал низкий реверанс под громкие аплодисменты. В одну сторону, в другую. И вдруг заметил нас. И застыл.

– Браво! – постучала я в ладоши. Хэм перестал водить носом в моих волосах. отодвинулся и руки в карманы спрятал. Застеснялся? Я крикнула артисту: – Слушай, отдай лифчик, тебе он все равно не нужен!

За соседним столиком засмеялись. Кто-то поддержал меня, типа, отдай, пусть прикроется. Кто-то возмущенно обозвал дрянью и еще всякое-разное. Мнения начали разделяться. Публика заволновалась. Атмосфера клуба уплотнилась. Пулдансер торчал на сцене. Совершенно нагло пялил на нас белки черных глаз. Веки золоченые, как у Клеопатры. Представление остановилось.

– А ты умеешь сделать вечерок томным, детка. С тобой надо держать ухо востро, – сказал, усмехаясь, мой парень. И громче: – ты что застыл, как статуя? Переодевайся быстрей.

Внезапно черный расстегнул золотой бюстгальтер и швырнул его мне прямо в голову. Попал. Сорвал аплодисменты, гаденыш. Я обмотала его тряпку два раза вокруг ребер. Хорошо.

– Прекрати дуться, Лу, – Хэм сам вел автомобиль. Усатый охальник-водитель исчез. Мужские пальцы постукивали по рулю. На безымянном правой руки высверкивало алмазной пылью кольцо. Смахивало на обручальное.

Черный парень сидел рядом на пассажирском месте. Глядел в окно и молчал. Я пила шампанское из горлышка позади.

– Между нами ничего не было, – продолжал, усмехаясь, белый парень. – Детка, подтверди.

– Ни-че-го-шеньки! – я энергично закивала. Честная. – Все время что-то мешало.

– Что, интересно? – шоколадное лицо обернулось на меня в широком проеме между сиденьями. Он смешно картавил. Акцент?

– Мои колготки, трусы, рот, тату, всего и не упомнишь, – я ухмылялась. Протянула руку, но прикоснуться постеснялась. Губы этого парня поражали в самое сердце. Омар Си. – Можно я потрогаю?

– Перетопчешься, – нагрубил тот. И подмигнул.

Я протянула ему бутылку. Он взял и сделал хороший глоток. Пузырьки ударили в широкий черный нос. Человек чихнул и рассмеялся.

– Правда, Лу, она забавная? – раздалось из-за руля.

– Забавная, – подтвердил Лу. – Хотел бы я знать, что в ней забавнее всего. В первый раз с нами девушка.

– Давай оставим ее себе. Будем кормить, мыть, причесывать, – услышала я сквозь сон. Хэм.

– Будем выгуливать на поводке. Я утром, ты вечером. Трахать не будем, – грассировал рядом где-то Лу.

– Ну почему-у-у, – засмеялся белый мужчина, – мне так нра-а-авится!

– Потому что это грех. И смех. Я как будто с ребенком дело имею. Маленьких обижать нельзя, Алекс, мне мама так всегда говорила.

Я сделала щелку в одеяле. Подглядывала. Кухня. Я сплю на кухонном диване? Почему?

Черный Лу сидит у стола. Красные боксеры на офигенном теле просвечивают сквозь стекло столешницы. Подпер рукой подбородок, глаз не сводит с человека рядом. Потрясающая грация покоя. Хэм что-то готовит на плите. Синий наушник, светлые губы в рыжеватой щетине. Тяжелее партнера килограмм на тридцать. Насвистывает себе под нос. Рукава белой рубахи закатаны по локоть. Крашенные волосы затянуты в кулю на самой маковке. Старые джинсы, шлепанцы. Домашние дела. Яичница пахнет изумительно.

– Я не сплю с младенцами, мне не нравится, – закончил мысль чернокожий красавец. – А с бабами и вовсе только за деньги.

– А я, оказывается, все еще очень люблю младенцев и баб, – заявил его парень. Блямкнула нежным звуком плита, отключаясь.

– Я заметил, – Лу встал и обнял любимого за талию. – Ты влюбился в эту смешную глупышку? В эту фригидную неумеху? Мечтаешь отыскать ее точку входа? Я ревную, Алекс.

– Не стоит, хороший мой. Не заводись из-за ерунды. Женщина между нами – это даже не смешно, – Хэм легко чмокнул любовника в висок. Похлопал хозяйски-небрежно по красивому заду. – Буди спящую красавицу.

– Да она не спит. Подглядывает и подслушивает, как все ее племя, – высказался Лу. Подбросил в руке мандарин, потом кинул ровнехонько в мою смотровую щель. Я успела зарыться в подушку. – Пора завтракать, солнце. Поднимайся.

Я встала. Дракон на рисунке изрядно вылинял и больше не защищал меня. Губы припухли, саднили, как обветренные, и были моими абсолютно. Шершавая плитка на полу приятно холодила голые ступни. Пару секунд мужчины смотрели.

– Я принесу тебе футболку, сейчас, – сразу откликнулся Лу. Пошел к двери широким шагом.

– Не стоит, – Хэм стянул через голову свою рубаху и подошел.

Я послушно подняла руки вверх. Полотно потекло по мне мягким живым теплом. Запах нагретого хлопка, лосьона после бритья, свежесть ментола зубной пасты. Гавана чуть-чуть. Мужские губы накрыли мои, как только я вынырнула из воротника на тусклый свет зимнего дня. Целовался. Я не отвечала. Выкручивалась потихоньку.

– Еда остынет, – раздалось сзади. Не сердито. Не обиженно. С горечью.

– Да-да, – подхватила я. Выкрутилась. – Я бешено хочу есть! Умираю с голоду.

Я сбежала на сторону Лу. Положила ручки на стол и уставилась в экран немого телевизора. Ждала еду. Мужчина сделал звук.

– Третье января, – рассказал телек.

– Как третье? – я чуть помидором не подавилась.

– Третье, – улыбнулся Хэм. Протянул руку и вытер красный след с моего подбородка. Облизал пальцы. Толстое стекло столешницы разделяло нас. – Не помнишь ничего?

– Нет! – я помотала головой, даже зажмурилась.

Привирала, конечно. Кое-что память безбожно подбрасывала сознанию. Не-не-не! Ничего не желаю про это знать. Короткие отрывки поз и комбинаций. Бесконечное шампанское и езда в роллсе по кабакам. Неужели выпало двое суток? Жесть.

– Иди ко мне, я расскажу, – мягко проговорил Хэм.

Ореховые глаза улыбались, не отпуская ни на миг. Мужчина развел широко ноги и постучал по белой коже сиденья перед собой. Голый торс в мышцах и редких светлых волосах. Левый сосок подмигивал бриллиантовой слезой на стальной штанге. Точно такая же и там же сияла на безупречном теле Лу.

Я прикинулась маленькой и мертвой. Сосредоточилась на еде в тарелке. Двое суток! Проглотить это не удавалось.

– Давайте поедем на каток! – сказал бодро третий человек за нашим столом. – Я умею кататься на коньках.

– Да ты что? – я удивилась почти непритворно.

Витька уже вернулся обратно с Пиренеев. Женька меня потеряла. Мама…

– Я жил в Копенгагене целый год. Они там все катаются на коньках, как полоумные. Поехали!

Лу подскочил на ноги. Кофе стоя допивал. Словно на самолет опаздывал. Я видела. Как он спешит сделать хоть что-нибудь. Торопится разорвать контакт, который каждую секунду его возлюбленный затягивает сильнее, резче между мной и собой. А Лу задыхается от горькой ревности рядом.

– Меня давно с собаками ищут. Я поеду домой, – сказала я. Встала следом за товарищем.

– Нет, – Хэм дотянулся. Крепко ухватил мое запястье, обвел вокруг стола и усадил, как хотел. Между ног, спиной к себе. Притерся горячим напрягом к попе. – До завтра я тебя не отпущу. Не переживай, малышка, мне звонила твоя Катя, я ей сказал, где ты и что.

– Мою подругу зовут Женя, а не Катя. А где я и что? – мне стало интересно, что он скажет. Возможно, даже что думает про меня.

Я щелчком открыла яркую коробочку вроде тех, где хранят монпансье. Она ненавязчиво затесалась между солонкой и перечницей на столе. Разноцветных конфет-амфитаминок здесь хватало. Я выбрала розовую. Подержала в пальцах, бросила назад и закрыла крышку.

– Я сказал, что ты теперь моя девушка и ей не о чем переживать. Я присматриваю за тобой, – он проговорил мне в шею, щекоча мягкими губами кожу. Его левая рука пошла по моему голому бедру. Прихватывала кожу горячо под полой его бывшей рубахи.

Ноги привычно сами пошли в стороны, не дожидаясь решений мозга и пропуская чужие пальцы внутрь меня. Я очнулась и сдвинула коленки.

– Что ответила Женька? – я попыталась встать. Хэм целовал все плотнее. Я пряталась, отводила плечи от его настырных губ. Не оставляла надежды отделиться от мужчины.

– Что она может сказать, эта грубиянка, – он демонстративно развел руки широко в стороны. Мол, свободна, детка. Вздохнул. – Сказала, что я, заднеприводный козел, обязан оставить тебя в покое и не морочить никому голову.

Глядел печальным, заблудившимся принцем с ореховыми очами, словно и в самом деле мечтал обо мне. Я купилась. Взяла бородатое, модное лицо в ладони и поцеловала в губы. Сама, как будто это имело здесь смысл и значение.

– На каток! – взмолился Лу.

ГЛАВА 4. Чепуха

– Как зовут тебя целиком? Полное имя есть? – я старательно шнуровала коньки. Года три не тренировалась в этом деле.

Чернокожий парень приподнял в вопросе красивую бровь.

– Лу – это производное от какого имени? Луна? Лурдес? Луизиана?

– Ты нарочно приводишь женские имена? – расхохотался Хэм. Явно намекал на что-то, я не поняла.

– Меня зовут Луиш, – сердито объявил черный человек и отвернулся.

– А меня Лизавета. Прости, я не хотела обидеть тебя. Ты португалец? – я потопала коньками по зеленой дорожке. Нормально, вроде бы.

– Он из Сан-Паулу, – сообщил, ухмыляясь, Хэм. Притянул меня к себе за талию. Похлопал пару раз по попе.

Толстый серый свитер грубой вязки здорово шел ему. Борода, светлые губы. Хороший зад в неизменных джинсах отразил не один женский взгляд.

– Ты, наверное, мерзнешь здесь ужасно, – посочувствовала я. Я не уловила, почему и как переменилась атмосфера в нашей компании. Только что в машине было легко и весело, а теперь прокисло. – Домой не тянет?

Лу не ответил. Ушел вперед к выходу на лед.

– Его не тянет домой, – большой мужчина взял меня за руку и повел. Держался уверенно на блестящих полозьях. У него единственного среди нас троих имелись собственные коньки. Хоккеист. – В его Бразилии черных стриптизеров на пуле – жопой ешь, каждый первый-второй, а здесь этот мальчик звезда. Экзот. Да и…

Хэм не закончил фразу. Я не хотела знать. Зачем вообще затеяла разговор? Никому откровения не нужны. Кому какое дело, что мне некуда идти? Если повезет, то Женька приютит, как обещала. Но с ее способностью влипать в романы, как в свежее дерьмо, непроходимо-постоянно, перспективы крайне зыбки. Я отвыкла решать и заботиться о себе.

– Вперед! – скомандовал Хэм. Схватил меня за руку, и мы понеслись.

Внешний, самый широкий круг. Конькобежцы и фигуристы. Начальный уровень облизывал борта ледяной сцены медленно и степенно. Вальяжно. Бабушки, мамы, красавицы всех мастей. Изредка прорезаются мужчины. Солидные и довольные собой бесконечно. Дочки-сыночки, внуки-внучки. Категория три плюс.

Внутренний круг конькобежного общества задает другую скорость. Здесь уже умеют кое-что. Самоуверенные ребята весело скользят в нахальной толпе. Смех, мат, флирт. Одно неловкое тело способно устроить тут вселенскую свалку.

И асы. Редкие люди по природе своей. Если в обычной, безконьковой жизни их выдающесть скрыта, то теперь настало время Че. Они носятся громоздкими или изящными пулями, разрезая пространство и время. Сквозняком и куда захотят. Они не гении. Они просто знают, как надо жить. Хэм решил, что мы как раз из таких.

Шесть лет танцевальной школы. Коньки каждую зиму, пока папа был с нами, и у нас была дача. Седой по-настоящему, сосед-полковник заливал собственноручно хоккейную площадку на спорной территории между участками. Взрослые дяди, подвыпив, гоняли там шайбу по праздникам. Ребетня не покидала лед никогда. Здесь жили в теплых, давно обустроенных домах круглогодично. Я в первый раз поцеловалась у синего забора ледовой границы.

Нынешняя зима не обрадовала пока ничем. Разве что нарочно залитым коммерческим льдом.

– Давай руку, Лиззи! – кричал мне Лу, выруливая параллельно на хорошей скорости. Вот счастливый характер! Все забыл. Не злится, не дуется. Или кажется?

Я вложила пальцы в белой варежке в черную ладонь. Красный лыжный костюм согревал меня надежно. Белая шапка с помпоном съезжала на глаза. Красно-белая гамма без перерыва. Лу снабдил меня всем из своих запасов, вплоть до термоносков, так хотел очутиться здесь. И не зря. Радость заплескалась у горла без всякой химии. Хватало морозного полета и звона в мышцах. Белое, подсвеченное Городом небо низко заглядывало на площадь. Вдруг да случится чудо? Снег.

– Дядя Саша, приветик! – звонкий детский голосок.

Хэм мгновенно оторвался от моей руки, сделал резкий хоккейный разворот и умчался. Мы с Лу по инерции двинули дальше.

– Кто там, Луша? – я хотела оглянуться. Вот это имечко я изобрела! Но он не заметил. Развернул меня за плечо.

– Не оглядывайся, нечего там смотреть. Да ну их в известное место, –проговорил неожиданно зло мой черный приятель, – поехали лучше в буфет, примем по стакану кофе с коньяком.

Я все-таки оглянулась.

Хэм держал на руках ребенка, мальчика, по виду лет восьми, и что-то, смеясь, говорил ему. Малыш болтал ногами и требовал вернуть его на лед. Мсье Добровольского я узнала. Как и барышню Звонареву рядом. Которая из сестер? Та, что повыше. Не помню имя.

Очень прямая фигура в синем. Темная волна волос зачесана назад. Добровольский наткнулся взглядом на черное лицо Лу. Заледенел буквально. Я надвинула шапку по самый рот. Отъехала за мужскую спину в яркой куртке. Нежным галсом мы покатили к буфету.

– Это его сын, – ответил Лу на не рождённый вопрос.

– Чей? – я не поняла.

– Мальчишка – сын Алекса, – проговорил Лу, настойчиво двигая меня к прилавку с горячей едой. Не похоже, чтобы здесь предлагали спиртное.

– Почему он называет его дядей? – вечное женское любопытство к чужим проблемам открыло рот раньше, чем я успела подумать. Надо ли.

– Там история темная, я не вникал, – без интереса пожал плечами парень. Вытащил плоскую фляжку из внутреннего кармана куртки. Улучшил американо от местных умельцев.

– Добровольский не дает им видеться. Если спросишь «почему?», Лиззи, я тебя выпорю, – Лу засмеялся небрежно-зло, и как-то так, что я поверила. – Не тупи.

– А мать? Она куда подевалась? – я сегодня била рекорды бестактности и любопытства.

– Понятия не имею, где эта шалава, – приговорил мои вопросы Лу.

– Я лягу здесь, – я свернулась калачиком на кухонном диване. Устала бешено. Каток. Кабак. Клуб. Кокс. Сплошные «ка».

– Нет, пойдем с нами, – Хэм тянул за руку. Больно.

– Я не хочу. Я только мешаю. Луша не любит меня, – захныкала я. Виски давило на мозг. Сознание не желало лежать в горизонте. Раскручивалось.

– Глупости. Лу, скажи нашей красавице, – белый мужчина рывком закинул меня на плечо.

– Что сказать? – равнодушно. Без энтузиазма.

– Скажи, что ты ее любишь, – потребовал Хэм. Снял с меня теплый свитер, лыжные штаны, толстые носки. Поставил на кровать на уровень лица, стал целовать. Мерял губами кожу на груди.

– А балкон у нее заеб…сь, – рассмеялся хрипло Лу. Развалился на белом сатине черной напряженной фигурой. – У меня и то больше.

– Не нравится, не смотри, – я хотела прикрыться руками и сбежать. Не тут-то было.

Лу поймал меня за пятку. Уронил рядом. Хэм тут же лег с другой стороны.

– Это комплимент, дурочка. Этот нахальный черный терпеть не может большие сиськи.

Потрясающие черные губы. С чем сравнить? Не представляю. Разве что с нежными женскими поцелуями. Да я не целовалась так с женщинами никогда. Сосок, сосок, ребро-ребро, пупок. Широкий язык оставляет влажный след вдоль линии трусов. Ему не нравится. Я чую. Делает в угоду любовнику. Другого хочет и ждет. А я?

– Я не хочу, – призналась я.

Лу сразу убрал лицо. Хэм сделал вид, что не услышал.

– Я не хочу, пожалуйста, не надо, – я попросила.

Большой мужчина больно прихватил зубами кожу на груди. Я выворачивалась. Он схватил оба моих запястья в одну руку, отправил за спину. Сдернул трусы и вдавил колено между ног.

– Я не хочу! – закричала.

Руки Хэма становились все тяжелей. Прижимали за шею к подушке. Расправляли на широкой постели. Разводили ноги вширь для дела. Он заткнул мне рот языком. Вталкивал в самое горло. Боже! Я судорожно глотнула, закашлялась и громко разревелась. Он завис сверху, тяжело дыша. Глаз не открывал.

– Успокойся. Она не хочет, – трезво раздалось над потным месивом простыней. – Опомнись, парень. Ты же не насильник, Хэм! Девушка не хочет.

Хэм рывком снял себя с меня. Ушел и дверью хлопнул.

– Господи, мне надо поскорее уйти, – сказала я. Голос и руки предательски дрожали. Лицо мокрое. Я здорово испугалась. Чего?

– Не бойся, – Луиш слегка сжал мои пальцы. Благодарно? – Мы не обидим тебя, Лиззи. Клянусь. Держи одеяло.

Он вытащил из ящика тяжелый бело-фиолетовый плед.

– А? –я кивнула в сторону глухо молчащей двери.

– Злится, не понимает отказов, как маленький, – едва слышно проговорил Лу, – До утра не выйдет, я точно знаю. Давай спать.

Черный парень ошибся. Хэм вернулся. Лег с моей стороны, обнял осторожно. Целовал в затылок. Голая горячая кожа груди. Джинсы, эрекция под замком. Я сделала вид, что сплю. Он вздохнул и не настаивал.

– Послушай, детка, я не хотел тебя пугать вчера. Коксом башню снесло. Извини, – попросил мужчина, – ты мне очень нравишься.

Джинсы на голое тело. Еще не проснулся окончательно. Пахнет сном. Моей кожей, черной кожей, собой. Боже, да чего там только нет в нашем постельном букете на троих. Слабый, тонкий аромат парфюма. Нравится мне ужасно. Я специально заглянула на полку у зеркальной стены в гардеробной перед уходом. Японское что-то. два иероглифа. Кто их разберет?

– Дай мне свой телефон, Лиза, – просил. Хэм тяжелой рукой сгреб меня за шею и притянул к себе. – Иначе не отпущу.

– Нет телефона, дома забыла, – пошутила я в гладкую кожу плеча. Попыталась высвободиться.

– Наизусть не знаешь? – он не желал отпускать.

Я промолчала. Хотела поцеловать и передумала. Хватит с меня.

Затрясся аппарат в заднем кармане его брюк. Такси пришло.

– Погоди.

Хозяин квартиры отклеился от меня. Огромное черно-белое фото непоймичего уехало вбок, обнажив содержимое. Кабинет. Стол, стул, кушетка Корбюзье, шкаф с бумагами и окно. Всякая офисная начинка. Никогда бы не подумала про душку ХБЧ, что он знает хотя бы алфавит. Спрятала взгляд быстро.

– Возьми, – он коснулся губами моего лба на прощание. – Я позвоню.

На визитной карточке на двух языках значилось: «Александр Александрович Добровольский. Хирург. Клиника пластической хирургии братьев Добровольских» и телефоны.

Приехали. Панельные пятиэтажки плотно обложили здешние дворы уютом прошлого века. Таксист с интересом поглядывал в зеркало на каждом светофоре. Рассматривал меня. Интересно ему все маленькому.

– Никогда я с этого адреса девушек не забирал, – не выдержал он. Обычный русак за сорокет. – Все как-то мужики были.

Я отвернулась и стала смотреть в серый мир за стеклом. Четвертое января. Снега нет как нет. Очень хотелось пить. Я отвинтила крышку от бутылки перье, что заботливо сунул мне в руки Хэм на прощание, и жадно напилась.

Таксист равнодушно протянул мне терминал. Я, не задумываясь, приложила визу. Не прошел платеж. Я вытащила вторую. Снова ноль. Я удивилась. Ладно. Вытащила зарплатную, Мир на СБ, которой пользовалась редко. Здесь горело подключением море автоплатежей: коммуналка, интернет, химчистка, кредит за туксон и всякое такое хозяйственно-ежемесячное. Блям. Я стала свободной.

– Удачи! – улыбнулась я безразличному водиле. Тот кивнул:

– И вас, девушка, с Новым годом!

– Тсс! – шикнула на меня Женька вместо приветствия. Чмокнула в щеку и пропустила в квартиру. – Мой Звоночек спит. Умаялся.

Я понимающе кивнула. Подруга с интересом оглядела мой красно-белый лыжный наряд.

– Где прибарахлилась? – ухмыльнулась и сунула сигарету в зубы.

Мы тихонько засели в крошечной нише-кухне. Однушка имела два окна в торце дома. Оттого длинный шкаф разбивал помещение как бы на две комнаты: спальню и все остальное. Удобно. Для двух человек, не больше. Трое жильцов здесь размещались плохо. Неудобоваримо.

Я пила вечный чай без сахара мелкими глотками и не отвечала. Все шло, как положено. Женька и ее любовь всей жизни, ничего нового. Как-то уж слишком быстро.

– Послушай, Лизок! Извини, что спрашиваю, но любопытно. Как ты прожила с этими педиками три дня? Ну прости, дорогая! Ну интересно же! – Женька дымила в приоткрытое окно. Светилась вся, как лампочка, так хотела знать. Зачем ей это? На нежной девичьей шее синел свежий засос.

– Нормально все. Виктор приходил? – я отогнала табачный дым рукой и глотнул несладкий чай. Остыл.

– Если приходил, то нас не застал, – она разочарованно поняла, что подробностей новогодних оргий не прозвучит. – Вернешься к нему? Передумала?

– Нет. Но мечтаю забрать хотя бы белье, – призналась я. Глянула в лицо старинной подруги своей. Что там? Поддержка?

– Правильно! – пристукнула по столу Женька. – Я иду с тобой.

– Думаешь, надо? – я обрадовалась, если честно. Улыбка сама полезла на лицо.

– Надо-надо! Кто его знает, твоего Витю? А вдруг решит оставить твои трусы себе? Кулаками станет их защищать. Все может быть, – Женька поджала решительно припухшие, зацелованные губы.

В такой вариант я не верила. Никогда не было между нами подобного. Но встречаться с мужем один на один не хотелось. Насколько я знала своего благоверного, унижаться до криков и другого непотребства при Женьке он не станет. Побрезгует.

– Давай смотаемся к тебе домой по-бырику, – делово говорила барышня, одеваясь. – Надо ведь еще успеть придумать, где тебе жить.

Я не стала делать удивленное лицо. Нет мне обещанного места на пятом этаже. Здесь теперь живет Женя Звонарев. Власть переменилась.

– Ты прости, дорогая, я не могу тебя оставить у себя, – скороговоркой рассказывала лучшая подруга моя. Мы, топоча ботинками, летели по лестнице вниз. – Но, понимаешь, он не такой, как все!

Все пятнадцать минут бега от ее съемной хаты до моего бывшего дома я слушала. Про то, что это бывает только раз в жизни. Когда сходятся в одном человеке все мечты. Любовь, оргазм и деньги. Красивый, порядочный, честный, скромный, милый, добрый, не бедный. Трахается, как бог! Женька Звонарев спустился с небес и заполнил собой мироздание.

– Никогда со мной такого не было! – подвела итог Женя у двери. Моей старой квартиры. Дышала загнанно и счастливо. – Ты веришь мне?

– Верю, – ответила я честно. В самом деле, такого идиотически-возвышенного любовного бреда в исполнении насмешливой подруги своей припомнить не могла. А вдруг?

Ключ не поворачивался в замке. Стоял мертво.

– Дай, я попробую, – сказала Женька.

Я отступила.

Она со знанием дела подергала. Вынула бородатую железку и снова вставила. Поглядела на всякий случай на номер двери.

– Все правильно. Твой муженёк сменил личинку в замке. Другого ответа я не вижу.

Мы отвалились к стене. Ключ бесполезно торчал в молчащей двери. Женя опустилась на корточки и вопросительно посмотрела.

Ладно. Я нажала на кнопку звонка. Долго курлыкал звук в недрах квартиры. Хотя нашу возню с ключом не услышал бы только мертвый. Ти-ши-на. Нет дома никого. Кем бы не был Виктор по версии моей подруги, но не трусом точно, открыл бы. Пусто. Я не хотела входить в квартиру. Красивая металлическая дверь глядела на меня неприятно-коричнево. Повезло.

– Странно, – сказала я, направляясь к лифту. Ключ бросила в замке. Пусть знает, что я приходила.

Женя глянула на меня. Пожала плечами, типа, ничего странного и нового не вижу.

– Странно Витя ведет себя. Никогда жадным не был. Неужели ему нужны мои вещи? – размышляла я вслух. Плевать на трусы-носки, без вариантов.

Прозрачная кабина ползла по фасаду тридцатиэтажки. Восемнадцатый уровень. Снегом так и не разродилось светлое небо ни разу в наступившем году.

– Жадный он или нет, тут вопрос спорный, – начала Женя. Прикурила сигарету на пустом холоде января. – Но понятно без перевода одно: он мечтает, чтобы ты пришла к нему и попросила. Шубу, машину или чтобы дверь открыл хотя бы…

– Но это же глупо, – я перебила и засмеялась, – я же сказала, что не вернусь.

– Это тебе, молчаливая моя, понятно. И мне: я-то тебя семнадцать лет такую знаю. А вот Витек в большой засаде, он с тобой настоящей и не знаком толком. Как и ты с ним. Была, – Женя засмеялась. С облегчением. Все же встречаться с бывшими, даже чужими, не хочется никому.

Из-за угла на хорошей скорости вынырнул лендкрузер. Черный и знакомый.

Мы с Женькой мгновенно спрятались за мусорный зеленый контейнер.

– Здрассте, забор покрасьте, – шепотом сказала она. Как будто он мог нас услышать.

Смешно. Мы ржали истерически-тихонько в своем вонючем укрытии, как третьеклассницы. Подсматривали.

Мужчина резко выпрыгнул из высокой машины. Не оглядываясь, быстро направился в подъезд дома. Уверенный шаг. Короткое черное пальто. Костюм, белая сорочка, галстук. Кашне от гермес в синий турецкий огурец – мой подарок на праздник. Я оставила его заранее на столике в гостиной. Нашел. Наверное, там же рядом должен ждать меня его презент. Виктор никогда на покупал елку на Новый год. Даже искусственную. Куда складывать подарки? Я придумала маленький одноногий стол в дальнем углу. В моей бывшей семье хранились некоторые привычки. Успели образоваться за три года. Интересно, как сейчас? Не интересно.

– Пойдем за ним? – спросила подруга. Вынула новую сигарету, мяла в пальцах.

– Нет, – я не хотела. Провались все к черту! Встретимся в ЗАГСе. Или никогда.

Женька кивнула. Не стала вопросы задавать. Мы перешли на теневую сторону проспекта. Пятна желтые фонарей не дотягивались до наших больше никуда не спешащих фигур.

Телефон задрыгался в кармане Женькиной белой шубейки из чебурашки. Колыхал уличный воздух навязчивой вибрацией. Серьезная девушка глянула на меня. Вопрос. Я отвернулась.

– Чего тебе? – проговорила она, не разжимая зубов. Ловила сигаретой огонек дешевой зажигалки. Ветер. – Нет. Нет. Нет! Пошел в жопу!

Подруга глянула на меня поверх заткнувшегося айфона.

– Он обнулил обе мои карты. А на сберовской осталась ерунда, – призналась я.

Женька, прикалываясь, прижала ладонь ребром к виску. Махнула красиво, как в кино.

– Зачетный парень, твой Витя! Ни минуты в нем не сомневалась! – подмигнула: – Прорвемся, Лизок!

ГЛАВА 5. Женька

– Ну как тебе? – резкая подруга моя широким жестом обвела пыльное помещение.

– Здесь много лет никто не жил. И не прибирался, – смущенно прогудел Дамблдор. Почесался пятерней в бородище. – Зато это самая теплая комната во всем доме.

Я кивнула. Мансардный этаж над тату-мастерской. Древнее, пережившее обе мировые войны и энное число революций здание из красного кирпича в самом сердце Города. Как оно прилетело в собственность душке-Коляну? Здесь каждый квадратный метр шкалил реальным состоянием.

Тепло. На этом, пожалуй, все красоты моего нового жилища заканчивались. Хотя. Если я вымою большое окно, круглое, с чугунной витой струной крыла бабочки по абрису дубовой рамы, то станет светло. Если разгребу коробки, мусор и узлы, то сделается просторно. Где-то глухо цокали загадочной механикой часы. Шли.

– Тут есть над чем работать, это понятно, но ведь жилье бесплатное. Да, Колян? – Женечка погладила тонкими пальчиками большого мужчину по густо разрисованной кисти правой руки.

Тот хотел поймать узкую, быструю ладошку. Не успел. Вздохнул и кивнул. Никакая тема, кроме этих черных блестящих глазок, его очевидно не занимала.

– Здесь много разных вещей, даже диван где-то скрывается под… – хозяин дома потерялся в поисках слова. – Бабушка хранила все, ну вы знаете, девочки, эти старые люди, те что помнили Великую войну, они ничего не выбрасывали…

– Да-да, – без интереса проговорила моя подруга. – Что-то Звоночек мой не звонит.

Она радостно засмеялась собственной незатейливой шутке. Стояла по центру помещения. Ни к чему не прикасалась. Умела бы, торчала бы в воздухе, не касаясь белоснежными скечерсами грязного пола.

– Короче, план такой, – начала наша повелительница. Айфон громко взыграл «пулей-дурой» известного трека. – Звоночек, мой сладкий! Ты проснулся, ла-апа моя? Я соскучила-а-ась! Что-о? Да-а!

Восторженное, придыханное нытье завершилось долгим обчмокиванием телефонного аппарата. На пару минут мир завис. Женька выходила из транса.

– Я с ним совсем охренела, едет крыша, шифером шурша, – поставила себе решительный диагноз барышня. Делово. – Коля, ты ведь идешь в Харчевню?

– Да, – ответствовал печальный великан. Перевязал бороду веревочкой, надел тюбетейку и превратился в доброго волшебника окончательно.

– Так! Сегодня Лизок – твоя девушка. Ухаживай и корми! – Женька была уже в седле. Организовывала и направляла. – Погнали, голодные мои! Праздник продолжается!

Конечно, следует вести себя по-взрослому: стать обратно правильной и ответственной, замужней женщиной. Надо вернуться в квартиру и поговорить с Витей. Все же три года вместе. Он первый и единственный мой мужчина. Был. Если двое парней трое суток облизывают и суют в тебя разные предметы, от языков до… Интересно, если ты ничего не помнишь, это считается изменой? Тогда и он может сказать, что был в беспамятстве. Сексуальный припадок. Перепутал, например, меня с соседкой. Какая разница, что мне скажет муж? Будет оправдываться или, что скорее, хитро вывернется и сделает виноватой меня. Без-раз-лич-но. Ничего не чувствую, кроме тупой лени. У меня мир рухнул, а я, кроме банальных трусов, ни о чем не жалею. И не желаю вспоминать, видеть и думать. Я не хочу, я подумаю об этом завтра.

Все трое мы стояли на крыльце. Такси ждали. С кованных завитушек широкого козырька капала вода. Оставляла темные следы на сером одеянии Коляна.

– Я все-таки вернусь домой, – тяжело вздохнула я.

– К Витьке? А как же вечеринка? – Женька крепко взяла меня под руку. – Это же Харчевня, там еда суперская, лучшая в Городе! И ты мне нужна, Лизок! Очень-очень!

– Да в чем я пойду? В лыжном костюме? – я выдала главную женскую проблему. Засмеялась невольно.

– Это фигня! Ща все решим. Ты мне нужна! – Женька стукнулась лбом в мое плечо. Прикрикнула, – Колян! Видишь того придурка в желтой машине? Во! Рожу варежкой раззявил. Очки купи, дурандас! Походу, это наше такси потерялось. Догони его!

– Слушай, ты у нас девушка тверезых взглядов, – начала негромко Женька, зажатая между мной и Дамблдором на заднем сиденье такси. Ее чудесный возлюбленный занимал переднее место. – Погляди внимательно за столом, Лизок, как он ко мне дышит. Все подмечай. Потом доложишь мне. Только честно. Я сама как-то неважно соображаю, когда мой Звоночек рядышком.

Звонарев оглянулся и одарил задний ряд улыбкой. Обаятельный парнишка, ничего не скажешь.

– Я кончила, – призналась чуть слышно подруга детства. И тут же: – Че ты навалился на нас, Колян! Такого бегемота надо было вперед засунуть! Лизок! Прекрати все время поправлять платье!

– Как-то я без…

– Твой недоразвитый первый номер без лифчика смотрится офигительно! Одни набухшие соски чего стоят! Да, Коля? – полным голосом обнародовала Женька.

Водитель такси заинтригованно глянул в зеркало заднего вида. Женя-мальчик обернулся и посмотрел. Как проступает сквозь черно-прилипчивый трикотаж платья моя нескованная грудь.

Дамблдор не сводил зеленоватых глаз с коротко стриженного затылка своей прекрасной дамы. Ничто другое в целом мире не занимало великана.

Это было похоже на встречу одноклассников или университетских выпускников. Разнокалиберная публика примерно одного возраста. Мужья и жены. Подруги и друзья. Мужчин две трети. Встретили нас с Женькой заинтересованно. Но быстроглазая подруга моя сразу лишила общество иллюзий, прижалась к любимому бюстом и губами. Дамблдор снял шапку, потом выпутал меня из рукавов шубы и отодвинул стул. Я села.

Чей-то взгляд уколол в правую щеку. Я оторвала лицо от карты меню. Мсье Добровольский собственной персоной через соседний стол наискосок. Моргнул пару раз растерянно. Не узнает? То, что Звонарев сегодня знакомился со мной заново, меня не удивило. Он ничего, кроме своей спутницы, в Новогоднюю ночь не мог вспомнить по определению. Но синий взгляд его приятеля шарил тогда по мне плотно, не уставая. Или за неземной красотой тогдашних губ и драконом на грудях ничего не заметил? Эрекция присела на мозг? Привстала.

Либо глаза, либо губы. Закон.

– Вот такие омуты. Без дна. Бездна, – бормотала себе под нос моя художница, когда создавала точной твердой рукой мне сегодняшний новый образ на лице. – Вера Холодная. Эх, жаль платья нет у меня подходящего, но и черное сойдет. Рот твой лягушачий сделаем матово-натуральным. Отправим губы на второй план. Сегодня главное в тебе – это прекрасные глаза. Как два тумана или обмана, как-то так, не помню…

Я невольно провела пальцами по светлым кудрям, поправила широкую ленту, приподнимающую их вверх. Накрутила рыжеватую прядь на палец. Черный лак ногтей и серебро. Кольца хитрые, браслеты черненые и с янтарем. Женька украсила меня от души. Она обожала вычурную авторскую чрезмерность. Покупала, заказывала, коллекционировала. Любовалась и хвасталась. Носить только сама не могла.

– Вы сильно рискуете, девушка, когда так проводите рукой по волосам, – сказал мне сосед слева. Успел занять место пропавшего Дамблдора. – Я могу не выдержать и расплакаться от восхищения. Утоплюсь в слезах.

Около тридцати, плюс-минус, как почти всем здесь. Загар и армейская стрижка. Хорошие плечи, дорогой костюм.

– Я умею плавать. Я вас спасу, – улыбнулась я.

Тонкий трикотаж черного платья поднимался под самый подбородок, полностью шею закрывал. Рукавов нет. Женьке наряд доходил до края каблуков, мне пришел на середину голени. Из украшений здесь только моя беззащитно и бессовестно выступающая грудь. Сосед сглотнул и желал знакомиться.

Вернулся Колян из похода в гардероб. Объявил меня своей девушкой и изгнал варяга со стула. Стал заказывать еду. Я вспомнила о своей миссии наблюдателя.

– Давай пересядем к ним за стол, Коля, – предложила я Дамблдору.

– Если честно, то я бы не хотел, – замялся большой парень. Потер зачем-то между собой немаленькие ладошки. – У меня сегодня не самые лучшие отношения с Робертом. Да и Звонка видеть не особо хочется.

– Зачем же мы притащились в такую даль? – удивилась я. У меня цель визита плохо просматривалась. Мешала жирная пальма в кадке.

– Сначала – поесть, здесь лучшая кухня в Городе, – обстоятельно стал докладывать мой кавалер. Принял плоское широкое блюдо у официанта. Крошечные, чуть больше пельменя, печеные пирожки-куличики. Десять видов начинки. Пока не откусишь, не узнаешь, где какая. Меню обещало даже предсказание судьбы на тонкой рисовой бумажке.

– Второе. Мне надо встретиться тут с товарищами. И за кое кем следует присмотреть, – великан улыбнулся мне открыто. – Конечно, если ты захочешь потанцевать, я к твоим услугам. Кушай, пожалуйста, Елизавета.

Невзирая на время суток, новогоднюю суету, разряженную компанию и танцы, Дамблдор спокойно опустил ложку в дымящуюся солянку. Ел с аппетитом.

Высокие спинки диванов капитоне разбивали ресторанный зал на уютные кабинеты. Отдельные столы и общий треп. Звонарев что-то веселое рассказывал явно знакомой семейной паре по соседству. Женька в своей манере перебивала его ежесекундно. Уточняла или целовала, куда придется. Я, на месте парня, уже сбежала бы от такой плотной опеки. Но он, молодец, держит лицо. Вроде бы ему это даже нравится.

Внезапно я поняла, что Добровольский смотрит прямо на меня. Узнал, что ли? Я аккуратненько кивнула. Он заметно вздрогнул. И откинулся на спинку сиденья. Тем временем Женька звонко чмокнула своего Женьку в кончик носа. На лице Добровольского страдание перемешалось с отвращением. Поведение моей лучшей подруги серьезный мужчина не одобрял. И не считал нужным скрывать свое отношение. Да кому бы это было интересно! Женька за руку потащила милого танцевать. Тот смеялся и сопротивления не оказывал.

– Почему ты зовешь его Звонком? Вы знакомы с детства? – спросила я у Коляна.

Великан срыл гигантский ростбиф с деревенской картошкой и страшно острой маринованной свеклой. Полировал обильную жратву крошечной рюмкой коньяка.

– Его старший брат учился с нами в одном классе, – он выглотал коньяк до донышка. Оценивал букет. – Вечно таскал младшего братишку за собой, а тот нас постоянно закладывал учителям, тренерам, родителям. Вот мы его Звонком и нарекли. Соответственно фамилии и характеру.

– Кто учился в этом классе?

Я наблюдала, как топчутся на танцполе Женька и Женька. Он красиво улыбается ей в счастливое лицо. она перебирает белыми лапками его красный джемпер на груди.

– Оба Добровольских и я. Нам необходимо идти танцевать или я закажу себе кофе?

– Заказывай. Они двойняшки? На близнецов не тянут совсем, – мне было интересно. Я чуяла, как бродит по мне синий взгляд. Никак не решится ни на что.

– Нет. Хэм младше Роберта на полтора года, – Коля, не замечая, бросал внутрь себя крошечные пирожки, как семечки. – Он устроил дома апокалипсис-истерику и пошел в первый класс одновременно со старшим братом. Александр Робертович ни в чем не отказывал своему младшенькому. Ничего хорошего из этого, по-моему, не вышло.

– А ты с Добровольским из-за чего в ссоре? Право первородства тебя ведь не мучает, как его младшего брата, – я засмеялась и погладила большую разрисованную ладонь друга на скатерти.

– Не могу рассказать, прости. Но Добровольский неправ и виноват. Знает сам это прекрасно. А признать и извиниться ему гордость не дает. Но тут ничего нового нет. Он с раннего детства такой, – с горечью закончил Николай.

Я убрала остатки выпечки из-под тяжелой руки.

– Ты ничего не съела, – покачал головой большой человек. Махнул рукой. – Я должен соблюдать диету, а вместо этого…

– Не расстраивайся, пожалуйста. Ты все равно уже наелся, так пусть будет на здоровье. Завтра начнешь новую жизнь, – я улыбалась, Дамблдор улыбался. От сердца к сердцу протягивалась нить. – Закажи мне пирожное с кремом и американо.

Человек в смешной шляпе и с аккордеоном наигрывал тему. Что-то старое. Зимний сон. Электрогитара и контрабас подхватили. Я увидела, как Добровольский встал. Обошел стол и направился в мою сторону. Ко мне? Не может быть. В туалет он наверняка собрался. Высокая, очень прямая фигура в черных брюках и синем, в цвет глаз, поло. Левая рука небрежно засунута в карман. Мужчина смотрел мне в глаза. Приближался, лавируя между людьми и стульями.

– Николай, я могу пригласить твою даму на танец? – глуховатым голосом проговорил он.

– Все, как дама пожелает, – ответил Дамблдор.

– Вы танцуете? – обратился ко мне мужчина. Синие глаза, как льдинки.

– Да, – я отдала ему свою руку.

Сухая теплая ладонь. Слишком близко я придвинулась. Моя острая грудь коснулась его тела под тонким трикотажем. Я хотела было отстраниться, но ладонь на талии не позволила.

– Меня зовут Роберт, а вас? –глуховато произнес он мне в висок. Знакомиться желал.

Не узнал. Не мудрено. Была шатенкой с губами и драконом, стала блондинкой с глазами и дезабилье.

– Лизавета, – призналась я. Ну?

– Красивое имя, – мягко и как бы с улыбкой.

– Главное, редкое, – я попыталась пошутить.

– Я бы так не сказал, – невозможно серьезно ответил мой партнер, – скажите, Елизавета, как вы относитесь к французской кухне?

Не поняла. Свидание? С места в карьер?

– Честно говоря, есть я не хочу, – рассмеялась я. Прикалывалась.

– Куда же мне вас пригласить? – он удивился. Словно французским рестораном заканчивался мир. Синие глаза смотрели честно. Серьезно до полной прозрачности.

– А давайте представим, что мы уже в ресторане, пришли, поели, танцуем, – веселилась я. Что ему нужно? Не откормить же он меня мечтает? Пара рюмок армянского делали свое дело. Смешили горячим духом изнутри.

– Нет, – не принял игры Добровольский. – У меня здесь и сейчас назначена встреча. Я не могу уделить вам должного внимания. Давайте встретимся завтра в шесть часов вечера. Называйте место, я приеду.

– Площадь АСП, – назвала я, не задумываясь. Я даже не успела понять, как согласилась.

– До завтра. Спасибо за танец, – он клюнул мою руку твердыми губами. Повел назад.

Другой Добровольский стоял, опершись небрежно задом о стол.

Я оторвалась от кавалера и села.

– Чао, солнце! Я соскучился с утра, не передать словами, – ухмыляющийся голос.

Хэм опустился на диван рядом. Отобрал руку и поцеловал. Потянулся к лицу.

– До завтра, – коротко моргнув, сказал мне старший из братьев.

– У меня разрешения спросить не хочешь? – нагло поинтересовался младший. Ногу на ногу положил. Джинсы, белый свитер и рыжая борода. Покачивал небрежно носком ковбойского сапога.

– А должен? – высокомерно до зелени вопросил у меня Добровольский.

Такой редкий заносчивый вид. В наше время мало кто умеет развивать эту тему прилюдно. Не модно и опасно.

– Нет, – призналась я тихо и твердо.

– Тогда до свидания, – он не удостоил родственника ни единой эмоцией. Повернулся спиной и ушел.

– Чугунная задница! – наградил брата Хэм искренним словцом, – извини, малышка. Он тебе нравится?

Я смотрела вслед уходящему парню. Да. Задница – огонь. Я, как большинство лучшей половины человечества, уважаю эту часть тела другой его половины. Кивнула.

– Интересно, чем? Жопой? У меня разве хуже? – ржал Хэм. Громко и зло. Хотел снова дотянуться до лица.

Я отстранилась и отвернулась.

На танцполе Женька обнималась с любимым. Контрабас, гитара и аккордеон шептали слаженно в микрофон чужие слова о французской любви.

– Интересно, он на ней женится? – ляпнула я невпопад. Глядела на танцующих.

Резким звуком примчалось сообщение на чей-то смартфон.

– Кто? Звонок? На этой крошечной хабалке?

Я повернулась к соседу. Хэм быстро листал в телефоне.

– Аккуратнее на поворотах, – проговорил негромко Колян.

– Сори, брат, – сказал младший Добровольский. Сунул айфон в карман синих джинсов. – Я уважаю твои чувства, но из песни слов не выкинешь. А на ваши фантазии, о драгоценный алмаз сердца моего, отвечаю: конечно, нет. Милашка Женечка обязательно продаст себя подороже, к гадалке не ходи.

Хэм глядел на меня в своей излюбленной манере: как на малолетнюю дурочку. Держал паузу и усмехался. Протянул руку к кудрявой пряди, выбившейся из плена широкой ленты. Остановил себя. Не прикоснулся. Положил ладонь на велюр дивана между нами.

– Почему? – я задала вопрос, который он явно ждал.

– Поцелуй меня, тогда скажу, – светлые губы в рыжей щетине облизнулись.

– Хватит разговоров, – Николай встал. Громоздкая фигура в сером. – Лизонька, подожди меня, пожалуйста, здесь. Мы уйдем ненадолго, минут пятнадцать-двадцать, не больше. Пошли, Хэм.

– Мы ненадолго, – ХБЧ поднялся на ноги согласно.

Вышел из-за стола, встал рядом с Дамблдором. Оглядел меня сверху. Облизал глазами, не иначе.

– Лизонька, – он пробовал мое имя на вкус. Словно леденец на палочке. – Лизонька – ох…енно звучит. Как ты прав, толстяк!

– Мы едем к морю!

Крик радости перекрыл шум ножей и вилок. Растолкав мужчин, Женька плюхнулась на место Коляна:

– Теплое море зимой, улет! Мой Звоночек гений!

Хэм цокнул языком и ткнул Дамблдора в плечо. Тот вздохнул и отклеил глаза от счастливой громкой барышни.

Старший Добровольский и Звонарев ждали у высоких распашных дверей, когда к ним подойдут мои кавалеры. Что у них там? Заговор? Встреча сторон на нейтральной территории? Вечное, ненужное и жгучее женское любопытство подняло змеиную головку.

Женька уселась удобнее. Запустила быструю ручку в остатки пирожков.

– Есть хочу, как первобытный грех, – смеялась она. Валила в одну кучу слова и выражения. Откусила остывший изрядно куличик. – Бе! Это что?

Она вытянула изо рта белую полоску съедобной бумажки.

– Обалдеть! Тебе попалось письмо счастья, – расхохоталась я, глядя, как девушка расправляет предсказание на тарелке. – Дамблдор съел с десяток пирожков, и ни одного прогноза на будущее не получил! Или он их всех проглотил и не заметил?

– Эта здоровенная обжора? Да запросто! Женечка пригласил меня в путешествие! Пять звезд! Завтра! Три дня! Море! Как я люблю море! Господи, что это за фигня?

«Счастье рядом, оглянись!» – кто-то не поленился вывести пером каллиграфически красивые буквы подсказки судьбы.

– О! боже выслал мне знак! Мой Звоночек ненаглядный, мое счастье! Все сходится! – Женька захлопала в ладоши. – Давай, Лизок, бери булочку! Посмотрим, получится ли у тебя.

Я осторожно откусила. Пирожок оказался сладким. Брусника и яблоко. И записка.

– Че там?

Я разгладила розовый от ягодного сока намек провидения. Счастье рядом, оглянись!

– Мдя! – Женька разочарованно надула яркие губки, – разнообразием текстов местные ребята не мучаются. Ладно, Лизок! Будем считать, что это знак нам обеим. Просто я уже оглянулась и нашла, а ты нет. Че делать с этой макулатурой дальше?

– Не знаю, – пожала я плечами. Оглядываться или нет? Обычно, в сказках это плохая примета. Махнула рукой, – Давай мы их съедим, как счастливые билетики раньше в трамваях.

– Давай! – с жаром поддержала меня подруга. – И шампанским запьем! Новый год же!

Шампанского не оказалось. Мы старательно разжевали рисовую бумагу и глотнули по рюмочке армянского семилетнего «Арпи».

Я оглянулась. Дверные створки распахнулись. Оба Добровольских шагнули одновременно. Что-то проговорил Хэм, а Роберт едва кивнул ему в ответ.

ГЛАВА 6. Невезение

– Ты меня напоил! – обвинила я ХБЧ.

Хотела лечь. Кожа подушек роллса ткнулась в лицо неземным запахом. Нет, не вариант. Всем известное явление человеческой природы под названием «звездный городок» вернуло меня в сидячее состояние.

– Я тебя не поил, – раздался спокойный голос мужчины за рулем, – ты сама нарезалась в пять минут с этой вертлявой козой. Мы с Коляном даже понять ничего не успели.

– Вот почему ты все время обижаешь мою Женечку? – я огорчилась за подругу. – Она такая умница! Это она на мне дракона нарисовала. И глаза!

– Да, дракон с глазами – это огонь! – светлые губы ХБЧ улыбнулись мне в зеркале заднего вида.

– А куда мы едем? – я попыталась сосредоточиться.

– Заберем Лу с работы и поедем домой, – мужчина усмехался. Длинный светофор.

– Ты так говоришь, будто у нас семья. Папа забрал дочку из школы, теперь за мамочкой направляется! На работу! – я заржала и повалилась на кожаные подушки. Ой! Выпрямилась. Икала от смеха.

– А что? Ничего себе идея, – поддержал прикол человек за рулем роллс-ройса. – Заодно в магаз заскочим, купим что-нибудь на завтрак. А тебе, солнце, как обычно, новые трусы. А? ты как?

– Пф! Нормально. Только, чур, дочка спит на диване в кухне! Обещаешь, папочка? – я пыталась задержать дыхание. Икалось и укачивалось.

– Я уже Коляну обещал, не переживай. Лизонька, – смеялся ХБЧ.

Как же мне плохо! В квартиру Хэм принес меня на плече, как бессмысленную тряпку. Черные омуты моих глаз оставили на его свитере неприятные следы.

– Зачем ты с ней возишься, Алекс? Трахаться не умеет, пить не умеет. Оставил бы там, где нашел, – сердито высказался Лу, входя в дверь последним.

– Тянет, – улыбнулся хозяин всего здесь. Прислонил меня к зеркалу в коридоре. Я тут же сползла на пол. Ноги не держали.

– И ведь было бы что пить, горе мое, – он снова поднял меня на плечо. Понес. Держал легко, без трудного усилия.

От шеи и бороды тянулся тот самый запах японской туалетной воды. Я хотел приблизить нос, чтобы лучше разнюхать, но сил не достало. Тошнит. Глаза лучше не открывать. Укачивает.

В ванной комнате стояло ровное тепло. Мужские руки осторожно вынимали невидимки. Волосы мечтали освободить от хитро закрепленной ленты на моей голове. Я на секунду открыла глаза. Господи, сколько у них зеркал, мужики называются! Добровольский стоял за спиной. Отражался в противно сверкающем полотне вокруг меня, как рама.

– Давай ее утопим, – предложил насмешливо Лу, – в смысле, замочим в холодной воде. Для протрезвления.

– Нет, заболеет еще вдруг, – ХБЧ справился с моей прической. Снял неторопливо черное платье. Сказал вроде даже с гордостью: – посмотри, черный, какая красавица!

Он обнял меня сзади. Осторожные касания от ключиц вниз, по груди, бедрам. Притянул плотно к возбужденному себе. Поймал мой взгляд в зеркале:

– Ее глаза – как два тумана, полуулыбка, полуплач, ее глаза – как два обмана, покрытых мглою неудач. Соединенье двух загадок, полувосторг, полуиспуг…

– Прекрати читать стихи! Меня и без этого тошнит!

Я отпихнула мужчину от себя. Вернее, попыталась. Покачнулась и вошла головой в гадкое зеркало. Баммм!

– Держи! – крикнул Луиш.

Я моментально схватилась за голову. Мне показалось, что черепная коробка треснула, как грецкий орех, и надо срочно соединить половинки и держать. Чтобы не вытекли мозги, и Хэм смог меня зашить. Он же хирург.

– Иди и принеси нам сюда телефон! Хоть какой-нибудь! – заорал черный.

Я стояла, зажмурившись и неподвижно. Мозг боялась растрясти.

– Очнись! Глаза разуй! – он вопил.

Я не шевелилась.

– Че ты орешь, как недотраханный. Может быть, у девочки сотрясение мозга. Открой глаза, солнце, – раздался спокойный голос хозяина квартиры.

Я открыла чертовы глаза. Оба парня стояли, подперев спинами огромный зеркальный лист. Как кариатиды. Нет, атланты. Господи, неужели это я его оторвала от стены? Черный что-то проговорил про мозги. Матерился.

– Голова не кружится? – участливо спросил Хэм. И сделал движение ко мне.

Пространство ванной комнаты искривилось и отправилось за ним. Я застонала от нового приступа тошноты.

– О-о-о!

– Держи зеркало, Алекс! У нее нет сотрясения! Нечего трясти! У нее тупо алкогольный передоз, пусть выблюет все на х… и принесет телефон! – Лу уже не орал, хрипел. Тяжеленькое зеркальце попалось.

Куда звонить? Что говорить? Главное, кому?

Я осторожно ощупала голову. Ну да, ну да. С расколотой черепушкой я погорячилась. Но звук!

– У-у-у, – попыталась я передать ощущения вслух. Спрятала глаза под веки. Так меня не тошнило. Почти. – У-у-у…

– Она гудит, Алекс. Это конец?

– Сунь два пальца в рот, солнце, отдай всю гадость белому другу, – мягко увещевал меня голос ХБЧ.

– Иди, Лиззи, блевани, как следует, в унитаз! – переводил с русского на русский сдавленно его приятель.

Я не могу. Это невозможно.

– Я не могу, – призналась я. Меня все же слегка штормило. Глаза не открою. Нет.

– Да почему?! Нам, что, это гребаное зеркало до среды подпирать? Дожидаться, когда уборщица придет? – Лу уже не бушевал. Просто намечал ближайшие перспективы.

– Тебе станет легче, Лизонька, давай ты…, – голос Алекса звучал очень приятно. Мне стало его жаль.

– Я не могу, мой милый ХБЧ. У меня внутри пирожок с предсказанием, – выложила я начистоту.

– Что у нее случилось? – не понял иностранный парень.

– Что у тебя? – не врубился второй.

– У меня в желудке пирожок с предсказанием судьбы. Я не могу его отдать белому другу-унитазу, – я все сказала.

– Ик-ик, – услышала я после паузы. Странный звук.

Я приподняла веки. Мужчины стояли, приклеенные злым роком к зерцалу чистоты. Белый и черный. Красиво. У черного мелко дрожали мышцы живота. Белый тихонько стучался головой о пресловутое зеркало. У обоих текли слезы.

– Что в пирожке?!

Они ржали, эти толстокожие дураки. Я повернулась, чтобы уйти. Земля качнулась, зеркало за ней. Я зажала руками рот, храня записочку провидения. Полет в невесомость. Баммм! У-у-у. Бедная моя голова! Потом щелчок.

– Как ты это делаешь, солнце? – ошарашенно спросил Хэм.

Зеркало встало на место, как влитое. Хозяин квартиры щупал, ковырял и пытался сдвинуть его с места. Тщетно.

– Так, кому как, а с меня хватит, – проговорил Лу. Снял брюки и трусы. Потом взял меня железными пальцами за шею и затолкал под душ. – Я сейчас тебя вылечу, Лиззи.

Холодная вода. Горячая. У него действительно оказались очень твердые руки. Он массировал мой затылок, шею, позвоночник. Жестковато, но тошнота отступала под умелыми нажатиями. Гель пах умопомрачительно. Вскоре в попу мне уперлось гладкое и лишнее. Точечные удары пальцев уступили место скользким ладоням. Те гладили и норовили залезть в мои укромные места. Пара минут и спереди я почувствовала похожий напор. Толще и выше. Белый парень поднял мое лицо за подбородок к своим губам. Дождь из квадрата лейки шпарил прямо в глаза и нос. В мозг. Пирожок забеспокоился внутри. Не-е-ет!

Я вывернулась из двух пар рук. Счастливо сбежала за стеклянную перегородку душевой. Старалась до нее не дотрагиваться. Мало ли. На хромированном крюке в белом шкафу висел толстый красный халат. Черного стриптизера вещь, к гадалке не ходи. Я завернулась и пошлепала на кухню. Спать на заветный диван.

– Скажи мне, Лу, я когда-нибудь ее трахну? – услышала я сквозь сон. Хэм. – По-человечески.

– Не знаю, не уверен совсем, – тихий голос его парня ухмылялся, – а чего ты ждешь? Вот же она, бери.

– Не-е-ет, – протянул белый человек. – Я хочу, чтобы она сама попросила.

– Эта дурочка? Жди-жди, мой любимый. Как это говорится? Обещанного три года ждут, а она даже не обещала, – тут он певуче и шелестяще заговорил на родном языке.

– Как ты красиво говоришь по-португальски, Лушенька, – пробормотала я. Высунула нос на просторы темной кухни. – Ласково-ласково.

– Твоя забавная подружка явно предпочитает меня, – рассмеялся Луиш. – Хочешь я разложу ее для тебя, Алекс? Тепленькую.

Они обнимались на фоне света желтых фонарей снизу. Вернее, белый сидел на подоконнике, сложив руки на груди, а черный пытался его целовать.

– Пошли спать. Мне вставать завтра рано, – вздохнул тот, что был крупнее.

– Какое завтра? Сегодня наступило давно, – тихо засмеялся второй.

Мужская тяжелая рука коснулась моего затылка. Нежно. И пропала.

– Не буди, ребенка, Алекс, – тихий шепот. Лу. – Когда она спит, мир в безопасности.

Ярко-голубой диван на кухне. Я осторожно глянула в щелку между подушкой и одеялом. Дежавю? Лайфстайл в здешних местах? Черный обнаружил маневр тут же и подмигнул.

– Кофе, Алекс, – он протянул хозяину белую чашку. Наперсток-три-глотка.

Хэм стоял спиной. Всегдашние джинсы, голый торс. Босиком. Запах мятной зубной пасты, свежести. Кивнул, глотнул кофе.

– Тебе пора править бороду, – проговорил его партнер. Длинное полотенце на бедрах, как юбка. Хотел обнять красивыми черными руками, но Хэм отстранился.

– В чертовой Африке это никому не нужно. К тому же стричь волосы перед походом – плохая примета. Вернусь и все сделаю. Присмотришь за ней, ладно?

– Она не собачка, чтобы я ее выгуливал, – Лу перестал шептать. Снял полотенце и бросил его на пол. Сел на стул, широко расставив ноги. Его черное естество глядело на меня с несвоевременным энтузиазмом. – Хватит прятаться, Лиззи. Вылезай из укрытия.

Черный нарочно так сделал, чтобы я осталась там, где была. Не путалась под ногами в их утренних прощаниях. Что за Африка?

Я отвернулась и зарылась под подушку совсем. Не хочу подслушивать. И выяснять. Их дела. Аромат японской туалетной воды шел от пледа, под которым я спала.

– Проснулась, Лизонька? Я уезжаю, поцелуй меня на прощание, солнце, – голос ХБЧ звучал улыбчиво-грустно.

Я задергалась под одеялом, прячась глубже в диван. Белая теплая рука отыскала мой затылок, потом ощупала шишку на лбу. Погладила уже привычно и исчезла.

– Я все верну, я обещаю, Луша, – сказала я, принимая от парня очередные теплые штаны, майку, трусы, носки и толстовку. Потянулась поцеловать в щечку благодарно.

– Я переживу, не парься, – он ушел от моих губ. Ухмыльнулся: – тебе идут мои трусы. Алекс прав, ты хорошенькая.

– Я забавная, так Хэм сказал, – поправила я.

Смутилась окончательно под его бесстыдным взглядом. Черный парень грыз ноготь большого пальца правой руки и щупал глазами мои соски, живот и безволосый лобок. Оценивал, словно не замечал раньше. Повернулась спиной, одеваясь. Просить выйти из комнаты человека, с которым у тебя что-то было, казалось неловким. Нелогичным. Интересно, правда, что у нас было?

– Когда ты смущаешься вот так, как сейчас, то делаешься настоящей красавицей, – он прижал чуткими пальцами мою правую мочку. Быстро коснулся щеки. – Откуда ты взялась на мою голову? Черт бы тебя побрал.

Риторический горький вопрос. Луиш отвернулся.

– Я не хотела, – честно призналась я в уже уходящую спину.

Дверь гардеробной уехала вбок. Потащила за собой грязную одежду на полу.

– И я не хотел. Один доктор Хэм хотел. А если красавчик Алекс чего-то хочет, то так оно и будет, – проговорил себе под нос черный Лу.

Кухня. Чайник потел бергамотом и мятой. Черный парень привычно накрывал на стол. Переставлял предметы в нужном порядке. Белые чашки, черные блюдца. Розовый гладкий перламутр. В огромной океанской раковине виноград и яблоки. Лу подбросил синюю ягоду вверх, поймал своими потрясающими губами. Пожонглировал мимоходом оранжевыми мандаринами. Единственная примета праздника в этом доме. И еще батарея бутылок шампанского светит фольгой в винном холодильнике. Вонючий рокфор в голубоватой обертке поставил жирную точку.

– Чем займешься? – спросил Лу.

Мужу позвоню, пора уже. Я хотела ответить, глянула в равнодушное лицо и передумала. Ему не интересно. Снабдил меня одеждой, терпеливо кормит завтраком. Ждет. Когда я, наконец, уберусь из его теплого дома и из жизни заодно. Хозяин приказал, вот он исполняет, что велено.

– Чао, Луша, – вспомнила я на прощание словечко дяди ХБЧ. – Увидимся!

– Звони, Лиззи, не пропадай, – он облегченно улыбнулся, сделался вмиг прежним и не злым. Даже хлопнул меня по заднице, направив прочь.

ГЛАВА 7. Дамбо

Зимой темнеет рано. Дым из высоченной трубы ТЭЦ шел ровнехонько на запад и строго параллельно земле. Я посмотрела на цифры в телефоне: пять пятьдесят пять пополудни. Душка Роберт Александрович Добровольский напрасно прождет меня у подножия памятника великому Поэту. Если явится, разумеется. Осторожно потрогала щеки и лоб. Больно. Спрятала лицо глубже в капюшон и пошла, низко нагнув голову, как наркоман в поиске закладки. Запоздало я опомнилась, когда преодолела половину пути к дому Дамблдора. Искать такси или автобус теперь смысла не имело. Напрямик, через бесснежный, серый от промёрзшей листвы парк я добегу минут за двадцать. Здесь не опасно. Навечно заскорузлый исторический центр Города. Сплошные менты и фонари.

Бумажка на стеклянной двери сообщала, что тату-заведение ушло на каникулы до восьмого января. Наружные жалюзи подняты, свет горит где-то в самой глубине. Странно. Я подергала ручку двери и покрутила старинный механический звонок. Тот отозвался немелодичным треском. Помахала рукой в камеру над входом. Тишина.

Ладно. Я теперь девушка местная и знакома с маленькими секретами. Ключ от глухой калитки в стене висит за третьей доской слева. Код замка по треугольнику кнопок вниз. Просто надо знать, куда вставлять и нажимать. Полукруглая дверца открылась без всякого звука. Темный сквозной туннель под всем домом встретил меня сырым запахом старости и позабытого жилья. Здесь даже вечным гороховым супом не пахло. Ничего, милый дом. Я теперь совершенно свободна. Бедна и прекрасна. Я вымету твои углы.

Николай лежал на диване лицом в подушку.

– Привет, Коля, – сказала я.

В ответ он застонал. Я подошла и потрогала его за плечо. От великана несло жаром за сорокет. Выяснять, есть ли в доме термометр я не стала. Вызвала карету скорой помощи и побежала в аптеку на углу.

– Легкие чистые. Китай, судя по всему, он не посещал. Теплая зима, снега нет, грипп везде. Будете госпитализироваться? – строго спросила у меня взрослая женщина в белом.

Я отказалась. Взяла на себя ответственность. Тетя врач почему-то довольно кивнула и надавала мне рекомендаций. Я сама могла прочитать это в сети.

– И наведите здесь порядок, девушка. Безобразие! Больной не может находиться в таком свинарнике, – врач свободно отдавала команды. – Что у вас с руками?

Я, не заметив, поддернула до локтей рукава толстовки. Черные круглые отпечатки виднелись на запястьях. И выше.

– Ничего, – я поспешно спрятала руки.

Врач посмотрела на покрытого испариной мужчину в несознанке, на меня, на хлам в углах, грязную посуду и разбросанную по стульям одежду. Что-то там посоображала себе, не озвучила и отбыла дальше исполнять служебный долг.

Дамблдор занимал две комнаты за салоном. Жил на первом этаже. Я удивилась: в мастерской царил, пусть не идеальный, но вполне себе порядок. Видно, что было потрачено время и усилия для того, чтобы оставить инструменты и рабочие места в должном виде до конца каникул. Я сходу определила, какой верстак занимает моя Женька. Наброски не в планшете, а в бумаге высятся неровной стопкой у мольберта. Пестрая свалка в прозрачных пластиковых контейнерах из красок, тюбиков, чернильниц, стиков, замороченных карандашей и тому подобного. Распихано честно. Взрывная натура красавицы сделала все, что могла, для укрощения хаоса творчества.

Отчего же в доме такой бардак? Оттого, что Женя Звонарев сошел с небес? Льет свой дождь обаяния в лоно девушки мечты в азиатских пяти звездах?

Раздался тяжелый скрип дивана, а следом паркетных плашек. Огромный мужчина на автопилоте шел в туалет. Я помчалась к нему. Подпирать под спину, что бы не падал и попадал по адресу, менять пропотевшее постельное и нательное белье, уговаривать проглотить жаропонижающее, готовить и запихивать клюквенный морс, молоко, бульон. Потом снова по кругу и двое суток подряд. Мне крепко повезло: за подвигами матери Терезы я совсем не думала о своем. Не до того было. Но.

Синяки на щеках сходили плохо. Дама в аптеке, к которой я бегала по три раза на дню, очень переживала. Всякий раз изобретала разные средства, от сверхсовременных до примочек Бабы Яги. Никаких лекарств, кроме канистры хлоргексидина в доме Коляна я не обнаружила. Не знала, где искать. Сам великан приходил в себя медленно. Спал, ел и застенчиво улыбался. Руку мне поцеловал. «Спасибо, сестрица!» – пробормотал.

– Такие огромные мужчины, они самые бесполезные, – пошутила молодая армянка, продавщица из магазинчика в конце улицы. Курицу мне взвешивала. Самую большую выбрала. – Как залягут болеть, не выгонишь потом с дивана. Но Николай твой – мужик хороший. Третий год я здесь магазин держу, никогда его пьяным не видела. Вот только готовить не любит, вечно всякую заморозку покупает. Мужчина холостой. Потому и толстеет. Но теперь, как я понимаю, за ним есть кому приглядеть?

Она улыбалась лукавыми черными глазами. Серьезный макияж, яркая кофта. Золото в ушах, на пальцах. Добавила пакетик фундука к моим покупкам. Бонус к картошке, моркови и луку. Я засмеялась в ответ. Кожа на щеках болезненно натянулась. Я подняла шарф повыше.

– Вы у меня кольцо не купите? – решилась я спросить. Я сняла белую варежку и показала кольцо. Белое золото и платина, камушек роняет фиолетовую тень. Обручальное.

– Что так плохо все? Меня зовут Сусанна. Красивое кольцо, – она без стеснения повертела мою руку на белом свету электричества. – Сходи в третий дом, там у моего брата ювелирная мастерская. Он нормальную цену даст. Как тебя зовут?

– Лиза, – я ответила на улыбку.

Этот сувенирно-декоративный мир, затерявшийся в исторических парках и дворцово-культурных кулуарах Города, жил отдельной жизнью. Здесь обитали счастливчики, которые в миллионном людском конгломерате могли позволить себе держать петуха и пяток кур, ходить в шлепанцах к соседу через дорогу. За солью или на чашку кофе. Ну и заглядывать в окна соседских сортиров, если есть охота. Здесь даже существовал таксофон на стене под синим пластиковым козырьком. Ювелирная мастерская занимала первый этаж третьего от угла дома, насмерть зажатого соседями справа и слева. Его фасад глядел на мир сочным зеленым цветом.

– Ты Лиза? – ухоженный армянин лет тридцати был уже в теме. – Я Руслан.

Оглядел кольцо, назвал сумму. Приличную, я даже не ожидала. Витька сам покупал кольца на свадьбу, я понятия не имела о цене. Впрочем, все равно.

– А где второе?

Свет в магазине горел яркий, бело-пронзительный. Темно-коричневые глаза смотрели не мигая. От левого уха под ворот джемпера шла надпись: «Спаси и сохрани.»

– У владельца, – пожала я небрежно плечами.

– Он продать не хочет? Я бы купил.

– Я не знаю и знать не хочу, – я ждала, когда он мне деньги отдаст.

Руслан не спешил. Медленно отсчитывал купюры из кассового ящика.

– Мой брат держит ателье. Набирает вебкам-моделей. Приличные деньги можно заработать, ничего делать не нужно, только ходи туда-сюда. Не хочешь попробовать? Могу рекомендовать, Лизочка, – он лениво выронил фразу и улыбнулся четко очерченными губами. Татуаж?

Купюры ложились на стекло прилавка. Мужчина ждал, держа контакт.

– У нас с Колей все совсем не так плохо с финансами. Я уверена, что такую работу он не одобрит, – я прикрылась Дамблдором беззастенчиво.

– Ты? Вы с Николаем? Прости, дорогая, я не понял! Тупанул, извини! – вмиг переменился ювелир. Стал хорошим человеком. Я увидела, как на стопку купюр легла сверху еще одна красная бумажка. – Кофе налить?

Я ухмылялась в шарф, тащила в свой новый дом еду. Я онлайн-шлюха! Это надо же додуматься!

У калитки, забравшись колесами на тротуар, стояла черная тойота.

Бывший. Бывший муж, защитник, друг, плечо, рука, стена. Что там еще в перечне анатомии семейной пары? Член?

Нет. Я не хочу, что ему еще надо?

– Привет, я привез твои вещи, – сказал Виктор, выходя из машины. Потянулся рукой и лицом. В мое личное пространство. – Прости меня, Лиза.

Я поставила пакет с продуктами на ступеньку крыльца. Мужчина надежно загораживал собой вход в дом. Слушала по второму кругу слова про больше не буду и не буду никогда. Я не впущу его. На улице он не посмеет ко мне прикоснуться.

– Я продала кольцо, – я показала чистую правую руку.

– Зачем? – потрясенно выдохнул Виктор. Не ожидал от меня такой скорости. В наших бывших отношениях решения дороже тысячи рублей принимал только он. – Пойдем и отменим сделку!

– Нет, пропусти меня, – я постаралась, чтобы голос звучал сердито. Эмоционально. Не вышло.

– Давай, я твои вещи в дом занесу, не бойся, я умоляю, – уже в самое ухо говорит. Притер грудью к стене. – Мне на колени встать, чтобы ты меня простила? Я виноват, но ведь ты не сопротивлялась. Я думал, так будет лучше. Тебе ведь нравилось всегда, когда я целовал. Ну вышло жестко, я согласен. И мне показалось, что тебе… Прости…

Губы лезут под шарф. Дыхание горячее, за руку схватил. Я оцепенела. Я не открою ему дверь. И ему не показалось.

– Все кончилось! Кончилось, – левой рукой попыталась сдвинуть мужчину с места. Какие все-таки они сильные, эти сволочи! Почему я думаю во множественном числе?

– Давай пойдем к тебе. Хочешь взять паузу в отношениях? Давай возьмем! Ну давай, просто угости меня чаем, Лиза, любимая моя, давай.

Дай-дай-дай! Со стороны, наверное, казалось, что мы обнимаемся. Вот накрыла нас страсть на крылечке роковая. Витька вмазывал меня собой в старую кирпичную кладку. Плющил приступом похоти. Щупал моей рукой себя через штаны.