Я лишь тень этого города бесплатное чтение

Глава 1: Туман над Канне

Двадцать пятое сентября 1926 года. Столица Империи Геррасс, Розенгразз, была похожа на раскрашенную конфетную коробку. Дома-особняки, выстроившиеся вдоль набережной реки Канне, сияли яично-желтым, небесно-голубым и розовым цветами. Их шпили и башенки, украшенные витиеватым чугунным литьем, стрелами указывали в небо, где меж дымовых труб паровых фабрик пролетали небольшие частные аэропланчики. Воздух был густым и влажным, пахнущим озоном от энерго-кристаллов, углем из топок и прохладной, чуть рыбной свежестью, что несла с собой Канне.

В одном из таких ярких, пятиэтажных домов, что стоял почти у самой воды, на последнем этаже, располагался офис. На матовом стекле двери когда-то было выведено золотой краской: «Грен & Рей. Расследования и Консалтинг». Сейчас краска потускнела и осыпалась, оставив лишь призрачные очертания.

За столом из полированной латуни и темного дерева сидел Казимир. Молодой человек с уставшими глазами, не по годам серьезными. Он был не Греном, не Реем. Он был тем, кому они передали ключи от этого места.

Дверь открылась, впустив шум города – гудки пароходиков на Канне, лязг трамвайных рельсов и гул голосов. В проеме стоял коренастый мужчина в длинном плаще-пелерине, отороченном капле отталкивающей тканью. Его лицо, обветренное и небритое, было хорошо знакомо Казимиру. Майор Кромвель, некогда служивший в Сыскном Управлении Столицы, а ныне – вольный сыщик и завсегдатай портовых кабаков. От него пахло дешевым табачком «Матроска» и крепким джином.

– Ну и дела, – прохрипел Кромвель, тяжело опускаясь в кресло с механической подставкой для ног (механизм, похоже, давно сломался). – И куда подевались ваши призраки? Грен с его вечными пасьянсами из артефактов и леди Рей с её стальным взглядом?

Казимир отложил в сторону свежий номер «Розенграззской Газеты». На столе, рядом с пресс-папье в виде миниатюрной паровой турбины, стояла фарфоровая чашка с дымящимся черным кофе. Казимир взял небольшой медный кувшинчик и влил в напиток струйку густых, жирных сливок, которые тут же начали создавать причудливые мраморные разводы. Сахар на его столе отсутствовал как класс. Сладость в кофе, как и в жизни, Казимир считал ненужной роскошью, затуманивающей трезвый взгляд на вещи.

Он поднес чашку к губам, сделал небольшой глоток, ощутив горьковато-сливочный вкус, и посмотрел на гостя. Взгляд у Казимира был спокойным, но тяжелым, взвешивающим.

– «Призраки», как ты их называешь, сменили дислокацию, майор, – ровно ответил Казимир. – Грен и Рей отошли от дел. Проблемы со здоровьем. Не те, что лечатся в клиниках, а те, что остаются после двадцати лет работы с искаженной реальностью и артефактами, что лучше бы не трогать.

Он мягко, но с нескрываемой окончательностью поставил чашку на блюдце. Звякнуло тихо и металлически.

– Теперь агентство веду я. Вернутся ли они… – Казимир слегка развел руками. – Это уже лежит за гранью вероятного. Их эпоха закончилась. А моя – только начинается.

Кромвель хрипло рассмеялся, сунул руку в карман, достал плоскую серебряную табакерку, но, посмотрев на строгий порядок на столе, так и не решился открыть её.

– Ну что ж, наследник, – просипел он. – Значит, по старой памяти, ты выслушаешь мое дело? Оно… странное. Даже для этого места.

Казимир кивнул, его пальцы сами собой потянулись к ближайшей стопке бумаг, аккуратно выравнивая ее края о столешницу. Он был готов слушать. Говорить Кромвель умел, и его рассказы всегда были густо замешаны на полуправде, личных обидах и язвительных комментариях по поводу властей предержащих. Он поведал длинную историю о пропавшем грузе с парохода «Странник Канне», о взятках в портовой администрации, о своем недавнем проигрыше в кости и о том, как местные бутлегеры портят вкус доброго виски.

– Но хватит лирики, – отхаркиваясь, резко перешел к сути Кромвель. – А теперь к делу. Один тип, имени его не скажу, но он хорошо осведомлен, платит хорошие деньги за информацию о грузе со «Странника».

Ящика там не было, понимаешь? Говорят, ящик с особым содержимым сняли еще до таможни. Тебе нужно сделать то, что у тебя, наследник, получается лучше всего – пойти поболтать с механиками в порту. Они Грена уважали. Твоя физиономия пока еще неизвестна, может, проболтаются. Узнай, кто снимал тот ящик и куда его повезли.

Казимир внимательно слушал, параллельно расставляя по местам пресс-папье, подкладывая разбросанные перья в стакан и сметая невидимые соринки с лакированной поверхности стола. В его движениях не было суеты, лишь методичный порядок, помогающий выстроить и мысли.

Закончив, Кромвель тяжело поднялся.

–Сидеть в четырех стенах – дело гиблое. Идем, подышим воздухом, я тебе еще кое-что покажу.

Казимир ничего не сказал. Он лишь отодвинул чашку с недопитым кофе, встал и кивком показал, что согласен. На его лице промелькнула легкая тень – не нетерпения, а скорее принятия неизбежного. Выражение ясно говорило: «Пошли, раз уж начал».

На набережной Канне их встретил прохладный ветер с реки, несущий запахи машинного масла, влажного камня и далекого, чужого моря. Яркие фасады домов под низким осенним небом казались еще кричащее. Кромвель, щурясь, достал из кармана плаща смятую пачку дешевых сигарет «Вепрь», чиркнул серной спичкой о чугунную ограду и затянулся, выпустив едкое облако дыма.

Казимир же замер у парапета, глядя на медленные воды. Его рука автоматически полезла во внутренний карман пиджака и извлекла изящную серебряную табакерку. Он щелкнул крышкой. Внутри лежали не сигареты, а несколько тонких, идеально скрученных папирос с позолоченным мундштуком. Но дело было не в них. На внутренней стороне крышки была выгравирована надпись: «Порядок в мыслях – порядок в деле. Г.&Р.». Он секунду смотрел на эти слова, на памятную вещь, переданную ему Греном при прощании. Затем, так и не прикоснувшись к табаку, он с тихим щелчком захлопнул табакерку и снова спрятал ее в карман. Некоторые вещи были важнее привычки.

Кромвель, сделав последнюю затяжку, щелчком отправил окурок в воды Канне. Тот, описав крошечную дымящуюся дугу, исчез в мутной воде. Старый сыщик надвинул на глаза потрепанные поля фетровой шляпы, и его фигура сразу приобрела оттенок мрачной театральности.

Он не сразу заговорил, давя в себе остатки кашля. А когда заговорил, его голос был неожиданно тихим, почти интимным, лишенным привычной хриплой бравады. Он обращался не в пространство, а прямо к Казимиру, хотя смотрел при этом куда-то вдаль, на проплывающую баржу.

– Ты ведь заметил, – начал Кромвель, и это прозвучало не как вопрос, а как констатация факта. – Заметил, что по этой красивой, старой реке давно уже не ходят лодки рыбаков. Ни парусов, ни весел. Только вот эти уродцы… – Он кивком указал на проходящий низко над водой рейсовый катер с громко тарахтящим мотором. – Запах… Чуешь? Не просто масло и уголь. Это «Тодиспор». Специфический выхлоп их двигателей. Как будто горелая пластмасса и озон.

Казимир, не отрываясь, смотрел на воду. Его лицо было непроницаемым маской, но глаза, сузившись, внимательно скользили по поверхности реки, отмечая неестественно маслянистые разводы и полное отсутствие жизни у берегов. Он кивнул, почти незаметно. Да, он заметил.

– Верх по течению, – Кромвель повернулся к нему, и в его взгляде мелькнуло что-то серьезное, почти отеческое. – Старые доки, порт №7. Его официально закрыли лет пять назад. Но по ночам там… живут. Туда тебе и нужно направляться. Не задавай лишних вопросов на берегу. Смотри и запоминай. Там есть один человек… механик. Зовут Степан. Скажешь, что от человека с табаком «Вепрь». Больше ничего.

Он замолчал, давая словам осесть в сознании.

–Как разузнаешь, что к чему, – пришел к выводу Кромвель, – расскажешь. Я зайду к тебе на следующей неделе. В понедельник. Рассчитываю на тебя, наследник.

Не дожидаясь ответа, он резко развернулся, полы его плаща взметнулись, и он быстрым шагом скрылся в узком, темном переулке между ярко-розовым и лимонно-желтым домами, словно тень, поглощенная другой тенью.

Казимир не шелохнулся. Он так и стоял, опершись о прохладный чугун парапета, его пальцы бессознательно сжимали в кармане гладкую поверхность табакерки. Он слушал, как ветер шелестит афишами на стене, как далеко гудят сирены, как неестественно громко булькает вода, подгоняемая винтами катеров.

Его взгляд, тяжелый и задумчивый, скользил по красивой, обманчивой глади Канне, а затем медленно пополз вверх по течению, туда, где за поворотом, за пеленой городского смога и пара, должны были находиться заброшенные доки. Место, откуда пахло горелой пластмассой, озоном и тайной. Понедельник казался внезапно очень далекой датой.

Отлично, погружаемся в ночные размышления детектива.

Тишина в офисе была иной, нежели днем. Днем ее нарушали отголоски жизни города – гудки, шаги, голоса. Ночью же воцарялась полная, густая тишина, нарушаемая лишь редким скрипом половиц и мерным тиканьем латунных часов на камине. Розенгразз зажигал свои огни, но здесь, в кабинете, царил полумрак, отгоняемый лишь светом настольной лампы с зеленым абажуром.

Казимир не спал. Сон был милостью, которую его разум отказывался принять. Он сидел за своим латунным столом, но теперь его идеальный порядок был нарушен. Перед ним лежали разложенные в веер газеты за последний месяц, несколько портовых бюллетеней и старая карта города. В центре этого беспорядка, как обвинитель на суде, лежала серебряная табакерка с ее многозначительной гравировкой.

Он взял ее в руки, снова щелкнул крышкой. «Порядок в мыслях – порядок в деле». Ирония этой фразы в данный момент была особенно горькой. Мыслей был хаос.

Что именно от меня хотят?

Вопрос вертелся в голове, как заевшая пластинка. Кромвель… старый лис. Он не просто просил разузнать о пропавшем грузе. Он вел свою игру. Его внезапная серьезность, этот тихий, почти конспиративный тон – это было не просто просьбой старого знакомого. Это было проверкой. Проверкой на прочность для «наследника». Грен и Рей оставили после себя не только офис, но и репутацию. И теперь Кромвель смотрел, стоит ли эта репутация чего-то.

Казимир откинулся на спинку кресла, закрыв глаза. Он мысленно прокручивал слова Кромвела, как сыщик на допросе прокручивает показания свидетеля.

«Запах "Тодиспор"».

Его пальцы сами потянулись к газетам. Он нашел небольшую заметку в разделе «Экономика»: «Корпорация "Тодиспор Индастриз" приобретает права на разработку заброшенных индустриальных зон в районе старого порта». Сухо, скучно, ничего не значаще. Но теперь эта заметка горела в его сознании, как сигнальный огонь.

«Порт №7. Официально закрыт».

Он развернул старую карту. Его палец нашел этот порт, затерянный в промышленных трущобах на изгибе Канне. Рядом с ним – несколько старых фабрик, обозначенных как «нефункционирующие». Идеальное место для того, чего не должно быть видно с парадных набережных.

«Скажешь, что от человека с табаком "Вепрь"».

Это был пароль. Простой, грубый, как и сам Кромвель. Но что стояло за ним? Доверие? Или ловушка?

Казимир открыл глаза. Его взгляд упал на потускневшую золотую надпись на стекле двери – «Грен & Рей». Эти люди годами жили в этом мире полуправд и теневых заказов. Они умели читать между строк, видеть истинные мотивы. Они оставили ему это наследство. И теперь призрак старого майора Кромвеля принес ему первую настоящую загадку.

Он чувствовал не восторг, а тяжелую, давящую ответственность. И странное, щемящее чувство – одиночество. Он был один в этом кабинете, с картами, газетами и призраками прошлого. От него ждали не просто выполнения поручения. От него ждали понимания. Понимания того, что это задание – лишь верхушка айсберга, первая ниточка в клубке, который мог привести куда угодно: к коррумпированным чиновникам, к могущественной корпорации «Тодиспор», к чему-то такому, о чем в «Розенграззской Газете» никогда не напишут.

Он с силой захлопнул табакерку. Звук был громким в ночной тишине, словно выстрел. Решение было принято. Он не будет ждать понедельника.

Он не будет просто «узнавать информацию».

Завтра он отправится в старые доки. Он посмотрит в глаза этому механику Степану. И он поймет, что за игра началась, и какую роль в ней отвел ему старый майор.

Он потушил лампу, погрузив комнату в полную тьму. Но за его закрытыми веками уже стояла картина: маслянистая вода, ржавые корпуса кораблей и запах – запах горелой пластмассы, озона и тайны. Бессонница отступила, уступив место холодной, выверенной решимости. Игра была принята.

Бессонная ночь отступила, уступая место бледному свету осеннего утра. На каминных часах пробило семь, их мелодичный, чуть печальный бой прозвучал в тишине кабинета как похоронный марш по ушедшей ночи. Казимир не ложился. Он провел эти часы в раздумьях, в работе с картами и в молчаливом противостоянии с собственными сомнениями. Тело просило отдыха, но воля была сильнее.

Он поднялся с кресла, его мышцы одеревенели от неподвижности. Небольшая кухня-ниша, примыкавшая к кабинету, встретила его прохладой. Завтрак был делом быстрым и утилитарным: ломоть черного хлеба, яйцо, сваренное вкрутую, стакан холодной воды. Еда как топливо, а не как удовольствие.

Затем он направился к гардеробной. Его выбор был лишен вариантов – он был предопределен. Чёрная рубашка из тонкой шерсти. Чёрные брюки с безупречными стрелками. Чёрный пиджак, сидящий как влитой. Чёрные, начищенные до зеркального блеска ботинки. И, наконец, завершающий штрих – чёрный фетровый котелок. Он не любил привлекать внимание. Черный цвет делал его тенью, частью интерьера, невидимкой. В таком виде он растворялся в толпе, в переулках, в сумерках. Он не просто одевался – он облачался в доспехи для предстоящего дня.

Позавтракав и превратившись в эту однотонную фигуру, он вышел на улицу. Воздух был свеж и колок, пахнувший выхлопами и рекой. Он не спеша прошел до небольшой кофейни «У Золотого Якоря», где уже витал знакомый, бодрящий аромат. Он молча кивнул хозяину, и тот, не спрашивая, налил в его дорожную фарфоровую чашку дымящийся черный кофе, добавив по привычке гостя струйку густых сливок из медного кувшина. Рядом Казимир взял свежий номер «Розенграззской Газеты».

Вернувшись в офис, он расстелил газету на столе, но читал не глазами, а словно сквозь нее. Чашка с кофе стояла нетронутой, парок медленно таял в прохладном воздухе. Его мысли были там, впереди – в порту №7.

«…тебе и нужно направляться…»

Слова Кромвела висели в воздухе. Но когда? Это был ключевой вопрос. Идти ночью, как подразумевалось? Ночь – друг преступности и тайных сделок. Она скрывает, но и таит в себе наибольшие опасности. Под покровом темноты его, незнакомца, могли не выслушать, а просто проверить на прочность.

Утро? Утро – время рабочих, суеты. В порту, даже заброшенном, могли быть люди. Легче затеряться, застать кого-то врасплох. Но утро слишком откровенно, слишком светло для таких дел.

Вечер… Сумерки. Время, когда границы между днем и ночью размыты. Когда тени длинны, а люди устали и менее бдительны. Это был золотой час для сыщика.

Он мысленно репетировал разговор.

«Степан? Меня прислал человек с табаком «Вепрь».

Коротко. Без эмоций. Пароль, а не просьба. Он представил себе механика – наверняка мужчину в летах, с руками, испачканными машинным маслом, с настороженным взглядом человека, живущего в тени закона. Что его заинтересует? Деньги? Угроза? Или просто уважение к тому, кто знает пароль?

Казимир отпил глоток кофе. Он остыл. Горьковатый, терпкий вкус прояснил сознание. Он посмотрел на часы. Было еще рано.

Решение созрело само собой. Он пойдет на закате. В тот самый час, когда яркий Розенгразз начинает надевать свои вечерние тени, а река Канне становится темной и незнакомой. У него был весь день, чтобы проверить кое-какие сведения в портовых архивах и прощупать обстановку вокруг доков. Подготовка – вот что отличало профессионала от искателя приключений.

Он отложил газету. Беспорядок на столе был снова приведен в идеальный порядок. Теперь он был готов.

Не к безрассудному рывку в темноту, а к выверенному, методичному шагу в сумерки. Игра начиналась.

Решение идти на закате принесло не покой, а новую порцию напряженного ожидания. До вечера оставалось несколько долгих часов, и Казимир знал – сидеть сложа руки значит позволить нервам взять верх. Ему нужна была работа. Рутинная, методичная, успокаивающая работа.

Он начал с карты. Разложив на столе подробный план района старого порта, добытый им еще в бытность помощником Грена, он часами изучал каждую улицу, каждый переулок, каждый запасной выход. Он мысленно проходил маршрутами, отмечая, где высокие заборы, откуда может быть обзор, где тупики. Он не просто собирался прийти – он собирался знать местность лучше, чем свои пять пальцев. Это успокаивало. Хаос неизвестности отступал перед выверенными линиями и условными обозначениями.

Затем наступила очередь «чрезвычайной ситуации». Он встал, подошел к старому, массивному сейфу, стоявшему в углу кабинета. Ручка была холодной. Он повернул комбинацию – не цифры, а дата его первого успешного дела с Греном и Реей. Защелка отозвалась глухим щелчком.

Внутри лежало не так много вещей. Несколько папок с пометкой «Архив. Закрыто». И на бархатном ложементе, в стороне от всего, лежал он.

Револьвер.

Не новомодный полуавтомат, а старый, тяжелый «Вепрь-6», изделие оружейников Розенграззского Арсенала. Массивная стальная рама, деревянные щечки рукояти, уже потемневшие от времени и пота ладоней. Он был солидным, надежным, как молоток. На нем лежала тонкая паутинка пыли.

Казимир взял его в руки. Вес был знакомым, почти утешительным. Он не испытывал к оружию любви или фетишизма. Для него это был всего лишь инструмент. Последний, самый веский аргумент в споре, который он надеялся никогда не применять.

Он принес на стол специальный кожаный чемоданчик с инструментами для чистки. Разложил все по порядку: стержень, ершик, ветошь, баночку с маслом. Ритуал начался.

Он нажал на фиксатор и откинул барабан. Механизм подался с тихим, хорошо смазанным щелчком. Его пальцы, длинные и ловкие, начали разбирать револьвер с отработанной, почти медитативной точностью. Каждая деталь вынималась, осматривалась и клалась на мягкую ткань.

Щелчок. Вынут стержень экстрактора.

Шорох. Отделена рамка.

Он взял ершик, обмакнул его в масло и начал прочищать каждую каморку барабана. Внутри была пыль, следы старой смазки. Он работал тщательно, без суеты. Мысли, крутившиеся вокруг порта, Кромвеля, таинственного груза, понемногу утихали, вытесненные простой, понятной задачей. Чистота. Порядок. Исправность.

Его взгляд упал на небольшую насечку на рамке, у курка. Не царапина, а именно насечка, сделанная рукой мастера. Инициалы «Г.Р.». Грен оставил ему этот револьвер. Со словами: «Надеюсь, он тебе не понадобится. Но если понадобится – не раздумывай».

Он вспомнил лицо Грена в тот день – усталое, но твердое. Это был не подарок. Это была передача ответственности. И сейчас, чистя это оружие, Казимир чувствовал тяжесть этой ответственности. Он был не просто детективом, расследующим дело. Он был наследником. И наследник должен быть готов ко всему.

Он собрал револьвер обратно. Механизм встал на место с идеальными, тугими щелчками. Он вложил в барабан шесть патронов – не больше, не меньше. Вращение барабана было плавным, беззвучным.

Он поднял оружие, прицелился в воображаемую точку на стене. Вес в руке был теперь знакомым и правильным. Не страх, а холодная, собранная готовность наполнила его. Он не хотел применять оружие. Но он был готов. И в этой готовности была сила.

Он аккуратно убрал «Вепрь» в кобуру под пиджаком. Тяжесть у бедра была непривычной, но знакомой. Он подошел к окну. Солнце уже клонилось к шпилям города, окрашивая небо в багровые и золотые тона. Скоро сумерки.

Он был готов. Не героем, идущим на подвиг, а ремесленником, взявшим в руки свой самый грубый, но необходимый инструмент. Он вышел из офиса, щелкнув замком. Впереди был порт №7, запах «Тодиспора» и человек по имени Степан.

Казимир повернул ключ в массивном замке, затем в другом, поменьше, и, наконец, щелкнул задвижкой. Его кабинет был заперт. Он потянул ручку на себя, проверяя – плотно. В голове промелькнула мысль, холодная и четкая: «Возвращаться буду не скоро. Может, и не вернусь». Он отогнал ее, как назойливую муху. Сомнениям здесь не было места.

Со спины ему было видно заднее колесо – покрышка спущена. «Имперский Сокол», модель 1913 года. Когда-то, в его юности, эта машина была воплощением мечты – блестящая, темно-синяя, с латунными фарами и громким клаксоном. Теперь это была старая рухлядь. Краска облезла, обнажив рыжие подтеки ржавчины. Латунь потускнела и покрылась зеленоватой патиной. На сиденье лежала пыль.

Он вздохнул. Звук вышел тихим, усталым. Не из-за машины, а из-за всего сразу. Из-за памяти, которое она символизировала – наследия, которое было одновременно и гордостью, и обузой. «Поедет ли она вообще?» – риторически спросил он себя. Рисковать было нельзя. Поломка где-то на полпути к порту, в незнакомом районе, была бы не просто неудобством, а смертельным приговором.

Он развернулся и твердым шагом пошел по мостовой. Пешком. На своих двоих. Это было надежнее.

Вечерний Розенгразз был иным существом, нежели дневной. Фонари, работавшие на энерго-кристаллах, зажигались, отбрасывая на яркие стены домов пульсирующие желтые круги. Витрины магазинов сияли, но за ними уже опускались железные шторы. Гул города менялся: деловой гомон сменялся веселым, беспокойным гулом тех, кто выходил в поисках развлечений. Воздух густел, в нем смешивались запахи жареных каштанов, духов, выхлопных газов и все того же озона.

Он зашел в знакомую закусочную «Медный шкив». Небольшое, душное помещение, заставленное столиками под медными столешницами. Он сел в углу, спиной к стене. Заказал черный кофе и тарелку горячей тушеной чечевицы с копченым беконом. Ел медленно, без удовольствия, но с осознанием необходимости. Еда – топливо. Кофе – средство не уснуть. Он чувствовал тяжесть бессонной ночи, давившую на веки, и горький напиток был его щитом против нее.

Он наблюдал за людьми. Докеры с натруженными руками, клерки с портфелями, подозрительные типы в дорогих, но безвкусных пальто. Никто не смотрел на него. Он был тенью, человеком в черном, растворяющимся в интерьере. Это было хорошо.

Оплатив счет, он снова вышел на улицу. Теперь он двигался целенаправленно, его шаги стали быстрее и увереннее. Яркие центральные кварталы сменялись более серыми, промышленными. Фасады домов здесь уже не красили в веселые цвета; они были цвета копоти и влажного камня. Воздух пропитался запахом мазута, ржавого металла и все тем же едким, химическим запахом «Тодиспора», который становился все сильнее.

Он шел вдоль канала, ответвлявшегося от Канне. Вода здесь была густой, почти неподвижной, с радужными масляными разводами. Мимо него, громко тарахтя, проезжали грузовики с опознавательными знаками корпорации «Тодиспор Индастриз» – стилизованная молния внутри шестерни.

И вот, за очередным поворотом, он увидел это.

Порт №7.

Высокие, проржавевшие ворота с обрывками колючей проволоки. За ними – гигантские, темные силуэты портовых кранов, застывших в неестественных позах, как скелеты доисторических чудовищ. Полуразрушенные причалы уходили в маслянистую, черную воду. В глубине территории тускло светились несколько окон – признаки жизни в этом царстве запустения. И над всем этим витал тот самый запах – горелой изоляции, озона и чего-то еще, сладковатого и неприятного.

Казимир остановился в тени огромного, брошенного склада. Его сердце билось ровно, но громко. Рука сама потянулась к карману, нащупав холодный металл табакерки. Он не открывал ее. Он просто смотрел.

Он был на месте. Игра начиналась по-настоящему.

Порт №7 был не просто заброшенным местом. Он был ловушкой, замершей в ожидании. Казимир прижался спиной к шершавой, холодной стене старого склада, его черная одежда сливалась с тенями. Глаза, привыкшие к полумраку, выхватывали детали, от которых кровь стыла в жилах.

Территорию патрулировали люди. Пятеро. Они двигались не как случайные сторожа или бомжи, занявшие руины. Их движения были выверенными, синхронными, как у военного наряда. Они обходили периметр, пересекались, их маршрут был продуманной системой, не оставлявшей слепых зон. Но самое жуткое были их лица. Вернее, их отсутствие. Каждое лицо скрывала гладкая, белая, безразличная маска. Без прорезей для рта, только узкие прорези для глаз, за которыми было ничего, кроме тьмы. Они были одинаковыми, безликими, как клоны, порожденные этим местом распада.

Корпорация, – пронеслось в голове у Казимира. Это была не банда мародеров. Это была частная охрана «Тодиспора». Действующая в заброшенном порту, куда официально никто не совался. Это говорило о многом. О деньгах. О власти. И о том, что скрывают здесь, было куда серьезнее, чем ворованный груз.

Мысли метались, пытаясь найти лазейку. Пройти незамеченным мимо этой слаженной системы было невозможно. Его черная одежда помогала в сумерках, но под прямым взглядом на освещенных участках он был бы как на ладони.

Нужно стать своим. Стать частью системы. Стать призраком среди призраков.

Его взгляд, отточенный, как бритва, начал сканировать ближайшие окрестности. Мусор, груды ржавого железа, разбитые ящики. Он искал что-то. Что-то, что даст ему ключ.

И он нашел.

В тени под развалинами конторки, почти полностью засыпанная обломками, лежала она. Белая маска. Одна из тех. Видимо, кто-то ее потерял или выбросил. Она была грязной, в пыли, с небольшой трещиной у виска, но целой.

Сердце Казимира заколотилось чаще, но не от страха, а от азарта. Это был шанс. Единственный.

Он подождал, пока патруль скроется за углом самого дальнего ангара. Движения были быстрыми и бесшумными. Он метнулся к куче мусора, схватил маску и так же стремительно вернулся в укрытие, прижимаясь к стене. Ладони вспотели. Он сжал грязный, холодный фарфор в руке.

И тут его накрыло волной отвращения. Надевать эту штуку… Это означало стать одним из них. Слиться с этим безликим злом. Это было осквернением. Он вспомнил свои принципы, свой порядок, свою индивидуальность. Все это сейчас приходилось принести в жертву.

Он вздохнул, и в этом вздохе была вся тяжесть выбора. Затем, с решимостью, рожденной из необходимости, он поднес маску к лицу. Холодный, неживой материал прикоснулся к коже. Запах пыли, чужого пота и чего-то химического ударил в ноздри. Мир сузился до двух узких щелей. Дышать стало тяжелее. Звуки извне стали приглушенными, его собственное дыхание оглушительно зазвучало у него в голове.

Он посмотрел на свои руки в черных перчатках. Теперь он был таким же, как они. Безликой единицей в системе охраны. Призраком.

Сделав еще один глубокий, давящий вдох внутри маски, он шагнул из тени и направился вглубь порта. Его походка изменилась – стала более размеренной, механической, в подражание тем, кого он видел. Он был больше не Казимиром, детективом. Он был Белой Маской. И ему предстояло найти Степана в этом царстве безумия.

Казимир подошел к зияющему провалу в стене, который когда-то был дверью в главный портовый ангар. Сердце его билось гулко и глухо, отдаваясь в ушах под маской. Он ожидал увидеть нечто вроде казармы – строгий порядок, молчаливых часовых. То, что открылось его глазам, заставило его на секунду замереть в чистом, немом изумлении.

Внутри царил хаос, кипящий жизнью.

Гигантское пространство ангара было похоже на муравейник, освещенный тусклым, мерцающим светом газовых рожков и люминесцентных шаров, висящих на оголенных проводах. Повсюду сновали люди – докеры в промасленных робах, торговцы в дорогих, но потрепанных пальто, женщины с пустыми глазами и яркой краской на губах.

Воздух был густым и тяжелым, пахнущим табачным дымом, дешевым самогоном, жареным мясом и все тем же едким «Тодиспором».

И среди этой толпы, как хищники в стаде, двигались они – Белые Маски. Но они не были настороже. Они были своими. Один из них, прислонившись к стойке импровизированного бара, о чем-то оживленно беседовал с парнем, тащившим ящик с патронами. Другой, расстегнув форменный мундир, с аппетитом уплетал сосиску с лотка уличного торговца. Третий грубо похлопывал по плечу рабочего, и оба громко смеялись над какой-то шуткой.

Черт побери, – мысленно выругался Казимир, чувствуя, как у него подкашиваются ноги. Это не охрана. Это… местные царьки. Полиция этого дна.

Он понял свою ошибку. Снаружи они патрулировали границу, держали периметр. Здесь же, внутри, они были хозяевами положения. Они не скрывались – они демонстрировали свою власть. Их маски были не для конспирации, а для устрашения и единообразия. Они были брендом. Знаком, что здесь правят они.

Его собственная маска, грязная и с трещиной, из защитной окраски вдруг превратилась в смертельную ловушку. Если он сейчас пойдет, его сразу заметят. Новое лицо в своей же стае. Чужака вычислить мгновенно.

Адреналин ударил в голову, заставив мысли метаться с бешеной скоростью. Успокойся. Дыши. Наблюдай.

Он отступил назад, вглубь разрушенного пристройки, сливаясь с грудами тенистого хлама. Его глаза, сузившиеся за прорезями маски, превратились в холодные сканеры. Он изучал их. Не как стражей, а как племя со своими ритуалами.

Он заметил детали, упущенные с первого взгляда:

· Походка. Они ходили не просто так. Их шаг был тяжелым, с пятки, с легкой раскачкой. Уверенным, почти наглым. Они уступали дорогу только друг другу.

· Жесты. Резкие, широкие. Указывали пальцем, а не кивком. Хлопали по спинам, отталкивали тех, кто мешал, без лишних слов.

· Патрули. Даже внутри они двигались по определенным маршрутам, пересекая ангар по диагонали, заглядывая в боксы. Не хаотично, а по невидимой, но четкой сетке.

· Звук. Их голоса из-под масок были приглушенными, но низкими, с характерной хрипотцой. Они перекрикивали шум, не повышая тона, а как бы надавливая.

Хорошо, – подумал Казимир, и его собственное тело начало меняться. Плечи расправились, но не от уверенности, а от напускной бравады. Спина выпрямилась, походка стала тяжелее, с носка на пятку. Он сжал кулаки, чтобы придать рукам грубоватую готовность к действию.

Он больше не пытался скрыться. Он должен был имитировать. Стать волком в волчьей стае. Его цель была не в том, чтобы быть невидимкой, а в том, чтобы его присутствие не вызывало вопросов. Он должен был выглядеть так, будто ему здесь самое место.

Сделав последний, глубокий вдох, пропахший пылью и страхом, он шагнул из тени и вошел в кипящий котел ангара. Его ноги сами понесли его по тому самому диагональному маршруту, который он подсмотрел. Он смотрел не по сторонам, а прямо перед собой, сквозь людей, как будто все они были пустым местом. Кто-то из рабочих, не глядя, шагнул ему под ноги – Казимир грубо оттолкнул его плечом, не сбавляя шага, как это сделал бы любой Маска. Мужик что-то буркнул, но, подняв голову и увидев белую маску, тут же отполз в сторону, бормоча извинения.

Сердце колотилось где-то в горле, но внешне он был просто еще одним безликим надзирателем в этом аду. Первый барьер был пройден. Он был внутри системы. Теперь нужно было найти Степана, не раскрыв себя. Охота началась по-настоящему.

Казимир двигался сквозь толпу, вживаясь в роль, как вдруг его путь преградила еще одна Белая Маска. Она остановилась прямо перед ним, блокируя проход между двумя грудами ящиков. Казимир замер, готовясь к худшему – к окрику, к проверке, к свистку, созывающему остальных.

Но ничего этого не произошло.

Маска наклонила голову, и из-под нее прозвучал спокойный, даже дружелюбный голос, слегка приглушенный фарфором:

–Эй, браток, не видел, куда Старый Хромой подевался? Смена у него кончилась, а отчет по патронам не сдал.

Казимира будто окатили ледяной водой. Добрые? Они вели себя не как надзиратели, а как… коллеги. Как часть одного механизма. Это было в тысячу раз страшнее. Зло, ряженное в добродушие, размывало все его представления. Его мозг, настроенный на сопротивление и скрытность, на секунду завис в полном ступоре.

Какого черта?.. – пронеслось в голове хаотичной, испуганной мыслью. Они что, тут все за свободу, равенство и братство под этими дурацкими масками?

Пауза затягивалась. Вторая Маска ждала. В ее позе не было агрессии, лишь ожидание. Но эта пауза сама по себе могла его выдать. Нужно было реагировать. Сейчас.

Казимир резко кашлянул в кулак, меняя голос на более низкий и хриплый, махнул рукой в случайном направлении – вглубь ангара.

–Вон там, у конвейера, кого-то тормошил, – выдавил он, надеясь, что это прокатит.

Маска кивнула.

–Понял, спасибо. Нелегкая эта работа, всех не упомнишь.

И она пошла дальше, растворившись в толпе.

Казимир прислонился к ящику, чувствуя, как дрожь пробегает по всему телу. Рука сама потянулась к кобуре, но он силой воли заставил ее опуститься. Эта… нормальность была самым жутким, с чем он столкнулся. Он был готов к погоне, к перестрелке, но не к этому сюрреалистическому спектаклю.

Он заставил себя дышать глубже, снова сканируя пространство. И тут его взгляд, острый как бритва, выхватил фигуру в дальнем конце ангара, у самого края причала, где стоял ржавый, закопченный пароходик. Мужик в засаленной телогрейке, с бородой клинышком, ловко орудуя ломом, вскрывал ящик. Его движения были точными, профессиональными. Механик. Степан.

Цель была видна. Но добраться до нее было все равно что пытаться пересечь минное поле. Прямо перед ним, образуя невидимый барьер, стояла та самая Маска, с которой он только что говорил. Она задержалась, наблюдая за разгрузкой.

Мысли Казимира метались, как пойманная в клетку птица. Подойти к Степану сейчас – значит привлечь к нему внимание. Маска обязательно заметит и, возможно, заинтересуется, зачем один из ее коллег общается с простым рабочим. Любое неверное движение – провал.

Нужно отвлечь ее. Но как? Свистнуть, поднять тревогу? Самоубийство. Устроить драку? То же самое. Он был в ловушке, заложником собственной маскировки.

И тут его взгляд упал на пару рабочих, которые несли длинную, тяжелую металлическую балку. Они шли как раз в сторону той Маски. Идея, отчаянная и безумная, родилась мгновенно.

Казимир, не меняя позы, сделал едва заметный, но резкий подсекающий жест ногой, подставив каблук под ногу одного из рабочих. Тот, не ожидая подвоха, споткнулся с громким ругательством. Его напарник не удержал балку. Раздался оглушительный лязг, когда несколько сотен килограммов металла рухнули на бетонный пол в метре от Белой Маски.

Все вокруг вздрогнули. Маска резко обернулась на шум. Рабочие засуетились, начали кричать друг на друга. На несколько секунд она оказалась в эпицентре маленького хаоса.

Этой секунды Казимиру хватило.

Не меняя выражения под маской, он резко свернул, проскользнул за спины зевак, и быстрыми, но не суетливыми шагами направился не прямо к Степану, а в обход, вдоль стены, как будто выполнял свой собственный патрульный маршрут. Его сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот разорвет грудную клетку. Он не смотрел на Маску. Он смотрел только на цель. Каждый шаг отдавался в его ушах громоподобным стуком. Он был на волоске от провала, и он знал это. Но другого выхода не было.

Казимир, используя замешательство, подошел к Степану вплотную. Тот, не отрываясь от ящика, лишь боковым зрением заметил белую маску и напрягся, движения его стали резче.

– Эй, механик, – бросил Казимир, стараясь, чтобы голос звучал нейтрально, но властно.

Степан медленно выпрямился, с опаской глядя на безликий фарфор. В его глазах читалась усталая покорность.

– Слушаю, товарищ стражник.

Казимир наклонился чуть ближе, понизив голос до шепота, который едва ли был слышен даже в шаге от них.

– Степан? Меня прислал человек с табаком «Вепрь».

Глаза механика расширились. Он резко, почти незаметно кивнул, но в них мелькнула не надежда, а тревога. Он тут же потупил взгляд, делая вид, что поправляет перчатки.

И в этот момент из-за угла груды ящиков вышла еще одна Белая Маска. Та самая, с которой Казимир говорил минуту назад. Она остановилась в двух шагах, ее поза была расслабленной, но внимание было приковано к ним.

Вот же сука, – яростно, беззвучно выругался про себя Казимир. Конец. Сейчас начнется.

– Степан, – раздался спокойный голос из-под новой маски. – Иди, разгружай. Товарищ из охраны, наверное, просто интересуется, все ли в порядке.

Механик, не говоря ни слова, кивнул и поспешно ретировался к пароходику, делая вид, что ничего не произошло.

Казимир замер, готовясь к худшему. Его правая рука непроизвольно сжалась, готовясь к удару или к тому, чтобы рвануть кобуру. Он был в ловушке.

Но Маска не свистнула и не позвала подмогу. Она повернулась к Казимиру, и ее голос прозвучал тихо, почти интимно, так, чтобы слышал только он:

– Расслабься, наследник. «Человек с табаком «Вепрь»» – это для мелких сошек. Для таких, как Степан. А для тех, кто посерьезнее… у меня другое прозвище.

Казимир почувствовал, как у него перехватило дыхание. Он сглотнул ком в горле, его мозг лихорадочно работал. Она? Это женщина? И она знает, кто я?

Рисковать было нечем. Положение было либо абсолютно провальным, либо… это был тот самый контакт.

– И какое же? – выдавил он, не меняя позы, но его голос потерял нарочитую хрипотцу.

– Меня здесь зовут «Сова», – последовал ответ. – А теперь пройдемся. У нас мало времени. Твое появление здесь, даже под такой… кривой личиной, – она едва заметно кивнула на его маску с трещиной, – означает, что Кромвель решил вскрывать этот нарыв. Или просто бросил тебя в пасть к волкам, чтобы посмотреть, выживешь ли.

Она тронулась с места, и Казимир, все еще оглушенный, машинально пошел рядом. Они двигались по краю ангара, два стража в масках, чья беседа со стороны выглядела бы как служебный разговор.

– Что здесь происходит? – спросил Казимир, нащупывая почву. – И при чем тут «Тодиспор»?

– «Тодиспор»? – Сова тихо фыркнула. – Это просто вывеска. Красивая упаковка для того, что здесь на самом деле творят. Они не просто воруют грузы. Они их… перерабатывают. Берут старые артефакты, технологии со времен Разлома, и пытаются их воссоздать. Получается нечто… нестабильное. Опасливое.

– Какой груз искал Кромвель? – Казимир перешел к сути.

– Ящик. С маркировкой «К-9». Говорят, внутри был не просто хлам, а активное ядро. Источник энергии. Если они заставят его работать… – она оборвала и резко остановилась, повернувшись к нему. Щелочки ее маски были направлены прямо на него. – Слушай внимательно, наследник. Твое расследование кончилось. Ты нашел то, что искал – меня. Тебе нужно передать Кромвелю одно: «Гнездо Совы опустело. Птенцы летят на восток». Запомнил?

– «Гнездо Совы опустело. Птенцы летят на восток», – автоматически повторил Казимир. – Что это значит?

– Он поймет. А теперь уходи. Пока живой. Через старый угольный бункер, за третьим краном. Там есть лаз в канализационный сток. Он выведет тебя за пределы порта.

– А ты?

– Мое место здесь. Пока еще. – В ее голосе послышалась усталая улыбка. – И смени, черт побери, эту маску. На тебя уже косятся.

Она резко развернулась и ушла, растворившись в толпе, оставив Казимира наедине с вихрем новых вопросов и леденящим душу осознанием: он был не охотником, а пешкой в игре, правил которой он не знал. Но теперь у него было сообщение. И путь на свободу.

Дверь в кабинет щелкнула с тихим, усталым звуком. Казимир запер ее на все замки, повернулся спиной и прислонился к холодному дереву. Только сейчас, в полной, гнетущей тишине своего убежища, он позволил себе выдохнуть. Длинный, сдавленный стон, в котором смешались усталость, напряжение и ярость.

Он сдернул с головы проклятую белую маску и швырнул ее через весь кабинет. Она ударилась о стену с сухим треском и упала за книжный шкаф.

«К черту этот цирк», – прошипел он в пустоту.

Его пальцы дрожали. Он подошел к столу, не включая свет, и налил в стакан виски. Не кофе. Не воду. Именно виски. Он залпом опрокинул его. Острая жидкость обожгла горло, но не принесла ни капли облегчения. Только физиологический шок.