Замки на цепях бесплатное чтение

ПЕТРОВА Венера Николаевна – поэт, прозаик, публицист, член международного сообщества писательских союзов с 1995 года, Союза журналистов России с 2008 года, автор 23 книг, лауреат республиканских литературных премий, известная современная якутская писательница.

Венера Петрова начинала свою творческую деятельность с поэзии, как просто ВЕНЕРА. Жанровый диапазон её творчества всё время обновляется: комедии, научная фантастика, детективы, любовные романы, эссе, мемуары, драмы, киносценарии. На данный момент пишет только на русском языке. С её произведениями можно ознакомиться на таких ресурсах, как «Проза.ру», «Фабула» и в Живом журнале.

Эти мемуары основаны на воспоминаниях автора, но некоторые детали могли быть изменены для лучшего повествования или объяснения. Они отражают собственные переживания и мысли автора; нужно помнить, что у других могут быть иные версии или интерпретации обсуждаемых событий. В целях сохранения конфиденциальности некоторые лица появляются под изменёнными именами и с изменёнными идентификационными атрибутами. Это сугубо личные видения автора. Он ни к чему не призывает, и всё описываемое в повествовании не является примером для подражания.

Моим дорогим родителям Марии Фёдоровой и Николаю Петрову, горячо любимой дочери Марине Алексеевой и дяде Семёну Петрову в знак любви и благодарности…

«Как обидно – чудным даром,

Божьим даром обладать,

Зная, что растратишь даром

Золотую благодать.

И не только зря растратишь,

Жемчуг свиньям раздаря,

Но ещё к нему доплатишь

Жизнь, погубленную зря».

Георгий ИВАНОВ.

(Скольжение по тонкому льду. Дубль 5. Тут лёд и треснул…)

В расчёте с собственной судьбой

«Мир останется лживым,

Мир останется вечным,

Может быть, постижимым,

Но всё-таки бесконечным.

И, значит, не будет толка

От веры в себя да в Бога.

…И, значит, остались только

Иллюзия и дорога».

Иосиф БРОДСКИЙ.

Точка невозврата

19 февраля 2025 года. Нормальные люди или шьют, или вяжут, или на успокоительных, а я штампую книги. Свои. О которых давным-давно забыла. Осталось доделать шестую. С этой последней придётся повозиться, ибо надо не просто редактировать с высоты сегодняшнего дня, а ещё и переводить.

Итак, мы там, где нас не должно быть. В параллельной реальности, которая нас вроде не касается. Но кто даст гарантию, что твоя «нормальная» реальность тебя не выплюнет, не выставит. Судорожно хватаешься за УК? Не смеши мои тапки, не всё так однозначно. Сегодня ты герой, может, только перед самим собой, а завтра уже изгой. И я в самом начале. Есть, чем себя занять в это смутное время. Потом чем-то другим займусь, скучать не придётся.

Другие книги довела до ума за два-три дня, жаль, что не за две-три недели. Та, что писалась так долго и нудно, отодвинута в сторону, ибо писать можно два-три года, и то для меня это стресс, но не более трёх лет, это точно. Ты начинаешь повторяться, спотыкаться о каждое слово. Пусть дозревает, а вдруг наступит время, когда мне захочется и ею заняться, чтоб отвлечься от чего-то худшего.

Горизонт событий потихоньку передвигает и горизонт планирования. Жить одним днём противоестественно! Пить всё время успокоительные чревато. Шить, вязать бесконечно нереально. Как-то, незаметно для себя, мы оказались в такой реальности, когда программа «12 шагов» для зависимых стала универсальной методичкой для выживания. Это, когда ты отвечаешь за себя только в пределах дня. Сегодня ты не в употреблении – большего и не требуется. День прожил и слава богу. О дне завтрашнем подумаем завтра. Массовая зависимость от всего токсичного, что окружает нас. Никакой кокон, тем более, рукоделие, не спасут нас от нас самих. Кто думает, что у него-то нет зависимости, всё равно страдает от со зависимости. Все мы в одной упряжке.

Вначале вырвалась из плена одного дня. Стала хоть как-то планировать свою жизнь на неделю вперёд. Затем вышла на новый уровень – начертила план на месяц, затем на два-три месяца. До 30 октября 2025 года (запоминаем дату!) я занята под завязку, это точно. С 31 октября 2025 года можно будет мыслить другими категориями. Если оно наступит…

Кто-то и не заметит, или делает вид, что не заметил – отлежавшись в запое, подвинув мир подальше. Кто в пузыре образном прячет себя самого, кто в пузыре буквальном находит забытье. Пьяный проспится, дурак – никогда.

Молчание – золото, по ходу, я скоро стану золотым изваянием. Золото не ржавеет, без срока годности. Все мои не сказанные вслух слова, не выраженные мысли озолотят меня хотя бы образно.

Пока полмира переобувается в воздухе, выкидывая такие кульбиты, что акробаты на земле, мягко говоря, в шоке, опять начинаю сомневаться. Сомнение само надо ставить под сомнение. Надёжно себя прятать за ворохом слов, лишь изредка оставляя закладки между строк. Быть в отрицании, отрицая само отрицание.

«Самый страшный враг – это наше сомнение. Из-за него мы теряем то, что могли бы получить, но даже не попробовали». Никогда не поздно работать над собой.

Один на поле не воин, но таковых, как я, может, и немало. «Каждый должен смотреть на себя так, будто от него зависит весь мир. Мир находится в состоянии равновесия, и один поступок одного-единственного человека перевешивает всё в ту или другую сторону». Работаем дальше. Хотя бы над собой…

Цитата дня: «Убей в себе хорошего человека». «Это будет самое лучшее и простое, чем человек поможет самому себе в любой момент жизни. Хороший человек – самая худшая из масок, которая заставляет вас прогибаться под всех и себя». И: «Что вы принимали сегодня? Желаемое за действительное…». Раз действительное нас не устраивает, оно нас самих отвергает, желаемое – самое то. Его никто не отнимет, не поменяет в два счёта.

Сегодня меня успокаивал Николай Булгаков, который о себе заявляет миру, как «обычный, живой и не идеальный человек». И который утверждает, что «ничего нет более сложного, чем самое простое».

Без скриншота

Надеялась писать от случая к случаю, как многие другие, откладывая в долгий ящик, но что-то внутри меня подсказывает, этого «потом» становится всё меньше и меньше, может, его и вовсе не быть. Лучше писать впрок, в стол, ибо вместо долгого ящика сам сыграешь в ящик.

Это «что-то» упорно проявляется в снах, которые иногда явственнее самой яви, когда сплю без звукового сопровождения, ибо нытьё спикеров начинает надоедать. Сегодня во сне пыталась «скриншотить» саму суть сна, ибо это было настолько важно, что не использовать ЭТО было бы недопустимой ошибкой. Не видения, а готовые страницы привиделись мне вот буквально час назад. Пока кофе, новости по минимуму – воображаемый «скриншот» испарился. Во сне не было опции «сохранить», а жаль. Да что жалеть, если в жизни такая опция отсутствует во всём. Всё исчезает без следа, абсолютно всё. Рада, что дозрела до стадии принятия. Приняла, да не совсем смирилась с этим, если продолжаю писать. По меткам ли собственной судьбы, на злобу дня или по мотивам исчезающих «окон» моего воображения будет сие повествование, покажет само повествование. Я начинаю писать новую вещь в надежде «… узнать нечто новое от самого себя» (Михаил Эпштейн). Вдруг при этом приоткроется завеса будущего? Но к самой завесе приведёт только прошлое. «Жить нужно, глядя вперёд, но понять жизнь можно, только оглянувшись назад» (Сёрен Кьеркегор).

Желание писать дальше заставляет не шевелить мозгами в усиленном режиме, а поработать пальчиками, вернее, руками впрок, чтоб высвободить себе лишнее время, сама пока не знаю, для чего именно.

«Жизнь человека – не разбросанные обрывки бумаги. Она закрытый, тщательно сброшюрованный дневник». Это слова, некогда мной любимого, Кобо Абэ. Некогда – ибо любить вечно невозможно. Я бы, может, вновь его полюбила, если бы читала. Но тратить драгоценное оставшееся время на чтение когда-то уже прочтённого, непозволительная роскошь. Любила, значит, было, за что. За всю жизнь я и так обросла легендами, в некоторые из них сама готова поверить. Так этого, оказалось, мало – с некоторых пор решила расчехлить почти зашифрованные дневники. Жизнь моя – не только разбросанные обрывки бумаги, а один сплошной текст в открытом доступе. Хотя сейчас мало кто шифруется. Вся наша жизнь в постах и сториз. Выглаженная, вылизанная до невозможности, насколько позволяет фильтр. Отныне в ней нет никаких шероховатостей, неровностей. Один единый обезличенный поток, который отвергает меня, как случайное недоразумение.

Как оно пойдёт, что именно войдёт, покажет… сама вещь. Куда она – туда и я. Искажая одну цитату, могу сказать одно, я – не совесть времени, «которое её не имело». Человек я далеко не совестливый. Но на фоне бессовестности кажусь чуток совестливой, чему не очень рада, ибо это чревато. Время тут ни при чём, понятие «совесть» придумали сами люди, они же от неё отреклись. Время бесценно без привязки ко всему остальному, как и жизнь, ибо она дар свыше или откуда ещё, другой не будет. Потому живём дальше, как можно, дольше, значит, писать можно будет больше. «Иногда нужно умолкнуть, чтобы быть услышанным». Я и так молчу. О том, чтобы быть услышанной хотя бы понятой, и не мечтаю.

Корни в земле, голова в небе

Помнится, каталась по тонкому льду в поисках источника зла. Лёд треснул, и я провалилась под воду. «Чтобы добраться до истоков, надо плыть против течения» (Станислав Ежи Лец). Если течения нет, если это застоявшаяся вода, омут, болото? Если некуда плыть, остаётся только тонуть, чтоб нащупать дно. Там, говорят, тоже интересно.

«Мир, должно быть, имеет форму пирамиды, так как самая большая его часть – дно». Не потому ли в последней, или, как сейчас принято говорить, крайней книге, которую пришлось в срочном порядке перевести, использовала образ пирамиды? «Каждый, однажды посетивший эту грешную землю, оставляет свой камень, который при жизни был порой непосильной ношей, для некоей пирамиды – бессмысленного строения, стремящегося ввысь. Если вынуть хоть один камень из строения, может рухнуть вся конструкция. Неволя – тот каркас, без которого пирамида рухнет. Отсутствие свободы – гарантия жизни, залог гармонии». Это я цитирую саму себя, ибо скромность не в почёте. Но при этом и не думала о размере дна этой самой пирамиды. Теперь же буду знать.

При этом всём искала корень Зла. Только вот, чтобы добраться до этих корней, нужно прежде пробить дно. С таких глубин, обычно, не возвращаются… Бог с ними, корнями. Как говорится, корни в земле, голова в небе. В пустыне в одиночку не выжить. Любое дерево – это оазис жизни, каркас, кров и всё остальное. Мы сами – дети этого самого Зла. Оно в нас, и исчезнет только вместе с нами. Голова в небе… До неба далеко, но не стоит из-за этого пробивать ею дно. «Героизм – это когда ты остаёшься человеком, несмотря на все обстоятельства. Когда ты живёшь в мире, который тебе не нравится, и продолжаешь что-то делать, несмотря на всю эту боль». Стать героем хотя бы в своих глазах, оказалось, проще простого. Можно жить с ясной головой, своей, а не чужой, и будет вам счастье.

Бумерангов на всех не хватает

С тем, что я обросла легендами, давно смирилась. Как говорится, пусть говорят, лишь бы говорили. Старые легенды приелись, благо, появляются новые. Было бы это с моей подачи, я бы молчала в тряпочку. И происходило бы в своём кругу, среди особей моего поколения или близких по возрасту, было бы не столь удивительно. Но фишка в том, что мной бравируют те, кто мне в сыновья годятся. Я бы даже сейчас постеснялась вслух признаться, что у меня есть или был поклонник преклонного возраста. То, что молодой чел хвастается тем, что я его любовница, не в прошлом, а здесь и сейчас, уму непостижимо! Зачем это ему, что он от этого имеет, непонятно. Будем считать, что он латентный извращенец или ему сверстницы не дают. Не дают, так ты выдумай, что дают, тогда точно дадут. Я-то не подам даже руки, вдруг его грехи заразны?

В моём собственном арсенале грехов полно, но до убийства я ещё не доросла. Предлагали пару раз, но ума хватило отказаться. Ладно, он убил, так за него другой сел и надолго. Вот кого должна совесть мучить, и он должен всем богам поклоны бить за то, что пронесло, а не нести всякую чушь. Чужая душа потёмки. Кто знает, может, он и страдает приступами безумия от осознания тяжести содеянного, потому и пьёт часто, чтоб залить чужое горе. Может, он умом тронулся окончательно и бесповоротно? Да уж, мечтать не вредно. Это меня считают безумной, а про него молчок. Как будто, так и надо было, ведь кому-то на роду было написано умереть от деяний конкретно этого чела. Я, конечно, не прокурор, меня при этом не было. Но не выдумала же на пустом месте, раз был труп. Не мучает его совесть, ибо ничего не помнит – ни он сам, ни тот другой. Синька она такая – после неё или дети появляются, иногда и трупы обнаруживаются.

Другой чел утверждает, что единственное самое большое сожаление у него в жизни – это то, что когда-то не решился совершить подлость, тем самым подвёл команду. Это равноценно тому, чтобы я вдруг стала жалеть, что не помогла столько-то лет назад одной даме, с которой случайно сошлись, совершить акт возмездия. В какой-то момент она меня пыталась подговорить задушить подушкой пьяного мужа. Там, конечно, присутствовала та же синька. Баба она была бойкая, бывалая, бывшая сильно в употреблении, почему бы самой это не сделать? Наверное, сомневалась в силе своих рук. Нет, скорее, рассчитывала, в случае чего, на меня всё спихнуть. Моя однокурсница как-то написала, зачем я про одного чела написала, что он троих замочил, в таких делах нет срока давности, могут привлечь его за это и сейчас. Во-первых, деталь эта была использована в художественном произведении, во-вторых, прототип это выдумал, похвастался тем, чего не было. К тому же он недавно умер. Так тот, кого жаждала задушить дама, тоже умер, вскоре после той ночи. Её при этом не было, это точно. Выходит, она его не убила, ибо час его ещё не пробил. И зачем мараться, если бумеранг без нас прилетит, куда надо и когда надо. Хотя он умер при весьма странных обстоятельствах – без свидетелей, как утверждается. Бумеранг задушил, не подушка. Сказали, сердце остановилось, и все дела. Причина большинства смертей в двух вариантах – или сердце остановилось, как правило, из-за синьки, или острая сердечная недостаточность, особенно, если человек пожилой, достаточно поживший, что можно не заворачиваться насчёт трудновыговариваемых диагнозов. Бог сам прибрал, а баба захотела поторопить события, хорошо, что не решилась. Тут вспомнила, с чего это мы с ней сошлись. Я залетела от её бывшего мужа, вот мы его и обсуждали в ту ночь. Муженёк, видать, заподозрил недоброе, и гонялся за нами с ножом, да вскоре отрубился. Ладно, меня чуток пырнул, ей-то приходилось делить с этим уродом постель, жить под одной крышей 24/7. Бумеранг долго летел и сделал своё чёрное дело. В небесной канцелярии решили покончить с ним или баба та прокляла, этого я не знаю, да и знать не желаю.

Что-то на пустом месте возбудилась, и занесло куда-то, не туда, да ладно. Мне стуканули, что некоторые боятся читать мои так называемые мемуары. Легенды в моём изложении им не по нутру, а обсуждать за спиной – это пожалуйста. Да их легенды рядом не стояли с правдой жизни, до которой я ещё не дошла. Скорее, они не за психику свою боятся, а за себя любимого беспокоятся. Вдруг их задела, ведь слов из песни не выкинешь. Я же не в вакууме жила все эти годы. Это сейчас стараюсь ни с кем не контактировать, уже боясь за свою собственную психику, ибо то говно, что у них в головах похуже всех невинных шалостей, чем была полна моя жизнь.

Но факт того, что я не сплю даже в старости с возможными убийцами, новоиспечёнными ублюдками, ничем мне, увы, не доказать. Это из той же оперы, когда мою дочь, у которой месячные ещё не начались, оклеветали учителя, завучи, или как там их, мол, она беременная, и ездила со мной делать аборт. Интересно, какой идиот будет делать аборт целочке 12 лет? В том, что она так и не успела обрасти легендами, виноваты и они. Видит бог, у них совесть не мучает. Бумерангов на всех не хватает, а жаль.

Хамелеоны и те в шоке

Никто не знает, сколько ещё нам быть в таком подвешенном состоянии. Стадия лихорадочного поиска опоры в чём-то (уже не в ком-то, это бесполезно) плавно переходит в стадию принятия, смирения, которая подозрительно похожа на апатию.

Иллюзия у каждого своя, а без неё уже никак. У меня с этим проблем нет, ибо большую часть жизни пребываю в ней. Меня дурить не надо, сама в состоянии на пустом месте соорудить фабрику троллей. Но я предпочитаю закрытый иллюзион, где могу крутить кино по своему вкусу, по степени извращения для одного зрителя – самого себя. Куда деть правду жизни? Она уж точно никому не нужна, а мне самой она надоела. С ней неприятно, некомфортно. Она токсична и опасна. Замуровать её навсегда, хранить в банке из-под монпансье, воображая, что она и есть бункер? Или она всё же пригодится, если подать под правильным соусом, когда поменяют втихаря меню?

Опираться можно на слова, высказывания тех, кому за это уже не прилетит. Григорий Померанц, например, призывал созерцать: «Поворот может дать только открытие ценности созерцания, паузы созерцания в делах, в диалогах и дискуссиях, в развитии мысли». Искать опоры в вечном: «Культура, не нашедшая опоры в вечном, падёт под напором перемен. Школы могут и должны учить паузе созерцания: через искусство, через литературу. Со временем – используя телевидение, если оно повернётся к величайшей проблеме века». «С самого раннего детства можно воспитывать понимание радости, которую дает созерцание. И это подготовит людей к переоценке ценностей, к переходу от инерции неограниченного расширения техногенного мира к цивилизации созерцания, духовного роста и равновесия с природой». Пока мы в суете, этого не будет. Но можно же и себя созерцать, медитируя перед зеркалом. Быть в ладу с самим собой уже прогресс. Меняться, подстраиваться под остальной мир надо, но в меру. Хамелеоны и те в шоке, за миром этим не угнаться. «Когда ты видишь, что человек заблуждается, не гневайся на него: пойми, что нельзя нарочно заблуждаться. Никто не может хотеть, чтобы рассудок его затемнялся. Заблуждающийся – тот, кто искренно принимает ложь за истину. Но бывает и так, что люди не заблуждаются, а нарочно не принимают истины даже тогда, когда она раскрыта перед ними до полной очевидности. Они не принимают её не потому, что не могут понять её, а потому, что она обличает их злые дела, отнимает у них оправдание их пороков. Эти люди также заслуживают не гнева, а сострадания, потому что они больны не телом, а душою» (Эпиктет). Уйми свой гнев, уйди в себя и будь, что будет.

За фасадом. Три версии нас

В очередной раз обнулилась. Потому у меня ломка. Вены резать не буду, но немного не в себе.

Закладки класть, больше некуда. Придётся прямым текстом с собой и со всем миром, пока кляпа во рту нет. Надо помнить о законе Гамперсона, по которому вероятность получения желаемого результата находится в обратной зависимости от силы желания. Чем больше мы усилий к чему-то прилагаем, чем сильнее чего-то хотим, тем меньше вероятность получения желаемого. То есть, чтобы получить желаемый результат, необходимо перестать сильно хотеть, ждать, что сейчас всё исполнится, не цепляться за свою мечту или желание. «Нужно желать, но идти дальше, не зацикливаться на своём желании, не цепляться за свои цели и всё время не прокручивать в голове. Тогда неожиданно всё исполняется, получается то, чего хотели или ждали». Надо нам перестать ждать, тогда то самое желание исполнится в самый неожиданный момент. Оно должно исполниться, это вопрос времени. Хотя закон Гамперсона так и не был доказан, но и не опровергнут.

Но есть и другие желания, свои собственные, касающиеся тебя самого и твоих близких. Вчера захотела одно, но часом позже была счастлива, что оно не исполнилось. Там нет никакого вмешательства со стороны, и от меня самой усилий особых не потребовалось. Просто проигнорировала входящий звонок, и ничего более. Сегодня то ли встала не с той ноги, то ли от того, что одна особа вылезла из глубин сети, захотелось весь мир поставить на паузу, путём выхода из всех групп, сообществ. «Насколько важно избегать пустых разговоров, настолько же важно избегать плохого общества. Под «плохим обществом» я понимаю не только порочных людей – их общества следует избегать потому, что их влияние гнетуще и пагубно. Я имею в виду также общество «зомби», чья душа мертва, хотя тело живо; людей с пустыми мыслями и словами, людей, которые не разговаривают, а болтают, не думают, а высказывают расхожие мнения» (Эрих Фромм).

Ну, и что с того, что седьмую за месяц книгу вчера сдала в печать, за это медаль не полагается. Какая медаль, мне бы пару сотен на буханку хлеба с бичпакетом, и были бы мы в расчёте с собственной судьбой. Какая ещё презентация, когда за бумажный вариант одной из семи книг, пришлось влезть в долги. Мне бы продать весь тираж, чтобы закрыть тот долг, и перевернуть страницу, забыть об этом, как о страшном сне.

Обещала в три короба, издать ещё восьмую книгу в честь 40-летия окончания школы, которую я и не заканчивала. Помнится, мама всегда была против тусовок с одноклассниками, мол, ты с ними школу не заканчивала. До восьмого класса всё же проучилась. Это не отсидка, чтобы отнекиваться от факта взаимного времяпровождения. Попросила одного чувака, который недавно откинулся, чтоб помог шерить мой тюремный роман. Он наотрез отказался, мол, с тем миром оборвал все связи. Оно и понятно, кто смог соскочить с иглы, не любит вспоминать годы, проведённые в тюрьме. Школа – не тюрьма, с одноклассниками почему бы и не встретиться. Но встреча должна быть во время ежегодного летнего национального праздника. В последний раз гуляла на празднике летнего солнцестояния десять лет назад, и то в городе. Ну, и с той бабой, которую в чуме бесы за ноги таскали, водку пытались продать на этом самом «ысыахе» лет тридцать назад. Причина моего игнора не в отсутствии патриотизма, не того, что в телевизоре, местечкового, национального, а в отсутствии денег.

Решила под конец снять последнюю маску. Маску благополучия, уверенности в завтрашнем дне, сытости, беспечности. Как пролетариат в лихолетье кичится своим происхождением, простонародной сутью, одним словом, нищетой, босотой и голью, решила похвастаться пустотою холодильника. Для разнообразия. Чтоб не оторваться от компа, ибо лень приготовить что-то. Хорошо, что моя собака телевизор не смотрит, с гаджетами не дружит. Умер бы на месте от зависти к другим собакам. С голоду не воет, половина пайка достаётся ему. Кроме бичпакета. Если бы не он, я бы вовсе перестала готовить, ибо особо не из чего. Себе в рот пихать без разницы, что. И с ужасом жду понедельника, когда надо будет единственную внучку кормить. Чем?..

На этот раз приглашаю не в пучину прошлых страстей, мир литературы, её закулисье, а в саму жизнь, которая здесь и сейчас, в которой нет никакого подтекста. Чтоб её понять и контекст не требуется. Суровая правда жизни, тщательно скрываемая от чужих, отрицаемая даже перед самим собой. Но я в говне не тону, объедки в помойках не ищу. «Караул!» кричать рано. Дело в том, в местах, где лицом к лицу лица не увидать, докричаться до кого-то невозможно. Заведомо зная, что ответом на крик будет оглушительная тишина, надо молчать в тряпочку, кусать локти, пока на них мясо есть. Счастливая, довольная, весёлая – я не ко двору. Тогда буду потчевать такого рода картинками – убогими, неприглядными, постыдными и, даст бог, ужасными. Жаль, живу в глуши, где никогда ничего не происходит. Во мне ещё живёт хороший репортёр, да кому будут интересны репортажи с болота? Даже самим участникам болотного процесса будет обидно узнавать себя настоящего. Виноватой во всех бедах сделают меня, как это любит делать женщина, у которая челюсть отвисла из-за моих «роликов», которые периодически выкладываю в статусе. Так хохотала, что челюсть вышла из сустава. Хотя, подозреваю, что она слегка преувеличивает степень воздействия моих скрытых талантов. По её мнению, все беды и несчастия, войны, болезни накликала я своим чёрным юмором, что конец света – это апогей моих мечтаний. Оказывается, во всех своих жизненных неудачах искать виноватых вокруг, вертеть головой во все стороны в поисках виновника торжества не надо, раз есть я собственной персоной. Выходит, я – очень удобный персонаж даже для собственных суждений. Потому будут все нехорошие истории от первого лица. Меня в моих же бедах не засудят… И где среди множества «я» истинная я, никто никогда не узнает. Как у Довлатова будут три версии одной истории, при этом все три – правдивые. Три версии нас останутся после нас…

PS: Кое-кто интересовался, а нормальную ли книгу хочу презентовать, ибо это будет в довесок к одному важному мероприятию. Или он беспокоится, что в ответственный момент я превращусь в «сковородку с ушами», что танцует гренландский танец на снегу и на кровати, или боится за свои первозданные мозги, ибо, чтобы понять, о чём же эти книги, можно реально мозг сломать. С учётом того, что у меня большой опыт по срыву мероприятий ещё со школьных совковых времён, не зря беспокоится…

Когда на неделю я – бабушка под прикрытием

«Просто в своей жизни, как и в своей прозе, он остаётся автором, а мы – персонажами, и нечего возмущаться, если тебе посвятили третий том и только упомянули в шестом. Никто ведь не знает, что нас ожидает в одиннадцатом…» (Василий Арканов). На всех фантазии не хватит. Тем более, я нашла, чем себя занять в межсезонье, пока с головой не ушла в дела мирские.

Решила параллельно писать вещь по мотивам своих произведений прошлых лет, которые залежались. Пока совсем не зажмурились, надо взять их в оборот, чтобы было куда, закладочки класть. В этой новой вещи решила превратиться в жучка. В век, когда органы за нами неустанно наблюдают, буду действовать исподтишка, наблюдая за ними самими, слившись с интерьером. Дело прошлое, за это, надеюсь, не прилетит. Если что, я всё выдумала, хотя люди вполне реальные, в узких кругах известные.

Иногда отвлекаюсь на фильмы, рекомендованные группой киноманов. Как правило, засыпаю. Проснувшись, только иногда перематываю назад, чаще переключаюсь на другие. Сюжет предсказуем, что зря время терять.

Вчера вечером тоже уснула, хотя фильм был вполне приятным. Во сне никак понять не могу, чью бабушку так упорно зовут. Да и проснувшись, не сразу врубилась, что бабушка – это я…

В «Дзене» нашла кое-кого с ютуба. Так они постепенно решили показывать видео только постоянным донатерам. Написала: «Ваши видео смотрела, чтобы уснуть. Чтоб за это я ещё деньги платила?». Оказалось, там подписана под своим именем, ну, как «Просроченная Венера». Почему не «Сковородка с ушами»?

Меня, если хвалят, то только в личку, чтоб, не дай, бог, не подумали, что они такие же, как я. И обязательно с припиской: «Тебя заценят потом». Почему бы ЭТО не написать в отзывах, чтобы хотя бы просмотры поднять? Мне сейчас кушать охота, потом хоть трава не расти. Чтобы сейчас «подняться» надо понизить планку, уподобиться публике. Я же пишу в пустоту, без оглядки на других. И это не есть плохо. Ибо не убедить убеждённых, это пустая трата времени, своего и их время тоже.

Стихоплёты ныне в тренде, может, и мне тряхнуть стариной?

«Но, паря под облаками,

Тихо празднуй свой улов.

Все мы были дураками,

Пока не было стихов» (Валентин Гафт).

Вдруг скажут, что я тоже умная?

Чтоб не заскучала внучка, решили себя развлечь. Вёз её в библиотеку гроза района пёс Атаман на чёрном корыте. Хотела ему на голову одеть мешковину, чтоб не укусил дивчину, он, конечно, был против. Пришлось ведро одеть на голову внучке, чтоб, если что, лицо осталось целым. Псу было не до неё, он рад любой движухе, лишь со мной куда-нибудь. Потому ведро – вместо шапочки из фольги – а вдруг что…

Библиотекарша суетится вокруг нового читателя, не знающего букв – фотает с разных ракурсов, чтоб отразить в отчёте. Читателей всего два – её собственный первоклассник внук, да моя трёхлетняя внучка. Есть книги и для неграмотных – с картинками, в виде сказочного домика, с музыкой. Да малышам сразу стало скучно, уткнулись в свои гаджеты. Библиотекарша предлагает все новые книжки, от которых мы бы в детстве обалдели, в тайне мечтая их присвоить. Вскоре дети оказались в коридоре, подальше от нас и книг. Вот и «Здравствуй, племя младое, незнакомое!», выданное Пушкиным, чьим именем бравируют все библиотекари, учителя страны, и не только они.

Наше корыто было гордо припарковано, наравне с люксовыми автомобилями. Теперь в деревнях на работу, в школу и детсад пешком, как правило, не ходят. Когда свет уходит, ни одно уважающее себя учреждение не работает. Всё завязано на интернете, мол. Стыдно признаться вслух, что во времена моего детства не закрывалась конторка сельсовета, если единственный телефон, по которому можно было говорить только тогда, когда телефонистка на коммутаторе соединяла с другим абонентом, приказывал долго жить. Древняя старуха застала ещё времена, когда бригадиры на своих двоих гоняли людей на работу даже с большого бодуна.

К вечеру вдруг мне поплохело. Жила до этого, бед не зная, но в самый ответственный момент, когда доверили ребёнка, стало не по себе.

Жалуюсь мужу, мол, умираю. На что внучка говорит: «Не умирай». Сыну то же самое, она уже по-нашему: «Не болей». Зато вечер был на удивление тихий. Манипулятор внучка поверила моей хвори, не стала теребить разного рода просьбами. Нет, мне в самом деле было плохо, ну, не настолько, чтоб точно кранты, да кто поверит. Пишу же не в моменте, а на следующее утро, ибо, пока дышу, пишу, хотя даже дети убегают в коридор от книг, которые оформлены дорого-богато, что глаз не оторвать.

Жизнь доказала, что не чтением воспитываются чувства, литература не учит жизни, перед многими вещами она бессильна. Раз в три года человек проявляет эмпатию, куда она потом девается? Уж не литературой ли в нас задушили лучшие чувства? Мы же читали, и дети наши читали. И где оно всё?..

Пытка ничегонеделанием подходит к концу. В качестве утешительного приза крутой фильм на ночь – «Пожары» с неожиданным концом. Фильм про женщину, которая поёт. Её в тюрьме пытают. Главный по пыткам насилует со смаком. У неё рождается двойня – мальчик с девочкой. Их забирает повитуха. Срок у женщины был большой, но её после рождения детей отпустили, и ей с детьми удаётся сбежать в нормальную страну. До этого был у неё сын, отнятый и отданный в приют, ибо она опозорила свой род, связавшись с неверным. В стране вечная война, приют сожгли, следы сына теряются. Её всю жизнь мучило то, что не сдержала обещанное, данное новорождённому сыну, что его найдёт. И она, будучи уже в пожилом возрасте, узнала его в мужчине в нейтральной стране по трём точкам, набитым сразу после рождения на стопе. По наказу матери, оставленном в завещании, дети отправляются на многострадальную родину матери в поисках родного отца и брата. Они должны вручить им письмо, каждому по отдельности. В финале оба письма достаются одному человеку – отцу и брату, ибо это один и тот же человек. Сын искал мать всю жизнь, мать – сына, не подозревая, что пропавший сын и её насильник, палач, отец двоих детей – это один человек. В кино всё это драматизировано до предела, в жизни – несколько иначе. Моя соседка сожительствовала с сыном по обоюдному согласию. Не знаю, что аморальнее – совокупляться с матерью, зная или не зная, что это мать? Соседка от сына не родила, ибо была в возрасте. Может, она тоже была в неведении – сын насиловал её, когда она была пьяной. Позже сын женился, съехал, а женщину в прошлом году видела – не спилась. Никакой драмы, одна рутина.

Национальная гордость для якута всё. Всё лето празднуем день летнего солнцестояния, да и в другие времена года отмечаем те или иные важные для народа даты местечкового характера. Сейчас на мероприятия принято приходить в национальной одежде. Я с детьми в последний раз контактировала лет тридцать назад, когда была вхожа в школу. Думала, воз и ныне там, ничего не изменилось. Оказалось, его откатили далеко назад. Дети на своём родном с трудом (по слогам!) читают, понятия не имея, о чём речь. Их за это ещё и хвалят! Для чистоты эксперимента попросила прочитать отрывок на русском – уже лучше. Говорят, без языка нет нации. Велят одевать национальную одежду, но от этого мало что изменится, если человек говорит не на своём, думает на чужом языке. Ключевое слово здесь – думать. Важно, что думает, на каком – неважно. Не мне устраивать кипиш – не я кричала со всех утюгов о важности сохранения языка. Я сама перешла со своего на русский, чтоб найти хоть какую-то аудиторию. Раз пишу, значит, это кому-то, может, надо, и неважно, на каком языке выражаю свои мысли.

Наше время тает, тело медленно умирает. Одно радует – рожать нам точно не придётся. Можно было постараться, чтоб услужить родине, да и денег с этого поиметь. Но за то, что растишь, воспитываешь столько не дают. Я понятия не имею, как детей воспитывать по нынешней методичке. Там всё ежедневно, ежечасно меняется, а то, что уже вложено в юную голову, не вынешь, не сотрёшь. «Ещё недавно в оправдании нуждались дурные поступки, теперь в нём нуждаются поступки добрые» (Альбер Камю). И ты точно не прогадаешь, если не вложишь семя доброты. Вдруг оно взрастёт и превратит дитя в этакого увальня – в предмета насмешек, неудачника, лоха, может, и потенциального противника агрессивного большинства.

Не только добрым быть чревато, но и умным. Чтоб не маяться всю жизнь, а к финалу не написать таких строк, как эти:

«И, наконец, самой собою

Я заслужила право быть.

Стучать о стенку головою,

Молиться или просто выть.

Надежда – поздно, слава – поздно,

Всё поздно, даже быть живой» (Лидия Чуковская).

Умения, навыки на все случаи жизни – вместо книг и всей остальной чепухи. Ведь им тоже придётся повторить наш путь, играя роль агента под прикрытием в очередной бездарной пьесе. Умение вовремя сливаться с толпой, переобуваться на ходу, менять вовремя маски будет востребовано всегда. Залог всего – молчание, остальное приложится.

Это хорошо, что стариками не рождаются. Всем суждено пройти свой путь, наматывая одни и те же круги, спотыкаясь, заблуждаясь, чтоб прийти к единственному выводу – выхода нет. Выигрывают, выживают циники. Людям без кожи, с открытым забралом уготовано койко-место только в психушке. Ведь жили, не ведая, что внутренний моторчик, адская работоспособность – это всего лишь биполярка, вдумчивость, меланхолия, глубокое понимание жизни – депрессия.

Пугают предельно откровенные тексты, частично отражающие твоё внутреннее «я»: «Мне хочется это всё делать, меня разрывает на части от потребности рисовать, писать, делать что-то ещё. Оно не даёт мне спать, не даёт мне есть, не даёт мне жить. Оно требует быть сделанным – мне надо. И это одна история. Оно меня просто иначе съедает, оно хочет быть реализованным. Каждая картинка хочет быть нарисованной, каждый текст хочет быть написанным. Я не могу от этого отвлечься, оно живёт у меня в голове, и пока я от него не избавлюсь, оно съедает меня изнутри. Я даю себе отчёт, что я столько работаю, чтобы многого, очень многого не чувствовать – очень многого не чувствовать и об очень многом не думать. Я предпочитаю, конечно, пахать по 17-18 часов в день, чтобы не жить. Я старательно не живу, когда есть такая возможность. Я пытаюсь, но я не могу остановиться. Я не могу остановиться, потому что мой мозг продолжает работать – писать тексты, придумывать проекты. Я не умею его останавливать. Я не могу остановиться, потому что мой мозг продолжает работать – он продолжает писать тексты, он продолжает придумывать проекты, он продолжает делать картинки. Я не умею его останавливать».

Ключевое моё слово – «частично». Автор с биполярным расстройством личности. Фрагментарно почувствовала это недавно, когда хотела скриншотить собственный сон, ибо там были готовые страницы написанного текста. В том сне я писала. Уже начинать мне бояться самой себя? Могу писать быстро и много, когда прёт, и оно почти всегда прёт. Оказывается, это не есть хорошо. Но у меня есть противоядие. Я умею чередовать – пишу с перерывами, переключаясь на другие дела. Упрощенная, подстроенная под себя техника «помидора». О том, что существует такая техника, узнала только в прошлом году. Потому опасность выгорания сводится к минимуму. Секрет того, как не стать клиническим алкоголиком – в отсутствии запоя. Если ты и алкоголик по американской шкале, то разовый. Секрет того, как писать без конца книги и не сойти с ума – уверенность в моменте в том, что ты пишешь последнюю книгу. Выложиться сейчас на все сто, ибо другого шанса и способа выговориться не будет.

Сейчас многие пишут, компенсируя этим своё молчание, отчаяние. Это своего рода самотерапия, способ отвлечься от мира, от всего, что достало.

Если текст – это твоё сжатое «я», нутро в словах, оно облегчает работу, сами знаете, кому. Это всего лишь слова, следующие за меняющимися образами твоего истинного «я». Живущие под прикрытием не всегда молчат. Они убалтывают всех, уводя от сути куда-то, не туда…

И ещё. Дураки не есть плохо. На них мир держится. Они – залог того, что мы живы. У якутов прежде бытовало мнение о том, что, желательно, чтоб ребёнок был даже не середняком, а никаким, чтоб не мозолил никому глаза, чтоб никто не сглазил.

«А может, лучшая победа

Над временем и тяготеньем -

Пройти, чтоб не оставить следа,

Пройти, чтоб не оставить тени

На стенах…» (Марина Цветаева).

Нужно помнить, что авангард падёт первым. Эффект домино никто не отменял, падут все, но будет время на подобие куража, пока очередь дойдёт и до тебя.

Соль

Не судьба мне нежиться в постели, наслаждаясь своей кроватью. Кстати, это счастье, просыпаться в своей постели, в собственном доме в здравом уме и твёрдой памяти, и не находить ни рядом, ни в шаговой доступности ни чужих, ни своих.

Вдруг с утра обнаружила в инфо пространстве давно забытого прототипа. Жива ещё курилка. С трудом посчитала, сколько сейчас ей лет. 34 года. Чай, не девочка уже, хотя она и в начале нулевых девочкой не была. Я же недавно сдала книгу, где эта особа была косвенным героем.

«Тут на первый план выходит совершенно новое лицо. Прямо с места событий, с праздника, то есть. Уставшая, как собака, не пивши, не евши, примчалась сюда. У меня тоже ничего нет, только вода.

– Ой, задолбалась я, ни копейки денег, кое-как на обратный проезд наскребла.

Праздник он прожорливый, и не такое бывает. Прим же осталась без денег.

– Деньги все пропила.

– Да ну?

– Серёжки золотые у меня сняли.

– Во дают!

– И сотовый прихватили.

– Надо же.

– Я сама без трусов.

Вот это уже интересно.

– Как так?

– Вдобавок меня ещё изнасиловали.

На то и праздник, он обычно бывает с последствиями.

– Не повезло тебе.

Что я ей ещё скажу?

– Не первый раз меня насилуют.

– Как?

– Это третье или четвёртое по счёту.

И, заметьте, никаких эмоций. Человек за чаем рассказывает о чём-то обыденном, о пустяке. Или до неё ещё не дошло, как-никак ребёнок, человеку всего-то пятнадцать, а так не скажешь. Потому-то мужики и попадаются. Если такая вот секси на тебя пялится своими невинными глазками, юбка ещё донельзя коротка, ты поневоле не устоишь. Она будто создана для подиума – длинные ноги, аппетитная попка, густые длинные волосы, да ещё глазки-бусинки так и блестят, пухлые губки так и манят. Такая любого до греха доведёт. Она вполне созрела, только умом где-то на раннем этапе застряла или тормоза уже не работают. Будут они разбираться, кто созрел, кто где застрял.

– Впредь буду сразу отдаваться, надоело уже изображать целку.

И имя у неё дивное – Заря. Такая будет отдаваться, наши все передерутся. Кому же достанется ранняя Заря?

– И что мне делать?

– Как это случилось?

– Ты думаешь, я помню? Отрубилась я, ничего не помню. Родители меня убьют из-за серёжек.

Из-за золота ей, конечно же, достанется. Факт надругательства над малолетней так и останется голым фактом. Между нами. Родители и не догадаются. Многие не ведают, чем дышат их чада, кого они из себя представляют на самом деле. Отец – главред – не ведает бед…

– Надоело уже рассказывать.

Так она всем уже растрезвонила? Событие всё-таки. Или с бодуна голова плохо варит?

– Я ментам сказала, да они ко мне самой прицепились, мол, пьяная была. Я примерно знаю, кто мог это сделать, уже кое-кому сказала, его уже ищут. Утром без конца плачу, денег нет. Нет, в следующий раз сама лягу. Надоело уже.

Её что, заело? Пятнадцать лет по нынешним меркам не так уж и мало. Нынче же ускорение. И время сумасшедшее, за ним не угнаться. Вот мы и мчимся, как угорелые, сами не зная, куда. Мотает ленту нашего кино всё с большей скоростью. Не к добру это. Мы несёмся к концу, ничто это не остановит.

Сценарий развития событий, предсказанный ещё в шестнадцатом веке одним великим стрельцом почти полностью совпал с реальным раскладом. Если и дальше всё будет сбываться, нас ждут тяжелые испытания. Чем дальше, тем хуже, на радость пессимистам. Это бы утешило Зарю, хотя, что я говорю, ей же глубоко наплевать на себя и на весь мир. Факт какого-то изнасилования, так, мелочь, по сравнению с грядущими катастрофами. Уже который раз наблюдается массовое рождение одних мальчиков. Природа готовит запас для новой бойни… Она не для нас же, женщин, старается. Но в новой войне в атаку не побегут, огненный смерч всех без разбору сотрёт с лица земли, а матушку-природу никто не предупредил об этом.

«Широко распространилось вдовство

И мужское, и женское,

Чума, оружие, голод, к чуме

Примешивается большая опасность».

111-е предсказание

«На сорок пятом градусе небо загорится,

Огонь приближается к большому Новому Городу,

В одно мгновение вспыхнет

И распространится огромный огонь».

6-я центурия, 96, 97 катрен

«Земля, стряхивая огонь из своего центра,

Задрожит вокруг Нового Города.

Две большие державы будут долго вести войну».

1-я центурия, 87-й катрен

«Семь месяцев (продлится) большая война,

Люди умрут от порчи» (4-я центурия, 100-й катрен).

Не к этому ли мы так рвёмся, что несёмся, сломя голову. Конец неминуем, но зачем торопить события? Надо, как можно дольше, продержаться в безвременье. Надо изображение поставить на «паузу».

– Не торопись.

– Что? – Заря не врубается.

– А? Да так, ничего.

Я отвлеклась. Так, на чём мы остановились? Ах, да, Зарю изнасиловали. И что это я от Зорьки к Нострадамусу переметнулась? Третья мировая не сейчас же начнётся, что зря паниковать.

– Повеситься что ли? – а глаза пустые.

Повеситься для неё так же обыденно, что и побеситься, повеселиться. Может, у неё не все дома?

– В честь чего это?

– Так изнасиловали же, – хоть причина есть.

– Не велика беда, многих насилуют. Я же живу.

– Меня же не один раз насилуют.

– Да хоть сколько раз, от тебя же не убудет, – я разговариваю на её же языке.

– Ну, тогда я, пожалуй, пойду.

– Вот и хорошо.

А то вешаться она собралась. И имя у неё красивое, и сама она, как картинка, живи, не хочу. Нет такой причины, чтоб лишать себе или кому-либо другому жизнь. Живи, пока живётся, умереть всегда успеешь. Пускай нас ждёт нечто ужасное, но сегодня же всё прекрасно – надо жить, дышать, любить. Я всё ещё помню эту сладкую волну… Не потому ли я превращаюсь в оптимиста?».

Не повесилась тогда, и позже. Хотя радовалась, когда повесилась другая. Куда делась красота, описанная мною? Годы делают своё дело. «Заря» – не исключение. Все мы краше на заре жизни. Хотя Зорька уже тогда была той ещё штучкой.

Не могу вспомнить, о чём она ещё говорила? Что-то связанное с утюгом… И с отцом – главредом. Помнится, я была больше шокирована не изнасилованием (которое происходило не раз) девочки, а поведением отца. Да и про мать она много чего говорила. Только вот, что именно? И при чём тут утюг?

Зачем гадать, если есть дневники. Но там не густо, почти пусто: «29 июня 2008 года. «Заря» приходила. Её изнасиловали, ограбили». В моменте казалось, что из этих так называемых детей вырастут, мягко говоря, монстры. Из их компании Порох стала многодетной матерью. Кто знал, что эта кроха с мышиными глазками превратиться в кошку. Её сестра, которая всех особей мужского пола их компании наградила триппером, не в курсе, кем она стала. Специально не интересовалась, а надо было. Возникшая из ниоткуда Заря вдохновит меня на новые подвиги. Пишу одновременно с этой другую книгу по мотивам произведений прошлых лет, написанных в стол. Почему бы не писать ещё что-то, основанное на реальных судьбах? Постфактум.

Столько раз изнасилованная крошка Заря родила ли сама, кем она стала? Неужели с годами стала белой и пушистой? Такие козы разве превращаются обратно в невинных овечек? Если только что-то их не заставит, не вправит мозги на место тем же утюгом, но такое вряд ли бывает. Про утюг буду вспоминать по ходу дела. Я бы охотно поверила, что она до сих пор сидит на мефедроне, работает передком за дозу. Та Заря из моей книжки давно выросла. Явно поумнела, хотя соль мозги не оставляет. Что-то мне подсказывает, что она крепко сидит на веществах. Или мне хочется так думать. Да я об этой Заре не вспоминала ни разу ровно 17 лет. В то время, когда она без трусов щеголяла, соли в наших краях не было. Или она уже была?..

«Не верьте всему, что видите. Ведь даже соль выглядит, как сахар». Верим арабам…

Полёт в никуда

При данных обстоятельствах, когда мир стремительно меняется, что не успеваешь реагировать, следить за гонкой мнений и соображений, в которых исключается наличие хоть какого-то собственного, следовало бы иметь стойкую память и продолжать, несмотря ни на что, кротовую работу.

Между тем, холодильник источает уже не первый SOS, требуя решительных действий другого характера. Уместен тут Юрий Нагибин, хотя нужда в его жизни вроде не присутствовала. «Халтура заменила мне водку. Она почти столь же успешно хотя и с большим вредом позволяет отделаться от себя. Если бы родные это поняли, они должны были бы повести такую же самоотверженную борьбу с моим пребыванием за письменным столом, как прежде с моим пребыванием за бутылкой. Ведь и то, и другое – разрушение личности. Только халтура – более убийственное».

В безденежье есть один существенный плюс. Отметается лишнее, без которого вполне можно обходиться. Отходят в сторону соблазны, от которых один вред.

Когда вдруг оживают забытые страницы из учебника истории, тебе как-то по барабану. В детстве примеряли на себя разного рода роли, воображая себя в той или иной эпохе, чтоб как-то развлекать себя на скучных уроках истории. В совковом однообразии глухой провинции прошлое больше будоражило ум. Даже год 38-й казался нам, детям, звонкоголосым, дружным раем, от чего сейчас волосы дыбом встают. Вот что делает с людьми кинематограф, да и литература, оказавшаяся простой агиткой. С таким разукрашенным прошлым можешь быть уверенным в исключительности будущего. Стоит заметить, будущее подразумевалось, как всеобщее, что неудивительно, индивидуального, персонального, личного не было и в прошлом, и в настоящем. Ставка делалась лишь на то, что это общее блюдо будет похоже на индийское тали. Никому в голову не приходило, что всех рылом в общее корыто будут тыкать. Утешает одно – будущего никому никогда не догнать. Оно оказывается где-то там за горизонтом, а горизонт, как мы знаем, оптическая иллюзия. Потому не стоит опускать руки, уходить в себя, заниматься вечным самоедством или брюзжанием на всех и вся. Какие у крота врата? Рылом рыть без рыка, чтоб однажды увидеть свет и ослепнуть навсегда. Вот удел угнетённых, униженных и оскорблённых.

Радоваться надо, что оживают картинки, обнажаются детали. Не любила историю, ибо не удавалось знать назубок даты, она сама решила заняться мной. Это учебники были скучными, практические занятия более интересные. Вот не думали, не гадали, что не только политика вламывается к тебе домой в отместку за то, что ею не интересовались, но и история мстит за шпоры, зубрёж, незнание и не любовь.

Засыпали в одно время, просыпаемся в другой эпохе. И никто не знает, в каком веке проснёмся завтра. Если проснёмся. Но это вовсе не беда – нам всё ещё по барабану, ведь мы по-прежнему не интересуемся политикой, не знаем историю. Литераторы разом все превратились в сказочников, мистификаторов. Остальные или кроты-провокаторы, или ушли в запой, расчищая путь полчищу новаторов.

Я же писулька в свободном полёте, чей творческий подъём совпал не с тем временем. Этот полёт в никуда отвлекает от дум о хлебе насущном, о быте, который подозрительно точно зеркалит картинки из учебников истории, и только. Пользы от него никакой. Ещё чуть-чуть, и некоторые фрагменты любой писанины будут походить на строки из очередного блокадного дневника. Кого вдохновят опусы опустошённых? Одно утешает – литература стоит особняком от всего. Свежо предание. Она не уполномочена учить уму-разуму, воспитывать нужные чувства, прививать навыки на выживание. О том, что такое литература, были гениальные слова устами учительницы литературы, героини детективного сериала. Сюжет был настолько крутым, что забыла поставить на паузу на этом месте, в надежде вернуться к моменту позже, но не нашла ещё. Найду – стащу.

Одна моя хорошая знакомая утешила, мол, придёт время, умные поймут. Те же слова говорили аксакалы ровно тридцать лет назад, а воз и ныне там.

Мечтая о том, чтобы внучка не доела вкусняшку, ей самой же привезённую, ибо у бабушки вечный голяк, посмотрела докфильм о ненцах-кочевниках, об их быте, о молодой тундровой женщине, сбежавшей в поисках лучшей жизни в Дудинку. То, что есть люди, которым живётся намного хуже, заставляет забить на свои временные трудности. С какой стати должна читаться чистая безнадёга моих глазах? Огня нет, ибо возраст. Могу раздуть, если надо, но это чревато.

Ещё мечтаю забить на эту литературную безнадёгу, ибо начинается сезон охоты. Местечковый мем о некоем парне с полей (это его псевдоним), который забил на всё, решив всерьёз заняться писаниной. На того, кто много пишет, говорят: «Ты что, хочешь уподобиться «Парню с полей»?». Кстати, так сказал муж ещё одной литераторше, а таковых у нас много, которая в обычном режиме трудится, как пчёлка. Улетит за поля, а кто будет по хозяйству трудиться? Мне пока некому спустить с небес на землю. Тоже следовало бы обратно превратиться в пчёлку, прервать полёт и возвратиться с поля брани в улей…

Кстати, документалка оказалась старой. Неизвестно, что стало с героями – оленеводом-алкашом, молодой женщиной с шестью детьми, курящей, как паровоз. Стали ли они жить лучше? Ведь сами они говорят в фильме о том, насколько богата их земля. Очень даже может быть, ибо заработать лёгких денег сегодня можно всем. Но о миллиардере-ненце никто почему-то не пишет.

Хотелось начистоту, получилось, как всегда. О ныне живущих от имени ныне живущей говорить что-либо, глубоко копнув и набрав воздуха, не принято. Зато об ушедших или уехавших в никуда можно всё. «Таким Бог дал талант, а Бес забирает душу. Вот и получается некая двоякость, несовместимая ни с моралью, ни с какой-либо ответственностью за близкого. Это пустые личности, воспевающие то, что им самим недоступно и непонятно».

Вы не поверите – это о Белле Ахмадуллиной!

«…Не время ль уступить зиме,

с ее деревьями и мглою,

чужое место на земле,

некстати занятое мною?».

Неужто всё напрасно?

«А напоследок я скажу: прощай, любить не обязуйся.

С ума схожу. Иль восхожу к высокой степени безумства.

Как ты любил? – ты пригубил погибели.

Не в этом дело. Как ты любил? – ты погубил, но погубил так неумело.

Жестокость промаха… О, нет тебе прощенья.

Живо тело и бродит, видит белый свет, но тело мое опустело.

Работу малую висок еще вершит.

Но пали руки, и стайкою, наискосок, уходят запахи и звуки».

Между тем, весна с упорством оттесняет зиму.

«Пусть молчаливой дремотой

Белые дышат поля,

Неизмеримой работой

Занята снова земля» (Николай Заболоцкий).

Скоро кротам будет проще. Ну, а пока предстоит ворошить вручную землю хоть в теплице.

Бурлаки без члена вырвались из плена

Боялась, что уподоблюсь «парню с полей», но узнав, что другой стрелец, который всего на пять дней младше меня, за аналогичный отрезок времени успел написать 103 книги, успокоилась.

О моих около двадцати и заикаться не стоит. Значит, ещё не вечер, нужно убрать заслон и двигаться дальше. Помня о том, что тот, кто не с полей, пишет, чтоб не сойти с ума или не приложиться вновь к бутылке, хотя претендует на звание гения. Совесть у него точно гениальная, чем лично я похвастаться не могу. Не хватало, чтоб ещё совесть мучила в наше непростое время. Всё горе от ума, совесть тоже плод ума и фантазии. Пусть буду трижды дурой, как меня и величают, чем страдать от собственной совести.

Не новость, что мужики меряются членами, о совести вслух обычно не говорят. У меня ни члена, ни совести, на равных с ними я не буду никогда. Двадцать для бабы потолок. Будь у меня член, я бы и больше выжала, ибо не отвлекалась бы на быт, готовку, уборку, стирку, на огород, на голод, на выживание, чужие проблемы, на детей, родителей, и ещё хер его знает, на что.

Между тем, хочется не писать (в стол, в никуда), а выразить свои чувства во весь голос. Людям неведомо, что и у меня есть голос. Слабый, невыразительный, никакой, но он есть. Будь у меня мощный, зычный, командирский голос, я бы, может, и не пристрастилась к писанию. Зачем утруждать себя, если можно достучаться до всех здесь и сейчас. Везёт горластым. У кого голос, у того и амбиции. Иногда таковым и целого мира мало. Вот бы раз в жизни со смаком заявить миру: «Они названивают мне, они умирают от желания договориться, они целуют мне задницу». Планка успешности за несколько дней вышла на новый уровень. Надо немного приподняться, чтоб удобно было целовать вам задницу.

Был с утра порыв – встать во весь рост, чтоб выдать во весь голос: «Эй, ухнем, эй, ухнем! Ещё разик, ещё раз!», чтоб забыть отметить ещё раз, что воз и ныне там. Бурлаки без члена вырвались из плена, да вот бежать некуда. Вычислят по звону бубенчиков, которых принимали за стальные яйца. Опять мне целый день со смеху по полу кататься.

Порыв не прорыв, слова привычно застряли в горле. Обречена на слова, которым не суждено быть озвученными, услышанными. Не беда, не впервой – вполголоса, вполсилы, на цыпочках, с оглядкой, с опаской. Слишком долго в ожидании чуда, которое сменилось ожиданием большей беды. С перерывами на катание по полу.

Лет тридцать назад мне один местечковый акын после совместного распития спиртных напитков, что до сих пор не запрещено законом, вынес суровый вердикт – любви нет, это всё выдумки поэтов. Зато мы обладали головокружительной свободой (ну, нам так казалось), были молоды, полны сил, и времена были лихие. Много чего компенсировало отсутствие этой самой любви. Было так же интересно, как сейчас. Вот бы тогдашнюю меня в наше пограничное время… Отсутствие не мешало радоваться весне, оттепели, всему-всему. Поэты подарили миру самую ходовую (после религии) иллюзию, доступную пилюлю, подсластитель, чтоб не так больно было жить и умирать. Избранные бредят ещё одной иллюзией, которую воспевали те же поэты, придумали мыслители, чтобы удобно было жить. Кто же придумал ещё большую жесть, за которую можно сесть?

Тут я умолкаю на полуслове, чтоб многозначительно выдержать паузу. Меня хватает на паузу, молчать красиво как-то не получается. Молчать можно по-разному: со значением и без. Молчание – это согласие, иногда это немой укор, но чаще полное равнодушие. Оно всегда выгодно – дурак сойдёт за умного, умный за безумного. Это коммуникативный инструмент на все случаи жизни, на авось.

Кому-то это в тягость, в диковинку, но мало кому в радость. Молчать, вслушиваясь в тишину, в себя, в Вечность, это – благо. Это моё обычное состояние, привычная стихия. Но я не рассчитывала однажды проснуться в мире, где все молчат… Уже в который раз вспоминается момент, когда с Арамбольской горочки спускается узник совести, узрев чудом, и, не обнаружив у Свит Лейка ни одного торчка, подумал, что он от дури ещё не отошёл. Он один на целом свете ещё находился на стыке лайтового и ковидного времён. Лайтово-кайфово было пока только ему.

На цыпочках, вполголоса, ибо всегда кто-то или спал, или писал, не то скажешь, вдруг кто услышит и что подумает – вот так всегда. В лесу орать во весь голос нельзя – а вдруг медведь, скорее, дух леса рассердится. Всё нельзя, от рождения до ухода. Умирать надо молча, вдруг что скажут, подумают. Молчать тоже надо умеючи, а вдруг не так поймут.

Очередное обновление

«Не рассуждай, не хлопочи!..

Безумство ищет, глупость судит;

Дневные раны сном лечи,

А завтра быть чему, то будет.

Живя, умей все пережить:

Печаль, и радость, и тревогу.

Чего желать? О чем тужить?

День пережит – и слава богу!» (Фёдор Тютчев).

Прилетело издалека с меткой «Актуальное». Вчера было в тему. Пока комп бунтовал, жил своей жизнью, настал другой день. Противоестественно в разгар весны всего бояться, уходить в себя. Надо брать пример с ноута с пиратской оголодавшей системой, которая неистово требует обновлений. Ей невдомёк, что она всего лишь копия, она вроде есть, но считается, что нет. Зачем всё время обновляться, если извне брать нечего? Забить на всё, жить дальше, внутри пузыря есть всё, что нужно для полноценного существования. Всё функционирует чётко, ясно и понятно, просто и привычно. К чему нам лишняя суета, фальшивые страсти, чужие установки? Если бы даже она была бы настоящей, лицензионной, зачем ей бесконечные методички? Толку меняться, если суть остаётся прежней? Я год, если не больше, не обновляюсь, чем дольше, тем лучше чувствую себя. Эксперимент продолжается. Насколько меня хватит без вливаний извне, без обновлений? Лучше не стану, но и хуже тоже.

Судя по постам, у особей моего пола весенняя аскеза, суть которой в табуировании мучного. Я забила и на это. Приходится впихивать в себя всё, что более или менее съедобно, чтоб дожить до того заветного дня. Если я уже сейчас иногда катаюсь по полу со смеху, о том, что будет со всеми тогда, боязно и думать. Спокойно, без суеты, плавно, не меняясь раньше времени, дожить в добром здравии и ясном уме. Без обновлений, ибо я, возможно, тоже копия враждебного Windows. Я есть, но как бы меня нет, ибо вне системы. Пиратская копия, штампующая образы из внутренних резервов. Обновления нельзя отключить, можно только приостановить на некоторое время. Хорошо, что я не Windows, его обновления можно отложить на семь дней, иногда пишут, что можно на пять недель, моя аскеза бессрочная.

С ней или без неё жизнь сама по себе штука занятная. Может, совсем скоро будет повод сказать уже в который раз: «Как же хорошо мы плохо жили!». Ибо фраза «Завтра будет лучше, чем вчера» обновлена. Завтра будет хуже, чем вчера, зато сегодня лучше, чем завтра.

Quinta essentia

«Карма родителей, которую они обрели в прошлых жизнях, не влияет на карму детей. Каждый человек рождается в соответствии со своей индивидуальной кармой. Когда вы умираете, то уносите свои, а не чужие действия – хорошие и плохие. Вы рождаетесь со своим ожерельем кармы (кантамалой), а не с ожерельем других людей. Поэтому ситуация, в которой вы находитесь, зависит от вашей кармы или действий в прошлом, а не от кармы других людей» (Сатья Саи Баба).

Вот почему столько преданных Бабы по всему миру, особенно из стран бывшего СССР. Это и логично – иначе бремя грехов и злодеяний предков нас бы раздавило, утонули бы в слезах, родились бы уродами, убогими, немощными. Каждый за себя – надо жить так, чтобы облегчить собственную карму, с которой ты родишься в другой жизни. То, чем нас пугали («Грехи отцов падут на головы детей их»), не работает. Когда меняют траекторию бумеранга, или его тупо нет, враги не повержены, их не поразила молния, не настигло наказание, когда веры нет даже на суд божий, одна надежда на то, что спрос будет с их детей, потомков. Надежда умирает последней. И она умерла.

Есть только один комментарий в противовес этому: «Но есть карма страны, семьи, рода одновременно с личной». Соломинка вскоре скрылась в потоке. Когда ты предан гуру, провозгласившем себя однажды реинкарнацией Ширди Саи Бабы, понятие родины, которая выше матери, размывается. Большинство из них считает родиной всю землю. Сам Саи Баба утверждал, что Христос, Шива, Вишну, Аллах и все известные божества – это проявления единой божественной сущности. Себя же он называл их аватаром. Есть личности, мечтавшие покорить весь мир, кто-то и космос, а он, получается, смог договориться даже с богами? Число активных сторонников его учения насчитывает около 100 млн человек во всем мире. Среди них президенты и премьер-министры Индии, США, Греции, Венесуэлы, королева Бельгии и члены королевской семьи Испании. Тебя на свете нет, но дело твоё живёт и процветает. Ты без войн, без истребления инакомыслящих подчинил себе почти весь мир. Сто миллионов – это население большого государства! И руководишь страной без границ, без армии и многого другого, без чего не может существовать ни одно государство, даже после смерти. Гениальный ход! Кто, кроме него, смог бы договориться со всеми и на земле, и на небе, не проявляя силу, агрессию? Он никого ничем не подкупал, наоборот, ему приносили сами, хотя он не просил. Сделал то, что не под силу ни одному человеку ни до, ни после. Потому он – аватар. Многие считали и считают мошенником, шарлатаном, фокусником, в своё время даже обвиняли в финансовых махинациях и сексуальных злоупотреблениях, но вреда он никому не делал. Он – бескорыстный благотворитель и чудотворец, остальное неважно. «Я не склоняюсь ни перед кем, ни ради чего. Поэтому Я бесстрашен. Я склоняюсь лишь перед Любовью. Я склоняюсь перед Истиной, и это всё. Не тревожьтесь о мирских удобствах! Не тратьте драгоценное время своей жизни на обсуждение чьих-то сомнений относительно нынешнего существования Бога в облике человека. Взращивайте любовь по отношению ко всему: именно в этом заключается величайшее служение, которое вы можете совершить в отношении своего «Я»; ибо «все остальные» – это лишь вы сами. И вы должны склоняться лишь перед любовью и истиной, а не перед ненавистью, жестокостью и ложью».

Дарёный аватар красуется на боковой стенке холодильника, даруя надежду на возможность мирного одухотворённого сосуществования, единения и на земле, и на небе. Я – не преданная. Я – всеядная. Просто портретик отправили в довесок к оберегу «Семь стихий» из самого Путтапарти, где резиденция самого Саи.

Не преданная, но в этом что-то есть. «Есть только одна религия – религия любви. Есть только один язык – язык сердца. Есть только одна раса – раса человечества. Есть только один Бог – и Он вездесущ»; «Развивай твёрдую веру в то, что Бог существует, а также верь в то, что ты – Бог»; «Чтобы спасти сегодня этот мир и всё человечество, одного Саи Бабы недостаточно. Если каждый из вас не станет Саи Бабой, судьба этого мира предрешена. И Я знаю, что такая задача по силам далеко не каждому из живущих на Земле, но это вполне по силам тем, кто находится сейчас здесь, ведь Я готовил вас, воспитывал вас, Я приложил для этого много усилий. Вы несомненно можете стать теми, кем Я хочу, чтобы вы стали».

Это quinta essentia всего лучшего, что придумал человек за все времена разумного существования. Если относиться к его учению без фанатизма, то очень даже лайтово, как все аналогичные утопии. Но для универсального пузыря сойдёт.

Камни на могиле

Был список прочитанных книг, который конкурировал со списком использованных мужчин. Сегодня я в том возрасте, когда пора начать другой список. И он сойдёт за список желаний, который принято телеграфировать посреднику, чтобы тот повесил его у дерева желаний, под которым любил медитировать Сатья Саи Баба в Путтапарти (город в округе Анантапур, штат Андхра-Прадеш, Индия).

В список книг, которые хотелось бы прочесть, могу занести мемуары Зои Богуславской «Халатная жизнь». Новая книга 101-летней вдовы поэта Андрея Вознесенского везде в рекомендациях. О ней говорят, пишут. Поэт Михаил Сальман навязал своё мнение не об авторе и книге в целом: «Андрей Вознесенский – Евтушенко дубль два. Всё то же самое. Разве что в стишках намного больше невнятицы и сумбура, очень этим походит на современных, как их там, постно… мордо… дермисто… а-а-а! Вот! Постмодернистов! Или советский – пока Советы есть? А потом капиталистический? А потом, чей? В массе своей творчество Вознесенского – это бессмысленная мешанина. Уж очень ему хочется походить на Маяковского. Ладно, разобрались с Вознесенским. Пусть корябает свои стишки про интернет и старается быть на волне. Он получил свою чечевичную похлебку. Каждому – своё. Я не могу есть мясо стихов Вознесенского и Евтушенко. Пусть оно когда-то было свежим и хорошо выглядело. Повар был небрежен, и мухи успели отложить личинки. Оно протухло и нестерпимо воняет предательством. Крысам его! Пусть жрут! И напоследок. Многие старые подлецы, глядя на молодёжь, скалят в ухмылке зубы и говорят: «Эх, в ваши дни мы тоже были идеалистами и романтиками, вот поживёте да узнаете, какова жизнь». Врёте! Если к старости стал подлецом, значит, был им всегда. Подлость не измеряется возрастом. Так же, как и благородство. Нам, новому поколению, нужны такие люди, как Евтушенко и Вознесенский, для того, чтобы мы знали, какими мы никогда не должны быть».

Было жёстче, я немного подчистила. Слов из песни не выкинешь, чтоб убедиться в правоте автора, мне в список новый ещё двух великих поэтов занести? Но мне не хочется не только писать стихов, но и читать их нет настроения, или настроя. Для того, чтобы болеть Вознесенским или Евтушенко, лидерами «шестидесятников», нужна, наверное, оттепель. В то время, когда поэты собирали стадионы, только родилась. Если бы не перестройка, мой список прочитанных книг никого бы не впечатлял. Список без нумерации, без понятия, сколько же книг я точно прочла. Уж точно безнадёжно меньше, чем автор 103 книг, мой современник и ровесник. Каюсь, не заглядывая в списочную тетрадь, могу сказать, что под буквами «Е» и «В» нет их. Не из-за того, как Бродский, считала их конформистами, просто стихи – это не моё, хотя часть жизни связана с поэзией. Под буквой «Б» есть Бродский сам. Да что гадать, достану-ка я ту тетрадь, которая за ненадобностью давно убрана в малый сундук.

Есть Бродский. Есть даже его книга, так как она о Марине Цветаевой. Есть, потому что подарил её мне мэтр якутской уже поэзии Моисей Ефимов с автографом в виде стихотворного мне посвящения. Так уверенно об этом пишу, ибо я достала с полки книгу, которую непременно надо перечесть. Если она есть, не попала под очередную волну расхламления в угоду обожаемого мной минимализма, значит, она того стоит.

То, что в списке нет ни Евтушенко, ни Вознесенского, не значит, что я их не знаю, не читала. Раз у меня диплом филолога, полученный в вполне лайтовые года, не может быть, что мы этого не проходили.

«Если ты заполнил наизусть стихотворную строчку – можешь считать её своей» (Иосиф Бродский). Сборник «Бродский о Цветаевой» вышел после смерти поэта. Но идею Ирмы Кудровой (литературовед, исследователь жизни и творчества Марины Цветаевой) и её команды собрать воедино его работы о Цветаевой он одобрял, хотя и не дождался его издания. Из аннотации к книге: «Читателю предлагается «своя Цветаева» Иосифа Бродского – его никогда не опубликованный диалог с Соломоном Волковым и три эссе о Марине Цветаевой». «Моя» Цветаева затмила всех, что мало кого из поэтов воспринимаю после и до неё. Хоть в этом смысле я однолюб.

Что касается конформизма… Быть не конформистом могли позволить себе только они сами. Внутри системы быть не конформистом и востребованным поэтом невозможно. Как там было у Довлатова? Рукописи Довлатова сдают в макулатуру, так как герои-зеки и лагеря никому не нужны, но он продолжает писать и штурмовать кабинеты редакторов. «Чтобы печататься, надо быть членом Союза писателей, а для этого нужны публикации». Замкнутый круг для человека, который осознал свое предназначение быть писателем в 8 лет. «Литература не может быть отрицательной или положительной. Она или есть, или её нет». Но он всё же стал культовым. После смерти. Его почему-то не любит автор 103 книг, чей список прочитанных книг впечатлил бы многих. Довлатов есть в его списке, нет в другом – в списке любимых авторов и книг, где лидирует сам автор 103 книг. Меня же, как автора, нет в моём списке прочитанных книг. Себя читать, время только терять. Чтоб не разочароваться, как в авторе? Как себя не любила в телевизоре, так же и с книгами? Нет, вру, я могу перечитывать мной же написанную одну книгу, это из-за неё некоторые неравнодушные ходили по всем инстанциям, чтобы меня запретили. И это в очень даже лайтовые года. Если бы распродала всё, чем я владею, весь свой скарб, чтоб издать все книги, опубликованные в ЛитРес, в бумажном виде, меня бы расстреляли, четвертовали иль как? Если даже так, и меня можно причислить к конформистам, ибо меня много печатали, приняли в союз писателей? Мне повезло, что вовремя на нас обрушилась гласность, свобода слова и всё такое. Я уже говорила, что у меня тысячи неизданных стихов. Даже сама не в курсе, какого рода хлам размазан по стишкам. Проза случилась позже, когда можно было всё или почти всё. Так совпало, в этом мне повезло. И не хотелось бы на старости лет выжимать из себя нечто, которое устраивало бы всех на данном этапе в сию минуту. Пришлось бы менять риторику в угоду каждого дня, распыляя и без того скудный запас слов. Чтобы что? Вопрос риторический.

Немного Довлатова: «Я шёл и думал – мир охвачен безумием. Безумие становится нормой. Норма вызывает ощущение чуда»; «Трудно выбрать между дураком и подлецом, особенно если подлец – ещё и дурак»; «Не надо быть, как все, потому что мы и есть как все…».

И свежие стихи от автора, который кидает камень в огород тех, кого на свете нет.

«Что-то делаю по дому,

Режу, крашу и пилю,

Просто сапиенс я хомо -

Печь дровишками топлю.

Представляю: от сохи я, -

Ранним утревом – косьба,

Глушь, кондовая Россия,

Неудачная судьба…» (Михаил Сальман).

Кстати, на могиле Сергея Довлатова в нью-йоркском районе Куинс на старом кладбище «Маунт Хеброн», где похоронены преимущественно евреи, расположенном прямо за озером Медоу и парком Флашинг Медоус-Корона, принято оставлять камни. Люди приносят и кладут на могилу камень, который символизирует вечность. Он показывает, что об этом человеке помнят, соответственно, чем больше камней, тем больше память об умершем. У могил на еврейских кладбищах нет цветов, у них это не принято. К слову, места на кладбище настолько мало, что между могилами почти не остаётся прохода, а евреи предпочитают лежать только среди своих. На этом свете им выделили клочок земли, чтобы жили они среди своих, на который зарится весь мир, да и на том приходится претендовать на вечность в тесноте. Это на наших кладбищах мест много, да вот приличный проход между могилами не столь важен, ибо по истечении трёх лет приходить на кладбище не нужно, ибо табу, смерть заразна. Но она настолько заразна, что настигнет всех до одного, независимо от количества предрассудков…

Ирма Кудрова в предисловии сборника Бродского о Цветаевой: «Хвала его была так щедра ещё оттого, что он сам был богат. Он не робел перед великим цветаевским даром – он ему радовался. Цветаевские строки всякий раз дарили ему задержку дыхания и мгновения интенсивнейшего существования. Ему не дано было, обдирая руки и колени, штурмовать эту вершину: он легко обнимал её взглядом. Ибо был соразмерен: он сам был обитателем тех же высот».

Бродский о Достоевском и не только: «Когда русский читатель выходит на улицу, то сталкивается с реальностью, которая Достоевским не описана. Как человек, расстреляв очередную партию приговорённых, вернётся с этой «работы» домой и будет с женой собираться в театр. И никаких угрызений совести, никакой достоевщины!».

Вторая половина книги поэта о поэте поразила меня тем, что мною же многие строки подчёркнуты карандашом. Но об этом в другой раз. Мне надо думать, как быстрее продать крошечный тираж двух книг – четыре первые части мемуаров без цензуры, пока можно.

«В русской поэзии почти не отражён опыт Второй мировой войны. Существует, конечно, поколение так называемых военных поэтов, начиная с полного ничтожества – Сергея Орлова, царство ему небесное. Или какого-нибудь там Межирова – сопли, не лезущие ни в какие ворота. Ну, Гудзенко, Самойлов. Хорошие – очень! – стихи о войне есть у Бориса Слуцкого, пять-шесть у Тарковского Арсения Александровича. Все же эти константины симоновы и сурковы (царство обоим небесное – которого они, боюсь, не увидят) – это не о национальной трагедии, не у крушении мира: это всё больше о жалости к самому себе. Просьба, чтоб пожалели. <…> Но вот давеча составлял – в некотором роде повезло мне – избранное Семёна Липкина. И там огромное количество стихотворений на эту самую тему: о войне или так или иначе с войной связанных. Спас, так сказать, национальную репутацию. Между прочим, один из немногих, кто Цветаеву опекал по её возвращении из эмиграции в Россию. Вообще – замечательный, по-моему, поэт: никакой вторичности. И не на злобу дня, но – про ужас дня. В этом смысле Липкин – как раз цветаевский ученик» (Иосиф Бродский).

Кусок сюда из-за Липкина. Вдруг вспомнила, что я встречались с Семёном Липкиным: «Вчера он, который элегии написал, разговаривал со мной. Ему Анна Ахматова стихи читала, с Эренбургом, Друниной был знаком. Это был Липкин, которому Ахматова подарила свою книгу, где в качестве автографа было это: «С. Липкину, чьи стихи я всегда слышу, а один раз плакала». Я же не догадалась взять у него автограф…

«После смерти мы не будем в огненном аду,

После смерти мы очнёмся в сказочном саду,

Потому что муки ада – только на земле,

На земле, где мы в кипящем вертимся котле.

После смерти – жизнь другая, около Творца,

Ибо в смерти – обещанье жизни без конца,

Той, в которой лгать не будут книги и уста,

Станет музыкою дума, думой – красота».

Надо бы запомнить, «не на злобу дня, но – про ужас дня». Просто для себя, даже не на будущее, ибо это не работает. Не на злобу и, тем более, не про ужас дня, а в угоду дня.

Эмоциональный климакс

«Любила я все роли до одной!

Все до единой я с душой играла.

Я никогда собою не бывала.

…Мне так хотелось быть самой собой!» (Любовь Воропаева).

Это с оговоркой, что стих был написан в 1983 году: «В итоге, я стала собой». Что ж, я её поздравляю: быть собой ныне роскошь. Собой порой не рискнёшь быть даже с теми, кто с тобой вроде на одной волне. Два дня общения с попутчицей по жизни, и я уже второй день пытаюсь стащить себя с качелей. Суровой северной женщине вдруг показалось, что и на её долю выпало счастье испытать климакс – эмоциональный. Ведь стресс, как и климакс, некоторые другие штучки почему-то нам не по зубам. Наверное, потому, что на нашу долю выпадает больше испытаний, чем жителям земель с более умеренным климатом. Нам некогда баловать себя капризами, ведь приходится заниматься более важными делами. Если раньше все бабы одинаково много рожали без отрыва от тяжёлой работы, им некогда было оплакивать детей, вынужденных выживать в одиночку. Вместо умершего рожали нового. В то время слова «стресс» не было, конечно. Оно появилось позже, и симптомы тоже. Жить стало легче, но климат и условия остались такими же. Потому по привычке мы не тратим себя на бессмысленные слёзы и причитания. Хорошо ли это иль плохо, не знаю.

Размазывая себя на разговоры ни о чём, я уподобилась славянским женщинам? Откуда вдруг эти эмоциональные качели? «Ты из кожи вон лезешь, чтоб угодить славянам…»; «Надо писать в манере писателей своего народа»: о том, как хорошо жить в нашей славной стране, какие чудные люди живут рядом с тобой, об истории своего народа, наслега. И так до бесконечности. Да я и сейчас уверена, что есть вещи, которые сами пишутся, просятся, рвутся. С какого перепугу должна писать о том, о чём понятия не имею. История не моё, лет сто назад меня не было, тёмное прошлое не вдохновляет ни на что. Есть масса людей, умеющих это делать.

В итоге сошлись на том, что тема книг отныне табу. До этого решили умалчивать две другие жизненно важные темы. О чём тогда говорить? «Остаётся болтать только о прошлых наших подвигах». Похоже, иссякла тема не только для разговоров, но и для новых книг. Боясь того, что кому-то что-то не понравится, на большую половину тем табу или цензор не пропустит, Роскомнадзору не понравится, особо не разгуляешься. Остаётся писать о себе любимой, которая точно в суд не подаст или не наложит на себя руки. Но меня и так слишком много. Вся моя жизнь размазана по книгам, по главам. Роскошь быть собой мне, увы, недоступна. Останусь на века в образе сумасбродной алкоголички, возрастной шалавы и дуры.

Раз не дано, да и чревато быть собой, буду я сегодня вновь прожжённой сковородкой с ушами. Уж лучше по полу кататься, чем на эмоциональных качелях качаться.

Если завтра вдруг война

Между первой и второй перерывчик небольшой. Без отрыва от творчества была сильно занята делами, тесно связанными с этим самым творчеством.

Но случился перебор, со сквозной героиней предыдущих мемуаров, размазанной и по многим другим произведениям, в основном, комедийного жанра, виртуальный мордобой. Сама она ещё не в курсе, что её стало слишком много. Тогда бы мордобой виртуальный вполне превратился бы в реальный. Мне повезло, что те, с кем мне довелось общаться по жизни, не любители читать. Начхать они хотели на буквоедов такого сорта. Или всё же лучше написать – «начихать»? Литературный сей язык становится понятен только полиглотам. Да и всё это многословие – пустая трата времени. Хотя эта же героиня, размазанная по комедиям, рассуждает иногда иначе. Вначале, начитавшись постов с отрывками, обрушилась на меня с такой критикой, что я была в полном а@уе. Мол, я осмелилась испортить имидж нескольких поколений, что само время смешало с дерьмом. На любое действие найдётся, мол, оправдание. Зри, типа, в корень. Узрела уже, корни зла давно пробили дно. Я не занимаюсь психоанализом и не собираюсь учить жизни. Описательное повествование вполне в привычном стиле, всё строилось, исходя из канона. Что смешно, она вдруг заметила, что я вообще-то пишу, и решила, на правах старшинства, учить уму-разуму на седьмом десятке. Я же писала и впору, когда мы с ней картошку, сваренную в старом чугунке заслуженным учителем, старейшиной района, своровали. Не вместе с чугунком, а там же, не отходя от веранды, куда он поставил чугун, чтоб картошка остыла, её и съели. Вот тогда и надо было вбить в мою буйную голову установки о том, как и про кого надо писать, чтобы угодить большинству. Академики не смели такое со мной вытворять в ту самую пору, а той, кого черти за ноги таскали в чуме, вряд ли это бы удалось.

Из всех двенадцати книг, которые слепила за три месяца этого года я бы выбрала, чтоб красовались на моей книжной полке, только три. Две уже есть – это мемуары. Потом их стало слишком много, иногда по две в день, что никогда в жизни мне не издать их всех в бумажном варианте. Но я бы хотела, чтобы три сборника чёрных комедий на социальную тему, вышли в свет. Сама готова их перечитывать, чтобы хотя бы кататься по полу от смеха. Смех смехом, суть вовсе не в смешном. Но об этом можно рассуждать, только прочитав их. Отрывки без контекста – это просто маркетинг, словесная западня, как и заголовки с подзаголовками.

Багаж не весь, но сдан, чтобы путешествовать впредь налегке. Была бы чуть моложе, стремилась бы к новым вершинам, ибо всё, что написано и пишется, это вчерашний день. Если сегодня время постмодерна, то весь наш воз застрял в бездорожье где-то в дне позавчерашнем. Та, которую черти за ноги таскали, зовёт меня в дивные дали не куда-то вперёд или ввысь, а далеко назад, предлагая восхвалять былое. Есть, кому хвалить, кто специализируется в области истории, в далёком прошлом. История – не мой конёк, не моя стихия, меня тогда и там не было, не мне судить.

Без багажа с пустым пока чемоданом отправлюсь в путь. С билетом с открытой датой, ибо сейчас не к спеху дурью маяться. Меня ждут великие дела внутри ограды. «Есть своего рода печаль, которая возникает из-за того, что слишком много знаешь, из-за того, что видишь мир таким, каков он есть на самом деле. Эта печаль от понимания того, что жизнь – это не грандиозное приключение, а череда маленьких, незначительных мгновений, что любовь – это не сказка, а хрупкая, мимолётная эмоция, что счастье – это не постоянное состояние, а редкий, мимолетный проблеск чего-то, за что мы никогда не сможем ухватиться. И в этом понимании кроется глубокое одиночество, чувство отрезанности от мира, от других людей, от самого себя» (Вирджиния Вульф).

Не всех в мире черти в чуме за ноги таскают. Сохранилось только это: «Мне кажется, это означает, твои произведения сортируют читателей на умных, на глупых и на очень умных, думаю… Придёт время, когда твои произведения станут экшеном нового поколения…». Были и другие, которые для примера отправила той, с чума. На что она обрушилась с критикой другого рода, мол, подмазываюсь к русским, их слишком люблю. К слову, отзывы были на книги из якутской серии. Соответственно, писались носителями языка саха. Это из той же серии, когда на публику в грудь себя бьют, что с русскими навсегда, Родина-мать зовёт, а в бытовом плане режет слух мой плохой русский, и даже то, что я замужем за русским. Насчёт того, что придёт время… Так же говорили в далёком 1995 году, а воз поныне там. Мне наплевать, что моё время всё никак не приходит. Как говорит Ирина Хакамада, деньги, слава – это ничто, главное, то, что с собой всегда, внутри тебя – твой внутренний наблюдатель. Я же называю это внутренним телевизором или фонариком. Это она говорит на публику, и та, у кого деньги есть. Когда их нет, от слова совсем, твой внутренний человек начинает ныть. Хотя это не значит, что телевизор внутренний сольётся в экстазе с телевизором внешним. Когда физическое и душевное сливаются в экстазе – нирвана, но это – не тот случай… Кстати, Хакамада собирается покорить Кайлас, заблаговременно написав окончательное завещание. Ей, между прочим, семьдесят. Потому новые вершины на шестом всего десятке – не совсем утопия.

Впору вспомнить одну из шести заповедей Иосифа Бродского: «Всячески избегайте приписывать себе статус жертвы. Каким бы отвратительным ни было ваше положение, старайтесь не винить в этом внешние силы: историю, государство, начальство, расу, родителей, фазу луны, детство, несвоевременную высадку на горшок – меню обширное и скучное». Это перекликается с рассуждениями Хакамады о том, что надо жить здесь и сейчас в полной автономии, наслаждаясь фактом жизни. Ведь другой у нас не будет. «В момент, когда вы возлагаете вину на что-то, вы подрываете собственную решимость что-нибудь изменить и увеличиваете вакуум безответственности, который так любят заполнять демоны и демагоги, ибо парализованная воля – не радость для ангелов. Вообще, старайтесь уважать жизнь не только за её прелести, но и за её трудности. Они составляют часть игры, и хорошо в них то, что они не являются обманом. Всякий раз, когда вы в отчаянии или на грани отчаяния, когда у вас неприятности или затруднения, помните: это жизнь говорит с вами на единственном хорошо ей известном языке».

Просто жить, закрыв сезон, не совсем получится. У меня завал стихов, на родном якутском. Их перевести нет никакой надобности и возможности. Выбрать нужные, сравнять шрифты, втиснуть в один сборник – не требует особого усердия. Время, надеюсь, найдётся. Не всё же 24 часа в сутки стоять раком в огороде.

Надо остановить поток слов, прервать вещание внутреннего телевизора, переключив канал на более лайтовые передачи. Или подключиться выборочно к внешним источникам, к таким, как Хакамада. «Возраст – это часть вашей личности. Это право быть самим собой». Слава богу, я в таком возрасте, что заслужила право быть самой собой. И никакие бабы чумные мне не указ.

«Любите себя наотмашь, больше, чем родину, детей, мужчину» (Ирина Хакамада). Соответственно, мы любим родину больше, чем детей, мужа, меньше, чем детей. На себе же ставим крест. Хотя по многим приметам расклад ныне может быть иным. У меня лично свой собственный расклад. Порядок в доме в полном приоритете. Всё остальное потом. Если даже завтра вдруг война, полы должны быть в идеальной чистоте. Чистота в мыслях, поступках и помыслах – это по настроению.

Ирина Муцуовна не только за полную автономию в вечно изменчивом мире, но и за демократию, равноправие в семье. Ибо только разрешив мужу изменить, можно изменять безбожно самой. У неё же своя точка зрения на всё остальное. «Хочешь свободы – научись быть один. Только так рождается внутренняя устойчивость. Только так появляется возможность выбирать – а не цепляться». «Реальная мудрость – это, когда вы перестали хотеть быть режиссёром в жизни. Вы становитесь не режиссёром, а зрителем, особенно в острых ситуациях. Вы просто наблюдаете. Это даёт огромную энергию и абсолютно точечное правильное решение. Вы выступаете в качестве зрителя, который даёт оценку качества этому спектаклю, где, в том числе, играете вы сами – роль, навязанную извне. Все древние философы были равнодушными анализирующими наблюдателями. Нужно попробовать стать зрителем себя и жизни вокруг». Только спокойствие, иди и смотри, молчи, по возможности, и не думай. Это как-то перекликается с Бродским:

«Не будь дураком! Будь тем, чем другие не были.

Не выходи из комнаты! То есть дай волю мебели,

слейся лицом с обоями. Запрись и забаррикадируйся

шкафом от хроноса, космоса, эроса, расы, вируса».

Как-то так. Сегодня попробую стать никем, слиться не с интерьером, а с чем-то другим.

Все оттенки чёрного

«Но дорога бережно

Подведёт на цыпочках

И усадит весело

В чёрный воронок».

Александр БУРДИН.

Блокадный дневник образца 2025

Помнится, мой папа, будучи уже глубоко пожилым, с утра говорил сам себе: «Настал ещё один день. Надо бы составить план. Какой план, если нечего делать».

Вот и я по инерции просыпаюсь рано, чтобы идти с новыми силами к станку. Потом вспоминаю, что станок зачехлён до лучших времён, пора и честь знать, пятнадцать книг за первый квартал года – это уже перебор.

Вишенка на торте – сборник стихов, который намеревалась делать всё лето, а получилось за день. Эта вишенка мне лично ни к чему. Просто многие знают меня, как поэта. Мол, это преступление – убивать в себе поэта. Стихи никуда не делись, ждали своего часа. Вернее, стали изгоями. Есть такой эпитет – «сонумсах». Не знаю, как это переводится дословно. Этим эпитетом, обычно, награждают весьма ветряных особ, которым нравится всё новое, незнакомое. Нелестный эпитет, но в творчестве – самое то. Вода в закрытом водоёме тухнет, так и в творчестве – если нет стремления к чему-то новому, то будешь до конца своих творческих дней лепить «пельмени» по образцу и подобию уже написанного набора слов, иногда отвлекаясь на злобу дня и, что хуже, в угоду дня. Как бы сама пишешь отзыв на своё собственное.

Было бы странно в моём перезрелом возрасте изображать какие-то глубокие чувства, а без них стихи – поверхностные, вымученные искусственно. Ну, можно выжать описательно лестные, даже очень нежные. Это не то, не то… Если даже оскорблённая Муза посетит однажды, какие могут быть стихи после тринадцати лет брака? Бракованные. Бог с ними, со стихами, меня ждут иные дела. Хотя стихи сейчас самое то. Сказки, фантастика и стихи, (но только внешне лайтовые) на верхних строчках хит-парада. Какой хит, какие стихи, да и другие книги, если тупо жрать нечего? Может, пора уже начать блокадный дневник образца 2025? Или ещё рано, будет намного хуже? Помнится, когда впервые рожала, берегла даже стон, думая, что будет ещё хуже, чем я тогда выражу свою боль.

Чтоб как-то облагородить тему, добавлю сюда Бродского. Из заветов Иосифа Бродского: «Мир несовершенен. Золотого века никогда не было и не будет. В свете этого – или, скорее, в потёмках – вы должны полагаться на собственную домашнюю стряпню, то есть управлять миром самостоятельно. Но даже в пределах вашего собственного пирога вы должны приготовиться к тому, что вам, по всей вероятности, придётся отведать в равной мере и благодарности, и разочарования».

Вместо того, чтобы идти к станку, топор мне в руки и в соседнюю ограду истреблять дикую малину. Когда-то родители посадили у себя в ограде дикую малину. Так она стала атаковать не только теплицу, уже готовилась к самозахвату всей территории. Мне удалось её истребить, выкорчевать корни. Хоть какие-то корни мне под силу вытравить, раз корни зла неуловимы… Но малина перекинулась на соседнюю ограду, где никто не живёт, и обратно рвётся. Придётся принять меры, причём, срочно. «Шла к рабочему столу, «как рабочий к станку – с тем же чувством ответственности, неизбежности, невозможности иначе» (Ариадна Эфрон о своей матери Марине Цветаевой).

Блокада образца 2025 – это, прежде всего, информационная, интеллектуальная блокада. У кого вынужденная, кто по доброй воле. Боюсь за это время мозги превратятся в студень. Потому отписываться хотя бы так, чтобы не слететь с катушек. Наши руки не для скуки. От труда физического никто никогда ещё не сошёл с ума.

Говорят, есть два типа людей: те, кто живёт воспоминаниями, 80 процентов, и те, кто настоящим. Подозреваю, из оставшихся 20 процентов большая половина живёт будущим. «Эти 80 процентов, большинство – самые несчастные люди. Они не стрессоустойчивые. Для них повтор – основа жизни. Врут, когда говорят, что характер меняется и всё в наших руках. Характер не меняется. Человек повторяет одну и ту же программу из поколения в поколение, то, что вложено с детства. Изменений никаких не может быть. Инерция – главный фундамент характера. Это то, что получаешь в детстве, то, чем ты живёшь. Воспоминания о славном советском прошлом – одна из основ инерционности. Не стрессоустойчивые люди любые изменения в жизни рассматривают, как удар по самим себе. Оставшиеся 20 процентов людей любые изменения воспринимают, как повод для саморазвития. Их мало всегда. Эти 80 процентов всегда задавят 20 процентов» (Юрий Крымов). Помню чётко тот день, самый, что ни есть, совковый, когда ужаснулась перспективы этого бесконечного повтора. В классе четвёртом или пятом, вроде. Мне повезло вырваться из заколдованного круга через несколько лет. Удалось сломать все стереотипы в мышлении и поведении, вытравить в себе всё тепличное, устойчивое, обычное в то время, и начать строить себя по своему усмотрению. Та, которую черти в чуме за ноги таскали, уверена, что главная ошибка моей матери, да и отца тоже, в том, что они меня выпустили слишком рано из теплицы на волю. Получается, всё это было во благо. И я могу их только благодарить за эту относительную свободу, иначе жизнь прожила бы в клетке, считая её частью интерьера.

Потому априори не могла застрять в прошлом. В этом моё несчастье. Но дань прошлому я всё же отдала, использовав его и к месту, и не к месту. «Я живу настоящим и будущим, но будущего у меня мало уже. Не нужно воспроизводить одну и ту же программу, она скучна». Тот же Крымов о душе: «Я не считаю, что у всех есть душа. Душу человек может потерять. И потеряв её, у большинства людей после смерти не будет ничего».

«Надо уметь не замечать» или смерть в прямом эфире

«Важно избегать пустых разговоров, настолько же важно избегать плохого общества. Под «плохим обществом» я понимаю не только порочных людей – их общества следует избегать потому, что их влияние гнетуще и пагубно. Я имею в виду также общество «зомби», чья душа мертва, хотя тело живо; людей с пустыми мыслями и словами, людей, которые не разговаривают, а болтают, не думают, а высказывают расхожие мнения» (Эрих Фромм). Это вместо мантры: «Вот наступил ещё один прекрасный день нашей счастливой жизни».

В той стране, где зародилась традиция повторения этой и не только этой мантры, не всё так однозначно. Вместо того, чтобы читать мантры, поклоняться всем богам, готовятся к своей войне. Чтоб не испортить карму, боятся муху невзначай задавить, но наступает момент, когда карма закрывает свои кармашки. Богов слишком много. У них есть свои войска. Вот их предводитель Сканда, видать, сказал: «Пора». Раз боги сами меж собой воюют, на земле само собой начинается суета.

Мне же не с кем воевать. В блокаде не до самоедства. Броню надо залатать, чтоб не проник чужой. Футляры, тумбы, шкафы – безголовые, бесхребетные мне ни к чему. Жёстче надо быть – гнать их в три шеи. Хватает виртуальных подлецов, лжецов, лизунов, кого комментировать, себя не уважать. Ладно, бог ума не дал – живи себе, не лезь на рожон. Нет, они лезут из всех щелей, кричат, громче всех. Чтобы что? Известно, что… Успеют ли они обратно в свою щель или во все подряд дыры будут тушки свои просовывать? Дыр не хватит…

«Человек умный будет прежде всего стремиться избежать всякого горя, добыть спокойствие и досуг; он будет искать тихой, скромной жизни, при которой бы его не трогали, а поэтому, при некотором знакомстве с так называемыми людьми, он остановит свой выбор на замкнутой жизни, а при большом уме – на полном одиночестве» (Артур Шопенгауэр). Пусть здесь будет. Это не значит, что я считаю себя умнее других. Отнюдь, увы – ум отсутствует. Может, когда-то был, в раннем детстве, например. Но жизнь заставила его вытравить, как что-то лишнее, чужеродное. Не удалось прожить жизнь, притворяясь только наблюдателем. Чтобы сохранить остатки ума, надо уметь отстраняться от дел насущных, гася все свои эмоции и переживания. «Чтобы выжить в этом мире, надо уметь не замечать» (Клэр Киган). Если всё слишком заметно, надо самоустраняться. Чтобы выжить.

И выжила. Очень даже хорошо себя чувствую. Столько всего можно сделать, если не писать.

Я зашла сюда, чтобы только вписать одну свежую цитату, которую ни Гугл, ни что там ещё, не выдаст. «Автофикшн – это, когда человек использует себя, чтобы говорить не о себе. Когда человек использует себя, как инструмент, как некоторую точку опоры для того, чтобы говорить не о себе, о совсем других проблемах». Вот и я вся использованная от и до, что самой надоело. Ушла с головой в другую область, но тут мне намекнули, что нельзя откладывать на потом то, что можно сделать сегодня. Позавчера сил и особого желания не было, чтобы записать всё то, что пришло в голову в момент, когда осознаёшь, что завтра может и не наступить. Легче демонстрировать собственную смерть в прямом эфире, чем описывать в словах все оттенки чёрного. Что тут такого? Всё, что случается, используется по полной. Тем более, если за плечами есть журналистский опыт. Плохо, когда ничего не происходит, жизнь застывает, время замирает. Смерть – событие одноразовое. Щёлк и тебя нет. На то и суда нет. Если же есть время для разминки, для последнего разбега, почему бы и не использовать его с пользой. Перед смертью не надышишься. Перед прыжком принято делать не вдох, а выдох. Перед прыжком в пустоту, в вечность следовало бы тоже выдохнуть всё то, что накопилось за всю жизнь. Но человек так задуман, что он до последнего верит, что соскочит, отсрочит тот самый последний рывок. Потому живём дальше. В нашей стране принято жить долго, до последнего надеясь на некое чудо, на вечно ускользающее светлое будущее. При этом ничего не делая, чтобы быль превратилась в реальность. Необязательно, что это светлое и прекрасное наступит прямо завтра. Каждый в силах внести хоть какую-то лепту в это благое дело. Хотя бы повернуться лицом к рассвету, а не вечно любоваться сансетом. Ты хоть сто тысяч раз переписывай историю на свой лад, прошлое не сдвинется с мёртвой точки, ибо оно навсегда застыло. Всё фатально, но кое-какие нюансы мы можем внести только в картину будущего, отрываясь на настоящем.

В моменте же был один мат, ибо прилетело фото очередного члена одного чела. Может, потому меня отпустило, мол, не к спеху, есть более приятные дела здесь и сейчас.

В одном ресурсе, куда давно ничего не выкладывала, стабильно заходят, может, даже читают моё старьё. Зачем тратить время и деньги на то, чтоб издать бумажную версию? Тридцать человек или тридцать тысяч? Правда, в платном ресурсе стабильно ноль покупателей электронных книг. Потому, может, стоит дальше писать свои неудобные вещи, раз есть спрос? «Если бы на меня возложили хотя бы треть тех забот, которые есть у обычной женщины, я бы не смог вообще думать о теоретической физике» (Лев Ландау). У меня же забот ещё больше, чем у обычной женщины, что порой забываю, что я женщина.

Тут попросили опять вернуться к стихам. К чужим. Мой организм среагировал мгновенно. «Я чувствовал, что если буду писать для хлеба, то скоро погублю своё дарование, ибо оно заключается у меня не столько в искусном пере, сколько в сердце, порождено возвышенным и благородным образом мыслей, который только один и мог его питать. Ничего могучего, ничего великого не может выйти из-под продажного пера» (Жан-Жак Руссо). Не о даровании речь, но цитата в тему. Как бы я ни старалась, уговаривая себя, ублажая, угрожая голодом, чувствую, что ничего не получится. Можно заставить себя собрать второе десятилитровое ведро брусники собрать, рисуя в голове денежные знаки или белоснежные пляжи у тёплого моря, желательно с пальмой где-то с краю. Переводить чужие стихи, видать, не в состоянии, если даже нарисую много пальм.

Стихи слишком хорошие, чтоб их портить. Они хороши на языке носителя. Их надо перепотрошить, выстроить заново в манере стихосложения на другом языке, носителем которого я и не являюсь. Говорят, собираются два разных, вечно враждовавших ранее писательских местечковых союза перепотрошить, чтобы сделать единым, неделимым, что было невозможно даже в глубокий совок. Все в состоянии кучковаться, кроме писателей, особенно поэтов. Можно, конечно, насильно впихнуть в одну кучу. Но кто ими всеми будет руководить? Это под силу только кому-то со стороны, не поэту, это точно. Кому-то с холодным сердцем, с железной хваткой. Зачем заставлять творческих людей кучковаться? Рисовать для них планы, чтобы в определённый срок создавали сколько-то на заданную тему? Мне там что делать, если я не могу себя заставить даже за деньги перевод сделать? Как заставлю себя писать на заданную тему, да ещё и бесплатно? Стихи рожать поздно – рожалка не работает. Как когда-то в далёкой юности могу с полной уверенностью, как на духу, сказать, что не смогу стих сочинить даже под дулом пистолета. Тогда что – расстреляют?

Были бы стихи попроще, как у некоторых фавориток, может, и рискнула бы. Я уже это делала – потрошила гениальные стихи одной особы. Очень красивые стихи. В наборе нужных слов ничего лишнего. Чётко, по самую душу описывающие переживания автора, претендующего быть рупором всего глубинного народа. По совету аксакала якутской поэзии Моисея Ефимова пыталась искать три «М», что является безусловным признаком настоящей поэзии, увы, не нашла во всём сборнике ни одного «М». В ту пору не осмелилась озвучить свой столь суровый вердикт – стихи бездарны. Но очень хорошие, как будто опытный редактор долго работал над текстом. Если любой случайный стих точить по полгода, ну, даже месяц, можно смело с ним идти в люди, заставляя кричать их на всех перекрёстках, что автор гениален. Если при этом ты сам направляешь струю, уверяя лично, что ты гений, народ не кинется потрошить сто раз перепрошитый стих. Но это как бы искусственно оплодотворённый, в инкубаторе выращенный дубликат. По мне, стихи – это то, что рождается естественным путём. Раз и навсегда.

У меня же рожалка не работает, отвергнутая мной муза стихов навсегда покинула меня, чему я несказанно рада. Как прекрасно жить без стихов! По мне ближе и милее чужие члены, чем стихи свои и чужие. Да хрен с ними, со стихами. Я думу с ночи думаю – куда бы мне хрен, то есть, катран посадить? Никогда его не сажала, даже не пробовала на вкус. Что за хрень этот хрен?

Неприятная дилемма

В сухом остатке хрен всё ещё не посажен. С таким успехом останемся вовсе без картошки. Своей. Чужая нам не по карману.

Между тем, уже календарное лето. Вполне вероятно, что я его пропущу, чтоб догнать его на других широтах, желательно на тропиках. Я всё же не резиновая, хоть и стараюсь успевать то здесь, то там. Но на «своё» времени нет и не будет до зимы, а там, как карта ляжет. Вернее, как вдохновение себя поведёт, и, если здоровье не подведёт.

Долго же я была в отрицании, клянясь, что от стихов меня тошнит. Видать, кому-то наверху это надоело. Нет, нет, упаси боже, свои я не пишу. Но не буду клясться, а вдруг медведь. Одна моя в то время просто знакомая как-то сказала: «Если я поменяю причёску, считайте, что завела любовника». Я эту фразу использовала в одном детективе. Так, если я вдруг заговорю стихами, щедро одаряя чувствами, то можно смело предположить, что у меня появился новый мужчина. Впрочем, и без стихов можно, если осторожно. Раз стихов нет, то опять-таки смело можно считать, пиписьки не дотягивают до планки. После того, что было и есть, шансов нет.

Как за полгода выпустила штук пятнадцать книг, своих, за полмесяца подготовила три сборника стихов и малой прозы, не своих. Не знаю, равноценен ли перевод стихов (не подстрочник) сочинению собственных произведений. ИИ говорит, что почти да: «Поэтический перевод – это новое авторское произведение, в котором содержание преломляется через призму мироощущений и жизненный опыт поэта-переводчика. Перевод стихов может рассматриваться как процесс, связанный с передачей замысла оригинала, но при этом подразумевающий создание нового текста с определёнными особенностями и творческим подходом». Почему так быстро? Чтобы освободить себя для того же огорода, хотя между делом я всё посадила, кроме картошки и хрена.

Полгода отказывалась, отнекивалась, считая, что это другой уровень, который мне не по плечу, мол, даже под дулом пистолета не смогу написать ни строки (поэтической), тем более, на чужом языке. Ныне с пистолетами только органы шастают. Им-то мои стихи ни к чему. Это я по молодости, по дурости посвящала стихи любимой милиции. Как она превратилась в полицию, я как раз отреклась от поэзии. Угроза голода реальнее пистолета. Калькулятор быстро заставит мозги работать в нужном направлении. Что при этом делают музы, не знаю, и это не столь важно. Подозреваю, если сильно захотеть, и их можно нещадно эксплуатировать. Секрет един – чтоб с катушек при этом не слететь, надо чередовать: бить по клаве, успевая вслушиваться в себя, но не давая волю собственному воображению; теплица, короба, клумбы; комп, текст, музы; плита, посуда, полы; лопата, грабли, мотыга; комп, стихи, словари. И так до бесконечности. Лишь бы попа выдержала, остальное дело техники. Просто заставить себя перевести по одному стиху в один присест. Потом можно сделать перекур или перерыв на кофе, или открыть соцсети. При этом обычный распорядок дня не менялся. Спала столько же, как всегда.

Одного лишилась – природы, аргументируя тем, что зачем воочию любоваться тем, что из года в год не меняется. Я сто раз видела, как подснежники растут, распускаются деревья. В это время переводила стихи как раз о временах года, о родной природе. У меня много старых стихотворений, но ни одного описательно-образного, связанного с природой. Да и в прозе ни одного лирического отступления в виде описания природы. Каюсь, изъян сей есть: я не Пришвин. Да и портреты тоже слабо получаются уже в прозе. Надо заметить, особый интерес вызывают дневники Пришвина, 18 томов которых, как раз доказывают, что не природой одной он вдохновлялся. Просто про природу – это заявка на востребованность наверняка, ибо природа вечна. Это – безопасно, а в нашей стране всегда опасно. И это – высший пилотаж, не каждый умеет кодировать свои мысли, пряча свои истинные намерения за берёзками.

«Своё» никуда не денется. Перерыв на пользу. «Я спрятала этот рассказ. Я поняла, что он был написан раньше времени с точки зрения литературы, градуса чувств. Там был очень большой накал от авторского голоса. Слишком много истерики» (Дина Рубина). Мемуары затмили всё, до рассказов и другого у меня недостаточно фактуры. Мне, наверное, надо или ломать себя, чтоб вновь дорасти до художки, или плюнуть на это дело и довериться калькулятору. Неприятная дилемма. «У писателя должны быть установлены несколько камер. Справа, слева, сверху, снизу даже. Мы не имеем права говорить одним голосом. Мы не имеем говорить на одной интонации. Мы должны создавать жизнь, а жизнь она очень разная». Жизнь не только разная, ещё и скользкая. Непонятная, непредсказуемая. Стихи на злобу дня допустимы, проза требует времени для раскачки. Жизни не хватит, если ждать, пока устаканится. Всё только начинается, а ты уже перестаёшь удивляться. Слишком много всего, что удивляться факту прихода ещё одного лета не хватает ни сил, ни времени. Уместно, может быть, вспомнить слова Бориса Пастернака сыну перед смертью: «Во всём мире творится что-то, что не соответствует радужным надеждам на историческое просветление. Я умираю с тяжелым чувством неудачи, кажется, что весь мир в грязи, всюду какая-то ложь и не обо что опереться». И сколько ещё поколений поэтов должно умереть, если не со словами, с такими мыслями и чувствами, неизвестно.

Хотя что это я опять о грустном? «Три года назад я записала информацию, которая пришла ко мне во сне. Слово в слово: «Всё разрешится самым непредсказуемым образом. Мы попали в петлю времени и выберемся из неё неожиданно». Не вижу я в будущем негативного сценария. Надо потерпеть». Это пишет поэт Любовь Воропаева, а поэт зрит в корень. Не все, но она точно зрит, ибо другие её предчувствия сбылись…

«В поэзии нет середины

И нет покорённых высот.

В поэзии все мы едины -

От строчки до пули в висок.

Поэзия – вне подражанья,

Поэзия – отповедь злу,

Невозникновенье желанья

Хулу превратить в похвалу.

Пока о бесславье толкуют

За рюмкой любимцы судьбы,

Поэты собою рискуют,

Склоняя бескровные лбы

Над белым листом, как над плахой,

Над сонной Отчизной своей…

И платят особою платой –

Бессмертьем в стенах лагерей» (Любовь Воропаева, 1978).

Потому как-то так. Между тем, после энного количества написанных строк, я с собакеном всё же съездила в лес. Ни на что эта вылазка не вдохновила. Видать, я в таком возрасте или в состоянии, что гожусь только на то, чтобы только переводить чужие или постить тоже чужие стихи.

«Я улыбнусь. Улыбка над собой

могильной долговечней кровли

и легче дыма над печной трубой» (И. А. Бродский).

Осим хаим

И вот она – я. Хочется, да колется, коль опять начнётся, боюсь, кол да колокол.

Не книгой одной, не до неё мне было, да и не хотелось бы вновь влезать в эту петлю времени. Но третья или четвёртая часть «мемуаров» была начата, а я не люблю недоделанные дела, отложенные в долгий ящик. Ящик письменного стола и так полон – всё в стол. Приятнее было бы признаться в другом – мол, всё в дом, а нечего-то в дом. Та, которую черти за ноги таскали в чуме, сильно обижена, ведь во всех бедах виновата одна я. Мол, накаркала раньше времени. Да речь не о ней, а о себе любимой. Вернее, о начатой книге.