Ангелина, или Ненасытная тварь бесплатное чтение

Предисловие

С ней я познакомилась ещё когда мы были юными и незамужними. Помню, мне пришлось спешно переселяться из одной снимаемой мною квартиры в другую, такую же стихийно снятую, практически не глядя на её состояние. Так получилось, что на тот момент необходимо было в срочном порядке освободить предыдущую, потому что у хозяев прежней квартиры случился форс мажор, но список предложений сдачи жилья был настолько скуден, что ситуация вынуждала меня сменить вполне нормальную, приемлемую квартирку на настоящий ужас, век не знавший ремонта, расположенный в самом конце длинного замызганного вонючего коридора в странноватой девятиэтажке с единственным в ней подъездом, где преимущественно проживал маргинальный контингент.

Ступив на не мытый годами пол, я сразу поморщилась от вида валявшихся повсюду насекомых, которых, как оказалось, квартирная хозяйка, шепелявая женщина без двух передних верхних зубов, любезно потравила прямо к моему въезду, будто раньше у неё не было такой возможности, пока квартира пустовала, и я с отвращением принялась наводить в ней порядок. Воду для мытья пола мне пришлось сменить раз сорок: я выплёскивала её в унитаз чёрную, самого что ни на есть смоляного цвета, затем мутную серую, до тех пор, пока она хотя бы немного не приобрела прозрачный вид. Под вечер, когда я совершенно выбилась из сил, в дверь, которую и дверью-то сложно назвать, скорее куском фанеры, что нетрудно снести с одного удара, кто-то осторожно постучал.

На пороге стояли две девушки. Одна из них – моя давняя подруга, одетая в полосатый банный халат непонятной узбекской расцветки и с махровым полотенцем на голове, наверченном как у индуса – в таком виде она спокойно разгуливала, потому что жила четырьмя этажами ниже, почти что подо мной и была в курсе моего заселения в её дом, другая – невысокая блондинка, которую я видела впервые. Новая девушка бросалась в глаза: платье на ней было сильно обтягивающим и коротким, с тонкой полоской кружевной тесьмы по низу, белоснежно-белое, контрастирующее с летним загаром, обута она была в босоножки в тон к платью с поблёскивающими застёжками-бабочками на ремешках, фигура у неё была спортивной, и в тоже время её формы выглядели округло из-за тонкой или, как говорят, осиной талии.

– Я тебе клиентку привела, – начала подруга, минуя приветствие. – Сестра зашла… с девчонками… Спрашивают: ты никого не знаешь кто платье сошьёт? Я говорю: знаю.

Привлекательная незнакомка совершенно не вписывалась в мой серый пустующий интерьер, состоящий из разбитых местами стен прихожей и рваных обоев в комнате, потому как мебель и вещи я пока не перевезла, да и ремонт небольшой намеревалась сделать для начала – не в таких же условиях мне жить. Хорошо, что подруга не привела её шестью часами ранее, подумала я, а то этим ножкам с алым лаком в белоснежных босоножках пришлось бы ходить по ковру из потравленных тараканов.

Ангелина, такое имя было у заказчицы, стала посещать меня регулярно, и каждый раз она приходила с новым отрезом ткани. Все её запросы сводились к одному: чтобы платье обтягивало, чтобы лёгкий комбинезон подчёркивал фигуру там, где надо, а кофточки были длинною выше талии, чтобы виднелся её поблёскивающий бриллиантом пупок. Она говорила, что в созданных мною вещах у неё растёт популярность у противоположного пола. Глядя на неё мне казалось, что с популярностью у неё как раз всё в порядке, но Ангелина была иного мнения, чего-то ей постоянно не хватало…

Шитьём я увлекалась с четвёртого класса, можно сказать, что оно мне было с рождения дано, и к этому моменту я имела хороший опыт. Пока мы примеряли я всё больше узнавала о жизни моего неумолкающего «манекена». С каждой очередной встречей мне удавалось всё глубже понять её психологию, её мотивы, найти объяснение происходящему с ней – так я стала невольным слушателем «многосерийных» её историй, после которых я часами приходила в себя, анализируя услышанное и прокручивая заново в голове события очередного рассказанного ею эпизода. Бывало, что Ангелина приводила с собой действующих персонажей сериала своей жизни, и я могла увидеть их воочию – они дожидались окончания примерки, лениво пролистывая страницы глянцевых журналов, которые я им подсовывала, чтобы они не вздыхали и не действовали нам на нервы. И так на протяжении трёх лет, примеряя, вонзая иголки одну за другой, я слушала её откровения, поистине удивляющие, с присутствием в них слишком интимных подробностей, о чём обычно люди молчат, скрывая от всех и вся. Я узнавала её всё лучше и лучше, однако вскоре в моей жизни произошли некоторые перемены: возникло желание сменить профессию, потому что шитьё это мне порядком осточертело, и я решила с этим завязывать. Но история Ангелины на том не завершилась: мы продолжали с нею видеться даже чаще, правда в иной обстановке – встречались где-нибудь за чашкой чая и вели беседы, сосредоточившись на событиях из её жизни. Мы обсуждали – никогда не мою, а её биографию, потешались над незадачливыми ухажёрами, что вздыхали, глядя на неё и ждали: вдруг она всё-таки одарит их своим вниманием. Почему-то ей не терпелось выговорить очередное случившееся событие именно мне, видимо, я была для неё тем добрым слушателем, который относился с пониманием ко всем её причудам, и она звонила, предлагала встретиться-пообщаться, а я, как и прежде, имела возможность узнавать что-то новое из её нескончаемых приключений, подробности которых удивляли меня всё больше и больше.

Ранние годы Ангелины на первый взгляд шли как у многих: средняя школа, пионерлагеря, спортивные секции. Она была обычным заводным ребёнком с наполненной весельем жизнью и только впоследствии, оглядываясь на этот старт своей биографии, Ангелина понимала, что веселья было больше, чем слишком. Квартира, в которой жила её семья, напоминала проходной двор, где вперемешку играли дети и «гудели» за обильным застольем взрослые. Дверь часто не запиралась, она то и дело бабахала от порыва сквозняка, потому что кто-то приходил, кто-то уходил шатаясь, а кто-то часто выскальзывал к провонявшей консервной банке, набитой окурками дополна, вклиненной в просвет между стеной и пожарным краном.

Друзей у родителей было слишком много и соседей, с кем они регулярно праздновали – практически весь девятиэтажный подъезд. Карусель из гостей не переставала кружиться: гогот, веселье, звон стаканов, но в тоже время, как бы это ни казалось странным, дети были обуты, одеты, накормлены. Утром они бежали в школу, вечером из спортивных секций и заваливались спать где попало под привычное бабаханье двери.

Когда Ангелина стала подростком ничего не изменилось – шумная «карусель» безостановочно продолжала вращаться в их гостеприимной квартире. Девушка, бросив мимолётный взгляд на щедрое кухонное застолье и облепивших его говорливых соседей, сворачивала в свою комнату, прихватив по пути телефонный аппарат, тянущийся на длинном проводе, и закрывала за собою дверь. Через мгновенье пронзительно звонил телефон. Она снимала трубку, отвечала и одновременно выпихивала из своей комнаты бойких подвыпивших родителей, среагировавших на звонок.

– Да это меня! Не вам звонят! – отвоёвывала она телефон, вцепившись в него обеими руками и прижав подбородком к груди. – Да что ж это такое! Па! Ма! Выметайтесь отсюда! Должна же я, в конце концов, иметь своё личное пространство в этом доме!

– Об чём это она? Ты чего-нибудь понял? Как кого? Никого! – слышались удаляющиеся обратно на кухню разговоры между родителями.

Среди многочисленных подруг была у Ангелины самая близкая, звали её Надя, которая, на первый взгляд, могла показаться тихоней, но, как говорится, в тихом омуте черти водятся. Её родители входили в число тех, кто регулярно заседал на всеми любимой кухне. Четырнадцатилетние подруги отгораживались от мира взрослых простой крашенной белой дверью с глянцевыми плакатами кумиров поп-музыки, приколотыми к двери кнопками, ограничиваясь пространством в семнадцать квадратных метров и зависая в своём таинственном мирке среди бумажных, разрисованных фломастером кукол вперемешку с любовными записками от одноклассников, хранящихся вместо закладок в учебниках. И это был самый безобидный период её жизни. Безоблачные детские годы постепенно вливались во взрослую, сложную в отношениях и насыщенную трудностями, жизнь. Но обо всём по порядку.

Глава 1 Время разбрасывать кирпичи

После продолжительных сборов, которые приравнивались к стихийному бедствию, родители Ангелины отправились на свадьбу к родственникам в соседний городок – это вызвало восторг у четырнадцатилетней девушки и её подружки, наивно полагавших, что можно теперь «сигануть на кровать с дикими воплями и обзвонить весь знакомый молодняк с целью организации тусы». Надя тут же перебралась к ней с вещами. Но только оставлять их без присмотра никто и не собирался. Чтобы меньше беспокоиться за несовершеннолетнюю дочь родители позвали присмотреть за ней взрослую двоюродную сестру, которую всегда ставили всем в пример за её обязательность, практичность и экономность. Замужняя тридцатичетырёхлетняя Нелли была настолько занудна и ответственна, что с её появлением радость быстро сменилась разочарованием. Родители всегда восхищались достоинствами Нелли в присутствии девчонок: «Посмотрите какая она бережливая! Нелька ходит девять лет в одних и тех же сапогах! А ручка, которой она пишет, у неё ещё со времён первого сентября первого класса!» Для Ангелины такая практичность была не достоинством, а скорее недостатком, она всегда любила что-то новое, любила что-то менять и экспериментировать.

Нелли была закоренелой блюстительницей целомудрия, женщиной, застёгнутой на все пуговицы по самое горло. По её утверждению замуж надо выходить раз и навсегда – брак должен быть один, да и то: познакомились лет в двадцать (для Ангелины было загадкой – как можно вообще познакомиться с Нелькиными взглядами на жизнь), а лучше не спешить и сначала закончить институт, и тогда уже знакомиться – лет в двадцать пять, как вышло у неё самой, и обязательно жениться по всем правилам, официально, а до той поры чтоб никаких увлечений, никакого добрачного секса и никаких гуляний допоздна! Девушка, в её понятии, должна идти по улице с опущенными глазами, глядеть в асфальт, не поднимать головы и не обращать внимания на заинтересованные взгляды, не отвечать на оклики, не реагировать вообще.

Дверь за родителями захлопнулась, шум поутих, а прибывшая сестра первым делом повернулась к девчонкам с грозным, не обещающим ничего хорошего, взглядом.

– Вести себя смирно, я сказала! – скомандовала она, поставив руки в боки. – Я вам – не родители! А то обрадовались раньше времени, распрыгались, понимаешь, две идиотки!.. – Нелька сгребла связку ключей от квартиры и сунула себе в карман, чтобы никто без её одобрения из квартиры не вышел. – Идите пока наводить порядок! Позже зайду, проверю.

Сестра по привычке руководила ими, как тогда, когда девчонки были орущей малышнёй – её привлекали, чтобы она сидела с ребёнком, с Ангелиной, из-за чего у неё срывалось свидание с тем самым «единственным на всю жизнь». Только теперь они не наводили беспорядка, они повзрослели, и шалости у них стали иными. Ангелина с Надей, две наливающиеся не по годам пышногрудые девицы, остались в комнате одни. Уборкой заниматься им прискучило, зато отчаянно тянуло на приключения. Тем временем надсмотрщица отлучилась на кухню, попутно прихватив ещё и телефон с длинным шнуром – это добавило ей уверенности, что девочки находятся теперь под полным её контролем и выйти на связь ни с кем не смогут, и можно не волноваться, что она перед родителями успешно за них отчитается.

Девочки, разумеется, были очень расстроены, что все их планы шабаша и веселья рухнули в один миг. Но тут неожиданно раздался стук в окно, осторожный и узнаваемый. Ангелина с Надей сразу же выглянули – то были Миша и Антон, друзья-ровесники, прослышавшие об отъезде родителей и тут как тут нарисовавшиеся перед окнами. Первый этаж был довольно высок, однако, девушки раззадорились, бросив парням вызов: слабо ли им залезть в окно? Миша проявил смекалку и предложил натаскать ящиков, что стояли неподалёку возле пункта приёма стеклотары, чем они и занялись. Ящики возвели в несколько «этажей» и до окна стало проще добраться. Ребят легко понять: две привлекательные девчонки остались дома одни дня на три, поэтому юные авантюристы не замедлили воспользоваться редким случаем, но, к своему несчастью, они никак не ожидали, что помимо девушек в квартире ещё окажется кто-то.

При обоюдной поддержке друзьям удалось забраться в окно. Влезали они с сияющими лицами, довольные свершившимся. Осмотревшись, начали чувствовать себя как дома, но вдруг услышали за дверью громкие и быстрые шаги. Незадачливые «форточники» вмиг побледнели, глаза их взметались в испуге в поисках спасения, однако, парни тотчас нашлись: догадались встать за плотной гардиной и затаились. И тут в комнату ворвалась взбудораженная Нелли и направила недовольный свой взгляд на девчонок, смирно сидящих на кровати, натянутых, как две струны. Сестра обследовала тем же сердитым взглядом комнату, пытаясь определить источник подозрительного звука, что долетел до её ушей, пока она возилась на кухне. Не заметив ничего необычного, кроме распахнутого настежь окна, Нелли задала вопрос:

– Чем вы тут занимались?

– Ничем, – робко ответила Ангелина, не умеющая толком врать.

Нелли прислушалась к звуку закипавшей воды, что доносился с плиты, и ей необходимо было вернуться к готовке, как вдруг на глаза ей попалась гардина, как-то странно шевельнувшаяся.

– Что это? – Нелли уставилась на занавеску.

Осторожной поступью под трепетно следящими за каждым её шагом девичьими глазками, охваченными испугом, она проследовала в направлении окна, и её рука резко отдёрнула штору. При виде лиц мужского пола, появившихся в комнате девочки нежданно-негаданно, лицо надзирательницы вмиг побурело и перекосилось от гнева.

– Как вы здесь оказались?! Как вы попали в квартиру?! – Нелли затрясло от возмущения при виде творившегося здесь самого настоящего бесстыдства – в её понятии.

Выглянув из окна, она обнаружила тот самый «портал», благодаря которому и произошло мистическое проникновение в квартиру двух этих незадачливых юнцов – Нелли увидела те самые ящики.

– А ну выметайтесь отсюда оба! – заорала она. – Обратно! Той же дорогой, какой пришли!

Ангелина с Надей молча наблюдали, как сестра грубо выпихивает мальчиков в окно, сопровождая свои действия позорящими комментариями – всё это она проделывала ещё и на глазах прохожих, идущих по улице с разинутыми от удивления ртами. Парни спрыгивали на неустойчивые ящики уже без поддержки друг друга – доски не выдерживали и разваливались под ними в разные стороны, а ребята, приземляясь куда попало, набивали синяки, и в то же время рисковали переломать свои ноги.

После случившегося у Ангелины с Мишей закрутился настоящий роман. Мишу многие считали парнем интересным, он был смуглолицым и кареглазым, с креативно взлохмаченными во все стороны тёмными волосами, которые он частенько быстрым взмахом вскидывал и следом приглаживал рукой – то был скорее жест смущения, но волосы в порядок не приводились, а наоборот становились более всклокоченными. Где-то класса с седьмого Миша пошёл в бурный рост, и с каждым годом невысокой Ангелине приходилось всё больше заваливать назад голову, чтобы видеть его лицо, когда они стояли обнявшись.

К концу тренировки по акробатике (Ангелина ею начала заниматься с пяти лет) Миша уже маячил в вестибюле спортивной школы, высматривая свою подругу, а вечерами провожал до квартиры, за дверью которой оживлённо галдели голоса взрослых. Если этот нетрезвый, жарко спорящий, бестолковый гомон слышался уже за дверями подъезда, парень старался ретироваться, не заходя в него, не проводив подругу до квартиры, дабы таким образом пытался избежать приставаний со стороны чересчур общительных родственников Ангелины. Так отношения между молодыми людьми постепенно перерастали из дружбы в любовь и близость; зарождались планы создания семьи.

Миша был однолюбом и того же требовал от Ангелины, будто это его однолюбство можно сформировавшемуся человеку привить, научить вырабатывать в себе, как учат в спортивной школе вырабатывать силу воли. Он часто повторял: «Если ты мне изменишь, я с тобой тут же порву», или «Я тебя сразу убью», или «Убью вас обоих», или «Убью и тебя, и себя». Ангелина считала, что он несёт полную чушь: о каких изменах вообще могла идти речь, если у них настолько всё серьёзно, можно сказать, на долгие века?

Когда Мишу забрали в армию для обоих разлука стала настоящим испытанием, а заодно и проверкой чувств. Первый год Ангелина томилась от мучительного ожидания, строчила слёзные письма, где красным фломастером рисовала в пустых местах сердечки, отмечала в календаре сколько осталось ему служить и зачёркивала дни прошедшие. Ожидание ей казалось бесконечным: день тянулся как месяц, год как вечность.

Однажды, чтобы развеяться и хотя бы ненадолго забыть о грустном, Ангелина заглянула к другу детства на вечеринку, жившему с ней в одном доме, на восьмом этаже в последнем подъезде. Собравшийся народ занимался чем и всегда: потягивал разливное пиво, что быстро пополнялось, так как ларёк стоял сбоку дома, либо дешёвую крепкую настойку, выдувал клубы дыма и слушал неформальную музыку, хрипящую из динамиков стереосистемы. Знакомые всё лица. Но один был новеньким. Хозяин вечеринки представил его как своего сослуживца, призванного полугодом позже, поэтому тот продолжал ещё служить, а отпущен был в двухнедельный отпуск. Как выяснилось, зашёл он к другу мимоходом и сразу же оказался в центре всеобщего внимания – его уговорили остаться на весь вечер. Эдик Фролов, а в окружении его звали Полковник, был таким же невысоким, как и Ангелина, что для мужского пола, в отличии от Ангелины-девушки, представляло существенный недостаток. Ещё одним недостатком у него была бугристая кожа, в частности на щеках. Из всего этого напрашивался вывод, что парень этот был далёк от совершенства, но, несмотря на то, он сразу подкупил Ангелину своими непринуждёнными манерами, умением держать себя на людях и выглядеть уверенным в своих силах. Тонкое чувство юмора, которым обладал Полковник не оставляло равнодушным никого вокруг: друзья надрывались со смеху над его остроумными комментариями – он их вставлял по каждому случаю и делал это со всей серьёзностью, будто самому ему было не смешно. Полковник по сути не имел прямого отношения к военному делу, не считая отбывания, как он сам выражался, в армии, а такое респектабельное прозвище он когда-то получил благодаря им же сочинённой песне, начинающейся словами: «У полковника погоны…», под которую он бренчал на гитаре, развлекая многочисленных друзей.

Стоит отметить, что, когда Ангелина вошла, хозяин квартиры отдельно её представил Полковнику, выделив её достоинства, чего не делал представляя других приходящих девушек. «Знакомься! Наша звезда! – сказал он об Ангелине. – Прошу любить и жаловать!» Как оказалось, Полковник знаком был с нею заочно по фотографиям, что видел у того же сослуживца, хозяина этой квартиры, и в момент её появления сразу узнал её – взгляд его вспыхнул. Но и Ангелина слушала его, пребывая под впечатлением, и не сводила с Эдика восторженных глаз так, что он заметил возникший интерес к своей персоне со стороны загадочной красотки с фотографии, от которой были просто в восторге все без исключения его друзья-армейцы. Тогда она им всем казалась такой далёкой и недосягаемой… Ему самому не верилось, что она слишком быстро попала в его сети, состоящие из остроумия и обаяния, которые он раскинул перед ней в тот момент, когда она вошла.

Что касается Ангелины и взыгравших в ней чувств… Уходила она домой, глядя только на него и как будто прощалась только с ним. А может и не прощалась… Это был тот случай, когда говорят о любви с первого взгляда, другими словами, Ангелину просто накрыло с головой.

Времени у Полковника почти не осталось: отпуск истекал и поступить как полагается: дождаться новой встречи, а затем последовательно ухаживать за девушкой он не мог, поэтому решился и в тот же день выяснил у друга – в какой квартире она живёт, а наутро стоял перед её дверью с бордовой розой в руках.

Полковник и роза… Эффект был ошеломляющим, и не только для Ангелины – столь неожиданный сюрприз больше всего сразил её любопытных подружек, что набежали за спиной. Они пришли в такой неописуемый восторг, что перестали об этом говорить лишь время спустя.

В оставшиеся полторы недели отпуска мир для влюблённой пары просто не существовал – они провели их в полном забвении; на задний план было откинуто всё: учёба, друзья, родственники… Миша мгновенно перешёл в «бывшие» – ей стало ясно, что не любовь это была вовсе, а первый опыт и ни о какой свадьбе с Мишей теперь не могло быть и речи. В будущем, оглядываясь назад, Ангелина всегда признавала, что именно Полковник был её единственной и настоящей любовью, наложившей неизгладимый отпечаток на всю дальнейшую её жизнь.

Влюблённые катались по ночному городу на машине, и Ангелина наслаждалась тем, как он её водит, как изящно выполняет манёвры. Она не могла оторвать глаз от его крепкой мужской руки, поставленной на руль, в элегантной манере покручивающей его. Полковник с детства имел пристрастие к автомобилям, прекрасно разбирался в марках и бывало произносил одно абстрактное выражение: «Если я умру, то умру за рулём». Его машина стала местом встреч, пристанищем, когда родители обоих сидели по домам, что препятствовало уединению, а на улице стоял промозглый март. Но на машине влюблённые могли уехать куда угодно, где им никто не помешает и предаваться наслаждениям хоть ночью, хоть днём.

Время быстро пролетело. Эти полторы недели пронеслись как одно мгновенье, осевшее в памяти как самое значимое для Ангелины событие. Полковник перебросил сумку через плечо и лихо запрыгнул на подножку вагона, а Ангелина, его провожая, так и осталась стоять на сыром от снега с дождём перроне и смотреть вслед уходящему составу, пока тот не скрылся из виду. В эти грустные минуты она почувствовала себя опустошённой и одинокой, несмотря на множество имевшихся у неё друзей и поклонников, но мир вокруг казался теперь каким-то чуждым, и все эти поклонники её совершенно не интересовали. С того гнетущего дня она стала избегать любых ухаживаний и знаков внимания со стороны противоположного пола, чего нельзя было сказать о месяцах, проведённых в ожидании Миши – тогда она иной раз, да позволяла себе выход в люди, продолжала общаться с ребятами, а теперь отстранилась от сверстников совсем, наложила для себя табу на любые танцы и вечеринки. Всякий был в курсе, что Ангелина ждёт парня из армии, но никто понятия не имел, что ждёт она с некоторых пор Фролова Эдика и гонит прочь воспоминания о Мише.

Миша продолжал служить в неведении. День, когда он, узнав об измене, придёт её «убивать» хотелось отсрочить как можно дальше, и потому она продолжала вести с ним переписку, будто ничего не случилось. Письма, приходящие от Миши, Ангелина распечатывала в страхе: вдруг ему кто-нибудь донёс, и Миша всё уже знает? Распечатывала с отвращением: вдруг он снова пишет про то, как она там готовится к предстоящей свадьбе? Однако, письма, приходящие от Полковника, она вскрывала с волнением и возбуждением во всём теле, а прочтя принимала ванну при зажжённых свечах и мечтала, мечтала, мечтала о нём, гладила себя, едва касаясь пальцами кожи и вспоминала особенные минуты, проведённые с ним. Полковник настолько заполнил собою в ней каждый уголок, что вытеснил остальное – всё другое утратило смысл.

Витая в облаках своей любви, она не заметила некоторой произошедшей в нём перемены и даже не заподозрила, что он начал к ней охладевать, что чувства его остыли, как в ванне вода, не обратила внимания, потому что переписка между ними продолжалась примерно в том же духе, и конверты, набитые свежими фотографиями, приходили с той же регулярностью. На фотографиях следует сделать акцент, потому как именно они сыграли роковую для Ангелины роль, только те, что отправляла она. Снимки с девушкой в короткой юбке, смотрящей в объектив взглядом, полном любви и нежности, придерживающей рукой прядь непослушных волос или позирующей возле реки, возле дома, или у фонтана, пробегали по рукам сослуживцев, А те, изучив её яркую внешность, начинали давать Фролову дружеские советы, учили «как надо жить», и все в один голос не рекомендовали на такой жениться. Друзья предлагали поискать для серьёзных отношений девушку простую и тихую, ту, что, в общепринятом понятии, подойдёт для семейной жизни, а эта красотка – просто огонь, с ней только гулять и развлекаться.

Полковник вернулся неделей раньше, чем до сих пор ничего не подозревающий Миша и, приличия ради, решил порвать с Ангелиной без скандала, не резко, видя, как она безумно обрадовалась его возвращению. На протяжении всей этой недели он позволял ей думать, будто в отношениях у них по-прежнему всё в порядке, пользовался её влюблённостью, дарил в ответ свою пустую фальшивую любовь.

Возвращение Миши стало для Ангелины полной неожиданностью – не возвращение со службы, потому как оно было, естественно, ожидаемо, а его появление на пороге, без предварительного звонка или какого-либо иного предупреждения – таким образом парень намеревался устроить ей сюрприз. Он явился с плюшевым медведем в руках, застыл в дверях кухни, удивляясь её испуганной и отстранённой реакции. Вместо того, чтобы броситься обнимать его, она опустилась на стул и, больше не двигаясь, смотрела на него, хлопая своими большими глазами, как будто увидела нечто страшное. Миша подвесил медведя за шкирку на дверной ручке, прошёл, расположился прямо перед ней за столом. Несколько минут они просто молча глядели друг другу в глаза. Пауза слишком затянулась; Ангелина заговорила первой:

– Миш, послушай меня… – Она удручённо свесила плечи. – Даже не знаю, как мне тебе сказать… – Её колотил жуткий страх, и она боялась представить: какая за её признанием последует реакция.

Всё же иного выхода в настоящий момент у неё не было – она должна была сказать ему правду. Набравшись храбрости, она решилась и вывалила самое важное, самую суть: «Я встречаюсь с другим».

Бывший возлюбленный продолжал смотреть на неё безотрывно, по-прежнему не говоря ничего. Слышал он её или нет?.. Может он вообще оглох в этой армии… Затянувшаяся молчаливая сцена Ангелину держала в состоянии крайне напряжённом, она чуть было не прокричала в эмоциях те же слова, чтобы он, наконец, очнулся и до него, наконец, дошло, чтобы он понял и осознал смысл сказанных ею слов.

Миша, конечно, слышал каждое её слово, только наивно надеялся, что сейчас он проснётся, ждал, что вот-вот его тронет за плечо мама, скажет: «Проснись, сынок!» И он потрёт глаза, откроет их и опять окажется в своей комнате, как тремя с половиной часами ранее, затем встанет, оденется и пойдёт выбирать подарок, какого-нибудь плюшевого медвежонка, для своей девушки. Но подарок уже висел на ручке двери, и Ангелина, настоящая, не из сна, уже говорила с ним на своей кухне и несла какой-то абсурд.

Он никуда не уходил – всё пытался что-то выяснить, разобраться в отношениях между ними и найти хоть какой-либо путь к исправлению ситуации. Разговор затянулся надолго; начало уже темнеть. Миша чуть ли не в слезах уговаривал к нему вернуться, клялся, что всё простит и забудет, но Ангелина как будто его не слышала, как та черепаха, что влезла в свой панцирь и ждёт, когда по нему перестанут стучать, звать её и вытягивать обратно.

«Первая любовь» ушёл, оставив мехового зверя болтаться на ручке. Теперь, когда всё открылось, и окружение узнало об измене и предательстве со стороны Ангелины, её за то, как она обошлась с Мишей возненавидел весь район – она стала для всех его друзей «сукой неблагодарной». Да и её друзья, занявшие позицию Миши, стали её презирать. Отвергнутый жених злился, не мог найти себе места, придумывал способы отмщения за своё разбитое сердце: собирался её убить, затем счёл, что Ангелина ни в чём не виновата, и пускай за всё отвечает Фролов, за то, что увёл у него любимую девушку, поэтому убить надо его. В отчаянии рисовал в голове картину, как убивает их обоих. Разобравшись, понял, что правильнее всего – убить себя, потому что не представлял, как будет жить, если Ангелины не станет.

Замечая, что с сыном твориться нечто неладное Мишина мать не переставала тревожиться за его душевное состояние и первое время караулила Ангелину у подъезда, требуя от неё объяснений, но та убегала, как от жужжащего пчелиного роя: оправдаться ей было нечем. По слухам, распространявшимся среди местных, у Мишиной матери была незавидная репутация, все считали, что она занимается колдовством: кто-то божился, что видел у них дома литературу со всякими колдовскими заговорами на отворот, приворот и прочую мерзость. Люди шептались между собой, будто та взялась за несостоявшуюся сноху и наслала на неё порчу, чтобы поквитаться за сына. Но Ангелину эти слухи не волновали – она не желала возвращаться к Мише ни при каких обстоятельствах, потому что ей вдруг открылось, что она никогда не любила его по-настоящему, и он всегда казался ей слишком заурядным, а ещё бесперспективным, застрявшим в одной поре тюфяком.

Отвергнутый парень утратил всякую надежду и решил дождаться её у дома, чтобы выяснить всё до конца, а может собирался отомстить – он сам ещё не знал на что ему хватит духу. Чтобы не светиться на людях, Миша нашёл себе место в зарослях, растущих неподалёку, откуда проглядывался вход и притаился. В дом периодически кто-то входил, но Ангелина всё не появлялась. Лишь по прошествии часа он её увидел, как она возвращается, правда, возвращалась она не одна – её провожал до дома соперник. Какое-то время Миша не выдавал своего присутствия, наблюдал, как голубки прощаются, нежно обнимаясь, отчего в нём всё сильнее разжигалась злость. Тогда отвергнутый жених подобрал лежащий на земле кусок битого кирпича, понаблюдал ещё за ними, настраивая себя на месть и зашвырнул им в свою любовь.

К счастью для всех Миша оказался не очень метким – в Ангелину он не попал, правда, кирпич зацепил Полковника. Полковник схватил себя за ушибленный локоть, оскалился от боли. Поначалу взбесился, готовый рвануть, да надавать хулиганам, однако, заметив Мишу, уходящего уверенной походкой, остановился и проводил его ошеломлённым взглядом, пока тот удалялся насвистывая, будто выполнил свой долг, будто отыгрался и, наверно, теперь успокоился. Только Полковник не ринулся вслед за ним, чтобы устроить разбирательство – идиотская выходка бывшего Ангелининого ухажёра только оказалась ему на руку и поспособствовала тому, чтобы он смог поставить финальную точку на отношениях с ней – теперь у него появилась причина к чему прицепиться. Он ей заявил: «Разбирайся сама со своим шизанутым дружком! Достало меня!» и исчез в другом направлении.

С того дня Полковник, так сказать, объявил себя свободным и открыто ударился в блуд, что стало для Ангелины серьёзным ударом. Она не собиралась так легко сдаваться, несмотря ни на какие уговоры друзей и тратила кучу времени, чтобы побегать по району в поисках своего возлюбленного. Разыскивала она его по кабакам и разным притонам, отрывала, в прямом смысле этого слова, от девиц, застигнутых с ним в обнимку, вытягивала его из машины и пыталась куда-то тащить, закатывала истерики, не понимая, что Полковник на отношениях с ней давно поставил крест.

Одержимая одной лишь целью – вернуть возлюбленного она испробовала множество способов. Зная о его слабости к автомобилям, Ангелина завлекла Полковника в гараж, где стоял новенький папин БМВ, чтобы впечатлить бывшего друга престижной машиной своего отца и заставить его задержаться хоть сколько-нибудь в её обществе. Тот настолько был впечатлён дорогой иномаркой, что выразил желание на ней прокатиться – сказал мысли вслух, но Ангелина не владела собой и тут же предложила сделать это прямо сейчас. Ради такого удовольствия Эдик готов был вновь проявить к ней внимание, а она готова была на всё, лишь бы снова оказаться в его объятьях и, как в первые недели встреч, уехать куда-нибудь с ним вдвоём. Так они брали машину тайком от родителей и катались по ночному городу. Говоря прямым текстом, они угоняли её из отцовского гаража.

Итак, Полковник вёз её на высокой скорости по ночному спящему городу, а она, опустив стекло, выставляла навстречу свежему ветру лицо, радовалась, будучи в восторге от того, что ветер с силой треплет ей волосы, махала обеими руками таким же, как они, загулявшим парочкам, дурачилась, вытягивая в окно обутые в лакировку ноги.

По окончании поездки машину ставили обратно в гараж и вместе заметали следы угона: протирали стёкла и зеркала, как это делал отец, трепетавший над своим новым приобретением, выметали ошмётки грязи, оставленные протекторами шин. Так продолжалось, пока однажды, во время очередных полуночных катаний с Полковником, когда Ангелина, наконец получив права, сама решила сесть за руль и по неопытности, сдавая задом, ударила чей-то припаркованный автомобиль. Угонщики всерьёз испугались, но, осмотрев повреждения на обеих машинах, в принципе незначительные, и видя, что нет свидетелей этой аварии, предпочли скрыться с места происшествия, пока никто не появился на дороге. На обратном пути Ангелина билась в поисках выхода из положения: что теперь делать, когда царапину заметит отец, как признаться ему в случившемся? Полковник советовал отцу не говорить – может отец решит, что её где-то стукнули в другом месте, а он не заметил. Загнав машину в гараж, где был хороший электрический свет, оба приуныли: настолько бросающийся в глаза дефект не заметил бы только слепой.

Ранним утром отец вышел из дома, но спустя полчаса принёсся обратно весь взмыленный и взбешённый. Заорал уже с порога – он был не дурак и откуда что взялось сообразил быстро. Ангелина скрыла тот факт, что сажала за руль своего дружка и сказала, что только хотела проверить полученные на курсах вождения навыки и совершила круг по району с компанией подружек, но при развороте наехала на препятствие. Она оправдывала это тем, что родители никогда бы не ей дали машину, а соблазн сесть за руль был настолько велик, что она не смогла удержаться. Времени на долгие выяснения у отца видимо не было, поэтому он поорал и пустился дальше в бега по делам, однако, оба ключа от БМВ унёс с собой – стало ясно, что ключи он теперь от дочери будет прятать.

Впервые с момента возвращения из армии Полковник позвонил сам, он беспокоился: был ли у Ангелины дома скандал и какова реакция её отца? Правда, волновался он в первую очередь за себя, переживая, что Ангелина расскажет отцу о всех их ночных прогулках и упомянет о соучастии в угоне его, друга или парня, в общем лица неопределённого статуса, и отец начнёт переваливать вину на него, на Эдика, а Эдику ох как не хотелось навлечь на себя гнев со стороны уважаемого на районе человека. Прослушав, как она соврала со страху, якобы каталась с подружками, Полковник облегчённо выдохнул, даже поболтал о чувствах к ней воркующим тоном, как в былые времена, вселяя напрасную надежду, а затем надолго исчез. В то время у него начались отношения с другой, девушкой простой и нетребовательной, подходящей для создания семьи, какая его друзьям-сослуживцам непременно понравилась бы этим своим робким взглядом и скромной внешностью – на ней он в скором времени решил жениться, оставив Ангелину, узнавшую эту новость, в состоянии пустоты.

Для Ангелины жизнь утратила всякий смысл, стало ясно что парня уже не вернуть – не она первая и не последняя кого так жестоко предали, кому вселяли надежду и твердили о любви с первого взгляда, а в итоге связали свою жизнь с другой. Люди, которых бросили, начинают сходить с ума, и от полученной психологической травмы и обиды они совершают то, чего бы никогда не стали делать при других обстоятельствах. По прошествии многих лет она говорила с большой уверенностью, что пустилась во все тяжкие именно из-за полученной душевной травмы – не смогла совладать с собой из-за разлуки с любимым, её словно рвало на части; боль не притуплялась и была слишком нестерпимой.

Для начала Ангелина напилась почти что «в хлам» на дне своего рождения. Круглую дату, двадцатилетие, ей вздумалось отметить в городском уличном кафе без названия, расположенном далеко от дома, можно сказать, на другом конце города. Водка, лимонады, салат, одноразовая посуда – что ещё нужно для подведения итогов двух прошедших десятков лет.

Выглядела именинница броско и выделялась среди посетителей кафе весёлостью и задором. За последнее время она поменяла свой стиль на более сексуальный и вызывающий. Явилась она сюда одетая в короткую белую юбку из лаковой кожи и облегающий топик из чёрной сетчатой ткани, который к тому же просвечивал, демонстрируя тёмный ажур изящного бюстгальтера. Но это ещё не всё: специально к этому дню Ангелина приобрела чёрные туфли на белой высокой платформе, итальянские, в тон к своему наряду и, встав на них, окончательно превратилась в роковую обольстительницу. Модельно подстриженные и окрашенные в платиновый цвет волосы она уложила на одну сторону, слегка прикрыв глаз – в общем, фурор она в тот день произвела.

Её родителям, несмотря на пристрастие к разного рода пиршествам, удавалось развивать свой собственный бизнес, затеянный отцом лет пятнадцать назад – их считали людьми безбедными, поэтому Ангелина могла позволить себе покупать достаточно дорогие вещи. Была у неё такая слабость: она охотилась за дефицитной в те годы фирменной заграничной одеждой, особенно ей нравились вещи, производящие впечатление на окружающих, что доставались ей при посредничестве хороших знакомых из сферы торговли. Родители не жалели средств, видя, как дочь приходит в небывалый восторг от очередной обновы.

По окончании мероприятия именинницу, едва стоявшую на ногах, навязался проводить до дома друг детства, имя которого не имеет смысла называть, а остальные рассредоточились кто куда. Вечерний автобус ждать было бесполезно, такси сложно было поймать, и пара, утомившаяся от веселья и танцев, отправилась через город пешком, дорогой долгой, по большей части на подъём. Тёплый ветер обдувал нежно – в такой приятный вечер гулять бы, да гулять; улицы горели миллионами огней; жизнь казалась прекрасной. И без Полковника она возможна, жизнь, полная свободы – на нём свет клином не сошёлся. И ничего в нем особенного, в этом Полковнике, так, коротышка прыщавый, внушала она себе, чтобы забыть его как можно скорее.

За увлекательной болтовнёй эти двое не заметили, что им уже удалось осилить полпути. Оба, разумеется, устали, присели отдохнуть на первую подвернувшуюся скамейку. Друг детства держал её за руку, смотрел безотрывно обожающим взглядом – явно напрашивался в женихи. Ангелине в состоянии опьянения вдруг пришла в голову дурацкая затея: разыграть его. Дурацким был не сам по себе розыгрыш, а способ его исполнения: она задумала обойти длинный дом вокруг и выйти сюда же с противоположной стороны, откуда парень её не ждал, чему он должен был, по её замыслу, ужасно удивиться. И вот Ангелина встала со скамейки, сослалась, что ненадолго отойдёт – поищет ближайшее безлюдное место, так как её приспичило. Заковыляла, шатаясь, по тротуару, провожаемая безотрывным взглядом наивного парня. Вскоре ничего не подозревающий друг, подождав пару минут и посчитав, что слишком долго она не возвращается, забеспокоился и поплёлся вслед за ней, начал её разыскивать, в то время как она, костыляя на своей высокой подошве, огибала с другой стороны длинную многоэтажку. Друзья потеряли друг друга – обоих куда-то уносило в разных направлениях.

После безуспешных поисков, пустых скитаний по дворам претендент в женихи решил, что подруга от него просто сбежала, испугавшись его намёков на близость. Парень разобиделся, махнул на её выходки и продолжил путь в одиночестве. Ангелина, в свою очередь, поискала его у той самой скамейки, поблудила вдоль соседних домов и поковыляла к шоссе. Дальше ей пришлось идти вдоль шумной автомобильной дороги, где ей сигналили проезжающие мимо машины.

До поры, до времени, она игнорировала всех, кто возле неё притормаживал, но потом, когда ноги слишком устали, согласилась подсесть к безобидному на вид молодому водителю. Незнакомец, улыбаясь, обещал подбросить её прямо к дому, «хоть до этажа, хоть до квартиры», только сначала он должен заскочить в одно место по неотложным делам. Опьяневшая от немалого количества выпитого Ангелина совсем утратила бдительность и ничего не возымела против кратковременного заезда в район частных домов, куда он свернул. Парень припарковал машину возле дома старой постройки, где вдоль забора уже выстроилось несколько иномарок, что говорило о большом количестве народу внутри – выглядело так, будто здесь что-то праздновали, правда, не было слышно музыки. Водитель пригласил войти на минуту вместе с ним, уверяя, что там все свихнутся от зависти, когда увидят какая шикарная девушка его сопровождает и просил её подыграть, предложив поучаствовать в розыгрыше, а учитывая, что Ангелине так и не удалось сегодня никого разыграть, то она согласилась войти вместе с ним, дабы оказать парню услугу и повысить уважение к нему друзей. Сам он тем временем благополучно исчез за дверью какой-то комнаты, ушёл, как потом выяснилось, спать.

В центре гостиной при слабом освещении четверо мужчин за столом, покрытым истёртой скатертью, играли в карты. Было до отвращения накурено – единственная открытая форточка не справлялась. Оказавшись в столь криминального вида обстановке, Ангелина протрезвела в один миг, и её охватил испуг, а следом пришло отчаяние: вот я попала… Сзади отворилась дверь – появился ещё один, шестой в доме. Ей только-только пришла в голову мысль: бежать через эту дверь что есть мочи и кричать, звать на помощь, но теперь другая «бандитская морда» преградила ей путь.

Необходимо было как можно быстрее соображать – что теперь делать, придумывать как выпутываться из этой непростой ситуации, в которой она оказалась из-за своего легкомыслия и чрезмерности в употреблении спиртного. У неё заработал инстинкт самосохранения, и она начала объяснять присутствующим, что очень торопится, что её заждались дома родители. Но мужчины уйти ей не дали, а вежливо предложили присесть и выпить с ними чаю. Не видя иного выхода, она расположилась с ними за одним столом, так же вежливо поблагодарив и согласившись, а сама едва сдерживала трясущиеся колени. Пока один из них громыхал у плиты, стоящей в кухне по соседству, ставил на огонь чайник, оставшиеся за столом предложили сыграть с ними в карты. Ангелина боялась ответить отказом на любое поступавшее предложение, и пока они были в разумных пределах, на всё давала согласие. Тот, что с ней говорил, неторопливо раздал колоду, продолжая наблюдать за ней исподлобья и загадочно улыбаться, продемонстрировал козырь, чтоб видели все, положил стопку оставшихся карт посередине. Стали играть. Но вскоре выяснилось, что мужчин в доме не шестеро, а куда больше. К ним начали присоединяться другие, сонно выползающие из разных комнат и углов – сомнительного вида мужики: бородатые, пугающие мафиозным своим видом. Ангелина крутила головой на очередного заходящего, поджав плечи и с каждым новым членом банды чувствовала всё сильнее, что теряет под ногами опору, что сейчас она лишится со страху чувств. На данный момент она насчитала присутствовавших в доме десять человек, и ей казалось странным: для чего они здесь собрались, но ответ напрашивался сам: у них здесь что-то типа лежбища, бандитский притон. Один из них достал из кармана мелкий пакет с белым содержимым – пакет пошёл по рукам. Игроки брали карту, отсыпали на неё себе дозу порошка, свешивали над ней голову и втягивали ноздрями. Кто-то этим веществом решил угостить Ангелину – так впервые, возможно со страху или от привычного ей любопытства, она приняла его с ними на равных и узнала какие ощущения вызывает наркотик.

Мужчины следили за её реакцией с интересом. Тем временем Ангелина прощупывала все ходы: как ей отсюда выбраться живой. Стараясь не показывать свой страх, она красноречиво, много и долго, несла всякую чушь, всё, что приходило на ум, смешила забавными случаями из своей жизни, причём как-то вскользь упомянула, что якобы она – племянница здешнего губернатора и вообще хороший человек, не желавший никому вреда. Ангелина была великолепна как рассказчица – говорила она одна, а все остальные внимательно слушали. Моментами она вызывала всеобщий смех; истории лились одна за другой, а пока она говорила, ей пришла на ум стратегия, что нужно вычислить – кто среди них самый главный. Когда она догадалась, кто в этой банде главарь, взялась вызывать его расположение, причём аккуратно и незаметно.

Выбрала она, как оказалось, верное направление, и к концу четвёртого кона главный дал всем понять, чтобы никто из присутствующих её и пальцем не трогал, вдобавок авторитет отогнал от неё одного прилипчивого козла, который так и норовил её обнять, да всё хотел пощупать за грудь. Под утро банда начала так же неторопливо разбредаться на ночлег. Главарь поручил самому молодому среди них, чтобы тот отвёз девушку домой, туда, куда она скажет. Странно, но Ангелина перестала бояться – к тому моменту она вела уже себя как своя в этой банде: бесцеремонно выталкивала парня на улицу, посмеиваясь и шутя, а оставшимся крикнула: «Всем пока!» Молодой всю дорогу читал ей мораль, чтобы она по ночам больше по улицам не шаталась, просил передать родителям совет: получше присматривать за дочерью, да выдрать ремнём за сегодняшние гулянки.

Родители были на взводе. Остальные приглашённые по окончании торжества все разъехались по домам и вовсю уже видели сны, одна именинница до сих пор не вернулась. Стоило ей покрутить ключом в замке, как дверь перед ней резко открыли переполошившиеся мать с отцом – взгляд у обоих был крайне испуганным. Позади них стояла такая же взвинченная двоюродная сестра, что осталась у них с ночёвкой, и лицо у той было таким же озабоченным – в эту секунду, чтобы все успокоились, Ангелина придумала – чем ей оправдаться, хотя любое враньё давалось ей нелегко. В последнее время она делилась с родителями своими любовными переживаниями, была с ними откровенна, и родители реагировали правильно, относились с пониманием, иначе она перестала бы выкладывать им свои секреты. Но сейчас был не тот случай – она никак не могла выложить им всю правду о наркопритоне и банде, её попросту больше не выпустили бы из дому, поэтому она тут же выдумала легенду, будто вернулась давно, однако, ей вдруг захотелось присесть на скамейку у соседнего подъезда, и она сама не заметила как провалилась в сон.

Два последующих года Ангелина, стараясь вытравить из себя мысли о Полковнике, гуляла вовсю. Когда ей приходилось оставаться дома в полном одиночестве, навязчивые воспоминания, не дающие покоя, постоянно терзали её душу, а в беспутных компаниях она легко переключалась на всеобщее веселье и забывалась. Таким образом её, потерявшую смысл в любви, возненавидевшую чистые отношения, стремительно понесло во все тяжкие. Излюбленным местом для неё теперь было некое общество игроков, что гастролировали по разным городам ради лёгких денег – зарабатывали они жульничеством, вовлекая людей в игру в напёрстки и обманом приводили их к неизбежному проигрышу. Мошенники надолго осели здесь, видимо, место оказалось для них «урожайным».

В квартире, что те снимали, витала вонь варившейся наркотической дряни, слышался гогот беспутных баб и не было такого места, где бы не скопился толстый слой грязи, потому как здесь никогда не убиралось. Во всех помещениях, в том числе в туалете, кто-то покуривал травку, кто-то кололся… В обнимку с одним из гастролёров на драном диване возлежала подруга Надя (позже я вернусь к этой своеобразной особе и расскажу, чем всё для неё закончилось). Ангелина с теми наркоманами не кололась и траву пробовала покурить лишь пару раз чисто из интереса, ей вполне хватало шумного времяпровождения и постоянно тянуло в такое место, где можно за компанию выпить водки, да приглушить, хотя бы на время, ту нестерпимую боль, залечить кровоточивую её рану – Полковника.

Оргии устраивались здесь ежедневно. Как ни парадоксально это звучит, но они не мешали Ангелине получать образование, и не в каком-нибудь училище, а в институте финансов, причём училась она старательно. Эта модель поведения передалась ей от родителей, которые тоже полночи чего-то празднуют, затем с утра встают и бодрые, протрезвевшие, активные начинают работать за десятерых. Как говорится, яблоко от яблони, и Ангелина вела себя так же, только чередовала пьянку с учёбой. В своей сумасбродной компании она была такой одна, с перспективой на высшее образование – все остальные ни к какому образованию не проявляли интереса, и Надя в том числе. Как и родители, Ангелина везде успевала: слушая на парах лекции, она поглядывала в свой пейджер, на котором, несмотря на десять утра, уже высвечивалось: «Гел, будь другом, принеси водки». Лекции заканчивались, и девушка с хорошими оценками в семестре, из хорошей семьи, как считали многие, бежала в продуктовый магазин, набирала пакет еды: хлеба, копчёных окорочков, консервов… и конечно покупала несколько бутылок водки, затем снова неслась на квартиру, где её ждали томящиеся голодные торчки.

Ангелина всегда избирательно относилась к выбору партнёра для любовных встреч. Избирательно – вовсе не значит, что она копалась в них годами и наконец останавливалась на достойнейшем из достойных. Выбор падал на разных, совершенно отличающихся между собою людей – её заинтересовывал кто-то по каким-то особенным критериям, известным только ей, и чем бы не прельщал её парень, положивший на неё глаз, как бы не старался он ей понравиться, она его к себе не подпускала, несмотря ни на какие подвиги с его стороны, если он под эти критерии не подпадал. Подругам по притону было наплевать – с кем они сегодня залягут в кровать, в пьяном угаре им было не до избирательности, другую жизнь они себе не представляли. Одна Ангелина развлекалась на подобных вечеринках сама по себе – ей было крайне интересно наблюдать за бытом в маргинальной среде, изучать сферу жизни выбравших путь порока, но в то же время она держалась от них на незаметной дистанции. Сами они относились к ней благосклонно: щедрая девушка и очень весёлая, способная превратить скучную вечеринку в праздник.

Но что же происходило, когда он появлялся, подходящий на её взгляд партнёр? Ангелина не просто быстро реагировала на малейшее внимание с его стороны – её избраннику не нужно было вообще напрягаться и за ней ухаживать, так как она сразу же превращалась в тряпку, позволяла ему крутить ею и вить из неё верёвки, и никогда она не отвечала на его предложения словом «нет». Стоило объекту её особого расположения позвонить, либо отправить сообщение на пейджер, как Ангелина в сором времени была уже у него. Исходя из всего этого, каждый из «подходящих» рано или поздно начинал наглеть и вести себя слишком в себе уверенно, бахвалился перед друзьями, что за ним бегает «центровая» бабёнка, пользовался её безотказностью, но у Ангелины был свой взгляд на такие вещи: она уверила себя, что сама их использует, этих парней. Любовники будто подпитывались её неутомимостью и не замечали, что, в сущности, это она из них высасывает жизнь, превращает в безвольную тряпку их самих.

Затаившая обиду на весь мужской род из-за предательства Полковника, она как будто взяла себе образ вампирши, которая выбирает жертву по вкусу крови, а высосав ищет нового донора, или образ женщины-паука, которая сначала завлекает партнёра в свою паутину, опутывает, а затем истощает его и морально, и физически, можно сказать, съедает.

Новые персонажи её биографии вносили каждый свой непосредственный вклад – каждый из них был не пустой тратой времени, а полезным опытом, открывающим двери в мир мужской психологии. Сами мужчины, того не осознавая, взращивали ненасытного монстра, который впоследствии будет их заглатывать и выплёвывать, как переработанный жмых, а затем идти дальше, выискивая того, кто вызовет в нём (в монстре) более жаркие эмоции, будет ему более интересен.

Глава 2 Уроки любви

Морозным январским вечером Ангелина возвращалась из института на своём автобусе под номером «22», и, когда пассажиры приготовились к выходу на конечной остановке, заметила, что какой-то здоровенный парень заснул полулёжа в самом конце салона. Народ безучастно проходил мимо к выходу, но ей чисто по-человечески стало его жаль – в подобных случаях водитель увозит заснувших с собой в депо, а уже там его вытряхивает из автобуса, и бедолагам приходится тащиться обратно по морозу пешком. Она принялась его тормошить. Мускулистый парень, шатаясь и хватаясь за поручни, покинул автобус на конечной остановке в её сопровождении – девушка догадалась, что он находится в состоянии сильного опьянения. Тогда она вызвалась проводить его до самого дома, который он ей назвал и повела его, придерживая под руку. Хочу отметить, что Ангелина завидя пьяного, потерявшего ориентир, всегда помогала ему найти дорогу до дома, и этот, потерявшийся, не был исключением.

Евгений, так его звали, оценил участие незнакомой девушки в своей судьбе: случиться с пьяным в дороге могло всё, что угодно. Он и без того промахнул лишнюю остановку; на тротуарах сплошной гололёд, поэтому парень имел все шансы поскользнуться, вследствие чего мог удариться головой, потерять сознание и окоченеть на морозе. Когда они подошли к его дому, здоровяк малость протрезвел и как бы на всякий случай выпросил номер её домашнего телефона, а позвонил уже на следующий день.

Этот её новый знакомый Женя регулярно посещал тренажёрные залы, движимый стремлением довести своё тело до спортивного идеала – лелеял его, уделял внимание всем своим мышцам. Ежедневно он любовался собой перед зеркалом, что висело у него во весь рост на дверце шкафа, выискивал – какую отстающую часть тела ему бы подкачать.

К подходящим Ангелина отнесла его уже на первом свидании, которое он зачем-то назначил на детской площадке с железными горками и качелями, где в данный момент не было никого, и они простояли на морозе, беседуя возле качелей, будто встретились давние приятели. Все последующие встречи продолжались уже в комфортной обстановке, в его квартире, а если быть точнее, в границах Жениной комнаты, а ещё точнее, в границах разложенного дивана. Он приглашал к себе Ангелину строго в отсутствие своих родителей, никому из своего окружения её не показывал, ни с кем не знакомил и никуда не водил. К нему она прибегала по первому зову и старалась исполнить любую его прихоть. Собственные же удовольствия её не заботили вовсе, а может она старалась ему казаться той, с кем не нужно возиться и напрягаться, с кем отдыхается легко. Он мог вообще ни разу не шевельнуться, распластавшись на своём любимом диване в позе морской звезды – активные действия брала на себя Ангелина, руководство которых он брал на себя, ведь его великолепное тело надо было правильно ублажать, по-особенному. В отношении его она совсем не выглядела кровососущей женщиной-вамп, но рано пока делать выводы…

Он был не просто любовником, а наставником, можно сказать, учителем с собственной интимной методикой, невзирая на его молодые годы. Евгений объяснял: что может доставить мужчине наслаждение, а какие моменты, наоборот, лучше избегать. Он оттачивал её, как любовницы, мастерство день за днём, постоянно усовершенствуя. Впоследствии она дала название тому периоду: «Школа любви». Только, в отличии от настоящего учителя, он не для неё так старался, а попросту использовал её в качестве инструмента для получения своих потребностей. Неспроста Евгений прилепился именно к ней и вот почему: при его хорошо развитой мускулатуре, при его постоянном наращивании мышц один его орган не наращивался, а отставал на фоне остальной могучей массы, в связи с чем у Евгения формировался комплекс. Традиционные варианты секса не доставляли ему желаемого удовольствия, возможно из-за этого он так внимательно относился к изучению точек на человеческом теле, массированию и другим приёмам, чтобы как-то скорректировать свою дисфункцию.

Что же касается самой Ангелины, зачем ей понадобилось бегать по первому зову и обслуживать человека, к которому она ничего не испытывала – причина здесь крылась в желании быстрого переключения на другого человека, что помогал ей забыться, а значит облегчить мучительное состояние и заткнуть хотя бы на время кровоточащую без конца рану. Хотя эффект от этих встреч был кратковременным, потому как рана снова начинала кровоточить вне этих встреч, особенно в стенах собственного дома Ангелину мучали воспоминания о Полковнике и терзали мысли о том, что он её, нисколько не заморачиваясь, выкинул из жизни. Но стоило зазвонить телефону, стоило услышать голос «учителя», как сразу всё менялось. Где-то в глубине души она всё ещё питала надежду, будто рано или поздно она, сняв трубку, услышит голос своего Полковника, и опять-таки это звонил Евгений, который требовал её к себе сию же минуту.

Как заворожённая она неслась на вызов к своему тайному учителю, тем самым устраняя всё то, что оставалось в ней от отношений с Полковником. Евгений жил неподалёку, всего в одной остановке, благодаря чему она прибегала к нему довольно быстро и забывалась уже с порога: сразу же раздевалась, а следом с головой погружалась в изучения Жениных всяких «познаний о возможностях человеческого тела». Этот парень, в отличии от остальных, был с нею откровенен и был пока ещё единственным, кто осмелился сказать ей открытым текстом, что она фригидна, а до знакомства с ним она не понимала, как должно быть, не взирая на так называемый опыт за плечами. Но Евгений тем самым не хотел её обидеть, наоборот, он говорил о её проблеме с пониманием, как бы стараясь помочь и обещал «излечить», правда, всё «лечение» сводилось к ублажению его самого. В каком-то роде они были два сапога – пара.

Школа любви не пропала даром: пока Евгений её обучал сексуальной грамотности, в ней самой постепенно раскрывались собственные таланты; секс превратился для неё в отвлекающую от жизненных проблем игру – её действительно стала привлекать эта скрытая сторона жизни.

День изо дня Евгений не только пытался Ангелину усовершенствовать, ему не терпелось привить своей подруге чувство прекрасного, и речь идёт не о том, что мы привыкли понимать под этим словом… К примеру, он показывал, как надо красиво закуривать. Хочу отметить, что Ангелину часто пытались угостить сигаретой, но она, несмотря на это, так и осталась на протяжении жизни некурящей, нередко бывало предлагали всевозможные наркотики, но она не стала наркоманкой, и при том количестве спиртного, что лилось рекой в её окружении, она обязательно должна была спиться ещё на заре своих лет, только этого не произошло.

Прикурив самокрутку Евгений начал наглядно демонстрировать, как надо затягиваться, чтобы со стороны сам процесс выглядел изящно. Протянул Ангелине, чтобы та повторила за ним, после чего она недоумевая хлопала глазками в ожидании дальнейшего.

– Ты чувствуешь? – вопросил он загадочно.

– Что? – Ангелина уставилась ничего не понимая.

– Посмотри наверх! – Женя закатил глаза к небу.

– Ну?

– Видишь звёзды стали ярче и небо ближе? – Ещё одна затяжка, и он, того и гляди, начнёт выражать свои мысли в стихотворной форме.

Оба отдыхали в ночной тиши у подъезда с запрокинутыми назад головами, но Ангелина не понимала, чего он от неё добивается – она способна восхищаться окружающей красотой без всякой дряни. Этот приятный майский вечер с ароматами цветущей сирени и лёгким мерцанием звёзд вызвал бы в ней чувство любования в любом случае, и для того ей не надо накуриваться сомнительным дешёвым средством, от которого сам он сейчас вдруг увидел, что прекрасный мир, оказывается, прекрасен!

У Евгения была старенькая «четвёрка», доставшаяся ему в наследство от отца, не раз побывавшая в авариях, где-то зашпаклёванная и грубо подмазанная другим цветом, а попросту говоря битая-перебитая консервная банка. Выглядело забавно, как он, колыхая своими спортивными формами, изящно погружал в эту битую рухлядь свой идеальный торс в обтягивающей белой футболке с чёрной надписью на выпуклой груди, а затем с рёвом мчался на высокой скорости по ночному городу, будто управлял болидом на гонках.

Было дело, как он, сильно обкурившись своего дерьма, что с ним иногда случалось, решил сесть за руль и покатать по городу Ангелину. После той поездки девушка зареклась садиться в его машину, потому как испытала сильный стресс: вцепившись в руль с вытаращенными глазами, Евгений вихлял по проспекту и орал, как умалишённый, что не знает по какой полосе ему ехать. Он уверял, что видит множество дорог, расходящихся в разные направления – то подтверждали его чёрные остекленевшие глаза, полные безумства. Свернув с проспекта, чудом уцелев и чуть не столкнувшись с выезжающей из поворота легковушкой, он включил аварийный сигнал и остановился прямо посреди дороги на пунктирной разметке, не реагируя на гудки объезжавших его машин. Ему понадобилось время, чтобы отдышаться и сконцентрироваться.

Ангелина невольно сравнивала всех водителей с Полковником: когда тот был за рулём, она ощущала себя рядом с ним в абсолютной безопасности, чего нельзя было сказать сейчас, когда машиной управлял этот собиратель приключений на свою шальную голову Евгений.

Как-то раз Ангелина, пребывая в глубокой печали, вспоминала возлюбленного своего Эдика, обняв подушку. Прошло достаточно много времени, думала она, пора бы перестать надеяться, что он когда-то позвонит, и тут она услышала, как трещит телефон, стоящий на полке в прихожей. С большой вероятностью она ожидала услышать растянутое «алло» своего мускулистого парня, но ошиблась, обомлела от неожиданности: в трубке она услышала вкрадчивый голос Полковника и не поверила своим ушам. Каждый давно жил своей жизнью – зачем он позвонил, чего от неё хотел; всё уже улеглось и как бы наладилось, как вдруг опять объявился он…

Полковник расспросил её о делах, как расспрашивают старинного приятеля, с которым давненько не виделись – во время разговора её колотило, она отвечала неправдой, дескать, всё у неё должным образом, когда на самом деле жить стало тошно. К концу он… нерешительно, сомневаясь и всё же предложил: а может встретимся? Согласием ответила её беспомощность: будь Ангелина сильнее, послала бы его к чёрту в ад и начала устраивать новую жизнь, однако, обманчивая надежда шепнула: а вдруг всё можно исправить, вдруг всё станет как в прежние времена?

Дальнейшее уничтожило в ней то последнее, что осталось – да, он с ней возобновил встречи, как всегда страстные и волнующие, а сам тем временем готовился к свадьбе со своей невзрачной подружкой, однако Ангелине об этом ничего не говорил. Полковник сначала провожал до дома невесту, затем возвращался к себе и отправлял сообщение Ангелине на пейджер. Для невесты он слыл романтиком, старался изображать порядочного и непьющего, чтобы соответствовать её порядочной семье, а с Ангелиной он расслаблялся на полную: и напивался, и накуривался, и вёл себя как хотел. Увидев сообщение, она бросала всё, бежала к нему слепо, давая ему возможность побыть самим собой и освежить воспоминания тех жарких встреч, которые и для него что-то значили. Иногда сообщение заставало её в разгар свидания с «учителем любви». Прочитав его, она начинала нервничать. Свидание с Евгением продолжалось ещё пару-тройку минут и то нетерпеливо, кое-как, лишь бы побыстрей. В результате она сбегала, сославшись на срочно возникшие дела, бросив «учителя» в замешательстве. Её носило из дома в дом, благо проживали парни близко друг от друга, в многоэтажках, стоящих торцами один за другим, и между объятиями с ними иной раз проходили каких-то пару минут. Различие было лишь в том, что после свидания с Полковником она могла вернуться к себе и тут же расплакаться.

В один из поздних вечеров Полковник, по обыкновению, дожидался Ангелину, проводив, как всегда, перед этим невесту до самой двери, а затем отправив сообщение Ангелине, дескать, он освободился. В момент получения сообщения они с Евгением просиживали в теневой части двора напротив его подъезда. Перед тем, как пропищать пейджеру, тот уговаривал её попробовать чудодейственную таблетку, которую, с его слов, выдавали бойцам в Чечне накануне самых жутких операций – Ангелина согласилась, когда заспешила к своему Полковнику, лишь бы отвязаться побыстрее от Жени. По правде говоря, она не верила в какой-либо эффект от таблетки, потому что не чувствовала ничего особенного от всего, что тот ей давал. Однако, на этот раз Ангелина провалилась в беспамятство, причём слишком быстро.

Вспоминая тот день, она поражалась безразличию по отношению к ней этого… педагога-любовника: как он мог куда-то её отпустить в поздний час в таком бесконтрольном и одурманенном состоянии? Как он вообще додумался дать ей настолько небезопасное средство? Она не раз ещё отметит его равнодушное отношение к ней, возможно, по этой причине он никогда не был в числе тех, к кому она испытывала глубокие чувства – Евгений всегда был для неё человеком, несмотря на физическую близость, слишком далёким и чужим.

От действия таблетки из воспоминаний остались лишь обрывистые отрезки событий: помнила Женин подъезд, затем провал и сразу квартира Полковника – всё, что творилось в промежутке выпало из памяти напрочь. Долго ли она шла, как она шла – ничего из этого Ангелина так и не вспомнила, но дальнейшее, фрагменты того, что ей удалось запомнить, продолжало её будоражить ещё долгие годы.

Как сказал Полковник, он слишком долго её ждал, поэтому со скуки набрал Цуканову, их общему другу, с которым Ангелина была знакома с детского сада. Цуканова ждать не пришлось, тот быстро явился с бутылкой водки и составил другу компанию. Часа через полтора заявилась Ангелина; как он позже объяснял: «Ты была не в себе и первым делом рухнула на кровать в состоянии полной прострации». Что помнила сама Ангелина, так это то, как она проваливалась в беспамятство и вдруг очнулась от прикосновений Полковника, взбирающегося на неё. Полковник ей что нашёптывал, притирался. Снова сон и снова прикосновения… Ангелина открыла глаза: лицом в лицо на этот раз к ней был Цуканов. Она начала кричать, сталкивать его, бить со всей силы в истерике… Комната поплыла… Снова сон и снова Полковник. Всё перемешалось – образы менялись один за одним.

Наступившее утро она восприняла куда ужаснее, чем прошедшую ночь…

Пробуждение было трудным: в ушах стоял монотонный свист, и долго она не могла приподнять наплывшие свинцовые веки. То, что ночевала она у Полковника – да, это она помнила и то, что был с ним его приятель. Вяло передвигаясь по квартире, она совершила утренние процедуры, побрела на кухню, где в данный момент хозяйничал Полковник. Цуканов куда-то испарился, должно быть, ушёл как только проспался – в одном месте он не любил долго отираться, потому что парень он чересчур был подвижный и всегда без труда находил новый вариант времяпровождения. Ангелина стала требовать объяснений насчёт пристававшего к ней Цуканова. Полковник, заваривая чай на двоих, отрицал её бредни и твердил без конца, что у неё случились настоящие галлюцинации, дескать, Цуканов всю ночь проспал в свободной комнате и никуда из неё не отлучался. Рассказывал он это с некоторым беспокойством и всё описывал какой невменяемой она вчера была: кидалась на них, как бешенная собака – здесь он не замедлил продемонстрировать синяки с царапинами от ногтей на своём теле. Что-то не вязалось… «Почему он сказал: на них? – сомневалась она, обдумывая услышанное. – Ведь Цуканов же не отлучался из соседней комнаты…»

Что происходило на самом деле так и осталось невыясненным до конца: где реальность, а где помрачение сознания ей было не разобрать. Перед выходом она обратила внимание, что у неё на пальцах нет золотых колец и пропала дорогая кожаная куртка, вещь, вызывавшая зависть у всех, кто в ней её видел.

Розыск ничего не дал – ценности так и не нашлись. Евгений уверял, что, будто, в последний момент, когда он её видел, всё было при ней, а Полковник, в свою очередь, божился, что пришла она к нему уже без куртки и без золота. Быть может, в промежутке между двумя домами с ней происходили ещё какие-то события, до сих пор не выясненные, но Ангелина так и не смогла вспомнить ничего из произошедшего на том отрезке пути и не знала у кого спросить. У неё появилось недоверие ко всем вышеперечисленным лицам, закрался такой маленький червячок, который возьми, да напомни о случившемся в тот день, стоит только заговорить об этих людях. Теперь легко всё сваливать на галлюцинации – может она и не помнила событий, случившихся с ней в дороге, но, следует заметить, имела привычку снимать золотые украшения с пальцев перед мытьём рук и класть их на бортик раковины, чисто машинально, что она делала и у Евгения дома каждый раз, когда заходила в ванную. Прежде, чем выйти на улицу, как раз перед той злополучной таблеткой, она оставляла кольца на раковине, а вот одевала ли – не получалось вспомнить. Вполне возможно, что Ангелина вышла из Жениной квартиры уже без них. Правда, с курткой как-то не складывалось – выходила она точно в ней. А что она делала у Полковника: мыла ли руки в ванной у него, пребывая в состоянии мозгового тайм-аута – до тех воспоминаний ещё сложнее было добраться. Но и с Цуканова она не снимала подозрений – его можно так охарактеризовать: праздношатающийся бездельник и похотливый кобель, у которого сразу начинается чёс с приближением женских особей. И кого-то обокрасть для него – дело пустячное. Цуканов и сомневаться не станет: взять или не взять чужую ценную вещь, если обстоятельства складываются удачно. Да бог с ним, с Цукановым. Невыносимее всего было думать, что Полковник, с которым, как ей казалось, у них любовь, мог разделить её с другом, видя, что девка под кайфом и ничего не вспомнит.

С того дня в сознании Ангелины произошли изменения. Появляться в компаниях она перестала, да и парни куда-то пропали, будто был за ними всё-таки грешок, что только укрепило её подозрения. То было к лучшему: вместо гулянок она погрузилась с головой в сдачу итоговых экзаменов – на кону стоял диплом.

Из лиц мужского пола рядом с ней остался лишь один и скучать не давал – то был её папа, чересчур компанейский мужик, личность незаурядная – о нём можно написать кучу отдельных историй, либо целый роман и даже многотомник. Папа сыграл ключевую роль в её воспитании, в превращении ребёнка-ангела в весьма порядочную сучку. Он начал таскать её с собой по кабакам ещё с того возраста, когда Ангелина училась в школе и, более того, его забавляла реакция выпивох в баре, когда он представлял им её, несовершеннолетнюю, в качестве своей любовницы, а не дочери. Отец поистине возбуждался, подмечая искренне поражённые и завистливые взгляды со стороны мужского окружения (многие не были в курсе – кем она на самом деле ему приходилась), и мужики ему верили, восхищаясь тем, что любовница его такая молоденькая и хорошенькая. Иногда он входил в особый раж и начинал представлять её для пущего эффекта в качестве новой жены. Он умудрился обдурить знакомых, кто лично знал его жену и уверить их, что с первой женой недавно развёлся, чтобы сойтись с молодой – все поражались, степень их удивления сложно было передать, а отец от того, что обвёл вокруг пальца наивных приятелей находился просто в экстазе.

Дурачить мужиков стало излюбленным его занятием – так он развлекался, причём выходило у него настолько правдоподобно, что те, кто этим же утром видел его с настоящей женой, дивились скоротечности событий и принимали на веру любые оригинальные выверты своего друга. Бывало, что он просил Ангелину представиться просто знакомой, якобы, их связывают общие дела по работе, но личных отношений никаких. Остальной сценарий отец додумывал на ходу, в дороге, затем инструктировал, что она должна будет подыгрывать папе и строить глазки его дружку. Пока он вёз её к очередной своей жертве для одурачивания, разъяснял подробности в дороге, разработав целую систему жестов, а коронным моментом должен стать исход операции, о котором он пока умолчал. Попавший на приманку приятель весь вечер не сводил с Ангелины глаз, от вожделения истекал слюной, перешёптывался с отцом: как бы это знакомство с девушкой продолжить в приватной обстановке, так сказать, в отдельной комнатке… Папа, доведя друга до пика жажды, вдруг поднимался и, сославшись на срочные дела, покидал приятеля вместе с дочерью – это и был запланированный финал, а по пути он хохотал над ним всю дорогу. Подобные розыгрыши он устраивал регулярно, можно сказать, что было у него такое хобби: таскать свою привлекательную дочь по разным знакомым, чтобы посмешить себя их недогадливостью и весьма предсказуемой реакцией на такую соблазнительную наживку.

Если к дочери заходила подруга Надя, то отец мог взять с собой на вечеринку обеих. Эффект превосходил все ожидания, когда папа подъезжал на своём БМВ в сопровождении двух хорошеньких молодых девиц. У мужиков разгорались глаза, а папа, всех обхитрив, растравливал, а затем увозил аппетитных подружек обратно и покатывался со смеху за рулём, вспоминая глупые лица своих приятелей.

Внешний облик Ангелины был сконструирован им самим – именно папа подсказывал ей: что надеть, как накраситься, как надо себя вести, чтобы мужчины теряли самообладание глядя на неё. Советовал носить высокий каблук и короткую юбку, и выпячивать задницу, а вперёд грудь. Он воплотил в Ангелине тот образ женщины, при виде которой мужчины всегда начинали испытывать влечение.

Глава 3 Дюймовочка с кротом

Ранним июньским утром горожане, одетые по-летнему, привычно спешили исполнять свои рабочие обязанности. Кто-то застыл в ожидании общественного транспорта. Подошёл троллейбус. На этой остановке Ангелина пересаживалась на другой маршрут, чтобы добраться до своего института на сдачу последнего экзамена. Войдя в троллейбус, она разместилась в хвосте салона на последнем сидении, развёрнутом к концу, сложила на коленях пёстрый пакет, в котором везла стопку тетрадей и стала с интересом осматриваться по сторонам. За её спиной сидел какой-то придурок и громко, безо всякого стеснения, обсуждал поведение своей подружки с таким же, ему под стать, собеседником. У Ангелины от его беспрерывно проскакивающего мата завяли уши, настолько, что она стала на него оборачиваться с хмурым выражением лица. Она сочувствовала бедной девушке, о которой сейчас шла речь за её спиной с упоминанием недостатков во внешности и других её плохих качеств. Придурок встал, подошёл к дверям, придерживаясь за поручни – готовился на выход, и тут в его «объектив» попала симпатичная блондинка в коротком розовом с белыми пионами платье, бросающая на него укоризненные взгляды.

Сначала он откровенно таращился на Ангелину, нервируя её своим пристальным вниманием и вдруг неожиданно выпалил:

– Девушка!

Она уставилась на него.

– Вы – моя судьба! Это знак!

У той сразу поползли на лоб удивлённые брови. Она огляделась по сторонам и, к своему сожалению, убедилась, что обращается он именно к ней, а не к кому-то там сзади.

– Мне сейчас выходить… – продолжал придурок, то и дело поглядывая в окна. – Быстрее пишите свой телефон!

Чем ближе подъезжал троллейбус к следующей остановке, тем настойчивее убеждал он её «не совершать роковой ошибки»:

– Судьбу не обманешь, от судьбы не уйдёшь! Эта встреча… она не случайна… Я просто уверен, что мы оказались в одном троллейбусе по великому замыслу… каких-то высших сил! Это точно сигнал! Это особый знак!

На них уже обратили внимание другие пассажиры: кто-то оглядывался и улыбался. Весь салон затих, потому что все с интересом ждали развязку. В самый последний момент Ангелина решила крикнуть ему свой номер, когда тот уже стоял на тротуаре, держа рукою дверь, чтоб водитель не закрывал – прокричала лишь бы тот оставил троллейбус в покое и дал возможность двигаться дальше. Она почему-то надеялась, что впопыхах тот его не запомнит, однако, ей пришлось наблюдать следующую картину, как её «подарок судьбы» выспрашивает в газетном ларьке ручку, после чего быстро пишет у себя на запястье – в тот момент она сделала вывод, что её номером он всё же обзавёлся. Ангелина ухмыльнулась и тут же выкинула эту встречу из головы.

На следующий день она отмечала свой день рожденья одновременно с успешной сдачей экзаменов. Мероприятие проводилось дома, и такое двойное событие не могло пройти без большого количества приглашённых гостей, друзей и родственников, и не только её друзей: на все дни рождения дочери отец приглашал своих – было не протолкнуться. Весь вечер звонил телефон; она едва успевала отвечать на поздравления тех, кто не присутствовал лично. Папа гоготал. В один момент она, ответив на очередной звонок, услышала в трубке незнакомый мужской голос. По ходу беседы виновница торжества сообразила кому он принадлежит – тому самому придурку из троллейбуса. Его звонок был некстати, и сам он её ни капли не интересовал – она пыталась отвязаться от неугодного парня, ссылаясь на гостей, которые галдели на заднем фоне, но Сергей – у придурка было имя, услышав по какому поводу те собрались, предложил включить радио и ждать от него сюрприз. Ангелина была заинтригована.

Впоследствии она узнала, что нет такого места, где бы у этого Серёжи Лукина не нашлось друзей, корешей и всяких знакомых. В самый ближайший момент по радио прозвучало поздравление для Ангелины Нестеровой от её лучшего друга Сергея. Её поздравляла очень известная в городе ведущая своей слаженной речью, в то время как гости слушали в ступоре и молчали, находясь под непередаваемым впечатлением. Их удивлению не было предела – в то время по радио такое звучало лишь для избранных: каналов на тот момент было мало, да и поздравительных передач одна-две от силы, поэтому редко кому удавалось дозвониться.

Гостям она не стала объяснять, что с поздравителем она познакомилась только вчера, а его имя ей стало известно лишь несколько минут назад – гости и без того были крайне удивлены – не удивлять же их без конца.

Через несколько дней Ангелине и её сокурсникам вручали дипломы; за торжественной частью следовал выпускной вечер. Под воздействием шампанского на выпускницу накатила сентиментальность и захотелось романтики. Провожая завистливым взглядом уходящих в обнимку со своими кавалерами сокурсниц, ей захотелось, чтобы её так же кто-нибудь встретил, похвалил, поздравил, обнял, но не из числа родственников, а близкий друг, и она решила сама напроситься на свидание с парнем. Вот только звонить было некому, разве что Евгению, правда, сам он уже несколько месяцев не напоминал о себе и, если бы не та храбрость, что вселилась в Ангелину под воздействием алкоголя, она не решилась бы на этот шаг. Она стояла на улице у открытого телефона-автомата, какие тогда висели на стенах зданий, в потрясающем наряде, мокла под дождём и выслушивала никчёмные оправдания, которые бубнил Евгений, дескать, сегодня он сильно занят и вообще не может сейчас разговаривать. Он положил трубку первым, так и не поздравив ни с чем.

Зато наутро она снова услышала в телефоне голос своего нового знакомого Серёжи Лукина, который, как только узнал о получении диплома, осыпал её с головы до ног душевными поздравлениями, хвальбой и комплиментами. Ангелина всегда была падкой на лесть, по той причине не выдержала – согласилась встретиться с этим чудиком из троллейбуса.

Лукин явился на первое свидание практически со всей семьёй: братом, его женой и пятилетней племянницей. За прошедшую неделю Ангелина успела позабыть как он выглядит и, переводя взгляд с одного на другого из двух одинаково рослых парней, вспоминала: с которым из них она ехала тогда? Серёжей Лукиным оказался тот, кто был пострашнее. Неудивительно, что она не могла вспомнить черты его лица – оно у него было бледным, продолговатым с узкими губами и глазами, и назвать его можно было скорее безликим – нечего было вспоминать. От старшего брата его отличали растопыренные уши и излишняя худоба, будто он совсем не ел или, как говорят, не в коня корм. Он был настолько тощав, что с него сваливались без того малоразмерные джинсы, ремень их едва удерживал, и они спадали, потому что бёдра у него были тоньше, чем талия, а ягодицы казались ввалившимися внутрь. Впоследствии отец Ангелины, увидев Лукина, произнесёт свою знаменитую фразу: «Ты, Ангелин, девка вроде симпатичная, фигура у тебя хорошая… Но мужики твои – один зоопарк!»

Несмотря на невзрачную внешность Лукина, она всё же выискала в нём достоинства: остроумие и уникальное чувство юмора, чем восторгались многие, кто его знал. Стоило ему открыть рот, а шутил он оригинально и беспросветно, она закатывалась со смеху на каждое его изречение. Лукин умел говорить и петь на разные голоса, подражать знаменитостям, по просьбе её подружек исполнял безотказно отрывок из песни «Эти глаза напротив» с непередаваемым комичным выражением лица. Но надо отдать должное: пародируя, он настолько точно имитировал тенор Ободзинского, что не каждый бы отличил. Серёжа не употреблял ни капли спиртного – вместо него пил безалкогольное пиво и нецензурно в присутствии женщин не выражался (кроме того раза). О непонятной «бабе», которую он тогда обсуждал в троллейбусе со своим приятелем, Ангелина не стала расспрашивать и вообще старалась забыть то, что первоначально Лукин вызвал у неё отвращение.

Ангелине ещё не попадались такие уникумы, каким был Лукин: свой высокий интеллект он не знал куда применить, великолепное чувство юмора не знал куда пристроить, а умение быстро находить с людьми контакт и легко с ними договариваться помогло ему обрести своеобразную профессию, которая так и называлась с его слов: «договариваться с людьми». Но никто так и не смог узнать, что же за профессия такая, и кем он на самом деле работал.

Чем-то он, конечно, зарабатывал, потому что одевался Лукин с иголочки: на нём всегда были дорогие, не по карману, туфли, одежда качественной, но когда Ангелина впервые попала к нему домой (это было в тот день, когда он пришёл на первое свидание с семьёй), то увидела, что живёт он как бомж. Может сравнение совсем неверное, ведь у бомжа нет квартиры, но, думаю, вы поняли, о чём я.

Обстановка в квартире у Лукина была, по правде говоря, нищенской: мебель обтёртой, залоснившейся, несовременной, обои отклеившимися по стыкам, посуда по большей части со сколами и трещинами, у ковра намертво затоптался ворс, будто по нему проехал каток. Непонятно выглядел сервант: из-за отсутствия в доме каких-либо сервизов или сувениров тот был заставлен старыми грампластинками, видео и аудиокассетами. Серёжина родня: брат, сноха, ребёнок и вместе с ними Ангелина в первый же день остались у него ночевать, все в одной комнате. Разлеглись по странному: Лукин на старой детской кроватке, видимо ещё той, что осталась с его детства, на другой, обычной, кровати – чета его брата, на третьей – Ангелина и примостившаяся к ней неугомонная племянница, полюбившая её с первого взгляда, как, собственно, и дядя Серёжа.

На утро в квартире произошли изменения: появилась импозантная (по-другому не назовёшь) мама с высокой, тщательно уложенной причёской, быстро убравшая кое-где признаки беспорядка. Мама выглядела достойно, да, впрочем, вся их семья выглядела вполне прилично, что совершенно не вписывалось в нищенскую обстановку жилья. Глядя на маму, можно было смело сказать, что эта женщина не обделена вниманием мужчин, несмотря на возраст – всё в ней было выхолено; с утра она уже была при полном параде, будто приготовилась к важному мероприятию, хотя на самом деле, наоборот, откуда-то вернулась. Как только показалась Ангелина, мать увела Лукина на кухню разбираться. Дверь за ними закрылась, правда, всё равно было слышно, как мама его отчитывает, из-за чего у Ангелины сложилось мнение, что родители у Лукина строгие, внимательные к своим детям.

– Да ей лет четырнадцать! – доносился из кухни взволнованный голос мамы. – Ты что, на детей переключился? Когда ты за ум возьмёшься? Тебе сколько лет? Двадцать восемь? Тебе давно жениться пора!

Брат со своей женой сначала тоже удручённо слушали, но всё-таки решили включиться в спор, чтобы успокоить маму и ввести её в курс дела – маме они представили девушку заново, в качестве Серёжиной невесты, невзирая на то, что Лукин с ней виделся второй раз. Ангелина смутилась, но разубеждать не стала – в тот момент цель у всех была одна: задобрить всполошившуюся понапрасну маму. С того дня для всех настало счастливое время, которое продолжалось всего два с половиной месяца. А теперь по порядку о том, как быстро приходит счастье, и как ещё быстрее оно уходит, оставляя после себя очередное разочарование.

Лучшая подруга Надя поделилась волнующей новостью, что она забеременела. Отцом ребёнка был один нудный, вечно невесёлый тип по имени Володя, завсегдатай того притона, где собирались наркоманы-игроки. Будущий отец так же имел неясную профессию – он был неразговорчив, поэтому вряд ли «договаривался с людьми», но деньги у него водились, и выглядел он неплохо. Тот, кто был посообразительнее, догадывался, чем занимается Володя: обчисткой квартир.

Несмотря на ситуацию, несвоевременную для беременности у незамужней подруги (Надя к тому же была безработной, и у всего её семейства на данный момент не было работы), Ангелина отнеслась к этой новости со страшной завистью: в последнее время у неё много забеременело подруг, и она помечтала, как они могли бы все вместе гулять с колясками. Посыл направился в космос – желание было исполнено. Будучи знакомой с Лукиным слишком короткое время, а если быть точнее, прошло у них буквально несколько свиданий, она предложила ему в разгар сексуального контакта перестать предохраняться – Лукин удивился, но возражать не стал.

Спустя месяц она шокировала всех знакомых радостным для неё известием: Ангелина получила, чего хотела – она собралась себе родить. Будет ли в этом участвовать Лукин – было неважно. Если отцовство не входило в его планы, то, пожалуйста, будь свободен! Ангелина заявила, что воспитает сама и даже ни разу его не побеспокоит. Но двадцативосьмилетнего интеллектуала задел неожиданный подход к делу, и Серёжа, долго не раздумывая, предложил ей руку и сердце. Всех членов немногочисленного семейства Лукиных новость обрадовала, даже строгую маму, несмотря на то что к тому моменту и она узнала, что сын встречается с этой девушкой чуть больше месяца.

Начались приготовления к свадьбе. Родители Ангелины не поскупились и сняли огромный зал для банкета, пригласили всех, кого только можно. Жених и невеста начали жить отдельно в снятой двухкомнатной квартире ещё до свадьбы; Лукин, как говорится, носил невесту на руках. По иронии судьбы медовый месяц состоялся до, но никак не после свадьбы.

Накануне торжества Ангелина для проведения предсвадебной ночи вернулась к себе домой, в родительскую квартиру, чтобы жених, руководствуясь приметами, не увидел раньше времени всю эту слепящую красоту, эту белоснежную ярмарку, разложенную по всем поверхностям: два эффектных свадебных платья, три пары туфель, три пары ажурных чулок и две роскошные фаты: короткая и до пола. Весь вечер она репетировала, кружась перед зеркалом и приставляя сияющий венец фаты к своей макушке, поочерёдно примеряла свадебные туфли, как вдруг зазвонил телефон.

В этот вечер любой телефонный звонок не вызывал в ней то чувство робости, с которым она снимала трубку на протяжении последних лет, и не таил в себе ожидание чего-то, что помогло бы избавиться от тоски и депрессии. Счастливая невеста подняла трубку, не отрываясь от дела и продолжала глядеться в зеркало. Голос Евгения она, конечно, узнала, он был еле слышен, но дело обстояло не в неисправной связи – просто «учитель» виновато мямлил, напоминал загулявшего мужа, прощупывающего настроение жены накануне своего возвращения из длительного загула. С ним они виделись как-то раз (она уже была знакома с Лукиным), когда она случайно, можно так сказать, упёрлась в своего «педагога», пробегая мимо дома, в котором они с ним постигали науку половых отношений. В ту случайную встречу она сперва состроила безразличие на лице, вспомнив, как он отшил её в день выпускного, однако Евгению удалось растопить лёд и пользуясь случаем он уговорил девушку зайти к нему ненадолго на чай, а вместо чая повёл её на тот же, хорошо знакомый обоим, диван.

Больше до сегодняшнего дня он ни разу её не беспокоил.

– Приходи ко мне завтра, – забубнил он в трубку.

Впервые желание бежать в тот дом у неё отсутствовало, и нигде не шевельнулось побуждение отозваться на его недвусмысленное предложение. Более того, её от него подбросило, хотя оно нисколько не должно было удивить. Она ответила ему слишком эмоционально и раздражённо:

– Ты что?! Я не могу!

Евгений от неожиданности потерял голос, начал прокашливаться – отрицательный ответ он слышал от неё впервые.

– Ни фига себе! – возмутился он, придя в себя. – Всегда могла – теперь не можешь!

Вопросы на этот счёт он задавать не спешил – ему не позволяла гордыня. Он ждал от неё объяснений, а скорее надеялся, что Ангелина поломается, да согласится, но с её стороны так же образовалась тишина.

– Почему не можешь-то?! – не выдержал он.

– Потому-что я завтра занята! – Она сказала уверенно, грубо; трубка жгла ей руку, отчего её хотелось скорее швырнуть.

– И чем же ты так сильно весь день занята, если не секрет? – начал допытываться он, ухмыляясь при этом.

– Не секрет! – Ангелина собралась с духом. – У меня свадьба! Я замуж выхожу!

Слова, произнесённые ею с таким неслыханным наслаждением, повисли в воздухе – на этот раз тишина была самой продолжительной. Евгений, видимо, долго не мог собраться, получив шокирующую для него новость; в телефонной трубке слышалось его прерывистое дыхание, говорившее как же тяжко он её усваивает. Возможно, он счёл её сперва неправдоподобной, предположил, что Ангелина его разыгрывает. За период, пока они не общались, успело многое произойти, и он всё-таки это понял. Его способная «ученица» смогла-таки устроить свою личную жизнь, чего он никак не ожидал, считая девушку беспутной, а сам он, тем не менее, перешёл в категорию «бывшие» или «использованные», «отработанные», «исчерпавшие себя».

– Ясненько, – только и смог он произнести. Затем Евгений просто положил трубку, не попрощавшись и даже не поздравив, хотя бы из вежливости.

В десять утра возле дома, где жили Нестеровы скопился народ. Толпа переговаривалась между собой, поглядывая на окна первого этажа – напоминало ожидание приезда кинозвезды. В основном то были соседи, прослышавшие о свадьбе в семействе Нестеровых, были коллеги, приехавшие поздравить с бракосочетанием и просто любопытные, остановившиеся поглазеть. Под ликование собравшихся к дому подъехали украшенные броскими букетами и атласными лентами автомобили. По окончании традиционного ритуала выкупа невесты в дверях показались счастливые новобрачные, и народ им зааплодировал. Неожиданно для себя Ангелина заметила среди набежавших зевак одну, применительно можно назвать, «папарацци» – то была Мишина мать с фотоаппаратом, объектив которого во время съёмки всегда был направлен на молодожёнов. Женщина протискивалась сквозь толпу с озабоченным неулыбчивым видом, останавливалась и снимала молодых с разных ракурсов, поворачивая фотоаппарат то горизонтально, то вертикально. Когда невеста уставилась на неё в недоумении, несостоявшаяся свекровь догадалась, что от неё хотят объяснений – ей-то зачем снимать? Глаза у этой женщины сразу забегали, а невесте она пояснила: «Мише хочу показать», что только усилило удивление. Покажет снимки Мише… Надо быть сумасшедшей матерью, чтобы так нервировать собственного сына изображением любимой девушки, выходящей замуж за другого. Ангелина осталась в замешательстве. Единственное, что приходило в голову – это попытки со стороны Мишиной матери испугать или наколдовать с помощью этих фотографий, учитывая её дурную славу, будто ворочает она со всякими там заговорами и наговорами, но Ангелина не хотела верить в эту чушь.

Молодожёны устроились в самой представительной машине, и свадебный кортеж двинулся в сторону центрального ЗАГСа. Женщина с фотоаппаратом долго провожала их задумчивым взглядом, после чего произнесла, как бы выражая мысли вслух: «Свадьба красивая, невеста красивая… Но жить они не будут».

На банкете гости поздравляли молодых под шумные аплодисменты, одаривая подарками, конвертами, инструкциями к бытовой технике, которую нельзя было принести с собой; между родителями невесты и матерью Лукина царила полная идиллия; присутствовавшие были довольны происходящим. Один Володя, отец Надиного ребёнка, всё время шарахался от камеры и периодически поругивался с фотографом, чтобы тот снимал свадьбу как угодно, где угодно, но только без Володи в кадре. На приставания тамады – поучаствовать в конкурсах, он реагировал теми же протестами, но, разумеется, не объяснял, что данная конспирация связана с его секретной работой: с квартирными кражами. Жених, напротив, камеры не стеснялся и за людей не прятался: в своём костюме-тройке с видом аристократа он при каждой возможности давал интервью, не забывая вставлять привычные для него афоризмы, и создавалось впечатление, что прибывшая кинозвезда – это он. Кто-то из друзей подарил породистого щенка питбультерьера с эффектным розовым бантом вместо ошейника, которого сразу облепили умиляющиеся девчонки. Свадьба шла полным ходом.

Под влиянием праздничного настроения и звучавших отовсюду призывов – поднять бокалы жених так и быть выпил шампанского, затем согласился выпить вина, затем водки и… понеслось… К концу торжества он успел своим лоснящимся от новизны костюмом обтереть все поверхности банкетного зала, запачканный воротник он расстегнул, бабочка болталась у него на резинке, а сам Лукин повис на более трезвом госте, уставив пустые глаза в ближайший к нему объект и мычал что-то бессвязное. К брачному ложу его относили втроём, даже вчетвером, после чего швырнули обмяклое тело на романтическую кровать прямо в ботинках и костюме.

Невеста закруглялась уже без него: попрощалась с гостями, распорядилась насчёт размещения оставшихся на ночлег, оплатила услуги и, самостоятельно высвободившись из пут свадебного корсета, прилегла рядом с Дракулой, мужем, валявшемся в полном беспамятстве с разинутым ртом в смятом чёрном, уже далеко не торжественном, одеянии и с окровавленным ртом (водку он запивал томатным соком, держа стакан трясущимися руками).

После свадьбы невеста выяснила, что её избранник, её готовящийся к отцовству муж – кодированный, причём неоднократно, алкоголик. Первые слова, которые он произнёс поутру в номере для новобрачных: «У нас есть что выпить?» Услышав отрицательный ответ, жених вскипел: «А почему ты не позаботилась об этом своевременно?» Не найдя ничего другого, Лукин на глазах шокированной жены вскрыл бутылку шампанского, одну из двух символичных, обвязанных красной ленточкой и залпом опустошил её прямо из горла. Вскрытие этой бутылки означало, что ребёнка он уже, получается, обмыл – за шесть месяцев до его появления на свет.

Второй день свадьбы проходил при отсутствии жениха: за столом молодых красовалась одинокая беременная невеста в свадебном платье второго дня, и в её состоянии гости угадывали тревогу. На вопросы о женихе она объясняла всем одно и то же: перестарался, лежит, ему плохо.

Все последующие дни Лукин не просыхал от пьянки – плохо было ему теперь постоянно, а жена не просыхала от слёз. Деньги, собранные на свадьбе, разлетелись в один миг – на них планировалась покупка телевизора, стиральной машины, пылесоса, а в результате они были истрачены на алкоголь, на внушительное количество алкоголя, которым Лукин угощал, взявшихся неизвестно откуда, многочисленных собутыльников, отмечая с ними свою женитьбу. Следующий период своей жизни Ангелина впоследствии назовёт: «Школа выживания».

Первые дни после свадьбы у родителей продолжали гостить родственники из других городов и деревень, и все они, разумеется, тоже быстро остались без денег – свадьба стихийно продолжалась. Днём молодые отмечали её там же, вместе с родственниками, а ночевать уезжали на съемную квартиру, куда вскоре начинали подтягиваться дружки Лукина. Пили все, кроме беременной невесты. Когда у молодожёнов иссякли последние деньги, единственная из всех, кто ещё хоть немного соображал (речь идёт о трезвой невесте), отправилась сдавать пустые бутылки. Рядом с родительским подъездом в пристройке к магазину располагался пункт приёма стеклотары, где работали две милые женщины-соседки. Эти женщины в день свадьбы выходили на улицу, чтобы полюбоваться красивым платьем невесты и порадоваться за молодых. Через несколько дней после свадьбы они, беседуя у открытой двери пункта, услышали звон и увидели, как со ступенек подъезда с пакетами в руках, полными пустых бутылок, спускается новоиспечённая невеста. Ангелина направилась к ним с удручённым видом, затем начала последовательно выставлять стеклянную тару прямо перед их удивлёнными лицами с открытыми ртами. Соседки хотели спросить: как прошла свадьба, но не решились. Этот позор, толкнувший её на выживание, повторялся теперь каждый день: накапливались новые бутылки, распахивалась дверь подъезда, и невеста целенаправленно шествовала к пункту приёма стеклотары, получала за них хоть какие-то деньги.

В дни непрерывно тянувшегося запоя молодожёны отправились навестить мать Лукина. Увидев Ангелину, свекровь ужаснулась (сын её не ужасал): «Что ж ты так отощала в твоём-то положении, деточка?»

Живя в постоянной экономии и оторвавшись от родительского обеспечения, Ангелина почти ничего не ела и, пребывая в состоянии хандры по причине, что попала, казалось, в неразрешимую ситуацию, ничего не требовала – Дюймовочка, такая же маленькая кроткая удобная жена, которую и кормить не нужно, потерявшая в последнее время уверенность в себе. Мать Лукина поинтересовалась: чего бы сноха хотела купить себе вкусненького? Та ответила: мороженого. Свекровь полезла в кошелёк и протянула ей сорок рублей на мороженое.

Когда Дюймовочка и её Крот очутились на улице, тот, не мешкая, цепко схватил её за руку, в которой были зажаты деньги – при этом он начал причитать, как ему сейчас «хреново с бодуна», и если он не опохмелится сию же секунду, то «ему хана». Ангелина неуверенно разжала руку, и Крот, выдернув деньги, поспешил к ближайшему пивному ларьку. Беременная голодающая жена с обидой смотрела ему вслед, а перед глазами у неё так и стояло несъеденное эскимо в шоколаде с клубничным джемом.

Придя домой, Ангелина всё-таки упрекнула его этими жалкими сорока рублями, на что Лукин огрызнулся: «Ты – шкура, жадная до денег!»

Новоиспечённого молодожёна за систематические прогулы попёрли с работы, на которую тот устроился совсем недавно по протекции новых родственников, напрасно надеявшихся, что ради семьи зять возьмётся за ум. В октябре, через месяц после того, как они поженились, у него случилась первая в семейной жизни белая горячка: Лукин забился в угол, натянул на себя висящую занавеску и начал истошно вопить, глядя на жену в испуге: «Кто-нибудь, помогите! Прогоните его, прогоните, прогоните!» Теперь на него в испуге смотрела жена, а тот продолжал орать: «Прочь! Убирайся из моей квартиры, мерзкое создание!» Он разговаривал будто с зеркалом, потому как омерзительнее его самого в данный момент Ангелина не могла никого представить в своей квартире. Край занавески оборвался – Лукин в процессе обороны тянул её на себя с усилием, прикрываясь, затем вдогонку на него рухнул карниз. Лукин почесал зашибленное место, не заметив, чем его там зашибло и продолжил обороняться от «нападения инопланетян». Напугавший его «инопланетянин» ужасался не меньше его: припадки мужа были поистине чудовищны – будь у неё такая возможность, да она улетела бы прочь на другую планету, подальше от стыда, лишь бы не видеть весь этот кошмар.

Однако на утро протрезвевший Лукин подал надежду, дескать, невзгоды остались теперь позади, он прозрел, он выздоровел, уж теперь-то всё наладится! Он взял собачий поводок с таким степенным видом, что Ангелина выдохнула: прошло, наконец, взялся за ум, выздоровел и стала наблюдать, как тот отправляется выгуливать подаренного им пса. Снова она начала надеяться на чудо и утешать себя, будто во всём виновата свадьба, испортившая ей мужа, а на самом деле он у неё хороший. Пока тот выгуливал собаку, Ангелина собирала оставшиеся крохи еды, чтобы приготовить что-то особенное на завтрак к его возвращению, и по ходу уговаривала себя перестать нервничать.

Но прождав три долгих часа Ангелина заподозрила неладное, не на шутку разволновалась и поспешила на поиски. Пустые скитания по району не дали никакого результата. Ей ничего не оставалось, как вернуться домой. Поднявшись к себе на этаж, она увидела жуткую картину: на пороге квартиры валялся будущий отец, абсолютно невменяемый, с ошейником, зажатым в руке. Скрюченная поза, в которой тот пребывал, всем своим видом выдавала, что его не убили, не оглушили, не искалечили – он просто напился в хлам, до такой степени, что удивляло – как он вообще смог добраться до дома? Собаку, как выяснилось позже, он потерял. Беременной Ангелине стоило немалых усилий, чтобы затащить муженька в квартиру. Наконец-то после немыслимых стараний ей удалось уложить его на диван – никчёмное тело в завтраке уже не нуждалось, оно покоилось, источая зловонный перегар и медленно покрывалось витающей в воздухе встревоженной пылью.

В ночь у него случилась самая безобразная белая горячка. Вконец обезумивший Лукин орал: «От кого ребёнок, я тебя спрашиваю? Говори, от кого нагуляла?» Жена не знала куда ей спрятаться, сейчас она снова мечтала о космическом корабле, который унёс бы её подальше отсюда, лишь бы она больше не видела его пьяной рожи. Он продолжал глумиться: «Признавайся, шалава, от кого нагуляла?! Предъяви справку от врача – какой срок!»

Терпение у женщины, готовящейся к материнству, вконец иссякло. Больше ничего не оставалось, как позвонить туда, где давно были в курсе Лукинского недуга, тому, перед кем не придётся краснеть, перечисляя симптомы его состояния – свекрови, перекинувшей маяту со своим сынком на других людей, перекрестившейся, когда он съехал от неё. Мать уже знала какие действия надо предпринимать в подобном случае, у неё была заготовлена подробная инструкция по спасению глубоко запойного алкоголика.

Свекровь прибыла оперативно и со знанием дела подключила бригаду неотложной помощи, чтобы экстренно переправить сына в наркологическую больницу – там им займутся специалисты. Пока Ангелина собирала мужнины вещи, предназначенные для пребывания в стационаре, она увидела в подошве правого шлёпанца, в которых тот обычно ходил по квартире, вколотую и застёгнутую булавку – её насторожило увиденное, но времени не было на то, чтобы изучать и анализировать, поэтому, долго не раздумывая, она отстегнула булавку и выкинула её в мусор, затем уложила шлёпанцы в сумку для больницы.

В больнице Лукин бросался на всех, постоянно выдвигал какие-то требования к персоналу; цирк, который он здесь устроил, заставил собраться в одном месте и медиков, и больных. Когда его наконец утихомирили, жена, почувствовав облегчение, смогла вернуться домой. После расспросов у местных жителей, сидящих на скамейках, ей удалось найти потерянную собаку.

На следующий день Ангелина, зажившая вольной жизнью, воспрянула духом, прихорошилась: оделась по-модному, подкрасилась и отправилась в наркологию, чтобы навестить своего, вымученного беспросветным пьянством, мужа, узнать, как продвигается лечение, проверить, как проходит превращение мерзкой гусеницы во многообещающую бабочку. На автобусе в наркологическую больницу добраться было довольно сложно – долго идти пешком, поэтому она решила поймать такси, и возле неё остановилась первая же машина с сидящими в ней двумя весёлыми парнями.

– Я вас боюсь! – Она отошла в сторону, держась от них подальше.

Ребята поинтересовались: куда ей надо? Ангелина назвала тот удалённый район, где располагалась наркологическая лечебница, но им, невзирая на дальний путь, всё же захотелось подвезти такую привлекательную и забавную девушку. Парни убедили её, что их бояться не стоит, и они без проблем отвезут её туда, куда она скажет. Ангелина к ним подсела. Когда машина тронулась, прозвучал очередной вопрос: куда подвезти конкретно?

– В наркологическую больницу! – ответила она с заднего сиденья.

– Да ладно! – удивились парни. – Чего такая милая девушка забыла в наркоманской больнице?

– Еду навестить мужа.

Ребята опешив обернулись.

– И давно ты замужем?

– У нас сейчас медовый месяц.

Парни оживились и стали крутить головами, наседая с новыми вопросами:

– Он что у тебя пьёт?

– Да, закодированный был… На свадьбе сорвался, до такой степени, что у него начались «белочки», поэтому мы со свекровью его туда и определили.

Удивление у ребят нарастало.

– А на фига тебе такой нужен, пьяница? Бросай его! Чё с ним мучиться, с дураком!

– Не могу, – ответила она. – Мы ребёнка ждём.

Челюсти у парней отвисли на продолжительное время.

По её просьбе, они притормозили возле придорожного магазинчика и подождали, пока она сходит за кефиром и бутылкой минеральной воды для больного. Когда машина привезла её к жёлтому зданию, на которое она им указала ещё издали, оба увидели на стене табличку «Наркологический диспансер». По-прежнему скептически настроенные парни одновременно повернулись назад и выставили на неё округлившиеся глаза.

– Так ты не прикалывалась? – сказал один из них. – Мы думали, ты нас разыгрываешь. Давай без шуток! Там правда муж у тебя лежит?

– А вы что… не поверили? Всё, что я вам рассказала, правда.

Ангелина вышла из машины, но друзья уезжать не торопились: им было любопытно узнать продолжение.

– Мы тебя подождём, если хочешь!

Предложение она одобрила и направилась к главному входу. Лукин в это время с несчастным видом лежал под капельницей, не реагируя на дискутирующих вокруг него соседей по палате. Увидев в дверях жену, он искренне обрадовался – превращение свершилось: полученная бабочка была далеко не прекрасна, скорее Лукин перевоплотился в моль с драными крыльями, но всё лучше гнойного червя, каким его сюда привезли. Жена уделила ему внимание и посидела возле него, затем вдруг вспомнила, что её ждут в машине ребята, засобиралась на выход. Лукин мгновенно позеленел и с силой вцепился ей в руку.

– Только не уходи! – начал он умолять. – Прошу тебя, останься!

Насколько могла, она пыталась от него отцепится и продолжала тянуться к выходу. Тогда он закатил истерику: начал срывать с себя капельницу, орать на всю больницу, требовать, чтобы жену положили вместе с ним! На шум примчался практически весь персонал; из кабинета выплыл недоумевающий главный врач, которого, казалось, вряд ли можно было чем удивить. Понаблюдав снисходительным взглядом за происходящим, он попросил Ангелину пройти в его кабинет.

– Деточка, – начал он, – я каких только не повидал за время своей работы… Были всякие: с перспективой на выздоровление, адекватные… Но скажу тебе прямо: это… – показал он пальцем в воздух, в направлении палаты Лукина, – неизлечимый случай. Перед нами – конченый алкоголик. Беги от него не-мед-лен-но!

После его слов Ангелина расплакалась, стала объяснять, что не может бросить его именно сейчас – она не в силах так подло поступить с отцом её будущего ребёнка. Муж у неё на самом деле душевный и юморной, оправдывала она его, просто не устоял, когда на свадьбе пили все, наливали ему, уговаривали – вот он и не выдержал, сорвался: ей по-человечески его жаль. Нарколог внимательно выслушал, почесал задумчиво репу и распорядился, чтобы молодожёнов положили вместе.

Услышав решение доктора, Лукин угомонился, будто кто-то нажал на нём кнопку выключения. Молодожёнам выделили свободную палату, рассчитанную на шесть коек, но лежать они в ней будут только вдвоём – в больнице её прозвали «семейный номер». Лукина переправили вместе со штативами, на которых болтались капельницы и со всеми его вещами. Ангелина снова вспомнила о подвозивших её ребятах, заждавшихся в машине, улизнула под благовидным предлогом и рассказала им все подробности про обуявшую мужа фобию и про погром, что он тут учинил. Парни назвали её «декабристкой», посочувствовали, да уехали.

Беременная женщина интересно проводила время среди наркоманов и алкоголиков. Лукина откапывали, а она в это время обязана была держать его за руку, но, когда он засыпал, Ангелина бродила по больнице и выслушивала душераздирающие истории других пациентов. В одной палате она сочувствовала молодому наркоману из хорошей состоятельной семьи, от которого отвернулись все и бросила девушка, в другой палате лежал и бухтел про тяготы жизни старый алкаш, в медсестринской сёстры угощали чаем с конфетами, откровенно удивляясь историям, рассказанными самой Ангелиной.

После выписки из наркоклиники чета Лукиных снова зажила нормально. Ангелина устроилась в рекламную компанию менеджером, Лукин нашёл очередную работу, грузчиком. Беспокойство возникло за Надину судьбу.

Володя, отец Надиного ребёнка, не способен был принять какое-либо решение, а если принимал, то на то ему требовались месяцы или годы. Впервые он представил девушку своей матери на последних сроках беременности, причём заставил Надю прятать живот, чтобы не шокировать мать преждевременно, потому как решение он ещё до конца не принял. Наде было обидно: Лукин согласился жениться на Ангелине сразу, как только узнал о беременности, а Надя ходит уже с семимесячным животом и не видит никаких действий от своего медленно созревающего домушника. Сделать аборт он тоже ей не предлагал – сначала потому что не мог определиться, а дальше было уже поздно. Положение полного бездействия и отсутствие принятия каких-либо решений было изначально заложено в характере Володи, воспитанного в рамках вечного ожидания: проблемы должны были решаться сами собой, без его участия.

После наркологической больницы прошло около двух недель. Ангелина поднималась по ступенькам дома, где они с Лукиным снимали квартиру и наткнулась на пьяное обоссанное тело своего мужа с поводком в руках – питбуль покорно сидел рядом. Такого чувства стыда она ещё не испытывала. Ей удалось поднять Лукина и затолкать в квартиру: пьяное тело теперь валялось на полу в прихожей, а Ангелина сидела и рыдала на кухне. Она достала вторую, спрятанную от Лукина, бутылку шампанского в красной ленточке, вскрыла её и выпила один бокал – два месяца супружеской жизни были пройдены у неё как год, который она сейчас отмечала в одиночестве второй символической бутылкой. Часов через пять проснулось чудовище. Лукина вырвало, когда он пошёл в туалет, затем он подошёл к жене и потребовал, именно потребовал, а не попросил, денег на выпивку. Из-за этого они поскандалили, после чего он совсем распсиховался, но, когда учуял бдительным носом профессионального алкоголика практически неуловимый для обычных людей запах шампанского от закупоренной к тому моменту бутылки и спрятанной в шкаф, он начал искать его источник. Нашёл. Ангелина в отчаянии наблюдала, как он залпом опустошает остатки шампанского, так бережно хранящегося другими парами после свадьбы.

Жена собрала свои вещи, приняв решение – вернуться к родителям. Обеспокоенные близкие уговорили её подать на развод, но и после написанного заявления о разводе Ангелину потянуло на старые грабли. Лукин в очередной раз добросовестно пролечился в наркологии, взялся за ум, и она, наивная дура, согласилась переехать в его коммуналку, точнее комнату, которую свекровь до этих дней сдавала одной молодой паре, а теперь квартиранты её освободили.

Трёхкомнатная квартира на трёх хозяев была не из тех, какими мы привыкли себе представлять коммуналки. Та комната, которая была больше метражом, принадлежала Лукиным, а в двух других проживали бабульки, каждая в своей. Старушкам вдвоём было скучно, если третья комната пустовала, и появление молодых жильцов вносило оживление в их однообразную жизнь. В квартире сияла чистота: блестящие краны, белоснежный унитаз, пол свежий, чистый с расстеленным в прихожей половиком, идеальная, ничем не загромождённая кухня с расписными керамическими сахарницами да солонками – всё как-то не вязалось с тем, что квартира принадлежала трём разным семьям. Только апартаменты Лукина нуждались в ремонте. Ангелина при участии своих родителей решила довести его комнату, так сказать, до ума: сами они поклеили обои, сами освежили белой краской пожелтевшие радиатор и деревянное окно, установили подаренный на свадьбу (уцелевший после всего) холодильник и даже прикупили новую мебель.

Почему-то, несмотря на плачевные прогнозы наркологов, все старались верить в чудесное исцеление Лукина. Вероятно, он умел пудрить людям мозги, раз у него была такая работа – договариваться с людьми, причём выходило у него всё ловко, искусно, в короткий срок. Со старушками он тоже, по-видимому, давно договорился – бабки опекали пару, как собственных детей и не позволяли Ангелине перегружаться по хозяйству, поэтому сами мыли за них посуду, а тёща, к которой Лукин также нашёл подход и договорился, регулярно снабжала молодую семью котлетами, компотами, пирожками и всем, чем нужно, чтобы те не голодали.

Шёл декабрь. В преддверии Нового года на улицах стояла предпраздничная суета. Получив зарплату, Ангелина по дороге с работы накупила всяких деликатесов и вошла в квартиру, громыхая ключами, шурша пакетами – у двери в прихожей появились ботинки старшего брата Лукина. Гостям она всегда была рада, пока не вошла в комнату на этот раз…

Восемнадцатиметровое помещение было настолько прокурено, что Ангелина в своём положении не представляла – чем будет в нём дышать, хотя помимо вонючего дыма здесь навязчиво пахло парфюмом. Тогда она распахнула настежь обе створки окна, занеся поток свежего морозного воздуха, повернулась к братьям, чтобы отчитать обоих за смрад, что они тут устроили и замерла в ужасе, увидев перед ними на столе кучу пустых флаконов из-под одеколона, уж не считая тарелки, доверху наполненной ещё дымящимися окурками. Братья пребывали в задорном настроении, куражились, как две обезьяны. Лица у них были довольными, и они на полном серьёзе зазывали в свою компанию Ангелину, чтобы та присоединялась к их одеколонному застолью. Весь вечер она прорыдала на кухне; соседки-бабушки успокаивали её как могли.

На следующий день, вернувшись с работы, она опять-таки застала мужа в невменяемом состоянии и что возмущало вдвойне – муж валялся на постели по-уличному одетый, да ещё затащил на кровать собаку. Лукин в грязной обуви и пёс с грязными лапами отдыхали, можно сказать, обнявшись. Девушка согнала пса, стащила с Лукина ботинки, огляделась вокруг: везде одна грязь, бардак, раздавленные окурки. Встревоженный питбуль забрался под стол – оттуда выкатилась пустая бутылка. Наклонившись, Ангелина обнаружила, что таких бутылок там видимо-невидимо, и в голове у неё начала вырисовываться вся картина: днём здесь, пока она была на работе, ничем не занятый Лукин организовывает притон – всё как раньше. Её, беременную, ужасно трясло вот уже второй день от происходящего.

Зашевелился монстр. Поднялся, зевнул, уставился на жену глазами, как у кровожадного маньяка. В его поле зрения попал кухонный нож, лежащий на столе. С минуту Лукин покачиваясь соображал, но, когда Ангелина дёрнулась, чтобы предпринять какие-либо действия, он вскочил, схватил его и приставил к горлу жены.

– Сидеть! – рявкнул он.

И жена, и собака присели. Лукин начал требовать денег, всё сильнее прижимая плоскую часть клинка к её подбородку. Ангелина в это время испуганно смотрела на него и думала: какая же она всё-таки дура-а…

– Гони лопатник, шкура! Либо я тебя сейчас прямо здесь укокошу!

Её глаза, безотрывно следящие за Лукиным, говорили, что этому браку пришёл самый настоящий конец, но муж не беспокоился по данному поводу, ему было совершенно плевать, сейчас он считал себя хозяином положения. Алкоголь для него был дороже человеческой жизни, даже жизни собственного ребёнка.

Лукин покочевряжился, отбросил в сторону нож, вытащил из дамской сумки кошелёк и надолго пропал вместе с ним. Всю ночь Ангелина снова заливалась слезами, а на утро её и пса забрали к себе родители. Собаку отдали знакомым в хорошие руки – ей повезло больше, чем Ангелине.

На 28 декабря было назначено третье заседание по расторжению брака. Ангелина была твёрдо намерена развестись после всего случившегося. В суд они явились с матерью вдвоём, Лукин – с группой поддержки, состоявшей из трёх бабок и одного, наделённого способностью доходчиво излагать свою мысль, друга. Беременная истица умоляла судью развести их как можно скорее, но свидетели Лукина, выступая один за другим, нахваливали его, перечисляя нескончаемый список лучших его качеств и уверяли, что оступился он всего один раз. Сам алкоголик был настолько убедителен, что не всякий адвокат имел такие риторические способности – он зачитал судье короткую статью про гормональный дисбаланс в организме беременной женщины и обрисовал дальнейшие перспективы их счастливой семейной жизни, что рассмотрение дела в его пользу было предрешено. Уму непостижимо, как мог пропадать такой неординарный талант! Из него бы вышел первоклассный работник в той отрасли, в которой требовались умение молоть языком, да так, чтобы все внимали и верили. Очень жаль, что Лукин избрал неверную дорогу при его-то способностях.

Суд выслушал обе стороны и назначил срок для примирения супругов, после чего Ангелина впала в истерику, а судья ей пояснила, что не хочет к концу года портить статистику превышением по числу разводов. После заседания все разъехались в разные стороны. Родители Ангелины перевезли из коммуналки оставшиеся вещи, и началась относительно спокойная жизнь.

Глава 4 Младенец за прилавком

В первых числах января Ангелина присутствовала на кое-как спланированной свадьбе Нади – свадебное застолье устраивалось в небольшой квартире и в небольшом кругу друзей и родственников, зато невеста была с большим животом в обычном, не совсем свадебном, платье-балахоне. У Надиного окружения было много общего с Лукиным. Начнём с отца. Отец невесты скончался от цирроза печени два года назад, причём отцом он был деспотичным и довольно часто поднимал на своих детей руку. Следующий – брат. Пока ещё живой, но цирроз к нему уже подбирался, чтобы взяться за него в недалёком будущем. На свадьбе сестры он присутствовал, если, конечно, об этом вспомнит, потому как явился уже невменяемым, а уходил ещё хлеще. Брат так же нередко поднимал на неё руку и как-то угрожал ножом, приставив его к подбородку сестры, требуя денег на алкоголь. И наконец жених. На свадьбу Володя прибыл важным и серьёзным, но под конец его так же снесли в кровать, потому как пить он совсем не умел и тоже периодически поднимал на свою невесту руку. Надя была женщиной «на мне вы можете отыграться за все свои неудачи».

Спустя три дня после свадьбы в квартиру к молодожёнам нагрянул наряд милиции с ордером на обыск, и жениха повязали, предъявив ему обвинение в многочисленных эпизодах квартирных краж. Невеста, всегда лихорадочно защищавшая репутацию Володи, стояла с мертвецки бледным лицом и наблюдала, как оперативники рыскают в её вещах. После этого Надя почувствовала себя дурно. На той же неделе она родила недоношенную девочку.

Лукин не оставлял попыток прорваться к Ангелине, только в последние месяцы той было не до него: она старалась больше уделять времени отдыху и не думать о негативном, о безнадёжном своём браке. Где-то после полуночи у неё начались схватки. Ангелина разбудила родителей, которые собрались оперативно и сами отвезли её в родильный дом. Мать с отцом неоднократно давали ей обещание, что организуют торжественную выписку: с видеокамерой, фотографом, с гостями и пышным застольем, но, когда день выписки настал, Ангелина, находясь в предвкушении, что сегодня их с малышом встретят с букетом цветов под вспышку фотокамеры, а затем все со счастливыми лицами поедут домой, не смогла ни до кого дозвониться. На протяжении дня она то и дело подходила к висящему у лестницы телефону-автомату, набирала номера всех, кого только могла, а дозвонилась лишь своей бабушке, жившей в деревне.

Самым ближайшим рейсом старушка выехала в город. Первым делом направилась прямиком в квартиру Нестеровых, посчитав, что, должно быть, произошли неполадки с телефонной связью и сейчас она лично поднимет всех. Долго звонила в дверь. Когда её кто-то впустил, бабушка увидела весьма плачевную обстановку и связалась с роддомом: вынуждена была сообщить своей внучке, что «все дома пьяные, гости тоже, и никто никуда уже не поедет». При помощи Ангелины бабушка разыскала пакет, собранный специально для выписки и не мешкая села в автобус. Через сорок минут она приехала в роддом одна. В её дрожащие руки сотрудницы роддома вручили кричащего правнука, вывели расстроенную до слёз внучку и организовали для них такси. Так молодая мать вместе с новорождённым добралась-таки до дома, где уже никто не помнил по какому поводу напился.

Лукин не замедлил воспользоваться моментом всеобщей радости и снова оказался в кругу семьи. За пару дней до предполагаемой выписки родители Ангелины снабдили его определённой суммой и отправили за покупкой детской кроватки, но до сих пор ни денег, ни кроватки, ни тем более самого Лукина никто не наблюдал. Он объявился лишь неделю спустя, когда от этих денег ничего не осталось. Изрядно поддатый и конечно же без кроватки он корячился на пороге, требуя показать ему сына. Тщательно разобравшись в ситуации, Лукин внёс ясность в разговоре с женой, что во всём виноваты её родители – это они мешают им жить счастливо. В итоге виновники всех несчастий были найдены: беспробудная пьянка Лукина, постоянное безденежье, увольнения за прогулы с работы, куда бы он ни устраивался – это всё результат деятельности «препятствовавших» их благополучию Нестеровых-старших. Но все его претензии стали по боку Ангелине: в данный момент молодая мать начала думать о том, как ей выкарабкиваться собственными силами, потому что она осознала, что надеяться в этой жизни можно только на саму себя.

Буквально через месяц ей пришла в голову отличная идея: поставить на площадке недавно открывшегося рынка палатку с детской одеждой, а так как рынок только начинал разворачиваться, оплата за место была символической. Родители поддержали её идею – они вообще положительно относились ко всяким предпринимательским началам, потому что сами много работали и налаживали собственный бизнес, несмотря на пристрастие у них к веселью и шумным компаниям. Таким образом Ангелине удалось избежать негативного влияния послеродовой депрессии и переживаний из-за распада семьи именно потому, что она была в это время при деле.

Так совпало, что у родителей возникла нужда, чтобы совершить поездку в Подмосковье, на похороны к родственникам. На семейном совете обсудили план, по которому малыша должны были оставить в деревне у прабабушки, а Ангелина должна была поехать вместе с ними. Вернулись они домой с баулами, набитыми товаром – эту первую закупку Нестеровы совершили на обратной дороге, завернув к оптовому рынку. Таким образом бизнес-план молодой матери начал реализовываться.

Территориально новый рынок располагался в трёх городских кварталах. Ангелина приноровилась ходить на работу пешком вместе с коляской, поэтому ребёнка не нужно было ежедневно куда-то пристраивать. Там, на месте, она доставала со склада челночные баулы с товаром и примерно полдня стояла за прилавком, торгуя детскими вещами. Предлагая покупателям товар, она одновременно покачивала коляску, а в часы кормлений садилась на складной стул и кормила ребёнка грудью. Продавцы из соседних палаток относились к ней дружелюбно, с пониманием, поддерживали по любому вопросу. Прослышав о «мадонне с младенцем», некоторые покупатели специально заходили, чтобы на неё взглянуть.

Молодая мать от своего бизнеса имела много плюсов: у неё завелись собственные деньги, она одевала ребёнка по оптовым ценам, недорого могла одеться сама, покупая вещи в соседних палатках – полюбившие её продавцы охотно делали скидку. В какой-то степени новое занятие стало доставлять ей удовольствие, другими словами, появилась отдушина. Единственной лишь трудностью оставались поездки в Москву за пополнением товара – теперь Ангелина вынуждена была привозить его сама. Автобус, совершающий рейсы до оптового рынка и обратно, делал остановки, чтобы пассажиры вышли на перекур, а Ангелина, пользуясь случаем, бежала подальше от глаз и сцеживала молоко из переполненной груди в специальную банку – ей повезло, что этот период пришёлся на летнее время.

С наступлением холодов она подыскала своему полугодовалому Никите няню, женщину, которая занималась воспитанием собственного ребёнка, а теперь согласилась сидеть с двумя и получать за это деньги.

Ближе к Новому году нарисовался Лукин, обновлённый, образумившийся, раскаявшийся. Он устроился на работу, ни капли не пил и по-прежнему умел убеждать, а другими словами, обещать невозможное так, что люди непременно верили его обещаниям, даже те, кто тысячу раз обжигался, доверившись ему. Между тем Ангелину беспокоила перспектива встречи Нового года не в шумной компании, как она привыкла, а в одиночестве, если не считать спящего в кроватке ребёнка, и она как всегда добровольно пошла наступать на те же грабли. В этот раз Лукин, опасаясь пристального внимания и контроля со стороны её «мешавших счастью» родителей, предложил поселиться… кстати, комнату в коммуналке сдали новым жильцам – выгонять их было не по-людски, поэтому Лукин придумал очередную авантюру: перевезти Ангелину с сыном к своей матери.

Каждый новый день в квартире свекрови начинался одинаково: молодая мать кормила ребёнка, одевала и отвозила к няне, после чего бежала на работу в своё рекламное агентство, а параллельно контролировала палатку на рынке, в которой теперь стоял продавец. Свободный график позволял ей наведываться в торговую точку в любое время и отслеживать продажи. Однако совместная жизнь с собственной матерью самого Лукина стала напрягать куда сильнее, чем сноху, живущую у свекрови. Мать постоянно к нему присматривалась, принюхивалась, могла в присутствии жены влепить ему подзатыльник.

Тогда Лукин склонил Ангелину к мысли, что лучше им подыскать отдельное жильё, где им будет спокойнее и комфортнее. Вскоре они сняли очередную квартиру, и жизнь их снова напомнила медовый предсвадебный месяц. В общей сложности Лукин не пил аж целых полтора года. Лёжа в обнимку с женой, он рассказывал слезливые истории – насколько трудным было его детство, и Ангелина жалела его, так как в этом детстве не видела ничего хорошего: отца посадили в тюрьму, где он и умер, а мать с некоторых пор приспособилась выпроваживать детей на улицу, чтобы она могла беспрепятственно уединиться с очередным ухажёром, и дети торчали на улице целый день, пока мать устраивала личную жизнь. Эта улица его всему и научила.

Казалось, Лукин совсем исправился, даже поднакопил денег на покупку машины и нашёл удачный вариант в объявлениях, правда, за этим автомобилем нужно было сгонять в Москву – ничего, что не близко, зато цена, в отличии от местных предложений, была даже очень привлекательной и оправдывала любые дорожные издержки. Вместе они отправились в столицу на рейсовом автобусе: Ангелина – за детским товаром, Лукин – за машиной.

Чтобы не тратить деньги на гостиницу, в Москве они планировали остановиться у какого-то старинного друга Лукина. Встреча с закадычным другом обернулась грандиозной пьянкой: друзья до того были рады встрече, что висели друг на друге обнявшись всё время, а каждое более крепкое их объятие сопровождалось очередным продолжительным тостом с похлопыванием по плечу, уверением в прочности и несокрушимости их дружбы. Ангелина не могла спокойно смотреть на весь этот поросячий цирк и уехала на рынок одна, а затем сразу домой – справиться с Лукиным было невозможно, в пьяном угаре он был упёртым и, если что не так, хватался за первое попавшееся ему под руку средство для нападения. Насколько разными были в нём две его сущности – трезвым он являл собой нечто противоположное, паинька да сама любезность, готов был угождать по любому поводу.

Домой она вернулась вся в слезах. Лукину три дня никто не мог дозвониться. Наконец свекровь всеми правдами и неправдами, «через пятые руки», раздобыла номер какого-то друга, у которого имелись контакты того московского друга. Другу этому старинному дозвонились сразу и тот был, как ни странно, трезв и рассудителен, и уже трудился вовсю на своём заводе. Как выяснилось из его слов, Лукина ещё два дня назад «избили, деньги отняли, и менты повязали».

Лукин действительно уже как второй день пребывал в общей камере московской милиции, но так как смирно вести себя он не мог, то веселил своими закидонами всё отделение – то был театр одного актёра. Знавшие его давно говорили: «Зря ты, Серёг, не пошёл по театральному направлению… Ты был бы уже знаменитым на весь мир комиком». Рот у этого комика не закрывался ни днём, ни ночью – здесь, в отделении, он сразу стал знаменит и успел обзавестись друзьями среди сидящих вместе с ним собратьев по несчастью. Его уже знал каждый сотрудник, и у каждого одно упоминание об арестованном за нарушение порядка Лукине вызывало невольно насмешливую улыбку. В конце концов, он всем надоел – в милиции ему выписали штраф, посадили в автобус и отправили домой, перекрестившись.

По возвращении домой всё началось снова. Лукин с автовокзала добирался долго – по пути он обошёл приятелей, кого мог впечатлить своими московскими похождениями, и в каком состоянии он, наконец, добрался домой можно не объяснять. Посреди ночи, когда он, казалось бы, угомонился, Ангелина проснулась от его шарканья по квартире: Лукин встал, прошёлся по санузлам, после чего завис на кухне с кем-то негромко переговариваясь. Телефон у него украли, и с кем он там мог вести продолжительную беседу для Ангелины стало загадкой. Она решила взглянуть.

Перед ней предстала ужасающая картина: алкоголик завёл себе новых друзей – ими были два помидора, насаженные на указательные пальцы. Со всей серьёзностью он вёл с ними беседу.

– Вы думаете она мне изменяет? – выпытывал у помидоров Лукин.

– Она гуляет от тебя! – писклявым голосом «отвечал» помидор, кивающий в левой руке. – Да, гуляет! Направо и налево.

– Уверен? – спросил у помидора Лукин и сделал вид будто продолжает сомневаться.

– Да, да! Не верь ей! – подхватил правый помидор, басистый и толстый.

Овощи трясли «головами», и это было не представление. Лукин совершенно серьёзно выспрашивал, удивлялся и решал: поверить ли овощам или может они пускают пыль в глаза? Ангелина от увиденного испытала очередной шок и бросилась в панике на поиски своего мобильника, а Лукин, никак не отреагировав на жену, начал в компании говорящих своих помидоров ещё и распивать, что выглядело и того хуже. Углубившись в поиски, она, слава богу, не видела, как её муж наливает каждому овощу по стакану водки, стукается стаканом о стакан, опрокидывает свой и этими же помидорами закусывает.

В два часа ночи родителей Ангелины взбудоражил телефонный звонок. Дочь, стараясь не разбудить ребёнка, полушёпотом, но всё же кричала в трубку, что не может находиться в одной квартире с шизофреником! И родители срочно приехали.

Зять вёл себя буйно – отцу пришлось вязать его шнуром от утюга, которым он обмотал ему запястья и ступни, а затем связал их вместе. Нестеровы начали собирать вещи. Разгневанная тёща во время сборов отрывалась от дела, чтобы иной раз подойти и дать зятю пинка, когда тот начинал выкрикивать в её адрес оскорбления. Утюг, привязанный к ногам строптивого крикуна, то и дело громыхал, ударяясь обо всё, что стояло поблизости. Наконец, вся семья Ангелины погрузилась с поклажей в машину, затем отец вспомнил, что зять так и остался лежать связанным, вернулся в квартиру, чтобы освободить его. После того, как он это сделал Нестеровы быстренько смылись. Лукин продолжал валяться на полу опустевшей квартиры и страдальчески постанывать.

Прошло два дня. За это время Ангелина набралась смелости и вернулась, чтобы забрать оставшееся. Ещё не войдя к Лукину, она сумела оценить обстановку, творившуюся в снятой ими квартире: дверь сотрясалась от громкой музыки, и за ней стоял галдёж, говорящий о том, что внутри полно народу. Войдя беспрепятственно, так как дверь оказалась незапертой, она увидела во что превратилась квартира за столь короткий срок: мусор и грязь, валяющиеся по полу компакт-диски на общем фоне устроенного каким-то сбродом балагана – вот во что превратилась её чистая уютная квартирка. Заглянув в спальню, она нашла там самого хозяина – тот, как обычно, валялся в отключенном состоянии. Никто из присутствующих не мешал ей собирать вещи, никто не спросил: кто она такая и почему берёт всё, что захочет и складывает в свою сумку. Её будто бы не замечали. Только чуть позже какие-то две малолетние девицы, видно самые здесь адекватные, обратили на неё внимание и вероятно всё же догадались, кто она такая. Начали извиняться и предлагать свою помощь. Помогли собрать с верхней полки фотографии в рамках, дотянулись к игрушкам, лежащим на подоконнике, заставив своих кумаривших приятелей «двинуть толстым задом», и всё извинялись за своё неуместное пребывание здесь, глядя на неё чуть взволнованно. Часть своих личных вещей она так и не нашла, похоже, золотое кольцо, часы, красный пушистый свитер и кое-что по мелочи пропали с концами.

В тот же день Ангелина связалась с квартирной хозяйкой; начался процесс по выселению непутёвого квартиранта, на которого уже начали поступать жалобы от соседей. Тот усиленно сопротивлялся – ему здесь понравилось и уходить отсюда он не собирался, считая, что имеет полное право на проживание до тех пор, пока сам не захочет съехать. Грозился, если его всё же выпрут, то он вернётся с канистрой и устроит поджог, либо обчистит новых квартирантов, и все будут в этом виноваты, особенно те, кто активно его выпроваживал. Затем обещал сильно разбогатеть на днях и оплатить за год вперёд, но любому было ясно, что ни за год, ни за час аренду он оплачивать, разумеется, не сможет и будет по-прежнему собирать у себя всякую шоблу. Помимо Ангелины, на помощь квартирной хозяйке срочно выехали Нестеров-старший и мать этого дегенерата.

На момент освобождения жилья Лукин (и это не удивляло) валялся крепко пьяным, от него сильно разило парфюмерией, которую Ангелина неосмотрительно забыла в ванной – все флаконы с её духами к этому дню опустели до последней капли. Свекровь читала над сыном бессмысленную мораль, Ангелина собирала последнее, чудом уцелевшее, отец тем временем скреплял между собой стулья для более удобной транспортировки, а квартирная хозяйка без устали причитала, поражаясь масштабам свинства и вспоминала, что заезжала сюда на днях (здесь на тот момент жила Ангелина), так везде, по её словам, был порядок.

Отец занялся холодильником. Полки и ящики он предусмотрительно извлёк, ему осталось закрыть дверцу и обмотать холодильник скотчем. В тот самый момент, когда он отковыривал краешек скотча, в кухню влетела свекровь.

– Холодильник не отдам! – начала она орать, вцепившись в прибор обеими руками. – По какому праву вы всё забираете себе?! При разводе имущество супругов должно делиться поровну!

Заявление свахи поставило отца Ангелины в тупик, потому как «совместное имущество» её сын пропил в первые недели после свадьбы, а всё то, что она собиралась делить поровну, было куплено впоследствии им, отцом, на его собственные деньги. Он задержал на ней вопросительный взгляд. Поняв, что той ничего не докажешь, вернулся к разматыванию скотча. Тогда сваха перешла к решительным действиям: протиснулась и залезла внутрь холодильника, упёрлась руками в стенки, начала держать оборону – отец не возражал. Невозмутимо, без каких-либо лишних эмоций он закрыл её там, чуть не защемив ей пальцы, после чего принялся обматывать холодильник, комментируя свои действия:

– Свах, если хочешь, я и с тобой его увезу.

Приняв его устрашения всерьёз, она начала долбить в стенки с требованием, чтобы тот выпустил её на свободу – из камеры доносились глухие вопли. Сначала она выкрикивала проклятия в его адрес, на которые он отвечал бездействием, затем начала звать на помощь и только потом сдалась. Сват счёл, что с неё довольно, размотал в обратном направлении три оборота скотча, дёрнул за ручку и женщина выбралась на свободу в трясущемся от гнева состоянии. Вид у неё сейчас был встрёпанным, разъярённым, возбуждённым; лицо раскраснелось; ей будто не хватало воздуха, и она вдыхала его жадно. На отца Ангелины снова посыпались упрёки. Сваха вопила, что её сына несправедливо оставили без положенной ему доли и что по-хорошему ему надо отдать половину мебели и техники.

Раздел имущества растянулся до вечера. Свекровь то и дело вмешивалась и пыталась что-то отвоевать, будь то бытовая техника или посуда, объясняя при этом, что не для себя она старается, а для сына, который остался в результате развода ни с чем, не понимая, что сыну любая вещь может потребоваться только для пропоя. В конце концов квартиру освободили, а Лукина опять повезли сдавать в лечебницу. В один момент отец притормозил на светофоре, и, когда автомобиль снова начал набирать скорость, Лукин с прытью каскадёра внезапно выпрыгнул на ходу – это напомнило кадры из классического боевика: похищенная жертва выбрасывается из машины во время движения и катится кувырком по тротуару. «Жертву» сразу же обступили прохожие – тот держался за голову, покачиваясь от шока, видно крепко ударился. Кто-то вызвался позвонить в милицию, поначалу принимая происходящее за криминал, но понаблюдав, как из машины выбегают уже не молодые мужчина и женщина с обеспокоенными лицами и помогают встать на ноги стонущему кретину, от которого все уже почувствовали запах сильного перегара, то свидетели потеряли интерес и стали расходиться.

Со второй попытки отец Ангелины довёз своих бывших родственников до пункта назначения. Сваха недобрым взглядом наблюдала за ним, когда он, оформив зятя в наркологию, собрался уходить. Оба родителя понимали, что это конец, финальная точка в совместной жизни детей: вряд ли пара когда-нибудь воссоединится. Заметив осуждающий взгляд свахи, сменившийся затем взглядом полным отчаяния, отец замялся в дверях. Достал из бумажника деньги и протянул ей несколько крупных купюр как извинение за невольное вторжение Нестеровых в семью Лукиных, за принесённый с собою праздник, который теперь для тех завершился. Деньги свекровь приняла, однако, подумала про себя, что этого будет мало, и вообще одними деньгами тут не поможешь, потому что сын с потерей семьи пить станет хлеще, чем тогда, когда он ходил свободный, ничем не обременённый. Теперь он открыл для себя другой мир – сплочённой жизнерадостной дружной семьи, утрата которой положит начало более сильным его запоям. Хотя, куда ж ещё сильнее…

Глава 5 Иллюзия свободы

Все вещи, что стояли в съёмной квартире были на время перевезены в захламлённый, покрытый слоем заводской пыли цех, точнее в кладовку при цехе. Изредка там можно было увидеть крыс, потому как цех примыкал к гаражам, где были подвалы, в которых люди хранили овощи. Этот цех родители в своё время приобрели для расширения бизнеса, чтобы в нём изготавливали разного рода кованные изделия. Сама Ангелина первое время скиталась по знакомым, потому что боялась лишний раз появляться в родительской квартире: Лукин её выслеживал, угрожал убить, говорил, что «заставит с ним жить!»

Вскоре ей удалось подыскать себе новое жильё, правда, снова арендованное и на этот раз совсем недешёвое, зато тихое, о котором знали только самые доверенные лица. Из рекламы пришлось уволиться: директор долго с ней беседовал, не хотел отпускать, но чокнутый бывший муженёк регулярно наведывался к ним на работу и часами подпирал фасад рекламного агентства тощими своими лопатками в ожидании, что она рано или поздно объявится у входа в учреждение. Он и директору звонил, предупреждал, что у них работает одна опасная сотрудница, террористка, но тот был человеком здравомыслящим и не обращал внимания на звонки каких-то пьяниц. Несмотря на хорошую зарплату, Ангелина вынуждена была бросить вполне приличную работу, в которую было много вложено энергии и фантазии, но без дела она не осталась – в родительскую фирму тоже требовались люди. Ей хотелось всё поменять, заново начать строить жизнь, как говорят, с чистого листа. Ребёнка оформили в садик и теперь, благодаря освободившемуся времени, у неё появилась возможность оказывать помощь родителям в развитии бизнеса – пригодился опыт в рекламном деле, а помимо этого она занималась документацией, принимала на работу людей и общалась с заказчиками.

Как-то она пересекала родной район и случайно встретила давно позабытого Евгения. Он выглядел вполне достойно, в тренде последнего сезона. Судя по перекинутой через плечо спортивной сумке, он направлялся «в» или «из» тренажёрного зала, расправив, как всегда, здоровенные свои плечи и покачивая разведёнными в стороны бицепсами. Ангелина, наоборот, в отличии от него выглядела сегодня простовато и была одета в серенькую курточку, и на лице у неё не было никакой косметики, а волосы на бегу были убраны в скудненький хвостик.

Завязался неловкий бессмысленный диалог. Евгений предложил зайти куда-нибудь, чтобы выпить по кружке пива и продолжить разговор в уютной обстановке. Они зашли в небольшое кафе, единственное на районе, сделали заказ, разговорились о жизни. В ходе беседы он кружил вокруг непонятной темы – о её ребёнке. Ангелина с удовольствием о нём рассказывала – сын для неё был радостью и отдушиной, о его забавных проделках она могла говорить часами.

Выпив пива, «учитель» расслабился и осмелел, и начал настаивать на том, чтобы она показала ему ребёнка. Ангелина была глубоко озадачена – зачем его показывать, для чего? Евгений раскрыл ладонь, пересчитал загибая пальцы месяцы и сообщил, что от последней с ним любовной встречи до рождения мальчика прошло ровно девять месяцев. Ангелина снова уставилась на него с непониманием: на самом деле прошло побольше девяти месяцев, все десять, а то и с половиной, но Евгений брал за основу какое-то сугубо важное для него событие, дескать, виделись они именно в день этого значимого события, а случилось оно за девять месяцев до рождения Никиты. Ангелина не смогла Евгения разубедить, уверяя: либо его «событие» произошло в другое время, либо он путает её с другой своей «диванной» подружкой. Парень видимо хотел почувствовать себя значимой в жизни Ангелины фигурой, и вообще… с его самовлюблённостью все дети, родившиеся у тех, с кем он спал, должны быть конечно же от него.

Ангелина отказалась показывать ему сына за ненадобностью, она не находила в том никакого смысла. Слава богу, что Никита был копией Лукина, иначе бы её стал подкарауливать ещё один ненормальный, бередя добытую с трудом её относительно спокойную жизнь.

Так и не получив согласия на свидание с мальчиком, Евгений начал намекать на возобновление встреч у него дома, как в былые времена, не подозревая, что Ангелина стала с отвращением относиться к этим механическим, однотипным свиданиям, в которых не было ни капли чувств со стороны обоих. Теперь она презирала себя за то, что носилась к нему, как озабоченная, и ей стало стыдно за своё неразумное поведение. И почему он всё-таки ни разу не познакомил её с родителями, друзьями?.. Он что, стеснялся её? Может она безобразная или слишком доступная и недостойна его «высокого» общества? Какой же слабой она была, какой бесхарактерной!.. Но людям свойственно меняться; за пройденное время Ангелина сильно изменилась – на девушку оказало влияние материнство. Теперь на ней висела ответственность за ребёнка, и по первому зову она бежать никуда не могла.

Со стороны казалось, что сейчас она разглядывает прохожих за окном – на самом же деле, она не видела никого перед собой, глубоко задумавшись, перебирая пройденное, связанное с Евгением, оценивая его отношение к себе. «Ну ты придёшь или не придёшь? Почему часа через два? Ага! Тут идти всего три минуты. Какие у тебя могут быть дела – не смеши! Через два – это много, столько я ждать тебя не буду. Кончай выкобениваться! Короче, я жду!» – вспоминала она его тогдашние упрашивания.

Сидящие за столиками посетители кафе задрали глаза на висящий телевизор, по которому началась трансляция футбольного матча. Евгений, как и остальные, отвлёкся на футбол, будто Ангелина его больше не интересовала.

– Ну ладно, я побегу! – Ангелине стало скучно с ним и она, воспользовавшись случаем, стала натягивать куртку. Евгений вяло кивнул и сделал вид, что в телевизоре происходит что-то более важное, ради чего ему придётся остаться ещё, и идти куда-то он с ней не может. На самом деле ничего такого важного не происходило: показывали трибуны, болельщиков, пустой стадион – шли приготовления к матчу. В какой-то момент он всё-таки перевёл взгляд от телевизора: она удалялась за окном, маленькая, с виду обычная, но было в ней что-то… отличительное от других, идущих по тротуару девушек. «Стоит ли она того, чтобы я за ней бегал? – размышлял он сейчас. – Или в ней нет ничего особенного, незачем тратить время. – Её силуэт окончательно скрылся за киоском. – Соврала… Чувствую одним местом, что соврала насчёт пацана. Сто пудов пацан от меня».

По-прежнему Ангелина ходила и оглядывалась на каждом шагу – везде ей мерещился Лукин, а если описать её состояние образно, то ей мерещился зверь, затаившийся где-то, выслеживающий и готовый напасть внезапно. Родители жаловались, что он достаёт их, требует дать ему адрес жены и сына – к тому времени, управляемый вселившимся в него демоном, он успел достать всех. По возвращению домой, в своё спасительное убежище, она не могла нарадоваться тому спокойствию, которое здесь испытывала, проживая в укромной квартирке вдвоём с ребёнком, главным её утешением. Иногда лишь вздрагивала от звонка в дверь, подкрадывалась, выглядывала в глазок – ложная тревога, свои!

Семью Нестеровых как-то позвали на свадьбу сына отцова друга, школьного товарища (не из тех, кого приходилось соблазнять Ангелине по настоянию отца). В предсвадебное утро она отвезла ребёнка к няне, сама же вернулась домой, прихорошилась, одела обтягивающие джинсы, тёмно-синий переливчатый топик и, подойдя к зеркалу, не узнала саму себя – до того она преобразилась, выбравшись из кокона матери-хозяйки и расправив сияющие крылья в новом своём воплощении. Замечу, что до замужества она сияла не меньше, но в девичестве в ней не было этой женственной мягкости, этого таинственного взгляда, что был теперь – в то время она была говорливой девчонкой с шилом в заднице. Расшатанные из-за Лукина нервы и постоянные гонки с ребёнком в руках к няне и от няни, на работу и с работы помогли ей сбросить несколько лишних килограмм, поэтому Ангелина стала выглядеть значительно стройнее, чем в первые месяцы после родов, особенно, когда встала на высокий каблук – тут она поймала себя на мысли, что чуть не разучилась носить каблуки. И вот в таком потрясающем варианте в назначенный час она прибыла с родителями к большому банкетному залу, где лиц мужского пола было человек пятьдесят, и каждый из них её отметил, судя по реакции.

На протяжении всего торжества с неё не сводил глаз один приглашённый. Ему не препятствовал тот факт, что рядом бок о бок с ним сидела жена, беспрестанно за ним наблюдавшая. Жена старалась показать всем, роняя голову на его плечо и хватая под руку, что этот мужчина наглухо опечатан всеми брачными штампами. Ангелина развеселилась на полную катушку: вызвалась показать народу свой акробатический трюк и начала ходить на руках под всеобщее ликование. На неё обиделась тучная тётка, которую она случайно задела каблуком. Тётка в отместку повалила разгулявшуюся циркачку и та, приняв нормальное вертикальное положение, пошла с ней разбираться. Они устроили сумасшедшую разборку, в которой Ангелина, благодаря своей взорвавшейся энергии и молодости, одержала победу.

Жена того гостя, что не сводил с Ангелины глаз, всю свадьбу была начеку, не расслаблялась ни на минуту, контролируя каждый его шаг и везде рядом с ним отираясь, но все её усилия оказались напрасными: стоило Ангелине мимолётом предложить ему, что он может ехать с ними на продолжение банкета, как этот поклонник с силой выдернул свою руку, за которую его своевременно схватила жена и резво запрыгнул в такси вслед за Ангелиной.

Возле дома, где проживали Нестеровы, из двух машин вывалилась шумная компания. Все расположились на легендарной кухне: мать, отец, друг отца, одна знакомая тётка, Ангелина и парень со свадьбы. Вечер стихийно продолжался: звенели стаканы, взрывался громкий смех, а молодые люди украдкой поглядывали друг на друга, ломая голову: как бы им оторваться от коллектива, не вызвав при этом подозрений. Через пару часов мать, обивая углы на ходу, отправилась спать и нашла себе место в гостиной: улеглась не снимая вечернего платья.

Воспользовавшись отсутствием бдительности у оставшихся на кухне, Ангелина незаметно увела парня в спальню. Секса у неё не было уже месяцев семь и то, что было, с Лукиным, нельзя назвать сексом, потому как влечение к нему пропало ещё со свадьбы, как только она увидела его истинное лицо. Да и с Лукиным он был задолго до разъезда: она избегала близости с ним, потому что у неё пропадало всё желание при виде его «концертов» – тут любая бы почувствовала отвращение. Близость для неё с ним стала навязанной и обязывающей. Каждый раз в дни запоя она находила повод: задерживалась, моясь подолгу в душе или на ночь затевала стирку, лишь бы Лукин успел заснуть до того, как она ляжет.

Итак, в предвкушении удовольствия разгорячённые молодые люди погасили свет, бросились на кровать, но в самый ответственный момент, когда всё только должно было начаться, неожиданно открылась и закрылась дверь – в комнату кто-то вошёл и начал шарить во мраке: слышалось движение ладоней по обоям, ворошение вещей, наконец, этот кто-то добрался до края кровати. «Подвинься, я лягу», – раздался в темноте голос всё такой же нетрезвой мамы, видно до сих пор не нашедшей себе угла для спокойного отдыха. Мама навалилась на ничего не соображающего парня, освобождая себе место на кровати для продолжения сна. Молодые люди вынуждены были отодвинуться вплотную к стене, чтобы маме было куда примоститься. Парень лежал с краю, в результате, он оказался тесно зажат между двумя женщинами. Мать отвернулась от них, упёрлась в его голый зад колючим люрексом своего платья и возобновила прерванный сон.

Какое-то время любовники боялись пошевелиться и едва сдерживали смех. Наконец, набравшись духу и понимая, что выхода другого нет, гость начал постепенно одеваться. Замирая от любого звука со стороны матери, он предельно осторожно стал натягивать спущенные ранее брюки, при громыхании пряжки ремня пугался и замирал. Снова вслушивался – мать уже похрапывала с тихим свистом, что дало ему решимости продолжать. В итоге он медленно, стараясь не потревожить её, выбрался из постели. Ангелина должна была проводить его до дверей, и в прихожей им тоже требовалось вести себя максимально тихо, потому что на кухне, за закрытой матовой стеклянной дверью остальные продолжали праздновать. Видно было, как за стеклом мельтешат тени, когда молодые люди прокрадывались мимо. Пока незадачливый гость шнуровал ботинки, тётка затянула скабрёзную песню зычным вульгарным голосом. Для молодых людей вечер, казалось бы, завершился неудачно. Для парня – возможно, потому что с женой скандал неминуем, и здесь он толком ничего не поимел, но Ангелина не считала окончание вечера неудачным, наоборот, она ощутила удовлетворение от того, как легко ей удалось заполучить понравившегося мужчину, как искусно она смогла увести его из-под носа жены. Она просто упивалась этой мыслью, чувствуя в себе развитие некого таланта – искушать и обольщать мужчин, но больше всего ей понравилось оставлять их ни с чем на самом пике жажды, что, по всей видимости, передалось ей от отца. То было как месть всему «полковничьему» роду – ты, Полковник, оставил меня ни с чем в разгар моей любви, тогда я буду поступать со всеми так же, я буду разжигать в вас, мужчинах, пламенную страсть, а затем выталкивать за дверь.

Недели через три одна незамужняя подруга позвала её с собой в развлекательное заведение под названием «Панорама». Так они оказались в ночном клубе, из окон зала со столиками которого открывался вид на горизонт, что создавало ощущение свободы. Снова Ангелина почувствовала желание к интригам и коварным своим играм с противоположным полом. Среди собравшихся неожиданно для себя Ангелина увидела старого знакомого, что сидел за соседним столиком в мужской компании. От него когда-то у юной Ангелины просто «сносило крышу», но то было давно – тогда она встречалась с Мишей, и у неё вдруг вспыхнула влюблённость к приятной наружности сердцееду по имени Денис, примелькавшемуся на районе. О своей внезапно вспыхнувшей страсти она умалчивала, лишь делилась по секрету с Надей, которую таскала за собой, чтобы вместе с ней караулить парня возле входа популярного в то время, а теперь закрытого клуба. Денис был старше лет на семь и никогда не замечал влюблённой в него по уши малолетки. Все её подкарауливания и стремление попасться ему на глаза не возымели нужного результата – вела она себя тогда глупо: увязывалась за ним и пыталась догнать, а за нею спешила Надя, и бежали они за ним до тех пор, пока не теряли из виду. Даже, когда она сама пробовала с ним заговорить, тот опять её не замечал, как знаменитость, вокруг которого увиваются толпы поклонниц. Однако, на сей раз, увидев Ангелину в Панораме, он её заметил, только, по всей видимости, не узнал. Девушки сидели к нему одна спиной, другая боком. Краем глаза Ангелина видела, что тот на неё поглядывает, затем он подозвал официантку и что-то заказал, кивнув в сторону девушек. Официантка принесла шампанское, выставила на стол перед Ангелиной с пояснением, что это – презент от молодых людей с соседнего столика.

– Благодарю вас! – ответила на знаки внимания Ангелина, обратившись к парням.

Ребята предложили девушкам пересесть к ним за столик, так сказать, осчастливить их мужскую компанию, но подруги ответили: «Лучше вы к нам!» Весь вечер Денис не сводил с Ангелины восторженных глаз, а она, как всегда, говорила много, развлекала забавными случаями из жизни, вспомнила пару похабных анекдотов, над которыми хорошо посмеялись, но преподнесла их в настолько изысканной форме, что похабщина превратилась в поэзию. Помимо того, она проводила сейчас эксперимент по привлечению к себе противоположного пола – он ей удался: на неё с интересом поглядывали и другие посетители. Денис наклонялся и шептал ей на ушко комплименты о том, как он ею очарован. «Где же ты был раньше? – думала она, глядя в его похотливые глаза. – Почему я не понравилась тебе та, юная, не обременённая ничем влюблённая старшеклассница, рассорившаяся со своим малолетним туповатым женихом и втюрившаяся до умопомрачения во взрослого парня? А теперь смотрите-ка на него – загорелся, как изголодавшийся кобель при виде жирного мосла, когда от той её страсти по истечении времени и следа не осталось».

К завершению один из ребят вызвал такси, поторопил, что пора одеваться. Кто куда поедет – девушкам был неизвестно. Какое-то время ушло на оплату по счёту, да ещё пришлось потолкаться в гардеробе, в конце концов компания в полном составе оказалась на улице. Вот тут Ангелина решила действовать, подозревая, что вечер закончится пристойно: девочки поедут в себе домой, и мальчики поедут к себе домой, а это не входило в её планы. Она шепнула Денису неожиданно для него, потому как он весь напрягся: «А поехали ко мне». Однако согласие он дал, ни минуты не раздумывая. Вдвоём они оторвались от остальных и заспешили к парковке, где скучали таксисты повышенного тарифа, чтобы она и Денис быстро смогли уехать без объяснений перед друзьями. Сбежать так просто не вышло: угадав намерение Дениса, ребята кинулись за ним и начали отговаривать. Но Денис их слушать не хотел, он стремился скорее запрыгнуть в первую стоящую на пути машину вместе с новой, как те считали, знакомой, таинственной блондинкой, чем-то схожей с Мэрилин Монро. Пылай его квартира в огне, или в ней хлещи фонтаном прорвавшийся водопровод, он всё равно бы уехал с ней – его никто бы не удержал, насколько сильно разгорелось в нём желание провести с нею ночь.

По дороге у него в кармане то и дело трезвонил сотовый. Денис доставал неохотно и что-то там кому-то врал – Ангелине стало ясно, что у того есть жена. Поначалу он выдумывал несуразные отговорки, а когда ему надоело выдумывать и ругаться с ней в присутствии другой дамы он его взял и отключил. Ангелина снова почувствовала себя женщиной, ради ночи с которой мужчина готов пойти на всё, которого после его самонадеянного поступка дома ждёт неминуемый скандал.

Такси остановилось возле дома в новом микрорайоне, где Ангелина снимала квартиру. Прелюдию Денис решил пропустить – он и без того немало потратил сил, чтобы её обольстить, поэтому перешёл сразу к делу: жадно прильнул к ней, одновременно расстёгивая всё без разбора, хаотично бросаясь руками то к её волосам, то к своей или её одежде. Эти двое в порыве страсти метались по квартире, раздеваясь на ходу и пристраиваясь к каждому предмету мебели – их швыряло их из угла в угол. Все предметы, что попадались на пути становились для них подпорой: под ягодицы, колени, локти, лопатки и служили им регулятором высоты, потому как эти двое не подходили друг другу по росту. Под ними разломилась пополам гладильная доска – это курьёзное происшествие их только раззадорило. За остаток ночи им нисколько не удалось поспать, а учитывая слабую звукоизоляцию панельного дома не удалось поспать и соседям.

Как её зовут он не помнил и поинтересовался утром перед уходом – Ангелину задело такое обидное упущение. Он уже спрашивал его в клубе, неоднократно по имени к ней обращался, а к утру вдруг забыл. Даже теперь, когда она, пусть с запозданием, но получила желаемое, он оставался чьим-то – не её и принадлежал другой женщине. Утром всё стало на свои места – она не женщина его мечты, это точно, она для него – вариант для короткого времяпровождения. Сейчас она думала, что отношения с Денисом она могла бы продолжить, однако то будет лишь физической близостью. Так, спрашивается, зачем он ей тогда? Такого добра, как чужих, принадлежащих другим женщинам, похотливых мужчин вокруг завались.

На этот раз она, скорее ему назло, назвалась чужим именем, а Денис поверил, что зовут её именно так. Дверь за ним она закрыла – этап был завершён; Дениса она вычеркнула из списка недосягаемых и поставила в список полученных. Ангелина подметила, что снова ей легко удалось заполучить мужчину, попавшегося ей на глаза, и ровно так же, как в прошлый раз, она почти не прилагала усилий, а лишь в нужный момент «бросила блесну» и «рыбка» сразу «клюнула». Несколько лет назад юная Ангелина чего только не выделывала: переписывала в институте расписание занятий Дениса, подкарауливала его у входа, якобы случайно натыкалась, пыталась привязаться с вопросом, заранее заготовленным, но всё оказывалось безуспешным, а теперь – раз и готово! Чтобы привлечь внимание Дениса у неё ушла в клубе доля секунды, хотя по большому счёту сама она осталась прежней. Или не совсем прежней… Тогда она была свежее, худее, моднее – значит дело в другом! Мастерство – вот чего не доставало той неопытной дурочке: как вскружить голову одним мимолётным взглядом, как снять губами оливку с коктейльной шпажки и пригубить бокал, какие вопросы надо задавать мужчине и в какой момент начинать брать быка за рога. Ну а затем, в уединении, включались уроки, полученные от «инструктора» Жени, рассказавшего ей сокровенные мужские секреты.

На работу Ангелина стала чаще надевать короткие юбки, благодаря коим она могла похвастаться идеальными тугими ляжками без признаков целлюлита, что прекрасно выглядели как в капроновых колготках, так и без них. Каждая мышца таких же тугих икр выделялась благодаря высокому подъёму обуви, которую она теперь тоже чаще предпочитала всяким ботиночкам на низкой подошве. На выпуклой груди у неё сияли стразы, притягивающие внимание всех и каждого, а ей было приятно от того, что на ней то и дело останавливаются мужские взгляды. Как-то она пожаловалась в присутствии своих сотрудников, что недавно прикупила настенную полку, так необходимую для книжек, игрушек, фоторамок, а повесить её некому, потому что живёт она без мужа – тут же вызвался помочь Витя Павлухин, работающий у них сварщиком. Поначалу она не восприняла его порывы всерьёз, но Витя напоминал ей про полку в течении всего дня, расспрашивал: имеется ли дома какой инструмент, что из себя представляет полка, и у Ангелины не осталось другого выхода, как пригласить Витю к себе домой.